«От лжекапитализма к тоталитаризму!»

Михаил Антонов От капитализма — к тоталитаризму! Мир в XXI веке и судьбы России

Введение

2005 году вышла моя книга «Капитализму в России не бывать!». Естественно, у многих читателей возник вопрос: «А что же тогда будет с Россией?». В самом деле, в XX веке мы привыкли к тому, что в современном мире есть только две общественно-политические системы — капитализм и социализм. Если России вернуться в социализм невозможно (как вообще нельзя вернуть отжившее и прошедшее), а капитализму в ней не бывать, то какой же строй в ней установится?

Я отвечаю, что развитие России пойдёт по совершенно новому пути. Пик процесса распада страны, начавшегося в 1991 году, уже пройден. Началось новое «собирание земель» вокруг Москвы. И Россия вернётся к одному из прежних своих состояний, но, разумеется, в ином качестве, отвечающем новым историческим условиям. А чтобы понять, какое именно из прошлых состояний России она вернётся, надо показать ошибочность общепринятых представлений о ходе отечественной истории в XX веке.

Сейчас все — и сторонники, и противники Советской власти считают, что 25 октября (7 ноября) 1917 года власть в России захватили большевики, которые и правили страной без малого 74 года. Но это представление в корне ошибочно — сразу по двум причинам.

Во-первых, 25 октября 1917 года — это не день Октябрьской революции, а дата государственном переворота, который лишь открыл дорогу революции. В феврале 17-го к власти пришли либералы, тогдашний Союз правых сил, получивший мощную кадровую и финансовую подпитку после ликвидации «черты оседлости». В ноябре их свергли радикальные социал-демократические прогрессисты, «окололенинцы» — сторонники мировой революции.

Обычно, особенно в кругах, которые принято именовать народно-патриотическими, на этом ставят точку: дескать, чего же ждать от этих «странствующих рыцарей мировой революции»; им бы лишь разжечь этот пожар «на горе всем буржуям», как в поэме Блока «Двенадцать». В действительности идея мировой революции была в тот момент очень прогрессивной, без неё нельзя было бы поднять русский народ на смертельную борьбу и великие свершения. Лозунги «мир народам!», «землю крестьянам!»» и «фабрики рабочим!» сами по себе были для этого недостаточны. Ну, ушли бы солдаты с фронта, разделили бы мужики землю помещиков, побарахтались бы рабочие с самоуправлением на предприятиях — и всё завершилось бы великой смутой. Нет, только лозунг социалистической революции (а её все тогдашние социалисты считали возможной только в мировом масштабе), братства трудящихся всех стран мог вдохновить миллионы русских людей на неимоверные жертвы и тяжёлый труд и вызвать к ним сочувствие со стороны угнетённых и просто честных деятелей во всём мире.

Я назвал этих «рыцарей» «окололенинцами», потому что сам Ленин стоял много выше своего окружения. Как бы ни относиться к его послеоктябрьской деятельности, надо признать, что он был выдающимся политиком и организатором (правда, в отношении к государственности — в основном разрушительного направления), идеологом и создателем действительно партии нового типа. Не случайно он наложил свой отпечаток на весь ход мировых событий XX века. Никто другой из его окружения на момент взятия им власти ничем но в теоретическом, ни в политическом отношении никак себя не проявил.

Не в том был порок «окололенинцев», что они были приверженцами мировой революции, напротив, в этом их заслуга. А порок — в том, что им была абсолютно безразлична судьба России. Наша страна, по ленинскому учению, отсталая и косная, оказалась на тот момент самым слабым звеном в лагере империализма, следовательно, здесь легче всего было начать мировую революцию, её ресурсы можно было использовать для разжигания революции в других, передовых странах. А после победы революции там, на Западе, Россия снова станет отсталой, и более развитые страны возьмут её на буксир, чтобы вместе плыть в море всемирного братства трудящихся.

«Окололенинцы» пришли под именем большевиков, которое отражало лишь тот факт из прошедшего, что группировка Ленина на II съезде РСДРП, после происшедшего в партии раскола, получила большинство на выборах её Центрального Комитета. Это группировка «большевиков-интернационалистов», ярых противников российской государственности, провозгласила бывшую Российскую империю Российской Советской Федеративной Социалистической Республикой, то есть федерацией независимых государств Европы и Азии — сторонников развития по пути социализма. А себя они назвали коммунистами, хотя по отношению к главной проблеме — к государственному строительству их правильнее было бы называть «федератами» (по аналогии с конфедератами, известными из истории США).

Но власть этой группировки продолжалась лишь несколько месяцев — до выстрела в Ленина на заводе Михельсона. Разразившаяся потом кровавая и разрушительная Гражданская война потребовала от «федератов», ради удержания власти, создания мощной государственной машины — как в военной, так и в гражданской области, а значит, и прихода в правящую элиту сторонников крепкой государственности. Из победоносной Гражданской войны страна вышла совершенно иной, и в СССР начался второй этап Октябрьской революции.

«Федераты» попытались не подпустить государственников к рычагам власти, осуществив переход к нэпу («новой экономической политике»). Но после нескольких лет упорной борьбы государственники «свернули» нэп. Второй этап Октябрьской революции закончился «годом великого перелома».

Третий этап Октябрьской революции закончился устранением открытой оппозиции, XVII съездом ВКП(б) — съездом победителей и установлением полной власти группы Сталина, которую уже можно назвать классическими большевиками (даже, пожалуй, национал-большевиками) — сторонниками крепкой государственности, но так и не осознавшими себя строителями новой, Русской советской цивилизации. (Так что вопрос, заданный крестьянином Чапаеву «Ты за большевиков али за коммунистов?» вовсе не был таким наивным, как представлялось советскому зрителю. Все цитаты в данной книге приводятся курсивом.) После этого началась массовая чистка партийного и государственного аппарата от остатков «федератов» («ленинской гвардии»).

Четвёртый этап Октябрьской революции закончился Великой Победой 9 мая 1945 года. Короткий пятый её этап, пришедшийся на конец 40-х годов, вошёл в историю как время расцвета и высших достижений Советской цивилизации. С начала 50-х годов начался её упадок, и об Октябрьской революции стали говорить больше как о факте истории. Исторически правильнее было бы говорить не об Октябрьской революции 1917 года, а о Русской Социлистической революции 1917–1950 годов.

Октябрьская революция называется социалистической, однако в действительности она была национально-освободительной и антиколониальной, положившей конец господству иностранного капитала и правлению продажной антинародной прозападной элиты в России. А главное — она установила в СССР не социалистический (или, если угодно, не просто социалистический), а Советский строй, эту ещё несовершенную, но уже достаточно развёрнутую форму Русской советской цивилизации.

Вот теперь можно дать определённый ответ на вопрос об общественно-политическом строе будущей России. От бандитского лжекапитализма наша страна перейдёт на короткое время к корпоративному государству, а, достигнув зрелости, превратится в тоталитарное государство, которое представляет собой подлинно народное государство, высшую форму демократии.

Такой ответ всё равно будет читателям непонятен. И это не мудрено.

Во-первых, понятие «тоталитаризм» скомпрометировано и оплёвано настолько, что о нём, кажется, уже и заикнуться нельзя, даже «гитлеровский фашизм» (который, как известно, назывался не фашизмом, а национал-социализмом) сюда приплетён. Но это не должно нас смущать. И большевиков, и социализм, и коммунизм хулили и клеймили позором, а они свою службу плохо-бедно, но сослужили.

Во-вторых, хотя становление корпоративных и тоталитарных государств составляет сущность политических процессов, происходивших в XX веке, наука этих явлений не заметила и продолжает хранить гордое молчание по этому поводу, отвлекаясь лишь на то, чтобы «заклеймить тоталитаризм» как некое подобие ада.

Такая позиция буржуазной науки объяснима и предсказуема. Идея народного государства — это кость в горле буржуазии. А то, что российская наука повторяет, словно попугай, идейки науки буржуазной, тоже не удивительно. Она при Советской власти занималась бессмысленной апологетикой социализма-коммунизма, не приобретя никакой самостоятельной позиции, а лишь комментируя и обосновывая задним числом решения Коммунистической партии. А оказавшись в обществе, где господствуют либералы — сторонники капитализма, она перешла к восхвалению или объяснению этого строя. Если в ней подчас и раздаётся критика в отношении этого строя, то она ведётся с позавчерашних, давно устаревших, позиций. Наступления нового этапа мировой истории она не заметила.

Вот почему в новой работе я прослеживаю развитие корпоративных и тоталитарных государств в мире и уже на этой основе пытаюсь представить картину будущего России. А сделать это очень нелегко, ибо для этого придётся совершенно по-новому взглянуть на весь ход мирового развития за последние сто лет. Начнём с начала прошлого века.

Анализируя «из сегодняшнего далёка» путь, пройденный человечеством в XX веке, и сопоставляя его с объяснениями политиков и историков, невольно приходишь к неутешительным выводам. Большая часть пролитой крови, пережитых мук и страданий миллионов и миллионов людей — это расплата за ошибочные представления о мире и о сущности происходящих событий. Мир непрерывно изменяется, но люди с большим запозданием осознают происшедшие перемены и действуют в соответствии со своими устарелыми представлениями. Естественно, их суждения и действия оказываются ошибочными, и итог получается совсем не такой, какой ожидался.

В Евангелии Иисус Христос в краткой форме сформулировал закон, определяемый природой «падшего» человека: люди, в массе своей, «видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют… ибо огрубело сердце людей сих…».

Не будем вдаваться в подробный разбор приведённых слов Господа, причин окаменелости людских сердец, потому что это — тема особого разговора, которого человечество ждёт уже почти две тысячи лет, и пока не заметно, чтобы кто-то его спешил начать. Марксизм лишь ограничился констатацией своего рода «закона отставания сознания от бытия». Отметим лишь сам неоспоримый факт запоздалости и, следовательно, устарелости людских представлений о мире, да и о самих себе, и подтвердим это лишь немногими примерами.

Стало уже притчей во языцех, что «генералы всегда готовятся к прошлой войне». Вот три коротких подтверждения этой истины.

Когда началась Крымская война, император Николай I, как и большинство образованного общества России, был уверен в нашей скорой победе. Ведь всего 38 лет назад русская армия разгромила вторгнувшуюся в нашу страну армаду Наполеона, то есть, по сути, вооружённые силы почти всей Европы, и после этого Александр I стал распорядителем судеб европейских государств. Позднее, когда на сцене одного из парижских театров появилась пьеса о неблаговидных похождениях Екатерины II, Николай, вступившись за честь своей бабки, вызвал к себе французского посла и потребовал немедленного запрещения этого пасквиля. В противном случае он обещал прислать в Париж «миллион зрителей в серых шинелях». И французской правительство, испугавшись такого поворота в ходе «театрального сезона», без промедления исполнило это требование императора России. Всё это создавало и у императора, и у российской общественности представление о нашем военном могуществе, о способности России по-прежнему распоряжаться судьбами Европы.

А что оказалось на деле? Русская армия вступила в войну с тем же вооружением, с каким воевала против Наполеона, с ружьями. Военно-морской флот состоял из тех же, что и прежде, парусных кораблей, а войска шли в Крым пешим маршем. Между тем армии наших европейских противников были вооружены винтовками, с гораздо большей дальностью стрельбы, что позволяло их солдатам расстреливать русских, не подвергая себя опасности. Флот западных держав состоял из паровых судов. В этих странах уже складывалась сеть железных дорог, и они могли быстрее подвозить войска к портам погрузки на корабли.

Разве в России не знали об этих новшествах? Знали, и очень хорошо. Когда читаешь журналы тех лет, видишь, как авторы, следившие за развитием техники в Западной Европе, писали об этом, стараясь удивить нашу читающую публику. Но всем казалось, что эти новшества — это одно, а война, если таковая паче чаяния случится, — это совсем другое. Сейчас даже неловко читать, почему император и его окружение так долго противились строительству железных дорог в России, какие до нелепости смешные доводы при этом приводились. И в этом состоянии самоослепления Россия вступила в войну, оказавшись к ней совершенно не подготовленной.

Итог известен: война оказалась проигранной, причём так позорно (в восприятии общественности), что Николай, как предполагают, даже покончил с собой. Хотя, если быть объективными, — Крымская война если и была «позорно проиграна», то не одной Россией, а и её противниками. Коалиции сильнейших держав Европы в союзе с Турцией в результате кровопролитных боёв удалось захватить маленький клочок Крыма возле Севастополя, но всех остальных фронтах она успеха не имела. Её силы были на исходе, тогда как в России поднималось мощное патриотическое движение, и дело шло к превращению кампании во вторую Отечественную войну, которая должна была бы закончиться нашей победой. Смерть Николая и вступление на престол Александра II, видевшего смысл своей жизни и цель России во вступлении нашей страны в «семью цивилизованных государств Европы», предотвратили такой исход. К тому же главная — религиозная — причина войны (препятствия, чинимые турками христианам, желавшим посетить Святую землю) была устранена, то есть Россия одержала моральную победу. Так что в данном случае следует говорить не столько о поражении, сколько об упущенной победе. Но с чисто военной точки зрения Крымская кампания «развеяла миф о непобедимости российской армии», утвердившийся в мире после разгрома Россией армии Наполеона (точнее, почти всей объединённой Европы). Это наше поражение имело громадные политические и экономические последствия и предвещало новые бедствия для России. Запад убедился, что Россия — вовсе не прежняя могущественная держава, а «колосс на глиняных ногах», за счёт которого можно поживиться, и это ещё более усилило его всегдашнюю враждебность к нашей стране, став залогом неизбежных новых агрессий против неё.

Другая, столь же неудачная война — русско-японская. В России вряд ли был хоть один известный деятель, который принимал бы Японию всерьёз. Чтобы эти узкоглазые низкорослые азиаты, обитавшие на каких-то островах, решились потягаться с могущественной Россией, раскинувшейся от Балтики до Тихого океана, — да ни в жисть, если им жить не надоело. И власть, и общественность России проглядели, что Япония — уже совсем не та средневековая страна, которой великие державы могли, наведя пушки своих кораблей на беззащитные города, навязывать свою волю. Она была даже уже не той, какой застал её адмирал Путятин, подписавший в 1855 году русско-японский договор. Прошло всего полвека, и Япония превратилась в одного из самых агрессивных хищников, и все силы страны были нацелены на становление и укрепление её военной машины.

Но Россия жила устарелыми представлениями о Японии, и даже великий Менделеев, откликаясь на начало войны, призывал Россию не оккупировать Японию и не отрывать куски от её территории, а ограничиться наложением на неё умеренной контрибуции. И только страшные поражения «на сопках Маньчжурии» и у островов Цусима в Корейском проливе открыли русским глаза на реальное положение вещей. И потому таким шоком для России стали Портсмутский мир, потеря не только Порт-Артура и Дальнего (а на их устройство и укрепление были затрачены огромные средства), как и прочих наших позиций в Китае и в Корее, но и половины Сахалина. И это позорное поражение имело громадные отрицательные последствия, положив «начало концу» Российской империи.

А ведь и эта война могла бы быть выиграна Россией. Экономика и армия Японии были уже на грани краха, а Россия ещё не задействовала свои главные силы. Не устроили бы Николай и его сатрапы «Кровавое воскресенье» 9 января 1905 года в Петербурге, революционное движение не охватило бы страну, можно было бы перебросить на Дальний Восток войска из западных округов и свежими силами задавить державшуюся из последних сил японскую армию.

Николай II, говорят, надеялся на то, что сбудется пророчество преподобного Серафима Саровского, якобы предсказавшего, что разразится русско-японская война, которая закончится капитуляцией Японии. Царю пришлось смириться с иным, позорным исходом этой войны, разгоревшейся из-за неуёмных аппетитов влиятельных кругов из его окружения, полезших за прибылями в Корею — зону влияния Японии. Но это не означает, что преподобный Серафим ошибся. Япония действительно подписала акт о капитуляции, который скрепил своей подписью и представитель Советского Союза генерал Деревянко. Только случилось это не в 1905 году, а сорок лет спустя. Пророчествами святых не следует пренебрегать, но только следует помнить, что правильно толковать их не всякому дано.

Особенно тяжело говорить о причинах страшного поражения Красной Армии в первый период Великой Отечественной войны, потому что эта трагедия — живая незаживающая рана в душе нашего народа. Потери в этой войне были столь огромны, что это подорвало жизненную силу русского народа, которую он не может восстановить до сих пор. И потому об этой трагедии надо будет сказать подробнее.

Теперь уже ясно, что причины разгрома Красной Армии заключались вовсе не во внезапности нападения гитлеровской Германии на СССР и не только во многих отношениях тогдашнем отставании нашей страны от Германии по уровню развития экономики и техники. Ни о какой внезапности нападения немцев говорить не приходится, СССР только и был занят и в течение нескольких предыдущих лет, и накануне 22 июня 1941 года подготовкой к войне с Германией. Красная Армия в несколько раз превосходила армию Германии по оснащённости самыми современными видами вооружения. Она имела свыше 20 тысяч танков — больше, чем все армии мира, вместе взятые. Их них 11,5 тысяч находились в западных военных округах, в их числе были тяжёлые танки «КВ» и Т-34, каких тогда не имела ни одна армия Запада. (Несмотря на это, нарком обороны С.К.Тимошенко и начальник Генерального штаба Г.К.Жуков, представляя правительству мобилизационный план 1941 года, требовали дополнительно поставить армии ещё почти 37 тысяч танков; Жуков и в своих мемуарах писал, что для полной готовности к отражению немецкой агрессии «нам не хватало» 32 тысяч танков, в том числе 16 600 машин новейших образцов.) У немцев же было сосредоточено на нашей границе около 3000 танков, преимущественно лёгких типов, с бронёй, защищавшей только от пулемётного огня, но не от снарядов. В советских Вооружённых силах насчитывалось более 20 тысяч самолётов, в том числе в приграничных военных округах 10 000; у немцев на нашей границе — 2500 самолётов. Такое же превосходство Красная Армия имела по артиллерийским орудиям и по многим другим количественным показателям. Того, что было заготовлено за 10 лет индустриализации и подготовки к отражению нападения врага, с лихвой должно было хватить для защиты страны при оборонительной войне и для завоевания Европы при войне наступательной (или оборонительной с переходом в контрнаступление). И всё это не просто пошло прахом, но и в большей мере досталось врагу. Красная Армия, стоявшая на западных рубежах страны, на том этапе потерпела сокрушительную неудачу. Численность наших Вооружённых сил на начало войны составляла 5,6 миллиона человек, из них 4,4 миллиона состояли в сухопутных войсках. В 1941 году Красная Армия потеряла 5,3 миллиона бойцов и командиров убитыми, попавшими в плен и пропавшими без вести (не считая раненых и контуженных). Иными словами, кадровая армия, какой её застали первые дни войны, была уже в 1941 году практически разгромлена. Поражает воображение размер её потерь в вооружении: 20 500 танков, 10 300 самолётов, свыше 100 тысяч орудий и миномётов, более 6 миллионов единиц стрелкового оружия. Вот отчего в армии, вооружённой в мирное время до зубов, вскоре после начала боевых действий войска шли в бой, имея одну винтовку на нескольких бойцов.

И до сих пор политики и историки изощряются в попытках объяснить этот парадокс, чаще всего сваливая вину на Сталина, который якобы слишком осторожничал и потому не дал возможности высшему военному командованию СССР привести войска в состояние наивысшей боевой готовности. А дело опять-таки в устарелости представлений политического и военного советского руководства. Хотя в подлинных причинах нашего поражения в 1941 году и сегодня вряд ли удастся разобраться, всё же некоторые соображения высказать уже можно.

Хотя заговор Тухачевского был разоблачён и сам он был расстрелян, в Красной Армии по-прежнему господствовала разработанная и навязанная им стратегия наступательной войны. Морально страну и армию готовили не столько к обороне, сколько к наступлению. О войне на нашей собственной территории и мысли не допускалось. Немцы уже трубили на весь мир о грядущем господстве их, «настоящих арийцев», над всей планетой, и нашим руководителям это было хорошо известно. Но у нас ещё убеждали народ в том, что, в случае нападения империалистов на СССР, на его защиту выступит не только наша доблестная и непобедимая Красная Армия, но и пролетариат в самих капиталистический странах (я лично это помню). Говорят, в первые часы войны нередко наши бойцы отказывались даже стрелять в немецких захватчиков, ожидая, когда те ощутят себя нашими «братьями по классу». Как вскоре оказалось, это было глубочайшим заблуждением идеологов ВКП(б) и Коминтерна.

С другой стороны, и политики, и военные, и историки не решаются произнести вслух, что план «Барбаросса» был новым словом в мировой истории войн, которое можно сравнить только с появлением атомного оружия. Гитлер с помощью немногих веривших в него генералов выработал совершенно новую стратегию войны. Она предусматривала прорыв обороны противника танковыми клиньями и охват целых его армий и даже групп армий в «клещи», заталкивание их в «котлы» и в «мешки» и последующее уничтожение по частям.

Основы этой стратегии были выработаны в России в ходе Гражданской войны, прежде всего Махно и Будённым, только танков у них ещё не было, и роль ударной силы прорыва играла тогда кавалерия. Но это новое слово в военном искусстве оценили немцы, переработав победоносную стратегию применительно к современным условиям, сделав ставку на танки. И результат (столь печальный для нас) немецкого военного творчества, с одной стороны, и ослепления советского руководства — с другой, известен. В первые месяцы войны СССР потерял большую часть плодов невероятного напряжения сил нашего народа в период индустриализации страны, направленных на создание могучей современной армии. Уже 22 июня погибли на аэродромах, даже не успев взлететь, сотни наших самолётов, были уничтожены врагом сотни же танков, часто не сделавших ни единого выстрела. А счёт убитых, раненых и пленных советских воинов уже в первые месяцы пошёл на миллионы. А это были в основном молодые здоровые мужчины, прошедшие боевую подготовку, в дальнейшем пришлось призывать в армию мужчин среднего возраста и совсем необученную молодёжь, а это неминуемо вело к лишним людским потерям. Врагу досталось множество складов со всем тем, что было накоплено нами для обороны. Немцы в войну держались во многом на тех материальных ресурсах, которые мы готовили для обороны себя, а отдали врагу. И стране пришлось начинать строительство Вооружённых Сил и военной экономики почти заново и на ходу, отдав врагу значительную долю Европейской части страны, что не могло не привести к громадным лишним разрушениям, потерям и жертвам.

Сталин знал, что война с Германией неизбежна, и готовил нашу страну к ней. Но он сомневался в том, что Гитлер начнёт её до того, как разделается с Англией, потому что немцы должны были бы усвоить из истории — война на два фронта для них гибельна. Убеждённость в том, что Гитлер не решится напасть на СССР, Сталину придавало то обстоятельство, что наша армия оснащена вооружением в разы лучше, чем германская, и немцы об этом знают. Но и широко распространённое мнение, будто он хотел оттянуть начало войны хотя бы на полгода или год (чтобы завершить перевооружение Красной Армии), но просчитался, надо считать мифом, запущённым в оборот Хрущёвым с целью дискредитации покойного вождя. Сталин был уверен, что война начнётся летом 1941 года, об этом он говорил в своей речи на приёме выпускников военных академий 5 мая.

Мне довелось много лет работать с генералом Иваном Владимировичем Ковалёвым, который в войну был начальником Центрального управления военных сообщений Красной Армии и отвечал за доставку на фронт войск и всего для них необходимого, а потому общался со Сталиным практически ежедневно. Позднее он был представителем Политбюро ЦК ВКП(б) (фактически — лично Сталина) при Политбюро ЦК КП Китая и руководителем советских специалистов в этой стране. Ковалёв, тогда выпускник Военно-транспортной академии, присутствовал на встрече 5 мая 1941 года и рассказывал мне о ней во всех подробностях.

Рассказывал мне о ней и другой мой сослуживец, генерал Самуил Гдальевич Вейцман, также присутствовавший тогда в Кремле. Наверное, я единственный оставшихся в живых, кому удалось узнать подробности той встречи от двух её участников. Добавлять что-либо к уже опубликованным фрагментам речи Сталина я не считаю себя вправе, потому что не записывал рассказы моих собеседников на магнитофон и не фиксировал их на бумаге с просьбой поставить свои автографы, свидетельствуя правильность записи. Но два характерных эпизода всё же приведу.

Как рассказывал Ковалёв, предполагалось, что после речи Сталина состоятся выступления слушателей. И действительно, слово взял один полковник, начавший своё выступление с восхваления «миролюбивой сталинской внешней политики СССР». Сталин оборвал его: «Товарищ полковник, видимо, не понимает обстановку. О какой миролюбивой политике может идти речь, если нам уже в ближайшее время предстоит война с Германией?» Очевидно, и другие намеревавшиеся выступить подготовили речи в том же духе, что и опростоволосившийся полковник, и не сумели быстро переориентироваться. Так что прения пришлось свернуть и перейти к банкету.

Лейтенант Вейцман, по специальности строитель мостов, вскоре после встречи в Кремле получил назначение в Киевский военный округ, где был направлен в часть, расположенную недалеко от государственной границы. Естественно, новичка, да ещё прибывшего «из самой Москвы», обступили новые сослуживцы, расспрашивая, что нового там происходит. Самуил Гдальевич, ничего не скрывая, стал рассказывать о приёме в Кремле и о речи Сталина. Он сразу же заметил на лицах слушателей выражение недоверия, а буквально минут через двадцать ему было приказано явиться в особый отдел части. Там его сурово спросили, на каком основании он сеет в войсках антигерманские настроения, когда всему миру известно, что между СССР и Германией действует пакт о ненападении. Если бы Вейцман пересказывал не речь Сталина, которую он слышал лично, дело могло бы обернуться для него весьма печально. Но расстрелять человека, передававшего слова самого Сталина, было опасно. Поэтому его отпустили с миром, но запретили рассказывать о речи Сталина. Вот так бдительно стояли на страже мира наши особисты.

Сталин в 1941 году войны с Германией не боялся. Он и раньше публично заявлял, что во Второй мировой войне сцепились между собой две коалиции империалистов, и когда они измотают друг друга, СССР может вступить в игру и сыграть решающую роль, освободить мир от власти капитала. В условиях, когда СССР по оснащённости армии военной техникой намного превосходил Германию, если война и начнётся, — считал Сталин, — то как она будет проходить? Так, как это было в недавних боях с японцами на Дальнем Востоке: пограничные войска задержат наступление немцев до подхода соединений Красной Армии, а дальше события пойдут так, как это и предусматривалось нашей военной доктриной. Советские военные руководители постоянно заверяли его в готовности Красной Армии не только к обороне страны, но и к тому, чтобы разгромить и добить врага на его собственной территории. Хотя Сталин и несколько сомневался в правдивости рисуемой ими картины, но всё же в целом считал, что оборона страны находится на достаточно высоком уровне. Он лишь не хотел, чтобы СССР в глазах мирового общественного мнения выглядел агрессором, ибо тогда стал бы возможен союз Гитлера с лидерами США и Англии против нашей страны (что было вполне возможным). Отсюда и его указания «не поддаваться на провокации».

Участник Великой Отечественной войны полковник В.Т.Федин в статье с характерным названием «Казалось — всё предусмотрено», защищая Сталина от обвинений со стороны либеральных, прозападных критиков, всё же вынужден был признать:

«… Сталин в предвоенные годы не занимался непосредственно оперативно-тактическими вопросами Вооружённых сил, никогда не инспектировал войска, не проверял их боеготовность, полностью полагаясь в этом деле на Наркомат обороны, как это всегда делал, когда наркомом обороны был К.Е.Ворошилов. У Сталина хватало забот: геополитика, сложнейшие вопросы дипломатии, громадное хозяйство страны». (Федин отмечает, что военную промышленность в последние перед войной годы курировал как раз лично Сталин, и она-то показала себя с самой лучшей стороны, быстро компенсируя колоссальные потери армией вооружений.)

Работать рядом со Сталиным было и привлекательно, и страшно. Карьерные взлёты того времени поражают воображение, но и падения были глубокие, часто провинившиеся отвечали головой. И всё же известно, что Сталин ценил тех работников, которые говорили правду и умели со знанием дела отстоять свою точку зрения, но таких людей вокруг него было немного. Не занимаясь непосредственно обеспечением боеготовности войск, он в этом деле полагался на высшее руководство РККА. И потому так важно было иметь на этих постах людей, которые знали бы подлинное состояние дел и могли донести свои взгляды до Сталина. К сожалению, большинство верхушки военных предпочитало подлаживаться под взгляды вождя и более того — попросту заниматься очковтирательством.

Тимошенко и Жуков знали, что боеготовность РККА, в особенности войск в западных округах, была невысокой. (Наиболее сильным был Дальневосточный военный округ, раньше других преобразованный во фронт, поскольку самой большой опасностью для СССР с 30-х годов считалось возможное нападение со стороны Японии, устраивавшей на границе бесконечные провокации.) Жуков столкнулся с неразберихой в войсках и неумением командиров всех уровней во время боев на реке Халхин-Гол, ему тогда пришлось приговорить к расстрелу сотни военнослужащих и большому числу командиров поломать судьбу. Тимошенко командовал фронтом во время крайне неудачной для нас Финской войны и знал, насколько плохо были подготовлены наши войска к современным боевым действиям. Оба они знали, что кадровая армия была разбавлена новобранцами, призванными на основе закона о всеобщей воинской повинности, принятого только в 1939 году. РККА, хотя и называлась Рабоче-Крестьянской, была всё же скорее Крестьянской (рабочие оборонных предприятий и просто высокой квалификации получали бронь и от призыва освобождались). Среди призванных в армию крестьян было много таких, которые паровоз впервые в жизни увидели, когда им пришлось грузиться в эшелоны. Ещё больше было недовольных недавно проведёнными коллективизацией и раскулачиванием. Призывники из районов Западной Белоруссии и Западной Украины, как и значительная часть местного населения, были враждебно настроены в отношении Советской власти.

Недавно полученное первоклассное вооружение было бойцами плохо освоено, командиры не имели опыта взаимодействия родов войск. Сказались и последствия репрессий 1937–1939 годов — не в том смысле, что «были уничтожены лучшие из лучших», как это талдычат либералы, а в том, что командные кадры сковал страх, а значит, они не смели в полной мере проявлять инициативу. К тому же имевшийся у многих из них опыт боёв Гражданской войны был ошельмован и истреблялся в ходе борьбы с партизанщиной и за укрепление дисциплины. А знания, приобретённые в академиях, где их учили преимущественно прежние царские офицеры и генералы, готовившие, как и все академии, к прошлой войне, им в условиях июня 1941 года вряд ли мог пригодиться.

Знали обо всём этом Тимошенко и Жуков? Ну, может быть, не обо всём, но в основном знали. Тимошенко уже вскоре после начала войны говорил Будённому: «Всё равно придётся драпать до Аляски» (во второй раз эта фраза звучала «более патриотично»: «до Владивостока»). Но Сталину они говорили то, что он хотел бы от них слышать. Реального положения дел с боеготовностью войск ни Тимошенко, ни Жуков Сталину не докладывали. Тимошенко и Жуков должны были предусмотреть и возможность превентивного удара германских войск, но никаких мер на этот случай не принималось.

Из недавно обнаруженного дневника Будённого стало известно, что в ночь с 21 на 22 июня 1941 года на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) с участием высшего военного руководства Сталин предупредил военных, что в наступающий день весьма вероятно нападение немцев. На вопрос Сталина, как в этом случае будут развиваться события, и Тимошенко, и Жуков ответили: если враг нападёт, он будет тут же разбит нашей доблестной Красной Армией. Сталин назвал это заявление несерьёзным и, выслушав мнение Будённого (войска вывести на передовые рубежи, самолёты рассредоточить и пр.), предложил положить его предложения в основу директивы, передаваемой войскам.

Жуков не был способен к штабной работе, сознавал это и противился его назначению на пост начальника Генерального штаба (это было, пожалуй, самым ошибочным кадровым решением Сталина). Вот и за вечер 21 июня и за первый день войны ему пришлось написать три директивы, и все они были крайне неудачными, что тяжело отразилось на положении наших войск.

В 0 часов 30 минут в штабы приграничных военных округов была отправлена «директива? 1», которая предписывала войскам «не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения». В то же время войскам было приказано «быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников». Более того, указывалось: «Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».

Как видим, директива была составлена Жуковым так, что командующим округами пришлось ломать голову над тем, как её понимать. Им, как и нижестоящим командирам на местах, следовательно, предлагалось самим решать, что представляют действия немецкой армии — «провокационные действия» или «внезапный удар?» Но и предпринимать боевые действия командиры не имели права без введения в действие плана прикрытия, а он в войска так и не поступил. К тому же директива была отправлена слишком поздно. Почему?

Почему Жуков, который должен был бы быть в любой момент готов к отражению нападения врага, так долго сочинял текст директивы в одну страничку? А ведь этот совершенно секретный документ надо было ещё зашифровать и передать в штабы военных округов. А там — расшифровать, прочитать, осмыслить, принять решение. И, снова зашифровав, передать в штабы армии, а те, в свою очередь, в штабы корпусов и дивизий и т. д. Ясно, что до частей, занимавших передовые позиции, надлежащие приказы командования просто не могли дойти.

В итоге, когда в 4 часа утра 22 июня на наши войска неожиданно обрушился огненный шквал, они руководствовались в лучшем случае — только что полученной директивой? 1: «на провокации не поддаваться». А в худшем случае — ещё прежними приказами: немецкие самолёты не сбивать, а принуждать к посадке, никаких оборонительных сооружений не возводить и т. д. (иными словами, боевых действий не вести). Жуков забыл отменить эти свои прежние приказы. Самолёты стояли на аэродромах, ничем на защищённые, громадные скопления танков и личного состава оказались в непосредственной близости от границы, в зоне досягаемости для вражеской артиллерии и без каких-либо оборонительных сооружёний перед ними, мосты через реку Западный Буг оставались в полной сохранности.

Жуков утром 22 июня разбудил Сталина и сообщил, что немецкие самолёты бомбят советские города, а войска противника после артиллерийской подготовки перешли границу и атакуют нас на всём фронте от Балтики до устья Дуная. Но, видимо, растерявшись, он так и не отдал приказ ввести в действие план прикрытия. Для этого нужно было передать всего одно слово из четырёх букв: «СЛОН». Такое сообщение не требовалось ни шифровать, ни расшифровывать. В округах напрасно ждали этого сообщения.

Поэтому и командующий войсками Западного военного округа генерал Д.Г.Павлов не поставил войскам никаких конкретных задач, а отдал приказ: «действовать по-боевому». Выходит, каждый командир должен был сам принимать решение — открывать огонь или выжидать прояснения обстановки, наступать или отступать. Одни части героически сражались, другие отходили, обнажая фланги обороняющихся и тем обрекая их на уничтожение противником. Связь штаба округа с войсками была потеряна, управление боевыми действиями потеряно.

22 июня, когда немцы уже громили наши оставшиеся без единого командования соединения, Жуков в 7 часов 15 минут садится писать директиву? 2, в которой говорилось: «Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу». «Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 километров. Разбомбить Кёнигсберг и Мемель» и т. п.

Даже человеку, далёкому от военного дела, ясно, что директива совершенно не соответствовала обстановке, сложившейся на театрах военных действий. Более того, она свидетельствует о том, что начальник Генерального штаба не имеет представления о том, что там происходит. Враг нарушил советскую границу не на каких-то отдельных участках, а на всём её протяжении. Начальник Генштаба требует разбомбить вражескую авиацию на аэродромах, тогда как вражеские самолёты уже хозяйничают в советском небе. Это наши самолёты оказались уничтоженными на земле немецкой авиацией, по которой нам запрещалось открывать огонь. В директиве войскам не ставятся конкретные задачи: кому, какими силами, на каком направлении обрушиться на врага и пр.

Я был в Москве всю войну, в том числе и 16 октября 1941 года, когда столицу охватила паника, описанная многими современниками, не буду к этому ничего добавлять. Но ведь эта паника возникла через четыре месяца после начала войны, когда мы уже более или менее привыкли ко всяким тяжёлым сообщениям. И возникла она только на основе слухов о приближении немецких войск к столице (а также из-за того, что в воздухе чувствовался запах гари — в высоких учреждениях жгли важные бумаги). Что же должны были испытать наши бойцы и командиры в приграничных округах, а тем более семьи командиров, всё мирное население этих районов, застигнутые врасплох бомбардировкой и канонадой? И этот ужас обрушился на них ранним утром в понедельник, когда большинство людей ещё спало крепким сном после такого радостного воскресного праздника — выпускных балов в школах и концертов заезжих артистов? Паника тут была вполне объяснима, тысячи и тысячи мирных граждан устремились на восток, сметая всё на своём пути и захватывая военнослужащих, оставивших свои позиции.

Мой друг, доцент Владимир Алексеевич Бураков встретил начало войны в родной белорусской деревне Зазерье, недалеко от города Орши. Шёл ему тогда 17-й год. Возле их деревни, в лесу, стояла наша дивизия. Однажды в июле по дорого вдоль опушки леса проходила большая колонна немецких войск. Одного удара нашей дивизии, вероятно, было бы достаточно, чтобы эту колонну уничтожить. Однако дивизия молчала. После того, как немецкая колонна прошла, командир дивизии приказал личному составу аккуратно сложить оружие и боеприпасы в лесу и разойтись по окрестным деревням. Судьба военнослужащих, попытавшихся укрыться в деревнях под видом мирных жителей, с приходом немцев оказалась незавидной. Потом что-то из оружия и боеприпасов забрали немцы, что-то досталось партизанам. А мальчишкам из всей округи на несколько лет хватило смертоносных игрушек. И взрослые взрывчаткой глушили рыбу в реке и озёрах. Я после войны бывал в этой деревне, расспрашивал местных жителей, всё, что мне рассказал Бураков, полностью подтвердилось.

В институте, где я работал во второй половине 1950-х годов, председателем профкома был бывший моряк, ярый антисталинист. Однажды он рассказал мне, что перед войной служил на Балтийском флоте, а Сталин был его кумиром. Вскоре после начала войны немцы оказались вблизи наших военно-морских баз в Прибалтике, обороной которых с суши никто не озаботился. Возникла угроза захвата флота немцами, его нужно срочно отводить в Кронштадт. Этот переход наших кораблей при полном господстве немецкой авиации в воздухе многократно описан, и всё же «сухопутному» человеку трудно представить себе весь ужас положения безнаказанно расстреливаемых моряков. На суше можно попытаться укрыться в лесу, в овраге, в воронке от взрыва бомбы, а на корабле ты на открытой палубе, и вокруг только вода без конца и без края. Корабль моего рассказчика прямым попаданием бомбы был разнесён в щепки, большинство команды погибло, оставшиеся оказались в море и тонули один за другим. Нашего моряка, выбившегося из сил и уже потерявшего надежду на спасение, всё-таки втащили на борт другого проходившего мимо корабля, который тоже ещё долго подвергался бомбардировке с воздуха (к счастью, бомбы не попадали в цель) и обстрелу из пулемётов. Моряк, единственный оставшийся в живых из всей команды корабля, уже не мог поклоняться прежнему кумиру.

В это время полного разброда и потери управления надо было остановить в панике бегущие войска и организовать оборону: вырыть окопы и траншеи, поставить проволочные заграждения и надолбы, заминировать подступы к линии обороны. А Жуков направляет в войска директиву? 3, в которой приказывает им перейти в наступление, окружить и уничтожить группировки противника и захватить важные с военной точки зрения города на территории бывшей Польши. То есть, он бросает на немецкие танки кое-как собранные и часто безоружные части, обрекая их на верную гибель, что многократно увеличило наши потери. Такой высокой бывает цена ошибок высшего военного и политического руководства страны.

Но, спрашивается, почему Тимошенко и Жуков расположили наши войска совсем не так, как было предусмотрено военной доктриной? Почему основные силы войск были собраны в двух выступах (Белостокском и Львовском), а основное направление удара врага — на Смоленск и Москву — осталось практически неприкрытым? Такое расположение войск вполне отвечало бы замыслу наступательной войны, но совершенно не подходило для войны оборонительной. Объяснение, будто Жуков намеревался, в случае нападения немцев, взять их армию, вторгшуюся на советскую территорию, «в клещи» ударами с этих выступов, выглядит смехотворно. Собрать на узком пятачке Белостокского выступа такое громадное количество войск и военной техники и оставить их без какого-либо прикрытия — значило сначала превратить их в мишени для немцев, а в дальнейшем — в «мешки», в которых эти войска бесславно погибнут. Это особая тема, она отчасти раскрыта в книге Арсена Мартиросяна «Трагедия 22 июня: блицкриг или измена? Правда Сталина» (М., 2006). И для Сталина стало полной неожиданностью, что от первых же ударов немцев наш фронт (в первую очередь Западный), по его убеждению — несокрушимый, развалился, половина Европейской части страны скоро оказалась оккупированной врагом, а потери в людях в первые же месяцы войны будут исчисляться миллионами.

Допустим, всё это так и было, как нам объясняют военные историки, и нападение немцев 22 июня застало наши войска врасплох. Но ведь за первый день войны немцы продвинулись от границы на 10–20, в редких случаях на 50 километров (в первой сводке командования РККА вообще говорилось, что врагу удалось захватить всего три деревни, насколько помню — Кальварию, Стоянув и Цехановец). Но 23 июня война уже ни для кого не была неожиданностью, и основная часть войск приграничных округов ещё была в строю. У них ещё оставались тысячи танков и самолётов. Войска ещё могли бы занять полосы укреплений «линии Молотова» на новой границе и «линии Сталина» — на старой. Ведь это были мощнейшие полосы укреплений, насчитывавшие тысячи железобетонных сооружений, оснащённых пулемётами. На их строительство были затрачены огромные средства. Но Жуков до 22 июня запрещал гарнизонам занимать эти сооружения. А потом Красная Армия стремительно отступала, не сумев задержать здесь немцев, — те, кажется, и не заметили, как преодолели «непреодолимые» линии укреплённых районов. Лишь немногие из этих крепостей держали оборону в течение нескольких дней, что не мешало немцам быстро продвигаться в глубь советской территории, заталкивая в «котлы» по нескольку наших армий. Часть самолётов удалось перебросить на восток, но ведь вся инфраструктура, базы снабжения, ремонтные мастерские остались на захваченной врагом территории, технический состав либо погиб, либо попал в плен. Это была полная катастрофа.

В общем, и в этом случае наши вожди и генералы готовились к прошлой войне, дополняя устаревший опыт прежних лет своими фантазиями о войне будущей как этапе мировой революции.

Впрочем, и это объяснение неудач СССР в той войне, особенно в начальный её период, видимо, не исчерпывающе. Ведь главные документы, которые позволили ли бы внести полную ясность в вопрос о причинах нашей неготовности к отражению нападения немцев 22 июня 1941 года, до сих пор засекречены. А многие детали обстановки тех страшных дней, видимо, в документах и не фиксировались, и носители этой важнейшей для истории информации ушли из жизни, унеся с собой самые глубокие тайны. Есть, конечно, загадочные факты, которым до сих пор трудно найти объяснение. Например, лётчикам одного из истребительных авиационных полков вечером 21 июня было приказано снять с самолётов и сдать на склад пушки и пулемёты; и это не было актом вредительства — указание шло от командующего войсками округа, надо полагать, не без санкции Москвы.

Видимо, руководство СССР исходило из устаревших представлений о том, как начинаются войны. Дескать, начнётся дело с какой-нибудь провокации (как это было перед нападением немцев на Польшу), затем последует ультиматум, некоторое время можно будет выиграть, ведя переговоры. А пока — пусть весь мир видит, и наши враги тоже, что мы нападать на немцев не собираемся. Наши укреплённые районы остаются без гарнизонов, пушки стоят в одном месте, тягачи к ним — в другом, в местах дислокации танков нет горючего и т. д. Даже генералы наши, включая высшее руководство военных округов, вечером 21 июня развлекаются в театрах. А за то время, которое пройдёт от первой провокации, наши гарнизоны займут укрепрайоны, тягачи подтянутся к пушкам, танки будут обеспечены горючим… Одним словом, в тот момент шла смертельная игра между руководителями Германии и СССР, в которой ставкой были судьбы обоих государств. И, к сожалению, Гитлер в этом поединке переиграл Сталина. Он не стал цепляться за принятые нормы начала военных конфликтов, терять время на устройство провокаций и предъявление ультиматумов. Он уловил тот момент, когда из-за приверженности опыту прошлых войн советские войска в западных округах на короткий период (может быть, всего на несколько часов) остались, по приказу собственного высшего военного руководства, полностью беззащитными. И именно в этот момент обрушил на них всю мощь германской военной машины.

Когда два игрока ведут смертельную игру, в которой не может быть ничьей, один из них непременно окажется победителем, а другой проигравшим. Можно ли винить проигравшего в том, что он проиграл?

Сталин, в силу приверженности старым догмам, переоценил силы Красной Армии. Как-то на замечание одного из собеседников о необходимости считаться с позиций Ватикана, Сталин иронически спросил: «А сколько у Ватикана дивизий?» То, что у нас дивизий намного больше, чем у немцев, он хорошо знал и потому превентивного удара со стороны Германии не опасался. Он недооценил мощь немецкой армии, фактор организации и упустил из виду тот момент, когда враг может обрушиться на нашу страну.

Полковник Федин так закончил уже цитировавшуюся статью: «В своей речи 3 июля 1941 года по радио он (Сталин), уже разобравшись в обстановке, сказал горькую правду, но не упрекнул ни словом армию и её комсостав, спасая тем самым их авторитет в критический момент истории страны. Он верил в стойкость своего народа, в первую очередь русского народа. И народ верил ему. И только невероятными усилиями всего Советского народа под руководством Сталина удалось поправить положение и в конечном итоге одержать Победу». Да, в той речи Сталин никого не упрекнул. Но, вероятно, Сталин до конца своих дней не мог простить себе и своим маршалам и генералам этого проигрыша, причинившего огромный материальный ущерб и обошедшегося стране в миллионы загубленных жизней, превратившего войну, которая замышлялась как победоносная, поначалу в цепь страшных и унизительных поражений. И, видимо, он всё же собирался разобраться в подлинных причинах катастрофы 1941 года и наказать виновных. Для начала были приговорены к расстрелу создатель лучших в мире танковых войск генерал армии Павлов и несколько других руководителей Западного фронта. Остальное расследование он отложил на послевоенное время, и впоследствии уже начал опрос некоторых генералов. Возможно, это и стоило ему жизни.

Но полковник Федин прав в том, что Сталин, потерпев невиданное в истории военное поражение, не сломался. И Сталин оказался сильнее Гитлера в организации возрождения армии после её разгрома и оснащения её первоклассным вооружением. Советские танки, самолёты, орудия, миномёты и пр., как правило, поступали на фронт в неимоверном количестве и в качественном отношении превосходили соответствующие образцы военной техники Германии.

Оправившись после шока от неудач первых недель войны, Сталин железной рукой наводил порядок и поднял народ на действительно священную войну.

Однако не следует думать, что подобные ошибки, порождённые устаревшими представлениями, допускались только нашими военными и политическими деятелями. Те, кто с обеих сторон готовил первую мировую войну, были убеждены, что она станет скоротечной и победоносной, а на деле бойня продолжалась четыре года, унесла миллионы жизней, искалечила ещё больше людей и кончилась крушением Германской, Австро-Венгерской и Российской империй, а также ослаблением держав-победительниц — Англии и Франции.

И во второй мировой войне расчёты её вдохновителей не оправдались. Гитлер, несмотря на свои первоначальные успехи, войну всё же проиграл и кончил самоубийством. Полный разгром, от которого она едва ли когда-нибудь оправится, потерпела Франция, считавшаяся самой могущественной военной державой в Европе. Для Англии война обернулась крушением Британской империи и утратой этой страной положения ведущей державы мира.

Я привожу примеры из политической и военной истории потому, что это важно для предмета настоящего исследования. Но вообще-то, какую бы область человеческой деятельности мы ни взяли, всюду увидим схожую картину.

В науке почти каждое научное открытие, составляющее эпоху в её развитии, встречалось с недоверием и даже с сопротивлением подавляющей части учёного сообщества, с гонениями на первооткрывателя. Рассказывают, когда Галилей построил телескоп с 32-кратным увеличением и открыл, в частности, пятна на Солнце, горы на Луне, четыре спутника Юпитера, фазы у Венеры, это очень возмутило церковные власти и современных ему учёных. Явившемуся к нему то ли инквизитору, то ли просто недоброжелателю Галилей предложил самому взглянуть в телескоп и лично убедиться в справедливости названных открытий. Но тот ответил, что и смотреть не будет, настолько эти якобы открытия нелепы. Суд инквизиции принудил Галилея отказаться от поддержки гелиоцентрической системы Коперника, и это было ещё не самым печальным исходом. Ему пришлось ждать церковной реабилитации более 350 лет. А сколько учёных и мыслителей окончило жизнь на плахе, как создатель «Утопии» Томас Мор, или на костре, как открыватель малого круга кровообращения Мигель Сервет.

Великие мастера искусства тоже часто не получали признания при жизни, испытывали лишения и гонения и провозглашались гениями лишь через столетия после смерти.

Значит, мы имеем дело действительно с мировым законом, согласно которому люди смотрят на реальный мир, а видят его уже прошедшее состояние. Но время идёт, мир развивается, и люди понемногу осознают свои прежние ошибки, — увы! — часто лишь для того, чтобы впасть в новые. И осознают устарелость прежних представлений не все сразу, а сначала единицы, которым нередко из-за отсталости большинства также приходится несладко. При этом вовсе не обязательно новый взгляд вырабатывают гении, получившие самое лучшее образование и проштудировавшие целые библиотеки трудов своих предшественников. Иногда встречаются совершенно необъяснимые случаи прозрения сквозь века у людей, вроде бы ничем не примечательных.

Известно, например, что рядовой монах Авель ещё при жизни Екатерины II предсказал день её смерти, за что был заключён в тюрьму. Павел I его освободил, но Авель опять огорчил власти предсказаниями о судьбе и этого императора, и следующих за ним, вплоть до последнего.

Ну, ладно, тут можно считать, что Промысл Божий открыл тайны истории церковному человеку, монаху, отрекшемуся от мира. А как объяснить прозрения простого советского юноши Льва Федотова, который перед Великой Отечественной войной расписал весь её ход, описав чуть не по дням движение линии фронта? Ведь над тем, чтобы попытаться представить себе картину боевых действий, трудились целые институты, органы разведки, квалифицированные специалисты Генерального штаба, и все они просчитались. И вдруг юноша, почти мальчик, нарисовал её с фантастической точностью. Этот одарённейший русский человек, возможно, будущее светило науки, вступил в народное ополчение и погиб в боях за Родину.

В подобных случаях невольно вспоминаются слова Господа: Бог «утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам».

Если отставание в осознании изменений в мире вообще причиняет людям боль и страдания, то в большой политике оно может стать причиной глубочайших кризисов, которые ставят государства на грань уничтожения и приводят к многомиллионным людским жертвам и колоссальным материальным потерям. Приверженность руководителей государств устарелым воззрениям превращает их в подобие роботов, упрямо выполняющих заданную программу, хотя она в силу изменившихся условий оказалась не только ненужной, но и вредной. И тогда в полной мере оправдываются евангельские слова: «они — слепые вожди слепых; а если слепой ведёт слепого, то оба упадут в яму».

Именно в таком катастрофически опасном положении оказалось ныне человечество. Непонимание происходящего, ложное восприятие и истолкование истории мира и нашей страны в XX веке ныне достигло такого критического уровня, что может привести не только нашу Родину к гибели, но и всё человечество к самоубийству.

Читатель может сам убедиться, полистав учебники мировой и отечественной истории, что события, происходившие в XX веке, как и происходящие ныне, рассматриваются с позиций борьбы капитализма и социализма, а в работах советских учёных — также и с точки зрения перспектив движения к коммунизму. Но это абсурд! Никакого капитализма и никакого социализма в современном мире давно нет, а коммунизм вообще представляет собой научную абстракцию, не имеющую реального смысла, тем более для нашей страны, где, преодолевая немыслимые трудности, становится на ноги самобытная Русская цивилизация, теория которой до сих пор отсутствует.

События XX века пытались объяснить классовой борьбой, заговорами империалистов, масонов, сионистов, особенностями личности лидеров государств и политических партий и прочими обстоятельствами. Всё это, допустим, в какой-то мере имело место. Однако главное, что могло бы их адекватно объяснить, никем даже не названо, тем более не изучено. Это главное заключается в том, что в XX веке, в силу ряда сложных объективных и субъективных причин, на место ведущих капиталистических и социалистических государств пришли государства корпоративные и тоталитарные, теория которых также полностью отсутствует.

Это может показаться невероятным, но это факт: мировая политическая и историческая наука прошла мимо главного события XX века, имеющего решающее значение и для понимания современности. И сейчас необходимо срочно восполнить этот её порок, заполнить зияющий пробел в наших знаниях о мире, о России и о самих себе.

Разумеется, решить эту задачу в полном объёме можно только объединёнными усилиями больших коллективов исследователей и практиков, отдельных учёных и политических деятелей. Но положить начало этой работе вполне в силах и одиночки. Многие материалы, необходимые для успешного её выполнения, ещё недоступны, но ведь «нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано».

В уяснении истинной картины происходившего в XX веке и происходящего сейчас заинтересованы все страны, всё человечество, кроме тех кругов, которым надо скрывать свои уже совершённые или только ещё замышляемые преступления. Но особенно важно это уяснение для России. Для нас вопрос стоит действительно так: знать реальную, а не придуманную историю, а тем более — нынешнее положение дел, это непременное условие положительного ответа на вопрос: быть или не быть России, то есть это для неё вопрос жизни и смерти.

Октябрьская революция, кто бы и как бы к ней ни относился, — а это отрицать никто не сможет, действительно открыла новую эру в истории не только нашей страны, но и всего человечества. Это показывали многочисленные опросы и в нашей стране, и за рубежом. Эту революцию приветствовали многие выдающиеся зарубежные деятели, в том числе и не коммунисты. Среди её сторонников — Бернард Шоу и Бертран Рассел, Ромэн Роллан и Пабло Пикассо, Теодор Драйзер и многие другие. В замерзающую и голодающую Советскую Россию ехали из богатых и сытых стран Запада те, кто искал поприще для воплощения своих самых дерзновенных мечтаний. Нашу революцию в мире относят к десяти важнейшим событиям мировой истории, вторым по значению после возникновения христианства.

И исторические достижения этой цивилизации действительно были великие. В самом деле, впервые в новейшей истории было доказано, что можно построить жизнь огромной страны, не подчиненной мировому финансовому капиталу. Никогда ещё в истории вчера угнетённые слои народа не получали буквально в течение нескольких лет возможности, кто к этому стремился, реализовать свои способности, приобщиться к высшим достижениям человеческой культуры.

Однако этот величайший порыв закончился крахом. Тут. конечно, сыграло роль предательство выродившейся правящей верхушки, но и оно имело свои корни. Главная причина этого краха, колоссальной потери для всего человечества, заключалась в том, что руководство Коммунистической партии и Советской страны в основу своей деятельности положило химерическую теорию строительства коммунизма.

В истории не раз бывало, что, руководствуясь ложной теорией, люди достигали неплохих положительных результатов. Колумб отправился через океан, будучи уверенным, что скоро достигнет Индии, а нечаянно открыл Америку (хотя о своей ошибке он так и не узнал). Существовали теории флогистона и пр., также опровергнутые после того, как на их основе были сделаны важные открытия. Но в общественной практике ложные теории обычно приводят классы и государства к поражению.

Хотя в практической деятельности советское руководство ориентировалось на реальные задачи хозяйственного строительства, а марксистская теория использовалась в основном как инструмент обоснования планов развития экономики и борьбы за власть, сковывающее действие этого учения сказывалось чем дальше, тем сильнее, пока она не превратило живой народный организм в омертвевшую машину. В итоге наша страна, некоторое время стоявшая в авангарде человечества, оказалась в хвосте мирового процесса, подчас позади самых отсталых государств, ещё недавно бывших колониями. Россия лет на двадцать по существу была выброшена из жизни мира и из истории.

Но беда была не только в неправильной теории развития нашей страны. Советская Россия, в соответствии с марксистским учением о пролетарском интернационализме, выступила как глашатай мировой революции и даже открыто заявила о своём намерении помочь братьям по классу в капиталистических странах свергнуть там власть буржуазии и установить социалистический строй, с общей перспективой дальнейшего общего движения к коммунизму. И, не ограничиваясь словесной угрозой развязать войну, чтобы подтолкнуть мировую коммунистическую революцию, она в 1920 году предприняла поход на панскую Польшу. При этом её вожди не сомневались, что польские рабочие и крестьяне ждут не дождутся прихода Красной Армии, армии-освободительницы, и немедленно восстанут против своих отечественных угнетателей. Ну, а, установив Советскую власть в Польше, можно будет двигаться дальше, осчастливить трудовой народ Германии — и «далее со всеми остановками».

Действительность оказалась весьма суровой по отношению к ревнителям навязываемого со стороны счастья. Польские трудящиеся грудью встали рядом со своими господствующими классами на защиту национальной свободы. Красная Армия потерпела на Польском фронте сокрушительное поражение.

Но эта агрессия Советской России, хотя и закончившаяся позорным поражением, вызвала на Западе, особенно в Западной Европе, совсем не ту реакцию, на какую рассчитывали Ленин и его наиболее близкие соратники.

Против советской агрессии выступила не только буржуазия — её отрицательное отношение к Коммунистическому Интернационалу было естественным и вполне ожидаемым. В ряде стран Запада в социалистических партиях произошёл раскол, возникли группы, впоследствии преобразовавшиеся в полноценные партии, сторонников социализма, но противников коммунизма. Там, где таким партиям удалось придти к власти, были существенно ограничены права и привилегии буржуазии и открыты более широкие возможности для улучшения жизни трудящихся и обеспечения их разностороннего развития. Возникли государства нового типа — уже не капиталистические, но ещё не социалистические, которые получили название корпоративных. И Советская Россия послужила здесь для них, с одной стороны, положительным примером, что там не хотели признавать, а с другой — примером отрицательным, тем, от чего надо было отказаться, чему следовало противопоставить новый общественно-политический строй, свободный от химеры коммунизма. А высшим этапом развития корпоративного государства стало государство тоталитарное. А что такое корпоративное или тоталитарное государство — это предмет работы, предлагаемой мной читателям.

Надеюсь, что на основе проделанного анализа мне удастся убедить читателей в справедливости своего понимания перспектив России, которые в этом смысле вырисовываются только так:

Или Россия преодолеет уродующую её судьбу коммунистическую теорию общественного развития — и тогда у неё будет возможность вновь воспрянуть, построить жизнь своего народа на родных основах и занять достойное место в мире. Но это возможно только при становлении в России тоталитарного государства.

Или она будет и дальше пребывать в состоянии идейной неразберихи, следовать теории, уже совсем не вяжущейся с жизнью, и тогда она в скором времени навсегда сойдёт с исторической арены.

Лично я убеждён в том, что нынешним великим державам Запада будет вынесен такой приговор судьбы: «отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его…». А России не следует забывать о другой перспективе: «Так будут последние первыми, и первые последними, ибо много званых, а мало избранных». Наша страна не просто выйдет на магистральную дорогу мирового развития, но и вновь станет авангардом человечества на его пути к достойной жизни.

Глава 1 «Россия полутоталитарная»: взлёт и крах

Хочешь — не хочешь, а приходится считаться с неприятным, но упрямым фактом: главная особенность идейной жизни современной России — полное и всеобщее непонимание того, что происходит в стране и в мире ныне и что происходило в XX веке. Не понимает этого власть, не понимает оппозиция всех оттенков, не понимают учёные, и тем более не понимает «широкая общественность». А потому первую главу необходимо посвятить объяснению сущности того полутоталитарного строя, который установился в СССР и наследие которого так настойчиво дискредитировалось с начала горбачёвской «перестройки». Ведь не усвоив сущности Советского строя, невозможно строить новую Россию Будущего, которая во многих своих существенных чертах станет продолжением России Советской.

Советский Союз в подполье

Герою сатирической повести Андрея Платонова «Город Градов» пришла в голову гениальная мысль: мир никем не утверждён, а значит, юридически не существует. Мысль эта оказалась пророческой: Советская Россия, СССР, самая большая страна в мире, создававшая величайшую в истории цивилизацию, почти 75 лет пребывала в подполье, ибо не была юридически утверждена. На деле она созидала основы Русской индустриальной цивилизации (начатки Русской цивилизации возникли ещё в Московском государстве, но то была аграрная эпоха; а при Романовых и они искоренялись). А по Конституции и другим руководящим документам она была страной диктатуры пролетариата и свою цель видела в построении коммунизма.

Правда, Сталин раза два, возможно, оговорившись, назвал Октябрьскую революцию Советской, но больше этой темы не касался, и эти его высказывания так и были сочтены оговорками. По-прежнему подчеркивались преимущества социализма перед капитализмом, хотя в опыте СССР главное — не социализм (в мире существуют десятки его видов), а Советский строй.

Сталинский переворот середины 30-х годов не был доведен до конца, а с начала 50-х годов наметилась тенденция движения вспять. Отсталая идеология сводила на нет все советские достижения. И это стало причиной несказанных трагедий для страны.

Большевизм на практике одержал победу над коммунизмом, а в теории врага не добил, упустив единственный шанс на развитие страны с минимальными потерями и жертвами, на выживание её в новых условиях мирового развития. Дальнейшее движение нашей страны вперёд, в прогрессивном направлении, было возможно только в результате усилий, предпринимаемых сознательно, то есть на основе передовой теории, а стихийное развитие событий неизбежно вело бы к упадку.

Тоталитарный строй, установившийся в СССР, не был ни авторитаризмом (когда власть у представителя «верхов», а «низы» от неё отстранены напрочь), ни диктатурой. (Замечу, чтобы к этому далее не возвращаться: советский социализм так и не привился в республиках, придерживающихся мусульманских ценностей.)

Советский Союз был бюрократическим государством по форме и идеократическим по содержанию, что ныне понимается в извращённом смысле. А в экономическом смысле это была страна-корпорация, единая супермонополия. Неправильно и даже клеветнически истолковываются и бюрократия, и идеократия, и монополия.

Спросите на улице сотню человек: что такое бюрократическое государство? Уверен, в 99 случаях ответ будет однотипным: бюрократическое государство — это государство, где бюрократ всесилен, а рядовой человек без бумажки, выданной бюрократом, поставлен в положение беззащитной букашки, его личность не признаётся и всячески подавляется. То ли дело в «демократических странах», где права личности на первом плане, а бюрократы, хотя и существуют (как же без них), но находятся на службе у общества, которое нанимает их для выполнения функций управления. Это, как говорит Владимир Путин, менеджеры, нанятые на определённый срок.

А каким будет ответ на вопрос: что значит идеократическое государство? Также 99 опрошенных из ста скажут: это государство, в котором существуют обязательная для всех государственная идеология, отступление от которой жестоко карается, и непрерывно работающая машина для «промывки мозгов», возможно, даже приведут в качестве примера гитлеровскую Германию. И опять добавят: то ли дело в «демократических странах», где думай и говори, что хочешь, только не нарушай закон.

Наконец, спросите, что такое монополия? Вам ответят, что это гигантский экономический монстр, вступивший в стадию загнивания.

И все три ответа не имеют ничего общего с действительностью.

Бюрократически-идеократическое государство — это тоталитарное государство (о том, какой ужас вызывает у обывателей это последнее понятие, уже говорилось во введении). А тоталитарное государство — это государство, в котором каждый гражданин, во-первых, причастен к делам государства и может оказывать влияние на его политику (в известных пределах и через определённые механизмы), а во-вторых, он от младенчества до глубокой старости является объектом всесторонней заботы со стороны государства. Ему гарантированы права на труд, на отдых, на жилище — и т. д., вряд ли стоит перечислять все те реальные права, которыми пользовались советские люди и о которых теперь, когда они утрачены, с глубокой тоской вспоминают помнящие то время (а помнят во всём объёме ныне, пожалуй, только старики).

В тоталитарном государстве не может быть бездомных и безработных, беспризорных и брошенных на произвол судьбы. Ни одна жалоба и ни одно предложение гражданина не останется без рассмотрения, и жалующийся или предлагающий что-то человек получит официальный ответ. Да и в бюрократы попадают не по праву наследования, ими становятся те же граждане, которым оказано доверие и со стороны власти, и со стороны общества. Вот в каком смысле надо понимать утверждение о том, что тоталитарное государство — это и есть народное государство, а тоталитаризм — это высшая стадия демократии. Это не власть народа (которая в государстве с многомиллионным населением невозможна по определению), не государство, в котором хорошо всем (такого тоже никогда не бывало и не будет), даже не царство справедливости (оно тоже плод фантазии), а всего лишь максимальное в конкретных исторических условиях приближение к нему. Можно сказать, что это власть правящего слоя, «ордена меченосцев», власть чиновника, однако чиновника, ограниченного в своих действиях не только формальным законом, но и идеей, которой этот орден служит. Это вовсе не тот чиновник-бизнесмен рыночной постсоветской России, который превратил государственную службу в доходное предпринимательство, источник личного обогащения. В СССР чиновник каждодневно отвечал за порученное ему дело своей карьерой, а то и головой. Власть такого чиновника, то есть подлинно государственного служащего, означала, что власти частного собственника не бывать. С установлением и упрочением советского строя частная собственность должна была кануть в Лету. Исчезала власть денег, о чём веками мечтали лучшие умы человечества. Даже великий комбинатор Остап Бендер, заполучив вожделенный миллион, не смог нигде в условиях СССР «вложить его в дело» и вынужден был бежать (правда, неудачно) за границу. Становилась невозможной эксплуатация человека человеком, как она понимается общественной наукой. Вот какие перспективы открывал перед миром советский строй.

Мне могут возразить: знаем мы эту сталинскую демократию, когда провозглашалась власть народа, а на деле было полное господство номенклатуры, установившей кровавую диктатуру, жертвами которой стали миллионы людей, по большей части ни в чём неповинных (Солженицын добавляет: сорок миллионов — в тысячу с лишним раз больше, чем было курьеров у Хлестакова!)

О репрессиях и их жертвах речь пойдёт ниже, а пока возражу возражающим: чего же вы хотите, если государство фактически было бюрократически-идеократическим, а его считали государством диктатуры, которую пролетариат установил над обществом. Да к тому же диктатуры пролетариата в условиях, когда пролетариат в стране практически, а потом и юридически, отсутствовал.

В начале XX века рабочие составляли чуть больше двух процентов населения. В первую мировую войну, а затем в гражданскую, большая их часть была призвана в армию, их место заняли бог знает кто. После войны наступили голодные годы, и горожане побежали в деревню. В период индустриализации страны рабочий класс пришлось создавать заново из крестьян, оказавшихся лишними после коллективизации сельского хозяйства (это была ликвидация «аграрного перенаселения деревни»). А когда принимали Сталинскую (точнее, бухаринскую) Конституцию 1936 года, было объявлено, что пролетариата, лишённого средств производства, в СССР уже не существует, а есть рабочий класс, который вместе с колхозным крестьянством и трудовой интеллигенцией и есть хозяин страны. Вот такая непонятная диктатура пролетариата без пролетариата.

Такая нелогичная система возникла исторически. Ленин смотрел на рабочий класс как на противовес мелкособственническому крестьянству. И, пожалуй, до самой Великой Отечественной войны рабочий класс действительно можно было считать авангардом общества. Но после этот взгляд стал архаизмом, однако по-прежнему лежал в основе советской идеологии.

Значит, СССР как тоталитарное государство мог существовать лишь нелегально. А следовательно, тоталитарное государство могло быть только весьма несовершенным. Это было ещё «полутоталитарное» государство. Ясно, что при таком положении, при полном несоответствии представлений о собственном государстве фактическому его состоянию строители нового общества неизбежно должны были порядочно наломать дров, что и произошло, причём в духе времени, с перевыполнением плана.

Особую сложность решению задач построения нового общества придавало то обстоятельство, что страна была крестьянская, неграмотная, к тому же разорённая первой мировой и Гражданской войнами и иностранной интервенцией. А ей нужно было ликвидировать своё техническое отставание от Запада форсированно, пробежать за 10–15 лет путь, на который другим странам понадобились полвека или даже целый век. Это значило, что нужно не только ликвидировать неграмотность, то есть научить в большинстве своём ещё неграмотное население читать и писать. Нужно было и создать свои кадры квалифицированных рабочих, способных читать чертежи и обрабатывать детали с точностью до микрона; стоящих на уровне современного знания инженеров и конструкторов, а также учёных, способных двигать науку дальше. Иначе стране конец. Тут было не до жалости, не до гуманности. Как и при Иване Грозном, и при Петре I, спасать страну приходилось, жертвуя жизнями и здоровьем тысяч и тысяч своих людей.

Но и при этом несовершенном тоталитаризме бюрократическое государство вовсе не было государством, где бюрократ, чиновник мог творить произвол. Повторяю, чиновник в бюрократически-идеократическом государстве всего лишь проводник политической линии руководства страны, исполнитель, отвечающий (часто головой) за следование этой линии. Он мог проявить (и нередко проявлял) формализм, допускать волокиту (стараясь перестраховаться), но тогда и речи не могло идти о взяточничестве как системе, ныне столь привычной.

Даже Сталин и другие высшие руководители имели квартиры и дачи, относительно скромные, нужные лишь для обеспечения условия для плодотворной работы. Остальные чиновники пользовались благами строго по «советской Табели о рангах», в соответствии с положением в иерархии. Но украсть деньги у государства и построить особняк стоимостью в миллионы долларов или хотя бы рублей было немыслимо, тут сразу же последовала бы тюрьма, если не что-то похуже.

Случаев, когда бюрократ самого высокого ранга слетал с должности по жалобе простого трудящегося, было тогда сколько угодно, а сейчас об этом и речи быть не может. Откровенное бездушие считалось преступлением, и когда выявлялось, подлежало наказанию.

Нынешнее всевластие чиновников — это вовсе не бюрократический строй. При господстве олигархов чиновник не выполняет свои прямые обязанности, а вынужден «крутиться», это уже даже не бюрократ, а бизнесмен в сфере управления, собственник «административного ресурса». И взятки он берёт не только для себя, но и для передачи вверх «по инстанциям» и для взноса в «общак» чиновничьего клана. Когда-то первый официально признанный советский миллионер Артём Тарасов даже утверждает, что самыми богатыми людьми ельцинской России были вовсе не выставленные на всеобщее обозрение «олигархи» вроде Березовского или Абрамовича, а тайные долларовые мультимиллиардеры из среды чиновников.

Так обстоит дело с бюрократической стороной тоталитарного государства.

А идеократическая его сторона заключается в том, что оно было построено на власти братства, «товарищества», основанной не на подчинении, а на общности цели, и на идее жертвенности.

Обращение людей друг к другу, как к товарищу (как пели: «наше слово гордое товарищ…») не было пустой формальностью. (Замечу, кстати, что когда во время встречи Горбачёва и Клинтона приглашённые артисты исполнили «Песню о Родине», американский президент захотел встать, решив, что такая величественная мелодия может подходить только национальному гимну.) Оно отвечало глубинной русской традиции побратимства, которое ставилось выше кровного родства (этот феномен тоже совсем не исследован наукой, хотя нередко можно прочитать, что святой благоверный великий князь Александр Ярославич Невский был побратимом Сартака, сына грозного хана Батыя).

На Руси порой родные братья могли оказаться чужими друг другу, а люди, чужие друг другу по крови, братались и становились совсем родными. Это понятно: братья появились на свет, не будучи обязанными быть единомышленниками. А побратимами становились люди, сознательно выбравшие общую цель жизни и борьбы.

Побратимство не означало равенства, в нём сочетались свобода и долг. И среди побратимов существовала иерархия. Они товарищи — это горизонтальная составляющая побратимства. Но есть и вертикальная составляющая: среди них есть старший и младший, и младший должен исполнять волю старшего.

Идеократия не была изобретена большевиками. Во все периоды своей истории, когда оно не пребывало в состоянии упадка, Российское государство было идеократическим, служило инструментом осуществления идеи. Когда после падения Византии Русь ощутила себя единственным независимым православным государством в мире, наш народ принял как выражение сакральной сущности своего государства «православное самодержавие», и, как писал известный религиозный мыслитель, «выше этих высот и шире этих широт русское национально-религиозное и религиозно-национальное сознание по существу никогда не подымалось» (Карташов А.В. Воссоздание Святой Руси. Париж, 1956. Москва, 1991. С. 37).

Правящая партия, которую Сталин однажды назвал «орденом меченосцев», была построена по системе духовно-рыцарского ордена и пронизывала все структуры государства и общества.

Характер бюрократически-идеократического государства оставался почти до конца СССР, но роль этих двух его составляющих со временем менялась. В 20-е годы преобладала идеократическая составляющая, позднее — бюрократическая, а их синтеза в советское время так и не удалось добиться, это — задача на будущее.

Ну, а жертвенность — это вообще едва ли не основная черта русского народного характера.

«Смело мы в бой пойдём За Власть Советов, И как один умрём В борьбе за это!»

— пелось в едва ли не первой советской воистину народной песне.

«Раньше думай о Родине, А потом о себе»

— распевали комсомольцы уже на излёте Советской власти. Русский герой — не тот, кто заработал много денег, а тот, кто служил Родине и отдал жизнь за неё. Это перекликалось с известными словами Христа: «Нет больше той любви, как если кто душу свою положит за друзей своих». Идеальный случай — когда человек не просто жертвует жизнью ради других, а когда он сознательно идёт на тот участок общего дела, где всего опаснее и наиболее вероятно стать жертвой ради успеха этого общего дела.

Бухарин писал Конституцию «для наружного употребления», чтобы показать Западу, что в СССР с «правами человека» всё обстоит благополучно, и это дало кратковременный эффект. Упомянутые выше и другие интеллектуалы Запада были в восторге от демократических порядков в СССР. Но ущерб от такой хитрости оказался несравненно больше выгод. В массах внутри страны утверждалось убеждение в том, что все эти права человека и гражданина — не более чем выдумка номенклатуры для их оболванивания.

Многие люди, получившие реальные блага, их не ценили, а светом в окошке для них оставались порядки в «демократических странах».

В экономическом смысле советская экономика — супермонополия сталинского времени — вовсе не показывала признаков загнивания. На её долю приходилась треть всех великих открытий и передовых технологий первой половины XX века, и американцы вынуждены были скопировать советскую систему поддержки изобретательства. Пусть в создании атомной бомбы нам помогла разведка, добывшая секретные материалы, но водородную-то бомбу мы изготовили первыми! В обществе, где отсутствовали «коммерческая тайна» и звериная конкуренция, зато процветало соревнование, ведущее к общему подъёму, достижения одного предприятия быстро становились достоянием других (правда, из-за необходимости «держать порох сухим» новые технологии оборонного сектора не передавались в сектор гражданский, и это мешало общему развитию страны). Даже в конце «периода застоя», в 1985 году, по данным статистики, СССР стоял на втором месте в мире, после Америки, по объёму производства, а если бы этот объём пересчитать по мировым ценам, то оказалось бы, что наша страна значительно обгоняла США. В этом смысле СССР можно было бы назвать «первым азиатским тигром».

Страна накопила свыше 2000 тонн золота (а ведь к 1922 году всё золото из страны было вывезено якобы для подготовки мировой революции, в действительности же для того, чтобы сделать невозможным у нас восстановление крепкой государственности). И Сталин, вероятно, собирался нанести смертельный удар американскому доллару, и тогда рубль становился бы властелином мира.

Впрочем, дело даже не в этом, а в том, что только тоталитарное государство отвечает менталитету русского человека. Русь исторически сложилась как осаждённая крепость, на которую давили враги: с Запада — вечно враждебная Европа, с востока и юга — разные хищники-тюрки от печенегов и половцев до крымских ханов. И потому на Руси сложился особый строй жизни, который историки называют боевым строем. Этот строй всегда был достаточно строгим — почитайте у Ф.Нестерова в «Связи времён» о судьбе боярина Шеина, который спас гарнизон осаждённого поляками Смоленска и заслуживал звания героя, а был казнён за недостаточное хранение чести Русского знамени. «Строг, но справедлив», «Грозный» — это на Руси всегда было высшей оценкой правителя. Как говорит кинорежиссёр Андрей Кончаловский, Россия не может существовать без единовластия и без КПСС (или её прообраза в виде опричнины), её надо «подмораживать», русским свобода не нужна. Когда английского философа Рассела спрашивали, почему русская революция так сурова, он отвечал: «А как иначе управлять персонажами Достоевского?».

В таких высказываниях есть некоторая доля правды. Надо лишь добавить, что бог Запада — Свобода, а бог России — Равенство. И национальная независимость всегда ценилась у нас выше индивидуальной свободы.

Ну, а раз это боевой строй, то Россия всегда была страной служилой и милитаризированной. Все в стране должны были служить государству, каждый на своём посту, и армия и служба в ней всегда должны были быть в почёте.

Надо заметить, что это не всегда правильно понимали даже наши национальные гении. Например, с точки зрения дворянина и русской классической литературы служака, карьерист — это почти то же, что и подонок. Но в стране, где от века укоренился боевой строй, разве можно в армии обойтись без беспрекословного подчинения? И как же военному не стремиться к продвижению по службе? Другое дело, когда ради карьеры человек идёт на подлость, прибегает к интригам и к подсиживанию — это, конечно, порок. Советская идеология тоже оставалась идеологией службы, а советская литература в этом отношении плелась в хвосте.

Лев Толстой как-то сказал, что Россию создало казачество. Но он подметил только одну сторону дела. Казаки шли на вольные земли и расширяли пределы Русского государства. А за казаками приходил чиновник, и только после этого новые земли становились органической частью государства.

Значит, Россию создали чиновники. А в Советской России сложился строй, в котором чиновничество было построено иерархически и образовало номенклатуру. Этот строй показал свою высочайшую эффективность, особенно в чрезвычайных ситуациях. И система номенклатурного советского социализма выработала советское ноу-хау, способы мобилизации многомиллионных масс на решение крупных государственных задач. Это уже не просто оптимальное решение задач строительства нашей страны, но и великий вклад России в общечеловеческую цивилизацию.

Ну, а сегодня выбор у нас невелик: либо тоталитаризм и забота государства о каждом гражданине, либо частная собственность и рынок, то есть развал страны и превращение России в колонию, а её людей в рабов.

Что такое настоящий, гуманный тоталитаризм, мы ещё не знаем, слабый намёк на него можно было ощутить в лучшие годы правления Брежнева, которые многим простым гражданам, в основном тем, кто жил в то время, кажутся ныне утраченным раем. А что такое рынок, думаю, миллионы наших соотечественников уже почувствовали на своей шкуре за годы» перестройки» и ельцинско-гайдаровских реформ. Но и это ещё цветочки, ягодки обещают быть впереди.

Сволочная сущность рынка проявила себя достаточно явно. В погоне за прибылью мелкие мельницы мелят зерно на дешёвых низкокачественных установках, в результате чего в муку попадают мельчайшие частицы металла и прочие «пищевые добавки», способные вызвать у человека, вкусившего хлеб из такого сырья, разнообразные болезни. А мелкие пекарни добавляют свои «ингредиенты». И хлеб становится вообще отравой для людей.

Всемирная организация здравоохранении одобряет всё новые вакцины против болезней и рекомендует всем государствам широко проводить вакцинацию населения. Россия особенно охотно поставляет подопытных больных для проверки эффективности вакцин. А потом оказывается, что от вакцинации многие привитые, особенно дети, становятся пожизненными инвалидами, зато фармацевтические компании получают многомиллиардные прибыли. И врачи становятся не целителями людей, а делателями денег. Известны случаи, когда людей убивали, чтобы взять их внутренние органы, которые можно продать для пересадки богатым больным пациентам.

Я уж не говорю о таких следствиях рынка, как обнищание 90 процентов населения России, развал экономики, безработица, бездомность, миллионы беспризорников, замерзание целых городов и регионов страны и пр. Нет такого преступления, на которое не пошли бы рыночные деятели, если оно обещает высокую прибыль.

Катастрофа сельского хозяйства, жилищно-коммунального хозяйства, науки, производств с высокой технологией — всё это не случайности, а закономерные следствия рынка. Рынок с неизбежностью плодит катастрофы и превращает людей в продажных и безответственных людишек.

Есть такой анекдот: «изобрели универсальный растворитель, только не знают, в чём его хранить». Рынок — такой универсальный растворитель, способный уничтожить любую экономику.

Конечно, дело здесь не в самом рынке — он в полной мере не может быть устранён. Рынок в экономике можно сравнить с трением в механизмах. Механизмов совсем без трения не бывает, но чем меньше трения, тем лучше. В основе-то лежит не рынок, а частная собственность, которая дробит народнохозяйственный организм на отдельные клеточки, но уж так принято называть частнособственническую экономику рыночной, и не будем нарушать эту традицию.

Перечислять все «прелести» рыночной экономики — не хватит и времени человеческой жизни, поэтому ограничусь одним коротеньким примером, который наглядно показывает антигосударственную и антинародную сущность рынка.

В феврале 2005 года финансовая группа МЕНАТЕП обратилась в Международный арбитраж с иском к Российскому государству, якобы незаконно поступившего с активами нефтяной компании ЮКОС, и оценила свой ущерб в… 28 миллиардов долларов. Дела в арбитраже обычно рассматриваются не быстро (хотя при наличии политического заказа могут быть решены и в кратчайшие сроки), и на данный момент решение его неизвестно. Но представим себе на минуту, что арбитраж признал иск обоснованным и обязал Россию возместить ущерб, причинённый ею МЕНАТЕПу.

Тогда нашей стране придётся выплатить группке олигархов… примерно четверть своего годового бюджета! А не выполнит она решение арбитража — на неё обрушатся международные санкции. В их числе — арест счетов в зарубежных банках (где, как известно, хранятся золотовалютные резервы и другие активы России), конфискация государственного имущества за границей (вспомните случаи с исками пресловутой компании «НОГА», когда дело едва не дошло до ареста самолёта нашего президента во время зарубежного визита) и пр.

А за МЕНАТЕПом полезут в арбитраж и другие олигархи, которые тоже сочли себя обиженными государством. И всё достояние государства они растащат в мгновение ока.

А ведь все знают, что такое МЕНАТЕП, кто такие олигархи, воровски захватившие в ходе ельцинско-чубайсовской приватизации в свои руки львиную долю лучших предприятий государства. Казалось бы, им бы сидеть и помалкивать, опасаясь трибунала, если в обществе будет поднят вопрос о том, как им, до того мелким клеркам и торгашам, досталась многомиллиардная собственность. А они имеют наглость предъявлять иски к государству, которое дало им возможность выйти из неизвестности и прозябания в ряд богатейших людей планеты! Почему же ныне олигархи выступают столь нагло, как бы чувствуя себя в безопасности?

Дело в том, что олигархи воровали не для себя, они выполняли заказ элиты Запада, которая поставила перед ними задачу — максимально разрушить экономику России и перекачать капиталы из неё за рубеж, чтобы лишить её возможности когда-либо снова встать на ноги. Олигархи — это лишь прикрытие грабежа России мировым финансовым капиталом, происходившим при посредничестве этих паразитов. (Как и приватизация по Чубайсу прикрывала тот же грабёж при активном участии ельцинской «семьи».) И иск МЕНАТЕПа к российскому государству — это снова выполнение заказа зарубежных хозяев наших олигархов, а также предупреждение президенту России.

Надеюсь, теперь, после этого краткого разъяснения, стало яснее, что такое тоталитарное государство, каким должен бы стать современный гуманный тоталитаризм, и чем он отличается от звериного, даже самого «цивилизованного», рынка.

А Советский Союз, как тоталитарное государство, так до конца своего существования и оставался нелегальным и остаётся таковым в представлениях ещё живущих сторонников советского социализма. Умер Сталин, умер Хрущёв, умерли Брежнев, Андропов и Черненко, лишился своего поста Горбачёв, сам СССР ушёл в небытие, но дожил до 1986 года Вячеслав Молотов, долгое время бывший членом Политбюро ЦК ВКП(б) и главой Советского правительства. Вплоть до XIX съезда КПСС он оставался правой рукой Сталина. Про него говорили, что он больший сталинист, чем сам Сталин. До последних дней жизни (а прожил он 96 лет, из которых 80 лет был членом партии) он писал записки о неправильном понимании социализма руководством КПСС от Хрущёва и до Горбачёва, и вот три последних тезиса, которые он нацарапал перед смертью уже отказывающей ему рукой:

«1) Основной принцип социализма (в отличие от коммунизма) — выполнение установленных обществом норм труда.

2) Коммунистическая партия — партия рабочего класса (Не всего народа).

3) Демократия при социализме».

Как видим, опять — социализм, коммунизм, рабочий класс. И раз правящая партия — партия только рабочего класса, значит — диктатура, то есть прямое подавление врага.

И Молотов умер. Но и сегодня в России самая большая оппозиционная партия (а по общепринятым критериям — вообще единственная настоящая политическая партия в России) именуется Коммунистической, что уже само по себе является самым настоящим анахронизмом. А советский опыт либо замалчивается, либо оплёвывается, и если ненавистники Советского Союза называют его подчас тоталитарным государством, то только в сугубо отрицательном смысле

Почему к нему такая ненависть? Чтобы понять это, надо объективно и беспристрастно показать, что он дал советским людям и миру.

Чего достиг Советский тоталитарный строй

Мало сказать, что за годы Советской власти наша страна достигла наибольшего величия, стала по-настоящему мировой державой, даже одной из двух сверхдержав, к голосу которой прислушивалась вся планета. А ведь другого такого случая стремительного взлёта страны из разрухи в мировые лидеры мировая история не знала.

Величие государства проявляется по-разному. Часто державу называют великой потому, что её боятся другие государства. И в этом смысле СССР был на высоте. Писатель Анатолий Гладилин, уехавший из СССР на Запад, был поражён тем, как там боялись нашей страны. Другим признаком величия страны может служить её экономическая мощь. Тут мы шли с Америкой в целом на равных, причём американская элита ощущала угрозу для своей страны со стороны СССР как конкурента. Президент США Трумэн в марте 1947 года предупреждал: «Если Америка не будет ничего предпринимать, плановая экономика может стать образцом для всех в следующем столетии, и тогда свободное предпринимательство исчезнет…». Страх перед СССР и перед примером советского образа жизни все эти десятилетия был движущей силой для элит Запада.

Но главное — страна велика, когда она сильна влиянием, которое оказывает на остальной мир. И тут СССР преуспел: в 20-е годы в мире возникла мода на взгляды, определяющие содержание эпохи. А в разгар Великой депрессии и США, по мнению авторитетных исследователей, находились на грани социального взрыва, и взоры миллионов американцев обращались к Советскому Союзу. Но именно способность навязать (без насилия, мирным путём, своим образом жизни) миру свою интеллектуально-культурную моду и делает нацию авангардом человечества, стоящим во главе мирового прогресса.

Главное, видимо, всё же состояло в том, что русский человек, доведенный за время правления династии Романовых до почти скотского состояния (вспомним примеры из русской классической литературы, показывавшие, что «благородное сословие» относилось к «мужику» как к быдлу), обрёл достоинство, изменился в лучшую сторону даже его внешний облик. Давно замечено, что русский человек может творить чудеса, когда он воодушевлён великой идеей. И наоборот, когда такой идеи нет, наступает Смутное время, и все пороки людской натуры можно наблюдать на русском человеке. Советский период нашей истории был по-настоящему эпохой русского национального возрождения. Вот и писатель Юрй Поляков признаёт: Советская цивилизация — это пик достижений русского народа, его «золотой век!.

В советское время наш народ нашёл себя. Наши люди верили, что причастны к величайшему делу в истории — к построению самого светлого и справедливого общества, какого мир ещё не знал. Эта вера была сродни религиозной, а ещё один из основоположников славянофильства И.В.Киреевский писал: «… человек — это его вера».

Мы строили самое возможно более близкое приближение к раю на одной шестой части земной суши. Даже когда нам тыкали в глаза более низким, чем на Западе, уровнем жизни, мы могли с гордостью ответить (то, что диссиденты толковали на иронический лад, не понимая, что такими великими делами действительно можно гордиться):

«Зато мы делаем ракеты И покоряем Енисей, А также в области балета Мы впереди планеты всей!»

При этом подразумевалось, что и каждый гражданин в какой-то мере причастен к этим достижениям страны.

Мы привычно говорим, что в СССР трудящиеся получили неслыханные прежде в мире социальные гарантии, не представляя себе, почему они были неслыханными. Ведь мы представляем себе Запад по его сегодняшнему облику. Между тем в начале XX века Запад, в том числе и его передовые страны, в социальном отношении был обществом крайне отсталым. Только в технологическом отношении он превосходил Россию, и тут нашей задачей было «догнать и перегнать!». А в смысле прав трудящихся задача хотя бы «догнать» СССР встала перед Западом уже сразу же после нашей Октябрьской революции.

В СССР жизнь была национально осмысленной (а сейчас она бессмысленна). И лозунг Сталина «нет таких крепостей, каких не могли бы взять большевики!», воспринимался как выражение самой глубинной сущности русского характера. И высказывания вроде недавно где-то прочитанного мною — «высшее завоевание человечества — это наш Советский Союз» — не кажутся преувеличением. Да, у нас рождалось Новое Человечество.

Мне, родившемуся в 1927 году, всё это известно не только из книг. До пяти лет я жил в деревне, потом в Москве, куда несколько раньше перебрались мои родители, которых коллективизация погнала из деревни в город. Тут мой отец стал инвалидом и выполнял малоквалифицированные работы, мать тем более, она училась всего лишь в начальной школе, сохранившиеся её письма грамотностью не блещут. В общем, ни по каким показателям наша семья к привилегированным слоям советского общества не принадлежала, я — типичный выходец из московских «низов». И наш быт был столь же типичным для рабочих, горожан в первом поколении, с трудом сводивших концы с концами, тем не менее устраивавших с получкой угощение для ближайших родственников и земляков (на основе взаимности) — с песнями и плясками в перенаселённом общежитии.

К началу Великой Отечественной войны мне шёл четырнадцатый год. Я был подростком, но подростком любознательным, учившимся с удовольствием, много читавшим и активно пытавшимся разобраться в происходящем. Ну, а то, что происходило в послевоенные годы, я воспринимал уже как взрослый человек. Так что мои суждения о советском строе, почёрпнутые из литературы, пропущены через личный опыт.

Могу засвидетельствовать, что советские люди были бодрыми и уверенными в завтрашнем дне, и песни, которые пело молодое поколение и которые с пониманием воспринимались и старшими, были жизнерадостными и задорными. И дело было не только в том, что советским людям были даны социальные гарантии, немыслимые в то время в западном мире, но и в общей атмосфере, порождённой ощущением всестороннего подъёма страны. Тогда не было и следа той духовной безысходности, что воцарилась в широких слоях населения к концу правления Брежнева.

Ну, а что же, не было недовольства, или так все всё время пели и плясали?

Недовольные жизнью были, и было их немало. Мой дед часто ругал Советскую власть за нищенский уровень его жизни, несравнимый с тем, какой у него, квалифицированного рабочего, был до революции, когда он трудился на «Трёхгорной мануфактуре», на фабриканта Прохорова (хотя дед участвовал в революции 1905 года). Моим родителям жизнь в городе была куда как менее по душе, чем самостоятельное хозяйствование в деревне в годы нэпа. Родители и бывавшие у нас гости нередко рассказывали анекдоты, в которых власть выставлялась не в лучшем свете.

Гости, приезжавшие из моей родной тульской деревни вспоминали мрачные эпизоды прошедшей коллективизации, сетовали на непорядки в колхозе (но приезжала и трактористка, получившая орден Ленина и присутствовавшая на банкете в Кремле в честь передовиков труда, у неё, естественно, были совсем другие рассказы). Но при всём при том всё-таки ощущалось, что воспоминания о былом — это рассказы о прошедшем, безвозвратно канувшем в небытие. Новая жизнь утвердилась прочно, жизнь заметно полегчала после отмены карточек на хлеб (при всей скудости нашего семейного бюджета я до войны не знал, что такое голод, зато уже в первую же военную зиму ощутил его в полной мере). И общий дух подъёма помогал выносить тяготы повседневного быта, так что, как говорится, язык хулил, а сердце пело. О том, как хорошо и весело жила его родная вологодская деревня Тимониха в 1935 году, вспоминал и писатель Василий Белов.

А уж после победоносной войны — и говорить нечего, недовольных стало много меньше. Мне кажется показательным такой случай.

В Московском институте инженеров железнодорожного транспорта кафедру сопротивления материалов возглавлял профессор Прокофьев, старый специалист, пользовавшийся большим авторитетом в инженерных и научных кругах. Ещё до войны он был награждён орденом. Рассказывали, будто перед церемонией вручения наград его, как самого уважаемого в группе награждённых, попросили выступить с ответной благодарственной речью, на что он якобы ответил: «Можете орден забрать обратно, а выступать я не буду». Много раз видя этого кремень-старика, я вполне допускаю, что было что-нибудь подобное.

И вот после войны этот профессор подал заявление о приёме его в партию. Подозревать его в каких-то карьеристских соображениях бессмысленно. Был он уже стар, достиг всех степеней почёта, материально был вполне обеспечен. И когда его попросили на каком-то праздничном вечере выступить перед студентами и преподавателями, он произнёс прочувствованную патриотическую речь, где говорил о гордости своей страной-победительницей, и закончил её здравицей в честь великого вождя и гениального полководца товарища Сталина.

Иностранцев, знавших дореволюционную Россию, поражало в советских людях отсутствие духовной расхлябанности, умение видеть рамки и отличать зёрна от плевел. Недаром Бердяев писал, что в СССР появился новый антропологический тип людей.

Важно и то, что новая элита СССР состояла в основном из выходцев из «социальных низов». Это тоже традиционно для России. С первых же лет существования начальной ячейки России — Северо-Восточной Руси, в ней, а особенно в Московском государстве, а затем в эпоху Петра I, великий князь или царь в своей борьбе с боярством опирался на дворянство (то есть сначала — на своих дворовых). Иван Грозный для достижения успеха в этой борьбе даже создал духовно-рыцарский орден — опричнину.

Пока существовал СССР, он воспринимался Западом как угроза, и потому наш строй там всячески очернялся. Сейчас, когда Советской России нет, даже на Западе начинают тщательно изучать и более объективно оценивать наследие советской цивилизации. И уже нередко можно встретить признание мощного всплеска культуры (художественной, бытовой, и пр.) в СССР, её высокого среднего уровня, всестороннего развития как народного, так и профессионального творчества. О высоком уровне советского образования и образцовой постановке системы народного здравоохранения вряд ли нужно и упоминать — запуск в СССР первого в мире искусственного спутника Земли и увеличение средней продолжительности жизни в два раза говорили сами за себя.

В общем, советский период истории России стал такой же классической эпохой, какой ранее была пушкинская, хотя духовно и не так глубока. Очевидно, что надо бы держать её в поле зрения, рассматривать как базу для дальнейшего развития, как образец и ориентир для дальнейшего пути, как средство воспитания людей, которые смогут сделать лучше. Да и до сих пор всё живучее и перспективное имеет советские корни.

А в России советскую эпоху сейчас замалчивают, и если возникает потребность в исторических сопоставлениях, то сравнивают с 1913 годом, перескакивая через 40-е. И потому напрашивается вывод: оправдан сколько угодно жёсткий поворот к советским порядкам.

Ещё за пять веков до новой эры было сказано: «для полного счастья человеку необходимо иметь славное Отечество». У советских людей это условие счастья было налицо. Поэтому настоящим русским националистом можно считать лишь того, кто понимает, что XX век был веком России, советским веком. А если порой и сказывается у нас расщеплённое сознание, то это надо относить к остаткам прежнего колониального статуса русского народа.

Тот советский строй, о котором шла речь, ушёл в прошлое. Период выполнил свою функцию и исчерпал свой предел запаса прочности. Да и людям надоело быть «затянутыми в корсет». Строй был по душе, но требовалось больше возможностей свободной отдачи духовной энергии. Но подробнее о причинах падения Советской власти нам ещё придется говорить далее.

А теперь сведём «дебет с кредитом». Поговорив о достижениях СССР, посчитаем, во что они нам обошлись. И сделать это надо не только потому, что всегда важно знать «себестоимость своей продукции», но и потому, что, как оказалось, не все в мире согласны платить слишком дорогую цену за прогресс, и это обстоятельство многом определило ход мировой истории в XX веке.

Чего нам это стоило

Не в хронологическом, а в историческом смысле можно сказать, что XX век начался на Земном шаре с некоторым запозданием: не в 1901 году, а в 1917-м. Революция вывела Россию из первой всемирной бойни и тем самым приблизила конец этого варварского жертвоприношения. Вслед за Российской империей с карты мира исчезли и признавшие себя побеждёнными Германская и Австро-Венгерская. Но и европейские страны-победительницы после короткого периода эйфории увидели, что в итоге драки они больше проиграли, чем выиграли. Истощённая войной Британская империя вступила в пору своего заката и вынуждена была поделиться значительной частью своей властью над миром с новым международным хищником — Соединёнными Штатами. Существенно подорвала свой статус мировой державы и Франция. Политическая карта мира коренным образом изменилась.

Наши «белые патриоты» нередко проливают слёзы по «утраченной победе», повторяя слова Черчилля о том, что Россия уподобилась кораблю, который затонул, когда пристань уже была совсем близко. Дескать, не будь революции или хотя бы повремени она годик-другой, Россия могла бы на равных с другими странами-победительницами принять участие в дележе добычи. При этом они как-то стесняются уточнять, что же именно досталось бы нашей стране в качестве трофеев. Ну, конечно, в первую очередь приходят на ум знаменитые «проливы» — Босфор и Дарданеллы. Этими призами Запад всё время «поощрял» Россию так же, как упрямого осла «стимулируют» идти вперёд привязанной перед ним морковкой. Но, спрашивается, что получил бы псковский или рязанский мужик от обретения Россией этих проливов, ради обладания которыми (и ради спасения Парижа) она уже принесла в жертву жизни миллионов своих солдат?

Зато Россия получила совсем иной приз. В итоге Октябрьской революции изменилась не только политическая, но и социальная и, так сказать, эсхатологическая карта мира. Шестая часть этой карты окрасилась в красный цвет, и у сотен миллионов людей на Земле появилась надежда на освобождение от гнёта капитала, на установление справедливого строя и на избавление от повторения кошмара мировой войны. В мировой тьме зашедшей в тупик цивилизации, навязанной планете Западом, воссиял свет, осветивший дорогу к иной, достойной жизни. Советская Россия стала Новой Меккой для миллионов во всех частях света.

Но самой России за эту новую для неё роль пришлось заплатить очень дорогую цену. Как она вообще могла сохраниться — это неисповедимая загадка истории. В итоге Гражданской войны она лишилась миллионов своих граждан (при этом обе боровшиеся между собой стороны потеряли примерно по миллиону, а остальные потери — а это многие миллионы — приходятся на долю мирного населения: это жертвы расправ карателей с обеих сторон, голода, холода и болезней). Народное хозяйство было разрушено. В 1920 году в стране выплавляли чугуна меньше, чем при Петре I.

В успех большевистского эксперимента не верил практически никто из образованных людей на Западе. Расходились лишь в оценке продолжительности времени, в течение которого Советская Россия просуществует, назывались сроки — от двух недель до двух лет. И то, что Советская Россия, одолев и внутреннюю контрреволюцию, и иностранных интервентов из 14 держав, сохранилась, — это воистину чудо.

Но она не только сохранилась, а всего через 15 лет после окончания Гражданской войны и накануне второй мировой войны превратилась во вторую промышленную державу мира. Для всего света это снова стало загадкой, снова чудом!

Но и это чудо потребовало не меньших жертв, чем в Гражданскую войну. Коллективизация сельского хозяйства, голод начала 30-х годов, преодоление сопротивления противников курса на превращение СССР в современную индустриально развитую державу тоже обошлись в миллионы жизней.

Репрессии конца 30-х годов в самый их разгар превратились в настоящий террор со стороны группы Сталина в отношении оппозиции, «цвета ленинской гвардии». Репрессии проводились последовательно, чистили слой за слоем, будто речь шла об искоренении какой-то глубоко законспирированной партии приверженцев мировой революции в ленинском её понимании. Но и эти остатки «ленинской гвардии» занимали важные посты в центре и на местах и, в свою очередь, арестовывали и расстреливали сторонников Сталина. Воспользовались случаем свести счёты многие сволочи, писавшие доносы на более успешных коллег. Эти кровавые события оказались заключительным этапом Гражданской войны, и очищение страны от внутренних врагов стало непременным условием победы в надвигавшейся войне с гитлеровской Германией.

В российской литературе и в СМИ появилось бесчисленное количество произведений, в которых описывались ужасы этого времени. О жутких сценах расправы со «справными крестьянами» во время раскулачивания, творившихся бездумными чиновниками, а подчас и просто садистами, писали выдающиеся мастера слова Василий Белов, Виктор Астафьев, Иван Акулов, не говоря уж о писателях меньшего дарования, о том же ведут передачи на телевидении Николай Сванидзе и Феликс Разумовский. Впрочем, имя этим обличителям — легион. Были ли такие факты в действительности?

Да, многие были. Но вот что интересно. Ни один из этих обличителей так и не сказал, а как же иначе можно было в кратчайший срок превратить крестьянскую страну в современную промышленную державу? Где было взять сотни тысяч образованных и прекрасно воспитанных культуртрегеров вместо продотрядовцев и рабочих — проводников политики ликвидации кулачества как класса, а часто и прямых проходимцев и карьеристов, прикидывавшихся большевиками ради выгод, даваемых принадлежностью к правящей партии?

Ну, а уж о репрессиях конца 30-х годов сказано-пересказано бесчисленными обличителями. А вот как объясняет их Молотов:

«Я считаю, что мы должны были через период террора, потому что мы уже больше десяти лет вели борьбу. Это нам дорого стоило, но иначе было бы хуже. Пострадало немало людей, которых не нужно было трогать. Но я считаю, что Берия сам бы не мог это сделать. Он выполнял указания, очень чёткие указания Сталина… Конечно, очень печально и жалко тех людей, но я считаю, что тот террор, который был проведён в конце тридцатых годов, он был необходим. Конечно, было бы, может, меньше жертв, если бы действовать более осторожно, но Сталин перестраховал дело — не жалеть никого, но обеспечить надёжное положение во время войны и после войны, длительный период, — это, по-моему было. Я не отрицаю, что я поддерживал эту линию. Не мог я разобраться в каждом отдельном человеке. Но такие люди, как Бухарин, Рыков, Зиновьев, Каменев, они были между собой связаны.

Трудно было провести точно границу, где можно остановиться…

Сталин, по-моему, вёл очень правильную линию: пускай лишняя голова слетит, но не будет колебаний во время войны и после войны. Хотя были и ошибки. Но вот Рокоссовского и Мерецкова освободили…

Я считаю, что эта полоса террора была необходимая, без ошибок её провести было невозможно. Продолжать споры во время войны… Если бы мы проявили мягкотелость…

Власов — это мелочь по сравнению с тем, что могло быть. Много было людей, шатающихся в политическом отношении».

И пояснил:

«А если бы Тухачевский и Якиры с Рыковыми и Зиновьевыми во время войны начали оппозицию, пошла бы такая острая борьба, были бы колоссальные жертвы. Колоссальные. И та и другая сторона были бы обречены. Сдаваться нельзя, надо до конца. Начали бы уничтожать всех беспощадно. Кто-нибудь бы, конечно, победил в конце концов. Но обеим сторонам был бы очень большой урон.

А они уже имели пути к Гитлеру, они уже до этого имели пути к нему. Троцкий был связан, безусловно, здесь нет никаких сомнений. Гитлер — авантюрист, и Троцкий — авантюрист, у них есть кое-что общее. А с ними были связаны правые — Бухарин и Рыков. Так они все были связаны. И многие военачальники, это само собой. Если уж наверху политические руководители дошли до Гитлера, так тут уже второстепенные роли играют, идут за ними — Тухачевские и прочие. Это могло бы начаться с того, что просто у них сомнения были, удержимся мы или нет, а потом превратили бы нашу страну в колонию на какое-то время…».

Вот Чубарь, заместитель Молотова, пострадал по доносу другого заместителя. Молотов говорит:

«Мы не могли этим людям доверять такую работу. В любой момент они могут свергнуть… Если б они победили, то, само собой, очень большие жертвы были бы».

На вопрос, почему репрессии распространялись на жён, детей, Молотов тоже даёт логичный ответ:

«Что значит — почему? Они должны быть в какой-то мере изолированы. А так, конечно, они были бы распространителями жалоб всяких… И разложения в известной степени».

И вот общая оценка Молотовым того времени:

«Этот период я считаю просто замечательным. Двадцатые, тридцатые годы».

А на замечание, что кровь проливали, ответил:

«Но всё сводить к репрессиям принято мещанством. Среди коммунистов их много, мещан».

И ещё одно важное уточнение:

«Без крайностей ни Ленина, ни Сталина представить нельзя».

Ну, а человеческие жертвы, принесённые народом во время Великой Отечественной войны, вообще не поддаются воображению. Но и тут надо помнить, что политических деятелей нельзя судить обычными мерками бытовой нравственности, это знал ещё Пушкин, написавший «Медного всадника». Когда речь идёт о спасении страны, народа, то главный вопрос — удалось или не удалось их спасти. А уж потом встаёт вопрос о цене, заплаченной за спасение. Если бы наш народ испугался возможных жертв и попал в рабство к гитлеровцам, это было бы его смертью. Можно ли было добиться Победы меньшей ценой? Наверное, можно. Но тогда такого героя, который сделал бы это, не нашлось.

А материальные затраты? Вот лишь один факт, показывающий их масштаб:

В недавно вышедшей в свет «Энциклопедии атомной промышленности СССР» приведены данные о том, во что обошёлся нашей стране «атомный проект». В 8 триллионов долларов (это тех долларов, ещё свободно обмениваемых на золото; на доллар можно было сытно пообедать). Вот такие астрономические затраты. На эти деньги можно было бы наполовину решить жилищный вопрос, стоявший в стране очень остро.

И вот какой удивительный эпизод там приводится. Для ускорения решения одной частной задачи проблемы атомного оружия одному НИИ нужно было купить за границей пять граммов радия. Поскольку на это требовались огромные деньги, вопрос был вынесен на заседание Политбюро. Когда докладчика спросили, какая же сумма для этого потребуется, он ответил:

«390 миллионов долларов».

Участники заседания обомлели. Сталин даже переспросил:

«Сколько?».

Убедившись в том, что они не ослышались, присутствующие стали говорить, что такую сумму затратить на покупку каких-то граммов немыслимо. Но Сталин, взвесив всё, сказал:

«Ну, раз учёные, чтобы решить поставленную перед ними проблему, считают такие затраты необходимыми, надо пойти им навстречу».

И Политбюро сочло возможным выделить необходимые средства в валюте.

А ведь наряду с атомным проектом в стране осуществлялись и другие, тоже очень масштабные: создание ракет, постройка мощного военно-морского флота и пр. Какие же колоссальные средства шли на это!

Но все эти проекты были совершенно секретными, народу это было неизвестно, он мог лишь в какой-то мере догадываться, на что же уходят плоды его невероятно напряжённого труда. Мне самому приходилось отслеживать движение поездов с грузами для всяких пятисотых и прочих строек, известных лишь по номерам. И порой кто-нибудь на ухо сообщал: это строительство туннеля под Татарским проливом, призванного соединить железные дороги Сахалина с общей железнодорожной сетью страны.

Мировая история не знает другого такого примера жертвенности народа, решившего восстановить свою страну как великую державу и оплот прогресса, воплощение справедливости, залог счастливой жизни будущих поколений советских людей.

Ленин как-то заметил, что Россия выстрадала марксизм. Тем более выстрадала она свою Русскую цивилизацию.

Многие жертвы, правда, были напрасными, точнее, излишними, допущенными из-за отставания теории (не говоря уж о потерях, вызванных прямым вредительством, а также несовершенством человеческой природы, ложными доносами и пр.).

То, что Российская Федерация во многом жертвовала своими ресурсами, отнюдь не лишними у неё, ради ускоренного развития других союзных республик, можно понять и оправдать: положение имперского народа как «старшего брата» к этому обязывало. Ведь это англичане строили свою империю так, чтобы наживаться за счёт колоний, а русские отдавали «младшим братьям» последнее, в ущерб себе. Но СССР оказывал огромную помощь «странам народной демократии», обеспечивая в них более высокий жизненный уровень, чем у себя. Тут действовал политический расчёт, хотя порой дело смахивало на «покупку лояльности» населения подконтрольных территорий.

Мало того, СССР тратил огромные средства на поддержку национально-освободительных движений во всех концах земного шара, считая, что тем самым подрывается мощь нашего главного противника — мирового империализма.

Эти расчёты в целом не оправдались, хотя, вероятно, краткосрочный эффект был достигнут. Бывшие колониальные страны охотно принимали помощь от СССР, но столь же охотно принимали покровительство со стороны США, когда те их просто «перекупали», платили больше. «Социалистические» страны Восточной Европы и даже прибалтийские республики СССР оставались цивилизационно чуждыми России и пользовались любой возможностью освободиться от покровительства «старшего брата», а позднее, после обретения государственной независимости, стали наиболее оголтелыми врагами России.

О роли теории и роли личности

То, что без правильной теории нельзя успешно направлять развитие страны, тем более строить новое обществ (это по определению означает сознательное направление усилий народа), абстрактно признают все. Но когда дело доходит до трактовки той или иной теории, тут-то и выявляются разногласия. Для целей данной работы удобно показать это на примере оценки «русскими патриотами» и «русскими националистами» деятельности Сталина.

Суть этой оценки можно выразить следующими несколькими фразами. Сначала Сталин действовал как член ленинской команды вместе с космополитами, и эта свора скрытых, а порой и открытых ненавистников русского народа уничтожила миллионы русских людей, в том числе и многих выдающихся личностей, представлявших нашу национальную элиту. Затем, осознав характер этой «своры псов и палачей» и её антинародной деятельности, он, воспользовавшись изменениями в руководстве партии и государства после ухода Ленина, провёл ряд последовательных чисток кадров в высших эшелонах власти и уничтожил «ленинскую гвардию», заменив космополитов настоящими сынами и дочерями русского народа. Наконец, он стал постепенно возрождать традиционные, преимущественно свойственные дореволюционной России, ценности и сам всё более приближался к положению русского самодержца.

В качестве доказательств такой эволюции взглядов и деятельности Сталина обычно приводят, например, разгром им антиисторической школы Покровского. Дескать, эта антирусская школа свела историю России к абстрактным социологическим схемам. А после указаний Сталина было восстановлено преподавание в школе настоящей истории, с показом положительной в некоторых отношениях роли царей и освещением подвигов наших великих предков (я учил историю в школе уже по учебнику Шестакова).

Думается, такая оценка деятельности Сталина грешит односторонностью и не учитывает всей сложности этой личности, как и эпохи, в которой приходилось действовать нашему вождю.

Сталин, безусловно, величайший государственный деятель XX века, радом с которым нельзя поставить никого другого руководителя ни на Западе, ни на Востоке. С именем Сталина связаны грандиозные перемены (может быть, не всё заслуживает одобрения, но это особый вопрос). Настоящую оценку ему воздадут история и народная память, которые в конце концов воздают каждому по его истинным заслугам. А пока клевету на Сталина нужно было бы запретить законодательно, но и преклонение перед ним, если говорить не о прошлом, а о задачах сегодняшних, вряд ли пойдёт на пользу делу. Но рассмотрим повнимательнее приведенный пример со сменой концепции истории России.

Допустим, действительно Покровский, будучи марксистом, свёл историю России к голым социологическим схемам. У него и в самом деле часто действуют не столько личности, сколько «торговый капитал». Он сам, как и весь Институт красной профессуры, старался представить всю историю России так, чтобы она соответствовала схемам общественно-экономических формаций по Марксу. (Кстати сказать, споривший с Покровским Троцкий доказывал, что схемы Маркса именно к России-то и не подходят, но он позднее увлёкся обличением Сталина как изменника революции и больше к этой теме не возвращался). К тому же школа Покровского отличалась нетерпимостью к инакомыслящим, сам Покровский поставил себя в положение монополиста в исторической науке (как академик Марр в языкознании). И он вполне заслуживал самой суровой критики за свои ошибки. К тому же многие его ученики оказались в оппозиции к Сталину и были впоследствии репрессированы (сам Покровский до этих лет не дожил).

Но ведь был и действительный вклад Покровского в российскую историографию. Он старался изучать реальные экономические и политические процессы в прошлом, выявлял связь русской истории с мировой, которую апологеты Романовых разорвали. И сегодня мало кто знает, скажем, о том, что великий князь киевский Владимир Мономах был двоюродным братом французского, венгерского и датского королей (потому что его тётки, дочери Ярослава Мудрого, были замужем за властителями этих стран).

Допустим также, что с точки зрения воспитания патриотизма история Покровского была бесполезной: рассказ о роли торгового капитала не мог так воодушевлять русских людей, как «мужественные образы наших великих предков». Если бы после разгрома школы Покровского в стране развернулись широкие исследования по истории на фактическом материале, с преодолением прежнего одностороннего подхода к истолкованию источников, проведенная «дискуссия» пошла бы на пользу. Но этого сделано не было, и разгром ошибочно ориентированной школы марксистских историков обернулся катастрофой для исторической науки.

Что произошло в действительности? Власть набрала ораву борзописцев (писателей талантливых и добросовестных среди них практически не было), которые сочинили уйму историй о наших великих предках и их славных деяниях. Принцип изображения героев был тот же, что и у космополитов, только всё бралось с обратным знаком. Космополиты рисовали образы выдающихся людей прежней России мрачными красками, а патриотически настроенные (в смысле «настроенные сверху») борзописцы — создавали жития и подобие икон светских святых. И те, и другие образы были далеки от действительности. А на месте объективной истории России — зияющая пустота, русской исторической науки по существу нет до сих пор. Так очень нужная в данный исторический момент кампания дала ожидаемый воспитательный эффект, но обернулась последующим разгулом невежества.

«Русские патриоты» считают особенной заслугой Сталина то, что он отказался от курса на мировую революцию и нацелил партию и народ на строительство социализма в одной, отдельно взятой, стране — в СССР. Но и тут они, скорее всего, ошибаются. Чтобы показать это, пришлось бы предварительно описать трагические ошибки вождей большевиков, но это потребовало бы много места, скажу об этом кратко.

Октябрьская революция 1917 года в России стала самым важным событием мировой истории после возникновения христианства. В её организации — историческая заслуга Ленина. Однако трагедия России и мирового социализма заключалась в том, что после Октября вожди нашей страны оказались не способны подняться на уровень задач, поставленных перед ней Историей.

Ленин был российским полуинтеллигентом, воспитанным на ценностях европейской культуры, и победу социализма связывал только с пролетарской революцией в передовых странах Запада, которую в России лишь было легче начать. Он без счёта выдавал агентам нарождавшихся в странах Запада коммунистических партий валюту, золото, бриллианты на подготовку там революции, когда в России царил страшный голод, люди ежедневно умирали тысячами, и местами дело доходило до людоедства. Но ему и в голову не могла придти мысль о том, что Россия самостоятельно станет социалистической могучей индустриальной державой. Ленинцы (в особенности Бухарин) были убеждены в том, что после победы пролетарской революции в промышленно развитых странах Запада Россия снова окажется отсталой по сравнению с ними, но это не велика беда. Промышленно развитая Германия и её сырьевой придаток, земледельческая Россия образуют мощный союз. Поднятая им в России революционная волна испугала Ленина, в этих миллионах мужиков с винтовками (см. воспоминания Горького), а тем более героев Гражданской войны, убеждённых в том, что «России не быть под Антантой» и что вообще пора покончить с миром капитала, он увидел угрозу культуре и фактически перешёл на позиции меньшевиков.

У нас до сих пор видят суть «новой экономической политики» (НЭПа) в замене продразвёрстки продналогом. Продналог нужно было вводить (кстати сказать, когда Троцкий внёс это предложение, Ленин его отверг). Но для Ленина это стало поводом для того, чтобы перевести всю экономику на хозрасчёт, на, как он сам признавал, капиталистические начала, на погоню предприятий за максимальной прибылью. Эта капитулянтская позиция Ленина дорого обошлась стране. Последние месяцы жизни Ленин посвятил борьбе против нарождающегося стремления к восстановлению сильного государства, в котором он видел лишь господство чиновников, и проповеди «малых дел» под лозунгом «культурной революции» («Лучше меньше, да лучше» и пр.).

Продолжателями дела Ленина стали: по линии мировой революции — Зиновьев, по линии «врастания капиталистов в социализм» — Бухарин. Единственной силой, выступавшей за социалистическую индустриализацию страны (но ради мировой революции), была группа Троцкого, но она была разгромлена усилиями Зиновьева, Бухарина и Сталина. Когда ожидания скорой мировой революции не оправдались, Зиновьев был отстранён от рычагов власти, и самой влиятельной фигурой в партии, её «любимцем» стал Бухарин. Он первым в СССР признал возможность построения социализма в одной, отдельно взятой, стране (за рубежом эта честь принадлежит Бенито Муссолини), но социализма рыночного, с кулаком в деревне и торгашом-нэпманом в городе как ведущей силой. Однако практика показала, что кулак в социализм не врастает, а оставляет страну без хлеба. К тому же Бухарин написал, продолжая дело Ленина, работу, обличавшую ЛЕВИАФАНА — Чудовище-государство. И тут чётко обозначилась пропасть между ленинской революционной интеллигенцией и народом. Русский народ почувствовал, что революция открывает перед ним возможность осуществить свою мечту об идеальном правлении и создать тоталитарное государство, как раз Левиафана, чтобы он вывез Россию в число держав, с которыми считаются в мире. Сталин, опираясь на эти народные ожидания, добился устранения Бухарина и провозгласил курс на индустриализацию. Но 10 лет для индустриализации были уже потеряны, из-за чего её пришлось проводить форсированно, с огромными тяготами для народа, особенно для крестьянства. Подлинные свои цели Бухарин раскрыл лишь 5 марта 1938 г., отвечая на вопрос Вышинского о целях его заговорщической организации: «Она преследовала… своей основной целью реставрацию капиталистических отношений в СССР». Впрочем, такие же, по сути, признания он делал и до того, как за него взялись следователи НКВД, например, когда он каялся в своей антипартийной деятельности в речи на XVII съезде партии.

Однако, ликвидировав «правый уклон» Бухарина, Сталин не только не дал политической оценки «правому уклону» Ленина, но и назвал НЭП этапом построения социализма. В дальнейшем противников своей линии он называл троцкистами, то есть приверженцами «левого уклона», тогда как главными врагами социализма были «правые», сторонники реставрации капитализма. Это внесло невероятную путаницу в умы советских людей, и Г.Зюганов до сих пор упрекает российскую власть в том, что она не в состоянии повторить этот ленинский ход, позволивший «за несколько лет накормить голодную и разорённую страну». Ему и невдомёк, что мы сейчас живём как раз в обстановке НЭПа, только нынешний кулак именуется олигархом или бизнесменом-компрадором.

К тому же, и сам Сталин не был свободен от стремления ввести СССР в «семью цивилизованных стран» и держал во главе Наркоминдела ярого сторонника сближения с Западом Литвинова. Отсюда — вступление СССР в Лигу Наций (из которой его вскоре с позором выгнали) и т. д. Но ещё больше было заметно его стремление возродить многое из опыта царской России, начиная от перестройки школы по образцу гимназий и кончая созданием роскошных бытовых условия для элиты и введением генеральских званий (хорошо помню отрицательную реакцию на это у старых рабочих). Это вызвало недовольство уже не «правых», а «левых». Потеряв поддержку и тех, и других, Сталин, опираясь на аппарат, на технократов и на массу обывателей, хлынувших в правящую партию (а их и можно было привлечь только привилегиями), совершил свой термидор и устранил всех противников.

Благодаря сталинской индустриализации СССР оказался в состоянии выдержать страшную войну, хотя в разгроме Красной Армии в 1941 г., что повлекло за собой огромные жертвы и разрушения, велика вина советского военного и политического руководства. В освобождённых от вражеской оккупации районах Европейской части СССР промышленность, сельское хозяйство, жильё, учреждения культуры пришлось воссоздавать с нуля.

Сталин и его соратники не осознавали, что нужно созидать свою русскую советскую цивилизацию, национальную, хотя и спасительную для многих народов, соединивших свою судьбу с Россией. Социализм в СССР мыслился как первая фаза коммунизма, этого химерического всемирного строя, мира «без Россий, без Латвий…». То есть, сталинский курс был продолжением курса Ленина и Троцкого на мировую революцию, только с отсрочкой во времени. А после начала Второй мировой войны Сталин даже заявил: когда эти два лагеря империалистических хищников измотают друг друга, СССР может вступить в игру и сыграть решающую роль, чтобы освободить Европу от господства капитала. Вот это уже было не просто возрождением курса на экспорт революцию, но и прямым возвращением к самой авантюристской фазе политики Ленина и Троцкого — намерению «пощупать штыком капиталистический мир». Похоже, Сталин уже начал подготовку к этому освободительному походу, но внезапное нападение Гитлера сорвало его планы.

В этом смысле, наверное, более прав был Ленин, утверждавший, что самое большое влияние на мир Советская Россия будет оказывать своей хозяйственной политикой. Он только неправильно понимал эту хозяйственную политику, направляя страну по пути погони за прибылью, то есть по пути реставрации капитализма. Сталину нужно было максимально развивать творческие силы народа и обеспечить несокрушимую оборону страны, не думая о завоевании новых земель и об освобождении других государств от ига капитала. Если бы мы могли создать действительно цветущую страну и образ жизни, привлекательный для других, то иные народы сами потянулись бы в наш Союз. А не потянулись бы — тем хуже для них, мы и без их помощи строили бы свою счастливую жизнь, защищённую несокрушимой обороной от всяких случайностей.

В последний год своей жизни Сталин, как полагают многие исследователи, задумал осуществить новый государственный переворот, отстранив партию от власти и оставив за ней только область идеологии и подбора кадров. Разумеется, правящая партия, представлявшая собой каркас всего государства, свои позиции без боя не сдала бы. А её отстранение от власти, даже если бы оно и стало возможным, ввергло бы страну в хаос. Тем более, что взамен существующей системы Сталин ничего предложить не смог, да и сам чувствовал, что силы его уходят, и не раз просил отпустить его на пенсию. В любом случае осуществление его плана потребовало бы новой зачистки правящей элиты. Тут Сталин, видимо, уже не вполне адекватно представлявший себе обстановку в стране и мире, да и последствия собственных действий, совсем разошёлся с партией, почему и процесс десталинизации после его кончины пошёл почти автоматически. Но об опасности правого реванша в КПСС речь уже не шла. Это и создало почву для захвата позже власти в партии «новыми правыми» — сначала Хрущёвым, а затем Горбачёвым под флагом «возвращения к ленинским нормам партийной жизни».

О великих заслугах Ленина и Сталина перед прогрессивным человечеством написаны многие тома. А об их ошибках говорили только реакционеры. Левые порой тоже заговаривают об этих ошибках, но очень осторожно и по мелочам. Но пока не будут показаны самими левыми — коммунистами и социалистами разных толков — ошибки Ленина и Сталина как их «правый уклон», левое движение в России (да и в мире) обречено топтаться на месте.

Сегодня идея о необходимости построения русской цивилизации уже довольно широко распространена. Но то, что эта цивилизация должна быть продолжением и развитием советской цивилизации, ещё не осознано, почему данная идея и буксует.

Ныне главной силой левого движения в России выступает Владимир Путин, все остальные силы по отношению к нему являются правыми, находящимися в оппозиции его курсу на могущественную обновлённую Россию. Эта оппозиция — либо открытая (как КПРФ, СПС и др.), либо скрытая (как большинство «Единой России», всячески противящееся принятию антикоррупционных и других законов, направленных на обуздание аппетитов олигархов и коррумпированных чиновников). Исход борьбы этих сил и определит будущее России.

У классиков марксизма встречается выражение: есть только одна наука — наука истории. В каком-то смысле оно справедливо: наука истории включает в себя и историю любой другой науки. Во всяком случае, если нет науки истории, то нет и общественных наук вообще, потому что они выводят свои законы из анализа исторического материала.

А как вывел свои законы истории Маркс?

Маркс, анализируя английский капитализм XIX века, проявил себя не только как глубокий исследователь, но и как страстный обличитель этого бесчеловечного строя. При этом он упрекал вульгарных политико-экономов в том, что они, служа капиталу, отказываются от поисков истины и переходят к апологетике тех сил, которые оплачивают эти их корыстные занятия, выдают свои мечтания за некие экономические законы. Однако он и сам не избежал такого греха перед наукой, как подмена фактов иллюзиями ради получения желаемых выводов.

Осудив капитализм и капиталистов, Маркс искал ту общественную силу, которая устранит этот бесчеловечный строй. Логика подсказывала ему, что ненавидеть капитализм должен угнетаемый капиталистами пролетарий. И Маркс именно в нём увидел грядущего могильщика капиталистического строя и будущий господствующий класс переходного (от капитализма к коммунизму) общества.

Никаких объективных предпосылок для такого вывода не было. Например, в феодальном обществе угнетаемым классом было крестьянство. Однако ведь не крестьянство же стало господствующим классом после свержения феодализма! И Маркс это отлично знал. И, тем не менее, он пошёл на откровенную подтасовку научных выводов и создал свою теорию диктатуры пролетариата как неизбежного инструмента для свержения капитализма и построения социалистического общества. Согласно этой теории, пролетариат свергает буржуазию и превращается в господствующий класс, который ведёт всё общество к светлому социалистическому, а затем и коммунистическому будущему.

Маркс выступил, следовательно, как создатель своего рода теории «научного анархизма». Государство, по его убеждению, при коммунизме отомрёт. Анархисты, не имея никакой теоретической базы, требуют немедленной ликвидации государства, но это невозможно. Вот у Маркса и появляется переходный период диктатуры пролетариата, в течение которого должны быть созданы все предпосылки для уничтожения государства. Невинная на первый взгляд подтасовка привела к таким грандиозным и кровавым последствиям, которые исказили весь ход истории человечества на протяжении полутора веков.

И это предвидели ещё некоторые современники Маркса, например, Достоевский, который предупреждал об опасности непродуманных и скоропалительных выводов из марксистской теории общественного развития.

В действительности свергает отживший строй не угнетённый класс, а те общественные силы, которые способны двигать общество дальше по пути прогресса, каким он пока понимается человечеством. Но пролетарий такой общественной силой не стал. Заметил это Достоевский, который после поездки в Западную Европу написал свои знаменитые «Зимние заметки о летних впечатлениях»:

Во Франции, по его наблюдениям, шла «упорная, глухая и уже застарелая борьба, борьба на смерть общезападного личного начала с необходимостью хоть как-нибудь ужиться вместе, хоть как-нибудь составить общину и устроиться в одном муравейнике; хоть в муравейник обратиться, да только устроиться, не поедая друг друга не то обращение в антропофаги!» или «поклониться Ваалу».

Писатель выставляет во всей его неприглядности главного деятеля французского общества — буржуа, живущего единственным стремлением — «накопить денежки и завести как можно больше вещей, тогда и можно рассчитывать хоть на какое-нибудь уважение… Странный человек этот буржуа: провозглашает прямо, что деньги есть высочайшая добродетель и обязанность человеческая, а между тем ужасно любит поиграть и в высшее благородство… На театре подавай ему непременно бессребреников». И всё же буржуа ужасно боится будущего.

«Кого же бояться? Работников? Да ведь работники все в душе собственники: весь идеал их в том, чтоб быть собственниками и накопить как можно больше вещей; такая уж натура… Земледельцев? Да ведь французские земледельцы архисобственники, самые тупые собственники, то есть самый лучший и самый полный идеал собственника, какой только можно себе представить. Коммунистов? Социалистов, наконец? Но ведь этот народ сильно в своё время профершпилился (от немецкого verspielen — проигрывать. — М.А.), и буржуа в душе глубоко его презирает, а между тем всё-таки боится. Да, вот этого-то народа он до сих пор и боится».

Боится «этого народа» буржуа потому, что выдвинутые буржуазной революцией лозунги «liberte, egalite, fraternite» («свобода, равенство, братство») оказались нежизненными, а главное — экономически несостоятельными:

«Что такое liberte? Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать всё что угодно в пределах закона. Когда можно делать всё что угодно? Когда имеешь миллион. Даёт ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает всё что угодно, а тот, с которым делают всё что угодно».

Пролетарий, по Достоевскому, в душе такой же собственник, как и буржуа. Просто буржуа «ухватил» собственность, а пролетарию она не досталась, и он этим разъярён. Но пролетарий отнюдь не прочь стать таким же собственником. Какой же он могильщик буржуазного, капиталистического строя?

Равенство всех перед законом не есть равенство ролей в жизни общества. Богатый и бедный лишь юридически равны, но в реальной жизни богатый — хозяин, а бедный — раб его.

Ну, а братство — «это статья самая курьёзная и, надо признаться, до сих пор представляет главный камень преткновения на Западе. Западный человек толкует о братстве как о великой движущей силе человечества и не догадывается, что негде взять братства, коли его нет в действительности. Что делать? Надо сделать братство во что бы то ни стало. Но оказывается, что сделать братства нельзя, потому что оно само делается, даётся, в природе находится. А в природе французской, да и вообще западной, его в наличности не оказалось, а оказалось начало личное, начало особняка, усиленного самосохранения, самопромышления, самоопределения в своём собственном Я…». В самой природе западного человека неискоренимы индивидуализм и эгоцентризм, и это — почва и для нигилизма, и анархизма.

Противоположностью этому индивидуализму западного человека должна служить не безличность, а такое высшее развитие личности, когда она готова к самовольному, совершенно сознательному и никем не принуждённому самопожертвованию всего себя в пользу всех. На Западе этого нет. Поэтому социалисты соблазняют народ разными проектами фаланстеров и прочих коммун, подсчитывая, сколько выгадает каждый — его обещают кормить, поить, работой обеспечить. «Нет, не хочет жить человек и на этих расчётах… Ему всё кажется сдуру, что это острог и что самому по себе лучше, потому — полная воля». Другими словами: «хоть и возможен социализм, да только где-нибудь не во Франции». И социалисту остаётся предъявить обществу ультиматум: «свобода, равенство, братство — или смерть!».

Вот так и возникла в марксизме (одним из источников и составных частей которого, по определению Ленина, был французский утопический социализм) теория смены общественных формаций. Согласно этой теории, в результате вооружённого свержения власти буржуазии и кровавой гражданской войны установится диктатура пролетариата, который «железной рукой ведёт человечество к счастью» — к социализму, а затем к коммунизму.

Трудно сказать, пошёл ли Маркс на такую подтасовку умышленно или же допустил обычную гносеологическую ошибку. Человеку свойственно приводить свои знания в законченную систему, без этого он чувствует себя неуверенным в окружающем мире. Но так как он не Бог, Который один только знает всё, то недостающие знания он заменяет своими выдумками. В этом смысле любая система человеческого знания состоит из знания достоверного и знания придуманного, и провести чёткую грань между этими двумя её составляющими не всегда возможно.

И Ленин не заметил этой подмены у Маркса. Он намечал построение коммунизма в Советской России к 40-м годам (вспомним его выступление на III съезде комсомола). И Сталин принял теорию построения социализма — коммунизма, которой в целом так и остался верным до конца жизни. По воспоминаниям Молотова, Сталин считал, что «начальная или первая ступень коммунизма практически начнётся тогда, когда мы начнём раздавать населению хлеб задаром» (так и приходит на ум лозунг древнеримского люмпен-пролетариата: «хлеба и зрелищ!»). Если не будет новой войны, то «это наступит в 1960 году». (Кстати сказать, и проблемами языкознания Сталин занялся потому, что полагал, будто после мировой революции русский язык станет языком межнационального общения.)

Генерал И.В. Ковалёв, о котором я сказал несколько слов во введении, рассказывал мне, что Сталин поручил ему, в бытность наркомом (затем министром) путей сообщения, подготовить соображения о развитии сети железных дорог для условий начального этапа полного коммунизма.

Вернусь к воспоминаниям Молотова. Он при жизни Сталина либо ещё не понимал утопичности таких представлений вождя, либо не решился ему возразить. Но позднее именно в вопросе о сущности социализма и коммунизма он увидел главную ошибку покойного вождя. Потому-то Молотов и считал: «Сталин великий человек, но не гений» (к гениям он относил Маркса и Ленина). Сталин называл Ленина «горным орлом». А к нему самому, выходит по Молотову, подошло бы определение, которое дала героиня одного советского фильма своему нерешительному ухажёру: «хороший ты мужик, но не орёл».

Занятия Сталина историей России имели далеко не столь однозначные последствия, как это представляют «русские националисты». Но и другие радующие «патриотов» решения вождя в направлении приближения к дореволюционным порядкам вряд ли можно считать безусловно положительными.

Сталин сознавал, что преобладание идеократической составляющей тоталитарного режима над бюрократической, характерное для 20-х годов, сменилось впоследствии верховенством бюрократической составляющей, порой чрезмерным. Как признавал Молотов, он и Сталин придерживались того мнения, что для устранения перегиба в одну сторону нужно начала перегнуть в другую. Курс на перемещение центра власти из ЦК партии в Совет Министров, который Сталин взял в последний период своей жизни, как и другие его решения того времени, могли оказаться лишь тактическим манёвром для устранения иных перегибов. Если же такой курс намечался всерьёз, то тут нужно говорить о подготовке Сталиным государственного переворота с непредсказуемыми последствиями, потому что правящая партия, разумеется, власти бы без боя не отдала, а если бы уступила, то это привело бы к развалу государства

А то, что Сталин так и не сумел освободиться от химеры коммунизма, во многом уже предопределило будущий распад СССР. Ведь СССР рухнул не потому, что был «авторитарным государством», как утверждают либеральные его критики, а потому, что коммунизм как идея — ложная.

И уж совсем необратимым стал процесс распада, когда был провозглашён курс на построение гражданского общества.

Гражданское общество — это общество собственников, свободных от государства. А России нужно общество граждан, сознающих государство как свою высшую ценность.

Вернёмся к вопросу о могильщике капитализма. То, что им стал не пролетариат, это уже очевидно. Тогда кто же?

Так ведь уже ответили на этот вопрос Маркс и Ленин, только и сами этого не заметили.

Уже Маркс увидел, что классический капитализм, то есть капитализм свободной конкуренции, анализу которого он посвятил 40 лет жизни, приводит к образованию монополий. Ленин исследовал этот процесс и пришёл к выводу, что с установлением господства монополий в экономике капитализм переходит в империализм, и принял его за последнюю стадию развития капитализма, за стадию паразитизма и умирания. А за ней неизбежно последует социализм, который со временем перейдёт в коммунизм.

Здесь классики марксизма допустили ошибку. Империализм оказался вовсе не последней стадией капитализма, а совершенно самостоятельной общественно-экономической формацией, очередной ступенью развития западной цивилизации. Империализм и стал могильщиком капитализма. Первая мировая война обозначила рубеж между этими двумя формациями. К этому вопросу мы вернёмся в следующей главе.

От победы к победе — и… в тупик

Эксперт Горбачёв-фонда Валерий Соловей, не раз пугавший нас скорой социальной катастрофой, говорил о цикличности русской истории. Дескать, Россия развивается по схеме: «давящее государство — восстание против него и анархия — усталость от неё — и снова возвращение к государству».

Почему у нас новый строй не прилагает свои достижения к тому, что было создано предыдущим строем, а разрушает доставшееся наследство почти до основания и начинает своё созидание чуть ли не с нуля? Откуда такие социальные скачки? В России ждали, что вслед за нашей революцией поднимутся народы других стран, произойдёт мировая революция, и на всей Земле наступит счастливая жизнь без угнетателей и эксплуататоров. И ради этой великой цели наши люди ничего не жалели.

Но ведь и на Западе часть «низов» тоже выступала за мировую революцию, однако случились всего несколько революционных порывов, которые господствующими элитами были подавлены, — и установился классовый мир, время от времени нарушавшийся лишь забастовками с требованием повышения заработной платы и улучшения условий труда и быта. На повторение советского опыта ни в одной из стран Запада революционеры не решились. Почему?

Потому что там даже и недовольные условиями жизни не покушались на базовые ценности своих народов.

А в России нет национального консенсуса, противоборствующие стороны в решающий момент становятся антагонистами, отрицающими друг друга и в теории, и в практической борьбе.

Почему либералы в России сейчас выступают за «примирение», за национальное согласие? Не потому, что стали вдруг добренькими и любящими, а потому, что почувствовали: борьбу за восстановление в нашей стране они проиграли, недалёк час расплаты. Вот они и затаились.

А что должно быть базовыми ценностями? Для России — национальная независимость и социальная справедливость.

История поставила вопрос: можно ли построить в одной стране, не рассчитывая на мировую революцию, общество, сохраняющее национальную независимость, отвечающее духу нации и обеспечивающее справедливый строй? Иными словами, создать свою самобытную цивилизацию?

Мы не смогли делом ответить на него ни в 30-е годы, ни впоследствии, ограничившись жаркими дискуссиями и схватками и только подступами к практическому решению задачи. Не оказалось у нас зрелых умов и интеллектуальной воли.

Как писал известный поэт Коган:

«…впопыхах

Плохие песни мы сложили

О поразительных делах».

Но даже ослабленный из-за отсутствия теории Советский Союз оставался ещё могущественным государством, и Запад готовился ещё много лет вести с ним борьбу. Для того, чтобы его сокрушить, внутренним врагам, оказавшимся у руля партии и государства, пришлось прибегнуть к искусственному созданию голода и вообще всяких дефицитов, к перекачке наших ресурсов за рубеж, даже к прямому вредительству, устройству катастроф и пр. Без этого предательства «верхов» и правящей партии у СССР ещё оставался шанс ликвидировать отставание теории и обеспечить новый взлёт страны.

Но история оказалась к нам суровой. Советский строй, шедший от победы к победе, неожиданно для всего мира, в том числе и для советских людей, потерпел крах. И это стало трагедией для всего мира, в особенности для трудящихся всех стран, в чём нам ещё предстоит убедиться в последующих главах.

Был такой финал неизбежным или он стал следствием сочетания ряда неблагоприятных для нас обстоятельств? Возможно ли вообще построение нового общества, создание новой цивилизации в одной стране, находящейся в сложных условиях на мировой арене, даже во враждебном окружении?

Глава 2 Историческая миссия Бенито Муссолини

Яркая звезда — ответ на вызов эпохи

Бенито Муссолини (1883–1945), выходец из «низов» (сын деревенского кузнеца и учительницы), стал диктатором Италии и лидером одного из определяющих политических движений в мире 20 — 40-х годов XX века. Долгие годы он был кумиром миллионов, многие почитали его как Бога или, по крайней мере, как посланца Провидения. Им восхищались политики, художники и интеллектуалы мирового уровня. Ему воздавали хвалу Черчилль и Рузвельт, римский папа Пий XII, поэт д, Аннунцио и дирижёр Тосканини. Но связь с немецким национал-социализмом и лично с Гитлером, обусловленная не общностью идеологии, а неблагоприятным для Италии стечением обстоятельств, повисла тяжёлой гирей на его ногах. Она привела его к гибели и к зачислению в ряды врагов человечества, сделала символом позора и надолго увлекла в пучину забвения. И лишь спустя десятилетия он вновь стал объектом пристального внимания со стороны историков и политиков. О нём сейчас уже существует богатая литература на многих языках мира. В частности, на русском языке вышли книги:

Ильинский М.М. Жизнь и смерть Бенито Муссолини (М., 2000); Белоусов Л.С. Муссолини. Диктатура и демагогия (М., 1993); Мэк Смит Д. Муссолини (М., Нью-Йорк, 1995); Ридли Дж. Муссолини (М., 1999); Хибберт К. Бенито Муссолини (М., 2001). Изданы и главный труд самого Муссолини «Доктрина фашизма», и часть его мемуаров.

Как бы ни относиться к Муссолини, он вошёл во всемирную историю как основоположник фашизма — нового учения об обществе, которое быстро укоренилось в Италии и стало распространяться по миру как некий «третий путь» между капитализмом и космополитическим (интернациональным) коммунизмом. Он создал и первое в мире корпоративное государство, ставшее в той или иной мере образцом для ряда ведущих мировых держав в 20 — 30-е годы XX века. В ряде серьёзных исследований убедительно показано, что итальянский фашизм — это одно, а гитлеризм — совсем другое.

Сам Муссолини мнил себя пророком, спасителем Отечества, призванным возродить его величие и славу. Во время мюнхенского сговора, решившего печальную участь Чехословакии, он чувствовал себя вершителем судеб Европы. Но, как и все те, кто самочинно возлагает на себя миссию пророка, заблуждался, и это дорого ему обошлось.

Муссолини с гордостью говорил, что он сотворил себя сам. Да, он, выходец из самых низов, получил диплом учителя. Стремясь избежать мобилизации в армию, он эмигрировал в Швейцарию, где ему пришлось зарабатывать на жизнь, трудясь то каменщиком, то чернорабочим. Порой он голодал, ночевал на улице, под мостом, в картонных коробках. Его сажали в тюрьму, высылали из страны. Пробовал он себя и на поприще журналистики. Но он много читал, а встреча с Анжеликой Балабановой, одной из близких знакомых российского эмигранта Ленина, проживавшего тогда в Швейцарии, сыграла не последнюю роль в становлении Муссолини как сторонника социализма. Поэтому, вернувшись в Италию, он начал свою политическую карьеру в рядах Итальянской социалистической партии (из которой он был исключён в 1914 году).

В армии ему всё же послужить пришлось. Но во время учений взорвался миномёт, четверо солдат были убиты на месте, пятый — Муссолини — получил более сорока осколков. Так что и солдатское житьё-бытьё было ему знакомо не по чужим рассказам.

Но не только сам Муссолини ковал свою судьбу. Обстановка в мире после первой мировой войны требовала появления таких деятелей, которые были бы способны создать условия для проведения назревших общественных преобразований — завершения перехода от классического капитализма свободной конкуренции к монополистическому капитализму и империализму, но без новых революционных потрясений.

После первой мировой войны почти во всех воевавших странах ненависть широких народных масс к тем, кто развязал эту недавнюю бойню, разруха, безработица, резкое падение жизненного уровня привели к возникновению революционной ситуации. Лозунг «Сделать, как в России!» повсюду становился знаменем миллионов трудящихся. Пример России показывал правящим классам Европы, чем может для них обернуться попытка насильственного подавления недовольства обездоленных.

Правящей элите Европы нужно было найти таких деятелей, которые могли бы оседлать революционное рабоче-крестьянское движение, ввести его в приемлемые рамки и ценой минимальных потерь для крупного капитала обеспечить хотя бы на несколько лет политическую стабильность в обществе.

И такие деятели появились. В Италии эта роль выпала на долю Муссолини, создавшего в 1919 году Фашистскую партию (то есть «Партию боевых друзей», «Партию товарищей»).

Но почему именно он? Потому, что он был не просто голосом фронтовиков, а и выдающимся оратором, который в своей речи или статье был способен соединить доходчивость и пафос, воодушевляя слушателей, ибо сам искренне верил в справедливость того, что он говорил и писал. Муссолини верил, что только созданное им учение и организованная им партия приведут Италию к расцвету. Он мог вчера говорить одно, завтра другое, но и то и другое одинаково искренне. В моральном отношении (как, впрочем, и в бытовом) он не был образцом и сам признавался, что испытывает отвращение к нравственности. Он был демагог, носитель множества пороков. Однако авантюризм сочетался у него с трезвым расчётом, романтизм — с прагматизмом.

Главное же — в том, что он великолепно чувствовал настроение и ожидания тех, к кому обращался. Он умел показать себя «своими парнем», но стоящим выше слушателей и читателей, то есть бывшим как бы их мозгом, и направить их чувства, а когда надо — и действия в нужное для него русло.

Балабанова впоследствии упрекала Муссолини в том, что его «социализм» основан не на сострадании к угнетённым, а на стремлении стать их вожаком и захватить власть, на желании радикально изменить своё положение в обществе и отомстить тем, кто жил лучше него. Общаясь с рабочими, он не желал вновь стать одним из них, а хватался за любую «интеллектуальную» работу. Но, думается, вряд ли среди лидеров революционных движений мы найдём ангелов. Ни Ленин, ни сама Балабанова, кажется, тоже не помышляли стать рабочими.

Да, Муссолини хотел выбиться из «низов», а затем и возмечтал о власти. Но ненависть к богатым осталась у него в душе навсегда, и он хотел бы, чтобы в Италии никто не мог бы владеть большим поместьем или жить во дворце. Выполняя заказ Истории и опираясь на поддержку крупного капитала, он не стал простым исполнителем воли правящих классов, а сумел и их впрячь в колесницу, призванную везти Италию по пути прогресса, каким он этот путь себе представлял. Каким бы эгоистом он ни был, всё же он не отделял себя от Италии, служению которой он себя посвятил, мечтал сделать её великой, достойной признанного во всём мире величественного имперского прошлого (а это его представление о величии нации в целом совпадало с представлением массы обывателей). И вот этой верностью стране и необыкновенным даром ощущать настроения масс объясняется поддержка его массами.

В сознании большинства наших современников слово «фашист» однозначно связывается с такими понятиями, как бесчеловечность, насилие над личностью, пренебрежение моралью и т. д. Словом, фашист — это бандит во власти, и жизнь в фашистском государстве — это жалкое, ничем и никем не гарантированное существование, которое бандит, олицетворяющий власть, может прервать в любой момент. Писатель Эдуард Лимонов, приехав в США, был такого же мнения о фашизме, но, получив возможность смотреть документальные фильмы о жизни Италии в 20 — 30-е годы, увидел огромную массу молодых, весёлых, счастливых и сильных итальянцев. О том же говорили политолог Александр Дугин и автор телевизионного фильма «Личная жизнь Бенито Муссолини» Андрей Нянькин.

В чём же состояла историческая миссия фашистского диктатора? Вот как излагал доктрину фашизма его создатель, а не советские и постсоветские, особенно либеральные, «популяризаторы», публицисты и критики.

Муссолини напоминает, что после первой мировой войны из общих трофеев победителей Италии досталось совсем немного — южный Тироль, часть Истрии и ещё кое-что из мелочей. Экономическое положение страны было очень тяжёлым. И в Италии, особенно среди фронтовиков, было распространено убеждение в том, что «плоды победы в первой мировой войне у нас были похищены бывшими союзниками и экстремистами внутри страны». Всеобщим мнением становилось то, что преодоление трудностей послевоенных 20-х годов не по силам слабому либеральному режиму. Всё чаще можно было услышать: «люди устали от свободы» — нужны порядок, иерархия, дисциплина.

В Италии нарастал революционный подъём. В 1921 году была основана Итальянская коммунистическая партия. Муссолини был убеждён в том, что приход коммунистов к власти был бы для Италии бедствием, стана испытала бы ужасы гражданской войны и разгула космополитов, отрицавших все национальные святыни и традиции, как это произошло, по его мнению, в Советской России. Надо было срочно противопоставить космополитической идеологии коммунистов теорию, заимствующую всё ценное из учения социализма, но опирающуюся на национальные ценности. В своей газете «Il Popolo d'Italia» Муссолини писал в те дни, обращаясь и к народным массам, и к буржуазии, рассчитывавшей «оседлать» возникающее фашистское движение итальянских боевых дружин (fascio), поставить его себе на службу:

«Если буржуазия надеется найти в нас громоотвод, она ошибается. Мы должны идти навстречу труду… Мы хотим приучить рабочий класс к искусству управления…».

Именно Муссолини ввёл определение корпоративного государства:

«Разве не удивительно, что с первого дня… звучит слово «корпорация», которая в ходе революции должна обозначать одно из законодательных и социальных творений, лежащих в основе режима (подчёркнуто мной. — М.А.)?

На этой основе и возникла доктрина фашизма. Она вызвала восторг в определённых кругах общества, в том числе среди части российской белой эмиграции. Об этом можно судить по следующим цитатам из предисловия к русскому переводу «Доктрины фашизма» (Париж, 1938):

«Величайшим явлением в жизни народов послевоенного периода является фашизм…

В борьбе Итальянского народа против надвигающегося на страну кошмара красного коммунизма фашизм дал итальянской молодежи, передовому бойцу за национальное возрождение, идеологическую основу для этой борьбы.

Коммунистической идеологии была противопоставлена новая идеология национального государства, национальной солидарности, национального пафоса…

… Фашизм есть новое мировоззрение, новая философия, новая корпоративная экономика, новое государственное учение. Таким образом, отвечая на все вопросы человеческого общежития, фашизм вышел за рамки национальной Италии. В нем выработались и нашли свою формулировку общие положения, определяющие нарождающийся общественный уклад 20-го столетия, почему они приобрели универсальное значение. Другими словами, идейное содержание фашизма сделалось общим достоянием. Всякий народ имеет свой национализм и сам творит формы своего бытия; никакое подражание даже лучшим образцам недопустимо. Но основные идеи Итальянского фашизма оплодотворяют государственное строительство во всем мире».

Доктрина фашизма в формулировке Муссолини

В идеологическом отношении в Европе после первой мировой войны потеряли свой авторитет либеральные, демократические и абстрактно-социалистические теории и идеалы. Главными претендентами на роль идеологии нарождающегося корпоративного общества стали космополитический коммунизм и национальный социализм, корпоративизм. И будущее Европы, да и всего мира в немалой степени зависело от того, какое из этих учений возьмёт верх. И Муссолини формулирует свою доктрину, явно имея в виду своего главного противника и подчёркивая положительные отличия фашизма от коммунизма.

В то время как коммунистическая теория выставляла на первый план своё материалистическое понимание мира, Муссолини определяет фашизм как явление духовное:

«… фашизм не понять… если не рассматривать его в свете общего понимания жизни, т. е. понимания духовного… Для фашизма человек это индивид, единый с нацией, Отечеством, подчиняющийся моральному закону, связующему индивидов через традицию, историческую миссию, и парализующему жизненный инстинкт, ограниченный кругом мимолетного наслаждения, чтобы в сознании долга создать высшую жизнь, свободную от границ времени и пространства. В этой жизни индивид путем самоотрицания, жертвы частными интересами, даже подвигом смерти осуществляет чисто духовное бытие, в чем и заключается его человеческая ценность».

В то время, как в СССР Пушкина «сбрасывали с корабля современности» и призывали «во имя нашего завтра» сжечь Рафаэля и разрушить музеи, фашизм, возвеличивая человека активного, в то же время подчёркивал непреходящую ценность культуры:

«Фашизм желает человека активного, со всей энергией отдающегося действию, мужественно сознающего предстоящие ему трудности и готового их побороть. Он понимает жизнь, как борьбу, помня, что человеку следует завоевать себе достойную жизнь, создавая прежде всего из себя самого орудие (физическое, моральное, интеллектуальное) для ее устроения. Это верно как для отдельного человека, так и для нации и для человечества вообще.

Отсюда высокая оценка культуры во всех ее формах (искусство, религия, наука) и величайшее значение воспитания. Отсюда же основная ценность труда, которым человек побеждает природу и создает собственный мир (экономический, политический, моральный, интеллектуальный)».

Коммунисты отрицают «абстрактную», внеклассовую мораль, Муссолини формулирует своё моральное понятие жизни:

«Это положительное понимание жизни есть, очевидно, понимание этическое… Нет ничего в мире, что могло бы быть лишено своей моральной ценности. Поэтому фашист представляет себе жизнь серьезной, суровой, религиозной, полностью включенной в мир моральных и духовных сил. Фашист презирает «удобную жизнь»».

Коммунисты в СССР повели себя как воинствующие безбожники, объявившие войну религии и Церкви. В Италии, стране традиционно католической, такая позиция советских коммунистов не могла вызвать сочувствия. А Муссолини, вдобавок ко всему, пришлось решать пресловутый «римский вопрос»: он восстановил светское государство римского папы Ватикан, и взамен добился одобрения его деятельности со стороны католической церкви. Муссолини называет фашизм религиозным течением, но фактически трактует его как светскую, гражданскую религию:

«Фашизм концепция религиозная; в ней человек рассматривается в его имманентном отношении к высшему закону, к объективной Воле, которая превышает отдельного индивида, делает его сознательным участником духовного общения…

Фашистское государство не остается безразличным перед религиозным явлением вообще и перед положительной религией, в частности, каковой в Италии является католицизм. Государство не имеет своей теологии, но оно имеет мораль. В фашистском государстве религия рассматривается, как одно из наиболее глубоких проявлений духа, поэтому она не только почитается, но пользуется защитой и покровительством. Фашистское государство не создало своего «Бога», как это сделал Робеспьер в момент крайнего бреда Конвента; оно не стремится тщетно, подобно большевизму, искоренить религию из народных душ. Фашизм чтит Бога аскетов, святых, героев, а также Бога, как его созерцает и к нему взывает наивное и примитивное сердце народа».

Основной упор Муссолини делает на антииндивидуалистическом, корпоративном понимании человека:

«Фашизм — концепция историческая, в которой человек рассматривается исключительно, как активный участник духовного процесса в семейной и социальной группе, в нации и в истории, где сотрудничают все нации. Отсюда огромное значение традиции в воспоминаниях, языке, обычаях, правилах социальной жизни.

Вне истории человек ничто. Поэтому фашизм выступает против всех индивидуалистических на материалистической базе абстракций 19-го века; он против всех утопий и якобинских новшеств. Он не верит в возможность «счастья» на земле, как это было в устремлениях экономической литературы 18-го века, и поэтому он отвергает все телеологические учения, согласно которым в известный период истории возможно окончательное устроение человеческого рода. Последнее равносильно поставлению себя вне истории и жизни, являющейся непрерывным течением и развитием…

Фашистская концепция государства антииндивидуалистична; фашизм признаёт признает индивида, поскольку он совпадает с государством, представляющим универсальное сознание и волю человека в его историческом существовании».

С особой силой Муссолини выступает против учения о социализме, основанного на классовой борьбе, и подчёркивает корпоративизм фашизма:

«Вне государства нет индивида, нет и групп (политических партий, обществ, профсоюзов, классов). Поэтому фашизм против социализма, который историческое развитие сводит к борьбе классов и не признает государственного единства, сливающего классы в единую экономическую и моральную реальность; равным образом фашизм против классового синдикализма.

Но в пределах правящего государства фашизм признает реальные требования, из которых берут начало социалистическое и профсоюзное движения, и реализует их в корпоративной системе интересов, согласованных в единстве государства».

