«Сборник статей и интервью 2008г.»

Борис Кагарлицкий Сборник статей и интервью 2008г.

Оглавление: 01.01 - Провожая старый год 07.01 - Перешагнув через порог 09.01 - Кризис неизбежен 10.01 - Судьба президента 17.01 - Интервью «Новому региону» - Британский совет - это полезная организация 17.01 - Повестка дня на 2008 год 21.01 - Апокалипсис в Жилкоммунхозе 24.01 - Сорок лет спустя 25.01 - Обзор - В реализации «суверенного интернета» заинтересован Дмитрий Медведев 25.01 - Интервью «Новому региону» - На что рассчитывал Касьянов? 28.01 - Добро пожаловать в Ад! 29.01 - Обзор - «НАШИ» превратятся в оппозицию 31.01 - День недовольства 0108 - Интервью «Росбалту» - Общественное движение Левый фронт не будет участвовать в выборах 01.02 - Отрицание отрицания 04.02 - Проблемы с географией 05.02 - Обзор - Новой волны эмиграции из России не будет 06.02 - Круглый стол на «Новом Регионе» - Во главе забастовок 21-го века станут молодые рабочие 07.02 - В ожидании Медведева 08.02 - Обзор - Мы не уедем… 11.02 - Американские гонки 14.02 - Баста! 14.02 - Рабочее движение и гражданское общество 15.02 - Периферийная империя 18.02 - Буксующая революция 21.02 - Проигравшие победители 25.02 - Обзор - В России нет ни одной левой партии, зарегистрированной официально 25.02 - Косовский узел 27.02 - Интервью «Новому региону» - Путин и Ющенко заключили союз против Тимошенко 28.02 - Добрый полицейский 29.02 - Обзор - Юлия Тимошенко получила новое прозвище 03.03 - Несостоявшийся Майдан 05.03 - Круглый стол на радио «Свобода» - Фашизм: знакомый враг или новая угроза 06.03 - Охотники за привидениями 07.03 - Интервью «Новому региону» - Украина проиграла газовую войну 10.03 - Выстрелы в сельве 11.03 - Интервью «Новому региону» - Саакашвили - не Александр II 13.03 - Уроки мартобря 14.03 - Бархатный расизм 17.03 - Доклад ИГСО - Репрессии против свободных профсоюзов 17.03 - Обзор - Забастовки вне закона 17.03 - Перезапись 20.03 - Дом, который построили президенты 23.03 - Обзор - Все равно заставим слышать 24.03 - Уличная война 26.03 - Обзор - В День дурака Украине ничего не угрожает 26.03 - Обзор - Россия ведет против Грузии «психологическую войну» 27.03 - Почему фашизм не пройдет 28.03 - Выступление на «Радио России» - Назрела пора менять Трудовой Кодекс 28.03 - Наваждение 31.03 - Отповедь разозленного «молчуна» 07.04 - Наш ответ либералам 07.04 - Невроз в офисе 10.04 - Три поросенка из экономического блока 11.04 - Страна городов 14.04 - Америка: картинки с кризиса 17.04 - Как бороться с НАТО 21.04 - Обзор - Мировой кризис породит революцию в искусстве 21.04 - Над Канадой небо сине… 24.04 - Уйти или остаться? 28.04 - Первомайские размышления 30.04 - Трудовой кодекс как инструмент социальной революции 05.05 - Обзор - На пенсию хотят только в молодости 05.05 - Удивительное поражение Кена Ливингстона 07.05 - Кризис банковского жанра 08.05 - Худший вариант 08.05 - Все на продажу 12.05 - Интервью «Новому региону» - Кремль и Белый дом ждут аппаратные войны 12.05 - Неюбилейный Маркс 14.05 - Доклад в Политклубе «Главреда» - Периферийный капитализм в Украине и России 15.05 - «Угадай начальника!» 19.05 - Поездка в Глобалию 22.05 - Кремлевская двусмысленность 22.05 - Два мира в зеркале 1968 года 26.05 - Американский марафон 29.05 - Хохлофобия 29.05 - Передача на «Эхо Москвы» - Хлебом за зрелища 02.06 - Слово из трех букв 02.06 - Нацпроект со скрипкой Страдивари 08.06 - Обзор - Нелегки на подъем 08.06 - Доклад ИГСО - Кризис глобальной экономики и Россия 09.06 - Государство предпенсионного возраста 11.06 - Провал в памяти 16.06 - Социальный форум: как будто едем… 19.06 - Ирландское счастье 19.06 - Пьяный термидор 23.06 - Европа: от Лиссабона до Вильнюса - 1 26.06 - Синдром жертвы 30.06 - Европа: от Лиссабона до Вильнюса - 2 03.07 - В чем разница между Михаилом Ходорковским и Джоном Талботом 03.07 - От кошмара к стабильности 07.07 - Инфляционные ожидания 08.07 - Обзор - С сентября отменяется тарифная сетка для бюджетников 10.07 - Без царя 11.07 - Интервью «Новому региону» - Россия и Грузия не намерены прекращать конфликт 14.07 - Обзор - Биотопливо окажется не выгодно 14.07 - Немного о неприятном 15.07 - Интервью «Новому региону» - Почему Россия выбирает Сталина и Николая II? 17.07 - По кругу 21.07 - Предчувствие ненужной войны 24.07 - Она обвалилась 28.07 - Путешествие в Дамаск 31.07 - Караджич под судом. А судьи кто? 04.08 - Обзор - Война между Грузией и Южной Осетией может начаться в любой момент 07.08 - Триумф и крушение Поднебесной империи 11.08 - Ловушка 12.08 - Обзор - Легче уволить, чем мотивировать 12.08 - Кризис и мы 14.08 - Венесуэла Чавеса: между революцией и прагматизмом 14.08 - Дурной пример 15.08 - Обзор - Страхи аборигена 18.08 - Предварительные итоги 18.08 - Обзор - В России начинается экономический кризис 21.08 - Несколько слов о пользе международных конфликтов 25.08 - Противовес 26.08 - Обзор - Медведева вынудили признать Абхазию и Южную Осетию 27.08 - Разгадка сфинкса 28.08 - Несостоявшееся помилование Михаила Ходорковского 0908 - Интервью журналу «Что делать?» - Уроки перестройки и формирование классовых блоков 0908 - Обзор - Благодаря военной афере в Юго-Осетии революционная ситуация сложится в РФ уже к весне 2009-го года 01.09 - Признает ли Южная Осетия независимость Косова? 02.09 - Обзор - Весна принесет россиянам массовые увольнения и сокращение зарплат 04.09 - За кулисами конфликта 08.09 - Проблема ВТО 10.09 - Дорогая моя М. 11.09 - Лидер КПРФ Зюганов и политолог Кагарлицкий примирились 11.09 - Как поссориться с соседом 16.09 - На распутье 17.09 - Обзор - Госдума приглашает бывших соотечественников обратно 17.09 - Бутафория и жизнь 17.09 - Последствия Грузинской войны 18.09 - О вреде национальной консолидации 18.09 - Смысл политики 22.09 - Обзор - Microsoft пугают, но ему не страшно 22.09 - Хаос по-скандинавски 25.09 - Медведев-2 29.09 - Интервью «Новому региону» - Нынешний экономический кризис может оказаться страшнее Великой Депрессии 29.09 - Большие уроки маленькой кампании 29.09 - Дружба по расчету 02.10 - Горе победителям 06.10 - Список жертв 08.10 - Интервью РИА «Новый Регион» - Нынешний экономический кризис может оказаться страшнее Великой Депрессии 08.10 - Маленькая гражданская 09.10 - Кто ответит за базар? 09.10 - Предисловие к кризису 14.10 - Две Америки для одного президента 16.10 - Пророчество сбывается 17.10 - На волне экономического кризиса в Россию придут политические перемены 20.10 - Китайский порядок 20.10 - Интервью РИА «Новый Регион» - Россия похожа на тонущий «Титаник»: Стабфонд иссякнет к лету 2009-го, но всех не спасет 22.10 - Передача на «Петербургском часе» - Кому в кризисе жить хорошо? 23.10 - Войны не будет 24.10 - Кризис и альтернатива 25.10 - День гнева на одной отдельно взятой площади 27.10 - Странные решения чиновников 30.10 - Момент неизвестно чего 31.10 - Обзор - Бюджет на 2009 год будет дефицитным из-за падения цен на нефть 05.11 - Интервью РИА «Новый Регион» - Чем обернется победа Обамы? 05.11 - Интервью «ЗАКС.ру» - В России сегодня нет коммунистической партии 05.11 - Эпоха Кинг Конга 06.11 - Жертвы кризиса 07.11 - О чем спорим, господа? 10.11 - Обзор - Антикризисная политика России - выжидательная 10.11 - Загадка Обамы 13.11 - Обама, расизм и Россия 17.11 - Берегись! Начинается спасение экономики! 20.11 - Безнадежное дело 21.11 - Обзор - Американская разведка: влияние США в ближайшие 20 лет резко сократится 21.11 - Интервью на «Радио России» - Первые результаты кризиса уже есть 24.11 - Разговор с чиновником 25.11 - Динозавры и испытание кризисом 26.11 - Интервью журналу «Наши деньги» - Глобальная ломка 26.11 - Обзор - Кризис отбил у москвичей охоту к здоровому образу жизни 26.11 - Интервью «МиК» - Титаник должен утонуть? 26.11 - Обзор - Что россияне считают признаком благополучия 26.11 - Пока Титаник плывет 27.11 - Интервью АПН - Глобализация левых 28.11 - Интервью РИА «Новый Регион» - Прогноз накануне съезда КПРФ: партия развалится, ее смерть предрешена 02.12 - Последнее прибежище экономиста 03.12 - «Круглый стол» ФНПР - Бастовать не выгодно 03.12 - Антиуспех 04.12 - Ленинградское дело 08.12 - В КПРФ нарастает новая волна конфликтов 09.12 - Русоц 11.12 - Управляемая катастрофа 15.12 - Обзор - Попали под оптимизацию 16.12 - Интервью РИА «Новый Регион» - Геннадий Зюганов мечтает о революции, но делать ее будет не он 16.12 - Медицина 17.12 - Год в истории 18.12 - Автомобильный кризис 18.12 - Интервью «Росбалту» - Второе издание монетизации льгот 18.12 - Управляемая катастрофа 19.12 - Ладонь превратилась в кулак: восстание «среднего класса» в Приморье 21.12 - Обзор - В 2008 году ВВП России снизился 22.12 - Обзор - Официальная статистика не отражает реальной ситуации в экономике России 23.12 - Как поделить тощих коров 24.12 - Победа дальневосточников 24.12 - Выбирать губернаторов будет «Единая Россия» 25.12 - Печальные последствия правительственной победы 25.12 - Обзор - Российской экономике нужно готовиться к худшему 25.12 - Обзор - Европа и Россия, бросившиеся из-за кризиса выдворять гастарбайтеров, уже столкнулись с проблемами 27.12 - Политические итоги 2008 года 28.12 - Обзор - Нанотехнологии не вытащат экономику 29.12 - Обзор - Нанотехнологии не спасут Россию 30.12 - Политические прогнозы на 2009 год 30.12 - Конец старого мира

ПРОВОЖАЯ СТАРЫЙ ГОД

Мы простились с 2007 годом без особого сожаления, но и без большой радости. Год был «как все предыдущие». Ничем особым не был отмечен - не было ни великих достижений, ни героических побед.

Но и бедствий народных, катастроф, потрясений и серьезных несчастий тоже не было, и слава богу. У отдельных людей были свои маленькие победы и поражения, несчастья и радости. Кто-то женился, родился и умер. Нашел новую работу, поссорился с друзьями, закончил школу, прочитал умную книгу.

Короче, нормальный год, идеально пригодный для частной жизни, которую каждый из нас строил, как мог.

Восьмой год подряд продолжался экономический рост. Дорожала нефть. Входили в строй новые автомобильные заводы. Бастовали рабочие.

Хозяева устраивали локауты. Классовая борьба была осознана обществом. Нормальный капитализм.

Международные новости были поинтереснее. Массовые протесты почти сорвали саммит «Большой восьмерки» в Ростоке. Уго Чавес в Венесуэле неожиданно проиграл конституционный референдум.

Украина избрала очередной парламент и погрузилась в очередной политический кризис, что, впрочем, стало настолько нормальным делом для братской страны, что никто уже не обращает на подобные мелочи особого внимания. Если в течение пяти месяца на Украине не разразится никакого нового кризиса или политического скандала, мы начнем думать, что там случилось что-то ужасное.

В самые последние, предновогодние дни, когда западный мир уже отмечал Рождество, а наши люди покупали шампанское, пришла весть об убийстве Беназир Бхутто. Плохое предзнаменование для будущего Азии, плохой конец года. Но, к счастью, на российское общество это событие не окажет прямого влияния…

Если у нас в стране чем-то уходящий год выделился из череды предыдущих в экономическом отношении, то главным образом внезапным всплеском инфляции, который случился в самый неподходящий момент - как раз перед парламентскими выборами. Про выборы почти сразу же забыли, а про инфляцию помнят. Тем более, что выборы в декабре закончились, а рост цен - нет.

Правительственных чиновников, как и простых граждан, такой поворот событий застал врасплох. Ведь, вроде бы и промышленность росла, и правительство успешно работало. Однако государственные и частные инвестиции в долгосрочные проекты развития, научные исследования, инфраструктуру и социальную сферу оказались, несмотря на формальное улучшение показателей, недостаточными, чтобы эффективно освоить массу прибывающих в страну нефтедолларов, которые постепенно обесценивались. На протяжении большей части 2000-х годов Министерством Финансов РФ проводилась политика по «стерилизации» экономики. Поступавшие в казну средства не инвестировались внутри страны, что сдерживало и частные инвестиции. Сдерживать цены при постоянном росте наличности и слабости инвестиционных программ можно лишь до известного предела. Результатом такой политики оказалось создание своего рода «инфляционного навеса», который начал рушиться осенью 2007 года. Падение курса доллара в сочетании с очередным подорожанием нефти оказалось своего рода «спусковым механизмом» для инфляционного взрыва. По различным оценкам с начала 2007 года цены в России выросли на 11,1-12,5%. А цены на товары народного потребления поднялись еще больше. Это заметил всякий, кто ходит по магазинам. Стоимость некоторых товаров увеличились на 25-50%.

Но как бы ни был неприятен для граждан страны неожиданный осенний рост цен, эта новость была недостаточно плохой, чтобы безнадежно испортить нам настроение в преддверии новогодних праздников. Так же, как и мокрая теплая погода под конец декабря, напоминающая нам о глобальном потеплении и откровенно бросающая вызов привычным представлениям о новогоднем пейзаже.

Мы будем провожать старый год с благодарностью именно потому, что он был довольно скучен, не богат великими событиями, а потому и великими потрясениями. В глубине души мы понимаем, что это, скорее всего последний год предсказуемости и стабильности. События, случившиеся в этом году, принятые решения, услышанные, но ещё не осмысленные новости, всё это свидетельствует о том, что мы на пороге перемен, но в чем будут состоять эти перемены, насколько они будут драматичны, в атмосфере предновогодних праздников не хочется думать.

Кризис недвижимости в Соединенных Штатах, неустойчивость на бирже, падение курса доллара - всё это свидетельствует о надвигающемся кризисе мировой экономики. В какой форме он затронет Россию, как он отразится на нашей жизни?

Нам обещают новые налоги на недвижимость и продолжение реформ в социальной сфере, что на практике, скорее всего, обернется, экономическим геноцидом среднего класса. Но с другой стороны, защита от дурных законов состоит в дурном исполнении. Увлеченные бюрократическими перестановками, правительственные чиновники могут просто забыть про свои планы или отложить их на потом. Первый этап жилищной реформы ударил по карманам граждан весьма болезненно, но не надо забывать, что между угрозой и её исполнением прошло более трех лет.

Цены на транспорт в Москве и в других городах повысятся наверняка, это уже объявлено. Но с таким подорожанием жить можно - лишние 4 рубля на поездку в автобусе как-нибудь найдутся.

Диггеры обещают, что в скором времени половина Москвы провалится под землю, будет затоплена или иным способом разрушится. Время от времени дома действительно падают, а дороги проваливаются. Но ведь не все сразу!

Пробки на дорогах столицы останутся прежними, независимо от количества новых дорожных сооружений, вводимых в строй или планируемых мэрией (скорее, прямо пропорционально их количеству). Но к этому мы уже привыкли.

Политика кажется более предсказуемой, нежели экономика. Нам уже назвали имя будущего президента и сообщили, кто будет премьер-министром. Для тех, кто мечтает о стабильности и надежности, «тандем Медведев - Путин» выглядит гарантией «неизменности курса» и «политической стабильности». Для людей, склонных задавать критические вопросы, всё не столь очевидно - мы ещё не знаем, как будет этот тандем работать, и состоится ли вообще. Мы не можем однозначно предсказать, как будет реагировать власть на новые явления в экономике, как уживутся между собой администрация президента и правительство, кто и как будет принимать стратегические решения. Корче, говоря о продолжении курса, мы стараемся не задумываться о том, какой именно курс будет проводиться, и кем.

Задавать лишние вопросы - неблагодарное дело, тем более во время праздника. Мы провожаем старый год. Мы ничего не знаем наверняка о будущем. Но мы можем оглянуться назад и подумать о том, что уходящие 12 месяцев сложились для нас не так уж плохо.

Короче, до свиданья старый год!

Спасибо за всё!

ПЕРЕШАГНУВ ЧЕРЕЗ ПОРОГ

Вот и наступил 2008 год. Этот год на своем политическом календаре заранее отметили представители самых разных сил, но странным образом все равно оказались не готовы.

Мы глядим на раскрывшиеся страницы календаря как на внезапно открывшуюся дверь в неизвестное будущее, не осознавая того, что на самом деле давно уже переступили порог.

Либеральная оппозиция еще в начале 2000-х годов объявила нынешний год историческим рубежом, ради штурма которого она, собственно, и формировала свои структуры, писала свои программы и выдвигала своих лидеров. Не случайно Гарри Каспаров первоначально называл свою организацию «Комитетом-2008», заявляя, что проходящие в этом году выборы президента России решат будущее страны. Однако сейчас, когда до президентских выборов осталось меньше трех месяцев, банкротство либеральной оппозиции очевидно как никогда.

Несмотря на многолетнюю подготовку, она не смогла предложить ни внятной программы, ни единого лидера. Вместо мобилизации сил мы видим дезорганизацию и растерянность, поверхностно маскируемую жалобами на «репрессивный режим», из-за которого ничего не получается.

И в самом деле, российские власти не слишком снисходительны к оппозиции, но все же уровень репрессивности в нашем отечестве далеко не таков, чтобы полностью подавить всякую возможность протеста.

Демонстранты, нарушающие - порой вынужденно - запреты властей, сталкиваются с ничуть не менее жесткими мерами в Германии или Италии, не говоря уже о странах Латинской Америки или Азии. Но в отличие от России, в западных странах речь идет о действительно массовых выступлениях. Главная проблема российской либеральной оппозиции не в том, что ее притесняют, а в том, что она не имеет массовой поддержки.

Если бы такая поддержка была, притеснения властей только укрепляли бы движение, придавая ему моральный авторитет. Но этого нет, поскольку люди, вопреки общепринятому мнению о готовности россиян всегда сочувствовать гонимому, не отождествляют себя с оппозиционерами.

Точно так же знаменитая неспособность либералов и их союзников договориться между собой о едином кандидате или лидере вызвана не амбициями политиков, а все тем же отсутствием массовости. Там, где движение становится массовым, оно стихийно выделяет наиболее сильную организацию или вождя, которые резко отрываются от своих союзников-конкурентов и заставляют их сплотиться вокруг единственно «перспективных» лидеров. Неспособность нынешней российской оппозиции к сплочению вызвана ее очевидной бесперспективностью.

Однако и у власти далеко не все в порядке. Проблемы российской власти связаны не с действиями оппозиции и даже не с ошибками, которые она сама регулярно допускает, а, как ни парадоксально, с ее нынешними успехами.

Российский капитализм перешел в новую фазу развития. Эпоха Путина была временем стабилизации. После хаоса ельцинских лет любой порядок был благом. После чудовищного падения производства и массового обнищания любое экономическое развитие воспринималось как достижение. Рост производства и доходов населения начался, политическая и социальная ситуация в основном стабилизировались. Значительная часть населения выбралась из беспросветной нищеты. Оппозиционные эксперты ссылаются на нежданное счастье в виде доходов от нефти, правительственные чиновники - на собственную мудрость. Но в капиталистическом обществе фазы экономического подъема и спада закономерно сменяют друг друга, а потому любое объяснение представляет собой не более чем упоминание конкретных (более или менее случайных) обстоятельств, через которые реализуется эта общая логика системы.

Разумеется, высокие цены на нефть имеют такое же значение для сегодняшней Российской Федерации, как для царской России - европейский спрос на зерно. Либеральные экономисты из оппозиционного лагеря злорадно предрекают катастрофу, которая непременно наступит после того, как цены упадут. Между тем цены продолжают расти, достигнув в начале нынешнего года нового рекордного уровня - 100 долларов за баррель. Либеральные экономисты, сочувствующие правительству, пугают нас «голландской болезнью», которая развивается оттого, что в стране слишком много денег и слишком хорошо идут дела. В чем состоит пресловутая «голландская болезнь» - никто толком объяснить не может, поскольку Голландия, независимо от колебаний экономической конъюнктуры, оставалась одной из самых эффективных европейских стран.

Если речь идет о «чрезмерно высоких» заработках трудящихся, из-за которых снижалась конкурентоспособность местной продукции (а именно так определяли «голландскую болезнь» правые экономисты, придумавшие этот термин), то нам это совершенно не грозит: в сфере производства отечественные зарплаты остаются скандально низкими.

Реальная проблема состоит не в том, что цены на нефть упадут (хотя рано или поздно они действительно упадут) или доллар окончательно обесценится, а в том, с чем придет отечественная экономика к этому моменту, как будут использованы финансовые ресурсы в период подъема. От того, какие будут приняты решения в ближайший год-полтора, зависит то, что произойдет с нами, когда на смену глобальному подъему придет мировой экономический кризис.

Время еще есть, но его не так уж много. А главное, для того, чтобы государство почувствовало нарастание проблем, нет необходимости ждать наступления мирового кризиса. Население страны уже привыкло к стабильности. Оно надеется на дальнейшее улучшение. А его обеспечить труднее. Зарплаты выросли, но не у всех и неравномерно - встает вопрос о справедливом распределении. Инвестиции увеличились, но возникает дискуссия о том, на что направлять основные усилия. Общество стабилизировалось, но в результате сложились устойчивые классовые отношения и выросло классовое сознание - трудящиеся многих предприятий продемонстрировали это в 2007 году, организуя забастовки и вступая в свободные профсоюзы.

Иными словами, успех 2000-х годов порождает новые ожидания, проблемы, требования и конфликты. Готова ли власть справиться с этими задачами?

Одно дело - преодолевать кризис, совершенно другое - управлять обществом после того, как кризис в целом преодолен.

Требуются другие методы, а зачастую и другие люди. К тому же улучшение ситуации в стране вовсе не означает, что разрешены все структурные противоречия. Например, противоречие между достаточно высоким уровнем образования населения и сырьевой экономикой, которая не особо нуждается ни в образовании, ни в науке. Успех создает иллюзию того, что специально заниматься подобными вопросами не обязательно - положение и так улучшается. А стихийный рост промышленности воспринимается как доказательство «диверсификации экономики», происходящей естественным образом, без всяких специальных усилий.

С формальной точки зрения выдвижение Дмитрия Медведева на пост президента может трактоваться как свидетельство осознания властью новых задач. Если Путин вышел из силовых структур, воплощая решимость «наводить порядок», то Медведев является человеком, отвечающим за национальные проекты, иными словами, за долгосрочное развитие, за то, чтобы открыть для страны новые перспективы.

Беда лишь в том, что четкая стратегия развития не сформулирована. Вернее, она сводится к лозунгу преемственности, продолжения курса, к обещанию не отказываться от политики, которая принесла успех. А вопрос в том, чтобы достичь успеха на новом уровне, за счет новой политики. Корабль, который никогда не меняет курса, рано или поздно непременно налетит на рифы.

Понятно, что и для бюрократии, и для большей части населения будет спокойнее, если Путин в роли премьер-министра будет присматривать за новым президентом: как бы чего не вышло. Но с управленческой точки зрения это вариант далеко не лучший. Президент с ограниченной реальной властью (но формально неограниченными полномочиями) - это слабый и неэффективный президент. А у премьер-министра есть куча собственных обязанностей кроме того, как выступать в роли советника при президенте.

Для значительной части жителей России президент Путин превратился в своего рода тотем, магически-символическую фигуру, с которой связывают достигнутые успехи. Каким образом эти успехи достигнуты, за счет чего, не вполне ясно, но это и не имеет значения - до тех пор, пока магия действует. С уходом Путина из Кремля может прекратиться действие магии. Что и пугает.

Но с другой стороны, новая ситуация требует нового поведения. Переставая надеяться на магию, люди обречены осознать собственную ответственность и начать делать рациональный выбор. Понимание того, что твоя судьба находится в твоих собственных руках, - важнейшее условие полноценного гражданского сознания. Связанный с ним груз ответственности может быть неприятен, порой даже страшен. Но, увы, бывают ситуации, когда уклониться от него оказывается невозможно.

В 2008 году мы вступим в новый этап нашей истории. Хорошо это или плохо, мы узнаем позже. Сегодня мы знаем только то, что страница перевернута.

КРИЗИС НЕИЗБЕЖЕН

Приблизительно через полтора-два года российскую экономику ожидает серьезный кризис. Причиной остановки роста отечественной экономики и, возможно, затяжной депрессии послужит общий кризис мирового хозяйства. Усугубляющим моментом для России явится ее экспортно-сырьевая ориентация. Падение цен на нефть, неизбежное при сокращении производства, парализует крупнейшие отечественные компании и приведет к обвалу всего внутреннего рынка страны.

О приближении мирового экономического кризиса говорит целый ряд фактов. Рост производства в «новых промышленных странах» должен прежде всего обслуживать потребление в богатых США и ЕС. Однако в связи с выносом из этих «старых промышленных стран» многих производств в них неуклонно снижается реальная заработная плата, усиливается тенденция к неполной и нестабильной занятости. Если во времена социального государства политика занятости, проводимая правительством, в сочетании с высокими пособиями по безработице обеспечивала устойчивый спрос при стабильном жизненном уровне, то в современной западной экономике даже в работающих семьях характерна тенденция к нестабильности доходов. Отчасти на протяжении первой половины 2000-х годов это компенсировалось ростом потребительского кредита, но к концу десятилетия задолженность семей в США и Великобритании достигла критической отметки.

В Соединенных Штатах нарастает кризис неплатежей - «народный дефолт», в ходе которого частные лица задерживают или прекращают выплаты по банковским кредитам. Таким образом, ресурс поддержки потребления за счет банковского кредитования, охваченного кризисом, практически исчерпан. С другой стороны, само потребительское кредитование (часто не способное за счет процентов покрыть инфляционные издержки банков) является следствием перенакопления капиталов, которые некуда больше вкладывать. Оно также стимулирует инфляцию, причем у государства исключительно мало средств, чтобы влиять на этот процесс. На предкризисное состояние экономики указывает и рост цен на золото, всегда обратный росту инвестиций в реальный сектор экономики. Одновременно набирают оборот спекуляции ценными бумагами. Рассчитывая на прибыль от продажи акции, многие корпорации скрывают убытки.

Несмотря на эти негативные симптомы в мировом хозяйстве, российская экономика сохраняет уровень прироста ВВП в районе 10%. Отечественный внутренний рынок расширяется, а приток иностранного капитала в сферу производства дает дополнительную почву для позитивных прогнозов. Однако состояние бума на российском рынке вызвано не только высокими ценами на энергоносители, но и исчерпанностью возможностей других рынков. Рассчитывая на стабильное развитие в ближайшие годы, отечественные корпорации увеличивают свою задолженность иностранным банкам. В свою очередь последние охотно кредитуют российских корпоративных клиентов, даже не имея четкого представления об эффективности их бизнеса (в качестве гарантии выступает не столько достоверная информация о перспективах конкретной компании, сколько общая позитивная оценка перспектив российского рынка). В случае если рост экономики сменится кризисом, покрыть эту задолженность не сможет никакой Стабилизационный фонд.

Вызревающий кризис откроется сразу, как только всеобщее перепроизводство станет очевидным. Предположительно первыми жертвами обвала будут США и Китай. Приход кризиса в Россию может несколько задержаться из-за ресурсов внутреннего рынка. Но как только произойдет крупное падение цен на энергоносители, отечественная экономика окажется в кризисе, переходящем в продолжительную депрессию. Никаких механизмов предотвращения кризиса или его смягчения у нынешней российской власти нет. Она даже не пытается структурно переориентировать экономику страны, сделав ее менее зависимой от сырьевого экспорта.

Предстоящий кризис для России обещает быть особенно тяжелым. Мировую экономику охватит не просто очередной циклический кризис перепроизводства, но и кризис всего способа эксплуатации периферии. Выход из него будет, скорее всего, связан с крупными социально-экономическими переменами, технологической революцией и, возможно, даже отказом от повсеместного применения углеводородного топлива. Преодоление кризиса, по всей вероятности, будет сопряжено со сменой власти и радикальным изменением всей структуры управления государством.

СУДЬБА ПРЕЗИДЕНТА

Выходя из новогодних праздников, возвращаясь к повседневным делам и заботам, страна постепенно осознает, что в ближайшее время у неё будет новый президент. Те, кто не хочет этого понимать, могут успокаивать себя обещанием Владимира Путина остаться во власти на посту премьера. Хотя к обещаниям политиков надо относиться осторожно, тем более, когда речь идет сразу о двух политиках. Медведев пообещал предложить Путину этот пост, а тот обещал согласиться. Что если один из них после выборов забудет о своем обещании?

По правде говоря, так было бы лучше для обоих. Что бы ни говорили придворные комментаторы, «блестящего тандема» не получится. Сильный премьер может только мешать президенту. А слабый президент парализует работу любого премьера.

Но главная проблема всё же не в административных неурядицах, которые грозят стране в случае, если обещания, которые были даны для ублажения чиновников и успокоения народа, всё же будут выполнены. Вопрос не только в том, как будет работать бюрократическая машина, а в том, что она будет делать.

Дмитрий Медведев - кандидат удобный либеральному крылу власти, популярный на Западе и способный вернуть российской власти демократическую репутацию. Разумеется, демократическая репутация Медведева - такой же миф, как и «диктатура Путина». Реальная политика осмысливается и формулируется в совершенно иных категориях. Но репутация - это тоже ресурс, который можно использовать лишь в том случае, если есть готовность его поддерживать. Иными словами, Медведев должен будет предпринять некоторые меры по либерализации политического процесса и усилить «рыночные реформы» для ублажения либералов в экономике. На данном этапе никто не задумывается о том, что подобные меры находятся между собой в очевидном противоречии. Большинство населения «рыночными реформами» сыто по горло и любое смягчение режима будет использовать, чтобы этим мерам более активно сопротивляться.

Если всерьез воспринимать речь, произнесенную Медведевым в Давосе (где, собственно, его и презентовали в качестве кремлевского наследника), то Россию ожидает новое издание перестройки. Но самое забавное то, что технически выполнять все эти взаимоисключающие и заведомо обреченные на провал меры предстоит на посту премьера Владимиру Путину!

Представьте себе Михаила Горбачева, который бы проводил политику перестройки при живом Брежневе, да ещё и давал бы ему указания. Не получается?

Разумеется, на данный момент Медведев и его окружение могут не отдавать себе в полной мере отчета о том, с чем им предстоит столкнуться после передачи власти. Осознание масштабов проблемы придет не сразу, на первых порах куда большее значение будут иметь административные неувязки и конфликты, связанные со сменой кремлевской команды и преобразованием бюрократической структуры. Но Путин, будучи куда более опытным политиком, должен это понимать. Как и то, что народная любовь преходяща: это тот самый случай, когда от любви до ненависти один шаг.

Выбор, который стоит перед всё ещё действующим президентом, прост: принять ответственность за осуществление нового пакета реформ, превращаясь из «национального лидера» в козла отпущения (тоже, кстати, общенациональная роль), либо использовать свои премьерские полномочия для того, чтобы гасить инициативы нового президента, сдерживать его пыл и саботировать его курс. Иными словами, спровоцировать внутриполитический конфликт, который вполне возможно проиграть. Ибо никакая популярность не гарантирует от отставки. Популярность Евгения Примакова в момент, когда Борис Ельцин разогнал его правительство, была не меньше, нежели сегодня у Путина, но это не спасло премьера от политической катастрофы. Публичным политиком Путин не является, на роль вождя оппозиции не годится.

В общем, будет лучше для всех, если обещание насчет передачи поста премьера бывшему президенту просто не будет выполнено.

Специально для «Евразийского Дома»

ПРОБЛЕМЫ ЕСТЬ, НО В ЦЕЛОМ БРИТАНСКИЙ СОВЕТ - ЭТО ПОЛЕЗНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

Татьяна Красногорова

Сегодня в России одновременно прекратили работу отделения Британского совета при консульствах в Санкт-Петербурге и Екатеринбурге. Как пишут российские СМИ, назревает эскалация конфликта. Не исключено, что в качестве ответной меры англичане могут прибегнуть к крайнему средству: прекращению дипломатических отношений с Россией.

Между тем, эксперты, опрошенные сегодня корреспондентами «Нового Региона», считают, что никакого существенного повода для международного конфликта не существует: БС изначально работал в РФ с нарушением действующего законодательства (в частности без лицензии на образовательную деятельность). Однако ни в каких шпионских или экономических скандалах данная организация замечена не была, а, значит, после соблюдения всех необходимых формальностей БС вполне может возобновить свою работу в России.

Директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий:

«На первом этапе развития конфликта Россия и Великобритания сделали ряд необдуманных шагов. Британцы неоднократно публично выступали с критикой российской власти, не задумываясь о последствиях. А Россия в свою очередь не учла высокого статуса Британского совета, избрав его в качестве объекта отмщения за хамское поведение англичан.

Британский совет - это организация, которая имеет в Англии очень высокую репутацию. Традиционно совет не был связан с крупными скандалами и шпионскими историями, в отличие от других британских структур. Поэтому удар был нанесен по заведомо неудачному объекту. Именно высокая репутация Британского совета заставляет англичан упираться, по другому объекту они бы уступили.

Кто прав и виноват в этом конфликте, значения не имеет. Так как вопрос стоит совсем не в англо-российских отношениях. Каждая из сторон с помощью этого конфликта пытается решить внутренние проблемы, что и стало причиной тупиковой ситуации. Если бы стороны занимались двусторонними отношениями, конфликт давно был бы исчерпан. Но и Англия, и Россия сейчас находятся в предвыборном цикле. Премьер-министр Гордон Браун еще не прошел народное голосование, поэтому фактически там, как и в России, проходит операция «Преемник. Кроме того, Браун слабо разбирается во внешней политике, поэтому он должен был показать жесткость и решимость в этом вопросе. Впрочем, рано или поздно в Англии пройдут парламентские выборы, а в России - президентские выборы, и конфликт будет исчерпан. Но пока он будет тянуться минимум до лета».

Замдиректора Института стран СНГ Владимир Жарихин:

«Британский совет не зарегистрировался, как это положено по российскому законодательству. Раньше на это закрывали глаза, сейчас перестали. В России долгие годы смотрели на многие вещи сквозь пальцы, в том числе и на деятельность коммерческих организаций, которые не платили налоги, но потом с них налоги потребовали. И неправительственные организации сначала работали так, как хотели. Но когда власти решили привести их работу в порядок, выяснилось, что Британский совет нарушает российские законы. Например, Центр Карнеги продолжает работать в России, его никто не трогает, потому что он соблюдает российское законодательство. А английские власти пытаются навязать всему миру свой внутренний закон. Они говорят: у нас в стране другой порядок работы, и нам плевать, что у вас так нельзя. В этом и состоит весь конфликт.

Но в итоге, я думаю, что Британский совет зарегистрируется как нормальная неправительственная организация в соответствии с законодательством РФ. Хотя сам конфликт может тянуться довольно долго - год; его продолжительность будет зависеть от того, как долго англичане будут стоять на своем. Но нам от этого ни жарко ни холодно. В России что, нет других курсов английского языка или библиотеки иностранной литературы, кроме как в Британском совете?».

Директор Института политических исследований Сергей Марков:

«Несмотря на то, что в отношениях между Россией и Западом есть некоторая напряженность, проблемы с Британским советом могут быть решены. Британскому совету достаточно выполнить ряд формальных процедур. Он нарушает российский закон, занимаясь образовательной деятельностью без лицензии и соединяя в себе характеристики государственного учреждения, неправительственной организации и бизнес-структуры…

Однако в целом, это полезная организация. При желании все проблемы могли бы быть решены. Но такого желания у английских властей почему-то не возникает, они, наоборот, хотят эскалации конфликта. Мотивация их действий является для нас загадкой. Возможно, причина кроется в непрофессионализме нового руководства страны, которое возглавляет Гордон Браун…

Но, в конце концов, я думаю, что мы придем к компромиссу. Правда, встает вопрос, сколько для этого нам понадобится времени».

© 2008, «Новый Регион - Москва»

ПОВЕСТКА ДНЯ НА 2008 ГОД

На протяжении новогодних праздников российские средства массовой информации предпочитали не напрягать публику. Отечественных новостей не было вообще, если не считать за новость сообщения об очередных светских мероприятиях и концертах. Большинство отечественных информационных сайтов добросовестно проигнорировали события в Кении, где фальсифицированные выборы спровоцировали межплеменную вражду, погромы и изгнание четверти миллиона человек с насиженных мест (всё это происходило в стране, считающейся самой стабильной в Африке). Жителям южной Италии праздники были испорчены «мусорным кризисом». Улицы города оказались завалены горами гниющего мусора, в школах прекратились занятия, разгневанные жители на улицах дрались с полицией. Возникновение подобного - многонедельного - кризиса в одной из ведущих европейских стран было бы просто немыслимо ещё лет десять назад, свидетельствуя уже не просто о развале управления, а о разрушении элементарных основ современного цивилизованного существования. Однако в российских изданиях катастрофа, разразившаяся в Неаполе, не только не была воспринята в качестве сенсации, но, по сути, вообще прошла незамеченной.

Возвращение к реальности произошло, когда отключилось электричество в Махачкале. Почувствовав, что им грозит провести выходные дни в непригодных для жизни холодных домах, жители города последовали примеру неаполитанцев - вышли на улицы, начав строить баррикады.

Добро пожаловать в 2008 год!

В этом году нам предстоит получить нового президента России, продолжение пенсионной и жилищно-коммунальной реформы и новую администрацию США. Ещё мы получим, скорее всего, мировой экономический кризис, но об этом лучше не говорить. Прогнозировать экономические рецессии дело неблагодарное - они случаются именно в тот момент, когда все начинают думать, что тревога была ложной.

Повестка дня российской власти сформулирована заранее, и она просто как арифметическая задачка в учебнике для младших классов. Обеспечить преемственность, сменить одного президента на другого и реорганизовать аппарат управления, но так, чтобы при этом принципиально ничего не изменилось. В процессе практического решения, однако, задача, столь просто выглядевшая на первый взгляд, усложняется до чрезвычайности, не только потому, что бюрократические перестановки и побочные политические комбинации могут обернуться совершенно неожиданными последствиями, но и потому что в процессе решения главной стратегической задачи встает множество других, на первый взгляд - побочных. И, увы, чем более консервативен стратегический курс, тем больше вес и значение этих побочных задач, тем больше они выходят на передний план, заслоняя саму провозглашенную перспективу.

Надо справиться с инфляцией или, наоборот, научить экономику и общество жить в условиях, когда деньги постоянно обесцениваются. Нужно подготовиться к мировому кризису, одновременно убеждая себя и других в том, что и кризиса никакого не будет, а если будет, то нас это не касается. Необходимо, наконец, обеспечить правительству репутацию либерального, не теряя при этом контроля над политической ситуацией.

Каждую из перечисленных задач в отдельности решить, несомненно, можно, а вот что получится, если решать их все одновременно - вопрос особый.

Строго говоря, в комплексе эти задачи неразрешимы. Хуже того, любое действие ставит правящую элиту перед выбором: «или - или». Выбор, порой, совершенно не принципиальный, тактический. Но именно с тактических разногласий нередко начинаются расколы.

Сильная сторона путинского президентства состояла в том, что власть была способна на протяжении нескольких лет свести к минимуму принятие решений. Чем меньше выбираешь, тем меньше несогласных. Чем меньше делаешь, тем реже ошибаешься. Экономический рост позволял удовлетворить все противоречивые интересы, либо, на худой конец, создавать у людей иллюзию, что их интересы уважают, а их запросы рано или поздно будут удовлетворены, не сейчас, так потом.

Увы, инфляционный всплеск 2007 года показал границы подобной практики. На очереди новый виток инфляции в 2008 году, когда с корпораций будут сняты добровольные ограничения, на которые они пошли по политическим мотивам (не раскачивать лодку, не мешать выборам). А мировой кризис уже сказывается на российской экономике, несмотря на растущие цены на нефть: западные банки менее охотно стали давать кредиты отечественным корпоративным клиентам, которые набрали рекордные долги. Деньги приходится заимствовать на внутреннем рынке под гораздо более высокие проценты. Не удивительно, что они дорожают.

Обывателю трудно разобраться в тонкостях финансовой системы, к тому же ещё и международной. Да и политики в этом отношении не далеко ушли от обывателя. Но, так или иначе, рост цен становится реальностью.

Инфляция в сочетании с продолжающейся жилищно-коммунальной реформой больнее всего ударяет по среднему классу, который в общем и целом был удовлетворен итогами путинской восьмилетки.

Иными словами, чем более настойчиво и полно будет власть реализовывать свою повестку дня, тем более негативными будут последствия, и тем более будут создаваться условия для дестабилизации. Разумеется, власть может и отступить, пожертвовав одними задачами ради других. Но такое отступление само по себе провоцирует раскол в элитах: каждый хочет, чтобы пожертвовали не его задачами, а чужими. Путинская гармония заканчивается примерно тогда же, когда и завершается срок его президентства. В этом плане история справедлива.

Однако вместе с окончанием президентского срока Путина приходит конец старым правилам игры, а возможно, и старым игрокам. После ухода Ельцина администрация Путина сумела прижать старую олигархию, лишив её неограниченной свободы, которой она пользовалась в предыдущую эпоху. Но именно благодаря этому старая элита, полностью обанкротившаяся уже в 1990-е годы, сохранилась на лишние 10 лет. Не только в экономике, но и в политике. Люди типа Бориса Немцова и Михаила Касьянова могут обижаться на Путина за то, что их отстранили от государственного руля, а Геннадий Зюганов может сетовать на то, что Государственная Дума сделалась менее выгодной кормушкой, чем при Ельцине. Но если бы не Путин с его стабильностью, мы давно забыли самые их имена.

Новая политическая ситуация потребует новых решений, которые станут практически возможными лишь тогда, когда начнется новая политика. И это реальный шанс для левых. Социальный кризис не только провоцирует недовольство, но и способствует развитию критического мышления. Классового сознания, в конце концов. Объективные предпосылки для появления нового левого движения будут созданы самой властью, если не в 2008, то уж в 2009 году точно. Беда лишь в том, что люди сами делают свою историю. И никто не умеет так замечательно, как левые, упускать предоставляющиеся им возможности.

Специально для «Евразийского Дома»

АПОКАЛИПСИС В ЖИЛКОММУНХОЗЕ

К тому, что каждую зиму у нас что-то лопается, замерзает и взрывается, мы привыкли уже давно. Но нынешний январь выделяется даже на этом фоне. Особенно если учесть, что страна живет девятый год в условиях экономического роста и политической стабильности.

Увы, к ржавым трубам и изношенным бытовым сетям электроснабжения это не относится. Подобное оборудование может служить долго, как показывает опыт, даже чрезвычайно долго. Но при одном условии - если о нем постоянно заботиться, хоть и по мелочи, но регулярно что-то чинить, подновлять, проверять и подкрашивать. А вот с этим как раз плохо. Рутины наш человек не выносит. Особенно в эпохи больших перемен.

Взрывы газа в домах и обесточенные кварталы Махачкалы - не более чем симптомы более общего кризиса, который развивается уже в течение длительного времени. Началось это не при Путине и даже не при Ельцине, а уже в последние годы советской власти, если не раньше. Стране постоянно не хватало инвестиций, и «второстепенные» сферы, такие как жилищно-коммунальное хозяйство, регулярно недополучали необходимые средства.

В 1990-е годы инвестиционный «недокорм» в сфере коммунального хозяйства сменился полномасштабным голодом, но это уже никого не волновало, поскольку разваливалась вся экономика страны. В условиях, когда без капитала остались промышленность и транспорт, никто особенно не заботился о бытовых сетях. Они просто разрушались вместе со всей остальной советской инфраструктурой.

Проблема в том, что и тогда, когда спад производства сменился экономическим подъемом, положение в этой отрасли радикально не изменилось. Нет, будет несправедливо и нечестно утверждать, будто вообще ничего не делалось. Но в целом, было как-то не до того. Частный сектор вкладывался в то, что выгоднее, государственный - в то, что престижнее.

Разрушение советской промышленной и транспортной инфраструктуры, начавшееся уже в конце 1980-х, тоже в полной мере не остановлено. На протяжении двух десятилетий страна испытывала дефицит капиталовложений, здания не ремонтировались, техника не обновлялась. Тяжелые последствия поздних 80-х и 90-х будут сказываться на российской экономике еще весьма долго. Однако в целом за последние пять-шесть лет было хоть что-то сделано.

В централизованной российской экономике доминируют крупные корпорации и государственная бюрократия. И те и другие тяготеют к большим, масштабным проектам. Тут можно освоить крупные суммы, получить значительные прибыли, заслужить награды. Масштабными проектами легче управлять из единого центра, они «соразмерны» корпорациям. К тому же легче строить новое, чем чинить старое.

Мы видим, как планируются и сооружаются трансконтинентальные газопроводы, скоростные железнодорожные трассы. Даже в бытовой сфере можно наблюдать развертывание впечатляющих программ - во многих регионах происходит газификация села. Но старые структуры и сети, с которыми живет подавляющее большинство населения России, безнадежно заброшены.

А теперь - хорошие новости: всё могло бы быть еще хуже.

О предстоящих авариях и разрушении инфраструктуры, о катастрофической запущенности материальной базы жилищно-коммунального хозяйства много писали еще в конце 1990-х. Тогда же были сделаны расчеты, показывающие, что пик аварий и катастроф придется на 2007-2008 годы.

Этот прогноз, увы, оказался в целом верен. Но если сравнить реальное положение дел с предсказаниями аналитиков, можно сделать на удивление оптимистический вывод: всё еще развивается по наилучшему из возможных сценариев. По пессимистическому прогнозу аварий должно было случиться в несколько раз больше!

Инфраструктура, заложенная в советское время, оказалась на удивление - сверх любых расчетов - прочной. Один мой знакомый объяснял это тем, что страна готовилась пережить атомную войну. К счастью, войны не случилось, но либеральные реформы мы всё-таки пережили.

Тем не менее вопрос остается открытым. И нет худа без добра: не исключено, что аварии января 2008 года послужат для кого-то из чиновников предостережением. Ведь главный вопрос - не технический, а экономический и политический: что делать с жилищно-коммунальным хозяйством.

Несчастья последних недель в очередной раз демонстрируют всю утопичность (или демагогичность) идеологии, положенной в основу жилищно-коммунальной реформы. Как может этот сектор быть переведен на рыночные основания, если находится, по сути, в чрезвычайном положении? Ожидаете ли вы, что частные собственники, вложив деньги в приобретение соответствующих организаций, откажутся от прибылей и все свои средства на протяжении многих лет будут тратить исключительно на ремонты и замены труб, оборудования, окраску зданий и ликвидацию аварий? Бизнесмены вообще не сильно похожи на Армию спасения, а уж российские - тем более. Или за всё это будет платить население?

Но у массы населения таких средств нет, тем более что не вполне понятно, кому и за что платить. Значительная часть инфраструктуры находится в общем пользовании, работает для жильцов маленьких и больших квартир, богатых и бедных одновременно. Да и несправедливо это. Ведь сложность и дороговизна работ усугубляется тем, что жилищное хозяйство находится в запущенном состоянии.

Должны ли граждане платить дополнительные деньги за то, что на протяжении предыдущих 10-15 лет их подъездами, водопроводами и электросетями не занимались те, кому это было теоретически положено?

Самоочевидно, что без крупных государственных вливаний изменить положение в жилищно-коммунальном хозяйстве невозможно. Приватизация ведет только к тому, что новые частные хозяева требуют от государства дотаций, шантажируя чиновников серьезными проблемами в социально значимой сфере. Причем дотации и субсидии должны обеспечивать и прибыль частного предпринимателя - иначе ему вообще нет интереса подобным бизнесом заниматься.

Могут возразить, что зато в государственном секторе воруют. Охотно верю. Судя по опыту, правда, в частном секторе у нас воруют ненамного меньше (а в Швеции почему-то и у государства красть толком не научились). Но даже если предположить тотальную вороватость чиновников, заранее ясно, что получится - в лучшем случае - так на так. При расчете субсидий заложена будет как раз та сумма, которая в противном случае была бы украдена, плюс определенный процент на откаты и взятки людям, принимающим решения.

Но с другой стороны, если государство снова вернется в жилищный сектор и примет на себя ответственность за происходящие там процессы, возникнет вопрос со сложившимися структурами власти. Для эффективной работы в этом секторе нужна децентрализация. Надо принимать не только одно-два принципиальных решения, но и тысячи мелких. Где чинить трубу в первую очередь, куда протягивать кабель, кому поручить замену лифтов. Подобные решения лучше всего принимаются в условиях децентрализации. А государственный аппарат и его финансы жестко централизованы.

Парадоксальным образом, кризис в жилищно-коммунальном хозяйстве может оказать весьма благотворное влияние на общественную жизнь, вызывая не только общественную потребность в ответственной социальной и экономической политике, но и способствуя изменению - децентрализации, демократизации - системы управления.

Однако это всё не более чем теория. На практике первые симптомы кризиса могут быть просто проигнорированы. В таком случае нам предстоит дожидаться новых аварий, за которыми последуют новые дискуссии, в основном повторяющие то, что было уже не раз сказано, но так и не было сделано.

СОРОК ЛЕТ СПУСТЯ

Вообще-то сорок лет не лучшая цифра для юбилея. Но значение событий, происходивших по всему миру в 1968 году, столь велико, что не хочется откладывать обсуждение ещё на десятилетие. Не удивительно, что на ближайший год запланировано изрядное число конференций, семинаров и дискуссий, посвященных анализу революционных потрясений сорокалетней давности.

То был, действительно, выдающийся год. В Польше бунтовали студенты, в Чехословакии коммунистическая интеллигенция, возглавив процесс перемен («Пражская весна»), пыталась построить «социализм с человеческим лицом». Во Вьетнаме война достигла своего пика, и американские войска с трудом сдерживали наступление повстанцев - именно в этот момент общественное мнение в Соединенных Штатах начало осознавать, что борьба в Юго-Восточной Азии будет проиграна. Выступления радикальной молодежи стали приобретать широкий резонанс, антивоенные демонстрации с каждым днем делались всё более массовыми.

В Перу к власти пришел генерал Веласко Альварадо. Хотя начатые им преобразования не выходили за рамки социальных реформ, на фоне тогдашней консервативной Латинской Америки это воспринималось как революция, да и сами лидеры республики не стеснялись произносить радикальные речи. Позднее перуанский опыт был почти забыт, но не остался без продолжения - на него ссылается сегодня президент Венесуэлы Уго Чавес.

Кульминацией 1968 года стало майское выступление парижских студентов. Это невооруженное восстание, баррикады Сорбонны, революционные плакаты в Латинском квартале, бегство президента де Голля из Парижа, стали мифом, вдохновлявшим левых на протяжении нескольких последующих десятилетий. Культурная традиция 1968 года превратилась в норму «контркультурного» поведения. Идеи новых левых воплотились в кино, музыке, литературе.

Увы, политические итоги «великого года» оказались куда более скромными, чем можно было ожидать, судя по размаху событий. «Пражская весна» закончилась вторжением советских танковых колонн в Чехословакию, после чего восточноевропейская интеллигенция, восторженно поддерживавшая коммунистических реформаторов, дружно сменила ориентацию, найдя себе новый идеал в лице генерала Пиночета, истребившего в Чили всех сторонников социализма (хоть с «человеческим лицом», хоть без оного).

Романтики студенческой революции во Франции и Германии вернулись к буржуазной жизни и принялись делать карьеру в соответствии с её требованиями. Многие стали депутатами, министрами, профессорами. Спустя лет тридцать новое поколение бунтовало уже против них.

Культура протеста, растиражированная коммерческими сетями, растворилась в массовой культуре, сделав её немного менее пресной. Музыкальная эстетика МТВ была бы невозможна без молодежного бунта 1968 года. Только служит эта эстетика совершенно противоположным целям.

В Перу и по всей Латинской Америке попытки социальных реформ и революций сменились (хотя и не легко и не сразу) приватизацией и восторгами по поводу свободного рынка.

Можно сказать, что старый мир не только выдержал бунт 1968 года, но до известной степени воспользовался его плодами - укрепившись и перестроившись за счет новых идей, кадров и методов. Если взглянуть на сегодняшний мир с точки зрения бунтарей конца 60-х, трудно представить себе что-либо более противоположное их надеждам и ожиданиям. Но значит ли это, что опыт того «великого года» не имеет для нас сегодня никакой ценности? Нет, скорее это урок, к которому нам придется возвращаться снова и снова. Как говорил философ французского Сопротивления Жан-Поль Сартр, от поражения к поражению идет вперед прогресс человечества.

Специально для «Евразийского Дома»

В РЕАЛИЗАЦИИ ПРОЕКТА «СУВЕРЕННОГО ИНТЕРНЕТА» ЗАИНТЕРЕСОВАН ДМИТРИЙ МЕДВЕДЕВ

Татьяна Красногорова

Накануне в блоге Ильшата Саетова Saetov.com со ссылкой на другой блог - Moska.livejournal.com - появилась информация о том, что депутат Государственной Думы РФ Константин Рыков с помощью группы юристов разрабатывает концепцию «Суверенного Интернета».

По словам автора публикации, суть идеи состоит в том, чтобы изолировать Россию и её наиболее независимую и думающую часть населения - молодёжь - от остального мира, дабы противостоять его тлетворному влиянию, а также усилить промывку мозгов, избежав западной пропаганды ввиду предстоящего курса на конфронтацию с Западом, вплоть до новой Холодной войны.

Слухи о введении цензуры в рунете циркулируют постоянно. Однако до сих пор было непонятно как это может быть выполнено технически. Некий «сырой проект» на эту тему был обнародован накануне.

Предлагаемые меры включают организацию национального домена .rf и государственную монополию на регулирование Интернета. Раздачей новых доменных имён займётся новая организация ICANN, предложение войти в наблюдательный совет которой уже получили некоторые лояльные Кремлю Интернет-деятели.

Кроме того, предполагается ликвидация доменов .ru и .su, перевод сайтов, которые лояльны власти, в домен .rf. Данная мера, под видом «лицензирования» и «аттестации», при переводе сайтов из доменов «ру» и «су» в «рф», позволит провести широкомасштабную цензуру в Рунете, нелояльные Кремлю сайты просто не получат новых доменов и перестанут существовать.

Система позволит оперативно отключать сайты от трансляции в Интернете, о чём давно мечтают некоторые кремлёвские деятели. Ожидается и кириллизация нового домена .rf с помощью технических средств разработанных и опробованных компанией РБК: сами доменные имена будут на кириллице, а не на латинице, как весь остальной цивилизованный Интернет.

Специальные программные продукты РБК, которые будут установлены на роутерах и хабах всех интернет-каналов, изолируют новый кириллический Интернет от всего мира и наоборот.

Блоггеры, обнародовавшие данную информацию, утверждают, что в Госдуме чуть ли уже не готов законопроект, регламентирующий реформу Рунета.

Эту информацию категорически не подтверждает депутат-единоросс, политолог Сергей Марков.

«В Госдуме я ничего не слышал о законопроекте «российского суверенного Интернета», - говорит он. - Но о том, что такой закон нужен и обязательно появится, говорится уже давно. Лично я считаю, что мы должны повысить суверенитет Интернета и создать некие формы контроля за криминальными ресурсами, специализирующимися на педофилии и продаже наркотиков. Этот контроль должно устанавливать государство».

В беседе с корреспондентом РИА «Новый Регион» Марков отметил, что, по его мнению, «Интернет должен остаться пространством свободы, и нам нельзя перегнуть палку».

«Хотя сделать это в данном случае будет трудно. Даже Китаю не удается полностью контролировать Интернет, - отмечает политолог-единоросс. - Ясно одно, что монополия Интернета подходит к концу - он превратился в огромную информационную свалку. Сейчас система подошла к созданию новых, более качественных виртуальных сетей, где спама и хакерских атак было бы меньше. Поэтому если в Госдуме кто-то решит инициировать закон о новом российском Интернете, и речь там пойдет об укреплении суверенитета России и некотором увеличении контроля над криминалом, я поддержу данный законопроект. Если разговор коснется ограничения фундаментальной свободы слова, я буду против него. Но мне кажется, что до этого дело у нас не дойдет».

Политолог Станислав Белковский оптимизма своего коллеги не разделяет. По его словам, сейчас заканчивается эпоха Путина и начинается эпоха Медведева, который технически более продвинут и поэтому заинтересован в контроле над виртуальными источниками информации.

«Для меня очевидно, что при президенте Дмитрии Медведеве чиновники будут стараться установить серьезный контроль над Интернетом, - говорит Белковский. - Владимир Путин не был интернет-человеком, он не пользовался виртуальной сетью, и считал, что все, что происходит в Интернете, маргинально и не влияет существенно на умы людей. Дмитрий Медведев думает иначе. Он ежедневно заходит в Интернет и изучает, что о нем пишут. У него нет никаких иллюзий, что за последние годы Интернет превратился в чрезвычайно влиятельную среду».

Белковский добавляет, что автор проекта «суверенного Ррунета» - депутат «Единой России» Константин Рыков является помощником Владислава Суркова.

«Правда, помощником третьего уровня, мелким членом сурковской команды. Поэтому я не знаю, насколько серьезны его попытки создать «суверенный российский Интернет». Но для меня очевидно, что Интернет ждет закручивание гаек, он перестанет быть вольницей информации. И инициатива Константина Рыкова - первая ласточка в этом направлении», - отмечает Стас Белковский.

Лидер парламентской фракции «Справедливая Россия» Николай Левичев вопросом корреспондента «НР» о реформировании Рунета был застигнут врасплох.

«Я ничего о таком законе не слышал и в плане его не видел. Но в целом к государственной монополии Интернета мы относимся плохо», - отметил лидер фракции «эсеров».

Директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий говорит, что сегодняшняя Госдума может принять любой, самый безумный законопроект в интересах власти.

«Если в Госдуме была группа депутатов, которая хотела отменить в России иудаизм, нет, ничего удивительного, что в стране хотят отменить свободный Интернет, - отметил Кагарлицкий. - Впрочем, я не думаю, что думское большинство примет проект «суверенного Интернета». А если и примет, то с большими корректировками».

При этом Кагарлицкий считает, что, если бы затею удалось реализовать, это бы стало настоящим технологическим прорывом. Так как для создания «суверенного Интернета» нужно найти огромное количество нестандартных и новаторских технических решений.

«Это очень интересная и увлекательная задача, но абсолютно бессмысленная в содержательном плане. Примеры госмонополии на Интернет есть в Северной Корее и Китае. Однако в этих странах Интернет изначально подключался через систему государственных фильтров. Там задача была проще. У нас поставленных целей власть не достигнет. Так как у индивидуальных пользователей есть много способов выхода в Интернет, данная ситуация может привести только к существованию в России двух сетей: легальной и нелегальной. Причем, россияне будут пользоваться двумя одновременно. Задачи по регистрации нового домена .rf и удалению зон .ru и .su в принципе выполнимы. Но нужно учесть, что сайты, которые не пройдут регистрацию, переедут на Украину, в Финляндию или на Багамские острова и будут работать для российской аудитории.

Я сам столкнулся с проблемой, когда провайдер стер старый сайт Института проблем глобализации. Но мы его тогда переименовали и перевезли на Украину. Подобные вещи происходят уже сейчас, и никакого закона для этого не надо», - отметил Борис Кагарлицкий.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

НА ЧТО РАССЧИТЫВАЛ КАСЬЯНОВ?

Софья Кораблева, Арина Морокова

Накануне Центризбирком официально проинформировал о недопустимо высоком проценте брака (13,38%), выявленном в ходе экспертизы подписных листов, заполненных в поддержку кандидата в президенты РФ Михаила Касьянова. И, хотя представители избирательного штаба Касьянова в пятницу проинформировали о своем намерении оспорить вердикт экспертов, сегодня практически очевидно, что господин Касьянов, которого поддерживают всего 0,8% россиян, выбывает из избирательной гонки.

Эксперты РИА «Новый Регион» и ранее выдвигали версии, что Михаил Касьянов не будет зарегистрирован кандидатом в президенты по подписным листам.

«Три кандидата на президентских выборах России - Медведев, Зюганов и Жириновский - неприлично мало. Поэтому ЦИК зарегистрирует лидера ДПР Андрея Богданова. Михаила Касьянова - вряд ли, его нет в кремлевском сценарии», - заявил еще в начале января в интервью РИА «Новый Регион» директор Международного института политической экспертизы Евгений Минченко.

Как оказалось, он был прав, - для Касьянова роли в инсценировке президентских выборов-2008 не нашлось.

Корреспонденты «НР» сегодня провели новый опрос экспертов, с тем, чтобы выяснить, на что же все-таки рассчитывал Касьянов, выдвигаясь кандидатом и инициируя сбор подписей.

Директор Института национальной стратегии Станислав Белковский:

«Михаил Касьянов был твердо уверен, что его зарегистрируют. По всей видимости, кто-то из администрации президента сознательно его дезинформировал, с тем, чтобы подвести экс-премьера к скандалу с подписями. Администрация президента очень любит такого рода разводки. На думских выборах 2003 года она, например, пообещала коммунистам в обмен на отсутствие жесткой критики Путина значительно больше процентов, чем они получили.

Администрация президента на политической арене давно ведет себя как шулер. Поэтому достойно удивления, когда крупные политики ведутся на ее уловки. Почему Михаил Касьянов считал, что Кремлю выгодно его участие в выборах? Наверное, как и все думал, что это позволит легитимировать их результат на Западе. Но он не учел, что Кремль давно не рассуждает в таких категориях. Сегодня Кремлю не так важно, что думают на Западе о российских выборах.

Впрочем, главной целью своего участия в выборах он считал задачу стать фигурой «номер один» в либеральном лагере. И, несмотря на скандальный финал, я думаю, он приблизился к цели. В этом смысле участие в кампании было для него полезным.

Директор Института проблем глобализации Борис Кагарлицкий:

«Я не думаю, что Касьянов знал, что его не зарегистрируют. Потому что считал, что с точки зрения власти, его участие в выборах выгодно. Трудно представить себе, чтобы он получил больше 5-6 процентов голосов даже при полной легализации всех его сторонников. Но если бы он участвовал в выборах, это стало бы показателем терпимости по отношению к либеральной оппозиции.

С другой стороны это бы не поменяло итоговый расклад. То есть политического смысла в выдвижении все равно не было. Впрочем, может, он и знал, что его снимут с президентских выборов, и специально решил участвовать. Так как быть кандидатом, которого целенаправленно сняли с выборов, намного выгоднее, чем кандидатом, который бы набрал 5 %, если не 1,5-2% голосов избирателей».

Директор Международного института политической экспертизы Евгений Минченко:

«Я думаю, что Михаил Касьянов верил, что его зарегистрируют и реально рассматривал свою возможность участия в президентских выборах. Но оказалось, что власти дополнительная легитимизация выборов не нужна, несмотря на то, что некоторое время назад между Россией и Западом нагнеталась обстановка. Если бы Касьянов принял участие в президентских выборах, это было бы ему большим плюсом. Так как при получении минимального результата, он мог бы заявить о фальсификации результатов выборов, и начать муторную историю обжалования результатов голосования. Впрочем, если бывшего премьер-министра не зарегистрируют, никакого резонанса в стране это не вызовет. Так как он действительно не смог качественно собрать 2 миллиона подписей».

Лидер Движения против нелегальной иммиграции, политтехнолог Александр Белов:

«Я думаю, что в душе Михаил Касьянов думал: «А вдруг получится, и меня зарегистрируют». Я знаю такой тип людей. Когда вероятность их регистрации из 100% составляет 10%, они все равно надеются на удачу: вдруг в последний момент подтянутся какие-нибудь силы? Кроме того, может быть, он хотел таким образом получить доступ к эфиру в России, чтобы донести свою позицию.

В тоже время нельзя исключать, что Касьянов хотел поддержать имидж самого главного борца с режимом, чтобы сконцентрировать в своем направлении большое количество ресурсов. Но основной причиной его желания зарегистрироваться, мне кажется, была надежда на авось».

© 2008, «Новый Регион - Москва»

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД!

На прошлой неделе кризис мировой экономики был объявлен официально. Нет, с точки зрения нормального, среднестатистического обывателя ничего особенного не произошло ни у нас, ни на Западе.

Проблемы и неприятности были и раньше, причем в изрядном количестве, но это никто не называл кризисом. Однако в прошлый понедельник все эти проблемы, накопившись, превратились в негативный информационный поток, который обрушил курсы акций в США, а затем и на биржах других стран. После чего слово «кризис» произнесли все.

Что произошло? В сущности, лишь одно: неприятности, наконец, затронули тех, кто сам является их главной причиной.

Периодические спады производства и кризисы - явление в капиталистической экономике принципиально неустранимое. И всё же нынешние события явно выходят за рамки обычных колебаний рыночной конъюнктуры. Экономическая диктатура крупных корпораций и финансового капитала предопределила тяжелейшие диспропорции в мировой экономике.

Эти диспропорции привели к тому, что на протяжении длительного времени даже в странах, гордящихся блестящей статистикой роста, заработная плата большинства трудящихся не повышалась, а порой и падала. Снижалась покупательная способность населения, росла его задолженность перед банками. Деньги из реального сектора перемещались в сферу биржевых и финансовых спекуляций, торговать акциями компаний становилось более выгодно, чем продукцией, которую эти компании производили (если они вообще что-либо производили).

У нынешнего спада есть одна удивительная особенность, которая отличает его от большинства предыдущих. То, что мы сейчас определяем как кризис, есть не более чем оборотная сторона того, что мы все предшествующие годы определяли как процветание.

Корпорации торжественно демонстрировали высокие прибыли, которые не имели ничего общего с повышением их эффективности. Пока в мировой экономике сохранялась инерция роста, потоки денег вливались в банковскую сферу, позволяя крутиться механизму обогащения. Мировая финансовая пирамида начала обрушиваться уже некоторое время назад, но потребовалось больше года, прежде чем это стало общепризнанным фактом.

О диспропорциях и накоплении нерешенных проблем в мировой экономике говорили с начала 2000-х годов исследователи, которым пресса наспех прилепила ярлык «критиков глобализации» - Уолден Белло, Сьюзан Джордж, Мартин Хор и другие. Как, впрочем, и крупнейший финансовый спекулянт Джордж Сорос. Однако надо признать, что их мрачные прогнозы долгое время не подтверждались текущими новостями. Вопрос не в том, почему наступил мировой кризис, а в том, почему он не наступил много раньше?

В течение прошедших полутора десятилетий нарастали не только диспропорции и противоречия в мировой экономике, но и совершенствовались инструменты, позволяющие подобные проблемы игнорировать. Обладая огромным количеством свободных - не инвестируемых в «реальный сектор» - ресурсов, государства и финансовые корпорации имели возможность регулярно тратить эти средства на борьбу с симптомами надвигающегося кризиса, принципиально отказываясь заниматься его причинами.

Это напоминает поведение врача, который реагирует на болезнь исключительно тем, что прописывает пациенту всё более мощные дозы болеутоляющих таблеток, причем качество таблеток становится всё лучше и лучше. С точки зрения самочувствия больного такое лечение может казаться успешным, но лишь с оговоркой, что организм постепенно разрушается. Причем подобное «лечение» само способствует разрушению организма - к собственно болезни добавляется медикаментозное отравление.

Однако «врачи» гордо заявляют об успехах, демонстрируя, что пациент продолжает вести активный образ жизни и регулярно обращается к ним со словами искренней благодарности.

На прошлой неделе ситуация вышла из-под контроля. Настолько, что отрицать наличие структурных проблем стало уже невозможно. Руководство Федеральной резервной системы США явно запаниковало. Не дожидаясь заранее назначенной даты, когда положено было пересматривать учетную ставку, ФРС понизила ее на 0,7%. Иными словами, предоставила частным банкам и корпорациям дешевый кредит за государственный счет. Биржи более или менее стабилизировались. Но по существу ничего не изменилось. Больному дали очередную лошадиную долю болеутоляющих таблеток.

Правительства и центральные банки всего мира сейчас борются с биржевым кризисом. Между тем биржевой кризис есть не что иное, как результат проблем, не решенных в реальной экономике. Выбрасывая деньги на стабилизацию бирж, мы продолжаем обескровливать реальный сектор. А это значит, что через некоторое время всё повторится сначала, курсы опять упадут, на стабилизацию опять потребуются деньги и так далее.

Финансовые ресурсы, используемые подобным образом, просто сгорают. И даже если в центральных банках, государственных бюджетах и стабилизационных фондах накоплены изрядные средства, средств все равно не хватит. В этой яме нет дна.

Особое спасибо надо, разумеется, сказать господину министру финансов РФ, Алексею Кудрину, который уже пообещал в Давосе использовать наш стабилизационный фонд и вообще финансовые запасы России для борьбы с мировым кризисом. Такой вот буржуазный интернационализм. Ради братьев по классу ничего не пожалеем! Принесем себя в жертву на алтарь мирового капитализма!

А что? Очень даже по-русски. Знай наших!

Нынешней зимой в Давосе самоуверенность российских бизнесменов и чиновников разительно контрастировала с озабоченностью и растерянностью их западных коллег. Похоже, что наши деловые люди искренне не понимают, что происходит и в какой ситуации они оказались - вместе со всем остальным прогрессивным и не очень человечеством.

Дальнейшее развитие кризиса предсказать несложно. Вопрос вызывают только темпы и конкретные комбинации событий. Снижение покупательной способности населения в США и Западной Европе приведет к сокращению спроса на товары, производимые в Восточной Азии. Не получая притока новых средств, начнут испытывать трудности и закрываться банки. Рухнут цены на недвижимость (хорошо бы только знать, что упадет раньше - банковский сектор или рынок недвижимости!). Вслед за этим начнет снижаться и цена на нефть.

Аналитики успокаивают себя тем, что Китай и Индия продолжают расти, тем самым поддерживая рост мировой экономики. Но в обоих случаях речь идет о производстве, ориентированном на экспорт. Закроется рынок США и Европейского союза - обрушится и производство в Китае.

Разговоры о том, что китайская экономика теперь будет сама потреблять собственную продукцию - не более чем попытка самоуспокоения. Да, китайцы потребляют сейчас куда больше товаров, чем десять лет назад. Но активными потребителями является лишь небольшая часть населения. Китайский средний класс может составлять около ста миллионов человек, но китайцев-то больше миллиарда! Рост потребления среднего класса в Поднебесной империи (народной республике) был профинансирован доходами от экспорта.

В этом, кстати, принципиальное отличие китайской модели от японской или южнокорейской. Две последние страны в первую очередь развивали производство для внутреннего рынка, и, лишь насытив его, выходили с соответствующими товарами на мировой. В подобной ситуации производству была гарантирована массовость и стабильный спрос независимо от колебаний мировой конъюнктуры. В Китае всё наоборот. Несмотря на коммунистические лозунги, здесь была принята именно либеральная модель развития, делающая страну предельно уязвимой.

Для Соединенных Штатов трудности китайской экономики - шанс на возрождение собственной. Заработная плата американского рабочего продолжает падать? Это хорошая новость. Снижается курс доллара? Это тоже хорошая новость. Американские товары становятся конкурентоспособными. Следующий шаг - реиндустриализация в США. Раньше производство выводили в тот же Китай, в страны «третьего мира». Но не исключено, что итогом нынешнего кризиса станет обратный процесс. Дешевая рабочая сила в стране, обладающей новейшими технологиями - что может быть лучше?

Кризис - это не только бедность, потерянные средним классом сбережения, политическая нестабильность и массовое недовольство. Это еще и механизм реструктурирования капиталистической экономики.

Во время кризиса правительства вынуждены закрывать рынки своих стран. Капитализм - это отнюдь не обязательно «открытая экономика». Колебания между открытыми и закрытыми рынками наблюдаются на протяжении всей его истории. Идею «протекционизма» (защиты своего рынка и своего производителя) придумали отнюдь не социалисты. Она так же стара, как и сам капитализм.

В период мировой экспансии крупнейшие западные державы получали выгоды от открытых рынков (особенно - заставляя другие государства открываться для западных товаров и услуг). Во время кризиса ситуация меняется.

От кризиса конца 1970-х годов Соединенные Штаты выиграли, поскольку основной удар пришелся на Западную Европу, Японию и СССР. Сегодня способность американских элит добиться успеха в аналогичной ситуации вызывает сомнения, но очевидно то, что действовать будут в том же духе.

Впрочем, чтобы запустить процесс реиндустриализации в США, недостаточно понижения заработной платы и снижения курса доллара. Нужен еще один элемент: резкое снижение цен на сырье. В первую очередь - на нефть.

В течение прошедших пяти-шести лет бурный рост цен на нефть объясняли дефицитом топлива и растущим спросом. Хотя не могло не бросаться в глаза, что рост цен в разы опережал рост спроса. При подобном положении дел, высокие цены на сырье давно должны были бы придушить производство, но этого не происходило. Почему? В нефтяной сектор сбрасывались излишки долларов, он поглощал глобальную инфляцию. Иными словами, деньги, накопленные в нашем Стабилизационном фонде, - это как раз и есть инфляционные доллары, которые надо было изъять из обращения (не ради наших интересов, а в первую очередь ради стабилизации американской экономики). Эффективно потратить их на мировом рынке невозможно - они сразу же обесценятся. Правда, их можно было в середине 2000-х инвестировать в отечественную экономику. Обесцениваясь, они бы хоть как-то работали. Но, видимо, господин министр финансов накапливал их не для нас, а для того, чтобы оказать братскую поддержку мировому капиталу. В первую очередь, опять же, американскому.

Если бы только можно было в подобных делах надеяться на благодарность!

Мировой кризис для России означает, скорее всего, не только падение цен на нефть, но и сгорание Стабилизационного фонда. Причем последнее может произойти даже быстрее, нежели первое.

Но переживать не надо. Кризис тем и хорош, что заставляет искать новые возможности. Нефть и ресурсы в России не кончатся. Кончится только возможность жить, бездумно транжиря их.

ЕСЛИ КРЕМЛЬ НЕ УТИЛИЗИРУЕТ КОМИССАРОВ ИЗ ДВИЖЕНИЯ «НАШИ», ОНИ ПРЕВРАТЯТСЯ В ОППОЗИЦИЮ

Владимир Инютин

Призрак цветной революции, бродивший у границ Российской Федерации последние годы, окончательно рассеялся. Поэтому, все молодежные проекты, придуманные для борьбы с «оранжевой чумой», в настоящий момент оказались не у дел и постепенно будут закрыты. В первую очередь речь идет о самом затратном проекте, патронирование которого приписывают лично замглавы кремлевской администрации Владиславу Суркову, - об антифашистком движении «НАШИ».

Директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий считает, что «никакой оранжевой угрозы не существовало никогда, но сейчас это стало настолько очевидно, что для выбивания денег возникли серьезные проблемы».

«Такие проекты, как движение «НАШИ», изначально создавались как краткосрочные и временные. Поэтому проект закончился - люди расходятся», - отмечает эксперт.

Его поддерживает руководитель региональных программ Фонда развития информационной политики Александр Кынев, который говорит, что тема готовящегося цветного переворота в РФ была надуманной от начала до конца.

«Это тот самый случай, когда обжегшись на молоке, дуют на воду, - отмечает политолог. - Те события, которые произошли на Украине, были следствием неадекватной политики России в бывших советских социалистических республиках. И как у нас водится - все свои проблемы мы пытаемся объяснить происками врагов. Это тот самый случай».

«Что касается «Наших», это был изначально очевидно пиар-проект, - продолжает Кынев. - Никаких сомнений в том, каким способом собирались тысячные массовки на митинги в Москве, ни у кого никогда не было. И судьба лидеров движения очень показательна: руководители свои личные карьерные задачи решили, а необходимость в массовке отпала вместе со страхами перед «Оранжевой революцией».

Вместе с тем, политолог не склонен думать, что проект «НАШИ» будет закрыт в одночасье, а «комиссары» распущены по домам.

«В РФ сейчас существует проблема утилизации множества молодых людей с амбициями. Власти нужен некий отстойник для молодых карьеристов, нужна имитация социального лифта, которая позволяла бы получать определенные электоральные дивиденды. Я делаю акцент на слове «имитация», потому что никакого социального лифта для молодежи, конечно, не было и нет. Карьеры делают незначительное количество избранных людей, которые как правило являются либо друзьями высокопоставленных товарищей, либо их прямыми родственниками, но никакого социального лифта для человека из низов ни один кремлевский проект не предлагает», - говорит Александр Кынев.

Гендиректор Совета по национальной стратегии Валерий Хомяков считает, что все молодежные движения, созданные Кремлем, ждет печальная судьба. «Думаю, что не только «НАШИ», но и «Молодая гвардия Единой России» будет сокращена и заморожена. Финансировать такие масштабные проекты в нынешних условиях бессмысленно», - отметил он в разговоре с корреспондентом РИА «Новый Регион».

В то же время эксперт видит в этой ситуации серьезную угрозу для власти. «Те молодые люди, которые вкусили политики и почувствовали к ней интерес, наверняка могут обидеться и в знак протеста отправиться в оппозиционные молодежные структуры, которые финансирует «Яблоко», СПС и так далее. Кремлю они не нужны, и оппозиция может этим воспользоваться», - заявил в интервью РИА «Новый Регион» Валерий Хомяков.

Как отмечает корреспондент «НР», первый прецедент подобного рода уже случился: из «Молодой гвардии» со скандалом вышел один из активистов движения Алексей Радов, призвав и других «молодогвардейцев последовать его примеру.

По словам экс-активиста «МГ», деятельность «Молодой Гвардии» стала не более чем, действием для «картинки», а «все обещания кадровой революции и «политзаводы», оказались обычной политтехнологией, блефом».

© 2008, «Новый Регион - Москва»

ДЕНЬ НЕДОВОЛЬСТВА

Весной прошлого года, когда международный комитет Всемирного социального форума решил провести глобальный день протеста 26 января, я отнесся к этой идее крайне скептически. Я был не единственным скептиком. Как заметил один латиноамериканец, участвовавший в дискуссии: «В России будет слишком холодно, а в Бразилии в это время карнавал».

Дело, разумеется, не в дате. Мысль о том, что какой-то комитет из нескольких человек, никем не избранных и не уполномоченных принимать подобное решение, может инструктировать социальные движения по всему миру о том, что и когда им надо делать, находится, по моему глубокому убеждению, в явном противоречии с принципами демократии и сетевой координации, провозглашенными антиглобалистскими идеологами. Однако, неожиданным образом, дата, провозглашенная международным комитетом ВСФ без всякой связи с конкретными проблемами и раскладами российской жизни, пришлась ко двору. Активистам социальных движений на местах дата - несмотря на зимний сезон - понравилась. С одной стороны, зима выдалась не самая суровая. А с другой стороны, трубы всё равно лопаются, газ взрывается, электричество отключают, дома рушатся. Недовольство растет.

Координацией акций Всемирного дня протеста в России занялся Совет координационных советов (СКС), возникший в 2005 году после массовых волнений, вызванных «монетизацией льгот». С тех пор отдельные организации, входившие в СКС, периодически проводили акции протеста против социальной политики властей или жилищно-коммунальной реформы. Однако на сей раз произошло нечто выходящее далеко за рамки повседневного социального сопротивления. В 24 регионах России люди вышли на митинги, пикеты и демонстрации. Во многих случаях - несмотря на официальный запрет. Некоторые акции были малочисленными, но другие собирали на удивление много народа. Общим было то, что подобные выступления были повсеместно проигнорированы «серьезной» прессой, кроме митинга в Назрани, который закончился стычками с ОМОНом и стрельбой по протестующим. Показательно, однако, что из огромного числа изданий, сообщивших о волнениях в Назрани, практически никто не упомянул о связи между местными протестами и двумя десятками других протестов, происходивших по всей стране от Южно-Сахалинска до Петербурга.

По иронии случая, дата, назначенная западными антиглобалистами, совпала с президентской избирательной кампанией в России. На тот же день 26 января были назначены митинги, проводимые КПРФ в поддержку Зюганова. В некоторых случаях сторонники партии просто использовали акции протеста в качестве площадки, на которой они агитировали за «единственного настоящего оппозиционного кандидата». Участие КПРФ, вероятно, добавило численности некоторым акциям, но сделало их безнадежно скучными, формальными и откровенно бессмысленными. Особенно, когда лидеры партии, проигрывающей с 1995 года все выборы подряд, рассказывали ошалевшей публике о радужных перспективах, которые откроются после победы Зюганова.

В большинстве случаев, впрочем, собрания и митинги не имели ничего общего с политическими партиями. Люди протестовали по поводу местных безобразий и притеснений, жаловались на положение дел в жилищном хозяйстве и возмущались тем, что власти всячески затрудняют проведение уличных акций. Готовность, с которой множество людей по всей России отозвалась на призывы СКС, свидетельствует о том, что население провинциальных городов обозлено и обижено. Постоянные мелкие провалы местных властей, которые никто не собирается не только исправить, но даже признать, мелочные запреты и просто глупости чиновников создают своего рода критическую массу недовольства.

В этом смысле акции 26 января можно считать своего рода предупреждением. Они не достигли таких масштабов, которые могли бы напугать или встревожить власти, но обозначили нарастающую тенденцию. Правящие круги, занятые другими делами, могут до поры подобные тревожные сигналы игнорировать. Но общественное настроение меняется, и в один прекрасный день отечественные начальники могут с неудовольствием обнаружить, что управлять им приходится совсем другим обществом.

Специально для «Евразийского Дома»

ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ «ЛЕВЫЙ ФРОНТ» НЕ БУДЕТ УЧАСТВОВАТЬ В ВЫБОРАХ

Общественное движение «Левый фронт» не будет участвовать в выборах, поскольку оно создано только для отстаивания леворадикальных интересов общества. Об этом в пятницу в интервью корреспонденту «Росбалта» заявил член инициативной группы по созданию «Левого фронта», глава Института проблем глобализации Борис Кагарлицкий.

«В обществе усиливаются леворадикальные настроения, но старые оппозиционные силы не способны их выразить», - сказал Кагарлицкий. Он подчеркнул, что «например, КПРФ зачастую приходит только тогда, когда все уже погасло». По словам Кагарлицкого, задача нового движения заключается в том, чтобы сформулировать некую общественную позицию и отстаивать ее. При этом он подчеркнул, что «Левый фронт» еще не создан как организация, однако активисты движения работают в регионах. «Возможно, в наши ряды вступят отдельные студенческие организации, но вообще к нам вступают индивидуально, поскольку если мы объединим хотя бы несколько разных организаций, то между ними возникнет соперничество и это не пойдет на пользу нашему движению», - сообщил Кагарлицкий. По его словам, в «Левом фронте» будет участвовать общественный актив, который связан с протестами политики правительства, а не с карьерой на левом фланге.

Также Кагарлицкий сообщил, что в настоящее время движение только начинает создаваться на местах, а уже потом оно должно принять характер общероссийского движения. Напомним, что ранее группа политиков провозгласила создание «Левого фронта» на волне стихийных протестов, возникших из-за непопулярных либеральных реформ Правительства. Члены инициативной группы сообщили, что намерены в течение трех месяцев сколотить костяк нового проекта на базе советов протестных действий, возникших в регионах на волне закона о монетизации льгот. Как ранее сообщили организаторы движения, обращения «Левого фронта» разосланы почти во все левые партии, за исключением «Родины» и лимоновцев, поскольку «левофронтовцев» не устраивает национализм этих партий, которому они противопоставляют интернационализм и социальную солидарность. Инициативная группа, в которой состоят член КПРФ и создатель антиолигархического клуба Илья Пономарев, лидер РКП-КПСС Алексей Пригарин, активист независимых отраслевых профсоюзов Борис Кравченко, выступает против альянсов на правом фланге, хотя и допускает координацию действий с создаваемыми либеральными проектами.

ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ

О колебаниях генеральной линии

Интеллигенция в России постоянно ощущала себя лишней. Но в то же время страшно необходимой. И даже самой главной.

История русской интеллигенции начинается в середине XIX века, когда масса образованных людей внезапно осознает себя особой группой, противостоящей официальному обществу. Речь не об отдельных диссидентах, подобных Радищеву, или критически мыслящих просветителях, таких как Новиков. Речь о целом общественном слое с собственной культурой, самосознанием, традицией. Почему «лишние люди»? Почему в конфликте с системой? Да просто в силу материальных причин: система образования производила больше европейски образованных людей, чем общество могло использовать. Вернее, место для этих людей находилось, но - по их собственным критериям - не достойное знаний, навыков и душевных качеств, им присущих. Университетская и академическая системы работали в значительной мере на себя (что, впрочем, и предопределило высокое качество русской образованности уже сто пятьдесят лет назад - для тех, кто это образование мог получить).

Результат - самые передовые знания и теории, распространяемые в самой отсталой европейской стране. Хотя, не совсем так. Контраст между собственной передовой образованностью и национальной отсталостью высвечивается именно в интеллигентском сознании. Чем более передовой осознает себя интеллигенция, тем более дикой и отсталой кажется страна. Однако в духе просветительского пафоса интеллигенция приспосабливаться к «диким нравам» не пытается, она стремится поднять до своего уровня народ. А препятствием является власть, охраняющая status quo, сама вполне европейская (вспомним Пушкина: правительство - единственный европеец в России), но злонамеренно и корыстно поддерживающая страну в состоянии дикости. Власть - в силу своей европейской ориентации - порождает интеллигенцию, интеллигенция в силу природы европейского образования и культуры - вступает в борьбу с властью.

Самосознание интеллигенции изначально авторитарное, просветительское, демократичное и народническое. Здесь еще нет противоречия. Демократия - власть народа. Но она опирается на знания. Народ дик и к демократии неспособен (потому-то власть и заинтересована держать его в невежестве). Надо просвещать. Сверху вниз. Насаждать знания, передовые идеи.

Интеллигенция XIX века народ не уважает, но любит. Критикует его, но не боится. Это как бы масса взрослых детей. Дурно воспитанных, безграмотных. Но зло - в официальных наставниках. Надо с ними разобраться. Поставить себя на их место.

Интеллигенция из либеральной становится революционной. Из народнической превращается в марксистскую. Логичное и последовательное развитие. Каждый следующий шаг - влево.

Левый марш интеллигенции оборвался в 1905 году, когда народ, который так долго будили, вдруг действительно проснулся. И действительно проникся (в значительной мере) теми идеями, что пропагандировали интеллигенты. Настолько проникся, что старая интеллигенция почувствовала себя ненужной. А свои привилегии, поддерживавшиеся ненавистным старым режимом - под угрозой. В революционных митингах профессорам-марксистам внезапно почудился «сатанинский дух».

Внезапный приступ страха перед революцией выразился в сборнике «Вехи». Но авторы «Вех» были лишь меньшинством, хотя и выразившим новую, набиравшую силу тенденцию. Им отвечала партийная интеллигенция всех прогрессивных партий. От либеральных кадетов до большевиков. Основная масса интеллигенции была верна традиции XIX века.

События 1917 года в значительной мере подтвердили опасения авторов «Вех». Представления интеллигентов об их роли в революции оказались совершенно неоправданными. Народ начал творить свою историю сам, подтверждая на каждом шагу горькую шутку Ленина о том, что во время революции глупостей совершается не меньше, а гораздо больше, чем в обычное время. А чего вы хотите? Миллионы людей, которых раньше в образованное общество не пускали, вовлекаются в политику. Демократия - она в том и состоит, что кухарка должна управлять государством. Это и есть свобода. Для всех. И равенство. Не нравится?

Революции были нужны не интеллигенты, верящие в самоценность своей культуры и собственную избранность, а люди, которых Антонио Грамши задним числом назвал «органические интеллектуалы», политические медиумы, устами которых начинает говорить еще недавно немая, безъязыкая масса трудящегося класса. Те, кто не могли или не хотели стать «органическими интеллектуалами» рабочего класса, но сохраняли верность народнической традиции, могли превратиться в «специалистов», «спецов». Их знания по-прежнему были востребованы. Но идеологической, лидерской роли у них не было.

Впрочем, сами большевики были слишком интеллигентами, чтобы отказаться от идеологии Просвещения. Значит, сверху - вниз, от знающих - к темной массе распространяется свет истины. Авторитаризм большевиков весь вышел из интеллигентской традиции. Из идеалов Просвещения. Из мифов Французской революции. Из европейской идеи о долге, о цивилизаторской деятельности в отсталой стране. Бремя белого человека превращалось в миссию марксистского интеллектуала.

В 1937 году все кончилось. На политическом уровне смысл чисток - в том, чтобы уничтожить старую революционную партию и поставить на ее место (под тем же названием) новую, тоталитарно-бюрократическую. Покончить с демократическо-просветительской культурой, заменив ее новой дисциплиной. Сменить теорию марксизма на доктрину «марксизма-ленинизма», четко прописанную в старательно отцензурированных учебниках. Такие перемены не делаются одними политическими усилиями. Носители старой культуры и политики уничтожаются.

На социальном уровне, впрочем, «чистки» имели другую функцию. Они были кровожадно-демократичны. Выросло новое поколение образованных советских людей, которым старая интеллигенция мешала. Занимала посты, кафедры, квартиры. А новые и сами уже могли справиться. И, кстати, как показал опыт, справились неплохо. Выиграли войну, построили индустрию, запустили спутник. Не без помощи уцелевших «старых», конечно. Но факт остается фактом: демократическая масса, сев на место старой интеллигенции, оказалась впечатляюще эффективна.

Другое дело, что, заняв место старой интеллигенции, новая восприняла ее традицию и самосознание. Новая интеллигенция в значительной мере была порождением чисток, но отождествляла себя с их жертвами. Что по-человечески вполне понятно.

После смерти Сталина и разоблачения культа личности советская интеллигенция дружно принялась разоблачать преступления прошлого. Так возник интеллигентский миф о 1937 годе. Не в том смысле, разумеется, что ужасов не было - были, да еще какие - но интерпретация этих ужасов полностью подчинялась законам мифотворчества. Почему именно 1937 год? Потому что это нечто вроде коллективной исторической травмы интеллигентов. Для старых - ужас гонений, для новых - изживания ответственности за счет отождествления себя с гонимыми. Для молодых - присоединение к прошлому, ритуальное искупление вины отцов.

В 1931 году во время коллективизации погибло куда больше людей. Вымирали целыми селами. Но в историческом сознании засел именно 1937 год. Его жертв мы знаем поименно. А в 1931 году исчезали мужики. Кто их знал? Кто считал?

Советская интеллигенция послесталинской эры осознала себя в движении «шестидесятников». Носили это название не без гордости, признавая себя выразителями общественных настроений, типичных для самого, быть может, успешного десятилетия в истории современной России. А пожалуй, и современного мира.

Многие из шестидесятников сформировались как личности значительно раньше. По существу, речь идет не об одном, а о двух поколениях, объединенных общими идеалами и надеждами, общим политическим опытом.

Старшие прошли войну. После войны поступали (возвращались) в университеты. Но мирная жизнь оказалась не совсем такой, как ожидали. В конце 1940-х годов началась новая волна репрессий, гонения на «космополитов» (интеллектуалов с еврейскими фамилиями). К 1956 году, когда Хрущев на ХХ съезде КПСС выступил с разоблачительным докладом о культе личности Сталина, «старшие шестидесятники» были уже вполне сложившимися людьми с богатым жизненным опытом.

«Младшие шестидесятники» войну не пережили. Это было первое поколение советских людей, которое, хоть и застало войну в детстве, получило возможность мирной жизни. Их взгляды сложились под влиянием идей ХХ съезда и опыта «старших шестидесятников».

Это было время безусловного оптимизма.

Шестидесятники верили в социализм и истинный ленинизм, противопоставляемый ими «культу личности», всему комплексу явлений 30-40-х годов, получившему название «сталинизма». Идеология социализма, революционная и марксистская традиция были их опорой в диалоге и полемике с властью. Да, они были выращены в традиции социалистической мысли, но именно поэтому становились критиками системы, инакомыслящими и диссидентами.

Правда, Маркса шестидесятники в большинстве своем знали неважно. Михаил Лифшиц, Эвальд Ильенков и Григорий Водолазов были на этом фоне исключениями. Большинство ограничивалось работами Ленина, входившими в обязательный курс любого гуманитарного (и не только) образования. Однако и этого было достаточно, чтобы увидеть гигантскую дистанцию между идеалом и действительностью.

Отношение к власти тоже было двойственным. Ее критиковали. С ней спорили. От нее требовали признания вины и просто ответов на вопросы. Неприятности с цензурой становились обязательным эпизодом в биографии любого уважающего себя писателя. Но с другой стороны, власть, с которой спорили, была та же, что освободила миллионы из лагерей, разоблачила культ личности и разрешила пропаганду свободомыслия в журнале «Новый мир». Власть надо было устыдить, уговорить, убедить. Перед ней надо было поставить зеркало и заставить всмотреться в собственные неприглядные черты, ужаснуться им.

Увы, власть и интеллигенция шли по расходящимся траекториям. Уже в 1956 году Хрущев, только что произнесший доклад о «культе личности», послал танки для подавления восстания в Венгрии. А ведь венгерские повстанцы вдохновлялись выводами из его же доклада!

Прогрессивная интеллигенция не одобряла разгром Венгрии, но склонна была простить его советской власти. Его списывали на «противоречивость процесса», общую ситуацию холодной войны. Да и в самой Венгрии было далеко не все ясно: наряду со сторонниками демократии и социализма там вышли на улицу и откровенно реакционные силы. Во всяком случае, так говорили и думали люди, обсуждавшие происходящее на московских и ленинградских кухнях.

Принято считать, что после того, как Н. С. Хрущева сменил Л. И. Брежнев, политическая оттепель закончилась. Понемногу стали приходить вести о новых политических репрессиях. Разумеется, это даже сравнивать нельзя было со сталинскими временами. Ведь наказывали сейчас только тех, кто сам, вполне сознательно, перешел определенную черту - например, Андрея Синявского и Юлия Даниэля, публиковавших «антисоветские книжки» на Западе. Или активистов Союза Коммунаров Валерия Ронкина, Сергея Хахаева, призывавших к новой социалистической революции против бюрократии.

Однако «заморозки» наступили не сразу. В известном смысле вторая половина 1960-х даже динамичнее, чем первая. Происходили серьезные изменения в самом советском обществе, а также в его бюрократической элите. Показательно, что ни смещение Хрущева, ни даже ужесточение цензуры и повседневного идеологического контроля не привели к отмене решений ХХ съезда. Критика «культа личности» не была инициативой одного Хрущева. Бюрократия поддержала его, ибо стремилась стабилизировать и укрепить свое положение - прекратив террор, избавившись от угрозы «чисток» в собственных рядах. То же стремление к стабильности привело и к свержению Хрущева, когда стало ясно, что тот своими инициативами начинает раскачивать лодку. Те же обстоятельства подталкивали советскую партийную верхушку запустить экономическую реформу 1964 года. Повышение экономической эффективности встало в повестку дня после того, как прежние, репрессивные методы контроля вышли из употребления. Но когда выяснилось, что реформа ведет не только к повышению эффективности, но и к перераспределению экономической власти внутри системы, ее предпочли остановить.

Именно с экономической реформы начался политический кризис в Чехословакии.

Когда в 1968 году советские войска вошли в Прагу, подавив движение за «социализм с человеческим лицом», возглавляемое самой же Коммунистической партией, для многих из «шестидесятников» это было крахом. По собственному признанию, они потеряли веру в социализм, перейдя на либеральные, правые позиции.

Однако же странно: почему насильственное прекращение эксперимента воспринимается как доказательство его провала? Это все равно, как если бы богемские последователи Яна Гуса потеряли веру в идеи проповедника, узнав, что его сожгли. Насилие власти героизирует идеи, против которых оно направлено. По логике вещей, советское вторжение должно было бы укрепить миф о «настоящем социализме», а не похоронить его.

Интеллигенты отказывались от идеи демократического социализма не потому, что она была раздавлена танками (идею танками не раздавить), а потому, что изменилась сама интеллигенция. Миф о «переломе» 1968 года был создан задним числом, чтобы оправдать и обосновать массовую «смену вех», которая началась значительно раньше, а завершилась существенно позже. Не отрицаю: тот или иной конкретный персонаж действительно «перековался» за один день (вернее, за одну ночь 21 августа 1968) года. Но тут речь идет о целой социальной группе, целом поколении.

Идеологический поворот можно считать более или менее законченным лишь к середине 1970-х. Отныне устанавливается четкая граница между легальной прессой и самиздатом. Раньше в редакции «Нового мира» могли лежать рукописи, машинописные копии которых уже гуляли из рук в руки. Теперь самиздатовские тексты пишутся изначально «не для печати». Вслед за Синявским и Даниэлем все больше авторов изначально пишут свои произведения для публикации на Западе.

Идеологу свойственно считать, будто его теории суть продукт чистого мышления, никак не связанный с внешними обстоятельствами и условиями его собственного существования. Однако идеи, получающие массовое распространение, отражают коллективный опыт и интересы. В этом плане идеологическая эволюция советской интеллигенции - не исключение.

Вытеснение «шестидесятнической» идеологии вульгарным либерализмом не случайно совпало с застоем и общей - экономической, политической и, надо сказать правду, культурной - деградацией советского общества. Если «шестидесятники» стремились вернуть общество к его исконным идеалам, то интеллектуалы 70-х и 80-х годов от этих идеалов отрекались вместе с обществом, которое постепенно утрачивало всякую объединяющую систему ценностей.

Естественно, среди интеллигенции того времени - как диссидентской, так и «легальной» ее части - еще немало было приверженцев социалистических взглядов, но общие настроения определяли не они. Бывшие критики сталинизма разделились на две категории. Одни стали диссидентами, другие превратились в экспертов и «статусных либералов», которым была разрешена самостоятельная мысль в строго определенных пределах, при точном соблюдении условий места и времени. И то, и другое вело к своеобразной моральной коррупции.

Общество как таковое, массы населения все меньше интересовали «мыслящие круги». В качестве привилегированного сословия интеллигенция (как открыто оппозиционная, так и формально лояльная) мыслила себя единственной подлинной ценностью советского общества. Диссиденты, никак не связывавшие свои претензии с массовым недовольством (вульгарные вопросы «о колбасе»), оказались зависимы от Запада. Сперва бессознательно, а потом и сознательно они превращались в инструмент холодной войны. Суть этой позиции с поразительной откровенностью выразил Иосиф Бродский. Да, быть может, капитализм - это тоже зло, но советский порядок есть зло абсолютное, «ужас». Ради борьбы с «ужасом» надо - сознательно и последовательно - встать на сторону зла.

Забегая вперед, замечу, что для подавляющего большинства бывших советских граждан ситуация обернулась ровно противоположным образом: советский порядок в его брежневском воплощении был безусловным злом, но именно его крах обернулся полноценным и полномасштабным ужасом, от которого общество в полной мере не оправилось до сих пор.

Народническая традиция окончательно отброшена, авторитаризм остался. Интеллигенция из реформистско-социалистической становится либеральной. Из либеральной - агрессивно-антикоммунистической. Логичная эволюция. Каждый следующий шаг - вправо.

Население «этой страны» - уже не дикие крестьяне, а образованные граждане, в значительной массе сами «полуинтеллигенты». Но идеологию интеллектуальной элиты по-прежнему не разделяют. Значит - все равно отсталые, «деформированные коммунистическим опытом», «совки». Просветительский пафос сменяется презрением. Интеллектуальная элита по-прежнему противостоит массе, но, в отличие от XIX века, испытывает к ней не сочувствие, а ненависть. И страх.

Отныне отрицание «коммунистической системы» сопровождается вполне догматическим (воспитанным той же системой) идеологическим конструированием, когда вся палитра красок сводится к черному и белому цвету. В соответствии с правилами догматического мышления тезис о превосходстве капитализма становился универсальным ответом на любую проблему советской жизни, так же, как ранее лозунг превосходства советского порядка должен был устранить любые сомнения и вопросы по поводу текущего положения дел. Проклиная «совок» и «коммунистическую казарму», либеральная интеллигенция оставалась по своему менталитету и образу жизни сугубо советской, с той лишь разницей, что она по капле выдавливала из себя все прогрессивное и демократичное, что было в советском опыте. Понятие о демократии у нее сложилось весьма своеобразное: не власть большинства (как можно быдлу власть доверять?), а некая система процедур, при которой во главе государства оказываются «правильные» люди. Не удивительно, что эта извращенная советскость превратилась в непроходимый барьер, отделивший русскую (восточноевропейскую) либеральную интеллигенцию от западной. И дело не только в левых симпатиях последней, а во всем стиле мышления - менее догматическом, критичном и политкорректно-гуманистическом. При всей симпатии к диссидентам в СССР западный интеллектуал не мог понять: почему для советского коллеги самоочевидно, что ссылка академика Сахарова в город Горький есть несравненно большее преступление против человечества, чем убийство тысяч людей в Чили или Аргентине?

Парадоксальным образом, несмотря на пропасть, разделившую диссидентствующую и лояльную часть интеллигенции, обе группы транслировали одни и те же ценности, взгляды и образ жизни. Официальные «критически мыслящие» эксперты вроде бы являлись заложниками бюрократии. Но бюрократы тоже мечтали о переменах. Разумеется, не в интересах общества, а в своих собственных.

Они мечтали сменить неудобные «Волги» на комфортабельные «Мерседесы», серые пиджаки - на костюмы от Диора, унылые казенные дачи - на настоящие и законно присвоенные дворцы. Короче, им хотелось стать органической частью мирового правящего класса. И такой шанс им представился на рубеже 1980-х и 1990-х годов. Странным образом теперь интеллигенция и власть шли навстречу друг другу, только делая вид, будто не замечают этого.

«Истинный ленинизм» и «социализм с человеческим лицом» не были нужны новым заказчикам. Но подобные идеи имели в конце 1980-х некоторую «тактическую ценность», в качестве своего рода «переходной программы» буржуазной реставрации. В этом качестве они были на короткое время извлечены из архива. Лицемерие получило оправдание тактической целесообразностью, спецификой момента. Нельзя было сразу говорить о своих намерениях, требовалось мобилизовать общественную поддержку для политической программы, реализация которой, в конечном счете, грозит ударить по материальному благополучию большинства общества. Постаревшие «шестидесятники» в очередной раз появились на первом плане в качестве «властителей дум». Их провозгласили учителями и моральными авторитетами. Лишь немногие предпочли остаться в стороне, с ужасом наблюдая профанацию идеалов своей молодости.

Романтические лозунги («Больше демократии - больше социализма») были скоро выброшены на свалку за ненадобностью. Советская интеллигенция в качестве специфического социального слоя исчезала. Если в прежние времена провинциальный школьный учитель и столичный академик могли с основанием считать себя частью одной и той же общественной группы, то по итогам либеральных реформ между привилегированной «интеллектуальной элитой» и массой «бюджетников» пролегла пропасть.

Однако исчезновение советской интеллигенции из социальной реальности оказалось отнюдь не равнозначно концу соответствующей культуры. Постсоветская интеллектуальная элита оказалась обречена сводить счеты с политической и идейной традицией, обрекавшей ее в новых условиях на неразрешимые противоречия. На первых порах она бурно отрекалась не только от советского прошлого, но и от самого имени «интеллигенции», предпочитая роль «интеллектуалов» (по Сартру - «техников практического знания»). Свои знания и навыки предстояло успешно и выгодно продавать на рынке по правилам буржуазного общества. Правила эти принимались полностью и безоговорочно. Между тем один из парадоксов капиталистической реальности состоит в том, что важнейшим требованием, предъявляемым рынком к интеллектуалу, является способность к критическому мышлению и идеологическому новаторству. Иными словами, люди, неспособные капитализм критиковать, самому капитализму не сильно нужны. Им в лучшем случае отводится роль пропагандистов, идеологической обслуги, с которой и обращаются соответственно. С другой стороны, главным заказчиком пропаганды в России остается власть. На первых порах заказ выполнялся с восторгом и энтузиазмом, отнюдь не ради чинов и денег. Но по мере эволюции российского капитализма власть менялась. Она формировала собственный штат профессиональных пропагандистов, не слишком изощренных в культурных вопросах, но четко выполняющих поставленные задачи.

Оказавшись отстраненными от власти, либералы внезапно снова осознали себя интеллигенцией. Критически мыслящим сословием, противостоящим правительству. Только противостояние это ведется не во имя народа и даже не во имя противоположного нынешнему порядку вещей идеологического проекта. Как и в лучшие годы после ХХ съезда, фундаментальные ценности либеральной интеллигенции полностью совпадают с принципиальными лозунгами власти. Теперь это «свободная» (рыночная, капиталистическая) экономика, развитие гражданского общества, демократические ценности западной цивилизации. Критика власти, как и в 60-е годы, сводится к обвинению в неправильном понимании, демагогическом извращении или отходе от ценностей «подлинного капитализма».

Но «шестидесятники» были демократами в том смысле, что апеллировали к ценностям и идеалам, которые разделяло - на тот момент - большинство общества. А либералы сегодняшние прекрасно отдают себе отчет в том, что находятся в непримиримом противостоянии с большинством, осуждая «неправильный» народ, для которого - при всех ее очевидных пороках - ближе оказывается все-таки власть. Этот принципиальный антидемократизм является вполне осознанным и последовательным, многократно сформулированным и выраженным, несмотря на все мечтания о «европейских демократических процедурах». Если дореволюционная либеральная публика сборником «Вехи» свою идейную эволюцию закончила, то нынешняя с тех же позиций начинает.

На этом повесть об истории русской интеллигенции можно было бы и закончить, если бы не одно обстоятельство. Если «наверху общества» политическая эволюция либералов завершается исчезновением всех интеллигентских традиций и ценностей, кроме веры в собственную исключительность, то в низах образованного сословия созревают предпосылки для возрождения интеллигентского народнического сознания. Превращение «бюджетников» в интеллигенцию, похоже, уже началось. Но окончательно это выяснится только тогда, когда на сцену выйдет новое общественное движение, вдохновляемое все теми же левыми и радикально-демократическими идеями.

© 2007-2009 «Русская жизнь»

ПРОБЛЕМЫ С ГЕОГРАФИЕЙ

Иногда я начинаю завидовать Радуловой. Ей не надо ждать новостей, чтобы их комментировать. Мужчины и женщины ежедневно, не спрашивая разрешения властей, не оглядываясь на политические и даже экономические обстоятельства, ежедневно влюбляются, женятся, сходятся, расходятся, изменяют друг другу.

Пласт сюжетов неисчерпаемый и пополняющийся непрерывно. Иное дело - политический комментарий. Ну о чем писать, если категорически ничего не происходит, а то, что нам пытаются предложить в качестве важных общественных событий, на самом деле таковыми не является? Ну, в самом деле, что писать о предвыборной гонке, если победитель известен заранее? И как оценивать перспективы будущего правительства, если оно само еще не решило, какой курс будет проводить в обстановке, прогнозировать которую нет ни желания, ни возможности? В любом случае, однако, размышлять о будущем оказывается проще, чем оценивать настоящее.

Между тем где-то в тиши бюрократических кабинетов уже сегодня принимаются решения, которые - в случае попытки их реализации - будут иметь весьма серьезные долгосрочные последствия. Об одном из них мы узнали на прошлой неделе. Россию решили в очередной раз разделить. На сей раз речь идет о том, чтобы заменить 7 федеральных округов на 10 экономических суперрегионов.

Сразу же вспоминается известное рассуждение о том, что бюрократию ни в коем случае нельзя обвинять в отсутствии инициативности и новаторства. Напротив, она постоянно что-то изобретает, затевает реорганизации и преобразования, даже не утруждая себя мыслью об их возможных последствиях. В самом деле, только наладили систему управления через федеральные округа, как уже придумывают что-то новое. Какой уж тут «консерватизм». Инициатива просто хлещет через край.

Впрочем, если оставить шутки, приходится признать, что административная реформа действительно назрела. Чтобы быть точным, назрела она еще в начале 80-х годов прошлого века.

Уже тогда стали раздаваться голоса о том, что сложившаяся система областей не соответствует новой экономической и социальной реальности. После развала Советского Союза вопрос встал еще острее, поскольку области превратились в «субъекты Федерации», обретя на короткое время политическое значение.

Надо признать, что у отечественной бюрократии есть удивительная способность - начиная дела, не доводить их до конца. И ни в одной сфере это так не заметно, как в сфере административной реформы.

Дело в том, что РСФСР называлась федерацией скорее по недоразумению. Еще во время Февральской революции Россия была провозглашена «федеративной республикой», но поскольку новой конституции не было, то и границы земель не были нарезаны. Большевики сохранили приверженность провозглашенному до них принципу, украсив название республики словами «советская» и «социалистическая», но так и не создав федеральной структуры.

В конечном итоге принцип федерализма воплотился в Советском Союзе. Что же касается РСФСР, то элемент «федерализма» в ней был представлен существованием автономных республик и областей. Хотя автономия - это всё же не то же самое, что федерализм. В Испании, например, есть несколько автономий, но никто не считает эту страну федерацией.

Название Российская Федерация материализовалось в новой политической реальности лишь в момент распада СССР, когда Ельцин не только пообещал «суверенитет» автономиям, но и вынужден был уступить давлению русских областей, предоставив им равные с автономиями права.

Между тем области РФ были нарезаны в соответствии с административными принципами, совершенно не соответствовавшими логике федерализма. Федеральные земли должны представлять собой либо исторически сложившиеся регионы (в прошлом, нередко, бывшие самостоятельные государства или княжества), либо самодостаточные экономические зоны.

В Соединенных Штатах и Канаде мы видим сочетание этих двух принципов - Квебек или штаты Восточного побережья США являются историческими территориями (франкоязычный Квебек к тому же имеет и культурные особенности), тогда как на западе административные границы были нарезаны довольно условно, исходя из экономических соображений.

Напротив, российские области формировались для удобства централизованного управления (как и французские департаменты). От них не требовалось экономической самодостаточности. В идеале каждый крупный город должен был получить собственную область, которая являлась демографическим, а порой и сырьевым придатком для него как для растущего индустриального центра.

В тех немногих случаях, когда крупный индустриальный город не получил собственной области (как, например, Новокузнецк), это становилось причиной взаимной ревности и конфликтов между двумя центрами, оказавшимися в одной и той же административной единице.

Когда из СССР выделилась Российская Федерация, новый федерализм обернулся прогрессирующим развалом государства. И не только потому, что местные элиты вели себя безответственно и сепаратистски (причем в «русских» областях ничуть не меньше, чем в большинстве «национальных»), но и потому, что «субъекты Федерации» были органически неспособны к своей новой роли.

Сохраняя структуру французских департаментов, российские области получили права американских штатов.

При этом территории еще и продолжали дробиться, автономные области и районы стали выделяться из состава своих краев и областей. Никакой экономической логики в этом не было, да и с историко-культурной точки зрения основания для подобных решений были более чем спорными. Не удивительно, что в 2000-е годы, когда российский капитализм вступил в фазу стабилизации, центральная власть принялась наводить порядок в управлении регионами.

На политическом уровне сепаратизм элит был сломлен (парадоксальным образом, единственная республика, которой сегодня позволено предъявлять сепаратистские претензии, это кадыровская Чечня). Но, одержав тактическую победу над местными элитами, Москва успокоилась.

7 федеральных округов были первоначально созданы как противовес выборным губернаторам, позволяя центру вмешиваться напрямую в дела регионов. Однако после того как выборность губернаторов фактически была отменена, а Совет Федерации перешел под контроль федерального центра, в Москве явно потеряли интерес к этим новым округам. Точно так же остановлена на полпути была и работа по укрупнению регионов.

Несколько совсем уже анекдотических «субъектов Федерации» было ликвидировано, на том и успокоились. Не удосужились даже конституцию подправить (ведь там эти субъекты со своими правами всё ещё прописаны).

Собственно говоря, если Россия по факту возвращается к централизованному управлению и унитарному государству, то дальнейшее реформирование административной структуры не слишком нужно, как нет и большой необходимости в нарезке новых границ.

Надо только убрать совершенно уже ненужные и дорогостоящие структуры типа областных дум, не имеющих сегодня никакой иной функции, кроме формального утверждения уже назначенного губернатора. Распустив местных депутатов, государство смогло бы сэкономить изрядные средства, которые можно было бы использовать на здравоохранение, образование и ремонт жилья.

С административным укрупнением есть и другая проблема: экономическая география России радикально изменилась. Раньше почти все города были серьезными промышленными центрами, в 1990-е произошла деиндустриализация.

За городами сохранилась роль культурных и образовательных центров, но не совсем понятно, как структура местного образования, создававшаяся с ориентацией на местную индустриальную базу, будет работать, когда база эта уже разрушена или подорвана.

Власти пытаются оптимизировать структуру и географию образования, оптимизируя скорее финансовые процессы, нежели работу отрасли (всё-таки главная цель университетов не в том, чтобы деньги экономить и зарабатывать, а в том, чтобы кадры готовить).

Ничего хорошего подобный подход в долгосрочной перспективе, скорее всего, не даст; или даст, как у нас часто бывает, локальные успехи на фоне общего провала. Но в данном случае важно не то, как это скажется на образовании как таковом, а то, как это скажется на регионах. Образовательных центров - исходя из этой логики - у нас слишком много, они распылены, неэффективны, чем-то придется пожертвовать. Для многих регионов это беда.

Представьте себе город с населением в полмиллиона, у которого последовательно «отняли» сначала промышленность, а затем и образование. Добавим к этому, что и земли вокруг не слишком плодородные. Что остается? Естественно, административная функция. Что будет, если и ее отнимут? А ничего не будет. Умрет город.

Но если его развивать только как бюрократический центр, тоже ведь ничего хорошего не получится. Паразитическая структура.

Административная реформа не получается по двум взаимосвязанным причинам. С одной стороны, центр не может честно и окончательно определиться с выбором между всё еще провозглашенным принципом федерализма и происходящим на практике переходом к унитарному государству. А с другой стороны, нет внятной концепции развития регионов, нет стратегии реиндустриализации, без чего и перспективы конкретных регионов определить трудно, и их границы.

В таких условиях уже не принципиально, будет у нас 7 федеральных округов или 10 новых суперрегионов. Административными реформами экономическую реконструкцию не начинать надо, а заканчивать.

НОВОЙ ВОЛНЫ ЭМИГРАЦИИ ИЗ РОССИИ НЕ БУДЕТ, НЕСМОТРЯ НА ПРОДОЛЖАЮЩЕЕСЯ ЗАКРУЧИВАНИЕ ГАЕК

Арина Морокова, Денис Фрунзе

Громкие скандалы, связанные с просьбой предоставить политическое убежище российским журналистам и правозащитникам, не приведут к новой массовой эмиграции россиян, уверены эксперты, опрошенные корреспондентами РИА «Новый Регион».

«Резонов просить политическое убежище на Западе или в странах, где произошли цветные революции, нет даже у оппозиции, - говорит директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий. - В их случае можно говорить не о притеснениях, связанных с арестами или обысками, а о резком снижении их влияния по сравнению с 90-ми годами прошлого века. Отлучение от телеэфира в прайм-тайм, согласитесь, не одно и то же, что избиения».

При этом Кагарлицкий отмечает, что переезд представителей так называемой российской демократической оппозиции в любую другую страну не гарантирует им автоматический свободный доступ к медийным и финансовым ресурсам.

Того же мнения придерживается Александр Кынев из Фонда развития информационной политики: «Сегодня рано говорить о новой волне эмиграции из России. Ситуация в стране обязательно изменится. В истории России не было случая, чтобы политическая и социально-экономическая конфигурация в стране при новом руководителе в точности копировала ситуацию при предшественнике. Уже сегодня можно наблюдать первые признаки грядущих изменений. Это и изменения в медийном пространстве - в частности, увольнение ряда сотрудников «Русского Журнала», и реорганизация движения «Наши», и некоторые другие. Тем не менее, есть определенный скепсис по поводу качественного исправления ситуации. Предприняв определенные меры по закручиванию гаек осенью прошлого года, власть выпустила джина из бутылки, создала ситуацию, при которой подобная тенденция будет сохраняться вне зависимости от желания самих властей. Эти метастазы режима, выраженные в оказании давления на общество, мы будем наблюдать еще долго».

Борис Кагарлицкий говорит, что предстоящая смена власти и приход Дмитрия Медведева вселяют оптимизм в российский бизнес, который ждет от этого чиновника каких-то либеральных экономических инициатив.

«Информация об эмиграции по политическим причинам поступает от журналистов, - напоминает Кагарлицкий. - Главным образом, от телевизионных, потому что и в российских газетах, и Интернете сохраняются определенные свободы».

Политолог Валерий Хомяков в беседе с корреспондентом «Нового Региона» предположил, что мысли о необходимости отправиться в эмиграцию в большей степени сейчас посещают чиновничество: старых губернаторов, мэров, министров, «которые чувствуют за собой грешки».

«Я не исключаю в ближайшем времени новых громких «посадок» известных людей, носителей информации, - говорит Хомяков. - Естественно, что обществу их изоляция будет преподноситься как борьба с коррупцией. Кого это может коснуться? Каких-то представителей путинской бюрократии, которые много знают и могут начать болтать. Я связываю недавние добровольные отставки известных губернаторов - Титова, Лисицина, - именно с их возможными страхами за свою безопасность».

Валерий Хомяков также отметил, что чиновникам, «в отличие от того же Ходорковского, которого народ все равно жалеет», надеяться на помощь общественных или правозащитных организаций не приходится. «Пример экс-министра атомной промышленности Адамова, замешанного в громком коррупционном скандале, это наглядно демонстрирует», - отметил Хомяков.

Как передает корреспондент РИА «Новый Регион» в течение последних нескольких дней стало известно о решении двух российских журналистов просить политическое убежище в других странах. Соучредитель газеты «Новый Петербург» Николай Андрущенко, арестованный по обвинению в клевете, написал открытое письмо, адресованное ряду ведущих мировых деятелей, в котором заявил об отказе от российского гражданства «в знак протеста против политических репрессий в России, отмены в РФ свободы слова и введения цензуры» и т.д. Незадолго до этого политического убежища на Украине попросил и получил его российский журналист Александр Косвинцев, который заявляет, что его преследуют власти за разоблачительные материалы о деятельности губернатора Кемеровской области Амана Тулеева.

И сегодня же стало известно, что российский адвокат Борис Кузнецов, защищавший многих опальных политиков и журналистов, а теперь и сам обвиняемый в разглашении государственной тайны, попросил политического убежища в США.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

ВО ГЛАВЕ ЗАБАСТОВОК 21-ГО ВЕКА СТАНУТ МОЛОДЫЕ РАБОЧИЕ C ПРЕДПРИЯТИЙ ТРАНСНАЦИОНАЛЬНЫХ КОРПОРАЦИЙ

Денис Фрунзе

Забастовочное движение в России в наступившем 21-м веке будет качественно отличаться от рабочих бунтов 90-х. С таким мнением в ходе круглого стола, посвященного перспективам протестного рабочего движения, выступил известный эксперт в этой области, политолог Борис Кагарлицкий.

«В прошедшем 2007-м году волна забастовок на российских предприятиях стала достоянием общественного мнения, фактом, который обсуждается и в прессе, и в деловых кругах, - заявил Борис Кагарлицкий. - во многом этот интерес обусловлен не столько масштабом, сколько новизной этого явления».

Поясняя свой парадоксальный тезис о «новизне» забастовочного движения в имеющей богатейшую историю рабочих стачек России, Кагарлицкий высказал мнение, что нынешние забастовки на таких предприятиях, как автомобильный завод Ford в Ленинградской области, являются «забастовками нового типа», участие в которых принимают рабочие новой формации, имеющие иную, чем у их предшественников, мотивацию для социального протеста.

«Современные забастовки и стачки 90-х - это явления, имеющие под собой абсолютно разную почву, - утверждает Кагарлицкий. - В 90-х - это были в основном стихийные, голодные бунты, вызванные задержками с выплатой зарплаты. Участниками этих акций в основном становились люди, которые не сумели приспособиться к экономическим и социальным реалиям нового времени. Сегодняшние стачки - закономерные плоды экономического роста в стране. Бастующие борются за справедливое перераспределение результатов экономического роста. Кроме этого, немаловажным является тот факт, что по большей части новые забастовки проходят в новом сегменте российской экономики. Они начинаются на успешных, современных, высокотехнологичных предприятиях в молодых коллективах, сформированных в период экономического роста».

По словам Кагарлицкого, российские рабочие перенимают опыт протестной борьбы западных профсоюзов, чему способствует выход на российскую арену предприятий, представляющих транснациональные корпорации.

«Рабочие того же завода Ford понимают, что могут обратиться за помощью и советам к западным профсоюзам, работающим на Ford, могут сравнить свою зарплату с доходами не рабочих с соседнего умирающего завода, а с заплатой фордовских рабочих из других стран, - считает Борис Кагарлицкий. - И сравнивая уровень зарплат, рабочий видит, что стоимость собираемых им автомобилей везде в мире одинаковая, а зарплата существенно отличается».

По данным Кагарлицкого, зарплата рабочих на российском заводе Ford является одной из самых низких среди всех предприятий корпорации, разбросанных по всему миру. Меньше получают только рабочие Ford в Таиланде. В то время как в Бразилии платят больше. При этом расчеты профсоюза рабочих Ford показали, что при выполнении их требований, себестоимость одного собранного ими автомобиля увеличилась бы лишь на 50-70 долларов.

Кагарлицкий считает, что именно рабочие подобных предприятий станут в авангарде забастовочного рабочего движение в новом веке. С экспертом согласились практически все представители отраслевых профсоюзов, принявших участие в работе круглого стола.

«Число забастовок увеличится в России только тогда, когда на смену стареющим работникам, людям с советским мышлением и ментальностью, придут новые люди, которые никому не верят, и которые привыкли не просить, но требовать, - считает председатель Российского независимого профсоюза работников угольной промышленности Иван Мохначук. - Если к тому времени работодатели не осознают необходимости договариваться с работниками, вести переговоры в конфликтных ситуациях на равных, нас может ожидать социальный взрыв».

По мнению председателя Независимого профсоюза горняков России Александра Сергеева, для цивилизованного разрешения трудовых конфликтов должна измениться не только психология рабочих, но и психология работодателей.

«По всей стране идет идеологическая борьба между собственниками и бюрократами с одной стороны и простым народом, который не хочет, чтобы его считали быдлом, - заявил Александр Сергеев. - Госпропаганда сегодня дает народу завышенные ожидания относительно роста экономического благополучия, и отсутствие реально осязаемых результатов порождает протестные настроения. Наши российские собственники, ставшие таковыми в период криминальных разборок, не готовы к социальному партнерству со своими работниками и профсоюзами. Им проще действовать старыми методами, расправляясь с активистами рабочего движения и профсоюзными лидерами, чем садиться с ними за стол переговоров. И такие прецеденты уже есть».

Глава профсоюза горняков призвал своих коллег из профсоюзов, входящих в ФНПР быстрее «учиться махать дубинкой забастовки перед носом работодателя». «Только обретя уверенность в собственных силах, люди смогут почувствовать себя свободными, смогут ощутить, что его права соблюдаются в той же степени, что и интересы Романа Абрамовича», - заявил Сергеев.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

В ОЖИДАНИИ МЕДВЕДЕВА

Поскольку исход президентских выборов известен заранее, можно не тратя времени на перипетии соревнования сразу предаться размышлениям о том, что наступит после них. Общество с интересом разглядывает своего будущего президента. Надо отдать должное Кремлю, нас некоторое время готовили к появлению новой фигуры - Дмитрий Медведев в качестве возможного преемника Владимира Путина был назван больше года назад. То, что происходило потом, было своеобразной российской версией «праймериз». Соревнование между Дмитрием Медведевым и Сергеем Ивановым за пост официального наследника было не менее увлекательным и длительным, чем между Бараком Обамой и Хиллари Клинтон. Единственная разница в том, что за океаном к участию в выборах привлекают прессу и рядовых граждан, тогда как русские «праймериз» проходят тихо и закулисно, в коридорах бюрократических учреждений.

Результатом подобных различий является то, что в Америке будущий президент объявляет свою программу задолго до выборов, а потом, поселившись в Белом Доме, не выполняет её. Напротив, в России кандидат в президенты свою программу от публики всячески скрывает, а мы узнаем о ней уже после инаугурации - по мере её исполнения. Не знаю, какая система хуже, но твердо уверен, что наш вариант интереснее. Он оставляет нам почти безграничную возможность для догадок, прогнозов и предчувствий, за которыми непременно следуют сюрпризы (по большей части, неприятные, но не только).

Мы постоянно гадаем и ждем. Раньше мы пытались угадать имя будущего президента, теперь - его планы. Эксперты, политологи и журналисты пытаются из случайных слов и жестов будущего правителя понять, каков будет его курс. Кандидат в президенты не оставляет нас без пищи для воображения, делая туманные намеки на перемены, которые, возможно, произойдут в политической жизни. Но ни в коем случае не будут фундаментальными. Все эти недомолвки и полуобщеания очень напоминают ранние речи Михаила Горбачева. В воздухе что-то витает. Уж не ждет ли нас новая перестройка?

Удивительным образом у всех как-то сразу пропал интерес к Путину. Он вроде бы ещё президент, его нам прочат в премьер-министры, но внимание уже направлено в другую сторону. Все уже поняли: «план Путина», если он вообще существовал, состоял в том, чтобы передать власть Медведеву.

Между тем, ответа на вопрос о будущем курсе Медведева искать надо не в недомолвках почти-уже-нового-президента, а в биржевых сводках, сообщениях о курсе нефти и индексе розничных цен. Пока аналитики бьются над расшифровкой туманной фразы о политических переменах, правительство пытается остановить стремительное подорожание продовольствия и не понимает, что делать с инфляцией, вдруг вышедшей из-под контроля. Все различия между эпохой Путина и эпохой Медведева могут быть выражены в одной фразе: «Первый правил во времена тучных коров, а второму досталось время тощих коров».

От состояния экономики зависит не только благосостояние обывателей и способность правительства удерживать их в безобидно-добродушном настроении. Путинская стабилизация базировалась на компромиссе элит, когда интерес всех ведущих бюрократических и деловых групп в стране можно было удовлетворить одновременно, не жертвуя ничем важным. Если в процессе стабилизации и был разорван в клочья и съеден «ЮКОС», то ведь сожрали его сообща, ко всеобщему удовольствию.

Мировой кризис диктует новые правила игры, при которых окажется куда сложнее поддерживать мирное сосуществование между хищниками. Конфликты станут происходить чаще, урегулировать их будет сложнее. На языке политики это означает… либерализацию. Столкновение интересов создаст видимость политической дискуссии, а лояльные бизнесмены и чиновники вдруг станут активно бороться друг с другом, используя оппозиционные лозунги для подкопа против своих соперников.

Задача нового президента состоит в том, чтобы придать этой войне всех против всех благопристойный и респектабельный вид. Думаю, Дмитрий Медведев с этой работой справится. У меня нет сомнений в том, что он войдет в историю большим демократом.

Специально для «Евразийского Дома»

МЫ НЕ УЕДЕМ… НЕЛЬЗЯ ОСТАВЛЯТЬ СТРАНУ НА ПРОИЗВОЛ ВСЯКОЙ НЕЧИСТИ

Софья Кораблева

Президент Российской академии телевидения, ведущий аналитической программы «Времена» на Первом канале Владимир Познер говорит, что постоянно рассматривает возможность эмиграции из России.

В интервью украинской «Новой газете» гуру российской журналистики откровенно заявил: «Хочу ли я уехать из России снова? Бывают моменты, когда все уже по горло залило и хочется всех послать… Но если в советское время я говорил «Идите вы…», а сам никуда не мог деться, потому что был невыездным, сейчас в любой момент могу улететь из «Домодедово» или «Шереметьево» куда угодно».

Далее господин Познер уточняет, что «вот это знание очень облегчает состояние».

«Тот факт, что ни меня, ни мою супругу никто уже не остановит - это внутренне очень важно. И на сегодня у меня не одно гражданство. Но странно совсем другое! Здесь у меня уже так много сделано. Здесь - дом, который я обожаю. Дача, которую я сделал своими руками. Здесь дети. И не так просто все бросить. Особенно непросто бросить, когда так много любимого. Поэтому задумывайтесь над поступками и не поступайте так гордо - «да пошли вы…».

Но все же есть вещи, от которых хочется уехать. К примеру, события в Беслане. Тогда мне позвонили с «Первого канала» и попросили принять участие в обращении к москвичам, чтобы они вышли на Васильевский спуск и выразили солидарность. Я сделал это. Собрался разный народ. Некоторых даже заставляли… В это же время в Риме вышли 150 тысяч итальянцев со свечами, которых никто не призывал, из солидарности с нами. Я спрашиваю: «В чем дело? Что сделали с этой самой русской душой, что нет никакой солидарности?», - цитирует слова Познера украинская газета.

Как уже сообщал «Новый Регион», на прошлой неделе в России широко обсуждалось решение сразу двух отечественных журналистов отказаться от российского гражданства.

Соучредитель газеты «Новый Петербург» Николай Андрущенко, арестованный по обвинению в клевете, написал открытое письмо, адресованное ряду ведущих мировых деятелей, в котором заявил об отказе от российского гражданства «в знак протеста против политических репрессий в России, отмены в РФ свободы слова и введения цензуры» и т.д.

Незадолго до этого политического убежища на Украине попросил и получил его российский журналист Александр Косвинцев, который заявляет, что его преследуют власти за разоблачительные материалы о деятельности губернатора Кемеровской области Амана Тулеева.

Как напоминает корреспондент «Нового Региона», за время правления Путина многие известные журналисты предпринимали попытки сменить постоянное место жительство и реализовать свои проекты в соседней Украине. В разное время в украинском информпространстве появлялись звезда разгромленного НТВ Евгений Киселев и известный телекиллер Сергей Доренко. В течение пяти лет информационную службу украинского канала ICTV возглавлял Дмитрий Киселев - бывшая звезда российских телеканалов. После попытки закрытия сайта forum.msk.ru в Киев переехал главный редактор этого ресурса, левый коммунист, марксо-троцкист Анатолий Баранов. Однако по-настоящему закрепиться на Украине удалось лишь Савику Шустеру, который и поныне ведет «Свободу» только уже не на НТВ, а на украинском канале «Интер».

По версии директора Института глобализации и социальных движений Бориса Кагарлицкого, информация об эмиграции за рубеж чаще поступает от телевизионных журналистов, «потому что и в российских газетах, и Интернете сохраняются определенные свободы».

Корреспонденты РИА «Новый Регион» обратились с вопросом к известным в России представителям СМИ: рассматривали ли они когда-нибудь для себя возможность эмиграции из РФ? Как оказалось, - все-таки нет:

Писатель, ведущий программы «Времечко», Дмитрий Быков:

«Если я до сих пор здесь, значит, возможность эмиграции из России еще не рассматривал. Так как обычно все возможности, которые я рассматриваю, реализую сразу. Считаю, что оставлять Россию на произвол всякой нечисти, мы не должны. Эмиграция возможна только в крайних случаях, так как, покидая Родину, люди испытывают сильный стресс, сравнимый со смертельной болезнью. Поэтому я уеду, только если это будет нужно для спасения жизни..

Замечательно сказал писатель Лев Аннинский: эмигрировать нужно тогда, когда появляется одна альтернатива: или ногами вперед или добровольно уезжать.

Я никогда не думал, в какую страну лучше эмигрировать, но если бы уехал, то в Крым».

Тележурналист Владимир Кара-Мурза:

«Нет, я никогда не хотел эмигрировать из России. Когда в стране закрывали телеканалы «НТВ», «ТВ-6» нам несколько раз предлагали уехать жить за границу, в самые разные страны. Поэтому если бы мы захотели эмигрировать, то сделали бы это уже давно. Но мы решили остаться в России и бороться с этим режимом до конца. Показательно, что даже Михаил Ходорковский предпочел не жить в Америке, а сидеть в России».

Писатель, журналист Виктор Шендерович:

«В конце 80-х - начале 90-х годов я рассматривал возможность эмиграции из России. Объяснять, почему в то время люди хотели уезжать из Советского Союза, считаю, не нужно. Сегодня я о такой возможности не задумываюсь. Потому что пока в России окончательно не сформируется фашистский режим, я останусь в стране. Хотя если все-таки придется эмигрировать, я предпочту Европу, чем израильские страны».

Журналист, депутат Госдумы от «Единой России» Александр Хинштейн:

«В сознательном возрасте я никогда не хотел эмигрировать из России. И мне трудно представить себе обстоятельства, которые вынудили бы меня навсегда покинуть страну. Это возможно, только если произойдет военный переворот, и к власти придут фашисты. В этом случае эмигрирую в ту страну, куда удастся выехать. Особой возможности для выбора при военном перевороте не существует».

Журналист, ведущий программы «Однако», Михаил Леонтьев:

«Я никогда не хотел эмигрировать из России. И ни при каких обстоятельствах этого не сделаю. Не дождетесь».

© 2008, «Новый Регион - Москва»

АМЕРИКАНСКИЕ ГОНКИ

«Супервторник» ничего не решил, но многое прояснил. Редко когда в истории Соединенных Штатов «праймериз» вызывали такой интерес, а главное, обнаруживали столь драматическую интригу.

Разумеется, появление неожиданных фаворитов, внезапно вырывающихся вперед, случалось и раньше. Но никогда не бывало, чтобы первичные выборы разом опровергали все прогнозы и предварительные оценки, в том числе и совершенно противоположные! Начнем с того, что интерес международной и американской прессы был, в основном, прикован к демократам. У республиканцев «праймериз» вообще куда менее интересны.

Традиционно, республиканская партия была куда более однородна, число её активных сторонников меньше, а контроль традиционной партийной элиты над внутренними процессами организационной жизни - гораздо эффективнее. Редко когда «квалификационные забеги» республиканцев приносили сюрприз, да и в этих случаях не вызывали большого интереса.

Даже рывок Рональда Рейгана, в конце 1970-х оттеснившего умеренно-консервативное руководство партии, не стал особой сенсацией. Хотя Рейган и казался несколько эксцентричным и чересчур правым на фоне политиков типа Джеральда Форда, его восхождение вовсе не было вызовом традиционной партийной машине. Скорее, оно было связано с пониманием того, что времена меняются, что перехватить инициативу у демократов может только человек с ярко выраженными лидерскими качествами и наступательной повесткой дня.

Тем более что речь шла о попытке отобрать власть у действующего президента (на тот момент Джимми Картера). В истории США было не так уж много случаев, когда подобное удавалось. Партийная элита готова была рискнуть - и выиграла.

Напротив, в демократической партии столкновение фракций и бунт активистов происходили неоднократно. Процесс номинации превращался в сложную интригу, в которой само голосование на «праймериз» было не более чем одним из факторов борьбы. Шел закулисный, а иногда и публичный торг, фракции и кандидаты сталкивались в острой публичной полемике.

Бунт низов выражался в появлении таких кандидатов, как сенатор Макговерн в 1972 году и преподобный Джесси Джексон в 1984. Макговерн даже выиграл официальную номинацию, но проиграл выборы - не в последнюю очередь из-за откровенного саботажа собственного партийного аппарата.

В последний раз такой же бунт случился во время прошлых выборов, в связи с выдвижением Говарда Дина, но был жестко и эффективно подавлен аппаратчиками. В момент выдвижения Макговерна партия переживала кризис, а шансов победить президента Ричарда Никсона практически не было, потому элита Демократической партии расслабилась, пропустив неугодного кандидата. В 2004 году, напротив, верили в победу, кандидатов отбирали тщательно и всерьез. Выборы, правда, провалили.

На этот раз сюжеты, традиционно типичные для демократов, мы наблюдаем в стане республиканцев. «Праймериз» выявили острую борьбу фракций, причем неоконсервативная элита, возглавляемая семейством Бушей, находится в явном нокдауне. Причина не только в непопулярности действующего президента, но и в том, что его политический проект явно потерпел крах. И понимают это все, включая тех серьезных людей в политике и бизнесе, которые первоначально на этот проект делали ставку.

Администрация Буша-младшего поставила перед собой амбициозные цели: консолидировав Америку перед лицом внешней угрозы, подавив инакомыслие внутри страны, укрепить роль США в качестве новой единственной глобальной империи, сокрушив всех, кто не только сопротивляется, но хотя бы требует для себя автономии в рамках нового мирового порядка. События 11 сентября 2001 года были центральным звеном этой стратегии.

Сейчас уже неважно, насколько правдивой или, наоборот, ложной была официальная версия террористического акта, который, наряду с убийством Кеннеди, останется навсегда одной из мифических загадок американской истории. Существенно то, что результатом террористической атаки должно было стать появление своеобразного американского варианта «управляемой демократии», живущей в жестких рамках ограничений, накладываемых бесконечной «войной против терроризма».

Этот проект с самого начала реализовывался с трудом, но окончательно разрушен был войной в Ираке. Вместо того чтобы стать маленьким победоносным эпизодом в «войне с террором», этот конфликт оказался затяжным, неудачным, а главное - самодостаточным. Он приковал к себе общественное мнение в США, спровоцировав массовое недовольство и рост инакомыслия (иными словами, как раз то, от чего администрация больше всего хотела избавиться).

Антиамериканские настроения в мире стали настолько массовыми и распространенными, что с ними пришлось считаться как с серьезным политическим фактором, ограничивающим свободу действий империи. А главное, империя перенапряглась.

Увязнув на Ближнем Востоке, она полностью упустила Латинскую Америку, новым героем которой стал венесуэльский президент-антиглобалист Уго Чавес, оказалась не в состоянии эффективно контролировать процессы, происходящие в Восточной Европе и на территории бывшего СССР. Довершил поражение начинающийся экономический кризис.

Проблемы, лежащие в основе нынешнего кризиса наблюдались в США уже к началу 2000-х годов (биржевой кризис 2001 года и наметившиеся к 2002 году признаки спада), но военная экспансия помогла на время оживить экономику. Теперь кризисные явления, отсроченные, но не преодоленные, возвращаются, грозя погрузить страну и мир в серьезную и долгосрочную депрессию.

Традиционная республиканская элита испытывает явный паралич воли. Нет ни новых идей, ни плана спасения. Приход к власти демократов рассматривается как оптимальный выход. Правое крыло демократической партии, возглавляемое Хиллари Клинтон, продолжит ту же политику, скорректировав некоторые моменты, заменив персонал, примет на себя удар кризиса и даст возможность республиканцам собраться с силами и реорганизоваться, чтобы вернуться к власти, возможно, уже в 2012 году.

При таких обстоятельствах «праймериз» республиканцев заведомо рассматривались как гонки лузеров, не представляющие большого интереса даже с точки зрения внутрипартийной жизни. Единственным кандидатом, потенциально способным выиграть, выглядел бывший мэр Нью-Йорка Руди Джулиани, но и у него не было заметно особого драйва, решимости бороться.

Однако подобный сценарий неожиданно натолкнулся на сопротивление рядовых сторонников партии, которые совершенно не собирались просто так отдать Белый Дом демократам, даже во временное пользование.

В рядах республиканцев произошел такой же бунт низов, какой прежде случался в Демократической партии. В большей или меньшей степени все ведущие кандидаты являются для традиционной элиты аутсайдерами. Но истинным выразителем и лидером бунта стал пожилой провинциал Джон Маккейн, внезапно вырвавшийся в лидеры.

После «супервторника» выдвижение Маккейна фактически гарантировано. Необходимое большинство выборщиков у него уже есть, и в оставшихся штатах он может лишь закрепить свое лидерство. Но главным результатом кампании Маккейна является не число завоеванных им голосов на партийном съезде, а внезапное воодушевление, охватившее рядовых республиканцев.

Ещё несколько месяцев назад сама мысль о том, что Маккейн может выиграть «праймериз», просто никому не приходила в голову. Никто не хотел вкладывать в него деньги.

Для создания избирательного фонда кандидату пришлось взять трехмиллионный кредит в банке. Это сумма по масштабам американской политики совершенно копеечная, но и её не хотели давать, пока пожилой Маккейн не застраховал свою жизнь - страховой полис оказался его основным залогом.

Главное преимущество Маккейна состоит в том, что он считается человеком честным и искренним. Собственно, он - единственный в США политик, который имеет подобную репутацию. Во время войны во Вьетнаме он попал в плен и его отец, адмирал мог вытащить сына досрочно.

Однако Маккейн решил сидеть как все, выйдя на волю только тогда, когда домой вернулись его товарищи по несчастью. На встречах с избирателями он говорит без бумажки, импровизирует и конкретно отвечает на поставленные вопросы, что резко отличает его от прочих ораторов, напоминающих говорящих кукол.

Время от времени он оговаривается. Путина, например, назвал лидером Германии. Правда, потом поправился и обозвал нашего президента агентом КГБ. Но это не столько от русофобии, сколько для того, чтобы показать, что ещё что-то про Россию помнит.

Несмотря на крайний консерватизм, Маккейн известен своей политкорректностью. Он не гомофоб, не расист, не отрицает, в отличие от Майкла Хакаби, что человек произошел от обезьяны, волнуется по поводу глобального потепления. И опять же, это, видимо, не дань требованиям хорошего тона, а искреннее мнение кандидата.

Главное преимущество Маккейна перед своими соперниками - не только среди республиканцев, но и среди демократов - что на протяжении последних восьми лет он регулярно критиковал Буша. Ему не может помешать даже то, что он открыто заявляет о готовности продолжать войну в Ираке, которая большинству американцев до смерти надоела.

Демократы задним числом много говорят о том, что войну не надо было начинать, но уклоняются от вопроса о том, собираются ли они её закончить. А Маккейн честно признается, что намерен оставить контингент США в Ираке ещё на сто лет. Однако так долго он всё равно не проживет.

В эмоциональном плане Маккейн начинает выигрывать уже не только у своих соперников по республиканским «праймериз», но и у демократических кандидатов. А между тем в стане демократической партии дела идут совсем не так, как планировалось. Несмотря на то, что Хиллари Клинтон после «супервторника» лидирует по числу выборщиков, она ещё очень далека от победы.

Борьба затягивается, вынуждая и Хиллари Клинтон, и Барака Обаму сосредоточиться на критике друг друга, а не действующей администрации и республиканцев.

Оба кандидата говорят про перемены, но единственная перемена, которую они конкретно обещают, состоит в том, что в случае победы одного из них, мы получим в качестве президента США либо женщину, либо афроамериканца. И то, и другое, действительно, может случиться в первый раз. Но это событие не столько из области политики, сколько из сферы культуры и этнографии.

Во всех остальных отношениях дела будут идти по-старому, так что некоторые представители республиканской элиты уже открыто говорят о том, что предпочтут видеть в Белом Доме Хиллари Клинтон или даже Барака Обаму, лишь бы только не пустить туда «выскочку» Маккейна. В свою очередь, Маккейн имеет шанс мобилизовать в свою поддержку стихийное «протестное» голосование низов.

Только вдохновляется этот протест не левыми идеями и не лозунгами прогресса, а консервативными ценностями.

Жители одноэтажной Америки, консерваторы и прагматики, привыкшие ценить семью и порядок, видят, что их мир разрушается на глазах, причем республиканская администрация Буша сделала для этого не меньше, чем демократы. Почему рушится старый мир, что придет ему на смену, американский провинциал не понимает, да и не хочет об этом думать. Но он будет защищаться, бунтуя против элиты, которая его предала и обманула.

Если несколько месяцев назад никто не верил, что Маккейн выиграет президентскую номинацию, то сегодня большинство экспертов склонно думать, что до Белого Дома он всё же не доберется, хотя демократам ещё придется с ним помучиться. Однако нынешний избирательный процесс уже преподнес столько сюрпризов, что нельзя исключать самого неожиданного развития событий. Политические машины обеих партий явно дают сбои - именно это и делает нынешние «праймериз» столь интересными.

В подобных условиях единственное, что можно предсказать с большой долей вероятности, это то, что следующий президент США (независимо от цвета кожи, пола и партийной принадлежности) столкнется с самым тяжелым экономическим кризисом за последние годы, а возможно - и за послевоенную историю. И каковы бы ни были его планы, они будут сорваны.

Тот, кого изберут в 2008 году, в 2012 году вынужден будет отчитываться за трудности и неприятности, которые случатся за время его правления. Хорошо, если к тому времени экономика начнет выходить из спада. Но это отнюдь не гарантировано, точно так же, как и повторное избрание.

Так что пост, за который сейчас так рьяно борются участники «праймериз», вряд ли принесет им славу и удачу.

Именно поэтому не стоит слишком беспокоиться о будущности российско-американских отношений. Что бы ни говорили сейчас кандидаты про Россию, каких бы советников ни нанимали, от этого мало что изменится. В ближайшие два года новому лидеру США будет просто не до нас.

Если нам и следует опасаться каких-либо неприятностей, то произойдут они из-за наших собственных проблем и ошибок.

«БАСТА!» КАК ЭТО БУДЕТ ПО-РУССКИ?

Российские рабочие нарушают «социальный мир»

Противостояние рабочих и администрации на заводе «Форд» во Всеволожске завершилось компромиссом. Заработную плату повысили. Не на треть, как требовал профсоюз, но на 16-20 процентов - в зависимости от категории работников. Хотя следует помнить, что лидеры рабочих с самого начала признавали: требования были слегка завышены, в полном соответствии с логикой рыночного торга. В общем, пользуясь боксерской терминологией, можно сказать, что для забастовщиков это была «победа по очкам».

Не менее важный итог событий на «Форде» формулируется так: рабочее движение привлекло к себе внимание общества. О нем стали говорить и писать, на него стали смотреть - кто с надеждой, кто с опасением. Дело не только в том, что рабочие стали протестовать и требовать своих прав, но и в том, что эти выступления стали организованными. По существу, рабочее движение оказалось пока первым и единственным действительным проявлением гражданского общества в современной России. Не искусственного, созданного на западные гранты, а реального, формирующегося снизу.

По сравнению с 1990-ми годами забастовок сейчас происходит значительно меньше. В последние годы правления Бориса Ельцина по всей территории страны проходили активные выступления трудящихся - волнения, голодовки и забастовки. Но они были плохо организованы и носили эмоциональный, а не рациональный характер.

Это были, скорее, голодные бунты, нежели классовая борьба.

Сегодня причина выступлений иная. Рабочие хотят участвовать в перераспределении продуктов экономического роста. Они видят, что их предприятия рентабельны, стабильно функционируют, имеют прибыль. Трудящиеся хотят получать свою законную долю.

Не случайно и то, что наиболее заметные стачки происходят в компаниях, созданных с участием иностранного капитала. Наряду со стачками «Форда» на ум приходят «Пивоварня Хайнекен», конфликты между менеджерами и рабочими на заводе «Кока-кола» и «Катерпиллар» в Петербурге, московского завода «Рено». Работники таких предприятий имеют связь с профсоюзными объединениями своих западных товарищей. Они знают, каков уровень доходов сотрудников аналогичных предприятий концерна в других странах. Легко догадаться, что сравнение оказывается не в их пользу. В частности, по зарплатам в автомобильной промышленности отечественные предприятия уступают не только Западной Европе, но и таким странам, как Мексика и Бразилия. А во время стачки русских поддерживают так же, как в аналогичной ситуации тайцев или бразильцев.

В забастовочный фонд «фордовцев» поступили тысячи долларов со всего мира. Это в немалой степени предопределило успех. По мере того, как забастовка становилась знаменитой, все больше денег стали собирать и в России. Люди переводили небольшие суммы, но из самых разных концов страны. Профсоюз мог за каждый день стачки выплачивать рабочим две трети средней зарплаты. Менеджмент компании понимал, что рабочие могут продолжать борьбу долго, могут, в случае необходимости, возобновить стачку. О событиях во Всеволожске писали западные газеты. А общественное мнение для любой транснациональной компании немаловажно.

На новых предприятиях обычно отсутствуют «традиционные» рабочие объединения в лице представителей Федерации независимых профсоюзов России. Действующий Трудовой Кодекс дискриминирует новые профсоюзные организации, предоставляя все права исключительно «более массовым» структурам ФНПР. Однако сказывается это только там, где новым организациям приходится формироваться в соперничестве с уже существующими старыми.

На новых предприятиях свободные профсоюзы сразу занимают господствующие позиции и получают все права, положенные им по Трудовому Кодексу. Прав этих немного, но все же лучше, когда они есть.

Различие новых и старых предприятий проявляется на всех уровнях. Западные менеджеры привыкли вести переговоры с забастовщиками. Совершенно иначе ведут себя управленцы и собственники, представляющие отечественный капитал. Во время забастовки работников Мурманского морского порта собственники «разбирались» с ними силами внутренней охраны. А когда забастовка была объявлена в более крупном и значимом для экономики Новороссийском порту, к усмирению смутьянов, по просьбе руководства, подключили местное ГУВД. По словам лидера Конфедерации труда России Александра Шепеля, чем более влиятелен владелец предприятия, тем более агрессивным оказывается вмешательство властей. Одни привлекают для борьбы с профсоюзом службу охраны, другие вызывают ОМОН, третьи используют Генеральную Прокуратуру. Обычным делом стало изъятие документов - особый интерес вызывают списки членов профсоюза.

Приходится признать, что и «качество» работающего контингента на старых советских предприятиях зачастую совсем другое, чем на заводах транснациональных компаний. Люди готовы на любые условия труда, привыкли жить на мизерную зарплату. А с другой стороны, здесь терпят пьянство на рабочем месте, могут закрыть глаза на прогулы и даже воровство. Трудовая дисциплина ниже - рабочее движение слабее. О социальном партнерстве здесь даже не слышали. На вопрос о повышении заработной платы отвечают, что это не дело профсоюза. Захотим - повысим зарплату, но с представителями работников советоваться не станем.

Тем не менее «старые» предприятия бастуют все чаще. Сравнительно недавно закончилась победой рабочих итальянская забастовка на Качканарском горно-обогатительном комбинате. Работа по правилам началась 1 октября, после митинга. Во время конфликта на лидеров профсоюза оказывалось давление: кого-то пытались уговорить, кого-то припугнуть. Руководство предприятия предложило рабочим единовременную подачку в виде 100 миллионов рублей на всех. Профсоюз настоял на своих требованиях: повысить тарифы и оклады.

На четвертый день председатель профкома Анатолий Пьянков подписал соглашение. Переговоры были сложными: 2 октября - в Москве с первыми лицами «ЕвразХолдинга», 4 октября - в Качканаре. В конце концов, договорились установить с января 2008 года среднюю зарплату в 17000 рублей, а оклады повысить на 20 процентов. Удержанные ранее премии выплатили. Вскоре Качканарский ГОК утвердил новую редакцию Коллективного договора на 2008 год. Изменились разделы, касающиеся оплаты труда, отдыха сотрудников, охраны труда и организации производственного быта. Обещали - в случае выполнения производственного плана - проиндексировать зарплату до конца года еще на 29 процентов. Комбинат обязался оплатить работникам пакет социальных гарантий: бесплатная доставка до места работы и обратно, летний отдых сотрудников и их детей, создание условий для занятия спортом. Будут увеличены размеры выплачиваемой горнякам материальной помощи, компенсаций на питание.

Легко догадаться, что столь впечатляющие успехи, достигнутые там, где работники оказались способны к организованной борьбе, вызывают цепную реакцию требований на других предприятиях.

Летом бастовал «Карельский окатыш». Нынешней зимой объявили голодовку сотрудники Красновишерской бумажной компании в Перми. Причина - долги по зарплате, которые начались с 2005 года из-за частой смены владельцев предприятия. Надеяться на переговоры и соглашения не приходится. Как заметил лидер Независимого профсоюза горняков Александр Сергеев, забастовки в настоящее время в России - единственный для рабочих метод отстаивания своих интересов.

Растущая напряженность на предприятиях, где рабочие по-прежнему числятся членами ФНПР, ставит эту организацию в сложное положение. До недавнего времени официальные профсоюзы могли стачечную волну игнорировать, а новые рабочие организации - не замечать. Однако на низовом уровне члены ФНПР все более втягиваются в борьбу за свои права. Первичные организации, проявляющие слишком большое рвение в защите прав своих членов, почти всегда оказываются в конфликте с вышестоящей организацией. Но там, где организация, входящая в ФНПР - часто вопреки противодействию федерации - добилась успеха, ее достижения начинают превозносить. Как доказательство того, что официальные профсоюзы тоже могут бороться за права трудящихся…

Для предпринимателей и государства ФНПР ценна именно как структура, способная предотвращать стачки и конфликты. «Приводной ремень» для местных властей и администрации. Надежный партнер «Единой России», организатор массовых шествий в поддержку политики правительства. Но для сохранения лица перед рабочими нужны примеры «успешной борьбы». Проблема в том, что, пропагандируя успехи, например, профсоюза Качканарского ГОКа, руководство ФНПР провоцирует другие свои организации последовать примеру горняков, хотя само же настаивает на необходимости «социального мира».

Организации, входящие в ФНПР, настроены на переговоры и партнерство, только вот собственники предприятий настроены по-другому. В ответ на весьма умеренные просьбы подключить профсоюзы к обсуждению вопроса об уровне заработной платы на текущий год слышатся грозные окрики. А в условиях резкого ускорения инфляции этот вопрос становится крайне болезненным.

Такая же двусмысленность наблюдается и в позиции ФНПР по Трудовому Кодексу. С одной стороны, этот кодекс был разработан и принят при прямом участии федерации, закрепляет ее привилегированное положение. С другой стороны, сегодня он вызывает растущее раздражение не только у активистов свободных профсоюзов, но и у многих членов ФНПР. Отражая эти настроения, лидер официальных профсоюзов Михаил Шмаков поддержал требование о пересмотре кодекса. А заместитель председателя ФНПР Олег Нетеребский гневно обрушился на существующее законодательство. По его словам, во-первых, начать забастовку в полном соответствии с законом до сих пор фактически невозможно, а, во-вторых, не существует механизма мирного урегулирования споров, что существенно облегчило бы жизнь обеим сторонам. Нынешние законы дают судам основание объявлять все без исключения стачки незаконными.

Можно сколько угодно иронизировать по поводу позднего прозрения лидеров официальных профсоюзов, но нельзя не увидеть в происходящем определенной тенденции. Рабочее движение растет снизу, причем не только за счет появления новых организаций. Вышедшая из-под контроля инфляция становится «спусковым механизмом», который порождает все новые и новые конфликты.

В таких условиях борьба за изменение Трудового Кодекса действительно становится важнейшим политическим вопросом 2008 года.

Представители Всероссийской конфедерации труда -крупнейшего объединения свободных профсоюзов, куда входят и работники всеволожского «Форда» - заявили о предстоящем начале широкой компании за реформу кодекса. На 18 марта в Москве планируется митинг в поддержку этих требований.

«Социальный мир», царивший в России на протяжении большей части 2000-х годов закономерно заканчивается новым всплеском классовой борьбы. Парадокс в том, что одно предопределило другое. Тот самый рост экономики, который первоначально сделал трудящихся спокойными и послушными, в конечном счете, спровоцировал новые требования низов. Такова логика капитализма.

Специально для Столетия

РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

Противостояние рабочих и администрации на заводе «Форд» во Всеволожске завершилось компромиссом. Заработную плату повысили, не на треть, как требовал профсоюз, но на 16-20% в зависимости от категории работников. Пользуясь боксерской терминологией, можно сказать, что для забастовщиков это была «победа по очкам».

Не менее важный итог событий на «Форде» состоит в том, что рабочее движение привлекло к себе внимание публики. О нем стали говорить и писать, на него стали смотреть - кто с надеждой, кто с опасением. По существу, рабочее движение оказалось пока первым и единственным действительным проявлением гражданского общества в современной России. Не искусственного, созданного на западные гранты или заседающего в муляжной Общественной палате, а реального, формирующегося снизу.

Хозяева предприятий реагируют на требования рабочих с закономерным раздражением. Хотя и тут есть различия. Западные менеджеры привыкли вести переговоры с забастовщиками. Совершенно иначе ведут себя управленцы и собственники, представляющие отечественный капитал. Во время стачки работников Мурманского морского порта «разбирались» с ними силами внутренней охраны. А когда забастовка была объявлена в более крупном и значимом для экономики Новороссийском порту, к усмирению смутьянов по просьбе руководства подключили местное ГУВД. По словам лидера Конфедерации труда России Александра Шепеля, чем более влиятелен владелец предприятия, тем более агрессивным оказывается вмешательство властей. Одни привлекают для борьбы с профсоюзом службу охраны, другие вызывают ОМОН, третьи используют Генеральную Прокуратуру.

Начавшись в транснациональных компаниях, стачечная волна понемногу перекидывается на «старые» советские предприятия. Примером может быть итальянская забастовка на Качканарском горно-обогатительном комбинате. Компания утвердила новую редакцию Коллективного договора на 2008 год. Изменились разделы, касающиеся оплаты труда, отдыха сотрудников, охраны труда и организации производственного быта. Обещали в случае выполнения производственного плана проиндексировать зарплату до конца года ещё на 29%.

Легко догадаться, что успехи, достигнутые в одном месте, вызывают цепную реакцию требований в других. Растущая напряженность на предприятиях ставит в сложное положение Федерацию независимых профсоюзов России, где всё ещё числится большинство работников. Официальные профсоюзы никогда не испытывали желания бастовать. Однако на низовом уровне члены ФНПР всё более втягиваются в борьбу за свои права. Первичные организации, проявляющие слишком большое рвение, почти всегда оказываются в конфликте с вышестоящей организацией. Но для сохранения лица нужны и примеры «успешной борьбы». Проблема в том, что, пропагандируя успехи, например, профсоюза Качканарского ГОКа, руководство ФНПР провоцирует другие свои организации последовать примеру горняков.

Такая же двусмысленность наблюдается и в позиции ФНПР по Трудовому Кодексу. С одной стороны, этот кодекс был разработан и принят при прямом участи федерации, закрепляет её привилегированное положение. А с другой стороны, сегодня он вызывает растущее раздражение не только у активистов свободных профсоюзов, но и у многих членов ФНПР. Отражая эти настроения, лидер официальных профсоюзов Михаил Шмаков поддержал требование о пересмотре кодекса. А заместитель председателя ФНПР Олег Нетеребский на прошлой неделе выступил с публичной критикой действующего законодательства. По его словам, начать забастовку, не нарушив закон, у нас фактически невозможно, а к тому же не существует механизма мирного урегулирования споров. Нынешние законы дают судам возможность объявлять все без исключения стачки незаконными по формальным основаниям.

Можно сколько угодно иронизировать по поводу позднего прозрения лидеров официальных профсоюзов, но лучше поздно, чем никогда. Рабочее движение растет снизу, причем не только за счет появления новых организаций. Вышедшая из-под контроля инфляция становится «спусковым механизмом», которые порождает всё новые и новые конфликты.

Легко предсказать, что борьба за изменение Трудового Кодекса грозит стать важнейшим политическим вопросом 2008 года. Руководство Всероссийской Конфедерации Труда (крупнейшего объединения свободных профсоюзов, куда входят и работники всеволожского «Форда») заявило о предстоящем начале широкой кампании за реформу кодекса. «Социальный мир», царивший в России на протяжении большей части 2000-х годов, закономерно заканчивается новым всплеском классовой борьбы. Парадокс в том, что одно предопределило другое. Тот самый рост экономики, который первоначально сделал трудящихся спокойными и послушными, в конечном счете, спровоцировал новые требования низов. Такова логика капитализма.

Специально для «Евразийского Дома»

ПЕРИФЕРИЙНАЯ ИМПЕРИЯ

Всегда на пороге

Вылететь из аэропорта Курумоч было совершенно невозможно. Туман парализовал воздушное движение. Впрочем, здесь это обычное дело - какой-то очень умный человек догадался устроить взлетно-посадочную полосу в ложбине, которая заволакивается туманом регулярно.

Ждать погоды не было никакой возможности. На вопрос о том, долго ли продлится нелетная погода, местные философски отвечали: может, и скоро распогодится… а может, вообще… Это загадочное «вообще» наводило на грустные мысли. Но в Москву надо было все же возвращаться.

Сдав билет, я поймал такси и направился на железнодорожный вокзал Самары. Как только машина въехала на улицы города, она чуть не провалилась в яму. Это было хуже, чем на сельской дороге.

«У нас в Самаре самые плохие дороги в России!» - провозгласил таксист, почему-то с гордостью.

«Ну, с этим многие города могут поспорить», - возразил я.

Таксист обиделся. «Нет. Хуже, чем в Самаре, не бывает. Таких ям и выбоин, как у нас нигде нет! Ни у кого!»

Таксист был, разумеется, не прав. Но как это по-русски - гордиться самыми большими ямами…

У нас вообще порой непонятно, когда мы гордимся, а когда жалуемся. Первое легко превращается во второе, и обратно. В этом смысле философы, публицисты и общественные деятели недалеко ушли от самарского таксиста. Мы то и дело слышим, какая у нас несчастная страна. Самая ужасная, дикая, бедная, отсталая. Но тут же - порой из тех же уст - звучит другая тема: самая крутая, самая могучая, выдающаяся, передовая, страна будущего, страна размаха и возможностей… Общее в обоих рассуждениях будет только одно - «самая, самая».

Самооценка русского идеолога временами выглядит совершенно шизофренически. То, что в одном повествовании предстает как торжество высокого духа, для другого рассказчика выглядит примером убожества. Тезис о «внутренней свободе» дополняется повестью о «прирожденном рабстве». Завистливое восхищение «Европой» и «Западом» плавно переходит в самоуверенные и наглые заявления о собственном превосходстве, обезьянье заимствование сменяется самолюбованием и агрессивными криками о том, что нам никто не нужен, мы сами себе образец и вообще у нас особый «русский путь».

Мы то ползаем в прахе, то «встаем с колен», но почему-то все время ощущаем себя в промежуточном, полусогнутом положении.

Так все же, мы богатые или бедные? Передовые или отсталые? Мировая империя или захудалая провинция? Нет, можно, конечно, примирить противоположности мещанским резонерством - мол, с одной стороны, с другой стороны. Или ссылкой на диалектику. В одно и то же время и так, и вроде бы этак. Правильные будут рассуждения. Только эмоционально неудовлетворительные. Ибо вся суть в нажиме на слово «самая». Соединение крайностей. Перепады оценок. Воплощенное противоречие.

Однако давайте попробуем выглянуть за пределы русского мифа, вернее, двух русских мифов, которые уже два столетия умудряются сосуществовать, нередко в одних и тех же головах. У России есть определенное место в мировой экономической системе и, соответственно, в мировой истории. Это место определяет и драматизм истории, и противоречивость сознания.

Русский идеолог и общественный деятель привык сравнивать «Отечество» с «Западом». Результат этих сравнений может быть позитивным или не очень, но объект сравнения остается неизменным. Значит, по умолчанию, Россия воспринимается как часть Европы. Причем даже теми, кто на идеологическом уровне это с пеной у рта отрицает. Книга Николая Данилевского «Россия и Европа», ставшая своего рода классикой российского антиевропеизма, представляет собой просто классический образец европоцентристского мышления, при котором весь остальной мир не удостаивается даже серьезного упоминания, не говоря уже о размышлении. Европа обижает Россию тем, что не принимает ее полностью - такой, как она есть - в свой состав. Европейское сознание по отношению к «этим русским» так же двусмысленно, как и наше по отношению к «ним». Какая же без нас европейская история? Как можно представить европейскую литературу без Толстого, Чехова и Достоевского? Однако все же русские какие-то другие. Поляков снисходительно и неискренне признают «своими». Румынов и жителей Балкан стараются не замечать. Относительно турок спорят. Русских объявляют «загадочными», «особыми» и на этом успокаиваются.

Между тем, если объектом сравнения для России выступает не Западная Европа и, с некоторых пор, Северная Америка, а весь остальной мир, легко обнаруживается, что отечественная история, политика и экономика смотрятся не так уж плохо. Даже ужасы сталинского тоталитаризма оказываются далеко не столь чудовищными, если сравнить их с повседневным кошмаром, в котором вот уже триста лет живет большая часть остального человечества. Русских крепостных крестьян били батогами, но не возили штабелями в трюмах кораблей, как африканских негров во времена рабства. Голодомор, который регулярно повторялся в Британской Индии, заставляет померкнуть все рассказы о бедствиях советской коллективизации. Русский бунт кажется западноевропейским карнавалом по сравнению с кровавыми восстаниями, регулярно потрясавшими Китай. Да и наш авторитаризм отнюдь не является чем-то уникальным и специфическим. Запад тоже исторически не чужд авторитаризма. Демократия в современном смысле слова имеет не слишком длинную историю.

На этом фоне легко заметить, что принадлежит Россия все же к западному, к европейскому миру. В чем же тогда проблема? Или она нам только снится?

Нет, конечно. Различие существует, и оно носит структурный характер. Социологи, историки и экономисты, сформировавшие в середине 1960-х годов школу «миросистемного анализа», разделили всю капиталистическую экономику на «центр» и «периферию». Капитализм это не просто частное предпринимательство, свободный рынок и наемный труд, используя который делают себе состояние энергичные представители буржуазии. Это еще и глобальная система разделения труда и перераспределения ресурсов. Догадался об этом уже Адам Смит, но, как и положено стороннику либерального прогресса, он сделал из этого факта лишь оптимистические выводы. Любопытно, что оптимизм Смита отчасти разделял и молодой Карл Маркс - во времена, когда сочинял вместе с Фридрихом Энгельсом свой бессмертный «Манифест Коммунистической партии». Буржуазное общество рано или поздно будет сметено революцией, но прежде чем это случится, буржуазный прогресс замечательным образом преобразит мир, положив конец отсталости и варварству. У русских народников, впрочем, появились некоторые сомнения относительно буржуазного прогресса. И, к изумлению своих российских учеников, Маркс согласился именно с народниками. Развитие капитализма оказалось куда более сложным процессом, чем представлялось на первых порах.

Мировое разделение труда означает, что одни страны субсидируют другие. Отсталые общества являются таковыми не потому, что развиваются медленно, а потому что их развитие подчинено глобальным задачам, от решения которых в первую очередь выигрывают другие. И чем больше успехов на этом поприще, тем больше «отсталость». Страны «периферии» выступают в мировой гонке не в роли бегунов, двигающихся по самостоятельной дорожке, а в роли коня, несущего всадника. От скорости бега эта роль не меняется.

Свободный труд в Англии и Голландии субсидировался за счет несвободного труда негров в Америке или крепостных в Восточной Европе. Развитие промышленности Запада стимулировалось поставками сырья из колониальных и полуколониальных стран. А главное, накопление капитала в основных центрах обеспечивается перетоком финансовых ресурсов из стран периферии. Чем больше денег там зарабатывают, тем больше средств, в конечном счете, будет переброшено на лондонскую биржу или на Уолл-стрит. Центров накопления не может быть слишком много, иначе накопление будет неэффективным. Без централизации капитала не будет и концентрации капитала. Эту простую логику прекрасно понимали все русские предприниматели, начиная с открывавших свои конторы в Амстердаме Строгановых, заканчивая современными менеджерами «Газпрома» и «Норильского никеля».

Но если уж мы вернулись к разговору о России, то в чем состоит ее загадочная специфика? Каково ее место в этой системе? Нетрудно заметить, что оно оказывается промежуточным. Россия типичная страна «полу-периферии». С одной стороны, явные признаки периферийной экономики. Пресловутая отсталость, которая воспроизводится снова и снова, несмотря на все усилия власти и общества, отчаянно стремящихся со времен Ивана Грозного ускорить развитие (мы за ценой не постоим, но за что именно мы платим?). С другой стороны, это великая империя, одна из основных европейских держав, на которых держится мировая политическая система. Государство, не только обладающее огромными военными возможностями, но и постоянно выступающее передовым отрядом Европы по отношению к Азии. В глубинах азиатского континента, там, куда не мог добраться великий Британский флот, европейский порядок (и, увы, диктуемые им колониальные правила) устанавливал русский пехотинец - в Средней Азии, в Китае, в Персии. Для насаждения капитализма в Азии удалые эскадроны казаков сыграли ничуть не меньшую роль, чем красные мундиры солдат королевы Виктории.

Итак, периферия. Но одновременно империя. Периферийная империя.

Население периферийных стран не столько бедное, сколько бесправное. Материальные проблемы являются не в последнюю очередь следствием подобного бесправия. Логика развития навязывается мировым рынком, значит, «местные» должны приспособиться. Нельзя их спрашивать. Что они понимают в глобальном разделении труда?

Экономика развивается как колониальная. Отношение власти к населению такое же, как в колониальных странах. Власть единственный европеец в России. Массы - дикие и отсталые по определению, ибо другими им и быть нельзя. Так положено. Так правильно.

Британский журнал в конце Крымской войны недоумевает: какие могут быть у нас претензии к политической системе русского царизма - разве не такую же точно систему мы сами построили в Индии?

Но наши «колонизаторы» не иноземцы, не захватчики. Они свои. Родные. Любимые. Защитники наши. Борцы за национальную независимость и мощь нашей державы. Колониальная власть в России - это ее собственное государство. Роль плантационных негров играют собственные мужики.

Зависимость от мировых рынков, которая, несмотря на огромные размеры и «бессчетные» ресурсы, постоянно - начиная со времен Ивана Грозного - вовлекает наше Отечество в «чужие» войны и споры, обрекает на потрясения, спровоцированные «чужими» кризисами и толкает на вмешательство в непонятные и загадочные для русского человека конфликты. Гренадеры Петра Великого то высаживаются в пригородах Копенгагена, то в сопровождении британского флота плывут обратно, Елизавета Петровна шлет свои армии захватывать Берлин, чудо-богатыри Суворова зачем-то переходят через Альпы, армии Александра I дерутся с французами у Аустерлица. Смысл этих предприятий темен и недоступен даже Данилевскому, сетующему, что русские постоянно воевали за «европейские интересы».

Великие перспективы открывались за счет участия в европейской истории, в политической системе великих держав. А мужик, куда ему деваться? Он брал ружье и шел по разбитым дорогам на Запад, по безлюдным степям на Восток. Только один раз по-настоящему в масштабах всей страны взбунтовался. Проникся идеями. Обозлился. Устал. В 1917 году система рухнула. Новая, построенная на ее месте, оказалась не демократичнее и не гуманнее. Но все же, на первых порах, была другой.

Советская интерлюдия, выключив страну из системы мирового капиталистического накопления, позволила на некоторое время изменить логику развития. Именно благодаря этому был обеспечен уникальный в мировой истории рывок, беспрецедентная индустриализация и модернизация в бескрайней стране. Советская скромность была далека от западного потребительского изобилия, но все же оказывалась несравненно лучше отчаянной бедности стран третьего мира. Однако уже к концу советского периода мы возвратились в глобальную систему, взяв в международном разделении труда роль надежного поставщика сырья и топлива.

Мы снова стали частью периферии. И как бы ни утешали мы себя красивыми словами про государственное могущество и великое будущее, это не изменит экономической реальности современного мира. Вернее, могущество и величие вполне возможны. Но они не являются лекарством ни против бедности, ни против бесправия.

Сегодня Россия в очередной раз поднимается с колен, гордится своими успехами и самоуверенно заявляет, что мировой экономический кризис не имеет к нам никакого отношения. Лет десять назад либеральная публика сетовала, что отечественный капитализм - недоразвитый, деформированный совковым влиянием, не такой, как на Западе. Сегодня, не переставая вздыхать по поводу недостатка европейского лоска у местного начальства, либеральная публика тихо надеется, что слова об «особом положении» Отечества в мире окажутся правдой, и нас минует мировой кризис.

Не надейтесь.

Цены на нефть подчиняются хорошо известным закономерностям мирового рынка. В период экспансии сырье и топливо дорожают быстрее, нежели промышленные изделия. Когда на смену росту приходит спад, цены валятся. Сырье и топливо начинают дешеветь быстрее, чем все остальные товары.

Данный сюжет российская экономика повторяла неоднократно, начиная с XVII века, заканчивая временами Великой депрессии, которая, обрушив сталинский план индустриального рывка, подтолкнула кремлевских лидеров начать коллективизацию.

На протяжении веков менялось лишь сырье, которым мы торговали. Сперва Россия снабжала Англию и Голландию материалами для кораблестроения. Наши канаты и мачты стояли на кораблях Фрэнсиса Дрейка, сокрушивших «Непобедимую Армаду» (батальные сцены в фильме «Золотой Век» должны бы вызывать у нас приступ патриотической гордости). С XIX века главным вывозным товаром стало зерно. Теперь газ и нефть.

В период мирового подъема перераспределение финансовых потоков идет в пользу поставщиков сырья. Неудивительно, что в такие периоды правители Отечества проникаются самоуверенностью, а интеллектуалы буквально лопаются от патриотизма. Военная мощь государства нарастает пропорционально притоку средств. Народным массам перепадает куда меньше, но они могут радоваться за родную державу.

Социальные проблемы не решаются и не могут решаться, поскольку для успешного участия в мировой экономике это не требуется. А положение все равно объективно исправляется. Зачем принимать какие-то специальные меры, если все само собой идет к лучшему? Страна стоит на пороге процветания. Именно на пороге, потому что процветает меньшинство, но большинство начинает верить, что и ему очень скоро что-то достанется.

Увы, после наступления мирового кризиса все меняется. Ножницы цен разворачиваются в противоположном направлении. Накопленные средства сгорают. Укрепившаяся национальная валюта теряет «былую славу». Приобретенные выгоды утрачиваются, ресурсы утекают из страны. Если же к этому добавляется и военно-политический кризис, то появляется и соблазн применить боевую мощь, не зря ведь накопленную в годы «тучных коров». Только при стремительно слабеющей экономике теряют силу и военные мускулы государства. Так было и в Крымскую войну, и в Русско-японскую, и в Первую мировую. Хочется хотя бы надеяться, что данный список не будет продолжен.

Самодовольство интеллектуалов и политиков сменяется растерянностью, трусостью и самобичеванием. Из маниакальной фазы идеологи переходят в депрессивную.

Если смотреть на происходящее с обычным для нас фатализмом, то можно увидеть лишь печальное чередование фаз, регулярное крушение надежд и колебания от необоснованного оптимизма к пессимизму и отчаянию. Но почему мы должны смотреть на кризис непременно глазами обреченных? Почему не увидеть в нем долгожданной возможности вырваться из порочного круга?

Может быть, попробуем?

© 2007-2009 «Русская жизнь»

БУКСУЮЩАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

У мужчин около сорока часто случается «кризис среднего возраста». Прежние успехи и достижения ставятся под вопрос, разрушаются привычные отношения, заново осмысливаются жизненные планы и перспективы.

Люди, переживающие подобный кризис, часто разводятся, уезжают в другой город, меняют место работы.

В политике порой происходит нечто подобное. Идеологические проекты, пользовавшиеся массовым успехом, утрачивают прежнюю привлекательность, энтузиазм их сторонников выдыхается, лидеры чувствуют растерянность и начинают совершать ошибки.

В революционном процессе подобный кризис фактически неизбежен. На первых порах перемены вызывают энтузиазм, люди чувствуют себя творцами истории, участниками грандиозных событий, они готовы на жертвы ради освобождения и осуществления своей мечты о равенстве и достоинстве. Радикальные преобразования, происходящие у всех на глазах, свидетельствуют о том, что усилия не напрасны. А враги революции деморализованы, растеряны и не знают, что предпринять. Однако с течением времени ситуация меняется. Повседневная жизнь берет свое. Бытовые проблемы никуда не деваются. Даже если социальная ситуация меняется в пользу большинства, это сопровождается всевозможными проблемами переходного периода, которые усугубляются неизбежной некомпетентностью властей, которые сами не знают, как работать в новых и постоянно меняющихся условиях.

А достижения первых месяцев и лет уже перестают удивлять, воспринимаются как должное. Люди устают. На передний план выходят не победы и надежды, а трудности и ошибки.

Нечто подобное происходит сейчас с революционными процессами в Латинской Америке. Венесуэла, Боливия и Эквадор, три страны, где 2000-е годы стали временем радикальных перемен, переживают затяжной политический кризис. В Эквадоре левый президент упорно не может преодолеть сопротивление консервативных элит. Боливия находится на грани гражданской войны. Столица и провинции, населенные индейцами, поддерживают президента Эво Моралеса и требуют более радикальных шагов, богатые регионы саботируют все меры нового правительства, грозя отделиться. Столица Боливии Ла-Пас и окружающие города, находящиеся в горной части страны, населены преимущественно индейцами, которые впервые за несколько столетий почувствовали себя не просто арифметическим, но и политическим большинством в стране. В низине вокруг города Санта-Крус население состоит из метисов и белых креолов, испытывающих по отношению к индейцам смесь страха и презрения. Говорят, что Санта-Крус в культурном отношении ближе к Майами, чем к Ла-Пасу. Как назло, именно здесь находится большая часть месторождений нефти и газа. Расовые и имущественные различия, накладывающиеся на различие культур, превращаются в источник сепаратизма.

Сам президент Моралес маневрирует, колеблется, стараясь успокоить своих сторонников и найти компромисс со своими противниками. Уступки, которые он делает своим оппонентам, должны предотвратить гражданскую войну. В итоге он разочаровывает одних и демонстрирует слабость другим. Удары сыплются и справа, и слева.

Демократизм политического процесса в Боливии может вызывать восхищение, но он же является и важнейшим источником нестабильности. Президент и его окружение постоянно повторяют, что они не ведут за собой социальные движения, а идут за ними. В условиях острой политической ситуации, когда решения надо принимать быстро, а настроения масс изменчивы, нежелание лидеров революции формулировать четкий стратегический курс оборачивается беспомощностью и потерей управляемости.

Однако самым ярким примером является Венесуэла. Нигде поддержка народом левого президента не была столь массовой, столь сильной и столь безусловной. В отличие от Моралеса, в котором социальные движения всегда видели скорее своего партнера, чем лидера, Уго Чавес с первых дней революции воспринимался её сторонниками как харизматический вождь, герой и предмет восхищения. В значительной мере он сам всколыхнул массы, разбудил инициативу снизу в обществе, привыкшем быть управляемым сверху. На выборах и референдумах большинство венесуэльцев демонстрировало президенту свою неизменную преданность. Но в декабре прошлого года на референдуме о реформе конституции эта система внезапно дала осечку. Большинство проголосовало против предложений Чавеса.

Это отнюдь не значит, будто массы переметнулись на сторону оппозиции. Итог референдума предопределила дружная неявка значительной части сторонников Чавеса. Голосовать против своего кумира они не готовы, но и поддерживать концентрацию власти в его руках - тоже. А главное - видно, что люди устали. В магазинах перебои с продовольствием, жилищные программы явно отстают от обещанных темпов. Для того чтобы поддерживать революционный энтузиазм, одних только демонстраций и митингов, увы, недостаточно. Ситуация стала настолько драматичной, что в Каракасе решили отложить очередной визит президента в Москву.

Впрочем, трудности революционного процесса объясняются не только бытовыми проблемами, с которыми сталкиваются рядовые венесуэльцы. Скорее, наоборот, противоречия революционной политики на уровне повседневности оборачиваются нехваткой продовольствия и неудачами жилищной программы. Не менее важным фактором становятся растущие разногласия среди самих сторонников революции.

Политиков, которые его раньше поддерживали, но во время референдума призвали голосовать «Нет», президент Чавес немедленно заклеймил как контрреволюционеров и предателей. Эти обвинения отчасти могут быть признаны справедливыми в отношении деятелей, обязанных своим восхождением исключительно нынешнему президенту, а теперь отказывающих ему в поддержке. Однако само по себе появление подобных людей в эшелонах власти говорит о многом.

Венесуэла, в некотором смысле, выглядит зеркальным отражением Боливии. В Боливии лидеры революции стараются ничем не руководить, ни во что не вмешиваться, предоставляя событиям идти своим стихийным путем. В результате власть то и дело оказывается в неблагодарной роли посредника между радикальными массами и консервативными элитами. Напротив, в Венесуэле представители власти вмешиваются почти во всё, занимаются кучей вопросов. Причем мелочное вмешательство государства в самые разные стороны жизни сочетается с добросовестным соблюдением формальных норм буржуазной демократии.

Правительственная бюрократия периодически погружается в межведомственную грызню, блокируя инициативы снизу, а иногда и пожелания самого президента. Чиновников время от времени перемещают, но справиться с ними невозможно. Вызывает восхищение и изумление, что при подобном подходе вообще хоть что-то работает.

Преодолеть кризис управления президент Чавес пытается за счет создания Объединенной социалистической партии Венесуэлы (PSUV). Однако и здесь всё идет негладко. Различные течения левых, которые ругались между собой вне объединенной партии, теперь борются за влияние внутри её. Некоторые партии (например, коммунисты) отказались вливаться в новое объединение. Но с другой стороны, многие боятся превращения партии в тоталитарную организацию с принудительной дисциплиной. Уж лучше склоки и разногласия, чем единомыслие казармы или кладбища.

На профсоюзном фронте те же противоречия. Старые профсоюзы были приводным ремнем правящих партий и традиционных элит, помогая предпринимателям контролировать трудящихся. В 2002 году профбоссы помогали менеджерам и хозяевам в попытке свергнуть Чавеса. Поддерживавшие революцию рабочие покинули старую Конфедерацию трудящихся Венесуэлы (CTV), создав новые профсоюзы - Национальный Союз Рабочих (UNT). Этот союз, действительно, независим от работодателей, действительно, за классовую борьбу. Но вот беда - он и по отношению к государственным чиновникам независим. Профсоюзные лидеры постоянно сталкиваются в острых конфликтах с правительственными функционерами, требуют (как и положено настоящим представителям работников) улучшения коллективных договоров и повышения заработной платы. Возмущенные чиновники бегут жаловаться президенту, который уже вмешивался и подвергал рабочих лидеров жесткой критике, но те стоят на своем. Рабочие с чиновниками договориться не могут, а бастовать против собственного же правительства революционная совесть не позволяет. В итоге коллективные контракты не подписываются помногу месяцев, иногда, как в случае с госслужащими - больше двух лет! Тем временем в окружении президента зреет план создать новый, лояльный профцентр на основе Боливарианской федерации трудящихся (FBT).

Радикально настроенные рабочие требуют национализации предприятий, оккупируют заводы. Власть призывает к сдержанности. Тем временем, левые критики Чавеса указывают на то, что вытеснение из страны американского капитала привело к укреплению позиций китайских, российских и аргентинских компаний. «Разве мы для того боролись против американских хозяев, чтобы на их место пришли китайские?» - возмущается профсоюзный лидер Орландо Чирино. Но и представителей правительства понять можно: Венесуэла не может и не собирается строить «социализм в одной отдельно взятой стране». К тому же нет собственных технологий, приходится считаться с мировым рынком. А классовые принципы время от времени приходится приносить в жертву геополитике.

На фоне усиливающихся атак справа президент становится всё менее терпимым к оппозиции и критике в собственных рядах, периодически срываясь на жесткие заявления по адресу левых активистов, отступающих от сформулированной им генеральной линии. Дальше заявлений дело пока не идет, но политическая атмосфера в Каракасе меняется.

Противоречия внутри революционного лагеря неизбежны. Вопросы должны решаться в ходе широкой дискуссии, а порой и борьбы различных сил в революционном лагере. До тех пор, пока эта борьба остается открытой, а власти не прибегают к репрессиям (тем более - в отношении собственных сторонников), остается надежда, что процесс преобразований может идти вперед, избегая тех трагических капканов, в которые 90 лет назад угодила русская революция. Однако многие из противоречий, о которые споткнулись прежние революции, уже налицо в Венесуэле, и этого нельзя недооценивать.

На протяжении 2000-х годов Венесуэльская революция развивалась в сравнительно благоприятных условиях, поскольку администрация США была слишком занята своими проблемами. Президент Буш увяз в иракской войне, и ему было не до Латинской Америки. Но в ближайшее время администрация в Вашингтоне переменится, и нет никаких гарантий, что новый хозяин Белого Дома не займется наведением порядка в Западном Полушарии. И, наконец, мировой экономический кризис грозит дестабилизировать капиталистическую систему в целом. На идеологическом уровне это, конечно, должно радовать радикальных политиков в Каракасе, но следует помнить, что Венесуэлу кризис тоже коснется.

В значительной степени судьба революции всё ещё зависит от поддержки народом президента Чавеса. Несмотря на поражение на декабрьском референдуме, Уго Чавес остается с большим отрывом самым популярным человеком в стране. Народ по-прежнему готов его поддерживать, но не намерен более терпеть контроль со стороны бюрократии. А президент оказывается зажат между растущим давлением снизу и собственными бюрократическими структурами. Однако надо отдать должно венесуэльской революции - пробуждение масс само по себе является результатом предшествующих побед. Люди перестали быть зрителями и массовкой в политике. Они выдвигают требования, принимают решения. И с этим приходится считаться всем, включая самого президента Чавеса.

ПРОИГРАВШИЕ ПОБЕДИТЕЛИ

Украина вступает во Всемирную торговую организацию. Россию пока не принимают. В соревновании между двумя бывшими братскими республиками Киев выиграл у Москвы очередной раунд. Самое неприятное для российских чиновников то, что в ближайшем будущем им, быть может, придется вести с украинцами переговоры и получать у них - как у действительных членов ВТО - разрешение вступить в эту организацию.

До сих пор наибольшие проблемы российским переговорщикам доставляли именно бывшие советские республики - Молдавия и Грузия. Украина может воспользоваться тем же оружием. Раньше украинским политикам нечем было ответить на угрозу отключения газа, периодически звучащую из Москвы. Теперь у них может появиться встречный аргумент: если будете нам газ перекрывать, мы вам вступление в ВТО заблокируем.

Если на уровне бюрократического соперничества нет сомнения в том, кто выиграл, а кто проиграл, то с точки зрения экономических перспектив двух стран всё выглядит куда сложнее.

Относительная быстрота, с которой Украина смогла достичь договоренности с ВТО, свидетельствует не столько об эффективности и энергии киевских чиновников, сколько о том, что переговоры велись не слишком тщательно. В отличие от России, где ведущие отраслевые группировки отчаянно защищали свои интересы, украинский бизнес, похоже, не в полной мере отдавал себе отчет в том, чем он рискует и с чем ему предстоит столкнуться в ближайшие годы. Ничего подобного серьезной дискуссии о плюсах и минусах вступления в ВТО, что уже несколько лет идет в России, в украинской прессе не было. ВТО воспринималась просто как часть сообщества международных структур, в которые обязательно надо вступить, чтобы стать полноценной частью «цивилизованной Европы». Сначала надо присоединиться к ВТО и НАТО, потом, если будем себя хорошо вести, пустят в Евросоюз. Соответственно, против НАТО в украинском обществе существует предубеждение и приходится сталкиваться с серьезной оппозицией. Тем более надо ускорить вступление в ВТО, пока никто специально против этого кампании не ведет и политических проблем не создает.

Так или примерно так рассуждали в Киеве, торопя переговоры. В свою очередь, западные партнеры вели себя по отношению к Украине куда снисходительнее, нежели по отношению к России. От Москвы требуют, чтобы она сначала устранила в своей хозяйственной жизни всё, что препятствует членству в ВТО, а потом уже вступала. Украине, напротив, позволяют сначала вступать, а потом уже, по ходу дела, устранять «неполадки».

Такая снисходительность может обернуться серьезными наказаниями в будущем. Проблемы устранены всё равно не будут, а потому в качестве полноправного члена ВТО Украина запросто может стать объектом санкций. В качестве примера можно посмотреть ситуацию с интеллектуальной собственностью. С уважением к ней дела обстоят на Украине даже хуже, чем в России, изрядная часть пиратской продукции, которой завалены московские ларьки, изготовляется в соседнем государстве. Однако от украинцев никто не требовал реальной борьбы с пиратством на своей территории. Эта борьба, скорее всего, развернется самым жестким образом после присоединения к ВТО, причем наказывать будут украинскую экономику в целом.

Открывать свои рынки и проводить либерализацию в тот самый момент, когда глобальная экономика переживает кризис, не самый лучший способ развивать страну. Острота кризиса ни в России, ни в Украине в полной мере пока не ощущается, но это лишь предвестье того, что по нам кризис ударит на более позднем этапе, и гораздо сильнее. В условиях, когда каждая министерская встреча ВТО превращается в настоящее поле битвы, Украина, не имеющая развитой экономической дипломатии, может играть в этих баталиях лишь роль невинной жертвы.

Единственное, на что хватит сил украинским переговорщикам, это вставить палки в колеса россиянам, замедлив их вступление в ВТО. Очень может быть, за это мы ещё скажем им спасибо.

Специально для «Евразийского Дома»

В РОССИИ НЕТ НИ ОДНОЙ ЛЕВОЙ ПАРТИИ, ЗАРЕГИСТРИРОВАННОЙ ОФИЦИАЛЬНО

Среди официальных партий в России нет ни одной действительно левой. К такому заключению пришло межцентровое совещание специалистов Института глобализации и социальных движений (ИГСО). По мнению ИГСО к левому спектру отечественной политики ошибочно относят КПРФ, именующую себя коммунистической, и «Справедливую Россию», считающуюся «новой левой». В действительности обе партии имеют правую идеологию и должны считаться организациями правого фланга российской политики. КПРФ исповедует великодержавный национализм, а «Справедливая Россия» вообще является формальным кремлевским проектом, снабженным социальной риторикой при общей установке на поддержку неолиберальной политики власти.

КПРФ объявляет своей целью «Русский социализм» и разрешение русского, а не классового вопроса. Она неоднократно выступала на выборах с нападками на рабочих-мигрантов, обвиняя их вместе с неофашистами во всех общественных бедах. Партия Зюганова считает режим прописки слишком мягким, в то время как левые требуют его ликвидации и легализации, а не травли эмигрантов. В трудовых конфликтов руководство КПРФ встает на сторону работодателей, а не борющихся работников, как это было в 2006 году на ОАО «Сургутнефтегаз». Внутренняя структура партии может быть названа бюрократическим централизмом, существующим при практически полном идейном единстве верхов и низов. «Справедливая Россия» - структура-хамелеон, имитирующая не только левую идеологию, но и партийную форму. Ее руководство это государственные чиновники, абсолютно не заинтересованные в переменах.

Лидеры КПРФ неоднократно объявляли марксизм «западной заразой». Из «компартии» исключены критиковавшие ее политику молодые марксисты. «КПРФ бравирует своим православием, вместо того, чтобы занимать антиклерикальную позицию, как положено коммунистам. Организация с такой идеологий должна называться партией национального социализма или державно-православного патриотизма, однако в этом случае она потеряет большинство голосов», - говорит Директор ИГСО Борис Кагарлицкий. По его словам в официальной отечественной политике имеет место только спекуляция на потенциально сильном левом уклоне населения.

Технологические успехи националистов из КПРФ, которых многие всерьез принимают за коммунистов, и «новых левых» чиновников обусловлены экономически. «Хозяйственный хаос 1990-х годов не позволял социальной структуре общества стабилизироваться. Вместо социально-экономических противоречий миллионы людей видели сионистский заговор, распад государственности или скрытую оккупацию России. Для КПРФ это было золотое время. Ситуация стала меняться по мере развернувшегося экономического подъема в стране», - отмечает глава Центра экономических исследований ИГСО Василий Колташов. Согласно его оценке, наемные работники начали обретать собственно сознание, создавать профсоюзы и включаться в борьбу за улучшение своего материального положения. Это обернулось для КПРФ потерей почти половины голосов избирателей, толкнув партию в более тесные объятия власти. Одновременно в Кремле возросла потребность в левых подделках.

Левый спектр отечественной политики существует только за рамками официальной регистрации Министерства юстиции РФ. Он включает в себя небольшие организации сталинистского, троцкистского, анархистского и иных направлений. Все они могут быть разделены на два поколения. Одного, вышедшего из оппозиции в КПСС и сопротивления реставрации в 1990-е годы. И другого, сформировавшегося в ходе экономического оживления повлекшего приход в политику молодого поколения. Наблюдается ослабление левых образца 1990-х годов и рост новых антибуржуазных групп.

Главным левым проектом в России последних лет был «Левый фронт» объединивший ряд организаций и активистов на почве общей идеологической платформы. Его раскол в 2006 году одновременно продемонстрировал растущую потребность определенной части левых в создании партии реально имеющей программу радикального преобразования России, а также недостаточную зрелость для этого общественной почвы. Однако рост рабочего движения, происходящий на фоне формирования самостоятельного сознания наемных работников, объективно подготавливает условия для образования в стране рабочей партии. «Переход от борьбы за улучшение экономических условий к постановке политических задач, а значит к строительству в России реальной левой партии - вопрос времени», - отмечает руководитель Центра истории ХХ века ИГСО Марк Васильев. По его мнению, левые активисты способны способствовать ускорению этого процесса, тесней сотрудничая с независимыми профсоюзами. Политический строй РФ не оставляет места для рабочего реформизма. Поэтому создание левой партии поставит перед широкими общественными слоями самые радикальные задачи.

«Справедливая Россия» - хрупкий верхушечный проект, способный рассыпаться даже при незначительных политических колебаниях. Однако КПРФ, несмотря на сокращение числа ее членов (не более 250 тысяч в 1996-1998 годах, порядка 80-90 тысяч человек в настоящее время), считается многими аналитиками партией с «долгой перспективой угасания». Однако в результате резких экономических перемен в стране (ожидаемый в 2008-2009 годах приход в РФ мирового экономического кризиса) и как следствие роста социальной активности массы наемных работников партия Зюганова способна быстро исчезнуть.

ИГСО является независимым интеллектуальным центром. Его деятельность направлена на выработку экспертных оценок, проведение исследований и содействие инициативам, нацеленным на демократическое и радикальное социально-экономическое преобразование общества. Предшественником ИГСО был учрежденный Михаилом Делягиным Институт проблем глобализации (ИПРОГ), который с 2002 года возглавлял Борис Кагарлицкий. В 2006 году ИПРОГ разделился на две части. Михаил Делягин возглавил организацию, сохранившую старое название, а большая часть коллектива создала новый институт - ИГСО.

Пресс-служба ИГСО

КОСОВСКИЙ УЗЕЛ

Провозглашение независимости Косова открыло старую рану. После кошмара 1990-х годов на Балканах установилось некоторое затишье. Сербы, потерпев поражение от объединенных сил Запада, вынуждены были смириться с новой ситуацией.

А чиновники Европейского союза, оказавшиеся в положении фактической колониальной администрации в Боснии и Косове, готовы были заморозить ситуацию, не доводя дело до крайности. Ни одна проблема решена не была, но кровопролитие прекратилось. В январе 2008 года все взаимные претензии и обиды, копившиеся в течение долгого времени, снова вышли на поверхность. В историческом плане как сербы, так и албанцы могут привести целую кучу аргументов в обоснование своих прав. Сербы ссылаются на топонимику - в Косове нет ни одного мало-мальски заметного населенного пункта с албанским названием, нет даже дуализма названий, как, например, в Финляндии, где практически у каждого городка имеется и шведское, и финское имя.

Средневековые хроники единодушно характеризуют Косово как один из центров сербской державы. Именно здесь, впрочем, их держава и потерпела окончательное крушение: в битве Косова поля в XIV веке турки разгромили сербское войско, после чего их господство на Балканах установилось на пять с лишним столетий.