Муссолини выступает против сложившегося буржуазного понимания демократии и нации:

«Индивиды составляют: классы соответственно категориям интересов, профсоюзы — соответственно различным, объединенным общим интересом сферам экономической деятельности но прежде и главнее всего они составляют государство. Последнее не является числом в виде суммы индивидов, образующих большинство народа. Поэтому фашизм против демократии, приравнивающей народ к большинству, и снижающей его до уровня многих.

Но он сам является настоящей формой демократии, если народ понимать, как должно, качественно, а не количественно, т. е. как наиболее мощную, моральную, истинную и последовательную идею. Эта идея осуществляется в народе через сознание и волю немногих, даже одного, и, как идеал, стремится осуществить в сознании и воле всех.

Именно тех, кто сообразно этнической природе и истории, образует нацию, будучи направляемы единым сознанием и волей по одной линии развития и духовного склада.

Нация не есть раса, или определенная географическая местность, но длящаяся в истории группа, т. е. множество, объединенное одной идеей, каковая есть воля к существованию и господству, т. е. самосознание, следовательно, и личность».

Соответственно он пересматривает и понятие государства, подчёркивая его этическое содержание:

«Эта высшая личность есть нация, поскольку она является государством. Не нация создает государство, как это провозглашает старое натуралистическое понимание, легшее в основу национальных государств 19-го века. Наоборот, государство создает нацию, давая волю, а следовательно, эффективное существование народу, сознающему собственное моральное единство…

Нация, в форме государства, есть этическая реальность, существующая и живущая, поскольку она развивается. Остановка в развитии есть смерть… Отсюда организация и экспансия, хотя бы в возможности…

Фашистское государство, высшая и самая мощная форма личности, есть сила, но сила духовная. Она синтезирует все формы моральной и интеллектуальной жизни человека. Поэтому государство невозможно ограничить задачами порядка и охраны, как этого хотел либерализм. Это не простой механизм, разграничивающий сферы предполагаемых индивидуальных свобод.

Государство есть внутренняя форма и норма, дисциплинирующая всю личность и охватывающая, как ее волю, так и разум… В результате фашизм не только законодатель и создатель учреждений, но воспитатель и двигатель духовной жизни. Он стремится переделать не форму человеческой жизни, но ее содержание, самого человека, характер, веру. Для этой цели он стремится к дисциплине и авторитету, проникающему дух человека и в нем бесспорно властвующему».

Муссолини — принципиальный противник пацифизма:

«Фашизм не верит в возможность и пользу постоянного мира… Поэтому он отвергает пацифизм, прикрывающий отказ от борьбы и боязнь жертвы. Только война напрягает до высшей степени все человеческие силы и налагает печать благородства на народы… Все другие испытания являются второстепенными, так как не ставят человека перед самим собой в выборе жизни или смерти… Таким образом, фашист принимает и любит жизнь; он отрицает и считает трусостью самоубийство; он понимает жизнь, как долг совершенствования, завоевания. Жизнь должна быть возвышенной и наполненной, переживаемой для себя самого, но главное для других, близких и далеких, настоящих и будущих».

Из этих предпосылок вытекают и нормы взаимоотношений, как между людьми, так и между народами:

«Фашист любит своего ближнего, но этот «ближний» не есть для него смутное и неуловимое представление; любовь к ближнему не устраняет необходимой воспитывающей суровости и тем более разборчивости и сдержанности в отношениях. Фашист отвергает мировые объятия и, живя в общении с цивилизованными народами, он не дает обмануть себя изменчивой и обманчивой внешностью; бдительный и недоверчивый он глядит им в глаза и следит за состоянием их духа и за сменой их интересов».

Муссолини — решительный противник теории классовой борьбы и других основополагающих понятий марксизма:

«Подобное понимание жизни приводит фашизм к решительному отрицанию доктрины, составляющей основу, так называемого, научного социализма Маркса; доктрины исторического материализма, согласно которой история человеческой цивилизации объясняется исключительно борьбой интересов различных социальных групп и изменениями средств и орудий производства. Никто не отрицает, что экономические факторы — открытие сырьевых ресурсов, новые методы работы, научные изобретения — имеют свое значение, но абсурдно допускать, что их достаточно для объяснения человеческой истории без учета других факторов. Теперь и всегда фашизм верит в святость и героизм, т. е. в действия, в которых отсутствует всякий — отдаленный или близкий — экономический мотив.

Отринув исторический материализм, согласно которому люди представляются только статистами истории, появляющимися и скрывающимися на поверхности жизни, между тем, как внутри движутся и работают направляющие силы, фашизм отрицает постоянную и неизбежную классовую борьбу, естественное порождение подобного экономического понимания истории, и прежде всего он отрицает, что классовая борьба является преобладающим элементом социальных изменений.

После крушения этих двух столпов доктрины от социализма не остается ничего, кроме чувствительных мечтаний, — старых, как человечество, — о социальном существовании, при котором будут облегчены страдания и скорби простого народа. Но и тут фашизм отвергает понятие экономического «счастья», осуществляющегося в данный момент экономической эволюции социалистически, как бы автоматически обеспечивая всем высшую меру благосостояния. Фашизм отрицает возможность материалистического понимания «счастья» и предоставляет его экономистам первой половины 18 века, т. е. он отрицает равенство: — «благосостояние-счастье», что превратило бы людей в скотов, думающих об одном — быть довольными и насыщенными, т. е. ограниченными простой и чисто растительной жизнью».

Столь же резко он выступает против демократических идеологий:

«После социализма фашизм борется со всем комплексом демократических идеологий… Фашизм отрицает, что число, просто как таковое, может управлять человеческим обществом. Он отрицает, что это число посредством периодических консультаций может править. Он утверждает, что неравенство неизбежно, благотворно и благодетельно для людей, которые не могут быть уравнены механическим и внешним фактом, каковым является всеобщее голосование.

Можно определить демократические режимы тем, что при них, время от времени, народу дается иллюзия собственного суверенитета, между тем как действительный, настоящий суверенитет покоится на других силах, часто безответственных и тайных. Демократия — это режим без короля, но с весьма многочисленными, часто более абсолютными, тираническими и разорительными королями, чем единственный король, даже если он и тиран…»

Муссолини, который прежде выступал против монархии, а затем был вынужден смириться с существованием короля как номинального главы государства, так теоретически обосновал это своё отступление:

«Фашизм преодолел противопоставление «монархия — республика», в котором завяз демократизм, отягощая первую всеми недостатками и восхваляя последнюю, как совершенный строй. Теперь видно, что бывают по существу реакционные и абсолютные республики, и монархии, приемлющие самые смелые политические и социальные опыты… Фашизм отвергает в демократии абсурдную ложь политического равенства, привычку коллективной безответственности и миф счастья и неограниченного прогресса. Но, если демократию можно понимать иначе, т. е. если демократия обозначает: не загонять народ на задворки государства, то автор этих строк может определить фашизм, как «организованную, централизованную и авторитарную демократию»».

Муссолини заявляет о решительном неприятии либерализма:

«Фашизм против классического либерализма, возникшего из необходимости реакции против абсолютизма и исчерпавшего свою задачу, когда государство превратилось в народное сознание и волю. Либерализм отрицал государство в интересах отдельного индивида; фашизм утверждает государство, как истинную реальность индивида. Если свобода должна быть неотъемлемым свойством реального человека, а не абстрактной марионетки, как его представлял себе индивидуалистический либерализм, то фашизм за свободу… именно за свободу государства и свободу индивида в государстве. И это потому, что для фашиста все в государстве и ничто человеческое или духовное не существует и тем более не имеет ценности вне государства. В этом смысле фашизм тоталитарен и фашистское государство, как синтез и единство всех ценностей, истолковывает и развивает всю народную жизнь, а также усиливает ее ритм…

По отношению к либеральным доктринам фашизм находится в безусловной оппозиции, как в области политики, так и экономики. В целях текущей полемики не следует преувеличивать значение либерализма в прошлом век и делать из одной из многочисленных доктрин, расцветших в том столетии, религию человечества для всех времен, настоящих и будущих….

Накопив бесконечное количество гордиевых узлов, либеральный век пытается выпутаться через гекатомбу мировой войны. Никогда никакая религия не налагала такой громадной жертвы. Боги либерализма жаждут крови? Теперь либерализм закрывает свои опустевшие храмы, так как народы чувствуют, что его агностицизм в экономике, его индифферентизм в политике и в морали ведут государство к верной гибели… Этим объясняется, что все политические опыты современного мира — антилиберальны… Но фашистское отрицание социализма, демократии, либерализма не дает, однако, права думать, что фашизм желает отодвинуть мир ко времени до 1789 года, который считается началом демо-либерального века. Нет возврата к прошлому!.. Монархический абсолютизм отжил свое, а также, пожалуй, всякая теократия. Как отжили свой век феодальные привилегии и разделение на «замкнутые», не сообщающиеся друг с другом касты. Фашистское понятие о власти не имеет ничего общего с полицейским государством. Партия, управляющая тоталитарно нацией, факт новый в истории. Всякие соотношения и сопоставления невозможны.

Из обломков либеральных, социалистических и демократических доктрин фашизм извлекает еще ценные и жизненные элементы. Он сохраняет так называемые завоевания истории и отвергает все остальное, т. е. понятие доктрины, годной для всех времен и народов. Допустим, что 19-ый век был веком социализма, демократии и либерализма; однако это не значит, что и 20-ый век станет веком социализма, демократии и либерализма. Политические доктрины проходят, народы остаются. Можно предположить, что этот век будет веком авторитета, веком «правого» направления, фашистским веком. Если 19-ый век был веком индивида (либерализм равнозначен с индивидуализмом), то можно предположить, что этот век будет веком «коллектива», следовательно, веком государства».

Маркс и коммунисты исходили из перспективы отмирания государства. Окололенинцы, оказавшиеся у власти в СССР в начале 20-х годов, вообще отождествляли государство с бюрократизмом и во всяком стремлении к укреплению государственности видели поползновения российских держиморд. А основное положение фашистской доктрины — это учение о государстве:

«Для фашизма государство представляется абсолютом, по сравнению с которым индивиды и группы только «относительное». Индивиды и группы «мыслимы» только в государстве. Либеральное государство не управляет игрой и материальным и духовным развитием коллектива, а ограничивается учетом результатов. Фашистское государство имеет свое сознание, свою волю, поэтому и называется государством «этическим«…Для фашизма государство не ночной сторож, занятый только личной безопасностью граждан, также не организация с чисто материалистическими целями для гарантии известного благосостояния и относительного спокойствия социального сосуществования, для осуществления чего было бы достаточно административного совета; и даже не чисто политическое создание без связи с ложной материальной реальностью жизни отдельных людей и целых народов. Государство, как его понимает и осуществляет фашизм, является фактом духовным и моральным, так как оно выявляет собой политическую, юридическую и экономическую организацию нации; а эта организация в своем зарождении и развитии есть проявление духа. Государство является гарантией внешней и внутренней безопасности, но оно также есть хранитель и блюститель народного духа, веками выработанного в языке, обычаях, вере. Государство есть не только настоящее, но также прошедшее, но главное, оно есть будущее.

Превышая границы краткой индивидуальной жизни, государство представляет неизменное сознание нации. Внешняя форма государства меняется, но его необходимость остается. Это государство воспитывает граждан в гражданских добродетелях, оно дает им сознание своей миссии и побуждает их к единению, гармонизирует интересы по принципу справедливости; обеспечивает преемственность завоеваний мысли в области знания, искусства, права, солидарности; возносит людей от элементарной, примитивной жизни к высотам человеческой мощи, т. е. к империи; хранит для будущих веков имена погибших за его неприкосновенность и во имя повиновения его законам; ставит примером и возвеличивает для будущих поколений вождей, увеличивших его территорию; гениев, его прославивших.

Когда чувство государственность ослабевает и берут верх разлагающие и центробежные устремления, тогда нации склоняются к закату».

Именно в государстве, но в государстве корпоративном, Муссолини видел силу, способную разрешить противоречия капитализма:

«С 1929-го года по сегодняшний день всеобщая экономическая и политическая эволюция еще усилила значение этих доктринальных установок. Государство становится великаном. Только государство способно разрешить драматические противоречия капитализма. Так называемый кризис может быть разрешен только государством и внутри государства…

Кто говорит «либерализм», говорит «индивид»; кто говорит «фашизм», тот говорит «государство». Но фашистское государство единственное и представляется оригинальным творением. Оно не реакционно, но революционно, поскольку предвосхищает решение определенных универсальных проблем, поставленных во всех областях:

в политической сфере — раздроблением партий, самоуправством парламента, безответственностью законодательных собраний;

в экономической сфере — все более обширной и мощной профсоюзной деятельностью, как в рабочем секторе, так и в промышленном, их конфликтами и соглашениями;

в области моральной — необходимостью порядка, дисциплины, повиновения моральным заповедям отечества.

Фашизм желает сильного, органичного и в то же время опирающегося на широкую народную базу государства. Фашистское государство потребовало в свою компетенцию также и экономику, поэтому чувство государственности посредством корпоративных, социальных и воспитательных учреждений, им созданных, проникло до крайних разветвлений, и в государстве все политические, экономические и духовные силы нации выявляются, будучи введены в соответствующие организации. Государство, опирающееся на миллионы индивидов, которые его признают, чувствуют, готовы ему служить, не может быть тираническим государством средневекового владыки. Оно не имеет ничего общего с абсолютными государствами до или после 1789 года.

В фашистском государстве индивид не уничтожен, но скорее усилен в своем значении, как солдат в строю не умален, а усилен числом своих товарищей. Фашистское государство организует нацию, но оставляет для индивидов достаточное пространство; оно ограничило бесполезные и вредные свободы и сохранило существенные. Судить в этой области может не индивид, а только государство».

Особенно горячо Муссолини отстаивает необходимость империи и требование дисциплины:

«Фашистское государство есть воля к власти и господству. Римская традиция в этом отношении есть идея силы. В фашистской доктрине империя является не только территориальным, военным или торговым институтом, но также духовным и моральным. Можно мыслить империю, т. е. нацию, управляющую прямо или косвенно другими нациями, без необходимости завоевания даже одного километра территории.

Для фашизма стремление к империи, т. е. к национальному распространению, является жизненным проявлением; обратное, «сидение дома», есть признаки упадка. Народы, возвышающиеся и возрождающиеся, являются империалистами; умирающие народы отказываются от всяких претензий.

Фашизм — доктрина, наиболее приспособленная для выражения устремлений и состояния духа итальянского народа, восстающего после многих веков заброшенности и иностранного рабства. Но могущество требует дисциплины, координации сил, чувства долга и жертвенности; это объясняет многие проявления практической деятельности строя, ориентацию государственных усилий, необходимую суровость против тех, кто хотел бы противодействовать этому фатальному движению Италии в 20-м веке; противодействовать, потрясая преодоленными идеологиями 19-го века, отвергнутыми повсюду, где смело свершаются грандиозные опыты политических и социальных перемен.

Никогда подобно настоящему моменту народы не жаждали так авторитета, ориентации, порядка. Если каждый век имеет свою доктрину жизни, то из тысячи признаков явствует, что доктрина настоящего века есть фашизм. Что это живая доктрина, очевидно из того факта, что она возбуждает веру; что вера эта охватывает души, доказывает факт, что фашизм имел своих героев, своих мучеников. Отныне фашизм обладает универсальностью тех доктрин, которые в своем осуществлении представляют этап в истории человеческого духа».

Словом, по Муссолини, фашизм — это новое мировоззрение, определяющее нарождающийся общественный уклад XX века и потому имеющее универсальное значение. В то же время фашизм — творение именно итальянского духа, продукт итальянского демократизма как составной части национального характера. И этот демократизм имеет древние корни, идущие ещё из римских времён. В плане военном и государственном итальянцы, конечно, полностью утеряли римские традиции, но всё же подспудно кое-что осталось — тот же демократизм (патриций, обрабатывающий землю — типичная римская картина). Нигде в Европе, пожалуй, аристократическое звание так низко не ценилось, как в Италии — образно говоря, хороший тенор для итальянцев всегда значил больше, чем носитель самых длинных титулов. Италия сохранила имперскую демократическую традицию рекрутирования высших церковных кадров из простонародья (что выглядело нонсенсом в остальной Европе и даже стало одной из причин неприязни к итальянскому клиру). Неудивительно, что и идея фашистского братства была с энтузиазмом воспринята на итальянской почве.

Фашизм — это социализм, взявший всё лучшее от социализма, но социализм национальный, не ориентированный на мировую революцию, и государственно-корпоративный, а не стремящийся к отмиранию государства. По сути, Муссолини первым в мировой истории пришёл к выводу о возможности построения социализма в одной, отдельно взятой стране, если этот социализм будет национальным и корпоративным.

Сначала Муссолини говорил, что фашизм не предназначен для экспорта в другие страны. Но потом он стал утверждать, что на основе идеи итальянского фашизма надо оплодотворить государственное строительство во всём мире. «Поэтому мы предвидим фашистскую Европу».

Эмблема фашизма — ликторские связн — трактовалась им как символ единения, силы и справедливости.

Фашизм — альтернатива капитализму и коммунизму

Оценивая революцию, происшедшую в России в Октябре 1917 года, Муссолини понял, что с исчерпанием возможностей классического капитализма свободной конкуренции в мире, развязавшего мировую бойню, невозможны ни совершенствование этого капиталистического строя, ни образование всемирного союза социалистических государств на основе коммунистической революции. Единственно верным в новых исторических условиях оказывается «третий путь» — социализация жизни в пределах сложившихся национальных государств, с обузданием аппетитов правящих классов. Это — путь фашизма, превращения монополий, служивших орудием господства крупного капитала над рядовыми тружениками, в корпорации, в которых трудящиеся принимают всё возрастающее участие в управлении обществом.

Но Муссолини негативно оценил первые шаги Ленина (с которым он, по-видимому, встречался в Швейцарии). Он критиковал Россию — страну тирании, где царил жестокий режим, отсутствовала свобода слова, были запрещены забастовки. А вскоре он стал называть Ленина предателем истинно революционного пути (хотя, говорят, Лениным он втайне восхищался), всего лишь «новым изданием всероссийского самодержца, если не хуже», который «попросту обращается к народу с лозунгами и взывает к животным инстинктам». Видимо, это обусловлено национальными особенностями русских: «Только татары и монголы могли принять его программу… Русские были примитивным азиатским народом, который следовало бы штыками загнать за Уральские горы». Муссолини в это время не раз позволял себе выпады против «славяно-варваров» (но это было общим местом в речах политиков и идеологов Запада).

На самом деле Муссолини, по воспоминаниям его младшего сына Романо, относился к послеленинскому СССР с большим уважением и дома никогда не произнёс ни одного плохого слова о России. Более того, его настольной книгой была биография Ленина. Не принимал же он ленинскую Россию потому, что почувствовал в ней конкурента тому фашистскому строю, доктрина которого только начинала у него складываться. Он уже боялся коммунистической опасности, образующихся по всей Европе групп коммунистов, которыми «через группу интеллигентов» управлял Ленин с его партией.

Фашизм или ленинский коммунизм — этот выбор становился всё более актуальным для социалистов Европы. И поэтому Ленин стал для Муссолини «самим отрицанием социализма». Парадоксальным образом слова Ленина «мы пойдём другим путём» — стали в устах Муссолини олицетворением антиленинского курса.

Интересно то, что у Ленина, видимо, сохранилось приятное впечатление от встречи с Муссолини. Когда с ним встретилась делегация итальянских коммунистов, он спросил: «А где же Муссолини? Почему вы его потеряли?».

Путь к власти

Муссолини признавал: «То, что я родился в простой семье, оказалось в моих руках козырной картой. Я человек из народа и понимаю народ, потому что я часть его… Я тоже знаю, что такое голод!».

В его детские годы еда их семьи обычно состояла из хлеба и овощей. Но и в Швейцарии, где он работал каменщиком, за гроши, по одиннадцать часов в день, питаться ему приходилось картошкой, запеченной в золе, и вечером он бросался в постель — на кучу соломы — прямо в одежде. Ненависть к богатым, наслаждающимся всеми благами жизни, когда он влачил жалкое существование, была у него в крови. И он жаждал покончить с этой несправедливостью.

Когда Муссолини вступил на политическую арену, во главе движения народных масс против существующих порядков стояли умеренные респектабельные «социалисты», не способные на решительные действия, и он даже не пытался скрывать своего презрения к ним. «Такие люди, — писал он, — никогда не смогут устранить царящую в мире несправедливость». Они были для него «лакеями буржуазного капитализма», которых следовало бить и бить, пока «их предательство дела пролетариата» не будет разоблачено.

Когда Муссолини женился, они с женой жили в убогих комнатах. Коляска для появившейся на свет дочери Эдды стоила половину его недельной зарплаты, — и в оставшиеся дни недели они с женой питались одной капустой. Он получал мало и большую часть денег тратил на газету «Лотта ди классе» — «Классовая борьба», все четыре полосы которой писал сам. И газета вскоре стала влиятельным изданием, её часто цитировала «Аванти!» («Вперёд!») — центральный орган социалистов.

Под влиянием идей, заимствованных у разных авторов (в том числе и у русских большевиков) и плохо увязанных между собой, Муссолини постепенно приходил к убеждению, которое вскоре определит всю его последующую жизнь: существующий порядок должен быть свергнут революционной «элитой», действующей от имени народа, и этой «элитой» должен руководить он сам. Но лидеры социалистов с тревогой следили за Муссолини, который пропагандировал «железную необходимость насилия» и во главе толпы совершил марш к городской ратуше и угрожал выбросить мэра из окна, если тот не согласится снизить цены на молоко. Муссолини призвал рабочих приходить на политические митинги с оружием и агитировал не за забастовку, а за революцию. Он возглавил банду, которая в течение двухдневных беспорядков ломала кирками трамвайные линии. После триумфального выступления Муссолини на национальном съезде социалистов о нём заговорили как о «замечательном молодом человеке», которому «уготовано судьбой руководить партией», как о «выразителе чаяний съезда». И вскоре он был назначен редактором «Аванти!». При нём её тираж вырос с 28 000 почти до 100 000 экземпляров.

Положение редактора центрального органа партии дало Муссолини возможность заявить всей стране о своих планах, отнюдь не укладывающихся в рамки программы социалистической партии. «Я положил палец на пульс масс, — писал он, — и сразу же обнаружил состояние полной дезориентированности. Общество ожидало моего появления, и мне осталось лишь дать ему возможность меня узнать с помощью моей газеты».

Ячейки фашистов возникали по всей стране, фашизм становился силой, и у него был только один вождь («дуче») — Муссолини. Новая сила готова была взять власть в стране.

В 1922 году Муссолини организовал «поход на Рим». Если бы армия выступила против фашистов, судьба Италии могла бы стать совсем иной. Но власть испугалась возможного кровопролития, и король назначил Муссолини премьер-министром.

Во главе правительства

Муссолини находился у власти 23 года. Время его правления можно разделить на три периода. Первые десять лет были временем довольно быстрого и успешного развития страны. Вторые десять лет можно назвать «периодом застоя» и постепенного размывания основ фашистского строя. А последние три года, после вступления Италии в войну против СССР, стали временем агонии режима.

Формально во главе Италии стоял король, духовным лидером не только Италии, но и всего католического мира, считался римский папа. Но правил в стране дуче — вождь фашистской партии.

Дуче принял Италию в состоянии крайнего расстройства всех сторон экономической и политической жизни. Армия безработных насчитывала более 500 тысяч человек, а когда по Италии ударил мировой кризис, безработица охватила 1300 тысяч человек. Бюджет многие годы сводился с большим дефицитом. Повсюду процветала преступность, бандиты хозяйничали на железных дорогах, воруя грузы из вагонов, а в Сицилии мафия открыто определяла весь строй жизни. Недовольство сложившимся положением высказывали практически все слои населения.

До прихода к власти Муссолини не приходилось управлять даже маленькой фирмой, и остаётся лишь удивляться тому, как ему удалось в короткий срок восстановить порядок в стране, а затем и обеспечить быстрый рост её экономики. Одновременно он провёл невиданные в западном мире социальные реформы, о которых рядовые труженики и спустя многие десятилетия вспоминали, как о лучших впечатлениях их жизни. А ведь многочисленные наблюдатели утверждали, что Муссолини, который и официально совмещал обязанности премьера с руководством всеми ведущими министерствами, при подборе кадров высших управленцев часто предпочитал тупых исполнителей своей воли. Вообще своих ближайших соратников он откровенно презирал, считая, что «все они прогнили до мозга костей».

Во всём западном мире кризис набирал обороты. В 1929 году в США разразилась «Великая депрессия», вскоре перекинувшаяся и в Европу. И в США, и в Англии, и в Германии обострение кризиса привело к отставке правительств, а по существу вскоре сменился и общественный строй, о чём мы будем говорить в следующих главах. А Муссолини не только остался у власти, но и мог с гордостью заявлять об успехах его страны.

Впервые бюджет оказался профицитным, несмотря на резко выросшие расходы, особенно на военных нужды и на социальные мероприятия, о которых ниже будет сказано подробнее. Число безработных сократилось до 120 тысяч. За 10 лет в Италии были построены 8 тысяч километров автомобильных дорог (в их числе — первая в Европе автомагистраль высшего класса) и 400 новых мостов. Был сооружён колоссальный акведук для подачи воды в засушливую Апулию. Были реконструированы основные железнодорожные магистрали (в частности, Рим — Сиракузы, что позволило сократить время в пути с 30 часов до 15). Ввод в действие 600 телефонных станций позволил обеспечить связь между всеми городами и посёлками страны. Вступили в строй 3 океанский лайнера, быстро рос парк самолётов гражданской авиации. 25 самолётов совершили перелёт по маршруту Рим — Чикаго, вызвавший восхищение во всём мире.

Осваивались заброшенные земли, осушались болота под Римом. Развернулись орошение полей в засушливых районах, лесовосстановительные работы, обустраивались фермерские хозяйства. Проводилась даже в небольшом объёме и на добровольной основе коллективизация сельского хозяйства, с целью освобождения крестьян от эксплуатации крупными землевладельцами. В итоге сбор зерновых в стране вырос вдвое, и Италия впервые полностью сама удовлетворяла свои потребности в хлебе. Муссолини, придавая первостепенное значение обеспечению продовольственной безопасности страны, даже намеревался провести «окрестьянивание» Италии, остановить уход сельских жителей в города, которые казались ему скопищем паразитических элементов. Но скоро выяснилось, что города растут, несмотря на все меры противодействия этому. И Муссолини направил большие средства на то, чтобы развивать городское хозяйство, а Рим ему хотелось превратить и в промышленный центр, и в самый величественный город планеты.

Не все его решения в области экономики были удачными. Ради повышения престижа страны он установил слишком высокий курс лиры по отношению к фунту стерлингов, и это привело к росту внешнего долга Италии. Но в целом Италия с честью вышла из общемировой депрессии.

В чём же секрет такого успеха? Конечно, не в том, что сам дуче отдавал почти всё время работе (он даже на еду тратил минимум времени, на завтрак, например, отводил не более трёх мину). Главным условием успеха была поддержка, которую в первый период оказывал ему трудовой народ Италии. По всей стране рабочие добровольно работали сверхурочно и без оплаты, дуче получал ежедневно тысячи писем с предложением помощи от простых людей.

Важную роль в успешном преодолении кризиса сыграло то обстоятельство, что, в отличие от руководителей других европейских государств, Муссолини (как впоследствии и президент США Ф.Рузвельт) принял на вооружение теорию английского экономиста Дж. Кейнса, призывавшего не сокращать, а увеличивать расходы государства, чтобы дать толчок погибающей экономике. В частности, Муссолини за счёт средств бюджета организовал общественные работы для уменьшения безработицы.

По-своему он заботился и о развитии демократии — в фашистском её понимании, говоря: «Или вы впустите народ в крепость государства, и он будет защищать его. Или он будет вне государства, и тогда он его атакует… Только государство обеспечит равную защиту всем классам. Всё в государстве, ничего против и ничего вне — это чистая антитеза демократии, плутократии, масонству и всем началам 1789 года».

Где, — спрашивал Муссолини, — теперь Жюль-Симон, утверждавший, что государство должно работать, чтобы сделать себя бесполезным и приготовить свою отставку? Где Мак-Кулох, призывавший государство воздерживаться от излишнего вмешательства в управление делами общества? Где Бентам, говоривший, что промышленность просит государство оставить её в покое?

По большому счёту, государство — это сам движущийся вперёд народ; непрерывно его преобразующее — даже внешний облик граждан. Такому народу государство должно говорить великие слова, побуждая его на великие дела и великие идеи, а не только заниматься текущими административными делами. Если государство не выполняет эти задачи или допускает, чтобы их у него оспаривали, то оно теряет право на существование.

Внешняя политика Муссолини была избирательно агрессивной. В 1924 году он признал СССР. Но, будучи принципиальным врагом космополитического (в 20-е годы) большевизма, он считал своим долгом противостоять ему как в своей стране, так и в других странах Европы. По его словам, «если в Италии социалистическая партия придёт к власти, итальянцами будут управлять из Московского Кремля и должны будут подчиняться указаниям его величества Ленина Первого». Но уже в начале 30-х годов в СССР стали заметны перемены и в составе, и в направлении политики власти. Поэтому в 1934 году между нашей страной и Италией был заключён договор о дружбе и торговле. А в конце 30-х годов он вдруг продал СССР два новейших самолёта-истребителя.

Муссолини тщательно изучал русскую революцию, чтобы извлечь из неё уроки для себя. Позднее мы убедимся в том, что и в СССР, в свою очередь, внимательно изучали итальянский опыт — не без пользы для себя.

До начала гражданской войны в Испании отношения между Италией и СССР оставались вполне доброжелательными.

Когда же в Испании пришли к власти республиканцы (а это были в основном либералы), Муссолини увидел в этом опасность для Италии и для всей Европы. К тому времени позиции «левых» партий оказались сильны во Франции, там образовался Народный фронт, и Муссолини опасался, что победа левых сил в Испании вызовет такой же переворот во Франции, а оттуда эта «большевистская зараза» может перекинуться и в Италию. И всё же он сначала отказал мятежникам, противникам республиканцев, в помощи. Муссолини заявил, что будет оказывать её лишь в том случае, если какая-либо страна станет помогать республиканскому правительству. Гитлер же сразу откликнулся на просьбу мятежников о помощи. Когда СССР стал помогать республиканцам вооружением и военными инструкторами, Муссолини начал помогать генералу Франко и заявил: «Невмешательство противоречит интересам Италии. Я буду до конца придерживаться «политике вмешательства». Поддержка Франко стала ещё одной ниточкой, связавшей Муссолини с Гитлером. И в СССР начали ставить Муссолини в один ряд с Гитлером, называя режимы того и другого фашистскими.

Величие Италии было для Муссолини неотделимо от превращения её в империю, достойную наследницу империи Древнего Рима. Это вытекало из его тезиса: если народ хочет жить — ему нужна воля к власти (иначе неизбежно его подчинение чужим народам).

Борьба как высший фатальный удел будет всегда основой человеческой природы. Вечный мир не наступит, пока народы не отдадутся во власть христианской мечты о всеобщем братстве. «Я, —добавлял Муссолини, — не очень верю в эти идеалы, но и не исключаю их». Превращение в империю — для Италии неизбежность.

Но империи нужны колонии. А для завоевания колоний требуются сильные армия и флот. Тот, кто владеет мечом, имеет и хлеб. Наиболее важна для страны — армия.

Развитие экономики Италии во многом было подчинено этим целям, а производство оружия стало одним из средств вывода экономики из кризиса. Итальянская армия ещё отставала по своей оснащённости от французской, но для завоевания Абиссинии она уже была достаточно сильной. И вот, 9 мая 1936 года, выступая с балкона своего дворца перед толпой из четырехсот тысяч человек (а по всей Италии его слушали миллионы), Муссолини объявил о великом событии. Окончательно решилась судьба Абиссинии. «У Италии есть Империя…»

Эти его слова потонули в диком потоке восторженных возгласов: «Дуче! Дуче! Дуче!». Итальянский обыватель ещё боготворил своего вождя.

После выборов 1934 года, когда за официальный список Большого Фашистского Совета было подано 10 миллионов голосов, а против — 15 тысяч, Муссолини возвестил, что «антифашизм умер»… Он был уверен, и не без оснований, что фашистский режим прочно утвердился в стране.

Италия бедна природными ресурсами и не имела современной промышленности. Даже то, что было сделано Муссолини для переоснащения вооружённых сил, серьёзно подорвало её экономический потенциал. Во второй период своего правления Муссолини больше декларировал новые идеи, чем осуществлял их на практике. Режим вступил в стадию стагнации.

Конечно, в фашистской Италии был террор в отношении противников режима, особенно коммунистов — главных политических конкурентов. Вот как он выглядел на практике, судя по книге Л.Белоусова:

«Почти без перерывов заседал Особый фашистский трибунал. За годы диктатуры этот карательный орган осудил 4675 антифашистов, в том числе 4030 членов КПИ и сочувствующих коммунистам».

Как видим, за двадцать с лишним лет были осуждены менее пяти тысяч классовых врагов.

Далее: «10 тысяч человек были без суда сосланы на острова. Ссыльные имели возможность переписываться с родными и близкими, создавать своеобразные «политшколы», зарабатывать на питание». Как сказали бы более «крутые» диктаторы, «это не ссылка, а курорт!».

Дж. Ридли не соглашается с теми, кто считает, что фашистская Италия была диктатурой, но не тоталитарным государством наподобие нацистской Германии или Советского Союза при Сталине. «Это не так, потому что именно Муссолини и его фашистские идеологи изобрели слово «тоталитарный» в 1923 году для характеристики государственной структуры фашистской Италии. В отличие от демократии и других предыдущих режимов фашистское государство было тоталитарным, так как требовало от своих граждан полной преданности и полной самоотдачи». Он также пишет о фашистском терроре, развернувшемся после четвёртого покушения на жизнь Муссолини власти в ноябре 1926 года:

«Все коммунистические депутаты Палаты были арестованы… Ведущий итальянский теоретик коммунизма, Антонио Грамши… был приговорён к 20 годам 4 месяцам и 5 дням тюремного заключения… Впоследствии Грамши был переведен в клинику, где и умер в апреле 1937 года, так как здоровье его было подорвано тяжкими тюремными условиями. Ему позволялось, правда, писать письма и книги, как в своё время, в 1911–1912 годах, Муссолини. Тюремные сочинения Грамши стали важным вкладом в марксистскую философию…

Подобные же меры были предприняты в 1920 году против коммунистических и социалистических депутатов в странах Центральной и Восточной Европы, где господствовал диктаторский режим. Этому примеру позднее последовали правительство Даладье во Франции, когда разразилась Вторая мировая война, и режим апартеида в Южной Африке в 1950 году.

Подозреваемые, которым нельзя было доказательно приписать какое-либо преступление и отдать под суд, могли быть задержаны согласно ордеру на «заключение» («конфино») на срок до пяти лет… Обращение с заключёнными там было более гуманным, чем в других странах с диктаторскими режимами. Их не заставляли работать на износ, как в сталинских трудовых лагерях, не подвергали расчётливой жестокости гитлеровских концентрационных лагерей или разнузданным зверствам тюрем при других диктаторских режимах. Интернированные при Муссолини размещались на тюремных островах в коттеджах по своему выбору. Они обязаны были два раза в день являться на перекличку, но в остальном могли передвигаться по территории острова как им заблагорассудиться и делать что хотят. Им платили 5 лир в день, а позже 10 лир, которые они могли тратить на покупки в ларьках острова. Их оставшиеся дома семьи получали по 2 лиры в день на жену и по 1 лире в день на каждого ребёнка. (О жизни таких ссыльных можно судить по фильму Франческо Рози «Христос остановился в Эболи», показанному по нашему телевидению. — М.А.) Интернированным давали отпуск на несколько дней по семейным обстоятельствам, хотя некоторые из них воспользовались ими для побега, нарушая тем самым обещание вернуться под стражу…».

Однако другие пленники писали о зверской грубости фашистских охранников и применявшихся иногда пытках. Эмигранты-антифашисты засылали в Италию из Франции своих эмиссаров для создания подпольных групп, а порой для покушения на Муссолини. Однако ОВРА (тайная полиция) не дремала, и многие были задержаны прямо на границе…

По словам Ридли, «Муссолини никогда не истреблял леворадикальное крыло фашистской партии, как Гитлер уничтожил штурмовиков Эрнста Рёма. Тем более он не казнил (до 194Згода) членов своего правительства и руководства партии, как это сделал Сталин».

Случались в Италии и политические убийства, но они были всё же редкостью, именно поэтому так много говорилось об убийстве Маттеотти — политического противника Муссолини.

Как видим, фашистская Италия в смысле преследований противников режима не особенно выделялась в ряду европейских государств того времени.

Первое в мире корпоративное государство

Когда разразилась «великая депрессия», теоретики и идеологи, защищавшие капитализм, придумали множество объяснений причин этого бедствия, лишь бы не обвинить сам капиталистический строй. Муссолини же занял в этом вопросе принципиальную позицию: «Капиталистический метод производства себя изжил. Мировая депрессия вызвана основным дефектом капитализма. Поэтому фашистская революция уничтожит капитализм и заменит его, но не большевизмом и не мировым социализмом, а корпоративным государством».

20 марта 1930 года парламентским актом было провозглашено создание в Италии корпоративного государства. Были созданы 22 корпорации — от зерновой и овощной в сельском хозяйстве, стальной и химической в промышленности до корпорации морских и воздушных путешествий и театральной, а также образован Национальный совет корпораций.

Как пишет Л.Белоусов, «основная масса взрослых трудоспособных итальянцев была втянута в орбиту фашистского влияния через систему корпораций. В начале 30-х годов Муссолини всерьёз взялся за их организацию и лично возглавил 7 крупнейших корпораций, заявив, что «фашистское государство может быть только корпоративным или оно не будет фашистским». (Выделено мной. — М.А.) Основополагающий принцип фашистского корпоративизма был прост: подчинить интересы классов единому общенациональному (в фашистском понимании) интересу, исключив тем самым социальные столкновения… Так, под флагом «национальных интересов» корпорации одобрили и запрет забастовок — удар по рабочим, и 40-часовую рабочую неделю — удар по карману предпринимателей. В лице Национального совета корпораций государство пыталось взять на себя функции верховного арбитра и регулятора трудовых отношений, однако на деле эта функция чаще приобретала пропагандистский, нежели действенный, характер, а корпорации служили одной из опор системы общественного консенсуса».

Д.Мэк Смит также сомневается в эффективности корпораций:

«Один из вкладов фашизма в историю экономики была корпоративная система… В корпорации входили как наниматели, так и наёмные работники. Предполагалось, что каждая корпорация, контролируя отдельную отрасль, сведёт до минимума конкуренцию в промышленности и мобилизует производственный потенциал в интересах всего общества. У Муссолини была также смутная идея, будто корпорации смогли бы взять на себя функции парламента по экономическим вопросам… продолжительный период социального мира дал бы возможность Италии максимально поднять производство и более успешно конкурировать на мировом рынке… так как и капитал, и труд будут представлены в каждой корпорации, они всегда смогут прийти к соглашению, не тратя времени на забастовки и локауты. Такая гармония интересов… может осуществиться только в фашистской системе, где… государство, а не закон спроса и предложения определяло теперь размеры всех зарплат и доходов.

Этот принцип развивался постепенно. Сначала допускалось какое-то ограниченное количество «фашистских стачек» для оказания давления на промышленных магнатов, чтобы заставить их принять государственный контроль. Затем… Муссолини создал специальное министерство корпораций и объяснил, что новая корпоративная машина, наряду с фиксацией зарплат и условий труда, будет наконец-то регулировать всю экономику страны. В 1929 году Муссолини заявлял, что с прежним антагонизмом между капиталом и трудом покончено: обе эти стороны промышленности действовали теперь совместно при полном соответствии прав и обязанностей. Ничего подобного не было нигде в мире…(выделено мной. — М.А.).

К этому времени профсоюзы были введены в фашистскую систему, их лидеров выбирали уже не рядовые члены, а назначали сверху… работодатели… были всё же достаточно сильны, чтобы избежать диктата из центра… поэтому реальных корпораций вовсе не существовало, и хотя о «корпоративной системе говорится, как об установленном факте, — её называли «краеугольным камнем фашистского государства», направляющей силой всей экономики и подлинным творением режима — на самом деле она была не более чем идея. Как таковая она годилась для пропагандистской борьбы с либерализмом и социализмом, но была непригодна для создания обещанного нового экономического порядка».

И далее:

«… теория фашистской экономики была приведена в систему самим Муссолини в апреле 1927 года в «Хартии труда», которую пропагандисты приветствовали как «величайший документ во всей истории». Эта хартия выполняла функцию организации «социального порядка», по которому самовольный уход с работы считался преступлением, подлежащим наказанию. Было установлено, что частное предпринимательство необходимо для того, чтобы могли преуспевать крупные отрасли экономики, и что правительство имеет право вмешиваться в их дела только в том случае, когда затрагиваются интересы нации. Тем не менее, каждое предприятие и каждый завод были обязаны — теоретически — обеспечить работой людей из списков, рекомендуемых правительством, особенно тех, кто длительное время являлся членом партии…

[Муссолини] признавался, что процветание страны не стояло на первом месте в списке его приоритетов, гораздо более важной была национальная мощь. Начиная с 1934 года, Муссолини в любой момент ожидал начала войны. Значит, надо было, чтобы страна в первую очередь обрела независимость в продовольственном отношении. Это было одной из причин его стремления сохранить в Италии преобладание сельского хозяйства над промышленностью.

Муссолини надеялся поднять благосостояние крестьян, но в действительности выгоду от его политики получали только владельцы крупных поместий…

Иногда допускают, что Муссолини был не более чем орудие в руках капиталистов. Но оказываемая им, а также и, наоборот, поддержка никогда не была безоговорочной. Ему нужно было формальное повиновение конфедерации промышленников, чтобы можно было разгласить через свои посольства за рубежом о том, что все экономические силы нации теперь собраны внутри фашистской системы. Но в действительности Муссолини никогда полностью не преуспел в намерении навязать фашистскую политику состоятельным классам и, в конце концов, признал, что «их приверженность режиму носила чисто формальный характер»».

Как видим, критики говорят, что корпоративное государство Муссолини — это миф. Из 22 корпораций только одна — разведения скота и рыболовства — работала в действительности, а остальные так и остались на бумаге, став лишь пристанищем для тысяч фашистских чиновников. Возможно, в этом есть доля правды. После громадных работ по модернизации итальянской экономики и колоссальных военных расходов средств на налаживание работы корпораций у Италии не оставалось. Но Муссолини, видимо, считал, что провозглашение идеи корпоративного государства и показ возможности её осуществления хотя бы на маленьком участке — это уже вклад в мировое развитие, который нельзя будет замолчать. А в полной мере эту идею можно будет осуществить при наступлении благоприятных условий.

Но почему же Муссолини тратил так много денег на вооружения, а не направил эти средства на повышение жизненного уровня народа и на налаживание эффективной работы корпораций? Ответ на этот вопрос простой: не только Италия, но и все другие «передовые» страны мира львиную долю своих бюджетов расходовали на военные нужды. В этом отношении человеческая природа мало изменилась со времён каменного века. С тех пор, как первый предок человека взял в руки палку, «гонка вооружений» стала законом развития практически любого человеческого общества.

Главная причина недостаточной эффективности корпораций заключалась всё же в том, что Муссолини так и не решился на национализацию предприятий и банков или хотя бы на установление действенного государственного контроля над ними. Поэтому у него получилась только полукорпоративная экономика, да и весь государственный строй остался таким же полукорпоративным. Идея корпоративного государства была теоретически разработана и провозглашена как цель, но реализована была лишь в слабой степени.

Жизнь народа в правление Муссолини

В советских средствах массовой информации не раз поднималась тема тяжёлой жизни трудящихся в фашистской Италии. Да, в 20 — 30-е годы жизнь народов Европы была далеко не благостной, а Италия и прежде по уровню жизни отставала от Англии или Франции (хотя и там он в то время для основной массы населения был весьма невысок). Уже упоминавшийся фильм Франческо Рози свидетельствует, что жизнь в деревне итальянского Юга времён Муссолини была трудной и безрадостной. И всё же у образа жизни итальянцев были привлекательные черты, неизвестные в других, более богатых странах.

Вот что об этом говорится в книге Дж. Ридли (которого вряд ли можно зачислить в почитатели дуче):

«Если говорить о большинстве итальянцев, то фашизм не слишком вмешивался в их повседневную жизнь. Молодые люди должны были отбывать обязательную военную службу и в мирное время, но это же относилось ко многим странам Европы… Дамы и господа из высшего римского общества продолжали проводить время на балах и в ночных клубах, посещать театральные премьеры и роскошные отели в горах, занимаясь зимними видами спорта, а на побережье — отдыхали и играли в вошедший в моду гольф. Небогатый и средний класс и фабричные рабочие могли по разумным ценам покупать в лавках и на рынках еду и некоторые деликатесы, пообедать или поужинать в популярных ресторанах, а вечером сходить в кино… Муссолини заставил поезда ходить по расписанию…

Фашистский режим дал людям вполне реальные блага. Для обычного итальянца, будь он рабочий, крестьянин или мелкий служащий, фашистская организация «Дополаворо» («После работы») обеспечивала спортивный или оздоровительный отдых и другие, ранее недоступные им блага».

Вот что о работе «Дополаворо» говорится в книге Л.Белоусова:

«В середине 30-х годов фашистские профсоюзы объединяли около 4 миллионов человек, половина из которых состояла в организации «Дополаворо»… Её низовые ячейки можно было обнаружить даже в самых захолустных уголках Италии. «Дополаворо была массовой и очень популярной ассоциацией, занимавшейся организацией досуга, спортивных и культурных мероприятий… Там рабочие могли «провести вечер, найти тепло и уют, когда на дворе холодно, сыграть в карты, выпить рюмку вина», задушевно поболтать и немного расслабиться.

Членам «Дополаворо» предоставлялись многочисленные льготы, скидки на билеты в театры и кино, возможность покупки в специализированных магазинах продовольствия и товаров ширпотреба по сниженным ценам, помощь в организации летнего отдыха, туризма и экскурсий. В «Дополаворо» можно было получить денежную ссуду под льготные проценты, материальную помощь нуждающимся семьям, инвалидам и пр… Многие из тех, кто впервые находил под крышей «Дополаворо» тепло и уют или отправлялся по её путёвкам на отдых, вольно или невольно связывали полученные блага с завоеваниями «фашистской революции»».

А теперь, пожалуй, самое главное у Дж. Ридли:

«Всем детям, состоявшим в молодёжных фашистских организациях (а членство в них было практически поголовным), предоставлялся бесплатный месячный летний отдых. Врач обследовал каждого ребёнка и решал, что будет лучше для его здоровья: горный воздух или морские купания. После этого ребёнка отправляли в оздоровительный центр (а их в стране было построено свыше 1700. — М.А.). Для детей это был месяц счастья, который они с нежной тоской вспоминали и через 60, и через 70 лет. Ничего подобного для детей до прихода к власти Муссолини не делалось. Детские оздоровительные лагери перестали действовать после его падения и смерти. В послевоенной Италии никто не позаботился сохранить их».

А вот последнее по времени свидетельство того, что сделал Муссолини для народа Италии. Корреспондент газеты «Московский комсомолец» Мария Лямина, посетившая заботливо охраняемый музей Муссолини в доме, где жил диктатор, пишет:

«Несмотря на противоречивое отношение к дуче и его политике, нельзя не признать, что Муссолини сделал для своей страны много полезного. Любой итальянец расскажет вам, что именно благодаря ему в Италии были впервые приняты декреты, по которым начали выплачивать пособия по беременности и материнству, безработице, инвалидности и старости, появились медицинские страховки и материальная поддержка многодетным семьям. Он затеял массовое строительство автомобильных и железных дорог, А РАБОЧУЮ НЕДЕЛЮ СОКРАТИЛ С 60 ДО 40 ЧАСОВ».

Да, в эпоху Муссолини в жизни трудящихся Италии появились такие блага, каких не было у них ни до его правления, ни после. Ничего подобного не было и в развитых демократических странах. Стоит ли удивляться тому, что для миллионов итальянцев первый период правления Муссолини остаётся самой светлой эпохой в истории их страны, несмотря на яростную обличительную кампанию либералов?

И ещё несколько строк из книги Дж. Ридли:

«Дети, которых в школе обижали хулиганы или учителя, обращались за помощью к лидеру местной молодёжной фашистской организации, который беседовал с учителем или с родителями обидчиков.

Закон гарантировал бывшим фронтовикам, получившим ранения, работу, если они за ней обращались… А в случае отказа секретарь местного отделения фашистской партии заходил к работодателю и объяснял, что если тот не будет поступать с работниками по справедливости, придут фашисты и побьют его дубинками, а то и дом сожгут. Подобное предупреждение почти всегда оказывалось очень действенным».

Недемократично, похоже на действия мафии, но — в интересах трудящихся.

Интеллигенцию фашизм не очень стеснял в её профессиональной деятельности. Итальянские кинокомпании выпускали прекрасные фильмы, но каждому кинотеатру был вменён в обязанность показ официальных выпусков новостей. Правительство контролировало прессу, купив контрольный пакет акций в большинстве национальных и местных газет. Запрещалось заниматься журналистской деятельностью не членам Ордена журналистов. Но независимые газеты могли выходить, а их редактор — выражать собственную точку зрения и даже критиковать некоторые аспекты государственной политики, если это сочеталось с общей поддержкой правительства, фашизма и особенно неумеренными похвалами в адрес дуче.

Допускались различия во мнениях в вопросах искусства, литературы и науки. Футуристы заявляли, что их искусство — современное, революционное и фашистское, что оно противостоит замшелому привычному искусству старых консервативных буржуазных партий и классов. Эти идеи футуристов отвергались консервативными деятелями искусства. Фашистское руководство не провозглашало какое-то направление официальным «фашистским искусством», которому должны следовать все художники, как это было с «социалистическим реализмом», предписанным всем в Советском Союзе.

В среде архитекторов шли споры, действительно ли модернистские здания лучше выражают новый революционный дух фашистской эры, чем классическая архитектура, базирующаяся на стиле зданий Древнего Рима. Подобные споры шли также и среди учёных по вопросам генетики, биологии и антропологии.

Такая свобода дискуссий сильно отличала Италию от нацистской Германии и советской России.

Муссолини считал необходимым подчеркнуть свою приверженность ценностям «цивилизованного» Запада и провозглашал: «Честь нации — заслуги в деле человеческой культуры». Его эпоха ознаменовалась рядом культурных достижений, а в дальнейшем предполагалось, в частности, издание «Энциклопедиа Италиана», которая должна была быть лучше «Британики» и французского «Большого Ларусса» по полноте и научной глубине.

Раньше целью образования было распространение среди народа грамотности. Муссолини же считал, что школа должна «воспитывать характер итальянцев». Для этого, в частности, учебники по истории составлялись так, чтобы показать благородный образ римлян, пока они были воинственными, и их упадок, когда они предались торгашеству и потребительству.

И в частных школах, где воспитывались дети высших классов общества, вести обучение надо было с учётом разработанной национальной программы. Обязательным было и религиозное обучение в государственных школах. Долгом учителей, как всех и каждого, было подчиняться дуче и государству.

Проблемы образования, равно как и другие вопросы жизни общества, свободно обсуждались в прессе. Правда была проведена чистка учительского состава и учебников, чтобы убрать все следы антифашизма в школах. Из библиотек были убраны произведения ряда классиков мировой литературы.

Во всех школах были введены занятия по физической культуре. Физические упражнения сочетались с просветительными беседами о роли фашизма и дуче в совершенствовании физического и морального здоровья итальянского народа.

Уже шестилетки обучались в школах читать по букварю, обязательному для всех учебных заведений, и выписывали в разлинованных тетрадях: «Да здравствует король!», «Да здравствует ДУЧЕ, наш вождь и основатель фашизма!» и т. д. По мере взросления полагалось выписывать более сложные тексты, например: «Послевоенные годы были мрачным периодом в истории Италии. В нашу страну пришли из России революционные идеи. Промышленность, торговля и транспорт замерли. Нашей стране грозила полная разруха из-за непрекращающихся забастовок и захвата фабрик коммунистами, когда небеса послали нам человека, возродившего дух нашего народа, — Бенито Муссолини…»

В календаре для домохозяек на каждой странице был рецепт какого-нибудь блюда, а в центре — фотографии Муссолини и выдержки из его речей, чтобы подсознательно постоянно ощущалось присутствие дуче и его мудрых слов.

В городах, посёлках и деревнях Италии висели лозунги, провозглашённые дуче. Самый популярный из них гласил: «Муссолини всегда прав». А один видный философ писал, что все достоинства и добродетели Александра Великого, Цезаря, Сократа и Платона, Вергилия и Лукреция, Горация и Тициана, Канта и Ницше, Маркса и Сореля, Макиавелли и Наполеона, Гарибальди и Неизвестного солдата воплотились в одном человеке — Бенито Муссолини. Неудивительно, что Муссолини, прославляемый ежедневно со всех сторон, не принял предложение короля — получить титул герцога.

Режим Муссолини был довольно прочным. Масса обывателей считала, что Муссолини «установил в стране порядок, многим безработным обеспечил работу, искренне печётся о величии нации и хочет добиться социальной справедливости».

Муссолини выработал для итальянцев «фашистский стиль». Он учил: «весь комплекс наших повседневных привычек должен быть преобразован: наши манеры есть, одеваться, работать и спать». «Создав новый стиль жизни, мы сможем вписать страницы в Историю, а не только в хронику событий. Каков же этот стиль? Прежде всего — смелость, отвага, отвращение к миролюбию, готовность дерзать… абсолютная прямота в отношениях… гордость от сознания, что ты итальянец, дисциплина в труде, уважение власти». Хотя порой внедрялись в общество смехотворные нормы поведения и общения. Среди фашистов были отменены рукопожатия, женщинам было запрещено носить брюки, для пешеходов устанавливалось одностороннее движение по левой стороне улицы (чтобы «не мешать друг другу»)…

Все итальянцы независимо от возраста, социального положения и пола должны были по субботам заниматься военно-спортивной и политической подготовкой. Муссолини сам являл пример для подражания, устраивая заплывы через Неаполитанский залив, бег с барьерами и скачки на лошадях. На пляже он демонстрировал перед фотокамерами обнажённый бронзовый торс и, как заправский культурист, играл накаченными мускулами рук и тела. Он сам водил автомобиль и самолёт (вместе с которым падал, отделавшись ушибами и переломами), катался на лыжах, играл в футбол и в теннис. Муссолини был отличным фехтовальщиком. (Ещё до того, как стать дуче, он был отчаянным дуэлянтом и больше всего предпочитал поединки на саблях.) Впрочем, воздействие личным примером было характерно для него во всём. Он так же принимал участие и в «битвах за урожай», работая на молотьбе, или с киркой и лопатой трудился на общественных работах, танцевал с крестьянками. В любой момент он мог вдруг решить, что по волновавшему его вопросу надо посоветоваться, например, с крестьянами, садился в машину и один, без охраны, ехал в деревню. Часто он выезжал и на заводы, и в воинские части.

Спорт стал доступен миллионам итальянцев. В стране было построено большое количество открытых и крытых стадионов, бассейнов и спортплощадок. Модными и повсеместными стали массовые гимнастические упражнения, ибо движения в едином ритме способствовали выработке чувства коллективизма. Все партийные сборища сопровождались занятиями физкультурой, а иерархи сдавали спортивные нормы. Италия скоро стала одной из ведущих стран в мировом спорте.

Муссолини был озабочен «демографической проблемой Италии». Когда немецкий писатель Эмиль Людвиг высказал ему свои соображения о том, что «мальтузианство нужнее в Италии, чем в какой-либо другой стране», он вспылил. «Мальтус! Мальтус с экономической точки зрения — банкрот, а с политической — преступник! Уменьшение населения несет за собой нищету! Когда население Италии составляло всего шестнадцать миллионов, страна была беднее, чем сейчас, когда в стране проживает сорок два миллиона человек». Но и этого, — считал он, — мало, нужно к середине века иметь хотя бы 60 миллионов.

Каждая семья, повторял он, должна иметь пять детей, как его семья. Отцы таких больших семей получали более высокую зарплату, чем другие, менее удачливые рабочие, а матери, родившие многочисленных детей, становились почетными членами фашистской партии.

Однажды он отменил свой приказ о производстве офицера в генералы, узнав, что тот был холостяком. «Генерал должен лучше других понимать, — сказал он, — что без солдат не может быть дивизий».

И в Италии осуществляется беспрецедентная в западном мире программа поощрения рождаемости, охраны материнства и детства. Был установлен «День матери и ребёнка». Устраивались «фашистские свадьбы». Матерям, родившим семерых детей, вручалась медаль, полицейские обязаны были отдавать честь беременным женщинам. Но и мужчинам — главам многодетных семей были установлены преимущества при приёме на работу и в продвижении по службе.

Проводились и другие социальные меры — борьба с туберкулёзом, раздача пищи нуждающимся, бесплатная медицинская помощь многодетным семьям и т. д. Наверное, впервые в истории Италии в стране не оставалось умирающих от голода.

Муссолини пытался изменить сам склад характера итальянцев, вернуть им доблести древних римлян. Свои речи на эту тему он заканчивал словами: «Вот вам, товарищи, ещё программа: бороться! Мы против удобной жизни!». А для этого нужна была «вера, достигающая религиозных высот». И он её всемерно насаждал. По его убеждению, фашизм уже «внёс нашу долю в творчество истории».

Думается, сам дуче не очень верил в успех такого перевоспитания народа. Надо полагать, он читал знаменитую книгу Шпенглера «Закат Европы», где доказывалось, что европейская цивилизация отжила свой век и клонится к закату, и никакие попытки возродить умирающую культуру к успеху не приведут.

И меры, которые принимал Муссолини для воспитания (или перевоспитания) итальянцев, не вылились в культурную революцию, подобную той, какая развернулась в СССР. Советская власть открыла широкую дорогу к вершинам знания и культуры миллионам своих граждан, потому что нуждалась в мощном рывке, в превращении отсталой страны в мировую державу, а потому как бы подавала заявку на первенство во всех областях. Италия такой задачи не могла ставить, и потому начинания Муссолини носили половинчатый и дилетантский характер.

Роковой шаг

Муссолини мечтал об установлении оси Лондон — Париж — Рим, что казалось ему вполне возможным делом, ведь и Чемберлен, и Черчилль, да и многие французские политики были его поклонниками. То, что Муссолини клеймил либерализм и буржуазную демократию, а правящие круги Англии и Франции называл плутократией, в принципе не могло бы помешать такому союзу, поскольку его речи предназначались в основном для внутреннего употребления. Но Англия и Франция со времени прихода Гитлера к власти в Германии уже сделали ставку на бесноватого фюрера как на главную силу, способную сокрушить ненавистный им большевизм. А к режиму Муссолини, поскольку Италия мало подходила на роль тарана для сокрушения СССР, их отношение было более прохладным.

Когда Муссолини пришёл к власти, он практически ничего не знал о немецком национал-социализме. Во время визита в Германию он встречался со многими политиками, но никаких контактов с нацистами у него в это время не было. О «пивном путче» гитлеровцев он отозвался как о глупой выходке, появившуюся в Германии нацистскую идеологию, особенно «расовую теорию», называл бредовой. Не принимал он и гитлеровского антисемитизма. Вообще он высказывался тогда в том смысле, что немцы как были варварами во времена Тацита, так и остались ими. И нельзя допустить, чтобы эта нация убийц господствовала в Европе. Но и либеральная Веймарская республика казалась ему опасной для Италии, а потому он, как признавал сам, позднее дал несколько ценных идей и советов Гитлеру и помог нацистам оружием.

Гитлер, придя к власти в Германии, сразу же предложил Муссолини заключить союз между двумя странами. Он горел желанием лично встретиться с дуче. Муссолини пять раз отклонял приглашение посетить Германию. И Гитлер сам приехал в Италию. При этом он смотрел на Муссолини как ученик на учителя. Он говорил, что без чёрных рубашек итальянских фашистов не было бы и коричневых рубашек нацистов. Муссолини было приятно слышать, что Гитлер считает его своим наставником. Но это продолжалось недолго. Личных симпатий между ними не возникло, напротив, суждения каждого из них о своём новом партнёре были далеки от восторга.

Затем Муссолини приехал в Германию. Гитлер показал Муссолини совсем новую Германию — обладающую великолепно организованной и мощной военной машиной, которая может обрушиться на Запад и на Восток, на Север и (не исключено) на Юг. Так что с Германией лучше дружить, чем иметь её в качестве потенциального противника. К тому же обе страны уже были повязаны совместным участием в свержении законной власти в Испании. В итоге между Германией и Италией был заключён «Стальной пакт». (Возможно, Муссолини не рассчитывал на его долговечность, ведь он всегда говорил: «Вечных договоров не бывает».) Так вместо оси Лондон — Париж — Рим Муссолини пришлось удовольствоваться осью Берлин — Рим, вокруг которой, как было высокопарно заявлено, станут крутиться другие европейские государства. А вскоре, с заключением «антикоминтерновского пакта», эта ось превратилась в треугольник Рим — Берлин — Токио.

Муссолини с тревогой следил за поворотами внешней политики Гитлера. Италия и Германия оказались даже на грани военного конфликта, когда Гитлер в первый раз прощупывал возможность аннексии Австрии, которую Муссолини считал зоной своих интересов. Муссолини был возмущён вторжением Гитлера в «латиноязычную» Румынию, которую он тоже считал потенциальной частью будущей новой Римской империи. Заключение Гитлером договора о ненападении с СССР, чему Муссолини противился, убедило его в том, что Германия избежала опасности войны на два фронта, а следовательно, стала непобедимой.

Когда началась вторая мировая война, Муссолини не спешил вступить в неё. Его предостерегали от этого рокового шага и Черчилль, и Рузвельт. Но он рассуждал так: «Вступим мы в будущую войну или нет, немцы всё равно займут всю Европу. Если мы не заплатим свою дань кровью, они одни будут диктовать свои условия в Европе. А это будет означать конец латинской культуры».

Когда Франция сдалась немцам практически без боя, Муссолини решил, что нельзя упускать такой неповторимый шанс — отхватить от неё кусок территории. 10 июня 1940 года он объявил войну Англии и Франции. Видимо, позднее он об этом пожалел, тем более что его расчёт на территориальные приобретения не оправдался.

Муссолини отговаривал Гитлера от нападения на СССР. Когда же Гитлер, не вняв его советам, вторгся в нашу страну, Муссолини не спешил последовать за ним. Но он видел, с какой лёгкостью Гитлер подминал под себя Данию, Норвегию и другие страны Европы. И это рождало у Муссолини опасение, что Германия, нуждающаяся в продовольствии, в один прекрасный момент захочет оккупировать и Италию. К тому же в условиях войны Италия не могла приобретать необходимое ей сырьё на мировом рынке, его можно было получить только из Германии. Эта боязнь оказаться очередной жертвой непобедимой (как казалось почти всему западному миру) гитлеровской военной машины, а также усиливавшаяся экономическая зависимость от Германии вынудили его вступить в войну и против СССР (чего счастливо избежал испанский диктатор генерал Франко — каудильо оказался умнее дуче).

Значит, не «родство душ», как нас долго убеждала советская, а затем постсоветская и вся мировая либеральная пропаганда, толкнуло фашистскую Италию на союз с нацистской Германией. Это хорошо показал М.Ильинский:

«Не идеология, а политика, «римский расчёт», жажда получить более лакомый кусок при дележе «пирога» стали причиной этого союза».

Этот шаг имел роковые последствия и для Италии, и лично для Муссолини.

Расплата

К войне в России итальянская армия, даже не имевшая зимнего обмундирования, оказалась совершенно не готова. Её боеспособность была низкой. Немцы считали её скорее гирей на ногах, чем действительным помощником в войне. Итальянские солдаты и офицеры не понимали, зачем они воюют в далёкой России, которая никогда не угрожала их Родине. Война против СССР была непопулярна в Италии. Те, кто получал похоронки из далёкой России, начинали резко критиковать политику дуче. Не прибавило популярности Муссолини и то, что под давлением немцев он вынужден был и в Италии ввести антисемитские законы. Хотя евреев в Италии не истребляли и не заключали в концентрационные лагери, однако несколько тысяч еврейских семей были высланы из страны.

Немцы выкачивали из Италии продовольствие и требовали отправки десятков тысяч итальянцев на работы в Германию. В стране начинался голод, экономика рушилась на глазах. И Большой Фашистский Совет отстранил дуче от власти. Муссолини обратился к королю, но тот подтвердил его отставку с поста премьера. По выходе из королевского дворца Муссолини был арестован.

По приказу Гитлера был осуществлён план освобождения Муссолини из плена. На севере Италии была провозглашена Итальянская Социальная Республика, руководимая якобы обновлённой Республиканской Фашистской Партией во главе с Муссолини. Но это была уже агония режима.

Англо-американские войска высадились в Италии. Почему они открыли второй фронт именно в этом регионе, хотя Черчилль всегда говорил, что главная задача — не пустить Советскую Армию на Балканы? Очевидно, потому, что если бы Советская Армия оказалась в Италии, она была бы встречена там с гораздо большим энтузиазмом, чем где бы то ни было ещё: советский опыт построения социализма не встретил бы там такого неприятия, как, скажем, в Польше или в Венгрии.

Трудно сказать сейчас, почему не был осуществлён план вывоза Муссолини из Италии в Испанию, о котором недавно рассказал сын дуче Романо.

На поверхность озера Гарда, неподалёку от виллы, где находился Муссолини, должен был приводниться гидросамолёт, посланный генералиссимусом Франко (этот факт в беседе с Романо подтвердил сам каудильо в 1963 году), которого связывали с дуче и общность взглядов, и взаимные симпатии. Но самолёт не прилетел.

Тогда немцы попытались вывезти Муссолини из Италии, переправить его в Швейцарию, но итальянские партизаны опознали дуче, переодетого в форму немецкого солдата. Муссолини был приговорён к расстрелу. Приговор был приведён в исполнение. При этом дуче сам попросил, чтобы стреляли ему прямо в грудь. Затем тела Муссолини и не пожелавшей покинуть его любовницы были повешены вверх ногами и выставлены на позор. Позднее тело дуче было захоронено в семейном склепе Муссолини.

Надо заметить, что Бенито не оставил семье ни единой лиры и никакого ценного имущества, потому что за все годы своей диктатуры лично для себя не нажил ничего.

Люди уходят — идеи остаются

Либералы во всём мире постарались, чтобы имя Муссолини было предано забвению, а если он вдруг всплывёт — пусть будет покрыто позором. Ему не могут простить противостояния либерализму вообще, концепции «прав человека», отрицающей роль государства, — в особенности, а также введения в Италии под давлением немцев антисемитских законов. И дуче обвинили во всех смертных грехах.

Говорят, что в современном мире и фашизм, и антифашизм — понятия, уже относящиеся только к прошлому. Возможно, так оно и есть.

Однако идеи корпоративного и тоталитарного государства, впервые высказанные Муссолини, вовсе не стали только достоянием истории. Ещё при жизни дуче они были взяты на вооружение в ряде стран Старого и Нового Света. Более того, они наложили свой отпечаток почти на всю политическую историю XX века. А некоторые исследователи и политики полагают, что именно они будут определять ход мирового развития и в наступившем XXI столетии. Поэтому проследим их дальнейшее развитие после того, как они были провозглашены в фашистской Италии. Начнём с самого драматического периода в истории США XX века.

Неожиданно ответ на поставленный Историей вопрос прозвучал не в СССР, а в других концах света — сначала в уголке Европы, о котором никто всерьёз и не помышлял, потом в Америке, затем в сердце Европы, позднее, опять-таки, на задворках, но уже Азии, аукнувшись и в Африке, и под самым боком у США.

Глава 3 Скрытый государственный переворот Франклина Рузвельта

Рукотворный крах в «Стране благодати»

Первым жителям Соединённых Штатов Америки — переселенцам из Европы досталась богатейшая страна. Как было не назвать её краем благодати! К тому же и среди первых переселенцев преобладали приверженцы крайних протестантских исповеданий, в особенности кальвинисты и пуритане, верившие в предопределение, в то, что Бог благоволит к богатым и именно им посылает Свою благодать.

Но и эта благодатная страна по меньшей мере трижды находилась на грани гибели. Первый раз — во время войны за независимость 1775–1783 годов. Второй раз — в период Гражданской войны 1861–1865 годов. И, наконец, третий раз — во время Великой депрессии 1929–1933 годов.

Первых двух периодов я здесь не касаюсь. Предмет настоящего исследования — это кризис 1929–1933 годов, изменение самой сущности американского государственного строя и последовавшие за этим события.

Великая депрессия возникла не на пустом месте, её причинами стали как объективные экономические процессы развития капитализма, так и субъективные факторы, в особенности корыстный интерес определённых кругов в правящей элите, которые стремились увеличить своё богатство и власть даже ценой колоссального разрушения производительных сил и погружения в нищету основной массы народа. Чтобы разобраться в сущности этой, во многом рукотворной катастрофы, надо проследить за нарастанием противоречий в развитии экономики США, начиная с рубежа XIX–XX веков. Авторы коллективного труда «Заблудившиеся в эпохе» (Новосибирск, 2003) показали на конкретных примерах, что классический капитализм свободной конкуренции на рубеже XIX–XX веков исчерпал себя:

«Быстрая индустриализация американской экономики в последние десятилетия Х1Х века, требующая высокой концентрации капитала, привела к тому, что на месте децентрализованной системы с множеством конкурирующих малых предприятий возникла совершенно иная система с преобладанием промышленных группировок, получивших название «тресты». В каждой отрасли доминировал свой трест, причём директора одних трестов могли быть акционерами других, и, наоборот, акционеры одних трестов могли руководить другими. В борьбе за совокупный платёжеспособный спрос они начали обвинять друг друга в чрезвычайной монополизации отдельных отраслей».

Это привело к возникновению в США антитрестовского законодательства.

Особенную славу «борца с трестами» стяжал республиканец Теодор Рузвельт, занимавший пост президента США в 1901–1909 годах. В действительности он понимал, что возникновение трестов и более крупных монополистических образований — это неизбежное следствие экономического прогресса. Законодательными средствами остановить процесс объединения так же трудно, как весеннее наводнение на Миссисипи. Поэтому Т.Рузвельт разделил тресты на «хорошие» и «плохие», которые надо было разукрупнять.

Параллельно с процессом концентрации капиталов в экономике к концу Х1Х века в США набирало силу реформистское движение — прогрессизм. Целями этого движения были политические реформы, защита потребителей, улучшение условий труда, контроль и регламентирование большого бизнеса.

Наконец, в 1913 году произошло важнейшее событие в области финансов, — была создана Федеральная резервная система (ФРС), включившая 12 федеральных банков, выполняющих функции центрального банка США, и около 5,5 тысяч частных банков. Но ФРС как «центральный банк государства» не имеет аналогов в мире.

Как писал американский учёный-экономист Энтони Саттон в своей книге «Власть доллара» (М, 2003), президент США и конгресс по сути не имеют влияния на политику ФРС, которой в 1913 году переданы все денежно-кредитные полномочия ФРС — «это частный банк, которым владеют банки, она выплачивает дивиденды по акциям, принадлежащим только банкам». Это — «государство в государстве», «частный центральный банк… Никто не видел её счетов, они не ревизуются. Балансовые отчёты не выпускаются. Никто, кто бы то ни был, просто не уцелеет, если он отважится критиковать Федеральную резервную систему».

Другой американский исследователь Ральф Эпперсон в своей книге «Невидимая рука» (СПб, 1999) называет деятельность ФРС «узаконенным фальшивомонетничеством» и показывает, что создание этого «банка особого типа» оказало огромное влияние на весь последующий ход мировой истории, поскольку дало возможность кучке банкиров вызывать «череду циклических кризисов, инфляции и человеческих трагедий». То есть, появление ФРС — это заговор против всего человечества с целью захвата власти над миром и установления «нового мирового порядка».

По мнению Саттона, ФРС «обладает правом выпускать деньги в обращение. Эти деньги — фикция, созданная из ничего… частная группа банкирских домов обладает монополией на печатный станок. Данное исключительное право никем не контролируется и является источником беспроигрышной прибыли… Это не подвластная никому денежная монополия».

По словам конгрессмена Чарльза Линдберга, ФРС — самый большой трест на свете, воплощение невидимой власти денег. Это — орган, который может создавать в стране ту экономическую ситуацию, какая ему в данный момент выгодна.

ФРС управляет денежной массой и, поэтому, способна вызывать инфляцию и дефляцию по своему усмотрению. Не пройдёт и двадцати лет, как американский народ на собственной шкуре почувствует, что за сила управляет его жизнью. Американцы и не подозревали, что основание ФРС — это закладка мировой денежной и банковской системы.

На самом деле всё, конечно, проще, и не стоит так уж демонизировать ФРС. США предоставили такую свободу частному капиталу, что даже стали единственной страной в мире, где в качестве валюты ходили банкноты. Разумеется, в настоящее время частная группа банкирских домов вовсе не обладает монополией на печатный станок (он контролируется государством с помощью специально выработанного механизма), а доллары — вовсе не фикция, созданная из ничего. Наоборот, это была некогда самая сильная и устойчивая, несомненно платежеспособная валюта в мире (почему доллар и приняли в своё время за эквивалент золота). Другое дело, что соблазн печатного станка делал своё дело, и доллар из самой сильной валюты скатился в разряд слабых. Но и в этом вряд ли стоит винить ФРС, которая лишь выполняла предписания американского финансового истэблишмента.

Демократ Томас Вудро Вильсон, ставший в 1913 году президентом США, Вильсон провёл через конгресс ряд законов, которые при внешне либеральном характере отвечали интересам монополий. Но это не устранило противоречий капитализма, а лишь ещё более обострило конкуренцию — уже среди экономических гигантов. А в 1914 году началась первая мировая война.

В США традиционно были сильны изоляционистские настроения. Ещё первый президент США Джордж Вашингтон в своём прощальном обращении к стране сказал:

«Наша правильная политика — избегать постоянного союза с любой частью иностранного мира… Зачем, переплетая нашу судьбу с судьбой какой-либо части Европы, отдавать наш мир и процветание во власть европейских амбиций, соперничества, интересов — смешных или вздорных?»

В 1823 году появилась так называемая «доктрина Монро» (названная так по имени тогдашнего президента США), провозгласившая принцип взаимного невмешательства стран Европы и Америки во внутренние дела на этих континентах. Её смысл был выражен крылатой фразой: «Америка для американцев».

Но США не просто призывали страны Европы не вмешиваться в происходящее по другую сторону Атлантического океана, а принялись присоединять новые территории. Они купили Западную Луизиану и Аляску с Алеутскими островами и завоевали Флориду, часть Мексики (Техас и часть Калифорнии), Филиппины, Пуэрто-Рико, Гуам, фактически превратили Кубу в свою колонию.

Это большинству американцев казалось нормальным. Но зачем им впутываться в мировую войну, терять жизни своих парней, если США наживают громадные деньги, поставляя вооружение странам Антанты (а иногда и их противникам)?

Но Вильсон увидел возможности расширения влияния США в мире, если его страна вовремя вступит в мировую бойню. Обе воюющие стороны, потерявшие миллионы жизней и доведшие свои экономики до разрухи, неимоверно ослабели и примут те условия мира, какие продиктуют США. И США, вступив в войну в 1917 году, в январе 1919 года выдвинули империалистическую программу мира — так называемые «Четырнадцать пунктов Вильсона». Именно Вильсон выдвинул лозунг: «мир без аннексий и контрибуций!» Но когда этот лозунг перехватил Ленин и провозгласило правительство Советской России, Вильсон в противовес ему предложил план установления гегемонии США в международных делах, прикрытый фразами о «свободе торговли» и «свободе морей», урегулирования колониальных вопросов и пр. Вильсон участвовал и в организации антисоветской интервенции.

Обогатившись на поставках вооружений странам Антанты, монополии США в правление президента Калвина Кулиджа провели технологическую модернизацию производства в масштабах, недоступных разорённым войной странам, что ещё более увеличило отрыв Америки от Европы.

В стране наступила эйфория. Раздавались голоса о наступлении «нового капитализма», «нового американского типа цивилизации», о превосходстве американцев над любой иной нацией мира.

Но процветание это было, как и должно быть при капитализме, односторонним. Разрыв между богатыми и бедными не сокращался, а рос. «Низы» американского общества впадали в позорную нищету.

Прекращение войны, а следовательно и поставок вооружений за океан отрицательно сказались на американской экономике. В то же время разруха, воцарившаяся в побеждённой в войне Германии, создавала условия для подчинения германской экономики американским и английским монополиям. Поэтому США предложили план выплаты репараций Германией, но в то же время — предоставления ей займов и кредитов для восстановления её военно-промышленного потенциала (с прицелом на то, чтобы направить Германию, когда она восстановит в достаточной степени свою военную мощь, против СССР).

Но противоречия в экономике США нарастали. Интересы мощных интегрированных корпораций, хоть и работавших в разных отраслях выпуска своего конечного продукта, пересекались в одной точке — ценах на сырьё. Разрушительная конкуренция соперничающих группировок стала напоминать дикий капитализм середины Х1Х века в самых его худших проявлениях. Даже монополистический капитализм показал свою неспособность обеспечить дальнейшее развитие производительных сил. Ведь если, например, надо построить крупную электростанцию, то следует подготовить и потребителей вырабатываемой ею электроэнергии, допустим, завод по выплавке алюминия. А для ввода его в действие необходимо иметь уже созданную сырьевую базу. И далее следует цепочка других необходимых мер. И обеспечить согласованное развитие столь разных производств монополиям с их противоречивыми интересами было не под силу. Тут требовалось вмешательство государства, чему монополии противились.

Но решающий удар по экономике США нанесли воротилы финансового капитала, и ФРС создала критическую ситуацию, выступив в чистом виде как орудие разрушения.

Финансовые спекулянты, близкие к руководству ФРС, выработали очень хитрый механизм операций на фондовой бирже, позволявший им, установить своё господство в США. Игрокам на бирже предоставлялись на очень выгодных условиях кредиты для покупки акций. Чем больше акций игрок купит, тем большую прибыль получит. Начиная с определённого момента, акции доставались практически бесплатно, и ещё гарантировалась солидная прибыль. Почти вся Америка втянулась в биржевую игру.

Но мало кто обратил внимание на одну тонкость. Деньги ссужались на условиях «24-часовой брокерской ссуды до востребования». Это означало, что должник обязан был вернуть долг в течение 24 часов, если банк это потребует.

И когда банкиры долги потребовали, должники, втянувшиеся в эту авантюру, вернуть долги не смогли. Рынок ценных бумаг рухнул. Миллионы граждан сразу были ввергнуты в нищету. А те, кто остался при больших деньгах благодаря неофициальной информации и в момент краха находился вне рынка, получил возможность скупить всё почти даром. «Сращивание» промышленного и финансового капитала на деле обернулось установлением господства финансистов.

Картина катастрофы

Как пишет автор монографии «Рузвельт» (М., 2000) Анатолий Уткин, за несколько часов «чёрного четверга» 29 октября 1929 года на Нью-Йоркской бирже рынок потерял более 10 миллиардов долларов. Эра беспечного благополучного существования для американцев закончилась. Оказалось, что это не временная неприятность, (спады на бирже случались и раньше, но через некоторое время ситуация вновь возвращалась к норме), а крах. Положение в стране становилось всё хуже. Для США наступили мрачные времена, страна напоминала тонущий «Титаник».

Обанкротились и закрылись 4,5 тысячи банков, поглотив сбережения почти всех американцев. Вот тут-то и сказались слабые места американского менталитета и образа жизни.

Технологически передовая страна мира оставалась в социальном отношении отсталой, что было предопределено и национальным характером американцев. США создавали переселенцы из Европы, индивидуалисты, рассчитывавшие на личный успех, сторонники предельной свободы личной инициативы (в рамках закона) и неограниченной конкуренции и противники вмешательства государства в экономическую жизнь. В стране утвердились культ успеха, прежде всего в денежных делах, и презрение к слабым, к неудачникам. Профсоюзы ещё не пользовались влиянием, что было наруку предпринимателям. Читатель наших дней даже не поверит, в каких каторжных условиях трудились, например, американские шахтёры (об этом может рассказать академик Жорес Алфёров, встречавшийся с одним из них). Впрочем, и в других отраслях производства положение рабочих было немногим лучше, судя хотя бы по романам Эптона Синклера («Джунгли» и др.). Продолжительность рабочего дня была выше, чем в других индустриальных странах, социальной страхование, как и пособия по безработице, по сути, отсутствовали. Впавшим в нищету власть не помогала, и им оставалось рассчитывать лишь на помощь от благотворительных организаций. Широко использовался детский труд, чернокожие и женщины подвергались дискриминации. При таких обстоятельствах экономический кризис больно ударил по разобщённым, неорганизованным трудящимся.

Города бедствия

После долгого промышленного бума удар кризиса стал для миллионов горожан неожиданностью. Остановились конвейеры заводов, задувались доменные и мартеновские печи, покрывались ржавчиной железнодорожные рельсы. Каждый день в стране теряли работу тысячи людей, и численность безработных в пик достигла 17 миллионов человек — это треть трудоспособного населения. А за «чертой бедности» оказались 45 миллионов американцев. За бесплатным обедом у кухонь благотворительных организаций, а чаще за куском хлеба и чашечкой кофе, выстраивались громадные очереди. Переполненными оказались и ночлежные дома.

В разных концах страны возникали голодные бунты и марши голодных на Вашингтон, бедствующее население брало штурмом здания муниципалитетов. А ведь надо иметь в виду, что в США оружие свободно продавалось, и многие жители были вооружены.

За четыре года (1929–1932) валовой внутренний продукт и доходы на душу населения сократились почти вдвое. Стоимость акций на Уолл-стрит упала с 87 до 19 миллиардов долларов. Капитал убегал за границу, тысячи людей, потеряв смысл жизни, кончали самоубийством.

Чёрные дни фермерства

Особенно трудными годы «Великой депрессии» оказались для американских фермеров.

Сельская Америка тогда сильно отставала от городской и по уровню жизни, и по благоустройству. Только 10 процентов ферм освещались электричеством, 75 процентов не имели водопровода. А кризис, разразившийся как раз в то время года, когда нужно было реализовывать продукцию ферм, поставил под угрозу само выживание фермеров. Продукция фермеров обесценилась на 40 процентов, но и дешёвые хлеб, мясо, молоко некому было покупать, их было дешевле уничтожить, чем везти в город на продажу. Вот тогда-то и стали обычными сцены, о которых писали в довоенных советских учебниках и которым многие у нас не верили. Пшеницу сжигали в топках паровозов, а молоко выливали в реки. На Среднем Западе треть ферм разорилась, фермеры создавали отряды самообороны от чиновников, собиравших недоимки по налогам.

Наступили сроки возврата кредитов, а денег у фермеров, не продавших свою продукцию, не было. Фермы, сами дома фермеров должны были пойти на распродажу с аукциона. Крестьянство Америки могло стать бездомным — дело прежде почти немыслимое.

Либералы бессильны преодолеть кризис

Кризис всё углублялся и уже грозил подорвать самые основы жизнепонимания американцев. Нация энергичных трудоголиков-оптимистов превращалась в безликую толпу людей, потерявших гордость и самоуважение.

А президент Герберт Кларк Гувер успокаивал народ, обещая, что возврат процветания совсем близко, уже «за углом».

На крики отчаяния у либералов был один ответ: «потерпите, скоро снова наступит процветание». Суть их политики выражалась просто: «Сбалансируйте бюджет, прекратите тратить деньги, которых у нас нет, взыскивайте налоги со всего». А демонстрации и митинги голодающих Гувер приказал полиции разгонять дубинками и слезоточивым газом. Но он нашёл средства для оказания помощи крупным корпорациям.

Если бы эта политика продолжалась ещё год-другой, Америку ожидали бы либо крах, либо революция. В то время там был очень популярен опыт СССР, больше всего привлекательный тем, что у русских «каждый имеет работу». Набирала влияние компартия США, симпатии к ней высказывали лучшие писатели и другие интеллектуалы страны.

В сложившейся чрезвычайной обстановке тот политик, который смог бы возродить у впавшей в отчаяние нации веру в будущее и предложить хотя бы первые реальные шаги по преодолению кризиса, смог бы рассчитывать на поддержку народа и безусловное лидерство. И такой политик нашёлся. Им стал губернатор штата Нью-Йорк демократ Франклин Делано Рузвельт.

Герой приходит на пике кризиса

О Рузвельте написаны сотни книг и тысячи статей, и поток публикаций не иссякает. Он — более популярный президент, чем Вашингтон, Джефферсон, Линкольн и Теодор Рузвельт. Чем же вызван такой интерес к этой личности?

В период глубочайшего кризиса страны Рузвельт бросил вызов гуверовской монетаристской ортодоксии. Он высказал простую мысль, которая почему-то не приходила в голову другим политикам: низкая инфляция и сбалансированный бюджет — это хорошо, но всё же благосостояние американского народа — гораздо важнее. Надо поставить в центр забот власти того американца, который даже не фигурирует в сводках министерства финансов. В такой богатой стране, как Америка, нельзя допустить, чтобы хоть один гражданин голодал, не имел одежды или лишился жилища. И эти слова Рузвельта вскоре стала повторять вся страна.

Но откуда взялся этот человек, внушивший американцам надежду и веру в свои силы?

В отличие от Сталина, Муссолини или Гитлера, Рузвельт вышел не из «низов», а из элиты американского общества, он принадлежал к другой ветви того клана, который дал стране президента Теодора Рузвельта и ряда других видных деятелей. Франклин охотно общался с бывшим президентом и женился на его племяннице, своей дальней родственнице Элеоноре. Единственный сын у родителей, он получил прекрасное домашнее воспитание, затем учился в привилегированной школе. Многие российские читатели вряд ли знают, что в привилегированных школах Англии, а затем и Америки, царила «дедовщина», ученики младших классов должны беспрекословно подчиняться старшеклассникам. Не любят там и отличников. Рузвельт сумел закончить школу, получив приличные знания и в то же время не особенно блистая отличными отметками. Бывая с родителями за границей, Рузвельт изучал иностранные языки и познавал жизнь других стран.

После школы Рузвельт продолжал изучение юриспруденции в Гарвардском и Колумбийском университетах. Он занимался спортом, выходил в море на собственной яхте и пробовал свои силы в журналистике. Затем он занимался адвокатурой в престижной юридической фирме, хотя душа его к деятельности адвоката не лежала, его влекла к себе политика.

И он оказался там востребованным. В правительстве Вильсона Рузвельт занимал пост помощника морского министра. Затем местная организация демократической партии предложила ему баллотироваться в сенат штата Нью-Йорк. Выборы он выиграл.

Казалось, ничто не препятствовало блестящей политической карьере Рузвельта, но вдруг с ним произошло несчастье, которое редко кого не привело бы в отчаяние. Он упал в ледяную воду, и вскоре оказалось, что у него паралич ног как следствие полиомиелита.

Рузвельт с предельным напряжением сил боролся с болезнью. Он выработал особую систему гимнастики и принуждал себя жить так, как если бы был здоровым. Однако он был уже до конца жизни прикован к инвалидной коляске. На публике он появлялся, не выходя из автомобиля.

Рузвельт победил на выборах и стал губернатором штата Нью-Йорк, оказавшегося в центре кризиса. В 1931 году он выработал первую в США программу оказания помощи безработным и проведения общественных работ.

А дела в стране шли всё хуже. И тогда «калека» (как презрительно его называли политические противники) Рузвельт выступил с критикой либеральных догм.

В своей знаменитой речи он говорил, что власть забыла о простом человеке, стоящем в основе экономической пирамиды. Нельзя ждать решения всего и вся от неведомых и непредсказуемо действующих сил рынка, — государство должно, не покушаясь на частную собственность, взять регулирование развития экономики в свои руки. Более того, — страшно вымолвить, — надо перераспределить национальный доход, умерить аппетиты богатых и поднять благосостояние бедных. Ведь подлинная причина кризиса — низкий уровень потребления широкими слоями народа (почти по Марксу). Элитарный подход к проблемам жизни общества обанкротился. И ради того, чтобы люди вышли из нищеты, можно пойти на дефицит бюджета, и если какому-то штату не по силам задача восстановления экономики, на помощь должно прийти федеральное правительство. Социальные ценности должны быть поставлены выше денежного дохода. В особенности это касается сельского хозяйства. Это не та область жизни страны, где можно полагаться только на «невидимую руку рынка», и здесь нельзя применять обычные процедуры банкротства.

Американцев считают нацией прагматиков, но это представление односторонне. Фактически в США до сих пор идёт тихая гражданская война между северянами и южанами. Северяне — космополиты, ратующие за иммиграцию в Америку пассионарных личностей всего мира; южане — потомки первых поселенцев, ратующие за Америку для американцев. И если американские города кажутся типичными апокалиптическими вавилонами, то в сельской местности (и в провинции) царят относительно патриархальные нравы. Американцы, несомненно (несмотря на их кажущуюся отвязность), самый богобоязненный из западных народов, относящийся к религии очень серьёзно и как к чему-то живому. А из-за обилия на Юге и Западе разных общин и сект, США даже можно назвать в каком-то смысле кержацкой страной (по аналогии с российской Сибирью)!

Но в то тяжёлое время, о котором идёт речь, американцам было не до высоких материй. И для них эти выступления Рузвельта были совершенно непривычными речами. К народу обращался не чёрствый политик и не бизнесмен, а человек, у которого были твёрдые моральные принципы и понимание необходимости социального, человеческого подхода к экономике.

Эти мысли Рузвельта падали на благоприятную почву. Лидер фермерских стачечных ассоциаций М.Рено тоже говорил: «Наши беды вызваны не перепроизводством, а недопотреблением, что является результатом монополизации и махинаций посредников».

И всё же Рузвельт здесь рисковал оттолкнуть от себя воротил большого бизнеса, от пожертвований которых, как были убеждены многие в его окружении, зависел успех на президентских выборах, которые должны были состояться совсем скоро.

Гувер пугал американцев призраком коммунизма и заверял их: если Рузвельт придёт к власти, то будет такой спад в экономике, что трава вырастет на улицах городов, а на полях фермеров будут расти только сорняки. Рузвельт парировал: «В США перед нами стоит не только опасность коммунизма, но равная опасность концентрации всей экономической и политической власти в руках тех, кого древние греки называли олигархией».

Такие речи, способные оттолкнуть крупный капитал, не нравились и лидерам демократов, но им очень хотелось власти и связанных с ней привилегий, ведь их партия уже 12 лет находилась в оппозиции, то есть была оттолкнута от кормушки. Но победить республиканцев можно было, только выдвинув новую, привлекательную для избирателей идею, а она была только у Рузвельта. Он убеждал соратников, что в это бедственное время надо опираться не на кучку богачей, а на широкие народные массы, страдающие от кризиса, прежде всего на рабочих и фермеров, что «в стране нет места для двух реакционных партий».

Став кандидатом в президенты Рузвельт начал регулярно выступать по радио.

«Чего американцы хотят больше всего?» — спрашивал Рузвельт. — Работы, создающей духовные и материальные ценности, и безопасности для себя и для своих семей… Это духовные цели, реализовать которые мы должны стремиться».

Рузвельт говорил о том, что богатство в стране распределено несправедливо, он требовал внести элементы планирования в экономику, увеличить налоги на богатых и за счёт этого создать рабочие места для безработных.

Штангист Юрий Власов объяснял, как ему удаётся ставить рекорды: «Я всегда ставлю перед собой непосильную задачу». Это — очень русский подход. Русский писатель Михаил Пришвин, выдающийся флотоводец адмирал Макаров и молдавский писатель Ион Друцэ отмечали, что русским более всего удаются задачи, считающиеся невыполнимыми. В этом мы отчасти сходны с американцами. Рузвельт учёл эту особенность своей нации и сыграл на ней, призвав соотечественников к всенародному подвигу.

Осенью 1932 года Рузвельт на выборах с большим отрывом победил Гувера и стал новым президентом США.

«Сто дней» президента Рузвельта

В своей инауграционной речи Рузвельт заявил:

«Наступило время сказать правду — всю правду, открыто и смело… Наша великая нация выстоит в этом испытании, как она выносила все прежние. Она оживёт и будет процветать… Народ США не может потерпеть поражение».

По его словам, единственное, чего американцам следует бояться, — это «самого страха, который парализует все силы, необходимые для превращения отступления в наступление».

Он завил, что «испросит такие полномочия, как если бы на нас напал внешний враг».

Свой первый же рабочий день, 5 марта 1933 года, Рузвельт начал с чрезвычайных мер. Ему было известно, что во многих штатах банки прекратили операции под предлогом банкротства. Знал он и о том, что говорили о его судьбе: «Если он справится с банковским кризисом, то войдёт в американскую историю как величайший из государственных деятелей, а если не справится — то как наихудший». Сознавая, что окончательный крах банковской системы приведёт к коллапсу всей экономики, он объявил пятидневные «банковские каникулы» для 14207 федеральных и местных банков. 9 марта он созывает чрезвычайную сессию конгресса. Конгресс предоставил Рузвельту чрезвычайные полномочия. Вступает в силу чрезвычайный закон о банковской деятельности. 16 июня вступил в действие новый закон о банках, позволивший укрепить денежно-банковскую систему. Более двух тысяч банков были при этом закрыты. Золотые доллары были принудительно обменены на бумажные под страхом тюремного заключения на 10 лет и штрафа в 100 тысяч долларов. Открыть можно было только самые крупные банки. Стабильность банковской системы была восстановлена. Был запрещён вывоз из страны золота, серебра и бумажных денег, за нарушение этого запрета также было установлено суровое наказание — крупный денежный штраф и тюремное заключение на 10 лет. Министерство финансов отдало предписание ФРС выпустить дополнительно достаточное количество денежных знаков, чтобы не было торможения экономической жизни из-за их нехватки.

В короткое время президент внёс целый пакет невиданных дотоле законопроектов, принятие которых не просто улучшило экономическую ситуацию в стране, но и изменило сам политический строй, причём без вооружённых восстаний и массовых выступлений. За сто дней Америка стала совсем другой страной. Это была знаменитая «революция Рузвельта» (подчас называемая «социалистической революцией Рузвельта») или, как он сам скромно называл её, «новый курс».

Среди советников Рузвельта были приверженцы теории английского экономиста Кейнса, который в 20-е годы находился в СССР и восхищался нашими достижениями, а затем давал рекомендации итальянскому диктатору Муссолини.

Кейнс рекомендовал «Новому курсу» Рузвельта финансировать из бюджета общественные работы. Как говорят специалисты, в порыве энтузиазма он даже предлагал строить пирамиды Хеопса. Реальный капитализм пошёл по другому пути. Он начал строить пушки и танки… Мирными средствами справиться с основным противоречием капитализму пока не удаётся. Но мысль Кейнса об общественных работах была Рузвельтом воспринята.

Рузвельт создал Федеральную службу занятости и добился выделения средств на помощь безработным, а также на помощь штатам для решения социальных проблем. Он начал кампанию по сокращению расходов на госаппарат и законодательным путём резко снизил зарплату федеральным служащим и конгрессменам.

Важным средством обретения поддержки своего курса Рузвельт избрал беседы с народом «у камина». Он был не первым президентом, кто выступал с радиообращениями к нации. Но если его предшественники обращались сразу к большой аудитории, то Рузвельт как бы вёл беседу с каждым отдельным слушателем или с семьёй, собравшейся у домашнего очага. Первая такая беседа по радио перед 60 миллионами слушателей состоялась 12 марта, уже через неделю после его вступления в должность президента. В ней он обращался не столько к тем, кто понимает механику банковского дела, сколько «к тому огромному большинству», кто пользуется банками, чтобы хранить деньги и выписывать чеки. Просто, как школьникам, Рузвельт объяснял американцам, как работают банки, почему случился кризис и что лично он делает для его преодоления. И в заключение он взял на себя персональную ответственность за сохранение вкладов. Народ ему поверил, и опасения, что люди в панике бросятся вынимать остатки денег из банков, не оправдались.

С того времени в США существует гарантия сохранности банковских вкладов (до определённой суммы — сейчас до 100 тысяч долларов).

И в дальнейшем Рузвельт периодически выступал с такими беседами по радио, чтобы разъяснить народу смысл проводимых им мероприятий по восстановлению экономики. При этом он намеренно избегал упоминания о своей партийной принадлежности и выступал в роли «отца нации», внепартийного лидера, всенародного президента.

Но Рузвельт не опускался до потакания иждивенчеству, до низведения государственной помощи до уровня благотворительности. Он заботился о том, чтобы дать людям возможность зарабатывать. Президент говорил:

«Мы строим здание возрождающейся экономики. Этот храм, когда мы его завершим, больше не будет храмом менял и нищих, а станет служить социальной справедливости и росту благосостояния Америки — прибежища здоровой экономической жизни».

Его внучка Анна Элеонора Рузвельт отмечает ещё одну важную особенность бесед своего деда по радио:

«В эпоху, когда такие демагоги, как Гитлер и Муссолини, спекулировали на народных страхах и предрассудках, Рузвельт, в противоположность этому, взывал к лучшим чувствам и качествам людей, чтобы восстановить их доверие и дать им возможность жить в мире и согласии».

За первые сто дней правления Рузвельта официальный индекс промышленного производства вырос в два раза, а число безработных уменьшилось на четыре миллиона человек. За 1934 год ВВП США вырос более чем на 25 процентов. Но депрессия ещё продолжалась. Докризисный уровень производства был достигнут только к декабрю 1936 года, когда вновь настало время избирать президента США. Естественно, что Рузвельт был избран президентом на второй срок.

Восстановление нормальных условий жизни в городах

Из жителей городов, наверное, больше всех страдали от кризиса арендаторы жилья, которые оказались не в состоянии вносить арендную плату и подлежали выселению на улицу, и молодёжь, среди которой была самая высокая доля безработных.

Рузвельт ввёл мораторий на взыскании долгов по оплате жилья и издал закон о кредите владельцам домов. Тем самым он спас миллионы горожан от угрозы превращения в бездомных бродяг.

Идея об общественных работах как средстве борьбы с безработицей была опробована именно на молодёжи.

Рузвельт создал Администрацию развития общественных работ и Гражданский корпус консервации природных ресурсов. Он так объяснял радиослушателям цель этих мер:

«Создав Гражданский корпус, мы убиваем двух зайцев: повышаем ценность наших природных ресурсов и в то же время оказываем помощь нуждающимся».

По всей стране была развернута система трудовых лагерей, в которых безработная молодёжь жила в режиме строгого распорядка и под руководством военных инженеров выполняла природоохранные работы. «Стройотрядовцу» (принимались молодые люди в возрасте от 17 до 23 лет) предоставлялись кров, питание, форменная одежда, медицинское обслуживание. Работая пять дней в неделю (40 часов), он получал 30 долларов в месяц, из которых 25 долларов перечислялись на помощь семье (тогда минимальная зарплата составляла 50 долларов в месяц). На первом этапе таким образом были созданы 250 тысяч рабочих мест, в дальнейшем эта цифра возросла до 500 тысяч. А всего через эти лагери прошли миллионы американцев. Ими было высажено 200 миллионов деревьев и выполнено много других работ.

Самым крупным мероприятием, выполнявшимся тогда с широким использованием этих своего рода «трудовых армий», стал проект комплексного освоения ресурсов долины реки Теннеси, охвативший государственным планированием территорию семи штатов и предусматривавший строительство электростанций, улучшение условий судоходства, а также меры по осушению заболоченных и обводнению засушливых земель.

Позднее в порядке выполнения общественных работ возводились школы, здания университетов и концертные залы, реконструировались морские порты и т. д. Государство дало работу 4 миллионам человек, а с семьями прибавку в доходах ощутили 16 миллионов американцев.

Рузвельт начал грандиозную государственную программу строительства автомобильных дорог. Недавно мне встретились в литературе такие цифры. Эта программа обошлась более чем в 130 миллиардов долларов, в основном из федерального бюджета. (Чтобы было ясно, сколь громадна эта сумма, напомню один эпизод. Писатели Илья Ильф и Евгений Петров в то время путешествовали по «одноэтажной Америке». Они, в частности, побывали в ресторане, где обед стоил один доллар, причём посетитель мог требовать понравившееся блюдо ещё и ещё раз, а при выходе получал пирожное в подарок от хозяина. Читатель может сам произвести подсчёт, сколько было затрачено на дорожное строительство в пересчёте на современные деньги.)

В 1973 году программа была выполнена. По оценке президента США Д.Эйзенхауера, «этот государственный проект изменил лицо Америки больше, чем любой иной. Его влияние на американскую экономику столь велико, что не поддаётся точному исчислению».

Но американцы отдачу от этой программы всё же вычислили. По их изысканиям, она стимулировала развитие традиционных и новых производств с новейшими технологиями, вовлекла в интенсивную хозяйственную жизнь ранее удалённые регионы, создала миллионы рабочих мест, снизила аварийность и в целом дала общий эффект в 2,1 триллиона долларов. Кроме того, налоги, поученные от предприятий транспорта и смежных отраслей, с зарплат занятых здесь работников стали главным источником доходов в бюджеты всех уровней.

Однако главное условие налаживания нормальной жизни в городах заключалось в том, чтобы заставить вновь работать заводы и фабрики, остановившиеся во время кризиса. И Рузвельт пошёл на такой шаг, который оказал самое большое, поистине революционизирующее влияние на всё последующее развитие Америки, — издал «Закон о восстановлении промышленности США» — НИРА (the National Industrial Recovery Act). Его целью было провозглашено достижение «всеобщего благоденствия» путём кооперирования отдельных групп предпринимателей в обстановке сотрудничества рабочих и работодателей при содействии правительства (вспомним «корпорации» Муссолини). Предполагалось, что это позволит устранить «разрушительную конкуренцию», которая ведёт к снижению прибылей, подрыву устойчивости деловой жизни, сокращению инвестиций и занятости. Для этого проводилась принудительная картелизация промышленности.

В целях увеличения занятости, повышения покупательной способности и стабилизации товарного рынка предприниматели всех отраслей должны были ограничить себя «кодексом честной конкуренции» под наблюдением правительства. Это должно было остановить падение цен, ввести практику государственного регулирования производства и сбыта продукции, условия предоставления коммерческого кредита. Предприниматели обязаны были согласовывать с профсоюзами условия труда, включая максимальную продолжительность рабочего дня и минимальный размер заработной платы. В случае острого конфликта договаривающихся сторон решение должен был принимать президент. Для контроля за соблюдением этого основополагающего закона была создана Национальная администрация восстановления. По инициативе Рузвельта было подписано соглашение между предпринимателями и профсоюзами: работодатели ограничили норму своей прибыли и повысили заработную плату рабочим. Президент сам подчёркивал, что этот закон призван обеспечить «единство труда и капитала».

Никогда ещё в истории Америки не было такого вмешательства государства в бизнес, а трудящиеся массы, организованные в профсоюзы, не получали такого влияния на экономическую жизнь страны.

Если ещё добавить, что был установлен и государственный контроль над рынком ценных бумаг, лишив возможностей обогащения целую армию финансовых спекулянтов, то вырисовывается картина радикальной перестройки экономических отношений в стране.

В 1935 году был принят закон о социальном обеспечении, положивший начало страхованию по безработице и назначению пенсий по старости (пенсионный возраст был установлен в 65 лет).

О «революции Рузвельта» писали многие авторы, но при этом не было сказано главное: Рузвельт создал корпоративное (точнее — «полукорпоративное», см. ниже) государство, причём в ряде случаев пошёл на этом пути даже дальше, чем Муссолини в Италии. Государство признало свою ответственность за благосостояние граждан. Но этот величайший переворот в истории США прошёл почти незамеченным, потому что был осуществлён под видом срочных мер по выводу страны из кризиса. А после того, как он стал фактом, ни «правым», ни «левым» было невыгодно поднимать шум по этому поводу. Рузвельт «спас» американский капитализм посредством его уничтожения и замены на «корпоративизм».

Также много пишут о том, что Рузвельт в 1933 году признал СССР и установил дипломатические отношения между нашими странами. Но при этом почти не упоминается о том, что и эта его мера помогла США выйти из кризиса. Ведь в то время, когда Америка переживала Великую депрессию, в СССР развернулись грандиозные работы по индустриализации страны. Львиную долю заказов по поставкам промышленного оборудования получили американские фирмы, промышленные империи Форда и др., а это сотни тысяч рабочих мест и миллиарды долларов прибыли.

Противники обвиняли Рузвельта в том, что он насаждает «ползучий социализм» (и даже «фашизм»), но народ оказал ему неслыханное доверие, четырежды избрав его президентом США, чего не бывало в истории Америки ни до, ни после него. Многие американцы и до сих пор смотрят на него «как на полубога». (Подробнее см.: Иванов С.В. «Война с бедностью» Франклина Делано Рузвельта. Саратов, 1989, а также кандидатские диссертации историков Т.В.Галковой и А.Ф.Колодия.)

Спасение разорённых фермеров

Для помощи оказавшимся в бедственном положении фермерам был принят знаменитый «Закон о реконструкции сельского хозяйства США» (AAA — the Agricultural Adjustment Act). Были предоставлены щедрые компенсации фермерам, пострадавшим от кризиса, особенно тем, которые соглашались добровольно сократить посевные площади и уменьшить поголовье скота. Деньги на это были получены от введения налога на переработчиков сельскохозяйственной продукции, которые получали высокие прибыли. Рузвельт облегчил долговое бремя (ввёл мораторий на взыскание фермерской задолженности) и обеспечил кредитами владельцев домов (в особенности ферм), чем спас их от разорения. В страшную засуху 1934 года фермерам были предоставлены кредиты. Проводилась кампания по переселению фермеров с истощённых земель на новые места, где им предоставлялась возможность приобрести дом и земельный участок. Поощрялось создание производственных, потребительских и сбытовых кооперативов.

Частным компаниям было невыгодно прокладывать линии электропередач в сельскохозяйственные районы с редким населением. В итоге 90 процентов ферм ещё не имели электричества. Рузвельт настоял на принятии закона об электрификации сельского хозяйства. Были построены линии электропередач общей протяжённостью 25 тысяч миль, электрифицированы 110 тысяч ферм.

В итоге начавшегося восстановления промышленности возрождался внутренний рынок для производителей продовольствия. Фермер снова встал на ноги и оставался ключевой фигурой американского агропромышленного комплекса.

В годы войны

Рузвельт не собирался посягать на частную собственность, национализировать средства производства. Он только ввёл в рамки аппетиты монополистов и обеспечил возможность влияния трудящихся на судьбы страны. Поэтому неуклонного подъёма экономики он добиться не мог.

Уже в апреле 1937 года разразился новый экономический кризис, продолжавшийся 14 месяцев. За это время производство в США снизилось на 33 процента. Из кризиса страна вышла к октябрю 1939 года — и опять к выборной кампании. Рузвельт вроде бы не собирался выдвигать свою кандидатуру на третий срок, но нация его потребовала, и он был снова избран президентом США.

В это время в Европе и в Азии уже шла вторая мировая война. Рузвельт знал, что большинство американцев придерживается изоляционистских взглядов, и потому не спешил с принятием решений, которые могли бы вовлечь США в войну. Но он был продолжателем политики Теодора Рузвельта и Вильсона, направленной на превращение США в первую державу мира, чего нельзя было достигнуть, отгородившись от всего происходящего на планете.

А в то время Державой? 1 была высокомерная Великобритания с огромными колониями и мощной для того времени экономикой. Америка же, по мнению англичан, — это страна ковбоев, отгородившихся от всего мира протекционистскими тарифами, взялась за индустриализацию и не смогла — погрузилась в Великую депрессию. Но, оказавшись перед угрозой гитлеровского вторжения, Англия запросила помощи у США, без чего её солдатам пришлось бы встречать немцев чуть ли не с пиками в руках. Допустить победы Германии Рузвельт не мог.

Но и в случае поражения Германии Англия получала шанс закрепить свои позиции мирового лидера. Ведь у её ног в этом случае лежал такой рынок, как вся Европа. Этого тоже нельзя было допустить. Поэтому Рузвельту нужно было оказать всемерную помощь Англии, чтобы не допустить победы немцев, и в то же время привести Британскую империю к краху, превратив её колонии в рынок для американских товаров. Отсюда такая странная эта война союзников: с ленд-лизом, кредитом, с уничтожением отгруженного под этот кредит товара руками немцев, чтобы загнать Англию с её имперскими амбициями в послевоенную долговую кабалу.

Но Рузвельта подталкивала на решительные действия и внутренняя обстановка. Снова надвигался экономический кризис. В 1940 году безработица оказалась даже более высокой, чем в 1933-м. Эти «лишние» рабочие руки надо было чем-то занять.

Когда 22 июня 1941 года Германия напала на СССР, Рузвельт понял, что непосредственная угроза вторжения немцев в Англию миновала. Он понимал, что СССР и Германия при любом исходе будут измотаны войной. Пока следовало оказать помощь Советскому Союзу, но было неизвестно, сколько времени он сможет противостоять натиску немцев. До первого признака перелома ходе войны — победы советских войск под Москвой помощь нам со стороны США была минимальной, а существенной она стала лишь после нашего триумфа под Сталинградом. Правда, слово «существенный» можно понимать и в качественном, и в количественном смыслах. Ленд-лиз количественно действительно рос с ходом войны, но, во-первых, дорого яичко ко Христову дню: до того, как эвакуированная промышленность заработала в полную мощь, даже капля заморской помощи была, как воздух, а во-вторых, хотя по классическим вооружениям советское производство оказалось выше всяческих похвал, по вспомогательным, но важным отраслям (транспорт, связь) СССР был очень плох, и ленд-лизом эти дыры успешно закрывали. Наконец, не стоит забывать про такой «ленд-лиз натурой», как полное прикрытие СССР Америкой с дальневосточного тыла от японцев.

Но скоро и для США мирная жизнь закончилась. 7 декабря 1941 года Япония без объявления войны напала на США. Японская авиация нанесла уничтожающий удар по кораблям Тихоокеанского флота США в бухте Пёрл-Харбор на Гавайских островах. Ею были потоплены пять линкоров, авианосец, три эсминца и другие корабли, жертвами налёта стали десятки тысяч людей. Правда, этот тезис о «внезапности» нападения вызывает большие сомнения. Существует немало свидетельств того, что высшее политическое и военное руководство США знало о готовящемся нападении японцев, но не принимало необходимых мер по защите флота. Якобы внезапное, коварное нападение японцев — лучший повод для вступления США в войну.

Сам Рузвельт не хотел, чтобы США пришлось вести войну на два фронта. К тому же Америка оказалась совершенно не готовой к войне с Японией. Даже в высшем руководстве США боялись, что японцы высадят десант на Тихоокеанском побережье (один из островов у побережья Аляски японцы действительно захватили, а жена Рузвельта хлопотала, чтобы её дети и внуки оказались в глубоком тылу). Военные даже допускали, что агрессоры могут дойти до Чикаго. Только после этого американская армия, по их мнению, смогла бы нанести удар по растянутым коммуникациям противника и остановить его натиск. Видимо, на всякий случай, Рузвельт распорядился, чтобы американцы японского происхождения (а их было более 400 тысяч) были заключены в концентрационные лагери.

Война сразу стала бы и для США мировой, если бы вслед за нападением Японии им объявили войну и Германия, и Италия. Но Берлин молчал целых четыре дня. Наконец, Гитлер принял решение (по мнению ряда исследователей, ошибочное и роковое) проявить солидарность с Японией — союзницей по антикоминтерновскому пакту и вступить в войну с США, хотя буква договора этого не требовала. Ведь Япония не стала жертвой агрессии со стороны США. Затем войну США объявила и Италия.

Сразу же после получения известия о нападении японцев Рузвельт поставил задачу перевода экономики страны на военный лад. Чтобы объяснить народу смысл тех чрезвычайных мер, которые приходится принять, он выступил по радио.

В начале января была сформулирована программа создания самой мощной в мировой истории военной машины. Уже в 1942 году США должны были произвести 60, а в 1943-м — 125 тысяч самолётов. По танкам соответствующие цифры составили 25 и 75 тысяч, тоннаж построенного флота — 6 и 10 миллионов тонн. Стоимость военной программы 1942 года была определена в 56 миллиардов долларов — в сумму, которая даже бывалым капитанам промышленности показалась фантастической. Рузвельт сказал, что Америка должна работать по 24 часа в сутки и 7 дней в неделю.

И с началом войны вся жизнь Америки была поставлена под контроль государства. Созданный Совет военного производства получил чрезвычайные полномочия по управлению всей экономикой США.

Так, была запрещена продажа всех видов автомобилей — заводы должны были переключиться на производство военной техники. В течение года по всей стране выросли огромные заводы. Предприятие, производившее детские игрушки, стало делать компасы, фабрика авторучек выпускала снаряды. Шёлк пошёл не на дамские чулки, а на парашюты.

Были введены рационирование основных продуктов и контроль над ценами. Это было необходимо сделать, чтобы богатые не скупили все дефицитные товары. Каждому гражданину была выдана книжка с 48 купонами, по которым можно было в течение месяца купить в любом сочетании полагающееся по нормам количество мяса, масла, овощей, обуви и пр. Продавец сдавал купоны и делал заказ на продукты на следующий месяц. Норма потребления кофе была установлена — одну чашку в день. Даже в Белом доме отказались от сахара, нужного для армии, и перешли на кукурузный сироп.

15 миллионов человек из глубинки переместились в индустриальные центры. Объём промышленного производства удвоился. Это уже был окончательный выход из Великой депрессии.

Необходима была полная перестройка сельского хозяйства. Потребность в её продукции резко возросла, а часть сельского населения была призвана в армию, и 6 миллионов фермеров переехали в города.

Рузвельт совершил две инспекционные поездки по стране, чтобы на месте убедиться в том, что военная машина работает так, как намечалось. Отведав солдатский обед, он сказал, что в армии кормят лучше, чем в Белом доме. А численность вооружённых сил достигла 5,5 миллионов человек.

Рузвельт, в четвёртый раз избранный президентом, немного не дожил до конца войны. В последние месяцы жизни он ещё более жёстко, чем раньше, говорил о хищничестве монополистов. Ему было ясно, что его программы борьбы с бедностью в Америке не удались, широкие слои народа не могли пользоваться плодами процветания экономики. И он рассчитывал, что сможет добиться, чтобы большинство американцев обрели достаточно высокий уровень жизни «где-нибудь к концу 40-х годов».

Но почему же этот выдающийся деятель, мирным путём изменивший сам общественный строй страны, не смог одержать победы над бедностью?

Он принял на вооружение теорию Кейнса. Гавриил Попов так объяснял её преимущества:

«Ленин, следуя Марксу, провёл полную национализацию и оказался среди руин. Сталин построил тоталитарное государство, основанное на централизованном планировании. Кейнс показал иной вариант развития, который и лёг в основу «Нового курса» Рузвельта… можно регулировать экономику и без национализации, сочетая три вида собственности: частную, коллективную и государственную».

Вот именно потому, что Рузвельт, как и Муссолини до него, не посмел посягнуть на частную собственность, а лишь ввёл в определённые рамки аппетиты крупных собственников, он и не решил своей главной задачи. Как и Муссолини, Рузвельт построил «полукорпоративное государство», достигнув того предела, до которого можно было дойти без национализации основных средств производства (или, по крайней мере, постановки их под строгий государственный контроль).

Рузвельт умер, но дело его живёт

В задачу данной работы не входит рассмотрение развития США после смерти Рузвельта. Достаточно лишь привести несколько высказываний и фактов, свидетельствующих о том, что заложенные им «социалистические начала» американского общества, подвергаясь временами частичным изменениям, в целом остаются незыблемыми.

Действительно, после Рузвельта президентами США становились то демократ, то республиканец, менялись какие-то акценты во внешней и внутренней политике, но итогов «революции Рузвельта» никто и не пытался отменить. Созданное им корпоративное государство, с некоторыми изменениями, существует до настоящего времени. Президент Джонсон даже объявлял главной своей задачей построение общества всеобщего благосостояния.

Известный журналист Валентин Зорин отмечал, что «новый курс» Рузвельта в значительной степени основывался на социалистических началах государственного регулирования. Подобная форма управления ведёт к созданию большого бюрократического аппарата, который начинает тормозить её развитие. Тогда появляется что-то типа рейганомики. Но и она имеет пределы, отход от «социализма» не может быть слишком большим: производство гак называемых общественных благ (оборона, фундаментальная наука, образование и пр.) и социальная функция общества (пенсионное и иное социальное обеспечение, поддержка малоимущих и инвалидов и т. д.) могут быть эффективно реализованы только государством. Многие крупномасштабные экономические проекты также нуждаются в поддержке госорганов. Потом и либерализация перестаёт удовлетворять интересы американского общества. Маятник идёт в другую сторону — к усилению государственного регулирования…

Всё это так. Государственного регулирования в США то чуть больше, то чуть меньше. Но возврата к капитализму свободной конкуренции и даже к монополистическому капитализму уже нет и быть не может. Эти социально-экономические формации безвозвратно ушли в прошлое. Необходимость согласования чисто экономических нужд и предпринимательства с интересами трудящихся и с требованиями государственной политики, то есть корпоративного характера государства остаётся «ныне, и присно, и вовеки веков».

В США это воплощается несколько иначе, чем было осуществлено в предвоенной Италии. Там корпорации служили не только объединением предпринимателей и работников, но и органами государственного управления. А в США корпоративизм вошёл внутрь самих акционерных обществ. По словам идеолога оппозиции неолиберальной корпоративной глобализации Дэвида Кортена, «капитализм крупных корпораций гораздо больше похож на социализм в его экстремальной советской форме, чем на нормальную рыночную экономику» («Эксперт»,№ 26, 2002).

А учёные-экономисты продолжали писать трактаты о государственно-монополистическом капитализме (их только в нашей стране вышли многие тысячи), какового не существовало и не могло существовать в природе. Ведь для марксистов история — это борьба классов, а государство — орудие обеспечения господства правящего класса и подавления сопротивления угнетённых.

В действительности же функции государства многообразны. В основе же самого феномена государства, несомненно, лежит некий «общественный договор», который только надо понимать не филистерски-юридически, а как некий компромисс, когда низы соглашаются делегировать права верхам в обмен на их обязательства. Государство — это «панцирь», защищающий национальный организм снаружи, от агрессии внешних врагов (а враги есть у всего живого). Государство также — и инструмент для решения общенациональных задач. В США в 20 — 30-е годы монополии не смогли справиться с разрушительной конкуренцией. Они стали представлять собой угрозу самому существованию нации. И нация потребовала, чтобы государство защитило её от хищничества монополий. Но государство — это лишь аппарат, который находился бы целиком на службе монополий, если бы не опирался на какую-то иную силу. Такой силой стали организованные трудящиеся. Лишь имея противовес монополиям в лице профсоюзов и других организаций, государство могло обуздать аппетиты монополий и проводить общенациональную политику, хотя влияние монополий на неё оставалось весьма значительным. Термин «государственно-монополистический капитализм» оказался лишь неудачной заменой понятия «корпоративное государство». Если трудно отказаться от ставшего привычным штампа, то нужно хотя бы назвать этот строй «народно-государственно-монополистическим капитализмом». Но термин «корпоративное государство», введённый Муссолини, более правилен. Альтернативой корпоративному государству может быть жесточайшая личная диктатура, но об этом нам придётся говорить в дальнейших главах.

Кризисы и при «корпоративизме» неустранимы

Вступление США во Вторую мировую войну ознаменовало переход этой страны от «континентализма» к «глобализму». А после окончания войны США, когда гигантская американская машина по производству вооружений вынуждена была остановиться, в стране возник кризис. По словам Я.В.Вержбицкого, автора книги «Интеллектуализм», «в 1945 году даже сама Америка, апологет капитализма, была на грани перехода на социалистический путь развития». Временный выход был найден в другом.

США предложили странам Западной Европы «план Маршалла», который призван был помочь этим странам встать на ноги, но одновременно и обеспечить рынок сбыта для американской промышленности, переходившей от военного производства к мирному. Но особой его задачей была помощь быстрому восстановлению германской экономики в качестве противовеса Англии на европейском рынке. С начала 50-х годов экономика США управлялась уже «по Кейнсу», при прямом регулировании со стороны государства.

США успешно вытесняли Англию с рынков стран Британской империи. В целом правы те, кто утверждает, что после второй мировой войны не было никакого распада мировой колониальной системы. Просто Америка вышвыривала Англию, Францию и другие европейские державы из их колоний и занимала место прежних хозяев.

И всё же внутренние противоречия экономической системы США оказались непреодолимыми. Легче показать это на примере сельского хозяйства США.

Разорённая войной Европа стала обширным рынком сбыта для сельского хозяйства США. На фермы возвращались демобилизованные воины. Расширялись посевные площади, росли цены на землю. Широкое распространение получил государственный и ипотечный кредит для вновь создаваемых хозяйств и для молодёжи. Развернулось строительство автомобильных дорог, элеваторов, оросительных систем, линий электропередач и других звеньев инфраструктуры. Для фермеров были установлены льготные цены на топливо. Аграрная политика государства была направлена, выражаясь привычным нам языком, «на стирание граней между городом и деревней». Казалось, фермеров ждёт безоблачное будущее. Но беда пришла оттуда, откуда её совсем не ждали.

Подъём сельского хозяйства позволил правительству США перейти к более либеральной аграрной политике. А тут ещё и в странах Западной Европы было восстановлено собственное сельское хозяйство, и они перестали нуждаться в американском продовольствии. И США столкнулись с не решённой до сих пор проблемой перепроизводства сельскохозяйственной продукции. Правительство вынуждено было перейти к постоянной финансовой поддержке экспорта продовольствия с тем, чтобы продавать его в другие страны по пониженным ценам и тем самым подрывать сельское хозяйство стран-импортёров. Америка оказалась в положении всемирного кулака, благополучие которого зиждется на разорении других производителей продовольствия, и не только продовольствия (последствия такой её политики сейчас в большой мере испытывает на себе Россия).

Техническая база сельскохозяйственного производства становилась всё более сложной и дорогостоящей, Один современный кукурузоуборочный комбайн стоит до 300 тысяч долларов. Отдельному фермеру стало не по силам вкладывать многие сотни тысяч, а то и миллионы долларов в своё хозяйство. И произошло неизбежное: во второй половине XX века основными производителями сельскохозяйственной продукции в США стали крупные корпорации, которые или превратили фермеров в поставщиков определённой продукции (как бы в рабочих-надомников), или организовали собственное производство с наёмными работниками. Наступила эпоха «раскрестьянивания» Америки.

Фермеры не выдерживали конкуренции с крупными корпорациями, началось массовое разорение ферм, каждый год исчезали десятки тысяч хозяйств. Такого массового сгона крестьян с земли, какой происходил в США после войны, история страны не знала. Но тут уж ничего нельзя было поделать: «раскрестьянивание» страны — необходимое условие создания «общества потребления».

Такому обществу нужен фермер, дающий максимум продукции при минимуме затрат, а не фермер, любующийся своей пашней.

В 1945 году в США насчитывалось более четырёх миллионов ферм, сейчас их остались около двух миллионов. 70 процентов ферм — мелкие, ведущие хозяйство силами супружеской пары и детей, не достигших совершеннолетия. (В Америке не принято, чтобы взрослые дети жили вместе с родителями.) Три четверти таких ферм убыточны. Сверхкрупные фермы составляют 2,4 от общего числа, но на их долю приходится 17 процентов земель и 46 процентов производимой продукции.

Фермеры в США в большинстве своём относят себя к людям среднего достатка. Но они не имеют достаточного дохода от своей основной деятельности и вынуждены искать дополнительные источники заработка — подрабатывать в ближайшем городке (ночным сторожем, грузчиком и пр.).

Ферма обычно строго специализирована на производстве одного продукта, которое поставлено на промышленную основу. Американского фермера трудно назвать крестьянином. По сути, это рабочий, только не в заводском цеху, а на земле.

Государство не оставляет фермеров без поддержки, ею пользуется в той или иной форме каждый второй фермер. И дело тут не в том, что без труда и продукции мелких фермеров страна не могла бы обойтись, а и в том, что помощь государства позволяет решить проблему занятости, а фермерство остаётся символом исконно американского образа жизни. Но поскольку фермеры около половины своих сельскохозяйственных угодий арендуют у сравнительно состоятельных землевладельцев, которые не являются фермерами, ценовая поддержка превращается в субсидию людям, которые фактически не занимаются земледелием.

Похожие процессы происходили и в промышленности. В послевоенные годы американские компании переводили производство в страны бывшего «третьего мира», где заработная плата во много раз ниже, и влияние профсоюзов минимальное. А от тех, кто остался без работы в своей стране, государство откупается пособиями, на которые можно прожить, едва сводя концы с концами. (В последнее время начался обратный процесс — возвращения предприятий в США, но это отдельная тема.)

И выходит, что так называемый «средний класс», который, как уверяют наши учёные, составляет основу современного западного, в частности, американского, общества, размывается со всех концов. Да, по численности предприятий на долю малого бизнеса приходится 82 процента, но по доле в продажах — всего… 0,1 процента.

Все эти владельцы лавчонок, ресторанчиков и бензоколонок, а также фермеры, теперь уже мало чем отличаются от обычных наёмных рабочих. Эти «самозанятые» нередко работают по 50 или даже 60 часов в неделю и не могут взять отпуск. Раздутый малый бизнес в США, как и разросшаяся сфера услуг — это скрытая форма безработицы. А живёт такой «средний класс» «ниже среднего». Вот результаты исследования Национального центра по изучению общественного мнения при университете Чикаго:

«Американские семьи с ежегодным доходом от 40 до 95 тысяч долларов, которые относят себя к среднему классу, живут совершенно не так, как им хотелось бы. То есть от зарплаты до зарплаты, от кредита до кредита, экономя на зубной пасте, на мороженом для детей, на походах в кино, на междугородных звонках… В классическом понимании среднего класса в США не существует, это миф… «Среднестатистическая» Америка медленно, но неумолимо беднеет».

Не случайно некоторые специалисты утверждают, что в начале 70-х годов завершилась эпоха, которую называли «американским социализмом».

В действительности средний класс в США существует, но сейчас это в основном интеллигенция — врачи, адвокаты и пр., а также преуспевшие артисты кино и эстрады, прославленные писатели и художники. Можно сказать, что лицо Америки (известное нам по фильмам) и определяет этот интеллигентский средний класс (куда можно включить ещё полицейских, пожарных и… водителей-дальнобойщиков). Другое дело, что реальная их роль в жизни и в политике страны невелика. (Показательно, что в американских фильмах заводские рабочие и сами заводы попадаются лишь изредка и то в качестве фона действия. И это в стране, долго занимавшей первое место в мире по выплавке стали!)

При этом неравенство доходов, разрыв между богатыми и бедными не уменьшается, а растёт. По данным доктора экономических наук Владислава Иноземцева, с середины 70-х годов один процент самых богатых американцев увеличил свою долю в национальном богатстве с 17 до 41 процента. И речь идёт не только о капиталистах, но и о представителях творческих профессий. В эту группу сейчас входят те, кто зарабатывает 315 тысяч долларов в год и более. Около 70 процентов её членов — наиболее успешные врачи и юристы, профессора и менеджеры, артисты и спортсмены, дизайнеры и программисты. Они получают хорошие деньги за свои знания, таланты и, что самое существенное, — за уникальность предоставляемых услуг («Литературная газета», 2008,? 12–13).

Американская экономика наших дней — это экономика большого бизнеса, хотя большинство населения занято в малом и среднем бизнесе. Потому-то и говорят, что Америкой правят 400 богатейших семей.

Видимо, это дало политологу Борису Кагарлицкому основание утверждать:

«… буржуазное общество конца XX века куда больше похоже на «дикий капитализм», который застали и описали молодые Маркс и Энгельс, нежели на свой «цивилизованный вариант», описывавшийся ревизионистами.

«Дикий» капитализм — значит естественный, такой, каким ему и должно быть. Вообще-то современный капитализм даже более «дикий», нежели во времена Маркса и Энгельса».

США в XXI веке

К началу XXI века США остались единственной сверхдержавой планеты и обладают самой развитой — количественно и качественно — экономикой в мире, реально вступившей в постиндустриальное общество. А это означает, что между США и остальным миром — трудно преодолимый барьер. Америка находится действительно в XXI веке, другие промышленно развитые страны пока ещё остаются в XX, а Россия отброшена в ряд тех государств, которые барахтаются в веке XIX или в ещё более давних эпохах.

Мир наших дней в его технологическом измерении можно представить в виде пирамиды (подробнее об этом — см. в книге М.Г.Делягина и др. «Практика глобализации: игры и правила новой эпохи», М., 2000).

На вершине этой пирамиды находится единственная страна — США, которая владеет не только новейшими технологиями, но и строго засекреченными методами их создания. (Здесь имеются в виду не только промышленные, но и информационные технологии, в особенности технологии обработки человеческого сознания.)

Второй сверху ярус пирамиды занимают страны, способные разрабатывать отдельные новейшие технологии, — Япония и Германия. До недавнего времени к этой группе стран относили и Великобританию, но сегодня это уже вряд ли справедливо. Сейчас это ярко выраженная деградирующая страна, живущая в основном наработками прошлого и прошлым имиджем передовой индустриальной державы. К ведущим странам «второго яруса» примыкают, на полшага отставая от них, остальные страны «большой семёрки».

На третьем ярусе находятся страны, которым позволено снабжать «вышележащие» державы дешёвой одеждой, обувью и иным ширпотребом средней степени сложности изготовления. К ним относятся Китай, Индия и так называемые «азиатские тигры», в особенности Южная Корея и Малайзия. При этом Китай и Индия рвутся в ряд сверхдержав.

Четвёртый ярус обживают страны, снабжающие «верхи» пирамиды нефтью и другим сырьём, в частности, Россия, которую могут спихнуть и в пятый, и это Западу удастся, если она не освободится от ига либералов, заправляющих её экономической политикой.

А этот пятый ярус занимают своего рода «чёрные дыры» современной цивилизации — страны, не представляющие интереса для остального мира даже как объекты эксплуатации.

Чем выше ярус, на котором находится та или иная страна, тем больше выгод получает она от международного разделения труда, тем успешнее она эксплуатирует «нижележащие» страны.

В привилегированном положении на технологической пирамиде, а не в ядерном оружии и не в авианосцах — залог могущества и притягательности Америки. Потому и текут со всех концов мира в США сырьё, за которое она расплачивается, как часто говорят, «бумажками», а также капиталы, рабочие руки и «мозги». Конечно, выражение, будто США за реальные товары расплачиваются «бумажками», в большой мере пропагандистское. Никто бы и не подумал принимать к оплате доллары, если бы не был уверен, что их эмитент — держава с уникальной платежеспособностью, способная купить чуть ли не весь мир. Просто нынешнее положение Штатов не соответствует ситуации полувековой давности, когда устанавливалась долларовая монополия, и некогда всесильный доллар всё чаще выступает как «бумажка».

Впрочем, и вооружённые силы США — самые мощные в мире.

По совокупности двух этих обстоятельств США — гегемон современного мира.

Однако это только видимость силы. В действительности американское общество раздирают противоречия, которые в рамках современной его структуры и идеологии вряд ли разрешимы.

Во-первых, это противоречие между богатыми и бедными, которое ныне приобрело кричащий характер.

За «черту бедности» в США принят доход в 8 тысяч долларов в год на одного человека, 16 тысяч — на семью из 4 человек и 21 тысячу — на семью из 6 человек.

Мы приучены к тому, что один доллар — это что-то около 25–30 наших рублей, и потому большинству россиян заработки американцев кажутся фантастически большими. Однако это всего лишь фикции валютного курса. Если считать не по официальному курсу, а по паритету покупательной способности, то окажется, что доллар эквивалентен всего лишь 9 рублям (по мнению многих экспертов — даже существенно меньше). А политика цен в США такова: на продукты питания и другие товары первой необходимости цены относительно высокие, на товары длительного пользования — от видеомагнитофона до бриллиантов — относительно низкие. Поэтому у бедных весь доход уходит на потребление необходимого, и выбиться из бедности у них нет возможности, и приведённые выше цифры действительно являются «чертой бедности», ниже уже начинается нищета. Бедными считаются семьи, доход которых в два раза ниже среднего. И вот в этой, самой богатой и мощной державе мира начала XXI века, 40 процентов населения живёт в нищете и бедности. И это при том, что на каждого американца в мире работают 7 жителей стран «третьего мира»!

А с другой стороны, только оклад президента США недавно повышен с 200 до 400 тысяч долларов в год. Это не считая доходов от владения солидными пакетами акций крупных высокодоходных компаний.

Ещё богаче их некоторые промышленные магнаты, мультимиллиардеры, обладающие состояниями в десятки миллиардов долларов (их перечень регулярно ведёт американский журнал «Форбс»). Три богатейших американца имеют капитал, превосходящий ВВП нескольких десятков стран «третьего мира».

Бедные не только имеют низкие доходы, они вообще обездоленные. В социальном отношении США остаются страной феодальной, где блага цивилизации доступны преимущественно богатым.

Из 19 наиболее развитых стран мира США имеют самое низкое качество медицинского обслуживания. 45 миллионов американцев остаются вне системы здравоохранения: страхование им не по карману, а оплата врачебных услуг без него — уж тем более. Сутки пребывания в больнице обойдутся примерно в 1000 долларов. В США много беззубых людей, потому что поставить пломбу стоит несколько сот долларов. Довольно остро стоит и жилищная проблема, хотя средние показатели обеспеченности жилой площадью впечатляют: около 60 квадратных метров на человека, высок процент семей, живущих в собственных домах. Однако немало в США и бездомных, а уж живущих в неблагоустроенных жилищах — многие миллионы. Крупный американский город немыслим без трущоб, в которых ютится беднота.

Другая группа противоречий американского общества — межнациональные и расовые. США не стали «плавильным котлом», в котором перемешаются все расы и нации и образуется единый американский народ. Скорее это «винегрет» из национальных общин, основанных не только на американском образе жизни, но и на своих традициях. Люди, принадлежащие к национальным меньшинствам, по большей части живут в «добровольных гетто», говорят не на английском, а на своём родном языке. При этом доля англосаксов в общей численности населения сокращается, зато быстро растут доли афроамериканцев и латиноамериканцев (последние скоро составят 40 процентов всего населения страны). А это люди совсем иной культуры, чем англосаксы. Они вовсе не трудоголики, среди них есть уже несколько поколений таких, которые никогда и нигде не работали, и работать не будут, живут на социальное пособие и подрабатывают незаконной торговлей оружием и наркотиками, занимаются проституцией. Обычный крупный американский город — это центр, заселённый «чёрными» и «цветными», в окружении утопающих в зелени пригородов с белым населением. Пока США «процветают», межнациональные и расовые противоречия внешне не очень заметны. О том, что может произойти в случае обострения обстановки, бывший советник двух американских президентов Патрик Бьюкенен написал в книге «Смерть Запада» (М., 2003).

Немаловажное значение имеет и тот факт, что США живут и процветают за счёт «импорта мозгов» из других стран, а своей интеллектуальной элиты у них нет. В индустриальную эпоху американцам удавалось оставаться технологически передовой нацией мира, используя хитрый механизм привлечения и использования чужих «мозгов», покупаемых за деньги. Но сработает ли он в постиндустриальную эпоху, когда знания, дарования и талант будут иметь гораздо большее значение, чем деньги?

Об упадке США писал французский историк и антрополог Эмманюэль Тодд в книге «После империи» (Париж, 2000), которая носит подзаголовок: «Очерк распада американской системы». Он указал на слабость Америки. Доля США в мировом промышленном ВВП падает, сегодня она меньше, чем у Евросоюза и едва превосходит долю Японии.

Ещё страшнее то, что сегодня США — самая богатая страна в мире — и одновременно самый большой должник. Появившийся в начале 70-х годов дефицит торгового баланса США в 1990–2000 годы увеличился со 100 до 450 миллиардов долларов.

«Таков ежегодный объём капитала, в притоке которого нуждаются США, чтобы оплачивать свои внешние обязательства…

Магические свойства доллара таковы, что… мировое экономическое значение США состоит в том, чтобы производить не товары, как все другие страны, а деньги…

Соединённым Штатам требуется сегодня более 1 миллиарда долларов внешних финансовых вливаний ЕЖЕДНЕВНО». Если приток финансов извне прекратиться, крушение доллара неизбежно. США оказываются сверхдержавой, которая живёт одним днём. Введение евро «заставит Америку жить по-другому — как другие национальные государства».

США превратились в «специализированную территорию потребления, зависимую от её снабжения внешним миром», в империю:

«Америка значима теперь для остального мира не своим производством, а своим потреблением…. Торговый дефицит США нужно квалифицировать как взимание имперской дани».

Однако военная мощь США недостаточна для мирового господства:

«Список избираемых Вашингтоном целей — объективный показатель реальной силы Америки, способной сегодня самое большое на то, чтобы бросить вызов Ираку, Ирану, Северной Корее или Кубе».

Тодд называет такую политику США «театральным микромилитаризмом».

США заинтересованы в поддержании в мире состояния перманентного «управляемого хаоса»:

Действительно, США ежегодно выбрасывают на мировой рынок 300–360 миллиардов долларов, не обеспеченных товарной массой. Попыткой избавиться от уплаты этой дани США со стороны стран Западной Европы стало введение евро.

Вот как ещё в 1988 году представлялись перспективы США журналисткам Нине Москвиной и Наталье Шипицыной:

«Как только в Европе появляется более устойчивая валюта, весь мир начнёт отказываться от доллара в пользу евро. Переизбыток долларовой массы, которая со всех сторон повалит в Америку, приведёт к его падению в 2–2,5 раза.

Для американской экономики, ориентированной на экспорт своих товаров, настанут чёрные времена… Америка захлебнётся в своих собственных товарах… Американские производители пойдут по миру…

Импортные, более дешёвые по сравнению с американскими, товары хлынут в США. И американский рынок окончательно завоюют Европа, Япония и Китай.

В такой ситуации Штаты уже не спасут никакие силовые методы…

Поэтому США будут бороться с евро до последнего Доллара… Основа геополитики США — создание очагов напряжённости там, где расположены их «зоны стратегических интересов»…»

Выходит, США — не только всемирный кулак, но и мировой бандит, который ради спасения своей валюты, позволяющей ему паразитировать на остальном человечестве, готов развязать бойню в любом конце земного шара.

Вообще-то пророчества о неминуемом крушении доллара высказываются уже лет пятьдесят, а оно так и не наступило. Тому есть несколько объяснений.

Алексей Проскурин обратил внимание на то, что можно назвать «двойственной природой доллара». Мировая экономика ныне во многом контролируется транснациональными корпорациями, в основном американскими. Поэтому следует отличать доллар? 1, обслуживающий «первую экономику» США, и доллар? 2, функционирующий в системе ТНК, хотя формально оба они являются одной и той же зелёной бумажкой. Поэтому действия по переводу части мировых валютных резервов в евро (то есть снижение интереса к доллару как к мировой валюте) могут повысить курс доллара? 1.

А Михаил Делягин признаёт, что со временем «для США главной стратегической задачей станет защита национальной экономики от возвращающихся «домой» долларов». Но в новых условиях, «когда роль в мировой экономике будет определяться в первую очередь владением метатехнологиями, а финансовый фактор постепенно утратит свою значимость… США смогут с лёгкостью пожертвовать статусом страны, выпускающей мировую резервную валюту, так как они к тому времени станут обладать значительно более серьёзным весом страны, выпускающей мировые «резервные технологии»».

Превратившись после покорения Ирака фактически в мировую империю, США, несомненно, попытаются по-иному вести себя и в отношении Израиля. Ведь, по большому счёту, главная цель, нерв израильской политики в отношении палестинцев — разрушение мечетей на Храмовой горе и строительство третьего Храма — непонятны американцам, не склонным к мистике. США наверняка попытаются рационализировать процесс ближневосточного урегулирования. Однако он в принципе не поддаётся рационализации. Словом, Израиль скоро станет проблемой для США.

Ещё более важны раскол Запада и всё большее отдаление США от Европы. С.Хантингтон ошибается, когда говорит о «Западе» как едином целом. Мир культурных различий между Европой и США почти бесконечен, по сути дела это конфликт цивилизаций.

США — это отдельная цивилизация. И они скорее будут в перспективе ориентироваться на партнёров в странах Азиатско-Тихоокеанского региона, чем на Европу.

Не стану перечислять другие противоречия, ставящие под сомнение ведущую роль США в мире XXI века. Отмечу лишь довольно распространённое суждение: как велосипед может либо ехать, либо лежать на боку, так и Америке в силу всех изложенных противоречий приходится придерживаться принципа: «Главное — не останавливаться». Остановиться — страна рухнет. Не случайно даже самый известный американский футуролог Тоффлер допускает, что США скоро распадутся на несколько государств.

Впрочем, надо остановиться ещё на одном, невзрывоопасном противоречии.

Американцы по-прежнему живут в традициях XVIII века, свято верят в демократию как в светлое будущее всего человечества, в то, что некие фундаментальные права даны каждому человеку от рождения — причём даны не государством, а Богом, это говорилось ещё в Декларации независимости, принятой в конце XVIII века. А ныне им приходится жить в обществе тотального контроля за всем и вся, — не только со стороны государства, хотя и он после террористического акта 11 сентября приобрёл всеобъемлющий характер. У американцев принято «стучать» на всех нарушителей закона, и делают это они из принципиальных соображений. «Стучат» на ученика в школе, который списал ответ на задачу из учебника, потому что списывание нарушает принцип равного права всех школьников на справедливые отметки. «Стучат» полицейскому водители, заметившие того, кто нарушил правила движения, доносят на того, кто уклоняется от уплаты налогов.

Это создаёт такую психологическую атмосферу в стране, что она напоминает дух известной антиутопии Оруэлла. Поэтому иные российские авторы прямо пишут: «Америка обречена на фашизм». Но, — добавляют они, — даже фашизм не обеспечит Америке планетарного владычества.

На рубеже XX — XXI веков в США произошёл важнейший сдвиг в отношении американцев к государству и его роли в социально-экономической жизни страны. Кроме того, предпринимаются попытки изжить комплекс мирового паразита. В искусстве стало заметным желание противопоставить идее потребления идею служения. Однако и в произведениях с идеей служения и жертвы полностью отсутствует идея трансцендентного. О тупиковом характере американской идеологии писал журналист Андрей Смирнов:

«Главная религия Америки — это американский образ жизни. На небе Бог, на земле — бизнес. Американо-протестантский взгляд освобождён от минимального метафизического интереса, от прорыва к трансцендентному. Это чистый морализм на службе общественного конформизма. Несомненным знаком божественного избранничества для всех служит богатство. Поэтому очень сложно отличить собственно религиозное стремление от желания наживы».

Религия стала фактором экономического развития. Известный публицист Олег Платонов в своей книге «Почему погибнет Америка» приводит множество подробностей, подтверждающих этот тезис, и представляет США как олицетворение мирового зла.

Журналист Алексей Варламов так определяет новую американскую идеологию. Она «гласит, что выше Америки правды нет. Последнее, что было выше — политкорректность — повержено. Америка сбросила навязанную ей либеральную европейскую идеологию, потому что настоящая Америка — страна тех, кто в Европе не прижился… это страна переселенцев, пассионариев, вооружённых людей, привыкших рассчитывать на себя и не нуждающихся в одобрении извне… Раскол «золотого миллиарда» — вот с чего началась история нового века».

Американский чиновник русского происхождения Николай Злобин представляет президента США Джорджа Буша-младшего как весьма религиозного и убеждённого в избранности своей миссии человека, который придаёт в политике большое значение именно моральным постулатам. И этот честный американский ковбой Дж. Буш-младший ратует за то, чтобы превратить США (и Западное полушарие вообще) в «модель для всех остальных наций в XXI веке». Что будет, когда Америка попытается взять на себя несвойственную ей роль духовного руководителя мира?

Будущие отношения США и России

Отношения между нашей страной и США складывались порой весьма сложно. В России приветствовали возникновение Соединённых Штатов. Во время Гражданской войны в США Александр II послал в США военно-морскую эскадру с наказом выполнять приказы только президента северян Авраама Линкольна. Противодействие России и Франции помешало Англии выступить на стороне южан.

Однако благодарности от США Россия не дождалась. Сначала разыгралась история с продажей Россией Аляски и всей Русской Америки. Во время русско-японской войны США поддерживали Японию и способствовали заключению позорного для России Портсмутского мира. Когда в России произошла Октябрьская революция, США выступили в числе инициаторов иностранной военной интервенции в нашей стране. До прихода Рузвельта к власти правительство США было убеждено в необходимости свержения Советской власти в СССР.

Как уже было отмечено выше, в годы Великой депрессии в США заказы со стороны СССР на поставки оборудования для индустриализации помогли оживлению американской промышленности. И впоследствии в отношении СССР к США сочетались ненависть как к цитадели капитализма и восхищение многими сторонами американской жизни, и Сталин призывал советских людей соединить в их делах «русский размах с американской деловитостью». Лозунг 30-х годов «Догнать и перегнать!» подразумевал прежде всего, что надо превзойти Америку.

С началом Великой Отечественной войны власти США занимали в отношении нашей страны выжидательную позицию, и лишь нападение Японии на США, поддержанное Германией и Италией, сделало наши страны союзниками в общей борьбе. В ходе второй мировой войны между Сталиным и Рузвельтом сложились особо доверительные отношения, предусматривавшие, видимо, раздел мира на две зоны влияния (и прежде всего — распад Британской империи). После смерти Рузвельта заступивший на пост президента США Гарри Трумэн, который не был в курсе этих тайных договорённостей и к тому же представлял интересы другой группы американской правящей элиты, поддержал Черчилля, призвавшего к «холодной войне» против СССР.

В США 10 октября 1951 года был принят закон о взаимном обеспечении безопасности западного блока, согласно которому следовало «сократить истощение ресурсов США и обеспечить соответствующие поступления важного сырья странам блока» за счёт СССР и ряда других стран. Разрабатывались и планы атомной бомбардировки важнейших наших промышленных центров.

Власти США, окрестившие нашу страну «империей зла», оставались непримиримыми её противниками и были зачинателями той кампании, которая при участии «пятой колонны» предателей в верхушке советской номенклатуры привела к расчленению СССР.

И в отношении постсоветской России США проводили политику грабежа и всемерного ослабления, чтобы не дать нашей стране подняться с колен. И до сих пор «в Америке и Европе открыто смеются над «русскими недоумками», которые сами отдали им свои богатства, позволили себя скрутить кабальными кредитами и «приоритетом международного права», а теперь запоздало пытаются «говорить на равных» с истинными хозяевами мира».

Но время идёт, антисоветизм исчерпал себя, и перед всеми странами мира встают новые задачи. И США теперь нужна новая доктрина.

В США сегодня наметились две тенденции в отношении России. С одной стороны, выступают извечные враги России, считающие, что она, отброшенная к границам XVII века, никогда не должна подняться. Збигнев Бжезинский, обычно тонко чувствующий настроения в американских «верхах», говорил генералу Льву Рохлину: «Мы уничтожили Советский Союз, уничтожим и Россию. Шансов у вас нет никаких». По его словам, Америка будет строить мир без России, на обломках России, и за счёт России.

Таким настроениям находят и идеологическое, даже религиозное обоснование. В уже цитированной выше статье Андрея Смирнова говорится, что в религиозной Америке большим влиянием пользуется доктрина, особенностью которой является «враждебное при любых режимах отношение к России». При этом Россия отождествляется «с инфернальными библейскими персонажами, со страной абсолютного зла. В качестве иного полюса выступают Израиль и англосаксонский мир (потомки потерянных колен Израилевых). Эсхатологический сценарий предполагает грядущее столкновение России и исламского мира с Израилем (в это время истинные христиане взяты на небо на некоем космическом корабле). «Христос» возвращается на Землю и помогает уничтожить русских и мусульман. Оставшиеся в живых 144 тысячи иудеев обращаются в христиан. Начинается тысячелетнее царство…».

Другие политики полагают, что XXI век станет веком борьбы не на жизнь, а на смерть за ресурсы. И в этой схватке США могут оказаться союзником России, потому что им наша страна нужна достаточно сильной, чтобы не допустить попадания её ресурсов Китаю и другим конкурентам Америки.

Уже упоминавшийся выше француз Тодд считал бы «соблазнительной сделкой», если бы Россия предложила себя Западной Европе в качестве противовеса американскому влиянию в военном плане и гаранта поставок энергетического сырья.

Как видим, между США и Европой может возникнуть конкуренция за то, чьим союзником станет Россия в неизбежных грядущих схватках (если, конечно, конкурирующие стороны, — а их гораздо больше, чем США и Европа, — не договорятся о разделе России).

И в самой России существуют разные точки зрения на будущее наших отношений с Западом вообще и с США в частности. Многие считают «крестовый поход» Запада во главе с США против России неизбежным. Публицисты Михаил Калашников и Юрий Крупнов даже расписали сценарий будущей войны США против России, которая должна разразиться где-то к 2015 году. Впрочем, и книг, в которых расписаны сценарии крушения Америки уже в ближайшие годы, становится всё больше.

Но есть у нас и немало сторонников союза с Западом. Одни ратуют за включение России в Европу «от Рейкьявика до Владивостока», другие (германский журналист Александр Рар и бывший консультант советских вождей Фёдор Бурлацкий) — за сближение России с Америкой. А в построениях политолога Александра Дугина Россия выступает как ядро потенциальной альтернативы однополярному миру, который строит США. Как бы в подтверждение этого тезиса бывший министр юстиции США Рамсей Кларк утверждает, что «Россия — это единственная страна, которая может стать на пути опьянённого своими «успехами» наркомана, в роли которого выступают сегодня США».

А в принципе для сотрудничества России и США есть серьёзные предпосылки. И мне кажутся удивительно прозорливыми суждения двух авторов — французского и русского — почти двухсотлетней давности.

Французский историк и дипломат Алексис де Токвиль в книге «Демократия в Америке», изданной в 1835 году, писал:

«В настоящее время существует на земле два великих народа, которые, начав с различных точек, приближаются, по-видимому, к одной цели: это русские и англо-американцы… Все другие народы, по-видимому, почти достигли пределов, предназначенных им природой; их задача только сохранять приобретённое. Но эти два народа находятся ещё в периоде роста…

Их исходные точки различны; и, однако, каждый из них предназначен, по-видимому, тайной волею провидения держать когда-нибудь в своих руках судьбу половины мира».

За несколько лет до того русский мыслитель, один из основоположников славянофильства И.В.Киреевский так увидел будущее современного ему мира:

«… Европа представляет теперь вид какого-то оцепенения; политическое и нравственное усовершения равно остановились в ней… Изо всего просвещённого человечества два народа не участвуют в общем усыплении: два народа, молодые, свежие, цветут надеждою: это Соединённые Американские Штаты и наше отечество».

Есть на что опереться тем, кто стоит за сотрудничество России и США.

А относительно выбора возможного союзника надо заметить: США — наш нынешний потенциальный противник, Европа — наш непримиримый враг. Европа, давно умершая, движима единственным стремлением «окончательно решить русский вопрос», то есть загнать Россию за Урал или же вообще стереть её с карты мира. Но это сторону вопроса мы рассмотрим позднее, когда дойдёт очередь до разбора истории ведущих стран Западной Европы в XX — начале XXI века.

Глава 4 Расистский национал-социализм Адольфа Гитлера

Зачем изучать наследие «бесноватого фюрера»

В истории человечества не было фигуры более тёмной и зловещей, чем Адольф Гитлер, и не было режима более мрачного и человеконенавистнического, чем нацизм. Но следующим по времени опытом построения корпоративного государства, после революций Муссолини и Рузвельта, был «Третий Рейх» Адольфа Гитлера. Касаться его наследия страшно и противно. Но надо, хотя гитлеровский режим был скорее пародией на корпоративное государство.

Журналист Валентин Пруссаков, бывший диссидент и эмигрант, а ныне «патриот» и постоянный автор газеты «Завтра», так объяснял, почему собирался писать книгу о Гитлере «Оккультный мессия и его рейх» (М., 1992):

«Я хочу быть объективным, холодным исследователем: собираю высказывания самого Гитлера, его сподвижников, друзей, использую англоязычные и немецкие материалы. Это биографический труд, сборник документов.

Мой отец погиб на войне. И я знаю отношение к Гитлеру в СССР: монстр, жуткое чудовище…

Но не случайно о нём на Западе написано больше, чем о любой исторической личности (кроме Иисуса Христа), — 50 тысяч исследований! А ведь после войны прошло сорок пять лет…

Гитлера можно ненавидеть, любить, принимать, не принимать. Но то, что подобного человека в истории ещё не было, — факт. Я согласен с учёными, которые говорят, что такие личности появляются раз в тысячелетие.

И, что бы то ни было, эту неординарную фигуру надо знать.

Если б Гитлер погиб в 39-м году, то его бы вспоминали, как самую великую личность в немецкой истории. III Рейх длился 12 лет — мистическое число! И за первые шесть Гитлер вывел страну из безнадежного кризиса. Другие же шесть лет он приносил всем, включая свой народ, только страдания и горе.

Но ему удалось вдохнуть в немцев жизнь, дать им идею…

Между прочим, все организации гитлеровского Рейха покоились на системе тайных оккультных орденов.

И в завещании, которое не опубликовано только на русском (в 1991 году оно напечатано и у нас, но в малодоступном издании. — М.А.), Гитлер предсказал многое из того, что свершается ныне…

Я не называл Гитлера гением. Хотя, возможно, он — гений тёмных сил. То, что он был связан с ними, — это очевидно. Для меня это пример влияния высшего начала на реальную жизнь»

(«Литературная Россия», 28.10.1990).

Недавно Пруссаков опубликовал свою новую книгу «Гитлер без лжи и мифов».

Британский учёный Иэн Кершоу писал: «В этом столетии никто не оставил после себя такой глубокий след, как Гитлер». Учёный пробует разобраться, было ли происшедшее специфически немецким явлением или же закономерным итогом развития европейской цивилизации.

«Феномен, равного которому нет в истории», — подобных высказываний можно привести множество: сегодня число публикаций о Гитлере перевалило далеко за сто тысяч. Говорят, что объективная оценка его личности и деятельности невозможна ни для кого.