В свою очередь, албанцы напоминают, что являются потомками древних иллирийцев. Иными словами, они составляют автохтонное население этих мест, жили здесь задолго до прихода сербов. Правда, иллирийцы жили и на территории нынешней Хорватии, берег Адриатического моря до сих пор называется Иллирией. Если права сербов на Косово насчитывают более тысячи лет, то албанцы говорят о двух тысячах лет с лишним.

С демографией тоже всё очень запутанно. Косовские албанцы сегодня составляют подавляющее большинство населения края. Однако сербы жалуются, что их вытесняли оттуда систематически на протяжении длительного периода времени, причем началось это ещё во времена коммунистической Югославии. Данные югославской статистики это подтверждают.

Отчасти изменение национального состава населения имело экономические причины: Косово было самой бедной частью Югославии. Сербы, которым легче было устроиться в Белграде и других крупных промышленных центрах, уезжали на север. В свою очередь, из нищей Албании всё время шел поток переселенцев в Косово, которое, будучи беднее других югославских территорий, на фоне соседней страны всё равно смотрелось благополучно. Даже во время вооруженного конфликта 1990-х годов косовские беженцы поражали албанцев своим (как им казалось) благополучным видом и хорошей одеждой.

На протяжении истории демографический баланс в Косове менялся неоднократно. Албанцев здесь всегда было больше, нежели сербов, но соотношение было разным в разные эпохи. Во времена турецкого владычества османская администрация поощряла заселение края лояльными албанцами, в противовес нелояльным сербам (надо отметить, что хотя среди албанцев немало католиков, косовские албанцы почти поголовно мусульмане). Наоборот, после Балканских войн, когда турок изгнали, сербские войска сжигали албанские деревни и старались вытеснить мусульманское население на юг.

В Средние века, когда Косово было одним из центров Сербской державы, города и замки были населены сербами (и отчасти греками). Правящий феодальный класс был полностью славянским или, по крайней мере, славянизированным. Напротив, деревня оставалась албанской.

Однако в политической и культурной жизни края крестьяне не участвовали, а потому летописи - как сербские, так и византийские или итальянские - эту албанскую деревню просто «не видят».

Схожая ситуация, впрочем, была во многих регионах Европы того времени. Русские и немецкие источники конца XIV века практически «не видят» эстонцев и латышей в Ливонии (в отличие от предшествующего периода, когда коренные жители активно сопротивлялись), очень мало сведений вы найдете в русских летописях про мордву или марийцев. Пока они добросовестно платили феодальные повинности, не восставали и работали, на них можно было не обращать внимания.

Между тем иллирийско-албанская деревня, не участвуя в политике, не создавая культурных памятников и порой даже не напоминая о своем существовании, молча пересидела всех хозяев края - греков, римлян, византийцев, сербов, турок.

Национальное возрождение началось именно тогда, когда новая коммунистическая власть после Второй мировой войны предоставила краю автономию, обеспечила для албанцев образование на родном языке, предоставила им возможность занимать бюрократические должности.

Сторонники независимости Косова постоянно напоминают о различных формах дискриминации, которым они подвергались со стороны сербов: действительно, до прихода к власти коммунистов и после смерти Иосипа Броз Тито албанцев притесняли. Но именно национальная политика, проводившаяся режимом Тито, резко повысила статус и возможности албанского населения, сформировала местную интеллигенцию, которая позднее и выступила с идеей независимости. Первые признаки этого национального возрождения наблюдались уже при «красном монархе».

Тито вынужден был отправить войска для подавления студенческих волнений албанцев в Косово, заметив, однако, пророчески: «Лучше, когда своя собственная армия наводит порядок». Тито явно имел в виду возможное советское вторжение. Спустя два в небольшим десятилетия на Балканы действительно пришли иностранные войска, только не советские, а натовские.

Парадокс в том, что все притеснения, которым сербы подвергали албанцев на протяжении истории, прошли совершенно безнаказанно. А наказаны сербы оказались за три десятилетия весьма демократичной национальной политики. В соседней Болгарии ни турки, ни македонцы автономии не имели, никаких особых национальных прав за ними не признавалось и проблемы как будто бы нет.

После распада коммунистической Югославии бывшие национальные кадры, обученные для того, чтобы проводить политику партии на местах, превратились в оголтелых националистов, причем как сербы, так и албанцы.

Разумеется, независимое Косово было бы немыслимо, если бы этого не захотели чиновники и элиты Евросоюза. На континенте существует много территорий, претендующих на независимость, однако ничего подобного косовскому сценарию не повторяется. Примеры хорошо известны. В Испании - Каталония и Страна Басков имеют автономный статус, аналогичный статусу Косова, есть здесь и националисты, требующие полного отделения. Турецкая Республика Северного Кипра провозгласила независимость несколько десятилетий назад, однако ни одна из западных стран это государство не признает.

Про Южную Осетию, Приднестровье и Абхазию и говорить не приходится. Показательно, кстати, что Ичкерия генерала Дудаева с формально-правовой точки зрения имела даже больше прав на независимость, нежели сегодня Косово. Союзный договор, который расторгла Россия в Беловежской Пуще, включал в себя пункт, что в случае подобного решения автономные республики автоматически получают право на независимость.

К тому же Чечня не подписала нового Федеративного договора вместе с другими областями РФ. Схожие юридические основания приводились лидерами Абхазии и Южной Осетии применительно к Грузии. Однако ни одна западная страна не признала этой аргументации, а действия России в Чечне, хоть и осуждались с политической и гуманитарной точки зрения, оценивались как законные.

Любопытно, что Великобритания, Франция и Италия, правительства которых заявили о поддержке независимости Косова, имеют собственные проблемы разной степени остроты. В Северной Ирландии и Шотландии выдвигается требование независимости. Франция ведет борьбу против корсиканских сепаратистов.

В Италии населенная немцами автономная область Южный Тироль является относительно спокойной территорией, зато некоторые политики, принадлежащие к праворадикальной Лиге Севера, вообще выступают против существования единого итальянского государства. Богатый Север не хочет поддерживать бедный Юг. Можно возразить, что во всех перечисленных случаях сторонники независимости не имеют подавляющего большинства в перечисленных регионах.

Однако и в Косове на первых порах ситуация была далеко не однозначна. Если бы деятельность Шотландской национальной партии получала поддержку в форме международной блокады Англии, резолюций Европейского союза, а также бомбардировки Лондона американскими и немецкими ВВС, общественное мнение Шотландии выглядело бы сегодня несколько иначе.

Отделение от Сербии получило поддержку большинства, когда стало ясно, что этот план поддерживается влиятельными внешними силами и осуществим на практике.

Случай с турецким Северным Кипром является наиболее впечатляющей аналогией с Косовом, демонстрируя диаметрально противоположное отношение европейских институтов. Несмотря на то что население Северного Кипра поддержало независимость не менее единодушно, чем косовские албанцы. Однако есть и другой пример, менее известный, зато более существенный с точки зрения международного права: Аландские острова.

Говорящее по-шведски население этих островов после провозглашения независимости Финляндии настаивало на присоединении к Швеции. Голосование в местные органы власти не оставляло никаких сомнений относительно этого. Однако международный арбитраж отказал аландским шведам, и они вынуждены были смириться.

Дело в том, что национальные права и суверенитет над территорией - не одно и то же. Любое национальное меньшинство имеет полное право требовать равных возможностей, автономии, образования на родном языке, условий для культурного развития и т.д. Но все эти правила должны быть реализованы в рамках существующего государства.

Сейчас не любят вспоминать, что именно требование защитить права национальных меньшинств было одним из ключевых обоснований агрессии Третьего Рейха против соседних государств. Разумеется, речь шла о немецком, арийском меньшинстве, угнетаемом славянами (Судетская Область Чехословакии, например).

Национальные права венгерского меньшинства надо было реализовать за счет возвращения Венгрии территорий, отошедших по Версальскому миру к Румынии, а Румынию компенсировать, присоединив к ней Молдавию и Южную Украину. В рамках этой же логики происходили демонтаж Югославии, аншлюс Австрии, передача Рейху французских провинций Эльзаса и Лотарингии и т.д.

Не удивительно, что послевоенная система была построена на принципе нерушимости границ, даже если эти границы далеко не оптимальны. Данные принципы были закреплены в многочисленных международных договорах и документах, ключевым из которых было Хельсинкское соглашение по безопасности и сотрудничеству в Европе, однако есть и целый ряд других соглашений и норм.

Распад федераций в бывшей «коммунистической Европе» создал новую ситуацию, но формально речь шла о добровольном разделении государства, а не об отделении от него каких-либо окраин. Иными словами, не Украина отделилась от России или Словакия от Чехии, а Словакия, Чехия, Россия, Украина, Грузия и т.д. совместными усилиями и на равных основаниях распустили соответствующие федерации. С Югославией всё было куда сложнее, но формально происходящее можно было относить к той же категории.

Отделение Косова основывается на иной логике - на требовании новых этнических границ и создания нового национального государства, поскольку жить вместе для двух народов считается принципиально невозможным (увы, именно так объясняли свои действия идеологи Третьего Рейха).

Парадокс в том, что перемещение границ не имеет никакого отношения к решению национального вопроса. Как ехидно заметил американский левый публицист Эрик Канепа, почему сербы могут быть национальным меньшинством в Косове, а косовары не могут быть меньшинством в Сербии? Весь вопрос в том, кто и как проводит границы.

Легко понять, почему западные политики постоянно повторяют, что случай Косова не станет прецедентом. Если бы это было так, пришлось бы пересматривать всю систему международного права, как она сложилась после Второй мировой войны. Но это было бы по-своему честнее, чем действовать в каждом конкретном случае безо всякой оглядки на международные стандарты.

Да, прецедентом Косово не станет. Ни турецким киприотам, ни баскам в Испании, ни корсиканцам ничего не светит. Случай Косова создает не прецедент для новой правовой системы, а означает полное разрушение какой-либо системы общепризнанных норм.

Старые правила можно не уважать, новые не только не сформулированы, но нам четко дают понять, что их формулировать не будут. Иными словами, мы переходим от системы международных норм к элементарному праву сильного. Сербия потерпела поражение в войне, поэтому от нее можно отделить Косово. И сделать с этим ничего нельзя.

Если бы в Брюсселе решили объявить Белград заморской провинцией Португалии или подмандатной территорией Бельгии, то и это решение было бы выполнено - соотношение военных сил исключает всякую возможность сопротивления. Наоборот, в Стране Басков должны забыть о независимости. Не потому, что не имеют на нее права, а потому, что Испания пользуется поддержкой Европейского союза. Но если по какой-то причине между Испанией и Евросоюзом вдруг возникнет конфликт, то борьба цивилизованной Европы за права басков окажется не менее решительной, чем за права албанцев.

Ключевой вопрос в том, почему всё происходит именно так. Отечественные националисты, естественно, убеждены, что Запад руководствуется исключительно желанием погубить православных сербов. Странным образом, почему-то Запад не проявляет желания так же погубить православных греков на Кипре или испортить жизнь православным болгарам, у которых есть свое турецкое меньшинство. Хотя непонятно, откуда на фоне типичной для современного Запада исламофобии такая забота о мусульманах в Косове и Боснии?

Реальные причины балканской политики Европейского союза не имеют никакого отношения ни к исламу и православию, ни к этническим проблемам, ни к истории края. Элиты Европейского союза, сделавшие ставку на интеграцию, нуждаются в общем проекте. Таким проектом становится коллективный протекторат над Балканами. К тому же это такой общий «европейский проект», который не находится (в отличие от других версий европейского «общего дела») в противоречии с политикой США.

В пылу дискуссии про независимость Косова все почему-то забыли поставить вопрос о том, сможет ли вообще существовать подобное государство, является ли оно самодостаточным с экономической, культурной и институциональной точки зрения. И дело не только в маленьких размерах края (хотя, как известно, «размер имеет значение»).

Не имея развитых государственных и гражданских институтов, Косово не сможет проводить самостоятельную внешнюю политику. Находясь под постоянной угрозой не только принудительного «воссоединения» с Сербией, но и поглощения соседней Албанией, оно не в состоянии защищать себя. А международное право не может быть основанием для поддержания независимости, поскольку установлена она вопреки нормам права. Иными словами, выжить Косово может только в качестве протектората Евросоюза. И формальное провозглашение независимости не ослабляет, а, наоборот, закрепляет зависимость края от Брюсселя.

Разумеется, в Западной Европе далеко не все в восторге от того, как решается вопрос в Косове, но, опять же, речь идет лишь о частном случае - идет борьба за будущее всего западного сообщества. То, что происходит в Косово - неотделимо от общей политики неолиберальных элит, от новой Европейской конституции, которую жителям Франции или Германии пытаются навязать так же бесцеремонно, как Сербии - новый статус Косова.

Речь идет о попытке переоформить Евросоюз в неолиберальную империю, в которой демократические институты заменены частными корпорациями и бесконтрольной бюрократией. Это - медленный и сложный процесс, для которого оккупация Балкан является всего лишь частным элементом.

Другой вопрос, будет ли этот процесс успешным. Попытки консолидации Европы вокруг балканского «общего дела» наталкиваются на серьезное сопротивление. И не только потому, что в Испании, на Кипре или в Греции многие боятся повторения косовского сценария, но прежде всего потому, что экономическая модель неолиберализма, во имя которой всё это делается, оказывается всё менее привлекательной.

Если в кризисе окажется проект Европейского союза, то и на Балканах всё может в очередной раз перемениться.

Ясно одно: как бы ни разворачивались события, ни сербам, ни албанцам лучше не станет. До тех пор, пока они разбираются друг с другом, борются за суверенитет и национальные права, они обречены быть всего лишь пешками в чужой игре.

ПУТИН И ЮЩЕНКО ЗАКЛЮЧИЛИ ВРЕМЕННЫЙ КОНЪЮНКТУРНЫЙ СОЮЗ ПРОТИВ ТИМОШЕНКО

Татьяна Красногорова, Арина Морокова

Очередные ультиматумы «Газпрома» о возможном прекращении с 3 марта подачи газа на Украину связаны с неким временным конъюнктурным соглашением между Путиным и Ющенко, направленным против Юлии Тимошенко. Об этом корреспонденту РИА «Новый Регион» заявил руководитель Центра политических технологий, политолог Игорь Бунин.

«Главная интрига во вновь обострившейся «газовой проблеме» заключается в том, кто из трех игроков - Тимошенко, Ющенко или руководство России - наберет больше очков.

Юлии Тимошенко важно все время муссировать вопрос о российском газе, за счет этого она выигрывает очки и становится все более популярной. Для Ющенко наоборот надо как можно быстрее закрыть проблему газа, чтобы не давать Тимошенко дополнительных очков перед президентскими выборами. А для России самое главное поддерживать отношения с Туркменией и сохранить монополию на туркменский газ, чтобы у Украины не было на него прямых выходов. Для этого нам нужен посредник. Тимошенко сегодня играет в комбинацию «без посредника». Поэтому в такой ситуации Виктор Ющенко и Владимир Путин заключили конъюнктурный временный союз. Вот и вся интрига», - отметил Игорь Бунин.

Гендиректор Международного института политической экспертизы Евгений Минченко, напротив, считает, что за новым «витком напряженности» просматривается скорее политическая интрига, нежели экономическая.

«Главная интрига в том, когда состоится отставка правительства Юлии Тимошенко. Хотя эта отставка выгодна сейчас только одному человеку - ей самой. В этом случае все свои неудачи и провалы она спишет на происки врагов.

Пока она переживает эффект «медового месяца». Данные социологических опросов говорят, что Тимошенко политик «номер один» по рейтингу на Украине. Поэтому ей нужно предоставить возможность довести до конца заявленные ею начинания и самой опустить свой рейтинг. На прошлой неделе, например, уже возникли проблемы с выплатами вкладчикам Сбербанка. К осени, по моим подсчетам, ее рейтинг должен упасть на 10-15%», - заявил «Новому Региону» Евгений Минченко.

Директор Института проблем глобализации Борис Кагарлицкий в свою очередь считает, что искать какую-то новую интригу в конфликтных отношениях Ющенко и Тимошенко не стоит.

«Сегодня интриги в событиях на Украине нет. Виктор Ющенко и Юлия Тимошенко как потенциальные конкуренты пытаются друг другу навредить. Чем ближе подходят следующие президентские выборы, тем непримиримей их соперничество. Тимошенко, например, уже сейчас видит себя следующим президентом Украины и имеет неплохие шансы для победы. Поэтому сейчас ей выгодно, чтобы ее отправили в отставку, что она и провоцирует. С одной стороны, она теряет административные и политические рычаги, но с другой стороны у нее появляется образ обиженной народной заступницы, которая не смогла довести все свои хорошие реформы до конца. Ее начинания в принципе нельзя было реализовать, но народ видел ее первые шаги, повышение пенсии, например. Население запомнит ее с хорошей стороны и поддержит на президентских выборах», - отметил Кагарлицкий.

Как ранее сообщал «Новый Регион», накануне Виктор Ющенко и Владимир Путин провели телефонный разговор, во время которого было констатировано, что «Нафтогаз Украины» до сих пор не выплатил долг «Газпрому» за потребленный газ.

Во время телефонного разговора Путин заявил, что часть долга, выплаченная Украиной, не может быть достаточной для дальнейшей бесперебойной поставки газа.

В сообщении Секретариата Ющенко говорится, что, по словам Путина, поставки газа на Украину могут быть ограничены уже завтра, 27 февраля.

Примечательно, что в канцелярии украинского президента слова Путина восприняли как партнерское предупреждение.

«Тяжело осуждать наших соседей за такую позицию. Очевидно, усилия нашего правительства относительно полного и своевременного расчета за газ были недостаточными. Как выяснилось, Кабмину мало двух недель для уплаты по счетам, хотя и цена была определена, и все возможности были созданы», - заявил глава секретариата президента Ющенко Виктор Балога.

После разговора с Путиным президент Ющенко направил официальную телеграмму премьер-министру Юлии Тимошенко, в которой потребовал «принять немедленные исчерпывающие меры для полного погашения задолженностей украинской стороны за потребленный природный газ и безусловного выполнения всего пакета достигнутых договоренностей».

© 2008, «Новый Регион - Москва»

ДОБРЫЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ

Правило двух полицейских знакомо большинству из нас если не по собственному опыту, то уж по многочисленным детективным романам и кинофильмам. Принцип прост и безотказен. Сначала приходит злой полицейский, орет, пугает, грозит. Потом он уходит, а перед задержанным появляется добрый полицейский, который дает закурить, осведомляется о здоровье, обещает улучшить условия содержания в камере. Размякший заключенный уступает и выкладывает доброму следователю всё то, что скрывал от злого. А если не выкладывает, то процедура повторяется в той же последовательности ещё раз.

Российская либеральная общественность трактует свое существование примерно как некое заключение под стражу. «Преступный режим», созданный бывшими и действующими агентами госбезопасности, только и делает, что нас постоянно пытает и мучает, добиваясь от нас то ли признания в несовершенных преступлениях, то ли лживого заявления о лояльности. При этом сами пытаемые и мучимые чувствуют себя на удивление благополучно: сытно едят, покупают дорогие машины, путешествуют за границу, не думая просить политического убежища, и успешно занимаются своим бизнесом. Моральные страдания, испытываемые под властью полицейского режима, никак не связываются с материальным благосостоянием, которое этот же самый преступный режим этим же самым людям систематически обеспечивается. Но с другой стороны, как это мелко и пошло говорить о материальном! Духовное важнее.

А духовные страдания отечественного либерала ужасны и неизмеримы.

Легко догадаться, что на этом фоне мелькнувшее в телевизоре лицо Дмитрия Медведева воспринимается чем-то вроде доброго полицейского. Он и ведет себя соответственно. Намекает на предстоящее смягчение режима (но очень смутно - посмотрим ещё, как будете себя вести). Проявляет все необходимые признаки человечности. Обещает войти в положение собеседников. И вообще настроен разговаривать.

Владимир Путин, как и положено злому полицейскому, никуда не девается. Вроде бы собирается выйти за дверь, но дает понять, что в случае чего непременно вернется. И вообще он будет тут рядом, в соседнем кабинете. Наученный горьким опытом либеральный заключенный понимает, что над ним разыгрывают привычный трюк, но всё равно готов ему поддаться, одновременно коря себя за доверчивость. В его сознании бушуют противоположные настроения. С одной стороны, преступный режим, агенты КГБ, коррумпированная бюрократия, питерская банда и всё такое. С другой стороны, вроде бы всё-таки шанс…

Такая же двойственность и путаница в мозгах царила среди либеральной интеллигенции лет двадцать назад, когда Михаил Горбачев произносил первые невнятные речи по поводу будущей перестройки. Критически мыслящий интеллектуал уже твердо знал, что «коммунизм не реформируем», а потому к любым обещаниям реформ должен был относиться скептически. Но одновременно радовался, что наконец-то настали долгожданные перемены. Недоверие и ирония по отношению к Горбачеву быстро сменились любовью, которая, впрочем, у многих прошла в тот самый момент, когда Михаил Сергеевич утратил контроль над ситуацией.

Не претендуя на роль пророка, рискну предположить, что не пройдет и полугода, как отечественная интеллигенция полюбит Медведева. Особенно, если Путин будет тихо сидеть в своем кабинете и заниматься какими-то своими, ему одному известными делами. Машина президентского пиара, которая сейчас работает крайне неустойчиво (всё же непонятно, кто у нас главный), заработает на полные обороты.

Для того чтобы массы полюбили Путина, потребовались весьма мощные пропагандистские воздействия. Да и то, успех был достигнут не за счет одной лишь пропаганды, а главным образом благодаря реальному улучшению экономической ситуации, которое удалось в массовом сознании связать с личностью президента.

Для повышения рейтинга Медведева не требуется прилагать столь значительных усилий. Достаточно того, что интеллигенция уже сейчас сама - без особых подсказок со стороны власти - отвела ему роль доброго полицейского. На следующем этапе интеллигенция его не просто примет и одобрит, но и полюбит. И сделает то, что от неё требуется.

А требуется-то всего ничего. Заявить публично, что находитесь вы не в пыточной камере, а на свободе, среди всеобщего счастья и процветания. Больше ничего. Ни самооговоров, ни доносов, ни даже поддержки задним числом «преступлений режима». Ничего. Надо только почувствовать себя счастливыми и довольными - в этом как раз заключается ваша задача, ваша роль в системе.

Это не трудно. Поскольку пыточная камера всё равно существует только в воображении либералов, то почему бы в этом же воображении не создать и образ счастливого берега с поющими птицами? Одно, честное слово, стоит другого!

Большинство населения, конечно, ничего в этом не поймет. Граждане живут не под властью преступного режима и не в свободном отечестве, а просто в стране, где надо каждый день прилагать усилия, чтобы выжить. За последние несколько лет выживать стало немного проще. Спасибо президенту! Сейчас становится опять труднее. Но сохраняется благодарность за прошлое. Потом, если начнется кризис, про благодарность забудут. А бывших благодетелей сочтут супостатами.

Если в этот момент ответственность за положение дел в стране будет нести Медведев, то в народном сознании именно он станет воплощением зла. Путин же так и останется добрым и хорошим. Только для этого ему нужно будет в соответствующий момент держаться подальше от Кремля.

Специально для «Евразийского Дома»

ЮЛИЯ ТИМОШЕНКО ПОЛУЧИЛА НОВОЕ ПРОЗВИЩЕ - МИССИС «ГАЗОВАЯ ВОЙНА»

Андрей Романов

Премьер-министр Украины Юлия Тимошенко получила новое оригинальное прозвище. В связи с последними событиями вокруг поставок русского газа в Украину с подачи журналистов «Московского комсомольца» оранжевая и газовая принцесса стала миссис «газовая война». Как полагают эксперты, новое прозвище Юлии Тимошенко весьма точно отражает стиль нынешнего главы украинского кабмина.

Новый виток газового противостояния Москвы и Киева напрямую связан с действиями Юлии Тимошенко, - отмечает «МК». Премьер-министр Украины отказывается допускать «Газпром» на внутренний рынок, хотя об этом договорились президенты двух стран. При этом она демонстрирует удивительную активность, которая имеет мало общего с национальными интересами Украины. Затеянный Тимошенко пересмотр газовых отношений с Россией преследует, как заявил депутат Верховной Рады от Партии регионов, экс-министр топлива и энергетики Украины Юрий Бойко, одну цель - ввести свои структуры в схемы снабжения газа и заработать деньги на президентскую кампанию: «Мы сегодня видим, что действующий премьер-министр пытается изменить газовые схемы, предложив к реализации свои коммерческие интересы. Именно поэтому на переговорах в Москве рядом с премьер-министром присутствует руководство корпорации Индустриальный Союз Донбасса (ИСД), этого бизнес-партнера БЮТ, а также руководство «Итеры», которое было партнером господина Лазаренко и госпожи Тимошенко, когда они руководили «Едиными энергетическими системами Украины».

Интерес Тимошенко к газу имеет давнюю историю. Издание напоминает, что в 90-х годах она возглавляла «Единые энергосистемы Украины» (ЕЭСУ). Газовые отношения России и Киева отличались постоянными скандалами, неплатежами, незаконным отбором (читай - воровством). Тимошенко действовала под покровительством премьера Павла Лазаренко. Итогом стало возбуждение уголовных дел. По результатам первого из них тюремный срок в 9 лет в США получил Лазаренко. Ситуация со вторым намного интереснее. В январе 2008-го в Москве был арестован «авторитетный бизнесмен» Могилевич, который многое может рассказать, в том числе и по «делу Тимошенко».

Долги перед Россией за газ, оставленные командой Лазаренко-Тимошенко, выплатил России уже в 2004 году глава «Нафтогаза» Юрий Бойко. Он же подписал и соглашение, по которому Украина могла покупать газ в течение 5 лет по 50 долларов. «Оранжевым», пришедшим к власти в 2005-м, можно было лишь радоваться такому счастью. Но новый премьер Тимошенко заявила, что прежнее руководство Украины предало национальные интересы. Как утверждает бывший глава МИДа Борис Тарасюк, Тимошенко затеяла тогда «газовую войну», чтобы поставить на финансовые потоки близкую к ней компанию. Но вскоре ушла в отставку. А «война» закончилась для Украины увеличением цены до $95 и приходом на рынок посредника - «Росукрэнерго». В 2006-м, после победы Партии регионов, Бойко, тогда министру по ТЭК, снова пришлось выправлять ситуацию после «оранжевых». Переговоры с «Газпромом» были сложными, но для Украины сохранили самую низкую цену в СНГ (за исключением Беларуси).

Закономерно, что газовый кризис-2008 разразился с возвращением Тимошенко в правительство, когда Украина опять перестала платить за газ. Последние действия премьера в газовом вопросе превращают Киев в ненадежного энергетического партнера, который постоянно провоцирует конфликты. Как отмечает директор Международного института политической экспертизы Евгений Минченко, в течение нескольких дней Тимошенко делала взаимоисключающие заявления. Сначала сказала, что у Украины нет долгов за газ. Потом - что это долги «Росукрэнерго», потом - что «Нафтогаза», но виновато предыдущее правительство, и долг надо реструктурировать. И, наконец, признала его наличие.

Примечательно, что нынешние газовые требования украинского премьера прямо противоположны тому, что она заявляла в 2005 году, когда говорила, что соглашения, которые она сегодня поддерживает, противоречат национальным интересам Украины. Эксперты выражают уверенность, что если Тимошенко окажется в другой ситуации, она вновь пойдет на обострение конфликта и, как это было раньше, заявит прямо противоположное тому, что говорит сейчас. Именно этот провокационный стиль миссис «газовая война» использует в политической борьбе за собственные экономические интересы.

Директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий в интервью «Новому Региону» отмечал, что Юлия Тимошенко пытается сейчас любым способом навредить Виктору Ющенко, как потенциальному конкуренту на предстоящих президентских выборах. «Чем ближе подходят следующие президентские выборы, тем непримиримей соперничество. Сейчас ей выгодно, чтобы ее отправили в отставку, что она и провоцирует. С одной стороны, она теряет административные и политические рычаги, но с другой стороны у нее появляется образ обиженной народной заступницы, которая не смогла довести все свои хорошие реформы до конца», - отмечает Кагарлицкий.

В этой ситуации «Газпром» вряд ли пойдет на поводу у Тимошенко и согласится фактически финансировать ее президентскую кампанию, отмечает «МК». Украинский премьер проявила себя необязательным партнером, а свое отношение к России описала в известной статье «Сдержать Россию». Кто знает, какие показания дал американским спецслужбам ее бывший патрон Лазаренко и на каком «крючке» подвешена миссис «газовая война».

© 2008, «Новый Регион - Москва»

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ МАЙДАН

Сколько было в либеральных кругах разговоров о 2008 годе! Сколько ожиданий и героических планов! Но не произошло ничего. Вообще. Даже попыток не было что-то всерьез предпринять.

После того, как власть сняла одного за другим всех оппозиционных кандидатов, либеральная общественность горько вздохнула и пошла смотреть телевизор. Мол, чего еще иного можно было ожидать? Власти со своей стороны тоже не слишком старались. Даже вид не делали, будто ведут избирательную борьбу. Кампании не было. Медведев на денек взял отпуск, устроил себе предвыборное выступление и вернулся к обычным делам. Официально допущенная к выборам как бы оппозиция совсем разочаровала. Жириновский откровенно схалтурил - по сравнению с его прежними, шумными и скандальными кампаниями, на сей раз всё было скучно и вяло. Говорят, Владимир Вольфович меняет имидж. Или собирается на пенсию.

«Беглые олигархи» не стали выбрасывать деньги потому, что политический крах либеральной оппозиции стал для них очевиден»Что касается Зюганова, то и он сам, и его партия напоминают мне выдыхающихся зомби. Всегда одно и то же, но непрерывно по нисходящей. Даже сонная думская кампания прошлого декабря может показаться примером энергичной работы по сравнению с тем, что происходило в феврале. Можно задать резонный вопрос: зачем стараться, если исход заранее предрешен? Но тогда возникает и не менее резонный встречный вопрос: а если вы знаете, что исход заранее предрешен, зачем вообще баллотируетесь?

Понятно, что партии Зюганова, Жириновского и взъерошенного Богданова были остро необходимы на выборах, чтобы изобразить оппозицию. Но они даже не пытались играть отведенную им роль. Все откровенно спали.

Почему официально допущенные «оппозиционеры» не проявляли ни малейшего интереса к собственной избирательной кампании, легко понять. Но где же обещанные либералами армии несогласных? Где массовые протесты против несправедливых выборов? Где, наконец, толпы «проплаченных беглыми олигархами молодых людей», которыми нас пугали околокремлевские политологи на протяжении двух лет подряд?

Не то чтобы оранжевая угроза была побеждена, а просто выяснилось, что ее и вообще не было. Фантом, мираж.

Нет, деньги у олигархов не кончились. Только они, в отличие от политологов, понимают, что невозможно делать политику одними лишь финансовыми вливаниями. Для успешной борьбы нужна массовая поддержка, нужны социальные силы, на которые можно опереться, необходимы, наконец, активисты, которые занимаются своим делом независимо от того, платят им или нет. А главное, эти люди должны знать, за что именно они борются.

«Беглые олигархи» не стали выбрасывать деньги потому, что политический крах либеральной оппозиции стал для них очевиден задолго до того, как этот факт признали околокремлевские политологи. У либералов в России нет даже потенциальной массовой базы. А вести антисистемную, антигосударственную гражданскую кампанию, не имея поддержки масс, - дело бессмысленное.

Надо признать, что попытки завоевать массовую поддержку в середине 2000-х годов либералами делались. Сообразив, что в стране сильны левые настроения, либеральные оппоненты Кремля начали всячески опекать известных им левых активистов, надеясь привлечь их на свою сторону, в дополнение к идеологически неопределенной партии Эдуарда Лимонова.

Проблема либералов была не в том, что либералы не хотели говорить с левыми, а в том, что им не о чем было говорить. Сотрудничество с левыми они понимали в том духе, что надо просто привлечь левых к своим политическим проектам, а в случае необходимости дать им денег. При этом собственная идеологическая позиция либералов не менялась, не сдвигалась влево ни на миллиметр.

Будучи шахматистом, Гарри Каспаров, конечно, понимал, что разные фигуры на доске ходят по-разному. Соответственно, он и пытался расположить разные силы, входящие в свою коалицию, как различные фигуры на доске, с тем чтобы максимально использовать их специфические возможности и преимущества.

Авангард красной молодежи должен был вместе с национал-большевиками драться на улице, а умные либеральные интеллектуалы писать статьи в газетах про репрессии, которым подвергается молодежь. Левые пропагандисты могли бы разоблачать антисоциальные меры власти, а буржуазные экономисты разрабатывать рекомендации как более эффективно проводить эти меры в будущем.

Увы, общественная борьба - это не партия в шахматы. Политические активисты, в отличие от фигурок, имеют собственную волю, репутацию, взаимоотношения с другими людьми. И к тому же умеют считать ходы не хуже, чем некоторые шахматисты.

Например, могут вычислить заранее, на каком ходу их собираются разменять или принести в жертву. Те немногие левые, которые согласились, чтобы их двигали по доске в качестве фигурок, оказались так же изолированы и бездушны как шахматные пешки. За ними никто не пошел. Хуже того, они растеряли немногих сторонников, которые были.

Массовые движения начинаются тогда, когда события затрагивают интересы и влияют на настроения миллионов людей. И такой конфликт имел место в январе 2005 года, когда безо всякого подстрекательства со стороны оппозиции на улицы вышло более двух миллионов человек: протест против «монетизации льгот».

Эта «монетизация» полностью соответствовала идеологии самих либералов, больше того, проводило ее именно либеральное крыло правительства, чьи экономические воззрения вполне совпадают с таковыми же оппозиции. Именно потому оппоненты власти ничего из подобного протеста извлечь не смогли. Не было у них ни лозунгов, ни программ, которые позволили бы возглавить и поддержать внезапно, как ниоткуда, возникшее движение.

Разумеется, была критика «эксцессов», конкретных ошибок и нарушений, совершенных властями. И если бы в правительстве не образумились и продолжали бы дальше нажимать с «монетизацией» и другими подобными начинаниями, то, возможно, к 2008 году призрак Майдана действительно материализовался бы на Красной площади. Ведь именно так произошло на Украине.

Не потому правительство Кучмы сделалось непопулярным в народе, что мелочно нарушало формальные демократические свободы, а наоборот, устойчивая неприязнь, которую вызывали в массах постоянные социальные неудачи власти, заставила всех озаботиться демократическими свободами.

Российское начальство, однако, было уже научено украинским опытом, а главное, совершенно не было обречено его повторять, поскольку экономические условия оказались куда более благоприятными.

После провала «монетизации» правительство курс, конечно, не изменило, но повело себя осторожнее. Если и не повернули в другую сторону, то обороты резко сбавили. Алексей Кудрин и Герман Греф, не говоря уже о несчастном Михаиле Зурабове - все остались в 2005 году на своих местах, но полной свободы в проведении очередной порции «необходимых реформ» уже не имели.

Курс, проводимый после 2005 года, можно определить как неолиберализм «лайт». Соответственно, и вызываемое им недовольство накапливалось медленно, неравномерно, а главное, не было политически сфокусировано.

В условиях экономического роста население в массе своей оказалось вполне лояльно. Больше того, лояльность населения превосходила ожидания властей. Своими контрольно-принудительными мерами местное начальство вызывало только недоумение, временами глухое раздражение избирателей.

Причем раздражались не потому, что людей пытались принудить делать то, чего они не хотят, а наоборот - потому, что людей зачем-то пытались принудить чуть ли не силой делать то, что они и так собирались совершить по доброй воле. Не надо было гнать людей на избирательные участки - шли сами, и с радостью. Но их всё равно пытались гнать.

При подобных обстоятельствах любой «оранжевый проект» в России был изначально не просто обречен, но и вовсе бессмыслен. И всерьез говорить об «оранжевой угрозе» могли лишь околокремлевские политологи, которым надо было показать свою значимость. На протяжении нескольких лет была создана целая индустрия борьбы с оранжевой угрозой, крайне затратная и изначально неэффективная (как армия дровосеков в африканской пустыне).

Теперь, когда заранее обозначенный рубеж выборов 2008 года остался позади, обнаруживается, что главная проблема власти состоит не в оппозиции, а в последствиях собственных решений. На протяжении трех лет закручивали гайки, перекрывали лазейки, чтобы оранжевые не просочились на политическое поле. А что бы они там делали?

Удалили с выборов Михаила Касьянова. Неужели кто-то мог его всерьез опасаться? Никогда не поверю, будто у Андрея Богданова, которого непонятно зачем допустили к гонке, подписи были в лучшем состоянии, чем у Касьянова. Но точно так же нет никаких причин думать, будто, получив свою долгожданную регистрацию, Касьянов набрал бы голосов больше, нежели Богданов.

Для того чтобы отразить на поле гражданского общества предполагаемое массированное наступление либералов, создавались дорогостоящие и массовые ассоциации, молодежные движения и общественные союзы, которыми покрыто наше политическое пространство, как пляжи Албании дзотами. И пользы от них оказалось не больше. Таким же образом была сформирована и очередная Государственная дума, единственное достоинство которой состоит в непреодолимой лояльности.

Итогом всей этой деятельности является куча проблем на будущее. Албанские дзоты надо ремонтировать, они стремительно ветшают и портят пейзаж. Лесорубы в пустыне требуют жалования и продвижения по службе.

Все эти структуры для власти оказались не подпорками, а лишней нагрузкой. Они обременительны. Уродливы. Дороги.

Совершенно очевидно, что подобные уродливые и избыточные конструкции придется демонтировать. Это понимают даже те, кто сами их строил. Первые жертвы уже есть - уходит в небытие движение «Наши», в котором либералы умудрились увидеть чуть ли не прообраз фашистской партии. Затем придет черед других «исчерпавших себя» проектов.

Однако легко сказать «демонтировать»! С этим еще будут проблемы - речь идет о массе людей, которые ничего полезного делать не умеют, даже в сфере политики. Их придется трудоустраивать, иначе они в два счета превратятся в оппозицию. И уж поверьте, это будет оппозиция озлобленная и безответственная, так что чиновники станут с ностальгией вспоминать милые и безобидные «Марши несогласных».

Власти угрозу понимают, а потому проявляют осторожность. Аккуратненько так будут демонтировать, чтобы все эти сооружения на голову не рухнули. Чтобы слишком много обиженных не наплодить. В этом, видимо, и состоит «задача момента».

Справиться с последствиями собственной бюрократической фантазии, увы, куда труднее, чем победить оппозицию.

ФАШИЗМ: ЗНАКОМЫЙ ВРАГ ИЛИ НОВАЯ УГРОЗА

Елена Фанайлова: Свобода в Клубе «Квартира 44». «Фашизм: знакомый враг или новая угроза» - конференция под таким названием недавно прошла в Москве. Ее организовал Институт глобализации и социальных движений и рабочая группа «Что делать?».

За нашим столом сегодня - директор Института глобализации и социальных движений, социолог и публицист Борис Кагарлицкий, философ, сотрудник Института философии Российской Академии наук Алексей Пензин, который является одним из организаторов рабочей группы «Что делать?» и организаторов этой конференции. А также люди, которые на этой конференции присутствовали - это доктор политических наук Владимир Малахов, руководитель программы «Политическая наука» Московской высшей школы социальных и экономических наук, автор книг «Скромное обаяние расизма» и «Понаехали тут…»; Андрей Карелин, президент Фонда «Новая политическая система» и аналитик Фонда «Новая политическая система» Михаил Нейжмаков. И Сарой Гири, политолог, профессор факультета политических наук Университета Дели.

Существует ли фашизм на самом деле? Вот я, например, как житель России, если я буду судить об этом по тому, что демонстрирует наше телевидение в течение последнего полугода, то я бы вообще решила, что не только фашизма, но и никаких межнациональных противоречий у нас больше не существует, они куда-то делись. То есть телевидение вообще это перестало освещать. Если я буду читать газеты, то узнаю, что все-таки идут какие-то судебные процессы против экстремистских группировок, которые либо разжигали межнациональную рознь, либо кого-то убили по национальным мотивам. Так вот, что вы думаете: фашизм существует, или это такой медийный миф, который периодически то всплывает, то уходит?

Борис Кагарлицкий: Вообще-то говоря, у советского и теперь уже у российского обывателя за последние годы сложилось некоторое представление о том, что фашисты - это плохие парни, которые маршируют колоннами, вскидывают руку в нацистском приветствии, ходят в черных мундирах со свастикой, и вообще, это просто герои фильма «Семнадцать мгновений весны» - то есть вот такой собирательный образ фашизма. И если они, соответственно, скажем, маршируют не колоннами и не носят черных мундиров со свастикой и SS-овской символикой, и не похожи на героев этого знаменитого фильма, то, наверное, это не фашисты, а уже кто-то другой.

А с другой стороны, в прессе есть тенденция расширительно трактовать понятие фашизма. То есть всякий раз, когда кто-нибудь произнесет какую-нибудь антисемитскую фразу или просто вообще какой-нибудь плохой человек, который как-то жестоко, по-хамски обращается с окружающими, про него тоже скажут, что он фашист. То есть, иными словами, очень размыты границы.

В действительности, на мой взгляд, фашистская угроза реально существует, и не только у нас в стране. Это проблема возрождения или возвращения фашизма, которая присутствует в самых разных странах. И в большом числе европейских стран об этом уже очень много говорят. Но надо понимать две вещи. Во-первых, что фашизм, безусловно, является только одной из форм правого национализма, только одной из форм вот этой идеологии национальной ненависти. Далеко не всегда национальная ненависть или национальная неприязнь автоматически становится фашистской идеологией или фашистской программой. Но надо понимать, что любая ксенофобия, любая национальная ненависть создает почву и условия, когда подобного рода фашистская идеология распространяется.

Ну и во-вторых, конечно, надо понять, что изменилось по сравнению с 1940-ми годами. А на мой взгляд, изменилось очень многое. Изменилось общество, изменилась ситуация, в которой находятся, с одной стороны, ультраправые движения, а с другой стороны - их противники. Но, на мой взгляд, есть одна проблема, которая способствует сейчас нарастанию фашистских и полуфашистских движений, - это то, что Эрих Фромм, великий немецкий социолог, в 1930-ые годы назвал как «ужас столкновения с рынком». То есть массы людей, которые жили в более-менее защищенном обществе, они были выпущены, выброшены, выкинуты в рыночный мир, где им предстают какие-то совершенно неконтролируемые, как им кажется, хаотические силы. Они не чувствуют себя защищенными. Они чувствуют стресс постоянный. И они ищут зачастую виноватого. Они хотят понять, кто является врагом, кто является непосредственной угрозой. И в этом плане почва для фашизма существует.

Михаил Нейжмаков: Во-первых, хотелось бы сказать, что еще в конце 1920-ых, в 1930-ые годы слово «фашизм» уже было идеологическим клише. То есть, скажем, это понятие применяли ко всем возможным политическим противникам, чем уже тогда его значительно девальвировали, что, в общем-то, настоящие, действительные фашисты смогли совершенно спокойно… не только из-за этого, но и из-за этого тоже, смогли совершенно спокойно прийти к власти. Действительно, как говорил Борис Юльевич, наверное, для России сейчас стоит говорить об опасности не фашизма как такового, потому что группировки, которые называют себя фашистскими, сами себя так называют, и которых можно к таковым отнести, - это достаточно небольшие, экзотические группы. А о совершенно новых проявлениях ультраправого движения, ну, новых, может быть, для этого времени, но не эксклюзивных для России.

И здесь можно сказать, что целый ряд аспектов подпитывают это движение и делают его опасным. Ну, прежде всего, как в России, так и в европейских странах, - это определенный кризис более умеренных левых и консервативных партий. То есть в Европе это именно кризис как кадровый, так и идеологический. В России это, скажем так, несформированность партийной системы, которая отстает во многом от существующих реалий, которая не выражает интересы, представленные в народе. Как две таких достаточно пугающих тенденции стоит отметить, во-первых, усиление радикальных националистов в самом патриотическом движении. То есть если раньше, скажем так, само национал-патриотическое движение было представлено либо таким популистско-безобидным понятием, как ЛДПР, или представителями ультраправых в различных партиях, которые благодаря этим партиям могли проходить в парламент, но особого влияния не оказывали, то примерно с 2005 года начался активный контакт радикальных ультраправых группировок с группировками пусть и националистическими, но более респектабельными, скажем так. То есть здесь мы можем вспомнить встречи представителей ЛДПР, в том числе и Николая Курьяновича, с таким радикальным движением, как Национал-социалистическое общество, в 2006 году. Здесь мы можем вспомнить, скажем, активную роль радикальных националистов в «Русских маршах», которые проводятся вот уже третий год. Причем часто сами эти марши организовывались более умеренными структурами, но радикалы захватывали там инициативу, как это было на первом марше в 2005 году.

Ну и кроме того, вторая тенденция - это изоляционизм в большей степени, который начинают пропагандировать многие видные деятели национал-патриотического движения. То есть если в начале 1990-ых годов националисты в большей степени были представлены имперскими националистами, то есть, скажем, ориентированными на восстановление России в границах СССР и Российской империи, то сегодня все больше звучат идеи о как можно большей изоляции от бывших советских республик и от народов республик даже в составе России, и даже у самых радикальных - о переформатировании России. То есть, как они говорят, «вместо Россиянии восстановить Белую Русь с только белым населением». Часто проявляется и региональный изоляционизм, то есть не просто «Россия для русских», но, например, и «Москва для москвичей». В свою очередь, это может порождать и в национальных республиках ответную реакцию сепаратистскую. В принципе, вопрос этот сложный, но я на той же самой научной конференции говорил о том, что одновременно с убийствами скинхедами представителей народностей Кавказа активизировались и националистические движения на самом Кавказе. Это совпало.

Владимир Малахов: Вы знаете, на этот вопрос очень трудно ответить, потому что в каждом из нас борется гражданин и исследователь. Вот как гражданин я не могу не делать стойку, когда вижу людей, выбрасывающих руку в пресловутом приветствии, кричащих всевозможные лозунги, вроде того же одиозного «Россия для русских». Но как исследователь я все-таки не имею права подводить под один знаменатель очень разные идеологические явления. И слово «фашизм», как уже говорили коллеги, очень сильно инфлировало от того, что бездумно употреблялось как некий ярлык для того, что нам не нравится. Между тем, имеет смысл все-таки аналитически разводить, различать самые разные явления, и в частности, такие вещи, как ксенофобия, шовинизм, компенсаторный шовинизм, с которым мы имеем дело в постсоветской России, расизм, ультранационализм и, наконец, фашизм.

Так вот, отвечая на ваш вопрос, жив ли фашизм именно как идеология, которая дала рождение ряду режимов политических в ХХ веке, я бы сказал, что он если и жив, то влачит существование зомби. Это в высшей степени маргинализированный феномен. Он фактически не попадает в политическое поле, а существует за пределами политического поля. Но это, скорее, социальная, чем политическая проблема. Это больше феномен социально-психологический, чем политический.

А что же касается фашизма как идеологии, то, наверное, чтобы понять специфику этой идеологии, надо вспомнить тезис Вильгельма Райха о том, что фашизм начинается там, где реакционные понятия накладываются на революционную эмоцию. И вот в нашем случае, в случае движений, которые, скажем, мы видим по телевизору 4 ноября каждого года, последние три года…

Елена Фанайлова: Владимир, я прошу прощения, я вас перебью. А в этом году мы не видели их. В этом году телевидение не показывало нам этих людей.

Владимир Малахов: Ну, вы знаете, они еще и поругались. У них не получилось того шествия красочного, которое у них получилось за год до этого. Я тоже могу об этом сказать немножко подробнее позже.

А вот что касается людей, которых у нас квалифицируют часто как фашистов. Здесь есть очень много реакционных понятий, например, расовая чистота или восстановление империи в границах какого-то года, скажем, 1940 или 1914, или 1991 года, но нет революционной эмоции, нет стремления установить новый порядок. А фашизм - это, прежде всего, стремление к новому порядку, это стремление демонтажа государственной власти. Люди, которых мы часто склонны называть фашистами, вот эти наши ультранационалисты, ксенофобы, шовинисты, - это люди, которые, скорее, апеллируют к власти, чтобы она навела порядок, они ждут от власти какого-то патронажного поведения, чтобы она защитила их, чтобы она дала им привилегии, чтобы она установила некую иерархию этнических групп внутри России, дала гарантии государствообразующему этносу, как они называют русских, но не более того. Революционного стремления поменять строй, установить новый порядок у большинства этих людей нет. Там, где оно есть, там есть фашизм.

Алексей Пензин: Что касается вопроса о том, существует ли фашизм сейчас, то я согласен с Владимиром Малаховым, мы должны различать разные феномены, но также различать и разные способы существования фашизма. То есть речь идет об историческом фашизме, связанном с Германией, с Италией 1940-ых годов. С другой стороны, мы должны говорить… то есть это очень важно, когда фашизм был у власти, и все его преступления в основном связаны с этим состоянием, когда были организованы концлагеря. Ну, все мы знаем о преступлениях фашизма и помним об этом.

Елена Фанайлова: Алексей, я считаю, что нам нелишне напомнить о них нашим слушателям. Потому что одна из любимых идей некоторых околофашистских группировок, что никакого Холокоста не было. И я думаю, что это результат некоего провала советского и российского образования, которое представляло Вторую мировую войну исключительно как Великую Отечественную войну. И вот этот пласт - пласт уничтожения людей по расовым мотивам, он в какие-то скобочки заключался…

Алексей Пензин: Да, я согласен.

Елена Фанайлова: …по крайней мере, в 1980-1990-ые годы.

Алексей Пензин: В принципе, была такая общая атмосфера, начиная с 1980-ых годов. Это была общая атмосфера ревизии истории. Ну, это связано с так называемым игровым подходом к истории, когда достаточно тяжелые исторические вещи, они как бы, действительно, страшные, они скучные, но всегда их можно переиграть. Это, знаете, как Фоменко, который ревизировал все… Это общая атмосфера. Всю русскую историю… Так же можно провести такую ревизию истории фашизма. Это связано с общей идеологической атмосферой последних 20-30 лет, которую иногда зовут постмодернизмом, иногда зовут как-то по-другому. То есть некоторым таким историческим цинизмом.

И есть другая точка зрения на это - о том, что мы должны хранить память. Но, с другой стороны, мы должны не просто помнить, но мы должны еще и объяснять, мы должны понимать, что это очень сложное явление, и сказать, что просто вся логика памяти о Холокосте строится по модели преступления, что было совершено некое преступление, и мы должны о нем помнить. Но никто не спрашивает о том, чем оно было обусловлено. Просто было некое банальное, абсолютное зло, которое было совершено, и мы как бы должны о нем помнить. Но эта логика тоже мало что объясняет. Поэтому здесь нужно тоже различать.

И потом, я думаю, что нужно выделять, действительно, фашизм… его другой способ существования в качестве идеологии, который, может, действительно, очень варьироваться в разных формах и принимать разные формы. И вопрос в том, что такая идеология иногда консолидируется и становится очень мощной, и эти люди попадают в медиа, как сейчас, и это очень важный фактор, и они могут что-то говорить, и пытаться связно с помощью нее интерпретировать то, что у нас происходит. И эти объяснения многих людей удовлетворяют, как вы говорили вначале. И это очень важно.

И наконец, можно говорить о фашизме как об имени, которое опять же используется в медиа. Когда многие явления, которые являются нефашистскими, объявляются фашистскими. И здесь уже играет свою роль государство и его пропагандистские стратегии, когда любое сопротивление, например, если это даже не фашистское по природе, но клеймится как фашизм. Это тоже сложная игра. И сама власть участвует в этом. Собственно, два года назад, когда мы задумывали эту конференцию, тогда в медиа очень это все развивалось.

И я бы сказал, что есть структурный фашизм, где место еврея, допустим, может занимать эмигрант.

Елена Фанайлова: Кавказец, да?

Алексей Пензин: Я бы назвал это структурным фашизмом, связанным с исключением кого-то.

Андрей Карелин: Говоря о фашизме. Здесь мои коллеги уже большую часть аспектов осветили, но на некоторых моментах я бы хотел остановиться. Во-первых, я не совсем согласен с тем, что изначально сказала ведущая Елена о том, что у нас на телевидении совсем нет этой темы. Ее нет на основных телеканалах, но на телеканале РЕН-ТВ эта тема появляется. Это, конечно, телеканал не оппозиционный, как многие считают, оппозиционных телеканалов у нас сейчас нет - их бы никто не допустил, но этот телеканал объективный, то есть показывающий события так, как есть. В этом смысле там представлены все события, все мероприятия более-менее. И там неоднократно, в том числе, и о современном ультраправом движении проходили репортажи и передачи достаточно интересные.

Что касается угрозы самой по себе фашизма, то я бы сказал так. По моим субъективным ощущениям, я почувствовал серьезную, реальную угрозу фашизма или, говоря шире, радикального ультраправого движения впервые в конце 2005 года, после первого «Русского марша». Когда, казалось, до этого - ну, вроде бы есть какие-то националисты, какие-то ультраправые, какие-то фашисты, какие-то имперцы, какие-то расисты самые разнообразные, но все они абсолютно маргинальные, нигде они вместе не собираются и не выступают так мощно. И вдруг шествие очень мощное, - по разным оценкам, от 2 до 10 тысяч человек. В таком случае надо подходить по методу среднего геометрического. То есть реально, надо полагать, там было где-то от 4 до 5 тысяч человек. И это происходило на фоне общего ослабления в стране массовости уличных акций, протестных акций, в первую очередь в левом движении. Мы в данном случае не говорим про уличные акции пропрезидентские, допустим, молодежных организаций, таких как «Наши» и так далее. Они, действительно, были супермассовыми, но понятно, как это было организовано и какими методами - оплачивалось. Об этом все знают. А вот чтобы искренний и идейный порыв такой был… Действительно, вдруг стало ясно, что ультраправые могут выступить на улице сегодня в определенных случаях сильнее, чем левые. Я уж не говорю про либералов, которые еще слабее на сегодняшний день, чем левые.

Поэтому сразу встал вопрос и сразу встала, прежде всего, необходимость именно исследования этого вопроса. И здесь совершенно правы мои коллеги. Я бы не стал всех огульно называть каким-то единым словом «фашизм», потому что если фашизм по самоназванию, то это вообще достаточно узкое явление. Вот он был в Италии. А даже в Германии, строго говоря, по самоназванию был не фашизм.

Елена Фанайлова: А мы можем какое-то классическое определение фашизма дать?

Андрей Карелин: А классическое определение, конечно, оно известно, его дал лидер мирового коммунистического движения Георгий Димитров. Фашизм - это открытая террористическая диктатура наиболее агрессивных кругов монополистического капитала. И здесь я перехожу уже к теме о корнях фашизма, о его, так сказать, классовых корнях. То есть фашизм - это, прежде всего, диктатура капитала на том этапе, когда он считает необходимым и выгодным использовать не формы буржуазной демократии, а формы открытой террористической диктатуры.

Другое дело - откуда берется здесь подпитка в массовом сознании. Диктатура капитала может быть, но тут капитал использует некую ситуацию, использует некие настроения, возникающие в массах. А почему они возникают? И здесь на эту тему очень хорошо сказал, действительно, сегодня уже Борис Кагарлицкий, что это столкновение с рынком, отсутствие защищенности и так далее. Но здесь можно еще про один аспект сказать. Вот какое-то количество людей из социально незащищенных слоев, как правило… Ведь не секрет, что скинхеды - это, как правило, мальчики, так сказать, городских окраин и из незащищенных, из социально ослабленных слоев населения. И они смотрят (это чисто такой феноменологический ход на самом простом, примитивном уровне): «Вот я бедный, где-то зарабатываю что-то, работаю за копейки, а тут вот азербайджанец держит рынок, другой азербайджанец палатку держит, другой еще что-то держит. Ах, вот они все такие сволочи! Они наживаются за мой счет. И они держат высокие цены на этом рынке. А вот если бы мы их прогнали, а туда встали бы русские…», - то, наверное, надо полагать, по их мнению, цены бы резко упали. Это очень наивная точка зрения, потому что цены определяются рынком, и независимо от национальности тех, кто на этом рынке торгует. И как показала практика, в некоторых местах ведь, действительно, по некоторым причинам убрали азербайджанцев с рынков - может быть, не по национальным соображениям, а просто по каким-то юридическим и хозяйственным, и имеют место случаи, когда эти рынки после этого опустели, товары исчезли, русские торговцы туда не пришли, и цены там не упали, а наоборот, возросли. Но вот этот скинхед, он этого не понимает. И я здесь беру именно массовое сознание, когда оно сталкивается с какими-то инородцами, и они думают, что вина в том, что у нас такое плохое социальное положение, заключается не в социальном строе, который господствует, а заключается в том, что «люди другой национальности между собой объединились в какую-то корпоративную солидарность и мешают нам жить, наживаются за наш счет».

Конечно, не все фашисты, ультраправые, они базируются на этом. Есть и интеллектуальный фашизм, есть и высокообразованные люди, которые стоят на ультраправых позициях. Ну, здесь, тем не менее, во многом все равно надо признать, что они действуют в силу определенного невежества. То есть они нахватались определенных знаний в каких-то лженауках, типа расологии и так далее, и они неверно трактуют, они подлинными научными данными не пользуются, а пользуются данными из лженаук и выстраивают здесь свои лжеконцепции.

Ну и безусловно, я здесь Владимиру Малахову хотел бы ответить. Он сказал о том, что очень жесткой угрозы фашизма сейчас, насколько я понял, не видно, потому что нет мощного революционного месседжа. Вот он, на самом деле, есть. И это было видно сразу после «Русского марша» 2005 года. В уличных акциях это потом немножко пошло на спад, потому что власти предприняли определенные меры, чтобы как-то редуцировать вот это влияние, но это есть. Достаточно посмотреть и почитать очень многие форумы, достаточно посмотреть и почитать, что пишут массы людей в комментариях к статьям на очень известных сайтах, даже на сайтах иногда и либеральной направленности, левой направленности и так далее. Но там сидит очень много людей ультраправых взглядов, которые нацелены не на парламентскую борьбу, парламентский путь они абсолютно отрицают, они говорят о том, что «в стране политики нет, поэтому мы это все отрицаем в целом, скопом всю эту власть, мы должны разрушить вот эту Россиянию, вот эту Кремляндию (как они называют), выйти создавать свое государство, государство для русских, государство для белых», - вот такие их комментарии появляются десятками, сотнями, тысячами. Поэтому необходимо сказать, что вот эти настроения есть, и они растут. И я думаю, что есть опасность того, что через какое-то время их может стать критическая масса, и это как-то выплеснется в формы, составляющие, действительно, угрозу для общества, для его нормального существования и развития.

Елена Фанайлова: Итак, мы говорили о том, существует ли в России фашизм, и в каких формах он существует. А вот существует ли фашизм в Индии? Собственно говоря, ради чего профессор Сарой Гири и приехал в Москву и участвовал в этой конференции?

Сарой Гири (перевод) : Фашизм в некоторой форме, действительно, существует в Индии. Мы, прежде всего, должны понимать четко, что все-таки мы подразумеваем под фашизмом. Как и любая другая страна мира, Индия сейчас - это общество, в котором существует правящая элита, правящий класс и широкое общество простых людей. И это отношение между правящим классом и остальным обществом, оно опосредовано вот этой игрой, связанной с демократией. Фашизм возникает тогда, когда эта игра, связанная с демократией, ведется в пользу правящего класса. Речь идет о том, что не просто простые люди эксплуатируются, но предполагается, что они должны быть счастливы, что их эксплуатируют. То есть это объяснение того, почему они эксплуатируются, почему они бедные. Предполагается, что в этом виновен кто-то другой - еврей, мусульманин, кавказец или кто-то еще. И в Индии та же ситуация с мусульманами, которых становится все больше и больше. И это, как предполагается, связано с тем, что хинду, то есть другая часть индийского общества, связанная с индуизмом, они не растут, а мусульман становится все больше и больше. В России эту роль играют кавказцы, как объяснение того, почему так много простых русских несчастливы, они бедны и так далее. И в этом смысле, разумеется, фашизм существует и в России, и в Индии. И месседж фашизма состоит в том, чтобы винить как бы себя самого в том, что ты беден. То есть предполагается, что фашизм пытается внушить, что «ты сам виноват, ты сам ответственен за то, что ты беден».

Владимир Малахов: Я сошлюсь на такого авторитетного исследователя фашизма, как Роджер Гриффин, который предложил такую дефиницию: это политическая идеология, мифологическое ядро которой образует палингенетический ультранационализм. Это искусственное словечко «палингенетический» взято из геологии. Оно означает образование новых пород, каких-то вулканических процессов. И речь идет опять же об этом самом новом рождении нации через кровь, смерть, насилие и так далее. И фашисты, в том числе и те, кто отрицают свою принадлежность к фашизму, например, Юлиус Эвола, он написал книгу «Критика фашизма справа»… Казалось бы, куда уже правее… Между тем, он критикует его справа. За что? За то, что фашисты вот в том виде, как они были исторически, в частности в нацистской Германии, впали в биологический расизм. А раса - это категория культурная, цивилизационная, это состояние духа, а вовсе не кровь. Вот такие вещи вводятся. Но суть-то дела от этого не меняется. И суть, мне кажется, в попытке построить этократическое государство.

Елена Фанайлова: Дайте, пожалуйста, объяснение.

Владимир Малахов: То есть от слова «этос» - «поведение», «кратия» - власть какого-то идеала, власть какой-то формы поведения. И фашисты презирают общество, презирают человека за его гедонизм, за его склонность ограничиваться материальными интересами, за его сребролюбие, златолюбие, неспособность думать о высоком. И для них государство - это такая высшая идея, которая направит общество по правильному пути, в том числе, если общество этого и не хочет. И поэтому для них, скажем, такие идеи, как общественный договор, самоуправление, демократия, участие людей в политической жизни - это просто либеральные фикции или еврейские выдумки, а истина в том, что государство - это цель в себе (как в случае Италии), или государство - это средство для достижения высшей цели, а именно, расовой чистоты (как в случае Германии). Вот в этом смысле фашизм, конечно, - это родовое понятие, независимо от того, как он себя называет, это явление более широкое, не важны самоназвания здесь. И вот суть его именно в том, что Гриффин определил как «палингенетический ультранационализм».

И что касается моей оценки опасности. Я не хочу ее преуменьшать, она есть. Но, повторяю, она носит социальный, а не политический характер. До сих пор те организации, которые мы имеем право, как аналитики, квалифицировать в качестве именно фашистских, а не националистических и так далее, каких-то ксенофобских, расистских, а именно фашистских организаций, те, кто идеологически стоят на платформе фашизма, являются карликовыми, с минимальным мобилизационным потенциалом и с минимальной способностью влиять на общество. Если мы посмотрим, скажем, на РНЕ - самая знаменитая, самая раскрученная, так сказать, и известная организация в России 1990-ых годов… ну, сейчас она уже распалась на массу маленьких группировок, но вот РНЕ 1990-ых годов. О том, что это такое, знают процентов 50, максимум 60 процентов населения. То есть 40 процентов или примерно 50 процентов вообще никогда о ней не слышали. Далее. Электорат этой партии или потенциальные симпатизанты. Потенциальную симпатию идеям РНЕ высказывают от 3 до 5 процентов населения, а проголосовать за них готовы не более 0,5 процента населения. Это говорит о том, что в политическом поле на сегодняшний момент фашисты не находятся. Они находятся на его периферии. Более того, как показала деятельность РНЕ в 1990-ые годы, они не особенно и стремятся в политическое поле попасть. Ну, шутка ли, выдвинуть такую символику в стране, которая победила фашизм, которая с фашизмом боролась. Это явная пощечина общественному вкусу, это явный вызов, наглый вызов, что позволяет нам говорить именно, если угодно, об аполитичности этого феномена. Это не политический, а это социальный, психологический, если хотите, культурный феномен. То есть РНЕ - это такой, возможно, феномен, скажем, если хотите, контркультуры, вот такой ультраправой, человеконенавистнической контркультуры, организация, которая рекрутировала в свои ряды фрустрированную молодежь с не очень высоким уровнем образования.

И хотел бы я отреагировать, если можно, на высказывание Алексея Пензина об игровом подходе в случае отрицания Холокоста. Вы знаете, никак не могу согласиться. Дело в том, что первые попытки отрицать Холокост имели место уже в конце 1940-ых годов, но люди, которые такие публикации себе позволяли, они довольно быстро отвергались общественным мнением из-за их просто связей с нацистскими организациями. То есть сразу узнавали, что это люди, так сказать, у которых рыльца в пушку. А потом были какие-то серьезные попытки провести ревизию итогов Второй мировой войны и вообще того, что нацизм, то есть немецкий фашизм устроил во время войны, а именно - Холокост, они начали предприниматься с средины 1960-ых годов. И опять же большинство людей, которые на эти публикации решились, были, в общем-то, либо неавторитетными историками, не являлись признанными в историческом сообществе, такими маргиналами-фантазерами, и они, в общем-то, так или иначе, отторгались сообществом. И лишь значительно позже появились относительно респектабельные фигуры в историческом сообществе, которые какую-то часть вот этих писаний усвоили, адаптировали, как-то постарались придать им какую-то более респектабельную форму. Но, тем не менее, скажем, такая фигура как Дэвид Ирвинг, известный британский отрицатель Холокоста, не является рукопожатной фигурой в британском сообществе. То есть этот человек - персона нон грата. И его просто обходят стороной, как, в общем, идеологически мотивированного, политически ангажированного человека, которому нельзя подавать руки. И писания Ирвинга и его единомышленников просто подтверждают тот старый афоризм, что если бы геометрические аксиомы затрагивали интересы людей, то и они бы оспаривались.

Борис Кагарлицкий: Я бы хотел обратить внимание на одно обстоятельство. Мы все время говорим о националистической природе фашизма, то есть фашизм как наиболее радикальная, наиболее агрессивная форма этнического национализма. Но есть же и другая сторона. Чем отличаются фашисты от просто националистов? Тем, что они поднимают социальные проблемы. Вот это абсолютно принципиальная вещь. И дело в том, что с этой точки зрения понятно, почему подобного рода движения в условиях кризиса могут очень быстро вырасти. Дело в том, что фашизм дает очень конкретные ответы на очень конкретные вопросы, ответы заведомо лживые и демагогические, но это те вопросы, которые волнуют всех. Это вопросы о безработице, это вопросы о том, почему, например, многих экономический рост и благосостояние обошли стороной. Когда мы говорим о тех же скинхедах, например. Они же ведь не просто молодые люди из бедных семей, а это молодые люди из бедных семей на окраинах богатых городов - это немаловажное обстоятельство. Ну и так далее.

То есть, иными словами, возникает удивительная ситуация, когда либералы боятся и не хотят говорить на эту тему, потому что им это невыгодно, левые, между прочим, тоже зачастую не очень рвутся говорить, а часто - потому что у них нет ответов, иногда потому, что им не разрешают - в СМИ их не пускают, а иногда и потому, что им хочется понравиться либералам, или еще по каким-то другим причинам. Ну и в итоге вдруг возникает такая страшная ситуация, когда единственный, кто ставит прямые, откровенные, тяжелые вопросы, не боясь, - это крайне правые, фашисты или фашизоидные группы. И вот получается, что они как бы режут правду-матку.

А теперь представьте себе ситуацию, когда экономика переламывается от более-менее поступательного развития к развитию кризисному. И в этот момент вдруг резко увеличивается аудитория этих «замечательных» людей. И вот в этот момент то, что Владимир Малахов называет социальной или культурной угрозой, вдруг становится политическим фактором. А вот это, действительно, опасно.

Алексей Пензин: Были попытки ревизии и раньше, но они, действительно, были маргинальными. Сейчас в силу того, что… сам игровой подход к истории связан с системой работы медиа, когда, действительно, к сожалению, все, что связано с некой сенсацией, что связано со скандалом, всегда привлекает внимание. И поэтому, конечно, та экспансия медиа, которая произошла в последние 30 лет, собственно, и сделала такие маргинальные высказывания. То есть для научного сообщества эти люди также нерукоподаваемые. Для медиа они очень привлекательны, потому что они дают новые новости. И к сожалению, увы, опять же это связано с медиа-рынком, которому нужны эти скандалы и так далее. Так что, например, когда уже сейчас президент Ирана Ахмадинежад говорит о том, что Холокоста не было, а потом вдруг это отрицает, и это тоже становится скандалом: «Вот он говорил о том, что Холокоста не было, а потом опять вдруг сказал, что Холокост был, конечно». И это уже медиа-повод. Поэтому, конечно, вот в этом роль медиа высока, как бы вот в этих играх с историей, и это отрицать очень сложно.

Здесь говорили об очень важных способах объяснения фашизма, что существует стихия рынка, что существует необходимость в защите, и это, безусловно, верно. Это как бы один из уровней. Но сейчас, мне кажется, поскольку мы, действительно, живем в эпоху последних 30 лет, когда восторжествовал опять подход к тому, что государство не должно защищать людей, ну, что называется неолиберализмом, что рынок сам все расставит по своим местам и так далее, и здесь возникают, конечно, действительно, важные… ну, не побочные, а иногда они становятся очень критическими моментами, когда возникает эта потребность в защите. Но я бы не стал все так слишком психологизировать. Потому что с неолиберализмом также связана вся перестройка, действительно, значительное изменение способа производства, когда, например, появляется миграция. Вот сейчас, на мой взгляд, основные, как мы говорим, корни всего нового национализма и фашизма (здесь трудно различать) - это миграция. Потому что мы имеем эту ситуацию… вы обратите внимание на то, что, например… я читал некоторые статистические данные, что, по предвыборным опросам, проблема, связанная с мигрантами и, соответственно, с национализмом, была значима в тех городах, где миграция высока. То есть в Москве, в Петербурге, в крупных городах, где есть рынки дешевой рабочей силы. И сейчас, действительно, это очень важно, поскольку мигрант - это новая фигура и для России тоже. И она познается как, действительно…

Почему, собственно, фашизм всегда связан с исключением? Вот структурный фашизм (мы говорим даже не об универсальном, а о структурном фашизме), он связан с исключением кого-то - еврея, мигранта, человека другой биологической расы и так далее. И собственно, мигрант, как универсальная фигура, он может быть любой национальности, а главное то, что он сюда приехал, он на что-то претендует, и становится именно такой фигурой исключения, ну, нормализации. Причем, например, очень характерно, что русские националисты считают, что все выходцы с Кавказа, они варвары, то есть мигрант - это варвар, это человек с низкой культурой. То есть возникает вот такая идеологизация, связанная с тем, что мигрант дисквалифицируется культурно. И Владимир в этом тоже прав. Что у них просто другой тип социальной организации, более отсталый, а вот у нас такой высокий, ну, сравнительно. И это, мне кажется, тоже очень важно. Здесь, разумеется, в связи с новыми экономическими… Тут сложная игра. Мы не рассуждаем примитивно - вот классовая борьба, как вы сказали, и так далее. А существует очень сложное опосредование экономических процессов, социальных и в культуре, что культура подкрепляет как бы вот эти все тенденции, что можно сказать, что «вот у них более низкая культура, поэтому они…». Если говорить не о марксизме… то есть Мишель Фуко, французский философ, вводил понятие нормализующей власти, что существует такой тип отторжения, который связан с нормализацией. Существуют нормальные люди, гомогенное общество, обладающее равным уровнем культуры, допустим, поведением гомогенным, и есть те, которые ненормальны, они неконтролируемы, они непонятны, они пугают как бы. Это тоже отчасти психологическая вещь. Но власть действует не на уровне индивидуальной психологии, а более широкими стратегиями что ли, вот я бы так сказал. И вот эта проблема нормализации сейчас очень важна здесь. Вот появились некие новые ненормальные, и вот националисты вокруг этого очень сильно играют, на мой взгляд.

Михаил Нейжмаков: Вот на что я хотел бы обратить внимание. Все коллеги, которые высказывались о радикальных ультраправых, говорили о том, что чаще всего это люди социально неблагополучные, и таким образом, они пытаются решить свои социальные проблемы. А я бы хотел обратить внимание на совершенно новые формы ультраправых взглядов в России. То есть все больше появляется людей как раз благополучных, европейски ориентированных, скажем так, и европейски ориентированных настолько, что многие из них говорят, что «если бы могли, мы бы уехали из России в любую из благополучных западных стран», людей с высшим образованием, которые, тем не менее, придерживаются именно таких взглядов.

Больше того, вот Андрей говорил о том, что на многих интернет-форумах стали появляться комментарии именно такого радикально-националистического или даже фашистского толка. И я хотел бы заметить, что ультраправые, действительно, стали в последние годы очень активны в Интернете. То есть, если вы заметили, во многих интернет-голосованиях, скажем, при определении того, кто является самым лучшим молодежным политиком или ваше отношение к проблемам мигрантов - именно ультраправая тематика, именно ультраправые политики, ультраправая точка зрения побеждает при этих голосованиях в Интернете. То есть совершенно понятно, что совсем неблагополучные люди вряд ли могли бы такую активность в Интернете проявлять. То есть это тоже явный показатель.

И кстати, говорилось о том, что отрицание Холокоста - это проявление необразованности, низкого уровня образования в обществе. Тем не менее, из тех людей, кого я лично знаю, кто высказывает такие мнения, формально они как раз являются людьми с высшим образованием.

Елена Фанайлова: Ну, они достаточно начитаны для того, чтобы вообще знать слово «Холокост» и понимать некую предысторию вопроса.

Михаил Нейжмаков: Да. И чтобы найти такую специфическую литературу, и даже иногда читать ее в оригинале. Правда, здесь можно сказать, что такие люди, конечно же, вряд ли пойдут бить мигрантов…

Елена Фанайлова: Пойдут, пойдут…

Михаил Нейжмаков: Ну, из тех людей, с кем я, по крайней мере, сталкивался, вряд ли. Хотя могут быть и другие. Они вряд ли даже массово выйдут на какой-нибудь «Русский марш». Но настроения такие есть. И через какое-то время их вполне кто-то может использовать.

Кстати, с этим же связано появление нового для России явления, как национал-демократические и национал-либеральные движения. То есть если раньше в России понятия «национализм» и «либерализм» были несовместимы, то сейчас такие течения появляются. То есть они декларируют и либерализм, и вполне либеральные политические и экономические ценности, но для узкого круга - по расовому показателю, например, либо по каким-то более мягким, но ультраправым по сути.

Андрей Карелин: Я хотел бы все-таки в очередной раз возразить Владимиру Малахову. Он сказал о том, что не видит серьезного политического аспекта ультраправых, а видит именно социальный. Но это не совсем так. Почему? Потому что если под политическим аспектом подразумевать аспект парламентский, то, да, действительно, это так. В парламенте и в парламентской политике у нас практически не представлены не только ультраправые, но на сегодняшний день даже и умеренные националисты. Но ведь ни для кого не является секретом, что когда в последнее время все политологи характеризуют нашу политическую систему как систему управляемой демократии и говорят о зачистке политического поля… То есть парламентское поле как таковое, оно подконтрольно, оно цивильно, определенным образом организовано. Но парламентское поле и политическое пространство - это не есть абсолютные синонимы. Политика переместилась во многом из парламента, с одной стороны, на улицы, а с другой стороны - в виртуальную сферу. То есть в сферу форумов, в сферу «живых журналов» и так далее. И это расширяется все больше и больше.

И здесь я бы хотел обратить внимание на две конкретные организации, которые либо по их влиянию, либо по их массовости карликовыми не назовешь. Владимир говорил о том, что у нас карликовые ультраправые организации. Это Движение против нелегальной иммиграции и это Национал-социалистическое общество. Движение против нелегальной иммиграции - это очень интересный феномен. Сама по себе организация не очень большая по своей численности, но она разветвленная, она существует в очень многих российских регионах, ее отделения. И она работает на очень интересных социальных ожиданиях, именно на антииммигрантских ожиданиях населения, что «вот приехали иммигранты, они тут, так или иначе, мешают жить, из-за них происходит демпинг стоимости рабочей силы и так далее». И когда лидера этой организации Белова (его настоящая фамилия Поткин) приглашают на разные «круглые столы» и так далее, то он обычно пытается выступать как цивильный, политкорректный исследователь, рассуждающий просто о проблемах миграции, которые, в принципе, имеют место и в Западной Европе, и в других странах. Более того, когда в Кондопоге формулировалось заявление к властям, и многие местные жители предлагали пункт «давайте выгоним кавказцев», Поткин, как человек очень, так сказать, умный и хитрый, он его переформулировал. Он сказал: «Не кавказцев, а лиц, прибывших из Южного Федерального округа». Но на самом деле эта организация самая что ни на есть расистская. Я бы ее назвал «крипторасистская». Потому что достаточно посмотреть их ленту новостей. Там десятки, сотни сообщений идут в неделю из самых разных регионов и стран приблизительно такого плана: «Какой-то китаец в Хабаровске что-то украл. Какой-то чеченец в Москве кого-то зарезал. В Париже поймали гражданина Нигерии с наркотиками». Однако там нет упоминания о том, что «русский, приезжий из Омска в Москве с кем-то подрался». Там нет упоминаний, что «выходец из Италии в рамках «Коза ностры» совершил какие-то преступления в США». А речь идет здесь не о том, что это движение, на самом деле, направлено против иммигрантов, независимо от их расовой принадлежности, а именно о том, что оно направлено против представителей негроидной расы, против представителей монголоидной расы, а также против и тех представителей европеоидной расы, которые, с точки зрения вот этого массового националистического сознания, обозначаются совершенно некорректным и нелепым термином «черные». Поэтому именно этим эта организация и опасна. И она имеет, так сказать, большой пир, она имеет большую раскрутку, она имеет после Кондопоги, Ставрополя, Сальска, Вольска, так сказать, некоторый авторитет в массах. А на самом деле сущность ее расистская.

Но есть организации и другие, гораздо менее раскрученные, гораздо более тихие, но при этом значительно более массовые, чем ДПНИ, по численности. Это Национал-социалистическое общество, например, возглавляемое Дмитрием Румянцевым. Они имеют свои военно-патриотические клубы, они имеют какие-то секретные помещения, они в Подмосковье, в лесах тренируют боевиков, так сказать, и так далее. И это уже организация откровенно, так сказать, фашистская, то есть фашистская в германском смысле слова, именно национал-социалистическая. И вот эта организация, она все больше охватывает определенные массы молодежи, тех же скинхедов и так далее. И есть определенная опасность того, что если значительная концентрация политической воли, переместившаяся из парламента на улицы и в виртуальное пространство, еще усилится, то это может иметь очень опасное политическое продолжение.

И в заключение (то, о чем говорил Михаил) можно, действительно, развить тему. Елена даже удивилась. Но тут нет ничего удивительного. Где-то примерно, может быть, с 2004 года это течение в России стало очень мощным. То есть настоящие идеологические расисты, которые публикуют свои тексты в Интернете, они пишут о том, что Россия как таковая - это вообще враждебное государство, это желтая империя, которая сложилась со времен орды, монголо-татарского ига, и что нам, настоящим, коренным, белым русским, надо от нее освобождаться, возвращаться во времена древнерусских вечевых республик, типа Новгород, Псков, Тверь и так далее, где еще сохранилось исконно белое русское население. И они рассматривают как своих расовых, своих естественных союзников представителей вот такой же белой Европы из Швеции, Норвегии, Германии и так далее. Говорят, что надо свергать власть Москвы как великой азиатской орды. При этом они, действительно, национал-демократы и во многом национал-либералы. Они очень часто стоят на точке зрения либеральной политической системы и либеральной экономики. И их идеалом в период 2004-2005 годов, когда это рассматривалось более-менее всерьез, ну и даже 2006 года… нет, именно 2005-2006 годов, потому что в 2004 году еще такого феномена не было. По примеру Украины они говорили, что «нам нужна «оранжевая» революция, это должна быть национал-демократическая, «оранжевая» революция, и мы готовы вместе с белыми из Европы и из США свергать эту власть, устанавливая здесь «оранжевый» режим, который будет по-настоящему белым и по-настоящему русским».

Сарой Гири (перевод): Я хотел бы подчеркнуть, что мы не должны забывать о том очень важном вопросе, что, говоря о фашизме, мы также должны говорить о критике либеральной демократии как о проблеме. То есть обычно, когда имеются в виду фашисты, говорится о том, что это есть такие странные люди, с очень извращенным представлением о действительности, которые говорят о крови, империи, почве и так далее. Но это не самая главная проблема. Маленький пример, потому что у нас мало времени. Везде сейчас, и в Европе, говорится о том, что мы живем в эпоху постполитики, то есть когда все проблемы решаются не на уровне политики, а на уровне менеджмента, администрирования, управления и так далее. И вот эта новая бюрократия, связанная с менеджментом, с управлением, она тоже против фашизма, она говорит против него. И в этих условиях мы должны понимать, что нужно различать вот эти антифашистские высказывания с точки зрения вот этой управляющей, администрирующей администрации и точку зрения левых, о которой здесь тоже говорилось. То есть это уже не исторический фашизм, который все мы знаем, а тот фашизм, который… с его вот этими странными взглядами о крови, расе и так далее, но тот фашизм, который приходит именно через вот этот канал либеральной демократии. Обычно вещи рассматриваются так, что вся вот эта неолиберальная политика, связанная со свободным рынком, новой миграцией, что это некая естественная вещь. То есть именно потому, что большинство людей рассматривают эти новые процессы как естественные… ну, они нормально к ним относятся, что как бы так и должно быть, и можно исключать кого-то, вот есть виннеры, лузеры, есть эмигранты и так далее. Такой пример. В 2002 году почти 10 тысяч мусульман были убиты индуистскими фундаменталистами. И это было рассмотрено большинством как естественный ответ. Так что один из этих фундаменталистов, лидеров, идеологов этих фундаменталистов сказал, что этот массакр, это убийство как бы было вполне математическим законом Ньютона, что как бы действие равно противодействию. То есть смысл критики здесь в том, что мы должны критиковать… что эти процессы не совсем естественные, они связаны с новым либерально-демократическим или неолиберальным способом существования современных обществ.

Владимир Малахов: Сначала уточнение. Я не говорил о низком уровне образования отрицателей Холокоста. Я говорил о низком уровне образования большинства членов РНЕ. Хотя там есть люди и с высшим образованием, и вполне даже себе продвинутые.

А теперь я хотел бы предупредить против одной методологической ошибки. Эту ошибку я называю «идеецентризмом». Вот когда мы занимаемся такими феноменами, как ультранационализм, ксенофобия, расизм и фашизм, и сталкиваемся с людьми, высказывающими подобные суждения, суждения в этом ключе, скажем, в Интернете, то у нас возникает такая иллюзия, что эти идеи, вот сейчас они бродят в головах каких-то безумцев, ограниченного какого-то количества, а завтра они овладеют массами. Но дело в том, что идеи не кочуют из головы в голову. Есть опосредование. Не существует чистого эфира идей. Идеи должны быть опосредованы институтами, социальными группами, интересами. И до тех пор, пока эти группы не сложились, интересы не оформились и институты соответствующие не работают, эти идеи так и останутся достоянием вот этих безумцев, сколь бы агрессивными, страшными они нам ни казались. Или иначе формулируя, идеология любая, и фашистская в том числе, эффективна лишь тогда, когда она является оформлением какого-то интереса. Вот я в сегодняшней России не вижу групп интересов, которые бы, извините за тавтологию, в интересах которых было бы преобразовывать общество в фашистском стиле.

И последнее. Я хочу быть правильно понятым. Я не хочу никого обелять и ничью опасность умалять. Я просто за строгость понятий, за то, чтобы мы не называли фашизмом то, что фашизмом не является, например, мигрантофобию. Вот в ДПНИ нет иной идеологии, кроме мигрантофобии, там нет иной идеи. Там есть идея: «Освободите нас от этих «черных», сделайте Россию русской». И знаете, есть даже такой шуточный перевод этой аббревиатуры: Движение против неславянской иммиграции. Это расистская организация, но не фашистская. Они хотят, чтобы государство их защитило от приезжих - все, другой идеологии там нет. Это не фашизм. Это расизм. И мы должны быть строги, иначе наша борьба с фашизмом будет жутко неэффективной, она будет все время мимо попадать. Потому что люди, к которым мы адресуемся, будут говорить: «А вы знаете, мы никакие не фашисты».

Борис Кагарлицкий: Я хочу обратить внимание на то, что, на самом деле, мы имеем как бы некий паззл, который до сих пор еще не сложился. То есть у нас отдельно есть, скажем, расистские движения, зачастую даже массовые, с некоторым, во всяком случае, массовым авторитетом или массовой аудиторией. У нас есть отдельно вот эти вроде бы образованные и довольно благополучные молодые люди, такие вот кандидаты в будущие Геббельсы, которых много, на самом деле, оказывается для этой специфической ниши. У нас есть и идеологи уже организованного фашизма. И так далее. Вот у нас есть все компоненты. К великому счастью, пока все эти компоненты не собраны. И вот здесь я, конечно, согласен абсолютно с Владимиром Малаховым. Но дело-то в том, что в какой-то момент может, не дай Бог, возникнуть точка сборки. И тут опять же Владимир Малахов абсолютно прав, да, если никто в это не вложится, если не будет какой-то более серьезной общественной силы, ну, так, как в Германии, скажем, в начале 1930-ых годов, когда крупный капитал, допустим, и олигархия немецкая поставили на эту группировку, кстати говоря, с отчаяния, но, тем не менее, осуществила вот эту успешную сборку, то у нас, конечно, можно надеяться, что все это, как говорится, пройдет мимо. Не соберутся - и все обойдется.

Но надо понимать еще одну вещь, что одно дело, когда на фашизм ставят как на решение политической проблемы в масштабах всех страны, то есть дают им возможность прийти к власти, а другое дело, когда эти группировки просто частично используются для решения второстепенных проблем. То есть их начинают применять как бы технологически. А у нас общество политических технологий. И вот это очень опасно. Потому что мы можем говорить: «Да они никогда не придут к власти». Да, к власти они не придут, но вот жизнь очень многим людям испортить они смогут, а это тоже достаточно серьезно.

Алексей Пензин: Я бы хотел сказать, что, действительно, мы должны различать различные формы, движения, содержательные идеологии, различать фашизм и национализм. Но нужно также понимать, что (я тут присоединяюсь к Сарой) существует общий, системный уровень проблем, который связан с новой, названной неолиберализмом экономической политикой. То есть до либералов, я думаю, нужно донести, что есть разница между либерализмом и неолиберализмом. Если либерализм провозглашает ценности свободы на уровне публичной сферы, свободы высказываний и так далее, то неолиберальная политика связана с тем, что сфера свободы связывается, прежде всего, с рынком, со свободой рынка. И этот новый, возникший в 1980-ые годы тип политики экономической, он очень важен. И вот все эти новые эффекты мы наблюдаем, и они связаны, прежде всего, с ним.

То есть здесь также говорилось об управляемой демократии. Управляемая демократия как раз очень типичная политическая модель управления, связанная как раз с неолиберализмом. И в этом смысле наша управляемая демократия мало чем отличается. Вот западные страны… я общался с некоторыми французскими критическими левыми, и они говорят, что, в общем-то, Саркози нравится Путин, потому что путинская система экономического управления очень эффективная, то есть что она очень важна. И вот эти проблемы вот этой управляемой демократии, когда менеджерская, экономическая модель переносится на политику, на администрирование, она очень сложная, потому что она полностью не учитывает идущие снизу как бы, от населения некие запросы, потребности, психологические какие-то вещи.

И как раз новые зоны фашизации, я бы так это назвал, возникают в зонах неуправляемости. Вот, например, партия «Родина», она была создана Кремлем в рамках той же модели управляемой демократии. Но когда она перестала быть управляемой, она стала фашизироваться. И это очень важно. То есть вот такой момент. И эта модель, она существует и на индивидуальном психологическом уровне, потому что большинство, скажем, интеллектуалов, которые являются выразителями сейчас вот этой неоконсервативной, правой идеологии, они, собственно, и являются самыми маленькими менеджерами самого себя как бы, они живут в рамках модели… И все, что неуправляемо - эмигранты, все внешние, чуждые как бы силы, - все, что неуправляемо, не контролируется, все, что противоречит этой консолидированной системе, то и вызывает эту агрессию. А она уже может выражаться разными образами, используя разные идеологии - фашистские, ксенофобские. То есть все они инструментализируются как бы в рамках вот этой модели. И все, что неуправляемо, исключается.

Аудиозапись круглого стола:

Часть 1: -conf020308/fascism1.mp3

Часть 2: -conf020308/fascism2.mp3

ОХОТНИКИ ЗА ПРИВИДЕНИЯМИ

Иностранные корреспонденты, стаями налетающие в Москву на выборы, в этот раз были разочарованы. Никаких признаков избирательной кампании обнаружить не удалось. Мало того, что оппоненты Дмитрия Медведева проявляли совершенную апатию, но и сам официальный кандидат демонстрировал полнейшее безразличие к своей будущей победе.

То, что официально допущенные к выборам «оппозиционеры» не проявляли ни малейшего интереса к собственной кампании, легко понять. Но куда делась либеральная оппозиция с её «маршами несогласных» и уличными протестами? Где обещанные массовые народные волнения?

Оранжевый мираж сам собой рассеялся безо всяких усилий начальства. Хотя было бы ошибкой думать, будто почвы для массовых протестов в России нет - достаточно вспомнить январь 2005 года, когда безо всякого подстрекательства со стороны оппозиции на улицы вышло более двух миллионов людей. «Монетизация льгот» в один день сделала то, чего не могла обеспечить многолетняя агитация оппозиционной прессы. Но самим оппозиционерам от этого не было никакого проку. Экономическая политика власти, против которой люди протестовали, полностью соответствовала идеологии самих либералов. Потому не могло быть у либералов ни лозунгов, ни программ, нужных чтобы возглавить подобное движение.

Курс, проводимый после 2005 года, можно определить как неолиберализм «лайт». Недовольство он вызывает, но оно накапливается медленно, а главное политически не сфокусировано.

При подобных обстоятельствах «оранжевый проект» в России был изначально обречен. Всерьез говорить о нем могли лишь околокремлевские политологи, нуждавшиеся в заказах. Заказы они получили. Была создана целая индустрия борьбы с «оранжевой угрозой». Только что теперь с этой индустрией делать?

Создали громоздкую и бессмысленную партийную систему, которая не отражает никаких общественных интересов. Наплодили думских деятелей, которые неспособны не только законодательством заниматься, но и двух фраз внятно сказать. По сравнению с ними знатные ткачихи, трактористы и доярки из Верховного Совета при Л.И.Брежневе были верхом политической эффективности. Они-то хотя бы свою роль знали. А у этих вообще никакой роли нет.

Придумали Общественную Палату, как будто специально для того, чтобы доказать: в России гражданского общества нет. Создали дорогостоящие молодежные движения. По образцу организации «Наши» в регионах тут же построили местные молодежные массовки. Назначили комиссаров, не имеющих никакой идеологии, открыли для них офисы. В Интернете открыли множество нерегулярно обновляемых сайтов. К ним добавили ещё и такие же невнятные - но на хорошей бумаге - газеты. Есть ещё всевозможные фонды, общественные союзы, экспертные советы, отличающиеся друг от друга только размерами бюджета.

Единственным итогом всей этой деятельности является куча проблем на будущее.

Для власти подобные структуры оказались не подпорками, а лишней нагрузкой. Они обременительны. Некрасивы. Они стоят дорого. Они не могут самостоятельно, без подсказки решить ни одной, даже самой простой задачи. Администрация президента превращается в благотворительный центр для содержания разжиревших зомби.

Совершенно очевидно, что все эти уродливые конструкции придется демонтировать. Это понимают даже те, кто сами их строил. Первые жертвы уже есть - уходит в небытие движение «Наши», в котором либералы умудрились увидеть чуть ли не прообраз фашистской партии. Затем придет черед других «исчерпавших себя» проектов.

Однако легко сказать «демонтировать». С этим ещё будут проблемы - речь идет о массе людей, которые ничего полезного делать не умеют, даже в сфере политики. Их придется трудоустраивать, иначе они в два счета превратятся в оппозицию. И уж поверьте, это будет оппозиция озлобленная и безответственная, так что чиновники будут с ностальгией вспоминать милые и безобидные «Марши несогласных».

Власти это понимают, а потому проявляют осторожность. Аккуратненько так будут демонтировать, чтобы все эти сооружения на голову не рухнули. Чтобы слишком много обиженных не наплодить. В этом, видимо, состоит «задача момента».

Справиться с последствиями собственной бюрократической фантазии, увы, куда труднее, чем победить оппозицию.

Специально для «Евразийского Дома»

УКРАИНА ПРОИГРАЛА ГАЗОВУЮ ВОЙНУ

Татьяна Красногорова

Временное перемирие в российско-украинской газовой войне вызвало в экспертном сообществе оживленную дискуссию на тему: кто же вышел победителем в этом раунде военных действий? Как всегда, мнения российских и украинских экспертов оказались диаметрально противоположными. Впрочем, и те и другие склонны праздновать победу.

«В газовой войне России и Украины наступило перемирие. «Газпром» не устоял перед угрозой срыва европейских контрактов и снял ограничения по поставкам газа в Украину без каких-либо условий. Российская монополия согласилась, что полученный Украиной в этом году газ будет оплачиваться по цене $179,5 за тысячу кубометров. Взамен украинская сторона согласилась продолжить переговоры, в ходе которых «Газпром» надеется добиться от Киева уступок», - пишет украинская газета «Коммерсант».

Российские политологи, напротив, убеждены, что в газовой войне победила Россия, «хотя точку ставить еще рано».

Президент Фонда Национальной Энергетической Безопасности Константин Симонов:

«Я думаю, что газовая война до сих пор не закончена, и точку в газовом конфликте ставить рано. Но Украина в нем изначально проиграла, так как испортила себе имидж надежного поставщика. О какой надежной державе может идти речь, когда газ пропадает, и от этого страдает Европа? Конфликт двух голов в исполнительной власти, постоянные истории с воровством европейского газа уже достаточно больно ударили по Украине. Кроме того, Украина проигрывает и в российско-украинских разборках по поставкам газа. Хотя уверен, что Тимошенко еще точно что-нибудь придумает и не оставит «Rosukrenergo» в покое. С ней будут бороться по принципу «Карфаген должен быть разрушен».

Директор московского Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий:

«Накануне мы видели очередной раунд газового конфликта, когда происходит хитрое сплетение интересов Украины, России и главного игрока «Газпрома». Интересы последнего не на 100% совпадают с интересами России, но он всегда остается в выигрыше, вне зависимости от ситуации.

Сегодня все участники газового конфликта достигли того уровня отношений, который устраивает всех. Это не значит, что он всем выгоден. Но в этой ситуации Украина является самым слабым игроком, поэтому она периодически должна уступать. Так как Украина больше зависит от России, чем Россия от Украины. Впрочем, все участники конфликта заинтересованы в том, чтобы не доводить дело до крайности. Они могут угрожать, шантажировать, но не доходить до крайности».

Директор Института политических исследований, депутат Госдумы Сергей Марков:

«Газовая война была не между Россией и Украиной, а между Виктором Ющенко и Юлией Тимошенко. Эту войну выиграл Ющенко. Хотя саму войну развязала Тимошенко, заведя страну в газовый кризис. Но выиграть ей не удалось, поскольку в критический момент поддержку со стороны Газпрома она не получила. Хотя о победе России в этом конфликте также говорить трудно, потому что доходы от продажи российского газа Украине идут, прежде всего, Петру Ющенко, который использует их для откола украинской православной церкви от РПЦ».

Генеральный директор центра политической конъюнктуры Михаил Виноградов:

«Не видно, чтобы Украина выиграла в газовом конфликте с Россией. Так как возможности для выигрыша Украины ограничены нестабильностью ситуации в Украине и внутриполитической неподготовленностью наступления Юлии Тимошенко. Рассчитывать на хорошие результаты в таких условиях не приходится. Кроме того, и в России, и на Украине позиция Юлии Тимошенко воспринимается как продиктованная внутриполитической конъюнктурой. Эксперты видят в ее действиях лоббистскую акцию либо по ослаблению политических оппонентов либо по продвижению бизнес-партнеров в сферу газового сотрудничества России и Украины».

Заместитель директора Института стран СНГ Владимир Жарихин:

«Газовая война между Россией и Украиной закончится только тогда, когда мы выйдем на мировой уровень цен на поставки газа Украине. Накануне было одно из сражений, которое привело к некоему промежуточному результату. Можно на весах взвешивать, кто сколько выиграл, а кто проиграл.

Юлия Тимошенко сама не раз говорила, что пока в Украине не будет стабильной власти, ситуация не разрешится. Сегодня посреднические структуры создаются только по одной причине: цена на поставки газа Украине отличается от рыночной. Но когда появляются посредники, возникает желание их контролировать. Борьба в Украине, кто именно их будет контролировать и привела к очередному сражению в этой бесконечной газовой войне. Но это было позиционное сражение, где в целом стороны осталась на прежних позициях.

В целом можно сделать вывод, что Украина время от времени сама обостряет ситуацию с выплатами за газ, с целью как можно дольше продлить «сладкую жизнь», когда Украина получает самый дешевый газ в Европе».

© 2008, «Новый Регион - Москва»

ВЫСТРЕЛЫ В СЕЛЬВЕ

Между Колумбией и Венесуэлой никогда не было особой дружбы. А после того как в Венесуэле у власти оказался левый президент Уго Чавес, тогда как власть в Колумбии традиционно оставалась в руках правых, отношения совсем испортились.

Однако мало кто еще месяц назад ожидал, что конфликт между двумя странами может принять столь острую форму, приведя их на грань войны.

Когда колумбийские войска атаковали лагерь повстанцев на территории соседнего Эквадора, большая часть российской прессы разразилась одобрительными возгласами, хотя по всем признакам реагировать следовало бы иначе: Эквадор и Венесуэла являются партнерами России, приобретают технологии и вооружение, тогда как Колумбия тесно связана с Соединенными Штатами, а у нас в стране признаваться в любви к Вашингтону вроде бы в последние годы не принято. Однако в данном случае «классовый инстинкт» журналистов оказался сильнее модной геополитической логики и даже «национальных интересов».

Однако что же все-таки произошло на границе Эквадора и Колумбии?

По официальной версии колумбийских властей, бой завязался на их территории, затем партизаны из Революционных вооруженных сил Колумбии (FARC) отступили на эквадорскую территорию, но войска их преследовали и добили. Потом военные нашли в лагере несколько нетронутых новеньких компьютеров, полных файлами, где расписывалась материальная помощь президентов Эквадора и Венесуэлы революционным террористам.

Беда в том, что, прибыв на место событий, эквадорская полиция и пограничники обнаружили совершенно иную картину. Боя никакого не было, произошло хладнокровное убийство. Расстрелянные люди лежали в пижамах, без оружия. Как в разгромленном лагере уцелели неповрежденные компьютеры, понять сложно. Хижины были буквально изрешечены пулями и осколками, но на всякий случай все мужчины были добиты контрольными выстрелами в голову. Три тяжело раненные женщины были доставлены в военный госпиталь.

Убитый вместе со своей женой команданте Рауль Рейес действительно был вторым человеком в FARC, только являлся лидером не военным, а политическим. В частности, занимался освобождением заложников, захваченных его организацией. Как раз за несколько дней до гибели Рейеса была в одностороннем порядке освобождена очередная группа из четырех человек. Среди лидеров FARC Рейес считался умеренным, сторонником переговорного процесса.

По мере того как стали выходить на свет детали произошедшего, стало ясно, что расправа с команданте была тщательно подготовлена и согласована на самом высоком уровне. Возможно, власти использовали информацию, полученную от одного из бывших заложников (кстати, они уже объявили о выплате огромного вознаграждения, официально обещанного за помощь в организации убийства).

Роковую роль, однако, сыграл телефонный разговор Рейеса, по которому его местоположение и вычислили. Последовал удар высокоточными ракетами. Откуда, кстати, они в Колумбии? Такое оружие есть только у американцев. Затем высадился спецназ и хладнокровно добил раненых. Тело Рейеса увезли как трофей.

Команданте прекрасно понимал, чем может закончиться сеанс мобильной связи. Но он занимался переговорами, посредниками в которых выступали президенты Венесуэлы и Франции - Уго Чавес и Николя Саркози. Предполагалось, что при подобных обстоятельствах стрелять не будут. Рейес ошибся.

Получается, что колумбийцы попросту подставили двух президентов, сделав их косвенно ответственными за гибель повстанческого лидера. Саркози не выразил по этому поводу особого восторга, а Чавес просто пришел в ярость. Произошедшее лидер Венесуэлы воспринял как личное оскорбление.

Впрочем, расстрел в эквадорской сельве имел еще одну политическую цель. Саркози и Чавес не просто вели переговоры об освобождении заложников, но и пытались вытащить конкретного человека - Ингрид Бетанкур. Эта женщина-политик с двойным, колумбийским и французским, гражданством собиралась баллотироваться на пост президента страны и имела неплохие шансы.

Вряд ли пребывание в плену у бойцов FARC вызвало у нее положительные чувства к этому движению, но по крайней мере понимание проблемы появилось уникальное. Бетанкур обещала начать переговоры и добиться соглашения. Ее предполагаемым партнером на переговорах был бы все тот же Рейес. Теперь угроза мирного урегулирования эффективно предотвращена. Рейес мертв, а Бетанкур прочно заперта где-то в глубине колумбийской сельвы.

И вечный бой

По мере того как всплывают новые и новые факты, картина вырисовывается все более неприглядная. Однако за деталями убийства уходит на задний план собственно политический вопрос - кто, с кем и за что сражается в Колумбии?

Гражданская война, или, точнее, непрекращающееся вооруженное насилие (violencia), тянется здесь уже более 50 лет, причем корнями все это уходит еще в события XIX века, когда в стране происходили кровавые столкновения между консерваторами и либералами.

На протяжении последнего полувека в Колумбии возникали и исчезали все новые повстанческие группировки, из которых укрепились и стали военно-политической силой две. Одна из них - Армия национального освобождения (ELN) - имеет маоистские корни и пользуется некоторой поддержкой в городах. Другая - FARC.

Хотя повстанческих движений в истории Латинской Америки было немало, FARC по-своему уникально. Это единственная повстанческая организация, идеологически восходящая не к теориям Че Гевары, не к идеям Мао или индейскому антиколониальному сопротивлению. Она была создана выходцами из официальной промосковской компартии.

Во всех остальных странах континента просоветские коммунисты осуждали герилью, действовали исключительно парламентскими методами, проявляя образцовый оппортунизм. Взяв власть на Кубе, Фидель Кастро и Че Гевара довольно скоро добились роспуска старой промосковской коммунистической партии и создали новую, свою собственную. В Никарагуа лидеров компартии, действовавших легально при диктатуре Сомосы, приходилось охранять от сандинистских повстанцев.

Готовность колумбийских коммунистов перейти к вооруженной борьбе была связана с тем, что в этой стране других методов политической работы для партии, находящейся в оппозиции к олигархическому режиму, просто не оставалось. Всех, кто не устраивал господствующие элиты, просто убивали, причем относилось это даже к левому крылу либералов. Легальной работой на левом фланге могли заниматься только люди безнадежно наивные или сознательные самоубийцы.

Нынешний президент Колумбии Альваро Урибе называет фарковцев террористами на том основании, что они ведут вооруженную борьбу против демократии вместо того, чтобы отстаивать свои идеи политическими методами. Это заявление явно рассчитано на иностранцев, не знающих истории Колумбии. Дело в том, что FARC один раз уже попытались выйти из подполья и легализоваться. Ими были прекращены боевые действия и зарегистрирована партия «Патриотический союз».

В скором времени все ее лидеры, активисты и даже рядовые члены, засветившиеся в публичной деятельности, были просто убиты. Всего более 5 тыс. человек. Уцелевшие бежали обратно в сельву и снова взялись за оружие.

На протяжении истории в Колумбии сформировался режим, который можно характеризовать как соединение демократии в нескольких крупнейших городах с откровенной диктатурой в деревне.

Реальная власть на местах принадлежит крупным землевладельцам и поддерживается - вполне в феодальном духе - вооруженными дружинами, не признающими никакого закона, тем более что и армия, и полиция всегда оказываются на их стороне. Часть этих современных феодалов торгует наркотиками, часть занимается вполне легальным агробизнесом, но от этого их отношения с крестьянами не становятся более гуманными (часто - наоборот).

В качестве повстанческой организации FARC постепенно выработала собственную политическую идеологию, прочно укоренившись в сельской местности. Это своего рода крестьянская самооборона, организованные Робин Гуды, пытающиеся снизу провести аграрную реформу и создающие альтернативную власть - столь же стихийную и неподконтрольную никакому писаному закону, как и власть феодалов.

В частности, бойцы FARC не видят ничего зазорного в том, чтобы брать в заложники людей, которых считают своими политическими оппонентами. Именно оппонентами, а не врагами. Считали бы врагами, просто убили бы.

В связи с этим, естественно, встает и вопрос об отношении FARC к колумбийскому наркобизнесу. С одной стороны, отряды фарковцев постоянно вступают в боевые столкновения с бандами наркобаронов, причем последние на местах то и дело выступают в качестве союзников официальных полицейских сил, армии и ультраправых «эскадронов смерти». Но с другой стороны, фарковская администрация в зонах, находящихся под контролем повстанцев, не пресекает производство и продажу коки. Партизаны требуют лишь уплачивать за это налог, как и с любой другой производственной деятельности.

Стороннему наблюдателю трудно представить себе, как вообще может жить общество в ситуации бесконечной локальной войны, когда человеческая жизнь порой ничего не стоит, а представления о праве, законе и уважении к личности отсутствуют. Однако для сотен тысяч людей все это давно стало повседневностью, бытом. Война войной, а жизнь продолжается.

Мой знакомый английский журналист несколько лет назад прошел довольно большой маршрут по сельве партизанскими тропами, ни разу не попав в перестрелку. Больше всего ему запомнилось, как фарковский отряд торопился занять какую-то захолустную деревню к 19.00 по местному времени. Селение захватили без единого выстрела, не встретив сопротивления. И только тут изумленный британец понял, в чем состоял смысл операции. Побросав ружья и автоматы, повстанцы бросились к телевизорам: ровно в 19.00 начиналась очередная серия мексиканской мыльной оперы.

Игры президентов

Расправа с команданте Рейесом оказалась событием, выходящим далеко за границы колумбийской внешней политики. Был нарушен суверенитет соседнего Эквадора, который двинул войска к границам. Союзника поддержала Венесуэла.

Колумбийских дипломатов выдворили из Эквадора и Венесуэлы, а затем и из Никарагуа. У никарагуанцев свои резоны для конфликта с колумбийцами. У самого никарагуанского берега находится остров Сан-Андрес, принадлежащий Колумбии. В итоге два государства никак не могут разобраться с принадлежностью прибрежных вод. А вдобавок ко всему колумбийцы под предлогом борьбы с наркотрафиком разместили на острове небольшую военно-морскую базу: с точки зрения Никарагуа это вообще агрессия.

Осудила Колумбию и Организация американских государств, хотя и не в столь жестких выражениях, как надеялся Уго Чавес.

Произнесенные Урибе в адрес Эквадора и Венесуэлы обвинения сыграли скорее против колумбийцев. Повстанцы действительно регулярно пересекают неконтролируемую границу между странами, но ни в Эквадоре, ни в Венесуэле нет организованных местными властями баз или перевалочных пунктов для повстанцев, ведущих борьбу на территории соседней страны (какие были, например, в Пакистане во время афганской войны).

Полицейские силы Эквадора и Венесуэлы регулярно задерживают и разоружают фарковцев на своей территории и в некоторых случаях, несмотря на протесты общественности, даже выдают их Колумбии (последние такие аресты состоялись в Эквадоре уже после убийства Рейеса).

Всегда крайне умеренный и осторожный президент Бразилии Инасио Лула да Силва раскритиковал колумбийского лидера. Вполне понятно, на чьей стороне сейчас общественное мнение континента. Но одно дело - моральная поддержка пострадавшего Эквадора, а другое - помощь на случай реальной войны. Между тем соблазн прибегнуть к силе оружия был очень велик и в Боготе, и в Каракасе, и в Кито.

Дело в том, что все три президента сталкиваются с внутренними трудностями. Альваро Урибе в своем противостоянии с повстанцами имеет поддержку большинства населения крупных городов, но этого недостаточно, чтобы победоносно завершить многолетнюю войну.

Хотя «освобожденные зоны» FARC несколько сжались, вытеснить это движение из сельской местности чисто военными методами практически невозможно. А Урибе обещал городскому обывателю, что гарантирует победоносное завершение многолетней войны.

У президента Эквадора Рафаэля Корреа свои проблемы: начатая им конституционная и социальная реформа дается с большим трудом, сопротивление правой оппозиции нарастает. Еще сложнее ситуация в Венесуэле, где Чавес только что проиграл референдум и вступил в конфликт с поддерживающими революцию боливарианскими рабочими профсоюзами.

Если не удается решить внутренние проблемы, можно отодвинуть их на задний план из-за столкновения с внешним врагом. К тому же у Чавеса и Корреа появлялся дополнительный соблазн начать решительные действия именно сейчас, пока в Вашингтоне не появился новый президент.

В течение ближайших нескольких месяцев уходящая администрация Соединенных Штатов, и без того увязшая на Ближнем Востоке, будет не слишком готова к вмешательству в Латинской Америке. Другое дело, когда в Белый дом вселится новый президент. Он может проявить агрессивность и решительность, поддерживая своих друзей в Южной Америке. Особенно если этого президента будут звать Дж. Маккейн.

В военном отношении вооруженные силы Венесуэлы и Эквадора, давно не воевавшие, уступают колумбийской армии, постоянно сражающейся с повстанцами. Но, с другой стороны, эти же повстанцы становятся ценными союзниками Чавеса и Корреа в случае вооруженного конфликта. Ведь венесуэльцам и эквадорцам даже не придется активно воевать, достаточно будет начать открыто и в достаточном масштабе помогать FARC и ELN.

Тем не менее руководство Венесуэлы после первой вспышки возмущения предпочло проявить сдержанность. Серия дипломатических побед, достигнутых Каракасом за полторы недели кризиса, оказалась сама по себе достаточно ценным призом, который не стоит ставить под угрозу в ходе дальнейшей эскалации конфликта. Сегодня Корреа и Чавес - герои, пользующиеся поддержкой общественного мнения Латинской Америки. Эквадор - жертва агрессии. Но отношение может измениться, если их войска двинутся в глубину соседнего государства.

После того как три страны неделю балансировали на грани войны, ситуация разрядилась во время саммита латиноамериканских лидеров, входящих в «Группу Рио». После обмена взаимными упреками Чавес неожиданно перешел на примирительный тон. Урибе продолжал упираться и говорил крайне раздраженно, но находился в явной изоляции. Колумбийскому лидеру не оставалось ничего иного, как принять протянутую - в буквальном смысле - руку. Вся Латинская Америка вздохнула с облегчением, увидев примирение президентов.

Надо отдать должное лидеру Венесуэлы - несмотря на свой вспыльчивый и эксцентричный характер, он сумел показать себя на редкость эффективным дипломатом, укрепив свою популярность в странах Южной Америки и повысив свой рейтинг внутри страны.

Дипломатический кризис миновал, но внутренние проблемы всех трех вовлеченных в него стран остались. А это значит, что до конца повести нам еще очень далеко.

СААКАШВИЛИ - НЕ АЛЕКСАНДР II, А АБХАЗИЯ - НЕ АЛЯСКА, ПРОДАТЬ ЕЕ НЕ УДАСТСЯ

Татьяна Красногорова

Первый постпраздничный день принес сразу несколько новостей о том, что ситуация вокруг непризнанных республик СНГ начинает меняться и весьма кардинально.

Как и прогнозировали эксперты, официальное признание независимости Косово значительно активизировало руководителей трех непризнанных республик СНГ - Абхазии, Южной Осетии и Приднестровья, а также изменило позицию России, которая официально объявила о снятии экономических санкций с Абхазии.

Российские СМИ со ссылкой на инсайдерские источники информируют, что вопрос о признании независимости Абхазии якобы уже готова обсуждать и грузинская сторона, которая считает, что в этом случае в качестве компенсации экономических потерь Россия должна выплатить ей 20 млрд. долларов.

«Новый Регион» провел традиционный опрос экспертов на тему: можно ли сегодня вести разговор о том, что многолетние конфликты размораживаются, процесс пошел и в скором времени в СНГ хотя бы одной непризнанной республикой станет меньше?

Президент фонда «Политика» Вячеслав Никонов:

«Конфликты вокруг непризнанных республик сегодня действительно начинают размораживаться. Причиной во многом послужил прецедент с Косово, который подтолкнул остальные республики. Впрочем, конфликты размораживаются в совершенно противоположных направлениях, если брать Молдавию с Приднестровьем и Грузию с Абхазией и Южной Осетий. Но, как правило, подобные проблемы не имеют окончательного решения. То, что произошло с Косово, в какой-то степени уникальная ситуация. Хотя конечная точка там также не поставлена. Пока неизвестно, к чему этот процесс приведет».

Директор московского Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий:

«Да сегодня можно говорить, что процесс начался, так как после прецедента с Косово это стало неизбежно. Ситуация изменилось даже на уровне общественного мнения. И лидеры, как непризнанных республик, так и стран, которые хотят их вернуть, вынуждены разом реагировать на данные обстоятельства.

Но я не прогнозирую быстрых решений. Пример с Грузией. Она сегодня может требовать у России не только 20 миллиардов долларов, но все 100. Но кто ей даст эти деньги? Это не более чем односторонний обмен упреками. Хотя грузины в этом случае затеяли рискованную игру, потому что на определенном этапе Россия может сказать «Ладно, сколько вам нужно денег, мы забираем Абхазию». То есть, если вы сводите все к деньгам и материальному ущербу, то мы вам их предоставим. И Саакашвили будет вынужден отказаться от подобного предложения. У президента Грузии есть определенные обязательства по восстановлению территориальной целостности страны. Он не может торговать суверенитетом в отличии от Александра II, который продал Аляску.

С другой стороны ситуация с Приднестровьем. Даже если Владимир Воронин (президент Молдовы - «НР») договорился с Москвой разменять Приднестровье, сама непризнанная республика вдруг может сказать «нет». Та же самая ситуация может произойти и с Абхазией. Сейчас она настроена пророссийски, но если абхазские элиты по каким-то причинам решат, что Москва их больше не удовлетворяет, они могут повернуться в другую сторону.

Поэтому говорить о размораживании подобных конфликтов сегодня можно, но сам процесс ничем не кончится и скоро затормозится. Так как существует два варианта решения вопросов вокруг непризнанных республик, и ни один из них не возможен. Один - насильственный вариант. Второй - вариант многостороннего комплексного решения, когда все стороны, вовлеченные в конфликт, приходят к общему направлению. Но представить, что это произойдет, сложно».

Генеральный директор Совета по национальной стратегии Валерий Хомяков:

«Вряд ли можно говорить, что сегодня подобные конфликты начинают размораживаться. Вопросы о статусе Приднестровья, Нагорного Карабаха, Абхазии и Южной Осетии до сих пор не решены. Поэтому говорить, что эти конфликты рассасываются, я бы не рискнул. Безусловно, у России есть возможность влиять на внешнюю политику этих республик. Но понятно, что Молдавию в НАТО в необозримом будущем никто не примет. Туда с подобными проблемами не берут. В Грузии конфликт может решиться только одним способом, если Саакашвили пойдет на создание федерации или конфедерации. Может тогда, Россия использует свое влияние на руководство Абхазии и Южной Осетии, чтобы они согласились на такой вариант».

Заместитель директора Института стран СНГ Владимир Жарихин:

«Сегодня нельзя говорить, что конфликты вокруг непризнанных республик начинают размораживаться. По поводу заявлений, что Грузия может потребовать от России 20 миллиардов долларов за снятие блокады с Абхазии, - так мало ли что Грузия может потребовать.

Что касается конфликта в Приднестровье… мы давно этим занимаемся. Рецепт один - создание конфедерации. За последние полвека объединения двух республик на федеративной или конфедеративной основе еще не было. Если такой прецедент возникнет - это будет принципиально важно.

Что касается заявления президента Молдавии Воронина, если речь идет о возрождении меморандума Козака, то России не надо ни на чем настаивать. Любое образование, где будут находиться Молдова и Приднестровье, в НАТО никогда не вступит. Поэтому России подобных условий выдвигать не надо. Понятно, что новое объединенное государство просто не имеет возможностей, чтобы вступить в НАТО. Понятно, что сейчас Воронину нужно сделать вид, что он что-то на что-то обменял. Потому что президент Молдавии находится в тяжелейшем положении. Большинство жителей Приднестровья сегодня являются гражданами Украины и России, а значительное число граждан Молдовы подали заявки о принятии гражданства Румынии. Если господин Воронин не решит сейчас вопрос с Приднестровьем, то он может оказаться президентом без граждан».

Генеральный директор центра политической конъюнктуры Михаил Виноградов:

«Сегодня нельзя ставить вопрос таким образом, что конфликты вокруг непризнанных республик размораживаются. Что касается Абхазии, то снятие Россией экономических санкций с республики было отчасти способом не признавать ее независимость, но ограничиться только символическими ходами. Я думаю, что Россия осознает существующие риски, которые, прежде всего, связаны со стремлением Грузии заменить российские миротворческие силы международными. Спор сейчас состоит, по сути, только в этом. Понятно, что любые неосторожные действия России могут настроить международное сообщество в пользу Грузии. А заявления Грузии о неких 20 миллиардах долларах, которые Россия ей обязана заплатить, - обычная риторика. Она является ответом на снятие РФ блокады с Абхазии».

© 2008, «Новый Регион - Москва»

УРОКИ МАРТОБРЯ

Что показали президентские выборы в России?

Губернатор Петербурга Валентина Матвиенко, например, в очередной раз убедилась в своей женской проницательности: сразу после голосования она призналась прессе, что заранее догадывалась, кто выиграет. Прокремлевские политологи в очередной раз смогли опубликовать глубокомысленные рассуждения на тему о доверии народа к власти. А политологи оппозиционные снова повторили заклинания об отсутствии подлинной демократии, фальсификациях и прочих ужасах путинского режима.

Между тем, выборы 2 марта 2008 года очень поучительны и заслуживают серьезного анализа. Ибо это были, некоторым образом, самые демократические выборы за много лет. Во всяком случае, если под демократией мы понимаем скрупулезное соблюдение правил и процедур, предписываемых либеральной политической теорией. Фальсификации и нарушения были, конечно, но явно не в тех масштабах, что в ельцинские времена - никто до сих пор не может сосчитать, сколько на самом деле голосов получили Ельцин и Зюганов на выборах 1996 года и кто в действительности тогда победил.

Чего требуют принципы либеральной демократии? Во-первых, чтобы было соревнование между несколькими кандидатами. Ведь было! Кто же будет отрицать. Целых четыре кандидата, всё как у людей.

Законы соблюдались, выборы проходили в точном соответствии с принятыми в государстве правовыми нормами, все получили доступ в телеэфир. Не было и типичных для России «черных пиар-технологий», массовых нарушений, воспрепятствования предвыборной агитации, провокаций и т.д.

Что, кандидаты не нравятся? Выбирать не из кого? Не отражает предложенный выбор всего спектра позиций, присутствующих в обществе? Так это и в более свободных странах сплошь и рядом встречается. Во Франции, например, большинство населения против Европейской Конституции, а среди серьезных политиков существует консенсус прямо противоположного свойства.

Вообще либеральная политическая теория про полноту спектра ничего не говорит. Она требует лишь плюрализма как такового, и это требование администрация Путина четко выполнила. Да, мартовские выборы в России были фарсом, но этот фарс лишь выявил природу либеральной демократии, продемонстрировал, насколько пусты, бессодержательны и поверхностны её принципы, показал, что, даже соблюдая их в точности, можно лишить политический процесс всякого смысла и содержания.

Именно поэтому оппозиция, противопоставляющая практике Кремля принципы либеральной демократии, обречена: администрация эти принципы последовательно и неукоснительно соблюдает, хоть и трактует несколько своеобразно. Но вопрос трактовки для граждан второстепенен.

Между тем выборы 2008 года граждан всё же обидели. Задели, озадачили, сконфузили. В общем, вызвали какое-то смутное неудовольствие, смысл которого даже сами избиратели четко сформулировать не могут. И дело отнюдь не в том, что сняли с дистанции Михаила Касьянова или не дали выступить Владимиру Буковскому. Позволь власть им баллотироваться, итог был бы в процентном отношении примерно тот же, а вот чувства обиды, возможно, не было.

Во-первых, избиратель почувствовал, что начальство ему почему-то не доверяет. Главное, за что? Разве не демонстрировал он своим поведением все эти годы полномасштабную и непременную лояльность. Но нет, всё равно что-то не так.

Обывателю это недоверие обидно. И от того, что оно открыто не формулируется, легче ему не становится.

С другой стороны, что-то явно не так с победившим кандидатом. Сам по себе итог, при котором лидер получил около 70% голосов избирателей, конечно, не совсем типичен для европейских демократий, но ничего чрезвычайного в нем нет. И победа Путина с примерно таким же счетом четыре года назад подобного неприятного осадка в душах россиян не оставила. Но в этом сравнении с Путиным как раз и состоит вся неприятность. Путин был знаком и популярен. Можно сколько угодно демонстрировать, как эта популярность формировалась, насколько она была организована искусственно, насколько связана с факторами, к которым сам Путин не имел ни малейшего отношения. Можно на уровне психоанализа показать, как возникли массовые надежды 1999-2000 годов, сложившиеся в миф о президенте Путине. Но всё это не отменяет того простого факта, что граждане к Путину относились положительно. Любили они его! А за дело или нет, какое это имеет значение? Любовь зла.

Увы, Дмитрий Медведев подобных чувств не вызывает. Он вообще не вызывает никаких чувств. Никто не пытался массам внушить, что именно этот человек является их спасителем. Не было любви. Никто даже не попробовал её организовать. Просто людям предъявили нового президента и сказали - принимайте его, он ваш.

Люди приняли, но почувствовали дискомфорт. Не из-за принуждения, а из-за того, что незнакомого Медведева механически поставил на место любимого Путина. Всё это было бездушно. Даже со стороны Путина выглядело до известной степени, как подстава: бросил нас, ушел, и какого-то незнакомого мужика вместо себя поставил.

Если у России периодически проявляется женское начало, то поведение Путина как законного мужа выглядит, по меньшей мере, двусмысленно. Замену приняли, но с каким-то нехорошим чувством. В конце концов, если уж нужно, сами бы себе нового кого-нибудь нашли. И к тому же, что за странное поведение: не то уходит, не то остается. Мужчина так поступать не должен. Или уходи, или оставайся. Не морочь голову.

В общем, расстроили эти выборы народ. Испортили настроение.

Посмотрим теперь, что нам Медведев предложит. Любовь народную ему завоевать будет трудно. Но может, хоть развеселит?

Специально для «Евразийского Дома»

БАРХАТНЫЙ РАСИЗМ

Новые европейцы как жертвы мультикультурности

В России издеваться над политической корректностью считается хорошим тоном. Западные интеллектуалы, которые боятся лишний раз употребить собирательное понятие, если оно предполагает использование мужского рода, американские кадровики, отдающие при приеме на работу предпочтение черной лесбиянке, особенно если она еще является инвалидом, - все это уже многократно осмеяно и выставлено в качестве образца европейской или американской нелепости.

С другой стороны, неожиданно для самого себя российское общество в середине двухтысячных годов столкнулось со всем комплексом проблем, типичных для «смешного» Запада. Города стали мультикультурными, наполнившись разноликой толпой, представляющей самый широкий спектр этнических, религиозных и даже расовых вариантов. Иммигранты стали необходимым элементом, без которого невозможно представить себе рынок труда. И никакие призывы повысить деторождение среди «коренных россиян» ничего изменить не могут, ибо, даже если россияне примутся рожать как кролики, потребуется еще добрых полтора десятка лет, чтобы улучшившаяся демографическая статистика сказалась на рынке труда. Да и с демографической точки зрения самый оптимальный (но и самый ужасный для национально озабоченных граждан) вариант состоит в том, чтобы иммигранты, натурализовавшись и переженившись с местными, резко увеличили рождаемость (благо они как раз сплошь люди в репродуктивном возрасте).

Национально озабоченная часть общества отреагировала на перемены в духе вполне традиционных фашистских лозунгов - громить чужих, беречь чистоту расы и дальше в том же духе. Либералам отечественным ничего не осталось, как взять на вооружение многократно осмеянную ими же политкорректность, благо ничего лучшего или более оригинального придумать они оказались не в состоянии. Есть, впрочем, и промежуточные варианты, вроде необходимости защищать нашу замечательную белую культуру от нашествия черномазых варваров на том именно основании, что наша культура толерантная, демократичная, уважает права женщин и даже (спросите Жириновского!) гомосексуалистов. Ну а варвары - что с них взять, они ни женщин, ни «голубых» не уважают и вообще о человеческом достоинстве понятия не имеют.

Мягкий расизм предполагает ссылаться не на биологические различия, а на конфликт цивилизаций, благо соответствующая книга Сэмюэля Хантингтона давно уже стала всемирным бестселлером. Сколько всего существует цивилизаций, как они разграничиваются и чем определяется их самодостаточность - на эту тему ни малейших признаков согласия нет. Сторонники подобных теорий насчитывают от трех-четырех основных цивилизаций до нескольких десятков. Но в чем все они дружно сходятся, так это в наличии непроходимых границ между «нашими» и «не-нашими». Выводы просты и очевидны. Нет, господа, никто ничего не имеет против арабов, черных, раскосых и прочих. Только у них своя цивилизация, а у нас своя. Так что пусть держатся от нас подальше! А если уж приехали к нам, должны знать свое место.

Именно такой «бархатный расизм» получил в двухтысячные годы широкое хождение на Западе. Кризис классической политкорректности породил подобную гибридную идеологию, наилучшим выразителем которой стал покойный голландский политик Пим Фортейн, защищавший права «голубых» от посягательства «черных». Идеи Фортейна в Голландии не всем понравились, его застрелил молодой активист общества защиты животных.

Однако на другом конце политического спектра можно наблюдать присутствие тех же идей. Когда датская провинциальная газета опубликовала карикатуры на пророка Магомета и исламский мир взорвался возмущением, именно лидер Социалистической народной партии Дании заявил, что извиняться его соотечественникам не за что, а прощения просить должны сами мусульмане за свою нетерпимость.

Буквально в это же время во Франции судили группу африканских мужчин, обвинявшихся в том, что они побили камнями свою соотечественницу, уличенную в супружеской неверности. Адвокат обвиняемых, француженка, придерживающаяся прогрессивных взглядов, настаивала на том, что ее подзащитных надо оправдать, поскольку они просто действовали в соответствии с обычаями своего племени. Если им запретить побивать камнями неверных жен, это будет нарушением принципов политкорректности и мультикультурности, на которых основывается современная европейская демократия.

Что-то явно не сходится.

Надо сказать, что идеи мультикультурности и политкорректности пришли в Европу из Америки, причем там они имели вполне конкретное политическое происхождение. В отличие от европейского общества, развивавшегося как более или менее органическое культурное целое, американские штаты представляли собой конгломерат этнических и религиозных общин, которые должны были сосуществовать по принципу «вы не трогаете нас, мы не трогаем вас». Внутри себя общины могли быть совершенно авторитарны и даже тоталитарны, но во взаимодействии друг с другом тщательно соблюдали демократические процедуры. Больше того, чем тщательнее поддерживались внешние (по отношению к группе) демократические нормы, тем более жестко сохранялся внутренний авторитарный порядок, и наоборот. Культурным продуктом подобного прошлого становится безупречный гражданин, ревниво оберегающий свои политические права и свободы, но совершенно несвободный внутренне. Свобода великолепно уживается с конформизмом.

С другой стороны, классы никогда не были сильны в американском обществе. Деление на классы ощущалось слабее, нежели различия между общинами и культурами. У рабочего движения в США было несколько ярких исторических моментов - в конце XIX века, когда на весь мир именно из Америки распространился праздник Первого мая, в 30-е годы ХХ века. Однако устойчивой пролетарской традиции, как в Германии, Франции или в Англии, здесь не возникло, не было ни рабочей партии, ни социал-демократической идеологии, а марксистская интеллигенция нашла убежище в университетах на кафедрах социологии и антропологии. Тех, кто пытался заниматься политикой, к началу 1950-х годов сенатор Маккарти до смерти напугал обвинениями в «антиамериканской деятельности».

Единственным способом выжить в официальной политике для левых было - слиться с либералами. А лозунги классовой борьбы сменились идеей помощи обиженным и угнетенным меньшинствам. Эти идеи великолепно служили объединению левых и либералов. Если отношение к капитализму и идеи классовой борьбы их разделяют, то желание помочь бедным и отстоять права обиженных их объединяют. Толерантность и сочувствие превращаются в политическую программу.

В таком виде леволиберальная идеология переселилась в Европу к концу 1980-х годов, когда там все острее ощущался кризис «старой левой». В европейском варианте идеи политкорректности совместились с несколько большими дозами социальной риторики, а также приобрели нового оппонента: вопрос о толерантности встал одновременно с резким притоком иммигрантов из стран «третьего мира».

Надо уточнить, что иммиграция и эмиграция были не новы для Европы. Викторианский Лондон был полон выходцами из самых разных стран. Итальянцы переселялись в США, а испанцы и португальцы во Францию и французский Алжир. Когда Алжир обрел независимость и европейское население (отчаянные патриоты, не желавшие жить под властью арабов) побежало во Францию, обнаружилось, что у них почти у всех не французские, а иберийские фамилии.

Однако прежние иммигранты были все-таки европейцами и христианами. В худшем случае евреями. К концу 1970-х - началу 1980-х годов возможности внутриевропейского перераспределения трудовых ресурсов были практически исчерпаны, а волна переселенцев из бывших коммунистических стран еще не хлынула. Демографическая ситуация требовала пополнения рынка труда новыми людьми, а положение в бывших колониях после обретения ими независимости оказалось совершенно катастрофическим. В Западную Европу двинулся поток беженцев, переселенцев и трудовых мигрантов - такой же точно, какой потек в Россию после краха СССР. Эти мигранты порой плохо знали европейские языки и приносили с собой весьма странные и экзотические обычаи. Причем переселялись во Францию из Марокко и Туниса не прекрасно владеющие французским и полностью европеизированные жители крупных городов (им и у себя дома было неплохо), а выходцы из диких деревень, которые даже по-арабски с трудом читали.

Обыватель реагировал на все это с возрастающим раздражением, а либеральная интеллигенция с неистребимым умилением. Обывателя с ходу записали в расисты и фашисты, полностью отдав его в распоряжение ультраправых агитаторов. Прогноз оказался самореализующимся. Чем больше левая и либеральная интеллигенция презирала обывателя, мещанина и «серого человека», видя в нем потенциального фашиста, тем скорее он становился восприимчив к агитации правых. О том, чтобы выслушать благопристойного западного мещанина, рабочего или мелкого служащего с его страхами и заботами, не могло быть и речи. Интеллектуалы были выше этого.

Однако удивительным образом не получили они со своими идеями мультикультурности и политкорректности поддержки и среди масс новых иммигрантов. Значительная часть приезжих мечтала только о том, чтобы ассимилироваться и вписаться в новую жизнь (сохранив, быть может, некоторые милые семейные традиции, но не более того). Уже к середине 1990-х годов обнаружилось, что иммигранты в большинстве своем не жалуются на попытки себя ассимилировать, а, наоборот, недовольны, что власти под влиянием политической корректности отказываются принимать меры для их ассимиляции. Показательно, что во время волнений в иммигрантских пригородах Парижа арабская молодежь, не знавшая ни слова на «родном» языке, жгла не только школы (где ее скверно учили), но и мечети.

Больше того, за сдерживание новых волн иммиграции решительнее всего выступали именно те, кто приехал в западные страны сравнительно недавно. Вопреки пропаганде правых, утверждавших, будто иммигранты отбирают рабочие места у коренного населения, конкурировали они в основном между собой. Каждая новая волна подрывала положение предыдущей, поскольку готова была работать за меньшие деньги и жить в худших условиях. Турки вытеснили в Германии итальянцев, арабы теснили турок, а африканцы арабов. Чем больше масштабы иммиграции, тем хуже положение иммигрантов. Леволиберальные интеллектуалы, призывавшие во имя политической корректности раскрыть пошире ворота европейских стран, вызывали глухое раздражение не только у «белого обывателя», но даже в большей степени у разноплеменной массы «новых европейцев», которых они - не спросив их согласия - взялись защищать.

На многочисленных собраниях левых в Берлине, Париже или Афинах, где мне пришлось побывать, среди публики, восторженно слушавшей ораторов, говоривших о мультикультурности, борьбе с расизмом и поощрении иммиграции, я ни разу не встретил ни одного араба, турка или негра, хотя на демонстрациях, посвященных социальным вопросам, представители новых национальных меньшинств становятся все более заметны.

Между тем к началу двухтысячных годов положение в очередной раз изменилось. Отвергаемые Европой меньшинства, возмущенные тем, что им не дают интегрироваться и ассимилироваться, стали все более восприимчивы к фундаменталистской идеологии. Заметим, что лозунг борьбы цивилизаций придумали все же не арабы и не мусульмане. Однако в общей атмосфере деморализации и предательства левых, роста правых настроений и усиливающегося злобного недоверия «белого» обывателя, в иммигрантских общинах стали расти собственные националистические и традиционалистские тенденции.

Вот тут-то кризис политической корректности проявился с полной силой. Леволиберальные интеллектуалы совершенно не ожидали, что с ультраправыми тенденциями придется столкнуться по обе стороны этнического спектра. Они воспринимали иммигрантские меньшинства как пассивную массу, являющуюся не более чем объектом принудительного покровительства и носителей забавных этнографических особенностей, которых надо защищать и поддерживать в исходном состоянии, так же как гренландских тюленей и певчих птиц. Когда же эти массы сами стали политизироваться, причем, увы, далеко не всегда по удобным и приемлемым для левых и либералов направлениям, это вызвало растерянность и шок.

Единственная серьезная попытка объединить левых и представителей иммигрантских азиатских общин была предпринята в Англии. Возникшая на этой основе коалиция Respect завоевала одно место в парламенте, некоторое количество мест в муниципальных собраниях, а затем со скандалом распалась. Причем, читая взаимные претензии участников коалиции, обнаруживаешь, что мусульманские общинные активисты многому научились у своих левых попутчиков, а те, в свою очередь, не научились ничему.

Левые метались от стремления не затрагивать «больные вопросы» (права женщин, гомосексуализм и т. д.) к агрессивным обвинениям по адресу своих недавних партнеров.

Однако что делать левым в подобной ситуации? Прежде всего - придется осознать, что политкорректность в нынешнем виде это не более чем идеология. Иными словами, одна из форм ложного сознания. И для того, чтобы выработать подход, который работает, надо, как минимум, разговаривать с теми, чьи права собираешься защищать.

Эти разговоры могли бы выявить много интересного. Например, что европейские ценности просвещения вовсе не обязательно должны отторгаться представителями исламской культуры. Или то, что вопрос о правах женщин стоит в этой культуре не менее остро, но отнюдь не в формулировке, предложенной западными феминистками.

Дилеммы политкорректности становятся неразрешимыми лишь в том случае, если ставятся в отрыве от конкретных общественных интересов. Как только мы перестаем рассуждать об абстрактных понятиях и соглашаемся взглянуть на реальные проблемы, многое становится ясно и просто.

Совершенно очевидно, что необходима социальная и культурная поддержка мигрантов, которая, в свою очередь, неотделима от регулирования миграции. За такую политику выступают сами «новые европейцы», только их упорно не хотят слушать - ни левые, ни правые.

Точно так же необходимо понять, что «исламская культура» так же неоднородна, как и «христианская культура», что в ней имеют место не только разные, но и прямо противоположные тенденции. Вопрос не в том, как относиться к исламу «вообще», а какие тенденции в его традициях поддерживать.

Любопытно, что все эти вопросы были уже не просто поставлены, но в значительной мере и решены в России 1920-х годов. Слова Ленина о «двух культурах в каждой национальной культуре» задним числом казались многим примитивным упрощением, но в них было куда больше практического смысла, чем в построениях либеральной политкорректности. Надо поддерживать не «чужую культуру вообще» во имя общего принципа «толерантности», а наиболее прогрессивные, демократические тенденции в этой культуре. Иными словами, надо относиться к чужой культуре так же, как к своей. Ведь не готовы же мы принять фашизм на том основании, что это тоже часть целостного мира европейской культуры!

Советская национально-культурная политика 1920-х годов была наивной и далеко не всегда успешной. Задним числом провал советского проекта (произошедший, впрочем, по совершенно иным причинам) бросил тень и на усилия первых послереволюционных лет, в результате которых многие народы бывшей империи обрели чувство собственного достоинства и возможность развивать собственную культуру, отнюдь не противопоставляя себя русской культуре.

Возможно, этот опыт несовершенен, противоречив и незавершен. Но это лучшее, что у нас есть в плане национальной политики. И левым в Западной Европе еще предстоит усвоить уроки ранней советской истории, если они вообще хотят куда-то продвинуться.

«Новые европейцы» хотят стать полноценной и равноправной частью общества, интегрироваться, не теряя своего лица и не порывая со своим прошлым. Арабы становятся французами, а турки немцами, но и французам предстоит стать немного арабами. Ценности европейского Просвещения с его идеей универсальных прав и свобод вполне могут и должны быть восстановлены в качестве руководящего принципа - именно потому, что эти ценности универсальные. Но в разделенном на классы и политические течения обществе работать они будут только в связи с конкретными интересами.

Эти интересы у трудящихся - в конечном счете - одинаковы. Независимо от цвета кожи, формы носа и религиозных воззрений бабушек.

© 2007-2009 «Русская жизнь»

РЕПРЕССИИ ПРОТИВ СВОБОДНЫХ ПРОФСОЮЗОВ

Доклад Института глобализации и социальных движений (ИГСО)

17 марта 2008 года

г. Москва

Экономический рост, устойчиво продолжавшийся на протяжении 2006-2007 годов, способствовал росту профсоюзного движения и увеличению числа трудовых конфликтов, вызванных борьбой трудящихся за повышение заработной платы и улучшение условий труда. Поскольку положение на рынке труда радикально изменилось и спрос на рабочую силу, особенно квалифицированную, превосходит предложение, наемные работники пытаются использовать эту ситуацию для того, чтобы повысить свой жизненный уровень. Следует учесть, что доля заработной платы в себестоимости продукции остается в России одной из самых низких среди индустриально развитых стран, причем в долларовом исчислении зарплата рабочих в отечественной промышленности существенно уступает не только уровню Западной Европы и США, но и таких стран как Бразилия или Аргентина. Вполне закономерно, что подобное положение дел чревато большим числом конфликтов на производстве.

Важнейшим новым явлением последних двух лет явилось стремительное развитие новых свободных профсоюзов, не входящих в систему Федерации независимых профсоюзов России. Прежде всего речь идет об объединениях рабочих, входящих в состав Всероссийской конфедерации труда (ВКТ) и Конфедерации труда России (КТР).

В свою очередь усиление забастовочной активности профсоюзов вызвало ответные меры со стороны властей и работодателей. Причем с середины 2007 года можно говорить о том, что в масштабах страны разворачивается настоящая кампания репрессий против активистов свободных профсоюзов.

Репрессивные меры против свободных профсоюзов могут быть разделены на три категории:

1) применение против рабочих действующего законодательства о забастовках и Трудового Кодекса;

2) действия властей и работодателей, выходящие за рамки действующего закона;

3) незаконные увольнения;

4) прямое насилие и уголовный произвол, включая убийство профсоюзных активистов.

Российское законодательство о забастовках и Трудовой Кодекс находятся в прямом противоречии с действующими международными нормами, о чем, в частности, неоднократно заявлялось в Международной организации труда (МОТ). В частности, это законодательство дискриминирует профсоюзы, составляющие меньшинство работников предприятия, ограничивая их право на заключение коллективных договоров и ведение переговоров. Ещё более анекдотическим является законодательство о забастовках, требующее, по сути дела, согласования всех деталей проведения стачки с самим работодателем, против которого эта стачка направлена. Абсурдность этой ситуации признают даже лидеры официальных профсоюзов. В частности Олег Нетеребский, заместитель председателя ФНПР, председатель Комиссии Общественной палаты РФ по трудовым отношениям и пенсионному обеспечению, констатировал, что «провести забастовку по закону невозможно».

Анекдотическим примером может быть ситуация с конфликтом на Российских Железных Дорогах. В ноябре 2007 г. Российский профсоюз локомотивных бригад железнодорожников (РПЛБЖ) заявил о намерении провести стачку. Уже 23 ноября, хотя забастовка еще не началась, Мосгорсуд в качестве суда первой инстанции принял решение по иску работодателя об ее незаконности. Между тем не существует нормы закона, дающей право суду принимать решение о ещё не произошедшем событии - в данном случае о не начавшейся забастовке. Законопослушный профсоюз был вынужден отказаться от стачки.

За прошедшие 2 года ни одна забастовка, проведенная в России, не была признана судом законной. Подобное положение дел ведет к тому, что забастовочные действия обычно продолжаются не более одного дня, после чего прекращаются решением суда. В противном случае участники стачки оказываются под угрозой судебных репрессий. В свою очередь, многие забастовки не объявляются официально, принимая характер «работы по правилам», после чего зачинщики подвергаются взысканиям и увольнениям за нарушение трудовой дисциплины. В качестве примеров можно привести работников Почты России в Санкт-Петербурге.

После забастовки 26 октября 2007 года были уволены трое профсоюзных активистов - Максим Рощин, Игорь Конин и Дмитрий Пацук. Затем администрацией был обнародован список 8 сотрудников, подлежащих увольнению. Одна из водителей, Любовь Воробьева, (также активно участвовавшая в акции) взяла сегодня больничный лист. Когда она зашла в здание, чтобы сдать ключи от автомобиля, дорогу ей преградили трое охранников и в принудительном порядке препроводили к начальству, где ей было предложено подписать постановление администрации об ее увольнении. После отказа в ее адрес последовали угрозы. В итоге бедную женщину из кабинета отбили пришедшие на помощь другие водители смены. 2 ноября начались переговоры между представителями профсоюза УФПС «Почта-Питер» и представителями руководства. К началу переговоров у здания УФПС собралось около 30 человек, членов профсоюза и Комитета солидарных действий (КСД). Двух пикетчиков задержали, а Вадима Большакова, координатора профсоюза работников УФПС С-Пб и ЛО Почта России-Питер, милиция задержала уже внутри здания и выволокла его из зала.

В Тольятти был уволены с АвтоВАЗа за участие летом 2007 г. в «незаконной забастовке» двое рабочих, членов профсоюза «Единства». В ноябре лидер профсоюза Петр Золотарев на встрече с руководством предприятия получил обещание, что рабочие будут восстановлены на своих местах, но это обещание не было выполнено.

Сергей Пенчуков работал сварщиком на Таганрогском Автомобильном заводе полтора года. 25 октября 2007 года он направил генеральному директору ТагАза уведомление о создании на предприятии первичной профсоюзной организации. Ранее профсоюзной организации на заводе не было, а права наемных работников, по мнению рабочих активистов нарушались, постоянно. Новый профсоюз вошел в состав Всероссийской Конфедерации Труда (ВКТ), о желании вступить в нее заявили около 200 человек. Организация начала свою деятельность с обращения в прокуратуру Таганрога и в Государственную Инспекцию труда Минздрава и соцразвития РФ по Ростовской области с просьбой проверить условия труда и соблюдение норм трудового законодательства на ООО «ТагАз». Профсоюзный активист предположил, что администрация предприятия не выполняет установленные законодательством правила оплаты труда за сверхурочно отработанное время, необоснованно не выдает ежемесячные расчетные листки, а также нарушает нормы охраны труда в окрасочном производстве. В ответ Пенчукова перевели на низкооплачиваемую работу, а 18 декабря уволили за прогул, которого он не совершал. Перед тем, как взять отгул за сверхурочно отработанное время, Пенчуков написал заявление на имя начальника цеха, которое потом странным образом исчезло.

Точно также был уволен профсоюзный лидер «Сургутнефтегаза» Александр Захаркин. А водитель Рауль Гаитов был подвергнут дисциплинарному взысканию за итальянскую забастовку, выразившуюся в отказе от работы на неисправном и опасном для жизни оборудовании. Характерно, что в значительном числе случаев суды встают на сторону работодателей.

12 марта в Новосибирске работниками ФГУП 15 ЦАРЗ МО РФ (военный авторемонтный завод) была учреждена первичная профсоюзная организация работников производственного труда объединения независимых профсоюзов «Сибирский региональный профцентр» в количестве 17 человек. Был избран профком под председательством Баталиной Татьяны Васильевны, о чем директор завода был надлежащим образом письменно уведомлен. С этого момента в отношении членов профсоюза начались репрессии.

3 мая администрация завода уволила заместителя председателя профкома Николая Буслаева, проработавший на предприятии 28 лет и не имевшего до этого ни одного дисциплинарного взыскания. Увольнение производилось без согласования с профсоюзом, как полагается по п.5 ст. 81 ТК РФ. Вступив в профсоюз, Буслаев за один месяц получил два выговора и был уволен.

8 мая во время нахождения на больничном была уволена председатель профкома Баталина. Заявление об увольнении по «собственному желанию» было выбито из нее в предынфарктном состоянии под давлением администрации. Характерно, что государственная правовая инспекция по труду после многочисленных обращений профсоюза вынесла несколько формальных предписаний для устранения нарушений трудового законодательства, например по незаконному лишению премий, а по основным фактам: дискриминации, увольнениям, предложив обращаться в суд. Военная прокуратура города Новосибирска, куда профсоюз обратились для пресечения нарушений закона на военном заводе, никак не отреагировала официально, тем не менее, охарактеризовав действия директора как правомерные. Администрацией завода оказывается моральное давление на членов профсоюза, требуя их выхода из него. Они подвергаются грубым оскорблениям, за ними осуществляется слежка.

Важное постановление с точки зрения возможных последствий для рабочего движения вынес 19 апреля Пресненский районный суд города Москвы по иску ЗАО КБ «Ситибанк» против первичной профсоюзной организации работников банка, учрежденной 11 декабря 2006 года. Своим решением суд признал протокол учредительного собрания профсоюзной организации недействительным на основании того, что работники не смогли представить доказательств факта проведения ими собрания: точное места парковки председателя профкома в день собрания своего автомобиля; наличие у проживающего в квартире, где происходило собрание, работника документов, подтверждающих факт аренды им данного помещения. Таким образом, решением суда профсоюз был фактически признан несуществующим, что противоречит российскому трудовому законодательству, согласно которому протокол собрания с решение об образовании профсоюзной организации является подтверждением ее образования. На момент проведения разбирательства администрация ЗАО КБ «Ситибанк» без законных оснований уволила семь работников компании являющихся членами профсоюза.

Принятое Пресненским районным судом города Москвы решение абсурдно с точки зрения российского законодательства и международного права. Однако оно открывает широкую дорогу произволу работодателей в борьбе с профсоюзами. Прецедент в отношении профсоюза работников «Ситибанка» позволяет другим российским судам в интересах работодателей опротестовывать легитимность любых профсоюзных организаций, открывая дорогу для «законной» ликвидации независимых профсоюзов.

В ходе конфликта между рабочими ОАО «Михайловцемент» и администрации холдинга ОАО «Евроцемент», последняя отказывалась вести переговоры со стачкомом, поскольку считала его образование незаконным. Вместо этого она предпочитала разговаривать с подконтрольным ей официальным профкомом. Рязанский областной суд 10 июля признал комитет бастующих рабочих законным, однако на работодателя это не повлияло. Официальный профком отказался сложить с себя полномочия, несмотря на требование большинства работников его немедленного переизбрания. После начала забастовки администрация устроила локаут - закрыла высокорентабельное предприятие. Немедленно последовало увольнение всех членов стачкома, а также ряда других участников забастовки (всего 49 человек). Были нарушены многие нормы ТК РФ, включая выплату выходного пособия и преимущественное оставление на работе.

В ходе забастовочных действий обычным делом является использование против рабочих службы охраны, а также милиции и даже прокуратуры. Во время акций протеста российских докеров в 2007 году подобная практика была повсеместной. По сообщению лидера КТР Александра Шепеля, уровень репрессий варьировался в зависимости от величины и экономического значения порта: службы охраны вскрывали помещения профсоюза, ОМОН прибывал на территорию предприятий, прокуратуры изымала списки членов профсоюза. Формально оправданием для таких действий было то, что суды неизменно признавали стачки незаконными, но сами действия администрации и властей, откровенно выходили за пределы правовых норм.

ОМОН при менялся и против забастовщиков на заводе «Форд» в Ленинградской области, причем один человек был ранен, когда в толпу бастующих въехал автомобиль, за рулем которого были сотрудники милиции.

14 октября были избиты четверо активистов независимого профсоюза «Единство». Больше всего пострадали Антон Вечкунин и Алексей Виноградов. Их имена стали известны благодаря забастовке состоявшейся 1 августа. Членов профсоюза завода АВТОВАЗ (город Тольятти) избили семеро крепких мужчин. Нападение произошло в лесу неподалеку от лыжной базы. Несмотря на то, что очевидцы вызвали милицию и та приехала достаточно оперативно, задержать нападавших не удалось. Лидер профсоюза «Единство» Петр Золотарев назвал это «странным обстоятельством». Вместо преследования преступников милиция продержала избитых рабочих до 4 часов утра в отделении, даже не вызвав медиков.

Однако наибольшую тревогу вызывают участившиеся случаи физических расправ с профсоюзными лидерами.

7 июня 2007 года, на Михаила Чесалина, председателя первичной организации Российского Профсоюза докеров в Калининграде, совершено жестокое нападение рядом с его офисом. Нападение было совершено в 10-30 утра, когда Чесалин вышел из своей машины и направился в офис. Нападавшие - их число точно неизвестно - нанесли ему множество ножевых ранений в спину и несколько тяжелых ударов по голове. Его оставили лежать в крови, без сознания.

В Воронеже убит председатель стачкома завода им. Коминтерна Виктор Швырев. 9 декабря, когда он возвращался домой, в подземном переходе у остановки «Политехнический институт» его остановили сотрудники милиции и попросили предъявить документы. Швырев начал протестовать. Ему заломили руки, после чего в Коминтерновском РОВД, где продолжался диалог на «политические темы». В ходе «беседы» Швырев был жестко избит, затем его выбросили на улицу без составления протокола и предъявления какого-либо обвинения. Когда Швырев дошел до дома, ему стало плохо, у него отнялись руки и ноги. Был госпитализирован в городскую больницу скорой медицинской помощи и так и не смог подняться с больничной койки. Он скончался ровно месяц спустя.

Уже 10 декабря дочь Виктора Андреевича написала заявление в прокуратуру Коминтерновского района. В больничной палате Швырева один раз опрашивал следователь. Однако трижды по причине «отсутствия состава преступления» Прокуратура отказывала родственникам Швырева в возбуждении уголовного дела.

В свою очередь организаторы протестов и акций, посвященных памяти рабочего лидера, подверглись репрессиям. В Липецке ещё до начала пикета под надуманным предлогом был задержан его организатор - Александр Огнев. В Москве акция 5 февраля закончилась задержанием двух участников одиночных пикетов.

Как свидетельствует мировой и современный российский опыт, рост репрессий против свободных профсоюзов ведет не к снижению активности рабочего движения, а к его радикализации и политизации. С другой стороны, специфика отечественной ситуации состоит в том, что значительная часть репрессий осуществляется на основе действующего законодательства, которое «творчески» интерпретируется судами, администрацией и местными властями. В свою очередь рост напряженности в сфере трудовых отношений неизбежно ведет к росту числа конфликтов, которые нынешние законы способны лишь усугубить.

Несогласие с действующими законами выражают уже не только лидеры ВКТ и КТР, но и представители официальных профсоюзов ФНПР. Вопрос о пересмотре законодательства о забастовках и Трудового кодекса встает в повестку дня, превращаясь в один из важнейших общественно-политических вопросов 2008 года и вызов для администрации президента Медведева.

Экспертная группа ИГСО: Борис Кагарлицкий, руководитель Борис Кравченко Алексей Этманов Василий Колташов Илья Будрайтскис

ЗАБАСТОВКИ ВНЕ ЗАКОНА

Законодательство России не может регулировать забастовочное движение профсоюзов

В России на волне экономического подъема растут забастовочные движения, однако законодательство на данный момент не может в необходимой мере регулировать их. За последние два года ни одна из рабочих стачек не была признана легальной. Эксперты, законодатели и профсоюзы давно говорят, что закон надо менять, и в ближайшее время начнется работа по обобщению предложений, которые должны лечь в основу поправок.

Экономический рост последних лет вызывает рост профсоюзного движения и увеличение трудовых конфликтов, вызванных борьбой трудящихся за повышение заработной платы и улучшение условий труда, констатирует Институт глобализации и социальных отношений. Спрос на квалифицированную рабочую силу растет, и наемные работники пытаются это использовать.

Доля заработной платы в себестоимости продукции остается в России одной из самых низких среди развитых стран, уступая не только уровню Западной Европы и США, но и Бразилии или Аргентины, сообщает ИГСО.

«Основной причиной народного возмущения все без исключения считают растущее расслоение общества», - говорит заместитель председателя Федерации независимых профсоюзов, руководитель комиссии по трудовым отношения и пенсионному обеспечению Общественной палаты РФ Олег Нетеребский.

Однако чем активнее становятся рабочие, тем больше сопротивляются работодатели. По данным ИГСО, российское законодательство о забастовках и Трудовой кодекс противоречат действующим международным нормам, что признает и Международная организация труда (МОТ).

«Российское законодательство не соответствует международным нормам в этом вопросе. Россия сегодня не может предоставить возможностей работникам реализовать права на забастовки», - подтверждает лидер «Единства».

По формальным признакам почти все забастовки признаются нарушениями ТК. За два года ни одна из забастовок в России не была признана легальной. Так, в августе на АвтоВАЗе в Тольятти забастовка была признана незаконной, потому что профсоюз не собрал предварительно собрание всех членов предприятия - а их 100 тыс. человек.

«Я считаю, что нужно обращаться за поддержкой в Международную организацию труда, - говорит Золотарев, - и таким образом влиять на скорейшее изменение законодательства о забастовках».

Участники конфликта после заявления претензий к работодателю должны обратиться в органы трудового арбитража. Однако таких организаций нет в половине регионов России. Таким образом, профсоюз, планирующий забастовку, заведомо становится нарушителем закона, поясняет директор ИГСО Борис Кагарлицкий.

Олег Нетеребский в свою очередь указывает на несколько узких мест в современном законодательстве. Во-первых, непонятно, кто должен брать на себя ответственность за забастовки. Он считает, что это не обязательно должен быть совет трудового коллектива, вполне законным может быть мнение профсоюза, если в него входит больше 50% работников предприятия.

Во-вторых, в мире принята процедура досудебного и дозабастовочного урегулирования конфликтов. Для этого предусмотрен прописанный и в российском законодательстве путь решения спора с помощью или посредника, или трудового арбитража. Но почти нигде в стране их нет.

«Института посредников у нас не создано, - поясняет Нетеребский. - А трудовой арбитраж, пожалуй, работает только в Москве».

В-третьих, состоявшаяся забастовка часто становится преступлением из-за нарушения процедуры ее проведения. Потому трудовой арбитраж мог бы, по мнению зампреда ФНПР, взять на себя формальную сторону дела. Кроме того, трудность вызывает и согласование минимума работ в период остановки предприятия - как правило, тут тоже нужна третья, незаинтересованная сторона. Помочь могла бы система социального партнерства - чтобы спорящие могли обращаться в вышестоящие органы, если им не могут помочь на месте.

Комиссия по трудовым отношения и пенсионному обеспечению Общественной палаты намерена заниматься этим вопросом уже с этой недели. Ее цель - обобщить предложения заинтересованных организаций и лиц по этому вопросу и сделать их основой будущих поправок в закон.

Пока же, по данным ИГСО, забастовки продолжаются, но не более суток, а затем прекращаются решением суда. При этом доходит до избиений участников стачек и незаконных увольнений после них, причем «значительная часть репрессий осуществляется на основе действующего законодательства, которое интерпретируется судами, администрацией и местными властями».

ПЕРЕЗАПИСЬ

На прошлой неделе в газете «Коммерсантъ» появилось сообщение, что Владимир Путин и Дмитрий Медведев собирались встретиться с руководителями обеих палат Федерального собрания по поводу формирования политической системы.

Потом выяснилось, что в ходе встречи речь шла совершенно о другом, всё больше о пенсиях. Однако само по себе появление данной утечки (даже не подтвердившейся) наводит на определенные мысли.

Казалось бы, всё работает лучше некуда: выборы проходят успешно, «Единая Россия» в большинстве, губернаторы и законодательные собрания стоят по струнке, а главное, если по-честному, почти всех это более или менее устраивает. За исключением, как ни странно, самой власти.

Построенная система обречена находиться постоянно в режиме ручного управления. Конечно, хорошо, когда депутаты лояльны. Но плохо, когда они без подсказки шага ступить не могут и простейшую законодательную инициативу организовать не способны. А если и предпринимают начинания, то такие, что Кремлю приходится вмешиваться, чтобы не случилось чего-то позорно-безобразного.

Правительство-то, пожалуй, у нас сегодня - как при Пушкине: единственный европеец в России. Ну, единственный - не единственный, но всё-таки европеец. А вот парламент никак на Европу не тянет. Даже на более или менее приличную Азию.

Таких депутатов не то что иностранцам показать неудобно, перед собственным населением стыдно! Средний обыватель какого-нибудь Пошехонья настолько же выше у нас по уровню разума среднего депутата, насколько мир животных превосходит по тем же признакам мир растений.

Перед декабрьскими выборами 2007 года все, кажется, заметили рекламу: согласно законам Российской Федерации, овощи не голосуют. Они хоть и не голосуют, а избираться в представительные органы вроде как могут.

В Кремле прекрасно понимают, что убожество Думы есть не более чем следствие сложившейся партийно-политической системы. На протяжении четырех последних лет эту систему систематически перестраивали, сузив политическое поле до крайности, а главное - наложив жесткий запрет на несанкционированное выступление на этом поле новичков.

Все требования к политическим партиям сводятся, в конечном счете, к одному: новую организацию создать невозможно. Этой цели служит и невероятно высокий порог регистрации - 50 тысяч членов в половине регионов РФ, и высочайший барьер на выборах, и многочисленные отчеты и проверки.

Даже «Справедливая Россия», которая может считаться «новой» партией, была всего лишь переделана из трех старых. К тому же, в законодательстве предусмотрено неравенство прав для парламентских партий и тех, кто хоть и зарегистрирован, но оказался за воротами Государственной Думы.

А уничтожение территориальных округов закрыло брешь, через которую могли прорваться политики-одиночки.

Парадокс в том, что подобная система выгодна «Единой России», но ещё больше она выгодна партиям, претендующим на роль парламентской оппозиции. Если «единороссам», возглавляющим комитеты и отчитывающимся перед Кремлем за законотворческую работу, нужно хоть что-то делать, то СР, ЛДПР и КПРФ не нужно делать вообще ничего. Не только думское большинство, но и оппозиция защищена от какой-либо конкуренции, да к тому же и от критики (какой смысл при данном раскладе критиковать оппозицию?).

Пользуясь своим монопольным положением, думские партии могут спокойно почивать на лаврах. Или попросту деградировать.

Будучи партией власти, «Единая Россия» в условиях свободной политической конкуренции, пожалуй, выжить может - её поддержат те, кто доволен сложившимся в стране положением вещей, независимо от отношения к конкретным деятелям «Едра».

К тому же, в России есть примерно 12-15 процентов граждан, которые всегда будут голосовать за власть, какая бы власть ни была - коммунистическая, либеральная, патриотическая, фашистская или инопланетянская. Так что убедить «Едро» в необходимости реформ вполне возможно. На худой конец, можно просто приказать. Если с законодательной инициативой существуют проблемы, то с дисциплиной исполнения пока более или менее ничего.

Для ЛДПР, КПРФ и СР демократизация партийно-политической системы - смерти подобна. Две из этих партий давно отжили свой век и являются анахронистическим пережитком 1990-х годов. «Справедливая Россия» - искусственное политическое образование, которое могло возникнуть лишь в специфических условиях 2007 года и уже в 2008 году кажется не менее реликтовым, чем партии Зюганова и Жириновского.

Понятно, что в 2005-2007 годах ужесточение политического контроля было связано с необходимостью обеспечить «гладкий процесс передачи власти», свести к минимуму возможные сюрпризы, гарантировать преемственность. И опять же, опасения по поводу «оранжевой революции». Главное было - «не допустить раскола элит».

«Оранжевые страхи» оказались насквозь ложными. Президентские выборы прошли так гладко, что политтехнологам в пору коллективно уходить на пенсию. Нет в их услугах ни малейшей нужды. А либеральная оппозиция продемонстрировала такое ничтожество, что теперь власть уже вынуждена её реанимировать, вместо того, чтобы с ней бороться.

В подобной ситуации прежние резоны, которые предопределили ограничительную политику, исчезают. Отменять управляемую демократию в России никто не собирается, но вопрос в стиле и методах управления. Косвенные методы дистанционного управления могут оказаться удобнее и эффективнее. А главное, они менее затратны. И в материальном, и моральном плане.

Задача администрации Медведева состоит в том, чтобы не меняя ничего по сути, улучшить огромное количество частностей. Вообще-то, это задача в русских условиях крайне трудная, временами невыполнимая и даже опасная. В стране трудно найти хоть одну сферу, не претендующую на немедленное улучшение. Судебную систему надо совершенствовать.

Дело не только в том, что у судов нет реальной независимости, но у них нет даже авторитета, который, кстати, возможен и в обществах, не имеющих независимой судебной системы. Трудовой кодекс настолько плох, что пересмотреть его призывают даже официальные профсоюзы, при участии которых он разрабатывался.

Законодательство о забастовках таково, что пресечь стачки власть эффективно не может, но и рабочие не могут провести акцию протеста, не нарушив закон. Иными словами, существует масса юридических, политических и бюрократических норм, которые в равной степени раздражают всех. Их рано или поздно придется менять. Но именно в этой перемене и сокрыта опасность. Обидеть всех разом легче, чем всех удовлетворить.

Любая попытка что-либо реформировать, улучшить, оптимизировать, вызывает к жизни борьбу интересов. Разные стороны имеют в процессе реформирования совершенно разные, порой противоположные цели. Профсоюзы видят реформу Трудового кодекса по-другому, нежели предприниматели. Капиталисты к новому закону о забастовке отнесутся иначе, чем рабочие. Иными словами, то, что начнется под общие аплодисменты как необходимое и самоочевидное улучшение, завершиться может как острый конфликт.

В подобной ситуации, однако, у Кремля как раз и появляется заинтересованность в политических партиях и Думе, способных хоть что-то сделать самостоятельно. Если допустить (в определенных, указанных администрацией пределах) свободную игру политических сил, то и ответственность за решение многих из подобных вопросов упадет не на Кремль, а на эти силы.

Увы, переложить ответственность невозможно, не создав того, кто эту ответственность способен взять на себя. Кому, по крайней мере, поверят, когда он говорит, что высказывает собственное, а не продиктованное из Кремля мнение. Потому-то вопрос о политической реформе встал на повестку дня ещё до того, как состоялась инаугурация нового президента.

Другое дело, что практическое осуществление реформы окажется делом куда более трудным, чем кажется на первый взгляд. Ведь если вопрос о целях реформы более или менее ясен, то этого не скажешь ни об её средствах, ни об её границах. Тут неизбежна, как минимум, дискуссия, которая может обернуться серьезными спорами и разногласиями. Слишком умеренные шаги окажутся неэффективными, слишком радикальные грозят потерей контроля, а половинчатые решения оборачиваются стихийным процессом, поскольку своей явной незавершенностью провоцируют новые споры и разногласия.

Самое простое и радикальное решение состояло бы в том, чтобы просто отформатировать жесткий диск и записать на него новую программу. Иными словами, Думу распустить, все партии разогнать, создав всё заново, под новый закон. Но вряд ли на такой радикальный шаг кто-то решится. По крайней мере, на данном этапе.

Хотя, в конечном счете, к чему-то подобному всё, скорее всего, и придет.

ДОМ, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛИ ПРЕЗИДЕНТЫ

У либералов и патриотов в России есть одна общая черта. И те, и другие крайне истеричны. В течение восьми лет правления Путина должны были выслушивать либеральную истерику. Тут были и «кровавый режим», и «угроза фашизма», и грозящие всем завтра (в крайнем случае - послезавтра) концлагеря. Теперь ситуация переменилась. Либералы постепенно успокаиваются, обнаруживая, что режим вообще-то, при всех его преступлениях и фальсификациях, очень даже ничего. Напротив, в патриотическом лагере начинается истерика.

Изменение настроений вызвано избранием на пост президента Дмитрия Медведева и его первыми, пока ещё крайне невнятными высказываниями. Новый президент ещё и в должность не вступил, ни одного понятного заявления не сделал, а истерика патриотов и надежды либералов уже цветут пышным цветом. Либералы, понятное дело, полагают, что в мае, с инаугурацией нового лидера настанет (пусть и не сразу) конец кошмару путинских времен, а на смену диктатуре «силовиков» придут мягкие и добрые представители закона, развивающие гуманные принципы рыночной экономики и открытого общества. Патриоты, напротив, обещают всевозможные ужасы, сдачу национальных интересов, капитуляцию перед Америкой, отказ от сильного государства и всеобщее крушение. Короче, возвращение к эпохе Бориса Ельцина.

Странным образом ни те, ни другие не ставят вопрос, почему каждый раз уходящий президент назначает себе преемника, который воплощает (по крайней мере, в сознании «образованного общества») принципы прямо противоположные тем, которые (по мнению всё того же общества) исповедовал он сам. В ход идут всевозможные теории заговора, психологические построения и путаные догадки.

Однако если хотя бы на минуту отвлечься от идеологии, несложно заметить, что никакой загадки нет, поскольку нет и никакого радикального изменения курса. Есть лишь разные этапы реализации одного и того же проекта - создания капиталистического общества в России.

Понятно, что разные работы выполняются разными людьми, которые действуют разными методами. Но существует определенная и жестко фиксируемая последовательность. Сначала надо расчистить место, взрывая и снося конструкции, стоящие у вас на пути. Затем надо расчищать завалы и возводить само здание. Наконец, когда сооружение построено, настает время заниматься отделочными работами, заботясь, чтобы фасад благопристойно выглядел с точки зрения внешних соседей. Именно этот, третий этап и достался на долю Дмитрию Медведеву. Надо подкрасить, подштукатурить.

После того, как в 1990-е годы новые собственники в ажиотаже захватывали заводы и нефтяные скважины, настало время наведения порядка. Государство надо было укреплять, дабы защитить интересы формирующегося правящего класса. А сам этот класс осознал свои интересы, обнаружив, что задачи российского капитала не всегда совпадают с политикой Вашингтона (наши компании, например, хотят заработать на участии в ядерной программе Ирана или на поставках оружия в Венесуэлу).

Теперь, когда государство восстановили и укрепили, силовики, сделав свою работу, торжественно вручают ключи от здания либеральным политикам из окружения Медведева, дабы те занимались в нем своими делами. Счастливы все, кроме идеологов, которые, увлеченно споря по сиюминутным тактическим вопросам, не смогли усвоить сущность и перспективы стратегического проекта. Обиднее всего то, что сами идеологи для власти являются не более чем расходным материалом, который может быть применен или выброшен на свалку в зависимости от стоящих на данный момент тактических задач. Либералы-западники были востребованы при Ельцине, но совершенно не имели ценности во времена Путина. Их отстранили довольно вежливо. И лишь по собственному недоумию, они не смогли смириться с этим, бросившись в ряды оппозиции. Теперь та же неприятность случается с патриотами.

В отличие от идеологов, представители власти очень хорошо знают, какое здание они строят и для кого. Впрочем, это не гарантирует, что постройка возведена качественно и в один прекрасный день не обрушится на голову заказчикам.

Специально для «Евразийского Дома»

«ВСЕ РАВНО ЗАСТАВИМ СЛЫШАТЬ»

Репрессии против профсоюзов могут привести к социальному взрыву

В Москве прошел митинг за свободу профсоюзов. Акция была организована профсоюзом завода «Рено-АВТОФРАМОС» при поддержке центра «Левая политика». Цель - привлечь внимание к проблемам рабочих и выразить протест против Трудового кодекса, который фактически запрещает проведение забастовок в России, а значит, борьбу за свои права.

Митинг проходил в Текстильщиках, у проходной завода «Рено-АВТОФРАМОС». Дул резкий ветер, хлопьями валил снег, пара десятков членов профсоюза, ежась от холода, стояли с плакатами: «Даешь хорошее питание», «Свободу профсоюзам». Невдалеке уныло паслись трое милиционеров. После дневной смены рабочие кучками проходили мимо, с любопытством косясь на происходящее. Не остановился ни один.

«Да мы не особо на это и рассчитывали. У нас работают в основном приезжие, они недоверчивые. Хотя улучшений хотят все. Сейчас на заводе оклад - 12 500 рублей. Разве в Москве это деньги? Нет ни общаги, ни столовой, а требования все повышаются. Если два года назад мы спускали с конвейера 50 тысяч машин, то в этом году с нас уже требуют 78 тысяч. А о повышении ставок никто не заикается», - говорит глава профсоюза Петр Подивилов. Ему 33, он занимает хорошую должность, получает 20 тысяч и за отличную работу имеет две грамоты от начальства. Но при этом борется за права. «Нам еще повезло. У нас начальство - французы, они имеют богатый опыт общения со своими профсоюзами. Поэтому нас не зажимают. А вот, например, на ТагАЗе (машиностроительный завод в Таганроге. - И.Г.) оклад - около двух тысяч и профсоюзам дышать не дают. На прошлой неделе была забастовка на КамАЗе - так до сих пор чуть ли не с собаками ищут зачинщиков. Противоположная сторона просто не хочет нас слышать, но мы заставим», - улыбается Петр.

О «репрессивной кампании против свободных профсоюзов» в нашей стране говорится и в докладе, подготовленном Институтом глобальных и социальных движений (ИГСО). Данные, опубликованные в нем, свидетельствуют о том, что за два последних года ни одна забастовка не была признана законной. Против рабочих используют работников ЧОПов, милицию, ОМОН, идут повсеместные избиения, увольнения и даже убийства членов профсоюзов по всей России. Однако «рост репрессий против профсоюзов ведет не к снижению активности рабочего движения, а, напротив, к его радикализации, - уверен глава ИГСО Борис Кагарлицкий, - своими действиями власти просто добьются того, что завтра рабочие будут требовать не улучшения условий труда, а свержения власти в стране».

Ирина Гордиенко

УЛИЧНАЯ ВОЙНА

16 марта около половины седьмого вечера в центре Москвы произошло убийство. У выхода из станции метро «Китай-город» полтора десятка неонацистов с ножами напали на пятерых ребят.

Из пятерых, подвергшихся нападению, одна была девушка, так что силы были явно не равны. А главное, нападавшие оказались вооружены. По крайней мере, у одного из них был штык от автомата Калашникова. Такое оружие редко берут с собой случайно или для самозащиты.

Нападение было спланировано заранее. За два дня до события в Интернете на форуме фанатов «Спартака» была создана тема, в которой обсуждали предстоящее нападение на концерт. Сейчас эта тема удалена, но текст остался в кэше поисковых машин. Посетителей форума инструктировали четко и по-деловому:

1. Один или несколько человек пусть до воскресенья съездят к клубу, посмотрят местность.

2. Максимально беспалевно одевайтесь, как обыватели.

3. Очень близко к клубу не подходите только.

Затем предупредили: «Лучше ничего в этой теме не пишите, а воспользуйтесь этой инфой по назначению. В воскресенье тема будет удалена».

Информацией воспользовались по назначению. Молодой парень из подмосковного города Ногинска Алексей Крылов скончался на месте от многочисленных ножевых ранений. Ему был 21 год.

В обществе гибель Крылова вызвала шок. Шутка ли: в самом центре Москвы, возле метро, да еще не ночью убивают человека. Жертв могло быть больше - девушка, которая шла с ребятами с концерта, получила удар ножом в спину, но ее спасла плотная куртка. Удар пришелся по касательной.

Это не первое подобное убийство. В апреле 2006 года, также перед панк-концертом в одном из московских клубов, неонацистами был убит 19-летний Александр Рюхин. Алексей Крылов оказался шестой жертвой нацистов за последние три года среди молодых людей, относимых нацистами к антифашистскому движению. Число же раненых исчисляется десятками. Большинство дел о подобных нападениях не было расследовано в должной мере, они чаще всего классифицируются как «хулиганство». На сей раз, однако, милиция немедленно завела уголовное дело по статье 105, часть 2 УК (убийство).

Что до нападений на киргизов, таджиков, якутов и негров, то кто скажет, сколько их уже было. С начала года в одной лишь Москве убито 11 граждан Киргизии! Никто, кроме разве что специалистов, не считает общее число жертв расистского насилия.

Приходится признать, что общественное возмущение по-настоящему проявило себя лишь тогда, когда стали убивать русских. Пока резали таджиков и киргизов, публика недоумевала и огорчалась, но не более того. Настоящий гнев можно заметить лишь теперь. Проблему почувствовали и неонацисты.

Помните старый советский анекдот? Сталин предлагает членам Политбюро расстрелять всех евреев и перекрасить Кремль в синий цвет. Кто-то из соратников недоумевает: «Почему в синий?» «Я так и знал, что по второму вопросу начнется дискуссия».

Вот и среди неонацистов началась дискуссия.

Если вывешенные в блогах тексты очистить от мата и грубых орфографических ошибок (ну не любят националисты русский язык), то обнаруживается следующая переписка.

«Надо валить крупную рыбу, резонанс от убийства черножопого коммерса или негритянского студента гораздо больше». - «Белый предатель хуже чёрного врага!» - «С одной стороны, конечно, радует, что вычищают эту нечисть, но с другой - жаль, что убили русского парня. Не имею представления, кто он таков, но, зная, что убивают не просто так, могу предположить, что он получил по заслугам (за активность, ну или пассивность)…»

В общем, победителей не судят.

Такая вот дискуссия. Орфография и пунктуация, разумеется, и здесь подправлена. Но это уже мелочи.

Не удивительно, что антифашистские группы понемногу ожесточаются. «Мне всё труднее объяснять людям, - говорит один из активистов «антифа», - почему мы не можем этих мерзавцев резать так же, как они нас. Нет, я всё понимаю, у нас другие принципы… Но есть же какой-то предел!»

На самом деле, уличная война идет уже больше года. Сначала в основном в Петербурге, теперь она перекидывается на Москву и другие города. И очень нередко уже антифашистские группы набрасываются на собрания крайне правых.

17 сентября 2006 года в Петербурге на Пионерской площади напротив ТЮЗа в воскресенье днем порядка 30 сторонников Движения против нелегальной иммиграции (ДПНИ) собрались на митинг, посвященный событиям в карельском городе Кондопога. Как только начался митинг коричневых, к ним подбежали несколько десятков человек в масках и устроили драку. Правда, митингующие были к ней вполне готовы.

Итог: госпитализированы три человека, один из которых с проникающим ножевым ранением и двое - с открытыми черепно-мозговыми травмами. После оперативно-розыскных мероприятий милицией были задержаны и привлечены к ответственности 18 человек.

Несмотря на то что ультраправые настроения нарастали в России постепенно на протяжении 1990-х и начала 2000-х годов, события в Кондопоге оказались в некотором смысле переломными. Власть, чувствуя усиление националистических тенденций в обществе и опасаясь новых погромов, пошла на уступки требованиям правых. Рынки были «очищены» от иностранных граждан, розничная торговля картошкой и бананами стала привилегией полноправных россиян. Однако эти решения, которые праворадикальные группы могли бы считать своим успехом, имели совершенно неожиданные последствия.

С одной стороны, они выявили всю бессмысленность подобных требований. Цены и ассортимент товаров на рынках не улучшились, а наоборот, ухудшились. А на транспорте, в строительстве, сфере услуг и муниципальных службах нелегальных иммигрантов сменили столь же бесправные и низкооплачиваемые легальные. Обойтись без них всё равно невозможно, поскольку демографическая ситуация в стране в одночасье не изменится. А опросы общественного мнения демонстрировали перемену тенденции: число людей, позитивно или нейтрально относящихся к мигрантам, начало расти.

И даже те, кто на бытовом уровне недолюбливают «чурок», всё чаще негативно реагировали на агитацию ультранационалистов: вас могут раздражать акцент и манеры приезжих, но если у вас под окном избивают людей и крушат ларьки, это вам вряд ли понравится. Выяснилась неприятная для правых истина: как бы плохо ни относился обыватель к «черным», он испытывает еще большую неприязнь к коричневым.

С формальной точки зрения программа ДПНИ была в значительной мере выполнена, и это нанесло сокрушительный удар по данной организации. Выявилось очевидное противоречие. Ведь в силу юридических ограничений активисты ДПНИ требовали не совсем того, чего хотели. Если ваша цель - убить или выселить всех инородцев, но говорите вы про необходимость регулировать миграцию, не удивительно, что по мере того, как регулирование миграции усиливается, вы к своей цели не приближаетесь, а наоборот, отдаляетесь от нее.

Нелегальная миграция была питательной средой ДПНИ не только в идеологическом плане. Ни для кого не секрет, что ультраправые штурмовики, терроризировавшие иностранных рабочих, были важным инструментом контроля, который использовался самими работодателями. За это владельцы строительных компаний нередко финансировали деятельность «борцов с миграцией», которые, в свою очередь, помогали им держать нелегалов в страхе и подчинении. По мере того как «легальный» контингент мигрантов увеличивался, а «нелегальный» сокращался, уменьшалась и заинтересованность спонсоров в развитии ультраправых «проектов».

К концу 2007 года ДПНИ находилось в очевидном кризисе. Относительная неудача Русского марша в 2007 году (по сравнению с его успехом в 2006 году) вызвана была не только более жестким отношением властей, но и внутренней слабостью ультраправых. Среди них начались расколы. А ведущий идеолог правых, теоретик «русской республики» и «оранжевой революции по-русски» Дмитрий Рогозин, почувствовав изменение конъюнктуры, предпочел роли «непримиримого врага Кремля» средней руки чиновничью должность за границей.

Увы, расколы в рядах ультраправых означали не только ослабление позиций публично выступающих националистических политиков, но и усиление активности мелких неонацистских групп. Если первые могли только орать, то вторые предпочитают резать.

В идеологическом плане уже Кондопога показала сдвиг в националистической среде от «державно-патриотических» настроений к откровенному фашизму. На организационном уровне это привело к появлению нелегальных организаций, которые уже не оглядываются ни на законодательные нормы, ни на формальные запреты. Они говорят то, что думают, и делают то, что говорят. Нападают, убивают.

Мало того что подобные группки уже не скрывают своей идеологии (они всё равно нелегальны, зачем им сдерживаться), но их трудно контролировать. Пока все были собраны в коалиции ДПНИ, власти могли за ультраправыми присматривать, держать ситуацию под контролем, влиять на нее, запрещая одно и разрешая другое. Теперь, когда на место легального национализма пришло стихийное фашистское подполье, контролировать ситуацию стало сложнее.

Среди левых и антифашистских активистов распространено мнение, что националистические группы действуют с попустительства милиции. Однако легко заметить, что милиции (даже если в ее рядах немало расистов) отнюдь не интересно получать растущее количество нераскрытых дел и оправдываться по поводу того, что людей убивают средь бела дня, иногда в центре столичных городов.

Агрессивность неонацистских групп усилилась из-за того, что они отнюдь не выигрывают борьбу за улицы. Новым явлением со времени Кондопоги стал и рост антифашистского движения, порой вполне стихийного. Неонацисты нападают только тогда, когда имеют численный перевес, причем двукратный или трехкратный. После того как «антифа», «красные скины», панки и различные левацкие группы стали сбиваться в значительные толпы и научились со своей стороны действовать агрессивно, ситуация изменилась. В свою очередь, наци не нашли ничего лучше, кроме как начать нападения на антифашистов и панков, которые отбились от своих.

Однако действие рождает противодействие. Если наци надеялись запугать своих противников, то, похоже, они добились обратного. Мало того что движение «антифа» растет, оно начинает привлекать внимание и сочувствие общества.

Акция памяти Алексея Крылова вечером 19 марта вылилась в одну из самых заметных несанкционированных манифестаций в Москве за несколько лет. На Пушкинской площади стояло несколько автобусов с ОМОНом, а милиция задерживала всех «подозрительных». Манифестацию тут же перенесли на «Кропоткинскую», откуда пошли по Гоголевскому бульвару. Всего было задержано 13 человек, но серьезных попыток рассеять манифестантов не предпринималось. Всем было ясно, что люди имеют причину протестовать, не дожидаясь положенных 10 дней, необходимых для официальной подачи заявки.

Около 300 человек выдвинулись от метро «Кропоткинская» в сторону Старого Арбата. Они несли зажженные файеры и полотнища с надписями: «Фашизм не пройдет», «Фашизм убивает - власть покрывает», «Победили в 45-м, победим и сейчас!», «Ваше безразличие - наши смерти», «Для власти фашизм хулиганство» - и скандировали: «Пока мы едины, мы непобедимы!»

Колонна шумно прошла по бульвару, свернула на Старый Арбат и добралась до метро «Смоленская». Первые милиционеры встретились антифашистам только у входа в метро, да и те не успели понять, что к чему. Многие прохожие активно поддерживали демонстрантов. Шествие закончилось мирно, никто задержан на нем не был.

Сдержанное отношение милиции к демонстрантам свидетельствует об определенном изменении политического климата и просто о здравом смысле офицеров, понимавших общественный смысл происходящего. Однако для власти дело Крылова выглядит серьезным предупреждением. Если официальные структуры не проявят готовности решительно и эффективно бороться с подпольными неофашистскими группами, уличная война будет только нарастать. А стихийно растущее антифашистское движение, как показали уже лозунги на шествии 19 марта, будет становиться всё более оппозиционным.

В любом случае, последние события - явно происходящие по собственной, естественной логике - в очередной раз свидетельствуют: время политических технологий кончается. Близится время политики.

В ДЕНЬ ДУРАКА УКРАИНЕ НИЧЕГО НЕ УГРОЖАЕТ

Татьяна Красногорова

1 апреля, когда в Киеве будет находиться американский президент Джордж Буш, российская Госдума намерена провести парламентские слушания на тему выполнения Украиной Договора о дружбе и сотрудничестве с РФ. Об этом заявил глава комитета Госдумы по делам СНГ Алексей Островский.

«Цель слушаний - понять необходимость либо пролонгации Договора, срок действия которого в ближайшее время истекает, либо внесения в него изменений и дополнений», - добавил парламентарий.

Между тем, как утверждают эксперты, опрошенные корреспондентами РИА «Новый Регион», в День дурака Украине ничего не угрожает, - Госдума не примет никаких решений по «Договору», ограничившись эмоциональными порицаниями в адрес руководства соседней страны, которое мечтает о вступлении в НАТО.

«Вопрос расторжения «Большого договора» с Украиной на голосование пока никто не ставит, - говорит директор Института Украины (г. Москва) Евгений Минченко. - Речь идет о том, чтобы обозначить проблемы, которые могут возникнуть у США, и у тех стран, которые стремятся присоединиться к НАТО.

Для США главной проблемой станет сокращение сотрудничества с Россией в Афганистане, где для Америки сейчас сложилась непростая ситуация. Для Грузии - это тема возможного признания Абхазии и Южной Осетии. Для Украины - тема разрыва «Большого договора», который в принципе является общим документом, но содержит гарантии безопасности Украины со стороны России».

Евгений Минченко уверен, что 1 апреля Госдума не примет никаких решений. «Это будут парламентские слушания, где депутаты скажут Украине: «Имейте в виду, мы, если что, выйдем из большого договора». Но я не думаю, что будет дальнейшая постановка этого вопроса», - отметил эксперт.

По версии гендиректора Центра политической конъюнктуры России Михаила Виноградова, «Госдума не является самостоятельным органом для принятия решения по разрыву «Большого договора».

«Важны жесты только со стороны исполнительной власти РФ, депутаты Госдумы их только оформляют. В ситуации, когда между Москвой и Киевом достигнут какой-то компромисс, российской стороне выгодно, чтобы именно Украина выступила инициатором разрыва. Поэтому я не вижу больших преимуществ для России, если она захочет разорвать или пересмотреть «Большой договор»… Ожидания от саммита НАТО в Бухаресте таковы, что Украина не продвинется в своих планах вступить в НАТО», - заявил Виноградов.

Он также отметил, что предстоящие парламентские слушания наглядно демонстрируют, что Москва время от времени осуществляет давление на Украину. «Однако такой имидж страны, которая инициирует кризис в отношениях с соседями, никаких преимуществ России не сулит. Москва могла бы уступить инициативу Киеву в организации конфликтов», - говорит эксперт.

Директор института проблем глобализации Борис Кагарлицкий в свою очередь напоминает, что парламентские слушания - это еще не голосование по данному вопросу.

«Но даже если депутаты Госдумы вынесут рекомендацию расторгнуть «Большой договор» с Украиной или его пересмотреть, будет запущена затяжная парламентская процедура: заседания комитетов, внесение вопроса в повестку дня и т.д. Кроме того, если речь идет не просто о расторжении, а о внесении поправок и изменений, эти поправки необходимо еще сформулировать. Поэтому парламентские слушания будут использованы только как фактор давления на Украину со стороны Москвы», - отмечает политолог.

Как напоминает «Новый Регион», 1 апреля 2008 года исполняется девять лет со дня вступления в силу двустороннего российско-украинского Договора.

Накануне очередной годовщины с момента его подписания в Киев запланирован визит президента США Джорджа Буша, цель которого - поддержка интеграции Украины в НАТО.

МИД России неоднократно заявлял, что членство Украины в альянсе противоречит Договору о дружбе и сотрудничестве с РФ.

Российско-украинский Договор о дружбе и сотрудничестве заключен в 1997 году. Одним из составляющих является согласие Украины на базирование Черноморского флота в Крыму взамен на признание Россией украинского статуса полуострова.

Ранее оппозиционные украинские политики неоднократно призывали Россию отказаться от Договора, ссылаясь на то, что Киев не соблюдает пункты соглашения, в частности, о защите прав русскоязычных граждан, проживающих на Украине.

Посол РФ Виктор Черномырдин заявлял, что выступает против разрыва «Большого договора» с Украиной.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

РОССИЯ ВЕДЕТ ПРОТИВ ГРУЗИИ «ПСИХОЛОГИЧЕСКУЮ ВОЙНУ» С УЧАСТИЕМ ДОБРОГО И ЗЛОГО ПОЛИЦЕЙСКОГО

Татьяна Красногорова, Арина Морокова

В российско-грузинских взаимоотношениях обозначились два противоположных тренда. Об этом в интервью РИА «Новый Регион» заявил гендиректор Центра политической конъюнктуры России Михаил Виноградов.

Первый тренд - на сближение России и Грузии и отказ от абсурдных санкций, в том числе устранения транспортного сообщения. Второй - на обострение отношений путем признания Госдумой независимости Абхазии и Южной Осетии.

Подобное раздвоение сознания, поступков и заявлений очень напоминает политическую шизофрению власти. «Москва выбирает новый способ взаимоотношений с Грузией, - говорит Михаил Виноградов. - Холодная война заменяется психологической».

Эксперт особо отмечает: в последнее время именно Россия выступает инициатором обострения отношения с Грузией.

«Но это обострение не нужно преувеличивать, так как решение Думы рекомендовать признание непризнанных республик - это способ обозначить активность думцев в данном вопросе. Не надо это воспринимать как стратегическое решение. Дума в российской истории много чего принимала. Поэтому резкая реакция Грузии на деле будет формальной и дежурной, до тех пор пока исполнительная власть России не заявит о намерении признать Абхазию и Южную Осетию… Хотя я не вижу каких-то выгод от признания Абхазии и Южной Осетии. Думаю, что российская политическая элита этого тоже не видет», - говорит Михаил Виноградов.

Директор Института проблем глобализации Борис Кагарлицкий согласен с тем, что Россия ведет против Грузии «психологическую войну»

«Демарш депутатов Госдумы в отношении к Грузии - это пропагандистские действия с целью выжать определенные уступки со стороны Саакашвили, показать свои козыри. В данном случае это игра в злого и доброго полицейского. Госдума изображает злого полицейского, а МИД с президентом - доброго», - отмечает Кагарлицкий.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

ПОЧЕМУ ФАШИЗМ НЕ ПРОЙДЕТ

Убийство Алексея Крылова всколыхнуло общественное мнение в Москве, а в перспективе, быть может, по всей России. Пока нацисты убивали киргизов, таджиков и негров, общественность морщилась, но терпела. Однако теперь убили русского, да ещё в центре Москвы. Это уже не первое подобное убийство, но на сей раз чаша терпения явно переполнена. Массовая стихийная демонстрация 19 марта, прошедшая в центре Москвы, показала, что настроения в обществе меняются. Газеты запестрели заголовками о нацистском терроре. Эксперты стали обмениваться мнениями о том, как бороться с ксенофобией. Такого не было даже после погрома в Кондопоге. Тогда власть, видя терпимость населения к крайним проявлениям национализма, пошла на уступки ультраправым. Теперь ситуация изменилась, маятник качнулся в другую сторону, а демонстранты на митинге протеста несли плакат «Фашизм убивает - власть покрывает».

Однако рост антифашистского движения, хоть и свидетельствует о перемене в общественных настроениях, отнюдь не равнозначен всеобщей консолидации и тем более всеобщей антифашистской активности. Значение происходящих перемен мы сможем в полной мере оценить только в ближайшие месяцы.

На протяжении большей части 1990-х и первой половины 2000-х годов националистические тенденции не только усиливались в общественном мнении, но становились всё более допустимыми в сфере публичной политики. Депутаты Государственной Думы, чиновники и модные публицисты не то, чтобы являлись в глубине души нацистами и погромщиками, но просто, понимая растущую популярность людоедских идей, пытались повысить свой рейтинг, выражая им скромное и благопристойное сочувствие. Бесхребетный оппортунизм оказывался куда более сильным стимулом для распространения фашизма, чем твердые националистические убеждения. Однако, так или иначе, именно этот благоприятный идеологический фон создавал условия для формирования в России настоящих нацистских группировок. Другое дело, что развившись до определенного уровня, фашистское движение начало вытеснять «умеренный» национализм. Монстр сожрал своего создателя.

Во многом происходящий процесс напоминает то, что происходило в Германии в середине 1920-х годов. Нацизм тоже возник не сразу, и его рост был тесно связан с общим распространением националистических идей и настроений, первоначально - в совершенно иной, куда более умеренной форме. Не надо, впрочем, забывать: национализм свойственен был не только немцам, фашистские идеологи появились тогда далеко не в одной Германии, однако далеко не всюду эти идеи нашли поддержку.

В Англии единственная попытка крупного фашистского марша (наподобие нашего Русского марша 4 ноября) в середине 1930-х годов кончилась плачевно. С одной стороны, вышло три тысячи фашистов, с другой, стороны более тридцати тысяч коммунистических и социал-демократических рабочих, которые, не долго думая, бросились на фашистов и принялись их бить. В потасовке пострадало и некоторое количество полицейских (марш-то был разрешенный). Больше фашисты маршировать не пытались, но на этом дело не кончилось. Беднягу Освальда Мосли, лидера Британского союза фашистов, просто били на улице, а любое его выступление неизменно заканчивалось тем, что на оратора и его сторонников с кулаками набрасывались толпы прохожих.

Надо сказать, что средний английский рабочий 30-х годов по своим взглядам был отнюдь не образцовым интернационалистом. Скорее - наоборот. Он любил империю, а в глубине души был националистом и даже чуточку расистом, веря, что, будучи британцем, принадлежит к «лучшей породе людей». Чувство превосходства распирало его не только при виде негров или индусов, но и при общении с «лягушатниками» с другого берега Ла Манша. Но, несмотря на это, он задолго до Второй мировой войны был антифашистом на инстинктивном, почти биологическом уровне. И при виде фашиста у него неизменно возникало только одно желание: дать в морду.

Причин такого поведения две. Во-первых, глубоко укорененное классовое сознание, связанное с не очень хорошо осмысленными, но четко усвоенными основами левой идеологии. А во-вторых, уверенность в себе. Все остальные расы и народы вызывали скорее сочувствие: они же не виноваты, что не имели счастья родиться британцами. Им просто не повезло в жизни.

Почему я рассказываю читателю эти истории, относящиеся к другой стране и эпохе? Потому что из них можно сделать очень важный вывод, который с большим трудом дается «прогрессивной интеллигенции». Мы не можем и не должны требовать от каждого обывателя безупречной политкорректности и совершенной свободы от любых национальных или религиозных предрассудков. Но мы можем и должны требовать, чтобы при столкновении с фашизмом и погромной черносотенной идеологией, он без колебаний и неизменно узнавал врага, с которым надо бороться так же жестко и бескомпромиссно, как боролись его деды.

Во время шествия 19 марта активисты антифашистского движения несли плакат «Победили в 45-ом, победим и сейчас». Этот лозунг, несомненно, будет прочитан и понят обществом. Потому что фашизм апеллирует к комплексу неполноценности, к обиде побежденного. Наци нападают большими группами не столько потому, что они - каждый в отдельности - трусы, сколько потому, что неуверенность, комплекс неполноценности у них является одним из важнейших объединяющих мотивов. Чтобы победить фашизм, надо апеллировать к социальной солидарности и национальной гордости. Но не к псевдоисторическим мифам или бредовым религиозно-этническим фантазиям, а к реальным событиям, которые не надо переиначивать и извращать для того, чтобы можно было ими гордиться. Уверенность в себе, готовность защищать свои интересы и чувство внутренней свободы, в первую очередь свободы от страха перед властью, правящим классом и начальством, вот что убивает фашизм.

И если у бывшего советского народа было то, чем он как народ мог гордиться безо всякого колебания, так это именно победа в войне против нацизма.

Специально для «Евразийского Дома»

НАЗРЕЛА ПОРА МЕНЯТЬ ТРУДОВОЙ КОДЕКС

У микрофона - ведущий Игорь Гмыза.

Гость в студии - директор Института глобализации и социальных движений Борис Юльевич Кагарлицкий. Тема разговора - современное забастовочное движение в России.

Давно хотелось поговорить о забастовочном движении в России, но как-то поводов всё не было. Кроме забастовки фордовских рабочих во Всеволожске и говорить было не о чем. Но сейчас забастовки стали идти одна за другой, сегодня забастовочные события развиваются на шахте «Красная шапочка». Складывалось ощущение, что забастовочное движение в России по сравнению с концом 90-х и началом 2000-х годов постепенно сходит на нет.

Борис Кагарлицкий считает, что проблема забастовочного движения в нашей стране все-таки сложнее. Действительно, в начале 2000-х годов оно реально сошло на нет, потому что положение людей улучшалось. И просто в тот момент в обществе был всплеск надежд, люди на самом деле не сильно протестовали.

А потом вступил в действие новый Трудовой кодекс, новое законодательство о забастовках, которое практически сделало невозможным проведение легальных забастовок. Во всяком случае, так казалось, потому что потом в целом ряде случаев, в том числе и во Всеволожске, люди нашли способ даже при ныне действующем законодательстве бастовать легально. В частности, они начинали забастовку, тут же получали предписание суда её прекратить, забастовку прекращали по окончании дня. То есть, они бастовали где-то 24 часа или 12 часов. А потом через некоторое время начинали забастовку снова. И снова получали предписание суда, снова забастовку останавливали. Обычно забастовщикам хватало одного-двух раз. Первой такой забастовкой была как раз забастовка в Башкирии на «Уфимских авиалиниях». Затем ту же самую технологию опробовали рабочие предприятия «Форд» во Всеволожске.

На самом деле в России забастовок в последнее время было довольно много, но они были небольшими, длились несколько часов, и, как правило, администрация, если она договаривалась с рабочими или, наоборот, подавляла забастовку, предпочитала просто о забастовке не заявлять, чтобы не портить рейтинг своего предприятия и не выносить сор из избы. В реальности ситуация была гораздо более драматичной, чем казалось. А сейчас после Всеволожска забастовки вышли снова на поверхность.

Ведущий Игорь Гмыза и директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий в студии ''Радио России''

Не является ли парадоксом ситуация, когда в России растут цены, увеличивается имущественное расслоение населения, а забастовок становится всё меньше? Только ли дело в том, что бастовать легально сегодня трудно?

Как считает гость в студии, дело не только в этом. На самом деле то, что забастовок в России становится меньше, это неправда, их становится больше. Начиная с 2006 года неуклонно растёт количество трудовых конфликтов и забастовок, как зарегистрированных официальным образом, так и незарегистрированных. И это связано не столько с ростом цен, который в настоящее время наблюдается, сколько с тем, что люди увидели, насколько выросла прибыль предприятий и выручка у компаний и насколько не выросла зарплата рабочих.

Зафиксирован целый ряд драматических забастовочных случаев, в частности, в компании «Михайловцемент», когда стало известно, что прибыль предприятия выросла в три раза, а зарплата работающих осталась на месте. Естественно, рабочие стали требовать, чтобы им хоть что-то дали. Подобное требование рабочих нормальное, об этом свидетельствует мировая практика. Однако результат оказался парадоксальным. Рабочие «Михайловцемент» для себя ничего не добились. Предприятие тут же закрыли на реконструкцию, которая стоила компании значительно дороже, чем те уступки, о которых просили рабочие. Однако при этом холдинг «Евроцемент», куда входило предприятие «Михайловцемент», несколько повысил зарплату рабочим других предприятий, не дожидаясь забастовок и конфликтов на них.

Довольно типичная ситуация для России. Бастующих наказали, но какие-то выводы владельцы производства всё-таки для себя сделали. Это очень обидная, часто повторяющаяся ситуация: требования рабочих частично выполняются, но при этом тех, кто был зачинщиками, организовал какую-то акцию и выдвинул требования, стараются наказать, удалить, уволить и т.п.

Директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий отвечает на вопросы слушателей

Именно это имеется в виду в докладе, который подготовил институт, когда говорится о репрессивной кампании против свободных профсоюзов в России?

По утверждению Б. Кагарлицкого, в 2006 году, когда начались первые забастовки на «Форде», и даже в первой половине 2007 года никаких реальных репрессий не было, были отдельные случаи, но ничего серьёзного не было. А где-то с осени 2007 года настроения работодателей резко изменились, потому что возникло ощущение, что идёт нарастающая волна профсоюзного строительства, в связи с чем начались превентивные репрессии. Не по итогам забастовок и конфликтов, а очень часто при попытке создания профсоюза. Или когда профсоюз был создан и какое-то время работал, и как только он начинал чего-то требовать или просто более активно себя проявлять, его начинали давить.

Профсоюзы такая вещь, что они могут быть в подполье, но как только они выходят из него, то должны сразу показать, кто они такие, и никуда от этого не деться. Им надо регистрироваться.

Есть реальный пример во время забастовки докеров, когда прокуратура просто изъяла списки членов профсоюза в профкоме. То есть у профсоюза всё было нормально, всё было прописано, только работодателю это было знать необязательно. А прокуратура пришла, забрала эти документы, и они почему-то потом попали к работодателю.

В России существуют, как принято их называть, официальные профсоюзы. Федерация независимых профсоюзов - довольно крупная организация, которая периодически устраивает какие-то митинги, шествия, проводит свои съезды. Насколько официальные профсоюзы влияют на взаимоотношения рабочих с работодателями?

По словам Б. Кагарлицкого, бывает по-разному. Стачка на Качканарском ГОКе, тоже сравнительно недавно произошедшая, была проведена представителями официальных профсоюзов. Бывают, по словам эксперта, первичные организации ФНПР, которые действуют и ведут себя решительно. Но всё-таки, считает гость в студии, это скорее исключение.

Обычно преобладает другая тенденция: официальный профсоюз является чем-то вроде отдела по социальным вопросам при директоре и никаких других функций не имеет. С другой стороны, часто одновременно с ним появляется новый профсоюз, как правило, меньший по охвату работающих, потому что он, собственно, новый. И по действующему Трудовому кодексу работодатель его может просто игнорировать. У него есть такое право. Если старый профсоюз больше, то он может новый не признавать, считать, что его как бы нет. Пусть даже новый профсоюз зарегистрирован официально, но для предпринимателя этого профсоюза нет, он с ним не ведёт переговоры, не общается, ничего не подписывает и не учитывает его мнение.

В результате получается та самая ситуация, которая сегодня сложилась на шахте «Красная шапочка». Там долгое время существовал профсоюз НПГ (Независимый профсоюз горняков), который входит во Всероссийскую конфедерацию труда. И этот новый, альтернативный профсоюз, хотя он не такой уж новый, имеет свою историю, но так или иначе его администрация не признавала. При этом накапливались проблемы, которые никто не решал, назревал конфликт. Профсоюзу не давали возможности вступить в переговоры с администрацией, чтобы решить все противоречия, в результате началась стихийная забастовка. И только когда началась стихийная забастовка, администрация бросилась к профсоюзу НПГ и стала говорить, чтобы тот сам разбирался в ситуации, выводил людей из забоя, на что представители НПГ ответили, что они уже ничего не могут контролировать, потому что началась стихийная забастовка.

Представители НПГ согласились, что горняки «Красной шапочки» являются их членами, они их поддерживают и понимают, однако ими уже не управляют, поэтому пусть администрация занимается сама. И возникает ситуация, когда непонятно, спустится или не спустится в забой представитель НПГ.

Только что руководство Всероссийской конфедерации труда сделало заявление, что это очень типичная и характерная ситуация для России. С одной стороны - доводят дело до конфликта, а потом обнаруживают, что нужен альтернативный свободный профсоюз, однако у того нет прав, чтобы решить данный конфликт. Нужно вести переговоры, а оказывается, что переговоры вести уже не с кем.

Окончание беседы слушайте в аудиозаписи программы.

Мнения, прозвучавшие в студии, могут не совпадать с мнением руководства «Радио России».

Прослушать запись можно здесь: amp;id=260284#

НАВАЖДЕНИЕ

Симптомы одной болезни: конспирология и политтехнология

«Всё не так, как на самом деле». Эта простая и неопровержимая в своей бессмысленности формула отражает типичное отношение «компетентного обывателя» к политическим новостям. Словам, произносимым публичными политиками и общественными деятелями, не принято верить. Картинка в телевизоре не дает никакой информации. Ее можно фальсифицировать. Комментаторы и аналитики все сплошь подкуплены. А собственного знания и аналитических способностей для того, чтобы проникнуть за телевизионную картинку, в глубь событий, нет.

Раз нет ни анализа, ни информации, надо ждать откровения.

Особенность откровения в том, что оно не нуждается ни в аргументах, ни даже в фактах. Оно, как вспышка света во тьме, проясняет все разом.

Откровения последнего времени, впрочем, отличаются от откровений древности. В прежние века смысл откровения был в том, чтобы иррациональным образом познать божественное, возвышенное. Нынешние откровения совсем по другой части. Итогом их становится понимание начала сатанинского, злого. Иными словами, то, что было откровением лет триста назад, сегодня становится наваждением.

Тезис о том, что зло правит миром, достаточно прост, очевиден и наглядно убедителен.

Две самые популярные трактовки всемогущего зла в последнее время - теория заговора и вера во всепроникающие возможности «политтехнологий». Оба подхода едины в главном: они исходят из представления о том, что любые процессы, в конечном счете, сводимы к закулисным манипуляциям, производимым тайными силами. Непосредственные участники событий - не более чем марионетки, вольные или невольные исполнители чужой воли. Решающая роль отводится средствам массовой информации. Они контролируют сознание, создают общественное мнение, «зомбируют» публику. Это мощная демоническая сила, которой ничего невозможно противопоставить, кроме таких же технологий, только направленных на достижение противоположных целей.

Различие между теоретиками заговоров и поклонниками политических технологий состоит в отношении к жизни. Теоретики заговора, «конспирологи» - это грустные сатанисты, сохраняющие, несмотря ни на что, веру в ангелов. Поскольку от ангелов, по большому счету, проку никакого нет, то остается лишь горевать, возмущаться и гневаться, сознавая повсеместное распространение и торжество зла.

Очень страшное кино

Наиболее известной, древней и распространенной версией конспирологии является, разумеется, теория еврейского заговора. Собрав антисемитские тексты, написанные за последние 200 лет, можно составить немаленькую библиотеку, способную стать источниковедческой базой для впечатляющих размеров трактата. Собственно, так и получается: конспирологи обожают цитировать друг друга, переписывать целые страницы, не слишком утруждая себя анализом противоречий между разными концепциями. Мне еще не попадалось ни одного труда по сравнительной конспирологии.

А если основные «классические» тексты - вроде знаменитых «Протоколов сионских мудрецов» - давно разоблачены как фальшивка, то это лишь очередное доказательство всепроникающей и вездесущей силы жидо-масонского заговора, который полностью подчинил себе не только средства массовой информации, но и научную среду.

Кажется, еще Жан-Поль Сартр писал, что сознание антисемита глубоко трагично. Евреи повсюду. Они везде. Они могут всё. Им прислуживает множество наивных христиан.

Разумеется, современная конспирология куда богаче традиционного антисемитизма, хотя генетически с ним связана. К нашим услугам целый набор переплетающихся версий, пантеон злодеев, включающий в себя инопланетян, иностранные разведки и даже английскую королевскую семью, которая спустя сто лет после смерти королевы Виктории продолжает править миром с помощью глупых американцев. Особенно мне нравится собирательный образ «врагов России». Тут присутствуют все сразу. Католический Ватикан, злобные евреи, коварный Альбион, американский империализм, леваки, фашисты, антифашисты, либералы, коммунисты, атлантисты, азиатские орды, «желтые», «черные», Запад, Восток, Север, Юг.

Некоторые из этих версий довольно изящны, другие совершенно топорны. Но все они, в конечном счете, уступают по рельефности и убедительности идее еврейского заговора, доведенной до совершенства несравненным доктором Геббельсом.

Конспирологи обожают в поисках аргументов и доказательств изучать историю. С их точки зрения любое событие прошлого - пример удавшегося или сорванного заговора. Русская революция - не социальный взрыв, а результат деятельности германского Генерального Штаба, большевики - отряд шпионов и диверсантов, московские процессы Сталина - не пример внутриполитической борьбы, а редкий случай удавшейся «контр-заговорщицкой» деятельности, крах СССР устроили «агенты влияния», выполняющие план Даллеса, и т. д.

Масла в огонь подливает традиция государственной пропаганды, стремящейся изобразить всякого несогласного с действующей властью сознательным или бессознательным иностранным агентом.

Социальных различий внутри общества не существует, классовый конфликт - выдумка подкупленных бароном Ротшильдом марксистов. Если люди протестуют, то не потому, что им плохо, а потому, что их подталкивают к этому операторы глобального заговора.

У заговора никогда нет никакой цели, кроме абсолютной. Единственной целью в борьбе за власть является сама власть. То, что эта власть - инструмент политики, отбрасывается как нечто несущественное.

Вечно готовое объяснение - что-то вроде нарисованного очага в хижине Папы Карло. Этот огонь не греет, но он всегда с нами. А если удастся проникнуть за нарисованный очаг, обнаружится там лишь кукольный театр, точно такой же, как на соседней улице.

Оборотной стороной широкого распространения конспирологии является невозможность выявлять и анализировать реальные заговоры. Ведь любой историк знает, что заговоры в политической жизни встречаются. Бывают и закулисные договоренности, и тайные махинации. Например, в Англии на протяжении 200 лет бытовал панический страх перед «иезуитским заговором». И нельзя отрицать, что иезуиты существовали. И даже плели козни. Но к тому времени, когда параноидальный ужас перед иезуитским заговором получил наибольшее распространение, сам орден переживал глубокий упадок, постепенно переключаясь с вопросов политики на вопросы образования.

Заговоры существуют, но не играют той глобальной роли, которую им приписывают конспирологи. Даже успешные заговоры (вроде убийства Распутина) оказываются не более чем прелюдиями к по-настоящему серьезным событиям, которые происходят в открытом политическом пространстве.

Мне глубоко неинтересно знать, получали большевики какие-то деньги из Германии или нет. Суть вопроса не в том, на какие деньги выходила в июле 1917 года газета «Правда», а в том, почему ее идеи с восторгом принимались частью общества, в отличие от идей множества других газет, выходивших значительно большими тиражами. И почему английская разведка, несмотря на неограниченные ресурсы, огромный опыт и феноменальный шпионский талант Роберта Локкарта, не смогла нанести серьезного ущерба тем же большевикам год спустя.

Стоит вам предпринять попытку проникнуть в действительный смысл тайных операций, как вас сочтут конспирологом, перестанут относиться к вам серьезно. Иногда у меня возникает подозрение, что теории заговора специально распространяются ЦРУ и КГБ для прикрытия своих действий. Но это так, конспирологические домыслы.

Веселые ребята

Если конспирологи - мрачные сатанисты, то поклонники политтехнологий - сатанисты веселые. Конспирологи верят в мировой заговор и страдают от невозможности что-то ему противопоставить. Политтехнологи тоже верят в заговор, но радостно стремятся принять в нем участие.

Конспирологи в массе своей почвенники, националисты и мистики. Политтехнологи - принципиальные плюралисты, западники, рационалисты. Даже те из них, кто работает на фашистские или национал-коммунистические организации, не разделяют эти идеологические установки. Они уверены, что заговоров должно быть как можно больше. Тогда всем хватит работы.

Вбросить слух, опубликовать статью, правильно составить социологический опрос - и вот общественное мнение. Способность людей критически осмысливать информацию политтехнологи оценивают крайне низко, и в этом они, увы, правы. Но реальные процессы пробивают себе дорогу в массовое сознание, вопреки любым пропагандистским стараниям. Попросту говоря, если вас ежедневно грабят на улице, рано или поздно вы засомневаетесь в правдивости телевизионных сообщений, из которых следует, что в вашем районе напрочь отсутствует преступность. Конечно, не после первого раза. Даже не после десятого. Но после сотого - наверняка.

Обыватель может быть туп и податлив на манипуляции. Но беда в том, что сами манипуляторы не далеко ушли от обывателя. Чем больше они верят во всесилие и непобедимость своих методов, тем более уподобляются обывателю, которого хотят контролировать.

Веселые циники, считающие себя практическими, изощренными людьми, на самом деле чрезвычайно наивны. Когда они добиваются успеха, то в силу простой веры в непобедимость зла даже не пытаются разобраться, как у них это получилось. А если терпят поражение, то сваливают его на частные ошибки или на то, что их переиграл другой манипулятор, обладающий более значительным бюджетом. Единственный вывод, который российские политтехнологи сделали из своего поражения во время украинской «оранжевой революции», сводился к тому, что у американцев больше денег.

То, как реально происходят политические процессы, для политтехнолога - абсолютная тайна. Он не может и не хочет осознать, что сам не более чем пешка, второстепенный элемент процесса.

Поскольку с некоторых пор все политические силы используют политтехнологов, любая победа и любое поражение могут быть отнесены на их счет. Политическая борьба выглядит подобием игры, не то в шашки, не то в покер. Правила заранее известны, игроки имеют одни и те же цели. Вопрос лишь в том, у кого денег больше и кто лучше умеет блефовать.

Между тем политика - не игра, а деятельность, результаты которой затрагивают миллионы людей. Время от времени эти миллионы вырываются на политическое пространство, разнося в щепки все игровые столы и разбрасывая по полу фишки. Но даже когда до такого не доходит, объективная реальность то и дело напоминает о себе. Сначала по мелочи, исподтишка, потом все сильнее и сильнее. Политтехнологи трактуют это как «фактор непредсказуемого», «внезапное изменение ситуации». Хотя все эти «непредсказуемые» тенденции как раз и лежали на поверхности: интересы социальных групп, противоречия проводимой политики, элементарная способность сначала небольшого, а потом и все более значительного числа людей делать выводы из собственного опыта.

Все это не принимается во внимание, поскольку не относится к миру политтехнологий.

И чем более политтехнологи и их заказчики верят в силу своих чар, тем меньше эти чары работают. Собственно, потому-то выборы то и дело приходится фальсифицировать, что политтехнологии на каждом шагу дают сбой. А ужесточение полицейских методов политического контроля - наглядное свидетельство нищеты политтехнологий.

Политтехнологий, но не политтехнологов. Что бы ни случилось, они далеки от нищеты.

Происхождение видов

Стремление к политическим манипуляциям, вера в заговоры, страх перед тайным злом - все это далеко не ново. Однако факт остается фактом: в последние годы эти идеи получили массовое распространение.

Практика политтехнологов дает повседневную и богатую пищу теориям заговора. Однако и то и другое, в свою очередь, опирается на кризис массового сознания, порожденный крушением социальных движений ХХ века. Просвещение, демократия и марксизм - все эти концепции основывались на рациональном видении мира, в котором «люди сами творят свою историю». Сознательный, мыслящий гражданин наряду с коллективами и классами становился субъектом политического действия, оттесняя правителей, обосновывавших свое господство божественной волей или мистикой национального духа. В последние три десятилетия, однако, мы наблюдали, как терпят поражение принципы Просвещения. Социалистический проект в том виде, как он был сформулирован в начале ХХ века, потерпел неудачу. Вера в исторический прогресс оказалась поколеблена. Демократия восторжествовала, но свелась к набору формальных процедур, лишенных всякого содержания. Экономика предстала перед нами в виде стихии, отторгающей любое общественное вмешательство. Буржуазный порядок приобрел форму Casino Capitalism.

К началу ХХI века мы столкнулись со всеобщим кризисом рационализма. Потеря веры в прогресс означала, что рухнули и прежние представления о смысле истории. Но появилась растущая потребность найти в истории новый смысл, пусть даже иррациональный.

В этом плане «новая хронология» Фоменко, конспирология или политтехнология суть разные симптомы одной и той же болезни.

К счастью, наваждение не может продолжаться бесконечно. Реальность оказалась сложнее и противоречивее, чем полагали прогрессистские мыслители XIX века, но при всей своей ограниченности они были несравненно ближе к пониманию жизни, нежели сегодняшние властители дум. То самое столкновение с жизнью, которое подорвало веру в европейский рационализм, ежедневно наносит удар по новой политической мистике, независимо от ее идеологического оттенка.

В основе теорий заговора и политтехнологического мышления лежит глубоко консервативный взгляд на вещи, глубокая уверенность, что мир невозможно изменить коллективным, открытым и сознательным действием, а по большому счету невозможно изменить вообще. Если политика - это кукольный театр, то единственная ее цель состоит в том, чтобы сменить кукловодов.

История свидетельствует о другом. У политики есть содержание. Массы вполне способны осознать смысл своих действий и организованно отстаивать свои интересы. Если бы дела обстояли иначе, не было бы ни революций, ни реформ, ни демократических преобразований.

История создается усилиями множества людей, действующих разрозненно, а порой и нецелесообразно. История может быть трагичной, но она оставляет шанс для свободы.

И каждый из нас, кто, отвергая наваждение, начинает делать критические выводы на основе индивидуального и коллективного опыта, уже становится потенциальным творцом истории.

© 2007-2009 «Русская жизнь»

ОТПОВЕДЬ РАЗОЗЛЕННОГО «МОЛЧУНА»

В течение почти всего марта в Греции продолжались забастовки, демонстрации и массовые волнения. Мусорщики отказывались вывозить мусор, электрики веерно отключали электричество в жилых домах, а банковские клерки прекращали обслуживать клиентов.

И всё это безобразие пользовалось, судя по опросам, поддержкой 80% населения, терпеливо сносившего бытовые неудобства, поскольку граждане не видели другого способа остановить голосование по пенсионной реформе в парламенте. Оказалось однако, что правящим кругам равно безразлично и мнение большинства избирателей, и их страдания. Под вой народного негодования парламент утвердил вызвавший массовую ярость закон.

Скорее всего, это правительство и этот парламент не переживут следующих выборов, хотя до голосования далеко, а механизм либеральной демократии устроен так, что порой непопулярным кабинетам, заслужившим всеобщее отвращение, удается продержаться дольше, нежели иным диктаторам, обожаемым своими подданными.

Однако, всё-таки, почему такой накал страстей?

Пенсионные реформы продолжаются на Западе больше полутора десятилетий, и вот какой парадокс: чем более активно и успешно проводится реформа, тем быстрее система погружается в кризис. В конце XIX века, когда в Германии были разработаны принципы современной пенсионной системы, в основу её был положен принцип солидарности поколений.

Иными словами, из отчислений работников выплачиваются взносы в пенсионный фонд, который, в свою очередь, платит деньги вышедшим на пенсию людям. А когда нынешние работники выйдут на пенсию, их будут содержать на взносы следующего поколения. Правда, взносы работников составляют лишь часть фонда - его также пополняют из своих средств правительство и предприниматели.

Данная система прекрасно функционировала в большинстве развитых стран мира до конца 1980-х годов, когда неожиданно все заговорили об её кризисе. В западных государствах, правда, кризис выразился не в том, что старики перестали получать пенсии или пенсии эти стали недостаточными для жизни, а в сложных и запутанных объяснениях политиков и публицистов, подкрепленных неубедительными статистическими выкладками.

Суть этих рассуждений состояла в том, что из-за демографического кризиса рождаемость упала, а продолжительность жизни тем временем выросла. В итоге пенсионным фондам грозит банкротство, уменьшающееся число работников не может содержать растущее число пенсионеров.

С экономической точки зрения это примерно то же самое, как утверждать, что Европе в ХХ веке неминуемо должен был бы грозить голод, поскольку число людей, занятых в сельском хозяйстве, уменьшилось, а городское население выросло. Иными словами, демонстративно игнорируется рост экономики вообще и рост производительности труда в частности. Если раньше требовалось, скажем, три работника, чтобы прокормить одного пенсионера, то при современном уровне развития производства вполне достаточно и одного работника.

Другое дело, что нужны были некоторые организационные улучшения. В частности, требовалось немного повысить уровень пенсионных взносов, вычитаемых у рабочих, а также (внимание!) чуточку повысить отчисления, положенные государству и бизнесу. Опросы показывали, что работников не сильно волновал вопрос о том, что их пенсионные отчисления грозят вырасти на 1,5-2%, зато бизнес и государство были категорически против. И не потому, что им было жалко денег для пенсионного фонда, а потому что очень захотелось забрать себе весь пенсионный фонд целиком.

Вместо солидарности поколений была предложена форма индивидуальных пенсионных накоплений, которые, в свою очередь, передавались частным инвесторам для биржевых спекуляций. Каковые инвесторы, безусловно, приумножат пенсионные накопления и сделают всех людей под старость богатыми.

Тут однако возникает резонный вопрос: а зачем тогда вообще нужен пенсионный фонд? Зачем мне отдавать деньги какому-то незнакомому дяде, если я сам могу откладывать их на старость, как делали в прежние времена, когда ни о какой пенсионной системе ещё не слышали? В ответ правительства объясняли, что биржевые спекулянты, банкиры и финансисты - страшно компетентные люди, на которых можно положиться. Обыватель возражал, что если он захочет доверить свои сбережения финансовым спекулянтам или «стратегическим инвесторам», то вполне может сделать это самостоятельно, не нуждаясь в посредничестве государства.

Между тем, на практике именно государство играет здесь решающую роль, поскольку концентрирует разом огромные средства, куда большие, чем стихийно может накопить любой инвестиционный фонд, работающий с индивидуальными клиентами. А затем эти грандиозные средства разом выбрасываются на финансовый рынок, попадая в управление самым крупным, влиятельным и близким к правительству компаниям.

Коррупция при такой системе становится делом неизбежным, но её и не пытаются избегать, поскольку вся система как раз и представляет собой гигантскую коррупционную схему, причем совершенно легальную.

Затем начались скандалы с потерей денег пенсионных фондов. И не потому что финансисты оказались не такими компетентными и эффективными, как обещали. Просто от них не всё зависит. До тех пор пока фондовый рынок растет, можно оправдывать подобное использование пенсионного фонда хорошими биржевыми показателями. Хотя даже в этом случае нет никакой защиты, например, от инфляции.

Однако волны капиталистических циклов регулярно обрушивают фондовый рынок. Если деньги пенсионного фонда вложены в долгосрочные бумаги в долларах, то они будут обесцениваться. Если они вложены в акции, они будут падать в цене вместе с акциями. И даже самые лучшие биржевые спекулянты ничего тут не могут сделать, так же как синоптики не могут остановить урагана.

В Греции уже проиграли на бирже значительную часть пенсионного фонда. Но именно поэтому финансовые компании нуждаются в дополнительном вливании пенсионных сбережений граждан, чтобы покрыть свои убытки и возобновить игру. Реформа должна быть продолжена. Если какая-то часть пенсионных средств ускользнула от финансовых спекулянтов, такая оплошность должна быть исправлена.

И как назло, в тот самый момент, когда греки бушевали на улицах Афин, российским чиновникам пришла в голову блестящая идея: давайте сделаем как в Греции!

Владимир Дмитриев, председатель Банка развития внешнеэкономической деятельности, где лежат пенсионные накопления большей части граждан, даже не скрывал своих целей. Речь идет отнюдь не о благосостоянии будущих пенсионеров. Решать нужно более важную задачу: средства пенсионеров спасут банки от кризиса.

В самом деле, сейчас наши пенсионные накопления «практически мертвым грузом лежат» в банке. Это плохо, пусть поработают на экономику. Дмитриев предлагает передать четверть всех пенсионных резервов, которые находятся под управлением вверенной ему госкорпорации, в коммерческие банки. Коллеги получат на время необходимые деньги, которых сейчас так не хватает. Смогут закрыть свои дыры нашими сбережениями и использовать их для обеспечения своих текущих операций.

Ну, а если в ходе мирового финансового кризиса кто-то из них всё равно обанкротится… Ну, значит, вам не повезло. Да и какое вообще это имеет значение? Всё равно средняя продолжительность жизни мужчин у нас меньше 60 лет, а женщины зарабатывают и отчисляют среднестатистически меньше мужчин. Так что у тех, кто сейчас отчисляет деньги в пенсионный фонд, шансов получить из него деньги не так уж много. До того момента, когда встанет вопрос о том, куда пошли наши деньги, доживут, увы, не все.

Но вот в чем загвоздка. Граждан, которые отказались отдать деньги частным пенсионным фондам, коммерческим структурам по терминологии наших реформаторов принято называть «молчунами». У них вроде как ни прав, ни собственного мнения нет и быть не может. Однако «молчание», согласно правилам всё той же пенсионной реформы, тоже рассматривалось как ответ. Вернее, обозначало отказ передать свои деньги в частный сектор. Несмотря на настоятельные призывы и напоминания. В данном случае молчание, вопреки пословице, знак несогласия.

Почему отказались - вопрос другой. Одни не доверяют частным инвестиционным конторам. Другие вообще не верят в новую пенсионную систему. Третьи не понимают разницы между новой и старой. Четвертые (как, например, автор этих строк) таким образом выразили принципиальное несогласие с реформой, подрывающей солидарность поколений. Принципиально важно не это. Существенно то, что НИКТО из «молчунов» не давал согласия на использование своих денег коммерческими банками. А если бы они хотели, то давно могли бы отдать свои накопления «частнику» в предусмотренном официально порядке.

С точки зрения господина Дмитриева, пенсионные накопления «практически мертвым грузом» лежат в ВЭБе. Пожалуй, это действительно так, но подобное положение дел возникло как раз в результате проведенной и проваленной российскими либералами реформы.

Если бы не эта реформа, то деньги шли бы на выплату пенсий нынешним пенсионерам, а будущим пенсионерам пенсия была бы гарантирована государством, что отнюдь не очевидно при накопительной системе. Причем сейчас, несмотря на все экономические успехи, денег на пенсии периодически недостает. И не потому, что в стране или в казне средств нет, а потому что финансовые потоки не туда направлены.

Был уже момент около года назад, когда Пенсионный фонд пытался использовать средства «молчунов» для выплаты текущих пенсий. Какой шум подняла либеральная пресса: у людей хотят отнять их пенсионные накопления! Даже по телевизору об этом «злодеянии» власти передачи показывали несмотря на то, что у нас в стране вроде как правительство эфир контролирует. А сейчас, когда те же сбережения отдать без спросу собираются коммерческим банкам, что-то большого шума не наблюдается. Потому что в первый раз каким-то старикам помочь хотели, а на сей раз своим, хорошим ребятам, банкирам.

В «финансовом блоке правительства» даже ещё одна, новая инициатива появилась. Людям доплаты сделать к пенсионным накоплениям, но только тем, кто правильно поступает, отдает свои деньги в управление частному сектору. А другим, понятное дело, ни за что! Потому что если на каждый рубль пенсионного фонда, отданный частнику, добавить ещё один рубль, то, спрашивается, кому в итоге эти два рубля достанутся? Будущим пенсионерам? Нет, конечно! Всё тому же частнику! И не когда-нибудь, через 20 лет, а сейчас. А уж во что они превратятся к моменту, когда придется их возвращать, Аллах ведает!

Как соотносится подобное стимулирование с принципом юридического равноправия граждан, остается загадкой для особо любознательных. Однако в условиях финансового кризиса и нарастающих трудностей частных банков у серьезных людей нет времени мучить себя подобными теоретическими вопросами.

Деньги, между прочим, не маленькие. Сейчас под управлением ВЭБа находится около 360 миллиардов рублей накоплений пресловутых «молчунов». Куш солидный. Как объяснил журналистам господин Дмитриев, «эти деньги сейчас очень пригодятся российской банковской системе, которая из-за кризиса на мировых финансовых рынках столкнулась с дефицитом ликвидности». Поймите же, им нужнее! «Это будет серьезным ресурсом для решения неотложных задач с укреплением ликвидности банков».

Чтобы успокоить особо нервных, банкиры поясняют: банкам отдадут не все деньги «молчунов». Вернее - не все сразу. По словам Дмитриева, для начала можно «поделиться» 90 миллиардами рублей. И, конечно, отдавать не всем подряд, а только финансовым организациям «с соответствующим рейтингом надежности». Список этих организаций у ВЭБа уже есть. Вы, наверное, уже догадались: это его постоянные партнеры - Сбербанк, ВТБ, Газпромбанк, Альфа-Банк, Россельхозбанк и «Возрождение».

Особое умиление вызывает то, что при отсутствии в этом списке нескольких крупнейших финансовых структур, в нем обнаруживается банк «Возрождение», солидный, конечно, но явно относящийся к другой группе.

Однако по-своему господин Дмитриев прав: наиболее надежными у нас считаются не самые крупные и самые эффективные, а самые свои. Но и это не всегда помогает. Кто помнит список «системообразующих банков», составленный как раз перед дефолтом 1998 года? Самым надежным среди них считался СБС-Агро. Настолько надежным, что туда даже зарплату аппарата Государственной Думы перечисляли.

Сейчас, конечно, дефолта нет, но председатель ВЭБа с трогательной наивностью сообщил журналистам, что свободные деньги у Банка развития скоро закончатся, ведь уже в ближайшее время крупные инфраструктурные проекты, которые финансируются из государственного кармана, потребуют крупных вливаний, до 140 миллиардов. Значит, надо помочь коллегам и партнерам из других средств. Из наших.

Что-то явно не в порядке с головой у российских либералов, особенно у тех из них, кто близок к финансовому сектору. Как ни стараются строить они рыночную экономику, получаются сплошные конфискации и экспроприации.

Потому что использование моих денег без моего ведома и согласия - ни что иное, как конфискация. Если, конечно, этим занимается государство.

А если подобным делом занимаются частные лица, есть для этого другой термин: грабеж.

НАШ ОТВЕТ ЛИБЕРАЛАМ

Либеральная оппозиция, последовательно потерпев неудачу с «Комитетом-2008», «Маршами Несогласных» и «Другой Россией», предлагает обществу новый проект под названием «Национальная ассамблея». Если официальная Государственная Дума не слишком преуспела в представительстве народных интересов, то ей можно противопоставить другой парламент, который тем более никого не представляет, и вообще никем не избран. Надо признать, что российская оппозиция верна себе. Как бы ни была плоха, самонадеянная и беззастенчива власть, оппозиция готова побить её по всем перечисленным параметрам.

Однако «изюминка» нового проекта в том, что если раньше либералы, создавая свои объединения, предлагали там перемешать правых левых в неизвестных пропорциях, то теперь единство левых с правыми будет обеспечено разделением на фракции, которые, как в настоящем парламенте, получат равные права. И может быть даже равное представительство.

Собрать под новый проект правые организации не представляло большого труда, благо они и так уже являются ядром либеральной оппозиции. Больше трудностей было с левыми. В апрельской конференции, которая должна была сформировать левое крыло будущей Национальной Ассамблеи, независимо от разногласий между ними дружно отказались принимать участие наиболее заметные левые организации. Здесь не было ни «Альтернатив» А.Бузгалина, ни Института «Коллективное действие» К.Клеман, ни нашего центра «Левая политика», ни группы «Вперед». Точно также отсутствовали и свободные профсоюзы. Последний момент особенно показателен: в то время как левым предлагается создавать Национальную ассамблею вместе с либералами, по стране продолжается волна забастовок, перемежающаяся акциями солидарности. В Петербурге профсоюзы проводят собственный форум, где ставят собственные задачи и обсуждают собственные вопросы.

Трогательно двусмысленную позицию занял депутат ГосДумы от «Справедливой России» Илья Пономарев. На конференцию он не приехал, сославшись на страшную занятость из-за выборов мэра Новосибирска, подверг резкой критике либеральных оппозиционеров, а затем призвал объединиться с ними, напомнив участникам конференции, чтобы не забыли заочно включить его в новые руководящие органы, которые на ней будут формироваться. Какие это будут органы, и чем они будут руководить, депутат точно не знал, но всё же сознавал необходимость своего в них участия.

Заявив, что нам нужна не новая ГосДума, а новые Советы, Пономарев обратил внимание читателей на то, что инициаторы ассамблеи хотят не новых Советов, а новой Думы. После чего тут же азартно принялся давать рекомендации по поводу того, как лучше организовать эту ассамблею. Однако чтобы запутать всех окончательно, он напомнил, что хорошие люди есть и в прокремлевских партиях, в «Единой России», а принципиальная борьба с Кремлем и его прихвостнями не должна мешать с этими прихвостнями сотрудничать. Но с другой стороны, надо развивать сотрудничество и с КПРФ, где состоят сторонники «махрового национализма, переходящего иногда в нацизм, православного фундаментализма и великодержавного шовинизма». Такой вот «левый фронт» (кто не верит, см. ).

Впрочем и Анатолий Баранов, главный идеолог и организатор конференции был не намного последовательнее в своих оценках. Признавшись, что его пугает уровень понимания текущего политического процесса у либералов, он тут же добавил, что рассматривает их как «союзников на данном этапе борьбы против режима». Но тут же пожаловался: «Я до сих пор даже не знаю, выдвинули они в Петербурге делегатов на Национальную Ассамблею или нет. - Если нет, то мы все оказываемся в крайне странном положении. Такое впечатление, что Национальная Ассамблея интересует их постольку-поскольку, как пролог к очередному выпусканию пара».

Какое, однако, удивительное и неожиданное открытие. Но сказав все вышеприведенное, признав некчемность либеральных союзников и отсутствие у них политических перспектив, Баранов тут же добавил: «Мы все равно пройдем свой отрезок пути и посмотрим, кто пришел к нам навстречу и дошел ли».

Даже если путь ведет в тупик, его надо пройти до конца. Впрочем, для людей, не склонных слишком заглядывать вперед, это единственный способ удостовериться, что путь действительно ведет в тупик.

На конференции сторонников Национальной ассамблеи, которую можно было бы в американском стиле назвать «Левые за союз с либералами», представлены были в основном группы и люди, которые и без того с либеральной оппозицией тесно сотрудничают. Так что ничего сенсационного не произошло, и ничего нового мы не увидели. И можно было бы на этом поставить точку, если бы попытка создания Национальной Ассамблеи не явилась отличным поводом для дискуссии о стратегии и будущем левого движения.

Чем руководствовались люди и группы, собравшиеся на конференцию, более или менее ясно. Отметая любые подозрения в подкупе или беспринципности, мы можем лишь констатировать, что это люди не верящие в способность левого движения что-либо достичь самостоятельно, уверенные в том, что союз с либералами по крайней мере позволит им привлечь к себе внимание средств массовой информации. При этом отдельные лидеры могут получить довольно заметное положение в запланированной ассамблее. Другое дело, что будут с этого иметь рядовые активисты, не говоря уже о левом движении в целом: группы, примыкающие к либеральному блоку неспособны расти и привлекать новых сторонников, поскольку непонятно, в чем состоят их собственные позиции. Впрочем, для большинства подобных групп это значения уже не имеет, поскольку они и так крайне малочисленны и сокращаются из года в год.

Но если союз с либералами отвергается большинством здравомыслящих левых, то встает вопрос о том, какую собственную стратегию развития движения мы можем предложить.

Разговор об объединении левых ведется уже на протяжении нескольких лет, и наиболее серьезной практической попыткой было создание Левого фронта. Не небольшой московской группы, действующей сейчас под тем же названием, а настоящего массового фронта, учредить который решили в 2005 году на волне массовых выступлений протеста. Увы, Левый фронт раскололся, не просуществовав и полного года. Это поражение было достаточно тяжелым и болезненным, но очень полезным уроком для тех, кто способен хоть чему-нибудь учиться.

Раскол Левого фронта был вызван не какими-то случайными обстоятельствами или разногласиями лидеров, а тем, что при его создании не был дан ответ на принципиальный вопрос - зачем вообще объединяемся. Общая организация левым нужна не просто для того, чтобы дружить, не для того, чтобы использовать общий красивый бренд, а для реализации общего политического проекта. Если этого проекта нет, то и организация сразу же окажется полем борьбы между разными тенденциями, ставящими не просто разные, но и противоположные политические цели. И общность левой риторики не поможет.

Парадоксальным образом, можно сказать, что национальная ассамблея в плане формирования единого проекта представляет собой важный шаг. Только в неверном направлении. Так или иначе, она объединила тех, кто стоит за союз с либералами и готов принять их идейно-политическую гегемонию (желательно, вместе с финансированием). Иными словами, определенный политический проект здесь имеется. Он не слишком левый, но что есть, то есть.

Те, кто не согласен участвовать в либеральном проекте, должны сформулировать собственный. Совершенно очевидно, что он должен находиться в жестком противостоянии не только с либералами, но и с КПРФ, которая, во-первых, является одной из опор существующего государства, придавая ему видимость демократизма своим участием в выборах, а во-вторых, систематически и вполне осознанно ведет борьбу против всех левых тенденций, которые даже только намечаются в российском обществе. Делают это лидеры партии вполне осознанно и последовательно, поскольку лучше многих марксистов понимают: появление на политическом поле сколько-нибудь серьезного левого проекта сулит их партии быструю смерть. Другое дело, что неспособность левых такой проект выработать вызвана далеко не одними лишь происками Зюганова и его окружения.

Легко заметить, что формирование левого проекта происходит в весьма неблагоприятной обстановке: находясь в оппозиции к Кремлю, надо отмежевываться от либералов и бороться с националистами. Иными словами, давление идет со всех сторон. И совершенно понятно, почему то у одного, то у другого товарища появляется желание замириться с кем-то из многочисленных врагов и «прислонившись» к нему получить шанс на спокойное существование. Однако из этого тоже ничего не получается.

Борьба «по всем азимутам» необходима не во имя идейной чистоты или сектантской принципиальности, а потому, что все перечисленные силы суть не более чем фракции одного и того же господствующего класса и элементы одной и той же политической системы, против которой всё возрастающее раздражение испытывают не только люди, начитавшиеся Маркса, но и миллионы вполне нормальных обывателей. Если система останется неколебима, то у левых нет никаких шансов, какую бы тактику они не выбрали. В этом случае борьба по всем направлениям ничем не лучше, но и не хуже любого другого подхода. Она только оставляет нам роскошь политической принципиальности, которую не могут позволит себе люди, мечущиеся в поисках очередной конъюнктурной комбинации.

Если же политическая и экономическая система даст трещину - а шансы на это весьма высоки в эпоху, когда мировой капитализм вступает в полосу кризиса, то пошатнется не только положение Кремля, но и положение «статусной оппозиции». Все они - либералы, националисты, функционеры КПРФ будут смыты волной кризиса вместе, если даже не раньше, чем «Единая Россия». В этой ситуации нужна будет принципиальная политическая сила, не участвовавшая в думских играх прошедшего десятилетия, не замаравшая себя поддержкой антисоциальных реформ и последовательно отстаивающая демократические позиции.

Задача левых состоит в том, чтобы предложить себя обществу в качестве новой оппозиции, альтернативной не только власти, но и всем тем, кто за прошедшие 10 лет морочили людям голову, делая вид, будто с кем-то и за что-то борются. Создать новое демократическое движение, для которого социальные требования неотделимы от политических лозунгов: с политической свободой в России проблемы не потому, что правят бывшие сотрудники спецслужб, а потому что при нынешнем уровне неравенства и при сохранении нынешней экономической структуры никакой другой политической системы и быть не может. Если мы хотим свободных выборов, надо сначала ставить вопрос о национализации нефтяной и газовой промышленности, новой системе образования, пересмотре трудового и жилищного кодекса. Тогда демократический процесс получит смысл и содержание, без которого миллионы жителей страны никогда не станут гражданами.

Для реализации такого проекта действительно нужна единая левая сила. Причем не в форме коалиции или невнятного объединения, а в форме полноценной организации, обладающей общим членством и механизмом внутренней демократии. Легко понять, что существующие группы никуда не исчезнут и продолжат свою жизнь внутри нового левого объединения, если оно вообще будет когда-либо иметь место. Скорее всего, они будут сосуществовать с новым левым движением параллельно (на основе двойного членства или каким-либо ещё способом). Но надо понимать, что полноценный демократический механизм может быть построен только на основе индивидуального членства и тесной политической и организационной интеграции.

Удастся ли построить объединенную организацию левых в России. Существующий опыт дает более чем достаточно оснований для пессимизма. Однако пора понять: другого пути всё равно нет. На этом пути можно выиграть или проиграть. Оставаясь на месте, проиграешь наверняка.

НЕВРОЗ В ОФИСЕ

Недели две назад Институт глобализации и социальных движений (ИГСО) обнародовал пресс-релиз, обобщавший работу двух молодых психологов, которые констатировали, что российские офисы охвачены эпидемией неврозов.

Массовый невроз вызван агрессивным климатом на работе, недостатком отдыха и постоянными переработками. На расстройство психики персонала также влияет незащищенность людей от широко применяемых истерических методов руководства.

Вообще патологические состояния психики (неврозы) возникают под действием целого ряда травмирующих факторов, значимых для личности. Жаловаться психологам на тяжелую ситуацию в семье, ссоры с детьми и сексуальные расстройства стало у нас делом вполне обыденным, даже в некотором смысле модным. Но офис, работа - совсем другое дело!

Между тем среди неврозов традиционно самым распространенным считается астения - «болезнь менеджеров», выражающаяся в потере сил. Люди с такими симптомами вынуждены делать огромные внутренние усилия, чтобы совершать простые действия.

Даже любимая работа в чрезмерных дозах приводит их в такое состояние, что почти сразу требуется длительный отдых. Около трети всех неврозов приходится на невроз навязчивых состояний и истерический невроз. Навязчивые состояния возникают у служащих в результате постоянного ощущения тревоги на работе, страха потерять место.

Истерический невроз - преимущественно женская проблема. Он выражается в бессознательных симулятивных реакциях на постоянные проблемы, решения которых индивид не видит. Впрочем, не надо думать, будто истерики случаются только с женщинами. Мне приходилось видеть начальников, регулярно демонстрировавших просто великолепные образцы истерического состояния.

Понятие «эпидемия» очень подходит для такой ситуации: при благоприятных условиях босс-истерик может заразить неврозом целую контору. Орет на одного, сорвался на другого, создал атмосферу спешки, страха и паники. У всех работа из рук валится, дела не идут - снова крик, ругань, проработки. Сотрудники приходят домой с нервными расстройствами, бьют детей, скандалят. Про сексуальную жизнь лучше и вовсе не вспоминать.

Впрочем, подчиненные тоже хороши. Никто за себя постоять не может, легче затаить злобу и сорвать раздражение на близких. В лучшем случае пнуть ногой собаку. Говорят, истеричного начальника надо публично пожалеть (бедный, как мы его довели!). Но на это мало кто решается.

Пресс-релиз нашего института вызвал неожиданный резонанс. Собственно, никакой Америки мы не открыли. И большинство журналистов, которые звонили за комментариями, почти сразу констатировали, что всё рассказанное в тексте им хорошо известно, порой - по собственному опыту. Но почему-то никто не обсуждает проблему, не ведет дискуссий, не предлагает методов ее решения.

Впрочем, если проблему констатировали дружно, то на этом единодушие опрошенных экспертов закончилось. Некоторые специалисты объяснили, что невроз в компаниях происходит от невроза личности, которым у нас страдают более 70% населения, а он берет свои истоки из детства. Так что бизнес здесь ни при чем, вините в своих проблемах родителей.

«Люди изначально готовы к тому, что у них будет большой начальник, который готов над ними измываться. Они просто провоцируют это. Невроз - это не последствие влияния плохих факторов, это некий инструмент, который люди используют для удовлетворения своих потребностей. Это - патологически негативный инструмент, оправдывающий комплекс неполноценности, который вбивается в головы еще в детском возрасте», - заявил директор департамента по работе с ключевыми клиентами MBD Group Евгений Зингер. Каждый должен справляться со своими проблемами самостоятельно, жаль только, психологов не хватает (в Голландии на одну тысячу населения приходится восемь специалистов, а в России на 80 тысяч всего один). Хотя, с другой стороны, культуры обращения к психологам в России нет. Сами, в общем, виноваты.

По мнению врача-психотерапевта Московского городского медико-психологического центра «Нейрон» им. В. М. Бехтерева Александра Алтунина, истерическое поведение менеджеров среднего звена в крупных компаниях связано с тем, что они сидят в основном на фиксированной зарплате, пользуются нехваткой кадров (своей незаменимостью) и ведут себя безответственно - им плевать на текучку кадров и результаты.

По мнению Евгения Зингера, климат на работе лучше в небольших компаниях, где каждый верит в успех общего дела и не ощущает себя лишь винтиком в обезличенной машине. В таких компаниях и ценить людей умеют, и подход индивидуальный. Жаль только, найти такую компанию редко кому удается. А если удается, то обнаруживается, что и заработки там пониже, и перспектив особых нет. Компания-то маленькая!

Но вообще российские руководители, по словам экспертов, уже исправляются. Ведь дефицит кадров огромен, и уйти их подчиненным всегда есть куда.

Другой специалист, консультирующий корпоративных менеджеров, предложил историческое объяснение происходящего. «Действительно, эмоциональный фон среди управленцев повышен. Однако это болезнь всего общества, поскольку мы все еще находимся в переходном периоде. Исторически сложилось, что в эпоху социализма был командно-административный метод управления и понятия менеджмента не было как такового. Этот способ в классическом менеджменте сейчас считается эффективным в очень коротких ситуациях. Если это проводить регулярно, то подчиненные просто будут менять работу, уходить в те компании, где менеджмент более зрелый».

Когда журналистка «Новых известий» обратилась в Национальный союз кадровиков (есть у нас в стране и такая организация), ей тоже объяснили, что большинство российских компаний сейчас находятся на стадии «переходного периода». Мол, капитализм у нас еще не вполне сложившийся, молодой, отсюда и все проблемы.

В общем, надо немного подождать и всё само собой успокоится. Русский капитализм вечно в «переходном периоде». Даже если буржуазный строй продержится у нас две тысячи лет, всё это время будет занято бесконечным «переходом» и сопутствующими ему «временными трудностями».

Считается, что наилучшая психологическая обстановка в иностранных компаниях, работающих в России. Увы, сотрудники подобных компаний, опрошенные «Экспертом Online», заявили, что условия работы у них часто бывают рабские: несмотря на то что начальники в целом следуют Трудовому кодексу, переработки - это нормальное явление и текучка кадров большая.

Странное дело: в Европе и США капитализм минимум на двести лет старше, на «переходный период» у них жаловаться не принято, а офисные неврозы цветут пышным цветом. Причем пик их распространения приходится на сравнительно недавнее время. Если мы и отстали от Запада, то совершенно не на те сроки, которые приходят в голову при разговорах о первоначальном накоплении капитала.

Массовое распространение офисного невроза на Западе начинается с конца 1970-х, когда резко меняется сам характер организации компаний. Это явление тесно связано с наступлением неолиберализма или, как предпочитают говорить экономисты, с возвратом к свободному рынку.

В условиях ужесточающейся конкуренции компании пытались повысить эффективность за счет усиления контроля над сотрудниками, увеличения нагрузки, ужесточения режима рабочего дня. Причем, когда мы говорим о «конкуренции», речь не идет о соревновании между компаниями, которые чувствовали себя в новой ситуации очень даже комфортно (показательно, что дивиденды акционеров и бонусы менеджеров резко пошли вверх, да и о снижении цен речь не шла).

Новый рыночный режим означал жесткую конкуренцию между работниками, риск в любой момент потерять место или, во всяком случае, утратить шанс на продвижение по службе. К этому добавилась проблема частного долга. Чем более сокращались социальные инвестиции государства, тем больше семьи зависели от банковских кредитов и ипотеки. В условиях, когда все кругом в долгах, а возвращать кредит приходится лет по десять, если не двадцать, страх потерять работу или не получить запланированное повышение пронизывает человека до костей.

Россия вступила на тот же путь с некоторым опозданием, но мы, как всегда, готовы догнать и перегнать Запад. Отличие наше от западноевропейцев и американцев не в том, что наши проблемы уникальны или что их больше, а в том, что их корпоративная культура признает проблему, а наша игнорирует.

Если на Западе, столкнувшись с офисным неврозом, люди обращаются за помощью к психологам и в большинстве фирм такие специалисты являются штатными сотрудниками, то у нас либо просто стараются не замечать своих проблем (депрессия считается естественным состоянием), либо пьют антидепрессанты.

С тех пор, как психология стала у нас модной наукой, стало расти и число начальников, готовых перенять западный опыт. «Многие менеджеры обращаются к специалистам для того, чтобы они их научили нужным навыкам работы. Рынок отрабатывает эту тему. Есть ряд услуг, которые сейчас начинают пользоваться спросом, - это тренинги по коммуникациям, тренинги по решению конфликтных ситуаций. Пока эти услуги еще не распиарены, фирмы не часто у себя организуют такие тренинги, но сами руководители пользуются услугами корпоративных психологов, консультантов», - успокаивал журналистов один из экспертов.

Увы, ответ этого специалиста по управлению как раз свидетельствует о том, сколь мало в России понимают и даже обсуждают проблему. Распространение тренингов само по себе - типичный симптом подобного непонимания. Проводя подобные мероприятия, выкладывая изрядные деньги и выплачивая впечатляющие вознаграждения «профессиональным тренерам», корпоративное начальство пытается таким образом снять психологическую проблему, корни которой лежат совершенно в другой сфере. Создается иллюзия решения проблемы (мы же занимаемся, вот тренинги проводим, за город выезжаем). Одноразовым дорогим и престижным мероприятием пытаются заменить долгую и кропотливую работу, которую надо делать самим, причем посторонняя помощь в таких делах скорее приносит вред, нежели пользу.

Психолог не случайно должен работать со своим пациентом долго, систематически, возвращаясь к одному и тому же вопросу по много раз. Он должен погружаться внутрь ситуации. В противном случае пациент не сможет ни разобраться в себе, ни найти - самостоятельно - правильные решения и проникнуться пониманием смысла. Тренер - антипод психолога. Он приходит извне с готовыми рецептами. У него мало времени, зато есть отработанные на любой случай жизни готовые методы, которые, как ему кажется, безупречно срабатывают снова и снова.

Он должен за два-три дня научить вас правильному поведению в заданных ситуациях. То, что неправильными, абсурдными и патологическими являются сами эти ситуации, остается ему невдомек. О том, что психологические проблемы порождены долгосрочными структурными причинами, он, может быть, и догадывается, но ему наплевать. Если психолог пытается в меру своих сил лечить невроз, то тренер обучает невротиков правильно управлять своими симптомами.

Кстати, представление о компетентности тренеров, мягко говоря, преувеличено. И дело не в том, что одни из них владеют своим ремеслом лучше, а другие хуже. В известном смысле все они функционально некомпетентны.

Тренеры знают «управление» вообще, даже психологию вообще. Но для их подопечных существует только специфическая проблема, особые условия данной отрасли, компании и т.д., в которых они разбираются многократно лучше тренеров. Возможно, эти проблемы как две капли воды похожи на такие же проблемы в соседнем офисе. Но от этого их субъективное восприятие не меняется. Между тем, в специфических вопросах, решением которых повседневно занимается группа, тренер как раз некомпетентен. Он не продает телевизоры, не плавит сталь, не управляет производством холодильников.

Однажды мне пришлось присутствовать на тренинге, проводившемся для лидеров свободных профсоюзов. Здоровые мужики, у каждого из которых были уже серьезные конфликты, репрессии администрации и забастовки, выслушивали веселого бодряка, который в своей жизни не прикрутил ни одной гайки, ни разу не вылетал с работы из-за конфликта с начальством, ни разу не был в ситуации острого противостояния. Тренинг в некотором смысле удался. Его участники, окончательно запутавшись, перепились.

Тренинг - это механическое усвоение навыков (большего за короткий срок нельзя добиться). Приучая людей к шаблонным действиям в «модельных ситуациях», этот подход гарантирует растерянность и деморализацию при отступлении от этих шаблонов.

Разумеется, научить человека можно очень многому. Но одно дело научить, другое - «натренировать» или «выдрессировать». Ведь психологу или социологу ситуация может видеться типовой, но «пациент» всегда понимает её как исключительную уникальную, особенную, только с ним одним случившуюся. Соответственно, и действовать он должен самостоятельно. Он должен не заучивать готовые решения, а вырабатывать способность к критическому мышлению, позволяющему находить нестандартные решения самостоятельно.

К сожалению, можно быстро научиться, но нельзя быстро научить. Одни схватывают быстро, другие медленно. Ведь речь идет не о механических действиях, а о мышлении. Обучение может быть академическим, на основе теории, может быть и ремесленным, на основе практики, когда, глядя на других, сотрудники и руководители понимают, что можно, а что нельзя. Но для этого в коллективе должен быть кто-то, обладающий таким же авторитетом, как средневековый мастер по отношению к своим подмастерьям и ученикам.

Нужно научить людей анализировать ситуацию, правильно понимать ее причины и смысл. А действия человек подберет сам. Причем действия могут в итоге быть достаточно стандартные и заранее предсказуемые. Но человек-то «своим умом дошел», а потому сам воспринимает свое поведение как новаторское, смелое, рискованное. И соответственно проявляет напор, энтузиазм и решимость, которых никогда не добиться с помощью механического заучивания «правильных решений».

Для того чтобы решить психологические вопросы, приходится заниматься организационными, социальными, даже политическими проблемами. И странное дело - как только вы начнете видеть эти проблемы и сознательно работать над их решением, невроз пройдет сам собой. Не до него будет.

ТРИ ПОРОСЕНКА ИЗ ЭКОНОМИЧЕСКОГО БЛОКА

Интересно иногда наблюдать за российскими чиновниками. Особенно за теми из них, которые отвечают за экономический блок. Или за экспертами, которые придумывают речи и идеи для этих чиновников.

В январе наши лучшие либеральные умы не видели никакой причины для беспокойства, наслаждаясь новогодними отпусками и прошлогодними итоговыми отчетами. В феврале они отрицали возможность мирового экономического кризиса, а падение биржевых курсов расценивали как необходимую корректировку. В марте они признали существование мирового кризиса, но объяснили, что России этот кризис будет только на пользу. В апреле, когда отечественные банки уже испытывали катастрофическую нехватку средств, правительственные эксперты признали, что отечеству тоже грозит кризис. Но совсем маленький и нестрашный.

Даже признавая наличие кризиса, российский либеральный чиновник не теряет присущего ему оптимизма. Экономические трудности вызваны, согласно теории министра финансов Кудрина, исключительно «перегревом экономики». Иными словами, проблемы происходят от того, что всё у нас слишком хорошо. И если, например, по нашим дорогам невозможно проехать, а транспортные системы разваливаются на глазах, так это потому, что в растущей экономике «спрос на инфраструктурные услуги» превышает предложение.

В общем, как в старом еврейском анекдоте: «Рабинович, это правда, что вам набили морду в лесу?» - «Какой там лес? Так, два дерева!».

Неколебимый оптимизм наших чиновников имеет свои корни в их либеральных идеологических убеждениях. Во-первых, они, подобно героям Вольтера, уверены, что живут в лучшем из миров. Мировая капиталистическая система, являясь наилучшей из возможных, никогда не дает сбоев. А если даже что-то оказывается неправильно, система сама всё скорректирует, не принуждая людей к вмешательству и не требуя критического размышления. Однако даже если что-то не в порядке с мировым капитализмом, то уж с российским всё должно быть хорошо. Ибо вопрос о состоянии отечественной экономики чиновник воспринимает как вопрос о том, насколько он успешно управляет своим ведомством. А можете вы представить себе человека, который прямо и честно скажет, что не соответствует занимаемой должности?

Чем ближе дыхание кризиса, тем более весело поют министры и эксперты знакомую песню на мотив «Трех поросят». Нам ничего не страшно. Ни серый волк, ни падающий доллар, ни обвал на бирже, ни дефицит банковской ликвидности, ни инфляция. Ничего, что стабилизационный фонд обесценивается на глазах, у нас ещё много денег. Ничего, что инфляция съедает сбережения среднего класса, одновременно провоцируя трудящихся на забастовки, у нас ещё много работников, которые не бастуют.

С такими начальниками и впрямь становится весело. Жаль только, что Кудрин больше не повторяет свою замечательную шутку о том, что Россия может использовать свой Стабилизационный фонд, чтобы преодолеть кризис на мировых финансовых рынках. Или это всё-таки была не шутка?

Между тем, самое интересное впереди. Обвал на бирже, падение курса доллара, нехватка свободных средств у банков, инфляция, всё это ещё не кризис, а только его предвестье. У чиновников действительно есть основания для оптимизма до тех пор, пока экономика продолжает расти. Однако экономические циклы капитализма имеют свою неумолимую логику и не нужно быть ни Карлом Марксом, ни Дж.М.Кейнсом, чтобы предсказать, что случится дальше. Снижение потребительского спроса в Соединенных Штатах запустило спираль депрессии, и процесс не остановится, пока не достигнет дна. А этого дна пока не видно.

За снижением спроса в богатых странах логически следует сокращение производства, которое по большому счету ещё не началось. Но начнется обязательно. Причем, точно так же, как экономический рост на определенном этапе поддерживает сам себя, так и упадок сам себя углубляет. Снижение спроса ведет к сокращению рабочих мест, что в свою очередь приводит к сокращению спроса - у безработных людей обычно нет лишних денег. Кризис накатывает волнами, следующими одна за другой, и каждый раз, когда кажется, что худшее позади, обнаруживаешь, что самое неприятное ещё только начинается.

Чем меньше покупают американцы и западные европейцы, тем меньше будут производить китайцы и индусы. Никто не сможет бесконечно поддерживать «информационную экономику» в условиях, когда сокращается реальный сектор, информацию о котором, собственно, и нужно обрабатывать. На протяжении полутора десятилетий в наиболее преуспевающих странах создавалась иллюзия, будто можно жить одними финансовыми спекуляциями и компьютерными программами. Увы, рентабельность этих секторов можно было поддерживать лишь за счет нищенской заработной платы и отставания технологического развития в мировой промышленности. Наконец настал час истины. Промышленная система не выдерживает нагрузки и начинает давать сбои. А это значит, что неминуемо и падение цен на сырье. Энергетическая сверхдержава обнаруживает свою принципиальную слабость: в условиях промышленного кризиса её энергия никому не нужна.

Три поросенка из экономического блока теоретически знают, что рано или поздно домики, построенные из веток, разрушатся. Для этого даже не нужен серый волк. Их сдует естественным ветром. Но поскольку в прошлом сезоне был чрезвычайный спрос на веточки, ни с каким иным материалом они работать не умеют и не желают. Кроме нефти и финансов они ничего знать не желают. Потому перемена погоды оставляет их лишь уповать на прочность возведенных ранее строений, которую в условиях бури никто ещё не проверял.

То, что постройки сдует, не подлежит сомнению. По большому счету, обсуждать уже следует совершенно иной вопрос. Что потом?

Хотя наши чиновники и похожи на трех поросят, это отнюдь не значит, будто экономический кризис сыграет для них роль серого волка. В конечном счете, не раз и не два бюрократические карьеры и политические режимы выдерживали давление кризиса.

Если только серый волк не явится за ними в облике социального протеста.

Специально для «Евразийского Дома»

СТРАНА ГОРОДОВ

История и перспективы

В начале ХХ века наша передовая интеллигенция любила сетовать на то, что Россия страна сельская. Это засилье деревни с ее неизбежным консерватизмом губило любые начинания, тормозило развитие. Так, во всяком случае, думали люди, всей душой стремившиеся к распространению в Отечестве европейского прогресса.

Однако по уровню урбанизации Россия не всегда была неразвитой страной. В домонгольский период варяги, приезжавшие в Киев и Новгород из отсталой Скандинавии, называли Русь «страной городов». Они были первыми трудовыми мигрантами, из них формировались княжеские дружины, некоторым, особо одаренным, удавалось пробиться на административные посты.

Русские, в свою очередь, ехали в Византию. Так в Константинополе возник целый «русский квартал», где ремесленный и торговый люд не только зарабатывал деньги, но и овладевал передовыми технологиями. Некоторые варяги, транзитом проехав Русь, устраивались на службу к грекам, где их принимали за славян, как сейчас на Западе молдаван с украинцами, белорусами и казахами («русские» в понимании среднего немецкого бюргера).

Торговые города Древней Руси пожгли и разорили татары, но еще прежде того они пришли в упадок под влиянием итальянской и немецкой конкуренции. Но даже и в послетатарской Московии городское население по стандартам той эпохи было отнюдь не маленьким. Западные путешественники XVI и XVII веков удивляются нравам московитов, но никогда не сетуют на отсутствие городской жизни. Во всяком случае, я ни разу таких замечаний не находил.

Россия сама себя стала воспринимать страной деревенской и мужицкой в конце XVIII - начале XIX веков, когда, оказавшись на периферии европейского капитализма, отстала от развернувшегося на Западе процесса урбанизации. Переселять народ в города было России невыгодно. Страна, торговавшая зерном, нуждалась в сельском населении.

Зато мечта о том, чтобы переместить население из деревни в город, стала в России такой же необходимой частью идеологии прогресса, как и вера во всепобеждающую мощь индустрии и необходимость образования. Старый режим, державшийся на экспорте зерна, с этой задачей справиться не мог. Потребовалась революция, чтобы совершить перелом.

Русская революция завершилась победой города над деревней. В борьбе за выживание городов любой ценой (ее должны были уплатить сельские жители) - секрет военного коммунизма, продразверстки и красного террора. Города надо было кормить даже в ситуации, когда по всем экономическим законам они должны были бы умереть: старая система товарообмена между городом и деревней рухнула. Ей на смену пришли продотряды и реквизиции.

Городской рабочий стал символом будущего, деревенский мужик - отсталого, косного. Уже одного этого было бы достаточно, чтобы подтолкнуть людей к переезду в город. Однако первыми в крупные промышленные города двинулись не крестьяне из русской глубинки, а жители малороссийских и белорусских местечек. По большей части - евреи, вырвавшиеся из черты оседлости. Но так же их украинские, белорусские и польские соседи.

Промышленный рост в 20-е годы был весьма скромным и массового перемещения трудовых ресурсов не требовал. А деревня чувствовала себя совсем неплохо после изгнания помещиков, перераспределения земель и замены продразверстки умеренным (на первых порах) продналогом. Зато городам срочно нужны были новые массы чиновников, надо было комплектовать растущий бюрократический аппарат. Выходцы из местечек были грамотными, лояльными к новой власти и привычными к городскому образу жизни, имитировать который они всячески стремились в своих поселках.

Старая городская культура сохранилась и развивалась, пережив потрясения войн и революций. Однако очень скоро наступил Великий перелом. Мировой кризис 1929-1932 годов в Советском Союзе обернулся отказом от новой экономической политики, коллективизацией и форсированной индустриализацией. Массы вчерашних крестьян бросились в города, спасаясь от голода, репрессий, или в поисках более высокого социального статуса. Какими бы ни были условия жизни рабочих, вступая в их ряды, крестьянин из отсталого класса переходил в класс-гегемон. При всем кошмаре существования в бараках и коммунальных квартирах 30-х, у их жителей были серьезные преимущества перед сельским населением: свобода передвижения, выбора места работы, перспективы образования и, при некоторой настойчивости, карьерного роста. Рабочие в первом поколении легко могли стать партийными деятелями, управленцами и даже войти в ряды новой советской интеллигенции. Репрессии 1937-1938 годов имели неожиданные (или все же запланированные?) демократические последствия. Освободилось огромное количество управленческих и партийных должностей. Их в стремительном порядке занимали «выдвиженцы», выходцы из низов.

Одним из парадоксальных (или диалектических) социально-культурных последствий индустриализации стало размывание и скорое исчезновение старого рабочего класса. Того самого, который вместе с интеллигенцией создал большевистскую партию, совершил революцию, выиграл Гражданскую войну. Немногочисленные кадры старого пролетариата еще в 20-е годы, по словам Ленина, тонули в новой городской бюрократизированной среде, «как мухи в молоке». В 1930-е годы ситуация стала необратимой. Раньше в цехе на 6-7 кадровых рабочих приходилось 3-4 переселенца из деревни, их можно было обучить, привить им определенные правила, культуру и традиции. К концу 30-х хорошо, если один кадровый рабочий приходился на десяток бывших крестьян, чаще - на сто. Традиции и классовое самосознание почти исчезли.

Коммунальная квартира не в меньшей мере, чем фабрика, стала новым плавильным котлом городской жизни. Люди, съехавшиеся с разных концов страны, представлявшие разные культуры, религии и национальности, вынуждены были жить вместе, делить общий туалет и кухню. Бывшие аристократы, бежавшие от раскулачивания крестьяне, интеллектуалы, мелкие чиновники, фабричные рабочие - все они должны были сплотиться в некое подобие общины.

Это удалось не сразу. Коммуналка конца 30-х была похожа на поле боя. Там шла война всех против всех. Донос на соседа с целью завладеть его комнатой являлся обычным делом. Скандал на кухне и ссора в очереди в туалет - частью быта.

Однако мало-помалу люди притирались друг к другу, преодолевали подозрительность и страх. Когда жильцы советских коммуналок перестали писать друг на друга доносы, тоталитаризм кончился. В городах сложились специфические формы общинной жизни, не то чтобы перенесенные из деревни, но выработанные не без влияния сельских традиций. На этой основе возникали удивительные черты нового городского быта, с посиделками во дворах, совместным прослушиванием радиорепортажей с футбольных матчей, игрой в домино и непременными сплетнями. Когда в середине 1960-х принялись расселять коммунальные квартиры, люди часто не хотели разъезжаться, настаивая, чтобы в новом доме их селили рядом. Дворовый быт в новых домах сохранялся, по крайней мере, еще полтора десятилетия, а его следы заметны до сих пор.

К середине 50-х городское население стабилизировалось социально, культурно и демографически. Это предопределило развитие хрущевской оттепели и общественную жизнь 60-х ничуть не меньше, чем политические процессы. Вернее, одно было тесно связано с другим.

Городское население 60-х вновь было размыто выходцами из деревни во второй половине десятилетия. Причиной была не только продолжавшаяся индустриализация, но и очередная демократизация советской жизни. В сталинские времена колхозники были накрепко привязаны к своему селу отсутствием паспортов и рядом других мер. В 60-е политика государства становилась все менее жесткой. Колхозники получили паспорта, и началось массовое бегство из деревни. Урбанизация завершилась: подавляющее большинство советских граждан оказалось в городах.

Увы, это переселение имело те же последствия, что и предыдущее: социальные и культурные связи ослабли. Общество в очередной раз переживало массовую люмпенизацию. Но все же 70-е качественно отличались от 30-х. Если в 30-е годы старый рабочий класс смыла волна деклассированных крестьян, то в 1970-е одновременно развивались два противоположных процесса. С одной стороны, массы новых горожан размывали сложившуюся культуру, но, с другой, - продолжалось развитие очагов новой городской культуры. Мигранты новой волны были куда более образованными, они не стремились работать в промышленности, были склонны к карьерам бюрократическим или интеллектуальным. Столичное снабжение, карьерные и культурные возможности привлекали растущую массу людей. Интеллигенция по всей стране заразилась комплексом трех сестер, повторяя: «В Москву, в Москву!»

Хотя переселиться в главный город СССР было не так-то просто. Система прописки соблюдалась, а столичные вузы систематически выталкивали выпускников на периферию.

К концу 70-х годов демографический ресурс деревни был исчерпан. Однако городская жизнь в России и других советских республиках лишь ненадолго обрела стабильность. На страну обрушилась перестройка, за которой с абсолютной неизбежностью природного процесса случилась реставрация капитализма.

Для населения страны это было равнозначно стихийному бедствию. Лишенные классовых традиций рабочие не могли толком осознать себя в качестве пролетариев, а интеллигенты бестолково метались, цеплялись за места в умирающих научных институтах, пытаясь понять, почему высшее образование не гарантирует им достойного положения в обществе. Страна пережила новую волну социальной дезорганизации, которая на сей раз не была связана с массовым переселением. Оставаясь на месте, не меняя формального статуса, человек оказывался выброшен из системы привычных связей, как если бы перенесся на другую планету.

Нет нужды пересказывать истории 90-х о научных работниках, ставших челноками, интеллигентных молодых людях, подавшихся в бандиты, и преуспевших предпринимателях, с треском разорившихся к концу десятилетия. На меня самое большое впечатление произвела история майора, который специализировался на вопросах химзащиты, а потом перешел в фирму, занимавшуюся уничтожением крыс. Как-то в особняк к новому русскому завезли итальянскую мебель вместе с импортными крысами, на которых наша отрава не действовала. Майор достал табельное оружие и охотился за ними, пока не перебил всех.

Впрочем, географические перемещения тоже имели место. Многие стали переселяться на Запад. Некоторые поехали на Юг, где их советские навыки оказались куда более востребованными. В Южной Африке украинцы и русские стали, видимо, последней массовой волной белой иммиграции. После отмены апартеида все более или менее квалифицированные врачи из «черных» пригородов бросились искать работу в «белых» больницах. А их места заняли специалисты из Донецка и Днепропетровска. Через некоторое время низший медицинский персонал в Соуэто выучился говорить по-русски с умилительным украинским гэканьем.

В Сьерра-Леоне основу местных военно-воздушных сил составил один вертолет, укомплектованный белорусской командой. Большую часть времени она проводила на пляже, откуда по радио ее вызывали бомбить кого-то в джунглях. Отбомбившись, команда возвращалась на пляж. Кто с кем воюет и почему, авиаторы так и не удосужились выяснить.

Но ужасы 90-х остались позади, на смену им пришли относительно благополучные 2000-е. И сразу же выяснилось, что рабочей силы в стране категорически не хватает. Крупные города заполнились трудовыми мигрантами из Молдовы, Киргизии, Украины и Таджикистана (хотя есть и афганцы, китайцы, и даже африканцы). В этом смысле столичные центры России все более напоминают западные мегаполисы, global cities. Правда, пока одни въезжали в Россию, другие из нее уезжали. По последним данным Всемирного банка, наша страна вышла в мировые лидеры и по числу привлеченных мигрантов, и по числу отправляющих своих граждан за рубеж.

В Российскую Федерацию ежегодно прибывают более 12 млн и одновременно выезжают около 11 млн мигрантов. Если по количеству приезжающих нас опережает одна лишь Америка, то по количеству выезжающих мы находимся рядом с Мексикой. Из России людей уезжает больше, чем из Китая и Индии!

При этом гастарбайтеры, трудящиеся в России, переводят куда больше денег к себе домой, чем присылают на родину россияне, переселившиеся за рубеж.

По данным Всемирного банка, в 2006 году гастарбайтеры отправили домой из России 11,4 млрд долларов. Это пятый по величине показатель в мире после США (42,2 млрд), Саудовской Аравии (15,6), Швейцарии (13,8) и Германии (12,3). В то же время по сумме полученных переводов Россия не вошла даже в первую двадцатку стран, среди которых лидируют Индия (27 млрд долл.), Китай (25,7 млрд) и Мексика (25 млрд).

Это наводит экспертов на мысль о том, что значительная часть покидающих страну россиян не собирается возвращаться. Впрочем, дело здесь еще и в уровне квалификации. Из России чаще едут за границу не дворники и каменщики, а специалисты, не находящие здесь себе применения. Им деньги нужны на месте. Профессор русской литературы в Оксфорде не будет спать в подвале и есть лапшу быстрого приготовления. К тому же в России изменилась и семья. Люди, уезжающие на Запад, - горожане, выросшие в небольших семьях. Иное дело таджикский рабочий, которому на родине надо кормить половину деревни.

Надо, впрочем, сказать, что прибывающие к нам трудовые мигранты - это не только таджикские рабочие, но и высокопоставленные западные менеджеры, привлеченные сверхвысокими окладами. Ни в одной развитой стране нет такого разрыва в оплате труда управленцев и основной массы работников, мало в какой стране менеджеры высшего и среднего звена получают такие баснословные деньги. А иностранцам в России еще и доплачивают. Во-первых, за знание языков, а во-вторых, за тяжелые условия жизни.

Поскольку внимание общества сосредоточено на проблеме миграции, мало кто обращает внимание на упадок средних и мелких городов, которые с потерей большей части промышленности утратили смысл своего существования. Их население стало избыточным, их административные функции сделались единственной основой существования местного общества. Не удивительно, что чиновничий аппарат в России растет быстрее, чем любая отрасль переживающей подъем экономики. Победив деревню, российский город столкнулся с собственным кризисом, будучи в культурном отношении разрушаем уже не столько волнами внешней миграции, сколько собственными противоречиями. Впрочем, дело не только в культуре. В столичных центрах инфраструктура не выдерживает притока людей, хлынувших сюда после очередного смягчения контроля за их передвижениями. А в малых и средних городах нет экономических ресурсов для того, чтобы поддерживать даже нынешнее поредевшее население. Дело не в том, что людей либо слишком много, либо, наоборот, слишком мало. Проблема в том, что они заняты не тем. Хаотично развивающаяся экономика переживает тяжелейший структурный кризис, смысл которого в полной мере откроется только после того, как подойдет к концу нефтяное процветание. Причем основанный на нефтедолларах хаотичный рост производства и потребления не разрешает накопившиеся противоречия, а, напротив, усугубляет их.

В столицах и провинциальных центрах множатся конфликты, связанные с жилищно-коммунальной реформой, кризисом транспорта и развалом муниципальной инфраструктуры. Время от времени кое-где зимой перестают топить. Люди выходят на улицы - иногда, чтобы разжечь костры и погреться, а иногда, чтобы взять штурмом административное здание. Городская среда накапливает потенциал социального недовольства, который вырвется наружу при первом удобном случае. Вопрос лишь в том, сколько времени потребуется, чтобы потенциал протеста дошел до критической массы, а удобный случай представился.

Российским городам предстоит пережить еще один большой кризис, который к концу 2010-х годов изменит их облик не меньше, чем потрясения 1990-х или подъем начала 2000-х. Однако в этом есть и свои положительные стороны. В конце концов, нам не грозит ни застой, ни скука. И, вполне возможно, новый облик российского города - как и его обитателей - будут гораздо привлекательнее того, что мы видим сегодня вокруг себя.

© 2007-2009 «Русская жизнь»

АМЕРИКА: КАРТИНКИ С КРИЗИСА

Путешествие по Америке обычно начинается с аэропорта Кеннеди - JFK в Нью-Йорке. Надо признать, что в последнее время он улучшается на глазах. Паранойя и хаос, типичные для периода, последовавшего за терактами 11 сентября 2001 года, остались в прошлом.

Нет больше бесконечных очередей, проверки сделались менее назойливыми и не столь откровенно идиотскими, как раньше.

Нью-Йорк за последние пять-шесть лет тоже стал менее хаотичен, чище и безопаснее. Однако многие ньюйоркцы жалуются, что город теряет свою душу, свое неповторимое обаяние. Они же привыкли жить так, знали, как наслаждаться атмосферой «Большого Яблока», избегая чрезмерного риска, но чувствуя себя немного героями, проходя по грязным и полутемным улицам, восхищенно возмущаясь очередным бросающимся в глаза безобразием (в этом отношении ньюйоркцы больше похожи на нас, восточноевропейцев, чем на остальных американцев). Действительно, город уже не тот, каким я нашел его в начале 1990-х. Но, несмотря ни на что, Нью-Йорк всегда Нью-Йорк, со своим неповторимым чувством юмора, самоиронией, смешением культур, толкотней и непредсказуемостью.

Дешевое жилье постепенно вымывается, многоэтажные микрорайоны, построенные как «социальные проекты», заполняются представителями среднего класса, вынужденными платить безумную даже по московским меркам «ренту». Увы, положение среднего класса выглядит всё менее устойчивым. На Уолл-стрит начали увольнять сотрудников сотнями и тысячами. Впрочем, дело не только в кризисе. Скорее биржевой кризис заставил финансовые компании осознать масштабы своей расточительности и неэффективности.

Мой коллега, преподающий сейчас в школе бизнеса Нью-йоркского университета, с ужасом вспоминает о нескольких годах проведенных им в качестве консультанта крупной финансовой корпорации. «У нас работали тысячи людей. Что они делали, совершенно непонятно. Один сотрудник приходил на работу в понедельник, нажимал кнопку на компьютере, запуская программу, и на этом его задачи кончались. Отключалась программа самостоятельно. Когда что-то не работало, он звал коллегу, специалиста по программному обеспечению, или другого специалиста, который занимался «железом». Целыми днями бедняга смотрел в потолок и страдал от скуки, на уик-энд напивался. Когда в офисе появился математик, переехавший из России, он быстро подсчитал, что всю работу многотысячного коллектива компании могут сделать 600 человек. Я посоветовал ему не говорить начальству о своем открытии, иначе уволили бы его самого».

Легко догадаться, что по-человечески увольнение сотрудников, мучительно страдающих от безделья, поступок даже в некотором смысле гуманный. Однако в условиях, когда новой работы никто не предлагает, даже самой идиотской, а счета за квартиру, газ и электричество приходят с неумолимой точностью, увольняемые сотрудники могут не оценить гуманизм своих боссов.

Единственное, на что можно надеяться, - это на продолжающийся упадок рынка недвижимости. По сравнению с другими городами, где недвижимость уже подешевела, цены на нью-йоркском рынке пока держатся. Впрочем, тем более есть основание ожидать, что за этим последует не просто снижение, а настоящий крах. В таком случае квартплата резко упадет. Но это ожидаемая хорошая новость. А есть и плохая: если последует очередной крах, закроются многочисленные риелторские конторы, и их сотрудники пополнят армию безработных.

Нынешний кризис выявил чудовищную неэффективность американской экономики, ее иррациональность и расточительность. Но российским наблюдателям не стоит злорадствовать по этому поводу. Когда кризис в полном масштабе доберется до нас, мы еще и не такое обнаружим.

На протяжении последних полутора лет эксперты, анализировавшие экономическое развитие США, разделились на два лагеря. Одни указывали на сокращение производства и снижение заработной платы, особенно в реальном секторе, оценивали происходящее как упадок американской экономики. Другие, напротив, превозносили успехи Америки в области информационных технологий, развитие финансовых услуг и другие достижения «новой экономики», подчеркивая лидерство американцев в подобных областях и объясняя, что при таком положении дел развивать материальное производство в сущности уже не обязательно. Нынешний спад демонстрирует, насколько подобная дискуссия была лишена смысла. Развитие финансовых услуг или информационного сектора эффективно ровно постольку, поскольку оно связано с развитием реального сектора, когда одна часть экономики стимулирует другую.

На практике же происходило нечто совершенно противоположное: «реальный сектор» всё больше и больше субсидировал «новую экономику». Происходило постоянное перераспределение ресурсов, которое, собственно, и позволяло поддерживать неэффективные компании в сфере финансовых услуг, заполнять офисы ничего не делающими сотрудниками и развивать информационные сети, в которых не было почти никакой ценной информации. Всё это удивительным образом напоминало «самоедскую» экономику позднего СССР, только у нас на выходе были горы ненужного или испорченного металла, а у американцев миллионы гигабайт бессодержательной «информации». С точки зрения рынка, разумеется, это совершенно не важно, коль скоро кто-то за этот информационный мусор готов платить. Однако вопрос в том, как долго такое положение дел может продолжаться.

Для того чтобы субсидировать новую экономику и одновременно сохранять (а по возможности и повышать) собственную рентабельность в промышленном секторе, необходимо было по возможности снижать зарплату, наводняя рынок дешевыми товарами. Если этого невозможно было достичь в США, приходилось переносить производство в страны с более дешевой рабочей силой. Именно здесь кроется секрет пресловутого упадка американской системы производства.

Однако, даже перенося производства в Азию, компании рано или поздно достигают предела возможной экономии, тогда как издержки, связанные с глобализацией производства, растут - надо платить за транспортировку товаров, связь, управление организационными процессами в удаленных странах и т.д. С какого-то момента американский потребительский рынок перестает поглощать всё новые порции привозных товаров, как бы дешевы они ни были. Большинство семей среднего класса мучительно старается справиться с растущими долгами. Система дает сбой.

Для того чтобы ее запустить снова, нужна переналадка, автоматически предполагающая перераспределение ресурсов между различными секторами экономики. Такие «перестройки» неминуемо сопровождаются обострением противоречий в правящей элите. Кто будет платить за преодоление кризиса? В свою очередь, проигравшие компании постараются переложить издержки на своих работников, провоцируя тем самым социальную напряженность и политические протесты.

Решиться на подобную «переналадку» нелегко. Нужна политическая воля и широкая поддержка в обществе. Чем более серьезные меры нужны для преодоления кризиса, тем дольше они откладываются и тем глубже становится кризис, создавая потребность в еще более значительных преобразованиях. Не удивительно, что в Вашингтоне предпочитают пока лечить экономику с помощью простейших финансовых манипуляций. Эффект, как и следовало ожидать, получается не слишком впечатляющим.

Политолог Сергей Плеханов, много лет живущий в Канаде, называет действия Федеральной резервной системы шаманизмом: «Они сами не знают, что у них получится. Манипулируют учетными ставками, произносят заклинания и ждут, что погода на рынке от этого изменится. Структурные проблемы так не решаются».

О том, насколько плохо идут дела, можно судить по выступлению видного республиканского экономиста Бена Штайна (Ben Stein), некогда консультировавшего администрацию Ричарда Никсона, а в наше время - влиятельного колумниста Wall Street Journal. Штайн откровенно признает, что финансовая система в тупике, а политика дерегулирования рынка зашла слишком далеко, она выгодна только «грабителям» (looters). Между тем администрация Буша предлагает искать решение проблемы с помощью нового витка дерегулирования, предоставляя еще большую свободу финансовым спекулянтам. «Это катастрофа! - возмущается Штайн. - Это просто выходит за любые рамки». По мнению Штайна, существующий порядок позволяет крупным дельцам систематически проворачивать свои дела, не считаясь с интересами мелких акционеров, а в случае неудачи за их просчеты расплачивается американский налогоплательщик. Нельзя же позволить системе вообще рухнуть!

Под предлогом борьбы с бюрократией Федеральная резервная система сконцентрировала все контролирующие функции в одном суперведомстве, которое как раз и является неэффективным бюрократическим монстром. Оно слишком громоздко и неповоротливо, чтобы реально что-то успевать, а локальные структуры, которые могли быстро реагировать на мелкие нарушения, просто распущены. В итоге мелкие «грехи» банкиров оказываются совершенно безнаказанными, а федеральные чиновники вмешиваются лишь тогда, когда дело зашло уже слишком далеко и происходящие безобразия видны всем.

Два другие экономиста, демократ Барри Айхенгрин (Barry Eichengreen) и республиканец Дуглас Ирвин (Douglas Irwin), в совместном докладе предсказывают, что будущий президент США, независимо от того, кто победит на выборах, обречен будет поднимать налоги и проводить протекционистскую политику. И то и другое полностью противоречит не только господствующей экономической идеологии в США, но и взглядам самих авторов. Но другого выхода в сложившейся ситуации они не видят.

Некоторые аналитики видят в подобном повороте событий начало нового неизбежного этапа американской истории. Например, канадский социолог Лео Панич уверен, что в лице нового демократического президента Соединенные Штаты получат администрацию, которая понемногу повернет страну на социал-демократические рельсы - в духе реформ Ф.Д. Рузвельта. Здесь, правда, в рассуждениях Панича обнаруживается противоречие. С одной стороны, он напоминает, что «Новый курс» Рузвельта стал возможен в результате глубочайшей депрессии, сопровождавшейся мощными выступлениями рабочих, а с другой стороны, считает, что сейчас в США ничего чрезвычайного не происходит: спад производства - «нормальное явление для капитализма», а рабочее движение слабо как никогда.

Большинство моих собеседников - как американцев, так и канадцев - не разделяло оптимизма Панича. Особенно в отношении возможностей новой администрации. Да и победа демократов на президентских выборах отнюдь не выглядит как что-то само собой разумеющееся.

Джон Маккейн, став признанным победителем у республиканцев, фактически уже ведет избирательную кампанию, нападая в своих речах то на Барака Обаму, то на Хиллари Клинтон, которые слишком заняты борьбой друг с другом, чтобы всерьез ему отвечать. Единственный вопрос, который остается открытым: кого Маккейн назначит своим заместителем. Самая страшная для демократов перспектива, если кандидатом в вице-президенты станет Кондолиза Райс. Демократы никак не могут решить, кого выбрать - женщину или афроамериканца. А что, если республиканцы предложат избирателю чернокожую женщину? Два в одном!

На другой стороне политического спектра страсти, наоборот, накаляются. Уже понятно, что ни Барак Обама, ни Хиллари Клинтон не набирают подавляющего большинства. Примирение между ними немыслимо. Сперва Обама с насмешкой отверг предложение стать кандидатом в вице-президенты при Хиллари, а спустя некоторое время сама миссис Клинтон отказалась прекратить борьбу, заявив, что она, как и герой фильмов о Рокки, никогда не сдается.

Главная интрига состоит в том, как поведет себя партийный аппарат демократов. Дело в том, что наряду с делегатами, выбираемыми членами партии, на национальную конвенцию прибывает большая группа делегатов, назначенных партийным аппаратом. Их называют «суперделегатами», и их задача состоит в том, чтобы склонить чашу весов в пользу одного из кандидатов в случае, если никто не одерживает убедительной и бесспорной победы. По существу, это последний рубеж защиты от периодически повторяющегося у демократов бунта партийных низов.

На сей раз именно суперделегаты, скорее всего, должны будут решить исход борьбы.

Пока получается так, что Обама набирает большинство выборных делегатов, но этого недостаточно, чтобы выиграть номинацию в случае, если суперделегаты солидарно проголосуют за миссис Клинтон. Либеральные интеллектуалы, группирующиеся вокруг журнала The Nation, начали кампанию, добиваясь от партийного аппарата, чтобы он добровольно отказался от своих политических привилегий и позволил суперделегатам «проголосовать вместе с большинством» (иными словами, поддержал Обаму).

Сами аппаратчики пока колеблются. С одной стороны, они поддерживают Клинтон, но с другой стороны, если бывшая «первая леди» победит исключительно благодаря вмешательству суперделегатов, выглядеть это будет не слишком демократично, а деморализованные активисты и сторонники партии не будут участвовать в ее кампании, и всё, скорее всего, закончится провалом на президентских выборах.

К тому же Обама, хоть и сумел привлечь симпатии либеральных левых, не относится к числу кандидатов, принципиально враждебных партийной элите. Его успех неприятен функционерам не столько по политическим, сколько по бюрократическим причинам. Они слишком откровенно поставили на Клинтон, и признать ее поражение - значит, показать, насколько мало аппарат способен оценивать и контролировать ситуацию. Это, во-первых, неприятно, а во-вторых, может открыть дорогу для более серьезных бунтов в будущем.

Неспособность демократов своевременно и четко определиться с кандидатом, свидетельствует не только о том, насколько аппарат партии утратил контроль над ситуацией, но и о том, насколько далеки американские элиты от решения стоящих перед страной вопросов. Беда не в том, что они не знают, за кем идти, а в том, что не могут определиться, куда идти.

Однако вряд ли стоит злорадствовать по этому поводу. Американский кризис - не более чем пусковой механизм кризиса глобального. Говорят, что если Америка чихает, то весь остальной мир бьется в лихорадке. Однако сейчас у Америки уже не насморк, а что-то куда более серьезное.

КАК БОРОТЬСЯ С НАТО

«Как интересно!» - воскликнул сотрудник службы безопасности аэропорта, вытаскивая из моей сумки папку с логотипом конференции «Фашизм: знакомый враг или новая угроза». Он начал раскрывать папку, явно собираясь читать её содержимое. Мне пришлось огорчить его, сообщив, что здесь давно лежат другие бумаги - адреса, деловые письма, билеты. «Однако тема очень важная! - не унимался он. - Вот вы как считаете, существует у нас фашистская угроза или нет?».

Я напомнил о многочисленных убийствах на расовой почве. Увы, это не вызвало у него особого интереса. «Ну, да, бывает, конечно. Но вот в Прибалтике! Там же русским не дают гражданских прав, закрывают школы! А Украина? Это же вообще ужас. Она в НАТО вступать собралась. Кошмар! Ночами не сплю!».

Мне стало всё ясно. Глобальная фашистская угроза идет из Киева.

Можно, конечно, иронизировать по поводу неожиданно сильного воздействия, которое антиукраинская пропаганда российских масс-медиа оказывает на умы населения (кто бы мог подумать несколько лет назад, что жители России будут видеть в украинцах угрозу похуже исламских террористов). Однако стоит задуматься: почему нас так пугает расширение Североатлантического блока?

Российская пропаганда, гневно осуждая расширение НАТО, никогда не указывает на конкретные проблемы или угрозы, которые должны из этого последовать. Москва реагирует обидой и протестами, но, отнюдь, не политической критикой.

Это отнюдь не значит, будто Североатлантический блок представляет собой миролюбивую и демократическую организацию, пекущуюся только о безопасности своих членов. Проблема официальной пропаганды не в том, что ей не в чем упрекнуть НАТО, а в том, что серьезная и честная критика этого блока ставит вопрос об альтернативных принципах организации международной политики и обеспечения безопасности. А таких принципов у Москвы нет.

Сегодня НАТО выступает не в роли оборонительного блока, а в роли глобальной полицейской организации, полностью свободной от общественного контроля. Выступая под лозунгом защиты демократических ценностей, альянс представляет собой нечто прямо противоположное этим ценностям. Собственная хартия нарушается альянсом сплошь и рядом, но это никак не влияет на его работу, поскольку не существует контрольных органов, которые могли бы приостановить исполнение военных или политических решений, противоречащих учредительным принципам. Время от времени Франция или Германия показывают зубы, напоминая американцам, что про существование Европы забывать не следует. Но свое мнение они могут высказать лишь тогда, когда их спрашивают. А текущее функционирование альянса зависит только от его собственной военно-политической машины. С другой стороны, насколько сами правительства европейских стран зависят от своего общественного мнения, когда действуют в рамках НАТО?

В современном мире наднациональные альянсы и организации всё больше становятся механизмами, с помощью которых правительства могут избегать публичного контроля. Бюрократы и политики вынуждены считаться с мнением друг друга, но они единодушны в стремлении избежать контроля со стороны граждан.

В этом плане военно-политическая организация НАТО вполне соответствует этическим нормам, господствующим среди чиновников Москвы и Киева. Если бы у Кремля имелись достаточные ресурсы, он непременно создал бы на территории бывшего СССР нечто очень похожее. К сожалению, пока влияния и средств не достает, и именно поэтому американские инициативы вызывают такую ревность.

Впрочем, нет худа без добра. Неудачи Москвы в её попытках остановить расширение НАТО рано или поздно могут вызвать хотя бы у некоторых чиновников российского МИДа желание поискать союзников среди представителей западного общественного мнения и антивоенного движения. Советская бюрократия это понимала и, несмотря на свой «тоталитарный» характер, умудрялась находить общий язык с западной общественностью лучше, чем нынешняя российская. Ведь вряд ли удастся завоевать симпатии европейских пацифистов имперской риторикой и призывами кого-то «мочить в сортире».

Специально для «Евразийского Дома»

МИРОВОЙ КРИЗИС ПОРОДИТ РЕВОЛЮЦИЮ В ИСКУССТВЕ

Глобальный экономический кризис приведет к радикальным переменам в искусстве по всему миру. На смену асоциальной массовой культуре придут новые направления, отвечающие неизбежным изменениям в общественной психологии. К такому заключению пришли специалисты Института глобализации и социальных движений (ИГСО). По мнению Института, смена больших циклов мирового хозяйства оказывает определяющее влияние на развитие искусства и общественных отношений. Начавшийся глобальный кризис приведет к существенному изменению сознания людей и подтолкнет их на поиск не только политических, но и эстетических ответов на вопросы современного развития.

Мировой экономический кризис открылся после серии падений на фондовых рынках, произошедших в январе-марте текущего года. Глубоко пораженной оказалась экономика США, проблемы с ликвидностью начали испытывать банки многих стран. Усилилась инфляция, возросли проблемы со сбытом многих товаров. «Начавшийся глобальный перелом не является простым кризисом перепроизводства, а знаменует смену большого цикла в развитии мироэкономики. Завершается одна волна и зарождается новая»,- говорит Борис Кагарлицкий, Директор ИГСО. Прежний способ эксплуатации ресурсов периферии утратил эффективность, став тормозом развития. Мировое хозяйство нуждается в качественных изменениях.

Предыдущий переломный момент мироэкономика переживала после системного кризиса 1968-1973 годов. Этот период ознаменовался не только перестроением всей мировой экономической системы, но и качественными переменами в искусстве. Появились новые радикальные субкультуры, возник панк-рок, повлиявший на создание современной популярной музыки. В кино 1970-х годов произошел поворот от развлекательной героики и мелодраматизма к социальным фильмам, подчеркивающим остроту общественных противоречий. Культурная революция затронула даже игру актеров. Экономические кризисы 1968, 1973, а также 1978 и 1982 годов оказали большое влияние и на литературу. Но далеко не все изменения оказались положительными.

Помимо непосредственного влияния на культуру самого кризиса, существует долгоиграющее воздействие тех изменений, которые он производит в мировом хозяйстве. Перемены в общественных отношениях и настроениях дают жизнь одним тенденциям, ранее менее заметные, и приводят в упадок другие. «Воздействие самого кризиса - это всегда эмоциональный всплеск, подъем социальных акцентов, возрождение критицизма»,- отмечает Илья Будрайтскис, руководитель Центра образовательных и культурных стратегий ИГСО. Долгосрочные тенденции в культуре зависят от последствий хозяйственного перелома. «Цикл 1973-2008 годов характеризовался экспансией капиталов в периферию, свертыванием производства в старых индустриальных странах, застоем промышленных и бурным развитием коммуникационных технологий»,- поясняет Василий Колташов, руководитель Центра экономических исследований ИГСО. В результате развились такие направления как киберпанк, фэнтези, деградацией была отмечена массовая культура, сочетавшая предельную коммерческую направленность с консерватизмом форм. Перемены в экономике встречали острый эмоциональный протест. Характерными культурными чертами минувшей эпох были массовый пессимизм, тяга к мистике и религии.

Новый этап экономического развития будет характеризоваться прорывом в индустриальных технологиях, приоритетностью квалифицированного труда и ускорением культурной интеграции планеты. Действующие жесткие ограничения на перемещение рабочей силы в значительной мере окажутся сняты. Новая длинная стадия будет отмечена ростом социального оптимизма, отказом от неолиберальной политики сознательного понижения уровня общественного образования. Экономическое развитие направится вглубь, а не вширь. «Хозяйственные перемены выведут на первый план в искусстве интеллект человека, а не его физическую силу или механические навыки, жажду общественных перемен и культ прогресса. Новые эстетические принципы окажутся в большей мере интернациональными и социально акцентированными,- говорит Игорь Герасимов, руководитель Центра научно-технических исследований ИГСО. - Гегемонию фэнтези сменит возрождение научной фантастики». Радикальные перемены произойдут в музыке, где откроются свежие направления, отражающие прогресс технологий.

НАД КАНАДОЙ НЕБО СИНЕ…

«Так похоже на Россию, только всё же не Россия», - поется в известной песне о Канаде. Честно говоря, ничего особенно похожего на Россию я не обнаружил, особенно в городах. Да и небо не синим было, а серым.

Весна здесь холодная и мрачная.

Сходство с Россией скорее в том, что экономика Канады в значительной мере развивается за счет продажи сырья и нефти, что вызывает у ее граждан периодические приступы комплекса неполноценности. Всё-таки высокоразвитая страна, член «Большой восьмерки».

Туристическая Канада - это Старый город Квебека, Королевская конная полиция, франкоязычная гвардия в английских красных мундирах и медвежьих шапках. И, конечно, бобры, которых, как утверждают, благодаря экологическим мерам опять развелось огромное количество, как будто и не было массового спроса на их мех в конце XIX века.

Так вот, ничего этого я не увидел.

Торонто

Мое путешествие представляло собой упорное движение из Торонто на северо-восток, от одного университета к другому. Канадские коллеги хотели узнать, что представляет собой Россия после выборов, а я пытался понять, что представляет собой Канада. Обе стороны получили то, чего хотели.

Когда самолет подлетает к Торонто, с воздуха город производит довольно странное впечатление: огромная масса одноэтажных домиков, между которыми то поодиночке, то небольшими островками торчат небоскребы. Мегадеревня, вообразившая себя мегаполисом. Снизу всё это выглядит куда естественнее. Дома очень красивые, в викторианском стиле, хотя часто новые. Здесь в Торонто есть очень красивые уголки, много старых уютных домов, но центральные проспекты безлики и однообразны. В центре всё время что-то строят, поэтому местами пыльно, хотя грязи нет.

Про Торонто говорят, что это New York run by the Swiss - Нью-Йорк, управляемый швейцарцами. В смысле, что здесь такая же динамичная жизнь, но чисто, предсказуемо и безопасно. Однако нет безумия - нет Нью-Йорка. Общее у двух городов, пожалуй, одно - страсть местных жителей к всевозможной этнической кухне.

Китайские рестораны перемежаются с итальянскими, покончив с тайским обедом, деловые люди находят пятнадцать минут, чтобы зайти на десерт во французское кафе. Для людей с более скромными возможностями есть «буфеты». У нас это почему-то называется «шведский стол». Раньше мне казалось, что только наши люди умеют так наедаться у шведского стола (чтобы ничего буржуям не осталось). Однако в Канаде всё то же самое. Возможно, сказывается психология не иммигрантов.

В городе два ведущих университета - University of Toronto и York University (Йорк - это старое название стоявшего здесь английского поселения). Первый из них считается консервативным, второй - левым. В университете Йорка на кафедре социологии тон задают бескомпромиссные марксисты, сотрудничающие с профсоюзами.

Близость Соединенных Штатов сказывается в том, что американские новости обсуждаются постоянно, точно так же, как в ресторанах или магазинах готовы принимать американские доллары. Курс теперь практически сравнялся, что не обязательно следует считать хорошей новостью. Ведь в Канаде размещено очень много производств, ориентированных на рынок США.

Дорогой доллар означает удорожание товаров и снижение конкурентоспособности. Профсоюз автомобилестроителей с ужасом следит за разработкой нефтеносных песков на севере Канады: если под влиянием нефтяных доходов доллар укрепится еще больше, многие автомобильные заводы закроются.

Отношение к южному соседу здесь очень своеобразное. Конечно, на противоположной стороне великих озер всё почти такое же, как здесь. Но…

На берегу озера Онтарио стоит мемориальная доска, рассказывающая об ужасном пожаре, который случился ночью в 1949 году на борту стоявшего у берега корабля. 119 человек погибло. Но тут же доска утешает прохожего: все они, кроме одного, были американцами. Так что канадцы могут не слишком переживать.

Из Торонто в Оттаву идет поезд, весьма комфортабельный, но медленный. В поезде даже имеется Wi-Fi, но за деньги и по каким-то безумным, издевательским ценам. Зато есть электрическая розетка, позволяющая подключить компьютер и спокойно работать, благо пейзаж за окном ничем не привлекателен: похож на среднерусскую равнину, так же равномерно застроенную индустриальными сооружениями, железнодорожными станциями и складами.

Центральный вокзал в Торонто представляет собой мощное викторианское здание, но впечатление портят окружающие современные дома, из-за которых его даже толком нельзя рассмотреть.

Посадка на поезд здесь очень странная: вместо того чтобы просто идти к вагону, надо становиться в очередь, как при посадке на самолет. У выхода на перрон надо предъявить билет, который отмечают маркером, но в поезде его снова проверяет контролер. Поскольку разные вагоны могут иметь разное направление (поезд переформируется на пути), то на перроне стоит еще один человек, объясняющий вам, куда садиться. Впрочем, перед каждым вагоном есть еще и проводник.

Легко догадаться, почему в Канаде низкая безработица. Хотя мне эта система скорее нравится. Не только из-за того, что полная занятость соответствует моим социалистическим взглядам, но и потому, что такая система совершенно исключает невротическое состояние, переживаемое пассажирами на незнакомых вокзалах. Никто не мечется по перрону, выясняя, куда идет поезд, не тычется в неправильную дверь и не сбивает с ног прохожих.

Объявления делаются на двух языках (хотя в Торонто французские надписи только на правительственных зданиях). Выговаривают французские слова англо-канадцы очень старательно и, в общем, правильно, их французский куда ближе к «парижской» норме, чем у франкоязычных квебекцев.

Оттава

По мере того как мы отъезжаем от Торонто, картина за окном становится более привлекательной. Индустриальные постройки уступают место сельскому хозяйству, на однообразном серо-коричневом фоне весеннего пейзажа стоят аккуратные домики, по большей части белые или тоже серо-коричневые. Летом, вероятно, это очень живописно. Зимой, когда лежит снег, - тоже. Но сейчас очень мрачно и уныло. Мне почему-то кажется, что наш весенний пейзаж веселее. Когда появляются елки или какие-то другие хвойные деревья, картинка улучшается, на берегу Великих озер я заметил даже березы.

Озеро Онтарио похоже на настоящее море. Мало того что противоположного берега не видно, но и волны немаленькие. Задремав в поезде, я очнулся лишь тогда, когда подъезжал к канадской столице. Пейзаж несколько изменился. В полях лежал снег, делавший картинку за окном куда более живописной.

Оттава оказалась очень приятным городом, раскинувшимся на холмах. Центральные улицы и площади полны монументами, очень напоминающими лондонские. Небольшие металлические статуи напоминают оловянных солдатиков из набора, сделанного для юного Гаргантюа.

Здесь есть французские губернаторы, расчистившие землю от индейцев, чтобы заселить ее белыми поселенцами, индейские вожди, героически сопротивлявшиеся этим губернаторам, английские генералы, победившие французов, французские общественные деятели, отстаивавшие перед англичанами права своего народа. Короче, все получили свою долю признания.

На центральной площади часы на главной башне парламента играют в полдень что-то веселенькое (почему во всех бывших британских колониях здание парламента непременно имеет свой Биг-Бен?).

Поскольку здесь столица, двуязычие торжествует. Часть улиц названы в честь английских, другие в честь французских деятелей. Однако довольно странно видеть на главной улице табличку «Rue Wellington». Квебек начинается на другой стороне речки в городе, который англофоны называют Hull. Естественно, у франкофонов собственное название. Английские надписи за мостом сразу же исчезают, но в остальном всё примерно то же самое.

Монреаль

Из Оттавы в Монреаль надо ехать два часа автобусом по скучной дороге, наблюдая за окном однообразный равнинный пейзаж. Въезд в город проходит по скоростной эстакаде, впрочем, довольно узкой и обшарпанной. Внизу открываются кварталы небольших домов, напоминающие старую часть Нью-Йорка, и множество церквей с позеленевшими от времени шпилями. Количество церквей наглядно доказывает, насколько католическим и религиозным был Квебек еще лет сорок назад. Сейчас церкви пусты, некоторые из них пытаются свести концы с концами, взимая плату за вход.

Однако, как мне рассказали, еще два поколения назад священники могли запросто приходить в дом, проверяя, сколько детей в семье, а если жена долго не была беременна, ей и мужу грозили церковным отлучением, отказом от исповеди и прочими ужасами. Итогом был перманентный беби-бум, продолжавшийся два с лишним столетия, когда в семьях было по 10-15 детей. При полном отсутствии иммиграции из Франции квебекцы упорно наращивали свою численность. Но потом всё кончилось, люди переселились в города и стали жить так же, как и англоязычные канадцы.

В Канаду XVIII века, где постоянно не хватало женщин, из Франции привозили сироток, которых выдавали замуж за колонистов, не слишком интересуясь их мнением. Особенным спросом пользовались полные девушки крепкого сложения. Поскольку первоначально поселенцев было не слишком много, проследить родословную каждой семьи не представляется особо сложным. Некоторое количество семейств претендует на то, что ведет свой род от самого Карла Великого. Например, это относится к известной певице Селин Дион.

Монреаль, пожалуй, самый европейский из крупных городов Северной Америки. Старые кварталы напоминают провинциальную Францию, я сразу же вспомнил Лион. Дома из однообразного серого камня совсем не кажутся унылыми, поскольку выглядят очень уютно. Местами старый город даже вызывает в памяти знаменитый квартал Маре, хотя до парижских hotels этим зданиям очень далеко. Видно, что архитекторы старались приблизиться к парижским образцам, но почему-то не получалось.

В англоязычном квартале здания и образ жизни больше напоминает о спальных районах Лондона. Дома такие же, с маленькими двориками, отдельными входами. В городе есть даже - как и в Лондоне - колонна Нельсона. Только, разумеется, поменьше. Интересно, что у франкоязычных монреальцев дома с мансардами, как в Париже, а в английских кварталах мансард нет, как в Лондоне!

В деловом квартале слышна в основном английская речь, причем с сильным американским акцентом. Там стоят безликие небоскребы, которые особенно скучно выглядят в двух шагах от зданий XVIII века.

Университет Квебека в Монреале (UQAM) находится на грани банкротства. Студенты периодически бастуют, а преподаватели обсуждают, как получить у государства субсидии, которые правительство не выдает, поскольку бюджет университета не сбалансирован. А поскольку субсидий нет, денег постоянно оказывается недостаточно, приходится брать взаймы, платить проценты, и потому сделать бюджет сбалансированным невозможно.

Была, правда, идея построить огромный небоскреб и сдать его в аренду. Небоскреб собирались соорудить прямо над автобусным вокзалом, который плавно переходит в станцию метро и нижние уровни университета (такого удивительного транспортного узла мне еще не приходилось видеть). Но денег на строительство небоскреба не хватило. И слава Богу, иначе он напрочь испортил бы облик квартала.

Здесь, как и в Торонто, университеты делятся на левые и правые, но еще на англоязычные и франкоязычные (хотя франкоязычный университет есть и в Оттаве). UQAM - левый. Среди преподавателей много бывших участников студенческих протестов 1960-х и 1970-х годов. Консервативные идеи торжествуют в крупнейшем англоязычном университете -McGill.

До середины ХХ века Квебек был весьма консервативным местом. Надо вообще учитывать контрреволюционное происхождение канадской нации. Ее основали английские лоялисты, бежавшие из США после провозглашения независимости - они не хотели смириться со свержением монархии и утратой связи с Англией.

Французская часть Канады - католическая и сельская - спустя десять лет пришла в ужас, узнав о революции в Париже, гильотинированных аристократах и казни короля. С тех пор они стали верными подданными британской короны, не допустившей в своих владениях таких ужасов. Короче, англоязычные канадцы отвергли американскую революцию, франкофоны - не приняли французскую.

Впоследствии франкоязычная Канада вместе с крупными англоязычными городами поддерживала либералов, тогда как сельские англоязычные регионы голосовали за консерваторов.

Либералы к концу 60-х годов создали здесь на зависть американцам самое передовое социальное государство на континенте, модернизировали страну, закрепили равноправие языков и поощряли «мультикультурное развитие», привлекая иммигрантов из Азии и Латинской Америки. Но с течением времени связь между либералами и франкоязычным населением слабела. Времена Британской империи ушли в прошлое, а вместе с ними и прежняя версия канадского патриотизма (гордость ролью «первого доминиона великой империи»). Значительная часть франкоязычных канадцев стала поддерживать сепаратистскую Квебекскую партию.

Правда, пик сепаратистских настроений в Квебеке, похоже, миновал. Сейчас ее поддерживает примерно 35% жителей провинции. Но в начале 1990-х на референдуме не хватило одного процента, чтобы франкоязычная провинция отделилась. Что бы за этим последовало, представить не сложно: англоязычная Канада рисковала быть поглощенной Соединенными Штатами, после чего и независимость Свободного Квебека превратилась бы в очевидную фикцию.

По канадскому телевидению нынешней весной показывают очень страшный фильм про то, как Канада мирно, через референдум, присоединилась к США и как в результате образовалось мрачное авторитарное государство с фальсифицированными выборами, политическими убийствами и всеобщей слежкой за гражданами (немногие положительные герои скрываются от преследований в Лондоне).

Содержание предыдущих серий сводится к повторяющимся кадрам: канадский флаг спускают над парламентом и другими историческими зданиями, на его месте взвивается звездно-полосатое знамя. Всё это выглядит очень натурально. Зрителю становится не по себе.

Здесь любят напоминать, что американцы воевали с индейцами, систематически их истребляли, англичане же признавали за ними право на землю и старались вовлечь в торговлю. Результат, однако, что в одном, что в другом случае оказался одинаковый: коренное население вымерло, не выдержав столкновения с европейской цивилизацией.

Тихий геноцид канадских индейцев произошел за счет массового распространения болезней, от которых у местных жителей не было иммунитета, а также на почве алкоголизма. К концу XIX века из трех миллионов «аборигенов» осталось не более пятисот тысяч. На их место приехали шотландцы, украинцы, англичане, польские евреи и русские духоборы.

Граждане современной Канады, однако, виноватыми себя совершенно не чувствуют, поскольку у них есть «железная отмазка». Даже две. Во-первых: «Мы были английской колонией, за всё отвечают британцы», - а во-вторых: «Наша семья приехала позже, когда индейцы уже все вымерли».

У Канады хорошая репутация. Это не Америка, которую все ненавидят. Канада ни на кого не нападала. Не была колониальной империей. Во Вьетнам (в отличие от Австралии) канадцы своих парней не отправляли, со времен Корейской войны никого не трогали. Страна мирная, благопристойная. Гражданам США, попадающим в места, где особенно распространены антиамериканские настроения, рекомендуют выдавать себя за канадцев.

Однако в последнее время правительство Канады делает всё, чтобы испортить стране репутацию. Канадская армия воюет в Афганистане, а дипломатия Оттавы поддерживает любое, самое непопулярное начинание Вашингтона.

На самом деле Канада - страна с большой военной историей. Есть у канадцев даже своя «отечественная война» 1812 года - когда они изгнали из страны вторгнувшихся к ним янки. Местные ополченцы под Йорком с помощью англичан и индейцев в пух и прах разгромили регулярную американскую армию, гнали ее до Детройта.

Особенно отличились французские ополченцы. Оказалось достаточно 800 бойцов, чтобы обратить в бегство американскую армию, двинувшуюся на Монреаль. Хотя США были тогда союзниками наполеоновской Франции, лояльность жителей Квебека по отношению к Лондону была незыблемой, даже сильнее, чем у англоязычных соседей.

Воевали канадцы во Франции в годы Первой мировой войны и на фронтах Второй мировой. Сражались они и против китайцев в Корее. Так что в каждом городе есть и свой музей боевой славы, и памятник павшим героям.

За исключением 1812 года, когда канадцы сами защищали себя, они всё время воевали в чужих войнах. Начинала Канада свою историю как британская, защищаясь от американского вторжения, а сейчас канадские войска участвуют в оккупации Афганистана. Погибло уже более 50 солдат. Однако в Ирак канадский контингент отправить не удалось: по всей стране прокатились массовые демонстрации, и правительство дало задний ход.

Шикотуми

Шикотуми - сердце квебекского национализма. Здесь холодно и, наверно, скучно. В середине апреля приезжего встречают оледенелые сугробы невероятных размеров, каких я не помню в Москве даже в холодные годы своего детства. Район развивается за счет шахт и цветной металлургии (в годы Второй мировой войны здесь выплавлялась большая часть алюминия, обеспечивавшего авиацию Британской империи), а интеллектуальная жизнь сосредоточена вокруг небольшого университета, где преподают убежденные сторонники независимости.

Студенты плохо понимают по-английски, а их французский акцент, в свою очередь, с трудом понимают даже французы (мне с гордостью рассказывали про какой-то франко-канадский фильм, который в Париже шел с субтитрами). Хотя, конечно, правильный акцент, объясняют мне, именно у квебекцев: после революции 1789 года парижане испортили язык своим грассированием.

Франко-канадцы не любят англо-канадцев, но уж кого они совершенно терпеть не могут, так это французов. Профессор Йоркского университета рассказывал мне о девушке, которая из Франции зачем-то поехала учиться в Канаду. Ей пришлось перевестись из Монреаля в Торонто, поскольку ей занижали оценки и вообще всячески показывали, что она здесь лишняя.

Город Шикотуми раскинулся на берегу фьорда. Больших зданий почти нет, аккуратные двухэтажные домики с балкончиками выглядят очень уютно вблизи, хотя на расстоянии сливаются в однообразную массу, а их белый или голубой окрас делает их плохо различимыми на фоне упорно не желающего таять снега.

Профессор, у которого я остановился на ночлег, объяснил мне, что в Оттаве или Торонто чувствует себя как в иностранном государстве, что ничего общего с англоязычными канадцами у квебекцев не находит, и вообще они, квебекцы, - покоренный народ, у которого украли даже название. Правильно было бы называть канадцами их, а не англичан. Одновременно он с гордостью рассказывал, как жители Квебека, попадая после войны во Францию, удивлялись ее бедности - по какому-то странному стечению обстоятельств «покоренный народ» жил гораздо благополучнее, чем «историческая родина».

Мой хозяин постоянно говорит о том, как квебекцам мешают жить англоязычные соседи. Сначала я осторожно возражаю, пытаясь напомнить про то, что получилось у нас после развала СССР. «У вас совсем другое дело!» - отбрасывает он мои сомнения. Я молчу: многолетний опыт показывает, что когда собеседник находится на подобной волне, объяснить ему ничего невозможно. Можно только обидеть.

Я не хочу никого обижать. Мне здесь нравится. Здесь приятная атмосфера провинциального благополучия, возможная только в стране, которая так и не почувствовала на собственной шкуре, что такое настоящая История. Разговоры о национальной гордости уступают увлеченному обсуждению предстоящего ужина.

Мы ездим из одного супермаркета в другой, в поисках какой-то особой рыбки, которую обязательно надо зажарить вечером. Рыбки нигде не оказывается. Её заменяют креветками (естественно, лучшими в мире). Местный магазин, как ни странно, подтверждает тезис о национальном своеобразии: он очень мало похож на стандартный американский супермаркет, здесь всё местное.

Мотаясь по городу в поисках неуловимой рыбешки и выслушивая повести о страданиях угнетенного народа, я понимаю, что канадскую федерацию надо защищать во что бы то ни стало: до тех пор, пока здесь существует федеральный центр, он хоть как-то прикрывает этих милых провинциалов от политической и экономической экспансии «Большого Брата» с Юга.

Пересаживаясь в Торонто на самолет, летящий в США, я обнаруживаю, что американские пограничники расположились уже на канадской территории. Им отвели часть площади аэропорта, и они проверяют паспорта и смотрят ваш багаж прямо тут же. Пока вы еще не улетели из Канады. Так, вероятно удобнее и практичнее. Как это соотносится с государственным суверенитетом - вопрос другой.

Классическая книга 1960-х годов по канадской истории называлась «От колонии - к нации». К нашим временам, когда от Британской империи осталось одно воспоминание, канадцев волнуют не отношения с бывшей заморской «mother country», а соседство с новой империей.

«От колонии к нации, - задумчиво говорит один из моих собеседников, глядя на викторианский фасад парламента в Оттаве. - И обратно».

УЙТИ ИЛИ ОСТАТЬСЯ?

Недавно в Америке мне показали первый номер газеты «The Nation». Самый первый. Он открывался сетованиями на то, что в течение прошедшей недели ничего значительного не произошло и писать не о чем. Это было вскоре после убийства президента Линкольна.

Если с этими критериями подойти к минувшей неделе, то сетовать надо не на отсутствие событий, а на их пошлость. Ибо главной новостью, безусловно, стало обсуждение слуха о разводе Путина с женой и его неизбежном браке с гимнасткой Алиной Кабаевой.

Собственно, сам слух новостью не был. Его обсуждают уже никак не меньше полугода, причем за всё это время сюжет никак не продвинулся. Новостью стал не слух, а его внезапное, бурное обсуждение в средствах массовой информации. Это похоже на то, как если бы все вдруг стали рассказывать друг другу один и тот же анекдот «с бородой» и ещё бурно, делано хохотать над ним.

Сплетня, опубликованная в каком-то никому не известном бульварном листке, была тут же процитирована солидным радио «Эхо Москвы», затем обсуждалась в Интернете и под конец недели стала темой пресс-конференции Путина и Берлускони в Италии. Сразу же после пресс-конференции, в ходе которой президенту России удалось более или менее отшутиться, бульварный листок, ставший источником скандала, закрыли, а его сайт удалили с сервера. Впрочем, не исключено, что и открыт он был ради одной единственной публикации.

Пошлость явно становится методом политической борьбы. Но раз уже дело дошло до такого, разногласия в высших эшелонах власти достигли весьма высокого градуса.

Чем ближе день инаугурации Медведева, тем менее ясна судьба Путина. И именно вокруг этой судьбы разворачивается основная склока. Путин, похоже, в этих раскладах уже не игрок, а лишь объект приложения различных сил. Он явно утратил инициативу и контроль над ситуацией, в то время как бюрократия идет в разнос.

Одна группировка добивается, чтобы Путин остался. Для этого из него не только премьер-министра делают, но ещё - на всякий случай - и лидера «Единой России». Президент отбивается, но вяло и беспомощно. Мол, лидером, так и быть, стану, но в партию всё равно - назло вам - не вступлю.

И стоит в прессе появиться сообщениям о партийном «лидерстве» Путина, как на всю страну обрушивается сплетня о Кабаевой. Политический смысл сплетни так же ясен, как и смысл сообщения о партийном лидерстве. В первом случае нам сообщили, что Путин остается. Во втором дали понять, что он уходит.

Во Франции президент может бросить жену и на глазах всей страны уйти к фотомодели. Хотя ещё неизвестно, чем это для него кончится. Судя по опросам общественного мнения, популярность Николя Саркози после этого решения стремительно упала. Хуже всего, обиделись именно те консервативные избиратели, которые его поддерживали. Левым на адюльтер и разводы наплевать, но они и так за Сарко голосовать не будут.

С Путиным и того хуже. Россия не Франция, и «эффект Саркози» здесь срабатывает в удесятеренном масштабе. Консервативный обыватель любит Путина таким, каким его нарисовали на протяжении прошедших восьми лет - скучным и правильным. Любое проявление человеческой слабости - подрыв имиджа и удар по рейтингу. Правда, подобное положение дел компенсируется тем, что провинциальные старушки «Эхо Москвы» не слушают, бульварную прессу не читают и доступа к Интернету не имеют. Если бы они узнали, пришли бы в ужас. Но они не узнают.

Политический смысл растиражированной сплетни прост и ясен: Путин уходит. И в самом деле, проводить время с Кабаевой куда приятнее, чем сидеть на кремлевских заседаниях. Главный адресат новостей не широкая публика, а масса чиновников различных уровней, которая сейчас с замиранием сердца следит за разворачивающейся в Кремле и московском Белом Доме «мыльной оперой». Уходит? Остается? К сердцу прижмет? К черту пошлет?

Гадание на ромашке дает не менее достоверный результат, чем анализ сообщений в средствах массовой информации. Никто ничего не понимает. Все запутались.

И подозреваю, что среди этих запутавшихся и сам уходящий в отставку президент.

Его дергают в разные стороны, соблазняют посулами и уже немножко пугают. Ему льстят и на него давят. Он плывет по течению. Течение нестабильное, сплошные водовороты.

Раскол в российской бюрократии приобретает видимые и трагикомичные черты. Любые действия противоборствующих сторон лишь добавляют в ситуацию неопределенности. Это похоже на сражение, в котором обе стороны действуют, прикрываясь плотной дымовой завесой. Настолько плотной, что не только неприятель, но и свои уже ничего не видят.

На пустом месте, из одной лишь аппаратной инерции и страха за свои должности, кремлевские чиновники умудрились создать в стране все предпосылки для кризиса двоевластия. И это в условиях, когда Россию мировой экономический спад ещё не затронул, нефть дорога, как никогда, оппозиции практически нет, а социальные движения находятся в зачаточном состоянии.

Что же будет дальше?

Специально для «Евразийского Дома»

ПЕРВОМАЙСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

Праздник 1 мая - хороший повод поговорить о будущем левого движения. Десять лет назад торжество либерализма в Европе было настолько полным, что мало кто решался открыто заявлять о преобразовании общества.

Даже партии, возводящие свою политическую родословную к революционному рабочему движению начала ХХ века, не смели об этом говорить.

Коммунистические партии ликвидировались или наспех переделывались в социал-демократические, а социал-демократы сделались либералами.

Некоторые коммунистические организации, сохранившие название - в качестве своего рода «привычного бренда» для пожилых избирателей - радикально меняли идеологию, как это случилось, например, у нас в России, где коммунисты сделались консервативными националистами, открыто заявляющими о своих монархических и клерикальных симпатиях. Социалисты в Западной Европе не только стали либералами - они заняли позицию справа от либералов по всем основным вопросам.

К концу нынешнего десятилетия мы видим перед собой совершенно иную картину. Деградация и идейное разложение «старых» рабочих партий продолжается - последним симптомом стала серия электоральных провалов австрийской социал-демократии, которая из лидирующей силы общества превратилась во второстепенную политическую организацию. Но на смену старым партиям приходят новые, заявляющие о своей антикапиталистической направленности и готовности к радикальным действиям.

Во второй половине 2000-х годов эти партии превратились в серьезную общественную силу.

И всё же было бы преждевременно говорить о возрождении европейских левых. Хуже того, каждый раз, когда та или иная организация добивается серьезного успеха, у нее начинаются проблемы.

Хрестоматийный пример - итальянская Rifondazione Communista. После предыдущих выборов партия была на подъеме. По законам либеральной демократии была вознаграждена парламентскими должностями и министерскими постами, войдя в левоцентристский кабинет Романо Проди. Однако это не прибавило счастья ни рядовым коммунистам, ни их избирателям.

Правительство Проди проводило ровно ту же политику, что и правые правительства, возглавлявшиеся Сильвио Берлускони. Разница состояла лишь в том, что Берлускони, который никогда не скрывал своих правых взглядов, должен был врать меньше.

Проди два раз подряд сменял Берлускони на посту премьера и оба раза терпел в итоге сокрушительное поражение. Его правительство, как и в первый раз, пало под тяжестью внутренних противоречий. Но если в первый раз коммунисты, которые, собственно, и были причиной падения первого кабинета Проди, выглядели в общественном сознании принципиальными политиками, отстаивающими интересы общества, то на сей раз, цепляясь до последней минуты за министерские посты, они воспринимались в качестве беспринципных оппортунистов и карьеристов.

В партии произошел раскол, молодежь дружно отвернулась от руководства, профсоюзные лидеры выражали возмущение. Избиратели наказали левых за участие в правительстве самым жестоким образом: впервые со Второй мировой войны коммунисты не представлены в парламенте.

В Британии возникли новые социалистические организации - Шотландская социалистическая партия и коалиция Respect в Англии. Спустя некоторое время обе со скандалом раскололись. Эти скандалы были очень британскими. Шотландская партия разделилась во мнениях относительно похода своего лидера Томми Шеридана в секс-клуб и последующего судебного разбирательства с бульварной газетой. Суд Шеридан выиграл, но с собственными соратниками переругался насмерть.

Не прошло и года, как Respect последовал за шотландскими социалистами, разделившись на две части с почти одинаковыми названиями: ветераны-троцкисты поругались с молодыми активистами-мусульманами. Меньшинство сохранило поддержку в бенгальских кварталах Лондона и единственного депутата - Джорджа Галлоуэя, а большинство - старые проверенные кадры и симпатии некоторых профсоюзных лидеров.

Во Франции левые, разделенные на конкурирующие группы, не смогли выдвинуть единого кандидата в президенты - на фоне массовых социальных протестов главой республики стал консерватор Николя Саркози.

Неудачи в одних странах происходят на фоне подъема движения в других. Германская партия Die Linke, впервые со времени объединения страны собравшая в единой организации активистов из восточных и западных земель, стала серьезной общенациональной силой. В отличие от своей предшественницы, Партии демократического социализма, которая была представлена почти исключительно на Востоке, Die Linke участвует в работе земельных парламентов на Западе.

Когда в Гессене левые вошли в земельный парламент, набрав 5,1% голосов, это могло показаться почти случайностью. Но в Нижней Саксонии результат составил уже 7,1% голосов, за этим последовали успехи в Гамбурге и Баварии. Напуганные социал-демократы прибегли к привычной популистской риторике, но вряд ли им удастся остановить тенденцию. Die Linke стали долгосрочным фактором немецкой политической жизни, в том числе и на Западе.

В Греции имеются две левые организации - всё еще сталинистская Компартия и левореформистская Synaspismos - обе растут наперегонки. Если бы эти две партии не находились в непримиримой вражде друг с другом, они могли бы составить коалицию, способную претендовать на решающую роль в национальной политике.

Даже во Франции, где не прошло и года после успеха Саркози, опросы общественного мнения фиксируют резкое снижение популярности президента и рост левых настроений. Революционная коммунистическая лига, занявшая первое место среди левых во время прошлой президентской гонки, призывает создать новую объединенную партию. Увы, это не единственная объединительная инициатива на левом фланге - сторонники единства так же конкурируют друг с другом на этом поприще, как недавно на президентских выборах.

Правда, победителя может ждать серьезный приз: старая Социалистическая партия понемногу распадается, и ее сторонники, сохранившие приверженность левым взглядам, могут пополнить ряды нового объединения - если увидят в нем (как в немецкой Die Linke) серьезную силу.

На фоне подобных новостей из Европы приходит сообщение о триумфальном успехе непальских маоистов на парламентских выборах - факт, смысл которого еще предстоит оценить.

Парадокс в том, что и победы, и поражения отражают одну и ту же общую тенденцию. Европейское общество созрело для перемен, испытывает в них потребность, но не видит четкой перспективы, куда идти. То же самое мы обнаруживаем и в Америке, где эмоциональные, но абстрактные призывы к переменам заменяют пока внятную стратегию или программу. То же самое наблюдаем мы и в Восточной Европе, и даже в России, где даже власть, хоть и гордится стабильностью, призывает к «социальным инновациям».

На прошлой неделе не кто иной, как Владислав Сурков, презентуя свою книгу «Тексты 97-07», жаловался на то, что российские чиновники не желают поддерживать ничего нового, предпочитая слепо копировать западные либеральные модели. Автор «Текстов» видел в этом некую специфическую российскую беду. Но проблема в том, что ровно та же беда наблюдается у всех правительств и всех чиновников, хоть в Европе, хоть в Азии, хоть в Африке.

Сила либерализма не в том, что он является «западным» изобретением, а в том, что он представляет собой политическую программу современного глобального капитализма. И любая попытка отойти от этой программы неминуемо означает необходимость поставить под вопрос как минимум определенные структурные принципы современной капиталистической системы.

В этой проблеме нет ничего специфически национального. И хотя решаться она, конечно, будет в рамках национальных государств, попытки выстроить альтернативу в качестве какого-то особого поиска «исключительного» и «собственного» пути обречены на провал. Альтернатива - будь она русская, венесуэльская или какая-нибудь непальская, - работать будет лишь в той мере, в какой она окажется глобально и системно значимой.

Между тем самая радикальная «социальная инновация» - это революция. Если кого-то очень пугает, давайте говорить о реформе. Но в любом случае непонятно, как можно соединить инновационный прорыв в социально-экономической области с неизменным консерватизмом в политике.

Новая эпоха требует не просто новых идей, но и новых политических сил. Это урок для России. Но и новые политические силы ничего не сделают без новых идей. Это урок для Запада.

Выступая с критикой неолиберализма, выявляя язвы и пороки существующей системы, левые мобилизуют на свою сторону растущую общественную поддержку. Однако подобная поддержка должна быть конвертирована в новую политическую реальность, в программу преобразований, понятную и одобряемую значительной частью общества. Не имея такой программы, левые, добившись успеха, каждый раз скатываются к политике наименьшего зла, которая оборачивается примитивным оппортунизмом и потерей собственного лица.

Это кризис движения, который всё больше осознают сами левые. Он не может быть преодолен какой-то отдельной партией в одной отдельно взятой стране: необходим совместный поиск новой стратегии. Но опираться он может только на усилия и достижения отдельных организаций, которым хватает смелости на действительно радикальные и новаторские действия. В этом плане глобальный экономический кризис может оказаться неплохим стимулом для творчества.

Разрушение финансовых систем, спад производства и огромные потери, которые начинают нести не только наемные работники, но и корпорации, заставляют осознать, что время господство либерализма подходит к концу. На протяжении последних десяти лет критика неолиберального мирового порядка стала настолько популярной, что с отдельными ее аспектами готовы согласиться даже некоторые власть имущие. Увы, словесное осуждение «эксцессов» системы ничего не дает, до тех пор пока нет ни решимости расширять общественный сектор, ни понимания того, как его можно демократизировать.

Ближайшие годы будут снова и снова «выбрасывать во власть» левых лидеров и партии - то в одной стране, то в другой. Одни будут терпеть фиаско, другие добиваться умеренных успехов, третьи (как это мы наблюдали в начале 2000-х годов в Венесуэле) решаться на радикальные перемены. Эти попытки - удачные и не очень - позволяют накапливать новый политический опыт, который, в конечном счете, и составит основу новой стратегии глобальных преобразований. Дело не для одного дня.

Но хочется почему-то надеяться, что «работа адова» так или иначе будет сделана. И делается уже.

Эксперимент - дело рискованное. Но коль скоро мировая экономика и так разрушается, стоит попробовать!

ТРУДОВОЙ КОДЕКС КАК ИНСТРУМЕНТ СОЦИАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Рабочее движение в России стало темой ежедневных новостей. 1 мая 2008 года, впервые с советских времен, пресса связывает весенний праздник не с огородами и отдыхом, а с забастовками и рабочими протестами. Причиной тому подъем стачечного движения последних десяти месяцев. Сначала бастовали и требовали повышения заработной платы в транснациональных компаниях, сегодня конфликты перекинулись на предприятия российских корпораций. Конфликты становятся всё более острыми и продолжительными. Официальные профсоюзы проявляют явную беспомощность - не только в качестве организации трудящихся (рабочие просто не обращают на них внимания), но и в качестве инструмента корпоративного управления (они не могут ни предотвратить стачки, ни урегулировать конфликты). В тех случаях, когда низовые ячейки официальных профсоюзов сами проявляют инициативу и выступают с требованием повысить зарплату или улучшить условия труда, они оказываются в конфликте с «собственными» руководящими органами, обращаясь за поддержкой и солидарностью к новым рабочим организациям.

Общей чертой большинства конфликтов является то, что менеджмент предприятий ведет себя крайне агрессивно, ссылаясь на нарушение рабочими Трудового кодекса. Бастующие не имеют возможность вести переговоры через профсоюз, даже если он у них есть: администрация отказывается его признавать, предпочитая официальный профсоюз. Но если официальный профсоюз вдруг проявляет самостоятельность, с ним поступают не менее жестко, чем со свободными профсоюзами. Примерами могут послужить конфликты на пермском предприятии «Нестле» и Качканарском горно-обогатительном комбинате.

Официальные структуры Федерации независимых профсоюзов России на большинстве предприятий являются чем-то вроде отдела по социальным вопросам при директоре. Они даже могут быть полезны работникам. Только это не профсоюзы. Когда на предприятиях появляется новый профсоюз, как правило, он не велик по численности. Новая организация сразу же сталкивается с жесточайшим давлением, причем действия менеджмента обычно санкционированы Трудовым кодексом. Рабочих вызывают по одному к начальнику, требуя забрать назад заявление о вступлении в профсоюз, активистов переводят на низкооплачиваемую работу, увольняют. Официальный профсоюз в этом активно поддерживает директоров и собственников.

По действующему Трудовому кодексу работодатель имеет право игнорировать существование новых профсоюзов до тех пор, пока они по численности не превзойдут старые. В условиях запугивания и репрессий, когда новые профсоюзы - даже официально зарегистрированные на государственном уровне - на предприятиях находятся фактически в подполье, достичь этого очень трудно. Но итогом такой политики часто оказывается не торжество менеджеров, а «дикая» забастовка, которую уже никто не контролирует.

Стандартная ситуация: сначала администрация рабочий профсоюз не признает, предпочитая вести переговоры с органами ФНПР, что, по сути, равнозначно переговорам с самой собой. Проблемы накапливаются, никто их не решает. Когда же доходит до стачки, администрация готова разговаривать с альтернативным профсоюзом, но он уже не контролирует ситуацию.

Существующее законодательство делает забастовки практически невозможными, но подобные запреты эффективны лишь до тех пор, пока никто не решается их нарушать. Так и было вплоть до недавнего времени. Однако осенняя забастовка на «Форде» переломила ситуацию. С этого момента нарушения закона становятся настолько массовыми, что по существу он уже мертв.

Уголовного наказания за нарушение запретов пока не предусмотрено, а пугать рабочих административными мерами бессмысленно. Если кого-то увольняют после проведения стачки, то изгнанный с предприятия «смутьян» тут же находит себе новое место. Причем, как правило, лучше оплачиваемое. Квалифицированных рабочих кадров в стране хронически не хватает. А организаторами забастовок по большей части выступают именно квалифицированные работники. Во многих случаях менеджеры ограничиваются угрозами, но увольнять профсоюзных активистов не решаются. С другой стороны, хозяева предприятий, отчаявшись добиться успеха с помощью угроз и дисциплинарных мер, обращаются за помощью к милиции, прокуратуре, охранным агентствам, способным применить силу против бастующих. Неизбежное следствие - политизация и радикализация рабочего движения.

Трудовой кодекс, специально написанный для того, чтобы облегчить жизнь предпринимателям, сегодня оказывается неудобен даже для них. Зато он сыграл положительную роль, заставив рабочих лидеров осознать, что только эффективная и сплоченная организация способна добиваться успеха в условиях подобного законодательства. Жизнь в условиях нынешнего Трудового кодекса оказалась для них настоящей школой классовой борьбы.

В начале 2000-х годов этого не ожидали ни сторонники, ни противники нового Трудового кодекса. Но сегодня это осознали и те, и другие.

В условиях, когда репрессивные меры не срабатывают, бизнесмены начинают понимать, что лучше иметь дело со свободными профсоюзами, чем с «дикими» забастовками, не поддающимися контролю. И лучше столкнуться с организованной стачкой, нежели со стихийным бунтом. Вопрос уже не в том, будет ли пересмотрен Трудовой кодекс, а в том, как и когда это произойдет. Нравится это или нет Кремлю и Государственной Думе, но им придется считаться с новой реальностью рабочего движения.

Специально для «Евразийского Дома»

НА ПЕНСИЮ ХОТЯТ ТОЛЬКО В МОЛОДОСТИ

С возрастом это проходит, и трудиться до гроба намерена половина россиян, а после пятидесяти - почти 80 процентов

Работать до конца намерена почти половина россиян - 49%. И неважно, будет ли у них возможность в пенсионном возрасте безбедно отдыхать. Характерно, что чем старше человек, тем меньше у него желания сидеть без дела. Впрочем, от активного отдыха никто бы не отказался, но эту возможность имеет редкий российский пенсионер. Потому экономическую активность населения подогревает и желание выжить. Об этом свидетельствует новый соцопрос.

Специалисты исследовательского центра Superjob.ru провели опрос 3 тысяч экономически активных россиян старше 18 лет. Отвечали на вопрос, до какого возраста они хотели бы работать.

Достигнуть пенсионного возраста, а потом заслуженно отдыхать желали бы 36% россиян. Среди них мужчин - 35%, женщин - 38%. В возрасте от 19 до 49 лет эта позиция практически не меняется и составляет 37-38%. Не зависит она и от семейного положения: 37% семейных россиян и 36% холостых не желают работать после выхода на пенсию. Но после 50 лет желание уйти на покой уменьшается. Прекратить работу готов только 21% опрошенных, приближающихся к пенсионному возрасту.

«Работать - значит жить», - считают они.

Это мнение поддерживает 49% опрошенных, из них 52% мужчин и 45% женщин и, соответственно, 51% семейных и 47% одиноких россиян. Их них 68% - люди, приближающиеся к пенсионному возрасту или достигшие его.

Впрочем, есть несколько причин для работы в зрелом возрасте. Среди них немалую роль играет возможность общаться с людьми, приносить пользу обществу, развиваться.

«Мне 60, но я выгляжу моложе любой 40-летней, энергии побольше и опыт есть. Работать нам или не работать, мы должны определять сами. Подход к этому должен быть индивидуальным, возрастных ограничений в работе быть не должно», - делится врач из Красноярска.

Заместитель директора из Санкт-Петербурга в 38 лет считает, что работа делает человека свободным.

Немало и тех, кто просто любит свою работу.

«Тому, кто не работал на железной дороге, не понять! Это болезнь, романтика и много удовольствия. Для меня главное не деньги, а удовольствие - стук колес», - говорит проводник из Москвы.

Однако респондентов, затруднившихся с ответом, тоже немало - 15% опрошенных.

«Я не хочу работать уже сейчас. Так много интересного можно узнать и сделать, многому научиться и посмотреть, что на работу не хочется тратить время. Но, к сожалению, на все хорошее не хватает денег», - признается 40-летняя юрист из Санкт-Петербурга.

Мужчины в возрасте от 26 лет склоняются к мысли, что работать можно сколько угодно долго, но уже на себя.

«Речь идет не о заслуженном отдыхе, а об отсутствии необходимости работать на кого-либо, чтобы обеспечить себя и свою семью. С этой точки зрения, как только найду такую возможность - сразу прекращу свое добровольное рабство», - мечтает 37-летний ведущий инженер из Подмосковья.

В то же время опрос выяснил, что россияне считают работу после достижения пенсионного возраста единственной возможностью содержать себя.

«Не то чтобы мне хочется работать после пенсии, но в нашей стране при существующем размере пенсий без дополнительного заработка даже выживать будет весьма затруднительно», - пишет 40-летний заместитель начальника из Москвы.

Мало кто отказался бы заниматься на пенсии активным отдыхом, будь у них такая возможность.

«На пенсии очень хочется попутешествовать, заняться своими внуками, а также посвятить некоторое время своему любимому хобби», - признается руководитель липецкого рынка.

Ее мнение разделяет и 25-летняя специалист по PR из Калининграда.

«Конечно, если у людей на пенсии есть возможность посмотреть мир, заниматься спортом и своим здоровьем, то, безусловно, надо этим заниматься. Но в России, как мне кажется, пенсионер шагает в нищету, и на все вышесказанное нет ни денег, ни здоровья», - печально констатирует она.

Радужных надежд, что ситуация улучшится, россияне не питают.

«Сколько ни работай, впереди нищая старость да грошовая пенсия», - поясняет свое желание работать до конца главный энергетик из Тольятти в возрасте 49 лет.

Офис-менеджер 43 лет интересуется при этом, какую политику в отношении пенсионеров примет правительство, например, не решит ли отодвигать пенсионный возраст к 70 годам.

«Не смогу работать - сдохну», - лаконично комментирует результаты исследования 49-летний водитель из Москвы.

Директор Института глобализации и социальных движений (ИГСО) Борис Кагарлицкий уверен, что государство и предприниматели, по большому счету, заинтересованы в том, чтобы люди не уходили на пенсию как можно дольше.

«Государство не желает отпускать людей на пенсию. В стране не хватает квалифицированных кадров, и массовый уход специалистов на заслуженный отдых может породить негативные последствия для различных отраслей», - говорит он.

Подготовка новых кадров требует времени. Дипломированный выпускник вуза должен проработать несколько лет, чтобы приобрести нужную квалификацию.

Кроме того, для самих граждан вопрос пенсионного обеспечения стоит как нельзя более остро, соглашается Кагарлицкий. На пенсию прожить невозможно. Теперь россиянам предлагается система дополнительного пенсионного обеспечения, то есть они сами себе должны перечислять деньги на счет в пользу будущей старости.

«Но при этом банкиры даже не скрывают, что это решение возникло для того, чтобы решить проблемы с ликвидностью, а не ради улучшения положения пенсионеров. И это происходит на фоне того, что у государства достаточно денег, чтобы решить этот вопрос», - констатирует глава ИГСО.

УДИВИТЕЛЬНОЕ ПОРАЖЕНИЕ КЕНА ЛИВИНГСТОНА

В Лондоне сменился мэр. Само по себе это сообщение не было бы сенсацией, если бы не личность проигравшего, да и победителя тоже.

Что представляет собой новый градоначальник британской столицы, Борис Джонсон, предстоит еще разобраться. Но уходящий в отставку Кен Ливингстон - безусловно, один из самых колоритных и интересных персонажей английской политики.

Итоги голосования сенсационны уже потому, что Ливингстон выборы еще никогда не проигрывал. Он избирался в Совет Большого Лондона, в палату общин, на пост мэра, против него выступали консерваторы, либералы, лейбористы, левые радикалы и правые политики, но он побеждал всегда.

Эта репутация неуязвимости и непобедимости была настолько прочной, что даже на фоне неприятных опросов общественного мнения, неоднократно появлявшихся в прессе за последние месяцы, ни сам мэр, ни его сторонники, ни даже многие из его недругов не готовы были поверить, что руководителя столицы ждет поражение. Больше всех был потрясен сам Кен. Узнав, как проголосовали жители города, он со свойственной ему прямотой заявил, что пойдет и напьется.

Политическая карьера Ливингстона началась в 1981 году, когда он, будучи еще сравнительно молодым муниципальным депутатом, был избран председателем Совета Большого Лондона (GLC). Уверенность в себе, открытость и своеобразная, простонародная харизма сразу же сделали Кена лидером среди левых лейбористов, овладевших большинством в городском собрании.

«Одной из «изюминок» кампании Бориса Джонсона было обещание вернуть на прежние маршруты старые «двухпалубники»Сама Лейбористская партия в те годы неуклонно смещалась влево, в ответ на поражение старого центристского руководства, уступившего власть консерваторам Маргарет Тэтчер. Первые годы правления консерваторов вызвали в Британии взрыв недовольства, огромной популярностью пользовались значки «Don’t blame me, I voted Labour» («Я не виноват, я голосовал за лейбористов»). На этом фоне демократичный и радикальный Кен не мог не завоевать симпатии своих коллег по GLC и одобрение лондонцев.

В Англии социальный статус человека можно определить по его выговору. В отличие от большинства политиков, говорящих с характерным акцентом выпускников элитных частных школ (public schools), Кен, хоть и происходил из обедневшей дворянской семьи (gentry), говорил почти на кокни, с характерным акцентом лондонского пролетария. Его повседневное поведение разительно контрастировало с высокомерным достоинством бывших студентов Оксфорда и Кембриджа, которые преобладали даже среди радикальных левых.

В 1989 году вместе с редактором известного марксистского журнала я случайно попал в малознакомую компанию в одном из фешенебельных аристократических районов Лондона. Меня позвала туда знакомая англичанка, умудрившаяся еще в советские времена выйти замуж в Москве за циркового администратора. Компания состояла из молодых аристократов: моя знакомая оказалась племянницей какого-то лорда.

Разговор заставлял вспомнить сцены из романов Теккерея и вертелся вокруг того, кого и когда представили ко двору. Но еще большее изумление вызвал у меня знаменитый марксист - он был здесь совершенно органичен, всех тут знал, кого по Оксфорду, кого по аристократическим тусовкам.

В отличие от аристократичных левых интеллектуалов из Оксфорда, Ливингстон был своим в рабочих районах, легко находил общий язык с недавними иммигрантами, говорил о понятных всем проблемах, не упуская, однако, возможности привлечь на свою сторону и представителей интеллектуальной среды. Не отличался он особой чопорностью в отношениях с женщинами, а с мужчинами вообще не церемонился: если кто-то его доставал, мог в морду дать и с лестницы спустить.

Он открыто демонстрировал презрение к монархии, не скрывал своих симпатий к ирландским республиканцам, добивающимся независимости Ольстера от Великобритании, пренебрежение имперскими и аристократическими традициями. Королева со всем своим двором, лордами и гвардией, говорил Кен, годится только для привлечения иностранных туристов и развлечения детей. Куда большую симпатию и интерес городского лидера вызывали всевозможные этнокультурные меньшинства, начиная от пакистанских лавочников и заканчивая гомосексуалистами.

Он не стеснялся говорить всё что думает об эксплуататорской природе капитализма, империализме США и преступной природе неолиберальной политики. Впрочем, антиимпериалистические убеждения не помешали ему позднее поддержать бомбардировку Югославии («по гуманитарным соображениям»).

Главным достижением GLC в годы его первой администрации было резкое снижение цен на общественный транспорт. Наряду с этим городской совет активно давал деньги на различные коммунальные проекты, поддерживая всевозможные инициативы, формировавшиеся на низовом уровне. Так между «красным Кеном» и городом Лондоном начался роман, продолжавшийся неуклонно более 30 лет.

Консервативное правительство ненавидело GLC. Оно по суду добилось отмены решения о дешевых автобусных билетах, ссылаясь на то, что это якобы дискриминирует автовладельцев.

После того, как стало очевидно, что с помощью выборов отстранить от власти в столице Ливингстона и его команду невозможно, контролируемый тори парламент просто отменил в Лондоне городское самоуправление. Вместо выборного руководителя столицей теперь должен был управлять королевский министр.

Ливингстон тут же был с триумфом избран в палату общин, где стал источником постоянной головной боли не только для консерваторов, но и для своих соратников по лейбористской фракции, которых эпатировал своими радикальными заявлениями и выходками.

Собственно, тогда мы с ним и познакомились: палата общин была на каникулах, и Кен, явно страдавший от вынужденного безделья, пошел показывать мне внутренности Вестминстера. Как только мы зашли в зал заседаний, мой трехлетний сын немедленно обнаружил кнопку пожарной сигнализации и нажал ее. Появилась растерянная охрана, которая так и не могла понять, что происходит. Кен с отсутствующим видом стоял в центре пустого зала, смотрел в потолок и насвистывал какую-то песенку.

В готических кулуарах старого викторианского задания пыхтел главный советник Красного Кена, экономист Джон Росс, перетаскивавший со стула на стул огромного плюшевого медведя. Медведь был тотемом фракции, и относиться к нему требовалось с уважением, но места занимал чрезвычайно много, мешая совещанию Ливингстона со своим маленьким аппаратом.

Позднее Росс провел несколько лет в Москве, безуспешно пытаясь убедить российские власти не слушать неолиберальных американских экспертов и повнимательнее приглядеться к китайским экономическим реформам - его выступления оказались гласом вопиющего в пустыне.

По всей видимости, доклады Росса из Москвы 1990-х годов не вселили в Кена большого оптимизма: во время нашей следующей встречи в Лондоне депутат приветствовал меня изумленным вопросом: «Как, тебя до сих пор ещё не убили?»

Между тем времена менялись. Лейбористская партия укрепляла свои позиции, но одновременно резко сдвигалась вправо. Лидером партии стал Тони Блэр, не скрывавший своего восхищения политикой Тэтчер, которую надо было продолжать, только немного корректируя. Красный Кен оказался в жесткой конфронтации не только с Тори, но и с собственной партией.

Когда, в соответствии со своими предвыборными обязательствами, лейбористы, победившие на парламентских выборах, решили восстановить самоуправление Лондона, партийный аппарат сделал всё, чтобы не пустить «скандалиста» Ливингстона на учреждаемый пост мэра. Кен не подчинился партийному решению и заявил о готовности баллотироваться в качестве независимого кандидата. Выступив одновременно и против консерваторов, и против лейбористов, он с триумфом выиграл.

Структура управления городом теперь была совершенно иная, чем во времена GLC. Прежде всего, она стала более централизованной и авторитарной. Функции муниципального совета оказались почти декоративными, власть сосредоточилась в руках мэра и его аппарата.

Однако финансовые возможности и административные полномочия мэрии, в свою очередь, были ограничены центральным парламентом. Например, Ливингстон не мог теперь в полном объеме контролировать городской транспорт. Автобусы были приватизированы, а метро оказалось в совместном ведении с правительством, которое, несмотря на отчаянные протесты мэрии, активно занималось его приватизацией.

Решающую роль в управлении городом стал играть «ближний круг» советников мэра, среди которых выделялись бывшие активисты троцкистской группы Socialist Action: всё тот же Джон Росс, ведавший теперь автобусами, энергичный аппаратчик Редмонд О’Нил, известный экономист Алан Фриман.

Socialist Action формально была распущена, но почему-то в полном составе воссоединилась в составе муниципального управления. Некоторые троцкистские организации практикуют «энтризм» (проникновение) в массовые социал-демократические партии, считая, что это наилучший способ работать со «всё еще идущими за реформистами массами пролетариата». Socialist Action оказалась, видимо, единственной в истории группой, практиковавшей энтризм в ряды муниципальной бюрократии.

Первый срок правления Ливингстона знаменовался решительной борьбой против транспортных пробок, ставших бичом Лондона, как, впрочем, и других крупных городов. Борьба оказалась на удивление успешной. Движение автобусного транспорта было оптимизировано. Центр удалось разгрузить, введя плату за въезд для легковых автомобилей. Вопреки первоначальным опасениям, автомобилисты готовы были смириться с новыми правилами в обмен на прекращение ежедневной пытки многочасового ожидания в пробках.

Другим успехом мэрии стало введение единой транспортной карты Oyster Card. Почему проездной билет назвали «устрицей» - непонятно. Фриман по моей просьбе провел среди коллег маленькое расследование, но так и не добился ответа. Но как бы ее ни называли, а карточка оказалась на редкость удобной.

Во-первых, ездить по ней куда дешевле, чем каждый раз покупать билеты. Во-вторых, ее можно пополнить не только на станциях метро, но и в любом магазине. Дети с прошлого года стали ездить бесплатно (правда, система турникетов в метро не изменилась, так что теперь, проходя на станцию, надо быстро проталкивать ребенка перед собой, следя, как бы вас не прихлопнуло сзади дверцей).

Осенью 2004 года Лондон принял Европейский социальный форум - перед его открытием толпы делегатов выслушали в старинном соборе пламенную речь мэра, призывавшего бороться с империализмом.

Однако с течением времени отношения между мэром и лондонскими левыми неуклонно ухудшались. Мэрия ничего не смогла сделать, чтобы сдержать фантастический рост цен на недвижимость, ударивший по карманам городских масс. Муниципальная политика становилась всё более консервативной, активисты различных социальных движений, еще недавно запросто общавшиеся с «товарищем Кеном», теперь были отгорожены от него непробиваемым щитом бюрократии.

Ливингстон, известный в 1980-е годы своими симпатиями к Ирландской республиканской армии, отныне поддерживал антитеррористические меры полиции и правительства, которые казались избыточными даже с точки зрения многих консерваторов. Оправдывал он полицию и тогда, когда вместо опасного арабского террориста в лондонском метро расстреляли бразильского электрика.

В свою очередь, мэр сосредоточил свои политические усилия на том, чтобы добиться восстановления в Лейбористской партии. Настойчивость принесла плоды, и в 2004 году он баллотировался уже как официальный кандидат лейбористов: увы, в этом качестве он получил менее впечатляющий результат, чем за 4 года до того, когда один выступал против всех.

Это было «первым звоночком», свидетельствующим, что популярность Красного Кена идет на спад, а харизматичный мэр Лондона воспринимается горожанами просто как еще один обычный политик - такой же, как все.

На выборах 2008 года большинство левых организаций отказались поддерживать Ливингстона, выдвинув собственных кандидатов.

Правда, сложная система голосования давала избирателям право «второй преференции», иными словами, позволяла перераспределять голоса, отданные за аутсайдеров гонки, между ее лидерами. Но Кену это уже не помогло: консерваторы предложили лондонцам эксцентричного и неожиданного Бориса Джонсона, до странности непохожего на обычных чопорных тори.

Многим Джонсон казался клоуном от политики, тем более что публичную карьеру свою он начал именно как комедиант на телевидении. Однако если кто-то мог примирить жителей Лондона с консерваторами, то это был именно такой кандидат, весело рассказывающий о том, как в молодости курил траву и напивался до поросячьего визга, обещавший сожрать свой паспорт, размочив его в молоке вместе с корнфлексом, и подробно излагающий журналистам сплетни о склоках между сотрудниками собственного избирательного штаба.

И всё же главную причину поражения Ливингстона надо искать не в личности его соперника, а во всеобщем разочаровании лейбористами, одним из которых вновь стал в глазах избирателей мэр британской столицы. Муниципальные выборы оказались катастрофой для лейбористов по всей Англии, так что Лондон не исключение. Такого провала партия не знала уже лет сорок. Беда в том, что сам Ливингстон перестал быть исключением из общих политических правил, а ведь именно в этом была его главная сила.

Сделавшись «политиком как все», Ливингстон испытал на себе такое же разочарование, которое вызывают его коллеги по политической элите. Ему припомнили все его неудачи, а некоторые эксцентричные решения, которые раньше считались доказательством его индивидуальной неординарности, сегодня воспринимаются как примеры бюрократического произвола, волюнтаризма и безответственности.

Разрушение культурного и архитектурного облика британской столицы, начатое при Маргарет Тэтчер, мечтавшей сделать город более «современным» - т.е. усредненным и безликим, продолжалось и при Красном Кен». Лично я считаю, что модных английских архитекторов надо расстреливать - мало того что они изуродовали своими невразумительными конструкциями собственную столицу, так сегодня строят не менее отвратительные сооружения по всему миру, не исключая Москву.

«Фирменный признак» этого архитектурного стиля - отсутствие какой-либо эстетической или даже технической связи с окружающей городской средой, наглый вызов всей исторической культуре, здравому смыслу, вкусу и просто бытовым привычкам жителей города, оказавшегося жертвой их очередных экспериментов.

Мало того что увеличилось количество стеклобетонных уродов, нагло возвышающихся над башенками старинных церквей и куполом Собора Святого Павла (чего стоят только два здания в виде яйца, в одном из которых разместилась городская администрация!), Кен умудрился изуродовать Трафальгарскую площадь. Дело в том, что с викторианских времен на площади, являвшейся своего рода мемориалом боевой славы, оставили место для памятников будущим героям - один из постаментов был пуст.

Сначала мэр пытался удалить с площади фигуру какого-то генерала, участника завоевания Индии, которого счел военным преступником. Затем, когда это не удалось, водрузил на оставшийся свободным постамент ужасающую белую статую голой женщины-урода, выразив тем самым политкорректное отношение к уродству. Действительно, почему бы ни поставить в городе памятник инвалидам? Само по себе решение отнюдь не лишено демократического смысла. Но почему этот памятник должен быть именно на Трафальгарской площади, где он выглядит очевидным издевательством - как над самой площадью, так и над инвалидами?

Забота об инвалидах заставила Кена удалить из центра традиционные двухэтажные автобусы старого образца - routemaster. В них не было специального приспособления для погрузки инвалидных колясок, а также они не могли обходиться без кондуктора. Жители города отнеслись к уничтожению привычных «двухпалубников» с нескрываемым возмущением, тем более что длинные одноэтажные автобусы, пришедшие им на смену, затрудняют движение. Их ненавидят велосипедисты, а с точки зрения аварийности и пожарной безопасности они вообще никуда не годятся.

Одной из «изюминок» кампании Бориса Джонсона было обещание вернуть на прежние маршруты старые «двухпалубники». Надеюсь, что и с Трафальгарской площадью он быстро разберется.

Красный Кен потерпел тяжелое и неожиданное (хотя закономерное и заслуженное) поражение. Однако было бы преждевременно вычеркивать его из когорты действующих английских политиков. До сих пор он демонстрировал удивительную способность добиваться своих целей вопреки всем трудностям. Он вернул себе власть Лондоне после того, как его насильственно устранила с руководящего поста Тэтчер, а Блэр любой ценой не хотел допустить его возвращения. Он может вернуться на первые роли и теперь, несмотря на перенесенный им разгром.

Но произойдет это лишь в том случае, если Красный Кен сумеет вновь открыть и продемонстрировать публике прежнего себя - пролетарского хулигана с городской окраины, безрассудно бросающего вызов истеблишменту и легкомысленно пренебрегающего общепринятыми правилами.

КРИЗИС БАНКОВСКОГО ЖАНРА

Что может серьезно поколебать российскую банковскую систему? Как финансовые институты пытаются это предотвратить? Способны ли предпринимаемые меры действительно помочь? Читайте мнение экспертов Института глобализации и социальных движений Б.Кагарлицкого и В. Колташова по этим вопросам.

Перевод средств Пенсионного фонда России в частные банки не поможет им преодолеть кризис ликвидности. Временное смягчение положения банков обернется усугублением их финансового состояния и приведет к серьезным затруднениям в выплате пенсий. Такой вывод сделали специалисты Центра экономических исследований Института глобализации и социальных движений (ИГСО). Без устранения причины дефицита платежных средств в отечественном банковском секторе его насыщение денежной массой лишь усложнит ситуацию. По мнению Центра, проблемы с ликвидностью не вызваны снижением притока дешевых западных капиталов, а обусловлены затруднениями в отечественной экономике.

Российские банки начали всерьез ощущать недостаток платежных средств после цикла первых биржевых обвалов в январе-феврале 2008 года, подхлестнувших глобальный инфляционный процесс. Избыток свободных средств в мировой экономике сменился их острой нехваткой. Вслед за «народным дефолтом», показавшим неспособность миллионов американцев платить по кредитам, в США открылся общий хозяйственный кризис. Затруднения в сбыте товаров, а также начавшееся обесценивание бумаг на фондовых рынках привело к нарушению баланса между товарной и денежной массой в мире. При общем финансовом дефиците коммерческих институтов рост цен стал резким и неуправляемый. Глобальный потребительский рынок оказался под ударом. В таких условиях возможности внешнего кредитного поддержания отечественных компаний существенно сократились, открыв наличие внутренних экономических проблем.

На протяжении десятилетия экономического роста кредитный рынок России оставался закрытым для прямого доступа иностранного капитала. Пользуясь высокой нормой прибыли компаний, коммерческие банки России осуществляли спекулятивную кредитную политику, завышая ставку процента в 3-5 раз. Переизбыток средств на мировом рынке использовался для получения дешевых кредитов и предоставления их предприятиям и населению по ростовщическим процентам. Банковская ставка оказывалась крупнейшей в мире и нередко (вместе с косвенными статьями договоров) превышала 20%. Получение высокой прибыли гарантировалось стабильным ростом отечественной экономики, потребительского рынка и расширением средних слоев. Одновременно дорогой внутренний кредит сдерживал эти процессы.

Дефицит платежных средств у российских банков оказался возможен вследствие увеличения проблем с оплатой кредитов у должников, прежде всего относящихся к «среднему классу». Рост цен в 2005-2007 годах сочетался с расширением круга граждан, получающих зарплату от 300 до 800 евро, но почти не компенсировался ростом реальной оплаты труда. В результате расширение средних слоев почти не сопровождалось ростом их благосостояния.

Имея доступ к дешевым капиталам, российские банки активно кредитовали население, малый и средний бизнес. Число должников росло, но, как и в США, их материальные возможности сокращались. Огромная ставка процента понижала потребительскую активность, что закладывало фундамент будущих проблем со сбытом товаров. Следующими проигравшими становились малые и средние компании, преимущественно работающие в торговле и сфере услуг. Приход финансового кризиса ускорила инфляция. В январе-феврале 2008 года банки столкнулись с первыми ощутимыми последствиями роста неплатежеспособности должников. Обнаружился кризис ликвидности: средства быстро уходили, но медленно возвращались. Система начала терять эффективность. Большая доля кредитов приобрела черты невозвратных. При этом отечественные банки сами оставались должниками на мировом рынке.

Российские банки тщательно маскируют свои проблемы, объясняя их исключительно сокращением потока иностранных займов. Предполагаемое размещение правительством пенсионных накоплений в коммерческих банках не снимет противоречие, вызывающее кризис. Банки израсходуют пенсионные сбережения по прежней схеме и вновь окажутся в состоянии еще больших финансовых затруднений. Изменить ситуацию может только незамедлительное инвестирование стабилизационного фонда в реальный сектор отечественной экономики, при значительном повышении оплаты труда и пенсий. Требуется ограничить ввоз товаров, стимулируя рост производства в РФ на новом технологическом уровне. Банковская ставка должна быть ограничена 7%, а все долговые обязательства пересмотрены в сторону понижения платежей до этого уровня. Такие меры помогут вернуть средним слоям потерянную платежеспособность, стабилизируют ситуацию на внутреннем рынке, позволят компенсировать инфляцию хозяйственным ростом. Укрепление внутреннего рынка выведет банки из финансового кризиса.

В случае сохранения прежней экономической стратегии государства глобальный экономический кризис придет в Россию быстрее, чем можно ожидать. Ресурсы стабилизационного фонда не позволят продолжительное время покрывать финансовый дефицит буксующих компаний.

ХУДШИЙ ВАРИАНТ

В прежние времена мне казалось, будто отечественная власть обладает каким-то удивительным талантом из всех возможных вариантов непременно выбирать худший. Впоследствии я сообразил, что власть как раз всё делает правильно, а проблема в том, что это я мало её понимаю.

Выбор вариантов определяется не какими-то абстрактными соображениями и тем более уж не представлениями постороннего наблюдателя о том, что хорошо, а что плохо. Власть исходит из интересов правящего класса и своих собственных. А потому выбираемый вариант - всегда именно наилучший. С точки зрения вышеуказанных интересов.

Иной вопрос, что любое решение начальства сопровождается пропагандистским обоснованием. Оно-то и запутывает дело. Пропаганда призвана представить решение, принимаемое ради удовлетворения потребностей правящих кругов в виде бескорыстного старания на благо общества. Отсюда постоянные нестыковки.

Возьмем простейший пример из «радикальных реформ» 1990-х годов. Упрощенно это будет выглядеть так:

Задача №1: разграбить страну, разделить между собой собственность.

Пропаганда №1: повысить жизненный уровень, обеспечить рост производства.

Средство №1: давать деньги пропагандистам, чтобы они всё правильно объясняли народу.

Итог: страна разграблена, собственность поделена, жизненный уровень понизился, производство пришло в упадок, журналисты заработали кучу денег.

Как видим, поставленная задача выполнена полностью. Правда, побочный эффект оказался прямо противоположным обещанному, но журналисты этого не признали, поскольку с ними-то расплатились в соответствии с обещаниями.

Наивный обыватель, который поверил пропаганде, видел в подобных итогах доказательство провала «радикальных реформ». На самом деле, мы здесь видим только доказательство наивности обывателя. С реформами как раз всё в порядке.

Блистательный успех реформ был по совместительству не менее великолепным успехом пропаганды! Однако в этом триумфе были заложены и зерна будущего поражения. Ибо удерживать обывателя в спокойном и безопасном состоянии, несмотря на постоянно растущий разрыв между пропагандой и реальностью, можно лишь постоянно повышая дозы пропагандистского воздействия. Мало того, что их эффективность снижается, но и стоят они всё дороже.

Если на первом этапе было выгоднее заплатить журналистам за поддержку «курса реформ», то на втором этапе выгоднее сделать уступку обществу. Журналисты стоить стали дороже, а общество - дешевле.

Социальная ответственность правящего класса выражается в простой формуле Александра Лившица: «Делиться надо». Пропаганду надо поддерживать фактами, ну, хоть изредка.

Теперь перед нами задача номер два, которая выглядит приблизительно так:

Задача №2: навести порядок в рядах самого правящего класса, стабилизировать систему.

Пропаганда №2: повысить жизненный уровень, обеспечить рост производства.

Средство №2: заткнуть рот журналистам, чтобы не мешали решать задачу №2.

Итог: порядок в рядах правящего класса навели, стабилизировать систему удалось, получилось также повысить жизненный уровень, обеспечить рост производства и заткнуть рот журналистам.

Все более или менее довольны, кроме журналистов. Вернее той небольшой части, которая не привыкла, что ей зажимают рот. Заметим, что средство №2 - дать денег - никто не отменял. Ни по отношению к лояльным, ни даже по отношению к нелояльным журналистам. Известно множество случаев, когда либеральных оппозиционных журналистов преследовали, сажали в кутузку. Но не известно ни одного случая, чтобы кто-то из них умер с голоду.

Можно считать, что если выполнение задачи №1 было успехом, то реализация задачи №2 завершилась просто триумфом. Но и тут была проблема. Несмотря на совпадение пропагандистского и реального эффектов, сама пропагандистская система крайне подорвана. Во-первых, за счет того, что вычищены наиболее талантливые кадры, которые умеют врать ярко и убедительно, а во-вторых, потому что пропаганда поставлена в слишком большую зависимость от реальности. В варианте №1 пропаганда слишком далеко оторвалась от фактической жизни, а в варианте №2 слишком к ней приблизилась. А это тоже неправильно: если жизнь изменится, рухнет и пропагандистская конструкция. Жизнь же, как назло, меняется.

Между тем власть мучительно пытается сформулировать для себя задачу №3. Не то, чтобы ей прежняя задача опостылела или нынешнее положение дел разонравилось. Но задача предыдущего этапа выполнена до катастрофической чрезвычайности, перевыполнена на сотни процентов и потому всякий смысл очевидно утратила. Это доходит даже до самого тупого чиновника, который теперь ломая язык пытается говорить о развитии и инновациях. Причем «инновации» эти (ну, что за слово непотребное!) обязательно должны происходить при полной стабильности и неизменности порядка. Как бы это попроще объяснить? Ну, в общем, чтобы всё было по-новому, но ничего не менялось.

Задача №3: сделать систему динамичной и эффективной, оставив всё как есть.

Пропаганда №3: повысить жизненный уровень, обеспечить рост производства.

Средство №3: ???

Если раньше вопрос состоял в соответствии реального смысла происходящего с пропагандой, то теперь проблема в выполнимости задачи. Mission impossible. Миссия невыполнима.

Чиновнику сегодня плохо. Его можно по-человечески пожалеть. Он не понимает задачу и не знает, как её решать. Пропагандистам тоже не позавидуешь. Одни (которые при начальстве) не видят средств для решения поставленной задачи, потому что чиновник не может ни сформулировать, ни разъяснить её. Другие (которые оппозиционные и либеральные) не понимают, кто является их противником, с чем бороться, а главное почему.

Утешает лишь то, что средство №1 никто не отменял.

Специально для «Евразийского Дома»

ВСЕ НА ПРОДАЖУ

Судьба человека и культура успеха

Итак, попса. Модное жаргонное слово, выражающее презрение интеллигенции к массовой культуре и самодовольство представителей все той же массовой культуры. В эпоху, когда материальный успех становится главной целью, сетования сторонников высокой культуры оказываются все более невнятными, тем более что сама цель не подвергается сомнению. Жалуются лишь на то, что не так он достигнут, как следует, не те пожинают его плоды, кто этого наиболее достоин. «А судьи кто?» - недоумевает мир массовой культуры. «Пипл хавает», - это цинично жаргонное высказывание может приводиться в качестве примера пошлости и презрения к массам. Но оно же становится символом своеобразного демократизма. Переведем это на другой язык. «Народ поддерживает».

Поскольку сторонники высокой культуры, как правило, презирают массы еще больше, чем они презирают попсу, то по большому счету все правильно. Массы по определению «дикие», «необразованные», лишенные вкуса и меры. Значит, они и получают ту культуру, которую заслуживают. Проблема не в том, что культура масс плоха, а в том, что интеллектуалам не перепадает достаточного финансирования, и нет у них прежнего ощущения статуса. Отсюда и вывод, который сам собой напрашивается: попса была всегда, только теперь занимает неподобающее ей большое место.

Не по чину берешь.

Если противопоставление «настоящей культуры» и «попсы» происходит на такой основе, возникает подозрение, что «настоящая культура» вполне заслужила свою гибель. Не имея возможности ничего предложить обществу, она, тем не менее, настаивает на всевозможных знаках внимания и почитания, которые изменившееся общество все менее склонно оказывать. При всей пошлости попсовой культурной практики, она выглядит куда более осмысленной и перспективной, чем высокая культура, демонстрирующая принципиальный и последовательный паразитизм.

К сожалению, однако, вопрос не исчерпывается противостоянием «попсового» и высокого в неком вечном и неизменном культурном пространстве, которого на самом деле не существует. Феномен попсы следует понять не через противопоставление «высокому», а на его собственной основе. Откуда он? Для чего? Для кого?

Самое простое определение, буквально лежащее на поверхности, - это варваризация культуры. Приспособление классики к вкусам варваров. Тонкости и нюансы, эстетические и философские сложности убираются, технические приемы и привычные элементы стиля остаются. Мебель стиля рококо может производиться на любой фабрике, и для этого совершенно не требуется проникнуть в душу французских аристократов XVIII века. И православный храм построить очень несложно: для этого не требуется глубоких религиозных переживаний. Главное знать, что наверху здания должна обязательно находиться позолоченная луковка с крестом.

В таком техническом смысле попса действительно была всегда, по крайней мере со времен Древнего Рима. Чем быстрее варвар приобщался к цивилизации, тем более этот процесс сводился к механическому копированию формальных приемов. Классика остается необходимым источником любой подобной продукции, ведь она отнюдь не предполагает новаторства. Напротив - тиражирование, массовое воспроизведение, упрощение.

Упрощать надо и для удобства массового культурного производства, и для доступности восприятия. Это та самая простота, которая хуже воровства. Через некоторое время уже невозможно понять, где копия, а где оригинал. Многократное копирование и воспроизведение создает самодостаточную стихию, в которой оригинал исчезает.

Ребенок, который постоянно употребляет конфеты «Мишки», рано или поздно увидит и картину Шишкина «Утро в сосновом бору». И поймет ее как дополнение к конфете. На худой конец, как первоисточник конфеты. Так лучше будет?

Самоочевидно, что попсовая культурная продукция не может быть авангардной, экспериментальной или новаторской, хотя она с легкостью впитывает в себя результаты прежних экспериментов: совершенно не важно, что авангард сорок, шестьдесят или сто лет назад бросал вызов классике, для массовой культуры новейшего времени он сам превращается в классику.

По той же причине попсовому сознанию недоступна ирония. Смех - сколько угодно, юмор - как можно больше. Но не ирония. Ибо ироничное отношение к миру предполагает сомнение. А сомнение подрывает убедительность простоты и гарантированную доходчивость банальности.

Естественный принцип такой культуры - это консерватизм. Не обязательно в политической области, хотя, как правило, и в ней тоже. Но политика - это не главное. Культурная продукция такого типа запрограммирована на успех, а потому просто не может позволить себе отступления от канона, который (как показывает опыт) этот успех гарантирует. Если элементы политического радикализма входят в рецепт успеха, значит, будет и радикализм. Майка с лицом Че Гевары - фундаментальный атрибут попсы. Но в данном случае образ революционера помогает решению сугубо прагматической и фундаментально консервативной задачи. Он должен быть знаком привычного, якорем, привязывающим вас к знакомому, безопасному и простому смыслу, не требующему анализа и понимания. На майке может быть Христос, Че или Кенни из South Park?а. На худой конец, сойдет и борода Карла Маркса (что бы мы делали, не будь у основоположника бороды?). Не может быть на майке, например, Герберт Маркузе или Марк Аврелий. Почему? Потому что публика не узнает их по внешнему виду. Появление незнакомой физиономии вызывает вопросы. А это уже плохо.

Банальность и доходчивость - два важнейших принципа. По-английски это называется play safe, играть наверняка. У банальности есть огромное преимущество. Она понятна. Ее можно презирать и осмеивать, но ее нельзя не знать.

Дурной вкус и пошлость? Как ни хочется прибавить и эти два пункта к списку характеристик попсовой продукции, но это не соответствовало бы истине. Да, 90 % подобной продукции пошлы и безвкусны, но есть еще 10 %, которые свидетельствуют о наличии хорошего вкуса. Никто не запрещает сделать работу хорошо. Это в принципе не требуется, но специально и не наказывается. Если очень хочется, то можно. Посему отдельные проявления хорошего вкуса то здесь, то там наблюдаются в сфере массовой культуры, хотя и в умеренных количествах.

Безусловно, подобная массовая культурная продукция существовала задолго до нашего времени. И, живя по этим законам, она далеко не всегда приносила только зло. В конце концов, такие методы способствовали закреплению некоторых культурных норм, и далеко не всегда - самых худших.

Однако современная попса имеет еще одно принципиальное отличие, о котором нельзя забывать.

Попса - это то, что создается всегда ради денег. А количество денег, поступающих в данную отрасль, выросло неимоверно. Попса становится индустрией, а индустрия растет. Тут важен размах, масштаб, недостижимый и немыслимый в недавнем прошлом.

Можете себе представить автора диалогов для мыльных опер, пишущего в стол? Сочинителя популярных песенок, который эти песенки не продает на радио, а скрывает от публики, мучаясь мыслью, что он пока так и не достиг совершенства? Пиарщика или политтехнолога, составляющего проект медиа-кампании исключительно для того, чтобы прочитать его вслух избранному кругу из полудюжины ценителей? Автора рекламных плакатов, сжигающего свои произведения в камине?

Конечно, не все проекты реализуются. Но все они создаются для реализации. В сфере попсы могут быть неудачные - сорвавшиеся или не состоявшиеся - проекты, но нет и не может быть обращения к будущим поколениям. Потому что будущего нет. Есть только настоящее, определяемое спросом и предложением на рынке.

Рынок - главное. Место встречи покупателя и продавца, место оценки товара, пространство реальной практики. Для католиков вне церкви нет спасения. Для попсы вне рынка нет творчества. И это уже принципиальное отличие современной эпохи.

Товар на рынке имеет ценность лишь тогда, когда он реализуется. Вещь самостоятельного значения не имеет. Только как меновая стоимость.

Проект не может быть незавершенным или получившим неожиданный, незапланированный смысл. В противном случае - это неудача, а неудача - это самый главный грех, главное преступление, главный кошмар, который преследует любого представителя попсовой культуры.

На мой взгляд, трудно представить себе воплощение идеи попсы более полное, чем дворец в Царицыне, достроенный Лужковым. Тут вам и классика, и новейшие технологии, но главное - деньги, деньги, деньги. Проект великого В. И. Баженова, не удовлетворивший Екатерину II, переработанный не менее великим архитектором М. Ф. Казаковым, но так и не завершенный, на два столетия превратился в живописные романтические руины, изящно-трагичное воплощение блестящего века, уникальный памятник эстетическим разногласиям между художниками и императрицей.

Но это только уходящему в прошлое романтическому сознанию кажется, будто руины остаются архитектурным шедевром. А с точки зрения столичного чиновника - это просто возмутительный долгострой. Проблема Баженова состояла в несвоевременном прекращении финансирования. Но сегодня проблема финансирования решена, и дворец будет достроен - в соответствии с новейшими вкусами и технологиями.

Обращая свой взор на руины Царицына, Лужков, вероятно, считал, что спасает проект Баженова. Ну, кто был Баженов до прихода Лужкова? Неудачник. Лузер.

А теперь все в порядке. Помощь пришла.

В этом смысле попса принципиально нова и, несмотря на весь свой консерватизм, тотально современна. Представление о том, что художественную или мировоззренческую проблему можно решить с помощью достаточного финансирования, отражает высшее развитие буржуазного сознания, недоступное даже для людей, живших в «золотой век» европейского капитализма. Это уже не классический либерализм с его сентиментальностью и моральными условностями. Перед нами передовой, современный, циничный и бескомпромиссный неолиберализм, для которого гуманистическая мишура прошлых двух веков окончательно (и резонно) представляется не более чем балластом, в лучшем случае - идеологической ветошью из бабушкиных сундуков.

Принцип неолиберализма - тотальный рынок. Следствие этого принципа - проникновение рынка в сферы, ранее ему не принадлежавшие. Попса великолепно выражает этот дух, это настроение. По отношению к неолиберализму культура попсы - это то же, что и авангард по отношению к эпохе революций.

Попса - принципиальное, бескомпромиссное и по-своему яркое выражение духа времени. То, что немцы XIX века называли Zeitgeist. Не нравится? Что поделаешь. Какой Zeit, такой и Geist.

Строго говоря, сам неолиберализм представляет собой не более чем попсовое переложение либерализма классического. В нем нет новых идей, зато он мастерски популяризирует и вульгаризирует идеи Адама Смита, Джона Локка и любого другого либерального мыслителя, который подвернется под руку. И не останавливается на уровне теории, а немедленно воплощает эту вульгарную версию в практику, тут же подкрепляя каждый свой шаг потоком охранительного славословия. На такой основе появляется целая литературная школа, суть которой состоит в способности складно и красиво излагать азбучные истины торжествующей пропаганды. Общие места пересказываются многократно, восторженно и талантливо. Заголовок книги Томаса Фридмана «Плоский мир» с удивительной точностью воспроизводит идеологию этой школы. Это автор, про которого кто-то из его поклонников восторженно сказал: «Фридман уверен, что в мире нет ничего такого, в чем он бы не разбирался». И в самом деле, почему нет? В плоском мире невозможно заблудиться. В нем нет загадок. И нет завтрашнего дня.

Для более требовательной интеллектуальной публики есть собственный продукт, соответствующий ее вкусам. Постмодернизм - философская попса. Это философия эпохи глянцевых журналов, создаваемая людьми, которые не столько сидят в библиотеках, сколько дают интервью.

Интеллектуалам надо приобщиться к попсе, не переставая быть интеллектуалами. Это очень сложная, но вполне исполнимая задача. Ведь товар должен не только удовлетворять какую-то потребность, но и соответствовать статусу покупателя, подтверждать его.

Покупка определенных книг является статусным приобретением не в меньшей степени, нежели приобретение джинсов, блистающих модной торговой маркой.

Интеллектуальная мода обычно еще более поверхностна и куда менее интересна, нежели мода на одежду. А «чистый» статус выступает здесь даже в большей степени. В конце концов, джинсы (хоть модные, хоть не очень) прикрывают наготу.

Модные книги ее не прикрывают. Скорее наоборот.

Здесь нет исследования, зато есть высокое искусство конструирования. Смыслы могут конструироваться или деконструироваться. Какая, в сущности, разница? Все знания, образы и идеи прошлого - не более чем строительный материал современности. Старые идеи перерабатываются в новые образы. Они не имеют теперь ни самостоятельной ценности, ни перспективы, обращенной в будущее. «Большие нарративы» (собственно, попытки придать смысл человеческому существованию и выстроить соответствующую стратегию принципиальных действий) остаются достоянием прошлого. Без кафедры, журналов, высокооплачиваемых и рекламируемых лекций постмодернизм мертв. Он не предполагает ни жертвы, ни испытания, ни даже поиска. Ибо конструирование и деконструирование означают принципиальный отказ от поиска. Это работа - вернее, игра - с наличным и оказавшимся под рукой материалом. Раз этот материал - классика, значит, и игра будет вестись с обломками классики.

У постмодернизма не будет «Тюремных тетрадей». Здесь не может быть Грамши или Сократа, погибающих за убеждения, ибо его тезис - свобода от всяких убеждений.

Философ должен быть успешен, так же как и музыкальный исполнитель или предприниматель. Он не может позволить себе погрузиться в молчание и одному ему понятные размышления - это значило бы утратить внимание публики, уйти с рынка. Место немедленно будет занято.

Рынок неотделим от публичности. Строго говоря, уже в Древней Греции рыночные пространства становились публичными пространствами. Народ средневекового города собирался на рыночной площади, чтобы услышать ораторов и принять решение. Здесь же строили первую ратушу. Однако публичное пространство стремилось отделиться от коммерческой площадки, отстоять собственное значение, выработать собственную этику и логику. Теперь мы наблюдаем обратный процесс. Все публичное делается рыночным.

В свою очередь, политика становится пиаром (еще одно модное слово из новояза неолиберальной эпохи), а рекламные технологии - политическими. Пропаганда прошлого пыталась внушить слушателям какие-то идеи, пусть и весьма примитивные, а зачастую и ложные. Современный пиар силен тем, что все чаще отказывается от использования идей, даже самых примитивных и вульгаризированных. Идеи заменяются образами. Лозунги (по-немецки - решения, ответы на вопросы общества) уступают слоганам, красота которых обратно пропорциональна их содержательности. Имена сменяются брендами.

В этом мире много фигур, но мало лиц. Звезд делают здесь на фабрике, конвейерным способом по заранее разработанной рецептуре. Кукла Барби или манекен в модной лавке были первоначально подражанием женщине, сегодня женщина - певица, телеведущая, актриса - становится подражанием кукле. Она изготовляет себя по готовому лекалу, затачивая под готовый образец. Этот образец, кстати, определяется отнюдь не вкусами и сексуальными влечениями мужчин. Напротив, мужские вкусы и даже сексуальные фантазии организуются индустрией массовых коммуникаций в рамках общей политики управления спросом.

Соблюдение правил - важнейшее условие победы. Демонстративное нарушение правил при определенных обстоятельствах тоже допускается - но тоже в соответствии с установленными правилами.

Успех по рецепту является общим принципом политики, литературы и шоу-бизнеса. И главное: рецепты вправду срабатывают! Только не для всех. Количество мест ограничено. Миллионы людей могут прочитать книжку о том, как стать миллионерами. Но миллионерами все они не станут, если даже с одинаковой добросовестностью выполнят все рекомендации. Первое место может быть только одно. Как и второе. И даже третье.

Ирония ситуации в том, что культура успеха порождает массу лузеров. И обрекает этих лузеров на адские муки морального саморазрушения, ибо не дает им ни оправдания, ни опоры. Поражение недопустимо, но неизбежно. Неудачниками станет большинство, однако именно к этому большинству обращена пропаганда успеха и культ достижения.

Для того чтобы народ ценил звезд, сам он должен обратиться в пыль. Звезд может быть непомерно много, само понятие «звезда» девальвируется, поэтому все, кто достиг минимального успеха, уже называются «суперзвездами», «топ-моделями», точно так же, как хозяин мелкой конторы начинает величать себя «генеральным директором», а уборщицу политкорректно именуют «менеджером по уборке помещений». Увы, суть от этого не меняется.

Если все станут звездами, никто не будет покупать диски. Если все станут предметом поклонения, где взять поклонников? Поражение приходит по той же логике и по тем же рецептам, что и успех.

Тот, кто добился успеха, становится продавцом.

Терпящие бедствие оказываются покупателями.

Приобретая товар, вы закрепляете разрыв и подтверждаете свое место в социальной иерархии.

Все идет по плану.

Пипл хавает.

© 2007-2009 «Русская жизнь»

КРЕМЛЬ И БЕЛЫЙ ДОМ ЖДУТ АППАРАТНЫЕ ВОЙНЫ

Владимир Инютин

Обновленные кабинет министров и администрацию президента РФ могут ожидать серьезные аппаратные войны. Как отметил «Новому Региону» директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий, проведенные сегодня кадровые назначения оставляют очень много вопросов, от решения которых будет зависеть дальнейшее развитие событий в Кремле и Белом доме.

В разговоре с корреспондентом РИА «Новый Регион» Борис Кагарлицкий обратил внимание, что переход высокопоставленных чиновников администрации президента на работу в правительство фактически означает их понижение по службе, при этом новые посты для ряда назначенцев, в частности, Игоря Сечина, могут означать и утрату политического влияния.

«Если говорить с чисто бюрократической точки зрения, то если бы не Путин, то большая часть персонала ушла с понижением. Скажем, Игоря Сечина перемещают в правительство ведать вопросами промышленности, а его позиции в администрации президента позволяли ему обладать очень большой властью над экономическими и политическими процессами в стране. Будучи одним из пяти самых могущественных людей в стране для него по большому счету это понижение. С другой стороны это как бы гарантия, что человек не пропадет, и правительстве он гарантировано получил свою долю власти в любом случае, хотя и в меньшем объеме», - отметил Борис Кагарлицкий.

В то же время эксперт обращает внимание, что группа чиновников АП, которая традиционно связана с именем Сечина, перемещается в Белый дом, и при этом другая группировка, которая связана с именем Суркова, похоже, остается в Кремле. По словам Кагарлицкого, это может означать некоторое перераспределение полномочий при новой политической реальности, однако эта конфигурация оставляет очень много вопросов.

«Для меня очень загадочно как люди типа Шувалова и Сечина будут справляться с технической работой, которую на них возложили. Раньше они занимались общим курированием направлений, причем достаточно широких направлений. А сейчас им нужно не курировать направления, а в ежедневном режиме заниматься управлением ведомств и решать конкретные вопросы. Вопрос не в том, хорошо ли они с этим справятся, а насколько они в новом качестве могут сохранить свое прежнее политическое влияние. Человек, который все время будет сидеть на заседаниях, посвященных вопросам развития промышленности, это не совсем та позиция, при которой можно оказывать реальное политическое влияние. Возникают потенциальные диспропорции между политическим авторитетом и политическими амбициями новых министров и их реальными техническими и политическими возможностями», - считает Борис Кагарлицкий.

Не исключено, что такие диспропорции могут спровоцировать конфликтные ситуации. Между тем политолог полагает, что первые три месяца аппаратные войны вряд ли возобновятся. По словам Караглицкого, наверняка это время уйдет на обустройство чиновников на новых местах, а вот в конце июля могут возникнуть проблемы.

Между тем, судя по оценкам, которые высказал в разговоре с корреспондентом РИА «Новый Регион» директор Института политической экспертизы Евгений Минченко, новый кабинет министров и администрация президента наверняка будут работать слаженно. По его мнению, рокировка Собянин-Нарышкин на уровне аппаратов может облегчить работу между администрацией президента и правительством.

«Собянин и Нарышкин отличаются тем, что исповедуют неконфликтный и неамбициозный стиль работы. Это хорошие исполнители, которые любят и умеют работать в команде. Я думаю, это удачное назначение, в результате которого взаимоотношения между аппаратом белого дома и администрацией президента будут достаточно гармоничными», - отметил в разговоре с корреспондентом РИА «Новый Регион» Евгений Минченко.

По его словам, самым неожиданным стало назначение на пост министра топлива и энергетики Сергея Шматко. Эту фамилию никто из аналитиков в качестве претендента на место в правительстве не называл.

Руководитель Института национальной стратегии Станислав Белковский отметил «Новому Региону», что в целом о кадровой революции пока говорить не приходится, поскольку на 80% кадровый состав правительства остался прежним. «Этого следовало ожидать, поскольку у Кремля и Белого дома нет скамейки запасных», - констатировал эксперт.

По его словам, фактически идет формирование двух правительств, которые будут работать параллельно. «Первое: правительство кризисов и проблем, которое будет возглавлять прежний технический премьер Виктор Зубков и при активном содействии Игоря Шувалова, который будет поддерживать связь между Кремлем и Белым домом, а также определять стратегию реформ. Зубков будет заниматься оперативными вопросами в полном объеме, тушением пожаров, в том числе в социальной сфере. Второе правительство - больших проектов, которое состоит из двух человек: Владимира Путина и его заместителя Игоря Сечина. Эти руководители будут заниматься мега-проектами, в первую очередь, в области бизнеса, международного бизнеса, такими как газопроводы - северный и южный потоки, слияние и поглощение крупных нефтяных корпораций и так далее», - считает Белковский.

При этом он выделил три кадровых решения. В их числе Белковский назвал отстранение от должности министра связи Леонида Реймана, который, по информации эксперта, совсем недавно рассматривался в качестве кандидата на пост вице-премьера.

«Второе - это назначение Александра Бортникова директором ФСБ. Это означает, что в системе органов безопасности поддерживается статус кво, поскольку последние годы Александр Бортников замыкался лично на Владимире Путине», - отметил эксперт и при этом добавил, что это может означать, что никаких кадровых зачисток в системе ФСБ не будет.

Вместе с тем эксперт выделил назначение Сергея Нарышкина руководителем администрации президента. По словам Белковского, это свидетельствует о том, что попытка Владислава Суркова стать главой администрации не увенчалась успехом, и видимо, влияние этого чиновника внутри Кремля будет снижаться.

«В остальном нет ни радикальных, ни удивительных назначений. В целом правительство будет занимать тот же курс, что и на протяжении последних 8 лет», - заключил Белковский.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

НЕЮБИЛЕЙНЫЙ МАРКС

Очередная не слишком круглая дата стала поводом для неожиданно активных юбилейных дискуссий. Со дня рождения Карла Маркса прошло 190 лет. Со времени создания «Коммунистического манифеста» - 160 лет.

Если честно, ни то, ни другое на юбилей не тянет. Однако волна публикаций по всему миру никак не меньше, чем 10 лет назад, когда «Манифесту» исполнилось полтора столетия. А что касается России, то здесь вообще ажиотаж наблюдается. Либеральное «Эхо Москвы» - и то организовало дискуссию между правым политиком Владимиром Рыжковым и политэкономом Александром Бузгалиным. По рейтингу победил Бузгалин.

Десять лет назад в России юбилей «Манифеста» прошел почти незамеченным, разве что в академических кругах возникло некоторое оживление в связи с возможностью посетить конференции в Париже и Нью-Йорке. Во Франции в университете Сен-Дени под Парижем собрался многолюдный международный конгресс. Несколько издательств выпустили «Манифест» в виде дорогих подарочных изданий с предисловиями модных интеллектуалов.

Американская конференция совпала по времени с Хэллоуином, по Бродвею шел парад привидений. Когда шествие поравнялось с массивным старым зданием Cooper Union, где проходило юбилейное заседание, оттуда выскочил призрак коммунизма и возглавил парад.

О возвращении призрака тогда заговорили повсеместно. Образ был повторен столько раз по самым разным поводам, что это высказывание сделалось банальным. Однако то - на Западе. У нас в стране были заняты совершенно иным - назревал дефолт, шахтеры перекрывали рельсовые пути, промышленное производство, несмотря на все обещания правительства, неуклонно падало, а власть шаталась. Казалось бы, самое время вспомнить Маркса с его критикой капитализма, но российское общество воспринимало происходящее не как кризис определенной социально-экономической системы, а просто как смуту, хаос, некое неправильное состояние, из которого выбраться можно с помощью очередной «твердой руки» либо некого магического рецепта, лежащего явно за пределами разума.

Такое положение дел по-своему закономерно. Кризис, переживавшийся бывшими советскими республиками после распада Союза, имел прямое отношение к капиталистической реставрации и либеральным экономическим проектам, которые осуществлялись властями, но отсюда отнюдь не следует, будто само общество в одночасье стало вполне буржуазным. А следовательно, происходившие конфликты имели мало общего с классовой борьбой, по крайней мере, в том смысле, какой ей придавался в работах Маркса и Энгельса. Даже массовое сопротивление капиталистической реставрации вряд ли может быть описано в категориях борьбы труда против капитала. Советские трудящиеся были скорее деклассированной и деморализованной массой, отчаянно метавшейся в поисках ответов на несформулированные вопросы, а правящая верхушка в лице олигархов и «новых русских» более походила на банду разбойников, грабящих захваченную территорию, нежели на класс буржуазии. Возможно, это не сильно отличалось от ужасов первоначального накопления где-нибудь в Азии XVII-XVIII веков, но это было в других странах и в далеком прошлом, а потому подобные аналогии, многое объясняя, мало утешали.

Прошло еще десять лет, российский капитализм стабилизировался. Экономика растет, потребление увеличивается, государство выглядит стабильно, а рубль превращается в полноценную валюту, имеющую спрос на мировом финансовом рынке. Короче, всё хорошо как никогда. И именно в этот момент российское общество начинает возбужденно обсуждать теории Маркса, праздновать юбилей и дискутировать о противоречиях капитализма.

Почему?

Да просто потому, что всё происходящее в точности, до мелочей соответствует классическим схемам Марксовой социологии. Не тем пропагандистским формулам, которые полагалось зазубривать в советских учебных заведениях, а собственно теории, описывающей становление и развитие буржуазного общества. И чем более общество у нас на практике становится буржуазным, тем более эта теория оказывается востребована. Надо же всё-таки понять, что происходит вокруг!

Классы и классовая борьба возникают не из распада общества и экономики, а из их развития. В этом плане кризисные 90-е с их хаотичностью и нестабильностью были крайне трудными для развития капиталистических отношений, но тем более бесперспективными с точки зрения классовой борьбы. Старые социальные группы распадались, новые еще не оформились. Ни о каком классовом сознании говорить не приходилось. Отношения труда и капитала не строились по принципу воспроизводства, а сводились к экономическим случайным связям. Рабочий, который трудился на заводе, не получая зарплаты, жил продуктами со своего огорода и продавал на железнодорожной станции изделия своего завода, выданные ему вместо недоступных на предприятии денег, меньше всего походил на Марксова пролетария.

Выступления протеста, сколь угодно массовые, были в 90-е годы голодными бунтами или проявлением отчаяния растерянных и дезориентированных людей, нежели классовой борьбой. Лозунг «Назад в СССР!» был идеальным аккомпанементом либеральных реформ, поскольку - несмотря на весь свой радикализм - был полностью лишен конкретного политического содержания. Куда назад? Как назад? История задом наперед не движется. И даже тогда, когда мы имеем дело с реставрацией низвергнутых режимов или порядков, перед нами скорее маскарад в красивых исторических одеяниях, нежели реальный возврат в прошлое. Тоска по старым временам помогает обосновать новую политику.

У нас любят ссылаться на «переходный период» и «временные трудности», но в 1990-е годы действительно имел место переход. Общество, утратившее советскую социальную структуру, еще не обрело новую, капиталистическую. В этом смысле деклассированными элементами были все - не только голодающие рабочие приватизируемых и разоряемых предприятий, но и сами грабители, пресловутые «новые русские» и даже знаменитые «олигархи».

Прошло десять лет. Переходный период успешно завершен (если кто-то будет вам утверждать обратное - не верьте). Олигархические структуры превратились в полноценные жестко организованные корпорации. А те из олигархов, кто так и не понял, насколько изменилась эпоха, теперь гуляют по Лондону или, того хуже, коротают срок на нарах.

На уровне своей цели - создания буржуазного порядка - либерализм восторжествовал, но ценой полной дискредитации собственной идеологии. Теперь каждый совершеннолетний житель страны знает, что либералы - это те господа, которые морочили людям голову, пока его грабили. Или пока он сам грабил (кому как повезло). Можно сказать, что либеральное движение принесло себя в жертву на алтарь капитализма. Сегодня, когда все экономические цели либералов на самом деле достигнуты, идеологи, публично провозглашающие приверженность этой системе ценностей, выглядят в глазах общества маргиналами и неудачниками.

Российское общество сегодня - при всех своих забавных особенностях - является вполне буржуазным. Вне всякого сомнения, отечественный капитализм работает. Но именно поэтому возникает неминуемый спрос на идеи Маркса, которые позволяют понять и данное общество. Классовое сознание порождается не проповедями и пропагандой, а жизненным опытом. Спрос рождает предложение: люди, осознавшие свое место и свои перспективы в буржуазном обществе, нуждаются в теориях, которые позволяют этот опыт обобщить, осмыслить и превратить в связную систему взглядов и ценностей. Такие теории нет нужды придумывать заново, они уже есть. Они разработаны Карлом Марксом.