В России, естественно, отношение к Гитлеру иное, чем на Западе, ибо ни одна страна в мире не пострадала от немецких захватчиков, как наша. И всё же надо учитывать политический момент. Во-первых, в настоящее время обличение «фашизма» и гитлеризма — это последняя попытка демократов отвести удар от себя. Поэтому и чрезмерная критика Гитлера льёт воду на их мельницу. Во-вторых, «сатанизм» Гитлера — это в значительной степени плод пропаганды. Беспристрастный взгляд показывает, что фюрер, будучи одержимым идеями расового превосходства, хотя и выступал за порабощение «низших рас», к своим союзникам и соратникам относился достаточно по-рыцарски (можно вспомнить Муссолини, Хорти). По крайней мере, в плане неприязни к России вряд ли он превосходил того же Черчилля. Что же до личных черт характера, то Хрущёв, думается, явно в гораздо большей степени заслуживает титула «изверга», нежели Гитлер.

Ниже чаще других цитируется трёхтомник немецкого автора Иоахима Феста «Адольф Гитлер» (Frankfurt/M — Berlin, 1973, М., 1993) который многие исследователи признают лучшим произведением мировой гитлерианы.

В данной работе не рассматривается тёмная, оккультная сторона личности Гитлера, да и его фигура вообще. Здесь важно выяснить, что он привнёс в теорию и практику корпоративного государства, даже если его вклад означал лишь искажение этой идеи. А главное — показать, почему Гитлер появился не где-нибудь, а именно в Германии, какая почва оказалась готовой, чтобы произвести такое чудовище.

«Европейские чукчи»

Serge Berstein и Pierre Milza, авторы книги «L,'Italie fasciste» (Paris, 1970) подметили, что как ни старался Муссолини в последний период своего правления насадить в Италии идеи нацизма, ему это не удалось. Итальянцы, не выступая открыто против его начинаний, остались равнодушны к ним, и нацизм в этой стране так и не привился. В Италии для него почва оказалась неподходящей.

Немецкий исследователь Эрнст Нольке в своей книге «Фашизм в его эпоху» выделил четыре ступени антидемократических режимов: авторитаризм, «ранний фашизм», «нормальный фашизм» Муссолини и тоталитаризм (или «радикальный фашизм») — национал-социализм Гитлера. И хотя разные степени ограничения демократических свобод наблюдались в XX веке во многих странах, нацизм привился только в Германии. Почему? Для ответа на этот вопрос надо заглянуть в историю, причём не только в «послеверсальскую», но и в гораздо более древнюю.

Немцы, а точнее — германцы (их различные племена: вестготы, остготы, франки, англы, саксы, вандалы и др.), стали известны в Европе со времён Великого переселения народов, когда они стали вторгаться в пределы Римской империи, в основном с целью грабежа. А в 476 году они положили конец её существованию.

В «Истории цивилизации от древнейшего до нашего времени» Г.Дюкудре (М., 1900) говорится:

«Германцы занимались земледелием ради необходимости и предпочитали ему войну и грабёж. (Везде, где полужирный курсив, выделено мной. — М.А.)… [У германцев] преследовались лишь преступления против общества, и только одно преступление — трусость — влекло за собою смертную казнь… Убийство для варваров считалось только ущербом, и они не видели в нём нарушения нравственного закона… Отдельная личность вмещает в себе всё; она всё может сделать и служить своему начальнику, потому что тот ему нравится, но завтра может перейти к другому. Это — воин, совершенно чуждый идее гражданина…

Религия у германцев… служила главным источником их мужества… Германцы верили в будущую жизнь, по крайней мере, для храбрых, на небе, с богами и богинями… где вечные пиршества служили наградой за их подвиги».

Боги германцев — это «боги войны и насилия». Особой свирепостью среди германцев отличались франки. Их самый прославленный король Карл Великий «свиреп и беспощаден к врагам… В один день он велел обезглавить 4500 сакских пленников». (Именно Карл стал зачинателем движения германцев на восток — «Drang nach Osten» — и истребления славян.)

Другие германские племена, формально будучи победителями, как народ менее культурный, перенимали культуру и обычаи побеждённых римлян (происходило, как писал по другому поводу Ленин, «завоевание завоевателей») и, смешиваясь с ними, положили начало итальянцам, испанцам, португальцам. Они постепенно утрачивали свои достоинства и к своим недостаткам присоединяли недостатки римлян.

А «франки преобразовались в римлян не так скоро… Они вели лагерную жизнь в полях, сохраняли дух свободы, принуждали население обрабатывать для них почву и долгое время жили только грабежом».

(Замечу попутно, что Ф.Энгельс, сам немец, тоже писал о германцах, что они варвары и предпочитали войну и грабёж всем остальным занятиям.)

В 800 году Карл Великий был провозглашён в Риме императором. Новая Римская империя олицетворяла «град Божий» на земле, власть императора признавалась священной. Карл «создал Германию в такой степени, что немецкие писатели причисляют его к своей нации, хотя его франкские войска раздавили Саксонию».

Установившийся в Европе после смерти Карла Великого феодальный строй был «полным торжеством германских идей. Рим и древний мир всего более укрепили понятие о государстве; в средние века это понятие исчезло. Значение отдельного лица и личное отношение его к своему вождю стали настоящей основой феодального общества».

Господствующим классом средневекового общества в Европе были дворяне. Рыцари, «владеющие землёй и людьми, вооружённые правами войны, суда и финансов… они представляются нам как будто людьми другой расы» — свободных франков (само слово «франк» означает «свободный»), стоящих над угнетёнными римлянами.

«Обладая королевским правом объявления войны, сеньёры считали войну благороднейшим из занятий и, во время перерывов её, доставляли себе только удовольствия охоты. Работа, промышленность и торговля считались презренным делом, которому нельзя отдаваться, не нарушая и не теряя своего царственного достоинства… Феодализм был полным распадением общества, к которому привела долгая борьба между римскими идеями и невежеством германцев, между наукой об общественном порядке и диким инстинктом беспорядочной свободы… Свободные привычки германского воина обнаруживались и в феодальном сеньёре, который не мог выносить никакого господства над собой… Феодальное общество — это ещё германская дружина, но уже размещённая в громадных замках…»

В наше время рыцарь (от немецкого Ritter — наездник) представляется человеком, исполненным благородства. Немецкие рыцари были грубыми и дикими. Это не были искатели необыкновенных приключений, для них война была доходной статьёй. Во взаимных набегах рыцари грабили всё, но убивали только бедняков, а богатых щадили, желая получить за них выкуп. Как писали в «Очерках всеобщей истории» (ч. I, М., 1900), «порой взятие в плен не только воинов, но просто проезжих обращалось в доходный промысел; он особенно развился в Германии (Raubritter — рыцарь-разбойник)».

Распавшуюся империю Карла Великого восстановил Оттон I, назвав её «Священной Римской империей германской нации». Следующая династия швабских герцогов Гогенштауфенов видела в монархии «первый шаг к мировому господству», а ведь это первая половина XII века! (Впрочем, римские папы заявили претензию на мировое господство ещё раньше.)

Огромное влияние на мировоззрение немцев оказал Мартин Лютер, основоположник протестантизма, этого религиозного индивидуализма. Но, с другой стороны, и сам Лютер (равно как и основанный им протестантизм) явился продуктом Северного Возрождения, т. е. перехода исторической инициативы от народов Средиземноморья к народам Северной и Западной Европы.

Со временем Франция, Испания и другие бывшие европейские феодальные страны романской языковой группы (за исключением Италии, и то потому, что она долго находилась под германским и австрийским владычеством) превратились в централизованные государства. А феодальные страны Германской языковой группы развивались иначе. Англия, наоборот, пошла путём от деспотического централизма к децентрализации. А Германия на протяжении почти полутора тысяч лет — от падения Западной Римской империи до конца XIX века — практически не существовала как единое государство. Она представляла собой множество «независимых государств» (в большинстве карликовых), и ни в одной из бесчисленных войн, протекавших на её территории, они не выступали на одной стороне. Вот что такое германский дух, каким его сформировала история.

Положение стало меняться, когда на востоке Германии в XIII веке появились духовно-рыцарские ордена (Меченосцев, Тевтонский, Ливонский), нацеленные на захват земель в Прибалтике. После их поражения на землях бывших орденов было образовано светское герцогство Пруссия.

Это государство переняло орденские традиции, что придало ему новый лик спартанского военного государства. Главным его сословием стало юнкерство, гораздо более грубое и жестокое, чем дворянство западной Германии. В Пруссии воцарились железная дисциплина и беспрекословное подчинение низших высшим. Пруссия возглавила движение за образование единого немецкого государства и, разгромив главного конкурента — Австрию, в 1870 году, объединив вокруг себя все германские государства, разгромила Францию и встала во главе образовавшейся Германской империи. Так поздно образовавшееся единое германское государство было перевоспитано пруссаками, и прежде всегда присущая германцам анархия сменилась строгим порядком.

Чтобы не возвращаться более к истории, отмечу, что кроме франков, отличавшихся особенной свирепостью, среди германцев были племена совсем уж «отморозков» — «скандинавские берзеркеры или викинги», одержимые неистовой страстью убийства и разрушения. В период с конца VIII до середины XI века они для многих стран Западной и Восточной Европы настоящим «бичом Божиим» (как тогда говорили). Этих жителей Скандинавии, создававших дружины морских разбойников для грабежа, на Руси называли варягами, в Западной Европе норманнами. В IX веке они захватили северо-восточную Англию, в Х веке — северную Францию, где основали герцогство Нормандию. Они опустошали и прибрежные страны Средиземноморья. Викинги достигали и севера Америки, основали колонии в Исландии и Гренландии.

Страна, подвергшаяся нападению викингов, надолго обращалась в пустыню. Разбойники не щадили никого, убивали не только воинов, но и женщин, стариков и детей, захватывали скот в качестве продовольствия во время своих длительных морских походов, а если не могли увезти его с собой, то резали и бросали на растерзание хищным зверям, дома жгли. И двигала ими жажда обладания сокровищами.

Однако они вовсе не были скопидомами, которые накапливали бы денежки и пускали их в рост или в оборот. Нет, богатство, добываемое таким трудом, с опасностью для жизни, так же легко и тратилось. Вождь, собиравший дружину, по возвращении из похода щедро разбрасывал добытое золото, чтобы привлечь к себе новых сподвижников.

В викинге ценились не богатство и не предпринимательские качества, а храбрость и щедрость. Главным для викинга была, как свидетельствует памятник средневекового скандинавского эпоса «Древняя Эдда», слава и красивая смерть, чтобы потомки помнили его и восхищались им. Викинг станет образцом героя для многих поколений германцев.

Но и в европейской философии наиболее яркими представителями индивидуалистического и силового начала были немцы.

В 1807 году, после поражения, понесённого германскими государствами в войне с Наполеоном, философ Фихте произнёс свои «Речи к немецкой нации», в которых назвал романские народы и, в частности, французов нациями, находящиеся в упадке, и предсказал грядущее торжество германцев. Для этого должна была появиться германская элита, свободная от обычной морали.

Продолживший эту линию Гегель назвал прусскую монархию высшим проявлением «мирового духа», а первой обязанностью гражданина — стремление стать членом государства. Он (как и философ Трейчке) считал войну высочайшим проявлением человеческой личности. Из других философов особенно повлияли на немецкую идеологию Шопенгауэр и Ницше. У Ницше нацисты взяли его анархическую критику культуры, эстетический имморализм (чего стоит одно лишь название его работы «По ту сторону добра и зла») и миф о «сверхчеловеке», то есть индивидуалистический культ сильной личности (не менее показательно и название другой его работы — «Воля к власти»). Его романтический идеал «человека будущего» будет переосмыслен Гитлером в человеконенавистническом ключе и положен в основу идеологии нацистского общества.

Существенно повлиял на мировосприятие немцев также Вагнер — не только как композитор (его оперы, основанные на мифологических сюжетах из эпоса древних германцев, фюрер посещал десятки раз), но и как мыслитель.

Воспевание арийцев как будущих господ мира было сутью творений создателей двух расовых теорий — француза Гобино и англичанина Чемберлена.

Так что нацизм Гитлера возник не на пустом месте, он стал продолжением основного стержня германской (а во многом — общеевропейской) мысли и немецкой истории.

Любопытно сопоставить восприятие русских немцами и немцев русскими.

В духовном плане немцы и русские скорее отталкивались друг от друга. Со времён Петра I и особенно Анны Ивановны немцы выступали в России в роли колонистов и жестоких администраторов. Для немцев-обывателей, то есть для большинства нации, как бы тщательно они это ни скрывали, русские — это грязные свиньи, «руссише швайне». А для русских немцы — упрямые, глупые, туповатые педанты. (Вообще в мире, где популярны французский, британский и итальянский стили, в меньшей — американский и «а ля рюс», никто не хочет походить на немцев, и немцы это знают и остро переживают.) Но выражение «немцы — чукчи Европы», встретившееся мне в Интернете, по-моему, обиднее для чукчей, чем для немцев.

Крах империи

Первая мировая война закончилась для Германии неожиданно. Восстание матросов в Киле положило начало революции в стране, и 9 ноября в Берлине была свергнута монархия. Рейхсканцлером стал лидер Социал-демократической партии Фридрих Эберт, а на следующий день он был избран одним из председателей созданного Временного правительства — Совета народных уполномоченных (другим председателем был Филипп Шейдеман, тоже член руководства СДПГ, ставший в феврале — июне главой правительства Германии). Германия была объявлена республикой, были созданы Советы. Уже 11 ноября было заключено Компьенское перемирие между Германией и Антантой. Правительство, состоявшее в основном из социал-демократов, отменило введённое в январе осадное положение, объявило амнистию политическим заключённым, ввело 8-часовой рабочий день. Но одновременно Эберт заключил тайное соглашение с генералитетом о вводе в Берлин войск для подавления выступлений рабочих. 15 января были убиты основатели Коммунистической партии Германии Карл Либкнехт и Роза Люксембург.

Версальское унижение и крах либеральной демократии

Когда в Германии разразилась ноябрьская революция 1918 года, положившая конец монархии, немецкая армия стояла на территории Франции, Бельгии, Голландии и России. Поэтому экономика Германии от войны мало пострадала. И немецкие военные, вынужденные пойти на капитуляцию, расценивали революцию, во главе которой стояли социал-демократы и коммунисты, как «удар ножом в спину».

Державы-победительницы навязали Германии тяжёлый и унизительный мирный договор, на обсуждение условий которого немецких представителей даже не пригласили. Германия лишилась не только заморских колоний, но и части собственной территории — Судетской области, Эльзаса и Лотарингии. Германию обязали выплатить громадные репарации, причём деньги для этого частично давали США; чем больше выплачивали немцы репарации, тем больше росли их внешний долг и финансовая зависимость от Америки. Германию лишили права иметь современную армию: общая численность рейхсвера не должна была превышать 100 тысяч человек, ему запрещалось иметь военно-морской флот, авиацию и танки и даже офицерский корпус. Рейнская область была объявлена демилитаризированной.

К чувству национального унижения добавилась экономическая разруха. Инфляция в Германии в 20-е годы поставила, кажется, рекорд в мировой истории. Цены росли на 10 процентов в час и за три года повысились в триллион раз, а величина денежной массы составила 496 квинтиллионов марок (квинтиллион — это единица с 18 нулями или триллион триллионов)! Деньги почти всего населения превратились в труху. Миллионы немцев узнали, что такое голод. А в ресторанах Берлина кутили богатые, культурная жизнь била ключом, прежний провинциальный город стал в ряд мировых столиц. Как складывалась жизнь разных слоёв немецкого общества, можно представить, читая, например, романы Ремарка.

Веймарская республика не стала новой эпохой в истории Германии, как этого ожидали страны-победительницы, это было ублюдочное государственное образование.

В этой обстановке и вышел на политическую арену Адольф Гитлер.

Обитатель ночлежек становится фюрером

Адольф Гитлер родился в Австро-Венгрии, в пригороде Браунау на Инне 20 апреля 1889 года. В детстве он был бойким, живым и способным мальчиком, но упрямым и не привыкшим к упорядоченному труду. В школе он учился на тройки, и его дважды оставляли на второй год, так что в конце концов ему пришлось уйти из неё.

Желая непременно стать чем-то «более высоким», гением, Гитлер решает учиться на художника, переезжает в Вену, но не выдерживает испытаний по пробному рисунку и даже не допускается до вступительных экзаменов. Получая деньги от матери и живя как человек «не от мира сего», он всё же много и беспорядочно читает, рисует, набрасывает проекты переустройства городов, посещает оперу. В эти годы у него зарождается ненависть к евреям, занимавшим видное место в жизни империи, особенно в финансах и в культуре.

Когда кончились деньги, полученные в наследство от умершей матери, Гитлеру приходится зарабатывать на жизнь, раскрашивая открытки, которые продавал его компаньон, или рисуя рекламные плакаты. Пришлось ему даже пойти на стройку чернорабочим. Его обед — бутылка молока и кусок хлеба. У него нет друзей, рабочие видят в нём «чужака». Сам он видит в своём одиночестве способ не опуститься до уровня массы, живущей полуживотными инстинктами. Он желал всё же оставаться «барином». Ему приходилось порой спать на скамейках в парке, стоять в очереди перед ночлежкой в венском пригороде, но в мечтах он «жил во дворцах». Затем он живёт в мужском общежитии, опять ни с кем не сближаясь. Впоследствии Гитлер приложил много усилий, чтобы уничтожить следы своего прежнего ничтожества.

На Гитлера производят большое впечатление широко распространённые тогда в Европе идеи социал-дарвинизма и расизма.

В мае 1913 года Гитлер переехал из Вены в Мюнхен, который имел тогда славу города муз.

Гитлер сетовал, что ему выпала судьба жить «в эпоху лавочников и государственных чиновников». Поэтому он воспринял начавшуюся 1 августа 1914 года мировую войну как очищение народа. Ведь «мирное соревнование народов — самое обыкновенное взаимное коммерческое облапошивание при полном исключении насильственных методов защиты». И уже 3 августа он обращается к королю Баварии с просьбой разрешить ему, австрийскому подданному, вступить добровольцем в один из баварских полков. Так, напишет он впоследствии, началась «самая незабываемая и самая великая пора моей земной жизни», хотя в действительности его идеал оставался прежним — стать богатым и знаменитым.

За четыре года войны Гитлер показал себя храбрым солдатом, получив два «Железных креста» (в том числе редкую для рядовых награду — крест I степени), но так ни с кем из однополчан и не сблизился. Его произвели в ефрейторы, но от представления в унтер-офицеры воздержались за отсутствием у него командирских качеств. Он был дважды ранен, а во время газовой атаки со стороны противника отравился, почти ослеп и попал в госпиталь. Оказавшись в тылу, Гитлер увидел: в то время, как солдаты на фронте голодали, в «верхах» царили изобилие и расточительство.

Возвращаться на фронт Гитлеру не пришлось: революция положила конец войне.

В наступившей мирной эпохе Гитлер снова ощущал себя потерянным. Его всё более охватывает чувство ненависти ко всему и вся — к буржуазии, его отвергнувшей, ко всему миру, не признавшему его, гения. В Германии тогда кругом царило недовольство Версальским миром и тяжёлыми условиями жизни. И однажды Гитлер выступил перед небольшой аудиторией, открыв в себе талант оратора, который вскоре сделал его восходящей политической звездой.

Это нельзя не назвать чудом, ибо, по словам Феста, в той обстановке, которая сложилась в 1919 году в Германии, «никто не казался столь мало подходящим на роль избранника истории, ни у кого не было столь ничтожно мало средств и более анонимной исходной позиции, и никто не казался таким беспомощным», нежели «один из тех, кто вечно торчал в казарме, не зная, куда себя деть».

Гитлер вступает в небольшую «Немецкую рабочую партию» (став седьмым её членом), которая вскоре по его предложению называет себя Национал-социалистической рабочей партией Германии (НСДАП). На фоне простоватых своих товарищей по партии Гитлер, много читавший и уже выработавший собственное мировоззрение, быстро занимает в ней ведущее положение. Он часто и с большим успехом выступает на митингах, искусно играя на настроениях разных слоёв населения. Партия наращивает численность своих рядов, создаёт свои вооружённые штурмовые отряды (СА), во главе которых встал офицер-фронтовик Эрнст Рём, и открыто заявляет, что намерена взять власть в стране.

Безработица в Германии быстро растёт, без работы оказываются уже 7 миллионов немцев. В стране снова нарастают революционные настроения. Это пугает крупный капитал. Его представители обращают внимание на Гитлера. Очевидно, тут сыграло решающую роль то, что капитал нуждался в силе, способной ограничить стремление к политическому обновлению, которое выразилось в лице рабочих и солдатских советов. К тому же Гитлер противопоставлял национальный производительный капитал, который надо поддерживать, и спекулятивный (биржевой) капитал, находящийся почти целиком в руках евреев.

Поддержанная «снизу», со стороны рабочих и мелкой буржуазии, и «сверху», со стороны капитанов крупного бизнеса, НСДАП пытается взять власть, но предпринятый ею в ноябре 1923 года «пивной путч» подавлен властями. Многие нацисты были убиты или ранены, сам Гитлер вынужден был спасаться бегством, но не избежал ареста и заключения в тюрьму. В тюрьме он диктует объявившемуся горячему поклоннику его таланта Гессу свою скандально знаменитую книгу «Майн кампф» («Моя борьба»).

Эта книга — причудливый сплав автобиографии, политического трактата, рассуждений об искусстве и морали, элементов идеологии нацизма и будущей программы партии.

Его идеи новизной не блещут. Жизнь — это борьба. Всё живое борется за жизнь. В борьбе побеждают и, следовательно, выживают сильные, а слабые погибают. История человечества — это борьба рас, которые тоже бывают сильными и слабыми. Победит в ней только сильная раса, не поддавшаяся процессу смешения с другими, более низкими расами. Высшая раса — это арийцы, ядром которых выступает немецкая раса. Это — раса господ, она ещё и «духовная раса». Низшие расы — евреи и славяне. Евреи подлежат уничтожению, славяне — по большей части тоже уничтожению, а остальные — обращению в рабство.

Необходимо объединить всех немцев в одном государстве, а чтобы обеспечить их жизнь, потребуется завоевать «жизненное пространство». Это не Западная Европа и не колонии в Африке. «Приняв решение раздобыть новые земли, мы могли получить их в общем и целом только за счёт России. В этом случае мы должны будем, препоясавши чресла, двинуться по той же дороге, по которой некогда шли рыцари наших орденов. Немецкий меч должен был бы завоевать землю немецкому плугу и тем обеспечить хлеб насущный немецкой нации».

Эту агрессивность в отношении России Гитлер обосновывал идеологически и исторически:

«Кажется, сама судьба захотела нам дать тут знак. Беря на себя ответственность за большевизм, Россия отняла у русского народа ту интеллигенцию, которая до сего времени создавала и гарантировала её государственную прочность. Ибо организация русской государственности была не результатом государственно-политических способностей славянства в России, а в большей степени лишь чудесным примером государствообразующей действенности германского элемента в неполноценной расе… Столетиями жила Россия за счёт этого германского ядра своих высших руководящих слоёв. Можно считать, что сегодня оно почти без остатка истреблено и уничтожено. На его место пришёл еврей. Насколько невозможно для русского как такового сбросить собственными силами иго еврея, настолько же невозможно для еврея надолго удержать в своих руках могучую империю. Сам он не является элементом организации, а есть фермент разложения. Гигантская империя на востоке созрела для крушения. И конец еврейского господства в России будет и концом России как государства. Мы избраны судьбой стать свидетелями катастрофы, которая явится мощнейшим подтверждением правильности расовой теории фелькише» (немецких «народников»).

В предстоящей борьбе против России Гитлер рассматривал Англию как своего союзника в Европе. И лишь в том случае, если Англия изменит этому своему предназначению, можно подумать о совместной войне Германии и России против неё.

Для победы в войне необходимо обеспечить единство нации, значит, нужно разгромить марксизм, в основе которого лежит учение о классовой борьбе. Далее надо очистить страну от еврейства, ликвидировать позорный Версальский договор. И лишь после этого можно будет думать об установлении «нового порядка в Европе», а затем и мирового господства арийской расы («коренных народов») во главе с немцами. Гитлер был зациклен на своей миссии отразить смертельную угрозу Европе и арийской расе со стороны еврейства и большевизма и создать с этой целью «непоколебимую мировую империю на тысячелетия». Он всегда считал себя участником всемирной борьбы с силами тьмы.

Условием успеха новой революции Гитлер называет появление национального лидера, в котором сочетались бы (что бывает в истории крайне редко) таланты творца новой программы и крупного политика. В этой роли он видел только себя, понимая свою миссию вождя нации в борьбе за создание новой Германии.

После выхода Гитлера из тюрьмы он, казалось, был исключен из политической жизни страны. НСДАП, по сути, распалась на отдельные кружки, лидеры которых вступили в борьбу между собой за ведущее положение, газета партии была запрещена, сторонников Гитлера можно было пересчитать по пальцам.

За время пребывания в тюрьме Гитлер не только написал свою программную книгу (она после выхода в свет не произвела особого впечатления), но и осмыслил сам феномен революции.

Немецкий рабочий — это не русский рабочий, он не пойдёт на гражданскую войну в Германии. Значит, захват власти с опорой только на «низы», даже при поддержке части крупного капитала, невозможен, нужно искать формально законный путь вхождения во власть. И Гитлер такой путь нашёл.

Он, выступая как сторонник закона и порядка, добивается отмены запрещения партийной газеты. Искусно стравливая между собой лидеров соперничающих группировок, оставшихся от партии, он добивается их дискредитации, а затем объявляет не о воссоздании, а о новом создании НСДАП на совершенно иных организационных принципах. Это будет уже действительно партия нового типа, невиданного в политической истории, — «фюрерская партия». Во главе партии стоит «фюрер» («вождь»), и главным (а по существу — и единственным) её принципом станет положение: «фюрер всегда прав», и его указания должны выполняться слепо и безоговорочно.

«Разработанная Гитлером тактика легальной революции, — пишет Фест, — обеспечивала захват власти с относительно незначительным применением насилия и пролитием крови и позволяла избежать того глубокого раскола, который поражает каждую нацию послереволюционных времён».

Гитлер повёл гибкую политику. С одной стороны, он обещал крупному капиталу, что не будет ни национализировать средства производства, ни переходить к плановому хозяйству, а с другой — заверял рабочих в своей приверженности идеалам социализма, только не интернационального, как у марксистов, а национального. Он будет строить социализм не для всех землян, а для немцев — для расы господ. И его партия быстро становится ведущей политической силой страны.

Но почему же такой силой стала именно НСДАП, а не СДПГ или КПГ, насчитывавшие миллионы членов и руководствовавшиеся «единственно верной» марксистской идеологией?

Марксисты начинают и… проигрывают

В Германии, как ещё раньше в Италии, после идейного краха либералов претендентами на господствующую идеологию выступили марксизм и националистический антикоммунизм. У социал-демократов, официально придерживавшихся марксистской теории и возглавивших ноябрьскую революцию, было преимущество: в их руках оказалась государственная власть. Но они воспользовались ею бездарно.

Как писал Фест, революция должна была бы «воспользоваться той притягательной силой, которой обладает всё новое. Однако новые властители, Фридрих Эберт и социал-демократы, были солидными и озабоченными людьми, преисполненными скепсиса и благой рассудочности… у них совершенно не было ни чутья на требования момента, ни какого-либо замысла в общественном плане. Это была абсолютно безыдейная революция, во всяком случае, она не давала ответа на эмоциональные нужды побеждённого и разочарованного народа… Новые властители не предложили никакой иной программы, кроме установления спокойствия и порядка, реализовать которую они к тому же брались только в союзе с традиционными властями. Не было предпринято ни единой, даже самой робкой, попытки социализации, феодальные позиции немецкого землевладения остались незатронутыми, а чиновникам были в спешном порядке гарантированы их места… и у Гитлера будет потом причина издеваться над действующими лицами ноябрьской революции: кто же мешал им строить социалистическое государство — ведь для этого у них в руках была власть».

Ну, ладно, это социал-демократы. Но коммунисты?

«Левые революционеры… отпугнули страну в середине января волнениями, беспорядками и стачками, от которых было рукой подать до гражданской войны». Сыграл свою роль и «довлевший надо всеми страх перед страшнейшими картинами русской революции». Но главное, что понял Фест и чего никак не хотят понять коммунисты, заключалось в идеологии. По его мнению, успех Гитлера

«объясняется ещё и тем, что он выказывал пренебрежение к материальным интересам и рассматривал политику как сферу самоотречения и жертвы индивидуума ради идеи. Тем самым он полагал, что отвечает более глубоким потребностям, нежели те, кто обещал массам более высокую почасовую оплату. Кажется, он раньше всех своих соперников уяснил, что руководствующийся будто бы только разумом и своими материальными интересами чебудто бы только разумом и своими материальными интересами человек, как это считали марксисты и либералы, был некой чудовищной абстракцией.

Вопреки всем своим однозначно реакционным чертам, он тем самым куда более действенно, нежели его антагонисты, стал соответствовать страстной тоске времени по коренному повороту; казалось, только он один и выражал ощущение эпохи, что всё идёт совсем не так и что мир оказался на великом ложном пути. Меньшая притягательная сила коммунизма объяснялась не только его репутацией классовой партии и вспомогательного отряда чужеземной державы — скорее, тот навлекал на себя и смутное подозрение в том, что и сам-то был одним из элементов этого ложного пути и одним из возбудителей той болезни, за рецепт от которой он себя выдавал, — не радикальный отказ от буржуазного материализма, а лишь его инверсия, не слом несправедливого и неспособного строя, а обезьянье подражание ему и его зеркальное отражение, только вверх ногами.

Непоколебимая, порою кажущаяся экзальтированной уверенность Гитлера в своей победе и была ведь всегда в немалой степени продиктована его убеждённостью в том, что он — единственный истинный революционер, ибо он вырвался из тисков существующего строя и восстановил в правах человеческие инстинкты. В союзе с ними Гитлер и видел свою непобедимость, ибо они, в конечном счёте, всегда прорываются «сквозь экономические интересы, сквозь давление общественного мнения и даже сквозь разум». Конечно, обращение к инстинкту повлекло за собой немало проявлений неполноценности и человеческой слабости, да и традиция, честь которой хотел восстановить фашизм, была во многом только искажённым отражением оной, как и прославлявшийся им порядок — всего лишь театром порядка. Но когда Троцкий презрительно называл приверженцев фашизма «человеческой пылью», он только демонстрировал этим характерную беспомощность левых в понимании людей, их потребностей и побуждений, что и имело своим следствием столь многочисленные заблуждения при оценке эпохи у тех, кто полагал, что лучше других понимает её дух и назначение.

И дело тут не только в потребности в романтике, которую удовлетворял фашизм. Порождённый страхом эпохи, он был стихийным восстанием за авторитет, мятежом за порядок, и противоречие, содержащееся в такого рода формулах, как раз и составляло его суть. Он был бунтом и субординацией, разрывом со всеми традициями и их освящением, народной общностью и строжайшей иерархией, частной собственностью и социальной справедливостью. Но все постулаты, которые он сделал своими, включали в себя всевластный авторитет сильного государства».

«Больше, чем когда бы то ни было, народы испытывают сегодня тягу к авторитету, управлению и порядку», — заявлял Муссолини. А коммунизм провозглашал курс на отмирание государства.

Любая теория, а тем более идеология, лишь отчасти представляет собой результат поисков истины и опирается на факты, а в остальном состоит из домыслов теоретика или идеолога. Человек не Бог и не может знать всего, но по природе своей нуждается в законченной, непротиворечивой системе знания о мире. И он удовлетворяет эту свою потребность, дополняя факты своими рассуждениями.

Идеология и теория национал-социализма, разработанные Гитлером (которого вообще отличало пренебрежение к теории), были эклектичны и противоречивы. Но это было агрессивное и целеустремлённое учение-действие, «такое же суровое, как марксизм, но более истинное». И оно оказалось вполне достаточным, чтобы на немецкой почве одержать победу над марксизмом не насилием, а сначала воздействием на массы.

Гитлер приходит к власти

Пока Гитлер восстанавливал свою партию, обстановка в Германии складывалась для него неблагоприятно. Поток американских кредитов помог восстановлению германской промышленности. В середине 20-х годов в Германии начинается процесс экономической стабилизации, что очень тревожит Гитлера: «нацистская революция» возможна лишь при ухудшении условий жизни широких народных масс. И судьба идёт ему навстречу: начавшийся осенью 1929 года в США экономический кризис быстро становится мировым и особенно сильно ударяет по Германии, вынужденной выплачивать громадные репарации странам-победительницам. «В Англии и особенно в Соединённых Штатах, — пишет Фест, — экономические и социальные последствия были, пожалуй, и не слабее, чем в Германии, но там они не доросли до степени повального кризиса сознания, который разрушал все политические, моральные и духовные нормы, и, далеко выходя за пределы своих основных причин, стал для населения кризисом доверия к существующему в мире порядку вещей». Безработица, банкротства, нищета, безысходность породили волну самоубийств. В этих условиях, когда миллионы людей жили ощущением крушения целой эпохи, позиция Гитлера, антикапиталистическая и антикоммунистическая, революционная и реставрационная, находила отклик в душах тех, кто жаждал возвращения времён стабильности и благосостояния. Демократические институты республики снова показали свою полную несостоятельность.

Преимущество Гитлера перед другими политиками «основывалось не в последнюю очередь на понимании того, что люди в совеем поведении исходят не из одних только экономических побуждений; он-то полагался скорее на их потребность в сверхличном мотиве существования и верил в силу «третьих ценностей», взрывающую классовые перегородки: в силу лозунгов о чести, величии, сплочённости и жертвенном духе нации, о бескорыстной самоотверженности: «И вы видите — мы уже на марше!»» И для миллионов немцев НСДАП стала «своей» партией.

Желая привлечь на свою сторону разные слои населения, НСДАП разрабатывает соответствующие программы, носящие демагогический характер. Особенно привлекательной для масс была антикапиталистическая риторика. «Мы — социалисты, — писал один из нацистских журналов, — мы — враги, смертельные враги нынешней капиталистической системы хозяйствования с её эксплуатацией слабых, с её несправедливой оплатой труда… мы полны решимости при всех обстоятельствах уничтожить эту систему».

В публичных выступлениях Гитлер высказывал обеспокоенность тенденцией к «обуржуаживанию» партийцев, подверженных коррупции, приказывал с треском выгонять их из партии и отправлять в концлагеря. Но в кругу приближённых он оправдывал рвачество как революционный стимул, а буржуазным критикам отвечал вопросом: как мне ещё выполнить оправданные желания моих товарищей по партии получить возмещение за нечеловеческие годы их борьбы. Или выпустить на улицы штурмовиков?

Нацисты щедро раздавали обещания. Крестьянам обещали «земельную реформу», не вдаваясь в её подробности, зато отпуская комплименты «самому благородному сословию народа». Привлекательные лозунги были найдены и для промышленных рабочих, и для служащих. При этом использовались и идеи христианства. Партия — как раннее христианство. «Национал-социализм, — говорил Гитлер, — превратит идеалы Христа в дело. И дело, которое Христос начал, но не смог завершить, доведёт до конца он — Гитлер». Но он не отказывался от своей мысли о тождественности еврейства, христианства и большевизма. Он пугает обывателей: «Если не остановить большевизм, он точно так же коренным образом изменит мир, как когда-то его изменило христианство».

Христианство в том виде, в каком оно проповедовалось церквами, как и сами церкви, Гитлер презирал и в кругу своих приближённых высмеивал. Но он не был атеистом, верил во Всевышнего и в Провидение, как и в то, что является исполнителем возложенной Ими на него миссии. Величайшей его святыней было «копьё Лонгина», которым якобы этот римский сотник пронзил тело пригвождённого к кресту Иисуса Христа после Его смерти. Эту реликвию Гитлер увидел в музее, когда ещё жил в Вене, услышал предание, будто обладатель копья станет властелином мира, и это произвело на него огромное впечатление мистического характера. После присоединения Австрии к Германии он приказал перевезти копьё в Нюрнберг, и всякий раз, когда приезжал в этот город, подолгу стоял перед своей святыней. В религиозном отношении он остался язычником. Но это было язычество, окрашенное в оккультные тона, что придавало ему черты сатанизма.

У Гитлера, — пишет Фест, — «не было ни плана, ни какой-либо теории кризиса и его преодоления. Но зато у него были ответы. Он знал, кто виноват: державы Антанты, продажные политики республиканской системы, марксисты и евреи. И он знал, что требовалось, чтобы покончить с нуждой: воля, самосознание и вновь обретённая власть. Его эмоциональные призывы никогда не выходили за рамки общих фраз. «Отстаньте от меня с вашими текущими делами!» — говорил он в соё оправдание; и так уж немецкий народ погиб, запутавшись в них: «Текущие дела придуманы специально для того, чтобы затуманить взгляд на великие свершения»… Он по-прежнему действовал по уже испытанному рецепту: сводить тысячи повседневных неудач и несчастий к немногим, но хорошо понятным причинам, придавать им широту и демоническую окраску, рисуя мрачную панораму мира, за кулисами которого плели свои интриги внушающие жуть заговорщики». И каждая его мысль была только о власти.

НСДАП снова становится массовой партией, но Гитлер относится к этому скептически: «Борьба за большинство удаётся только тогда, когда есть боеспособное меньшинство… Нам нужна элита нового слоя господ, движимая не какой-то там моралью сострадания, но ясно осознающая, что она благодаря своей лучшей породе имеет право властвовать, и поэтому безоглядно поддерживающая и обеспечивающая это господство над широкими массами». Он как бы делит партию на два слоя: сплочённое ядро и массу исполнителей воли высшего руководства. Но и эти исполнители принадлежат к расе господ и, следовательно, будут иметь своих рабов. Партия и официально уже выступает как «движение Гитлера».

Фюрер и ведёт себя как вождь, но и как актёр, соответственно обстановке: «то это был галантный собеседник в дамском обществе, то свой брат-рабочий с простецкими манерами или же по-отечески добрый товарищ, в сердечном порыве склонявшийся к русоволосым детским головкам…». Обершарфюрер Рохус Миш, единственный доживший до наших дней охранник Гитлера, вспоминал: «Фюрер излучал любезность, вежливость, заботу, даже по своей инициативе застраховал каждого из обслуги на сто тысяч рейхсмарок — огромную по тем временам сумму». Когда у Миша родилась дочь, Ева Браун подарила «роскошную коляску и много красивых нужных вещей».

На деле Гитлер «презирал людей и поэтому, использовав их, бросал без всякой жалости».

Гитлер создаёт «теневое государство». В аппарате партии возникают зародыши будущих министерств, опирающиеся на нацистские союзы врачей, учителей, государственных служащих и т. д.

На выборах в рейхстаг 14 сентября 1930 года за НСДАП проголосовали 6,4 миллиона избирателей (по сравнению с 810 тысячами двумя годами раньше). Она стала второй партией страны после СДПГ. Членство в ней стало «модным». Но Гитлер заявил, что она — не парламентская партия, места в рейхстаге нужны ей лишь для борьбы за национальное возрождение, и победа на выборах это лишь обретение нового оружия для нашей легальной борьбы против этого государства. Нацисты объявляли многие решения правительства актами измены родине и срывали работу рейхстага, который называли «говорильней» (что в переводе и означает слово «парламент»).

В 1932 году Гитлер выставляет свою кандидатуру на выборах президента Германии. Побеждает на выборах престарелый фельдмаршал Пауль фон Гинденбург, получивший 53 процента голосов. За Гитлера было подано 36, 7 процента голосов, за вождя коммунистов Тельмана — 10 процентов. И хотя после этого НСДАП не раз оказывается на грани провала и запрета, Гитлер хитроумными интригами и комбинацией лести и угроз в конце концов добивается того, что Гинденбург 30 января 1933 года назначает его рейхсканцлером (главой правительства) Германии. Захват власти диктатором формально произошёл законным путём. Этот день он назвал началом «германской расовой революции, величайшей в мировой истории».

Многих на Западе такой ход событий в Германии удивил. В действительности же Германия тех недель вернулась к своей сути. Ещё Томас Манн предупреждал, что суть немецкого представления о порядке в государственном устройстве — это диктатура.

Разбирая позицию коммунистов в этот критический Момент, Фест отмечает «доходившее прямо до гротеска заблуждение их руководства в оценке исторической ситуации. Не обращая никакого внимания на преследования и мучения, на бегство многочисленных товарищей и массовый отток своих сторонников, коммунисты продолжали считать, что их основной противник — социал-демократия, что нет разницы между фашизмом и парламентской демократией, что Гитлер всего-навсего марионетка, что если он придёт к власти, то тем самым только приблизит власть коммунизма, а на нынешней стадии высшая революционная добродетель — терпение». И вот, после захвата власти Гитлером, «ещё недавно представлявший собой мощно действующую угрозу, наводивший ужас на буржуазию многомиллионный отряд сторонников коммунистов вдруг испарился — без какого-либо признака сопротивления, действия, сигнала». Пожар рейхстага 27 февраля 1933 года закрепил захват власти Гитлером и дал ему повод расправиться с его давними врагами — коммунистами.

Говорят, что если бы КПГ и СДПГ объединили свои усилия, а не спорили, кто из них правильнее понимает марксизм, они не допустили бы Гитлера к власти. Это вряд ли справедливо. Социал-демократы в особенности их вожди, — это публика, готовая выражать своё мнение на митингах, которые никто не разгоняет, но не нацеленная на серьёзную, опасную борьбу. Пролетарской революции они боялись больше, чем фашизма, и настоящими союзниками коммунистов стать не смогли бы.

2 августа 1934 года Гинденбург умер. Гитлер упразднил пост президента и стал единовластным правителем — рейхсканцлером и фюрером («вождём») — Германии.

Но это не было его конечной целью. Как ему послужила орудием завоевания власти партия, так и Германия должна была стать теперь ему инструментом для того, чтобы «открыть дверь к прочному господству над миром». Внутреннюю политику Гитлера следует безусловно рассматривать в теснейшей взаимосвязи с его внешней политикой.

Расправа с союзниками

В то время, когда деятели нацистской верхушки делили посты в правительственных структурах, штурмовики, так много сделавшие для победы НСДАП, чувствовали себя обделёнными. Политика Гитлера «неизбежно должна была посеять семена гнева в боевом авангарде СА, который с боями проложил движению путь к власти и чувствовал себя теперь обманутым». С весны 1934 года вновь стали звучать лозунги «Второй революции». Их оппозицию возглавил Рём.

«В то время как Гитлер, более хитрый и изощрённый, чем простоватый Рём, видел в революции псевдолегальный процесс выхолащивания захваченных структур, при котором на первый план выдвигались средства демагогии, изматывания противника или обмана, а насилие использовалось лишь как вспомогательное средство для запугивания, Рём, исходя из самого понятия революции, связывал с ней фазу восстания с громом битв…

— Адольф — подлец, — ругался он. — Он предаёт всех нас. Только с реакционерами и якшается, Старые товарищи ему слишком плохи».

Рём не понимал, что Гитлеру принадлежит выдающееся место в истории великих государственных переворотов именно в силу понимания им безвозвратного конца революции в виде восстания. Гитлер ещё решительнее, чем Муссолини, доказывал, что современная революция не завоёвывает власть, а прибирает её к рукам и пользуется не столько силовыми, сколько бюрократическими средствами.

Гитлер пытался уговорить штурмовиков: «Фюрер подчеркнул…, те, кто утверждает, что революция не окончена — дураки… у нас в движении есть люди, которые понимают под революцией не что иное, как постоянное состояние хаоса…

Как острейшую главную задачу фюрер охарактеризовал подбор людей, с одной стороны, способных, а с другой — со слепым повиновением претворяющих в жизнь меры правительства. Партия, являясь своего рода орденом, должна обеспечить необходимую стабильность всего немецкого будущего…»»

Но штурмовики не могли согласиться с такой постановкой вопроса. И Гитлер, во многом обязанный Рёму своей политической карьерой и связанный с ним дружескими отношениями, был вынужден устроить 30 июня 1934 года «ночь длинных ножей», когда были убиты главные руководители штурмовиков. Был расстрелян и Рём.

Руководители рейхсвера, тоже помогавшие Гитлеру брать власть, полагали, что и впредь будут иметь на него определяющее влияние. Фюрер их отрезвил. Он заявил, что армия может строиться только на единоначалии, и в демократии она неизбежно становится чужеродным телом. Впредь решающим критерием в военной карьере должно быть не происхождение из старой офицерской касты, а «понимание сути нового государства». После этого рейхсвер ввёл политическую учёбу в войсках. Постепенно Гитлер подчинил себе и генералитет, убрав с руководящих постов тех генералов, которые не соглашались с его политикой.

Точно так же он взломает и другие косные структуры государства с жёстким социальным делением. Революция без разбора вербовала своих приверженцев из всех классов и прослоек, что лишало её противника.

После победы нацистов мелкие лавочники, бывшие их сторонниками, шли в универмаги, присматривая местечко, где они могли бы открыть свои магазинчики. Гитлер охладил их пыл: он стремился сделать Германию сильной, а не обогатить маленьких людей.

Псевдокорпоративное фюрерское государство

Большинству наблюдателей приход Гитлера к власти казался комедией, и они предсказывали, что новый режим не продержится и двух недель. Ведь ни Гитлер, ни его ближайшие сподвижники никогда не руководили даже небольшим предприятием, а между тем им придётся решать сложнейшие экономические, социальные и политические задачи.

Ведущие политики Запада, слушая речи Гитлера, казавшиеся им безумными, воспринимали его как пародию на Муссолини или хуже того — как Чарли Чаплина, оказавшегося на вершине власти. Каково же было их удивление, когда при личных встречах они неизменно видели перед собой воспитанного, по-европейски культурного человека, к тому же вполне владевшего предметом переговоров и не нуждающегося при обсуждении любого вопроса в справках специалистов и экспертов. Он лично проверял мельчайшие детали крупных проектов или публичных мероприятий, Немецких генералов Гитлер поражал тем, что по памяти сыпал цифрами и говорил о деталях разных видов оружия, что создавало впечатление его компетентности в самых разнообразных областях. К тому же Гитлер мастерски умел вживаться в психологию противника и одурачивать его.

Касаясь структуры будущего нацистского государства, Гитлер ясно дал понять: в будущем нет места для разной «демократической чепухи», Третий рейх будет руководствоваться принципом фюрера, что означало установление диктатуры. Он почти ничего не говорил об экономике. Она нагоняла на Гитлера тоску, и он никогда не пытался углубить свои познания в этой области, ограничиваясь лишь обыгрыванием сумасбродных идей чудаковатого Готфрида Федера, выступавшего против «принудительного налогообложения» и «процентного (то есть ростовщического) рабства».

Гитлера интересовала лишь политическая власть, а экономика сама о себе как-нибудь позаботится.

«Государство, — утверждал он, — не имеет ничего общего с конкретной экономической концепцией или развитием… Государство является расовым организмом, а не экономической организацией… Внутренняя сила государства лишь в редких случаях совпадает с так называемым экономическим процветанием; последнее, как свидетельствуют бесчисленные примеры, очевидно, указывает на приближающийся крах государства… Пруссия с исключительной наглядностью подтверждает, что не материальные средства, а лишь идейные ценности позволяют создать государство. Только при их наличии может благоприятно развиваться экономическая жизнь. Всегда, когда в Германии отмечался политический подъем, экономические условия начинали улучшаться, и всегда, когда экономические условия становились первостепенной заботой народа, а идейные ценности отходили на второй план, государство разваливалось и вскоре возникали экономические трудности… До сих пор никогда в основе государства не лежали мирные экономические средства… Всегда сначала распадается государство, а уж за ним экономика, а не наоборот: не может быть процветающей экономики, если её не защищает и за ней не стоит могучее процветающее государство.

Но мощь и благополучие государство — это следствие их внутренней организации, крепости общих взглядов на некоторые принципиальные вопросы».

А Германия разорвана, поэтому нужно сначала восстановить идейное единство страны, а уж затем строить мощную экономику. В то же время надо понимать, что «никакая экономическая политика невозможна без меча, никакая индустриализация невозможна без применения силы».

Не считая туманных высказываний об «экономических палатах», «палатах землевладельцев» и «центральном экономическом парламенте», которые «позволят функционировать национальной экономике», Гитлер не говорил об экономических основах Третьего рейха.

Что же конкретно было осуществлено Гитлером в деле преобразования экономики Германии?

Вот как отвечает на этот вопрос Фест:

«Как вождь движения, которое возникло на основе страха буржуазии перед революцией и панических настроений, он должен был избегать всяких шагов режима, напоминающих традиционные представления о революции, в особенности стремления к огосударствлению или открыто плановому хозяйству. Но, поскольку он, по сути дела, намеревался добиться именно этого, он провозгласил под лозунгом «национального социализма» безусловное сотрудничество с государством всех и на всех уровнях, а так как всякая компетенция в какой-то момент замыкалась на нём, это означало не что иное, как отмену всякого частного экономического права при поддержании фикции его сохранения. В виде компенсации неограниченного права государства на вмешательство предприниматели получали установленный приказным порядком мир в трудовых отношениях, гарантии производства и сбыта, а позже и некоторые неопределённые надежды на насильственную экспансию национальной экономической базы. Гитлер не без цинизма и проницательности обосновал в кругу приближённых эту продиктованную краткосрочными целями концепцию, при помощи которой он обеспечил себе поддержку знающих себе цену пособников: он совсем не собирается, заявил он, истребить, как в России, слой собственников — он заставит их всеми мыслимыми средствами отдать свои способности строительству экономики.

Предприниматели, бесспорно, будут рады, что щадят их жизнь и собственность, и окажутся тем самым в подлинной зависимости. Так что ему делать — менять этот выгодный расклад, только чтобы потом отбиваться от «старых борцов» и сверхгорячих товарищей по партии, которые непрерывно напоминают о своих заслугах? Формальное обладание средствами производства — всего лишь второстепенное дело».

«Да что это значит, — приводит Фест слова Гитлера, — если я твёрдо охватил людей дисциплиной, из которой они не могут вырваться? Пусть владеют землёй и фабриками сколько им угодно. Решающий момент — то, что государство через партию распоряжается ими независимо от того, собственники они или рабочие. Понимаете, всё это уже ничего не значит. Наш социализм затрагивает гораздо более глубокий уровень. Он изменяет не внешний порядок вещей, а регулирует только отношение человека к государству. Собственность и доходы — экая важность, очень нужна нам социализация банков и фабрик. Мы социализируем людей».

Таким образом, Гитлер пошёл гораздо дальше Муссолини и Рузвельта по пути к корпоративному государству. У Муссолини корпорации были провозглашены, но не стали основой экономики. Многие положения законов Рузвельта о государственном регулировании экономики (например, положение о принудительной картелизации промышленности) были оспорены в Верховном суде США и отменены. Гитлер, формально не устраняя частной собственности, поставил предприятия и банки под государственный контроль, заставив их работать в интересах нации, как он их понимал, и нарушители этого порядка, будь они рабочими или капиталистами, даже крупными, оказывались в тюрьмах, а их банковские счета — замороженными.

«Не в последнюю очередь благодаря неидеологизированному прагматизму Гитлера была с поразительной быстротой преодолена безработица…

Решающее значение имел тот момент, что Гитлер как ни один другой политик Веймарской республики уловил психологическую сторону кризиса… понимание того, что депрессия, угнетённость и апатия обусловлены глубоко сидящими в сознании пессимистическими сомнениями в устройстве мира и что массы поэтому, как и экономика, требуют прежде всего импульсов, которые возвращают смысл происходящему. Многочисленные успокоительные высказывания в адрес предпринимателей и неизменное стремление оградить экономику от революционных встрясок начальной фазы были нацелены на то, чтобы создать сперва всеобщее настроение доверия…

Во многих случаях Гитлер брал и разработанные раньше планы… так, проект автострад, столь престижных для режима…» (Фест).

Правда, идея автобанов, как и малолитражек «Фольксваген», зародилась у него ещё во время пребывания в тюрьме.) Вообще дорожный бум в Германии 30-х годов, наряду с начатой гонкой вооружений, стал основой гитлеровского «экономического чуда». Так Гитлер понял рекомендации английского экономиста Кейнса: в целях выхода из кризиса надо перейти от политики экономии к политике затрат. Но Кейнс имел в виду затраты ради финансово-политической стабилизации в стране, а его чаще всего понимали как идеолога подготовки к войне.

Дорожное строительство во многом было вызвано к жизни приготовлением Германии к войне. Сеть автострад широтного направления была жизненно важна, потому что при угрозе войны на два фронта необходимо было обеспечить возможность быстрой переброски войск с одного театра военных действий на другой. Но первоначально строились дороги преимущественно меридионального направления, поскольку существовало опасение, что широтные магистрали могут быть использованы вторгшимся врагом. К тому же дороги «север — юг» были важны для связи морских портов с глубинными регионами страны.

Гитлер показал свою решительность и в кадровых вопросах:

«Когда президент рейхсбанка Ханс Лютер стал настаивать на дефляционной политике эмиссионного банка и отказался предоставить крупные средства на создание рабочих мест, Гитлер заставил его уйти в отставку и заменил его, опять к недовольству многочисленных сторонников, «капиталистом» и «масоном высокой степени» Яльмаром Шахтом, который обеспечил ему при помощи «мефовекселей» (векселей, выпущенных Обществом с ограниченной ответственностью для проведения изысканий в области металлургической промышленности, сокращённо МЕФО) финансирование общественных работ, а позже — прежде всего программ роста военного производства без ощутимой инфляции.

Беззастенчивее своих предшественников, но и более решительный, чем они, Гитлер множеством крупномасштабных мер раскрутил маховик производства. Обращаясь ко «всему немецкому народу», он заявлял, что «каждый в отдельности… каждый предприниматель, каждый владелец дома, каждый деловой человек, каждое частное лицо обязаны в рамках постоянных усилий всего сообщества заботиться об обеспечении занятости»; государство включается в это дело при помощи программы, которую Гитлер охарактеризовал своим любимым словом — «гигантская»: «Мы сломим всё сопротивление и широким фронтом возьмёмся за эту задачу», — заверил он. Государственные заказы в связи с планом строительства поселений и дорог, система стимулирования государственных и частных инвестиций, кредиты, налоговые льготы и субсидии способствовали подъёму конъюнктуры…»

Система «трудовой повинности», бывшая в Веймарской республике добровольной, превратилась в «Имперскую» и обязательную, через её «трудовые лагеря» проходила почти вся немецкая молодёжь. Эта система стала мощной производительной силой. Юноши, ранее безработные, выполнили большой объём работ по осушению болот, посадке лесов, строительству автострад или же регулированию потока рек и пр. Девушки оказывали помощь сельскому хозяйству и в сфере быта. Всё это служило наглядным выражением созидательного оптимизма режима, проявлением заразительной воли к созиданию и будущему. Она служила преодолению классовых барьеров и предармейской военной подготовке. А главное — это было средством воспитания молодых людей всех сословий в духе «народной общности». Теперь уже люди делились не на богатых и бедных, а на тех, кто за Гитлера, и на тех, кто против него (таких быстро перевоспитывали или ликвидировали, кроме «трудовых лагерей» в Германии появились и «концентрационные лагеря»).

В итоге уже в 1934 году ещё при наличии трёх миллионов безработных отмечалась нехватка квалифицированных рабочих. Двумя годами позже была достигнута полная занятость.

«Начавшийся подъём позволил развернуть значительную активность в социально-политической области, которая дала немалый эффект». Гитлеровский «Имперский трудовой фронт» заменил и объединения предпринимателей, и профсоюзы и обеспечил «классовый мир» в стране (о его деятельности речь пойдёт ниже).

Во всех этих мерах, которые не только взламывали старые, окостеневшие социальные структуры, но в действительности ощутимо улучшали и материальное положение широких слоёв, не было, однако, видно подлинно нового общественно-политического «проекта». Характерно, что Гитлер обладал только концепциями завоевания власти — как внутри страны, так и за её пределами, но не завораживающим проектом нового общества. По сути дела он и не хотел изменять общество — он хотел только получить его в свои руки. Уже в 1925 году один из его собеседников отметил «его идеал — Германия, где народ организован примерно так, как армия», а позже, ближе к концу процесса захвата власти, он сам сказал, что строй Германии «отныне — это порядок в укреплённом полевом лагере».

Действительно, вся Германия стала выглядеть как страна, построенная по армейскому принципу. Ректор считался «вождём университета», предприниматель — «вождём предприятия», наряду с этим существовало огромное количество партийных вождей… В Гитлере все эти всеохватные отношения «вождь — ведомые», в которые был встроен каждый человек, находили своё псевдорелигиозное и возвышенное надо всем земным завершение, один экзальтированный член церковного совета из Тюрингии заверил даже: «В образе Адольфа Гитлера к нам пришёл Христос». Все в стране приносили клятву на верность фюреру: «Адольф Гитлер — это Германия, а Германия — это Адольф Гитлер. Кто присягает Гитлеру, присягает Германии».

Бесконечными церемониями заложения Первого камня и Первой лопаты вырытой земли на развернувшихся стройках он создал своего рода сознание мобилизации. Шумными кампаниями отмечались очередные победы у конвейера или прорывы на полях.

Всё это давало нацистам основание говорить о конце всяких классовых различий и возникновении народной общности всех, «кто трудится головой и руками», порождая у каждого гражданина чувство причастности к делам страны, что и является главным признаком тоталитарного государства. «Новый и решительный момент в фюрерском государстве состоит в том, что оно преодолевает присущее демократии деление на правителей и управляемых в единстве, в котором сливаются фюрер и его приверженцы». Вот это и есть тоталитаризм. Вся страна обретает единство в ковше переплавки.

«Особенно строго эта идея единства внедрялась в НСДАП: партия преодолела не только интернационалистскую, но и демократическую идею, она была целиком построена на принципе ответственности «каждый за каждого».

В то же время Гитлер стремится держать партию в стороне от воздействия на правительственные дела. НСДАП не обладала политическим приматом перед государством; единство реализовалось лишь в личности Гитлера, который и далее в значительной степени удерживал в своих руках нити зачастую раздробленных компетенций.

Несмотря на то что нацистская партия провозглашалась «социалистической», Гитлер еще более туманно писал о «социализме», каким он представлял его себе в новой Германии. И это неудивительно если учесть данное Гитлером определение «социалиста»:

«Тот, кто готов рассматривать цели нации как свои собственные в той мере, когда для него нет более высокого идеала, чем благосостояние нации; тот, кто понимает наш государственный гимн «Германия превыше всего» в том смысле, что для него нет в мире ничего выше его Германии, народа и земли, тот является социалистом».

Гитлер внимательно следил за опытом строительства социализма в СССР. Он даже заявлял, что предпосылкой проведения политики расширения жизненного пространства должен был стать «четырёхлетний план» по образцу Советской России. Но на прямую национализацию предприятий он так и не пошёл, и это дало Фесту основание утверждать, что, по сути, в Германии остался налицо капиталистический строй, только он был многократно завален и искажён до неузнаваемости авторитарными командными структурами. Это, конечно, не так. Гитлер сделал несколько шагов по пути к построению корпоративного государства, в плане контроля над крупным капиталом и подчинения его деятельности целям государства он, как уже отмечалось, пошёл дальше, чем Муссолини в Италии и Рузвельт в США. Однако и в Италии, и в США органы государственного регулирования экономики возникли под давлением трудящихся, а в Германии они были навязаны властью «сверху», при молчании «низов», исключительно в интересах подготовки к войне. Из-за незавершённости корпоративного государства Гитлер так и не смог в такой степени сконцентрировать все ресурсы страны для решения общенациональных задач, как это было сделано в СССР. О такой концентрации усилий, которая была осуществлена в 1939–1941 годы в СССР и превратила всю страну в единый цех по производству вооружения, немцы не могли и мечтать. Нацистское фюрерское государство осталось полутоталитарным и полукорпоративным.

Это и не удивительно. Ведь главное для Гитлера — не экономика и не социальное устройство государства, а создание новой породы людей, расы арийских господ. Он писал:

«Кто видит в национал-социализме только политическое движение, тот почти ничего не знает о нём. Это — ещё большее, нежели религия, это — воля к сотворению нового человека».

«Если мы хотим создать фактор силы, то тогда нам нужны единство, авторитет и дисциплина. Мы никогда не должны руководствоваться мыслью о создании некой армии политиков — нужна армия солдат нового мировоззрения».

А это означало переделку целого народа, превращение бюргеров в «идейных солдат», потому что «то, что мы сегодня имеем, это уже марксистские людские массы, а не немецкий народ».

Идеалом Гитлера был мир античности — Афины, в особенности Спарта, в которой он видел «наиболее чистую форму расового государства в истории мира». А этот идеал в XX веке был уже принципиально недостижим.

И всё же то, что произошло в Германии после прихода Гитлера к власти, в мире окрестили «экономическим чудом».

«Страна ещё недавно была в самом жалком состоянии, её казавшееся безвыходным отчаянное национальное и социальное положение, похоже, соединяло в себе все кризисы и беды времени — и вдруг ею восхищаются как примером…

Приезжали делегации со всех концов света и изучали мероприятия Германии по достижению экономического подъёма, устранению безработицы и обширную систему социальных достижений: улучшение условий труда, питание в заводских столовых и обеспечение жильём на основе дотаций государства, сооружение спортивных площадок, парков, детских садов, соревнование между предприятиями, конкурсы на звание лучшего по профессии, систему поездок в отпуск на судах организации «Сила через радость», и дома отдыха для рабочих.

Проект четырёхкилометровой массовой гостиницы на острове Рюген, который для быстрой доставки десятков тысяч гостей предусматривал собственную сеть метро, получил главную премию на парижской Всемирной выставке 1937 года»…

К.Я.Буркхардт восславил в письме к Гитлеру «строительство автострад и систему трудовой повинности, как достойные гётевского Фауста». (Гитлера вообще отличала тяга к возведению огромных сооружений, как и мыслить космическими масштабами.)

Почему немцы не боролись против нацизма

Сразу после прихода Гитлера к власти в Германии было немало его противников, однако вскоре от сопротивления его режиму не осталось и заметных следов. И дело было не только в решительном и жестоком насильственном подавлении любой попытке сопротивления, но и в той социальной политике, которую выработал нацизм. По этому вопросу есть обширная литература, наиболее интересны следующие исследования:

C.W.Guillebaud. The social policy of nazi Germany. Cambridge, 1941.

E.B.Ashton. The Fascist. His State and his Mind. Putnan, 1937.

Mason. Sozial Politik im Dritten Reich. Wiesbaden, 1978.

Aycoberry. The social history of the Third Reich. New York, 2000.

Кратко изложу некоторые их положения.

Примечательно, что в первой из названных работ отмечается, что сразу после захвата власти нацистами некоторые лидеры партии склонялись к «идее установления полностью корпоративного государства», но затем было решено сохранить существующие структуры, реорганизовав их так, чтобы поставить под полный контроль со стороны государства. При этом вслед за роспуском профсоюзов, руководствовавшихся теорией классовой борьбы, были распущены и объединения предпринимателей, цель которых заключалась в противостоянии требованиям рабочих о повышении зарплаты и улучшении условий труда.

В первой же статье принятого нацистами закона об организации национального труда устанавливалось, что на каждом предприятии с числом работников свыше 20 вводится система «фюрер — ведомые». Обе стороны должны работать совместно ради повышения производительности на общее благо Народа и Государства. Руководитель предприятия вправе принимать решения о его работе, но при этом обязан заботиться о благосостоянии работников. Работники обязаны работать совместно с руководителем в духе солидарности. Предприятие — это целостное образование и в то же время клеточка национальной экономики. Поэтому руководитель предприятия — это не хозяин, который может вести производство так, как он желает, поскольку он — владелец капитала или средств производства. Он лишь наделён теми полномочиями от государства, которые необходимы для функционирования предприятия. И для руководителя, и для работников общее благо должно стоять выше индивидуального.

На всех предприятиях были созданы «советы доверия» (вместо прежних «рабочих советов»), включающие как руководителей, так и представителей работников. Спорные вопросы передавались на рассмотрение специальных правительственных чиновников. Правительство регулировало время работы, размер оплаты труда, продолжительность оплачиваемых выходных дней и отпусков, причём учитывались особенности каждого предприятия, но так, чтобы это не привело к хаосу в стране.

Упоминавшийся выше Трудовой фронт, заменивший профсоюзы (и унаследовавший их собственность) не был частью государственных структур и не подчинялся министру труда. Он был специальным органом, созданным партией для организации трудящихся в соответствии с целями нацизма. Членство в нём формально было добровольным, однако редко кто пренебрегал им. Члены платили ежемесячные взносы. А поскольку Фронт насчитывал 25 миллионов членов, то с учётом прежней профсоюзной собственности он обладал весьма большими финансовыми ресурсами.

«Чтобы не прослыть реакционным, режим старался уравновесить реализацию своих строгих представлений о порядке, которые выразились, например, в отмене права на забастовку или создании единых государственных профсоюзов, — «Германского трудового фронта», примирительными проявлениями своего хорошего отношения к рабочим. Функционеры Трудового фронта при необходимости оказывали давление на предпринимателей, чтобы они шли навстречу законным требованиям работников.

Проводились обследования условий труда на предприятиях и при необходимости предписывались предпринимателям меры по улучшению освещения, вентиляции, обеспечению чистоты на производстве и в быту. Но особое внимание уделялось мерам по повышению производительности труда и эффективности производства. Устраивались соревнования как между предприятиями, так и между работниками, победители получали дипломы, ценные подарки и весомые денежные премии, часть этих средств шла на жилищное строительство. Работники, поставившие рекорды в своей профессии, получали звание Reichssieger (аналоги известного нам «стахановца»), на их примерах воспитывалась трудовая смена. Такие кампании охватывали не только промышленных рабочих, но и ремесленников, рабочих-надомников и крестьян.

Нацисты провозгласили «право на труд» для каждого немца, но вместе с тем и всеобщую обязанность трудиться, в том числе и в том месте и по той специальности, какая в данное время необходима государству. Так, в 1938 году были развёрнуты работы по сооружению укреплений на «линии Зигфрида», и сотни тысяч работников надолго отправились в западные районы страны. Таким образом, идея «трудовых армий» наиболее яркое воплощение получила именно в нацистской Германии. Трудящиеся за свою веру в нацистские идеалы лишались права на свободный выбор профессии, места работы и проживания.

Когда требовалось, чтобы работники мирились с теми недостатками на производстве, которые в данный момент было трудно устранить, функционеры Трудового фронта вели разъяснительную работу, говоря о патриотическом долге, о необходимости напрячь все силы нации для подготовки к справедливой войне за возвращение германских земель и пр. (лозунг «пушки вместо масла»).

Чтобы отвлечь трудящихся от острых социальных вопросов, нацисты проводили свой вариант политики «хлеба и зрелищ», уделяя много внимания организации досуга, развлечениям и спорту. Ежегодно в праздничные туристические поездки за счёт Трудового фронта отправлялись более 6 миллионов человек, из них сотни тысяч — на специально построенных судах по Балтике и Средиземноморью. Примечательно, что часто предпочтение отдавалось бывшим коммунистам, чтобы они убедились в преимуществах нацистского режима. Миллионы участвовали в спортивных секциях, государство содержало тысячи оплачиваемых тренеров. Устраивались спортивные праздники, художественные выставки, дни народных танцев, различные курсы, организовывая людей, и наряду со своими очевидными задачами давать «силу через радость» или утверждать «красоту труда», выполняя также функции контроля и успокоения… (вспомним итальянские организации «Допо лаворо» — М.А.). Работали тысячи кружков художественной самодеятельности, народных театров, фольклорных коллективов и т. д.

Национал-социализм претворил в жизнь некоторые невыполненные постулаты демократической революции…»

Так, 1 мая был объявлен праздником — Национальным Днём труда.

Такая демагогическая политика стала, по словам Феста, решающей предпосылкой успеха жёсткой социальной политики Третьего рейха.

«Утрата свободы и социальной самодеятельности, контроль на каждом шагу, заметное сокращение приходящейся на них доли в растущем валовом национальном продукте — всё это мало волновало рабочих; а идеологическими лозунгами их можно было завоевать ещё меньше, чем буржуазию. Главным было чувство восстановленной социальной уверенности после травмирующих лет страха и депрессии. Это чувство перекрывало всё; оно заглушало распространённую поначалу весьма широко склонность к сопротивлению, мобилизовало волю трудиться с высокой отдачей и существенным образом создавало ту картину социального умиротворения, на которую с окрепшей самоуверенностью ссылались новые властители: классовая борьба была не только табу и под запретом, от неё в значительной мере отказались сами её участники. Вместе с тем режим умел продемонстрировать, что он не был господством одного слоя над всеми остальными, в тех шансах роста, которые он давал каждому, он на самом деле проявлял внеклассовый характер. А то, что всё же оставалось от сознания социальной дистанции, сглаживалось политическим давлением, которому подвергались все: предприниматели, рабочие, служащие, крестьяне».

Сводить успех нацистской социальной политики к чувству «социальной уверенности», укрепившемся в немцах, неверно. Не меньшее значение в глазах педантичных немцев имело ощущение порядка, выразителями которого стали нацисты. Демократия насаждала хаос и неопределённость, оскорблявшие немцев сами по себе; поэтому, когда нацисты восстановили дисциплину, иерархию и чёткость во всём, немцы, несомненно, восприняли это как то, что к власти пришли «наши люди».

Борьба с безработицей была поставлена как одна из важнейших задач первого четырёхлетнего плана, разработанного в мае 1934 года. За счёт кредитов Центрального банка было развёрнуто строительство железных и автомобильных дорог, каналов, жилья, промышленных предприятий. Женщинам, занятым на производстве, было предложено заняться домашним хозяйством и воспитанием детей (в соответствии с нацистским лозунгом «Kirche, Kinder, Kuche» — «церковь, дети, кухня»), чтобы освободить рабочие места для безработных мужчин. За это женщинам были назначены пособия и субсидии на приобретение жилья. Широко практиковались общественные и «вспомогательные» работы, плата за которые была ниже, чем на предприятиях, но выше пособия по безработице. Порой продолжительность рабочего дня сокращалась, чтобы на предприятии можно было организовать больше рабочих смен.

Управление сельским хозяйством было централизовано. Разорительные для крестьян низкие цены на сельскохозяйственную продукцию были один раз повышены до уровня, обеспечивающего рентабельность производства, а затем поддерживались в течение года на неизменном уровне, чтобы обеспечить независимость аграрного сектора от колебаний конъюнктуры мирового рынка. По одним видам ресурсов страна должна была обеспечить себя полностью, по другим накапливались запасы за счёт внешней торговли. Развернулось производство эрзацев, синтетического бензина и пр. В итоге рост экономики обеспечил полную занятость.

Фермы определённого размера были объявлены наследственными, не подлежащими ни продаже, ни разделу. Все эти меры обеспечили Гитлеру поддержку со стороны крестьянства.

К этому времени был обеспечен достигнут высокий уровень социального обеспечения работников — страхование жизни, пенсии, пособия матерям и детям и пр.

Таким образом, нацисты привлекали трудящихся на свою сторону как заметным повышением уровня жизни и социальной защищённости, так и обещаниями восстановления величия и процветания страны, а также перспективой превращения каждого немца в потенциального рабовладельца, когда Германия установит своё господство над народами «низших рас». А тех, на кого не действовало «промывание мозгов», ждали тюрьма или концлагерь.

Как отмечал в своей книге «Крах и возрождение Германии» (М., 2000) немецкий исследователь Оскар Ференбах, «ощущение постоянного улучшения жизни подавляло в душе немцев любые сомнения. Никогда ещё во главе германского государства не стоял человек, пользующийся таким беспредельным авторитетом… Народ славил его (Гитлера) с каким-то безотчётным воодушевлением». Если же на каком-то участке строительства нацистского государства дело не ладилось или ущемлялись интересы трудящихся, то этому находилось простое объяснение: фюрер действует правильно, а вот его окружение и исполнительный аппарат подчас оказываются не на высоте поставленных им задач.

Трудящиеся Германии, весь её народ продали свои коренные интересы за чечевичную похлёбку и гороховую колбасу плюс обещание стать господами над низшими расами. А расплачиваться за это им пришлось жизнями миллионов немцев и будущим своей нации.

Забегая несколько вперёд, отмечу, что и население всех оккупированных нацистами стран Европы оказалось не на высоте положения. У нас много говорят о движении сопротивления, умалчивая, что в нём участвовало незначительное меньшинство. А большинство смирилось с оккупацией. Дания и Голландия поставляли немцам продовольствие, Чехословакия производила великолепную военную технику и т. д. Значит, вся Европа воевала на стороне фашизма.

Воспитание молодёжи

Особую заботу у Гитлера вызывало молодёжное движение НСДАП — гитлерюгенд. Он считал: кто владеет умами молодёжи, тому принадлежит будущее. Юноши должны быть «быстрые, как борзые, и твёрдые, как крупповская сталь».

Молодёжь при республике больше всего страдала от безработицы, невостребованности и нищеты. Гитлер открыл им дорогу и на предприятия и стройки, и на спортплощадки и стадионы. Апогеем культа молодости стала Берлинская олимпиада 1936 года.

С десятилетнего возраста мальчики приучались ходить строем, одетые в униформу, у них были свои командиры, их ограждали от влияния родителей и воспитывали из них хорошо отлаженных роботов-убийц.

Вот какую клятву давали вступавшие в гитлерюгенд:

«В присутствии этого знамени цвета крови, олицетворяющего фюрера, я клянусь посвятить всю мою энергию и силу спасителю нашей страны Адольфу Гитлеру. Я готов отдать жизнь за него, и помоги мне в этом Господь Бог. Хайль Гитлер!»

А вот что полагалось говорить в молитве на ночь: «Фюрер, мой фюрер, данный мне Богом. Спаси и сохрани мою жизнь, как ты спас Германию. Спасибо тебе за хлеб, что ты даёшь мне каждый день. Будь со мной всегда, не покидай меня, мой фюрер, моя вера, млй свет в ночи. Хайль Гитлер!» По сути, это нацистская переделка христианской молитвы «Отче наш».

Один из бывших членов гитлерюгенда, доживший до наших дней, утверждает: «Какие-то вещи, что вколотили в тебя в гитлерюгенде, остаются навсегда». Известно, что уже в мае 1945 года, когда даже части СС сдавались в плен, отряды 14 — 15-летних мальчиков продолжали сражаться насмерть, до последнего патрона. И даже когда уже шёл Нюрнбергский процесс над нацистскими военными преступникам, возле города действовали группы молодых гитлеровцев, мечтавших освободить обвиняемых.

Вторая мировая война

Гитлер последовательно осуществлял свою программу, изложенную в «Моей борьбе». Ввод войск в демилитаризованную Рейнскую область, присоединение Австрии, требование возвращения Судетской области, Мюнхенский сговор Германии, Италии, Англии и Франции, отдавший Гитлеру сначала Судеты, а затем и всю Чехословакию, — всё это Англия и Франция терпели, рассчитывая, что агрессию удастся направить на восток, против СССР.

Действительно, Гитлер заверял страны Запада, что его цель — завоевание «жизненного пространства» в России. Но для этого ему нужно сначала собрать всех немцев в одном государстве.

«Лишь после того, как границы империи будут включать всех до единого немца и не будет возможности обеспечить пропитание народа, возникнет моральное право на захват чужой земли. Тогда плуг превратится в меч, а из слёз войны произрастёт насущный хлеб для потомства».

Первоначально завоевания шли под лозунгом: «Одна нация, один народ, одна страна, один фюрер».

Правда, Гитлер питал недружественные чувства и к странам Запада, навязавшие Германии унизительный Версальский мир. Но он считал возможным лишь нейтрализовать или, в худшем случае, наказать Францию, однако в отношении Англии он был готов на уступки по всем спорным вопросам.

Но почему Гитлер напал на Польшу? Ведь главная цель его агрессии — Советская Россия. А Польша всегда была противницей России, она сама готова была развязать войну против СССР, и в 20-е — первую половину 30-х годов советское руководство именно её считало нашим главным вероятным противником. Казалось бы Гитлер должен был бы вступить в союз с Польшей и вместе с ней нанести удар по СССР. К тем дивизиям, которые были к осени 1939 года у Германии, могли бы присоединиться соединения польской армии, довольно многочисленные и неплохо вооружённые. А наша Красная Армия в 1939 году была много слабее, чем в 1941-м, причём современное вооружение и не поступало ёщё в её войска. Пообещал бы (или отдал бы временно) Гитлер Польше Правобережную Украину, чтобы осуществить мечту панов о создании империи «от можа до можа», и без помех со стороны стран Запада завоёвывал бы Россию.

Но Гитлер заключил пакт о ненападении с СССР и напал на Польшу, что послужило началом второй мировой войны, которой ни одна сторона не хотела и к которой не готовилась. Почему?

Гитлер уверял, что лишь глубокое разочарование поведением Англии побудило его к пакту с СССР. И война началась.

Да, Гитлер не понимал степени английского лицемерия, но об этом чуть позже. Польша была разгромлена за несколько недель, СССР получил возможность включить в свой состав Западную Белоруссию и Западную Украину, Литву, Латвию и Эстонию, Карельский перешеек, Бесарабию и Северную Буковину, тем самым отодвинув свои границы на запад. Но нападать на СССР, имея в тылу Англию и Францию, объявившие войну Германии, Гитлер не решался. Весь мир ожидал (и советское руководство на это рассчитывало), что в случае нападения Германии на Францию, располагавшую сильнейшей армией на европейском континенте, там развернутся длительные и кровопролитные бои. Но Франция быстро сдалась на милость победителя. По крайней мере одна мечта Гитлера сбылась: он продиктовал Франции унизительные условия мира в том самом вагоне, в котором в своё время страны-победители продиктовали Германии унизительный Версальский договор.

В районе Дюнкерка немцы могли бы уничтожить английский экспедиционный корпус, но они позволили ему эвакуироваться на Британские острова. В этот момент, когда немецкая армия стояла на берегах Ламанша и Па-де-Кале, а Англия оставалась практически безоружной, Гитлер так и не начал уже спланированную операцию по высадке десанта в Англию. Почему?

Свет на эту загадку могли бы пролить документы, связанные с миссией Гесса, который вылетел на самолёте в Англию, видимо, чтобы склонить её правительство к заключению мира. Но английские власти продлили срок сохранения этих документов в тайне, очевидно, потому, что уж больно стыдно выставлять на всеобщее обозрение свидетельства своего вероломства.

Англия всегда вызывала восхищение Гитлера тем, что она смогла объединить в себе национальную сплочённость, сознание нации господ и умение мыслить широкими категориями — в противоположность немецкому космополитизму, робости и узколобости. Гитлер считал, что англичане — арийцы, как и немцы. Именно поэтому он не воспользовался и другой возможностью поставить Англию на колени — объявить населению английских колоний, что они свободны, и оказать им помощь вооружением: нельзя помогать низшим расам в их борьбе против высшей.

Тайные контакты Гитлера с английскими властями вселяли в него уверенность в том, что ему удастся договориться с Англией, пережившей шок от молниеносного разгрома Франции немцами, о мирном разделе сфер влияния. Английская сторона старалась поддерживать в нём эту уверенность, тогда как в действительности её целью было устранение Германии как главного конкурента в Европе. Англичанам нужно было лишь выиграть время для того, что раскрутить маховик производства вооружений и обезопасить себя от немецкого вторжения на острова. К тому же к власти в Англии пришёл Уинстон Черчилль, не склонный к миру с Гитлером, хотя Гитлер и предсказывал, что в случае войны с Германией Британская империя распадётся. Гитлер в оценке перспектив сближения с Англией ошибся так же, как ошибаются «русские патриоты», считающие русских и украинцев одним народом или по крайней мере народами-братьями.

Так Гитлер бездарно упустил возможность захвата Англии, который мог бы повернуть ход мировой истории. (А впоследствии англичане на один день опоздали с вторжением в Норвегию, что также могло бы изменить ход войны.) А когда выяснилось, что десант в Англию стал слишком рискованным делом, Гитлеру не оставалось ничего другого, кроме как напасть на СССР, получив войну на два фронта.

Роковой шаг — война против СССР

22 июня 1041 года навеки останется днём величайшей трагедии в истории Отечества, так же как 9 мая 1945-го — днём величайшего его триумфа.

Сталин знал, что война неизбежна и начнётся скоро, но знал также и то, что СССР к ней не готов, к заверениям военных руководителей, будто Красная Армия способна в случае нападения врага нанести сокрушительный удар по агрессору, относился несколько скептически. Перед ним стояли две важнейшие задачи: оттянуть, насколько возможно, начало войны и не допустить образования единого фронта капиталистических стран против СССР. Вторую задачу он выполнил на удивление мастерски, что впоследствии вынужден был признать даже Черчилль. Решить первую задачу ему удалось лишь частично. На мой взгляд, советская дипломатия допустила тут серьёзную ошибку.

Расколоть потенциально возможный единый фронт врагов против СССР можно было одним из двух путей: либо образовать союз с Англией и Францией против Германии, либо заключить пакт о ненападении с Германией, если выяснится, что та намерена начать войну против Англии и Франции. Испробовав первый путь и убедившись, что Англия и Франция настоящего союза с нашей страной не хотят, Сталин принял предложение Гитлера и 23 августа 1939 года в ходе визита Риббентропа в Москву заключил пакт о ненападении с Германией.

Однако в ходе дальнейших переговоров в Берлине, где, по сути, шла речь о разграничении сфер влияния, Молотов озвучил позицию советской стороны, заявив о наших претензиях, в том числе на Румынию. Но Румыния имела для Германии первостепенное стратегическое значение, это был для немцев единственный источник нефти, без которой никакая война невозможна. Гитлер понял, что СССР, даже если бы и согласился присоединиться к антикоминтерновскому пакту (принципиальное согласие Москвы рассмотреть этот вопрос было получено), всё равно останется врагом Германии. И хотя Сталин попенял Молотову на проявленную в Берлине негибкость, дело было сделано.

К тому же Сталин 5 мая 1941 года на закрытом собрании военных прямо заявил, что война начнётся в самом скором времени, и это было немцам известно. Руководство Генштаба РККА даже попыталось разработать план превентивного удара по концентрирующимся на нашей границе немецким войскам, но Сталин счёл его безрассудным. Вообще на вооружении Красной Армии оставалась концепция наступательной войны, разрабатывавшаяся ещё Тухачевским, войска к оборонительным сражениям, а страну к обороне не готовили. Во введении к настоящей книге уже было показано: как ни готовился СССР к войне, она оказалась для нас неожиданной и пошла совсем не так, как планировали руководители страны и военачальники.

Гитлер в своё оправдание говорил, что напал на СССР из опасения, что Сталин может его опередить. В быстром разгроме СССР он не сомневался и сумел убедить в этом даже своих генералов, всегда опасавшихся войны на два фронта. В его представлении рисовались радужные перспективы: несколько недель триумфального марша по полям России — и будет завоёвано огромное пространство на востоке, после чего неизбежно покорится Англия и пойдёт на уступки Америка, и его станет славить весь мир. Пока немецким войска можно будет остановиться на линии Волга — Архангельск, но если Сталин успеет убежать на восток, то вермахт прорвётся через Урал и настигнет беглеца, где бы он ни пытался укрыться. (Ненавидя марксизм и советский строй, Гитлер в кругу приближённых не раз восхищался Сталиным, считая его единственным равным ему самому политиком всемирно-исторического масштаба.) С советским раем для евреев будет покончено, большинство «славянских недочеловеков» надо будет истребить, а остальных превратить в рабов нации господ.

Однако сопротивление, какое встретили немецкие захватчики на советской земле, понемногу отрезвляло Гитлера. Это сопротивление нарастало по мере того, как наша армия и весь народ преодолели шок первых поражений и осознали, что немцы ведут против нас войну на уничтожение.

В ходе войны Германия, на которую работали почти все ресурсы Европы, год от года становилась слабее, а СССР, несмотря на колоссальные потери территории, производственных мощностей, жизней солдат и офицеров и мирного населения, — всё сильнее. И дело тут не только в соотношении ресурсов.

При всём величии подвига советского народа, осуществившего сталинский план индустриализации, наша страна вступила в войну, оставаясь во многом ещё крестьянской страной. Многие красноармейцы, призванные в армию из сельской местности, впервые в жизни увидели паровоз, когда прибыли на станцию отправления. Даже профессия шофёра или тракториста была относительно редкой, тогда как в Германии в индустриальную деятельность уже давно были вовлечены широкие слои населения, прошла уже массовая автомобилизация страны.

Во время войны почти все советские мужчины, способные носить оружие, были призваны в армию, их места на производстве заняли женщины, пенсионеры, подростки, которым пришлось на ходу осваивать рабочие профессии. Почти всё трудоспособное население страны прошло через школу индустриального производства, что означало его подъём на более высокую ступень развития.

Скажу два слова о той загадке, о которой говорилось в предыдущей главе. Когда 7 декабря 1941 года японская авиация совершила налёт на главную базу американского Тихоокеанского флота в Пёрл-Харборе и США вступили в войну с Японией, Гитлер через четыре дня объявил войну США, хотя ситуация его к этому не обязывала. Почему он это сделал?

Напомню, что контрнаступление советских войск под Москвой началось 6 декабря и увенчалось крупным успехом. Гитлер и до того в глубине души сознавал, что война им проиграна, а поражение немцев под Москвой превратила это осознание почти в уверенность. Немецкий исследователь Себастиан Хаффнер в своей книге «Самоубийство Германской империи» (М., 1972) именно этим объясняет и объявление Гитлером войны США (что было последней его значительной инициативой) как «зов о помощи». Гитлер как бы призвал Запад (а решающую роль тут могли сыграть только американцы): «приходите скорее, пока нас не оккупировали русские».

Война против СССР была Гитлером проиграна ещё до того, как он её начал. 9 мая в её истории была поставлена последняя точка. Гитлер не захотел увидеть её конца и 30 апреля покончил с собой. Как сказал в связи с этим Сталин, «доигрался, подлец!»

Сталин прав был и в главной оценке итогов войны: победил тоталитарный (хотя в этом отношении ещё несовершенный) советский государственный и общественный строй, оказавшийся гораздо более высокой ступенью развития, чем полукорпоративный, полутоталитарный строй гитлеровской Германии.

Закономерный крах

Даже осознав, что война проиграна, Гитлер вёл себя как отчаянный игрок. До этого ему всёгда везло. Много раз он оказывался на грани ухода в политическое небытие. На него более 50 раз устраивали покушения, но судьба его хранила. И в этой проигрышной ситуации его не оставляла надежда на благоприятный поворот судьбы. Если произойдёт раскол антигитлеровской коалиции, то для него появится шанс на заключение сепаратного мира. Обращаясь к общественности Запада, он заявлял: «Я не собирался вести войну, а хотел построить своё социальное государство высочайшей культуры».

Гитлер всегда выставлял себя радетелем за немецкий народ, обеспечивающим для своих соотечественников «жизненное пространство». Однако даже тогда, когда стало очевидным, что война безнадёжно проиграна, он продолжал посылать на смерть не только солдат, но и подростков из гитлерюгенда. Оказывается, ему нужен был не тот немецкий народ, который реально существовал, а тот великий народ, который он рисовал в своём воображении. Он разделял убеждение Муссолини: «Чтобы сделать народ великим, надо послать его в бой — если потребуют обстоятельства, даже пинками в задницу». Но Гитлер превзошёл дуче в своём презрении к собственному народу, который, по его убеждению, оказался недостойным своего фюрера. В конце войны он даже заявил: нет никакой необходимости заботиться об основах, которые нужны немецкому народу для его дальнейшей примитивнейшей жизни, ибо, по словам Гитлера, «он оказался более слабым, и будущее принадлежит тогда исключительно более сильному восточному соседу». Как утверждали последние собеседники Гитлера, «он бы тогда по немецкому народу и слезинки не проронил».

Так Гитлер вынужден был признать, что славянские «унтерменши» оказались более близкими к «расе господ», какой он себе её представлял, чем «арийская нордическая раса». Гитлер был гением разрушения, не способным к созиданию.

Ныне господствует мнение, что крах и позорный конец Гитлера вполне закономерны. Но это не факт. Гитлер, как самоуверенный недоучка, недооценил возможности ракетно-ядерного оружия. В отношении ракет он свой промах частично исправил, а к созданию атомной бомбы приступил слишком поздно. Но представим себе, что Гитлеру удалось бы первым создать её, как бы повернулась история? Вот о чём не следует забывать народам, победившим нацизм. Даже когда был создан истребитель «Мессершмит» с самыми лучшими на тот момент лётными характеристиками, Гитлер не воспользовался этим преимуществом, а спросил конструктора, может ли этот самолёт брать на борт тяжёлую бомбу. У конструктора не хватило смелости отстоять своё детище и возразить фюреру, и он ответил утвердительно. Началась переделка самолёта, на что ушло драгоценное время, и получившаяся машина была и не лучшим истребителем, и не лучшим бомбардировщиком.

Нацисты уверяли, что в случае их поражения в Германии начнётся партизанская война. На деле с гибелью Гитлера исчез и нацизм, все члены НСДАП заявляли, что они лишь выполняли приказы фюрера. Единственными несгибаемыми гитлеровцами оказались те подростки — вервольфовцы, банды, которые, как уже было сказано выше, ещё долго обретались вокруг Нюрнберга, намереваясь освободить судимых там Международным трибуналом главных немецких военных преступников.

Нацизм был последней «национальной идеей» давно духовно умершей Западной Европы. С тех пор Европа — это смердящий труп, живущий лишь жаждой «окончательного решения русского вопроса», уничтожения России. Это естественная реакция умирающей культуры к культуре восходящей.

Послевоенная объединённая Германия стала ядром антироссийских сил объединённой же Европы. Но вытекающие из этого следствия мы рассмотрим в главе, посвящённой современной Европе в целом.

Глава 5 Фалангистское корпоративное государство Франсиско Франко

Чем интересен режим Франко

Корпоративное государство Франко в Испании на тридцать лет пережило режимы Гитлера и Муссолини. Опыт его построения представляет интерес по следующим причинам.

Во-первых, в отличие от Италии, США и Германии, в Испании корпоративное государство строилось не мирным путём, а как итог продолжительной и кровавой гражданской войны, оказавшейся в то время в центре всемирной битвы сил прогресса и реакции, как это тогда представлялось большей части мировой общественности.

Во-вторых, в этой гражданской войне обе боровшиеся стороны получали весомую помощь от иностранных государств.

В-третьих, каждая из боровшихся сторон выработала свою модель государственного и общественного устройства с использованием опыта тех стран, которые они выбрали в качестве образца, но в основном опиравшиеся на национальные традиции.

В-четвёртых, генерал Франко сразу и открыто взял курс на строительство корпоративного государства.

В-пятых, до того попытки построения корпоративного государства предпринимались в экономически наиболее развитых государствах — США и Германии или, по крайней мере, в стране со средним уровнем развития капитализма — Италии. Испания же предприняла такую попытку, будучи ещё полуколониальной страной.

Наконец, в-шестых, только в Испании власть, по истечении длительного времени после окончания гражданской войны, выступила с инициативой примирения воевавших сторон, и это воспринято во многих странах, в том числе и определёнными кругами в России, как пример для подражания.

Корни режима Франко — в истории Испании

То, что строй, установившийся в Испании, не похож не только на немецкий нацизм, но и на итальянский фашизм, объясняется особенностями как национального характера испанцев (которых, по словам публициста Вадима Белоцерковского, отличает «плохая совместимость с капитализмом»), так и истории страны.

Сегодня мало кто вспоминает, что два сравнительно небольших королевства, располагавшиеся на Пиренейском полуострове, — Испания и Португалия, ныне, кажется, так мало значащие в мировом масштабе, в XV–XVI веках были мировыми сверхдержавами, владычицами морей. Поэтому напомню, что в 1492 году Христофор Колумб, руководивший испанской экспедицией для поиска кратчайшего морского пути в Индию, открыл Америку (считая, что приплыл в Индию). А в 1497–1499 годах португалец Васко да Гама совершил плавание из Лиссабона вокруг Африки в Индию и обратно. Португалец Фернан Магеллан, руководивший в 1519–1521 годах испанской экспедицией, обогнул Южную Америку, первым пересёк Тихий океан и достиг Филиппинских островов, где погиб в схватке с местными жителями. Но корабли экспедиции, обогнув Южную Африку, вернулись на родину, тем самым совершив первое кругосветное путешествие.

В итоге этих Великих географических открытий Испания и Португалия создали громадные колониальные империи, и между ними началась борьба за мировую гегемонию. Одно время их даже пытался помирить папа римский, предложивший спорящим сторонам разделить мир по гринвичскому меридиану: к западу от него пусть будут владения Испании, а к востоку — Португалии. Действительно, испанцы завоевали почти всю нынешнюю Латинскую Америку, которая стала испаноязычной (за исключением португалоязычной Бразилии), и захватили колонии в Африке и в Тихом океане (Филиппины). Про эту империю тогда говорили, что над ней никогда не заходит солнце. А португальцы захватили большие колонии в Африке и в Азии. Правда, полюбовного раздела мира между этими хищниками не получилось, в 1581–1640 годы Португалия сама оказалась под властью Испании. Но тут произошло нечто непредвиденное, так что далее придётся рассматривать судьбы Испании и Португалии поврозь.

Закат Испанской империи

Из американских колоний в Испанию (а из неё в другие страны Западной Европы) хлынул поток золота и серебра, но это не только не принесло ей процветания, а, наоборот, способствовало её быстрому экономическому и политическому упадку. Равновесие между денежной и товарной массами нарушилось, и цены на все товары, прежде веками остававшиеся почти неизменными, резко пошли вверх, что привело к обнищанию большей части населения Европы и прежде всего самой Испании, где цены выросли особенно резко. Испанские товары потеряли конкурентоспособность, промышленники и торговцы разорялись. Богатая Испания вступила в длительную полосу упадка и превратилась в нищую окраину Европы. Проиграв войны с Англией, она утратила господство на море, а в начале XVIII века европейские династии вступили в борьбу за испанский престол, переросшую в войну за испанское наследство.

В XIX веке в Испанию вторглись войска Наполеона. Воспользовавшись ослаблением метрополии, обрели независимость почти все испанские колонии в Латинской Америке. Отставание Испании от развитых европейских государств всё увеличивалось. «Жизнь в Испании остановилась, — утверждал великий испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет. — Новое не появляется, а старое не отмирает».

В 1898 году США напали на Испанию (на её заморские владения), уничтожили её флот и отобрали три последние большие колонии — Кубу, Филиппины и Пуэрто-Рико. Такого глубокого унижения гордая и воинственная испанская нация не испытывала на протяжении многих столетий. Обсуждение причин такого краха обострило борьбу между традиционалистами и модернизаторами, которая шла с начала XIX века.

«Дальше так жить нельзя», — это испанцы понимали. А как надо? Но либералы, республиканцы, социалисты и анархисты, а со временем и коммунисты, появившиеся на испанской сцене, считали, что для движения вперед надо устранить определяющее влияние монархии, аристократии и церкви на политическую жизнь. А правые усматривали все беды в ослаблении традиционных ценностей, основанных на учении католицизма. Общество оказалось расколото практически пополам, и пропасть между двумя лагерями все углублялась. Верх брали то правые, то левые, но в 1931 году монархия была свергнута и провозглашена республика.

Но это вызвало рост контрреволюции, и на политическую арену выступил генерал Франсиско Франко.

Путь Франко к власти

Имя Франко долго оставалось в Советском Союзе символом зла и кровавого террора. Франко — «глава фашистского режима», «палач испанского народа», «кровавый диктатор», «ближайший приспешник Гитлера и Муссолини». Но тогда невозмлжно было узнать, кто такие Франко и «фашисты-франкисты», в чем секрет политического долголетия генерала, который руководил страной 39 лет, почти до самой смерти, чем на самом деле была франкистская Испания.

Но и на Западе многие авторы рисовали Франко преимущественно чёрными красками, например, Пол Престон в книге «Франко» (М., 1999), подчёркивавший некомпетентность, хвастливость, хитрость и изворотливость испанского диктатора. А Габриэлла Эшфорд Ходжес в своей книге «Франко» (М., 2003) представляет его параноиком, садистом и стяжтелем.

Более взвешенно подошёл к раскрытию образа вождя испанских правых немецкий исследователь Хельмут Гюнтер Дамс, автор книги «Франсиско Франко: солдат и глава государства» (Ростов-на-Дону, 1999). С известной долей симпатии к испанскому диктатору написаны некоторые материалы и в нашей стране. (Например, статья Алексея Пидлуцкого, которую я нашёл в Интернете.) Ну, а подхалимы, которые водятся везде, сравнивали Франко с Александром Македонским, Юлием Цезарем, Карлом Великим, Наполеоном и даже с архангелом Гавриилом. Но и художник Сальвадор Дали, которого, наверное, трудно заподозрить в лести, назвал Франко «святым». И в книге для детей, изданной во франкистской Испании, говорилось: «Каудильо — это дар, который Бог посылает нациям, заслуживающим этого, и нация принимает его как посланца небес, прибывшего по промыслу Господню спасти родину», то есть он представлен как мессия, посланный богоизбранному народу.

Настоящим прорывом стала книга Д.М.Креленко «Франсиско Франко. Путь к власти» (Саратов, 2002). Креленко объективно отметил, что Франко «участвовал во всех важнейших событиях середины XX века и проявил при этом выдающиеся способности, присущие незаурядной личности, умеющей повернуть в свою пользу совершенно невыигрышную ситуацию». Вклад Франко в развитие военного искусства, его виртуозные политические манёвры, небезынтересная модель государственного устройства, основанная на принципах прагматизма и отказа от крайностей — всё это полностью ускользнуло от внимания исследователей. Почему? Потому что они полагали: раз Испания — небольшая страна, то и её единовластный правитель не может быть никем иным, кроме как второстепенным фашистским диктатором, мелким политическим шулером, сумевшим выжить в эпоху колоссов. Между тем пример Франко говорит как раз о том, что личные качества не зависят от национальности, а талант и мастерство политического деятеля — от размеров политической арены.

Франко не устраивал все основные политические движения, определявшие расклад сил в мировой политике середины XX века. С равной недоброжелательностью о нём отзывались в нацистской Германии и в «классических» демократиях англосаксонского образца — Англии и США. У нас о нём говорилось только бранное. Добавили негатива ему и разгромленные в Гражданской войне либералы и представители «левых», осевшие в странах западной демократии и в СССР. Да и в самой Испании недовольство им высказывали и ультраправые, и консерваторы.

Откуда же взялся такой удивительный деятель? По Креленко, его воспитала кастильская рыцарская, воинская, католическая среда с её стремлением к завоевательным походам и с пренебрежением к деньгам, к «золотому тельцу», предпринимательству и тем более к ростовщичеству. Благородные жизненные принципы этой среды дали плохие плоды в том смысле, что в Испании не сложилось национальной кредитной системы, подконтрольной светской части элиты (но такой денежной системы не сложилось и в других, даже самых развитых странах), и дееспособной индустрии. Управление денежными потоками оказалось в руках презираемых и преследуемых иноверцев. Поощрялось лишь овцеводство, дававшее сырьё для суконной промышленности, зерновые были в пренебрежении, большая часть продовольствия получалась из-за границы. Золото, хлынувшее в страну из Нового Света, обеспечив нобилитет роскошным уровнем жизни, не стало основой наполнения национального богатства в целом и не повлияло на уровень жизни всей нации. Оно лишь профинансировало индустриальное развитие других ведущих государств Европы.

Когда же началось промышленное развитие, оно сосредоточилось в приморских районах Каталонии и Страны Басков, населённых национальными меньшинствами, где были сильны сепаратистские тенденции. Большое влияние на развитие событий оказал и склад национального характера испанцев, их склонность к созерцательности, патриархальная лень, с одной стороны, страстность и склонность к экстремизму — с другой. В частности, нигде в Европе не получили такого, как в Испании, влияния идеи анархистов, их стремление к разрушению всего существующего порядка.

В первой половине XX века в Испании рос средний класс, выступающий за стабильность, отвечавшую и национальным интересам. Именно испанский средний класс и породил Франко.

Франсиско-Паулино-Эрменгильдо-Теодуло Франко-и-Баамондэ родился в 1892 году, окончил иезуитский колледж и военную академию. С того времени вся его жизнь была связана с армией. Более того, у него постепенно складывается идеал: вся страна — как армия. Во время колониальной войны в Марокко он приобрел боевой опыт, сделал блестящую карьеру и завоевал безоговорочный авторитет у армейской верхушки. В отличие от большинства офицеров, занятых больше вечеринками, чем выполнением своих служебных обязанностей, Франко всю жизнь посвятил службе. Он тщательно готовился к каждой боевой операции, не крал казенных денег, заботился о солдатах, следил, чтобы они получали полностью положенный им паёк. В 1916 году он был тяжело ранен пулей в живот, и после лечения получил назначение в город Овьедо — центр «красной» Астурии. Здесь в августе 1917 года Франко впервые имел дело с «врагом внутренним» — жестоко и решительно подавлял не разрешенную властями шахтерскую забастовку. Затем Франко перешёл в созданный в 1920 году Испанский иностранный легион, воевавший в Африке, и в 1923-м стал его командиром. Легион сыграл решающую роль в разгроме в основных сил марокканских повстанцев, а Франко стал национальным героем. В 1926 году он стал генералом, а еще через два года — начальником созданной Академии Генерального штаба. И это в то время, когда 80 процентов испанских генералов унаследовали от родителей титулы маркизов, герцогов или графов. Франко же к аристократии не принадлежал (но относился к ней с почтением, и когда женился по любви на аристократке, обрёл связи и в этой сфере).

Когда в 1931 году власть перешла к республиканцам, во многих городах опьяненные победой массы уже отправились жечь церкви и монастыри. А Франко твердо стоял за порядок и не мог допустить, чтобы государственная власть беспомощно валялась посреди улицы, а отечество погрязло в анархии.

Особое беспокойство Франко вызывало разложение армии при республиканцах. Её боеспособность упала, вооружение устарело.

Республиканское правительство закрыло «центр реакции» — возглавляемую Франко академию, а самого генерала отправило в запас. В отличие от подавляющего большинства испанских генералов правых взглядов, Франко вплоть до лета 1936 года не позволял себе высказывать свое недовольство новой властью или участвовать в заговорах против неё. Он считал тогда недопустимым вмешательство военных в политику, видел свой долг в служении Испании, кто бы ни стоял у власти.

Когда в конце 1933 года правые победили на парламентских выборах и захватили контроль над республикой, Франко назначили начальником Генерального штаба испанской армии. Ему поручили подавить новое восстание астурийских горняков.

Из всех организаций правых наибольшее внимание Франко привлекла основанная в 1933 году «Фаланга». Основатель Фаланги Хосе-Антонио Примо де Ривера считал, что восстановить прежнее величие Испании может только «национал-синдикалистское государство» с помощью механизмов тоталитарной власти и корпоративных институтов. Всю страну фалангисты рассматривали как огромный производственный синдикат. Движение признавало религиозные, католические ценности, однако подчиняло их задаче «национальной революции». Оно возвеличивало «славное прошлое» Испании и даже её историческое преимущество перед другими нациями.

Программа Фаланги носила подчёркнуто антикапиталистический характер. Фалангисты отвергали капиталистическую систему за то, что она «игнорирует интересы народа и дегуманизирует частную собственность» Они провозглашали своей целью проведение «националистической» революции и установление справедливого строя. Их лозунги — «За родину, за хлеб и справедливость!»; «Ни одного очага без огня, ни единой семьи без хлеба!»; «Через Империю к Богу!»; «Испания — неповторимая судьба во Вселенной!»

Но Фаланга так и не стала массовой партией. На выборах 1936 года за неё отдали голоса только 45 тысяч избирателей — из 13,5 миллионов.

В 1936 году уверенные в своей победе правые разработали избирательный закон, сводившийся к принципу: «Победитель получает всё». Но неожиданно для них победил на парламентских выборах левый Народный фронт. Его приверженцы выпускали из тюрем тысячи заключенных, поджигали церкви и монастыри, избивали священников, незаконно захватывали имения землевладельцев.

Начался разгром правых. Франко уволили с должности начальника Генштаба и отправили в почетную ссылку — военным губернатором Канарских островов.

Франко, в отличие от большинства генералов, понимал причины успехов Народного фронта. Испания осталась полуколониальной страной. Её промышленность не выдерживала никакой конкуренции. Положение народа было ужасным.

Из 11 миллионов трудоспособных испанцев 8 миллионов (2 миллиона мелких крестьян, 2,5 миллиона сельскохозяйственных рабочих, 2,5 миллиона шахтеров и промышленных рабочих, 1 миллион мелких ремесленников) влачили жалкое существование на черте бедности. Лишь 2 миллиона составляли средний слой торговцев и крупных ремесленников. Оставался еще 1 миллион, представлявший высший слой крупных землевладельцев и банкиров, интеллигенции и духовенства, чиновников и военных. Половина нации — около 12 миллионов человек — была неграмотна.

Для исправления положения нужны были гигантские инвестиции. В Испании иностранный капитал уже в значительной степени управлял производством электроэнергии, промышленностью, транспортом и связью. Однако эти инвесторы думали не о потребностях Испании, а о своих прибылях.

Большинство испанских политиков в тот период не разбиралось в закономерностях современной экономики. Отсюда и непродуманное начало земельной реформы, увлечение разного рода утопиями.

Франко не располагал программой экономической и социальной политики, но был убеждён в том, что существующие трудности не могут быть преодолены с помощью революции, а станут усугубляться, вплоть до наступления катастрофы. Только законность и порядок, по его мнению, станут надежной основой грядущей модернизации.

А республика и без участия заговорщиков-военных неудержимо шла навстречу гражданской войне. Несмотря на вмешательство гражданской гвардии, повсюду сельский пролетариат захватывал не только не используемые земли, но и засеянные помещичьи поля.

1 Мая 1936 года Народный фронт отметил грандиозным

военным парадом и мощной демонстрацией. Над марширующими колоннами колыхалось море красных знамен, реяли транспаранты с изображениями Маркса, Ленина и Сталина. Демонстранты пели Интернационал, раздавались здравицы в честь коммунизма и России.

«Над всей Испанией безоблачное небо»

Считается, что именно этот пароль, переданный по радио, стал сигналом для одновременного восстания практически всех частей испанской армии, полиции и жандармерии. Но безоружные сторонники республики сумели остановить наступление до зубов вооруженных мятежников.

На самом же деле мятеж был подготовлен крайне плохо. Да и руководство республики знало о готовящемся восстании правых. Премьер-министр сам подталкивал их к вооруженному выступлению, надеясь легко его подавить и заработать себе на этом славу «спасителя республики».

Выступление правых началось 17 июля 1936 года в Испанском Марокко. Главные гарнизоны Испании и штатские правые присоединились к мятежу позднее. Это лишило мятежников эффекта неожиданности, позволив сторонникам республики мобилизовать до 100 тысяч бойцов Народной милиции и в большинстве городов страны подавить попытки вооруженного выступления на корню. Мятежников не поддержало большинство вооруженных сил, почти две трети военных сохранили верность правительству. 20 июля капитулировали военные мятежники в Мадриде. Говорят, что окрыленные победой республиканские «милисианос» замучили там около 1000 пленных. И республиканцы, и националисты с первых же дней войны часто прибегали к уничтожению захваченных в плен политических оппонентов.

К тому же в авиационной катастрофе погиб глава мятежников — генерал Санхурхо, а их главный трибун Хосе-Антонио Примо де Ривера оказался на территории, контролируемой республиканцами, попал в тюрьму и был тайно расстрелян.

В первые дни боев мятежникам удалось захватить около трети территории Испании. Но столица Мадрид, крупнейшие промышленные центры, а в общем — три четверти населения страны оставались под властью республики. Судьба мятежа висела на волоске. И тогда ее взял в свои железные руки генерал Франко.

Франко прибыл в Марокко и, как старший по званию среди мятежных генералов, был избран верховным главнокомандующим вооруженными силами Испании, главой государства, главой правительства и генералиссимусом. Поэтому его вскоре стали называть в Испании «каудильо», что означает примерно то же, что «фюрер» у немцев или «дуче» у итальянцев. Поэтому антифашисты всего мира приравнивали его как диктатора к Муссолини и Гитлеру.

Но Франко отличался от этих диктаторов. Он тогда не имел политической доктрины или мировоззрения. Он не был вознесен к вершинам власти массами фанатиков. Незыблемую основу своего признания в качестве главы государства каудильо нашел в христианстве. Ведь лучше быть правителем по милости Божьей, спасителем христианской Испании, чем ставленником генералитета.

Франко попросил Муссолини и Гитлера помочь ему вооружением. Они предоставили ему самолеты. У обоих диктаторов было немало и других забот, и они неохотно оказывали поддержку Франко. Однако они знали, что в июле 1936 года в Москве было принято решение об оказании мадридскому правительству военной помощи. И все коммунистические партии занялись мобилизацией денежных средств и людских ресурсов. И Гитлер опасался, что в случае победы коммунистов в Испании эта «зараза» перебросится на Францию, где были сильны позиции Народного фронта. Тогда Германия окажется зажатой в клещи советскими и западноевропейскими коммунистами.

Получив самолеты, Франко смог перебросить личный состав своих войск из Марокко в Испанию, а тяжелое вооружение переправил на судах.

Но и советские корабли доставили республиканцам сотни специалистов и тысячи тонн груза, в том числе сотни сверхсовременных танков. Мексика в большом количестве поставляла республиканцам легкое огнестрельное оружие.

Героизм и предательство

«Гражданская война в Испании… оказала огромное эмоциональное воздействие не только на современников в разных концах земного шара — она вызвала мощное духовное потрясение у всего человечества, эффект которого ощущается и по сей день. События в Испании способствовали чёткому осознанию миллионами людей того факта, что фашизм и человеческая цивилизация несовместимы; они формировали повсеместное и всеобщее неприятие «коричневой чумы», которое во многом предопределило в последующем приход долгожданного Дня Победы». Так определил значение событий в Испании тех лет литературовед Хуан Кобо в предисловии к роману «Последние знамёна» (М., 1988), который написал непосредственный участник войны Анхель Мария де Лера.

Чем же объяснить громадный всемирный резонанс той войны? Это образно выразил Илья Эренбург, бывший в то время корреспондентом газеты «Известия» в Мадриде:

«В Европе тридцатых годов… фашизм наступал и наступал безнаказанно. Каждое государство, да и каждый человек мечтали спастись в одиночку, спастись любой ценой, отмолчаться, откупиться… И вот нашёлся народ, который принял бой. Он не спас себя, не спас и Европы, но если для людей моего поколения остался смысл в словах «человеческое достоинство», то благодаря Испании».

Борьба испанских республиканцев против франкистов и итало-германских интервентов была полна примеров беззаветного героизма. В известном смысле это была странная война. Считалось, что воюют коммунисты с фашистами. Но коммунисты в лагере «левых» составляли меньшинство, несравненно больше было анархистов, социалистов и национал-сепаратистов. А в стане «правых» фалангисты, которых часто относят к фашистам, тоже не были определяющей силой. На стороне испанских националистов воевали корпуса итальянских «добровольцев»-чернорубашечников и немецкая авиация. Но и республиканцев поддерживали интернациональные бригады, созданные Коминтерном. Многочисленные иностранные военные советники были с обеих сторон.

Для советских людей, современников тех событий, эти годы остались в памяти навсегда. Посланцев республиканской Испании встречали у нас как героев, имена Энрике Листера, Хуана Модесто и других её храбрых генералов были у всех на устах. Я помню, как привезли в Москву испанских детей (их родители полагали — ненадолго, до скорой победы, а оказалось — на десятилетия, если не навсегда). У нас тогда вошли в моду шапочки-испанки. Многие советские военные (Р.Я.Малиновский, К.К.Рокоссовский, Р.Я.Малиновский, Г.И.Кулик, Д.Г.Павлов, И.С.Конев, Н.Н.Воронов, П.И.Батов, А.И.Родимцев, Г.М.Штерн, Я.К.Берзин, Я.В.Смушкевич и др.) добровольцами отправились воевать в Испании на стороне республиканцев (см. сборник «Мы — интернационалисты», М., 1986). Выдающийся советский флотоводец Н.Г.Кузнецов, отвечавший тогда за доставку военных грузов из СССР в республиканскую Испанию, оставил воспоминания об этой трудной миссии — книгу «На далёком меридиане» (М., 1989) и несколько статей. Лучшие из советских воинов, сражавшихся в Испании, стали Героями Советского Союза, кавалерами советских орденов, а впоследствии отличились как полководцы и храбрые командиры в Великой Отечественной войне. В газетах печатались очерки И.Эренбурга и М.Кольцова, в кинотеатрах показывали киноочерки Р.Кармена, также заслужившие широкое признание. Правда, не всем так повезло, иные были по возвращении в СССР арестованы по подозрению в том, что они завербованы иностранными разведками, и расстреляны как враги народа (в том числе и М.Кольцов).

Всё время, пока шла гражданская война в Испании (а это 1936–1939 годы), за её ходом с громадным сочувствием следили советские люди. У нас собирали продовольствие и подарки испанским женщинам и детям. В Испании солдатам республиканской армии показывали воодушевлявшие их советские фильмы — «Чапаев», «Мы из Кронштадта» и др. Испанцы платили нам такой же горячей симпатией.

Корреспондента газеты «Правда» Михаил Кольцов писал, что в августе 1936 года огромный город Барселона переживал «дни высшего подъёма, счастья и безумства». И день за днём он показывал этот громокипящий водоворот народной войны, справедливой, героической и ужасной.

В начале войны объективно лагерь испанских республиканцев был более мощным, чем силы Франко, но его разрывали внутренние распри и противоречия. Вот ещё короткие цитаты из «Испанского дневника» Кольцова:

«В Испании, стране пышной дворянской роскоши и дикого деревенского невежества, народ простодушно и преданно чтит интеллигенцию. Изъявления человеческой мысли, иногда чем более абстрактные, тем более заманчивые, окружены атмосферой преклонения и признания. Асанья, философ, эстет, публицист на уровне избранных… оказался призван возглавлять (этот писатедь был избран президентом республики. — М.А.) громокипящую народную Испанию тридцать шестого года».

Другой лидер революции — Франсиско Ларго Кабальеро — любил, чтобы его называли «испанским Лениным». Он раньше отстаивал самые реформистские и соглашательские позиции в рабочем движении, шёл на компромиссы и даже на коалицию с наиболее правыми буржуазными правительствами. А теперь он вдруг стал максималистом и радикалом и «бурно и резко обрушился на правительство. Обвинил его в полном неумении и отчасти даже в нежелании подавить мятеж. Министры — неспособные, тупые, ленивые люди. Они проваливают всё и вся на каждом шагу. Никто их не слушается, они не считаются друг с другом. У них нет ни малейшего представления об ответственности и серьёзности обстановки. Им бы только благодушествовать в своих министерских кабинетах. Да и кого они представляют? Все народные силы объединяются вне рамок правительства, вокруг социалистических и анархистских профсоюзов. Рабочая милиция не верит правительству, не верит военному министерству, потому что оно пользуется услугами тёмных личностей, бывших реакционных королевских генералов, кадровых офицеров, заведомых изменников…. Какое же это правительство?.. Это комедия, а не правительство! Это позор!»

Слушатели устраивают Кабальеро овацию. По требованию масс Ларго Кабальеро назначают премьер-министром. Он обращается к правительству СССР с просьбой оказать республике помощь вооружением и специалистами. Советское правительство согласно помочь. Но положение на фронте осложняется. И тут происходят более чем странные вещи.

Коммунистическая партия «собирает десятки тысяч добровольцев — их никто не зачисляет, не вооружает. Партия организует громадные воскресники для рытья окопов, — когда люди с песнями, с энтузиазмом приходят на место работ, им не указывают, где и что копать, держат целый день в ожидании, без лопат, без объяснений, разочаровывают и озлобляют. Партия организовала мобилизацию для военного производства на множество заводов, рабочие согласны бесплатно работать по ночам, они сами находят металл и прочее сырьё — им не дают образцов снарядов, их выпроваживают, когда они вместе с инженером приходят за заказом в военное министерство. Паника, саботаж, вредительство стихийно растут в столице, и правительство растерянно пасует перед ними». А что же Ларго Кабальеро, столь резко критиковавший прежнее правительство?

«Старик окружил себя самыми худшими из старых военных — бывшими колониальными администраторами, крупными помещиками, ничтожествами в военном отношении и реакционерами в политическом…

Кругом зреют заговоры и провокации, готовятся террористические и диверсионные акты, бродят чудовищные панические слухи. Фашисты водят за нос правительственных чиновников, пролезают во все учреждения, даже не стараясь прикрыться».

Осенью 1936 года мятежники вплотную подошли к Мадриду. Правительство, не веря в возможность отстоять город, в ноябре покидает его. В Мадриде была создана хунта, ответственная за оборону столицы. Во главе её поставлен генерал Хосе Миаха, у которого была стойкая репутация одного из самых незадачливых военачальников. Но республиканская армия, при поддержке трудового люда Мадрида, а затем и подоспевших к тому времени интернациональных бригад, в ожесточённой борьбе остановила продвижение противника, который до самого окончания войны в апреле 1939 года так и не смог захватить столицу.

У Франко беспорядка в тылу не было. Ему, воспитанному в духе верности консервативным монархическим идеалам, идеология фалангистов была чужда, но он широко использовал её фразеологию. Он провозгласил декрет о слиянии всех правых партий в единую «Испанскую традиционалистскую фалангу и Хунту национал-синдикалистского наступления» и сам ее возглавил.

Но Фаланга, созданная в 1933 году, и Фаланга, преобразованная Франко, это две во многом разные партии. Ещё остававшихся в живых лидеров старой Фаланги, придерживавшихся антикапиталистического курса, по приказу Франко расстреляли. Ряды фалангистов пополнили карьеристы, жаждавшие высоких постов. (Об истории Фаланги написана хорошая книга: Ellwood, Sheelagh. Spanish fascism in the Franco,s era. Houndmills, 1987).

Ход этой войны 1936–1939 годов хорошо известен (он изложен, в частности, в двухтомнике Жоржа Сориа «Война и революция в Испании», М., 1987, и в книге Хью Томаса «Гражданская война в Испании», М., 2003). Республиканцы могли бы привлечь на свою сторону большинство трудового народа, если бы быстро провели обещанные реформы, в первую очередь аграрную. Но они осуществляли их робко, конфисковали только землю помещиков, явно выступавших на стороне мятежников, но и то передали её не крестьянам, а государству, объявленному «республикой трудящихся всех классов». А государство когда-то распределит землю между крестьянами. Анархисты же захватывали любую собственность и объявляли её своей. Активно действовали в лагере республиканцев и троцкисты. Во многих местах в деревнях стали создавать коллективные хозяйства. Вот зарисовка с натуры — снова обращаюсь к «Испанскому дневнику»:

«Почти повсюду земля, конфискованная у фашистских помещиков, распределяется между беднейшими крестьянами и батраками. Урожай с помещичьих полей убирают совместно крестьяне и батраки и делят соответственно труду каждого участвовавшего в уборке… Но в прифронтовой полосе появилось несколько групп анархистов и троцкистов. Они добиваются, во-первых, немедленной коллективизации всех крестьянских хозяйств, во-вторых, реквизиции урожая с помещичьих полей в распоряжение сельских комитетов и, в-третьих, конфискации земли у средних крестьян, имеющих по пять-шесть гектаров. Приказами и угрозами было создано несколько подобных коллективов». На собрании крестьян один «предлагает работать пока индивидуально, а там, после войны, вопрос встанет опять». Другой убеждает «перестать быть эгоистами, начать делить всё поровну, не для этого ли ведётся эта кровавая война? Надо… сейчас же установить свободный коммунизм».

Крестьяне совсем сбиты с толку. Пока никакого решения они не приняли. И так едва ли не всей свободной территории Испании.

В итоге народ мало что получил от республиканской власти, даже напротив, выросла безработица. Не весь трудовой народ поднялся на борьбу. И потому франкисты в кровавой борьбе шаг за шагом отвоевывали у «красных» Испанию.

Некоторые генералы франкистов предлагали разбомбить индустриальные центры в районах, находившихся под властью республиканцев, чтобы лишить их возможности производить вооружение. Но Франко отказался. Промышленность будет нужна стране после его победы.

Но решающую роль в испанской трагедии сыграли события на мировой арене. С подписанием 29 сентября 1938 года Мюнхенского договора растаяла надежда республиканцев на спасение за счёт европейской войны. Ведь если бы Германия и Италия оказались в состоянии войны с Англией и Францией, им было бы не до помощи Франко. Было решено распустить интернациональные бригады, которые служили ударными группами республиканской армии. В итоге наступление республиканцев закончилось крупнейшим поражением. И хотя СССР поставил ещё сотни самолётов, пушек и пулемётов, это оружие, доставленное во французский порт Марсель (привезти его в испанские порты было невозможно из-за морской блокады, установленной мятежниками), застряло во Франции, которая закрыла свою границу с Испанией. Пути помощи республиканцам извне были отрезаны, тогда как армия Франко бесперебойно получала вооружение из Германии и Италии.

Основные лидеры республиканцев либо уже уехали за границу, либо держали наготове самолёты для этой цели. По мере того, как над республиканцами сгущались тучи, в их лагере возник заговор военных, согласных на капитуляцию.

Эта «пятая колонна» сыграла свою предательскую роль на заключительном этапе испанской войны. Республиканцы, почти без оружия, страдавшие от холода и голода в осаждённом городе, оказывали героическое сопротивление противнику. Эренбург писал, что сопротивление республиканцев во вторую половину 1938 года кажется ему ещё большим чудом, чем оборона Мадрида в первую осень войны.

Но командующий армией Центра полковник Сихисмундо Касадо оказался предателем, тайно согласовывавшим свои действия с Франко. Он вовлёк в заговор генерала Миаху и ряд других руководителей обороны Мадрида. Был пущен слух, будто Франко обещал помиловать сдавшихся без боя. В обстановке, казавшейся почти всем республиканцам безнадёжной, в стане защитников Мадрида разгорелся спор между сторонниками борьбы до последнего конца (ведь армия ещё насчитывала полмиллиона бойцов) и теми, кто поверил обещаниям франкистов, якобы жаждущих национального примирения. Спор перешёл в вооружённую борьбу между двумя лагерями республиканцев, когда Касадо организовал переворот, выступив против законного правительства. Это привело к развалу Народной армии и обеспечило лёгкую победу Франко. Последний премьер республиканского правительства Негрин ещё 6 марта вместе со своими министрами покинул Испанию на самолёте. Стойко продержавшийся в осаде всю войну, Мадрид был не завоёван франкистами, а преподнесён им на блюдечке группой предателей.

Касадо, подписав капитуляцию, эмигрировал, как и Миаха.

28 марта 1939 года националисты без единого выстрела вошли в Мадрид. А 1 апреля Франко заявил: «Сегодня национальные войска после разоружения и пленения Красной Армии достигли своей последней военной цели. Война окончена». Франко был объявлен пожизненным «верховным правителем Испании, ответственным только перед Богом и историей». Но его диктатура долгое время вызывала неприятие в различных слоях общества.

«Политика генерала Франко, — писал через несколько лет Уинстон Черчилль, — на протяжении всей войны оставалась исключительно своекорыстной и хладнокровной. Он думал только об Испании и испанских интересах. Благодарность Гитлеру и Муссолини за их помощь ему была чужда. Этот тиран с ограниченными интересами думал лишь о том, как избежать участия своего обескровленного народа в новой войне».

Расправа с противниками

Говорят, Франко вывел универсальную формулу авторитаризма: «Друзьям — всё, врагам — закон!». Сразу же после победы мятежников началась их расправа над политическим противником. Франко подписал закон, имеющий обратную силу, согласно которому подлежало наказанию всякое сопротивление правым.

Военные трибуналы приговаривали к расстрелу республиканцев — активных участников боёв. (Впрочем, их часто расстреливали без суда и следствия.) Другие участники сопротивления и сочувствующие им отправлялись в тюрьму. Обстановка того времени прекрасно передана в упомянутом романе де Леры «Последние знамёна».

Теме испанской войны посвящён знаменитый роман Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол», написанный по горячим следам событий, в 1940 году. Хотя сам Хемингуэй воевал в Испании на стороне республиканцев, он показал гражданскую войну в той стране как национальную и общечеловеческую трагедию. Но это всё же был взгляд иностранца. Роман де Леры совершенно испанский по духу и по восприятию событий. Огромный резонанс, который он имел в Испании, объясняется ещё и тем, что до того в литературе можно было найти лишь книги, в которых красочно описывались «доблестные деяния» националистов, якобы спасших Испанию от «красной опасности». И вдруг появляется роман, герои которого республиканцы, героически сопротивляющиеся франкистам.

Действие романа начинается как раз в те дни, когда в результате мятежа Касадо в Мадриде вспыхнули бои между сторонниками продолжения сопротивления франкистам до конца и решившими сдаться на милость победителя. Герой романа, бывший учитель, а теперь капитан республиканской армии, активист анархо-синдикалистского движения Федерико Оливарес и его друг попадают в плен к франкистам. «Перед ними зиял длинный, тёмный коридор». Дальнейшая их судьба неизвестна, хотя вероятнее всего они будут расстреляны. Об этом свидетельствуют слова Федерико, мысленно обращённые к матери: «Там, в самой выси (надо полагать, на небесах. — М.А.), всегда развеваются знамёна надежды… Это последние знамёна, они всегда с нами, никому не под силу сорвать их и растоптать…»

Расправа с побеждёнными была задумана Франко как акция устрашения, чтобы и впредь никому не вздумалось сопротивляться установленному им режиму. По разным данным, расстреляно было от 70 до 200 тысяч сторонников республики.

И всё же Креленко показывает, что репрессии Франко проводились «без немецкой изощрённости и русского размаха».

Режим Франко и его суды особого назначения действовали, в принципе, так же, как и державы-победительницы во второй мировой войне. Народный фронт, в случае своего триумфа, тоже не отказался бы от новой расправы над противниками.

«Новое государство» Франко

«Новое государство» Франко было жестокой диктатурой. Хотя Испания была провозглашена «великой, единой и свободной», в ней лет двадцать жестоко, вплоть до смертных казней, подавлялись любые политические оппоненты режима. «Нация по-прежнему расколота пополам, — отмечал в середине 40-х британский «Таймс». — Половина — победитель продолжает держать ногу на горле побежденной половины, а та продолжает кипеть негодованием». Во франкистских тюрьмах и концлагерях содержались 2 миллиона «красных» — огромная цифра для страны с 25-миллионным населением! Лишь в 1947 году была объявлена частичная амнистия дожившим до неё республиканцам (тогда и вышел на свободу де Лера, а его роман «Последние знамёна» появился только в 1967 году).

Сначала Франко пребывал в эйфории. Ему казалось, что экономику страны можно будет восстановить быстро. С целью подъема экономики и преодоления балансового дефицита во внешней торговле осенью 1939 года был разработан десятилетний план развития. Предполагалось наладить выпуск товаров, которые сполна заменят импорт, промышленность будет работать только на отечественном сырье, иностранные инвестиции не понадобятся, а принцип «свободной торговли» Франко считал вредной выдумкой, которая и завела в прошлом Испанию в тупик, превратила в колонию. Он уже оглашал планы создания мощного военно-морского и военно-воздушного флотов и восстановления величия Испанской империи. Подводили его и разные проходимцы, обещавшие найти в Испании огромные залежи золота или наладить производство синтетического бензина, который можно будет в больших количествах экспортировать. Действительность оказалась куда более суровой.

В войне погибло (с обеих сторон) полмиллиона испанцев (не считая жертв послевоенных репрессий), ещё полмиллиона ушло за границу. Разрушены были почти половина железных дорог и многие промышленные предприятия.

Испания испытывала дефицит во всём. Он преодолевался медленно. 12 лет сохранялось карточное распределение основных продовольственных продуктов, большинство населения испытывало голод и страдания. Душевое потребление мяса и в 1950 году составляло половину от уровня 1936 года, тоже невысокого. Процветали черный рынок и коррупция. Рост цен вдвое обгонял повышение зарплаты рабочим. В городах каждый день, кроме воскресенья, на шесть часов отключалось электричество.

Фалангизм — это не нацизм и не фашизм

И всё же экономика поднималась, складывался новый государственный строй. В стране создавались «органическая демократия» и «корпоративное государство» — многое в этом вопросе франкисты позаимствовали у итальянских фашистов, но с существенными отличиями, обусловленными конкретной обстановкой в своей стране.

Социально-экономическая политика режима Франко («интегральный национализм») базировалась на четырех основных элементах — контролируемой экономике, автаркии, корпоративизме и социальной «гармонизации».

Стратегия экономического национализма нашла своё воплощение в режиме автаркии — стремлении к полному самообеспечению страны всеми необходимыми промышленными и сельскохозяйственными товарами. В годы второй мировой войны существовали объективные трудности с импортом из воюющих стран, а после завершения войны режим Франко попал в международную изоляцию. Автаркия в таких условиях была единственным выходом. В то же время она в определенной степени соответствовала интересам испанских предпринимателей, которые избавлялись от иностранных конкурентов и могли получать финансовую поддержку от правительства, выпуская «жизненно важную продукцию».

Была установлена строгая централизация в экономике, с подчинением деятельности предприятий интересам государства и с его контролем за всем, что происходило в хозяйстве.

Для реализации стратегии экономического национализма был создан Институт национальной индустрии (ИНИ), который объединил предприятия, служащие задачам обороны страны, а также те, эксплуатацию которых не мог или не хотел взять на себя частный капитал. На первых порах его возглавил сам Франко. При этом высшим приоритетом нации было провозглашено «благо государства». Сначала институт ведал производством топлива, электроэнергии и удобрений, а затем распространил соё влияние на транспорт, металлургию, автомобилестроение и другие отрасли.

Социальные конфликты Франко решал, с одной стороны, жестоко подавляя любые попытки поиска путей улучшения социальных условий путём борьбы с режимом. С другой стороны, он ввёл единую форму экономической организации, решив «рабочий вопрос» через создание «вертикальных синдикатов» («профсоюзов»), объединявших и наемных работников, и работодателей и полностью контролируемых государством. Рабочие и предприниматели рассматривались с общегосударственной точки зрения как составные части единого промышленного организма и получили одинаковое название «производители». Тем самым как бы устранялся классовый антагонизм, классовое сознание заменялось национальным.

Формирование национал-синдикалистского государства поручалось Фаланге, и она в этом преуспела. Синдикаты выступали арбитром в спорах об условиях и оплате труда. Испания, чуть ли не единственная из стран Западной Европы, не только до, но и после второй мировой войны имела широкую сеть «профсоюзных» санаториев и домов отдыха, детских летних лагерей. Франко на словах пытался воплощать в жизнь данное еще в 1939 году торжественное обещание — «проводить всю свою экономическую политику прежде всего в интересах низших и средних классов». На деле, конечно, чем дальше, тем в большей степени главные выгоды получал крупный капитал, в меньшей мере — средний класс, а уж низам доставалось то, что оставалось от пиршества состоятельных слоёв общества.

На восстановление экономики нужны были громадные средства. Надежды на зарубежные источники средств не оправдались. Разгорающаяся вторая мировая война устанавливала подобным сделкам жесткие границы. Поэтому Франко провел национальный заём, который принес довольно крупные средства (свыше 5 миллиардов песет).

Новая система одинаково далеко отстояла как от социализма советского образца, так и от классического либерального капитализма. У модели бескризисной социалистической экономики были позаимствованы государственный контроль над производством, потреблением и распределением продукции, ценообразованием, установлением предельной заработной платы. При этом государство гарантировало сохранение частной собственности и прибыли — этих непременных атрибутов «либерального капитализма». Но роль рыночных отношений в целом была существенно уменьшена. В целях недопущения массовой безработицы предпринимателям рекомендовалось не сокращать численность персонала, увольняли работников главным образом по политическим мотивам.

Значительная часть промышленных предприятий в отраслях, основополагающих для государства, была национализирована или поставлена под контроль государства, которое определяло направления и темпы их развития. В сельском хозяйстве власть определяла размеры посевных площадей и реквизировала у производителя всё сверх установленных пределов. Были развёрнуты широкомасштабные общественные работы, ставшие для миллионов испанцев единственным источником нищенского, но гарантированного заработка, а для страны — средством создания ирригационных систем, сети шоссейных дорог и пр. Всё это требовало роста бюрократического аппарата, достигшего громадных размеров.

Это только говорится, что Франко взял у социализма одни элементы, а у капитализма другие. Мы теперь на собственном опыте знаем, как плохо приживаются на нашей почве черты заимствованных извне экономических и политических моделей. В действительности Франко (лично!) создал особую модель социально-экономического устройства государства, которая позволила Испании пережить кризис и накопить силы для дальнейшего динамического развития.

Адриан Шуберт, автор книги «Социальная история современной Испании (Shubert, Adrian.A social history of modern Spain. London, 1990), раскрывает содержание того, что имел в виду Франко, провозглашая лозунг: «Испания — государство благосостояния».

В области здравоохранения впервые за всю историю страны медицинская помощь пришла во все самые дальние уголки страны, к крестьянам. Синдикаты (профсоюзы) помогали работникам в улучшении условия жизни и труда, в строительстве жилья, создании рабочих кооперативов и клубов, предлагавших развлекательные программы.

Известным достижением режима в социальной области можно считать введение пособия по безработице (правда, всего лишь в размере половины зарплаты), пенсий по старости и страхования по болезни, меры по охране материнства и младенчества, строительство 40 санаториев и многочисленных недорогих домов отдыха.

Была значительно расширена сеть начальных и средних школ, выросло число учащихся, начальной школой были охвачены все мальчики и большинство девочек (их обучение было раздельным). Однако, видимо, качество образования страдало от того, что в школе, отданной под надзор Церкви, на первый план выдвигалась задача воспитания верности режиму, а не получение знаний. Преподавательский состав подвергся чистке, так же, как и библиотеки. Росло и число студентов высшей школы.

В первые годы франкистского режима ухудшилось положение женщин. Новое законодательство отдавало жену во власть мужа. Под наблюдением «женской секции» Фаланги незамужние и бездетные женщины в возрасте от 18 до 35 лет должны были проходить шестимесячную «социальную службу» (по шесть часов в день) в школах, сиротских приютах, больницах и столовых, участвовать в пропаганде основ режима и в благотворительных акциях. Они также посещали специальные курсы, на которых занимались физической подготовкой, пением, изучали основы религии, домоводства, кройки и шитья, искусство ухода за детьми и пр. Для поступления женщины на государственную службу, а также для получения права на членство в культурных и спортивных обществах свидетельство о прохождении этой службы было обязательным.

Мастер эквилибристики

Приход Франко к власти не означал возврата прежних позиций епископов, владельцев латифундий, финансовых магнатов и промышленных олигархов. Внутри национального лагеря были мощные революционно настроенные силы. Они требовали проведения земельной реформы за счет землевладельцев, обобществления едва ли не всех отраслей промышленности и оптовой торговли, введения строгого контроля над кредитной системой и банками, создания объединенных профсоюзов и принятия прогрессивных социальных законов. В 1939 году Франко не мог и не хотел пойти по этому пути, хотя и высказался против возврата к прежнему положению дел. Положение внутри страны и в мире требовали от него чрезвычайной осторожности при осуществлении любых шагов.

Франко вернул латифундистам большую часть конфискованных республиканцами и розданных крестьянам земель, и лишь небольшую часть этих угодий предназначил для заселения мелким крестьянством. Он решил, что для преодоления острого недостатка продуктов питания следует запустить, пусть архаический, но отработанный экономический механизм.

Позиция Франко во второй мировой войне

В предвидении второй мировой войны Франко провозгласил «жесткий нейтралитет» страны.

23 октября 1940 года на станции Эндай на французско-испанской границе состоялась единственная встреча Франко и Гитлера. Нацистский лидер, поставив на колени Францию и ведя «битву за Англию», требовал от Франко какой-то «мелочи» — пропуска через испанскую территорию 20 немецких дивизий, которые должны были до 10 февраля 1941 года взять Гибралтар и закрыть англичанам доступ в Средиземное море, «отрезать Суэц». Переговоры Гитлера с Франко продолжались десять часов, и, как сказал позднее фюрер, он «предпочел бы, чтобы… мне вырвали три или четыре зуба, нежели снова пройти через все это». Нет, Франко никоим образом не сомневался в необходимости освобождения исконной испанской земли Гибралтара от захватчиков-англичан. Но делать это должны были исключительно испанские войска, а для этого немцы должны сначала предоставить им наисовременнейшее оружие. Участие немцев унизило бы национальную гордость испанцев. Кроме того, зимой испанские перевалы малодоступны — так что операцию можно провести не раньше, чем весной 1941-го. А еще за вступление в войну Франко требовал присоединения к Испании Французской Каталонии, части Алжира и Марокко. Гитлер понял, что Франко просто саботирует вступление в войну, выдвигая заведомо неприемлемые условия.

Правда, сразу после нападения Германии на Советский Союз Франко заявил об отправке добровольческой «Голубой (голубые рубашки — униформа Фаланги) дивизии» в СССР. Но посылка этой дивизии не могло заменить операцию по захвату Гибралтара. А по мнению американских аналитиков, одной их причин поражения Гитлера было то, что он не захватил Гибралтар. В войну против СССР Франко так и не вступил, опасаясь, что этот шаг может разрушить и без того хрупкую стабильность режима.

Франко в годы войны активно снабжал Германию и Италию необходимыми им товарами и сырьем, в частности вольфрамом, и реэкспортировал немцам американское горючее и латиноамериканское продовольствие. Но он никогда, даже в периоды самых больших успехов Гитлера, не порывал связей с Соединенными Штатами и Британией.

Гитлер не считал режим Франко родственным национал-социализму и готовил вторжения в Испанию с целью сместить Франко и навязать ей испанского Квислинга (предателя-коллаборациониста). А Франко принял меры для обороны.

Но до войны Франко с немцами дело не дошло. После поражений германских войск под Сталинградом и Эль-Аламейном, а особенно после высадки войск союзников в Италии и падения Муссоли ни, Гитлеру было уже не до Испании. А Франко продемонстрировал смену курса. Он отозвал «голубую дивизию» (точнее, то, что от неё осталось) из России, вновь заявил о своем нейтралитете и позволил странам Запада, если они дадут более высокую цену, производить в Испании неограниченные закупки вольфрама.

Оставаясь противником большевизма и считая войну против СССР борьбой, необходимой для защиты Европы, Франко возражал против выдвигаемого союзниками требования «безоговорочной капитуляции» рейха и пытался способствовать заключению сепаратного мира между англо-американцами и немцами. Он знал, что и Черчилль без особой радости наблюдал за продвижением Советской Армии.

После войны

Несмотря на попытки Франко сблизиться с Западом, Испания в глазах мировой общественности оставалась союзницей нацистской Германии, что и подтвердила Генеральная ассамблея ООН 13 декабря 1946 года. Странам — членам ООН было рекомендовано до низвержения режима Франко отозвать из Мадрида свои дипломатические миссии. По-видимому, считалось, что теперь между Франко и испанским народом возникнет пропасть. Однако это привело к обратным результатам — к росту престижа режима Франко.

Руководство ООН не понимало ментальности испанского народа. Испанцы могут критиковать своё государство, но с возмущением встречают насмешки посторонних на этот счет.

Франко понимал, что стабилизация наступит еще не скоро. В 1947 году Испания не была включена в план Маршалла, а затем и в Европейскую программу восстановления. Ей новые инвестиции давались с трудом. В 1950 году Испанию постигла жестокая засуха. Стране не хватало хлеба. Сократились посевные площади и урожайность, поголовье скота.

Различие в уровне экономического и социального развития, в качестве жизни между Испанией и демократическими странами Западной Европы усиливалось. Правда, «холодная война» между Востоком и Западом дала возможность Испании выйти из международной изоляции. В США тогда опасались советского прорыва до Ла Манша, и единственная европейская страна, где было возможно устройство американских военных баз, — это Испания. Вот почему США пошли на заключение военного договора с Испанией и на оказание ей существенной экономической помощи, что обеспечило стабильность режима. В 1955 Испания была принята в ООН. Но после 15 лет политики «экономического национализма» Испания оказалась на грани банкротства, и Франко вынужден был сменить курс. Он предложил ключевые министерские посты членам организации мирян в рамках Римско-католической церкви — «Дело Божье» (Opus Dei).

Период 1960–1974 годов был временем «испанского экономического чуда», когда экономики росла в среднем на 6,6, а промышленное производство — на 9,4 процента в год (во всём мире такие темпы демонстрировала тогда только Япония). Этот подъём опирался на три кита: иностранные (преимущественно американские, швейцарские и германские) инвестиции (и пришедшие вместе с ними новые технологии), туризм и помощь от эмигрантов. Испания из аграрной страны превратилась в индустриально-аграрную, только производство автомобилей достигло 700 тысяч в год.

Туризм превратился в «самую важную отрасль промышленности», в Испанию за год приезжало на отдых свыше 40 миллионов иностранцев. Испанские рабочие, выезжающие на заработки за границу, во-первых, как бы экспортировали безработицу, а во-вторых, присылали своим семьям иностранную валюту, что также позволяло государству сводить платёжный баланс.

Несмотря на некоторые улучшения в сфере экономики, в Испании не прекращались стачки и выступления против снижения зарплаты и ухудшения уровня жизни, сформировались новые подпольные партии. Под нажимом оппозиции Франко в 1964-м объявил об амнистии всех политических заключенных периода гражданской войны, а к концу 1966-го ввел новую конституцию, которая предусматривала более широкие политические, религиозные свободы и права граждан.

Франко продолжал и социальные реформы. Ещё в 1951 году в Испании введено бесплатное медицинское обслуживание — зарплату всем врачам платило государство, они не имели права брать деньги с пациентов. Проводилась работа по профилактике заболеваний. Были созданы неплохая пенсионная система, мощная организация профессионального образования, сеть недорогих домов отдыха для рабочих.

Теперь, когда Фаланга сделала своё дело, Франко нанес ей серьезный удар. «Партия, — сказал он, — это всего лишь часть национального движения, и не обязательно наиболее значительная». Для него настало время ликвидировать «испанский фашизм», переставший соответствовать духу времени. Место фалангистов заняли технократы, которые пришли из университетов и крупных банков. Часть их принадлежала к «Opus Dei». Они и совершили переход «от фашизма к диктатуре развития».

Франко считал, что для преодоления экономической отсталости страны нужна индустриализации на основе государственного капитализма. Но испанский частный капитал не мог в достаточной степени финансировать реконструкцию промышленности. Национальный институт промышленности (НИП), объединявший около семидесяти предприятий, стал движущей силой зарождавшегося экономического чуда. А созданный для наделения крестьян землёй Национальный институт колонизации (НИК) способствовал подъему нищих сельских районов. Были построены крупные ирригационные системы, позволившие освоить значительные площади прежде засушливых земель.

Быстро росло производство электроэнергии, а промышленное производство в течение пяти лет было почти удвоено. Но попытка создания для рабочих государства всеобщего благоденствия в соответствии с идеалами старой Фаланги потерпела неудачу, поскольку она вообще представлялась фантастической в условиях, когда средства производства оставались в руках частного капитала.

Новые кризисы и переломы

Технократы либерального толка, с одобрения зарубежных экспертов, прописали Испании суровое лечение (типа «шоковой терапии»). Зато песета превращалась в твердую валюту, и Испания таким образом становилась равноправным членом организаций стран Запада.

Были ликвидированы или ограничены государственные дотации и осуществлены мероприятия, направленные на экономию. Дефляция остановила взвинчивание цен. Уже в следующем году был ликвидирован дефицит платежного баланса. Промышленное производство росло. Однако поначалу произошло разорение бесчисленного множества мелких предпринимателей. Десятки тысяч испанцев внезапно потеряли рабочие места. Прежде чем начался экономический подъём, миллионы испанцев ощущали себя жертвами кризиса, что привело к серьезным волнениям среди рабочих и студенчества.

Но скоро по темпам роста промышленного производства Испания вышла на первое место в мире, обогнав Японию и США. Особенно быстро росло производство автомобилей, телевизоров, холодильников и стиральных машин. Благосостояние испанского народа возрастало. Росла конкурентоспособность отдельных отраслей промышленности, что открыло испанской продукции возможности хорошего сбыта. Вертикальные профсоюзные организации были упразднены, представительства рабочих были освобождены от их прямой зависимости от государства.

Теперь производство и труд разворачиваются полностью в рамках рыночной экономики. Этот процесс, одновременно с которым идет реформа образования, призванная воспитать в людях «сознательное и ответственное использование свободы», способствует социальным изменениям крупного масштаба.

Итак, восстановление обескровленной, голодающей Испании началось, основываясь на принципах планового хозяйства и тех представлениях о социальном развитии, которые исповедовала старая Фаланга. Но потом их место заняли рыночные методы.

Франко смог удержаться у власти более 35 лет. Он в мирный период пустил в ход механизм реформ, что не удалось другим фалангистам, не говоря уже о революционерах в области социальной политики, и добился того, что Испания вступила в ряд развитых стран Европы.

Последние деяния Франко

В 1959 году был открыт в величественный мемориальный комплекс Долины павших — неподалеку от старинного королевского замка Эскориал. Под самым большим в мире крестом перезахоронили прах всех жертв гражданской войны в Испании — и националистов, и республиканцев. И в самой Испании, и за ее пределами этот символический шаг Франко восприняли как первый сигнал к национальному примирению.

На этом его акте следует остановиться особо, потому что либералы и олигархи, захватившие власть в России, призывают и у нас последовать примеру Франко и объявить о всеобщем примирении. При Ельцине был даже установлен государственный праздник — День согласия и примирения. Выскажу своё мнение на этот счёт.

Франко призвал к примирению всех испанцев только через двадцать лет после своей победы и почти поголовного истребления активных противников режима. А у нас идейные потомки белогвардейцев и пособники западного капитала, грабящего Россию, сидят и в Кремле, и в Белом доме. С ними у подлинных патриотов России, борцов за её независимость и процветание, за восстановление и развитие советского строя, никакого примирения быть не может. Нынешние белогвардейцы и антисоветчики обличают патриотов, которые якобы стремятся к тому, чтобы «всё отнять и поделить». Но они плохо представляют себе настроение народных масс, которые сначала требуют «отнять и наказать». Вот когда от антисоветчиков останутся только воспоминания, можно будет поговорить и о примирении.

Особые надежды на достижение примирения Франко связывал с возрождением монархии, за что еще в 1947 году на референдуме высказалось подавляющее большинство граждан. Так Испания стала королевством, но королевством без короля. Каудильо получил как бы пожизненное регентство. И только в 1969 году он назвал своего официального преемника. Им стал Хуан-Карлос Бурбон, внук Альфонсо XIII, потерявшего трон за 38 лет до того. В 1973 году Франко отказался от поста премьер-министра. В том же году в связи с резким ростом цен на нефть разразился мировой энергетический (а за ним и экономический) кризис, который снова отбросил Испанию в экономическом отношении назад. Испанию снова стали называть «анахронизмом Запада».

Умер Франко в Мадриде 20 ноября 1975 года. Франко уже не был всевластным диктатором, но проститься с этим пенсионером пришли сотни тысяч испанцев, чего не могло бы быть, если бы они считали его кровавым палачом и исчадием ада. Через два дня после его смерти Хуан Карлос стал королём Испании.

Надо признать, что Франко оказался умнее и дальновиднее Гитлера и Муссолини. Он не был фанатиком, не строил воздушных замков, а создавал своё корпоративное государство, последовательно решая те реальные задачи, какие вставали перед страной. Но мировая тенденция поворота к либерализму, возобладавшая после второй мировой войны, не обошла и Испанию. И Франко нашёл наименее болезненный путь перехода корпоративной Испании к демократии западного образца. Немного таких политиков нашлось в мире XX века.

Испания после Франко

Принятая в декабре 1978 года Конституция определяет Испанию как «парламентскую монархию, правовое социальное и демократическое государство, провозглашающее высшими ценностями свободу, справедливость, равенство и политический плюрализм».

Конечно, это совсем не то будущее, о каком Франко мечтал и к какому, как ему казалось, он вел страну.

Однако и в «демократической» Испании остаётся островок, резко выделяющийся среди того, что видится сейчас в Европе.

Кооперативный социализм на место корпоративного

Хотя корпоративное государство и в Испании уступило место рыночному, в одной из провинций — в Стране Басков ещё при жизни Франко возникло своеобразное государство кооперативного социализма — федерация кооперативов Мондрагон. Подробнее о нём можно прочитать в книге В.Белоцерковского «Продолжение истории: синтез социализма и капитализма» (М., 2001).

Основателем его стал «красный священник» Хосе Мария Аризмендарриета, который попытался таким образом победить нищету, безработицу и разруху в Басконии. Он пробовал заинтересовать в своём проекте власти и просил у них средства на создание кооперативов, но получил отказ. Тогда он обратился к своим прихожанам, и эти бедняки, знавшие предельную честность своего духовного отца, собрали необходимую сумму.

В 1956 году пятеро его учеников создали первое кооперативное предприятие сначала по ремонту, а потом и по производству бытовых электроприборов. В основу кооператива были положены два принципа. Первый: «Кто не работает, тот не владеет!» (И владеют все, кто работают.) И второй: «Продукт труда — собственность его создателя». То есть когда прибыль делится между работниками, а та её часть, которая вкладывается в развитие производства, записывается на индивидуальные счета работников (остаётся их собственностью!), даёт им проценты (как если бы они положили свои доли в Банк) и изымаются ими при уходе с предприятия. И — никаких акций! В кооперативе была установлена полная внутренняя демократия по принципу: «один человек — один голос». Сейчас этот кооператив — одно из крупнейших предприятий Испании, половина продукции которого идёт на экспорт.

Затем стали создаваться и другие предприятия такого же типа, был создан кооперативный Банк нового типа, названный Народной Рабочей Кассой. Он работает под контролем Наблюдательного совета, в который входят представители каждого кооператива. Создатели Кассы воспользовались испанским законом, по которому кооперативные банки имеют право устанавливать процент платы по вкладам на 1,5 процента выше, чем государственные банки. И расчётливые баски стали вкладывать деньги в новый Банк.

За 15 последующих лет с помощью Народной кассы было создано 56 новых кооперативных предприятий, что обеспечило региону прирост примерно 800 рабочих мест ежегодно. Новые предприятия продавались Кассой по себестоимости и в рассрочку новым трудовым коллективам.

В свою очередь старые и вновь образованные кооперативные предприятия ежегодно вкладывают в Кассу 13 процентов своей прибыли. Кредиты от кассы кооперативы получают под символический процент.

Дон Хосе умер в 1976 году, но его детище процветает. С течением времени окрепшая и разбогатевшая Касса превратилась в некоторое подобие правительства. Она стала сама определять создание новых предприятий, исходя из нужд жителей региона и анализа рыночной конъюнктуры, начала заниматься перспективным планированием капиталовложений. Решив создать новое предприятие, Касса собирает для него трудовой коллектив, проводит необходимое обучение будущих работников принципам ведения кооперативного хозяйства.

Касса, например, создала сеть кооперативов для женщин, которых в Испании с большой неохотой берут на работу частные фирмы. Так возникли кооперативы по приготовлению и доставке обедов на дом или в учреждения, затем — рестораны, детские сады (члены кооперативов на содержание в них своих детей платят очень немного) и другие специфические предприятия сервиса. В период экономического спада разоряющиеся частные фирмы порой сами просят преобразовать их в кооперативы.

Всего Мондрагон включает более 160 фирм, на которых занято свыше 35 тысяч работников. Предприятия федерации производят электроприборы и запасные части для автомобилей, робототехнику, автоматические линии для заводов Форда и Рено, горные экскаваторы и спутниковые антенны и другую продукцию. Годовой объём продаж Мондрагона превышает 5 миллиардов долларов США. При создании новых кооперативных предприятий стремятся, чтобы они были не слишком большими по числу работников (не более 500). Если это невозможно по технологическим причинам, то закладывается максимальная автономизация подразделений. На предприятиях с многотысячными трудовыми коллективами трудно обеспечить внутреннюю демократию. А при наличии на предприятии многих подразделений могут найтись такие из них, которые будут работать хуже и висеть на шее тех, кто работает лучше.

Кооперативный сектор обрёл дополнительную независимость от внешнего мира, когда в нём были созданы и научно-исследовательские и конструкторские кооперативные институты. Их работа обеспечивает технологический прогресс всей федерации, её конкурентоспособность. При них созданы курсы повышения квалификации работников разных уровней. Эти институты завоевали в Испании широкое признание, и их услуги (за высокую плату!) стремятся получить многие частные компании. Имеются и кооперативы патентной службы и по экспортным операциям, включая организацию собственной коммерческой сети за пределами Испании.

В федерации создано более 100 начальных школ, которыми руководят совместно учителя и родители, и 14 колледжей (из которых 4 — университетского уровня), готовящие инженеров, бизнесменов, менеджеров и педагогов. Касса также финансирует обучение кооперативной молодёжи в лучших университетах Европы.

По испанским законам, все работники федерации считаются предпринимателями, и на них не распространяется система государственного социального и пенсионного страхования. Поэтому федерации пришлось создать и мощный кооператив по оказанию социальных услуг своим работникам, при котором затем возникли самостоятельная страховая и пенсионная компания.

С увеличением числа кооперативов 1985 году был создан «парламент» — Конгресс федерации из представителей кооперативов, определяющий стратегическое развитие федерации в целом. А текущую работу направляет «правительство» — Генеральный совет федерации. В 1991 году был учреждён пост Президента федерации, а при конгрессе образован «президиум» — Постоянная комиссия. А сСоциальный совет каждого кооператива следит за условиями трула и отдыха, взаимоотношениями между рядовыми работниками и менеджментом и пр.

Федерация не имеет себе равных в капиталистическом мире по показателю занятости. За 40 с лишним лет её существования в государстве произошло несколько экономических спадов, а в федерации не было выбросов работников, а лишь несколько замедлялся прирост рабочих мест. Её кооперативы в случае ухудшения конъюнктуры для какой-либо их продукции налаживают выпуск другой, пользующейся спросом. Ставших лишними работников передают на другие предприятия федерации, где ощущается нехватка рабочей силы, или направляют на курсы переподготовки. Кооперативы почти не имели случаев банкротства, служащего в капиталистическом мире главной причиной безработицы.

После вступления Испании в Общий рынок и в связи с нарастающей глобализацией мировой экономики опасность экономического спада значительно возросла. Поэтому кооперативы стали принимать временных наёмных рабочих. В случае спада увольняют этих наёмников, а не членов кооператива, которые являются его хозяевами. (Зато, как совладельцы предприятия, они не имеют права на забастовку, а при несогласии с большинством могут уйти, забрав свою долю активов.) Ведь федерация остаётся островком в море капиталистических отношений. Но и для своих временных работников федерация установила некоторые льготы.