Точно так же, как с ростом промышленности неминуемо произошел рост свободных профсоюзов и забастовок, развитие капитализма ведет к распространению марксистских идей. Классовое общество подразумевает классовое сознание. Такая вот диалектика.

В свое время Ж.-П. Сартр меланхолично заметил, что марксизм есть всего-навсего адекватное теоретическое объяснение капитализма. Так что, сколько бы ни опровергали и ни критиковали автора «Капитала», но преодолеть его идеи удастся лишь тогда, когда уйдет в прошлое сам капитализм.

Не удивительно, что чем более российский капитализм нормализуется и стабилизируется, тем больше влияние марксизма в обществе. Конечно, в разное время на передний план выступают разные аспекты теоретических взглядов Маркса. Общество, где буржуазные отношения не получили достаточной зрелости, воспринимает идеи «Коммунистического манифеста» и «Капитала» главным образом в качестве идеологии, в лучшем случае - философии. Так в советские времена философскими идеями Маркса всё-таки очень многие увлекались, политическую экономию считали скучной, а социологию его вообще не понимали.

Между тем в обществе, где уже сформировались классовые отношения буржуазного общества, развитие производства не может становиться причиной для отказа от критического анализа. И наоборот, кризисные явления осмысливаются не в качестве апокалиптических проявлений «смуты» или «хаоса», а как часть вполне понятного и логичного процесса. Другое дело, что кризисы оказываются экспериментальным подтверждением той критики, которую в периоды подъема предпочитали игнорировать.

В 1998 году на Западе всплеск интереса к «Коммунистическому манифесту» был вызван первым серьезным кризисом глобализации, одним из многочисленных проявлений которого был и российский дефолт. Эта сторона дела осталась не слишком ясной для многочисленных отечественных экономистов, публицистов и философов, упорно пытавшихся объяснить всё происходящее из нашей русской уникальности, старательно не замечая, что точно такие же процессы в то же самое время имели место по меньшей мере в полутора десятках стран от Таиланда до Бразилии.

В 2008 году, как назло, очередная почти круглая дата совпала с очередным кризисом мирового капитализма. Причем на сей раз у нас интернациональный характер проблем понимают даже слишком хорошо. Десять лет назад за отечественными деревьями упорно не видели глобального леса, на сей раз, наоборот, ссылки на международные процессы позволяют сделать вид, будто свои, доморощенные проблемы у нас все как одна успешно решены.

Так что не юбилейная дата подогревает интерес к Марксу, а объективная потребность общества в марксистском анализе заставляет придумывать всевозможные благопристойные поводы, чтобы поговорить на эту тему. С точки зрения здравого смысла и культурных традиций праздновать 190-летие совершенно нелепо. Во всяком случае, эта годовщина не более заслуживает юбилейных торжеств и дискуссий, чем 189-я или 191-я годовщина со дня рождения немецкого мыслителя. Нет ничего дурного в том, чтобы отмечать каждый год его день рождения, так же как можно отмечать и дни рождения других выдающихся людей от Сократа до Эйнштейна или Ломоносова. Только не надо путать день рождения и юбилей.

Маркс интересен и важен нам сегодня не тем, что родился 190 лет назад (и более 100 лет назад умер), а тем, что его идеи, его анализ классового противостояния и противоречий капитализма по-прежнему актуален. Если бы это было иначе, никто и не вспомнил бы об очередной исторической дате.

ПЕРИФЕРИЙНЫЙ КАПИТАЛИЗМ В УКРАИНЕ И РОССИИ

Юрий Романенко, «Главред»

Украина и Россия являются зеркальным отражением друг друга.

Это достаточно убедительно показал 23 апреля в «Политклубе» «Главреда» в своем публичном докладе один из крупнейших российских левых теоретиков, директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий.

Юрий Романенко: Добрый день, уважаемые гости и эксперты! Сегодня у нас интересный гость - Борис Кагарлицкий, директор Института проблем глобализации и социальных движений. Думаю, что многие читали его книги, «Периферийную империю», как минимум.

Итак, Борис Кагарлицкий представит нам свой доклад «Особенности периферийного капитализма в Украине и в России». 30-40 минут будет длиться доклад, потом пойдет живое обсуждение, в котором каждый из вас сможет задать вопрос.

Борис Кагарлицкий: Спасибо большое, очень приятно находиться в Киеве, каждый раз из-за пробок чувствуешь себя как дома, в Москве. Видимо Киев уже не так сильно отличается от Москвы, как раньше. Сразу хочу оговориться, вы знаете, есть большая проблема у россиян и москвичей, что мы всегда склонны думать, что нам очень легко разбираться в том, что происходит в Украине. Я сразу хочу сказать, что я стараюсь не быть таким, и очень многих вещей, которые сейчас происходят в Украине, в том числе в украинской экономике и украинском обществе я не знаю. Поэтому некоторые вещи я могу, конечно, экстраполировать из России на Украину, но не очевидно, что такая экстраполяция абсолютно корректна. Я не буду удивлен или обижен, если вы мне укажете, что эти экстраполяции являются результатом российско-московской наглости.

Если говорить о формировании капитализма в России после 90-х, то, на мой взгляд, можно выделить несколько важных тенденций и этапов. Прежде всего, конечно, понятно, что поворот в сторону мирового рынка начался не в 1990-1991 годах, а значительно раньше. Для процесса капиталистической реставрации на территории бывшего СССР, определенным рубежом являются события начала 70-х годов в мировой экономике и соответственно конца 60-х начало 70-х годов в политике Советского Союза и восточно-европейского блока. Речь идет о том, что с одной стороны, если мы берем мировую экономику, то, безусловно, очень большое значение имел кризис 70-х годов в рамках западного капитализма. Кстати говоря, сейчас все очень любят в связи с нынешним кризисом вспоминать великую депрессию 1929-1932 гг. и почему-то никто не вспоминает, что Великая депрессия была только одним из капиталистических кризисов. На самом деле глобальных кризисов было несколько, в том же 20-ом веке, например, был кризис 1900-1903-хх годов, был кризис 1970-х годов.

Сергей Дацюк: Скажите, а 41-45 год это не кризис?

Борис Кагарлицкий: Мы говорим об экономическом кризисе, а если уже говорить о рецессиях, то, как не парадоксально экономическая рецессия имела место в 46-ом году. Так вот кризис 70-х годов, как известно, был связан с тем, что в значительной мере была исчерпана кейнсианская модель регулируемого капитализма. После этого на какое-то время старая модель организации мирового рынка была разрегулированна. К концу 70-х начинается вступление правых, вступление либералов, консерваторов и так далее. Что мы и видим вплоть до сегодняшнего дня. Как известно, одним из симптомов кризиса 70-х годов был бурный, резкий скачек цен на нефть, и всплеск инфляции, прежде всего в долларовом исчислении, и конечно во всех остальных западных валютах. Причем рост цен на нефть опережал темпы инфляции, то есть инфляция стимулировала рост цен на нефть. Это было одной из причин, почему можно было платить завышенные цены. Но цены росли быстрее, чем обесценивались деньги, это обеспечивало перераспределение ресурсов от стран, которые были прежними промышленными центрами капитализма в 60-е годы, к странам, которые были поставщиками сырья. В частности хорошо известна ситуация в Саудовской Аравии. Есть другая менее известная сторона этих процессов, которую хорошо проанализировали марксистские экономисты, но которую старательно избегали анализировать либеральные экономисты. В частности, происходило перенакопление капитала, то есть избыточные финансовые потоки, которые были направлены в страны, не имевшие возможности эффективно эти деньги инвестировать, в конечном счете, вернулись на Запад. Избыточные доллары, которые ушли в ту же Саудовскую Аравию, в итоге вновь оказались в банках Лондона, Нью-Йорка и так далее.

Отсюда началась вторая волна кризиса, когда банкирам нужно было каким-то образом инвестировать деньги, и получить эти деньги с процентами обратно. Инвестировать было некуда, и одним из важных элементов процесса был поиск потенциальных должников. Отсюда кризис в странах третьего мира, которые уже были не нефтяными странами, но которые уже могли предложить индустриальные услуги. Например, давайте мы у вас построим завод, или давайте мы у вас построим какой-нибудь гигантский проект по инфраструктуре. Соответственно эти деньги уходили в ту же Латинскую Америку под очень низкие проценты, потому что хоть как-то нужно заставить деньги работать, они же находятся в состоянии перенакопления, иначе деньги просто пропадают в условиях инфляции. Деньги давались кредиторами должникам под проценты ниже инфляции, то есть, казалось бы, это подаренные деньги. Но на следующем этапе, когда избыточный материал удалось, так или иначе, перераспределить, то уже перестал дальше давить на финансовый рынок.

Ситуация изменилась, инфляция уменьшилась, но появилась масса должников, повысились проценты и те, кто, казалось бы, получали дармовые деньги, оказались по уши в долгах. Они не могли оплатить их, а тут еще выяснилось, что значительная часть проектов промышленных, под которые были взяты деньги, оказались неэффективны. Дело в том, что когда дают деньги практически даром, эффективность проекта вы считаете по-одному, а когда деньги становятся дорогими, то эффективность проекта уже считается по-другому. Поэтому проекты, которые казались вроде бы рентабельными, вдруг стали совершенно нерентабельными, и это произошло в тот самый момент, когда деньги надо было возвращать.

Какое это имело отношение к Советскому Союзу и к восточному блоку? Самое прямое, потому что в период 1968-1972 годов советское руководство окончательно решило, что экономические реформы и политические реформы проводить не надо, надо сохранять систему в том виде, в котором она есть. В этот самый момент вдруг открываются новые возможности торговать нефтью и брать в займы.

В этом смысле Советский Союз оказался в идеальной ситуации, он мог одновременно выступать в качестве продавца дорогой нефти и тем самым получать валюту, и одновременно получать еще больше валюты в качестве потенциального должника, который может расплатиться, потому что имеет нефть.

Во-вторых, СССР имел достаточно большую инфраструктуру и большие инфраструктурные проекты. Не забывайте, БАМ в это время строился, и есть промышленный потенциал, то есть, есть куда эти деньги вкладывать. Соответственно Советский Союз был предельно привлекательным должником для западных банкиров.

На этом же фоне мы видим аналогичные кризисы, которые имели место в последствии в Румынии или в Польше. Польша, которая проводила очень амбициозную масштабную программу индустриализации именно в 70-е годы и мы знаем, чем это закончилось, крах 1980-го года, солидарность, массовые протесты и так далее. Но с точки зрения западных банкиров в 1971-1972 году Польша выглядела очень привлекательно. Она обладала дисциплинированной рабочей силой, правительство было настроено на массовую индустриальную программу, на внедрение новых технологий плюс Советский Союз за спиной, который предполагалось, в случае чего, эти долги выкупит, не даст польских братьев в обиду.

Итогом всего этого процесса был, во-первых, кризис в Польше, который затронул всю восточную Европу. Во-вторых, нарастание задолжности Советского Союза, но, на мой взгляд, не менее важным результатом было возвращение Советского Союза, советского блока, в мировую капиталистическую экономику. Причем в одних рядах со странами третьего мира, то есть в качестве поставщиков сырья - раз и в качестве должников - два.

Периферийная интеграция бывшего Советского Союза в систему мирового капиталистического рынка в значительной мере предопределила процессы, которые мы наблюдаем вплоть до сегодняшнего дня.

Во-первых, сама тенденция в сторону капиталистической реставрации, которая получила очень мощную, объективную подпорку, не только в настроениях правящего класса и населения, но именно в объективном процессе экономического реструктурирования.

Во-вторых, возникла некая динамика отношений, то есть партнерства, связей, и так далее, которая развивалась как внутри правящей советской элиты, так и в глобальном масштабе. Ну и был задан некий вектор, по которому эти страны пошли, а дальше события 1989-1991 года, они были окончательно переломаны.

Я не беру внутренние факторы, настроение советской номенклатуры, которая хотела стать частью мирового правящего класса. Я не беру фактор внутреннего кризиса советской системы, который был абсолютно бесспорен, который не может быть описан исключительно с ссылками на внешние влияния, на мировой рынок. И уж совсем не говорю про несчастных агентов влияния, на которых нам каждый раз указывают наши господа националисты.

Так или иначе, вектор был задан объективно международным экономическим процессом и следующим этапом был резкий упадок цен на нефть, как раз совпавший с перестройкой, вернее с определенными фазами перестройки. В этот момент выяснилось что, долги платить надо, деньги не приходят, есть куча замечательных, потрясающих возможностей интеграции в мировой капитализм, который и так открыт. Продолжать в том же духе, но более радикально, более энергично, произвести перелом в пользу открытой, прямой, и достаточно резкой приватизации.

Подчеркиваю, я говорю только о глобальных факторах, это не значит, что не было внутренних факторов, которые работали в этом же направлении. Поэтому, мы наблюдали этот перелом, когда страны бывшего Советского Союза не просто перешли к капитализму, а просто скатились в периферийный капитализм. Причем показательно то, что страны внешние по отношению к СССР - Польша, Словакия, Чехия, даже в меньшей степени Румыния, начали интегрироваться скорее по латиноамериканской модели, то есть как страны, которые в первую очередь предоставляют дешевую рабочую силу. А Россия скатилась практически в африканскую модель, то есть в первую очередь поставщик сырья, нигерийский вариант. В общем, если Польша начала превращаться в некую европейскую Мексику, то Россия начала превращаться в европейскую Нигерию.

При этом Украина повисла нигде, в том момент, когда Украину вообще трудно было классифицировать, потому что украинская экономика в начало или середина 90-х годов, как мне казалось, вообще не развивалась. Она просто постепенно разваливалась, разрушалась, не перестраиваясь не по восточноевропейскому сценарию, не по российскому сценарию. Может, она консолидировалась в большей степени в постсоветском состоянии и поэтому, на мой взгляд, сейчас на Украине целый ряд социально-экономических процессов повторяют российские процессы с отставанием на 5,6, 7 лет.

Наверстываются пропущенные годы середины 90-х, когда украинский капитализм находился в состоянии некого такого паралича на старте. Так вот эти 5-6 лет сказываются и наводят на любопытное своеобразие Украины в отношении к России. С одной стороны гораздо более динамичный политический процесс, что тоже видимо связанно с заторможенностью исходного процесса, привело к тому, что в последствии он принял гораздо более драматичный характер и развивался немножко иначе. Если в политическом плане Украина выглядит более демократической страной, чем Россия, то в плане социально-экономическом украинский капитализм является гораздо менее зрелым, чем капитализм российский, менее консолидируемым. Это, кстати, является одной из причин, как не парадоксально демократичность украинской политической системы.

Сергей Дацюк: Вы сравниваете Украину с Москвой, или Украину со всей Россией?

Борис Кагарлицкий: Я еще раз подчеркиваю, мои знания ограниченны. Теперь я могу сказать, что сравниваю со всей Россией, потому что мы видим, что российский капитализм отличается как раз достаточно высокой степенью зрелости, в течение последних нескольких лет его уже можно характеризовать уже как национальный. Можно уже видеть, как сформировались российские корпорации, как они построили систему интересов, в том числе и в регионах. Можно видеть, как произошло постепенное поглощение специфических региональных интересов крупными московским корпорациями, не полное, не стопроцентное, но, тем не менее, достаточно очевидное вот это торжество, скорее всего не Москвы, а торжество крупных корпораций над средним и локальным капиталом. Оно в России произошло, и поэтому в российский капитализм не страдает от того чувства, как украинский, который явно разделен на региональные или пострегиональные кланы.

Сергей Дацюк: Страдает - это негативный оценочный слой? А, может, это как раз позитивный?

Борис Кагарлицкий: Я как раз к этому веду разговор, что с точки зрения политического процесса, как не парадоксально, слабость украинского капитализма трансформируется в позитивные стороны украинской демократии. Правящий класс менее консолидирован и не способен найти одну команду, одного начальника, одного вождя, одну структуру, которая проведет всю политику. В результате возникает ситуация когда существует плюрализм, но заметьте, что особенность украинского плюрализма состоит не в том, что борются между собой силы, которые проводят принципиально разную социально-экономическую программу, а скорее борются между собой силы за то, чтобы стать проводником именно этой программы. Возникает вопрос, кто будет в итоге проводить новую либеральную экономическую программу в Украине. В этом главный вопрос, там есть, конечно, нюансы, тактические вопросы, но, тем не менее, они борются не между программами, а за то, кто владеет или реализует эту программу. Поэтому плюрализм относительный, на мой взгляд, но у него есть еще один позитивный момент, это, на мой взгляд, как представителя левых, это то, что программа не выполняется, поскольку они не могут договориться, кому выполнять эту программу.

Сергей Дацюк: Может, ее и нет?

Борис Кагарлицкий: На мой взгляд, она в незначительной мере есть, но она является общей, и в Украине она не реализуется. Потому что консолидированный путинский административный режим смог провести реформы трудового кодекса, в Украине они не проведены. Реформу жилищно-комунального хозяйства провели в России, а в Украине она не двигается.

Теперь если говорить о развитии событий на протяжении 2000-х годов, мне кажется что эта проблема в большей степени, когда общаешься с западными коллегами, думаю, что тут мне не надо будет на этом подробно останавливаться, но, тем не менее, зафиксировать нужно. Очень существенная разница в развитии капиталистических отношений в 1990-е годы и 2000-е.

В данном случае я буду говорить о России, поскольку мне это понятно, а в Украине есть много вопросов, на которые у меня самого нет ответов, но строительство капитализма в России прошло несколько этапов.

Первый этап, можно назвать этапом разрушительно-негативным, то есть нужно было уничтожить, сломать, разобрать на запчасти все, что можно. К концу 90-х годов этот этап был в России исчерпан, потому что страна конечно богатая, но есть пределы того, что можно разграбить и забрать. Возникает очень острый кризис в связи с тем, что субъекты этой приватизации, те, которых потом назвали олигархами, начинают уже драться между собой, поскольку они представляют элиту, сформировавшуюся уже в процессе грабежа.

Соответственно эта элита делать другого ничего не может, развивать производство не умеет, стратегическое планирование на нулевом уровне, единственное, что может сделать, это вцепиться в горло соседу и пытаться отнять у него что-то из того, что он только что утащил у населения. Понятно, что это все приводит к острейшему кризису всей системы, когда система находилась на грани коллапса. Не случайно совпала с пресловутым рублевым дефолтом в 98-м году, когда финансовый экономический процесс накладывается на политический кризис.

Ответом российского капитализма на этот кризис был путинский проект, то есть консолидация политической системы, консолидация власти, и идеологическая консолидация на новой основе. Такой, националистический, патриотический, но при этом умеренный, благопристойный, с элементами даже либерализма, режим. Конечно, для демократии оказался не самым благоприятным момент, но это уже второстепенно, причем, на мой взгляд, абсолютно неправильно утверждение наших либералов, о том, что вот специально хотели задушить демократический процесс. Да случайно под руку он подвернулся этот процесс, его случайно задавили, потому, как был слабенький, хиленький, не там оказался, и по нему прошлись, это не важно. Важно то, что произошла консолидация правящего класса, причем консолидация элит в правящий класс. Они начали осознавать, хотя бы до известной степени, на том уровне, на который были способны, некоторую политическую ответственность, не социальную. Политическую, потому что вот они должны куда-то кого-то вести, что-то представлять, кроме своего кошелька, предлагать какие-то проекты. Олигархов превратили в корпоративные элиты, то есть были построены корпорации с бюрократизированными системами управления, корпорации, которые были уже готовы к какому-то стратегическому планированию. Их дисциплинировали, бюрократия осознала свою роль - все упорядочить, следить за соблюдениями правил. Правила она сама же устанавливает, понятно, что они не объективны, но хоть какие-то есть. Путин в данном случае выступил строгим учителем в классе, но учитель он же не враг детям, он в целом позитивный, но строгий. Того, кто вообще безобразничает и не хочет учиться, того выставляет из класса вон. Таким образом, выставили Березовского, Ходорковского вообще из школы выгнали, а Березовского перевели в лондонский класс, предположительно там может быть, чему-то научат.

Теперь, наверное, наступает третий этап, когда здание российского капитализма более или менее построено, и вроде бы как оно устраивает корпоративные элиты, но оно получилось очень неказистым. Строили, как могли, из стройматериала, который был в наличии, в тех условиях, а, во-вторых, есть постоянные амбиции у крупного российского капитала. Мне кажется, что они менее представлены в Украине, но наверняка тоже присутствуют. Этим амбиции заключаются в том, что они хотят все-таки быть признанными и уважаемыми членами глобального клуба, а это требует определенных встречных действий. Кроме того, на самом деле есть объективная внутренняя потребность в упорядочении, усовершенствовании тех структур, в которых они живут. Это связанно не только с тем, что это нужно для иностранцев, для общественного мнения, но есть определенные потребности - те институты, которые были созданы наспех, достроить, улучшить и т.д.

Отсюда постоянно циркулирующий разговор в Москве, о том, что, не будет ли с Медведевым связанна некая перестройка, оттепель, реформы, то есть слух такой, вы, наверное, заметили в средствах массовой информации. Он связан, наверное, не с тем, что хотят или планируют сделать, но есть некоторая потребность, некоторое настроение, которое ощущается в правящих российских элитах. Парадокс в том, что опять, как говорится, не повезло. То есть, как у нас перестройка 80-х годов совпала с определенной фазой мирового развития, так и сейчас, в данном случае абсолютно за пределами сознания и, понимая российских элит, находится то, что капитализм вступает в фазу серьезного кризиса. Это больше чем очередной спад производства или очередная циклическая рецессия, потому что речь о том, что тотально либеральная модель, которая возникла из кризиса 90-х годов, она приходит к состоянию исчерпания как раз к концу 2000-х годов.

Закончился определенный цикл, длительный цикл, или заканчивается. За этим, безусловно, следует период нестабильности, потери устойчивости в мировой экономике, возможность разного рода революционных и прочих прорывов на следующем этапе. Пока об этом речь, конечно же, не идет, потому что нигде в мире мы ничего подобного не видим, все в процессе, но самое главное, что обстоятельства крайне неблагоприятны для вот этого российского проекта «подкрашивания потолков и украшения фасадов». Потому что вы начинаете украшать фасад, в то время, когда начинается землетрясение, и начинают идти трещины не там, где вы их планируете.

Поэтому я думаю, что сейчас российская политическая система начинает вступать в период определенной нестабильности и в последствии выбора, когда открываются новые возможности, новые восхождения. Если на сегодняшний день выглядит крайне монолитным, стабильным и жестким, то, например, через год мы увидим, что картина сильно поменялась. Это не может не сказаться на политике, потому что в плане мирового кризиса возникают очень важные альтернативы.

Например, если мы имеем дело с мировым финансовым кризисом, который отразится на российских финансовых институтах, то вопрос, спасать или не спасать эти институты в случае, когда они обанкротятся? Речь идет не о маленьком банке, а о крупнейших элементах финансовой системы. Если спасать, всех или не всех, если спасать всех, то можете представить, какой будет уровень инфляции, а если спасать не всех, то, как отделить одних от других? А если падают цены на нефть, опять таки, тогда вся система не только социальной политики рушится, но вся система обеспечения консенсуса внутри элиты рушится. Потому что элита поддерживала Путина, благодаря удивительным способностям Владимира Владимировича и его окружения удовлетворить все основные запросы. То есть вы можете сделать счастливыми все основные корпорации, которые работаю в сфере топливно-энергетическом секторе, одновременно радовать военных, одновременно наращивать производство ВПК, одновременно какие-то деньги бросать на социалку и так далее.

Все основные группы давления что-то получают, больше или меньше, но получают все. Соответственно стремление своровать у соседа она сводится к минимуму. Ужас, который пережила российская элита в 98-м году, он не повторялся. Путин как пообещал, что это не повторится, так оно и не повторялось на протяжении всего его президентства. Соответственно вы умудряетесь повышать прибыль корпораций, повышать устойчивость российских кампаний, при одновременном, реальном повышении жизненного уровня. Не равномерно конечно, в разных регионах и в разных социальных группах повышение разное, но, тем не менее, оно есть.

Еще что очень важно для понимания путинского феномена то, что жизненный уровень значительно повысился в целом ряде провинциальных центров. Если раньше была Москва и вся остальная страна, то Москва, Петербург плюс Нижний Новгород, а сегодня мы видим, что все крупнейшие региональные центры имеют свой небольшой средний класс. Может быть, непропорционально московскому среднему классу, но некоторые признаки существования и функционирование среднего класса как социального явления, они есть практически в любом областном центре.

Причем найти не так как раньше было, одно кафе, один ресторан или один клуб для небольшой кучки богатых, нет, можно увидеть, что это целый районный город. Совершено для меня не очевидно, что это все можно поддерживать в условиях экономического кризиса.

Ну, и последний момент, на котором я бы хотел закончить состоит в том, на сколько это все отразится на Украине. На мой взгляд, конечно же, много зависит от самого украинского общества, которое в гораздо большей степени способно влиять на процесс, чем общество российское, на сегодняшний день, потому что спустя 2-3 года картина может измениться. Мы видим в России и Украине практически зеркальную картину. Потому что в России мы видим консолидированную, выдающуюся за монолит власть, более или менее контролируемую ситуацию с обществом, и, пользуясь поддержкой в обществе, определенной легитимностью на сегодняшний день, которая может в процессе кризиса начать ломаться, делиться сориться и терять легитимность.

В Украине мы видим обратную картину, власть разделена, она нестабильна, она не имеет консолидированной базы в обществе, и у нее очень двусмысленная легитимность. Сказать, что легитимности нет, будет не правда, она есть, демократические процессы происходят, но легитимность немножко двусмысленна. Понимаете, можно сказать, вот наша демократия хорошая, потому что она лучше, чем у русских, да это хорошая легитимность, но, а если посмотреть у бельгийцев как все устроено, а там еще лучше, это просто к примеру. В общем, легитимность есть, но она какая-то не железная, и как будет украинское общество реагировать на подобного рода вызова кризиса, для меня остается загадкой, это вопрос к уважаемым киевским коллегам. Вот, пожалуй, и все мои основные тезисы.

Юрий Романенко: Давайте перейдем к вопросам, а потом к обсуждению.

Сергей Дацюк: Вы задали рамку глобальную, но в описании режима Путина вы эту рамку потеряли, т.е. описывали ее функционально. Когда Вы описывали Путина, как человека, который воссоздал функционирование корпораций, причем, удерживая единый центр внутри страны, вами потеряна глобальная рамка. Я бы определили ее не в функциональном содержании, а содержании субъектности. Путин в отличие от Ельцина вывел Россию из режима внешнего управления. Вот это главная заслуга, чего не сделала украинская элита. Это принципиально, демократия или не демократия, меня вообще не интересует, интересует вот это. Как только сейчас Медведев допускает демократию, вы Россия нам даже как в качестве собеседника не интересны, мы будем с китайцами говорить. Потому что они начнут представлять реальную субъектность, потому что удержать Россию в холодном климате можно только неэкономическими средствами.

Мало того, базовая вещь, которая фиксирует, удалось что-то сделать режиму Путина или нет, это вышли ли вы в России на позитивный рост населения. Вот если не вышли, это значит, что ничего не сделано, я бы хотел, чтобы по этим вот пунктам вы прокомментировали.

Первое, это вывод из системы нынешнего правления, второе, угроза Китая и как Путин думает с этим справляться, и как с этим будет справляться Медведев, и третье - это позитивный рост населения.

Борис Кагарлицкий: Вот первый тезис, я с ним согласен, что выход из режима внешнего управления состоялся, только не при Путине, а немножко раньше, при Примакове в 98-м году. На мой взгляд, путинский режим был в большей степени подтекстован теми решениями, которые были приняты уже в последние полтора года правления Ельцина.

Поэтому возник Путин, он пришел как та сила, которая закрепит эти решения. Кто их не понял, тот не прошел кастинг. Кстати надо учитывать одно обстоятельство, что режим внешнего управления в России провалился. Причем провалился не только с точки зрения русского населения, русского народа, как угодно, а провалился значительной мере с точки зрения интересов капитала и, даже, с точки зрения кредиторов. Они к концу 90-х годов в связи с дефолтом начали нести убытки от результатов внешнего правления. Помните, когда Джордж Сорос теряет три миллиарда долларов в России, как результат управления Россией международным валютным фондом. Конечно же, желание Джорджа Сороса поддерживать МВФ сокращается.

Заметьте, путинский режим умудрился выплатить долги, в то время как режим внешнего управления МВФ привел к неспособности их выплачивать, а это уже показатель. Кстати, это одна из причин, почему при уходе России из под внешнего правления на экономическом уровне путинский режим был встречен на Западе позитивно. Если мы берем любую западную газету, например Нью-Йорк таймс, открываем политическую полосу и там написаны всякие гадости, « в России нет демократии» и так далее. Хорошо, я перелистываю и открываю второй лист и смотрю экономическую полосу, вот там «Россия-это замечательные возможности, идеальные условия для инвестирования, огромные прибыли, все туда стремятся» и т.д. и т.п.

Сергей Дацюк: В Украине наоборот, демократией все довольны, а в экономическом плане перспектив никаких, потому что не понятно с кем там иметь дело.

Борис Кагарлицкий: Значит, в этом плане российский капитализм достиг некоторого уровня консолидации, который сделал его приемным партнером, в том числе и для западного капитала. Этот приемный партнер имеет свои определенные, специфические интересы, которые не совпадают с интересами западных партнеров.

Другой вопрос это границы этих конфликтов. Я, например, уверен, что конфликт между Россией и Вашингтоном в большей степени преувеличен. Пока он прошел тесты серьезной конфронтации и единственной серьезной конфронтацией международной, в которой Россия участвует до сих пор, была конфронтация по войне в Ираке. В ней Россия участвовала не как отдельный субъект, а как часть коалиции с ведущими странами так называемой старой Европы - Францией и Германией.

В этом плане надо учитывать специфику путинской дипломатии - это поиск партнеров на Западе для противостояния своим противникам на Западе. На самом деле не глупая позиция, другой вопрос, на сколько она окажется перспективной в условиях кризиса.

Теперь относительно Китая, дело в том, что, на мой взгляд, на сегодняшний день у российский элит ответов на китайский вызов нет. Точно также как в российском обществе, есть двойственное отношение к Китаю, начиная с ксенофобских страхов, кстати, очень преувеличенных, относительно того, что китайцы придут и заселят Дальний Восток и так далее, и заканчивая таким же восторгом, тоже крайне преувеличенным.

Андрей Ермолаев: Почему-то в Питере все в восторге, а в Москве есть некая осторожность, хотя Владивосток очень приветствует китайское присутствие.

Борис Кагарлицкий: Вот видите, потому что на Владивостоке знают, что это миф, что китайцы придут и все заселят. Я могу привести замечательный факт, он меня потряс до глубины души, относительно китайской миграции в Россию. Дело в том, что нам постоянно приводят ужасающие цифры, а потом когда я начал выяснять у специалистов по статистике, они мне объясняют откуда цифры берутся, так вот въезд китайских эмигрантов учитывается а выезд нет. Когда начали считать с выездом, то выяснилось, что их примерно стабильное количество, бурного роста нет. Количество китайцев, которые стабильно проживают на дальнем востоке примерно одинаковое на протяжении последних 5-6 лет.

Юрий Романенко: Сколько, можно сказать?

Борис Кагарлицкий: К сожалению, я вам не могу сказать. Но речь идет о том что, так или иначе количество постоянно живущих на дальнем востоке китайцев, оно существенно не увеличивается. Оно достаточно большое, может быть даже, есть небольшая тенденция к росту, но очень незначительна. А когда считают, сколько их въехало, то, конечно, это кошмар. Но тут есть один очень важный нюанс, он касается того, что будет с самим Китаем. Представление о том, что Китай через 2-3 года будет развиваться так же как сейчас, на мой взгляд, не верно.

Китай, это одна из стран, которая сильно пострадает в течение ближайших кризисов, более того я не исключаю того, что Китай в наибольшей степени пострадает от кризиса.

И третий момент, я абсолютно уверен, что американские правящие круги будут разворачивать стратегии выхода их кризиса именно таким образом, чтобы на Китай свалить бремя этого кризиса. Более того, я думаю, что они в этом преуспеют, до конца ли, это уже другой вопрос. Поэтому я думаю, что китайский фактор не будет столь сильным в ближайшие 3-5 лет.

Последнее, это касается позитивного роста населения, пока не смотря на улучшение демографической ситуации, Россия из демографического кризиса не вышла, на мой взгляд, и не выйдет, если не будут приняты меры по интеграции мигрантов. То есть если мы не начнем давать гражданские права мигрантам, причем не только тем, кто имеет безупречную славянскую внешность. Небольшое количество мигрантов должно смешиваться с коренным населением и оставлять новую демографическую когорту. Это то, что на самом деле происходит в Европе, то, что происходит в США. А теперь один момент, чтобы вы меня правильно поняли, я не являюсь сторонником неограниченной миграции, я как раз являюсь сторонником ограниченной, контролируемой миграции. Именно потому, что если мы хотим, чтобы люди интегрировались, чтобы они вписывались в общество, и дело не в том большая страна или маленькая, а дело в том, что социальный ресурс не резиновый. Принципиально то, что допустим, если взять скандинавские страны и США, то скандинавские страны предоставляют реальные возможности интеграции мигрантов в плане образования, жилья, шансы получить приличную работу, знание языка, все это обеспечивается, но зато, они гораздо более жестко контролируют въезд.

Андрей Ермолаев: Вы знаете, что Украина в этой ситуации может оказаться в уникальном положении, мы можем оказаться поставщиками социального капитала в Россию и точкой для концентрации эмиграционного потока из Азии и Африки. Это будет в ближайшие 5 лет.

Борис Кагарлицкий: Дело в том, что сейчас большая часть украинских эмигрантов находится не в России, а в западной Европе, и с точки зрения привлекательности для украинских рабочих, например Ирландия до недавнего прошлого была гораздо более интересна. Но другой вопрос, что будет, если спад производства в той же самой, Ирландии, Португалии, Германии или Испании, вытолкнет рабочие руки обратно на восток. Причем, опять же украинцы поедут обратно с большей вероятностью, чем жители Афганистана, по понятным причинам.

Андрей Ермолаев: Дело в том, что представители компаний эмиграционных служб появляются совсем не среди строителей и домохозяек, а среди выпускников восточных вузов, с хорошими профессиями, предлагая рабочие места, вот это вот ресурс. А та часть рабочей силы, которая в Португалии она мало интересна России.

Юрий Буздуган: Если можно, у меня есть три взаимосвязанные вопроса. Первое, то, что мы услышали, это достаточно стандартная русская картина мира. Есть ли левая русская картина мира альтернативная к тому, что было изложено? Второе, есть ли левая альтернативная цель, ну вот есть русский путь, есть украинский путь, мы видим разные модели, но ни то, ни другое мне не нравится, и не только мне. Последний вопрос, это функциональное место левых в этих условиях, то есть понятно, что место в парламенте там не завоюешь, но, тем не менее, некое функциональное место не всегда определяется количеством депутатов в парламенте.

Борис Кагарлицкий: Вот с последним я категорически согласен, вот в чем одно из позитивных особенностей путинского режима в России, так это то, что он не способствует развитию парламентских иллюзий. Что касается левой картины мира или стандартов, начнем с того, что видимо разное отношение к кризису. Потому что, например, вижу кризис как очень позитивное явление. Если для российских элит или для господина Кудрина, министра финансов, который по факту будет сейчас действующим премьер-министром, учитывая то, что Путин, не будет заниматься всякой мелочевкой, так вот для него кризис это некий такой призрак, которого лучше всего прогнать или заговорить. Сказать, что у нас большой Стабфонд и призрак вздохнет и уйдет.

Для левых это принципиальная возможность, во-первых, не просто изменения политической системы и появлений трещин в политической системе, что конечно тоже важно, но гораздо более важно наличие возможности изменить мнение и настроение в обществе. Тут надо учитывать одну вещь, что 2000-е годы были очень позитивны с точки зрения рабочего движения. Потому что появились новые предприятия, на этих предприятиях появились новые свободные профсоюзы. Мы видим сейчас хорошо известные забастовки на ФОРДе, или на КАМАЗе, на ВАЗе. Это вершина айсберга, но забастовки на самом деле свидетельствуют о том, что идет очень большой и интенсивный процесс формирование новых профсоюзов консолидации, новых трудовых отношений снизу, которые неизбежно приводят к конфликту с администрацией.

Виталия Кулик: Скажите, может мне кажется, но забастовки были в основном на предприятиях, собственниками которых являются западные инвесторы.

Борис Кагарлицкий: Да я об этом писал, на первом этапе да, на втором, нет. В последние время бастовал КАМАЗ, ВАЗ, ЕВРОЦЕМЕТ, это российские предприятия, «Почта России», это как раз совсем другие предприятия.

Очень интересно, что с 2008 года мы вообще не имеем случаев забастовок на транснациональных компаниях, правда в «Нестле» сейчас имеется трудовой конфликт. Любопытно, в него вовлечен именно старый профсоюз, но он не бастует, он конфликтует, жалуется и так далее. Тем не менее, в этом плане рост экономики был позитивен и спад экономики совершенно не очевидно, что он будет позитивен для рабочего движения, может привести к ослаблению профсоюзов. Однако очень важен момент, это момент перелома, когда инерция роста еще сохраняется, а бизнес уже начинает ужиматься и боится давать прибавку к зарплате. Рабочие еще видят, что есть из чего давать прибавки, то есть наступает момент обострения конфликтов. Поведение российских властей способствуют политизации рабочего движения, хотя очень медленно, но это имеет место. Кроме того, кризис ударит в первую очередь не по рабочей среде, а, скорее всего по новому среднему классу, который подрос за эти годы. Соответственно пресловутые восстания среднего класса, о которых я писал еще в начале 2000-х, они вполне еще могут материализоваться в Москве, Петербурге, Нижнем Новгороде. Правда, для нас не очевидно, что они будут под левыми лозунгами.

Юрий Романенко: Я хотел задать вопрос, а можно описать средний класс России, что он собой представляет?

Борис Кагарлицкий: Думаю, что он не сильно отличается от Украины, потому что те же самые сети финансовых услуг есть, банки есть, турагентства есть и так далее. Вы знаете, очень странная ситуация, с одной стороны общество левеет, это видно по опросам и по другим признакам, но с другой стороны на политическом уровне это никак не проявляется. Да большое количество левых групп и организаций, течений просто людей, с другой стороны нет точки или точек сборки, которые позволили бы им превратиться в какую то силу, даже не в политическую силу.

Сергей Дацюк: Кстати, у вас средний класс растет?

Борис Кагарлицкий: Да, вырос, конечно.

Сергей Дацюк: Тогда как же общество левеет?

Борис Кагарлицкий: Знаете, если либералы говорят, что средний класс по определению их поддержат, а потом смотрите реально, как голосует средний класс в любой западной стране, и обнаружат, что это не так.

Сергей Дацюк: Постойте, у вас количество голосующих за левую партию в парламент увеличивается или нет? У нас, например, уменьшается, а у вас?

Борис Кагарлицкий: У нас нет левых партий в парламенте, кстати говоря, мы делали тест-опросы, которые показывали, что если бы, например, в парламентских выборах участвовали левые партии, то резко бы сократились позиции «Единой России», но опросы делались по разным методологиям и это может быть оспорено.

Общество находится в ожидании некого левого субъекта, который придет и выразит свое настроение. Так вот, продолжаю, субъекта нет, точка сборки должна быть создана, но это уже вопрос политической воли, политических усилий.

Сергей Дацюк: Постойте, тут какая-то проблема, если электорат растет, а субъекта готового этот электорат использовать и прийти к власти, нет? Так это нонсенс.

Борис Кагарлицкий: Нет, это не нонсенс, с этим вопросом придите, пожалуйста, к господину Владиславу Суркову, который лично придумывает и регистрирует партии, имеющие право участвовать в выборах.

Юрий Романенко: Сергей, аналогичная ситуация в Украине, вот правильно Буздуган и Куликов сказали, что здесь запрос есть, а реализуется он не через левые силы.

Сергей Дацюк: В реальности нет этого запроса, единственным критерием являются выборы.

Борис Кагарлицкий: Я хочу продолжить. Значит о левом проекте, достаточно понятно, что левый проект в действительности может вырисовываться, но он может вырисовываться в виде двухэтапной трансформации, то есть, то, что троцкисты называют переходной программой. Сегодня первым этапом является отнюдь не разговоры о социальной справедливости, это такой затертый лозунг. Речь идет на первом этапе о системе реформ, которые позволили бы подорвать позиции крупных корпораций, провести перераспределение ресурсов, и одновременно трансформировать государство. Если мы говорим о том, что нужно национализировать кого-то, но в пользу кого, какого государства, ведь очень радикальным демократическим преобразованием государства, которое должно происходить не перед и не после национализации, а вместе, в процессе.

Юрий Буздуган: Скажите, а кто-то предлагает такую картину мира?

Борис Кагарлицкий: Картина мира - это общее место всех левых, проблема в том чтобы они объединились в политическую силу. Второй этап это движение в перспективе за пределы капитализма, которое не может происходить в отдельно взятой стране, по известным причинам. Что касается точки сборки, то сейчас идет очень острая дискуссия на эту тему, и мы находимся в этом смысле позади Украины, но я думаю, что поговорим через год или полтора. Вот, например журнал «Левая политика» - это попытка создать потенциальную площадку, как точку сборки.

Юрий Романенко: Спасибо вам, а теперь вопрос по среднему классу, хотелось бы услышать, как в России представляется средний класс? Потому что, действительно, может быть у нас различное понимание по Украине и России.

Борис Кагарлицкий: Начнем с того, что средний класс - это не совсем корректное социологическое понятие. С марксистской точки зрения вообще такого понятия нет.

Сергей Дацюк: Ну, почему же нет, есть, а мелкий буржуа? Если вы имеете в виду марксизм, Маркс Энгельс - это одно, а если вы имеете в виду французский марксизм, там оно есть и всегда было.

Андрей Ермолаев: Средний класс - это социологическая категория в отношении мелкого буржуа.

Юрий Буздуган: Основная масса среднего класса - это наемные труженики, которым много платят.

Борис Кагарлицкий: Совершенно верно. Так вот, средний класс - это понятие американской социологии, которое проявляется на уровне потребления в первую очередь. Средний класс определяется через потребления, почему, кстати говоря, я думаю, что он очень уязвим, потому что падение уровня потребления - это перспектива разрушения среднего класса.

Андрей Ермолаев: Задаю встречный вопрос, а проблема структурированного наемного труда, появление привилегированных, которые, по сути, занимаю нишу с высоким доходом, может это тоже одна из причин кризиса левого движения и социализации мелких буржуа в средний класс.

Борис Кагарлицкий: Не совсем, речь идет о другом. Дело в том, что средний класс находится под очень большим давлением для того, чтобы удержать свое среднее состояние, и он зачастую показывается очень гибким по идеологическим тенденциям. Вот мы видели в течении 90-х годов, очень маленький, но реально существовавший средний класс ельцинской России.

После краха 1998-го года очень изменилось настроение, начиная с того, что там психологический шок был очень большой, заканчивая тем, что не было социальной структуры. Средний класс образца 2000-х годов в значительной мере другой и, любопытно, что именно он выдает значительную степень заказов социальных, которые я бы определил как заказ на не слишком радикальные, но прогрессивные перемены. То есть, средний класс, люди, которые относятся к этой категории потребления, они крайне обеспокоены либеральной политикой в области образования.

Андрей Ермолаев: Вы меня извините, я сталкивался с разними версиями определения среднего класса и пришел к банальному выводу, что это такой же политический миф, как политический миф о пролетариате как очень сознательной высокопроизводной части рабочего класса, которая придет и будет править. Такая же мифология выстроена о феномене среднего класса.

Борис Кагарлицкий: Я согласен, что средний класс не научная категория.

Сергей Дацюк: Ее можно сделать научной, смотрите, если вы выйдете из пределов определения по потреблению, как средний класс, который реализует потребности больше, нежели на еду, жилье и одежду. А если вы говорите это тот, у которого есть отношения с собственностью, так вот мы говорим, что есть собственность.

Борис Кагарлицкий: Так это уже буржуазия.

Сергей Дацюк: Не обязательно, потому что у вас в собственности может быть мелкий магазинчик.

Борис Кагарлицкий: Это классический мелкий буржуа, вот мы и перешли к классической марксисткой социологии только с другого конца.

Виталий Кулик: Кстати, по поводу, когда мы говорим о среднем классе в Украине, то у нас есть проблема в том, что он настолько немонолитен, и есть группы, которые отличаются по своему мировоззрению, по вмонтированности в политическую активность и прочее. Есть группа среднего класса, это финансовая сфера, сотрудники банков, это менеджмент и прочие, так вот это одно группа.

Есть вторая группа, которая возникла немного раньше, именно мелкая буржуазия, рыночники, собственники мелкого бизнеса имеющего от одного до десяти наемных рабочих. Так вот мир этих двух групп почти никак не пересекается. Да, некоторые дети этой мелкой буржуазии дорастают до второй группы среднего класса, но есть четкий подраздел, если в этом другом среднем классе есть какое-то представление о неких политических заказах, о политической активности, кстати, именно он выходил на Майдан и принимал участие в оранжевых событиях. Мелкая буржуазия присоединилась к Майдану уже на втором этапе, когда было понятно, что Ющенко выигрывает, было, такое ожидание. То есть она наиболее инертна и наиболее консервативна. Есть ли такое в России, есть ли такое деление в России?

Борис Кагарлицкий: Во-первых, деление абсолютно объективно, то есть оно есть и России и во Франции и в Украине. Вы четко очень показали разницу между мелкой буржуазией и классической, которая существовала очень давно, и нового среднего класса который в Европе сложился в течении 20-го века. У нас позднее, который представляет собой средний класс, в строгом понимании слова, как отличие от мелкой буржуазии.

Тут есть другой момент, который как мне кажется, отличает российскую ситуацию от украинской. В России нет вот этой самой мелкой буржуазии, я не знаю, кто сейчас здесь заправляет киосками, магазинчиками и так далее, но в России ситуация такова, либо это так называемые гастарбайтеры, в основном азербайджанская, мелкая грузинская буржуазия, которая находится в крайне угнетенном состоянии. Мало того, что они мелкие буржуа, которые еле выживают, на них давит еще их неполноправность. Второй вариант, что это либо это этнические русские или евреи, которые владеют ресторанами или магазинами более серьезного уровня, но, как правило, прицеплены к каким-то более крупным корпоративным сетям. Даже если они не являются прямыми поставщиками или субподрядчиками, то, как минимум они сидят на их площадках, связанны с ними какими-то договорными отношениями и так далее. В этом смысле они являются последним эшелоном корпоративной системы, чем мелкой буржуазии в строгом смысле слова.

Что касается среднего класса нового типа, то он как раз разросся невероятно, и более того разросся непропорционально к своим производственно экономическим задачам. Поэтому одной из возможных версий кризиса, будет потеря рабочих мест, когда надо будет сокращать работников финансовой сферы.

Андрей Ермолаев: Ваше наблюдение, по поводу большой доли высокооплачиваемых менеджеров составляющих костяк среднего класса, и малой долей предпринимателей, и видима обратная ситуация в Украине очень интересно для анализа.

Борис Кагарлицкий: Дело в том что в России, корпоративные данные, соотношение затрат на основной состав, производящий состав и управленческий состав, соотношение их численности одно из самых плохих в Европе. Соотношение зарплаты оно связанно с разрывом в оплате, то есть рабочие получают мало, а управленцы много, но соотношение численности тоже говорит само за себя. Оно тоже не очень благоприятно, это еще связанно с низкой производительностью труда в старых советских предприятиях, но оно еще сохраняется и его можно сохранять, потому что дешевая рабочая сила. Но соответственно результатом является разрастание аппарата.

Андрей Ермолаев: Тут, конечно, интересно было бы выяснить такой важный момент на этапе формирования новых правил игры, построенных уже на открытом, неадминистративном рынке, стартовая доля россиян, осмелившихся собственным делом, и механизм рекрутинга их в крупную схему. Насколько это можно проследить и каково было изменение пропорции, потому что в Украине сейчас есть возможность это отследить. Мы сейчас входим в период формирования глобальных сетей, я имею в виду на национальном рынке. Экспорт и импорт практически уже монополизированы, я думаю, что в ближайшее время будут возникать массовые конфликты на уровне провинции между мелким бизнесом связанного с услугами, торговлей, мелким производством и сетевыми структурами которые будут поглощать и монополизировать.

Борис Кагарлицкий: У нас же был еще момент в 98-ом году, когда я сказал что у нас либо кавказские гастрабайтеры, либо последний эшелон корпоративных структур. Конечно, любое правило имеет исключение, это связано с дефолтом 98-го года, который практически убил мелкий независимый бизнес. В результате, те, кто выжил или вошли в рынок позже, они уцепились за хвост уходящего поезда, а те кто заполнил образовавшуюся нишу, как правило, это были просто приезжие. Они приехали, обнаружили в этот момент, что все как будто выкосило после эпидемии. Достаточно активный вход в рынок тех же самых азербайджанцев произошел на этом этапе, кстати, любопытная вещь, вот эта ксенофобская азербайджанская кавказская кампания она развернулась на этом же этапе.

Юрий Романенко: Вы сказали что, фактически после Примакова, удалось преодолеть режим внешнего управления, а, на сколько это действительно удалось сделать? Может быть, просто изменилась форма этого управления, она стала тоньше, менее заметной? Я говорю о том, что, например, хорошо известно, что Россия имеет большой Стабфонд. тем ни менее, деньги, которые были накоплены в нем и накапливаются, выносятся на зарубежные площадки. То ли там покупаются казначейские билеты США, то ли корпоративные облигации и так далее. В этом случае, в принципе механизм влияния на Россию в данном случае существен, поскольку любые потрясения на американском фондовым рынке, либо же проблема с американской валютой, европейской и так далее, они будут очень ощутимо бить по России.

Борис Кагарлицкий: Я отвечу, понимаете, не надо путать режим управления с системой зависимости. То есть, режим внешнего правления на техническом уровне как преодолен, а система зависимости или просто периферийное место России в мировой капиталистической экономики, оно осталось таким, каким было. В этом-то и парадокс, что путинский режим смог решить чисто управленческий аспект, а структурные ему оказались не по силам, да и не было такой цели. Я вам скажу, что все как было, так и осталось, в некотором смысле даже стало хуже, потому что появились новые схемы гораздо более глубинные.

Вот когда речь идет о ситуации 1995-го года, когда какой-то новый русский набивал карманы долларами, садился в самолет, летел на Киев, потом в ближайшее банковское отделение бежал и там все-таки сдавал эти мелкие деньги. В то время как сейчас мы видим корпорации, которые выстраивают систему своих внешнеэкономических инвестиционных стратегий, которые систематически уже планомерно под определенные проекты и цели выводят деньги из страны. Соответственно мы видим тот же самый стабилизационный фонд, который определенным образом структурирован. На структурном уровне зависимость как раз укрепилась, благодаря большей автономии политического управленческого уровня. И одно другому не мешает, наоборот одно другое дополняет. Если мы хотим администрировать зависимость то для эффективного администрирования управления зависимостью, лучше управление было в руках местных кадров, а не внешних, они лучше понимают суть происходящего.

Юрий Романенко: Еще такой вопрос, Вы достаточно красочно и ярко показали те риски, которые несет кризис для Китая, а можно в таком же ключе показать наиболее очевидные последствия для России.

Борис Кагарлицкий: Для России все очень просто, вот я недавно был в Питтсбурге, где собирались представители школы миросистемного анализа - Валлерстайн, Джованни Арриги и целый ряд молодых их учеников. Что интересно, насчет России дискуссии там не было. Спорили, что будет с Китаем, вот это их очень волновало, как вписать или не вписать Китай в эту систему. А на счет России там все будет просто - если упадут цены на нефть, тогда все пропало. А цены на определенном этапе упадут или будут частично съедены долларовой инфляцией, а, скорее всего, будет и то и другое, - это очень легко предсказать.

Сейчас можно увидеть две волны кризиса: первый, это сохранение цен на нефть при растущей долларовой инфляции, которая постепенно съедает часть этих нефтяных доходов, одновременно способствует тому, что они постепенно начинают увеличиваться. Видите, какая сейчас уже цена на нефть, 120, то есть доллар настолько подешевел, что его не жалко уже отдать. Так что Россия будет продолжать расти, по моим прогнозам еще порядка 20 месяцев. Наш уважаемый министр экономики Кудрин, будет нам говорить по телевизору, что вот видите, нас кризис не касается, это у них кризис, а у нас благодаря мудрому руководству все замечательно. Хотя при этом у банков ликвидности будет не хватать, корпорации будут наращивать долги, которые не могут оплатить, но экономический рост будет продолжаться. Но если мы видим уход мировой экономики в глобальную рецессию, не по отдельным странам, а когда в целом мировая экономика уйдет в минус, так вот на этом этапе вполне возможно резкое снижение цен на нефть, потому что спрос на самом деле уже снижается. В чем парадокс, спрос то снижается уже, просто мы этого ценового уровня не чувствуем, потому что идет инерция.

Андрей Ермолаев: Но есть сигналы, например американцы, заявили, что открывают месторождения, и тем самым влияют на прогнозы и прочее.

Борис Кагарлицкий: Да, целый ряд факторов, но суммарное, вот как только график идет вверх, а потом падает, и когда видно, что это не коньюктурные колебания, то тут ситуация в России начинает резко ломаться и резко падать. Скорее всего, это будет сопровождаться психологическими эффектами. Потому что помимо всего прочего, есть еще один важный момент, дело в том, что российский чиновник существо истерическое, как, кстати говоря, и западные финансовые менеджеры. Это факт известный, что у финансового менеджера, истерический тип сознания, оно позволяет быстро реагировать, быстро адаптироваться, но приводит к катастрофическим последствиям в условиях переломного кризиса. Так вот поскольку российский чиновник существо истерическое, и сотрудники администрации в массе своей тоже истерики, я говорю истерики не в клиническом смысле, а в психологическом. Они все очень милые люди, но у них возможно просто элементарная истерическая реакция, потеря контроля, неадекватные действия, склока. Представляете, что это происходит в большой стране, с большими и глубокими бюрократическими корнями.

Олег Верник: Скажите, вот для меня лично ситуация наличия некого социального спроса и отсутствие некого политического предложения, является совершенно очевидной, при этом Россия постоянно продуцирует некие квази-левые проекты. Например, «Справедливая Россия», при всем нашем скептическом отношении к этому технологическому проекту, за достаточно короткий срок, была раскручена до прохождения в Думу. Отсюда можно констатировать, что желание людей голосовать за нечто новое и нечто левое существует пускай даже в квази-вариантах.

Если мы говорим о подлинном, истинном, глубоком, основательном проекте, то каким образом мы продуцируем и формируем путь его формирования. Либо это некий фантом, умозрительно строим некий идеал, абсолют, и призываем критиковать КПРФ или «Справедливую Россию», но при этом альтернатива будет фантомом. Либо все-таки есть некий технологический путь, в социальном смысле, для формирования истинного левого проекта. Я думаю, что этот вопрос и для России, и для Украины абсолютно корректен.

Борис Кагарлицкий: Он корректен, но я думаю, что пути разные. Кстати, говоря, это не случайно, мы имеем немножко разные процессы. В Украине уже сегодня худо-бедно за пределами КПУ, СПУ, функционируют какие-то субъектные левые объединения. Будь то организация марксистов, или «Новые левые», которые обладают некой субъектностью. Да, они не играют на электоральном поле, но они существуют, не скажу что массовом сознании, но на определенном уровне массового сознания они существуют. На каком уровне это уже другой вопрос, потому что это явно не то массовое сознание, в котором действуют другие, более крупные актеры.

В России парадокс заключается еще в том, что даже такого уровня субъектности нет. При этом, в данном случае могу сослаться на конкретные разговоры с людьми из администрации президента, которые жалуются, что в российской политике вообще нет никакой субъектности. И в этом смысле ситуация не-субъектности российских левых наталкивается на аналогичную проблему не-субъектности КПРФ, не-субъектности «Справедливой России», и даже не субъектности «Единой России». Они не воспринимаются как политические субъекты, способны инициировать какие-то действия.

Единственным субъектом, который воспринимается как таковой, является администрация президента РФ, отдельные личности отдельных чиновников, связанных с этой администрацией. Причем, здесь у нас плюрализм есть - существует Медведев, Путин, Сурков, Кудрин, которые вот и есть политические субъекты. По этому поводу уже даже представители администрации начали говорить, что это вообще плохо, потому что система становится неуправляемой и крайне рискованной в случае кризиса. Потому что субъекты не институциональны, то есть, например человек заболел, или пришла в голову неприятная мысль, и так далее, и субъект пошел в разнос, и совершил какие-то неадекватные действия. Нужен какой-то институциональный субъект.

Отсюда знаменитая идея, циркулирующая в прессе, которая уже на протяжении нескольких месяцев меня очень умиляет, - переформатировать диск. То есть стереть всех и написать новых. Это показывает вам, какой уровень мышления у российской управленческой элиты.

Если же говорить не о административно-технологических мерах, то конечно в России существует специфический ресурс - это свободные профсоюзы. Они действительно заявили о себе, как о политической силе, они обладают некоторым четко сформулированным политическим заказом, в вопросах трудового кодекса, в вопросах законодательства и забастовках и так далее. Они обладают некоторой степенью массовости, потому что это не единицы, не десятки и не сотни людей, а десятки тысяч.

Проблема состоит в том, что свободные профсоюзы сами так сказать политической силой в России, не будут. Они могут оказаться, в лучшем случае в роли носителя, с которого стартует следующая ступень. Это позиция профсоюзных лидеров, но мой взгляд позиция здравая, они готовы поддержать запуск новой политической силы, но они не хотят сами ею становиться. Вот это, на самом деле требует, все-таки консолидации имеющейся среды, привлечения новых активистов, и выработки некой общей приемлемой для профсоюзов и приемлемой для левой среды идеологии.

В чем отличие с Украиной? В том что, что опять зеркальная картинка, уровень субъекта уже сейчас гораздо выше, с другой стороны, в украинской политике я не вижу вот такого носителя, который может быстро при нынешних условиях выпустить наверх какой-то политический фактор. Еще раз подчеркиваю, речь не идет о какой-то мощной силе.

Андрей Ермолаев: Альтернатива правящему классу, ваши партии можно переформатировать, потому что они являются фракциями правящего класса.

Борис Кагарлицкий: Тут возникает еще одна очень забавная вещь, дело в том, что одной из причин популярности профсоюзов является то, что они не входят в меню политики. То есть вплоть до того что, скажем, почему о забастовках в России очень много пишут, потому что профсоюзы в газетах, журналах и телевидении, входят в раздел общества. Соответственно значительная часть журналистов, которые не очень ситуацией в средствах массовой информации, из отделов политики ушли, но где-то им работать надо, так они пришли в отдел общество. И тут обнаружили, что есть некоторая сюжетность, а журналисту нужен сюжет для того, чтобы было о чем писать. Тут есть, о чем писать, так выяснилось что эта неконтролируемая сфера, она оказалась за пределами политики.

Юрий Романенко: Хорошо, спасибо, перейдем уже, пожалуй, к обсуждению. Первым будет Сергей Дацюк.

Сергей Дацюк: Я сразу попытаюсь отнестись к самим фундаментальным основаниям, и вопрос не в том, верю я в эти основания или не верю, я их просто попытаюсь изложить и укажу на их неадекватность.

Самый левый подход базируется на трех онтологемах, можно придумать и четыре и пять, но базовыми являются три.

Первая онтологема - противоречия между трудом и капиталом. Труд создает прибавочную стоимость, капитал ее не создает. Можно это трактовать в психологическом ключе, как отчуждение труда, а можно в экономическом, как отчуждение собственности от того, кто производит эту прибавочную стоимость. Однако, факт остается фактом, управленческий труд капитала не признается трудом. Тот факт, что за все конкурентные процессы, за все процессы кризисного характера, за все процессы перераспределения национальной общей прибавочной стоимости, расплачивается именно капитал, это во внимание не берется.

В этом смысле вторая онтологема - управленческая компетенция является таковой, что она может быть включена в дело коллективным образом, отсюда пролетариат либо через диктатуру пролетариата получает государство в свое управление и осуществляет свою волю, либо путем социал-демократического представительства в органах власти, осуществляет управленческую компетенцию.

Тут вообще у меня ряд претензий, что управленческая компетенция вообще может быть освоена, каким-то условно общим образованием под названием трудящийся класс, и что эта управленческая компетенция может быть реализована коллективным образом. Это два очень серьезных допущения, которые я, как человек непривыкший брать что-то на веру, не могу принять во внимание.

Третье допущение, третья онтологема, на которой базируется левая идея - это что экономический язык является наиболее адекватным языком системного анализа. Что политика - это концентрированная экономика, что все, что мы можем видеть в мире, так или иначе экономический подход, или экономические системные преобразования.

Вот такие три онтологемы левый идей, мне представляются наиболее неадекватными на сегодняшний день. Потому что, управленческие знания оказались необычайно усложнены, первая революция менеджеров, Юра нам про это рассказывал, вторая это революция консультантов, где определяющим уже становится не управленческая компетенция, а знания. Вопрос не в том, что ты управляешь, а что ты управляешь достаточно сложными рынками, которые уже являются не вполне экономическими, а в значительной степени знаковыми, виртуальными рынками, рынками, основанными на инфраструктурах, и что ты вообще не знаешь, как управлять, потому что ты каждый день перегружен. В этом смысле идет перераспределение прибавочной стоимости от менеджера к консультанту, мы пережили это все, и в этом смысле управленческая компетенция является не принадлежащей управленцам, она сегодня не принадлежит даже консультантам.

При этом, экономический язык, в том смысле, в котором его рассматривает Валлерстайн, я задавал вопрос ему 3-4 года назад, когда он приезжал сюда, скажите, а мир это одна система или много систем. Он ушел от ответа, на базовый онтологический вопрос. Он не дал ответа, почему? Потому что это тот вопрос, который взрывает изнутри экономический язык. Как только ты признаешь, что мир содержит много систем, тебе надо отдавать простой отчет в этой ситуации, и давать ответы на вопросы, а как эти системы соотносятся? К какой теории, где это? Это точно не марксизм, это точно не левая идея, потому что там одна система, экономическая, там один язык наиболее адекватный, экономический язык. Как только ты предъявляешь требования сказать, что мир это много систем, которые могут быть проинтерпретированы в нескольких связанных с друг другом.

В этом смысле, даже если есть спрос, а у некомпетентного большинства всегда есть спрос на упрощенческие проекты, а в России надо упрощенческий проект, даже если есть этот спрос и он будет реализован, то его реализация будет неадекватна этому сложному миру, который есть сегодня. Потому вопрос даже не в том, сможет ли реализоваться левый проект, а в том, что левый проект застыл даже не в 20-ом, а в 19-ом веке. Он не может адекватно ответить на эти три вызова, которые я сформулировал.

Андрей Ермолаев: Сергей, марксисты никогда не говорили, что обязательно левые проекты, левая партия реализует социализацию определения отчуждения, они говорили, что могут субъективно реализовать это как политику, но могут и не реализовать. Это будет происходить как некий объективно-стихийный процесс.

Сергей Дацюк: Так про это и говорю, что если есть какой-то проект, с достаточно сложным языком, где экономический один из пяти других языков и представители этого проекта приходят организовывают, тогда возникает вопрос, а зачем вы тогда называете левыми? Зачем нечто новое по сущности называть старыми словами. В этом смысле, как только вы начнете говорить со мной адекватной этой многосистемной мировой системе, языком, я тогда спрошу вас, ребята, а чего вы левые то? Вы не левые, то есть когда вы станете адекватными, вы перестанете быть левыми, а пока вы остаетесь левыми, вы неадекватны. Вот мой ответ.

Борис Кагарлицкий: Это очень любопытно, вопрос об адекватности, мы начинаем очень конкретно обсуждать, что происходит с российским капиталом, а какое это имеет отношение к тому всему, что было сказано?

Сергей Дацюк: Я бью по основанию.

Борис Кагарлицкий: Стремление бить всегда по основанию свидетельствует об отсутствии конкретного анализа, понимаете, дело в том, что правильность или неправильность анализа проявляется в том, насколько он конкретно работает. Можно сколько угодно дискутировать об основаниях, но это абсолютно пустая и бессмысленная дискуссия. Давайте говорить конкретно, работает или не работает. Давай обсуждать конкретные вещи. Если же говорить о конкретных моментах, то поймите что, очень все усложнилось, это свидетельство падкой системы.

Сергей Дацюк: Скажите, а есть ли капитализм?

Борис Кагарлицкий: Да есть, конечно, и мир один, мир - это единая система, более того никакой иной подход не позволит вам выявить то, что вы называете, разними системами. И то, что вы начинаете говорить о разных языках, на самом деле это лишь разные идеологемы, либо это попытка расчленить, разделить….

Сергей Дацюк: Инфраструктурных систем нет, виртуальной экономики нет.

Борис Кагарлицкий: Все есть.

Сергей Дацюк: Они вписываются в вашу систему?

Борис Кагарлицкий: Без проблем.

Юрий Буздуган: Я начну с того, что мы имеем два проекта перед собой, условно говоря, русский и украинский.

Сергей Дацюк: Два левых проекта или вообще государственных?

Юрий Буздуган: Два реализуемых проекта, левые пока тут не при чем, есть русский проект, есть украинский проект, все признают, что это два разных проекта.

Сергей Дацюк: Извини, конечно, но проектная традиция, является очень жестко фиксированной технической традицией, чтобы был проект должна быть зафиксирована позиция проектировщиков, наличие времени осуществления проекта, четкие критерии его реализации, достижения определенных целей. Предъяви мне все это. Даже путинского проекта нет, это не проектное мышление.

Юрий Буздуган: Хорошо, не будем употреблять слово проект, будем говорить, что есть украинский путь и русский путь. Осмысленные, стихийные они, это не имеет большого значения, все признают, что они вышли из одной точки, и все признают то, что они различны. Зеркальные они или не зеркальные, - это тоже вторично. Все мы являемся патриотами своей страны, каждому из нас больше нравится свой путь, и это естественно, по-другому и быть не может. Но если быть до конца откровенным, нам не нравится ни русский путь, ни украинский путь, нам не нравится Украина, в которой мы живем, да и русским тоже не очень нравится Россия, в которой они живут. Это нормально и это естественно, так и должно быть, если мы хотим улучшить те страны, в которых мы живем, сделать ситуацию лучше, так и должно быть. Но, в общем, встает целый ряд вопросов, первый вопрос о целях, то есть какие проблемы мы должны решать, потому что в странах возникают некие проблемы, а с моей точки зрения, решаются вообще другие проблемы.

Для меня как для левого, первая проблема, которая стала и в России и в Украине, это проблема уровня оплаты труда, или проблема распределения произведенного продукта. В 1937-ом году, я прошу прощения, многие это слышали от меня много раз, Кейнс получил нобелевскую премию и титул лорда, за то, что доказал, что оптимальная доля зарплаты ВВП составляет 60-80 процентов. Так оно где-то и есть в западных странах, у американцев 74 %, а в Украине в 1991-ом году было 59 %. В России, я думаю в зависимости от регионов, но тоже приблизительно где-то так, может быть немного меньше, в зависимости структуры экономики, то есть было близко к норме.

Сегодня по официальным данным, доля зарплаты ВВП в Украине, при правительстве Януковича, было 31.8 %, при правительстве Тимошенко 32.6 %. Принципиальной разницы нет, уровень распределения приблизительно в два раза ниже, чем должно было быть.

В России официальные данные говорят, что зарплата включает скрытую, то есть дается 45 %, но если возьмешь среднюю зарплату и умножишь на среднее количество занятых, на 12 месяцев, и на 1.37, это начисления на социальные фонды, то у меня получилось 28 %.

В абсолютных цифрах русские получают больше, а в относительных ситуация даже хуже. Отсюда перед русскими и украинскими левыми стоит одна и та же проблема. Уровень падения зарплат есть свидетельством неких системных процессов.

Поэтому, у меня есть высокое ожидание, что левые дадут новую альтернативу в этих условиях. Это первый тезис.

Тезис второй. Мало одной цели, нужна, картина мира. Понять что происходит, посему картина мира не только вот конкретно в нашей стране, в Украине или в России, а что происходит в мире, то есть корни этого глобального кризиса. Говорить, что корни лежат в финансовой сфере, слишком мелко как для такого сложного вызова.

Сергей Дацюк: Так я же сказал, мотивационный кризис. Я дал ответ на это вопрос.

Юрий Буздуган: Сергей, я не согласен с вашей системой координат, я не разделяю постулата про менеджеров и консультантов. Консалтинговые корпорации, это те же менеджеры. Это второе. И третье, в этих условиях нужна некая позитивная альтернатива, да есть кризис и это нормально. Человечество много раз проходило через кризисы, разной степени сложности, как говорили супруги Тоффлеры. Известен первый кризис, восьмое тысячелетие до нашей эры, второй кризис одна тысяча пятисотый год, вот, условно говоря, первая, вторая, сейчас идет третья волна. В чем суть? Концепция постиндустриализма Белла, увы, устарела, да он изначально ничего не закладывал, никаких смыслов. Он дал оболочку, а смыслов никаких не заложил. Я думаю, левые должны сосредоточиться и предложить свою альтернативу, только при этом условии они будут востребованы. Да и не только они, будет востребован любой, кто объяснит, что происходит и предложит, что делать в этих условиях. И никакие олигархи, никакая администрация президента в принципе не будет в состоянии переломать новую социальную силу, если кто-то предложит некую картину мира. Как невозможно победить христианство, как невозможно победить манифест коммунистической партии, они все равно живут, и будут жить, потому что это миф, идея, брошенная в массы. А сейчас я не вижу этих левых идей, и не только левых, вообще я сейчас идей не вижу, и это, наверное, главная проблема.

Юрий Романенко: Спасибо, Юрий, слово Андрею Ермолаеву.

Андрей Ермолаев: Спасибо. Во-первых, несколько комплиментов, я очень благодарен за эту встречу, я благодарный ваш читатель, наверное, я не все читал, но, тем не менее, ваши находки с административным рынком, периферийным капитализмом, я считаю это очень здорово и очень точно.

А вот на что хотелось бы откликнуться в обсуждениях:

Во-первых, сама постановка проблемы. Проблема качественного анализа современного состояния капитализма, потому что фиксация на кризисах, как на неких катастрофах, которые открывают черную дыру, это в традиции интеллектуалов, в действительности, как свидетельствует история, она никогда ничему не учит. Формационные переходы не происходят с понедельника на вторник. Кризис - это всегда некая форма преодоления противоречий в накопившейся системе при переходе в новое качественное состояние. Это означает, что, например, нынешний период мы должны рассматривать, на мой взгляд, как преодоление противоречий, возникшем в молодом глобальном капитализме. На самом деле, если исчислять его хронологическими рамками, то, наверное, ему то отроду 20-30 лет, как детенышу второй мировой революции. Кстати, белловские построения была первая рефлексия, на то, что привычный мир изменяется. Чем отличается глобальный капитализм от предшествующей эпохи, так называемой политики империализма?

Формируется новое транснациональное производственное разделение труда и тот мир, который мы имеем сейчас, с его «драконами», новыми индустриально-сырьевыми перифериями, они хоть и попадают под знакомую нам старую форму неравномерности развития, но эта неравномерность уклада целостного по себе. Это означает, что изменяется весь категориальный аппарат, который мы измеряли национальный капитализм и его внутреннее содержание. Кстати, изменяется содержание даже пролетариата, потому что в этом глобальном капитализме, эту социальную функцию с соответствующим отражением интереса несут в себе, может быть не национальные классы, а все-таки, новые сообщества. Поэтому я думаю, что имеет смысл рассматривать кризис, в который мы входим, как кризис молодого глобального капитализма, который теперь будет переустраивать мир, исходя из нового разделения труда.

Здесь есть три фактора, обусловивших этот кризис: это проблема нового разделения труда в производстве, с резким повышением уровня технологизации и повышением объема производства, с кризисом спроса и кризисом управления финансового капитала, который оказался неадекватен в своей управленческой функции. Как пример, бум инвестиционных фондов, так называемый финансовый мыльный пузырь, который переценил активы развивающихся стран, как результат началась полоса взрывов 1997-1998 гг.. Началась в странах Дальнего Востока, и охватила Россию, и сейчас зеркало этого кризиса это уже экономики развитых стран.

Совершенно с вами согласен в том, что реальные последствия пока очень сложно описать, потому мы можем говорить только о тенденциях. Скорее всего, будет политическое переустройства мира, будут изменяться центры роста, и, по всей видимости нас, ждет очень мощное перераспределение индустриальных островов, учитывая что нынешняя система, первичная система глобального капитализма, она показала свою неэффективность.

Согласен в оценке перспектив Китая, кстати, вот я уже коллегам рассказывал, что есть несколько интересных работ американских экономистов, которые пытались разобраться в этом китайском чуде и сравнивали его с Кореей. Там среди выводов, которые были сделаны, было такое наблюдение о низкой инновационной составляющей реинвестирования китайских компаний, которые свидетельствуют о том, что логика китайского капиталиста - это логика торговца, который, осваивая, покупая или идя на альянс с крупными западными корпорациями, фактически принимает и переходит на их технологический уклад и выступает в роли мануфактурщика.

Что касается выводов, на мой взгляд, проблема глобального капитализма сейчас ставит задачу выработки теории постглобализма. По моим наблюдениям был ряд попыток, определить новую капиталистическую систему, которая адекватна постимпериалистической фазе. Что касается украинского, российского эксперимента с капитализмом, так как мне кажется уже пора поставить точку в вопросе, из какого строя мы выходим.

Транзит от административного рынка в форме государственного капитализма с большим элементом теократического правления, к открытому рынку с гомогенными схожими механизмами управления, действительно соответствуют этой терминологии, и по большому счету никакого краха социализма с переходом в капиталистическую фазу не было. Это определенная политическая рефлексия и не более того. Социалистический эксперимент закончился в середине 20-х годов, как политика в условиях капиталистического хозяйствования.

Это крайне важно для понимания того, каковы возможны были реформации, и каковы были ресурсы каждой из систем, которые в условиях распада, включались уже на новых механизмах либерального открытого рынка, в глобальную систему. Будучи, по сути, капиталистическими системами с товарным производством, с наемной силой, со всем этим джентльменским набором. Так вот процесс, который переживает Украина, мне сложнее говорить о России, состоит в том, что здесь после попыток сформировать новый, конкурентный индустриальный капитализм. Фактически через помаранчевый переворот, через бум этого взорвавшегося среднего класса, который, получив свободу после 1998-го года, сформулировал запрос на упразднение политической и олигархической монополии на экономическую политику. Именно в этот момент был фактически запущен механизм реиндустриализации. Это на практике означает то, что те технологические уклады, освоение которых позволяло украинскому бизнес и политическому классу, формировать новое конкурентное преимущество Украины в глобальной конкуренции, были по большому счету свернуты. И я думаю, тут есть и субъективные элементы, т.н. элемент глобальной конкуренции. Например, незавидная судьба у высокотехнологических отраслей, которые сейчас допиливаются, доруливаются.

В реальности формируется пять сегментов, которые хорошо инкорпорируются в глобальной связи - это металлургический комплекс, который стал уже по сути автономным, и является предметом игры нескольких российский, украинских и западных корпораций, агропромышленный комплекс, где есть определенный элемент незавершенности в связи с проблемой собственности на землю. Третий сегмент - это инфраструктура в широком смысле, я этом случае имею в виду весь набор коммуникаций, от транспортных связей включая транзит. Четвертый - это, несомненно, емкий и очень прибыльный потребительский рынок, специфическая отрасль, которая сейчас организуется, потому что это не только торговые сети, это и обслуживающая промышленность, и сервисная связь, и потребительская финансовая поддержка. То есть это огромный сегмент, украинского рынка, который сейчас организуется, концентрируется и становится элементом глобальных связей и обмена. И пятый сегмент, может быть последний с высоким технологическим укладом, это энергетика, учитывая большой запрос на дополнительные экспортные объемы электроэнергии в направлении Евросоюза.

Вот эти пять сегментов, которые сейчас ставятся приоритетами для украинского бизнес класса, и вписываются в новые геостратегии и глобализации Украины как реформирующийся сегмент бывшей советской экономики. Причины украинской демократии лежат в этой же плоскости.

Фактически по всем этим сегментам есть проблемы «недоделенных» ресурсов, неоформленной собственности, потому что энергетика до сих пор полуказенная, вопрос земли не решен, большая часть инфраструктуры находится в госмонополии.

В этом смысле Украина вписывается в предлагаемый термин периферийного капитализма, потому что все эти пять отраслей, являются отраслями спутниками и не формируют какого-то прорывного импульса. Соответственно, образ капиталистического будущего Украины - это образ низкотехнологического посредника с сервисными отраслями. Ценовой сегмент, по всей видимости, который является сейчас у нас несущей конструкцией бюджета и сферой, где консолидируется наибольшее количество рабочей силы, угольная промышленность 160 тысяч шахтеров, если я не ошибаюсь, металлургия, там порядка 120 тысяч, по всей видимости, первая, кто станет транснациональной по структуре капитала.

Собственно она уже транснационализируется, мы об этом также говорили на «Главреде».

Подводя черту по поводу левых проектов и левых интеллектуалов, конечно же, можно сколько угодно спорить какую правильную партию придумать, проблема мне кажется, состоит в том, что в украинском случае, активных социальных субъектов, формулирующих запрос на левый проект как на политику, пока отсутствует.

Во-первых, тут сказываются специфическая и демографическая тема, а если говорить о прогнозах демографов, то в ближайшие 20-30 лет Украина будет бесконечно старой нацией. Учитывая давление глобального кризиса и возможные эмиграционные кривые, в случае если Украина станет привлекательной еще и для эмигрантов из азиатских стран, а в качестве форточек активной иммиграции, то есть иммиграции высококвалифицированной рабочей силы станут Польша и Россия, то это приведет еще и к маргинализации левой идеи. Потому что этот характер социального капитала ориентирован на такие вот манипулятивно-технологические проекты.

Юрий Буздуган: Если и произойдет, то реиндустриализация, о которой ты говоришь?

Андрей Ермолаев: Я пока говорю о контурах, поэтому, наверное, сейчас для левых интеллектуалов, которые поставили вопрос о том, что же искать, нужно на первое место поставить и дать интеллектуальный ответ и только на этой почве можно говорить о политическом проектировании. Попытка технологизировать сейчас текущие настроения, сталкивается с высоким уровнем мобильности правящего класса. Он очень быстро самую свежую оригинальную идею реализует в собственную фракцию, поэтому, мне кажется, что эта практика мало эффективна. Любая, даже самая умная политическая команда, идя сейчас в политику, очень быстро ставится рядоположной и проигрывает. Мне кажется, ответ может быть в организации, может быть на системном уровне, серьезной интеллектуальной работы по поиску места, задач, перспектив, молодых капитализмов в глобальной системе разделения труда, и может быть на этом основании, поиски тех несущих конструкций, на которых эти идеи можно базировать.

Юрий Романенко: Спасибо Андрею Ермолаеву, слово Виталию Кулику.

Виталий Кулик: После таких пессимистических выступлений опускаются руки и попытка прогнозировать или выстраивать левую политику вообще пропадает энтузиазм, но я все-таки попытаюсь. Мы много говорим сейчас о том что, я полностью согласен с товарищем Ермолаевым, в том, что у нас периферийный капитализм, а мы сопровождающее звено глобального капитализма.

Перспектива развития этого капитализма в периферийной Украине сами по себе интересные и непрогнозируемые. Можно видеть какие-то контуры, но сказать, как будет в действительности происходить в этой ситуации пока сложно. Важно заметить то, что кто бы не пришел к власти, оранжевые или синие или какие-то другие, если они не получат концентрированную власть, то они начнут реализовывать сценарий развития периферийного капитализма, внедрять все те ужасы, о которых мы сегодня говорим.

Хотелось бы вернуться к тому, что мы говорили, о некой виртуализации экономики, и о том, что надо искать новые языки. Пока что фактаж, который сейчас есть в Украине, указывает на то, что марксистские схемы, марксистские алгоритмы они вполне адекватны нашей украинской ситуации. У нас происходит виртуализация экономики. Да, у нас сокращается количество занятых в индустриальной сфере, но за счет чего? Например, ориентация есть «рабочая аристократия», а с другой узкоспециализированные рабочие профессии, связанные с усложнением технологических процессов. С другой стороны, резко увеличивается количественно чернорабочих, что связано с расширением зоны нерегламентированного труда. Фактически у нас до 75% в сервисе, обрабатывающей промышленности не регламентировано КЗОТ. Если говорить о виртуализации экономики, то там наблюдается постоянная текучесть кадров, во-вторых, происходит снижение задействованных в этой сфере людей.

В то же время, когда мы говорим о перспективах развития Украины, то можно согласиться с Борисом Кагарлицким, что, может быть, по форме мы отличаемся, но по сути процессов Украина повторяет российский путь.

Андрей Верник: Согласитесь, что, наверное, очень опасно с методологической точки зрения выдавать свои собственные рефлексии за некие аксиомы, тут полемика, может быть, была горячей, но как по мне не совсем продуктивной. Если марксизм есть некий упрощенческий проект, то критики марксизма - это гиперупрощенцы. Если уж говорить об усложнении капитализма в двадцатом веке, начиная от системной управляемости со стороны тотального правящего класса, а тут еще мелькала мысль о революции менеджеров, ну, а кто написал книгу «революция менеджеров», которая вызвала бум буржуазной социологии? Написал ее марксист Бернхем. То есть, те же марксисты актуализировали эти вещи и проблематика снятия прибавочной стоимости, сколько посредников и как технологически она снимается. Если в эпоху классического капитализма середины 19-го века в отношения труда и капитала были баш на баш, то в условиях глобализированного капитализма количество посредников, форм и методов снятия прибавочной стоимости сильно усложняются. Формационно капитализм сохраняется, но в несколько иных проявлениях, сохраняя при этом свои базовые характеристики.

Вот очень короткая иллюстрация, тут говорилось о новом языке, о попытке поиска нового языка, вы знаете, на самом деле тут такая дедукция вредна. Вот я сейчас микросоциологией вдруг начал заниматься, я сам юрист и изучаю касту киевских юристов. Я помню на уровне лексического набора, вот тот уровень когда выходили студенты, выпускники юридического факультета имени Шевченко, мои одногодки, с тем мусором в голове образца 1993 года, и та лексика, на которой они сейчас общаются между собой. Почитайте форумы системных администраторов, топ менеджментов, киевских юристов, где они между собой общаются, какой у них язык. Когда они пишут, извините, что «буржуи задолбали», они возвращаются к классическому марксистскому языку, «буржуи и наемный труд» и т.д. Происходит пролетаризация на уровне психологии, на уровне сознания у юриста, а это высший эшелон среднего класса.

Когда мы говорим, вот коллега говорил, об экономическом варианте детерминизма, где у Маркса, только язык экономики, ну вероятно он полное собрание не осилил. Маркс много о чем говорил, стихи даже писал. Естественно, что для марксизма значимость такой категории как свобода, освобождение, абсолютно не экономическая категория, есть экономический аспект освобождения наемного труда. Но ведь категория освобождения от всех реформ репрессии, от всех внешних факторов ограничивающих самореализацию имеет огромное количество смысловых пластов и не только экономических. Когда Энгельс аккуратно говорил об угрозе упрощения марксизма до примитивного вульгарного экономического детерминизма, то, вероятно, что-то он еще тогда, в конце 19-го века увидел эту угрозу. Мы, безусловно, не должны поддаваться этим спекуляциям.

По мелкой буржуазии последняя ремарка. Вы знаете, мелкая буржуазия входит в жесткое противостояние с сетевыми транснациональными корпорациями и рыночными самоорганизациями. Это ярко видно на примере уничтожение рынков и формирование супермаркетов в локальных зонах. Появление супермаркета на какой-то квадрате города Киева, автоматически приводит к ликвидации стихийного рынка в этом же месте. А стихийный рынок, это не просто бабушка с семечками, это киоски, это мелкая буржуазия с наемными работниками, некоторое время они пытаются как-то держаться, снижают цены в борьбе с супермаркетом, но в результате сворачивают свой бизнес. Вот сейчас у меня противостояние на Житном рынке, где 350 арендаторов борются за выживание рынка, за свои рабочие места. Это вполне конкретное столкновение, более того эта самая мелкая буржуазия проявляет как для меня невиданные просто показатели, самоорганизации, сплоченности, казалось бы, еще Ленин упрекал мелкую буржуазию в самодостаточности и атомонизированности. Однако, их уровень сознания изменился, может быть этому способствала «советская школа», которая сформировала их коллективную психологию. У этих мелких буржуа есть понимание коллективизма, после того как через деиндустриализацию начала 90-х, они вынужденно оказались на рынке. Уровень социальных гарантий у них значительно хуже, чем у наемных работников, они не могут уйти в отпуск, они не могут уйти по больничному листу, они проигрывают в деньгах. Каждый день с них снимают арендную плату за торговое место, он не может себе позволить болеть в отличие от наемного рабочего. Это говорит, наверное, не о том, что мы должны отказаться от анализа наемного труда или пролетариата, или от некого базового социально-активного класса, исторической миссией которого является свержение системы капитала. Нужно искать варианты взаимодействия различных секторов рабочего класса, начиная от топ менеджеров, юристов и кончая пролетаризированными мелкими буржуа. Хотя бы в силу того, что с точки зрения их противостояния этому буржуазному государству, они оказываются по одну сторону баррикад с классическими пролетариями.

Вероятно нам левым активистам, необходимо налаживать эти коммуникации потенциально протестных антисистемных групп, именно для того чтобы наш левый проект не был умозрительным, а имел жесткую вязку с конкретным социальным бытием.

Юрий Романенко: Спасибо, Олег, мы, наверное, будет уже заканчивать, я также скажу несколько слов.

Конечно, очень интересно послушать взгляд с российской стороны. На «Главреде» мы постоянно проводим заседания по актуальным проблемам, так вот, в том, что касается оценки суперкризиса, то, пожалуй, у нас они достаточно сильно сходятся, как в плане предпосылок, так и последствий для Украины и России. Поэтому, было интересно еще раз убедиться в том, что хотя мы и находимся в разных странах, но понимание исторического момента у нас одинаковое.

Второе, относительно различия или зеркальности, о которой вы говорили. Здесь присоединюсь к мнению Виталика Кулика, о том, что не так уж мы сильно отличаемся.

Борис Кагарлицкий: Зеркальность как раз свидетельствует о схожести, точно так же как и различия. Поскольку сама зеркальность свидетельствует о том, что что-то есть общее, да?

Юрий Романенко: Да, мне кажется, что мы очень похожи и в Украине, и в России доминирует крупный капитал, который, в общем-то и определяет государственную политику. Что в Украине отличается по структуре, так это несколько иной средний класс, вот эта мелкая и средняя буржуазия, которая имеет значительный протестный потенциал. Когда Кагарлицкий рассказывал о структуре среднего класса в России, то мне вспомнился такой бытовой пример. У меня знакомый встречался в Западной Сибири с большим олигархом. Они гуляли по городу, такой себе благополучный нефтяной городок и вот представьте - вечер, пустынная улица и ужасно холодно. Олигарх этот предложил выпить для «обогрева» и они пошли к одиноко стоящему ларьку. Подойдя, олигарх три раза постучав в стекло, после этого без слов и лишних вопросов оттуда высунулась рука с бутылкой водки, тремя стаканами, без слов разлила им спиртное и также без слов запряталась обратно.

То есть, вот этот уровень проникновения крупного капитала даже в мелкую розницу для Украины пока что даже немыслим. В этом плане мы, конечно, отличаемся.

Олег Верник правильно обозначил, что мы только находимся на этапе обострения отношений между мелкой буржуазией и крупным капиталом. Наши «периферийные капиталисты» оказывается объективно оказываются очень тяжелых условиях. С одной стороны, украинский крупный капитал зажимают на внешних рынках, там усиливается конкуренция, плюс в связи с суперкризисом возникает угроза падения цен на сырье и полуфабрикаты, которые поставляет Украина на глобальный рынок. Это грозит обострением ситуации внутри Украины, поскольку резко уменьшится поток денег, которые поступают в страну со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Соответственно произойдет люмпенизация прослойки «офисного планктона», который составляет значительную часть среднего класса в России и в Украине. Он будет сжиматься, поскольку в условиях кризиса объективно не нужен. Поэтому я убежден, что вот этот вот ваш пессимистический прогноз на ближайшие 20 месяцев, получит конкретное радикальное продолжение в Украине. Именно средний класс будет проводником радикализации ситуации и «впрыгивание» в это» революционное окно возможностей», как вы сказали в самом начале. Именно здесь возникает ситуация когда в Украине можно будет попытаться переформатировать ситуацию. Конечно же, к ней надо готовиться, прежде всего, в плане идеологической проработки, поскольку, я абсолютно согласен с Ермолаевым и остальными выступающими, которые говорят о том, что время чисто технологического подхода уже прошло. В новых, кризисных условиях имеет шанс та ответственная политическая сила, которая будет способна объяснить что происходит, кто виноват и как выйти из кризисной ситуации.

На этом, пожалуй, будем заканчивать, всем спасибо за дискуссию.

«УГАДАЙ НАЧАЛЬНИКА!»

Наконец-то праздники миновали! Как, однако, прелестно инаугурация нового президента и назначение старого президента новым премьер-министром вписались между Днем Труда 1 мая и Днем Победы 9 мая. Мы праздновали и ликовали непрерывно, потратив на это всю первую декаду месяца.

Утром 12 мая, выйдя на работу после затянувшихся праздников, вся страна невольно задает себе вопрос: «А что, собственно, произошло?». Президент, вроде бы, новый. Но преемственность подчеркивается. Администрация, вроде бы, старая. Зато правительство реформируется. Однако в реформированном виде состоять оно будет примерно из тех же министров, только с небольшими вкраплениями.

Российская власть умудрилась загадать весьма запутанную загадку мировому сообществу, отечественной публике и самой себе. Готовой разгадки пока нет ни у кого, да и формулировка загадки не до конца ясна. Но самое смешное, что разгадка всё равно будет получена. И вряд ли это кого-либо из её составителей сильно обрадует.

Дмитрий Медведев, получив царские полномочия, будет пытаться стать президентом. Другого выхода у него нет, поскольку никакой иной роли для него не предусмотрено. В этом ему будут мешать. Но не Владимир Путин, который сам добровольно уступил свой пост, а бюрократические амбиции многочисленных чиновников, стремящихся сохранить свое положение, опираясь не столько на нового, сколько на старого лидера.

Двоевластие это не тогда, когда в стране два начальника, а когда сама власть, её структуры, учреждения и функции раздвоены и нет полной ясности, где кончаются полномочия одних и начинаются полномочия других. В этом отношении двоевластие в России уже реальность. И никакие добрые отношения двух президентов эту реальность не изменят.

Несколько ближайших месяцев будут потрачены на увлекательную игру в перевешивание табличек, изготовление новых визитных карточек и перестановку мебели в кабинетах. Кто-то из Белого дома поедет в Кремль, другие двинутся им навстречу из Кремля в Белый дом. Большая миграция чиновников завершится к середине июля, поскольку начинающийся сезон отпусков потребует срочного завершения начатой процедуры.

Вернувшись из отпусков, государственные мужи обнаружат перед собой гору недоделанных дел и полную неразбериху в вопросе о том, кто кому подчиняется и где какое решение должны принимать. Начнется новый раунд веселой игры под названием «Угадай начальника!». Выигрывает тот, кому удается найти чиновника и инстанцию, действительно способную решить нужный вопрос и гарантировать выполнение принятого решения.

Если главным достижением Владимира Путина было упорядочение государственного управления, то главным итогом его царствования оказывается разрушение большей части работы, с таким трудом и столь тщательно проводившейся на протяжении этих лет. Административный хаос запрограммирован в процессе передачи власти с такой же неминуемостью, как новые баги в очередной новой версии Windows.

Однако сама по себе бюрократическая неразбериха была бы скорее забавна, если бы не общие условия эпохи, в которую разворачивается действие. После первого приступа мирового финансового кризиса оптимистичные комментаторы поспешили объявить нам о преодолении «временных трудностей» и грядущем экономическом подъеме. Ещё больший оптимизм внушает цена на нефть, которая умудрилась подорожать на 20% при почти неизменном спросе. На фоне таких радостных сигналов чиновники в Кремле и в Белом доме могут беззаботно заниматься планированием летнего отпуска.

Но что, если по возвращении в свои кабинеты они обнаружат, что мировая экономика всё-таки опрокинулась в рецессию, а нефтяные цены представляли собой всего лишь очередной финансовый мыльный пузырь, которому предстоит с треском лопнуть? Собственно, эти звуки лопающегося пузыря и грохот обваливающихся финансовых пирамид и будут окончательным ответом на вопросы, поставленные весной 2008 года. Ответом, сформулированным самой историей.

Специально для «Евразийского Дома»

ПОЕЗДКА В ГЛОБАЛИЮ

Аэропорт Арланда в Стокгольме может быть очень скучным местом, если застрять в нем на полдня. Как, впрочем, и любой другой аэропорт. Хотя есть шведская специфика.

Ощущение такое, будто вас заперли на пять часов в магазине IKEA, откуда предварительно убрали все дешевые товары. Транзитные пассажиры коротают время у стоек баров и кафе, которые все как один потчуют своих посетителей стандартной скандинавской кухней, знакомой нам еще по сказкам Астрид Линдгрен.

Между столиками снует молодой человек, очень похожий на Карлсона из сказки, только без пропеллера. Это во времена расцвета социального государства можно было просто сидеть на крыше и бить баклуши. Теперь надо обслуживать клиентов.

Спасение от скуки состояло в чтении. Заранее зная, что меня ожидает, я прихватил из Москвы недавно переведенный французский роман - «Глобалию» Жана-Кристофа Руфина (правильнее было бы всё же Рюфена). Книгу опубликовали в 2007 году в издательстве «Ультра.Культура» в отличном переводе Натальи Морозовой.

Чтение оказалось увлекательным и провоцирующим на размышления. «Глобалия» - классическая антиутопия, явно стремящаяся встать в один ряд с книгами Джорджа Оруэлла, Олдаса Хаксли и некоторыми романами братьев Стругацких (в первую очередь вспоминается, конечно, «Обитаемый остров»).

Однако есть одно принципиальное различие, заставляющее размышлять и говорить о романе Руфина как о явлении, отражающем уже новую, современную эпоху. Все антиутопии, о которых идет речь, так или иначе брали за образец советский «коммунизм».

Разумеется, их невозможно свести к сатире на советский порядок, тем более что все перечисленные авторы весьма критически относились к капитализму. Но даже Хаксли, демонстрируя в своем «Прекрасном новом мире» общество конвергенции, где официальная идеология одновременно заставляет поклоняться Владимиру Ленину и Генри Форду, всё же имел в виду опыт тоталитарных режимов ХХ века, порожденных революционными надеждами и антибуржуазным восстанием масс.

Книга Руфина демонстрирует совершенно иную перспективу - общество, пережившее полную и окончательную победу либерального капитализма, «идеальную демократию», установленную в глобальном масштабе после конца истории.

Провозглашенная повсеместно полная свобода зиждется здесь на тотальном конформизме и подкрепляется постоянной слежкой за гражданами, осуществляемой во имя борьбы с терроризмом, который угрожает демократическим ценностям. Слежку осуществляет вездесущее ведомство - Министерство социальной безопасности.

Это игра слов, оказавшаяся недоступной русскому читателю: social security по-английски означает, вообще-то, социальную помощь, собес, но слово security, «безопасность», употребляется и для обозначения всевозможных охранных структур, к чему мы в России уже давно привыкли. Видимо, в новом обществе social security утрачивает функцию помощи бедным, сводясь к слежке за недовольными.

Разумеется, в обществе всеобщей свободы все могут получить право на инакомыслие, но само это инакомыслие строго регламентировано, управляемо и контролируемо. Носители его получают статус «интегрированных маргиналов», тем самым становясь такими же благонадежными подданными Глобалии, как и все остальные.

Тоталитаризм торжествует под видом демократии при полном соблюдении формальных свобод и прав. Постоянно проходят выборы, но в них участвует 2% избирателей, остальным на это глубоко наплевать. Политики делают заявления и дают обещания, но их никто не слушает, ибо от них ничего не зависит. Если не считать могущественной социальной безопасности, вся власть сосредоточена в сообществе владельцев нескольких десятков крупнейших корпораций, которые, впрочем, к концу книги обнаруживают, что и от них мало что зависит: система работает сама собой, как бы на автопилоте, оставляя даже правящей элите «единственное право - обогащаться».

Глобалия - идеальное общество потребления. «Как обычно, несмотря на праздник, из торговых центров выходили десятки покупателей, толкая перед собой тележки, доверху нагруженные разными сладостями и другими ненужными вещами. Их искусственно созданные желания, едва исполнившись, сразу же оборачивались разочарованием: яркие наряды выцветали, заводные игрушки ломались, у моющих средств заканчивался срок годности.

Запрограммированное устаревание вещей давно стало частью привычного жизненного уклада. Каждому было известно, что это необходимое условие успешного функционирования экономики. Приобретать новые товары считалось неотъемлемым правом каждого гражданина, но долгое обладание ими угрожало бы постоянному обновлению производства. Вот почему гибель вещей была изначально заложена в них самих, и механизм ее проектировался не менее тщательно, чем сами товары».

Чтение книг здесь не запрещено как у Рэя Брэдбери в романе «451 градус по Фаренгейту», но их всё равно почти нет. Их вытеснили телевизионные передачи и мобильные телефоны. Точно так же разучились люди и писать на бумаге - только нажимают на клавиши. Попытка одного из героев купить шариковую ручку приводит его в отдел детских игрушек, где его спрашивают, нужна ему ручка для мальчика или для девочки.

Сомнительные личности, по-прежнему интересующиеся чтением и письмом, собираются в ассоциацию «Уолден», которая находится под пристальным наблюдением органов социальной безопасности. К концу романа мы обнаруживаем, что весь его эффектно закрученный детективно-авантюрный сюжет представлял собой не что иное, как историю провокации спецслужб, целью которых был разгон этой ассоциации.

Надо сказать, что живут глобалийцы неважно - они страдают от недостатка жилья, работа большинства из них неинтересна и зачастую бесполезна. Можно и не работать - гражданам идеального общества гарантировано пожизненное пособие. Только и зарплата, и пособие одинаково низкие. А масса людей, болтающихся без дела, должна занимать себя всевозможными формами досуга, такими же бессмысленными, как и их работа.

В глобалийском языке торжествует политкорректность: здесь нельзя «уволить» сотрудника, а можно «максимально ускорить карьеру», нет стариков, есть «люди с большим будущим». Последние, кстати, составляют подавляющее большинство населения. Смертность неуклонно снижается вместе с рождаемостью. Пожилые люди сохраняют все внешние признаки молодости. Однако общество, состоящее из молодящихся стариков, испытывает откровенную неприязнь к молодежи.

Другая важнейшая забота - охрана окружающей среды. Общество буквально помешано на экологии. Никакой животной пищи. Даже растительная пища в основном заменена какими-то химическими изделиями. Ханжеская забота о природе торжествует в Глобалии на фоне отказа от естественности. Города находятся под стеклянными куполами, превращаясь в «безопасные зоны», а любые соприкосновения человека с живой природой сводятся к минимуму - чтобы он не мог ей навредить. Свежий воздух заменен по возможности кондиционированием, а небо расчищается пушками для разгона облаков: разговоры о погоде сводятся к вопросу об исправности этих пушек.

Чтобы общество сохраняло единство, ему необходим враг. Очень скоро читатель догадывается, что террористические акты, пугающие публику, организует само же Министерство социальной безопасности. Но этого оказывается явно недостаточно, публика нуждается в более ярких, меняющихся сюжетах - в политике, так же как и в шоу-бизнесе, надо удерживать внимание. Потому запускается операция «Новый враг», участниками которой против собственной воли становятся герои романа.

Миру тотальной коммерции и манипуляции, каким представлена в романе Руфина «Глобалия», противостоят находящиеся за её пределами антизоны. Сначала кажется, что Глобалия занимает почти весь мир, постепенно обнаруживается, что антизоны занимают большую часть планеты. Здесь торжествуют распад, насилие, разрушение. Голод, загрязнение окружающей среды, сопровождающие производство «экологически чистого топлива», преступность и одичание, которые характеризуют антизоны в романе Руфина, иллюстрируют мысль автора: если Глобалия - будущее Запада, то антизоны - будущее стран Юга, так называемого третьего мира.

Однако с того самого момента, как герои попадают в антизоны, роман перестает быть увлекательным, и не помогают даже яркие описания приключений, которые случаются с его персонажами. Насколько убедительно описана культурная деградация Глобалии, настолько же искусственными выглядят ужасы антизон, вызывающие в памяти стандартные стереотипы голливудской фантастики, будь то «Водный мир» или «Mad Max».

Временами на ум приходит даже «Властелин колец», только без магии. Общество, обрушенное в Средневековье, лишено государства и права, живет по закону сильного, распавшись на множество самостоятельных племен, которые занимаются одни грабежами, другие музыкой или картографией. Глобалийские войска то бомбят антизоны, то раздают там продукты голодающим. Почему бомбят, никто толком не понимает, но все знают точно, что вскоре после бомбежки обязательно пришлют гуманитарную помощь.

Книга явно написана с позиции глобалийца, который так и не решился всерьез выглянуть за стеклянный купол, попытаться понять не только то, что на самом деле происходит в антизонах, но и то, почему Глобалия и антизоны на самом деле представляют собой не два разных мира, а один, неразделимый и теснейшим образом интегрированный мир.

Так что антиутопия Руфина интересна не только и не столько тем, что он осмеивает, но и тем, что он упускает. Показательно, что в Глобалии нет иммигрантов, граница на замке и проникнуть под стеклянный купол из антизон невозможно. Так что если герои-глобалийцы в мир антизон как-то попадают (в качестве изгнанников, беглецов, военных или спецагентов), то на всём протяжении романа ни один человек из антизоны не попадает в Глобалию. Сбылась мечта борцов против нелегальной иммиграции!

В мире Руфина непонятно главное: как всё это работает и кто работает? Кто производит все эти ломающиеся игрушки и выцветающие яркие наряды, кто поставляет сырье, из которого с помощью химической обработки приготовляется безвкусная вегетарианская пища? Антизоны в романе - исключительно зона бедствия, где процветать может только мафия, да и то преуспеяние мафиози выглядит каким-то убожеством. На самом деле, в антизонах многие устраиваются вполне комфортабельно и благополучно, презирая скучную жизнь и унылую дисциплину Глобалии, где даже самые богатые вынуждены подчиняться жестоким общим правилам.

Антизоны в романе - заброшенное пространство, в лучшем случае - место, куда можно сбросить экологически грязное производство. Здесь нет заводов и практически отсутствует экономика, а если чем-то антизоны и торгуют, так это наркотики и другие запретные товары, контрабандой проникающие в Глобалию. Однако если бы автор книги немного меньше доверял глобалийской пропаганде и не был заложником телевизионной картинки, он обнаружил бы, насколько экономика двух частей мира взаимосвязана, насколько жизнь глобалийцев зависит от антизон. Мир потребления, описанный Руфином, просто забыл о существовании производства.

Я закрыл книгу. Конечным итогом чтения, несмотря на захватывающее начало, было разочарование.

До вылета моего рейса уже оставалось не так много времени. Аэропорт, заполненный дорогими бутиками, ресторанами и транслирующими рекламу экранами, отгородившийся стеклянной стеной от внешнего мира, поразительно напоминал картины, только что прочитанные в романе. Вокруг меня сидели пожилые шведы: все они были в великолепной форме - почти не было видно молодых.

Я был в Глобалии.

Зажегся очередной экран, объявляющий о посадке на московский рейс.

Через полчаса самолет уже уносил меня назад, в родную восточную антизону.

КРЕМЛЕВСКАЯ ДВУСМЫСЛЕННОСТЬ

В Америке не могут определиться с кандидатом на пост президента от Демократической партии, а в России с внешней политикой уже избранного президента.

Затянувшаяся гонка между Бараком Обамой и Хиллари Клинтон вызывает в Москве почти такое же чувство неопределенности, как и в Вашингтоне. Международная политика Кремля, несмотря на громогласные заявления о том, что страна «поднялась с колен» и «вновь стала великой державой», полностью лишена самостоятельной инициативы и даже намеков на стратегическое планирование. По сравнению с 1990-ми годами, перемены действительно произошли. Кремль принимает решения самостоятельно, отечественная элита осознает собственные интересы и не боится открыто выражать недовольство политикой США, когда чувствует, что эти интересы могут пострадать. Однако, даже осознав себя в качестве самостоятельного игрока на международной арене, Москва выступает на ней исключительно в качестве пассивной силы, которая лишь реагирует на внешние воздействия. Если эти воздействия позитивны, российская дипломатия удовлетворенно мурлычит. Если негативны - шипит и скалит зубы (но никогда не царапается, зная, что можно получить удар палкой). Внешнеполитическая стратегия Кремля достигла психологического уровня умного животного.

Самостоятельные инициативы если и предпринимаются, то носят исключительно пропагандистский и символический характер. Москва твердо знает, чего она хочет от мира, но, увы, её желания сводятся к тому, чтобы её не трогали, чтобы российским компаниям не мешали обогащаться, а российской бюрократии управлять в собственной стране так, как она умеет. Ну, и чтобы Россию уважали в качестве доминирующей державы на просторах бывшего Советского Союза, где Украина, Грузия, а то и Эстония используют каждый повод, чтобы обидеть или подразнить бывшую имперскую столицу. Последнее тоже делается скорее по инерции, ради внутриполитической пропаганды или удовлетворения амбиций государственных лидеров, нежели как результат какой-то продуманной и осмысленной стратегии. Если Москва в своем интеллектуально-политическом развитии доросла до умного животного, то большинство её соседей демонстрируют все признаки поведения, свойственные животному глупому.

Если основой политики является способность более или менее адекватно реагировать на внешние сигналы, то неудивительно, что неразбериха в Вашингтоне оказывается равнозначна растерянности в Кремле. Кто будет следующим американским президентом? Как он будет поступать по отношению к России и Украине? Знает ли он, где находится Грузия? Слышал ли он когда-нибудь про существование загадочной республики Транснистрия, которая у русских называется Pridnestrov’ye? От ответа на эти вопросы зависят не только российско-американские, но и российско-украинские отношения.

В такой ситуации можно только пожалеть нового российского президента, которому по должности положено заведовать внешней политикой. Коль скоро правительство становится более самостоятельным в экономических и внутриполитических вопросах, то на долю кремлевского начальника остается внешняя политика. Даже если бы Путин в качестве главы кабинета министров стремился перетянуть одеяло на себя, оставаясь в рамках Конституции, он вмешиваться во внешнюю политику не может. Именно Медведеву предстоит ехать в Японию на очередной саммит «Большой Восьмерки», встречаться с лидерами иностранных государств и давать инструкции дипломатам. Но единственная инструкция, которую он может сейчас дать с полной уверенностью, состоит в том, чтобы присматриваться к развитию событий, выжидать и откладывать все решения до поздней осени, когда станет известно имя нового хозяина Овального Кабинета в Вашингтоне. Впрочем, и это ещё не внесет полной ясности в расклад сил. Ведь даже если победителем окажется Джон Маккейн, зарекомендовавший себя во время избирательной кампании ярым русофобом, совершенно не очевидно, что он начнет немедленно проводить в жизнь все, о чем говорил. Одно дело предвыборная риторика, а другое - практическая политика. Что же касается демократов, то тут вообще ничего непонятно: что бы они ни говорили, нельзя верить ни единому слову.

Единственное, что остается Дмитрию Медведеву в качестве лидера внешней политики России, это формировать собственный позитивный имидж на Западе. Если в ноябре новый хозяин Овального Кабинета будет настроен к Москве негативно, положительный образ нового кремлевского лидера в общественном мнении Запада помешает президенту США сделать русским слишком большие гадости. Если же новый американский правитель будет настроен дружелюбно, ему тем легче будет идти на сближение с Москвой.

Вопрос в том, как завоевать хорошую репутацию на Западе? Медведев, несомненно, будет улыбаться, говорить приятные вещи иноземным гостям, носить элегантные костюмы и рассуждать о свободе. Это очень нравится чувствительным европейцам. Однако, как на зло, российское оппозиционно-либеральное лобби будет со своей стороны постоянно напоминать в международной прессе про «антинародный режим», нарушения прав человека и прочие ужасы. Самое прагматичное в такой ситуации - сделать так, чтобы либералы замолчали. Не надо думать, будто для этого потребуется резко изменить внутреннюю политику, осуществить радикальную демократизацию и качественно улучшить положение дел с правами человека. Максимум, что потребуется, это улучшить положение дел с правами либералов. Они ведь тоже люди. И общее состояние прав человека оценивают по тому, как идут их собственные дела.

В общем, либеральную оппозицию придется как-то задобрить. Не потому, что она сильная и влиятельная, а потому, что она вредная и обидчивая. Но с другой стороны, и больших уступок не потребуется. Уже нескольких слов про свободу на инаугурации оказалось достаточно, чтобы ряд оппозиционных журналистов обнаружили у нового президента множество бесспорных достоинств.

Единственное, что может помешать исправлению репутации власти в глазах либералов, это застарелая неприязнь последних к Владимиру Путину, который (быть может, против собственной воли) остается неформальным главой отечественной бюрократии. Это, пожалуй, главная внешнеполитическая проблема власти на сегодняшний день. И как бы ни старался Дмитрий Медведев, решить её не удастся. Ведь ненависть, как и любовь, живет по собственной логике.

Сердцу, как известно, не прикажешь.

Специально для «Евразийского Дома»

ДВА МИРА В ЗЕРКАЛЕ 1968 ГОДА

Битва за истинную демократию

То, что советским бюрократам парижские и прочие западные леваки не понравились, мало кого должно было удивить. Неприязнь изначально была взаимной. Новые левые потому и были «новыми», что не вступили в коммунистические и социал-демократические партии, бросив вызов традициям своих родителей. Советский Союз виделся унылой бюрократической машиной, которая дискредитирует все ценности революции и социализма. А идеал коммунизма, по версии «Программы КПСС», состоял в гигантском американском супермаркете, где все раздают бесплатно, без очереди и «по потребностям». В этом плане маоистский Китай, при всей его бедности и жестокости, вызывал больше интереса и симпатии.

Неприязнь новых левых к СССР несводима к критике по вопросу о правах человека и демократии. О том, что в Советском Союзе нет демократических институтов и политических свобод, говорили с 1920-х годов социал-демократы, а к началу 1960-х годов на эту же тему все более откровенно рассуждали и западные коммунисты. Если же они в силу политической традиции не решались открыто осуждать внутренние порядки в СССР, то, по крайней мере, постоянно от них публично отмежевывались. Стоило зайти речи о внутренних делах Запада, коммунисты утверждали: если мы придем к власти, у нас, в цивилизованной Европе, все будет по-другому. Лидер итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти записал по этому поводу свои соображения и собирался прочитать их вслух Н. С. Хрущеву во время их предполагавшейся встречи в Ялте. Именно прочитать, поскольку нормально говорить с советским лидером было невозможно, он все время перебивал собеседника и уводил разговор на посторонние темы. Закончив составление бумаги, Тольятти тут же умер, не успев встретиться с Хрущевым. Текст, однако, опубликовали, и ялтинская записка стала программным документом формирующегося «еврокоммунизма».

Между тем критика СССР со стороны новых левых была основана на совершенно иных принципах. Не либеральных институтов недоставало им в брежневском Союзе, а спонтанности, народного участия, динамизма и свободы, понимаемой отнюдь не только как возможность раз в четыре года опустить в урну бюллетень с четырьмя, а не с одной фамилией. Увлечение Ж.-П. Сартра маоизмом было отнюдь не данью революционной романтике или проявлением интеллигентской наивности. Китайская культурная революция со всеми ее эксцессами и ужасами была ближе новым левым, чем куда более гуманная брежневская система с ее скукой, застоем и бюрократией.

Студенческие волнения в Варшаве и перемены, происходившие в Чехословакии, тоже привлекательны были для западных радикалов именно массовым вовлечением людей в политику. Народ проснулся, вступил в дискуссию, импровизировал, пытался снизу строить элементы новой социалистической демократии, включая рабочие советы на предприятиях. Здесь западные новые левые узнавали свою собственную программу. Плюрализм партий - это, конечно, хорошо. Но самоуправление масс гораздо важнее.

Бюрократы и уклонисты

В отличие от радикальной молодежи, строившей баррикады на улицах Парижа и Чикаго, советские чиновники не слишком вдавались в идеологические тонкости, даже если сами служили по идеологическому ведомству. Им вполне достаточно было своего рода классового инстинкта, который сразу же позволял безошибочно отличить «своих» от «не своих». Детали можно было отдать на разработку мелкой идеологической прислуге, которой поручалось написать очередные трактаты, разоблачающие «мелкобуржуазные уклоны» и «левый экстремизм».

Советская номенклатура была глубоко консервативна не только в своем сознании и политической практике, но и в идеологии. А главное, она мыслила в категориях политических и бюрократических институтов. С критикой коммунистических партий Запада можно было до известной степени смириться, поскольку сами эти партии и логика их функционирования были вполне понятны. Такой же Центральный комитет, такое же Политбюро. Аппарат принимает решения, члены партии выполняют.

По этой логике социал-демократы на самом деле были лучше коммунистов, а консерваторы лучше, чем социал-демократы. Все подобные партии представляли собой политические машины с понятным и удобным устройством, но чем дальше вправо - тем больше доступа к реальной власти, тем больше связь с правящим классом. А следовательно, тем серьезнее партнер. Коммунисты - вечные оппозиционеры. Они в этом качестве удобны при создании и расчете политических комбинаций. Предсказуемы, управляемы. Но настоящими партнерами должны быть те, кто реально правит. Власть у буржуазии, значит, ориентироваться надо на буржуазные партии.

Разумеется, политика - это «искусство возможного», а лидеры, отвечающие за большую страну, не могут руководствоваться исключительно своими идеологическими симпатиями. Это понимали даже Ленин с Троцким, заключая Брестский мир с Германией. И уж тем более трезвым прагматиком считал себя Сталин, санкционируя пакт о ненападении с Гитлером. Но не надо думать, будто внешняя политика СССР была всегда тотально прагматичной. Триумф прагматизма наступил после Карибского кризиса, когда революционная Куба чуть не втянула Москву в новую мировую войну. Опять же, генералы имели свои практические соображения, дипломаты - свои, но реальность революционного пожара на Карибах, противостояние крошечного острова с гигантской империей имели свою динамику, заложником которой оказывалось хрущевское Политбюро, все еще зараженное коммунистическим идеализмом. Когда стало ясно, чем все может закончиться, в Москве испугались всерьез. А на заявления Фиделя Кастро, обещавшего публично принести себя и все население острова в жертву мировой революции, вежливо ответили: «Спасибо, не надо».

Не потому, что пожалели кубинцев, у которых в случае войны не было ни малейшего шанса выжить, а потому, что не видели смысла в мировой революции. Все и так было хорошо.

Кастро с товарищами немного обиделись. Они уже были вполне готовы погибнуть в ядерном пожаре, а им предложили гарантии безопасности, массовые закупки сахара и поставку тракторов. В Москве же окончательно поняли, что с леваками дело иметь рискованно, до добра это не доведет. Че Гевара мог сколько угодно сражаться в Анголе и Боливии, это никак не влияло на оценку ситуации советскими чиновниками.

У брежневского Политбюро было четкое и ясное понимание политики. Ее делают с помощью крупных бюрократических машин, опираясь на интересы серьезных и влиятельных групп элиты. Отличие Запада от нас состояло в том, что у них подобных политических машин было несколько, и они находились в сложных, отчасти конкурентных отношениях между собой (пресловутый плюрализм). В остальном - все то же самое.

А тут - новые левые со своими неожиданными и непонятными идеями, предлагающие сломать политические машины вообще, заменить бюрократическое согласование спонтанными процессами, власть улиц, дискуссия на митинге. Все это было отвратительно. Бунтовщики, одно слово!

В этом плане отношение Москвы к чехословацким реформаторам тоже было далеко не так просто и однозначно, как казалось задним числом. Руководитель чехословацкой компартии Александр Дубчек был попервоначалу своим. Реформы - если они не выходят за определенные рамки - можно было бы и стерпеть. Не кто иной как Михаил Суслов, который впоследствии стал символом советского консерватизма, призывал весной 1968 года внимательно следить за экспериментом в Праге, поскольку многое из него, быть может, придется потом перенять.

Беда пражской весны была не в том, что в Чехословакии разворачивались реформы, а в том, что в этот процесс все больше вмешивались массы, различные общественные и политические силы, зачастую преследующие противоположные цели. Главный упрек в адрес чешской компартии - потеря контроля. Как можно договариваться с Дубчеком, если его политическая машина не контролирует ситуацию, и он сам не может гарантировать выполнение договоренностей? Стихийность - вот главное зло, которое должно быть пресечено. Непредсказуемость недопустима.

Иными словами, именно то, что нравилось парижским студентам в Праге, вызывало отчаяние и отвращение в Кремле. Но в мае 1968 года сами парижские студенты были кремлевским чиновникам даже более отвратительны, нежели чехословацкие коммунисты-реформаторы, которых спустя несколько месяцев будут пугать (но не давить) танками. До вторжения в Чехословакию оставалось еще три месяца, по меркам спрессованного времени 1968 года - целая эпоха.

Революционеры и интеллектуалы

Если неприязнь кремлевской элиты к парижским «левакам» более чем понятна, то куда менее ясно, почему у советской «прогрессивной интеллигенции» новости из Парижа не вызывали особой симпатии. Это позднее «майская революция» во Франции станет культовым событием в России для поколения, ее не заставшего. Сейчас, спустя сорок лет, в Москве про парижский май говорят едва ли не больше, чем в самом Париже. Но тогда, четыре десятилетия назад, отношение московских интеллигентов к французским студентам представляло собой смесь недоумения и презрения.

Объяснить подобное неприятие формально-идеологическими причинами нельзя. Отечественные «шестидесятники» тоже верили в «социализм с человеческим лицом», а пражская весна давала надежду на осуществление подобных идей. Несомненно, внимание было приковано именно к Чехословакии - на этом фоне массовые акции протеста в Чикаго и баррикады в Латинском квартале Парижа отодвигались на второй план. Но в данном случае речь не о том, сколько внимания уделяли событиям на Западе, а о том, как их оценивали.

Парадоксальным образом «шестидесятники» если и солидаризировались идеологически с левыми, то исключительно со «старыми левыми», с социал-демократами, с созревающим «еврокоммунизмом». Они хотели перемен, демократии и возврата к истинным ценностям социализма, попранным Сталиным. Однако революция могла быть терпима лишь в качестве романтического мифа. Можно было петь песни про «комиссаров в пыльных шлемах», но бунт, восстание, массовый протест вызывали только страх и недоумение. А если этот бунт к тому же происходил на сытом Западе, то оценка подобных событий сводилась к обывательскому брюзжанию - «с жиру бесятся».

Идейный и культурный крах советского «шестидесятничества» произошел значительно позже, но именно отношение московских интеллигентов к бунтующему Парижу предвосхитило этот крах и выявило глубинную моральную проблему, лежащую в основе всех последующих неудач. Наша интеллигенция - несмотря на все свои знания, высокие ценности и тонкий вкус - была по своему менталитету глубоко мещанской. Конечно, говорить такое про целое поколение (включавшее в себя серьезных мыслителей, значительных ученых и просто много замечательных людей) будет явным преувеличением. Но здесь речь не о конкретных людях, а об общей тенденции. Мещанское мышление явственно преобладало в массовом сознании, проникая во все поры культуры. Оно удивительным образом могло сочетаться с идеализмом и эстетизмом, ибо мещанство, изгнанное из сферы быта, возвращалось, торжествуя в сфере духа. Это удивительное идеализированное и по-своему идеалистическое мещанство осознало себя в восторженном и абстрактном культе рынка, в восхищении буржуазностью, в искреннем преклонении перед далеким и непонятным Капиталом.

Поражение западных «новых левых» было не менее полным, чем поражение советского «шестидесятничества», а последствия этих двух поражений оказались удивительно схожи. Первоначальные идеи социалистического гуманизма были отброшены как наивные, утопические и несвоевременные, зато бывшие носители этих идей получили признание в официальных кругах. Их карьерные возможности странным образом улучшались пропорционально тому, как выветривались их идейные принципы. Бывшие бунтари стали депутатами, министрами, ректорами тех самых университетов, где в молодости строили баррикады. Причем неизменно проявляли себя на этих должностях с самой худшей стороны: консервативные чиновники и политики были несравненно честнее и компетентнее.

Бывшие реформаторы и диссиденты восточноевропейского 1968 года продолжали свою борьбу, утрачивая постепенно идеологическую инициативу: от «демократического социализма» осталась просто «демократия», а призыв создать новое общество понемногу сменился смутными надеждами на перемены, после которых все станет «как на Западе». Левые симпатии, все еще типичные для значительной части интеллектуалов в Центральной Европе, сначала свелись к самоидентификации с умеренными (и вполне буржуазными) «левыми» политиками Запада, а потом и вовсе утратили политический смысл, превратившись в культурную традицию. Когда в 1989 году Советский Союз ушел из Восточной Европы, предоставив ее самой себе (и отдав ее под покровительство Запада), почти ничто не свидетельствовало о былом распространении реформ-коммунистической идеологии. 1968 год был на эмоциональном и идейном уровне полностью забыт, а сама дата теперь воспринималась как часть исторического календаря «антикоммунистического сопротивления».

Итоги и надежды

На культурном уровне, впрочем, события 1968 года оставили очень глубокий след - прежде всего на Западе. Поменялось многое - от доминирующих стилей в музыке до отношения к сексу. Общество стало на повседневном уровне куда более демократичным, но неолиберальная волна, поднявшаяся в 1980-е, смыла многие из подобных достижений с удивительной легкостью. После «студенческой революции» развились интерес к экологии и мода на феминизм, хотя ни то, ни другое само по себе не было частью духовного арсенала «новых левых».

В общем, можно сделать грустный вывод, что, с одной стороны, немногие общественные движения были столь глобальны, как движения 1968 года, но, с другой стороны, трудно представить себе хоть одно историческое движение, которое, будучи сопоставимо по масштабам, оставило бы столь незначительные реальные последствия.

После 1968 года остался очень красивый миф.

Но миф - он и есть миф.

Можно ли упрекать участников борьбы в том, что они потерпели поражение? Может быть, дело не в их слабости, а в том, что мир был не готов к восприятию их идей, которые еще отразятся на нашей жизни в будущем? И все-таки, как бы ни оценивать последствия тех событий, трудно отделаться от мысли, что в 1968 году мы видели грандиозный упущенный шанс одновременного общественного изменения на Востоке и Западе. В этом смысле 1989 год не имел ничего общего с ситуацией, сложившейся за двадцать один год до этого, даже если идеологи бархатных антикоммунистических революций постоянно ссылались на эту историю. В 1968 году попытки реформировать восточноевропейское общество не просто совпали по времени, но и вошли в резонанс с натиском «новых левых» и рабочего движения на западный капитализм. Одновременный успех этих движений мог породить какое-то новое качество, общество, построенное на куда более гуманных и демократических принципах, нежели то, в котором мы живем сегодня.

Впрочем, именно поэтому тогдашние движения и были с равной эффективностью подавлены в обеих частях Европы. Победа консервативного начала на Востоке и на Западе была первым этапом реальной, а не воображаемой, конвергенции. Следующим этапом стала приватизация, уничтожение социального государства и замена демократии на опускание бюллетеней в урну.

Те, кто победил в 1968 году, победили и в 1989, и в 1991, и в 1993 годах. Они продолжают, под разными именами и ярлыками, торжествовать и сегодня. Однако отсюда не следует, будто так было и будет всегда.

Удивительное обаяние событий 1968 года именно в том, что они заставили людей - пусть ненадолго - вообразить (пока только вообразить) себя творцами истории. Мгновенное прозрение, поразившее миллионы людей, обернулось политическим и культурным взрывом такой силы, что правящим элитам Востока и Запада потребовалось полтора-два десятилетия, чтобы окончательно справиться с его последствиями. Завершив работу по выкорчевыванию проявившихся в тот момент ростков свободы, они могли двинуться дальше по пути «экономического прогресса и потребительского процветания».

Сейчас, когда все более видно, в какой тупик ведет этот путь, и какой всесторонней реакцией оборачивается этот прогресс, пора осмотреться вокруг и выяснить, может быть, на выжженной буржуазной реставрацией почве где-то все-таки сохранились подобные ростки?

© 2007-2009 «Русская жизнь»

АМЕРИКАНСКИЙ МАРАФОН

Затянувшиеся праймериз демократов в США развиваются по канонам посредственной мыльной оперы. Всякий раз, когда вам кажется, что развязка уже практически наступила, новый поворот сюжета отодвигает ее еще на несколько серий, ничего, однако, не меняя по существу.

Если нам хочется знать финал, мы обречены досматривать представление, хотя оно уже порядком наскучило.

Однако борьба между демократическими кандидатами отнюдь не остается без последствий для американского общественного мнения. Несколько месяцев назад все наблюдатели, сравнивая стремительный успех Джона Маккейна среди республиканцев с разбродом и политическим параличом в стане демократов, говорили о восстановлении престижа нынешней правящей партии, то сегодня картина далеко не столь ясна.

Парадоксальным образом бесконечная и отчаянная борьба внутри Демократической партии дала Бараку Обаме политический капитал, о котором раньше он мог бы только мечтать.

Год назад общественное мнение как вне, так и внутри Демократической партии было настроено по отношению к Обаме крайне скептически. Его первоначальные успехи свидетельствовали не столько о популярности восходящего политика, сколько о раздражении, которое вызвала у избирателей миссис Клинтон со своей искусственной улыбкой и откровенно демагогическими речами. Если в 2004 году демократов объединил лозунг «Anyone but Bush!» («Кто угодно, только не Буш»), то в 2008 значительная часть партии готова была голосовать по принципу «Anyone but Clinton».

Самому Обаме это авторитета не добавляло, причем для многих избирателей он смотрелся чем-то вроде очередного политтехнологического продукта, выставленного на продажу ради тестирования новых, раньше не использованных возможностей рынка. Что он представляет собой как личность и как политик, никто толком не знал, в чем состоят его взгляды, никого особенно не интересовало, поскольку не было уверенности, что какие-либо политические взгляды у него вообще есть.

Если бы в ответ на успех Маккейна аппарат демократов сделал решительный выбор в пользу Обамы, а Хиллари Клинтон хватило ума сойти с дистанции, так всё и оставалось бы. Но, увы, партийные функционеры и бывшая первая леди проявляли тупое упрямство, явственно демонстрируя пренебрежение настроениями общества. Они были уверены, что бюрократические методы контроля в сочетании с большими финансовыми вложениями помогут преодолеть любую неприязнь публики. И нельзя сказать, что они совершенно ошибались. Ведь несмотря ни на что Клинтон продолжает выигрывать выборы то в одном, то в другом штате. Однако выигрывает она исключительно за счет голосов «болота» - людей, которые лишь поверхностно интересуются политикой. Политизированные сторонники демократов и активисты партии давно отвернулись от нее. И чем более Хиллари Клинтон упорствует, тем более актив партии сплачивается вокруг Обамы.

Упорное нежелание Хиллари Клинтон уступать под давлением общественного мнения сделало Обаму символом и выразителем настроений общественности. Возможно, год назад, на раннем этапе президентской гонки, он даже сам не представлял себе, как обернется дело, на какие силы и тенденции в партии ему предстоит опереться. Но надо отдать должное восходящему политику: он понял свою роль, прочувствовал ее и с каждым днем играет всё лучше.

По мере развития праймериз апатия и презрение, которые испытывали демократы по отношению к своим лидерам, сменились заинтересованностью, а потом и душевным подъемом. Сегодня Барак Обама не просто известен каждому мало-мальски политизированному американцу, но и вызывает энтузиазм у растущего числа активных сторонников. Ему удалось преодолеть недоверие и неприязнь афроамериканцев, которые первоначально видели в нем белого парня с черной кожей, завоевать симпатии левого крыла партии, считавшего его очередным карьеристом, представителем истеблишмента. При этом он сохранил и укрепил связи в традиционной партийной элите, заставляя трезвомыслящих функционеров и экспертов сделать на него ставку. От правого Збигнева Бзежиского до леволиберальных авторов нью-йоркской The Nation актив демократической партии видит в нем нового лидера, который способен сломить республиканцев и обеспечить перемены.

«Перемены!» («Change!») - общий лозунг, пока еще совершенно размытый, абстрактный и двусмысленный, но уже наполняющийся эмоциональным содержанием и заряжающий людей верой в какое-то светлое будущее, которое наступит после того, как Белый дом покинет последний представитель администрации и семейства Бушей.

«Конец клановой политике в Америке! - восклицают популярные газетные обозреватели. - Нам надоели Буши и Клинтоны! Мы хотим перемен!»

«Настало время защищать американского производителя! Нам нужна администрация, которая будет думать о рабочем человеке! - поддерживают профсоюзные лидеры. - Пора прекратить китайский демпинг, закрыть рынок от товаров, которые делают полуголодные азиаты под присмотром тоталитарной полиции! Мы хотим перемен!»

«Настало время выводить войска из Ирака! Мы устали от войны! Мы не хотим больше получать цинковые гробы из Азии! - заявляют пацифисты. - Перемен! Мы хотим перемен!»

Жаль, никто еще не перевел на английский знаменитую песню Виктора Цоя, сейчас она стала бы хитом в Америке.

Наступят ли ожидаемые перемены после выборов - вопрос открытый. Получат ли сторонники перемен то, чего ждут, а главное, получив, обрадуются ли результатам? Всё это далеко не очевидно. Легко можно заподозрить, что складывающаяся вокруг Обамы сегодня широкая коалиция, скорее всего, окажется крайне неустойчивой и даст трещину при первых же попытках реализовать на практике хоть часть предвыборных обещаний. Не так-то легко будет удерживать в добром согласии либеральных буржуа, профсоюзных лидеров, циничных функционеров, высоколобых интеллектуалов, левых идеалистов и прагматиков правого центра, пацифистов и экологов.

И всё же на сегодняшний день все они возлагают свои надежды на Обаму и связывают с его именем свои представления о переменах. Барак Обама стал реальным политическим лидером, способным на самостоятельную борьбу. Ему удалось то, что не удавалось прежним бунтарям в рядах Демократической партии - он сумел не только развить свою кампанию вопреки противодействию партийного аппарата, но, судя по всему, он имеет шанс и подавить это сопротивление, нанести поражение аппарату, расколоть его. Такого пока не удавалось никому. Даже Джордж Макговерн, единственный радикал, добившийся партийного выдвижения на пост президента, не сумел справиться с аппаратом и пал жертвой его откровенного и демонстративного саботажа. С Обамой такого не случится.

Парадоксальным образом Обама добивается успеха именно потому, что сам он далеко не радикал и тем более не бунтарь. Но тупое противодействие аппарата поставило его в ситуацию, когда ему приходится мобилизовать вокруг себя радикалов и бунтарей, да и самому занимать всё более жесткие позиции. Хотя, с другой стороны, он для партийного истеблишмента всё же не аутсайдер, он человек, которого чиновники могут понять и с которым надеются договориться. И уж очевидно, что в случае победы он не будет мстить и крушить партийный истеблишмент, разгонять аппарат.

Не удивительно, что с каждым днем в аппарате нарастает раскол. Сейчас главный вопрос уже не в том, как тот или иной штат проголосует в ходе последнего этапа праймериз. Важно то, как будут вести себя «суперделегаты», назначаемые партийными функционерами. А в их рядах раскол. И значительная часть из них уже готова присоединиться к лагерю потенциального победителя. Голосовать за Хиллари Клинтон на съезде для них нет большого смысла. Даже если ее номинируют на роль официального кандидата в президенты, при сложившихся обстоятельствах ее провал на всенародном голосовании гарантирован. Никто не будет за неё добровольно агитировать, никто не будет уговаривать друзей и соседей пойти на выборы, никто не сможет объяснить, чем она лучше Маккейна.

А если Хиллари Клинтон провалит выборы, то в 2012 году кандидатом от демократов будет выдвинут всё тот же Обама, только озлобленный, радикализировавшийся и накопивший политический вес в качестве общепризнанного лидера оппозиции. Если же почему-то Обама всё же проиграет в ноябре 2008 года, от него можно попробовать избавиться. Или договориться с ним на новых основаниях.

В общем, суперделегаты уже не являются монолитной дисциплинированной фракцией, на которую возлагала свою последнюю надежду миссис Клинтон. Исход партийного съезда более или менее предрешен, и, если только не случится чего-то чрезвычайного, победителем станет Обама.

С таким кандидатом у Демократической партии появляются реальные шансы одолеть Маккейна. Вопреки ожиданиям, затянувшиеся праймериз усиливают популярность Обамы. Да, республиканцы едины, а демократы расколоты. Но борьба внутри Демократической партии становится главной темой новостей, Обама у всех на виду, его противоборство с упорствующей Хиллари Клинтон приковывает общее внимание, а Маккейн остается в тени, делаясь всё менее и менее интересен публике.

В случае победы Обамы на партийном съезде аппарату партии ничего другого не останется, кроме как консолидироваться вокруг нового лидера и доказывать ему свою лояльность, с удвоенной силой обрушиваясь на республиканцев.

По мере приближения выборов будут нарастать экономические трудности, отчитываться за которые придется всё той же правящей партии. Хиллари Клинтон было бы труднее критиковать республиканцев - ведь всякий мало-мальски грамотный американец знает, что все основные решения, приведшие к нынешнему кризису, были приняты именно прежней администрацией Клинтонов. У Обамы, напротив, железное алиби. Он в той администрации не работал. А Маккейн, хоть и критиковал Буша, но всё же состоял с ним в одной партии, представляет политическую преемственность.

В общем, шансы Обамы стать очередным президентом США весьма велики. Если ему удастся преодолеть сопротивление клана Клинтонов, вряд ли кто-либо сможет его остановить. Другой вопрос, что он будет делать с Америкой, став ее президентом? Этого не знает никто. И уж точно этого не знает Барак Обама.

ХОХЛОФОБИЯ

Если независимость Киева оценивать по тому, насколько испорчены отношения нового государства со старым имперским центром, то можно с уверенностью сказать, что самостоятельное украинское государство состоялось.

Три с половиной года, прошедшие после «оранжевой революции» на Украине, оставались временем постоянных взаимных обвинений и упреков между Москвой и Киевом. Сейчас мы наблюдаем очередной всплеск взаимной неприязни - яблоком раздора в очередной раз оказался Крым и Черноморский флот.

Мэр Москвы Юрий Лужков почему-то никак не может примириться с тем, что Никита Хрущев отдал Крым под управление Киева. Хотя тот же Хрущев, между прочим, ликвидировал отдельную союзную республику в Карелии, присоединив её к России, что было куда более спорным решением с точки зрения тогдашних конституционных норм. Разумеется, карельский Петрозаводск никогда не был «городом русской славы» в отличие от «легендарного Севастополя», но ведь и украинская Полтава имеет непосредственное отношение к русской истории.

Как и следовало ожидать, очередная зажигательная речь Юрия Лужкова в Крыму вызвала всплеск эмоций в Москве и Киеве, обмен взаимными обвинениями и угрозу со стороны украинского правительства удалить из Севастополя российский флот. Ради чего, скорее всего, речь и была произнесена.

Между тем, бросается в глаза то, что, несмотря на все усилия националистов, несмотря на страшные рассказы о Голодоморе, «советской оккупации» и прочих злодеяниях Москвы, антирусские настроения на Украине куда слабее, нежели антиукраинские настроения в России. Общий тон антирусской пропаганды, разворачиваемой во Львове и Киеве, потому и является столь истерическим и агрессивным, что достигаемый эффект минимален. Жители Украины, хоть и привыкли к многолетнему конфликту с Москвой, но относятся к нему с легкомысленной иронией, с которой, впрочем, оценивают и любые другие начинания как собственной, так и российской власти. Привить жителям Украины любовь к НАТО просто никак не удается, как и вызвать у военнослужащих желание умереть за интересы США в Ираке, Афганистане, Судане или каком-либо ещё месте, которое для этих целей будет обнаружено на карте.

Это легкомысленно-презрительное отношение к власти свойственно далеко не только регионам, традиционно связанным с Россией, но и стране в целом. Причем в Центральной Украине оно ощущается даже сильнее, чем на востоке. Столетия, в течение которых украинцы существовали, не имея собственного «национального государства», приучили их относиться к инициативам власти без особого доверия.

На фоне циничных украинцев, граждане России отличаются удручающей серьезностью. Они действительно обижаются на соседнюю республику за Крым, искренне переживают, когда им сообщают про публикацию в Киеве очередного антирусского пасквиля, который там никто не читает.

Опросы общественного мнения показывают, что градус антиукраинских настроений в России на порядок выше, чем антирусских - на Украине. Что, кстати, и объясняет заинтересованность наших политиков проблемой Крыма или участью русских школ в Харькове. Они прекрасно знают, где находятся их избиратели. И пламенные речи произносят, обращаясь не к севастопольской или харьковской толпе, а к телевизионным камерам, которые донесут их патриотический порыв до жителей Великороссии.

Возможно, Збигнев Бжезинский был прав, когда говорил, что потеряв Украину, Россия уже никогда не сможет стать великой державой. Во всяком случае, отечественные деятели, распространяющие в стране антиукраинскую истерию или пытающиеся её использовать, делают всё от них зависящее, чтобы воплотить данное пророчество в жизнь.

Впрочем, всё не так уж плохо. Московская или петербургская публика, конечно, более восприимчива к пафосу, нежели киевская, харьковская и даже львовская. Однако от бесконечного и безрезультатного пафоса люди понемногу устают. Ораторы выдыхаются. А поскольку довести дело до войны между двумя народами они всё равно не смогут, все прочие их старания тоже окончатся безрезультатно.

Специально для «Евразийского Дома»

ХЛЕБОМ ЗА ЗРЕЛИЩА

Время выхода в эфир: ср, 20:11 Гости: Михаил Бергер, Сергей Марков, Борис Кагарлицкий Ведущие: Нателла Болтянская Передача: Выхода нет Н.БОЛТЯНСКАЯ: Здравствуйте. Вы смотрите телеканал «ар», слушаете радио «Эхо Москвы», это «Выхода нет», я - Нателла Болтянская. Обсуждаем вопрос «Хлебом за зрелище». То есть, - на сегодняшний день достаточно большие деньги тратятся на мероприятия, которые смотрит весь мир с интересом, безусловно, но есть люди, которые напоминают, что за это мы, граждане, платим инфляцией. Все заявленные гости в студии. Итак, сколько и в ущерб чему можно платить за собственный престиж? Все микрофоны включены. С.МАРКОВ: Мы упираемся на эту статью - здесь просто поражает, просто поражает противоречивость, человек чувствует, что что-то плохое в этом есть, и он прав. Вот в том, что бизнес платит - в этом что-то есть плохое. Но дальше он идет, встает на свою заскорузлую узкоколейку идеологии рыночного фундаменталиста… Н.БОЛТЯНСКАЯ: Шакалит у посольства. С.МАРКОВ: И даже отсюда пытается инфляцию вывести. Безумие. В России инфляция базово носит не монетарный характер. И эта попытка в любых тратах найти инфляцию - это безумная концепция, которой придерживается несколько тысяч человек в мире. Из них две трети живут в России. Это первое, что они выучили, когда разрешили читать то, что хочется, и с тех пор остались влюблены в эту узенькую идеологию, которая является - ну, безумие, никто практически, ни одно правительство в мире этой сугубой идеологии, радикалистской, - ее очень хорошо назвал Джордж Сорос - рыночный фундаментализм. Конечно, никакой инфляции - неужели вы думаете, что ЦСКА, «Зенит», Дима Билан ведут к инфляции? Никого отношения к этому не имеет. Но плохо то, почему это происходит - приходит начальник, говорит - ты профинансируй это большое мероприятие. Но он же не просто так его финансирует. Он же бизнесмен. Он не делает ничего без прибыли. И у него это своеобразный проект. В который он вкладывает деньги, и что получает? неконкурентные преимущества. Получает либо доступ к монопольному рыкну, либо это типа коррупции - что-то там подешевке получает. Либо имеет возможность подешевле купить и подороже продать. Как правило, известно, что заказы они получают за это дело - то есть, неконкурентные преимущества. То есть, он получает какие-то заказы, какую-то часть рынка - не потому, что он экономически более эффективен, а потому, что он создал такой проект, совместный с политиками. Н.БОЛТЯНСКАЯ: То есть, это плохо, а в остальном мухи отдельно, котлеты отдельно? С.МАРКОВ: Это чистой воды коррупция. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну да, мы сегодня боремся с коррупцией. С.МАРКОВ: Кроме тех случаев, когда бизнесмены сами, по своей воле - извините, когда они будут делать по своей воле, думаю, что они не такого рода проектами будут заниматься. Но иногда по своей воле - могу поверить. «Альфа-банк», что ли? Приглашали первые рок-музыкантов. Я понимаю - был студентом, как и я, слушал магнитофонные ленты хрипящие. Всю жизнь хотелось послушать и подарить другим. Появилась возможность - получил. Это, конечно, думаю от души. Или детям помогают, когда нужны сложные операции - это я тоже думаю, от души делают. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Это немножко другая история. Борис? Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Пафос Сергея на меня произвел сильное впечатление, хотя не понимаю тему разговора, потому что инфляция, конечно, здесь вообще ни при чем, и разговор совершенно про другое. Начнем с того, что мне ужасно понравилась и дискуссия после победы Билана на Евровидении, когда кто-то из обозревателей написал, что это великолепно, потому что победа на Евровидении стала у нас вроде национальной идеи, и теперь мы ее осуществили. И тут я подумал - ребята, дело плохо. Потому что если у нас другой национальной идеи, кроме как победа на Евровидении, - подчеркиваю, - не на самом престижном и не на самом интересном конкурсе становится национальной идеей, а не что-то иное, более ценное для человечества, для нас самих - то это действительно серьезная проблема. А если говорить об инвестициях - потому что все это инвестиции, то - ну, кому как выгодно. Потому что если человек вкладывает деньги в спорт, который является растущей отраслью экономики, потому что приносит доход, между прочим. А если он вкладывает деньги в такую отрасль российской промышленности, как Дима Билан - это, безусловно, одна из важнейших растущих отраслей промышленности. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Нацпроект. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Нет, не нацпроект. Это именно растущая отрасль промышленности, прибыльная, с большими оборотами. С.МАРКОВ: В том числе, маленькая и вредная. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Кому как. Сереж, я же тебя не перебивал - пожалуйста. Кому полезная, кому вредная - мне абсолютно все равно с этой точки зрения. Надо смотреть на подобные вещи и понимать, что есть разные интересы - то, что называется классовые интересы. Потому что инвестору вкладывать деньги в эту индустрию, наверное, выгодно, и с его точки зрения здесь все хорошо. Кстати, инфляция здесь ни причем, потому что это все дает обороты, и даже думаю, что и с точки зрения конкуренции там тоже все замечательно, потому что они конкурируют даже когда бегают к чиновникам с взятками - это тоже форма конкуренции. А проблема в другом. Если вы посмотрите на то же самое с точки зрения какого-нибудь учителя в Брянской области, у которого разбита дорога и нет никакого оборудования в школе, протекает крыша и платят ему гроши, то, наверное, картина будет немножко другая. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Секундочку. Когда вся страна ликовала по поводу Олимпиады, проскочила такая информация, что те деньиг, которые планируется израсходовать на паблисити, связанное с Олимпиадой, на эти деньги можно было вылечить всех детей, больных онкологическими заболеваниями. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Да. Ну, всех - не всех… Н.БОЛТЯНСКАЯ: Сопоставимо? Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Сопоставимо, но для кого? Все зависит от вашей точки зрения. Если вы на позициях класса буржуазии стоите, то несопоставимо - дети неважны. В этом смысле с точки зрения правящего класса, конечно, лучше устроить большое зрелище. С точки зрения низов общества - наверное, лучше лечить детей. Но дети, - повторяю - не являются важным фактором в российской политике, как и вообще в любой другой политике. Ну, в современном обществе, таком, какое оно есть - кстати, не только в России - бокс, футбол, хоккей, эстрада будут, конечно, важнее, чем здоровье, жизнь, люди, и так далее. Это закон современно общества, это нормально. Либо мы должны любить это общество, либо не любить. Я выбираю его не любить, но это мой выбор. М.БЕРГЕР: На самом деле вопрос стоит как? Надо ли жертвовать частью хлеба за какие-то зрелища. Причем, давайте уточним качество хлеба - это осьмушка какого-нибудь черствого черного хлеба, или такой парной, роскошный батон с хрустящей корочкой, которым можно пообещать. Наша ситуация, мне кажется, вторая - давайте смотреть правде в глаза: с бедностью у нас все хуже и хуже - в том смысле, что меньше бедности становится. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Я не убираю свой пример с детьми с саркомой крови, по-моему - если не ошибаюсь. М.БЕРГЕР: А можно поставить еще 8 тысяч пограничных постов на эти деньги, можно найти массу альтернатив - или выдать по велосипеду всем несчастным. Может быть, это кощунственное сравнение, но давайте посчитаем, сколько патронов можно было отлить на те средства, которые потратили на артистов, которые во время войны ездили на передовую и пели песни. Давайте мы вычислим количество патронов вместо двух песен. Как вам такая постановка вопроса? Видите ли, если смотреть на экономическую природу того, о чем мы говорим, пока у нас в каждой области, в каждом районе не проходит Евровидение и первенство Лиги или финал лиги чемпионов, то говорить об инфляции просто смешно., поскольку размеры экономики российской таковы, что и 30 млн. долларов, потраченных на проведение финала лиги чемпионов и даже 10 млрд. или 14 млрд. долларов, которые надо будет запалить на подготовку к Олимпиаде в Сочи, они, с учетом времени абсолютно неважны. Российская экономика сегодня достаточно крупна, чтобы остаться на месте. Вопрос в том, надо ли и эти деньги тратить на такое развлечение - это уже выбор народа, выбор нации, выбор граждан. И мне он кажется вполне логичным, потому что людям не хватает, как мне кажется… хочется поговорить о чем-то общем. Нет общих тем для разговора. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Инфляция есть? М.БЕРГЕР: Слушайте, инфляция есть в любой самой развитой экономике. Только где-то 2%, где-то 10. думаю, что для растущей экономики, которой является Россия, 10% или 12% небольшая проблема. Не хватает общих тем, которые как-то объединяют. Любая тема - Билан, даже если все на него наезжают, он всем не нравится, допустим, но нужно что-то, чтобы объединяло человека в автобусе, на улице, с соседом по подъезду, невзирая на разницу в возрасте и национальности, чтобы он поговорил, То есть, это вопрос недостатка самоидентификации, то есть, одна из важнейших потребностей, на уровне физиологической. Как из Маугли «мы с вами одной крови». Человеку нужно кому-то сказать - мы те, чья команда выиграет в футбол, мы те, чьи пацаны перепели всех на Евровидении. Мне тоже кажется скучным то и как они там пели, ну, мне не интересно - это вопрос вкуса. С.МАРКОВ: Извини, Миша. Я терпеть не могу песни, которые поются, но с удовольствием смотрю голосование. М.БЕРГЕР: Да, процедура интересная. С.МАРКОВ: Я понимаю, что народ относится друг к другу не так, как правительства, а так, как идет голосование. М.БЕРГЕР: Безусловно. Результат Эстонии, Литвы и Латвии и Сан-Марино. С.МАРКОВ: И мы знаем, что Латвия и Эстония, Украина нас любят. А правительства, навязанные извне, они не дают проводить… М.БЕРГЕР: Все-таки вернемся к тому, о чем я говорю. Сам по себе успех действительно грандиозен - хоккеисты, футболисты, олимпийский комитет, заявочный - но этот эффект мультиплицирован, это страшная потребность у людей иметь что-то общее. Потому что у нас нет общих праздников. Подумайте - в стране на самом деле нет общих праздников, что, 12 июня это праздник? 7 ноября? С.МАРКОВ: Все-таки 9 мая - праздник. М.БЕРГЕР: Да, праздник общий. С.МАРКОВ: Новый год - общий праздник, 8 марта - общий праздник. \ М.БЕРГЕР: Н.БОЛТЯНСКАЯ: Гендорный. М.БЕРГЕР: Нет, 8 марта уже не общий праздник. Новый год, если строго посмотреть, тоже не общий праздник - не все в стране у нас христиане. С.МАРКОВ: Да что вы - Новый год? Оливье, шампанское, поздравления президента. Но в главной идее я с тобой согласен полностью. М.БЕРГЕР: Да. Неважно, что это такое - это вещи, которые помогают людям самоидентифицироваться. Мне кажется, за это можно и заплатить. С.МАРКОВ: Абсолютно, полностью согласен. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Наташа из Москвы: «В стране, где царит нищета, зрелища выглядят безнравственно». М.БЕРГЕР: Вернусь к своему дубовому примеру с войной. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: А неправильный пример. М.БЕРГЕР: Почему? Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Скажу. Потому что если бы не хватало патронов, то, конечно, выбирать нужно однозначно патроны. Вот когда патроны более или менее обеспечили, тогда можно ехать с песнями. С.МАРКОВ: Я не согласен. И патронов не хватало. Это был острейший недостаток ресурсов - мне кажется, очень корректный пример. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Сережа, можно не перебивать? С.МАРКОВ: Невозможно. М.БЕРГЕР: Это такой жанр. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Нет, это не такой жанр, это такое хамство, извините. С.МАРКОВ: Нет, это не хамство. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Это хамство. С.МАРКОВ: Для тебя я сделаю исключение и тебя не буду перебивать. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Сделай, пожалуйста, исключение. А патронов не хватало, но те ресурсы, которые тратились на артистов, тратились не за счет патронов. Это разные разделы и разные типы ресурсов. И на самом деле проблема в том, кто выбирает. Когда мне говорят, что нам не о чем поговорить, кроме как о Диме Билане, - катастрофа. Вот это описание национальной катастрофы - что нас ничего не объединяет, кроме футбола? - все, значит, мы не нация. Потому что нация объединяется не футболом и не Биланом. Кстати, когда бельгийцы сейчас говорят, что перестают быть нацией. Почему? - Потому что нас уже ничего не объединяет, кроме футбола и пива. Еще несколько сортов шоколада. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Сообщение: «13% населения РФ до сих пор живет за чертой бедности, то есть, просто голодает. Почему они должны ради зрелищ сытой сволочи, - я сохраняю лексику, - урезать итак свой скудный рацион?» - понимаю о чем. М.БЕРГЕР: Стоп, Ваша честь - возражаю. Во-первых, процент бедных есть везде, во всех странах, самых богатых и благополучных. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные. М.БЕРГЕР: Не так. Давайте опять смотреть правде в глаза. Думаю, что из 13% есть какая-то доля - не знаю, может быть, полпроцента, может быть два - которым нравится ничего не делать, не работать, и жить этой жизнью. Просто нравится. Наверное, есть значительная, большая часть людей, которая волею сложных обстоятельств, тяжелых, попали в эту категорию населения. Но закрытием концертов, футбольных полей и прочими вещами проблема бедности не решается. Это проблемы разного рода - резьба у них не совпадает. Бедные - это проблема институциональная, а наличие зрелищ - во-первых, это часть экономики, о которой мы говорили. И она на самом деле создает свой прибавочный продукт, создает рабочие места, между прочим, и некоторые из этих бедных могли бы стоять на воротах, осуществлять фейс-контроль или собирать какую-нибудь тару после футбольного матча. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Михаил, а вы хотите собирать тару после футбольного матча? Лично для себя? Вам нравится этот выбор? М.БЕРГЕР: Если жизнь заставит - буду. Н.БОЛТЯНСКАЯ: В Европе существует работа - один евро в час - люди, которые вынуждены идти на эту работу, они себя могут прокормить. Вы считаете, что в нашем случае та же история? Б.КАГАРЛИЦКИЙ: На самом деле мы сейчас совсем уходим в обсуждение темы, далекой. С.МАРКОВ: Разрешите? Во-первых, это действительно является частью экономики. Экономики будет все больше и больше. Известно, что есть несколько типов экономики - до-инудустриальная, сельскохозяйственная, индустриальная и пост индустриальная, которая сфера информационная, чего у нас маловато, а с другой стороны, сфера услуг. Вот это и является одной из типичных сфер услуг и ее будет все больше и больше. И никогда не бывает так, чтобы сначала все наелись, а потом начали строить заводы. Потом построили себе заводы, оделись, и только после этого начали что-то такое. Нет, одновременно это все развивается, параллельно. И мы прекрасно видим - чем больше на самом деле все-таки удовлетворяются базовые потребности, - я утверждаю, что огромное количество людей, даже у нас в стране, удовлетворены своей базой потребностей. Многие даже в своей структуре, даже небогатые семьи, они, может быть, зачастую не осознают, что они покупают не столько ботинки, чтобы защитить ноги от мороза и дождя, сколько все-таки модные ботинки - то есть, социальный статус, и так далее. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Мерзавцы какие. С.МАРКОВ: Они не мерзавцы. Это просто другая экономика. Это экономика брендов, символов, и так далее. Н.БОЛТЯНСКАЯ: У Войновича, в повести, как вселялся писатель Войнович в новую квартиру, есть обвинительная фраза от председателя кооператива, - то есть, вы хотите не просто квартиру, вы хотите хорошую квартиру? Ничего вам не напоминает этот текст? С.МАРКОВ: Напоминает. Я как раз об этом и говорю - экономика услуг развивается одновременно с этими, может быть, даже еще не до конца удовлетворенными потребностями. Поэтому эти вещи - недостаточная удовлетворенность базовых потребностей и необходимость получать удовлетворение еще вот этих сверхбазовых потребностей, таких, как увеселение, - она является абсолютно очевидной, естественной, и будет только расти. Здесь я тоже хотел согласиться - прежде всего, с Михаилом - конечно, вот эта идентичность крайне необходима. Нация - это общая судьба. Это и общие разговоры, общие проблемы, победы, удачи, даже если они такие мелкие. Другое дело, что у нас возникла некая аберрация зрения - здесь я бы тоже согласился с Борисом - мы в качестве больших побед представляем победы баскетбольного ЦСКА, футбольного «Зенита», Билана и так далее. Но это не является большими победами. Это мелкие… М.БЕРГЕР: Трудно в качестве большой победы продать снижение инфляции на 2%, хотя это победа, может быть, гораздо более тяжелая и сложная. С.МАРКОВ: Но это часть большой победы. Потому что реальной победой является реальное повышение уровня жизни и формирование национального среднего класса - вот это было бы победой. А частью ее является снижение инфляции, - технической частью. М.БЕРГЕР: Продать победу на конкурсе легче. С.МАРКОВ: Легче. Но эти мелкие победы - их тоже можно понять: мы изголодались по победам. У нас даже и с Евровидением никогда не получалось, и футбольных кубков не получалось, и чемпионаты мира по хоккею мы - позор, - люди, миллионы смотрели и бледнели от стыда. Когда мы были чемпионами мира на протяжении десятилетий, по сути дела, потом занимали 7 места, проигрывали Швейцарии. И мы стосковались по победам. Поэтому естественно такое отношение. И я бы это сформулировал так - вы будете меня ругать, но все-таки я скажу - все видят, что Путин-то делал все правильно. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Я так и знал, что закончится этим: «Зима прошла, настало лето, спасибо партии за это». С.МАРКОВ: да потому что это правда. Вот западных экспертов, журналистов, слушаешь - как они ругают нашу нынешнюю власть, а в глазах у него все равно… Н.БОЛТЯНСКАЯ: Понимание. С.МАРКОВ: Четкое понимание, что сделано все правильно по большому счету. Но другое дело, что мы должны понять - вот то решение, если наш флот выгонят из Севастополя. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Сергей Александрович, вы отвлеклись. Поспокойнее, г-н депутат, я верю вам как себе.. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Где плов, где морковка - говорит один мой знакомый кулинар. Это разные истории. С.МАРКОВ: Нет, это тоже. Победа и поражение - есть более значимые и менее значимые. Мы должны осознавать реальную вещь. Очень хорошо, что победил Билан - позволяет нации испытывать чувство удовлетворения. Мы должны понять, что это действительно мелкое. И к тому же это не культура. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ваша мысль понятна. С.МАРКОВ: Если говорить вообще - будет ли позитивные последствия иметь для культуры победа? Она будет отрицательные последствия. Потому что главный враг культуры содержательной - это, конечно, шоу-бизнес. И это колоссальная победа шоу-бизнеса. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Законопроектом их. С.МАРКОВ: И теперь у нас, в Москве или Питере пройдет. Н.БОЛТЯНСКАЯ: дайте слово Кагарлицкому. С.МАРКОВ: И идет борьба на этих фронтах тоже Нам, конечно, нужны победы культуры. Нам нужно, чтобы наш кинематограф хотя бы вышел на уровень иранского… Н.БОЛТЯНСКАЯ: Это уже программная речь. Выборы не завтра. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Конечно, это все очень забавно. Не знаю, я этого пафоса не понимаю. С.МАРКОВ: Какой? Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Вообще весь пафос, с которым ты говоришь. Во-первых, на самом деле мы говорим не о том, что действительно людей реально волнует. Когда мы говорим - вот надо бы поговорить чем-то общем. На самом деле как раз проблема бедности - хотя она, бесспорно, сокращается - проблема бедности гораздо больше волнует людей и на самом деле это было бы гораздо более серьезным и общим разговором - о том, что происходит и почему - но без пафоса и без крика о том, что все правильно или неправильно - поговорить надо, как говорит один мой знакомый, надо превращать проблему в задачу. Вот мы не ставим задачу победить бедность. Мы ставим задачу победить на Евровидении. С.МАРКОВ: Может, вы не ставите, а мы ставим. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: не ставим. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Что же вы все про Евровидение? Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Потому что моя дочка все пыталась его посмотреть, а у меня нет телевизора - я принципиально не имею телевизора. С.МАРКОВ: Боится Борис. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: ты знаешь, - да, боюсь. И не хочу на вас, господ, смотреть все время - вы мне надоели настолько, что вот в жизни не могу вас видеть. А тут еще по телевизору. Н.БОЛТЯНСКАЯ: на этом месте я вас прерву, Борис, потому что новости. И после паузы все это безобразие будет продолжено. НОВОСТИ Н.БОЛТЯНСКАЯ: Мы продолжаем. Вы смотрите телеканал «ар», слушаете радио «Эхо Москвы», это «Выхода нет», я - Нателла Болтянская. Обсуждаем вопрос «Хлебом за зрелище». В студии Борис Кагарлицкий, Сергей Марков, Михаил Бергер, и говорим мы вовсе не только про Евровидение. Прерванный новостями Кагарлицкий продолжит. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Новости были очень вовремя, на мой взгляд. Но на самом деле проблема в том, кто принимает решение и на какой основе. То есть, - да, голосуют деньги. Деньги голосуют так, как им нравится. Мы говорим - частные деньги вложены, не государственные, налогоплательщики тут ни при чем. Но, видите ли, частные деньги тоже могут быть по-разному вложены. Они могут быть вложены в создание рабочих мест в других секторах экономики. Н.БОЛТЯНСКАЯ: автор статьи, которая послужила информационным поводом к нашей сегодняшней встрече, он рисует эту схему таким образом - что на масштабные проекты деньги берутся не с государства, а с неких частных инвесторов, которые, по словам Маркова, преследуют свои корыстные цели. М.БЕРГЕР: Или репетируют. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Таким образом, у государства вроде бы как освобождаются деньги на реализацию социальных программ. Но коль скоро недовольные есть, значит, плохо реализуются социальные программы? Я понимаю, что мухи отдельно, котлеты отдельно. Но второго фактора, который мы с вами сегодня отметаем безжалостно в сторону, его никто же не отменял? Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Какого? Н.БОЛТЯНСКАЯ: Что социальные программы реализуются не так, как хотелось бы. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Я вообще не про социальные программы. Я говорю о том типе развития экономики, который мы имеем. То есть, в стране на самом деле, несмотря на рост экономики, несмотря на рост инвестиций, страшный совершенно дефицит капиталовложений в обновление оборудования, в частичную, возможно, реиндустриализацию. Понятно, что сейчас экономика уже другая, чем в 20-м веке, соответственно, нам не нужно отстраивать огромное количество заводов, но, тем не менее, определенная индустриальная база является важным условием как раз прорыва в постиндустриальную эру. И если мы ее потеряем в полной мере. То и прорываться некуда будет. М.БЕРГЕР: А можно по всем пунктам возразить? Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Пожалуйста. У вас будет возможность, сколько угодно. Я же знаю, Михаил, что вы не согласитесь ни с одним моим пунктом. Но я говорю о другом - о том, что это вопрос, который называется классовой позицией. То есть, если для вас принципиальны интересы бизнеса, вы считаете, что бизнес должен иметь больше денег, то какая разница, в конце концов, куда вкладывать деньги. Если для вас интересно, чтобы были рабочие места и чтобы большая часть населения имела, скажем, более достойное существование - это позиция другая. Это классовая позиция. М.БЕРГЕР: начну с хвоста - что индустриализация - такое чудное слово - я просто знаю поименно, не буду называть этих людей, но знаю олигархов, которые закладывают доменные печи, которые стоят 300-400 млн. долларов эта штука. И, по крайней мере, 5 тысяч рабочих мест вокруг этой печки будет обязательно. Это реальность сегодняшняя, чего не было еще лет… Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Я не спорю с этим. Я говорю, что все равно этого мало. Кстати, обратите внимание, есть такое понятие «смолл из бьютифул» - «маленькое-прекрасное». Нам не обязательно построить несколько огромных проектов, как в советское время - я-то, собственно, говоря, олигархи делали в свое время. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Нам нужны маленькие, но повсеместно. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Да, нам гораздо лучше было бы иметь небольших предприятий, но очень много. И, кстати, на новых технологиях, на другой технологической основе. М.БЕРГЕР: Согласен, но проблема еще в том, что мы все еще пользуемся в основном наследством советским, которое было сконструировано как экономика крупных единиц. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: И что, это хорошо? М.БЕРГЕР: Не очень хорошо, но от этого никуда не денешься. Конечно, на самом деле я согласен, что сточки зрения стратегии и интересов общества важнее обсудить проблему бедности, чем победу даже в Кубке УЕФА. Но я сейчас говорю о том, что людям нравится обсуждать. Давайте проведем эксперимент. И на двух соседних дверях повесим объявление: «Здесь обсуждается проблема бедности», а здесь - «Чемпионат мира по футболу». Где мы больше соберем аудитории? То, о чем вы говорите - важно, но это удел экспертов, политиков. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Политик сидит перед вами. С.МАРКОВ: Я бы сказал так - люди хотят, чтобы политики, бизнесмены и эксперты обсуждали проблемы бедности, а не проблемы Евровидения и Кубка УЕФА. А они хотят спокойно, чтобы у них была возможность посмотреть футбол, Евровидение, обсудить это. Это наша работа - обсуждать проблемы. Нам за это, в коечном итоге, платит общество. Мы сами чаще всего хлеб не пашем, не выдвигаем ничего… Н.БОЛТЯНСКАЯ: Странный жест вы сделали. С.МАРКОВ: Не рулим чаще всего. Просто общество работает, создает всевозможные блага, и у нас тоже есть наша роль в этом обществе. И наша роль в этом обществе - чтобы решались проблемы бедности, чтобы формировалась инфраструктура, вот эта постиндустриальная экономика. И прочее. М.БЕРГЕР: Сергей, вы депутаты теперь, позволяете тратить - наверняка там засажены большие бюджетные деньги - во все наши победы. С.МАРКОВ: В конечном итоге - конечно, поскольку они тратят деньги, которые… - им как бы дают согласие, чтобы они не давали их в бюджет в какой-то мере. М.БЕРГЕР: Ну да, им где-то прощают. С.МАРКОВ: Они - из сверхприбылей. М.БЕРГЕР: думаю, что часть из бюджета. С.МАРКОВ: нет, думаю неправильно - из бюджета. Полностью - нет. Но с другой стороны, это норма вообще везде. Возьмите американские неправительственные организации все - они финансируются либо напрямую из бюджета, либо не напрямую из бюджета, через посреднические организации типа национального фонда развития демократии, либо третьим образом, совсем косвенно, но все-таки из бюджета - когда говорит правительство - слушайте, хорошо, вы можете не платить эти налоги, но если вы будете тратить на неправительственные организации. То есть, в любом случае это как-то из бюджета получается. Но и еще ниже - это все общество, что такое бюджетные деньги? Это общественные деньги, это то, что заработано экономикой, что заработано инженерами, рабочими, предпринимателями и потом они все выбрали каких-то политиков, и решили, что для общих нужд мы должны скидываться в каком-то объеме. Бюджет это не что-то такое другое, бюджет - это то, что рождено нами для решения общих нужд. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Вы упомянули типовую ситуацию, когда какой-то богатый человек финансирует операцию для ребенка, например. Я не так давно сталкивалась с такими конкретными ситуациями, причем, ситуации чудовищные - дело в том, что после того, как мама или бабушка этого ребенка идет с протянутой рукой и набирает денег на операцию, просят налоги. В итоге денег не хватает на эту операцию И получается некая бесполезная деятельность - согласитесь со мной? С.МАРКОВ: Согласен. Это все к А.Кудрину - это им придумана такая система - точно. Ну, мы критикуем, как можем. Мне кажется, что Кудрин - одно из главных препятствий для развития российской экономики. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Слушайте, мне с вами так хорошо - вы решаете сразу все мои проблемы, мне все стало понятно. Спасибо. Борис, вмешаетесь в разговор? Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Да нет, все уже сказано, - главное препятствие - А.Кудрин. С.МАРКОВ: Нет, я имею в виду, что это идеология рыночного фундаментализма, которая мешает активной промышленной политике создавать инфраструктуру. М.БЕРГЕР: При чем здесь деньги на операцию и промышленная политика? С.МАРКОВ: У нас действительно должна быть более активная политика правительства, в том числе, для решения этих проблем. Не нужно собирать деньги на это. Все-таки должно быть более развитое здравоохранение, более современное. Деньиг есть на это. Но у нас осуществляется хроническое недофинансирование здравоохранения. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Поможете найти деньиг, дадите телефон депутатской приемной? С.МАРКОВ: Я-то дам, проблемы нет. Другое дело, что там не лежит почти денег, поймите меня правильно. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Жаль. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Действительно. С.МАРКОВ: Деньги есть в экономике - для того, чтобы развивалась, в том числе, система здравоохранения. А у нас происходит хроническое ее недофинансирование под предлогом вот этой идеологии - о том, что чем больше вы дадите людям на больницы, тем больше будет инфляция, чем больше вы дадите людям на образование, тем больше будет инфляция. Такое впечатление, что их идеал - чтобы они быстрее вымирали, безграмотными при том. Н.БОЛТЯНСКАЯ: дайте слово Кагарлицкому. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Все очень хорошо говорит Сергей. Беда в том, что понимаете, вроде как сам говорит от имени власти, сам же власть критикует, при этом непонятно, кто за что отвечает. Мне всегда очень нравится эта ситуация, когда непонятно, кто за что отвечает, концы не найдешь. С.МАРКОВ: Я отвечаю за Общественную палату. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Ну и отлично. Кстати, как-нибудь обращусь к тебе с какой-нибудь просьбой. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Потом расскажете, чем дело кончится? Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Обязательно. Думаю, что хорошо все кончится. Марков замечательный человек, все кончится прекрасно. Так вот проблема в том, кто и в чьих интересах принимает решения. Когда говорят - мы - политики, а они - общество. Или - мы - интеллектуалы, мы будем обсуждать проблему бедности, экономического развития, ну а они пускай там обсуждают - быдло, короче говоря, - пусть обсуждают Евровидение, хоккей, футбол - с них станется. А нужно, чтобы политиков всех к чертовой матери отправить обсуждать Евровидение, футбол и пиво пить, чтобы они не мешали населению. М.БЕРГЕР: Что они и делают. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Потому что по большей части они мешают. А населению дать возможность пообсуждать политику, бедность, инвестиции и другие, реально важные вещи, а не всякую фигню, простите. М.БЕРГЕР: А кто не дает населению обсуждать эти вопросы? Б.КАГАРЛИЦКИЙ: В том числе, СМИ, политическая система и сами политики. У нас закрытая система, что называется «закрытая коробочка» - мы все прекрасно понимаем это, и не надо друг друга обманывать. С.МАРКОВ: Нет, мы этого не понимаем. Борис. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Мы понимаем эту систему - и не только у нас в России, - я не критикую только Россию, - я говорю, что на самом деле это система современного общества, где голосуют деньги. С.МАРКОВ: Это правда. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Где остановиться? Наша коллега Ю.Латынина в субботней программе «Код доступа» упоминала историю с тем, Что вот есть мост на остров русский. Тут просыпается губернатор Сахалина и говорит - хочу мост на Сахалин. То есть, на самом деле начать масштабные проекты, и все - и только их будем осуществлять. Где-то останавливаться надо? Б.КАГАРЛИЦКИЙ: К вопросу опять - кто решает. Население реально не участвует в обсуждении и решении этих вопросов - это надо понимать. Повторяю - я в данном случае предъявляю претензию не специфически к российской власти, которая, на мой взгляд, является лишь частным случаем общей системы. М.БЕРГЕР: Мне нравится такой подход - персонификация проблемы - нейтрализовать Кудрина, и всюду зацветет пышным цветом. До недавнего времени многие, в том числе «Единая Россия» всей фракцией, считала, что процветанию здравоохранения мешает Зурабов. Решили проблему Зурабова. Со здравоохранением лучше не стало. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну, должен же кто-то мешать. С.МАРКОВ: Создателем модели был Кудрин, не Зурабов. Зурабов просто исполнитель, вы же знаете. М.БЕРГЕР: Ни разу не слышал от Кудрина, что деньги на здравоохранение - это инфляция. Ни разу от Кудрина такого не слышал. И так же, как здесь никто не произнес слово «быдло» - не надо за нас договаривать. Вот это такая чудная манера пристраивать… Н.БОЛТЯНСКАЯ: За нас - это за кого? М.БЕРГЕР: Борис имел в виду, что мы имели в виду, что народ - быдло. Это не мы сказали, это сказал Борис. И достраивать за кого-то другого, что он якобы это сказал, и потом это начинать обсуждать - это такой прием не очень корректный. Но мы совсем далеко ушли от хлеба и зрелищ. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Абсолютно. То есть, каждый из вас по-своему высказал такую мысль, что эти две темы не взаимосвязаны никак? М.БЕРГЕР: Взаимосвязаны, но мне кажется, что стадия зрелищ наступает достаточно рано. Когда физиологический голод утолен, человек готов поступиться десертом, может быть, даже хватит борща без второго, и хочет посмотреть… Н.БОЛТЯНСКАЯ: Миша, вы за все население России отвечаете? М.БЕРГЕР: нет, я сказал про население. Н.БОЛТЯНСКАЯ: С.МАРКОВ: Если посмотреть на историю, то мы видим, что даже общество со значительно более низким уровнем жизни, со значительно большими трудностями, все равно требовали зрелищ и зрелищ - реально требовали зрелищ. Без этого человек не может жить. У него должна быть еще и какая-то духовная жизнь в конечном итоге. Пускай даже в качестве этой духовной жизни выступает такой эрзац, как Евровидение. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Не может успокоиться Марков насчет Евровидения. М.БЕРГЕР: Давайте это футболом называть. С.МАРКОВ: Но это тема. Люди хотят об этом говорить, им это интересно. Мы должны осознать, что значит, в том числе, эта победа. Потому что наша ошибка заключается кА КрАЗ в чрезмерной эйфории по этому вопросу. Это неправильно. Потому что мы за победу выдаем победку. Н.БОЛТЯНСКАЯ: С другой стороной, когда существуют некие победки, номинальные, небольшие, гораздо проще под этим флагом - видите, вот тут мы немножко победили, давайте пойдем дальше. Другое дело, что сейчас поднимать некого получается. М.БЕРГЕР: Подождите. Мне кажется, что все-таки победа в футболе, баскетболе и хоккее - это грандиозное достижение. Достижение отчасти синтетическое. С.МАРКОВ: В хоккее - да, в баскетболе - нет. Там наши почти не играют - это почти чистый бизнес. М.БЕРГЕР: Но если бы правящий класс, элита, что угодно, не знали бы, как это будет воспринято широкой публикой, не прогнозировали бы того, что люди воспримут это так, как это восприняли, не было бы ни побед, ни такого освещения феерического на телевидении, потому что все это требует усилий, в том числе, очень серьезных усилий денег и координации. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Андрей приводит конкретный пример: «РЖД содержит «Локомотив» - 100 млн. долларов». М.БЕРГЕР: Не знаю, думаю, что цифра не верна. Самый большой бюджет у ЦСКА - 50 млн. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Возможно, «собирает дань со всех в виде билетов, тарифов на грузоперевозки, которые растут, тарифы влияют на цены, машинисты бастуют из-за зарплаты». Схема понятна? С.МАРКОВ: Понятна. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Неверна? С.МАРКОВ: Схема верна, но если спросить людей, должно РЖД содержать «Локомотив», то даже те, кто ездят поездами, скажут - конечно. М.БЕРГЕР: И черт с ними, с пятью рублями. С.МАРКОВ: Должно. Спорт тоже должен быть. Другое дело, что мы должны различать - как мы различаем - шоу-бизнес и содержательную культуру, которая стремительно расходится в разные стороны. Раньше они были связаны, а сейчас они становятся почти врагами друг друга. То же самое мы должны различать спорт высоких достижений, который вливается в шоу-бизнес, по большому счету, и физкультуру - физическую культуру, здоровье, здоровый образ жизни. И не должно у нас получиться так, чтобы спорт высоких достижений забирал деньги у миллионов людей, лишал их возможности быть здоровыми и прожить лишние 10 лет. То есть, мы можем развивать этот спорт высоких достижений, но должны понимать - все-таки это в большей степени шоу-бизнес, даже если это становится образцом - посмотрит какой-то подросток, и захочет также бегать и прыгать. Но главным, содержательным для нации является развитие массового спорта. М.БЕРГЕР: Но это связанные вещи. Нельзя отделять. Если страна побеждает на Чемпионате мира по футболу, то в стране появляются футбольные поля. Если у нас в стране лучшие пловцы, у нас становится больше бассейнов. Н.БОЛТЯНСКАЯ: А если президент любит теннис… М.БЕРГЕР: Да, то у нас появляется теннисная школа. И тысячи людей, мальчиков и девочек, занимаются теннисом, и это замечательно. С.МАРКОВ: Но тысяча. А нам нужны миллионы, которым бы проводили нормальную физкультуру в школах и институтах, чтобы были недорогие спортивные… Н.БОЛТЯНСКАЯ: Но это к Кудрину. С.МАРКОВ: В данном случае он главный враг этого. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Понятно с главным врагом. Кстати, ведь Сергей все правильно сказал, только тут есть проблема. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Что же вы так стремились его перебить? М.БЕРГЕР: Насмерть перебили. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Я не перебивал, я вздыхал. Проблема вот, в чем - все бы хорошо, но высокие достижения советского спорта были построены на значительных вложениях в базовую систему воспитания массовой физкультуры, спорта среди населения. Можно что угодно про это говорить, но это было так. Соответственно, нынешние так называемые высокие достижения построены по прямо противоположной схеме, то есть, закачка денег в верхушку системы. При провале нижних этажей системы, или, во всяком случае, их малом развитии. Поэтому это совершенно разные вещи. Хотя я согласен, что это разные вещи - кому что нравится. Сейчас действительно задачи совершенно другие, не имеющие никакого отношения к развитию физкультуры и спорта. Но дело в том, что когда говорят - если уж вложили деньги в это, то они-то знают… - они знают, но они могут ошибаться. Они очень часто ошибаются. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Борис, на этом месте я вас перебью. Настал момент для голосования. И вопрос - попрошу вопрос не ругать, я его сама придумывала, - таков: для вас лично что важнее - престиж страны - 660-01-13, или благосостояние социально уязвимых слоев населения - 660-01-14. Голосование пошло. Борис, теперь можете продолжать. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Сразу скажу, что выборка под названием «радиослушатели «Эхо Москвы» - это специфическая выборка, очень интересная. Потому что она представляет определенный социальный срез, хотя он неравнозначен стране в целом. Но суть в другом - да, проблема в том, чтобы прежде, чем принимать решения, их нужно сначала обсуждать в обществе. У нас происходит обратное - у нас принимается решение, а потом, когда они становятся необратимыми, в обществе обсуждают либо то, как плохо ведет себя Кудрин, который уже принял эти решения, или кто виноват в том, что эти решения приняты, кто главный враг экономики и так далее. Вместо того, чтобы обсудить все это до того, как принималось решение. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Анекдот такой был с советских времен - что в других местах, прежде, чем вводить в действие, испытывали на мышах. Напомню вопрос - для вас лично что важнее - престиж страны - 660-01-13, или благосостояние социально уязвимых слоев населения - 660-01-14. Сергей Александрович, что-то вы загрустили. С.МАРКОВ: да нет, нормально. Все-таки мне кажется, что эту логику мы достаточно правильно подняли. Я бы вопрос задал такой - вы за то, чтобы финансировать Диму Билана, или нет. Потому что мне кажется, что престиж … Н.БОЛТЯНСКАЯ: Я же просила не критиковать мой вопрос. М.БЕРГЕР: Персоналии в вопросах всегда поднимают интерес. С.МАРКОВ: Нет, мы понимаем, что любой вопрос не идеален. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Должна сказать, что наша «золотая тысяча» набралась за полторы минуты. М.БЕРГЕР: И она сейчас нас этим «гаком». С.МАРКОВ: Конечно, мы понимаем, что нужен и престиж страны, И то, и другое, и здесь четко нельзя баланс сделать. Но все-таки фундаментальным является то, что касается миллионов людей, их абсолютных насущных нужд, мы понимаем. И без этого - то есть, люди могут порадоваться Евровидению раз, два, но если будут расти цены, они скажут - да ну его, это Евровидение, давайте все-таки другое. Поэтому фундаментальным являются, конечно, инфраструктура, развитие, образование, здравоохранение - эти фундаментальные проблемы. Кстати, это люди понимают, но и понимают, что Билан этому не противоречит. Н.БОЛТЯНСКАЯ: не знаю, как Билан будет рассчитываться с Марковым за такую рекламу. С.МАРКОВ: Я честно удивляюсь, почему ему дали - я, когда послушал, то изумился. Но дали же. И не только мы. Н.БОЛТЯНСКАЯ: результаты голосования. Престиж страны из наших позвонивших выбрало 6,2%. 93,8% выбрали благосостояние и социальную уязвимость слоев населения. С.МАРКОВ: Ответ абсолютно очевиден. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Кудрин виноват, понятно. С.МАРКОВ: Конечно, люди думают, прежде всего, про это. Хотя если спросить, должны мы финансировать сборную России по хоккею, они, конечно, скажут «да», хотя это есть тоже во многом престиж страны. М.БЕРГЕР: Просто на самом деле нужно понимать, что вот эти маленькие радости, если закрыть финансирование этих маленьких радостей или общих тем для разговоров, или эти символы идентификации, то сэкономленными деньгами не покрыть проблемы благосостояния 13% населения. С.МАРКОВ: Абсолютно правильно. М.БЕРГЕР: Надо с открытыми глазами смотреть на ситуацию и понимать все-таки, что причина бедности 13% не в том, что потратили 50 млн. на футбольную команду. Н.БОЛТЯНСКАЯ: Я отдам сегодня последнюю минуту все-таки Кагарлицкому. С.МАРКОВ: А можно полминуты? Я главную мысль скажу - Билан противоречит не бедности, не борьбе с бедностью. Билан противоречит содержательной культуре - вот реальность. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Проблема не в том, сколько потрачено, а в том, какова ментальность, каково сознание, каковы принципы, по которым принимаются решения. Вот мы сейчас увидели определенную логику. Эта логика - зрелища интереснее и важнее не потому, что они нравятся народу, а потому, что народу нужно зрелищами запудрить голову. В этом вся суть. М.БЕРГЕР: Опять за нас договаривают. Б.КАГАРЛИЦКИЙ: Я говорю не за вас, а за власть в данном случае. Власть, конечно, может предъявить мне претензии. Но повторяю - это власть не политическая, прежде всего, это власть экономическая, власть правящего класса. Н.БОЛТЯНСКАЯ: И я благодарю всех участников беседы. Напомню, что ими были Б.Кагарлицкий, политолог, директор Института проблем глобализации, депутат Госдумы С.Марков и политический обозреватель М.Бергер. Это была программа «Выхода нет», смотрите и слушайте ее каждую среду. Скачать аудиозаписи: (6,01 Мб) (6,44 Мб)

СЛОВО ИЗ ТРЕХ БУКВ

Давняя знакомая моей жены, учившаяся с ней в Московском университете, делится в переписке неприятным опытом. Ей приходится школьников, своих учеников, натаскивать перед ЕГЭ.

Что такое ЕГЭ? Ну если коротко, то это «довольно гадкая штука. Все надеемся, что его отменят, да куда там!»

На прошлой неделе отечественные школьники впервые в обязательном порядке сдавали единый государственный экзамен. Раньше были эксперименты, дискуссии, теперь же не отвертишься, система введена в действие без каких-либо поблажек или исключений. Словосочетание из трех букв - ЕГЭ - входит в нашу жизнь.

Реформа готовилась несколько лет, на протяжении которых был накоплен огромный материал, доказывающий ее несостоятельность. Масса недостатков и принципиальных изъянов нового подхода, которая была выявлена в ходе экспериментов, оказалась столь велика, что даже сами инициаторы реформы из Высшей школы экономики и Министерства образования и науки вынуждены были это признать. Но на судьбе реформы это не отразилось никак!

Результаты эксперимента ни в малейшей степени не повлияли на реализацию программы, а обсуждение его итогов не имело ни малейшей связи с процессом принятия решений. Спрашивается в таком случае, зачем вообще было проводить эксперимент? Только для того, чтобы понемногу приучить нас к новому порядку? Вроде как рубить кошке хвост по частям?

Между тем итоги плачевные. Учителя жалуются, родители в панике, ректоры университетов принимают осуждающие резолюции, а школьники в некоторых регионах страны уже устраивают митинги протеста. Сейчас, когда отмечается юбилей студенческой майской революции 1968 года во Франции, нелишне напомнить, что весь кризис разгорелся из-за споров по поводу университетской реформы. Нам сегодняшним, конечно, далеко до французов 60-х годов, но это так, к сведению начальства.

Рассуждения о том, что ЕГЭ уменьшает коррупцию, давно уже вызывают горький смех родителей. Усложнение коррупционных схем вызывает, конечно, повышение суммарных расходов семей. На фоне общей инфляции подобные расходы не все могут себе позволить. Только в результате не коррупции станет меньше, а шансы мало- и среднеобеспеченных семей на поступление детей в приличные вузы резко уменьшатся. Впрочем, может быть, именно этого авторы реформы и хотели добиться? Во всяком случае, если какой-то смысл и какая-то логика в их действиях прослеживается, то только такая.

И для молодежи, поступающей в университеты, и для самих университетов система ЕГЭ представляет собой настоящее минное поле. Суть ее в том, чтобы максимально сократить свободу абитуриентов в выборе вуза, а вуза в выборе подходящих для себя абитуриентов, обезличить, бюрократизировать и формализовать до предела весь процесс.

В 1970-е годы, когда я поступал в институт, какие-то очень умные дяди и тети из правительства придумали конкурс аттестатов. Логика их решения была очень простая: почему-то инженеры-физики недостаточно хорошо знали историю литературы, а у филологов и искусствоведов обнаруживались пробелы в понимании математической теории.

Надо заставить всех в одинаковой и равной мере знать все предметы школьной программы. А для этого наряду с баллами, набранными абитуриентами при сдаче вступительных экзаменов, учитывался еще и средний балл по аттестату. Так что тройка по геометрии могла стать серьезной проблемой при поступлении в театральный вуз.

В моем случае тогдашняя реформа имела однозначный успех, поскольку последние два года перед поступлением в гуманитарный вуз я тратил в основном на занятия с репетитором по математике, которую в итоге сдал на отлично. Сейчас, увы, не могу не только решить ни одной задачи, но и вспомнить простейшую теорему, кроме, конечно, бессмертных пифагоровых штанов, которые, как известно из школьного стишка, на все стороны равны.

И все же логика тогдашней реформы была куда более убедительной, нежели у теперешних преобразований. По большому счету нет ничего плохого в том, чтобы школьники с большим вниманием относились к предметам, которые не будут играть решающей роли в их дальнейшей карьере.

Нет ничего хуже «узкого специалиста», который не способен понять ничего, кроме одного конкретного предмета. Даже если я потом забыл математику, мне эти знания повредить не могли. В чем-то расширили мой кругозор, способствовали развитию общей культуры. А коль скоро эти знания не были востребованы, мозг услужливо стер их, расчистив место на жестком диске памяти.

В любом случае речь шла всего лишь об одном дополнительном конкурсе в рамках общей экзаменационной системы. В остальном вуз не был ограничен в составлении собственного плана экзаменов, формулировании собственных требований. А абитуриенты сохраняли возможность выбрать любой вуз. И наконец, аттестат выдавался не по итогам одного экзамена, а по результатам десяти лет учебы. Что касается ЕГЭ, то это даже не экзамен, а тестирование. О том, что тестирование не дает объективной картины знаний и понимания школьных предметов, знает любой специалист в сфере образования.

Американские школы, отдающие приоритет тестированию, знамениты своей неспособностью подготовить кадры для университетов. В США на первых курсах студентов приходится доучивать. Не случайно именно Америка на протяжении многих лет переманивает к себе специалистов из других стран. И дело не в том, что американские зарплаты непременно выше, чем европейские. Потому-то в США и приходилось в течение многих лет завышать зарплаты для многих категорий специалистов, что своими силами, без притока иностранцев, выученных в Европе, не могли справиться, обеспечить страну кадрами.

Советский Союз себя обеспечить мог. Более того, на протяжении двух последних десятилетий сумел еще и половину остального мира обеспечивать, от тех же США и Израиля до Южной Африки. Вот теперь эту систему подготовки специалистов во что бы то ни стало стараются добить. Причем удар наносят сразу и снизу и сверху. С одной стороны, реформа высшего образования, которая уже привела к организационному хаосу на местах, с другой стороны, ЕГЭ.

Новая система, в дополнение ко всему, ограничивает возможности абитуриента по времени. Результаты экзамена действуют два года для девочек и три года для парней, которых призвали в армию. Если за это время молодой человек по каким-то личным причинам поступить не смог, он должен вместе со школьниками начинать все сначала.

Ясно, что для тех выходцев из бедных семей, которым приходится с ранних лет работать, шансы понижаются стремительно. А как быть со специальностями, для которых принято набирать студентов более взрослого возраста? Например, на режиссерские факультеты театральных вузов принято принимать людей 28-30 лет. Можете вы их представить себе пересдающими ЕГЭ вместе с детьми в школе?

Что вообще будут делать люди, которые окончили школу до ЕГЭ, но в вуз сразу не поступили, мне, честно говоря, не понятно. И как будут поступать с теми, кто хочет получить второе образование? Им что, сначала надо будет назад в школу вернуться?

Ясное дело, что для переходного периода какое-то решение найдут. Но повсеместное введение ЕГЭ приведет к отмиранию вступительных экзаменов - равных и одинаковых для всех абитуриентов - в их нынешнем виде. В лучшем случае для разных категорий абитуриентов будут найдены разные решения (соответственно, они будут изначально и официально поставлены в неравные условия). В худшем случае отдельные категории абитуриентов будут просто отсечены от вузов.

Сторонники ЕГЭ успокаивают нас рассказами о мальчиках с чукотских стойбищ (почему-то непременно именно о мальчиках и непременно с Чукотки), которые, набрав достаточное количество баллов, теперь смогут приехать в столицу и поступить в престижный вуз. Как говорят в Одессе, не смешите меня!

Мальчики до Москвы не доедут, поскольку денег жить и учиться в столице у них все равно не будет. Разве только Роман Абрамович лично посодействует. Но он-то может своих подданных и в Оксфорд отправить. Не так уж много на чукотских стойбищах подрастает мальчиков! А вот для всех остальных - катастрофа. И в особенности для провинциальных университетов, которые и без того с трудом справляются с другими, не менее разрушительными аспектами реформы образования.

Однако самое грустное не в том, какие последствия будет иметь ЕГЭ для вузов и школы, а в том, что обществу в очередной раз был преподан очень неприятный политический урок: наше мнение ничего не значит. Ни протесты экспертов, ни недовольство родителей, четко выраженное на протяжении последних лет, во внимание инициаторами реформы и министерством приняты не были. И даже понимание самими чиновниками пагубных последствий проводимой политики уже не имеет значения.

Принципом российской бюрократии является принцип необратимости принятых решений. Даже если уже очевидно, что принятое решение наносит вред делу, даже если изначальная абсурдность его очевидна, даже если те, кто его разрабатывал, сами признают, что наделали много ошибок (а именно так и произошло с ЕГЭ), обратной дороги нет.

Несколько лет назад мне рассказали историю о том, как два функционера столичной администрации, рассматривая огромное уродливое здание, построенное с их разрешения в центре Москвы, горько вздыхали. «Ужас! Кошмар! Позор! Да, мы, конечно, маху дали… Но теперь-то что делать? Не сносить же его!»

Здание так и стоит на прежнем месте. Хотя я уверен, что рано или поздно его все-таки снесут.

И я очень надеюсь, что, когда моя дочка будет оканчивать школу, от ЕГЭ останутся только неприятные воспоминания.

НАЦПРОЕКТ СО СКРИПКОЙ СТРАДИВАРИ

Кто бы мог подумать, что даже пошленький музыкальный конкурс «Евровидение» может стать очередным предлогом для межгосударственного конфликта России и Украины. Когда Киев завоевал право выступить очередной площадкой для состязаний «Евровидения», Москва испытала острый приступ зависти, вылившийся в многомиллионные инвестиции, направленные на то, чтобы сравняться с западным соседом. После нескольких отчаянных и дорогостоящих попыток победа была, наконец, достигнута. Дима Билан выступил на «Евровидении» повторно и победил.

О том, что он победит, несомненно, знали заранее. Иначе не было бы беспримерной пропагандистской истерики на всех основных каналах телевидения, начавшейся задолго до конкурса. Лозунг «Россия! Билан!» то и дело появлялся на экранах, напоминая, что на сей раз речь идет о действительно значимом, общенациональном деле - не то, что какие-то выборы президента или парламента!

Когда обещанная и запланированная победа состоялась, восторгам в Москве не было конца, поздравления звучали на уровне президента и правительства. Между тем в Киеве протестовали, жаловались на фальсификацию, грозили возмездием. Премьер Юлия Тимошенко поздравляла украинскую певицу Ани Лорак, занявшую второе место, как победительницу. Президент Виктор Ющенко пригласил к себе певицу вместе с её продюсером Филиппом Киркоровым и присвоил им звания Народных артистов Украины. В общем, патриотическая истерия в Киеве была почти такой же, как в Москве.

Один из российских музыкальных обозревателей очень хорошо выразил суть проблемы, заявив, во-первых, что победа на «Евровидении» стала в России национальной идеей, а во-вторых (как следствие этого), всякий, кто не гордится и не восторгается успехами Билана, враг государства, противник нации и русофоб. Перечитав этот потрясающий пассаж два или три раза подряд, я пришел к выводу, что его автор был совершенно чужд иронии. Он и в самом деле так думает! Но, что самое удивительное, так же рассуждали и чиновники, превратившие «Евровидение» в национальный проект. Если представители частного бизнеса и вложили в этот проект свои миллионы, то они уже вернули затраченные средства, либо планируют вернуть их в самом ближайшем времени.

Если для поддержания патриотических чувств у нас не осталось ничего, кроме хоккея и «Евровидения», то это и есть национальная катастрофа. Хотя, с другой стороны, такой подход вполне соответствует духу времени, причем не только у нас в России. Чем больше народ отчужден от общественной жизни, чем меньше он влияет на принимаемые решения, превращаясь в толпу обывателей, живущих исключительно частными интересами, тем больше роль и значение зрелищ, которые в публичном пространстве заменяют политические дискуссии, идеологические дебаты и массовые действия. Зрелища культивируют пассивность, одновременно создавая эффект соучастия, они необходимы для комфортабельного и беспроблемного превращения граждан в подданных. Неслучайно римский лозунг «Хлеба и зрелищ!» провозглашен был не во времена расцвета Республики, а тогда, когда на смену ей приходила власть императоров.

Впрочем, шум, поднятый вокруг «Евровидения» в России и на Украине, имеет и свою специфику, демонстрируя в полной мере комплекс неполноценности, характерный для правящего класса обеих стран. Ведь «Евровидение» - это конкурс молодых и начинающих исполнителей, второстепенный для иерархии западноевропейского шоу-бизнеса. Ни одна из западных стран не посылает туда звезд первой величины, да и вообще известных певцов. В противном случае все призы год за годом доставались бы Италии и Франции, с редкими перерывами, заполняемыми Испанией, Англией и Германией.

В Восточной Европе к подобному конкурсу относятся гораздо серьезнее. В него вкладывают серьезные деньги и превращают в вопрос национального престижа. Ведь это не только повод для местного шоу-бизнеса привлечь к себе внимание, но и способ окраинных государств Европы напомнить о своем существовании остальному континенту, который в противном случае мог бы годами про них не вспоминать.

Однако даже на таком фоне российская элита выделяется. Несомненно, Ани Лорак для властей в Киеве была не менее важна, чем Дима Билан для Кремля, но, по крайней мере, она технически соответствовала критериям «Евровидения»: всё-таки это начинающая певица. Как и специально для «Евровидения» созданная российская группа «Серебро», получившая на прошлом конкурсе, как и следовало ожидать, бронзу. А Билан просто не соответствует принятым на конкурсе критериям. Это же звезда первой величины, исполнитель, давно известный за пределами России, да к тому же выступающий на «Евровидении» уже во второй раз!

Конечно, Билан был лучше всех. Исполнители такого класса в конкурсе «Евровидения» просто не участвуют. Гордиться победой Билана в таком состязании - всё равно, как если бы чемпион по боксу в тяжелом весе хвастался, что набил морду какому-нибудь подростку, явившись на школьный турнир.

Понятно желание московского начальства действовать наверняка. Вот уж сколько лет в «Евровидение» деньги вкладывают, а победы всё нет! Обидно. Особенно, если учесть, что соседи-украинцы с меньшими затратами ресурсов всё же победы уже добились. Однако далеко не очевидно, что ставка оказалась оправданной. В общественном мнении победа Билана - несмотря на все восторги телевизора - вызвала как минимум двойственные чувства. Уж больно всё искусственно! Мало им было Билана, привезли и олимпийского чемпиона Евгения Плющенко, дополнив его венгром Эдвином Мартоном, которого для полной убедительности снабдили скрипкой Страдивари. Первый канал телевидения наивно-цинично имени венгра не произносил, сообщая, что российская команда состоит из Билана, Плющенко и скрипки Страдивари. Российское происхождение скрипки (в отличие от скрипача), видимо, сомнений не вызвало.

То, что это перебор, видно было с первого взгляда. Слишком явно было, что в конкурсе выступают не исполнители, а деньги. А недоверие продюсеров к Билану, которого пришлось так подстраховывать, просто бросалось в глаза, явно унижая исполнителя.

Если бы треть денег, потраченных на Билана, отдали бы в больницы или сельские школы, можно было бы серьезно улучшить положение дел в нескольких российских губерниях. Но ученики и учителя сельских школ и провинциальные врачи не создают «общественного мнения». По крайней мере, так считают профессионалы от пропаганды.

Рано или поздно они обнаружат, что ошибаются.

Специально для «Евразийского Дома»

НЕЛЕГКИ НА ПОДЪЕМ

Елена Зиброва

На последнем заседании столичного правительства руководитель комитета межрегиональных связей и национальной политики Алексей Александров привел данные, которые разочаруют немалую часть москвичей, страдающих от того, что «понаехали тут». В городе остается невостребованными 140 тыс. вакансий. Мегаполис испытывает острую нехватку прежде всего специалистов - ежедневно работодатели публикуют тысячи заявок.

И хотя платят тут гораздо больше, чем в регионах, едут оттуда, как это ни парадоксально, неохотно. Дело не только в российской ментальности, но и в том, что легкость на подъем при поиске работы государство никак не поощряет, а порой и препятствует ей. Между тем эксперты утверждают: низкая трудовая мобильность населения - реальная угроза нашей экономике.

Средняя заработная плата в Москве, по данным Росстата, в феврале этого года составляла 26 тыс. 960 руб. Мосгорстат, в свою очередь, уверяет, что намного больше среднего (иногда в разы) зарабатывают финансисты, специалисты в сфере информационных технологий и вычислительной техники, связисты, оптовые и розничные торговцы. Меньше всего платят учителям - чуть больше 20 тыс. Для сравнения: средняя зарплата в Тамбове - 11 тыс., в Туле, Липецке, Нижегородской области - около 12, в Белгородской - 14,5, Ивановской - примерно 10 тыс. руб. И с работой во многих российских городах и весях - не то, чтобы очень…

Между тем в столичном банке вакансий ежедневно (!) появляется более 5 тыс. заявок от работодателей на одних только инженеров (пять лет назад их было 300-400), более 2 тыс. - на бухгалтеров, более 500 - на преподавателей. Часть этих вакансий заполняется, но все равно в городе существует сейчас 140 тыс. свободных рабочих мест.

В обзоре московского рынка труда за первые месяцы этого года аналитики HeadHunter сообщают: наиболее востребованы специалисты в области информационных технологий, управленческом учете и продажах. Но, кроме востребованных, есть еще и просто дефицитные профессии. Пальму первенства держат в столице страховые агенты, предложения по зарплате, которые делают им работодатели, варьируется в пределах от 20 до 100 тыс. руб. в месяц. Программисты или «сисадмины» получают в среднем 40-50 тыс. (а, скажем, в Пскове - 5-15 тысяч руб.).

Тем не менее переезжать в другой город ради высоких заработков россияне в массе своей не желают. По данным социологов, не менее половины наших граждан остаются верны советской модели трудовой мотивации - предпочитают иметь небольшой, но твердый заработок и «уверенность в завтрашнем дне». Такая модель, как известно, никаких резких телодвижений не предусматривает. По разным оценкам, от четверти до трети россиян допускают возможность переезда ради более высокого заработка. Но, как отмечают эксперты рынка труда, «допуск» этот в подавляющем большинстве случаев - чисто теоретический. На практике же готовность сдвинуться с места ничтожно мала.

Научный руководитель Центра социальной политики Института экономики РАН Евгений Гонтмахер причину низкой трудовой мобильности объяснил «НИ» так: «Исторически люди планировали свою карьеру «от начала до конца» на одном месте. Государство этому напрямую поспособствовало, введя когда-то систему прописки, поэтому люди привязаны к одному месту. Кроме этого, в России слишком отсталая система инфраструктуры и информирования, что сводит к нулю желание человека к переезду». На фактически сохранившуюся прописку (хотя и переименованную в регистрацию) как главное препятствие указывает и Институт глобализации и социальных движений (ИГСО). «Институт прописки жестко ограничивает свободу передвижения и проживания населения и выступает мощным тормозом экономического развития России», - говорится в его материалах.

Многие аналитики отмечают, что людей пугают московские цены. Но зарплата-то в столице часто выше в разы. Для примера возьмем тех же бухгалтеров. По оценке руководителя департамента Федеральной государственной службы занятости по Москве Сергея Дудникова, в городе 1 тыс. незаполняемых вакансий по этой специальности. Платят в среднем, как утверждает портал superjob.ru, 26 тыс. руб. в месяц (данные на первый квартал этого года). Для сравнения: в Кирове, например, средний бухгалтер получает ровно вдове меньше. И хотя цены там ниже, но не в два же раза.

Сама столица не может заполнить все вакансии зачастую из-за высоких запросов соискателей рабочих мест. По оценке службы занятости, выпускники московских не только вузов, но и училищ при трудоустройстве готовы начинать разговоры с работодателем, если им предлагают не менее 50 тыс. руб. в месяц. Город пытается приглашать людей из провинции. Как сообщает столичный комитет межрегиональных связей и национальной политики, Москва держит курс на «замену иностранных рабочих российскими кадрами». Заключены соглашения с 12 регионами Приволжского и Центрального федеральных округов, но десятки тысяч мест все равно остаются вакантными.

Принято считать, что важнейшим фактором, тормозящим поиск работы в других городах, особенно в Москве, является пресловутый «квартирный вопрос». Купить здесь жилье человек, приехавший из провинции за длинным рублем, действительно не может. А вот снять - другое дело, отмечают эксперты. Ведь в родном городе специалисты, которые могли рискнуть переездом, живут явно не в вокзальном зале ожидания. Если свое жилье в родном городе сдавать, а в чужом снимать, «баш на баш» может не получиться, надо будет еще «залезать» в зарплату, пусть и в разы большую, а этого делать не хочется. А если продать свою «трешку», купить можно будет только «однушку». Правда, в столичном городе, но площадь-то будет меньше. Словом, образуется замкнутый круг, из которого большинство граждан не находят выхода.

Западная модель, в основе которой совсем другая уверенность - «я сделаю это во что бы то ни стало» - у нас не проходит. «Средний житель Костромы, например, имея у себя маленькую, но стабильную зарплату, соцпакет и квартиру, не бросит это «добро» и не отправится на заработки не только в Швецию, но и в Москву», - утверждает директор ИГСО Борис Кагарлицкий. И одну из причин специалисты института видят, в частности, в том, что люди пасуют перед множеством бюрократических формальностей и болезненных унижений, с которыми у нас непременно связан процесс переезда. Так что, менталитет менталитетом, но страх к переменам генерирует в людях и государство.

Молодежь, конечно, более мобильна, чем люди среднего и старшего возраста, но она, к сожалению, так же мало информирована. «Люди попросту не знают о спросе на свою специальность. Например, закрылся завод в Рязани - они найдут себе работу пусть даже продавца в палатке, голодать не будут. Но они не узнают, что в другом регионе они нужны и что заработки там более чем приличные по сравнению с теми, что им сейчас платят», - утверждает г-н Кагарлицкий. В пример он приводит ситуацию в Ленинградской области - практически новом индустриальном центре РФ, где сейчас ощущается острая нехватка профессиональных рабочих. Но, скажем, токари-профессионалы из Центральной России в массе своей попросту об этом не знают.

Утверждать, что в стране нет трудовой миграции, было бы неправильно, но направлена она главным образом вовне. Уехали и продолжают уезжать за рубеж в первую очередь классные специалисты, поэтому Россия хорошо знает, что такое «утечка мозгов». Теперь Федеральная миграционная служба думает, как бы их вернуть. Она даже подготовила письмо в РАН, в котором предлагает разработать механизмы возврата «сверхкомпетентных» соотечественников, которые «способны возглавить целую отрасль науки». Но надежд на это немного, поэтому программу господдержки переселения соотечественников уже предлагается распространить на иностранных студентов, обучающихся в российских вузах. Расчет на пришлую рабочую силу, может быть, и верен, но не лучше ли сначала разобраться со своей…

«Новые Известия»

КРИЗИС ГЛОБАЛЬНОЙ ЭКОНОМИКИ И РОССИЯ

Доклад Института глобализации и социальных движений (ИГСО) Экспертная группа ИГСО: Василий Колташов, руководитель Борис Кагарлицкий Юрий Романенко Игорь Герасимов Первые недели 2008 года практически все российские и зарубежные эксперты считали ситуацию в мировой экономике благополучной. Сделанное немногими аналитиками предупреждение о надвигающемся большом хозяйственном кризисе не были восприняты оптимистически настроенным обществом достаточно серьезно. 22 января мировые биржи сотрясло первое падение. Вслед за ним последовал ряд новых биржевых обвалов. Фондовые рынки планеты оказались дестабилизированы. Усилилась инфляция, начали резко расти цены на продовольствие. Ряд американских и европейских банков заявили о колоссальных убытках, понесенных по итогам 2007 года. Стали ясны масштабы хозяйственных проблем в США. Начался новый мировой кризис. Проявление первых его симптомов породило много вопросов, непосредственно связанных с природой кризиса, причинами его возникновения и логикой вероятного развития. 1. Основные выводы Развитие глобального кризиса: 1) В настоящее время мировой экономический кризис находится на ранней стадии, проявившись преимущественно в финансовой сфере (дестабилизация фондовых рынков, убытки банков, рост инфляции, удорожание капиталов); 2) В наибольшей степени от кризиса пострадало национальное хозяйство США, где подготовляется открытие торгового кризиса и падение промышленного производства; 3) Вслед за падением спроса на американском рынке кризис перекинется на «новые индустриальные страны», где начнется остановка производства; 4) Сокращение объемов продаж и мирового промышленного производства приведет к новым обвалам на фондовых рынках планеты и переходу инфляции в стагфляцию, совершится падение цен на нефть, возрастет число безработных, произойдет масштабное падение потребления; 5) Кризис затронет все страны, включенные в мироэкономику, и повлечет за собой продолжительную депрессию, разрушительные последствия глобальной хозяйственной дестабилизации окажутся очень большими; 6) Предполагаемые сроки развития кризиса: 2008 год - рецессия в США и начало промышленного спада в других странах, 2009-2010 годы - пик кризиса (основное падение), 2010-2013 годы - депрессия, перестройка мироэкономики для нового развития; 7) Правительства стран мира не располагают стратегиями преодоления кризиса, вероятность их выработки (в силу недооценки кризиса и незаинтересованности в необходимых преобразованиях) до перехода кризиса в пиковую фазу крайне невелика; 8) Нет оснований ожидать быстрого прохождения кризиса, его затягивание приведет к обострению политических и социальных конфликтов в большинстве стран мира; Характер и последствия кризиса: 9) Начавшийся мировой экономический кризис является системным, обусловленным противоречиями неолиберальной модели капитализма (мировое хозяйство не может дальше развиваться по-старому), исчерпаны ресурсы экономической политики, построенной на соединении систематического снижения реальной заработной платы со стимулированием потребления; 10) Падение потребления в «старых индустриальных странах» привело к потере эффективности экономической модели, основанной на эксплуатации дешевой рабочей силы в «третьем мире» (дальнейшее снижение товарных цен за счет сверхэксплуатации рабочей силы невозможно, ее ресурсы также почти исчерпаны); 11) Инфляция является одним из проявлений глобального кризиса и порождена изменением баланса между товарной и денежной массой в экономике (обесцениванием значительной части ценных бумаг, жилой недвижимости, а также проявившимся в ходе американского ипотечного кризиса падением покупательной способности населения); 12) Кризис знаменует собой смену понижательной волны в развитии мироэкономики повышательной (как кризис смены волн, он окажется тяжелым и продолжительным); 13) Кризис не завершится, пока не будут сняты породившие его противоречия, а развитие мирового хозяйства не получит новый технологический импульс (прежде всего в инновациях индустрии, что приведет к удешевлению товаров); 14) По итогам глобального кризиса энергопотребление в мире возрастет, возникнут новые способы получения энергии, значение углеводородов упадет; 15) Кризис приведет к разрушению изолированных рынков труда и поспособствует образованию единого мирового рынка рабочей силы; 16) Кризис поспособствует укрупнению глобальных монополий и усилению их роли в мировом хозяйстве (значение среднего и мелкого бизнеса еще более упадет); 17) Кризис приведет к возрождению политики протекционизма, которая станет мощным инструментом глобальной корпоративной конкуренции; 18) Международное разделение труда возрастет, в «старых промышленных странах» логично ожидать реиндустриализации; Влияние кризиса на экономику России: 19) Оказанное кризисом воздействие на экономику России остается пока незначительным и затрагивает преимущественно финансовую сферу; 20) Экономика РФ продолжает расти, но потребительский рынок в стране инфляционно сжимается, что подготовляет национальный торговый и ипотечный кризисы; 21) Приход глобального кризиса в РФ задержится и произойдет, вероятно, позднее, чем в «новые индустриальные страны» и ЕС; 22) Под воздействием общемировых хозяйственных тенденций экономика России может ощутить серьезное недомогание еще при сохранении высоких нефтяных цен на мировом рынке; 23) Падение мировых цен на нефть приведет к кризисному поражению национального хозяйства России, обвалу на фондовом рынке, падению промышленного производства, росту безработицы и усилению инфляции, резко снизится потребление; 24) Глобальный кризис окажется для России особенно тяжелым из-за экспортно-сырьевой ориентации экономики; 25) Выход страны из кризиса будет сопряжен с большими структурными переменами в экономике, общественными потрясениями и падением роли сырьевых корпораций. 2. Системный кризис мировой экономики 2.1. Первые проявления кризиса Сведения о резком сокращении прибыли банковской группы Citigroup привело 15 января к падению на Нью-йоркской фондовой бирже. Индекс промышленной активности Dow Jones снизился на 2,2%, Standard amp; Poor's - на 2,51%. Nasdaq Composite потерял 2,45%. 21 января резкое снижение цен на акции произошло на всех основных мировых рынках. Торги на Франкфуртской, Лондонской и Парижской биржах завершились падением на 7,16%, 5,5% и 6,83%, крупнейшим за последние шесть лет. В России оно уже составило более 8%. Негативную роль в развязке биржевого кризиса сыграли предложенные президентом Бушем меры по снижению налогов - «республиканская панацея» - не способные поправить экономическую ситуацию в США. Объявленное администрацией понижение налогов только усилило биржевую панику. Охвативший 21-22 января ведущие мировые биржи кризис явился следствием обнаружившегося расхождения в рентабельности компаний с их капитализацией. Произошедшее падение на фондовых рынках планеты было вызвано информацией о низкой рентабельности, а также больших убытках ведущих банков. Цена на акции рухнули, опустились также бумаги «здоровых компаний» - по которым на рынке не имелось сведений об убытках или понижении доходности. Даже российские корпорации, такие, как «Газпром», понесли серьезные потери. Стабилизация фондовых рынков по итогам падения конца января не оказалась продолжительной. Фондовые рынки вступили в полосу нестабильности, что сразу отразилось на товарных рынках. Правительства и экономисты немедленно принялись успокаивать общество, объясняя, что произошла только «корректировка курса акций». Однако спустя всего неделю на мировых рынках вновь наблюдалось снижение. 28 января опять отмечалось падение на многих фондовых рынках. 5 февраля мощный обвал произошел на американских и европейских биржах. Потом наступило очередное успокоение и новое падение 17 марта. На Лондонской фондовой бирже 5 февраля совокупная стоимость котирующихся акций сократилась на 2,63%. На Франкфуртской бирже падение составило 3,36%, на Брюссельской - 3,17%, на Миланской - 3,07%, на Амстердамской - 3,34%. В Париже бумаги подешевели на 3,96%. На Мадридской бирже падение оказалось еще больше. Оно составило 5,19%. Большие потери в цене понесли акции банков и автомобильных компаний Евросоюза. 7,4% от своей стоимости потерял французский Renault. Бумаги Peugeot подешевели на 6%, итальянского Fiat - на 6,5%. Акции аэрокосмического концерна EADS лишились 6%. Биржевое падение в России также оказалось значительным. Индекс РТС, один из основных отечественных фондовых индикаторов, опустился на 3,38%. ММВБ упал на 4,04%. Больше всего потеряли бумаги Сбербанка России (-5% на ФБ ММВБ) и ОАО «Роснефть» (-5,7% в РТС). Общее снижение цен российских «голубых фишек» оказалось в границах 5,7%. Восстановление после обвалов 21, 22 и 28 января стало непродолжительным, показав, насколько фондовые рынки утратили прежнюю положительную динамику. В США 5 февраля индекс Dow Jones, определяемый на основании совокупного курса ценных бумаг 30 американских компаний-лидеров, снизился на 2,53%. Standard amp; Poors 500 потерял 2,67%. Индекс электронной биржи NASDAQ лишился 2,54%. Характерно, что падение в США оказалось менее значительным, чем в странах ЕС и России. Миф о независимости национальных экономик, которому больше всего подвержена Россия, еще раз оказался под ударом. Разница показала, насколько сильно ощущаются в мире любые негативные явления в американском национальном хозяйстве. 14 марта на американских биржах опять появились признаки, предвещавшие новое падение. Чтобы предотвратить вызревающее обрушение, Федеральная резервная система (ФРС) США в экстренном порядке понизила ставку рефинансирования до 3,25%. Однако снижение дисконтной ставки, по которой кредитуются банки, на 0,25 процентных пункта не возымело положительного действия. К обратному эффекту привело также беспрецедентное со времен Великой депрессии решение напрямую кредитовать крупные финансовые компании. Намерение ФРС финансово содействовать банку J.P.Morgan Chase amp; Co в покупке за 236 млн. долларов инвестбанка Bear Stearns повлекло обвал котировок других крупнейших американских банков. Акции Bear Stearns подешевели 14 марта на 47%. От прежней внушительной капитализации компании не осталось и следа. Еще год назад она составляла 20 млрд. долларов. 17 марта информация о плачевном состоянии американской банковской сферы вызвала общемировую панику. Необоснованность высокого курса ценных бумаг компаний, терпящих бедствие, привела к массовой распродаже трейдерами их акций. На всех крупных фондовых площадках мира произошло падение. Российский РТС лишился 4%. Такими же оказались потери на европейских площадках. Британский индекс FTSE 100 понизился на 2,93%. Японский Nikkei 225 обвалился на 3,71%. Ни один фондовый рынок от Азии до США не устоял. Одновременно с цепью первых падений на фондовых рынках в мире произошло заметное ускорение инфляционных процессов. В первую очередь это отразилось на росте продовольственных цен, затронувшем практически все страны планеты. В России, по официальным оценкам, с начала года к концу марта 2008 года цены на овощи и фрукты возросли на 23,5% и 14,9% соответственно. Хлебобулочные изделия и крупы стали стоить дороже на 6,9%. На мировом рынке многие продовольственные товары поднялись в цене на 40-60%. Более миллиарда человек оказались вынуждены сократить свой рацион, исключив из него самые необходимые продукты. Во многих регионах планеты резко обострилась ситуация с голодом. Произошли первые массовые выступления протеста. 2.2. Антикризисные меры и рецессия в США На основе опыта кризисов 1998-1999 и 2001 годов правительства стран-лидеров готовились к отражению новой экономической дестабилизации за счет создания мощных финансовых резервов. Россия образовала Стабилизационный фонд в размере 548,1 млрд. долларов. Китай сконцентрировал огромные золотовалютные резервы, достигающие 1,68 трлн. долларов (70% из них размещено в долларовых активах). Еврозона собрал более 500 млрд. долларов. Япония - 1,02 трлн. долларов. Золотовалютные резервы США относительно невелики, в несколько раз уступая запасам Японии. При этом государственный долг страны к концу 2007 года достиг почти 10 трлн. долларов, а суммарный долг государства, штатов и корпораций достиг 40 трлн. долларов. Для сравнения в том же году мировой ВВП составил 61 трлн. долларов, увеличиваясь ежегодно в 2001-2005 годах на 4%, в 1991-2000 годах - на 3,1%. Чтобы платить по долгам и покрывать бюджетные расходы американское правительство вынужденно ежегодно привлекать 400-500 млрд. долларов заемных средств через продажу долгосрочных облигаций ФРС. В качестве антикризисной стратегии всеми странами предполагалось оказывать финансовую помощь попавшим в затруднение компаниям, способствуя восстановлению нормального режима их работы. Также государства планировали направлять финансовые ресурсы на поддержание стабильного курса ценных бумаг и расчетных валют. Однако, как показали уже первые месяцы нового глобального кризиса, все эти меры оказались неэффективны. Они способствовали кратковременной стабилизации на фондовых рынках, временно восстанавливали платежный баланс корпораций, но не снимали причин кризиса. В результате смена фаз развития кризиса лишь откладывалась. В США меры по снижению ставки рефинансирования, финансовой накачке компаний и временного стимулирования спроса за счет возврата части налоговых поступлений населению («план Буша» вернуть 168 млрд. долларов потребителям) не смогли предотвратить вхождения национального хозяйства в полосу кризиса. В Соединенных Штатах отмечается рост безработицы. Из-за нехватки кредитов 28 млн. американских граждан пользуются продовольственными талонами (в 2007 году этот показатель составлял 26,5). В марте американская экономика потеряла 81 тысячу рабочих мест, в апреле лишилась еще 20 тыс. Число официально признанных безработных в мае возросло еще на 5%. Общее число безработных в США составило 5,5% от всего трудоспособного населения, что является рекордом за 20 лет. Из 8,5 млн. безработных пособия получают лишь 3,1 млн. человек. По официальным данным среднемесячный прирост числа безработных уже составляет 5%, к которым не относятся иммигранты и многие граждане США. Впервые за пять лет падает активность компаний, работающих в сфере услуг. В секторах розничной торговли, транспорта, финансов, недвижимости и здравоохранения работодатели сокращают численность персонала. Отмечается также падение потребления. По наблюдению экономистов, устойчивый спрос сохраняется лишь на продукты питания, по всем остальным показателям происходит снижение объемов продаж. В немалой степени страдают США и от инфляции. С начала года она, по различным оценкам, составила от 4 до 7%. В очень тяжелом состоянии банковская сфера. На спасение ее брошены огромные средства со всего мира. Но финансовые вливания не принесли устойчивых положительных результатов. Пострадавшая первой банковская группа Citigroup распродает активы и пытается укрепить положение за счет эмиссии акций. Промышленное производство в США за полгода снизилось на 1,2-1,5%. Есть все основания полагать, что уже в ближайшие месяцы затруднения в сбыте товаров сильнее отразится на производственном секторе. За I квартал 2008 года рост ВВП составил всего 0,6% в годовом исчислении (в 2006 году ВВП равнялся 3,3%, в 2007 году - 2,2%). По мнению ООН, для американской экономики существует два сценария. Пессимистический - предполагает сокращение ВВП США в 2008 году на 1,2%, оптимистический - увеличение на 1%. Однако такие оценки основаны на экстраполяции тенденций, характерных для текущего состояния дел, что принципиально неверно, поскольку кризис в мироэкономике и хозяйстве США развивается по определенным стадиям. В настоящее время он находится на ранней стадии, затронув главным образом финансовую сферу. Уже в скором времени кризис более полно проявится в торговле и сфере услуг, затем дав о себе знать в промышленности. В результате для экономики США год завершится более ощутимым падением ВВП. Оно может составить как минимум 4-5%, а как максимум оказаться кратно выше. При этом 2008 год нельзя считать самым тяжелым годом кризиса или временем его прохождения, пока основные противоречия, вызвавшие глобальную дестабилизацию, не будут разрешены. В середине 1990-х годов доля финансовых услуг в ВВП Соединенных Штатов превысила долю промышленности. С 1970-х годов по 2008 год составляющая производства в ВВП упала с 25% до 12%. Доля финансовых услуг возросла с 12% до 20-21%. При этом 4-5% роста ВВП в финансовом секторе 1990-2000-х годов связаны с ипотечным бумом. С 1987 по 2007 год общая задолженность в США выросла с 11 трлн. долларов до 48 трлн. долларов, в которых наиболее велика доля частного финансового сектора. Разрыв потребительского «мыльного пузыря» неминуемо приведет к беспрецедентному числу банкротств, основная доля которых придется на финансовый сектор. Вопреки общепринятым оценкам, отрицательное торговое сальдо США не играет в развитии кризиса значительной роли, поскольку покрывается ввозимой в страну прибылью корпораций. Поступающие на внутренний рынок США иностранные товары часто произведены на предприятиях, принадлежащих американским компаниям. Так, громадная розничная сеть Wall-mart владеет в КНР более чем 700 фабриками. Однако, получая высокую прибыль на товарном рынке США, американские корпорации длительное время проводят политику сокращения расходов на рабочую силу, непосредственно создающую этот рынок. Для других стран, включая Россию, вхождение в мировой кризис пока происходит с серьезным временным отрывом от США. На протяжении 2008 года эта тенденция, очевидно, сохранится. Одновременно можно предполагать, что падение цен на нефть способно задержаться до 2009 года, а фактически до перехода глобального кризиса в фазу поражения промышленности. К тому же, кризис на финансовых рынках подстегивает инвесторов к спекулятивным вложениям в операции с куплей-продажей нефти, считающихся более надежными. Это приводит к надуванию ценового «мыльного пузыря» на нефтяном рынке. В течение первых 5 месяцев 2008 года при фактической стагнации спроса цены на нефть выросли более чем на треть. Эта тенденция тактически выглядит благоприятной для России, но стратегически увеличивает для неё риски, связанные с кризисом. Наряду с США проблемы начали испытывать и хозяйства европейских стран: Франции, Великобритании, Ирландии, Швейцарии, Люксембурга и Испании. Прибыль одного из крупнейших французских банков Credit Agricole по итогам 2007 года снизилась по сравнению с прогнозом на 16,8%. Убытки компании на американском ипотечном рынке в I квартале 2008 года составили 1,2 млрд. евро. Другой французский банк Societe Generale объявил о списании 1,18 млрд. евро по кредитным инструментам и падении чистой прибыли в I квартале на 23% до 1,1 млрд. евро. Крупнейший швейцарский банк Credit Suisse обнародовал информацию о потерях 2,85 млрд. долларов. Еще большие потери понес крупнейший европейский банк UBS AG. За IV квартал 2007 года они составили 13,7 млрд. долларов. Всего банки мира уже списали в связи с американским «народным дефолтом» (массовыми неплатежами по жилищным закладным) более 320 млрд. долларов. Merrill Lynch и UBS почти полностью лишились капитала. Банки Morgan Stanley, Mizuho Financial Group, Citigroup и Washington Mutual понесли убытки на треть капитала. Совокупные потери на рынке ипотеки и связанных с ней долговых ценных бумаг оцениваются МВФ в 565 млрд. долларов. Эта сумма была снижена под давлением США. Ранее МВФ оценивал потенциальные убытки в 945 млрд. долларов. Сведения о потерях, понесенных на ипотечном рынке США, продолжают поступать, размер постепенно рассыпающейся пирамиды ипотечных кредитов оценивается в 10,7 трлн. долларов. Обвал на рынке недвижимости США привел к резкому удешевлению жилья. Индекс Кейса-Шиллера, отражающий стоимость недвижимости в Соединенных Штатах, опустился до самого низкого за 20 лет уровня. В национальном масштабе индекс цен на жилье за первый квартал 2008 года снизился на 14,1% по сравнению с тем же периодом 2007 года, достигнув самой низкой отметки с 1988 года. Рынок переполнен отобранными у заемщиков домами и квартирами. В 2008 году за невыплату ипотечных взносов в стране изъято более 1 млн. домов. Колоссальный сегмент американского рынка - жилая недвижимость - продолжает обесцениваться. В ближайшие месяцы падение стоимости жилья может составить от 10 до 25%. Среди пострадавших от продолжающегося «народного дефолта» в США оказались также коммерческие структуры Японии и Таиланда. Косвенно американский ипотечный кризис сказался на всей мировой банковской системе, породив дефицит дешевых кредитов. Без постоянной финансовой подпитки банки мировой периферии оказались в затруднительном положении, поскольку у них начали накапливаться «местные» проблемы с должниками. Появились первые затруднения с платежами по кредитам, предоставленным зарубежными банками. Произошел отток банковских инвестиций. Вслед за глобальным биржевым кризисом возник финансовый кризис, явившийся лишь новым проявлением общемирового хозяйственного кризиса. Столкнувшись с дефицитом ликвидности банков, правительства пошли на принятие разнообразных мер по накачке компаний платежными средствами. Власти РФ разместили на счетах проблемных банков средства Пенсионного фонда. Среди государств СНГ в наиболее затруднительном положении оказался Казахстан. Президент Назарбаев признал, что экономика его страны находится в глубоком кризисе. Причина - финансовые проблемы, вернее, банковский кризис, вызванный невозможностью расплатиться за дешевые иностранные кредиты. Из казахских банков начался отток средств, их рейтинги резко снижены. Правительство Казахстана выделило в помощь банкам 4 млрд. долларов, при общих финансовых резервах страны в 40 млрд. долларов. Однако ни этой суммы, ни золотовалютных запасов Казахстана не хватит надолго. Строжайшая экономия, о которой говорит Назарбаев, тоже окажется малоэффективной. Применение подобных мер правительствами других стран также приведет лишь к углублению кризиса. Получение отсрочки для корпораций за счет дальнейшего падения потребления не только не снимает противоречий кризиса, а напротив - обостряет их. Официальные лица США считают, что негативную тенденцию все еще можно преодолеть, предотвратив глобальное расползание кризиса. Более пессимистичны американские аналитики, в начале года соглашавшиеся с оптимизмом правительства. В настоящее время ставка рефинансирования без существенного эффекта снижена до 2%. Фондовый рынок находится в подвешенном состоянии. С мая производится возврат гражданам налоговых поступлений. Процесс выплаты денег займет 2,5 месяца. В зависимости от величины доходов налогоплательщики получают обратно сумму от нескольких сот до 2400 долларов. Максимальный размер выплаты получают семьи, зарабатывавшие порядка 150 тысяч долларов в год и имеющие трех-четырех детей. Однако ожидания чиновников, что финансовое стимулирование способствует повышению потребительской активности, пока не оправдались. Население предпочитает тратить деньги на оплату долгов и создание запасов продовольствия. Американские компании продолжают проводить политику экономии за счет ухудшения условий труда работников, что никак не способствует росту потребления. Возврат долгов населения банкам за счет налоговых льгот может несколько уменьшить давление на финансовые институты США, но не устраняет общей кризисной тенденции на потребительском рынке. В Вашингтоне рассчитывают, что сочетание низкой кредитной ставки для компаний с мерами временного стимулирования спроса на внутреннем рынке позволят выиграть время, избежать хозяйственного падения и пройти кризисную полосу. Предполагается, что кризис - это «временная неприятность», которая пройдет сама собой. Однако производимые стандартные действия властей не затрагивают причин кризиса, являющегося для мироэкономики системным. Нет оснований считать, будто новое понижение ставки рефинансирования окажется более эффективным. Также нет оснований полагать, что разовая субсидия населению может поднять его платежеспособный спрос, упавший в силу объективных причин. Финансовая накачка компаний не способна вернуть им эффективность в условиях падающего потребления. В результате применяемые в настоящее время в США антикризисные меры не могут остановить развитие всех негативных тенденций в экономике, а обеспечивают лишь временную передышку. Продлиться она способна несколько месяцев. Вероятно, уже к началу осени можно ожидать проявления новых симптомов развития кризиса в США. 2.3. Происхождение глобального кризиса Среди аналитиков, отрицавших в конце 2007 года вероятность кризиса, сегодня большинство объясняет негативные процессы в мировой экономике как последствия ипотечного кризиса в США. По мнению неолиберальных экономистов, кризис вызван просто коллективными ошибками руководства ряда компаний и завершится, как только ситуация в финансовой сфере поправится. Аналогичной позиции придерживаются практически все правительства. Власти РФ не раз выражали уверенность, что финансовый кризис не затронет отечественную экономику, а, напротив, окажет на нее положительное влияние. Однако при рассмотрении происхождения глобального кризиса видно, насколько поверхностными являются подобные оценки, наивными - национально-мессианские ожидания. На протяжении 2007 года практически на всех мировых биржах отмечался рост. Рынок акций США, крупнейший и наиболее важный в мире, только к концу года начал давать сбои в связи с ипотечным кризисом. Активный рост был зафиксирован на немецком фондовом рынке: индекс DAX показал отличный результат в 22%. Британские акции поднялись на 3,8%, французские - на 1,3%. Российский фондовый рынок в минувшем году развивался успешно. Особенно удачными оказались IPO электроэнергетических компаний. Но в ходе 2007 года мировая экономика все более ощущала признаки недомогания, внешне скрытые для аналитиков большинства корпораций. О приближении мирового экономического кризиса свидетельствовал целый ряд фактов. Рост производства в «новых промышленных странах» должен был, прежде всего, обслуживать потребление в богатых США и ЕС. Однако в связи с выносом из этих «старых промышленных стран» многих производств в них неуклонно снижалась реальная заработная плата, усиливалась тенденция к неполной и нестабильной занятости. «Хорошие рабочие места» в «первом мире» заменялись низкооплачиваемыми в странах периферии, где не имелось профсоюзов, социального и трудового законодательства. Если во времена «социального государства» периода 1949-1973 годов политика занятости, проводимая правительствами, в сочетании с высокими пособиями по безработице обеспечивала устойчивый спрос при стабильном жизненном уровне, то в современной западной экономике даже в работающих семьях характерна тенденция к нестабильности доходов. Так, если средний американец тратил в начале 1990-х годов на жилье 25% своих доходов, то в 2005 году эта доля возросла до 50-60%. Рабочие организации Запада, гарантировавшие людям в 1949-1973 годах относительно высокий уровень жизни, были ослаблены (профсоюзы) или деградировали (социал-демократия), а их социальная база сузилась в результате выноса целых отраслей в страны периферии. Идеальным местом для переноса промышленности оказался Китай, обеспечивший 20-процентную «скидку» на цену своей рабочей силы для транснациональных корпораций. Индустриальный бум в «третьем мире» происходил одновременно с первичной пролетаризацией сотен миллионов крестьян. Отрываясь от натурального хозяйства, они становились наемными работниками и потребителями (преимущественно очень бедными). Производство все более концентрировалось в «странах юга», в то время как главные рынки сбыта оставались в «зоне севера». Падение спроса в США, Великобритании, ЕС и ряде других стран не могло компенсироваться за счет потребления средних слоев глобальной периферии. Снижение потребления в центре неминуемо оборачивалось остановкой производства на периферии, что вело к увольнениям и автоматически подрывало покупательную способность местных «средних классов». За период 1982-2008 годов в «старых индустриальных странах» возросло число работающих женщин, что (в отличие от 1950-1960-х годов) стало семейной нормой. Трудящиеся оказались вынуждены чаще перерабатывать или сочетать несколько работ, чтобы сохранить свой материальный достаток. Таким образом, при снижении средней заработной платы в расчете на одного человека средний доход семьи в США и многих других западных странах в течение некоторого времени продолжал расти. Однако уже в конце 1990-х годов процент людей, относимых к «среднему классу», начал понемногу сокращаться. На протяжении 2000-х годов падение доходов трудящихся «первого мира» прикрывалось ростом потребительского кредита, но к концу десятилетия задолженность семей в США и Британии достигла критической отметки. В 2007 году в Соединенных Штатах разразился кризис неплатежей - «народный дефолт». В ходе него частные лица, не располагая достаточными средствами, задерживали или прекращали выплаты по банковским кредитам. Этот кризис наложился на крайнее финансовое ослабление американского государства, все менее справлявшегося с ролью глобального гегемона. Систематически проводившаяся как демократическими, так и республиканскими администрациями политика снижения налогов предопределила перераспределение средств в пользу частного сектора, стимулируя его активность, но одновременно подорвала способность правительства прийти на помощь экономике, когда такая помощь понадобится. Долларовая эмиссия, которой правительство Буша старалось покрыть военные расходы, лишь ускоряла процесс ослабления потребительского рынка США. Ресурс поддержки потребления за счет банковского кредитования в 2007 году был практически исчерпан - население стало неспособно оплачивать даже минимальные проценты. Банковский сектор охватил кризис; информация о понесенных компаниями в минувшем году убытка привела к первым обвалам на бирже, а затем и к дестабилизации всех фондовых рынков планеты. На протяжении некоторого времени негативный эффект американской инфляции компенсировался способностью растущей мировой экономики поглощать избыток американских долларов, но это не могло продолжаться бесконечно. Сталкиваясь в минувшем году с нарастающими проблемами, корпорации не находили решения. Они скрывали убытки, завышали полученную прибыль. Торговля дорожающими акциями компаний, маскирующих свои увеличивающиеся трудности, породила противоречие, которое рано или поздно должно было вырваться наружу. Проблемы на фондовом рынке программировались замаскированными проблемами всей мироэкономики, включая функционирование банковского сегмента. Характерно, что потребительское кредитование 2000-х годов часто не было способно за счет процентов покрыть инфляционные издержки банков. Кредитование населения под низкий процент (до 3%) являлось прямым следствием беспрецедентного глобального перенакопления капиталов, которые оказалось некуда больше вкладывать. В мироэкономике сложилась ситуация, когда возможности рынков исчерпались. Корпорации располагали ресурсами для наращивания производства, но извлечение прибыли становилось все более сложным. В условиях падения спроса в Северной Америке и Европе возросло значение стран, располагающим большими внутренними рынками - прежде всего России, Бразилии и Индии. Хозяйственный рост в них мог продолжаться даже некоторое время после начала кризиса. В условиях спада потребления в США «новые гиганты» превращались в центр притяжения капиталов, возрастающая доля которых оставалась спекулятивной. На протяжении двух десятилетий не только потребление в США, но и рост мировой экономики поддерживались за счет кредитования населения (прежде всего западного «среднего класса»). Доступность кредитов обеспечивали высокие прибыли корпораций США и других стран. Возникало противоречие между производственными и потребительскими рынками. Вынос производства из «первого мира», объективно понижал его потребительские возможности, но полученные в «третьем мире» прибыли позволяли кредитовать средние слои западного общества (прежде всего в США и Великобритании). Неминуемо происходившее обострение этого противоречия по мере все большего переноса промышленности из центра мироэкономики на периферию не могло не привести к глобальному кризису, более тяжелому и более сложному, чем обычные кризисы перепроизводства (рецессии), происходящие каждые десять лет. США стали первой страной, по которой пришелся начальный удар глобального системного кризиса. 2.4. Инфляция Неожиданностью для мировой финансовой системы в 2008 году стало ускорение инфляции, прежде всего выразившееся в росте цен на продовольствие и топливо. В качестве причины инфляции большинство аналитиков называют рост цен на продукты питания и энергоносители, т.е. саму инфляцию. Невзирая на неадекватность подобных объяснений, мировая инфляция имеет объективные причины, связанные с общим кризисом модели глобальной экономики. Рост товарных цен - не причина, а следствие инфляции. Несмотря на то, что инфляция ускорила темп еще до цепи январско-мартовских биржевых обвалов, именно они позволяют лучше всего понять ее причины. Характерной особенностью международной инфляции является ее глобальный характер. В разной степени она затрагивает все страны планеты, неравномерно понижая покупательную способность всех денежных единиц. В настоящее время быстрее всего растут цены на товары первой необходимости, потребляемые постоянно: продовольствие и топливо. В США торговые сети и небольшие магазины проводят распродажи, поскольку они переполнены нереализованными промышленными товарами. Как только запас продукции будет продан, цены на промышленные товары пойдут вверх, подчиняясь общей тенденции. Учитывая, что в мире не произошло скачкообразного роста потребления (благосостояние населения планеты продолжает ухудшаться), причина инфляции состоит в нарушении баланса между товарной и денежной массой в глобальном хозяйстве. Денежная масса в мироэкономике существенно увеличилась, масса промышленной продукции также осталась почти неизменной. Однако обеспеченность товарной массы денежной возросла. Денежных единиц в экономике на условную единицу товаров стало больше. Ускорение инфляции произошло в результате начавшейся потери деньгами обеспеченности на фондовом рынке и на американском рынке недвижимости, ввиду обесценивания акций и домов. Сумма денег в экономике осталась прежней (под суммой денег понимается денежная масса участвующая в обороте помноженная на число оборотов данных денежных единиц), но соответствующая ей сумма цен товаров снизилась вследствие первых проявлений глобального кризиса. В результате покупательная способность трудящихся сократилась за счет обесценивания их зарплат. Потребление начало падать, спрос сконцентрировался на товарах первостепенной необходимости. В настоящее время этот процесс продолжает развиваться, подготовляя торговый кризис, за которым неминуемо последуют новые биржевые падения. Это, в свою очередь, еще более осложнит ситуацию: инфляция ускорится, начнется остановка промышленности, рост безработицы. Цены на продукты питания относительно других товаров упадут. Несмотря на голод в мире, потребление продовольствия будет снижаться. Иллюзии стран с хорошими аграрными условиями (в частности, Украины, Венгрии и других государств Балканского полуострова) на выгодное использование глобального кризиса исчезнут. Стоимость нефти останется высокой, пока не обвалится на кризисном пике. Снижение производства еще радикальней изменит соотношение между денежной и товарной массами. Глобальное хозяйство вступит в полосу стагфляции. В результате масштабного биржевого обвала, отражающего уже общий хозяйственный кризис, в мире может не остаться ни одной устойчивой денежной единицы. При этом евро, вероятнее всего, станет валютой наименьших потерь. Однако даже он может лишиться значительной доли своей покупательной способности на рынке. Бегство капиталов из валют мировой периферии в евро (либо в доллар, что пока маловероятно: американская валюта сдает позиции, хотя в ней осуществляется еще 65% расчетов в мире) будет усиливать инфляцию в «третьем мире», повышая обеспеченность резервной валюты и перенося ее проблемы на национальные валюты. В многовалютной системе закон о равенстве суммы цен всех товаров массе денег в экономике с поправкой на скорость их обращения действует нелинейно. Валюты по отношению друг к другу также являются товарами, соревнуясь за обеспеченность товарной массой, то есть за положение в системе экономического обмена. Правительства США и других стран продемонстрировали полную неготовность противостоять глобальной инфляции. Премьер-министр РФ сложил с себя ответственность за инфляционное снижение доходов населения. Никаких адекватных проблеме шагов в настоящее время не предпринято. Ввиду глубоко системных причин инфляции, как одного из проявлений кризиса мировой экономической модели, нет оснований ожидать ее прекращения в текущем году. Пока применяемые антиинфляционные меры (как часть антикризисных стратегий) не затрагивают причин инфляции, она не может быть приостановлена. 2.5. Природа мирового кризиса По проявившимся в настоящее время тенденциям разворачивающегося глобального кризиса видно, насколько более тяжелым в сравнении с рецессиями 1991, 1998-1999 и 2001 годов он угрожает стать. Одновременно ясно, что начавшийся в 2008 году глобальный кризис не связан только с товарным перепроизводством, а является следствием системных противоречий мировой экономики. Разворачивающийся кризис не может просто сбросить накопленную товарную массу, после чего экономика вновь быстро выйдет на кривую роста. Происходящие в США распродажи заполнивших рынок товаров не приведут к оздоровлению американской и глобальной экономики. В результате кризиса должны оказаться разрешенными некоторые противоречия в мироэкономике, что равнозначно смене неолиберальной модели на новую. В силу своей природы, обусловленной вызвавшими его противоречиями, кризис призван совершить качественные изменения в мировой хозяйственной системе, вернув ей эффективность. Мироэкономика после Великой депрессии 1929-1933 годов прошла несколько стадий развития, повышательных и понижательных волн по Кондратьеву. С 1933 по 1948 год имела место понижательная волна. После кризиса 1949 года до 1973 года продолжалась повышательная волна, характеризовавшаяся удорожанием рабочей силы и капиталов, а также активным технологическим обновлением производства. В этот период растущая европейская и американская промышленность испытывали потребность в рабочей силе, которая ввозилась из стран периферии. В западном обществе господствовал кейнсианский подход, реализовывались принципы социального государства. Резко возрос образовательный уровень населения, высшее образование стало массовым. Однако к началу 1970-х годов глобальная хозяйственная система оказалась в тупике. В немалой степени новый кризис возник из-за страхов деловой элиты перед возросшей силой организованных рабочих, включавших теперь и людей еще недавно привилегированных профессий. Большую роль сыграли события во Франции 1968 года, массовые выступления в США. Вместе с тем, произведенная в бывших колониях модернизация открывала широкие возможности для использования ресурсов периферии по-новому. Эмпирически доказано, что чередующиеся в миросистеме повышательные и понижательные волны имеют специфические черты. Продолжительность волн в промежутке 1790-2008 годов колебалась от 16 до 30 лет. Понижательные волны охватывают периоды экстенсивного освоения центрами капитализма ресурсов мировой периферии. В период понижательных волн финансовые операции имеют приоритет над вложениями в производство, подчиняя его своим интересам. Ставка процента из-за активного накопления капиталов имеет тенденцию к понижению. Рабочая сила также дешевеет или не дорожает, поскольку предложение на рынке труда превышает спрос. Продовольственные цены имеют тенденцию к уменьшению. Понижательные волны отличает прогресс коммуникаций, от транспорта до связи, и медленное развитие технологий производства. Повышательные волны, наоборот, характеризуются быстрым технологическим прогрессом индустрии. Рабочая сила дорожает, поскольку потребность в квалифицированных специалистах растет. Капиталы также оказываются дорогими, стимулируя рост производительности труда. Общественная ценность знаний возрастает. Повышательные волны сменяют понижательные, когда экстенсивное использование ресурсов миросистемы теряет эффективность, а положительный результат может дать лишь максимально рациональное их применение. Смена волн в глобальном хозяйстве происходит через тяжелые экономические кризисы (один или несколько), в которых на перепроизводство накладываются еще системные противоречия мирового хозяйства. Невозможность дальнейшего эволюционного развития мирового хозяйства находит выражение в перенакоплении капитала, для выгодного вложения которого не остается места. По итогам четырех экономических кризисов 1969-1971, 1973-1975 (отмеченного скачком цен на нефть и высокой инфляцией), 1978-1980 и 1981-1982 годов в глобальном хозяйстве произошли качественные изменения - повышательная волна сменилась понижательной. В результате двух последних кризисов, оказавшихся особенно тяжелыми для индустриально развитых стран, начался массовый перенос промышленности в зону мировой периферии, ставшую к 2008 году не сырьевой, а промышленной периферией. Одновременно политика технологического переоснащения индустрии со ставкой на высококвалифицированных работников сменилась ориентацией на дешевую рабочую силу в странах «третьего мира». Успешность новой политики обеспечило быстрое развитие коммуникационных технологий, прежде всего связанных со сферой управления: компьютеры, Интернет, спутниковая связь. Резко возросла скорость перемещения капиталов, возникли электронные деньги. Национальные монополии из «первого мира» превратились в транснациональные корпорации. Идеология кейнсианского развития сменилась неолиберальной доктриной открытой экономики. Новая хозяйственная эпоха получила название финансовой глобализации. В результате глобализации 1975-2008 годов, явившейся новой стадией развития мироэкономики, целые регионы планеты превратились из аграрных в промышленные. Сотни миллионов людей оказались вынуждены оставить традиционные натуральные хозяйства, став наемными рабочими. Произошла беспрецедентная в мировой истории пролетаризация. Пространство рыночных отношений расширилось, рабочая сила оказалась дешевле промышленных технологий. В «старых индустриальных странах» правительства стали проводить политику «сбрасывания балласта»: ликвидацию социальных завоеваний, приватизацию, снижение расходов на образование и иные общественные сферы. Неолиберальная экономическая модель имела в своей основе противоречия, развитие которых определяло конец ее существования. Производимые в странах периферии товары должны были продаваться в центре - развитых западноевропейских и североамериканских странах. Но по мере выноса из них производства потребительские возможности населения уменьшались, лишь очень ограниченно компенсируясь «новой экономикой»: сферой услуг и информационных технологий. Рост потребительских рынков стран промышленной периферии не мог покрыть растущий дефицит спроса. В период глобализации капиталы начали свободно перемещаться из одной зоны планеты в другую, но рабочая сила была искусственно заперта в национальных границах. Корпорации имели возможность выбирать себе любой из множества рынков труда. Закрытые государственные границы и жесткие антимиграционные законы препятствовали рабочим покидать зоны, где не действовало трудовое и социальное законодательство, а люди были бесправны. Даже если рабочие нелегально вырывались в ЕС, США и другие страны (с некоторых пор и Россию), они оставались почти бесправными. Такая политика облегчала корпорациям снижение оплаты труда для граждан «старых индустриальных стран», а также свертывание социального и трудового законодательства. В итоге в целом ряде отраслей американской и европейской экономики «третий мир» оказывался внутри «первого». Дестабилизированные социальные системы периферии продолжали выбрасывать миллионные массы эмигрантов на рынки труда в страны центра. Если в 1960-е и в начале 1970-х годов эмиграция из бывших колоний на Запад была связана с растущим там спросом на рабочую силу, то с конца 1990-х годов массовое переселение превратилось в инерционный процесс, подстегиваемый социальным кризисом Юга и стремлением людей приобщиться к потребительскому обществу. В свою очередь, на Севере эти демографические и социальные сдвиги способствовали росту расистских, ультраправых и неофашистских политических сил. Обеспечивая рост рентабельности корпораций, неолиберальная модель глобальной экономики была лишена системных перспектив. Чтобы развиваться дальше, мировому хозяйству требовались качественные перемены. Высокие прибыли корпораций, полученные в результате жестокой эксплуатации бесправных рабочих «третьего мира», обеспечили удешевление капитала, что позволило в 2001 году отложить системный кризис за счет беспрецедентного распространения потребительских и ипотечных кредитов. Однако этого ресурса оказалось достаточно для поддержания экономического роста в глобальной системе лишь до конца 2007 года. Новый мировой кризис открылся обрушением кредитной пирамиды в США, потребительском центре планеты (на США приходится до 40% глобального потребления). Массы американцев оказались не в состоянии приобретать прежнее количество товаров на свои доходы, снижавшиеся с начала 1980-х годов. Население США также продемонстрировало неспособность платить даже по самым дешевым кредитам. Аналогичные проблемы проявились в Великобритании и ЕС. Открылся новый кризис глобальной экономики, знаменующий смену больших хозяйственных волн. Мироэкономика не могла дальше развиваться по-старому. На протяжении всего периода 1975-2008 годов корпорации и государства проводили политику сознательного удешевления рабочей силы. Компании выносили производство в «третий мир», ухудшая условия найма в «первом». Свыше 30 лет заработная плата не увеличивалась, а положительность рабочей недели росла. После кризиса 2001 года государства усилили эмиссию. ЕС пустил в оборот купюры в 500 евро, Россия - 5000 рублей. Наиболее активной оказалась эмиссионная политика США. Во время последней понижательной волны в деловом мире господствовала доктрина дешевой рабочей силы. Считалось, что конкурентоспособность предприятий и национальных экономик напрямую зависит от величины заработных плат и дешевизны национальных валют. Предполагалось, что чем эти показатели ниже, тем эффективней экономика. Однако в условиях глобальной девальвации валют падение цены на рабочую силу вступило в противоречие с ее потребительской функцией. Происходящее в мироэкономике удешевление рабочей силы, ставшее из-за кризиса неуправляемым, делает убыточным производство товаров в прежнем количестве и на прежнем техническом уровне. Для снятия этого противоречия требуется скачок в производительности труда, означающий техническую революцию в индустрии. 2.6. Логика системного кризиса Разобрав происхождение и природу глобального кризиса, мы можем спрогнозировать его развитие. Также возможно определить перемены, которые он должен совершить для вывода мироэкономики на новый этап развития. Рассмотрим два сценария кризиса: мягкий (предполагающей сознательное перестроение мироэкономики) и спонтанный (основанный на стихийном развитии процесса). Теоретически кризис смены волн может быть пройден по мягкому сценарию. Однако нет оснований полагать, что необходимые перемены смогут совершиться вследствие сознательного вмешательства глобальных политических институтов. Такое вмешательство потребовало бы сменить политику удешевления рабочей силы политикой повышения зарплаты и поднятия образовательного уровня работников (что неминуемо потребует сокращения рабочей недели). Политика ликвидации «социальных издержек» должна быть заменена расширением в обществе социальных гарантий, включающих бесплатные медицину и образование. Спонтанная инфляция при таком сценарии легко могла быть остановлена вследствие восстановления потребления. Реализация данной стратегии позволила бы избежать колоссального уничтожения кризисом накопленных богатств, но потребовала бы их перераспределения, а также осуществления на мировом уровне согласованных действий по преодолению кризиса, включая решительное вмешательство межгосударственных институтов в дела частных компаний. Она почти неизбежно должна сопровождаться сменой «управленческого персонала» в виде политических элит и радикальным изменением господствующей идеологии, что ни в одном обществе не может произойти без сопротивления. В геоэкономическом плане потребовалось бы снять барьеры на перемещение рабочей силы, ликвидировав локальные рынки дешевого труда и компенсировав дефицит специалистов в одних регионах за счет избытка в других (Европа, Северная Америка, Япония). Все названные меры могли бы способствовать плановому технологическому перевооружению промышленности и переходу к ее интенсивному развитию. Вследствие того, что данный сценарий целиком противоречит интересам корпораций и означает отказ от всей прежней неолиберальной политики, он является чисто теоретическим и не может рассматриваться всерьез в настоящее время. Но это не означает, что под давлением снизу его элементы не могут быть частично реализованы. В конечном итоге, несмотря на консервативное сопротивление мировых элит, мировое хозяйство под воздействием внутренних противоречий будет развиваться именно в направлении очерченных выше преобразований. Второй путь является стихийным и логично вытекает из непринятия означенных мер в ближайшее время. Согласно логике глобального кризиса (взятой вне расстановки сроков), инфляция продолжится и через некоторое время наложится на падение объемов промышленного и сельскохозяйственного производства. Сбой в торговле приведет к остановке значительной части мировой индустрии. Крупное биржевое падение вместе с обрушением национальных рынков недвижимости также способствует переходу инфляции в стагфляцию. Финансовая помощь государства не сможет поддерживать активность компаний продолжительное время и не восстановит потребительских рынков. Протекционистские меры сами по себе также не принесут желаемых результатов, поскольку международное разделение труда в современном мире очень велико. Материальные ресурсы правительств окажутся исчерпаны. Искусственное разделение мирового рынка труда на сегменты с разным уровнем оплаты и социальными отношениями потеряет свое прежнее значение, поскольку доходы граждан «первого мира» будут обрушены. Структура общественного потребления также изменится, что будет иметь далеко идущие последствия. Экономическое падение перейдет в продолжительную депрессию, в ходе которой и произойдут системные изменения мирового хозяйства. Не допускаемые глобальными монополиями к реализации с 1960-х годов технологии начнут внедряться и позволят существенно удешевить продукцию. Обратной стороной удешевления товаров станет повышение спроса на высококвалифицированную рабочую силу. Обострится корпоративная конкуренция. Руководство компаниями станет более сложным и потребует от управленцев больших технических знаний. Произойдет вторая «революция менеджмента», которая в значительной мере отменит привилегированные позиции элит, сформировавшихся в ходе первой. Участие в принятии управленческих решений высококвалифицированных специалистов на производстве также может стать вероятным уже в первом посткризисном цикле подъема (5-8 лет: 2012-2019 годы). Развитие производства получит в экономике приоритет по сравнению с торговлей и финансовыми спекуляциями. После кризисного сокращения энергопотребления возобновится его рост. Однако значение углеводородов, вероятно, существенно упадет. Широкое внедрение биотоплива также, очевидно, не состоится. Экономике потребуется дешевая энергия, производимая в больших, чем прежде, количествах. Под воздействием кризиса в этой сфере логично ожидать крупных прорывов. Независимо от сценариев, кризис приведет к возрождению протекционизма, как в богатых странах Запада, так и в государствах периферии. Политика будет проводиться таким образом, чтобы по возможности не затрагивать продукцию своих корпораций, производимую в других странах. Новый протекционизм станет орудием глобальной корпоративной конкуренции. Транснациональные корпорации, контролирующие рынки производства и сбыта одних стран, будут защищать их от посягательств капитала других стран. Т.е. «национальный протекционизм» для многих государств периферии явится формой защиты интересов господствующего на рынке транснационального капитала. Вместе с тем взаимная зависимость экономик возрастет; в «старых индустриальных странах» начнется реиндустриализация, направленная в большой мере на выпуск средств производства, предназначенных для промышленности периферии. Обострение корпоративной конкуренции обернется ростом числа конфликтов в мире, поскольку взлом рынков потребует политического либо военного вмешательства. По итогам кризиса мироэкономика станет еще более монополизированной. Произойдет много корпоративных поглощений. Большинство малых предприятий не сможет пережить смену конъюнктурных волн. В результате того, что принятие действенных мер по преодолению хозяйственного спада будет откладываться, уничтожение кризисом накопленных богатств окажется колоссальным. Исходя из реализуемых сегодня стратегий и опыта кризисов 1900 года (с депрессией до 1903 года), 1929-1933 годов и 1969-1982 годов (четыре кризиса), это можно сказать с большой уверенностью. В XIX веке смены хозяйственных волн также происходили болезненно: кризис 1847-1849 годов охватил всю Европу и привел во многих странах к революции, а кризис 1873-1878 годов стал самым продолжительным в истории. Лишь в период кризиса 1929-1933 годов, на последней его стадии, рядом правительств были принятые действенные антикризисные меры. Там, где вмешательство государства в дела частных компаний оказалось большим (США), экономика быстрее оправилась от разрушительных последствий хозяйственного обвала. Однако во время Великой депрессии власти США пошли на повышение роли государства в управлении экономикой лишь под давлением снизу и в последний момент кризиса. Практиковавшиеся до этого меры по восстановлению финансовой устойчивости компаний и простое предоставление им государственных заказов не дали ожидаемых результатов. Кризис 1948-1949 годов (также знаменовавший смену длинных волн) проходил в условиях гигантских военных разрушений и поэтому не нанес мировому хозяйству настолько большого вреда. Мировой кризис поставит вопрос социализации мигрантов и обострит проблему крайне нерационального использования трудовых ресурсов планеты. Общественное неравенство возрастет, но неравенство в доходах между рабочими старых и новых индустриальных регионов планеты сократится. Соответственно вырастет и уровень их взаимной солидарности. Потеря многих капиталов в результате глобального экономического спада приведет к значительному удорожанию кредита, что также будет стимулировать быстрое техническое обновление промышленности. Получение высоких прибылей окажется напрямую зависимым от технологического опережения конкурентов. Еще до осени 2008 года логично ожидать в США переход кризиса от финансовой стадии, затрагивающей банковский и биржевой сегменты экономики, к торговой стадии. В июле-августе могут быть получены первые серьезные подтверждения провала в США политики возврата 168 млрд. долларов налогоплательщикам. Спрос не будет восстановлен, торговые сети и небольшие предприятия начнут признавать понесенные убытки. Распродажи, очевидно, будут продлены, а закупка новых товаров приостановлена. Одновременно в ЕС и других странах относительно высокого потребления проявятся аналогичные тенденции. Вслед за информацией о сбое в американской сфере торговли кризис неминуемо начнет поражать мировой индустриальный сектор. К концу года падение производства откроется не только в США, но и в ряде «новых индустриальных стран». Прежде всего, заморозка заказов скажется на Китае и других «тихоокеанских тиграх». Экономики стран, входящих в Североамериканскую зону свободной торговли (НАФТА), тесно связанные с США, также могут пострадать уже в текущем году. Негативная информация о состоянии американского национального хозяйства приведет к ряду новых обвалов на фондовых рынках планеты, чем завершится весенне-летний период биржевой стабилизации. Первый сигнал подготовляемого окончания паузы дал 6 июня обвал на американском фондовом рынке, начавшийся после обнародования сведений об ухудшении положения национального хозяйства в мае. Индекс Dow Jones потерял 3,13%. Фондовое падение в США немедленно отразилось на всех ведущих биржах планеты. В результате цепи будущих биржевых обвалов капитализация многих компаний упадет. Произойдет новое ускорение инфляции. Возрастет бегство капиталов в золото, стоимость ценного металла поднимется. До конца года также вероятно первое падение цены на нефть. При этом оно, возможно, окажется незначительным. Главный нефтяной обвал произойдет, скорее всего, уже в 2009 году. 2009 год станет, вероятно, периодом общемирового вступления в кризис. На 2009-2010 годы придется период наибольшего экономического падения (стагфляции). Несмотря на единство мировых хозяйственных процессов, остановка промышленности будет происходить на планете неодновременно и неравномерно. Запоздалый и хаотичный возврат правительствами к традиционной кейнсианской политике не позволит остановить негативные процессы в экономике. Если системные меры по разрешению противоречий, вызвавших кризис, не будут приняты в ходе 2009-2010 годов, после завершения падения начнется депрессия, способная продлиться до 2013 года. В результате предельного спада в мироэкономике можно ожидать общемировое сокращение числа производимых промышленных товаров и сельскохозяйственной продукции на 25-45% и более. Как показал опыт прежних структурных кризисов, подобное развитие событий неминуемо обернется политической нестабильностью как в межгосударственных отношениях, так и внутри отдельных государств. В таких условиях возможны резкое изменение сложившихся политических институтов, выход на передний план новых сил и лидеров, ещё недавно казавшихся второстепенными и маргинальными. Для левых сил подобный поворот истории создает целый ряд благоприятных возможностей, но точно так же кризисные явления могут быть использованы в своих интересах крайне правыми организациями и политиками. 3. Влияние кризиса на Россию Невзирая на начинающийся мировой хозяйственный кризис, экономический рост в России продолжается. Отечественный рынок по-прежнему остается привлекательным для иностранных инвестиций. В I квартале 2008 года прямые капиталовложения в экономику РФ составили 5,585 млрд. долларов, что остается на 42,8% ниже, чем в 2007 году. Объем портфельных капиталовложений уменьшился на 37,5% и составляет 123 млн. долларов. В начале II квартала ситуация улучшилась. В мае чистый приток капиталов оценивался в 15 млрд. долларов. По итогам года он рассчитывается свыше 40 млрд. долларов, что сопоставимо с результатами 2006 года, когда инвестиции составили 41 млрд. долларов. В минувшем году общий приток средств в экономику России по сравнению с другими странами BRIC (Бразилия, Россия, Индия и Китай) был самым значительным. В текущем году РФ также остается лидером, опережая Бразилию и следующую за ней Индию. Интерес инвесторов к странам BRIC, прежде всего, объясняется исчерпанностью остальных рынков планеты. Накопленный иностранный капитал в экономике страны по состоянию на конец марта 2008 года составил 221,0 млрд. долларов, что на 45,9% больше, чем в 2007 году в этот же период года. Наиболее велика в накопленном экономикой иностранном капитале доля кредитов международных финансовых организаций. Она составляет 48,8% и относится, прежде всего, к долгам российских крупных компаний. Повышенный интерес для зарубежных инвесторов после начала кризиса в американской экономике представляет фондовый рынок России. В последние месяцы на нем отмечен рекордный приток капиталов. В 2007 году российские компании (в значительной мере за счет IPO) привлекли 47,3 млрд. долларов инвестиций на внешних рынках акций и облигаций. Доля России в мировом ВВП в 2007 году достигла 3,18%. В 2005 году она составляла 3,09%, ненамного опережая Италию (2,96%) и Бразилию (2,88%). По номинальному объему ВВП национальное хозяйство РФ является десятым в мире. К концу 2008 года ожидается переход страны на восьмое место. Рост ВВП России с 1999 по 2007 год составил 83%. Объем промышленного производства увеличился на 74%, продуктов сельского хозяйства - на 40%. Среди отраслей российской промышленности наиболее сильны: добыча топливно-энергетических полезных ископаемых, целлюлозно-бумажное производство, металлургия и электроэнергетика. В 2007 году в России добыто 491,5 млн. тонн нефти и газового конденсата. Годовой рост добычи составил 2,2%. В 2006 году он также был равен 2,2%, в 2005 году - достигал 7,9%. Внешнеторговый оборот России вырос в 2007 году на 25,8% (до 552,2 млрд. долларов). Положительное сальдо достигло 152,8 млрд. долларов. Доля сырой нефти и природного газа в экспорте страны по данным на 2006 год составила 46,2%, еще 6,7% пришлось на дизельное топливо, 4,5% - на мазут, на иные нефтепродукты (включая автомобильный бензин) - 3,4%. Доля металлов и другого сырье для зарубежной промышленности составила еще около 20 %. В импорте страны первое место занимают машины и оборудование - 35,7%, на продукцию автомобилестроения приходится еще более 10%. Российская экономика сохраняет хороший уровень роста. Динамика ВВП аналогична наблюдавшейся в минувшем году. В 2007 году ВВП России вырос на 8,1%, достигнув 1280 млрд. долларов. Инвестиции увеличились на 20%. Объем промышленного производства повысился на 6,3%. Результаты 2008 года по планам правительства должны оказаться выше прошлогодних. МВФ считает, что в 2008 году прирост ВВП России составит около 7,8%. Отмечается высокая инвестиционная активность государства. Однако состояние хозяйственного бума в России вызвано не только высокими ценами на энергоносители, но также исчерпанностью возможностей других рынков. Рассчитывая на стабильное развитие в ближайшие годы, отечественные корпорации увеличивают свою задолженность иностранным банкам. В свою очередь, иностранные банки охотно кредитуют российских корпоративных клиентов, даже не имея четкого представления об эффективности их бизнеса. В качестве гарантии выступает не столько достоверная информация о перспективах конкретной российской компании, сколько общая позитивная оценка перспектив российского рынка. Но на внешне позитивном фоне в 2008 году для России проявились и негативные тенденции. За 2007 год инфляция, по официальным данным, составила 11,9%. При этом цены на товары народного потребления (прежде всего продукты питания) поднялись на 25-50%. Однако в 2008 году рост инфляции оказался еще более значительным, превысив прошлогодний по темпам в 1,7 раза. Предпринятые правительством меры по заморозке цен не принесли существенных результатов. Сдержать растущую инфляцию в национальных рамках не удалось. Государственные аналитики оказались бессильны объяснить причину девальвации мировых валют. Приказ нового президента РФ остановить инфляцию остается невыполненным. В результате к лету замедлился рост потребительской торговли, темпы увеличения зарплат оказались ниже темпов инфляции. Согласно неолиберальной концепции экономики, эти признаки не считаются основанием для серьезного беспокойства. На протяжении всего периода хозяйственного роста удешевление рабочей силы рассматривалось правительством как конкурентное преимущество страны. В РФ практиковался выброс на рынок новых бумажных денег (прежде всего, купюр в 1000 и 5000 рублей), увеличивавших денежную массу быстрее, чем росло производство. Новые деньги поступали в экономику не через существенное увеличение зарплат и пенсий, способствуя повышению спроса, стимулирующего увеличение производства, а посредством приобретения инфляционных долларов у сырьевых корпораций. В результате управляемая инфляция помогала сдерживать рост доходов населения. Эмиссионная политика ЕС и США была аналогичной. В условиях мирового хозяйственного подъема она поднимала рентабельность крупных компаний. Однако если в РФ с помощью эмиссии сдерживался рост зарплат населения, то в «старых индустриальных странах» рост цен облегчал корпорациям снижение оплаты труда. Реализация этой политики, наряду с выносом производства на периферию мироэкономики привила в 2008 году к началу системного кризиса мирового хозяйства. Продолжая действовать по прежней схеме, правительство РФ игнорирует тенденции глобального кризиса. В условиях падения потребления в США, Великобритании и ЕС главной причиной инвестиционной привлекательности России (как и в других стран BRIC) являлся обширный внутренний рынок. Его сужение способно обернуться серьезными проблемами для России ещё до того, как произойдет ощутимое снижение цен на нефть. Еще до конца 2008 года в РФ можно ожидать первое падение на рынке жилой недвижимости, вызванное национальным кризисом ипотеки. Вследствие динамичного роста цен реальные доходы российского «среднего класса» начали сокращаться, затрудняя оплату ипотечных кредитов. Чтобы обезопасить себя от рисков, банки усложнили выдачу займов и начали ужесточать политику в отношении должников, не способных своевременно выполнять финансовые обязательства. Возросла ставка процента. Приостановившийся на непродолжительное время из-за паники на мировом рынке процесс выдачи ипотечных и потребительских кредитов быстро возобновился. Тесно связанная с мировым хозяйством как поставщик сырья, Россия оставалась с 1990-х годов достаточно закрытой для транснациональных корпораций. Благодаря этому в ней смогли сформироваться собственные сильные корпорации, чего не произошло в Казахстане и большинстве стран Восточной Европы. Мощное хозяйственное оживление 2000-2007 годов происходило для РФ в условиях ограниченного доступа иностранного капитала. Право работать на внутреннем рынке предоставлялось Кремлем, нередко только в обмен на открытие российскому капиталу доступа на рынки других стран. Крупные российские компании свободно кредитовались на мировом рынке, в то время как внутренний рынок страны был закрыт для дешевых кредитов. Принадлежащие отечественным корпорациям банки осуществляли спекулятивную политику, кредитуя малый бизнес и население под ростовщический процент (превышающий 7%). В результате развитие внутреннего рынка и ориентированных на него компаний сдерживалось, а российские транснациональные корпорации обеспечивали себе дополнительную прибыль. В настоящих макроэкономических условиях продолжение этой политики приближает вовлечение российской экономики в глобальный кризис. Несмотря на активный рост последних лет, отечественный внутренний рынок остается крайне зависимым от мировых цен на сырье. Любое их отрицательное колебание моментально отражается на его состоянии. В рамках экономики РФ в большей мере, чем сырьевые корпорации, уязвим ипотечный рынок. В настоящее время цены на недвижимость в России значительно превышают общеевропейские, с учетом того, что качество большей части квартир остается на низком уровне. Подобная ситуация существует благодаря предельной монополизации жилищного рынка, особенно ощутимой в Москве. Спекулятивные цены на недвижимость сохраняются при поддержке государственной бюрократии, защищающей связанные с ней крупные компании. Наряду с высокой стоимостью домов и квартир в России существует предельно завышенный годовой процент. Получая займы под 3-5%, отечественные банки кредитуют население по кратно увеличенной ставке (до 25%) и часто штрафуют за преждевременное погашение долга. Месячный доход семей российского «среднего класса» редко превышает 2500 евро. В структуре российского общества доля людей, зарабатывающих 300-800 евро не превышает 17%; доля работников, ежемесячно получающих 800-1500 евро, колеблется в районе 7%. Выплачивая огромные проценты за переоцененное жилье, должники все время находится на грани семейного банкротства. Материальные возможности большинства уже подорваны инфляцией. Дальнейшая девальвация рубля наряду с другими валютами лишит их возможности регулярно осуществлять платежи. Как только в США кризис проявится в торговле, произойдет новое усиление мировой инфляции, что способствует открытию российского ипотечного кризиса. Изъятие банками жилья неплательщиков не позволит вернуть средств, затраченных на его покупку, поскольку спрос на недвижимость упадет. Такие меры, если они вообще будут в массовом порядке применены, приведут к резкому снижению цен на жилищном рынке. Сдержать этот процесс не поможет даже полное господство монополий в строительной отрасли. Чтобы избежать обвала на рынке недвижимости в результате массовых затруднений с оплатой кредитов, в России предполагается введение процедуры индивидуального банкротства. Инициировать его смогут как сами должники, так и кредиторы. Однако введение такого закона не позволит избежать обвала на жилищном рынке, а лишь гарантирует банкам возврат долга. В результате в самый сложный период глобального кризиса средние слои окажутся вынужденными выплачивать большую задолженность банкам, в то время как жилье будет обесценено из-за неминуемого падения спроса. К зиме 2008 года объем ипотечных сделок в РФ может превысить 30 млрд. долларов. По данным ЦБ, рублевая задолженность физических лиц перед банками на 1 апреля 2008 года составила 2799 млрд. рублей. За полгода (с 1 октября 2007 года) оно возросла на 523 млрд. рублей. Объем задолженности физических лиц по валютным кредитам составляет сегодня 390 млрд. рублей (свыше 10 млрд. евро). За последние полгода эта сумма увеличилась на 8 млрд. рублей. По сравнению с предыдущим периодом (апрель-октябрь 2007 года) темпы прироста задолженности физических лиц сократились на 16%. При этом за минувшее полугодие (октябрь 2007 года - апрель 2008 года) объем ипотечных кредитов увеличился на 221 млрд. рублей. С апреля по октябрь 2007 года он возрос на 200 млрд. рублей. В банковском секторе отечественной экономики мировой хозяйственный кризис уже дал о себе знать. После цикла первых биржевых обвалов в январе-феврале 2008 года российские банки начали всерьез ощущать недостаток платежных средств. Избыток свободных средств в мировой экономике сменился их острой нехваткой. Возможности внешнего кредитного поддержания российских компаний существенно сократились, открыв наличие внутренних экономических проблем. Дефицит платежных средств у банков оказался возможен благодаря увеличению трудностей с оплатой кредитов у должников, прежде всего относящихся к «среднему классу». Рост цен в 2005-2007 годах сочетался с расширением круга граждан, получающих зарплату от 300 до 800 евро, но практически не компенсировался ростом реальной оплаты труда. В результате расширение средних слоев почти не сопровождалось ростом их благосостояния. Практически двукратное ускорение инфляции в 2008 году усилило негативную динамику, породив сбои в функционировании финансовых институтов. В ходе зимнего кризиса ликвидности банки обнаружили, что средства быстро уходили, но медленно возвращались. Система начала терять эффективность. Большая доля кредитов приобрела черты невозвратных. При этом отечественные финансовые институты сами оставались должниками на мировом рынке. Вследствие паники из российских банков произошел отток иностранных капиталов, открывший недостаток собственных платежных средств. Для преодоления кризиса ликвидности правительство пошло на размещение в банках средств Пенсионного фонда. Выдача ипотечных и потребительских кредитов возобновилась, хотя условия их предоставления стали жестче. Масса получаемой банками прибыли вновь начала расти. Однако меры правительства никак не затронули заданную мировым кризисом логику падение реальных доходов населения, что в перспективе гарантировало крах кредитного рынка. Ощутимое сокращение выплат по долгам может моментально вызвать в банковском секторе очередную нехватку платежных средств, породив серьезные затруднения в выплате пенсий. Привести к новому дефициту ликвидности в российских банках способно открытие торгового кризиса в США (вероятное уже осенью), знаменующего переход глобального кризиса на новую стадию. В результате последующего инфляционного скачка покупательная способность россиян понизится еще больше, что способно уже зимой 2008-2009 годов вызвать национальный кризис продаж. Если эти события наложатся на обвал мировых цен на энергоносители, в РФ начнется общее экономическое падение. Если обрушение нефтяных цен произойдет позднее, когда мировая индустрия в большой мере ощутит на себе удар кризиса, национальное хозяйство России продолжит медленное вхождение в кризис. Падение продаж приведет к сокращению внутреннего производства; в ряде отраслей, не связанных с экспортным сектором, начнутся увольнения. Рост безработицы вместе с общемировым ускорением инфляции еще более подорвет спрос. Уже сейчас этот процесс сдерживается за счет повышения инвестиционной активности государства. Согласно правительственным планам, до 2020 года предполагается вложить в инфраструктурные проекты по строительству дорог, портов, аэропортов порядка 1 трлн. долларов. Однако в условиях осложнения внутриэкономической ситуации, а также падения мировых цен на нефть, государство не будет располагать достаточными финансовыми ресурсами. Расходы правительства резко возрастут, в то время как поступления сократятся. Время, уходящее на реализацию проектов, удлинится, отдача от них будет значительно меньшей или отодвинутой на неопределенный срок. Некоторые проекты и вовсе окажутся замороженными или превратятся в долгострой. На фоне превышающих 500 млрд. долларов золотовалютных резервов внешний долг РФ на 1 октября 2007 года составил всего 47,1 млрд. долларов. Однако внешний долг частного сектора по сравнению с 2006 годов увеличился на 55%, достигнув по официальным оценкам 272,6 млрд. долларов. Доля российских банков (без долговых обязательств перед прямыми инвесторами) в нем составила 96,9 млрд. долларов. С 2006 по 2007 год она поднялась на 63%. Главными международными должниками в РФ являются отечественные корпорации. Несмотря на беспрецедентный рост цен на энергоносители в последние годы, общая задолженность ведущих отечественных экспортеров очень велика. Вероятно, она значительно превышает официальные данные. Лишь одна из ведущих национальных компаний - «Роснефть» имеет долгов на 100 млрд. долларов. Корпорация с призывом о помощи уже выставила в этом году счета правительству РФ. Не только покрыть, но и просто погасить самые срочные займы она не в состоянии. Несмотря на высокую рентабельность сырьевых отраслей, отечественные корпорации крайне неэффективно строят свой бизнес. Правительство и сырьевые монополии совершенно неподготовлены к резкому снижению мировых цен на энергоносители, что рассматривается как нереалистичный сценарий до начала следующего десятилетия. Россия занимает второе место в мире по объемам экспортируемой нефти. Нефть составляет 30% ВВП, а государственный бюджет на 2/3 формируется доходами от ее продажи. Однако расчеты правительства на сохранение высоких цен на нефть прямо противоречат тенденциям в мировой экономике. Насколько бы сильно ни поднялась стоимость нефти (составляющая сейчас около 135 долларов за баррель), в результате глобального сокращения производства она гарантированно упадет. В результате обвала цен на энергоносители экономика России в полной мере ощутит на себе влияние мирового кризиса. Произойдет обвал на фондовом рынке, который при сохранении дорогой нефти может еще некоторое время притягивать капиталы (вероятно, по 2009 год). Корпорации не смогут самостоятельно платить по своим долгам, набранным в расчете на устойчивость мировых цен на топливо. Государство примет на себя финансовую поддержку крупнейших российских компаний, предоставляя им субсидии и низкопроцентные займы. Вероятно, оно также возьмет на себя оплату неотложных долгов корпораций. При этом поступления в бюджет резко сократятся. Из страны произойдет бегство капиталов. Корпорации будут вынуждены сокращать персонал и отменять заказы партнерским компаниям на внутреннем рынке. Начнутся массовые увольнения, вырастет безработица. Вместе с инфляцией это окончательно подорвет платежеспособность средних слоев: резко упадут продажи на внутреннем рынке, откроется ипотечный кризис, начнут закрываться предприятия в сфере услуг. Ориентированная на внутренний рынок промышленность должна будет снизить объемы производства. Экономический кризис в России придет в соответствие с общемировым вектором спада и в силу глобальных хозяйственных противоречий, вероятно, окажется очень тяжелым. Экономика России носит периферийный характер и обслуживает тенденции развития мироэкономики, задаваемые американскими и европейскими корпорациями. Падение значения нефти для глобального хозяйства приведет к ослаблению политического влияния страны и мощи сырьевых корпораций. Кризис обострит все общественные противоречия и потребует от России отраслевой переориентации, что, вероятно, обернется серьезными общественно-экономическими потрясениями. Сырьевые монополии могут потерять власть или будут вынуждены частично ее уступить. Страна выйдет из кризиса совершенно другой. Ценность ее нефтяных ресурсов для мироэкономики упадет. Однако в условиях повышательной волны качественные трудовые и интеллектуальные ресурсы России неминуемо будут востребованы. Теоретически Россия еще имеет шанс избежать разрушительных последствий кризиса, удар которого по странам - экспортерам сырья окажется особенно сильным. Для этого необходимо понизить уязвимость национального хозяйства, переориентировав его на опережающее технологическое развитие. Однако не вызывает сомнение, что правительство, располагая всеми необходимыми ресурсами, не пойдет на это. Структурное переориентирование экономики не выгодно «Газпрому» и другим сырьевым компаниям, а потому не реализовывалось прошедшие десять лет и не предполагается к осуществлению. Все положительные перемены в национальном хозяйстве могут быть осуществлены только стихийно в процессе полномасштабного поражения России кризисом.

ГОСУДАРСТВО ПРЕДПЕНСИОННОГО ВОЗРАСТА

Шестидесятилетний юбилей независимости, который отметило государство Израиль в мае, послужил поводом для волны публикаций, поразительно мало отличающихся от дискуссий десяти- или двадцатилетней давности.

С одной стороны, констатация замечательных успехов - военных, научных и экономических, с другой стороны - длинный перечень проблем, остающийся совершенно неизменным - от неразрешенного конфликта с арабскими соседями до коррупции и внутриполитических раздоров.

И непременная дискуссия об антисионизме и антисемитизме. С точки зрения идеологов сионизма, всякий, кто хоть слово скажет против политики Израиля или принципов, на которых построено это государство, несомненно - антисемит, а следовательно, фашист и вообще враг рода человеческого. Очень удобная позиция, ставящая под запрет любые критические высказывания, вплоть до самых мягких и доброжелательных. Но, с другой стороны, многие фашисты и антисемиты и в самом деле прикрываются критикой сионизма, поскольку открыто провозглашать нацистские и черносотенные идеи было до недавнего времени делом непопулярным и даже немного рискованным. Хотя времена меняются. Сейчас быть нацистом уже не зазорно. Даже в самом Израиле недавно раскрыли крупную нацистскую сеть.

Реальная история Израиля и Палестины в ХХ веке имеет очень мало общего с сионистскими или антисемитскими мифами. К началу столетия, когда основоположники сионистского движения провозгласили лозунг создания еврейского государства на Ближнем Востоке, в самой Палестине, являвшейся тогда провинцией Османской Империи, коренное еврейское население почти исчезло. Хотя на территории турецкой державы евреев было очень много, они предпочитали жить в крупных городских центрах - Стамбуле, Багдаде, Смирне, а не в захолустной и провинциальной земле Иерусалима.

Первая волна переселенцев из Европы стала прибывать уже в 1900-е годы, главным образом из Российской империи.

Дискриминация иудеев по религиозному признаку последовательно проводилась в государстве Романовых, запрещавшем евреям селиться за «чертой оседлости», на территории собственно Великороссии. Исключение, впрочем, делалось для купцов первой гильдии и специалистов с высшим образованием, но, в свою очередь, доступ иудеев к образованию всячески пытались затруднить. Парадокс в том, что дискриминации люди подвергались по религиозному признаку, тогда как идеологи сионизма были людьми светскими, относящимися к иудаистской традиции критически, если не вовсе негативно. Большинство еврейской интеллигенции к началу ХХ века уже не имело никакого отношения к религиозным общинам, не посещало синагогу и смутно представляло себе требования веры. Однако формальное обращение в христианство воспринималось как унизительная уступка власти. Если они и вырвались из средневековой синагогальной общины, то не для того, чтобы идти под власть царской православной церкви.

В 1903 году в Кишиневе произошел ужасающий еврейский погром. Не исключено, что погром был подготовлен и организован непосредственно Охранным отделением в лице ротмистра барона Левендаля, который стремился поддерживать равновесие власти в многонациональной Бессарабии за счет стравливания одних общин с другими. Погибло 49 человек, 586 было ранено или искалечено, разрушено более 1500 домов (более трети всех домовладений Кишинева). Видя полное бездействие властей, кишиневские евреи вынуждены были создавать отряды самообороны. Волнения прекратились только после того, как в город были введены войска, получившие разрешение применять оружие.

Вскоре после этого началась массовая эмиграция евреев из Российской империи. Уезжали и раньше, но на сей раз речь шла о переселении десятков тысяч людей. Значительная часть эмигрантов направлялась в Америку, Канаду и Британию, пополняла население британских доминионов, вплоть до Южной Африки, а также Аргентину, где на porteno, диалекте жителей Буэнос-Айреса, евреев до сих пор называют rusos (русские).

Немало новых поселенцев, прислушавшись к призывам незадолго до того возникшего сионистского движения, двинулось в Палестину. Здесь они возродили практически забытый древний язык иврит, которым давно уже не пользовались местные иудеи. Создали сельскохозяйственные коммуны и дали новый импульс развитию городов.

Большинство переселенцев, как и вообще подавляющая часть жителей еврейских местечек Восточной Европы, симпатизировало социалистам. Даже многие основатели сионистского движения заявляли о симпатиях к «левым» идеям. Вновь создаваемые аграрные общины строились на коммунистических принципах, закладывая основы того, что впоследствии превратилось в систему добровольных колхозов, - кибуцы. Однако масштабы этого движения на первых порах были невелики. Первое основанное на коллективных началах аграрное поселение, квуца Дгания, было основано в 1909 году. К концу Первой мировой войны в Палестине уже было восемь сельскохозяйственных коммун, в которых состояло не более 250-300 человек.

В свою очередь, большинство населения еврейских местечек, равно как и массы людей, предпочитавшие эмиграцию в Америку и Западную Европу переселению в Палестину, отвергли идеологию сионизма. Социалисты видели в подобных идеях не более чем отражение буржуазного национализма, приспособленного для нужд еврейской общины. Хуже того, сионистская идеология находилась в прямом противоречии с непосредственными интересами диаспоры. Ведь лозунгом социалистов и демократов было равноправие, борьба за гражданские права в своей стране.

Не в той, которую еще предстояло создать, а в той, в которой уже жили многие поколения евреев, которую они строили вместе с соседями-христианами своим трудом, - будь то Россия, Польша, Австрия или Венгрия. Призыв сионистов переселиться в Азию совпадал с требованием антисемитов - пусть евреи убираются! Лозунг антисемитов «Чемодан - вокзал - Израиль!» является по совместительству фундаментальным принципом сионизма.

В годы Первой мировой войны идею «национального очага» использовали политики Британской империи. Был сформирован еврейский легион, сражавшийся против турок в Галиполи вместе с австралийцами, новозеландцами и англичанами. 2 ноября 1917 года была обнародована знаменитая «Декларация Бальфура» - письмо министра иностранных дел Великобритании Артура Бальфура к лорду Уолтеру Ротшильду, представителю британской еврейской общины. В нем власти Британской империи обещали после победы над Турцией создать еврейское государство в Палестине.

Эта декларация заложила основы двусмысленных и нестабильных взаимоотношений между переселенцами и британскими властями, оккупировавшими Палестину к концу Первой мировой войны. По Версальскому миру англичане получили эту страну в качестве подмандатной территории, но обязывались рано или поздно предоставить ей независимость. Проблема только в том, кому придется передавать власть - европейским поселенцам еврейского происхождения или арабам? Разделение двух общин, кстати, не имело ничего общего с религиозными различиями: среди «арабов» были не только мусульмане и христиане, но даже иудеи, потомки коренного еврейского населения, которые оказались вместе с соседями-мусульманами оттеснены на второй план в новой Палестине выходцами из Европы.

Британцы оказались в сложном положении: сионисты с их идеологическим энтузиазмом нужны были им во время войны для борьбы против турок, но империя стремилась завоевать поддержку арабов. И тем, и другим в ходе войны обещали собственное государство. Ни те, ни другие обещанного не получили, но и обещания не были взяты назад, а только отложены (до возникновения благоприятных обстоятельств). И те, и другие получили некоторые существенные политические уступки и права, но явно недостаточные с их точки зрения.

По мере того, как, с одной стороны, разрастался конфликт между местным населением и «понаехавшими», а с другой стороны, на колониальном Ближнем Востоке усиливался арабский национализм, положение британской администрации становилось всё более запутанным и двусмысленным. По существу, британцы попали меж двух огней, пытаясь балансировать между противостоящими группами и получая удары с обеих сторон. Историки до сих пор спорят относительно британской политики в подмандатной Палестине: что делали колонизаторы - стравливали общины или пытались их примирить? Но какие бы цели они ни ставили, ничего путного у них не получалось.

Впрочем, и сионистское движение к середине 20-х годов находилось в явном кризисе. Революция в России показала совершенно другой путь решения еврейского вопроса - участие в социальной борьбе и политической жизни вместе с остальными трудящимися массами. Равноправие и интеграция в новом многонациональном государстве. Если уж нужен был собственный «национальный очаг», то его не требовалось создавать за морем - были организованы автономные поселения в Крыму и Биробиджане.

Дискриминация евреев в других странах Восточной Европы оставалась фактом, отчасти даже усиливалась, но решение проблемы еврейские массы видели скорее через «русский путь», а не через сионизм. Вместо того чтобы уезжать за тридевять земель в Палестину, они вливались в коммунистические и социалистические организации, вступали в профсоюзы, изучали теорию марксизма и штудировали политэкономию.

Религиозные традиционалисты, недовольные ростом «левых» настроений, тоже не испытывали к сионистам большой симпатии - ведь сионистская агитация разрушала действующие общины. А вернуться в Иерусалим, согласно догматам веры, требовалось только после прихода Мессии, не раньше.

Возрождение сионизма стало возможно благодаря катастрофе Второй мировой войны и Холокоста. На первых порах, кстати, гитлеровское руководство не собиралось проводить тотальное истребление евреев, даже гневно открещивалось от подобных обвинений. Предлагалось, например, всех депортировать… в ту самую Палестину! Короче, выполнить сионистскую программу силами нацистского государства. Но в ходе войны практичные немцы догадались, что убивать дешевле, чем депортировать. Окончательно вопрос был решен, когда разработали технологию массового истребления людей в газовых камерах: это позволяло экономить столь нужные фронту патроны. Делать из людей мыло и прочие полезные вещи вроде костяных гребенок оказалось намного эффективнее, чем использовать их подневольный труд в концлагерях.

Как и в начале ХХ века, основной поток переселения, спровоцированного нацистским террором, пришелся на Америку (отчасти на Англию и даже на избежавшую немецкой оккупации Швецию). Однако вновь Палестина получила изрядный прирост населения. Вскоре после освобождения антисемитские погромы прокатились по Польше. Люди, выжившие в концлагерях, не могли вернуться домой. Их дома и квартиры были уже заняты соседями-католиками, тоже, кстати, жертвами немецкой оккупации.

К концу Второй мировой войны англичане и рады были бы забыть про декларацию Бальфура, но политически и морально не имели такой возможности. Черчилль пытался уладить вопрос, предлагая лидерам сионистов Восточную Пруссию в обмен на отказ от Палестины. Немецкое население можно было бы выгнать, как он гуманно выразился, «под дулами пулеметов». Что впоследствии и было сделано, только не британцами, а польскими и советскими властями. Однако сионисты были непреклонны. Вскоре начались террористические акты против британского военного и административного персонала, так что представители приходящей в упадок империи сочли за благо поскорее убраться с этой беспокойной территории.

Независимость Палестины обернулась затяжной войной с арабскими соседями, армии которых были вооружены и обучены британскими офицерами - хоть и с опозданием на 40 лет, умирающая империя сделала свой выбор. В свою очередь, новорожденный Израиль получил помощь СССР. Исход борьбы решили, в конечном счете, не столько отвага и энергия израильских ополченцев, сколько поставки современного оружия из коммунистической Чехословакии.

Первые израильские правительства клялись в верности идеям социализма и проводили экономическую политику, вполне соответствовавшую принципам «левой» социал-демократии. Правда, их передовое мировоззрение не включало понятия о правах арабского меньшинства. Получив власть в свои руки, израильское руководство принялось энергично зачищать территорию, выдавливая тысячи крестьян с земель, которые надо было отвести для новых (воплощающих идеалы справедливости) аграрных поселений. Отцы-основатели сионизма жаловались, что евреям в старой Европе запрещено было заниматься земледелием. Народ был столетиями обречен все свои усилия обращать на совершенствование в науках, искусстве, ремеслах и бизнесе. Теперь, чтобы стать «нормальной страной», требовалось возделывать землю.

Геополитический расклад на Ближнем Востоке сменился в 1956 году, когда египетские военные свергли монархию и президент Г.А. Насер национализировал англо-французскую компанию Суэцкого канала. Израиль начал против Египта новую войну, теперь уже наступательную, в союзе с французами и англичанами, своими недавними противниками. Для «левых» сионистов, воспринимавших свою борьбу как часть антиимпериалистического движения, это было шоком. Известный историк Теодор Шанин (ныне руководитель Московской Высшей школы социальных и экономических наук), в те времена офицер израильской фронтовой разведки, рассказывал, как во время той кампании его чуть было не арестовали за антивоенную агитацию в войсках. Спасло его только то, что он являлся героем предыдущей войны.

В 1956 году Израиль выступал в союзе с Англией и Францией, тогда как Египет поддержали СССР и США. К 1967 году, когда разразилась очередная война, расклад сил определился окончательно. Запад во главе с Соединенными Штатами стоял за Израилем, а Советский Союз принял сторону арабов. Шестидневная война 1967 года завершилась не только военной и моральной катастрофой арабских режимов, но и очередной политической мутацией израильского сионизма. Из маленькой страны, защищающей собственное право на существование, Израиль превратился в мощную военную державу, терроризирующую своих соседей. Палестина, которую разделили в 1948 году на арабскую и израильскую части, вновь оказалась объединена, теперь уже под контролем Израиля. Но что делать с оккупированными территориями, израильские элиты за последующие 40 лет так и не решили. Независимость арабской Палестины возможна не более, чем отделение от Москвы Республики Южное Бутово с Тушинским анклавом. А объединения Израиля и Палестины в единое демократическое государство не хотят ни сионисты, ни арабские националисты. Последних, впрочем, понемногу теснят исламские фундаменталисты, влияние которых возрастает пропорционально ослаблению позиций «левых» в израильском и арабско-палестинском обществах.

За прошедшие 40 лет проблемы так и остались нерешенными. Война 1973 года, завершившаяся миром с Египтом, столкновения с Ливаном, два палестинских восстания «интифады», мирное соглашение между палестинскими политиками-эмигрантами и официальным Израилем, многократное нарушение этих договоренностей обеими сторонами - всё это не приблизило Ближний Восток к окончательному и прочному миру.

Пестрое, многонациональное общество, объединяющее множество культур и традиций, могло бы в условиях справедливого мира сделать современную Палестину процветающим и увлекательным местом. Но нет ни справедливости, ни мира. Здесь возводят стены и блокпосты, стреляют друг в друга, кидают камни, взрывают бомбы и устраивают обыски.

Постоянная конфронтация с соседями ставила вопрос о демографическом балансе. Надо было обеспечить устойчивый прирост населения. Агитация за переселение в Израиль стала важнейшей частью политики.

Еврейские общины в ближневосточных странах были почти полностью разрушены под двойным давлением арабского национализма и сионистской агитации. Древние культурные традиции этих общин не выдержали столкновения с новой политической реальностью. Уцелела, да и то в сильно уменьшенном виде, лишь еврейская община в Марокко. Сегодня, гуляя по загадочным и прекрасным кварталам старого Марракеша, можно понять, чего лишились соседние страны.

Новые потоки иммиграции прибыли из бывшего СССР, превратив Израиль в одну из русскоязычных стран ближнего зарубежья. В отличие от либеральных и склонных к «левым» настроениям потомков первопоселенцев, которые порой испытывают чувство вины перед изгнанными с земли палестинцами, выходцы из бывшего Союза склонны голосовать за самые воинственные партии и безо всякой политической корректности выражать свои антиарабские чувства. Знакомые палестинцы жаловались, что «русские» солдаты - настоящее бедствие на оккупированных территориях. Мало того, что обыскивают и унижают самым жестоким образом, так норовят еще и что-нибудь стянуть. Чего за «старыми» израильтянами не наблюдалось.

Юбилей - время подводить итоги и гордиться достижениями. Израиль, бесспорно, может заявить о своих исторических успехах. Однако парадокс в том, что в 1948 или 1967 году эти успехи выглядели куда более убедительными, чем сегодня. Ибо общество, которое так и не научилось жить в мире с соседями, не сможет и жить в мире само с собой.

В потоке славословий, которыми сопровождается любой юбилей, всё более заметны тревожные нотки. Ведь каковы бы ни были достижения, не надо забывать и об их оборотной стороне.

Да, сегодня Израиль - самая развитая страна Ближнего Востока. Но по европейским меркам - провинция. Несомненно, эффективная экономика, но никак не локомотив мирового хозяйственного развития, даже по отношению к своему региону. Передовая наука, но не открывающая для человечества принципиально новых горизонтов.

Во всех сферах, кроме, разумеется, военной, достижения израильтян поразительно уступают достижениям еврейской диаспоры в России, Европе и Америке. Среди евреев много выдающихся музыкантов - но они не израильтяне. Есть много знаменитых ученых - но они не израильтяне. Есть великие писатели - но они не израильтяне. Государство Израиль, созданное народом ученых и мудрецов, не дало миру ни одного лауреата Нобелевской премии. Главным его невоенным достижением являются высокие урожаи апельсинов.

Подорвав и разрушив многочисленные еврейские общины по всему миру, сионистское движение не создало ничего такого, что составило бы славу еврейского народа. Того народа, который дал миру Баруха Спинозу, Карла Маркса, Альберта Эйнштейна, Зигмунда Фрейда, Генриха Гейне, Иосифа Бродского, Бориса Пастернака и Льва Троцкого.

Консервативный политолог Ариэль Коэн, восхищающийся успехами Израиля, заканчивает свою статью на неожиданной для юбилея ноте:

«Сегодняшний Израиль страдает от чрезмерной бюрократии, разваливающейся системы образования, нарастающего расслоения между бедными и богатыми (примерно одна треть детей живет за чертой бедности), от трений между религиозной и светской частями населения, а также между евреями и арабскими гражданами Израиля, которые считают себя не израильтянами, а палестинцами. Чтобы выжить и процветать, страна нуждается в сильном лидере. К несчастью, его у Израиля нет.

Моральный облик действующего премьер-министра Эхуда Ольмерта - не пример для нации, а скорее предмет национального позора. Ольмерт обороняется уже от пятого по счету за время его правления обвинения в коррупции. Он был избран Ариэлем Шароном в качестве заместителя, но ни в коем случае не в качестве наследника».

В общем, страна, как все остальные. Может быть, и не хуже других, но точно ничем не лучше. Короче, именно то, о чем мечтали сионистские «отцы-основатели» Израиля.

ПРОВАЛ В ПАМЯТИ

Каждый год одно и то же! Назначаешь по работе какие-то встречи, договариваешься с людьми, а потом кто-то внезапно вспоминает: «Черт возьми! Да ведь 12 июня у нас выходной!».

И все хором начинают сетовать: «Ай, забыли! Ну, как не вовремя. Надо дела отменять!».

Удивительным образом праздник 12 июня не закрепляется в сознании. Советские праздники выкорчевать не удается. Даже недавно выдуманное 4-е ноября запомнилось: мы знаем, что в этот день в Москве проходят фашистские марши. И ещё мы помним, что Государственная Дума придумала тот праздник, чтобы заменить большевистскую дату 7 ноября. В подобных решениях имеется хоть какой-то смысл. Контрреволюция входит в сознание вместе с революцией, у них есть общий сюжет.

А в 12 июня никакого сюжета нет. Что отмечаем, почему? Кто помнит, что в этот день Верховный Совет, позднее разогнанный и расстрелянный Борисом Ельциным, принял декларацию о суверенитете России, которая в свою очередь утратила свое значение на фоне решения о роспуске Советского Союза, принятого в Беловежской Пуще. Да, то был очередной шаг к развалу единого государства, но шагов таких было много, и все они были в одном направлении.

При Ельцине пытались 12 июня праздновать как день независимости России. От кого независимость? Можно представить себе, чтобы в Англии праздновали провозглашение независимости Индии, причем не как годовщину индийской свободы, а как день, когда англичане, наконец, освободились от двухсотлетнего ига индусов?

Потом слова о «независимости» России потихоньку из политического обихода удалили. Неприлично всё-таки одной из старейших европейских наций делать вид, будто 20 лет назад её вообще не существовало. Теперь у нас просто день России. Но почему именно 12 июня? Государство Российское существует 365 дней в году и можно в его прошлом найти множество дат, хоть как-то заслуживающих упоминания. Однако по инерции используется именно дата, которая что-то значит лишь для тех, кто помнит пресловутую декларацию. А помнят о ней только те, кто её до сих пор осуждает, кто до сих пор не может пережить потрясение, связанное с распадом СССР.

Иными словами, для одних день 12 июня означает начало большой трагедии, для других не означает вообще ничего. Хорошенькая дата для государственного праздника!

Увы, подобная невнятность и двусмысленность как раз и выражает сущность современной России. Несмотря на экономический подъем, правящие круги страны не могут найти для общества ни общих идей, ни объединяющих ценностей. Хуже того, экономический рост выявил разделение и разобщенность страны даже больше, нежели предшествовавший спад. Ведь кризис 1990-х годов мог восприниматься людьми, как большая общая беда. Это объединяет! Однако виновники беды, по мнению большинства граждан, сидели в Кремле. А потому не могли повернуть себе на пользу подобное народное единство. Когда же у власти оказалась команда Путина, а цены на нефть стремительно пошли вверх, новое поколение руководителей успокоилось, сочтя, что идеологические проблемы сами собой решатся в условиях благоприятной хозяйственной конъюнктуры.

Это была роковая ошибка. Если бы Путин гильотинировал нескольких творцов либеральной реформы, он, возможно, прослыл бы в истории весьма кровожадным правителем, однако народные симпатии завоевал бы не только для себя, но и для возглавляемого им режима. Небольшое кровопускание очень взбадривает нацию. На худой конец можно было бы объявить национальным праздником арест Михаила Ходорковского или закрытие какого-нибудь оппозиционного телеканала, принадлежавшего опальному олигарху. Народ бы запомнил!

Однако кремлевские лидеры - люди, в сущности, гуманные. Им не захотелось стать героями исторической трагедии или героической драмы. Они больше похожи на персонажей рекламных роликов. А потому и их идеологическая программа не выходит за рамки обычного телевизионного видеоклипа.

Мы победим на Евровидении. Догоним и перегоним Португалию. Забьем решающую шайбу в хоккейном матче. Народ объединится во имя этой высокой цели и непременно её достигнет. А если и не достигнет, что от этого изменится?

Специально для «Евразийского Дома»

СОЦИАЛЬНЫЙ ФОРУМ: КАК БУДТО ЕДЕМ…

Европейский социальный форум считается демократичнее всемирного. Все ключевые решения при подготовке Всемирного социального форума принимает некий таинственный международный комитет.

Он никем не избран, ни перед кем не отчитывается и даже не публикует протоколы своих заседаний. Этот комитет был создан в 2001 году при подготовке первого форума в Порту-Алегри, что было вполне естественно: если начинается новое дело, то появляется инициативная группа, единственным критерием работы для которой является успех самого дела.

Успех пришел - социальные форумы вошли в традицию, распространились по всему миру, в них оказались вовлечены - в общей сложности - уже даже не сотни тысяч, а миллионы людей. И вот тут-то и встал вопрос о демократии.

Отговорки по поводу того, что, де, форумы «стихийно организуют себя сами», могли устраивать только восторженных идеалистов на первых подобных мероприятиях. Кто-то все-таки выделяет средства, составляет программу, регистрирует заявки на семинары, распределяет помещения, договаривается с властями и спонсорами в тех странах, где форумы проходят.

Дефицит демократии становился тем более очевидным и вопиющим, чем более массовыми становились форумы. Ответом на непрозрачность и авторитаризм процедур ВСФ стали правила подготовки Европейского социального форума, предполагающие несколько этапов открытого международного обсуждения.

ЕСФ проходит раз в два года, а в течение этого времени собираются по меньшей мере четыре встречи, получившие название Европейской подготовительной ассамблеи (ЕПА). Каждая такая встреча проходит в новой стране или городе, чтобы представители разных частей Европы имели более или менее равные шансы в них участвовать.

Здесь можно прийти на заседание программной группы, узнать, какова судьба предложенного семинара, обсудить вопрос о материальных затратах, бюджете и фонде солидарности, узнать, кого предлагают на роль ведущих ораторов, высказать свое мнение. Короче, демократия.

Процесс принятия решения стал действительно намного более прозрачным и понятным, но, как и следовало ожидать, все проблемы и противоречия форумов сразу выявились.

Культура социальных форумов предполагает не просто терпимость к чужому мнению, но подчеркнутое дружелюбие, постоянное стремление к консенсусу, демонстрацию единодушия и солидарности.

Результат состоит в том, что считается дурным тоном не только публично обсуждать разногласия, но и вообще признавать их существование. Спорить со своими оппонентами на форуме не положено. Затрагивать больные вопросы, разделяющие движение, недопустимо. Говорить надо лишь о том, в чем все согласны, что объединяет движение.

Иными словами, о том, о чем говорить уже нет необходимости.

Форум превращается в митинг интернациональной дружбы и солидарности, растянутый на несколько дней по времени и рассредоточенный в пространстве, разбитый на многочисленные мелкие дискуссии, в ходе которых никто ни с кем не дискутирует, встречи старых друзей и этнографические концерты с политическим подтекстом. А чтобы политические разногласия все же отравили атмосферу, партиям в форуме нельзя участвовать напрямую.

На самом деле они как раз и играют в форумах решающую роль, но выступают непременно под какими-то личинами - в виде фондов, общественных организаций и молодежных ассоциаций.

Между тем разногласий между участниками форумов более чем достаточно. А нежелание их обсуждать и даже упоминать приводит к тому, что атмосфера форумов становится все более напряженной, пронизанной взаимным недоверием и невысказанными претензиями.

Профсоюзные лидеры недовольны господствующим положением функционеров неправительственных организаций (НПО) с ничтожной членской базой, но большими бюджетами. Идеологи и активисты марксистских групп не согласны с реформистскими настроениями прогрессивной элиты, которая формирует повестку дня. Радикалы возмущены бесконечной говорильней.

Аналитики удивляются, как организаторам удается сочетать всестороннюю бюрократизацию процесса с непрекращающимся бардаком. Молодежь жалуется, что ее оттесняют от принятия решения - на первых ролях все те же люди из старшего поколения.

Восточноевропейские делегаты недовольны тем, что их не принимают всерьез, а фонды солидарности удивительно малы на фоне громких заявлений о том, что надо всеми силами поддерживать участие в форумах делегатов из бывших коммунистических стран. И еще более малы, если сопоставить их с расходами, которые идут на различных VIP-деятелей, составляющих элиту социальных движений. Борьба с бедностью - очень дорогое удовольствие.

Уже в 2007 году все это привело к тому, что движение социальных форумов в Европе начало явственно буксовать. Некоторое время даже непонятно было, где состоится форум 2008 года и состоится ли вообще. Наконец за дело взялись скандинавы, которые раньше к форумам относились весьма скептически. Смысл нового форума, назначенного на сентябрь 2008 года в Мальмо, состоит в том, чтобы попытаться сломать рутину и реформировать движение, начав наконец серьезные дискуссии по проблемам, замалчиваемым в левом движении.

Иными словами, говорить о классовых противоречиях в обществе, о кризисе либеральной политкорректности, порождающем наступление фашизма и расизма, о практических стратегиях борьбы, задачах политических партий и способах привлечь в движение новых людей, новые социальные группы. Вопрос о будущности социальных движений и левых организаций Восточной Европы тоже должен наконец рассматриваться всерьез.

У профсоюзных лидеров Скандинавии, финансирующих встречу в Мальмо, своя головная боль - «трудовой демпинг» из новых стран Евросоюза, подрывающий зарплату шведов, норвежцев и датчан. Если заработная плата в Восточной Европе не начнет подтягиваться в ближайшие 5-7 лет к среднему европейскому уровню, то зарплаты западных работников начнут опускаться до уровня восточных.

Сейчас процесс идет именно в этом направлении. Поляки, чехи и венгры думали, что в Евросоюз их приняли для того, чтобы они стали жить и зарабатывать как шведы и французы. На самом деле - для того, чтобы французы и шведы смирились с тем, чтобы жить и зарабатывать как венгры и чехи.

В этом же ключе решено было последнюю перед Мальмо ЕПА провести в Киеве. Очень удобное место. Город красивый, визы не требуются ни с Запада, ни из России, цены еще не самые страшные, еда вкусная. Короче, идеальное место для подобной встречи.

Однако мысль о поездке в дикую восточную страну внушала такой ужас многим западным деятелям, как будто мы предлагали им поселиться среди племени каннибалов. Уж лучше вы к нам!

Тем не менее в Берлине большинство проголосовало за Киев. Приземлившись на Украине, делегаты с Запада обнаружили, что столица этого государства совершенно не похожа на людоедскую деревню или лагерь сталинского ГУЛАГа. «Кто бы мог подумать, что здесь так красиво! - изумлялась итальянская общественная деятельница, объездившая большую часть планеты. - Я представляла себе это место совершенно иначе!»

Увы, на этом позитивные новости почти сразу закончились. Появление многочисленных российских, молдавских и украинских активистов традиционная элита форума воспринимала просто как помеху в работе. Усевшись напротив друг друга, уткнувшись в свои ноутбуки, повернувшись - в буквальном смысле - спиной к «местным», французы, итальянцы и немцы продолжали беседы, начатые где-нибудь в Париже или Флоренции несколько лет назад.

ЕПА в Киеве для того и задумывалась, чтобы раскрыть процесс для восточноевропейцев. В техническом смысле это удалось: люди получили возможность присутствия. Раньше 2-3 делегата из России и Украины, которым удалось добраться до места проведения очередной встречи, просто физически не могли появиться на всех группах и совещаниях, где все вопросы благополучно решались без их участия. После чего на пленарке им торжественно давали слово, демонстрируя «единство и солидарность».

На этот раз людей было много, они включались в работу подготовительных комиссий, предлагали свои идеи, надеялись быть выслушанными. И это воспринималось как помеха в работе, как сбой в налаженном и гладко катящемся бюрократическом механизме.

К ужасу делегатов из Восточной Европы, выяснилось, что программная группа безжалостно сливает их семинары между собой или присоединяет к западным предложениям, не удосуживаясь даже заглянуть в пояснительные записки, где излагается концепция дискуссии. То же самое, впрочем, происходило и с западными проектами.

Так, семинар о европейской конституции сливали с дискуссией о ценностях левого движения, а дискуссию о том, почему не получается феминистского движения, решили соединить с разговором о кризисе социального обеспечения в Швеции.

Матиаш Беник и Алла Глинчикова отчаянно протестовали от имени восточных делегаций, срывая аплодисменты зала и добиваясь решений, восстанавливающих здравый смысл и справедливость, но эти решения просто не исполнялись. Резолюция Берлинской ассамблеи о сохранении за Восточной Европой 10% семинаров игнорировалась программной группой, а когда под давлением ассамблеи программная группа признала берлинскую резолюцию, с ней не считались в специализированных секциях, где, собственно, и принимались решения.

В разгар ассамблеи группа украинских и российских активистов вместе с жильцами одного из киевских районов снесла забор, который соорудили вокруг парка, предназначенного к уничтожению. Вместо парка планируется построить церковь, что, конечно, гораздо важнее для физического и духовного здоровья горожан.

Несколько религиозных агитаторов пытались довести эту мысль до жильцов квартала, жаловавшихся, что им теперь негде гулять с детьми. «Если вы сломаете этот забор, то попадете в ад», - разъясняла православная старушка ситуацию мрачному мужику, оказавшемуся рабочим горячего цеха из Крыма. «А я и так живу в аду», - успокоил ее крымчанин и свалил очередную секцию забора.

Киевская милиция не препятствовала акции протеста, но для очистки совести напоследок арестовала 7 человек, из которых 5 оказались россиянами. В решающий день ассамблеи большая часть украинских делегатов не оказались на месте: одни сидели, другие пикетировали милицейский участок, требуя их освобождения. Такая недисциплинированность вызвала возмущение западных товарищей, которые сетовали на отсутствие интереса украинцев к важнейшим вопросам борьбы.

В свою очередь лишь немногие западные делегаты откликнулись на просьбу киевлян присоединиться к антифашистскому маршу 7 июня. Дело в том, что националистическая организация «Патриоты Украины» готовилась провести в тот вечер факельное шествие с милыми лозунгами типа «Знай чужинец, здесь хозяин украинец!», «Украина для украинцев!» и «Чужинцы, геть!». Левые подали заявку на то же место и то же время, рассчитывая, что в итоге городские власти запретят оба шествия. Однако киевское начальство проявило политическую сознательность и запретило только шествие фашистов.

Антифашистский марш проходил на фоне слухов о возможном нападении ультраправых, в довольно напряженной обстановке, которая, впрочем, постепенно разряжалась. Московские гости иронизировали по поводу расслабляющей атмосферы Киева: здесь даже нацисты какие-то расслабленные! У нас была бы драка!

Показателем общей расслабленности были раздаваемые прохожим листовки, где все было написано правильно, кроме времени и места проведения акции. Эти листовки остались от прошлого антифашистского марша, выбрасывать их было жалко, а содержание оставалось правильным.

К моему изумлению, ни один из прохожих, изучавших листовку, не выразил недоумения. Возможно, дело в том, что листовка была написана на украинском языке. Русскоязычный киевлянин, конечно, украинский язык понимает, но почему-то украинские тексты читает менее внимательно, чем русские, фиксируясь только на общем содержании. Такие мелочи, как время и место события, просто ускользали от его внимания.

То, что из всех западных делегатов ЕПА в марше участвовала от силы дюжина, не могло ускользнуть от внимания организаторов марша, вызвав примерно такое же раздражение, как и отсутствие украинцев на утренних заседаниях. В общем, киевская встреча, задуманная для демонстрации солидарности социальных движений Восточной и Западной Европы, дала несколько неожиданный эффект. Москвичка-француженка Карин Клеман иронично назвала это «трудностями перевода».

Однако на самом деле главная проблема не в том, как относится сформировавшаяся за прошедшие годы элита социальных форумов к Восточной Европе. Скорее, массовое участие новых людей в работе ассамблеи выявило ее собственные противоречия, показав, что антиглобалистские организации, возникшие на гребне протестов 1999-2001 годов, к концу десятилетия зашли в тупик. Новички с Украины, из Молдовы и России своим желанием активно поучаствовать в процессе усугубили ситуацию: ведь движение никуда не движется.

Одно дело - сидеть в стоящем в тупике поезде в комфортабельных купе за закрытыми шторками и успокаивать себя разговорами о конечной цели путешествия. И совсем другое дело, когда на поезд, со своим неказистым багажом, толкаясь, карабкаются плохо одетые люди, которым пообещали, что они доедут до соседней станции!

Так было в Африке, где толпы людей, которым не по карману было платить взнос за участие во Всемирном социальном форуме, сорвали ворота, добиваясь права участвовать в дискуссиях. В Киеве, по существу, происходило то же, только менее зрелищно и драматично.

Форум в Мальмо действительно грозит стать переломным. На фоне нарастающих неурядиц в мировой экономике «прогрессивная» элита собирается в очередной раз пообщаться на приятные темы, умиляясь собственной гуманностью и терпимостью. Увы, ничего хорошего из этого не получится.

Движение, начавшееся как стихийный бунт против сложившегося порядка, парализовано собственным «руководящим звеном» в тот самый момент, когда этот порядок явно демонстрирует признаки кризиса. Отсидеться за закрытыми шторами в комфортабельных купе все равно не удастся. А те, кто недоволен порядками в застывшем поезде, рано или поздно пойдут к своей цели пешком, оставив его далеко позади.

ИРЛАНДСКОЕ СЧАСТЬЕ

Почему Ирландия проголосовала против Лиссабонского договора, похоронив очередную попытку принять новую конституцию Европейского Союза? Ответ прост: потому что другие народы объединенной Европы лишили права сделать это.

Всё началось с серии договоров, которые за спиной населения принимали политические элиты в Маастрихте, Ницце и других приятных и старинных городах, где уполномоченные чиновники могли без помех собраться на свои конспиративные сходки. О чем ведутся переговоры, чем грозит рядовому европейцу подписание очередного протокола, обыватель узнавал лишь в последний момент, когда принятые решения вступали в силу. На любой вопрос относительно содержания того или иного документа гражданам отвечали потоком общих мест и высокопарной демагогии об общем светлом будущем, единстве континента и величии европейских ценностей. Создавалось впечатление, что во всех, без исключения, документах написано одно и то же. На самом деле, договоры и соглашения были полны технических деталей, и именно ради этих деталей они заключались. Однако как раз эти «мелочи» никто за пределами узкого круга экспертов и бюрократов не обсуждал.

Между тем обыватель на собственной шкуре ощущал, что после каждого нового соглашения его жизнь становится хуже. Ведь речь в них идет не о декларациях единства, а об отмене социальных гарантий, ограничении прав граждан на принятие решений в рамках собственной страны, снижении заработной платы и отказе от государственной политики поддержания занятости. Иными словами, суть процесса, начатого Маастрихтским договором, состоит как раз в поэтапной ликвидации европейской социальной модели и отказе от типичных для Европы культурных норм, включая традиционные представления о гражданском суверенитете. Европейский Союз является мощнейшим инструментом американизации Европы, устранения её привычной исторической идентичности. Более точно было бы назвать его антиевропейским союзом.

Ликвидация демократических процедур была декларирована идеологами союза совершенно откровенно, когда они заявляли, что населению нельзя доверять решение по-настоящему серьезных вопросов. А именно, из сферы народного суверенитета должны быть удалены вопросы, касающиеся экономики, социальной системы, внешней и оборонной политики. Что остается? Возможность назвать имя конкретного чиновника, который будет на местах проводить заранее согласованную и утвержденную на уровне общеевропейской бюрократии политику.

Народы Западной Европы с изумлением наблюдали, как против их воли одно за другим принимали ключевые политические решения. Подавляющее большинство западноевропейцев были против присоединения к Евросоюзу восточноевропейских стран, тем не менее, это произошло. Большинство населения Германии и, по некоторым оценкам, Франции было против введения новой единой валюты, но это случилось. Граждане большинства стран недовольны Маастрихтским договором, и всё же он исполняется. К тому же решения ЕС по определению необратимы. Даже если принятое решение откровенно провально, даже если в общественном мнении существует единодушное его неприятие, отмена его невозможна. Такая процедура просто не предусмотрена. Как говорят многие политологи, на конституционном уровне Евросоюз организован гораздо более жестко, чем СССР. Ведь Советский Союз можно было распустить, а республики имели право выхода. Из Евросоюза право выхода не предусмотрено.

Последним рубежом защиты гражданского суверенитета оказались референдумы. Забавно, что российские оппозиционеры всё ещё сетуют по поводу того, что Кремль фактически отнял у нас право на референдум. Но Москва лишь шла в фарватере Брюсселя. Большинство граждан единой Европы лишились права на референдум задолго до нас.

Там, где какой-либо вопрос «европейской интеграции» выносился на референдум, её сторонники почти неизменно проигрывали. Так шведы отвергли евро, норвежцы неоднократно отвергали присоединение к Евросоюзу как таковому. В некоторых случаях, когда избежать всенародного голосования было невозможно, представители еврократии заставляли людей переголосовывать свое решение снова и снова, пока со второго или третьего раза не добивались - не мытьем, так катанием - нужного исхода. Любопытно, что если при негативном исходе референдума его итоги почти всегда переголосовывались, то после позитивного исхода - никогда.

Венцом процесса демонтажа европейской социальной модели должна была стать новая конституция, в которую вписаны были все прежние договоры и решения. Эту конституцию провалили на референдуме во Франции и Голландии. Как только стало ясно, что конституция мертва, чиновники, собравшись в Португалии, приняли её заново, в немного сокращенном варианте, обозвав Лиссабонским договором. Этот договор уже нигде не выносился на голосование, кроме Ирландии - единственной страны, где законодательство не дает возможности избежать референдума.

Как и следовало ожидать, ирландцы сказали «Нет».

Не помогло ни трогательное единство правящей партии и оппозиции, дружно уговаривавших население поддержать договор, ни давление из Брюсселя, ни миллионы евро, потраченные на пропаганду, ни десанты высокопоставленных чиновников и политиков с континента.

Когда утром 13 июня счетные комиссии, открыв коробки с бюллетенями, обнаружили, что страна сказала «Нет!», политики и комментаторы в лучших традициях орвелловского «новояза» начали бормотать про то, что их кампания в поддержку договора «сталкивается с некоторыми трудностями». Затем прозвучали утешительные рассуждения важных лиц из разных стран, объясняющих, что соблюдать закон, требующей ратификации договора всеми странами Евросоюза вовсе даже не обязательно, а Ирландия слишком маленькая страна, чтобы считаться с мнением её жителей.

К середине дня всё было кончено, надеяться было не на что. Против договора дружно голосовали аграрные графства и рабочие кварталы Дублина. Даже значительная часть среднего класса выразила несогласие. Лишь в богатых пригородах столицы - ирландской Рублевке - прозвучало слово «Да». Перевес «Нет» был подавляющим.

Значительная часть граждан осталась дома, мотивируя это тем, что не будут голосовать за договор, которого не понимают. Это вызвало возмущение брюссельских чиновников и либеральных пропагандистов. Как можно голосовать против решения, только потому, что его не понимаешь?! Поддерживать решение, не понимая его, видимо, лучше!

Между тем, напрашивается вопрос, от которого, кстати, не удержались и многие журналисты: как получилось, что после многих месяцев разъяснительной кампании, которую вели правительство, пресса, местные и континентальные чиновники, либеральные публицисты и лидеры бизнеса, большинство ирландцев констатировало, что не понимает договора. Ответ прост: цель кампании состояла не в том, чтобы разъяснить содержание договора, а в том, чтобы скрыть его содержание и смысл от широкой публики, подменив обсуждение конкретных статей и формулировок общей красивой риторикой. Оно и понятно: если бы больше людей разобралось в смысле написанного, число голосующих против выросло бы ещё больше.

Сразу же после подведения итогов референдума на нас обрушился поток публикаций, утверждающих, будто маленькая Ирландия блокировала общеевропейский процесс, поддержанный другими странам. На самом деле ирландцы прекрасно понимали, что голосуют не за себя. Как видно из опросов и публикаций ирландской прессы, основным мотивом для тех, кто голосовал против Лиссабонского договора, было именно то, что жителей других стран лишили права голоса. Как писали листовки противников договора, Ирландия оказывалась «последним бастионом демократии в Европе».

Европейскую конституцию в свое время потому и не выносили на референдум в Германии, Австрии или Швеции, что там она бы провалилась с ещё большим треском, чем во Франции. На сегодняшний день явное большинство за Евросоюз (в нынешней его форме) имеется лишь в Испании, Италии и Португалии, в остальных западных странах большинство против. Если бы вопрос о выходе из Евросоюза был поставлен на референдуме, с большой вероятностью эту идею поддержал бы электорат Дании, Швеции, Англии и Германии, а возможно и Франции. Даже в странах Восточной Европы, где люди некогда мечтали об объединении с Западом как о ключе от ворот рая, ситуация изменилась. Если бы был проведен общеевропейский референдум по вопросу о новой конституции, то её поражение было бы гарантировано, причем не большинство, но заметную часть голосов за «Нет» отдали бы в Польше, Венгрии и Литве.

Единодушное неприятие массами нового порядка контрастирует со столь же явственным консенсусом европейских политических элит, включая так называемых «левых». Последние озабочены разрушением европейской социальной модели даже больше, чем консерваторы и либералы. В большинстве европейских стран нет более ярых сторонников рынка, частной собственности и свободного предпринимательства, чем «социалисты».

Голосование ирландского электората знаменует не только крушение Лиссабонского договора. Оно показывает, что общеевропейское сопротивление низов политике элит становится всё более эффективным, а раскол между массами и верхами общества всё явственнее осознается на уровне общественного сознания.

Ирландцы сыграли за всю Европу. И выиграли.

В английском языке термин «Ирландское счастье» значит примерно то же, что «еврейское счастье» в русском. В общем, сплошные неприятности. Однако в данном конкретном случае ирландцы, приняв на себя удар общеевропейской пропагандистской машины, выстояли и спасли от крупных неприятностей своих сограждан из многих других стран.

Специально для «Евразийского Дома»

ПЬЯНЫЙ ТЕРМИДОР

Конец истории

В.Дени. Долбанем! 1930

Эта история произошла в середине семидесятых годов - задолго до того, как Михаил Горбачев провозгласил борьбу с пьянством общегосударственной задачей. В разгар другой - менее знаменитой - антиалкогольной кампании комсомольский функционер обнаружил в горячем цеху металлургического завода двух рабочих, откупоривавших бутылку водки. Не долго думая, он выхватил бутыль у них из рук и выбросил в мартеновскую печь. «Ее туда, и сам туда!» - мрачно сказал старший сталевар и бросил функционера вслед за бутылкой.

Несмотря на то, что преступление было крайне жестоким, и к тому же могло быть представлено как политическое, суд отнесся к убийце удивительно снисходительно, констатировав, что он действовал в состоянии аффекта. Как ни парадоксально, смягчающим обстоятельством оказалось и то, что сталевары еще не успели приступить в выпивке. Если бы убийство было совершено в состоянии алкогольного опьянения, это сочли бы отягчающим обстоятельством.

На протяжении нескольких столетий водка была своего рода магическим элементом русской народной жизни, ее употребление обрастало многочисленными фольклорными историями, мифами и анекдотами. Лично я не уверен, что русские пьют больше других народов Европы. Во всяком случае, по количеству алкоголя, ежегодно выпиваемого на душу населения, Россия всегда уступала Франции или Италии, а по потреблению крепких напитков не сильно опережала Польшу или скандинавские страны, где властям приходилось принимать специальные запретительные меры, чтобы остановить повальное пьянство. Беспошлинный паром, курсирующий между Стокгольмом и Хельсинки, вызывает зависть и восхищение даже у видавших виды русских туристов - к двум часам ночи там не удастся найти ни одного трезвого пассажира. «Как они героически пьют! - восхищался мой знакомый, посетивший Финляндию. - И цены им нипочем!»

Нет, дело не в том, что мы пьем больше. Просто мы пьем интереснее! Мы не просто пьем, а постоянно обсуждаем этот процесс, превращая простое употребление спиртных напитков в культурный акт, имеющий прямое отношение к нашей культурной идентичности.

Между тем проблема водки не сводима к количеству употребляемого народом алкоголя и бесконечному обсуждению этого процесса и его последствий. Это проблема, не в последнюю очередь, политическая, имеющая большую и драматичную историю.

Убежденные трезвенники в Российской империи считались людьми не совсем благонадежными. Но не из-за того, что по каким-то культурным, моральным или метафизическим причинам пьянство тесно связано с русской идентичностью, а из-за обстоятельства куда более прозаического и конкретного: продажа водки была казенной монополией.

Династия Романовых правила в стране, где одним из важнейших источников бюджетных средств была торговля спиртным. Зависимость государственной казны от торговли водкой становится важным политическим фактором в середине XVII века: после Смутного времени цари из новой династии были ограничены почти парламентским режимом Земских соборов, да и просто боялись собственного населения, прекрасно помня, как сбрасывали с кремлевских стен их предшественников. Введение новых налогов и манипуляции с финансами заканчивались впечатляющими народными восстаниями - достаточно вспомнить медный и соляной бунты в Москве. Торговля спиртным в казенных кабаках была в этом плане наиболее безопасной альтернативой. Эта сторона правительственной деятельности у населения протеста не вызвала. Государственная алкогольная монополия сохранялась столетиями, хотя в XVIII веке изрядная часть доходов оседала в руках откупщиков.

На протяжении двух с половиной столетий царский кабак являлся не менее важным элементом государственного хозяйства, чем выплавлявшие пушки уральские казенные заводы, судоверфи или поместья императорской фамилии. Надо сказать, что финансовая эффективность государственного сектора в царской России была куда выше, чем обычно принято думать, но даже на фоне относительно успешных казенных заводов кабаки были предприятием фантастически прибыльным. К тому же они приносили живые деньги.

К несчастью, по мере распространения просвещения увеличивалось и число людей, считающих пьянство не только большим грехом, но и препятствием для умственного и духовного развития. И если церковные проповеди о пользе воздержания на протяжении столетий оставались не более чем фоном для привычного поклонения русскому Бахусу, то новые просветительские идеи явственно предполагали необходимость конкретных действий, активной борьбы против алкогольного дурмана.

Власть, со своей стороны, оказывалась в двойственном положении. С одной стороны, ни одно правительство не заинтересовано в спаивании собственного населения. Как бы ни были прибыльны кабаки, есть в стране еще много других мест, где требуется трезвость. Полицейские чины и бюрократы должны быть трезвыми, по крайней мере, - при исполнении своих служебных обязанностей, а мастеровые не должны засыпать на рельсах во время ремонта железной дороги. Солдатам можно дать водки для храбрости, но если командный состав лыка не вяжет, это может закончиться трагически.

Кроме того, массовый перегон зерна в спирт создавал и экономическую проблему, поскольку именно зерно было основой экономики, важнейшей статьей экспорта. Хорошо известен лозунг «Недоедим, но вывезем!» Проблема усугублялась тем, что оставшиеся в стране излишки зерна немедленно перегонялись на спирт, в то время как в неурожайных губерниях могло элементарно не хватать продовольствия. Иными словами, пьянство в одной губернии грозило обернуться голодом в другой.

Но как бороться с пьянством, не сокращая одновременно доходов казны? Каждый раз, когда вопрос этот ставился всерьез, обсуждение практических мер захлебывалось в бюрократических согласованиях и бесконечных дискуссиях. Короче, борьба с пьянством правительством велась, но как-то непоследовательно.

Напротив, просвещенная общественность не только выступала с проповедями среди масс народа, но в нарастающей степени испытывала досаду и раздражение по поводу политики власти. Мысль о том, что царское правительство сознательно или бессознательно спаивает народ, превратилась в общее место интеллигентского сознания. Первыми тему подняли либеральные авторы. Они писали скучно и академично, перегружая свои тексты банальными обобщениями и ни о чем не говорящей статистикой. Однако вскоре в официальном российском обществе трезвости господствующее положение захватили народники, к которым затем присоединились социал-демократы. В их устах призывы к трезвому образу жизни быстро дополнились анализом, указывающим на социальные и культурные причины пьянства, а потом и обличением существующего общественно-политического порядка.

Впрочем, успехи борцов за трезвость были до поры весьма скромными, а жандармское ведомство больше интересовалось нелегалами, вооруженными бомбами. Публичная критика со стороны трезвенников власти была неприятна, но не слишком опасна. Надо сказать, что политические расколы, происходившие в среде передовой интеллигенции, не обошли и антиалкогольное движение. Идеологические противоречия между правыми и левыми трезвенниками были никак не меньшими, чем между большевиками и меньшевиками, либералами и марксистами.

Неожиданно для всех, ситуация резко изменилась с началом Первой мировой войны, когда правительство, сознавая остроту ситуации, ввело сухой закон. Царская власть, веками не находившая решения проблемы, неожиданно пришла к выводу о необходимости радикальных перемен. Отказ империи от «алкогольной зависимости» был грозным экономическим симптомом, свидетельствовавшим не только о тяжелом положении на фронтах, но и о том, что начинался постепенный распад рыночной экономики. Паралич рынка, про который много говорят в связи с Гражданской войной, вовсе не был следствием политики «военного коммунизма». Напротив, экономический крах являлся ее главной причиной. Этот процесс начался задолго до прихода большевиков и оказался важнейшим условием, сделавшим этот приход возможным и необходимым.

Задолго до Октября и даже Февраля 1917 года власти в Петрограде поняли, что деньги теряют цену. Куда важнее было производство снарядов, снабжение войск боеприпасами и подвоз продовольствия в крупные города, которые уже не могли за это продовольствие платить. С этой последней задачей царский режим не справился, за что и поплатился Февральской революцией. Временное правительство оказалось в данном отношении не намного более успешным, и последовало за царским режимом. Настал черед большевистской диктатуры.

Можно сказать, что большевистская революция была единственной в русской истории серьезной попыткой покончить с пьянством в масштабе всего государства. Ни в какое сравнение с антиалкогольной кампанией Михаила Горбачева события того времени не идут, хотя бы потому, что в данном случае перед нами не кампания, провалившаяся за несколько месяцев, а длительная и упорная борьба, продолжавшаяся около десятилетия.

Пьянство воспринималось большевиками как своего рода идеологический вызов, а водка оказывалась единственной силой, способной препятствовать распространению среди пролетариата классового сознания. Это была борьба эпического масштаба. Американская исследовательница Кэйт Трэншел поместила на обложке своей книги о советском алкоголизме плакат времен сталинской индустриализации, на котором сознательный рабочий огромной кувалдой собирается разбить гигантских размеров бутыль с мутной жидкостью. На этикетке написано: «Алкоголь», а сама бутыль, стоящая на первом плане, расположена таким образом, что заслоняет собой многометровые дымящие трубы заводов. В верхнем правом углу плаката начертан выразительный призыв: «Долбанем!»

Бутыль самогона на плакате замещает мифического дракона, поверженного святым Георгием. Воплощение зла и тьмы, которые должны быть уничтожены.

Конечно, большевистская борьба с пьянством была облегчена в моральном и материальном плане, - придя к власти, лидеры коммунистической революции не только не несли ответственности за поощрение пьянства при прежнем режиме, но и не имели - в отличие от старого режима - никакой материальной заинтересованности в продаже алкоголя.

Другое дело, что Первая мировая война, как и последовавшая за ней гражданская, отнюдь не положили конец пьянству. Просто казенная водка была заменена деревенским самогоном. Производство самогона до Первой мировой войны не носило массового характера, тем более что во многих деревнях просто не знали способов его приготовления. Однако после введения сухого закона самогоноварение стало распространяться, как лесной пожар, - вместе с сопутствующими технологическими знаниями. Городское население, спасавшееся в сельской местности от голода, принесло с собой и эти знания, необходимые для изготовления самогонных аппаратов, налаживания их работы. Самогон - порождение индустриальной культуры.

Одновременно с распространением самогона зародилась и типичная для советского времени привычка употреблять внутрь одеколон и другие виды содержащей алкоголь парфюмерии. Что касается высших классов, то они накопили огромные запасы иностранных вин в своих погребах. Эти винные погреба стали большой проблемой сразу же после Октябрьской революции, когда в условиях крайнего ослабления государства массы ушедших с фронта солдат принялись просто грабить винные склады. В свою очередь верные большевикам части не только подавляли винные бунты, не останавливаясь перед применением пулеметов, но и систематически уничтожали содержимое складов. В своих воспоминаниях Троцкий с восхищением пишет о сознательных пролетариях, которые ходили по колено в мутной красной жиже, разбивая не дрогнувшей рукой бутылки с французскими элитными винами 50-летней выдержки.

Справиться с самогоном оказалось куда сложнее, чем уничтожить импортные марочные вина. Советская пропаганда 1920-х годов создала образ отвратительного самогонщика, кулака, классового врага, не просто наживающегося на пьянстве, но и сознательно стремящегося подорвать новую власть и препятствовать распространению просвещения. В менее зловещем, но не менее гротескном виде этот образ был воспроизведен великолепной троицей Никулина, Вицина и Моргунова в фильме «Самогонщики».

Увы, подобные образы не имели ничего общего с действительностью. Поскольку же сами большевики искренне в эту пропаганду верили, принимаемые ими меры результатов не давали. На деле подавляющее большинство самогонщиков оказывались женщинами из беднейших слоев сельского населения, зачастую - вдовами, лишенными иных средств к существованию. Изрядная часть задержанных оказывалась членами комсомола или партии; в любом случае они отнюдь не принадлежали к числу противников большевистского режима. Власти вынуждены были смягчать наказания и уменьшать суммы штрафов, которые, впрочем, все равно потом не выплачивались.

Борьба с самогоном оказалась безнадежным делом. Ни аресты, ни штрафы, ни пропаганда не помогали. А тем временем внутри самой большевистской партийной интеллигенции усиливались разногласия. Точно так же, как не было единства по вопросу о темпах индустриализации и о том, кто будет ее оплачивать, так не совпадали и мнения о том, что делать с алкоголем. И различия мнений по этому вопросу точно совпадают с общим разделением партии на левую и правую фракции.

На протяжении 1920-х годов по мере перехода страны от «военного коммунизма» к новой экономической политике смягчался и сухой закон. Из-под его действия выводили сперва вина и пиво, потом спиртные напитки крепостью до 20 %, а в 1925 году разрешена была и сорокаградусная водка.

По мере того, как спиртное возвращалось на прилавки официальных магазинов, восстанавливалась и традиция пополнять государственный бюджет за счет продажи алкоголя. В 1930 году, несмотря на сопротивление ряда идеологических работников, Сталин принимает решение о резком увеличении производства водки. Стране были нужны деньги для подъема экономики!

Борьба с самогоноварением, разумеется, продолжалась, но ее социальный и экономический смысл постепенно менялся. Из заботы пролетарской власти о трезвости населения она превращалась в заботу о сохранении правительственной монополии на алкоголь. Государство устраняло конкурента.

Антиалкогольный плакат сталинской эпохи уже изображает не эпического рабочего с кувалдой, а опрятного функционера в галстуке, закрывающего рукой рюмку при попытке налить ему очередную порцию спиртного - очевидно, уже не первую. Вывод напрашивается очевидный: пей, но знай меру.

По-своему закономерно, что отступление советской власти от первоначально жесткой антиалкогольной политики совпадает с изменением самой власти, которая постепенно отходит от собственных революционных принципов, заменяя их прагматическими решениями. То, что Лев Троцкий называл «советским термидором», проявлялось и в алкогольной торговле!

В новой ситуации государство столкнулось с теми же противоречиями, что и при царском режиме. По мере того, как разворачивалась советская индустриализация, увеличивались и производственные мощности ликеро-водочной промышленности, реорганизовывалось и управление отраслью. Противовесом материальной тенденции по наращиванию водочного производства должна была стать просветительская и идеологическая деятельность «Общества борьбы с алкоголизмом» (ОБСА), но его радикальные лидеры, требовавшие возвращения если не к практике, то, по крайней мере, к принципам «военного коммунизма» и постепенного искоренения алкоголя из экономики, были осуждены. Сначала - политически. К началу 1930-х годов ОБСА прекратило свое существование. А наиболее рьяные трезвенники составили компанию троцкистам и зиновьевцам в застенках ГУЛАГа.

Разумеется, антиалкогольные кампании со стороны государства повторялись еще не один раз, заканчиваясь неизменными неудачами и печальными эксцессами, вроде описанного в начале данной статьи. Последняя и наиболее бестолковая из них была предпринята Михаилом Горбачевым уже на самом закате советской истории. С победой новой, рыночной идеологии страна окончательно была залита водкой, ставшей беспрецедентно доступной по цене и опасной для жизни из-за полного отсутствия контроля качества. Паленая водка и всевозможные технические суррогаты достигли такой дешевизны и доступности, что потеснили даже знаменитый деревенский самогон. То, чего не добились ни большевистские комиссары, ни сотрудники сталинского НКВД, было достигнуто за счет рыночной конкуренции. Результатом победы паленой водки и суррогатов над самогоном стал бурный рост смертности. Количество жертв алкогольной либерализации сопоставимо с потерями от небольшой войны. И войну эту никак не назовешь победоносной.

Однако, в соответствии с новыми общественными принципами, доходы от продажи алкоголя пополняли теперь уже не казну государства, а карманы частных предпринимателей. Правительство, наконец, освободилось от алкогольной зависимости, как, впрочем, и от многочисленных социальных обязательств, на которые у него давно уже нет денег.

Еще раньше подошла к концу история борьбы за трезвость. На уровне власти антиалкогольный дискурс сменился рассуждениями о наркотической угрозе. А просвещенное общество давно обнаружило всю тщетность попыток борьбы с пьянством. В пьянстве видят теперь культурную традицию и национальную доблесть, которой можно любоваться, гордиться или удивляться. И нет ни смысла, ни причины с этим бороться.

В преддверии последних новогодних праздников все основные телевизионные каналы проводили подробную разъяснительную кампанию по поводу того, как сохранить здоровье, несмотря на праздничный перепой, и как наиболее эффективно выходить из похмелья. По счастью зима 2007-2008 года выдалась теплой. Число людей, замерзших на улицах после праздника, оказалось не слишком высоким. Гораздо меньше, во всяком случае, чем потери от неправильного применения китайских петард и фейерверков.

© 2007-2009 «Русская жизнь»

ЕВРОПА ОТ ЛИССАБОНА ДО ВИЛЬНЮСА - 1

12 июня в Ирландии на референдуме по Лиссабонскому соглашению «против» его принятия высказались 53,4% жителей страны, «за» проголосовало 46,6%. Результат голосования вызвал шок в европейских столицах.

С юридической точки зрения, Лиссабонский договор уже мертв. Но официальные лица в Брюсселе, Берлине и Париже настаивают, что ратификация должна быть продолжена, а если надо, можно - вопреки существующему законодательству - ввести в силу предусмотренную Лиссабонским договором новую Конституцию даже и без согласия Ирландии. Иными словами, совершить государственный переворот в рамках Евросоюза.

Западная пресса полна критики и даже проклятий в адрес маленькой Ирландии. Российские издания эти высказывания радостно повторяют. Наши либеральные авторы во всем соглашаются с мнениями, господствующими на Западе, а патриотически настроенные писатели просто злорадствуют по поводу неприятностей в доме соседа. И тех, и других объединяет неприязнь к демократии, при которой «некомпетентные массы» имеют наглость требовать участия в принятии политических решений.

В Европе подобную позицию очень четко и откровенно сформулировал председатель Европарламента Ханс-Герт Поттеринг, заявивший: «Это парламенты должны принимать политические решения. И если с принятыми решениями будут не согласны (граждане), на будущих выборах можно проголосовать за другую партию или другого ответственного политика».

Председатель Европарламента откровенно издевается над публикой. Ведь он не может не знать, во-первых, что в большинстве европейских стран все партии едины по вопросу проводимой политики, а большинство избирателей эту политику не одобряет. Иными словами, кого бы вы ни выбрали, вы голосуете против самого себя. Во-вторых, он не может не знать, что в рамках Евросоюза принятые решения необратимы. Иными словами, если решение о Конституции принято, изменить его невозможно, даже если принявших его парламент и правительство граждане выкинут на свалку.

В таких условиях для граждан единственным способом заставить политиков прислушаться к своему мнению становятся забастовки и бунты - именно поэтому массовые выступления протеста становятся всё более частым явлением в западных странах. Единственным политическим механизмом, который остался у граждан, является референдум. И каждый раз, когда население какого-либо государства получает шанс его использовать, оно массово голосует против проводимого курса.

Там, где какой-либо вопрос «европейской интеграции» выносился на референдум, ее сторонники почти неизменно проигрывали. Так шведы отвергли евро, норвежцы неоднократно отвергали присоединение к Евросоюзу как таковому. В некоторых случаях, когда избежать всенародного голосования было невозможно, представители еврократии заставляли людей переголосовывать свое решение снова и снова, пока, со второго или третьего раза, не добивались - не мытьем, так катанием - нужного исхода. Так было с Маастрихтским договором в Дании и с договором Ниццы в Ирландии. Сейчас от ирландцев снова требуют, чтобы они переголосовали. Любопытно, что если при негативном исходе референдума его итоги почти всегда переголосовывались, то после позитивного исхода - никогда.

Однако при сложившихся обстоятельствах трудно надеяться, что даже повторный референдум изменит ситуацию. Не случайно лозунгом противников Лиссабонского договора в Дублине было: «Не дадим себя запугать!» После того, как во Франции и Голландии годом раньше уже проголосовали против Европейской Конституции, стало ясно, что проводить политику Евросоюза через референдум невозможно в принципе.

Об этом теперь говорят сами чиновники и политики. Ликвидация демократических процедур была декларирована идеологами Союза после французского референдума совершенно откровенно, когда они заявляли, что населению нельзя доверять решение по-настоящему серьезных вопросов. А именно, из сферы народного суверенитета должны быть удалены вопросы, касающиеся экономики, социальной системы, внешней и оборонной политики. Что остается? Возможность назвать имя конкретного чиновника, который будет на местах проводить заранее согласованную и утвержденную на уровне общеевропейской бюрократии политику.

В Германии, Австрии или Швеции уверены, что Лиссабонский договор провалился бы с еще большим треском, чем в Ирландии. На сегодняшний день явное большинство за Евросоюз (в нынешней его форме) имеется лишь в Испании, Италии и Португалии, в остальных западных странах большинство против. Если бы вопрос о выходе из Евросоюза был поставлен на референдуме, с большой вероятностью эту идею поддержал бы электорат Дании, Швеции, Англии и Германии, а возможно, и Франции. Даже в странах Восточной Европы, где люди некогда мечтали об объединении с Западом как о ключе от ворот рая, ситуация изменилась. Если бы был проведен общеевропейский референдум по вопросу о новой Конституции, то ее поражение было бы гарантировано, причем не большинство, но заметную часть голосов за «Нет» отдали бы в Польше, Венгрии и Литве. Именно поэтому референдумы были отменены во всех европейских странах, кроме Ирландии, где сделать этого не позволило решение Верховного Суда. Забавно, что российские оппозиционеры сетуют по поводу того, что Кремль фактически отнял у нас право на референдум, и апеллируют к европейским нормам. Увы, большинство граждан единой Европы лишилось права на референдум задолго до нас.

И все-таки, почему жители Ирландии проголосовали против Лиссабонского договора? Ответ прост: потому, что другие народы объединенной Европы лишили права сделать это.

Договор, который для публики пытались представить в виде чисто технического документа, определяющего, сколько в каком органе представителей должна иметь та или иная страна, на деле имеет четкую политическую и социальную направленность. Мало того, что он закрепляет на конституционном уровне ранее принятые решения, он намертво привязывает все европейские страны к военной организации НАТО, подрывая тем самым нейтральный статус целого ряда стран, таких как Австрия, Финляндия, Швеция и та же Ирландия.

Всё началось с серии договоров, которые за спиной граждан принимали чиновники в Маастрихте, Ницце и других приятных и красивых городах. Здесь, подальше от глаз публики, на конспиративных сходках представители европейской элиты договаривались о совместных решениях, фактически отменявших не только социальные завоевания трудящихся, достигнутые на протяжении ХХ века, но даже права и свободы, казавшиеся незыблемыми со времен Французской революции. В частности, право граждан каждой страны самим выбирать свои законы, право национального парламента формировать национальный бюджет и контролировать его исполнение. О чем ведутся переговоры, чем грозит рядовому европейцу подписание очередного протокола, обыватель узнавал лишь посте того, как эти решения вступали в силу. На любой вопрос относительно содержания того или иного документа гражданам отвечали потоком общих мест и высокопарной демагогии об общем светлом будущем, единстве континента и величии европейских ценностей. Либо, как и в случае с Лиссабонским договором, утверждали, будто текст его носит чисто технический характер.

Договоры и соглашения действительно были полны технических деталей, и именно ради этих деталей они заключались. Только эти «мелочи», недоступные для публичного обсуждения, радикально меняли жизнь целого континента.

Обыватель очень скоро на собственной шкуре ощутил, что после каждого нового договора его жизнь становится хуже. Речь шла об отмене социальных гарантий, снижении заработной платы и отказе от государственной политики поддержания занятости. Суть процесса, начатого Маастрихтским договором, состояла в поэтапной ликвидации европейской социальной модели и отказе от типичных для Европы культурных норм, включая традиционные представления о гражданском суверенитете. Всё это, с точки зрения правящих кругов континента, снижает конкурентоспособность Европейского Союза, который должен стать аналогом США - не только и не столько в смысле постепенного перехода к политической федерации, сколько в плане замены европейской социальной модели системой свободного рынка. Новый Союз, сформированный Маастрихтским договором, оказался мощнейшим инструментом американизации Европы, устранения ее привычной исторической идентичности. Правильнее было бы назвать его антиевропейским союзом.

Народы с изумлением наблюдали, как против их воли одно за другим принимали ключевые политические решения. Подавляющее большинство западноевропейцев было против присоединения к Евросоюзу восточноевропейских стран, тем не менее, это произошло. Большинство населения Германии и, по некоторым оценкам, Франции было против введения новой единой валюты, но это случилось. Граждане большинства стран недовольны Маастрихтским договором, но всё же он исполняется.

Решения ЕС необратимы. Даже если все понимают, что решение было неверным или неудачным, пересмотру оно не подлежит. Процедуры для пересмотра принятых решений в системе ЕС не предусмотрены. По крайней мере, формально, на конституционном уровне, Евросоюз организован куда более жестко, чем СССР. Ведь Советский Союз можно было распустить, а республики имели право выхода. В Евросоюзе право выхода не предусмотрено.

Венцом процесса демонтажа европейской социальной модели должна была стать новая Конституция, в которую вписаны были все прежние договоры. Ее-то и провалили на референдуме во Франции и Голландии. Как только стало ясно, что Конституция мертва, чиновники, собравшись в Португалии, приняли ее заново, в немного сокращенном варианте, обозвав Лиссабонским договором. Трюк состоял в том, что «конституцию» надо во Франции и Голландии принимать референдумом, а договор можно просто ратифицировать парламентским большинством, не спрашивая мнения народа. Ирландия оказалась единственной страной, где этот простенький трюк не удался.

Когда дошло до голосования, не помогло ни трогательное единство правящей партии и оппозиции, дружно уговаривавших население поддержать договор, ни давление из Брюсселя, ни миллионы евро, потраченные на пропаганду, ни десанты высокопоставленных чиновников и политиков с континента.

Когда утром 13 июня счетные комиссии, открыв коробки с бюллетенями, обнаружили, что страна сказала «Нет!», политики и комментаторы в лучших традициях орвелловского «новояза» начали бормотать про то, что их кампания в поддержку договора «сталкивается с некоторыми трудностями».

Да, трудности действительно были! Против договора дружно голосовали аграрные графства и рабочие кварталы Дублина. Даже значительная часть среднего класса выразила несогласие. Лишь в богатых пригородах столицы - ирландской Рублевке - прозвучало слово «Да». Перевес «Нет» был подавляющим.

Значительная часть граждан осталась дома, мотивируя это тем, что не будет голосовать за договор, которого не понимает. Это вызвало возмущение чиновников и пропагандистов ЕС. Разве можно выступать против решения только потому, что его не понимаешь?! Поддерживать решение, не понимая его, видимо, лучше!

Почему же после многих месяцев разъяснительной кампании большинство ирландцев констатировало, что не поняло смысл договора? Увы, цель кампании состояла не в том, чтобы прояснить содержание договора, а в том, чтобы скрыть его содержание и смысл от широкой публики, подменив обсуждение конкретных статей и формулировок общей риторикой. Оно и понятно: если бы больше людей разобралось в смысле написанного, число голосующих «против» только выросло бы.

Ирландцы прекрасно понимали, что голосуют не за себя. Как писали листовки противников договора, Ирландия оказывалась «последним бастионом демократии в Европе».

Беда в том, что единодушное неприятие массами нового порядка контрастирует со столь же явственным консенсусом европейских политических элит, включая так называемых «левых». Последние озабочены разрушением европейской социальной модели даже больше, чем консерваторы и либералы. В большинстве западных стран нет более ярых сторонников рынка, частной собственности и свободного предпринимательства, чем «социалисты».

Голосование ирландского электората знаменует не только крушение Лиссабонского договора. Оно показывает, что общеевропейское сопротивление «низов» политике элит становится всё более эффективным, а раскол между массами и «верхами» общества всё явственнее осознается на уровне общественного сознания.

Ирландцы сыграли за всю Европу. И выиграли.

СИНДРОМ ЖЕРТВЫ

Литва и Латвия начинают новую кампанию по борьбе с последствиями советской оккупации. Эстония внесла свою лепту в эту борьбу год назад, убрав из центра Таллина памятник советским солдатам, погибшим в войне с нацистами, чем спровоцировала массовые волнения в столице. На сей раз, Латвия объявила о прекращении государственной поддержки высших учебных заведений, ведущих преподавание на русском языке. Зато государство будет оказывать поддержку университетам, пользующимся языками Европейского Союза. Так что сегодня вы вполне можете открыть в Риге высшую школу, преподающую русскоязычным студентам, например, историю русской литературы на португальском или даже на старом ирландском языке, а затем на законном основании потребовать субсидий от правительства. Что угодно, только не русский язык.

Отечественная пресса тут же заявила, что Латвия запрещает русский язык. Ничего подобного: частные вузы, преподающие на русском, останутся и, скорее всего, став более дорогими, сделаются даже более престижными. Просто качественное образование на русском языке, которое латышам нужно ничуть не меньше, нежели потомкам «оккупантов», станет достоянием элиты, недоступным для выходцев из низов общества.

Литва, как всегда, пошла своим путем. Здесь запретили советскую символику, приравняв её к нацистской. Исключение сделали лишь для исполнения нынешнего российского гимна, хоть он и написан на музыку советского! Иначе государственные визиты представителей Российской Федерации в Литву оказались бы юридически невозможными, либо при каждом исполнении гимна России пришлось бы публично нарушать законодательство республики, причем в присутствии её высших должностных лиц.

Кстати, о высших должностных лицах: президент Литвы Валдас Адамкус раскритиковал идею требовать с Германии оплату ущерба за нацистскую оккупацию. Возмещения ущерба надо требовать только от России - в размере 40 миллиардов долларов. Идея предъявить претензии к Германии исходила от депутатов Сейма, которые заботились не столько о пополнении казны, сколько о соблюдении приличий. Как заявил один из инициаторов этой идеи Эммануилас Зингерис, «Европе будет легче нас понять». Бедная Европа! Не понимает она загадочную балтийскую душу! И не может уразуметь, почему после многомиллионных вложений, которые сделал Советский Союз за 40 лет оккупации в странах Балтии, от России требуют компенсации по второму разу. В балтийских странах есть не только собственная идеология, но и собственная арифметика.

Однако Адамкус по-своему прав: ведь литовские фашисты вместе с немецкими войсками (и даже опережая их) истребляли евреев и разбирались с польским меньшинством. Как можно требовать компенсации от собственных бывших союзников? В Германии, конечно, нацисты и их сподручные считаются преступниками, но правящие круги стран Балтии имеют на этот счет собственное мнение. Так что Адамкус всё-таки непоследователен: надо было только советскую символику запретить, а нацистскую разрешить.

Между тем, по-настоящему важный вопрос не в том, насколько абсурдны высказывания и действия современной балтийской элиты, а в том, почему подобная истерия охватила её именно сейчас - через 17 лет после распада СССР. Как ни парадоксально, антирусские выступления в Риге и Вильнюсе имеют больше общего с недавним провалом референдума по Лиссабонскому договору в Ирландии, нежели с историей ХХ века. На протяжении первой половины 2000-х годов жители и элиты балтийских стран связывали свои надежды на прогресс с интеграцией в Европейский Союз. «Коренное население» и русскоязычное или польское меньшинства Балтии были едины в упованиях на Запад, будучи убежденными, что магическим образом все их проблемы будут решены в тот самый момент, как повсюду взовьется синее европейское знамя с постоянно меняющимся количеством звездочек. Увы, не только ничего подобного не произошло, но к собственным проблемам прибавился запутанный клубок общеевропейских вопросов.

В конечном счете, кризис европейской интеграции порожден не присоединением бывших коммунистических стран, а несостоятельностью собственной политики, проводимой элитами Евросоюза. Но признать это не готовы правители ни на Западе, ни на Востоке Европы. Политику менять не будут. А потому выход из кризиса будут искать в борьбе с мифами прошлого и в искусственном разжигании культурно-этнических противоречий.

Специально для «Евразийского Дома»

ЕВРОПА ОТ ЛИССАБОНА ДО ВИЛЬНЮСА - 2

Ирландцы сыграли за всю Европу и выиграли. Однако настоящая борьба еще только начинается. Голосование в Ирландии давало элитам Евросоюза шанс сделать важный выбор.

Либо они прислушаются к мнению граждан и попытаются хотя бы на поверхностном уровне скорректировать курс, демонстрируя вменяемость и демократизм, либо продолжат двигаться прежним курсом, откровенно игнорируя мнение общества. Элиты продемонстрировали полную невменяемость, отказываясь реагировать на недовольство масс. Легко прогнозировать, чем это кончится.

Чем меньше возможностей у людей есть для использования демократических механизмов, тем более жестким и неуправляемым будет протест. Если среди политических партий существует консенсус относительно проводимой политики, то результатом будет не примирение общества с этой политикой, а отчужденность от всей политической системы. На передний план станут выходить силы, которые еще недавно считались маргинальными, возникать новые популистские движения, бросающие вызов старым партийным элитам. Вопрос лишь в том, какое направление примет этот протест, кто возглавит его - радикальные левые или ультраправые?

Со стороны самих элит ответом на кризис возглавляемых ими политических институтов становится поиск «внешнего врага». Далеко не случайно то, что литовский сейм принял решение о запрете советской символики (которую приравняли к нацистской) сразу же после того, как стали известны результаты ирландского референдума. Вильнюс и Дублин находятся на противоположных концах объединенной Европы, но реагируют они на одни и те же процессы.

Отечественная пресса ответила на решение Вильнюса потоком обиженных публикаций, а те, у кого за последние годы не совсем пропало чувство юмора, начали смеяться. Между тем, по-настоящему важно не осуждать или осмеивать действия балтийских правительств и парламентов, а понять, почему антисоветская и антирусская истерия охватила их именно сейчас - через 17 лет после распада СССР.

На протяжении первой половины 2000-х годов и жители, и элиты балтийских стран связывали свои надежды на прогресс с интеграцией в Европейский союз. Сколько бы ни было конфликтов в Прибалтике между «наследственными гражданами» и русскоязычным или польским меньшинствами, они были до недавнего времени едины в упованиях на Запад.

И те, и другие верили, будто магическим образом все их проблемы сами собой решатся в тот момент, когда повсюду взовьется синее европейское знамя с постоянно меняющимся количеством звездочек. Но не только ничего подобного не произошло, а к собственным проблемам прибавился запутанный клубок общеевропейских вопросов. Разочарование постигло и население, и элиты. Другое дело, что разные классы общества на него реагировали по-разному.

Легко рассуждать о том, что объединенная Европа не справляется с притоком новых членов. Именно так интерпретировал происходящее глава Европарламента Ханс-Герт Поттеринг. «До тех пор, пока договор не вступит в силу, не может быть, за исключением, возможно, Хорватии, приема никаких новых членов», - таков был его рецепт по преодолению кризиса.

Увы, кризис европейской интеграции порожден не присоединением бывших коммунистических стран, а несостоятельностью собственной политики, проводимой элитами Евросоюза. Ею предопределена и напряженность в отношениях Старой и Новой Европы. Когда Польшу и Венгрию принимали в Евросоюз, все вспоминали про то, как в прошлом Европейское сообщество интегрировало Испанию, Грецию и Португалию, считавшихся по тогдашним меркам весьма бедными странами.

Теперь этот пример предпочитают не повторять. Экономика регулируемого капитализма, существовавшая в тогдашней Западной Европе, позволяла перераспределять ресурсы от богатых регионов к бедным и от буржуазии к трудящимся классам.

Именно этот механизм, который позволил подтянуть к уровню развитого севера отстающие регионы европейского юга, как раз и был уничтожен договорами в Маастрихте и Ницце, регламентировавшими объединение Запада и Востока. Трудовые ресурсы Востока выброшены были на рынок Запада не для того, чтобы поднять заработную плату в Новой Европе, а для того, чтобы, обострив конкуренцию за рабочие места, опустить ее в Старой.

Поскольку этот курс является стратегическим, принятым на основе консенсуса между правыми и левыми, он не подлежит ни пересмотру, ни обсуждению. А выход из кризиса будут искать в борьбе с мифами прошлого, в искусственном разжигании культурно-этнических противоречий и поиске внешнего врага. А Россия оказывается просто идеальным кандидатом на роль «злого соседа».

Антироссийская истерия отнюдь не является монополией Прибалтики. В большинстве западных стран пресса руководствуется принципом «о России плохо или ничего».

- Сегодня газеты готовы опубликовать любую новость из России, если только эта новость плохая, - объясняет мне шведский коллега.

В Германии положение дел такое же точно.

- Ведущие издания мои репортажи из Москвы не печатают, - жалуется немецкий журналист Кай Элерс. - К вашей нынешней власти я не испытываю особой симпатии. Но у меня одна проблема - я не могу врать.

Прессе не нужна критика российских порядков или анализ происходящих у нас процессов. Ей нужен образ врага. В этом смысле ситуация даже хуже, нежели в годы «холодной войны». Тогда Советский Союз был действительным врагом, а врага надо знать. При всей неприязни к советскому строю тексты, публиковавшиеся в западной прессе, были вполне адекватны и информативны. Сегодня ничего подобного!

Если посмотреть на экономику, абсурдность ситуации выявляется еще больше - никогда за последние 90 лет хозяйственные связи России с Западом не были так тесны, никогда со времени Первой мировой войны присутствие западноевропейского капитала в нашей стране не было столь значительным и не росло столь стремительно. В Россию хотят вкладывать деньги, с ней хотят торговать, открывать офисы и устанавливать связи. Ее очевидно не боятся. В ней нуждаются.

Откуда же такое единодушие неприязни, с которым мы сталкиваемся, как только открываем газеты или включаем телевизионные новости?

Россия выступает по отношению к Евросоюзу не в качестве врага, а в качестве образа врага. Эта вражда - прежде всего виртуальная, продиктованная внутриполитической динамикой самого Европейского сообщества и его же внутренними противоречиями.

Показательно, что в 2000-2003 годах отношение к России в прессе и в политических кругах Европейского союза было куда более позитивным. Что изменилось за этот период? Разумеется, в самой России многое произошло, но, строго говоря, по европейским критериям положение стало лучше, а не хуже. В начале десятилетия была в самом разгаре вторая Чеченская война, сопровождавшаяся массовыми нарушениями прав человека.

Сейчас военные действия на Кавказе приутихли. Конституционная норма, по которой президент должен оставаться на своем посту не более двух сроков, выполнена. Положение оппозиционной прессы не стало лучше, но, по крайней мере, не ухудшилось. Почему же сегодня резко ухудшилось отношение прессы, а оценки порой сменились на противоположные?

Несомненно, сыграла свою роль смена политических лидеров, прежде всего - уход Герхарда Шредера с поста канцлера Германии. Но и отставка Шредера после поражения на выборах была отнюдь не случайностью, отражая общие сдвиги, происходившие в политической жизни Германии и Европы.

В начале 2000-х годов казалось, что «проект «Европа» развивается успешно, а на основе франко-германского ядра нового континентального союза возникает новый геоэкономический и геополитический центр силы, способный противостоять Соединенным Штатам. Пиком конфронтации с США были первые месяцы иракской войны, вызвавшей не только гнев общественности, но и осуждение лидеров Франции и Германии.

Поднимающийся новый европейский центр нуждался в России как союзнике, обеспечивавшем ее тылы как в энергетическом, так и в военном отношении. Иллюзии относительно самостоятельных политических возможностей Европы существовали и в Москве, охотно откликавшейся на приглашения и инициативы Берлина и Парижа, и среди западных левых, которые готовы были поддержать «европейскую социальную модель» в противовес «крайнему либерализму» США.

Однако вторая половина десятилетия выявила слабость европейского проекта. Главная проблема состояла в том, что продолжение неолиберальной экономической политики оказалось несовместимо с геополитическими амбициями и внутриполитической стабильностью. Крупнейшие европейские корпорации вполне довольны были ростом прибылей, полученных благодаря снижению налогов и отказу от политики социальной ответственности, но с этим не хотело мириться население, которое всё более активно протестовало.

Геополитическая экспансия единой Европы сопровождалась ростом проблем на востоке, с новыми членами союза, которые пытались уравновесить свою экономическую слабость политической близостью с США. После реализации Договора Ниццы о расширении союза запутанный клубок социальных, политических, культурных и экономических противоречий начал стремительно расти, превратившись в настоящий снежный ком.

Процессы, происходящие в Евросоюзе, стали явно неуправляемыми, на горизонте замаячил глобальный экономический кризис, конфликты между государствами дополнились внутренним несогласием в каждом из них. Но это вовсе не означало, будто кто-то собирается менять проводимую политику. Напротив, избранный курс должен быть продолжен вопреки растущему сопротивлению большинства граждан, которые уже осознали несовместимость своих интересов с этой политикой, и даже вопреки объективной реальности, которая создает чем дальше, тем больше проблем.

В таких условиях амбициозные планы соперничества с Америкой были оставлены. Борьба с Вашингтоном в лучшем случае свелась к мелким препирательствам по поводу второстепенных вопросов в рамках Всемирной торговой организации, а «европейская социальная модель» уже не могла выступать идеологическим знаменем, поскольку европейские элиты пытались ее уничтожить и из-за этого оказались вовлечены в затяжную борьбу с собственным населением.

С другой стороны, чем хуже внутренние дела, тем нужнее внешний враг. Поскольку европейские элиты не готовы к противостоянию с США, но нуждаются для поддержания единства ЕС в «консолидирующем общем враге», реальную конфронтацию с Америкой заменяет виртуальная конфронтация с Россией.

Другое дело, что ни пропаганда прелестей интеграции, ни рассказы об угрозе с Востока, ни высокие речи о «европейских ценностях» не изменят объективного хода вещей, не помогут разрешить кризис политической и экономической системы. И вполне возможно, что итогом этого кризиса станет крах всего Маастрихтского проекта, упорно выдающего себя за «европейскую интеграцию».

Настоящая интеграция континента начнется лишь после того, как с договорами Маастрихта, Ниццы и Лиссабона будет покончено. Тогда, быть может, претворится в жизнь лозунг Шарля де Голля о единой Европе от Атлантики до Урала.

В ЧЕМ РАЗНИЦА МЕЖДУ МИХАИЛОМ ХОДОРКОВСКИМ И ДЖОНОМ ТАЛБОТОМ

Английский военачальник Джон Талбот погиб в битве при Кастильоне из-за того, что выехал на поле боя без лат. Сэр Джон прекрасно понимал, чем может обернуться подобное небрежение собственной безопасностью, но выбора у него не было. Незадолго до того, при освобождении из плена, он поклялся французскому королю «никогда больше не надевать доспехов».

Эта средневековая история припомнилась мне в связи с дебатами по поводу возможного освобождения Михаила Ходорковского. Президент Медведев не исключил подобного поворота событий, но тут же уточнил: на общих основаниях. А какие тут могут быть общие основания?

Сторонники Ходорковского утверждают, что он политический заключенный. Противники называют его преступником и вором. Я склонен согласиться с обеими сторонами разом.

Пожалуй, Ходорковского можно назвать «политическим заключенным», но никак не «узником совести». «Узниками совести» являются люди, которых власть бросает в тюрьмы за то, что они исповедуют идеи и принципы, противоположные тем, каких придерживается сама власть. В деле же Ходорковского всё наоборот. Он оказался в тюрьме именно потому, что придерживался тех самых идей и принципов, на коих построен нынешний порядок.

Это, прежде всего, вера в то, что власть и деньги должны быть неразделимы, что правящее положение должно принадлежать элите, контролирующей «быдло» с помощью средств массовой информации и купленных депутатов. И правительство и его недруги заботились о том, чтобы сделать необратимыми итоги приватизации. И те, и другие стремились сосредоточить власть в своих руках, оттеснив соперников, не слишком задумываясь о моральной стороне дела. Именно потому, что руководители компании ЮКОС не сильно отличались от населения Кремля, правящие круги сочли их по-настоящему опасными. И применили жесткие меры.

Ходорковский является политзаключенным лишь в том смысле, в каком можно было бы назвать политзаключенными принцев и князей, запертых королями в Бастилию или Тауэр после неудачных заговоров.

Проблема не в том, насколько законен приговор, вынесенный опальному олигарху, а в том, что российское начальство пыталось оформить в категориях современного права конфликт, который в подобных категориях оформлен быть не может. Когда идет борьба без правил, бессмысленно задним числом ссылаться на законодательные нормы.

Здесь не столкновение идей и принципов, а борьба за власть в самой циничной и откровенной форме. Не может быть правового решения для ситуации, где нет правых. А для нас - холопов государства российского - глубоко безразлично, насколько корректна с юридической точки зрения позиция победителя или побежденного.

Победитель волен не только казнить, но и миловать. Об этом нам недавно напомнил президент Медведев. И был совершенно прав во всем, кроме явно не имеющей отношения к делу ссылки на равенство граждан. Права Ходорковского и его коллег из компании ЮКОС совершенно другие, чем у миллионов российских подданных, которые не сумели в 1990-е годы украсть нефтяные месторождения, металлургические компании или хотя бы средних размеров угольный разрез.

Монаршей волей было определено заключение Ходорковского, и только ею одной может быть решено его освобождение. Другое дело, что высший правитель, принимая подобные решения, руководствуется соображениями собственной безопасности и государственной целесообразности.

Средневековые короли, отпуская на волю своих противников, обычно брали с них клятву не возобновлять борьбу. Подобные клятвы далеко не всегда соблюдались. Но как показывает история злосчастного Талбота, настоящие рыцари относились к ним серьезно. Только вот похожи ли фигуранты дела ЮКОСа и их кремлевские недруги на героев рыцарских романов? Как хотите, но мне трудно представить себе Медведева, вручающего свободу Ходорковскому в обмен на честное слово! Для современной российской элиты именно обман и предательство являются хорошим тоном. А потому, в случае амнистии, я бы на месте правителей Кремля не слишком надеялся на благодарность и лояльность амнистируемых.

Как, впрочем, и Ходорковскому не посоветовал бы верить в благородство своих нынешних тюремщиков.

Специально для «Евразийского Дома»

ОТ КОШМАРА К СТАБИЛЬНОСТИ

Россия в 1990-е и 2000-е

В официальных российских кругах не принято вспоминать прошлое десятилетие. Рассказывать о нем - это примерно то же самое, что вспоминать подробности позавчерашнего пьяного дебоша. Проще сразу признаться, что, мол, перепил, потерял контроль, а что было - не помню…

Если уж заходит речь (история есть история, из песни слова не выкинешь), то произошедшее с нами объясняется тем, что на первых порах руководство страны досталось дилетантам, некомпетентным людям, в лучшем случае - наивным идеалистам-западникам, которые то ли по безответственности, то ли по глупости, то ли из-за отсутствия патриотизма или еще по какой-то субъективной причине ввергли страну в катастрофу. После чего, на рубеже 2000-х, за дело взялись серьезные люди, которые все исправили, привели страну в порядок, «подняли с колен». И теперь все хорошо. Happy end.

Что делали «серьезные люди» 2000-х в течение «лихих 90-х», нам сегодня предпочитают не рассказывать. О чем см. выше. Никто ничего не помнит, а если и помнит, то нам не скажет. Потому что по-настоящему значимые политики в современной России не имеют биографии. Если на Западе (и в любом другом мало-мальски устоявшемся обществе) политическая биография является залогом доверия к политику, основой его авторитета, то у нас наоборот: для того, чтобы к представителю власти относились с доверием, он не должен иметь биографии. Государственные лидеры обречены возникать перед нами сразу и ниоткуда, как черти из коробочек.

Между тем история 1990-х годов контрастирует с нынешним периодом скорее по форме, нежели по сути. Точно так же, как политические и бюрократические лидеры сегодняшнего дня являются на самом деле выходцами из той эпохи, так и весь российский капитализм является порождением того самого недоброй памяти переходного периода. Ничего иного и быть не могло.

Советская система была в глубоком кризисе, не только потому, что массы интеллигенции хотели перемен, но в первую очередь потому, что этих перемен еще больше хотела бюрократическая элита. То, что она дала выразить подобные настроения интеллигенции вместо того, чтобы объявлять о них самой, свидетельствует лишь о мудрости и дальновидности советских чиновников. В конце концов, те, кто формулировал политику, не несли за нее даже моральной ответственности - для этого были добровольные помощники из числа писателей, интеллектуалов, артистов и просто массовых представителей «демократической общественности», которые кричали тем громче, чем меньше понимали происходящее. К ним и все претензии.

Уже в 1970-е годы, когда брежневское руководство СССР предпочло внутренним реформам курс на стимулирование потребления за счет продажи нефти, общая траектория движения стала более или менее очевидной. Советский Союз вернулся на мировой капиталистический рынок в качестве поставщика сырья и топлива, добровольно взяв на себя роль, которую обычно играли колониальные территории. Интеграция страны в капитализм, сопровождавшаяся нарастающей коррупцией и деморализацией элиты, готовила перемены на внутреннем фронте. Естественный кризис сверхцентрализованной машины бюрократического управления, раскол единой командной системы на многочисленные ведомства (централизованные и недемократические, но все менее способные к координации между собой) структурно готовил приватизацию. Падающие темпы роста, убогое потребление и постоянные жалобы интеллигенции на отсутствие творческой свободы создавали соответствующий фон снизу.

Низы действительно не хотели жить по-старому, а верхи действительно не могли по-старому управлять. Но низы не имели ни малейшего представления о том, как можно жить по-новому, более того, никто никого свергать не собирался. Не только начальная инициатива перемен исходила сверху (так бывает во время любых значительных общественных преобразований), но на протяжении всего периода перестройки и реставрации капитализма в России низы неизменно играли роль статистов, а верхи, хоть и не без трудностей, вели страну в запланированном направлении. Вопреки видимости хаоса и смуты, события 90-х являются редким в истории примером того, как, несмотря на все управленческие, политические и хозяйственные проблемы, элита сумела эффективно сохранить контроль над ситуацией. Этот контроль ни на минуту не был потерян, хотя случались и кризисы. В 1993 году потребовалось расстрелять парламент, который вздумал принимать самостоятельные решения, в 1996 году пришлось прибегнуть к шантажу, запугивая коммунистическую оппозицию, которая, впрочем, быстро поняла свое место и фактически стала играть в одной команде с властью.

Исходная проблема состояла в том, что приватизация, которая была в основном подготовлена структурно уже к середине 80-х годов, оставалась не подготовленной идеологически и не обеспеченной финансово. В начале 1990 года экономисты подсчитали, что для выкупа собственности по рыночным ценам российское население, включая мафию, теневых миллионеров и честно заработавших свои деньги представителей советской элиты, сможет выделить средства, которых будет достаточно, чтобы приобрести 1,5 % выставленной на приватизацию собственности. Можно было, разумеется, придумать различные хитроумные схемы вроде «ваучеров», но в рыночном плане они ничего не меняли, даже запутывали дело, осложняя процесс раздела собственности.

Отдать все иностранцам российские чиновники не решились, поскольку в таком случае оказались бы в собственной стране в лучшем случае в положении управляющих. Миф о компрадорской буржуазии, которая якобы правила бал в 90-е годы, не имеет ничего общего с действительностью. Российская бюрократия и выросшая из нее буржуазия были глубоко национальными, оберегая для себя все лакомые кусочки экономики, от нефти до банковского сектора, куда при Борисе Ельцине старательно не допускали иностранцев (западные финансовые институты укоренились на российском рынке лишь в годы «укрепления патриотизма», да и то не в полной мере). Впрочем, даже массовое привлечение иностранных капиталов к приватизации не решило бы проблему качественно. Ведь в 90-е все страны конкурировали между собой, выставляя на продажу все, что у них имелось в общественном секторе. Приватизация охватила планету от Англии до Зимбабве и от Аргентины до Казахстана. Вся Восточная Европа предлагала себя по бросовым ценам. Так что стремление не допустить иностранных инвесторов к приватизационным сделкам было вполне рациональным. Средств все равно привлекли бы очень мало, но зато упустили бы контроль и собственность.

В подобной ситуации оставался только один экономически обоснованный и разумный путь - распределить собственность между «своими людьми». Ясное дело, такой путь предполагал широкомасштабную коррупцию, но на практике коррупция оставалась единственным рациональным методом организации процесса, который в противном случае либо застопорился бы, либо привел бы к хаосу, куда худшему, чем то, что мы имели на практике.

Задним числом «отец российской приватизации» Анатолий Чубайс объяснял, что никакой рыночной стоимости отечественные предприятия вообще не имели, поскольку не было еще в России рынка, а стоит каждый товар ровно столько, сколько за него готовы дать. Раз дали около 1 % от суммы, начисленной специалистами, значит, он столько и стоил.

Чубайс кривит душой: ему, как профессиональному экономисту, должно быть известно, что существовал мировой рынок, на котором такие же товары (средства производства) продавались по определенной цене, многократно превышавшей российскую. Товарные остатки приватизированных предприятий успешно реализовывались на иностранных рынках. Достаточно типичны были случаи, когда новые хозяева, оформив приватизацию завода, тут же продавали все его оборудование на металлолом, благодаря чему получали суммы, в десятки раз превышавшие то, что они заплатили государству за приобретение собственности. После этого у них еще и оставались свободные здания, которые можно было превратить в торговые площади, склады или офисные помещения - тоже по ценам вполне удовлетворительным.

Аргумент Чубайса, анекдотический с точки зрения экономики, имеет, однако, прямое отношение к идеологии. Для того чтобы обосновать передачу предприятий за бесценок, надо было убедить и себя и общество в том, что не только все эти предприятия, но и породившая их история, весь связанный с ними социальный и культурный опыт не имеют никакой ценности. В лучшем случае. А в худшем случае являются бременем, от которого надо поскорее избавиться. Так, один милейший интеллектуал (мой сосед по даче) в пространной книге доказывал, что если кто-то забрал большой завод за 5 копеек, то его еще надо благодарить за это - героический человек, филантроп и подвижник помог нам освободиться от советского наследия. А если рабочих и инженеров он потом выкинул на улицу, то они тоже должны быть признательны своему благодетелю: тем самым им дали возможность начать новую жизнь.

На уровне личных воспоминаний большинства граждан России 90-е годы выглядят временем какого-то перманентного кошмара, сопровождавшегося у многих ощущением, что завтра они все-таки смогут проснуться в привычной советской реальности. Но это был не кошмар. Это была практика общественного переустройства. А катастрофическое восприятие происходящего предопределено было пассивной ролью большинства в разворачивавшихся событиях. История знает немало примеров того, как общества переживали и куда худшие потрясения, причем в борьбе со стихией, в ходе отражения вражеского нашествия или на революционных баррикадах люди чувствовали себя свободными и счастливыми, несмотря на любые опасности и лишения. В 90-е не было ощущения счастья потому, что не было свободы. Выбор для большинства был между ролями статистов и марионеток и положением пассивного наблюдателя. После некоторых колебаний большая часть общества правильно выбрала последнее, что и предопределило нарастающую деполитизацию российских граждан.

Пропаганда «западничества» и «огульное очернение советского прошлого», от которых впоследствии правящие круги отмежевались, имели самое практическое значение, будучи тесно связаны с идеологическим обоснованием приватизации. Беда лишь в том, что некоторые интеллигенты, как и свойственно идеологам, восприняли собственные речи всерьез, а потому не смогли вовремя перестроиться, когда «концепция изменилась». Им, беднягам, приходится сегодня участвовать в «маршах несогласных» или выступать в двух-трех оставленных нам по милости властей либеральных изданиях.

Демонтаж советских институтов и создание новых структур власти, как и любая разрушительно-строительная деятельность, сопровождались изрядным хаосом, создававшим у посторонних наблюдателей (а к их числу относилось 90 % населения) ощущение жуткого бардака. Однако за внешними признаками хаоса скрывалась целенаправленная деятельность. Да, на стройке пыльно, грязно. Да, на стройке воруют. Да, изрядное количество труда и материалов пропадает впустую. А что вы хотите, мы же не Швейцария! Но площадку все же расчистили. И здание построили.

То, что здание в итоге получилось неказистое, вопрос совершенно иного рода. Как могли, так и работали. По типовому, глобальному, между прочим, проекту. И если кому-то российский капитализм не нравится, пусть посмотрит на Индию, Африку, Латинскую Америку или на новый, динамично развивающийся буржуазный Китай. Все те же проблемы, все те же противоречия. То, что не получился капитализм, как в Швеции, совершенно естественно. Мы принадлежим не к числу стран привилегированного западного центра, а составляем вместе с большинством человечества часть периферии. И для того, чтобы Россия заняла в мировой экономике место Швеции или хотя бы Португалии, надо сначала разрушить эти самые Швецию и Португалию, вкупе с еще половиной стран Европы. Кому как, а мне будет жалко.

Россия стала, как и обещали реформаторы, «нормальной страной», объединившись с подавляющим большинством человечества в составе периферии капиталистического мира. Хотя на фоне других периферийных стран мы смотримся как раз вполне хорошо. У нас все-таки пока нет голодных бунтов и массовой смертности от голода. Что бы ни говорили про период 90-х годов, а это именно история успеха во всех отношениях.

Хотя этот успех оказался чреват новыми проблемами. К концу 90-х годов Россия оказалась страной, которая по уровню заработной платы и по своему месту в глобальном разделении труда находилась в одной категории с Алжиром или (в лучшем случае) Мексикой, но по уровню образования населения, обеспеченности жильем и медицинским обслуживанием и т. д. - ближе к западноевропейским странам. Иными словами, слишком развитое общество для имеющейся экономики. Неудивительно, что в правящих кругах раздались к концу 90-х голоса о том, что мы «живем не по средствам». Предстояло либо разрушить общество, дабы закрепить торжество новой экономики, либо радикально преобразовать экономику, чтобы спасти общество.

В наиболее острой форме это противоречие проявилось в период, запомнившийся нам как время грандиозного финансового кризиса, «дефолт 1998 года». Однако последующий подъем мирового хозяйства, сопровождавшийся ростом цен на нефть и сырье, дал России десятилетнюю передышку. Структурные проблемы остались неразрешенными, но их острота снизилась. Выбор можно было отложить. За счет избыточных ресурсов можно было, например, повышать зарплату, не меняя радикально структуры хозяйства и отношений собственности.

Экономика 2000-х стала закономерным и естественным продолжением перемен 1990-х. Точно так же закономерно и новая идеология должна была прийти на смену старой. Частные хозяева предприятий, акционеры могучих корпораций стремились повысить капитализацию своего бизнеса, завоевать в стране и за рубежом признание своих брэндов. Тут уже требовалось не обличать советское прошлое, а гордиться великими традициями. Точно так же и правительству нужны были легитимность и порядок, которые гарантировались преемственностью власти. И чем меньше было собственных великих достижений (не считая, конечно, замирения крошечной Чечни и растущей цены за баррель), тем больше нужда была в достижениях прошлого, связь с которыми могла быть закреплена на символическом уровне.

Парады победы становятся все более торжественными и масштабными по мере того, как сама победа 1945 года все более удаляется в прошлое, превращаясь в абстрактное коллективное воспоминание, лишенное черт индивидуального опыта. Государство всегда живет на проценты с нравственного капитала коллективного опыта - до тех пор, пока не начинает разрушаться или преобразовываться под напором новой коллективной практики.

Страну охватила повальная мода на историю. Заводы и фабрики стали превращать свои прежние советские названия в торговые марки. А оппозиционеры-националисты растерянно взирали на то, как власть уверенно присваивает их лозунги и идеи, не думая даже расплатиться с авторами. Унижение и растерянность националистической интеллигенции могут быть сравнимы только с такими же чувствами интеллигенции либеральной, которую выкинули за борт, не объяснив толком почему. Справедливости ради надо признать, что с последними, по крайней мере, добросовестно расплатились.

Опираясь на ставшее аполитичным, но усвоившее экономические уроки капитализма общество, российская власть смогла, наконец, почувствовать себя уверенно, понимая, что страна не только материально удовлетворена (положение-то улучшается!), но и в моральном плане успокоена. Безликая власть соответствовала ожиданиям населения, уставшего от гримас переходного периода.

Дефолт 1998 года знаменовал собой конец этого переходного периода и нормализацию российского капитализма. Эпоха нормализации и стабилизации оказалась связана с именем Путина так же, как переходная эпоха - с именем Ельцина. Монархический по сути тип государственного самосознания делает иной способ идентификации исторического времени невозможным. Хотя, с другой стороны, так даже удобнее. Школьникам проще заучивать исторические периоды, связывая их с определенными персонажами.

90-е годы ушли в миф и историю, оставив за собой шлейф подчеркнуто неприятных воспоминаний у всех, кроме тех, кто в те годы стоял у руля государства или возглавлял средства массовой информации. Последние вспоминают о тех временах с ностальгией - свобода печати ограничивалась только их собственным правом затыкать рот противникам, а либеральные идеи торжествовали, поддержанные всей мощью тоталитарной пропагандистской машины государства, унаследованной от советских времен.

Кто-то из грандов журналистики произнес в 1996 году замечательную фразу: на время выборов совесть надо запереть в шкаф. Ключик, к сожалению, потеряли. Может быть, за ненадобностью. В тот шкаф теперь никто и не пытается заглянуть.

Новое поколение идеологов уже и не знает о существовании этого шкафа.

И запирать им нечего.

© 2007-2009 «Русская жизнь»

ИНФЛЯЦИОННЫЕ ОЖИДАНИЯ

Экономика претендует на звание науки если не точной, то почти точной. Недаром здесь в чести математические выкладки и сложные термины (хотя по этой части философы и филологи тоже не лыком шиты).

Однако как бы ни нравилось экономистам работать с цифрами, реальный экономический процесс предполагает массовое участие людей с их желаниями, ценностями, надеждами и страхами.

Так что хочешь не хочешь, а приходится признавать культурные и психологические факторы. А если их игнорировать, то они стихийным образом «уважать себя заставят», проявляясь в самой разрушительной форме.

Нынешняя экономическая ситуация поразительным образом иллюстрирует данное противоречие. С одной стороны, если посмотреть статистику, послушать отчеты и почитать аналитику, всё вроде бы хорошо. Так хорошо, как давно не было. И темпы роста экономики стабильные, и благосостояние увеличилось, и потребление повысилось. В бюджете вообще денег тьма. Да и холодильники в частных домах отнюдь не пусты.

Но всё это происходит на фоне какой-то тревоги, неопределенности и болезненного потребительского возбуждения, о котором в недавней колонке очень хорошо написал Михаил Бударагин. Если так всё хорошо, откуда это всеобщее или, по крайней мере, широко распространенное ощущение? Отчего дурные предчувствия? И кто прав, общественное мнение или мудрые эксперты? Да, и, кстати, почему общественное мнение к экспертам перестало прислушиваться, хотя еще недавно свято верило в их компетентность?

Есть, разумеется, несколько негативных моментов, которые признают все официальные источники. Инфляция неожиданно поднялась, с курсами акций на бирже что-то нехорошее происходит, частный и корпоративный долг неприлично вырос, да и в мировой экономике явно нарастает неблагополучие. Но всё это выглядит, повторяя слова Маркса, «отдаленным облачком на горизонте». И если честно, я совершенно согласен с официальной точкой зрения, что все перечисленные симптомы сами по себе особой опасности не представляют.

Только вопрос - симптомы чего?

Финансисты привыкли бороться с инфляцией. Их на это натаскивают, и ничего другого они, естественно, не видят, как лошади, которым далеко не случайно надевают на глаза шоры. Для финансистов инфляция - это и есть проблема. И весь комплекс имеющихся у них инструментов предназначен для того, чтобы сбивать инфляцию так же, как у больного сбивают температуру.

Между тем, всякий, кто когда-либо болел чем-то посерьезнее простуды, догадывается, что механически сбивать температуру - не самая лучшая политика. Пока нет серьезного заболевания, борьба с симптомами может быть вполне удовлетворительным подходом. Но лишь при условии, что ничего по-настоящему опасного не происходит.

Между тем, общество сейчас наблюдает лишь внешний симптом экономического неблагополучия в виде инфляции, люди могут лишь смутно догадываться, что за ним стоит. А терапевты из правительства рассказывают, как они своими стараниями снизят инфляцию к концу года. Их обещания не вызывают особого доверия, но утверждать, что им принципиально ничего не удастся, было бы опрометчиво и несправедливо. Вполне возможно, что усилия их принесут определенные плоды. Вопрос лишь в том, куда эти усилия направлены.

Принимать нынешний подъем потребления за долгосрочную и стабильную тенденцию было бы так же неверно, как принимать лихорадочный румянец на лице больного за проявление здоровья. Население стихийно осознает это, чувствуя, что за симптомами легкого экономического недомогания стоит что-то более опасное.

Главная неприятность в том, что структурные проблемы российской экономики, оставшиеся нам с 1990-х, не решены и не решались на протяжении 2000-х. Приток большой массы денег давал возможность жить с этими проблемами, не решая и не замечая их. Мы видели рост промышленности и радовались, называя это «диверсификацией». Наше благосостояние - это не только нефть! Но промышленность, которая росла, в первую очередь обслуживала потребление нефтедолларов. Если что-то случится с ценами на мировом рынке топлива, пострадает и множество предприятий, рентабельность которых напрямую зависит от того, сколько лишних денег поступает в Россию из-за рубежа.

Рост нефтяных цен, как и цен на недвижимость, давно уже не связан с ростом спроса. Даже мировой продовольственный кризис не имеет ничего общего с нехваткой еды. На душу населения сейчас - несмотря на всё увлечение биотопливом, порчу земель и экологические безобразия - производится больше продовольствия, нежели 10-15 лет назад, когда никакого продовольственного кризиса не было.

Мы имеем дело с очередными финансовыми мыльными пузырями, с экономикой пирамид, с которой наши соотечественники имели возможность хорошо познакомиться в середине 1990-х годов. Однако вороватые строители пирамиды типа «МММ» или хитроумные правительственные чиновники, придумавшие пирамиду ГКО, рухнувшую нам на головы в 1998 году, были не более чем наивными дилетантами по сравнению с лидерами глобального финансового сектора.

Перераспределение ресурсов в мировой экономике из реального сектора в финансовый, продолжающееся на протяжении последних 25 лет, сопровождалось многочисленными локальными кризисами, подобными нашему дефолту. Однако эти кризисы, позволяя «выпустить пар» и провести корректировку, скорее стабилизировали систему, давая ей возможность дальше развиваться по той же логике. Увы, рано или поздно мы подходим к абсолютному пределу перераспределения, когда субсидировать спекулятивную экономику, снижая издержки в реальном секторе, больше невозможно. В США снижается потребление, а в Китае жалуются на нехватку дешевой рабочей силы. Российская инфляция - лишь одно из проявлений этого глобального кризиса.

Вы хотели глобализации?

Вы получили глобализацию.

Масса денег, изъятых из реального сектора по всему миру, сосредоточилась на финансовых рынках и ищет себе применения. Деньги надо вкладывать. Срочно. Так, чтобы они работали и приносили доход. Но их невыгодно связывать крупными и долгосрочными инвестиционными проектами. Всё должно произойти здесь и сейчас.

Бударагин жалуется на лихорадочное, иррациональное и безответственно азартное потребление наших соотечественников. Но российский средний класс лишь делает на своем уровне то же, что делают в глобальном масштабе инвесторы. «Лишние» деньги надо срочно тратить, чтобы они не пропали. А «лишними» деньги становятся тогда, когда - в глобальном масштабе - их отнимают у тех, кто в них действительно нуждается.

Глобальный средний класс следует экономической логике глобальных элит. Он живет сегодня за счет бедных и за счет собственного будущего.

Денежный поток, обрушившийся сегодня на Россию, вызван, прежде всего, тем, что в мировой экономике всё меньше остается сфер, где можно было бы рационально и прибыльно использовать средства. Спекулятивная игра с нефтью становится одним из самых привлекательных видов бизнеса точно так же, как и аналогичная игра с ценами на продовольствие. То, что подобные игры ведут к глобальной катастрофе, никого особенно и не волнует: «После нас - хоть потоп!» Эти слова, приписываемые маркизе де Помпадур, могут с энтузиазмом повторить сегодняшние капитаны мировой экономики, тем более что они имеют все шансы в случае потопа отсидеться на сухом берегу.

Россия импортирует инфляцию вместе с мировыми ценами на топливо. А потому нет особых оснований надеяться, будто односторонние меры правительства что-то в этом вопросе радикально изменят. Вопрос в другом: что мы делаем с обрушившимся на нас долларовым душем? Можно срочно вложить средства во что-то полезное.

Отремонтировать по всей стране дороги, расширить производство дешевых товаров для внутреннего рынка. Организовать в масштабах страны современную инфраструктуру переработки мусора - сфера, где мы на 30 лет отстаем от Запада, который, в свою очередь, сегодня обнаруживает, насколько недостаточными являются достигнутые пока результаты. Внедрять технологии, экономящие расход топлива. Заняться экологией. В конце концов, сделать в Москве, Петербурге и еще десятке-другом крупнейших городов повсеместный бесплатный wi-fi, как это уже произошло в некоторых городах США.

Но всё это слишком сложно. А главное, требует совершенно другой экономической активности государства. Другой политики, других чиновников.

Мы пойдем другим путем.

Всё потратим и прогуляем.

По крайней мере, будет что вспомнить.

С СЕНТЯБРЯ ОТМЕНЯЕТСЯ ТАРИФНАЯ СЕТКА ДЛЯ БЮДЖЕТНИКОВ

Алексей Усов

Вчера на заседании президиума правительства стало известно, что не к концу года, как планировалось ранее, а уже в сентябре работники федеральных государственных учреждений перейдут на новую систему оплаты труда. В новой системе правом устанавливать размер оклада и премий будет наделено не государство, а руководители бюджетных организаций. Чиновники надеются, что прямые начальники смогут «стимулировать рублем» своих сотрудников. Эксперты утверждают, что значительного роста производительности и качества труда это не принесет: огромное количество людей до сих пор относятся к труду и его оплате по-советски, пишут «Новые Известия».

7 июля на заседании президиума правительства вице-премьер Александр Жуков сообщил, что им подписан график перехода на новую систему оплаты труда бюджетников, предусмотренную отказом от единой тарифной сетки. Уже в сентябре работникам федеральных бюджетных учреждений и гражданскому персоналу Минобороны будет предложено заключить новые трудовые соглашения. Эта процедура должна завершиться к 1 декабря. К 1 августа запланировано завершение подготовки типовых соглашений и системы оценки эффективности работников бюджетной сферы. Реформа коснется 3 млн человек преимущественно из трех отраслей - здравоохранения и соцуслуг (350 тыс. человек), образования (1 млн), культуры и спорта (850 тыс.), сообщает РБК.

Фактически, с осени размер зарплаты бюджетников будет определяться не только должностным положением, но также профессиональной подготовленностью, сложностью и важностью выполняемой работы, степенью самостоятельности и ответственности. Все это, по мнению реформаторов, должно привести к повышению отдачи и качества труда работников.

При этом, по данным социологов, в обществе доминирует «советская» модель отношения к труду. По данным недавнего опроса ВЦИОМ, «советская» модель трудовой мотивации - небольшой, но твердый заработок и уверенность в завтрашнем дне - действительно с каждым годом сдает позиции, но она до сих пор доминирует: ее выбирают 44% опрошенных. Доля тех, кто готов рисковать ради высоких доходов, хотел бы много работать и хорошо зарабатывать, едва переваливает за треть. Иными словами, большинство россиян по-прежнему готовы делать вид, что работают, понимая, что работодатель делает вид, что им платит.

«Сказать, что западные меры стимулирования у нас не работают, нельзя, они работают, но только на определенные сегментные группы, а другими группами общества они отвергаются», - приводят «НИ» комментарий директора Института глобализации и социальных движений Бориса Кагарлицкого. По его словам, рыночная культура доминирует в Москве, Санкт-Петербурге, других крупных городах, но в «остальной России» все еще другие ценности.

Слабая зависимость качества работы от зарплаты привела к тому, что в последнее время рост доходов россиян значительно опережает рост производительности их труда. В частности, в государственных учреждениях это проявлялось в том, что единственный способ повысить человеку зарплату - подвинуть его выше по службе привело к хроническому разбуханию штатов и снижению эффективности труда, отмечает «Время новостей».

По новой системе каждое министерство само будет определять так называемые квалификационно-профессиональные группы, на которые можно поделить их работников. По ним первоначально дифференцируется оплата труда. Условно их можно отнести к четырем категориям: простейшая (дворники, уборщицы), специалисты с начальным профессиональным образованием (сантехники), специалисты со средним профессиональным образованием (фельдшеры, педагоги начальных классов), специалисты с высшим образованием (врачи, учителя, актеры).

Помимо основного оклада предусмотрены повышающие коэффициенты для каждого работника. Они учитывают «сложность трудовых функций». Так, например, учитель математики будет иметь больший коэффициент, нежели трудовик и физкультурник. Следующая часть оплаты труда - стимулирующая надбавка. Она начисляется в зависимости от качества и количества труда. По замыслу создателей новой системы оплаты, к 2010 году в среднем 30% заработной платы федерального бюджетника будет начисляться за счет стимулирующей надбавки. Но «в зависимости от трудовой функции» соотношение постоянной и стимулирующей части может быть 50 на 50% или 20 на 80%.

© 2008, NR2.Ru, «Новый Регион», 2.0

БЕЗ ЦАРЯ

У жителей России серьезная проблема. Они не понимают, кто у нас царь. Точнее - какой царь настоящий. Коллективное руководство в жизни страны уже бывало не раз, начиная со времен, когда Петр (тогда ещё совсем не Великий) делил трон со своим братом Иоанном. Брата потом совсем забыли, даже в учебниках истории не всегда упоминают. Было и после смерти Сталина коллективное руководство, и после отстранения Хрущева. Помню, когда я пошел в школу, в 1965 году, одним первоклашкам выдали старые буквари - с портретом Хрущева, а другим новые - уже без портрета. Дети заволновались. Они знали, что Хрущев уже не главный, но не понимали, почему на его месте не нарисован кто-то новый.

Коллективное руководство всегда кончалось торжествующим единоначалием. Поскольку это все знают заранее, проблема сводится к тому, чтобы вычислить заранее, кто из двух важнее. Для чиновника это вопрос карьеры, для обывателя - проявление инстинктивного любопытства. Домашняя политология, предаваться которой можно на кухне собственной квартиры, в курилке офиса или в заводской раздевалке.