Некоторые исследователи, в частности, В.Белоцерковский, из книги которого взято это описание федерации, считают её миниатюрным государством кооперативного социализма, прообразом нового общества, приходящего на смену и капитализму, и социализму. Другие полагают, что это лишь попытка отгородиться от катаклизмов капитализма, островок призрачного социального благополучия. Марксистские догматики критикуют федерацию как проявление ревизионизма, уводящего трудящихся от классовой борьбы. Но, кажется, никто не увидел в кооперативном движении такого типа отголосок тех идей и начинаний, которые возникли в рамках режима Франко и особенно в замыслах первоначальной Фаланги.

В США сейчас тоже насчитываются тысячи предприятий, находящихся в собственности их работников, набирает мощь «четвёртый» — кооперативный — сектор экономики, создана даже Ассоциация производственных кооперативов. Однако американцам всё же далеко до федерации Мондрагон. Тут сказываются и особенности испанского менталитета, и наследие режима Франко.

Глава 6 Корпоративное «Новое государство» Антониу Салазара

Чем интересен португальский корпоративизм

Из всех европейских государств, где в XX столетии строились корпоративные государства, самой маленькой и бедной страной, но зато с самым стабильным и наиболее далёким не только от нацизма, но и от фашизма режимом, была Португалия диктатора (в течение почти 40 лет) Антониу Салазара. В то время как режим Гитлера осуждался общественностью демократических стран Запада, диктатура Муссолини также не приветствовалась, правление Франко признавалось слишком жестоким, отношение к государственному и общественному строю Португалии Салазара оставалось нейтральным и даже с оттенком благожелательности. Уже одно это обстоятельство должно было бы заставить исследователей повнимательнее приглядеться к данному феномену.

Но опыт построения корпоративного государства в Португалии интересен и в других отношениях:

Во-первых, Салазару для прихода к власти не пришлось прибегать ни к мятежу, ни к иностранной помощи. Не опирался он, как фашистские режимы, и на массовое движение. Установление его режима произошло без классовых битв. Салазар был призван возглавить страну её правящими кругами, и пользовался, как это ни странно, поддержкой широких слоёв населения (по крайней мере в течение четверти века). Из всех корпоративных режимов Европы португальский был наиболее национально и исторически укоренённый, «почвенный».

Во-вторых, Салазар принципиально не вступал в прямые связи ни с Муссолини (хотя и держал в своём кабинете портрет дуче), ни тем более с Гитлером, которого он считал плебеем и выскочкой, а нацистский режим — охлократией, то есть властью толпы, черни. Даже с Франко, главой соседнего государства — Испании он встречался всего три раза. (Правда, Италия и Германия использовали территорию Португалии для поставки оружия испанским мятежникам и получали от неё вольфрам и другие стратегически важные материалы — и перед второй мировой войной, и во время её.)

В-третьих, в Португалии не было смертной казни, и режим Салазара, применявший силу для подавления своих противников, всё же был менее кровавым, чем в какой-либо другой стране Европы с диктаторским режимом. (Отчасти, возможно, потому, что тяжёлые условия для узников тюрем и концлагерей, особенно на островах в тропическом поясе, делали расстрелы излишними.) Салазару удалось до некоторой степени соединить диктатуру с европейскими понятиями о правах человека.

В-четвёртых, Салазар был сторонником элитарного подхода, и его «новое государство» в большей мере служило интересам «верхов». Однако, не декларируя заботы о трудящихся как о своём долге, он всё же добился известных успехов как в деле развития экономики страны, так и в повышении уровня жизни и подъёме культуры «низов».

В-пятых, Салазар открыто объявил своё «Новое государство» «корпоративным государством». И даже после второй мировой войны, когда в сознании международной общественности корпоративизм оказался тесно связанным с фашизмом, Салазар не только не отказался от этого определения, но и гордился им. Он даже высказывал убеждение в том, что со временем вся Западная Европа пойдёт по пути построения корпоративных государств. А воцарившуюся там парламентскую демократию он открыто называл «декадансом», упадком.

Наконец, в-шестых, если Гитлер презирал христианство, Муссолини в начале политической карьеры боролся с религией, а затем заключил соглашение с Ватиканом, Франко был просто верующим католиком, то режим Салазара основывался на ценностях католицизма и опирался на церковь не в меньшей степени, чем на армию.

Эти особенности настолько характерны и так отличают режим Салазара от других фашистских и околофашистских режимов, что английский исследователь Филипп Шмитер считает Португалию времён правления этого диктатора наиболее близкой к идеалу корпоративного государства. (Подробнее см.: Schmitter, Philippe. Corporatism and Public Policy in Authoritarian Portugal. London, 1975.) Хотя он и назвал себя «политическим палеонтологом», который изучает такую окаменелость, но в результате объективного исследования даже предложил для обозначения режима Салазара использовать более подходящие термины «современный корпоративизм» или «неокорпоративизм».

Большинство авторов, исследовавших развитие Португалии в XX веке, приходили к выводу, что строй, установившийся в этой стране, ещё в меньшей степени, чем фалангистское государство Франко в Испании, похож не только на немецкий нацизм, но и на итальянский фашизм. Это объясняется особенностями как национального характера португальцев, так и истории страны.

Страна накануне краха

Португалия, мировая сверхдержава в XVI веке, в первой половине XX века находилась в состоянии всестороннего упадка, фактически была полуколонией, в её экономике господствовал иностранный, главным образом английский капитал. Такое положение сложилось по вине её правящей элиты.

Португалия была вовлечена в процесс мирового капиталистического производства на основе либеральной теории ещё в первой половине XIX века, и в то время у неё были все условия для всестороннего и динамичного развития своей экономики. Её сельское хозяйство могло бы давать достаточно и продукции для пропитания населения, и сырья для лёгкой промышленности. Сырьевые ресурсы колоний (а к их числу тогда принадлежала и богатая Бразилия) также могли бы послужить решению этой задачи. Страна располагала хорошо образованной элитой, рабочая сила имелась даже в избытке. Однако Англия ещё в начале XVIII века навязала Португалии договор (позднее возобновлявшийся), по которому она гарантировала независимость Португалии и доступ её сельскохозяйственной продукции (в основном вина и маслин) на британский рынок в обмен на режим наибольшего благоприятствования для английских промышленных товаров. Этот договор был выгоден крупным землевладельцам Португалии, но зато стал сильнейшим тормозом для развития португальской промышленности. По сути, эти землевладельцы ради своих корыстных интересов поставили крест на разностороннем экономическом развитии страны. Поэтому португальский капитал вкладывался не в промышленность, а в финансовую сферу.

Выплата процентов по английским кредитам составляла значительную часть государственного бюджета Португалии. Тем не менее, она оставалась метрополией обширной колониальной империи, третьей по величине после английской и французской. А когда после второй мировой войны Англия и Франция лишились своих колоний, Португалия их некоторое время ещё сохраняла, и её правящим кругам льстило то, что она оставалась единственной большой колониальной империей в мире.

После выплаты процентов по внешним долгам, львиная доля остальных средств государственного бюджета Португалии уходила на армию и полицию, а расходы на социальные нужды практически отсутствовали. Основой экономики служило сельское хозяйство, наибольшая часть земли принадлежала помещикам — владельцам латифундий, на остальной земле трудились крестьяне, обладавшие крошечными участками. В большинстве своём португальцы были неграмотными, уровень их жизни оставался нищенским.

Особенно тяжёлым экономическое положение страны оказалось в начале 20-х годов. Государственный бюджет сводился с огромным дефицитом, страна быстро катилась к полному банкротству. На этом фоне развернулась деятельность диктатора Салазара.

Профессор экономики становится диктатором

Как и Франко, Салазара в СССР именовали фашистом и кровавым палачом. Хотя в демократических странах Запада к нему, как я уже отметил, относились менее критически, чем к другим европейским диктаторам, но и не считали его персоной, заслуживающей сколько-нибудь серьёзного внимания. И если даже Франко считали политическим пигмеем по сравнению с Гитлером и Муссолини, то о Салазаре вообще было принято говорить в пренебрежительном тоне.

Но в последние десятилетия оценка Салазара существенно изменилась. Здесь сыграли роль обстоятельные исследования режима этого диктатора. Отмечу лишь некоторые из них.

Это, прежде всего, труд профессора Массачусетского университета Говарда Уайды «Корпорации и развитие. Португальский опыт» (Howard J. Wiarda. Corporation and Development.The Portuguese Experience. Amherst, 1977). В этой книге приличного формата, содержащей около 500 страниц убористого текста, прослеживаются все этапы становления и развития корпораций в Португалии, хотя и делается вывод (не вполне справедливый), что они так и остались преимущественно на бумаге. Португалию Салазара автор именует «корпоративным государством без корпораций».

Однако некоторые западные авторы, бывавшие в Португалии и встречавшиеся с Салазаром, оценивали итоги его деятельности весьма положительно, а подчас и описывали её в восторженных тонах.

Французский исследователь Леон де Понсэн написал (в числе других книг) труд под названием «Португалия возрождается» (Leon de Poncins. Le Portugal renait. Paris, 1936), в которой назвал Салазара великим государственным деятелем, посланным этой стране самим Провидением, чтобы спасти её и вести к светлому будущему, а концепцию и программу действий диктатора — не имеющими аналога в современном ему мире. Салазар — это «святой мирянин», человек, который никогда не лжёт, не обманывает, не даёт обещаний, которых не сможет выполнить, и неизменно демонстрирует превосходство духа над материей и грубой силой. Он не искал власти, отказывался от неё, когда ему её предлагали, но принял фактически высшую должность в государстве, когда отказаться от этого значило бы уклониться от исполнения долга.

Примерно в таких же выражениях характеризует Салазара и его правление немецкий автор Генрих Барон в книге «Португалия под доктором Салазаром» (Heinrich Baron. Portugal unter Dr. Salaszar. Heidelberg, 1942). В несколько более умеренных тонах, но так же положительно оценивают деятельность диктатора профессор Бирмингамского университета Робинсон в книге «Современная Португалия» (R.A.H. Robinson. Contemporary Portugal. London, 1979) и француз Франц Вийе в книге «Португалия. Маленькая планета» (Franz Villier. Portugal. Petite planete. Paris, 1972).

Стенли Пейн в книге, посвящённой анализу испанского фалангизма (Pain, Stanley. Fascism in Spain. Madison, 1999), провёл, в частности, сравнение режимов Испании и Португалии и отдаёт предпочтение диктатуре Салазара. А француз Жак Жоржель, автор книги «Салазаризм» (Jaques Georgel. Le salazarisme. Paris, 1981) настолько высоко оценивает вклад Салазара в политический опыт человечества, что даже дал возглавляемому этим диктатором идейному течению и режиму такое претенциозное название. Он называет Салазара гениальным реформатором, самым высоким воплощением понимания и защитником ценностей, которые образуют западную цивилизацию.

Кем же в действительности был Салазар?

Антониу Салазар ди Оливейра, сын сельского трактирщика, родился в 1889 году. Он оказался счастливчиком — ему разрешили посещать иезуитскую школу при монастыре, что было тогда большой редкостью. Успешно окончив школу, он поступил в старейший в стране Коимбрский университет (основанный ещё в XVI веке, тогда как университет в столице — Лиссабоне открыт лишь в 1910 году), где изучал богословие и экономику. По завершении обучения Салазар был оставлен при университете и вскоре стал профессором политической экономии. В 1930 году он основал партию Национальный союз, поставившую своими целями борьбу с тремя ересями — либеральным индивидуализмом, социализмом и парламентской демократией. Эти ереси он считал возникшими на почве преувеличения значения экономического, социального и политического начал в жизни общества, пережитками, доставшимися Европе от «бессмертных принципов» революции 1789 года. Вообще, — говорил Салазар, не так уж трудно изменить политический режим, таких умельцев можно даже импортировать; неизмеримо труднее создать нового человека. Человеческому фактору, как сейчас принято говорить, Салазар уделял много больше внимания, чем экономике и собственно политике, хотя и понимал его несколько своеобразно.

Салазар знал, что идеи, которыми он руководствуется, ни оригинальны, ни новы. Но, — говорил он, «есть идеи, которые управляют народами, и есть великие люди, которые обладают великими идеями». У нас, в Португалии, сейчас нет ни того, ни другого. Но именно он оказался востребованным обществом.

В 1921 году Салазара избрали в парламент. Побывав на одном заседании, он на всю жизнь преисполнился отвращением к этой «говорильне» и больше там не появлялся.

Анархический республиканский строй, установившийся после свержения монархии в 1910 году, породил недовольство во всех слоях общества. Государственный переворот, совершённый правыми силами, отдал власть в руки военных. Но это не было установлением фашистского режима, а скорее последней попыткой спасти страну от хаоса. Однако генералы, пришедшие к власти, мало смыслили в экономике и финансах, а именно эти стороны жизни страны находились в плачевном состоянии. Новая власть пыталась наладить экономическую жизнь страны, пользуясь только финансовыми рычагами, не создав предварительно производственной базы (о том, как мало можно добиться таким путём, говорит опыт либеральных реформаторов в современной России). И тут генералам подсказали: есть очень грамотный специалист по финансам, профессор университета Салазар, к тому же очень порядочный человек правых взглядов.

В 1926 году Салазару предложили портфель министра финансов. Поскольку финансы страны находились в катастрофическом состоянии, он потребовал, чтобы ему был предоставлен контроль над всеми денежными потоками в государстве. Получив отказ, он уехал в провинцию, в свой университет. Но через полтора года произошла новая катастрофа, курс португальской валюты резко упал. Никто в правительстве, состоявшем в основном из военных, не знал, что делать с вышедшими из-под контроля финансами страны. Для спасения страны был снова вызван Салазар, на этот раз его условие было принято. Таких полномочий не имел министр финансов ни в одном государстве Европы того времени.

Вряд ли кто из правящей верхушки страны, вызвавшей Салазара из политического небытия, мог тогда предположить, что он вскоре станет диктатором, которому они будут беспрекословно повиноваться. Но дело обернулось именно так.

Салазар откровенно говорил о себе: «Я правый, иду к власти для правых, чтобы проводить политику правых». Но это был необычный правый политик. Его мировоззрение складывалось под влиянием «социальных римских пап», которые пытались соединить ценности католицизма с требованиями социальной справедливости. И своих идей и взглядов он никогда не менял. Хотя наибольшие выгоды от его правления получили богатые, Салазар осуществил ряд мер по защите малого и среднего бизнеса от произвола монополий. Словом, он не был игрушкой в руках монополистического капитала, а сохранял независимость от всех конкурировавших между собой общественных сил.

Салазару удалось сбалансировать бюджет и добиться финансовой стабилизации, чего не могли достичь и финансовые гении гораздо более развитых и могущественных стран. Португальская денежная единица — эскудо — котировалась на мировых биржах наряду с долларом, фунтом и другими признанными валютами. Советские авторы утверждали, что это было достигнуто за счёт усиления эксплуатации как трудящихся в самой Португалии, так и колоний. Отчасти это утверждение было справедливо. Политика Салазара, в частности, налоговая политика, отвечала прежде всего интересам богатых, которые получили различные льготы. Он повысил косвенные налоги, сильнее всего ударившие по уровню жизни бедняков. Но был и другой секрет успеха нового министра, который отметили зарубежные исследователи: Салазар положил конец такому положению, когда каждое министерство урывало из казны столько денег, сколько могло, и несколько обуздал всеобщее воровство. Он объявил войну коррупции, плутократии и всякому паразитизму. Успехи на этом поприще были не очень значительные. Но и эти меры после царившей прежде в стране разрухи были восприняты как благо. Стремясь оградить Португалию от разрушительного воздействия мирового экономического кризиса, Салазар предложил протекционистские меры, в том числе принудительную картелизацию фирм-производителей, и способы ограничения чрезмерной конкуренции (на это были нацелены закон о «промышленном кондиционировании» и некоторые другие меры).

Салазар не принимал экономической теории Кейнса, которая оказала большое влияние на круг советников Рузвельта в США, на него не оказал влияния опыт ни капиталистического, ни социалистического планирования экономики. Его экономические воззрения были очень просты. Он полагал, что финансами государства в XX веке можно управлять как семейным бюджетом. Главное — чтобы расходы не превышали доходов. Так управляла домашним хозяйством его мать-крестьянка, так же должны поступать и ответственные государственные деятели. Об инвестициях в первые годы своего правления он не думал, как и о социальных проблемах, которые могли, например, возникнуть при росте безработицы. Португалия была тогда настолько отгорожена от мировой экономики, что Салазар долго мог управлять страной, как вечно неподвижным, патриархальным обществом (что и было его идеалом).

Салазар не мог ставить перед собой задач быстрого экономического развития страны. Он унаследовал государство с такой структурой экономики, которая не позволяла ей быстро развиваться.

И изменить сложившуюся структуру экономики с преобладанием сельского хозяйства, к тому же чрезвычайно отсталого, Салазар не смог бы, если бы и захотел (а он этого и не хотел, о чём будет сказано ниже). Поэтому ему пришлось направить все свои усилия на достижение финансовой стабилизации с минимумом изменений в производственных отношениях.

Но Салазар, конечно же, понимал, что его усилия по упорядочению финансов не могут дать стойкого положительного эффекта в условиях хаоса, царившего тогда в Португалии. Достижение сбалансированности бюджета — это лишь часть перестройки, «революционной реформы», которая необходима стране. Его план такой «эволюционной революции» был принят, и в 1932 году Салазар стал премьер-министром с неограниченными полномочиями, которого уже через несколько лет стали называть «спасителем отечества» и «архитектором португальского чуда».

Впоследствии Салазару предлагали стать президентом республики. Он мог бы либо сочетать посты президента и премьера, либо упразднить должность президента, как это сделал Гитлер. Но Салазар отказался от этого предложения, и до конца его правления президент играл в стране лишь представительскую роль, премьер оставался всевластным диктатором.

Основой нового режима в Португалии стала разработанная Салазаром концепция «Нового государства», о которой можно прочитать, например, в книгах Г.Н.Коломийца «Очерки новейшей истории Португалии» (М., 1965) и Р.М.Капланова «Португалия после второй мировой войны» (М., 1992). Некоторые её положения будут освещены ниже.

Сама личность Салазара поражала своей необычностью. Диктатор жил в скромной квартирке и вёл уединённый и аскетический образ жизни. Утром он завтракал в одиночестве, затем работал с документами, после чего совершал одинокую прогулку. После обеда снова — документы, прогулка, ужин и отход ко сну.

Ведя жизнь «политического отшельника», Салазар даже редко проводил заседания совета министров, принимал министров поодиночке, а часто даже ограничивался чтением их отчётов и передачей им письменных указаний. «К сожалению, — говорил он, — есть много вещей, которые могу делать только я один». И он требовал исполнения своих распоряжений. «Я знаю, чего хочу и куда иду, — говорил диктатор. — Время от времени я информирую страну о своих решениях и предположениях. Граждане могут предположения обсуждать и присылать свои возражения, но моим приказам они обязаны подчиняться».

Естественно, что такая работа премьера за всё правительство требовала от него напряжённейшего труда. Те, кто видел, как он работает, искренне говорили: он жертвует собой ради блага Португалии. Салазар не только не был замешан в коррупции, воровстве государственных средств, но и часть своего должностного оклада возвращал государству, по его мнению, нуждающемуся в средствах. Этот его не показной, а естественный аскетизм был, видимо, одной из главных причин популярности в народе диктатора, политика которого, казалось бы, исключала саму возможность популярности.

В отличие от Гитлера или Муссолини, Салазар не любил публичных выступлений и митингов, его главными интересами оставались научные. Но и ими пришлось пренебрегать ради государственных дел. Естественно, что и культ личности Салазара был не таким явным, как у других диктаторов.

Если в Италии говорили «Дуче всегда прав», то Салазар любил повторять: «Бухгалтерия всегда права». Он предпочитал убеждать не пылкими речами, а экономическими расчётами и цифрами. Противники диктатора утверждали, что у него нет сердца, он презирает свой народ. «Нами руководит человек, не способный ни понимать, ни чувствовать, как мы, не знающий наших желаний, не обладающий ни достоинствами, ни недостатками нашей нации…»

Да, многие удивлялись такому несоответствию: руководит нацией, упивающейся красноречием, человек, не склонный к ораторству. Управляет государством, опираясь на армию, штатский, всего лишь преподаватель университета. Народ, всегда мечтавший хорошо пожить, отличающийся больше формальным благочестием, чем искренней верой, и любящий богатство, возглавляет глубоко верующий аскет. Выражает мнение народа страстного, склонного к щёгольству, высоко ценящего женскую красоту, человек, никогда не знавший ни страсти, ни гнева, ни личных амбиций, ни тем более любовных приключений. Это чудак, закрывшийся в своей башне из слоновой кости и более всего ценивший тишину рабочего кабинета, а из всех женщин предпочитающий общаться лишь со своей экономкой, прислуживавшей ему ещё в студенческие годы (ходили, правда, слухи, будто они заключили тайный брак). Португальцы — прирождённые виноделы и, следовательно, любители выпить, Салазар не пил (и не курил). Вообще Салазар по складу личности мало походил на португальцев. Те сентиментальны и экспансивны (сам диктатор отмечал ещё, что они ленивы), а он холоден, рассудителен, не склонен к фантазиям и деятелен. Иными словами, Салазар — это антитеза португальца, и тем не менее его режим был необычайно прочен, да и за рубежом он менее других диктатур вызывал неприятие. Про Салазара иной раз говорили: «этот диктатор готов изнасиловать свою страну, чтобы её спасти».

Но этот кабинетный диктатор вовсе не был человеком не от мира сего, при всех странностях своего образа жизни он тонко чувствовал политическую ситуацию и зорко следил за происками своих противников, которых было немало, и всегда успевал обезвредить их, предупредить их заговоры. Устраивали на него и покушение, но оно не удалось. Ему приходилось наносить удары и по левым, и по правым, и каждый раз он делал это своевременно, с точки зрения сохранения режима. Салазар никогда не покидал Португалию, став по совместительству министром колоний, не ездил ни в Африку, ни в Индию, и даже три его встречи с Франко прошли возле границы двух стран. В общем, при всех его странностях, это был политик высокого класса, что и объясняет его удивительное политическое долголетие.

Что же такое салазаризм?

Уже упоминавшийся Жак Жоржель отмечает, что если личности Салазара посвящены сотни страниц в книгах и статьях, то о сущности салазаризма известно крайне мало.

Салазар был убеждён в том, что либерализм, рассматривающий человека вне его связей с семьёй, обществом и государством, как и соответствующее ему юридическое понятие о безграничной свободе предпринимательства, безнадёжно устарели, это показал, в частности, мировой кризис конца 20 — начала 30-х годов. Но и полное огосударствление экономики, с подавлением частной инициативы (как это было, по его мнению, в СССР), также не отвечает требованиям современной экономики.

Английский исследователь Мартин Кейман посвятил исследованию режима Салазара большую часть своей книги «Революция и контрреволюция в Португалии» (Kayman, Martin. Revolution and counterrevolution in Portugal. L., 1987.) По его мнению, этот режим возник в обстановке, когда усилия республиканской власти построить в стране капитализм, способный конкурировать на мировой арене, потерпели неудачу, а организации рабочего класса и других трудящихся слоёв общества были слишком слабы, чтобы направить развитие Португалии по пути к социализму. В этих условиях режим Салазара оказался востребованным верхушкой португальского общества, ибо он выступил как единственная жизнеспособная идеология, пригодная для того, чтобы наладить сотрудничество труда и капитала, обеспечить стабильность в государстве и обуздание инфляции, а этого население, уставшее от роста цен, бесконечных политических стычек и переворотов, жаждало больше всего.

На мой взгляд, наиболее полную характеристику взглядов Салазара даёт французский исследователь Кристиан Рюдель в своей книге «Свобода цвета гвоздик», написанной уже после «революции гвоздик» в Португалии. (Rudel, Christian. La liberte couleur d,oeillet. Paris, 1980.)

Главным в теории Салазара было понятие нации, его национализм был надклассовым и требовал централизации и авторитарного государства. Надклассовый характер государства может быть достигнут тогда, когда наёмные работники и работодатели (то есть все «производители») объединены в корпорации. Ради блага нации государство должно влиять на экономическую жизнь, но не непосредственно командуя производством, а выступая в качестве верховного арбитра, когда в корпорациях не удавалось достичь согласования интересов разных слоёв общества. Цель своего правления Салазар видел в том, чтобы возродить блеск и величие Португалии как колониальной империи. (Салазару удалось довольно широко освоить богатства колоний, чего так и не смогли добиться ни монархия, ни республика.)

Согласно конституции, принятой в 1933 году, Португалия объявлялась «унитарной корпоративной республикой». Власть формально осуществляли президент и государственный совет, а по существу — премьер-министр с диктаторскими полномочиями, который сам назначал министров (поэтому про него говорили, что он — «президентствующий премьер»). Национальное собрание (парламент) было совещательным органом. (Сам Салазар говорил, что ему достаточно небольшого парламента — совета министров.) Была создана и Корпоративная палата, которая включала представителей местных властей и религиозных организаций, промышленников, торговцев и деятелей культуры. Этот орган мог обсуждать проекты законов, которые потом передавались на рассмотрение Национального собрания. Избирательными правами пользовались люди состоятельные и грамотные (женщины — не менее чем с дипломом средней школы).

По мнению Салазара, моральное единство нации можно обеспечить, опираясь на ещё живущие в народе ценности, руководствуясь лозунгом «Бог, отечество, семья, труд».

По его мнению, португальцы убеждены в ценности и необходимости высшей духовности, и на этой основе можно сплотить нацию и обеспечить религиозный мир. Салазар был верующим католиком, но и в его устах ссылка на Бога звучала лишь как способ легитимации, оправдания своей власти: «Я верю в Провидение, которое помогло мне стать фюрером моего народа». Но это выглядело скорее как обычное приспособление Священного Писания к нуждам политиков с учётом особенного сильного влияния Церкви в Португалии, христианство здесь только прикрывало цезаризм.

Салазар провозгласил основой Нового государства португальский национализм, потому что, «во-первых, это самый ясный императив нашей истории, во-вторых, это источник прогресса и социального подъёма, в-третьих, живой пример для всех континентов, служащий интересам всего человечества».

Важное место в концепции Нового государства отводилось семье. Семья, по Салазару, это та среда, в которой человек рождается, воспитываются поколения, формируется маленький мирок привязанностей; это источник моральных ценностей, вдохновляющих человека в повседневной борьбе за хлеб насущный; словом, это то, без чего человеку было бы трудно прожить. Салазар считал, что зарабатывать на жизнь семьи должен муж, а дело жены — вести домашнее хозяйство и воспитывать детей. Правда, он не говорил о гарантиях достаточного заработка мужа для обеспечения безбедной жизни семьи, что для большинства португальцев оставалось недосягаемой мечтой.

В отличие от других экономистов, которые рассматривали труд лишь как один из факторов экономической жизни, Салазпар утверждал, что труд — это и право гражданина, и его обязанность. Благодаря труду бедные не умрут от голода, богатые не будут жить за счёт труда бедных. Труд, созидающий богатство нации и процветание народа, — это дело чести и славы. Поэтому необходима дисциплина труда, а «право на лень» — это путь в рабство голода и нищеты.

Став всевластным премьером, Салазар открыто изложил свои политические взгляды. С особой силой он обрушился на либерализм и парламентскую демократию, которые являются для него источником хаоса, ареной борьбы партий, растаскивающих государство по частям ради своих корыстных интересов.

Мы, — говорил Салазар о своей партии, — не народники, не демократы, не либералы, мы — антикоммунисты, авторитаристы и интервенционисты (сторонники вмешательства государства в экономику и другие сферы жизни общества). Либерализм в абсолютном смысле не существует и никогда не существовал, с философской точки зрения это бессмыслица, а с политической — ложь. Он не способен гарантировать даже те свободы, которыми себя обосновывает. Парламент, в котором идёт борьба партий, пренебрегает национальными интересами. В такой системе искажается представление об управлении страной, происходят деградация власти и отравление народного сознания. Там, где появляются либерализм и парламентаризм в более или менее цельном виде, наступает развал, государство гибнет, и на обломках государственности возникают диктаторские режимы, призванные восстановить порядок. Мы хотим возвысить человека, образовать и защитить его, вырвать из рабства у плутократии. «У нас есть Палата, но нет парламентаризма» с его пустыми дискуссиями, групповщиной, борьбой за власть, которой победители не могут разумно распорядиться.

Но надо понимать, что управляют государством не массы, а элита, выражающая интересы нации. Индивид не имеет права выступать против воли национального коллектива. «Я не верю в систему выборов, в одобрение избирателями, потому что индивидуальный голос не учитывает людского разнообразия. Я не верю в равенство, верю в иерархию. Люди должны быть равны перед законом, но опасно распространять этот принцип на политическую власть».

Суверенитет принадлежит нации, а не народу. Нация — это не только ныне живущий народ, население страны, а неопределимая сущность, продолжающаяся через века жизнь португальцев, их материальная и моральная вотчина. Обеспечение жизни нации в таком понимании — высший интерес, которому должны быть подчинены все остальные. Для обеспечения этого высшего интереса и существует государство, власть, организующая общественную жизнь, конкретно — «Новое государство», созданное Салазаром. «Всё для нации — и ничего против нации» — вот закон жизни государства. Всё антинациональное должно беспощадно подавляться, потому что это — атака индивидуумов на высший коллектив. Салазар осуждал коммунизм даже не столько за его планы переустройства общества на социалистических началах, сколько за космополитическую интернационалистическую идеологию. Он был убеждён в том, что «враги Нового государства — враги нации». А государство олицетворяет премьер-министр, вождь нации.

Салазар утверждал, что собственность, капитал и труд в равной мере нужны для развития нации, каждый из этих элементов должен выполнять свою функцию в жизни государства.

Создавая видимость классового мира, Салазар издал в 1936 году «Хартию труда», во многом повторявшую аналогичный документ Муссолини. В Португалии создавались корпоративные организации трёх типов: национальные синдикаты (вроде «фашистских профсоюзов»), гильдии для промышленников и торговцев и три ордена — для врачей, адвокатов и инженеров. Для всего самодеятельного населения (кроме государственных служащих, лиц свободных профессий и крестьян) членство в этих организациях было обязательным. Эти корпорации были объявлены наследием средневековых цехов. Португальский корпоративизм, в отличие от итальянского, основывался не на огосударствлении корпораций, а на принципах якобы свободных ассоциаций, которые призваны были учитывать не только материальные, но и культурные интересы своих членов. Корпорации обладали правами юридического лица.

Забастовки были запрещены, но так же запрещались и локауты, которыми предприниматели прежде наказывали бастующих рабочих. Профсоюзы и политические партии, кроме правящей (хотя Национальный союз считался не партией, а как бы общегосударственным клубом единомышленников), были распущены. Государственным служащим вменялось в обязанность быть членами Национального союза. От них требовалась подписка в том, что они не состоят ни в политических партиях, ни в масонских ложах. Корпорации фактически служили целям контроля над рабочими со стороны предпринимателей и государства. Рабочему, не состоящему в профсоюзе, найти работу было почти невозможно. Вся сфера труда находилась под контролем министра по делам корпораций и социального обеспечения. Но неквалифицированные рабочие (а таких было большинство) корпоративной системой не были охвачены.

Интересы крестьян должны были представлять Народные дома — корпоративные организации, объединяющие «всех земледельцев» — от батрака до помещика. Членство в них было обязательным для крестьян-владельцев земли. Эти организации использовались властью для привлечения крестьян к выполнению общественных работ — за незначительную плату или вовсе бесплатно. Такие же корпоративные организации — дома рыбака, разные гильдии, федерации, жунты и пр. устраивались и в других отраслях хозяйства в интересах монополий. В то же время они брали на себя функции организации досуга своих членов и проводили различные культурные мероприятия, можно сказать, впервые в истории Португалии.

Корпоративизм составлял сущность салазаризма, его называют «великой идеей режима». Сам Салазар разъяснял, что демократия, подверженная страстям и движениям большинства, ставит политику выше жизни; либерализм, призывающий наживаться, создавать богатства любой ценой, отдаёт предпочтение экономике над социальным началом; социализм, призывающий разделить созданные богатства и устроить общество по законам разума, возвышает социальное начало над экономикой. Это всё ошибочные подходы. Единственно правильный путь — это корпоративизм, который возвышает человека и соблюдает достоинство, конституционный новый порядок, создаёт национальную общность, отливает нацию в форму Государства, формирует активное сознание нашей солидарности на земле, в работе, в жизни, то есть в отечестве — нашей вечной семье.

Примечательно, что эта идея была воспринята в Португалии как нигде положительно, потому что она опиралась на глубинные народные традиции. В Португалии в Средние века были особенно широко распространены корпорации, гильдии, братства и пр., в Лиссабоне их следы отмечены ещё в XIV веке. В гильдиях ремесленников состояли и мастера, и ученики. Гильдии были не просто экономическими организациями, а образом жизни. Когда Салазар провозгласил корпоративизм основой режима и сущностью осуществляемой им «экономическо-социальной революции» (он также называл её «корпоративной революцией»), в Лиссабоне прошла (без усилий со стороны власти) демонстрация в его поддержку, в которой приняли участие более ста тысяч человек.

Общество, политика, литература

О том, что идея корпоративизма в Португалии была жива и в конце XIX, и в XX веке, свидетельствует и португальская художественная литература, в частности, роман известного писателя-коммуниста Антонио Алвеса Редола «Яма слепых», действие которого происходит в 1891 году, за 35 лет до появления Салазара в правительстве.

Герой (или, если угодно, антигерой) романа богатый помещик Диого Релвас, критикуя сторонников индустриализации Португалии, которые предлагали меры по либерализации общественной жизни страны, говорил в своём выступлении на собрании землевладельцев:

«Они совершают эти безумства, потому что безумны. Они идут к пропасти, потому что слепы. Но нас они к яме слепых и безумных не увлекут. Пусть они оставят деревню в покое, пусть она живёт своей буколической жизнью, мирно, как учит людей сама земля. Пусть хозяин и раб будут одной семьёй, людьми одной крови. (Выделено мной. — М.А.) Пусть деревенская кровь продолжает быть кровью и плотью Бога, потому что из деревенских рук мы получаем хлеб и вино… Никогда холодная сталь машины не заменит нам Всевышнего… Никогда не заменит она нам крестьянина и ту роль, что он играет в жизни нации…»

Примечательно, что и крестьяне воспринимали эту идею вполне сочувственно.

Релвас ведёт в газетах кампанию по разоблачению мошенничества в акционерных обществах — «настоящем омуте, в который индустрия надеется затянуть сельское хозяйство…» Эти АО часто подвергались банкротствам, жертвами которых становились доверившиеся им акционеры. Он прямо говорит о своём отрицательном отношении ко всему, что связано с индустрией и финансовыми махинациями, ко всем сферам жизни, где царит продажность:

«Сегодняшние короли — это промышленники… Ненавижу финансовый синдикат, который порождает хитрость, хитростью держится на этом свете и умирает от правды, таща за собой на тот свет людей благородных, поверивших этим мыльным пузырям. Конечно, политикам это по нутру. Они нуждаются в тёплых местах во всех советах… Достаточно какой-нибудь иностранной компании предложить главным акционерам хорошее положение в её правлении и… Прощай, патриотизм!».

Не лучшего мнения Релвас и о народных избранниках:

«Если парламент годен только для того, чтобы раздувать уже горящий костёр, то ему крышка. Когда на моей земле какая-нибудь посевная культура не даёт всходов, я заменяю её другой. И если либерализм нам не годен, долой его».

На возражение, что либерализм принёс стране некоторую пользу, Релвас отвечает:

«Но теперь дерёт с нас три шкуры и за то, что дал, и за то, что имели и без него, и ведёт нас к хаосу… Нам необходима абсолютная монархия. При серьёзной хвори нужны серьёзные лекарства… Если мы колеблемся и идём на сделки, то скоро будем на помойке».

Не убеждает его и довод: «Мы же живём в Европе». Релвас предлагает радикальное решение вопроса:

«Но мы же можем размежеваться с ней… Установить на Пиренеях санитарный кордон».

Выступления героя романа понравились королю Португалии, и он вместе с королевой и принцем посещает имение помещика, «который представлялся ему куда более разумным, чем многие его министры». В беседе с латифундистом король говорит, что страна нуждается в индустрии, на что Релвас отвечает:

«Я сам связан с индустрией. Но в таком случае для заводов должны быть отведены определённые зоны… это единственная возможность уберечь сельское хозяйство».

Король говорит, что такое решение не будет популярным. Релвас возражает:

«Настоящее правительство не может быть популярным… Управлять страной в соответствии с желаниями черни — значит опускаться до уровня низов. Я слишком люблю тех, кто мне служит, чтобы допустить подобное безумие».

Король, ощущающий давление международного финансового капитала, обречённо говорит:

«Живя в Европе, мы должны покориться…».

Релваса это не убеждает:

«Поставьте Португалию вне Европы, и тогда, возможно, мы поймём, что разум на нашей стороне. Подлинной Европой можем быть мы».

И он произносит речь о притязаниях «эгоистичной и хищной Европы, в которой уже бродили идеи социализма», стали повсеместными забастовки, к тому же коварный союзник — Англия вступила в торг с Германией, чтобы предложить ей португальские колонии в Африке в обмен на нерушимость границ в Европе.

Покушение, жертвами которого стали король и принц, ещё раз убедили Релваса в том, что «либерализм — модель нам чуждая и непригодная для португальской действительности… нам нужна диктатура, и серьёзная… страна нуждалась не в прочности власти, а в её силе, без которой нет ни созидательного труда, ни душевного покоя».

А что делало правительство нового короля? «Вместо того, чтобы выслать за пределы страны всех подозреваемых в насилии, оно распахнуло двери тюрем с политическими заключёнными» и убийцами короля, вроде бы сама корона прощала преступление и даже оправдывала его. В довершение всего в той провинции, где вёл хозяйство Релвас, возникает Ассоциация землекопов (это высококвалифицированные работники в сельской местности, проводящие гидротехнические работы на поливных землях), и крестьяне «вместо рабочего дня от восхода и до захода солнца» требуют двенадцатичасовой рабочий день, и за большие деньги. Они не понимают, что это разорит землевладельцев, а значит, оставит без заработков и самих крестьян.

Словом, всё рушится, и нужны меры по «подмораживанию» Португалии. Релвас умирает, не в силах примириться с новой действительностью. Его внук, заступивший место деда, проклинает безумный и неблагодарный мир, который забыл, чем обязан Релвасам, «и отказывался следовать за ними в средневековый рай».

Как видим, идеи внеклассового, национального строя были в ходу и среди помещиков, и в крестьянских массах. Правда, с течением времени энтузиазм по поводу корпоративного государства угасал, потому что обещанный строй, основанный на справедливости, так и не наступил. Но идея корпоративизма сыграла свою роль. О том, что Салазару удалось в известной мере соединить диктатуру с либеральными ценностями демократического Запада, касавшимися свободы личности, свидетельствует, в частности такой факт.

Исследователи португальской литературы отмечают, что во время правления Салазара литературная жизнь в стране «била ключом». Да, существовала цензура, и довольно жёсткая, о многих явлениях общественной жизни писателям приходилось говорить эзоповым языком. Но достаточно почитать книги наиболее известных португальских писателей XX века, чтобы составить представление о том, что было можно обсуждать публично и что нельзя.

Выдающийся португальский писатель Фернандо Намора — художник с мировым именем. Родился он в маленьком городке, по профессии врач, много лет практиковавший в сельской местности, так что деревенскую жизнь знал не понаслышке. Впоследствии он работал врачом в онкологическом институте в Лиссабоне, и со столичной жизнью был тоже хорошо знаком.

В романе Наморы «Ночь и рассвет», вышедшем в свет в 1950 году, показана жизнь крестьян в португальской провинции. В нём открыто говорится о голоде, нищете, невежестве, забитости, бесправии крестьян, их тяжёлом труде, о том, как помещики сгоняют их с земли, описывается опасный промысел контрабандистов. Правда, это было уже послевоенное время, когда режим Салазара вынужденно смягчился. Но тот же Намора ещё в 1938–1943 годы выпустил два сборника стихов, романы «Семь частей света» и «Огонь в тёмной ночи», повесть «Ночлежка», где он уже показал себя как писатель — приверженец неореализма, и рассказывал о нелёгкой жизни и крестьян, и бродяг, и цыган, и проституток, вообще «униженных и оскорблённых».

А вот буквально несколько строк из романа Наморы «В воскресенье, под вечер…», написанном в 1961 году. Герой романа со своей возлюбленной попадают в район столичных трущоб, и их взору представляется такая картина:

«Жалкие лачуги, сколоченные из старья и отходов, халупы… Люди и куры, и голуби, и тряпьё, и мебель, сколоченная из досок, уже отслуживших своё, и не раз, мешанина из гама и зловония».

В романе Наморы «Живущие в подполье» есть и сцены избиения полицейскими противников режима, и описание хитрых приёмов, с помощью которых следователи тайной полиции завлекали в ловушку пойманных революционеров, заставляя их выдавать секреты подпольных обществ.

Выше я цитировал роман Алвеса Редола (также хорошо знавшего жизнь и в провинции, и в столице) «Яма слепых». Другой роман Редола «Полольщики» тоже представляют жизнь португальских крестьян отнюдь не праздником. А эти книги не только выходили в свет, но и получали престижные литературные премии. Значит, видимо, не таким уж тяжким был гнёт режима Салазара над творческой интеллигенцией. А простой народ, который не лез в политику, ощущал его в ещё меньшей степени. Но и благосостояния народу, особенно крестьянству, режим не принёс, по крайней мене в первые четверть века. Впрочем, португальцы благосостоянием и прежде не были избалованы, и потому переносили привычные лишения без особого ропота.

Салазаризм — не фашизм

Некоторые исследователи называют корпоративизм гениальным синтезом христианства, португальских традиций с элементами либерализма, ограниченного рамками крепкого государства.

Всего было объявлено о создании 11 корпораций, охватывавших разные сферы жизни общества — от сельского хозяйства до туризма. Но до 1956 года они практически не работали, а часть из них так и не вышла из периода организации до конца существования режима диктатуры.

Салазар не механически копировал порядки, установленные Гитлером и Муссолини. Салазаризм объединяли с фашизмом такие черты, как сильная власть, неприятие либеральной демократии, национализм, стремление к общественному порядку. Но этот строй был не тоталитарным, а авторитарным, не языческим, а «христианским». Фашизм опирался на прямое насилие, не ограниченное моральными нормами, фашистское государство было всеохватывающим. Салазаризм считался с моральными нормами, его законы были более мягкими, государство в личную жизнь граждан не вмешивалось. В Португалии не было массового фашистского движения, откровенно фашистские организации Салазар распустил.

Так, движение национал-синдикализма, возникшее в начале 20-х годов в Португалии и сходное с испанской Фалангой, провозглашало своё неприятие капитализма и необходимость революции с целью обуздания хищнической политики капиталистов. Национал-синдикалисты, носившие, как и испанские фалангисты, голубые рубашки, критиковали режим Салазара за его умеренность, отсутствие радикальных мер по переустройству общества. Салазар не стал сразу запрещать это движение, а постарался расколоть его. Более умеренных членов движения он вовлёк в свою партию, и они впоследствии составили костяк аппарата португальских корпораций. А уже непримиримых национал-синдикалистов он арестовал, и в дальнейшем это движение могло существовать только как небольшая полуподпольная секта, не имевшая влияния ни в образованном обществе, ни в народных массах. Поэтому упоминавшийся выше Пейн делает важный вывод: «Фашизм в Португалии потерпел полное поражение» (указ. соч., с. 177). И другие исследователи согласны с тем, что в Португалии не было массовой базы для фашизма. Они полагают, что у режима Салазара гораздо больше общего с авторитарными диктатурами в странах «третьего мира» — правлениями Насера в Египте, Каддафи в Ливии, Сукарно в Индонезии, Нкрумы в Гане.

По мнению Пейна, возможности победы фашизма в Португалии были значительно меньшими, чем даже в Испании. Крестьянское население было мало способно к мобилизации, угроза левого рабочего движения практически отсутствовала. В Германии реваншистские настроения подогревались ощущением унижения итогами первой мировой войны, а Португалия участвовала в войне на стороне Антанты и оказалась в числе победителей.

Сторонники Салазара, отвергавшие своё родство с итальянским фашизмом и резко отрицательно относившиеся к нацизму, были организованы, они носили зелёные рубашки, брюки цвета хаки и пояс с начальной буквой имени диктатора «S». Существовал полувоенный Португальский легион.

У Национального союза была своя молодёжная организация, охватывавшая подростков (от 10 лет) и юношей. Точнее, это была система из четырёх организаций, каждая для детей определённого возраста. Просто мальчик, подрастая, как бы последовательно переходил из младшей группы в старшую.

Террор в Португалии не был массовым, в известной мере соблюдались права и свободы граждан. Считалось, что человек, не выступавший против власти, мог пользоваться всеми демократическими свободами.

Многое другое отличало Португалию Салазара от нацистского и фашистского режимов Германии и Италии. В стране отсутствовали воинствующий расизм, антиинтеллектуализм, иррационализм, агрессивность во внешней политике. При Салазаре в стране господствовал национализм, но «внутренний», не ставивший целью завоевание «жизненного пространства», как в Германии, или приобретение новых колоний в Африке, как у итальянцев. (Салазар осуждал агрессию Италии против Абиссинии). Салазару были чужды планы завоевания колоний, расширения империи. Империя у него уже была, и достаточно было сохранять уже ранее завоёванное.

Но зато удерживать ранее приобретённые колонии Салазар считал долгом Португалии, и он оправдывал такую политику моральными и просветительскими соображениями:

«Мы верим, что существуют расы упадочнические и отсталые, и наша миссия заключается в том, чтобы приобщить их к цивилизации, вовлечь в семью человечества. Мы имеем право на колонии, эту вотчину португальцев, которые проливали свою кровь на землях пяти частей света».

Муссолини и Гитлер развивали экономику и проводили социальную политику, имея целью подготовку к войне. Даже Франко, строя планы развития экономики, первоначально мечтал о создании могущественных вооружённых сил. Салазар же в основном рассматривал экономику как средство достижения мирных целей, хотя и заботился о поддержании боеспособности армии, чтобы удерживать колонии.

Понимая необходимость промышленного развития страны, Салазар в 1933 году издал закон об индустриализации Португалии, предусматривавший и строительство современных промышленных предприятий. Тогда разработанный план в основном остался на бумаге, потому что частный капитал не шёл в промышленность, а государство не могло выделить для этого достаточных инвестиций. К тому же Салазар, говоря о необходимости индустриализации, в то же время видел и её отрицательные (как он считал) стороны. Его идеал, утверждают исследователи, был близок к идеалу Ганди. Мечта Салазара — быть пастырем народа земледельцев, бедных, но стремящихся к святости, которых надо защитить от соблазнов современной цивилизации, поскольку он знает, насколько они опасны для веры и для души. Индустриализация — значит и урбанизация, рост рабочего класса, а это может разрушить стабильность того общества, которое диктатор создавал. Салазар был не только антилибералом, но в некоторых отношениях и антикапиталистом. Примечательно, что когда ему доложили, что в португальской колонии Анголе нашли месторождения нефти, он воскликнул: «Какая жалость!»

Объективно Салазар создавал условия для крупного промышленного капитала, но делал это тогда, когда класса крупных капиталистов в Португалии ещё не существовало. Это дало основание некоторым исследователям охарактеризовать его режим как «капитализм без капиталистов».

Более детальный план развития страны на 1935–1950 годы предусматривал проведение общественных работ, в основном по ирригации и строительству автомобильных дорог. Это помогло создать довольно большое число рабочих мест, в чём очень нуждались тогда широкие слои населения.

Предпринимала власть и «битвы за урожай», в основном нацеленные на увеличение производства пшеницы, что было необходимо для решения продовольственной проблемы и улучшения платёжного баланса страны. Рекордный урожай зерновых 1934 года составил 650 тысяч тонн, тогда как в 20-е годы он не превышал 400 тысяч тонн. Но в целом эти «битвы» не дали большого результата, так как помещики, пользовавшиеся имевшейся в изобилии дешёвой рабочей силой, не хотели вкладывать средства в повышение плодородия почв и во внедрение механизации сельских работ.

Новые времена — новая политика

Во время второй мировой войны Португалия заявила о своём нейтралитете, ибо если бы она выступила на стороне держав оси, то сразу же потеряла бы свои колонии. И обе воюющие стороны были довольны тем, что нейтральная Португалия не присоединилась к числу противников. Но уже с 1942 года на Азорских островах, принадлежащих Португалии, создаются военные базы Англии, а затем и США.

После войны Салазару пришлось менять политику, чтобы хотя бы по видимости встать в ряд демократических государств. Как Франко в Испании отрёкся от Фаланги, которую на западе считали фашистской партией, так и Салазар «спрятал в шкаф» свои диктаторские идеи и стал подчёркивать свою приверженность обеспечению прав человека, но с определёнными оговорками.

Салазар не уставал повторять, что власть и свобода несовместимы. Там, где побеждает одно из этих начал, другому нет места. Только власть, государство могут гарантировать свободу. Власть необходима, а свобода возможна. Власть — необходимый корректив плохих законов и народного невежества.

По поводу власти Салазар мог бы прочитать целую поэму:

«Власть — это факт и необходимость. Она не исчезает и при её смене, а просто переходит в другие руки. Она есть и право, и обязанность. В семье, в школе, в церкви, на предприятии, в синдикате, в казарме, в государстве власть никогда не существует для самой себя, а всегда о других. Она не чья-то собственность, а бремя».

Салазар убеждал мир, что в Португалии нет языческой диктатуры, здесь общество остаётся христианским, это и есть христианская демократия. Но в Португалии нет и подчинения человека государству от рождения до смерти, как это было, по мнению Салазара, в СССР или в Германии при Гитлере.

Салазар выступал против открытия двери для иностранного капитала, стремившегося овладеть всеми ключевыми отраслями экономики Португалии. Он отказался принять и план Маршалла, с которым большинство стран Западной Европы связывало надежды на быстрое восстановление разрушенной экономики. В то же время Салазар всячески показывал, что стремится поддерживать хорошие отношения с США и Англией.

Эти его манёвры имели успех. В 1949 году Португалия вступила в НАТО и стала как бы равноправным членом западного сообщества. А в 1955 году её приняли в ООН.

В 1953 году в Португалии был разработан план национального развития, разбитый на три пятилетки, и все 50 — 60-е годы экономика страны росла в среднем на 4,5 процента в год, а промышленное производство — ещё быстрее. К 1962 году оно выросло по сравнению с 1953 годом почти в два раза, а к 1969-му — примерно в четыре раза. За десять лет валовой национальный продукт на душу населения удвоился. Португальская валюта укрепилась, золотой запас страны вырос и уже обеспечивал 50 процентов денежной массы. Если прежде Португалия была должником Англии, то к концу правления Салазара она стала кредитором Альбиона.

По всем формальным показателям режим Салазара достиг заметных успехов. Уже упоминавшийся Шмитер провёл сравнение процессов экономического и социального развития салазаровской корпоративной Португалии и демократических Ирландии и Греции, находившихся примерно в одном с нею исходном положении. И это сравнение не по всем показателям было в пользу стран демократии.

Шмитер считал, что в мире существовали четыре основных типа корпоративизма.

Первый — это социально-христианский, ведущий начало от посланий римских пап Льва XIII и Пия XI.

Второй — авторитарный, бюрократический, националистический и секулярный, теорию которого разрабатывали идеологи итальянского фашизма.

Третий — парламентский, буржуазно-солидаристский, вроде теорий известного идеолога кооперации, французского профессора политической экономии Шарля Жида, который рассчитывал на преобразование капитализма в социализм через развитие кооперативного движения. К этому направлению принадлежали также Леон Буржуа и Эмиль Дюркгейм.

Четвёртый — «крайне левый», социалистический, синдикалистский, прослеживаемый от Сен-Симона (которого можно по праву называть первым корпорационистом). К нему принадлежат, по Шмиттеру, Жорж Сорель, Григор Штрассер, лидер английских поклонников фашизма Мосли, Троцкий и, вероятно, Сталин.

Португальский корпоративизм в идеологии основывался на социальном христианстве. Но по способу управления он тяготел к авторитарному, бюрократическому и националистическому «интегрализму». Такой строй не мог возникнуть сам собой, его надо было внедрять «сверху» и на основе заранее выработанной концепции.

Несмотря на известные успехи в экономике, Португалия и в начале 60-х годов всё же оставалась самой бедной страной в Европе. Сама бедность народа Салазара не смущала, он выступал с критикой извращённого, по его мнению, понимания богатства:

«Мы деформировали идею богатства, оторвали её от цели, заключающейся в том, чтобы поддерживать достоинство человеческой жизни. Мы превратили богатство в независимую категорию, не имеющую ничего общего ни с коллективным интересом, ни с моралью. Мы приняли ошибочный взгляд, будто предназначением индивидуумов, государств и наций может быть накопление благ, не принимая во внимание общественную пользу, принципы справедливости в их приобретении и использовании».

Рюдель, комментируя это высказывание Салазара, пишет:

«Несомненно, для Салазара, наследника долгого ряда поколений обездоленных крестьян, наследника бедного народа, наконец, наследника достойной уважения католической традиции строгости, богатства современных наций — это вредное явление. Повседневная погоня за богатством — это ошибка, которая не может привести ни к чему иному, кроме как к социальной катастрофе. К счастью, Португалия бедна, и она должна оставаться таковой. Но сможет ли она организовать лучшее распределение скромных ресурсов между всеми её сыновьями? Корпорации, которые обеспечивали такое распределение прежде, могут снова послужить этому. Салазар соединял аспект моральный с аспектом историческим: поскольку Португалия пережила многие столетия благодаря корпорациям и уцелела, почему их не возродить?

Эти его националистические демарши подкреплялись благосклонными высказываниями о корпорациях деятелей католической Церкви и многочисленных католических социальных мыслителей», которые развивали идеи известной энциклики римского папы Льва XIII.

Чтобы яснее обозначить функции корпоративного государства, Салазар однажды провёл аналогию с государственным устройством Швейцарии, где федеральная власть не отменяет власти кантонов, которые являются как бы независимыми государствами. «В корпоративном государстве дела могут идти так же, только эти маленькие республики-корпорации образуются не на территориальной, а на функциональной основе. То есть люди объединяются не потому, что они проживают на одной территории, а потому, что они заняты одним видом деятельности». Но это несравненно лучше, чем строй либерализма с его борьбой между капиталом и трудом. И корпоративный строй лучше коммунизма, который вобрал в себя капитал и оставил трудящихся перед силой, по сравнению с которой они беспомощны и которая господствует более жестоко, чем прежний капитал.

Вряд ли рассуждения Салазара о правильном понимании природы и сущности богатства убеждали его соотечественников. К тому же Португалию и в начале 60-х годов отличали самая высокая на континенте детская смертность, а также смертность от туберкулёза, низкие доходы рабочих и крестьян, слабое развитие народного образования, что, впрочем, не сильно беспокоило Салазара. Он был убеждён в том, что грамотность, с одной стороны, благо, а с другой — несёт в себе возможность зла, поскольку порождает вольнодумство и всяческие соблазны. Главное для человека — чистота сердца и здравые мысли, на что и были обращены меры режима по воспитанию подрастающего поколения, во многом отданному в руки католической Церкви. Вот воспитанию студенчества Салазар уделял большое внимание, но в высшей школе учились почти исключительно юноши и девушки из состоятельных классов общества.

46 процентов населения оставались без медицинской помощи. Военный бюджет ещё оставался больше гражданского. В сельском хозяйстве было занято 40 процентов трудоспособного населения, в промышленности — 25 процентов. Внутренний национальный продукт на душу населения составлял всего две трети от низкого уровня Испании. Молодёжь эмигрировала за границу, численность населения Португалии не росла, а сократилась с 9,7 до 8,5 миллионов человек.

Некоторые стороны процесса экономического и социального развития Португалии за 70 лет профессор университета Пуатье Жак Маркадэ описал в своей книге «Португалия в XX веке» (Jacques Marcade. Le Portugal au XX-e siecle. Paris, 1988). Он делает вывод, будто салазаризм был мёртв уже в 50-е годы. Однако это, видимо, был несколько поспешный вывод. И корпорации всё же начали создаваться, и идеология режима изменялась в деталях, приспосабливаясь к переменам внутри страны и вне её. Постепенно преодолевалось отставание в экономике, во второй половине 60-х годов были сооружены прекрасный мост через реку Тежо (Тахо), механизированные причалы в морских портах, гидроэлектростанции и крупный нефтеперерабатывающий завод, отвечавшие самым высоким европейским стандартам. Развивалось судостроение, тоннаж морского флота удвоился, нефть перевозилась в супертанкерах. Получили развитие сети железных (в том числе электрифицированных) дорог, их протяжённость выросла с 3225 до 3617 километров. Но особенно быстро росла протяжённость сети автомобильных дорог — с 13 до 32 тысяч километров. По числу автомобилей на 100 тысяч населения Португалия сравнялась с Англией и Испанией. Производство электроэнергии (особенно на гидростанциях) выросло в 40 раз, благодаря чему снизилась зависимость страны от импорта нефти.

Необходимость подготовки кадров для растущей промышленности заставила власть уделить больше внимания народному образованию и провести форменный ликбез, и в течение нескольких лет доля неграмотных в общей численности населения сократилась с 75 до 40 (по другим данным — до 22) процентов.

Неизвестно, сознавал ли Салазар, что Португалия не сможет выйти из стагнации и осуществить модернизацию своими силами, не прибегая к сотрудничеству с транснациональными корпорациями, а новейшие технологии были только у них. Это СССР, раскинувшийся на одиннадцать часовых поясов, занимавший шестую часть земной суши и располагавший всеми необходимыми для индустриализации природными ресурсами, полностью сконцентрированными в руках государства, мог попытаться самостоятельно провести индустриализацию, и то эта задача оказалась для него страшно трудной, её решение потребовало от советских людей тяжких лишений и огромных жертв. А маленькая Португалия, с экономикой, в которой сохранялась частная собственность на средства производства и ещё преобладали мелкие, технологически отсталые предприятия, конечно, подобного подвига совершить не могла. Так что Салазар, возможно, несколько задержал, отсрочил колонизацию Португалии международным финансовым капиталом, но предотвратить её он был не в состоянии.

Возможно, Салазар продолжал бы свой курс на сохранение сложившихся в Португалии общественных отношений, но изменились условия в стране и в мире.

Экономический рост привёл к тому, что Португалия превращалась из аграрной страны в индустриально-аграрную, в ней росли и рабочий класс, и средний класс. В то время как верхи общества жили в роскоши, заработки и вообще уровень жизни даже квалифицированных рабочих не достигли предвоенного уровня. Несмотря на запрет, в стране всё чаще вспыхивали забастовки, порой становившиеся всеобщими. Даже верные правительству руководители псевдопрофсоюзов, начиная с 1942 года, стали говорить, что корпоративизм не принёс ожидавшейся социальной справедливости. А ведь власть повторяла свой лозунг: «Пока хоть один рабочий остаётся без хлеба, революция продолжается».

Кроме того, португальцы стали выезжать на заработки в другие страны Западной Европы и могли убедиться в том, что там уровень жизни значительно выше. Вступало в жизнь новое поколение, которое не помнило хаоса и голода начала 20-х годов, от которых тогда спас страну Салазар. В стране росла оппозиция его диктатуре.

Сильный удар по режиму Салазара нанесло возникновение национально-освободительного движения сначала в Анголе, а затем и в других заморских частях империи, покончившее с мифом о «единстве» Португалии и её колоний. Постепенно Португалия потеряла все свои заморские владения.

Одряхлевший режим пытался обновить корпорации и провёл ряд мер по улучшению социального обеспечения населения: были введены пенсии, страхование по болезни и в связи с увечьем на производстве, выплаты в целях охраны материнства и детства. Но это уже не могло спасти отживший общественный строй, а португальский «фюрер» не видел оснований для беспокойства.

В общем, Салазар оказался фигурой чудаковатой для диктатора. Чудным был и его конец. В 1968 году Салазар упал с шезлонга и получил инсульт (специалисты до сих пор спорят, что тут было первичным, а что вторичным). Говорят, что и этот несчастный случай явился следствием его аскетизма. Ткань на шезлонге, на котором он любил отдыхать, до того прогнила, что не выдержала тяжести тела диктатора. Салазар был частично парализован, даже его дыхание пришлось искусственно поддерживать. Но авторитет его в стране был так велик, что правящая элита не сразу назначила его преемника. Лишь когда стало очевидным, что управлять государством он уже не сможет, его отстранили от власти, но сделали это крайне деликатно. По уговору, министры посылали ему свои записки, якобы отчитываясь о своей работе, иногда ездили к нему и получали новые указания. Умер он в 1970 году, будучи уверенным, что по-прежнему управляет страной.

Скромный итог

Хотя режим Салазара считался «самым стабильным в Европе», это была наименее успешная из всех попыток создания корпоративного государства. Исследователи отмечают, что он воплотил в жизнь главным образом отрицательные стороны этой идеи, обеспечивающие контроль над трудящимися со стороны власти и работодателей, и мало что сделал для подлинного приобщения широких слоёв народа к делам государства. Фактически в Португалии всеобъемлющей системы корпоративизма создано не было. Эта система не интегрировала различные «горизонтальные» организации буржуазии (торговые, промышленные ассоциации и пр.), общенациональные корпорации так и не были созданы. В реальной экономической жизни корпорации значили мало. В целом они служили интересам крупного капитала, который получил в них дополнительное средство давления на мелкое предпринимательство и наёмных работников.

Формально этот вывод правилен. Однако, на мой взгляд, справедливо и замечание Жоржеля, который упрекал современных авторов в том, что они судят о событиях, происходивших 30–50 — 80 лет назад, с точки зрения нынешнего понимания ситуации в мире. Но, по его мнению, деятельность Салазара следует оценивать с позиций того времени, и тогда выводы могут оказаться существенно другими.

Жоржель напомнил, что под влиянием мирового экономического кризиса в Португалии, а также вследствие ожесточённой конкуренции внутри страны, начиная с 1930 года, в условиях резкого падения цен, возникла прямая угроза полного развала экономики. В этих условиях корпоративизм оказался единственным способом спасения страны.

Что же касается скромных итогов попыток построения корпоративного государства в Португалии, то надо иметь в виду, что сам Салазар говорил: он вовсе не собирается «корпоративизировать» всю экономику. Свою задачу он видел в том, чтобы внедрить корпоративную идею в сознание народа и постепенно, по мере роста сознательности граждан, создавать условия для возникновения корпораций. А итогом этой работы должно было стать, с одной стороны, освобождение государства, «гипертрофированного и монструозного», от излишних функций, которые можно передать частному бизнесу. С другой стороны, надо было вписать систему корпораций в реальную жизнь людей, семейств, профессиональных интересов, вообще в жизнь общества. Корпорации не должны были расстроить экономику страны, а для этого рабочим и работодателям необходимо было ещё осознать, что их интересы не антагонистические, им нужна солидарность, а государство поможет поддерживать эти отношения солидарности, выступая арбитром в конфликтных ситуациях. Преемник Салазара на посту премьер-министра Марселу Каэтану также говорил, что Португалия — корпоративное государство ещё не в действительности, а в намерениях. Но сам же Каэтану писал:

«Без борьбы, без ущерба, без разрушений, португальские рабочие получили все те заслуженные блага, достижение которых очень дорого обошлось трудящимся и экономике в других странах».

Да, корпорации в Португалии вошли в реальную экономическую жизнь страны в ещё меньшей степени, чем в Италии, тут исследователи правы. Однако надо иметь в виду обстановку, в которой Салазар пытался их создать. Диктатор принял страну крайне бедную, отсталую, с почти совсем неграмотным населением. И он знал, что Португалия и останется надолго бедной страной. Тут даже при благоприятных условиях для такого дела, как заметный рост благосостояния народа, если не посягать на частную собственность, потребовались бы многие десятилетия. Только революция могла бы создать предпосылки для резкого ускорения этого процесса. В России такая революция произошла, пусть и на основе ложной идеи коммунизма. Однако наш опыт кровавой гражданской войны, проиллюстрированный ещё раз в ходе гражданской войны в соседней Испании, убедил португальцев в неприемлемости коммунистического подхода. И им была понятна дилемма, сформулированная Салазаром: трудящиеся могут стать причастными к делам государства либо следуя за коммунистами, которые внушают народам иллюзию, либо строя корпоративное государство, которое даст им хотя и не очень значительные, но ощутимые блага. Отвергая коммунистическую утопию, они автоматически становились сторонниками корпоративизма. Естественно, что Салазар считал коммунистов своими злейшими идейными врагами и сурово их преследовал (Генеральный секретарь Коммунистической партии Португалии Алвару Куньял неоднократно сидел в салазаровских тюрьмах, подвергался пыткам, и лишь в 1960 году ему удалось совершить побег из крепости Пенише вместе с группой других руководителей ПКП.)

Как отмечает Капланов, «салазаризм, сам многим обязанный чужеземным доктринам, оказал значительное идеологическое влияние на ряд родственных по духу политических систем», таких, как режим Виши в разгромленной немцами Франции или диктатура Варгаса в Бразилии.

По сути, корпоративные государства в Европе возникали только в странах традиционно католической ориентации. Франция, ещё с конца XVIII века, по сути, порвала с католицизмом и стала вполне светским государством. До своего поражения во второй мировой войне она избежала корпоративной революции, но уже режим Виши внимательно присматривался к опыту строительства корпоративных государств. В Италии католическая Церковь поддерживала идею строительства корпоративного государства. Франко в Испании также нашёл общий язык с Церковью. В католической Австрии идеи корпоративного государства начинали воплощаться в правление федерального канцлера и министра иностранных дел Энгельберта Дольфуса, одного из лидеров Христианско-социальной партии. Но он в 1934 году подписал так называемые Римские протоколы, поставившие политику Австрии в зависимость от фашистской Италии. Но в том же году он был убит сторонниками аншлюса, а вскоре Австрия была включена в состав германского Рейха. Но только в Португалии Церковь стала одной из главных опор режима Салазара. Там позиции католицизма были особенно сильны. Видимо, не случайно и знаменитое «Фатимское чудо» (когда Матерь Божия явилась трём португальским детям и говорила им о судьбах мира, — последняя из свидетельниц этого потрясающего события умерла совсем недавно) произошло именно в Португалии.

А в Германии, где также было немало католиков, противник христианства Гитлер навязал немцам некий эрзац религии и извратил идею корпоративного государства в расистском духе, создав пародию на последнее.

Когда-то мне довелось прочитать работу светского богослова Феликса Карелина, который объяснял разницу менталитетов романских и германских народов именно различием их религий (католицизма и протестантизма). Не стану вдаваться в богословскую сторону вопроса, отмечу лишь один момент в работе Карелина.

Когда испанские конкистадоры уничтожали американских индейцев, они пытались оправдать свои чёрные деяния тем, что коренные народы Нового Света — неполноценные. Однако римский папа отверг эти их оправдания и заявил, что индейцы — тоже люди, и их убийство является тяжким грехом.

Позднее английские разбойники стали вылавливать негров в Африке и поставлять их в качестве рабов на плантации хлопка, табака и кофе в Америке. Они перевозили невольников в трюмах судов в такой «тесноте и обиде», что до половины «живого товара» погибало в пути. Это нисколько не смущало английских дельцов, они считали гибель столь большого количества негров неизбежными издержками производства. Здесь принималась в соображение только денежная, коммерческая сторона вопроса, но в самих деяниях бизнесменов никто греха не находил. Ещё недавно я где-то прочитал, что один современный английский мыслитель заявил, что индейцы, конечно же, неполноценные люди, потому что они не понимают, что такое рынок и не приемлют культ денег.

Ясно, что при таком бесчеловечном (точнее сказать, человеконенавистническом) мировоззрении идея корпоративного государства у германских народов либо вообще не могла найти благоприятную почву, либо выродилась, как у Гитлера, в идею солидарности только немцев как избранного народа, призванного господствовать над всем остальным миром. Ведь она предполагает некое подобие братства и ставит во главу угла людскую солидарность (пусть хотя бы в противовес классовому подходу), и в сборище закоренелых индивидуалистов ей всегда будет неуютно.

Но вернёмся к Салазару. Он в меньшей мере, чем, например, Муссолини, говоривший об «авторитарной демократии», прибегал к демагогии, поскольку был убеждённым сторонником элитарности. Кредо Салазара можно выразить его же словами: «Считаю более срочным делом создание широкой элиты, чем научить всех людей читать, ибо большие национальные проблемы должны решаться не народом, а элитой».

Этот момент обстоятельно разобран в книге профессора Манчестерского университета Тома Галахера «Португалия. Интерпретация с позиций XXI века» (Gallagher, Tom. Portugal. A twentieth-century interpretation. Manchester, 1983). По его словам, элита Нового государства была построена строго иерархически, плебеям и социальным маргиналам доступ в её ряды был практически закрыт, немногие исключения лишь подтверждали общее правило. Правящий слой формировался из очень узкого круга общественных институтов и занятий, прежде всего из крупных землевладельцев, директоров и собственников важнейших промышленных предприятий, высокопоставленных чиновников, высших офицеров, католических иерархов (этот круг именовали «аристократией донов»), а также из профессуры университетов, видных деятелей медицины, науки и искусства. С 1960 года в круг властвующей элиты вошли технократы, осуществлявшие перестройку экономики страны на более либеральных началах.

Следовательно, опыт построения корпоративного государства в Португалии оказался неудачным не в силу личных недостатков и странностей Салазара, а принципиально, потому что элитарность и корпоративизм несовместимы.

В 1974 году восставшие войска под руководством Движения вооружённых сил свергли одряхлевший режим последователей Салазара, фактически не оказавший сопротивления.

Португалия, став членом Евросоюза, получила новую специализацию. Бюрократия Союза нашла, что природные условия этой страны не вполне благоприятны для развития производства, зато очень подходят для того, чтобы там создавать площадки для игры в гольф. Вот и превращается она в «Гольфландию». Вырваться из этой удавки Португалии будет очень трудно.

Так закончилась эпоха корпоративных государств в Западной Европе, хотя, вероятно, её возвращение не за горами. В Восточной Европе — в Польше, Румынии, Венгрии, Болгарии, Финляндии установились просто в той или иной степени диктаторские режимы, без намёков на корпоративизм. Теперь нам предстоит рассмотреть, какие особенности приобрёл корпоративизм в государствах Азии, Африки и Латинской Америки.

Глава 7 «Государство-корпорация» потомков богини Аматэрасу

В тех странах Европы, которые мы рассмотрели, корпоративные государства приходилось создавать «сверху», прилагая к этому значительные усилия, хотя и опираясь на некоторые остатки исторических традиций. А есть ли хоть одна страна на свете, которая была бы изначально корпоративным государством? Да, есть, и даже не одна. Рассмотрим страну, в которой этот изначальный корпоративизм сохранился до наших дней в наибольшей полноте.

Запоздалое открытие

Хотя появление корпоративных и тоталитарных государств стало главным событием истории XX века, наука, как уже отмечалось во введении, прошла мимо этого феномена. Слово «тоталитаризм» употреблялось лишь в отрицательном смысле, а термин «корпоративизм» был известен лишь узкому кругу специалистов, которые к тому же его по-разному толковали. Положение изменилось лишь после того, как учёные-обществоведы попытались разобраться в природе послевоенного японского «экономического чуда».

В 1955–1973 годах мир с изумлением наблюдал за фантастически быстрым (на 9 — 10 процентов в год) ростом производства в Японии, прежде всего — высокотехнологичной продукции. Япония по уровню жизни догнала развитые страны Запада, причём обошлась без внешних займов.

Тогда-то и открылось подлинное значение появления корпоративных и тоталитарных государств. Вот как об этом написал доктор экономических наук Я.А.Певзнер (см.: «Япония: полвека обновления». М., 1995):

«Тезис о столкновении и соревновании двух систем — социализма и капитализма — не отражал происходящего в действительности. Происходило же состязание не двух, а трёх систем. Первая — так называемая социалистическая экономика, идеалом которой была полная ликвидация частной собственности и товарно-денежных отношений. Вторая — регулируемая рыночная экономика, плюрализм, взаимодействие конкуренции и регулирования на демократической основе. Третья — система, появившаяся в годы первой мировой войны, укоренившаяся затем в фашистской Италии с её так называемым корпоративным строем и получившая дальнейшее развитие в гитлеровской Германии и милитаристской Японии. Её, этой системы, отличие от первой, социалистической, заключалось в том, что в основе оставались частная собственность и рынок. Её отличие от второй, демократической, было в том, что здесь регулирование было жёстким и направлялось прежде всего на решение неэкономических задач — в первую очередь и главным образом военно-агрессивных (последнее, впрочем, относилось и к социалистической системе)». (Выделено мной. — М.А.)

Для Певзнера, ярого «демократа» и рыночника, главное заключалось в том, что «в состязаниях указанных трёх систем победу одержала вторая». В действительности в первой половине XX века корпоративные государства добились таких успехов, что стало казаться, будто либеральный капитализм проиграл навсегда. Фантастические достижения Японии вроде бы подтверждал этот вывод. К концу XX столетия либеральный капитализм отвоевал утраченные позиции. Что-то будет в 21-м веке? Думается, вывод о победе либеральной демократии окажется преждевременным, но об этом речь пойдёт ниже.

Далее Певзнер переходит к проблемам собственно Японии:

«Япония покинула рамки третьей системы в результате военного поражения, принесшего с собой отстранение от власти правивших реакционных сил и открывшего путь к небывалому во всей её промышленной истории обновлению. Всемирное значение опыта Японии заключается в том, что для экономического и для всего общественного прогресса система и характер общественных отношений (то есть степень развития демократии и подавление всех видов монополизма) более важны, чем любые успехи в областях техники и технологии. Об этом же говорит и отрицательный опыт Советского Союза: много ли выиграл наш народ от того, что, благодаря великой искусности его учёных и мастеров, отечеству принадлежит приоритет в освоении космоса? И как много народ проиграл, как сильно отстал от всего цивилизованного мира из-за многолетнего подавления политической демократии и рыночных отношений!»

Насчёт последнего пассажа почтенного профессора следовало заметить, что от первенства в освоении космоса наш народ выиграл очень много: он чувствовал себя лидером движения человечества на пути прогресса, да и по жизненному уровню приближался к самым развитым странам Запада, не говоря уж о социальных гарантиях, невиданных нигде и никогда. А вот теперь, когда в России утвердились «демократия» и «рыночные отношения», у народа не осталось ни повода для гордости, ни материального достатка, ни социальных гарантий. Великая держава превратилась в колонию, которой помыкают не только зарубежные хозяева, но и их клиенты-карлики вроде Латвии или Эстонии. Выходит, из доводов Певзнера нужно сделать как раз обратный вывод: переход от тоталитаризма и плановой экономики к демократии и рынку — это путь к гибели страны и народа? Но и японский опыт, как это будет показано ниже, даёт основания для такого же вывода. Просто Певзнер поторопился со своими заключениями.

И всемирное значение японского опыта, на мой взгляд, заключается совсем не в том, в чём видит его Певзнер, о чём мы ещё будем говорить.

Итак, лишь в 1995 году общественная наука осознала: XX век был веком соревнования трёх общественно-политических систем — социалистической, капиталистической и корпоративной (тоталитарной). А если быть точным, это была эпоха соревнования четырёх систем: четвертой была тоталитарная система, сложившаяся в СССР. (На Западе её так и называли, а советские вожди и идеологи так называть свою систему боялись, опасаясь, как бы на Западе нашу страну не приравняли к нацистской Германии.)

Следовательно, до того, как выяснилось, что боролись не две, а три (и даже четыре) системы, общественная наука беспомощно блуждала в двух соснах, и представляемая ею картина мирового развития в силу этого оказывалась в целом ложной.

Что же касается Японии, то ей в ряду корпоративно-тоталитарных государств принадлежит исключительное место, потому что она — это «страна-корпорация» с тысячелетней историей. Точнее говоря, тысячелетняя история Японии — это борьба цивилизации европейского типа против бюрократической китайской тенденции. Чтобы этот несколько неожиданный вывод стал понятен, надо кратко напомнить, как складывалась уникальная японская цивилизация и какой исторический путь она прошла.

Изначально корпоративное государство

Япония — страна довольно древней цивилизации. В IV (по другим источникам — в VI) веке образовалось первое японское государство Ямато. К концу VII века удалось объединить несколько разрозненных владений в единое централизованное государство во главе с императором, который считался потомком богини Солнца Аматэрасу. Но впоследствии император был изолирован (чтобы не «оскверняться» мирскими делами) и оставался лишь номинальным правителем страны, а реальная власть перешла в руки рода Фудзивара, представители которого стали наследственными «канцлерами» (бакуфу). И только через несколько столетий, после поражения Фудзивара, в стране установился сёгунат — власть военно-феодальных правителей — сёгунов, опиравшихся на сословие дворян-самураев (название происходит от глагола самураре — служить). При этом бакуфу-Фудзивара, так же как императоры, сохранили протокольные функции, не имея никакой власти. К концу XVII века сёгунам удалось завершить объединение всей страны и добиться длительного мира. В Японии расцвели литература и искусство, её столица Эдо (позднее названная Токио) насчитывала миллион жителей — тогда это был самый большой город мира.

С глубокой древности Япония поддерживала торговые и культурные связи с Кореей и Китаем. Японская элита признавала неоспоримое культурное превосходство Китая и стремилась перенимать китайские порядки и образованность, письменность, религию, государственное устройство, но всё — «с японской спецификой». Так, если в Китае конфуцианство воспитывало уважение прежде всего к родителям, к семейным ценностям, то в Японии — верность господину — даймё (феодалу-сюзерну) и сёгуну. Национальной японской религией стал сплав неоконфуцианства, буддизма, синтоизма и даосизма. В ней нет заповедей, нет и абсолютного критерия справедливости. Справедливо то, что в данный момент отвечает интересам группы, к которой японец принадлежит. По сути, единственная религия японцев — это сама Япония.

Японцы убеждены в божественном происхождении своего народа и императора. Они — не богоизбранный народ (то есть, избранный Богом из множества созданных Им народов), а единственный в мире народ, созданный богами. А японский император — это потомок богини неба Аматэрасу и сам «живой бог», он и светский правитель, и верховный жрец религии синто. По учению китайского конфуцианства, правитель государства получает «мандат Неба», который может быть и отобран, если правитель плохо выполняет свои обязанности. В Японии такое представление было просто немыслимым, как немыслимой была бы и борьба за захват трона. Императором нельзя стать в результате захвата власти, им можно быть только по праву рождённого в роду потомка того, кому вручила скипетр богиня Аматэрасу. Император не возглавляет государство, а одушевляет его. Не император существует благодаря государству, а государство существует ради императора.

Для японцев божественен император, божественен их народ, божественна сама японская земля, острова, тоже созданные богами. Их мировоззрению присуще гармоническое единство божественного и человеческого, что видно и из творений современной японской культуры. Так, коллективный герой романа Кендзабуро Оэ «Игры современников» называется: «деревня-государство-микрокосм».

Японская традиция самопожертвования и беззаветной верности нашла яркое воплощение в кодексе самурайской чести — бусидо (что означает «путь воина»), который требовал от рыцарей — самураев готовности к смерти, пренебрежения материальными интересами и приверженности духовным ценностям. Не зная самурайской этики, не понять Японии. Поэтому приведу несколько коротких правил из «Книги самурая»:

«Путь самурая — это смерть».

«Призвание мужчины — иметь дело с кровью».

«Когда приходит время действовать, размышлять некогда».

«Воин думает только о своём хозяине».

«Слуга безоговорочно подчиняется своему господину».

«Не могут принять правильного решения те, кто в своих суждениях руководствуются стремлением к личной выгоде».

«Две вещи могут ввести слугу в заблуждение — богатство и слава. Если же слуга постоянно испытывает нужду, он будет безупречен».

«Нужно ясное, незамутнённое расположение духа, Если ты каждый день укрепляешь свою решимость пасть в поединке и живёшь так, словно ты уже мёртв, ты достигнешь успеха в делах и в бою и никогда не опозоришь себя».

«Расчётливые люди достойны презрения. Расчёт всегда основывается на рассуждениях об удачах и неудачах, и эти рассуждения не имеют конца. Смерть считается неудачей, а жизнь удачей. За умствованиями и разговорами скрываются малодушие и алчность».

«Всё, что ты делаешь, ты должен делать это во имя своего хозяина, родителей и человечества, а также во имя своих потомков. Делать что-то для себя мелочно и недостойно, такие поступки всегда оборачиваются злом».

«Чтобы умело руководить страной, нужно иметь сострадание. Ведь когда ты думаешь о людях как о своих детях, люди будут думать о тебе, как о своём родителе».

«Побеждай заранее».

(См.: Ямамото Цунэтомо. Хагакурэ. Книга самурая. СПб., 1996.)

Долгое время в Японии главенствовал лозунг: «Японский дух и китайская учёность». (А «японский дух» выражался одной фразой: «Никто нас не одолеет!».) Но китайские правители, хотя и присвоили Японии ранг «царства», смотрели на жителей этой страны свысока как на вассалов (каковыми японцы никогда не были) и варваров. И в японском обществе постепенно накапливалось чувство ненависти к презирающему японцев Китаю, у которого, тем не менее, приходилось многому учиться.

Таити Сакаия, автор книги «Что такое Япония?» (М., 1992), так объясняет происхождение национального характера и общественного устройства японцев:

На гористых Японских островах пригодная для поселения и земледелия лишь узкая полоска земли вдоль берега моря, это всего 10 процентов территории. Террасы на горных склонах и болотистые земли мало пригодны для животноводства. Но зато они идеально подходят для возделывания риса. А это занятие, требующее устройство сложной системы регулирования подачи воды на поля, не по силам не только одиночке, но и отдельной семье, тут нужно объединение усилий целой деревни, общины и контроль над ними со стороны государства.

Далее, частые землетрясения и извержения вулканов, цунами и тайфуны, подчас разрушительные, заставляют людей держаться вместе и приходить на помощь друг другу. «Вся община живёт и трудится как единое целое», в ней царит дух братства и сотрудничества. Отсюда берёт своё начало японский коллективизм. Японцы сформировались как ревностные поборники идеи равенства, для которых жестокое господство и подчинение невыносимы.

Но японский коллективизм — это коллективизм группы, поначалу — деревни, общины, затем, по мере развития крупной промышленности, — коллективизм корпорации. А другая деревня, другая корпорация — это уже чужаки. И равенство в Японии сочетается с жёсткой иерархией. Японский коллектив — это как корабельный экипаж, где коллективизм сочетается со строгим подчинением, с вертикальными связями типа «отец — сын» («учитель — ученик», феодал — самурай и пр.). При этом нижестоящий находится в долгу у того, кто ему покровительствует. Долг этот бывает либо временным, либо пожизненным, обязывая к верности (безусловной — прав покровитель или неправ).

От лидера группы требуются мягкость и доброта, дух самопожертвования, обязанность во всём быть первым. Слишком способный руководитель может набрать чересчур много власти. Для Японии характерно коллективное руководство на всех уровнях общественной лестницы.

Японцы веками не проявляли желания покидать божественное творение — свою родину и расширять территорию государства. Лишь в Средние века была предпринята попытка захватить Корею, но она окончилась неудачей. С другой стороны, и угрозы нападений извне Япония до середины XIX века не знала, единственный поход потомков Чингис-хана на острова не состоялся, потому что вдруг возникший «божественный ветер» потопил флот, подготовленный для вторжения.

Япония — это «страна как большая семья», «мирное общество, доверяющее властям». Конечно, как и другие страны, Япония знала бунты и восстания, междоусобные войны и измены, но их характер был иным, чем на Западе. В японском языке не было даже слова «революция», оно появилось лишь для обозначения соответствующего явления западной истории.

Средневековое японское общество включало четыре сословия, призванные выполнять определённые функции. Самураи служили в армии или в администрации (только им разрешалось иметь оружие). Крестьяне обеспечивали страну продовольствием. Ремесленники производили оружие и другую необходимую продукцию. Торговцы доставляли товары потребителю. Торговля долго считалась неприличным занятием. Вне сословий оказывались артисты, забойщики скота и пр., а ниже их были парии, выполнявшие самые грязные работы.

Со временем в Японии установилось самое жёсткое правление с полицейским режимом. Были установлены правила, какую одежду могут носить представители разных сословий, не допускалась чрезмерная роскошь, запрещались развлечения. Крестьяне были связаны круговой порукой, за соблюдение правил поведения своих жителей отвечала вся община.

Один из высоких сановников учил японских феодалов оставлять крестьянам лишь столько риса, чтобы они не умерли с голоду. Но в идеале владелец земли должен был выступать как отец крестьян, работавших на ней, и обеспечивать их хотя бы скудное пропитание. Когда этот принцип нарушался, начинались крестьянские бунты. Они подавлялись, и снова крестьянство обрекалось на полуголодное существование. А правящая элита богатела, развивался торговый и ростовщический капитал. (И всё же разрыв в уровне богатства в Японии всегда, особенно в новейшей её истории, был меньшим, чем в странах Запада.) Традиция патерналистских отношений «хозяин-отец и работники-дети» сохранялась на предприятиях, особенно в крупных японских корпорациях, до 80-х годов XX века.

Отсюда и идеал многих японских мыслителей — «государственный коллективизм», то есть патерналистско-абсолютистское государство как единый коллектив, весь японский народ как одна пирамидальная семья, во главе с императором.

В этом смысле «японский тип государственности» не имеет аналогов в мире. Интересы государства в большей мере, чем в других странах, согласуются с интересами общества в целом. Оно регулирует пропорции в распределении власти и богатства, создаёт жёсткую вертикаль, обеспечивающую справедливость и ответственность за судьбу страны всех сегментов общества, поддерживает этико-моральные устои, необходимые для единства нации, сплочения и мобилизации её граждан. Общество делится не столько на классы, сколько на группы по разным признакам (семья, фирма, деревня и др.), сплочённые вокруг лидера. А высшей формой группы выступает нация во главе с государством (до 1945 года — с императором). Японцы стремятся к консенсусу, к согласию везде и во всём, чтобы избежать разрушительных революций. Их отличает способность сплотиться воедино для достижения чётко сформулированной национальной цели, поставить интересы страны выше личных или узкогрупповых интересов. (См.: Авдулов А.Н., Кулькин А.М. Государственная научно-техническая политика Японии. М., 2000.)

А в целом японская нация уникальна. Хотя Япония и находится в Азии, многие исследователи не считают её азиатской страной. Очень многое в ней напоминает Англию (это отметил, в частности, кинорежиссёр Александр Сокуров, снявший фильм о японском императоре Хирохито), и японской цивилизации присущи многие европейские черты. О нравах и обычаях японцев хорошо рассказывает писатель Всеволод Овчинников в своей книге «Ветка сакуры».

Принуждение к общению с «мировой цивилизацией»

В Европе, где ощущалась большая нужда в золоте (властители соревновались в роскоши, а развитие торговли требовало всё больше золотых монет), давно ходили легенды о богатстве Японии. В Японии действительно добывали тогда и медь, и серебро, и золото, которые шли в Китай в обмен на сталь для изготовления оружия и на предметы роскоши. Российский чиновник также доносил царю, что наши сукна и железо попадают в Японию только через посредников — китайских купцов, которые наживают на этом громадные прибыли.

Поскольку Япония тогда отставала от европейских стран, в частности, ещё не имела огнестрельного оружия, её правящие круги взяли курс на добровольную самоизоляцию от внешнего мира, продолжавшуюся более 250 лет. В 1635 году японцам было под страхом смерти запрещено покидать страну, а также строить крупные корабли. (Вообще японцы не были мореходами, хотя японских пиратов в приморских провинциях Китая называли «чумой».).

Первыми из европейцев открыли Японию португальские мореплаватели, за ними последовали голландцы. Европейцам трудно было представить, что в мире существуют другие цивилизации, не уступающие их собственной, и они смотрели на Японию как на обычную отсталую страну, возможный объект эксплуатации. В свою очередь, японцы называли португальцев и испанцев «варварами южных морей». В Японию проникло христианство, и оно сначала пустило там корни. Но христианство не могло ужиться с учением об императоре как о «живом боге», и потом оно было надолго запрещено. Голландцы были не католиками, а протестантами, то есть, с точки зрения японцев, не вполне христианами, а потому для их кораблей (как и для китайских) было установлено число заходов в японские порты в течение года.

Европейским купцам было позволено жить только в специальном посёлке (своего рода «гетто») возле морского порта, где производилась торговля, их раз в год привозили в столицу на приём у главы правительства. Иностранцы были обязаны представлять правительству доклад обо всём важном, что происходило в мире, благодаря этому власть, соблюдая принцип изоляционизма, всё же имела, хотя и по чужим данным, представление о происходящем на мировой арене.

Когда Англия, развязав опиумные войны против Китая, показала, какими средствами она добивается открытия новых рынков для своих промышленников и купцов, японский сёгун разрешил её морским судам заходить в порты Японии для пополнения запасов пресной воды. Но по-настоящему добиться открытия Японии для иностранцев удалось не Англии, а США, которые поступили вполне по-американски.

В 1853 году к берегам Японии подошла эскадра американских военных кораблей. Под гром пушек на берег высадился десант, который доставил императору Японии послание президента США с призывом установить дружеские отношения между двумя странами. В 1854 году американская эскадра снова высадила десант, и США навязали Японии первый неравноправный договор «о мире и дружбе», положивший конец более чем двухвековой изоляции Японии от внешнего мира. Американцам было разрешено торговать в двух портах, допускалось и хождение иностранной монеты. За США устремились в Японию Англия, Франция, Голландия и другие страны.

Правда, раньше американцев пробовали «прорубить окно в Японию» русские моряки. (О первых японцах, побывавших в России в конце XVIII века, рассказал писатель Ясуси Иноуэ в романе «Сны о России» — М., 1987. А о попытках русских установить контакты с японцами до 1850-х годов см.: «История Японии», т.1. М., 1998.)

В 1853 году в порт Нагасаки вошёл российский корабль под командованием адмирала Евфимия Васильевича Путятина, но начавшаяся вскоре Крымская война заставила Россию отказаться от попыток проникновения в Японию.

В 1855 году фрегат «Паллада» под командованием Путятина, совершавший кругосветное путешествие, ещё раз посетил Японию. (Дневник путешествия, вышедший потом отдельной очень содержательной и прекрасно написанной книгой «Фрегат «Паллада''», вёл писатель Иван Александрович Гончаров). Путятин подписал русско-японский договор — первый официальный документ, определивший основы взаимоотношений между нашими странами.

Дешёвые американские и английские ткани и другие европейские товары хлынули в Японию. У японской элиты наибольшим спросом пользовалось серебро, которое она обменивала на дешёвое японское золото. Но простые японцы от вторжения иностранных товаров только потеряли, многочисленные ремесленники разорялись. В стране нарастало недовольство, участились случаи нападения на иностранцев.

Правящие круги Японии поняли, что при сохранении феодальных порядков страну ожидает участь Китая, который превращался в колонию западных держав.

Правительство сёгуна, расписавшееся в своём бессилии, обратилось за помощью к императору. Власть сёгуна была свергнута, император, а им в 1867 году стал 15-летний Муцухито, вновь взял бразды правления в свои руки.

Эпоху его царствования назвали «мэйдзи» («просвещённое правление»). По японской традиции умершего императора называют по названию его правления, то есть Муцухито (1852–1912) впоследствии получит имя Мэйдзи. В 1867–1868 годах в Японии произошла буржуазная «реставрация Мэйдзи» («Мэйдзи исин», что означает «восстановление просвещённого правления»). (Подробности см.: «История Японии», т. 2. М., 1998.)

Япония вышла из изоляции и вступила в сношения с остальным миром, но так, что стала по существу единственной страной Азии, которая в итоге не превратилась в колонию или полуколонию западных держав. Но это потребовало от неё не просто огромных усилий, а системного преобразования всех сторон своей жизни.

Отстоять независимость страны!

Неравноправные договоры, навязанные их стране Западом, стали для японцев шоком. Какие-то варвары стали помыкать единственным богосозданным народом! И воспротивиться этим наглецам невозможно, у них смертоносное оружие, каким Япония тогда не располагала. Тут для всех стал очевиден всеобщий системный кризис, поразивший страну. Правда, Запад не видел в Японии ни источников сырья, ни громадного рынка сбыта, какими были для их товаров Китай и Индия, но всё же опасность закабаления страны реально существовала.

Юный император показал себя подлинным лидером нации и государства. В то время как сёгун считал своей опорой самураев старого закала, вокруг императора собрались уже прагматики — самураи по духу, купцы по призванию. Не буржуазия, а самураи, ставшие олигархами, создали японскую промышленность. Не обошлось даже без небольшой гражданской войны, в которой победили сторонники преобразований. Была проведена аграрная реформа, отменившая феодальную зависимость крестьян. Началось преобразование всех сторон жизни общества с целью преодоления отставания от Запада.

Сотни японцев были отправлены на обучение в США и в Западную Европу. В США «новых японцев» привлекала техника, во Франции — изящество и учтивость, в Англии — имперское самосознание. Но больше всех повлияла на них Германия, точнее — Пруссия с её милитаристским духом и убеждённостью в том, что именно прусский юнкер — это человек высшей расы. Но кое-что интересное обнаружили они и в России.

Прежний лозунг «китайская учёность — японский дух» был заменён другим: «японский дух — западная техника». Упоение вестернизацией нашло выражение в призыве «Уйти с Востока, присоединиться к Западу». На Западе закупались паровозы, вагоны, станки, образцы другой техники, они разбирались до винтика и собирались заново, подчас с усовершенствованиями, в чём японцы давно преуспели.

Но император скоро остудил пыл либералов, подчеркнув, что образование и усвоение западных знаний не отменяет необходимости основываться на конфуцианской морали, и европейский либерализм неприемлем для политической жизни Японии. Основой жизни в стране должны оставаться традиционные японские ценности.

Именно потому, что дело модернизации Японии рассматривалось как всенародная задача, Япония превратилась в перворазрядную державу в очень короткий срок.

Новый хищник показывает зубы

Чтобы догнать и перегнать Запад, Японии нужно было создавать современную промышленность. Но страна была бедна природными ресурсами, следовательно, промышленность должна была работать на привозном сырье, для импорта которого требовалась иностранная валюта. А для товаров, выпускаемых японской промышленностью, нужны были обширные рынки сбыта, внутренний рынок был для этого слишком узким. Так курс на модернизацию Японии неизбежно толкал её на путь захвата колоний.

Уже в 1894–1895 годах Япония победила в войне против Китая, перед могуществом и культурой которого она преклонялась в древности. К ней отошёл остров Формоза (Тайвань), Китай признал контроль Японии над Кореей (в 1910 году превращённой в колонию).

В 1904 году Япония, воспользовавшись слабостью российских позиций на Дальнем Востоке, без объявления войны напала на российскую военно-морскую базу в Порт-Артуре. Российская армия потерпела ряд поражений на суше, а эскадра устаревших военных кораблей, посланная на Дальний Восток, была встречена новейшим японским флотом и потоплена в Цусимском проливе.

К 1905 году Япония была истощена и вела войну на пределе своих сил, хотя ей тайно помогали Англия и США, не хотевшие усиления позиций России на Дальнем Востоке. А Россия ещё и не начинала всеобщей мобилизации. Но в России началась революция. И царь вынужден был заключить с Японией мир, по которому Россия отдавала Южный Сахалин и права на Ляодунский полуостров в Китае с городами Порт-Артуром и Дальним.

В первой мировой войне Япония, как воевавшая на стороне Антанты, оказалась в числе победителей. Ей достались ранее захваченные Германией острова в Тихом океане, а также порт Циндао и концессии в Китае.

В целях наращивания военной мощи в Японии проводилась ускоренная индустриализация. Создавались гильдии в городах, сельскохозяйственные кооперативы в деревнях. Государство накачивало деньгами банки, которые выдавали льготные кредиты предприятиям, составлявшим основу военной мощи страны. Образовались мощные финансово-промышленные корпорации (дзайбацу), которые определяли «экономическую погоду» в стране.

От успешных войн Японии выигрывали её правящие круги, но положение трудящихся, на плечи которых пали все военные тяготы, становилось всё более тяжёлым. В 1918 году в стране вспыхнули «рисовые бунты», которые с трудом удалось подавить.

После Октябрьской революции в России Япония в числе других империалистических государств предприняла интервенцию против нашей страны, захватив значительную часть территории российского Дальнего Востока. Однако Красная Армия вышвырнула захватчиков с родной земли. В самой Японии зрели революционные настроения, в 1922 году там возникла Коммунистическая партия. В 1925 году японское правительство вынуждено было установить дипломатические отношения с СССР.

В 20-е годы ведущее положение в японской экономике заняли монополии. Но её ахиллесовой пятой оставалась зависимость от импорта сырья и нефти. Поэтому своей задачей Япония поставила обеспечение её гегемонии в Восточной Азии под лозунгом создания «Восточноазиатской сферы совместного процветания» народов этого региона.

В 1931 году Япония начала войну за захват Маньчжурии, а затем и всего Китая, рассчитывая быстро покорить всю эту страну с гигантским населением и несметными природными ресурсами. Но китайский народ поднялся на борьбу за свою независимость. Китаю помогли и США, не желавшие, чтобы богатства этой громадной страны достались одной Японии. Большая помощь Китаю (самолётами, лётчиками, вооружением, советниками) была оказана и со стороны СССР. Армия Японии основательно увязла в Китае.

Япония не оставляла попыток отхватить и куски советской территории. В 1938 году японские войска вторглись на наш Дальний Восток в районе озера Хасан, однако были разбиты. В следующем году японцы вторглись на территорию Монгольской Народной Республики, с которой у СССР был заключён договор о взаимопомощи. В сражении у реки Халхин-Гол японцы были разбиты советскими войсками и войсками МНР.

Блицкриг у Японии не получился, и по мере того, как она всё глубже увязала в войне, возникала необходимость прямого вмешательства государства в экономическую жизнь.

Становление мобилизационной экономики

Японии пришлось перейти к жёсткой централизации своих ограниченных ресурсов и распределения их между предприятиями с тем, чтобы обеспечить потребности промышленности, работавшей на нужды армии и флота. О мобилизационной экономике Японии рассказывается в статье Е.А.Леонтьевой в упоминавшемся выше сборнике «Япония: полвека обновления».

Уже в середине 30-х годов под влиянием примеров прямого контроля над экономикой — Германии и Советского Союза — в высших кругах японской бюрократии, офицерского корпуса и части деловых кругов сложилась идеология «преображения Японии» — для подготовки страны к большой войне.

Профессор Такафуса Накамура в своей книге «Из истории модернизации Японии — уроки для России» (М., 1999) признаёт, что в 30-е годы в Японии была распространена идея о том, что свободная экономика капитализма зашла в тупик. А в СССР выполняются пятилетние планы, и благодаря плановой экономике СССР, несмотря на мировой кризис, остаётся единственной страной, где наблюдается неуклонный экономический подъём.

Опираясь на этот опыт, в Японии стали принудительно объединять предприятия в картели. Потребители продукции жёстко привязывались к производителям, создавались снабженческо-сбытовые ассоциации (некое подобие советских главков), устанавливались фиксированные цены на широкий круг товаров, с 1939 года была заморожена заработная плата. Вводилась карточная система снабжения городского населения продуктами питания и промышленными потребительскими товарами. Поскольку при этом неминуемо возникал «чёрный рынок», для борьбы с ним была создана «экономическая полиция».

Но режим, установившийся в Японии в ходе войны, не был фашистским. Движения, приближавшиеся к фашистским, в Японии существовали, и в 1936 году они пытались добиться смены правительства. Но их путч был подавлен, и с фашистскими движениями в Японии было покончено. «Консервативная политическая система отвергла ультрапатриотическую инициативу снизу и подавила социальное недовольство в Вооружённых силах. Император не сделал шагов навстречу национал-радикалам, которые апеллировали к нему». («История Японии», т.2. М., 1998, с. 359.)

В организации военного контроля над экономикой в Японии были все признаки не фашистской, а социалистической хозяйственной системы, но служащей не социальным целям, а ведению войны. «Советский опыт, по крайней мере в области экономики, вдохновлял «бюрократов-реформаторов» (а именно их часто называют фашистами)» (Молодяков В.Э. Консервативная революция в Японии. М., 1999.)

Частная собственность в Японии и при этом военном режиме не была ликвидирована. Но жизнь страны перестраивалась под лозунгом «частная собственность — общественное (то есть государственное) управление». И деятельность частных предприятий направляли государственные чиновники. Главным критерием эффективности производства стала не прибыль, а потребность фронта. Рыночные отношения в экономике воюющей страны отошли на второй план.

Но одного лишь государственного контроля над материальными ресурсами было недостаточно. Требовалось поставить на службу войне и весь народ. И в этом деле опять-таки помогла опора на народные традиции.

Именно в период между двумя мировыми войнами в Японии широко распространяется система пожизненного найма работников и повышения заработной платы в зависимости от стажа работы на фирме. (См.: Michio Morishima. Japan at a Deadlock. London, 2000.) Вследствие этого японская экономика была отброшена от либерального капитализма к капитализму эпохи Мейдзи, фактически направлявшемуся государством.

Тихоокеанская война

Перед Второй мировой войной руководство Японии взвешивало, против какого противника ей выгоднее будет выступить — против СССР или против США. В 1941 году Гитлер, готовясь напасть на СССР, хотя и был уверен в скорой победе над нашей страной, всё же рассчитывал на то, что Япония нанесёт удар по советскому Дальнему Востоку. Но японское правительство сочло, что на СССР нужно будет напасть, когда он рухнет под ударами гитлеровской Германии. Тогда можно будет легко захватить наш Дальний Восток и Сибирь. И в апреле 1941 года Япония заключила с СССР пакт о нейтралитете.

А США будто специально провоцировали Японию на войну. Правительство США разорвало торговое соглашение с Японией, запретило вывоз в Японию стратегического сырья, в особенности нефти, что поставило экономику Японии в трудное положение. Для Японии оставался только один способ компенсировать потерю американского рынка — захватить богатые сырьём и нефтью страны Юго-Восточной Азии — английские и голландские колонии. И в японских правящих кругах возобладала точка зрения, что главным противником Японии будут США и союзная американцам Англия.

7 декабря 1941 года японцы вероломно напали на военно-морскую базу США Пёрл-Харбор на Гавайских островах и потопили много кораблей американского военно-морского флота. (Не раз высказывалось предположение, что президент США Франклин Рузвельт намеренно подставил американский тихоокеанский флот под удар японцев, чтобы склонить американцев, в большинстве своём склонных к изоляционизму, вступить в войну.)

В начавшейся войне японцам удалось захватить огромные территории (свыше 7 миллионов кв. км) с населением более 500 миллионов человек. Война велась под лозунгом «Азия — для азиатов», который сначала воспринимался населением азиатских стран сочувственно, как призыв к их освобождению от западных колонизаторов. Но скоро выяснилось, что речь идёт о замене одних колонизаторов на других, и население активно вступило в борьбу против новых захватчиков.

За счёт ресурсов, вывезенных с оккупированных территорий, Японии удавалось в течение года обеспечивать продовольствием свои вооружённые силы и население, а промышленность сырьём. Однако блицкрига у неё и на этот раз не получилось, а в затяжной войне сказывалось преимущество стран антигитлеровской коалиции в ресурсах и военной силе.

Японии пришлось до предела ужесточить государственный контроль над экономикой и над всеми сторонами жизни граждан. Профсоюзы были распущены и заменены патриотическими ассоциациями помощи трону. Предприятия, не безусловно необходимые для войны, закрывались, их станки направлялись в переплавку. На предприятиях, подведомственных министерству вооружений, рабочие закреплялись на всё время войны и находились в общежитиях под надзором полиции, для них вводилась военная дисциплина, нарушителей распорядка лишали скудного продовольственного пайка и сурово наказывали. Многие предприятия были переведены на круглосуточную работу.

На замену мобилизованных в армию мужчин на предприятия пришли женщины, вступавшие в добровольные трудовые отряды, и учащиеся старших классов школ. Тяжёлые работы, особенно на строительстве оборонительных сооружений, выполняли рабочие из оккупированных стран, а также военнопленные.

Однако все эти усилия не помогли. На фронтах соотношение сил менялось в пользу стран антигитлеровской коалиции. Наконец, война приблизилась вплотную к Японским островам. Города Японии подвергались жестоким бомбардировкам американской авиации.

После капитуляции гитлеровской Германии Японии пришлось вести войну в одиночку. И хотя скорый конец её сопротивления был очевиден, американцы сбросили только что появившееся страшное оружие — атомные бомбы на японские города Хиросиму и Нагасаки, хотя военной необходимости в этом не было, это был лишь акт устрашения (террора), призванный запугать не столько Японию, сколько СССР. В результате этой варварской акции погибли сотни тысяч мирных жителей. Драматизм событий заключительного периода Тихоокеанской войны правдиво передан Анатолием Иванкиным в его книге «Последний камикадзе» (Волгоград, 1987).

Стремясь положить конец мировой войне и выполняя свои союзнические обязательства, СССР объявил войну Японии. Советская Армия разгромила миллионную Квантунскую армию японцев в Маньчжурии, и это оказалось последним ударом, от которого Япония не смогла оправиться. Император Хирохито принял решение о капитуляции Японии, и японская армия прекратила сопротивление. (Но те японские солдаты, которые остались в джунглях на Филиппинах и в других местах, не зная о решении императора, продолжали в одиночку воевать с противником ещё многие годы.) Император сам явился в ставку командующего американской армии и заявил о своей ответственности за развязывание войны. Но американцы не решились наказать его, опасаясь народного гнева, и ограничились тем, что император отказался от тезиса о своём божественном происхождении и остался лишь «символом нации».

Месть победителя

Япония была оккупирована американцами, которые были охвачены чувством мести по отношению к своему коварному, а теперь поверженному противнику. Если в освобождённой от гитлеризма Германии они ограничились её денацификацией, а затем в рамках «плана Маршалла» и по другим каналам помогали восстановить её экономику, то Японии они устроили показательное «битьё».

Япония потеряла миллионы жителей убитыми, ранеными, пленными, пропавшими без вести, а также 40 процентов территории. Страна переживала сильнейшую разруху. Бушевала инфляция. Почти все предприятия остановились, возникла массовая безработица, усилившаяся вследствие проведенной американцами «шоковой терапии», породившей волну банкротств компаний. Ряды безработных пополнили демобилизованные воины и японцы, репатриированные из других стран. Рядовые японцы, и в войну питавшиеся скудно, теперь узнали, что такое настоящий голод.

Кое-какую помощь американцы всё же оказали, направив в Японию часть излишков продовольствия. Но восстановление японской экономики оставалось задачей японского правительства, хотя каждый его шаг строго контролировался американскими оккупационными властями.

По плану демилитаризацию Японии предполагалось распустить её вооружённые силы и сделать невозможным восстановление её военной мощи. Были ликвидированы дзайбацу, на которые опиралась японская военная машина, а акции предприятий, входивших в эти промышленно-финансовые группы, прежде принадлежавшие семейным кланам крупнейших капиталистов, пущены в свободную продажу. Тем самым, как предполагалось, владельцами акций станут широкие слои японского общества, и в стране утвердится «народный капитализм», стержнем которого станет «средний класс».

По образцу Нюрнбергского процесса над главарями гитлеровского рейха, в Японии также был устроен судебный процесс над виновниками войны, и по приговору Международного военного трибунала в Токио несколько крупных военных преступников были казнены.

Была проведена аграрная реформа, практически ликвидировавшая класс помещиков. Не осталось в Японии и крупных капиталистов — владельцев больших (в миллиарды долларов) личных состояний.

Послевоенная эпоха

Ход первоначального восстановления японской экономики достаточно полно описан в литературе, и здесь нет возможности на нём останавливаться. Сделаю лишь три кратких замечания.

Во-первых, если в СССР восстанавливали разрушенные предприятия, преимущественно воспроизводя прежнюю технологию, то японцы при первой же возможности возводили новые предприятия, основанные на новейших достижениях науки.

Во-вторых, Япония начала развитие своей экономики с импортзамещения, а затем взяла курс на развитие экспортных отраслей, потому что без притока иностранной валюты ей не на что было бы приобретать сырьё и энергоресурсы. Не имея своей фундаментальной науки, Япония приобретала лицензии и патенты в других странах (не стесняясь черпать идеи из советских популярных журналов типа «Наука и жизни» или «Техника — молодёжи»). Она импортировала не иностранный капитал и капиталистов, а технологии. Японские специалисты усовершенствовали закупленные образцы новой техники, особенно используя издавна присущую японцам склонность к миниатюризации, и страна вырвалась в мировые лидеры на ряде важнейших направлений научно-технического прогресса. При этом в Японии не возникло компрадорской буржуазии.

В-третьих, неизвестно, как бы развивалась японская экономика, если бы не коренные изменения, вскоре происшедшие на мировой арене.

Уже через год после победы над общим врагом союз стран антигитлеровской коалиции распался. Включение стран Восточной Европы в лагерь социализма и победа коммунистов в Китае вызвали тревогу в правящих кругах США и Англии. Началась «холодная война», которая не раз оказывалась накануне перерастания в «горячую». Западу понадобились союзники в Азии. На роль «непотопляемого авианосца США», откуда можно было наносить удары по жизненно важным центрам советского Дальнего Востока и Сибири, больше всего подходила Япония.

В Японии даже те круги, что положительно оценивали советский опыт мобилизационной экономики и высоко ценили русскую культуру, к нашей стране и к русским всегда относились с неприязнью. (И, похоже, это отношение вряд ли существенно изменится в обозримом будущем.)

В дополнение ко всему, в подписании мирного договора с Японией, по которому наша страна возвращала себе Южный Сахалин и Курильские острова, СССР участия не принял. Пользуясь этим и опираясь на негласную поддержку США, японские правящие круги поставили под сомнение передачу нашей стране Южно-Курильских островов, которые японцы называют своими «северными территориями». Хотя СССР и Япония заключили соглашение о прекращении между ними состояния войны и установили дипломатические отношения, мирный договор у России с Японией так и не подписан, прежде всего из-за японских претензий на Южные Курилы.

С этого времени Япония и США, несмотря на существующие между ними глубокие противоречия и соперничество в борьбе за мировое лидерство, стали союзниками в противостоянии СССР, а позднее — России.

Но настоящий золотой дождь пролился на Японию, когда в 1950 году началась война в Корее между Севером и Югом.

Северная Корея пользовалась поддержкой СССР и Китая, Южная — США. Американцам потребовалась база по ремонту повреждённой военной техники, и Япония оказалась самым подходящим для этого местом. Американцы щедро оплачивали ремонтные работы, а также завалили промышленность Японии другими заказами. В этот период «благодатного дождя после засухи» японская промышленность получила начальные средства на своё восстановление и развитие. США и Япония встали на путь долгосрочного военного сотрудничества, направленного против СССР и Китая. США оказывали Японии помощь в усилении её военной мощи (хотя по конституции, принятой после её поражения во второй мировой войне, Японии запрещено иметь армию, вместо которой были учреждены так называемые «силы безопасности», нечто вроде хорошо вооружённой полиции). Были сняты и все ограничения для роста японской промышленности.

В 60-е годы экономический рост стал в Японии своего рода религией. Страна взяла курс на завоевание мирового рынка и стала развивать экспорт, сделав основную ставку на высокое качество продукции. При этом предприниматели опирались на национальные традиции, в особенности на патриархальные отношения между хозяином и работниками как между отцом и детьми, на тотальное вовлечение всех в решение общенациональных задач.

Высокое качество продукции обеспечивалось не столько внешним контролем, сколько ответственным отношением самого работника к своему делу. Рабочие создавали «кружки качества» и на собраниях после трудового дня подробно разбирали весь технологический процесс изготовления изделия, чтобы найти способы его совершенствования. Каждое крупное предприятие обросло сотнями мелких фирм, которые поставляли ему детали, строго соблюдая график поставок, что позволяло сократить запасы и за счёт этого снизить себестоимость продукции.

Так наступил период «японского экономического чуда». Бюджет ежегодно сводился с превышением доходов над расходами. Банки предоставляли предприятиям кредиты по самым низким ставкам процентов. Наряду с крупными предприятиями росли мелкие и средние фирмы, это создало базу для возникновения «среднего класса», который стал основой современного японского общества.

Японское государство осуществляло полный контроль над экономикой. Оно определяло, какие отрасли производства наиболее важны для подъёма всей страны, и распределяло между ними ещё скудные валютные поступления от экспорта. Японии удалось выйти на передовые позиции в мире, в особенности в создании новых образцов бытовой электроники — магнитофонов, видеомагнитофонов, телевизоров и пр.

В начале 70-х годов в мире разразились два нефтяных кризиса, цены на нефть резко поднялись. Во всех развитых странах повысился спрос на малогабаритные автомобили с низким потреблением горючего. Японцы стали их производить и завоевали даже значительную часть рынка в самих США. Они с гордостью говорили, что наступил «японский этап в мировом автомобилестроении». Япония производила тогда более 10 миллионов автомобилей в год. Автомобильная промышленность и электроника стали теми локомотивами, которые вывели всю экономику страны на мировой уровень.

Но нефтяной кризис, способствовавший успеху японского автомобилестроения, больно ударил по другим отраслям экономики страны. Рост цен на нефть привёл к резкому повышению затрат на производство почти всех видов продукции. В стране началась инфляция, и «японское экономическое чудо» закончилось. Однако японцы уже достигли западных стандартов благосостояния. Япония вступила в новую эпоху своего развития.

Модель «поствоенной экономики»

С 1985 года развитие экономики Японии подчиняется иным, чем в предыдущую эпоху, критериям. Российский профессор Бок Зи Коу (кореец по рождению, учившийся в Японии) в своей книге «Экономика Японии — какая она?» (М., 2002) отмечает: если прежде экономическими ориентирами служили приоритет производства, ускоренный экономический рост за счёт количественного развития, то теперь главными приоритетами стали улучшение качества жизни населения, экологическая безопасность и стабильность в обществе. Прежде источником роста экономики служил экспорт продукции, теперь упор сделан на расширение внутреннего рынка, в особенности с использованием тех возможностей, которые открывает информационная революция. Соответственно, ведущей отраслью экономики стала не обрабатывающая промышленность, как прежде, а высокотехнологичные производства. Производство, основанное на знаниях, признаётся стержнем структурной перестройки экономики.

Если в первые послевоенные годы в стране был избыток рабочей силы (преимущественно молодых рабочих), то теперь испытывается её нехватка при росте доли пожилых работников.

Если прежде курс государства можно было выразить лозунгом «Догнать и перегнать США и Западную Европу!», то теперь надо, никого не догоняя, строить открытое постиндустриальное общество.

Но этот поворот Японии осуществить нелегко. Замедленные темпы экономического роста, старение населения, американизация образа жизни молодёжи создают серьёзные проблемы в экономике и в общественной жизни страны.

Серьёзный удар был нанесён и основе японской экономики — банковской системе. Средний японец привык хранить свои деньги в банке, который выполняет все его поручения: оплачивает коммунальные услуги и пр. Во второй половине 80-х годов в Японии возникла «экономика мыльного пузыря», когда выручка от экспорта шла на финансовые спекуляции — сделки с акциями и недвижимостью. Банки предоставляли кредиты на покупку земельных участков, рассчитывая на продолжение широкого жилищного строительства. Но эти расчёты не оправдались. Строительные компании не могли своевременно вернуть банкам взятые у них кредиты. Началось банкротство предприятий, потерпели крах и несколько крупных банков, чего прежде в Японии никогда не бывало. Возник большой дефицит государственного бюджета, и «мыльный пузырь» лопнул, погрузив экономику страны в глубокий кризис, из которого она не может выйти и по сей день.

Несмотря на кризисные явления последних лет, Япония входит в число самых развитых стран мира — и по размеру ВВП, и по уровню благосостояния населения.

Государство корпораций

После поражения Японии в войне «народный капитализм», каким его желали видеть американцы, в этой стране так и не сложился. Акции предприятий, входивших прежде в состав дзайбацу, скупили не рядовые граждане, а фирмы. В Японии установилась «экономика юридических лиц».

Японская корпорация («кайся») — это не просто юридическое лицо. Она ближе к общностям средневекового типа — к цехам ремесленников и гильдиям торговцев, то есть к корпоративным общностям, соединённым не столько деловыми взаиморасчётами, сколько коллективной ответственностью, общей судьбой и совместным образом жизни.

Традиции японского коллективизма и корпоративизма не были полностью утрачены. Они возродились в организациях бюрократии и промышленников. Началась новая индустриализация страны.

Место прежних дзайбацу заняли новые объединения — кэйрецу, включающие банк, крупную фирму и множество связанных с ней мелких фирмочек (вплоть до работников-надомников) — поставщиков комплектующих изделий. Все они связаны нормами морали, не позволяющими подводить партнёра. Это скорее феодальные, чем капиталистические отношения, связи здесь пожизненные и потому не формальные.

Но и в рамках отдельных промышленных компаний до недавнего времени господствовал корпоративный дух, когда все работники фирмы образуют как бы одну семью. Компания для японца — это и семья, и клуб, и церковь, и даже — общество и государство. Секрет быстрого экономического роста и технического прогресса Японии после второй мировой войны заключался именно в корпоративном устройстве её предприятий. Но человек при такой организации жизни страны становится рабом корпорации.

В книге «Эти странные японцы» (пер. с англ., М., 2000), написанной коллективом авторов во главе с профессором Сахохо Кадзи, говорится, что глава японской фирмы стремится к тому, чтобы служащие воспринимали его как отца родного. Руководитель должен не подстёгивать, а вдохновлять работников. На предприятии царит коллективизм, но коллективизм, неотделимый от иерархии. «Японская компания сплочена, но не демократична». Будет в итоге победа или поражение, не так важно, — главное, что работники выступают сообща. Работа во имя единой цели — вот что имеет первостепенное значение. Ещё в глубокой древности считалось, что почётнее пасть на поле боя всем вместе, чем спастись, полагаясь на собственные силы. Лояльность, надёжность, усердие, самопожертвование, а также стремление выполнить свою работу как можно лучше — вот качества личности, наиболее почитаемые японцами. Для японских компаний конкуренция — это не борьба за более высокую зарплату или прибыль, а схватка за понимание вкусов потребителя, соревнование в том, кто лучше служит потребителю, выпускает всё самое новое и самое лучшее.

Да и Япония в целом — сама по себе корпоративная система. Её основа — стремление нации к сплочению. Её идеальная цель — обеспечить счастье как можно большего числа людей.

Английский экономист Таскер, много лет проживший в Японии, так описывает отличия японской идеологии бизнеса от западноевропейской и американской. (См.: Tasker, Peter. Inside Japan. London, 1987.)

Западный бизнес ориентирован на немедленное получение максимальной прибыли. Ведь на Западе акции предприятий непрерывно переходят из рук в руки, и акционер, сегодня владеющий акциями данной компании, завтра может их продать. Поэтому ему важно получить приличные дивиденды сегодня, пока он — как бы один из хозяев предприятия. Какие прибыли будут у фирмы завтра (и будут ли вообще) — это его мало интересует. А максимум прибыли можно получить, завышая цену на продукцию предприятия до того уровня, при котором она ещё будет продаваться на рынке.

Японские предприниматели тоже заинтересованы в прибыли, но они строят стратегию на долгий срок, что позволяет структура их капитала (их акции не обращаются свободно на бирже). Японские компании добиваются захвата рынка, душат соперников снижением цен и нормы прибыли на капитал до предела, более полным учётом требований потребителя, увеличением объёма продаж и пр. Многие западные фирмы, которые прежде выпускали мотоциклы, фотоаппараты и аудиоаппаратуру, были разорены японскими конкурентами. И достигали этого японцы потому, что работники воспринимали цели предприятия как свои собственные, поскольку на предприятиях действовала система пожизненного найма работников.

Молодой человек поступал на работу в компанию и начинал с низовой должности с небольшой зарплатой. Формально контракт на год существовал, но предполагалось, что он будет автоматически продлеваться вплоть до времени выхода на пенсию. Шло время, работника продвигали по службе, повышали зарплату в соответствии со стажем работы в компании. Он мог заранее рассчитать, что ждёт его через год, два, через пять или двадцать лет. При этом его переводили с одного участка работы на другой, чтобы он не специализировался чрезмерно на одном виде деятельности, а был готов к выполнению самых разных операций. Это позволяет компании в случае ухудшения ситуации на рынке не увольнять работников, а переводить их на другие участки.

Такая система охватывала сравнительно узкий слой работников — в возрасте от 20 до 50 лет и только на «именитых» компаниях. Но её влияние распространялось почти на всю экономику, ибо она служила символом корпоративной организации производственного коллектива, идеалом, к которому должен стремиться любой производственный коллектив — как работники, так и управленцы. Работники заинтересованы во внедрении новых технологий, сберегающих труд, потому что это укрепит позиции компании на рынке и в то же время не грозит им потерей работы. Многие крупные японские компании уже с начала 1950-х годов не знали, что такое забастовка.

Ради процветания своей компании японцы работали очень много, часто не использовали полностью даже короткий оплачиваемый отпуск. Все рабочие состояли в «кружках качества». Если прежде в Японии значительным влиянием пользовался марксизм с его идеями классовой борьбы и экспроприации экспроприаторов, то теперь преобладает взгляд, согласно которому в обществе царит не эксплуатация, а добровольное взаимовыгодное сотрудничество разных слоёв общества.

Работник чувствовал себя членом такой «семьи» не только на производстве. Компания организует досуг своих работников и их семей, устраивает совместные вечера, пикники, экскурсии по стране, на что выделяются большие средства в фонды общего потребления. У компании есть свой гимн, флаг, герб или значок (некая замена прежних феодальных гербов). Вновь поступивший работник обычно и снимает себе жильё рядом с новыми коллегами, которые интересуются, где он был, куда пошёл, читают приходящие ему письма, потому что чувствуют себя ответственными за него. Если бы он даже и хотел бы уйти в другую компанию, он не сможет это сделать: ему пришлось бы начинать всё с нуля, да и без особой радости там примут перебежчика.

Работник с первых шагов своей деятельности в компании ощущает свою причастность к её судьбе, в выработке решений, которая начинается с низшего звена. Ещё в правилах, составленных одним властителем в VII веке, говорилось: «В целях достижения гармонии запрещается индивидуальное принятие решений и предписывается проведение дискуссий на всех уровнях».

Такая система давала японским компаниям огромные преимущества перед западноевропейскими и американскими фирмами. Но она означала нечто более важное — совершенно иной способ бытия, существования производственного организма.

Сила этой «консенсусной» модели не сводилась только к преимуществам в конкурентной борьбе, финансовым и экономическим факторам. Она знаменует особый характер корпоративного мышления и мировосприятия, общий и для домашней хозяйки, и для рабочего, и для предпринимателя, и для бюрократа на государственной службе.

Способность японцев приходить к согласию — это их главный талант, который оттачивался столетиями совместной жизни в деревенской общине производителей риса. И это их качество оказалось весьма ценным в условиях капитализма второй половины XX века.

Корпоративный капитализм — иерархическое общество, но в нём иерархия делит на выше- и нижестоящих не лиц, а фирмы. Это не меритократия («власть достойных, получающих блага по заслугам»), потому что ранг человека зависит не от способностей человека, а от его места в корпорации.

То, что в корпоративных государствах Западной Европы вожди пытались привить гражданам искусственно, в Японии существовало много веков. Это была изначально корпоративная страна, единственная в своём роде.

Идеологи японских деловых кругов считали это преимущество своей страны настолько важным, что вообще рассматривали её корпоративный строй как вызов мировому капитализму, указывая на всемирную тенденцию — на переход от архаического капитализма индивидуальных собственников к корпоративному капитализму. Корпоративная организация страны и корпоративный образ жизни, по их мнению, — это «третий путь», средний между либеральным капитализмом и этатизмом (полным государственным управлением экономикой). А потому и войну США против Японии, закончившуюся их победой в 1945 году, японцы трактовали не как сражение двух империалистических хищников, мощной державы с менее мощной, а как месть архаического капитализма шедшему ему на смену новому общественному строю.

С последним утверждением можно согласиться лишь отчасти. США во время войны сами уже стали полукорпоративной, «предсоциалистической» страной. Наверное, правильнее было бы говорить, что США пытались навязать Японии западную, точнее, американскую (или шире — англосаксонскую) модель корпоративного государства взамен исконной японской модели.

Убедившись в высокой эффективности производства в Японии, достигнутой благодаря особым взаимоотношениям между трудом и капиталом, многие руководители крупных компаний в США и в Западной Европе пытались перенять эти методы. Однако в большинстве случаев эти попытки окончились неудачей. Западный работник-индивидуалист не смог так подчинить свою жизнь интересам фирмы, как японец-коллективист.

Российские либералы, придя к власти, тоже интересовались, нельзя ли использовать японский опыт и в нашей стране. В 1991 году на советско-американском симпозиуме по проблемам экономики российские либеральные реформаторы восторгались «японским экономическим чудом». Им ответил японский миллиардер Хероси Такавама: «Вы не говорите о главном. О вашей первенствующей роли в мире. В 1939 году вы, русские, были умными, а мы, японцы, — дураками. А в 1955 году мы поумнели, а вы превратились в пятилетних детей. Вся наша экономическая система практически полностью скопирована с вашей, с той только разницей, что у нас капитализм, частные производители, и мы более 15 процентов роста экономики в год никогда не достигали. Вы же — при общественной собственности на средства производства — достигали 30 процентов роста в год и более. Во всех наших фирмах до сих пор висят ваши лозунги сталинской поры» (имеются в виду лозунги «Догнать и перегнать!», «Кадры, овладевшие техникой, решают всё!» и др.).

В самом деле, советский опыт в Японии используется очень широко и даже более эффективно, чем в бывшем СССР. Если Госплан СССР составлял около 400 балансов по разным видам продукции, то в Японии их разрабатывают более 12 000. И даже российские учёные, хорошо знающие советскую действительность, задаются вопросом: где было больше социализма — в СССР или в Японии? А уже упоминавшийся профессор Бок Зи Коу прямо говорит: «Единственное государство в мире, которое добилось успеха в строительстве коммунизма, — это Япония».

Японская экономика по существу остаётся плановой. Первый план экономического развития страны на 1948–1952 годы был составлен в 1949 году, но не был утверждён американскими оккупационными властями. Первый утверждённый план относится к 1955 году. Японские планы — не директивные, то есть не обязательные к исполнению, а индикативные, указывающие ориентиры развития страны. Нередко правильное указание ориентиров оказывается более эффективной помощью бизнесу, чем финансовые вливания. И эти планы очень эффективны, к тому же они усиливают сознание народом его участие в выработке и проведении политики. Японцы считают, что в чисто рыночной экономике общенациональные задачи отступают на дальний план, преобладают узкокорыстные и краткосрочные интересы. Там долгосрочное планирование и прогнозирование теряют под собой основу, и дело кончается того или иного масштаба кризисом, иной раз с весьма тяжёлыми социальными последствиями.

Государству приходится во-первых, латать прорехи в экономике, заполняя те ниши, которые по причине либо недостаточной прибыльности, либо из-за высокой степени риска, либо по иным мотивам не представляют интереса для частного бизнеса, но безусловно необходимы обществу в целом, и, во-вторых, ограничивать, в том числе и законодательно, рыночную стихию.

Однако в подавляющем большинстве стран государственное регулирование носило и всё ещё часто носит реактивный характер, то есть запаздывает по фазе, реагирует на уже свершившийся факт или начавшийся процесс. В Японии же государство всегда стремилось действовать с опережением, предотвращая нежелательные структурные, ценовые и пр. перекосы рынка. Его действия по регулированию экономики сравнивают с искусством садовника, который, используя подпорки и пр., направляет рост растения в нужную сторону. Сами японцы сравнивают его с иглоукалыванием, когда воздействием на определённые точки достигается оздоровление всего организма.

Ни японское правительство, ни частный капитал никогда не доверяли рынку. По мнению и тех, и других, государство должно быть всепроникающим. Оно должно обладать сильной властью в экономике и обеспечивать определённую степень защищённости общества от стихии рынка.

Что дал корпоративизм Японии

Со стороны может показаться, что японцы живут в раю. По ВВП на душу населения страна находится в первом ряду индустриально развитых государств. Безработица практически отсутствует, инфляция минимальна, медицинской страховкой охвачено всё население. Регулярно в стране проводятся кампании по улучшению здоровья населения, например, проходившая под лозунгом «в 80 лет — 25 зубов». В Японии — самая высокая в мире средняя продолжительность жизни, число японцев, перешагнувших столетний рубеж, превышает сто тысяч, а сразу после войны их насчитывалось чуть больше сотни. Разрыв в доходах 20 процентов самых богатых и 20 процентов самых бедных, составляет всего 2,9 раз (в США 9,1). Пенсии по старости самые высокие в мире — порядка 1500 долларов в месяц. Малообеспеченные получают пособия.

Большинство японцев по достатку и по образу жизни относят себя к «среднему классу» Выпускники школ в большинстве своём поступают в университеты и получают высшее образование. Жители уверены в своей безопасности, кражи бытовых вещей практически отсутствуют, вообще преступность в стране низкая. Продолжительность жизни японцев — самая высокая в мире. Однако у этого рая есть свои слабые места.

Несмотря на то, что Япония занимает лидирующие позиции в мире по ряду важнейших направлений научно-технического прогресса, её нельзя назвать всесторонне развитой страной. В ней, как утверждает уже упоминавшийся Таити Сакаия, великолепно развита лишь экономика массового стандартного производства, это обусловлено самим менталитетом японцев, их пристрастием к стандарту во всём. Японская школа подтягивает отстающих и не даёт развернуться талантам наиболее одарённых. Японские чиновники определили, сколько деревьев и сооружений должно быть в парке, и потому все парки похожи друг на друга. И так во всём. Японцы — это нация «середнячков», хорошо образованных, работящих, знающих своё дело, способных усовершенствовать заимствованное из-за рубежа, но не творить новое.

Средний японец, получающий, не только по российским, но и по западным меркам большие деньги, не чувствует себя богатым, потому что у него как потребителя нет возможности выбора, да нет и свободного времени, чтобы насладиться богатством. К тому же в Японии страшная дороговизна. По дороговизне жизни Токио стоит на первом месте среди городов мира. И чаще всего ко дню получки на руках у рабочего или служащего денег не остаётся. Ю.И.Мухин на страницах своей газеты «Дуэль» наглядно показал, что в СССР работник, получавший 600 рублей в месяц, фактически богаче японского коллеги, зарабатывающего 8000 долларов в месяц. Японцу дают подержать в руках большие деньги, но экономика их тут же засасывает обратно.

Когда после войны японская экономика только начинала подниматься, идеалом благополучия считалось иметь в семье три престижных вещи (даже «три священных предмета»): телевизор, холодильник и стиральную машину.

Сейчас у всех японцев есть и эти три вещи, и много других вещей, но это их уже не радует. Богат тот, у кого есть то, к чему стремятся другие и чего у них нет. Японец, желающий жить по моде, узнаёт о последней моде из специальных журналов. Но и другие читают те же журналы. И вот новая модная вещь приобретена, и оказывается, что и у других она тоже уже есть. (Прав был Илья Ильф: «Люди веками мечтали о радио. Им казалось, что радио — это и есть счастье. Но вот, радио есть, а счастья по-прежнему нет».)

К тому же много вещей японцу и нельзя приобретать из-за тесноты жилища. Отдельная квартира или домик в Токио — это обычно одна комната, которая служит всей семье и столовой, и спальней, и гостиной, и кабинетом. Не случайно такое распространение там получили «отели любви», где супружеская пара или любовники хоть ненадолго могут уединиться. Горожане живут сегодня и будут жить в будущем в «крольчатниках», потому что территория Японии — всего 372 тысячи кв. км, и годно для проживания (и сельского хозяйства) лишь 10 процентов её, а население страны составляет 125 миллионов человек. Поэтому там плотность населения очень высокая — около 330 человек на 1 кв. км. Но 75 процентов всего населения страны проживает в городах, где скученность особенно высока, и цены на землю там бешеные. Поэтому квартира европейского типа доступна только очень состоятельным людям (собственно, преимущественно в этом сейчас и проявляется разница в благосостоянии «верхов» и «низов»).

А японская деревня и в наши дни выглядит так же, как и 150 лет назад: только хижины с земляным полом, крытые соломой, сменили дома под черепичной или дюралевой кровлей, и в них появились цветные телевизоры. Хотя на выставках технических достижений демонстрируется «электронное рисовое поле» с использованием роботов (которые вообще всё глубже проникают в Японии и в производство, и в быт), крестьяне по-прежнему гнут спину на грядках риса.

Много веков японцы учились у других народов и всегда превосходили своих учителей. Но заимствовали они не целиком образ жизни, а какую-то часть его, например, западную технологию, не задумываясь над тем, что за технологией стоит рационалистический способ мышления и всё с этим связанное. А ныне им нужно самостоятельно выбирать пути движения вперёд. Но они вряд ли способны решить эту задачу даже для собственной страны.

И уж подавно они не подходят на роль мирового лидера из-за своего понимания Японии как центра мира. Они не способны выдвинуть новую идеологию, которая могла бы вдохновить всё человечество. Поэтому вряд ли можно согласиться с английским экономистом Эммотом, который считает, что в случае, если США не смогут руководить миром, эту роль возьмёт на себя Япония. Пока, считает Эммот, между Японией и Китаем разгорится борьба за преобладание в Азии.

В довершение ко всему, сам японский образ жизни на рубеже XX — XXI веков начал усиленно размываться под влиянием как внутренних, так и внешних факторов.

Япония: либерализм и корпоративизм: кто — кого?

Из внутренних факторов, размывающих традиционный японский образ жизни, наиболее существенны три: конкуренция между корпорациями в ущерб национальным интересам, постепенный отказ от системы пожизненного найма работников и навязанная оккупационными властями новая идеология образования.

Внутри японской корпорации все чувствуют себя как члены одной семьи. Но в отношении компании-конкурента приходится руководствоваться военным правилом: «убей врага, иначе он убьёт тебя».

И японские министерства — это тоже группы, которые служат самим себе, а не государству в целом. Каждое министерство стремится повысить свою значимость, увеличить штат своих чиновников, получить большую долю средств государственного бюджета (здесь напрашивается аналогия с советскими министерствами и ведомствами брежневского времени, о чём хорошо писал цитировавшийся в предыдущей книге «Капитализму в России не бывать!» наш выдающийся экономист академик Юрий Яременко).

Система пожизненного найма работников и оплату их труда в зависимости от стажа работы на фирме служила одним из символов японского образа жизни. До войны, в войну и в течение 25–30 лет после неё она была весьма эффективной, обеспечивая верность работников своей компании и их готовность пожертвовать всем ради её процветания. И в экономическом смысле она была выгодна предпринимателям, потому что основную массу работников составляли молодые люди, пришедшие в город из деревни и согласные работать за самую низкую зарплату. Доля сравнительно хорошо оплачиваемых работников с большим стажем была невелика, и в целом уровень зарплаты в Японии был значительно ниже, чем в развитых странах Запада, что повышало конкурентоспособность японских товаров на мировых рынках. Но затем ситуация на рынке труда изменилась.

Численность сельского населения существенно сократилась, и из деревни новые кадры уже практически не поступают, а городская молодёжь почти вся получает высшее образование. Им уже нельзя предлагать мизерную начальную зарплату. В этих условиях фирмам стало трудно оплачивать пожизненный наём работников. К тому же выход Японии на мировые рынки заставил её деловые круги внимательнее присмотреться к опыту компаний Запада, где больший риск подчас даёт большие результаты, хотя часто влечёт за собой крах.

Но, как отмечал американский профессор А.Беркс, отказ от системы пожизненного найма ведёт к тому, что и работники перестают выступать в одной команде с работодателями и посвящать свою жизнь интересам фирмы. Они требуют установления зарплаты в соответствии с конкретными результатами их труда, а не с выслугой лет, не соглашаются на неоплачиваемые сверхурочные работы, настаивают на увеличении продолжительности отпусков. «Больше денег, больше товаров длительного пользования, больше предметов комфорта, больше отдыха». Более того, японцы стали переосмысливать весь свой образ жизни. «Многим японцам, — продолжал А.Беркс, — пришло в голову, что до сих пор они самоотверженно работали всего лишь для того, чтобы страна увеличивала экспорт. Иными словами, они работали не для себя, а для зарубежного потребителя».

Правда, у работников до войны с работодателями дело не дошло, экономический спад сделал их требования более умеренными, да и работодатели пошли им навстречу. Среднему японскому работнику есть что терять: домик, оплачиваемый отпуск, зарплата, дающая возможность путешествовать по миру и пр. (Подробнее см.: «Восточная Азия на пороге XXI века». М., 2000.)

Однако отмена пожизненного найма коренным образом изменила весь склад жизни японцев. Работники впервые ощутили, что такое страх, нервные срывы, порождённые отсутствием уверенности в завтрашнем дне и угрозой безработицы. Быть уволенным — это значит не только лишиться заработка, но и остаться вне группы, что прежде считалось страшнее смерти. Прокатившаяся по Японии волна самоубийств на этой почве — наглядное тому свидетельство.

А послевоенная реформа образования в упоминавшейся выше книге «Japan at a Deadlock» рассматривается как величайшая трагедия страны. Поколение отцов и дедов, воспитанное на этике японского неоконфуцианства и на почитании императора как бога, и новое поколение, которое училось по учебникам, составленным в духе американских представлений о мире и о жизни, образовали как бы две нации, плохо понимающие друг друга. Для значительной части японской молодёжи идеалом стали США. (Но среди молодых японцев распространены и взгляды «левого экстремизма». О молодёжном движении, выдвинувшем требование «Атомную бомбу — тем, кто не у власти!», рассказывается в другом романе Оэ — «Записки пинчраннера». «Пинчраннером» называют «штурмовика» — члена бейсбольной команды. В романе нарисован зловещий образ диктатора Патрона, использующего молодёжное движение протеста для установления собственной власти над людьми.) По мнению автора книги «Japan at the Deadlock», нужно было бы лишь заменить японское неоконфуцианство, ставящее превыше всего верность государству и императору, на более индивидуалистическое, но гуманистическое китайское неоконфуцианство, что обеспечило бы безболезненное вхождение страны в мир конкуренции без нарушения основ традиционного японского образа жизни. А навязанная японцам система образования, основанная на либеральных ценностях, ставит под угрозу само существование нации.

А из внешних факторов, размывающих японский образ жизни, самым важным было давление США и Англии на Японию с целью устранения её как конкурента в борьбе за мировые рынки.

В третьей главе настоящей работы, посвящённой США, отмечалось, что Америка сводит торговый и платёжный балансы с большим дефицитом, и ей, чтобы не рухнуть, нужно иметь гарантированный приток в страну иностранного капитала в громадных размерах. США связывали свои внешнеторговые проблемы и нестабильность доллара как мировой валюты, в частности, с тем, что Япония проводит политику, осложняющую проникновение американского капитала в японскую экономику.

Американцы усиленно создавали негативный образ японской экономики. Особенно их возмущало то, что «страна управляется как единая корпорация», которую можно было назвать «Japan Incorporated». Дескать, это не рыночный капитализм, а «дирижизм», «субсидируемый и управляемый капитализм», противоречащий всем установкам либералов. Хотя это не совсем экономика ненавистного либералам советского типа, но всё же она ближе к советской модели, чем к свободной рыночной экономике. Японцев американцы изображали как «экономических животных» и фанатиков-трудоголиков, добивающихся лишь «общего национального загрязнения» окружающей среды. Известный финансовый спекулянт Джордж Сорос даже бил тревогу: крах Нью-Йоркской фондовой биржи в 1987 году ознаменовал переход экономической и финансовой власти в мире от США к Японии. Япония стала к этому времени крупнейшим кредитором в мире.

Английский японовед Уилкинсон тоже пугал Запад: ныне ни США, ни Западная Европа не являются мировыми центрами новых идей, им становится Восток, который долго рассматривали как образец замкнутого, застойного, деспотического общества, оплот невежества и суеверия. «Ныне колёса капитализма без умолку грохочут в Японии (как и в Сингапуре или в Южной Корее), а в Европе катятся лишь по инерции. Люди в Лондоне и Париже даже ходят медленнее, чем в Токио или Сингапуре. Европа стала очагом изящного застоя, и США начинают приходить в упадок, в то время как Япония и идущие по её пути другие страны Восточной Азии всё более ускоряют своё движение».

К 80-м годам XX века в мире сложились несколько замкнутых финансовых систем, из которых наиболее крупными были зоны доллара США, английского фунта стерлингов и японской иены. Между этими тремя валютами шла постоянная борьба за преобладание на мировом финансовом рынке.

На этот раз счастье изменило японскому бизнесу. Доллар и евро, объединившись, «сожрали» иену, добившись её ревальвации, что значительно затруднило японский экспорт в США и в страны Западной Европы.

Однако, каким бы сильным ни было движение современной Японии по пути вестернизации, вряд ли оно приведёт к изменению самой сущности японского миропонимания. Япония, скорее всего, всё-таки останется корпоративным государством, только приспособившимся к условиям XXI века.

Глава 8 Китай и его «Азиатские тигры»

Станет ли Китай корпоративным государством?

По идее Китай не следовало бы рассматривать в настоящей работе. Да, Китай — самая населённая страна в мире, на его долю приходится 22 процента всех жителей планеты. К тому же Китай поражает весь мир быстрыми темпами экономического роста и на наших глазах превращается в могущественную державу, готовящуюся, как считают многие, бросить вызов нынешней единственной сверхдержаве — США и вступить с ней в борьбу за доминирование на планете. Но Китай на протяжении тысячелетия был централизованным бюрократическим государством с хорошо отлаженной системой подготовки и расстановки кадров чиновников. После победы коммунистов в 1949 году он становился полутоталитарным, бюрократическо-идеологическим государством по советскому образцу, хотя и «с китайской спецификой». Поэтому для него превращение в корпоративное государство было бы шагом назад.

Однако два соображения заставляют рассмотреть эту страну с позиций корпоративизма.

Во-первых, в последние годы в Китае развиваются рыночные отношения, и в экономической политике всё более отчётливо проявляются либеральные тенденции. Одни исследователи полагают, что именно это и позволяет Китаю развиваться столь быстрыми темпами, другие, напротив, видят в этом угрозу самому существованию страны. В любом случае переход Китая от бюрократически-идеологического государства к стране с рыночной экономикой (а страна вступила на этот путь и вряд ли с него свернёт) возможен лишь через промежуточную стадию — через корпоративное государство (причём возможно, что процесс на этой стадии и остановится).

Во-вторых, Китай не ограничивается теми пределами, какими мы знали их после окончания второй мировой войны. Существует ещё «Большой Китай», включающий территории, населённые китайцами, но не входящие (или не входившие до недавнего времени) в состав Китайской Народной Республики (КНР). А эти страны или регионы — Тайвань, Сянган (Гонконг) и Аомынь (Макао) также показывают примеры быстрого экономического роста (хотя и на другой политической и идеологической основе) и потому стали известны в мире под названием «азиатских тигров». Там преобладали клановые и корпоративные отношения. После включения Сянгана, Аомыня и (в будущем) Тайваня в состав Китая те отношения, которые в них сложились, непременно окажут сильное влияние на весь политический и экономический облик Китая, усиливая, по моему мнению, в нём корпоративные черты.

Вот почему есть смысл рассмотреть Китай в свете происходящих изменений в его экономике и политике вместе с населёнными китайцами странами — «азиатскими тиграми». Но для начала придётся хотя бы кратко напомнить основные события истории Китая, в особенности в XX веке.

Китай: от величия к прозябанию

Китайская цивилизация — одна из самых древних цивилизаций на Земле. Она настолько своеобразна, что редко кто из людей европейского воспитания в состоянии адекватно оценивать происходящее в этой стране.

Традиции государственности прослеживаются в Китае на протяжении более четырёх тысяч лет, и почти всё это время он по уровню развития культуры намного превосходил окружающие страны. Уже в глубокой древности там разводили шелковичного червя и вырабатывали натуральный шёлк, пользовавшийся спросом у элит тогдашнего мира, изобрели компас и порох.

История с порохом интересна с мировоззренческой точки зрения. Порох использовался китайцами для устройства фейерверков. Известный публицист Кавад Раш писал, что в древнем Китае несколько раз открывали секрет военного использования пороха. Но властители казнили изобретателей, приходивших к ним с такими предложениями. Высшая элита Китая считала, что появление огнестрельного оружия, стирая у личности и общества противоположность между трусостью и мужеством, доблестью и подлостью, рано или поздно должно было породить мир невиданной безнравственности, ведущей к деградации и катастрофе… Но в конце концов португальцы украли секрет пороха и вывезли его в Европу. Вот тогда и началась уже другая история.

От эпох династий Цинь, Сунн, Тан и Мин до нас дошли великолепные памятники культуры и искусства.

Не удивительно, что у китайцев исторически выработался устойчивый взгляд на соседей как на варваров и вассалов. А свою страну китайцы называли (и до сих пор называют) Чжун го, то есть Срединная, Поднебесная империя, центр мира, а себя именовали сынами Неба.

На становление идеологии правящих кругов и народа Китая большое влияние оказал великий мыслитель Конфуций (Кун-цзы, то есть «учитель Кун») (около 551–479 гг. до н. э.). Созданное им этико-политическое учение — конфуцианство объявляло власть государя священной, ниспосланной небом, а разделение людей на «благородных мужей» и «мелких людишек» — всеобщим законом справедливости. Но власть государя — это дар, которого он может быть лишён, если исполняет свои обязанности не надлежащим образом. В основу социального устройства конфуцианство ставило нравственное самоусовершенствование и соблюдение норм этикета. Впоследствии оно было наполнено философскими идеями и учением о космосе и в этом виде служило официальной государственной идеологией со II века до н. э. вплоть до революции 1911 года. Впрочем, временами власть в Китае оказывалась в руках противников конфуцианства, и император Цинь Шихуанди (III век до н. э.), которому удалось после жестокой борьбы объединить весь Китай, повелел сжечь конфуцианские книги и казнить учёных — приверженцев Конфуция, учение которого больше отвечало интересам наследственной аристократии, чем единоличной верховной власти. При нём господствовала философская «школа законников», учение которой было направлено на укрепление власти императора и создание централизованного деспотического государства.

Целое тысячелетие, с VI по XVI века, Китай был самой экономически развитой державой планеты. Более того, он уже в XV веке пытался осуществить «глобализацию с китайской спецификой».

Бывший мэр Москвы Гавриил Попов, время от времени выступающий как публицист, поместил любопытную статью под названием «Китай отказался от глобализации» («Московский комсомолец», 13.11.2006), где изложил, со своими комментариями, содержание книги Гевена Мензиса «1421 — год, когда Китай открыл мир». В книге Мензиса рассказывается, что задолго до европейцев китайские адмиралы уже открыли Северную и Южную Америку, Австралию и Новую Зеландию, пересекли Тихий океан, открыли Антарктиду и Гренландию, обошли Сибирь морским путём. Составленные ими карты попали в Европу, где хранились под страшным секретом, они-то и послужили путеводителями для Колумба, Васко да Гама, Магеллана, Кука… Но почему Китай, эта сверхдержава того времени, открыв мир, который он опередил на сотни лет, отказался от планов его освоения и избрал путь изоляционизма?

Первоначально император Джу Ди поставил перед громадным флотом, посланным им для освоения мира, следующую задачу:

«Плыть до края Земли», «дабы включить в орбиту гармоничного мира, управляемого согласно законам Конфуция», «все варварские страны, которые встретятся на пути». Это была чётко сформулированная задача глобализации.

Вернулась из похода лишь одна десятая часть флота. Выяснилось, что во всех вновь открытых странах (кроме империи инков) уровень производства не приносил никаких особых доходов. А земли были хуже китайских, и смысл создавать колонии терялся, огромные затраты на строительство флота не оправдывались. Китай посылал экспедиции не для того, чтобы воспользоваться ресурсами других стран, а для гармонизации мира в китайском (конфуцианском) духе. Но на подъём экономики других государств никаких ресурсов Китая не хватило бы. Китайское крестьянство вполне могло прокормить себя и государство. Для этого надобности в колониях не было. К этому времени в Китае сменилась власть, и было решено отказаться от глобализации и встать на путь изоляционизма, а все материалы экспедиций уничтожить. Любые поездки китайцев за рубеж запрещались. В Китае наступил застой, за который он впоследствии дорого заплатил, превратившись в колонию шагнувших вперёд в промышленном развитии стран Запада.

Вывод Гавриила Попова из этой истории таков: глобализация неизбежна, но необходимы её цивилизованные, прогрессивные формы. Китай в XV веке предлагал гуманную глобализацию, тогда как страны Запада захватывали колонии, уничтожая или порабощая местное население.

Сейчас трудно сказать, насколько достоверны сведения, приводимые в книге Мензиса. Но о том, что великий китайский флотоводец адмирал Чжен Хе по приказу императора Чжу Ди за 30 лет совершил 7 путешествий, пройдя в общем путь в 40 тысяч километров, сохранились некоторые свидетельства. Если открытие Америки китайцами или плавание их по Северному морскому пути следует отнести к области легенд, то факты достижения ими берегов нынешних Цейлона, Аравии и Кении можно считать доказанными (российский телевизионный канал «Культура» показал 23.12.2007 фильм об этих беспрецедентных морских путешествиях).

Государства, возникавшие на территории Китая, не один раз объединялись в громадную империю, которая снова распадалась на отдельные царства. В стране многократно поднимались восстания крестьян против жестокой эксплуатации их правящими династиями. Китай попадал под власть иноземных захватчиков — кочевников-чжурчжэней, затем монголов, но народ, поднявшись на борьбу с оккупантами, восстанавливал свободу своей страны. Однако крестьянская война 1628–1645 годов приобрела такой размах и такую мощь, что для подавления восстания китайские феодалы призвали маньчжурских правителей. Маньчжуры пришли, восстание подавили, но не ушли, а установили в Китае свою власть. Маньчжурская династия Цин правила в Китае почти триста лет — с 1644 по 1911 год, элита завоевателей считала китайцев людьми второго сорта и всячески их унижала (в частности, китайским мужчинам в знак покорности было предписано носить маньчжурскую причёску — косы на бритых головах).

В середине XIX века Китай подвергся агрессии со стороны капиталистических стран Запада, к встрече с которыми он оказался совсем не готов. Только в это время в правящих кругах Китая «поняли, что иерархические отношения между «Срединной империей» и «варварами четырёх сторон»… не укладываются в европейские отношения суверенных наций-государств». Обнаружилась пропасть между «китайским мировым порядком» и «вестфальской системой». Китаецентризм, затухавший в периоды упадка страны и вновь расцветавший при её подъёме, основывающийся на идеях исключительности и превосходстве всего китайского, приобщения варваров к цивилизации и «китаизации всего мира», показал свою несостоятельность». (Подробнее см.: «Тайвань на рубеже веков». М., 2001.)

Страны Запада, используя военную силу, навязали Китаю ряд неравноправных и даже кабальных договоров. В 1840 году Англия, развязав «первую опиумную войну» против Китая, добилась права ввозить в эту страну опиум, а главное — продукцию своей промышленности, что привело к массовому разорению китайских ремесленников. В 1856 году Англия и Франция совместно развязали «вторую опиумную войну» против Китая, а затем вместе с США помогли китайскому императору подавить крестьянскую войну 1850–1864 годов. В итоге империалисты Запада разделили Китай на сферы влияния, в чём им помогли появившиеся китайские пособники иностранных империалистов — компрадоры, торговавшие национальным достоянием. В 1899–1901 годах Китай охватило антиимпериалистическое («боксёрское») восстание. Для его подавления объединились войска Германии, Японии, Англии, США, Франции, Австро-Венгрии, к которым, к сожалению, присоединились и отряды армии царской России. В итоге в начале XX века Китай превратился в полуколонию.

Однако китайский народ не смирился с такой участью. В стране развернулось революционное движение под руководством Сунь Ятсена (1866–1925). Революция 1911–1913 годов свергла Цинскую династию. Став первым (временным — с 1 января по 1 апреля 1912 года)) президентом Китая, Сунь Ятсен в 1912 году основал партию Гоминьдан (ГМД — «национальную партию»).

Но революционное движение было недостаточно сильным, чтобы удержать власть, и на место бывшей империи пришли милитаристы, режимы которых были ещё более деспотическими. После Сунь Ятсена президентом Китая в 1912 году стал бывший главнокомандующий войсками Цинской империи, лидер бейянских милитаристов генерал Юань Шикай (1859–1916), установивший режим военной диктатуры. Он выдвинул идею лидерства Китая в неком «Национальном Интернационале» «всех угнетённых наций и государств», «слабых и малых народов», «жёлтых и цветных» во всемирном противостоянии социально-этических ценностей Востока «грубому материализму» Запада. В создании антиимпериалистического фронта Юань Шикай видел историческую миссию Китая. Это была идеология паназиатизма, но не в «скомпрометированном» японцами виде, а основанная на идее «Великого единения»: Азия должна была объединиться под эгидой Китая. Но этот замысел тогда провалился.

После смерти Юань Шикая развернулась борьба за власть между генералами — главарями многочисленных милитаристских клик. Они разделили Китай на свои вотчины и непрерывно воевали друг с другом за сферы влияния, опираясь на поддержку иностранных империалистических держав.

Антифеодальные и антиимпериалистические движения в Китае ещё более усилились под влиянием Октябрьской революции в России. В 1921 году возникла Коммунистическая партия Китая (КПК). После долгой борьбы, полной интриг, завершившейся полным изгнанием сторонников Коминтерна, руководителем КПК стал Мао Цзэдун (1893–1976).

Советское правительство заявило о расторжении всех неравноправных договоров, заключённых царской Россией, и об отказе от привилегий, полученных нашей страной в Китае. Это стало началом нового этапа в планах мировой революции. Сначала большевики рассчитывали на поддержку восставшего пролетариата в странах Запада, но когда эти расчёты не оправдались, они устремили свои взоры на Восток, с тем чтобы поднять восстания в азиатских колониях западных стран и тем подорвать основы их могущества.

В 1924 году реорганизованный Сунь Ятсеном ГМД и КПК объединили свои усилия и создали Народно-республиканскую армию. Но единство продержалось недолго. После смерти Сунь Ятсена в стане Гоминьдана развернулась борьба за власть. Начавшаяся в Китае в 1925 году национальная революция вылилась в гражданскую войну между правителями провинций и окончилась в 1927 году поражением демократических сил и установлением власти ГМД, точнее, его реакционного крыла. Главой гоминьдановской администрации стал Чан Кайши (Цзян Цзеши, 1887–1975), который превратил ГМД в партию, выражавшую интересы помещиков и буржуазии. Остатки революционных войск отступили в глухие сельские районы, где под руководством КПК были созданы революционные опорные базы.

В 1931 году Япония начала агрессию против Китая, захватив его северо-восточные провинции и создав там марионеточное государство Маньчжоу-го. А в 1937 году она развязала войну за полное подчинение страны.

СССР оказывал не только моральную, но и военную поддержку Китаю в его борьбе за свободу. Но в самом Китае шла гражданская война, и правительственные войска, руководимые ГМД, боролись не столько с японскими захватчиками, сколько с коммунистами, создавшими Народно-освободительную армию Китая (НОАК).

Во время Великой Отечественной войны Сталин просил китайских коммунистов начать боевые действия против японцев, чтобы сковать войска Японии, сосредоточенные вблизи советской границы и готовые к нападению на СССР, но руководство КПК отказалось помочь нам.

От разрухи — к сверхдержаве

Победа СССР в Великой Отечественной войне коренным образом изменила обстановку в мире, в том числе и на Дальнем Востоке.

В 1945 году Советская Армия разгромила японскую воинскую группировку в северо-восточном Китае (численностью в миллион человек). СССР обещал Чан Кайши, что не будет вмешиваться в гражданскую войну в Китае и помогать коммунистам, если ГМД откажется от помощи США. Но Чан Кайши предпочёл союз с Америкой. Тогда СССР передал большую часть трофеев, в том числе множество современного вооружения, НОАК, что во многом предопределило победу коммунистов в гражданской войне. Остатки разбитой армии ГМД укрылись на острове Тайвань, где их взяли под свою защиту США. 1 октября 1949 года была провозглашена Китайская Народная Республика, взявшая курс на построение социализма с китайской спецификой. Возглавил КНР вождь КПК Мао Цзэдун.

СССР сразу же признал коммунистическое правительство в Пекине, которое действительно овладело материковым Китаем. А США продолжали считать законным правительством Китая кабинет Чан Кайши — своего (и советского) союзника в недавно окончившейся второй мировой войне. Представитель крохотного Тайваня ещё много лет якобы выражал мнение гигантского Китая в ООН, но в конце концов здравый смысл взял верх, и КНР заняла своё законное место в этом органе мирового сообщества.

Китай сразу после освобождения от японских оккупантов и гоминьдановцев представлял собой страну — воплощение разрухи, нищеты и бесправия.

СССР, сам ещё не оправившийся после разрушительной войны, оказал Китаю большую помощь в становлении его экономики. Здесь я позволю себе небольшое отступление личного характера, читатель затем убедится, что это нужно для понимания происходившего в Китае конца 40 — начала 50-х годов.

Как я указывал во введении, мне довелось много лет работать с бывшим личным представителем Сталина при Мао Цзэдуне и руководителем всех советских специалистов в Китае генералом И.В.Ковалёвым. Я помогал Ивану Владимировичу писать книгу воспоминаний о его миссии в Китае, к сожалению, так и не увидевшую света. Несколько глав, написанных по его рассказам, мне удалось напечатать в одной мало кем читаемой газете.

Ковалёв встретил Великую Отечественную войну в должности заместителя наркома государственного контроля СССР по транспорту, вскоре был назначен начальником Центрального управления военных сообщений наркомата обороны и в этом качестве постоянно, порой по несколько раз в день, встречался со Сталиным. На заключительном этапе войны он стал наркомом (с 1946 года — министром) путей сообщения СССР. Однажды, после очередного доклада Сталину, вождь протянул ему телеграмму Мао Цзэдуна примерно следующего содержания.

«Мы успешно боролись с японцами и гоминьдановцами, в основном в сельской местности. А теперь мы должны занять большие города со сложным хозяйством, которого никто из нас не знает. Нам нужно восстановить разрушенные войной железные дороги и мосты, а у нас нет соответствующих специалистов. Просим нам помочь».

Сталин сказал, что Китаю нужно обязательно помочь. Ведь это было время, когда у США уже было атомное оружие, а у СССР его не было. В этих условиях можно было ожидать, что в правящих кругах США возобладают горячие головы, которые развяжут войну против нашей страны. И нам очень нужны были союзники. Если, полагал Сталин, СССР и новый Китай будут вместе, им не страшен будет никакой союз империалистов. И Сталин попросил Ковалёва продумать, каких специалистов нам нужно послать к Мао, прежде всего восстановителей железных дорог и мостов. А следствием разговора в кабинете Сталина стало то, что Ковалёв и оказался руководителем советской миссии помощи новому Китаю.

Сложность проблемы заключалась в том, что СССР ещё поддерживал дипломатические отношения с режимом Чан Кайши, и любая информация о нашей помощи лидерам китайских коммунистов, находившихся в горах, в пещерах Яньани, вызвала бы большой дипломатический скандал. Поэтому первая поездка Ковалёва и представлявшего его китайскому руководству члена Политбюро ЦК ВКП(б) А.И.Микояна была нелегальной, для неё Сталин выделил свой личный самолёт, пилотируемый лётчиком высшей квалификации. С приключениями (их едва не обнаружила гоминьдановская авиация) они добрались до Яньани. (Для описания последовавшего банкета в пещерной резиденции ЦК КПК, полного уморительных сцен, и хода переговоров здесь просто нет места.)

Советские специалисты проделали в Китае громадную работу. В то время отношения между нашими странами и народами были тесными и дружественными, хотя Ковалёв регулярно сообщал Сталину (переписка была зашифрована и велась без посредников) о некоторых настораживающих моментах в поведении китайских руководителей, среди которых были сторонники ориентации Китая на США.

Ковалёв рассказывал, как он составлял схемы построения аппарата управления Китаем, положив в основу соответствующие советские структуры, и рекомендовал их Мао Цзэдуну.

Естественно, что и на местах, на предприятиях КПК устанавливала социалистические порядки, руководители предприятий и рядовые работники образовывали единые трудовые коллективы, в которых складывалось некоторое подобие корпоративных отношений, и можно было ожидать, что со временем весь строй жизни китайского общества станет в основном похожим на советский — бюрократический и идеократический. Но он находился в русле и китайской бюрократической традиции.

Всё изменилось после смерти Сталина. После того как в СССР был разоблачён «культ личности Сталина», отношения между нашими странами стали ухудшаться. КПК обвинила КПСС в предательстве идеи мировой революции и заявила претензии на своё руководство мировым коммунистическим движением.

Тут сыграло свою роль то, что руководитель КПК Мао Цзэдун по натуре был романтик, а по своим взглядам — скорее троцкист. Только для него самым прогрессивным человеческим типом был не европейский пролетарий, а китайский крестьянин. Многие в мире содрогнулись от страха и ужаса, когда Мао в 1957 году, выступая в Москве на торжествах по случаю 40-летия Октябрьской революции в России, заявил:

«Не надо бояться ядерной войны, ведь в огне сгорит только одна треть, в худшем случае — половина человечества. Зато империализм будет стёрт с лица Земли, и весь мир станет социалистическим».

Так троцкистская идея «мировой революции» была «конкретизирована» Мао Цзэдуном применительно к условиям ядерной эпохи. И на встрече с Хрущёвым в Пекине Мао предлагал совместно ударить по Америке.

А вскоре Китай получил атомную бомбу и тем самым подтвердил своё место в клубе великих держав.

Созданный Мао «китаизированный марксизм» также содержал элементы китаецентризма.

Дистанцируясь от КПСС, руководство Китая провозгласило принцип «равноудалённости» от глобальных центров силы, от СССР и от США, и использования выгод «блестящей изоляции». В период наибольшего охлаждения отношений между СССР и КНР дело даже доходило до вооружённых столкновений на советско-китайской границе (из которых наиболее памятны бои за остров Даманский). В этот период наметилось сближение Китая и США для совместного противостояния «советской угрозе». В дальнейшем отношения между СССР и Китаем нормализовались, тогда как в США всё чаще высказывается мнение о том, что именно Китай представляет главную угрозу их мировому лидерству.

В начале 1950-х годов Китай был самой бедной страной, и не только СССР в целом, но и Российская Федерация во много раз превосходили его по уровню развития экономики. Экономическое развитие Китая, когда оно опиралось на помощь СССР, шло быстрыми темпами. Но затем Мао, рассчитывая ещё более ускорить развитие страны, провёл несколько кампаний в масштабе всего Китая.

В период «большого скачка» (1958–1960 годы) по его призыву по всей стране строили доменные печи, и рабочие и даже крестьяне пытались на этих примитивных устройствах выплавлять чугун. Затея эта, естественно, кончилась неудачей.

Убедившись в том, что СССР, как полагал Мао, «отошёл от единственно верной революционной линии», он начал так называемую «культурную революцию» (1966–1976 годы), в ходе которой пытался избавиться от советской модели государственности Китая и подверг критике «буржуазную идеологию», которую внедряли в СССР «ревизионисты» из руководства КПСС. Он поставил задачу борьбы с привилегиями руководящих работников и другими пережитками капитализма. По его призыву отряды молодёжи из движения хунвэйбинов («красных охранников»), откликнувшись на призыв Мао «огонь по штабам!», расправлялись с политическими и общественными деятелями, недостаточно лояльными в отношении вождя. После того, как цели Мао были достигнуты, хунвэйбины были убраны с политической арены, многие из них сами попали в лагеря трудового перевоспитания.

Но если Сталина можно действительно считать термидорианцем и в последние годы жизни ощущавшим себя самодержцем, то Мао оставался харизматическим лидером (вроде аятоллы Хомейни или Че Гевары). Он не только не стал маршалом или генералиссимусом (на что имел больше прав, чем Чан Кайши), но и вообще отменил всякие звания, а элиту одел в некое подобие робы (хотя, конечно, номенклатура на деле жила не как крестьяне).

Как уже говорилось, с точки зрения Мао, самый высший тип человека — не сознательный пролетарий, а китайский крестьянин. И в итоге у него сложилась теория некоего утопического крестьянско-коммунистического царства. То, что в этой теории, по сути, было покончено с химерой коммунизма и подчёркнут национальный момент, можно считать плюсом. Но разрушение структур управления и его последствия обусловили раздвоенность сознания китайской элиты, до сих пор стоящей перед выбором — возвращаться ли к китайской бюрократической традиции или идти по рыночному пути.

В результате всех этих экспериментов Мао развитие Китая резко замедлилось, во многих районах наступил настоящий голод. После смерти Мао в поисках выхода из кризиса руководство Китая в 1978 году взяло курс на «социалистическую модернизацию», в рамках которого с 1979 года начались экономические реформы. Идеолог реформ Дэн Сяопин провозгласил лозунг «Обогащайтесь!», как бы повторяя платформу Бухарина, последнего апологета нэпа в СССР. Китай взял курс на «открытость миру», то сеть странам Запада, откуда он стремится получить инвестиции и новейшие технологии. Это потребовало признания частной собственности, гарантий неприкосновенности частных капиталов, развития рыночных отношений.

Итоги реформ в Китае и в постсоветской России оказались весьма разными. В России объём производства и технологический уровень катастрофически упали, большинство населения впало в нищету, страна увязла во внешних долгах и во многом потеряла свою самостоятельность. Китай, напротив, развивал свою экономику весьма высокими темпами — до 10 процентов в год. Таких темпов развития на протяжении 20 с лишним лет не знала ни одна страна в мире. В итоге Китай входит в тройку лидеров мировой экономики (наряду с США и Японией), а Россия находится на 6-м месте. Китай смог обеспечить всё население (численность которого превысила 1 300 миллионов человек) продовольствием, что в его многотысячелетней истории случалось не часто. Он вышел на мировой рынок, доля экспорта выросла с 5 до 20 процентов ВВП, и в нём растёт доля высокотехнологичной продукции. В последние годы Китай открыто заявляет о себе как о потенциальном мировом лидере XXI века. В Китае грамотность населения достигла 80 процентов, быстро развиваются наука и культура, молодёжь не потребляет спиртного и не курит, а с энтузиазмом овладевает знаниями, стремясь обеспечить себе лучшую жизнь, тогда как в России эти области жизни приходят в упадок.

Особенно наглядно различие в итогах реформ проявляется при сопоставлении динамики процессов, происходящих по обе стороны российско-китайской границы. Хотя и в советское время наши города в Приморье и Приамурье не процветали, но всё же они были значительно более развиты, чем редкие и бедные поселения на китайской стороне. С того времени наши города пришли в упадок и обезлюдели, а китайские поселения превратились в города с населением в десятки и сотни тысяч человек, с развитой промышленностью, гостиницами, ресторанами и торговыми центрами. И возникли они на переработке того сырья, которое российские бизнесмены во всё более возрастающих количествах вывозят (в значительной части контрабандно) в Китай. А поток китайских продовольственных и потребительских промышленных товаров завоёвывает всё большую долю российского внутреннего рынка, что способствует удушению нашей отечественной промышленности.

Причина столь разных итогов реформ в двух странах — в том, что в России произошла буржуазная контрреволюция. Капитализма в стране не возникло — и не могло возникнуть, а буржуазия появилась. Главной задачей новой буржуазии было разрушение социалистической системы, и экономические реформы преследовали политическую цель — создание нового класса, класса собственников. Собственники оказались неэффективные, потому что они получили собственность не в результате своего труда, а воровским путём, грабежом народного достояния. В Китае компартия, как считало её руководство, сохранила власть в своих руках, а реформы преследовали чисто экономические цели — рост народного хозяйства, повышение его эффективности и жизненного уровня народа. В частности, упразднение народных коммун, в которые были объединены крестьяне в первые годы социалистического строительства, развязало инициативу этого самого многочисленного социального слоя китайского общества, что привело к росту урожайности, но в то же время и к усилению расслоения на богатых и бедных. В промышленности также развивались рыночные отношения, доля которых в экономике повысилась с 3 до 75 процентов. В России обнищание большинства населения сузило внутренний рынок, и экономика лишилась главного своего двигателя — платёжеспособного спроса. В Китае, напротив, рост жизненного уровня народа даёт всё новые толчки экономике. После того как в середине 1980-х годов были удовлетворены потребности населения в пище и одежде, оно стало активно приобретать бытовые электротовары и другую промышленную продукцию, автомобили (хотя пока в городах преобладают велосипеды), квартиры, тратят деньги на современное медицинское обслуживание и пр. Не удивительно, что при таком большом и растущем спросе, да к тому же ещё постоянных или даже снижающихся ценах на товары происходит быстрый экономический рост. После дефолта в России в 1998 году, когда жизненный уровень нашего населения резко снизился, китайцы (в среднем) впервые за много столетий стали жить лучше, чем россияне.

Китай ощущает себя как единственное крупное государство, сохранившее, как считает руководство КПК, приверженность социализму и, следовательно, находящееся в капиталистическом окружении. И его руководство неохотно публикует данные об уровне развития экономики страны, а когда публикует, то, как считают эксперты, обычно их занижает. По данным американской разведки, недавно официально подтверждённым Пекином, Китай по размерам ВВП (во всяком случае — материальной его составляющей) уже превзошёл США» («Завтра», 2006,? 4).

Косвенно это подтверждается тем, что Китай обгоняет США по производству зерна, мяса, цемента (а этот показатель говорит о размахе строительства в стране). И это понятно: переход в США от индустриальной экономики к постиндустриальной (информационной, или экономике знаний), по сути, означает деиндустриализацию страны, в частности, вывод многих промышленных предприятий за рубеж. А Китай ещё продолжает развивать индустрию (и одновременно овладевает постиндустриальными технологиями). Ныне Китай располагает не только мощной экономикой (хотя технологически уступающей странам Запада), но и развитой сферой интеллектуального производства. Это позволило ему выйти в космос (мир уже видел полёты китайских тайконавтов, а Китай объявил планы строительства обитаемой станции на Луне) и оснастить свои вооружённые силы ракетно-ядерным оружием. Высокопоставленный китайский генерал даже предупредил однажды, что Китай может нанести ядерный удар по США.

В то время как руководство России отказалось от планирования социально-экономического развития страны, в Китае плановое хозяйство ведётся с 1957 года. 15-летним планом на 1995–2010 год предусмотрено дальнейшее быстрое развитие экономики, что позволит увеличить ВВП страны в 3 (по другим данным — в 4) раза. Если до сих пор развивались преимущественно приморские районы и территории вдоль крупных рек, то теперь намечено освоение западных районов страны. Китай станет «мировым заводом» (как Англия была в своё время «мастерской мира»).

Существует даже «китайский проект», который предусматривает постановку целей развития страны на 5, 10, 15, 20 и 60 лет.

Китай принял стратегию экономического развития, основывающуюся на принципе «идти вовне», то есть развивать производство товаров на экспорт, захватывать внешние рынки, опираясь на высокое качество и дешевизну своих товаров. И его достижения на этом пути впечатляют мир.

Но для дальнейшего развития по такому пути страна не располагает необходимыми природными ресурсами.

У Китая пока слаба энергетическая и сырьевая база, в особенности ощущается нехватка нефти и газа. Нефть он получает из стран Юго-Восточной Азии (Индонезии, Малайзии, Брунея) и Ближнего Востока. Но, во-первых, импортная нефть стоит дорого (некоторые эксперты вообще считают, что рост мировых цен на нефть продиктован стремлением США затормозить всестороннее развитие Китая), а он будет потреблять ресурсов больше чем США. Во-вторых, пути подвоза нефти очень уязвимы в случае конфликта с США. Правда, территория Китая ещё слабо изучена, и возможно открытие новых месторождений нужных ему полезных ископаемых Но пока Китай может рассчитывать на поставки нефти и газа из России, Казахстана и Ирана. Эти страны как бы образуют его стратегический тыл, и он заинтересован либо в надёжных связях с ними, либо в установлении контроля над ними.

Но Китаю не хватает вообще «жизненного пространства», пресной воды, земли, зерна, леса (вырубка которого там запрещена, и потому там так ценится воровски вывозимый лес из России). Поэтому там всё чаще высказывается мысль о «несправедливом» распределении между странами природных ресурсов, которые должны принадлежать всему человечеству. Признавая незыблемость политических или географических границ Китая с соседними странами, китайские руководители постоянно имеют в виду его «стратегические границы», предусматривающие владение многими районами вне нынешнего Китая, в том числе и частью Сибири и российского Дальнего Востока.

Хотя в китайской экономике действуют законы товарно-денежных отношений, в стране сохраняется мощный государственный сектор. Земля в Китае принадлежит государству, как и почти все предприятия, добывающие сырьё и производящие полуфабрикаты. Экспорт и все финансовые потоки также находятся под контролем государства. Поэтому Китаю незнакомы «бегство капитала за рубеж», китайская элита не имеет счётов в зарубежных банках, свободное хождение доллара или иной иностранной валюты в стране не допускается.

Китай успешно привлекает иностранные инвестиции в сотни миллиардов долларов, причём не спекулятивные, а прямые — капиталовложения в строительство предприятий с новейшей технологией. Для этого выделены специальные экономические зоны, главным образом в приморских провинциях, где предприятия с иностранным капиталом освобождаются от налогов и получают иные экономические льготы. Благодаря этому Китай получает доступ к новейшим технологическим достижениям Запада. Большая часть иностранных инвестиций — это вложения «хуацяо», как называют китайцев, проживающих за границей, а таких в мире насчитывается 50 миллионов человек. Во многом опираясь на свою диаспору, Китай создаёт зону свободной торговли, охватывающую всю Юго-Восточную Азию, где он станет безусловным лидером, отодвинув Японию на второй план. Предполагается, что в середине XXI века Дальний Восток во главе с Китаем станет центром мировой экономики. Китай, негласно проводя политику сплочения «передовой Азии» перед лицом угрозы со стороны «гнилого Запада», выступает за ведение единой азиатской валюты, что стало бы своего рода «кассой взаимопомощи» для стран региона в противостоянии диктату доллара.

Такой взлёт Китая стал полной неожиданностью для большинства политиков и аналитиков мира. Ещё в начале 1960-х годов известный американский футуролог Г.Кан предсказывал, что XXI век станет веком Японии, в крайнем случае — СССР, но уж никак не Китая. Но китайцы посрамили всех любителей заглянуть в будущее.

Иностранцев, приезжающих в Китай, поражает размах ведущегося там строительства, причём нередко крупные объёкты возводятся такими, чтобы стать мировыми рекордсменами. Если строится международный аэропорт, то такой, чтобы в нём уместились бы 15 московских аэропортов Шереметьево-2, если возводится небоскрёб — то в 130 этажей. Пусть сейчас не нужны такие сооружения — они возводятся «на вырост», с учётом будущих потребностей. Китай накопил золотовалютные резервы в 600 миллиардов долларов (вторые по величине после Японии, у которой они превышают триллион долларов).

И всё же экономические реформы в либеральном духе породили в Китае острые противоречия. Значительно возросло имущественное неравенство, пропасть между богатыми и бедными в Китае сейчас — самая большая в мире. Нарастает неравенство и между богатыми приморскими и бедными внутренними регионами. А значит, и растут преступность, наркомания и коррупция (хотя за тяжкие экономические преступления в Китае до недавнего времени расстреливали). Сотни миллионов городских пролетариев ещё получают нищенскую зарплату (дешевизной рабочей силы объясняется и конкурентоспособность многих китайских товаров). В стране насчитываются 150 миллионов безработных (не считая ста миллионов «лишних людей» в деревне). Особенно тяжело воспринимается политика «оздоровления», приватизации и модернизации ныне убыточных государственных предприятий, которая отменяет прежде незыблемые права рабочих на пожизненную занятость и разные социальные блага. Предоставление руководству предприятий права увольнять лишних работников ради повышения экономической эффективности может ещё более увеличить эту армию излишних людей, ищущих хоть каких-нибудь занятий (подробнее см.: «China today», London, 2004). Это толкает их на стихийную миграцию, в том числе и на российские земли (и идут к нам отнюдь не «сливки общества»).

Ежегодно отмечаются многие тысячи бунтов крестьян, сгоняемых с земли, которая отводится под строительство новых предприятий. (Описанию разного рода выступлений протеста посвящена книга «Chinese society», London, 2003.)

На селе пенсий нет, да и в городах они небольшие, их чаще выплачивает не государство, а предприятие. Руководство страны считает лишним платить деньги старикам, средства нужно вкладывать в то, что служит развитию страны. На 1000 жителей Китая приходится лишь три персональных компьютера (тогда как в США компьютер есть почти в каждой семье), зато по количеству мобильных телефонов он обогнал Америку. Залитая светом тысяч фонарей многорядная полупустая автострада, ведущая в полупустой аэропорт, и темнота по обеим её сторонам, где чернеют силуэты крестьянских хижин, наблюдатели считают символом современного Китая: блистательные островки процветания, высоких технологий и больших денег, а вокруг — тёмный океан бедности и отсталости.

США очень опасаются Китая как своего наиболее вероятного главного конкурента в недалёком будущем, и делают всё, чтобы его ослабить. (Одно время они мечтали о возникновении войны между Китаем и нашей страной.) А исторический опыт показывает, что Китай может существовать лишь как сильное централизованное государство с авторитарным правлением, в противном случае в нём могут разразиться хаос и гражданская война.

Сам Дэн Сяопин говорил противникам Китая: вы должны молить Бога о том, чтобы КПК правила в Китае тысячу лет. Ведь если она уйдёт, в Китае начнётся хаос, из него потекут потоки беженцев — 5 миллионов в Монголию, 10 миллионов в Японию и 150 миллионов в Россию. А такая экспансия действительно возможна, потому что альтернатива ей — голодная смерть для сотен миллионов китайцев. Китайцы вообще считают, что вершина военного искусства — умение выиграть войну, не прибегая к оружию, и расширение Китая происходило не путём захвата соседних стран, а сначала мирным проникновением китайцев на эти земли.

Запад заинтересован в том, чтобы в Китае с ростом уровня жизни населения усиливались настроения индивидуализма, потребительства и приобретательства, усилилась роль денег, которые разлагают традиционные общества, что неминуемо приведёт к падению остатков социалистического строя. Этому способствует нарастание в Китае традиционной погони за счастьем и «религии желудка», получения максимума удовольствия в земной жизни, стремления хорошо и вкусно поесть (вполне понятной после веков голодной жизни), власть лишь следит за тем, чтобы подобные устремления не угрожали стабильности государства.

Впрочем, многие российские и зарубежные исследователи полагают, что социализм в Китае уже пал. «Социально-экономический строй нынешнего Китая имеет мало общего с тем, что в течение десятилетий понимали под социализмом идеологи марксизма». Там вырос мощный частный сектор, получающий всестороннюю помощь от государства (дешёвое сырьё, электроэнергию, кредиты и пр.). А отказ от марксизма руководство КПК преподносит как его «творческое развитие». Власть, правда, ещё принадлежит элите — руководству КПК, но эта элита уже не коммунистическая в общепринятом смысле.

Идеологом нынешнего Китая является не Мао Цзэдун, а Дэн Сяопин, осмысливший опыт модернизации Тайваня (о котором речь пойдёт ниже). Если Мао критиковал КПСС за отступление от социализма и от идеи классовой борьбы, то Дэн положил в основу идеологии КПК не борьбу классов, а мирное развитие производительных сил. В его концепции «социализма с китайской спецификой» нет ничего чисто социалистического, подобная идеология вполне может служить основой программы модернизации любой отсталой развивающейся страны. Китай — не социалистическая страна в общепринятом смысле. Но этот строй адекватен нынешним социокультурным условиям Китая. В случае быстрой политической демократизации материкового Китая его ожидают хаос, дезинтеграция и даже гражданская война и развал.

Но, — говорят те же исследователи, — надо иметь в виду что деление стран на социалистические и капиталистические, особенно применительно к странам Азии, вообще неприемлемо.

К тому же, как отмечают А.И.Салицкий и В.И.Фисюков в своей книге «Китайские кризисы 90-х годов» (М., 1999), мы вообще плохо представляем себе истинный смысл процессов, происходящих в Китае, смысл которых можно постигнуть, лишь учитывая особенности мировоззрения китайцев:

«Подъём Китая не вписывается в общепринятые схемы либерального толка, тем более, что именно последние при воплощении их в социально-экономическую действительность явились одной из причин глубокого кризиса так называемых переходных экономик. Есть все основания полагать, что экономические успехи Китая говорят о господстве в этой стране более глубокого и целостного взгляда на хозяйство и внешние экономические связи, чем доктрины западного происхождения, которые в Азии всё чаще называют ортодоксальными…

Современные хозяйственные и внешнеэкономические успехи КНР следует отнести на счёт её исторически преемственной стратегии и политики, господства народнохозяйственного подхода в теории и на практике, а также критического отношения к современному либерализму, особенно в сфере экономических связей с зарубежными странами».

Эти исследователи отмечают, что традиционной китайской культуре свойствен принцип целостности, который проявляется и в экономике, и в политике, и в военном деле, и в искусстве. Это и определяет особенности «конфуцианского капитализма (социализма)» или «разумного национального коммунизма». Принцип опоры страны на собственные силы, которого в СССР придерживался Сталин, — это в Китае стратегическая установка. Хозяйство Китая — это естественный центр, а внешнеэкономические связи — это область соприкосновения с противником (пусть условным), с ближними и дальними варварами. Преимущество очень крупного национального хозяйства заключается в возможности полного самообеспечения, особенно это касается сельского хозяйства. Поэтому в Китае поставлена задача достижения деревней городского уровня потребления бытовых товаров, для чего проводится электрификация сельских районов и развитие там инфраструктуры. И тут может оказаться, что крестьяне — люди более современные, чем горожане. В Китае царит не либерализм и не коммунизм, а китаизм, который нередко принимает вид великоханьского имперского национализма.

Впрочем, возможно, «китаизм», якобы «царящий» в Китае, это глупая выдумка. С одной стороны, она является трюизмом, поскольку в подсознании практически любого народа (даже не столь великого) «царит» такой же «китаизм», представление о себе как о центре мира. С другой стороны, до сих пор это «китаизм» находит выражение в совершенно неадекватных формах коммунистического интернационализма, который продолжает во многом определять политику Китая на официальном уровне.

И всё же Китай при развитии рыночных отношений не застрахован от серьёзных потрясений.

Подчинить себе Китай силой не сможет никто, развалить свою страну могут только сами китайцы, подобно тому, как это сделали руководители СССР при молчаливом согласии жителей. Поэтому от китайского руководства требуется взвешенная политика, которая позволила бы стране выйти на передовые позиции в мире и избежать при этом социального взрыва.

Китайцы как экономические деятели

Китайцев отличают исключительное трудолюбие и изобретательность, а за долгие века упадка страны они привыкли к скромному образу жизни. В дореволюционном Китае нередко люди трудились за миску риса в день. Сейчас их жизненный уровень вырос, те из них, кто имеет приличную работу, хорошо питаются. Китайцы мобильны, и если безработному предлагают работу, он готов ехать куда угодно. За пределами страны, в частности, в России они, нанимаясь на работу, хорошо трудятся, довольствуются скромной зарплатой и неприхотливы в быту.

Принято считать, что китайцы по своему складу прагматики, но, возможно, китайский «прагматизм» — такой же нелепый стереотип, как и «китаецентризм» и многие другие. Достаточно посмотреть, с каким азартом китайцы включились в освоение плодов современного «общества потребления», «достижений» (часто сомнительных) моды и пр., чтобы понять это. И всё же китайцы вообще склонны к финансовым и торговым операциям, а когда в стране развернулись рыночные реформы, всеобщее увлечение коммерцией, торговля и предпринимательство стали, можно сказать, отличительной чертой нации.

Предприниматели там традиционно пользуются уважением. После ликвидации народных коммун предпринимательство получило широкое распространение и на селе. Достаточно сказать, что в Китае действуют 145 миллионов малых предприятий (власть поощряла их создание, потому что они поглощали избыток рабочей силы).

Китайцев отличают этноцентризм (убеждённость в том, что «Китай — центр мира») и клановость. Китаец, приезжая в чужую страну, где уже есть община его соотечественников, обычно быстро выбивается в люди. Но он понимает при этом, что это не его заслуга, а следствие помощи со стороны общины, и сам затем вносит вклад в её процветание. Китайская диаспора в странах Юго-Восточной Азии заняла ключевые позиции в торговле, банковском и финансовом деле, местное население им завидует и видит в них (часто не без оснований) эксплуататоров и возможную «пятую колонну» (из-за этого китайцы в период народных волнений в этих странах нередко становятся жертвами погромов). Китайская диаспора, отбросив ради экономической выгоды и процветания страны политические разногласия, создала сеть умелого менеджмента и торговли, постепенно охватывающую весь мир. В США китайцы подчас занимают важное место и в элите страны. (Вообще отношение американцев к Китаю прежде было преимущественно благожелательным, хотя и там были слышны предупреждения о «жёлтой угрозе», а китайцы испытывают к США сложную гамму чувств — от любви до ненависти). Ныне девиз Китая: «Близок день, когда Китай будет руководить миром!».

Теперь нам придётся ненадолго отвлечься от общекитайских проблем и посмотреть на один регион Китая, не признающий власти центрального правительства.

Тайвань и его «экономическое чудо»

Тайвань — остров, с XIII века входивший в состав Китая, но в 1949 году объявленный сторонниками свергнутого на материке гоминьдана «Китайской республикой» (КР). В XVI веке его открыли португальцы, давшие ему название «Формоза» («Прекрасный»). Затем островом владели голландцы и испанцы, но в 1661 году Китай изгнал захватчиков. Однако в результате китайско-японской войны 1894–1895 годов остров перешёл под власть Японии.

Стремясь превратить Тайвань в источник продовольствия для себя, Япония осуществила довольно широкую программу развития экономики острова, прежде всего сельскохозяйственного сектора, — выращивания риса, сахарного тростника, овощей и фруктов. Программа включала строительство ирригационных сетей, автомобильных и железных (по большей части узкоколейных) дорог, морских портов и аэропортов, консервных заводов и пр., а также школ и больниц, электрификацию производства и населённых пунктов. Велись также добыча каменного угля, производство алюминия, развивалась химическая промышленность.

После капитуляции Японии в 1945 году на остров прибыл губернатор, назначенный правительством Чан Кайши. Местная элита полагала, что она, благодаря достаточно высокому уровню образования и знанию местных условий, займёт подобающее место в органах местной власти. Однако её надежды не оправдались, а поднятое ею восстание было подавлено гоминьдановцами. При этом погибло более 20 тысяч человек. (См.: Lai Tse-han, Ramon H. Myers, Wei Wou. A Tragic Beginning. Stanford, 1991.)

С того момента, когда на остров бежало правительство Чан Кайши и остатки его армии, там была установлена жестокая диктатура, основанная на «Временном законе о чрезвычайном положении на период коммунистического сопротивления» (отменённом только в 1987 году). Всякие связи с «коммунистическим Китаем» были запрещены.

Как пишет В.Г.Буров в своей книге «Модернизация тайваньского общества» (М., 1998), для Чан Кайши интересы государства были превыше всего, ибо только при условии процветания государства и нации можно обеспечить прогресс и развитие отдельного человека. Поэтому каждый гражданин должен отдавать все силы делу государственного строительства. Ради этого предлагалось жертвовать своими личными интересами во имя общих интересов всего народа, культивировался дух самопожертвования. Гоминьдан считался партией, выражавшей национальные интересы, а КПК представлялась как сила, руководствующаяся заимствованной на Западе теорией и действующая в иностранных интересах. Коммунизм объявлялся политической и идеологической системой, чуждой китайскому национальному духу, многовековым историческим традициям китайцев. Антикоммунизм был важнейшим мировоззренческим принципом партии. Вся её деятельность велась под лозунгом борьбы с мировым коммунизмом. Гоминьдан стал орудием авторитарного режима, созданного на Тайване «во имя возрождения китайской нации» и создания современного общества.

Поставив революционные цели, гоминьдан принял как основу своей организации принцип демократического централизма. На практике это вылилось в сращивание партии и государства, проникновение партии в различные сферы общественной жизни, контроль над армией и органами государственной безопасности.

Формально из 20 миллионов тогдашнего населения острова 2,5 миллиона были членами гоминьдана. Но в действительности уже в 50-е годы лишь узкий слой ортодоксов гоминьдана скорее напоминал секту «верующих в Чан Кайши», чем политическую партию. В нём господствовал дух абсолютного подчинения вождю, который представлял как бы голову партии, а партийцы — руки и ноги, служащие для исполнения указаний вождя. Стало заметно внешнее сходство гоминьдана и КПК, культ Чан Кайши был столь же всеобщим (в границах Тайваня), как и культы Сталина в СССР или Мао в КНР. А широкие слои гоминьдановцев числились в партии, но не были её бойцами.

После смерти Чан Кайши президентом «Китайской Республики» стал Янь Цзягань, которого сменил сын Чан Кайши Цзян Цзинго, воспитывавшийся в СССР. Все три первых президента были выходцами с материка Четвёртый президент Ли Дэнхуэй по рождению был тайванец, но учился в США. (О режимах Цзян Цзинго и Ли Дэнхуэя см.: Александр Ларин. Два президента, или путь Тайваня к демократии. М., 2000). В целом правление Гоминьдана продолжалось с 1949 по 2000 год. И только президент Чэнь Шуйбянь, избранный в марте 2000 года не от Гоминьдана, а от оппозиционной Демократической прогрессивной партии и переизбранный на второй срок в 2004 году, — коренной тайванец, сын бедного крестьянина, и для него Тайвань — главное в жизни, а материковый Китай — как бы дальний родственник. Он — сторонник плюралистической демократии, осуждает «белый террор» Гоминьдана, но благодарен этой партии за защиту острова от коммунистов с материка. Его девиз — «За тайванизацию Китая» (о том, что это означает, будет сказано чуть ниже).

Чэнь всё время провоцировал Пекин, угрожая объявить независимость Тайваня и поставить вопрос о приёме страны в ООН. Это порождало дополнительную напряжённость в отношениях между Тайванем и материковым Китаем, что не нравилось США, которым пришлось бы выбирать между Пекином и Тайбэем в случае вооружённого конфликта в Тайваньском проливе. Ещё более не нравилось это тем тайваньским предпринимателям, которые хотели бы получить свою долю прибыли от инвестиций в экономику материкового Китая, куда так охотно и с большой выгодой вкладывали капиталы компании Запада. Ведь у тайваньских предпринимателей есть такие преимущества перед запанными конкурентами, как общий с другими китайцами язык, культурные и исторические традиции. Но из-за излишней строптивости президента тайваньцы вынуждены летать в КНР через Гонконг, как, например, и индонезийцы. Облегчения транспортного сообщения с КНР желали бы многие тайваньцы. Поэтому на президентских выборах в марте 2008 года 58 процентов избирателей проголосовали за кандидата от Гоминьдана Ма Инцзю. Новый президент обещал не ставить вопрос о независимости Тайваня, но и не начинать мирных переговоров с КНР, пока она не уберёт ракеты, нацеленные на остров. В любом случае смена власти будет способствовать укреплению экономических, транспортных и туристических связей между островом и континентальным Китаем.

Стартовые условия для развития экономики Тайваня в конце 40-х годов нельзя назвать благоприятными. Ощущалась нехватка сырья и материальных ресурсов, высокая инфляция, дефицит свободно конвертируемой валюты. Но постепенно экономика налаживалась. Начинать тайваньцам пришлось с развития лёгкой и пищевой промышленности, чтобы уменьшить зависимость от импорта и увеличить свой экспорт. Тайвань стал экспортировать продовольствие (муку, консервы, грибы, спаржу). Затем на экспорт пошла промышленная продукция (текстильные изделия, цемент, стекло, фанеру), пользующаяся спросом в странах, разрушенных войной и приступивших к восстановлению своего хозяйства. Полученную валюту вкладывали в развитие новых производств.

Тайвань, бедный природными ресурсами, мог процветать, только превратившись в «ремесленную мастерскую» (как Англия в своё время стала «мастерской мира»). Сначала промышленные товары на экспорт производили по лицензиям и заказам зарубежных потребителей, потом начали воплощать собственные разработки, которые можно было продавать кому угодно. И уже в 60-е годы в экспорте Тайваня важное место заняли транзитные радиоприёмники, стиральные и швейные машины, телевизоры и холодильники. А в 90-е годы, кроме бытовой электроники и полупроводниковой техники, экспортировалась продукция точного машиностроения, информационных и аэрокосмических технологий, средства защиты окружающей среды.

Настоящий прорыв был совершён в производстве персональных компьютеров — по их выпуску Тайвань вышел на третье место в мире после США и Японии. На Тайване были построены атомные электростанции. При этом темпы роста производства были исключительно высокими — на протяжении более 40 лет ВВП рос в среднем по 8,4 процента в год при стабильности в обществе. Если в 50-е годы большая часть ВВП создавалась в сельском хозяйстве, то в 60 — 70-е — в обрабатывающей промышленности. В 80-е годы основой экономики стало производство техноёмкой продукции с высокой долей добавленной стоимости. А в 90-е — обрабатывающая промышленность и высокие технологии.

Хотя аграрная реформа была навязана тайваньцам американцами, она была проведена под лозунгом «Земля — землепашцу», но так, чтобы ликвидировать несправедливость в распределении земли и в то же время не вызвать социальных потрясений. Сначала была снижена арендная плата. Затем крестьянам была продана земля, принадлежавшая государству. А земля, отобранная у помещиков и подлежавшая распределению между крестьянами, была обменена на акции государственных предприятий. Волки стали сыты, овцы остались целы. В отличие от Южной Кореи и отчасти Японии, Тайвань не принёс своё сельское хозяйство в жертву индустриализации. И хотя его удельный вес в ВВП существенно понизился, оно играет большую роль в экономике.

Профессор В.Г.Гельбрас показал различия в проведении земельной реформы в материковом Китае и на Тайване. Изъятие земли у помещиков на острове производилось путём выкупа, на материке — конфискацией. Эта земля распределялась среди крестьян на острове путём продажи, на материке передавалась безвозмездно. На острове реформа проводилась при согласовании интересов землевладельцев, арендаторов и государства и растянулась на несколько лет, на материке — через разжигание классовой борьбы неимущей части деревенского общества против имущей и как разовая акция. Экономическое бремя земледельцев на острове было облегчено, на материке — усилено. Главным социально-экономическим итогом реформы на острове стало постепенное формирование слоя самостоятельных трудовых крестьянских хозяйств, и бывшие помещики были вовлечены в активную хозяйственную деятельность. На материке реформа стала подготовкой крестьян к последующему процессу огосударствления, а основная масса зажиточной части деревенского населения в поднадзорную, дискриминируемую рабочую силу. Хотя материковый Китай создал мощную индустрию, но он заплатил за это слишком дорогую цену.

О том, как развивалась КР, хорошо написал Владимир Михеев в своей книге «Хождение на Тайвань» (М., 2000). Разве не удивителен такой факт: ВВП на душу населения вырос со 100 долларов США в 1950 году до 12 тысяч долларов в 2000-м. Для сравнения можно указать: на Филиппинах за тот же период этот показатель вырос с 400 до 600 долларов. Тайвань, с территорией в 36 тысяч кв. км и населением 23 миллиона человек, стал 14-ой торговой нацией мира и накопил золотовалютные резервы в сумме более 100 миллиардов долларов. Не удивительно, что в мире его причисляют к «азиатским тиграм».

В чём же главные секреты этих удивительных успехов?

Обычно отвечают: их два. Первый — правильная политика правительства, заботящегося о благосостоянии страны. Второй — опора на китайские народные традиции трудолюбия, предприимчивости и тесных семейных и клановых связей. В действительности же здесь действовал третий фактор, о котором я скажу ниже.

Да, весь тайваньский бизнес держится на круговой поруке. Почти 99 процентов тайваньских компаний — это семейные фирмы, на их долю приходится около 80 процентов всех занятых. «Семейные кланы, как феодальные кланы Японии, переросшие в сегодняшние корпорации, составляют жёсткую внутреннюю структуру экономики, социальный каркас монолитного общества, — пишет В.Михеев. — Вопреки марксистской теории, мелкий производитель не был вытеснен с рынка трестами и монополиями даже в индустриальных державах».

Государство оказывает мелким и средним компаниям финансовую и консультативную помощь, предоставляет различные льготы, особенно при выходе на внешние рынки, подсказывает, где искать перспективных покупателей. Оно поощряет дух партнёрства, налаживание горизонтальных связей, сотрудничества с крупными корпорациями, следит за выполнением закона, по которому банки обязаны 60 процентов кредитов предоставлять мелким компаниям. Льготный заём выдаётся товариществу из нескольких компаний, объединившихся для приобретения общей собственности. При этом государство не форсирует слияния компаний, для него не обременительно иметь дело с миллионом мелких фирм. Зато каждый при деле — при своём деле.

При спаде экономики многие мелкие фирмы распадаются, без особого ущерба для каждого звена, а при подъёме так же быстро возрождаются. Именно благодаря такой «кластерной экономике», представляющей собой содружество мелких и средних компаний, Тайвань пережил финансовое цунами, которое больно ударило по промышленным монстрам Южной Кореи и частично Японии.

Для создания компании требуется лишь подать заявку и справку о наличии средств. А если речь идёт о фирме человека, готовящего еду и продающего её со своей тележки, то не требуется и этого.

В общем, как говорят наблюдатели, на Тайване создан рай для инвесторов и производителей продукции, а не для перекупщиков.

На Тайване принято считать, что после того, как человек достиг определённого уровня сытости, важнейшим мотивом к труду становится не погоня за наживой, а самоутверждение и хорошая репутация. Но всё же это рыночная экономика, и жизнь проходит в обстановке острой конкуренции, а потому — не зевай, напрягай все силы! В итоге складывается общество, где совпадают иерархии талантов, служения и общественного положения.

На Тайване нет кричащих социальных контрастов, распределение ВВП относительно справедливое, государство тратит большие средства на ликвидацию бедности, на образование и здравоохранение.

Число крупных компаний на Тайване невелико, но они составляют костяк экономики. По большей части они находятся в собственности государства. Монополия государства установлена на производство алкоголя, топливно-энергетический сектор и военно-промышленный комплекс.

Модель государственного устройства Тайваня (как и Сингапура, и Южной Кореи) сочетает экономическую свободу и «смирительную рубашку» на гражданские свободы. И лишь постепенно, по мере укрепления экономики, государство «сверху» раскрепощает общественные отношения.

И государство, и бизнес Тайваня действуют осмотрительно, не идут на рискованные инвестиции и редко берут в долг. У Тайваня, располагающего большими золотовалютными резервами, практически отсутствует внешний долг.

Государственные служащие на Тайване преданы делу всестороннего подъёма страны, хотя там по КЗОТу им предоставляется двухнедельный отпуск один раз в три года. Откуда же взялись такие честные и ревностные слуги народа, если в Китае коррупция имела давние корни?

Всё дело в третьем факторе, о котором я обещал сказать. Когда гоминьдановцы оказались на острове, бедном ресурсами, перед ними встала дилемма: либо они сплотятся и подчинят свою жизнь созданию жизнеспособного государства, либо погибнут. Отступать некуда, за спиной — только океан. Вот и сейчас, когда Тайваню нужно искать новые пути развития, там звучит призыв: быть сплочёнными и едиными, как если б речь шла о выживании нации. Надо быть старательными и прилежными, как отпрыски аристократов в Англии, работать методично и последовательно, как далёкие предки строили Великую Китайскую стену.

При президенте Цзян Цзинго особенно ярко проявилось стремление соединить преимущества рыночной экономики с плановым началом, которое он хорошо усвоил во время пребывания в СССР. Централизованное планирование необходимо, чтобы удерживать рыночную стихию в цивилизованных рамках. Тут правящая партия должна выступать как «орден меченосцев». Сначала государство контролировало все сферы жизни страны, затем под его контролем осторожно передавались частникам отдельные государственные предприятия. И всё это происходило без появления криминальной экономики, без резкого расслоения общества на богатых и бедных, без финансовых пирамид. Государство установило алгоритм действий и распределило роли, чтобы все в законопослушном и иерархическом обществе знали, за что браться в первую очередь и что делать дальше.

Уже в 50-е годы стали составлять четырёхлетние планы экономического развития страны. А через 20 лет была разработана программа строительства мощной инфраструктуры, созданы первые технопарки для стимулирования научно-технических разработок и образования. Постепенно осуществлялась либерализация импорта, допускали чужаков в некоторые ниши внутреннего рынка. В конце 80-х годов стало не опасно отпустить государственную узду на банковско-финансовой сфере и отменить регулирование валютных обменных операций, раскрепостить торговые связи с материковым Китаем и странами Восточной Европы.

Начало экономического подъёма лежит в китайской семье, ставшей ячейкой экономического роста благодаря имманентно присущей ей склонности к предпринимательской авантюре (в хорошем смысле). Тут особенно ярко проявляется различие между Западом и Востоком. Американцы говорят: «Не занимайся бизнесом с друзьями и родственниками, если не хочешь потерять всё». А на Тайване в 1945–1952 годах любая мелкая компания представляла собой группу близких родственников, средняя численность её персонала составляла 4,4 человека. Благодаря опеке государства к 1952 году эта численность возросла до 13,5 человек.

Как протестантизм, соединивший уважение к труду с нравственностью, стал залогом процветания англосаксов, так неоконфуцианство, возвышающее трудолюбие, послушание, дисциплину, упорство и целеустремлённость, помогает добиться подъёма китайцам. Тайваньцы сравнивают их методы государственного регулирования экономики с акупунтурой (иглоукалыванием) в медицине, когда воздействием на определённые чувствительные точки организма высвобождается внутренняя энергия и достигается его оздоровление.

Новым этапом в развитии Тайваня должно было стать превращение острова в операционный финансовый центр по примеру Гонконга (см. ниже), способный конкурировать с ним и заменить этот регион после его вхождения в КНР. Но затем возобладала программа создания центра компьютерных и информационных технологий — «Зелёного силиконового острова» по примеру Силиконовой долины в США, которая успешно выполняется. Курс взят на построение «экономики знаний», которая одна только может обеспечить процветание стран в XXI веке. Возникнет новая сфера хозяйства — отрасль индивидуальных работников (вроде современных писателей).

Революционным шагом стал перевод работы правительства в режим on-line, тут Тайвань выступает пионером в преобразовании отношений общества и государства, преодолении их извечного противоречия.

Настоящий гимн Тайваню пропел французский исследователь Рене Дюмон, давно ищущий образец социально благоустроенного государства и не нашедший его ни в СССР, ни в материковом Китае, ни на Кубе. Совместно с Шарлоттой Пакэ он посетил Тайвань и написал книгу-отчёт «Тайвань: цена успеха» (Rene Dumont. Taiwan: le prix de la reussite. Paris, 1987).

Дюмон не считает экономический рост при капитализме прогрессом, потому что с увеличением богатства общества нарастает неравенство как между развитыми и развивающимися странами, так и внутри развитых стран. Значит, это тупиковый путь.

А на Тайване он увидел настоящее развитие, где экономический прогресс действительно идёт на благо всем. При этом ему разрешали посещать любые предприятия по его выбору. В отличие от других стран, начинавших после войны с такого же стартового уровня, на Тайване очевиден расцвет всех сторон жизни народа.

Аграрная реформа привела к благоденствию крестьян, к «деревням с полными амбарами», и работают исследовательские и опытные станции, где ищут пути дальнейшего совершенствования интенсивной агрикультуры. Крестьяне почти поголовно объединены в ассоциации и кооперативы и оснащены сельскохозяйственной минитехникой. Начинали все с выращивания риса, чтобы только прокормиться, а теперь, кроме риса, выращивают овощи и фрукты, цветы и чай, разводят свиней и птицу. В приморских районах развито рыболовство.

Электричество есть во всех деревнях, сами деревни превращаются в малые города, с перерабатывающей промышленностью. Охраняется даже образ жизни коренных тайваньских племён, хотя они составляют всего два процента населения.

Поразило Дюмона и то, что на Тайване уже стало привычным всеобщее среднее образование, улучшение состояния здоровья народа, практически отсутствует безработица и — уникальное явление — снижение неравенства доходов богатых и бедных: в 1950 году оно составляло 15:1, а к 1985 году снизилось до 5:1. Это — первый в мире опыт правильно поставленной экономики, «экономики без ошибок».

Дюмон считает политический режим Тайваня «мягким фашизмом», но не тоталитарным, в противовес коммунистическому Китаю. Но будущее Тайваня не представляется ему безоблачным, в особенности потому, что эта страна слишком тесно включена в мировую экономику, которая стоит накануне глубокого кризиса. Из внутренних факторов наиболее опасным он считает загрязнение окружающей среды. Повторить опыт Тайваня, по мнению Дюмона, в других странах невозможно, ибо его успехи связаны с национальным характером тайваньцев, но извлечь уроки, использовать элементы этого опыта для многих было бы полезно.

Но сегодня старые пути уже не обеспечат Тайваню процветания. Окрепший тайваньский доллар и выросшая стоимость рабочей силы делают Тайвань менее привлекательным для иностранных компаний, привыкших рассматривать эту страну как один гигантский сборочный цех. Сами руководители Тайваня признают, что им предстоит решить десять основных противоречий, в том числе между низкой себестоимостью производства и высокими социальными издержками, между сравнительно небольшим (в абсолютном выражении) ВВП и чрезвычайной дороговизной жизни и др. Поставлена также задача «превратить Тайвань в сокровищницу китайской культуры».

Перемены диктуются также тем, что развитие рыночных отношений подрывает основы неоконфуцианской морали и самого образа жизни. При рынке уже не может быть безусловного почитания старших, а место прежнего аскетизма занимает стремление наслаждаться заработанными благами жизни.

Тайвань стремился вступить в ВТО и добился этого. Но для этого острова последствия данного шага оказались, как говорится, неоднозначными. Тайвань отменил пошлины на ввоз риса. В итоге на остров хлынул поток импортного риса, и цена на рис упала в четыре раза. А итог налицо: заброшенные рисовые поля, приходящие в упадок деревни, которыми так восхищался Дюмон. Один тайваньский крестьянин в знак протеста изготовил и установил возле правительственных учреждений несколько небольших бомб (с письмом), две из которых взорвались, не причинив, правда, никому особого вреда. Злоумышленника нашли и осудили на приличный срок заключения, на что крестьянство ответило массовыми акциями протеста. Так что перспективы Тайваня вряд ли можно считать блестящими.

14 апреля 2008 года на китайском острове Хайнань состоялась встреча председателя КНР и вице-президента Тайваня. Их рукопожатие журналисты назвали «историческим», потому что его весь Китай ждал 60 лет. Стороны договорились о всестороннем развитии отношений и связей между двумя частями Китая, высказывались даже предположения о возможности открытия границ. Конечно, сближение Тайваня и КНР будет проходить не без осложнений, тем более, что либеральная оппозиция на Тайване уже обвинила новую администрацию победителей на президентских выборах в государственной измене и в государственном перевороте. Однако взаимный интерес элит Тайваня и КНР, видимо, всё же возьмёт верх над сопротивлением либералов, и Тайвань всё же воссоединится с «матерью-родиной» на вполне приемлемых для правящих кругов острова условиях.

Что принесёт Китаю Тайвань?

Вот уже 60 лет КНР требует возвращения Тайваня в лоно матери-родины. А на Тайване есть сторонники объявления независимости КР (хотя КНР пригрозила ответить на это объявлением войны), есть и приверженцы «воссоединения двух Китаев». Последние лишь требуют гарантий самоуправления и сохранения высокого уровня жизни жителей острова, иначе «китайский дракон» удушит «тайваньского тигра» в своих объятиях. Тайваньцы — не сепаратисты, они тоже в большинстве своём за «единый и неделимый» Китай. Если руководители КНР хотят «китаизировать Тайвань», то лидеры КР выдвинули лозунг «тайванизации Китая».

В политическом плане вопрос об объединении Тайваня с материковым Китаем не решён, но экономические связи между этими двумя частями Китая неуклонно развиваются. При этом деловые люди Тайваня ставят себе в заслугу то, что они вносят вклад в развитие экономики матери-родины. Насколько справедливы эти утверждения?

Да, тайваньцы вкладывают капитал в экономику материкового Китая. Но почему и как они это делают?

Привлекает их Китай как огромный рынок сбыта и источник дешёвого сырья и низкооплачиваемой рабочей силы.

По словам известного китаеведа А.В.Островского, тайваньцы переносят на материк прежде всего вредные, технологически отсталые, трудоёмкие и материалоёмкие производства, а также производство комплектующих изделий. Создают они там и конвейерные линии и сборочные цеха, предприятия, выпускающие конечную продукцию, но важнейшие её компоненты производят у себя «дома», на Тайване, чтобы уберечь секреты технологии и тем самым сохранить за собой лидирующие позиции.

Вот и оказывается, что «тайванизация Китая» — не пустые слова, и относятся они не только к политической надстройке, но и к экономике. По сути, Тайвань ведёт себя по отношению к материковому Китаю так же, как ведут себя развитые страны Запада по отношению к бывшим колониям. И если быть точным, то «тайванизация Китая» выливается в колонизацию Китая Тайванем. Великий Китай, освободившийся от колониального гнёта со стороны Запада, рискует оказаться колонией маленького, но цепкого Тайваня, умеющего эксплуатировать экономически более слабых.

Вообще-то этого следовало ожидать. Тайвань перенял западные технологии, за которыми стоит западная идеология, целый западный образ жизни. Эти технологии более эффективны, чем те, которыми располагает материковый Китай. А в условиях рынка технологии, экономически более эффективные, неминуемо победят в конкурентной борьбе технологии отсталые.

А что, лидеры КНР не видят этого очевидного факта? Видят, конечно. Почему же они допускают такую эксплуатацию своей страны Тайванем?

Многие эксперты объясняют такую терпимость китайских коммунистов к тайваньским эксплуататорам сходством экономических интересов «верхов» обеих частей Китая.

Ещё недавно руководители Тайваня клялись в верности принципам либерализма в экономике (в сочетании с авторитаризмом в политике). Теперь они говорят: «Мы воздаём должное рыночной экономике, которой обязаны нашим экономическим успехом. Демократия и свободный рынок идут рука об руку. Их нельзя разъединить». Но…

«Нельзя быть идеологически зашоренными в наш прагматический век. Нужно уметь находить общий язык и с коммунистами в Пекине. В конце концов, мы принадлежим к одной нации». А секрет экономического взлёта Тайваня во многом заключается в «сохранении культурно-исторических традиций китайского народа».

И в правящей элите КНР тоже есть круги, заинтересованные в «тайванизации Китая», в либерализации, приватизации, а говоря короче — в личном обогащении. Вот что пишет по этому поводу А.В.Островский:

«КПК — коллективная элита, аккумулирующая ренту со всей страны в виде властных полномочий и проецируемых от них льгот, никогда от неё добровольно не откажется. Это не произойдёт, по крайней мере, до тех пор, пока эта «рента» не легализуется и не материализуется в конкретных дивидендах от приватизации крупных предприятий и пакетов акций естественных монополий, и пока полученные дивиденды не будут защищены юридически, политически и в ином виде.

Есть все основания считать, что этот процесс ещё далёк от завершения. Поэтому война с Тайванем на данном этапе противоречит интересам влиятельных групп правящего истеблишмента КНР. Напротив, эти социальные группы крайне заинтересованы в сохранении статус-кво и расширении экономического сотрудничества с Тайванем, которое помогает решать означенные задачи. А коль скоро расширяется поле общих интересов в бизнесе, в том числе осуществляемом с участием высших слоёв элиты, то можно на полном основании вести речь о параллельном процессе «легитимизации» властно-материальных интересов материковой и тайваньской элит».

Как говорится, «что и требовалось доказать!»

Но тут есть и свои опасности, — продолжает Островский:

«Тенденция к «федерализации» Тайваня и Китая вооружит дополнительными аргументами сепаратистские силы в окраинных районах КНР, а также способствует укреплению «местных» позиций развитых приморских провинций (Гуандуна, Фуцзяни). А это объективно ограничивает возможности правящего класса КНР по строительству унитарной сверхдержавы.

Несомненно, правящая ныне в КНР политическая элита (особенно её «системообразующая» часть, представленная северянами) является в целом носительницей центростремительной (в том числе с имперским оттенком) идеи. Однако эта идея — как исторически, так и сейчас — не обязательно имеет универсальный, всекитайский характер. В составе правящей элиты КНР растущий вес приобретают представители региональных «кланов», прежде всего из приморских провинций юга, а также «космополитического» по своему культурно-историческому и экономическому профилю Шанхая. А это есть те «центры процветания», элиты которых вовсе не заинтересованы жертвовать своим благополучием ради сомнительных дивидендов от попыток насильственного расширения КНР».

Приходится учитывать, — отмечает Островский, — и военный аспект «тайваньской проблемы»:

Китай сейчас находится в окружении Кореи, Японии, Тайваня, Малайзии. «Для превращения Китая в перворазрядную мировую державу, считают китайские стратеги, ему необходимо «прорвать это окружение и выйти на океанские просторы» (иначе при войне с США китайские военно-морские силы будут блокированы, а стратегический потенциал ядерных подводных лодок вообще окажется нейтрализованным)».

Вот что такое возвращение Тайваня с военно-стратегической точки зрения.

В.Михеев в своём докладе на научной конференции в Москве, опубликованном на английском языке (видимо, чтобы поменьше российских читателей узнали его содержание) попытался разобраться в том, что представляет собой идеология КПК — «социализм с китайской спецификой» (или «капиталистический коммунизм»?) — на современном этапе. Вывод его таков: эта идеология полностью выдохлась и ныне означает лишь намерение лидеров Китая развивать рыночную экономику, интегрировать её в экономическую глобализацию и регионализацию, используя мировые технологические достижения и в то же время удерживая политическую власть КПК. Они используют опыт Южной Кореи или Сингапура — экономического роста без политических реформ. Но проблема в том, что азиатские процветающие военные или бюрократически-авторитарные режимы отличаются от китайской модели одним — отношением к частной собственности. В противоположность «азиатским тиграм», Китай, до последних лет, считал частную собственность менее важной, менее легитимной и менее эффективной, чем государственная.

Но чтобы следовать восточноазиатским, рыночным автократиям, Китай должен будет уничтожить эту разницу. Это случилось с внесением поправок в Конституцию в пользу легитимизации частной собственности в 1999 году. Это гипотетически создаёт более благоприятную легальную базу для ускорения рыночных реформ в экономике. Но — даст ли этот толчок поведению частного бизнеса и его отношениям с бюрократическим авторитаризмом? И может ли это вызвать эрозию монополии КПК в экономической и политической жизни?»

Если лидеры КПК всё меньше говорят о социализме и всё больше о глобализации, постиндустриальном обществе и «экономике знания», то ведь найдётся немало сторонников буржуазии, которые на эти темы могут рассуждать с гораздо большим успехом, чем коммунисты.

Добавим к этому, что недавние решения КПК о возможности приёма в партию частных предпринимателей, капиталистов означает: теперь и хозяин, и работник — это уже не классовые враги, а товарищи, которых объединяет стремление к процветанию Родины.

Таковы они в партии, таковыми должны стать и на предприятии. А это уже — корпоративный социализм, весьма напоминающий режим Муссолини в Италии.

Есть и другое объяснение этого процесса: не капиталисты стремятся в Коммунистическую партию, а местные организации КПК каждого предпринимателя, чей оборот превысил определённую сумму, принуждают вступить в партию, чтобы поставить его деятельность под партийный контроль. До сих пор в вопросах развития экономики на метах решающее слово не за администрацией региона, а за первым секретарём комитета КПК. Но даже если дело обстоит так, вопрос о контроле, как писал ещё Ленин, сводится к тому, кто кого контролирует. И удержит ли КПК в своих руках контроль над бизнесом, когда тот приобретёт огромную силу?

До недавнего времени КПК боролась против коррупции, злостных взяточников и расхитителей социалистической собственности пачками приговаривали к расстрелу, и приговоры приводились в исполнение. А сейчас в Китае развёрнута мощная кампания с требованием отмены смертной казни за преступления, не связанные с насилием. В случае принятия этого требования именно пойманным с поличным коррупционерам будет гарантировано сохранение жизни.

Китай уже идёт по пути к корпоративному государству. Включение Тайваня в состав КНР может существенно ускорить этот процесс.

Ещё два «маленьких Тайваня» — Сянган и Аомынь

Сянган — район Китая (1 тысяча кв. км, около 7 миллионов жителей), с 1842 года находившийся под властью Англии (и называвшийся тогда Гонконгом) и возвращённый Китаю в 1997 году — это крупный торгово-промышленный, финансовый и транспортный центр Восточной Азии, основу экономики которого составляли внешнеторговые (в том числе реэкспортные) и валютно-финансовые операции. На этом пятачке разместились предприятия многих отраслей обрабатывающей промышленности (от производства игрушек до судостроения.), работающей на экспорт, и разные отрасли сельского хозяйства и рыболовство, а также — крупный морской порт и международный аэропорт.

Сянган ведёт внешнюю торговлю (в основном экспорт и реэкспорт) почти со всем светом. Это также центр международного туризма.

Но подлинное значение Сянгана не в этом.

Во время гражданской войны в Китае в Сянган бежали многие крупные капиталисты, располагавшие большими средствами. Это и стало основой развития экономики района.

Пока Гонконг оставался английской колонией, на него не распространялись ограничения, налагавшиеся странами Запада на торговлю с Китаем. Через Гонконг осуществлялись многие тайные операции, позволявшие Китаю получать западные технологии и укреплять свои позиции на мировых рынках.

Когда Сянган включали снова в состав Китая, китайское правительство гарантировало, что в течение 50 лет там останутся прежние порядки, будет охраняться частная собственность. И Сянган стал вкладывать свои капиталы в соседние провинции Китая, в особенности в Гуандун. По разлагающему действию на порядки, существующие в материковом Китае, Сянган можно приравнять к воздействию Тайваня.

Аомынь (Аомэнь) — район Китая (18 кв. км, 450 тысяч жителей), с 1680 года находившийся под властью Португалии (и называвшийся тогда Макао) и возвращённый Китаю в 1999 году, морской курорт. Основа экономики этого района — туризм, рыболовство, а также промышленность, работающая на экспорт. Через этот район осуществлялись международные посреднические торгово-финансовые операции. Но особенно славился район своими игорными домами. Внешнеторговые связи Аомыня осуществлялись главным образом с Сянганом и Китаем. Теперь его капиталы также вкладываются в экономику материкового Китая (с теми же результатами, что и капиталы Тайваня и Сянгана).

Российско-китайские отношения

Для России отношения с Китаем чрезвычайно важны: это наш сосед, причём протяжение сухопутной границы между нашими странами составляет 4300 километров.

Хотя о Китае в России знали с давних пор, непосредственно русские землепроходцы, осваивавшие Дальний Восток, вступили в соприкосновение с китайцами в XVII веке. Когда они пришли на левый (северный) берег Амура, на правом берегу китайских поселений не было, и вообще территория нынешнего северо-восточного Китая практически не была заселена. И жили там в редких поселениях не китайцы, а маньчжуры. Но китайские промысловики — охотники и собиратели лекарственных растений заходили на земли, ныне входящие в состав России, — в районы Сибири и Дальнего Востока, и потому китайские власти считали эту территорию китайской. Порой между русскими и китайцами возникали вооружённые конфликты, один из них пришёлся на правление в России царевны Софьи Алексеевны. Тогда Россия готовилась к войне с Османской империей, а потому правительство не сочло нужным посылать войска на Дальний Восток и предпочло подписать договор, по которому бассейны рек Амура и Уссури признавались китайскими владениями. Впоследствии Россия добилась закрепления за собой этих земель, но повод для китайских притязаний на них был дан. Конец конфликтам на длительное время был положен договором о границе. В дальнейшем отношения между нашими странами омрачались в связи с экспансией царской России на Дальнем Востоке и её участием вместе с другими империалистическими державами в подавлении народного восстания в Китае в 1899–1901 годах.

Однако и советско-китайские отношения не были безоблачными. После гражданской войны в России в Китае нашли прибежище остатки белогвардейских войск, бежавшие туда после разгрома белых Красной Армией. Прояпонская клика китайских милитаристов устраивала провокации на Китайско-Восточной железной дороге, построенной царским правительством на территории Маньчжурии и ведущей к прежней российской военно-морской базе в Порт-Артуре, а позднее находившейся в совместном управлении СССР и Китая. СССР поддерживал дипломатические отношения с гоминьдановским правительством Китая, оказывал ему военную помощь в борьбе против японской агрессии и в то же время тайно помогал Народно-освободительной армии, воевавшей и против японцев, и против буржуазного гоминьдановского правительства. Когда советское руководство убедилось, что мировой революции скоро ждать не приходится, деятельность всех зарубежных коммунистических партий, входивших в Коминтерн, была подчинена задаче защиты СССР — первого в мире социалистического государства от угрозы нашествия империалистов. Лидеры КПК не согласились с такой постановкой вопроса, они считали главной своей задачей отпор японской агрессии и свержение власти гоминьдана, точнее — установление собственной власти.

Даже после образования КНР в руководстве КПК оставалась влиятельная группа, которая считала, что новый Китай должен ориентироваться не на СССР, а на США. Принимая помощь от СССР, руководители Китая смотрели на союз с ним как на временный. Здесь сказался и присущий почти всем китайцам традиционный «китаецентризм» (о котором можно говорить лишь с сделанными выше оговорками), ощущение своей страны как центра вселенной. В период охлаждения отношений двух стран в Китае издавались географические карты, на которых значительная часть территории Сибири и советского Дальнего Востока обозначалась как принадлежащая Китаю, но временно захваченная Россией. А китайцы чрезвычайно неуступчивы в территориальных вопросах. Когда СССР ввёл войска в Афганистан, Китай всеми силами поддерживал афганских моджахедов, воевавших против нас, а позднее помогал талибам. Создав ракетно-ядерное оружие, Китай тогда нацелил его на нашу страну.

С приходом к власти в России либеральных реформаторов отношения с Китаем снова обострились. Либералы пребывали в эйфории, равняясь во всём на Запад и ожидая скорой такой же богатой жизни в России, как в странах Запада. С их точки зрения, Китай — это отсталая азиатская страна с коммунистическим режимом, дни которого сочтены. Поскольку США, защищающие Тайвань и не дающие Китаю воссоединить этот остров с остальной Родиной, рассматривались китайцами как враг, то и Россия — американская союзница не внушала им доверия. Поэтому время от времени снова всплывали спорные территориальные вопросы. Лишь в последние годы была достигнута договорённость о закреплении ныне существующей границы между нашими странами, однако вопросы «стратегических границ» Китая просто пока не поднимаются. Важной вехой стало подписание Договора о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве сроком на 20 лет.

На протяжении трёх четвертей XX века Китай был в экономическом и военном отношении гораздо слабее, чем Россия, а затем СССР. Однако после распада Советского Союза Россия переживает экономическую и социальную катастрофу невиданного масштаба. В то время как в России экономика разрушается, в Китае она с начала реформ, то есть с 1979 года, развивается быстрыми темпами. Ныне Китай по величине ВВП значительно обогнал Россию. Восточные районы России всё больше отдаляются от Центра страны и ориентируются на торгово-экономические связи с Китаем. Серьёзной проблемой стало проникновение китайских поселенцев (точное число которых никто не знает) на территорию Сибири и российского Дальнего Востока. Они вытесняют русское население, среди которого не находятся готовые работать по 17 часов в сутки за мизерную плату. А, укрепившись, китайцы нанимают русских работников, нещадно их эксплуатируя. Русское население уезжает оттуда из-за невыносимых условий жизни, а китайцы скупают там всё, что можно, прямо или на подставных лиц, стремясь выжать максимум возможного из слабеющей России.

Помню, в начале 50-х годов Благовещенск был небольшим чистым городом, население которого было занято на промышленных предприятиях и в учреждениях. На противоположном берегу Амура можно было видеть китайскую деревню, а в бинокль — рассмотреть, что она не блистала благоустройством. Сейчас Благовещенск — город, переживающий упадок и страдающий от безработицы. А на месте китайской деревни вырос город Хэйхэ с многомиллионным населением. И вырос он за счёт леса и металла, вывозимых — легально и нелегально — из России, с Дальнего Востока. Точно так же бывший китайский посёлок Маньчжурия — теперь город с 150-тысячным населением, а наш Забайкальск остался посёлком с прежними 17 тысячами жителей, только ещё больше обветшал.

Обезлюдевший и спившийся Дальний Восток можно будет взять голыми руками, а китайская экспансия там не принимает форму прямых военных захватов, она носит «ползущий» характер. Россия всё более превращается в сырьевой придаток не только Запада, но и Китая. И Китай, в связи со вступлением России в ВТО, требует от неё свободного доступа его рабочей силы на российский рынок.

В настоящее время ситуация на Дальнем Востоке, да и в мире в целом во многом определяется состоянием отношений между тремя великими державами — США, Россией и Китаем. США в основном решили задачу сокрушения СССР и России как своего недавнего конкурента и должны будут с неизбежностью пытаться уничтожить Китай как своего возможного соперника в XXI веке. Есть даже мнения, что США должны спешить с войной против Китая, пока он не превратился в несокрушимого гиганта. Вряд ли США допустят захвата богатств восточных регионов России Китаем, но полюбовный их раздел между двумя гигантами не исключён.

Особенно усилилась угроза Китаю со стороны США после того, как американские войска разместились в Афганистане и бывших советских республиках Средней Азии, непосредственно вблизи китайских границ, в частности, рядом с Синьцзяном — западным районом Китая, среди мусульманского населения которого отмечаются сепаратистские настроения. Это заставляет Китай искать союзника в лице России, особенно до тех пор, пока он не освободит Тайвань, находящийся под защитой США. Однако и к России у него есть претензии, а портить отношения с Америкой он также не хочет, потому что нуждается в её инвестициях, рынке сбыта и передовых технологиях. Россия, в которой утвердились бы либеральные ценности, представляла бы угрозу для Китая, пока он декларирует свою приверженность идеям социализма. Сложности возникли бы и при появлении националистической России (такой вариант тоже рассматривается аналитиками разных стран). Поэтому можно утверждать, что прочные добрососедские отношения с Китаем возможны только у сознающей свои национальные интересы, сильной России, которая сможет дать ему те технологии, которые он ныне ищет по другую сторону Тихого Океана. Слабая Россия не сможет удержать свои восточные земли, и тогда развитие наших отношений станет непредсказуемым.

Торгово-экономические отношения между Россией и Китаем развиваются, но их уровень явно недостаточен количественно и не удовлетворительны по качеству.

В настоящее время подписаны соглашения о строительстве нефте- и газопроводов, по которым энергоносители будут поставляться из России в Китай, Японию и другие страны Юго-Восточной Азии.

Россия может сохраниться как великая держава лишь в том случае, если она станет полноправным участником развития нового центра мировой экономики — Азиатско-Тихоокеанского региона. А это в немалой степени зависит от правильной её политики в отношении Китая.

Глава 9 «Чучхе» против «чэболов»: вызов мировому либерализму

Кто бы мог подумать, что на рубеже XX и XXI веков центром мирового развития может стать «маленькая, но великая держава». А между тем, похоже, дело обстоит именно так. Мир всё более начинает прислушиваться к голосу Северной Кореи, где появилось учение «чучхе сонгун» — об опоре на собственные силы и милитаризации, которое выступило реальной альтернативой удушающему западному либерализму. Вот уж, действительно, Корея стала для мира «страной утренней свежести», как переводится её название на русский язык.

Трагедия разделённой Кореи

Корейская цивилизация очень древняя. Учёные Кореи утверждают, что первое корейское государство возникло ещё в начале III тысячелетия до н. э. Во всяком случае, известно, что уже в начале н. э. существовали корейские государства, о высокой культуре которых свидетельствуют сохранившиеся выдающиеся памятники архитектуры, живописи, скульптуры. В период своего военного могущества древнее Корейское государство включало земли вплоть до Охотского моря.

Корею часто называют страной буддизма, но на самом деле наибольшее влияние на склад национального характера корейцев оказало конфуцианство. Эта религия (или квазирелигия) пришла в Корею из Китая, но корейцы уверены, что они сохранили её в чистоте, тогда как китайцы в течение трёх веков находились под маньчжурским владычеством и многое из своих духовных сокровищ растеряли. Корейцы в делах веры оказались «большими китайцами, чем сами китайцы» и, подобно нашему писателю протопопу Аввакуму могли бы сказать своим соседям: «ваша вера какая-то пёстренькая, а наша чистая».

В сборнике «Корея на рубеже веков» (М., 2002) говорится: «с приходом к власти династии Ли (1392–1410) конфуцианство обрело в Корее статус государственной идеологии. Сильное государство — важнейший идейный код в национальной психологии корейцев».

Государство организует многие виды общественно необходимых работ и защищает народ от внешней агрессии. Поэтому в Корее издавна существовало преклонение перед государственной службой, которая считалась поприщем для «благородных мужей», по степени престижа с ней, может быть, могла бы равняться только научная деятельность. Она была заветной мечтой многих, потому что давала власть, благосостояние, уважение, прочное положение в обществе. Но чтобы поступить на неё, нужно было затратить огромный труд: требовалось освоить иероглифическое письмо и заучить множество конфуцианских текстов.

В Корее с незапамятных времён существовало жёсткое единоличное правление. Монарх всегда был ключевой фигурой системы. Власть государя считалась священной, исходящей от Неба. Необходимо добровольно подчиняться законной власти.

Высоко почитались люди, преодолевшие все преграды ради получения образования. Идеальным чиновником считался тот, кто всецело отдаёт себя государственной службе и получает за это сторицей вознаграждение от власти. Он должен быть трудолюбивым, обладать чувством собственного достоинства, отличаться прямотой суждений и критическим настроем. Но карьеристы уважением не пользовались.

Впечатляет и сам человеческий тип корейца. Этот народ считают народом-аристократом в Азии. Корейцы в массе красивы, умны и мужественны.

Недра Кореи богаты различными полезными ископаемыми, включая руды чёрных и цветных металлов (особенно велики запасы вольфрама), каменный уголь, графит и др. Народ Кореи талантлив и трудолюбив, и страна богатела. На богатства страны издавна зарились хищники Запада и Востока.

Первую попытку захватить Корею Япония предприняла ещё в XVI веке, но корейский флотоводец Ли Сунн Син одержал блистательную победу над самураями.

В 1876 году Япония, а также ряд европейских государств навязали Корее неравноправные договоры, закрепившие за ними различные привилегии в торговле и др. После победы в русско-японской войне 1904–1905 годов Япония установила протекторат над Кореей, а в 1910 году аннексировала её, превратив в колонию.

Японцы нещадно эксплуатировали природные богатства и народ Кореи. И дело было не только в экономическом угнетении. Оккупанты вообще не считали корейцев за людей и обращались с ними как с рабочим скотом. Тысячи корейцев были вывезены в Японию и на Южный Сахалин для работы в угольных шахтах и на самых тяжёлых строительных работах.

После разгрома Японии во второй мировой войне в 1945 году Корея была поделена на советскую (северную) и американскую (южную) зоны ответственности. В северной части в сентябре 1948 года была провозглашена Корейская Народно-Демократическая Республика во главе с руководителем ЦК Трудовой партии Кореи (ТПК, по духу коммунистической, созданной в 1945 году) Ким Ир Сеном. В южной части в мае 1948 года была создана Республика Корея и сформировано (на многопартийной основе) проамериканское правительство.

После отвода оккупационных войск СССР и США между КНДР и РК в 1950 году вспыхнула война, в которой на стороне КНДР участвовали формирования китайских добровольцев и (негласно) советские лётчики, зенитчики и другие военные специалисты, а на стороне РК — войска США и ряда других государств, действовавшие пол флагом ООН. Сначала северокорейские войска захватили почти всю Южную Корею. Но удар во фланг и по коммуникациям, нанесённый американцами, заставил северокорейские войска не только очистить Южную Корею, но и откатиться почти до границы с Китаем. После вступления в войну китайских добровольцев стало ясно, что ни одна из сторон решительной победы не одержит. Людские потери с обеих сторон составили более трёх миллионов убитыми и ранеными. Война, прокатившаяся по всей стране, принесла громадные разрушения. Перемирие, заключённое в 1953 году, восстановило первоначальную линию разграничения Севера и Юга — по 38-й параллели.

В КНДР укрепился однопартийный режим ТПК, провозгласивший целью построение «социализма корейского типа». В Южной Корее установился военный режим, заключивший с США договор о совместной обороне. В 1992 году там пришло к власти гражданское правительство, провозгласившее курс на проведение широких реформ. В том же году начались переговоры о мирном воссоединении двух частей разделённой Кореи, продолжающиеся с перерывами до сих пор.

Разделение Кореи на два государства — трагедия для корейского народа. Разорваны семейные и клановые связи, традиционно крепкие у него. Страна, которая могла бы образовать единый хозяйственный комплекс, разрезана пополам, и каждая часть вынуждена строить свою отдельную экономику. Две Кореи — это и два различных общественных строя, две разные внешнеполитические ориентации. Оба государства живут в обстановке ожидаемого нападения противника и принуждены тратить большие средства на содержание своих вооружённых сил.

Вся Корея после изгнания японских захватчиков представляла собой отсталую разрушенную страну. Но Северная и Южная Кореи избрали различные пути своего развития, разные варианты построения корпоративного государства, и дальше их приходится рассматривать отдельно.

Как загораются маяки

Японское господство оставило после себя в Северной Корее страшные следы, что усугублялось разрушениями в ходе боёв 1945 года. Нищета, безграмотность населения, разрушенная экономика, и как следствия — голод и болезни.

КНДР вошла в социалистический лагерь и пользовалась поддержкой со стороны СССР, а позднее и Китая.

Новая власть взяла курс на социалистические преобразования, но своим, корейским путём. В КНДР не было острой классовой борьбы. Не было там никаких мятежей. Власти не натравливали бедных на богатых, не изгоняли писателей и философов.

Аграрная реформа прошла под лозунгом «землю — тем, кто её обрабатывает!», кооперирование сельского хозяйства началось ещё до оснащения его современной техникой. Не избежало северокорейское село и кампании по преобразованию кооперативов в коммуны, примерно по китайскому образцу, как и своего рода «большого скачка», также под влиянием китайских товарищей.

Кооперированы были и кустари. Началась индустриализация, причём одновременно с созданием промышленных предприятий шло и строительство жилья и учреждений здравоохранения, образования и культуры. Под влиянием советского опыта, развитие народного хозяйства КНДР уже с 1946 года велось на плановых началах. Развивалась сеть железных дорог, построены автомобильные дороги высокого класса.

Отношения между КНДР и СССР отличались особо теплотой. Может быть, это происходило в силу некоего духовного родства наших народов. И Россия, и Корея чувствовали себя в истории как осаждённые крепости духа, которые не склонили головы перед врагами. Либеральные «свободы» — не для русских и не для корейцев.

В советских вузах обучались тысячи корейских студентов. Помнится, летом 1948 года я был в альпинистском лагере в Заилийском Ала-тау, и в нашем отряде находились корейские юноши и девушки, ещё плохо говорившие по-русски. Мы не только помогали им понять необходимые пояснения инструктора, но через несколько дней и сами запели корейские народные песни, очень красивые.

Но с развалом СССР и приходом либералов к власти в России наша страна предала своего союзника и обрекла его на невероятные трудности. Разрыв хозяйственных связей между нашими странами, прекращение поставок оборудования и запасных частей из России поставили многие предприятия и целые отрасли экономики КНДР в труднейшее положение. По сути, Россия присоединилась к блокаде, которой Запад подверг Северную Корею. (Впрочем, из-за развала экономики «новая» Россия вряд ли и смогла бы чем-нибудь помочь КНДР.) По сведениям из западных источников, существенно сократил свои поставки в КНДР и Китай.

Тем не менее, народ КНДР не пал духом и своими силами продолжал наращивать свой производственный потенциал. Ярким доказательством успехов в развитии современного производства стали запуск в 1998 году корейского космического спутника и пуски ракет, пролетевших вблизи границ Японии. Ещё недавно говорили: «КНДР производит всё, кроме атомной бомбы». В последнее время и это ограничение, кажется, снято. В стране взят курс на превращёние её в мощную державу, что, конечно, потребует больших средств и ресурсов и, видимо, замедлит рост народного благосостояния.

По отзывам наших соотечественников, посещавших эту страну, сегодня КНДР — страна сплошной грамотности, в ней действуют сотни вузов и техникумов, около 10 тысяч начальных и средних школ, обучение (11-летнее обязательное) в которых бесплатное. Школы хорошо оборудованы и оснащены компьютерами. По всей стране работают детские дошкольные учреждения. Всему населению обеспечена бесплатная квалифицированная медицинская помощь. Повсеместно созданы условия для занятий спортом. В живописных местах располагаются дома отдыха, санатории, детские лагеря труда и отдыха. Широко развита сеть учреждений культуры — от Дворцов школьника до Академии наук.

Если КНДР за 50 лет в труднейших условиях прошла путь от разрухи и невежества до стадии современного индустриально-аграрного государства, то это действительно можно назвать «корейским чудом».

Кажется, нет другой такой страны на свете, о которой столь по-разному пишут российские авторы патриотического направления и западные политологи и журналисты, идеи которых немедленно подхватываются российскими либералами. Если наши патриоты видят в КНДР образец светлого будущего для всего человечества, то западные авторы пишут о несчастном народе, терпящем голод и невыносимые страдания в условиях жестокой военной коммунистической диктатуры. Западные источники называют разные цифры количества жителей КНДР, умерших от голода и вызванных им болезней, наиболее правдоподобной считают цифру в два миллиона человек.

Истории становления и развития КНДР посвящены книги Николая Мишина «Правда о стране чучхе» (М., 1999), Александра Брежнева «Судьба нации и руководитель» (М., 1999), Ирины Пироговой «Звёзды зажигает Солнце» (М., 2001), Геннадия Бердышева «Корейское чудо» (М., 2000), Надежды Гарифуллиной «Выстоять и победить» (М., 1999), материалами которых я воспользовался. Доступны и книги вождей КНДР Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, а также несколько диссертаций, защищённых в Москве аспирантами из Кореи.

Может быть, в большей мере, чем политологические размышления и цифры статистики, помогут понять феномен КНДР впечатления тех, кто имел возможность на месте ознакомиться с жизнью народа Северной Кореи. Кратко просуммирую то, что приведено в названных выше источниках.

По словам Н.Мишина, он, путешествуя по Корее, «часто ловил себя на мысли, что путешествую по нашей стране, которую мы потеряли».

Что же навело его на такие размышления?

Уже сам вид российско-корейской границы впечатлял: по одну сторону — заброшенность нашей земли, по другую — ухоженность корейской. Но это лишь, как говорится, исходная точка.

Россия вымирает, её народ подвержен эпидемиям болезней, которые ещё лет 15 назад считались в СССР полностью и навеки ликвидированными, особенно быстро растёт число заболевших венерическими заболеваниями и СПИДом. А в КНДР за последние 20 лет не было ни одного случая заболевания сифилисом и даже гонореей, тем более нет там больных СПИДом.

Сильнейшее впечатление производят прекрасный, роскошно отделанный Дворец материнства, Пхеньянский университет, грандиозный Западноморской гидроузел и многие другие величественные постройки.

В КНДР высоко ценят роль трудовой интеллигенции, не случайно в гербе страны соединены серп крестьянина, молот рабочего и кисть художника. Прекрасные условия созданы в стране для работников науки и деятелей культуры. Писатели, например, получают приличную зарплату (порядка 300 долларов в месяц) плюс гонорары за изданные произведения.

Пхеньянская киностудия — лучшая в Азии. В год в КНДР выпускается более 50 художественных и примерно 150 документальных фильмов.

Не было в КНДР и гонений на священнослужителей. Ким Ир Сен однажды беседовал в храме со священником. Увидев на рясе священника значок со своим изображением, какие носили тогда почти все жители КНДР, вождь сказал: «Снимите этот значок, в храме надо служить одному Богу».

В Корее нет воровства, нет и мелких преступлений, а потому нет и тюрем. Людей там не наказывают, а воспитывают с детства. (Но, как пишут на Западе, жителей КНДР, пытавшихся бежать за границу, но задержанных пограничниками или выданных властями других стран, помещают в трудовые лагеря с очень строгими порядками.)

Во многих отношениях в КНДР пошли даже дальше СССР по пути установления строя социальной справедливости. (В.Е.Хруцкий, книга которого о Южной Корее будет разобрана ниже, считает, что «Северная Корея предпочла идеологию экономическим реалиям, причём в крайне экстремистском виде» в сравнении с СССР и даже с Китаем.)

Ещё при Брежневе Кремль пережил шок, узнав, что Ким Ир Сен отменил все налоги с заработной платы. Наконец-то на планете появилось государство, где перестали ежемесячно рэкетировать своих сограждан, отбирая кровно заработанное. Говорят, советский премьер А.Н.Косыгин дал задание Госплану СССР посчитать, во что обойдётся Советскому Союзу, если он последует примеру КНДР. Ответ был краток: «А на что тогда содержать ораву чиновников?» А для стран капитализма отмена налогов вообще немыслима.

Уже при Андропове в СССР узнали о программе жилья в КНДР. Она предусматривала строительство квартир площадью 150–200 квадратных метров, изготовление более 30 видов мебели. Есть возможность из такой городской квартиры пройти до ближайшего рисового поля, чтобы, поработав там день, приобщиться к энергии подвижничества. В сёлах строились преимущественно двухэтажные коттеджи. Новый советский генсек, получив соответствующие материалы, приказал: «Никому их не показывайте, иначе пожнём бурю. Этого не может быть». А сотрудников посольства, подтвердивших наличие такой программы, отозвали из КНДР.

Знал об этих мерах руководства КНДР и заступивший место Андропова К.У.Черненко, как бы олицетворявший своей немощью немощь выродившейся советской системы.

Действительно, в КНДР государство предоставляет гражданам жильё бесплатно, они платят лишь за воду, тепло и электроэнергию, и плата эта невелика.

КНДР — гористая страна, площадь обрабатываемых земель в ней составляет всего 2 миллиона гектаров (на 22 миллиона человек населения), к тому же регион находится в зоне частых тайфунов и других стихийных бедствий. Здесь не просто обеспечить всех жителей в достатке продовольствием. Поэтому государство до недавнего времени бесплатно обеспечивало рабочих варёным рисом и стремилось обеспечить справедливое распределение других жизненно необходимых продуктов питания и промышленных товаров первой необходимости.

Словом, многих россиян, побывавших в КНДР, различные стороны жизни этой страны восхищали, особенно на фоне того, что творится ныне у нас.

Кто же был вдохновителем и творцом такой необычной государственности?

Когда вождь и народ едины…

Народ Северной Кореи связывал достижения своей страны с именем своего вождя Ким Ир Сена (1912–1994). В Большом энциклопедическом словаре, вышедшем в либеральной России (М. — СПб., 2004) о нём, в частности, сказано: «В условиях однопарт. режима в КНДР К.И.С. почитается как создатель (на основе его идей «чучхе» — самобытность) об-ва, называемого «рай на земле» («социализм корейского типа»)».

Ким Ир Сен вступил на путь революции и антияпонской борьбы ещё в юности. В 1925 году была создана Коммунистическая партия Кореи. А в 1926 году Ким Ир Сен создал «Союз свержения империализма». Он прошёл через увлечение марксизмом, но рано почувствовал прозападный характер марксовой идеи, отторжение её на корейской почве. Внешне привлекательное учение о счастливой жизни пролетариата, к сожалению, не давало ответа на вопрос: каким образом, опираясь лишь на пролетариат, можно добиться национальной независимости? Ибо только опора на собственные силы и самостоятельность была выходом. И почему счастье лишь удел пролетариата? Неужели другие классы не нуждаются в сострадании?

Марксизм «выкрикивал» теорию классовой революции: национально-освободительное движение, похоже, было вне его интересов.

Не согласен был Ким Ир Сен и с тем, что главными участниками антияпонской борьбы будут марксисты, а не простой народ. Он считал: по Марксу получалось, что осуществление вековой мечты корейского народа о свободе зависело от того, как скоро подхватят японские пролетарии пламя революционной борьбы. Разве могли корейцы спокойно ждать этого момента?

Марксизм не отвечал конкретным условиям корейской революции. Но и в среде революционеров не было единства. Крайние левые рассчитывали лишь на крестьянскую бедноту. А люди думали о них: «шушукается какая-то кучка заговорщиков, а всех остальных хотят отстранить от борьбы. Это и есть коммунизм?»

Ким Ир Сен был убеждён: главное — не классовое происхождение человека, а его ненависть к японским империалистам. И он призвал под знамя антияпонской борьбы всех, кто хочет видеть родину свободной: «У кого силы — отдавайте силы, у кого знания — отдавайте знания, у кого деньги — помогайте деньгами». И на этот призыв откликнулись не только крестьяне, но и интеллигенты, и даже некоторые помещики и капиталисты.

И впоследствии, в уже разделённой Корее, Ким Ир Сен учил:

«Север и Юг должны думать об объединении, ставя интересы нации на первое место. Классы, идеологии существуют при наличии нации. Коммунизм, национализм, вера в Бога — бессильны, когда нет нации.

Не следует уповать на другие учения, если в них нет заботы о своём народе. Если у нас есть национальная идея, то наша задача — объединить всех патриотов в единую силу».

Северная Корея проявляла самостоятельность даже, казалось бы, в мелочах. Она назвалась не Народной Республикой, как большинство стран бывшего социалистического лагеря (Болгария, Венгрия, Польша, Монголия, Китай). И не Социалистической (как Румыния, Югославия и Вьетнам). И не Социалистической Народной (как Албания). И не Демократической (как ГДР), а Народно-Демократической. Её правящая партия, признавая на словах марксизм-ленинизм основой своей идеологии, называла себя не Коммунистической, не Социалистической Рабочей, а Трудовой.

В ту пору такая самодеятельность в идеологии в международном коммунистическом движении не поощрялась, и удивительно, что Ким Ир Сен не был отстранён от руководства страной. Возможно, его спасло то, что КНДР оказалась именно между КНР и СССР, ставшими со временем соперниками, и он и дальше позволял себе немало вольностей в толковании ряда принципов марксизма.

Горбачёв, добившийся смены первых руководителей почти всех социалистических стран, до Ким Ир Сена не добрался. Ким Ир Сен ещё раньше понял: Кремль после смерти Сталина стал обителью людей с нечистой совестью.

Ким Ир Сен открыто против идеи коммунизма не выступал, он даже идеи чучхе преподносил как творческое развитие марксизма-ленинизма. Но когда его противники говорили, что в КНДР кимирсенизм подменил собой марксизм-ленинизм, в этом была большая доля правды.

Вся история КНДР неразрывно связана с идеями и деяниями её первого вождя.

В народе его почитали как сына Неба, солнце нации, душу и сердце Великого Освобождения.

После смерти Ким Ир Сена его пост занял сын Ким Чен Ир.

В своей книге «Об идеях чучхе» (М., 1993) Ким Чен Ир писал:

«Ким Ир Сен положил начало новой полосе исторического развития человечества — чучхейской эпохе… История развития человеческого общества является историей борьбы народных масс в защиту и за осуществление своей самостоятельности».

Нация, обладающая высоким чувством национальной гордости и революционного достоинства, непобедима. Однако бессильна та нация, у которой эти черты отсутствуют. «Чтобы обеспечить независимость в политике, нужно установить народную власть». Нация должна также иметь собственную руководящую идею.

Самостоятельность в экономике должна обеспечиваться за счёт внутренних ресурсов страны и силами самого народа. Необходимо обладать современной техникой и собственными кадрами, своей сырьевой и энергетической базой. Но не следует закрывать и двери перед другими социалистическими странами.

Однако отношение к опыту других стран должно быть критическим. Нужно брать из него полезное и отбрасывать ненужное.

Для построения социализма и коммунизма необходимы чучхеизация и модернизация народного хозяйства и перевод его на научную основу. Всё это доступно лишь высокообразованному и духовно развитому народу, а потому в КНДР принят курс на интеллигентизирование всего общества, на воспитание всесторонне развитого человека коммунистического склада.

Ким Чен Ир раскрыл то новое, что внесло учение чучхе в философское понимание человека. По его мнению, основным вопросом предшествующей философии являлся вопрос об отношении материи к сознанию, бытия к мышлению (именно так понимал его марксизм, это было понимание «чистого», лучше сказать — абстрактного, человека). Идеи чучхе поставили по-новому и вопрос о месте и роли человека в мире, о том, кто является властелином мира. Человек — общественное существо, самостоятельный, творческий и сознательный хозяин мира. Учение чучхе — бессмертная коммунистическая революционная теория, оно ознаменовало новый этап коммунистического движения, основываясь на идее самостоятельности каждой страны.

А основу корпоративного устройства страны составляет положение: «Народные массы — хозяева революции и страны. Партия рабочего класса — это штаб революции, а его вождь — верховный её руководитель». КНДР — корпоративное государство, где на каждом предприятии, в каждом кооперативе руководство и рядовые работники образуют коллектив, спаянный единой целью и посвящающий все силы делу прогресса страны. По-видимому, можно даже сказать, что это предтоталитарное государство, в котором каждый член общества ощущает свою причастность к исторической миссии своей Родины. Корея, как страна традиционно конфуцианская, издавна являлась обществом исторически «предтоталитарным» (как Япония — «предкорпоративным»).

Не удивительно, что в стране так популярен лозунг:

«Да здравствует великая кимченировская эпоха!»

Безусловно, Ким Ир Сен и Ким Чен Ир — люди весьма незаурядные. Они хотели превратить свою страну в великую, могущественную державу и одновременно в цветущий сад, хотя далеко не всё у них получилось. А Ирина Пирогова утверждает гораздо большее. Так о Ким Чен Ире она пишет:

«… в современности просто некого поставить рядом по заслугам стратега, тактика, политика? 1 мирового масштаба, неутомимого созидателя, поднявшего свой горячо любимый народ на невиданные по масштабам трудовые свершения и воинские подвиги, неустанно радеющего за благо народа, став для него примером истинной человечности и духовности».

(На Западе таких гимнов Ким Чен Иру, за редкими исключениями, не поют, но и никак не могут разгадать секреты его личности и предугадать повороты его политики. Один японский автор назвал его «головоломкой для мира».)

С другой стороны, либеральная российская пресса очень не любит Ким Чен Ира, рассказывает о его причудах и роскошной жизни, об изысканных блюдах, которые подают ему на обед, когда в стране миллионы голодающих. Повествуют и о дружбе с астрологом, который якобы предостерёг вождя от возможности гибели в авиакатастрофе, почему тот и ездит только в своём бронепоезде.

Тональность прессы несколько смягчилась в 2000 году после визита президента РФ Владимира Путина в Пхеньян и его встреч с Ким Чен Иром. Это был первый визит главы Российского государства в Северную Корею за всю историю наших двух стран. (В Южной Корее побывал Горбачёв, не постеснявшийся принять от южнокорейского президента взятку в 100 тысяч долларов.) Подписание договора о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве положило начало нормализации отношений между КНДР и Россией. Однако во время ответного визита Ким Чен Ира, который ехал в Москву на своём бронепоезде, он снова стал мишенью нападок и объектом неприязненных публикаций либеральных авторов.

Что такое независимое государство?

На нашей планете сейчас существуют только три независимых государства — США, Китай и… КНДР. Западная Европа, Япония, а уж страны послабее — тем более, пляшут под дудку США, хотя подчас по мелочам и позволяют себе огрызаться на хозяина и даже творить ему мелкие пакости. О России и говорить нечего — стало расхожим выражение: российская власть делает лишь то, что разрешает ей «вашингтонский обком». К тому же Россия зависит от поставок из-за рубежа продовольствия, медикаментов и вообще многих жизненно важных товаров.

Но США зависят от остального мира, который в обмен на печатаемые ими доллары поставляет все необходимые им товары. Китай зависит от США, от которых получает новые технологии и на рынки которых поставляет свою продукцию.

И только КНДР, рассчитывающая лишь на свои силы, по-настоящему ни от кого не зависит.

Естественно, такая страна должна чувствовать себя находящейся во враждебном окружении, а потому ей надо быть готовой свою независимость отстоять, если потребуется — с оружием в руках. Отсюда вытекает совершенно особая роль армии в КНДР.

Армия КНДР не просто многочисленна, она едва ли не самая большая в мире.

Россия при населении в 143 миллиона человек имеет армию численностью чуть более миллиона. Китай при его почти полуторамиллиардном населении располагает, как считают эксперты, армией в пять миллионов (хотя людские его резервы неисчерпаемы, и при необходимости для него не составит труда призвать под ружьё сотни миллионов резервистов). А КНДР, с населением 23 миллиона человек, имеет армию, по официальным данным, 1,1 миллиона человек, а по оценкам российских военных специалистов, в шесть миллионов! Но это потому, что армия в КНДР выполняет многие функции, каких нет у армий других стран. Часть вооружённых сил КНДР — это нечто напоминающее трудовые армии в СССР 20-х годов, они строят автомобильные дороги и выполняют другие работы народнохозяйственного значения.

Армия КНДР хорошо вооружена. Если обычные вооружения у неё и несколько устаревшие (они советского или китайского производства, но модернизированные), то ракеты, которыми она оснащена, представляют собой грозное оружие. Таких ракет нет не только у Южной Кореи, которую в КНДР рассматривали как главного противника, но и у Японии. И Южная Корея, и Япония находятся в зоне доступности для северокорейских ракет. А есть и предположения, что КНДР располагает межконтинентальными баллистическими ракетами, способными поражать цели на территории США. Не раз высказывалась даже мысль о том, что в случае нападения США на КНДР по агрессору может быть нанесён ракетно-ядерный удар с севера Корейского полуострова. Сам великий вождь корейского народа Ким Чен Ир пригрозил «уничтожить всю Землю», если Америка рискнёт развязать атомную войну против КНДР. А пхеньянская «Рабочая газета» напоминает, что Северная Корея способна нанести удар непосредственно по территории США и добавляет: «Без КНДР остальной мир не будет существовать!» США не раз выступали с обвинениями Северной Кореи в том, что она поставляет ракеты и другие виды оружия Сирии, Кубе, Ливии и другим странам. КНДР входит в число стран, которые США отнесли к «оси зла». Противники КНДР обвиняли её и в том, что в ней ведутся исследования по разработке химического и бактериологического оружия.

Мало того, что армия КНДР многочисленна и располагает некоторыми видами грозного современного оружия, она ещё и почти неуязвима для противника. Дело в том, что в районах дислокации северокорейских войск сооружены многочисленные бункеры и иные подземные укрытия, рассчитанные на то, чтобы выдержать удар самых мощных бомб и снарядов. Говорят, что и наиболее важные военные заводы тоже укрыты под землёй. (Советские люди помнят, что в СССР так же укрывали от возможных вражеских ударов заводы, производившие компоненты ядерного оружия.)

Известной гарантией безопасности КНДР служит и её соседство с Китаем, против которого даже американцы опасаются выступать открыто. Всем памятно, что в критический для Севера момент корейской войны на помощь КНДР пришли китайские народные добровольцы числом в миллион человек. Китай и до сих пор относится к КНДР покровительственно, поглядывая на неё сверху вниз. Он, по-видимому, не осознаёт ещё, насколько переменились обстоятельства, не чувствует, что КНДР переняла у него факел лидера борьбы против либерализма и мирового империализма. КНДР не хочет портить отношения с Китаем, использует его поддержку на международной арене, но рассчитывает и в военном отношении только на себя, на свои силы.

Армия КНДР готова не только к оборонительным, но и к наступательным операциям, а также к ведению партизанской войны, для чего в ней существует самый многочисленный в мире спецназ. Если даже могущественный СССР располагал лишь двумя отрядами спецназа — подразделениями «Альфа» и «Вымпел», то в КНДР создан целый разведывательно-диверсионный корпус.

Только могущественная армия, способная успешно противостоять самому грозному противнику, может гарантировать государству независимость. И, видимо, за это надо платить дорогую цену. Западные источники утверждают, что на нужды обороны в КНДР уходило до 60 процентов бюджета, но впоследствии эта доля снизилась до 30 процентов. (В Южной Корее эта доля — всего 3 процента, но и бюджет там много больше.)

Но в свете сказанного понятно, кто и почему противится объединению Северной и Южной Кореи. Ведь если промышленный потенциал РК соединится с военным потенциалом КНДР, то возникнет такая мощная держава, с которой придётся считаться всему миру. А в Южной Корее, несмотря на трудности, которые переживает КНДР, растут симпатии к своим братьям и сёстрам на Севере, сумевшим доказать всему миру, что они способны постоять за свою свободу и независимость.

Последний островок социализма в Азии

Достижения КНДР вряд ли можно отрицать, однако, думается, и к восторгам российских авторов, очарованных порядками в КНДР, следует относиться с некоторой долей скептицизма. Надо думать, не всё там идёт так гладко, и в 2005 году власти страны официально признали, что вследствие неурожая и катастрофических стихийных бедствий (тайфунов и ливней) в стране собрана лишь половина требуемого продовольствия. Трудно сказать, только ли неурожай тут виноват, или же дело в отставании сельского хозяйства, которое долго наблюдалось во всех странах с плановой экономикой.

Конечно, страна, совершившая такой скачок от отсталости, нищеты и национального унижения до современной державы, должна поражать энтузиазмом строителей новой жизни. Но можно ли держаться на энтузиазме десятилетиями? Вступили в жизнь новые поколения, не знавшие ужасов прошлого, и они, вероятно, хотят жить «на уровне мировых стандартов». И вряд ли им такой уровень жизни обеспечен. А как умеют власти возить гостей по процветающим хозяйствам, советским людям хорошо известно.

КНДР развивалась в обстановке изоляции и даже блокады. Как бы ни был велик энтузиазм 23-миллионного народа, в таких условиях ещё можно было создавать экономику индустриального общества, но нельзя самостоятельно построить государство постиндустриальной, информационной эры, полностью независимого в экономическом отношении.

КНДР переняла советскую модель управления экономикой, но в дальнейшем её видоизменила применительно к своим условиям, ещё более усилив централизованное начало. Есть и другие особенности. Так, планирование производства ведётся в КНДР параллельно «сверху» и «снизу». Система управления предприятиями несколько раз менялась, но, в конце концов, там остановились на «единоначалии», однако в специфическом виде. Параллельно с административной иерархией существует и партийная, и секретарь парткома так же отвечает за итоги работы предприятия, как и директор. А партийные функционеры оказались не свободны от таких недостатков, как отрыв от масс и провозглашение марксистских лозунгов в отрыве от реальной обстановки. Ким Ир Сену, а затем и Ким Чен Иру приходилось часто выезжать на места и помогать в исправлении методов партийного руководства экономикой.

В целях повышения эффективности производства было проведено укрупнение сельскохозяйственных кооперативов, но в результате этого руководство хозяйств отдалилось от непосредственных тружеников полей и ферм. Руководители страны, посещая хозяйства, советовали создавать в низовых структурах бригады и звенья, производственные успехи которых поощрялись бы материально. Была разработана система доведения жалоб и идей рядовых работников до руководителей всех уровней.

Расчёт на одну лишь высокую сознательность трудящихся, видимо, не вполне оправдался, и понадобилась целая система мер по повышению материальной заинтересованности работников.

Большинство предприятий КНДР, если верить западным и российским либеральным авторам, использует устаревшие технологии. Возможности использования передового мирового опыта у неё крайне ограничены. Известный застой, а то и упадок в таком случае почти неизбежен. Качество большинства видов промышленной продукции Северной Кореи низкое, она, за исключением продукции горнодобывающей промышленности, неконкурентоспособна на мировом рынке. Западные и южнокорейские эксперты утверждают, что ВВП КНДР с 1990 года упал вдвое. Сейчас он оценивается в 30 миллиардов долларов, что составляет примерно 1300 долларов на душу населения. (Для сравнения: ВВП Южной Кореи в 2000 году был равен 428 миллиардам долларов, на душу приходилось 9040 долларов по сравнению со 100 долларами в 1963 году. Далее он поднялся до 680 миллиардов, но после кризиса 1997 года упал, — об этом ниже.)

Очевидно, власти КНДР осознают необходимость более активного участия в мировой экономике. Однако пути включения в мировую систему они выбрали традиционные. Новая Конституция допускает частную экономическую деятельность.

Допускается и создание смешанных предприятий с участием иностранного капитала, а также свободных экономических зон (СЭЗ) нового типа. СЭЗ существовали и прежде, но они находились под очень строгим контролем государства, деятельность предприятий в них жёстко регулировалась, и иностранный капитал туда не шёл. В новой СЭЗ в Кэсоне (в нескольких километрах к северу от 38-й параллели) возможно создание как смешанных предприятий, так и предприятий только с иностранным капиталом, государственное регулирование в ней сведено к минимуму, и лишь приняты меры к тому, чтобы эта «зараза капитализма» не выходила за границы зоны.

Эксперты полагают, что в этом отношении КНДР, скорее всего, пойдёт по пути Китая (хотя Ким Чен Ир говорил, что реформы, эффективные в Китае, могут оказаться не вполне приемлемыми для Северной Кореи). Но это движение будет постепенным, потому что при резкой «перестройке» может наступить крах государства. (Подробнее об этом — см.:Соль Чхун. Эволюция экономической политики КНДР в условиях межкорейского урегулирования. М., 2001.) И без того, по сообщениям западных источников, против Ким Чен Ира возникали заговоры, пока неизменно терпевшие неудачу.

Реально о реформах можно сказать следующее.

Решающий шаг был сделан в 2002 году, когда произошли либерализация цен и девальвация северокорейской валюты. Промышленные предприятия стали руководствоваться критерием прибыли. Отдельные предприятия получили возможность самостоятельно выходить со своей продукцией на мировой рынок и т. д. В газетах появилась коммерческая реклама. Сельским труженикам разрешено торговать излишками продукции на рынке.

Однако надежды, возлагавшиеся на реформы, не оправдались. Состояние экономики ухудшилось, выросла инфляция, цены на продовольствие и на промышленные товары широкого потребления повысились. Резко увеличилось социальное расслоение. Появились, с одной стороны, весьма состоятельные люди, обзаводившиеся дорогими иномарками, а с другой стороны, «новый класс городской бедноты». (Эксперты ООН считают это нормальным: «Раз происходит переход к рыночной экономике, то должны появляться победители и побеждённые».) На Западе подсчитали, что рядовому труженику КНДР, при его зарплате, нужно шесть лет копить деньги, чтобы купить велосипед.

Но даже если и справедливы сообщения западных СМИ о голоде и других трудностях в КНДР, её опыт уже стал великим вкладом в духовное и политическое наследие человечества.

Всемирное значение учения чучхе

Опыт Северной Кореи будет приобретать мировое значение. Мир начинает задыхаться от маразма либерализма, ищет, что можно было бы ему противопоставить, и ничего подходящего ни в странах Запада, ни в бывших странах социализма не находит.

Чучхе сонгун — самобытность и милитаризация — единственная в современном мире осознанная альтернатива англосаксонскому либерализму.

Но почему же тогда люди бегут из Северной Кореи в Южную, а не наоборот? Да, бегут (правда, единицы, потому что бежать из страны очень трудно). Но до середины 70-х годов бежали из Южной Кореи в Северную, где уровень жизни и темпы роста экономики были выше. Потом в Южной Корее начался фантастический экономический подъём, и привлекательность этой страны возросла.

Однако не следует преувеличивать значение экономического фактора. Вспомним, что и из ГДР бежали люди в Западную Германию, привлечённые высоким уровнем жизни на Западе. И что же? Десятилетия спустя после объединения Германии западные («весси») и восточные («осси») немцы часто относятся друг к другу с ненавистью. «Осси» презирают погрязших в погоне за материальным благополучием и комфортом «весси» за бездуховность и приземлённость, «весси» с высокомерием поглядывают на «не умеющих жить» «осси», всё ещё вздыхающих о благах жизни при социализме, которые они тогда не умели ценить. Не исключено, что и в Корее сложится похожая ситуация, особенно после того, как Южную Корею в 1997 году поразил острейший экономический кризис, о котором речь пойдёт ниже.

И ещё вопрос: если в КНДР так плохо, то почему именно она, а не РК неизменно выступает с инициативами об объединении Кореи, о создании Демократической Конфедеративной Республики Корё (ДКРК)? (Но Нобелевскую премию мира за усилия по объединению Кореи получил южнокорейский президент.)

Допустим, это правда, что люди в Северной Корее плохо питаются. Но зато в стране нет бездомных, беспризорных, безработных… Люди видят перспективу роста могущества страны, её авторитета в мире. А если люди нашли себя, живут настоящими заботами о процветании своей страны, а не картинами химерического будущего, им либерализация и связанные с ней беды не грозят. Это когда общество живёт химерами, то оно настолько ослабевает, что малейшая бацилла либерализма может его погубить. Твёрдый же орешек — никому не по зубам.

Почему учение чучхе — это единственная реальная альтернатива западному либерализму? Потому что КНДР играет с Западом на его же поле.

Принято считать, что Запад живёт настоящим, как свинья, погрузившаяся рылом в кормушку, а если и возникает мысль о чём-то более высоком, то она приобретает химерические формы. Но если бы дело обстояло именно так, то остальной мир «скинулся» бы, собрал бы, кто сколько сможет, и подкормил бы Запад, чтобы он так от кормушки и не отрывался. В действительности Запад, особенно Западная Европа, прежде всего британцы, французы и немцы, — это общества расистов, которые только себя считают людьми, а на остальное человечество смотрят как на «недочеловеков». Эти расисты крайне агрессивны, и мир ещё узнает, какая угроза для него от них исходит. Об этом подробнее пойдёт речь, когда в рамках этого исследования дело дойдёт до нынешнего состояния стран Западной Европы. Но уже сейчас ясно, идеи чучхе — единственное, что действенно противостоит в мире этому современному расизму.

СССР противопоставил Западу высокий смысл жизни, но опираясь на химерическую идею коммунизма. А народ Северной Кореи тоже живёт настоящим, но, не увлекаясь никакими химерами, строит свою страну, уверенный в том, что она с каждым днём становится сильнее и краше.

И Запад это чувствует. Как пишет Н.Мишин, западноевропейские и американские политологи «понимают Корею как самостоятельный антимир, как соперничающий образ и способ мироустройства. Запад не может простить Корее её чучхейской духовности, незнакомой в так называемых цивилизованных странах».

Патриотизм — нравственная категория, а в современном обездушенном и донельзя рационализированном мире, где царят частная собственность, рынок и дух торгашества, нравственность не в почёте. Но духовно мёртвый человек не может быть патриотом.

Идеи чучхе — факел, освещающий путь народам к истинной свободе, где духовные качества ценятся больше всего, а нравственность составляет стержень национального характера.

Опыт КНДР — это опыт создания новой цивилизации, альтернативной западной, он уникален и будет востребован политиками многих стран в III тысячелетии.

Именно поэтому Трудовая партия Кореи, не особенно это афишируя, заявляет свою претензию на руководящую роль в мировом коммунистическом и социалистическом движении. На протяжении полувека после Октябрьской революции в России это лидерство бесспорно принадлежало РСДРП(б) — РКП(б) — ВКП(б) — КПСС. Затем руководящую роль СССР попытался оспорить Китай. Но сейчас, кажется, ему уже не до социализма-коммунизма, и роль лидера прогрессивных сил мира просто некому играть. И вот ТПК подняла это знамя, остававшееся несколько лет без знаменосца. В 1992 году руководители 70 коммунистических и рабочих партий мира, приехавшие на торжества по случаю 80-летия Ким Ир Сена, подписали Пхеньянскую декларацию, по сути, признав ведущую роль ТПК в мировом коммунистическом и социалистическом движении.

Как и всякий первопроходец, северокорейцы часто доводят отдельные стороны своей идеи до абсурда. Возможно, они перегнули палку в обобществлении всех сторон экономической жизни, слишком забежали вперёд в ликвидации рыночных, товарно-денежных отношений, в милитаризации всего и вся. Но эти перегибы История исправит.

Поэтому отрицательные стороны опыта Северной Кореи не следует преувеличивать. Если «Северная Корея на краю пропасти», то что же делается в «демократической» России, население которой убывает по миллиону человек в год?

К счастью, «демократия» настолько себя дискредитировала в глазах большинства населения планеты, что никакие трудности жизни в корпоративных государствах не идут в сравнение с последствиями установления «демократического» строя.

Отчасти в этом убеждает и опыт Южной Кореи, к рассмотрению которого мы и перейдём.

«Южнокорейское чудо»

Южная Корея в последние годы поражала мир своими достижениями, прежде всего в экономике (ежегодный рост по 9 — 10 процентов). Начальный этап этого феномена из российских исследователей, пожалуй, наиболее детально проанализировал Е.Б.Хруцкий в своей книге «Южнокорейский парадокс» (М., 1993).

После освобождения от японского ига положение в Южной Корее было не лучше, а скорее даже хуже, чем в Северной. При японцах промышленность развивалась преимущественно на севере Кореи (там и больше полезных ископаемых), а юг был отсталой сельскохозяйственной окраиной. Поэтому население РК (наполовину бездомное) много лет испытывало громадные лишения, терпело голод, безработицу, нищету, и существовало в основном на помощь США, рассматривавших эту страну как форпост в будущей войне с коммунистическим Китаем и потому вынужденных подкармливать марионеточный южнокорейский режим. Позднее помощь продовольствием стала оказывать Южной Корее и ООН. Наверное, тогда даже мысль о том, что РК сможет стать наиболее динамично развивающейся страной в мире, показалась бы дурной фантастикой.

И вдруг — такой невероятный взлёт:

— самые высокие в мире темпы социально-экономического развития;

— успешная конкуренция, обеспечившая проникновение южнокорейских товаров даже на рынки наиболее развитых стран Запада;

— развитие за счёт собственных финансовых ресурсов (в первую очередь — государственных займов), а не за счёт привлечения иностранных инвестиций;

— составление пятилетних планов развития народного хозяйства страны, несмотря на недовольство США, приверженных принципам рыночной экономики; (пожалуй, именно в Южной Корее было достигнуто наиболее гармоничное сочетание планового и рыночного начал);

— опора не на малый и средний бизнес, на что толкали страну США и МВФ, а первоначально на крупный капитал; высокая концентрация капитала и развитие нескольких десятков крупных монополистических фирм — финансово-промышленных групп (чэболов) в небольшом числе отраслей. (Мелкий бизнес тоже развивался, но не столько как самостоятельный, сколько как находящийся в кооперации с крупным.)

— упор на развитие промышленности, а не на сферу услуг;

— строительство первоклассных автомагистралей, самого современного в мире сеульского метро, атомных электростанций и пр.;

— в итоге — создание экономики, остановившейся на пороге перехода страны в постиндустриальную, информационную эру.

И всё это при узости внутреннего рынка и высоком риске военных действий, что требовало отвлечения значительной доли ресурсов на нужды армии.

За этим фантастическим взлётом РК следил весь мир. Появились книги с интригующими названиями: «Очередной гигант Азии» (Amsden A.H. Asia's Next Giant. NY, 1989); «Корея — это следующая Япония?» (Kang. Is Korea the Next Japan? NY., 1989) и т. п. Анализу «южнокорейского чуда» посвящались серьёзные исследования (Jwa Sung-Hee. A new paradigm for Korea's economic development. Basingstoke, 2001; «The Korean Economy at the Crossroads». NY., 2003)) и др. Как же это чудо стало возможным?

Первая причина такого взлёта — в том, что в Южной Корее нашлись патриоты — как это ни странно, в первую очередь в армии. В начале 60-х годов они свергли проамериканского диктатора Ли Сын Манна и установили военную диктатуру генерала Пак Чон Хи. Впрочем, возможно, американцы просто «сдали» своего ставленника, потому что им стало слишком накладно содержать страну с 40 миллионами «едоков». Новая власть поставила своей целью превращение РК в современную индустриальную державу, основывающуюся на новейших промышленных технологиях. Проведение демократических преобразований было отложено ради осуществления экономического рывка.

Основой для этого рывка послужил государственный сектор, созданный ещё после национализации бывших японских компаний.

Власть сразу же дала понять бизнесу, что ему следует думать не только о своих прибылях, но и об интересах государства. Несколько крупных бизнесменов были арестованы, их имущество конфисковано. Вместо старых компаний были созданы новые, в которых значительный пакет акций оказался в руках государства. Государственная монополия была установлена и в кредитно-финансовой сфере.

В аграрном секторе было проведено принудительное дробление крупных землевладений. Помещики были ликвидированы как класс, земля была в рассрочку продана крестьянам. Это не только сняло социальную напряжённость в деревне, но и создало прочную основу для власти, а главное — ликвидировало базу для бушевавшего прежде повстанческого движения.

Власть жёстко подавляла всякие проявления недовольства, откуда бы они ни исходили — даже со стороны крупного бизнеса.

Бизнес намёк понял. Персональная ответственность бизнесменов перед властью за результаты производственной деятельности стала правилом.

Правительственные чиновники, бизнесмены и банкиры на совещаниях, проходивших под руководством президента страны, совместно продумали, какие отрасли производства следует развивать в первую очередь, чтобы их продукция могла стать конкурентоспособной на внешних рынках. Эту политику можно было выразить в виде лозунга: «Экспортировать или умереть!».

В семи выделенных приоритетных отраслях государство регулировало конкуренцию, при необходимости побуждая фирмы к объединению. В итоге была достигнута высокая степень монополизации производства. Строго контролировалось качество продукции, предназначенной на экспорт. Власть взяла под свой контроль и рабочее движение, вообще всю сферу взаимоотношений труда и капитала. Государство внимательно следило за всеми сторонами хозяйственной деятельности компании и безжалостно уничтожало экономических «неудачников».

После того, как мы рассмотрели последовательность мер по прорыву Японии на мировые рынки, такого же анализа для Южной Кореи можно не делать. Южная Корея решила чётко следовать тем же курсом, что и Япония, осваивать японские (а потом и американские) технологии, производить ту же продукцию, что и японцы, только делать всё дешевле, быстрее и качественнее. В этом помогли некоторые отличительные черты корейского национального характера.

Корейцы, как и японцы, исповедуют конфуцианство или буддизм, хотя там есть значительная прослойка христиан, в основном протестантов. (Замечу, что «Церковь объединения» Сан Мюн Муна, имеющая сторонников более чем в 130 странах мира, возникла именно в Корее, а сам её основатель стал крупным промышленным магнатом, мультимиллиардером, владельцем 250 предприятий в Корее, США, Японии, Франции и других странах.)

Неоконфуцианство основано на групповом интересе и социальной гармонии, атмосфере сотрудничества. Оно высоко ценит трудолюбие, образование, жизненный успех и преданность своей нации. А буддизм всегда был связан с государством. Христианская протестантская прослойка привносит струю индивидуализма, более сильного, чем в Японии. Поэтому говорят, что при индивидуальном соревновании корейца и японца победит кореец, но в командном первенстве победа останется за японцами. И корейцы по своему менталитету отличаются от японцев.

Корейцы ещё большие трудоголики, чем японцы, у них высоко развито чувство чести, и для них очень важен престиж, положение в обществе. Нередко бывает такая «скрытая безработица»: человек уволен из-за спада производства, а он ходит на работу, не получая зарплаты, чтобы не выглядеть как «находящийся не у дел». Работник горд за своё изделие, ощущает значимость своей деятельности и своего вклада в общее дело. Работа для него — не только профессия, но и способ личного самоутверждения, самовыражения, смысл существования.

Поэтому в городах и сёлах Кореи царят чистота и порядок

Для японца прежде всего характерна преданность руководителю фирмы и страны, для корейца — преданность семье и клану, а также железная воинская дисциплина. Воля главы семьи для него — закон. Крупные корейские компании управляются членами семьи её владельца (в Японии так было до роспуска дзайбацу). У японцев сильно развиты горизонтальные связи, в корейских фирмах — вертикальные: начальник отдаёт приказ, подчинённый его выполняет. Японцы должны вначале продумать весь цикл производства, корейцы, продумав первый этап, начинают работу, дорабатывая остальное по ходу дела. Здесь никто не удовлетворяется достигнутым уровнем качества продукции, а единственным путём продвижения вперёд считается постоянная работа человека над собой. К тому же у них первоначально заработная плата была очень низкой, даже ниже, чем в Японии, а потому их продукция получалась более дешёвой.

Корейцы в ещё большей мере, чем японцы, делали акцент не на прибыли, а на темпах роста и захвате наибольшей доли рынка.

Обычно в рыночной экономике индустриализация страны начинается с развития лёгкой промышленности, наиболее трудоёмкой, но требующей меньших капиталовложений при более быстрой их окупаемости. На прибыли, полученные в лёгкой промышленности, позднее начинается строительство предприятий тяжёлой промышленности. Южная Корея тоже начала с развития лёгкой промышленности, ориентированной на экспорт, но такой курс проводился только в начале 60-х годов. Затем она перешла к развитию тяжёлой промышленности, прежде всего машиностроения, выделив на это большие средства. А крупные капиталовложения в тяжёлую промышленность, с большими сроками окупаемости, не по силам рыночникам, они требуют централизованного планирования, то есть государственного вмешательства.

Для тяжёлой промышленности потребовалось много рабочей силы. За время первой пятилетки (1962–1966) в РК провели земельную реформу, место отжившей общины заняло фермерство, что резко повысило производительность труда и высвободило необходимые трудовые ресурсы для города.

Начинали, естественно, с импортзамещения. Но уже во вторую пятилетку (1967–1971) определились полюса роста — химическая промышленность, производство цемента, нефтепереработка.

Безработица рассосалась, люди получали зарплату, надо было дать им, на что её тратить. Ожил внутренний рынок. На экспорте страна заработала валюту. По истечении ещё двух пятилеток было решено: в связи с ростом доходов населения пора переходить на массовое производство товаров и для внутреннего рынка.

Влияние правительства на бизнес оставалось значительным, но это не было чиновничьим произволом. Договорённости о совместных усилиях по развитию производства проходили на правовой основе, обязательной и для бизнесменов, и для чиновников. В итоге на Западе стали говорить о Южной Корее как об одной гигантской корпорации «Korea Incorporated», где в работу по развитию экономики под единым началом вовлечена вся страна.

И корейцы в полной мере проявили свою способность превзойти самих себя, превысить все мыслимые и немыслимые пределы производительности и качества в кратчайшие сроки. Этот энтузиазм сочетался у них с тщательным изучением японского и американского опыта управления производством.

Ставка в РК была сделана на создание крупных отраслей, работающих на большой рынок с так называемой экономией на масштабах производства (в противоположность Тайваню, где едва ли не весь бизнес малый, и он ориентирован на «ниши» рынка и прекрасно себя при этом чувствует). Даже состав и структуры своих экономических министерств РК заимствовала у Японии. Ведь главная цель корейцев — делать то же, что сделали японцы, только быстрее и дешевле. Если КНДР для РК — главный военный противник, то Япония — главный экономический соперник, у которого корейцы неизменно выигрывали.

Именно после южнокорейского триумфа лопнул миф о превосходстве американского менеджмента. Только после этого американцы, используя опыт Японии и Южной Кореи, стали переходить к бригадной организации труда, чтобы преодолеть отчуждение работника от труда, его неудовлетворённость.

Основу экономики Южной Кореи составляют чэболы (их первоначально было около 50). Эти гигантские финансово-промышленные группы конкурируют между собой. Каждый чэбол имеет всё своё. Все отрасли изначально были ориентированы на экспорт.

О чэболах, с которыми ему удалось познакомиться, писал корреспондент газеты «Труд» Никита Ермаков.

Знаменитый южнокорейский гигант «Эл-Джи» («Life's good Electronic» начинался с такого малого бизнеса.

В 1947 году бизнесмен Ку Ин Хвой начал своё дело и наладил выпуск косметического крема. Изделие получило название «Лаки крим» — «Счастливый крем». Потом Ку решил разработать новую крышку для упаковки — все крышки старой конструкции быстро ломались. Так он занялся химическим производством. Позже начал выпуск радиоприёмников, а затем бытовой техники под маркой «Голдстар» («Золотая звезда»). Ныне этот чебол хорошо известен в России — реклама LG не сходит с экранов телевизоров, многие московские трамваи и троллейбусы также украшены этим символом.

Играют чэболы и политическую роль. Группа «Хёндэ», у которой главный бизнес — автомобилестроение, стала лидером в экономическом сотрудничестве с Северной Кореей, строит ведущие туда дороги и виадуки, развивает производство в СЭЗ в Кэсоне, налаживает туристические поездки с Юга на Север.

Но не все чэболы были столь успешны. Другой южнокорейский гигант «Самсунг» в своё время затеял выпуск автомобилей, но этот бизнес не «пошёл» и его пришлось продать.

Чэбол — это форма организации бизнеса, основанная на семейной собственности и объединении в одних руках разнообразных видов деятельности. На начальном этапе ускоренного промышленного развития, стартовавшего в 1960-е годы и продолжавшегося форсированными темпами при сменявших друг друга диктаторах-генералах, это давало неплохой результат. Теперь чэболы вырвались на просторы глобального рынка, столкнулись с его реалиями и вынуждены приспосабливаться к ним.

Собственно в чэболах заняты только 3 процента рабочей силы, в некоторых из них практикуется пожизненный наём рабочей силы. Но с чэболами связаны сотни тысяч мелких предприятий.

В сфере малого и среднего бизнеса работают примерно 900 тысяч компаний, в них заняты 55 процентов рабочей силы, они производят треть ВВП.

После того, как экономика страны поднялась под сенью военной диктатуры, стала ощущаться потребность в большей свободе, и в 1993 году начался «южнокорейский нэп». Но очень скоро экономика РК столкнулась с большими трудностями.

Понадобился переход страны к более высокой стадии экономического развития.

Так, производство ЭВМ в РК считают уже пройденным этапом. Надо шире использовать информационные технологии. Однако на заимствованных НИОКР можно лишь подтянуться к лидерам, но превзойти, перегнать их нельзя.

Чэболы, эти гигантские корпорации, сыграли свою роль в развитии массового производства стандартной продукции. Но теперь на первый план выступает производство наукоёмкой продукции, для которого больше подходят гибкие формы организации. Прорыв ожидается в фармацевтической промышленности, в микроэлектронике и пр.

Своего научного задела у РК нет. А Япония продаёт ей технологии, с которых уже «сняты сливки». Американцы же вообще не раз предпринимали попытки в зародыше задушить южнокорейские новые технологии. За использование интеллектуальной собственности РК платит Западу громадные деньги.

Дополню картину, нарисованную исследователями, живыми впечатлениями тех, кто посещал Южную Корею.

Журналист Игорь Ротарь («Независимая газета», 29.05.97) удивляется тому, что на заводах южнокорейской компании «LG» царит типичная социалистическая атмосфера. Проходную украшает надпись: «Совершим большой скачок — и станем к 2005 году мировым лидером!». На плакате, изображающем группу радостных рабочих и служащих, лозунг: «Не думай о количестве, а заботься о качестве!». (Или: «Сэкономь десять минут сегодня — будешь счастлив завтра!»). Есть там и «Доска почёта» и стенгазета с графиками ежедневной выработки рабочих и сатирическим фельетоном, в котором клеймились лодыри.

Любая уважающая себя южнокорейская фирма проводит воспитательную работу со своими сотрудниками. Каждый рабочий день начинается с коллективного выкрикивания лозунгов, прославляющих родную фирму. А в специальных лагерях для вновь поступающих установлен такой режим: пробежка, завтрак, просмотр фильма о будущей работе и его обсуждение — и так до самого вечера.

Государство составляет пятилетние планы развития страны, регулирует цены на многие товары и вмешивается в дела частных компаний, которые знают, что в случае отказа от сотрудничества с властью их прижмут отказом в льготных кредитах или иным способом. Вообще, власть здесь может всё или почти всё.

Интересно, что и патриотизм южных корейцев тоже связан прежде всего с отечественными компаниями. «В Корее практически не встретишь иностранных машин. И связано это не только с тем, что и местные автомобили — высочайшего качества: решившийся поддержать иностранную промышленность будет заклеймён общественностью» (да и правительство перекрыло кран поступлению автомобилей всех зарубежных марок). Человек же, занимающийся бизнесом или политикой, даже не может позволить себе курить иностранные сигареты».

А вот корни корпоративного устройства корейского общества:

«Одиночество — самое страшное наказание для корейца. Вся жизнь здесь проходит на виду: работа, по её окончании — совместные вечера отдыха с сослуживцами…

Честь — понятие для корейца святое. Причём, по традициям ты отвечаешь не только за себя, но и за своего начальника, за свою фирму, которым до конца и при любых обстоятельствах должен хранить верность. И если ты попал в ситуацию, когда твоя честь или же честь твоего патрона оказалась запятнанной, то остаётся один выход: уйти из жизни. Человек, решившийся на самоубийство ради спасения чести, считается героем, и его дети никогда не останутся голодными — люди придут им на помощь. Тот же, кто согласился перенести позор, чтобы сохранить жизнь, автоматически делает отверженным не только себя, но и весь свой род».

Это только один штрих, показывающий, насколько миропонимание корейца отличается от взглядов европейцев. Другое отличие раскрыто в диссертации Аннеты Сон «Социальная политика и страхование здоровья в Южной Корее и на Тайване» (Annette H.K.Son. Social Policy and Health Insurance in South Korea and Taiwan. Upsala, 2002). В то время, как в странах Запада система социального обеспечения установлена государством (причём в историческом смысле совсем недавно), в Корее испокон веков существовал и существует сейчас порядок взаимной помощи без участия государства. Он основан на нормах конфуцианской и буддистской морали и исходит из фундаментального положения о природном братстве всех людей. Точно так же каждый банк-кредитор ищет для клиентов-банкротов работу в компаниях — клиентах банка.

Профессор С.Г.Кара-Мурза так характеризует итоги развития Южной Кореи:

«Она быстро развивается: ещё в 1954 году по доле ВНП на душу населения она уступала не только полуколониальному тогда Египту, но и Нигерии. Это было отсталое аграрное общество. Индустриализация и развитие происходили здесь в условиях специфического «конфуцианского капитализма». Корейский социолог пишет в самой популярной книге о национальном характере: «Иерархичность — способ существования корейца, а выход из иерархической структуры равносилен выходу из корейского общества». Так что индивидуализация людей вовсе не является необходимым условием развития.

Российский востоковед А.Н.Ланьков пишет: «Конфуцианство воспринимало государство как одну большую семью. Вмешательство государства в самые разные стороны жизни общества считается в Корее благом» — хотя образованные корейцы прекрасно знакомы с европейскими воззрениями на государство и гражданское общество.

В докладе о южнокорейской экономике, подготовленном по заказу Всемирного банка, говорится: «Озадачивающим парадоксом является то, что корейская экономика в очень большой степени зависит от многочисленных предприятий, формально частных, но работающих под прямым и высокоцентрализованным правительственным руководством». А известный американский экономист пишет: «Корея представляет собой командную экономику, в которой многие из действий отдельного бизнесмена предпринимаются под влиянием государства, если не по его прямому указанию».

Особо выделяет С.Кара-Мурза подход корейцев к образованию:

«В Южной Корее считается, что влияние материальных возможностей семьи на образование детей должно быть сведено к минимуму. Ярко выражено подозрительное отношение и властей, и общественного мнения к любой элитарности в образовании. Школьная программа едина для всей страны, ученики даже старших классов очень ограничены в возможности выбора факультативных предметов. Специализированных школ с углублённым изучением отдельных предметов почти нет. Старое конфуцианское образование было широким, общегуманитарным, специализированная подготовка не приветствовалась. Нет и платных школ, ибо в Корее считается, что все молодые люди должны иметь равное право на образование независимо от доходов родителей. Государство даже периодически ведёт кампании борьбы с репетиторством и частными курсами по подготовке к вступительным экзаменам в вуз. Борьба эта, в общем, безуспешна, но важна именно установка, официальная моральная норма».

Однако и в Южной Корее, как и в Японии, выросло новое поколение, которое не знало послевоенной нужды и свирепой военной диктатуры. Эти «новые корейцы» «не желают посвящать себя только работе, им нравится отдыхать, и — что самое страшное — им не столь уж важно мнение о них окружающих», и среди них нет желающих покончить с собой ради чести. «Пока доля «новых корейцев» невелика, но с каждым годом их становится всё больше. Жители страны вынуждены с огорчением признать, что в недалёком будущем «вестернизация» неизбежна». Появились элементы «экономики для богатых», в том числе и платные школы.

На корреспондента газеты «Россия» (? 40, 1992) Александра Евлахова наибольшее впечатление произвело то, что на заводе «Самсунг», где производят не только телевизоры, но и выполняют судостроительные и оборонные заказы, рабочих рук не хватает, хотя их стремятся привлечь многими льготами — от оплаты детского сада до бесплатного трёхразового питания.

Словом, Южная Корея — если не рай, то что-то близкое к этому. Не знаю, портило ли это впечатление то обстоятельство, что почти повсеместно корреспондент встречал сотрудников службы безопасности и видел признаки тотального контроля властей над всем и вся. Видимо, процветанию страны это не мешало.

«Южнокорейский дракон» или «бумажный тигр»?

И вот в этой обстановке экономического процветания в 1997 году разразился «азиатский финансовый кризис», который больно ударил по экономике всех стран Юго-Восточной Азии, в том числе и Южной Кореи. В то время как высокопоставленные чиновники рисовали радужные картины состояния экономики страны, в Южной Корее разразилась настоящая хозяйственная и финансовая катастрофа.

Вот лишь несколько строк из официального отчёта «Economic Reforms in Korea» (Seoul, 2001):

Иностранный капитал бежал из охваченной паникой страны. Многие чэболы разорились, вследствие чего их число сократилось с 50 до 11. Пожалуй, самой крупной жертвой кризиса стал чэбол «Дэу». Его создатель Ким Ву Чун долгие годы блестяще вёл дела, хотя эксперты предупреждали: его успех основан на системе, напоминающей финансовую пирамиду. Но группа была слишком большой, чтобы быстро разориться. Кризис подорвал позиции этого конгломерата, и он рухнул.

Многие чэболы отказались от непрофильных видов бизнеса, а порой вынуждены были за бесценок распродать свои активы иностранным компаниям. Тот же чэбол «Дэу» был раздроблен, наиболее известная его структура, выпускающая автомобили, в конечном счёте была куплена американской компанией «Дженерал моторс», а сам Ким бежал из страны.

Восемь лет Ким Ву Чун скрывался во Вьетнаме и в 2005 году сдался властям, разыскивавшим его за мошенничество и целый букет других экономических преступлений. Прокуратура обнаружила его надёжно упрятанные и замаскированные капиталы, включая недвижимость в США и виноградники во Франции.

Кризис ударил не по одним чэболам. Всё государство РК вынуждено была объявить мораторий на выплату внешнего долга.

Причинами краха министр финансов и экономики считает неоправданно широкую номенклатуру производимой продукции (глава одного из чэболов похвалялся, что производит всё — «from chips to ships», то есть от микросхем до судов), а также использование для игры на бирже банковских кредитов, выданных на развитие производства. У некоторых крупных компаний их долговые обязательства превышали собственные активы в десятки раз.

Анализ кризиса, поразившего экономику Южной Кореи, выполнил Институт мировой экономики и международных отношений РАН, опубликовав его почему-то на английском языке («Korea in1990s. A new stage of the reforms». М., 1999). По мнению исследователей из ИМЭМО, критическая ситуация, в которой оказалась РК, не сводится лишь к прекращению быстрого экономического роста, каким она удивляла мир с 1960-х годов. Не самыми важными факторами было и увеличение внешнего долга, и отсталость южнокорейского менеджмента, основанного на пожизненном найме рабочей силы. Свою роль сыграли и сверхоптимистические расчёты при получении ссуд для осуществлении капиталовложений. Это — более фундаментальный кризис авторитарной модели развития, практиковавшейся в Корее. Корейская бюрократическая элита была талантлива и успешно осваивала уроки прошлого и опыт других стран, но ей не хватает творчества. И люди, имевшие власть, но не новые идеи, либо деградируют, либо впадают в консерватизм. Они не понимают, что экономика РК попала в зависимость от мировой биржи и должна приспосабливаться к изменениям конъюнктуры финансовых рынков.

Исследователи из ИМЭМО видят выход для Южной Кореи в либерализации экономики, в развитии демократических институтов, а также в обеспечении большей «открытости» страны внешнему миру. Эти перемены неизбежны, и все ключевые группы интересов должны понять, что речь идёт о выживании нации. Но, не желая того, авторы исследования показывают, какими бедами это грозит народу РК.

Как Великая депрессия 1930-х годов на Западе привела к новому социальному контракту, так и этот азиатский кризис должен подтолкнуть страны Азии к современной экономике, в большей мере социально ориентированной.

В Южной Корее был более высокий жизненный уровень населения, чем в других странах Юго-Восточной Азии. Но кризис ударил по малому и среднему бизнесу, банкротства перекинулись на чэболы, и спад охватил всю экономику. За год экономика РК скатилась с 11-го места в мире на 17-е, душевой ВВП сократился почти вдвое. Население РК, привыкшее к непрерывному экономическому росту в течение многих лет, испытало настоящий шок. Число полностью безработных превысило 2 миллиона человек, но к этому надо добавить занятых не полную рабочую неделю, а также женщин, вернувшихся с производства и ставших домохозяйками, естественно, не получающих зарплату. С учётом членов семей без средств к существованию осталась почти четверть населения страны. Давно не знала Южная Корея такого количества самоубийств (причём нередко кончали с собой целыми семьями), а те, кто сохранил работу, согласны на замораживание и даже на существенное снижение зарплаты.

На Западе сложилась определённая «культура безработицы», создана система социального обеспечения. А для современного поколения южнокорейцев это абсолютно новый феномен. А чтобы создать систему социального обеспечения, нужны усилия, средства — и прежде всего возобновление экономического роста. В обстановке страданий миллионов людей возникли социальные конфликты.

Для Южной Кореи этот кризис особенно чувствителен, год назад, в 1996-м, страна была принята в Организацию экономического развития и сотрудничества, объединяющую наиболее развитые страны мира, и вот теперь она получает унизительную помощь от МВФ.

Народ Южной Кореи крайне отрицательно относился к иностранным инвестициям. А страны Запада упорно добивались большей открытости южнокорейской экономики, особенно банковского, финансового секторов, рынка услуг и недвижимости. И население, и власть упорно сопротивлялись захвату компаниями Запада национального достояния Кореи. И вот теперь правительство вынуждено «перевоспитывать» народ, убеждать его, что захват национального достояния иностранцами — это хорошо.

Западные консультанты видят одну из причин снижения конкурентоспособности южнокорейской экономики в «негибкости» рынка рабочей силы, в частности, в распространении в чэболах пожизненного её найма. Реорганизация чэболов, на которой они настаивают, должна ещё более увеличить безработицу. Правительство уже предоставило ряду крупных корпораций право временно увольнять рабочих в период спада производства.

А тут ещё в дополнение к кризису — воздействие охватившей всю планету глобализации. Исследователи отмечали, что в мире, особенно в слабо развитых странах, широко распространено мнение, будто глобализация и либерализация торговли противоречат национальным интересам этих стран. Кризис в РК подтвердил эти опасения.

Ещё более мрачную, но в то же время и поучительную, картину кризиса экономики РК нарисовал упомянутый сборник «Корея на рубеже веков». Эффективность экономики, ориентированной на экспорт, зависит от своевременной адаптации к каждому новому витку научно-технической революции. А РК оказалась в сложном положении. Рост зарплаты повысил стоимость её продукции. С развитыми странами РК конкурировать не могла — у тех раньше появлялись новые технологии. А с другой стороны, её конкурентами становились страны Юго-Восточной Азии, в которых зарплата оставалась нищенской. Южная Корея оказалась в тисках между самыми развитыми и развивающимися странами.

В 1995 году РК вступила во Всемирную торговую организацию, а это обязало её переводить экономику на международные стандарты, в частности, снизить таможенные барьеры.

В конце 1997 года задолженность 30 самых крупных чэболов в 5 раз превысила их собственный капитал, а по западным нормам уже при превышении в 1,5–2 раза банки перестают выдавать кредиты таким компаниям. Внешняя задолженность РК превысила 150 миллиардов долларов. Началось бегство капитала из страны, посыпались требования немедленно вернуть краткосрочные долги (а на их долю приходилось 55 процентов общей суммы долгов), резко обесценилась валюта — вон, снизились цены на экспортируемую продукцию и возросли цены импортных товаров. В этих условиях РК в конце ноября 1997 года обратилась за помощью к Международному валютному фонду. МВФ оказал помощь (всего было привлечено кредитов на 58 миллиардов долларов), но за неё пришлось заплатить очень дорого.

МВФ потребовал снизить темпы роста экономики РК до 2–2,5 процента в год; ликвидировать 14 (оказавшихся в самом сложном положении) из 30 банков; повысить ставку по кредитам до 20 процентов годовых (а это неминуемо приведёт многие фирмы к банкротству); разрешить повышение доли иностранного капитала в капитале корейских компаний с 26 до 55 процентов; облегчить условия приобретения акций корейских компаний иностранцами; обеспечить прозрачность деятельности корейских компаний. Всё это не что иное, как установление контроля западного капитала над экономикой РК.

С особой ненавистью западный капитал уничтожал ростки корпоративного начала в экономике РК:

«Под нажимом МВФ правительство страны отказалось от системы пожизненного найма и предоставило предприятиям право увольнять рабочих и служащих по своему усмотрению».

Результаты не замедлили сказаться:

«…армия безработных увеличилась за год до 2 миллионов человек, что составило 7 процентов экономически активного населения, тогда как раньше этот показатель не превышал 2–2,5 процента. Резко сократилось и личное потребление: в течение 1998 года оно уменьшилось на 28 процентов. Это было самое большое снижение среди азиатских стран, затронутых кризисом… В 1998 году закрылась на неопределённый срок 51 больница, вследствие стремительного роста цен на медикаменты, которые ввозятся из-за рубежа. Около 300 тысяч школьников средней и полной средней школы вынуждены были сообщить администрации, что их родители не в состоянии внести плату за обучение. Взлетели вверх цены практически на все товары, особенно на товары повседневного спроса. Значительно выросли тарифы на транспортные услуги.

Кризис больно ударил по мелкому и среднему бизнесу, последовала серия банкротств, крупные фирмы стали свёртывать производство».

Доля лиц, относивших себя к низшим социальным слоям, увеличилась с 11, 8 процента в 1994 году до 23, 7 в 1998-м.

А вот то, что произошло дальше, наверное, могло случиться только в Корее:

«Очевидно, что расплачиваться за недальновидную политику госбюрократии и местных монополий будут рядовые налогоплательщики. Именно им пришлось затянуть пояса, к чему их призвала государственная администрация. Преодоление кризиса неминуемо ведёт к дальнейшему социальному расслоению общества — в таких ситуациях богатые становятся богаче, а бедные — беднее. Социальная поляризация общества всегда оборачивается ростом социальной напряжённости. Однако в РК произошёл всплеск национально-патриотических настроений. Администрация, деловые круги и профсоюзы после долгих переговоров в конечном счёте достигли компромисса по поводу замораживания зарплаты, увольнений и забастовок.

Общественные организации начали сбор средств в государственную казну. К марту 1998 года было собрано 220 тонн золотых изделий на сумму 2210 миллионов долларов. В этой кампании приняло участие около 17 процентов экономически активного населения», даже парламентарии отказались от индексации своего денежного вознаграждения (могла ли пойти на такой шаг Государственная дума РФ?).

Урок азиатского кризиса — в том, что финансовые структуры стран Юго-Восточной Азии — самое слабое звено международной финансовой системы. Это обстоятельство уловил международный спекулятивный капитал, который, сыграв на понижении курса национальных валют, спровоцировал финансовый кризис. Появилась возможность скупать акции местных фирм за бесценок, получая значительный барыш, а после относительной стабилизации выступить уже в качестве их продавца по более высоким ценам.

РК удержалась на самом краю пропасти, и уже в конце 1998 года в её экономике началось оживление.

К 2005 году кризис экономики Южной Кореи в основном удалось преодолеть. И снова страна накопила золотовалютные резервы большие. Чем Россия. Корреспондент «Труда» Александр Неверов увидел снова благополучную страну:

Средняя зарплата по стране составляет 1600 долларов в месяц при относительно низком уровне безработицы. И социальные программы — здравоохранения, образования и пр. — тоже заставляют вспомнить старый советский лозунг «Всё для блага человека!»

Страна буквально напичкана электроникой, но при этом в быту живы многие старинные обычаи — скажем, корейцы едят только палочками и только сидя на полу за низкими столами. Суперсовременная архитектура Сеула производит впечатление не меньшее, чем сохранённая в первозданном виде старинная деревня, где всегда много посетителей, особенно детей. Вероятно, продуманная образовательная и культурная политика государства, стремящегося привить юному поколению чувство укоренённости в собственной истории, готовность опираться на национальные традиции — один из секретов мощи южнокорейского «тигра».

После кризиса ставшая привычной организация экономической жизни страны оказалась на перепутье. Правительство сочло необходимым ограничить всемогущество чэболов, вводит различные ограничения на их деятельность и возможность коммерческой экспансии. Американские конкуренты требуют, чтобы чэболы подстроились под стандарты США. Главный упрёк в их адрес состоит в том, что система собственности чэбола построена таким образом, чтобы владеющая им семья, не вкладывая много денег и владея малой долей акций, могла контролировать всю группу. В среднем такая семья имеет 4,1 процента акций своей группы и 45 процентов голосов в её правлении. Достигается это с помощью системы перекрёстных владений капиталом дочерних компаний.

У этой системы выявилась отрицательная сторона. Поскольку интересы миноритарных акционеров в чэболах при этом недостаточно учитывались, а прибыли шли не обязательно на развитие и рациональное управление, то эти конгломераты стали терять привлекательность для инвесторов. Ещё один результат такого положения — заниженная биржевая стоимость компаний.

Первой на путь реформ встала та самая «Эл-Джи»: она разделилась и выделила все подразделения, занимавшиеся торговыми операциями, — от супермаркетов до бензоколонок. А бывшая головная группа сохранила только три вида бизнеса — химическое производство, электронику и бытовую технику (наиболее быстро развивающееся направление), телекоммуникационные и иные услуги.

Приходит ли конец чэболам? Н.Ермаков отвечает на этот вопрос так:

«Вряд ли. Став глобальными компаниями, они вынуждены приспосабливаться к глобальным правилам игры и, в свою очередь, влияют на них. Но при этом южнокорейские конгломераты не теряют своих национальных особенностей и, наверное, никогда не станут похожими на американские группы. Почему?

Возьмите отношение к контрактам. В США этот документ — основа бизнеса, отношения между партнёрами выстраиваются на срок его действия. Не случайно это страна адвокатов — их там миллион, чтобы обслужить всю массу контрактов. В Южной Корее контракт — дань западной моде, а главное — устная договорённость. Здесь адвокатов всего 6 тысяч. Поэтому может так случиться, что южнокорейская модель ведения бизнеса с учётом темпов роста всего региона однажды окажется господствующей».

Две Кореи — два мира

На Корейском полуострове сформировались два корпоративных корейских государства. Но они существенно разные. На Севере народ живёт идеей чучхе, и каждый человек ощущает свою причастность к делам и свершениям своей страны. На Юге каждый работник в лучшем случае ищет пути процветания и прославления своей компании.

В свете этого как-то не очень верится в справедливость утвебрждения Александра Евлахова, будто при всём различии двух государств их тоталитарные матрицы достаточно совместимы. И имеющиеся на «капиталистических» предприятиях Юга почти социалистические лозунги вполне согласуются с идеями чучхе.

На деле у Юга и Севера есть немало общего, обусловленного единым национальным характером. Однако и различия между полутоталитарным Севером и корпоративным Югом настолько существенны, что пока приходится говорить о двух совершенно различных корейских государствах, которым на пути к единству, когда оно в политическом отношении будет достигнуто, ещё предстоит пройти долгий путь.

Глава 10 Коммуналистское государство-корпорация Махатхира бин Мохамада

«Экономическое чудо из чудес»

После второй мировой войны несколько стран показали примеры быстрого экономического роста, и получили широкое распространение выражения «германское чудо», «японское чудо», «южнокорейское чудо», а сейчас вся планета говорит о «китайском чуде». Но, оказывается, есть и «такое в свете чудо», «чудо из чудес», перед которым все эти «чудеса» просто меркнут.

Если спросить любого здравомыслящего человека, может ли маленькая страна, нищая и убогая, только что обретшая независимость после столетий колониального рабства, за 20–30 лет не только стать разносторонне развитой державой, но и перегнать мирового лидера — США не в чём-нибудь второстепенном, а в разработках ряда новейших информационных технологий, то ответ будет очевиден: такое невозможно. Особенно если учесть, что такой результат предполагается получить не только без помощи извне, но и при противодействии ведущих структур мирового финансового капитала. А также без гражданской войны, «раскулачиваний», массовых репрессий и пр.

Но здравомыслящие люди ошибаются. И, как сказал поэт, «невозможное — возможно». Страна, совершившая такое «чудо из чудес», реально существует. Называется она — Малайзия.

В самом деле, чем была Малайзия каких-нибудь 25–30 лет назад? Страной непроходимых джунглей и болот, где местное население было занято изнурительным трудом на оловянных рудниках и плантациях гевеи и масличной пальмы. А теперь это один из ведущих мировых центров производства радиоэлектроники, компонентов компьютеров и разработки новейших технологий.

Как символ новой Малайзии в центре её столицы Куала-Лумпура возвышаются две 88-этажные башни — до недавнего времени самые высокие в мире офисные здания, на первых этажах которых открыт великолепный концертный зал. (Теперь их перегнало по высоте здание на Тайване, но только благодаря шпилю.) И прямо от этих башен начинается первый и единственный в мире «Мультимедийный суперкоридор» протяжённостью 50 и шириной 15 километров, — цепочка городов, фабрик и лабораторий по производству киберпродукции, пронизанная плотной сетью высокоскоростной оптоволоконной связи. Коридор предназначен для размещения технопарков и институтов новейших информационных технологий. К проекту проявили большой интерес крупнейшие международные корпорации «Майкрософт», «Сан майкросистем», «Эппл компьютер», «Хьюлетт Паккард», «Моторолла» и др. Малайзия будет обеспечивать ежегодно включение в этот проект 700 выпускников своего университета. И там же завершается строительство новой административной столицы страны — воплощение идеала «безбумажного правительства», когда весь процесс управления переведен на компьютерную основу. Вызывают изумление и суперсовременный мультимедийный университет, и телевизионная башня — четвёртая по высоте в мире, зато первая по высоте своей смотровой площадки. Есть тут и самый большой в мире магазин, самая длинная в мире автомобильная дорога над руслом реки, и даже самый высокий в мире флагшток. И дело тут не только в соображениях престижа — сооружения воздвигаются «на вырост», в расчёте на непрерывное развитие экономики. Впечатляет новый офис премьер-министра, похожий то ли на египетский храм, то ли на Тадж-Махал без минаретов.

Разве всё это не чудо? И автором «чуда из чудес» был тогдашний премьер-министр этой страны Махатхир бин Мохамад, занимавший этот пост более двадцати лет.

В принципе для характеристики режима, установившегося в Малайзии, и деятельности её премьера было бы достаточно воспроизвести основные положения книги «Доктор Махатхир Мохамад. Политик и личность» (составитель сборника В.С.Сычёв. М., 2001), из которой я заимствовал большие фрагменты, даже, можно сказать, положил в основу этой главы реферат по материалам книги. Но особенно хотелось бы отметить статьи российского журналиста Д.Косырева, буквально влюблённого в Малайзию и много сделавшего для ознакомления наших читателей с этим удивительным явлением — «малайзийским чудом». Так же влюблён в Малайзию и другой российский публицист и учёный Юрий Крупнов, хотя он, к сожалению, пишет об этой стране довольно редко.

Вот и в названном сборнике Косырев размышляет о парадоксе эпохи глобализации — измельчании национальных лидеров. Он объясняет это явление тем, что перед странами Запада уже давно не стоит задача обеспечить выживание своей нации — они лишь поддерживают в порядке существующую систему, играя роль обслуживающих её техников. А в прежде отсталых странах Востока потребность в лидерах огромная, но именно там Запад и не даёт таким лидерам появиться. И потому столь необычна фигура малайзийского премьера.

«Сколько глав существующих сейчас в мире примерно 200 государств может сказать о себе: я принял отсталую, бедную, полную проблем страну и превратил её в экономическое чудо, сделал богатыми и счастливыми миллионы своих соотечественников?»

Во всяком случае, правители России не могут сказать о себе такое, ибо как раз десятки миллионов наших соотечественников из людей среднего достатка превратились в «новых бедных». Может быть, потому опыт Малайзии в нашей стране и не освещается в СМИ, что он может служить живым укором российским властям?

Что же это за страна такая — Малайзия, и откуда в ней появился такой выдающийся государственный деятель, обретший признание во всём мире?