А правители, как назло, не дают нам внятных подсказок. Путин занимается хозяйственными вопросами, разбирается с колонками цифр и назначением второстепенных чиновников. Не царское это дело.

Но и Медведев ведет себя несоответственно должности. Разговаривает о спорте и эстрадной музыке, обсуждает футбол со школьницами на выпускном вечере. Оно, конечно, подобные разговоры должны продемонстрировать человеческое лицо власти. И доказать, что Большой Брат не просто всё видит, но и разбирается во всем. Однако от царя требуется для начала что-то более весомое. Кого-нибудь в бараний рог скрутить, за кудыкину гору загнать, в сортире замочить. Или хотя бы пригрозить кому-нибудь, что одно из этих действий, в случае неправильного поведения, непременно воспоследует. После этого можно и о футболе.

Шутки шутками, а облик власти в общественном сознании явственно размывается, рейтинг снижается. Показательно, что в последнее время публикации рейтингов вообще сделались редкостью. До марта 2008 года народу было ясно, что у нас есть Путин, а есть все остальные. Хорош Путин или плох, вообще не могло обсуждаться. Он находился на недосягаемой высоте, и совершенно неважно, что и как решал «национальный лидер», да и решал ли вообще. Это был человек-символ, воплощение национальной идеи и русского духа, персона священная - почти как недавно свергнутый король Непала.

А теперь Путин такой же, как все. Ещё один чиновник, только очень высокого ранга. Он по-прежнему популярен, но в данном случае речь идет не о популярности, а о мистике власти. Фигура Путина мистического ореола лишилась, а фигура Медведева его не обрела.

Один в глазах людей перестал быть царем, другой пока им не стал.

В условиях, когда дела идут гладко, не так уж важно, как воспринимается власть в массовом сознании. Как бы ни воспринимали, слушаться будут. Внешней угрозы никакой не просматривается, а единственная проблема - как бы внутри элиты группировки между собой не переругались. В этом, кстати, и причина нынешней двусмысленности. Все заботятся о том, чтобы не нарушить хрупкое равновесие. Не делают резких движений. Не тянут на себя одеяло. Демонстрируют взаимную лояльность и четкое разделение труда.

Увы, именно это вызывает растерянность в обществе. Борьбой за власть нас не удивишь, а вот коллективное руководство, которое к тому же работает, вызывает недоумение и растерянность, переходящие в панику.

Рано или поздно, равновесие будет нарушено. И скорее всего, не по инициативе высших лидеров, которые сделают всё мыслимое и немыслимое, чтобы сохранить единство дуумвирата. Однако любые столкновения интересов внутри хозяйственной олигархии, любая необходимость определиться со спорными решениями приведут к тому, что соперничающие группировки обратятся за поддержкой в вышестоящие инстанции. Как бы ни старались Путин и Медведев всех со всеми помирить, разногласия существуют объективно, в самой элите и в самом обществе.

Равновесие может сохраняться лишь ценой отсутствия движения. Но как только что-то сдвинется с места - и начнется выбор пути, - мы увидим, насколько оно было непрочным.

Специально для «Евразийского Дома»

РОССИЯ И ГРУЗИЯ, ПРОЯВЛЯЯ ДЕМОНСТРАТИВНУЮ АГРЕССИЮ, НЕ НАМЕРЕНЫ ПРЕКРАЩАТЬ КОНФЛИКТ

Софья Кораблева

Последние события вокруг непризнанных республик Абхазии и Южной Осетии свидетельствуют о том, что ни Россия, ни Грузия не намерены прекращать конфликт. Как заявил в разговоре с корреспондентом РИА «Новый Регион» директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий, обе стороны сейчас соревнуются в проявлении демонстративной агрессии, действуют безо всякой логики, позволяя событиям развиваться стихийно, что чревато непредсказуемыми последствиями.

По мнению Кагарлицкого, сейчас обе стороны абсолютно не собираются завершать начинающийся конфликт. «Они действуют безо всякой логики и смысла, дают событиям развиваться самостоятельно и стихийно. Плана и стратегии у них нет», - полагает эксперт.

«У России есть два варианта поведения в этой ситуации. Первый - обострить конфликт и закрыть в Грузии российское посольство. Второй вариант - смягчить ситуацию, никак не отреагировав на этот шаг. Но у российского руководства пока нет точной стратегии, как себя вести. Хотя можно обострять ситуацию, но не доводить ее до вооруженного конфликта», - считает Борис Кагарлицкий.

Сопредседатель Совета по национальной стратегии Валерий Хомяков считает, что конфликт в российско-грузинских отношениях достиг своего пика, и в дальнейшем ситуация будет только усугубляться.

В этой связи, как считает эксперт, отзыв грузинского посла из Москвы - первый шаг к разрыву дипломатических отношений. «Такая международная практика существует, таким образом, страна демонстрирует недовольство политикой другого государства, заявляя о нежелании ведения переговоров», - отметил Хомяков в разговоре с корреспондентом РИА «Новый Регион».

По его словам, в этой ситуации Россия должна выдержать нейтральную позицию. «Правительству не надо нервничать по каждому такому поводу и идти на ответный шаг - отзыв своего посла из Тбилиси», - считает он.

По мнению Валерия Хомякова, грузинский лидер Михаил Саакашвили хочет спровоцировать Россию на ответные, в том числе военные действия. При таком варианте развития событий следующим шагом Грузии будет обращение в Совет безопасности ООН с просьбой ввести на территорию непризнанных республик миротворческие силы ООН и НАТО.

«Поэтому нам (России) не стоит резко реагировать на решение грузинской стороны, лучше перенести урегулирование конфликта в дипломатическую сферу. Хотя России давно пора инициировать создание международной комиссии с участием ведущих стран мира, в том числе США, чтобы убедить грузинское руководство не заниматься провокациями», - заключил эксперт.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

БИОТОПЛИВО ОКАЖЕТСЯ НЕ ВЫГОДНО

Андрей Романов

В ближайшие годы проекты, связанные с расширением использования топлива, производимого из продуктов сельского хозяйства, не удастся реализовать, поскольку это окажется невыгодно. Как передает корреспондент РИА «Новый Регион», к такому заключению пришли специалисты Центра экономических исследований Института глобализации и социальных движений (ИГСО). По мнению аналитиков, экономическая несостоятельность планов расширения использования биотоплива выявится в результате падения мировых цен на нефть на волне общего снижения потребления топлива. Произойдет это вследствие дальнейшего развития глобального кризиса.

Эксперты ИГСО отмечают, что разработанный в ЕС 19-летний план предусматривает до 2020 году замену более 20% объема получаемого из нефти моторного топлива альтернативными источниками энергии. В их число входит биотопливо, а также природный газ и водород. В настоящее время доля потребление в ЕС биотоплива для автомобилей составляет менее 0,5%. К 2020 году планируется ее увеличение до 8%. Возможности США по производству этанола позволяют поднять его долю до 30%.

«В Бразилии доля биотоплива уже составляет 40%. Однако производство биотоплива является более дорогим, чем производство бензина. Себестоимость биотоплива выше. Иначе этот «инновационный» продукт давно нашел бы широкое применение в мире», - отмечает директор ИГСО Борис Кагарлицкий. По его словам, наращивание выпуска топлива из органических веществ (соевого масла, кукурузы или пшеницы) возможно только в условиях роста нефтяных цен.

Между тем, по мнению экспертов, цена на нефть в обозримом будущем может существенно снизиться из-за глобального экономического кризиса. Аналитики обращают внимание, что в настоящее время мировые цены на нефть превышают 145 долларов за баррель, что является абсолютным рекордом. При этом многие отмечают, что их рост продолжится и дальше, однако на самом деле ситуация свидетельствует об обратном.

«Цены на нефть не могут не упасть. На планете продолжает снижаться потребление, что уже хорошо заметно в США, ранее покупавших порядка 40% всех мировых товаров. Причиной американского ипотечного кризиса является падение доходов работников в США», - подчеркивает Василий Колташов, руководитель Центра экономических исследований ИГСО.

По его словам, банкротства крупнейших кредитных организаций и падение потребительской активности неминуемо приведет к падению промышленного производства. В результате нефтяной мыльный пузырь лопнет: снизится как индустриальное, так и бытовое потребление углеводородов. В таких условиях наращивание производства биотоплива потеряет всякий смысл.

Как отмечается в недавно опубликованном Докладе ИГСО «Кризис глобальной экономики и Россия», рост цен на топливо не связан с ростом его потребления. Он является следствием нарушения баланса между товарной и денежной массой в экономике. В США продолжается обесценивание недвижимости и ценных бумаг крупнейших кредитных организаций, что оборачивается снижением обеспеченности долларов товарной массой. Происходит ускорение инфляции, которая экспортируется в другие страны.

Эксперты отмечают, что падение капитализации американских банков подрывает положение компаний инвестировавших средства в их ценные бумаги. В США рынок переполнен нереализуемыми промышленными товарами, аналогичные тенденции начинают проявляться в Великобритании и ЕС. В результате резко растут цены на товары, продаваемые относительно стабильно: продовольствие и топливо. Капиталы переориентируются на спекуляцию ими, что только ускоряет развитие глобального кризиса.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

НЕМНОГО О НЕПРИЯТНОМ

В Японии главы государств «Большой восьмерки» обсуждали глобальные экономические проблемы и с неохотой признавали, что мир сталкивается с кризисом. Вернее, с целой чередой различных специфических кризисов.

Здесь и топливный, и продовольственный, и климатический, и финансовый кризисы, прямую взаимосвязь между которыми мировые элиты категорически признавать не собираются. И потому отказываются даже обсуждать комплексные решения, которые могли бы что-то изменить в сложившейся ситуации.

А пока большие люди обсуждают большие проблемы, обычные люди сталкиваются с массой повседневных вопросов, которые в конечном счете определяют их повседневное существование. Цены на продукты, зарплата, работа, жилье, отношения с начальством. И во всём начинающийся мировой кризис проявляется ничуть не меньше, чем в заявлениях глобальных лидеров.

Недавно, встретив своего старого знакомого, я обнаружил, что в течение последних полутора-двух лет он занимался торговлей цементом. Бизнес, надо сказать, в России крайне прибыльный на фоне строительного бума последнего времени. В прошлом году цены на цемент подпрыгнули в два-три раза, а на рынке образовался жесточайший дефицит. В итоге правительству пришлось даже снять таможенные пошлины, сдерживавшие импорт иностранного цемента. Теперь на наш рынок устремилась продукция турецких заводов, как говорят, более качественная. Но беда в том, что ни отечественный, ни импортный цемент с прежней выгодой продать не удается. Цены стремительно падают. И причиной тому не рост конкуренции, а снижение спроса.

Объемы капитального строительства, которые бурно росли прошлой весной, теперь ничем не радуют. Бесконечно возводить всё новые и новые здания невозможно. Пригороды Москвы застроены безумным количеством коттеджей - «элитных поселков», в которых множество зданий так и стоят непроданными. Иные уже начинают разрушаться. Возведенные в неоготическом стиле, они теперь напоминают дома с привидениями из голливудских фильмов. А по соседству всё еще упорно пытаются возводить новые сооружения, еще более помпезные, но с такими же неясными перспективами. Инерция экономического роста постепенно затухает, выявляя, насколько абсурдными, расточительными и необоснованными были эти проекты с самого начала.

Мой старый знакомый отчаянно старается распродать принадлежащий ему цемент, снижает цены, ведет непрерывные переговоры по мобильнику. Мы не можем предаться совместным воспоминаниям - телефонные звонки постоянно меняют ход разговора, обрушивая на моего собеседника очередную порцию дурных новостей.

Сталкиваясь со стагнирующим рынком, некоторые бизнесмены проявляют замечательную изобретательность. Некоторое время назад неподалеку от моей дачи построили несколько симпатичных деревянных домов, призванных изображать «уютный элитный поселок в лесу». Прошло года два, а поселок всё стоял пустым, ибо никто не торопился выкладывать примерно пять миллионов долларов за модернизированную избушку Бабы-яги. Нынешним летом, проезжая мимо поселка, я заметил там неожиданное оживление.

«Неужели продали? И всё сразу?» - изумился я. Подобный поворот событий явно противоречил не только всем моим знаниям в области экономики, но и элементарному здравому смыслу. Однако, как вскоре выяснилось, на здравый смысл никто не покушался. Вечером того же дня я обнаружил в Интернете сообщение, что в домиках открылась гламурная дизайнерская выставка. Причем особенно меня умилила информация о том, что домики, оказывается, специально для этой выставки построены.

По окончании выставки ее организаторы всё же намеревались продать подновленные и разукрашенные объекты, только немного повысив цену. Всего за какие-нибудь шесть или шесть с половиной миллионов долларов…

Похоже, значительная часть российских бизнесменов всё еще не поняла, что происходит. Действительно, бывают времена, когда продать можно что угодно за какие угодно деньги. Но времена эти кончились. Тучные коровы, всласть погуляв на наших лужайках, уступают место тощим. Которые, как известно из библейской истории, должны будут их сожрать.

Аналитики, упорно не желающие замечать тревожных симптомов, продолжают уверять публику и самих себя, будто в экономике всё хорошо и будет еще лучше. Недавно в одной газетной статье я с изумлением и восторгом обнаружил статью, автор которой, ссылаясь на сокращение объемов капитального строительства, предсказывал блестящие перспективы рынку недвижимости. Мол, возникнет дефицит и цены стремительно пойдут вверх. По-видимому, наш аналитик за 17 лет, прошедшие со времени распада СССР, так и не уяснил себе разницы между советским планированием и рыночной экономикой. В рыночной экономике сокращение роста не создает дефицит, а наоборот, является результатом перепроизводства. Предложение начинает снижаться, поскольку падает спрос.

А спрос падает оттого, что свободные деньги у населения кончились. Нет, конечно, у многих наших сограждан деньги есть. И даже в изрядном количестве. Но ситуацию на рынке определяет поведение потребительских масс. А они чувствуют себя всё менее комфортно. И не только в России, а в мировом масштабе. Глобальный потребитель обессилел. Он героически покупал горы ненужных и вредных вещей, из последних сил трудился, чтобы иметь возможность потратить честно заработанные деньги на всевозможную дрянь, предлагаемую ему рекламой. Но всему есть предел. Как говорят англичане, enough is enough.

Разумеется, надвигающийся экономический кризис имеет и свои приятные стороны. В провинциальных городах уже падают цены на недвижимость. Риэлтерские конторы пытаются скрыть это: вместо того, чтобы снизить цену, они предоставляют покупателям «индивидуальные» скидки, порой аж на 30%. Скорее всего, к осени та же тенденция доберется и до Москвы. Потом понемногу прекратится строительный ажиотаж в центре города, а заодно и снос красивых старых зданий - это станет невыгодным. Воротилы стройкомплекса почувствуют деловое недомогание, а некоторые даже, к радости публики, обанкротятся.

Ряд впечатляющих проектов останется незавершенным. В немецком языке есть прелестное слово Bauruine. Руины, возникшие на месте незавершенной стройки. Скорее всего, это слово или его аналог получит широкое распространение и в русском языке. Эти руины будут выглядеть не так живописно, как средневековые или античные, но, во всяком случае, менее отвратительно, чем выглядели бы достроенные по современным проектам здания. Можно даже надеяться, что Норману Фостеру не удастся возвести в центре Москвы огромный апельсин.

По мере того, как сойдет на нет строительный бум, начнет сокращаться и армия мигрантов, работающих в столице. Патриотически настроенные граждане испытают по этому поводу несомненную радость, жаль только, что реальная зарплата коренных россиян будет снижаться пропорционально оттоку мигрантов. Ведь спад деловой активности отразится на всех.

Если в момент спада у вас вдруг окажется много свободных денег, которые вам удастся вовремя спасти из терпящих бедствие банков, - вам повезло, вы сможете задешево купить квартиру или один из тех дизайнерских домиков, которые так и не смогут никому продать. Но, скорее всего, свободных денег у вас на руках не будет. Их съест инфляция.

Дефолт 1998 года не повторится, ибо в один поток нельзя войти дважды. Будет что-то другое, новое, непривычное и неприятное. 10 лет экономического подъема - вполне достаточный срок, чтобы накопить противоречия и диспропорции, которые рыночная экономика разрешает с помощью кризиса. Однако рынок на удивление изобретателен. Он каждый раз обрушивает на нас что-то неожиданное. Его невидимая рука каждый раз так ловко залезает вам в карман, что только диву даешься. Если бы, исходя из уроков прошлых кризисов, можно было «подстелить соломку», готовясь к следующему, производимый хозяйственными потрясениями ущерб сводился бы к минимуму. Увы, это не так.

Какими мы выйдем из мирового экономического кризиса, не знает никто. Точнее, это зависит от нас самих, от того, как мы будем строить собственное поведение, реагировать на события. Будем мы пассивными жертвами процесса или проявим инициативу, чтобы изменить что-то в собственной жизни и окружающем обществе?

В любом случае, российские столицы станут после кризиса менее самодовольными и гламурными. И научатся хоть немного лучше понимать провинцию. А это уже большой шаг вперед, в сторону национального единства.

Сегодняшняя Москва живет радостями очередного гламурного лета, отстраняясь от больших и малых общественных проблем, отмахиваясь от малозначительных неприятных новостей и наслаждаясь сегодняшним днем.

Кто знает, может быть, нынешнее гламурное лето окажется для нас последним?

ПОЧЕМУ РОССИЯ ВЫБИРАЕТ СТАЛИНА И НИКОЛАЯ II?

Софья Кораблева

Эксперты ставят под сомнение результаты голосования проекта «Имя России», организованным телеканалом «Россия», Институтом российской истории РАН и фондом «Общественное мнение». По мнению политологов, принявших участие в опросе РИА «Новый Регион», более чем странное лидерство Сталина и Николая II в рейтинге самых значимых имен для страны на самом деле объясняется применением манипулятивных технологий и не отражает реальных взглядов россиян.

Руководитель Института национальной стратегии Станислав Белковский:

«Лидерство Николая II в проекте «Имя России» обусловлено применением манипулятивных технологий. Потому что популярность Сталина в России намного выше, чем последнего царя из династии Романовых. И исторический масштаб личности Сталина гораздо больше, чем у Николая II.

Опыт реализации подобного проекта на Украине, закончившегося минувшей весной, показал, что в нем активно используются манипулятивные технологии: недобросовестная накрутка голосов решает результат. На Украине со значительным отрывом сначала лидировал Степан Бандера, потом он был перебит князем Ярославом Мудрым. В обоих случаях речь идет об идеологических группах, которым важно отстоять «своих». Это делает голосование нерепрезентативным и обессмысливает сам проект.

Мне кажется, что организаторы должны задуматься об этом, пока не поздно. Сама технология проекта помогает использовать в нем разного рода манипуляции. Сталин нужен сталинистам, вот они за него и голосуют. Но голосование не отражает реальных взглядов россиян».

Руководитель региональных программ Фонда развития информационной политики Александр Кынев:

«Опрос в Интернете не может быть репрезентативным по определению. Учитывая склонность такой специфической аудитории к преувеличению и эпатажу, доверять результатам подобных опросов не стоит.

Во-вторых, нужно отличать эмоциональное отношение к личности и признание ее исторической роли. Это не одно и то же. Люди голосовали за Сталина не потому, что позитивно оценивают его деятельность, но потому, что признают масштаб его личности вне зависимости от эмоциональной окраски его поступков.

Вообще, как показывает практика, мнение пользователей и реальность находятся в разных плоскостях. Например, в Интернет-опросах о том, за кого люди будут голосовать на выборах, большинство получают либеральные партии, но в реальности на выборах они проигрывают.

Кроме того, результаты голосования говорят и о качестве той аудитории, которая обитает на сайте проекта. Если бы подобный опрос проводил СПС или партия «Яблоко», результаты были бы совсем другие.

Но в целом попытка ранжировать историю по номерам - вещь, мягко говоря, неправильная. Это не премия Оскар, невозможно сравнивать личности разных эпох».

Сопредседатель Совета по национальной стратегии Валерий Хомяков:

«Интернет-аудитория, которая голосует за Сталина, достаточно молодая. Она не застала сталинскую эпоху, а то, что читает о ней, считает происками неких демократов, и думает, что не все так было печально и жестоко, а все цифры о убийствах преувеличены. Здесь отчасти повинны и власти, которые дают мало информации о сталинских репрессиях, а люди, которые их пережили, уже ушли из жизни и ничего не могут сказать. Молодые люди читают современные учебники по истории, где Сталина называют прекрасным менеджером, создавшим великую империю Советский Союз, и голосуют соответственно.

Николай II сейчас держится на первом месте в проекте лишь временно. Накануне в России было 90 лет со дня расстрела царской семьи большевиками. По телевизору прошло много сюжетов, связанных с этой датой, которые и повлияли на людей. Но через некоторое время Сталин опять станет первым. О нем, кстати, тоже по телевизору показывают много передач, косвенным образом пропагандирующих советскую эпоху».

Директор Института проблем глобализации Борис Кагарлицкий:

«Проект «Имя России» был провальным с самого начала. Так как понятно, что если делать проект по-честному, он покажет не совсем желательные для власти результаты. Потому что первые места в этом рейтинге должны занимать Ленин и Сталин по причине частого цитирования. Посмотрите, кого из исторических деятелей чаще всего упоминают? Точно не Чайковского и не Сергия Радонежского.

Единственный вопрос, который может обсуждаться в этом проекте - это соревнование между Лениным и Сталиным, и кто-то из них займет почетное первое место. Но поскольку оба результата заведомо неугодны властям, они срочно выбрали другую личность. Представьте себе, что современная Россия объявляет, что ее именем является Сталин. Это не очень хорошо с точки зрения репутации страны.

Как я понимаю, могла быть организована накрутка, которая вывела на первое место Николая II. Но это просто не убедительно. Николай II не может быть не только на первом месте, но даже в первой тройке. Это малозначительный персонаж, неудачник, с которым не связаны никакие победы России и достижения. Он не является идеологически культовым персонажем».

© 2008, «Новый Регион - Москва»

ПО КРУГУ

У России три главных внешнеполитических противника - Эстония, Украина и Грузия. Значимость, репутация и мощь этих противников, видимо, в наибольшей степени соответствуют масштабам государственных задач современной России. Какая держава, такие у неё и соперники.

Внешняя политика уныло ходит по кругу - от конфликта с Эстонией по поводу исторического прошлого к склокам между Москвой и Киевом из-за Крыма и Черноморского Флота, а затем - к конфронтации с Грузией, на границах отделившихся от её сепаратистских республик. Пройдя за прошлый год полный круг, мы вернулись в исходную точку: опять скандал с Грузией.

Раньше российские власти пытались уесть Тбилиси, запретив экспорт вина и минеральной воды. Сейчас послали военные самолеты летать над Южной Осетией. Чье это воздушное пространство, остается непонятным. С одной стороны, Южная Осетия остается юридически частью Грузии, и её независимость не признал никто, включая Россию. С другой стороны, власти грузинской там нет, а потому вопрос о праве российских самолетов здесь летать относится уже к компетенции местного начальства, которое совсем даже не возражает.

Грузия со своей стороны устраивает военные игры, стягивает к границам войска, которые иногда даже постреливают в сепаратистов. А что им ещё там делать?

После того как российские самолеты полетали над Южной Осетией, Тбилиси решил отозвать своего посла. Прямо как перед войной!

Грузино-российский конфликт производит впечатление тошнотворного deja vu, дурной бесконечности, поскольку периодически повторяющийся обмен оскорблениями не ведет ни к чему, кроме очередного всплеска националистических чувств по обе стороны границы. После чего, облив друг друга грязью, обе стороны возвращаются к привычной жизни, как будто ничего и не произошло. Никакой стратегии и долгосрочного курса ни у той, ни у другой стороны не просматривается. Не воевать же, в самом деле, из-за Южной Осетии и Абхазии!

Однако по-настоящему важен вопрос о том, какие внутренние цели преследуются подобными внешнеполитическими скандалами. Для Тбилиси столкновение с северным соседом - хороший повод укрепить позиции правящего режима, сталкивающегося с внутренней оппозицией. В России же серьезной внутренней оппозиции нет. Зачем тогда внешние конфликты?

Ответов может быть два. Либо внешняя политика страны по отношению к её собственным бывшим окраинам определяется стихийной инерцией и необходимостью механически реагировать на внешние раздражители, либо она отражает некую внутреннюю борьбу, только не между властью и оппозицией, а уже внутри самой власти.

Скорее всего, имеет место и то, и другое. Россия в конфликтах с бывшими братскими республиками СССР, как правило, не выступала инициатором. Но на любой внешний раздражитель реагировала с повышенной агрессивностью, даже со своего рода радостью, пользуясь малейшим поводом, чтобы показать свою готовность защищать статус великой державы. Тут и уязвленное самолюбие, и реальные проблемы, оставшиеся нерешенными в 1991 году, когда Ельцин с коллегами торопились поскорее уничтожить Советский Союз, и вполне объяснимое раздражение, вызванное постоянными провокациями лидеров новых независимых государств. Москва очень часто бывает права по сути вопроса, но её агрессивная реакция не только не способствует его решению, но и, наоборот, усугубляет проблему.

Странно, что этого не видят в высших эшелонах власти. Или, наоборот, видят, и действуют сознательно. Проблемы собираются не решать, а использовать.

Политическую истерию вокруг грузинского вопроса в 2008 году раздуть вряд ли удастся. В прошлый раз образ врага из грузина получился неважный. Но на сей раз даже и попытки серьезной в этом направлении не делается.

Зато у Дмитрия Медведева головной боли добавляется. Новый президент ещё не в полной мере разобрался со своими полномочиями, а ему уже подсовывают очередной внешнеполитический кризис, причем явно неразрешимый. Пусть лучше им занимается, а не тратит время на попытки внутриполитических реформ, из которых все равно ничего путного не получится.

Президенту России предстоит заниматься футболом и Грузией. Премьер-министру надо заботиться об инфляции, отопительном сезоне и строительстве жилья. Если с футболом как-то научились справляться, то со всеми остальными проблемами прорыва не ожидается.

И это, похоже, как раз и является новой формулой власти для российской бюрократии. Пусть высшие должностные лица вязнут в бессмысленной рутине. Реальную власть будет осуществлять чиновник среднего звена. И никто ему в этом не помешает.

Специально для «Евразийского Дома»

ПРЕДЧУВСТВИЕ НЕНУЖНОЙ ВОЙНЫ

Великий русский экономист Н. Д. Кондратьев, проанализировав статистику, утверждал, что переломные периоды больших хозяйственных циклов обычно сопровождаются войнами и революциями.

Насчет революций говорить пока рано, а вот с войнами уже полный порядок. В Ираке стреляют, в Афганистане пальба не прекращается, а сейчас буквально каждый день пресса ждет то ли американского удара по Ирану, то ли израильской военно-воздушной операции. Уже и сроки обсуждаются - август либо сентябрь. Некоторые говорят, что и раньше может начаться. Хотя сомнительно. Воевать на Ближнем Востоке начинают обычно по окончании туристического сезона.

Агрессивность американских и израильских политиков прямо пропорциональна неопределенности внутриполитической ситуации. В Израиле коррупционные скандалы, в Штатах - самая запутанная и непредсказуемая за долгие годы избирательная кампания.

Эксперты почти единодушны, предрекая, что если на Ближнем Востоке начнется серьезная заваруха, то шансы республиканцев на президентских выборах повышаются. Но это теория. Специфика нынешней политики как раз в её непредсказуемости. И как воспримут американские избиратели авиаудар по Ирану, неизвестно. Тем более, если удар нанесут израильтяне в одностороннем порядке.

Даже если в Израиле решат устроить бомбардировку Ирана, не посоветовавшись с Вашингтоном, ответственность всё равно будут возлагать на Америку. И удар иранского возмездия может прийтись не на Тель-Авив, до которого технически не дотянуться, а на американские базы в Ираке. Или в Тегеране додумаются перекрыть Ормузский пролив.

Пострадают от этого не израильтяне и не американцы, а европейцы с японцами, но тут уж мировая общественность, независимо от отношения к Америке, во весь голос потребует вмешательства США - разблокируйте нефтяную артерию, чёрт побери!

Любви к Америке в Европе и Японии это не добавит, но зависимость от Большого брата будет продемонстрирована в очередной раз самым неприятным образом.

Для политиков, испытывающих чувство бессилия перед лицом начинающегося экономического кризиса, устроить международную заваруху - дело вполне естественное. Недоуменные вопросы относительно цен на бензин и краха ипотечных компаний сразу же сменяются острыми дискуссиями на тему войны и мира. В конечном счете, любое правительство предпочтет иметь дело с несколькими сотнями тысяч протестующих пацифистов, чем с миллионами озлобленных домохозяек.

На этом фоне очередной русско-грузинский конфликт выглядит уже не давним спором православных между собою, а частью сгущающегося общемирового абсурда. Понятно, что у Михаила Саакашвили полно собственных проблем. И с оппозицией, и с экономикой. Обсуждать русскую угрозу проще, чем искать практические ответы. Да и в Москве всегда находятся любители побряцать оружием, тайно мечтающие о маленькой победоносной войне.

Не сомневаюсь, что при должном старании Россия может и победить Грузию, и даже захватить ее. Только что мы потом будем с Грузией делать?

Дмитрию Медведеву в начале его президентского срока только собственной войны недостает. Страна кое-как выпуталась из чеченской драмы и пытается разобраться с нерешенными за полтора десятилетия экономическими и политическими проблемами. Но, может быть, все эти вопросы - бедность, кризис образования, инфляция - совершенная мелочь по сравнению с грузинской угрозой?

Честное слово, ужасно не хочется воевать с Грузией!

Традиционно Россия и Грузия всегда воспринимали друг друга позитивно. И хотя присоединение Грузии к Российской империи было на самом деле не совсем «добровольным», прошло оно довольно безболезненно, а грузинская православная аристократия уже в начале XIX века стала частью имперской элиты (вспомним хоть знаменитого генерала Багратиона). Да и позднее Грузия в нашем сознании ассоциировалась скорее с чем-то приятным - вином, фруктами, красивыми женщинами, легкомысленными мужчинами, горными прогулками и хорошим кино. Нет здесь груза взаимных обид и подозрений, нет малоприятной «истории вопроса», как в случае с Литвой и Эстонией.

Между тем, приятные воспоминания постепенно затираются неприятными новостями. До войны они дело, надеюсь, не доведут, но испортить отношения между двумя народами им уже, кажется, удалось. Самое противное - разрушение связей и отношений, складывавшихся столетиями. В этом смысле российско-грузинский конфликт, как и российско-украинский, символизирует конец не только советской, но и постсоветской традиции. Мы уже не помним, что нас связывает. Не ощущаем общности - культурной, исторической, социально-политической.

Довести до конца разрушение единого исторического пространства на уровне массового сознания и человеческих чувств - вот смысл всех межгосударственных столкновений на постосоветском пространстве. Заставить своих стать чужими. Создать новое чувство национальной солидарности, объединиться вокруг «своего» правительства против недавних сограждан, ставших недругами и соперниками.

В этом суть всех вариантов антирусского государственного национализма во всех бывших союзных республиках. Что, в общем, понятно: ведь таким способом элиты новых независимых государств пытаются доказать свою легитимность, историческую необходимость. Другое дело - сама Россия. Ей самоутверждаться нет необходимости. Нет нужды доказывать свое право на самостоятельное историческое существование. Великая страна может позволить себе великодушие.

Беда в том, что российские элиты не равны отечественной истории.

Они могут ссылаться на великое прошлое, обещая (на этом основании) великое будущее. Но практика жизни доказывает, что будущее формируется не прошлым, а настоящим. И в этом настоящем как раз и не обнаруживается достаточного культурного потенциала для того, чтобы совершить нечто великое, достойное исторической традиции.

Для Тбилиси конфликт с Россией выглядит доказательством того, что Грузия стала самостоятельной и значимой страной. Для России столкновение с маленькой республикой на южной границе выглядит скорее комично. Слишком всё мелко.

К чему я призываю, спросит читатель. Уж не к тому ли, чтобы сдавать принципиальные позиции, уступая претензиям Михаила Саакашвили. Нет, зачем же! Уступать национализму всегда плохо. И только человек, очень ненавидящий грузин, может пожелать нашим бывшим согражданам оставаться в той политической ловушке, в которой они сегодня находятся.

Но президент маленькой соседней страны не заслуживает ни слишком больших эмоций, ни особенно страшных угроз. Как говорили в советское время, не надо поддаваться на провокации.

Будущее России решается отнюдь не в горах Южной Осетии и Абхазии. Наши перспективы зависят от того, как мы сможем пережить мировой экономический кризис, каким выйдет из него наше общество. И если мы не дадим втянуть себя в бессмысленные авантюры, увеличивая приведенную Кондратьевым статистику, наши шансы на успешное развитие только увеличатся.

ОНА ОБВАЛИЛАСЬ

Когда Владимир Путин был президентом, он любил давать простые, немного шокирующие ответы на неприятные вопросы. Что случилось с подводной лодкой? Она утонула.

Теперь Путин сидит в кресле премьер-министра, и ему предстоит разбираться не с армией и флотом, а с экономическими проблемами.

Владимир Владимирович, что случилось с биржей? Она обвалилась.

Обвалилась, вообще-то уже несколько раз подряд, побивая рекорды понижения курсов так же, как раньше ставила рекорды роста котировок. Мировой кризис на России пока сказывается именно в финансовом измерении - цены в магазинах растут, биржи падают, а население недоумевает: что это значит? Есть только отдельные неприятные симптомы. Вот цена на нефть вдруг пошатнулась. Вот очередной отечественный банк пришел в правительство с просьбой отдать ему наши пенсионные сбережения - большая часть российских мужчин до пенсии всё равно не доживет! А банкирам денежки сейчас нужны.

Публика на подобные новости реагирует с недоумением. Вроде бы что-то плохое происходит. Но как это нас касается? Обычная жизнь идет своим чередом.

Между тем, финансовый кризис, развернувшийся в США, уже продемонстрировал, насколько наивен был либеральный экономический курс, относительно которого существует полный консенсус внутри отечественной элиты, что официальной, что оппозиционной. Резкое падение курса акций американских ипотечных компаний Fannie Mae и Freddie Mac напрямую отразилось на российском Стабилизационном Фонде. Это те самые денежки, которые правительство отказывалось инвестировать в отечественную экономику, пугая нас инфляцией. И откладывало на черный день. Черный день вообще-то ещё не наступил. А вот с деньгами что-то не то случилось. И инфляция каким-то образом всё равно разразилась, несмотря на все усилия Минфина…

Аналитики успокаивают публику рассуждениями о том, что до полного банкротства этим компаниям ещё далеко: значит, вложенные в них средства Стабфонда не пропадут. Хотя имевшее место падение курсов на 40% означает, что изрядная часть вложенных денег уже пропала. Вопрос лишь в том, будет потеряно всё или только часть?

Обычно неудачи правительства - радость оппозиции. Только кому радоваться? У истоков Стабфонда стоят и действующий министр Алексей Кудрин, и непримиримый враг «кровавого режима» Андрей Илларионов, и нынешний премьер Владимир Путин, и бывший премьер, а сегодня оппозиционер - Михаил Касьянов. Терпит крах не политика власти, а идеология российской элиты.

При всей взаимной вражде правительственных чиновников и оппозиционеров, по главным, по-настоящему значимым вопросам экономической и социальной жизни они солидарны полностью.

Деловые люди, эксперты, чиновники и интеллектуалы дружно пытаются нам доказать, будто нас мировой кризис не коснется. Во всем мире банки и ипотечные компании с трудом борются за выживание, у нас они будут процветать. По всему миру недвижимость падает в цене, но в Москве и Петербурге она, как ни в чем не бывало, будет расти. Короче, капитализм в одной отдельно взятой стране так же самодостаточен, неуязвим и самобытен, как сталинский социализм во всё той же отдельно взятой стране. Не совсем понятно, правда, зачем российские чиновники и бизнесмены столь рьяно стремились открыть рынки и втянуть нас в глобальную экономику, если сейчас мы собираемся жить какой-то совершенно особой жизнью, не имеющей общего с тем, что происходит во всем остальном мире. Но это, конечно, не главный вопрос.

Главный вопрос в том, что мы будем делать, когда всё это рухнет?

Зря либералы надеются, что снижение цен на нефть положит конец ненавистному режиму. Оппозиция может взять и удержать власть лишь тогда, когда она способна предложить альтернативу. Политику, отличающуюся от той, что проводило провалившееся правительство. Оппозиция, которая призывает лишь более радикально осуществлять заведомо неудачный курс, не имеет шансов. И в этом, а вовсе не в репрессиях властей, главная слабость всех наших оппозиционеров, с их картонными «Национальными ассамблеями» и малолюдными «Маршами несогласных».

Специально для «Евразийского Дома»

ПУТЕШЕСТВИЕ В ДАМАСК

«Судя по всему, Сирия скоро подпишет мирный договор с Израилем, - сообщил мне знакомый арабский журналист. - Это хорошая новость». «А плохая?» - осведомился я.

По его тону становилось ясно, что хороших новостей без плохих не бывает.

«А плохая новость состоит в том, что как только сирийцы подпишут мирный договор, туда придут «Макдональдс», туристический бизнес и европейская дороговизна. Короче, всё будет как всюду. От местного колорита не останется и следа».

Я понял, что надо срочно ехать в Сирию.

Добираться по пробкам на такси в «Шереметьево» - удовольствие не бог весть какое, но, по крайней мере, нервное напряжение компенсируется ощущением счастья, когда понимаешь, что, несмотря ни на что, прибыл вовремя.

Рейс на Дамаск вылетал в 21.25, а мы были в аэропорту за полтора часа, и всё вроде бы складывалось хорошо. Если не считать того, что возле стойки регистрации, где народу было не так уж много, царило странное напряжение. Очередь совершенно не двигалась, на лицах сотрудников аэропорта было выражение агрессивной отчужденности, которое возникает у людей подобного рода в предчувствии неприятностей.

Поначалу мне показалось, что не работает какой-то элемент техники. Тем более что перестали выдавать посадочные талоны и принимать багаж. Вскоре выяснилось, что всё обстоит гораздо хуже. «Вы не полетите», - объявил мужчина из-за стойки обалдевшей от такой новости толпе пассажиров. И бессмысленно замолчал.

Люди размахивали билетами, задавали вопросы и недоумевали.

Наконец появились две миловидные девушки с таким же, как и у мужчины, отчужденным выражением лица и сообщили, что рейс «перепродан». В общем, 20 человек, стоящие у стойки, никуда не летят. А следующий рейс на Дамаск будет через три дня. Можете перебронировать билеты, можете плакать, протестовать или судиться, ничего не изменится.

Пассажиры недоумевали: почему нельзя нас отправить с пересадкой, почему нельзя нас передать другой авиакомпании или, наконец, пустить еще один борт. В конце концов - 20 человек вполне достаточно для небольшого чартера, а убытки, которые понесет «Аэрофлот», удовлетворяя все наши претензии, будут вполне сопоставимы с затратами на дополнительный рейс. Но что бы мы ни говорили, в ответ раздавалось лишь безразличное и однообразное «нет». Миловидные девушки с каменными лицами выслушивали всё то, что говорили пассажиры-арабы про их авиакомпанию и страну, а русские пассажиры вздыхали и не могли ничего возразить.

Ругая собственную страну, мы обычно обижаемся, когда иностранцы делают то же самое. Увы, сейчас нам возразить было нечего.

Добраться до Дамаска мне с дочерью удалось лишь с трехдневным опозданием. Но то, что дается с трудом, больше ценится.

В аэропорту Дамаска сразу понимаешь, что попал на Ближний Восток. Всё захламлено и сумбурно. Явно начата какая-то реконструкция, но когда и чем она закончится, догадаться невозможно. В окошке с надписью «Exchange» вам меняют ровно столько денег, сколько нужно для оплаты визы - ни цента больше. Пограничники - суровые мужчины в оливковой форме - работают неспешно и с сознанием значимости исполняемого дела. Пролистывая паспорт, смотрят, нет ли там израильской визы. Сотрудники аэропорта зачем-то снимают чемоданы приезжих с движущейся ленты в зале получения багажа и сваливают в кучу. Видимо, боятся, что лента будет перегружена.

Но, как ни странно, в конечном итоге переход границы и получение багажа занимают здесь меньше времени, чем во многих западных аэропортах. Этот парадокс постоянно бросается в глаза в Сирии. С одной стороны, повсюду царит обычный ближневосточный бардак, но, с другой стороны, всё нормально и по-своему эффективно работает.

Поскольку Сирия - страна без развитой туристической экономики, всё проще и дешевле делать самому - надо ловить такси, зная, что водитель, скорее всего, не говорит по-английски, а по-французски знает десяток слов, не имеющих отношения к делу; переезжать из города в город на автобусах, расписание которых является загадкой даже для их водителей (направление поездки пишут только по-арабски, не слишком волнуясь по поводу европейцев, которые запросто могут сесть не на тот рейс).

Какие-то бородатые люди радостно бросаются вам помогать, указывая искомую цель в прямо противоположных направлениях, помогают тащить ваш чемодан и громко кричат друг на друга - они просто так общаются. Не сомневайтесь: вы прибудете в нужное место в запланированное вами время.

Здесь дешево и безопасно. Люди добродушны и всегда готовы прийти вам на помощь. В общем, как у нас в советские времена.

Увы, власть здесь тоже заставляет вспомнить про наше советское прошлое. Единственная партия и один любимый вождь. Портреты президента повсюду. Иногда рядом с фотографией правящего лидера Башира Асада висит изображение его отца Хафеза. Моя дочь недоумевает: если власть передается по наследству, пожизненно, то почему это называется «республикой», а не королевством? Сирийцы смеются: вот такая у нас республика.

Одну статую Хафеза Асада мы обнаружили даже в пустыне. Портретов Башира множество, в каждой лавке, каждом учреждении. Иногда на двери лавки висят сразу два или три портрета, причем совершенно одинаковых. Местный житель объясняет: «У нас в Сирии демократия. Вы можете выбрать любого из них». Другой сириец смеется: «Это любовь!»

На вопрос о новостях политической жизни собеседники сначала напрягались, пытаясь вспомнить хоть какое-то значимое событие, а потом, отчаявшись, суммировали: «Да, ничего нового. Как воровали, так и воруют».

Надо сказать, что люди говорят довольно свободно, демонстрируя хорошо знакомое гражданам бывшего СССР чувство юмора, когда речь заходит о политических институтах. От Советского Союза, впрочем, местную жизнь отличает то, что из страны можно свободно выехать, а спутниковые каналы позволяют смотреть любые каналы - хоть «Аль-Джазиру», хоть Израиль. На вопрос о цензуре известный кинорежиссер замечает: больше проблем не с властью, а с консерватизмом самого общества.

Старый Дамаск поражает множеством христианских церквей, которых здесь, пожалуй, даже больше, чем мечетей. Иногда минарет мечети и церковь стоят бок о бок. Христианство представлено здесь всевозможными разновидностями - марониты, католики, православные, армяне.

Несмотря на арабское завоевание, вплоть до Крестовых походов подавляющее большинство местного населения было христианским. Знаменитая мечеть Омейадов была православным кафедральным собором, пока правитель Дамаска не выменял ее у патриарха, предоставив ему огромные площади подальше от центра. А еще раньше здесь был храм Юпитера. До которого здесь поклонялись какому-то еще более древнему божеству. Во времена, предшествовавшие Крестовым походам, христиане и мусульмане нередко делили между собой храмы, молились в них по очереди. Неприятности для христиан начались с приходом крестоносцев, которые обращались с православными хуже, чем магометане.

В свою очередь, изгнание крестоносцев сопровождалось новой волной исламизации. Многие предпочитали переходить в веру победителей. Затем, в XIX веке, началась эмиграция - сирийцы уезжали из отсталой Османской империи в Европу и даже в Латинскую Америку. Уезжали образованные люди, как христиане, так и мусульмане. Но христиан среди уезжающих было больше. Евреи благополучно пережили в Дамаске все войны между Сирией и Израилем. Лишь ближе к концу ХХ века израильтяне побудили их эмигрировать. «Проделали дыру в ткани нашего общества! - жалуется дамасский интеллектуал. - Евреи играли важную роль в жизни Сирии, теперь их нам не хватает».

Надо сказать, что отношение к Израилю у сирийцев крайне настороженное, независимо от того, насколько иронично относятся они к пропаганде режима. «Если договор и подпишут, это будет «холодный мир». Вряд ли отношения сразу наладятся. Израильтяне сами этого не хотят, - объясняет мне один из сирийцев. - Когда противостояние закончится, Израиль станет просто ещё одной страной Ближнего Востока, только побогаче других. Здесь исторически все перемешивались. Христиане, мусульмане, евреи!»

Затем мой собеседник, описывавший Ближний Восток как гигантский плавильный котел, тут же переходит к другой теме: «Ужасно! Посмотрите вокруг! Дамаск полон приезжими! Деревня! Понаехали! Не знают наших обычаев, смотрят на нас и не понимают, как мы живем. А еще иракцы. Их здесь полно. Грубые люди!»

За несколько проведенных здесь дней я получил исчерпывающие характеристики всех соседних арабских народов:

«Египтяне - веселые ребята, но грязнули!»

«Иорданцы хотят быть похожими на нас, но куда им, в своей пустыне!»

«Саудовцы - наглые и тупые, думают, если у них есть деньги, то они самые главные».

Только к палестинцам и ливанцам мои собеседники проявляют снисхождение.

«Палестинцы - образованные люди, трудолюбивые, а ливанцы - совсем как мы, культурный народ».

«Настоящие» дамаскинцы тусуются вечерами в многочисленных кафе и барах, курят кальяны, флиртуют, пьют вино и обсуждают новости. Дамасское кафе от стамбульского или римского можно отличить только по двум признакам. Во-первых, кальяны - они у каждого столика. Даже сейчас, когда мода курить кальян распространилась по всей Европе, вплоть до России, сразу видна разница. Такого количества раскуренных кальянов одновременно я не видел нигде. Курят все.

Второе отличие - это цены. Еда, кофе, вино - всё стоит копейки. Здешняя дешевизна заставляет вспомнить Турцию начала 1990-х. Проехать через всю страну на автобусе можно за 4-5 долларов. В гостинице мне говорили: ни в коем случае не давайте таксисту больше 175 фунтов. Таксист потребовал 200 фунтов, и я не стал спорить. 200 фунтов - это немного меньше ста рублей на наши деньги.

Уезжая из Дамаска, видим рядом с автобусной станцией жуткие трущобы, за которыми следуют несколько кварталов, занятых почти исключительно авторемонтными мастерскими - об этом вы можете догадаться по множеству раскуроченных старых машин, стоящих вокруг. Здесь явно ничего не пропадает. Улицы Дамаска полны старыми автомобилями, некоторые из которых можно отнести к раритетам 1960-х или ранних 1970-х годов. Местные умельцы способны продлевать им жизнь практически бесконечно. В трущобном районе под жилье используются старые автобусы, благо, автовокзал рядом. Здесь ничего не пропадает зря.

Приехав на море в Латтакию (на дорожных указателях название города пишут то с одним, то с двумя «т»), вы обнаруживаете отели, построенные в 70-е годы, полное отсутствие привычной туристической инфраструктуры, когда даже работники гостиниц не говорят по-английски. В лавках продают турецкие и египетские сувениры - за неимением собственных.

Надо сказать, что здешние магазины представляют собой весьма странное зрелище, поскольку невозможно определить их специализацию. У входа висят купальники и ласты, затем вы обнаруживаете прилавок с фруктами, рядом с которым продаются дамские платья, шампуни и печенье. Продавцы с важным видом стоят возле товара и выразительно молчат, пока к ним не обратишься. Здесь нет навязчивого приставания к туристам, так раздражающего путешественников в других арабских странах. Сирийцы уважают себя.

Впрочем, было бы ошибкой думать, будто здесь не привыкли к иностранцам. Просто иностранцы, гуляющие по Латтакии, тоже говорят по-арабски. Вы довольно быстро научитесь отличать их по растерянному виду и страху перед водой. Иорданцев и саудовцев сразу видно по тому, как они входят в море. Сделав несколько шагов, они гордо озираются, а когда вода достигает колен, понимают, что пора возвращаться на берег от греха подальше. Иногда они берут с собой яркие детские спасательные круги, но и в этом случае поворачивают назад, как только видят, что вода им уже по пояс.

Сирийцы едут в Латтакию, потому что это - их национальный курорт, не нужно виз, всё близко. Ливанцев и иорданцев привлекают цены. «Это невозможно! Бейрут стал дороже Парижа! - возмущается живущий в Канаде преуспевающий юрист, приехавший погостить на родину. - Правда, я всё равно предпочитаю Бейрут. Там веселее!»

Впрочем, главное, что привлекает туристов с востока, - не море, и даже не цены, которые здесь, несмотря на инфляцию последних лет, куда ниже, чем в соседних странах. В Сирии можно свободно купить алкоголь, тут есть ночная жизнь, томные восточные красавицы сидят на пляжах в бикини, и даже мусульманки не стесняются ходить с непокрытой головой. Саудовцы, пьянствующие в здешних ресторанах, напомнили мне финнов, в советские годы «отрывавшихся» в Ленинграде. Правда, некоторые туристы стремятся соблюдать приличия так, как они их понимают. Нередко благочестивые саудовские дамы пытаются входить в море одетыми, в чадре и в обуви. Увы, скандализированные подобным зрелищем сирийцы воспринимают их как нарушителей приличия и требуют удалить с пляжа. В крупнейшем отеле Le Meridien вообще предпочитают не сдавать номера саудовцам, чтобы не отпугивать клиентов из самой Сирии или Ливана.

Между тем, времена меняются. Сегодня Латтакия поражает огромными пустырями, которые в Шарме, Анталии или Хамамете давно были бы уже застроены. Однако постепенно сюда приходят деньги. Где-то строят новые отели саудовцы, в другом месте - русские. Через два-три года вся эта местность будет выглядеть совершенно иначе, а старые отели, воплощающие роскошь 70-х годов, уже сейчас напоминают одиноких динозавров, случайно затерявшихся в новом, чуждом им мире.

Когда я спросил кого-то из местных, почему в Le Meridien не делается никаких улучшений, мой собеседник грустно улыбнулся и объяснил. Видите ли, этот отель принадлежит государству. А совсем недалеко строится новый, частный. И, по странному совпадению, строит его как раз директор нашего отеля…

КАРАДЖИЧ ПОД СУДОМ. А СУДЬИ КТО?

В соответствии с общепринятой политической логикой арест и выдача Гаагскому трибуналу Радована Караджича должны поставить последнюю точку в Балканской драме 1990-х годов. Однако на практике, похоже, происходит совершенно обратное. Сербское общество постепенно привыкло к новой реальности, пережив очередное унижение после провозглашения независимости Косова. Оно смирилось с поражением, предпочтя бесконечной и, как выяснилось, бесперспективной борьбе с Западом отдаленную перспективу интеграции в Европейский Союз. Об этом свидетельствует не только результат президентских выборов, окончившихся в пользу прозападных сил, но и весьма вялая реакция на арест и выдачу Караджича. Лет пять назад подобное событие вывело бы на улицы многотысячные толпы протестующих. Сейчас, несмотря на то, что значительная часть населения воспринимает произошедшее как предательство и расправу с «сербским героем», драться с полицией на улицы вышло всего несколько десятков человек. Сербское общество не признало правоту Запада и отнюдь не прониклось европейскими гуманистическими идеями, но смирилось со своей судьбой. Оно не считает наказание Караджича справедливым, но убеждено в неизбежном торжестве несправедливости, надеясь в качестве компенсации получить место в Европейском Союзе. Короче, общество находится в глубочайшей апатии.

И всё же арест Караджича может оказаться серьезной ошибкой нынешней администрации в Белграде. Если там, в самом деле, поверили, будто неспособность сербской полиции разыскать и задержать злодеев (героев) Боснийской войны является главным препятствием для вступления Сербии в Евросоюз, то это свидетельствует лишь о безнадежной наивности нынешних правителей страны. На фоне общего кризиса европейского проекта, после провала референдума в Ирландии и нарастающих противоречий внутри западного сообщества, шансы на вступление туда новых членов являются более чем призрачными. Однако даже в том случае, если бы мечты о «европейском будущем» реализовались, они обернулись бы для сербов таким же горьким разочарованием, как для их более удачливых восточноевропейских соседей. В те самые дни, когда в Сербии решался вопрос о выдаче Караджича гаагскому трибуналу, в Брюсселе решили приостановить помощь, которая полагается в рамках европейских программ Болгарии. Основание - коррупция и несоответствие местной системы власти западным стандартам. Предупреждение было вынесено и Румынии. Обе страны политически предельно лояльны, однако Евросоюз в условиях растущего экономического и политического кризиса просто не может себе позволить удовлетворять аппетиты элит Восточной Европы. Что до остального населения региона, то ему отведена роль дешевой рабочей силы, но и этой рабочей силы нужно всё меньше - падение спроса снижает потребность в рабочих руках. Даже очень дешевых.

Стремление купить «хорошим поведением» расположение Запада вполне понятно, но оно отнюдь не укрепляет моральные и юридические основания для суда над Караджичем. Те, кто выдают его суду, те, кто преследовали его и организовали суд, отнюдь не выглядят носителями высоких нравственных принципов, справедливости и гуманности. Героем Караджич может быть лишь в глазах тех, кто по-прежнему живет в категориях позднего средневековья, когда правителя оценивали исключительно по тому, насколько решительно и жестко охранял он интересы собственного государства, не считаясь с человеческими жизнями и нравственными ограничениями. Но даже по этой логике, приписываемой Николо Макиавелли, Караджич не может быть оправдан, ибо потерпел поражение. Победителей не судят. Но он был побежден, а потому оказался под судом вполне закономерно.

Вопрос не в том, насколько виновен Караджич, а в том, насколько морально состоятельные его судьи. За убийства жителей города Сребряницы ответят Караджич и, скорее всего, его сподвижник генерал Радко Младич. За убийства сербов в Хорватии никто не ответил. Политические лидеры хорватских и боснийских убийц, в отличие от убийц сербских, избежали суда. А совсем недавно был демонстративно оправдан один из лидеров албанского националистического движения в Косово, которого сербы обвиняют в массовых убийствах. Не удивительно, что сербское общество не верит в беспристрастность западного правосудия.

За бомбардировки Боснии и Сербии должны отвечать Билл Клинтон и Тони Блэр, но никому даже в голову не придет поставить вопрос о суде над этими респектабельными политическими деятелями.

Когда сербские отряды заняли Сребряницу, там находился голландский миротворческий батальон. Единственной задачей этого батальона была как раз защита мирного населения, но именно от этого дела его командиры устранились, предоставив сербам и мусульманам разбираться между собой. Задним числом это вызвало скандал в Голландии, но никто из военного руководства страны так и не пошел под трибунал, хотя в военных условиях за такое несоблюдение долга командиров в прежние времена расстреливали.

Караджичу в Голландии предстоит провести много лет в сравнительно комфортабельной камере, препираясь с обвинителями и доказывая свою невиновность. Бывший президент Сербии Слободан Милошевич так и умер в Гааге, не дождавшись приговора. Вряд ли ситуация с Караджичем будет иной. Трибунал не только несправедлив, но и неэффективен. Родственников боснийских мусульман, мечтающих о возмездии, в конечном счете, ждет такое же разочарование, как и сербов, которые видят в Караджиче своего героя.

Начинающийся процесс принесет только одно: он будет постоянно сыпать соль на раны, доказывая незавершенность и неразрешенность балканского конфликта, несостоятельность европейской политики в отношении региона и недееспособность тамошних правящих кругов.

В известном смысле, Караджич уже сам себя наказал. Годами жить под чужим именем, скрываясь от преследования, сменить не только фамилию, но фактически собственную личность, превратившись в другого человека, разве это участь, которую можно кому-нибудь пожелать? А избранный им род деятельности явно свидетельствует о стремлении не только порвать со своим прошлым, но и искупить его.

Может быть, было бы лучше оставить Караджича в Белграде заниматься врачеванием в качестве гуру «альтернативной медицины»?

Специально для «Евразийского Дома»

ВОЙНА МЕЖДУ ГРУЗИЕЙ И ЮЖНОЙ ОСЕТИЕЙ МОЖЕТ НАЧАТЬСЯ В ЛЮБОЙ МОМЕНТ

Татьяна Красногорова

Война между Грузией и Южной Осетией может начаться стихийно в любой момент. Как считают российские политические эксперты, в ситуации, когда обстановка в районе грузино-югоосетинского конфликта вышла за рамки политологических прогнозов, России следует предпринять срочные меры для того, чтобы остановить огонь. Однако проблема в том, хватит ли у конфликтующих сторон здравого смысла, чтобы не доводить дело до серьезного военного противостояния.

Россия должна принудить Грузию и Южную Осетию к миру: смотреть на опасность, которой подвергаются российские граждане на территории непризнанной республики, больше нельзя. С таким заявлением в интервью «Новому Региону» выступил первый заместитель председателя комитета Государственной Думы по делам СНГ и связям с соотечественниками Константин Затулин, подчеркнув, что не знает, приведет ли нынешняя ситуация к новому военному противостоянию. Однако у России, по его словам, желания воевать нет.

«Я не знаю, начнется ли война между Грузией и Южной Осетией. Боюсь, сейчас никто не может дать объективного ответа на этот вопрос, даже сами участники событий. Грузия привыкла провоцировать непризнанные республики и оставаться при этом безнаказанной. Южная Осетия наоборот проявляет мало терпимости и реагирует на провокации грузинских властей. Но Россия, взяв на себя в этом конфликте обязанности миротворца, обязана их выполнять. В результате операция по принуждению обеих сторон к миру может оказаться неизбежной», - считает Затулин.

Директор Института глобализации и социальных движений, политолог Борис Кагарлицкий также считает, что России необходимо срочно оказать содействие по прекращению огня на грузино-осетинской границе. «Всем действующим сторонам этого конфликта пока нельзя принимать каких-то политических решений по этому поводу. Действовать нужно быстро, а на политические решения требуется как минимум 2 недели для согласования. Необходимо просто прекратить огонь с обеих сторон, взять силовые органы противников под контроль. Этому должна посодействовать Россия», - пояснил в интервью «Новому Региону» Кагарлицкий.

В то же время политолог отметил, что обстановка в районе конфликта накалена настолько, что война может вспыхнуть внезапно в любой момент. «Дискуссия вокруг Грузии и непризнанной республикой выходит за рамки всех политических прогнозов, так как втягивание обеих сторон в настоящий военный конфликт может произойти стихийно. Сначала на их границе будут продолжаться обычные перестрелки, потом могут подключиться минометы, и ситуация пойдет по нарастающей. В настоящий момент Южная Осетия и Грузия находятся на грани войны», - констатировал Борис Кагарлицкий, отметив, что главный вопрос сегодня - хватит ли России, Грузии и Южной Осетии спокойствия и здравого смысла, чтобы не доводить дело до серьезного военного противостояния.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

ТРИУМФ И КРУШЕНИЕ ПОДНЕБЕСНОЙ ИМПЕРИИ

Для правящих кругов Китая Олимпиада 2008 года в Пекине должна была стать символическим достижением, свидетельствующем о возрождении Поднебесной империи в качестве мировой державы. Некоторые авторы даже говорят о Китае как о будущем глобальном лидере, приходящем на смену дряхлеющим Соединенным Штатам.

Успехи последних 10 лет впечатляют. Столь бурные темпы экономического роста мало кому удается повторить. Значительная часть мировой промышленности переехала в Азию и товарами “Made in China” теперь завалены прилавки всех магазинов - от Аляски и Кейптауна до Москвы и Буэнос-Айреса. Военная мощь Поднебесной уже заставляет с собой считаться, причем от массовых закупок современного оружия она переходит к разработкам собственных моделей. А здешние компании не только вышли на международный рынок, но превращаются в транснациональные гиганты, инвестируя в Африке и Латинской Америке.

Есть, разумеется, небольшие проблемы с демократией. Политика Пекина наглядно демонстрирует неправомерность либерального тезиса о том, что экономическое процветание неизбежно связано с демократией. То ли предшествует ей, то ли является её следствием, не помню. Во всяком случае, в Китае ни того, ни другого не получилось.

Волнения в Тибете, за которыми последовали демонстрации в Европе и США, сопровождавшие путешествие олимпийского факела в Пекин, конечно, несколько подпортили картину. Однако, как говорят на Востоке, собака лает, караван идет. Игры состоятся, как положено, а протесты защитников прав человека можно списать на геополитику или зависть ленивых западных людей к трудолюбивым китайцам.

Ещё не начав Олимпийские игры, Китай, несомненно, выиграл их. Но эта победа вполне может оказаться пирровой.

Поклонники китайского чуда не замечают, насколько уязвима и неустойчива вся избранная страной экономическая модель. Новый азиатский капитализм, развивающийся под красными знаменами, сумел соединить наиболее отвратительные черты обеих систем - жесткую однопартийную диктатуру с безразличием к правам трудящихся, подавление личности с безоглядной погоней за прибылью. И надо сказать, что именно этот синтез всех пороков является важнейшим конкурентным преимуществом китайского бизнеса в рамках современного глобального рынка, который по самой своей логике обречен вознаграждать и поощрять подобное поведение. Проблема Китая не в том, что он недостаточно вписался в мировую систему, а в том, что он чересчур успешно в неё интегрирован. Между тем система переживает драматический кризис.

Падение потребления в США и в Западной Европе уже в самое ближайшее время обернется резким снижением спроса на китайские товары, что становится просто катастрофой в условиях всё ещё высоких цен на топливо и продовольствие. Стремительно разбогатевший средний класс Китая не сможет поддержать производство своим спросом - его собственное благосостояние полностью зависит от экспорта. По сравнению с численностью населения и масштабами экономики, китайский внутренний рынок остается крайне узким - такова цена, которую приходится платить за бесправие рабочих и дешевизну рабочей силы.

Как будет реагировать китайское общество на экономический кризис и спад производства, заранее предсказать нельзя. Мы имеем дело с закрытым обществом, внутренние процессы которого плохо понятны даже его собственным интеллектуалам и руководителям. Но то, что события примут крайне драматическую форму, можно утверждать с достаточной долей уверенности.

При существующей политической системе у правящего класса существует только один возможный выход - репрессии. Только этим способом вряд ли удастся вернуть утраченные заграничные рынки и расширить спрос на товары внутри собственной страны. Бесцеремонно ломая в преддверии Олимпиады дома жителей старого Пекина, китайский правящий класс дает своим подданным полезный урок, демонстрируя, что внешний облик города, предъявляемый иностранцам, важнее сочувствия собственного населения. Но рано или поздно это молчаливое пока население всё же заставит с собой считаться.

Специально для «Евразийского Дома»

ЛОВУШКА

Война в Южной Осетии, кроме политического измерения, вполне укладывается в некоторые экономические закономерности, о которых, конечно, нельзя думать на передовой, но которые, тем не менее, существуют.

Чертовски трудно обмануть статистику. Совсем недавно в очередной колонке в газете ВЗГЛЯД я написал, что в соответствии со статистическими закономерностями, подсчитанными выдающимся экономистом Николаем Кондратьевым, кризисный перелом глобальных хозяйственных циклов сопровождается ростом числа военных столкновений. А затем высказал надежду, что в грузино-осетинском и грузино-российском противостоянии у сторон хватит здравого смысла, чтобы не умножать эту кровавую статистику.

Увы, тщетные надежды. Статистические закономерности в очередной раз восторжествовали над гуманистическими иллюзиями. А тут еще и август наступил. На Кавказе опять принялись стрелять, используя весь накопленный арсенал - танки, бронемашины, пушки, установки залпового огня и штурмовую авиацию.

Мировой экономический кризис действительно перешел в новую стадию - начали падать цены на сырье, включая, естественно, и нефть. Причем на этом этапе кризиса участники хозяйственной деятельности попадают в своеобразную ловушку. С одной стороны, цены на сырье уже снижаются, вызывая нестабильность на рынках, подрывая доверие к акциям соответствующих компаний, усиливая беспокойство экспертов и политиков в странах, поставляющих нефть и другие ресурсы на мировой рынок.

А с другой стороны, на фоне спекулятивного роста предыдущих лет цены всё равно остаются достаточно высокими, их снижение на несколько процентов не дает желаемого облегчения покупателям. Спад производства и потребления в ключевых странах продолжается, компании одна за другой объявляют о программах экономии, сокращают лишних сотрудников, отказываются от второстепенных расходов.

Для предприятий, повышающих эффективность использования средств, это, может, и хорошо, только сокращение бюджетов и жесткая экономия одних оборачивается потерями других. Кто-то теряет работу, кто-то теряет заказы на поставку товаров, оказавшихся ненужными. Если вы снижаете бумагооборот в офисе, это хорошо и с точки зрения экологии, и с точки зрения бюрократии. Но вряд ли это вызовет восторг у вашего поставщика бумаги.

Меня всегда волновало, как срабатывают на практике кондратьевские закономерности. Ну, ведь не может же такого быть, чтобы начальственные персоны в Тбилиси и Цхинвали, почитав очередной отчет о состоянии мировой экономики, дружно решили: судя по состоянию конъюнктуры мирового рынка, сейчас нам самое время пострелять друг в друга. Однако что-то витает в воздухе, какая-то психологическая зараза. Общая нервозность и неуверенность в будущем, агрессивность растерявшихся спекулянтов и подавленные панические страхи бизнесменов начинают проникать в сферу политики и государственного управления, определяя поведение государственных мужей.

А в тот момент, когда ситуация выходит из-под контроля, когда эскалация напряженности достигает предела, когда политические лидеры оказываются заложниками собственных громогласных заявлений, которыми они пытались успокоить публику и себя самих, последнее решение бывает принято каким-нибудь младшим командиром на переднем крае. Именно он, решив пальнуть через разделительную линию, провоцирует лавинообразный процесс. Передовые отряды получают поддержку второго эшелона, танки и артиллерия приходят на помощь пехоте, в воздух поднимается авиация.

По логике хорошей пьесы, ружье, которое висит на сцене в первом акте, в последнем акте пьесы должно выстрелить. На Кавказе стены увешаны оружием. И в течение последнего времени этот арсенал только пополнялся.

Если в Тбилиси подумали, что маленькая победоносная война решит все проблемы, то там глубоко ошибаются. Полного масштаба надвигающихся проблем - социальных, политических, экономических - мы даже еще не знаем. И уж тем более не можем предсказать, каким будет их решение и кто - в конечном историческом счете - будет это решение принимать.

Грузинское руководство может надеяться обострением конфликта в Осетии привлечь к себе внимание и мобилизовать дополнительную помощь американских спонсоров, но надо помнить, что у американских политиков и без Грузии с каждым днем становится всё больше поводов для головной боли.

Но если в Москве кто-то считает, что, придумав правильное наказание для Грузии, мы справимся с нарастающими экономическими и социальными трудностями, то это глубокая иллюзия - куда более серьезная и опасная, чем иллюзия политического обозревателя, понадеявшегося на здравый смысл своих героев.

Будущее развитие постсоветского пространства будет зависеть не от перестрелок на Кавказе, не от военных действий на территории непризнанных республик. Состояние экономики предопределит динамику политики. И вполне возможно, что никто из тех, кто разжигает сегодняшние конфликты, не будет пожинать плодов успеха.

Если честно, то больше всего в этой ситуации меня заботит не ход боевых действий и даже не политические лозунги, под которыми они ведутся. Просто очень жалко жителей Цхинвали, на голову которых опять падают снаряды, которым приходится в качестве беженцев перебираться в Россию, бросая свои квартиру, работу и образ жизни. И жаль живущих в России грузин, на которых в очередной раз обрушивается волна упреков и неприязни. Они тоже оказываются в психологической ловушке, зажатые между естественной лояльностью к своей родной стране и не менее естественным стремлением быть полноценными жителями (и часто - гражданами России).

Постимперское пространство только начало успокаиваться, а удары, нанесенные бывшими братскими народами друг другу в процессе разрушения СССР, казалось, начали забываться. Но вот уже мы наблюдаем очередное обострение - неизбежное и логичное, но от этого не менее трагическое.

Общество, живущее по логике мирового рынка, общество, циклы развития которого совпадают с циклами накопления капитала, периодически обречено на подобные потрясения. Это как перепады внешней температуры, внезапно заставляющие болеть и открываться старые, казалось бы, уже заживающие раны. Если вам скажут, что происходящее порождено естественной логикой межэтнического конфликта - не верьте. Почему относительно благополучные 2000-е годы в Закавказье знаменовались хоть худым, но миром? И почему начало мирового кризиса обернулось военно-политическим обострением?

Народности не принимают решений, их принимают элиты.

И поведение этих элит становится всё менее адекватным.

По крайней мере, если считать признаком адекватности уважение к человеческой жизни…

ЛЕГЧЕ УВОЛИТЬ, ЧЕМ МОТИВИРОВАТЬ

Большинство российских компаний страдает от высокой текучки кадров, причиной которой является их собственная внутренняя политика. Руководство отечественных фирм не стремятся удерживать персонал, улучшая мотивационные схемы, а в результате это оборачивается проблемами в бизнесе, считают специалисты Института глобализации и социальных движений (ИГСО). По мнению Института, основными причинами нежелания компаний сохранять персонал является ошибочное представление, что на рынке труда можно получить полностью готовых специалистов. Низкий профессиональный уровень топменеджмента, привыкшего в условиях активного роста российского рынка не считаться с потерями прибыли. «Увольняйтесь, наберем новых», - так звучит лозунг «новой кадровой политики» из уст необразованного руководства.

Нанимая новых сотрудников, компании не ставят на первое место их способности быстро осваивать новые направления, легко нарабатывать опыт и выстраивать эффективные схемы деятельности. Более важным считается изначальное наличие опыта работы в профильной для работодателя области. «Так, нанимая сотрудников пресс-служб, банки требуют наличие опыта работы именно в банковской направленности. Компании, работающие в металлургии, хотят от инженеров опыта именно в металлургической фирме, а подчас и в совершенно узко-специфическом производственном секторе», - отмечает Борис Кагарлицкий, Директор ИГСО. По его словам, знания и способности людей могут просто не приниматься в оборот. Вместо этого требуются совершенно законченные специалисты, каких просто не существует на рынке в необходимых количествах. С другой стороны, люди, проработавшие в одной области несколько лет, могут стремиться попробовать себя в другой и избегать ничего не дающего им в плане опыта трудоустройства.

Отделы кадров отечественных фирм банальным образом обманывают кандидатов при приеме на работу. Фирмы не пытаются предложить персоналу долговременно приемлемых условий работы. Падающие в результате инфляции зарплаты индексируются крайне редко. Но продолжительность рабочего дня, по факту, оказывается больше предварительно оговоренной, а работа в выходные и перерабатываемые часы традиционным образом не оплачиваются. Попытки человека уже проработавшего в компании продолжительное время изменить ситуацию, как правило, упираются в твердое «нет» руководства. Большинство сотрудников убеждено: все, что они могут получить от компании определяется только в процессе переговоров о найме, а улучшение условий означает уже смену работы. Готовясь принять решение об уходе, многие опытные работники обнаруживают, что их никто не пытается остановить.

Менеджмент не считает необходимым удерживать персонал, рассчитывая заменить ушедших «менее привередливыми» кадрами, при этом теряется опыт и снижается качество. «Потери компании от ухода работников, обладающих ценными, долго приобретающимися навыками не учитываются. В результате как у увольняющихся, так и у остающихся в фирме людей формируется четкое представление «меня здесь не ценят». Меняется отношение к работе, становится более отчужденным. Доверие к работодателю рушится»,- констатирует Михаил Ларинов, руководитель Центра социально-психологических исследований ИГСО. Давно разработанные механизмы сохранения квалифицированного персонала (повышение зарплаты, разработка мотивационных схем, улучшение условий труда и отношений в коллективе) не находят широкого практического применения, поскольку расходятся с реальной кадровой политикой.

Нередко работодатели изначально создают тяжелые условия труда, перегружая персонал, что люди уходят, не успев воспользоваться «хорошим социальным пакетом», и даже не побывав в отпуске. Возникающая текучка кадром почти никогда не рассматривается менеджментом как причина экономических неудач или потерь в прибыли. Серьезным фактором, способствующим быстрому уходу персонала, является нервозный климат создаваемый истерическим менеджментом на рабочем месте. В результате фирмы в первую очередь теряют высоко ставящих себя профессионалов, но сохраняют внешне лояльный, но наименее квалифицированный персонал.

КРИЗИС И МЫ

Как это происходит

О мировом кризисе в России говорят много и сбивчиво. Российские фондовые рынки доказали свою успешную интеграцию в мировой финансовый рынок - они уже несколько раз подряд обваливались вслед за американскими и западноевропейскими. Каждый такой обвал, или, как теперь осторожно говорят, «корректировка», завершается небольшим восстановлением курсов, после чего аналитики дружно заявляют о том, что худшее позади. Затем следует новая корректировка, завершающаяся очередной порцией оптимистических заявлений.

Мировой кризис на России пока сказывается именно в финансовом измерении - цены в магазинах растут, биржи падают, а население недоумевает: что это значит? Есть только отдельные неприятные симптомы. Вот цена на нефть вдруг пошатнулась. Вот очередной отечественный банк пришел в правительство с просьбой отдать ему наши пенсионные сбережения - большая часть российских мужчин до пенсии все равно не доживет!

Публика на подобные новости реагирует с недоумением. Вроде бы что-то плохое происходит. Но как это нас касается? Обычная жизнь идет своим чередом. А инфляция воспринимается как некая загадочная напасть, никак с мировыми процессами не связанная.

Между тем финансовый кризис, развернувшийся в США, уже продемонстрировал, насколько наивен был либеральный экономический курс, относительно которого существует полный консенсус внутри отечественной элиты, что официальной, что оппозиционной. Резкое падение курса акций американских ипотечных компаний Fannie Mae и Freddie Mac впрямую отразилось на российском Центральном банке. Это те самые денежки, которые правительство отказывалось инвестировать в отечественную экономику, пугая нас инфляцией. И откладывало на черный день. Черный день вообще-то еще не наступил. А вот с деньгами что-то не то случилось. И инфляция каким-то образом все равно разразилась, несмотря на все усилия Минфина…

Аналитики успокаивают публику рассуждениями о том, что до полного банкротства этим компаниям еще далеко: значит, вложенные в них средства Центрального банка не пропадут. Официальные лица заявили: во-первых, они снижают вложения в проблемные американские компании, во-вторых, зампред Центробанка Алексей Улюкаев заявил, что «риска нет», этим вложениям ничего не грозит, поскольку выплаты по облигациям гарантированы правительством США. В общем, как в старом анекдоте. Во-первых, я не брал твою тачку, а во-вторых, когда я ее взял, она была уже сломана.

На самом деле облигации покупались не ради получения выплат по ним, а для того, чтобы иметь возможность их перепродать по растущему курсу. Однако теперь массовый сброс американских бумаг Центробанком (продано около 40 % ранее приобретенных облигаций американских ипотечных агентств) произошел в условиях, когда эти облигации резко упали в цене.

Теперь попробуем решить простенькую арифметическую задачку на уровне 5-го класса. Курсы упали на 40 %. Российские финансовые власти инвестировали порядка 100 миллиардов долларов из своих золотовалютных запасов, составлявших к весне 568 миллиардов, в американские ипотечные агентства. Сколько денег уже потеряно?

Это только начало.

Деловые люди, эксперты, чиновники и интеллектуалы дружно пытаются нам доказать, будто нас мировой кризис не коснется. Во всем мире банки и ипотечные компании с трудом борются за выживание, зато у нас они будут процветать. По всему миру недвижимость падает в цене, но в Москве и Петербурге она, как ни в чем не бывало, будет расти. Короче, капитализм в одной отдельно взятой стране так же самодостаточен, неуязвим и самобытен, как сталинский социализм во все той же отдельно взятой стране. Не совсем понятно, правда, зачем российские чиновники и бизнесмены столь рьяно стремились открыть рынки и втянуть нас в глобальную экономику, если сейчас мы собираемся жить какой-то совершенно особой жизнью, не имеющей ничего общего с тем, что происходит во всем остальном мире.

Вы в это верите?

Анатомия распада

Вместо того чтобы пытаться заклинаниями о нашей неуязвимости «заговорить» рынок, следовало бы задуматься о реальном механизме происходящих процессов, чтобы понять, как и когда отразятся они на нашей жизни.

Итак, что же все-таки происходит с мировой экономикой?

Циклические кризисы перепроизводства присущи капитализму с начала его существования и хорошо изучены - Рикардо, Марксом и Кейнсом. Правда, во второй половине ХХ века принято было считать, что подобные кризисы, по крайней мере, в их классической форме, ушли в прошлое, благодаря государственному регулированию и социальным реформам, последовавшим после Второй мировой войны. При этом забывают лишь об одной «мелочи» - большая часть этих реформ после 1990 года отменена, механизмы государственного регулирования либо уничтожены, либо видоизменены, а потому вместе с восстановлением «нормальной» рыночной экономики, которую извратили социалисты и коммунисты, возвращаются и циклические кризисы.

Механизм этих кризисов предельно прост. Поскольку компании стремятся одновременно наращивать производство и сдерживать рост заработной платы, то рано или поздно покупательная способность населения, которая увеличивалась в период хозяйственного подъема, исчерпывается. Перестает расти либо растет недостаточно быстро, чтобы поглощать увеличивающееся предложение товаров.

Финансовые рынки реагируют на снижение продаж и прибылей понижением котировок акций. Причем возникает психологическая инерция - падать начинают все, в том числе и те компании, у которых вроде бы дела идут неплохо. В свою очередь компании реагируют на подобную ситуацию попытками повысить эффективность: снизить затраты, сократить персонал, отказаться от второстепенных программ. Это, в свою очередь, ведет к росту безработицы и дальнейшему падению рынка - экономия одних компаний оборачивается потерями других. Если вы, например, резко снижаете бумагооборот в офисе, то ваш поставщик бумаги несет убытки. Если вы выгоняете сотрудников, от которых нет большого проку, эти люди, оказавшись безработными, сокращают потребление. Чем более активно компании стремятся повысить свою эффективность, тем более тяжелой оказывается вторая волна кризиса.

Эта вторая волна тем более разрушительна, что предприятия уже зачастую исчерпали все ресурсы повышения эффективности. На сей раз падение спроса уже оборачивается массовыми банкротствами небольших и средних фирм, а крупные корпорации вынуждены закрывать предприятия, отделения, офисы. Это означает начало третьей, самой тяжелой волны кризиса. Если первые две волны имели в качестве позитивного побочного эффекта повышение эффективности и снижение цен, то третья волна представляет собой сплошное разрушение. Выживание предприятия уже мало зависит от качества его работы - вопрос лишь в том, насколько глубоким окажется падение спроса.

Общий упадок сопровождается падением цен (другое дело, что обесценивание бумажных денег делает этот процесс менее очевидным). В тот момент, когда цены начинают снижаться быстрее, чем покупательная способность населения, спрос начинает восстанавливаться. Спад сменяется депрессией, после чего возобновляется экономический рост.

Движение цен инерционно. В период экономического подъема цены на сырье и продовольствие растут быстрее, чем цены на продукцию обрабатывающей промышленности. Происходит перераспределение ресурсов, которое порой создает в странах периферии ощущение успеха - классическим примером может быть нефтяное процветание арабских стран и Ирана в середине 1970-х или России в начале 2000-х. Затем, когда кризис доходит до второй или третьей волны, тенденция переламывается: на фоне общего падения цен сырье не просто дешевеет, а дешевеет быстрее, чем промышленные изделия. Перераспределительный механизм теперь работает в обратном направлении.

Россия уже в полной мере ощутила на себе все прелести глобального экономического цикла. Либеральные реформы 1990-х годов пришлись на период депрессии и слабого роста в мировой экономике, благодаря чему наши проблемы усугубились. А последующая эпоха счастливо совпала с глобальным подъемом. К сожалению, эпоха нынешняя приходится на негативную часть экономического цикла.

Эпоха войн и революций

На этом повествование о кризисе можно было бы закончить, если бы не одно «но». Наряду с классическими конъюнктурными кризисами бывают еще и структурные. Впервые на это явление обратил внимание выдающийся русский экономист Н. Кондратьев, обнаруживший, что длинные волны в истории капитализма периодически приводят к широкомасштабным реконструкциям. Причем подобные реконструкции сопровождаются потрясениями не только экономическими, но и социально-политическими. Сталин лишь переиначил Кондратьева, произнеся свою знаменитую формулу про «эпоху войн и революций».

Суть системных кризисов в том, что на протяжении длительного времени накапливаются проблемы и противоречия, присущие доминирующей экономической модели капитализма. В нашем случае речь идет о неолиберальной модели, основы которой были заложены во времена Рональда Рейгана в США и Маргарет Тэтчер в Британии, и которая достигла расцвета после распада СССР и советского блока. В середине 1990-х, когда массовое недовольство происходящими переменами на Западе стало очевидным, идеологи предпочли сменить вывеску, окрестив тот же самый экономический процесс новым красивым (и менее идеологическим) именем «глобализация».

В социальном плане случившееся можно оценить как реванш буржуазии. После 1917 и 1945 годов, когда угроза существованию капитализма воспринималась совершенно реально, правящие классы вынуждены были идти на уступки. Новая стратегия состояла в резком повышении заработной платы, поддержании всеобщей занятости, даже ценой снижения прибылей, которое должно было компенсироваться стабильностью. На теоретическом уровне эта модель связана с именем Дж. М. Кейнса. На политическом - с «новым курсом» Рузвельта и европейской социал-демократией. Однако к началу 1980-х годов на фоне нарастающего кризиса советской системы и постепенного ослабления левых на Западе, этот компромисс воспринимался уже не только как крайне дорогостоящий, но и как ненужный. Возможности кейнсианской модели были исчерпаны, ее негативные стороны (инфляция, бюрократизация) в полной мере очевидны.

Новая модель основывалась на систематическом снижении реальной заработной платы трудящихся и социальных расходов государства. При этом рост экономики мог поддерживаться за счет двух факторов. С одной стороны, производство переносилось в страны с более дешевой рабочей силой (иными словами, западные потребители могли за те же или меньшие деньги приобретать больше товаров). Это влекло за собой снижение стоимости рабочей силы на Западе. С другой стороны, сокращение государственных социальных программ компенсировалось ростом коммерческого кредита. Калифорнийский исследователь Роберт Бреннер еще в 1990-е годы продемонстрировал, что задолженность средней американской семьи из года в год росла строго пропорционально снижению социального бюджета правительства.

В итоге неолиберальная модель обернулась широкомасштабным перераспределением не только между трудом и капиталом, государственным и частным сектором, но и между «реальной экономикой» и финансовым сектором. Производство перемещалось из стран Запада на Юг, но на Западе увеличивалось число банков, ипотечных агентств, биржевых контор. В самих странах периферии к началу 2000-х годов развернулись процессы деиндустриализации. Более развитые страны Латинской Америки не могли конкурировать с Китаем и Индией, где люди готовы были работать за копейки. В итоге, несмотря но общее перемещение промышленности «на Юг», реально большая часть стран периферии теряла рабочие места и с огромным трудом приобретенный технологический потенциал. Чем более развитыми были эти страны, тем больше они теряли. Это и объясняет политические потрясения и последовавший затем сдвиг влево, которые произошли в Латинской Америке на рубеже 1990-х и 2000-х годов.

В выигрыше оказались лишь Китай, Индия и несколько других государств Восточной Азии. Но и здесь не все благополучно: их экономика полностью зависит от спроса Запада. Процветающий новый средний класс Индии и Китая развивается лишь постольку, поскольку американцы и западноевропейцы готовы покупать товары, производимые в Азии полуголодными рабочими. В этом отношении потребительское общество современной Азии радикально не похоже на потребительское общество Запада в 1960-е годы. В одном случае мы видели выравнивание социального уровня, а в другом - растущий разрыв.

К концу 2000-х годов возможности этой модели оказались исчерпаны. Население США не могло больше наращивать сумму своих долгов, кредитная пирамида начала рушиться. Реальный сектор не способен больше - не разрушаясь - субсидировать всевозможные финансовые структуры. Не удавалось найти рабочих более дешевых, чем в Восточной Азии. Да, в Африке рабочая сила еще дешевле, но развитие инфраструктуры и обучение кадров потребует таких средств, что это сведет на нет весь выигрыш.

Финансовый капитал в поисках дополнительных прибылей, которые невозможно было извлечь из реального сектора, создавал один за другим спекулятивные мыльные пузыри. Сначала необоснованно росли курсы акций интернет-компаний. После биржевого краха 2001 года начала стремительно дорожать недвижимость, а когда на рынке недвижимости ситуация стала напряженной, спекулянты взялись за продовольствие и нефть. Последние два мыльных пузыря, однако, оказались очень опасными. Рост цен на еду и топливо немедленно ударил по остальным отраслям, придушив производство, замедлив развитие транспорта и ускорив обрушение всей неолиберальной модели.

Кризис такого масштаба не только длится долго, но он и не проходит сам собой. Он будет продолжаться до тех пор, пока не начнется становление новой модели. А это уже вопрос не только экономики, но и политической борьбы.

Что было, что будет, чем сердце успокоится?

В ХХ веке мир пережил три структурных кризиса. Кризис 1900-1903 годов имел своим непосредственным результатом русско-японскую войну и революцию 1905 года, а в качестве отдаленного эха - Первую мировую войну, русскую, мексиканскую и турецкую революции. Кризис 1929-1932 годов, самый знаменитый и постоянно всеми приводимый в пример, породил нацизм, новый курс Рузвельта, Вторую мировую войну. Что касается нашей страны, то он отнюдь не случайно связан с коллективизацией. Итогом мирового кризиса был срыв первой модели индустриализации СССР, переход партийного руководства от авторитарного режима к тоталитарному, а в конечном счете - к большим чисткам и новой волне массового террора, которую еще в 1928 году не могли бы вообразить не только Троцкий с Бухариным, но и сам Сталин.

Кризис поздних 1970-х свел на нет все завоевания стран периферии, полностью аннулировав результаты национально-освободительных движений предыдущего десятилетия. Он, в конечном счете, укрепил положение США, пошатнувшееся после войны во Вьетнаме, и подготовил крушение СССР.

Чем обернется нынешний кризис в долгосрочном отношении, предсказать трудно. Однако уже сейчас можно прогнозировать, что в числе его главных жертв окажутся Китай, Индия и Россия. Бурный рост экономики Китая был основан именно на массовом экспорте товаров в США. Сокращение американского рынка равнозначно концу «китайского экономического чуда». Но это лишь начало процесса - новая экономическая ситуация создает условия для обратного переноса производства на Запад. Подешевевшая рабочая сила на Западе и удорожание транспорта в сочетании с ростом военно-политического риска в Азии будут стимулировать возрождение промышленности в Америке и Европе. Производство будет возрождаться на новой технологической основе, в соответствии с новыми экологическими требованиями.

Конец «азиатского чуда» и сокращение ненужных, в сущности, транспортных перевозок между континентами (когда через всю планету тащат товар, который может быть произведен в пяти милях от потребителя) означает долгосрочное снижение спроса на топливо. Нефтяной пузырь, который и без того спекулятивно раздут, лопнет.

Для России это означает конец эпохи стабильности. Кто-то должен будет отвечать за хозяйственные неудачи на политическом уровне.

Обычно проблемы правительства - радость оппозиции. Только кому радоваться? У истоков нынешней экономической и финансовой политики стоят и действующий министр Алексей Кудрин, и непримиримый враг «кровавого режима» Андрей Илларионов, и бывший премьер, а сегодня оппозиционер - Михаил Касьянов. Терпит крах не политика власти, а идеология российской элиты.

При всей взаимной вражде правительственных чиновников и оппозиционеров, по главным, по-настоящему значимым вопросам экономической и социальной жизни они солидарны полностью. А оппозиция может взять и удержать власть лишь тогда, когда она способна предложить альтернативу. Новую политику, отличающуюся от той, что проводило провалившееся правительство. Общество будет требовать не расправы с работниками Басманного суда, а обеспечения занятости, сохранения жизненного уровня. По этому поводу либеральная оппозиция не может сказать ничего, кроме общих слов про преимущества рыночной экономики и тесную связь между демократическими свободами и материальным процветанием. С этими словами, в принципе, согласна и власть. Согласна именно потому, что к реальным проблемам жизни они никакого отношения не имеют.

Оппозиция, которая призывает лишь более радикально осуществлять заведомо неудачный курс, не имеет шансов. И в этом, а вовсе не в репрессиях властей, главная слабость всех наших оппозиционеров, с их картонными Национальными ассамблеями и малолюдными Маршами несогласных.

© 2007-2009 «Русская жизнь»

ВЕНЕСУЭЛА ЧАВЕСА: МЕЖДУ РЕВОЛЮЦИЕЙ И ПРАГМАТИЗМОМ

В нынешнем году главной красавицей планеты признали девушку из Венесуэлы. Победительницей конкурса «Мисс Вселенная - 2008», который прошел на курорте Нячанг во Вьетнаме, стала 22-летняя Дайана Мендоса.

В любой другой стране это событие вряд ли имело бы политическое значение. Но Венесуэла - случай особый.

Дайана Мендоса - классическая представительница креольской элиты, чья красота контрастирует с внешним видом большинства жителей Каракаса не меньше, чем облик шведа с внешностью индуса. Меньше всего в этническом и культурном смысле она может считаться типичной представительницей Венесуэлы. Традиционная элита в этой стране помешана на конкурсах красоты, которые начинаются с привилегированных школ и являются важнейшим событием общественной жизни в благополучных элитных кварталах, отгородившихся от остальной страны. Подобные конкурсы каждый раз наглядно демонстрируют, насколько элита даже внешне, этнически отличается от большинства населения. Это их идеология, их образ жизни, их принцип.

Успех Дайаны - показатель того, насколько, несмотря на все потрясения революции, старая элита сохраняет свои позиции и свой образ жизни в государстве, провозгласившем намерение построить «социализм XXI века».

У президента Чавеса, напротив, есть более чем достаточно поводов для беспокойства. Состоявшийся в июле визит лидера Венесуэлы в Москву планировался на куда более ранний срок. Однако был перенесен: венесуэльского президента задержали дома важные и неприятные дела - неудача конституционного референдума, конфликт с Колумбией и разногласия среди его собственных сторонников.

Если суммировать происходящее в Венесуэле несколькими словами, то это можно охарактеризовать как кризис революционного процесса. Достижения первых лет правления Чавеса бесспорны, и они не могут быть объяснены исключительно доходами от продажи нефти. Вернее, значение Чавеса для венесуэльского общества состоит в том, что он сумел использовать значительную часть нефтяных доходов в интересах большинства населения.

Нефтедоллары и раньше подогревали венесуэльскую экономику, но до прихода к власти нынешнего президента массам от этого золотого дождя почти ничего не оставалось, все оседало в карманах олигархии и коррумпированного чиновничества, которые в лучшем случае готовы были понемногу подкармливать средний класс. Даже простейшие вопросы не решались. Так, Венесуэла, несмотря на изрядные средства, которыми располагало государство, имела крайне отсталую систему образования, часть населения вообще была неграмотной. Трущобы Каракаса были (и остаются) одними из самых ужасных в Латинской Америке, а нищета поражала именно на фоне огромных доходов, которые страна с 1970-х годов получала от нефти.

Перераспределительная политика Чавеса дала массам ощущение, что они в своей стране - полноправные граждане, имеющие законные права, что государство о них заботится. Было множество инициатив - от ликвидации неграмотности, распределения продовольствия и бесплатных завтраков в школах до создания специального Женского банка, который помогал представительницам прекрасного пола завести собственный маленький бизнес.

Принцип Чавеса состоял в соблюдении формальных демократических свобод, что он в очередной раз продемонстрировал, когда признал неудачные для него результаты референдума. И дело не только в том, что голоса честно посчитали, но и в том, что оппозиция получила возможность свободно вести кампанию. Это не значит, будто в Венесуэле нет эксцессов авторитаризма. Они просто бросаются в глаза - власть явно сконцентрирована в руках президента и его ближайшего окружения.

Но это вполне соответствует общим традициям латиноамериканской политики. Политзаключенных в Венесуэле нет, оппозиционные газеты выходят массовыми тиражами, а губернаторы-оппозиционеры остаются на своих местах, несмотря на конфликт с лидером. Во время референдума несколько мэров и губернаторов выразили свое несогласие с Чавесом, который тут же обозвал их контрреволюционерами и предателями. И с ними ничего не случилось.

Популярность президента остается высокой даже после поражения его конституционных инициатив на референдуме. Так что, казалось бы, волноваться особенно не приходится. Однако реальное положение куда сложнее. Проведя перераспределительные меры, правительство оказалось в стратегическом тупике. У него нет долгосрочной программы.

Рассуждения Чавеса о «социализме XXI века» так и не стали конкретным политическим и социальным проектом. По существу, речь идет о продолжении политики, которую левые популисты пытались проводить в Перу в конце 1960-х и в начале 1970-х. Государство мобилизует ресурсы для решения социальных программ, но оказывается не в силах провести структурные преобразования в экономике и обществе.

Бедным помогают, но они остаются бедными. Чудовищный разрыв между привилегированной элитой и массами сохраняется. Иными словами, социальное преобразование остается лозунгом, на практике сводясь к помощи малоимущим. А народу, пробудившемуся от апатии благодаря первым успехам революции, хочется большего.

Лидеры профсоюзов уже открыто критикуют президента, который в ответ ругает их последними словами - полковник Чавес не отличается сдержанностью в выражениях. Оппозиция, одержав верх на референдуме, воспрянула духом. Даже бывшая жена президента выступила против него, решившись баллотироваться на пост мэра областного города Баркисимето от перешедшей в оппозицию партии Podemos.

Власть сталкивается с дилеммой: как в условиях растущей политической напряженности и истекающего президентского срока Чавеса гарантировать необратимость революционных преобразований, одновременно соблюдая все принципы демократии? Конституционные инициативы, вынесенные на референдум, были направлены на ужесточение политического контроля. Обнаружив, что этот путь народ не принимает, президент сменил курс. Авторитарное законодательство отзывается.

По отношению к соседней Колумбии враждебные заявления сменились примирительными: Чавес призвал левых партизан из движения FARC сложить оружие и перейти к политической работе. Одновременно он заявил и о примирении с испанским королем, с которым он прилюдно поругался во время встречи иберо-американских наций. Тогда, впрочем, нагрубил именно король. Услышав, что Чавес обзывает бывшего премьера Испании фашистом, король не выдержал и попросил президента «заткнуться».

Теперь, если верить Чавесу, они с королем снова друзья.

Однако, как бы ни выстраивал президент Венесуэлы свой внешнеполитический курс, как бы ни колебалась генеральная линия, остаются нерешенными главные вопросы. Опасность изоляции республики усиливается на фоне неопределенности, царящей на Кубе. До сих пор Фидель Кастро был важнейшим политическим советником и авторитетом для лидера Венесуэлы. Показательно, что кубинские эксперты, которых довольно часто можно встретить в Каракасе, отнюдь не были сторонниками жесткого курса. Они постоянно рассказывали венесуэльцам об ошибках, допущенных в СССР и на Кубе, призывая не наступать повторно на те же грабли. Они предоставили республике, где элементарно не хватало образованных людей, свои знания и опыт в качестве врачей, инженеров, преподавателей.

Теперь, когда Фидель отошел от дел, превратившись из президента республики в колумниста газеты ВЗГЛЯД, будущее самой Кубы выглядит далеко не ясным. В руководстве идет острая борьба. Одни призывают идти китайским путем (политическая жесткость и рыночная либерализация в экономике), другие призывают к совместным с венесуэльцами поискам нового социализма, третьи вообще призывают ничего не менять.

На этом фоне одним из наиболее перспективных направлений представляется Чавесу усиление сотрудничества с Россией. Революционная риторика венесуэльского президента вряд ли импонирует кремлевскому руководству, но прагматические резоны толкают две страны к сближению. Оба государства торгуют нефтью. У обоих есть серьезные разногласия с США. Им нечего делить - они географически и исторически слишком далеки друг от друга. А главное, в России есть то, чего так не хватает Венесуэле после разрыва с Соединенными Штатами, - технологии и оружие. Причем оружие простое и дешевое, а технологии - нужные именно в нефтяной отрасли.

Надо отметить, что среди сторонников Чавеса сближение с Россией воспринимается далеко не однозначно. Как заметил один из профсоюзных лидеров, «русские капиталисты - все равно капиталисты». Прагматизм политических решений далеко не всегда укрепляет идеологию революции. А идеология играет важнейшую роль в мобилизации масс.

Надвигающийся мировой экономический кризис для Венесуэлы станет серьезным испытанием, даже если цены на нефть не упадут так резко, как предсказывают пессимисты. Так что лидеру республики для поддержания стабильности в равной степени важны и надежные внешние партнеры, и поддержка масс внутри страны. Сможет ли Чавес удержать правильный баланс, укрепляя и то и другое, - главный вопрос венесуэльской политики сегодня.

ДУРНОЙ ПРИМЕР

Грузия решительно осудила действия России в Чечне. Россия подвергла жесткой и принципиальной критике действия НАТО по отношению к Сербии.

Затем грузинские власти попытались сделать в Южной Осетии то же, что российские - в Чечне. А Москва решила поступить с Грузией так же, как НАТО поступило с Сербией.

Дурной пример заразителен. Когда российские дипломаты жаловались, что после того, как лидеры Запада признали независимость Косова, нет больше норм международного права, они как в воду глядели - не прошло и года, как те же нормы были проигнорированы их собственным правительством. Писаное право сменилось прецедентом и обычаями. А с этой точки зрения политика Москвы в Осетии вполне обоснована. Есть государство, пусть никем (включая Россию) и не признанное. Оно фактически превратилось в наш протекторат. Как можно позволить кому-то нападать на него?

Москва ссылается на здравый смысл и волю населения Южной Осетии. Тех жителей территории, которые эту коллективную волю не разделяли, оттуда давно выгнали (так же, как это было в Чечне). Грузия, подобно Сербии, апеллирует к истории. В конечном счете, ни то, ни другое никакого значения не имеет - всё решает сила.

Разумеется, в Тбилиси это тоже понимали, когда решались, взяв пример с Москвы, провести операцию по восстановлению конституционного порядка. И надеялись не только на превосходство собственной армии над осетинами, но и на поддержку Америки. Захватить южноосетинскую столицу Цхинвали можно было бы за два дня, пока в Москве совещались бы, консультируясь с Вашингтоном. Этот план был почти выполнен, но как часто бывает, реально значимые решения приняли не чиновники в Кремле, а полевые командиры на местах: пока начальство совещалось, российские миротворческие части, расквартированные в Южной Осетии, вступили в бой, получили поддержку с воздуха и по факту превратили грузино-осетинский конфликт в русско-грузинскую войну.

И тут грузинскую элиту (как, впрочем, и общество) постигло ещё одно глубокое разочарование. Америка вовсе не собиралась защищать Грузию. Да, Соединенные Штаты собирались использовать Грузию в качестве противовеса России, в качестве поставщика солдат для Ирака, в качестве дипломатического союзника в Организации Объединенных Наций. Но это вовсе не значит, будто Грузия могла использовать Америку в каком бы то ни было качестве.

Право сильного означает, что сильные свободны от всяких обязательств по отношению к слабым. Вернее, эти обязательства выполняют тогда, когда это выгодно. Россия, например, выполнила свои обязательства, формальные и неформальные, по отношению к Южной Осетии. Основание для вмешательства - вполне в духе американской пропаганды: защита интересов своих граждан.

Вообще-то в Цхинвали живут весьма своеобразные российские граждане. Каким образом они массово получили гражданство в условиях, когда его не могут добиться многие люди, годами живущие и работающие в России, остается загадкой. Жители Цхинвали не платят российских налогов и не служат в нашей армии. Они вообще не имеют по отношению к российскому государству никаких обязанностей, только права. С миллионами таких же граждан, живущих на обширных пространствах Отечества, государство не слишком считается и не очень задумывается над тем, что бы предпринять для защиты их прав.

Однако с формальной точки зрения всё верно. Защищать своих граждан надо. Просто, если бы отечественные начальники проявляли больше заботы о своих подданных у себя дома, слова о необходимости защитить «наших людей» в Цхинвали звучали бы более искренне.

Военные не слишком задумываются о дипломатических и правовых тонкостях, они просто знают, что у них есть превосходящая огневая мощь, которую надо использовать. Грузинская армия применила эту мощь по отношению к осетинам, обрушив артиллерийский огонь на Цхинвали. Спустя несколько дней удары обрушились уже на Грузию.

Генералы объясняли любопытствующим журналистам, что бомбили и обстреливали только военные объекты. Вероятно, они, в самом деле, отдавали именно такие приказы. Вопрос о том, куда на самом деле падают бомбы, генералов уже не касается. Даже пресловутые «умные» бомбы XXI века отличаются удивительной способностью принимать жилые кварталы за вражеские фортификации.

После очередного заявления российских генералов о том, что в Грузии бомбили только военные объекты, западное телевидение показывало разрушенные дома мирных жителей в Гори. Они выглядели точно так же, как разрушенные осетинские дома Цхинвала, показанные по российскому телевидению.

Специально для «Евразийского Дома»

СТРАХИ АБОРИГЕНА

Елена Зиброва

Каждый второй житель столицы считает, что город нуждается в неквалифицированной рабочей силе, говорится в опубликованном вчера исследовании Агентства социальных технологий. В то же время привлечение в Москву большого количества гастарбайтеров многие аборигены объясняют не дефицитом рабочих рук, а нежеланием работодателей платить за тяжелый труд достойную зарплату.

По результатам проведенного исследования, более половины (57%) жителей столицы считают, что Москва нуждается в трудовых мигрантах. При этом треть москвичей полагают, что в мегаполис необходимо привлекать высококвалифицированных иностранных специалистов: инженеров, врачей и учителей. Половина опрошенных убеждены, что мегаполис нуждается в неквалифицированных гастарбайтерах.

Самый же интересный результат, полученный социологами, состоит в том, что «жители города, принадлежащие к различным социальным группам, вне зависимости от их пола, возраста, образования и материального достатка, считают, что наличие иностранной рабочей силы сокращает размеры заработной платы самих москвичей». Такой точки зрения придерживается 58% опрошенных столичных жителей. А привлечение в Москву большого количества гастарбайтеров они объясняют не дефицитом дешевой рабочей силы в мегаполисе, а нежеланием работодателей платить нормальную зарплату коренным работникам.

Опасения москвичей развеял директор Института глобализации и социальных движений (ИГСО) Борис Кагарлицкий. «Мигранты конкурируют друг с другом, а не с коренными жителями. Они занимают те ниши, где москвичи практически не работают. Жители же столицы представляют собой рабочую силу с большими амбициями», - рассказал он «НИ».

Мигранты работают в таких местах, которые москвичу «и в страшном сне не приснятся», подтверждает директор Центра трудовых исследований Высшей школы экономики Владимир Гимпельсон. «Москвичи не будут работать дворниками, грузчиками в супермаркете, водителями маршруток или чернорабочими на стройке. Потребность города в новых объектах недвижимости, общепита и прочих возрастает, соответственно поток мигрантов в Москву будет только увеличиваться», - пояснил он «НИ».

По данным Федеральной миграционной службы, в январе - апреле этого года на заработки в Москву приехали 300 тыс. иностранцев. Но среди них, по словам г-на Гимпельсона, квалифицированных рабочих мало. Как правило, приезжие работают в «своих» компаниях. Например, врач-англичанин будет работать в европейской клинике, и его зарплата не сравнима с заработком терапевта в муниципальной больнице. В то же время, по мнению специалиста, заработки дворника-таджика и дворника-москвича одинаковы. Правда, эксперт сомневается, метут ли еще дворы коренные жители столицы.

«Зарплата мигрантов номинально такая же, как у москвичей, но в реальности они получают гораздо меньше. Все дело в коррупции: часть денег за работу гастарбайтера отходит тому, кто занимался его «доставкой» в Москву», - считает Борис Кагарлицкий. В общем, ситуацию на столичном рынке труда эксперт называет не иначе, как «смешной». «Приезжие жалуются, что москвичи демпингуют зарплату, то есть довольствуются сравнительно небольшими суммами. У тех, кто в городе недавно, в отличие от местных жителей, гораздо больше расходов: необходимо платить за аренду квартиры или комнаты, за обустройство, за первичный гардероб. В основном деньги уходят на целый ряд вещей, которые у москвича уже есть», - объясняет проблему г-н Кагарлицкий. Поэтому, по его мнению, приезжие нуждаются в более высокой зарплате, и опасаться за заработки должны они, потому что жители столицы сами «сбивают цены».

«Новые известия»

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ИТОГИ

Для политиков нет ничего лучше, чем маленькая победоносная война. Беда в том, что на практике очень часто она оборачивается затяжным и бессмысленным кровопролитием. Однако на сей раз все обошлось.

Несомненно, события на границе Грузии и Южной Осетии развивались стихийно, однако все вовлеченные в конфликт стороны к ним готовились. Эти планы могли так и остаться в армейских сейфах, но, как только была пройдена точка невозврата, все штабные заготовки пошли в дело. То, что военное столкновение между Россией и Грузией неминуемо окончится катастрофой для последней, было понятно с самого начала.

Точно так же понятно, что главной политической жертвой произошедшего и главным виновником случившегося оказывается Михаил Саакашвили. Ведь именно он, приняв решение о начале полномасштабной военной операции против Южной Осетии, превратил пограничный конфликт в настоящую войну.

Саакашвили не стал современным Наполеоном или Александром Македонским - кто бы сомневался! Тем не менее действия грузинского президента были далеко не столь абсурдны, как может показаться на первый взгляд. После визита Кондолизы Райс в Тбилиси он явно чувствовал за спиной поддержку США, хотя вполне возможно, что обещания, которые он получил от американского руководства, были двусмысленны. Эту двусмысленность, однако, грузинский лидер надеялся обратить себе на пользу. Судя по всему, расчет делался на то, что грузинские войска смогут захватить Цхинвали за полтора-два дня, раньше, чем в Москве смогут принять какое-то решение.

Ожидалось, что в Кремле начнут совещаться, звонить в Вашингтон, анализировать ситуацию, а затем окажутся перед свершившимся фактом. Не воевать же с американцами, которые стоят за спиной Грузии, из-за какой-то Осетии!

Между тем получилось совершенно наоборот. Российские миротворческие части вступили в войну уже к исходу первого дня. В самом ли деле их первыми атаковали грузины, или наши генералы просто искали повод, чтобы нанести удар, точно узнать невозможно, да это по большому счету и не имеет значения. Существенно то, что расчет грузинской стороны провалился. Надеяться на поддержку США больше не приходилось. Теперь уже в Вашингтоне задавались вопросом: не воевать же с Россией из-за какой-то Грузии?!

Дипломатическая критика Москвы и негативные статьи в западной прессе значения уже не имели. Если правительство послало армию воевать, оно вряд ли остановится из-за нескольких газетных статей. Тем более что и западная пресса была далеко не единодушна.

Критика России была почти повсеместной, но она перемежалась с резкими высказываниями в адрес руководства Грузии и ироническими замечаниями по адресу администрации Буша.

Итак, кто выиграл, кто проиграл?

То, что Россия выиграла, - несомненно. Другое дело, что эта победа ни одну из наших проблем не решит. Цена на нефть продолжает падать, курс акций снижается, а разгром грузинской армии все же не сравнить с победами Кутузова или Суворова.

А вот поражение Америки будет иметь далеко идущие последствия. Впервые на глазах у всех Вашингтон оказался не в состоянии прийти на помощь своему клиенту. Грузия в течение последних лет была самым лояльным союзником США в регионе. В отличие от нейтрального Азербайджана, в отличие от Турции, которая периодически высказывает собственное мнение, расходящееся с мнением американской администрации, Тбилиси всегда и во всем поддерживал не просто Америку, но и конкретно президента Буша. Бросить такого верного союзника в беде - значит заставить задуматься всех остальных.

США продемонстрировали полное бессилие в грузинском конфликте, оказались публично унижены и дискредитированы в глазах собственных партнеров и вассалов. Для населения Грузии это может оказаться полезным уроком, хоть и полученным непомерно дорогой ценой. Стоило ли доверять обещаниям США и Запада? Хотя, с другой стороны, а были ли обещания? В конечном счете не Запад обманул грузин, а они сами обманули себя, поверив в «американскую мечту».

Если в Грузии, возможно, начинают задумываться о действительной роли США в мире, то в большинстве стран Европы поражение Дж. Буша воспринимается с нескрываемым злорадством.

Большая часть англо-американской прессы обвиняет во всем произошедшем Россию, однако это отнюдь не отражает настроения всего общества даже в этих странах. Когда вопрос о российско-грузинском конфликте обсуждался на собрании Stop the War Coalition (крупнейшей английской антивоенной организации), все выступавшие единодушно возложили вину даже не на Грузию, а на Соединенные Штаты.

Отсюда вовсе не следует, будто все участники коалиции особенно симпатизируют России. Просто, когда британский министр иностранных дел Дэвид Милибэнд, убежденно защищающий войну в Ираке, осуждает русских за вторжение на территорию суверенного государства, это в его устах звучит не очень убедительно.

Еще одним - совершенно неожиданным - победителем на Кавказе оказывается… Франция. Всего две недели назад у нее не было здесь никакой политической роли, а сегодня при ее посредничестве заключается перемирие между враждующими сторонами. Николя Саркози не только выступил посредником между Москвой и Тбилиси.

Подобное посредничество предполагает долгосрочное присутствие в регионе. Ведь нужно будет следить за выполнением соглашений, обсуждать нерешенные вопросы. Раз прибегнув к посредничеству Франции, обе стороны будут технически обречены обращаться к ней всякий раз, когда возникнут дискуссии по поводу подписанного при ее участии соглашения.

Однако главное даже не это, а то, что Франция (и возможно, ее ближайшие партнеры по Евросоюзу) не просто получила новую роль на Кавказе, но и получила ее безо всякого участия США, независимо от них, даже в пику американцам. Это еще один неожиданный, хотя по-своему логичный, поворот событий.

Саркози в рамках французской политики считается проамериканским деятелем. Но именно он по иронии судьбы проявил инициативу, которая резко противопоставляет Францию Америке. Даже если в инициативе президента Саркози нет ничего антиамериканского, сам по себе успех Франции на фоне провала США выглядит своего рода вызовом.

Наконец, есть еще одно совершенно неожиданное, но, на мой взгляд, крайне позитивное последствие кавказского конфликта: Россию в ближайшее время не примут в ВТО. Об этом заявили представители действующей американской администрации, про это еще более резко сказал Барак Обама, и нет оснований думать, будто позиция русофоба Маккейна окажется по данному вопросу более мягкой.

Украина уже и так дала понять, что будет препятствовать вступлению России во Всемирную торговую организацию, а от Грузии теперь ждать особенной сговорчивости во время торговых переговоров не приходится. Тем более что запрет на продажу грузинских вин на нашем рынке до сих пор не снят (а жаль!).

Американские политики, которые искренне верят в свободный рынок, препятствуя нашему вступлению в ВТО, несомненно, думают наказать Россию. Однако вольно или невольно они совершают по отношению к отечественной промышленности настоящее благодеяние. Каждый день отсрочки вступления в ВТО равнозначен тысячам спасенных рабочих мест. Особенно важным это становится сейчас - в условиях мирового кризиса. Настежь открывать свои рынки в период глобального спада - ничего хуже просто быть не может.

Теперь, когда вопрос отложен на неопределенное время, есть основания надеяться, что наша промышленность получила очередную передышку, возможно, на несколько лет. А там кто знает: вдруг к концу десятилетия ВТО и вовсе развалится?

В РОССИИ НАЧИНАЕТСЯ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРИЗИС: ФОНДОВЫЙ РЫНОК ЖДЕТ НОВЫЙ ОБВАЛ

Андрей Романов

Российский фондовый рынок не сможет отыграть летние потери 2008 года ни в текущем, ни в следующем году. Вместо этого осенью под влиянием негативной информации о состоянии мировой экономики можно ожидать продолжение биржевого обвала. К такому выводу, как передает корреспондент РИА «Новый Регион», пришли эксперты Центра экономических исследований Института глобализации и социальных движений (ИГСО).

По мнению аналитиков, вскоре к отрицательной информации из США и ЕС добавятся сведения о проблемах отечественной экономики. В России замедляется рост промышленности, падает спрос на потребительском рынке. Одновременно удешевление нефти подрывает финансовое положение сырьевых корпораций, на которых в значительной мере держится все национальное хозяйство.

Падение ценных бумаг отмечается в России с 19 мая. За прошедшее время индекс ММВБ снизился на 27,7%. Индекс РТС потерял 30%. Значительное влияние на снижение котировок отечественных бумаг оказало уменьшение нефтяных цен, опустившихся практически со $145 до $112,55 за баррель.

В то же время эксперты обращают внимание, что одновременно усугубляется спад в США, начиная проявляться в Великобритании и европейских странах. При этом признаков его скорого завершения нет. Потребление нефтепродуктов сокращается. В России уменьшаются темпы роста индустрии.

В апреле показатели промышленного производства превышали прошлогодние того же периода на 9,2%. В июле произошло сокращение до 0,9%. Доходы населения инфляционно сжимаются. В банковском секторе растет число проблемных должников. Рынок недвижимости находится в состоянии стагнации, - констатируют эксперты Центра экономических исследований ИГСО.

Аналитики отмечают, что правительство РФ пока никак существенно не повлияло на общеэкономическую ситуацию. «Размещение средств пенсионного фонда в коммерческих банках не стало долгосрочным решением для них проблемы финансового дефицита. Банкам опять недостает платежных средств. Вливание новых денег, обещанное правительством, ничего качественно не изменит»,- считает директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий.

По его словам, падение спроса на отечественном внутреннем рынке целиком копирует мировую тенденцию. В результате положительных перспектив для фондового рынка и хозяйствующих институтов не остается.

Как считают эксперты, вопреки распространенному мнению боевые действия на Кавказе не сыграли существенной роли в биржевом падении. Но военные и дипломатические успехи России также не смогли реанимировать фондовый рынок, поскольку не устранили причин снижение котировок.

«Игроки почувствовали общую тенденцию в экономике. Спад в мировом хозяйстве продолжается. В России замедление промышленного роста рискует быстро перейти в его сокращение. Победы российского оружия против подобных тенденций остаются финансово неубедительными»,- полагает руководитель Центра экономических исследований ИГСО Василий Колташов. По его мнению, именно это продемонстрировал отечественный фондовый рынок в дни боев на Кавказе.

Аналитики обращают внимание, что вся текущая ситуация в экономике была спрогнозирована ИГСО в представленном ранее экспертном докладе «Кризис глобальной экономики и Россия». Согласно ему мировой хозяйственный кризис только начался, а его пик придется на 2009 год. До завершения экономического падения фондовые рынки останутся нестабильными и продолжат нести потери.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПОЛЬЗЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ КОНФЛИКТОВ

Очередная Кавказская война, к счастью, оказалась короткой, однако её последствия сказываться будут достаточно долго. Вмешавшись в грузинско-осетинский конфликт и нанеся поражение Грузии, Москва на глазах у всего мира унизила Соединенные Штаты. Вашингтон оказался не в силах помочь своему союзнику - подобные события в международных отношениях не проходят бесследно. В то время как правящие круги в США и Британии выражали возмущение, а большая пресса критиковала Россию за «непростительное» поведение, по всему миру прокатилась волна удовлетворения: наконец-то кто-то поставил на место зарвавшихся американцев. На фоне антиамериканских настроений, которые за время правления администрации Дж.Буша распространились даже в Канаде, это не удивительно. Возможно, Грузия и заслуживает сочувствия - маленькая страна, оказавшаяся бессильной оказать сопротивление большому соседу, но все прекрасно понимают, что, в конечном счете, речь шла не о Грузии и Южной Осетии, а глобальных конфликтах. Маленькие страны на Кавказе оказались заложниками очередной «Большой Игры».

Россия выиграла очередной раунд с неожиданной легкостью. Но именно поэтому можно с полной уверенностью утверждать, что этот раунд - не последний. Администрация США, пережившая болезненное унижение, вряд ли готова будет его простить. Хуже того, обида на Москву превратилась у вашингтонских политиков в антироссийский консенсус. Барак Обама и Джон Маккейн здесь оказались единодушны с действующим президентом.

Критика Москвы и призывы уважать суверенитет Грузии в устах американских политиков звучат совершенно неубедительно. Разве не Соединенные Штаты сами подали пример Москве, вторгнувшись в суверенный Ирак, свергнув тамошнее правительство, а потом отделив Косово от суверенной Сербии?

Война с Грузией для российско-американских отношений оказалась точкой невозврата. Отныне стремление наказать Москву за пережитое унижение становится частью официальной американской политики. Подспудный конфликт интересов перерастает в затяжное противостояние.

Парадоксальным образом для России это может оказаться скорее хорошей новостью. То, что в Вашингтоне считают наказанием для русских, в действительности, может стать благодеянием. Главным своим козырем администрация США считает возможность заблокировать вступление России во Всемирную торговую организацию. Для отечественной промышленности - в условиях наметившегося глобального экономического спада - вступление в ВТО было бы смертным приговором. Если этот приговор будет отложен, можно только поблагодарить Америку, Грузию и Украину.

Также в Вашингтоне и Лондоне грозят более тщательно проверить банковские счета высокопоставленных российских чиновников за границей, вывести на чистую воду наших коррупционеров. Удивительно, почему это не было сделано раньше. От борьбы с коррупцией мы можем только выиграть.

Наконец, структуры НАТО грозят, что не будут больше проводить совместных с русскими военных учений. Значит, будет сэкономлено изрядное количество денег и топлива. Что, безусловно, будет иметь позитивные экономические и экологические последствия.

Либеральная оппозиция в Москве получит более активную помощь со стороны Запада, а кремлевские чиновники мобилизуют для борьбы с ней дополнительные ресурсы. Это, безусловно, будет способствовать созданию рабочих мест, развитию прессы и Интернета.

Осуждая Кремль, Соединенные Штаты апеллировали к мировому сообществу и международному общественному мнению, грозя русским международной изоляцией. Между тем изолированной в мире всё больше оказывается сама Америка. Вашингтон критикуют в Европе, в Индии, в Южной Африке. И никто не может отрицать, что критиками США всё чаще оказываются демократические государства, законно выбранные правительства. Конфликт с США делает Россию интересной и привлекательной для значительной части мирового сообщества. Вопрос лишь в том, смогут ли в Кремле оценить открывающиеся возможности и воспользоваться ими.

Специально для «Евразийского Дома»

ПРОТИВОВЕС

Похоже, грузинская война оказала некоторое влияние на грядущие выборы в США. События в Южной Осетии и в Грузии неожиданно сместили интерес американского избирателя в сторону международных дел.

И дело не только в том, что на фоне кавказского конфликта все ведущие политики принялись делать жесткие антироссийские заявления, соревнуясь в показной крутости (победил, естественно, Джон Маккейн, которому, как бывшему военному, и карты в руки).

Если весной и в начале лета среднестатистического обывателя больше волновали финансовый кризис, растущая безработица и перспективы экономического спада, то новости с Кавказа спровоцировали бурную публичную дискуссию по вопросам, которые ещё вчера не волновали никого кроме нескольких университетских профессоров и экспертов по геополитике.

Традиционно считается, что республиканцы способны проводить более жесткую и эффективную внешнюю политику. Соревнуясь с ними, администрация Билла Клинтона выступила зачинщиком сразу нескольких вооруженных экспедиций, которые к тому же можно было считать успешными, - на Балканах бомбардировками и блокадой сербов принудили к фактической капитуляции, и контроль над регионом полностью перешел в руки НАТО.

Однако Джордж Буш-младший легко перещеголял своего демократического предшественника, затеяв сразу две войны, которые продолжаются до сих пор - в Афганистане и в Ираке. А напоследок республиканцы порадовали избирателя обещанием организовать ещё одну войну, побольше - в Иране.

Беда в том, что начатые Бушем войны оказались затяжными и не слишком успешными. В последнее время республиканская администрация утешает публику сообщениями об успехах на иракском фронте, но эти новости можно считать по-настоящему хорошими лишь на фоне непрерывного потока плохих новостей, который шел в Америку из Ирака на протяжении предыдущих трех лет. Война, начатая в 2003 году, несмотря на огромную затрату ресурсов и очевидное военное превосходство американцев, продолжается уже больше 5 лет и не заканчивается ничем. Сейчас оптимисты говорят о необходимости держать войска США в Ираке до 2011 года. А это значит, что до окончательного успеха ещё очень далеко.

К тому же, как на зло, положительные новости из Ирака (сокращение потерь американских войск - реальный факт), омрачаются плохими новостями из Афганистана, про который на фоне иракской войны почти забыли: талибы переходят там в контрнаступление, контролируют значительную часть территории страны, нападают на военные базы США и их союзников.

В таких условиях излишнее внимание публики к международным вопросам было не слишком выгодно республиканцам. Как, впрочем, и дискуссия по проблемам экономики: тут тоже похвастаться было особенно нечем. Надвигающаяся большая депрессия, конечно, не является результатом одной лишь политики республиканцев. Между двумя партиями по основным хозяйственным вопросам существовал четкий консенсус, и структурные противоречия, разрывающие сегодня ткань мировой и американской экономики, являются результатом политики Клинтона, по крайней мере, в той же (если не в большей) мере, что и его республиканских соперников. Однако у избирателя память короткая. Спад пришелся на время правления Буша: значит, отвечать республиканцам.

Барак Обама ведет свою избирательную кампанию под лозунгом «Change! (Перемен!)». Перемены во внутренних делах США - это действительно то, чего хотят массы населения. Однако лишь небольшая часть граждан Америки считает, что радикальные перемены нужны во внешней политике, в которой здесь вообще плохо разбираются. Всё новые идеи в международной сфере могут быть сведены к желанию побыстрее вернуть американских парней из Ирака и Афганистана живыми и невредимыми. Более детальная дискуссия по международным проблемам не слишком волнует избирателя, но уж если она начинается, республиканцы выглядят в ней сильнее, чем демократы. И уж во всяком случае, такая дискуссия им куда выгоднее, чем обсуждение экономики.

Джон Маккейн упорно настаивал на некомпетентности Обамы в международных вопросах. Барак Обама попытался создать противовес этим обвинениям, устроив себе триумфальное турне по Западной Европе. В Берлине, Париже и Лондоне его встречали ликующие толпы. Комментаторы заговорили об «обамомании», охватившей «старый континент». Если бы президента США выбирали европейцы, то 80% голосовало бы за Обаму. Однако избирают не европейцы, а американцы, которые немного даже обиделись: почему кандидат от демократов ведет свою предвыборную кампанию за границей? Любовь европейцев обернулась для Обамы скепсисом и недоверием изрядной части соотечественников. Он почувствовал, что явно перегнул палку. А тут ещё и война в Грузии. Русофобские настроения Маккейна оказались как нельзя кстати. Если весь истеблишмент США соревнуется в критике Кремля, то Маккейн в этом состязании явный чемпион.

К середине августа Маккейн, который раньше по опросам отставал от Обамы на 5-7%, вышел вперед. Правда, это ещё не решающий рывок: до выборов осталось около трех месяцев, и новая волна экономического спада может вновь переломить ситуацию в пользу Обамы. Надо думать, что действующая администрация будет изо всех сил стараться удерживать экономическую ситуацию под контролем. Если экономика и обрушится, то уже после выборов.

Разумеется, в США важно не только количество голосов, но и их распределение по штатам - президента избирают не напрямую, а через выборщиков. И технически уже не раз бывало, что победитель набирал меньше голосов, чем побежденный, зато заручался поддержкой большинства выборщиков. Однако этот механизм может скорее сработать против демократов, чем против республиканцев (не забудем знаменитые выборы 2000 года во Флориде, где всё решилось несколькими тысячами сомнительных голосов в штате, контролировавшемся семейством Бушей). Так что оснований для оптимизма у Обамы сейчас не так много. Для того чтобы быть уверенным в победе, надо не только лидировать по опросам, но и лидировать с большим отрывом от своего соперника. А этого пока достичь не удается.

В подобной ситуации Обама должен был выбрать себе кандидата в вице-президенты. И он сделал выбор, обратив взоры на человека, который считается самым опытным среди демократов специалистом в области внешней политики - сенатора Джозефа Байдена .

Надо сказать, что Байдена прочили не в вице-президенты, а в Государственные секретари. Собственно, он и был почти идеальным кандидатом на этот пост, обладающим знаниями и связями, не слишком настроенным что-то менять, но осторожным и, как считается, ответственным деятелем, избегающим авантюрных решений. В роли вице-президента Байден оказывается по существу советником по международным делам, присутствие которого успокаивает американский истеблишмент, но удручает прогрессистскую молодежь, воодушевленную появлением Обамы. Если кандидат в президенты говорит про перемены, то кандидат в вице-президенты гарантирует, что, по крайней мере, в международных вопросах никаких радикальных изменений ожидать не приходится. Байден поддержал и вторжение в Афганистан, и войну в Ираке, и знаменитый Patriot Act, ограничивающий права и свободы американцев. Короче, это именно такой демократ, с которым республиканцам всегда приятно было иметь дело.

Во внутренних вопросах Байден имеет скорее репутацию центриста, очень заинтересованного правами женщин и защитой окружающей среды. Он против того, чтобы граждане Америки ходили по улицам с полуавтоматическими штурмовыми винтовками, но не видит ничего дурного, чтобы в ящиках столов у них лежали пистолеты. Он за права учителей, но против радикальных реформ в сфере образования. И всё в таком духе.

Для основных соперничающих групп внутри Демократической партии появление Байдена в качестве кандидата - большое разочарование. Правое крыло надеялось на примирение Обамы с Хилари Клинтон - единственный способ добиться этого состоял в том, чтобы назначить её кандидатом в вице-президенты. Однако Обама на это не пошел и тем самым, возможно, поставил крест на политической карьере четы Клинтонов. Но и левому крылу радоваться нет оснований. Его кандидат Джон Эдвардс окончательно выбыл из игры. Мало того, что Обама не стал рассматривать его как серьезного кандидата на пост вице-президента, так пресса ещё и уличила политика в том, что у него когда-то была внебрачная связь! Страшное преступление по американским меркам.

В общем, яркий и динамичный Обама решил успокоить консерваторов выбрав себе самого невыразительного партнера, какого только мог. Типичный пример применения американского принципа сдержек и противовесов. Несомненно, это понравится американскому истеблишменту. Насколько это порадует избирателей, мы выясним в ноябре.

МЕДВЕДЕВА ВЫНУДИЛИ ПРИЗНАТЬ АБХАЗИЮ И ЮЖНУЮ ОСЕТИЮ

Андрей Романов, Александр Родионов

Президент РФ Дмитрий Медведев не мог не заявить о признании Абхазии и Южной Осетии. Как считают видные российские политические эксперты, которых опросили корреспонденты РИА «Новый Регион», после ввода войск в Грузию, глава государства не мог поступить иначе, в противном случае позиция России могла расцениваться, как проявление нерешительности и слабости.

«У нас не было иного выхода, как признать независимость Абхазии и Южной Осетии. И Медведев, выступая в прямом эфире, подчеркивая остроту ситуации, сказал, что это было единственное решение», - заявил «Новому Региону» сопредседатель Совета по национальной стратегии Валерий Хомяков.

«Сейчас на весах наши отношения с Западом и Востоком. Это решение было вынужденным, деваться было некуда - введя войска, мы стали ответственны за мир в том регионе и судьбу народов Абхазии и Осетии. Тут мы исходили не столько из государственных интересов, сколько за защиту этих народов. Наверное, у части людей в нашей стране это должно найти понимание», - считает Валерий Хомяков.

Похожую точку зрения высказал политолог, директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий. В разговоре с корреспондентом РИА «Новый Регион», он, в частности, отметил, что признание Россией Абхазии и Южной Осетии, скорее всего, не было запрограммированным.

«Мне кажется, это было результатом стихийных последствий, которые не удалось остановить. То, что сейчас происходит, мне кажется, происходит совершенно стихийно. Я могу сказать по своему опыту общения с чиновниками - еще полтора месяца назад никто из них не мог предположить такого сценария развития событий. Некоторые, может быть, что-то предчувствовали, но то, что события примут такой оборот, я вас уверяю, никто даже из высокопоставленных чиновников не предполагал. Многие из чиновников из отпуска еще не вернулись», - отметил Борис Кагарлицкий.

В то же время, по его оценке, заготовки на случай негативного развития событий были у различных групп, включая Генштаб. «Вот эти заготовки пошли в дело молниеносно. А вот дальше высшее руководство страны было поставлено перед фактом - отступать уже было некуда», - считает Борис Кагарлицкий.

Вице-президент Центра политической конъюнктуры Виталий Иванов в интервью «Новому Региону» отметил, что «война, спровоцированная Грузией, стала последней каплей в довольно долгой, тянувшейся с самого распада СССР эпопеей в конституциировании государственности Южной Осетии и Абхазии». «Саакашвили собирался решить проблему так называемой территориальной целостности Грузии одним ударом, а вместо того он спровоцировал окончательный и уже неостановимый, неотменимый раздел грузинского государства. Другого решения России в данной ситуации быть не могло», - сказал он.

В любом случае, как сказал в интервью «Новому Региону» заместитель директора Института стран СНГ Владимир Жарихин, «признав независимость этих республик, Россия действует в рамках международного права». «Кроме того, это действие справедливо и в интересах населения этих республик - они сами об этом просили», - отметил эксперт.

По мнению всех экспертов, признание Россией независимости Абхазии и Южной Осетии не повлечет за собой существенных негативных для РФ последствий, в том числе, санкций со стороны США и Запада в целом.

«Ну, что, разве Европа откажется от импорта российского газа, или от экспорта своих автомобилей на крупнейший российский рынок? Вряд ли. А если нас исключат из каких-нибудь «говорилен» типа Совета Европы, ну и ладно, наши представители будут ездить в союзные государства», - рассуждает Владимир Жарихин.

По мнению Бориса Кагарлицкого, от факта признания Абхазии и Южной Осетии последствия будут очень заметны только в краткосрочной перспективе, а потом этот вопрос отойдет на задний план.

«Существует, скажем, республика Северного Кипра, которую признает Турция и больше никто. Но это не привело к тому, что Турция вышла из НАТО. Существует Македония, которую не признает Греция, существует Косово, которое не признает Россия и еще половина Европы. Так же будет существовать Южная Осетия и Абхазия, которые признает Россия и, возможно, больше никто», - отметил Борис Кагарлицкий в разговоре с корреспондентом РИА «Новый Регион».

«Другое дело, что это закрепление текущего разрыва в отношениях с Западом, который уже и так произошел. Это не значит, что наступает «холодная война», это значит, что тех отношений, которые были полтора месяца назад, уже не будет. На Западе придется сейчас задуматься о том, что они сделали, признав Косово. Это неприятно для внутренней политики стран, признавших Косово, и конечно, никто из них не будет признателен России за это», - считает Кагарлицкий.

Виталий Иванов считает, что «какие-то негативные последствия могут быть, но их не в коем случае не следует преувеличивать».

«Безусловно, положительные последствия этого шага, как практические, так и моральные перекроют все возможные убытки», - считает Виталий Иванов.

Комментируя заявление лидера «Яблока» Сергея Митрохина о том, что признание Россией Абхазии и Южной Осетии в перспективе может обернуться распадом РФ, Виталий Иванов заявил, что «это типичная ахинея, кою наши либералы систематически несут с момента своего появления».

«Они несли чушь и в 1980-е годы, когда помогали распаду СССР, и в 1990-е, когда в значительной степени контролировали государство, они эту чушь несут сейчас, когда выпали в полную маргинальность. Потому всерьез относиться к заявлениям вообще нельзя», - отметил Иванов.

«Все события последних недель всю либеральную публику отменяют окончательно и бесповоротно. Все - мы живем в совершенно другой стране, стране после пятидневной войны. Мир изменился, и в том мире для той публики не осталось вообще», - заключил Виталий Иванов.

По мнению экспертов, Абхазия и Южная Осетия в перспективе могут быть включены в состав РФ, но этот процесс, вероятнее всего, может растянуться на период от нескольких месяцев до нескольких лет. Как считает Борис Кагарлицкий, включение Абхазии и Южной Осетии в состав России является не очевидным фактом, но не исключено полностью.

«Этот шаг (включение в состав РФ) еще большая степень вызова, чем просто признание независимости. Я думаю, что включение Абхазии и Южной Осетии в состав России будет проходить стихийно. В принципе, с их отделением от Грузии может смириться хотя бы минимальное количество стран, и тогда возникает шанс на их вступление в Россию, поскольку не будут восприниматься как отторгнутая территория Грузии. В противном случае, это будет сложно сделать, хотя полностью такой вариант исключить нельзя. В любом случае, это вопрос нескольких месяцев, а, возможно, лет», - считает Борис Кагарлицкий.

По мнению Виталия Иванова, вхождение Абхазии и Южной Осетии в состав РФ реально: для этого есть специальный закон о порядке принятия новых субъектов федерации в состав государства, есть соответствующие политические силы, которые на протяжении всех последних лет, регулярно ставили тот вопрос в повестку дня.

«Насколько мне известно, и в самих республиках довольно сильна именно пророссийская ориентация, то есть не только на выход из Грузии, но и на вхождение в состав РФ. Потому этого исключать нельзя, другое дело, что вряд ли это будет сделано в самое ближайшее время. Должен пройти определенный переходный период. После признания Абхазии и Южной Осетии необходимо прожить какое-то время в новом статусе, а далее, прежде всего, должны высказаться сами народы этих республик. Может быть, им понравится быть независимыми международно признанными государствами, и они не захотят быть в составе России», - заключил Виталий Иванов.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

РАЗГАДКА СФИНКСА

Забытая история Михаила Покровского

В конце 1980-х годов российскую публику охватило повальное увлечение отечественной историей. Как-то само собой разумеющимся считалось, что тоталитарный коммунистический режим извратил и исказил наше прошлое, которое теперь можно узнать, лишь перечитав авторов, писавших свои труды до большевистской революции. Начали переиздавать всех мало-мальски известных дореволюционных историков. Массовыми тиражами снова и снова выходили не только произведения Н. М. Карамзина, В. О. Ключевского и С. М. Соловьева, но и авторов «второго ряда», например, Н. И. Костомарова. Спустя некоторое время издатели открыли для себя работы С. Ф. Платонова и даже К. Н. Бестужева-Рюмина.

На этом фоне бросается в глаза отсутствие на полках книжных магазинов работ историка, который на рубеже XIX и ХХ веков был несомненным властителем дум радикальной молодежи, а к началу 1920-х годов считался безусловным классиком. Речь идет о Михаиле Покровском.

Из огромного творческого наследия Покровского переиздан лишь трехтомник «Русская история», да и то совсем недавно, в 2005 году. Ни многотомный курс истории России, ни, наоборот, страшно популярная в 1920-е годы «Русская история в самом сжатом очерке» подобной чести не удостоились, точно так же, как не переиздавались и книги Покровского, посвященные царской дипломатии XIX века или развитию революционного движения в России.

На первый взгляд может показаться, что неприятие Покровского в постсоветские годы связано с его ролью официального советского историка. Однако именно в советский период работы Покровского были преданы забвению. В сталинское время труды историка были публично осуждены, его ученики подвергались репрессиям, их вынуждали публично отрекаться от учителя. Разгром «школы Покровского», умершего за пять лет до 1937 года, принял характер масштабной идеологической кампании. Теория Покровского была приговорена к исчезновению не только из учебных программ, но и из общественной памяти. Историка обвиняли в том, что его концепция «лишена чувства родины», а его труды отличает «игнорирование ленинско-сталинских указаний по вопросам истории». Клеймили его также за недооценку роли Сталина в событиях 1900-х годов (когда будущий вождь народов был рядовым активистом социал-демократической партии). Разоблачение Покровского началось в программной статье Емельяна Ярославского в «Правде» и завершилось двухтомником «Против исторической концепции М. Н. Покровского» (М.-Л., 1939-1940).

Не была восстановлена научная репутация Покровского и в послесталинское время. Вопреки бытующему мнению, классиков отечественной исторической науки - от Карамзина до Соловьева и Ключевского - в советское время переиздавали неоднократно. И отсутствие их трудов на прилавках магазинов связано было не с запретами, а с общим «книжным голодом» в позднем СССР, когда любые стоящие книги сметали с прилавков моментально (как, впрочем, и все другие товары, считавшиеся дефицитом). Покровского же переиздали всего один раз - в самый разгар хрущевской оттепели - и тут же снова позабыли.

Неприязнь, с которой к Покровскому относились идеологи сталинского призыва, вполне понятна. Но почему же отношение к историку не изменилось в новую эпоху, когда, казалось бы, существовал спрос на все в советское время запрещенное, а критика патриотических мифов стала ключевым принципом либеральной культуры?

Объяснение этому феномену невозможно найти, не задавшись вопросом об общих закономерностях российского исторического повествования последних полутора столетий. Самое удивительное открытие, которое может сделать читатель, бросающийся к трудам дореволюционных авторов в поисках «подлинной истории», противостоящей «советской пропаганде», состоит в том, как мало одно отличается от другого. Несомненно, оценка событий 1917 года в либеральной традиции будет иной, нежели в сталинско-коммунистической, но ведь ни Ключевский, ни Соловьев до Октябрьской революции не дожили, а потому никаких неправильных мнений о ней не высказывали.

В описании русской истории существовал благостный консенсус, объединявший - по большому счету - либералов и сторонников самодержавия, коммунистов и антикоммунистов, славянофилов и западников. Покровский - единственный из знаменитых русских историков - оказался «нарушителем конвенции». Ибо он был единственным среди них марксистом.

Радикально переосмысливая прошлое, Покровский отнюдь не считал, что сделанные им выводы являются бесспорными. Он сам обнаруживал слабые стороны и противоречия в собственных концепциях. Но главная задача, которая стояла перед ним, состояла не в том, чтобы дать ответы на все вопросы, а в том, чтобы вопросы поставить, разрушить мифологическую картину истории, заменив ее критическим исследованием.

«Историки следующего поколения… - писал Покровский, - сумеют, вероятно, понять и объяснить историческую неизбежность этих противоречий… Они признают, что уж кому-кому, а нам, работавшим в сверхдьявольской обстановке, нельзя ставить всякое лыко в строку… что, благодаря нам, им есть с чего начать». Между тем именно «сверхдьявольская обстановка» революционной эпохи создавала идеальные предпосылки для переосмысления истории. Самосознание англичан и французов, их представления о себе были радикально изменены благодаря опыту революций. Точно так же и в России разрушение старого порядка требовало переоценки ценностей и нового анализа прошлого.

Именно поэтому Покровский, будучи учеником Ключевского, не мог удовлетвориться объяснениями и теориями своего учителя.

В чем состояла главная проблема старой истории, независимо от различия школ и идейных направлений? Прежде всего, в том, что это была история исключительно государства, а не общества. Пренебрежение к развитию последнего объяснялось в либеральной традиции тем, что государство удушало общественную жизнь, а в охранительно-патриотической идеологии тем, что никакая особая общественная жизнь и вовсе не нужна в стране, где все вопросы решаются заботливыми усилиями начальства. При этом ни та, ни другая сторона не ставили вопроса о том, что само государство - со всеми его изменениями, успехами и кризисами - отражало развитие общества и, несмотря на весь свой авторитаризм, было отнюдь не самодостаточным механизмом, живущим исключительно по собственной внутренней логике. Второй не менее принципиальной особенностью этой исторической традиции было отсутствие интереса к внешнему миру. Иные страны и народы всплывали в повествовании лишь по мере того, как вступали в конфликт с отечественной державой, выступая либо в качестве коварных врагов и агрессоров, либо в качестве благодарных (а чаще неблагодарных) получателей помощи. Каждый школьник знал, что Наполеон в 1812 году напал на Россию, а в 1814 году русские армии «освободили Европу», но даже профессора истории не могли толком объяснить, почему вообще Россия оказалась втянута в наполеоновские войны. Хозяйственная жизнь Русского государства никак не связывалась с развитием мировой экономики - кроме как на уровне общих указаний на определенные фазы, которые проходили все цивилизованные народы. Как конкретно мировые процессы влияли на русскую жизнь, каковы были для нас последствия великих глобальных изменений - будь то открытие Америки или промышленная революция в Англии - оставалось совершенно за пределами размышления.

Россия представлялась страной «особой», либо в силу своей постоянной, непреодолимой и, по-видимому, необъяснимой «отсталости», либо, наоборот, в силу каких-то почти магических духовных качеств, присущих русскому народу, его государству, а в особенности начальникам, этим государством командующим. При этом либералы и западники верили в русскую «особенность» не менее рьяно, нежели державники и славянофилы, только оценивали ее иначе. Первые мечтали эту «особость» преодолеть, а вторые надеялись сохранять и развивать.

Русская история при подобном подходе представляла собой - независимо от количества используемого фактического материала - некую беспрерывную загадку, мистическую сущность, своего рода сфинкса. А русский оказывался в положении Эдипа, который ответ на загадку Сфинкса, конечно, знает (обязан знать), но, по какому-то негласному соглашению со Сфинксом, вслух не произносит. Хотя на самом деле не знал он не только разгадки, но, как назло, и загадки тоже.

Напротив, для Покровского история России, начиная с XVI века, - лишь часть истории мирового капитализма. Труд крепостных крестьян в дворянском поместье при Екатерине Великой подчиняется той же общей экономической логике и является такой же частью мирового хозяйственного процесса, как и труд негров, работающих в те же годы на плантациях Южной Каролины. Политические решения, принимавшиеся в Москве и Петербурге, не могут быть поняты, если не задуматься о решениях, принимавшихся в Париже и Лондоне, а главное, об общих пружинах политического и хозяйственного механизма, действовавшего и там и тут.

Школа Покровского порвала с трактовкой русской истории как процесса исключительно политического и продемонстрировала, что всесильная отечественная бюрократия сама по себе была заложником общественных отношений и интересов. И ключевую роль в этой системе интересов играл торговый капитал.

Теория торгового капитала, которую мы находим в работах Покровского, подвергалась самой большой критике, ее обвиняли в «вульгарном социологизме». Но именно она оказалась, быть может, наиболее перспективной и интересной сегодня частью его наследия. Оценивая роль России в формирующейся глобальной капиталистической экономике, Покровский не только во многом сходился с идеями своей современницы Розы Люксембург, но и предвосхитил исследования западных историков и социологов конца ХХ века - Фернана Броделя, Иммануила Валлерстайна, Джованни Арриги.

В то время как российские либералы в начале прошлого века, как и в начале нынешнего сетовали по поводу того, что отечественный капитализм «неправильный» и «неразвитый», Роза Люксембург и последующие представители «Школы миросистемного анализа» показывали, что мировой буржуазный порядок заведомо предполагает разделение на «центр» и «периферию». Между ними существует органическая связь. Одно невозможно без другого. «Правильный», «демократичный» и «эффективный» капитализм в странах «центра» является таковым именно потому, что опирается на экономику «периферии», включенную в рыночное разделение труда, принявшую логику буржуазного прогресса, но живущую по собственным специфическим правилам. Плантационные рабы в Америке и русские крепостные крестьяне были тесно связаны с английским свободным рабочим. Зерно и хлопок, продукты подневольного труда, делали свободный найм эффективным и рентабельным.

Отсталость - миф, но зависимость - экономический факт. Догнать не значит бежать быстрее, ибо неправильно представление о гонке. Это не соревнование бегунов на параллельных дорожках, а отношения всадника и лошади. Чем быстрее несется лошадь, тем быстрее прибывает в намеченный пункт всадник.

Механизмом, обеспечившим соединение «центра» и «периферии», стал торговый капитал, к которому и приковано внимание Покровского. Он превращается в движущую силу прогресса для поздней Московии и затем Петербургской России, его интересы прослеживаются в решениях, принимаемых придворными фаворитами и профессиональными бюрократами. Он соединяет помещика с мировым рынком, а политику петербургского императора - с глобальными экономическими и политическими процессами, втягивая империю в общеевропейские конфликты.

Торговый капитал сыграл решающую роль в превращении буржуазного уклада в капитализм. Дело в том, что торговля к началу XVI века - это уже не просто обмен излишками между различными регионами, и даже не только обмен товарами. Торговля начинает формировать международное разделение труда. Адам Смит не случайно в первых главах своей книги уделяет столь большое внимание данному вопросу. Его «Исследование о природе и причинах богатства народов» начинается с главы «О разделении труда», где шотландский экономист не только доказывает необходимость разделения общества на классы, но и показывает задолго до Маркса и Ленина связь этих классов с распределением производственных функций. Если на первых порах речь идет о распределении операций между рабочими на предприятии, то затем Смит обращает внимание на разделение труда между хозяйственными отраслями и регионами, напоминая, что «возможность обмена ведет к разделению труда», которое, в свою очередь, приобретает тем большие масштабы, чем больше размеры рынка. Таким образом, торговля, расширяя рынки и объединяя их, способствует развитию буржуазной экономики.

Торговый капитал превосходно уживается с авторитарной властью. Больше того, он в ней заинтересован. Политический режим, созданный Английской Ост-Индской Компанией в Индии или голландской Объединенной Ост-Индской Компанией в Индонезии, не сильно отличается от порядков, царящих в царской России. Торговый капитал нуждается в самодержцах, султанах и магараджах, которые мобилизуют массы бесправных работников, превращая их в дешевую рабочую силу, поставляющую товары для внешних рынков.

Современные исследования английских и американских историков, анализирующие судьбу западных «торговых империй» XVI-XVII веков (Англии, Голландии, Испании и Португалии) поразительным образом резонируют с работами Покровского, демонстрируя, что вскрытые им механизмы взаимосвязи политики и экономики носили общеевропейский и общемировой характер.

Формируя международное разделение труда, торговый капитал организует и реорганизует мир в соответствии с требованиями буржуазной экономики, создает производство, единственной целью которого становится получение прибавочной стоимости. Торговля на дальние расстояния становилась важнейшим механизмом накопления капитала. Сами по себе подобные предприятия, сложные и рискованные, были немыслимы без мобилизации значительных финансовых ресурсов (непропорциональных сравнительно небольшому числу людей, которые были в этих начинаниях задействованы), что имело смысл лишь постольку, поскольку получаемая прибыль оказывалась еще более существенной. Эта система требовала защиты. Держава должна была демонстрировать постоянную мощь.

Торговый капитал не мог не оказывать огромного преобразующего влияния на производство. Укрепляясь и развиваясь, он осуществлял постоянное перераспределение ресурсов. Причем не только, и далеко не всегда - от будущих стран «периферии» к странам «центра» (как показывает опыт, на ранних этапах Новой истории страны Южной Азии и даже Восточной Европы имели положительный баланс в торговле с Западом), но прежде всего - между традиционным производством и нарождающимся капиталистическим сектором. Подобное перераспределение происходит как в глобальном масштабе, так и внутри западных стран, меняя там соотношение сил между различными хозяйственными укладами и социальными группами. Втягивая традиционных производителей в рыночные отношения, торговый капитал заставляет их перестраиваться, вести свои дела по-новому. Патриархальный уклад сопротивляется. Как быть с производителем, который просто не хочет идти на рынок? Его можно отвести под конвоем. Принуждение к рынку - важнейший элемент в формировании капитализма. Самодержавное государство решает задачи экономического развития, подчиняя своих подданных логике капитала.

Перефразируя Покровского, можно сказать, что для того, чтобы заставить косное аграрное общество жить по своим законам, торговый капитал должен был надеть на себя шапку Мономаха.

Теория торгового капитализма, разработанная Покровским, интересна и ценна тем, что позволяет не только переосмыслить события отечественной истории, но и превосходно работает применительно к другим странам, помогает понять становление международного капитализма. В этом смысле многие западные исследователи конца ХХ века были по отношению к Покровскому в положении мальчика, заново изобретающего велосипед. Разница лишь в том, что Покровский, в отличие от Валлерстайна или Арриги, всегда конкретен. Он не создает общую теорию, а занимается анализом конкретных событий, досконально изучая именно русский материал. Однако то, что выводы Покровского были прочно основаны на материале одной «отдельно взятой страны», придает им универсальную ценность. Это не теоретические спекуляции, не философский анализ, основанный на общих рассуждениях, а вполне обоснованный результат специфического исследования.

Тот факт, что западные мыслители в конце ХХ века вынуждены были тратить время и силы, дабы «изобрести велосипед заново», является закономерным итогом разгрома «школы Покровского». Книгу Розы Люксембург «Накопление капитала» продолжали читать и изучать, несмотря на то, что этот труд с основанием может претендовать на звание самого скучного текста классического марксизма. Работы великого русского экономиста Николая Кондратьева, современника Покровского, ставшего жертвой сталинских репрессий, были известны на Западе и оказали огромное влияние на историков, социологов и даже бизнесменов. Проведенный Кондратьевым анализ длинных циклов мирового капиталистического хозяйства стал одним из краеугольных камней все той же «Школы миросистемного анализа». Характерно, что идеи Розы Люксембург, Николая Кондратьева и Михаила Покровского формировались в одно и то же время, под влиянием одних и тех же событий, одного и того же исторического и общественного опыта. Из трех предшественников миросистемной школы Покровский был единственным, кто умер естественной смертью, но в идейном плане ему повезло меньше всех: в отличие от Н. Кондратьева и Розы Люксембург, он был забыт. На западные языки его труды не переводились, на русском не переиздавались.

После разгрома школы Покровского отечественная историческая наука возвращается в лоно дореволюционной традиции. «Советский термидор» нуждался в собственных мифах ничуть не меньше, чем империя Романовых. В многочисленных томах перечень правителей, дополняемый описанием побед русской державы, чередуется с периодически повторяемыми жалобами на экономическую и культурную «отсталость». Советский период выглядит на этом фоне завершающим и триумфальным, ибо знаменует продолжение побед при одновременном преодолении отсталости. Деятельность Коммунистической партии Советского Союза оказывается торжественным итогом тысячи с лишним лет развития России. Сталин, Хрущев и Брежнев воплощают в жизнь мечту Петра I. Флот, наконец, создали, фабрики построили, и Европа замерла в изумлении. История, выполнив свою задачу, становится ненужной. Задолго до Френсиса Фукуямы советские политики и идеологи «эпохи застоя» организовали конец истории в одной отдельно взятой стране. Здесь больше ничего не происходит. Страна лишь идет «от съезда к съезду». На этих съездах счастливый народ докладывает партии о своих успехах.

После краха Советского Союза история возобновила свой бег, вернее, массовое сознание, внезапно очнувшееся в истории, начало испытывать острую потребность в том, чтобы осмыслить сегодняшний день, соотнося его с прошлым и таким способом попробовать предугадать будущее. Однако ничего иного, кроме возрожденных версий западнического или славянофильского мифа, населению бывшей империи представлено не было.

Впрочем, миф о России как «особом мире», существующем как будто вне глобального контекста и отдельно от социально-экономических и культурных процессов Востока и Запада, пришелся по вкусу не только отечественным идеологам. Миф о капитализме как порождении европейской (высшей) цивилизации вполне уживается с представлениями о русской «исключительности».

Для того чтобы обеспечить самоопределение Запада как особой и уникальной культуры, противостоящей «Востоку» и «Азии», необходимо превратить Россию в «загадку», «тайну». Проблема не в том, что западный человек разгадать «загадку» не может, а в том, что не хочет. Вернее, не хочет признаться, что никакой загадки, собственно, и нет, что разгадывать нечего. Ибо признание этого факта автоматически ставит под вопрос оценки, даваемые Западом самому себе. В то время как Запад лицемерно изображает недоумение, отечественные мыслители - будь они хоть западниками, хоть славянофилами, дружно признавая неразгаданность «русской загадки», упорно не могут не только предложить собственного ответа, но и сформулировать вопрос. Единственное, на чем они сходятся между собой и с иностранцами, так это в самом наличии некой «тайны», некой особенности, не подлежащей рациональному обсуждению в социологических или экономических категориях.

Культура страны, вставшей посередине между Европой и Азией, предстает в образе непостижимого Сфинкса, в виде соединения несоединимого, которое нет смысла ни оценивать, ни анализировать. «Исключительность» России - это тезис, подтверждающий сам себя и не нуждающийся ни в каких доказательствах, ибо выступает в качестве исходной аксиомы мышления - для того, чтобы осознать эту исключительность, русскую историю и социальную практику первым делом исключают из контекста «общего» повествования. Одно дело - сказать, что мы «не нормальная страна», или, наоборот, заявить, что у нас своя, особая, им недоступная норма. А другое дело - осознать, что общие нормы включают и наш опыт как частный случай. Просто норма не такова, как кажется…

История Покровского - не только марксистский анализ и переосмысление прошлого, но, прежде всего, демистификация. Не просто критика национальных (и антинациональных) мифов, но и принципиальный отказ играть по правилам мифологического сознания, которое просто не является для историка сколько-нибудь интересным, даже в плане полемики.

Исторический факт - как бы он ни был парадоксален и уникален - всегда конкретен. И именно в своей конкретности он становится частью общего опыта, человеческой культуры.

Для насквозь мифологизированного сознания любое противоречие предстает в виде загадки или тайны. Но если смотреть на вещи конкретно, то выясняется, что и ответы будут простыми и конкретными. И придется признать, что Сфинкс, беседующий с Эдипом, - это вовсе не загадочное мистическое существо, а просто надоедливая тетка на четырех лапах с крыльями, которая сидит на скале и пристает к прохожим с идиотскими вопросами.

© 2007-2009 «Русская жизнь»

НЕСОСТОЯВШЕЕСЯ ПОМИЛОВАНИЕ МИХАИЛА ХОДОРКОВСКОГО

Михаилу Ходорковскому опять не повезло. Ему отказали в прошении о досрочном освобождении. Хотя, казалось бы, всё так хорошо начиналось. Представители власти недвусмысленно намекали, что ситуация может поменяться, что есть основания для надежды…

Будучи пленником государства, опальный магнат надеялся, что новый президент отпустит его на свободу. Прошение о помиловании имело примерно такой же смысл, как предложение об обмене военнопленными. Только в обмен на освобождение Ходорковского президент Медведев должен был получить похвалы на Западе и поддержку либеральной публики внутри страны. Если Дмитрию Медведеву нужна репутация либерала, то вот надежное средство получить её.

Дмитрию Медведеву и в самом деле нужна была репутация либерала. Решение коллективного кремлевского руководства выдвинуть именно Медведева на пост следующего президента было продиктовано именно стремлением наладить отношения с Западом, продемонстрировать именно либеральную сторону существующего режима. Это стремление было сразу же оценено частью либеральной интеллигенции, которая уже готова была восхититься словами нового лидера: про то, что свобода, оказывается, лучше, чем несвобода. Напротив, националисты и чиновники силовых ведомств несколько напряглись, услышав это оригинальное мнение, - вдруг им урежут бюджеты?

Либеральная интеллигенция уже готова была возлюбить бывший «кровавый режим». Для этого ничего не надо было менять, лишь дополнить две-три красивые фразы, произнесенные новым лидером, каким-нибудь ещё более изящным жестом. Например, отпустить на волю Ходороковского. Раз, два, три, фокус-покус, и у вас на глазах «кровавый режим» превращается в демократическую республику!

Но фокус не удался, несмотря на общий настрой зрителей и исполнителей.

Как назло, очень не вовремя (или очень вовремя) случилась война с Грузией. Эта война, в техническом плане представлявшая собой средней значимости пограничный конфликт, спровоцировала лавинообразный процесс политических последствий. Обиженная за Грузию администрация США в очередной раз ужесточила тон в отношении Москвы. Истерика средств массовой информации в Вашингтоне завершилась установлением антироссийского консенсуса между республиканцами и демократами: теперь, по большому счету, для Кремля безразлично, кто победит в борьбе за президентское кресло в Америке. Любой президент на первых порах должен будет демонстрировать жесткость по отношению к Москве.

Заигрывать с внутренней либеральной оппозицией на фоне ухудшения отношений с США не имеет никакого смысла. Самостоятельной силой оппозиционеры не являются и интересны лишь постольку, поскольку выступают в глазах кремлевских чиновников представителями западных интересов. Если бы либералов не считали в Кремле агентами иностранного влияния, к ним относились бы ещё более пренебрежительно и давили бы более жестко. Но поскольку в России принято уважать иностранцев, то и к «агентам влияния» относятся с некоторым респектом.

Ухудшение отношений между Москвой и Вашингтоном в очередной раз обрекает либеральную оппозицию на полную неэффективность. В свою очередь, либералы, как будто-то понимая это, а может быть, просто заводясь от собственной пропаганды, реагировали на Грузинскую войну настоящей истерикой. Поток брани и голословных обвинений в адрес России и её власти, выпущенный либеральными средствами массовой информации, может сравниться лишь с таким же мутным потоком антигрузинской пропаганды, который лился с экранов казенного телевидения. Однако здесь есть принципиальное различие. Среднестатистический обыватель в последние недели политические программы не смотрел, переключая канал на Олимпиаду. Большое счастье для эмоционального здоровья нации, что война совпала с играми в Пекине: национальные чувства нашли себе вполне безобидное выражение в эмоциях спортивных болельщиков.

Напротив, слушатель «Эха Москвы» и читатель либеральных газет каждому слову их штатных комментаторов верит, как правоверный христианин в евангельское откровение. А потому находится сейчас в тягостно-депрессивном состоянии, из которого его не могли вывести даже успехи российской сборной под занавес Олимпиады. Впрочем, правильный русский либерал болеть должен не за свою национальную сборную, а против неё. Третье место на олимпийском пьедестале считается достижением «кровавого режима», а потому может только усугубить депрессию.

Освобождать Ходорковского в такой ситуации для властей не имело никакого смысла. В момент либеральных надежд это было бы жестом доброй воли, но после грузинского конфликта воспринималось бы как проявление слабости.

Бывший хозяин «ЮКОСа» останется за решеткой. По крайней мере, до тех пор, пока в Кремле не решат, что настало время для очередного либерального поворота.

Специально для «Евразийского Дома»

УРОКИ ПЕРЕСТРОЙКИ И ФОРМИРОВАНИЕ КЛАССОВЫХ БЛОКОВ

Борис Кагарлицкий и Артем Магун

Артем Магун: Дорогой Борис! Я решил поговорить с Вами о перестройке:

- во-первых, потому, что вы были активным участником перестройки и, с точки зрения нашей группы, остаетесь одним из немногих активистов, кто по-прежнему верен ее эмансипаторному содержанию;

- во-вторых, потому что мы с Вами разделяем в основном оценку сегодняшней ситуации в стране, но расходимся в оценке перестройки: я считаю ее своеобразной революцией, а Вы, в своей важной книге, называете ее «Реставрацией».

1. От событий перестройки нас отделяет уже 20 лет - довольно большой исторический срок - такой же, как тот, что отделял саму перестройку от конца оттепели и от событий 1968 года в Западной Европе. Однако специфика серьезных исторических событий - в том, что их значение не заключено внутри них, а определяется постепенно и пост фактум, в зависимости того, как оборачивается история после них (известный апокриф гласит, что Мао, в ответ на вопрос о его отношении к Французской революции, сказал, что судить еще рано). Так, сегодня перестройка, отходя постепенно в историческое прошлое, выглядит иначе, чем 20 лет назад: стал ясен ее разрушительный, катастрофический смысл (о котором в саму перестройку твердили лишь закостеневшие ретрограды), эгоистическая заинтересованность западных властей, которые, хотя и активно помогали России в 1990е, тем не менее явно сыграли на ее ослабление и возвращение в мировую «полупериферию». Ваши собственные работы активно используют, при оценке перестройки, широкий исторический контекст прошлого - и внутреннюю историю Октябрьской революции, которую перестройка завершила, и историю России как «периферийной империи», судьбу которой продолжил поздний СССР.

Тем не менее, и полностью внешний взгляд на событие тоже неверен: событие успевает зафиксировать на века саму свою событийность, и субъективность, которая связана с этим событием. Субъект переживает потом множество пертурбаций, но остается этим субъектом - в нашем случае постсоветской Россией, постсоветским гражданином РФ, с его отказом от верности советскому коммунизму и (обманутыми) ожиданиями западного процветания. Перестройка произвела субъективацию, на короткое время активизировав и мобилизовав субъекта политически, а на будущее оставив в нем как вкус к свободе, так и презрение к идеологии, цинизм и отчуждение от других людей. Субъективность политически значима, потому что именно она обеспечивает политическое сопровождение любых социально-экономических трансформаций, и в частности социалистическое или коммунистическое общество может строиться только на революционной субъективности масс, их воле к самоуправлению.

Я вкратце повторю мой тезис о революционности «перестройки», который подробно изложен в только что вышедшей книге. Перестройка, и ее последствия 1990х были по всем явным признакам революционны: в результате серьезной демократической мобилизации, пускай запущенной сверху, и прихода к власти оппозиции, было разрушено и отменено существующее государство, а главное, разрушено и радикально изменена социально-экономическая структура - разумеется не в одночасье, но тем не менее бесповоротна: социально-экономические отношения между людьми изменились, они стали друг другу конкурентами, многие вступили в отношения взаимной эксплуатации, государство прекратило выполнять роль патерналистского распределителя, резко выросло имущественное неравенство. В то же время - как это характерно для революционных времен - резко выросла социальная мобильность, делались головокружительные карьеры и состояния, в идеологии не было и подобия консенсуса, так что в массовых СМИ сталкивались полярно противоположные идеи и оценки, преобладавший стиль политического комментария был циничен, ироничен и гиперкритичен по отношению к властям - так что общество было гораздо более «открытым», чем в западных «демократиях».

Но не менее, а может, и более важно то, что произошло на субъективном уровне: взрыв политической идентификации, носивший освободительный характер, направленный против догматизма и политической теологии позднего СССР - сменившийся в 1990е политической апатией, негативизмом в отношении политики, рассмотрением любой публичной активности как идеологической игры («политтехнологии»). Мне представляется, что эта ситуация 1990х, спровоцированная разочарованием, фрустрацией «революционных» субъектов, была своеобразным психоидеологическим продолжением перестройки-революции, которая, оставаясь революцией, носила преимущественно разрушительный - а не футуристско-утопический - характер.

Во многом перестройка и то, что за ней последовало, напоминает Французскую революцию конца 18 века - и здесь, и там вновь просвещенная интеллигенция, вооруженная смесью экспертного рационализма и идеалистического утопизма («правовое государство», «общечеловеческие ценности»), повела за собой народ и достигла удивительного единения самых разных общественных групп. Однако после победы революции это единство вскоре распалось, и на первый план вышло социальное противостояние внутри самого третьего сословия. Уже в 1794 г. победил Термидор, отбросивший революционный идеализм во имя классовой и эгоистической диктатуры зажиточной буржуазии.

Мне, однако, известна и Ваша позиция, которая рассматривает перестройку как завершение исторического цикла, начатого в 1917м (а 1917 восходит, в свою очередь, к 1789-му): поражение левого проекта и пораженческое принятие старой, либеральной модели общества и идеологии. И действительно, мы знаем, что эти события совпали с консервативной волной на самом Западе (Тэтчер, Рейган, Папа Иоанн Павел II) и были использованы этой волной для разгрома левых сил и идей, для завоевания гегемонии либерал-консерватизмом в духе Фукуямы или Хантингтона. Но этот «макровзгляд» не учитывает, повторяю, внутреннего, субъективного значения перестройки и революций в Восточной Европе - для «реставрации» они слишком явно носили эмансипаторный характер, сопровождались массовым утопическим энтузиазмом - пусть скоротечным. Да и привели они, в самой России, к становлению хаотичного, анархического общества 1990х - «реставрацией для себя» они стали уже только при Путине, причем это была реставрация в том числе и по отношению к перестройке как революции, а не только по отношению к мировому социалистическому движению. Вот тогда (теперь) строй стал открыто консервативным и реставрационным по риторике. Но на протяжении предшествующих 15 лет было не так.

Не могли бы Вы пояснить и уточнить Вашу позицию по этому вопросу, как она представляется сейчас, через более 10 лет после выхода «Реставрации в России»? Как соотносятся революционные и реставрационные элементы в истории перестройки и 1990х годов?

Борис Кагарлицкий. Начнем с того, что объективный смысл процесса всё же важнее, чем субъективные переживания участников. Если даже массы искренне обманываются в своей роле и в смысле своих действий, то они всё же обманываются. Но с другой стороны, интересно, почему мы имеем именно такие иллюзии у масс. Известные рассуждения о «манипуляции» ничего не объясняют, а лишь позволяют спрятаться от обсуждения вопроса. Однако принципиально важно то, что массовый обман или самообман в любом случае не несет в себе ничего эмансипаторного. Как раз наоборот. Это прямая противоположность эмансипации. И если мы видим здесь переход от одной схемы контроля (внешнего основанного на принуждении) к другой (внутреннего, основанного на манипуляции), то это значит, мы переходим от плохого к худшему. «Видимость» внешней свободы дается за счет эффективного подавления свободы внутренней. Говорить об этом как о явлении неизбежно присущем буржуазной демократии неверно. На определенных этапах своего развития буржуазная демократия предполагала как раз сознательное (пусть и ограниченное) участие масс. Она основана на сознательном классовом компромиссе, а здесь как раз мы классовой политики и сознательной игры с двух сторон не видим.

Однако почему всё же массы обманывались? Или давали себя обмануть. Что, в конечном счете не так уж важно (мы обсуждаем не нравственную ответственность обманщиков, а мотивацию обманутых). Я уже писал о произошедшем в 1989-92 годах как о НЕОБХОДИМОЙ РЕАКЦИИ. Этот процесс был объективно реакционен, но в то же время исторически необходим. В том числе - с точки зрения дальнейшего прогресса. Из тупика есть только один путь - назад. И это движение назад абсолютно необходимо, если вы хотите продолжать двигаться вперед. Но всё равно это движение назад. Регресс. Реакция.

Советское общество было в историческом тупике, из которого не было прогрессивного выхода. Я не говорю о теоретических моделях, которые можно - в виде красивой утопии - в каждый данный момент нарисовать (мы сами тогда их увлеченно рисовали), а о практических политических решениях, обеспеченных массовой поддержкой, ресурсами и объективными «внешними» условиями.

Такой возможностью была только реставрация капитализма, причем включенная в общую мировую тенденцию глобальной реакции - неолиберализм, ликвидация завоеваний рабочего движения Запада, крушение и перерождение национально-освободительных движений «Третьего мира», окончательная моральная капитуляция социал-демократии. «Перестройка» была органической и крайне важной частью этого процесса. Она придала ему новый импульс и обеспечила триумф капитала в беспрецедентных доселе масштабах. Причем триумф капитала имел место в эпоху, когда прогрессивная роль буржуазии полностью исчерпана. Во времена королевы Виктории цивилизаторская миссия была (like it or not) реальностью. Это трезво понимал Маркс, не зараженный ещё вирусом политкорректности. Сегодня нет никакой цивилизаторской миссии.

С Вашей точки зрения и с точки зрения Александра Шубина (в книге «Переданная демократия»), перестроечное движение имело в себе революционный потенциал, который был потом подавлен старыми и новыми элитами. Но объективная историческая ситуация и социально-культурный расклад в России делали такой результат изначально неизбежным. Мы могли этого в 1988-89 годах не понимать. Я это понял лишь в 1990-м году. Однако от этого положение дел не меняется. А меняется лишь наша оценка собственной роли.

Тогда я и осознал трагизм марксистской политической борьбы в сложившихся обстоятельствах. Мы не могли выступать против процесса, который был объективно необходим (в том числе и для будущих успехов нашего собственного дела), но не могли и поддерживать его, поскольку он был объективно реакционен, вел к катастрофическим краткосрочным последствиям для большинства народа. Нам оставалось воевать на два фронта и разъяснять политический и социальный смысл происходящего в условиях, когда уровень контроля, ослабевшего в 1988-89, начал снова стремительно усиливаться. Контроль над СМИ в 1990-94 годах был несравненно выше, чем сейчас. Либералы жестко контролировали каждое слово, звучавшее в эфире. Ни Бузгалин, ни Тарасов, ни я не могли даже мечтать о том, чтобы их хотя бы упомянули (не говорю, процитировали) в серьезных СМИ. Путинский режим в этом отношении несравненно либеральнее ельцинского.

Для революций типична ситуация, когда элиты начинают процесс, но потом теряют контроль над ним. Появляются новые силы, которые, опираясь на массы, перехватывают инициативу. Показательно, что Шубин жалуется как раз на перехват инициативы элитами - по отношению к массам. Иными словами, произошло не то, что случается во время революции, а нечто противоположное. Представьте себе, если такое произошло во Франции в XVIII веке или в Англии. Вместо Кромвеля и Робеспьера мы бы получили смену династии, за которой последовала бы попытка восстановления феодальных порядков, разрушенных абсолютизмом. Называли бы мы это (несмотря на участие масс на ранней стадии) революцией? Нет, конечно. Таких несостоявшихся революций, кстати, было очень много в истории. Это и начало Войны Алой и Белой Розы (гражданское движение против коррупции было использовано Йорками) и отдельные эпизоды «Фронды» во Франции. Никому и в голову не придет называть это революцией.

Движение назад предопределило типичную для поздних 80-х и ранних 90-х путаницу. Правых называли левыми и наоборот. Но смысл происходящего достаточно прост. Либералы боролись за то, чтобы закрепить реакционное, попятное движение («возвращение на магистральный путь истории»), а мы за то, чтобы как можно раньше, при первой возможности развернуться и снова пойти вперед. Кстати, заметьте, слово «возвращение» тоже предполагает движение назад!

Эта борьба продолжается по сей день, только ситуация изменилась. Соотношение сил иное.

Разумеется, каждый находит свое место в этом противостоянии. Интеллигенция, поддержавшая либералов в их реакционной миссии, стала на идейно антинародные позиции и подписала себе смертный приговор: она отказалась от народнической традиции, перестав быть интеллигенцией.

А.М. Ваша позиция понятна. Тезис о возросшей эксплуатации на основе внутреннего контроля похож на тезис Альтюссера о роли субъективности как идеологического механизма подчинения, в эпоху позднего капитализма. Во многом с этим тезисом можно согласиться. И тем не менее надо иметь в виду ту критику Альтюссера, которая звучала со стороны его учеников Ж. Рансьера, Э. Балибара, А. Бадью в 1970е и 1980е годы. «Субъективность» при капитализме внуренне противоречива - да, есть возможность ее аппроприации системой, но есть всегда и некий избыток субъекта по отношению к системе, возможность возникновения новой, событийной субъективности, которая является необходимым залогом революционных изменений.

Что касается нравственной оценки интеллигенции, то тут я с Вами согласен - хотя, конечно, речь идет не о всей интеллигенции вообще, т.к. часть ее, объединившаяся в «Яблоко», не подвергая сомнению либеральную идеологию, тем не менее выступала против социального уничтожения рабочих и бюджетников. Вина лежит не столько на конкретных людях, сколько на идеологии этой интеллигенции, которая сформировалась еще в позднесоветские годы и представляла собой нечто вроде американского либертарианства (в обществе каждый за себя, выигрывает сильнейший, государство не должно вмешиваться, если рабочие и интеллектуалы не нужны сейчас экономике, то такова карма «постиндустриализма», и т.п.), в сочетании с установкой на экспертную роль интеллектуала, опирающегося на метод и эрудицию (Щедровицкий и его «методологи» предвосхитили современный дискурс политтехнологов лет на двадцать), а также с некоторыми консервативными взглядами (приоритет частной жизни, традиционная роль женщины, ненависть к западной революционной традиции).

Кстати, мне кажется, что и в Вашем «альтюссерианском» видении перестройки есть момент экспертной отстраненности. Вы противопоставляете непосредственной политической борьбе людей, в открытой и непредсказуемой ситуации, некое линейное видение истории («путь вперед», «путь назад»), причем с изрядной долей исторического детерминизма: по-Вашему, получается, что в перестройку все делалось правильно (реставрация капитализма), и в то же время это был путь назад, реакция. То есть левые должны были временно поддерживать построение либерал-капиталистического общества, понимая всю его реакционность. Ну ничего себе! Это уже не Альтюссер, это Каутский! Мне не хватает здесь чувства открытости истории и задачи создания свободных институтов на той социо-экономической базе, которая есть на данный момент.

Б.К. Напротив, я как раз говорю, что левые должны были бороться против капиталистической реставрации, сознавая (или не сознавая) заведомую обреченность этой борьбы. Собственно, в качестве участника события я так и поступал. Обреченность сопротивления была для меня ясна уже в 1991 году (хотя бывали моменты, когда казалось, что есть шанс). С другой стороны, борьба ведется не за сегодняшнюю победу, а за завтрашнюю. Это нормально. Очень часто приходится принимать битву, даже заранее зная, что её нельзя выиграть.

А.М. Ну ясно. То есть стоическая такая позиция. Вернемся, однако, к интеллигенции. Ее исторически противоречивая роль отразилась и в ее идеологическом сознании - крайне эклектичном поначалу, напрямую противоречивом потом. Либерально-демократические взгляды постепенно вступили в противоречие с консервативными и/или экспертными идентификациями, и интеллектуалы отказались от взглядов вообще (триумф «экспертности»), или распределились на лагеря «либерал-консерватизма» и «либерал-демократизма» по типу «Яблока», причем демократизма и в последнем случае мало. Лишь единицы пока сделали выбор в пользу социал-демократических или коммунистических позиций (не имеются в виду, конечно, КПРФ или «Справедливая Россия» - две социал-консервативные партии, на интеллигенцию вообще не ориентированные). Однако многие «либерал-демократы» уже достаточно ознакомились с мировой ситуацией и достаточно отчаялись в консерватизме Путина, чтобы понять и оценить левую, социалистическую позицию и быть готовыми к альянсу с ней. Здесь мы с Вами расходимся - я считаю, что такой альянс необходим, и в нем надо бороться за идеологическую и политическую гегемонию левых, а Вы опасаетесь повторения постперестроечного «предательства». «Предательство», однако, произошло не на уровне злой воли, а на уровне идеологии, которая разделялась тогда и самими рабочими, а невыгодна была в конечном счете и самим интеллигентам. Речь именно идет о том, чтобы учиться на ошибках и с самого начала настаивать на примате социал-демократической составляющей над экспертными и идеалистическими составляющими, характерными для либерализма. Надо только еще решить и продумать, как именно может выглядеть социалистическая гегемония при сохранении рынка и мелкого предпринимательства, и как именно может выглядеть искомый коммунизм (демократия Советов на производстве плюс просвещенческая, мобилизованная бюрократия? Но как тогда избежать судьбы СССР, рутинизации бюрократии?)

Как Вы думаете, почему советская интеллигенция совершила свое историческое самоубийство? Были ли у нее в 1980х-1990х годах альтернативные пути поведения? Возможна ли новая революция без Просвещения, а значит, без просветительского класса? И даже если этот класс выживет, то сможет ли он вступить в сцепку с классами наиболее угнетенными (и по определению, непросвещенными)?

Б.К. То, что либералы хотят использовать левых - очевидно. Так же, как они их успешно использовали в 1989-91 годах, причем не только в России. Людям свойственно повторять приемы, которые однажды успешно срабатывали. Другое дело, что порой людям свойственно наступать повторно на одни и те же грабли, тут тоже нет ничего удивительного. Классический русский спорт. Только нужно ли в нем упражняться? Я, во всяком случае, предпочитаю другие упражнения.

Старой советской интеллигенции больше нет, она сама себя похоронила, поддержав правых в начале 1990-х годов. Есть её осколки, в большей или меньшей степени маргинальные. И от того, что эти осколки могут издавать журналы, заседать в Общественной палате, или, наоборот, получать западные гранты, ничего принципиально не меняется. Они маргинальны по отношению к обществу. Бюрократы, кстати, не маргинальны. Увы. Они нашли свое место в новом капитализме. Российская бюрократия - не советский атавизм, а органическая и необходимая часть современного капитализма. А то, что наши чиновники маскируются под «совков», являясь по сути европейцами ничуть не меньше своих западных коллег - в этом культурная особенность России: капитализм недостаточно легитимен, приходится мимикрировать.

Русское народничество дало в XIX веке отличный ответ западникам, включая ортодоксальных марксистов, показав, что общественное неприятие капитализма не проявление отсталости, а залог будущего прогресса. И закономерно, что Маркс поддержал в этом споре народников, а не своих русских горе-учеников.В каком-то смысле неонароднические тенденции в обществе существуют и сейчас, особенно в провинциальных образованных слоях, давая шанс на возникновение новой интеллигенции. Но времени очень мало. Системный кризис, который уже начинается на глобальном уровне не обойдет стороной Россию. И все условия общественного существования радикально изменятся. Россия 2017 года будет отличаться от нынешней так же, как страна 1987 года от страны 1997 года. Основные потрясения впереди. И они не за горами.

В такой ситуации ссылки на 1789 и тем более 1917 год сами по себе ничего не говорят: мы для того и учим историю, чтобы не повторять её. Иной вопрос, что есть логика революционного процесса. И она демонстрирует, в частности, что Ленин завоевал поддержку масс для большевиков именно потому, что порвал с либералами. Кстати, якобинские лидеры Французской революции стали что-то значить именно тогда, когда решились на разрыв с умеренными. Они, разумеется, шли за Мирабо и ему подобными в 1789 году, но тогда и массы за умеренными либералами шли. Да, разрыв с либералами, в рамках демократического процесса эффективен политически в тот момент, когда массы в них разочаровываются. Но в том-то и дело, что в современной России массы за либералами не только не идут, они их ненавидят. Иными словами, ориентация на либералов гарантирует, что левые бросают вызов своей классовой базе, своей потенциальной массовой аудитории. В сущности плюют людям в лицо, говоря: нам текущие политические расклады важнее вашего мнения. Нет, разумеется, мы не обязаны с массами соглашаться. Массы то и дело бывают неправы (хотя сейчас они как раз фундаментально правы). Но дело не в правоте или неправоте. Дело в возможности разговора или разрыва. Ориентация на либералов означает разрыв с массами, невозможность говорить с ними. Неприятие либерализма в России идет не от идеологии, не от авторитарного прошлого, а от социального опыта. Это выстраданное понимание классовой реальности, оплаченное дорогой ценой 1990-х годов. И когда людям говорят: власть коррумпирована, авторитарна, она безобразна, люди отвечают: да, это так, но либералы ещё хуже. Это ценнейший опыт, накопленный народом за 1990-е годы, когда либералы были у власти. И этот опыт имеет огромную ценность для левого проекта.

Российские либералы принципиально, последовательно и обоснованно антинародны, антидемократичны. Их программа - власть «просвещенной элиты» над «диким народом».

А с чего, кстати, они взяли, что народ дикий? По уровню образования средний россиянин сегодня не уступает среднему американцу (хотя это ещё похвала не большая). «Дикость» народа определяется одним критерием - они не принимают нашу политику и ценности. А может быть, дикими являются как раз сами либералы? Это же уровень рассуждения, пригодный для представителей какого-то примитивного племени. Они - дикие люди - не принимают нашего права их поедать!

Борьба за ценности Просвещения означает сегодня жесткую и бескомпромиссную критику либерализма. Включая и принципы политкорректности, которые, между прочим, предполагают отказ от просветительского универсализма. Очень поучительно, что во Франции, когда во имя ценностей республики запретили в школах носить хиджаб (так же как кресты и ярмолки) многие левые вместе с либералами страшно переживали. Они оставили республиканские принципы 1789 года для правых, предпочитая им феодальную логику специальных привилегий и вольностей. Эти же левые вместе с либералами, однако, поддержали вторжение в Афганистан - во имя освобождения женщин.

Реакционность либерализма на глобальном уровне предопределена тем, что цивилизаторская миссия капитала исчерпана. Демократическая революция в России возможна лишь как антилиберальная революция. Пока мы не поймем, что принципиального «ценностного» различия между властью и либералами нет, а есть лишь раскол внутри единого консервативного блока, мы вообще недееспособны политически. Что же касается раскола в господствующем блоке, то его как раз нужно использовать. Но не для того, чтобы становиться охвостьем либералов или, наоборот, как «красные путинисты» искать «прогрессивные черты» в поведении нынешнего начальства, а для того, чтобы со своей пропагандой влезать в любую трещину. Власть готова печатать нашу критику в адрес либералов? Прекрасно. Либеральная пресса готова опубликовать нашу критику (с наших, левых позиций) в адрес власти? Великолепно. Именно благодаря этой трещине левые идеи и авторы сейчас как минимум более известны широкой публике, чем 10 лет назад. В 1990-е годы, когда раскола между правящими консерваторами и либеральной элитой не было, не было и ни малейшего шанса пробиться в СМИ. У либералов был тотальный контроль. Как говорится, муха не пролетит. Сейчас, гораздо легче.

А.М. Да, и здесь опять точки согласия и точки расхождения понятны. Реальность, мне кажется, не подтверждает тезиса о сугубом консерватизме либералов - сегодня - большая их часть осознала, что авторитарный режим в стране стоит на страже интересов монополистического капитала, что общество зрелищ губит социальную солидарность, что социальное неравенство достигло нетерпимых масштабов. Наша задача - разъяснять им необходимый характер этих проблем и реальность коммунистической или по крайней мере советско-автономистской альтернативы. Но конечно, Вы правы, что левые интеллектуалы ( а мы оба с вами все-таки принадлежим к этому слою или классу) должны работать с реально обездоленными слоями общества, точнее с теми, которые переживают разрыв между своим трудом и свом местом в обществе, своим потенциалом и своей ролью в принятии решений. Что это за слои? Вряд ли только рабочие в традиционном смысле. Это и наемные работники «нематериального труда», и студенты, и бюджетники (то есть учителя, врачи - массовая интеллигенция). Но причина, почему я упорно говорю об интеллигенции, в том, что левая, социалистическая революция предполагает некую просвещенческую составляющую - восстание, опирающееся не на миф, а на осмысление материального бытия людей, на их собственную силу. Но сегодня, даже больше, чем в 19 веке, угнетенные классы не являются просвещенными: они не являются «дикими», конечно - но вполне замороченными национализмом, официальным консерватизмом и т.д. Нужна какая-то стратегия, чтобы преодолеть эту зашоренность потенциально революционных классов - без некой левой интеллигенции, более или менее «органической», освобождение неосуществимо!

И в этой связи, не могли бы Вы уточнить Ваше представление о классовой расстановке сил на сегодняшний день? Ведь перестройка, по-видимому, стала революционной в силу относительной однородности советского общества. Вы много и интересно писали о дальнейшей судьбе классовой констелляции в России - от полного хаоса социальных определений в 1990е, к относительной фиксации социальной структуры сегодня. В последних выступлениях Вы указывали на революционный потенциал, коренящийся в стабильной структуре такого рода. Однако, и перестройка, и революции 1789 и 1917 г. все-таки происходили, пускай в обществах поляризованных, но на основе очень широкого исторического блока групп, сблизившихся в своем протесте и в своей надежде: санкюлотов, торгово-промышленной буржуазии, крестьян, просвещенной аристократии в 1789м; рабочих и крестьян (частично ставших солдатами) в 1917м. Действительно ли сегодня можно говорить о стабилизации классовой структуры российского общества? Если да, то какова ее преемственность по отношению к перестроечной социальной структуре? Каковы шансы на формирование исторических блоков и гегемонии в рамках этой структуры?

Б.К. Несомненно, современное российское общество качественно отличается от советского общества 1989 года. Это общество со складывающимися, а во многих случаях уже сложившимися классовыми противоречиями. Насколько они осознаны? И насколько они вообще могут быть осознаны без систематической разъяснительной, просветительской работы левых? Вопрос не так прост, поскольку, с одной стороны, классовая структура не обрела жестко кристаллизированной «идеальной» формы (и никогда её не примет), а, с другой стороны, определенный уровень классового сознания стихийно достигается и безо всякой левой пропаганды. Задача в том, чтобы, опираясь на реально формирующееся стихийное классовое самосознание, пытаться его развивать, переводя на новый уровень. Это та же задача гегемонии, которую формулировали в разных терминах ранний Ленин («Что делать?») и Грамши.

Кстати, на этой основе и вырабатывается идеология антибюрократического социализма. Ленин заметил, что стихийно рабочие не поднимаются выше тред-юнионизма. Но точно так же стихийно массы и не вырабатывают критического отношения к «своей» бюрократии. Это отношение (пресловутую «самокритику») надо воспитывать. Иными словами, может быть (и было) воспитание авторитарной классовой дисциплины. Эта дисциплина, кстати, не принадлежит только прошлому, она, увы, ещё может пригодиться. Но главный вопрос стоит сегодня о воспитании навыков классового самоуправления, демократии. Современный, зачастую постиндустриальный работник имеет неплохие шансы эти новые навыки усвоить.

Общество требует политики, основанной на формировании (в терминах Грамши) исторического блока. Это кстати, ещё один резон для бескомпромиссной борьбы с либералами. Они настроены на сохранение существующей системы. Потому они не заинтересованы в формировании устойчивого социально-исторического блока: максимум, что они могут предложить - тактические или политтехнологические альянсы, не вырабатывающие общей системы ценностей (как «Национальная ассамблея»). Между тем, реально существующий антилиберальный консенсус значительной части общества как раз является стихийно складывающимся фактором нового исторического блока. Власть это уловила. И её антилиберальный натиск был вызван не злым умыслом, а поиском легитимности. Публичный разрыв с либералами - не менее важный элемент легитимизации власти, чем цены на нефть. Но в том-то и дело, что разрыв этот декларативный, риторический, не отменяющей ориентации на либеральный капитализм в сфере экономики. И мировой экономический кризис это выявит в полной мере. Делегитимизация власти будет происходить не из-за проигранной войны, а из-за её неспособности дать ответы на текущие социальные и хозяйственные вопросы. У либеральной оппозиции ответов не больше, либо её принципиальное мнение полностью совпадает с мнением власти именно по тем вопросам, по которым большая часть народа с властью расходится. Будет журнал «Новое литературное обозрение» агитировать за национализацию «Норильского никеля»? Сомневаюсь…

Историческая перспектива левых сводится к одной формуле: самостоятельная позиция. Именно этим мы ценны и интересны обществу. Да, могут быть тактические альянсы, компромиссы, закулисные сговоры, в конце концов. Политика есть политика. Но ценность, эффективность и моральная оправданность этих шагов проверяется только одним критерием: насколько они способствуют или препятствуют формированию самостоятельного массового левого движения.

А.М. Вот с этим последним выводом я полностью согласен, при условии, что массовое левое движение исходит из реально существующих в обществе сил, и из видения будущего, которое является универсальным (гегемонным, по Грамши), то есть, выработанное слева, оно способно предложить что-то всем классам - и рабам, и (еще более несвободным) господам, которым оно себя противопоставляет. Наша задача - подойти к следующей «перестройке» идеологически и институционально сильными, так чтобы не путать гегемонию левого образа мысли и жизни с политикой компромисса и прагматизма.

БЛАГОДАРЯ ВОЕННОЙ АФЕРЕ В ЮГО-ОСЕТИИ РЕВОЛЮЦИОННАЯ СИТУАЦИЯ СЛОЖИТСЯ В РФ УЖЕ К ВЕСНЕ 2009-ГО ГОДА

Август 2008 года снова «подарил» россиянам массу неприятных эмоций, а российскому рынку - ряд новых проблем. Боевые действия на Кавказе резко осложнили экономические отношения РФ с западными странами. Америка заговорила о введении экономических санкции против России, а состоявшийся накануне саммит позволил штатам расценить итог саммита как антироссийский. Темпы роста ВВП снижаются, сокращаются иностранные инвестиции, цена на нефть падает, а высокие темпы инфляции грозят обогнать рост доходов населения. Фондовые индексы упали до рекордно низких показателей, а пугливые западные инвесторы в первые же дни конфликта вывели из России около 7 млрд. долларов портфельных (спекулятивных) инвестиций.

Государство пытается придать экономике здоровый цвет лица: вчера были повышены зарплаты московским бюджетникам, а Центробанк повысил нормативы отчислений в Фонд обязательных резервов ради борьбы с инфляцией. Действия властей, по мнению специалистов, позволят закончить 2008 год с приемлемыми показателями развития, пишут «Новые известия».

Однако уже в начале следующего года экономическая ситуация в стране может резко ухудшиться. Это грозит компаниям крупными убытками, а их сотрудникам сокращениями и общим снижением темпов роста зарплат.

Отечественная экономика в этом году снижает темпы роста. Об этом говорят и статистические данные, и прогнозы чиновников, пишут «Новые известия». В прошлом году ВВП РФ вырос на 8,1%. Однако в 2008 году, согласно последним оценкам Минэкономразвития (МЭР), рост составит 7,8%.

Причем министерство давало прогноз развития, оценивая динамику лишь первых семи месяцев этого года. Но последние события вызывают опасения, что рост ВВП к концу года не дотянет до прогноза МЭР.

Август снова «подарил» россиянам массу неприятных эмоций, а российскому рынку - ряд новых проблем. Боевые действия на Кавказе резко осложнили экономические отношения РФ с западными странами.

«Последние события не могут позитивно отразиться на росте ВВП. Во втором полугодии рост экономики будет ниже, чем в первом. По итогам года мы прогнозируем рост ВВП на уровне 7,5%», - рассказал эксперт Международного института экономики и финансов Евгений Надоршин.

Фондовые индексы упали до рекордно низких показателей, а пугливые западные инвесторы в первые же дни конфликта вывели из России около 7 млрд. долларов портфельных (спекулятивных) инвестиций. Но по мнению многих экспертов, одним выводом спекулятивных средств инвесторы могут и не ограничиться. Политические риски России повысились, что заставило западных инвесторов с опаской относиться к размещению прямых инвестиций в экономику РФ.

Директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий считает, что отечественная экономика может испытать трудности не столько от сокращения инвестиций, сколько от влияния уже «освоенных» иностранных средств.

«Потребительский рынок РФ рос лет десять. Зарубежные инвесторы активно вкладывались в отечественную экономику. Можно утверждать, что транснациональные корпорации с их инвестициями были в авангарде экономического роста России. Они продолжают расширять свое производство в России и сейчас, когда существует вполне реальная угроза снижения потребительской активности населения страны из-за высокой инфляции», - пояснил он. Однако западные корпорации не уйдут с российского рынка, и этому, увы, радоваться не надо.

Высокая инфляция (с начала года рост цен достиг уже 9,5%) сузила потребительский рынок РФ. Население тратит меньше денег, предпочитая при этом приобретать качественные товары западных производителей. Продукция отечественных компаний в этой ситуации становится все менее востребованной.

Кроме того, из-за мирового финансового кризиса объем свободных средств у западных кредитных организаций резко сократился. А последние события на Кавказе, где Россия предстала в глазах запада как агрессор, еще больше усложнят возможность получения зарубежных займов.

«Ужесточение процедур выдачи кредитов и их подорожание могут иметь весьма негативный эффект для отечественной экономики. Потребительский бум в России во многом был обусловлен зарубежными кредитами, поэтому пострадает и потребительское кредитование, и розничная торговля», - пояснил профессор Российской экономической школы Олег Замулин.

По чьим кошелькам будет нанесен удар

Но, пожалуй, больше всего пугают россиян не показатели ВВП и инвестиционный климат, а ухудшение личного благосостояния. С одной стороны, средняя зарплата по стране растет. Сейчас, по данным Росстата, она составляет 17,5 тысяч рублей, увеличившись с начала года на 19%. Однако рост индекса реальной заработной платы, рассчитанный с учетом инфляции, в этом году практически остановился.

Так, в феврале, марте, апреле и июне индекс вырос на 1-5% по сравнению с предыдущими месяцами. Но в январе, мае и июле индекс показал отрицательную динамику. За июль реальная зарплата среднего россиянина сократилась на 1,5%.

Впрочем, по мнению специалистов, государство в этом году решит данный вопрос. «Снижения темпов роста зарплат во втором полугодии не произойдет. Зарплаты сохранят темпы прироста в основном за счет бюджетных средств. На декабрь этого года запланированы большие индексации бюджетникам», - сказал Евгений Надоршин.

Это приведет к новому всплеску инфляции, как это было после повышения выплат бюджетникам в конце прошлого года. Но не повышать зарплаты тоже нельзя - инфляция к концу года, по подсчетам опрошенных НИ экспертов, составит 12-15%. В общем, наши доходы в любом случае сократятся - даже если их увеличит государство, то тут же съест инфляция.

С другой стороны, как заявил Олег Замулин, финансовые трудности могут испытать уже в этом году высокооплачиваемые сотрудники отдельных сфер экономики. «Очевидно, что в условиях падения рынка и кредитных проблем доходы банков и финансовых компаний в этом году снизятся. Вслед за этим, возможно, снизятся бонусы и премии топ-менеджерам организаций, работающих в финансовом секторе экономики», - считает специалист.

В целом же специалисты сошлись во мнении, что до конца года отечественная экономика протянет без особых потерь. Но лишь за счет господдержки и заключенных ранее договоров с инвесторами. Поддерживая бюджетников и нуждающиеся в кредитах госкорпорации деньгами, государство лишь отодвигает решение проблем на более поздний срок.

В следующем году, по мнению отдельных специалистов, ситуация может резко ухудшиться. К тому же высокие риски могут заставить инвесторов отказаться от разрабатываемых сейчас проектов, а падающие цены на нефть снизить доходы государства.

«Замедление темпов роста ВВП начнется уже во втором полугодии. А в начале 2009 года отечественная экономика может вступить в период стагнации, если не рецессии», - сказал Борис Кагарлицкий. По словам эксперта, в следующем году наши компании могут столкнуться с такими же трудностями, какие переживают весь 2008 год многие западные организации.

«Думаю, что весной «ходоков» из числа крупных компаний в правительство будет много. Это будут крупные банки, другие компании, испытывающие финансовые трудности. У государства будет два решения. Можно просто дать им денег и сохранить их на плаву. Но тогда инфляционный всплеск будет заметен для всей страны. С другой стороны, можно не давать денег, оставить в сложившихся рыночных условиях. Но тогда нас ждет волна массовых увольнений сотрудников, сокращение зарплат и закрытие многих крупных компаний», - заключил эксперт.

Промышленность России перестала расти

Итоги промышленного роста за август будут не только хуже предыдущих летних месяцев, но и вообще одними из худших с 1999 года, свидетельствуют опубликованные накануне данные банка «ВТБ Европа» и Института экономики переходного периода (ИЭПП). Если Росстат подтвердит данные независимых мониторингов, можно будет уверенно сказать о переломе тренда, пишут «Ведомости».

Августовский темп роста спроса - наихудший с 1999 года, подтверждает и опрос ИЭПП. Еще месяц назад предприятия отмечали снижение спроса: склады затоварились, выпуск пришлось сокращать. В августе стало еще хуже: интенсивность роста спроса на минимуме с 1999 года.

Оба мониторинга показывают, что рост, хоть и слабый, в индустрии продолжается. Но августовские данные официальной статистики будут хуже июльских, полагает экономист «ВТБ Европа» Дмитрий Федоткин: его прогноз - 3%.

Перелом тренда произошел уже в июле: без учета сезонных факторов темпы роста индустрии в июле упали до -0,3% против ежемесячных +0,3% в среднем за январь - июнь, подсчитал Владимир Сальников из ЦМАКП. По оценкам Валерия Миронова из Центра развития, очищенный от сезонных колебаний темп в июле был нулевым.

Причина проста, полагает Тихомиров: сильный рост двух последних лет питали дешевые заемные ресурсы, сейчас их нет. Рост инвестиций в основной капитал сократился в 1,65 раза (январь - июль 2008 года - 14,4% против 23,9% в январе - июле 2007 года.), вернувшись на уровень 2005 года, это вызвано торможением притока капитала и кредитов в первом полугодии, соглашается с Тихомировым Миронов.

По данным ИЭПП, сильнее всего страдают конкурирующие с импортом на внутреннем рынке легкая промышленность, машиностроение и строительство. По данным «ВТБ Европа», августовское сокращение спроса коснулось и внешних заказов. о же самое - в целлюлозно-бумажной промышленности, сообщила директор по развитию Архангельского ЦБК Наталья Пинягина.

Чего не скажешь о лесопереработке, сокрушается руководитель аналитической службы «Леспрома» Анастасия Копылова: рост вывозных пошлин на круглый лес привел к сокращению физических объемов экспорта на 22,6% за полгода, а стимулировать рост экспорта продукции деревообработки правительству пока не удалось.