Независимая Малайзия и её проблемы

Удивительно удобно расположенная на международных торговых путях, Малайзия уже со времён Средневековья была важной перевалочной базой, где оседали выходцы из разных стран и народов. Территория и природные богатства Малайзии издавна привлекали к себе европейских и азиатских колонизаторов. Первыми из них на полуострове Малакка в 1511 году утвердились португальцы, подчинившие себе Малаккский султанат.

С конца XVIII и по начало XX веков последовательно, регион за регионом, захватывали Малайзию англичане. Они переориентировали экономику Малайзии на производство двух остро необходимых Европе, США и Японии продуктов — олова и натурального каучука, причём эта крохотная по размерам страна в первой трети XX века давала половину мирового экспорта каждого из них.

Земли для устройства капиталистических предприятий англичане получили легко. Но с рабочей силой дело обстояло труднее. Малайцы, в основном крестьяне, не стремились работать ни на каучуковых плантациях, ни на оловянных рудниках. На эти работы стали принимать ищущих заработка китайцев и индийцев, часть которых оседала в Малайзии.

В течение почти всей второй мировой войны (с 1941 по 1945 годы) Малайзию оккупировали японцы. И лишь в 1957 году была провозглашена независимость Малайской Федерации. (Таким образом, Малайзия только ещё подходит к 50-летию своего независимого состояния.) Её население тогда насчитывало всего 4,7 миллиона человек. Ныне она состоит из 13 штатов и федеральных территорий Куала-Лумпур и Лабуан и насчитывает 24 миллиона жителей.

Главная особенность этого государства состоит в том, что его население состоит из трёх народов, принадлежащих к разным расам, религиям и языковым группам: малайцев (или «бумипутра» — их 54 процента), китайцев (33 процента) и индийцев (10 процентов). Есть ещё и остатки коренных народов (менее 3 процентов), а также европейцы, арабы и пр. При этом малайцы на момент провозглашения независимости страны были заняты в основном в сельском хозяйстве. Почему?

По словам Махатхира, «всё, что могли делать малайцы, китайцы делали лучше и дешевле. Вскоре трудолюбивые и целеустремлённые иммигранты вытеснили малайцев из мелкой торговли и всех сфер квалифицированного труда».

А иммигранты (как многие кавказцы в срединной России) вовсе не стремились «раствориться в малайской среде», ибо они считали, что принадлежат к великим цивилизациям. Они проживали монолитными коммуналистскими общинами.

Китайцы, трудолюбивые, прагматичные, замкнутые, «материалистичные и прагматичные», не считающиеся с этикетом других общин, склонные к накопительству и к превращению денег в капитал, сосредоточили в своих руках финансы и торговлю. Они проживали в основном в городах. Элиту китайцев составляли крупные землевладельцы-компрадоры, а низы — работники шахт и рудников, трактирщики и лавочники, мелкие плантаторы, скупщики и ростовщики в деревне, «лица свободных профессий». Низы находились под сильным влиянием китайских тайных обществ и иных криминальных групп.

Индийцы, терпеливые, трудолюбивые, дисциплинированные, искушённые в торговле и бизнесе, жили главным образом в посёлках при плантациях каучука.

Малайцам, людям созерцательного склада, учтивым, чуждым стремлению к накопительству и современному бизнесу, оставались деревенская жизнь, традиционное земледелие и рыболовство. Малайцы занимали также низовые чиновничьи должности и трудились в сфере услуг. А тонкий слой наследственной аристократии, придворных и чиновничества составлял «верхний этаж» малайзийского общества.

Жизнь Малайзии долго отравляли кровавые межэтнические конфликты. И не удивительно.

Дело дошло до того, что в 1941 году доли малайцев и хуацяо (китайцев) в общем балансе населения, составлявшего 5,5 миллиона человек, сравнялись: по 43 процента. 12 процентов приходилось на выходцев из Индии и Цейлона, остальные 2 процента — на европейцев, арабов и аборигенные народы полуострова. Так малайцы впервые оказались в положении абсолютного меньшинства в собственной стране.

А на момент обретения страной независимости малайцы — коренная, титульная нация, составлявшая чуть менее половины населения по численности, владела лишь несколькими процентами национального богатства. Китайцы фактически монополизировали не только торговлю и бизнес, но и профессии, требовавшие образования, ими были заселены городские кварталы. Малайцам осталась их деревня и нищета. Они почти превратились в граждан второго сорта на земле своих предков, и на каждый их шаг в экономическом развитии «другие расы делали десять шагов».

Если бы предоставить событиям идти так, как они и шли, то через короткое время малайцы оказались бы в положении не только батраков в собственной стране, но и в роли париев, которыми помыкали бы представители «великих цивилизаций». А сама страна была бы обречена на прозябание, как большинство недавних колоний. Расовые конфликты вспыхивали бы вновь и вновь. Вот тогда-то на общественное поприще и вступил Махатхир бин Мохамад.

Путь Махатхира к власти

Дато Сери Махатхир бин Мохамад родился в 1925 году в семье полуиндийца-полумалайца, школьного учителя, и представительницы знатного малайского рода. Он окончил среднюю школу и занимался самообразованием, проявив особый интерес к общественным дисциплинам и к деятельности великих правителей-реформаторов, в том числе Петра I, Кемаля Ататюрка и, конечно, пророка Мухамада. Но затем семье пришлось пережить трёхлетнюю (1942–1945 годы) японскую оккупацию, сопряжённую с нуждой и лишениями. В 1946 году Махатхир вступил в Объединённую малайскую национальную организацию (ОМНО), а в следующем году, получив скромный грант, поступил в медицинский колледж в Сингапуре, по окончании которого стал работать участковым врачом в провинции. Тут он вплотную столкнулся с бедствиями и нищетой крестьян.

Ещё будучи студентом, Махатхир выступал со статьями в одной из англоязычных газет, проявив себя либералом и пылким малайским националистом. Став врачом, он намеревался продолжать общественную и политическую деятельность, но закон запрещал государственным служащим (к числу которых относились и сотрудники государственного госпиталя) заниматься политикой. Тогда, женившись на своей однокашнице по колледжу, он открыл частную клинику. Его пациентами чаще всего были бедные крестьяне, так что заработки врача были весьма скромными.

А обстановка в стране накалялась. Китайская и индийская община требовали уравнивания в правах всех жителей страны, что привело бы к полному господству «более продвинутых» иммигрантов. Махатхир был несогласен с этим. Он принадлежал к кругу немногочисленных образованных малайцев, которых отличала несокрушимая вера в самоценность, высокие достоинства и будущее малайской цивилизации. Поэтому они высказывались за «частичные изъятия» из демократии, обеспечивающие некоторые преимущества малайцам в переходный период, до того как разные нации, её населяющие, образуют единую малайзийскую нацию. «Почему, — спрашивал Махатхир, — малайцы в своей собственной стране не получают возможности жить достойно?»

Выступления Махатхира в защиту интересов малайского населения снискали ему популярность, и в 1964 году его избрали в парламент. Он побывал с визитами во многих странах мира.

Особенно активно Махатхир выступал против единого государства Малайзии и Сингапура, поскольку население Сингапура на 80 процентов состояло из китайцев. Сингапур, считал Махатхир, слишком большой кусок, чтобы Малайзия могла его переварить. А сингапурские китайцы — слишком агрессивны, и им недостаёт даже понимания и чуткости малайзийских китайцев, которые были отнюдь не ангелами. Сингапур был отделён от Малайзии. Отношения Махатхира с Сингапуром и в дальнейшем складывались неизменно тяжело.

Пережив взлёты и падения, Махатхир стал членом правительства, а в 1981 году был назначен премьер-министром.

Лидер меняет лицо страны и нации

В отличие от своих сподвижников — малайских националистов, которые принадлежали к аристократии, Махатхир был простолюдин, поэтому он глубже других понимал бедствия, заботы и чаяния своего народа. Отсюда его простота в обращении, прямота, доступность. Но в то же время он интеллектуал, великолепный оратор, тонкий полемист и, как выяснилось впоследствии, гений политической стратегии и тактики.

В то время как китайская и индийская общины требовали для них равных с малайцами прав во всём, мотивируя это тем, что они, как более «капиталистически продвинутые», обеспечат стране более быстрый прогресс, Махатхир считал, что экономическая модернизация и прогресс необходимы, но они не самоцель. Надо обеспечить не формальное равенство всех граждан перед законом, а подлинное равенство, исключающее преобладание более приспособленных к рыночным отношениям иммигрантов над коренным населением.

Махатхир приходит к выводу, что вернуть малайцев в сферу ремесла и торговли, откуда они были вытеснены в результате политики колонизаторов, поощрявших иммиграцию рабочей силы из Индии и Китая и консервировавших патриархальные отношения среди коренного населения в деревне, без содействия государства невозможно.

Однако и к малайцам он предъявлял суровые требования, взвалив на свои плечи не только политическое руководство страной, но и грандиозную задачу невероятной сложности: коренное перевоспитание малайской общины с целью внедрения, вживления её, всё ещё не избавившейся от патриархальщины, феодальной системы ценностей, поведенческих стереотипов, в жестокий, остроконкурентный современный мир. Малайцы должны научиться у китайцев прагматизму и деловой хватке, у индийцев — торговой сметке и дисциплине, плюс у тех и других — умению ценить время и полагаться только на себя. Махатхир просто навязывал малайцам перемены ради их приспособления к современному миру. Без этого малайцы и не шелохнулись бы. Они просто продолжали бы жить в своё удовольствие.

Махатхир выступает не просто как руководитель, высший администратор страны, а как человек, считающий своим главным делом постоянно улучшать страну и, если понадобится, народ. Он делает основное внушение собственному народу, малайцам, заявляя им, что ради своего выживания им надо отказаться от таких врождённых национальных черт, как фатализм, пассивность, неумение понять цену деньгам, собственности и времени. Или это — или национальное вырождение. А это ведь не шутка — сказать в лицо своей нации, что она не просто больна, а изначально не годится для выживания на собственной земле.

Махатхир недоволен тем, что выпускники вузов не желают работать вдали от крупных городов, что малайцы-рабочие стремятся переложить бремя малоквалифицированного труда на легальных или нелегальных иммигрантов из Индонезии, что студенты-малайцы мало склонны изучать точные науки и т. д.

В государственном аппарате Махатхир начал поход против чиновничьей бездеятельности и недисциплинированности, коррупции и волокиты. Сам ярый «трудоголик», премьер вознамерился переориентировать соотечественников (прежде всего малайцев) на систематическое и самозабвенное трудолюбие на благо страны. Так появилась его Look East Policy («Политика равнения на Восток») Образцом для бывшей английской колонии стала не Англия. Махатхир призвал малайзийцев равняться на Японию, Южную Корею и Тайвань, на их организацию бизнеса, методы менеджмента и трудовую этику. Его привлекали в опыте этих стран система пожизненного найма, порождавшая трудовую заинтересованность, личную преданность труженика компании, рационализация производства «снизу», система house unions, то есть профсоюзов одного предприятия. Конечно, перевоспитать малайцев премьеру не удалось, но задача поставлена, и малайская молодёжь понемногу усваивает новый опыт.

Став премьером, Махатхир делает интересный идеологический поворот: не отказываясь от малайского национализма, он старается плавно превратить его в малайзийский национализм. Прежде он боролся за малайцев против доминирования других наций, населяющих страну. Теперь он защищает интересы всех граждан Федерации, борясь в основном с «посторонними», «иностранцами» и пр.

И всё же активная исламизация Малайзии была одной из форм борьбы за восстановление статуса малайцев как государствообразующей нации. Ислам стал той защитной оболочкой, которая позволила малайцам отстоять свою самобытность и культуру, а мусульманским экономическим институтам, в том числе Исламскому банку — утвердиться экономически. Но и здесь Махатхиру пришлось искать средний путь, избегая крайностей.

Если китайская и индийская общины требовали для себя такого равенства, которое обеспечило бы им неоспоримое преимущество перед коренным населением страны, то малайские исламистские экстремисты выдвигали не менее опасные лозунги. Они настаивали либо на изгнании всех неверных с малайской земли, либо на поголовной исламизации всего населения. Любой неверный шаг правительства в этой сложнейшей обстановке мог привести к кровавой бойне на расовой почве. Каждая община хотела всего для себя, не думая о других, и удовлетворить все общины было невозможно. Поэтому Махатхир заранее смирился с тем, что все его действия будут не вполне устраивать ни одну из общин, но тот компромисс, который он предложит, обеспечит существенный и всесторонний прогресс страны. А чтобы не позволить экстремистам взять верх в малайском исламском движении, Махатхир сам его возглавил, чтобы ввести в безопасное русло. Он совершил хадж в Мекку, что придало ему больший вес в глазах ревностных мусульман, выступил с инициативой создания в стране Международного исламского университета и Исламского банка, распорядился ввести во всех школах страны (включая китайские и тамильские) преподавание истории исламской цивилизации.

В то же время Махатхир выступал не только против исламских экстремистов, но и против исламских реакционеров, желающих законсервировать народ в тисках догматизма и отсталости. Он убеждён: ислам должен быть религией не только для седьмого, но и для двадцать первого века, религией, первой заповедью которой является стремление к знанию, которая позволит исламскому миру выйти из нынешней отсталости.

Махатхиру пришлось вступить в борьбу и с правителями собственной страны — султанами, которые пытались помешать ему в проведении реформ. (Султаны выбирают из своей среды короля.) Но он, опираясь на поддержку народа, одержал победу — заставил султанов принять ущемляющие их права законы и признать решающую роль премьер-министра в определении политики страны.

Отход от Запада, равнение на Восток

Как и его предшественники на посту премьер-министра, Махатхир был сторонником прозападной внешнеполитической ориентации, поборником рыночной экономики, капитализма. Он относил пороки капитализма к неумению его реализовать: «Если капиталистическую систему применять как должно, она обеспечит благосостояние каждому». Однако чем дальше шёл он по пути преобразования Малайзии, тем яснее становилась ему противоположность западного и восточного мировосприятий.

В душе многие азиатские лидеры не принимают ценности Запада и его агрессивную политику, но они не выражают своих чувств открыто. Махатхир и в этом отношении представляет собой исключение. Он первым из государственных деятелей столь высокого ранга открыто сказал о диаметральной противоположности иерархии ценностей Востока и Запада. Махатхир, дитя Востока, политик коммуналистской страны, подчёркивает примат коллективных, общинных интересов над личностными, в противоположность индивидуализму Запада. И это не абстрактное противопоставление систем ценностей. Махатхир испытал острое разочарование в образе жизни, моральном климате, которые обеспечивает своим гражданам «либеральный демократический Запад». Моральный декаданс, наркотики, сексуальная распущенность, однополые семьи… Да ещё и нежелание работать с полной отдачей. Поэтому Махатхир выработал установку: взяв у Запада только верхи технологических достижений, наложить их на исконно малайскую, более здоровую первооснову.

Махатхир высоко ценит устои восточного социума, проявляющиеся в сохранении восточной рабочей этики. Он открыто заявляет:

«Мы долго устремляли взор на Запад, но больше не считаем его подходящей для нас моделью».

Когда Англия, расценив многие инициативы Махатхира как недружественные выпады, ввела ряд своего рода санкций против Малайзии, он бросил лозунг «Buy English Last!», то есть «Покупайте английские товары в последнюю очередь!», лишь если отсутствует аналогичная продукция иного происхождения. Это не было полным бойкотом английских товаров, но всё же чувствительным ударом по британским торговым интересам и по престижу Англии. И малайзийскую молодёжь Махатхир призвал ехать на учёбу не в Англию, как было принято прежде, а в Японию и Южную Корею, «где учат работать, а не митинговать».

Махатхир продемонстрировал англичанам и свою деловую хватку. М.Н.Гусев в своей книге «Малайзия: развитие капитализма» (М., 1985) отметил любопытный факт: «Англичане были застигнуты врасплох, когда в сентябре 1981 года Малайзия провела «рейд на рассвете» на Лондонскую фондовую биржу и за несколько часов скупила контрольный пакет акций государственного сельскохозяйственного концерна «Гутри», принадлежавший английскому монополистическому капиталу». А в дальнейшем все государственные сделки с английскими компаниями совершались лишь с разрешения премьера Малайзии.

Бесстрашная откровенность отличала политический стиль Махатхира, в том числе как дипломата и как одного из лидеров «третьего мира». Бесстрашие это часто переходит в некую дипломатическую агрессивность. Гневные тирады в адрес Запада, Джорджа Сороса и прочих «спекулянтов валютой», пристрастной и неглубокой международной журналистики давно уже стали для всех привычны: Махатхир умеет и любит быть неприятным. Однако он всегда умел делать так, чтобы агрессивность не мешала курсу на привлечение иностранных инвестиций: по этому показателю Малайзия поставила множество рекордов, став самой «инвестиционной» страной Юго-Восточной Азии. Премьер, можно сказать, выступает не против Запада или иностранцев вообще, он с яростью борется за честную игру на торгово-экономическом поле, такую игру, которая давала бы его стране (региону, всему «третьему миру» и т. д.) шанс получить заработанное. Такую агрессивность мир считает нормальной и нехотя принимает.

Махатхир убеждён в том, что нет таких высот мысли и дела, которых не могли бы достичь его соотечественники: «Малайзийцы такие же люди, как и европейцы, и то, что могут они, можем и мы, и даже лучше». Его лозунг «Малайзия может!» вдохновляет не только малайзийцев, но и все народы Азии. Представители ныне отсталых стран Азии говорят, глядя на достижения малайзийцев: «Они прорвались в новый век победителями. Значит, это возможно. Теперь бы ещё и нам прорваться за ними — вот в чём проблема».

Вот наставление Махатхира малайзийцам:

«Надо быть искренним и честным, трудиться на благо религии, нации и страны».

Махатхир опирается на молодёжь, устремлённую в будущее, и заботится о ней. Он считает, что все школы страны должны быть оснащены компьютерами и подключены к Интернету.

«Ребёнок без компьютера, — говорит он, — это ребёнок без будущего». А на практике это означает, что каждая семья должна обязательно иметь хотя бы один компьютер в самом ближайшем будущем.

Мечта Махатхира — чтобы численность населения Малайзии к концу третьего тысячелетия достигла 70 миллионов человек. Это позволит освоить всю территорию страны и создать внутренний рынок достаточной ёмкости.

Создатель «махатхирономики»

Если бы Махатхир руководствовался при разработке планов развития Малайзии общепринятыми в мире западными экономическими теориями, он непременно привёл бы страну к краху. Западные экономические теории разработаны как раз для того, чтобы увековечить господство Запада над отсталым «третьим миром», к которому принадлежала Малайзия, когда Махатхир стал премьером. И ему пришлось вырабатывать собственную концепцию экономики Малайзии.

Экономические взгляды Махатхира настолько необычны, что в литературе уже утвердилось такое понятие, как «махатхирономика» (отчасти по аналогии с «рейганомикой» в США времён правления президента Рональда Рейгана).

Махатхир был четвёртым по счёту премьером Малайзии. Хотя Малайзия получила независимость в 1957 году, конкретные задачи преодоления колониальной структуры экономики, преобразования страны и общества были поставлены в Новой экономической политике (НЭП, 1970–1990 годы), которая положила начало так называемому малайзийскому наступлению и осуществлялась в течение четырёх пятилеток. Предполагалось повысить роль малайцев во всех сферах жизни страны и существенно поднять уровень жизни всего населения. И сразу же выяснилось, что эти задачи невозможно будет решить без строительства государственных предприятий. Однако до прихода Махатхира на пост премьера особых успехов в этом отношении достичь не удалось.

Второе десятилетие НЭПа пришлось на время правления Махатхира. Он сам говорил об этом так:

«…мы начали заново создавать малайзийскую экономику… Где бы мы были сейчас, если бы по сей день основой нашего жизнеобеспечения были каучук и олово или каучук и пальмовое масло, или только природные ресурсы, включая нефть, которые в совокупности обеспечивают всего 16,9 процентов экспортной прибыли?»

Важнейшее значение имела аграрная реформа, но осуществить её было крайне трудно, потому что лучшие земли были под иностранными плантациями экспортных культур. Большинство крестьян были арендаторами и не имели своей земли. Посягнуть на владения иностранных магнатов тогда было невозможно. Поэтому пришлось разрабатывать переселенческую политику, что требовало освоения новых земель. Затем был взят курс на интенсификацию сельского хозяйства, стимулирование выращивания фруктов, овощей и разведения скота.

Вот и в создании промышленности Малайзия нарушила обычную, западную последовательность развития техники и технологии. Обычно индустриализация начинается с создания лёгкой промышленности, которая требует меньших капиталов, и капиталы там быстрее оборачиваются, быстрее окупаются. На средства, накопленные лёгкой промышленностью, позднее начинают строить предприятия тяжёлой индустрии. А Малайзия стала производить широкую номенклатуру промышленных высокотехнологичных товаров, конкурентоспособных на лучших нишах мирового рынка. При этом там внедряется самая совершенная организация производства по принципу «нужная деталь в нужное время».

Ныне Малайзия — разносторонне развитая индустриально-аграрная страна. Она признана Всемирным банком как одна из «новых индустриальных стран» или «азиатских тигров» («драконов») демонстрирующих стремительный экономический рост.

Главные отрасли обрабатывающей промышленности Малайзии — электротехническая, нефтеперерабатывающая, химическая, металлургическая, автомобильная, текстильная, пищевкусовая. Горнодобывающая промышленность представлена добычей нефти, природного газа, олова (по производству которого страна занимает одно из первых мест в мире), железной и медной руд, бокситов. Развито и производство электроэнергии, заготовка древесины.

Основу сельского хозяйства составляют производство натурального каучука, пальмового масла, какао-бобов, ананасов, перца, а также животноводство, морское и речное рыболовство. Малайзия экспортирует нефть, электронные и электротехнические изделия, продукцию сельского хозяйства. По поставкам полупроводников в США Малайзия опережала Тайвань, Южную Корею и Гонконг.

Судя по перечню отраслей производства, можно подумать, что речь идёт о большой стране, тогда как в действительности Малайзия занимает территорию в 330 тысяч квадратных километров, а её население составляет 24 миллиона человек. И индустриализацию страны власть осуществляла, опираясь на собственные силы народа, хотя и стремилась привлечь иностранные инвестиции. Малайцам пришлось освоить множество современных индустриальных и интеллектуальных профессий и специальностей, включая «золотые воротнички» — высший менеджмент мирового уровня. И ныне в стране созданы предпосылки для формирования так называемой гибкой рабочей силы, способной к восприятию новейшей технологии и периодически включающейся в новые производственные процессы.

Особенно большие достижения отмечены в улучшении условий жизни сельского населения, в прошлом самого бедного и отсталого. В сельских районах строились школы, поликлиники и больницы, автомобильные дороги, устройства для обеспечения населения хорошей питьевой водой, обеспечивался доступ к современным телекоммуникациям. Это позволило существенно приблизить сельское население к горожанам по образу и уровню жизни.

Жители Малайзии получили бесплатное образование, лечение и другие социальные блага. Здоровье народа защищено государством, в частности, за ввоз наркотиков установлена смертная казнь.

Страна не знает, что такое безработица.

А ведь кроме всего прочего, Малайзия — это ещё и рай для туристов. Тут есть парк орхидей и парк бабочек, храм змей, крокодиловая ферма, океанариум, Морской парк, маршруты экскурсий в джунгли, сотни островов с белыми песчаными пляжами и местами для дайвинга, виндсерфинга и уединённого отдыха и пр. На курортном острове Ланкави построены 40 новых отелей. Здесь можно полюбоваться красочным зрелищем — парадом «Цвета Малайзии», где представители разных штатов танцуют и поют в присутствии королевской семьи, а потом монарх общается с народом. Можно побывать и на свадьбе малайцев, когда костюмы жениха и невесты должны быть копией парадных царских облачений из парчи, а стулья, на которых они будут сидеть на церемонии, — уменьшенные копии монарших тронов.

Малайзия стала гордостью исламского мира и путеводной звездой для многих государств, стремящихся к независимости, процветанию и справедливости.

Махатхир признаёт частную собственность и стремится создать условия для её эффективного использования. Вместе с тем он — сторонник определяющего влияния государства на экономическую жизнь страны. Хотя и в Малайзии прошла приватизация, Махатхир считает, что естественные монополии должны оставаться под государственным контролем. Это касалось авиационного сообщения, железнодорожных компаний, муниципального водоснабжения и т. п. Приватизация расценивается как идеологически правильная в том случае, если повышается эффективность работы предприятия и конкурентоспособность его продукции, а также обеспечивается социальная защищённость его работников.

Махатхир наложил вето на право повышения тарифов на электроэнергию частными компаниями.

Малайзийская нефтяная компания «Петронас» обладает монопольным правом на все виды деятельности: разведку месторождений, добычу, переработку и продажу нефти и газа. Малайзия превращается в крупный центр нефтехимической промышленности. Учитывая, что запасы нефти не возобновляемы, установлено, что уровень ежегодной добычи не должен превышать 1,75 процента от запасов разрабатываемого месторождения. Новые мегапроекты призваны обеспечить стране неоиндустриальный взлёт.

Стратегия удержания конкурентоспособности малайзийских товаров на мировом рынке основывается на сохранении низкой стоимости жизни при обеспечении повышения жизненного уровня населения по мере роста экономики. Важнейшее условие для этого — сдерживание инфляции, непременным условием чего является контроль над ценами на товары первой необходимости. Увеличение заработной платы должно происходить по мере роста производительности труда — не только за счёт увеличения усилий работающего, но и за счёт лучшей организации производства.

Надобность в привлечении иностранного капитала ещё остаётся, но Махатхир требует более тщательно отбирать заявки иностранных инвесторов на строительство новых предприятий, отдавая предпочтение тем из них, которые основаны на высоких технологиях.

Махатхир поставил задачу превращения Малайзии к 2020 году в полностью развитую промышленную страну (для этого им разработана специальная доктрина под названием «Видение 2020). Но здесь имеются в виду не только развитие экономики, но и решение социальных задач, достижение фактического равенства всех национальных общин и создание высокообразованного общества, способного вносить весомый вклад в цивилизацию будущего.

И страна поняла своего премьера. По свидетельству Ю.Крупнова, «вся стран занималась делом. Строила, планировала, обсуждала, спорила, стремилась побеждать в спортивных состязаниях, молилась и — училась, училась и училась». То есть жила так, как живёт всякая страна, находящаяся на не только экономическом, но и на духовном подъёме, как жили советские люди во второй половине 20-х годов. «И телевидение используют не для пропаганды узкого слоя «элиты» и не для самовыражения «деятелей культуры», «известных учёных и аналитиков» — продолжает Ю.Крупнов, — а в качестве инструмента введения буквально каждого малайзийца в работу и продвижение страны, в гущу проблем и ключевых решений в промышленности, в социальной и духовной сфере. Страна независима. Страна занята Делом. Страна уверенно и через реальный труд движется вперёд. Поэтому у страны и возвышающее граждан и народ телевидение». Это и есть корпоративизм и проявления тоталитаризма в лучшем смысле этих слов.

Посол РФ в Куала-Лумпуре Алексей Жуков говорит, что Малайзия, с её небольшим населением, «очень активная, очень динамичная страна. Она решила массу проблем, которые не решены в других странах… Малайзия претендует на особую роль в международных отношениях и здесь, в Юго-Восточной Азии, и в рамках ООН… это серьёзная, влиятельная держава». (В 1999 году Малайзия была избрана в состав Совета Безопасности ООН.) «Здесь буквально каждый день вводят в строй что-то новое. Знаменитые двойные башни «Петронас», новый аэропорт, отличные дороги, страховая и банковская системы… Проект порта Кланг — они хотят его сделать конкурентом Сингапура… Все телевизоры марки «Сони» диаметром 21 дюйм и меньше собираются в Малайзии… Малайзия — страна будущего… Вообще в мире интерес к Малайзии большой».

Предприниматели Малайзии уверены: через 10–15 лет малайзийские фирмы будет знать весь мир. И весь мир станет рынком сбыта для малайзийской продукции.

Махатхир мечтал, чтобы Малайзия смогла «создать национальный автомобиль» и тем самым войти в десятку стран мира, производящих национальные модели автомобилей. И малайзийцам удалось создать свой автомобиль «Протон Сага». После некоторых заминок производство «Протонов» развернулось во всю мощь, и добротные недорогие автомобили начали раскупаться во всём мире, включая бывшую метрополию (!) и Россию. Теперь даже противники премьера называют автозавод «первенцем малайзийской индустриализации».

А какая надобность была в строительстве двух парных башен-небоскрёбов в столице, высочайших офисных зданий в мире? Конечно, не экономическая. Но премьер считал, что «такие проекты хороши для национального эго», то есть для пробуждения национальной гордости, для подъёма веры народа в свои творческие силы. Такой же подход был характерен для президента Индонезии Сукарно, но, как мы увидим в дальнейшем, ту страну постигла иная участь, чем Малайзию.

Даже в условиях тягчайшего финансово-экономического кризиса, поразившего Малайзию в конце 90-х годов, Махатхир продолжал осуществлять свою мечту — создать малайзийское подобие калифорнийской Силиконовой долиной, и преуспел в этом.

Итоги деятельности Махатхира

Экономические успехи Малайзии основывались на достижениях в гармонизации общественной жизни. До прихода Махатхира к власти малайская, китайская и индийская общины находились на грани гражданской войны.

Махатхир же был убеждён в том, что все три большие расовые общины полезны для страны, нужны ей. В идеале следовало бы стремиться к созданию «новой нации-амальгамы». Но более реальна не ассимиляция хуацяо или индийцев, а их интеграция с титульной нацией и на её базе. Условием же реализации данной программы было создание определённых преимуществ для малайцев. Махатхира не смущали эти отступления от догм демократии. Его конечная задача — не служить импортному принципу демократии, а обеспечить выживание и прогресс нации.

Самая суть махатхиризма — это отсутствие страха перед «социальной инженерией», то есть перед необходимостью каждодневно подталкивать свой народ к совершенствованию не только экономики и пр., а даже и национального характера.

«Оглядываясь на мои годы на посту премьер-министра, я считаю, что самым крупным из моих достижений было то, что я сосредоточил внимание всей нации на её будущем. До того не существовало действительно долгосрочных планов или задач, люди просто жили день за днём».

Всё прочее, называемое обычно «азиатским чудом», было уже последствием этого первого шага. Создание государства-корпорации — и затем приватизация; планомерное построение основ собственного автомобилестроения, электронной промышленности, информатики; невиданные даже в Азии темпы экономического роста; преображение столицы, Куала-Лумпура, из заросшего пальмами «колониального рая» в футуристический город будущего.

Про Махатхира часто говорят, что он националист, мусульманин, популист и авторитарный правитель. В действительности это прежде всего человек, движимый одной гордой страстью: сделать свою страну во всём равной самым развитым государствам мира.

Премьер спасает нацию

В 1997 году ВВП на душу населения составлял в Малайзии 4316 американских долларов, причём, как и в прочих странах Юго-Восточной Азии, при очень равномерном распределении доходов. Малайзийцы были вчетверо богаче, чем в 1990-м. Малайзия стала 15-й торговой нацией мира с товарооборотом, почти равным российскому. Она оказалась на 60-м месте в мире по рейтингу качества жизни, тогда как великая Россия — на 72-м. И вот на вершине успеха Махатхир — и его нация — чуть не потеряла все плоды своих трудов. Международные финансовые спекулянты в 1997 году организовали «азиатский кризис», обернувшийся разгромом экономики почти всех стран Юго-Восточной Азии, кроме Малайзии. Некоторые журналисты сочли этот кризис самым крупным событием после падения Берлинской стены.

Известный экономист Уолден Бело, последовательно отстаивающий интересы развивающихся стран, показал, что механизмы таких кризисов разнообразны, но цель их одна: обеспечить развитым странам Запада или отдельным их финансовым группам захват плода трудов развивающихся стран.

Сначала западный «инвестор» вкладывает в развивающуюся страну свой солидный капитал в виде портфельных инвестиций. Затем, выждав удобный момент, он вдруг выводит капитал из страны. Он продаёт национальную валюту этой страны, требуя обмена её на доллары. Развивающаяся страна должна расходовать свои золотовалютные резервы. Предложение национальной валюты растёт, спрос на неё отсутствует, её курс падает, соответственно дешевеет всё достояние страны. Западные компании получают возможность скупить активы страны по дешёвке. Долларов в казне не хватает, и страна вынуждена объявлять дефолт, а затем обращаться к МВФ с просьбой о займе. МВФ заём предоставляет, но выдвигает требования, которые ставят местную экономику в ещё более трудное положение. Долговая петля на шее страны затягивается всё туже.

Потом, конечно, экономический рост возобновится, но страна уже будет работать не на себя, не на своё благополучие, а на спекулянтов Запада, которые скупили её предприятия и прибыль от их работы увозят к себе, в западные банки. Как было сказано о подобной ситуации в Венгрии: «Экономика Венгрии быстро растёт, но венгерской экономики уже не существует, потому что предприятия страны скупили западные инвесторы».

Великий азиатский финансовый кризис начался в Таиланде, затем его жертвами стали другие страны Азии, рухнула и экономика России, затрещала вся мировая экономика.

В предыдущей главе было показано, что в Южной Корее в результате этого кризиса резко снизились темпы экономического развития, возникла колоссальная безработица, обрекшая миллионы людей на нищету и унижение. Чеболы вынуждены были распродать за бесценок значительную часть своих активов западным компаниям, а внешний долг страны стал просто неподъёмным для неё.

Ещё более трагическая картина сложилась в Индонезии, что могло бы послужить иллюстрацией к тезису: деньги могут сокрушить могучее государство даже без единого выстрела.

Народ Индонезии завоевал независимость своей страны после долгой борьбы с голландскими колонизаторами, завершившейся победой в 1949 году. Но до начала 70-х годов Индонезия оставалась отсталой страной с преобладанием сельского хозяйства, из отраслей промышленности развивались в основном те, которые добывали сырье, идущее на экспорт (нефть, каучук, олово и пр.). Но правительство взяло курс на развитие собственного высокотехнологичного производства. Ведь если экспорт тонны нефти дает 20–30 долларов прибыли, то продажа одного килограмма высокотехнологичной продукции приносит свыше 1000 долларов. В итоге Индонезия, раньше ввозившая рис, не только полностью обеспечила себя продовольствием, но и стала вывозить его, а в промышленности получили развитие автомобиле-, судо- и самолетостроение.

К середине 80-х годов страна превратилась в процветающую державу. Любой, даже самый удаленный населённый пункт страны (расположенной на множестве островов) соединился с центом надежной телефонной связью с использованием телекоммуникационных спутников. Началось осуществление собственных программ строительства атомных электростанций, развивалось ракетостроение, создавалась современная транспортная система.

Все это очень не нравилось правящим кругам США и других стран Запада, которые решили «поставить на место» бурно развивающихся «азиатских тигров» и первый удар нанесли по Индонезии.

Валютные спекулянты Запада обрушили индонезийскую валюту, что привело к резкому росту цен сначала на импортные, а потом и на остальные товары. Индонезии пришлось подписать соглашение о кредите от Международного валютного фонда на 43 миллиарда долларов, но фонд выдал ей деньги при условии отказа от создания собственной модели автомобиля, производства самолетов и т. д.

Вывод из всего этого можно сделать только такой: в мире, где царит доллар, его хозяева не дадут никакой стране подняться «от нищеты к звездам», а финансовые спекулянты перечеркнут труд и сбережения людей в стране, решившейся на научно-технический прорыв. Значит, деньги — это средство для мировых хищников упрочить свое господство и удерживать все остальное человечество в нищете и порабощении. Не зря известный банкир Мейер Ротшильд говорил: «Дайте мне управлять деньгами страны, и мне нет дела до того, кто создает ее законы». Точно так же и в пределах той или иной страны, в обществе деньги служат средством, с помощью которого богатые закрепляют свое господство над обездоленными.

Малайзия также пострадала от кризиса, но далеко не в такой степени, как Индонезия. Малайский ринггит (денежная единица Малайзии) упал в течение недели на 30, а на бирже в Куала-Лумпуре — на 40 процентов, но Махатхиру удалось быстро выправить ситуацию. Только малайзийские лидеры поставили вопрос: перед кем мы несём ответственность — перед мировым финансовым сообществом с его священными принципами свободы рынков или перед миллионами своих сограждан? И эта страна начала дерзкий и рискованный прорыв из кризиса — в одиночку, с собственной программой, с далеко не стопроцентными шансами на успех. Но — начала.

В Малайзии ограничили краткосрочные спекулятивные операции — продать акции можно лишь через год после их покупки. И, главное, торговать ими можно только лишь в самой в самой Малайзии, — чтобы нация однажды не проснулась под сообщения о том, что на бирже какой-нибудь далёкой страны её пустили по миру.

Успех Махатхира был вынужден признать и Запад (см.: «Malaysia: From Crisis to Recovery». Washington, 2001. А также «Corporate Performance and Governance in Malaysia». Washington, 2002).

Махатхир так оценил ситуацию, сложившуюся в Юго-Восточной Азии после удара финансовых спекулянтов Запада по странам региона:

«В результате азиатского кризиса в регионе была утрачена покупательная способность в 700–800 миллиардов американских долларов. Валовой национальный продукт Индонезии уменьшился до жалкой одной шестой того, что было до кризиса… Как это вообще может быть, что все активы огромной страны с 211 миллионами трудолюбивых жителей неожиданно оказались равны лишь одной шестой своей прежней стоимости? Чего же стоит нация, если иностранцы могут девальвировать и даже обанкротить её за сутки?»

И для Малайзии потеря всех достижений была бы неизбежной, послушайся Махатхир руководителей МВФ, большинство своих советников, пойди он по тому же пути, что его соседи — Тайвань или Индонезия. Но Махатхир почти единолично сумел настоять на своём и в результате спас свою экономику от разрушительного азиатского кризиса 1997–1998 годов.

В то время как Индонезия приняла условия МВФ, Малайзия от услуг и рекомендаций Фонда отказалась. И вот как расценил Махатхир итоги развития Малайзии и других стран, пострадавших от кризиса, но затем рапортовавших об успешном его преодолении:

«Я, конечно, в восторге от аналогичных успехов Таиланда, Южной Кореи, Индонезии и других стран… Это истинный факт, что все мы добились восстановления экономики со скоростью, которую никто не предвидел ещё полгода назад. МВФ даже предсказывает 6,5-процентный рост для экономики Малайзии в следующем году… Но позвольте мне отметить, что в случае с Малайзией… нам не пришлось идти на громадные займы у МВФ или у кого угодно ещё. Не пришлось обременять будущие поколения громадным долговым бременем… Мы достигли таких же экономических результатов, как у прочих стран, затронутых кризисом, без того, чтобы пустить с молотка иностранцам за гроши наши драгоценные корпорации, на создание которых у нас ушло целое поколение. Приношу свои извинения всем, кто хотел приобрести что-то за гроши.

Мы достигли тех же результатов, что и соседи, но… без бедствия массовых увольнений… не выбросив ни единого ребёнка из школы… не уничтожив средний класс, который мы растили два поколения… не уничтожив предпринимательский класс, который мы создавали несколько десятилетий… без крови на улицах и политической неразберихи в нашей стране…

Я абсолютно уверен, что если бы мы обратились за помощью к МВФ, к чему нас настоятельно призывали не раз, то Малайзию заставили бы делать вещи, которые не только уничтожили бы экономику Малайзии, не только политическую структуру Малайзии, но и всю малайзийскую нацию и всё малайзийское общество. Это случилось бы не из-за злой воли МВФ, а из-за нехватки знаний, фактов, широты взглядов, возможностей и понимания у экспертов МВФ».

Вызов мировым финансовым спекулянтам

Но по-настоящему масштаб личности малайзийского премьера раскрылся тогда, когда ему пришлось вступить в открытую конфронтацию с Западом, прежде всего с ведущими международными финансовыми организациями.

Особенно обострилось неприязнь малайзийского лидера к странам-воротилам мирового капитализма в ходе кризиса конца 90-х годов в связи с происками биржевых спекулянтов, столь дорого обошедшимися Малайзии. Выше уже приводились его резкие отзывы о назойливых рекомендациях Международного валютного фонда. Махатхир, извлекая уроки из кризиса, пришёл к выводу, что превозносимая в мире глобализация пока не подходит Малайзии, ибо предполагает открытие ею границ и таможенное разоружение, а значит, возможный экономический крах страны.

Махатхир предупреждает лидеров азиатских стран об опасности глобализации, как она задумана правящими кругами Запада:

«Я внимательно слежу за процессом слияния компаний вокруг наших границ. Эти монстры неминуемо совершат марш в нашу страну и захватят всё, что приведёт к бесчисленным страданиям наших народов». Надо защитить своё благополучие от «крупного бизнеса, который не имеет национальности и является аморальным по своей сути. Его целью является лишь выколачивание денег». И если правительства стран Юго-Восточной Азии не сплотятся перед лицом опасности, то международные банки и транснациональные корпорации будут продолжать безраздельно править миром. «Ведь могущественные люди никогда не поймут слабых», — сказал премьер Малайзии.

Призвав страны Юго-Восточной Азии к совместному противостоянию западным финансовым спекулянтам, Махатхир заявил: «С населением почти в два миллиарда умных и трудолюбивых людей Восточная Азия может стать экономически более крупным регионом, чем Европа и Америка, вместе взятые».

Махатхир оказался единственным политическим лидером в Азии, осмелившимся открыто выступить с обвинением международного спекулятивного капитала в намеренном развязывании кризиса для получения сверхприбыли. По его словам, финансовые спекулянты специально для того, чтобы обрушить валюту страны-жертвы, «могут, например, брать в банке капитал, даже в 20 раз больший, чем тот, который они имеют. Это и делает их такими могущественными. Эти акции спекулянтов валютой «непрозрачны». Они делаются по сговору: кто сколько и чего купит. Таким образом, вся торговля валютой находится в зоне так называемой «теневой экономики»».

По сути дела, Махатхир приравнял Джорджа Сороса и иных подобных ему спекулянтов к преступникам — торговцам наркотиками, «живым товаром» и оружием. Мало того, он потребовал ограничения аппетитов международных финансовых спекулянтов и даже запрета наиболее разрушительных видов их деятельности. Он говорил:

«Торговля валютой в мире, как считают, в 20 раз в стоимостном выражении превышает мировую торговлю товарами и услугами, но какие выгоды от этого получаем мы?.. Этот бизнес не приносит ни увеличения занятости, ни экономического прироста, ни богатств нациям или людям, за исключением нескольких человек, зарабатывающих огромные деньги… Мир совместно действует, чтобы не допустить отмывания денег террористами и преступниками; не вижу, почему бы миру не ввести совместно некоторые правила по торговле валютой».

Финансовый кризис дал Махатхиру ещё один повод для критики деятелей Запада, рассматривающих свою систему ценностей как единственно правильную и отказывающих азиатам в праве устраивать свою жизнь по собственному усмотрению:

«Когда я высказываю мнение, что у новых индустриальных стран Азии есть общие ценности, которые помогли им продвинуться на пути надёжного экономического роста, это часто воспринимается как нахальство или даже как опасная новая форма азиатской культурной агрессии. Многие западники, похоже, считают, что лишь их ценности и этические принципы повсеместно принимаются — или должны приниматься — всеми цивилизованными мужчинами и женщинами мира… Почему многие европейцы понимают, что азиатская музыка может развиваться своим собственным путём, а не вслед за «Биттлз», Азнавуром или Моцартом, но столь многие не воспринимают никакую азиатскую форму управления государством, если она не скопирована с европейской?»

И Махатхир обращается к руководителям МВФ «с несколькими просьбами» в подчёркнуто ироническом контексте:

«Во-первых, пожалуйста, не считайте, что мы здесь, в Азии, всегда глупы… Если вы не понимаете некоторые из тех якобы глупостей, которые мы здесь делаем, то, может быть, иногда вы могли бы немножко поработать и улучшить свои способности понимать то, что мы делаем, вместо того, чтобы заранее считать нас просто глупыми…

Второе: пожалуйста, не надо решать заранее, что мы здесь все коррумпированные лидеры, работающие только на себя, лишённые преданности обществам, на которые мы работаем… Если вы считаете, что мы коррумпированы и работаем только на себя, то вам придётся признать, что всё, что мы делаем — результат нашей коррумпированности и порочной натуры. Но ведь вы не можете отрицать, что результат нашей работы — это превращение азиатских стран в экономических тигров и драконов…

Третье, пожалуйста не ждите, что мы будем управлять нашими обществами на благо других — и особенно на благо тех, кто хотел бы получать громадные прибыли на наших фондовых рынках… Пожалуйста, позвольте нам… самим решать, каковы наши национальные и социальные приоритеты… Не надо ожидать, что мы из уважения к принципу экономического либерализма будем игнорировать интересы нашего народа и нашей страны в пользу иностранцев.

Сколько угодно убеждайте нас силой ваших аргументов. Но не надо убеждать нас аргументом вашей силы. Пожалуйста, не оскорбляйте нас. Пожалуйста, не навязывайте нам свою точку зрения. Пожалуйста, во имя Господа, не диктуйте нам».

Д.Косырев расценил позицию Махатхира как «горестное торжество победителя после битвы, которая принесла поражение слишком многим. Торжество человека, который оказался прав в одиночку — и нанёс этим страшный удар по престижу МВФ. Видимо, мало кто в России понимает, что произошло: после провала в Азии МВФ действительно «потерял лицо», его, похоже, ждут неприятности похуже недавней отставки Камдессю. Ведь удар нанесён всей концепции экономического либерализма, и вообще всему тому, что принято называть «глобализацией». Впереди — самые непредсказуемые перемены. И всё — из-за какой-то Малайзии… Для начала так называемые «транснациональные» СМИ окружили бесспорные успехи «малайзийского эксперимента» стеной молчания или дезинформации… А далее… Можно представить, насколько велико желание многих весьма влиятельных в этом мире людей отомстить победоносному гордецу. Случай ещё представится…».

Трудно переоценить роль Махатхира как идеолога поднимающейся с колен Азии. Азия, азиатская модель экономического развития давно уже оказались в центре идеологической борьбы. Буквально всё хорошее, что происходит в этом регионе, есть вызов принципам монетаристов. Можно было бы даже сказать — или монетаристы, или Азия.

Чтобы ослабить зависимость мусульманских стран от США, Махатхир предложил их правителям перейти в двусторонних торговых расчётах с американского доллара на «золотой динар». Когда большинство стран Организации «Исламская конференция» подпишет соответствующие договоры, Махатхир предлагает сделать динар региональной валютой. Конечная цель такого сотрудничества заключается в создании «честной банковской системы», опирающейся на исламские принципы. Малайзия, наряду с Бахрейном, стала центром исламизации азиатских финансовых рынков. (Вслед за ними Пакистан намеревается выпустить первые в своей истории облигации, соответствующие нормам шариата, который запрещает взимание ссудного процента.) Кроме того, Малайзия начала работу над проектом создания Азиатского валютного фонда, который призван выполнять роль МВФ для стран Азии. В этом она уже нашла поддержку со стороны Японии и Индонезии. Всё это лишь частные проявления того факта, что центр мирового экономического развития перемещается в Азию, и если этот процесс будет продолжаться, США могут оказаться на его обочине.

Но и в политической практике Махатхир делал рискованные шаги. Вряд ли понравилась, например, заправилам Запада закупка Малайзией российских самолётов-истребителей на полмиллиарда американских долларов.

В 1999 году партия Махатхира в очередной раз выиграла выборы, и он остался премьер-министром на очередной срок. Но время идёт, ему уже 80 лет, и он вынужден был в 2003 году уйти от руководства страной. Как будет развиваться Малайзия при новом премьере Абдулле Ахмаде Бадави, покажет время.

Что Путин мог бы привезти из Малайзии

Вот и для лидера России настала пора проявить интерес нашей страны к странам Юго-Восточной Азии. Важным внешнеполитическим событием стал визит президента РФ Владимира Путина в Малайзию. Главными итогами визита считаются контракт на поставку Малайзии российских военных самолётов, о котором говорилось выше, и шаги, предпринятые для вступления России в Исламскую конференцию.

Не стану спорить. Продвигать российскую продукцию на мировые рынки необходимо. Однако покупатели нашей военной техники часто расплачиваются не долларами, а товарами местного производства (Малайзия — в основном пальмовым маслом). Да и из полученной валюты заводам и КБ — создателям и производителям вооружений доставались лишь копейки, в бюджет она тоже не попадала, а расходилась неизвестно куда. Ну, а участие России в Исламской конференции — палка о двух концах, оно может привести как к укреплению позиций России в исламском мире, так и к росту сепаратистских настроений в нашей стране. Если Путин привёз только эти два результата, то визит был не очень успешным.

А Путин мог бы привезти опыт превращения Малайзии из самой отсталой страны в одну из наиболее развитых в технологическом отношении держав мира в исторически короткий срок. Пока «малайзийское чудо», поразившее весь мир, осталось практически незамеченным в России.

Путин поставил задачу: Россия должна за 10 лет удвоить свой ВВП. А при Махатхире Малайзия за 7 лет (1988–1996) увеличила ВВП в 3,5 раза! И в дальнейшем предполагает удваивать ВВП каждые 10 лет.

В России месторождения нефти отданы частникам, которые всю прибыль от эксплуатации тратят по своему усмотрению, нефти у нас осталось на 22 года, что мы будем делать дальше — неизвестно. В Малайзии добычу нефти ведёт государственная компания, и при том так, чтобы запасов хватило надолго.

Россия — сырьевой придаток Запада, а Малайзия вывозит преимущественно продукцию электроники. У нас в глубинке знают, что такое компьютер, больше понаслышке. В Малайзии построен «кибернетический город знаний, удовольствия и отдыха», и сам «король информационных технологий» Билл Гейтс признал, что ничего подобного нет ни во Франции, ни в Германии.

Всё это стало возможным потому, что Махатхир не принял западную модель экономики, а создал свою собственную, ставшую примером для всей Азии.

Махатхир может сказать о себе: «Я принял отсталую, бедную страну и превратил её в экономическое чудо». Сможет ли так сказать о себе Путин, когда кончится второй срок его президентства?

В 2005 году Путин снова побывал в Малайзии, где проходили саммит стран АСЕАН и учредительная конференция Восточно-Азиатского сообщества. Он снова предлагал расширять экономические контакты между странами Азии и Россией, прельщая партнёров нашими нефтью и газом. Примечательно, что хотя в Малайзии уже другой премьер, Путин перед отъездом из Куала-Лумпура посетил Махатхира, который пригласил его к себе домой на чашку чая, что в Малайзии считается высшим проявлением доверительности.

А как дела у отделившегося соседа?

Как уже упоминалось, первоначально обретшая независимость Малайзия должна была существовать в федерации с Сингапуром, населённом преимущественно китайцами. Но Махатхир не хотел чрезмерного роста китайской общины, которая по численности населения превосходила бы общину малайскую. И Сингапур был в 1965 году «отпущен в свободное плавание». Как он развивался отдельно от Малайзии?

Сингапур (в переводе — «город льва») — островная республика площадью 639 кв. км и с населением 3,53 миллиона человек (из них 1,6 миллиона проживают в самом городе Сингапуре). Около 80 процентов населения — китайцы, но есть и представители многих других национальностей, поэтому в стране официальными языками считаются малайский, китайский, тамильский, английский. В Сингапуре в целом мирно сосуществуют приверженцы буддизма, конфуцианства, ислама, индуизма, христианства.

По преданию, город основан в XIII веке. Сингапур издавна считался «западными воротами Востока и восточными воротами Запада», «азиатским Гибралтаром», «азиатской Венецией» и пр., а главное — был крупнейшей перевалочной базой для товаров Востока и Запада. Когда же он превратился в финансовый центр Юго-Восточной Азии, его стали называть «азиатским Цюрихом».

С 1826 года Сингапур был колонией Англии, создавшей там крупную военно-морскую базу и обычный колониальный порт.

В колониальный период Сингапур поставлял на рынки развитых стран сырьё, производимое в соседних колониях, и сбывал в Юго-Восточную Азию промышленные товары из Англии и других стран Запада. При этом английские агентские дома осуществляли связи с Западной Европой, для чего требовался морской торговый флот, а внутренняя торговля оказалась в руках китайцев, которые появились здесь задолго до европейцев (и сразу же стали наводить страх на жителей региона тайные китайские преступные общества).

Китайцы имели оборотный капитал и суда мелкого и среднего тоннажа, которые служили единственным видом транспорта в этом регионе тысяч островов. Поэтому они быстро захватили в свои руки финансовые, управленческие и сбытовые функции, сбывали промтовары Запада в страны Юго-Восточной Азии и закупали там сырьё для переотправки на Запад. А Сингапур был свободным портом, принимал и отправлял грузы почти без таможенных пошлин. Это служило стимулом для ввоза сырья в целях реэкспорта, а порт зарабатывал на дополнительной обработке, сортировке и хранении грузов.

В 1942–1945 годы Сингапур был оккупирован японцами, в 1959 году добился самоуправления, в 1963–1965 году находился в составе Малайзии, после чего стал независимым государством.

Сингапур не располагает богатствами недр и вынужден завозить морем из-за рубежа не только сырьё и энергоносители, но даже и песок для улучшения местных болотистых почв. И пресную воду он импортирует из соседней Малайзии. Тем не менее, правительство республики поставило перед собой задачу превратить её в процветающую державу и успешно выполняет этот план. Сингапур вошёл в число «новых индустриальных стран» — «азиатских тигров», а по величине ВВП на душу населения (28 тысяч долларов) догоняет США (34 тысячи долларов). Это самый успешный из «азиатских тигров». К тому же он накопил золотовалютные резервы в размере 80 миллиардов американских долларов.

На этом, по российским меркам, крохотном пятачке размещаются второй (после Роттердама) по величине грузооборота морской порт в мире и третий (после Роттердама и Хьюстона) нефтяной порт, пять нефтеперерабатывающих заводов, крупные предприятия электротехнической, радиоэлектронной, оптикомеханической, судостроительной, судоремонтной, авиационной, сталеплавильной, металлообрабатывающей, деревообрабатывающей, химической, пищевой, текстильной, лёгкой и других отраслей промышленности. Есть также предприятия по первичной переработке каучука, кофе, чая и др. И при этом ещё остаётся территория для сельскохозяйственного производства. На острове возделывают кокосовую пальму, пряности, табак, овощи, фрукты, занимаются свиноводством, птицеводством. Построен международный аэропорт. Железной и автомобильной дорогой остров связан с полуостровом Малакка.

Для экономического роста Сингапура не меньшее значение, чем промышленность и сельское хозяйство, имели банки и биржи. Сингапур наряду с Гонконгом является финансовым центром Юго-Восточной Азии. «Невидимая торговля» — кредитно-финансовые услуги, страхование и пр. вносят солидный вклад в ВВП страны.

По размеру экспорта крошечный Сингапур сравнялся с громадным Китаем и в 1,5 раза перегнал Россию, причём экспортирует он не сырьё, а оргтехнику, телеаппаратуру, нефтепродукты.

Важной отраслью экономики стал иностранный туризм, Сингапур ежегодно посещают до 5 миллионов туристов. Этой маленькой стране есть что показать туристам (об этом увлекательно рассказывает известный журналист-востоковед Всеволод Овчинников).

Территория самого города Сингапура делится на кампунги (районы). Чайнатаун — кусочек Китая, где и еда, и магазинчики, и религиозные сооружения соответствуют традициям этой страны. В Маленькой Индии люди посещают буддийские храмы с индуистскими святынями и расхаживают в сари, а дух Британии витает повсюду. Каменные джунгли с небоскрёбами перемежаются садами (ботанический, японский, китайский, Мандай — сад орхидей) и парками (птичий, крокодиловый).

На других островах страны (а их более 50) можно найти и дикие джунгли, и туристические маршруты с пятизвёздочным комфортом. С одного острова на другой попадают на самолёте, вертолёте, катере, по подвесной дороге. Особой популярностью пользуется океанариум. Он построен в виде стеклянного тоннеля таким образом, что акулы снуют прямо над головами туристов.

Все отрасли экономики острова процветают. В чём же секрет такого успеха?

Исследованию экономического и социального развития Сингапура посвящены книги Л.Д.Долженковой «Сингапур в мировом капиталистическом хозяйстве» (М., 1984), Ю.Б.Савенкова «Сингапурские этюды» (М.,1982), В.Н.Курзанова «Сингапур в экономике Юго-Восточной Азии» (М., 1985) и др. Кратко их выводы сводятся к следующему.

После второй мировой войны развитие экономики Сингапура происходило в три этапа.

На первом этапе, когда страна должна была доказать свою жизнеспособность, проводилась политика импортзамещения и принимались меры протекционистского характера, но одновременно создавались и зоны свободной торговли.

На втором этапе развивалось производство, ориентированное на экспорт (как Япония в 60-е годы) на основе приобретения лицензий и патентов и использования дешёвой рабочей силы. Но этот этап был недолгим, сказывались конкуренция других «азиатских тигров» — Южной Кореи, Тайваня, Гонконга, а также протекционистские меры стран Запада.

Тогда начался переход к третьему этапу, который характеризуется развитием отраслей, выпускающих наукоёмкую продукцию высокой сложности. Поскольку ресурсы территории и рабочей силы на острове невелики, правительство приняло меры по ускоренному свёртыванию старых, бесперспективных отраслей и по переподготовке работников. В 80-е годы началось осуществление программы «второй промышленной революции», в итоге которой Сингапур по уровню жизни должен был сравняться с Японией.

Важную роль в экономическом развитии Сингапура сыграл иностранный капитал, без чего для достижения нынешнего уровня производства понадобилось бы времени на 50 лет больше. А привлекала иностранный капитал возможность получения фантастических прибылей — как за счёт предоставляемых правительством налоговых и других льгот, так и за счёт использования дешёвой рабочей силы. И до сих пор реальная заработная плата работников в Сингапуре в 3 раза меньше, чем в Японии, в 5 раз меньше, чем в передовых странах Западной Европы и в 10 раз меньше, чем в США.

Но власти Сингапура, привлекая иностранный капитал, использовали его для решения своих национальных задач, хотя и понимали отрицательные последствия такой политики. Сингапур сделался необходимым звеном в неоколониальной экспансии монополий Запада в Юго-Восточной Азии, младшим партнёром развитых капиталистических государств по эксплуатации развивающихся стран региона (только в этом качестве он и может процветать). В частности, импорт стран Запада значительной части сырья из Малайзии осуществляется через Сингапур. Малайзии трудно освободиться от его посредничества, особенно в экспорте: Сингапур — это глубоководный, хорошо механизированный порт, располагающий развитой инфраструктурой — складским хозяйством, подъездными путями и пр. (Потому-то Малайзия и стремится построить собственный глубоководный порт.)

Хотя Сингапур живёт по законам рыночной экономики, развитие его экономики осуществляется по плану. Уже выполнены два пятилетних и два десятилетних плана.

В экономике Сингапура существует значительный государственный сектор, включающий банк развития Сингапура, авиа- и судоходную компанию и ряд других важных предприятий, что позволяет правительству влиять на разные стороны деятельности частного сектора.

И всё же главное условие успехов Сингапура — в том, что здесь ставка была сделана на наращивание «человеческого капитала», для чего была разработана программа образования и обучения работников и подрастающего поколения, а также было развёрнуто широкое жилищное строительство.

Представление об этой программе даёт изданная правительством страны книга «Экономика Сингапура: новые направления» («The Singapore economy: New Directions». Singapore, 1986). Программа предусматривала рост ВВП в течение 10 лет (в 80-е годы) по 8 — 10 процентов в год, чтобы достичь величины ВВП на душу населения 16 300 долларов США (как указывалось выше, к 2000 году это задание было перевыполнено более чем в 1,5 раза). В 90-е годы Сингапур должен был войти в число развитых наций.

Политика обеспечения экономического роста включает планы совершенствования налоговой системы, роста зарплаты, образования и переподготовки рабочей силы, повышения производительности, развития предпринимательства вообще и малого бизнеса в частности, сферы услуг, внедрения высоких технологий и проведения научно-исследовательских работ, применения информационных технологий.

И всё это подробно расписано по каждому сектору экономики: промышленность, банки и финансовая система, сфера услуг, туризм, строительство, внутренняя и внешняя торговля.

Особо остановлюсь на программе образования и переподготовки кадров.

Она исходит из того, что уже в 70-х годах в стране достигнута полная занятость трудоспособного населения. Население мало, и будет увеличиваться медленнее, чем раньше. Поэтому упор должен быть сделан на образование, переподготовку кадров, чтобы неуклонно повышать производительность труда. Повышение уровня образования населения займёт немало времени, но усилия в этой сфере должны быть неустанными.

Ранее на низкооплачиваемые работы принимались гастарбайтеры из Индонезии, Малайзии и других стран. Однако затем был выдвинут лозунг: «Сингапурским предприятиям — сингапурские рабочие». Срок выхода на пенсию был повышен с 55 до 65 лет. И всё же рабочей силы, особенно высококвалифицированной, не хватает. Поэтому в программе далее сказано:

Нужно стремиться к 1990 году поднять средний образовательный уровень до 4-го класса школы второй ступени или его эквивалента (по российским меркам — до 9-го класса). Чтобы читатель мог оценить масштаб намеченной работы, отмечу, что ещё в 1979 году 60 процентов рабочей силы в стране либо вообще не имели образования, либо окончили не более трёх классов начальной школы.

Стратегия в сфере образования нацелена на то, чтобы добиться полного раскрытия потенциала каждого работника, поощрять развитие творчества и повышение мастерства через образование на широкой базе. Стимулировать успехи в этом направлении должно установление высококвалифицированным работникам уровня зарплаты на мировом уровне. При этом надо добиваться соответствия квалификации работников спросу на квалифицированный труд.

Университет и политехнический институт должны ежегодно увеличивать набор студентов на 3 процента, а колледжи — на 5 процентов. При этом должен сохраниться высокий стандарт требований к поступающим, ибо в качестве подготовки специалистов не может быть компромиссов. Надлежит сохранить и закрепить успехи в обучении студентов и перенести центр тяжести усилий на подготовку аспирантов, с тем, чтобы они могли двинуть вперёд технологии и менеджмент.

Для наличной рабочей силы повышение квалификации и переподготовка должны стать частью трудовой жизни на всём её протяжении. Главная ответственность за это возлагается на работодателей. Но эти усилия приведут к успеху, только если сам работник видит необходимость своего профессионального и общекультурного роста. Правительство окажет в этом поддержку, в частности, предоставлением грантов и пр., выявлением новых требований к квалификации работников в XXI веке, разработкой учебных программ, созданием необходимой инфраструктуры (с увеличением числа центров подготовки кадров с 6 до 15 тысяч) и т. д.

Особое внимание должно быть уделено работникам старшего возраста, которых частные компании стремятся при реструктуризации увольнять в первую очередь.

Выработаны специальные требования к ассоциациям работников умственного труда (инженеров, адвокатов, врачей и пр.), с тем, чтобы они содействовали повышению квалификации своих членов и изучению ими последних достижений науки в своих областях деятельности.

На более далёкую перспективу должна быть поставлена задача подготовки гибкой рабочей силы, способной менять свой профиль в зависимости от изменения экономической конъюнктуры. Намечено также расширять круг преподаваемых дисциплин, чтобы обеспечить воспитание всесторонне образованного и всесторонне развитого человека, и давать людям больше возможностей для творчества.

О том, что это не просто декларации, а реальный план, диктуемый необходимостью выживания нации в остроконкурентном мире XXI века, говорят заключительные разделы плана, суть которых можно кратко выразить так:

«Уровень образования нашей рабочей силы ещё ниже, чем в США, Японии или на Тайване (правда, в двух последних странах население более этнически однородно, и им эту задачу решать легче). Но если мы не преодолеем это отставание, нам не занять достойного места на рынке продукции с высокой добавленной стоимостью».

Итоги выполнения программы подведены в другом правительственном документе — книге «Планирование в Сингапуре: от плана к осуществлению» («Planning Singapore: From Plan to Implementation». Singapore, 1998).

Почти весь Сингапур — город новостроек. Корпорация, которая строит город, возводит и промышленный район Джуронг (к западу от Сингапура), где появится новый глубоководный порт и уже готовые участки под сооружение предприятий, сдаваемые в долгосрочную аренду. И сельскохозяйственные зоны создаются с готовой инфраструктурой и сдаются фермерам в аренду на срок не меньше 10 лет, и им устанавливаются правительственные задания по производству продукции.

Но гордость Сингапура — жилые кварталы. Таких жилых массивов нет ни в Японии, ни в США. Сегодня уже свыше 90 процентов жителей города проживают в современных домах, построенных государством (80 процентов жителей уже выкупили свои квартиры). Это действительно страна новосёлов, отстроенная заново.

Для обеспечения жильём семей разного дохода применялись различные схемы его оплаты. Например, из каждых 100 долларов зарплаты на руки выдавались 50, а 25 шли в центральный фонд сбережений фирмы и 25 — зачислялись на личный счёт, где должны были храниться до выхода на пенсию. Но эти деньги можно было использовать на приобретение квартиры или на лечение в больнице. Работник, накопивший 20 процентов, получал квартиру, остальную сумму выплачивал в рассрочку (при этом можно было объединяться нескольким семьям). Через пять лет можно квартиру продать.

Человечество всегда мечтало о городе-саде. Сингапур — город-парк, чистый и ухоженный. Власти обращаются к его жителям:

«Мы хотим, чтобы Сингапур был чистым. Помогите нам!»

Но призывами и уговорами здесь не ограничиваются. За брошенный на улице окурок придётся уплатить штраф в 500 долларов. В стране существуют запрет на порнографию и цензура на телевидении. Успешно ведётся борьба с преступностью, беспощадная расправа ожидает наркоторговцев.

Систематически проводятся кампании борьбы за здоровье населения. Так, внедряется правило: «Каждому — хотя бы одно яблоко в день», и съесть его надо с кожурой, чтобы укреплять зубы.

Если сейчас благополучие Сингапура основано на производстве компьютеров, авиаприборов и другой сложной техники, то в ближайшем будущем основными источниками доходов станут продажа знаний и идей, а также финансовый арбитраж. От экспорта товаров страна перейдёт к экспорту капитала.

Но для такого развития страны нужны трудолюбие и предприимчивость населения, а также некоррумпированное правительство.

Как успехи Малайзии неразрывно связаны с деятельностью её премьер-министра Махатхира бин Мохамада, так взлёт Сингапура обеспечен тем, что его премьер-министром был Ли Куан Ю.

Малайзия и Сингапур — конкуренты, но их экономики друг на друга завязаны на 20 процентов. Ограничения в операциях с малайзийскими акциями и ринггитом, о которых говорилось выше, прежде всего бьют по Сингапуру и в местных деловых кругах вызывают недовольство. Тем более, что Махатхир, видимо, не предупредил о своих мерах сингапурского коллегу.

Но властям Сингапура приходится думать не только об экономике. Им нужно обеспечить постепенный сплав культур различных этнических групп населения. Это нелегко сделать, когда в стране царит культ денег, что не удивительно: исторически Сингапур складывался как общество торговцев, иммигрантов. Хотя даже китайцы, составляющие большинство, говорят про себя: «Внешне китаец, в душе сингапурец». Но руководит ими один принцип: «Выжить!», что неизбежно в мире частной собственности и звериной конкуренции.

И ещё один сосед

Малайзия граничит ещё с одним государством — султанатом Бруней Даруссалам, территория которого составляет 5,8 тысяч кв. км, а население 323 тысячи человек (в основном малайцы). Бруней — исторический центр малайской цивилизации, но он был британским протекторатом с 1888 по 1983 год, его независимость была провозглашена только 1 января 1984 года. Правящий ныне в Брунее султан Хассанал Болкиах одновременно является и премьер-министром, министром обороны и финансов. А также религиозным (мусульманским) лидером. Наверное, это единственный в мире глава государства, который знает лично всех своих подданных, выезжает к ним каждую неделю, причём без охраны, а потому он не только почитаем народом, но и искренне любим.

Это крошечное государство, территория которого в восемь раз меньше Московской области, располагает приличными запасами нефти, которая идёт на экспорт и даёт такой доход, что султан Брунея считается самым богатым человеком планеты (по реальным активам, а не по стоимости акций, подверженных колебаниям конъюнктуры). И живёт он во дворце из 1788 комнат, расположенном в парке площадью 120 гектаров. Мечеть покрыта чистым золотом. Собрание личных автомобилей султана насчитывает более тысячи машин. Все брунейцы — владельцы автомобилей бесплатно заправляют их на заправочных станциях бензином или дизельным топливом.

ВВП на душу населения Брунея составляет 15 тысяч долларов США. Медицинское обслуживание, как и все ступени образования, в стране бесплатны, поэтому Бруней — страна почти поголовной грамотности и скоро будет полностью охвачена сетью Интернета (в основном на личные средства султана). С населения не взимаются никакие налоги, преступность отсутствует. Столица Брунея Бандар-Сери-Бегаван считается вторым по чистоте городом в мире после Сингапура. Осуществляется программа «Свой дом — каждой семье», и наибольшая часть жилья предоставляется бесплатно.

Экономический кризис 1997–1998 годов затронул и Бруней, его бюджет впервые был сведен с дефицитом, душевой ВВП сократился с 17 до 15 тысяч долларов. Поэтому султан решил, что сидеть на «нефтяной игле» дальше недопустимо, а потому надо срочно развивать жилищное строительство, туризм, информатику, нефтепереработку, портовое хозяйство, химическую промышленность и другие связанные производства.

В 2000 году в Брунее проходила встреча глав государств организации Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества, в которой участвовал президент РФ Владимир Путин. Какие выводы сделал он после посещения этой удивительной страны, неизвестно.

* * *

В Азии есть и другие государства, испытавшие воздействие советской модели организации жизни общества и государства — Монголия, Вьетнам, отчасти Лаос. Но с крушением СССР все они в той или иной мере либо подпали под влияние Китая (который и сам постепенно переходит на рыночные отношения, характерные для Запада), либо прямо повернулись лицом к Западу. Великая Индия слишком пёстрая по этническому и конфессиональному составу. К тому же она ещё слишком страдает от пережитков прошлого (вплоть до остатков кастовой системы), поэтому её вряд ли можно рассматривать как корпоративное государство. Исламские страны Азии и Африки — это особый мир, к которому часто вовсе не применимы те социально-экономические категории, которые употребляются в общественных науках Европы и Америки. Поэтому данные страны также в настоящей работе не рассматриваются.

Впрочем, и здесь есть одно приятное исключение, которое станет предметом исследования в следующей главе.

Глава 11 Джамахирия как вызов капитализму и псевдосоциализму

Либеральные российские и почти все западные политики и СМИ готовы говорить о чём угодно, подчас даже нести всякую чепуху, лишь бы не рассказывать об опыте тех стран, которые нашли или ищут свой путь развития, не укладывающийся в прокрустово ложе западных политических и экономических теорий. Молчат они об успехах Малайзии, бросившей вызов всесильному Международному валютному фонду, и сделали бы вид, будто её не существует на свете, если бы она не стала примером для всех стран Азии, которых Запад ещё держит в тисках отсталости. Молчали бы они и о свободной Кубе, если бы не пламенные выступления Фиделя Кастро, пользующегося огромным авторитетом в странах Латинской Америки, если бы не провал вторжения кубинских реакционеров, поддержанных американцами, да не пресловутый «карибский кризис». И молчат о таком удивительном явлении, как Великая Социалистическая Народная Ливийская Арабская Джамахирия. (Специалисты, разбирающиеся в тонкостях арабского языка, утверждают: слово «Джамахирия» означает «правление неисчислимых народных масс».)

Если же тактика замалчивания проваливается, начинается кампания клеветы и очернения. Это ясно показал один из немногих западных авторов, пытавшихся объективно разобраться в сущности ливийской революции, Робер Шарвэн в своей книге «Синдром Каддафи» (Charvin, Robert. Le syndrome Kadhafi. Paris, 1987). Для СМИ, выражающих интересы буржуа Запада, ливийский лидер Каддафи стоит в одном ряду с такими «злодеями», как Ленин, Мао, Кастро или Насер, Ливия — это «империя зла», а режим в стране — это воплощение дьявола, абсолютное зло. В действительности, пишет Шарвэн, «антикаддафизм» — это не просто патология, «паранойя Запада», проявление исламо- и арабофобии, а оружие колониализма, направленное против всех стран «Третьего мира».

Наверное, Ливия — это единственная в мире страна, где и

глава государства, и Революционное руководство пребывают вне системы государственной власти, потому что в Ливии… государство, правительство и политические партии официально упразднены.

Как же она существует уже почти сорок лет без государства и правительства, без своры грызущихся между собой политиков? И кто был создателем такой неповторимой политической системы?

Из каменного века — в век двадцатый

Много чего повидала ливийская земля за свою историю. Были на ней финикийские и греческие колонии, находилась она под властью Карфагена и Рима, и в те времена считалась «житницей Средиземноморья». В V веке именно здесь появилось государство германского племени вандалов, имя которых вошло в историю как символ невежества и разрушения. Через столетие эта земля оказалась под властью Византии, затем она была завоёвана арабами, видела войска крестоносцев, позднее входила в состав Османской империи. О величественном прошлом страны говорят древние заброшенные, но почти не разрушенные города.

Уже в XX веке, с 1912 по 1943 годы, Ливия («страна львов») стала колонией Италии, превратившей её в свой аграрно-сырьевой придаток. Во время второй мировой войны территория Ливии служила полем ожесточённых сражений итало-немецких и англо-американских войск.

После второй мировой войны Италия оказалась в числе побеждённых стран и лишилась всех своих колоний, которые оказались как бы трофеями победителей. О том, какой торг шёл среди них по поводу Ливии, рассказал американец Джон Кули в своей книге «Ливийский песчаный шторм» (Cooley, John K. Libyan Sandstorm. NY., 1982). По его словам, Сталин предъявлял претензии на Триполитанию. При этом он давал заверения, что на этой территории не будут установлены советские порядки. Но Молотов проговорился, что СССР хотел бы устроить в Триполи свою военно-морскую базу. Но это поставило бы под удар коммуникации на Средиземном море, связывающие страны Запада с нефтяными промыслами на Ближнем Востоке, чего ни США, ни Англия не могли допустить. Союзники не смогли договориться о разделе итальянских колоний, и в 1951 году было провозглашено независимое королевство Ливия.

Независимое, конечно, лишь в том смысле, что король был свой, ливийский, и иноземных вооружённых оккупантов в стране не было. Иностранные военные базы на ливийской территории были, но как бы по договорам и якобы для обоюдной пользы.

Первой навязала Ливии договор о дружбе и союзе Англия, втянувшая страну в стерлинговую зону. Затем её примеру последовали США, ФРГ и Италия. В условиях, когда американцы и англичане создали на территории Ливии свои военные базы, король и его правительство проводили прозападную политику, богатства страны и её недр принадлежали иностранному капиталу, который и был тут подлинным хозяином.

Основные центры политической, экономической и общественной жизни страны (из которых наиболее важными являются Триполи и Бенгази) располагались на узкой полосе вдоль Средиземного моря, а остальная территория (на которой уместились бы Франция или семь Великобританий) представляла собой пустыню с редкими оазисами, где было возможно земледелие. Большая часть населения пустынных районов занималась скотоводством, ведя кочевой образ жизни.

Страна была крайне отсталой, большинство её жителей оставалось неграмотными. Во всей стране было только 16 ливийцев с высшим образованием, полученным за границей, в университетах Запада.

С 1 сентября 1969 года власть в Ливии перешла к Совету революционного командования во главе с Муаммаром Каддафи. С этого момента начинается отсчёт новой эпохи в истории Ливии.

«Величайший пролетарий мира»

Так называет себя ливийский лидер Муаммар Каддафи, биографию которого я излагаю по статье журналиста Сергея Пименова, взятой из Интернета.

В современной мировой политике Муаммар Каддафи является одним из тех легендарных национальных вождей, за которыми идут миллионы людей и перед которыми склоняют колени до фанатизма преданные им народные массы. Всего лишь за одну сентябрьскую ночь рожденный в пустыне бедуин совершил потрясающий взлет к славе, в одночасье став полковником и «верховным вождем» ливийской революции.

Муаммар Каддафи родился в 1942 году, в бедуинской палатке, недалеко от города Сирт. В детстве, несмотря на кочевой образ жизни семьи, пасшей верблюдов и коз, он упорно учился и уже в юности поражал сверстников начитанностью и незаурядными ораторскими способностями.

В школьные годы он заинтересовался политикой, его политическим кумиром был президент Египта Гамаль Абдель Насер. В 1959 году Каддафи становится активистом подпольной организации, которая выступала за проведение реформ, способных покончить с политической и социальной несправедливостью в тогда еще монархической Ливии.

Каддафи решил посвятить всего себя революционной деятельности. Он поступает в военный колледж в Бенгази (и одновременно — на исторический факультет Ливийского университета), так как утвердился в мысли, что единственный путь решения проблем ливийского общества лежит не иначе как через свержение монархии с помощью армии. В 1964 году под руководством Муаммара Каддафи создается подпольная Организация свободных офицеров-юнионистов-социалистов.

По окончании академии в 1965 году молодой офицер отправился на стажировку в Англию. Возвратившись на родину, капитан Каддафи возглавил военный переворот (подробности которого излагаются в упомянутой уже книге Кули, вообще написанной очень живо). 1 сентября страна впервые услышала голос своего нового вождя, возвестившего по радио из Бенгази о свержении монархического режима во главе с престарелым королем Идрисом I (который в это время находился на отдыхе за границей). Переворот прошел на удивление спокойно, он до сих пор считается самым бескровным в истории арабских стран. Отныне жизненный путь Каддафи, председателя Совета революционного командования (СРК) — это одновременно и биография новой Ливии.

В стране была провозглашена республика, вся полнота власти перешла в руки СРК. Захватив власть, Каддафи, ставший полковником, заявил, что целью его политики является создание единого, мощного и нейтрального ливийского государства.

Американцам и англичанам пришлось вывести свои военные базы из Ливии. Затем были изгнаны из страны все граждане Италии — прежнего колонизатора и главного торгового партнера Триполи. Каддафи собирался построить новое арабское общество, основанное на союзе рабочих, крестьян, интеллигенции и служащих делу нации неэксплуататорских капиталистов, в котором, по его мнению, иностранцам нет места. В Ливии теперь есть только два класса: поддерживающих революцию и её противников.

Март 1972 года преподнес мировой общественности очередной сюрприз: антикоммунист Каддафи подписал договор о дружбе и сотрудничестве с СССР. Договор с Москвой позволил Ливии получать советское оружие, которое требовалось Каддафи для того, чтобы воплотить в жизнь свою мечту — создание единого панарабского государства от Сенегала до Судана. Мечта эта до сих пор не воплощена. «Моя проблема состоит в том, что моя страна слишком мала, чтобы я мог реализовать все свои способности», — говорит Каддафи.

Экстремист по натуре, Каддафи жесткой рукой принялся за радикальные реформы. Поэтапная национализация собственности иностранных нефтяных монополий, банков, страховых компаний, переход на плановое ведение хозяйства, реализация впечатляющих программ социального развития общества — все эти шаги были подчинены выполнению главной задачи: превратить Ливию из сырьевого придатка транснациональных корпораций в современное независимое государство, перенести страну из средневековья в XX век.

После смерти общепризнанного лидера арабов президента Египта Насера, идеи которого уже перестали удовлетворять Каддафи как не переходящие от слов к делу, он принялся за модернизацию теории арабского социализма с учетом новых политических реалий. Для этого Каддафи, прежде занимавший высшие руководящие должности в государстве, был освобождён от всех «политических, протокольных и административных обязанностей», чтобы он мог полностью посвятить себя «идеологической и теоретической работе в деле организации масс».

В итоге его трудов на свет появилась «Зелёная книга» — «третья всемирная теория», «собрание общечеловеческих аксиом и вечных истин в решении политических и социально-экономических проблем на уровне всего человечества». Созданная в противовес двум основным мировым идеологиям — буржуазной и коммунистической, — «третья мировая теория» представляет собой конгломерат положений раннего ислама с его идеалами равенства и социальной справедливости, ряда марксистских догм и идей арабского национализма. Она служит теоретической основой ливийского корпоративного государства.

В ней утверждается, что все существующие в мире режимы являются «диктаторскими», поскольку власть их зиждется на «господстве партии или класса». В качестве альтернативы подобным режимам в марте 1977 года в Ливии была провозглашена джамахирия — общество народных масс, где законодательная власть принадлежит первичным народным собраниям, объединяющим все взрослое население страны. Исполнительной властью наделены избираемые этими собраниями народные комитеты. Каддафи уверен: «Ливийский режим свергнуть вообще невозможно, так как весь народ, как в свое время в Афинах, представляет собой единое собрание. У нас все, начиная с 18 лет, заседают в народных комитетах. Так как же и против кого можно затевать переворот, если весь народ находится на собрании?».

Если в 1969 году Ливия стала республикой, поставившей целью строительство исламского социализма, то с 1977 года в ней по-настоящему укрепилась народная власть. Когда говорят о ливийском опыте социалистического строительства, то речь идёт преимущественно о том, что происходило в этой стране после 1977 года.

Каддафи, освободившись от официальных постов, остался генеральным секретарём Всеобщего народного конгресса Ливии, главой Ливийской Джамахирии и её Революционного руководства.

«Ливийская рука» мирового терроризма

«Хуже и страшнее Запада может быть только Запад», — утверждал Каддафи. Его сразу же прозвали «грозой Запада». Откровенный антиамериканизм стал доминирующим во внешнеполитическом курсе джамахирии.

Каддафи поставлял кубинское и восточногерманское оружие палестинцам, ирландцам, баскам, корсиканцам, филиппинцам — то есть всем, кто так или иначе боролся с дружественными США правительствами. Ливия тратила на это до одного миллиарда долларов в год и обрела репутацию страны, поощряющей международный терроризм и принимающей в нем едва ли не наиболее активное участие, причем на государственном уровне.

Каддафи организовал четыре покушения на президента Египта Садата, отошедшего от курса Насера, и, видимо, приложил руку к его убийству.

Ливийский вождь потребовал от всех эмигрантов немедленно вернуться на родину. В противном случае их ждала смерть. Угроза была исполнена, в течение года в различных городах Западной Европы и Ближнего Востока было убито более 20 ливийских диссидентов.

Западные державы были уверены, что авиационная катастрофа самолета американской авиакомпании «Пан-Америкэн» в декабре 1998 года над шотландским местечком Локерби — дело рук ливийцев. Отказ Триполи выдать террористов привел к введению в отношении джамахирии торгово-экономической блокады, которая обернулась для страны многомиллиардными убытками.

Вождь предпочитает бедуинскую палатку

Муаммар Каддафи — личность незаурядная. Он всегда с массами и стремится быть в гуще событий: в одежде кочевника инспектирует строящиеся объекты в провинциальной глубинке, за рулем трактора открывает пахотную страду, инкогнито посещает государственные учреждения, чтобы потом навести там порядок, если он необходим, ходит в общей колонне демонстрантов. Только после нескольких попыток покушения на него он стал более закрытым.

В народе его называют «каид», что по-арабски означает «вождь», «лидер». Этот эпитет заимствован из полного названия официального поста Каддафи — «лидер ливийской революции» и, по существу, канонизирован им самим.

Отдавая дань традициям своего народа, Каддафи предпочитает роскошным дворцам королевского периода весьма скромную резиденцию, а то и просто бедуинскую палатку, посещение которой считается обязательным ритуалом для иностранных делегаций и именитых гостей.

Каддафи никогда не употребляет спиртных напитков и не курит, как истовый мусульманин, строго выполняющий все заповеди ислама. При этом он с первых дней революции пресек попытки вмешательства духовенства в политическую жизнь страны, отделил Церковь от государства и перенаправил её энергию исключительно в русло культурно-просветительской деятельности. В своих выступлениях полковник обрушивается на исламистов — этих, по его словам, «бешеных собак», «бродячих псов», пришедших из Ирана и Афганистана, которые, как он выражается, «ислама не знают, но берутся нас поучать» (сам Каддафи знает Коран наизусть).

В Ливии он пользуется огромной популярностью, многие, особенно молодые люди, беспредельно, порой до фанатизма преданы ему. Для Запада же Каддафи долгое время оставался заклятым врагом, даже несмотря на то обстоятельство, что ливийский лидер способствовал освобождению заложников в Ливане и на Филиппинах, а также изгнал из своей страны палестинских террористов. Ливийская джамахирия оставалась в черном списке государств, поощряющих международный терроризм.

«Зелёная книга» — манифест корпоративизма

Из всего ливийского опыта строительства социализма наибольший интерес представляет собой главный теоретический труд Каддафи «Зелёная книга», поскольку со времён «Доктрины фашизма» Муссолини в мире не появлялось более развёрнутого обоснования необходимости и неизбежности корпоративного государства. Вот её сокращённое изложение.

«Зелёная книга» состоит из трёх частей. В первой части разоблачается лживость западной демократии, которой противопоставляется подлинная власть народа.

По убеждению Каддафи, все существующие ныне в мире политические системы являются порождением борьбы за власть и диктатурами, лишь фальсифицирующими подлинную демократию. Победителем в ней всегда выходит орудие правления — отдельная личность, группа людей, партия, класс, побежденным же всегда оказывается народ, то есть подлинная демократия.

Если на выборах побеждает, например, кандидат, набравший 51 процент голосов избирателей, то 49 процентов избирателей оказываются под властью того, за кого они не голосовали, он им навязан. (Тем более, когда голоса распределяются между многими кандидатами.)

Представительство народа в парламентах является обманом. Парламент выступает от имени народа. Но это — власть без народа. Ведь демократия означает власть самого народа, а не власть тех, кто выступает от его имени.

Депутат от избирательного округа представляет тысячи, сотни тысяч и даже миллионы людей, он оторван от масс и монополизирует власть масс, право решать за них их дела.

Народы вправе путем народной революции бороться, чтобы сокрушить эти орудия попрания суверенной воли масс, и провозгласить новый принцип — никакого представительства от имени народа!

Если парламент сформирован партией, победившей на выборах (или коалицией партий), то он (как и сформированные им исполнительные органы власти) является не народным парламентом, а парламентом партийным и представляет данную партию, а не народ.

Поскольку система выборных парламентов основана на агитации ради получения голосов, она является демагогической системой в полном смысле этого слова, ибо голоса можно покупать и подтасовывать. Самые жестокие диктатуры существовали при парламентских режимах.

Партия — это современная диктатура, власть части над целым. Относительно народа партия — лишь меньшинство. Цель образования партии — правление народом, теми, кто стоит вне партии. Партия зиждется на деспотическом авторитарном принципе подчинения народа партии. Количество партий не меняет существа дела. Чем больше партий, тем острее между ними борьба за власть, что сводит на нет все завоевания народа и подрывает любую программу, направленную на благо всего общества. Партии продажны и могут быть подкуплены как изнутри, так и извне.

Постепенно руководство партии становится представителем партии, а затем партийный лидер делается представителем партийного руководства.

Партия — это племя современной эпохи, это — клан (только, в отличие от племени, не основана на кровном родстве). Межплеменная борьба и борьба между кланами оказывают на общество такое же негативное, разрушающее воздействие, что и межпартийная борьба.

Класс, как и партия, племя или клан, представляет собой часть общества, и он подчиняет себе общество, господствует над ним.

Референдум — фальсификация демократии. Те, кто говорит «да», и те, кто говорит «нет», на деле не выражают своей воли, а обречены современной демократией на молчание, не имея возможности обосновать причину одобрения или неодобрения.

Настоящая демократия — это прямая демократия. Хотя она и не могла быть реализована ранее, бесспорно, — это идеальный метод правления.

Осуществление власти народа возможно лишь путем создания народных конгрессов и народных комитетов.

Сначала все население разбивается на первичные, низовые народные конгрессы (их сейчас около 1500). Каждый конгресс, объединяющий всё население данной территории, избирает в качестве руководящего органа комитет, которые заменяет собой государственную администрацию и берёт на себя управление всеми отраслями хозяйства. Народные комитеты ответственны перед первичными народными конгрессами, которые определяют их политику и контролируют исполнение своих решений. Тем самым управление и контроль становятся народными. Утрачивается отжившее положение, будто демократия — это контроль народа над правительством, и на его место ставится правильное, гласящее, что демократия — это народный самоконтроль.

Комитеты первичных ячеек формируют народные конгрессы на уровне округов. Вопросы, обсуждаемые народными конгрессами, народными комитетами, профсоюзами и профессиональными комитетами, окончательно решаются на Всеобщем народном конгрессе, который проводится раз в год. Его решения передаются на «низы» для исполнения. Орудием правления становится сам народ.

Неправомерно и недемократично поручать выработку Закона жизни общества парламенту.

Подлинным Законом общества является либо обычай, либо религия. Конституции не являются Законом общества, они опираются на воззрения господствующих в мире диктаторских режимов и подменили собой естественный закон. Это подтверждается расхождениями в конституциях, хотя свобода человека едина.

Закон только может определить, каковы права и обязанности членов общества. Свобода находится под угрозой, если общество не имеет священного Закона.

Своды законов, созданные людьми, предусматривают множество мер наказания, чего почти не знает обычай, который налагает моральные, а не материальные меры наказания, не умаляющие достоинства человека. Религия усваивает и включает в себя обычай. Большинство материальных мер наказания в религии откладываются до Судного дня, а большая часть предписаний излагается в виде проповедей и наставлений. Это наиболее соответствующий человеческому достоинству закон. Религия предусматривает немедленное наказание только в крайних случаях, когда это необходимо для защиты общества.

Никакая группа людей неправомочна осуществлять надзор за обществом. Общество само осуществляет контроль над собой через народные конгрессы.

При диктатуре у общества остается лишь один путь для устранения нарушения Закона — революция против существующего строя. Однако насилие и революция осуществляются не всем обществом и открывают дорогу другой диктатуре.

А когда сам народ станет править, тогда исчезает государственная администрация, на смену ей приходят народные комитеты, и в революции отпадает надобность.

О прессе. Человек, и как физическое, и как юридическое лицо, должен иметь свободу самовыражения. Газета, являющаяся собственностью индивидуума, выражает только точку зрения ее владельца. Но пресса — это способ самовыражения общества, и она не может принадлежать ни физическому, ни юридическому лицу.

Демократическая печать — это печать, издаваемая народным комитетом, включающим различные общественные группы. Только в этом случае средства информации явятся рупором общественного мнения.

Если союз врачей или адвокатов издает газету, она должна быть чисто медицинской или юридической. Вот в чём решение «проблемы свободы печати».

Подлинно демократическая система представляет собой прочную и монолитную структуру, каждая ячейка которой имеет надежную опору в виде первичных народных конгрессов.

Эпоха масс идет на смену эпохе республик

Во второй части «Зелёной книги» излагается понимание экономической проблемы и основ социализма.

Хотя в решении проблемы труда и его оплаты имели место исторически важные перемены, производители по-прежнему являются наемными работниками.

Меры, предпринимавшиеся в области заработной платы, представляли собой скорее лишь лицемерную реформистскую попытку оказать благодеяние, чем действительное признание прав трудящихся.

Трудящиеся получают заработную плату потому, что они осуществляют производственный процесс в интересах других, — тех, кто их нанял для изготовления продукции. Они не потребляют производимый ими продукт, а вынуждены уступать его в обмен на заработную плату. Правильным же является принцип: «кто производит, тот и потребляет».

Наемные работники, как бы ни был велик их заработок, — это те же рабы, независимо от того, является ли работодателем частное лицо или государство.

Окончательное решение проблемы — в отмене заработной платы и освобождении человека от ее оков, возвращении к естественным правилам, определявшим эти отношения до появления классов.

Основными элементами производства всегда и повсюду были предметы труда, орудия производства и производитель. Каждый элемент производства вносит свою долю в производственный процесс, и изъятие одного из них делает производство невозможным. Поэтому каждый из них имеет равное право на производимый продукт, и предпочтение одного из них другому противоречит естественному правилу равенства и является посягательством на права другого. При социалистическом строе продукт, производимый предприятием, делится на три доли. Каждому элементу производства принадлежит своя доля.

Производители — это рабочие. Мы говорим «производители», а не «рабочие», или «трудящиеся». Численность рабочего класса по мере развития науки и техники непрерывно сокращается. При машинной технике требуется овладение техническими знаниями, то есть качественное изменение рабочей силы, рабочего сменяет инженерно-технический работник. Но человек в этом своем новом качестве навсегда останется основным элементом производственного процесса.

О потребностях. Свобода человека неполна, если его потребностями управляют другие, и тогда возникает борьба.

В капиталистическом обществе производимый продукт возрастает и сосредоточивается в руках кучки собственников, которые, не работая сами, эксплуатируют трудящихся, вынужденных участвовать в производстве, чтобы выжить. Поэтому в эксплуататорском обществе существуют богатые и бедные. Это воровство и узаконенный грабеж.

А при социализме излишки, превышающие потребности, должны принадлежать всем членам общества.

Мастерство и старание умелых работников не является для них основанием претендовать на чужую долю, однако они могут с выгодой использовать эти свои качества для удовлетворения своих потребностей и делать накопления за счет собственных потребностей. Нетрудоспособные и неполноценные от рождения люди должны получать ту же долю общественного богатства, что и здоровые.

Новое социалистическое общество не допускает различий в доле общественного богатства, приходящейся на каждого его члена. Там есть личная собственность, предназначенная для удовлетворения личных потребностей людей, полученная без эксплуатации других людей, и социалистическая собственность, где производители являются партнерами в производстве (а это — самый важный признак корпоративного государства. — М.А.).

Средства удовлетворения основных личных материальных потребностей являются личной и священной собственностью человека.

Поворот современных обществ от принципа наемного труда к принципу равноправного партнерства неизбежен. И это рано или поздно сбудется.

Возможность совершения социалистической революции начинается с того, что производители овладевают своей долей произведенного продукта. Завершающим шагом явится достижение новым социалистическим обществом стадии, на которой окончательно исчезнут прибыль и деньги, когда общество станет целиком производительным, а производство будет полностью удовлетворять материальные потребности всех членов общества. Но она не может быть упразднена административным путем, а исчезнет в процессе развития социалистического производства.

Признавать прибыль — значит признавать эксплуатацию человека человеком.

Окончательное решение проблемы — это уничтожение прибыли.

В социалистическом обществе все люди свободны, поскольку все они, во имя окончательной и полной победы Свободы, имеют равные права на власть, богатство и оружие.

В третьей части «Зелёной книги» излагается социальный, общественный аспект новой теории.

В процессе исторического развития люди объединяются в общности, начиная с семьи и кончая племенем и нацией.

Герои истории — это личности, жертвующие собой во имя общего дела.

Движущая сила истории — национально-освободительные движения, и в современную эпоху они будут продолжаться до тех пор, пока каждая национальная общность не освободится от господства другой общности.

Исторически каждая национальная общность должна иметь свою религию. Только при этом условии возможна гармония. Однако в жизни дело обстоит иначе, и именно в этом заключается истинная причина конфликтов и нестабильности в жизни народов в различные эпохи.

О браке, семье, племени, нации. Брак — это важный общественный институт. Хотя как мужчина, так и женщина имеют естественное право свободного выбора, брак внутри одной общности предпочтительнее.

Для человека, как отдельной личности, семья важнее государства. Семья — это колыбель человека, его отчий дом, его социальная защита. Государство — это искусственное политическое, экономическое, а иногда и военное образование, никак не связанное с понятием человечества. Всё, что ведёт к распаду семьи или ее вырождению, является насилием над природой.

Если человеческое общество станет когда-нибудь обществом без семьи, оно будет обществом бродяг.

Нация обеспечивает человеку более широкую политическую и национальную защиту, чем племя. Трайбализм, преданность своему племени, подрывает национальные чувства, ослабляет преданность своей нации и идет ей во вред, точно так же, как преданность человека семье наносит вред его преданности своему племени и ослабляет ее. Национальный фанатизм представляет собой угрозу человечеству.

Тем не менее, сильный, уважающий себя человек, сознающий меру личной ответственности, необходим и полезен для семьи. Сильная, уважающая себя семья, сознающая свое значение, в социальном и материальном отношении полезна для племени. Развитая цивилизованная производительная нация полезна целому миру. Политическая и национальная структура деградирует, если опускается до семейного и племенного уровня.

Но почему же на карте мира одни великие государства исчезают, а на их месте возникают другие?

Однонациональное государство — это единственная политическая форма, соответствующая естественному общественному образованию, оно может существовать вечно, если не станет объектом посягательства другой, более сильной нации, или если политическая структура такого государства не подвергнется разрушительному влиянию со стороны его племён, кланов и семей.

Многонациональное государство может возникнуть под влиянием религиозных, экономических и военных факторов.

Если национальный дух оказывается сильнее религиозного духа, то империя исчезает. Затем, когда религиозный дух одерживает верх над национальным духом и разные нации объединяются под знаменем единой религии, происходит обратное. Далее снова верх одерживает национальный дух и т. д.

Игнорирование национальных связей человеческих сообществ и создание политических систем, идущих вразрез с социальной действительностью, может носить только временный характер, поскольку такие системы неминуемо рухнут под воздействием побуждений нации.

О женском вопросе. Женщина и мужчина в равной степени люди. И все-таки мужчина — это мужчина, а женщина — это женщина. Каждый из них не таков, как другой, и, значит, различие между ними предопределено самой природой. Каждому из них предназначена своя особая роль, отличная от роли другого. Поэтому каждый из них должен иметь условия для выполнения своей роли. Биологические функции для женщины — тяжелое бремя, однако без той функции, которую выполняет женщина, прекратилась бы человеческая жизнь.

Недопустимо, когда женщина, не желая забеременеть, родить, кормить ребенка, в пределе идёт на его убийство, убивает в себе свою сущность.

Отделение детей от своих матерей и содержание их в яслях превращает их в подобие инкубаторных цыплят. Только естественное материнство, когда ребёнка воспитывает собственная мать, допустимо в человеческом обществе, сообразуется с природой человека и его достоинством. Ребёнок должен расти в семье, в обществе матери и отца, братьев и сестер, а не на птицеферме. Дети, не имеющие семьи и крова, воспитываются обществом, и только для них создаются ясли и другие подобные учреждения.

Вынужденный отказ женщины от выполнения естественной функции по рождению и воспитанию детей означает, что женщина является жертвой насилия и произвола. Женщина, которая должна выполнять работу, делающую ее неспособной осуществлять свою природную функцию, несвободна.

Бесчеловечно ставить беременную женщину в условия, несовместимые с ее состоянием, например, принуждать ее к физическому труду, который является для женщины возмездием за измену своему назначению как матери, либо же налогом, который она платит за вступление в чуждый её природе мир мужчин.

Убеждение, разделяемое самой женщиной, что она занимается физическим трудом по доброй воле, не отвечает истине. На самом деле она, сама того не сознавая, занимается им только потому, что жестокое материальное общество поставило ее в безвыходные условия и вынудило подчиняться этими условиям. Однако при существующем ныне принципе равенства между мужчиной и женщиной «во всем» женщина не имеет свободы выбора.

Мужчина и женщина равны во всем, что касается человеческих отношений. Так, недопустимо, чтобы тот или другой вступал в брак против своей воли или расторгал брак без справедливого суда или без обоюдного согласия вне суда. Женщина является хозяйкой дома, потому что дом — один из нормальных и обязательных атрибутов женщины.

По различию сложения согласно законам природы мужская особь является носителем грубой силы потому, что она создана именно для этого, а женская, также по природе, является носительницей красоты и нежности, потому что создана для этой роли. Пренебрежение природными особенностями означает попрание ценностей самой жизни и ее уничтожение, регресс. Нежелание мужчины или женщины выполнять свое природное, жизненное назначение может иметь место только в ненормальных условиях, угрожающих самому человеческому существованию.

Все существующие ныне общества видят в женщине только товар. Восток рассматривает ее как предмет купли-продажи, Запад же отказывается признавать в ней женщину.

Современные индустриальные общества, приспособившие женщину для выполнения мужской физической работы в ущерб ее женственности, ее естественному жизненному назначению как матери и источника красоты и спокойствия — это не цивилизованные, а материалистические общества, подражание примеру которых неразумно и опасно для человечества и цивилизации.

Вопрос не в том, должна или не должна работать женщина. Подобная постановка вульгарна и абсурдна, поскольку общество обязано обеспечить работой всех своих способных к труду членов, будь то мужчины или женщины. Дело в том, что каждый должен выполнять такую работу, которая ему подходит, и не должен принуждаться к выполнению неподходящей для него работы.

Заставлять женщину выполнять работу мужчины, как и заставлять детей выполнять работу взрослых — значит допускать произвол и насилие.

Человеческие права равны для всех — мужчин и женщин, взрослых и детей. Однако обязанности их далеко не равны.

Об образовании. Приобретение знаний — это не тот регламентированный процесс и не те материалы, зафиксированные в учебниках, которые молодежь вынуждена в течение определенных часов заучивать в учебных аудиториях. Такой метод обучения, принятый ныне во всем мире, противоречит свободе. Обязательное обучение, которым похваляются государства мира, сумевшие навязать его молодежи, является средством подавления свободы, подавления природных способностей человека. Принуждение при выборе профессиональной ориентации представляет собой диктат, губительный для свободы, поскольку лишает человека права свободного выбора, творчества и проявления таланта. Заставить человека изучать какую-либо дисциплину по программе — диктат. Навязывать людям изучение определенных предметов — диктат. Всё это означает на деле принудительное насаждение невежества среди масс. Всемирная культурная революция должна сокрушить принятые ныне в мире методы обучения и освободить человеческое сознание от тенденциозных программ и преднамеренной перестройки вкусов, понятий и умонастроений человека.

Сказанное не означает, что нужно закрыть учебные заведения и лишить людей возможности учиться. Напротив, это означает, что общество должно обеспечить образование всех видов и дать своим гражданам возможность выбрать такой вид, который больше соответствует их природе, что, в свою очередь, требует наличия достаточного числа учебных заведений во всех областях знаний. Нехватка их ограничивает свободу человека.

Общество, преграждающее путь к знаниям или монополизирующее эти знания — это отсталое, крайне невежественное и враждебное свободе общество. Такими же являются общества, препятствующие истинному знанию веры, общества, монополизирующие религиозные знания, общества, представляющие чужую религию, культуру и образ жизни в искаженном виде, и те общества, в которых материалистические знания находятся под запретом или монополизированы им. Знание — естественное право каждого человека, и никто не должен лишать человека этого права, только сам человек может отказаться от него.

Невежеству придет конец, когда все будет представлено в истинном свете, когда каждый человек будет иметь возможность познавать истину доступным для себя путем.

О языке. Люди будут отсталыми, пока не смогут объясняться на одном языке. А до тех пор каждый народ будет выражать всё многообразие чувств, вкусов и настроений на своем языке, который он усваивает по природе. Но процесс слияния языков пройдет ряд стадий, на что уйдет жизнь не одного поколения.

О спорте, верховой езде и зрелищах. Спорт может быть индивидуальным либо коллективным. Индивидуальный спорт — дело тех, кто им занимается, и они сами должны нести связанные с этим расходы. Массовый спорт — это социальная потребность людей.

Неразумно, когда толпы людей идут на стадионы и спортивные площадки не для участия в спортивных играх, а ради того, чтобы посмотреть выступления спортсменов.

Столь же нелепо, когда общество позволяет отдельному человеку или группе людей монополизировать спорт, отстранив от него общество, причем общество оплачивает все расходы спортсмена-одиночки или группы спортсменов.

Основа современного спорта во всём мире — спортивные клубы — представляют собой социальные монополистические институты. Эпоха масс должна сокрушить эти институты. Когда власть принадлежит массам, спорт становится массовым. Учитывая пользу, которую спорт приносит как средство оздоровления и развлечения, спорт — это право всего народа. Тысячи аплодирующих и смеющихся зрителей, заполняющих трибуны стадионов, — это тысячи введенных в заблуждение людей. Трибуны стадионов существуют лишь для того, чтобы закрыть массам доступ на спортивные поля и к спортивным сооружениям, не дать массам возможности заниматься спортом. Трибуны стадионов опустеют и исчезнут тогда, когда массы, осознав, что спорт — это вид социальной активности, хлынут на спортивные арены. Трибуны стадионов исчезнут, когда на них некому будет сидеть.

Театральные и концертные залы заполняют люди несерьезные, неспособные играть в жизни героическую роль, те, кто не понимает смысла исторических событий и не представляет себе будущего. Эти бездельники приходят в театры и зрительные залы, чтобы посмотреть, как течет жизнь, и поучиться, как школьники.

Творцам жизни не пристало следить за тем, как актеры на сцене изображают жизнь. Скачущие на конях всадники не сидят на трибунах во время скачек. Если бы каждый имел коня, то не нашлось бы желающих наблюдать за скачками и аплодировать их участникам.

Бокс и разные виды борьбы свидетельствуют, что человечество еще не окончательно избавилось от пережитков варварства. Однако когда человек поднимется на более высокую ступень цивилизации, это неизбежно произойдет. Ведь исчезли же дуэли на пистолетах. Просвещенные и интеллектуально развитые люди уже сейчас сторонятся этих варварских видов спорта.

Меньшинства. Существует два типа меньшинств — меньшинство, слившееся с нацией и ставшее ее социальной частью, и меньшинство, не имеющее своей нации. Последнее представляет собой самостоятельный общественный организм и может со временем стать нацией.

Политические и экономические проблемы меньшинств могут быть решены только в условиях общества, которым правят массы.

О чёрных. Править миром будут чёрные. Этот пункт особенно важно подчеркнуть, ведь ливийцы — арабы (то есть относятся к белой расе. — М.А.) Разумеется, Каддафи знает, что формально арабы (включая ливийцев) действительно не принадлежат к чёрной расе. А его реверансы по отношению к неграм свидетельствуют о его геополитических амбициях и, видимо, объясняются его претензиями на господство ливийцев в Африке, ради чего не грех «записаться и в чёрные». Порабощение чёрной расы белой расой было последним этапом в истории рабства. И сегодня мы наблюдаем со стороны чёрной расы стремление к самоутверждению и реабилитации, к реваншу и господству. Кроме того, необходимо учитывать и такие факторы исторического общественного процесса, как господство жёлтой расы, пришедшей из Азии.

Ныне наступает период господства черной расы.

С социальной точки зрения, чёрная раса ныне находится в крайне отсталом состоянии. Однако эта отсталость способствует численному превосходству чёрной расы, так как ведет к неограниченному росту чёрного населения. В то же время другие расы вследствие регулирования деторождения и действующего законодательства о браке численно сокращаются. Это также следствие их постоянной занятости, в противоположность чёрным, ведущим праздный образ жизни в атмосфере вечной свободы.

Как видим, социализм Каддафи, по сути, не имеет ничего общего с марксистским, коммунистическим социализмом. И культурная революция Каддафи — это не культурная революция Мао, она не выдвигает новых идей и не призывает вести «огонь по штабам», а означает лишь возврат к исламским ценностям. В частности, Каддафи провёл чистку библиотек от всего, что привнесло в них тлетворное влияние Запада.

«Зелёную книгу» Каддафи критиковали как на Западе, так и в нашей стране. Кроме откровенно враждебных ливийскому режиму выпадов, примеры которых приводил Шарвэн, на Западе были и попытки объективно разобраться в сути этого труда. Например, в сборнике статей «Ливия после получения независимости» («Libya since Independence». NY, 1982) положение Каддафи о необходимости прямой демократии опровергается простым рассуждением: «Но ведь всегда будут большинство и меньшинство. Прямая демократия будет возможна лишь в обществе из одного человека. На практике она выливается в абсентизм. В древних Афинах в работе Народного собрания регулярно принимало участие только 10–20 процентов населения, имеющего право голоса, и это привело к возникновению прослойки некомпетентных граждан, принимавших решения от имени всего населения полиса». Подобные же суждения высказываются и по поводу других основополагающих идей Каддафи.

А.З.Егорин из Института востоковедения РАН пишет в своей книге «История Ливии. XX век» (М., 1999), что истоки социализма Каддафи — в бедуинском племенном обществе с его корпоративной собственностью на землю и ресурсы, где наёмный труд считается чуждым явлением. В современную эпоху строительство государства, основанного на представлениях такого общества, надо считать анахронизмом.

Но сам Каддафи твёрдо убеждён в своей правоте и полагает, что его теория пригодна для любой страны мира. Можно ли считать такую его позицию утопической?

Видимо, в полном объёме теорию Каддафи можно было бы воплотить во всём мире лишь при условии полной исламизации планеты. Сторонники такого подхода существуют в странах ислама, так же как в странах Европы и в США есть убеждённые сторонники приобщения всего человечества к ценностям христианства (как оно понимается на Западе). Но различие религий обусловлено какими-то глубинными особенностями природы разных народов. Например, протестантизм в Европе возник как проявление самобытности германского духа. Даже если какая-то религия охватывает многие народы, всё равно в её лоне появляются разные толки, превращающиеся со временем в различные конфессии. Так в пределах христианского ареала произошёл раскол на православие и католицизм, в рамках последнего возник протестантизм, который стал дробиться на сотни разных течений — баптизм, секты адвентистов седьмого дня и пр. Поэтому у исламского социализма, по крайней мере в настоящее время, не существует перспектив превращения во всемирный общественный строй.

И перспектива превращения Ливии в страну, полностью независимую от остального мира в экономическом, политическом, культурном и военном отношении, вызывает сомнения. Пока её благополучие основано на запасах нефти и газа, которые не вечны. Значительных запасов других полезных ископаемых на её территории пока не выявлено. В этих условиях вряд ли возможно построение самодовлеющей и самодостаточной экономики, особенно при небольшой численности населения (6 миллионов человек), значительная часть которого ещё живёт представлениями кочевников (об этом кратко сказано ниже).

Тем не менее, теория исламского социализма и корпоративного государства, созданная Каддафи, представляет собой ценный вклад в разработку концепции справедливого общества, над которой так давно бьётся человеческая мысль.

От слов — к делу

Каддафи не ограничился теоретическими разработками, Как бы ни относиться к нему лично, надо признать, что революционные преобразования, происшедшие в Ливии, грандиозны, можно даже сказать, что они не имеют аналога в истории. Их можно сравнить с преобразованием всего образа жизни в бывших окраинных республик СССР за годы Советской власти, а в некоторых отношениях — считать даже более поразительными. Ведь те советские республики опирались на помощь Российской Федерации, а Ливия всего добивалась самостоятельно, используя богатства своих недр в интересах всего народа, а не кучки олигархов.

Проходили эти преобразования нелегко, новые формы устройства общества Каддафи искал методом проб и ошибок. Созыв народных конгрессов, создание народных комитетов, их неоднократная чистка, появление революционных комитетов, профессиональных ассоциаций, женских, молодёжных и других общественных организаций, функции которых не были чётко определены и во многом пересекались, периодические чистки органов управления и прочих учреждений подчас приводили к параличу органов управления страной. В таких случаях можно говорить о «забегании вперёд». Многие решения, принятые в такой обстановке, впоследствии пришлось отменять или уточнять. И всё же успех революции и её достижения налицо.

Отечественных источников, освещающих достижения ливийской революции, немного. О развитии этой страны в первые послереволюционные годы рассказывалось, например, в книгах В.Л.Фатиса «Ливия» (М., 1982) и В.Л.Лаврентьева «Ливия» (М.,1985). Позднее появились книги Г.И.Смирновой «Опыт ливийской революции» (М., 1992), уже упоминавшаяся книга А.З.Егорина и ряд других публикаций.

Основываясь на отечественных и зарубежных источниках, можно отметить следующие наиболее важные достижения революционной власти.

В экономике. Поставлены под контроль государства ливийские и национализированы иностранные (в том числе нефтяные компании) предприятия, а также банки и страховые компании. При этом строго проводились в жизнь принципы: «Арабская нефть должна принадлежать арабам и служить повышению благосостояния всего народа», «Отнятое у народа должно быть возвращено народу». Увеличены добыча нефти (по этому показателю Ливия вышла на второе место в Африке — после Нигерии и на восьмое место в мире) и её экспорт, созданы мощный танкерный флот и нефтеналивные порты, нефтеперерабатывающие заводы и установки по производству сжиженного газа.

Установлена государственная монополия внешней торговли, ведётся борьба с контрабандой.

Возник сильный государственный сектор, в том числе металлургические и цементные заводы и другие промышленные предприятия.

Проводился курс на сосредоточение ключевых позиций в экономике в руках государства, с ограничением стихии рынка.

Проведена денежная реформа с установлением предельной суммы денег, подлежащих обмену на новые. Тем самым были ликвидированы состояния крупных дельцов, посредников и спекулянтов. Владельцы крупных денежных вкладов в дальнейшем были обязаны информировать финансовые органы о происхождении этих средств.

Развитие народного хозяйства переведено на плановую основу. И даже частный сектор должен развиваться с учётом государственных планов и программы строительства социализма.

Введены индивидуальные банковские счета, на которые перечисляются определённые суммы от экспорта страной нефти. Это сделано для того, чтобы каждый имел равную долю от национальных богатств, принадлежащих всему народу.

В торговле вытесняется частный капитал, создаются государственные и кооперативные торговые предприятия, работающие по принципу бесприбыльности. В них за счёт государственных дотаций поддерживаются стабильные цены, существенно ниже рыночных. Власть обеспечивает своих граждан дешёвым бензином.

Отдельно надо осветить положение в сельском хозяйстве. До революции землевладение в стране оставалось во многом феодальным, земля и скот принадлежали магнатам, а большинство крестьян были безземельными. Революционная власть национализировала земли королевской семьи, итальянских колонизаторов и крупных землевладельцев, за счёт чего наделено землёй беднейшее крестьянство.

Проведена обширная программа мелиорации, орошения земель, строительства дорог (в том числе от оазисов к городам), каналов, плотин, линий электропередачи в сельских районах.

Сначала в Ливии была сделана ставка на государственные хозяйства. Были созданы госхозы по производству пшеницы, фруктов, бахчевых культур, молочные фермы, пасеки. Но рентабельными оказались только животноводческие госхозы, в большинстве остальных расходы были выше доходов. Поэтому в дальнейшем был взят курс на кооперативы.

Государство благоустраивало земли, создавало фермерские хозяйства, которые затем на льготных условиях продавались фермерам (ведущим, как писали в советских исследованиях, кулацко-капиталистическое хозяйство). Затем началась кампания по кооперированию фермерских хозяйств, но это не коллективизация — неделимый фонд составляли лишь земля и основные средства механизации, а хозяйствование велось фермерами самостоятельно.

Однако сельское хозяйство ещё отстаёт от потребностей, его продукция не достигла предреволюционного уровня. Ливия, прежде экспортировавшая продукты питания, сейчас часть их импортирует (тут сказалось и увеличения потребления продовольствия в связи с повышением жизненного уровня населения). Много земель, в том числе улучшенных за счёт государства и переданных фермерам, остаётся без обработки из-за нехватки и низкой квалификации кадров. Молодёжь стремится уехать из сельской местности в города. Специалисты, получившие сельскохозяйственное образование, часто предпочитают оставаться в городах, устраиваться на хорошо оплачиваемую государственную службу. Наёмная рабочая сила — своя и иностранная — не заинтересована в создании стабильно работающих хозяйств.

В последние годы в Ливии проводится «зелёная революция», целью которой является полное самообеспечение страны продовольствием. Ведь запасы нефти рано или поздно кончатся, поэтому, как говорит Каддафи, «именно высокоразвитое сельскохозяйственное производство должно стать постоянной нефтью Ливии».

В целом достижения в экономике можно охарактеризовать так: Ливия из совсем отсталой страны вышла в ряд развивающихся стран и продолжает движение по пути прогресса, целью которого является преобразование страны в аграрно-индустриальное «социалистическое производительное общество в соответствии с принципами третьей мировой теории».

В социальной области. Произошла подлинная революция в сфере образования и здравоохранения. В стране при монархии школы и больницы можно было пересчитать по пальцам, и доступны они были только богатым горожанам. (Так, в университете Триполи обучались 31 студент под руководством 6 преподавателей.) 80 процентов взрослого населения (женского — 96 процентов) были неграмотными. Эпидемии различных болезней ежегодно уносили тысячи жизней.

Теперь обеспечен доступ к бесплатному образованию и медицинской помощи практически всему населению. В университетах Ливии обучаются тысячи студентов, которым выплачивается стипендия, все дети школьного возраста учатся в школах. Проводится специальная программа «ливизации» образования. Большинство взрослых прошло по крайней мере через курсы ликвидации неграмотности. Осуществлена обширная программа подготовки национальных педагогических и медицинских кадров. В стране построены великолепные лечебные комплексы и созданы, помимо стационарных, передвижные пункты медицинской помощи и охраны материнства и младенчества.

До революции лишь в крупных городах были кварталы для состоятельных людей с благоустроенными жилищами, большинство городского населения жило в глинобитных хижинах, а кочевники в палатках. После революции государство построило сотни тысяч квартир, предоставив их нуждающимся в жилье, отобрало излишки жилья у владельцев, сдававших его в аренду. Жильё предоставляется семьям навечно. Каддафи лично управлял бульдозером, сносившим последнюю в Триполи глинобитную хижину. Заметно уменьшилась численность кочевого населения, в быту кочевников также произошли изменения к лучшему.

В стране широко распространено спутниковое телевидение и Интернет, ливийцы активно пользуются этими благами цивилизации. Ливия закупила в Южной Корее большое число легковых автомобилей, и они были проданы по низкой цене семьям со средними доходами.

До революции (особенно до открытия месторождений нефти) страна страдала от безработицы, и молодые ливийцы в поисках лучшей доли уезжали за границу. При новой власти полностью ликвидирована безработица, более того — ощущается нехватка рабочей силы. (Но официальные источники отмечают, что не участвует в производстве ещё значительная часть населения, об источниках их существования достоверных данных нет.)

В итоге всех этих мер благосостояние народа вообще и, в частности, зарплаты и пенсии, существенно повысились, действует гибкая система разнообразных льгот и денежных пособий (в частности, работникам выплачивается надбавка на содержание семьи). Можно сказать, бедность и жилищная нужда в стране ликвидированы. Для работников введены оплачиваемые отпуска.

Ещё важнее то, что сделаны шаги по обеспечению реального участия работников в управлении предприятиями. Одно время даже проводилась кампания по захвату частных предприятий работниками, но затем из-за снижения производительности от этой практики отказались. Теперь представители работников входят в состав советов директоров предприятий. Работники участвуют и в распределении прибыли. Важную роль в отстаивании интересов трудящихся играют профсоюзы. Без согласия профсоюза ни один работник не может быть уволен или по воле администрации переведен на другую работу. Интересы своих членов отстаивают Всеобщий союз студентов, Всеобщая федерация женщин, Лига деятелей литературы и искусства и другие общественные объединения.

Финансовой основой всех этих социальных мер стали доходы от экспорта нефти, одна половина которых расходуется на строительство и другие государственные нужды, а другая — на социальные программы.

Даже противники Каддафи признают, что никогда прежде ливийцы не жили так хорошо и обеспеченно, как сейчас. Не только в городах, но и в оазисах построены прекрасные жилые дома, больницы, школы (в том числе и высшие), многие фермеры имеют дома и в сельской местности, и в городе. Во всех домах есть телевизоры и холодильники. И это у ливийцев, которые большинстве своём жили почти первобытной жизнью и которых колонизаторы ещё 60 лет назад и за людей-то не считали. Поэтому, как утверждают западные источники, они и мирятся с утопическими проектами Каддафи.

В военной области. Ливия добилась вывода со своей территории военных баз США и Англии. Старые офицерские кадры в большинстве своём не пошли на службу к новому режиму, меньшинство затаилось. Но Каддафи провёл чистку в офицерском корпусе, уволив из армии противников народной власти, коррупционеров, «морально деградировавших и обуржуазившихся элементов». Сначала служба в армии была добровольной, но затем была введена всеобщая воинская повинность как для мужчин, так и для женщин. С одной стороны, Каддафи принял меры по оснащению вооружённых сил современным оружием. С другой стороны, он постарался свести к минимуму участие военных в делах государства. Им была введена система всеобщего военного обучения всего взрослого населения, созданы батальоны народного ополчения и отряды стражей завоеваний революции. Ливийцы имеет право обладать оружием.

Каддафи считает, что современные армии состоят из наёмников, которые остаются, по сути, рабами. Его идеал — полный отказ от армии и замена её вооружённым народом, способным отразить нападение любого агрессора.

В идеологии и внутренней политике. Каддафи — ярый сторонник исламского социализма, основанного на арабском национализме и ценностях Корана. Его отличали антикапитализм и антикоммунизм, что типично для стран корпоративного социализма. Каддафи отвергает как частнособственнический капитализм с его эксплуатацией человека человеком, так и коммунизм, в условиях которого, якобы, личность подчинена государству. Социализм, арабское единство и свобода в мире — вот устои его мировоззрения. Ислам объявлен официальной государственной религией. Основой законов нового государства стали нормы шариата.

Сначала ведущей политической силой стал Арабский социалистический союз (АСС), созданный в Ливии по образцу аналогичных партий в Египте и ряде других арабских стран. Все остальные партии были распущены, политическая деятельность вне рамок новой партии была запрещена. Затем организации АСС слились с народными конгрессами. Под страхом сурового наказания запрещена пропаганда капитализма, коммунизма, марксизма и исламского экстремизма.

С самого момента установления народной власти Каддафи побуждал массы к активной борьбе против буржуазно-бюрократических элементов. Однако именно буржуазно-бюрократические элементы преобладали даже в первых составах органов власти при новом режиме. Каддафи пришлось проводить чистки и в самих органах власти, до того, как он пришёл к идее народных конгрессов. Наряду с народными комитетами были созданы революционные комитеты, которые призваны не допустить обуржуазивания и обюрокрачивания режима. Актив составили те, кто способен проводить курс революционного руководства и блюсти интересы масс. В университетах была объявлена беспощадная война буржуазным, профашистским и реакционным элементам, революционные студенты проводили чистки профессорского состава, программы обучения были пересмотрены на основе положений «Зелёной книги». Над врагами революции, антинародными политиками и коррупционерами были проведены показательные судебные процессы, некоторые обвиняемые были приговорены к смертной казни. Части врагов нового режима удалось эмигрировать.

В углублении революционных преобразований Каддафи опирается прежде всего на массы трудящихся. Так, главной революционной силой в аграрном секторе он считает сельскохозяйственных рабочих.

Во внешнеполитической области. Каддафи с самого начала выступал сторонником арабского единства. Он предпринимал практические шаги по объединению Ливии сначала с Египтом и Суданом, затем с Алжиром и Тунисом, далее с Сирией и т. д. Все они окончились неудачей, лидеры других арабских стран, видимо, не способные конкурировать по популярности с Каддафи, опасаются за свою власть.

Каддафи укреплял связи со странами, избравшими путь социалистического развития. В Ливию приезжал кубинский лидер Фидель Кастро. Сам Каддафи побывал с визитом в Югославии. (Об отношениях Ливии с СССР, а затем с РФ — см. ниже.)

Ливийские правительственные делегации посещали Индию, Пакистан, Китай, КНДР и другие страны, хотя позиция Ливии не во всех этих странах нашла понимание со стороны их руководства.

Долгие годы Ливия, обвиняемая в терроризме, оставалась в изоляции, западные страны настояли в ООН на введении санкций против неё. Каддафи долго не выдавал двух ливийцев, подозреваемых во взрыве самолёта американской авиакомпании, и не соглашался выплатить компенсации жертвам террористических актов, совершённых ливийцами в других странах Запада. Кроме того, в Ливии велись работы по созданию атомной бомбы и, возможно, другого оружия массового поражения. Страны Запада относились к Ливии враждебно.

Дело доходило до того, что американская авиация сбивала ливийские самолёты над Средиземным морем и даже подвергла бомбардировке город Триполи. (Жертвой её стал не Каддафи, которого американцы намеревались уничтожить, а его малолетняя приёмная дочь.)

Но после войны США в Ираке Каддафи вынужден был сменить внешнеполитический курс. Он не только заявил об отказе от производства атомного оружия, но и призвал все страны от США до Китая последовать этому примеру.

После долгих переговоров Каддафи согласился выдать двух террористов, причастных к взрыву американского самолёта. И страны Запада наперебой стали восстанавливать отношения с Ливией, прежде всего, имея в виду её нефть.

Первым приехал в Ливию английский премьер Тони Блэр. С похвалой об инициативах Каддафи отозвался и президент США Джордж Буш-младший. В свою очередь, Каддафи пригласил Буша и государственного секретаря США Кондолизу Райс посетить Ливию.

Затем ливийский лидер впервые за последние 15 лет приехал с официальным визитом в Европу.

К зданию Еврокомиссии ливийская делегация прибыла на белых лимузинах. Там Каддафи поджидали как сторонники, так и противники. Участники одной демонстрации держали портреты ливийского лидера, другой — выкрикивали — «Каддафи — террорист!», «Каддафи — волк в овечьей шкуре!». Ночь лидер Ливии провёл в специально оборудованной черной палатке.

В Брюсселе Каддафи заявил, что Ливия хочет играть «решающую роль» в укреплении мира на планете и быть связующим звеном между Европой и Африкой. Отказавшись от оружия массового поражения, Ливия выиграла больше, чем если бы она продолжала его разрабатывать. Крутой маршрут — от парии до партнера — Каддафи прошёл почти до конца, и сегодня можно уже говорить о его полной реабилитации и вхождении в клуб признанных мировых политиков.

Но Каддафи не стал смиренным исполнителем воли мирового сообщества. Он по-прежнему критикует ООН и в особенности Совет Безопасности как органы господства Запада над остальным человечеством. Для начала он предлагает распустить Совет Безопасности и передать его функции Генеральной Ассамблее, в которой голос угнетённых наций звучит и находит отклик. Если же Совет Безопасности сохраниться, Ливия претендует на место в нём.

Каддафи продолжает будоражить и африканские страны. Выступая на открытии саммита Африканского союза в своем родном городе Сирте, Каддафи заявил главам других африканских государств, что они должны «прекратить попрошайничать» у стран Запада. «Попрошайничество не обеспечит будущее для Африки — оно лишь углубляет пропасть между великими и мелкими». Африканские лидеры отреагировали на его речь приглушенными аплодисментами, что естественно: не каждая африканская страна имеет крупные месторождения нефти.

И всё-таки выступления Каддафи перед африканцами не проходят впустую. Африканский союз, включающий в себя 53 государства, уже достиг соглашения о том, что будет добиваться двух постоянных мест в расширенном Совете Безопасности ООН.

Ливия и Россия

Как писали в некоторых западных источниках, вскоре после окончания Второй мировой войны, когда победители делили трофеи, Сталин желал бы получить Ливию — прежнюю колонию побеждённой фашистской Италии — в качестве подмандатной территории. Если уж нельзя добиться такого решения, то хотя бы нам позволили арендовать кусочек ливийского морского побережья. Однако страны Запада понимали, что советская военно-морская база на побережье Средиземного моря — это нож, приставленный к горлу Великобритании. Ибо тогда мы в любой момент могли бы перерезать коммуникации, связывающие Великобританию с Индией и другими колониями. СССР получил отказ по всем пунктам. Тогда, не желая превращения бывших итальянских колоний в колонии США и Англии, СССР потребовал в ООН предоставления Ливии независимости. В 1955 году между нашими странами были установлены дипломатические отношения.

В 1969 году, всего через несколько дней после свержения монархии и победы народной революции, СССР признал новый ливийский режим.

Сначала дальнейшему сближению СССР и Ливии мешал ярый антикоммунизм Каддафи. А поскольку руководство СССР в силу глубокого заблуждения неразрывно связывало советский строй и коммунизм, антикоммунизм Каддафи выливался в антисоветизм.

Но объективные условия толкали обе страны к сотрудничеству. СССР был заинтересован в появлении ещё одной страны социалистической ориентации, тем более, что это в принципе могло открыть возможности создания советской военно-морской базы в Средиземном море. Ливия, столкнувшись с враждебным отношением стран Запада, проявляла интерес к СССР как к источнику новых технологий и поставщику вооружений. Позднее Каддафи смягчил свой антимарксизм и антикоммунизм и даже стал говорить, что его социализм — продолжение прежних исканий лучших умов человечества, в том числе и марксистов. Он признавал, что знал идеи Ленина, а также русских анархистов М.А.Бакунина и П.А.Кропоткина.

СССР оказывал Ливии разностороннюю помощь, в том числе и в деликатных областях. Когда Англия попыталась арестовать ливийскую нефть, поступившую на мировой рынок, эту нефть купила наша страна, а на интересы такого могущественного партнёра тогда никто покушаться не решался. СССР помог Ливии в создании центра атомных исследований. Затем между двумя странами был заключён договор о дружбе и сотрудничестве. Советские специалисты, военные и рабочие помогали в разминировании территории Ливии, в геологическом её обследовании, в строительстве многих предприятий.

В 1975 году Ливию посетил председатель Совета Министров СССР А.Н.Косыгин. Каддафи трижды приезжал в СССР.

После распада СССР власти «демократической» России разорвали связи почти со всеми странами, с которыми прежде мы поддерживали союзнические или дружественные отношения. Практически прекратились и связи РФ с Ливией. Позиции, утраченные Россией, захватывают страны Запада. Так, Франция развёртывает программу развития ливийской атомной энергетики, начало которой было положено советскими специалистами.

Лишь в последние годы Владимир Путин и Муаммар Каддафи обмениваются телеграммами, намечаются и другие пути восстановления связей между нашими странами. А в конце своего второго президентского срока Путин побывал в Ливии с официальным визитом, в ходе которого были подписаны солидные контракты, предусматривающие участие крупнейших российских компаний в развитии экономики Ливии — строительство железной дороги, разведку и добычу нефти и газа и пр.

Социалистическая Ливия глазами очевидцев

Хорошо, когда есть возможность сопоставить книжные сведения о той или иной стране с впечатлениями людей, её посещавших, особенно если можно сравнить их визиты в разное время.

В 1995 году в Саратове вышла книга под названием «Берега залива Сидра». Её автор — П.Ф.Чатуров, которому довелось в 80-е годы руководить в Ливии строительством газопровода Брега — Мисурата, которое осуществлялось в основном силами советских специалистов и рабочих.

Чатурову прежде всего бросилось в глаза, что вся жизнь ливийцев пронизана религиозностью. По их мнению, всё в мире находится в воле Аллаха. Поэтому ливийцы не активны и не очень любят трудиться. Их идеал — иметь собственное дело: лавочку, дом для сдачи в аренду, такси… В них заметна склонность к коммерции и приобретательству, торгуют там все, даже дети. При этом торговаться не принято, цены на товары стабильны. А те, кто получил образование, стремятся устроиться на государственную службу. В армии избегают физической и грязной работы, не стремятся разбираться в технике. В этом отношении выгодно отличаются ливийские офицеры, получившие военное образование в СССР, но их немного.

Ливийцев отличают любовь к свободе, непокорность чужой воле, пренебрежение к чужой жизни. Ведь это бедуины — воины. Они чувствуют своё превосходство над другими и претендуют на ведущую роль на всём африканском континенте. Они молчаливы, не склонны к юмору, простая шутка может их обидеть.

Законы шариата достаточно суровы. Прелюбодея могут побить камнями, женщину за такое преступление ждёт тюрьма. Воровства нет, потому что за него в первый раз полагается отрубать руку, во второй ждёт смертная казнь. Смертью могут караться и преступления против режима, употребление алкоголя и наркотиков.

После революции за короткое время жизненный уровень ливийцев сильно возрос, им платят высокую зарплату за умеренный труд, это их избаловало и привило им чувство зазнайства. У них нет заинтересованности в росте производительности труда. Управленцы не имеют образования и считают свою работу делом второстепенным.

В ливийских вузах преподают в основном гуманитарные дисциплины, а техника считается делом иностранных рабочих и специалистов. Сам Каддафи говорил: век порабощения ливийцев иностранцами кончился, пусть теперь иностранцы поработают на ливийцев. В 1982 году в Ливии трудился миллион иностранцев.

В стране царят законы шариата, существует многожёнство, юноши и девушки не должны встречаться. За невесту выплачивают калым. Практикуется кровная месть. В магазинах, на базаре всё покупает муж.

Ливия — единственная арабская страна, где женщины служат в армии.

В палатке кочевника существует разделение на мужскую и женскую половины. В городах живут в просторных квартирах, которые распределяются в зависимости от занимаемой должности человека и состава семьи. Малообеспеченным семьям жильё предоставляется бесплатно. Многодетной семье предоставляют четырёхкомнатную квартиру или две-три рядом расположенные квартиры.

Со времени выхода книги Чатурова прошло десять (а с описываемых в ней событий — почти двадцать) лет. И в 2005 году о своей поездке в Ливию рассказал на страницах газеты «Завтра» (? 32) известный журналист патриотической ориентации Владислав Шурыгин. Трудно сказать, настолько разны взгляды двух наших соотечественников или же за двадцать лет так сильно изменились сами ливийцы. Но впечатления Шурыгина сильно отличаются от впечатлений Чатурова.

Очень понравились ему сами ливийцы. Это некий аристократический народ среди арабов:

«Ливийцы совсем не похожи на тех арабов, которых мы обычно себе представляем.

Не похожи какой-то особой «львиной» царственностью. Здесь никто не будет бежать за вами, предлагая товар, никто не будет уговаривать купить именно у него, хватать за руки, заглядывать в глаза, завлекать в свою лавку. Здесь вообще не любят заискивать и прислуживать.

Но при этом, стоит сломаться вашей машине, как рядом тут же остановится несколько автомобилей и вам обязательно предложат помощь, а если надо, возьмут на буксир, даже если им нужно совсем в другую сторону.

Ливийцы смешливы, доброжелательны, открыты. Но не стоит их представлять наивными простаками. Ливийцы — гордый и храбрый народ.

Оружие есть почти у каждого ливийца. Один из главных лозунгов Джамахирии «Власть, богатство и оружие — в руках народа!» И прошедшие вооружённые конфликты показали, что ливийцы умеют воевать».

Образ жизни ливийцев во многом определён климатом страны:

«Ливийская пустыня летом — это настоящий «предбанник» преисподней: 58 градусов в тени, а на солнце песок прогревается до 100 градусов, и кофе в «турках» можно смело варить, просто погружая их в песок…

Летом Триполи просыпается поздно. В семь утра можно долго гулять по абсолютно пустому, залитому солнцем городу и не встретить ни одного человека. Город оживает лишь около девяти. Распахиваются двери огромного числа лавочек, начинает торговать рынок. К полудню жизнь бьёт ключом, чтобы всего через два часа вновь замереть на африканскую «сиесту» — перерыв на жару, когда всё живое стремится спрятаться в тени и прохладе от невыносимого зноя поднявшегося в самый зенит солнца. Вновь город оживает лишь около шести, когда жара спадает, солнце опускается к горизонту, и вновь распахивают свои двери лавочки и магазины, наполняется рынок, вновь начинают работать государственные учреждения. К восьми жизнь постепенно перемещается к морю и многочисленным кафе. В багровых жарких сумерках город окутывается сладкими дымами кальянов, запахами жарящегося на углях мяса и рыбы. Многие семьи предпочитают ужинать у моря, снимая на пляже небольшие полотняные беседки… быстро накрывают пластиковые столы принесённой из дома снедью и начинают неторопливый ужин, пока смуглая, загоревшая до черноты ребятня плещется в тёплом море…

Ночь… Водители машин, остановившись у обочины, расстилают прямо на земле ковры и подстилки и укладываются спать…

Если путник может без всякой опаски заночевать у дороги — значит, всё в этой стране хорошо, всё спокойно…»

Сам Каддафи живёт в палаточном городке. Но для торжественных и официальных мероприятий построен дворец «Уагадугу» — настоящее чудо современной инженерной и архитектурной мысли, по сравнению с которым Большой Кремлёвский дворец в Москве — это деревенская халупа.

А вот впечатление от речи Каддафи:

«… главным было ощущение огромного интеллекта и огромной внутренней силы… Это был не изнеженный гедонизмом саудит, не фанатичный палестинец и не устремлённый в себя бедуин. Нет. Перед нами, без всякого сомнения, сидел один из самых ярких и парадоксальных умов арабского мира. Настолько же глубокий, насколько неожиданный. Настоящий Лидер Революции… Внешне непроницаемый, он, тем не менее, излучал ощущение силы. Его глаза цвета горячего шоколада смотрели внимательно и цепко… Память у Каддафи действительно феноменальная».

В. Шурыгин писал о Ливии и её «долгом пути строительства первого на африканском континенте и в арабском мире государства народного социализма». Но в известном смысле, наверное, не будет преувеличением сказать, что это — первое в мире государство народного социализма. Ведь все остальные корпоративные и тоталитарные режимы укрепляли государство, и только в Ливии оно было упразднено, заменено прямой демократией ранее невиданного образца.

Возможно, пример Ливии позволяет выявить важную закономерность общественного развития. Когда феодальные и капиталистические порядки (особенно в экономически слабо развитых странах) изживают себя, а для установления социалистического строя условий там ещё нет, возникает корпоративное государство с сильными анархическими тенденциями.

Нам это хорошо знакомо по первым годам Советской власти. Как писал профессор С.Г.Кара-Мурза, «лозунг «Вся власть Советам!» отражал крестьянскую идею «земли и воли» и нёс в себе большой заряд анархизма. Возникновение множества местных властей, не ограниченных «сверху», буквально рассыпало государство. Советы не были ограничены и рамками закона, ибо, имея «всю власть», они в принципе могли менять законы. Была нужна обладающая непререкаемым авторитетом сила, которая была бы включена во все советы и в то же время следовала бы не местным, а общегосударственным установкам и критериям. Такой силой стала партия, игравшая роль «хранителя идеи» и высшего арбитра, но не подверженная критике за конкретные ошибки и провалы. Именно партия, членами которой в разные годы были от 40 до 70 процентов депутатов, соединила Советы в единую государственную систему, связанную как иерархически, так и по горизонтали. Значение этой связующей роли партии наглядно выявилось в 1990 году, когда эта роль была законодательно изъята их полномочий КПСС». В итоге затем распался и СССР.

Сумеет ли Каддафи, упразднивший все партии и государство, удержать в своих руках бразды правления в Ливии, опираясь лишь на свой авторитет харизматического лидера и на ревкомы или другие чрезвычайные органы власти? Ведь у него множество противников в стране и за её пределами (о чём говорят и заговоры против него, и покушения на него), а социальная опора чрезвычайно слабая.

* * *

Теперь нам предстоит познакомиться с опытом строительства корпоративного государства в Латинской Америке, а затем, совершив полный круг, снова вернуться в Европу и, наконец, разобраться в судьбах современной и будущей России.

Глава 12 Корпоративное государство на Острове свободы

Отношение к Кубе: любовь и ненависть

К кубинской революции у советских людей было особое отношение. Ведь она произошла не так, как в странах Восточной Европы и Азии, куда социализм был принесён либо на штыках советских солдат, либо местными коммунистами с помощью оружия, которое СССР им передал. О том, что революция может начаться и победить на Кубе, расположенной рядом с США, в стране, где влияние СССР было минимальным, у нас, кажется, никто и не думал. И вдруг — такая радость! И тем более гадко становится на душе, когда вспоминаешь, с какой ненавистью обрушились на Кубу развалившие СССР и пришедшие к власти в России перерожденцы-коммунисты и либеральные демократы.

Вот что писал на этот счёт профессор С.Г.Кара-Мурза, который бывал на острове Свободы много раз, преподавал там и проводил научные исследования, добровольно участвовал вместе с кубинцами в работе по уборке урожая сахарного тростника и вообще старался вникать во все стороны жизни так полюбившегося ему разносторонне одарённого, гордого и весёлого народа. (я использовал его заметки о Кубе в его двухтомнике «Советская цивилизация», М., 2002):

«1 января 1959 года на Кубе победила революция. Батиста, самый кровавый «сукин сын» США, сбежал, прихватив казну. Эта революция — удивительное и таящее в себе множество уроков явление второй половины века. Совершённая вопреки теориям и расчётам, она вызвала безудержный восторг евтушенок всего мира, а сейчас, по взмаху дирижёрской палочки хозяина, — стала объектом их самой патологической злобы и клеветы…

Злоба к Кубе имеет одну причину — она бросила вызов США, Хозяину! И не сдаётся. А наши интеллигенты-демократы, когда обижают Хозяина, очень страдают…

То предательство, которое совершила мировая культурная элита в конце 80-х годов в отношении Кубы, — веха общей смуты… За последние десять лет телевидение Москвы не сказало о Кубе ни одного тёплого слова — лишь злорадство и ненависть… Это — ненависть к народу, который сохраняет достоинство и держится в условиях, когда это кажется абсолютно невозможным. Ненависть к народу, который, находясь на грани самого настоящего голода, сохраняет младенческую смертность на уровне 7 на тысячу — когда в богатейшей демократической Бразилии она составляет 37 на тысячу (в РФ — 17)».

Многие, особенно молодёжь, просто не знают, «чем была Куба для СССР сорок лет назад. Она была для нас драгоценным подарком судьбы… Ведь мы получили дружественную страну в западном полушарии, и дружба эта не требовала охраны советским штыком, как в Венгрии или Польше… Ни один авторитетный военный из патриотов не сказал вслух, что значило для нашей страны в 1960 году вырваться из кольца военных баз США и получить «непотопляемый авианосец» в 90 милях от Майами…

Куба была для нас окном в Запад. Ведь часть Кубы была по своему уровню частью США, причём не просто США, а частью, устроенной для американской элиты…

Поддержав Кубу в самый трудный момент, мы позволили их революции не ожесточиться — и это там прекрасно понимали. Мы в 30-е годы такой руки помощи не имели, и радостно было видеть, как прекрасна суть революции нашего типа, если людям не приходится озлобляться».

Из какого ада выводит народ революция

О дореволюционной Кубе у нас писали много. Вот как характеризует её экономику А.Б.Никаноров (его исследование было помещено в Интернете):

Остров Куба был открыт Х. Колумбом в 1492 году. Куба с её плодородными почвами — это «большая теплица», где произрастают сахарный тростник, рис, кукуруза, фруктовые деревья, овощи, табак, кофе, какао и бананы. Её недра богаты полезными ископаемыми. Среди них — никель (37 % его мировых запасов), а также кобальт, железо, хром, медь, вольфрам, золото, серебро. В последнее время (1990–2000 г.) открыты довольно значительные месторождения нефти.

Казалось бы, при таком обилии даров природы народу Кубы оставалось только благоденствовать. Но испанцы завоевали остров и, покорив аборигенов-индейцев, устроили на острове перевалочную базу для своего флота. Затем они завезли негритянских рабов из Африки для работы на плантациях. В 1898 году в результате народного восстания страна получила независимость. Но в том же году США развязали войну против Испании и оккупировали Кубу, сделав её своей полуколонией. С 1934 и до конца 1958 года на Кубе существовала диктатура Ф. Батисты.

Экономическое положение страны и жизнь её трудового народа накануне революции были крайне тяжёлыми. Об этом свидетельствовали и В. Маяковский, посетивший Кубу в 1925 году, и будущий чилийский диктатор А. Пиночет, который побывал на острове в 50-е годы. Даже президент США Джон Ф. Кеннеди считает что «не было в мире страны, где бы нищета, экономическая колонизация, эксплуатация и унижение были бы худшими, чем те, которые испытывала Куба, вследствие политики моей страны во времена режима Батисты».

Занимая первое место в мире по производству и вывозу (не переработанного) сахара, Куба оставалась страной с аграрной, монокультурной (сахарный тростник), ориентированной на экспорт экономикой, подчинённой иностранному капиталу, прежде всего американскому. Американскому капиталу принадлежала львиная доля сахарной промышленности, животноводческих хозяйств, шахт и рудников, акций железных дорог, электрических и телефонных компаний, предприятий в сфере обслуживания, все нефтеперерабатывающие заводы, не менее четверти всей обрабатываемой земли.

Имея прекрасные условия для развития сельского хозяйства, Куба импортировала (в основном из США) примерно треть продуктов питания (зерно, фруктовые и рыбные консервы, сладости и шоколад). Нехватка собственного продовольствия объясняется всепоглощающей специализацией на сахарном тростнике. При этом значительная часть земли не использовалась из-за отсутствия рынков сбыта, и это при наличии 500 тысяч безработных.

Как и в других странах Латинской Америки, на Кубе существовала латифундарная система землевладения. На долю 1,5 процентов крупных хозяйств, принадлежавших в основном иностранцам, приходилась почти половина земельных владений. Орошаемые земли составляли только три процента обрабатываемой площади, уровень механизации был низкий, в немногих хозяйствах были косилки, сеялки, молотилки и тем более тракторы, мало вносилось искусственных удобрений.

В промышленном отношении Куба оставалась сырьевым придатком Запада. Продукция горнодобывающей промышленности экспортировалась почти целиком, из-за отсутствия топливных ресурсов, необходимых для выплавки из руды металла. Добыча нефти составляла всего 70 тыс. т — 1 процент от потребления нефти. Недостающие нефть (для нефтеперерабатывающих заводов) и нефтепродукты импортировались.

Экспортируя собственное непереработанное сырьё, обрабатывающая промышленность Кубы работала на привозном. Её продукция, производившаяся на мелких и средних предприятиях, из-за низкой конкурентоспособности была ориентирована на внутренний рынок. Машиностроение было представлено в основном ремонтными мастерскими, большинство запасных частей импортировали.

Внутренний транспорт был развит слабо. К трети хозяйств можно было добраться только на мулах и лошадях, к другой трети — автотранспортом, но лишь в сухой период. Протяжённость шоссейных дорог составляла 4 тысячи километров, количество автомобилей — 52 тысячи. Только треть железнодорожной сети, насчитывавшей 6 тысяч километров, приходилась на дороги общего пользования, остальные — это узкоколейные дороги сахарных компаний для транспортировки сахарного тростника от плантаций к портам. Два международных аэропорта и аэродромы внутренних авиалиний, как и парк самолётов, а также почти весь морской флот и порты принадлежали американским компаниям.

После экспорта табака и сахара туризм являлся третьим по значению источником внешних доходов. В год Кубу посещало свыше 200 тысяч туристов.

Внешняя торговля Кубы характеризовалась полной зависимостью от мирового рынка, в основном от американского. Куба продавала США 80 процентов своего экспорта и приобретала у них 70 процентов импорта. Существовали торговые отношения и с СССР — в 1958 г. ему было продано 200 тыс. т сахара (2,8 процента экспорта). Торговый баланс Кубы был активен — экспорт превышал импорт, но доходы уходили иностранным владельцам капитала.

Экономика Кубы была рыночной с почти полным отсутствием государственного сектора.

Жизненный уровень народа оставался низким. Уровень безработицы был чрезвычайно высоким (в «мертвый сезон» число безработных иногда доходило до 700 тысяч, т. е. до 1/3 официально числящейся рабочей силы). Образование было слабо развито: почти 40 процентов населения оставалось неграмотным, 70 процентов детей школьного возраста в сельской местности не посещали школу. Большинству населения было недоступно и здравоохранение.

«Надо знать, из чего вырвалась Куба, — пишет С.Г.Кара-Мурза. — Это было патологическое общество. Красавица Гавана и Варадеро. Виллы на лучшем в мире пляже — роскошное место отдыха и разврата миллионеров и гангстеров с Севера… и море трущоб с отверженными… И всё это — разные миры, враждебные друг другу…

На рубке тростника сезонникам платили за дневную норму батоном хлеба и разрешением есть тростник. А когда завозили более покладистых и выносливых негров с Гаити, то и этой работы не было. И над всем этим — коррупция и доходящий до абсурда террор».

Неизвестно, сколько лет ещё продолжалась бы такая жизнь на Кубе, если бы не объявились несгибаемые борцы за народное счастье, которых возглавил Фидель Кастро.

Человек из народа и для народа

Вождь кубинской революции Фидель Кастро Рус (по испанскому обычаю дети получают двойную фамилию — по отцу и по матери), — безусловно, одна из самых замечательных личностей XX века. Наиболее полную его биографию изложил генерал КГБ Николай Леонов в своей книге «Фидель Кастро».

По происхождению Кастро — чистый испанец. Его отец был испанский крестьянин, побывавший на Кубе во время прохождения им солдатской службы. Вернувшись на родину, он женился на крестьянке, но, не видя перспектив для своего небогатого хозяйства, решил уехать на Кубу. На новом месте он, много работая и экономя на всём, со временем стал довольно крупным землевладельцем. Там у него родились дети, в том числе три сына, два из которых сыграли впоследствии ключевую роль в кубинской революции: в 1926 году — Фидель, а в 1931 — Рауль.

Раннее детство братьев прошло на ферме отца, где они играли вместе с детьми его арендаторов и наёмных работников, так что о жизни народа знали не понаслышке. Фидель сначала учился в местной школе, затем в католических колледжах. Наставник-иезуит отмечал в нём целеустремлённость и тщеславие. Фидель проявил волю к победе — и в мальчишеских драках, и в спорте. Затем он поступил в Гаванский университет на факультет права. Отец хотел видеть сына адвокатом и передать ему управление имением, но Фидель приобщился к политике, много читал — Хосе Марти, Муссолини, Ленина, Сталина, Троцкого, Гитлера, Примо де Ривера и др., возможно, даже участвовал в политических разборках.

После переворота Батисты в 1952 году Фидель ушёл в подполье. Сформировав движение, насчитывавшее около двух тысяч человек, он в 1953 году попытался захватить казармы в Сантьяго-де-Куба, но потерпел неудачу. Вскоре он был арестован и приговорён к 15 годам тюрьмы, но через два года амнистирован. Эмигрировав в Мексику, Фидель сформировал революционный отряд для продолжения борьбы против диктатуры. В 1956 году он с несколькими соратниками высадился на Кубе с яхты «Гранма» и возглавил партизанскую борьбу, приведшую в 1959 году к победе Кубинской революции.

2 января 1959 года Батиста бежал из страны. Кастро вместе с сыном Фиделито на танке въехал в Гавану, жители которой восторженно его приветствовали. Фидель по праву стал премьер-министром Революционного правительства Кубы, затем — председателем Государственного совета и Совета Министров. Легендарный кубинский революционер Эрнесто Че Гевара сказал тогда: «Он обладает качествами великого вождя, которые в сочетании с его отвагой, с его энергией и с его редкой всякий раз вновь и вновь распознавать волю народа подняли его на то почетное место, которое он ныне занимает».

Фидель и по характеру чистый испанец, в нём сочетаются страстность и трезвый ум. Кастро воспринимается как мессия революции, завораживающий миллионные толпы неистовый оратор. К тому же он обладает особой способностью привлекать к себе людей. К нему тянулись многие деятели культуры, в том числе Эрнест Хемингуэй, Габриэль Гарсиа Маркес, Грэм Грин… Победа революции вознесла его в зенит славы и поклонения, женщины трепетали при одном его виде, и не удивительно, что у него было несколько страстных романов.

Фидель всегда ощущал поддержку со стороны своего младшего брата. Ныне Рауль Кастро Рус — член Политбюро и второй секретарь ЦК, первый заместитель председателя Государственного совета и Совета Министров, генерал армии. Его именуют «наследником», хотя вряд ли он сумеет полноценно заменить своего старшего брата — подлинного вождя кубинской революции.

Взлёт к высотам цивилизации

Стремясь улучшить положение народа, ликвидировать экономическую отсталость страны и зависимость от иностранного капитала, новая власть произвела кардинальные изменения в экономике.

Начала она с перераспределения доходов. Государство обязало собственников промышленных предприятий увеличить рабочим заработную плату, снизило платежи за коммунальные услуги и квартирную плату. Для улучшения жизни крестьян была проведена аграрная реформа. «Закон о праве крестьян на землю» провозглашал упразднение латифундий, запрещал издольщину, давал право приобретения земли только кубинским гражданам, устанавливал жизненный минимум участка плодородной земли для крестьянской семьи. На сахарных плантациях, где невыгодно дробление участков, были организованы кооперативы. В результате почти 100 тысяч прежде безземельных крестьян получили землю, около 40 процентов всех используемых земель стало государственной собственностью. Бывшим владельцам земли предусматривалась компенсация их имущества, производимая ценными бумагами — «бонами аграрной реформы», которые давали годовой доход, не выше 4,5 процентов, и подлежали выкупу государством в течение 20 лет.

Правительство США протестовало против аграрной реформы и прибегло к характерному для него в подобных ситуациях экономическому нажиму: сократило поставки нефти, необходимого промышленного оборудования и продовольствия. Американские монополии не подчинялись указаниям правительства и нарушали ранее принятые соглашения (нефтеперерабатывающие заводы, например, отказывались перерабатывать нефть, поступившую из СССР). В ответ на это собственность иностранных компаний была национализирована.

Кубинские промышленники, принуждённые повысить заработную плату рабочим, лишились прежних прибылей и саботировали производство. В 1960 году был принят закон о национализации всех крупных промышленных и торговых предприятий.

Государство взяло под контроль внешнюю торговлю и валютные операции, были национализированы кубинские и иностранные банки (за исключением «проявивших лояльность» канадских).

Результаты всех этих преобразований проявились немедленно: увеличились доходы и покупательная способность населения, следовательно, возрос спрос на промышленные товары — за год промышленное производство повысилось на 35 процентов, 200 тысяч безработных получили работу.

17 апреля 1961 года Ф. Кастро заявил, что кубинская революция носит социалистический характер. Революция заменила капиталистический строй социалистическим. Куба стала независимым государством.

В дальнейшем роль государства в экономике ещё более усилилась. В 1963 году была проведена вторая аграрная реформа, по которой экспроприировались частные землевладения, превышающие площадь в 67 га. В промышленности к 1968 году были национализированы все оставшиеся мелкие частные предприятия.

Главный дореволюционный торговый партнёр Кубы — США, в 1961 году разорвал с нею всякие отношения, не восстановленные и поныне. Куба включилась в социалистическую интеграцию. Советский Союз и другие социалистические страны оказывали существенную поддержку: строили на Кубе предприятия, готовили в своих учебных заведениях научные, инженерные и рабочие кадры и др. С 1972 года Куба стала полноправным членом СЭВ. Специализация Кубы в новых условиях, в общем, оставалась прежней: производство сахара, табака и тропических плодов, добыча и обогащение руд.

К концу 80-х годов экономическая ситуация в стране значительно улучшилась. Вырос валовой национальный продукт. Куба из отсталой, аграрной страны превратилась в развитую индустриально-аграрную. В ней сложилась максимально огосударствленная экономика с уравнительным распределением и административным регулированием, подключенная в неблагоприятной геополитической обстановке (а посему с большими издержками) к «социалистическому лагерю», возглавлявшемуся антиподом США; далее — социально нивелированное общество, первоначально консолидированное на основе национально-патриотических ценностей, а затем — в комбинации с ними — на базе коммунистической идеологии. Политический режим определялся сначала диктатурой революционного авангарда, а затем однопартийной структурой с жесткой управленческой вертикалью

При этом существовал долг Парижскому клубу — около 6 миллиардов долларов и СССР — порядка 25 миллиардов. В экономике экспортная ориентация сохранилась, но уменьшилась: экспортируется только около 20 процентов национального продукта.