По данным ФТС, за шесть месяцев физические объемы экспорта пиломатериалов упали на 18,6%, фанеры - на 17,4%. Из-за жилищного кризиса в США поставщики переориентировались на Европу - традиционный рынок сбыта для России, объясняет Копылова.

ПРИЗНАЕТ ЛИ ЮЖНАЯ ОСЕТИЯ НЕЗАВИСИМОСТЬ КОСОВА?

С некоторых пор в международных отношениях нет никакой логики. Два года назад еще можно было говорить о международном праве. Его, конечно, нарушали все кому не лень, но по крайней мере можно было уличить нарушителя.

Теперь невозможно сделать и этого.

Потсдам, Ялта, а позднее Хельсинкские соглашения о безопасности и сотрудничестве в Европе закрепили принцип нерушимости границ (аналогичные соглашения имели место и в Африке, хотя на практике они смогли предотвратить территориальные конфликты). Редко бывают границы, которые бы устраивали всех, но установившиеся после 1945 года нормы международного права предполагали, что, каковы бы ни были взаимные претензии, с существующими границами надо смириться, а права национальных меньшинств обеспечивать в рамках того государства, в котором они проживают.

Эта позиция была достаточно разумной, ведь каждый раз, когда перекраивали границы, это приводило лишь к тому, что появлялись новые национальные меньшинства. Например, трансильванские румыны были меньшинством в Венгрии, а потом трансильванские Венгры стали меньшинством в Румынии. Так же точно косовские албанцы являлись меньшинством в Сербии, а теперь сербы стали меньшинством в Косово и т.д.

Принцип нерушимости границ и принцип «самоопределения наций» всегда находились в противоречии. Тем более что не было полной ясности: кто собственно самоопределяется - народы или территории? Если, например, речь идет о Новой Каледонии, то лозунг самоопределения трактовался этническими националистами как право национального меньшинства на создание собственного государства, даже вопреки воле большинства («понаехали тут»).

Французские же власти предложили опросить всех жителей территории, среди которых коренное население было в меньшинстве - не удивительно, что итогом референдума было сохранение связи с Францией. То же самое произошло в Квебеке при попытке провозгласить независимость путем референдума. Логическим продолжением самоопределения народов взятым «в чистом виде» оказались этнические чистки и «массовые переселения» (добровольные и не очень).

В такой ситуации принцип нерушимости границ оставался наиболее понятным и ясным. Независимость нового государства фиксировалась в тот момент, когда новую страну признавали те, от кого она, собственно отделялась: Британия признавала независимость Индии, все республики бывшего СССР признавали самостоятельность друг друга в ходе добровольного развода, Чехия сама настояла на отделении от неё Словакии. Канада была готова признать свободный Квебек, если бы националисты победили на референдуме и подписали бы соглашение об урегулировании взаимных претензий. В противном случае международное сообщество не торопилось признавать новые государства.

С разделом Югославии всё обстояло несколько сложнее, и готовность Запада признать независимыми Словению и Хорватию, когда они отделились от федерации, была, по меньшей мере, подозрительной. Но с другой стороны, югославские, как и советские республики лишь воспользовались своим правом на отделение, предоставленным им по внутреннему закону.

Это отнюдь не значит, будто сепаратизм никто не поощрял. Как раз наоборот. Но одно дело - моральная и даже военная поддержка сепаратистских движений, а другое дело формальное признание новых государств. Как бы ни относился Запад к проблеме Чечни, независимую Ичкерию никто не признал, даже после договоров в Хасавюрте и Москве, которые де-факто позволяли ей существовать. Точно так же и Россия, не скрывая своей поддержки властям Абхазии, Приднестровья и Южной Осетии, всё же не позволяла себе устанавливать с ними дипломатические отношения. Единственным исключением являлась Турция, официально признавшая Республику Северного Кипра, созданную после военной интервенции на остров.

Боснийским сербам отказали в праве на создание собственной республики на том же основании. Раз официальная власть в Сараево сербскую республику не признала, значит и не может такое государство существовать. На этом же основании не позволили хорватским сербам воссоединиться с Сербией.

Юридическая логика то и дело расходилась с политической, но до поры формальности соблюдались. Переломным моментом стала независимость Косова, не только односторонне провозглашенная, но и признанная Западом вопреки протестам Белграда. Разговоры европейских дипломатов о том, что это «исключение из правил» ничего не меняют. Или закон един для всех, или его нет. А главное, если закон устарел и не соответствует реальности, его надо не выборочно нарушать, а открыто менять.

Поддержав Косово, западные дипломаты одновременно не пожелали заявить о том, что отказываются от старых норм международного права. Иными словами, правовые нормы есть, но соблюдать их или нет, зависит от вас самих.

Можно считать это заразительным дурным примером, можно называть прецедентом. Но, так или иначе, вся система норм рухнула. Признавая независимость Южной Осетии и Абхазии, Москва лишь повторила на Кавказе то же, что сделали западные страны на Балканах .

Увы, на этом проблемы не заканчиваются. Ведь никакой новой системы норм, взамен старой, не появилось. Все руководствуются исключительно соображениями целесообразности и тактическими раскладами. Объявляя о независимости Абхазии, Кремль тут же дает понять руководству Молдавии, что будет содействовать воссоединению с ней Приднестровья. Маловероятно, что правительство свободного Косова обменяется посольствами с суверенной Южной Осетией, хотя по формальной логике эти государственные образования должны были бы всячески поддерживать друг друга. А непризнанная республика Северного Кипра не будет устанавливать дипломатические отношения с непризнанным Сомалилендом. Единственный, кто радостно признал Южную Осетию, - это Нагорный Карабах, который сам не признан никем, кроме Абхазии, Южной Осетии и Приднестровья.

Если считать, что, поддержав независимость новых кавказских республик, Россия отказалась от принципа территориальной целостности государств ради принципа самоопределения, то возникают другие вопросы. Например, представим себе, что через несколько лет Южная и Северная Осетия решат объединиться. И не в рамках Российской Федерации, а в качестве независимого государства, Великой Алании. Как отнесется к такой инициативе Кремль. И не изменит ли свою позицию Запад, проникнувшись вдруг сочувствием к делу осетинской независимости?

Подобный сценарий выглядит совершенно абсурдным, но лишь по той простой причине, что мы прекрасно понимаем, что независимость Южной Осетии - фикция (такая же, как и независимость Косова или Боснии), что без поддержки Москвы это государство и дня не проживет.

Новые государства, признание которых не обеспечено всем мировым сообществом, не являются и не могут быть на деле независимыми. Как правило, это - незначительные территории с разрушенной и слабой экономикой, не имеющие потенциала ни для того, чтобы самостоятельно развиваться, ни для того, чтобы защищать себя и вести самостоятельную внешнюю политику. И сам факт признания лишь усиливает их зависимость от того, кто их в одностороннем порядке признал. Так же как Косово (да и Босния) является по факту протекторатом Евросоюза, так и Южная Осетия становится протекторатом России. И если Россия с Евросоюзом конфликтует, то Южная Осетия никогда не признает прав Косова (и наоборот).

Разумеется, незначительные территории могут существовать в виде отдельных государств - вспомним Лихтенштейн, Андорру или острова Океании. Насколько эти государства в действительности являются полноценными нациями - большой вопрос. Но если для них вообще возможно какое-то государственное существование, то именно потому, что они всеми официально признаны, включены в систему коллективной безопасности и международное разделение труда, в котором они, так или иначе, могут найти свое место.

На практике было бы гораздо честнее объявить подобные территории протекторатами или включить их - в случае Абхазии и Южной Осетии - в состав России. Местное население ничего против иметь не будет, о чем свидетельствует массовое получение там российских паспортов. Гражданство России люди, конечно, принимают, скорее по экономическим, а не по идеологическим соображениям, но это само по себе свидетельствует о том, насколько низко оценивают тамошние жители перспективы собственных республик.

Увы, открытое присоединение Южной Осетии к России ещё больше ускорило бы процесс разрушения международного права, дало бы новые аргументы руководству Грузии, а главное, создало бы новый прецедент, за которым последовали бы новые конфликты. С одной стороны, подняли бы голову сторонники воссоединения Крыма с Россией, после чего мы оказались бы втянуты в полномасштабную конфронтацию с Украиной. А это уже настоящая война, совершенно не похожая на пятидневное столкновение с небоеспособной грузинской армией. В свою очередь, Эстония раздает свои паспорта жителям Печерского района Псковской области не менее охотно, чем Россия раздавала свои паспорта в Абхазии. Что если среди жителей района найдется инициативная группа, требующая восстановления с «Родиной»?

На протяжении последних лет нам упорно объясняли, что советские административные границы были проведены «неправильно», тем самым, намекая, что их неплохо бы поменять. Но любые границы, кто бы и как бы их ни проводил, всегда оставят кого-то недовольным, а демографические, экономические и политические условия постоянно меняются. Тем, кто жалуется на Хрущева, отдавшего Украине Крым, неплохо бы вспомнить, что тот же Хрущев присоединил к России Карелию. Если бы не это решение, то СССР распался бы не на 15, а на 16 частей (в соответствии с числом «сестер» на знаменитом фонтане в ВДНХ), и сегодня бы стоял вопрос о воссоединении Карело-финского народа под управлением Хельсинки.

А публицистам, возмущающимся решением Сталина, закрепившего за Грузией Южную Осетию и Абхазию, следует помнить, что в 1920-е годы, когда проводилась соответствующая граница, альтернативой разделу территории между Грузией и Россией было создание Горской республики, куда вошли бы и Осетия, и Чечня, и Дагестан. Коль скоро от этой идеи отказались, в интересах укрепления и расширения территории РСФСР, то надо было чем-то порадовать и Тбилиси, который даже в рамках Советского Союза на первых порах далеко не во всем готов был соглашаться с Москвой.

То же самое относится и к бывшей Югославии, где Иосип Броз Тито проводил административные границы, стараясь максимально удовлетворить все конфликтующие стороны. Проблема не в том, что границы проведены «неправильно», а в том, что историческая ситуация изменилась.

В условиях этнической и культурной неоднородности населения задача правительства состоит в том, чтобы максимально интегрировать национальные меньшинства и спорные окраины в состав единого общества. С этой задачей современная Россия справляется не самым лучшим образом, но грузинские элиты в этом отношении просто провалились. Если бы 70% бюджета в Тбилиси тратили не на бессмысленные военные приготовления, а на экономическое развитие приграничных с Абхазией и Южной Осетией районов, вполне возможно, что тамошние жители уже оформляли бы не российские, а грузинские паспорта…

Увы, большинство правительств руководствуется совершенно иной логикой.

Признав независимость Косова, западные политики открыли настоящий Ящик Пандоры. Причем ключик к нему подобрали ещё раньше, когда поощряли развал Югославии. С того момента, как принцип территориальной целостности государств оказался поставлен под сомнение, последствия будут далеко идущими и катастрофическими. Границы будут меняться, государства распадаться, а войны и конфликты возникать в самых неожиданных местах. И главную ответственность за это несут политики, возглавлявшие Европейский Союз и США на протяжении последних двух десятилетий.

Исправить ситуацию может лишь новое всеобъемлющее урегулирование, подобное Венскому конгрессу 1815 года или встречам в Ялте, Потсдаме и Сан-Франциско после Второй мировой войны. Тогда не просто проводились на картах новые (признанные всеми) границы, но и вырабатывались новые правила. Границы многих стран Западной Европы до сих пор остались такими, как определил Венский Конгресс. Новая карта Восточной Европы была куда менее успешно нарисована во время Версальского мира, который оставил по себе недобрую память, но основные линии территориального раздела, которому подверглась тогда Венгрия, так и сохранились до нашего времени. После второй мировой войны правила, установленные Ялтой и Потсдамом, держались около полувека, благодаря чему в Европе не было за это время ни одной войны, а народы, несмотря на соперничество СССР и США, могли развиваться мирно и более или менее спокойно.

К сожалению, подобные многосторонние договоры сами были результатами больших войн и грандиозных потрясений.

Не хотелось бы предрекать повторение чего-то подобного, но, несомненно, самые крупные неприятности еще впереди. Осознание масштабов совершающейся катастрофы еще не наступило, а потому люди, принимающие решения, не слишком понимают, чем это может кончиться в долгосрочной перспективе.

Прежде, чем станет лучше, сделается еще хуже.

ВЕСНА ПРИНЕСЕТ РОССИЯНАМ МАССОВЫЕ УВОЛЬНЕНИЯ И СОКРАЩЕНИЕ ЗАРПЛАТ

Ольга Панфилова

В начале 2009 года экономическая ситуация в России может резко ухудшиться. Это грозит компаниям крупными убытками, а их сотрудникам сокращениями и общим снижением темпов роста зарплат. Об этом во вторник пишет газета «Новые Известия». Поводом для таких неблагоприятных прогнозов послужили статистические данные и боевые действия на Кавказе.

По данным Росстата, экономика России в этом году снижает темпы роста. В прошлом году ВВП РФ вырос на 8,1%. Однако в 2008 году, согласно последним оценкам Министерства экономического развития и торговли (МЭРТ), рост составит 7,8%. Однако экономисты высказывают опасения, что рост ВВП к концу года не дотянет до прогноза МЭРТ.

Август снова «подарил» россиянам массу неприятных эмоций, а российскому рынку - ряд новых проблем. Война на Кавказе резко осложнила экономические отношения РФ с западными странами. «Последние события не могут позитивно отразиться на росте ВВП. Во втором полугодии рост экономики будет ниже, чем в первом. По итогам года мы прогнозируем рост ВВП на уровне 7,5%», - рассказал изданию эксперт Международного института экономики и финансов Евгений Надоршин.

В первые дни грузино-югоосетинского конфликта западные инвесторы вывели из России около 7 млн. долларов портфельных (спекулятивных) инвестиций. Но по мнению многих экспертов, одним выводом спекулятивных средств инвесторы могут и не ограничиться. Политические риски России повысились, что заставило западных инвесторов с опаской относиться к размещению прямых инвестиций в экономику РФ.

Директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий считает, что отечественная экономика может испытать трудности не столько от сокращения инвестиций, сколько от влияния уже «освоенных» иностранных средств. «Потребительский рынок РФ рос лет десять. Зарубежные инвесторы активно вкладывались в отечественную экономику. Можно утверждать, что транснациональные корпорации с их инвестициями были в авангарде экономического роста России. Они продолжают расширять свое производство в России и сейчас, когда существует вполне реальная угроза снижения потребительской активности населения страны из-за высокой инфляции», - пояснил он. Однако западные корпорации не уйдут с российского рынка, и этому, увы, радоваться не надо.

Кроме того, из-за мирового финансового кризиса объем свободных средств у западных кредитных организаций резко сократился. А последние события на Кавказе, где Россия предстала в глазах запада как агрессор, еще больше усложнят возможность получения зарубежных займов. «Ужесточение процедур выдачи кредитов и их подорожание могут иметь весьма негативный эффект для отечественной экономики. Потребительский бум в России во многом был обусловлен зарубежными кредитами, поэтому пострадает и потребительское кредитование, и розничная торговля», - пояснил профессор Российской экономической школы Олег Замулин.

Однако больше всего пугает россиян ухудшение личного благосостояния. С одной стороны, средняя зарплата по стране растет. Сейчас, по данным Росстата, она составляет 17,5 тыс. руб., увеличившись с начала года на 19%. Однако рост индекса реальной заработной платы, рассчитанный с учетом инфляции, в этом году практически остановился. Так, в феврале, марте, апреле и июне индекс вырос на 1-5% по сравнению с предыдущими месяцами. Но в январе, мае и июле индекс показал отрицательную динамику. За июль реальная зарплата среднего россиянина сократилась на 1,5%.

Впрочем, по мнению специалистов, государство в этом году решит данный вопрос. «Снижения темпов роста зарплат во втором полугодии не произойдет. Зарплаты сохранят темпы прироста в основном за счет бюджетных средств. На декабрь этого года запланированы большие индексации бюджетникам», - сказал Евгений Надоршин. Это приведет к новому всплеску инфляции, как это было после повышения выплат бюджетникам в конце прошлого года. По подсчетам экспертов, инфляция в конце текущего года составит 12-15%. В общем, доходы россиян в любом случае сократятся - даже если их увеличит государство, то тут же съест инфляция.

С другой стороны, как заявил Олег Замулин, финансовые трудности могут испытать уже в этом году высокооплачиваемые сотрудники отдельных сфер экономики. «Очевидно, что в условиях падения рынка и кредитных проблем доходы банков и финансовых компаний в этом году снизятся. Вслед за этим, возможно, снизятся бонусы и премии топ-менеджерам организаций, работающих в финансовом секторе экономики», - считает специалист.

В целом же специалисты сошлись во мнении, что до конца года отечественная экономика протянет без особых потерь. Но лишь за счет господдержки и заключенных ранее договоров с инвесторами, отмечает газета. Поддерживая бюджетников и нуждающиеся в кредитах госкорпорации деньгами, государство лишь отодвигает решение проблем на более поздний срок.

В 2009 году, по мнению отдельных специалистов, ситуация может резко ухудшиться. К тому же высокие риски могут заставить инвесторов отказаться от разрабатываемых сейчас проектов, а падающие цены на нефть снизить доходы государства.

«Замедление темпов роста ВВП начнется уже во втором полугодии. А в начале 2009 года отечественная экономика может вступить в период стагнации, если не рецессии», - сказал Борис Кагарлицкий. По словам эксперта, в следующем году наши компании могут столкнуться с такими же трудностями, какие переживают весь 2008 год многие западные организации. «Весной «ходоков» из числа крупных компаний в правительство будет много. Это будут крупные банки, другие компании, испытывающие финансовые трудности», - полагает Кагарлицкий. «У государства будет два решения. Можно просто дать им денег и сохранить их на плаву. Но тогда инфляционный всплеск будет заметен для всей страны. С другой стороны, можно не давать денег, оставить в сложившихся рыночных условиях. Но тогда нас ждет волна массовых увольнений сотрудников, сокращение зарплат и закрытие многих крупных компаний», - указывает эксперт.

© 2008, NR2.Ru, «Новый Регион», 2.0

ЗА КУЛИСАМИ КОНФЛИКТА

От автора, пообещавшего разъяснить истинную подоплеку событий, читатель неизбежно ждет очередной конспирологической теории, либо, наоборот, инсайдерской информации, сводящейся к подробному рассказу о том, кто кому позвонил и кто с кем спорил в процессе принятия решения. Увы, я не увлекаюсь разоблачением заговоров и не имею сведений о тайных переговорах между сотрудниками Кремля и Белого Дома. Но, тем не менее, я убежден, что нынешняя конфронтация между Россией и Западом должна осмысливаться совершенно иначе, чем принято в большинстве средств массовой информации.

Да, Россия конфликтовала с Грузией. Да, существовала проблема Южной Осетии и Абхазии. Да, у кремлевского руководства и администрации США было много поводов для взаимного недовольства. Но почему всё это вылилось в столкновение именно сейчас? Почему в такой жесткой форме? А главное, почему стороны, даже стремясь найти компромисс и ограничить масштабы конфликта, всё глубже погружаются в конфронтацию, как путник, провалившийся в болотную трясину?

Для того чтобы понять происходящее, надо отвлечься от ситуации на Кавказе и даже от российско-американских отношений как таковых. То, что мы сейчас наблюдаем, - не более чем следствие общего, глобального процесса, суть которого сводится к простой формуле: мировая экономическая система в кризисе.

В ответ на события в Осетии, Запад пригрозил не пускать Россию во Всемирную торговую организацию, а Москва заявила о нежелании вступать в неё. Но уже задолго до того, как раздался первый выстрел на Кавказе, было ясно, что вступить в ВТО на выгодных для себя условиях Россия не сможет всё равно. А сама ВТО не смогла преодолеть разногласия в ходе торговых переговоров. «Доха-Раунд», посвященный очередной либерализации мировой торговли, завершился ничем. Восточная Европа не может договориться с Западной, а Западная - с США. В Латинской Америке отброшен проект Вашингтона о создании единой зоны свободной торговли, зато «Боливарианскую Альтернативу» президента Венесуэлы Уго Чавеса начинают поддерживать правительства, весьма далекие от его радикальных политических взглядов.

Что происходит?

Под влиянием кризиса мир меняется, глобальные рынки всё более превращаются из сферы свободной конкуренции в зону ожесточенного политизированного соперничества, распадаясь на сферы влияния и противостоящие друг другу блоки. Контуры этих блоков пока не до конца очевидны, так же, как не были они в полной мере видны в начале ХХ века, хотя уже был запущен зловещий механизм, приведший Европу к Первой мировой войне.

Речь, конечно, не идет об очередном апокалиптическом прогнозе, хотя нынешняя конфигурация международных сил не внушает большого оптимизма. В одну реку не войти дважды, и это порой обнадеживает. Но пора, наконец, увидеть в событиях причину, а не повод, понять, что речь идет не об ошибках, идеологических симпатиях или злонамеренности политиков, а о том, что они становятся заложниками стихийного процесса. Настала эра протекционизма и связанных с ним политических конфликтов.

Да, после Грузинской войны Россия не вступит в ВТО. Но она бы и так не вступила. Да, акции на московской бирже снижаются, но они начали падать задолго до того, как мир узнал про существование Южной Осетии. Да, всё это обернется ослаблением связей с Западом, но разве они так уж успешно развивались? Там, где капитал находит себе выгодное применение, он будет инвестироваться вне зависимости от политической конъюнктуры. Там, где бизнес идет плохо, политический кризис становится великолепным сигналом, чтобы начать сворачивать дела.

Подводя итоги Первой мировой войны, Джон М. Кейнс писал в 1920 году, что самые радикальные и экстравагантные решения политиков как раз и являются в наибольшей степени вынужденными. Так получилось, что именно Дмитрий Медведев, взошедший на российский престол в качестве либерала, оказался лидером, обреченным начать новую конфронтацию с Западом. Но винить в этом надо не Медведева и даже не Запад, а общие законы капиталистической экономики.

Специально для «Евразийского Дома»

ПРОБЛЕМА ВТО

Вопрос о вступлении России во Всемирную торговую организацию является одним из самых значимых в современной общественно-политической жизни, но одновременно - одним из наименее понятных и занимательных для публики.

Одно дело рассуждать о злодеяниях фашистского режима Саакашвили или, наоборот, об агрессии российского империализма, спорить о статусе Севастополя и будущем Черноморского флота, совсем другое дело разбираться в вопросе о будущем отечественной промышленности, рабочих местах и заработной платы. Все это так скучно, прозаично!

Другое дело, что люди обычно убивают друг друга не просто так, для удовольствия, а в результате конфликтов, порожденных экономическими интересами. И в этом плане кризис, возникший в отношениях между Россией и Западом, имеет, быть может, куда большее отношение к ВТО, чем к Грузии и Осетии.

Мы постоянно путаем причину и следствие, происхождение события и вызвавший его повод. Принято говорить, что Россия не будет вступать в ВТО из-за Грузинской войны. А может быть, на самом деле Грузинская война произошла из-за того, что Россия не стала вступать в ВТО? Или, если уж говорить совершенно серьезно, и то, и другое является не более чем следствием общих перемен, произошедших в мировой экономике и международных отношениях.

Вступление в ВТО воспринималось российскими либералами как доказательство успеха рыночных реформ и как акт окончательного закрепления этих реформ. Обязательства, которые страна принимает при вступлении в эту международную организацию, фактически необратимы, закрепленные таким образом правила экономической жизни не могут быть в одностороннем порядке пересмотрены. Тем самым, либеральный курс, проводившийся в России начиная с 1991 года, становится не только нашим внутренним делом (курс-то можно менять), а международным обязательством, принятым перед лицом всего глобального сообщества.

Главный аргумент, который приводили на протяжении последних лет противники ВТО, состоит в том, что правила этой организации запрещают правительствам защищать свой внутренний рынок и поддерживать отечественное производство. В этих правилах, разумеется, есть исключения, иногда закрепленные в особых документах и протоколах, иногда нет. Но суть дела от этого радикально не меняется. После вступления в ВТО рынок нашей страны будет завален дешевыми импортными товарами, что приведет к банкротству многих заводов, потере рабочих мест и снижению заработной платы (люди будут готовы работать за меньшие деньги, чтобы конкурировать с китайцами и африканцами).

Сторонники ВТО обещали, что все мы будем ездить на дешевых иномарках, а для тех, кто не удовлетворялся столь примитивной демагогией, сообщали, что по существу Россия и так уже добровольно и в одностороннем порядке признает все требования ВТО, но не имеет соответствующих выгод от членства. Иными словами, все плохое уже позади, больнее не будет. А будет только лучше. Этот аргумент, кстати, приводился во всех странах накануне присоединения к ВТО. Публика наивно верила, а когда обнаруживала, что ее, мягко говоря, информировали не полностью, было уже поздно. Так люди в Марокко были уверены, будто сохранят свою текстильную промышленность, даже получат для нее новые рынки. А сейчас большая часть предприятий закрыта, рабочие пополнили ряды гастарбайтеров в Испании и Италии, прилавки же завалены низкокачественной азиатской продукцией.

Действительно, Россия подписывала со странами-членами ВТО двусторонние договоры, которые начинают исполняться сразу же, не дожидаясь вступления в организацию. Но, во-первых, кроме двусторонних договоров есть еще общие правила и протоколы, которые в полной мере начинают работать лишь после того, как мы будем приняты окончательно. А во-вторых, российские переговорщики настаивали на переходном периоде - порядка 7 лет - для целого ряда отраслей отечественной промышленности. Это требование, кстати, было горячо поддержано и западными инвесторами, многие из которых открыто говорили, что не вложили бы ни цента в российскую промышленность, если бы тут уже действовали правила ВТО. Соответственно, 7 лет - это тот срок, в течение которого иностранным предпринимателям дается возможность окупить свои издержки, связанные с налаживанием производства на нашем рынке. Когда этот период закончится - если Россия уже войдет к тому времени в ВТО, многие из них свернут производство и уйдут. Первые попытки вступить в ВТО предпринимались в 2001 году. Если бы они увенчались тогда успехом, то переходный период сегодня уже завершился бы. А между тем, именно в это время были построены в России многочисленные автомобильные заводы, сборочные цеха по производству бытовой электроники и многое другое. Десятки тысяч людей получили работу, причем, прилично оплачиваемую. Теперь - если вступление состоится в 2009 году - эти предприятия получили гарантию стабильной работы до 2016 года. Так выиграли мы или проиграли от отсрочки?

Защищать отечественный автомобильный рынок от иностранных конкурентов требовали в начале 2000-х годов старые предприятия советского автопрома. Отечественные автомобили явно не выдерживали конкуренции перед иномарками, включая подержанные. Меры по защите рынка были приняты, а советские старые модели лучше не стали. Однако потребители отнюдь не проиграли - к нам пришли многочисленные западные компании и развернули производство здесь. Теперь они стали отечественными товаропроизводителями, так же как ВАЗ и ГАЗ. И их заводы защищены теперь таможенными пошлинами. Выиграл российский рабочий класс, который увеличился численно, повысил свою квалификацию, создал на свободные профсоюзы на этих предприятиях.

Именно стремление Москвы предотвратить быстрое разрушение своей промышленности было постоянным камнем преткновением при переговорах. Западные партнеры требовали как можно более быстрого открытия всех рынков и применения всех существующих стандартов. Это, кстати, предполагает дальнейшую приватизацию и открытие для иностранных инвесторов «сферы услуг», под которой подразумевают отнюдь не закусочные и ремонтные мастерские, а образование, здравоохранение и жилищное хозяйство. Принцип свободного рынка требует, чтобы государство прекратило субсидирование общественного сектора в этих отраслях. И в самом деле: если правительство предоставляет кому-то дешевый транспорт или доступное жилье, разве оно тем самым не ведет нечестную конкуренцию против частного предпринимателя, который стремится получить от транспортных услуг или сдачи жилья максимальную прибыль? Сдерживая рост цен, пытаясь отстаивать уцелевшие социальные права граждан, государство посягает на самое святое, что есть на этом свете - прибыль частного сектора. Другое дело, что отечественным частникам от подобной перемены ничего или почти ничего не досталось бы: не сможет он конкурировать с транснациональными корпорациями, которые все наиболее выгодные дела просто скупят.

Одним из камней преткновения стал вопрос об интеллектуальной собственности. Ее принципы у нас на каждом шагу нарушаются, к всеобщей радости потребителей. Но не надо думать, будто речь идет всего лишь о компьютерных программах и музыкальных дисках, которые мы по-прежнему беспрепятственно покупаем на пиратских ларьках (подобного рода нарушения сходят с рук и многим странам - членам ВТО). Куда серьезнее вопрос о лекарствах, которые будучи запатентованными на Западе, не могут производиться и продаваться без соответствующего разрешения. В Африке на протяжении нескольких лет продолжался скандал, вызванный запретом на производство дешевых местных аналогов дорогих западных препаратов. Разница в ценах была от 10 до 1000 раз. В ряде случаев это был вопрос жизни и смерти: люди, лишенные лекарств, не выживали, если не могли заплатить. В итоге корпорации уступили, но ВТО до последнего сражалось за их права.

Однако как быть с договорами, уже заключенными между Россией и другими странами? Ответ очень прост и его неожиданно дали сами правительственные чиновники: их можно и нужно пересматривать. Если мы за последние 10 лет заключили множество соглашений, идущих в разрез с интересами собственной страны, никто не мешает их отменить. В этом принципиальное преимущество государства, еще не ставшего членом ВТО.

Проблема в том, что российские элиты, включая правительственных чиновников, не имеют на самом деле общей позиции по этому вопросу. Точно так же, как не было полного единодушия, когда пытались вступить в ВТО, так нет реального единства и сейчас, когда от данной затеи вроде как отказались. С одной стороны, нам говорят, что мы в эту организацию в ближайшее время не собираемся вступать, с другой стороны, высокопоставленные чиновники продолжают повторять, что членство в ВТО остается нашей стратегической целью. Причем разногласия, раздирающие организацию, кризис переговоров в рамках «Доха-раунда» никак не осмысливается и даже не обсуждается с точки зрения наших собственных интересов и проблем, перспектив российской экономики.

Главная проблема ВТО, разумеется, не в том, вступит ли туда Россия. Кризис организации порожден объективными переменами, охватившими мировые рынки. В период глобального экономического подъема всем кажется, что свобода торговли открывает новые возможности. На практике это далеко не всегда так, но, по крайней мере, у некоторых стран есть шанс выиграть от всеобщего расширения спроса. Однако в периоды мирового спада, когда спрос повсеместно сокращается, большинство стран неминуемо начинает защищать свои рынки, закрывать их для иностранцев, поддерживать собственное производство. Соглашения, достигнутые в рамках ВТО, становятся проблематичными не только для России, но и для большинства других стран. Здесь и надо искать объяснение тому, что происходит на международных торговых переговорах.

Для российской промышленности было бы самоубийством добиваться подключения к системе, из которой другие страны мечтают выйти, но не знают как. Это равнозначно добровольному отказу от уникальных возможностей и преимуществ, которые - зачастую случайно - получила отечественная экономика. Кризис будет жестоким в любом случае, он в любом случае ударит по нам не менее сильно, чем по другим странам. Но зачем же самим себе усугублять проблемы.

Увы, все эти достаточно простые истины далеко не очевидны для чиновников экономического блока и обслуживающих их идеологов. А потому вопрос о вступлении или невступлении России в ВТО остается темой острых дебатов и серьезной внутриполитической борьбы.

ДОРОГАЯ МОЯ М.

Первопрестольную спасет только катастрофа

Некоторое время назад в Москву приезжали специалисты из мэрии Лондона, изучать наши транспортные проблемы. Ознакомившись со здешними пробками, англичане пришли к выводу, что проблема вполне разрешима. Надо только переставить дорожные знаки, ввести новые развороты и перенаправить транспортные потоки на некоторых улицах. Короче, никаких новых дорожных развязок строить не требуется, а надо просто научиться правильно регулировать движение. Столичные чиновники поинтересовались, во что обойдется подобная программа. Наивные англичане заявили, что никаких специальных инвестиций не нужно, все может быть сделано за счет текущего бюджета. После этого хозяева как-то сразу потеряли интерес к гостям.

На протяжении последних десяти лет мы только и успеваем растерянно фиксировать разрушения, происходящие в городе, одновременно обнаруживая повсюду новые сооружения, смысл которых зачастую так и остается для нас загадкой. Разгром исторического центра принял характер настоящего культурного бедствия, по своим масштабам сравнимого с реконструкцией Москвы, учиненной в свое время Никитой Хрущевым и Лазарем Кагановичем.

Но реконструкция столицы, проводившаяся «железным сталинским наркомом» Кагановичем, была системной, логичной и, к величайшему сожалению, необходимой. К 20-м годам ХХ века Москва оставалась одним из немногих европейских столичных городов, не подвергшихся серьезной перестройке. Она сохранила провинциальную структуру, узкие улицы, огромное количество низеньких, ветшающих, ни на что не годных зданий. Нужно было создавать систему современного городского транспорта, пробивать новые широкие проспекты, сделать план более осмысленным, строить крупные дома, куда можно вселить многочисленные министерства и ведомства, а также растущее население. Подобное происходило к концу XIX века и в Париже, и в Берлине, и в Барселоне.

Разумеется, совершенно не обязательно было крушить все подряд, как сделал Каганович. Многие исторические кварталы можно было просто не трогать. Церкви сносили не потому, что они мешали уличному движению, а потому, что они мешали политике партии. Были разрушения совершенно бездарные, продиктованные идеологическими и политическими соображениями, а то и просто богатырской удалью столичного руководства. Старые особняки выживали лишь в том случае, если они приглянулись какому-нибудь ведомству или использовались под иностранное посольство. Кварталы Замоскворечья сохранили свой исторический облик просто потому, что первоначально планировалось их снести подчистую. Не успели. Помешала война.

И все же существовал единый план, которому было подчинено и строительство метро, и прорубание новых проспектов, и расширение ключевых улиц. План этот, разумеется, был безжалостным по отношению к архитектурному и культурному наследию города. По ходу дела он корректировался, а некоторые его элементы так и остались невыполненными. В общем, однако, приходится признать, что модернизация города была необходима и оказалась успешной, хотя тех же целей можно было достигнуть с куда меньшими потерями. Этот тезис, впрочем, применим к любому мероприятию времен Сталина.

Инфраструктура, заложенная в 1930-е годы, продолжает служить нам и сейчас, и если в московской жизни сохраняется какая-то логика, то это логика той реконструкции. В конце концов, барон Осман в Париже тоже не слишком жалел старый город. С историко-культурной точки зрения средневекового Парижа, уничтоженного Османом, жаль ничуть не меньше, чем старой Москвы. Но Осман превратил Париж - один из самых грязных и неудобных для жизни городов Европы - в образец порядка и комфорта. Баженов еще при Екатерине Великой - задолго до Османа - предлагал аналогичные переделки в Москве. Например, можно было снести средневековый Кремль и на его месте выстроить современный дворцовый комплекс, куда лучше, чем Тюильри. А первым подобную реконструкцию задумал Кристофер Рен в Лондоне. Власти на это не пошли, но великому архитектору повезло. Лондонский пожар уничтожил большую часть английской столицы вместе с изрядной частью ее жителей, после чего можно было приступить к модернизации.

Так или иначе, Каганович тоже сделал Москву образцовым столичным городом, хотя и с неистребимым привкусом тоталитарной эстетики. Напротив, при Лужкове никакой продуманной политики реконструкции в Москве не проводилось. Бессистемность превратилась в принцип. Нынешние городские начальники и прислуживающие им эксперты искренне не понимают, что такое архитектурный ансамбль, почему рядом стоящие здания должны быть выдержаны в едином стиле или хотя бы соразмерны друг другу. Это же не только требование художественного вкуса, но и элементарной градостроительной логики. Да и геологии тоже.

Старые, советские, планы развития города были давно выкинуты в корзину. Вновь о долгосрочном планировании развития задумались лишь в последние год-два, когда ситуация стала выходить из-под контроля. Тут сразу же появились проекты гигантских транспортных узлов, впечатляющие планы строительства новых линий метро (игнорирующие, впрочем, перспективные разработки советского периода и потребности обновления уже действующих линий). Все эти планы, естественно, соответствуют общей логике финансовой эффективности по-московски. Они должны быть дорогими и грандиозными. Чем больше затраты, тем лучше.

Даже сами власти не скрывают, что их планы запоздали почти на десятилетие. По существу это даже не планы перспективного развития, а попытка справиться с уже имеющимися проблемами. Причем попытка, основанная на той же порочной логике, которая породила все эти проблемы. Ведь мегапроекты 2000-х годов суть отчаянные меры по «расшиванию» узких мест, созданных собственной политикой или, вернее, ее отсутствием.

В советское время знали, что развитие строительства должно быть тесно привязано к развитию транспортной и социальной инфраструктуры, и ни в коем случае не опережать его. В наше время о подобных мелочах мало кто задумывается. Основой развития современного города должен быть дешевый и эффективный общественный транспорт. Автомобильные пробки, которыми мы, похоже, уже начинаем гордиться (нигде такого нет!), вызваны не столько возросшим числом машин, сколько строительной политикой. Начальники делают вид, будто, бессистемно расширяя отдельные магистрали, они борются с пробками, хотя прекрасно понимают, что главная задача состоит в том, чтобы загрузить заказами строительные компании.

Эта проблема успешно решается, а проблема пробок - нет.

В западных странах давно уже обнаружили, что непродуманное расширение магистралей часто приводит к обратному эффекту. Создается большая концентрация автомобилей на одном направлении, а затем весь этот мощный поток упирается в сужение дороги и встает намертво. Мэрия Лондона, столкнувшись с данной проблемой, пошла по пути прямо противоположному: она начала проводить меры, направленные на сокращение автомобильного движения в центре города. Одновременно началась работа по оптимизации автобусных маршрутов (с огромным и чудовищно устаревшим лондонским метро сделать, увы, ничего невозможно). Не прокладывая новых магистралей, не предлагая дорогостоящих проектов и ничего нового не сооружая, администрация Кена Ливингстона в начале 2000-х годов сумела за несколько лет справиться с пробками в британской столице.

В Москве игнорируются элементарные принципы, которыми руководствуются в большинстве европейских городов. Никто не пытается сохранить целостность исторических зон. Немногие уцелевшие архитектурные памятники окружают новостройками. Удивительным образом, продолжая сносить подлинные здания старой Москвы, нынешние городские власти страшно переживают по поводу памятников, уничтоженных Хрущевым и Кагановичем, планируют их воссоздание - естественно, из бетона и с помощью «современных технологий».

Список снесенных на наших глазах исторических зданий составил бы внушительный том - по подсчетам специалистов, в среднем в Москве уничтожают по одному дому в день. В этом списке будет и множество небольших домов «ординарной застройки» XIX века, и образцы архитектуры модерна (например, знаменитый Военторг), и гостиница «Москва» - одно из немногих зданий советской эпохи, действительно достойных сохранения. Нередко на месте уничтоженных зданий появляются муляжи, которые пытаются, без большого успеха изображать своего предшественника - с таким же успехом, с каким Волк притворялся Бабушкой в сказке о «Красной Шапочке».

Поскольку архитектурных ансамблей XVIII и XIX века почти не осталось, а застройщикам нужны большие площади под масштабные проекты, взялись и за советские здания. В ближайшее время будет снесен Центральный дом художника на Крымском валу, а на его месте возведен огромный, нарезанный ломтиками «Апельсин» по проекту вездесущего Нормана Фостера, который уже успел своими претенциозными небоскребами изувечить множество городов от Гонконга и Астаны до Лондона и Дрездена. ЦДХ, конечно, не великий памятник архитектуры, но на фоне «Апельсина» он покажется нам образцом умеренности и хорошего вкуса. На вопрос о том, зачем в столице строить «Апельсин», чиновники терпеливо объясняют, что городу нужно какое-то запоминающееся сооружение, которое могло бы стать его символом. Вот, в Дубае, например, есть отель «Парус», а в Сиднее - опера, напоминающая не то ежа, не то дикобраза. А в Москве за 850 лет так и не появилось ничего по-настоящему достойного внимания.

Историки, искусствоведы, журналисты исписали горы бумаги. Пишут, кричат, плачут. Результата никакого. Как говорится, «Васька слушает да ест». Оно и понятно. Помните знаменитый вопрос Сталина - «Сколько дивизий у Папы Римского?» Только сейчас считают не дивизии, а бабки. Сколько миллионов могут выложить искусствоведы, культурологи и прочая интеллигенция за сохранение исторических памятников? Да нисколько! Деятели культуры, понимая новые веяния, что-то бессвязно бормочут про выгоды от туризма. Смешно. На рекламных проспектах туристических компаний «Апельсин» будет смотреться куда выразительнее, чем особняки XIX века.

Что такое архитектурные памятники по сравнению с прибылями строительных компаний? Как могут парки конкурировать с супермаркетами и офисными комплексами? Если бы кто-то придумал способ создавать схемы извлечения многомиллионных прибылей на основе исторической реставрации и культурных проектов, мы бы видели среди столичных чиновников массовый интерес к сохранению архитектурного наследия. Но пока такой проект придумали только один - реконструкцию Большого театра.

Разрушение города является частью его экономики. В основе динамичного развития бизнеса лежит простая и эффективная схема финансовых пирамид. Надо строить все больше новых зданий, получая под проекты кредиты. Даже если здание не принесет прибыли, можно начать новое строительство, получив под него новый кредит и выплатив из этих средств предыдущий заем. Одно неизбежно: каждый новый проект должен быть больше и дороже предшествующего. Масштабы строительных работ должны непрерывно и безостановочно расти.

Московское процветание основано не только на использовании нефтяных денег, сосредоточенных в столице. Нефтедоллары позволили запустить грандиозные спекулятивные схемы, которые теперь работают сами по себе. Остановиться означает погибнуть. Беда лишь в том, что рано или поздно остановка неизбежна. Чем больше размах финансово-строительной деятельности, тем более катастрофичными будут экономические последствия краха. Следовательно, надо строить, ломать и снова строить. Больше, выше, дороже! Нашли пустырь - застроили. Сумели получить согласование - соорудили что-нибудь. Не сумели согласовать - все равно начинают строить, там разберемся! Любой квадратный метр, что бы на нем ни стояло, - потенциальная строительная площадка. Любая строительная площадка в центре города дороже и, следовательно, выгоднее такой же площадки на окраине.

Москва не Нью-Йорк. И стоит она не на граните Манхэттена, а на рыхлой почве Среднерусской равнины. Разумеется, под каждое отдельное здание проводится или покупается геологическая экспертиза. Однако никому не интересно, каково будет комплексное воздействие всего этого строительства на геологическую ситуацию в городе. Впрочем, тут и без экспертизы все ясно. Здания «плывут», дороги проваливаются. Подмывание зданий вышедшими из-под контроля грунтовыми водами приняло угрожающие масштабы. А экология напоминает о себе ураганами, бушующими исключительно в черте города.

Столица надрывается, вырастая за пределы собственных возможностей и потребностей. Она не может жить, не привлекая все большее число приезжей рабочей силы, и одновременно кипит ненавистью к приезжим. Многочисленные «нелегалы» вызывают всплески расистского негодования, но именно на этих людях держится вся экономика. Не только на их труде, но и на их бесправии. На уплачиваемых ими взятках, на неприлично низкой цене рабочей силы.

А с другой стороны, несмотря на дешевизну труда в строительстве, цены на недвижимость растут бешеными темпами. Стремительное подорожание, происходившее в течение последних лет, принято объяснять бурным увеличением спроса. Мол, город процветает, люди богатеют, вот и покупают квартиры, открывают новые офисы. Между тем под давлением непомерных цен, спрос давно уже снижался. А цены все равно, как ошалевшие, продолжали расти до самого лета 2008 года, когда общемировой крах рынка недвижимости стал уже очевиден для всех, кроме российских риэлтеров.

Рост цен диктовался не увеличением спроса, а все той же логикой финансовой пирамиды или, как говорят на Западе, «мыльного пузыря» (Bubble). Здание может пустовать, выставленные на продажу офисы не находить спроса. Но до тех пор, пока общая цена квадратного метра продолжает расти, оно остается выгодным вложением капитала. Под залог этой недвижимости можно получать новые кредиты, которые интересно использовать на приобретение другой недвижимости и так далее. Все основные игроки рынка имеют безупречную кредитную историю, банки возвращают себе вложенные средства, сотни тысяч людей получают работу - в строительстве, в управлении, в торговле недвижимостью, в тех же банках.

Возникла парадоксальная ситуация. С одной стороны, все недовольны теми или иными последствиями проводимой политики. Сотрудники риэлтерских контор страдают от автомобильных пробок по дороге на работу и сетуют на загазованность. Работники строительных корпораций возмущены ростовщическими процентами, на которых наживаются банки. Служащие банков и владельцы дорогих магазинов, где отовариваются строители, переживают по поводу разрушения исторических зданий. Всем не хватает денег, даже процветающему среднему классу. Но в то же самое время именно эта система обеспечивает им всем благополучное существование, все включены в ее финансовые циклы, живут за счет средств, нагнетаемых в столичных «пирамидах».

Другое дело, что бурный рост цен и бесконтрольное наращивание заведомо неэффективных проектов ведет к обрушению всей структуры. Нынешняя осень, похоже, является переломной. Никакими новыми кредитами и инвестициями в очередные проекты уже невозможно покрыть растущий кассовый разрыв компаний. В Америке спад экономики начался с краха рынка недвижимости, за которым последовали развал банковского сектора и банкротства строительных фирм. По той же схеме развивались события в Испании. Не исключено, что в России именно крушение столичной финансовой пирамиды станет спусковым механизмом кризиса. К началу осени 2008 года рынок уже находился в состоянии стагнации, банкам не хватало денег, а риэлторские конторы задыхались без клиентов. Некоторые были на грани банкротства.

Пострадают не только ненавистные народу чиновники и богатеи, наживающиеся на разрушении города. Вернее, они как раз пострадают меньше всех. Что такое для миллиардера потеря нескольких десятков миллионов долларов? Так, мелкая неприятность. Совсем иначе почувствуют себя работники банков, строительных компаний, риэлторских контор и множества других организаций, оказавшиеся на улицах.

Впрочем, не исключено, что именно обрушение рынка спасет Москву от куда более серьезных техногенных и экологических катастроф, которые готовит ей нынешняя градостроительная практика. Это, по крайней мере, на некоторое время остановит безудержную гонку за прибылью, сметающую все на своем пути.

В любом случае, грандиозным постройкам нынешнего десятилетия заведомо уготована та же судьба, что и уничтоженным за последнее время районам старой Москвы. Они будут снесены, причем, скорее всего, довольно скоро. Дело не только в том, что многие из них так и останутся незавершенными, превратившись в руины уже на фазе строительства. И даже не в том, что рано или поздно появится в столице новый градоначальник, который - кто бы он ни был - начнет проводить собственную программу реконструкции города. Здания и монументы, возведенные в эпоху нефтедолларов, в большинстве своем не просто уродливы, но и сделаны из сомнительных материалов, поставлены бессистемно и не соответствуют геологическим условиям местности. Потому любая более или менее масштабная программа реконструкции и модернизации столицы столкнется с необходимостью их убрать.

Разрушение небоскреба, кстати, очень яркое зрелище.

Даже если нынешнее руководство столицы сохранит свои посты на ближайшие десять, двадцать или, дай им Бог здоровья, сорок лет, судьба постсоветской архитектуры будет незавидной. Город, так или иначе, придется восстанавливать.

И лучше, чтобы расчищать пришлось развалины, рухнувшие после финансовых пирамид, нежели руины реальных домов с погребенными под ними живыми людьми.

© 2007-2009 «Русская жизнь»

ЛИДЕР КПРФ ЗЮГАНОВ И ПОЛИТОЛОГ КАГАРЛИЦКИЙ ПРИМИРИЛИСЬ

Савеловский суд Москвы прекратил тяжбу между лидером КПРФ Геннадием Зюгановым и директором Института проблем глобализации и социальных движений Борисом Кагарлицким в связи с примирением сторон, сообщил в четверг глава юридической службы партии Вадим Соловьев.

В конце марта 2006 года политолог обнародовал доклад «Штормовое предупреждение. Коррупция в политических партиях», обобщивший публикации средств массовой информации о коррупции в оппозиционных партиях России. В частности, в документе сообщалось о якобы проводившейся Зюгановым торговле местами в партийных списках на выборах.

Лидер КПРФ обратился в суд и потребовал в качестве компенсации морального вреда 1 млн рублей.

«Мы судились полтора года, и в судебном заседании он (Кагарлицкий) признал, что заявления в отношении Зюганова являются недостоверными и принес извинения», - сказал РИА «Новости» Соловьев, добавив, что требования о возмещении морального вреда представители партии из иска убрали.

«Кагарлицкий не только добровольно признал сведения недействительными, принес извинения, но и обязался довести до сведения всех корреспондентов, которые участвовали в этом деле», - уточнил представитель партии.

КАК ПОССОРИТЬСЯ С СОСЕДОМ

Похоже, после конфликта с Грузией нам абсолютно необходимо ещё и столкновение с Украиной. Во всяком случае, об этом явно мечтает изрядное число политиков по обе стороны границы.

Громогласные заявления московского градоначальника, которому покоя не дает статус Севастополя, вряд ли могут кого-то удивить или всерьез задеть - к ним уже все привыкли. А маячащий где-то вдалеке 2017 год, когда потребуется определить будущее российского Черноморского флота, остается всё ещё за горизонтом повседневной политики: скорее всего, к тому времени и в Киеве и в Москве руководить будут уже совершенно другие люди.

Но очередной кавказский кризис обернулся новым и весьма неприятным обострением вопроса о Севастополе, на сей раз уже с украинской стороны.

Теперь выход любого корабля Черноморского флота или вылет российского самолета со своей базы обставляется целым рядом явно провоцирующих условий. Командование должно за 72 часа не только уведомить об этом украинские власти, но и сообщить о целях, маршруте своего движения, а также отчитаться об имеющемся на борту вооружении и боеприпасах. Требование, вообще-то плохо согласующееся с режимом секретности, который принято соблюдать в любой армии, тем более в условиях, когда Украина поддерживает тесные отношения не только с НАТО, но и с Грузией, находящейся в конфликте с Россией. К тому же новые условия, выдвигаемые Киевом, никак не обоснованы в существующих договорах о статусе Черноморского флота и Севастополя.

Легко догадаться, что рано или поздно какой-нибудь российский корабль не подчинится этим требованиям, а украинская сторона попробует заблокировать ему выход с базы, применив силу. Вот вам и классический casus belli.

С другой стороны, славянская манера вести дела почти наверняка разрушит все козни поджигателей войны. В худшем случае россияне будут делать вид, будто отчитываются, а украинцы делать вид, будто верят этим отчетам. В конце концов, корабль мог выйти в Новороссийск, а уж в море получит новый приказ, развернуться на Сухуми или Поти.

Однако тенденция настораживает! Неутомимые люди в Киеве и Москве выдумывают всё более откровенные и изощренные способы провоцирования конфликтов. Распускаются слухи о предстоящих вооруженных столкновениях. Отечественная пресса откровенно и цинично пишет, что после завершения операции «по принуждению Грузии к миру» надо будет провести операцию «по принуждению Украины к дружбе».

Нынешний российско-украинский конфликт является великолепным опровержением тезиса о том, что тесные экономические связи препятствуют конфронтации. Будучи экспортером нефти, Россия зависит от украинского транзита, а Украина, будучи индустриальной страной с ограниченными ресурсами, остро нуждается в российском сырье и топливе. Однако эта взаимозависимость приводит не к всеобщей гармонии, сотрудничеству и взаимопониманию, а к постоянным ссорам. Что, впрочем, естественно: каждая сторона пытается из этого партнерства извлечь наибольшие выгоды, уступая как можно меньше. Логика капитализма превращает экономическое сотрудничество в разновидность противостояния. Если есть что делить, значит, будет повод для драки.

И всё же российско-украинские семейные скандалы были бы скорее комичны, если бы не сочетались с гораздо более значительными поводами для нестабильности. Даже столкновение Москвы с Западом из-за Грузии, которое пять или семь лет назад трудно было себе представить, отражает не только обострение отношений между сторонами, вовлеченными в запутанный узел кавказской политики, но и общий рост напряженности в международных отношениях, сопровождающие каждую широкомасштабную экономическую депрессию.

Не нужно быть пророком, чтобы предвидеть: внутреннее положение и Украины и России будет в ближайшие год-два только ухудшаться. Соответственно, будет расти и потребность во внешнем враге. Но даже и это не самое страшное. По-настоящему страшно то, что политики с определенного момента становятся заложниками собственной риторики. Если долго кричать о своей непримиримости, то рано или поздно придется отвечать за свои слова и на деле затеять драку. При этом политики очень заботятся об «общественном мнении», но совершенно не интересуются мнением общества. Ради сохранения своей репутации они готовы на весьма рискованные шаги, но никогда не затрудняются тем, чтобы спросить граждан о том, как им видятся политические перспективы. Иными словами, способность представителей общества повлиять на власть и остановить сползание к конфронтации, практически минимальна.

Остается надеяться либо на осторожность и здравый смысл государственных мужей, либо на то, что они просто не успеют натворить ничего катастрофического: кризис заставит их заняться внутренними проблемам раньше, чем они создадут для всех нас внешние.

Специально для «Евразийского Дома»

НА РАСПУТЬЕ

Несколько месяцев назад серьезные господа из аналитических контор и чиновничьих кабинетов на предсказание экономического кризиса реагировали с презрительной усмешкой.

Сначала говорили, что никакого кризиса нет и быть не может, потом заявляли, что это дело нескольких месяцев, затем объясняли, что все неприятности произойдут исключительно в Америке и нас не коснутся.

С конца августа тон выступлений и комментариев резко изменился. Успокоительные рассуждения сменились рассуждениями о масштабах и характере грядущих неприятностей. Причем говорят на эту тему сегодня с каким-то даже мазохистским сладострастием.

Удовольствие от перечисления различных сценариев кризиса можно получать главным образом потому, что по-настоящему он еще только начинается, и никого до сих пор не задел всерьез. Потому на первый план выходит вопрос о двух вариантах вхождения в кризис - «мягком» и «жестком».

«Мягкий» вариант предполагает постепенное ухудшение. К плохим новостям и мелким неприятностям постепенно привыкают. Компании и отдельные люди приспосабливаются к новым условиям. «Жесткий» вариант - когда все начинает падать стремительно, одна неприятность - в соответствии с принципом домино - тянет за собой другую, снижение показателей превращается в обвал.

Сейчас экономика России не столько переживает кризис, сколько балансирует на его грани. Но парадокс в том, что чем дольше и успешнее она будет балансировать, тем больше вероятность именно «жесткого» сценария. Вместо того чтобы постепенно идти вниз, держимся до последнего, а потом падаем.

И если уж падаем, так падаем! С грохотом и треском, на глазах у потрясенного мира.

Будет очень по-русски.

И все же не это сейчас главное.

Новая экономическая ситуация заставляет переосмыслить политическую повестку дня. Глобальный мир распадается на соперничающие страны и блоки, пытающиеся защищать и удерживать под контролем свои рынки. Там, где вчера было сердечное взаимопонимание и консенсус, начинается конфликт интересов. Одни жуют галстуки, другие произносят патриотические речи, третьи делают вид, что ничего не изменилось. Но всем надо искать новые ответы на новые вопросы.

Год назад эти вопросы не только не были сформулированы, о них никто даже еще не задумывался. Будущее представлялось совершенно безоблачным, а единственной проблемой, которую предстояло решить, было сохранение стабильности при переходе власти от одного президента к другому. Эта проблема была успешно решена. Однако теперь надо решать, что именно будут президент и правительство делать в радикально изменившихся условиях, какой курс проводить, на кого опираться?

Год назад казалось, что нефть будет неизменно дорогой, Стабилизационный фонд и резервы Центробанка будут неуклонно пополняться, промышленность - расти «китайскими» темпами по 8% в год, а конфликт с Западом будет постепенно изживаться по мере того, как в Вашингтоне и Брюсселе научатся относиться к Москве как к уважаемому партнеру.

Во времена Ельцина отечественный капитализм формировал себя методом «бури и натиска», снося все на своем пути. В годы правления Путина происходила нормализация, надо было наводить порядок и устанавливать для новой жизни общепринятые нормы. Эти нормы не всем нравились, но всем было очевидно, что без них нельзя. Эпоха президента Медведева должна была стать временем украшения и совершенствования порядка, установленного его предшественником. Если при Ельцине сносили старые здания, дабы расчистить площадку, при Путине возводили стены и перекрытия, то теперь настало время отделочных работ.

Увы, в тот самый момент, когда в здание входят штукатуры, начинается землетрясение…

Толчки пока не слишком страшные. Но все равно неприятно. А главное, о программе отделочных работ на время придется забыть.

С другой стороны, кризис - идеальное время для всевозможных преобразований. Не только потому, что он выявляет несостоятельность существующих структур и противоречия экономического курса, но и потому, что давно назревшие меры, реализация которых на практике долгое время считалась слишком рискованной и дорогой, становятся осуществимыми. Например, царское правительство годами готовило реформу орфографии и календаря, но не решалось их провести, понимая, что это будет сопряжено с огромными издержками. Большевики в 1918 году провели эти реформы безо всяких колебаний, поскольку издержки реформ были совершенно несопоставимы по своим масштабам с общим хаосом кризиса. Смена календаря может отразиться на железнодорожном расписании? Так уже нет никакого железнодорожного расписания!

Разумеется, нынешний кризис не идет ни в какое сравнение не только с хаосом Гражданской войны, но даже с потрясениями «лихих 90-х». Но, тем не менее, он заставляет поставить вопрос о назревших переменах в экономике и обществе. Власти не удастся больше почивать на лаврах.

Правящие круги сталкиваются сегодня с парадоксальной ситуацией. С одной стороны, после победы в Грузии, после того, как была продемонстрирована жесткость в отношениях с Западом, и обнаружилось, что ничего страшного за этим не последовало, успех налицо. Но с другой стороны, понятно, что этот успех - лишь начало нового этапа, поворотный пункт, за которым - неизвестность. Что бы ни ждало нас впереди, ясно, что сейчас очень многое нужно менять. Власть понимает это, быть может, гораздо лучше своих подданных или оппозиционеров. Но сама она внутренне к переменам не готова.

Экономический кризис, накладывающийся на политический успех, делает ситуацию еще более драматической. Политикам порой удается повернуть кризис себе на пользу, превратив его в фактор общественной мобилизации и перераспределения ресурсов. Но для этого также нужно четкое понимание природы происходящих перемен и не менее четко сформулированное отношение к ним. Нужна, опять же стратегия, не сводящаяся к общим словам, о том, что завтра будет лучше, чем сегодня.

То, что еще год назад называлось стратегией развития России, сегодня уже не представляет никакой ценности и интереса даже для ее собственных авторов и пропагандистов, ибо, по большому счету, никакой стратегии и не было. А была уверенность, что все останется неизменным еще, по крайней мере, лет пятнадцать. И на фоне этой неизменной ситуации предлагались те или иные конкретные меры, которые должны были, ничего не меняя, все улучшить.

Теперь все выглядит по-другому. Кризис это риск. Это возможность большого выигрыша, сочетающаяся с опасностью серьезного поражения. В такой ситуации бюрократическая рутина всегда терпит поражение. Но и азартные игроки далеко не всегда срывают банк.

Главная проблема выбора состоит в том, что любое решение сопряжено с серьезными неприятностями, издержками и опасностями. В таких случаях принято вспоминать витязя на распутье, изучающего указательный камень с полной оптимизма информацией: налево пойдешь - коня потеряешь, направо пойдешь - голову сложишь. Назад возвращаться уже нельзя, а бесконечно стоять перед развилкой дорог тоже невозможно.

Осознание необходимости перемен в соединении с психологической, культурной и идеологической неготовности к ним создают критическую ситуацию на фоне, казалось бы, очевидного успеха. И этот успех лишь обостряет понимание встающей перед политиками проблемы.

Какой курс избрать? Какая идеология и риторика должна обеспечивать проведение этого курса? Каким будет новый образ власти, создаваемый пропагандой? По большому счету, ни на один из этих вопросов ответа пока нет, либо мы, грешные, его пока не знаем.

С идеологической точки зрения, перед Кремлем открывается сейчас сразу несколько дорог, каждая из которых, наверняка имеет своих сторонников и первопроходцев. Можно пытаться замкнуться в агрессивный национализм, используя народный энтузиазм после победы над Грузией. Пропагандировать имперские традиции и рассказывать по телевизору о том, как успешно идет перевооружение армии. Другое дело, что импульс грузинской победы может оказаться недолговечным, а победа над каким-либо более значимым противником потребует куда больших испытаний и жертв. Не очевидно, что это вызовет такой же единодушный энтузиазм.

Можно попытаться вернуться к либеральному курсу, мириться с Западом, снова ставить вопрос об участии в ВТО, открывать рынки и произносить миролюбивые речи. Беда лишь в том, что это не сработает. Вашингтону сегодня важно наказать Россию, а не мириться с ней. А либеральные экономические меры на фоне кризиса равнозначны попытке тушить пожар керосином.

Наконец, можно попытаться использовать «антиглобалистскую» риторику, искать партнеров в странах Юга, развивать отношения с Венесуэлой Уго Чавеса, открывая для себя, что мир не кончается Западом, да и Запад далеко не однороден. Если не нравится Чавес - есть такие страны как Индия, Южная Африка, Аргентина, Бразилия. Заметим, кстати, что все это государства с демократически выбранными правительствами, вполне легитимными с точки зрения западных критериев свободы.

Подобный путь, возможно, наиболее перспективен, но одно дело предложить абстрактную концепцию, а другое реализовать ее на практике - для этого нужно слишком много менять не только на уровне геополитических подходов, но и в собственной социальной и культурной жизни.

На практике, похоже, будут пытаться делать всё сразу, идти одновременно во все стороны, проводя своего рода «разведку боем». Разные группы экспертов уже сейчас предлагают взаимоисключающие решения, не имея, впрочем, ни малейшего представления о том, как могут осуществляться их собственные рекомендации на практике.

Но чем больше времени будет потеряно на поиск новой стратегии, тем более драматичной окажется потом политическая реальность.

Проблема не в выборе идей, а в том, насколько мы сегодня готовы воспринимать и реализовывать на практике вообще какие бы то ни было идеи.

Это и является главным вопросом сегодняшнего дня.

ГОСДУМА ПРИГЛАШАЕТ БЫВШИХ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ ОБРАТНО

Депутаты Госдумы рассмотрят во втором чтении законопроект, упрощающий процедуру получения российского гражданства для соотечественников, проживающих за рубежом и желающих принять участие в госпрограмме по оказанию содействия добровольному переселению в Россию.

Первый вице-премьер РФ Игорь Шувалов заявил, что стране “требуются люди, обладающие высокой квалификацией и высоким уровнем образования”.

Предлагаемые поправки позволят соотечественникам и их семьям, проживающим за границей, при получении гражданства обойтись без обязательного для остальных претендентов пятилетнего срока непрерывного проживания на территории РФ со дня получения вида на жительства. Им не потребуется подтверждать наличие законного источника средств к существованию, а также доказывать уровень владения русским языком.

По мнению разработчиков, новые нормы помогут соотечественникам, проживающим вне России, возвращаться домой.

Правительство в ближайшее время так же рассмотрит вопрос об отмене квот для высококвалифицированных мигрантов, желающих работать в Сибири и на Дальнем Востоке, поскольку в России не хватает высококвалифицированных работников. По словам ведущего эксперта Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования Игоря Полякова в Россию иностранцев привлекают не только деньги, но и возможность приобрести уникальный опыт кризисных решений, что не удается в условиях более стабильных западных экономик.

По мнению Полякова, иностранных специалистов привлекают в России не только деньги, но и возможность кое-чему научиться. Опыт, приобретенный топ-менеджером в условиях колоссальной российской экономики, так же считается важным.

Директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий, полагает, что европейские специалисты стремятся в Россию, потому что в Европе финансовый сектор имеет завышенность по персоналу от 50 до 70%, и его ждет сокращение на треть.

Согласно среднесрочному прогнозу правительства, в 2010 году численность граждан трудоспособного возраста составит 87,6 млн. человек, что на 2,6 млн. меньше, чем в 2006 году. Из-за сложной демографической ситуации и высоких темпов экономического роста Россия еще долго будет нуждаться в мигрантах. Политические трения, по мнению большинства экспертов, не способны помешать приехать тем, кто хочет заработать во времена бурного экономического роста в России и рецессии в большинстве развитых стран. Только существенное замедление экономического роста может остановить поток мигрантов.

С другой стороны, согласно опросу Фонда “Общественное мнение”, проведенному до войны в Южной Осетии, каждый седьмой россиянин (14%) хотел бы уехать на постоянное место жительства в другую страну. Среди молодежи от 18 до 35 лет таких 21%. Главным мотивом отъезда за границу или решения остаться в стране большинство граждан называет общую обстановку, наличие или отсутствие стабильности, законности и порядка.

k2kapital.com

БУТАФОРИЯ И ЖИЗНЬ

Политика есть борьба за власть. Ну, в крайнем случае, против власти. Эту простую истину в нашем обществе более или менее выучили. Что и стало одной из фундаментальных основ всеобщей аполитичности. Ну кому нужна политика, которая никакого отношения к нашей жизни не имеет? Власти ведь у нас все равно нет. И нам ее все равно отдавать не собираются. А главное, она большинству из нас и не нужна. Те, кому нужна власть, ее имеют. Не все, конечно. Есть еще некоторые, которым не досталось, хотя очень просили. Или имели ее, да потом потеряли. Или их к власти не допускают из-за того, что они отличаются крайней - даже по нашим стандартам - безответственностью. Чтобы не было совсем обидно, они для себя создали потешный орган власти под названием «Национальная Ассамблея». Они там могут заседать не хуже думских депутатов, принимать резолюции, формировать комиссии. Все как у больших!

Обществу что «настоящие» депутаты из Государственной Думы, что потешные депутаты (или все-таки делегаты?) из Национальной Ассамблеи, глубоко безразличны. И борьба за власть, которая сводится к самоудовлетворению конкурирующих тщеславий, - тоже. Реальным содержанием общественной жизни становятся всевозможные социальные движения, как правило, локальные и разобщенные, с расплывчатой идеологией, которую при некотором умственном усилии можно назвать «стихийно левой». Однако эта «левизна» участников социальных протестов остается абсолютно неосознанной для них самих, равно как и политическое значение того, что они делают. Да, именно жильцы, которые отстаивают свои права, протестуя против сноса домов и разрушающей города «точечной застройки», подростки, которые сопротивляются введению ЕГЭ, или профсоюзные активисты, добивающиеся повышения зарплаты, по факту создают в России гражданское общество. Только они об этом сами не знают.

А официальное «гражданское общество», представленное тщательно подобранной Общественной палатой и живущими на западные гранты неправительственными организациями, так же далеко от повседневных интересов населения, как официальная и оппозиционная политика.

В общем, все у нас есть - и политика, и гражданское общество, и депутаты и оппозиционеры. Только никому, кроме них самих, они не нужны.

Между тем картина радикально изменится, если задать вопрос: для чего нужна власть, кому и для каких целей служит гражданское общество? Власть далеко не нейтральна и несводима к «технике» управления. Власть - это инструмент реализации экономического и социального курса, проводимого в интересах определенных классов и слоев общества. Точно так же и пресловутое гражданское общество есть не что иное, как организованное выражение этих же самых интересов.

Подобные банальные истины должны знать все, кто прослушал базовый курс обществоведения в школе или в институте. Но истины эти, как ни странно, совершенно не осознаны - потому что как невозможно научиться плавать, не входя в воду, так и научиться общественной борьбе нельзя по книгам.

Больше того, здесь недостаточно индивидуального или группового опыта. Участия в небольшой политизированной группе тоже совершенно недостаточно. Обществу нужен коллективный и массовый опыт.

Именно этот опыт постепенно накапливается в профсоюзах и социальных движениях. И задача политических активистов состоит именно в том, чтобы способствовать его осознанию, создавать условия, когда участники стихийных протестов обнаружат гражданский и политический смысл того, что они делают. Политическая роль левых состоит в том, чтобы способствовать становлению новой - не бутафорской - политики и реального - а не нарисованного - гражданского общества. Это тяжелая повседневная работа, одновременно и просветительская и активистская. Абстрактные поучения никто не будет слушать.

Реклама постоянно рассказывает нам про деньги, которые должны работать. Увы, деньги не работают сами: за них работают люди, труд которых с помощью денег организуют в чьих-то чужих интересах. Знания тоже должны работать. Теоретические и практические знания, накопленные левыми активистами, должны работать в интересах социальных движений. Но не только для того, чтобы помочь этим движениям одержать сиюминутную частную победу над очередным вором-застройщиком или самодуром-начальником, а для того, чтобы открыть перед обществом новую стратегическую перспективу.

Перспективу новой политики, опирающейся на массовые социальные интересы и нацеленной на изменение нашей жизни.

ПОСЛЕДСТВИЯ ГРУЗИНСКОЙ ВОЙНЫ

Эта война была короткой, но последствия ее будут ощущаться довольно долго. И как ни странно, эти последствия могут оказаться для левого движения скорее положительными.

В самый разгар конфликта я оказался в Лондоне на собрании Stop-the-War-Coalition, крупнейшей антивоенной организации Англии. Вопреки тому, что я ожидал, выступающие были настроены далеко не пацифистски, доказывая, что Россия была вынуждена дать отпор политике, проводимой администрацией США. Даже если кремлевская власть руководствовалась мотивами, весьма далекими от интернационализма и гуманизма, она, нанеся удар по интересам Вашингтона в регионе, сыграла позитивную роль.

Я оказался самым умеренным из выступающих, поскольку вынужден был напоминать о связи между войной и внутриполитическими проблемами, в первую очередь - ростом национализма. Хотя, к счастью, бурного всплеска шовинистических настроений у нас в ходе Грузинской войны не наблюдалось. Парадоксальным образом, нынешний конфликт оказался даже менее «урожайным» для националистических идеологов и пропагандистов, нежели предыдущее столкновение с Грузией, когда войны удалось избежать.

Разгром грузинской армии вызвал в России несомненное удовлетворение, однако оно было смешано с некоторой жалостью к бедолагам-грузинам, которые ввязались в заведомо провальное предприятие. Побежденный грузин вызывал иногда смех, порой презрение, иногда даже сострадание, но отнюдь не ненависть. Официальная пресса могла сколько угодно сравнивать Михаила Саакашвили с Гитлером, но, в отличие от последнего, он не был страшен. Политик, который перед включенной камерой пытается съесть собственный галстук, вряд ли представляет серьезную угрозу для человечества…

В известной степени помогла пекинская Олимпиада. Телезритель в последние недели политические программы почти не смотрел, переключая канал на спортивные состязания. Олимпийские игры очень способствовали эмоциональному здоровью нации. Патриотические чувства нашли себе вполне безобидное воплощение в эмоциях спортивных болельщиков. Тем более что худо-бедно Россия свое третье место на олимпийском пьедестале заняла, обойдя тоже испытавших патриотический восторг британцев (война в Грузии сразу ушла на задний план в английской прессе, как только спортсмены Ее Величества стали выигрывать золотые медали).

Конечно, нельзя отрицать, что пропаганда «наша» показала себя во всей красе - как официальная, так и либеральная. Официальная журналистика обладает каким-то удивительным инстинктом вранья, который срабатывает сам собой, даже без особой необходимости. На сей раз пропагандистам государственного телевидения совершенно не надо было врать для того, чтобы доказать свою правоту. Но они все равно врали, передергивали факты, использовали демагогические обвинения - и делали это настолько топорно, что это раздражало даже зрителя, искренне сочувствовавшего подвергшимся нападению осетинам. Ну скажите, зачем называть Саакашвили фашистом или, тем более, современным Гитлером?

Слова девальвируются, теряют смысл и значения. Националисты и автократы, подобные Саакашвили, способны причинить своим и чужим народам катастрофический ущерб, даже не будучи нацистами. Впрочем, грузинская пропаганда в долгу не оставалась и тоже врала, врала и врала. Причем ложь была беспрецедентной в плане военной пропаганды: как только обнаружилось, что дело проиграно, в Тбилиси не только не скрывали своих поражений, но, наоборот, многократно преувеличивали их. Били на жалость…

И все же если логика российской и грузинской государственной пропаганды была хоть как-то понятна, то поведение наших либеральных оппозиционеров вообще не укладывается ни в какие рамки. На несчастного слушателя «Эха Москвы» выплескивался просто поток желчи, бессвязных обвинений и бранных эпитетов, которыми его штатные комментаторы характеризовали не только правящий режим, но и вообще собственную страну. Тут уже не было ни аргументов, ни доказательств, вообще ничего рационального, сплошная злоба. Радиослушателей, которых накрыло подобной пропагандистской волной, следует искренне жалеть. Многие из них - пожилые интеллигентные дамы, не решающиеся смотреть телевизор, чтобы не заразиться державным национализмом - должны были испытать настоящий стресс.

Попытки либералов приравнять «вторжение» в Грузию к интервенции 1968-го в Чехословакию выглядели бы уж совсем комично, если бы не были откровенно кощунственными. В подражание протесту семи советских диссидентов, семеро представителей новой оппозиции продефилировали по Красной площади, протестуя против оккупации Грузии. Хотя, в отличие от Праги, иностранных войск в Тбилиси не было, а режим Саакашвили никто менять не собирался. Да и не было между грузинской и российской властью никаких идеологических разногласий. Ведь Саакашвили пострадал не от того, что бросил вызов господствующей идеологии, а наоборот, оттого, что слишком добросовестно следовал всем ее нормам.

Нормам, которые в целом разделяют и российская элита, и российская оппозиция.

Любопытно, что организаторы очередного протеста на Красной площади (в отличие от советских диссидентов, знавшие наверняка, что ничего серьезного им не грозит) являлись убежденными и принципиальными противниками демократического социализма. Так что логичнее им было бы возлагать цветы к могиле Леонида Брежнева в благодарность за то, что он остановил распространение по Европе ненавистной им «красной заразы».

Однако теперь, когда стрельба на Кавказе прекратилась, а громогласные политические заявления сменились высказываниями в более спокойном тоне, можно подвести некоторые итоги.

Во-первых, российская власть оказалась, в значительной мере вопреки собственной воле, вовлечена в новый виток конфликта с США - точно так же, как это было в 2003 году после начала Иракской войны. Заметим, что и тогда, как и теперь, это создавало определенные идеологические проблемы для левых, поскольку нам легче и удобнее критиковать начальство, нежели соглашаться с ним. Начальство малосимпатично, оно воплощает классового врага, которого следует постоянно разоблачить, для того чтобы развивать критическое сознание трудящихся. Как, однако, быть, если эти не слишком приятные для нас персонажи говорят то же, что и мы? В 2004 году, выступая в Москве, антиглобалист Кристоф Агитон описывал схожие проблемы, возникшие у французских левых, когда президент Ширак обрушился с критикой на политику Джорджа Буша. Однако, в конечном счете, подобный поворот событий для левых скорее выгоден. Власть, вынужденно принимая аргументы и лозунги антиглобалистского движения, делает его легитимным в публичном пространстве, готовит слушателя к восприятию более последовательных и более глубоких выводов и оценок, которые могут предложить только левые. Власть способна сформулировать вопрос, но не может дать на него ответ. Иное дело, что ответ могут дать и националисты, сторонники русского фашизма и борцы с нелегальной иммиграцией. Странное дело: именно эта публика сейчас находит себе прибежище вместе с либералами в Национальной Ассамблее. Если власть - порой непреднамеренно - открывает дорогу для левой идеологии, то либеральная оппозиция (несмотря на весь свой пафосный и, возможно, искренний антифашизм) - ультраправым группам. Положение дел несколько парадоксальное, но что есть, то есть…

Чем больше либеральная оппозиция склонна дружить с ультраправыми, тем больше криков о «фашизации», происходящей в России. Нет сомнения, что существующее государство авторитарно, но надо же знать меру: из Медведева получается такой же фашист, как из Саакашвили - демократ.

Подведем некоторые итоги. Из-за Грузии Москва в очередной раз поссорилась с Вашингтоном. Хорошая новость. Теперь Россию не примут во Всемирную торговую организацию, или, во всяком случае, этот процесс сильно замедлится. Еще одна хорошая новость: автомобильные заводы «Тойоты» и «Форда» в Ленинградской области будут работать и дальше, создавая питательную среду для развития свободных профсоюзов. Либералы в очередной раз противопоставили себя обществу, а теперь надеются вернуть популярность объединенной оппозиции за счет дружбы с крайне правыми (либеральным интеллигентам националистическое отребье кажется подлинными представителями народа).

В общем, условия политической работы для левых скорее улучшились, чем ухудшились. Хотя, разумеется, результаты этой работы будут зависеть только от нас самих.

О ВРЕДЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ КОНСОЛИДАЦИИ

По мере того, как появляются публикации, отражающие настроения, царившие в Тбилиси перед войной и сразу после неё, становится понятно, что Россия и Грузия смотрятся друг в друга как в зеркало. Такое же стремление сплотиться вокруг «своей» власти, заставляющее забыть все пороки и просчеты правящих кругов, такая же уверенность, что землю, официально принадлежащую нашему государству, можно и должно удерживать любыми средствами, не считаясь с мнением и интересами людей, на этой земле проживающих. Точно так же, как поход в Чечню считался у нас вполне оправданным, независимо от насилия и разрушений, которыми он сопровождался, так и бомбардировка жилых кварталов Цхинвала воспринималась в Тбилиси, как оправданное наказание за мятеж.

Однако между российским общественным мнением и грузинским есть одно принципиальное различие. В Грузии националистические настроения овладели всеми, и никто не решается с ними спорить. В России, какого бы градуса ни достигал патриотизм, по-прежнему слышны голоса, отстаивающие противоположные позиции. Другое дело, что «русофобские» причитания либералов и истерические вопли патриотов дополняют друг друга как два кусочка пазла. Их дискуссия не имеет ни интеллектуальной, ни моральной ценности. Но сам факт существования в общественном мнении подобных различий очень важен и показателен.

Независимо от того, насколько управляем политический процесс и авторитарна система власти, российское общественное мнение не является ни монолитным, ни тотально контролируемым. Напротив, национализм малых народов обладает поразительной способностью мобилизовать в поддержку своих ценностей всё общество, практически не оставляя ни пространства для дискуссии, ни возможности для критики и рефлексии. В советское время московская интеллигенция умилялась этнической солидарности народов Прибалтики, противопоставляя её разобщенности русских. Самым восхитительным примером считались праздники песни, на которых тысячи людей танцевали, построившись колоннами. Лично меня подобные сцены всегда пугали, заставляя вспоминать другие праздники, происходившие в другой стране в середине 1930-х годов.

Монолитность общественного мнения Грузии отнюдь не является исключением на постсоветском пространстве. В Армении вряд ли найдешь людей, способных понять позицию Азербайджана по Нагорному Карабаху. Среди турецкой интеллигенции многие люди до сих пор готовы идти в тюрьму, требуя признать факт геноцида армян, имевший место почти сто лет назад, но мне не известен ни один армянский интеллектуал, написавший что-либо уважительное о турецкой истории и культуре.

В Израиле ежегодно многие молодые люди отказываются служить на оккупированных территориях, левые политические активисты регулярно выступают в защиту прав палестинцев. Между тем в Эстонии и Литве решения, оскорблявшие чувства национальных меньшинств (будь то демонтаж «бронзового солдата» в Таллине или запрет советской символики в Вильнюсе), не вызвали сколько-нибудь заметных протестов среди «коренного» населения: обижались лишь те, кого, собственно, и хотели обидеть. Раскол населения по этническому признаку не является признаком плюрализма, он только усугубляет проблему.

Парадоксальным образом, в плане общественного мнения Россия, расколотая на сторонников и противников имперской традиции, гораздо больше похожа на Западную Европу, нежели многие из соседних с ней стран. «Постимперское» сознание делает неизбежной критику, дискуссию и рефлексию. В значительной мере это относится и к сегодняшней Украине с её раздвоенной и противоречивой культурой.

Русские могут представлять себя народом-жертвой или народом-агрессором, гордиться своей историей или стыдиться её. Мы можем испытывать смешанные чувства относительно своего прошлого и настоящего. Мы можем спорить относительно своего будущего. Всё это - черты здорового общественного организма, который, переболев национализмом, скорее всего, поправится.

Увы, этого нельзя с полной уверенностью сказать про малые страны постсоветского мира…

Специально для «Евразийского Дома»

СМЫСЛ ПОЛИТИКИ

Поразительная особенность дискуссий, которые ведутся среди левых организаций, - это постоянно повторяющийся рефрен «Мы же все равно ничего не можем сделать!» Практическая деятельность, собственно политика, остается за пределами возможностей и амбиций большинства групп, работа которых сводится к дискуссиям по теоретическим вопросам и периодическому проведению небольших пикетов. Значение этих пикетов не в том, чтобы повлиять на общественное мнение или политическую ситуацию («Мы же ничего не можем сделать!»), а в том, чтобы поддерживать среди самих активистов «дух борьбы». Поэтому организаторы зачастую даже не предпринимают усилий для того, чтобы распространить информацию о своих действиях. Достаточно повесить сообщение с фотографией на собственном сайте.

В свою очередь, политические дискуссии представляют собой вполне средневековые диспуты, целью которых является формулирование наиболее правильной с идеологической точки зрения позиции по вопросу, на решение которого никто все равно повлиять не может и даже не пытается. Потому самые безупречные и красивые решения, которыми должны любоваться знатоки (как любуемся мы решением шахматных задач), - одновременно и самые далекие от жизни. Например, вопрос о войне с Грузией предлагается решить с помощью создания Социалистической Федерации Народов Закавказья. Изящно, политически корректно и безукоризненно утопично.

Если не считать удовольствия, которое ораторы и авторы статей, безусловно, получают, когда у них появляется возможность подловить оппонента на идеологической ошибке или уклоне, такие дискуссии ничего не дают. Их нельзя считать даже теоретическими. Ведь обсуждение теории предполагает выдвижение и проверку критикой каких-то новых идей, ориентированных на практическое применение. Но поскольку «мы все равно ничего не можем сделать», практическое применение теоретических идей становится невозможным, а в силу этого ненужной и бессмысленной оказывается и сама теория. И не в том беда, что левая среда пронизана сектантством и догматизмом, а в том, что сектантство и догматизм являются естественной реакцией в условиях, когда «мы все равно ничего не можем сделать».

Возникает, однако, неизбежный вопрос: зачем тогда вообще претендовать на занятие «политикой», создавать группы и организации? Ведь общие разговоры о политике можно вести и на кухне. Коль скоро дискуссии левых в своей среде в силу полного отрыва от практики сводятся к диалогам «пикейных жилетов» из романа Ильфа и Петрова, спрашивается, зачем пикейным жилетам организация?

Ясное дело, никто не винит в сложившемся положении самих себя. Все дело в объективных обстоятельствах и низкой политической сознательности масс. Соответственно, когда объективные обстоятельства изменятся, массы станут (с нашей, разумеется, помощью) политически сознательными, и тогда… А что тогда?

Кто бы спорил, объективные обстоятельства не самые благоприятные, а уж с сознательностью масс - просто беда. Но вот политика для того и нужна, чтобы своими действиями пытаться влиять на обстоятельства и формировать массовое сознание. Удивительным образом левые группы уверены, что, политизировавшись, массы немедленно обратятся к ним за помощью и указаниями «что делать?». Увы, все будет совершенно по-другому. Если уж массы очнутся (сами собой?) от апатии и вступят в политику, то будут стихийно искать собственные пути и выдвигать собственных лидеров, которые, кстати, левым могут и не слишком понравиться. Эти лидеры в любом случае будут «идеологически незрелыми», «реформистами», «демагогами» и т.д.

Главная проблема в том, что повседневная практика сегодняшних левых вырабатывает определенную культуру и нормы поведения, исключающие возможность участия в серьезной политической борьбе, даже когда такая возможность появится. Люди, привыкшие из года в год стоять в маленьких изолированных пикетах по пять-шесть человек, так и останутся стоять маленькими изолированными группами, даже вокруг них будет шуметь многотысячная «пробудившаяся масса». Ни они этой массе не будут нужны и понятны, ни она - им.

Практические уроки подобного рода можно было наблюдать в начале 2000-х годов в Аргентине и Венесуэле, где общественный подъем как-то прошел мимо левых организаций, оказавшихся на фоне этих событий даже более маргинальными, чем до них. Хотя справедливости ради надо признать: сегодняшним российским левым до аргентинских марксистов 90-х годов или венесуэльской Causa R как от Земли до Луны.

Увы, Александр Тарасов прав, говоря, что российское левое движение находится сейчас на «докружковой стадии». Другое дело, нужно ли, да и можно ли заново проходить все эти стадии. Ведь для того мы и учим историю, чтобы не повторять ее. Современная ситуация качественно отличается от реальности Российской империи конца XIX века, а имеющиеся черты сходства или параллели не должны скрывать от нас того факта, что речь идет об обществе, живущем в совершенно иных социальных, культурных и технологических условиях.

Пресловутое «пробуждение» массового сознания происходит не само по себе и не механически под воздействием экономических факторов, а в ходе развития общественно-политического кризиса. По мере того, как люди втягиваются в разворачивающуюся общественную дискуссию, они выступают со все более радикальными позициями и оценками. Но исходной точкой все равно являются темы и вопросы, поставленные и сформулированные официальным обществом. Другое дело, что само «официальное общество» под влиянием событий все чаще вынуждено ставить вопросы, которые оно при других обстоятельствах предпочло бы не обсуждать.

Надо не повторять как заклинание «Мы ничего не можем сделать», а задаваться в первую очередь одним важнейшим вопросом: что конкретно мы можем сделать здесь и сейчас, что мы можем (учитывая наши реальные шансы и силы) изменить сегодня. Как ни удивительно, поставив этот вопрос, мы очень быстро обнаруживаем, что сделать можно весьма многое. Надо только найти точки приложения сил и сконцентрировать ресурсы. Да, мы не можем с сегодня на завтра изменить общество, но мы можем одерживать локальные тактические победы то тут, то там, по вопросам, которые реально волнуют изрядное число людей (начиная от защиты свободы слова в истории с мультфильмом «Южный парк» и заканчивая борьбой против Единого госэкзамена или против вступления России в ВТО). Мы можем и должны вместе с украинскими левыми вести борьбу против втягивания наших народов в конфликт друг против друга, мы должны защищать музеи и школы, которым грозит закрытием нынешняя образовательная и культурная политика, мы должны сделать так, чтобы выросло число успешных забастовок и внимание к ним общества.

Все это очень частные задачи, очень умеренные, весьма далекие от подлинной революционной перспективы. Но умение их решать, умение в ходе этой борьбы налаживать отношения с массами как раз и определяет способность левых стать серьезной силой в тот момент, когда начнется настоящая политическая борьба.

В любом случае, однако, массам интересны только такие организации и идеологи, которые способны предложить сколько-нибудь конкретные и практические ответы на вопросы, стоящие сейчас. Эти ответы могут быть неполными, «переходными» и недостаточными. Но если их нет, нет и политики. Движение без цели - ничто, но приближение к цели требует конкретных (пусть и незначительных, но непременно результативных) шагов сейчас. Иначе это не движение, а стояние.

MICROSOFT ПУГАЮТ, НО ЕМУ НЕ СТРАШНО

Алексей Музычук

Ведущего мирового производителя программного обеспечения Microsoft ожидает спад продаж. Российские аналитики не сомневаются, что общее снижение покупательской активности на большей части земного шара затронет и компьютерную отрасль.

По оценке Центра экономических исследований Института глобализации и социальных движений (ИГСО) Microsoft ждет не только сокращение прибыли, но и значительные убытки, так как большинство работников в мире станут гораздо реже покупать себе компьютеры и программное обеспечение.

К тому же даст знать о себе и не слишком удачное продвижение последней операционной системы Windows Vista. «Реализованные с 2007 года 180 млн копий Vista вызвали массу претензий к корпорации со стороны пользователей. Windows Vista получила оценку худшей операционной системы в истории Windows», - заявил директор ИГСО Борис Кагарлицкий.

Сейчас дела Microsoft обстоят относительно благополучно. По итогам прошлого года корпорация получила чистую прибыль в размере $14,1 млрд (прирост в 26% по сравнению с 2006 годом). В 2008-м финансовом году софтверный гигант сумел поднять продажи еще на 18%. Что же касается пробуксовки с Windows Vista, то Microsoft рассчитывает решить эту проблему маркетинговыми средствами. В рекламную кампанию продуктов Microsoft вложат $300 млн.

Сможет ли корпорация установить новый рекорд продаж? «Ничего подобного не произойдет. Виной тому - не неудачные рекламные ролики корпорации и даже не проблемы самого продукта, а общехозяйственные перемены в мире. Ослабление потребителей становится долгоиграющим фактором. Изменяются как приоритеты, так и психология», - отмечает Василий Колташов, руководитель Центра экономических исследований ИГСО.

В самом Microsoft с оценками российских аналитиков категорически не согласны. «Конечно же, мы не разделяем пессимистичный прогноз ИГСО, - заявила Dpmoney пресс-секретарь российского офиса Microsoft Ольга Мигачева. - Совершенно очевидно, что рынок в продолжение тенденции последних лет растет и эта тенденция, по прогнозам аналитиков, продолжится». Ольга подчеркнула, что ее компания в ближайшее время опубликует итоги завершившегося фискального года а также прогнозы на будущий год, которые совершенно не совпадают с ожиданиями специалистов из ИГСО.

dpmoney.ru

ХАОС ПО-СКАНДИНАВСКИ

Первой, кого я увидел на вокзале Стокгольма, была Дот Кит из Южной Африки. Маленькая седая женщина отчаянно пыталась управиться с массивным чемоданом, в котором, судя по весу, были книги.

После того, как с моей помощью чемодан добрался до нижней ступеньки лестницы, Дот перешла к обсуждению политического момента:

«Как ты оцениваешь итоги войны на Кавказе? Американцы получили хороший щелчок по носу, правда?»

Мы ехали в Мальмо на пятый Европейский социальный форум, ожидая встретить старых знакомых и товарищей, обсудить положение дел на континенте и перспективы левых сил в условиях разворачивающегося капиталистического кризиса. Правда, само движение социальных форумов тоже переживает кризис. На протяжении ряда лет, от форума к форуму усиливается критика этих мероприятий - массовых, дорогостоящих, но политически аморфных и всё более формализованных. Социальные форумы обсуждают беды и проблемы современного общества, но они деполитизированы, тогда как активисты социальных движений всё более сознают необходимость политического действия - организованного, спланированного и эффективного.

Лозунг форумов - «Другой мир возможен!» - политически корректный и эмоционально очень яркий, одновременно не давал никаких указаний на то, каким должен, по нашему мнению, быть этот «другой мир».

Внутри самого форума растут противоречия - между левыми и правыми, между восточноевропейскими и западными делегациями, между низовыми активистами и элитой, принадлежащей к руководству крупных и богатых неправительственных организаций. А «культура консенсуса», царящая на форумах, запрещает эти различия публично обсуждать. Многочисленные семинары, предлагаемые разными группами (имеющими разные идеологические и политические позиции) в итоге сливаются воедино, после чего выясняется, что дебатировать по существу нечего. Что вы, например, сможете извлечь из дискуссии под названием: «Свобода торговли, феминизм, Лиссабонский договор и борьба за права женщин»? От каждого из заявленных первоначальных семинаров остается в лучшем случае один оратор. Обсуждение заменяется перечнем деклараций. Спорить некогда.

Другое дело, что форум всё равно является замечательным жизненным опытом для тысяч левых активистов со всего континента. Этот опыт приобретается в значительной мере параллельно с официальными мероприятиями - это неформальные дискуссии в кулуарах, случайные встречи на улицах, энтузиазм массовых демонстраций и возможность повидать старых знакомых, с которыми можно обсудить и спланировать совместные действия.

Европейский социальный форум в Афинах на многих участников произвел довольно тягостное впечатление бестолковой организацией, а потому от шведского Мальмо ожидали порядка, эффективности и четкости.

«Будет, наверно, скучно и правильно, как и положено в скандинавской стране», - предсказывала социолог Анна Очкина, единственная из всей российской делегации побывавшая на всех предыдущих форумах. Сопровождавшие её русские путешественники дружно соглашались.

Мы были не правы.

Скучно не было.

Такого хаоса как в Мальмо (или все-таки надо писать «Мальмё»?) не было еще ни на одном подобном мероприятии. В программе были перепутаны адреса и названия мероприятий. Некоторых, причем важнейших, встреч в программе вообще не было. Отсутствовала информация об ораторах. Причем отсутствовала она не только у делегатов, но и у самих же ораторов. Поскольку семинары неоднократно объединяли, меняя названия, сами их участники не знали точно, где, когда и о чем они должны говорить. Вместо единого центра, где можно было, как в Лондоне или Афинах перемещаться с одного мероприятия на другое, помещения, где проходил форум, были разбросаны по всему городу, кстати, отнюдь не маленькому. Чтобы передвигаться между этими точками, были организованы специальные автобусы, но никто не знал, где их можно найти, куда и по какому расписанию они ездят. Делегаты, люди по большей части небогатые, тратили кучу денег на такси, но всё равно не попадали туда, куда надо.

Регистрация делегатов представляла собой картину хаоса, усугубляемую тем, что с автобусами, привозившими людей с Востока, не было связи. Финские организаторы решили сэкономить и наняли эстонских водителей, которые не знали ни дороги, ни шведского языка. Английского они тоже не знали. Русский они понимали, но при поездке по Швеции это помогало мало. Автобусы заблудились.

В первый день форума обнаружилось, что в одно и то же время я должен выступать на одном семинаре и вести другой. Я предпочел тот, который мне предстояло модерировать (выбор был очевиден: сорвать одно выступление или целый семинар). На следующий день, когда я извинялся, объясняя произошедшее организаторам встречи, куда я не попал, это не вызвало ни малейшего удивления: подобные истории происходили на каждом шагу,

Но добраться до своего семинара оказалось непросто. Адрес в информационном письме указывал какое-то место за пределами города, куда и прибыло человек пять русских и украинцев. Это была партшкола шведской Левой партии. Несколько сонных скандинавских комсомольцев с недоумением смотрели на нас, не понимая о чем речь. Потом, позвонив куда-то, они невозмутимо сообщили: «Вас направили по юридическому адресу. У нас в городе есть другое здание. Вам туда надо!» Вновь погрузившись на такси, мы ринулись к центру города, где сперва обнаружили запертую дверь. Наконец, появился старый знакомый из Венгрии, с удивлением взглянувший на нас и сообщивший: «Я уже уходить собрался. Никого же нет!»

В зале, где мы, в конечном итоге провели семинар, вчера пыталась разместиться группа молодых немцев. Им нужно было ночевать в загородном здании школы, но по ошибке их направили сюда.

Были, конечно, и светлые моменты. Для делегатов из Восточной Европы было предусмотрено бесплатное питание (право на него давала маленькая квадратная печать в нижнем левом углу регистрационной карточки). Еда была сытная и безвкусная, зато вокруг столов шли бурные и интересные дискуссии.

Хаос, царивший повсеместно, требовал объяснения. Именно с этого начал представитель Левой партии Швеции Хеннинг Зюсснер, открывая встречу с делегатами из России, Белоруссии и Украины.

Сначала всё шло хорошо. Создали оргкомитет, наняли четырех шведских бюрократов, которые принялись что-то готовить. Потом произошла первая неприятность: решения шведского оргкомитета не поддерживались общеевропейскими структурами, которые обвинили шведов в заорганизованности и авторитаризме. Через некоторое время выяснилось, что решения уже никто не принимает, поскольку никто не берет на себя ответственности. Единственное важное решение, которое смогли принять сотрудники оргкомитета в Мальмо, это об увеличении собственной численности и финансирования. В этом им не мешали.

Оргкомитет по культурной программе отделился от общего оргкомитета, а потом переводчики отделились от организаторов форума. В итоге никакой связи между программой форума и организацией перевода больше не было, люди никогда не находили на месте переводчика с нужного языка. Например, ораторы выступали по-русски или по-венгерски, а перевод предоставлялся с финского на шведский или с итальянского на французский. Те, кто могли, говорили по-английски. Остальные молчали.

За 5 евро можно было купить маленький радиоприемник («греческая разработка», ехидно сообщали шведы). Настроившись на нужную частоту, вы могли, даже не заходя в зал, слушать перевод дискуссии на нужный вам язык. При двух, конечно, условиях: если перевод вообще велся, и если на соответствующей частоте его не забивало местное радио.

Честно, говоря, я люблю хаос социальных форумов. В нем есть что-то от непредсказуемости самой жизни. Его интересно описывать, он дает повод для шуток, а порой даже позволяет «откосить» от какого-то скучного и бестолкового мероприятия. Но на этот раз хаос явно зашкаливал. Столкновение скандинавской бюрократии с идеологией анархиствующих интеллектуалов из Франции и Италии, оказалось фатальным.

Такая организация социального форума наводила на мысль о том, что его лозунг надо скорректировать и дополнить: «Другой мир возможен, но мы за него не отвечаем!»

Это можно даже скандировать на митингах. По-английски очень мило получается: «Another world is possible, but we are not responsible».

В конечном счете, все обиды и недоумения форума, как всегда снимаются итоговой демонстрацией. Радостной, праздничной, добродушной. Для небольшого Мальмо, она выглядела просто грандиозно. В колоннах то и дело радостно обнимались люди из разных стран, обнаружившие друга, с которым встретились на каком-то из прежних форумов или международных демонстраций.

Однако марши проходят, праздники солидарности уступают место буржуазным будням. А будни эти становятся всё суровее. Пока мы спорили о новой конфигурации глобального мира и кризисе неолиберальной модели капитализма, на глаза мне попалась шведская газета. Заголовок на первой странице сообщал о биржевом крахе в России. На фоне катастрофического падения курсов биржу закрыли, а когда возобновят торги - непонятно. В истории Уолл-стрита такое случалось уже не один раз. Зато для нас это новый опыт.

Мир глобального капитализма повсеместно задает одни и те же правила игры. Получается очень весело, но совсем не так как ждали. Хаос социальных движений по-своему лишь отражает хаотическую дезорганизацию самого общества, растерянного и беспомощного перед лицом новой реальности, которая порождена двумя десятилетиями слепого следования «единственно верной» либеральной идеологии.

«Это похоже на мир перед Первой мировой войной, - грустно констатирует один из членов украинской делегации. - Только без партии большевиков».

Возможно, последнее обстоятельство кого-то и успокаивает. Только надо помнить: если претендентов на роль Ленина или Троцкого наблюдается пока не слишком много, то кандидатов на роль Муссолини уже более чем достаточно…

МЕДВЕДЕВ-2

Победа над Грузией, дипломатические маневры, показавшие, что Запад ничего всерьез не может (и не хочет) противопоставить России, яркие выступления перед участниками международного дискуссионного клуба Валдай - всё это делает Дмитрия Медведева героем дня. Если ещё недавно у президента России были трудности с тем, чтобы продемонстрировать стране и миру собственное лицо, то сегодня никто не сомневается в его значимости в качестве серьезного лидера, способного играть самостоятельную роль в политике. Единственная трудность в том, что роль эта оказалась совершенно не той, к которой сам президент и его окружение готовились.

Кремлевская бюрократия сделала ставку на Медведева в качестве либерала и человека, способного договориться с Западом. Его задача состояла в том, чтобы, не допуская резких перемен и не теряя контроля, постепенно преодолевать «эксцессы» предыдущего правления, обеспечить российскому капитализму респектабельность и политическую легитимность. Либералы готовы были - на определенных условиях, конечно, - примириться с исправляющимся «кровавым режимом», а для того, чтобы в процессе реформ никто из важных людей не пострадал, Путин оставлял за собой ключевой пост премьер-министра, имея возможность оберегать действующего президента и его курс от любых «крайностей».

Всё было тщательно продумано, великолепно организовано и, казалось бы, безупречно выполнено. Но не прошло и года с момента инаугурации нового президента, как он вынужден был вступить в конфронтацию с Западом, безнадежно поссорился с либералами, спровоцировал ситуацию растерянности и неопределенности в рядах бюрократии.

Было бы наивно объяснять происходящее какими-то личными чертами Медведева или его стремлением вырваться из-под контроля путинской «старой гвардии». В конце концов, он как раз продолжает именно путинский курс, только заходит гораздо дальше своего предшественника. С другой стороны, видно, что роль жесткого государственного лидера и борца с Западом дается президенту с трудом, почти через силу. Он оправдывается на страницах газеты «Ведомости», объясняя, что был «вынужден» признать независимость Абхазии и Южной Осетии, что действовал не по заранее составленному плану, а под давлением обстоятельств. И нет никаких оснований сомневаться в его искренности.

Таким образом, можно с уверенностью констатировать два факта. Первое, что личное положение Медведева как президента и политика укрепилось. Второе, что «проект Медведев», как он был задуман в Кремле полтора года назад, полностью провалился.

Хозяину Кремля срочно нужны новая концепция и новый образ.

Причину происходящего надо искать в экономических процессах, повлиять на которые у политиков нет никакой возможности. Глобальный кризис всё больше затрагивает Россию, и то, что мы видим сегодня, лишь первые звоночки. Мир распадается на соперничающие страны и блоки, пытающиеся защищать и удерживать под контролем свои рынки. Там, где вчера было сердечное взаимопонимание и консенсус, начинается конфликт интересов. Непримиримость государственных лидеров порождена не их идеологией, а отсутствием у них пространства для маневра. Те, кто ведет разговоры о новой «Холодной войне», упускают главное. «Холодная война» была идеологическим и социальным противостоянием двух систем. На сегодня мы видим столкновения, порожденные кризисом единой системы, в которую включены и Россия и США, и Грузия и Венесуэла, и Германия и Южная Осетия. «Холодной войны» не будет, но «горячих точек» будет становиться всё больше и больше.

Лидерам государств приходится искать ответы на новые вопросы, про существование которых они год-два назад даже не подозревали. Тогда казалось, будто нефть будет неизменно дорогой, рубль будет стабилен. Стабилизационный фонд и резервы Центробанка неуклонно пополнялись, и никто не верил, что это когда-либо кончится. Промышленность росла впечатляющими темпами.

Всё это, увы, в прошлом. Пришли тощие коровы и прямо у нас на глазах пожирают тучных. Кремлевскому начальству не удастся больше почивать на лаврах. Нужно что-то менять. Власть понимает это, быть может, гораздо лучше своих подданных или оппозиционеров. Но она внутренне не готова к переменам.

Стратегия развития России до 2020 года представляется сегодня не более чем смешным списком благих пожеланий, не имеющих никакого отношения к действительности. Зато нерешенные проблемы, о которых никто не хотел думать на фоне общего подъема, выходят на передний план.

Медведеву предстоит реагировать на эти вызовы. В этом его обязанность как главы государства, и от того, что он будет предпринимать, как он будет решать возникшие проблемы, зависит его место в истории. На сегодняшний день, однако, нет ни ясного курса, ни тем более стратегии. Нет даже готовых рецептов в области пропаганды и идеологии. Нужно создавать новый образ Медведева. Однако каким предстанет перед нами Медведев-2?

Перед Кремлем открывается несколько дорог. Можно замкнуться в агрессивный национализм, пропагандируя имперские традиции. Правда, энтузиазм, вызванный грузинской победой, может оказаться недолговечным. А новый конфликт, например, с Украиной будет куда менее популярным и куда более дорогостоящим. Да и перспективы победы окажутся не столь очевидными.

Возврат к либеральному курсу ещё менее вероятен: он просто не соответствует новой мировой реальности, ни экономической, ни политической.

Рассуждения Медведева о многополярном мире всё больше напоминают «антиглобалистскую» риторику. Москва активно принялась искать партнеров в странах Юга, развивать отношения с Венесуэлой Уго Чавеса и другими странами Латинской Америки. Хорошо, что российские чиновники, наконец, осознали, что мир не кончается Западом. Но смогут ли они сделать из этого факта серьезные выводы?

Как бы ни был перспективен для российской власти «левый поворот», выполнить его вряд ли удастся. Уж очень слабо подготовлены потенциальные исполнители к подобным новым ролям. Одно дело - жонглировать политической риторикой, другое - менять курс. А левая риторика без соответствующего социального и политического курса внутри страны будет выглядеть просто издевательством. Тем более - на фоне нарастающего кризиса.

Уго Чавес завоевал себе поддержку населения не тем, что ругается с Вашингтоном, а тем, что обеспечил серьезное перераспределение ресурсов в пользу беднейших слоев населения. И уже после этого, опираясь на сочувствие и понимание масс, он может позволить себе всласть ругаться с Америкой.

В России, как всегда, начинают с конца.

Специально для «Евразийского Дома»

НЫНЕШНИЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРИЗИС МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ СТРАШНЕЕ ВЕЛИКОЙ ДЕПРЕССИИ

Ольга Иванова, Андрей Романов

После войны с Грузией России не следует опасаться попыток Запада втолкнуть страну в автаркию, а со стороны собственных властей - очередного «закручивания гаек». Как считает известный российский политолог, директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий, и то, и другое в настоящее время вряд ли возможно. А вот нынешний экономический кризис может оказаться самым тяжелым с 1929 года. В интервью РИА «Новый Регион» эксперт также высказал особое мнение по поводу имперских амбиций Кремля и его роли в войне с Грузией. При этом он скептически оценил планы США захватить Иран, а также назвал главных врагов РФ и Украины.

«Новый Регион»: Сейчас появилось много версий относительно причин войны России и Грузии. Вы верите в теорию заговоров? На ваш взгляд, насколько вероятна версия о некоем соглашении между Кремлем и Вашингтоном о размене, согласно которому Россия якобы получает Абхазию и Южную Осетию, а Штаты - Иран?

Борис Кагарлицкий: Подобные версии невозможно обсуждать в принципе. Даже если они объективно верны, это ровным счетом ничего не меняет. Значимы и реальны только те события, которые происходят на глазах у всех. Их движущие пружины и их последствия не имеют ничего общего с какими-то тайными сговорами или разводками отдельных лиц, даже если всё это имело место. Заговорщикам только кажется, будто они управляют какими-то процессами, что-то решают и выстраивают. На самом деле их самих несет потоком. И чем более они конспирируют, тем более они зависимы от стихийного хода вещей.

В любом случае, Соединенные Штаты не получат Иран. Просто потому, что не знают с какой стороны к нему подступиться, что с ним делать и как избежать неприятных последствий. Бомбежками вопрос не решить, а война - это Ирак и Афганистан сложенные вместе и помноженные на десять. У США просто войск нет для этого.

«НР»: Как вы думаете, кто все-таки в России был инициатором военной операции против Грузии - Путин или Медведев?

Б.К.: Скорее всего, никто ничего не инициировал. Военные, ясное дело, готовились. Когда пошла пальба, Медведев и Путин были поставлены перед фактом: надо вмешиваться, другого варианта нет, всё готово. Отдать приказ не значит принять решение. Формальный приказ, конечно, отдавал Медведев. Скорее всего - без особого восторга.

«НР»: Некоторые эксперты утверждают, что Путин подставил Медведева с войной в Грузии. Мол, Путин руками Медведева развязал войну, чтобы затем вернуться в Кремль и при этом остаться в глазах Запада «чистым»?

Б.К.: Беспочвенные спекуляции. Широкомасштабные боевые действия в любом случае начала Грузия. Представим себе в этой ситуации, что Кремль сдал бы Южную Осетию. Тогда сегодня ровно те же, кто критикует власть за войну, нападали бы на неё за бездействие и сдачу позиций. Только благодарных слушателей у такой критики было бы намного больше. Так что у Кремля вообще никаких вариантов и никакого выбора не было.

А что касается отношений Путина с Медведевым, то последний был специально подобран Путиным, чтобы с его помощью мириться с Западом. Самая либеральная и умеренная фигура, не фигурировавшая в «деле ЮКОСа» и т.д. Зачем теперь Путину самому ломать собственные планы и сценарии? Нет, не Путин придумал сложную многоходовку, а обстоятельства изменились. Если кто-то кого-то «подставил», то это жизнь «подставила» кремлевских политиков со всеми их планами и схемами.

«НР»: Обострение отношений РФ с Западом приведет к новой мировой войне?

Б.К.: Россия второстепенный игрок на мировой арене, даже если её значение сегодня и повысилось. Военные конфликты возможны. Но если такое случится, причиной будет не Грузия, и даже не Крым. Надо помнить, что по всему миру ещё множество других источников напряженности.

«НР»: Запад на самом деле толкает Россию в автаркию?

Б.К.: Это невозможно. В рамках капиталистической системы о подобном могут говорить только люди, не знающие азов экономики. Другое дело, что все страны мира переходят от политики свободного рынка к протекционизму. Все друг от друга закрываются, поскольку тот, кто дольше будет жить по правилам свободного рынка останется без средств защиты в условиях мирового кризиса.

Не Запад нас куда-то толкает, не мы сами что-то выбираем, а все мы плывем по течению. Если во время грозы вы прячетесь по домам (и ровно то же делают ваши соседи), то не от того, что кто-то кого-то куда-то «загоняет».

«НР»: Тем не менее последствиями войны для России уже стало - вывод иностранного капитала из РФ, обвал на фондовых рынках… Какие неприятности еще ждут Россию?

Б. К.: Обвал на фондовых рынках начался задолго до Грузинской войны. Никакой связи тут нет, кроме обратной - в условиях уже начавшегося кризиса и неизбежного ухода иностранного капитала (не только из России - сейчас по всему миру складывается тенденция к репатриации капиталов) - терять нечего. Можно принимать жесткие решения, которые год назад казались бы чрезмерно рискованными. Причем это относится к Бушу и Саакашвили даже больше, чем к Путину и Медведеву. А экономика, конечно, рухнет. И не российская, а глобальная. Впереди самый тяжелый экономический кризис с 1929 года. Впрочем, я лично, опасаюсь, что нынешний кризис будет куда хуже, чем Великая Депрессия.

«НР»: Недавно Путин заявил, что у России нет имперских амбиций в отношении бывших советских республик. Можно ли доверять этому его заявлению?

Б. К.: Вопрос в том, что понимать под имперскими амбициями. Если речь идет о территориальных претензиях, то я не сомневаюсь в его искренности. А если речь идет о прибылях «Газпрома», то это уже совсем другой разговор.

«НР»: Как вы думаете, насколько вероятно возникновение новых военных конфликтов на постсоветском пространстве?

Б. К.: Вполне возможно. Хотя, в конечном счете, всё зависеть будет от внутреннего положения внутри бывших советских республик. Чем менее устойчива власть, тем она воинственнее.

«НР»: Россию и Украину ждет обострение отношений? Из-за Крыма, Севастополя, например?

Б. К.: Ситуация в Крыму уже сейчас внушает опасения. Киев явно провоцирует конфликт, но и в Москве достаточно желающих подлить масла в огонь. Ухудшение экономической или политической ситуации может создать и в Москве и в Киеве желание устроить небольшую заварушку, чтобы переключить на неё внимание общества. А заварушка может оказаться куда серьезнее, чем сначала планировали.

События такого рода легко выходят из-под контроля, вспомним злосчастного эрцгерцога Фердинанда, застреленного в Сараево. Другой вопрос, что если ситуация будет ухудшаться очень быстро, это, как ни парадоксально, может предотвратить внешние конфликты. Власти просто не успеют переключиться, развернуть общественное мнение. Они погрязнут во внутренних проблемах и конфликтах.

А с другой стороны, сейчас было бы очень важно бороться с теми, кто стремится столкнуть лбами два народа. С этой точки зрения, русские националисты - злейшие враги России, а украинские националисты - враги Украины.

«НР»: Как отразится война с Грузией на внутренней политике в России? Говорят, что будут «закручиваться гайки» и еще вопрос - есть версия, что Путин готовит себе возвращение на пост президента в 2010 году. Согласны ли вы с этим?

Б. К.: А зачем закручивать гайки? У любого действия должна быть конкретная цель и причина. Например: народ массово возмущается войной, потому приходится прибегать к репрессиям. Но население действия правительства одобрило. Зачем тогда что-то менять со стороны власти. Тот уровень репрессивности, который сейчас имеется в России, вполне соответствует социальной и политической ситуации. Больше того, технически, репрессивный аппарат сейчас вряд ли способен значительно повысить этот уровень, даже если поступит приказ. Не надо путать политический прогноз и интеллигентские страхи.

Что же касается того, что Путин что-то готовит и планирует, то это рассуждения пикейных жилетов. Политическим процессом управляет коллективная воля бюрократии. И в этом смысле какой-то безвестный чиновник администрации может играть в жизни страны несравненно большую роль, чем Путин с Медведевым вместе взятые. Тем более что таких чиновников - тысячи. Мы почему-то всё время думаем, что игрушка, подвешенная на ветровом стекле автомобиля, приводит в движение весь механизм, включая водителей, которые, кстати, меняются. А между тем, даже самый лучший водитель ничего не может сделать без мотора. Устройство этого мотора наших аналитиков не интересует совершенно. А жаль.

«НР»: Говорят, что мир после войны РФ и Грузии оказался в новой реальности? Какая реальность ждет Россию?

Б. К.: Грузинская война лишь продемонстрировала, что мы давно уже живем в новой реальности. Мы просто старались не понимать этого, дремали и видели сны о прекрасной глобализации. Грузинская война всех пробудила.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

БОЛЬШИЕ УРОКИ МАЛЕНЬКОЙ КАМПАНИИ

Выступления в защиту мультфильма South Park вряд ли можно назвать «большой политикой» - главное, с точки зрения великих целей левого движения. Все началось с того, что Московская межрайонная прокуратура по наущению протестантов-пятидесятников обвинила мультсериал в экстремизме и направила в знаменитый Басманный суд заявление о признании экстремистским содержания одной серии мультфильма «Южный парк». Мультфильм был обвинен в разжигании межрелигиозной розни и пропаганде «насилия, жестокости и порнографии». Особенное беспокойство у пятидесятников, а вслед за ними - и у экспертов московской прокуратуры вызвало разлагающее, по их мнению, воздействие мультсериала на подрастающее поколение. Противников «Южного парка» очень горячо поддержали и функционеры «Молодой гвардии Единой России». Они прекрасно уловили общую тенденцию борьбы за нравственность и высокие христианские ценности.

Если бы решение оказалось положительным (для пятидесятников), то закрыли бы, скорее всего, не только мультик, но и транслирующий его канал «2х2». Тем более что у него как-то сразу к этому времени и лицензия заканчивалась. А продлевать ее должны были с учетом мнения общественности (которая, впрочем, рекомендовала лицензию продлить) и результатов суда. На сегодняшний день судьба канала уже решена положительно, лицензию продлили, хотя борьба вокруг мультика продолжается.

На первый взгляд, перед нами - типичный конфликт по вопросу о свободе слова, за которым, возможно, стоит «спор хозяйствующих субъектов», причем как раз в самом буквальном смысле - частот эфирного вещания свободных уже не осталось. А кому-то очень надо…

Достаточно типичный конфликт для российского варианта буржуазного общества, который, конечно, должен быть интересен левым в качестве очередного примера лицемерия и несправедливости, но не более того.

Однако с South Park все гораздо сложнее и интереснее. Ведь запретить его пытались не только в России, но и в куче других стран, в первую очередь, и наиболее активно - в США. И в роли доносчика выступают не православные, а протестанты. Которые уж, во всяком случае, не должны быть неосведомленными и международных идеологических тенденциях.

Все дело в том, что «Южный парк» - сериал с явным и общеизвестным критическим содержанием, часть современной левой культуры. Критика «американского образа жизни» с его потребительством, ханжеской религиозностью, милитаризмом и показным звездно-полосатым патриотизмом является его основным стержнем.

Казалось бы, что нашим властям до антиамериканизма? Сегодняшняя официальная Россия не то чтобы Америку сильно жалует. Но за антиамериканской сатирой проступают (хотя и не акцентируются) и более глубокие пласты, которые можно было бы определить антибуржуазными. В общем, классовая солидарность элит оказывается в данном случае важнее их геополитических разногласий. Антиамериканский мультик собираются запрещать именно в тот момент, когда экран телевизора буквально залит антиамериканской пропагандой! А «Молодая гвардия Единой России» - в первых рядах гонителей. Случайность? Отнюдь.

Конечно, сатира «Южного парка» дается далеко не всегда «в лоб», хотя порой имеют место и прямые политические выпады (как в эпизодах про войну в Афганистане или про конфликт между США и Канадой). В противном случае эти истории просто не прорвались бы на экраны телевизоров к массовой аудитории. Однако показательно, что и противники мультфильма предпочитают скрывать свои политические претензии, обращая внимание исключительно на «непристойности», «насилие» или «пошлость». В этом плане история войны правоконсервативных организаций всего мира против «Южного парка» ужасно похожа. И, как назло, общий фон один и тот же: экраны телевизоров полны «непристойностью», «насилием» и «пошлостью», которые никого не волнуют и не смущают, а нападение ведется на достаточно невинный в этом отношении мультик.

Разумеется, значительная часть поклонников «Южного парка» политическую подоплеку сериала не воспринимает, а видит в нем лишь забавные истории про смешных детей и придурковатых взрослых. Именно поэтому противники сериала тоже предпочитают говорить о чем-то второстепенном. Ведь начни они атаку «в лоб», на политическую составляющую фильма, они бы только способствовали политизации его поклонников, разъяснили им то, чего многие из них не понимают.

С точки зрения левых все обстоит как раз наоборот. Конфликт вокруг South Park позволяет вести пропагандистскую кампанию, постепенно разъясняя тысячам его поклонников идейное содержание их любимой ленты. Вроде бы не ахти какое дело - мультфильм, он все же и остается мультфильмом, не претендуя на большее. Только заметим, что создатели «Южного парка» сделали то, о чем многочисленные левые интеллектуалы только рассуждают. Они прорвались к массам. Они создали небольшой плацдарм в борьбе за культурную гегемонию. А мы вместо того, чтобы его использовать (так ли уж много у нас подобных плацдармов?), предпочитаем теоретизировать о судьбах культуры в собственном кругу.

В любом случае, люди, которые интересуются «Южным парком», способны воспринимать идеи, язык и пропаганду левых куда лучше, чем те, чьи вкусы и мировоззрение формируется под влиянием белогвардейских блокбастеров типа «Адмирал» или «Господа офицеры». Последних, кстати, в разы меньше. Уж больно плохое получается у наших официальных фильмоделов заказное искусство…

На акции в защиту «Южного парка» вышли молодые люди, совершенно аполитичные, которым еще несколько недель назад и в голову не пришло бы участие в пикете и любой другой форме активизма. Собственно, это и объясняет, почему пикет на Пушкинской площади 13 сентября 2008 года разительно и в лучшую сторону отличался от множества других мероприятий, проходивших на том же месте в прежнее время. Обычно на пикетах люди находят старых знакомых, со многими из которых, впрочем, предпочитают знакомство не поддерживать… А здесь на пикете люди знакомились. Обретали новый, совершенно неожиданный для них опыт, зажигаясь общим настроением и выкрикивая все более политизированные лозунги («Запрещаем запрещать!», «Кенни - герой, цензуру - долой!», «Кенни - да, сектам - нет!» и т.д.).

Акции протеста, начатые группой активистов в поддержку «Южного парка», сразу же привлекли куда больше внимания и сочувствия, чем традиционные темы левых (солидарность с бастующими рабочими, вопросы образования, пенсионная реформа и т.д.). Радоваться здесь особенно нечему, но есть над чем задуматься. Удивительным образом, судьба Кенни и других героев мультфильма волнует людей куда больше, чем судьба реальных людей и даже, в конечном счете, их собственная. Можно иронизировать над этой поразительной особенностью массового сознания, но надо понимать, что за ней скрывается. Да, люди готовы выходить на акции протеста, проявлять гражданскую активность - по вопросам, которые их в самом деле волнуют. Нелепость в том, что волнуют их не те вопросы, которые нам как левым кажутся самыми важными, и даже не те, которые объективно являются самыми важными с точки зрения объективных интересов - ведь очевидно, что для молодежи, собравшейся на Пушкинской площади, вопросы реформы образования должны быть куда важнее, чем судьба «Южного парка». Увы, такова реальность сегодняшнего российского массового сознания, и с этой реальностью надо считаться.

Массовое сознание гораздо гибче, чем обычно кажется. Настроения общества и отдельных его групп могут меняться достаточно быстро. Их надо улавливать и уметь на них воздействовать, если мы хотим, чтобы процесс шел с нужной скоростью и в нужном направлении. Однако это предполагает такую же гибкость с нашей стороны, умение ухватиться за любой шанс, воспользоваться любой предоставляющейся нам пропагандистской и политической возможностью.

Такую возможность предоставили нам пятидесятники и прокуратура своей атакой на South Park. Маленькая кампания в защиту мультфильма может обернуться богатыми возможностями разъяснительной работы среди молодежи. А кроме того, она может и должна закончиться победой.

Если мы будем успешно бороться за «Южный парк» (и на множестве других открывающихся сегодня «случайных» площадок), то многие из тех, кто сегодня приходят защищать мультсериал, завтра появятся на «Антикап-Фесте», а потом и в рядах демонстрантов, добивающихся чего-то по-настоящему серьезного. Надо только чтобы левые выступили по отношению к своим новым товарищам в роли добросовестных, терпеливых и ненавязчивых учителей политики.

А хороший учитель - это тот, кто понимает ученика.

ДРУЖБА ПО РАСЧЕТУ

Когда президент Венесуэлы Уго Чавес первый раз приезжал в Россию, мало кому могло прийти в голову, что этим двум странам в ближайшем будущем предстоит стать друг для друга важнейшими союзниками.

Ноябрьская Москва команданте не понравилась. Он прилетел сюда уставший после длинного европейского турне. Было холодно, и президент простудился. На обратном пути в самолете он читал «Преданную революцию» Троцкого, которую сунул ему кто-то из испанских левых.

Затем визиты в Россию участились, и оказывались один удачнее другого. Договаривались о поставках вооружения и сотрудничестве в нефтяной отрасли. Чавес уже не ограничивался Москвой, он посещал индустриальные города - один раз это был Ижевск, во время последнего визита - Оренбург. Теперь речь идет уже не только о закупках вооружения, но и о создании совместного венесуэльско-российского инвестиционного банка. Корабли российского флота плывут в Карибское море к берегам Венесуэлы для совместных учений. В ближайшее время московский телеканал Russia Today начнет вещать на испанском языке, так что присутствие России в Латинской Америке усиливается также на информационном уровне. И в значительной мере это результат дружбы с Венесуэлой.

Президент Чавес - человек увлекающийся, и на сегодняшний день он буквально влюблен в Россию. Однако межгосударственные связи редко зависят от личных симпатий и антипатий политиков, тем более что в самом Каракасе далеко не все в восторге от сближения с Москвой. Да и в Москве дружба с Венесуэлой вызывает далеко не однозначные чувства.

Идеологически Венесуэла Чавеса явно отличается от России Путина и Медведева. Революционные власти Каракаса проводят национализации, критикуют буржуазию и мобилизуют массы на классовую борьбу. В Москве предпочитают порядок, стремятся к развитию рынка и заботятся о том, чтобы богатые люди могли беспрепятственно наслаждаться своим богатством (при условии, конечно, что они не лезут в антиправительственную политику). Единственное, что сближает Москву и Каракас, так это возрастающая конфронтация с Соединенными Штатами.

Для латиноамериканского революционера Чавеса, однако, такая конфронтация идеологически оправдана и неизбежна. Напротив, в Кремле изо всех сил стремились этой конфронтации избежать, делали всё возможное, чтобы ее смягчить. Увы, ничего не выходило - сами же Соединенные Штаты своими действиями загоняли Кремль в лагерь своих противников.

С появлением Дмитрия Медведева на посту президента многие связывали надежды на смягчение конфликта с Западом и постепенное примирение с либеральными оппозиционерами внутри страны. Однако история распорядилась иначе. Парадокс текущего политического процесса в том, что именно Медведев, который воспринимался как представитель либеральной и миролюбивой части кремлевской элиты, оказался лидером, при котором Россия вступила в самую жесткую конфронтацию с США за последние 20 лет. Больше того, можно заранее утверждать, что и экономический курс правительства будет становиться всё менее либеральным. И дело тут не в личных симпатиях или антипатиях лидера страны, а в объективной реальности, не оставляющей других вариантов. Мировой кризис диктует свои законы. Если даже в Англии и Америке правительство вынуждено национализировать компании, пытаясь спасти рынок от полного краха, то уж в России бизнес сам бросится к государству за поддержкой при первых же серьезных проблемах. А проблемы предстоят немалые. Пока мы только обсуждаем и предвкушаем кризис. Падение биржевых курсов и странное поведение валют на финансовом рынке, в сущности мелочи. Банки страдают от нехватки денег, ужесточают условия ипотечных кредитов, а рынок недвижимости живет в ожидании краха. Но и это - не более чем тучи на небе, предвещающие настоящую грозу.

Кризис требует изменения политики. Важнейшее условие выживания в условиях, когда повсеместно свободный рынок сменяется протекционистской политикой - найти себе торгово-политических партнеров, совместно с которыми можно будет пережить трудные времена.

Старые блоки и союзы, созданные в другой период и под другие задачи, оказываются непригодными для решения новых задач или даже обузой. Чего стоит сотрудничество внутри СНГ, показала российско-грузинская война. Не нашла Москва и должного понимания в рамках Шанхайской Организации Сотрудничества, где всё более стремится доминировать усилившийся Китай. Дружить с государствами-изгоями тоже накладно: сотрудничество с ними обременительно в моральном и материальном смысле, и не приносит особых выгод. Однако по мере того, как развивается конфликт с Западом, российские элиты открывают для себя существование глобального Юга, обнаруживая на карте совершенно забытые континенты - Африку и Южную Америку.

Запоздалый урок географии, похоже, пошел впрок. Экономика, торговля и политика медленно и болезненно переориентируются.

В этом плане дружба с Венесуэлой - больше, чем партнерство между двумя странами. Нравится это кому-то или нет, но сегодня Чавес является моральным лидером Латинской Америки. И сближение с ним открывает перспективы российского присутствия на континенте в целом, придавая этому присутствию правильную идеологическую окраску. Другое дело, что в самой Москве, видимо, испытывают неловкость, оказываясь в роли партнера латиноамериканских левых. Идеология и мировоззрение отечественных элит так же далеки от левых идей, как Москва от Каракаса. Даже умеренные левые, находящиеся у власти в Бразилии или Уругвае, и проводящие вполне буржуазную политику, выглядят ультра-радикалами на фоне наших чиновников. И всё же положение обязывает: противостояние с США заставляет не просто искать партнеров, но и находить идеологические формулы, наиболее соответствующие такому положению дел. Каковы альтернативы в условиях противостояния? Если Кремль не научится дружить с Чавесом и другими левыми, единственным вариантом остается дремучий национализм. К счастью, такие взгляды для российских элит еще менее привлекательны, нежели риторика антиглобалистов. И не только из-за своей неэстетичности. Если дать простор националистическим настроениям, то градус агрессии почти сразу начнет зашкаливать. От респектабельного национализма до оголтелого фашизма дорога прямая и скорая. А идеология национального превосходства в многонациональной стране может оказаться фактором дестабилизации.

В Кремле подобные двухходовые задачки решать умеют, а потому понимают: уж лучше дружить с антиглобалистами типа Чавеса или умеренно-респектабельного бразильца Лулы.

Потому, несомненно, дружба между Россией и Латинской Америкой будет не просто крепнуть день ото дня, но и отражаться на официальной риторике властей. Проблема лишь в том, что риторику надо чем-то подкреплять. Чавес не потому популярен в народе, что каждый день ругает США, а наоборот, может уверенно ругаться с «янки», потому что чувствует за спиной поддержку народа. Эта поддержка завоевана его социальной политикой - не всегда эффективной, но неизменно ориентированной на удовлетворение потребностей бедного большинства. Для гламурной российской элиты это самая странная и непостижимая особенность венесуэльской политики. Выучить слова нетрудно, но перенять образ мысли и тем более действия… Последнее вряд ли получится.

А между тем, экономический кризис скоро потребует не слов, а действий. И если социальная политика не будет радикально переориентирована, в условиях растущей безработицы и прекращающегося экономического роста никакая прогрессивная риторика не поможет.

ГОРЕ ПОБЕДИТЕЛЯМ

Прошлой весной, когда впервые пошли разговоры о предстоящем падении рынка недвижимости в России, большинство экономистов отреагировало на них с нескрываемым презрением. Как можно говорить о спаде, если цены растут? К осени обстановка переменилась настолько, что обсуждаются уже только сроки и масштабы краха.

Риэлторские конторы и строительные компании дают клиентам скидку до 40%, однако и это не позволяет оживить рынок. С другой стороны, подобные скидки демонстрируют, насколько завышена цена. Можно снизить её наполовину, и даже больше - помещения всё равно будут уходить с прибылью.

Почти десять лет подряд спекулятивные сделки с недвижимостью были почти столь же привлекательны для российского бизнеса, как торговля нефтью и оружием или кража леса. Однако всему приходит конец. Спрос стремительно падает. Попытки продавцов удержать цены лишь готовят условия для превращения краха в катастрофу. Чем дольше удастся в такой ситуации удерживаться на грани, тем более стремительным и масштабным будет падение.

Дело уже не в рынке недвижимости как таковом. На фоне мирового кризиса российская экономика держится пока сравнительно неплохо. Если сравнить Россию с соседним Казахстаном, то все наши трудности покажутся мелкими неурядицами. Однако устойчивость российских рынков тоже весьма относительна, о чем свидетельствуют периодически повторяющиеся падения биржевых курсов и множество других симптомов. В такой ситуации обвал рынка недвижимости может стать сигналом для начала общего падения. Чтобы сошла лавина, порой достаточно хлопнуть в ладоши. А здесь хлопок ожидается весьма громкий.

Уверенность в себе, демонстрируемая Кремлем на протяжении последних лет, основывалась на совершенно реальных достижениях - рост экономики, сокращение государственного долга, увеличение валютных резервов государства, повышение жизненного уровня. Были эти достижения результатом мудрой политики или счастливым последствием высоких мировых цен на нефть, не имеет значения. Власть могла ссылаться на них, и они были реальны.

Но одно дело - управлять кораблем при безупречной погоде, другое дело - бороться со штормом. В марте нынешнего года, когда благополучно завершилась операция по передаче власти в Кремле, чиновники и политики могли торжествовать. Они победили. Они обеспечили преемственность власти, сведя на нет и без того хилую оппозицию, причем сделали всё, не нарушив Конституции. Они радостно перераспределяли кремлевские кабинеты и перевешивали таблички на дверях.

К несчастью, власть в России сродни должности директора порохового погреба. Почета, конечно, много, но именно потому, что всегда есть риск взлететь на воздух. Оппозиционеры, разумеется, обвиняют Кремль в репрессиях и диктатуре, но существующий в стране порядок держится отнюдь не на штыках и не на дубинках ОМОНа. Власть сегодня сильна именно потому, что пользуется реальной поддержкой населения. Вопрос в том, сохранится ли подобная поддержка в период экономического кризиса и какие меры предпримет Кремль для того, чтобы этот кризис пережить. К тому же источником проблем становится не только социальное недовольство. Опыт Америки уже показал: когда ситуация становится по-настоящему плохой, без правительственного вмешательства не обойтись. Однако тут палка о двух концах: государство не сможет спасти всех. Что будут делать те, кто не попал в список счастливых получателей помощи? Молча тонуть или бороться?

Для того чтобы благополучно пережить кризис, власти нужна стратегия, программа конкретных действий и идеология. Сегодня нет ни первого, ни второго, ни третьего. Вывод напрашивается - придется идти по ухабам, сталкиваясь со всё новыми неприятными сюрпризами. Дойдут не все.

Те, кто вчера выглядел торжествующими победителями, завтра могут оказаться несчастными жертвами неконтролируемых обстоятельств. Но ведь они же сами хотели власти и почестей!

К сожалению, высокое положение подразумевает и соответствующую ответственность. А падать с высокой табуретки, в самом деле, бывает очень больно.

Специально для «Евразийского Дома»

СПИСОК ЖЕРТВ

Молодого человека мне представили как специалиста по стратегическому консультированию. «О чем и кого он консультирует?» - поинтересовался я. Выяснилось, что консультирует он собственного начальника, а фирма их занимается тем, что рекламирует рекламные агентства.

За время экономического подъема в столицах и крупных городах было создано много рабочих мест…

Когда подул холодный ветер кризиса, в сознания многих начали закрадываться смутные сомнения. А есть ли вообще необходимость во всех этих консультантах и посредниках, в существовании бессчетных контор, расплодившихся за последние 5-6 лет. Месяца полтора назад я случайно заглянул на форум, где обсуждали свои проблемы сотрудники риэлтерских фирм. Они обсуждали надвигающийся кризис, и, естественно, первая реакция состояла в том, что никаких проблем нет, спада не будет, всё отлично, просто зашибись.

Затем оптимисты куда-то поисчезали с форума, дискуссия становилась всё более тревожной, пока наконец кто-то не задал роковой вопрос: «А скажите, кто из вас умеет делать хоть что-то действительно полезное людям?»

Тема обсуждения тут же резко сместилась в практическую плоскость. Кто-то вспоминал, что прежде умел разводить цветы, другие хвалились тем, что могут сажать картошку, один из участников форума даже сообщил, что способен чинить велосипеды. Молодые как-то совсем загрустили - полезных навыков, наработанных предыдущим поколением в эпоху распада Советского Союза, у них не было.

Между прочим, эти молодые люди - несмотря на несколько странные должности, которые они занимают в современных конторах - по большей части отнюдь не бездельники, к тому же все они неплохо образованны. Короче, могли бы делать что-то действительно полезное, не только перекапывая картофельное поле, но и в сфере интеллектуального труда. Беда в том, что современное общество перед новым поколением значимых и социально-осмысленных интеллектуальных задач не ставит.

В этом смысле кризис может оказаться очень полезным событием для отечественного рынка труда. Сократится число агентств по продаже недвижимости, всевозможных консалтинговых компаний и аналитических центров, посреднических контор и экспертов по маркетингу. Уменьшится и число банков. Закроются некоторые глянцевые журналы - за неимением аудитории. Работу потеряют множество людей, привыкших к европейским зарплатам и американскому образу жизни.

Свободный рынок, в который они искренне поверили, повернется к ним спиной.

Вопрос в том, что сделает государство для того, чтобы решить возникающие проблемы. Крушение сложившейся структуры неизбежно, однако новая структура не придет ей на смену сама собой. Остановить начинающуюся катастрофу уже невозможно, как невозможно остановить ураган или цунами. Но то, как долго мы будем жить в условиях кризиса, насколько остро он скажется на нашей жизни и чем закончится, в значительной мере зависит от политики государства.

Кризис - это не только бедствие, но и возможность многое изменить и исправить.

Увы, этой возможностью не воспользуются до тех пор, пока не станет по-настоящему плохо.

Большинство мировых правительств едины в нежелании понимать системную природу кризиса. Оно и понятно. Ведь признать это означает признать и собственную коллективную ответственность за происходящее, признать, что вся предшествующая экономическая и социальная политика - порой на протяжении десятилетий - создавала предпосылки и условия для нынешней катастрофы. Это значит отказаться от господствующей экономической философии, а главное - изменить цели и социальную ориентацию своей политики.

Не желая признавать системную природу кризиса, правительства пытаются спасти положение дел, борясь не с его причинами, а с внешними симптомами. И не могут придумать ничего лучшего, кроме как бросать огромные суммы общественных денег на спасение обанкротившихся частных компаний. Общество должно служить инвесторам. Некомпетентность капитала должна быть компенсирована государственной благотворительностью. Национализация призвана прикрыть провал приватизации.

Гуру экономической теории и звезды либеральной публицистики много лет твердили миру, что всякое государственное вмешательство есть зло, что свободный рынок сам решает все проблемы. Приватизировали, приватизировали и ещё раз приватизировали. Снижали налоги. Убирали таможенные тарифы и правительственный контроль. Проводили дерегулирование.

Результатом стал хаос.

Рынок не то чтобы не работает. Он как раз отлично работает. Итогом его работы является разрушение общественных связей, которое мы наблюдаем по всему миру. А созданные в рамках свободного предпринимательства структуры распадаются, поскольку они всё равно не могут решать стоящие перед ними проблемы - эти проблемы принципиально неразрешимы в рамках рыночного подхода.

Нам долгое время говорили, что приватизация покончит с паразитизмом и неэффективностью, что государственные средства больше не пойдут на то, чтобы затыкать дыры, возникающие из-за плохого чиновничьего управления. Но стоило рынку дать сбой, как нам объясняют, что необходимо потратить миллиарды и миллиарды общественных средств на спасение частного бизнеса. Государственный сектор никогда не получал дотации и поддержку в размерах, даже близко сопоставимых с теми, на которые сейчас претендуют частные корпорации.

В США пытаются изыскать 700 миллиардов долларов, в России речь пока идет о 50 миллиардах, но это лишь первый транш.

Фактически мы видим процесс стихийной национализации, порожденной самой же рыночной стихией. Выделяемые государством деньги и в США, и в России будут обеспечены акциями и имуществом компаний, долги которых предстоит оплатить. В принципе, это выглядит вполне справедливо. Если бы не несколько «но»…

Во-первых, нынешние долги и дефициты частных корпораций вызваны многолетним попустительством самого государства и политикой «поощрения бизнеса». Иными словами, все эти компании реально обязаны правительству гораздо большими деньгами, чем даже те астрономические суммы, которые сейчас выделяются на спасение частного сектора. Они не покроют и части его реального долга перед государством. Во-вторых, в России компании были приватизированы за копейки, а теперь правительство частично выкупает их по новой рыночной цене, которая к тому же, наверняка, будет завышена в каждом конкретном случае. Общество несет ущерб дважды.

Наконец, в-третьих, вся предшествующая политика поощрения бизнеса привела только к развитию безответственности, расточительства, коррупции и неэффективности в масштабах, которые и не снились государственной бюрократии (вернее, госчиновники во всем этом участвовали, но они были в данном процессе «миноритариями», получая лишь небольшую долю). Предоставление правительственной помощи лишь приведет к продолжению всё той же порочной практики. И дело не в людях, а в системе.

И всё же не это главное.

Главное то, что все эти денежные вливания всё равно бессмысленны. Не помогут ни американские 700 миллиардов, ни российские 50. Выделенные деньги просто сгорят в топке кризиса, которая потребует ещё и ещё топлива. Если тратить резервы Центробанка и Стабилизационный фонд такими темпами, как сейчас, то хватит года на полтора. Но это оптимистичный прогноз, не имеющий никакого отношения к реальности. Кризис будет требовать всё больших и больших трат. И чем больше денег бросают на спасение разрушающейся системы, тем больше требуется в следующий раз.

Суть в том, что подходит к своему логическому концу вся экономическая система, построенная за последние 20-30 лет. Никакими вливаниями денежной массы этот факт не отменить.

В медицине есть понятие - травма, не совместимая с жизнью. Иными словами, вы можете поддерживать пациента формально живым в течение какого-то времени, но жить в точном смысле слова он уже не будет.

Современная система финансовых и корпоративных институтов нынешним летом пережила такую же травму, не совместимую с жизнью. Она просто не может быть ни стабилизирована, ни восстановлена. И единственное разумное решение состоит в том, чтобы, отказавшись от попыток спасения, разрушить её и построить новую. Рухнет она всё равно, но разница между контролируемым разрушением и неконтролируемым состоит в том, что во втором случае слишком многие окажутся под завалами.

Ответ, который диктуется обстоятельствами, предельно прост. Корпорации, обращающиеся за государственной помощью, просто национализировать. Долги их списать - полностью или частично (это уже вопрос переговоров и тактики).

Стабилизационный фонд и резервы Центробанка - активно тратить, но не на выплату корпоративных долгов, а на строительство дорог и школ, модернизацию предприятий и научные разработки, переквалификацию кадров, повышение оплаты учителей, врачей и преподавателей вузов. Да, последствием этого будет ещё одно катастрофическое падение на бирже. Так оно случится в любом случае. Да, возрастет инфляция - так она всё равно вырвется из-под контроля в ближайшие месяцы. Да, корпоративные элиты будут в панике, но они и так показали, что ни на что не годятся. Да, ухудшатся отношения с США. А разве они улучшаются?

Разумеется, такая политика принята не будет. Она слишком радикальна и слишком явно противоречит нынешней философии элит. Вместо неё будут испытаны дорогостоящие полумеры, которые лишь усугубят кризис. Страх обидеть знакомых бизнесменов куда больше значит для чиновника, чем опасение, что он может вызвать недовольство миллионов людей, превращающихся из обеспеченного среднего класса в обездоленных безработных, не говоря уже о промышленных рабочих или массовой провинциальной интеллигенции, о существовании которых не вспоминают до тех пор, пока не приходит очередное сообщение о забастовках и массовых волнениях в очередном богом забытом губернском городе.

Но я готов держать пари, что спустя некоторое время всё равно придется принимать радикальные меры в духе вышеописанных. Только делать это будут на фоне гораздо более острого кризиса и уже после того, как сгорят необходимые финансовые ресурсы.

Ситуацию изменят сами жертвы кризиса. Когда их становится слишком много, они делаются опасны. И даже если они не протестуют, само по себе их массовое присутствие в столичных городах меняет политическую ситуацию.

Прежде чем образованные люди, лишенные привычного дохода в странных конторах, порожденных нефтяным бумом, научатся «делать что-то действительно полезное», должны произойти перемены в экономической и социальной политике. Нет ничего более глупого и вредного, чем второй раз за 20 лет обрекать массу образованных людей на то, чтобы копать картошку. Общество может поставить перед ними куда более значимые и масштабные задачи.

Вопрос лишь в том, чтобы общество само осознало, насколько оно нуждается в новом рывке, в новой системе ценностей.

НЫНЕШНИЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРИЗИС МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ СТРАШНЕЕ ВЕЛИКОЙ ДЕПРЕССИИ

Ольга Иванова, Андрей Романов

После войны с Грузией России не следует опасаться попыток Запада втолкнуть страну в автаркию, а со стороны собственных властей - очередного «закручивания гаек». Как считает известный российский политолог, директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий, и то, и другое в настоящее время вряд ли возможно. А вот нынешний экономический кризис может оказаться самым тяжелым с 1929 года. В интервью РИА «Новый Регион» эксперт также высказал особое мнение по поводу имперских амбиций Кремля и его роли в войне с Грузией. При этом он скептически оценил планы США захватить Иран, а также назвал главных врагов РФ и Украины.

«Новый Регион»: Сейчас появилось много версий относительно причин войны России и Грузии. Вы верите в теорию заговоров? На ваш взгляд, насколько вероятна версия о некоем соглашении между Кремлем и Вашингтоном о размене, согласно которому Россия якобы получает Абхазию и Южную Осетию, а Штаты - Иран?

Борис Кагарлицкий: Подобные версии невозможно обсуждать в принципе. Даже если они объективно верны, это ровным счетом ничего не меняет. Значимы и реальны только те события, которые происходят на глазах у всех. Их движущие пружины и их последствия не имеют ничего общего с какими-то тайными сговорами или разводками отдельных лиц, даже если всё это имело место. Заговорщикам только кажется, будто они управляют какими-то процессами, что-то решают и выстраивают. На самом деле их самих несет потоком. И чем более они конспирируют, тем более они зависимы от стихийного хода вещей.

В любом случае, Соединенные Штаты не получат Иран. Просто потому, что не знают с какой стороны к нему подступиться, что с ним делать и как избежать неприятных последствий. Бомбежками вопрос не решить, а война - это Ирак и Афганистан сложенные вместе и помноженные на десять. У США просто войск нет для этого.

«НР»: Как вы думаете, кто все-таки в России был инициатором военной операции против Грузии - Путин или Медведев?

Б.К.: Скорее всего, никто ничего не инициировал. Военные, ясное дело, готовились. Когда пошла пальба, Медведев и Путин были поставлены перед фактом: надо вмешиваться, другого варианта нет, всё готово. Отдать приказ не значит принять решение. Формальный приказ, конечно, отдавал Медведев. Скорее всего - без особого восторга.

«НР»: Некоторые эксперты утверждают, что Путин подставил Медведева с войной в Грузии. Мол, Путин руками Медведева развязал войну, чтобы затем вернуться в Кремль и при этом остаться в глазах Запада «чистым»?

Б.К.: Беспочвенные спекуляции. Широкомасштабные боевые действия в любом случае начала Грузия. Представим себе в этой ситуации, что Кремль сдал бы Южную Осетию. Тогда сегодня ровно те же, кто критикует власть за войну, нападали бы на неё за бездействие и сдачу позиций. Только благодарных слушателей у такой критики было бы намного больше. Так что у Кремля вообще никаких вариантов и никакого выбора не было.

А что касается отношений Путина с Медведевым, то последний был специально подобран Путиным, чтобы с его помощью мириться с Западом. Самая либеральная и умеренная фигура, не фигурировавшая в «деле ЮКОСа» и т.д. Зачем теперь Путину самому ломать собственные планы и сценарии? Нет, не Путин придумал сложную многоходовку, а обстоятельства изменились. Если кто-то кого-то «подставил», то это жизнь «подставила» кремлевских политиков со всеми их планами и схемами.

«НР»: Обострение отношений РФ с Западом приведет к новой мировой войне?

Б.К.: Россия второстепенный игрок на мировой арене, даже если её значение сегодня и повысилось. Военные конфликты возможны. Но если такое случится, причиной будет не Грузия, и даже не Крым. Надо помнить, что по всему миру ещё множество других источников напряженности.

«НР»: Запад на самом деле толкает Россию в автаркию?

Б.К.: Это невозможно. В рамках капиталистической системы о подобном могут говорить только люди, не знающие азов экономики. Другое дело, что все страны мира переходят от политики свободного рынка к протекционизму. Все друг от друга закрываются, поскольку тот, кто дольше будет жить по правилам свободного рынка останется без средств защиты в условиях мирового кризиса.

Не Запад нас куда-то толкает, не мы сами что-то выбираем, а все мы плывем по течению. Если во время грозы вы прячетесь по домам (и ровно то же делают ваши соседи), то не от того, что кто-то кого-то куда-то «загоняет».

«НР»: Тем не менее последствиями войны для России уже стало - вывод иностранного капитала из РФ, обвал на фондовых рынках… Какие неприятности еще ждут Россию?

Б. К.: Обвал на фондовых рынках начался задолго до Грузинской войны. Никакой связи тут нет, кроме обратной - в условиях уже начавшегося кризиса и неизбежного ухода иностранного капитала (не только из России - сейчас по всему миру складывается тенденция к репатриации капиталов) - терять нечего. Можно принимать жесткие решения, которые год назад казались бы чрезмерно рискованными. Причем это относится к Бушу и Саакашвили даже больше, чем к Путину и Медведеву. А экономика, конечно, рухнет. И не российская, а глобальная. Впереди самый тяжелый экономический кризис с 1929 года. Впрочем, я лично, опасаюсь, что нынешний кризис будет куда хуже, чем Великая Депрессия.

«НР»: Недавно Путин заявил, что у России нет имперских амбиций в отношении бывших советских республик. Можно ли доверять этому его заявлению?

Б. К.: Вопрос в том, что понимать под имперскими амбициями. Если речь идет о территориальных претензиях, то я не сомневаюсь в его искренности. А если речь идет о прибылях «Газпрома», то это уже совсем другой разговор.

«НР»: Как вы думаете, насколько вероятно возникновение новых военных конфликтов на постсоветском пространстве?

Б. К.: Вполне возможно. Хотя, в конечном счете, всё зависеть будет от внутреннего положения внутри бывших советских республик. Чем менее устойчива власть, тем она воинственнее.

«НР»: Россию и Украину ждет обострение отношений? Из-за Крыма, Севастополя, например?

Б. К.: Ситуация в Крыму уже сейчас внушает опасения. Киев явно провоцирует конфликт, но и в Москве достаточно желающих подлить масла в огонь. Ухудшение экономической или политической ситуации может создать и в Москве и в Киеве желание устроить небольшую заварушку, чтобы переключить на неё внимание общества. А заварушка может оказаться куда серьезнее, чем сначала планировали.

События такого рода легко выходят из-под контроля, вспомним злосчастного эрцгерцога Фердинанда, застреленного в Сараево. Другой вопрос, что если ситуация будет ухудшаться очень быстро, это, как ни парадоксально, может предотвратить внешние конфликты. Власти просто не успеют переключиться, развернуть общественное мнение. Они погрязнут во внутренних проблемах и конфликтах.

А с другой стороны, сейчас было бы очень важно бороться с теми, кто стремится столкнуть лбами два народа. С этой точки зрения, русские националисты - злейшие враги России, а украинские националисты - враги Украины.

«НР»: Как отразится война с Грузией на внутренней политике в России? Говорят, что будут «закручиваться гайки» и еще вопрос - есть версия, что Путин готовит себе возвращение на пост президента в 2010 году. Согласны ли вы с этим?

Б. К.: А зачем закручивать гайки? У любого действия должна быть конкретная цель и причина. Например: народ массово возмущается войной, потому приходится прибегать к репрессиям. Но население действия правительства одобрило. Зачем тогда что-то менять со стороны власти. Тот уровень репрессивности, который сейчас имеется в России, вполне соответствует социальной и политической ситуации. Больше того, технически, репрессивный аппарат сейчас вряд ли способен значительно повысить этот уровень, даже если поступит приказ. Не надо путать политический прогноз и интеллигентские страхи.

Что же касается того, что Путин что-то готовит и планирует, то это рассуждения пикейных жилетов. Политическим процессом управляет коллективная воля бюрократии. И в этом смысле какой-то безвестный чиновник администрации может играть в жизни страны несравненно большую роль, чем Путин с Медведевым вместе взятые. Тем более что таких чиновников - тысячи. Мы почему-то всё время думаем, что игрушка, подвешенная на ветровом стекле автомобиля, приводит в движение весь механизм, включая водителей, которые, кстати, меняются. А между тем, даже самый лучший водитель ничего не может сделать без мотора. Устройство этого мотора наших аналитиков не интересует совершенно. А жаль.

«НР»: Говорят, что мир после войны РФ и Грузии оказался в новой реальности? Какая реальность ждет Россию?

Б. К.: Грузинская война лишь продемонстрировала, что мы давно уже живем в новой реальности. Мы просто старались не понимать этого, дремали и видели сны о прекрасной глобализации. Грузинская война всех пробудила.

МАЛЕНЬКАЯ ГРАЖДАНСКАЯ

Личный опыт с элементами анализа

Это был странный государственный переворот, о котором все знали заранее. Ельцин умудрился еще весной 1993 года всех предупредить, что осенью разгонит парламент и сменит конституцию - кто не спрятался, он не виноват. Однако прятаться мы совершенно не собирались.

В то время я был депутатом Моссовета, одновременно работая экспертом в Федерации независимых профсоюзов России. И отвечал на те самые политические вопросы, вокруг которых все крутилось. Недели за полторы до рокового указа 1400 мы проводили в ФНПР международную конференцию. Главная забота состояла в том, чтобы успеть все закончить вовремя и дать возможность иностранным гостям покинуть столицу до того, как здесь начнут стрелять. Без эксцессов, однако, не обошлось. Москва и безо всяких государственных переворотов была в те дни местом странным и опасным. Утром, когда участников конференции нужно было заселять в гостиницу «Спутник», я обнаружил там такую картину… Предыдущей ночью в гостинице произошла перестрелка, не имевшая, разумеется, никакого отношения к политическому кризису. Какие-то бандиты с автоматами Калашникова пытались штурмовать вход в здание, кто-то из вестибюля отстреливался. Продолжалось это безобразие до тех пор, пока один из жильцов, разбуженный шумом внизу, не швырнул из окна гранату. Надоедавшая уличная пальба немедленно прекратилась, и теперь можно было, наконец, спокойно уснуть. Наутро там нашли три или четыре трупа.

Милиция вяло составляла протокол, а уборщики ликвидировали следы перестрелки, в то время как прибывающие гости регистрировались обычным порядком. В тогдашней России вовсе не обязательно было заниматься политикой, чтобы попасть под обстрел.

Между тем политический кризисстремительно приближался к куль- минации. В чем состояла суть противостояния? Как ни странно, это далеко не такой уж простой вопрос. Формально президент и парламент столкнулись в споре о границах своих конституционных полномочий. За этим стояло растущее по всей стране недовольство проводимыми неолиберальными реформами, стремительное падение жизненного уровня, разорение предприятий, умирание научных учреждений и стремительное обогащение владельцев полубандитского бизнеса. С точки зрения сторонников Кремля все дело было в сговоре коммунистов и националистов, которые пытались использовать «временные трудности» и «отдельные ошибки» для того, чтобы повернуть страну вспять. Однако, приглядевшись повнимательнее, можно было обнаружить, что в конечном счете борьба велась лишь за то, кто и как будет управлять приватизацией. «Красные директора» были возмущены разрушительной и безответственной политикой бывших комсомольских и партийных функционеров, составлявших ядро новой, формирующейся буржуазии. Они требовали своей доли, указывали на свою компетентность и взывали к социальной ответственности, вербуя себе сторонников в массах. А массы, отученные за годы советской власти от самостоятельной организации и политической борьбы, готовы были поддержать любого защитника, который избавлял их от необходимости действовать и думать самим.

Во время «кровавого октября» погибло немало демонстрантов и защитников Белого дома, где сидел отказавшийся расходиться парламент. Однако лидеры парламентской партии не слишком пострадали, а большинство из них продолжало свою политическую карьеру при новом режиме, пусть и не на первых ролях. Что же касается «директорской оппозиции», которая являлась ведущей социально-экономической силой за спиной парламента, то ее не только нельзя назвать проигравшей, но скорее следует признать выигравшей. Расстреляв Белый дом и перебив кучу народа, победоносная либеральная партия предпочла пойти на компромисс с серьезными людьми в директорских кабинетах. Приватизация была скорректирована, бывшие советские хозяйственники получили свою долю и в угоду им некоторые наиболее абсурдные и одиозные элементы реформ были ограничены (например, решили не продавать землю из-под домов и предприятий, не уничтожать полностью бесплатное образование и т. д.).

Однако прежде чем правящие круги достигли компромисса, который позволил российскому капитализму худо-бедно развиваться в течение следующих 15 лет, должна была произойти грандиозная разборка на улицах обезумевшей от реформаторских экспериментов столицы.

С юридической точки зрения действия Ельцина, разгонявшего законно избранный парламент и аннулировавшего конституцию, были типичным государственным переворотом в латиноамериканском стиле. Такой переворот сверху, «пронунсиаменто» уже не раз имел место в истории, начиная с Наполеона III во Франции и заканчивая президентом Фухимори в Перу.

Когда указ № 1400 был обнародован, в Моссовете собралось совещание, и переворот был единодушно осужден. В профсоюзах ситуация оказалась сложнее. Игорь Клочков, возглавлявший ФНПР, был настроен поддержать Верховный Совет, но что именно может сделать федерация, оставалось неясно. Формально в ней были миллионы членов, но никто не знал, способна ли профсоюзная бюрократия их понять. В руководстве ФНПР вполне реалистически оценивали свой авторитет в массах. Молодые левые, составлявшие костяк «экспертной» команды, напоминали, что оружие профсоюзов - стачка, так как если не будет призыва к ней, то организацию никто не будет воспринимать серьезно. Тем более что и аппарат, и основная часть рядовых членов организации были резко настроены против Ельцина - на этот счет у нас были достаточно внятные социологические данные. Но одно дело настроение, другое - способность к действию. Костяк аппарата ФНПР составляли ветераны советской профсоюзной бюрократии, известной в прошлом как «кладбище кадров». Они вполне резонно замечали, что организовать никакие массовые выступления трудящихся не смогут, да и вообще не имеют достаточного влияния. В итоге бурного обсуждения была принята компромиссная формулировка. Федерация призывала своих членов сопротивляться перевороту всеми имеющимися у нас законными средствами, «вплоть до забастовок». Этот компромисс, как часто бывает, оказался худшим вариантом. Он не удовлетворил никого. Верховный Совет прекрасно понял, что ФНПР впрямую к политической стачке призвать не решается и уж тем более не станет ее организовывать. А в Кремле данное заявление припомнили, когда все закончилось, - от ФНПР потребовали «исправиться», пригрозив разгоном. После того, как сопротивление перевороту было подавлено, в Кремле занялись «профсоюзной оппозицией». Пригрозив отъемом собственности ФНПР, власть легко добилась уступок. Клочков вынужден был уйти в отставку, а старые советские профсоюзы вновь пошли по привычному пути прислуживания власти, который и привел их, в конце концов, в «Единую Россию». Показательно, кстати, что и Клочков своему свержению не слишком сопротивлялся, «спасая организацию». Ценность профсоюзной собственности сознавали все.

Однако я опять забегаю вперед. В те дни мы, участники событий, не слишком утруждали себя многофакторным анализом и размышлениями о перспективах процесса. Переворот был вызовом, на который надо было ответить даже в том случае, если особой надежды на успех не было. Это было уже не политической, а моральной проблемой.

Большую часть двухнедельного кризиса я провел, мотаясь между Моссоветом, Белым домом и «Кривым домом», как называли здание профсоюзов на Ленинском проспекте (официальное название - Дворец труда). Поскольку от ФНПР толку было мало (разве что пару раз подвезли припасы осажденному парламенту), деятельность понемногу перемещалась в Краснопресненский райсовет, ставший чем-то вроде городского штаба сопротивления. Много написано о том, что мы были отрезаны от средств массовой информации, распространявших клеветнические сведения об осажденных. Однако не это было самым губительным. Сопротивление, разворачивавшееся в столице, было изолировано от остальной страны. Сегодня в провинции принято ругать москвичей, благополучных и зажравшихся. Но в сентябре - октябре 1993 года именно Москва дала бой Ельцину, именно столица встала на защиту конституции. Провинция, которая все последующие десять лет упорно голосовала против либералов, которая все это время копила протест, в 1993 году лишь пассивно наблюдала за происходящим. Две недели страна, как загипнотизированная, ждала развязки. Лишь изредка мы видели приходивших в Краснопресненский райсовет провинциалов с рюкзаками, самостоятельно проделавших путь до Москвы, чтобы присоединиться к нам. Это были единицы. Миллионы бездействовали.

Именно это бездействие провинции делало любую борьбу в столице заведомо безнадежной. Но и сломить сопротивление власти не удавалось. По крайней мере, до тех пор, пока оно было ненасильственным.

2 октября, утомленный двумя почти бессонными неделями, я уехал на дачу. О происходящем в столице 3 октября я узнал по телевизору, и тут же ринулся назад. В Краснопресненском райсовете сидел один Александр Краснов, которого вице-президент Руцкой (законный президент по версии парламента) назначил новым мэром столицы.

- Что происходит в городе? - спросил я.

- Не знаю, - совершенно искренне ответил он.

- А что в Октябрьском районе?

- Тоже не знаю. Но ты пойди и узнай.

- Дашь машину?

- У меня нет, но в Белом доме, наверно, есть.

В Белый дом мы направились вместе с депутатом Моссовета Владимиром Кондратовым и пресс-секретарем ФНПР Александром Сегалом. Никаких машин там, естественно, не было. Был полный хаос. В конце концов, мы достали машину сами, вернее ее предложил нам полный парень, представившийся отставным офицером КГБ. После отставки он занялся бизнесом, но когда дошло дело до пальбы, явился в Белый дом предложить помощь. Толком понять, кто чем руководит, ему так и не удалось, и он присоединился к нам, поскольку у нас хотя бы имелась более или менее ясная цель - добраться до Октябрьского райсовета.

По прибытии на место мы обнаружили столь же плачевную картину. Никто ничего не знал и ничем не руководил. Председателю совета сообщили о бронетранспортерах, идущих по Ленинскому проспекту, и он послал кого-то из депутатов узнать, есть ли на броне гвардейский знак. В самом деле, было очень важно понять, кто будет в нас стрелять - гвардейцы или обыкновенная армия.

По выходе из здания мы были захвачены группой пьяных мужиков в спортивных костюмах, с автоматами Калашникова. По виду они производили впечатление совершенных бандитов, но оказалось, это милиция. Надо сказать, что это очень неприятное ощущение, когда вам в живот тычут стволом Калашникова, передергивая затвор и одновременно дышат в лицо перегаром.

Нас отвезли в отделение, для порядка избили и уже собирались отпускать, но выяснилось, что наступил комендантский час, а потому ночевать придется в камерах. Ночью пришли серьезные люди из КГБ с какими-то списками. Услышав наши фамилии, они радостно улыбались и ставили на своих листочках галочки. Говорят, списки эти составлял еще Гавриил Харитонович Попов в бытность свою мэром. Возможно, не для того, чтобы нас арестовать, а просто так, для каких-то не вполне определенных целей. К октябрю 1993 года Попова уже в мэрии не было, но если это и в самом деле были его списки, надо признать, что бюрократия наша отличается изрядной преемственностью и стабильностью. В любом случае нам урок: не надо было на заседаниях с критикой мэрии выступать.

Утром нас перевезли в другое отделение милиции, сложив вместе с другими задержанными в газик - штабелями в багажную часть машины. Мне повезло, я оказался почти наверху. На мне лежал всего один слой людей, и можно было даже посмотреть в окно. Правда, увидеть довелось не много. По дороге попалась какая-то баррикада, увенчанная триколором, видимо, сооруженная сторонниками Егора Гайдара и Ельцина. Странные люди - зачем строить баррикады, если у вас есть танки?

По прибытии в новое отделение нас построили. Мы узнали, что являемся террористами, что мы ездили по городу и убивали ментов. Осталось малое: подписать соответствующие признания. Мы отказались. Избив нас, сотрудники органов правопорядка доступно объяснили, что никуда отсюда мы все равно не денемся. Нас будут обрабатывать столько времени, сколько надо, пока все не подпишем. Однако они ошиблись. Информацию из отделения нам удалось уже к середине дня передать на волю. Моя жена связалась с профсоюзными международниками, те вывесили сведения о нас на электронных конференциях - прообраз нынешнего интернета. Уже через час-другой вовсю закрутилась машина Amnesty International. Мне опять повезло - меня там помнили еще со времен, когда я был политзаключенным при Брежневе.

Пошли телефонные звонки - прямо в отделение милиции, в разные учреждения. Телефон надрывался. Приехало телевидение (программа «Человек и закон»). Это было самое экстремальное из моих интервью - его пришлось давать прямо через решетку. Затем прибыл Сергей Караганов, состоявший тогда в президентском совете: профессиональная солидарность и человеческая порядочность оказались важнее политических пристрастий.

К вечеру нас уже отпускали. Правда, возникла проблема: шофер нашей машины успел во всем признаться. Стражи порядка решили проблему с присущей им изобретательностью. Беднягу снова вызвали на допрос, обвинили в том, что он оклеветал честнейших людей, и снова избили. После чего показания, естественно, изменились.

Можно было идти домой. Но, черт возьми, начинался очередной комендантский час. Оставаться еще на одну ночь в обществе гостеприимных милиционеров почему-то не хотелось. Наши хозяева, однако, теперь страшно боялись, как бы с нами чего не случилось. Выйдете на улицу, а там другие менты. Опять загребут!

Решение было найдено простое и почти гениальное: к метро мы шли под конвоем спецназовцев в масках и при полном вооружении. Доведя нас до станции, они сердечно попрощались, заметив, что держались мы хорошо, а Ельцин - козел. Но приказ, сами понимаете.

Ранним утром уже у меня дома появился испанский журналист Рафаэль Пок. Разглядывая синяки и ушибы, он подробно записывал рассказы о том, кого и как били, причмокивая от удовольствия и вскрикивая: «Потрясающе! Великолепно! Какой сюжет!»

Приятно иметь дело с профессионалом.

За пятнадцать лет, прошедших с тех пор, изменилось многое, в том числе и наше собственное сознание. Быт и нравы Москвы стали другими, вчерашние противники власти стали ее поклонниками, а ее бывшие поклонники жалуются на «обманутые надежды» в эфире «Эха Москвы». Страна живет - вернее, некоторое время жила - в условиях стабильности. Но время от времени возникает вопрос: а как будут вести себя люди в случае очередного политического кризиса? И так ли сильно изменились общественные нравы, чтобы мы с уверенностью могли утверждать: в российской столице стрелять больше не будут…

© 2007-2009 «Русская жизнь»

КТО ОТВЕТИТ ЗА БАЗАР?

В годы экономического подъема правительство объясняло нам, что заработанные страной деньги тратить не надо, а надо откладывать на черный день. Логика вполне естественная для деревенской домохозяйки, но несколько сомнительная для многомудрых министров, которые должны понимать разницу между мировым хозяйством и сельским огородом. На волне финансового краха наша домохозяйка тоже рискует потерять свои сбережения, но она, по крайней мере, сама же и пострадает от собственной скупости.

Черный день наступил. Деньги будут потрачены. Лучше от этого не станет.

Средства, которые могли быть использованы для поддержки социальной сферы, модернизации экономики и развития современной инфраструктуры, будут брошены на оплату долгов российских корпораций. Тот факт, что эти корпорации, обладая многомиллиардными, грандиозными даже по мировым критериям капиталами, сумели наделать долгов, с которыми сейчас не могут расплатиться, не вызывает почему-то ни изумления, ни порицания. У них наступил черный день. Им надо помочь.

Почему-то помогаем мы и им - а не они нам. Бедные должны потуже затянуть пояса, чтобы облегчить жизнь богатым.

Заводы и фабрики, дороги и школы уже не будут построены. Зато нас защитили от инфляции, «стерилизовав экономику», не допустив появления в ней «излишней» денежной массы. Этот грандиозный успех Министерства финансов в борьбе с инфляцией мы сможем оценить в будущем году, когда падение покупательной способности рубля будет стабильно измеряться двузначными числами. Повышение зарплат и пенсий надо было сдерживать из-за угрозы инфляции. Но сейчас, когда надо спасать корпорации, предоставляя им многомиллиардные кредиты, об инфляционных последствиях этого решения никто почему-то не думает.

У них черный день! Их надо спасать!

Для успокоения публики сообщается, что кредиты приходят под залог корпоративных активов. Если компании не расплатятся, некоторая часть их имущества будет национализирована. Какое великолепное утешение, особенно если учесть, что это же имущество раньше было тем же государством передано им за копейки или вообще бесплатно. Иными словами, правительство сперва отдает собственность за так, а потом выкупает втридорога, да еще и снимает груз долгов с плеч владельцев корпораций.

Скорее всего, впрочем, спасти никого не удастся. Денег не хватит. Банкротства и дефолты неизбежны. Только они произойдут уже после того, как будет потрачен последний доллар из бывшего Стабилизационного фонда.

У этой замечательной политики есть конкретные авторы. И они заслужили наше внимание.

Разумеется, дело не в некомпетентности. Министр финансов Алексей Кудрин, проводя меры по «стерилизации экономики» или по выкупу корпоративных долгов, руководствовался не общими представлениями о народном благе, а желанием угодить отечественной буржуазии. Но за излишнее рвение на почве буржуазного классового интереса тоже надо платить.

В общем, назрело требование «Кудрина - в отставку!»

Какая разница? - возмутятся хранители марксистской ортодоксии. Вместо одного буржуазного министра нам поставят другого. Да, безусловно, так. Но дело не только в том, что, зная о судьбе собственного предшественника, новый министр будет несколько более осторожен в проведении своего антисоциального курса, но и в том, что для массового сознания зло всегда персонифицировано.

Когда большевики призывали «Долой министров-капиталистов!» они прекрасно понимали, что свержение нескольких зарвавшихся чиновников не будет означать конца капитализма. Но они также понимали, что невозможно бороться с капиталистической системой, не вступая в конфликт с ее конкретными защитниками и представителями.

Призыв «Кудрина - в отставку!» позволяет разъяснить суть нашей критики власти и суть наших претензий к системе. Свержение конкретного министра - не просто вопрос справедливости, но и вопрос общественного самоуважения. Добившись этого, люди начинают требовать большего. Все революции начинались требованием наказания виновников старой провалившейся политики. Естественным следствием этого является смена самой политики.

А вопрос об отставке Кудрина назрел.

Кто-то должен будет ответить за изъятие денег из экономики страны, за то, что эти деньги, вложенные в казначейские облигации США, пошли на финансирование войны в Ираке, за то, что российское общество должно было отказаться от ремонта школ и дорог ради игры с ценными бумагами американских ипотечных агентств. В этом смысле Кудрин виновен в гибели оренбургских школьниц куда больше, нежели повесившаяся учительница, которая все равно не могла ничего сделать с разрушающимся зданием.

Кто-то должен ответить.

С кого-то придется начать.

И Алексей Кудрин сегодня - самое подходящее лицо для того, чтобы ему был предъявлен счет общества.

ПРЕДИСЛОВИЕ К КРИЗИСУ

Российское общество охватила смутная тревога. Источником тревоги является мировой экономический кризис. А смутной она является потому, что граждане никак не могут понять, как связаны события в далекой Америке с их жизнью и каким образом биржевой крах скажется на их благосостоянии.

С одной стороны, даже обыватель, не слишком разбирающийся в тайнах экономики, догадывается, что финансовые потрясения такого масштаба, не могут остаться без последствий. А с другой стороны, нефть как добывали, так и продолжают добывать. Фабрики работают. Трамваи ходят.

И что это за капиталы, которые в считанные часы «сгорели» на бирже? Откуда они брались, куда делись? Всё туманно, запутано и двусмысленно.

И впрямь, прямого влияния на реальный сектор биржевой крах не имел, по крайней мере в России. Иное дело, что капиталы, крутившиеся на бирже, были в свое время изъяты из реальной экономики. Эти деньги могли быть вложены в строительство дорог и заводов, в модернизацию оборудования и повышение заработной платы рабочих. Теперь эти средства для экономики потеряны, и вернуть их не удастся. Но, в конечном счете, потеряны они были уже тогда, когда оказались в руках финансовых спекулянтов.

Короче говоря, кризис выявил, насколько иррациональной, несправедливой и бесперспективной является существующая система, но вроде бы пока не нанес материального ущерба основной массе населения. И всё же граждане инстинктивно чувствуют, что без неприятностей не обойдется. Люди забирают сбережения из банков, продают облигации инвестиционных фондов (их, впрочем, в России и покупали немногие), меняют рубли и доллары на евро, поскольку европейская валюта кажется им более надежной. В некоторых городах желающим купить крупную сумму евро приходится записываться заранее. Опять очереди, как в советскую эпоху.

Активизировались и квартирные воры. Коль скоро растет число людей, хранящих деньги дома, увеличивается и количество грабежей. Бертольт Брехт шутил, что ограбление банка не идет ни в какое сравнение с основанием банка, но в эпоху кризиса традиционалисты-домушники получают неожиданное преимущество над банкирами.

Между тем всё, что мы видим сегодня вокруг нас, - это ещё даже не кризис, а лишь предисловие к кризису. Правила игры и последовательность событий хорошо известны и изучены, начиная с XVIII века. После того, как падает биржа, наступает новый этап, когда работу теряют тысячи белых воротничков, обслуживавших спекулятивные игры финансового сектора. И не принципиально, где это происходит - в Москве или в Нью-Йорке. Падает потребление, сокращается производство, дешевеет нефть. Впрочем, запредельные цены на нефть и без того вызваны были не спросом, теми же спекуляциями. Пузырь лопнул, цены падают.

На очереди банки, риэлтерские конторы, страховые общества. Государство отчаянно пытается спасти финансистов, бросая в топку кризиса миллиарды долларов. Американское правительство готово пожертвовать 700 миллиардами, которых у него нет. Российские власти выделяют всего 50 миллиардов, причем эти деньги в наличии имеются. На этом, однако, заканчивается различие и начинается сходство. А сходство двух подходов состоит в том, что в обоих случаях деньги будут потеряны. Кризис остановить не удастся, а финансовые ресурсы правительства окажутся исчерпаны.

Речь идет не просто о дефиците средств у тех или иных компаний, а о распаде всей системы. Финансовыми инъекциями структурные проблемы не лечатся. Таким способом они только усугубляются.

Побочным эффектом антикризисных мер оказывается растущее огосударствление экономики. Эпоха приватизации завершилась тем, что бизнес оказывается не в силах не только развиваться, но и вообще жить без государственной поддержки. Причем в таких масштабах, которые даже в кошмарном сне не могли присниться чиновникам советского Госплана, не говоря уже о западных социал-демократах в добрые старые времена «смешанной экономики».

Тотальный либерализм готовит почву для перехода к «военному коммунизму». И это закономерно. Ведь необходимость государственного регулирования стала очевидной для правящих классов Запада из-за потрясений Русской Революции и Великой Депрессии. После крушения Советского Союза эти уроки были забыты. Глобальный реванш буржуазии перерос в пир победителей, безудержную оргию приватизации.

Сейчас, когда последствия двух десятилетий неолиберальной политики становятся очевидны для всех, встревоженные экономисты и напуганные миллиардеры говорят о повторении Великой Депрессии. Они не правы. Со времен кризисов ХХ века мировое хозяйство стало существенно масштабнее и сложнее. А все структуры, пригодные для его регулирования, за прошедшие двадцать лет уничтожены, подорваны или вывернуты наизнанку.

Нет, повторения Великой Депрессии не будет.

Будет гораздо хуже…

Специально для «Евразийского Дома»

ДВЕ АМЕРИКИ ДЛЯ ОДНОГО ПРЕЗИДЕНТА

До выборов президента США осталось уже менее месяца, а определить фаворита не удается. Барак Обама немного опережает Джона Маккейна и постепенно этот разрыв увеличивает, но дается это ему с огромным трудом.

Каждый из двух кандидатов опирается на свой собственный электорат, который ни резко увеличиться уже не может, ни сократиться. Вопрос лишь в том, какая из групп избирателей окажется больше и более эффективно отмобилизуется в день голосования.

Когда избирательная борьба ещё только начиналось, могло создаться впечатление, что внешняя политика станет главной темой дискуссии. Однако по мере приближения выборов разногласия по международным вопросам всё больше уходят на второй план. Ирак перестал быть центральной темой. Положение там несколько улучшилось. Республиканцам выгодно пореже про него вспоминать, а демократам тоже лучше снять эту тему, ибо приходится признать, что в последнее время у администрации Буша там есть некоторые, хоть и скромные, достижения.

В Афганистане наоборот, становится всё хуже, но патриотизм, как самих кандидатов, так и их публики не позволяет им в полной мере оценить масштаб надвигающихся трудностей. С Пакистаном дела совсем плохи, но американский обыватель не очень понимает, где эта страна находится. Зато появилась новая тема - борьба с российским экспансионизмом. Тут, однако, существует фактический консенсус между кандидатами, и дебатировать нечего.

С экономикой совсем нескладно получается. Не то, чтобы консенсус сложился. Но просто оба кандидата в равной степени беспомощны, не знают, что делать. Правда, Обама это скрывает тщательнее и успешнее, чем Маккейн. Последний вообще проговорился, что в сложившейся ситуации ничего не понимает. Но и Обаме выдать себя за знатока нелегко. Надо как минимум озвучить какие-то рецепты. Между тем, кризис, с которым оба кандидата сейчас сталкиваются, не имеет прецедентов с 1929 года, а если посмотреть повнимательнее, то и Великая Депрессия прошлого века уже уступает ему по своим масштабам. Никаких заготовок и идей на случай катастрофы такого уровня ни у демократов, ни у республиканцев не было.

В этой ситуации на первый план выходит культурное противостояние. Это противостояние развернулось в Америке с момента появления на политической сцене Буша-младшего, но сейчас достигает своей кульминации. За Обаму - жители больших городов, университетских и культурных центров Восточного и Западного Побережья. Мультикультурное и многонациональное население Нью-Йорка и Сан-Франциско, академическая элита Бостона, Беркли и Нью Хейвена. За Маккейна - обитатели маленьких городков, где пять тысяч граждан набирается если считать с коровами, белые англосаксы протестанты, верующие христиане, которые не желают, чтобы их детям преподавали подозрительную теорию Дарвина. У них нет загранпаспортов. Они никогда не видели моря, они не путешествуют за границу, а порой не выезжают и за границы своего штата. Мир кажется им почти плоским, а географические познания заканчиваются информацией и приграничных поселках Мексики. Эти люди ни за что не хотят увидеть в Белом Доме черного президента, однако не потому, что они непременно расисты. Просто им кажется, что если в Вашингтоне воцарится кто-то не похожий на них, в мире произойдет какое-то ужасное нарушение самоочевидных правил.

Жители побережий презрительно обзывают этих людей «красношеими» - «реднеками» (rednecks) из-за загара, который те приобретают, работая на своем ранчо. А сами «реднеки» с ненавистью говорят про «элиту» Северо-Востока и Тихоокеанского побережья, причем под «элитой» они понимают не тех, у кого в руках экономическая и политическая власть, а тех, кто читает книжки, знает иностранные слова и учился в приличных колледжах.

Столкновение двух культур дошло до кульминации с появлением на сцене губернатора Аляски Сары Пейлен, кандидата в вице-президенты от республиканцев. Сара Пейлен - типичное воплощение жизненных ценностей и представлений «реднеков». Она ненавидит аборты и обожает смертную казнь. Она женщина, самостоятельно сделавшая свою карьеру, и презирающая феминисток.

Когда кандидатура Сары Пейлен была объявлена, многие наблюдатели недоумевали. В конце концов, если республиканцам нужна была женщина (дабы привлечь разочарованных поклонниц Хилари Клинтон), можно было выбрать из числа консервативных ученых дам, которых есть немало и в этой партии. Но нет, Маккейн выбрал именно Сару с её смешным провинциальным акцентом, грамматическими ошибками и удивительной способностью вызывать неприязнь прессы. Похоже, что это далеко не случайность, и тем более не ошибка, а вполне продуманное, хотя и рискованное решение. Сара Пейлен способна сплотить электорат «реднеков», дать им ясный сигнал о том, что предстоит решающий бой с другой, ненавистной им непатриотичной, урбанистической и мультикультурной Америкой.

Побочно, впрочем, появление Сары сплотило и электорат другой стороны. И критика в её адрес зачастую выглядит не менее отталкивающей, чем «плебейская» демагогия республиканцев. Либералы осмеивают акцент губернаторши, потешаются над её пролетарским происхождением - в духе знакомых нам шуточек про кухарку, которая собралась управлять государством. В этих выпадах есть что-то глубоко антидемократическое, выявляющее внутреннюю несостоятельность американского либерализма, который обещает помогать бедным и обездоленным, но не скрывает своего презрения ко всем, кто не соответствует стандартам Йеля и Гарварда.

Выборы покажут, какой из двух лагерей (какая из двух Америк) сильнее. Но самая большая проблема в том, что джин культурного противостояния, выпущенный из бутылки, вряд ли туда вернется. Кто бы ни победил, другая сторона почувствует себя не только проигравшей, но и глубоко оскорбленной. Настолько оскорбленной, что не будет скрывать своего отчуждения от государства. Знаменитая лояльность американцев к своей стране и конституции будет поколеблена на культурном уровне. И если космополитичная среда крупных городов уже привыкла относиться к патриотизму и национальным ценностям с изрядной долей иронии, то для «реднеков» происходящее будет настоящей травмой. Настанет прекрасное время для развития ультраправых организаций и распространения разного рода фашистских теорий.

Между тем экономический кризис никуда не уйдет и не пощадит новую администрацию. Кто бы ни победил, он очень скоро обнаружит свою полную беспомощность перед лицом надвигающегося катаклизма. И это будет проблема посерьезнее любого культурного разрыва.

Только не надо забывать, что и культурный разрыв опасен не сам по себе, а именно на фоне экономических и политических трудностей. Проигравшая сторона (кто бы ей не оказался) очень скоро постарается взять реванш. И совершенно не очевидно, что речь пойдет о привычных процедурах в духе старой доброй американской конституции.

ПРОРОЧЕСТВО СБЫВАЕТСЯ

Молодой журналист Василий Колташов в Москве не был известен в качестве экономического аналитика. Однако стоило ему переехать в Афины, как он начал делать экономические прогнозы, один другого страшнее. Как назло они все сбываются. Причем, чем мрачнее прогноз, тем он точнее сбывается.

Возможно, на Колташова повлияла близость Дельфийского Оракула, или ему передали свое тайное искусство потомки древнегреческих пифий. Но при внимательном чтении прогнозов обнаруживается, что в основе всех предсказаний лежит всего лишь хорошее знакомство с «Капиталом» Карла Маркса и с докладом Николая Кондратьева о долгих волнах экономических циклов.

Удивительной особенностью экономической аналитики последних десяти лет было убежденное нежелание видеть очевидные вещи или признавать факты, которые были обнаружены и изучены сто и более лет назад. Либеральный mainstream не только отказывался обращать внимание на критику, которой подвергали мировой экономический порядок левые авторы, но не хотел вспоминать даже о тех противоречиях и проблемах рынка, на которые указывали в прошлом сами сторонники капитализма. В итоге главной задачей экспертов стало опровержение любых негативных прогнозов, а политики и бизнесмены, уверившись в безупречности существующей системы, готовы были принимать решения одно хуже другого, поскольку знали наверняка, что рыночный механизм скорректирует любые совершаемые ими глупости. Культ рынка на практике обернулся этикой тотальной безответственности. Пусть «невидимая рука рынка» убирает мусор и чинит то, что мы ломаем.

Людям свойственно верить в лучшее, особенно, когда речь заходит о последствиях собственных решений и поступков. И чем более настойчиво вам напоминают о том, что последствия будут не столь замечательными, как вы надеялись, тем больше вам хочется отмахнуться от подобных критиков.

Кассандру и Лаокоона с их мрачными пророчествами не послушали именно потому, что они говорили правду. Точно так же левых критиков либеральной глобализации разоблачали и осмеивали, а приводимые ими факты просто игнорировали или демонстративно отрицали. Теория переросла в практику. На протяжении полутора десятилетий не были предприняты минимальные защитные меры. Любые структуры государственного экономического и социального регулирования уничтожались, поскольку они «мешают работать рынку».

Когда, наконец, работа рынка привела по всему миру к беспрецедентному финансовому краху, государственные мужи бросились спасать экономику, выделяя обанкротившемуся частному сектору сотни миллиардов общественных денег, но уже поздно. Ведь деньги сами по себе ничего не решают, если уничтожены каналы и структуры, с помощью которых государственный сектор может эффективно воздействовать на экономику. 800 миллиардов американских и 50 миллиардов российских долларов будут потрачены зря. Не только потому, что финансовая дыра, которую с их помощью пытаются заткнуть, будет непрерывно расширяться, но и потому, что не существует каналов, по которым эти средства смогли бы дойти именно туда, где они необходимы, не существует механизмов контроля, которые бы гарантировали, что эти деньги будут потрачены именно так, как нужно.

Происходит системный распад финансового сектора на мировом уровне. На таком фоне обычный циклический спад превращается в неудержимое бедствие, против которого спасительных средств не существует. И проблема не в том, как предотвратить кризис или смягчить его, а в том, какую новую систему мы будем строить на руинах нынешней экономики.

Попытка построить глобальный порядок на основе свободного рынка обернулась катастрофой планетарного масштаба. На самом деле счастье человечества в том, что этот экономический порядок сам рушится раньше, чем он успеет уничтожить планету на экологическом уровне. У нас, как биологического вида, появляется шанс на выживание. И это главная хорошая новость.

Кто знает, возможно, нынешний экономический кризис будет с благодарностью восприниматься потомками как начало новой, более гуманной эпохи.

Специально для «Евразийского Дома»

НА ВОЛНЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО КРИЗИСА В РОССИЮ ПРИДУТ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПЕРЕМЕНЫ

Федеральная служба по финансовым рынкам приостановила на два дня торги на одной из крупнейших российских фондовых площадок - бирже ММВБ. С технической точки зрения это решение, конечно, оправданно. Это классическая модель поведения, к которой прибегают регуляторы во многих странах. В том числе в США. Кстати говоря, она была придумана после краха 1929 года и применяется, когда власти решают, что единственным способом остановить панику на рынке можно с помощью временного прекращения торгов, чтобы все участники этого процесса как-то пришли в себя и успокоились. Ставка делается на то, что через несколько дней у них будет новая информация и новое (более адекватное) состояние.

Однако, как показывает мировой опыт, это часто не срабатывает. Тем более что в данном случае мы имеем дело с очень мощными и объективными процессами. Остановить их такими мерами практически невозможно. Если у больного жар, то ему, конечно, надо давать аспирин. Это абсолютно правильное врачебное решение. Но это лишь симптоматическое лечение, оно не устраняет причину появления высокой температуры. На самом деле мы сейчас столкнулись с абсолютно уникальным явлением, которого не было даже в 1929 году. Тогда имел место мощнейший биржевой крах на фоне начинающейся мировой депрессии. Однако это не сопровождалось системным распадом всех институтов финансового и фондового рынка.

В настоящее время мы имеем дело с гораздо более грандиозным потрясением, которого никогда не было за всю историю капитализма. Речь идет о разрушении и распаде рынка как такового. И хотя мир очень близко подошел к этому в 1929-1932 гг., тогда он эту черту не перешел. Сейчас же произошло именно это. А значит, мы имеем дело с необратимым процессом.

Конечно, Россия относится к числу стран, которые в долгосрочной перспективе могут выиграть от этого кризиса, а в краткосрочной перспективе - пострадают от него в наибольшей степени. Страна, которая является поставщиком нефти, металлов и прочего сырья в условиях мировой рецессии, страдает в наибольшей степени (по сравнению со странами, являющимися производителями высокотехнологичной продукции или же просто потребителями - они лишь снизят свое потребление, а рабочих уволят у нас).

Итак, для России наступает очень тяжелая пора. Причем тяжесть кризиса увеличивается за счет психологических факторов. За последние несколько лет мы привыкли к относительному благополучию и стабильности, поэтому российский обыватель был в значительной мере настроен достаточно оптимистично. На самом деле это плохо. Скажем, советские люди, которые в 1990-е годы стали россиянами, были настроены весьма пессимистично. В каком-то смысле это было хорошо - для власти и правящих кругов. Поскольку любое улучшение ситуации воспринималось как чудо. Просто люди не привыкли к хорошему. Вот почему малейший позитив и улучшение воспринимались с огромной благодарностью и радостью. А ухудшение жизни, напротив, стоически переносилось. Люди психологически были подготовлены к лишениям и тяготам. И хотя 2000-е годы стали временем процветания далеко не для всех, но все-таки они были не так уж плохи. А значит, создали массовую психологию, когда люди, что называется, привыкли к хорошему и им будет трудно психологически перестраиваться.

Позитивный же момент кризиса состоит в том, что он подтолкнет к мобилизации внутренних ресурсов. Другого выхода у нас теперь и нет. Вопрос лишь в том, насколько российские правящие круги на это способны. Ведь мобилизация ресурсов предполагает не только раздачу приказов, но и проведение новой социальной и промышленной политики, сопровождаемые реструктуризацией экономики. Российским властям придется заново определить приоритетные задачи. И забыть амбициозные планы про 2020 год. Но при этом реализовать не менее амбициозные планы, но на этот раз уже реалистичных преобразований, что позволит нам использовать свой потенциал. Причем все это станет предметом острой политической борьбы. В этом смысле ближайшие 1,5-2 года станут не только временем экономических трудностей, но и серьезных политических перемен.

КИТАЙСКИЙ ПОРЯДОК

В Пекин я летел с главным намерением выяснить, что же думают китайские чиновники и эксперты о глобальном экономическом кризисе. Повод был самый подходящий.

С 13 по 15 октября в столице Китая работал Народный форум Европы и Азии, своего рода совещание представителей гражданского общества, предваряющее официальный правительственный форум Европы и Азии.

Аэропорт Пекина, все еще украшенный олимпийской символикой, поражает своими размерами и чистотой. Все практически стерильно, эффективно и лишено каких-либо черт восточной экзотики, если не считать таковой иероглифические надписи, соседствующие с английскими. Гостиница, где проходил форум, размещалась на окраине города, так что автобус долго ехал по окраинам, где нам открывался вид на бесконечную череду многоэтажных зданий, окаймленных обязательными строительными кранами. Вдоль дороги раскинулись бесконечные парки, многие из которых явно новые, деревья высажены совсем недавно. Был воскресный день, но людей почти не было видно. Не только в парках, обнесенных металлическими изгородями и украшенными вездесущими видеокамерами, но и на улицах новых кварталов. Пустовали и детские площадки, что, впрочем, естественно в стране с крайне низкой рождаемостью. В автобусах было мало пассажиров. Ничто не указывало на то, что мы находимся в самом населенном государстве земного шара.

Итак, стерильная чистота, эффективность и никакой экзотики. Именно таким Китай стремился нам показаться, и именно таким он представал нашему взору. Правда, время от времени за поворотом дороги или из-за густого ряда зеленых насаждений на несколько секунд открывался другой вид - то на хаотичный квартал, заполненный велосипедистами, пешеходами и груженными каким-то хламом повозками, то и вовсе на трущобы, напоминающие такие же точно нищие поселения на окраинах Бомбея, Дели или Найроби. Но эта картина возникала всего на несколько секунд и тут же исчезала, уступая место другому пейзажу. Безупречным дорогам, ухоженным паркам и новеньким многоэтажкам.

Короче, все как в Москве, только больше порядка и меньше народу…

Вскоре выяснилось, что нас не случайно поселили на окраине. Организаторы форума признались, что китайская сторона стремилась контролировать ситуацию. Меня сразу же предупредили, что нельзя публично говорить ничего такого, что могло бы «обидеть» хозяев. Список местных участников согласовывался с властями, а простые китайцы без специального разрешения не могли посетить форум. Система безопасности, через которую приходилось проходить, чтобы войти в отель, заставила бы позеленеть от зависти любого начальника первого отдела на советском оборонном предприятии.

Заседания форума открывали китайский министр иностранных дел Ян Цзечи, депутат парламента Финляндии Хейди Хаутала и депутат из Малайзии Чарльз Сантьяго. Китайский министр говорил о достижениях в области рыночной реформы и демократии. Хейди Хаутала начала свою речь с кризиса мировой экономики, а закончила, посетовав, что, если бы власть имущие более внимательно слушали рекомендации представителей «гражданского общества», требовавших регулировать рынки и остановить приватизацию всего и вся, нынешнего экономического хаоса можно было бы избежать. Чарльз Сантьяго был еще резче. Оценив происходящее как катастрофу капиталистической системы, он заявил, что настало время думать о социалистической альтернативе. Закончил он свою речь призывом выразить солидарность с его товарищами, томящимися в малайзийских тюрьмах.

Говоря о политических репрессиях, многие вспоминали Бирму. Один из индийских делегатов даже попенял мне, что российские военные обучают своих бирманских коллег, невзирая на то, что последние известны своим неуважением к правам человека. Я пообещал оповестить об этом российское общественное мнение (что в настоящий момент и делаю). Китайский делегат в аналогичной ситуации ответил, что его страна не вмешивается в чужие внутренние дела, а просто предоставляет помощь всем, кто о ней просит.

В стремлении узнать мнение китайских делегатов форума о мировом кризисе меня ожидала плачевная неудача. Хозяева форума просто не говорили ни слова о текущих экономических процессах. Они вообще не касались никаких актуальных тем и даже не отвечали на связанные с ними прямые вопросы. Зато они постоянно упоминали достижения своей страны в области повышения жизненного уровня и прав человека. Например, мы узнали, что в Китае существуют тысячи неправительственных организаций, занимающих важное место в решении важнейших вопросов общественной жизни. Некоторые из них были представлены на форуме. Например, Общество Великой Китайской стены, которое призвано изучать и популяризировать стену.

Разумеется, европейцам трудно понять правила китайской риторики. Но больше всего неудовольствия по этому поводу выражали не западные делегаты, а участники форума из Малайзии и Индии. Вообще трудно было представить себе больший контраст, как между индийской и китайской делегацией. Индийцы одеты пестро, говорили активно, часто спорили между собой. У каждого было собственное мнение, и каждого хотелось слушать. Функционеры и идеологи из Китая были все одеты в одинаковые костюмы, и речи их отличались между собой не больше, чем цвет их неизменных серых галстуков.

Контраст с Индией составлял, видимо, и культурный фон моих собственных впечатлений от поездки. Хаос, нищета, грязь и непредсказуемость улиц Бомбея и даже Дели резко контрастировали с образами Пекина. Однако индийская улица не только ужасала, она завораживала. Здесь, в стерильном Пекине, у меня не было чувства эмоционального контакта.

Впрочем, Пекин далеко не весь такой. Мы гуляли по старому городу с обтрепанным молодым французом по имени Пижон. Здесь была и обязательная азиатская толпа, и неразбериха. Люди, ожидающие на стоянке, заталкивали в автобусы пассажиров, которым посчастливилось дождаться нужного рейса. Велорикши приставали с предложением прокатиться вокруг стен Запретного города всего за 180 юаней (18 евро). Такси было невозможно поймать, а когда мы подкараулили машину, из которой вылезали пассажиры, водитель отказался нас везти, сославшись на то, что не знает дороги в район нашего отеля. В общем, мы наконец почувствовали себя в Азии.

Освоившись на месте, я обнаружил, что из отеля вполне можно выбраться при помощи общественного транспорта. Протащившись около часа вдоль однообразного и пыльного бетонного пейзажа, автобус привез меня к станции метро, почти не выделяющейся на улице, застроенной дешевыми (но уже претендующими на некоторый коммерческий масштаб) магазинами. Пройдя мимо нескольких десятков ржавых велосипедов, я уже собирался покупать билет, как наткнулся на новую проверку безопасности - сумки просвечивали, как в аэропорту. При этом куртки-плащи никто не проверял, так что под ними можно было пронести все что угодно.

Метро оказалось простым, дешевым и эффективным, станции объявляли по-английски, а в некоторых поездах был даже экран, показывающий рекламу. Кстати, рекламные ролики здесь длинные, каждый из них пытается рассказать вам целую историю. Так что ехать не скучно.

Рабочие кварталы представляют собой скопление пятиэтажек, мало отличающихся от наших хрущевок. Вдоль улицы выстроились однообразные ряды одноэтажных лавок и мастерских, построенных из плохого бетона или кирпича и заваленных всяким хламом. Люди ни слова не понимают по-английски, но охотно бросаются на помощь, начиная объяснять дорогу даже раньше, чем смогут разобрать, куда вы, собственно, направляетесь.

Прохожие в большинстве одеты неважно, носят дешевый китайский ширпотреб. Тренировочные костюмы, камуфляжные штаны, кургузые костюмчики, в лучшем случае - джинсы.

Площадь Тяньаньмэнь - пекинский аналог нашей Красной площади - полна приезжими из провинции, усталыми, изможденными, в поношенной одежде, но счастливыми, что смогли посетить это историческое место. Некоторые из них не могут даже позволить себе билет на вход внутрь. Более молодых, лучше одетых китайских туристов я увидел позднее в другом месте - на Великой стене, по которой мы с трудом вскарабкались вместе с коллегами из Бразилии и Филиппин.

На Тяньаньмэнь надо обязательно сфотографироваться на фоне огромного портрета Мао (единственное, пожалуй, что здесь напоминает о «коммунистическом» режиме), а затем вместе с многотысячной толпой двинуться к воротам Запретного города - старинного императорского дворца.

Запретный город поражает и одновременно угнетает своими пышными павильонами и воротами. Все они выстроены в едином стиле, золотые украшения сияют на красных стенах зданий. Огромное пространство организовано по принципу безупречной симметрии. Двор за двором, храм за храмом, павильон за павильоном. Бесконечное повторение, соединенное с изысканным однообразием. Тронные залы украшены конфуцианскими изречениями XVI века. Одно из них призывает придерживаться единственно верной доктрины, другое требует твердо идти по избранному пути, не отклоняясь ни вправо ни влево…

Ни один европейский дворец не только в XV веке, но даже и в XVII веке не мог соперничать с Запретным городом, построенным в 1420 году. Даже Версаль уступает ему - если не роскошью, то размерами. Но красота Запретного города не только восхищает, но и утомляет.