В связи с нехваткой на Кубе топливных ресурсов, благоприятными природными условиями для занятия сельским хозяйством и некоторыми другими факторами, задача широкой индустриализации в стране не ставилась. Как до революции существовала зависимость от импорта промышленных изделий из США, так после неё, хотя уже и в меньшей степени, планировалось ввозить их из социалистических стран, активно войдя в систему международного социалистического разделения труда. Но всё-таки дореволюционное положение, когда импортировалось практически всё, необходимо было менять. В первую очередь, усилия прилагались для развития отраслей, обслуживающих сельское хозяйство, производящих экспортную продукцию и обеспечивающих самые необходимые местные потребности.

Возросла добыча полезных ископаемых, прежде всего никеля, идущего на экспорт. Развивались металлургия, металлообработка и машиностроение (в том числе электронное и электротехническое), до революции практически отсутствовавшие. Значительное развитие получили рыбная, деревообрабатывающая и целлюлозно-бумажная промышленность.

Единая энергосистема охватила всю территорию Кубы. Производство электроэнергии на душу населения увеличилось в 3,5 раза. Куба вошла в число латиноамериканских стран с наиболее высоким уровнем потребления электроэнергии. При помощи Советского Союза строилась АЭС в Харагуа.

Развитие других отраслей экономики (промышленности, транспорта) было нацелено на более полное обеспечение ими потребностей сельского хозяйства. В самом агропромышленном комплексе Кубы возросло значение промышленности.

Сельское хозяйство было единственной отраслью кубинской экономики, в которой к концу 80-х годов существовала частная собственность на средства производства. В 1986 году государственный сектор занимал 75 процентов сельскохозяйственных земель и производил 78 процентов продукции.

В государственном секторе имелось три вида хозяйств:

1) Народные имения — крупные, площадью 30–40 тысяч га и более, многоотраслевые хозяйства, занимающиеся в основном животноводством, но также возделыванием риса, овощей, фруктов и других культур при относительно небольшой доле сахарного тростника.

2) Кооперативы, специализирующие на сахарном тростнике.

3) Небольшие имения, организованные на базе небольших хозяйств, экспроприированных у сельской буржуазии. Они производят различные виды продовольствия.

Негосударственный сектор состоит из 1378 производственных кооперативов и 100 тысяч личных хозяйств, специализированных на культивировании табака, кофе, фруктов и овощей.

Сельское хозяйство стало более интенсивным. В три раза возросло количество вносимых удобрений на 1 га. Активно шла механизация. На Кубе, впервые в мире, создан тростниково-уборочный комбайн. В 1987 году на один трактор приходилось около в 32 раза меньше обрабатываемой земли, чем в 1948 году За счёт этого число занятых в сельском хозяйстве по сравнению с дореволюционным периодом уменьшилось (с 800 тыс. до 690 тыс.), а объём продукции увеличился.

Были построены 9 крупных заводов по переработке сахарного тростника и проведена реконструкция и модернизация старых заводов.

Производство сахара выросло с 5 до 8 млн. т. Увеличилась степень использования сахарного тростника. Теперь из отходов производства сахара получают пластмассы, фармацевтические препараты, прессованные плиты, кормовые и пищевые дрожжи, бумагу и др.

Увеличилось (в 2,5 раза) выращивание риса (это основная продовольственная культура на Кубе) и фруктов, особенно цитрусовых, которые стали немаловажным источником экспортных доходов. Развивалась консервная промышленность, фруктовые консервы также пошли на экспорт. Увеличилось также производство табака, овощей (особенно томатов) и какао. Сократилось производство кукурузы, её было выгоднее закупать в социалистических странах.

Заметно выросла продукция животноводства. Уменьшился импорт животноводческой продукции, а в рационе кубинцев увеличилось количество белковой пищи. До революции Кубе приходилось закупать рыбу и рыбные консервы, а в 1989 году Куба не только обеспечивала внутренние потребности, но и поставляла рыбу и морепродукты на экспорт.

Примерно в семь раз увеличилась длина автомобильных дорог, возросло число автомобилей. Длина железных дорог, напротив, сократилась.

Значительное развитие получил морской транспорт. Воздушный транспорт связал Кубу с основными странами мира.

В первые годы после революции поток туристов сокращался, но в 1988 году число посетивших страну туристов приблизилось к дореволюционному. Было создано первое совместное предприятие с участием иностранного капитала — сеть отелей совместно с испанцами.

Претерпел изменения характер внешней торговли. Основным торговым партнёром Кубы стал СССР. Его доля в товарообороте составляла около 70 процентов, как и у США до революции. В товарообороте СССР Куба занимала шестое место.

К 1989 году на все средства производства, кроме небольшого сектора в сельском хозяйстве, дававшего около 15 процентов сельскохозяйственной продукции, была установлена общественная собственность. С 1975 года экономика развивается по пятилетним планам. Во внешней торговле зависимость от рынка США сменилась зависимостью от плановых отношений с Советским Союзом. Имелся внешний долг, по размерам превосходящий стоимость годового ВВП, но почти весь он приходился на СССР, для которого Куба имела огромное геополитическое значение. Несколько уменьшилась сахарная специализация. Кроме Гаваны, появились и другие промышленные центры.

Самый важный критерий оценки развития экономики страны — это качество жизни её граждан. В 1989 году на Кубе существовала карточная система распределения наиболее необходимых товаров, но действовала она весьма успешно, — голодающих не было. Количество килокалорий, потребляемых человеком за сутки, было больше чем в Бразилии, Аргентине и Мексике. Много потребляется белковой пищи: на человека в год мяса — 41,4 кг, молока — 149 л, яиц — 229 штук.

Значительных высот достигли здравоохранение и образование. На Кубе самый низкий в Латинской Америке уровень детской смертности — 7 человек на тысячу родившихся (в Бразилии — 57). Продолжительность жизни — 75,2 года. Школу посещали 95 процентов детей в возрасте 6 -17 лет.

Преобразования, проводившиеся новой властью на Кубе, вызвали недовольство в США, которые попытались в 1961 году силами кубинских эмигрантов свергнуть правительство Кастро. Но десант эмигрантов в заливе Свиней был разгромлен, более двух тысяч его участников попали в плен. Режим Кастро, получивший полную поддержку в народе, укрепился.

В 2002 году в Москве была издана книга «Современная Куба: вопросы экономической адаптации и переориентация внешних связей», представляющая собой сборник материалов международного симпозиума, проведённого в Гранаде в 2000 г. при участии испанских, кубинских, российских и американских специалистов. В ней отмечается важная особенность Кубы по сравнению с другими социалистическими странами:

«Факты показывают, что в период вхождения в советский блок Куба никогда не была пассивным исполнителем «блоковой дисциплины». Напротив, руководство страны — при неординарном лидерстве Фиделя Кастро — неизменно проводило достаточно самостоятельную линию. У Кубы было свое поле внешнеполитической деятельности, свои функции, отчасти делегированные или санкционированные блоком и его лидером, отчасти принимаемые по собственной инициативе. Она проводила активную политику в движении неприсоединения и в объединениях развивающихся стран. И в этом смысле внешняя политика Кубы стояла на двух «китах». С одной стороны, она апеллировала к «социалистическому содружеству», с другой — к «солидарности третьего мира». Более того, история знает немало событий, когда в определенных ситуациях Куба становилась ведущей, а советское руководство ведомым. При этом она продолжала широко пользоваться ресурсом экономической поддержки и военно-политической протекции СССР.

В то же время подспудно, но в достаточно явном виде прослеживалась особая позиция Гаваны. Там считали, что Куба, наряду с СССР и в отличие от большинства государств его блока, куда социализм пришел вместе с советской армией на исходе второй мировой войны, является носителем и олицетворением подлинной народной революции, что здесь сложилось молодое и энергичное общество с нерастраченным революционным потенциалом, который оно способно воспроизводить на каждом новом витке развития, тогда как даже в СССР, считали в Гаване, такая способность терялась в силу бюрократизации и благодушного настроя на «мирное сосуществование с империализмом»».

И действительно, как писали на Западе, Кастро не ограничился защитой испытывающего бедствия острова, а начал подливать масло в огонь различных национально-освободительных движений, вычленяя средства из огромной советской помощи. Его армия одно время составляла 145 000 человек плюс резерв 110 000 человек и

около одного миллиона мужчин и женщин в милиции территориальных войск. Поэтому он отправлял отряды бойцов в Анголу, в Эфиопию, в Южный Йемен, Ливию, Никарагуа,

Гренаду, Сирию, Мозамбик, Гвинею, Танзанию, Северную Корею, Алжир, Уганду, Лаос, Афганистан, Сьерра-Леоне.

В октябре 1962 года разразился «карибский кризис», вызванный размещением на Кубе советских ракет. Конфронтация между США и СССР достигла апогея, и когда

Хрущев распорядился вывезти ракеты, он натолкнулся на резкую реакцию Кастро. Хрущев же в своих мемуарах отмечал, что Кастро рассчитывал на «превентивный» удар СССР по США. Но что мог сделать команданте, попавший в полную зависимость от СССР?

Как бы в утешение Кастро, в 1963 году ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Двумя годами раньше ему была присуждена Международная Ленинская премия.

Фидель Кастро — коммунист

Развитие кубинской революции требовало объединения всех сил, ставивших своей целью построение социализма.

Социалистическую революцию на Кубе совершили не коммунисты, хотя компартия там существовала, при Батисте в подполье, с 1961 года она действовала легально. Коммунисты и их руководитель Блас Рока руководствовались марксистским учением, догмам которого Кубинская революция явно не соответствовала, и они смотрели на действия Кастро и его соратников с изрядной дозой скептицизма.

Кастро сначала относился к коммунистам с недоверием. Но теперь союз с коммунистами стал необходимостью. С.Г.Кара-Мурза, будучи очевидцем тех событий, писал, как «на Кубе создавалась единая партия — по типу КПСС…».

Партии ещё не было (бывших подпольщиков-коммунистов было мало, и они не пользовались популярностью в народе), её нужно было создавать с нуля. «В партию принимали… на общих собраниях трудового коллектива». Роль трудовых коллективов тогда была очень высока, они, как и вооружённый народ, составляли основу корпоративного государства.

В 1965 году Кастро был избран Первым секретарём ЦК Компартии Кубы.

Но лишь в 1975 году состоялся I съезд объединённой Компартии Кубы (КПК), который одобрил проект новой Конституции (вступившей в силу в 1976 году), провозгласивший Кубу социалистическим государством с однопартийным режимом.

Человеческое измерение кубинской революции

По словам С.Г.Кара-Мурзы, «революцию осуществило немногочисленное, выбитое Батистой, но светлое поколение. Они шли на безнадёжную борьбу и безропотно гибли, пока своей кровью не смыли мафию Батисты с Кубы. По душевному складу они сродни нашим народникам… Но любовь наших народников к человеку была слегка абстрактной, концептуальной. А на Кубе эти молодые революционеры были исполнены не просто живой, тёплой любви, но почти животной нежности к своему народу. Именно ко всем его частичкам — к ребёнку в трущобе, к старику в приюте, к девочке-проститутке, которую стали учить музыке… в тот момент соединение жертвенности с любовью просто создало новую Кубу — новое общество… Куба в 60-е годы просто дышала счастьем. Оно сияло на каждом шагу».

Результаты дел новой власти были наглядны:

В первые годы после революции на Кубе можно было встретить множество красивых юношей и девушек, но — с искривлёнными ногами вследствие недоедания, туберкулёза или рахита. Новая власть постановила доставлять за символическую плату по литру молока каждому ребёнку и старику. И вскоре «подросло поколение девочек, вскормленных уже после революции. Это было как чудо — у всех спортивные, гармоничные фигуры. Следы болезней начисто исчезли».

А ведь было очень непросто делать даже доброе дело. «Стали строить хорошие дома, с мебелью — и переселять туда из трущоб… Жильцы переломали всю мебель, разбили ванны и унитазы, сорвали двери — снова организовали трущобу, уже в многоэтажных зданиях. Такова была их культура. Им терпеливо ремонтировали квартиры, объясняли, показывали фильмы».

С.Г.Кара-Мурзу поражал размах культурной революции на Кубе, огромные усилия власти по развитию народного образования, в частности, «техникумы, устроенные в живописных местах, по 20 тысяч студентов».

Кубинцев отличает сочетание патриотического коллективизма и здорового индивидуализма:

«Мы больше действуем сообща, ватагой. А там много одиночек, которые берутся за невозможные дела… это распространённое в заметной части кубинцев ощущение огромных возможностей личности — важная черта их революции… Это были мастера, многие из которых обладали замечательной наблюдательностью и склонностью к обобщениям, самородки…. Ни у нас, ни на Западе этого типа как-то не видно».

Вот почему новой Кубе удалось на голом месте создать науку, добивающуюся выдающихся результатов, причём силами выходцев из простонародья:

«Дух научности… может сесть на кого захочет. Есть страны, которые вкладывают уйму денег — и ничего не получается. И люди есть, и институты, но духа нет, всё как-то вяло. В кубинцах такой дух был, и сейчас он силён… А главное, была цепкость. Как появляется толковый специалист, его прямо облепляют…

Дети интеллигентов, казалось бы, должны были стать главной силой. Но в них я замечал какой-то комплекс неполноценности, думаю, унаследованный от отцов. Они как-то не верили, что на Кубе может быть сильная наука, робели. Но зато ребята из трудовых семей, часто вечерники, стали просто чудесными кадрами. Их не волновал статус и престиж в глазах «мировой науки». Они видели проблему — и искали способ её решить. С теми средствами, какие есть. И проявляли замечательную изобретательность и способность к обучению… Они были способны на вдохновение, когда мысль работает в каком-то ином измерении, ты входишь в транс. В лаборатории это хорошо видно — но и на поле, и на празднике… У кубинцев была исследовательская и изобретательская жилка… И у них распространён тот стиль научного мышления, который я про себя называл «русским». Он, правда, и у западных учёных встречается, но как что-то редкое, особенное. А у русских часто, иначе бы ничего не вышло. Просто средств не хватило бы на тот объём работы, который русская (и особенно советская) наука сделала. Суть этого стиля я бы выразил так: склонность делать широкие обобщения при большой нехватке эмпирического материала… Вот на этом и поднялась кубинская наука, как только революция создала для этого социальные и экономические условия».

Возможно, именно потому, что у кубинцев индивидуализм проявлялся очень сильно, некоторые меры властей принимались специально для восстановления коллективистского начала:

«В 1966–1968 годах многие блага давались на Кубе бесплатно или очень дёшево. На массовом празднике вдруг бесплатно раздают по булке с куском ветчины». Несправедливо? Но в этом смысл, даже литургический. «Какое-то совместное причащение, как будто восстанавливалось утраченное братство людей».

И люди ценили проявление уважения, признание заслуг перед обществом выше денег. Вот старик, человек, который всю жизнь занимался тяжёлым трудом — рубил тростник, «был счастлив, что он встретился с лучшими работниками, что он тоже признан одним из лучших».

На Кубе действительно рождался новый человек:

«В университет испанского города Сарагосы приехал студенческий симфонический оркестр из университета Сантъяго-де-Куба. Испанцы сидели вольно, развалясь, лузгали семечки, хрустели чипсами. И выходят кубинцы — все худые, почти все негры. В белых рубашках. И осанка, и взгляд, и вообще манеры такие, будто на сцену вышло десятка два прирождённых аристократов, в нескольких поколениях. Испанцы притихли, они вдруг взглянули на себя со стороны, и их пробрало. Когда же и почему они так опустились, обрюзгли?.. Я уж не говорю, что университет Сарагосы и мечтать не может о собственном симфоническом оркестре — при том, что денег у него в сотни раз больше, чем у университета Сантъяго-де-Куба».

И особенно поражала любовь кубинцев к детям — не только к собственным: «Вообще отношения с детьми на Кубе были очень ласковыми, и дети росли незлобивыми». Это отмечают многие советские люди, побывавшие на Кубе, в том числе и Г.И.Воротников, который был там несколько лет советским послом.

К социализму — через прямую демократию

До появления единой Коммунистической партии связующей структурой политической системы на Кубе были органы прямой демократии — «комитеты защиты революции» (КЗР). Но и впоследствии опыт прямой демократии уже нельзя было забыть: «КЗР были везде и объединяли самых разных людей, согласных лишь в одном — защитить страну, избежать гражданской войны и обеспечить действие простых принципов справедливости… Правда, для существования такой системы нужна большая терпимость в людях и способность к рассуждениям и диалогу. Кубинцы — прирождённые ораторы и любят выслушать мнение другого, если он его хорошо излагает. Мы же слишком устремлены к истине и ложные суждения слушать не хотим… Почти поголовное вовлечение граждан в милицию было там абсолютно необходимо — все стали стражами порядка».

Народная милиция сыграла очень важную роль в обеспечении общественного порядка в революционные годы:

«На подъёме революции, при всеобщем энтузиазме, хулиганство в принципе исчезло как социальное явление. Но в конце 70-х стало возрождаться — а тут как раз жёсткая кампания за права человека, и правительство вообще выпустило всех преступников из тюрем. Обстановка ухудшилась, а люди привыкли к полной безопасности». И милиционеры её обеспечили.

Первые годы после революции, естественно, приходилось прибегать к репрессиям против её явных врагов, вплоть до расстрелов. Но затем порядки смягчились: «Ведёшь себя в рамках уговоренного минимума лояльности — тебя не трогают. А болтать — болтали свободно… Социальная база режима была настолько прочной, что на болтовню можно было не обращать внимания». Семьи арестованных не только не ставили в невыносимое положение, например, вроде лишения продовольственных карточек, но даже, наоборот, предоставляли некоторые льготы «по случаю потери кормильца…

Работая на Кубе, я видел, что коммунистическая идеология в принципе вполне может быть значительно отделена от государства — если общество не было вынуждено пройти через страстное состояние мессианского тоталитаризма. На Кубе формировалась народная милиция — почти поголовное вооружение. Это был важный критерий отношения к идеологии. И вот довольно многие люди отказывались вступить. После этого они, конечно, не могли претендовать, например, на то, чтобы стать членом партии. Но во всех остальных отношениях их положение нисколько не менялось». А в СССР открытое выступление против какого-либо символа строя означало конец карьеры, если не что-либо худшее.

Вот эпизод, прекрасно характеризующий тогдашние отношения власти и народа:

Некоторые студенты «стали требовать, чтобы Кастро и его соратники отошли от власти, передали её более молодым и образованным — очень, мол, много ошибок допускает правительство… Вдруг приезжает Фидель Кастро, без охраны, без оружия… прямо около входа в коридоре стали разговаривать… Но все признавали, что Кастро бесспорно одержал верх. Он поставил вопрос примерно так: вы утверждаете, что мы должны уступить власть вам или таким, как вы. В чём же, по большому счёту, источник вашего превосходства? И тут, как ни странно, стало видно, что иного, чем у Кастро, принципиального выбора эти ребята не предлагают, и в то же время они не имеют видимых преимуществ ни в работоспособности, ни в честности — потому что по этим критериям претензий к соратникам Кастро ни у кого не было. К тому же Фидель объяснил, что все их доводы по конкретным вопросам известны, их обсуждали; но по такой-то и такой-то причине пришлось поступить иначе. Стало видно, что конкретные решения вовсе не так просты и очевидны, как казалось ребятам…

На том собрании многие стали кричать, что надо бы всю группу из университета исключить… Кастро предложил: раз уж они так втянулись в проблемы хозяйства, давайте дадим им в управление хорошую государственную ферму… Пусть из своей среды выдвинут директора, а остальные составят правление… а через год, здесь же, в университете, расскажут о своём опыте. Так и сделали».

Но эти ребята скоро убедились, что самим решать проблемы — вовсе не то же, что давать советы или критиковать, и спор разрешился сам собой. Можно ли представить себе, что к рабочим Новочеркасска, вышедшим в 1962 году на улицы протестовать против повышения цен на мясо и молоко, вот так же запросто приехал Хрущёв? Ведь тогда ни местное руководство, ни посланные из Москвы члены Президиума ЦК КПСС с протестующими не общались, а предпочли расстрелять толпу из пулемётов.

Важно отметить, что такие наши соотечественники, как С.Г.Кара-Мурза, оставили после себя добрую память на Кубе:

«Советских специалистов любили и уважали — и за честную работу, и за нормальное сердечное отношение к людям. Этим наши сильно выделялись, даже среди «народных демократов»».

Но наши специалисты не останавливались и перед критикой некоторых действий кубинских властей:

«К началу 70-х годов экономическая политика на Кубе ещё не устоялась, иногда происходили непонятные шарахания из стороны в сторону… Ещё в 1968 году много было частных лавочек, где продавались овощи, фрукты, причём очень дёшево. А в 1970-м многое изменилось, и это были, говорят, самые тяжёлые годы (до краха СССР, разумеется). Не было ни зелени, ни овощей». Очевидно, это было проявление «забегания вперёд».

И всё же социалистический строй на Кубе был настолько прочен, настолько отвечал интересам большинства народа, что его ничто не могло бы поколебать, если не предательство со стороны руководства КПСС и СССР, прежде всего, самого Горбачёва.

Предательство СССР и новый подвиг Кубы

Кастро с самого начала резко отрицательно отнёсся к горбачёвской «перестройке». Когда политика Горбачёва подвела СССР к грани развала и навесила на шею страны неизвестно откуда взявшийся громадный внешний долг, эти искусственно созданные экономические трудности послужили основанием для прекращения нашей помощи Кубе. Другие страны социалистического лагеря последовали примеру СССР, так как и сами во многом существовали за счёт его ресурсов. Затем СССР рухнул, в России и в восточноевропейских странах СЭВ пришли к власти буржуазные правительства. И «демократическая» власть РФ не только отказалась помогать Кубе (хотя там ещё оставалась наша военная база, точнее, станция слежения за происходящим в пространстве над США), но даже и не продавала ей нефть за твёрдую валюту.

Изменения в экономике Кубы после краха СССР и перспективы её развития далее излагаются по упомянутому выше исследованию А.Б.Никанорова (с некоторыми добавлениями из других, более поздних источников).

Разрыв связей с бывшими социалистическими странами, привёл экономику Кубы в состояние паралича. Страна лишилась не только идеологических и политических союзников, но и основных экономических партнеров. Объём товарооборота с бывшими членами СЭВ уменьшился семь раз, а между Кубой и СССР (затем Россией) — более чем в 10 раз. Куба потеряла свои традиционные рынки сбыта, практически все средне- и долгосрочные кредиты, а также основные источники технологического обеспечения. В результате в 1993 году её экспорт уменьшился на 67 процентов, импорт на 73 процента. Более подробные данные о разразившейся на Кубе экономической катастрофе приводятся в исследовании «Глобализация и социализм Третьего мира» (Globalization and Third World Socialism. Houndmills, Basingstoke, 2001).

Сложилась ситуация хуже, чем она была в 1961 году. Ф. Кастро определил её как двойную блокаду. Ведь к непрекращающейся экономической блокаде Кубы со стороны США добавился почти разрыв отношений с прежде социалистическими странами.

Хотя в 1989 году Куба уже меньше зависела от внешнего рынка, чем накануне революции, эта зависимость всё же была сильна. Импортные товары: топливо, машины, оборудование и узлы для их производства, удобрения были необходимы для народного хозяйства. Без них простаивали заводы. Венесуэла прекратила поставки энергоносителей, поскольку Куба стала не в состоянии их оплачивать.

Производство основных товаров (сахара, риса, продуктов нефтепереработки) стало даже меньше дореволюционного. Производство основной продовольственной культуры — риса уменьшилось в шесть с лишним раз, значительно сократилось молочное стадо. Страна оказалась на грани голода.

Государство приняло меры для обеспечения населения хотя бы минимумом продовольствия, необходимым для выживания. Скудный продовольственный паёк выдавался по карточкам и по стабильным ценам. Однако этой еды не хватало, и люди вынуждены были обращаться к услугам чёрного рынка, где цены на продукты резко возросли. Для малоимущих слоёв населения поиск пропитания часто превращался в основной вид занятий.

Официальный курс иностранной валюты (1 песо равен 1 доллару) остался лишь на бумаге. На чёрном рынке доллар снова стал главной валютой.

Усилилось бегство кубинцев из страны. А это — настоящая трагедия, если учитывать, что у кубинцев просто животная любовь к своему острову и своей культурной среде.

Нельзя забывать и о морально-политических издержках подобной ситуации, выражавшихся в потере перспективы развития (ранее казавшейся вполне ясной) и, в конечном счете, изменением в совершенно иную сторону общественного сознания.

Первую половину 90-х годов кубинское общество пребывало в состоянии, которое официально обозначалось как «особый период в мирное время». Потребление опустилось тогда до уровня биологического выживания, а экономика, по существу, приобрела мобилизационный характер. При всех условиях и даже при исключительных возможностях контроля внутренней ситуации «сверху» положение становилось нетерпимым. Адаптационные решения невозможно было откладывать.

Самый тяжёлый период кризиса наблюдался в 1992–1993 годах, когда валовой внутренний продукт сократился на треть по сравнению с 1989 годом.

Необходимо было переломить ситуацию. Прошедший в октябре 1991 году?\/ съезд Компартии Кубы наметил курс на либерализацию экономики, при сохранении главной роли за государством. На помощь социализму должна была прийти рыночная экономика. Но Куба решила не отдаваться на милость рынка, как это произошло в странах Восточной Европы и бывшего СССР, а направить его стихийную силу в нужную для государства сторону.

Понятно, почему кубинское руководство не последовало за выбором большинства восточноевропейских стран и постсоветских государств, предпринявших радикальные прорыночные преобразования. Не следовало даже и ожидать этого при тогдашней политической надстройке кубинского общества (ведь это было бы отрицанием самого себя!). Впрочем, сами результаты первого раунда прорыночных преобразований в восточноевропейских странах, сопровождавшегося большими социальными издержками и серьезными деформациями, не могли вызывать особого энтузиазма.

Логично было бы ожидать некую вариацию на тему «китайского» либо «вьетнамского» пути, т. е. последовательного продвижения по пути формирования рынка и предпринимательства при сохранении (с определенной модификацией) политической надстройки. Но это также не получилось, что, однако, не означало отсутствия всяких изменений.

В 1992 году в Конституцию Кубы внесены изменения, по которым расширялось право на частную собственность и разрешалось создание совместных (с иностранным капиталом) предприятий. Единый план социально-экономического развития заменён «планом, который гарантирует программируемое развитие страны». Была ликвидирована госмонополия на внешнюю торговлю, реформирована банковская система — разрешена деятельность иностранных банков. Для привлечения иностранных инвестиций принят закон о свободных экономических зонах и промышленных парках, разрешено создание предприятий со стопроцентным иностранным капиталом. Введена новая налоговая система.

Сократились государственные субсидии убыточным предприятиям и увеличились инвестиции в предприятия, приносящие валютные доходы. Была проведена аграрная реформа, в результате которой бо?льшая часть сельскохозяйственных земель, принадлежавших государству, перешла в бессрочное пользование непосредственно крестьянам, для организации ими производственных кооперативов. Такие кооперативы связаны с государством контрактом, но обладают большей самостоятельностью, чем госхозы. Была разрешена индивидуальная трудовая деятельность водителям такси, домовладельцам, работникам службы быта и др. — всего около 200 тысяч человек, или 5,5 процентов экономически активного населения. На специальных рынках была узаконена торговля продуктами питания и изделиями народных промыслов по ценам, определяемым спросом и предложением.

Для привлечения конвертируемой валюты, в стране было установлено её свободное обращение. Открылись валютные магазины, кубинцам предоставлено право получать валюту от родственников из-за рубежа (по оценке, ежегодный размер денежных переводов составляет около 500 миллионов долларов) и открывать валютные банковские счета без указания источника происхождения денег.

Значит, процесс реальных перемен все же пошел, хотя и замедленным темпом, в направлении формирования своего рода двухсекторной модели. Она характеризуется, с одной стороны, сохранением доминирующего государственного сектора, с другой — минимальным пространством для частной хозяйственной инициативы без права использования наемной рабочей силы, а также жестко регламентируемым допуском иностранного капитала в немногих отраслях кубинской экономики.

Процесс изменений и адаптации второй половины 90-х годов при всей своей ограниченности и осторожности дал определенные результаты, которые невозможно отрицать. Налицо симптомы некоторой нормализации хозяйственной жизни и обеспечения продовольствием и энергетическими ресурсами. Возобновился рост производства товаров и услуг. Обозначилась сфера товарно-денежных отношений (пусть даже за счет параллельной долларизации). Существенно диверсифицировалась географическая структура внешнеэкономических (да и внешнеполитических) связей. Произошло замещение доминирующих партнеров советской эпохи. Их место заняли в основном представители Евросоюза и Канады. В настоящее время можно констатировать, что Куба нашла частичное решение своих проблем теперь уже вполне самостоятельно, без содействия «большого донора».

В итоге в 1994 году был остановлен спад производства, стало увеличиваться поголовье скота и производство молока.

Произошедшие реформы не стали возвратом к прошлому. Экономика страны по-прежнему находится под контролем государства, не потеряны социальные завоевания.

Надежды тех, кто предрекал неминуемый крах кубинской экономике, в том случае если Куба не согласится на условия, предложенные США для отмены эмбарго (смена руководства и политического курса), не оправдались. С 1994 года ВВП Кубы постоянно увеличивается в среднем на 4,5 процента, т. е. больше чем в 1980–1985 годы (когда рост составлял 3,5 процента). Увеличение ВВП после кризиса во многом обусловлено увеличением доходов от туризма.

Но до настоящего времени экономика Кубы не достигла уровня 1989 года. Доля государственного сектора в экономике страны снизилась с 98 до 76 процентов. Во времена дружбы с СССР дефицит торгового баланса покрывался кредитами, теперь — доходами от туризма (порядка 1,5 миллиардов долларов в год).

В экономике Кубы 90-х годов стало ощутимым участие иностранного капитала. Он может быть задействован во всех отраслях, кроме сфер образования, здравоохранения и обороны. Проявляется его действие в виде совместных акционерных предприятий с кубинским капиталом. Для создания того или иного предприятия необходимо получить разрешение государственных органов. Предприятия с иностранным капиталом выплачивают 30-процентный налог в СКВ на прибыль и 25 процентов доходов в фонд заработной платы.

На Кубе создан один из самых благоприятных в Латинской Америке инвестиционных режимов. Иностранным инвесторам были предоставлены гарантии, что предприятия не будут экспроприированы (за исключением случаев, когда того потребуют высшие интересы общества, но тогда предусмотрена компенсация). Более 15 государств, в том числе и Россия, получили дополнительные гарантии защиты своих инвестиций. Вкладчики имеют право на продажу в любой момент своей доли акций и на свободный вывоз прибыли. Им разрешено вкладывать капитал в недвижимость.

На Кубе открылись пять свободных экономических зон с особым, льготным режимом деятельности (освобождение от таможенных пошлин, льготы в налогообложении и использовании рабочей силы). Особо поощряется создание предприятий в сфере промышленности и сельского хозяйства — им даётся полное освобождение от налогов в первые 12 лет деятельности, и на 50 процентов — в течение следующих пяти лет.

В результате на Кубе появилось свыше 350 совместных предприятий с инвесторами из 50 стран. (Большинство предприятий — с участием испанского капитала). А объём иностранных инвестиций в экономику Кубы превысил 2,5 миллиардов долларов. В 1997 году совместные предприятия осуществляли 14 процентов всего экспорта.

Иностранные инвестиции направлялись в индустрию туризма, в телекоммуникации, в никелевую, нефтяную, текстильную, фармацевтическую, пищевую и парфюмерную промышленность, строительство, электронику и производство цитрусовых.

Отраслью кубинской экономики приносящей наибольший доход стал туризм, отодвинув производства сахара на второе место.

На Кубе существует около двухсот гостиниц, пятая часть из них (38 процентов всех гостиничных номеров) — совместные предприятия с иностранным капиталом.

Сахарная специализация Кубы уменьшилась. Сахара-сырца сейчас производится меньше, чем в 80-е годы, и даже меньше, чем до революции.

Объём нефтепереработки также уменьшился в два раза. Вырос импорт нефтепродуктов. Зато налажена (с участием иностранных компаний) собственная добыча нефти (и попутного природного газа) на основе исследований советских специалистов.

Увеличилась добыча и обогащение никеля, рынок сбыта для него нашёлся в Канаде и Нидерландах.

На Кубе появилась своя современная фармацевтическая промышленность. Кубинским учёным известны уникальные способы получения интерферона, вакцин против менингита и гепатита, гамма-глобулина и других медикаментов. Низкая стоимость и высокое качество обеспечивают спрос кубинским лекарственным средствам на мировом рынке. В 90-х годах Куба стала крупнейшим поставщиком фармацевтической продукции, заняв в 1993 году первое место в мире по её экспорту (8 % мирового экспорта).

Увеличилось производство стали и экспортируемых морепродуктов. В других отраслях промышленности объёмы производства ниже, чем в 1989 году, производственные мощности простаивают. В сельском хозяйстве, ввиду нехватки удобрений, техники и топлива, объёмы производства также сократились.

Примечательно, что, несмотря на громадные экономические трудности, численность населения Кубы росла в период процветания и продолжала увеличиваться в годы кризиса. В 1959 году она равнялась 6, 7 миллионов человек, сейчас 12 миллионов.

Но дело не в самих изменениях показателей развития экономики, а в социальных последствиях кризиса, ответом на который стала «социалистическая трансформация» экономики. Да, Куба продолжает придерживаться социалистического пути развития, в отличие от других бывших социалистических стран. Но и Куба стала во многом другой страной.

Рынок есть рынок, там, где ему дана свобода, он раскалывает общество на богатых и бедных. Чёрный рынок — тем более. Развитие туризма, появление предприятий с иностранным капиталом, работники которых получают зарплату в иностранной валюте, порождают социальное неравенство: богатые туристы и кубинцы, зарабатывающие доллары, имеют больше возможностей, чем работающие на государственных предприятиях. Это создаёт условия для коррупции. Вся обстановка «рыночного социализма», напоминающая положение в России в период нэпа (1921–1929 годы) вызывает опасения насчёт перспектив социализма на Кубе.

Несмотря на переживаемые трудности, кубинский народ в массе своей всё ещё поддерживает социализм. Во время референдума в 2002 году за «неприкосновенность» социалистического строя высказались свыше 8 миллионов человек, то есть почти 99 процентов избирателей Кубы.

И западные наблюдатели вынуждены признать: несмотря на значительные трудности, большая часть населения поддерживает коммунистический режим. «Нельзя насильно заставить девять миллионов людей подписаться под документом, — сказал один из западных дипломатов. — И мы вынуждены с этим считаться».

Перспективы экономики и будущее социализма на Кубе

Руководство Кубы заявляет, что в стране происходит процесс «социалистической трансформации», в отличие от «развивающегося капитализма» в бывших социалистических странах. В будущем, видимо, эта трансформация продолжится, но уже не в качественном, а в количественном отношении: в расширении сферы применения принятых ранее либеральных законов. Главная роль в экономике останется за государством, но доля государственного сектора уменьшится. Увеличит свое присутствие иностранный капитал.

В США несколько лет назад выполнено интересное исследование, итоги которого подведены в книге «Неоконченный бизнес. Америка и Куба после окончания холодной войны». («Unfinished Business. America and Cuba after the Cold War. 1989–2001». Cambridge, 2002.) Её авторы пришли к выводу, что Кубинская революция стала водоразделом в отношениях между США и странами Латинской Америки. Она представляет собой самый серьёзный вызов гегемонии США в Западном полушарии за последние 100 лет. Если прежде латиноамериканские страны беспрекословно подчинялись диктату США, то после того, как Куба показала пример самостоятельного решения своей собственной судьбы, американцам приходится умерять свои аппетиты в регионе. У Кубы уже появляются там последователи, и если антиамериканские движения в Никарагуа, Гренаде, Чили были подавлены, то недавно президент Венесуэлы Уго Чавес и президент Боливии Эво Моралес объявили о курсе на национализацию иностранных компаний и на развитие по пути социализма. Более того, они вместе с лидером Кубы Фиделем Кастро подписали (как говорят, не без поддержки Пекина) «Антиамериканский пакт». Куба бесплатно окажет Боливии помощь в построении системы здравоохранения, а Венесуэла поставит ей нефть. На Кубе ежегодно проводится международная конференция по проблемам глобализации и развития, которая превратилась в своеобразный «давосский» форум левого движения, где ведётся поиск путей выхода из тупиков неолиберальной модели и осмысление альтернативных возможностей развития на основе солидарного жизнеустройства. Не случайно США опасаются, как бы кубинская социально-экономическая модель не была воспринята в качестве образца другими странами Латинской Америки и вообще всеми странами Третьего мира.

Поэтому ожидать смягчения позиции США в отношении Кубы вряд ли стоит. Очевидно, что США преследует цель установления господства или, по крайней мере, контроля над важным для себя в стратегическом плане объектом. Но эта политика была безрезультатна в течение 40 лет и, скорее всего, останется такой же в будущем — успешно развиваются отношения Кубы с остальным миром, в котором теперь вместо противостояния социалистических и капиталистических стран, образовалось противостояние между США и прочими странами.

Если темпы роста ВВП не снизятся, его объём не позже 2008 года достигнет предкризисного уровня. Ещё большее значение в экономике будет иметь туризм. Прогнозируется, что в 2010 году Куба будет принимать 7 миллионолв туристов. Туризм будет приносить 20–30 процентов ВВП.

Решению топливной проблемы будет способствовать предполагающееся увеличение добычи нефти. Помимо новых разведанных месторождений на суше, совместно с бразильской компанией были обнаружены близко залегающие запасы нефти на северном шельфе Кубы, которых стране хватит на 10 лет.

До уровня 80-х годов планируется увеличить производство сахара. Будет увеличена степень использования сахарного тростника, есть мнение, что сахар сам скоро станет лишь побочным продуктом переработки тростника.

Запасы руды и инвестиции канадского и австралийского капитала позволят в ближайшем будущем увеличить производство никель-кобальтового концентрата.

Высокий образовательный уровень кубинцев по сравнению с жителями других латиноамериканских стран, квалифицированные кадры и имеющиеся наработки обещают развитие наукоёмких отраслей. Большие перспективы у Кубы в фармацевтике и оказании медицинских услуг, в развитии компьютерных технологий. Уже сейчас Куба экспортирует компьютерные программы в страны Латинской Америки. Куба рассчитывает стать информационным центром Карибского региона — в стране уже работают несколько государственных компаний-поставщиков услуг Интернета.

Большим подспорьем для Кубы в деле выхода из кризиса могло бы стать возобновление и расширение сотрудничества с Россией. В 2000 году объём товарооборота между Россией и Кубой составлял около 1 миллиарда долларов. Визит В.В. Путина на Кубу в конце 2000 года показал, что для укрепления связей между нашими странами есть все возможности.

Сегодня хочется сказать каждому кубинцу словами нашего знаменитого поэта: «Да не робей за отчизну любезную…». Не зря же другой наш, современный поэт писал: «Есть у революции начало, Нет у революции конца». Вот и С.Г.Кара-Мурза уверен в том, что «Куба выкарабкается, хотя ещё ждут её самые трудные времена — смена поколений». По его словам, «молодые её интеллигенты, у которых в детстве не было рахита и костного туберкулёза на почве голода, не верят, как и мы в 80-е годы, что голод существует. Во всяком случае, не верят, что он может ударить и по их лично детям. Но им уже нестерпимо скудное для всех существование. Они, уверенные, что желают улучшить любимую социалистическую систему, «не знают общества, в котором живут». И не зря говорит старый кубинец: «Пока старики у власти, мы живы. Придут молодые — и продадут нас, как Горбачёв продал вас»… Куба вырастила поколение юных аристократов — не на свою ли голову? Увидим, но иначе воспитывать детей никто не хотел. Сложное общество потому и хрупко».

Так это или не так, покажет будущее. Но в любом случае опыт кубинской революции имеет всемирно-историческое значение, и он будет вдохновлять народы, стонущие под игом глобального капитала, в их борьбе за освобождение от современного рабства у «цивилизованных» каннибалов. Но всё же стоит прибавить к сказанному ещё два фрагмента.

Два взгляда на будущее Кубы и мира

В газете «Крисчен сайенс монитор» за 24 июня 2002 года была напечатана статья американских исследователей Андерса Аслунда и Джона Хевко (оба они в 90-е годы консультировали многие посткоммунистические правительства) «Посткоммунистические уроки для Кубы».

Вот краткое изложение этой статьи.

Несмотря на то, что США ослабили своё эмбарго в отношении Кубы, дни коммунистической страны сочтены. Предвидя падение режима Кастро, орды иностранных инвесторов и кубинских эмигрантов готовы мчаться в Гавану. Но они должны были бы учесть опыт стран Центральной и Восточной Европы после коллапса коммунизма. Там конфликт между наивным идеализмом возвратившихся эмигрантов и суровой реальностью был мучительным.

Воздействие коммунизма на менталитет народа было громадно. Десятилетия удушающего бюрократизма, непрекращающейся пропаганды и жизнь в патерналистском государстве разрушили волю народа к труду. Он ожидал, когда правительство разрешит все проблемы. В результате большинство людей старше 40 лет потеряно, и будут покинуты, чтобы юность могла ковать будущее.

Жизнь при коммунизме была проста. Все, кроме коммунистической элиты, были в равной степени бедны. Никто не заботился об инвестициях, о плате за обучение в колледже, об ипотеке. Для простого рабочего, крестьянина, служащего, не склонного заботиться или думать, система имела много привлекательного. Приход капитализма с его широтой выбора и рисками нарушит предсказуемость и вызовет возбуждение большинства рабочего класса и старшего поколения.

Коммунизм был системой открытой лжи. Коррупция, взяточничество и кумовство глубоко поразили систему. Большинству на Западе было трудно себе представить, какое большое значение имеют в бывших социалистических странах связи, высокопоставленные друзья и родственники. Когда исчез страх репрессий, эти силы развернулись с неконтролируемым размахом, так что свобода сначала лишь усилила коррупцию и криминал. Когда коммунистическая система впала в коллапс, олигархия прежнего коммунистического руководства преуспела в хаосе переходного периода, чтобы накопить огромные богатства. Самым лёгким способом была спекуляция на разнице между низкими ценами, контролируемыми государством, и высокими рыночными. Издержки легли на старшее поколение и пенсионеров, слишком старых, чтобы приспособиться к превратностям и кувырканиям рынка.

И всё же, даже когда коммунизм лежал в руинах, политики и народ оставались реалистами. А возвратившиеся эмигранты и иностранные советники, чванливые, уверенные, что они «всё это знают», часто не понимали, как это общество функционирует. При коммунистах люди забыли, как надо работать, и никогда не учились тому, как пользоваться кредитной карточкой, но они были весёлыми и гордыми. И у эмигрантов не было шансов занять видные позиции в правительстве. И они не достигли успеха.

Сознание этой проблемы помогает понять её. Кубинцы должны быть мобилизованы, им необходимо дать возможность. Но этого недостаточно, чтобы проповедовать принципы капитализма. Скорейшие демократические выборы в новый парламент по партийным спискам жизненно необходимы чтобы установить законодательную власть, которая сможет принять сотни законов, отвечающих требованиям рыночной экономики. Всенародно избранный президент не сможет это сделать, как показал опыт Ельцина в России. Экономической необходимостью является ранняя и полная приватизация, но это также хорошее средство дать каждому долю в новой рыночной экономике. Реституция хорошо работала в сфере жилья и семейных ферм, но она неприемлема в отношении крупных предприятий, даже в Восточной Германии.

На первом этапе экономических реформ главное — обеспечить максимум либерализации и финансовой стабилизации. Когда отменяется регулирование цен и рынков, инфляция быстро растёт, и требуется твёрдая фискальная и монетарная политика. Когда правители колеблются, социальные издержки перехода будут только расти. Или вы идёте по правильному пути, или нет. В середине перехода многие показатели статистики становятся бессмысленными, и их лучше игнорировать.

Конечно, США могут и должны помочь. Новые политики нуждаются в подходящих советниках. Необходимо обучить новый класс предпринимателей и служащих. Похоже, причиной коллапса Кубы стал её чрезмерный внешний долг, и США должны будут оказать посткоммунистическому правительству существенную финансовую поддержку, чтобы оно смогло обуздать инфляцию, обслуживало свой долг и располагало достаточными резервами. Но коммерческие капиталовложения лучше предоставлять частному сектору.

Много ошибок было сделано после падения Берлинской стены. Мы должны только надеяться, что они не повторятся, когда рухнет режим Кастро.

Итак, эти «консультанты посткоммунистических правительств», во-первых, уверены в скором крахе Кубы (хотя со времени их пророчества прошло уже больше четырёх лет), а во-вторых, убеждены, что капитализм — это единственно возможный и почти идеальный общественный строй, и всякие там социалистические эксперименты — это отклонение от нормы, социальная патология.

И как ответ ему звучит интервью (скорее, речь) Кастро, которое он дал видному экономисту, бывшему генеральному директору ЮНЕСКО Федерико Майору.

На вопрос Федерико, имеет ли смысл через десять лет после падения Берлинской стены слово «социализм», Фидель ответил:

«Сегодня я более чем когда-либо убежден, что оно имеет большой смысл… То, что произошло 10 лет назад, было наивным и несознательным разрушением великого социального и исторического процесса, который следовало совершенствовать, но отнюдь не разрушать. Этого не смогли добиться гитлеровские орды, даже путем уничтожения более двадцати миллионов советских людей и опустошением половины страны. Теперь в мире господствует единственная сверхдержава, которая в борьбе против фашизма не понесла и 5 процентов жертв, понесенных советскими людьми.

У нас на Кубе — сплоченная страна и Партия, которая руководит, но не выставляет своих кандидатов. Жители, собравшись на открытые ассамблеи, предлагают, выдвигают кандидатов в органы государственной власти на этих уровнях, — которые выбираются тайным голосованием более чем 50 процентами действительных бюллетеней в соответствующих округах

Голосовать никого не обязывают, но в выборах принимает участие более 95 процентов избирателей.

В Соединенных Штатах, где столько говорят о многопартийности, существуют две партии, настолько одинаковые по методам, задачам и намерениям, что на практике они создали самую совершенную в мире однопартийную систему. В этой «демократической стране» 50 процентов граждан не голосует, и там команда, собравшая больше средств, обычно побеждает голосами только 25 процентов избирателей. Вся политика сводится к препирательствам, борьбе тщеславий и личным или групповым амбициям в рамках установленной экономической и социальной системы. Для этой системы не существует никакой альтернативы. В малых англоязычных странах карибского региона, только что ставших независимыми, действует более эффективная парламентарная система, и пока правящая команда имеет консенсус, она сохраняет власть. Это намного стабильнее, чем президентский режим, навязанный остальной Латинской Америке в подражание модели Соединенных Штатов. Почти за два века ничего не изменилось.

При капитализме даже в самых промышленно развитых странах в действительности правят крупные национальные и транснациональные корпорации. Они решают вопросы инвестиций и развития. Они отвечают за материальное производство, за основные экономические услуги и большую часть социальных услуг. Государство просто взимает налоги, распределяет и расходует их. Во многих из этих стран правительство может целиком уйти на каникулы, и никто ничего не заметит.

Развитая капиталистическая система, позже превратившаяся в современный империализм, в конце концов навязала миру неолиберальный глобализированный порядок, являющийся совершенно невыносимым. Она породила мир спекуляций, создание фиктивных богатств и ценностей, не имеющих ничего общего с реальным производством, и сказочные личные состояния, некоторые из которых превосходят валовой внутренний продукт десятков бедных стран. Излишне добавлять к этому грабеж и растрату природных мировых ресурсов, а также жалкую жизнь миллиардов людей. Эта система ничего не обещает человечеству и не приведет ни к чему, кроме самоуничтожения, причем вместе с ней будут, возможно, уничтожены природные ресурсы, служащие опорой для жизни человека на планете.

Конец истории не наступил, как кое-кто решил в эйфории, теша себя иллюзиями. В действительности, она, быть может, начинается как раз сейчас.

Через сорок один год после Революции и несмотря на все трудности, с которым ему пришлось столкнуться, установленный нами режим выстоял. Это долголетие объясняется борьбой и неустанной работой вместе с народом и для народа. Держаться за убеждения; быть последовательным; верить в человека; служить стране, а не быть господами в ней; строить на твердом фундаменте; создавать, искать решения проблем даже в, казалось бы, невозможных и нереальных условиях; гарантировать абсолютную честность тех, кто занимает самые высокие политические и административные посты; превращать политику в священнодействие.

Все думали, что после краха социалистического лагеря и Советского Союза Куба не сможет выстоять без Международного валютного фонда, без Всемирного банка, без их кредитов. Однако мы сумели совершить подвиг.

Было время, когда мы плавали в море наличности; наша денежная единица была чрезвычайно девальвирована, бюджетный дефицит достиг 35 процентов валового внутреннего продукта. В 1994 году песо снизил свою стоимость до 150 за один доллар. Несмотря на это, мы не закрыли ни единого лечебного учреждения, ни единой школы или детского сада, ни единого университета, ни единого спортивного центра; никого не выгнали на улицу без работы и социального обеспечения, даже когда не хватало горючего и сырья; не было ни малейшего признака обычных ненавистных шоковых методов, столь рекомендуемых финансовыми учреждениями Запада.

Каждая из мер, принятых для того, чтобы противостоять страшному удару, обсуждалась не только Национальной ассамблеей, но также на сотнях тысяч ассамблей — на предприятиях и в общественных организациях. То немногое, что у нас было, распределялось с соблюдением максимального равенства. Мы победили пессимизм внутри страны и за ее пределами.

3а эти критические годы удвоилось число наших врачей, повысилось качество нашего образования, кубинский песо с 1994 по 1998 год был ревальвирован семь раз — со 150 за один доллар до 20 за доллар — и с тех пор его курс стабильно сохраняется на этом уровне. За рубеж не уплыл ни один доллар. Мы приобрели опыт и эффективно работаем, чтобы стать вровень со стоящими перед нами огромными задачами. Хотя мы еще не достигли уровней производства и потребления, на которых находились в момент, когда в Европе произошел крах социализма, мы уверенно и заметно восстанавливаемся; мы сохранили показатели образования, здравоохранения, социального обеспечения и многих других социальных аспектов, бывших гордостью нашей страны, а некоторые даже превзошли.

Великим героем, совершившим этот подвиг, был народ, который перенес большие лишения и проявил огромное доверие к нам. То было плодом справедливости и идей, посеянных за более чем 30 лет Революции. Это настоящее чудо было бы невозможно без единства и без социализма.

Принимая во внимание широкое движение глобализации, мы открыли экономику по мере возможности и необходимости. Мы не совершали безумств и безрассудств, отмечавшихся в других местах, где принимали, словно слова библейских пророков, советы европейских и американских экспертов. Нас не захлестнула безумная волна приватизации и тем более конфискации государственного имущества, проводимых для того, чтобы присвоить его себе или раздарить родственникам и друзьям. Это, как известно, произошло в бывших социалистических странах, как и в других, несоциалистических, под благосклонным, терпимым и пособническим прикрытием неолиберальной философии, превратившейся во всемирную пандемию. Западу это очень хорошо известно, он знает, где лежат деньги и какова судьба растраченных или украденных фондов, но об этом никто не сказал ни слова.

Мы не пытались совершить такую глупость — приспособить Кубу к нынешнему хаотическому миру и его философии; что мы сделали — так это приспособили его реалии к нашим, в то же время борясь вместе со многими другими странами так называемого Третьего мира за наше право на развитие и выживание. Быть может, мы, бывшие колонизированные народы, поможем тем самым спастись и меньшинству сверхбогатых стран, почти все из которых — бывшие метрополии.

Мы добились больших социальных успехов, которые трудно отрицать. У нас нет детей вне школ, нет неграмотных. Примечательны достижения наших университетов. У нас множество научно-исследовательских центров, проводящих очень качественную и важную работу. Каждый ребенок получает 13 прививок, причем почти все вакцины производятся в стране, так же как большая часть принимаемых нами лекарств. В то же время мы бесплатно посылаем тысячи врачей на работу в отдаленные и бедные районы Латинской Америки, Карибского региона и Африки, чтобы осуществлять комплексные программы здравоохранения. Это возможно, потому что мы обладаем большим человеческим капиталом. Мы пригласили самые развитые страны сотрудничать, посылая медикаменты. Мы также предоставляем тысячи стипендий молодым людям из стран Третьего мира для обучения медицине и другим профессиям. Во всех африканских странах, участвующих в комплексных программах здравоохранения, мы помогаем создавать факультеты, откуда когда-нибудь будут выходить сотни тысяч необходимых им врачей.

Никто не представляет себе, сколько может сделать маленькая страна Третьего мира с очень малыми ресурсами, когда существует настоящий дух солидарности.

Исчезновение Советского Союза и распад европейского социалистического лагеря не застали нас врасплох. Мы даже предупредили наш народ о такой возможности. При глупых ошибках, которые там совершали, при их непрерывных постыдных уступках историческому противнику мы предвидели, что произойдет.

В экономической области ущерб для Кубы был ужасным. Ежедневное потребление калорий сократилось с 3 000 до 1 900, а белков — с 80 до 50 граммов. Некоторые дрогнули, но огромное большинство противостояло трудностям с невероятной отвагой, честью и решимостью.

Нам удалось сохранить важные показатели, а некоторые даже улучшились. Детская смертность сократилась за этот период на 40 процентов, и в дело обслуживания населения включилось 30 000 новых, прекрасно подготовленных врачей. Наши спортсмены продолжали занимать почетные места среди первых спортсменов мира и получать самый высокий показатель золотых медалей на делегацию на Олимпийских играх, несмотря на огромное давление со стороны Соединенных Штатов и других богатых стран, которые пытаются купить кубинских ученых, видных специалистов и спортсменов.

Нам нельзя ставить условия, касающиеся формы политической организации суверенной страны. Куба не торгуется и не продает свою Революцию, стоившую крови и жертв многих ее сынов.

Сколько так называемых «демократических» государств сидят по уши в долгах? Сколько из них допускают, чтобы вплоть до 30 процентов их населения жило в условиях крайней бедности? Почему со странами, где десятки тысяч детей живут на улице и имеется бессчетное число неграмотных, должны обращаться лучше, чем с нами?

Политическая концепция империализма, так же как экономический порядок и неолиберальная глобализация, навязанные миру, одиноки и беззащитны в сфере идей и этики. Именно в этой области будет происходить главная битва нашего времени. И конечный результат этого сражения, без всяких вариантов, будет на стороне правды и потому на стороне человечества.

На Кубе приватизацию следует проводить с большим здравым смыслом. Надо очень хорошо различать работу, по своей природе сугубо индивидуальную и часто ручную и кустарную, где массовое производство и технология не играют основной роли, и такую, где инвестиции требуют капитала, технологии и рынков, в этом случае может быть в высшей степени целесообразной ассоциация с иностранными предприятиями. Наша страна не может ни вести разведку, ни эксплуатировать возможные нефтяные месторождения на 110 тысячах квадратных километров, принадлежащих Кубе в Мексиканском заливе, без технологий и капиталов, поступающих из-за рубежа

С другой стороны, внутри страны, при получении самого высокого качества и урожайности таких культур, как специальные сорта табака (дело самоотверженных и почти фанатичных любителей разведения этой культуры, которое должно вестись ручным способом и на небольших участках), — нет таких машин и крупных предприятий, которые могли бы заменить труд отдельного человека. Тем, кто обладает такими чертами характера, бесплатно даются необходимые участки земли, чтобы они обрабатывали их своими силами. И, напротив, было бы абсурдно делать это с большими, высоко механизированными плантациями сахарного тростника. В кубинском сельском хозяйстве существуют самые различные формы собственности: индивидуальная, кооперативная разных типов, созданы механизмы кооперации, сбора и продажи продуктов, и есть даже специализированные государственные предприятия, которые мы с успехом создаем в нашей стране.

В самых разных отраслях экономики существуют производственные и торговые ассоциации с иностранными предприятиями, которые функционируют прекрасно.

Общий принцип таков: на Кубе ничего, что было бы целесообразно и возможно сохранить как собственность всего народа или коллектива трудящихся, не будет приватизировано.

Наша идеология и наши предпочтения — социалистические, ничего сходного с эгоизмом, привилегиями и неравенством капиталистического общества. На нашей Родине ничто не перейдет во власть высокого должностного лица, и ничто не будет подарено соучастникам и друзьям. Ничто, что можно эксплуатировать эффективно и с высокой отдачей на благо нашего общества, не перейдет в руки кубинцев-частников или иностранцев. И в то же время никакие инвестиции не пользуются в мире большими гарантиями, чем те, которые, защищаемые законами и честью страны, были разрешены на Кубе.

В настоящее время мировая экономика долларизирована. После Бреттон-Вудса Соединенные Штаты получили привилегию выпускать резервную валюту мировой экономики. А на Кубе существует национальная валюта, на которую никак не распространяется власть Международного валютного фонда. Она вела себя героически, будучи ревальвирована семь раз за рекордный срок. Здесь не существует утечки капиталов. Кроме того, возник конвертируемый песо, равный доллару, и его свободное хождение было просто неизбежной необходимостью, но отнюдь не плодом экономической концепции. Я думаю, что в будущем нам никогда не придется вновь запрещать владение долларами или другой иностранной валютой, но их свободное хождение в уплату за многие продукты и услуги будет длиться лишь столько, сколько это будет сочтено полезным в интересах Революции. Потому мы можем абсолютно не беспокоиться по поводу знаменитого выражения «долларизация экономики». Мы прекрасно знаем, что делаем.

Мы не можем продолжать идти путем, который с каждым днем все более отдаляет бедные страны от богатых и который порождает во всех них все более разительное социальное неравенство. В самое ближайшее время основное для Латинской Америки и карибских стран — это интеграция. Только объединившись, мы сможем добиться пересмотра нашей роли в этом полушарии. Я говорю то же самое о необходимости объединить усилия стран Третьего мира по отношению к могущественному и ненасытному клубу богачей. Я уже не раз указывал, что решение задачи интеграции и объединения усилий не может ждать, пока сначала произойдут глубокие социальные изменения или социальные революции в каждой из этих стран. Я также утверждал, что, будучи неустойчивым, нынешний мировой экономический порядок подвержен вполне реальному риску катастрофического обвала, который оставит далеко позади катастрофу и длительный кризис, начавшийся в 1929 году, когда лопнули американские биржи, поскольку стоимость их акций оказалась вздутой запредельно. Даже Гринспен, президент Федерального резерва Соединенных Штатов, — чьи бессонные глаза ни на минуту не отрываются от статистических данных, выдаваемых этой бесконтрольной и непредсказуемой рулеткой — спекулятивной системой, где делают ставки и куда вкладывают свои сбережения 50 процентов американских семей, — не осмелился бы утверждать, что подобного риска не существует. Способ избежать этого не был и не может быть изобретен в рамках такой системы. Я непрерывно говорю о необходимости открыть глаза на эту реальность. Может произойти обвал до того, как народы будут к нему подготовлены.

Изменения не родятся в чьих-либо головах, однако головы должны быть готовы к этим неизбежным изменениям. Эти пути станут главным образом результатом действий масс, которые никто не сможет сдержать.

Однако все это будет непросто. Слепота, легкомыслие и безответственность так называемого политического класса сделают этот путь труднее, но он не будет неодолим.

Часто вспоминают ужасы холокоста и акты геноцида, имевшие место на протяжении этого века, но, похоже, забывают, что каждый год по вине экономического порядка, о котором мы говорим, от голода и болезней, которые можно предупредить, умирают десятки миллионов человек. Можно потрясать положительной с виду статистикой роста, но, в конце концов, для стран Третьего мира все остается по-прежнему или становится еще хуже. Рост часто опирается на накопление потребительских товаров, которые никак не способствуют подлинному развитию и лучшему распределению богатств. Большая правда состоит в том, что после нескольких десятилетий неолиберализма богатые становятся все богаче, а бедные — все беднее и беднее.

Я выступал за аннулирование внешнего долга наименее развитых стран и за значительное облегчение долга многих других стран. Я также высказался за закрытие Международного валютного фонда. Странам Третьего мира пора уже выступить с требованием освободиться от механизма, который был неспособен обеспечить стабильность мировой экономики. В более общем смысле я осудил пагубные результаты этой лицемерной политики — неолиберализма — для всех слаборазвитых стран, и в особенности для стран Латинской Америки и Карибского бассейна. Я сказал, что нужен Нюрнберг, чтобы судить геноцид, каким является нынешний мировой экономический порядок.

Раньше говорили об апартеиде в Африке, сегодня мы можем говорить об апартеиде в мире, где более 4 миллиардов человек лишены самых элементарных человеческих прав: на жизнь, на здравоохранение, на образование, на питьевую воду, на питание, на жилье, на работу, на веру в будущее для себя и для своих детей. Судя по тому, как развиваются события, скоро для нас не останется даже воздуха, чтобы дышать, воздуха, который все больше отравляют расточительные потребительские общества, заражающие жизненно важные элементы и разрушающие среду обитания человека.

Богатый мир пытается забыть о том, что причинами отсталости и бедности были рабство, колонизация, жестокая эксплуатация и грабеж, которым в течение веков подвергались наши страны. На нас смотрят как на низшие народы. Связывают бедность, от которой мы страдаем, с мнимой неспособностью африканцев, азиатов, карибов и латиноамериканцов, то есть негров, индейцев, желтокожих и метисов, развиваться и даже управлять своими странами самостоятельно.

Я твердо убежден в том, что нынешний экономический порядок, навязанный богатыми странами, не только жесток, несправедлив, бесчеловечен, противоречит неизбежному курсу истории. Он также является воплощением расистского мировоззрения, которое в свое время вдохновило в Европе нацизм с его массовым истреблением людей и концентрационными лагерями. Сегодня в странах Третьего мира есть лагеря беженцев, где на самом деле сконцентрированы бедность, голод и насилие. Это воплощение тех же расистских концепций, которые в Африке инспирировали чудовищную систему апартеида.

Мы боремся за самые священные права бедных стран, но в то же время боремся и за спасение этого «Первого мира», неспособного обеспечить существование человеческого рода, управлять собой при своих противоречиях и эгоистичных интересах, а уж тем более править миром, руководство которым должно быть демократическим и совместным; мы боремся — это практически можно доказать с цифрами в руках — за сохранение жизни на нашей планете.

Необходимо срочно бороться за наше выживание, за выживание всех стран — бедных и богатых, потому что все мы плывем на одном корабле.

Необходимо создать заново Организацию Объединенных Наций. Она должна отвечать своему названию: нации должны быть действительно объединены во имя достижения по-настоящему гуманных и самых важных целей. Все страны, большие и малые, развитые и слаборазвитые, должны иметь реальную возможность быть услышанными. ООН должна бы превратиться в большое место для встреч, где можно будет высказать и обсудить все мнения и точки зрения. Ее функционирование должно быть по-настоящему демократичным. Важно, чтобы в органах Организации Объединенных Наций действовали такие группы, как Группа 77 и Движение неприсоединившихся стран. Структура Организации Объединенных Наций должна быть преобразована, чтобы организация играла ту важную роль, какая подобает ей в сегодняшнем мире. Например, социальное развитие является сегодня одной из самых драматичных потребностей стран Третьего мира, и задача Всемирного банка — не поставлять средства для разрешения финансовых кризисов: он был создан, чтобы способствовать социальному развитию, отставание в котором стало сегодня самым большим бедствием нашей эпохи.

Я думал о мире, достойном человека, без сверхбогатых и расточительных стран, существующих наряду с бесчисленными странами, прозябающими в нищете. О мире, где сохранялась бы самобытность всех культур. О мире, где существует справедливость и солидарность. О мире без грабежа, угнетения и войн, где наука и техника стояли бы на службе человека. О мире, где природу бы охраняли и где многочисленный людской рой, каким мы являемся сегодня, смог бы выжить, расти и пользоваться духовными и материальными богатствами, созданными его разумом и усилиями.

Я мечтаю о мире, который невозможно никогда построить на основе капиталистической философии.

Латинская Америка потеряла почти 200 лет истории в своем социальном развитии и в своей политической интеграции. У некоторых латиноамериканских стран намного больше экономических ресурсов, чем у Кубы, уже более 40 лет живущей в условиях блокады. Но если хорошенько на них взглянуть, получается, что во многих из них третья часть населения не умеет читать и писать, что у миллионов латиноамериканцов нет даже крыши над головой, что страны погрязли в долгах до такой степени, что их развитие практически невозможно. Латиноамериканский долг настолько велик, что многие страны региона, каким бы ни был их валовой внутренний продукт, не могут гарантировать достойной жизни большинству своих граждан. Их экономики, которые, если судить по макроэкономическим цифрам, действуют хорошо, оказались в руках крупных финансовых и технологических держав. Из всех них утекают в богатые страны такие капиталы, размеры которых никто не может подсчитать. Их слабые валюты беззащитны перед натиском спекулянтов. Резервы валют, которыми их пытаются защитить высокой ценой инертных фондов, ничем не способствующих экономическому и социальному развитию, растворяются за несколько дней при любой угрозе девальвации. Доходы от приватизации, отчуждающей национальное достояние, исчезают, не принося никакой пользы. Под угрозой финансового кризиса или девальвации все капиталы становятся кочующими — как краткосрочные займы, так и капиталы граждан, опасающихся неизбежной убыли своих сбережений. Формулы безграничного повышения процентных ставок, к которым так часто прибегают, ввергают в хаос и усложняют всю экономическую жизнь страны. Латинская Америка, как и остальной Третий мир, является жертвой навязанного ей неустойчивого международного экономического порядка. Разделенные, «балканизированные», обольщенные обманчивыми иллюзиями прогресса и развития, которые порождены пением сирены — договора о свободной торговле стран полушария, — страны Латинской Америки рискуют окончательно потерять свою независимость и оказаться аннексированными Соединенными Штатами.

Кубинский режим регулярно подвергается нападкам за его репрессивную политику в плане свободы слова и мысли. А можно ли говорить о свободе слова и мысли в США — огромном регионе мира, где огромное количество граждан полностью или функционально неграмотны? Это может показаться жестокой насмешкой. Но есть кое-что и похуже. Многие люди в мире не только лишены свободы мысли: им сломали аппарат мышления. Миллиардам человеческих существ, включая значительную часть тех, кто живет в развитых обществах, говорят, какой прохладительный напиток надо пить, какую сигарету курить, какую одежду носить, какие туфли надевать, каким продуктом какой марки надо питаться. Их политические идеи поставляются им таким же способом. Ежегодно тратится на рекламу триллион долларов. Она сыплется дождем на беззащитные массы, которые полностью лишены элементов суждения и знаний, чтобы размышлять и соображать. Такого не было никогда ранее в истории человечества. У первобытного человека было больше свободы мысли. Хосе Марти сказал: «Быть культурными, чтобы быть свободными». Следовало бы добавить такой афоризм: свобода без культуры невозможна. Образование и культура — вот чего более всего дала Революция нашему народу, намного больше, чем получили народы большинства развитых стран, где жизнь в обществе потребления отнюдь не является залогом культурности. Иногда становится страшно от поверхностности и неопределенности их знаний. Куба подняла средний уровень знаний своего населения до 9 классов. Это всего лишь основа. Еще через десять лет культура кубинцев будет на уровне выпускника университета, и она будет комплексной. Для этого уже созданы все условия. Никто теперь не сможет помешать тому, что мы станем самым культурным народом Земли и, вдобавок к этому будем обладать глубокой политической культурой, не догматической и не сектантской — политической культурой, которой так не хватает многим из самых богатых стран мира. На службу столь великой цели мы поставим созданные человеком сказочные технологии без коммерческой рекламы. Лучше немного подождать, чтобы говорить о настоящей свободе слова и мысли, это нечто, что никогда не сможет сочетаться с жестокой экономической и социальной системой капитализма, которая является отрицанием культуры, солидарности и этики.

Ф. М.: «Уже несколько лет мы наблюдаем, как в стране зарождается эмбрион оппозиции: это группы диссидентов, которые начинают организовываться. В таких условиях не пора ли режиму открыться для политического плюрализма?»

Ф.К.: «Оппозиция на Кубе возникла, когда совершилась самая глубокая социальная Революция на этом континенте — в разгар холодной войны и в 90 морских милях от Соединенных Штатов, которые организовали и возглавляли оппозицию в течение более 40 лет.

Революция покончила со столетними привилегиями и затронула интересы самых богатых и влиятельных слоев кубинского общества; в то же время затронула интересы крупных сельскохозяйственных, горнодобывающих, промышленных, коммерческих и сервисных предприятий, созданных Соединенными Штатами на Кубе. Мы пережили грязные войны, вторжения наемников, угрозы прямых военных нападений и были на грани ядерной войны.

Руководителем этой колоссальной контрреволюционной деятельности и всего, что было потом — экономической, политической и идеологической войны, — было и остается до сегодняшнего дня правительство Соединенных Штатов. Остальное — чистая фикция, искусственно созданная и всегда хорошо финансируемая сверхдержавой, ее союзниками и лакеями, в обертке из лжи и клеветы, составляющей спинной хребет системы без идей и без этики, которая противостоит Революции, уже пережившей, выдержавшей и преодолевшей свои самые суровые испытания, и объединенному, боевому и политически более сильному народу.

Большинство наших министров еще не родилось, когда победила Революция. Это свидетельствует, что они молоды, и нашей Революции конца еще не видать…

Раньше каждый мечтал о счастье для себя, а сегодня все мечтают о счастье для всех».

Ф. М.: «Не хотели бы вы теснее привлечь население к принятию политических решений?»

Ф. К.: «Неужто вы думаете, что Куба и Революция могли бы существовать без максимального и тесного участия народа?

О тех, кто покинул страну. До Революции кубинцы получали незначительное число виз. После ее победы двери раскрылись настежь. Из 6 тысяч врачей уехала половина, то же произошло с университетскими преподавателями и учителями. Это было колоссальной потерей людских ресурсов. Но мы стойко перенесли этот удар. Никому не было запрещено эмигрировать. Не мы, а они не раз закрывали двери и устанавливали квоты на получение виз законным путем. Их худшим преступлением было поощрение к незаконному выезду посредством чудовищного и смертоносного закона, в силу которого любой человек, каким бы ни было его поведение в прошлом и настоящем, нелегально выехав с Кубы любым способом и достигнув территории Соединенных Штатов, получает — без единого исключения — право на проживание в этой стране. Таким образом они приняли многих преступников, хотя не только преступников, немало людей погибло. Если бы Мексике и остальным латиноамериканским и карибским странам на протяжении почти 35 лет предоставлялись такие привилегии, более половины населения Соединенных Штатов было бы латиноамериканским и карибским. Сегодня не стояла бы между Мексикой и Соединенными Штатами стена намного большая, чем Берлинская, где каждый год погибает больше эмигрантов, чем за все годы существования той стены. Предложите в Европе такие привилегии для жителей стран к северу и к югу от Сахары, и посмотрим, сколько их эмигрирует.

Мы никогда не запрещали эмигрировать с Кубы в Соединенные Штаты. 90 процентов уехавших сделали это по экономическим соображениям».

Ф. М.: «Как вы откликнулись на осуждение Кубы в Комиссии по правам человека ООН 18 апреля 2000 года в результате инициативы Чешской Республики и Польши? Кубу упрекают в жестоком подавлении деятельности политических диссидентов и религиозных групп…»

Ф.К.: «В январе 1998 года Гавану посетил Папа Иоанн Павел II. Мы приняли его со всем гостеприимством и уважением, какого заслуживает столь выдающаяся личность, обладающая особым талантом и яркой индивидуальностью. Мы оба говорили публично при его приезде и отъезде, и оба высказали с уважением и достоинством свои идеи. Мы показали ему страну; предоставили возможность выступить на главных исторических площадях, выбранных организаторами визита; наши телеканалы были отданы в его распоряжение, как и транспорт, о котором нас попросили для проведения массовых мероприятий, — весь, которым располагала наша живущая в условиях блокады страна; мы пригласили членов нашей Партии, Союза молодых коммунистов и массовых организаций присутствовать на мессах, дав строгие указания уважительно слушать все высказывания, без единого плаката, лозунга и революционных выкриков. Сто десять иностранных телеканалов и 5 тысяч журналистов получили разрешение транслировать это на весь мир. На улицах не было ни единого солдата, ни одного полицейского с оружием. Ни в одной стране не было чего-либо подобного.

В конце организаторы визита Папы заявили, что это был самый организованный визит из всех, им совершенных. Не было ни единого дорожно-транспортного происшествия. Я думаю, что он увез с собой теплые воспоминания о нашей стране; в свою очередь, он оставил теплые впечатления на Кубе. У меня была возможность восхищаться его работоспособностью и самоотверженностью, с какой он строго следовал трудной программе, подготовленной его сотрудниками. Кто потерпел полное фиаско, так это те, за рубежом, — а их было немало, — которые вообразили себе, будто Революция рухнет, как стены Иерихона, от простого присутствия Папы. Визит привел к тому, что как Революция, так и он убедились в собственных силах.

Нужно ли мне готовить себе преемника? Когда мятежный характер побудил меня заняться рискованным делом борца-революционера, к чему меня никто не принуждал, я знал: весьма маловероятно, чтобы я долго оставался в живых. Я был не главой государства, а совершенно обычным человеком. Я не унаследовал никакой должности, я не король, поэтому мне нет нужды готовить себе преемника, и во всяком случае, это не с целью избежать травм хаотического перехода. Не будет травм, и не будет необходим какой-либо «переход».

Переход от одной общественной системы к другой совершается уже более 40 лет. Речь идет не о замене одного человека другим.

Теперь, когда настоящая Революция укрепилась и посеянные идеи и сознательность начали давать плоды, ни один человек, каким бы важным ни был его личный вклад, не является незаменимым. На Кубе не существует культа личности. Нигде не увидишь официальных фотографий, нет улиц, скверов или школ, носящих имя живых руководителей. Обязанности в большой степени разделены, работа распределена между многими. Многочисленные молодые и уже опытные люди вместе с менее многочисленной группой революционеров-ветеранов, с которыми у них нет никаких разногласий, — вот те, кто приводит в действие страну. И не надо забывать: существует партия, пользующаяся большим престижем и моральным авторитетом. О чем же беспокоиться?

Смена не только подготовлена, но и работает уже довольно давно».

* * *

Один западный журналист напомнил: «когда-то, выступая перед судом режима Батисты после неудачного штурма военных казарм в городе Сантьяго, молодой адвокат Кастро сказал, что история его оправдает. Он имел в виду свои революционные идеалы. Эти идеалы давно испарились, остались лишь яхты, многочисленные резиденции, тысячная охрана и непрекращающиеся репризы престарелого команданте. Действительно ли история будет к нему милосердной?»

На Западе часто называют Кастро «Последним «динозавром» уходящей коммунистической эпохи».

А самые авторитетные знатоки Латинской Америки говорят: «Фидель и после своей смерти будет самым популярным лидером за всю историю Кубы».

Глава 13 Евронацизм под флагом христианства

Континент диких «цивилизаторов»

«Русские должны умереть, чтобы мы жили», — этот лозунг нацистов лишь выражает отношение европейцев в России, формировавшееся веками.

Когда на Юге Европы — в Италии, Испании и Португалии складывались корпоративные государства, оплотами «демократии» в Европе оставались Великобритания и Франция, в какой-то мере также Бельгия и Голландия. Все они представляли собой колониальные империи. Более половины мира находились под их управлением.

Если бы эти государства были единой метрополией, то она с её колониальными владениями образовала бы самую большую империю в истории.

Европейцы были убеждены в том, что они господствуют над народами своих колоний не просто по праву завоевания, а в силу той цивилизаторской миссии, которая была возложена на этих культутрегеров, «носителей культуры». («Несите бремя белых!» — восклицал певец английских колонизаторов Джозеф Редьярд Киплинг, удостоенный Нобелевской премии.) Поэтому они могли пользоваться трудовыми и природными ресурсами «недочеловеков».

Жестокость обращения колонизаторов с жителями колоний общеизвестна. Негров, захваченных в Африке и продаваемых в рабство в Америку, везли в трюмах судов, набитых битком, и нередко более половины «живого товара» погибало во время перевозки. Но это считалось неизбежными издержками производства. Голод, нищета, болезни, высокая смертность, низкая продолжительность жизни, бесправие — были уделом простого народа колоний. А примеры повышения его жизненного и культурного уровня практически отсутствуют. Как писал классик американской литературы Вашингтон Ирвинг, «цивилизаторы» лишь научили туземцев обманывать, пить ром, сквернословить и т. д.

Правда, до Первой мировой войны капиталисты европейских стран и к своим рабочим относились чуть лучше, чем к населению колоний. Ведь Маркс не выдумывал факты чудовищной эксплуатации труда, в том числе женского и детского. Об этом писали Диккенс (который сам мальчиком на фабрике сапожной ваксы должен был целыми днями наклеивать этикетки на коробки с готовым товаром), Золя и другие европейские писатели XIX века. И трудящимся добивались улучшения условий труда и быта упорной стачечной борьбой, отучали «хозяев жизни» от взгляда на работников как на «низшую расу», на «белых негров». По словам профессора С.Г.Кара-Мурзы, именно из колоний этот взгляд перекочевал в европейские метрополии.

Октябрьская революция в России напугала капиталистов всего мира и заставила их пойти навстречу требованиям трудящихся. А главное — делали своё дело незримо идущий процесс социализации мирового хозяйства и теория Кейнса, согласно которой для класса капиталистов в целом стало необходимостью повышение покупательной способности трудящихся. Но вплоть до Второй мировой войны, жизнь трудящихся даже в развитых странах Европы была далёкой от благосостояния, что также засвидетельствовано литературой.

Западные европейцы, в первую очередь англичане, — это жестокие колонизаторы, индивидуалисты, ревнители «прав человека» и частного образа жизни, самые упорные сторонники частной собственности и рынка, носители духа стяжательства. Для них «права человека» — это их права, включая право навязывать своё понимание мира всему остальному человечеству. Только они, европейцы, живут правильно, а все те, кто иначе понимает смысл и желательный образ жизни, — это дикари, которых надо «цивилизовать».

Страны, обращённые европейцами в колонии, ко времени встречи с захватчиками ещё не имели промышленности и огнестрельного оружия, то есть, по понятиям европейцев, находились в состоянии дикости. (Хотя, например, на Мадагаскаре уже существовала академия.) Ещё организатор колонизации англичанами Африки Сесил Джон Родс (в его честь была названа колония Родезия) писал: цель Англии — «… распространение британского владычества во всём мире… колонизация британцами всех тех стран, где условия существования благоприятствуют их энергии, труду и предприимчивости».

Даже для других стран Европы, например, для довоенной Германии, «права человека» в их британском понимании были неприемлемы. Гитлер сплотил нацию на идее расового превосходства немцев над всеми остальными народами. Идеология «прав человека» там не привилась бы, если бы страна не потерпела поражения во Второй мировой войне. Тем более была она чужда Японии («японцы — сыны богини неба Аматэрасу»). Французский социолог Г.Лебон показал, что разные народы «воспринимают внешний мир совершенно различно». Но победители навязали своё понимание побеждённым, а затем и остальному миру. ООН принимает «Всеобщую декларацию прав человека», которые не совпадают с правами народов. СССР мог противостоять этому натиску, но после его распада Россия и весь остальной мир, не входящий в «золотой миллиард», оказались беззащитными перед напором либеральных ценностей.

Хочется отметить удивительную прозорливость замечательного русского экономиста рубежа XIX–XX веков Ю.Г.Жуковского. Тогда было принято считать, да и сейчас считается, что капитализм и феодализм — это две разные общественные формации, причём капитализм утвердился в результате острой борьбы с феодализмом. А Жуковский считал, что ведущие страны Западной Европы его времени остались теми же феодальными государствами, только на индустриальной стадии развития, и место феодала в них занял буржуа. Жуковский называл европейцев проповедниками «каннибальского взгляда на человеческую природу», животными, в корне общественного образования которых была грубая безнравственность и самый грубый из материализмов. (А российская элита смотрела на Европу как на образец во всём).

Русский человек ощущает своё единство с общностью — семьёй, коллективом, народом, человечеством, и потому способен поставить общие интересы выше личных. Но европейцы ставят интересы личности выше интересов общества, государства, живут «по закону джунглей». Значит, — это люди, впавшие в состояние одичания, потому именно их, так кичащихся своей «цивилизованностью», с гораздо большим основанием можно именовать «недочеловеками».

О нравственности европейцев можно судить по крайнему выражению их цивилизации — гитлеровскому нацизму. Зверства нацистов на оккупированных территориях СССР невозможно понять, если исходить из того, что их жертвами были люди. Но для немцев-арийцев славяне были низшими существами, не-людьми. Подобных зверств над европейцами, скажем, французами, а тем более англичанами (пленными, например) нацисты себе не позволяли.

Иногда говорят: «вот если бы Гитлер не напал на СССР…». Да не мог он не напасть на нашу страну, потому что считал: немцам не хватает «жизненного пространства». А страны Западной Европы — это не жизненное пространство, они заселены такими же европейцами, как и немцы, ну, может быть, чуть похуже качеством, «вторым сортом». Но всё же людьми. Другое дело — славяне и разная прочая мордва, они в требуемом количестве предназначены к рабскому труду на немцев, а лишние — к уничтожению.

В первые послевоенные годы условия жизни трудящихся во всей Европе оставались тяжёлыми. «Творец немецкого чуда» Людвиг Эрхард расписывал, сколько лет нужно было бы ждать немцу, чтобы он смог купить себе костюм или ботинки.

Но вот ликвидирована послевоенная разруха, начался и продолжается (хотя и с перерывами и кризисами) рост уровня жизни, к власти в большинстве стран Европы пришли социалисты, провозгласившие своей целью создание общества всеобщего благосостояния. В итоге там не стало голодных, а в ряде стран и бездомных, средний бюргер имеет стандартный набор наиболее важных жизненных благ — квартиру (а то и особняк), работу (или пособие по безработице, позволяющее существовать, не испытывая беспросветной нужды), приличный уровень медицинского обслуживания, доступность образования. Получили социальные гарантии и европейские крестьяне. В довершение всего страны Европы, хотя и остались национальными государствами, объединились в своего рода метагосударство — Европейский Союз.

Если бы предвоенную политическую карту мира пришлось корректировать по состоянию на сегодняшний день, то можно было бы закрасить все страны ЕС одной краской, и они бы образовали единую метрополию. Зато эта метрополия оказалась бы… без колоний.

Все колониальные империи распались, хотя колониализм не исчез, а принял форму неоколониализма, когда страны, называемые «развитыми» и вступающие в постиндустриальную фазу, эксплуатируют как «развивающиеся» (находящиеся на доиндустриальной стадии), так и индустриальные страны посредством неэквивалентного обмена. И всё же обретение колониями независимости считается прогрессивным явлением. Во всём мире… кроме Европы.

Нет, там не раздаются призывы силой оружия снова навязать бывшим колониям прежние порядки. Но выражаются сожаления по поводу того, что в освободившихся колониях жизнь стала не лучше, а хуже (о том, что это произошло по вине неоколонизаторов, разумеется, не говорится). А выводы делайте сами.

А какой же общественно-политический строй установился в наиболее развитых странах Западной Европы, которые мы по привычке называем капиталистическими?

Вспомним работу Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма». В чём её смысл?

У марксистов принято считать главным в теории Маркса учение о революции, о диктатуре пролетариата и о коммунизме. В действительности главное у Маркса — это показ хаотичности капиталистического производства, из которой выход состоит в одном — в замене этого хаоса плановым хозяйством. Всё остальное у Маркса — не строгий научный вывод, а его представления о желаемом развитии событий. Ленин и увидел в империализме тот этап капитализма, когда создаются условия для устранения этого хаотического строя, и нужна лишь пролетарская революция, чтобы перейти к социализму. Ибо производство уже стало общественным, а присвоение оставалось частным, и осталось только устранить это противоречие.

В России так оно и получилось. Она не могла пойти по пути эволюции, потому что ей нужно было сбросить ярмо колониалистов — западного капитала. Русская революция ликвидировала частную собственность на основные средства производства. Европейский же пролетариат, если не считать отдельных революционных вспышек, быстро погашенных правящими классами, не последовал этому примеру, и этого следовало ожидать. Ведь Ленин сам же писал, что в странах Европы, обладавших колониями, за счёт грабежа колоний буржуазия подкармливает и своих пролетариев. Эти нации в целом превратились в эксплуататоров, потому что европейский пролетарий — в душе такой же собственник, как и европейский буржуа, о чём писал ещё Достоевский. Только буржуа — удачливый собственник, а пролетарий — собственник-неудачник. Теперь и буржуа, и пролетарии европейских стран совместно эксплуатируют страны «третьего мира», хотя наряду с этим и внутри страны оставалась эксплуатация пролетариата буржуазией. Европейские страны превратились в государства-корпорации, ставшие орудиями эксплуатации других народов, государствами-паразитами. Появились и теоретики в социал-демократии, которые стали отрицать то в наследии Маркса, что Ленин считал в нём главным.

В 1899 году Эдуард Бернштейн выпустил книгу «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии», в которой заявил, что прогноз Маркса относительного дальнейшего развития капитализма не оправдался. Дальнейшая пролетаризация общества не происходит, возникает всё больше малых и средних предприятий, растут ряды служащих и пр. Поэтому марксистам следует не пролетарскую революцию готовить, а бороться за развитие буржуазной демократии и постепенно, отстаивая интересы наёмных работников, двигаться путём реформ к социализму как воплощению нравственной задачи — достижению свободы, справедливости и солидарности. Социал-демократическая партия Германии осудила Бернштейна как ревизиониста (реабилитирован он был только в 1959 году). А после Октябрьской революции появились и другие теоретики, вроде Каутского, которые оправдывали отказ европейского пролетариата от следования по пути русских, от революции, заодно критикуя опыт Советской России за недемократичность.

Опыт СССР оказал на Европу громадное, но двоякое воздействие. Да, там «верхи» поняли, что нужно пойти на уступки «низам», иначе можно потерять всё. Но и «низы», руководимые социалистами, вовсе не желали кровопролитной гражданской войны. И они, в конце концов, добились почти социализма, лишь не покушаясь на частную собственность, которая для европейцев остаётся «священной и неприкосновенной». У европейцев были иные, чем у русских, ценности, социальное положение, менталитет.

Европа пошла по тому пути, который был для неё органичен, и без революций и покушений на частную собственность стала почти социалистической или полусоциалистической (по мнению многих российских аналитиков, «более социалистической», чем был СССР). Но, видимо, резервы социализации в ней исчерпаны. Дальнейшее её развитие создало бы для европейцев угрозу утраты идентичности.

Если первая половина XX века прошла под знаком появления в Европе корпоративных и тоталитарных государств, то вторая половина ознаменовалась волной либерализма. Даже в Германии, в которой после её объединения в 70-х годах XIX века царил «прусский дух» организации, ещё более усилившийся в годы нацистского правления, после её поражения во Второй мировой войне снова взяли верх исконно присущие немцам настроения либерализма и индивидуализма.

И вот сегодня в объединённой Европе образуется гремучая смесь идей превосходства над прочими людьми. Франция уповает на своё многовековое культурное превосходство, немцы — на расовое, Англия — на колонизаторский опыт. К тому же именно Европа склонна выступить как «колыбель христианства» (хотя в действительности такой колыбелью была Палестина, другое дело, что христианство, не привившееся «на родине», послужило одной из основ европейской культуры). И объединённая Европа становится опорой «консервативной революции», то есть главной ударной силой мировой контрреволюции.

Ну, а если главной движущей силой прогресса, как движения к наведению порядка в мире, был СССР и станет снова Россия, то разве не ясно, что объединённая Европа будет представлять собой самую серьёзную угрозу именно для нашей страны? Тем более, что так уж сложилась история.

Корни европейского миропонимания

В данной работе уже говорилось о влиянии мировидения морских разбойников — викингов на психологию европейцев, в особенности англосаксов и германцев. Теперь нужно сказать ещё об одном истоке — о влиянии мировидения греков.

Принято считать, что Россия и Запад — это два различных мира, причем Россия ведет свое начало от Византии, то есть от Греции, а Западная Европа — от Древнего Рима. А на самом деле это — плод многовекового (чаще даже бессознательного) искажения истории. В действительности именно Россия — наследница Рима, а Запад имеет своей духовной родиной Грецию. И, пожалуй, первым это заметил выдающийся русский мыслитель Н. Ф. Федоров, писавший, что Европа — это всего лишь Греческий полуостров, только повернутый набок да увеличенный в размерах.

Всем нам вдалбливали в головы так называемый «греческий феномен» в культурной истории человечества: какую бы область знания мы ни взяли, в истоке ее обязательно найдем древнего грека (об этом, в частности, писал Ф.Энгельс). В действительности миф о «греческом чуде» был постулатом в Новое время и как раз именно потому, что эллинская культура рассматривалась как проект для культуры европейской, поэтому греки обязаны были преуспеть в любой наперёд взятой области, что и благополучно обнаруживали специалисты по античности. Сейчас же, когда «греческий психоз» поутих, видно, что эллины, наряду с несомненным вкладом в ряд важных дисциплин, в другие не внесли практически ничего (например, в юриспруденцию, языкознание и др.). Кроме того, — обычно умалчивается о главном — о диком презрении греков ко всему не-греческому.

Эллины говорили: «Кто не грек, тот варвар», вкладывая в эти слова откровенно расистский смысл (эллин отличается от варвара, как человек от животного). Презирая труд, именно они «обогатили» человечество учением о «говорящих орудиях» — рабах, а варварами считали не только чужестранцев, но и соотечественников, не имевших счастья быть потомственными гражданами Афин. Быть эллином значило ощущать себя имеющим «эксклюзивное» право проводить жизнь в обсуждении вопроса — догонит ли Ахиллес черепаху. И вырабатывать тщательно ухоженное тело, холодное и бесстрастное выражение лица и критическое направление ума. Уметь к любому явлению подходить как к мертвому, отстраненно — именно вследствие близкого к абсолютному презрения ко всему встречающему на пути.

Увы, человек несовершенен и нередко втайне почитает того, кто его презирает. Вот и самовлюбленная до нарциссизма, презирающая все варварское греческая культура, крайне агрессивная, перемалывала все соприкасавшиеся с ней местные культуры в некую мешанину — «эллинистический мир». Даже Египет, пять тысячелетий (!) сохранявший свои устои и быстро оправлявшийся после разгромов и завоеваний, скоропостижно и бесславно погиб при столкновении с «греческой волной».

Но нашёлся и народ, способный противостоять вездесущим грекам. И даже взять над ними верх. Лишь одни римляне в Средиземноморье смогли не только отстоять свой язык, но и создать свою, равноценную греческой, культуру. Правда, они строили её по греческому образцу, но все же отстояли не только свой язык, но и свои национальные принципы, решительно отличные от греческих. И они не были чужды делению на «своих» и «варваров». Только первыми в варвары у них попали… греки, которых римляне презирали за их явно не «нордический» характер, за трусость, хитрость и эгоизм. Римляне, отстоявшие свое существование в легендарных Пунических (а для них — Великих Отечественных) войнах, где судьба страны висела на волоске и только несокрушимая воля к победе позволила переломить ситуацию, могли позволить себе осознавать свою исключительность.

Эллинской культуре болтовни, презрения к труду и окружающему миру римляне противопоставили культуру, почитающую лаконизм и труд (особенно земледельческий). Они создали образцовую правовую систему для подданных огромного многоязычного и многоконфессионального государства. Именно римский взгляд на человека и гражданина (в сочетании с влиянием получавшего все большее распространение христианства) привел к исчезновению рабовладения и выравниванию прав подданных, а достижения римлян в государственном строительстве остались образцом и для последующих эпох.

Европа почувствовала свою общность — именно как носительница римской традиции — в эпоху Карла Великого (который, замечу, первым начал войну на уничтожение против славян). Духовным носителем римской традиции стала римская (католическая) церковь. Но с наступлением эпохи Возрождения индивидуалистически настроенная «образованная публика», интеллигенция, обрела для себя идеал во вновь открытой тогда греческой культуре с ее крайним свободомыслием, страстью к абстрактным проблемам и гипертрофированным почитанием собственной личности. А весь быт и строй жизни римлян был оклеветан. Правда, рядовым европейцам не свойственно греческое презрение к труду, скорее наоборот. Но именно от греческих образцов, воспетых гуманистами, ведет свое начало пресловутая интеллигенция, по всем параметрам вполне созвучная эллинистической.

Вот какой коктейль получился от соединения мировидений викингов и греков. Сначала в Европе было всё — и гуманное, и варварское. Почти в одно время и в одной и той же стране жили, например, святой Франциск Ассизский, нищий странник, всегда радостный и славящий Бога, и святой Фома Аквинский, холодный систематизатор схоластики. Великий математик и физик Блез Паскаль, воспевший ничтожество и величие человека и всюду ищущий «живого Бога», и другой великий математик и физик Рене Декарт, рационалист до мозга костей, настолько усомнившийся в объективности окружающего мира, что даже собственное существование выводил из факта своего мышления («Я мыслю, следовательно, существую»). Словом, в Европе были носители как высокодуховного, так и приземлённого взгляда на человека. Но, пожалуй, европейскому мировоззрению в целом, за редкими исключениями, была присуща агрессивная нетерпимость, невозможность для его носителей смириться с сосуществованием других культур, равноценных их собственной.

Сторонники возвышенного понимания («антропологического максимализма») рассматривали человека как венец творения, считали, что он создан по образу и подобию Божию и способен к обожению, уподоблению Богу. Но это требовало от человека неустанного духовного труда, жизни пред Лицом Бога, всегдашней памяти об ответе на Страшном Суде Господнем. А для приверженцев низменного взгляда («антропологического минимализма») человек сводился к низшим уровням своей организации, оставался чисто земным существом, «говорящим животным» или высокоорганизованным механизмом, не связанным с космосом и с Богом. В европейской культуре победило минималистское начало, то есть взгляд на человека как на нечто крайне несовершенное и порочное.

Ещё мыслители античности по-разному решали вопрос о том, «что первично» — личность или общество (государство). Аристотель и стоики исходили из первостепенного значения общества. А Эпикур, считавший, что мир состоит из атомов, напротив, первичное звено государственности усматривал в индивиде — как бы атоме общества. Ведущие философы эпохи Возрождения тоже рассматривали человека как атом (греческое слово «атомос», как и латинское «индивид», означает «неделимый»), считали его индивидуалистом и эгоистом.

Итальянский мыслитель Никколо Макиавелли (1469–1527), мучительно переживавший за судьбу любимой родины, которая становилась жертвой грязных интриг и распрей, убеждён в эгоизме человека. В сочинении «Государь» Макиавелли утверждал: «о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность, влечёт нажива… В мире нет ничего, кроме черни». А чтобы люди не пожрали друг друга в борьбе между собой, они учреждают государство. Макиавелли считал, что католическая религия отошла от христианских идеалов, но она нужна, чтобы держать в узде низшие классы общества. Решающим критерием правильности политики для Макиавелли был успех, и он оправдывал любое насилие во имя государственного блага. Именно Макиавелли именуют отцом западноевропейской политической науки.

Невысокого мнения о человеке были и вожди Реформации. Основоположник протестантизма Мартин Лютер исходил из «коренной и общей испорченности человеческой природы». Жан Кальвин считал, что человека представляет собой всего только «землю и грязь». Но главное — Кальвин исходил из идеи предопределения, согласно которой Бог заранее установил, кто пойдёт после смерти в рай, а кто в ад, и никакие действия человека не могут изменить этот приговор. А как узнать, куда определён данный конкретный человек? В рай — если ему сопутствует удача в делах, прежде всего в денежных, ибо это и есть свидетельство Божьего благоволения. Если Христос провозглашал: «Горе вам, богатые!», то кальвинизм благословил наживу, фактически отойдя от Нового Завета назад к Ветхому Завету.

На английской почве протестантизм породил философию Томаса Гоббса (1588–1679), который считал человеческую природу вне всякого сомнения эгоистической:

«… люди от природы подвержены жадности, страху, гневу и остальным животным страстям», они ищут «почёта и выгод», действуют «ради пользы или славы, то есть ради любви к себе, а не к другим», и главный принцип отношений между людьми — «человек человеку волк». В человеческом обществе частное, индивидуальное — это нечто первичное, а общественно-государственное — вторичное и производное.

Так Гоббс начал ту линию буржуазного утилитаризма, которая позднее достигла предельного выражения в философии Иеремии Бентама, считавшего пользу основой нравственности и критерием оценки человеческих поступков.

Гоббс придерживался юридического мировоззрения, и то, что не нарушает закона, признаёт нравственным (позднее в Англии признавали, например, жесточайшую эксплуатацию рабочих, в том числе женщин и детей капиталистами, вполне допустимой с моральной точки зрения, если при этом соблюдены законодательные нормы). А чтобы предохранить атомизированных индивидов от взаимного истребления, ими на основе «общественного договора» создаётся государство, которое Гоббс называет Левиафаном (так именуется в Библии морское чудовище).

Этим роль государства и должна ограничиваться, а его вмешательство в экономику, в дела предпринимателей недопустимо. Но Левиафан приобретает полную самостоятельность, он властен над своими подданными, а они над ним нет. Отсюда выросла впоследствии концепция отчуждения, то есть отношения человека к государству (а затем и к общественному производству) как к чему-то ему чуждому.

Джон Локк (1632–1704) ещё более явно выразил значение частной собственности как основы общества, а также создал теорию разделения властей, согласно которой законодательная (парламент), исполнительная (правительство) и судебная власти противостоят друг другу, создавая «систему сдержек и противовесов». Такая система якобы не позволяет ни одной ветви власти усилиться и подчинить себе другие ветви. Эта теория Локка, не отвечающая действительности (власть в обществе всегда одна, речь может идти лишь о разделении её функций), положила начало буржуазному либерализму, ставшему основой европейского миропонимания и идеологии прав человека.

Эти идеи не просто высказывались философами, а стали основой общественного мнения стран Западной Европы. Национальным характерам европейских народов, особенно германцев и англосаксов, присущи индивидуализм, утилитаризм, юридизм (оценка всего с точки зрения закона, не считаясь с нравственностью), постановка прав личности выше прав народа и государства, жёсткая, подчас циничная рациональность. И всё это вылилось в три мифа, которыми европейцы живут и по сей день.

Три мифа европейского самосознания

Первый миф — это миф о рынке. Ещё основоположник политической экономии Адам Смит утверждал, что государство должно свести своё участие в экономической жизни страны к минимуму, всё остальное наилучшим образом устроит «невидимая рука рынка», которой он придавал почти божественное могущество. Общество чистых индивидуалистов или индивидуалистов, объединённых в корпорации, — это «открытое общество», регулятором которого выступает рынок. Однако в действительности рынок — это абстрактное понятие, которому в истории не соответствовало ни одно реальное общество.

Это Карл Маркс, для анализа товарного и в особенности капиталистического общества, рассматривал ни от кого не зависящего производителя, который, соткав 20 аршин холста, выходил на рынок, чтобы обменять этот холст на сюртук. Но если этот ткач выходит на рынок не один единственный раз, а регулярно, и если булочник печёт хлеб не вообще на продажу, а ориентируясь на жителей квартала, которые его продукцию покупают, то они уже торгуют своим товаром не вслепую. Тем более завод не будет производить прокатный стан на рынок, на неизвестного покупателя, который то ли объявится, то ли нет.

Рыночник — это одноклеточное существо, его идеология — это идеология мелкого буржуа, которого интересует только прибыль от его предприятия и которому чужды интересы государства. Его мировоззрение местечковое. Он всегда стремится раздробить крупные предприятия на мелкие. Завод с десятками тысяч работников кажется ему монстром, подлежащим расчленению, а подвальчик с тремя станками — идеальным предприятием, потому-то в центре его внимания — малый и средний бизнес.

Рыночная идеология разрушительна для экономики. Есть такой анекдот: создан универсальный растворитель, только неизвестно, в чём его можно хранить. Вот таким универсальным растворителем-разрушителем и является рынок.

На рынке главное — купить дешевле, продать дороже. Но тогда прав писатель Михаил Веллер, считающий идеальным агентом рынка вора (точнее, бандита). Он отбирает товар или деньги даром.

Рынок — это игра, всегда риск — и страх разориться, потерять работу, а значит, лишиться дома, купленного в кредит… Запад — это цивилизация страха.

Поскольку существуют деньги, рыночные отношения неизбежны. Но им нужно отвести лишь должное, отнюдь не главное, место в экономике. Как в технике трение неизбежно, но его надо свести к минимуму, так и в экономике сфера рыночных отношений должна быть минимальной. Но как для западного обывателя, так и для руководителей Международного валютного фонда, человеком можно назвать только того, кто востребован рынком, только он имеет право на жизнь.

Не случайно даже покойный папа римский Иоанн Павел II заявил: «Нет такому капитализму, который превратил в идолов рынок и прибыль, капитализму, который совершает те же коммунистические ошибки, не даёт развиваться достоинству личности, а отдельного человека расценивает просто как молекулу в социальном организме». Это — «атеистический потребительский капитализм», не учитывающий «вселенского предназначения человека». Да и вся история человечества — это стремление как-то цивилизовать, облагородить, одухотворить жестокий мир рынка.

Второй миф — это уже упоминавшаяся концепция «прав человека», которой европейцы (и власти, и рядовые граждане) привержены до фанатизма.

Но не всякий человек обладает «правами человека». Ещё Достоевский писал, что даже в Европе формально свободны все, но делать всё, что захочет, может лишь тот, у кого есть миллион. А человек, не имеющий миллиона, — это тот, с кем делают, что хотят.

Только такое общество «свободных людей» — для европейцев нормальное общество (хотя даже такой певец капитализма, как Джордж Сорос, признаёт, что это хвалёное «открытое общество» не имеет цели, и осуждает «рыночный фундаментализм»). Все остальные общества, где человек подчиняется воле коллектива или ставит благо государства выше личного блага, — «неправильные» и, по сути, не имеют права на существование. Но такой подход лишь обострил психологическую несовместимость Востока и Запада, в особенности России и Европы.

Третий миф — это основополагающее значение демократии в её специфически европейском понимании (законодательная власть у народного представительства, в котором торжествует принцип: «один человек — один голос»). Такое понимание «народовластия» почти гарантированно предопределяет засилье серости во властных структурах, вырождение правящих элит Запада.

Из математики известен так называемый «закон нормального распределения» (по «кривой Гаусса»). Применительно к обществу его можно истолковать так. Всегда и везде очень умных людей, как и полных дебилов, можно пересчитать по пальцам. Просто умных и просто глупых несколько больше, но тоже не так много. Подавляющее большинство людей — это средние люди, болото. Это не означает, что они плохие люди — ведь человек, не очень умный, может быть, например, гениальным музыкантом. Но в сфере политики демократия почти неизбежно приводит к господству демагогов (недаром эти слова — одного корня).

О том, что толпа (болото, чернь) бестолкова, непостоянна, неблагодарна, говорили едва ли не все известные умы, начиная с времён античности (или даже Библии). Подлинно народная власть не может быть властью народа, которая возможна лишь во времена общественной смуты. Народная власть — это власть, руководствующаяся коренными (а значит, не сиюминутными, какие только и может улавливать толпа) интересами народа, а потому она должна не зависеть от народа в его повседневной суете.

Демократия — это отрицание иерархии, которая органически присуща любому человеческому обществу. Впрочем, реально на Западе такой демократии, какой она представляется в мифе, нет, там царит скрытая олигархия, власть пресловутых «500 семей»…

Россия и Европа

У нас принято противопоставлять Россию и Запад. Но Запад неоднороден. Со времён «холодной войны» у нас многие считают первым врагом России США, оставшиеся после распада СССР единственной в мире сверхдержавой. Однако в действительности дело, видимо, обстоит иначе. США — наш вероятный противник, но, можно надеяться, до прямой схватки между нашими двумя странами дело и не дойдёт, в определённой степени американцам даже выгодна стабильная Россия (хотя бы для того, чтобы наши ресурсы не достались, например, Китаю). Философ Александр Зиновьев проницательно заметил: после распада СССР «глобализация и американизация — удар не столько по русской цивилизации, сколько по Западной Европе и западной цивилизации, начиная с эпохи Ренессанса» («Литературная газета», 2006,? 20). При этом американизация как форма колонизации Европы началась даже не после распада СССР, а сразу же после Второй мировой войны.

А первый, вечный и непримиримый враг России — это Западная Европа. И в основе этой враждебности лежат даже не столько экономические интересы, сколько духовная несовместимость русских и европейцев. Вот пример.

В царствование Николая I в России побывал французский маркиз де Кюстин, который по возвращении на родину издал книгу «Россия в 1839 году». Она имела шумный успех и была переведена на все основные европейские языки. Вот несколько цитат из неё:

У жителей Петербурга каждый жест «выражал волю, но не данного человека, а того, по чьёму поручению он шёл… Военная дисциплина в России подавляет всё и всех… Это население, состоящее из автоматов, напоминает шахматные фигуры, которые приводит в движение один лишь человек (то есть царь), имея своим незримым противником всё человечество».

В Петропавловской крепости Кюстину мёртвые казались более свободными, чем живые. Ему любой российский государственный преступник, независимо от характера и степени его вины, представляется невинной жертвой российского деспотизма.

«Россия, думается мне, единственная страна, где люди не имеют понятия об истинном счастье». Возможный социальный взрыв в России «сулит миру страшное будущее… С тех пор, как я в России, будущее Европы представляется мне в мрачном свете… Русский народ теперь ни к чему не способен, кроме покорения мира».

Но почему Кюстин обрушился с критикой на николаевскую Россию? Потому что это был период, когда русская нация нашла себя, — отсюда и «золотой век русской культуры»: Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Гоголь, Глинка, Александр Иванов… В стране не было никакой оппозиции власти (не считая нацменов — Шевченко, Петрашевского и др.). Она представляла собой несокрушимый монолит, в котором гасли всякие заходившие с Запада революционные идеи. В то же время Россия, когда считала нужным, посылала войска для подавления революционных выступлений — не только в Польше, входившей в её состав, но и в Венгрии. И Европа чувствовала, что её миссия — нести по миру идеи гуманизма, прогресса, эволюции и революции (как они понимались европейцами) — не увенчается успехом. Либо Россия будет сокрушена, либо существование Европы лишается смысла, — так был поставлен вопрос Историей. (Не случайно Маркс и Энгельс были такого отвратительного мнения о России, которое они сменили на самое восторженное, как только в России началось революционное брожение.)

Это противостояние гениально прозрел великий русский поэт и выдающийся политический мыслитель Ф.И.Тютчев. В своей знаменитой статье «Россия и революция», увидевшей свет в 1848 году, он писал:

«Давно уже в Европе существуют только две действительные силы — революция и Россия. Эти две силы теперь противопоставлены одна другой, и, быть может, завтра они вступят в борьбу. Между ними никакие переговоры, никакие трактаты невозможны; существование одной из них равносильно смерти другой! От исхода борьбы, возникшей между ними, величайшей борьбы, какой когда-либо мир был свидетелем, зависит на многие века вся политическая и религиозная будущность человечества».

Тютчев подчёркивает, что дело тут не в политических разногласиях и вообще не в чисто человеческих отношениях, причины этого противостояния гораздо более глубокие:

«Россия прежде всего христианская империя; русский народ — христианин не только в силу православия своих убеждений, но ещё благодаря чему-то более задушевному, чем убеждения. Он — христианин в силу той способности к самоотвержению и самопожертвованию, которая составляет как бы основу его нравственной природы. Революция — прежде всего враг христианства! Антихристианское настроение есть душа революции; это её особенный, отличительный характер».

Тютчев видит неизбежность «крестового похода» революции, то есть Запада, против России. И Крымская война, разразившаяся всего через пять лет после появления его статьи, стала прологом этого крестового похода. В этой войне «христианские» Англия, Франция и Сардиния (при благожелательном для них нейтралитете других европейских держав) объединились с мусульманской Турцией протии христианской России, — наглядное свидетельство принципиальной ненависти Запада к нашей стране. (Смерть Николая I лишила Россию заслуженной победы в этой войне, и это имело катастрофические последствия для нас.)

А взгляды Кюстина выражают сущность отношения основной части европейцев к России и в наши дни. Вот что пишет по этому поводу современный российский журналист Д.Косырев:

«Мне приходилось наблюдать за переговорами российских дипломатов в разных частях света, в том числе в очень трудных случаях (скажем, по «курильскому вопросу» с японцами). Или, скажем, просто общаться с людьми из самых экзотических стран. Так вот, нигде — ни в Китае, ни в Индии, ни в Японии, ни на Ближнем Востоке — нет такого полного, абсолютного, наивного и по-детски жестокого непонимания России, как в Европе. Ближний Восток, скажем, это совсем другой мир. Но там умеют уважать отличие других народов и других культур от своей. У европейцев этого нет. Здесь налицо какая-то культурная несовместимость, которой нет больше у нас ни с одной частью света.

Между Россией и Европой стоит какой-то невидимый железный занавес. Проникая сквозь него, оказываешься как бы среди марсиан, которые выглядят, как мы, но мыслят абсолютно по-иному, а главное — не имеют никакого понятия о множестве фактов, которые, вроде бы, очевидны. И не хотят иметь это понятие». («Дипкурьер НГ». 03.02.2000).

Впрочем, ещё Н.Я.Данилевский, выпустивший в свет в 1869 году книгу «Россия и Европа», в которой впервые была высказана мысль о том, что всемирная история — это сосуществование и борьба разных цивилизаций, отмечал то же самое:

«Ещё в моде у нас относить всё к незнанию Европы, к её невежеству относительно России… Смешны оправдания мудрой, как змий, Европы — её незнанием, наивностью и легковерием, точно будто об институтке речь идёт. Европа не знает, потому что не хочет знать, или, лучше сказать, знает так, как знать хочет, то есть как соответствует её предвзятым мнениям, страстям, гордости, ненависти и презрению».

А о том, что противостояние России и Европы отнюдь не ушло в прошлое, красноречиво говорит, например, тема прошедшей несколько лет назад конференции в Лондоне: «Как вернуть Россию к границам 1551 года».

Европа не всегда была такой слепой и предвзятой. В Средние века европейские государства ощущали свою второсортность по сравнению с могущественной, блистательной и высококультурной Византией. Нынешняя Европа возникла в результате грандиозного культурного и общественного переворота, который прошёл через три эпохи: Возрождения, Реформации и Просвещения. На смену феодализму приходила эра буржуазии с её торгово-ростовщическим духом. Выражавший её интересы гуманизм возвеличил человека, поставил его рядом с Богом или даже вместо Него. Но какого человека? Индивидуалиста и сугубого эгоиста.

Нынешняя объединённая Европа — это воскрешение империи Карла Великого, и она ставит перед собой задачу — создать новую общность, единый европейский народ.

А решить её нелегко. Ведь в Европе есть разные люди и разные народы. Среди европейцев были горячие сторонники России и поклонники русской культуры, считавшие, что вся европейская литература напоминает детишек, играющих в песочнице у ног двух гигантов — Льва Толстого и Достоевского. Австрийский поэт Рильке писал, что все страны граничат между собой, и только Россия граничит с Богом (правда, побывав у нас, он умерил свой пафос и стал искать другую страну, более подходящую на роль идеала). Немец Вальтер Шубарт верил во всемирную мессианскую роль России (но с приходом советских войск в Прибалтику он был арестован и сгинул неизвестно где). Но если говорить о тех, кто наиболее полно выражает дух народов Европы и определяет их политику, то они живут (причём на протяжении нескольких веков) стремлением к «окончательному решению русского вопроса», которое заключается в уничтожении нашего народа или, по крайней мере, в оттеснении его за Урал.

Россия — объект агрессии западноевропейцев

Россия для Европы всегда была варварской, азиатской страной (австрийский канцлер Меттерних говорил, что Азия начинается к востоку от Вены), особо опасной потому, что располагалась на том же континенте. Если европейцы чувствовали себя «высшей расой» по сравнению с недочеловеками-туземцами, то Россия складывалась как империя особого типа, где русские с пониманием относились к своеобразию входивших в неё народов.

Европейцы ратовали за свободу предпринимательства и конкуренции, а государству отводили роль «ночного сторожа», призванного охранять покой обывателя. Русские же сформировались изначально как народ государственников, и для них служение Отечеству всегда считалось первой из добродетелей. То, что эти странные русские создали государство с огромной территорией и богатейшими природными ресурсами, порождало недоброжелательство Европы к России и зависть, а также опасения из-за нашей «непредсказуемости». Скрепя сердце Европа ещё мирилась с существованием России, пока царизм гарантировал проникновение к нам европейского влияния. А после победы большевиков в России, которую они сумели в короткий срок превратить во вторую индустриальную державу мира, недоброжелательство к нашей стране перешло у Европы в открытую ненависть.

Гитлер, развязывая вторую мировую войну, говорил, что он защищает европейскую цивилизацию от русских варваров. Даже бескомпромиссность русских в идейных вопросах воспринимается европейцами как совершенно для них неприемлемый «экстремизм мышления», ибо для них искусство компромисса есть «центральное искусство современной жизни». Но, разумеется, имеется в виду лишь компромисс как согласие других с европейской точкой зрения.

Россия веками защищала Евразию от европейского варварства. А под влиянием Великой Октябрьской революции и победы СССР в Великой Отечественной войне развернулась национально-освободительная борьба в европейских колониях в Африке и Азии, приведшая к развалу колониальной системы империализма. К тому же после многовекового доминирования в мировой политике Европа была отброшена на обочину истории и вынуждена исполнять роль некой щели между двумя сверхдержавами — США и СССР. Не удивительно, что её ненависть к нашей стране ещё более возросла, и «холодная война» началась со знаменито речи бывшего английского премьер-министра Черчилля в Фултоне.

Но вот в СССР пришёл к власти Горбачёв, и началась пресловутая «перестройка». Этого вероломного советского лидера первой признала своим премьер-министр Англии М.Тэтчер. На Западе возник настоящий культ Горбачёва, его признали «лучшим немцем», и всё это за то, что он сдавал Западу одну нашу позицию за другой, а главное — он и деятельность-то свою начал с подмены марксизма-ленинизма «общечеловеческими ценностями», которые при ближайшем рассмотрении оказались знакомыми западными, европейскими либеральными ценностями. Горбачёв был свергнут, но его линию на разрушение нашей страны продолжили либералы, назвавшие себя в целях маскировки «демократами». Они включили в Конституцию РФ положение о правах человека как высшей общественной и государственной ценности, что равнозначно отказу России от своего государственного суверенитета и основ собственной цивилизации.

Запад провозглашает необходимость европеизации России, «вовлечения России в Европу», становления «Европы от Атлантики до Урала» (что равнозначно расчленению нашей страны) или даже «до Владивостока» (что означало бы её поглощение целиком), — тогда европейский рынок охватит не 320, о 700 миллионов человек, хотя в действительности это — курс на добивание России. А всякая попытка защититься от этой агрессии тут же объявляется нарушением прав человека, то есть тягчайшим преступлением. Россию обвиняют в том, что она продолжает традиции «византизма».

Когда в СССР началась горбачёвская «перестройка», которая должна была привести к свержению социалистического строя, на Западе ликовали и говорили о великих надеждах, которые там возлагаются на Россию. Но теперь, когда в итоге «перестройки» и либеральных «реформ» Россия лежит в руинах, а концепция «прав человека», формально принятая, на деле всё же у нас не прививается, Запад вновь приходит к выводу, что наша страна «неправильная». Его идеологи утверждают: ничего хорошего в России не произойдёт никогда. Она по-прежнему остаётся непредсказуемой, а, следовательно, смертельно опасной для «свободного мира». Теперь европейских идеологов не устраивает сам русский характер. Утверждается, что «русский экстремизм мышления» совершенно неприемлем для образованного европейца. Ведь любого английского студента приучают к тому, что не существует однозначного ответа на сложные вопросы, центральным искусством современной жизни признаётся искусство компромисса, и верное решение не может выражать предпочтения одной из сторон. (Но это не мешает европейцам навязывать всему миру именно своё понимание происходящего.) Не устают европейцы удивляться и нашей нетребовательности в отношении комфорта. Словом, если они и не возвращаются к средневековым представлениям о России как о стране, где проживают люди с пёсьими головами или с единственным глазом посреди лба, то уж во всяком случае махнут на неё рукой: что взять со страны вечной мерзлоты и разгуливающих по улицам медведей? (Немецкий философ XVII века Я.Бёме учил любить людей, «будь они даже турки или московиты».)

Русскому характеру противопоставляются в качестве эталонов культ приличий, царящий во Франции, отзывчивость, доброжелательность и терпимость, присущие английскому джентльмену, хотя классики той же французской, да и английской литературы прекрасно показали, какая чёрствость и бесчеловечность могут скрываться за показной вежливостью и привычной улыбкой. О «человеколюбии» немцев наш народ имеет представление не по книгам, мы помним их зверства во время Великой Отечественной войны. Да и сами европейские интеллектуалы признают: «мы (европейцы) — бухгалтеры и счетоводы», и их всегда удивляло в образе жизни граждан СССР то, что в этой стране — единственной в мире — люди не думали постоянно о деньгах.

Русских, долго живших на Западе, удивляло то, что там нет даже таких понятий, как «дружба» и «духовность» (в эти слова там вкладывается самое примитивное содержание). Наших людей не могло восхищать, что в зажиточной Бельгии старики, имеющие по три автомобиля, давятся в толпе жаждущих отхватить кусочек бесплатной пиццы на презентациях, а в богатой Вене перед открытием универмага у его дверей собирается сотня совершенно голых людей в надежде попасть в пятёрку счастливчиков, которым владелец магазина дарит одежду.

Нынешний Евросоюз — это сверхгосударство с населением в полмиллиарда человек. По выпуску промышленной продукции оно выйдет на первое место в мире. В планах роста своей экономики Евросоюз отводит важное место России, но только в качестве поставщика энергоносителей и сырья.

ЕС — объединение не только экономическое и политическое, а прежде всего единство идеалов. В объединённую Европу вступили даже страны, которые от этого больше теряют, чем приобретают. Например, говорят, что «экономика Венгрии растёт», зато «венгерской экономики больше не существует». Объяснение простое: в Венгрию хлынул поток товаров из экономически более сильных стран Западной Европы, венгерские производители не выдержали конкуренции и разорились. Западноевропейский капитал скупил венгерские предприятия, и они работают теперь не на венгерского потребителя, а на мировой рынок.

В Польше (а это давний и непримиримый враг России) радовались большому притоку иностранных инвестиций, однако вскоре выяснилось, что с Запада пришли «закатные» (устаревшие) технологии, которые больше не устраивают более развитые страны, и вместо подъёма польской промышленности на новый технологический уровень лишь усилилось её отставание.

Объединённая Европа расширяет свои границы, возникают некие Соединённые Штаты Европы, и в основе этой общности остаётся концепция «прав человека». Если Гитлер считал настоящими людьми только немцев, то для нынешних властителей Евросоюза настоящие люди — только граждане стран «золотого миллиарда», прежде всего — европейцы, а это уже можно считать новой редакцией расизма, евронацизмом.

В объединении Европы на основе общих ценностей виднейшую роль играет католическая Церковь. Европейские страны давно уже стали чисто светскими государствами и их население в большинстве своём, по сути, не верит в Бога, а в некоторых из них преобладающей религией является не католицизм, а протестантизм. Но римский папа по-прежнему направляет процессы интеграции и глобализации. Даже непримиримые противоречия между догматами католицизма и протестантизма под его нажимом удаётся формально преодолеть, чтобы сплотить Европу накануне нового этапа битвы цивилизаций, готовить отряды «новых крестоносцев».

И всё же даже на Западе сомневаются в перспективах ЕС. Так, профессор Вольфганг Зайфферт утверждает, что концепция Западной Европы как политического союза обречена на неудачу, поскольку единого европейского народа (демоса) нет. Так что ЕС обречён оставаться только большим единым рынком («Литературная газета», 2006,? 7–8). Более того, пример отделения Черногории от Сербии может оказаться заразительным, сепаратистские тенденции существуют во многих государствах Европы.

При всей общности стран Евросоюза между ними есть и различия, в том числе и в отношении к России.

Сложно складывались отношения России и Великобритании, наши страны и соперничали, и бывали союзниками (хотя и тогда англичане соблюдали свой интерес).

И в настоящее время Великобритания ещё не определила однозначно своего места в мире. Одни её политики считают главным единство англосаксонского мира, и потому отстаивают идею союза с США. Другие стремятся к тесным связям с континентальной Западной Европой. А это вопрос не только политической и военной ориентации, но и выбора социально-экономического строя.

Англичане — сторонники союза с США выступают за либеральную англосаксонскую модель развития, которая исходит из жесткого ограничения вмешательства государства в экономическую жизнь (концепция «государства — ночного сторожа»). Приверженцы единения с Европой отстаивают «рейнскую» модель развития («государство благосостояния»), стоящую на страже социального рынка, с развитыми системами социального обеспечения, а значит, с высокими налогами в целях помощи неимущим слоям населения.

Известно, что для англичанина нормальная жизнь и нормальные люди кончаются за «каналом» (Ла Маншем). Даже на американцев он подчас смотрит как на дикарей, и когда английский профессор едет в США читать лекции в университете, это для него почти то же, что обучать грамоте детей в Месопотамии (многие видные американские экономисты, политологи, психологи — из англичан). Вообще в Англии очень сильны антиамериканские настроения, порой здесь называют США «страной сатаны», но мирятся со своим подчинённым положением по отношению к «дядюшке Сэму». А уж русские для большинства англичан — это какие-то современные скифы.

Для француза каждый русский, как писал маркиз де Кюстин, — это крещёный медведь. Шведы, норвежцы, датчане довольны достигнутым высоким уровнем жизни, развитой системой социального обеспечения и отсутствием привилегий (в Норвегии один король имеет право бесплатного проезда на трамвае, а женщина-премьер-министр сама ходит по магазинам и ведёт домашнее хозяйство), и лишь высокий уровень самоубийств свидетельствует о неблагополучии в этих странах. Из всей Скандинавии особая неприязнь к России чувствуется в Норвегии.

Испанцы относятся к России даже с некоторой долей симпатии, итальянцы вообще утверждают, что у наших народов много общего (дескать, спокойный итальянец — это темпераментный русский). Но самые агрессивные намерения в отношении России всегда имели немцы.

Правители России из династии Романовых охотно принимали на службу к себе немцев, и до самой революции в российской армии и в высшей бюрократии было засилье немцев. Не случайно возникли как в России, так и в Германии идеи о благотворности сотрудничества двух наших народов.

В духовном плане немцы и русские скорее отталкивались друг от друга. Для немцев-обывателей, то есть для большинства нации, как бы тщательно они это ни скрывали, русские — это грязные свиньи, «руссише швайне». А для русских немцы — упрямые, глупые, туповатые педанты. (В мире, где популярны французский, британский и итальянский стили, в меньшей степени — американский и «а ля рюс», никто не хочет походить на немцев. И немцы это знают и остро переживают.)

Пока Гитлер шёл к власти, он на первый план выставлял как бы национальные интересы Германии. Но, захватив власть, он провозгласил себя защитником Европы от заразы большевизма, и ему якобы выпала роль защиты европейских ценностей от русских варваров. «Дранг нах Остен» («натиск на Восток») стал основой всей германской политики. Тогда Германия проиграла войну, но ныне снова заняла доминирующее положение в Европе.

И тут вновь повторяется та же картина. Пока Германия стремилась к воссоединению, она преследовала прежде всего свои национальные интересы. Однако, став экономическим лидером Европы, она вновь берёт на себя роль выразительницы общеевропейских интересов, среди которых одно из первых мест занимает уже упомянутое выше «окончательное решение русского вопроса».

Немцы вообще склонны к силовому решению любых вопросов, в этом (наряду с педантичностью и пунктуальностью) — главная особенность их национального характера. Но в эпоху глобализации появились и иные возможности закабаления и покорения отстающих народов и государств. Если при нацистах роль экономических отношений отступала на второй план по сравнению с идеями превосходства германской расы, антисемитизма, культа силы, пангерманизма, то теперь в объединённой Европе торжествует экономизм. Но и в ФРГ обстановка изменилась.

Немцы — страшные материалисты, постоянно считающие деньги и свихнувшиеся на экономии, и пока существовали два германских государства, жители ГДР мечтали о том уровне благосостояния, какой был достигнут в ФРГ. После объединения Германии на восточные земли пролился золотой дождь в триллионы марок. Но произошло непредвиденное: чем выше поднимается благосостояние восточных немцев («осси»), тем менее они принимают демократические ценности Запада и неразрывно связанные с ними официальные двуличие и ложь, а западных своих соотечественников («весси») воспринимают как «оккупантов» или «колонизаторов» (а горбачёвско-ельцинскую Россию — как предательницу).

Ещё менее радуют западных немцев их соотечественники, возвратившиеся на историческую родину из бывшего СССР. Они любят выпить, прогуливают, в разговоре употребляют русский мат и больше всего не любят «шпрахи», то есть обязательные для них уроки немецкого языка. В восточных землях Германии кое-где даже сохранились колхозы (сменившие только название), где производство поставлено более эффективно, чем на западе страны. Социализм пустил прочные корни на немецкой земле. Именно среди «осси» популярен девиз: «мир не только для того, чтобы вкалывать, копить и развлекаться», они больше задумываются над смыслом жизни. Вообще непонятно чего ищущие «осси» внушают закоснелым, всецело встроившимся в западный образ жизни «весси» страх как люди, во многом принадлежащие к иной цивилизации, возможно, даже более высокой. Видимо, под влиянием немцев, живших при социализме, и западные их соотечественники утрачивают традиционные трудолюбие и аккуратность, начинают говорить о своём «праве на лень», что так возмущало бывшего канцлера ФРГ Герхарда Шрёдера. Получается, что Советская Россия как бы «испортила» значительную часть немецкого народа, а такие «проступки» не забываются и не прощаются. Да и психологически понятно: немцам, о недавних зверствах которых постоянно напоминают все народы, не могут пропустить случай, когда можно прочитать нотацию другим — русским, не так себя ведущим в Чечне или отказывающимся платить долги.

Ныне на почве нелюбви к России объединяется вся Европа. Французы — исторические враги немцев, однако в современной обстановке, когда Германия выступает носительницей общеевропейской идеи, она стала союзницей Франции.

Ясно, что Россия никогда не сможет войти в «Общеевропейский дом». Европа может быть только противником России, и весь вопрос в том, когда и какими средствами она попытается «окончательно решить русский вопрос».

Подталкивает Европу к действиям и её очевидный закат. Ещё в начале XX века немецкий философ и историк Освальд Шпенглер написал свою знаменитую книгу «Закат Европы», в которой предсказал, что нынешняя западноевропейская культура, возникшая около 1000-го года нашей эры, завершила свой жизненный цикл и должна будет примерно к 2000 году уступить место новой культуре, русской. Из-за господства индивидуализма и нового расизма Европа превратилась в Европу «золотого миллиарда», американоподобной массовой культуры, обществом с преобладанием меркантильных интересов, животных потребностей. Она стала Европой бюргеров, общества потребления, подпавшей под экспансию «кока-колы» и «Макдональдса». Это — Европа обывателей, не желающих трудиться и нанимающих на непрестижные работы гастарбайтеров из стран Востока. Арабов в ней уже так много, что подчас Европу язвительно называют Еврабией, а Лондон, по обилию мечетей, — Каиром-на-Темзе. В политическом и военном отношении она зависит от США.

Европа после второй мировой войны стала малой величиной не только в политике, но и в науке. Сейчас центры исследований — это США и Дальний Восток. А к нашему времени Европа полностью деградировала и в культуре, став поставщиком исключительно бессмысленной антихудожественной продукции.

Недавно Европу всколыхнул вал выступлений арабов, сжигавших автомобили в европейских городах в знак протеста против помещения в датской газете непристойных карикатур на пророка Мухаммеда. Наши журналисты отмечали тогда, что в глазах мусульман Европа — это континент брачующихся геев, помешанный на политкорректности, требующий запрета слов «мужчина» и «женщина» в официальных документах, поскольку они оскорбляют транссексуалов. Европейцы не способны понять смерть шахида или паломника в давке у стен Мекки. Они — быдло, живущее по принципу «делаю что хочу, потому что имею право, а вы терпите». Западная цивилизация была христианской, и когда христианство из неё вынули, у неё ничего не осталось. Ислам и другие «новые» цивилизации показывают бурную энергетику (хотя некоторые видят в этом лишь проявление их агонии) и колоссальный демографический потенциал. Несколько веков назад Европа тоже являла миру фантастическую энергетику. Это было время грандиозных технических и географических открытий, завоевания территорий и постоянных конфликтов. Но сегодня на фоне материального богатства утрачен пламенный христианский порыв, который и сделал Европу в своё время великой! У неё были великие ценности, за которые и аристократ и крестьянин готовы были умирать: вера, отечество, честь, долг, любовь. На бытовом уровне — это, а не микроволновая печь, и есть цивилизация. Да, европейцы обеспечены материально, но ведь главное-то — не в том, как люди живут, а в том, какой образ жизни они считают должным. Я помню жизнь в СССР в 30-е годы. Большинство у нас жило бедно, но мы ощущали причастность к великим делам Родины. Ничего подобного у европейцев давно нет.

Сейчас обленившаяся Европа не желает сама мести свои улицы, проповедует философию жизни ради удовольствий. В результате утрачивается даже инстинкт продолжения рода. Если иронизировать, то главная тема, которая волнует среднестатистического европейца. — это кариес и выбор зубной пасты. Это уже никакая не нация, а совокупность граждан со штампом в паспорте. У такой общности нет внутренней энергетики. Поэтому мигранты и не видят никакой культуры, влиться в которую для них было бы привлекательно. Они просто живут в Европе, пользуются её благами и перековывают её под себя. И. как ожидается, к середине наступившего века мусульмане станут самой активной частью населения Европы.

Европейский гений исчерпал свои возможности, там уже не появятся великие мыслители, философы, поэты, художники, религиозные деятели. Не случайно высокопоставленные чиновники Евросоюза уповают на участие выходцев из России в поддержании хотя бы нынешнего уровня европейской культуры.

Так что прав оказался старик Шпенглер. Мы присутствуем при предсказанном им закате Европы, которая, чувствуя приближение своего конца, может ещё причинить много неприятностей ненавистной ей России. Ведь нынешние европейцы — это те же средневековые викинги, только утратившие пассионарность, но зато проникшиеся ненавистью к России и обладающие современным вооружёнием, включая атомные бомбы.

Не случайно обе мировые войны начинались на европейском континенте. Первая мировая война показала, что дальнейшее сохранение капитализма угрожает самому существованию человечества. Вторая мировая война была войной цивилизаций, очередной попыткой «окончательного решения русского вопроса». Пока существует нынешняя Европа, неизбежна третья мировая война. Какие формы она примет?

Раз мы сосуществуем с Европой на одном Евразийском континенте, нам придётся поддерживать с ней по возможности добрососедские отношения и налаживать взаимовыгодное экономическое и иное сотрудничество. Однако нельзя при этом ни на минуту забывать, что в принципе она нам враждебна, а потому надо быть бдительными, чтобы не оказаться безоружными перед лицом грядущей опасности.

Глобализация людоедская и глобализация человечная

Но Европа опасна не только для России. Сегодня она — главный реваншист, мечтающий о восстановлении господства европейцев над всем миром, используя процесс глобализации, что предполагает открытие границ. Тогда якобы будет обеспечено свободное перемещение товаров, услуг, капиталов и рабочей силы в масштабе всей планеты.

Что это? Неужели сбывается пророчество поэта, мечтавшего о строе, «когда народы, распри позабыв, в единую мечту соединятся»?

Нет, вряд ли такой строй станет скоро реальностью. Нет, пока не наступит тот «золотой век», о котором грезили лучшие умы и чистые сердца гениев всех народов. Скорее наоборот. Глобализация может обернуться неслыханным доселе угнетением одних народов другими, а всех их — мировой финансовой олигархией. Почему?

Всё дело в том, кто проводит глобализацию. Сейчас это элиты наиболее мощных держав мира, а это — англосаксы, германцы и французы, то есть главные нации Европы (и выходцы из Европы — элита США). Разве могут эти «мировые лидеры» проводить глобализацию, которая привела бы к братству народов?

Нет, они могут только пытаться повернуть историю вспять и восстановить своё господство над миром, хотя сил у них для этого маловато. Вот почему вовсе не Россия, как считал Кюстин, а Европа — главный враг человечества.

В своё время СССР тоже проводил курс на глобализацию, добиваясь справедливости в международных отношениях, отстаивая права угнетённых народов. Именно благодаря усилиям СССР обрели независимость многие бывшие колонии европейских стран. Убеждали мир в искренности советской позиции достижения СССР в развитии экономики и культуры прежних отсталых окраин царской империи. Дружба народов нашей страны реально существовала, что бы ни говорили наши недруги.

И сейчас Россия заявляет: есть альтернатива людоедской глобализации. Но о ней мы поговорим в последней главе.

Образец выморочного социализма

Один из читателей «Литературной газеты» так охарактеризовал современный общественный строй Европы:

«Европейский социализм — это бесплатные образование и здравоохранение, высокие детские пособия, господдержка культуры: театров, кинематографии, оркестров. Средства на осуществление социальной политики поступают за счёт прогрессивного налогообложения (чем выше доходы — тем выше налоги).

В угаре перестроечного нигилизма реформаторами был провозглашён лозунг «строительства капитализма», тогда как вся Западная Европа уже была, по сути, социалистической» («Литературная газета», 2006,? 2–3. Выделено мной. — М.А.).

Главными идеологами социализации в современной Европе выступают теоретики и руководители Социалистического Интернационала. Его программа провозглашает цели социалистического движения: установление социальной справедливости у народов и между народами, прекращение всех форм угнетения. В качестве первоочередных задач ставится прекращение гонки вооружений — этого марафона иррационализма, установление дружбы развитого Севера и отсталого Юга, защита прав человека, обуздание всесилия транснациональных корпораций. Этих целей Социнтерн предполагает добиться, не прибегая к революции, путём эволюционного развития стран, вступающих в постиндустриальную эпоху. Вот типичный пример рассуждений лидеров Социнтерна — фрагмент выступления генерального секретаря Итальянской социалистической партии Беттино Краски на XIV конгрессе Социнтерна в Ванкувере (ещё в 1978 году):

«В промышленно развитых странах эпоха революций давно идёт по убывающей. Классовая борьба и борьба за преобразование традиционного капиталистического общества развёртывается на почве демократии и реформ». Зато «в коммунистических режимах концентрация власти в руках бюрократической олигархии, утвердившаяся в партии и государстве, привела к тому, что появилось новое социальное расслоение, порождённое господством этой олигархии над всем обществом, противоречащее принципам равенства и освобождения человека, которые лежат в основе рабочего и социалистического движения. Понятие «диктатура пролетариата» превратилось в понятие «диктатуры над пролетариатом». Форсированная индустриализация и всеобъемлющее огосударствление экономики, которое в ряде случаев охватывает всю сферу услуг до самых мелких и скромных её звеньев, не оставляет места ни для личности, ни для участия трудящихся в управлении обществом и производственными структурами. Все свободы (печати, союзов, публичных демонстраций, критики, забастовок, движений и т. п.) ликвидированы или поставлены под строжайший контроль. Огромная часть государственного бюджета идёт на вооружения… В бывших колониальных странах Азии и Африки СССР стремится захватить и приспособить к собственной выгоде позиции, оставленные капиталистическими и колониальными странами.

Всё это не может быть «нашим социализмом». У нас совершенно иная концепция интернационализма». И движение к социализму мы понимаем как постепенный переход политической и экономической власти в руки трудящихся».

С того времени прошли другие конгрессы Социнтерна, претендовавшие на то, чтобы выработать «третий путь» между капитализмом и советским социализмом.

Общепризнанным мировым лидером в достижении социального равенства является Швеция. «Программа правящей социал-демократической рабочей партии Швеции», принятая на XXXI съезде (Стокгольм, 1992) объясняет, «чего хочет социал-демократия?»:

— чтобы всему общественному устройству и человеческим взаимоотношениям были присущи идеалы демократии, что дало бы каждому возможность жить богатой и осмысленной жизнью;

— так преобразовать общество, чтобы право распоряжаться производством и распределением находилось в руках всего народа, чтобы граждане были освобождены от зависимости от всякого рода неподконтрольных им властных групп, чтобы базирующееся на классовых различиях общественное устройство оставляло место для общности людей, сотрудничающих на основе свободы и равноправия.

Девиз партии — свобода, равенство и солидарность. Нужно, чтобы каждый вносил в общественную и трудовую жизнь вклад по своим возможностям и был обеспечен в соответствии со своими потребностями. Прямо-таки формула коммунизма, но в программе опыт стран, где правят компартии, сурово осуждается — за отсутствие демократических свобод, бюрократическое централизованное управление, возникновение нового привилегированного слоя на месте свергнутого старого, слишком большую разницу в доходах и т. д. А общий вывод таков: «моральный и политический кризис ленинизма всеобъемлющ… Ни капитализм, ни коммунизм не смогли дать людям справедливость и социальные гарантии. В обеих системах экономические ресурсы распределяются неравномерно и без народного контроля».

Зато в Швеции «трудящиеся… добились для себя экономического стандарта, невиданного до того ни в истории страны, ни во многих частях окружающего нас мира… Государство и коммуны несут ответственность за заботу о детях и престарелых, образование, культуру, медицинское обслуживание» и пр., причём социальные блага распределяются не по капиталу, а по потребностям. В стране нет голодных и бездомных, ликвидирована безработица, созданы идеальные условия для получения образования. Поставлена цель — снизить продолжительность рабочего дня до 6 часов.

СДРПШ не отвергает частную собственность на средства производства, а стремится выравнивать жизненные стандарты всех слоёв населения, создать общество, в котором всем хорошо жить, сплотить людей вокруг идеи общенародного дома. «Ни плановое, ни рыночное хозяйство в чистом виде не может в одиночку удовлетворить все требования общества» — нужно сочетание общественного управления с рыночным хозяйствованием.

В Швеции «работникам гарантируется право принятия решений на рабочих местах и на предприятиях. Именно право распоряжаться производством и распределением его результатов, а не право собственности, является центральным». Гарантируются также «право профсоюза на информацию о руководстве предприятием и влияние на него». Банки также поставлены под общественный надзор.

О чём это говорит? О том, что в Швеции, по сути, было создано неокорпоративное государство, где место классовой борьбы заняло сотрудничество работодателей и работников. То, что в 20 — 30-е годы XX века создавалось в Италии, Испании и Португалии под нажимом «сверху», а порой и через гражданскую войну, в Швеции осуществлено мирным путём, через развитие демократии. Поскольку СДРПШ стояла на антикоммунистических и антисоветских позициях, социалистическую Швецию называют не «красной», а «розовой».

Опыту Швеции посвящена обширная литература, в частности, книга «Создавая социальную демократию. 100 лет СДРПШ» (М., 2001) и раздел коллективного труда ИМЭМО РАН «Социал-демократия Запада перед вызовами современности» (М., 2001). В последнем источнике указывается, что «будь Швеция равновелика Германии по экономической мощи и народонаселению, можно было бы говорить о действительно «всемирно-историческом значении» её опыта построения общества социальной демократии», особенно на фоне коллапса «реального социализма». Для мэра Москвы Юрия Лужкова шведский социализм — это «символ веры». По его мнению, основное соревнование в мире шло не между капитализмом и социализмом, а между двумя моделями социализма — советской и шведской.

Пока в мире шло противостояние капитализма и социализма, Запад усиленно выставлял на показ опыт Швеции: дескать, вот и у нас есть пример общества всеобщего благосостояния и социальной справедливости. А после распада СССР, хотя в Швеции ничего не изменилось, об её опыте на Западе особых разговоров не слышно.

То, что сказано о Швеции, в той или иной степени относится и к другим скандинавским странам. Вот примечательное высказывание председателя Счётной палаты РФ Сергея Степашина: «Норвегия — страна победившего развитого социализма. Начиная с политической системы и заканчивая экономикой и социальной сферой. Хотя норвежцы об этом не догадываются». («Труд», 07.02.06).

Однако в упомянутом труде ИМЭМО отмечается, что шведская модель социализма всё-таки оказалась подходящей лишь для стадии индустриального общества. Уже появление информационных технологий вызвало к жизни новое социальное расслоение, занятые в этих областях имеют гораздо более высокие заработки, чем работники традиционных отраслей экономики. Слишком высокие налоги, необходимые для функционирования системы социального обеспечения, не стимулируют ни предпринимателей, ни менеджмент совершенствовать технологию и организацию производства, и в конкуренции на мировых рынках Швеция начинает проигрывать. По ВВП на душу населения Швеция среди стран ОЭСР скатилась с 3 места на 12, по уровню жизни — с 4 на 17, вырос её государственный долг. Швеция встала перед необходимостью либерализации своей экономики, а это должно многое поменять и в образе жизни её населения.

Впрочем, та же проблема стоит перед всеми странами Западной Европы и их социалистическими и социал-демократическими партиями, в которых наметился существенный сдвиг «вправо», к либерализму. Видимо, решающую роль в этом сыграл саммит «Большой семёрки» 1989 года, когда был принят так называемый Вашингтонский консенсус.

Тогда в Вашингтоне собрались либеральные фундаменталисты, оказавшиеся у власти в ведущих странах Запада. Ими были приняты следующие принципы:

— свёртывание государственных бюджетов за счёт урезания социальных программ и предоставление решающей роли в экономике частному бизнесу;

— снижение налогов с бизнеса;

— повышение ставок при предоставлении кредитов;

— установление свободного обмена одних валют на другие;

— обеспечение свободы торговли, отмена таможенных барьеров и всех преград на пути свободного перемещения капиталов, товаров и рабочей силы из одной страны в другую;

— предоставление иностранному капиталу такого же налогового режима, как и местному;

— предельное снижение степени государственного регулирования экономики.

(Подробнее см.:Ключников Б.Ф. ВТО — дорога в рабство. М.,2005. С. 68.)

Это означало, что развитые страны Запада полностью отказываются от Нового курса президента США Рузвельта и от программы «Великого общества» 1960-х годов. Тем самым ликвидировалось социальное государство. Усилилось социальное расслоение, практически ликвидировался «средний класс». Не только на мировой арене, но даже и в самих странах «цивилизованного мира» общество снова раскалывалось на касту полноправных господ и неполноценных нищих париев. Сами национальные государства переставали играть прежнюю роль и становились игрушками в руках влиятельной закулисы — сообщества сверхбогачей, транснациональных корпораций и криминальных структур. В квазисоциалистической Европе именно ТНК, существующие в «щелях» между государствами, стали последним оплотом капитализма (а вместе с тем и последним реликтом феодализма, поскольку в руководстве ТНК ведущее положение занимают потомки аристократических родов). А научно-технический прогресс обрекается на остановку, в угоду кучке этих новых властителей мира, не желающих лишаться своих прибылей и привилегированного положения. Ведь если в результате НТП поднимется уровень благосостояния всех людей, то чем же властители будут отличаться от быдла? Богатый чувствует себя богатым (а значит, по его представлениям, лучшим) только тогда, когда рядом есть обездоленные. И ради этих мелочных, корыстных интересов богачей все достижения левых сил, «кейнсианского социализма» ликвидируются.

Не случайно журналист и писатель Максим Калашников говорит: «Когда-нибудь Вашингтонский консенсус 1989 года будут сравнивать с приходом к власти нацизма…» («Завтра», 2006,? 20).

Особенно заметными эти процессы сдвига стран Запада вправо стали после распада СССР. Началось свёртывание «государства всеобщего благосостояния». Но тезис о недопустимости классовой борьбы между работниками и предпринимателями (которую ещё Людвиг Эрхард назвал исторически прошлым явлением) остаётся краеугольным камнем их идеологии. Видимо, вся Западная Европа движется к корпоративному государству, благо теперь это можно осуществить в рамках всего ЕС. Надо ещё иметь в виду, что, как заметил А.В.Шубин в своей книге «От застоя к реформам. СССР в 1917–1985 гг.» (М., 2001), в СССР и в Японии корпоративизм проявлялся в основном в сфере производства, а в странах Западной Европы и в США — также и по месту жительства, где он опирался на развитые системы местного самоуправления.

Фактически Европа уже стала супергосударством супермонополий, то есть она на деле отказалась от идей либерализма, которые навязывает другим народам!

Есть мнение, что социал-демократия — это экономическая форма фашизма (не нацизма!), и наоборот, фашизм есть политическая форма социал-демократии. На мой взгляд, эту формулировку следует уточнить: социал-демократия — это гуманная экономическая форма фашизма. Социал-демократия ближе к масонству, она выступает за эволюционное развитие Европы к социализму. А фашизм более близок к иллюминатству и якобинству и, когда считает это нужным, прибегает к силовому воздействию.

Итак, в Западной Европе возобладал социализм. Но что это за социализм? Он какой-то бескрылый, словно умер до рождения.

Когда произошла социалистическая революция в России, её идеологи поразили мир дерзновенностью своих начинаний и целей. Например, они говорили не просто об улучшении системы здравоохранения, а о необходимости полного искоренения болезней, более того — о достижении физического бессмертия человека и воскрешения умерших предков (идея Н.Ф.Фёдорова о воскрешении повлияла на решение сохранить тело Ленина до того времени, когда наука окажется способной возвращать мёртвых к жизни). Даже в такой вроде бы прозаической области жизни, как экономика, наша страна удивляла мир грандиозностью целей — от плана ГОЭЛРО до «сталинского плана преобразования природы».

А что в Европе? Главное — повышение качества жизни. Но показатели, определяющие качество жизни — ВВП на душу населения, продолжительность жизни, уровень образования, доступность здравоохранения и пр. — это всё материальное начало. А где же смысл жизни? Без этого может быть только «количество жизни», но никак не качество. Вообще цель системы может быть только вне системы. Если же такой цели нет, то в системе включается механизм её самоуничтожения. Система (например, государство), не нужная для прогресса метасистемы (человечества), в которую она входит, погибает. Потому-то в самых благополучных странах Европы и самый высокий уровень самоубийств.

Рая в Швеции, и вообще в Европе (как, впрочем, и нигде на Земле) не получилось. Человек, каков он есть (выражаясь по-церковному, «падший», греховный), несёт зло (наряду с добром) в себе, и никакой, даже самый высокий, уровень благосостояния не спасает его от этого зла. (Как говорил Господь: «если вы, будучи злы…») В Европе широко распространено насилие в семье, школьных и других коллективах (для него придуман даже специальный термин — моббинг), напоминающее нашу «дедовщину», подчас с доведением жертв до самоубийства.

Ушедший из жизни несколько лет назад и ещё должным образом не оценённый русский мыслитель Константин Пчельников говорил: «Сегодняшние европейцы — олигофрены… Им — труба». («Завтра», 2006,? 26.)

Перечислять частные проявления «гниения Запада» (как выражался ещё современник Пушкина литератор Степан Шевырёв), нет надобности. Важен общий вывод:

Европейцы остались клановым обществом хищников. Европа давно сказала своё слово миру, больше ей сказать нечего, и она погибнет. Но её агония может сулить миру ещё много зла.

Европа не может, при сохранении нынешнего уровня благосостояния её населения, выдержать экономическую конкуренцию со странами Юго-Восточной Азии, где люди работают за мизерную плату. И она будет делать всё, чтобы «опустить» своих конкурентов. Философ Александр Зиновьев утверждает: «Если Запад встанет перед реальной угрозой своему существованию, он не остановится перед тем, чтобы уменьшить население планеты. Я уверен, что СПИД, атипичная пневмония и т. д. — это искусственные вирусы» («Литературная газета», 2006,? 20).

Максим Калашников и Юрий Крупнов в своей книге «Оседлай молнию!» (М., 2003) так определяют главную цель Запада: «остановить развитие целых стран и миллиардов людей, которых Вечный рейх новых кочевников (так они называют нынешних скрытых властителей мира — М.А.) приговорил к деградации и уничтожению», чтобы бедные навсегда отстали от господ. Никакой новой идеи, привлекательной для человечества, у Запада нет. Европейцы, стремящиеся остановить научно-технический прогресс, как бы приняли эстафету от луддитов, на заре индустриальной эры ломавших лишающие их работы машины.

Калашников и Крупнов полагают, что центр «Вечного рейха» — это США и НАТО. В действительности же НАТО перестаёт быть главной военной организацией Запада. Европа создаёт собственные вооружённые силы (чем американцы очень обеспокоены), чтобы обеспечить проведение своего мракобесного реакционного курса. И опять на её пути встанет Россия.

Приведу ещё одну цитату из книги «Оседлай молнию!»:

«… нам придётся столкнуться с настоящей войной, когда украденные у нашего народа деньги с Запада начнут втягиваться в Россию и когда наша страна начнёт подниматься, что совершенно не соответствует интересам США и Вечного рейха.

А значит, принцип выбора суров: если мы хотим действительно поднять Россию, то войны нам не избежать» (с. 184).

Примем внесённую выше поправку: речь идёт не о США, а о Европе.

«Русские должны умереть, чтобы мы жили», — по сути, говорит Европа. Да и лидер французских правых Ле Пен прямо говорит: Европа ведёт борьбу не с коммунизмом, а против русского народа («АиФ», 2005,? 28).

Владимир Путин в своей речи на IX съезде партии «Единая Россия» обрисовал другую перспективу мирового развития. Россия должна завоевать интеллектуальное и технологическое лидерство, чтобы наши граждане выполняли самую высококвалифицированную работу и получать за неё самую высокую зарплату. Ну, а если интеллектуальное и технологическое лидерство будет за Россией, что же станет уделом Европы?

Очевидно, поставку для нас высококачественных потребительских товаров в обмен на духовные и интеллектуальные ценности, которых она сама уже не в состоянии производить.

Ну, а всё же, если предупреждения о том, что Европа может напасть на Россию в любой момент, небеспочвенны? Насколько готова Россия дать ей адекватный ответ?

Глава 14 Быть готовыми ко всему!

Ещё древние римляне знали истину: «Хочешь мира — готовься к войне». В СССР до самого 22 июня 1941 года по радио часто звучала песня «Если завтра война…». Заканчивалась она такими словами: «И на вражьей земле мы врага разгромим Малой кровью, могучим ударом!» Действительность, увы, оказалась иной. И вскоре главной песней стала другая: «Вставай, страна огромная… Священная война!»

И сегодня судьба не обещает нам мира и благоденствия. Владимир Путин после трагедии в Беслане заявил: «Мы имеем дело… с тотальной жестокой и полномасштабной войной, которая вновь и вновь уносит жизни наших соотечественников». Разумеется, он имел в виду не одних лишь чеченских террористов, а и тех, кто стоял за ними и кто, по его же словам, готов урвать кусок от России. «Товарищи волки» стаями бродят вдоль наших границ, и нам нужно быть бдительными, не позволяя себе недооценки смертельной опасности. И внутри страны немало шакалов и гиен, которые не прочь поживиться тем, чего не докушают волки.

В патриотической печати об иноземных волках и туземных гиенах уже немало сказано. Экономист Сергей Кугушев предупреждает, что «Россия вполне может стать лакомой добычей и не сможет противостоять искусу ведущих мировых игроков создать новый миропорядок». В подтверждение этой своей мысли он перечисляет, в частности, разработку в США новейших видов вооружения, которые позволят, как там полагают, выиграть войну ещё до того, как противник осознает, что война началась («Завтра», 2006,? 34). В том же номере газеты разбираются и иные источники угрозы военного нападения на Россию. А в последнее время об опасности извне и изнутри стали говорить и серьёзные политики, обычно отличающиеся осторожностью и предусмотрительностью.

Мэр Москвы Юрий Лужков в 2005–2006 годах написал три книги, посвящённых вопросам нашей внешней и внутренней политики: «Развитие капитализма в России. 100 лет спустя», «Сельский капитализм в России: столкновение с будущим» и «Тайна Гостиного Двора». Приведу его оценку международного положения из последней книги:

«Отношения России и Запада сегодня точнее всего характеризуются одним словом — недоумение… Есть Россия, которая вновь осознаёт свои национальные интересы и готова их защищать. Не лучше, но и не хуже, чем те же США, европейские державы, другие страны мира… Бокс закончился, и мы уже давно играем в другую игру. Может быть, это шахматы, и тогда стоит напомнить нашим оппонентам, что приличные игроки не пытаются переворачивать шахматную доску в сложной позиции и уж тем более не подменяют незаметно фигуры».

Согласен с Юрием Михайловичем. Ну, а если эти напоминания не подействуют, и «оппоненты» не просто перевернут доску, но и попытаются ударить нас ею по голове? Ведь не исключено и такое их рассуждение: надо воспользоваться тем, что Россия ещё слаба, только встаёт на ноги, и надо нанести по ней удар, пока она не вошла в полную силу (иначе ведь и поздно будет!). Горячих голов на Западе, как известно, хватает.

Казалось бы, если над Россией нависла угроза уничтожения (в дополнение к угрозе самоуничтожения), а мы не хотим этого, то ведь надо готовиться к обороне от этого нового вражеского нашествия! Об этом Лужков не говорит, а зря!

В уже цитированном номере «Завтра» приводится высказывание влиятельного в мире транснациональных корпораций деятеля Отто фон Габсбурга (его сын считается основным претендентом на трон в объединённой Европе): «Россия для нас — самая большая опасность».

В свете таких настроений в европейской элите разве можно исключить ситуацию, когда Европа, которая веками вела борьбу против России, действительно готова напасть на нас? Иначе зачем НАТО расширяется на Восток, включая Прибалтику, Украину и Закавказье, создаются военные базы блока на пространстве от Румынии до Афганистана и республик Средней Азии, явно с целью «взять Россию в клещи»? Зачем размещаются в Польше и Чехии элементы американской ПРО, которая теперь признана и европейской? Зачем создаются европейские вооружённые силы, не входящие в структуры НАТО, что позволяет европейцам начать военные действия, не спрашивая согласия США? Разве не ясно, что Европа ныне готова разрушить всю систему международных устоев ради фанатичного выполнения утопической задачи — ликвидации всех «недемократических» (то есть, не таких, как на Западе) режимов на планете, и, прежде всего, — русского строя жизни? Казалось бы, что на это способны только форменные маньяки. Неудивительно, что как раньше, так и сейчас не все могут поверить в такое положение дел. Но многое говорит о том, что мы имеем дело с фанатичной, хотя и коварной, жестокой, безжалостной нерассуждающей силой, нацеленной, прежде всего, на окончательное решение русского вопроса, то есть на наше уничтожение. Как мы должны вести себя в такой обстановке?

Патриотам — «идейный комплекс ГТО!»

В 30-е годы в СССР существовало широкое общественное движение за овладение комплексом ГТО («Готов к труду и обороне!»), охватывавшее, как я хлошо помню, и подростков. Оно продолжало существовать и после войны, но носило уже преимущественно спортивный характер (выполнение норм времени пробега стометровки, стрельбы по мишеням и пр.), тогда как прежде включало мощную идейную подготовку, воспитание советского патриотизма.

Если Запад, в первую очередь Европа, опираясь на свою «пятую колонну» у нас, объявляет нам войну на уничтожение, то мы должны защищаться. С нашей стороны это будет священная война.

Это война особого типа, тотальная, в которой оружие пускается в ход лишь на завершающей стадии. Она ведётся не только оружием, но и в области экономики, финансов, идеологии, и в первую очередь направлена на то, чтобы овладеть сознанием людей, сломить дух противника.

Россия к этой войне нового типа не готова. Генералы и политики, как мы уже знаем, почти всегда готовятся к прошлой войне, и война нового типа застаёт их врасплох.

По мнению системного аналитика Виктора Ефимова, Россия не осознаёт, что управляется извне, не имеет своего понимания общего и частного хода событий.

Ведь рулит государственным кораблём не только тот, кто сидит в правительстве, но и тот, кто решает, какой быть истории, что будут читать наши дети. В России историю направляют антинародные силы, а «четвёртая власть», СМИ насаждают катастрофическое сознание, разрушают волю общества.

Орудием порабощения России являются средства платежа. Одной стране — США — разрешено печатать деньги и получать в обмен на бумагу реальные ценности, а России свои настоящие деньги иметь не позволено, и она берёт чужие под кабальный процент. Против нас направлено и генное оружие — алкоголь, табак, наркотики и пр., которым Россия уничтожает сама себя.

А Вооружённые силы без предыдущих факторов ничего не значат. Надежда на атомное оружие не оправдается. Будущие войны будут не глобальными и ракетно-ядерными, а локальными и основанными на неядерном высокоточном оружии.

Россия, самая богатая страна в мире, прозябает в нищете. Её народ ещё деморализован, он в подсознании ощущает свою вину в том, что предал Советскую власть (и рабочий класс, профсоюзы оказались в рядах разрушителей). Поэтому он пока и не готов к сопротивлению иноземным захватчикам и их ставленникам. Лишь немногие несгибаемые патриоты не примирились с нашим временным поражением и живут, повторяя огненные слова: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!» Мы выполним миссию, которая выпала на долю России с октября 1917 года — защитим мир от европейского варварства. Беззаветную веру в эту свою миссию, способную противостоять фанатичной убеждённости наших врагов в своей непогрешимости, может породить именно чувство причастности к евразийской миссии противостояния деструкции и хаосу либерализма, который стремится насадить агрессивный Четвёртый рейх. Наш боевой клич снова: «России не быть под Антантой!»

Эта борьба между нами и нашими врагами — борьба между цивилизацией и варварством.

У всякой великой нации есть свой идеал настоящего человека (но у нас он основан не на национальной принадлежности, а на передовой идее), которому, по её представлениям, принадлежит духовная власть над миром. И нам надо осознать, что, пробиваясь к строю жизни, достойному человека, мы выполняем миссию настоящих людей, тогда как те, кто стремится к господству над всем человечеством, — это недочеловеки, не имеющие будущего.

Мы не станем на колени, отстоим право народа на свой национальный образ жизни и свои моральные ценности. Для нас национальная независимость выше индивидуальной свободы. Магистральный путь для нас можно назвать «русским чучхе», хотя это — не повторение северокорейского опыта.

Более того, в сложившейся ситуации мы не можем ограничиться только обороной, иначе маньяки не оставят нас в покое. Для нас война должна быть наступательной — на всех фронтах и во всех сферах жизни.

Чтобы обезопасить себя раз и навсегда, Россия должна перестать быть сырьевым придатком Европы. Наоборот, образно выражаясь, Европа должна работать на нас, иного разговора она не понимает. Европеец, как хозяин мира, должен умереть, чтобы мы могли жить.

Депутат Государственной думы от ЛДПР Алексей Митрофанов выразил эту мысль в несколько комичной форме:

«Мы придём к победе коммунизма! Ведь мы самая богатая по природным ресурсам страна. Но при коммунизме все мы будем жить на лучших пляжах Франции, Италии, Испании… А нищий Запад, у которого ничего нет, кроме моря, переедет в Россию работать» («Аргументы и факты», 2006,? 20).

А уже упоминавшийся русский мыслитель Константин Пчельников высказывал сходные мысли в более изысканных выражениях:

«Европа накопила интеллектуальный и технологический материал, который использовать будем мы. И я уже вижу, что на каком-то этапе, когда «одна шестая» достигнет своего апогея, а Европа уже окончательно истратит свой генофонд, она будет попросту колонизирована. Европа — это колония с интеллектуально-техническим потенциалом». («Завтра», 2006,? 26.)

Примерно то же говорит генерал Александр Владимиров:

«Тогда уже не мы будем сырьевым придатком Запада, а Запад будет нашим технологическим придатком» («Завтра», 2006,? 34).

Речь, конечно, идёт не о завоевании Европы огнём и мечом, не о новых «крестовых походах», не о политике «Drang nach Westen» (в противоположность европейской политике «Drang nach Osten»). Мы должны будем, используя всю мощь нашей высокой, живой, человечной цивилизации, осуществлять культурную экспансию. И Европа в обмен на высококачественный культурный продукт, какого сама уже не в состоянии производить, будет поставлять нам самый широкий ассортимент товаров, и притом по низкой цене.

Победив, мы должны будем идейно разоружить, разрушить Карфаген, чтобы навсегда обезопасить не только Россию, но и всё цивилизованное человечество от агрессии из региона, из которого на протяжении столетий исходили человеконенавистничество, расизм, колониальное варварство и мировые войны. Тогда Россия станет мировым лидером XXI века.

Чтобы победить, мы должны быть вооружены идейно, поэтому сегодня нужен новый комплекс ГТО с серьёзной идеологической составляющей, включающей, в частности, положения такого рода:

Русский патриот — тот, кто выступает за независимость России, за то, чтобы XX и XXI века стали эпохой России. Нравственно то, что в интересах освобождения Родины и защиты её от врага. Ради этой цели надо жертвовать всем, не останавливаться ни перед чем!

Русские должны вновь ощутить принадлежность народа к высшей цивилизации, как это было в 1945 году, обрести жажду мирового лидерства, имперское сознание. Настоящий человек (сверхчеловек) — не просто свободный, а вдохновлённый человек. А людей, воодушевлённых высокой идеей, не задавить.

Положение России осложняется тем, что у врагов, угрожающих ей извне, есть пособники внутри страны. По словам Юрия Лужкова, «характерными чертами современного российского капитализма остаются «колониальная» и компрадорская по сути политика безудержной эксплуатации сырьевых ресурсов в сочетании с социальной политикой «естественного отбора». Советский Союз прекратил своё существование в том числе и потому, что проводил экономическую политику, которую можно было бы назвать «нефть и газ в обмен на продовольствие». В отличие от современного Ирака такая политика самоуничтожения проводилась не в режиме международных санкций, а по собственной воле. Наша сегодняшняя политика во многом остаётся такой же. Но мы же не хотим повторить судьбу СССР!»

Запад затягивает Россию в ВТО. И капитализм в российском сельхозпроизводстве, продолжает Лужков, тогда будет целиком иностранный. Аграрный сектор с дешёвой рабочей силой российского крестьянина окажется принадлежащим западным странам. И это будет уже не Россия!

Лужков остро критикует либеральных министров российского правительства, обличает «ересь реформаторства» и теоретические ошибки макроэкономистов-антинародников.

Один из идеологов горбачёвщины Александр Ципко, ныне пытающийся представить Владимира Путина белогвардейцем, вносит уточнение: «СССР уже нет. Над Кремлём развевается бело-сине-красный флаг Белой гвардии».

Переведём эти деликатные выражения на простой язык: Либералы во власти в России — это колониальная администрация, поставленная иноземными поработителями, это малый компрадорский народ, это преемники белогвардейцев, недобитых в Гражданскую войну. Не Гитлер, а Деникин въехал в Кремль, и его ставленники распоряжаются российскими финансами, образованием, здравоохранением, культурой, другими сферами народной жизни. Если мы хотим сохранить Россию, то надо отставить пораженцев и агентов влияния Запада от власти, вычистить их из всех правящих структур. Поэтому ныне русский патриот — это красный, который ненавидит белых. Современная Отечественная и национально-освободительная война в России — это священная война с внешним врагом и с белыми внутри страны. Сегодня в России ничего нельзя существенно улучшить, пока в стране действует «пятая колонна» либералов и их пособников. Для них здесь нет Родины, потому что они хранят свои деньги и приобрели недвижимость на Западе, чтобы устроиться там в уютном гнёздышке, когда придёт время «валить» из «этой страны». Часто их семьи уже на Западе, своих жён рожать, а детей — учиться они отправляют туда же. Это они разрушили Великую Страну, что принесло неслыханные беды большинству её народа. Разве можно забыть об этом их преступлении?

Месть разрушителям — священное чувство. Либералы говорят, что мы хотим «всё отнять и поделить». Нет, наше требование иное: «отнять — и наказать», и наказание будет неотвратимым. Мы считаем их врагами народа, весь их курс — вредительским. Внедрение рыночной экономики — это сознательная политика разрушения России. Поэтому необходима полная дискредитация идей «перестройки» и либеральных реформ. Мы живём в эпоху своего рода Реконкисты, возвращения утраченного.

Сегодня раскол в стране — не на богатых и бедных и не по национальному признаку. Прежде всего, надо очиститься от врагов, независимо от их материального положения, классовой и национальной принадлежности.

Виновных в развале страны и в русском холокосте надо сурово покарать. Для них не должно быть никаких сроков давности, их нужно отыскать в любом конце планеты (как Владимир Путин приказал российским спецслужбам отыскать и уничтожить тех, кто захватил и казнил наших дипломатов в Ираке). Нельзя верить их призывам к примирению, они — знак того, что проигравшие затаились и будут вредить исподтишка.

Никакое примирение с белыми невозможно до полной победы над ними! Никаких союзов с центристами! Россия и центризм несовместимы. Путь соглашательства — самый мучительный и кровавый путь! Советская идеология — вот высшая русская традиция, а её стержневая идея — «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз!».

Государственность и общественная собственность на средства производства — высшие земные святыни русского народа. Насаждение идеологии частной собственности — это размывание русской идентичности, деградация всей русской жизни. Восстановление общественной собственности — это вопрос жизни и смерти русского народа. Но речь идёт не о возврате в прошлое, в «дикий социализм», а о прорыве в будущее в образе жизни народа. Но этот прорыв возможен только как продолжение и развитие советского опыта. Предприимчивость надо поощрять, предпринимательство рассматривать как выполнение важной национальной задачи, а частнособственнические поползновения — пресекать.

Нужно покончить не только с эксплуатацией, но и с унижением человека человеком.

Необходимо денонсировать не только Беловежские соглашения, но и Декларацию о суверенитете России, положившую начало распаду Великой Страны.

Перед Россией стоит задача: выжить во что бы то ни стало. А условие выживаемости — высокая степень ответственности за дело. Долой безответственных на всех уровнях — от рабочего, крестьянина и солдата до высших руководителей страны! Любого провалившего дело — вон из наших рядов, обманувшего народ — вон из страны!

Напомню кратко определение Сталина, что такое Советская власть. Это когда что-то сделать вроде бы невозможно, а сделать надо — и это делается! Вспомним и возьмём на вооружение его лозунг: «Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять!»

Победы не бывает без жертв и страданий. Никакие жертвы, принесённые на алтарь свободы Родины, не напрасны.

Россия — евразийская держава. Мы не допустим вмешательства Запада в дела России и наших союзников в СНГ. Наша «доктрина Монро»: «Евразия для евразиатов!»

То, что власть ещё не в наших руках, не снимает с нас ответственности за происходящее в стране. Ведь мы уже живём в другой стране, чем та, какой она была при Ельцине. Курс на советизацию России неотвратим и неодолим.

Разгром либерализма — планетарная задача

Русские патриоты, ведя политическую борьбу внутри страны, обычно не связывают её с процессами, происходящими в мире. Это ошибка. Ведь на конец XX века приходится пик наступления либерализма на всё человечество. Его жертвами стали миллиарды людей, особенно в странах «третьего мира». Но особенно гнусным преступлением либерализма, ударом по всему человечеству стало уничтожение СССР — высшего, несмотря на все его несовершенства, достижения человеческой цивилизации в области общественных отношений.

Наши патриоты и зарубежные антиглобалисты охотно повествуют миру о преступлениях Запада, творившихся в Югославии и Ираке. Но те зверства, которыми ознаменовалось торжество либерализма в России, не имеют аналога в истории. Цветущая страна, одна из двух сверхдержав мира, без войны превращена в руины, она стараниями нынешних белых выброшена из жизни, из истории. (Белогвардейцы тогда хотя бы выступали «за единую и неделимую Россию», а нынешние белые инициировали распад Великой Страны.) Жертвами этого развала в СНГ стали десятки миллионов человек. Об этих зверствах надо твердить, воздействуя на общественное мнение в стране и в мире так же, как в годы Великой Отечественной войны говорило о преступлениях гитлеровцев Совинформбюро.

Разгром либерализма необходим не только для установления справедливого строя в России, но и для блага всего человечества. Весь мир на грани уничтожения вследствие политики либералов. Мы обязаны спасти человечество от этой чумы.

Похоронить «экономизм»!

У либеральных реформаторов есть идейная база, ложная идеологическая, даже мировоззренческая установка — так называемый «экономизм» (точнее — «панэкономизм»). Суть его заключается в том, что сложнейшие вопросы жизни народа решаются на основе только материального фактора, точнее — на основе подсчётов выгодности или невыгодности того или иного мероприятия по затратам денег.

В книге «Капитализму в России не бывать!» кампания по ликвидации «неперспективных деревень» рассматривалась как проявление «волюнтаризма» Хрущёва. Но это был и пример «экономизма», потому что кампания проводилась «на основе данных науки» (особенно отличилась тогда академик Татьяна Заславская). К этому вопросу я вернусь позже.

Ещё евразийцы отмечали: «…в вопросах теоретической политической экономии до сих пор нет русской науки… Основные теоретические проблема хозяйства ещё не продуманы по-русски… Великая евразийская культура не может обходиться без самостоятельной и творческой политико-экономической отрасли, которая определяющим образом повлияла бы и на действительное хозяйственное устроение мира».

Победой «экономизма» стало принятие в России показателя валового национального продукта (ВВП) в качестве критерия социально-экономического развития страны, её богатства. На самом деле рост ВВП не то же, что рост национального богатства, ведь он не учитывает выбытие основных фондов, исчерпание природных ресурсов, убыль населения, вред, причиняемый отходами производства, ущерб от покупки американских ценных бумаг и пр. Правильный экономический рост в нынешней России невозможен без идейной и социальной революции. Пока же ВВП у нас растёт, а страна и народ беднеют, работает «пылесос», выкачивающий ресурсы из России на Запад.

Вся современная экономическая наука покоится на ложных основаниях. Не зря Огюст Конт называл политическую экономию «систематизацией хозяйственного беспорядка».

Приверженцы «экономизма» вообще тяготеют к различным схемам «равновесия» (которые критиковал ещё Сталин). Ныне либералы считают своим достижением стабилизацию в экономике России. Но России нужна не стабилизация. Ей нужно развитие.

«Экономизм» — это порождение либерализма, извращённое понимание смысла жизни. Человек живёт (и государство существует) не ради получения максимальной прибыли. У него есть более высокая цель, и извлечение прибыли допустимо лишь в тех пределах, в каких оно не мешает достижению главной цели. Принцип либерализма: рыба ищет где глубже, человек — где лучше. А принцип контрлиберализма — человек ищет, где трудно, где нужно быть в первых рядах борцов за народное благо.

Ясно, что без разгрома «экономизма» создание экономических основ новой советской цивилизации невозможно.

В новой России экономики, как таковой, вообще не будет, мы вновь поднимемся на более высокую ступень — к пониманию законов развития народного хозяйства. Ведь экономика — это не наука о том, почём кубометр бетона, и не о том, как повысить прибыль кулака Дерунова-Колупаева-Разуваева. Это наука о том, как вести хозяйство, чтобы страна богатела, земля хорошела, а люди жили дольше и достойно своего высокого человеческого призвания. Главным результатом производства служит не товар, а более совершенный человек, и оно будет направлено на достижение именно этой цели. Только при таком понимании экономики нам можно будет построить подлинно человеческое общество, а попутно не трудно будет поднять рубль и сокрушить доллар и евро. Об особенностях экономики новой России в эпоху глобализации в дальнейшем будет особый разговор.

Остро ли наше духовное оружие?

Говорят, залог возрождения нашего народа — возвращение его к православию, понимаемое как его воцерковление. Это узкое понимание задачи. Русские советские люди, борясь за правду и справедливость, переросли то обрядоверие, которое восторжествовало в предреволюционной Церкви и которое остается преобладающей чертой современной церковной жизни. Прав православный богослов диакон Андрей Кураев: Церкви, если она не желает сама себя заточить в некоем «православном гетто», предстоит пойти вдогонку за жизнью страны, и это будет подлинным возвращением к Христу.

Нам столько говорят о духовном возрождении России, которое проявляется в строительстве множества новых храмов и монастырей, что за этим совсем потерялось понимание сущности христианства. Напомню некоторые давно известные, но ныне часто забываемые положения.

Никакая наука не может заменить религию. Наука имеет дело с интерпретацией фактов, которые можно экспериментально проверить. Но никто не сможет на основании эксперимента ответить на вопросы «Было ли начало и будет ли конец мира?» или «Есть ли жизнь после смерти?». Это — вопросы веры. Поэтому религия то блистает на поверхности жизни общества, то уходит в глубину, но не исчезает никогда.

В Средние века общественные движения чаще всего принимали религиозную форму. В наше время религиозные процессы нередко выступают в форме общественных движений. В XX веке православие было оттеснено на обочину истории, потому что его вожди не видели знамений времени и накрепко связали Церковь с антинародным режимом «европеизаторов России» Романовых. На нынешнем этапе развития цивилизации преобладает светская идеология как текущее понятие о справедливости, о том, «что такое хорошо и что такое плохо». Она играет роль светской гражданской религии, которая пытается устроить жизнь людей без Бога. В принципе это невозможно, но в рамках светской идеологии есть учения совсем далёкие от идеалов христианства, а есть (в части понимания земных обязанностей человека) приближающиеся к нему.

Человечество постигает смысл учения Христа не сразу, а постепенно, по мере своего созревания. А в учении Господа со временем открываются всё новые грани, ранее остававшиеся в тени.

Ещё до революции историк религии Н.К.Никольский писал, что христианство, первоначально пришедшее на Русь, было светлым и радостным. Но затем в Церкви взяло верх монашество с его культом умерщвления плоти, и это наложило отпечаток на всю нашу веру.

Религиозное возрождение — не исходный пункт, а увенчание дела освобождения страны. Православие — это национальное мировоззрение русского народа, выраженное в религиозных терминах. И вообще, христианство — это не только церковность, это более высокое понимание смысла жизни, постижение места человека в мироздании, его высокого человеческого призвания. (Этому не учила Церковь перед революцией, пока ещё не учит и сейчас.)

Православие — это не одни лишь обряды, посты и молитвы. Это и разностороннее, многогранное совершенство человека («… будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» — вот итог заповедей Христа). Христианин должен быть мудрецом и благородным человеком, потому что Христос был воплощением мудрости и благородства. Во всяком случае, христианство и глупость — две вещи несовместные (юродивые и простецы только казались глупыми окружающим, на самом деле они обладали острым умом, только непривычного для нас толка). Святость заключается не в одних лишь аскетических подвигах, а ещё и в правильной христианской реакции на все явления жизни. В любом деле нужно находить христианский путь. Мало быть верующим, надо ещё и жить праведно. О том, что излишняя религиозность нередко мешает истинной вере, хорошо сказано в книге протоиерея Александра Борисова «Побелевшие нивы». Для православного человека главное — Истина, непримиримое стояние за Истину, и историю нужно оценивать с этой точки зрения. Нужно строить общество возможно большей справедливости — это и будет христианское дело. Вот и Святейший патриарх Московский Всея Руси Алексий II в речи на открытии в Москве VII Всемирного Русского Народного Собора выразил убеждение, что «будущее — за идеалами справедливого и высоконравственного общества…»

Говорят, что христианство несовместимо с социализмом. Но оно так же несовместимо ни с рабовладением, ни с крепостным правом, ни с капитализмом. Ни капитализм, ни социализм не близки христианству. По словам Н.А.Бердяева, «капитализм и социализм можно мыслить как две формы рабства человеческого духа у экономики». Но русский народ — наименее эгоистичный, и в этом смысле он ближе других к Христу. Но общество, государство объединяет и Церковь, и мир, верующих и неверующих. Духовно Антихристу противостоит Церковь, а материально — государство. И до недавнего времени такой силой был Советский Союз. Религиозный смысл русской советской цивилизации пока ещё не осознан. Но надо знать: в наши дни антисоветизм и антисоциализм — это русофобские и антиправославные явления.

Честный атеизм порой выступал как разрушитель обветшавших религиозных догм, как обличитель неправедных действий тех, кто взял на себя роль выразителей духа христианства. Ведь у каждой эпохи есть своё фарисейство. Советский Союз 40 — 50-х годов, по сути, был в известном смысле более православным обществом, чем предреволюционная царская Россия: церковности раньше было больше, а веры (точнее, квазиверы), горения, энтузиазма меньше. Хотя есть и другой взгляд на этот предмет.

Дескать, до революции русский народ был православным и руководствовался в жизни единственно истинным христианским идеалом. Большевики сокрушили этот настоящий идеал и заменили его ложным, но все же привлекательным идеалом справедливости и братства трудящихся всех стран, коммунистического строя с соответствующим моральным кодексом. А сейчас нет никаких идеалов, призыв же к голому чистогану русский человек внутренне отвергает и, оставшись без святынь, разлагается. Отсюда и коррупция, и пьянство, и разгул преступности, и другие пороки, поставившие народ на грань вымирания. Поэтому сегодня жизненно важно дать народу новую великую идею, и тот, кто ее выдвинет, станет подлинным «властителем дум» нашего времени.

В этом рассуждении есть некоторые правильные моменты, но в целом оно узко. Не был русский народ носителем православного идеала, иначе он не смог бы в какие-то считанные месяцы превратиться из «народа-богоносца» в «народ-богоборец». Стоило Временному правительству в 1917 году отменить обязательные богослужения в армии, как 80 процентов солдат (то есть, крестьян, одетых в шинели) перестали посещать храм. Да и осквернение храмов, занятие их под мирские нужды начались тогда же, ещё до прихода большевиков. Русскому народу просто неоткуда было взять христианский идеал. Об этом говорили и до революции, и после неё не только видные русские мыслители и писатели, но и богословы, и церковные иерархи.

Ведь Церковь еще в IV веке стала государственной и чем дальше, тем больше превращалась в шестерёнку административного механизма, лишалась возможности стоять за правду и справедливость в земной жизни и была вынуждена заменять живое учение Христа мертвой обрядностью, лишь прикрываемой Христовым именем (что, конечно, не исключало святости отдельных подвижников и искренней веры миллионов людей). В России же она, повторяю, с XVII века неразрывно связала себя с антинародным режимом Романовых и, естественно, разделила его историческую судьбу. Известный дореволюционный богослов В.И.Экземплярский утверждал, что государство в «христианских» странах по существу оставалось языческим (см.: «Дар ученичества». М., 1993). О том, что представляла собой Церковь в начале XX века, хорошо сказано, например, в книгах воспоминаний двух ее иерархов, отнюдь не диссидентов: митрополита Вениамина (Федченкова) «На рубеже двух эпох» и митрополита Евлогия (Георгиевского) «Путь моей жизни». Поэтому большевики не сокрушали истинного идеала и не подменяли его ложным, а отбросили остатки идеала, выродившегося в пустую обрядность, и выдвинули другой, внешне не только не христианский, но даже и богоборческий, зато внутренне, по стремлению к правде и справедливости, ближе стоящий к учению Христа, чем предреволюционное православствующее фарисейство. Церковь, которая не разделяет стремление людей установить на земле строй правды и справедливости, впадает в «ересь церковности» и расходится и с народом, и с Богом.

«Но, — возразят мне, — революционеры перестраивают мир, опираясь на насилие, тогда как христианство есть религия любви». Однако строить всю жизнь на принципе любви могут только совершенные, которых всегда и везде очень мало. А для тех несовершенных людей, которые и составляют Церковь (не только паству, но и пастырей), любовь к своим неотделима от ненависти к врагам.

Мы — православные христиане и потому сторонники самого справедливого устройства жизни — русской советской цивилизации. На мой взгляд, самое правильное самоопределение русского патриота: «я — русский православный советский человек». И враги моей страны — это мои враги. Вот с таким духовным оружием мы будем непобедимы.

Если не понимать этих простых вещей, то можно всю Россию застроить храмами и монастырями, но от этого народ не станет духовно богаче и нравственнее. Ведь и священнослужители приходят из общества, а не с других планет, они такие же грешные люди, как и их паства, лишь больше знающие Писание и историю Церкви. Откуда взять сотни тысяч духовно просвещённых, бескорыстных и благородных, близких к святости пастырей и тем более монахов? Христианизация России может идти только в меру достижения страной духовной зрелости. По словам того же Бердяева, «вещественные стены Церкви органически вырастут там, где образуется святое содержание жизни».

За демократию по-русски!

Внутри страны наша борьба — это борьба за демократию, величайшим проявлением которой является демократический централизм, система, основания которой были положены в советские времена. Наш главный враг — не «олигархи», не продажный компрадорский истэблишмент — это лишь ставленники врага; наш враг — само гражданское общество, которому мы противопоставим общество граждан. И мы видим, что насаждённое обманом и шантажом «гражданское общество» распадается, его системообразующий «средний класс независимых от государства собственников» тает на глазах. Общество демократического централизма, тоталитарное общество, являющееся нашей целью, — это строй Вождя и Коллективного Руководства.

Институт президентства — чуждый для России. Пост президента был введён в СССР по образцу стран Запада и стал орудием разрушения Великой Страны.

Допустим, вождь есть (и мы все знаем его), но где принцип коллективного руководства? Не будет ли его режим дорогой к компрадорской антинародной диктатуре вместо национальной тоталитарной демократии? Нет.

Во-первых, сосредоточить власть в одних руках легче, чем организовать «партию власти», направляющий Орден. Во-вторых, нам предстоят жесточайшие (пусть и не всегда видимые) бои новой Отечественной войны, и Вождя с диктаторскими полномочиями можно сравнить с главой Государственного Комитета Обороны в Великую Отечественную. Но главное в том, что мы живём не на исторически пустом месте, и история наша пишется не на чистом листе бумаги. Мы живём в стране с сильнейшими традициями равенства, то есть истинно демократическими, исконно противостоящими натиску либеральной традиции «свободы» — неравенства и угнетения, и боремся за новую, неосоветскую Россию. Прочная, народная власть в обществе с советским сознанием может быть только демократической, какие бы измышления ни городили самозванные «знатоки русских традиций», спешащие записать нас в «рабы», «поклонники сильной руки» и т. д. Поскольку мы останемся людьми с советскими ценностями, постольку и централизация власти будет шагом к демократии, а не от неё. Отсюда наш лозунг на текущий момент: безоговорочная поддержка курса на централизацию и построение вертикали власти, на восстановление попранной либералами социальной справедливости! «Клянусь беспрекословно исполнять всё, что прикажет Лидер Страны или лица, им назначенные», — такой должна стать внутренняя установка каждого настоящего патриота современности.

Восстановить русский советский характер

Будущее России определяется не совокупностью различных мер политического, экономического или военного характера, а тем, каким станет в ближайшем будущем россиянин, в первую очередь — русский человек, и в какой мере ему удастся создать общественное устройство, отвечающее его менталитету и национальному характеру. А русский человек менялся по мере того, как развивалась или деградировала Россия.

Русские в начальный период Руси.

Собственно русский народ — великороссы — сложился в XII веке во Владимиро-Суздальской Руси как народ подчеркнуто государственный, «имперский». Уже в ходе «собирания русских земель вокруг Москвы» (первоначально удела младшего из сыновей Александра Невского Даниила) у русских выработалась «служилая» система ценностей с обостренным чувством долга (в противовес западному акценту на чести), почитанием личных, а не родовых заслуг, подчинением частной и семейной жизни «общему делу» и т. д.; словом, тот комплекс, какой отличает патриота и защитника Родины от обывателя. В этой империи Даниловичей сложился тот тип государственности, который определил на века облик России и русского человека — Православное Самодержавие.

Его идея — «один народ, одна империя, одна вера». Царь есть единый на всю вселенную протектор всего православия. Служение православного народа входит в план Божественного мироправления. Власть государственная установлена Богом. Она служит целям Царства Божия и ответственна пред Богом за приведение управляемого ею народа в чистой, неповреждённой ересями вере, к порогу царства Христа Грядущего. (См.: Карташов А.В. Воссоздание Святой Руси. Париж, 1956; М., 1991. С.32)

Когда столица мирового православия перешла из павшего Второго Рима в Москву, её великий князь Василий Васильевич получил свыше посвящение в «подлинного вселенского царя всего православия». Вскоре идея «Москвы — Третьего Рима» стала официальной государственной идеологией.

Русские в период Московского государства.

Наивысшего своего развития идея православного самодержавия достигла при Иване Грозном, который принял титул царя, равный титулу императора. При нём орденский принцип нераздельности власти (особенно ярко проявившийся в создании опричнины) стал основным принципом русской государственности.

Как пишет историк Михаил Саяпин, «Православное Самодержавие стало высокой миссией русского человека… Нам сейчас трудно представить, какой взрыв энтузиазма в народе вызвала эта самодержавная революция».

Тут следует внести одно принципиальное уточнение: дело было вовсе не в православии и не в самодержавии самих по себе. Православие было в тот период лишь иным выражением принципа идеократии, а самодержавие — формой проявления принципа нераздельности власти. И оба эти принципа и в дальнейшем соединялись в русском мессианизме: Россия должна быть мировым лидером, будь то страна с единственно правильной верой (как при Василии II) или с наиболее совершенным общественным устройством (как в СССР), и открыть путь в светлое будущее всему человечеству.

«Первые великие триумфы новой общественной модели, — продолжает М.Саяпин, — настолько воодушевили русских людей, что никакие последующие социальные катаклизмы не могли поколебать уверенность народа, что в Православном Самодержавии страна нашла себя… Не понимая феномена Московского Самодержавия, его идейного значения, его формообразующей роли для психотипа великороссов, невозможно понять и последующую российскую историю. Стремление русских сбиться в тоталитарный монолит, поиск сверхмиссии — всё это оттуда».

А вечной оппозицией носителям этой идеологии — московским князьям-царям — было боярство, имевшее (и стремившееся навязать обществу) противоположные взгляды на смысл жизни человека и его достоинство, традиционные для европейцев (и для Киевской Руси). То есть оно в России было объективно прозападной партией.

Эта «боярская правда» восторжествовала уже в правление Бориса Годунова, когда расцвели спекуляция и коррупция, приведшие к Смуте, и в особой форме — подражания западному образу жизни — утвердилась в правление Романовых.

Русские в период империи Романовых.

После Смуты Россия недолго наслаждалась ощущением защищённости от нападения извне. Были присоединены Сибирь и Дальний Восток, органически вводившиеся в состав России. Для управления огромной страной была учреждена разветвлённая система министерств (приказов), равной которой тогда не было, наверное, нигде. А наличие мощной эффективной бюрократии, тиражирующей общественные отношения, и означает, что русское общество вступило в стадию цивилизации.

Но затем для России наступила полоса почти непрерывных войн, что укрепило ранее сформировавшееся самосознание русских как обитателей осаждённой крепости, живших, по словам Д.И.Менделеева, «бытом военного времени».

Но главная опасность для самосознания русских грозила не извне, а изнутри, точнее, сверху. Все Романовы (за исключением, может быть, Николая I) были фанатичными сторонниками западного образа жизни и прилагали огромные усилия к тому, чтобы втянуть Россию в Европу и насадить в ней «общечеловеческие ценности». В этом смысле можно говорить, что империя Романовых стала отрицанием империи Даниловичей.

Началось насаждение западных ценностей при первых Романовых с подражания образу жизни польской шляхты, которая смотрела на простой народ именно как на скот, на нелюдей.

А Пётр I замыслил превратить великую Россию в подобие так полюбившейся ему маленькой Голландии. В то же время, по мнению М.М.Саяпина, «имперская политика Петра Первого тоже лежала в русле модели Московского Самодержавия… С одной стороны, он перенёс столицу из Москвы, сакрального центра, на новое место, неизбежно надломив самодержавное самосознание народа; с другой стороны, в своих реформах Пётр выступал как ярко выраженный московит!.. без обращения к московитскому архетипу (порушенному его предшественниками) его реформы стали бы «протоколом о намерениях» благодушного монарха… в его правление Россия стала «Московией без Москвы»».

Реформы Петра привели не только к уменьшению численности населения страны почти на треть. Дворянство, особенно его «продвинутая» часть, стало носить европейское платье, говорить по-французски или по-немецки, считать народную веру чем-то устаревшим. Словом, между народом и элитой образовалась пропасть. А, начиная с царствования Анны Иоанновны (эпохи «биронщины»), Россия попала в полосу жестокого угнетения русских людей немцами. Угнетение «низов» достигло апогея при Петре III и Екатерине II, когда все дворяне-помещики по указу «О вольности дворянской», по сути, сделались боярами-вотчинниками. Укрепился строй, далекий от русских представлений о справедливости — крепостное право с продажей людей или даже с обменом их на собак (уже по польскому образцу). Тогда же зародилась и русская интеллигенция, о которой у нас будет особый разговор.

В общем, при Романовых российская правящая элита переживала периоды подражания полякам, голландцам, французам, англичанам, немцам, и это своё понимание высших ценностей жизни навязывала русскому народу.

Если бы политика Романовых на принудительное озападнивание русских людей продолжилась, это привело бы Россию в конечном счете к тому же положению колонии, какое предначертал ей позднее Гитлер в своей программной книге «Майн кампф». Перед революцией 1917 года Россия фактически уже находилась под немецкой оккупацией (это хорошо показано в работах Г. Шиманова). А Гитлер решил в несколько лет осуществить то, к чему Романовы вели дело в течение столетий, и тогда-то человеконенавистнический и антирусский характер этой политики стал очевидным. XX век стал веком борьбы «чумазого», российского простолюдина, за своё человеческое достоинство. Это был и век борьбы русского народа за освобождение от рабства у иноземцев.

Завершу этот обзор выводом М.М.Саяпина:

«И поставившая в тупик Европу (вспомним маркиза де Кюстина) империя Николая I (при котором начался Золотой Век русской культуры), и, конечно, Россия Большевистская, воплотившая наконец-то проект Московского Самодержавия в максимальной полноте, всё это реинкарнации одной идеи, или, говоря по-научному, проявления одного архетипа.

А вывод отсюда такой. Реформы в России бывают успешными, только если они опираются на «московитские» традиции. Только тогда появляются петры великие и сталины. Если же нет, то приходят горе-реформаторы, разные александры-освободители и столыпины, которых вся либеральная клака надувает до пределов, но которые на деле, если что и сделают, то лишь бездарно подготовят будущие революции.

Не изучив внимательно Московию, её социальные традиции — а они являются основополагающими для русской государственности, — трудно разобраться в российских социальных реалиях вообще, а двигаться вперёд можно только вслепую».

Русский советский характер.

Февральская революция 1917 года покончила с царизмом, а Октябрьская революция означала победу «чумазого». Это было величайшим, всемирно-историческим достижением нашего народа. Но революция сначала привела к власти тогдашнюю «демшизу» — большевиков-ленинцев, бросивших все ресурсы России на алтарь идеи мировой революции (хотя сам Ленин — величайший деятель планеты первых двух десятилетий XX века). Сразу после Гражданской войны ленинцы стали проводить культуртрегерскую политику, сочетая громадные усилия по просвещению народных масс с продолжением линии Романовых на их приобщение к европейским ценностям. Это время оказалось очень трудным для выдвинувшейся из народной толщи плеяды деятелей культуры, которые, принимая Советскую власть, отрицали преклонение перед европейской культурой, отрицали и марксизм. Многие советские патриоты, придерживавшиеся не марксистских, а патриотическо-националистических взглядов, пали жертвой репрессий со стороны власти.

И всё же в первые 15–17 лет после Октябрьской революции русский народ показал себя подлинно великим народом. Его авангард, несмотря на разруху, жил идеей новой цивилизации, спасительной, как считалось, для всего человечества. Ведь субъективно для великого народа альтернативной цивилизации быть не должно, он уверен, что весь мир, в конце концов, «будет жить так, как живем мы». (В этом смысле американцы были и пока еще остаются великим народом, хотя их национальная идея и крайне эгоистична.) Вспомним ещё раз шолоховского Давыдова, который учил английский язык, чтобы помочь своим британским братьям по классу строить у себя жизнь по-советски.

Мировая история выработала два ярко очерченных типа личности: человека тоталитарного (служащего государству) и человека либерального (служащего только самому себе). Судьба русских изначально сложилась так, что они могли стать только людьми тоталитарными, а в XX веке, особенно в советское время, эта их особенность проявилась наиболее отчетливо, ибо речь шла о том, быть или не быть вообще нашему народу, когда нам пришлось подчинить всю свою жизнь задаче обороны страны. СССР стал тоталитарным государством, потому что тоталитарным был русский человек (более поздняя попытка распространить тоталитарный строй на страны «народной демократии» с господствовавшим там либеральным складом личности, в конце концов, кончилась провалом).

В 20-е годы, в разруху и голод в России проходили жаркие споры по самым разным вопросам жизни, от существования Бога до возможности полетов на Марс, проблем войны и мира и вечной любви. По интенсивности они вряд ли уступали богословским диспутам в Византии, а по широте вовлекаемой аудитории — нынешним телепередачам «Поле чудес» или «Угадай мелодию». В те годы в СССР приезжали многие мастера Запада — учить, учиться и творить, хотя там, как всегда и во всем, было и ошибочное, и вредное. Но то, что все это предано забвению, — трагедия. Ведь именно там и надо искать истоки великой идеи для нашего времени.

1929 год стал воистину «годом великого перелома» и начала Четвёртой русской революции, перешедшей во Вторую Гражданскую войну. К власти пришли большевики-сталинцы, и устранение «ленинской гвардии» от управления страной стало делом техники, хотя оно и заняло целое десятилетие.

Но это завершение первого периода Октябрьской революции произошло как бы нелегально. «Врагами народа» были объявлены Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин и другие «рыцари мировой революции», но официально считалось, что Сталин — это великий продолжатель бессмертного дела Ленина, а идеологией правящей партии остаётся марксизм-ленинизм. Советские люди строили свою страну, создавали новую, ранее невиданную цивилизацию, а считалось, что они строят коммунизм, его первую фазу — социализм. То, что партия не нашла в себе сил, чтобы отказаться от утопической идеи коммунизма, ставшей тяжёлой гирей на ногах нашего народа, послужило в дальнейшем причиной многих трагедий и в конечном счёте обрекло великую страну на развал.

Хотя советские люди строили социализм в одной своей стране, они были убеждены, что их примеру последует весь остальной мир. И боевая песня Коммунистического Интернационала «Коминтерн» заканчивалась призывом:

«Огонь ленинизма нам путь освещает, На штурм капитала весь мир поднимает. Два класса столкнулись в последнем бою — Наш лозунг: «Всемирный Советский Союз!»

Коммунизма мы не построили, но зато воспитали советский характер, невиданный ранее в мировой истории антропологический тип (по выражению Н.А.Бердяева) — советского человека, который стал Золотым фондом России.

О том, каким был этот русский советский человек, у нас написано и сказано много. Но, пожалуй, наиболее впечатляет книга воспоминаний русского писателя-белоэмигранта (то есть врага) Гайто Газданова «На французской земле» — о советских людях, бежавших из фашистского плена и боровшихся на чужбине с врагами нашей Родины не на жизнь, а на смерть.

Газданов поражается их человеческой несокрушимости. Русский, советский человек превышал «в героизме, хладнокровии, просто в выносливости и в способности выжить — самые высокие человеческие мерки». Это — «человек «под крылом государства» (с полным к нему доверием), человек, у которого нет быта, который не знает частной собственности и не понимает ее значения в жизни Европы «(французская расчетливость для него — своего рода сумасшествие)». И Газданов приходит к выводу: «…Никогда, кажется, в истории России не было периода, в котором таким явным образом все народные силы, все ресурсы, вся воля страны были бы направлены на защиту национального бытия… Россия воспитала несколько поколений людей, которые были созданы для того, чтобы защитить и спасти свою Родину. Никакие другие люди не могли бы их заменить, никакое другое государство не могло бы так выдержать испытание, которое выпало на долю России… Эти люди были непобедимы».

Белоэмигрант Газданов понял сущность советского тоталитарного строя и соответствующего этому строю советского человека, чего никак не могут понять иные русские «патриоты». Из его наблюдений вытекает также, что гражданская война — это не только трагедия, какой её принято представлять, но и благо, она выкинула неподходящий человеческий балласт за пределы Родины, и это было для неё своего рода актом самосохранения. И если сейчас Россия скажет неисправимым либералам «чемодан — вокзал — Европа!», то ничего не потеряет.

«Демократы» объясняют проявления массового героизма советских людей на фронте и в тылу двумя обстоятельствами. Во-первых, гипнотическим воздействием официальной пропаганды, изо дня в день долбившей: «Эх, хорошо в стране советской жить!», а там, у империалистов, общество прогнило до сердцевины. Во-вторых, страхом репрессий со стороны власти. Но ни жертвы пропаганды, ни запуганные репрессиями вряд ли способны были совершить подвиги Александра Матросова или Зои Космодемьянской. Тем более военнопленные, попавшие во Францию, должны были бы убедиться в лживости официальной пропаганды и разочароваться в прежних идеалах. А они стали в еще большей степени советскими патриотами, подвиги которых большинству современных русских людей (особенно тому поколению, которое «выбирает пепси») покажутся невероятными, а их поведение непонятным.

Русский советский человек был человеком тоталитарным, он был не просто русским человеком, а как бы воскресшим московитом. СССР стал неким восстановлением империи Даниловичей и отрицанием империи Романовых.

Призывы «Дайте нам современную идею, способную поднять народ на подвиг возрождения Великой державы!» — либо спекуляция, либо следствие незнания истории страны. Русский человек, тоталитарный по своему самосознанию, может нормально чувствовать себя только в условиях советского строя, и без восстановления (на новом уровне) Советской власти никакая «национальная идея» ему не поможет.

Но не всё, что было в СССР, рождало поразивший Газданова тип советского человека. Никогда ни один народ не состоял из одних героев. Более того, как писал о генерале-предателе Власове один автор, «большинство людей объективно принадлежит к типу болота… Такие люди нередко бывают очень инициативными и незаурядными. И талантливыми. Но вот идейной стойкости им не хватает…». Они не совершают дурные поступки не потому, что им не позволяет совесть, а просто внешние (или иные) обстоятельства не подталкивают их на это. Вот и власовцы рассуждали так: «Большевистский эксперимент провалился. Но — жизнь продолжается, служить же надо не режиму, а России» (это — самооправдание предателей всех времён и народов — М.М.Саяпин).

А.А.Зиновьев, прошедший всю войну, утверждает: на одного вступавшего в Красную Армию добровольца приходилось десять таких, кто готов был уклониться от призыва или даже дезертировать. Поэтому смешно слышать, когда либералы, да и некоторые «патриоты» говорят, что войну выиграл не советский строй, а русский народ. Только Советское государство, эта гигантская машина по организации сопротивления врагу, смогла направить всю энергию народа на победу, заставляя воевать и тех, кто предпочёл бы отсиживаться дома. Величайшее русское ноу-хау, особенно ярко проявившееся именно в советский период, как раз и заключается в способности государства, руководствующегося передовой идеей, к концентрации всех материальных и духовных ресурсов на тех направлениях, где решается судьба страны и народа. Тоталитаризм — это крайняя форма всеобщей мобилизации в условиях, когда поставлены на карту само существование государства и социума. Это — сплав народа и государства.

После Великой Отечественной войны обстановка в стране и мире коренным образом изменилась, нужно было соответственно менять и идеологию, и методы руководства народным хозяйством. Но этого не произошло.

В последние годы жизни Сталина многое в СССР стало напоминать самодержавное государство. А идеологию времен «развитого социализма» можно считать лишь карикатурой. В итоге страна всё больше отставала от требований времени.

Несмотря на фантастическое усложнение общественного производства, Госплан по-прежнему пытался планировать производство всего, вплоть до дамских шляпок и канцелярских резинок. Советские идеологи оказались не на высоте задач, поставленных перед страной Историей. Страна перестала находиться на острие мирового прогресса, и это привело к загниванию правящей элиты и к потере идеи у народа, открыло дорогу к вершинам власти капитулянтам и предателям. Развал СССР в этой ситуации оказался предрешённым.

Тем более нынешняя мешанина коммунистической программы, где коммунизм и социализм уживаются с державностью и православной соборностью в духе ярых антисоветчиков, ныне покойных митрополита Иоанна (Снычева) и философа Ивана Ильина, не имеет с наследием 20-х годов ничего общего.

Русские «демократической» России.

Ныне русские, в большинстве своём, перестав быть людьми тоталитарными, не стали и людьми либеральными, ибо это невозможно вообще, и стали людьми «ни то ни сё». Особенно разрушительно действует на человека чувство страха. А мир рынка — это по определению мир страха. Вот и в России сегодня почти половина работающих боятся потерять работу. Добавьте к этому страх за жизнь свою и своих близких вследствие роста преступности, страх лишиться жилья, что уже стало уделом сотен тысяч россиян, и прочие страхи, неведомые советским людям, и станет понятна глубина психологической катастрофы, пережитой нашим народом.

Но жизнь идет, Россия, вопреки всем кликушеским предсказаниям, не погибла и погибать не собирается, а значит, перед ней снова встанет задача выбора самобытного пути, и забытый ныне опыт героического периода советской истории будет востребован.

Русский народ утратил то величие, которое отличало его на протяжении веков, не вчера и даже не позавчера. В предыдущей главе была показана ошибочность принятого ранее мнения, будто Россия ведёт свое начало от Византии, то есть Греции, а Западная Европа — от Древнего Рима. В действительности именно Россия — наследница Рима, а Запад имеет своей духовной родиной Грецию.

Когда русские увидели в Золотой Орде образец государства, это привело к тому, что Россия все больше приобретала черты державы имперского, римского типа. Русские основали самую обширную державу в мире, сам наш язык (единственный из всех славянских) приобрел отчетливый привкус латыни. Не случайно политолог Александр Дугин называет русских «евразийскими римлянами».

Уже упоминавшийся ранее маркиз де Кюстин сказал о нас (думая этим нас оскорбить, а на деле сделал комплимент): «Русские — как римляне, они ничего сами не изобрели, но всё усовершенствовали». Что ж, с этим можно согласиться. Все формы русской культуры Нового времени построены по европейским образцам, но попробуйте сопоставить те западные образцы и русские «подражания» (роман «Война и мир», оперы «Евгений Онегин» и «Пиковая дама», балет «Лебединое озеро» и т. п.)! Даже знаменитая римская триада достойных гражданина занятий — «земледелие, война и управление государством» — чуть ли не тождественная негласным установкам КПСС, если только заменить «земледелие» на более общее «материальное производство». Вот этот-то феномен «рокировки» Новой Греции и Нового Рима и не был осмыслен историками. А между тем он позволяет лучше понять загадочное пристрастие русских к наименованию своего Отечества «Третьим Римом».

«Грецизация» нашей Церкви началась лишь при Романовых, в XVII веке. Но сегодня мы поняли: в России все другое, чем на Западе. Главное различие всё же — в народных характерах. Европейцы внешне любезны, мы, с их точки зрения, грубы, а на деле грубоваты, то есть, суровы и даже жестоки. В этом проявляется обратная сторона нашего положительного качества — полной преданности идее, в которой мы видим воплощение правды и справедливости, и готовности принести на алтарь Победы и свою жизнь, и жизнь близких. Именно эти качества помогли нам выиграть минувшую войну с Германией (то есть с объединенной Европой) — вспомним хотя бы знаменитый приказ: «Ни шагу назад!». Русский знает, что все мы умрем (это знание и отличает человека от животного), так что не стоит цепляться за жизнь, дрожать за свою шкуру. А надо жить достойно, как говорил Н. А. Островский, так, чтобы «не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы», тогда как Запад погружен в сибаритские поиски максимального комфорта и, главное, максимальной гарантии безопасности жизни индивида. Не потому ли мы в нашей истории часто разбрасывались жизнями соотечественников так, что со стороны могло создаться впечатление какой-то огромной кровавой игры на просторах России. Не случайно уничтожение русского характера началось именно с разоблачения «преступлений сталинского режима», «сталинских репрессий», под которые часто подводятся незримые битвы Второй Гражданской войны, а она, как и всякая война, была связана с жертвами. А духовно сломленных людей Хрущев и Горбачев могли брать, что называется, голыми руками, ибо те, кто жил, терпеливо ожидая, когда «придет дядя» или «приедет барин», не способны на сопротивление навязываемому им западному жизнепониманию, при кажущейся мягкости крайне агрессивному. Ибо оно основано на веками выработанной надменности человека, который может жить в пошлом и скучном мирке, но быть убежденным в том, что только он и ему подобные свободны, а все остальные — рабы.

Порыв русского народа после Октябрьской революции представлял собой всемирно-историческую заявку на новую цивилизацию, но это не было тогда осознано, и постепенно энтузиазм спадал. Наш народ за семь десятилетий прошел эволюцию от дерзкого «возмутителя мирового спокойствия» до лидера мирового процесса (по восходящей), а затем до «лишнего человека истории» по 3. Бжезинскому (по нисходящей). А сколько унижений довелось пережить ему за годы «перестройки»: и хозяйничаем мы не так, и живем не так, и даже не улыбаемся, как положено западным людям, всегда и на все 32 зуба!

Но наш народ жил памятью о своем величественном прошлом и верой в свое великое предназначение. Вот почему так всколыхнул людей сначала бунтарь Б. Ельцин, а позднее — А. Лебедь.

Наши соотечественники жаждут возрождения того характера римского типа, которым русские прославились в XX веке. Не Пиночет нам нужен, а лидер, который умеет держать удар, имеет смелость говорить то, что есть, а не то, что от него хотят услышать, любит дело и презирает болтовню. Россия ценит людей с твердым характером, жизнь которых нацелена не на эгоистическое самоутверждение, а на ведущее участие во всенародном порыве к великому будущему. Придет лидер, воплотивший в себе «русский римский дух»!

Трагизм положения русских людей в том, что они не осознают свою причастность к великой и самобытной цивилизации, из-за чего они вынуждены сопротивляться нашествию новых «греков» вслепую. Перед нами стоит задача утвердить в мире положение, соответствующее значимости нашего народа. И здесь наше главное богатство — русский (в полном развитии — советский) характер, который просто надо в себе ощутить и осознать.

Да, мы, русские, — специалисты по невозможному, а возможное, для других народов обычное, у нас как-то не очень получается, да нам оно не так и интересно. Сегодня нам нужно восстановление типа советского человека, более высокоразвитого и, можно сказать, более умудрённого, чем был советский человек, воспитанный в 20 — 30-е годы прошлого века.

Идеологическое обеспечение сопротивления

Сегодня мы живём в обстановке недостроенного на фундаменте недоразрушенного. Особенно это касается идеологии. Без её выработки нет и не может быть ни успешного противостояния врагу, ни дальнейшего развития России, а возможно лишь её загнивание.

Ещё совсем недавно нас уверяли с самых высоких трибун, что «хорошие» общества живут вовсе без идеологии, надо и нам жить так же. Стране пришлось пройти через разруху, обнищание и другие тяжкие испытания, чтобы убедиться: все передовые общества сильны именно своей идеологией, благодаря ей-то они и передовые.

Национальная идея вряд ли может примирить враждующие между собой слои общества, ведь это идея авангарда народа. Но жажда такой идеи (например, восстановления статуса великой державы) может быть всеобщей. Русские пережили эпохи, когда национальными были идея Третьего Рима, триада «православие, самодержавие, народность», лозунг построения коммунизма. Но ни одна из них не может стать национальной идеей в современной России.

Не стану рассуждать тут о том, какой должна быть эта национальная идея, но скажу, какой она не может быть. Еще К. Маркс открыл секрет: чтобы идея стала материальной силой, она должна овладеть массами, а чтобы овладеть массами, она должна быть радикальной, носить взрывной характер и быть такой, чтобы её приняло большинство социально активной части народа. Ни у коммунистов, ни у либералов в их идеологии нет радикализма, и потому их программы не воспринимаются народом.

Национальная идея, когда она явится, тоже станет своего рода взрывом, но не разрушительным, а созидательным. Условием её выработки является раскрытие истинного смысла Августовской революции 1991 года, до сих пор не понятого ни правыми, ни левыми.

Правые восприняли август 1991 года как свержение Советской власти и конец коммунизма, то есть навеки возврат к капитализму. Идеолог «перестройки» Александр Яковлев считал, что Россия вернулась «от Октября к Февралю 1917 года».

Левые же считали август 1991 года только контрреволюционным переворотом и движением страны вспять, от более прогрессивного социалистического строя к ставшему ныне архаическим капитализму.

В действительности здесь не правы ни правые, ни левые. Августовская революция была действительно революцией, но пошедшей по ошибочному пути. Она неизбежно должна получить своё продолжение и антикапиталистическое, социалистическое, советское завершение.

Коммунисты ошибочно считали, что советский строй неразрывно связан с учением марксизма о коммунизме. Идея коммунизма об отмирании государства, о свободном развитии каждой личности, о таком развитии производительных сил, когда богатства польются полным потоком, и можно будет осуществить лозунг «От каждого по способностям, каждому по потребностям», — оказалась ошибочной. Но у коммунистов не хватило то ли понимания реальностей, то ли смелости признать этот факт и отделить строительство русской советской цивилизации от идеи коммунизма. В итоге они завели страну в тупик, и когда «демократы» свергли власть коммунистов, никто из 18 миллионов членов партии не встал на защиту своих идеалов.

Историческое значение августовской революции 1917 года в том и состоит, что она позволила человечеству, и в первую очередь — россиянам, русскому народу освободиться от химеры коммунизма, поскольку, как показал опыт, другого пути для избавления от этой ложной идеи не было.

Однако вместе с идеей коммунизма была свергнута и Советская власть, потеряны величайшие в истории социальные завоевания советского народа, призванные служить маяком для всего чистого и светлого в человечестве. В этом — недоработка, отрицательная сторона августовской революции.

Хотя ущерб от этой негативной стороны революции неизмеримо велик, движение человечества по пути прогресса не остановить (напомню определение Бердяева: «прогресс есть движение сущего по направлению к должному»). Тем более не остановится мысль русских людей. Они сумеют выработать идеологию строительства русской советской цивилизации, не замутнённую коммунистическими химерами.

А для этого есть и солидный исторический опыт. Бесчисленные крестьянские восстания 20-х годов и знаменитый Кронштадтский мятеж матросов проходили под лозунгами «За Советскую власть — без коммунизма!» О том, как эта идея овладевает массами в наши дни, свидетельствует следующее высказывание полковника запаса Владимира Квачкова, находящегося в тюрьме по обвинению в попытке покушения на Анатолия Чубайса:

«Время, когда КПРФ поддерживала своё влияние, используя народную память о связи советской власти с властью коммунистической партии, закончилось или заканчивается. Возвращения к советским общественным и экономическим отношениям на основе утопической идеи коммунизма уже нет и не будет. Лидеры КПРФ это понимают, а взять за основу национальную идею не могут по догматическим идеологическим соображениям. В отличие от китайцев, которые поняли, что «неважно, какого цвета кошка, лишь бы ловила мышей». Зюганов и компания остатками сухого коммунистического корма питают красную кошку, которой старшее поколение из милосердия тоже что-то приносит. «Советская власть без коммунизма» — так можно сформулировать общественно-экономическую платформу автора (Квачкова). А поскольку в иерархии понятий главным является дух, то такое будущее общество можно назвать православным социализмом» («Завтра», 2005,? 48).

«На мой взгляд, — продолжает Квачков, — КПРФ не может и не хочет поднять народ на национально-освободительную борьбу. Не хочет, потому что её лидеров вполне устраивает роль говорящей, но не действующей оппозиции. Призыв к национально-освободительной борьбе — единственный шанс для КПРФ — вернуть себе доверие и стать ведущей политической силой страны, но это шалаш в Разливе или тюремная камера. Хватит ли духу?»

То, что у нынешних коммунистов не хватит духу ни на шалаш, ни на тюремную камеру, вряд ли нужно доказывать. КПСС позднего СССР была консервативной силой, по мере распространения горбачёвщины партия становилась преступной организацией, а сейчас она — сила реакционная, ведь она признаёт частную собственность.

Основой нового мировоззрения должна стать освобождённая от догматических наслоений материалистическая диалектика — наиболее адекватное выражение науки нового времени. Упомяну ещё «три источника и три составных части» будущей идеологии:

Наследие К.Маркса — прежде всего в плане отрицания универсальности и идеальности западной модели индустриальной цивилизации (так называемой капиталистической). Маркс признал жизненность «азиатского способа производства» (социализма).

Идеи евразийцев, обосновавшие неевропейский статус России.

Наследие Н.Ф.Фёдорова — в плане осмысления феномена прогресса с национальных позиций.

Россия вошла в постсоциалистический этап своего развития (так же, как страны Запада — в посткапиталистический). Постсоциалистический строй, будучи продуктом развития современной цивилизации, тем не менее на уровне мировоззрения будет противоположностью и альтернативой западной (посткапиталистической) модели.

Учитывая, что сейчас большинство предприятий в России находится в частной собственности, прежде чем стать тоталитарным государством, наша страна неминуемо пройдёт через этап корпоративного государства. При этом предприятия могут оставаться в частной собственности, но работать они будут в соответствии с целями государства.

Отмечу ещё выводы, сделанные в нашей стране из материалов Международного экологического форума, состоявшегося в Рио-де-Жанейро в 1992 году:

«Высшие ценности человеческого бытия находятся вне актов купли и продажи, вне всяких рыночных и товарно-денежных отношений. Законы существования рыночной экономики обнаруживают свой вторичный и подчинённый характер по отношению к биосферным, экологическим, демографическим и социально-психологическим закономерностям, управляющим жизнью человеческой цивилизации. Сегодня необходим переход к новому типу цивилизации, которая может быть названа духовно-экологической (или биосферно-ноосферной) цивилизацией. («Москва», 1994,? 2).

И именно Россия, мысль которой всегда тяготела к космизму, призвана стать лидером человечества на этом пути.

Ликвидировать интеллигенцию, как класс

Интеллигенция в России возникла как своего рода исторический преемник прозападного боярства. Её отличали атеизм, космополитизм и ненависть к тоталитарной российской государственности.

Интеллигент — это барин, потомственно служащий на ниве «возвышенного». Боярский род может захудать, а его представители — опуститься, но при этом они не теряют барских замашек. Так и интеллигент может лишиться реальных привилегий, но непременно сохранит память о своем «высокородстве». Это не означало, что интеллигент всегда антипатриот. Он мог любить свою страну, но желал, чтобы она стала европейской по своей сути.

В России и в Европе по-разному относятся к призванию и таланту. Слово «призвание» — чисто русское, и только в России оно понятно без объяснения. На Западе его заменяет «талант». «Талант» — это «что»; «призвание» — это «зачем», «во имя чего». Главное — не искра Божия, талант, а его направленность. Именно этим чувством ответственности за свой талант и поразила мир русская культура.

А в центре интеллигентского сознания — как раз талант. Оно тяготеет к вседозволенности и изощренности и презирает ремесленную добротность.

Кульминацией либерализма в дореволюционной России стали реформы Столыпина, поставившего себе кощунственную с точки зрения русских взглядов цель: вытравить из русских людей идеалы равенства и привить им «чувство хозяина», независимого собственника. Короче, создать-таки в «этой стране» «средний класс», а, попросту говоря, кулачьё — вне зависимости от сферы деятельности), которое якобы только и может обеспечить жизнь «как у людей».

Кончились эти эксперименты страшно. Ужасы Гражданской войны, исступление, с которым народ принялся истреблять всех, кто был просто похож на «барина»; культурного и образованного человека, показывают, каким надругательством над народным сознанием был режим последних 150 лет империи — от Петра III до Николая II.

За короткий срок после окончания Гражданской войны страна преобразилась так, будто и не было никогда ни дворян, ни «просвещенных монархов», ни европейски образованных либералов. Русские, воспрянув после векового угнетения, вновь превратили свою страну в единственно возможный дом народа-воина — в казарму, где жизнь протекает по уставу гарнизонной и караульной службы, а не по выставленным в витрине западным социальным образцам.

Но в интеллектуальной сфере большевистские преобразования буксовали. Даже лишенный материальных средств производства, либерал-индивидуалист нашел прибежище в области свободного художественного или научного творчества. Кавалерийские наскоки на интеллект кончались плохо. А наука все больше становилась настоящей производительной силой, росло и социальное значение интеллигенции.

Как видим, противостояние народа и интеллигенции, борьба «боярства» и «самодержавия» проходит красной нитью через всю нашу историю.

Интеллигенция современной России не выполнила своей главной задачи — не вооружила народ и власть адекватным пониманием действительности. Она и принципиально не могла этого сделать. Философ Виктор Дорошенко из Новосибирска признаёт:

«Последние два века Россией управляет интеллигенция. Противопоставление власти и интеллигенции во многом надуманно… Интеллигенция правит Россией через государство, через «общественное», через все каналы массовой информации, поскольку эти канали контролируются ею же».

Дорошенко так объяснял причины идеологической и интеллектуальной несостоятельности интеллигенции:

В голове интеллигента находится не просто европейская система понятий и ценностей. Ведь образование он получал, живя в русской среде. В итоге получался русско-европейский гибрид. Интеллектуальная европейская элита образовывалась на системе понятий собственной культуры, а российская — на чужой культуре.

«Русский интеллигент, глядя на своё отражение, видит европейские черты лица и считает себя европейцем.

Интеллигенция характеризуется ложной самоидентификацией… Процессы, которые происходят в стране, не описываются теми понятиями, которые имеются в сознании интеллигента. Например, закон на Западе — это признанная норма человеческих отношений, закон в России — это распоряжение власти. Наше государство — государь, господин над обществом, тогда как европейские Staat, state и etat — слуги общества. И ещё надо разобрать, какого общества! В России в известном смысле вообще нет общества, поскольку нет гражданского общества… Человек оказывается совершенно невооружённым, бессмысленным перед действительностью, для которой никаких понятий нет…

Сознание и действительность не стыкуются: для европейских понятий в русской культуре попросту нет обозначаемых ими предметов, а для русских сущностей в европеизированном языке нет имён. Вот что такое «беспочвенность» русской интеллигенции, о которой так много говорили веховцы и сменовеховцы».

И это не только «дела давно минувших дней».

«…у нас по-прежнему нет адекватных понятий о большинстве наших социальных и политических явлений.

Все наши социально-политические науки переняли понятийный аппарат и стали применять его к «обществу», в котором нет предметов, к которым относятся эти понятия… Можно ли на европейские языки точно перевести такие русские слова, как «смута», «воля»?..

Интеллигентская культура не решала ни задач России, ни задач Европы, а обслуживала интеллигенцию».

Интеллигенция не дала России даже собственной истории страны: «Все русские истории — Карамзина, Соловьёва, Ключевского — европеизированные, а не собственно российские. Это истории, написанные в европейских понятиях о русских событиях. Собственной истории России мы до сих пор не имеем… Добавлю, что и классическая русская литература — это описание жизни европеизированной России». («Общая газета», 1995,? 9).

В свете этой характеристики можно понять политика, который говорил, что интеллигенция — это не мозг нации, а…

Речь не о том» чтобы отвергать значение таланта. Плохо не то, что наша интеллигенция понимает роль свободной творческой личности, плохо, что она не понимает другой важнейшей составляющей — руководства творческим процессом, планирования, организации. Цензуры, наконец…

Вот и происходящее сейчас с нашей страной объясняется тем, что в очередную эпоху кризиса (а они время от времени неизбежны; нынешний вызван необходимостью перехода к постиндустриальной формации) либеральная интеллигенция решила взять верх и нанесла подлый удар по больному обществу.

Главная вина за беды, постигшие ныне страну, — на этой интеллигенции. Для неё неважно, что гибнет страна, вымирает народ, — главное, что нет тоталитаризма, зато есть биржи и свобода финансовых спекуляций.

Но «политика реформ» потерпела крах. Режим либералов-«демократов» вот-вот рухнет. И сегодня России надо вырваться из навязанного «демократической» пропагандой гипноза.

Но, сказав «а», надо сказать и «б»: только решительными большевистскими методами и при большевистском настрое можно разрешить проблемы, стоящие перед Россией, одержать победы, которые будут подчинены великой цели — укреплению позиций страны в мире для будущего свободного развития ее самобытной цивилизации.

Наш народ показал, что он не приемлет жизни, где нет места социальной справедливости и патриотизму.

Время «боярства» вновь быстро кончается, наступает эпоха нового «самодержавия». Речь идет, конечно, не о восстановлении монархии. Диктатура в наши дни антинародна, авторитаризм, иногда использовавшийся в мире для перехода от доиндустриального общества к индустриальному, для вступления в постиндустриальное общество непригоден, а монархия вообще архаична. В новой России должно быть коллективное руководство при наличии лидера (президиум во главе с председателем). При этом должен сохраняться принцип неделимости власти.

Но из случившегося нужно сделать радикальные выводы.

Рано или поздно, но нашему обществу вновь предстоит пережить очередной кризис — такова жизнь. И помня о том, что сделали с нами интеллектуалы-либералы, надо твердо заявить: это не должно повториться! Надо успеть повысит уровень национального самосознания настолько, чтобы в будущем только смертник мог решиться на проповедь на нашей земле «общечеловеческих ценностей».

К следующему историческому виражу мы должны прийти без интеллигенции, воспитать поколение образованных людей нового типа — не упивающихся своими талантами и высокоумием, а преданных по-настоящему патриотическим идеалам и готовых служить не просто Отечеству, но еще и режиму (разумеется, патриотическому и справедливому). Тогда мы подойдём к заветному идеалу, сформулированному ещё народником С.Н.Кривенко: «Народ должен быть и интеллигенцией, а интеллигенция и народом».

И ещё — в отношении интеллектуальной собственности. Нам нельзя идти на поводу у мировой финансовой олигархии и запрещать пиратские копии. Напротив, действуя под лозунгом: «Грабь награбленное!», нужно поставить пиратство на службу России.

Надо изжить установившееся, начиная с последних лет жизни Сталина, низкопоклонство перед наукой. Высоко оценивая учёных, добивающихся реальных результатов, надо выставлять на чёрную доску паразитов, приспособленцев и конъюнктурщиков, начиная с академиков по общественным наукам, которые прокладывали дорогу «перестройке» и либеральным реформам, а потом, когда выяснились подлинные результаты этих начинаний, встали в первые ряды критиков этого курса, не переставая пользоваться всеми предоставленными им властью благами.

Надо развенчать и культ «высококультурного человека», который в действительности чаще всего оказывается рабом, а не творцом культуры. Настоящий человек дела, джентльмен, не может быть всесторонне культурным человеком. Если хирург будет заниматься живописью, выступать в любительских спектаклях и играть на скрипке, он перестанет успешно делать операции. Начальник Генерального штаба не может, как Тухачевский, заниматься дрессировкой мышонка и делать скрипки, ему не хватает суток для выполнения своих непосредственных обязанностей.

А холуи — «деятели культуры», которые обслуживали горбачёвщину-ельцинщину и создавали бандитские сериалы и «искусство постмодерна» с матом на сцене и на экране, ничего, кроме омерзения, вызывать не могут. (Юрий Поляков сказал бы о них: «Почём вы, мастера культуры?»)

Обрести сильных союзников

Популярную у русских «патриотов» фразу Александра III «у России нет союзников, кроме армии и флота», надо признать пораженческой, свидетельством краха политики «царя-миротворца».

В смертельной борьбе, которая предстоит России, она потерпит поражение, если выйдет на бой с недочеловеками в одиночку. Нам необходимы союзники в мире, и они появятся, если мы будем проводить правильную политику.

Анатолий Чубайс предлагает России вступить в союз с Западом. Россия, по его мнению, должна «замкнуть кольцо» стран Севера — ЕС, США и Японии, противостоящих обездоленному Югу. Но это гибельная политика. Россия останется в ряду «северян» сырьевым придатком и в то же время разделит с ними ответственность за нищету Юга.

Элита Запада, боясь потерять свои привилегии, по сути, остановила научно-технический прогресс, что обрекает миллиарды людей, особенно в странах «третьего мира», на нищету и бесправие. Если Россия выступит инициатором и центром новейших технологий, способных разрушить монополию Запада и дать реальные жизненные блага этим обездоленным, её союзниками станет подавляющее большинство населения планеты. Журналист Андрей Фефелов отметил то место из послания Путина Федеральному Собранию 2006 года, где говорилось о необходимости для нашей страны перехода на инновационный путь развития:

«Путин, сделав ставку на новые технологии, бросил вызов всей мировой системе — совершенно в сталинском духе».

Повторю, что 14 апреля 2008 года на съезде «Единой России» Путин в ещё более чётких выражениях поставил перед Россией задачу завоевания интеллектуального и технологического первенства в мире.

А сделав ставку на наше «интеллектуальное превосходство», Путин тем самым сказал Западу: «Вы — дебилы!» Осталось доказать это наше превосходство, памятуя, что советская цивилизация — высший этап развития русской цивилизации; мы живём в такой век, когда все дороги ведут в России к новому советскому строю!

Глава 15 Россия в эпоху глобализации

Режим либеральных реформаторов в России провалился, и, как бы они ни оттягивали свой конец, их крах уже близок. Скоро в стране будет восстановлена народная власть. Трудно сказать, произойдёт ли это эволюционно, постепенным вытеснением либералов из власти, или же в результате взрыва. При всех условиях России придётся преодолеть разруху, причинённую либеральными «реформами», и начать преображение всех сторон народной жизни. Нам срочно необходима программа этого преображения России.

Это должны быть не какие-то «Апрельские тезисы» на трёх страницах, а развёрнутое изложение системы мер во всех областях жизни народа и государства, иначе говоря, книга, которой подошло бы название «Очередные задачи новой Советской власти». Пока такой программы, как будет показано ниже, ни у одного отряда народно-патриотических сил нет.

А мною такая работа, можно сказать, была написана ещё в 90-е годы. Тогда мне довелось напечатать в газете «Подмосковье» более 50 статей (на газетную полосу) по важнейшим вопросам жизни страны — экономической политики, международных отношений, реформирования Вооружённых сил, экологии и т. п. Используя эти материалы, с поправками на изменившиеся с того времени условия, я и предлагаю программу строительства Новой России. Это завершающее, третье исследование под названием «Россия XXI века: путь к мировому лидерству (программа развития страны на ближайшие годы)» будет напечатано в журнале «Молодая гвардия» в 2007–2009 годах.

А в этой последней главе второго исследования (напоминаю, первым была книга «Капитализму в России не бывать!») пойдёт речь о том, какова роль России в идущем сейчас процессе глобализации. Выживет ли она в смертельной схватке за ресурсы, которая только начинает развёртываться, получит ли шанс на развитие по собственной модели, или будет уничтожена более сильными и удачливыми соперниками.

Новая смертельная угроза для России

В предыдущей главе говорилось об угрозе нашествия на Россию со стороны Европы. Однако этим опасности для нашей страны не исчерпываются. Именно сегодня угроза уничтожения России реальна, как никогда, на этот раз со стороны той самой глобализации, то есть тех сил, которые идут во главе этого процесса и подчиняют его своим интересам.

Эта глобализация перемалывает все культуры и цивилизации, превращая человечество в некую безликую массу, в объект безудержной эксплуатации со стороны новых «хозяев жизни» в мировом масштабе. Её апологеты уверяют, что скоро мир действительно станет «одной деревней», где все всё знают друг о друге. Товары, капиталы, рабочая сила, информация будут свободно перемещаться из одной страны в другую, границы между государствами станут чисто формальными, какими они уже стали во многом между странами ЕС.

Что это? Неужели сбывается пророчество поэта, мечтавшего о строе, «когда народы, распри позабыв, в единую семью соединятся»?

Нет, скорее даже наоборот. Глобализация может обернуться неслыханным доселе угнетением одних народов другими, а всех их — мировой финансовой олигархией. Доктор исторических наук Наталия Нарочницкая доказывает:

«Политика Запада — это не только экономическое овладение миром. Это ещё и духовная, мировоззренческая экспансия: потому что любой материальной движущей силой истории является стремление к овладению миром на основе собственной системы ценностей» («Литературная газета», 2006,? 28).

Иначе говоря, глобализация — это война, которая ведётся то путём экономического и идеологического давления, то с применением оружия. Это — война за лидерство в мире, в которой все средства хороши, и проигравшая страна может не просто потерять часть территории и ресурсов, а попросту перестать существовать.

Странам-претендентам на мировое лидерство нужно завладеть природными ресурсами, запасы которых сокращаются, а потребность в них растёт. Им также необходимо овладение стратегически важными территориями, позволяющими контролировать процессы, происходящие на планете. А главным хранилищем ресурсов и обладательницей «хартланда», ключевой территории Северной Евразии, является Россия, которая и стала препятствием на пути гигантского маховика глобализации, тем более, что она ещё и живёт самобытной системой ценностей, несовместимой с ценностями западного мира.

В принципе такая ситуация для нас не нова. СССР долгие годы пребывал в положении осаждённой крепости, подвергался и экономическому давлению, и вооружённой агрессии. Но Советский Союз сумел стать мощной державой, способной отразить даже натиск самой страшной в истории человечества военной машины гитлеровской Германии (точнее, всей Европы). Однако война, в которую будут втягивать Россию (имеется в виду уже «горячая война», «холодная война» против неё никогда и не прекращалась), развязывается в совершенно иной обстановке, когда наша страна усилиями либералов-разрушителей до предела ослаблена во всех отношениях и лишь в последние год-два начинает подниматься с колен.

Поэтому рассмотрение вопроса о месте России в мире в условиях глобализации должно служить началом любого серьёзного исследования перспектив развития страны.

А как вообще представляют себе будущее России разные её политические силы, в особенности различные отряды народно-патриотического лагеря?

Россия процветающая или погибающая?

У Александра Солженицына, выступившего с нашумевшей (и очень вредной) статьёй «Как нам обустроить Россию», нашлось много продолжателей. Ныне в Интернете — целый океан публикаций о будущем нашей страны, этой теме посвящено немало книг и тысячи газетных и журнальных статей и в России, и за её пределами.

Пожалуй, самое удивительное во всём этом — молчание российской власти по поводу перспектив страны. Если, например, Китай планирует своё развитие на десятилетия вперёд, то российские либералы во всё время своего пребывания у власти ограничивались прогнозами на год, в лучшем случае на три ближайших года, да и то в разрезе показателей бюджета (ВВП, темпы рост инфляции и пр.). Ни один министр не говорил о том, какой станет наша страна, какие отрасли производства нам нужно развивать, какие предприятия предстоит построить.

Оно и понятно: либералы у власти не заинтересованы в судьбах «этой страны». По словам Наталии Нарочницкой, «элитам всех стран в качестве соблазна внушается мысль, что они якобы принадлежат к глобальному управлению». Как пишут в приложении к книге Энтони Саттона «Власть доллара» (М., 2003), Анатолию Чубайсу якобы предложили пост министра в правительстве РФ, а он ухмыльнулся: «Нет, что вы, мне это не надо». Верно ли это, не знаю, но в книге далее говорится: «Конечно, зачем быть министром какого-то периферийного правительства ему, который, образно говоря, сам является министром мирового правительства!» (будто бы последним, 63-м членом этого всемирного кабинета, единственным от России).

Лишь в последние месяцы своего второго президентского срока Владимир Путин настоял на принятии стратеги развития России до 2020 года, выдвинул задачу завоевания нашей страной мирового интеллектуального и технологического лидерства, но пока это выглядело лишь «декларацией о намерениях». Конкретного плана достижения этой цели нет, и когда он появится, за его реализацию развернёся ожесточённейшая борьба, ибо либеральная и компрадорская элита без боя своих позиций не сдаст.

Либералы, которые пока ещё не у власти, но которым очень хочется её захватить, вынуждены строить прогнозы развития страны, рассчитанные на привлечение электората.

Григорий Явлинский, написавший книгу «Россия в мире», на вопрос, в каком направлении будет развиваться мир в ближайшие 20–25 лет, ответил:

«… будет углубляться пропасть между развитыми странами и неразвитыми. Возможно, окажется, что никаких развивающихся стран не будет. Будут только развитые и неразвитые — причём неразвитые навсегда. Шансы на то, что можно будет перепрыгнуть из неразвитого мира в развитый, будут равны нулю.

Сейчас есть несколько стран, у которых объективно… остаются шансы двинуться как в ту, так и в другую сторону. Это Бразилия, Китай, Индия и Россия…

Благодаря особенностям исторического пути в России созданы некоторые точки опоры — прорывные отрасли, совершенно не свойственные странам третьего мира, включая и Китай, и Бразилию, и Индию.

Россия устроена с огромными провалами. Полный провал и тут же пик — летаем в космос. И весь вопрос в том, чтобы эти точки не потерять, а в ближайшие 25 лет, оперевшись на них, качественно преобразовать экономику и стать естественной частью развитого мира…

Россия включена в мировую экономическую систему, но находится на её далёкой периферии. Она её обслуживает. А мировая система её там держит, не даёт ей прорваться никуда…

Система периферийного капитализма устойчива. При хорошей конъюнктуре она может даже давать экономический рост. Но суть её в том, что в России она может обеспечить современный уровень жизни только 25 процентам людей.

3-5 процентов имеют такой уровень, какого нет ни у кого в мире. 22 процента — среднеевропейский, а 75 процентов населения навсегда, без всякого шанса, остаются за бортом, потому что такая система не создаёт рабочие места, не даёт возможности получить образование и т. д.

Кроме того, такая система меняет качество нашей страны. Один из признаков того, что являет собой страна, — это её средний класс. Раньше это были учителя, врачи, инженеры, офицеры, научные работники. Сегодня средний класс описывается формулой: «Ресторан, такси, девочки». Обслуга. Сфера обслуживания — это наш средний класс. Но это уже совсем другая страна, другая Россия».

По мнению Явлинского, остаться в середине Россия не сможет. У неё осталось 10–15 лет, чтобы уйти вверх, а не скатиться вниз.

Интересный язык у наших либералов. «Благодаря особенностям исторического пути», — говорят они там, где нужно бы сказать: «благодаря советскому строю» (это об успехах, в результате которых и были созданы прорывные технологии, ибо, как известно, таковых за годы либерального правления создано не было).

На вопрос, почему же в СССР удавалось осуществлять колоссальные проекты, этот лидер либеральной интеллигенции ответил:

«История показала, что с помощью авторитарных и тоталитарных методов управления можно из аграрной страны сделать индустриальную. Но с помощью таких методов невозможно сделать из индустриальной страны постиндустриальную… Теперь главное не заводы, а люди. Свободные, уверенные в себе, ничего не боящиеся, высокообразованные, общающиеся со всем миром. Продукт нужен другой — творчество, интеллектуальное первенство… если русские люди начнут проявлять инициативу и рисковать — они всех обгонят. Голова-то работает» («Московский комсомолец», 02.12.05).

Как и все либералы, Явлинский считает условием прорыва страны в развитый мир приобщение к западным ценностям, а главное — неприкосновенность частной собственности. Никакого особого, «третьего пути» он не допускает — это дорога в третий мир. О своём вкладе в разрушение страны, в частности, в разработку пресловутой программы «500 дней» и «Закона о разделе продукции», отдававшего наши природные ресурсы в вечное и бесплатное владение иностранцам, он умалчивает. А по этому закону, например, Россия не только ничего не получала за добываемые иностранными компаниями на Сахалине нефть и газ, но ещё оставалась их должником («Литературная газета», 2006,? 41)..

На той же позиции незыблемости частной собственности и «прав человека», а также объединения с Западом стоит и главный столп либерализма в России Анатолий Чубайс. Его программа строительства «либеральной империи» исходит из того, что Россия должна замкнуть кольцо развитых стран, став как бы мостом между США, Европой и Японией. Эти развитые страны, в том числе и Россия, образуют развитый «Север», противостоящий отсталому «Югу». Сама по себе его идея утопическая: империя и либерализм, империя и рынок — «вещи несовместные», потому что империя — это порядок и стабильность, а либерализм и рынок — это чередование подъёмов и спадов, изменения конъюнктуры рынка. Лишь Англия, классическая страна либерализма, сумела стать империей в условиях рынка, но и там всё было сделано для создания обстановки стабильности хотя бы в быту: «святое время» ланча, устройство сеттльментов в колониях, где жизнь шла не по обычаям «страны пребывания», а по привычному для джентльмена и леди английскому распорядку. Как и все либералы, Чубайс не говорит о том, что самые тяжкие беды, выпавшие на долю России с 1991 года, порождены как раз частной собственностью и рыночными отношениями в условиях борьбы гигантских монополий.

И высказывания президента Владимира Путина о будущем страны до недавнего времени были скупы по содержанию. Ему хотелось бы, чтобы Россия была мощной и процветающей державой, гражданам которой был бы обеспечен такой же уровень жизни, какой достигнут в наиболее развитых странах Запада, чтобы в нашем экспорте преобладало не сырьё, а высокотехнологичная продукция и пр. Возможно, здесь сказывалась лишь органически присущая чекисту осмотрительность. Теперь, когда он ушёл с поста президента и стал председателем правительства РФ, которому предстоит решать все конкретные вопросы жизни народа, ему понадобится реальный план развития страны, воплощающий идеи стратегии «2020» в ясные и чёткие проекты. Кстати сказать, без такого плана и борьба с коррупцией невозможна, она тогда выльется в борьбу группировок внутри элиты, которые будут использовать обвинения в коррупции в качестве орудия устранения своих конкурентов. Только там, где ясен водораздел между патриотом Родины и её внутренним врагом, коррупции не будет места.

Прогнозы западных авторов относительно будущего России, как правило, пессимистические: России предсказывают закат и распад. В худших сценариях Россию ждёт раздел между более удачливыми государствами или превращение её в поле битвы разных цивилизаций, так что она будет стёрта с лица Земли. Хотя на Западе есть и единичные прогнозы, где Россия предстаёт одной из определяющих сил на планете. Те исследователи, которые обеспокоены перспективой вымирания белой расы вообще, видят в России опору для противостояния этим процессам.

А диапазон взглядов патриотов на будущее России широк. Одни видят её в грядущем процветающей, другим её будущее представляется в мрачных тонах.

Примером сверхоптимистического взгляда на будущее мира и России может служить прогноз профессора Дипломатической академии МИДа Игоря Панарина («Труд», 30.12.05).

Учёный полагает: человечество настолько поумнело, что в скором времени «войны отойдут в прошлое». Государств станет меньше в два раза — около сотни, их место займут финансово-экономические образования. Латинская Америка создаст свой союз, вынудив США войти в альянс с Канадой и замкнуться на своих внутренних проблемах. Арабский Восток образует подобие ЕС. Большая Индия вберёт в себя Пакистан, Бангладеш, Афганистан и, возможно, Иран. Но главными будут три центра силы: ЕС, Большой Китай и Евразийская Русь.

Кто добровольно войдёт в Евразийскую Русь? Порядка 28 государств. Это все бывшие советские республики, а также Болгария, Греция, Польша, Чехия, Словакия, Сербия, Черногория, Македония, Ливан, Сирия и будущая объединённая Корея. (Можно подумать: вот и почти полностью сбудется пророчество Тютчева: Русь — от Нила до Китая.)

Примерно так же представляет себе будущее России и политолог Александр Дугин. А госсекретарь Союза России и Белоруссии Павел Бородин считает: в этот Союз к нам всё постсоветское пространство войдёт, а потом и вся Европа («Аргументы и факты», 2006,? 26).

Удивительно! Государства Западной Европы всегда были ненавистниками России. Страны Восточной Европы, вовлечённые против их воли в состав социалистического лагеря, всегда стремились вырваться из него и при первой же возможности устремились к Западу (правда, ожидавшегося рая они там не обрели, и кое-кто уже жалеет об утраченных благах социализма). Что же заставит европейцев, тем более, западных европейцев войти в состав России? Да и зачем они России? Что она приобретёт, приняв сотни миллионов цивилизационно чуждых ей новых граждан?

Как утверждает академик Игорь Бестужев-Лада, уже можно посчитать, в каком году последний Иван женится на последней Марье, и у них родится последняя Дарья, которой придётся выйти замуж за Ахмета, другого выбора у неё не будет. Русский народ исчезнет, на просторах России образуется совсем новый этнос. Но у него всё же речь идёт о мусульманах русскоязычных. Что же ожидать от пополнения населения России за счёт немцев, французов, поляков, греков и пр., уже основательно разбавленных турками и арабами? Я уж не говорю об утопиях «вечного мира», поумневшего человечества, устранившего войны из своей жизни…

А вот сверхпессимистический прогноз Михаила Кругова («Московский комсомолец», 13.03.2002): Россия, после того как её примут во Всемирную торговую организацию, будет оккупирована войсками Запада. И освобождение её потребует десятилетий упорной (сначала партизанской, затем общенародной) борьбы.

Доктора философии Владимир Пантин на основе изучения опыта XX века предсказывает: в связи с зарождением нового технологического и общественного уклада произойдёт ломка глобального масштаба. «Глубокий экономический кризис разразится примерно в 2009–2011 годах…». Изменится вся картина мира. Россия потеряет больше всех, в том числе, вероятно, и часть своей территории.

Писатель Михаил Веллер в книге «Великий последний шанс» не просто принимает распад России как данность, но и предлагает ускорить его. Нужно отдать Курилы японцам и сдать им же в концессию Приморье (чтобы эти земли не достались Китаю — более опасному претенденту), пока ещё за них можно получить деньги, в противном случае их у нас просто отберут.

А самый мрачный прогноз высказал в одной из телевизионных передач протоиерей Всеволод Чаплин: Третья мировая война неизбежна, она будет ядерной и уничтожит всё живое на Земле. А значит, и у России нет будущего.

Этим и другим прогнозам присущ один недостаток: они не пытаются проследить изменения в мировоззрении и мироощущении россиян. А ведь понятно, что если будет восстановлен советский характер, будет одна Россия, а если восторжествует торгаш, с удовольствием купающийся в стихии рынка, то получится совсем другая страна.

И вообще Россия будет развиваться не так, как гадают предсказатели. Она — не чистый лист, на котором можно изображать какие угодно схемы. И не только внешние силы будут определять направление развития России — сильные ныне страны Запада и Востока сами переживают острейший кризис и могут развалиться в любой момент. Путь России обусловлен также её прошлым и настоящим, хотя и с учётом того, что принёс новый век.

Это хорошо, что большинство патриотов смотрит на будущее России с оптимизмом. Но на чём он основан?

Есть ли у патриотов основания для оптимизма?

Наиболее активно выступают на поприще прогностики авторы, объединившиеся вокруг газеты «Завтра». Это сам главный редактор Александр Проханов, а также Михаил Делягин, Александр Дугин, Максим Калашников, Юрий Крупнов, Сергей Кугушев и др.

Я ценю наших патриотических вперёдсмотрящих за то, что они внушают людям надежду на нашу победу. Но меня смущает их равнение на «Пятую империю» при равнодушии к её общественному строю.

Так, Александр Проханов, воспылавший вдруг любовью к Чубайсу, говорит ему, что проект «Пятой Империи» «не наполняется пока никаким конкретным содержанием. Я не знаю, какая это будет Империя: коммунистическая, либеральная, фашистская, теократическая, или какая-то иная имперская мегамашина, — только исторический процесс покажет, что будет стоять за этим термином…» («Завтра», 2006,? 38).

Между тем главное сегодня — не империя сама по себе, а советский строй. Будет Россия советской — она непременно станет империей (или, как более осмотрительно выражается Юрий Крупнов, мировой державой). Но без советского строя Россия может стать только очередным историческим уродцем и колонией более успешных стран.

А основания патриотических прогнозов жидковаты.

На чём, например, строят свою концепцию Максим Калашников и Юрий Крупнов (в частности, в книге «Оседлай молнию!»)? На том, что старая индустриальная эпоха закончилась, а отжившая система Фабричных Труб и Нефтяной Энергетики прячет и уничтожает прорывные технологии, представляющие для неё угрозу. Поскольку в России старая экономика разрушена, ей терять нечего, в старом мире она обречена. «И у нас останется только один выход: отчаянно рвануться вперёд, в новую эру, в мир чудесных технологий… Вот почему Россия должна совершить чудо — не просто экономическое, а цивилизационное… Русское Великое Чудо должно состоять из семи чудес» — финансового, научно-технического, экономического, военного, культурно-идеологического, национального и организационного. Для этого надо — ни много ни мало — «стать племенем людей сверхразумных, овладевших колоссальными ресурсами своей души».

Много было в истории проектов чудесного прогресса, но вряд ли кто додумывался до возможности почти мгновенного преображения целого народа, прозябающего в нищете и заброшенности и отравляемого алкоголем и наркотиками, в племя сверхразумных существ.

Я всей душой за такое волшебное превращение России в мировой центр научно-технического прогресса и совершенствования личности. Но у данных авторов сказываются три недостатка подхода журналистов, никогда не занимавшихся реальным производством.

Во-первых, новейшие технологии не отменяют старых, а надстраиваются над ними, как над фундаментом. Если нужно лететь на Марс, для этого потребуется не метла ведьмы, а космический корабль. А значит, нужен металл, необходимы экскаваторы для добычи руды и пр. Пусть индустриальная цивилизация изжила себя, но она распадётся, как пишет Сергей Кугушев, «в ближайшие десятилетия» (!), и «для перехода в нейромир нужно преодолеть постиндустриальный барьер» («Завтра», 2006,? 33).

Во-вторых, племени сверхразумных людей ещё нет, и родившимся сегодня детям со сверхспособностями, чтобы вырасти и набраться жизненного опыта, потребуются два — три десятка лет. Отдельные уникумы имеются («Завтра», 2006,? 39) но они могут завести в такую бездну! Разные уникумы часто не согласны между собой по поводу любого конкретного дела. Ждать ли нам, пока возникнет племя сверхразумных? начинать ли переустройство России, опираясь на уникумов? или же строить новую Россию, исходя из реальности?

В-третьих, надо ведь как-то решить вопрос о власти, поскольку нынешняя либеральная власть никакого преобразования страны даже сверхспособным индивидам не позволит…

Юрий Крупнов дал Максиму Калашникову интервью, которое названо «Вперёд, в мировые лидеры!» («Завтра», 2006,? 40). Такая постановка мне нравится, моя следующая работа тоже будет нацелена на это. Но не следует представлять задачу упрощённо: дескать, «дай-ка я стану мировым лидером!» Надо строить жизнь своей страны как можно лучше, чтобы наш образ жизни стал привлекательным для других народов планеты, чтобы в мире возникла мода на всё российское, это и будет признаком того, что человечество признало нас своим лидером. Опыт США показывает, что привлекательность образа жизни важнее капиталов. Где жить нравится — туда и капиталы, и мозги притекут сами!

Сказано всё это, конечно, не в упрёк названным авторам. Их предложения не хуже и не лучше других. Но это всё же больше мечты или благие пожелания, чем программа реальных действий.

Не лучше обстоит дело с программами переустройства России и у солидных патриотических организаций. В них, например, выдвигаются требования национализации захваченных олигархами в ходе приватизации месторождений нефти и других природных ресурсов, перехода от сырьевой экономики к высокотехнологичной, повышения зарплат и пенсий в 2–3 раза, увеличения ассигнований на науку и пр.

В программе, разработанной учёными социалистической ориентации («Правда», 2006,? 110), те же выражения, какими услаждали наш слух директивы к очередному пятилетнему плану в советское время. «Осуществить…», «увеличить….», «улучшить….» При этом не говорится о том, как осуществить эти требования (и возможно ли это при нынешнем соотношении сил внутри страны и на мировой арене). Как и о том, откуда взять средства на эти цели (если не считать расходования золотовалютных резервов и Стабилизационного фонда, которые либеральное правительство не случайно ведь отправило в страны Запада), а главное — опять-таки обходится вопрос о власти.

И это тоже не случайно. Не знаю, можно ли верить тому, что не раз писали в СМИ, будто в 1996 году Геннадий Зюганов выиграл президентские выборы, но заявил своим соратникам, что принимать на себя ответственность за разваленную либералами страну не собирается. И поздравил Ельцина с победой. Вот и в наши дни у патриотических объединений видно старание оседлать протестные настроения обездоленных, и набрать на этом политические козыри, а реальной программы развития страны нет.

Мне все эти программы напоминают письмо в редакцию газеты «Крестьянская Русь» читателя Анатолия Васильева из Владимирской области «Если бы я был диктатором». Он сделал бы следующее:

— На один год ввёл бы чрезвычайное военное положение в стране.

— Закрыл бы границы для выезжающих.

— Национализировал бы наиболее крупные предприятия, железнодорожный, воздушный транспорт, недра и землю.

— Заморозил бы цены на продукты и одежду.

— Заморозил бы вклады на сумму более одного миллиона.

— Энергоресурсы оставил бы внутри страны, заморозил бы на них цены. Эти меры дали бы возможность хирургическим вмешательством изъять награбленное у народа и любыми средствами вернуть то, что уже переправлено за границу.

— Отменил бы мораторий на смертную казнь.

— Изменил бы Конституцию, установив, что выборы считаются состоявшимися, если в них приняло участие 80 процентов избирателей, а победителем считается получивший 70 процентов от числа участников голосования.

— На детей и пенсионеров выделял бы по пять тысяч рублей в месяц.

— Стоящим на учёте по безработице тоже платил бы по пять тысяч рублей, но с обязательным использованием их на общественных работах, а также на производствах, нуждающихся в непрофессиональной рабочей силе.

— Изменил бы Уголовный кодекс, введя более обширные административные, телесные и штрафные наказания, максимально используя открытость и публичность этих мероприятий.

— Отменил бы все льготы всем, даже высокопоставленным чиновникам, оставив им рядовую пенсию.

— Навёл бы порядок на телевидении, прекратив показ реклам (оставив для них один канал), а также убрал бы репортажи и фильмы со смакованием жутких кровавых трагедий, убийств и т. д. Насытил бы программы классикой и пропагандой нравственности и обычаев русского (и не только) народа.

Неплохая программа, не хуже разработок многих политических партий. Только вот остались без ответа такие вопросы: «как стать диктатором?», «как поведут себя США и НАТО, наблюдая за таким развитием событий в России?» и пр.

Вероятный сценарий развития событий

Патриоты по-разному относятся к Владимиру Путину (в предыдущей книге я посвятил этому целый раздел). В последнее время многие его прежние критики меняют своё отношение к нему. Например, профессор Сергей Кара-Мурза раньше считал, что Путин продолжает линию Ельцина на развал страны. А сейчас он пишет, что Путин подаёт общественности знаки державного, патриотического характера, хотя в посланиях по-прежнему говорится о либеральных ценностях («Наше время», 2006,? 1). Александр Проханов то ругал Путина, то приравнивал его к Сталину, потом снова поносил как врага народа, а под конец даже поместил в своей газете «Завтра» икону Путина — с портретом в центре и с клеймами по краям, где изображались сцены из жизни президента. И в публичном диспуте на телевидении потребовал, чтобы Путин не уклонялся от выполнения воли народа — остался президентом на третий срок.

Надо признать, что президенту удалось остановить распад России, усилить вертикаль власти, обуздать произвол олигархов, укрепить позиции страны на мировой арене. Эти его меры вызвали серьёзную озабоченность в руководящих кругах Запада и злостные нападки на Путина в западных СМИ. Его там сравнивают с Муссолини, Саддамом Хусейном и даже с Гитлером

Интересный доклад подготовили в 2006 году бывший секретарь ЦК КПСС, а затем посол в Германии Валентин Фалин и генерал Геннадий Евстафьев, в прошлом один из руководителей Службы внешней разведки.

В докладе утверждается, что влиятельные круги США попытаются устроить в нашей стране «оранжевую революцию» по украинскому или грузинскому образцу. Чтобы изменить нынешний политический курс России, они выдвигают в качестве будущих «национальных лидеров» проамерикански настроенных политиков-оппозиционеров вроде Михаила Касьянова, Никиты Белых и Гарри Каспарова (упоминаются также Дмитрий Рогозин и Владимир Рыжков).

Комментируя этот доклад, военный эксперт генерал Александр Владимиров отметил, что в мире ведут ожесточённую борьбу за ресурсы (и даже за само существование) три основных проекта: либеральный американский, радикальный исламский и шовинистический китайский. Россия же пока своего проекта не имела и стала «проходным двором», где грабят и гадят все кому не лень. Сейчас Россия делает первые шаги самостоятельного развития. На Западе возникло опасение, что Россия не остановится на этом и будет стремиться вновь стать великой державой.

И Запад спешит остановить Россию, пока она не набрала силу. (Как в своё время Черчилль убеждал Трумэна подвергнуть СССР атомной бомбардировке, пока наша страна не обладала атомным оружием.)

Для США главное — поддержать у себя высокий уровень потребления: если он упадёт, там сразу же обострятся расовые, межэтнические и прочие конфликты, которые поставят под вопрос само существование государства. А необходимые для этого ресурсы — на территории России.

Американцы решили уничтожить слабого. Для них в четырёхугольнике Запад — Россия — Ислам — Китай самыми слабыми представляемся мы. И мы должны знать, что Америка собирается творить в нашей стране руками Касьянова и др. Если мы сумеем достойно ответить на этот вызов, то со временем на территории постсоветского пространства можем организовать новый гигантский союз под эгидой России с населением в 300 миллионов человек. Совместно с Китаем мы способны создать свою валюту, единый рынок, объединённую военную систему безопасности.

Генерал идёт ещё дальше: «Вполне возможно, в обозримом будущем вся основная мировая жизнь останется только на континенте Евразия, а всё остальное заселённое пространство — Австралия, Америка и прочие государства — уподобится осколкам, сателлитам огромного каравана-континента. И не мы будем сырьевым придатком Запада, а он станет нашим технологическим придатком».

Но эти далёкие перспективы могут стать реальностью лишь в том случае, если Россия сумеет выжить в нынешней ситуации.

Но есть и иное мнение по поводу названного доклада («Завтра», 2006,? 40). Будто бы он заказан либералами в российском руководстве и призван отвлечь внимание общественности от их разрушительной деятельности. Якобы, по соглашению, достигнутому с США, Путин должен в 2008 году передать власть ставленникам ельцинской семьи, тандему Дмитрий Медведев — Александр Волошин. После этого произойдёт «зачистка» силовиков, либералы будут обладать всей полнотой власти, и Россия вновь станет послушно следовать в хвосте США.

Этого, говорилось далее, допустить нельзя. Можно предположить, что Путин сейчас находится в положении Сталина 1941 года. Он знает, что война на носу, может начаться в любой момент, а Россия к ней не готова. Наша армия развалена, отдельные боеспособные части только создаются. Север и северо-восток вообще не прикрыты средствами ПВО, прилетай, кто хочет, и бомби, что хочешь. Экономика разрушена, лишь начинается восстановление ряда её отраслей, в том числе отечественной микроэлектроники. Сельское хозяйство разорено, прекращение импорта продовольствия грозит голодом в стране. Уничтожена и отечественная фармацевтическая промышленность, без импорта лекарств начнётся массовая смертность среди больных. И этих слабых мест миллион. Поэтому надо оттянуть начало войны, насколько возможно, и не допустить образования единого фронта противников России. На это вроде бы и направлена политика Путина, а либералы в правительстве и в государственном аппарате вставляют ему палки в колёса. Но трогать их до поры до времени нельзя, их присутствие в правительстве — залог того, что Россия слишком «не взбрыкнёт». По этой же причине нельзя и просто национализировать предприятия, захваченные олигархами и, возможно, уже проданные иностранцам, тут приходится прибегать к более тонким схемам, внешне напоминающим выкуп частной собственности и т. п.

Но уже с 2006 года Россия всё твёрже отстаивает свои национальные интересы. На мой взгляд, знаковым событием стал российско-грузинский конфликт в октябре 2006 года. На арест российских офицеров в Грузии наша страна ответила очень жёстко, в частности, закрытием в Москве игорных заведений, контролировавшихся грузинскими преступными группировками. По сути, этот конфликт стал лишь поводом для начала наступления в России на преступность во всех её видах.

А переход полномочий президента РФ от Путина к Медведеву не привёл ни к каким отрицательным последствиям. Путин предупредил западных лидеров, что Медведев — русский националист в хорошем смысле слова, он будет твёрдо стоять на страже интересов России. И им с Медведевым будет не легче иметь дела, чем прежде с Путиным.

Возможно, страны Запада не ограничатся объявлением нас «империей зла» и центром «оси зла», а установят блокаду, прекратят поставки не только технологий, но и продовольствия, медикаментов. Нас отключат от Интернета, перекроют все пути получения научной информации, заморозят активы России в западных банках (а это — почти весь наш Стабилизационный фонд и золотовалютные резервы страны) и т. д. Пригрозят и конфискацией денег тех российских элитариев, которые поддерживают патриотические начинания власти. Не исключены и попытки нападения на Россию с использованием новейших вооружений, которых у нас пока нет, а наш ядерный потенциал натовцы блокируют. Внутри страны усилится деятельность агентов влияния Запада, начнутся диверсии и иные вредительские акции.

Вот тут и может решиться вопрос о власти. Момент нападения Запада на Россию — с объявлением войны или без оного, с оружием или без него — может стать и «часом икс». Либералы будут немедленно отстранены от власти, и те, кто не успел убежать, будут изолированы. Последует призыв к мобилизации всех сил для спасения страны, для победы. Это и будет временем, когда можно установить диктатуру и провести в жизнь программу, подобную той, о какой мечтал читатель «Крестьянской Руси».

Итак, глобализация, как она проводится ныне, — это война против России. Дело в том, кто проводит глобализацию. Сейчас в мире правят элиты наиболее мощных держав мира (это — англосаксы, немцы, французы и выходцы из Европы — элита США). Но все они преследуют свои корыстные цели, добиваясь блага для себя за счёт эксплуатации и унижения остального человечества. Я считаю заслугой патриотов, пытающихся представить будущее России, то, что они выдвинули на первый план духовный и моральный аспекты этой борьбы, исходя из следующих положений.

Главное, что определяет место народа в мире, — не статистические или экономические показатели, которые сегодня одни, а завтра другие, а его постоянные характеристики: народный менталитет, идеал образа жизни, духовная и социальная традиция и пр. Народ по своей сути или способен, или не способен играть роль мирового лидера, а позволяют ли ему это его экономические возможности в данный момент — это уже другой вопрос. Успех или неудача народа зависит от того, как он распорядится выпадающим ему шансом. Вот как представляется патриотам ситуация в мире в эпоху глобализации с этих позиций.

Глобализация под эгидой эгоистов

В последнем приложении к книге Саттона «Власть доллара» есть убийственная фраза: «Глобалисты ведут дело к полному уничтожению цивилизации на Земле». Что это — констатация факта или выражение крайнего испуга?

Судите сами: пока у «глобалистов» получается своего рода «глобализация только для белых» (да и то не для всех, а лишь для верхушки «золотого миллиарда»). В итоге, как говорит сенатор Михаил Коробейников, «финансовые и интеллектуальные ресурсы стекаются к сильнейшему», который приобретает возможность «подкупать часть национальной элиты, что размывает государственный суверенитет».

Даже покойный папа римский Иоанн Павел II говорил:

«Поскольку глобализация руководствуется только законами рынка в интересах наиболее могущественных, её последствия могут быть только негативными. Таковы, к примеру: подход к экономике как к абсолютной ценности; безработица; упадок многих общественных служб; разрушение окружающей среды, природы; рост разрыва между бедными и богатыми; несправедливая конкуренция, которая ставит бедные нации в положение всё большей униженности» («Эксперт», 2000,? 1–2, с. 69). И ему вторит международный финансовый спекулянт Джордж Сорос: «Я сделал состояние на мировых финансовых рынках и, тем не менее, сегодня опасаюсь, что бесконтрольный капитализм и распространение рыночных ценностей на все сферы жизни ставят под угрозу будущее нашего открытого и демократического общества. Сегодня главный враг открытого общества — уже не коммунистическая, но капиталистическая угроза» (там же).

Бывший президент Римского клуба (об этой зловещей организации ещё будет разговор в дальнейшем) Александр Кинг, оценивавший демократические реформы в России как события мирового масштаба, предостерегает нас, что если мы возьмём за образец путь Запада, то это станет несчастьем для всего человечества. Потому что стремление к наживе не может бесконечно служить двигателем прогресса, а у России есть ценности, как воздух необходимые миру («Независимая газета», 06.11.98).

И самый ярый антисоветчик и русофоб Бжезинский заявляет: «Сейчас угроза миру исходит от гибели коммунизма. Мир разучился творить, мыслить, рождать идеи, он обнищал духовно… Дай Бог людям, в том числе и моим соотечественникам, осознать, что есть на свете вещи, более важные, чем микроволновая печь, самолёт или копчёная колбаса» (там же).

Западный строй жизни (условно называемый капитализмом) может обеспечивать односторонний, эгоистический прогресс, и то — ценой колоссального разрушения производительных сил, застоя в науке и технике, деградации населения. Он давно стал и остаётся ныне врагом человечества. Именно поэтому Россия, всегда противостоявшая Западу, остаётся для мира светом и надеждой. И если бы в России сохранилась власть либералов, старающихся преобразовать нашу страну по западному образцу, это стало бы катастрофой не только для России, но и для всего рода людского. Сметая власть либералов, наш народ выполняет общепланетарную мессианскую миссию.

Россия — мировой лидер: мечты или реальность?

О том, что Россия должна стать мировым лидером XXI века, пишут многие. Однако нужно различать наши желания или мнения и объективный ход событий. Проследим кратко историю мирового лидерства в XX веке.

Двумя сверхдержавами тогда были СССР и США. Не случайно именно они вышли на авансцену мировой истории. Русские и американцы — это народы-идеалисты. Они создали могущественные государства не столько силой, сколько в осуществление некоей идеи неэгоистического (по крайней мере, вначале) характера.

Америка создана выходцами из Европы, которые бежали от притеснений и несправедливости и задались целью построить государство богоизбранного народа («Новый Ханаан»), призванное стать достойным покровительства Самого Господа, и поставили превыше всего идею свободы (как они её понимали). Россия тоже складывалась как идеальное государство — «Третий Рим», «Святая Русь» — на основе стремления к правде и равенству. Это стремление после Октябрьской революции 1917 года вылилось в новую, почти религиозную по своему пафосу, веру в грядущее братство трудящихся всех стран. А затем советских людей вдохновляла идея о роли нашего народа как авангарда человечества.

Обеим нашим странам пришлось пройти через этап культурной зависимости от Западной Европы и упорно добиваться высвобождения из-под этого ига, что в дальнейшем будет разобрано подробно. В общем, многое объединяет Россию и США и в истории, и в мировой политике. Но минувшая «холодная война» и ее стереотипы до сих пор мешают нам без предубеждения осмыслить наши взаимоотношения в современном мире.

Источник многих наших сегодняшних бед — в том, что народное самосознание отстает от быстро протекающих исторических и геополитических процессов. Оно не может примириться с распадом СССР и изменившимся к худшему международным положением России. Поэтому сегодня полезно напомнить слова великого русского философа и геополитика Н. Федорова, который писал в конце позапрошлого века: «Если коротко определить наши внешние границы, то можно сказать, что мы окружены Англией, которой все наши соседи служат как бы орудиями». Заменим Англию на политического нувориша XX века — США и получится самое краткое описание границ бывшего СССР.

На деле мы как бы обречены на мистическую связь с Америкой. И с американской стороны было бы недальновидно пойти на поводу у тех партнеров по НАТО, которые жаждут «окончательного решения русского вопроса».

России также важно сохранить хорошие отношения с США. Конечно, проводившаяся при Козыреве внешняя политика страдала не просто излишней уступчивостью, а лакейством, в ущерб нашим национальным интересам, и к этому возврата быть не должно.

Вряд ли США откажутся от планов установления «нового мирового порядка» при их гегемонии, и едва ли Россия отступит со своей позиции защитника справедливости в мире (по крайней мере — морально). Многие предсказывают предстоящее новое обострение российско-американских отношений. Но не исключено, что нам предстоит период очередной дружбы со Штатами.

Вернусь к мысли Н. Федорова: Америка воспитана простором океана, Россия — ширью континента, мы в состоянии понять друг друга. Казалось бы, как мелки и ничтожны те причины, которые разделяют нас ныне, и как глубоки и велики те, что могут и должны соединить нас!

Так обстояло дело в XX веке. И что же будет в веке XXI?

Шансы России на мировое лидерство

Сталин в своей речи на XIX съезде КПСС, обращаясь к руководителям коммунистических партий капиталистических стран, заявил, что буржуазия, в своё время пришедшая к власти под знаменем демократии, ныне отбросила его, и долг коммунистов — поднять его и повести за собой народы в борьбе за лучшее будущее человечества.

Советский вождь правильно подметил, что лидер должен выдвинуть идею, привлекательную для миллиардов людей на Земле. Но, как это ни покажется странным, для понимания природы мирового лидерства важнее не это пожелание Сталина, а слова апостола Павла о том, что «вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим 8:22) из-за недостойного поведения человека, царящих в мире эгоизма и несправедливости.

Какие проблемы больше всего волнуют сейчас человечество?

Это — несправедливость в распределении богатства и жизненных благ как внутри отдельных стран, так и между странами «золотого миллиарда» и остальным населением Земли.

Это — искусственное торможение странами Запада научно-технического прогресса и развития культуры, которые могли бы помочь в ликвидации этого неравенства.

Это — острейшие экологические проблемы, без решения которых человечеству грозит скорая гибель.

Это — назревшая потребность выхода человечества в космос уже не в порядке единичных полётов космонавтов, а на основе всеохватывающей программы расширения наших знаний о Вселенной и практического использования её ресурсов для улучшения жизни широких масс населения Земли. И ни одна страна в одиночку этих проблем не решит. Глобальные проблемы потому и называются глобальными, что решать их можно только в масштабе всей планеты. То есть, глобализация неизбежна, вопрос лишь в том, как её проводить и где тот лидер, который способен объединить все страны и направить их на этот подвиг.

Кто же может встать во главе человечества в решении этих проблем?

Вот тут-то, по убеждению русских патриотов, на мировую арену в качестве лидера и выйдет Россия, русский народ.

Ведь о русском народе давно идёт в мире слава именно потому, что ему присущи всечеловечность, всемирная отзывчивость, о чём говорил когда-то Достоевский, но что ещё чётче высказал Тютчев, слова которого были приведены ранее. И русский менталитет, русское понятие о справедливости, которые в дальнейшем будут разобраны подробнее, окажутся востребованными человечеством ради спасения от гибели жизни на Земле. И это относится не только к далёкой перспективе. Предпосылки для мирового лидерства России складываются уже сейчас. И, добавлю от себя к тому, о чём уже писали патриоты, первый шаг на этом пути Россия уже сделала.

Заявка России — альтернатива людоедской глобализации

Российские СМИ, на мой взгляд, не поняли смысла статьи Владимира Путина, в которой он предложил своим коллегам по «Большой восьмёрке» на встрече в Санкт-Петербурге в 2006 году «сосредоточиться на трёх актуальных темах — глобальная энергетическая безопасность, борьба с инфекционными заболеваниями и образование». Не поняли смысла статьи и СМИ стран Запада, однако они почувствовали в ней серьёзный вызов со стороны России. Именно этим, видимо, объясняется новая волна злобных выпадов на Западе против России и лично против Путина.

В чём тут дело? Ведь, на первый взгляд, Путин предложил вернуться к вопросам, неоднократно обсуждавшимся «Группой восьми». Но в действительности его предложение носит принципиально новый характер и содержит скрытую заявку России на мировое лидерство. Чтобы убедиться в этом, надо сравнить два выявившихся ныне подхода к политике глобализации: уже описанный выше западный и формирующийся российский.

Россия на протяжении многих веков проводила свою глобализацию, создавая империю, включавшую не только русские земли (лишь бездарная политика последних Романовых не позволила закрепить за Россией территории на Американском континенте и острова в Тихом океане).

Но эта глобализация проводилась совсем на иных основаниях, чем глобализация по-европейски. Русские не истребляли народы присоединяемых территорий, не торговали рабами, а стремились приобщить эти народы к своей культуре. Это, в частности, служило ещё одним поводом для усиления извечной ненависти Запада к России.

СССР тоже проводил курс на глобализацию, добиваясь справедливости в международных отношениях, отстаивая права угнетённых народов, над которыми господствовали западные колонизаторы. Убеждали мир в искренности советской позиции достижения СССР в развитии экономики и культуры прежних отсталых национальных окраин царской империи.

Советский Союз мог гордиться своими достижения в разных областях жизни, но главное наше ноу-хау заключалось в умении мобилизовать народ и все ресурсы на решение задач, вытекающих из священных для нас понятий справедливости и равенства. Весь мир неизменно поражался дерзновению и грандиозности наших начинаний, начиная от плана ГОЭЛРО и кончая «сталинским планом преобразования природы». Да, в последний период существования СССР в нашей жизни накопилось немало недостатков и противоречий. И всё же более полного воплощения идей справедливости и равенства, чем достигнутое в нашей стране в советский период, мировая история не знала.

Но СССР проиграл (как принято считать, о противоположной точке зрения см. ниже) «холодную войну» и распался. В России в правление Ельцина тон в политике задавала клика либералов, выступавших всего лишь как колониальная администрация, поставленная у руля государства западными хозяевами. Россия всё это время не только не выступала в защиту справедливости в мире, но и для себя признала приоритет международных законов над собственными законами. Многим в мире казалось, что голос России умолк навсегда.

И вдруг — это предложение Путина. В чём же его особенности?

Напомню, о чём спорили прежде, когда заходила речь об обеспечении энергетической безопасности. О том, кому из сильных мира сего достанется наиболее лакомый кусок пирога. Кому, например, пойдут российские энергоресурсы — США, Западной Европе, Китаю? А Путин подчёркивает: ««энергетический эгоизм» — это тупиковый путь… перераспределение энергии, исходя лишь из приоритетов небольшой группы наиболее развитых государств, не отвечает целям и задачам глобального развития. Мы будем стремиться к формированию такой системы энергетической безопасности, которая учитывала бы интересы всего мирового сообщества».

Подобной постановки вопроса в мировой практике после распада СССР ещё не бывало. После долгого перерыва вновь поставлен вопрос о развитии всего человечества, о мире по справедливости. И поставила его именно Россия, никто другой в мире просто не в состоянии так поступить.

Точно так же, учитывая интересы всех людей планеты, Путин ставит и вопросы борьбы с инфекционными заболеваниями, и проблему образования. Что толку, — пишет он, — говорить о внедрении в образование новейших информационных технологий, доступных лишь наиболее развитым странам, если «во многих государствах и регионах по-прежнему остро стоит проблема доступности даже начального образования»? И здесь говорится о новом подходе к образованию как в развивающихся (то есть отсталых) странах, так и «в мире в целом».

Теперь, благодаря позиции нашей страны, мир может убедиться в том, что есть альтернатива людоедской глобализации, проводимой странами Запада. Россия готова вновь выступать от имени всего человечества, руководствуясь принципами справедливости и равенства, и это обеспечит ей широчайшую поддержку в мире.

Это позволяет по-новому оценить и итоги минувшей «холодной войны». Сергей Кугушев справедливо, хотя, может быть, с несколько излишней патетикой, утверждает:

«Россия не проиграла, но первой вошла в «настоящий, некалендарный» XXI век. Здесь мы были и остаёмся первопроходцами… Да, СССР не смог сходу прорваться через индустриальные барьеры в золотое будущее, но мы выстояли. И мы — не жалкие исторические неудачники, не позорно побитое войско, как пытаются убедить нас не только западные, но зачастую отечественные медиумы.

Мы — лучшие, мы соль земли, спецназ Всевышнего, авангард человечества…. Нам не нужен реванш, ибо мы ничего не проиграли, — нам необходимо осознание собственных сил и возможностей.

Мы народ переднего края — вот аксиома для наших лидеров и для нас самих. Когда-нибудь это поймут и наши цивилизационные конкуренты. Поймут, если смогут. И тогда они будут иметь возможность научиться многому у нас. Естественно, если они впредь будут адекватно воспринимать нас. Нас, Русский народ-победитель» («Завтра», 2006,? 32).

В этом с ним согласен профессор Игорь Гундаров, считающий, что социализм советского образца изжил себя, но Проекта, обеспечивающего выход на следующий виток исторического развития, ни у кого не оказалось.

«И не по причине слабости умов, а из-за сложности задачи. Ведь речь идёт о модели цивилизации XXI века. В таком неопределённом положении легко удалось убедить людей, что существуют только два пути развития человечества: отвергнутый авторитарный социализм и его единственная альтернатива — демократический капитализм.

Если это так, то Россия обречена на вымирание. Люди не хотят возвращаться в развитой социализм и умирают в атмосфере демократического капитализма. Но, может быть, существует всё-таки неизвестный науке «третий путь», что позволит двигаться к светлому будущему и одновременно ощущать себя в достойном настоящем?»

По мнению Гундарова, Россия за последние 150 лет сменила семь общественно-экономических формаций.

«В результате ни один народ в мире не располагает таким богатым опытом, дающим возможность сравнивать разные варианты развития и выбирать из них оптимальное сочетание.

И это не проигрыш в «холодной войне», а трудный поиск исторической альтернативы. Россия обречена найти спасительный строй — гуманный, эффективный, справедливый, иначе окажется в Красной книге истории. Иного не дано. В этом — суть национальной идеи. Более того, она же является и цивилизационной миссией российского народа, поскольку после распада СССР мировое сообщество вдруг обнаружило, что оказалось не у порога всеобщей гармонии, а на грани третьей мировой войны… Человечество оказалось перед выбором, осознавая ущербность не только бюрократического социализма, но и демократического капитализма. На повестку дня встал вопрос: «Какой социально-экономический строй должен прийти взамен?» Запад не смог дать на него ответа.

Значит, наконец-то пришло наше время — время тех, кто видит себя не холопом бюрократической номенклатуры или финансового капитала, а хозяином «необъятной Родины своей»» («Наше время», 2006,? 1).

Эту точку зрения можно понять. Перед человечеством встают такие грандиозные, поистине судьбоносные задачи (начиная от задачи выживания, спасения от надвигающейся экологической катастрофы), которые ни одна страна не сможет решить в одиночку. И тот же Сергей Кугушев в другой своей статье напоминает:

«Помните, как весь мир радовался, когда рухнул Советский Союз? Нам тогда объяснили, что социализм, а тем более коммунизм — противоречат природе человека. Зато капитализм подходит человеку в самый раз. Нам говорили: «Своя рубашка — ближе к телу» и ещё сотню таких же избитых истин. А мораль предполагалась одна — каждый думает только о себе. В нормальные времена, может быть, всё так и есть. Но в моменты кризиса, а тем более смертельной опасности и катастрофы все эти истины оказываются ложью. Начинают действовать другие законы: «Один за всех, все за одного», «Сотрудничество вместо конкуренции». Действовать можно в одиночку, а вот выживать и тем более развиваться — только вместе, и как раз Русская цивилизация и накопила в себе уникальный, единственный в мире опыт «жизни вместе»».

Да, на Западе радовались распаду СССР, хоронили социалистический строй. Но радовались недолго, скоро убедившись в правоте предвидения академика Дмитрия Львова: «Капитализм находится на грани кризиса и в ближайшем будущем может оказаться в не менее печальном состоянии, чем социализм, из которого мы без оглядки убегаем» («Труд-7», 05.04.01).

А публицист Эдуард Розенталь подметил очень важную сторону современного этапа мировой истории:

«Мир входит сегодня в качественно новую историческую эпоху, когда нравственный, общечеловеческий подход (это не то же, что «общечеловеческие ценности», «права человека» и пр. — М.А.) берёт верх над идеологиями, а мораль, всё активнее вторгаясь в политику и экономику, сама, вслед за техникой и наукой, превращается постепенно в непосредственную производительную силу. Роль её как регулятора общественного движения непрерывно возрастает. И такие этические категории, как свобода, равенство и братство, уже не являются отвлечённым выражением воли в себе и для себя, что было присуще раннему христианству или категорическому императиву Иммануила Канта (человек должен относиться к ближнему, как к себе самому), но определяется сугубо объективными обстоятельствами. Перед лицом нависших над миром глобальных ядерных, экологических, демографических и прочих угроз людям без чувства локтя просто не выжить» («Независимая газета», 06.11.98).

Ну, а Россия, где понятия равенства и братства никогда не были абстракциями, объективно выдвигается на передний край борьбы за лучшее будущее человечества.

Замечу, что многие деятели на Западе давно видели надежду на спасение мира именно в России. Норвежский полярный исследователь Фритьоф Нансен в книге «Россия и мир», вышедшей в 1923 году, пророчески писал:

«…мне совершенно ясно, что Россия однажды, и причём в скором времени, спасёт Европу, а кроме того, именно из России придёт духовное обновление».

Знаменитый австрийский писатель Стефан Цвейг написал однажды:

«Герои Диккенса мечтают о маленьком домике, тёплом очаге и благополучии своего потомства, герои Бальзака грезят высокими титулами и миллионами, герои Достоевского и Толстого никогда не примирятся на личном только счастье, для них счастье — это счастье всего народа. Всего человечества, они так устроены, что живут идеей космического совершенства».

Таких высказываний видных авторитетов Запада можно было бы набрать на солидный том.

Продолжу цитату из статьи Сергея Кугушева:

«Теперь пришла наша очередь воспользоваться лучшими достижениями СССР, достав их из запасников. Там лежат несметные духовные, организационные, культурные и технологические сокровища. Лишь немногие представляют, какое фантастическое наследство оставила Красная империя, царство творчества, держава торжества духа над материей. Благодаря этим до сих пор не использованным сокровищам у нас — возможно, единственных на планете, — есть всё, чтобы спасти не только самих себя, но и отвести гибель от рода людского. Судьба России сегодня — это судьба мира. Спасётся Россия — спасётся мир… только мобилизация, организованность, манёвры и концентрация ресурсов на важнейших направлениях, в сочетании с энтузиазмом и подвижничеством сотен тысяч творцов и деятельных людей, способны в самый последний момент изменить историю нашей страны и мира в сторону счастливого Завтра» («Завтра», 2006,? 33).

Примечательно, что в организации борцов за этот новый строй Сергей Кугушев видит «Братство или Имперский Орден» («Завтра», 2006,? 38).

Многие авторы в сходных выражениях высказывают мысль о том, что Россия, накопившая в течение веков огромный опыт совместного существования разных народов и религиозных конфессий, может предложить планете оптимальную модель мира. Россия сама по себе как бы ООН в миниатюре.

Ну, а главное — это всё-таки тип человека. Валентин Распутин выразил эту мысль очень образно:

«…отчего ж… десятки и сотни умнейших людей Европы искали утешение и видели надежду в России? Не потому ли, что, несмотря на все свои недостатки, отвечает русский человек главному замыслу вообще о человеке?» («АиФ», 1998,? 42).

Но, может быть, предложение Путина «Большой восьмёрке» — лишь случайный эпизод? Или это — та первая ласточка, которая не делает весны, но всё же знаменует её приход? Думаю, это проявление осознанной позиции России. Лишним тому доказательством служит известный доклад заместителя главы Администрации президента и ведущего идеолога Кремля Владислава Суркова на собрании актива партии «Единая Россия».

Сурков, в частности, отметил, что «Советский Союз благодаря своим мощным идеологическим усилиям стимулировал освобождение колоний, ускорил гармонизацию социальных отношений в самих странах Запада и этим оказал благотворное влияние на мировой ход истории».

Отмечая значение проведенной в СССР индустриализации, Сурков заметил: «Мы живём сегодня на наследство, доставшееся нам от Советского Союза. Мы пока мало что сделали сами».

И далее — о новом подходе к международным проблемам: «Россия должна содействовать выработке справедливых правил глобализации. Надо препятствовать монополии одной или двух стран в любой жизненно важной отрасли…».

Значит, в Кремле понята роль СССР в мировой истории, как и задача России на международной арене, и дело лишь за тем, чтобы Россия, верная своей исторической миссии, взяла на себя трудную, но и почётную роль лидера на данном этапе развитии человечества.

Кому быть в «Большой восьмёрке»?

Теперь ясно, что вызвало на Западе новый приступ злобы в отношении России: Путин припёр лидеров Запада к стенке. Они не могут открыто сказать, что не приемлют подхода к глобализации в интересах всего человечества, ибо это было бы равнозначно заявлению: «Мы людоеды, и ничем, кроме человечины, питаться не можем». На такое саморазоблачение они никогда не пойдут. Но и принять план в интересах всего человечества, который ущемит их эгоистический интерес, они тоже не в состоянии. И если до сих пор на Западе задавали вопрос, место ли России в «Большой восьмёрке?», то теперь дело обстоит совершенно иначе. «Семёрка», по удачному выражению политолога Вячеслава Никонова, превратилась в «собрание жирных котов, обсуждающих улучшение жизни мышей». Место ли ей в «Большой восьмёрке»? — вот вопрос, который мировая общественность будет задавать всё настойчивее.

Очень важный момент подметил журналист Андрей Фефелов. Он отметил, что Запад останавливает научно-технический прогресс ради корыстных интересов своей правящей верхушки (об этом в данной работе ранее уже говорилось). А Путин в своём послании Федеральному Собранию 2006 года, «сделав ставку на новые технологии, бросил вызов всей мировой системе — совершенно в сталинском духе. Если за словом последуют дела, есть большая вероятность того, что мировые центры власти объявят России войну на уничтожение. Война эта может вестись как в финансово-экономической, так и в агентурной, а то и в сугубо военной плоскости. Не секрет, что все центры высоких технологий в России находятся под пристальным оком «людей в чёрном». Каждый перспективный учёный и проявивший себя самородок-«левша» давно «взят на карандаш» агентурой влияния. Попытка осуществить технологическую революцию потребует огромных усилий по преодолению сопротивления «мировой закулисы». Идей и наработок в России — огромное количество. Людей и специалистов, готовых их внедрять, пока достаточно. Вопрос в другом: хватит ли у руководства страны воли и силы нарушить негласное «табу» на технический прогресс и, подобно известному литературному персонажу, который вытащил себя за волосы вместе с лошадью из трясины, прорваться в иное технологическое и цивилизационное измерение?»

Особая роль России в современном мире заключается в том, что, как справедливо заметил Юрий Болдырев, «в «восьмёрке» мы — единственные, кто может представлять интересы стран относительно неразвитых, являющихся поставщиками сырья для стран индустриальных и постиндустриальных».

Сергей Глазьев обращает особое внимание на необходимость устранения барьеров, существующих для отстающих стран, в доступе к достижениям научно-технического, технологического прогресса и создания условий для перехода к «экономике знаний»:

«Наша страна, давшая миру немало научных открытий, первой шагнувшая в космос и укротившая в мирных целях энергию атома, может и обязана потребовать устранения дискриминации со стороны «семёрки» в доступе других государств к достижениям, о которых идёт речь, в выходе на международные рынки информационных и образовательных услуг» («Русский курьер», 2006,? 27).

Многие исследователи полагают, что с середины XX века не коммунизм являлся основным врагом западного миропорядка: смертельную опасность для западной цивилизации, как цивилизации, претендующей на глобальное доминирование, представляла и представляет любая интеграция по оси Север — Юг. Стратеги «нового мирового порядка» прекрасно видят опасность такого объединения. И постоянно твердят о новом типе противостояния — цивилизационном. Поэтому величие и историческое право России заключается в том, чтобы возглавить угнетённое «золотым миллиардом» человечество в борьбе за справедливый миропорядок.

Итак, Россия сделала заявку на мировое лидерство. Остаётся оправдать её соответствующим реальным развитием страны. Ведь одного морального превосходства той или иной страны никогда в истории не бывало достаточно для того, чтобы ей стать ведущей страной мира.

А кто может выступить конкурентом России в борьбе за мировое лидерство?

При ответе на этот вопрос, прежде всего, приходят на ум, разумеется, США — эта единственная ныне сверхдержава планеты. Но ведь могут претендовать на ведущую роль и Япония, которая несколько десятилетий была мировым лидером научно-технического прогресса, и Китай, который многими рассматривается как будущий гегемон, уже бросающий вызов США. Грозную заявку на превращение всей планеты во всемирный халифат подают исламские фундаменталисты.

Есть и несколько экзотические воззрения на проблему мирового лидерства. По ряду параметров некоторые исследователи в числе претендентов на эту роль называют то великую Индию, то крошечную, но удивляющую мир своей независимой политикой Малайзию, то пробуждающийся от долгой спячки Латиноамериканский континент.

Наконец, в трудах русских патриотов столько сказано о всесилии «мировой закулисы», о могуществе транснациональных корпораций, образующих своеобразный интернационал паразитов и угнетателей человечества, более того — о незримом «мировом правительстве»! Значит, надо рассмотреть и шансы этих наднациональных, надгосударственных образований, роль которых нельзя недооценивать.

Какое место объективно, а не в силу наших пожеланий, сможет занять Россия в ряду этих претендентов на роль авангарда человечества в критический для мировой истории XXI век? И что конкретно нужно будет ей сделать, чтобы занять по праву принадлежащее ей место в мире? Вот о чём пойдёт речь в дальнейшем.

Но прежде чем подвести итоги данному исследованию, хотел бы уточнить одну свою мысль, высказанную ранее.

Почему нам не нужна сегодня партия

В книге «Капитализму в России не бывать!» я писал о необходимости создания Партии советских людей. Вскоре я получил обращение инициативной группы по образованию партии, провозгласившей лозунг: «Советская власть лучше буржуйской!» Эти сторонники Советской власти предполагают включиться в повседневную политическую жизнь и борьбу, участвовать в выборах и органов местного самоуправления, и Государственной думы, и президента России. Видя таких своих «сторонников», я сейчас считаю, что нужно положение о Партии советских людей уточнить.

Само слово «партия» означает, что мы имеем дело с частью общества. Партия — понятие буржуазной демократии. Разные партии, представляющие интересы различных слоёв общества, борются за власть. В СССР ВКП(б) — КПСС формально была единственной партией, а на деле представляла собой не партию, а несущую конструкцию государства. А Советская власть была властью партийной номенклатуры.

Сейчас в стране временно установился буржуазный (но не капиталистический) строй, и в ней, кроме формирующейся партии власти, действует множество других, по большей части карликовых, партий. Такие партии-карлики и делами занимаются карликовыми. В таких условиях создавать партию, члены которой, советские люди, включились бы в борьбу этих карликов, — значило бы принижать достоинство советского человека.

Но ведь уже сейчас в России идёт процесс скрытой (или, как с тревогой говорят наиболее прозорливые из либералов, «ползучей») советизации. То тут, то там восстанавливают пионерские организации, тимуровские команды, народные дружины, монументы советских вождей или мемориальные доски в память о Сталине, Брежневе, Андропове, Дзержинском… Всё чаще встречаешь высказывания о том, что советская система образования и здравоохранения была лучшей в мире, и её следовало бы усовершенствовать (но не разрушать, чем занимаются либералы, дорвавшиеся до власти). По телевидению показывают советские фильмы, и лучшие из них находят миллионы новых почитателей. Концерты советской песни собирают полные залы.

Таких примет процесса советизации современной России можно назвать тысячи. А главное — всё больше людей начинает понимать, что именно советский период отечественной истории был временем высшего взлёта и Русского государства, и русского человека. И эти люди уже не стесняются называть себя советскими людьми, даже прозвище «совок» им уже не кажется оскорбительным.

Но есть два вида советских людей. Одни сожалеют в основном о том, что нет теперь «колбасы за два двадцать». (Либералы, потешавшиеся над этой «колбасной философией» «совков», похваляются тем, что теперь в супермаркетах есть сорок сортов колбасы. То есть, они заменили одну «колбасную философию» другой, не менее «колбасной».) Это — советские люди прошлого. Другие знают, что советский строй в том или ином виде возродится, видят признаки его возрождения и делают всё возможное, чтобы приблизить его восстановление. Это — советские люди будущего.

Советские люди прошлого («совки» с маленькой буквы) могут вступать в КПРФ, «Справедливую Россию» или другие «патриотические» организации, не имеющие будущего, и тешить себя иллюзиями участия в борьбе за новый СССР. Советским людям будущего («Совкам» с большой буквы) достоинство не позволяет участвовать в таких играх. Им предстоит иной вид деятельности.

Те из них, кто имеет достаточную подготовку и способность открывать новые горизонты познания, занимаются выработкой современной идеологии, отвечающей новому этапу развития русской советской цивилизации, и вырабатывают пути совершенствования отдельных сфер жизни нашего общества. А для остальных есть дело менее масштабное, но тоже очень важное.

Если мы считаем нынешнюю буржуазную власть оккупационной, то нужно поставить своей задачей создание районов, освобождённых от этой власти, прежде всего — на бытовом уровне. Нам нужно повсюду создавать сообщества советских людей, которые собираются, отмечают советские праздники, вспоминают советские традиции, воспитывают на них своих детей, — в общем, готовят себя и окружающих к жизни в условиях возрождённого советского строя.

Ко времени смены строя в России у нас уже будет готов плацдарм новой советской жизни.

У нас снова возродится «наше слово гордое «товарищ»» вместо обращения «господин», пришедшего из рабовладельческого общества (там господами называли только тех, кто имел рабов). В России будет постепенно создаваться как бы параллельное советское государство, нелегальное, но не тайное. И национальной идеей этой новой России, идеей, которую должен будет воспринять и весь народ, должны стать освобождение страны от положения колонии Запада и достижение полной её независимости — в материальном и духовном отношениях.

Авангарду народа должно быть присуще орденское мышление. Партий в обществе может быть много, а орден — один, через него и осуществляется единовластие.

Народ, страна — это земщина, их девиз, в лучшем случае, — служение России, его могут принять и олигархи, понимая это служение по-своему. В отличие от земщины, опричнина — служение вождю, который, преодолевая сопротивление врагов и часто непонимание народа, ведёт Россию к освобождению и преображению. И авангарду народа надо не предаваться фантазиям, а исходить из реальности и улучшать её.

Положение коренным образом изменилось с того времени, как Путин согласился возглавить партию «Единая Россия». За избрание Путина председателем партии делегаты съезда проголосовали единогласно, однако ещё накануне в газетах писали, что многие в партии не желали бы вступления в неё Путина, опасаясь основательной чистки её рядов. Действительно, Путин прямо на съезде сказал, что партию надо очистить от бюрократов и иных случайных людей. Но «ЕР» до сих пор и была в основном партией бюрократов, карьеристов и толстосумов. С такой партией вести Россию к новому взлёту немыслимо. И если советские люди увидят, что Путин действительно превращает партию в авангард народа, идущего к мировому лидерству, им будет смысл вступить в неё и деятельно помогать новому главе партии и правительства.

А вывод из всего этого прост: Россия будет Россией советских людей, то есть новосоветской, и она станет «центром кристаллизации» для нового «Союза республик свободных», о котором предстоит особый разговор.

В третьей работе и будут рассмотрены перспективы новой России в XXI веке как во внутреннем её устройстве, так и в мировом масштабе.

Заключение

В книге «Капитализму в России не бывать!», как это видно уже из её заглавия, было показано, что, сколько бы либералы ни насаждали в нашей стране капиталистические принципы и институты, капитализм в ней утвердиться не может. Мечты новой русской буржуазии о восстановлении у нас капиталистического строя беспочвенны. Власть либералов висит на волоске и вот-вот кончится.

В данной работе «От лжекапитализма — к тоталитаризму!» рассматривается самое главное явление мировой истории XX века, оставшееся вне поля зрения мировой общественной науки, — целая эпоха, связанная с образованием корпоративных и тоталитарных государств, по сути, на всех континентах планеты.

По цитировавшемуся выше прогнозу Владимира Пантина, в ближайшие годы произойдёт «укрепление тоталитарных и авторитарных режимов по всему миру (подчёркнуто мною. — М.А.)». Значит, тема моего исследования — корпоративные и тоталитарные (часто называемые авторитарными) государства — важна для истории не только XX, но и XXI века. О том, что Россия идёт к корпоративному государству, говорит и бывший советник президента Путина по экономике Андрей Илларионов («Московский комсомолец», 29.12.2005). Он уподобил 2004 год 1929-му, когда началась Четвёртая русская революция, и предупреждает, что Путин повёл страну по сталинскому пути.

Проведённый в настоящем исследовании анализ показал, что корпоративным и тоталитарным государствам были присущи некоторые общие черты, хотя и проявлявшиеся в различных странах в разной степени.

Наиболее характерными для корпоративных государств были следующие черты:

— стремление вырваться из тисков разрухи, нищеты и отсталости;

— для достижения этой цели — обеспечение национального единства;

— в связи с этим — отказ от многопартийности и руководство страной со стороны одной партии, иногда закамуфлированное наличием нескольких маргинальных партий, не оказывающих существенного влияния на жизнь общества;

— в ряде случаев — появление внутри правящей партии особого руководящего ядра орденского типа;

— выработка самостоятельного национального «третьего пути» развития страны, равно отдалённого как от классического капитализма, так и от интернационалистского коммунизма, следовательно, признание обоих этих отвергнутых путей ложными;

— в связи с этим — антикапиталистическая и антибуржуазная направленность, стремление к построению национального социализма (но не национал-социализма гитлеровского толка!) в одной, отдельно взятой, стране и в то же время — антикоммунизм, активная борьба с химерой коммунизма;

— понимание страны как осаждённой крепости или как обделённой при мироустройстве, и отсюда — усиленная милитаризация не только экономики, но и всех сторон жизни народа;

— по мере укрепления корпоративного режима — переход к мобилизационной экономике;

— введение на предприятиях режима единоначалия и создание обстановки сотрудничества наёмных работников и руководства («частных собственников»), а в идеале — достижение всенародного единства и воспитание нового типа человека;

— в связи с необходимостью быть готовыми к войне и высокопроизводительному труду — развитие физкультуры и спорта среди широких масс народа, приобщение их к достижениям национальной и мировой культуры.

В связи с этим необходимо строгое различение понятий фашизм и гитлеровский национал-социализм.

Поэт и публицист Владимир Карпец даёт такое определение первому из этих понятий:

«Фашизм — не расизм и не антисемитизм, а корпоративно-социальный строй с объединённым представительством трудящихся и предпринимателей под руководством огосударствленной партии (собственно, такой строй существовал только в Италии)».

Можно бы добавить, что корпоративные государства вообще сложились только в моноэтнических странах. СССР, как многонациональное полутоталитарное государство, представляло собой уникальное явление мировой истории.

Согласитесь, что толкование, которое даёт фашизму Владимир Карпец, существенно отличается от привычного для нас в советское время:

«Фашизм (итал. fascismo, от fascio — пучок, связка, объединение), политическое течение, возникшее в капиталистических странах в период общего кризиса капитализма и выражающее интересы наиболее реакционных и агрессивных кругов империалистической буржуазии. Фашизм у власти — открыто террористическая диктатура наиболее реакционных сил монополистического капитала. Важнейшие черты фашизма — применение крайних форм насилия против рабочего класса и всех трудящихся, воинствующий антикоммунизм, шовинизм, расизм, широкое использование государственно-монополистических методов регулирования экономики, политическая (часто лжесоциалистическая) демагогия с целью создания массовой базы (главным образом за счёт мелкой буржуазии) для фашистских партий и организаций. Фашизм — политика империалистических захватов» («Советский энциклопедический словарь». М., 1988).

Те, кто хотел бы проверить, насколько данное в словаре определение фашизма соответствует действительности, могут перечитать главу данной работы, посвящённую корпоративному государству в Италии.

Точно так же Владимир Карпец уточняет:

«Тоталитаризм означает единое и целостное мировоззрение…»

Надо было бы только добавить, что тоталитаризм — не только мировоззрение, но и общественный строй, при котором достигается единство всего народа на основе общего мировоззрения и ощущается причастность каждого гражданина к делам своего государства, как и забота этого государства о каждом человеке.

Сравним и это определение с тем, какое давалось в советском энциклопедическом словаре:

«Тоталитаризм (от позднелатинского totalis — весь, целый, полный) — одна из форм авторитарного буржуазного государства (тоталитарное государство), характеризующаяся его полным (тотальным) контролем над всеми сферами жизни общества. Также направление буржуазной политической мысли, оправдывающее этатизм, авторитаризм; с 20-х годов 20-го века стал официальной идеологией фашистской Германии и Италии. Вместе с тем понятие тоталитаризм употреблялось буржуазно-либеральными идеологами для критической оценки фашистской диктатуры. Начиная с периода холодной войны активно используется антикоммунистической пропагандой по отношению к социалистическим государствам, которые клеветнически отождествляются с «тоталитарными» режимами и и противопоставляются «демократическому», «свободному» обществу»».

Определение советского строя как тоталитарного, которым нужно было бы гордиться, в словаре называется клеветническим — позиция, вполне объяснимая с позиций коммунистов, которые видели в общественном строе и идеологии полутоталитарных государств Европы в первую очередь антикоммунизм.

Корпоративные государства могут существовать долго — в Японии, например, оно сохраняется на протяжении многих веков. Корпоративные государства в Европе существовали десятилетия и пали в результате их поражения в войне или под давлением либеральных кругов в странах Запада. Если корпоративные государства и переходят в ряд «демократических», то всё же следы их социалистического прошлого оказываются несмываемыми. Перейдёт ли корпоративное государство в тоталитарное — это зависит не только от внешних обстоятельств, но и от типа человека данного общества. Но уж возврата от тоталитарного или корпоративного государства к государству капитализма свободной конкуренции в принципе быть не может.

После второй мировой войны либерализм попытался взять реванш и вытеснить корпоративный строй. В эту полосу в конце 80-х годов (при горбачёвщине) попал СССР (затем Россия). Либеральные реформы разрушили Великую Страну и отбросили Россию, как и другие бывшие союзные республики, на три столетия в прошлое.

Но эта полоса заканчивается как на Западе, так и в России.

Западная Европа только другим внушает необходимость следовать либеральным догмам, а сама уже превратилась в корпоративное супергосударство с плановой экономикой при сохранении (в большой степени формальном) частной собственности на средства производства. Если наиболее ярким примером корпоративного государства в довоенный период служила Италия, то сегодня им можно считать Швецию.

США под прикрытием лозунга о необходимости борьбы с международным терроризмом быстро идут к созданию авторитарного или даже тоталитарного государства, которое многие западные исследователи не без основания называют фашистским.

В России происходит почти не замечаемый патриотическими кругами процесс изживания остатков либералистского подхода и возрождения многих сторон советского образа жизни. Вскоре этот процесс примет лавинообразный характер, и эта лавина похоронит под собой последние остатки режима либералов.

А значит, Россия вернётся к своему исконному тоталитарному строю, но предварительно пройдёт через стадию корпоративного государства. Поскольку приватизированные предприятия во многих случаях не раз поменяли своих владельцев, простая их национализация и тем более конфискация может быть сопряжена с отрицательными последствиями. Поэтому возможно их формально оставить в частной собственности, но установить такой порядок, что работать они будут в соответствии с нуждами государства и по его планам.

Очевидно, что для выхода России из смертельного кризиса необходимо становление в ней мобилизационной экономики, а её невозможно построить без использования опыта корпоративных и тоталитарных государств.

И сегодня можно с уверенностью утверждать: Россия ближайшего будущего — это тоталитарная Россия, в которой каждый её гражданин причастен к судьбам государства и в то же время является объектом заботы государства. В противном случае России не будет вообще.

Когда-то замечательный русский мыслитель Владимир Одоевский высказал своё твёрдое убеждение: «XIX век будет принадлежать России!» Он оказался прав лишь частично: в области культуры Россия, безусловно, стала тогда мировым лидером, но в политическом и экономическом отношении при царизме не смогла преодолеть своего полуколониального статуса.

В XX веке СССР стал одним из двух мировых лидеров, завоевав ряд передовых позиций в технике, экономике и в социальной области. Однако в конце столетия, прежде всего, из-за отставания теории, отсутствии идеи, отвечавшей изменившимся условиям в стране и мире, не удержал своих позиций и распался.

Сегодня Россия имеет шанс стать мировым лидером XXI века. Но будет ли он использован? Что для этого надо сделать? Каким должен быть путь к достижению этой цели? Чего нам для этого недостаёт?

Поэт Виктор Кочетков на последний вопрос ответил образно:

Чего ж не хватает, чтоб выбраться вместе нам, всем россиянам, из этой трясины? Верхам не хватает достоинства чести. Низам не хватает достоинства силы.

Перевоспитывать наши верхи, особенно их либеральное крыло, видимо, бесполезно, но низы достоинство силы, надеюсь, обретут очень скоро.

Новая, народная, новосоветская власть, которая в ближайшее время установится в России, столкнётся с необходимостью выработки как общей идеологии, так и конкретной программы восстановления разрушенной либеральными «реформами» страны.

Как будет выглядеть, в моём представлении, эта идеология и эта программа конкретных мер, будет показано в третьей книге, которая печатается в журнале «Молодая гвардия».

Мне остаётся сделать несколько последних замечаний.

Каким бы глубоким и всесторонним ни было наше исследование, всегда останется открытым вопрос о границах человеческого познания. Замечательный русский экономист и мыслитель рубежа XIX–XX веков Ю.Г.Жуковский писал:

«Человек — существо не совершенное, а только ещё совершенствующееся, значит, и общество он может создать не совершенное, а подлежащее совершенствованию».

Напомню ещё раз слова другого русского мыслителя того же времени В.В.Розанова: «Миром правят не министры, а Бог». Да, судьбы народов решаются не только на земле. Как говорится, праведник предполагает, а Бог располагает.

То, что наши прогнозы на будущее вовсе не всегда сбываются, а если и сбываются, то подчас гораздо позднее или в ином виде, чем мы предполагали, не должно нас смущать. Вся мировая история может в какой-то мере служить иллюстрацией к известной формуле из комедии Грибоедова «Горе от ума»: «Шёл в комнату, попал в другую».

Человек не Бог, и точно знать будущего не может, хотя и должен к этому стремиться. И стремиться не ради удовлетворения своей любознательности, а в силу своего высокого призвания. Человек призван быть соработником Бога в преобразовании этого мира в соответствии с замыслом Господа. А чтобы быть таким соработником Всевышнего, надо Его замысел постигать. Кому и насколько это удастся, зависит от воли Господа, но также и от усердия и устремлённости человека, от крепости веры и степени бескорыстия в поисках истины. Чем бескорыстнее поиски истины, тем больше удастся воплотить наши прогнозы в конкретные дела не в идеальном, а в реальном мире, в мире «падшего» человека.

Идеальное общество и государство, рай на Земле невозможны, всякая современность (как и прошлое, и, наверное, будущее) несовершенна. Каждая революция прошлого казалась преддверием общества счастья, а на деле оказывалась лишь очередным этапом общечеловеческой трагедии. Но людям надо стремиться к тому, чтобы достигнуть максимального приближения к строю правды и справедливости. Будем надеяться, что коллективными усилиями мы этого добьёмся.

Оглавление

.

Введение

Глава 1 . «Россия полутоталитарная»: взлёт и крах

  Советский Союз в подполье

  Чего достиг Советский тоталитарный строй

  Чего нам это стоило

  О роли теории и роли личности

  От победы к победе — и… в тупик

Глава 2 . Историческая миссия Бенито Муссолини

  Яркая звезда — ответ на вызов эпохи

  Доктрина фашизма в формулировке Муссолини

  Фашизм — альтернатива капитализму и коммунизму

  Путь к власти

  Во главе правительства

  Первое в мире корпоративное государство

  Жизнь народа в правление Муссолини

  Роковой шаг

  Расплата

  Люди уходят — идеи остаются

Глава 3 . Скрытый государственный переворот Франклина Рузвельта

  Рукотворный крах в «Стране благодати»

  Картина катастрофы

  Города бедствия

  Чёрные дни фермерства

  Либералы бессильны преодолеть кризис

  Герой приходит на пике кризиса

  «Сто дней» президента Рузвельта

  Восстановление нормальных условий жизни в городах

  Спасение разорённых фермеров

  В годы войны

  Рузвельт умер, но дело его живёт

  Кризисы и при «корпоративизме» неустранимы

  США в XXI веке

  Будущие отношения США и России

Глава 4 . Расистский национал-социализм Адольфа Гитлера

  Зачем изучать наследие «бесноватого фюрера»

  «Европейские чукчи»

  Крах империи

  Версальское унижение и крах либеральной демократии

  Обитатель ночлежек становится фюрером

  Марксисты начинают и… проигрывают

  Гитлер приходит к власти

  Расправа с союзниками

  Псевдокорпоративное фюрерское государство

  Почему немцы не боролись против нацизма

  Воспитание молодёжи

  Вторая мировая война

  Роковой шаг — война против СССР

  Закономерный крах

Глава 5 . Фалангистское корпоративное государство Франсиско Франко

  Чем интересен режим Франко

  Корни режима Франко — в истории Испании

  Закат Испанской империи

  Путь Франко к власти

  «Над всей Испанией безоблачное небо»

  Героизм и предательство

  Расправа с противниками

  «Новое государство» Франко

  Фалангизм — это не нацизм и не фашизм

  Мастер эквилибристики

  Позиция Франко во второй мировой войне

  После войны

  Новые кризисы и переломы

  Последние деяния Франко

  Испания после Франко

  Кооперативный социализм на место корпоративного

Глава 6 . Корпоративное «Новое государство» Антониу Салазара

  Чем интересен португальский корпоративизм

  Страна накануне краха

  Профессор экономики становится диктатором

  Что же такое салазаризм?

  Общество, политика, литература

  Салазаризм — не фашизм

  Новые времена — новая политика

  Скромный итог

Глава 7 . «Государство-корпорация» потомков богини Аматэрасу

  Запоздалое открытие

  Изначально корпоративное государство

  Принуждение к общению с «мировой цивилизацией»

  Отстоять независимость страны!

  Новый хищник показывает зубы

  Становление мобилизационной экономики

  Тихоокеанская война

  Месть победителя

  Послевоенная эпоха

  Модель «поствоенной экономики»

  Государство корпораций

  Что дал корпоративизм Японии

  Япония: либерализм и корпоративизм: кто — кого?

Глава 8 . Китай и его «Азиатские тигры»

  Станет ли Китай корпоративным государством?

  Китай: от величия к прозябанию

  От разрухи — к сверхдержаве

  Китайцы как экономические деятели

  Тайвань и его «экономическое чудо»

  Что принесёт Китаю Тайвань?

  Ещё два «маленьких Тайваня» — Сянган и Аомынь

  Российско-китайские отношения

Глава 9 . «Чучхе» против «чэболов»: вызов мировому либерализму

  Трагедия разделённой Кореи

  Как загораются маяки

  Когда вождь и народ едины…

  Что такое независимое государство?

  Последний островок социализма в Азии

  Всемирное значение учения чучхе

  «Южнокорейское чудо»

  «Южнокорейский дракон» или «бумажный тигр»?

  Две Кореи — два мира

Глава 10 . Коммуналистское государство-корпорация Махатхира бин Мохамада

  «Экономическое чудо из чудес»

  Независимая Малайзия и её проблемы

  Путь Махатхира к власти

  Лидер меняет лицо страны и нации

  Отход от Запада, равнение на Восток

  Создатель «махатхирономики»

  Итоги деятельности Махатхира

  Премьер спасает нацию

  Вызов мировым финансовым спекулянтам

  Что Путин мог бы привезти из Малайзии

  А как дела у отделившегося соседа?

  И ещё один сосед

Глава 11 . Джамахирия как вызов капитализму и псевдосоциализму

  Из каменного века — в век двадцатый

  «Величайший пролетарий мира»

  «Ливийская рука» мирового терроризма

  Вождь предпочитает бедуинскую палатку

  «Зелёная книга» — манифест корпоративизма

  Эпоха масс идет на смену эпохе республик

  От слов — к делу

  Ливия и Россия

  Социалистическая Ливия глазами очевидцев

Глава 12 . Корпоративное государство на Острове свободы

  Отношение к Кубе: любовь и ненависть

  Из какого ада выводит народ революция

  Человек из народа и для народа

  Взлёт к высотам цивилизации

  Фидель Кастро — коммунист

  Человеческое измерение кубинской революции

  К социализму — через прямую демократию

  Предательство СССР и новый подвиг Кубы

  Перспективы экономики и будущее социализма на Кубе

  Два взгляда на будущее Кубы и мира

Глава 13 . Евронацизм под флагом христианства

  Континент диких «цивилизаторов»

  Корни европейского миропонимания

  Три мифа европейского самосознания

  Россия и Европа

  Россия — объект агрессии западноевропейцев

  Глобализация людоедская и глобализация человечная

  Образец выморочного социализма

Глава 14 . Быть готовыми ко всему!

  Патриотам — «идейный комплекс ГТО!»

  Разгром либерализма — планетарная задача

  Похоронить «экономизм»!

  Остро ли наше духовное оружие?

  За демократию по-русски!

  Восстановить русский советский характер

  Идеологическое обеспечение сопротивления

  Ликвидировать интеллигенцию, как класс

  Обрести сильных союзников

Глава 15 . Россия в эпоху глобализации

  Новая смертельная угроза для России

  Россия процветающая или погибающая?

  Есть ли у патриотов основания для оптимизма?

  Вероятный сценарий развития событий

  Глобализация под эгидой эгоистов

  Россия — мировой лидер: мечты или реальность?

  Шансы России на мировое лидерство

  Заявка России — альтернатива людоедской глобализации

  Кому быть в «Большой восьмёрке»?

  Почему нам не нужна сегодня партия

Заключение

Реклама на сайте