Пройдя все дворы и ворота, вы наконец оказываетесь в императорском саду - не очень большом и не слишком уютном. К тому же бывшее место уединения и отдохновения царственных особ сегодня переполнено народом. Многочисленные туристы присаживаются здесь, а иногда просто засыпают на лавочках, утомленные прогулкой по Запретному городу.

Вокруг Запретного города сохранились старые кварталы, невысокие дома из серого кирпича с черепичными крышами. Опять убогие лавки, ремонтные мастерские и ресторанчики. Замечательная особенность пекинской улицы - это ее запах. Улица пахнет специями, жареным маслом и выхлопными газами.

Большая часть старого города снесена в порядке подготовки к Олимпиаде. Центр представляет собой геометрически правильную систему широких проспектов, застроенных огромными зданиями, в которых разместились дорогие отели, торговые центры, банки и рестораны фастфуда. Здесь публика одета совсем по-другому, вполне качественно, но все равно не слишком изысканно. Пекинской уличной толпе далеко не только до московской, но и до дамасской.

Магазины полны брендовых товаров: средний класс вошел во вкус потребления и ценит «настоящее». Но бренды должны быть непременно самые известные, самые раскрученные. Если духи, то Dior, если джинсы, то Levi’s. Ничего другого китайский товаровед в упор не видит.

Симметрично напротив Тяньаньмэнь расположился район Кьянмэнь (Qianmen), что-то вроде московского Арбата, где тщательно реставрированные старые здания встречают вас сверкающими, но все еще пустыми витринами: торговые площади не заняты и в условиях кризиса, возможно, будут еще долго пустовать. Все очень красиво, но искусственно, стерильно. После одиннадцати вечера улицу закрывают и ставят полицейских. Зато в нескольких шагах отсюда сохранились остатки настоящего старого города с ресторанчиками, где не принимают кредитных карточек, и маленькими магазинами, где продают все сразу.

Говорят, что в Пекине, в отличие от приморского китайского юга, не умеют готовить. Это неправда. Вернее, преувеличение. Южане, вероятно, покормят вас еще лучше. Но в любой забегаловке старого Пекина вы за 60-80 юаней (6-8 евро) пообедаете куда лучше, чем в большинстве китайских ресторанов Москвы.

Однако, увы, я приехал в Пекин все же не ради прогулок по городу. Надо было возвращаться на конференцию.

Утомленная скучными официальными заседаниями часть делегатов форума стала собираться по вечерам, организовав собственные дискуссии, которые выгодно отличались от официальной программы. Известный экономист Уолден Белло выступил с докладом о финансовом кризисе, который живо обсуждался. Вот тут-то наконец появилась целая группа китайских официальных экспертов, которые сообщили нам свою позицию относительно мирового кризиса. Во-первых, мы узнали, что кризис - это очень сложное явление и потребуется еще несколько месяцев, чтобы разобраться в происходящем. Во-вторых, нам сообщили, что ничего страшного Китаю не грозит. Да, значительная часть золотовалютных резервов была вложена в прогоревшие американские банки и ипотечные компании, «но у нас еще много осталось». Да, спрос на китайские товары падает, но ничего страшного. Будет экономический рост не 10-12%, а 8-10% в год. Да, Китай слишком зависит от экспорта, но партия приняла решение помочь деревне, чтобы к 2020 году сельские жители могли покупать больше товаров.

В общем, все хорошо, прекрасная маркиза!

Между тем рынок недвижимости уже падает (квартиры подешевели на 10%, но покупатели все равно не торопятся), а экспорт сокращается. Уверенность китайских экспертов напомнила мне речи их российских коллег, которые я слышал всего восемь или десять месяцев назад. Посмотрим, что будут говорить эти же люди через год. И как будут вести себя здешние власти, когда обнаружат, что экономический рост прекратился, а то и ушел в минус.

Впрочем, самую замечательную идею китайские представители оставили напоследок. Один из них без малейшей иронии заявил, что его страна, верная принципам международной солидарности, бросает средства на спасение Уолл-стрит и поддержку американских банков.

В зале возникло некоторое замешательство. Большинство присутствовавших имели несколько иные представления о солидарности. Тем более что под влиянием кризиса даже в Восточной Европе наметился некоторый сдвиг влево. Делегат из Словении, не молодой уже человек, изумил западных коллег, заявив, что в этом году, пытаясь понять происходящее, впервые прочитал «Капитал» Маркса, а затем начал изучать работу Ленина об империализме.

Некоторые захихикали, а Уолден Белло одобрил своего словенского коллегу. Кризис принес много нового, но он также подтвердил хорошо известные старые истины.

«Читайте Маркса, читайте Розу Люксембург. Читайте Ленина, в конце концов!»

РОССИЯ ПОХОЖА НА ТОНУЩИЙ «ТИТАНИК»: СТАБФОНД ИССЯКНЕТ К ЛЕТУ 2009-ГО, НО ВСЕХ НЕ СПАСЕТ

Софья Кораблева

«Подушка безопасности и стабильности» России в виде стабилизационного фонда иссякнет к лету 2009 года. Такой прогноз в интервью РИА «Новый Регион» сделал известный политолог, директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий. Он подчеркнул, что на всю российскую бизнес-элиту, представители которой сейчас вступили в борьбу за получение госпомощи, стабфонда и золотовалютных резервов точно не хватит. По его оценке, бюджетную систему РФ ждет неизбежный крах осенью следующего года.

«К середине 2009 года стабилизационный фонд и золотовалютные резервы России будут полностью потрачены. Вопрос только в том, куда уйдут деньги: на оказание помощи ВТБ и Сбербанку, «Газпрому» или «Норильскому Никелю»? Может быть, власти решат до последнего поддерживать национальные проекты. Однозначно одно - денег на всех не хватит. Примерно три четверти финансовых структур, корпораций и элитных групп окажутся обделенными государственной поддержкой. Финансовых средств будет достаточно только для оказания поддержки одной четверти элит», - заявил «Новому Региону» Борис Кагарлицкий.

Эксперт обратил внимание, что конфликт российских элит начался при критическом уровне цены на русскую нефть - 70 долларов за баррель, а сейчас котировки «черного золота» находятся намного ниже этой планки. «При такой цене на нефть удовлетворить всех, оказать всем желающим государственную поддержку, нельзя», - заявил политолог.

Как полагает Борис Кагарлицкий, финансовые вливания госсредств в частный сектор и госкорпорации со временем будут только увеличиваться, но это не принесет серьезной пользы, поскольку деньги будут «сгорать».

По оценке эксперта, уже в обозримом будущем на нужды компаний из стабфонда будет тратиться по 100 млрд долларов в квартал, а к середине 2009 года все оставшиеся деньги будут распределены за считанные недели.

«Технически официально бюджет будет сведен при любой цене на нефть. Это сделают очень красиво. Но бюджет будет выполняться примерно до осени следующего года. Стабфонд закончится летом 2009 года, и несколько месяцев страна будет держаться за счет золотовалютных резервов. Окончательно бюджет развалится в октябре-ноябре 2009 года», - прогнозирует Борис Кагарлицкий.

Он подчеркнул, что предотвратить окончательный крах бюджета сегодня невозможно. По оценке эксперта, антикризисные меры необходимо было принимать три года назад, осуществляя инвестиции из стабфонда в российскую экономику.

«В этом случае сегодня стабфонда уже не было бы, и он не усугублял бы финансовый кризис в стране. Сейчас же нам надо ждать массового разворовывания бюджета. Это жуткий фактор», - считает политолог.

Комментируя ситуацию в российской банковской сфере, Борис Кагарлицкий отметил, что мелкие и средние банки сейчас являются заложниками ситуации: их ждет банкротство или поглощение более крупными банками.

«Вопрос только в том, будут ли мелкие банки сгорать вместе с клиентами или крупные банки будут брать на себя обязательства тех, кого они поглотили. Надо еще посмотреть, хватит ли у крупных банков ресурсов на поглощения. Но то, что они не съедят, точно пропадет», - отметил Кагарлицкий.

Он пояснил, что в нынешней ситуации выживут только те банки, которым государство окажет финансовую помощь, однако деньги абсолютно всем банкам дать нельзя, поскольку в этом случае средства распылятся, не оказав никому реальной помощи.

Как считает эксперт, более рационально было бы распределить средства стабфонда только между 4-5 крупными финансовыми структурами, а других оставить умирать.

«Всех все равно не спасут. Ситуация очень похожа на тонущий «Титаник». Когда «Титаник» тонул, спастись могло большее число людей, чем на деле выжило, так как большинство шлюпок уходили полупустые. Просто те, кто уже был в шлюпках, видели, что надо срочно уходить от борта корабля, так как на «Титанике» осталось слишком много претендентов, которые их шлюпку могут потопить», - отметил эксперт.

«Безусловно, ситуация скажется на настроениях лоббирующих групп, что вызовет большие сложности в политической жизни РФ. Будут инициированы массовые отставки, в том числе, с крупных министерских постов», - заключил Борис Кагарлицкий и добавил, что в этой ситуации в России не исключены досрочные выборы.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

КОМУ В КРИЗИСЕ ЖИТЬ ХОРОШО?

Ведущий: Виталий Лукашов.

Гости передачи: Борис Кагарлицкий, директор Института глобализации и социальных движений; Олег Ашихмин, президент Нефтяного клуба Санкт-Петербурга; Дмитрий Игнатьев, генеральный директор ОАО «Ленстройматериалы».

В. ЛУКАШОВ: Финансовый кризис вносит коррективы в главный финансовый документ Петербурга. Сегодня официально объявлено, что бюджет города на следующий год сокращают на 10%. Кризис становится ближе, но большая часть населения страны, и Петербург не исключение, до сих пор не понимает, чем грозит финансовый кризис и чего от него ждать. Кто-то массово скупает доллары и евро - в обменниках уже нет наличной валюты, кто-то бытовую технику. Хорошо, хоть соль и спички еще остались. Информации нет, зато есть много вопросов. Вот, скажем, почему, когда мировые цены на нефть упали в два раза, в США бензин подешевел в переводе на наши деньги на 6 рублей за литр, а у нас - на копейки? Да и то после возмущенных заявлений президента и премьера. На эти и многие другие вопросы мы постараемся сегодня ответить. Присоединяйтесь к беседе. Жители Соединенных Штатов Америки уже знают, что потратят на рождественские подарки меньше денег, чем обычно. Печально, конечно, но, в отличие от нас с вами, американцы хотя бы знают, что их ждет. А как на нас отражается кризис, о котором так много слышим, но не видим? И отразится ли вообще? Может, наоборот, станет лучше, как после дефолта 98 года? Впрочем, в результате кризиса бензин в США и Европе подешевел, а у нас нет. Быть может, нас можно обвинить в том, что мы не разбираемся в сложных вопросах экономики, но совсем недавно нам объясняли: цены на бензин диктует мировой рынок, товары дорожают из-за транспортных издержек и так далее и тому подобное. В общем, сегодня будем стараться задавать злободневные вопросы и посмотрим, удастся ли получить ответы у наших экспертов. Ждем ваших звонков, вопросы и мнения принимаем также на нашем сайте.

Я представлю наших гостей. Президент Нефтяного клуба Санкт-Петербурга Олег Ашихмин Добрый вечер, Олег Борисович.

О. АШИХМИН: Добрый вечер.

В. ЛУКАШОВ: Председатель совета директоров строительной компании Дмитрий Игнатьев. Дмитрий Иванович, здравствуйте.

Д. ИГНАТЬЕВ: Добрый вечер.

В. ЛУКАШОВ: Из московской студии 5 канала к нам присоединяется директор Института проблем глобализации Борис Кагарлицкий. Борис Юльевич, здравствуйте.

Б. КАГАРЛИЦКИЙ: Институт глобализации и социальных движений только он называется.

В. ЛУКАШОВ: Институт глобализации и социальных движений. Но мы привыкли сокращать, чтоб время эфирное экономить. Итак, как я уже говорил, вопросы будут насущные. Олег Борисович, первый насущный вопрос к Вам. Почему во всем мире цены на бензин падают, а у нас в России нет?

О. АШИХМИН: Докладываю. 1 сентября цены в Санкт-Петербурге на 95-й бензин опустились на 40 копеек на автозаправочных станциях, на 92-й бензин на 1 рубль 20. Это по отношению на 1 сентября. На дизельное топливо на 1 рубль 30.

В. ЛУКАШОВ: Я Вам другие цифры тоже докладываю. В Соединенных Штатах Америки галлон бензина подешевел на 1 доллар. Сегодня пересчитали на литр - получилось примерно 6 рублей на литр дешевле. Центр мирового кризиса. Знаете, то немногое, что мы знаем о мировом кризисе, это то, что его центр находится в США. В США бензин и был дешевле, чем у нас, - стал еще дешевле. Не понимаю.

О. АШИХМИН: У нас в ближайшее время понижение цен на автозаправочных станциях будет еще на один рубль. Это уже пошла тенденция, и она сейчас продолжится. Первого числа каждого месяца нефтяные компании выставляют новые цены по опту. И сейчас мы надеемся, что цены будут ниже. Если цены упадут примерно на 2 тысячи за тонну, то мы сможем понизить цены на бензин еще на рубль. Плюс к тому, который я сказал сейчас рубль, и в ноябре рубль. Итого, мы практически на 10% понизим стоимость на бензин и дизельное топливо.

В. ЛУКАШОВ: Насколько я понимаю, на это надеется и президент, и премьер-министр.

О. АШИХМИН: Нет, они не надеются.

В. ЛУКАШОВ: Вот что удивляет, почему все это снижение произошло, понимаете, лишь после того, как были возмущенные заявления глав государства, и после того, как в это все дело вмешалась Федеральная антимонопольная служба.

О. АШИХМИН: Вот сейчас снижение, которое пойдет вот сейчас на рубль, - это благодаря антимонопольной федеральной службе, да. Пошли определенные проверки и результат вот такой.

В. ЛУКАШОВ: Спасибо.

О. АШИХМИН: А вот в ноябре месяце - это уже чистая экономика.

В. ЛУКАШОВ: Ну, чистой экономике нужен был, видимо, толчок в лице Федеральной антимонопольной службы. Уважаемые гости, Вас никого не удивляет вот такая ситуация, которая сложилась?

Д. ИГНАТЬЕВ: Если в Штатах центр кризиса, то, наверно, там и цены должны интенсивнее падать, чем у нас. Вообще, не удивляет. Есть внешние цены и есть внутренние. Есть возможность зарабатывать на внутренних ценах, значит, надо зарабатывать. Поэтому если конъюнктура позволяет торговать дорого, значит, я считаю, что надо торговать дорого. Если нефтяники могут это делать, значит, надо это делать.

В. ЛУКАШОВ: Борис Юльевич, Ваше мнение?

Б. КАГАРЛИЦКИЙ: Нет, с точки зрения продавца, конечно, очень убедительно это звучит. Только с точки зрения покупателя, по-моему, не очень убедительно. Потому что потребитель по-другому рассуждает. А на самом деле, картина очень понятна. Действительно, наши нефтяники, видимо, пытались отыграть на нефтяном внутреннем рынке, соответственно, на бензиновом рынке, часть доходов, которые они недополучили на мировом рынке в этот раз. То есть об убытках пока речь не идет, но вот некоторые недополученные доходы. Ну, так они решили с нас взять. Так и получается.

В. ЛУКАШОВ: Вам не кажется ситуация сама по себе (опять же, я предупреждал, буду обывательские вопросы задавать), сама ситуация не кажется дикой? Когда цены на нефть упали в два раза, а бензин у нас, как доложил Олег Борисович, подешевел на 40 копеек. Борис Юльевич?

Б. КАГАРЛИЦКИЙ: Вы знаете, когда только что прозвучали слова о том, что есть внутренние нефтяные цены и есть международные - это правильно. Но только есть одна проблема. А проблема состоит в том, что как правило, в странах-производителях нефти внутренние нефтяные цены как раз субсидируются, то есть они должны быть ниже мировых. А у нас возникает ситуация, когда наоборот мы доплачиваем нашей нефтянке за недополученную выгоду на мировом рынке. Это, конечно, беспрецедентная ситуация.

В. ЛУКАШОВ: Олег Борисович, действительно ли так? То есть, опять же, перевожу на обывательский уровень - мы платим Вам, нефтяникам, за потери на внешнем рынке?

О. АШИХМИН: А мы платим государству в виде экспортных пошлин и в виде налогов. А ситуация, которая сложилась после падения цен на нефть на экспорте, сейчас критическая для нефтяной отрасли. Объясню. На экспорте если нефтяная компания зарабатывала примерно 490 долларов за тонну, то компания платит 372 доллара - это экспортная пошлина, компания платит 65 долларов - это эксплуатационные затраты.

В. ЛУКАШОВ: В общем, совсем ничего не остается.

О. АШИХМИН: Налог на добычу полезных ископаемых - 135 долларов; плюс средние затраты на транспорт 20. Итого компания платит 592 - в минусе сегодня на 102 доллара. То есть торговать на экспорт сегодня компании не выгодно - она работает в убыток. Что делать? Либо сокращать это дело, либо полностью закрывать. Бесплатно работать никто не хочет. Но на фоне даже этого всего мы говорим о том, что экспорт не выгонят. Куда нефтепродукты пойдут - на внутренний рынок, будет переизбыток и будет снижение цен.

В. ЛУКАШОВ: Вы знаете, в чем дело. Когда росли мировые цены, то Вы же нам, в общем-то, и говорили: что же нам делать - мировые цены растут, поэтому и в стране растут. Теперь мировые цены падают, Вы говорите: что же нам делать, мировые цены падают, значит…

О. АШИХМИН: Как только мировые цены росли, пошлина увеличивалась, и в бюджет государства поступало больше денег. А у нефтяников как оставалось, так и остается.

В. ЛУКАШОВ: Борис Юльевич, Вы согласны? Я видел, что Вы пытались что-то сказать.

Б. КАГАРЛИЦКИЙ: Знаете, я не совсем уверен в этих цифрах. То есть, надо еще очень проверять те данные, которые выдает нефтянка относительно своих затрат. Да, понятно, что государство, конечно, старалось получить побольше денег и поднимало экспортные пошлины. Но прежде, чем чего-то требовать от государства, надо посчитать, посмотреть внимательно, это раз. А два - то, что все равно у нефтянки есть резервы. И это тоже надо учитывать. Так или иначе, деньги были заработаны, и куда-то они делись.

В. ЛУКАШОВ: Ну что ж, с бензином, вроде как разобрались. Не совсем понятно. Но, в общем, Вы нам пообещали, что цены будут падать - насколько, пока не совсем понятно.

О. АШИХМИН: Да.

В. ЛУКАШОВ: Дмитрий Иванович, вопрос к Вам. Вы пережили прошлый кризис и, насколько я знаю, очень неплохо пережили, даже разбогатели. В результате событий 10-летней давности. В результате кризиса нынешнего такое возможно?

Д. ИГНАТЬЕВ: Ну, я не думаю, что я разбогател в результате событий 98 года. Но компания устояла тогда и набралась существенного опыта, стала успешной в последующие 10 лет. Но тогда кризис был локальный - этот кризис касался, во-первых, отдельно взятой страны, а во-вторых, отдельно взятых компаний внутри этой страны, которые в первую голову были связаны с валютным регулированием и с валютными поставками. А сейчас кризис системный - он касается не только России, а всех стран, всего мира в целом.

В. ЛУКАШОВ: То есть сейчас хуже, чем в 98-м?

Д. ИГНАТЬЕВ: Сейчас глубже, чем в 98-м, и я не думаю, что кто-то на этом кризисе будет зарабатывать. За исключением тех, кто будет сидеть на распределении, условно говоря, бюджетного ресурса. Вот это единственный источник заработка, который я сейчас вижу. А бизнес зарабатывать на этом кризисе не будет. Источников финансирования, источников заработка я не наблюдаю.

В. ЛУКАШОВ: То есть, повторения 98 года, когда от дефолта выиграли все, кто не зависел от импорта, то есть отечественный производитель, - в этот раз отечественный производитель не выиграет ничего.

Д. ИГНАТЬЕВ: Абсолютно. Нету источников финансирования на текущий момент, к которому можно было бы обратиться. Раньше можно было прибегнуть к западным кредитам, если они были доступны, к западным фондам и так далее. Сейчас нет этой ситуации, ни внутренней, ни внешней. Поэтому сейчас дело рук самих утопающих - спасение во время этого кризиса. И всем нам затягивать пояса потуже.

В. ЛУКАШОВ: Все ли согласны?

О. АШИХМИН: Я бы не совсем согласился с такой позицией, что всем надо затягивать ремни.

В. ЛУКАШОВ: Нефтянки не будут затягивать ремни?

О. АШИХМИН: Те компании, которые работали и продолжают работать на своих оборотных средствах, они так же и работают. Просели те компании, которые работали на заемные средства. Вот кредиты сейчас да - тяжело получить. Сейчас тяжело получить кредит по тем ставкам, которые были. Вот это сказывается.

Д. ИГНАТЬЕВ: Сейчас вообще невозможно получить кредит практически нигде. Возможно, ситуация разошьется. Во-вторых, любой бизнес, который развивается, он работает на заемных деньгах.

В. ЛУКАШОВ: Борис Юльевич что-то хочет возразить. Борис Юльевич?

Б. КАГАРЛИЦКИЙ: Я хочу просто подтвердить, что действительно всем придется затягивать пояса. Кстати, в первую очередь, трудящимся придется затягивать пояса.

В. ЛУКАШОВ: Вот это самое интересное - про трудящихся. У нас на сайте…

Б. КАГАРЛИЦКИЙ: Простите, очень важно. Дело же не только в доступе к кредиту, дело в том, что рынок будет сокращаться. Будет сокращаться рынок - будут сокращаться продажи, будут сокращаться продажи - будут увольнять людей. И вот это уже очень серьезно.

В. ЛУКАШОВ: На сайте нашем Аля пишет: «Правда ли, что во всех магазинах сейчас с дикими скидками распродают товары? Такой кризис мне нравится». Давайте о том, может ли вообще кому-то понравится тот кризис, о котором мы говорим, который сейчас над нами навис, - мы на этот вопрос ответим чуть позже. А сейчас мы посмотрим наш небольшой эксперимент. О том, как народные массы ощущают на себе влияние финансового кризиса, - Даниил Ронжин.

В. ЛУКАШОВ: Спасибо Даниилу Ронжину. Видите, какой результат. То есть, люди, в принципе, не ощущают на себе какое-то влияние мирового кризиса. Вот у меня вопрос: что делать-то? Опять же, из того же мультика: как Шарик, лежать на солнышке и загорать, как ненормальные? Борис Юльевич?

Б. КАГАРЛИЦКИЙ: Сделать ничего нельзя, это первое. Надо просто понять, что может, кому-то повезет, кто-то, может, и выиграет что-то, но в индивидуальном порядке спасти ничего не удастся. Бизнесмены будут спасать свою фирму - может, кому-то и удастся, я думаю, многим удастся. А многим не удастся, да? Тут еще и везение. Но понимаете, сейчас Вы пока можете стебаться, что пока никого не ударило, там, ничего страшного. Помните, перед дефолтом, в 97 году еще первые пошли звоночки? А потом весной 98 в апреле. И говорили: это ничего страшного, все будет нормально, да? А потом, когда ударило, то очень многие на себе это почувствовали. А сейчас будет гораздо серьезнее. По-настоящему почувствуем к лету, может быть, к весне. Но тогда уже поздно будет.

В. ЛУКАШОВ: Ну, что ж, то, что же почувствуем мы по-настоящему к весне и к лету следующего года, - выясним сразу после рекламы на 5 канале.

В. ЛУКАШОВ: Мы продолжаем обсуждать, чем же нам грозит или уже как это сказалось на нашей жизни, - финансовый кризис. Давайте звонки послушаем. Добрый вечер, это «Петербургский час». Вы в эфире. Ваш вопрос.

ЗВОНОК: Здравствуйте. Меня зовут Светлана, у меня такой вопрос. У нас юридическая фирма, и мы по безналу перечислили деньги. Наши платежи не поступают уже 7-10 дней. Что нам делать?

В. ЛУКАШОВ: Какая причина? Что говорят? ЗВОНОК: Что надо подождать. В. ЛУКАШОВ: Кто говорит? ЗВОНОК: Банк. В. ЛУКАШОВ: Банк говорит о том, что надо подождать. Что Вам делать? ЗВОНОК: Да. То есть у нас большие суммы… То есть если нам еще подождать неделю, наша фирма разорится. И у меня таких знакомых большое количество. В. ЛУКАШОВ: Светлана, спасибо Вам. Пожелаем удачи. Дмитрий Иванович, как Вы думаете, что происходит, что делать людям в таком случае? То есть это уже первые жертвы кризиса? Д. ИГНАТЬЕВ: Ну, во-первых, не слышал ни одного случая по коммерческим банкам с точки зрения задержки расчетов. В. ЛУКАШОВ: Вот первый. Д. ИГНАТЬЕВ: Первый раз, когда я услышал. Я думаю, что в первую очередь, надо обратиться к банку-получателю, куда они направили деньги, для того, чтобы этот банк-получатель истребовал из банка-плательщика средства. Жалко, что не был назван банк в эфире - можно было бы оперативнее, может, на эту ситуацию среагировать. Но для меня это внове - не видел никаких задержек в расчетах по безналичным платежам. Я думаю, что надо с получателя начать, трясти банкира. В. ЛУКАШОВ: Так или иначе. С получателя начнут. А если выяснится, что все дело к банке? Вы говорите, что не слышали, - вот, пожалуйста, первый случай. Такое может повториться, как Вы думаете, Олег Борисович, дальше, с другими банками, с другими фирмами, которые еще неделя - и разорятся? О. АШИХМИН: Буквально совсем недавно по Санкт-Петербургу прошла точно такая же информация, что задержки будут 4-5 дней платежей. Но банки заверили в том, что это исключительные случаи и сейчас или в дальнейшем такая ситуация повторяться не будет. В. ЛУКАШОВ: Борис Юльевич, что Вы думаете - это первый звоночек или так, временное явление, ошибка банка, не знаю, к получателю обратиться, еще что-то? Б. КАГАРЛИЦКИЙ: Да нет, должен Вас огорчить - будут повторяться эти ситуации. Собственно, и банки будут разоряться, но в данном конкретном случае, может, еще проскочит. Но не последний случай, безусловно. Д. ИГНАТЬЕВ: Мне кажется, искусственно некая истерика нагнетается. Не вижу сейчас проблем с точки зрения банковских расчетов. Не наблюдаю. В. ЛУКАШОВ: А Вы знаете, у меня как раз вопрос: сколько процентов добавляет в кризис паника? Д. ИГНАТЬЕВ: На текущий момент? В. ЛУКАШОВ: На текущий момент. Д. ИГНАТЬЕВ: На текущий момент 80% к ситуации. Весь рынок, финансовый в первую голову - это рынок ожиданий и мнений. Банкиры начали бояться друг друга, физические лица не понимают, что происходит, начинают отзывать вклады, что еще больше… В. ЛУКАШОВ: Которые им уже не очень охотно выдают. Д. ИГНАТЬЕВ: У нас законодательство устроено таким образом, что физическое лицо может разорвать депозитный договор и истребовать деньги вне зависимости от срочности этого договора. Мы шли очень долго навстречу вкладчикам. Сейчас, нагнетая этот шум, мы вызываем ситуацию, когда 30-40%, 15-20% вкладчиков отдельных банков прибегают одномоментно изымать деньги. Разрывают депозитные договоры, не имея, на самом деле, никаких оснований для этого, - просто потому, что страшновато. Истерия эта, конечно, влияет на ситуацию. И банк начинает шататься. В. ЛУКАШОВ: Все ли с этим согласны - что люди зря бегут в банки снимать свои деньги? О. АШИХМИН: Я соглашусь с коллегой. Потому что паника, которая сейчас создается, и высказывания коллеги из Москвы, не делает нормальной ситуацию и не дает возможность людям спокойно реально оценить обстановку и не создавать ажиотажа. В. ЛУКАШОВ: Борис Юльевич, сказали, что Вы создаете ажиотаж и нагнетаете панику. В общем, на Вас - 80% кризиса. На таких, как Вы. Б. КАГАРЛИЦКИЙ: Да, ужасно, конечно. Ужасно. Вы знаете, но еще полтора года назад, причем с учетом сроков, предсказывали целый ряд явлений, были релизы нашего института - можете посмотреть на наш сайт, посмотреть на даты, когда мы это публиковали, начиная (еще раз повторяю) с периода где-то порядка 18 месяцев назад. И пока все сбывается, в том числе и по срокам. Понимаете, какая штука? Нам тогда тоже сказали, что все это вообще какая-то паника и чушь собачья, и вообще, не надо об этом писать. А вот девочка сейчас с экономического факультета - ей тоже объяснили: все нормально, все в порядке. Видите ли - это обычная реакция и государства, и крупного бизнеса. «Все хорошо, прекрасная маркиза», - пока дом не сгорит. Лучше говорить честно: что дом, конечно, горит; может быть, не сгорит, - это мы увидим. В. ЛУКАШОВ: Давайте тушить. Следующий вопрос, опять же насущный. На сайте спрашивает у нас Михаил, коротко и лаконично: «Что будет с долларом?» Меня еще другой вопрос интересует: зачем люди бросились покупать доллары, как Вы думаете, Олег Борисович? О. АШИХМИН: Я считаю, это абсолютно элемент той же паники. Доллар стоит, стоял и должен стоять. В. ЛУКАШОВ: Где же он стоит? Он растет. Уже цена по Центробанку как 2 года назад, а в реалии - как 3 года назад. О. АШИХМИН: Не в таких же прогрессиях, я имею в виду. Не 40 рублей, не 30 рублей. В. ЛУКАШОВ: Как не 30 - 29 уже. О. АШИХМИН: 29? Ну, это создано паникой опять же. В. ЛУКАШОВ: Все согласны. Дмитрий Иванович? Д. ИГНАТЬЕВ: Вы путаете причину и следствие, на самом деле. Любая ситуация нестабильности в стране приводит к тому, что физические лица начинают изымать вклады и покупать наличную валюту. Это заложено природой, психологией. Никто не понимает, что делать, - значит, на всякий случай, надо деньги превратить в кэш, а кэш, на всякий случай, превратить в валюту. А это спрос рождает рост, в первую голову, на наличный доллар. В. ЛУКАШОВ: Опять же, переведу на обывательский уровень. Вы понимаете, люди смотрят - ну почему растет валюта той страны, о которой мы знаем, уже выучили, в этой стране самый большой кризис. Борис Юльевич, как объяснить людям-то? Там у них кризис, а валюта растет? Б. КАГАРЛИЦКИЙ: Во-первых, люди не доверяют рублю - это факт, который мы сейчас имеем. Кстати говоря, зря или не зря - это неизвестно. Может быть, зря не доверяют. Но мы имеем факт. И надо понять: паника - это тоже часть рыночной экономики. Вы хотите рыночную экономику иметь? Вот, получите, в том числе и такую ее сторону, как паника. В. ЛУКАШОВ: То есть, это тоже механизм, так сказать, рыночный? Б. КАГАРЛИЦКИЙ: Да, это часть механизма, что поделаешь? Д. ИГНАТЬЕВ: Но это не значит, что об этом не надо говорить, ведь правильно? Б. КАГАРЛИЦКИЙ: Нет. Д. ИГНАТЬЕВ: Никаких оснований для того, чтобы не доверять рублю, на текущий момент нет, во-первых. А во-вторых, вообще вся система валютных спекуляций никакого отношения к реальной экономике не имеет. Надо понимать, что курсы колеблются в результате спекулятивных действий крупных игроков. А также ажиотажа или не ажиотажа на рынке физических лиц. В. ЛУКАШОВ: То есть, все-таки, Вы предрекаете, что доллар не будет расти дальше? Д. ИГНАТЬЕВ: Экономических оснований нет. Доллар будет двигаться в зависимости от того, как крупные спекулянты на мировых рынках будут шевелить туда или сюда эту валюту, играя с ней для того, чтобы на этом зарабатывать. Играть на повышение, на понижение. К физическим лицам это не имеет никакого отношения. Угадать эту ситуацию невозможно. В. ЛУКАШОВ: В ближайшее время, как Вы думаете, уважаемые гости, доллар вырастет? Или подешевеет? Месяц, два, три. О. АШИХМИН: Подешевеет. В. ЛУКАШОВ: Борис Юльевич, просто вырастет или подешевеет? Б. КАГАРЛИЦКИЙ: Не знаю. Вот честно говорю - не знаю. В. ЛУКАШОВ: Вообще, да. Вам бы премию огромную дали, если б Вы знали. В общем, пока я делаю вывод следующий: о том, что деньги лучше хранить в рублях. А компилируя все мнения о том, что с одной стороны говорят, банковский сектор устойчивый, с другой стороны говорят, банки разорятся, - значит, делаю вывод, что лучше не рисковать и в банк деньги не нести. Еще одна проблема. (У нас буквально полторы минуты.) Итак, безработица - грозит ли она нам или нет? Олег Борисович, давайте просто по отраслям. Нефтянка будет сокращать штаты? О. АШИХМИН: Нет. В. ЛУКАШОВ: Не будет. Строительный бизнес, Дмитрий Иванович? Д. ИГНАТЬЕВ: Существенно нет. Проекты какие-то будут заморожены. Я думаю, малоквалифицированный персонал, в первую голову, и в первую очередь, гастарбайтеры, возможно, да. В. ЛУКАШОВ: Ну, сколько людей? Вы на своем предприятии, может быть? Д. ИГНАТЬЕВ: Производство - нет. Его сложно восстанавливать потом с точки зрения привлечения людей обратно в производство. Строительные площадки неквалифицированными людьми проще наполнить. Квалифицированными очень сложно. Поэтому квалифицированные люди увольняться не будут. В. ЛУКАШОВ: С другой стороны, читаем периодику и видим, что крупные торговые сети проводят сокращения немаленькие, металлургические комбинаты и так далее и тому подобное. Борис Юльевич, у нас буквально 40 секунд - Ваш прогноз по безработице? Не нагнетая паники. Б. КАГАРЛИЦКИЙ: Ясно, что квалифицированных специалистов сами компании будут держать до последнего. Но есть ситуации, когда сама компания разорится. Тогда, конечно, и квалифицированные тоже будут выгоняться. А так, в первую очередь, белые воротнички пострадают, и пострадают очень серьезно. В. ЛУКАШОВ: Есть мнение о том, что простому человеку лучше всего в условиях кризиса сидеть спокойно, ничего не делать и голову не забивать. Это действительно так? Д. ИГНАТЬЕВ: Я абсолютно солидарен. Вообще барахтаться в кризисе - это (кто дайвингом занимался) все равно, что против океанского течения пытаться плыть. Все равно не выплывешь - только кислород истратишь. В. ЛУКАШОВ: Господа, у нас прямой эфир - время, к сожалению, закончилось. Все ли с этим согласны? Да или нет? О. АШИХМИН: Да. Б. КАГАРЛИЦКИЙ: Да. Одно только «но» - изучать трудовой кодекс надо. Свои права знать при увольнении. В. ЛУКАШОВ: Ага. Спасибо большое, что были гостями «Петербургского часа». Всего доброго, удачи Вам всем. Д. ИГНАТЬЕВ: До свиданья. О. АШИХМИН: До свиданья. Б. КАГАРЛИЦКИЙ: До свиданья.

ВОЙНЫ НЕ БУДЕТ

Похоже, что войны между Украиной и Россией не будет. Ясное дело, такая перспектива многих и в Москве, и в Киеве расстроит, но, увы, надо считаться с реальностью. Глашатаи милитаризма, поклонники гетмана Мазепы и защитники Черноморского Флота старались зря. Они упустили свой момент.

А момент, надо сказать, был. Отношения между двумя странами к сентябрю опустились до самой низкой точки. Кавказский конфликт явно грозил перерасти в российско-украинский, даже casus beli уже предусмотрительно приготовили, когда Киев от Черноморского Флота потребовал в нарушение прежних договоренностей отчитываться о своих передвижениях.

Но, увы, все, как всегда испортили американцы. Не вовремя у них биржевой крах произошел, не вовремя. Продержись Уолл-стрит еще месяца два-три, глядишь, и дошло бы до первой русско-украинской войны, а при некотором везении - и до Третей мировой…

История свидетельствует, что в преддверии экономического кризиса государственные лидеры становятся неожиданно агрессивны, невероятно чувствительны к вопросам национального престижа. Ситуация на Кавказе может послужить прекрасной иллюстрацией. Грузия с Южной Осетией полтора десятка лет жили в режиме «ни мира, ни войны», да и Москва на сложившееся положение дел не слишком жаловалась. Но стоило политикам обеих сторон почувствовать, что время экономического подъема вот-вот кончится, как начали прогревать моторы танков.

Это, к сожалению, статистика. Войны чаще всего начинаются в период, когда кризис еще только назревает, либо, наоборот, в тот момент, когда он уже завершен или близок к завершению. Крымская война разразилась тогда, когда, как выразился Карл Маркс, на горизонте появилось «облачко» в виде торгово-финансового кризиса. Англо-бурская война происходила в тот самый период, когда окончание строительства Транссибирской магистрали обернулось прекращением заказов для французских и бельгийских фирм, после чего обрушились курсы на европейских биржах. А Первая мировая война и вовсе спасла мир от глобального экономического кризиса, который явно назревал. Ценой нескольких миллионов жизней кризис удалось отсрочить на полтора десятилетия: он случился лишь в 1929 году, войдя в историю под именем Великой Депрессии.

Еще полгода назад публику пугали грядущей борьбой за ресурсы, столкновениями, вызванными контролем за месторождениями нефти, ценными металлами и пресной водой. Однако выставляемые на мировой рынок ресурсы сегодня день ото дня падают в цене, заставляя авторов упомянутых прогнозов срочно менять квалификацию. Подобные войны бывают порождены посткризисной экспансией. Как, например, Русско-японская война, ставшая эпилогом к мировому экономическому спаду 1900-1903 годов. Вторая мировая война тоже может быть отнесена к данной категории.

Безусловно, российское сырье и топливо будет даже в условиях кризиса продаваться. Вопрос лишь в том, по каким ценам. Ведь при капитализме не бывает спроса «вообще». Значение имеет только платежеспособный спрос. Если миллионы людей замерзают от холода или голодают из-за того, что не могут платить, спрос на топливо и продовольствие от этого не повышается.

Война бывает порождена либо экономической экспансией, либо стремлением элит отвлечь внимание народа от надвигающихся невзгод, а заодно укрепить собственное положение (морально и материально) в преддверии неприятностей. Российско-грузинский конфликт августа 2008 года превосходно укладывается в эту схему. Причем, как со стороны Москвы, так и со стороны Тбилиси. Однако уже Киеву с Москвой сыграть в ту же игру не удастся. Слишком поздно. Кризис уже разразился. Падение экономик осенью 2008 года может оказаться спасительным для дела мира. Правящим классам уже не до международных конфликтов, они бьются с другими вопросами.

Взаимные обвинения сменяются воплями о том, что все мы плывем в одной лодке (которая, давно уже дала течь, только пассажирам об этом не сообщали). Скандал на капитанском мостике «Титаника» плавно перешел в совместные судорожные усилия по спасению корабля.

Уже бессмысленно пытаться отвлечь внимание от финансового краха и падения производства, взывая к национальной гордости. Военные расходы уже не смогут подбодрить экономику. Теперь они будут восприниматься обществом как дополнительное бремя в ситуации, когда и без того жить становится с каждым днем все тяжелее.

«Холодная война» между Россией и Западом тоже угасает, толком не начавшись. Правительство Путина занято уже не борьбой за Черноморский Флот, а спасением Исландии. Эта маленькая страна умудрилась привлечь такое количество финансовых инвестиций, которое превысило ее национальный доход за несколько лет. Судя по живому интересу, который сейчас Москва проявляет к судьбе этого далекого холодного острова, отечественные мудрецы тоже догадались вложить туда свои деньги.

В Киеве Виктор Ющенко заботится уже не о вступлении в НАТО, а о собственном выживании. Ведь предупреждали его, что досрочные выборы будут стоить Украине членства в этой достойной организации. Но своя рубашка ближе к телу, президент Ющенко все равно затеял досрочные выборы. А масштабный военный парад с танками на Крещатике воспринят был не как подготовка к войне с «москалями», а как свидетельство того, что глава государства готов при необходимости повторить опыт Бориса Ельцина и пальнуть по собственному парламенту, который как назло расходиться не собирается.

В общем, и правила игры меняются, и сама игра уже не та. России и Украине предстоит пережить очередной экономический крах. Возможно, впереди даже череда крахов, поочередно поражающих разные сектора хозяйства и общественные слои и регионы.

Украинская «оранжевая демократия» стала разваливаться на части задолго до начала серьезных экономических трудностей. Но в Москве по этому поводу уже не слишком злорадствуют. С «суверенной демократией» у восточного соседа тоже не все складывается. Российская политическая модель обеспечивала стабильность благодаря тому, что государство было способно удовлетворить все конкурирующие группировки внутри элиты, одновременно повышая жизненный уровень большинства населения. Но для этого нужна была дорогая (и постоянно дорожающая) нефть, нужен был спрос на алюминий, никель, газ и другие экспортные товары.

В условиях финансового краха вопрос о том, кого спасать, превращается в тему политической борьбы. Стабилизационный фонд, гордость государства российского, оказывается на поверку грудой обесценивающихся бумажек и невнятными цифрами на экранах компьютеров. В таких условиях уже некогда думать о Черноморском Флоте и статусе Крыма. Надо спасать свои капиталы и капиталы своих друзей.

Вчерашние враги готовы продемонстрировать чудеса международной солидарности. Жаль только, что уже поздно.

Все получится как в старом советском анекдоте. Войны не будет. А будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется.

Специально для «Евразийского Дома»

КРИЗИС И АЛЬТЕРНАТИВА

Явные поражения капитализма заставляют воспрянуть духом его противников. Во всяком случае, так должно быть в теории. На практике получается несколько иначе. Общественное мнение, повернувшись лицом к левым, обнаружило, что они совершенно растеряны, идеологически дезориентированы и политически дезорганизованы. Мало того, что «старые» организации коммунистического и социал-демократического толка в большинстве стран Европы выродились, а то и вовсе перестали существовать, но и новое антиглобалистское движение в лице своих социальных форумов оказалось в очевидном тупике, свелось к говорильне и карнавальным шествиям, пытающимся изобразить себя мощными революционными демонстрациями.

Нет, я не против карнавальных шествий. Я очень даже за. Просто не надо их путать с политической борьбой.

Интеллектуальный багаж большинства левых организаций свелся к критике и утопическим лозунгам. А утопия может быть прекрасной моральной альтернативой, но не работает как инструмент конкретной политики. Именно поэтому Маркс и Энгельс начали свою борьбу за новую социалистическую организацию с осуждения утопизма. Сегодня можно сказать, что эта борьба полностью проиграна, и ее можно начинать сначала.

Утопические мечтания, с одной стороны, прекрасно оправдывают бездействие (ох уж этот противный повседневный мир!), а с другой стороны, великолепно сочетаются с самыми примитивными оппортунистическими комбинациями, не имеющими никакой стратегической перспективы (приходится же как-то с этим низким миром взаимодействовать). Искусство политики приходит в упадок, искусство интриги продолжает развиваться. Объединительные процессы и расколы подчиняются общей логике - это не логика политического проекта, требующего последовательной работы и систематического наращивания сил, строительства собственного социально-культурного блока, а логика личных отношений, групповых интересов, обид и амбиций.

На этом фоне встреча, произошедшая в октябре 2008 года в Пекине, в рамках 7-го Народного форума Азии и Европы (Asia-Europe People's Forum, AEPF), может оказаться весьма существенным шагом вперед, во всяком случае - попыткой начать дискуссию о конкретно-политической альтернативе. Надо сказать, что ATPF, несмотря на гордое название, представляет собой отнюдь не слет народных представителей и к тому же охватывает далеко не все страны Европы и Азии. В сущности, это совещание прогрессивных неправительственных организаций, примерно тех же, что мы видим на Всемирном Социальном Форуме. К тому же на сей раз в силу общих правил политического протокола AEPF проходил в Китае (ведь именно там проходит и государственный саммит стран Европы и Азии). Местные власти сделали все возможное, чтобы не допустить общения своих гостей с гражданами Китайской Народной Республики - вход в отель, где проходил AEPF, был для них закрыт, за исключением тех, кто приходил со спецпропусками.

Тем не менее, лидеры наиболее заметных левых неправительственных организаций, собравшись на собственное трехдневное совещание вне официальной программы, смогли принять совместную декларацию, сформулировав общие принципы альтернативной программы - ответа левых на современный кризис капитализма. Многим этот документ напомнил своего рода shopping list - составленный в случайном порядке список необходимых вещей, которые надо приобрести для дома. Но в условиях, когда глобальное общество испытывает острейший дефицит какой-либо альтернативы, даже такой документ - огромный шаг вперед. Речь в нем идет о переходе от буржуазной национализации к мерам по установлению общественного контроля над финансами, возрождению и развитию общественного сектора, участию рабочих в управлении производством и элементам демократического планирования. По существу это список переходных мер, явно недостаточных для преодоления капитализма, но также явственно выходящих за его рамки и противоречащих его логике.

Проблема не в том, насколько Пекинская декларация полна и хороша, - ее еще долго и много придется обсуждать и дорабатывать, а в том, какие политические и социальные силы смогут осуществить перемены на практике. Об этом в декларации мы не находим ни слова, что, в общем, закономерно. Работу по воссозданию левого политического движения нельзя сдвинуть с мертвой точки международными декларациями. Она должна вестись на местах, в каждой отдельной стране.

Включая и Россию.

ДЕНЬ ГНЕВА НА ОДНОЙ ОТДЕЛЬНО ВЗЯТОЙ ПЛОЩАДИ

Пожертвовав покоем субботнего дня, я все же выбрался на митинг Дня гнева на Триумфальную площадь. К тому же не хотелось подводить Карин Клеман, тем более, что в Иркутске на Сибирском Социальном Форуме мы эту инициативу формально поддержали.

Однако то, что я увидел на площади, отбило желание не только выступать (это с самого начала было исключено), но даже присутствовать. На небольшой площадке перед памятником поэту Маяковскому собралась небольшая, человек на 200 толпа, объединяющая шизу и фриков всех идейных оттенков - от либералов до фашистов, зябко тусовавшихся под парой дюжин красных флагов (4 члена группы «Вперед» - 4 флага, 3 члена АКМ - 3 флага, 3 члена Левого фронта - 2 флага, и неопределенное, не больше полдюжины, число членов КПРФ - 1 флаг). Музыка бодро играла патриотические песни, призывавшие равняться на Ивана Калиту, дать отпор дерьмократам и всякой нерусской погани, которая захватила власть и мучит многострадальных славян. Старички и старушки с портретами Ходорковского дрожали на ветру, добросовестно и безмолвно слушая эти песни.

Где-то поодаль, отдельно от активистов «Вперед» толкался Илья Будрайтскис, которому в руки постоянно совали какие-то листовки и газеты (про Великого Сталина, о борьбе с жидами, про ценности либерализма). Он все безропотно принимал. По его словам, на митинге КПРФ против ЕГЭ было еще хуже, там играли песни с призывом бить жидов, а тут только призывают равнять православное единство. «Кстати, Борис, как вы думаете, как относился Иван Калита к точечной застройке?» Поразмышляв вместе, мы пришли к выводу, что покойный князь скорее умилился бы деятельности Лужкова, нежели выступлениям его противников.

Прошедшая мимо Лариса Никулина со вздохом заметила, что очень не хочется создавать массовку для такого мероприятия, но Карин… К Карин я подойти не смог, она, по-моему, пряталась где-то позади трибуны, и подозреваю, сама испытывала очень похожие чувства.

Тут на трибуне появился Сергей Удальцов, из-за плеча которого вылез какой-то хмырь, который заявил, что в стране поднимается многомиллионное движение протеста, что Россия находится на грани революции, а то, что вы видите вокруг, это и есть авангард мощного всенародного порыва. У власти, сталкивающийся с подобным несокрушимым движением, не остается ничего, кроме дубинок ОМОНа, дабы удержаться, но это ее не спасет, так что мы (так и сказал, «мы») подбираем сейчас людей и организации, которые смогут управлять страной после краха нынешнего режима.

На этих словах я покинул площадь. Любопытства ради можно было бы еще задержаться, но было холодно, пасмурно, а главное - противно. Так что извините, если мой репортаж неполон.

СТРАННЫЕ РЕШЕНИЯ ЧИНОВНИКОВ

Главная новость последнего времени: государство приходит на помощь бизнесу. Оно будет покупать то, что нельзя продать, давать без залога кредиты тем, кому никто уже не решается доверить ни копейки взаймы, и инвестировать средства в проекты, которые уже невозможно закончить.

Если кто-то называет это «социализмом», то это «социализм» с какой-то извращенной классовой сущностью. Ибо это он направлен исключительно в интересах предпринимателей и откровенно пренебрегает интересами общества. В связи с кризисом целый ряд компаний и их владельцев неплохо заработают. И чем менее эффективно вели они свои дела, чем больше проявляли жадности, бестолковости и безответственности, тем больше заработают. Их будут спасать.

Спасти компанию всегда труднее, чем её хозяина. На спасение компании могут уйти миллиарды, для спасения хозяина и обеспечения его безбедной дальнейшей жизни вполне достаточно будет миллионов. Так что значительная часть средств уйдет совсем не по назначению. Вернее, как раз по своему истинному назначению - в пользу богатых.

Итак, самая скандальная экономическая новость последнего времени состоит в том, что государство, разумеется, «для оживления рынка и темпов строительства» собирается выйти на рынок в качестве покупателя. Чтобы не допустить снижения цены на жилье, правительственные структуры разного уровня сами будут это жилье у строительных компаний приобретать!

«Ежегодно мы строили и покупали для льготников 1-2,5 млн кв. метров», - сообщает заместитель министра регионального развития Сергей Круглик. Теперь, как он утверждает, власти будут закупать жилье у девелоперов, отдавая предпочтение самым дешевым предложениям. На выкуп может быть направлено до 100 миллиардов рублей, основным источником дополнительного финансирования станет Фонд содействия реформированию ЖКХ.

Власти Петербурга не отстают от столичных и федеральных. Они тоже готовы выкупать у строительных компаний жилье. Об этом сообщила в ходе рассмотрения бюджета города на 2009 год губернатор Валентина Матвиенко: «Мы готовы будем выкупать построенное жилье по себестоимости, чтобы обеспечить строительные компании оборотными средствами».

Мало того, начальница северной столицы заявила, что Петербург готов выкупать у строительных компаний участки, на которых заморожено строительство.

С точки зрения среднего класса, который бился о дороговизну недвижимости, как рыба об лед, подобное поведение чиновников выглядит просто преступным. В тот самый момент, когда наметилась тенденция к снижению цен на жилье, начальство вступает в сговор с риэлторами и девелоперами против потребителя и делает всё возможное, чтобы снижения цен не допустить. Если у кого-то были сомнения относительно классовой сущности такого государства, то они явно должны рассеяться.

Однако поведение чиновников не просто несправедливо и вызывающе, оно и экономически безграмотно. В обстановке кризиса, когда люди не доверяют банкам и не понимают, какая валюта обесценится первой, граждане готовы были бы вложить свои сбережения в недвижимость. Но, во-первых, дураков нет, и все понимают, что недвижимость тоже будет дешеветь. И чем дольше удерживаются нынешние, обреченные цены, тем меньше смысла покупать квартиры. А во-вторых, у людей просто недостаточно средств, чтобы приобретать жилье по нынешним ценам. Иными словами, в случае серьезного снижения цен был бы найден канал для применения денежной массы, которая сейчас оказалась на руках у населения. Средние слои хоть немного бы успокоились. Ведь в таком случае, даже зная, что в дальнейшем цены на квартиры упадут ещё больше, многие стали бы покупать. В отличие от бизнесменов, обычные люди покупают квартиры не потому, что это выгодная инвестиция, а просто чтобы там жить! К тому же, пока квартиры будут обесцениваться, деньги пропадут, а банки лопнут. Инфляция всё равно съест сбережения.

Именно эту спасительную тропку пытаются блокировать чиновники совместно со спекулянтами недвижимости. Почему? Прежде всего, потому, что, продавая государству объекты даже по минимальным ценам, компании прекрасно себя обеспечивают безо всяких хлопот. Их прибыли могут по сравнению с летними месяцами даже повыситься! В то же время игроками рынка недвижимости владеет страх. Если признать кризис и отпустить вниз цены, кто знает, до какого уровня и как быстро они упадут? Сейчас, когда ничего не продается, можно ещё некоторое время держаться на плаву за счет грандиозных сверхприбылей прежних лет. Одновременно призывая на помощь правительство. Но резкое падение цен грозит спровоцировать волну банкротств. Ведь у многих фирм взяты кредиты, которые обеспечены именно недвижимостью. Если стоимость данных объектов понизится, выяснится, что долги толком не обеспечены.

Как видим, странные решения чиновников вызваны не их глупостью и некомпетентностью (хотя и то, и другое случается), а тем, что сами чиновники являются заложниками определенных групповых интересов. Потому максимум, чего можно ждать от бюрократии, это колебаний между требованиями группового интереса и здравого смысла, причем в таких случаях не выигрывает ни то, ни другое.

Когда - немного меньше месяца назад - торговцы недвижимостью обратились к общественности с открытым письмом, выражая просьбу о сочувствии, поддержке и помощи, общественность (включая колумниста ВЗГЛЯДА Андрея Архангельского) взорвалась негодованием. Действительно, не наглость ли это, когда богатейшие люди страны и столицы, нажившиеся на запредельных ценах, взывают о помощи к куда более бедным согражданам, требуя, чтобы те что-то у них по этим ценам покупали? Однако на самом деле просьба о помощи была адресована вовсе не широкой публике и не колумнисту Архангельскому, а вполне конкретным чиновникам, способным наши общие деньги истратить наилучшим образом. Письмо было доставлено по адресу, прочтено.

Помощь пришла!

Вполне предсказуемо, что либеральные критики власти и вообще граждане с замусоренными пропагандой мозгами готовы называть нынешнюю вакханалию государственного вмешательства «социализмом». Но, увы, о «социализме» в любом понимании этого термина речь не идет, поскольку, принимая свои решения, чиновники исходят исключительно из краткосрочных интересов бизнеса, причем в ущерб не только трудящимся, но и даже перспективам экономического развития. Пытаясь справиться с кризисом, начальство продолжает пребывать в плену ультрарыночной идеологии, которая с некоторых пор воспринимается как нечто само собой разумеющееся.

Это не только никакой не социализм, но даже и не государственный капитализм, а в лучшем случае - бюрократический рынок, на котором одна группа чиновников пытается за казенные деньги купить у другой не нужные ни тем, ни другим товары.

Последствия такого поведения легко предсказуемы. Правительства всех уровней будут покупать всё, что могут, пока деньги у них не кончатся. Когда деньги кончатся, у власти на руках окажутся недостроенные здания и активы обанкротившихся фирм, а то и просто расписки милейших людей, которых почему-то никак не удается застать в своих офисах да и вообще в России.

Стабилизационный фонд будет съеден, как семь тучных коров в мифе об Иосифе, с той только разницей, что Иосиф кормил население, а нынешние финансовые мудрецы во главе с министром Кудриным пытаются спасать «жирных котов» - так в Америке принято называть воротил бизнеса, прикормленных возле государственных заказов.

Недавно на каком-то собрании уважаемых людей господин министр Кудрин, сравнив себя с Иосифом, сообщил, что библейский миф на самом деле был притчей о стабилизационном фонде. На это журналист Василий Колташов меланхолично заметил: после того как будет съедена последняя корова, съедят и самого Кудрина.

И, похоже, не его одного.

Кстати, уже недолго осталось.

МОМЕНТ НЕИЗВЕСТНО ЧЕГО

Вообще-то, когда в стране кризис, это плохо для правительства и хорошо для оппозиции. С кризисом у нас полный порядок. Настоящий, хороший, масштабный кризис. Правда, ещё не в полном объеме развернулся, но ждать уже недолго осталось.

У правительства точно трудности. Даже если оно публично об этом не сообщает. Да и какое правительство само же будет сообщать публике о собственных проблемах. О подобных вещах население узнает как-то само собой, без помощи министров.

А вот с оппозицией что-то пока не складывается. Ведь сколько времени предвещали критики Кремля, что с падением нефтяных цен наступит для России момент истины. Цены и впрямь упали. И будут падать дальше. Момент точно наступил. Только что это за момент? Какой такой истины?

Проблема либералов, возглавляющих, финансирующих и координирующих ВСЮ, независимо от идеологических оттенков, публичную оппозиционную деятельность в России, состоит в том, что кризис выявляет несостоятельность их собственных позиций даже в большей степени, чем несостоятельность позиций правительства. Оппозиция подвергала власть яростной критике. Но как раз решения правительства, непосредственно связанные с нынешним кризисом, никогда не вызывали у неё осуждения. Что-то я не помню, чтобы экономический гуру оппозиции Андрей Илларионов и бывший премьер Михаил Касьянов нападали бы на идею Стабилизационного Фонда или требовали вложить деньги в строительство государственных предприятий и социальные программы. Трудно представить себе Гарри Каспарова, призывающего не доверять американским ценным бумагам и не питать иллюзий относительно стабильности экономики США.

Как правительство, так и оппозиция сделали ставку на неолиберальный капитализм. И проиграли вместе. С той лишь разницей, что правящие круги, хоть и доверяли либеральным экспертам из «финансового блока», но с определенными оговорками. Бюрократический инстинкт заставлял их спорадически прибегать к государственному регулированию.

Оппозиция отличается от правительства только тем, что в отличие от последнего поддерживала обанкротившуюся модель идеалистически и безоговорочно. И даже теперь, когда, в сущности, всё кончено, не может понять, что же было сделано не так.

А что само общество? В конце концов, население страны состоит не только из государственных чиновников и их либеральных оппонентов. У нас ещё много всякого другого народу, ни к той, ни к другой категории не относящегося.

Но народ, видимо, начитавшись Пушкина, безмолвствует. Не то, чтобы одобрительно, скорее как раз мрачно и с затаенной злобой. Но безмолвствует. И никакие попытки активистов искусственным образом раскочегарить массы, призывая их присоединиться то к всероссийской акции протеста, то ко Дню Гнева 25 октября, радикально ситуацию не меняют. В назначенный день гнев был, а масс не было.

Выступления могут быть замечены прессой и неплохо смотреться на фотографии. Но для того, чтобы на что-то повлиять, надо выводить на улицы не несколько сотен людей, а несколько десятков тысяч. Для начала.

Недовольство не переходит в протест. Это медицинский факт сегодняшнего российского общества. В стране, где любая общественная деятельность считается либо карьеризмом, либо глупостью, призывы за что-то бороться и решать свои проблемы коллективно, порождают лишь недоумение и опасение. Обыватель крутит пальцем у виска и старается держаться от таких людей подальше. Оппозиционные организации вызывают в худшем случае неприязнь и страх, в лучшем экзотический интерес.

Нехитрый идеологический дискурс этих организаций, колеблющийся между догматическим либерализмом и нафталиновым сталинизмом, убивает всякий интерес к их деятельности. А те немногие активисты и лидеры, что способны сказать что-то новое, теряются на фоне подобной публики.

В свою очередь, всевозможные социальные инициативы и низовые движения, которые развились в стране после протестов 2005 года, сталкиваются с дилеммой политизации. С одной стороны, жизнь настоятельно толкает их навстречу политике, но с другой стороны, политизируясь, они не становятся сильнее. Как только на митинг приходят активисты политических групп со своими флагами, обычные люди уходят, либо чувствуют себя неуютно. Широкие блоки, включающие всевозможные оппозиционные течения, оказываются на поверку куда более узкими и малочисленными, чем стихийно возникающие общественные коалиции, которые такие политические группы исключают. Но шарахаясь от политики, как черт от ладана, лидеры социальных движений обнаруживают, что никуда от неё деться не могут, она вновь и вновь напоминает о себе. Их проблема не в том, чтобы суметь остаться «вне политики» или, наоборот, найти для себя правильных «политических партнеров», а в том, чтобы самим сформировать собственную политику, выразить на политическом и организационном уровне собственные интересы. Однако подобное понимание политики дается лишь с опытом. А опыт приходит после того, как успевают набить себе множество шишек.

В общем, остается надеяться на то, что кризис будет хоть и суровым, но эффективным учителем. Он заставит общество и политику радикально измениться. Хотим мы того, или нет.

Специально для «Евразийского Дома»

БЮДЖЕТ НА 2009 ГОД БУДЕТ ДЕФИЦИТНЫМ ИЗ-ЗА ПАДЕНИЯ ЦЕН НА НЕФТЬ

2009 год окажется крайне тяжелым для государственных финансов России. Валютные резервы страны, вероятно, будут полностью израсходованы, а кризис останется не побежденным. Бюджет государства впервые за последние годы сделается дефицитным. К таким печальным выводам пришли в Центре экономических исследований Института глобализации и социальных движений (ИГСО), оценив основные тенденции глобального кризиса.

В 2009 году цена на нефть опустится ниже $40 за баррель. Потребление углеводородов в мире продолжит снижаться, несмотря на уменьшение их стоимости. Воздействие кризиса на экономику России существенно возрастет. В стране быстрым темпом продолжится ослабление внутреннего рынка, будут поражены все сектора национального хозяйства.

Тем не менее, власти заявляют, что кризис не сильно скажется на федеральном бюджете. 17 октября во втором чтении был принят проект бюджета на 2009 год и на плановый период 2010-2011 годов. Правительство расчитывает на то, что бюджет останется профицитным. Оно считает, что доходы составят 10927,1 млрд рублей, а расходы - 9024,7 млрд, пишет Российская газета. При этом, как сообщает Полит.ру, власти признавали, что для сбалансированности бюджета 2009 года необходимо, чтобы цена на нефть была не ниже 70 долларов за баррель. Уже сейчас цены на нефть приблизились к отметке 60 долларов за баррель, а цена на российскую марку Urals составляет $59. И резкого изменения ситуации не предвидится. Даже решение ОПЕК сократить добычу горючего не оказало никакого положительного воздействия на нефтяной рынок.

23 октября Госдума внесла поправки в бюджет, сделав акцент на преодоление кризиса. Будут сокращены ассигнования на культуру, кинематографию, средства массовой информации, на здравоохранение, физкультуру и спорт, а также межбюджетные трансферты. В то же время в бюджет внесли дополнительные расходы на помощь российским банкам и компаниям.

Согласно прогнозам ИГСО, в 2009 году бюджет России окажется дефицитным. «Валютные резервы нечем будет пополнять, а нагрузка на правительственные финансы повысится. Корпоративный сырьевой сектор потребует больших вливаний. Возрастут проблемы банков: их ждет скачок неплатежей по долгам. В 2009 году российские банки и корпорации должны будут произвести платежи по иностранным долгам в размере $200 млрд. Эту нагрузку, вероятно, почти целиком возьмет на себя государство. В поддержке правительства будут нуждаться практически все сектора экономики», - говорит Василий Колташов, руководитель Центра экономических исследований ИГСО. По его оценке, правительство продолжит в 2009 году избранную антикризисную политику. Оно будет стараться смягчить воздействие кризиса на отдельные компании и сектора хозяйства, но не предложит качественной стратегии его преодоления. Кризис в 2009 году останется разрушительной реальностью.

Золотовалютные резервы России сократились в ходе сентября-октября почти на $50 млрд. Валютные накопления правительства также обесцениваются вследствие падения покупательной способности доллара и евро. Одновременно теряют стоимость ценные бумаги, в которые инвестирована значительная часть государственных денежных запасов. В настоящее время золотовалютные резервы России находятся районе $515 млрд. С 8 августа, когда их размер достиг максимума в $597,5 млрд., государственные запасы валют и ценных металлов потеряли более $82 млрд.

Мировой кризис все сильнее захватывает Россию. Начались массовые сокращения персонала. В торговле с весны отмечается более чем 20% снижение продаж. Склады многих промышленных предприятий заполнены нереализованной продукцией. В индустрии сокращаются объемы производства. «Фактически экономика России перешла от хозяйственного роста к спаду. Продолжает снижаться скорость обращения капиталов: деньги возвращаются медленно и с неохотой. Спрос на кредит растет, а норма прибыли либо уменьшается, либо становится отрицательной», - отмечает Борис Кагарлицкий, директор ИГСО. По его словам, кризис еще только начал сказываться на отечественном хозяйстве и рассчитывать на спонтанные перемены к лучшему неверно.

Согласно прогнозу ЦЭИ ИГСО цена на нефть в 2009 году опустится ниже $40. Глобальное хозяйство продолжит погружаться в кризис. Резко сократится объем международной торговли. Еще более упадет производство. Без работы окажутся десятки миллионов человек. Нагрузка на государство повсеместно возрастет. Накопленные валютные резервы будут быстро израсходованы, а выход из кризиса останется нерешенной задачей. Для экономики России 2009 год, очевидно, не станет самым тяжелым годом кризиса.

light.finam.ru

ЧЕМ ОБЕРНЕТСЯ ПОБЕДА ОБАМЫ?

Софья Кораблева

Победа Барака Обамы на президентских выборах в США может обернуться крайне негативными последствиями для России: Москва может утратить свои позиции на международной арене, а Штаты - усилить влияние на Европу и укрепиться в качестве центра однополярного мира. Между тем не все политические эксперты, опрошенные корреспондентом РИА «Новый Регион», склонны считать, что Обама способен изменить ситуацию, и полагают, что его роль не следует преувеличивать, поскольку развитие событий будет определять глобальный экономический кризис.

Руководитель института Национальной стратегии Станислав Белковский заявил в интервью РИА «Новый Регион», что победа Барака Обамы на выборах в США не выгодна Кремлю.

«Для России победа Барака Обамы на президентских выборах в США - это вызов, так как инерционный характер отношений РФ с Америкой уже невозможен. Для Кремля более всего была выгодна победа на выборах Джона Маккейна. Летом, еще до взрыва экономического кризиса, Кремль четко посылал сигнал, что Маккейн ему удобнее», - заявил эксперт.

Белковский обратил внимание, что во время правления республиканцев в Белом доме создавались страшные мифы о России, как реинкарнации Советского союза. «Для Кремля такое отношение было удобно, так как расширяло ему в мире пространство для торга. Создавая и культивируя эти мифы, США искусственно завышали значение России на международном поле, что давало возможность российским властям для торга там, где участие их ранее стояло под вопросом», - отметил он.

По его оценке, с победой Обамы в отношениях США и Европы наступит «медовый месяц», и в этой ситуации Кремль уже не сможет играть на противоречиях между американцами и европейцами. Впрочем, по словам Белковского, в этом есть и положительный фактор - российские власти должны будут в результате пересмотреть как внутреннюю, так и внешнюю политику РФ.

В то же время Станислав Белковский полагает, что с победой Барака Обамы в США может произойти перестройка американской политики, в том числе в экономике.

«Взамен доминирующей теории рыночного либерализма придет левая экономика. В этом состоит основная миссия Барака Обамы. Его политика будет направлена на сокращение потребления в США, в том числе и энергоресурсов. Последние обстоятельство заставит Россию пересмотреть концепцию своей политики, как энергетической державы, и убрать главный акцент с сырьевого сектора», - считает эксперт.

Вместе с тем, по его словам, приход Обамы к власти только повысит шансы Америки сохраниться в качестве центра однополярного мира. «С подобной ролью США сейчас согласен даже Китай, так как там понимают, что крах США означает непредсказуемые, тяжелые последствия, как экономические, так и политические, для всего мира. Сегодня даже в латинской Америке Уго Чавес готов дружить с Обамой», - заявил «Новому Региону» Станислав Белковский.

Между тем известный российский политолог, депутат Госдумы Сергей Марков полагает, что сейчас преждевременно делать прогнозы относительно действий Барака Обамы. «Сейчас никто не знает, чем обернется для США и мира победа демократов, будут ли в американской политике изменения или нет», - заявил он в интервью РИА «Новый Регион».

«Сегодня весь мир с надеждой смотрит на Америку и ее нового президента, отойдет ли он от образа США XXI века - капризного агрессивного хулигана, и вернет ли страну к образу здравомыслящего лидера 20 века», - отметил Марков.

По его оценке, победа Обамы может обернуться для России новыми возможностями. «России важно, чтобы мы могли взаимодействовать в США по самому широкому кругу международных вопросов. Барак Обама сторонник развития таких тем, как международное право, роль ООН и борьба против неконтролируемого распространения ядерного оружия. С Обамой по этим вопросам можно взаимодействовать», - считает Сергей Марков.

Директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий со своей стороны обратил внимание, что победа Барака Обамы на президентских выборах означает большие перемены на культурном уровне для США.

«Америка впервые выбрала не только чернокожего президента, но и американца в первом поколении», - отметил эксперт в интервью РИА «Новый Регион».

В то же время он обратил внимание, что к американским неграм Обама не имеет никакого отношения. «Америка, считайте, вчера избрала белого президента, который является черным лишь «технически». Образом жизни и своей ментальностью Обама принадлежит к белой общине и является представителем взглядов белой элиты», - отметил Борис Кагарлицкий.

Впрочем, по его оценке, победа Обамы вряд ли будет играть значительную роль для России, Украины или любой другой страны .

«Взаимоотношения России и США будут определять не личные решения Дмитрия Медведева и Барака Обамы, а продолжительный экономический кризис. Избрание Обамы в качестве американского президента ни на что не повлияет, так как сейчас главная проблема для всего мира - это распад экономической системы и угроза, что к концу 2009 года мировая банковская система может прекратить свое существование», - заключил Борис Кагарлицкий.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

В РОССИИ СЕГОДНЯ НЕТ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ

Некогда главный праздник страны - День Великой Октябрьской Социалистической Революции 7 ноября - не отмечается официально уже четвертый год подряд. Эвфемизмом для главного революционного события советской России стал «День согласия и примирения». ЗАКС.Ру побеседовал с известным публицистом Борисом Кагарлицким о забытом празднике, современных наследниках Октября и кризисе сегодняшней оппозиции.

- В 2004 году Госдума РФ перенесла государственный выходной день с 7 ноября, Дня Октябрьской революции, (который нынче стал называться Днем согласия и примирения) на 4 ноября (который окрестили Днем национального единства). Основной причиной многие наблюдатели назвали желание полностью снять ассоциации с годовщиной Октябрьской революции. Как вы оцениваете это нововведение?

- То, что правящие круги решили отменить праздник 7 ноября, свидетельствует как раз о том, что победить эту дату и воспоминание о революции они не смогли. Тем более показательно, что отмена даты произошла не в начале 1990-х на волне переименований и вообще идеологических перемен, а в 2004-м, после того, как более десятилетия этот праздник пытались приручить, поменяв название. Суть в том, что нравится это кому-то или нет, но 1917 год остается главным событием отечественной истории. Потому заранее понятно, что с 4-м ноября ничего не получится. Праздник этот не приживется. Возможно, он уже через 4-5 лет будет отменен и забыт.

- Можно ли КПРФ сегодня назвать последователем тех революционеров?

- КПРФ к революции никакого отношения не имеет, это партия второсортных советских бюрократов, которых обделили при приватизации - они оказались столь некомпетентны и нерасторопны, что даже не успели ничего урвать в ходе грабежа 1990-х. Хотя нельзя сказать, что не старались. В итоге власти пришлось создавать для них особую политическую и экономическую нишу, чтобы они могли безбедно продолжать свое существование. Не бросать же в беде соратников по номенклатуре…

- Насколько сегодня актуальны программы коммунистов?

- Кого вы называете коммунистами? В России сегодня нет коммунистической партии, если не считать лишенной регистрации и умирающей РКРП. Мирового коммунистического движения уже 15 лет как не существует. Но если понимать под коммунистической программой обобществление средств производства, о котором писал Маркс, то актуальность этой программы демонстрирует сегодняшний экономический кризис, когда капиталистические правительства по всему миру вынуждены прибегать к национализации. Другого пути просто нет. Но нынешние правящие классы, даже если идут по пути формального обобществления, государственного участия в экономике, то делают это исключительно в интересах разоряющихся собственников. Такой вот социализм для капиталистов. Такая политика работать не будет, пока за дело не возьмутся другие политические силы, действительно ориентирующиеся на интересы большинства общества.

- Сегодня в политической среде России наблюдается кризис оппозиции - недавно распустилась партия СПС, происходят внутрипартийные конфликты в «Яблоке», многие левые критикуют КПРФ за сотрудничество с властью. На ваш взгляд, с чем это связано?

- Российская оппозиция - часть обанкротившейся системы. Причем худшая часть. Ибо они ничего не делали, ни за что не отвечали, а нужны были лишь для того, чтобы придавать происходящему видимость демократического процесса. Такая оппозиция не только не является альтернативой власти, но, напротив, является её сиамским близнецом. Если с властью что-то случится, оппозиция этого не переживет.

- По вашему мнению, перспектива объединения либеральных партий в одну более крупную оппозиционную структуру сможет решить эту проблему?

- А вы, друзья, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь. Проблема не в конфигурации. Проблема в том, что у либерализма как политического движения в России нет ни социальной базы, ни будущего.

- Что тогда может способствовать формированию сильной оппозиции?

- Оппозиция будет возникать заново. Отчасти за счет раскола самой власти и перехода в оппозицию части её нынешних представителей и структур, отчасти - за счет социального протеста снизу, когда выдвинутся новые лидеры и движения. Эти два процесса будут причудливым образом накладываться друг на друга.

- В своем докладе 2006 года «Штормовое предупреждение» Вы назвали КПРФ самой коррумпированной оппозиционной партией, после чего, как известно, Зюганов подал на вас в суд. Позже, в сентябре этого года, по информации главы юридической службы КПРФ Вадима Соловьева, вы извинились и признали сведения недействительными. Как вы это прокомментируете?

- Мы заключили мировое соглашение, в котором пришли к выводу, что не все данные, изложенные в докладе, верны. Кстати, мы иного никогда и не утверждали, ибо основывались на обзоре прессы, ссылаясь на то, что КПРФ сама их не опровергает. Представители КПРФ так и не выступили с исками по отношению к журналистам или с детальным опровержением оспариваемых публикаций. Потому мы просто ограничились тем, что указали на спорные фрагменты доклада и зафиксировали, что наша сторона не настаивает на том, что все в них сказанное соответствует действительности. За точность деталей отвечают сами журналисты, а за опровержение конкретных сведений КПРФ. Мне самому было бы интересно уточнить некоторые моменты, но и та, ни другая сторона с этим не торопится.

- В одной из ваших статей вы заявили о том, что для смены старорежимных партий нужна революция внутри оппозиции, а именно решительный разрыв всех левых сил с КПРФ. Пожалуйста, обоснуйте свою позицию. На ваш взгляд такое развитие событий возможно? Не приведет ли это к еще большему расколу оппозиции?

- Раскалывать уже нечего. Нет у нас оппозиции. Есть партии, формально называемые оппозиционными. А политической альтернативы нет. Ее надо создать. Она будет создаваться в процессе кризиса. Новыми людьми, движениями, новым активом. Сейчас актив разных антиправительственных групп только отпугивает массы своим поведением. Посмотрите на итоги «дня гнева» в Москве. Люди, увидев это собрание антикоммунистов, ультрасталинистов, националистов, поклонников Ходорковского, антисемитов и сионистов, сразу переходили на другую сторону. Возникало подозрение, что кто-то просто отпустил на каникулы пациентов сумасшедшего дома, причем из всех палат сразу. Но это не значит, будто в обществе не зреет недовольство. Очень даже зреет. И когда оно вырвется наружу, плохо придется и нынешним начальникам и нынешним оппозиционерам, включая тех, кто мнит себя «внесистемными». В Аргентине в начале 2000-х годов, когда народ громил офисы и правящей и оппозиционных партий, был лозунг «Y que vayan todos» (Да пошли они все разом!). Думаю, что у нас в стране под таким лозунгом многие бы подписались.

Справка: Кагарлицкий Борис Юльевич (1958) - директор Института проблем глобализации с апреля 2002 г. Социолог, журналист, публицист. Кандидат политических наук. В 1977-1982 годах - участник подпольного левосоциалистического кружка в Москве, куда входило несколько молодых ученых, в основном гуманитарного профиля. Участвовал в издании подпольных журналов «Варианты» и «Социализм и будущее» (до 1981 - «Левый поворот»). В 1982-1983 годах арестовывался за «антисоветскую деятельность», после освобождения работал лифтером и почтальоном. Позднее - депутат Моссовета (1990-1993), член исполкома Социалистической партии, один из лидеров Партии труда (1991-1994). Публикуется с 1979 года, естественно, в самиздатовских журналах. Впоследствии - в «Независимой газете», «Свободной мысли», «Новой Газете», «Компьютерре», The Moscow Times и др. Член научного сообщества (fellow) Транснационального института (Амстердам) с 2000 года. Лауреат Дейчеровской мемориальной премии (Великобритания) за книгу «The Thinking Reed» («Мыслящий тростник»), 1988. Автор книг «Реставрация в России», «Восстание среднего класса», «Периферийная империя», «Управляемая демократия», «Марксизм: не рекомендовано для обучения».

Беседовала Екатерина Стекольщикова

ЭПОХА КИНГ КОНГА

Новый кризис: он возвращается

Когда несколько лет назад на экраны кинотеатров вышел римейк знаменитого «Кинг Конга», наиболее удачными моментами фильма показались не спецэффекты, а кадры, создававшие общий фон повествования. Толпы безработных на площадях, демонстрации, суповые кухни для голодающих… Короче, Великая депрессия.

Классический фильм о Кинг Конге действительно снимался в разгар депрессии, причем он принадлежал к числу тех масштабных проектов, с помощью которых индустрия пыталась пережить кризис. Недостаточно уже было просто снять хорошее кино или придумать захватывающий сюжет. Нужно было найти какое-то абсолютно нестандартное и грандиозное решение, которым можно было бы привлечь в кинотеатры обнищавших людей, считающих каждый цент.

Черты времени отразились и в сценарии, ведь героиня фильма, попадающая на тропическом острове в лапы добродушного, в сущности, чудовища, отправлялась в эту поездку, чтобы спастись от безработицы. Выход фильма на экраны был по-своему тоже символичен: премьера состоялась в 1933 году, когда, с одной стороны, Великая депрессия уже завершалась, а с другой стороны, мир уже начал крениться ко Второй Мировой войне. Торжество нацизма в Германии, начало новой гонки вооружений, резкое усиление экономической роли государства - все это были закономерные следствия глобального кризиса. Но они же, в некотором смысле, позволяли этот кризис преодолеть. Возникал новый порядок вещей, при котором ценой за продолжение развития все чаще оказывался отказ от свободы. Разумеется, прогрессивный либерализм Ф. Д. Рузвельта в Америке резко контрастировал с тоталитарными репрессиями в Германии, но Соединенные Штаты тоже готовились к войне. В ходе кризиса Америка не только пострадала, но и многое выиграла. Сложилось новое соотношение сил в мировой экономике, при котором Британия не только утрачивала лидирующие позиции, но и резко ослабляла связи со своими колониями. Поднимающаяся Америка готовилась к заполнению возникающего политического вакуума и неизбежной в таких условиях схватке с Германией. Новые рабочие места создавались на военных заводах и для строительства дорог, которые с самого начала имели стратегическое назначение.

Герои фильма, привозя в Нью-Йорк Кинг Конга, делают по большому счету то же, чего пытались добиться в реальной жизни авторы сценария, - преодолеть таким образом свои экономические трудности. Символично, не правда ли?

Кстати, неправильно думать, будто Великая депрессия была временем, когда масштабные экономические проекты совершенно прекратились. Инерция бурной экспансии 20-х годов не могла исчезнуть в один миг. Именно в разгар депрессии в Нью-Йорке происходит «высотная гонка», когда сразу три компании пытаются построить самый высокий небоскреб в городе (и в мире). Три здания возводились одновременно - Уолл Стрит, 40, Эмпайр стейт билдинг и Крайслер билдинг. Правда, Эмпайр стейт билдинг несколько отставал по времени, но именно это позволило ему, в конечном счете, выйти победителем, поскольку проект был расширен и увеличен по ходу работ. Каждое из зданий-соперников держало титул высочайшего небоскреба мира в течение нескольких месяцев, пока Эмпайр стейт билдинг не превзошел всех. Однако после 1 мая 1931 года, когда состоялось официальное открытие величайшего небоскреба, обнаружилось, что некому снимать в нем помещения. Среди острых на язык ньюйоркцев здание получило прозвище Empty State Building («Пустой-стейт-билдинг»). Лишь десять лет спустя все помещения, наконец, были сданы, а дохода владельцам небоскреб не приносил до 1950 года. Зато с него сразу же стали прыгать самоубийцы, первым из которых еще до завершения проекта стал уволенный рабочий-строитель.

Высотная гонка 1930-1931 года отнюдь не была средством против депрессии в духе последующих идей Дж. М. Кейнса, призывавшего гасить кризис масштабными общественными инвестициями. Напротив, она представляла собой отчаянную попытку частного капитала доказать, что все идет нормально, несмотря на явный, происходящий на глазах у всех распад экономики и социальный кризис. Это был своего рода пир во время чумы, мегаломаниакальный вызов реальности, ближайшим аналогом которому могла быть только знаменитая атлантическая гонка 1912 года, в ходе которой погиб «Титаник».

Чудовище, карабкающееся по огромному пустому небоскребу, а затем там погибающее, оказалось образом фантастическим, но вполне в духе времени, закономерным порождением Великой депрессии.

Кинг Конг являлся далеко не единственным культурным мифом, связанным с той эпохой. Эрих Фромм в «Бегстве от свободы» пишет, что у Диснея в образе Микки-Мауса отразились бессилие и ужас маленького человека перед разбушевавшейся и вышедшей из-под контроля рыночной стихией. И в самом деле, этот персонаж появился на экранах в самый разгар кризиса. Правда, первый мультик с Микки-Маусом вышел в свет еще в 1928 году, но его триумфальный успех относится именно к 1929-1931 годам. В 1930 году опубликованы первые комиксы о его приключениях.

Надо сказать, что мышонок Микки выглядел тогда совершенно иначе, чем сегодня. Он был маленьким и жалким, а его экранное существование сопровождалось сплошными неприятностями, источниками которых были не только другие, более крупные и агрессивные существа, но и обезличенные силы вроде огня и воды, которые обретали какую-то собственную жизнь, наносили по нему решительные удары, разрушали все, что он делал. В фильме 1930 года The Fire Fighters («Пожарные») огонь, вырывающийся из окон горящего здания, неожиданно превращается в мощный кулак, резким ударом сбрасывающий мышат-пожарных с лестницы. Точно так же Микки беспомощно пытается сопротивляться огромным волнам в фильме Wild Waves (1929). Впоследствии, по мере того, как менялось, преодолевая кризис, американское общество, эволюционировал и образ Микки-Мауса, который в послевоенных лентах предстает уже вполне ухоженным, сытым и обладающим все большей собственностью (у него появляется дом, машина, собака Плуто и так далее).

Точно так же и миф о Кинг Конге в послевоенных версиях полностью утрачивает первоначальный драматизм, воспроизводясь снова и снова как серия трюков и обязательных эпизодов (обезьяна с девушкой на ладони на Эмпайр стейт билдинг и т. д.).

Вместе с драматизмом сюжетов уходит и память об их первоначальном происхождении. Это тоже по-своему отражает восприятие Великой депрессии американским, а позднее и глобальным обществом. Драма 1929-1932 годов постепенно свелась к серии грустных картинок, изображающих очереди безработных за пособием, толпы плохо одетых мужчин на городских улицах, а иногда еще для экзотики вспоминают плоты с гниющими апельсинами, которые сплавляются по американским рекам (продавать их невыгодно, а раздавать даром полуголодному населению противоречило бы рыночным принципам).

Что на самом деле происходило и почему - сейчас мы размышляем на эти темы не больше, чем о том, зачем Кинг Конг лезет на Эмпайр стейт билдинг. Он туда должен по сюжету залезть, и всё тут.

Вытеснение из массового сознания травматических воспоминаний о Великой депрессии происходило поэтапно. С одной стороны, драма кризиса 1929-1932 годов была заслонена еще более грандиозной трагедией Второй мировой войны. Причем военная трагедия, хоть и была кровавой, оказывалась и куда более оптимистической. И дело не только в победе над фашизмом (торжестве добра над злом, демократии над диктатурой и т. д.), но и в том, что массовые участники событий воспринимали себя героями, а не жертвами, - они сражались, принимали решения, рисковали, побеждали. Если драма Великой депрессии была историей бессилия, то трагедия войны завершалась торжеством коллективной воли свободных людей (парадоксальным образом лозунг «Триумф воли», выработанный нацистской пропагандой, в наибольшей степени описывает как раз самосознание англо-американской демократии). Не случайно американские культурные мифы второй половины 1930-х разительно отличаются от тех, что бытовали в начале десятилетия. Два наиболее известных: Бэтмен и Супермен представляют собой воплощение осознанной и сконцентрированной доброй силы, которая неумолимо преодолевает любые препятствия.

На экономическом уровне уроки Великой депрессии считались хорошо понятыми и усвоенными, так что повторение подобных событий в будущем оказывалось заведомо невозможным. Ответом была теория Дж. М. Кейнса о социально-регулирующей роли государства, которое должно создавать своими действиями сознательный противовес капиталистическому циклу: если рынок переживает снижение деловой активности, правительство должно увеличивать инвестиции. Социальная защита населения была провозглашена своего рода догмой нового капитализма, который все больше нуждался в социалистических подпорках. Эти элементы социализма в буржуазном обществе имели, однако, двойственную природу. С одной стороны, они способствовали поддержанию стабильности, выживанию и развитию системы (как, впрочем, и буржуазные элементы в позднем феодальном обществе), а с другой стороны, они создавали наглядное доказательство того, что жизнь вообще может быть устроена по другим принципам. Более того, из теоретической перспективы эти иные принципы превращались в систему практических институтов, функционировавших здесь и сейчас. Классовая борьба из столкновения масс с силами системы все больше превращалась в противостояние структур и институтов внутри самой системы. Это, впрочем, таило в себе определенную опасность и для самих масс: полагаясь на «свои» институты в рамках демократического государства, трудящиеся постепенно утрачивали привычку к борьбе, готовность к ежедневной мобилизации для защиты своих прав - то, на чем вообще-то и основывается жизненная сила гражданского общества.

«Окончательная преодоленность» и «невозможность возвращения» Великой депрессии стали своего рода догмами общественного сознания, настолько очевидными, что вопросы о том, как депрессия была преодолена и почему она никогда не вернется, сначала ушли на второй план, а потом и окончательно стерлись из общественной памяти. Существование потребительского общества на Западе стало аксиомой, а для Восточной Европы и многих стран третьего мира оно сделалось естественной и единственно возможной целью.

Можно сказать, что уроки Великой депрессии - вполне по Фрейду - вытеснялись из коллективной памяти сначала стихийно, а потом и вполне сознательно. Начиная с 1980-х годов, когда на политическую сцену вышли идеологи неолиберализма, мировая экономика вступила в новый этап, на котором борьба против разросшихся социалистических институтов сделалась главной целью элит Запада, а затем и всей планеты. Демонтаж социального государства, дерегулирование, приватизация, уничтожение общественного сектора (т. е. всего того, что было порождено опытом Великой депрессии) опирались на уверенность в невозможности возвращения глобального кризиса. Реванш буржуазии, кульминацией которого стала капиталистическая реставрация в бывшем Советском Союзе, имел в качестве идеологической и психологической основы эту уверенность. Депрессия никогда не вернется. Ужасы 30-х годов являются таким же историческим мифом, как Кинг Конг на Эмпайр стейт билдинг - мифом культурным. О том, что подобные культурные мифы воплощают совершенно реальные коллективные страхи, надежды или переживания, никто уже не подозревал. А потому возвращение кризиса казалось не более реальным, нежели материализация мифических фигур, порожденных творческим воображением кинематографистов.

Общество, сложившееся в Европе и США после Великой депрессии и Второй мировой войны, должно было уступить место новому порядку, при котором массовое потребление сохранялось не на основе государственной политики и социалистических институтов, а за счет стихийного саморазвития рынка. Потребление превращалось в новую религию, а потому, по законам религиозного мышления, оно уже не имело ни причины, ни естественных внешних оснований. Оно должно было бесконечным и чудесным образом поддерживать себя само, превращаясь из экономического фактора в естественную основу жизни. О том, насколько потребление зависит от труда, и насколько сам труд является заложником социальной организации, теперь можно было не думать.

Вполне по законам мифа, забвение и незнание были жестоко наказаны. Прошлое вернулось в ужасающей и непредсказуемой форме нового кризиса, который стал возмездием за многолетнюю социальную безответственность правящих классов. Но, как всегда бывает в истории, те, кто вызвали кризис, сами же на первых порах и руководят работами по его преодолению. А потому груз новой депрессии будет переложен на плечи трудящихся так же, как это произошло и в 1929-1932 годах. Правящие классы в первую очередь спасают себя. Другой вопрос, насколько они в этом преуспеют.

Первое издание Великой депрессии породило фашизм и мировую войну, но оно также породило народные фронты, революцию в Испании, антиколониальные выступления в Индии и массовый подъем левого движения, которое поставило под вопрос само существование капитализма. Разумеется, сталинский СССР вместе с западной социал-демократией серьезно способствовали тому, чтобы этот кризис, в конце концов, нашел себе реформистское, а не революционное разрешение. Но сегодня уже нет ни Советского Союза, ни социал-демократии в том смысле, в каком она существовала на протяжении большей части ХХ века (исторические названия партий говорят об их политике не больше, чем древние племенные имена Бельгии, Иберии или Венеции об их сегодняшнем населении).

Отсутствие вменяемой левой альтернативы - тоже одно из последствий многолетнего невнимания к историческим урокам. Неготовность общества к кризису на всех уровнях гарантирует, что он будет затяжным и мучительным. И призраки прошлого получат достаточно шансов, чтобы материализоваться.

И, увы, шансов увидеть колонны нацистских штурмовиков, марширующих по улицам европейских (и российских) городов, куда больше, чем надежд на то, что мы в один прекрасный день обнаружим Кинг Конга, вновь карабкающегося по этажам Эмпайр стейт билдинг.

© 2007-2009 «Русская жизнь»

ЖЕРТВЫ КРИЗИСА

Список жертв экономического кризиса в России пока ещё не особенно велик, но весьма показателен. Его открывает газета «Московский корреспондент», которая начала выходить в конце сентября, а в октябре уже закрылась.

Акрам Муртазаев, проработавший недолгий срок главным редактором этого издания, может рассказать историю в деталях. Однако в данном случае важна не специфика конкретной ситуации, а общая логика процесса. То, что в первую очередь закрывается орган печати, тем более независимый от Кремля, весьма показательно.

Негосударственная печать в России на протяжении всей своей истории существовала за счет амбиций политизированного капитала, который видел в подобных проектах не столько инструмент воздействия на общественное мнение, сколько аргумент в спорах с властью и с конкурентами. По мере того, как Кремлю в 2000-х годах удавалось консолидировать элиту, пресса становилась всё более однородной политически, а роскошь антиправительственных высказываний позволяли себе лишь издания, которые финансировались опальными олигархами, бежавшими за границу, либо амбициозными бизнесменами второго ряда, мечтавшими повысить свой статус. При этом не надо думать, будто Кремль запугал бизнес или застращал главных редакторов «независимых» изданий. Ничуть не бывало. Просто бизнес сам был заинтересован в стабильности. Интересы Кремля и крупных корпораций совпадали. А потому совпадала и политическая линия, проводимая различными средствами массовой информации.

В условиях экономического кризиса всевозможные медиа-проекты превращаются для бизнесменов в «непрофильные активы», к тому же ещё и по большей части убыточные. Легко догадаться, какие решения будут приняты. Журналистов ждут увольнения, медиа-проектам грозит закрытие или сокращение финансирования. Собственно, это уже происходит.

Значит ли это, что судьба отечественной прессы решена, а экономический кризис нанесет по свободе слова окончательный смертельный удар, на который не решились самые авторитарные кремлевские чиновники?

Подобный вывод напрашивается. Но я бы не торопился его делать.

Да, выживут в первую очередь прокремлевские издания. Но что будет представлять собой через полгода-год сам Кремль? Разговоры о противоречиях между «разными башнями Кремля» сопровождали весь период «управляемой демократии», и эта борьба была реальным содержанием политики в гораздо большей степени, нежели столкновения между правительством и оппозицией.

Сегодня межведомственная и внутриведомственная борьба разгорается у нас на глазах, и её первыми жертвами уже стали президент Ингушетии и мэр Сочи. Отставки и назначения будут следовать одни за другими, и каждый новый список бюрократических перестановок будет свидетельствовать о новом соотношении сил внутри элиты. Нечто подобное мы уже переживали в Советском Союзе, когда бюрократию и страну охватила агония перестройки. Сейчас времена другие, на дворе капитализм. Но логика бюрократического конфликта - та же.

В свое время Ленин обозначил «кризис верхов» как важнейший признак революционной ситуации. Перефразируя его формулу, можно сказать, что сейчас низы всё ещё готовы жить, но верхи не могут управлять по-старому. Верхи, оказываясь перед необходимостью что-то предпринимать для борьбы с кризисом, невольно втягиваются в конфликтные ситуации, отказывают друг другу в доверии и вступают в схватку за доступ к стремительно сокращающимся финансовым ресурсам.

В 1998 году, когда золотовалютные резервы России составляли 60 миллиардов долларов, потребовалось полгода, чтобы эти средства были растрачены в бесполезных попытках предотвратить финансовый крах. Сейчас за два осенних месяца умудрились сжечь в топке кризиса 80 миллиардов. Легко предсказать, сколь яростной будет схватка у кормушки, когда речь пойдет о последних 30-40 миллиардов, оставшихся от некогда знаменитого Стабилизационного Фонда.

Однако, спросит читатель, какое всё это имеет отношение к вопросу о свободе печати? На мой взгляд, самое непосредственное. Ибо пресса нужна будет сражающимся кланам как инструмент борьбы, как орган пропаганды, позволяющий разоблачить пороки и преступления соперников. И чем более острой будет борьба наверху, тем более плюралистичной и, в конечном счете, свободной станет пресса. «Независимые» издания умирают, но в то же самое время и механизм контроля разрушается. И когда мы спустя несколько лет подведем итоги произошедших перемен, вполне возможно, мы с изумлением обнаружим, что положение дел в сфере масс-медиа изменилось к лучшему.

Специально для «Евразийского Дома»

О ЧЕМ СПОРИМ, ГОСПОДА?

Президент Медведев обратился к депутатам Федерального Собрания с программной речью, с первым подобного рода обращением. Можно было ожидать, что главной темой станет экономический кризис и падение цен на нефть. Или президент объяснит депутатам, как будет выполняться бюджет, который составлен из расчета 80 долларов за баррель, хотя к моменту его принятия цена уже составляла около 60.

Любой студент младших курсов экономического факультета знает, что во время кризиса цены на сырье и энергоносители падают. Можно спорить, как быстро и до каких границ будет происходить падение. Но если на данный момент цена опустилась до уровня 60 с небольшим, заведомо ясно, что среднегодовая цена никак не может составить 80. Как в старом грузинском анекдоте про школу: «Гиви, дважды два будет четыре. Ну, иногда пять. Ну, ладно, шесть. Ну, если очень надо, то семь. Но никогда не восемь!»

Похоже, кому-то в правительстве ну очень надо… Однако рынок, во всесилие которого так верят наши либеральные эксперты, в очередной раз оказался неумолим. Стоило российской Думе принять бюджет, как цена на нефть в очередной раз завалилась.

Однако от президента мы на эту тему не услышали ничего. Вместо этого глава государства стал рассуждать о продлении президентского срока. Мол, год уходит на то, чтобы как-то войти в рабочий ритм, потом год - на избирательную кампанию, в итоге на работу от силы два года остается.

Видимо, российские чиновники действительно очень медленно запрягают, если им, в отличие от американских или английских коллег, требуется не два-три месяца, чтобы принять дела, целый год (да и то с учетом того, что структуры власти у нас все же формируют не новички с улицы, а профессионалы, уже и без того находящиеся в Кремле и московском Белом доме, - чтобы сформировать в таких условиях новую администрацию, достаточно сменить таблички на дверях кабинетов, а во многих случаях и того не требуется).

Руководство «Единой России» с готовностью взяло под козырек, пообещав исправить конституцию за две-три недели. А политологи, услышав речь президента, радостно принялись спорить, реагируя на словосочетание «продление срока», как собака Павлова на звонок. Естественно, прокремлевский пул дружно повторил аргументы из речи Медведева, А оппозиционеры в очередной раз подняли крик об узурпации и конце демократии (демократия у нас кончается в среднем два раза в месяц). Любители более сложных сюжетов тут же предложили новую интригу. Одни из них объяснили, что Медведев вот-вот уйдет в отставку, уступив место Путину. Как только примут новую Конституцию, он и покинет Кремль, а Владимир Владимирович на следующие 12 лет воцарится. Другие, напротив, утверждают, что Медведев с Путиным поссорился, а все поправки вносит, чтобы ему места не уступать и все забрать себе. Аргументы и с той, и с другой стороны очень убедительные. И совершенно одинаковые. А именно: «Само собой разумеется, что»… Ну, и далее в зависимости от сформулированной задачи.

Между тем возникает вопрос: а почему именно сейчас нам нужно заниматься реформой Конституции, президентскими сроками и прочей увлекательной суетой, которая не имеет ни малейшего отношения к преодолению экономического кризиса, к предстоящему секвестру бюджета, к испаряющимся золотовалютным резервам и прочим проблемам реальной жизни? Кстати, о резервах. Пока сотрудники президента готовили его послание Федеральному Собранию, резервы таяли со скоростью 30 млрд долларов в неделю, многократно превышая темпы финансового разрушения, которое предшествовало дефолту 1998 года. За последнюю неделю октября резервы Центрального банка уменьшились на 31 млрд до 484,7 млрд долларов. Всего с августа, когда резервы достигли высшего уровня, они упали на 111,2 млрд долларов. Из них примерно 50 млрд долларов - из-за курсовой разницы валют и 60 млрд долларов - валютные интервенции Центробанка. Заметим, что финансовый блок правительства с каким-то прямо-таки мазохистским весельем уже не наступает даже, а снова и снова прыгает на грабли под восторженные вопли почтенной публики. Мало того, что ничему, совершенно ничему не научились на опыте 1998 года, так готовы теперь повторять тот же опыт в ускоренном темпе и в увеличенных масштабах.

Может быть, как ни странно, именно в этом и содержится разгадка президентского послания? Точно так же, кстати, как и объяснение абсолютно иррационального поведения чиновников в области бюджетного планирования. Хоть я и не самого высокого мнения об интеллектуальных достижениях Алексея Кудрина и его соратников, но все же полагаю, что азбучные истины экономики они знают. А если не знают, то имеют нескольких советников, способных им подобные сведения предоставить. Следовательно, безграмотный бюджет принимается совершенно осознанно? Зачем? Почему? Да потому, что логика реальной политики не совпадает с теоретическими требованиями экономики. Если бы сегодня кто-то принимал реальный бюджет, надо было бы уже сейчас честно сказать, что целым рядом программ и компаний придется пожертвовать. Надо было честно выбрать между спасением банков и выплатой пенсий, между оборонными программами и зарплатами бюджетников. Чем-то приходится жертвовать. Однако люди, облеченные властью, предпочитают сегодня просто уклоняться от принятия решений, обещая всем все сразу, хотя прекрасно знают, что так в условиях кризиса быть не может.

Острые вопросы и реальный выбор откладывается на потом. А сейчас публику надо чем-то занять. Чтобы не скучала, не паниковала, не задавала неприятных вопросов, на которые ответов либо нет, либо они страшные.

Совсем это получается, как в рекламе известной карамельной тянучки. Самолет уже падает, а пилот, сладко улыбаясь, предлагает ничего не подозревающему пассажиру конфету.

«Время есть!»

Да, время пока еще есть.

Но конфеты скоро кончатся.

АНТИКРИЗИСНАЯ ПОЛИТИКА РОССИИ - ВЫЖИДАТЕЛЬНАЯ

Принимаемые российским правительством меры по борьбе с кризисом носят выжидательный характер. Они никак не направлены на разрешение противоречий породивших хозяйственный кризис, убеждены в Центре экономических исследований Института глобализации и социальных движений (ИГСО). Власти надеются на прохождение мировой экономикой негативной полосы в 2009 году. Вслед за этим ожидается возобновление роста цен на нефть. В действительности в 2009-2010 годах глобальный кризис лишь войдет в пиковую стадию. После чего последует продолжительная депрессия. Скорого возвращения нефти на прежние стоимостные позиции не будет. Государство только впустую израсходует накопленные резервы.

Правительство РФ приняло недавно «План действий, направленных на оздоровление ситуации в финансовом секторе и отдельных отраслях экономики». Входящие в него меры главным образом нацелены на поддержание финансового сектора и промышленности посредством денежных вливаний, защиты от иностранных конкурентов, налоговых льгот. В перечень предусмотренных Планом антикризисных мер не входит защита населения от разворачивающихся увольнений и создание новых рабочих мест. Повышение потребительских возможностей трудящихся также не предполагается.

Основная цель антикризисного плана: смягчить воздействие кризиса на российские компании. «Правительство России явно все больше переходит к протекционизму. Однако его политика не отвечает на ключевой вопрос кризиса: кто будет покупать все произведенные товары?» - подчеркивает Борис Кагарлицкий, Директор ИГСО. По его словам, власти не отказались от прежней эмиссионной политики, усиливающей инфляцию в стране. На 2009 год намечено 33% увеличение рублевой массы в экономике. В условиях естественной для кризиса инфляции, такое содействие обесцениванию денег, а с ними и доходов населения способно лишь усугубить экономическую ситуацию.

В 2009 году Россию ожидает стагфляция и рост безработицы, дальнейшее падение цен на нефть - убежден Василий Колташов, руководитель Центра экономических исследований ИГСО. Он отмечает: «Власти надеются на то, чего не произошло в 2008 году - на завершение кризиса. Поэтому антикризисные меры не направлены на принципиальное перестроение экономики, а ограничиваются мумификацией. Все ждут, что мировое хозяйство спонтанно пройдет через кризис и останется прежним. Этого не произойдет». Многие аналитики утверждают, что после кризиса (в 2010-2011 годах) цены на нефть вернутся на прежний уровень, продолжат расти, достигнут $200 за баррель. Происходящие в мировой экономике перемены остаются непонятыми. Глобальное хозяйство не сможет развиваться дальше без революционных преобразований в энергетике. Нефть в будущем останется промышленным сырьем, но потеряет свое значение как энергоресурс.

Мировой экономический кризис не завершится в следующем году. Согласно оценке ИГСО, изложенной в Докладе «Кризис глобальной экономики и Россия» он может продлиться до 2013 года. Ставка на его завершение к концу 2009 года безосновательна. Она влечет за собой лишь бесперспективное расходование валютных резервов страны, уже сократившихся c 1 августа почти на $120 млрд. России для смягчения воздействия кризиса и дальнейшего выхода из него требуется не только поддержка производства, но и стимулирование потребительского спроса. Это означает отказ от всей прежней политики удешевления рабочей силы и переход к техническому перевооружению индустрии. Выжидательная антикризисная политика лишь истощит ресурсы страны, усилив поражение кризисом национального хозяйства.

ЗАГАДКА ОБАМЫ

Давно в Америке не было президента, который бы мог после выборов похвастаться такой поддержкой, как Барак Обама. И дело не только в 52% голосов, а в том энтузиазме, который эта победа вызвала у его сторонников.

Население крупных городов обожает нового лидера страны, его партия имеет большинство в конгрессе, по всему миру расцветает «обамомания». Кто-то из английских журналистов заметил, что в США никогда ещё не было политика, изображения которого носили бы на майках так же, как портрет Че Гевары. Обаме это удалось.

Подобный успех дался не сразу и нелегко. Обаме пришлось преодолеть общий скептицизм американской публики, апатию демократического электората и недоверие афроамериканцев. Это позднее, в день выборов потомки чернокожих рабов воспринимали избрание Обамы как акт исторической справедливости, победу над расизмом. А на первых порах он воспринимался афроамериканской общиной как чужак, не имеющий ни связи с большинством черных граждан Америки, ни представления об их жизни и культуре.

Однако в конечном счете отнюдь не голоса черного населения сыграли решающую роль в победе демократов. Критически мыслящая, образованная Америка увидела в Обаме человека, который сможет повернуть вспять бесконечный марш страны вправо. С момента прихода к власти Рональда Рейгана каждый следующий президент оказывался правее предыдущего. Демократ Билл Клинтон оказался в сфере социальной политики и в международных делах большим консерватором, чем республиканец Джордж Буш-старший. Зато Джордж Буш-младший перекрыл все рекорды всех предыдущих администраций. А Маккейн и вовсе выглядел маргиналом, который ещё в начале праймериз казался явным аутсайдером, не имеющим ни малейших шансов на успех. Так что удивляться надо не его поражению, а тому, что он дошел до финала и проиграл со сравнительно небольшим отрывом (тревожный на самом деле симптом для новой администрации).

Итак, Обама воплощает не просто идею перемен (Change!), но и исторический, как считают его сторонники, перелом. После 30 лет правого марша Америка наконец разворачивается влево. И всё же, что конкретно стоит за этим поворотом?

Как ни странно, толком этого сказать не может никто. Обама считается политиком, который будет выполнять свои обещания, не будет отказываться от своих слов. Но в ходе предвыборной кампании он ничего определенного и не сказал! Мы знаем, что важное место в его экономической программе занимает идея экологической реиндустриализации. Идея действительно очень перспективная: вернуть в Америку промышленность, создать новые рабочие места в материальном производстве, но на новой технологической основе, сделать экологические технологии двигателем хозяйственного развития. Вопрос в том, что при всей актуальности и привлекательности такого подхода он дает ответ далеко не на все вопросы. Что делать с ипотекой, с финансовым кризисом? Какую социальную политику проводить? Что будет с реформой здравоохранения? Какова будет роль правительства, масштабы и формы государственного вмешательства? За всеми этими вопросами стоят реальные интересы и реальные противоречия. Например, общественный сектор в США выплачивает 350 миллиардов долларов в год страховым медицинским компаниям - вот вам половина тех самых денег, которые администрация Буша отчаянно пытается где-то раздобыть для спасения банковского сектора. Деньги эти не идут в медицину как таковую, они не достаются врачам или пациентам, они составляют прибыль страховщиков, являющихся совершенно лишним звеном в системе. Но неужели кто-то добровольно откажется от таких прибылей?

Формируя свою команду, Обама явно отдает предпочтение вполне консервативным демократам, хорошо знакомым публике по администрации Клинтонов. Приглашает даже некоторых республиканцев. Окружение новоизбранного президента постоянно подчеркивает, что надо «снизить уровень ожиданий», что не надо требовать от нового лидера слишком многого и сразу. На вопросы об отношении к текущим делам Обама отвечает, что в Америке может быть только один президент, а потому он не будет вмешиваться в дела управления до того, как Буш покинет Белый Дом. Если до января Буш отвечает за страну, он должен принимать решения не оглядываясь на новоизбранного лидера. Звучит очень благородно, но что стоит за этим в реальности?

В вопросах внешней политики новый лидер тоже не торопится что-то менять, хотя от него и ждут прекращения войны в Ираке, а по возможности и в Афганистане. Никаких внятных планов вывода войск пока не объявлено, а размещение американских станций противоракетной обороны в Восточной Европе он поддержал.

Напрашивается вывод, что обещанные перемены не наступят или будут минимальными, а миллионы восторженных сторонников нового лидера вскоре окажутся глубоко разочарованы. Но и этот вывод на самом деле был бы преждевременным. От политиков вообще и от американских в частности не стоит ожидать слишком многого, но ведь двусмысленность Обамы можно трактовать противоположным образом: он не хочет раньше времени раскрывать карты, пугать врагов, провоцировать сопротивление консерваторов.

И, в конце концов, так ли важно, что запланировал Обама в ходе избирательной кампании. Решения ему всё равно предстоит принимать в крайне неблагоприятной обстановке углубляющегося кризиса. И зависеть они будут не только от его взглядов, но и от соотношения сил. Ведь и Ф. Д. Рузвельт был далеко не всегда решителен и далеко не так убежден в необходимости социальных реформ, как принято считать задним числом. Но на него давила общественность, рабочее движение, фашистская угроза и т. д.

В известном смысле нечто подобное может произойти и с Обамой. Так что главный вопрос не в том, что будет с 44-м президентом США, а как поведут себя участники массового движения, поддержавшего его приход к власти. Если они в соответствии с советом чиновников умерят ожидания, разойдутся по домам и усядутся ждать новостей возле телевизоров, вряд ли из администрации Обамы получится что-либо путное. Но если это движение останется мобилизованным, если оно станет оказывать давление на власть, если оно станет выразителем демократических надежд и социального недовольства, порожденного кризисом, тогда у Обамы есть шанс войти в историю США в качестве одного из немногих прогрессивных президентов.

ОБАМА, РАСИЗМ И РОССИЯ

Дочка моя страшно обижается, когда её любимый детский клуб, где она проводила осенние каникулы, мы с женой по советской привычке называем пионерлагерем. 5 ноября в этом самом детском клубе вожатый разбудил её и соседок по комнате ликующим криком: «Девчонки, вставайте! В Америке победил Обама!».

Совершенно иначе звучали комментарии аналитиков. «Цветные голосовали не думая», - объясняет своей аудитории политолог Алексей Чадаев. «Победа демократии и толерантности в Америке мнимая. Победу Обаме обеспечило большинство цветных граждан, голосовавших за цвет своего избранника, а вовсе не за его взгляды».

Подозреваю, что в любой западноевропейской стране подобное высказывание было бы расценено как классический образец расизма, не говоря уже об элементарном невежестве - афроамериканцы никогда не составляли большинство избирателей в США, и даже если присоединить к ним выходцев из Латинской Америки, они всё равно составят меньшинство. Как не составляли афроамериканцы и большинство избирателей Барака Обамы.

Однако в данном случае речь не о том, насколько слабо представляют себе наши мудрецы положение дел за океаном, а о том, насколько они оторваны от жизни в собственной стране. Опросы общественного мнения показывают, что «обамамания», охватившая Западную Европу, не обошла стороной Россию. Среди читателей прокремлевской Интернет-газеты «Взгляд» около 80% заявили, что поддержали бы Барака Обаму на выборах президента США, если бы они имели возможность там голосовать.

Постоянные расистские намеки и шуточки прессы, с энтузиазмом подхватываемые экспертным сообществом, очень мало повлияли на настроение публики, которая увидела в Обаме политика, воплощающего надежду на новый этап как в истории Америки, так и в российско-американских отношениях. Насколько эти надежды оправданы - вопрос другой. Объявленные новым президентом назначения не внушают особого энтузиазма: новую политику призваны реализовать те же старые бюрократы, которые на протяжении предыдущих двух десятилетий уверенно вели мир в нынешний тупик. Однако если общественное мнение сохраняет веру в Обаму, то дело тут не в наивности или идеализме, а в твердом ощущении, что новое время настало объективно, что призыв к переменам услышан миллионами людей. И даже если формируемая Обамой администрация никаких серьезных перемен осуществить не сможет, перемены всё равно настанут, только в более драматической форме.

Избрание Обамы означает радикальный перелом в политической жизни, даже если сам победитель выборов 2008 года в полной мере не отдает себе в этом отчета. Будет он вести за собой американскую нацию к новым целям или, напротив, пытаться сохранять преемственность курса, точка невозврата пройдена. Ни политическая, ни социально-экономическая жизнь не будет прежней. Можно составить аппарат Белого Дома из самых отчаянных сторонников свободного рынка, но всё равно администрации придется проводить политику государственного вмешательства, просто потому, что ничего другого ей не остается. Можно набрать себе в советники самых твердолобых консерваторов, но им всё равно придется считаться с новой реальностью.

Это наступление новой реальности в Вашингтоне скорее почувствовали, нежели поняли. И в ближайшее время мы увидим скорее неразбериху, двусмысленность и столкновение противоречий, нежели воплощение какого-либо последовательного и продуманного нового курса. Однако достижение американского общества в том, что оно хотя бы интуитивно осознало потребность в обновлении и в общей форме эту потребность выразило. Теперь начинается борьба за политическое оформление перемен.

Напротив, российское общество перемен скорее боится. И уж никоим образом не сформулировано, не выражено настроение в пользу радикальных преобразований. Но объективная необходимость их всё равно существует, предопределенная экономическим кризисом и падением цен на нефть, если уж не говорить об иных более тонких материях.

И в этой ситуации надвигающихся перемен российские элиты, включая экспертов и идеологов, готовы к восприятию нового даже меньше, нежели общество в целом.

Специально для «Евразийского Дома»

БЕРЕГИСЬ! НАЧИНАЕТСЯ СПАСЕНИЕ ЭКОНОМИКИ!

Зря говорят, будто у российского начальства нет антикризисного плана. Есть. И даже несколько. Беда лишь в том, что эти планы не совсем совпадают друг с другом.

Сходятся они все в одном: надо разделить деньги из бывшего Стабилизационного фонда и золотовалютные резервы Центрального банка. Разногласия начинаются в тот момент, когда предстоит решить, между кем и в каких пропорциях.

Каждая отрасль, разумеется, самая важная. И именно на ее спасение нужно отдать большую часть денег. Но важных отраслей у нас много, а потому денег не хватит на всех. Сразу оговоримся: образование, здравоохранение и жилищно-коммунальное хозяйство в список спасаемых не входят по определению. Однако хорошая новость состоит в том, что о реформе ЖКХ, похоже, в очередной раз забыли. Доведя ее до середины, правящие круги неожиданно обнаружили, что у населения стали кончаться деньги, а следовательно, частному капиталу не удастся здесь ничем серьезно поживиться в ходе приватизации и «урынкования» (есть такой замечательный польский термин, не нуждающийся в переводе на русский). Цены на недвижимость падают, так что отнимать квартиры у пенсионеров и малоимущих стало совершенно неинтересно.

Между тем нефтяная отрасль выступила с собственным замечательным планом спасения самой себя. План настолько масштабный, что пройти мимо него просто невозможно. Тем более что скажется он не только на благосостоянии нефтяников, но и на благосостоянии всех остальных. Причем очень быстро.

Основную часть плана озвучил Игорь Сечин, как лицо, осуществляющее координацию работы правительства и нефтяных компаний. Суть плана предельно проста. Надо выделить 100 миллиардов долларов для инвестиционных проектов в нефтяной отрасли. Во-первых, это будет способствовать оживлению «реального сектора» экономики. А во-вторых, если этого не сделать, то добыча «черного золота» в 2010 году начнет резко снижаться - с катастрофическими для всей страны последствиями. Возникает, правда, вопрос: почему надо было ждать до сего момента, когда добыча и так уже начала падать, причем, как назло, одновременно с ценами? А главное, почему за последние несколько лет, в течение которых корпорации буквально купались в деньгах, никому не пришло в голову инвестировать некоторое количество денег в развитие отрасли, а теперь они просят помощи у правительства? Но такие наивные вопросы могут возникать только у обывателей, не имеющих понятия о том, как на самом деле устроена рыночная экономика.

100 миллиардов - хорошие деньги, надо только успеть их получить и оприходовать вовремя. Несомненно, большая часть этих средств будет действительно направлена на инвестиционные программы, тем более, что правительство обещает вместе с деньгами направлять в компании своих комиссаров, которые будут следить за тем, чтобы не разворовали все сразу. Правда, даже несмотря на это государственные чиновники требуют от нефтяников гарантий целевого использования средств. Видимо, не совсем доверяют. Те клянутся и божатся, заставляя вспомнить одного немецкого путешественника XVII века, который писал: «Если московит начнет перед вами клясться всеми святыми и призывать Бога в свидетели, значит, точно решил обмануть».

Однако 100 миллиардов казенных денег - это только часть плана спасения отрасли. Есть и вторая часть, которой ее руководители озабочены ничуть не меньше, чем первой. После того, как компании получат свои деньги в американских долларах, рубль должен резко упасть. Девальвация рубля не случайно начала оживленно обсуждаться в тот самый момент, как прозвучали заветные слова о спасительных валютных миллиардах для корпораций.

Инвестиционные средства поступят на счета корпораций в заветных зеленых бумажках, а зарплаты работникам, контракты подрядчикам и налоги все тому же государству будут выплачиваться в стремительно «одеревяневших» рублях. Разница составит примерно 15-20 % - совсем неплохой навар для борющейся за выживание стратегической отрасли.

Однако не надо думать, как принято среди всевозможных леваков и радикалов, будто наши нефтяные магнаты собираются «кинуть» исключительно трудящихся. Девальвация рубля обрушит банковскую систему. Перепуганные обыватели бросятся спасать остатки своих сбережений из банков, покупая что придется, а финансовые институты столкнутся с массовым оттоком обесценивающихся средств. Поскольку риелторы будут пытаться удержать цены до последнего момента, спасительный шанс сохранить деньги, вкладывая в недвижимость, представится немногим. Цены на жилье обвалятся окончательно, но уже в тот момент, когда не будет толком ни банков, ни сбережений в них.

Такая вот веселая перспектива.

И не говорите потом, что мы вас не предупредили!

БЕЗНАДЕЖНОЕ ДЕЛО

Про реформу международной финансовой архитектуры с уверенностью можно сказать три вещи: она необходима, она неизбежна, она провалится.

Встреча «группы 20», состоявшаяся в Вашингтоне на прошлой неделе, изначально была обречена на неудачу не только из-за того, что её участники имели слишком разные цели и взгляды на проблему. Ни у кого не было четкого и конкретного плана действий, на основе которого можно было бы выработать общую повестку дня. Единственное, о чем мировые лидеры смогли договориться, это о сроках следующего совещания. Впрочем, первая встреча ничем большим и завершиться не могла. Стороны должны были на первых порах ознакомиться с позициями и подходами друг друга, чтобы постепенно начать сближение.

Хуже другое. Даже в том случае, если бы встреча была лучше подготовлена, а её участники с легкостью находили бы общий язык по всем вопросам, сразу переходя к дискуссии о конкретных проектах, даже если бы такой проект был выработан и детально проработан, из него ничего путного не могло бы выйти.

В итоге, вместо того чтобы выработать хотя бы набросок новой международной финансовой архитектуры, они заявили о поддержке старой, возложив все свои упования на Международный валютный фонд и Всемирный банк, которые принадлежат к числу основных виновников нынешней катастрофы.

Старая финансовая система распадается на глазах, но новую на её месте создать сейчас просто невозможно, сколько бы усилий к этому ни прилагали политики и эксперты. Дело в том, что новая международная финансовая архитектура может возникнуть лишь как продолжение и завершение радикальной социально-экономической реформы, которая происходит в самих ведущих странах. Она должна закрепить на глобальном уровне те новые принципы, которыми руководствуются в своей жизни государства. Однако никаких новых основ для устройства собственной общественной жизни никто из современных мировых лидеров не предлагает, никакого согласия или плана на этот счет нет. Да и не решаются такие вещи на саммитах и конференциях.

В свое время Бреттон-Вудские соглашения отражали перемены, которые произошли в Европе и США в результате второй мировой войны. Экономика свободного рынка уступила место государственному регулированию, а безраздельное социальное господство буржуазии сменилось историческим компромиссом между трудом и капиталом. Социал-демократическая политика заменила либерализм даже в тех странах, где формально у власти оставались консервативные буржуазные партии. Не случайно, одним из авторов Бреттон-Вудских соглашений был великий Дж.М. Кейнс, с именем которого связывают эпоху смешанной экономики и доктрину социального государства.

Позднее, в конце 1980-х годов неолиберальный курс восторжествовал во всех ведущих странах Запада. Соответственно, эволюционировали и международные институты, основанные в Бреттон-Вудсе. Если на первых порах их задача состояла в регулировании рынка, борьбе против финансовых спекуляций и содействии стабильному социальному развитию, то в конце ХХ века Международный валютный фонд и Всемирный банк становятся инструментами дерегулирования и приватизации. При этом сами данные институты претерпевают радикальную и, видимо, необратимую трансформацию. Несмотря на то, что формально они остаются частью общественного сектора, существуя на деньги организовавших их государств, на практике они превращаются в коллективный орган международной финансовой олигархии, четко выполняя её требования и охраняя её интересы. В свою очередь, центральные банки большинства стран становятся независимыми от правительств, ориентируясь уже не на волю общества или приказы политиков, а на коллективное мнение руководства частных банков. Поэтому до тех пор, пока в каждой отдельной стране не реформированы собственные центральные банки, невозможно даже обсуждать новую международную финансовую архитектуру.

В свою очередь, экономические перемены неотделимы от социальных преобразований и от изменения режима собственности. На протяжении последних 20 лет общественный сектор уничтожался и приватизировался. Если в этом отношении ситуация радикально не изменится, то никакого смысла нет и в реформе финансов: она просто не будет нужна.

Реформировать надо не финансовую архитектуру, а само общество. Беда лишь в том, что подобные перемены сделают совершенно ненужными не только многие из существующих финансовых учреждений, но и большую часть государственных деятелей, которые сегодня собираются на международные саммиты по реформированию финансов.

Специально для «Евразийского Дома»

АМЕРИКАНСКАЯ РАЗВЕДКА: ВЛИЯНИЕ США В БЛИЖАЙШИЕ 20 ЛЕТ РЕЗКО СОКРАТИТСЯ

Ольга Панфилова

Политическое и финансовое влияние США в мире в ближайшие 20 лет резко сократится. Одновременно произойдет мощное усиление экономического потенциала России и Китая. Об этом говорится в докладе Национального совета по разведке (НСР) США, который был опубликован накануне, сообщает газета РБК daily.

Согласно прогнозу американских разведчиков, превосходство Америки перед другими странами будет подтачиваться с большой скоростью и затронет как политическую, так и экономическую сферу. «Пошатнувшаяся экономическая и военная мощь может вынудить США сделать трудный выбор между внутренними делами и международной политикой. Доллар может потерять свой статус уникальной мировой резервной валюты и стать первым среди равных в рыночной корзине валют», - отмечается в документе.

Второй державой в мире по экономическому и военному потенциалу станет Китай. Поднебесной будет дышать в затылок Индия, которая догонит КНР в демографическом плане и будет ненамного отставать в политическом и экономическом.

Россия, по мнению американской разведки, в обозримом будущем заметно упрочит свои позиции на мировой арене и «при сохранении существующих темпов роста Россия может превратиться в пятую по величине мировую экономическую державу». Благодаря нефтяному буму она займет эту позицию к 2017 году, прогнозируют аналитики.

НСР предрекает нашей планете массовый голод, вызванный неурожаями и сокращением площади плодородных земель. По прогнозу разведчиков, он больнее всего скажется на африканских странах, однако затронет также и север Китая.

Развитые страны, как США, члены Евросоюза и Япония станут жертвами катастрофического старения населения и депопуляции, где один работоспособный гражданин будет содержать трех пенсионеров.

Между тем директор Института проблем глобализации Борис Кагарлицкий скептически отнесся к докладу. По мнению эксперта, за последние 80 лет американские спецслужбы выпускали десятки подобных докладов, однако ни один из них не сбылся и наполовину. Таким образом, они попросту выбивают деньги на свои ведомства, полагает Кагарлицкий.

© 2008, NR2.Ru, «Новый Регион», 2.0

ПЕРВЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ КРИЗИСА УЖЕ ЕСТЬ…

У микрофона - ведущий Игорь Гмыза.

Гость в студии - известный социолог, директор Института глобализации и социальных движений Борис Юльевич Кагарлицкий. Разговор с ним посвящён социальным аспектам того финансового кризиса, который сегодня обрушился на россиян; в том числе вопросам о том, какие социальные последствия он принесёт жителям нашей страны и как их можно будет преодолеть.

- Все сейчас говорят и пишут о кризисе. На людей это начинает постепенно действовать. Они боятся, что что-то нехорошее может случиться с банками, или того, что инфляция лишит их сбережений. Можно ли уже считать, что кризис дошёл до простых людей?

По мнению Б. Кагарлицкого, кризис пока не обрушился на россиян, он ещё подползает, ходит вокруг. В массовом сознании ощущения очень двусмысленные. С одной стороны, все понимают, что кризис - это очень серьёзно. Но есть и вторая сторона этого вопроса. Люди понимают, что всерьёз, но не понимают, что это такое. То есть, что такое новое, неприятное, подозрительное начинается. И россияне действительно боятся за банки, боятся за свои сбережения, причём не могут понять, в какой валюте их держать. Только все начали от доллара убегать и вложились в рубли, как тут же рубль начал падать по отношению к доллару. Народ сегодня колеблется, бежать ли ему опять за долларом и перестать покупать евро. Б. Кагарлицкий уверен, что обыватель в итоге проигрывает каждый раз. И это, к сожалению, неизбежно.

Нынешняя ситуация похожа на ситуацию из книги «Алиса в Зазеркалье», когда королева говорила, что для того, чтобы остаться на месте, нужно всё время очень быстро бежать. Одно дело, когда человек занимается только валютными операциями, отслеживает все детали и тренды, и то очень часто профессионалы просчитываются, да ещё как, на миллионы долларов.

А средний человек, который и так не большой спец в валютных операциях, что? Должен каждый день следить за трендами, всё подсчитывать и в какой-то момент решить, что наступил тот самый миг, когда надо перекладывать все его деньги, какие-то 862 доллара, срочно в евро. Не получится. У простого человека нет ни информации, ни моральных, ни психологических сил, ни элементарного времени. Естественно, обыватель будет всегда опаздывать по отношению к трендам, и он будет терять.

Б. Кагарлицкий рассказал, что когда его спрашивают, что лично он будет делать в нынешней ситуации, он обычно отвечает, что ничего не делает, потому что знает, что все равно обречён какие-то деньги потерять, поэтому будет пытаться делать лишь то, что поможет ему потерять денег поменьше.

- Получается, что ощущение, что что-то грядёт, что-то уже подползло, есть, но не понятно что. То есть, всё-таки кризис ещё не дошёл до простых людей, не коснулся их. Когда коснётся, то в чём всё это выразится?

Как считает гость в студии, первые результаты кризиса уже есть. Пошли увольнения. Они пока не массовые, по большей части происходят в тех социальных группах, где люди были относительно привилегированными. Кое-где управленческий персонал начали сокращать, работников гламурных журналов.

В банках стали сокращать администраторов, которые сидели на входе и нажимали кнопочку, в какую очередь направиться посетителю. Охрану кое-где начали сокращать, но примерно это происходит так: где-то были две проходные, оставили одну и теперь там меньше охранников сидит. Но это всё пока ещё не массовое явление.

Кроме того, наблюдается и другая тенденция. Люди, которые привыкли к тому, что им регулярно повышают зарплату, вдруг обнаружили, что им повышать зарплату больше никто не собирается. Если ещё год назад они рассчитывали на повышение, то теперь у них повышения не будет. Но это тоже еще не смертельно.

Как думает Б. Кагарлицкий, серьёзно проблемы скажутся примерно через полгода или чуть ранее, когда начнутся серьёзные сокращения персонала у многих компаний. И следующая волна наступит ещё где-то через пять месяцев, к концу 2009 года, когда начнут закрываться сами компании. Вот это станет самым серьёзным и неприятным, потому что, когда сокращают персонал, компании всё-таки стараются свой основной персонал, ядро, квалифицированных рабочих, хороших инженеров и менеджеров удержать и сохранить, жертвуя при этом гастарбайтерами. Но на следующем этапе, когда закрываются целые компании, под нож идут все. И это самый тяжёлый и неприятный этап кризиса…

Окончание беседы слушайте в аудиозаписи программы «Особое мнение» на «Радио России»

radiorus.ru

РАЗГОВОР С ЧИНОВНИКОМ

Сейчас я признаюсь в ужасном грехе: у меня есть знакомые чиновники. Сразу несколько. И некоторые из них по-настоящему высокопоставленные. Страшный, конечно, факт в биографии оппозиционного публициста, но что есть, то есть…

В общем, захожу я недавно к одному из моих знакомцев и нахожу его в состоянии страшно удрученном. Нет, жаловаться на жизнь у представителей российского начальства вполне принято, и сетования в стиле «хорошо вам, интеллектуалам, можете говорить всё, что вздумается» я уже не раз выслушивал. Почему-то на встречное предложение немедленно поменяться местами собеседники не реагировали.

Однако на сей раз что-то совсем другое было. За столом напротив меня сидел человек, действительно испытывавший острейшую тревогу и недоумение. Разговор почти сразу же перешел на кризис, после чего мой собеседник принялся ожесточенно ругать власть. Мол, 8 хороших лет впустую потратили, нефтяные деньги разбазарили, а сегодня что ни решение, то ошибка. Тут всем досталось, и президентам, и премьерам, и коллегам по соседним кабинетам.

В общем, всё плохо, а потом будет хуже.

Реальные настроения чиновников сегодня разительно контрастируют с успокоительными официальными заявлениями, которые мы слышим по каждому поводу. Впрочем, сами эти заявления становятся всё более противоречивыми. То нам говорят, что девальвации не будет, то сообщают, что решение о ней уже принято, то уговаривают, что ничего подобного в виду не имелось. То обещают защищать отечественную промышленность, то ссылаются на промысел свободного рынка, который нам всё своей невидимой рукой исправит. То гневно сообщают о том, что приостанавливают переговоры о вступлении в ВТО, то хвастаются успехами, достигнутыми на этих самых (вроде бы приостановленных?) переговорах.

На самом деле, за колебаниями власти стоит не только растерянность и непоследовательность, но и отсутствие единства. В марте 2008 года на фоне непрерывно растущих цен на нефть правящие круги раздавали направо и налево либеральные обещания, намекая на возможность серьезных уступок оппозиции и теша Запад перспективами политического сближения. В августе столкновение с Грузией спровоцировало не только поток антизападной и антилиберальной риторики, но и ряд решений, явно свидетельствовавших если не о повороте влево, то во всяком случае о формировании нового международного курса: отказ от переговоров о вступлении в ВТО, сближение с Венесуэлой Уго Чавеса и совместные с ней военные маневры превращали кремлевских лидеров почти что в антиглобалистов. Но прошло всего несколько месяцев, и под влиянием финансового кризиса и дешевеющей нефти правительство шарахается в противоположную сторону, стараясь во что бы то ни стало угодить западной элите и копируя все её шаги (точнее, добросовестно повторяя все её ошибки). На фоне всего этого звучат слова о том, каким ужасом была бы чревата для России парламентская система, и предпринимаются срочные инициативы о продлении срока президентских полномочий, о чем ещё в сентябре никто даже теоретических разговоров не вел. При этом, однако, политика предыдущего этапа не отменяется, не критикуется и даже не переосмысливается. Потому обещание срочно вступить в ВТО сочетается с таким же остающимся в силе обещанием туда не вступать, солидарность с Западом сочетается с продолжением антиамериканской риторики, и либеральные политические идеи как-то переплетаются с откровенным стремлением укрепить авторитарные структуры.

Власть, понятное дело, маневрирует. Причем неудачно, нелогично и непродуманно. Но от таких маневров потеряли бы строй даже знаменитые гренадеры Фридриха Великого. А российский чиновничий аппарат отнюдь не похож на прусский пехотный батальон. Он не может перестраиваться с такой скоростью. На каждом повороте возникают проблемы. Власть начинает какие-то программы, которые потом оказываются в противоречии с её собственной деятельностью, затевает пропагандистские кампании, явно диссонирующие с её собственными новыми заявлениями. В итоге на каждом повороте кого-то теряют, кто-то перестает понимать, что происходит, кто-то просто деморализуется и отказывается предпринимать хоть что-то.

Бюрократия - система инерционная, с ней просто нельзя так обращаться. Поскольку же высшее начальство оценивает нарастающий аппаратный хаос не как результат собственной неэффективной деятельности, а как следствие некомпетентности исполнителей, то начинаются и кадровые перестановки, грозящие перерасти в настоящие чистки. Ясное дело, это только усиливает деморализацию чиновников. Мало того что бюрократы перестают понимать, что происходит, они и в собственном будущем не уверены. Соответственно ослабевает и их лояльность к вышестоящим чинам. Многие начинают задумываться о смене работы или о том, чтобы затеять собственную игру.

В таком бюрократическом государстве, как у нас, распад или деморализация аппарата управления чреваты самыми драматичными последствиями. Паника и растерянность чиновников куда опаснее для государства, нежели происки его злейших врагов.

Уроки прошлого в этом смысле более, чем поучительны. Ведь нечто подобное царило в бюрократическом аппарате императорской России и в Советском Союзе в последние год-полтора их истории.

Только не подумайте, будто я на что-то намекаю!

Специально для «Евразийского Дома»

ДИНОЗАВРЫ И ИСПЫТАНИЕ КРИЗИСОМ

Левые настолько привыкли к роли безнадежных критиков, что не слишком готовы сказать что-то новое. «Да, вы были правы! - признают вчерашние противники. - Но теперь, когда мы в тупике, подскажите, что делать!» В ответ невнятное мычание.

Для большинства мировых правительств нынешний кризис оказался не столько испытанием, сколько разоблачением. В годы хозяйственного подъема легко хвастаться собственной мудростью и прозорливостью, предсказывая самим себе непрерывные успехи и светлое будущее. Но дальше всё было, как в одном из знаменитых скетчей Аркадия Райкина: «Грянула эволюция, эволюция грянула». В общем, всё оказалось совсем не так, как считали динозавры.

Хотя надо отдать должное общественному мнению в большинстве стран, оно отнеслось к идеологическому провалу правительств снисходительно. В Соединенных Штатах, конечно, избиратель наказал Республиканскую партию, но отнюдь не только за экономические провалы, а за всё сразу. За войну в Ираке, за развал системы здравоохранения, за бескультурье и тупость её администрации. А вот в Британии или в Германии с приходом кризиса положение правительства даже улучшилось. Гордон Браун в Лондоне уже готовился «с вещами на выход», ан нет, избиратели опять начали голосовать за лейбористов. В Германии та же картина - популярность Ангелы Меркель скорее выросла на фоне снижающегося рейтинга социал-демократов, которые пытаются в одно и то же время быть и партнерами по правящей коалиции, и главной оппозиционной партией.

Разумеется, если кризис продлится (а он ещё как продлится), то отношение публики к политикам станет куда менее доброжелательным. Но на данный момент европейский избиратель прекрасно понимает, что заблуждался вместе со своими лидерами. Несомненно, ему лгали, выдавали желаемое за действительное. Но он и сам был обманываться рад, сам бросался на все дешевые приманки, тешил себя иллюзией бесконечного роста потребления. Короче, был соучастником и сторонником той политики, которая сегодня привела к кризису. А потому добропорядочный гражданин винит себя ничуть не меньше министров. И, надо отдать ему должное, в этом он безусловно прав.

Между тем сами правительства проявляют завидное стремление исправиться. После 20 лет бесконечного повторения неолиберальных экономических аксиом (рынок, частная инициатива, приватизация) государственные чиновники резко меняют ориентацию, национализируют банки, вводят меры по регулированию рынка, инвестируют крупные суммы правительственных денег в реальный сектор экономики. Эти меры оказываются достаточно результативными в краткосрочной перспективе. Но они не решают главного вопроса - преодолеть кризис не удается.

Возникает парадокс: рынок привел к кризису и продолжение прежней политики означает превращение неприятностей в катастрофу. Однако все меры из арсенала государственного экономического регулирования, применяемые для борьбы с кризисом, оказываются не более чем разными дозами болеутоляющего лекарства.

В такой ситуации правящие круги с надеждой обращаются к критически мыслящим левым интеллектуалам, которых они сами ещё год назад почитали людьми совершенно несерьезными, не заслуживающими внимания и даже вредными. А вот «грянула эволюция, эволюция грянула»… В общем, если господа провалились, пусть выручают товарищи.

Увы, у товарищей свои проблемы. Они за полтора десятка лет настолько привыкли к своей роли безнадежных критиков, которых никто не слышит, что сегодня не слишком готовы сказать что-то новое. «Да, вы были правы! - признают вчерашние противники. - Мы это признали. Мы увидели вашу мудрость! Но теперь, когда мы все уж зашли в тупик, подскажите, что делать!»

В ответ невнятное мычание на тему «мы же вас предупреждали».

Растерянность критических мыслителей можно понять. Представьте себе врача, которого годами не подпускали к больному, да и вообще лишили практики. А теперь вдруг, когда больной уже в коме, врача призывают назад и требуют немедленно сообщить рецепт эффективного лечения. Увы, нет такого рецепта. Кризис живет своей жизнью, и в нем есть собственная внутренняя логика. Раз уж он разразился, то не остановится, пока не исчерпает свой ресурс разрушения. И пытаться его остановить на ранней стадии - обрекать себя на неудачу.

Вопрос не в том, как избежать падения (никак не избежать), а в том, как потом выбираться со дна. Вот для этого действительно понадобятся новые идеи, потребуются меры по изменению структуры экономики и общества. Причем идеи могут оказаться совершенно разные.

К изумлению левых интеллектуалов, правительства в готовности применить государственное вмешательство пошли куда дальше, чем готовы были рекомендовать самые радикальные левые публицисты. Нужда заставила. Но никаких причин называть это социализмом, конечно, нет. Вопрос стоит о том, чтобы изменить характер государства, принципы и методы управления, сделать оказавшуюся в его руках собственность действительно общественной, служащей общим целям, а не просто интересам всё той же узкой группы лиц, которая сначала довела дело до полного краха, а теперь пытается на этом крахе ещё и нажиться. Иными словами, кризис поставил вопрос о демократизации и смене элит.

Собственно говоря, в этом и состоит социально-историческая функция кризиса. Если бы эволюцией управляли динозавры, мы вряд ли имели бы шанс появиться на планете в качестве разумных млекопитающих. И даже само признание динозаврами необходимости и неизбежности эволюции не делает их «эффективными менеджерами» по воплощению в жизнь её принципов.

История революционных преобразований очень часто начинается с того, что ещё при старом режиме высшие политики осознают необходимость перемен, даже начинают планировать и проводить некоторые меры, соответствующие уже требованиям новой эпохи. Собственно, на этом основании задним числом консервативные историки и политологи начинают доказывать, что революция и не нужна была, всё и так шло в нужном направлении.

Однако не получается. Происходят катаклизмы, и струю элиту отстраняют от власти (хорошо, если ещё напоследок не гильотинируют). Беда старой элиты не в том, что она не хочет внедрять новое, а в том, что не может. Она сама оказывается препятствием для успешной реализации ею же провозглашенной политики, не справляется с собственными задачами. Люди, структуры, навыки - всё не подходит. Потому и меняют.

Традиционные элиты сильны тем, что их некем заменить, что только они располагают знанием и опытом, а главное - общественной известностью и политической опорой. Но, как показывает история, в неразберихе кризиса постепенно возникают и новые лидеры, и новые структуры. И зачастую это далеко не те, на кого могло упасть «подозрение» в прошлый, благополучный период. Знакомые лица уходят в прошлое, а им на смену приходят новые, незнакомые. И не всегда самые привлекательные.

Американское общество, инстинктивно почувствовав потребность к обновлению, сделало ставку на самого молодого, самого нетипичного из кандидатов, направив в Белый дом человека, вообразить которого в Овальном кабинете никто всерьез не решился бы ещё года полтора назад (думаю, сам Барак Обама, начиная свою кампанию, не ожидал, что она может реально кончиться избранием на высший пост в стране). Но тот же Барак Обама, оказавшись в Белом доме, окружает себя традиционными фигурами из старой политической гвардии, тем самым становясь заложником вымирающих динозавров.

Между тем проблема больших перемен, вставшая сейчас перед Америкой, рано или поздно встанет во всех ведущих странах. Драматизм новой, начинающейся у нас на глазах эпохи не в экономических трудностях, а в том, что преодоление этих экономических неурядиц потребует по всему миру перемен в первую очередь социальных, политических и идеологических. Перемен не менее радикальных и масштабных, чем те, что привели на рубеже 1980-х и 1990-х годов к исчезновению из мировой истории «советской системы» со всеми её атрибутами и структурами.

Сегодня то же самое происходит с капитализмом.

Будет это концом капиталистической системы или нет, прогнозировать невозможно. Но можно вслед за немецким философом Эльмаром Альтфатером повторить: «Это конец капитализма, как мы его знаем».

ГЛОБАЛЬНАЯ ЛОМКА

Главная тема сегодня - мировой кризис. Всех волнует, насколько серьезным он будет, надолго ли затянется и каковы будут его последствия. При этом, по данным ВЦИОМа, в 79% случаев россияне затрудняются назвать причины кризиса. Однако, не поняв причин, невозможно здраво рассуждать и о последствиях.

Между тем следует признать, что различные экономисты и аналитики недалеко ушли от простых россиян. Их рассуждения об истоках кризиса довольно противоречивы и хаотичны. Единства мнения нет, следствия часто выдаются за причины, а желаемое за действительное. В поисках истины «Наши деньги» пообщались с рядом экспертов, представляющих зачастую противоположные взгляды на проблему. Мы уверены в том, что только глобальный взгляд поможет нам понять истинный масштаб происходящего и не оказаться в плену иллюзий. В этом номере мы публикуем точку зрения Бориса Кагарлицкого, директора Института глобализации и социальных движений (ИГСО; до 2006 года назывался Институтом проблем глобализации). Еще в июне эксперты ИГСО выпустили доклад, в котором изложили свою точку зрения на возможное течение кризиса. Как мы теперь понимаем, практически все их прогнозы на осень, которые в те благостные времена казались почти невероятными, уже сбылись. Оттого еще более интересными становятся довольно жесткие рассуждения Бориса Кагарлицкого.

- Итак, в чем, по-вашему мнению, причины мирового кризиса?

- Аналитики в большинстве своем объясняют негативные процессы в мировой экономике последствиями ипотечного кризиса в США. По их мнению, кризис вызван просто коллективными ошибками руководства ряда компаний и завершится, как только ситуация в финансовой сфере поправится. Аналогичной позиции придерживаются практически все правительства. Однако подобные оценки чрезвычайно поверхностны.

- Почему?

- Потому что истинные причины гораздо глубже.

- И в чем они заключаются?

- Придется начать издалека. Видите ли, мировая экономика после Великой депрессии 1929-1933 годов прошла несколько стадий развития - так называемых повышательных и понижательных волн по Кондратьеву (Н.Д. Кондратьев, великий русский ученый-экономист, лауреат Нобелевской премии. - Ред.).

С 1933 по 1948 год имела место понижательная волна (что это такое - см. подверстку «По волнам экономики»). Потом вплоть до 1973 года продолжалась повышательная волна, характеризовавшаяся удорожанием рабочей силы и капиталов, а также активным технологическим обновлением производства. В этот период растущая европейская и американская промышленность испытывала потребность в рабочей силе, которая ввозилась из стран периферии. В западном обществе реализовывались принципы социального государства. Резко возрос образовательный уровень населения, высшее образование стало массовым. Однако к началу 1970-х годов глобальная хозяйственная система оказалась в тупике. В немалой степени новый кризис возник из-за страхов деловой элиты перед возросшей силой организованных рабочих. Большую роль сыграли события во Франции 1968 года, массовые выступления в США. Вместе с тем произведенная в бывших колониях модернизация открывала широкие возможности для использования ресурсов периферии по-новому.

По итогам четырех экономических кризисов: 1969-1971, 1973-1975 (отмеченного скачком цен на нефть и высокой инфляцией), 1978-1980 и 1981-1982 годов в глобальном хозяйстве произошли качественные изменения - повышательная волна сменилась понижательной. Начался массовый перенос промышленности из индустриально развитых стран в зону мировой периферии, ставшую к 2008 году не сырьевой, а промышленной. Одновременно политика технологического переоснащения индустрии со ставкой на высококвалифицированных работников сменилась ориентацией на дешевую рабочую силу в странах третьего мира. Успешность новой политики обеспечило быстрое развитие коммуникационных технологий, прежде всего связанных со сферой управления: компьютеры, Интернет, спутниковая связь. Резко возросла скорость перемещения капиталов, возникли электронные деньги. Национальные монополии из первого мира превратились в транснациональные корпорации. Новая хозяйственная эпоха получила название финансовой глобализации.

В результате целые регионы планеты превратились из аграрных в промышленные. Пространство рыночных отношений расширилось, рабочая сила оказалась дешевле промышленных технологий.

Производимые в странах периферии товары должны были продаваться в центре - развитых западноевропейских и североамериканских странах. Но по мере выноса из них производства потребительские возможности населения уменьшались, лишь очень ограниченно компенсируясь «новой экономикой»: сферой услуг и информационных технологий. Рост потребительских рынков стран промышленной периферии не мог покрыть растущий дефицит спроса.

Высокие прибыли корпораций, полученные в результате жестокой эксплуатации бесправных рабочих третьего мира, обеспечили удешевление капитала, что позволило откладывать системный кризис за счет беспрецедентного распространения потребительских и ипотечных кредитов. Однако этого ресурса оказалось достаточно для поддержания экономического роста в глобальной системе лишь до 2007 года.

- То есть до момента, когда разразился ипотечный кризис в США… Почему все было хорошо и вдруг - бац! - посыпалось?

- О приближении мирового экономического кризиса свидетельствовал целый ряд фактов. Рост производства в новых промышленных странах должен был прежде всего обслуживать потребление в богатых США и ЕС. Однако в связи с выносом из этих старых промышленных стран многих производств в них неуклонно снижалась реальная заработная плата, усиливалась тенденция к неполной и нестабильной занятости. «Хорошие рабочие места» в первом мире заменялись низкооплачиваемыми в странах периферии, где не имелось профсоюзов, социального и трудового законодательства. Если во времена так называемого социального государства периода 1949-1973 годов политика занятости, проводимая правительствами, в сочетании с высокими пособиями по безработице обеспечивала устойчивый спрос при стабильном жизненном уровне, то в современной западной экономике даже для работающих семей характерна тенденция к нестабильности доходов.

За период 1982-2008 годов в старых индустриальных странах возросло число работающих женщин, что (в отличие от 1950-1960-х) стало семейной нормой. Трудящиеся оказались вынуждены чаще перерабатывать или сочетать несколько работ, чтобы сохранить свой материальный достаток. Таким образом, при снижении средней заработной платы в расчете на одного человека средний доход семьи в США и многих других западных странах в течение некоторого времени продолжал расти. Однако уже в конце 1990-х годов процент людей, относимых к среднему классу, начал понемногу сокращаться.

- И какое это имеет отношение к кризису?

- На протяжении двух десятилетий не только потребление в США, но и рост мировой экономики поддерживались за счет кредитования населения. Доступность кредитов обеспечивали высокие прибыли корпораций. Однако возникало противоречие между производственными и потребительскими рынками. Вынос производства из первого мира объективно понижал потребительские возможности последнего. Но полученные в третьем мире прибыли позволяли кредитовать средние слои западного общества. Неминуемо происходившее обострение этого противоречия по мере все большего переноса промышленности из центра мировой экономики на периферию не могло не привести к глобальному кризису, более тяжелому и более сложному, чем обычные кризисы перепроизводства (рецессии), происходящие каждые 10 лет.

Новый мировой кризис открылся обрушением кредитной пирамиды в США, потребительском центре планеты (на США приходится до 40% глобального потребления). Массы американцев оказались не в состоянии приобретать прежнее количество товаров на свои доходы, снижавшиеся с начала 1980-х годов. В 2007 году в Штатах разразился кризис неплатежей - «народный дефолт». В его ходе частные лица, не располагая достаточными средствами, задерживали или прекращали выплаты по банковским кредитам. Этот кризис наложился на крайнее финансовое ослабление американского государства, все менее справлявшегося с ролью глобального гегемона. Долларовая эмиссия, которой правительство Буша старалось покрыть военные расходы, лишь ускоряла процесс ослабления потребительского рынка США. Ресурс поддержки потребления за счет банковского кредитования был практически исчерпан - население стало неспособно оплачивать даже минимальные проценты. Банковский сектор охватил кризис; информация о понесенных компаниями убытках привела к первым обвалам на бирже, а затем и к дестабилизации всех фондовых рынков планеты. На протяжении некоторого времени негативный эффект американской инфляции компенсировался способностью растущей мировой экономики поглощать избыток американских долларов. В частности, в условиях падения спроса в Северной Америке и Европе возросло значение стран, располагающим большими внутренними рынками - прежде всего России, Бразилии и Индии. Хозяйственный рост в них мог продолжаться даже некоторое время после начала кризиса. В условиях спада потребления в США «новые гиганты» превращались в центр притяжения капиталов, возрастающая доля которых оставалась спекулятивной. Но это не могло продолжаться бесконечно.

- Насколько серьезным будет кризис?

- Очень серьезным. В силу своей природы, обусловленной вызвавшими его противоречиями, кризис призван совершить качественные изменения в мировой хозяйственной системе, вернув ей эффективность.

Во время последней понижательной волны в деловом мире господствовала доктрина дешевой рабочей силы. Считалось, что конкурентоспособность предприятий и национальных экономик напрямую зависит от величины заработных плат и дешевизны национальных валют. Предполагалось, что чем эти показатели ниже, тем эффективней экономика. Однако в условиях глобальной девальвации валют падение цены на рабочую силу вступило в противоречие с ее потребительской функцией. Для снятия этого противоречия требуется скачок в производительности труда, означающий техническую революцию в индустрии.

- В таком случае по какому сценарию может развиваться глобальный кризис?

- На 2009-2010 годы, вероятно, придется период наибольшего экономического падения. Несмотря на единство мировых хозяйственных процессов, остановка промышленности будет происходить на планете неодновременно и неравномерно. Запоздалая и хаотичная реакция правительств не позволит остановить негативные процессы в экономике. Если системные меры по разрешению противоречий, вызвавших кризис, не будут приняты в 2009-2010 годах, после завершения падения начнется депрессия, которая может продлиться до 2013 года. В результате предельного спада в мироэкономике можно ожидать общемирового сокращения числа производимых промышленных товаров и сельскохозяйственной продукции на 25-45% и более. Структура общественного потребления также изменится, что будет иметь далеко идущие последствия.

В частности, технологии, не допускаемые глобальными монополиями к реализации, начнут внедряться и позволят существенно удешевить продукцию. Обратной стороной удешевления товаров станет повышение спроса на высококвалифицированную рабочую силу. Обострится корпоративная конкуренция. Развитие производства получит в экономике приоритет по сравнению с торговлей и финансовыми спекуляциями. После кризисного сокращения энергопотребления возобновится его рост. Однако значение углеводородов (нефти, газа), вероятно, существенно упадет. Широкое внедрение биотоплива также, очевидно, не состоится. Экономике потребуется дешевая энергия, производимая в больших, чем прежде, количествах. Под воздействием кризиса в этой сфере логично ожидать крупных прорывов.

Общественное неравенство возрастет, но неравенство в доходах между рабочими старых и новых индустриальных регионов планеты сократится. Соответственно, вырастет и уровень их взаимной солидарности. Потеря многих капиталов в результате глобального экономического спада приведет к значительному удорожанию кредита, что также будет стимулировать быстрое техническое обновление промышленности. Получение высоких прибылей окажется напрямую зависящим от технологического опережения конкурентов.

К сожалению, как показал опыт прежних структурных кризисов, подобное развитие событий неминуемо обернется политической нестабильностью -как в межгосударственных отношениях, так и внутри отдельных государств.

- Как все это скажется на России?

- Теоретически Россия еще имеет шанс избежать разрушительных последствий кризиса, удар которого по странам - экспортерам сырья окажется особенно сильным. Для этого необходимо понизить уязвимость национального хозяйства, переориентировав его на опережающее технологическое развитие. Однако структурное переориентирование экономики не выгодно «Газпрому» и другим сырьевым компаниям, а потому не реализовывалось прошедшие 10 лет и не предполагается к осуществлению. Все положительные перемены в национальном хозяйстве могут быть осуществлены только стихийно в процессе полномасштабного поражения России кризисом.

- Звучит угрожающе…

- Но, к сожалению, правда.

Записал Марк Лазис

Интервью опубликовано в петербургской версии ноябрьского выпуска журнала «Наши деньги»

КРИЗИС ОТБИЛ У МОСКВИЧЕЙ ОХОТУ К ЗДОРОВОМУ ОБРАЗУ ЖИЗНИ

Череда побед российских команд на олимпиадах, футбольных чемпионатах и теннисных турнирах за последние годы конвертировалась в настоящий спортивный бум. Гламуризация спорта привела к тому, что ходить в фитнес-клубы стало модно. Люди активно записывались в спорт-центры, садились на велосипеды и вставали на горные лыжи, а переполненные бассейны давно стали такой же чертой мегаполиса, как пробки.

Однако из-за кризиса некоторые москвичи уже стали экономить, в том числе отказываясь от неокрепших спортивных привычек. Их примеру последуют многие, уверены эксперты, опрошенные журналом «Профиль».

Татьяна Абрамова и ее семилетняя дочь Настя - жертвы телевизионных шоу «Ледниковый период» и «Звездный лед». Три года назад, когда шоу только вышли в телеэфир, Настя сначала выпросила у мамы билет на каток на Красной площади, потом девочка захотела стать такой, как Татьяна Навка.

Ничего плохого в желании ребенка покорить спортивные вершины нет, но только в современных условиях за это приходится дорого платить. В США, например, работает непреложное правило - сначала малыши, вставшие на коньки, занимаются фигурным катанием бесплатно в школах, занятия в которых оплачивают университеты или частные компании. Затем, если ребенок желает совершенствоваться, он может брать частные платные уроки, например, у олимпийских чемпионов.

В России платить приходится с самого начала. За первый год обучения дочери семья Абрамовых потратила около 33 тыс. рублей, а когда выяснилось, что «девочка перспективная», услуги тренера выросли в цене почти в полтора раза. В итоге, перед семьей встал выбор: занятия по фигурному катанию и новые коньки для Насти или семейный отдых на Новый год? После мучительных раздумий приняли решение в пользу коньков за 700 евро, а новогодние праздники семья будет встречать в Москве .

Но не каждая семья пойдет на такую жертву. Тем более, что цены на услуги катков и тренеров дорожают по мере увеличения популярности ТВ-шоу. Так, два года назад полтора часа катания на обычном столичном катке обходились в 350-500 рублей, в прошлом году - в 600-800 рублей, а в этом году цены выросли до 1000 рублей.

По мнению психологов, человеку гораздо проще отказаться от катка или фитнес-центра, чем от салона красоты или похода в кафе. В Москве уже сейчас ощущается некоторый спад интереса к спортивным зрелищам. Так, во Дворце спорта на Ходынском поле, где стартует серия Гран-при по фигурному катанию «Кубок России», продано меньше трети билетов. И хотя ожидаются звезды мировой величины, скорее всего, им придется выступать при полупустых трибунах. Даже на показательные выступления, когда обычно трибуны заполняются «под завязку», билеты раскупаются вяло, и в основном те, что подешевле.

Любители спорта и здорового образа жизни вынуждены пересматривать свои расходы.

Менеджер одного из столичных банков Николай Соколов отказался продлить членство в фитнес-клубе. Годовая карта стоит 43 тыс. рублей, половину ее стоимости прежде оплачивал работодатель. Вместо этого Николай купил абонемент в бассейн за 9 тыс. рублей.

«Есть в кризисе и положительный аспект, - считает директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий. - Приходит время интенсивного человеческого общения и доступного, незатратного физкультурно-оздоровительного отдыха. В США, например, в годы Великой депрессии доступным стал сначала кинематограф, а потом в разряд массовых перешли некогда элитные виды спорта - американский футбол и бейсбол. Так что финансово-экономические и прочие кризисы могут позитивно влиять на культуру, в том числе на масскультуру».

Похожий прогноз дают и другие эксперты Института глобализации и социальных движений: в ближайшие год-два люди переключатся на доступные виды отдыха: станут больше читать и двигаться, включая подзабытый бег трусцой и беговые лыжи, которые выпали из обоймы престижных спортивно-массовых развлечений, поскольку не требовали затрат.

newsmsk.com

«ТИТАНИК» ДОЛЖЕН УТОНУТЬ?

Плюрализма мнений, исходящих от российского политического класса, в нашей стране быть не может. И даже если президент в своем послании говорит о необходимости установления в стране свободы слова, политической конкуренции и т.д., это вовсе не означает, что на эту тему позволено рассуждать другим. Например, такому авторитетному политику и градоначальнику, как московский мэр Юрий Лужков.

Когда он говорил, что Севастополь является российским городом, а насчет статуса Крыма надо еще подумать, Кремль взирал на эти заявления благосклонно - подумаешь, какая-то Украина может обидеться, которая, как считают некоторые, вовсе даже и не страна. Но когда Лужков замахнулся на святое - вертикаль власти, и предположил крамольное - возможность возвращения к выборности губернаторов, тут же получил президентскую отповедь во всей ее полноте.

Дмитрий Медведев считает нынешнюю систему избрания губернаторов «оптимальной», а ее изменение - «нереалистичным и недопустимым». И «если кого-то из глав регионов она не устраивает, то они должны понять, что они не являются частными лицами, и они могут подать мне заявление» - заявил президент журналистам во вторник, в ходе своего визита в Ижевск. Медведев также подчеркнул, что для того, чтобы руководители регионов работали эффективно, на них должны быть меры воздействия - начиная от судебного уровня и заканчивая теми предложениями, которые он сформулировал в послании. «Решение этого вопроса - через муниципальные, представительные органы, чтобы была процедура достаточно быстрого и эффективного отрешения от должности. Вот эта процедура, на мой взгляд, полностью укладывается в Конституцию и может быть реализована», - сказал президент.

Интересно, он такого же мнения о секретах эффективности работы всех остальных звеньев системы государственного управления - собственной администрации, правительства, полпредов?

Напомним, предположение о том, что нынешняя ситуация в России позволяет вернуться к рассмотрению такого важного вопроса, как прямые выборы глав регионов, мэр Москвы Юрий Лужков высказал в эфире программы «Познер» на Первом канале в понедельник вечером. «Я думаю, что времена складываются разные… Сейчас этот вопрос можно вернуть к рассмотрению снова. Я был бы сторонником их возвращения», - сказал Лужков, комментируя возможность возвращения к прямым выборам глав регионов, напомнив, что в то тяжелое время, когда решение об их отмене принималось, оно было оправдано, а сейчас «времена другие».

Однако для президента, судя по всему, времена еще «те». Поэтому московскому мэру, также приехавшему во вторник на заседание Госсовета в Ижевск, там же пришлось и оправдываться. Он пояснил, что вопрос о возможной выборности губернаторов относится к отдаленной перспективе. «Сейчас не время говорить об этом», - заявил Лужков в ответ на просьбу журналистов прокомментировать высказанное им же накануне предложение. Сегодня, по словам мэра Москвы, «надо сконцентрировать усилия на преодолении последствий мирового финансового кризиса». «Сейчас надо вырулить, надо скомпенсировать все эти очень серьезные, привнесенные в нашу страну сложности в финансовой системе, реальном секторе», - подчеркнул он. И в заключении отметил, что тема передачи была совсем другой и его высказывания были неправильно истолкованы…

Трудно сказать, что подвигло московского мэра сказать то, что он сказал в эфире первого канала. Может быть, он вспомнил, что источником власти по конституции все еще является народ. А может, просто высказал свое мнение, поскольку имеет на это полное право - сам был и избранным мэром, и назначенным, ему есть, что сказать на этот счет,… да и президент у нас либералом числится, с чего бы так возмущаться?

А может быть, Медведеву не понравились не предложения Лужкова, а его пояснения - что тогда мол была ситуация сложная, тяжелая, а сейчас ситуация совсем другая, так что можно… Разве Беслан, послуживший удобным поводом для закручивания гаек, идет в какое-то сравнение с экономическим кризисом, в борьбе с которым никакие политические реформы уж точно не помогут…

Комментируя ситуацию в беседе с МиК, Борис Кагарлицкий, директор Института глобализации и социальных отношений, отметил:

- Выборность или назначение губернаторов никакого отношения к плюрализму и демократии в российских условиях вообще не имеют. То есть, если бы мы говорили, допустим, об Америке, то попытка заменить губернаторов выборных на назначенных означала бы там практически политический переворот. Но в России совершенно другая ситуация. Потому что есть просто два варианта: один - это когда губернаторы технически назначают сами себя, под видом выборов, а на политическом уровне это представляется так, что отбором кадров руководят местные элиты. А второй вариант, ныне действующий, подразумевает, что отбор кадров производится Кремлем, правда, с учетом мнения местных элит.

И на мой взгляд, этот второй вариант гораздо дешевле и как бы это парадоксально не звучало, гораздо честнее, потому что вместо тотальной фальсификации происходит простое назначение. Потому что выборы губернатора представляют собой некое пиршество лжи и фальсификации, и даже на фоне наших не самых безупречных и честных выборов других уровней, губернаторские были всегда совершенно чрезвычайными. Никакого плюрализма и демократии там не было и никаких политических сил, которые были бы в стороне от местного истеблишмента, там и близко быть не могло. Поэтому в плане демократии тут разговор не идет.

А реакция президента - это повод задуматься о политических перспективах Лужкова, его личном политическом будущем. И хотя, с одной стороны, несмотря на то, что слухи о его предстоящей отставке идут с момента появления на президентском посту Путина, он спокойно пережил восемь лет его президентства, и также спокойно может пережить и президентство Медведева, и даже следующего президента, и остаться на посту мэра Москвы так долго, как сможет, будучи политическим долгожителем…Однако может быть и другой сценарий, так как все-таки его позиции небезупречно тверды и в этом случае ему предпочтительнее было бы иметь выборы, потому что тогда все было бы под его контролем - как прикажет, так и проголосуют.

- То есть, конституционное положение о народе как источнике власти и выборах как его высшем волеизъявлении - это вообще не про нас? Это для России, на ваш взгляд, неприемлемо?

Ну почему же, очень даже приемлемо. Только другое государство для этого нужно. Народ останется тот же - а государство придется сменить…

- А как Вы оценили президентское послание с точки зрения изложенных в нем предложений, касающихся реформирования политической системы?

Я считаю, что все это не по делу и не имеет отношения к жизни, даже к политической. Потому что серьезный вопрос сейчас - что будут делать с бюджетом, когда закончатся деньги? Или что предпочтут власти - дать утонуть банкам или все-таки, спасая банки, утопят реальный сектор? Или - дадут ли в этом реальном секторе выжить кому-то кроме нефтянки? Вот это вопросы существенные, которые нужно обсуждать и которые имеют серьезное общественное и политическое значение.

А политические реформы, вопросы о сроках президентских полномочий - ну, будет шесть лет, или четыре, или пять - все это полная чепуха. И нам специально подбрасываются эти вещи, чтобы мы обсуждались всякую чушь, а не обсуждали серьезные вопросы.

- Тогда серьезный вопрос: сам экономический кризис, на ваш взгляд, каким образом может повлиять на нашу политическую систему?

Ну прежде всего, все что сейчас обсуждается, будет забыто напрочь через полтора-два года. И я не исключаю возможность того, что через два-три года у нас уже будет другой президент, и не тот, который будет после Медведева, а уже третий или четвертый по счету. Как в Аргентине - когда там настоящий кризис начался, то президенты менялись каждые три с половиной месяца.

Вопрос совершенно в другом - в том, что все эти политические реформы представляют собой либо попытку отвлечь общественное мнение, либо отражают панические действия людей, которые понимают, что под ними шатаются стулья. Но при этом никакой стратегии, никакой концепции выхода из кризиса у власти нет, как впрочем, этого нет и у оппозиции. Поэтому процесс будет стихийным…

- А кто может стать главной действующей силой этого процесса - отдельные группы элит, политические партии, социальные группы, массовые настроения?

Два фактора могут сыграть свою роль - это раскол внутри элиты и столкновение между разными группами интересов, и второй - это действительно, массовое недовольство. Причем эти два фактора срабатывают обычно в сочетании. То есть, раскол внутри элит становится очень серьезным, потому что элиты начинают использовать, в том числе, фактор народного недовольства друг против друга. И в свою очередь, народные выступления обретают реальную силу, потому что их нельзя просто подавить, так как в эту игру играет часть элит.

- И каков Ваш прогноз? Как может развиваться ситуация при самом неблагоприятном сценарии? Какие временные рамки существуют для принятия самых необходимых стабилизационных решений?

У нас, как я думаю, есть два месяца более или менее спокойных, учитывая предстоящие зимние каникулы, а где-нибудь с февраля ситуация начнет ухудшаться буквально по неделям. И те, кто полагает, что Путин может просто уйти со своего поста и, сказав «до свидания», пойти отдыхать, могут оказаться правы. Это не самый исключенный вариант.

- А какие внеочередные антикризисные действия, на ваш взгляд, власть должна предпринять, чтобы избежать негативного развития событий?

А сейчас ничего уже нельзя сделать. Надо понять: «Титаник» должен утонуть. Тут уж ничего не сделаешь.

- То есть, процесс, как Вы считаете, развивается по неуправляемой траектории?

Да, и какие бы решения сейчас ни принимали, ничего уже не изменится. Надо понимать, что бывают моменты, когда уже точка невозврата пройдена и любая политика ничего не даст. И совершенно неважно, какие принимаются решения. Это имело значение три года назад. Вот если бы три года назад начали использовать Стабфонд более или менее правильно, то это могло бы очень многое изменить сегодня. Но поскольку они принципиально не верили экспертам, которые предсказывали кризис, то соответственно, и не использовали Стабфонд.

И теперь уже совершенно неважно, как они его будут использовать, потому что и так и так он сгорит. И сгорит он в одной печке или в другой - какая разница? То есть понятно, что с точки зрения владельцев и операторов печек это существенное обстоятельство, а для остального населения это не имеет никакого значения.

- А для политической системы какие последствия могут быть из всего того, что Вы сказали?

Будет другая политическая система, и я не знаю какая - халифат, империя или Джамахирия. Это зависит от обстоятельств.

- Печальный прогноз…

Наоборот, оптимистичный. Я считаю, что все это интереснее и лучше, чем есть сейчас.

- А на какой же основе, по вашему мнению, может состояться возрождение?

Ну, на основе халифата тоже можно провести возрождение страны, все зависит от того, будет ли какая-то более или менее последовательная концепция и надо, чтобы она работала.

- Ну хорошо, хоть какую-то здравую политическую силу Вы видите в стране, которая могла бы взять инициативу в свои руки?

Ее по определению не может быть, потому что на протяжении последних пятнадцати лет все усилия предпринимались для того, чтобы в стране не было политических сил, которые бы так или иначе отражали те или иные общественные настроения, кроме интересов элит. Но политические элиты сегодня полностью обанкротились, поэтому общество осталось без политических сил.

А что думает народ?

Наши сограждане, что совсем не удивительно, в большинстве своем поддерживают и внесение поправок в Конституцию, увеличивающих сроки президентских и депутатских полномочий, и переход к прямым выборам губернаторов. Так что зря Юрий Михайлович от своих слов отказывался.

14-17 ноября 2008 года Аналитический Центр Юрия Левады (Левада-Центр) провел репрезентативный опрос 1599 россиян от 18 лет и старше в 128 населенных пунктах 46 регионов страны. Распределение ответов на вопросы этого исследования приводится в процентах от общего числа опрошенных. Статистическая погрешность не превышает 3%.

Не могли бы вы сказать, вы лично за или против увеличения срока президентских полномочий с четырех до шести лет?

Определенно за / скорее за 60 Скорее против / определенно против 26 Затрудняюсь ответить 14 Как бы вы отнеслись сейчас к следующим предложениям - увеличить срок пребывания президента на своем посту с четырех до семи лет? ноя.02 янв.04 фев.05 окт.07 Целиком положительно / скорее положительно 48 46 41 55 Скорее отрицательно / резко отрицательно 41 44 50 34 Затрудняюсь ответить 11 10 9 10 Не могли бы вы сказать, вы лично за или против увеличение срока полномочий Государственной думы с четырех до пяти лет? Определенно за / скорее за Скорее против / определенно против 42 Затрудняюсь ответить 18 Не могли бы вы сказать, вы лично за или против идеи возвращения к прямым выборам губернаторов регионов населением этих регионов? Определенно за / скорее за 63 Скорее против / определенно против 19 Затрудняюсь ответить 18 iamik.ru

ЧТО РОССИЯНЕ СЧИТАЮТ ПРИЗНАКОМ БЛАГОПОЛУЧИЯ?

По данным социологов, половина россиян признают человека благополучным, если он может позволить себе тратить деньги направо и налево. Большие сбережения и зарубежный отдых - показатели успешности лишь для каждого четвертого и седьмого соответственно.

Главное для граждан - добротное жилье. По мнению экспертов, финансовый кризис лишь обострит его важность, добавив в список ценностей наличие хорошей работы.

Проведенный «Левада-Центром» опрос продублировал такое же исследование компании, датированное осенью 1998 года. Любопытно, что оба они пришлись на период кризисных явлений. Поэтому сравнение результатов особенно интересно.

По новейшим данным, главным признаком материального успеха граждане считают наличие хорошего жилья - 62%. 10 лет назад жилищный вопрос ставили во главу угла только 43% россиян.

Собственно деньги оказались на втором месте. Половина респондентов считают признаком материального благополучия возможность «свободно расходовать деньги, не считая каждую копейку». В 1998 году россиян, ценящих деньги выше других благ, было столько же. Не изменилось и отношение к образованию, которое как ценность ставят очень высоко около 40% опрошенных.

«Данные опроса отражают действительность, - поведал «НИ» директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий. - У советского человека был стандартный набор ценностей: квартира, дача, машина. Но в последние годы жилье стало крайне дорогим, причем резко выросла и стоимость его аренды. Поэтому наличие дачи и машины отошло на второй план. Собственная квартира стала главным признаком материальной успешности».

Специалист добавил, что изменилась ментальность в отношении к потреблению. Раньше было проблемой найти товар. Теперь товар есть, проблема - его купить. Поэтому половина соотечественников больше всего уважают возможность тратить без оглядки.

А вот хорошее питание стало цениться меньше. За прошедшие 10 лет число россиян, уверенных, что именно еду можно считать признаком материального благополучия, снизилось с 43 до 28%. Специалисты «Левада-Центра» делают из этого вывод, что хорошее питание сейчас воспринимается скорее как норма, а не как роскошь. Неожиданно низко россияне оценили большие сбережения и возможность отдохнуть - только 27 и 15% опрошенных соответственно.

«После 1991 и 1998 годов наше население относится к сбережениям весьма цинично. Не думаю, что они выйдут на первый план в оценке материального успеха даже в период кризиса. Зато обострится проблема жилья. Очевидно, что во время кризиса решить жилищные вопросы смогут немногие. Также признаком благополучия станет наличие доходной работы. Россияне ценят в работе именно доход, оценивают ее с материальной точки зрения. При этом их мало беспокоит ее общественная значимость. А вот, к примеру, в скандинавских странах общественная оценка полезности работы имеет особое значение для людей», - сказал г-н Кагарлицкий.

Источник информации:

ПОКА «ТИТАНИК» ПЛЫВЕТ…

Нет, мы пока что не тонем. Даже еще не почувствовали удара. Поэтому растерянность и паника в основном - в рулевой будке и на верхних палубах, там, откуда хорошо видно направление движения и что впереди.

Время от времени журналисты пристают ко мне с вопросами: что делать, как бороться с кризисом? Отделываюсь мрачными шутками. Во-первых, какая разница, что я думаю? - в Кремле и в Белом доме есть свои стратеги, которые уже давно все решили. Собственно, последствия этих стратегических решений мы и пожинаем сегодня. А во-вторых, точка невозврата уже пройдена. Можно пытаться маневрировать, можно прибавлять или убавлять скорость, но столкновение «Титаника» с айсбергом на данной дистанции неизбежно. А спасательных шлюпок на всех не хватит. Жильцам верхних палуб остается только скрывать свою панику от населения нижних этажей в надежде, что те не помешают им комфортабельно эвакуироваться.

Хотя на нижних этажах уже что-то начинают понимать. В уральских промышленных городах, например, стали сокращать работников металлургических предприятий. Градообразующих, между прочим. У местных властей - серьезная головная боль. Разумеется, никаких пособий и социальных программ на этот случай не предусмотрено. А центральная власть ничего, кроме сокращения расходов в условиях кризиса, придумать не в состоянии. Десятки тысяч голодных и злых металлургов - это вам не пенсионерки 2005 года.

Хотя кто знает… У нас в стране обиженная пенсионерка может быть куда агрессивнее и активнее безработного металлурга.

Между тем на верхних этажах всласть предаются тоске и панике, не переставая одновременно произносить успокоительные речи «для народа». Правда, заявления начальников становятся все более противоречивыми. Сначала нам сообщают, что девальвации не будет. Потом из вполне официальных источников появляется информация, что решение о девальвации принято. Но очень скоро не менее серьезные источники объясняют нам, что ничего подобного не имелось в виду, а рубль будут укреплять и защищать (хотя только что сами признались, что средств для этого уже нет). Важные люди с серьезным видом обещают защищать отечественную промышленность, но тут же на саммите G20 наш уважаемый президент вместе с другими уважаемыми президентами заявляет, что целый год не будет принимать никаких протекционистских мер для защиты внутреннего рынка. Особенно меня, кстати, умиляет это ограничение: один год. Иными словами, авторы коллективного заявления прекрасно понимают, что через год ситуация (в том числе из-за их бездействия) ухудшится настолько, что протекционистских мер все равно им не избежать.

Правительственные чиновники сами не знают, на кого молиться. Государственные программы спасут, или промысел свободного рынка своей невидимой рукой все исправит? В итоге никакого внятного курса не проводится. Ясно, что рыночная линия терпит банкротство, но и на серьезное госвмешательство решимости нет. Вернее, все вмешательство сводится к тому, что раздают деньги. То одним, то другим. В этом, впрочем, российская бюрократия не уникальна: в США и Британии происходит то же самое, да и «коммунистический» Китай ничем не лучше.

Совсем недавно нам рассказывали о том, что переговоры с ВТО приостановлены. А теперь потихоньку хвастаются успехами, достигнутыми на этих «приостановленных» переговорах. Ругают Запад и старательно выполняют все его рекомендации, даже самые нелепые. Объясняют несостоятельность либерализма и не решаются порвать с либеральной экономической доктриной.

Несложно догадаться, что за колебаниями начальства стоит не только растерянность, но и отсутствие единства. Достигнуть консолидации элит во времена президентства Путина было несложно - на фоне промышленного роста и повышающихся цен на нефть. Иное дело теперь. Когда Медведев избирался в наследники, можно было давать либеральные обещания, намекать на возможность уступок оппозиции и проявляя дружелюбие по отношению к Западу. После столкновения с Грузией ситуация изменилась, риторика стала опять антизападной и антилиберальной. Однако на сей раз риторикой дело не ограничилось и власть впервые за многие годы решилась на серьезные шаги, находящиеся в противоречии с либеральной ортодоксией: отказ от переговоров о вступлении в ВТО, сближение с Венесуэлой Уго Чавеса (даже совместные с военные маневры с венесуэльцами). Но прошло всего несколько месяцев и под влиянием «вновь открывшихся обстоятельств» (финансового кризиса, снижающихся цен на нефть и сокращающегося производства), правительство разворачивается в противоположную сторону. Перефразируя образы официальной пропаганды, можно сказать, что Россия поднялась с колен, постояла немного на месте, не зная куда идти, и опять села.

Кризис не только не сделал правящие круги более решительными в плане проведения собственного автономного курса, но напротив толкнул на сближение с Западом. Сказывается и обыкновенная растерянность: поскольку наши начальники сами не представляют, что делать, им искренне кажется, будто более опытные иноземные правители в этом разбираются лучше них. Значит, надо копировать.

Это, конечно, иллюзия. Но поразительным образом, копирование американских антикризисных мер сопровождается рассказами о том, что в кризисе виновата именно Америка.

Либеральные речи о расширении роли парламента и политических партий дополняются страшными историями о том, какой катастрофой обернулась бы для нас парламентская республика (без нее нам, конечно, катастроф недостаточно), в срочном порядке продлевают срок президентских полномочий, хотя в текущей ситуации это не меняет ровным счетом ничего. Запутавшиеся эксперты строят версии. Одни рассуждают о том, что Медведев готовит престол для Путина, другие напротив, предсказывают, что Путин вот-вот уйдет с поста премьер-министра. Как все эти перестановки - в каком бы направлении они ни происходили - повлияют на покупательную способность граждан, остается загадкой, которую никто не пытается разгадать.

Зигзаги официальной политики тем более комичны, что каждый раз. Когда совершается очередной крутой поворот, политика предыдущего этапа не отменяется. Она не критикуется и даже не переосмысливается. Нам обещают срочно вступить в ВТО, но остается в силе и обещание туда не вступать. Солидарность с лидерами Запада сочетается с антиамериканской риторикой пропаганды. Одна прокремлевская молодежная группировка устраивает вместе с ДПНИ акцию у дверей миграционной службы, требуя выдворить из страны разного рода «цветных», которые портят наш рынок труда, а в это же время другая прокремлевская молодежная группировка шьет лоскутное одеяло, тем самым изображая борьбу с расизмом и ксенофобией. Власть маневрирует, но как-то странно. Но от таких маневров голова кружится.

Замечательный политолог Григорий Водолазов написал в одной из своих ранних книг, что стратегическая прямая складывается из тактических зигзагов. Это реальность политики. Но подобный принцип относится только к тому, у кого есть цель, кто знает, куда хочет придти. Зигзаги российской власти сегодня больше напоминают передвижения собаки, стремящейся поймать собственный хвост.

Хвост, как назло, поймать тоже не удается.

Чиновники испытывают нарастающую деморализацию. Власть начинает программы, которые потом не доводятся до конца, разворачивает пропагандистские кампании, явно диссонирующие с ее собственными поступками.

Короче говоря, в капитанской рубке и на верхних палубах «Титаника» творится явная неразбериха. Но до тех пор, пока нижние палубы более или менее спокойны, все это сходит с рук.

Вопрос лишь в том, долго ли продлится нынешнее положение дел. Месяца два у нас есть. Тем более, что антикризисные меры, принятые в Китае, Америке и у нас, хоть какой-то эффект дадут, притормозят развитие катастрофы примерно до конца января или начала февраля. Зато потом все начнется по-новой, и ситуация станет ухудшаться стремительно.

Может быть именно поэтому многие чиновники уходят в отпуск уже сейчас, не дожидаясь новогодних каникул? Будущий год не сулит им ничего хорошего.

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ ЛЕВЫХ

Борис Юльевич Кагарлицкий (род. 1958) - современный русский левый публицист, политолог, социолог, философ. Кандидат политических наук. Сын известного литературоведа и театроведа Юлия Кагарлицкого.

Был студентом ГИТИСа, где его отец был профессором. Занимался чтением неортодоксальной марксистской литературы, запрещенной в СССР, особенно Герберта Маркузе. С 1977 года левый диссидент, участвовал в издании самиздатовских журналов «Варианты», «Социализм и будущее» (до 1981 года - «Левый поворот»). В 1980 году после отлично сданного госэкзамена по доносу был допрошен в КГБ и исключён из ГИТИСа. Работал почтальоном.

В апреле 1982 года арестован и год с небольшим провёл в Лефортовской тюрьме по обвинению в антисоветской пропаганде. После смерти Леонида Брежнева дело решили прикрыть и с апреля 1983 года Кагарлицкого освободили.

В 1988 году восстановлен в ГИТИСе и окончил его.

Депутат Моссовета (1990-1993). Один из лидеров Социалистической партии, Партии труда (1991-1994). Старший научный сотрудник ИСП РАН (1994-2002). Директор Института проблем глобализации (2002-2006).

C 2005 года - один из лидеров Контролигархического фронта России и Левого фронта.

С 2007 года - директор Института глобализации и социальных движений, председатель редакционного совета журнала «Левая политика».

Автор таких книг, как «Мыслящий тростник» (Лондон, 1988; лауреат Дейчеровской мемориальной премии (Великобритания)), «Диалектика надежды» (Париж, 1988), «Диалектика перемен» (Лондон, 1989), «Прощай, перестройка!» (Лондон, 1990) «Расколовшийся монолит. Россия накануне новых битв» (Лондон, 1992; М., 1992), «Реставрация в России» (М., 2000), «Глобализация и левые» (М., 2002), «Восстание среднего класса» (Екатеринбург, 2003), «Периферийная империя. Россия и миросистема» (М., 2004), «Марксизм: не рекомендовано для обучения» (М., 2005), «Управляемая демократия. Россия, которую нам навязали» (Екатеринбург, 2005), «Политология революции» (М., 2007).

Кагарлицкий печатается в различных западных левых журналах («New politics», пресса Итальянской соцпартии и др).. В России с 1991 года печатается в основном в газетах «Солидарность» и «Революционная Россия», а также в «Независимой газете», «Свободной мысли», «Новой Газете», «Компьютерре», «The Moscow Times» и др. С 2000 года - член научного сообщества (fellow) Транснационального института (Амстердам).

Наша беседа с Борисом Юльевичем состоялась в рамках проекта «Современная русская философия».

- Борис Юльевич, способна ли глобализация объединить человечество в один планетарный вид землян, оставив позади интернационализм и космополитизм?

- Люди и без глобализации являются единым планетарным видом, как и другие виды живых существ, населяющие планету.

Что до глобализации, то капитализм переживает её периодически, начиная с XVI века. Мы можем насчитать несколько таких волн. Названия меняются (эпоха «Великих географических открытий», «империализм» и т. д.), но суть в глобальной экспансии капитала и насильственном распространении свободной торговли. Затем наступают кризисы и очередные фазы «национального развития» (меркантилизм, кейнсианство и т. д.).

Сейчас мы как раз наблюдаем очередную смену фазы. Глобализация относится к истории 1990-х и первой половины 2000-х годов.

- Согласны ли вы с тезисом философа Фёдора Гиренка, что в России все левые, даже правые?

- Или: все правые, даже левые. Если слова ничего не значат, то они могут значить всё, что угодно. Проблема не в том, что все «левые» или «правые», а в том, что нет политики. Когда начинается реальная политическая борьба, спутать левых с правыми не может даже философ.

Жалобы на всеобщую «левизну» российского общества очень типичны для разочарованных либералов, которые обнаруживают, что социум их не принимает. Причём российские либералы являются по своему самосознанию совершенными «ультра», отъявленными экстремистами, а потому они «социалистическую заразу» видят во всём - в том, что государство платит пенсии старикам, в том, что на Западе безработным полагается субсидия, в том, что армия и полиция подчиняются правительству, а не частным инвесторам. Они объявляют социалистическими странами Францию, Великобританию и даже США.

Короче, будучи реакционерами-фундаменталистами, они просто враждебны современной цивилизации в том виде, как она сложилась в XIX-XX веках.

- Вы являетесь редактором журнала «Левая политика», призванного объединить людей левых взглядов. Оправдалась ли ваша затея после выхода первых номеров журнала?

- Мы не ставим перед собой задачу «объединить» людей левых взглядов, а ставим перед собой цель выработать левый политический и интеллектуальный проект, адекватный современным российским и мировым условиям. Кстати, такой проект может быть не один. Но объединяться будут не «вообще левые», а те левые, которые включаются в этот новый проект, отвечающий нашему историческому опыту.

В этом смысле принципиально то, что сейчас нельзя делать вид, будто не было краха советского эксперимента. Но точно также невозможно не видеть крушения либерального идеологического проекта или заката глобализации.

Вопрос в том, кто и как заполнит вакуум.

- Как вы считаете, каковы перспективы левых идей в мире и России? Удастся ли когда-нибудь вновь аккумулировать и канализировать протестные настроения людей в новое течение?

- Собственно так задача не стоит.

Конечно, радикальные движения должны опираться на энергию протеста, но не более того. Задача носит, прежде всего, организационный характер. Как найти формы политической организации, которые бы эффективно работали в наше время?

С одной стороны, критика централизма и авторитаризма в левом движении получила трагическое подтверждение в истории. С другой стороны, всевозможные концепции сетевых организаций насквозь утопичны. Сеть - это форма пассивной организации. Она непригодна для радикального преобразования общества.

Сейчас левое движение переживает кризис, хотя, парадоксальным образом, находится на подъёме.

По сравнению с 1990-ми годами положение дел изменилось радикальным образом и на идеологическом, и на политическом уровне. Над Фрэнсисом Фукуямой с его «Концом истории» уже даже не смеются, а просто забыли.

Но левые переживают кризис роста. Проблема в том, чтобы от пассивной борьбы и организации сопротивления капиталу перейти к социальным преобразованиям, сменив форму, парадигму организации и действия на мировом уровне.

Глобальный экономический кризис, который начинается сегодня, просто не найдёт своего разрешения, пока не произойдут социально-политические преобразования в ведущих странах мира. Другое дело, что преобразования не обязательно осуществляются левыми. Роза Люксембург права: «социализм или варварство».

- Каким вам видится вклад Александра Александровича Зиновьева в науку и философию?

- Я никогда не был поклонником Александра Зиновьева.

В «Мыслящем тростнике» в 1988 году я написал, что думаю о его «антисоветских» трудах - вывернутая наизнанку, непереосмысленная советская пропаганда. Вернувшись в Россию после распада СССР, он эту операцию выворачивания произвёл повторно в обратном направлении.

Зиновьев - это мыслитель, поразительным образом чуждый философской рефлексии или критического подхода. Такой автор мог быть «сделан» только в СССР.

- Какое новое содержание приобретает категория отчуждения в капиталоцентрированном мире? Какой смысл вы бы вложили в формулу «Отчуждение всех против всех»?

- Зачем вкладывать смысл в чужие формулы?

О феномене отчуждения Карл Маркс уже достаточно написал в «Парижских рукописях 1844 года», а Герберт Маркузе и Эрих Фромм углубили его содержание.

Если говорить об организации жизни при капитализме, то больше всего меня интересуют социально-экономические и политические институты. Многих из этих институтов при жизни Маркса не существовало. Даже со времён «франкфуртской школы» они радикально изменились. Тут огромное поле для анализа.

Замечу, что «франкфуртцы» работали в эпоху социального государства, которое породило общество массового потребления после Второй мировой войны. Сегодня мы имеем новую модель, сочетающую массовое потребление с демонтажом социального государства, к которой анализ Маркузе не может быть применён механически.

Другое дело, что такую модель долго поддерживать невозможно, поскольку она разрушается у нас на глазах.

- Разделяете ли вы взгляды философа Юрия Семёнова на судьбу марксизма в СССР?

- В целом - да. Мне кажется, что Юрий Семёнов очень точно описал положение дел в интеллектуальной элите позднего СССР, где марксистская мысль фактически преследовалась:

«За редким исключением все люди, так или иначе отвергшие марксистскую философию, оказались совершенно неспособными сказать своё собственное слово. И причина заключалась в их догматизме. У них была полностью атрофирована способность самостоятельно мыслить. Они могли только верить. Потеряв веру в марксизм, который представал в их глазах как сумма догм, или вообще не уверовав в такого рода марксизм, они спешно стали искать новые объекты поклонения. Недовольство одними кумирами породило поиски других. Вместо того чтобы стать свободомыслящими, они стали инаковерующими. И этими новыми идолами стали для одних русские религиозные философы, для других - западные авторитеты».

Другое дело, что собственные работы Семёнова у меня вызывают много вопросов.

Его тексты полны терминологическими нововведениями типа «социарно-освободительное движение», «ортокапитализм», «неополитарные страны» и т. д. и т. п. На мой взгляд, это свидетельство некоторой слабости мышления: попытка преодолеть кризис доверия к марксистской традиции, изобретая новую, красивую, но невостребованную лексику.

Например, Маркс практически не придумывал новых терминов. Он брал термины, имеющиеся в научном и общественном обиходе, переосмысливая их, уточняя значение и давая им теоретическую основу.

Увы, если взять и убрать из известных мне работ Семёнова новояз, то мы обнаружим очень добротный, но совершенно неоригинальный марксизм середины ХХ века, повторение мыслей, которые уже были много раз высказаны такими авторами, как Георгий Плеханов, Николай Бухарин, Иммануил Валлерстайн и др.

- Какова роль интеллигенции в современном мире? Существует ли принципиальное различение между интеллигентами и интеллектуалами?

- Безусловно, различие существует.

Суть его может быть определена по двум шкалам. С одной стороны - ценностные различия. Интеллигент - носитель определённой системы норм, а интеллектуал, по Сартру, «техник практического знания». Это не значит, будто у него нет этики. Но это либо всеобщая этика социума, либо специальная корпоративная этика (медицинская, академическая и т. д.).

У интеллигентов была некая общая этика, нигде не сформулированная, но интуитивно осознаваемая (отсюда и понятия - «интеллигентно» / «неинтеллигентно»).

Социологически интеллигенция появляется там, где власть и элиты пытаются наладить массовое производство интеллектуалов, но не могут эту «продукцию» эффективно «потребить». Появляются «лишние люди». Нет, они не безработные и не обездоленные. Но они чувствуют, что не могут найти употребление своим знаниям и способностям, которые, кстати, признаны обществом.

Нынешняя власть пытается решить эту проблему, понизив качество образования и уменьшив количество хорошо образованных людей.

- Каковы, по вашему мнению, исторические пределы капитализма, левого и правого дискурсов?

- В своё время Сартр уже ответил на этот вопрос. Марксизм это не более чем адекватное понимание капитализма. Не больше, но и не меньше.

Преодолеть марксизм можно одним единственным способом - преодолеть капитализм. Тогда идеи Маркса станут неактуальны и будут представлять исторический интерес (как, например, идеи Аристотеля в XXI веке).

- Какое определение вам ближе всего: «марксист», «марксовед», «марксоид», «марксолог», «марксофил»? Как вы охарактеризуете постсоветский марксизм? Состоится ли у нас реинкарнация марксизма?

- Хоть горшком назови, только в печь не ставь.

Кстати, о реинкарнации: для того чтобы она произошла, сначала надо умереть. А марксизм не умирал. Другое дело, что его несколько раз пытались заживо похоронить. Но безуспешно. Живучий.

- Является ли глобализация прототипом Матрицы, в которой противоречия будут встроены как системные, максимально расширив манипуляционный потенциал?

- Я предпочитаю экономическую конкретику: цены на нефть, заработная плата, миграция рабочей силы.

Когда образы кино, причём, заметьте, коммерческого, становятся ключевыми для мыслительных схем теоретиков и философов, это говорит только об уровне философии. Манипуляция - частный случай контроля в политической и экономической системе.

Глобализация - иное название неолиберального капитализма, суть которого выражается в очень простой формуле:

1) демонтаж социального государства;

2) снижение реальной заработной платы;

3) перенос производства в страны с дешёвой рабочей силой.

Проблема неолиберальной глобализации состояла в том, чтобы, понижая заработную плату и социальную защищённость трудящихся, одновременно развивать потребление. Этого можно было достичь лишь за счёт того, что товары, потребляемые в странах «центра» производились всё более дешёвой рабочей силой на «периферии». Иными словами, если в начале ХХ века колониальная эксплуатация служила тому, чтобы, не затрагивая интересов капиталистов, повысить (за счёт сверхприбылей) доходы трудящихся Запада, улучшить их положение, то в конце ХХ и в начале XXI века тот же механизм использовался, чтобы понизить зарплату в странах «центра». В этом единственная новизна глобализации.

Другое дело, что такой подход довольно быстро исчерпывает себя. Отсюда кредитный бум в США, вызванный необходимостью поддерживать потребление при снижающихся доходах трудящихся. Кредитный пузырь лопнул - глобализация закончилась.

- Согласны ли вы с тем, что метафора Фрэнсиса Фукуямы о «конце истории» свидетельствует о конце именно либеральной истории? Как вы оцениваете контраргументацию идеолога Роберта Кейгана в виде метафоры «конца конца истории»?

- Нет, Фукуяма сформулировал мысль чётко. Тотальное торжество одной - либеральной - парадигмы и есть конец истории. Поскольку история, как назло, продолжилась, и сопротивление либеральному проекту только нарастает с течением времени, то наступил конец Фукуямы.

Впрочем, радоваться тут нечему: альтернативы далеко не всегда прогрессивны.

- Можно ли считать философию хозяйства (Сергий Булгаков, Юрий Осипов; экономика «потребления» Тоффлеров) альтернативой капиталистической экономики, название которой в настоящее время считается некорректным в связи с полным отождествлением капитализма и экономики?

- Альтернативой капиталистической экономике является социалистический проект. Или то, что называется скомпрометированным словом «коммунизм», то есть выход человечества за пределы экономики.

- Есть ли будущее у такого историософского понятия, как «суверенная демократия», автору которого - Владиславу Юрьевичу Суркову - нравится выступать в амплуа public philosopher?

- В некотором смысле Владислав Сурков оказывается у нас единственным публичным философом, но не потому, что других нет, а потому что нет публичной философской дискуссии как таковой - за исключением отчаянных попыток власти её инициировать. Власть искренне пытается это сделать, призывает к дискуссии, а получается монолог.

Почему? Да потому, что скукожилось публичное пространство, а то, что есть, заполнено симулякрами и разного рода самодельными франкенштейнами, настолько отвратительными, что они вызывают отчаяние даже у своих создателей. В этом плане Сурков мне представляется фигурой в чём-то даже трагической.

Если разбирать термин «суверенная демократия» как таковой, то он, в принципе, имеет право на существование в качестве противовеса демократии колониальной, как, например, в Индии времён Британского владычества или сейчас в оккупированном Ираке. Никто не скажет, что там вообще нет демократических свобод. Но их применение ограничено определёнными рамками и каналами, которые исключают народный суверенитет как таковой.

Есть ли в России «суверенная демократия»? Конечно, нет! В этом-то и беда. А то, что есть в виде управляемой демократии, очень похоже на колониальную демократию, где вместо колонизаторов - родные начальники.

- Можете ли вы предложить декалог антиглобалиста (или человека, разделяющего левые взгляды)?

- Думаю, что никаких заповедей нет и быть не может. Это всё-таки не религиозная секта, а общественное движение. Больше того, фланг политической жизни. Какие тут могут быть заповеди?

Если речь идёт о том, что в принципе отличает «левых» от «правых», то, разумеется, это отношение к капитализму и классовая позиция.

Хотя критическое отношение к капитализму не обязательно означает революционную или даже реформистскую позицию. Например, Перри Андерсон в последние годы считает, что возможна только культурная критика. В свою очередь я на этом основании решил больше не считать Перри левым.

- Согласны ли вы с тем, что вместо термина «глобализация» корректней использовать термин «глокализация», предложенный английским социологом Роландом Робертсоном и соединяющий в себе две тенденции - глобальность и локальность?

- Глобальное и локальное всегда были неразделимы. Вообще дискурс глобализации насквозь абстрактен и демагогичен (включая целый ряд «левых» антиглобалистских текстов). О чём идёт речь? О том, что на товарные рынки массово поставляется продукция, производимая нищими рабочими в тоталитарных государствах?..

Именно поэтому социологии глобализации в публичном пространстве нет. Я имею в виду не абстракции, а конкретные исследования, с цифрами и анализом конкретных процессов разного уровня. Есть философские рассуждения, общие слова, красивые разговоры. Как только начинается конкретный анализ, выясняется, что нет самого явления.

Есть некие черты современности, описываемые термином «глобализация». Есть политическая дискуссия вокруг этого термина, которая в большинстве случаев направлена на то, чтобы скрыть суть вопроса, а не прояснить её.

Исторически капитализм был глобален с самого начала. Нет глобализации - нет капитализма. Другое дело, что фазы «открытого капитализма» (глобалистского) перемежались с фазами «закрытого общества» (протекционистского, националистического). XVI век совершенно фритредерский, глобалистский. Следующее столетие - с Жан-Батистом Кольбером и меркантилистами - националистическое, протекционистское. Собственно с него начинаются национальные государства. Потом опять фритредерский XVIII век, завершающийся эпохой империализма и новым - на сей раз неравномерным и постепенным поворотом к протекционизму и национализму. Капитализм опирается на рынок, а потому цикличен.

- Как вы прокомментируете скандал на социологическом факультете МГУ, связанный со студенческими волнениями, которые были вызваны деятельностью декана Владимира Добренькова? Какие итоги вы бы подвели к 40-летней годовщине майских событий во Франции 1968 года?

- Студентов соцфака я, конечно, поддерживаю.

Но это очень специфическая ситуация, когда сошлись претензии идеологического, материального и профессионального характера. Иными словами, протестующие студенты говорят, что их плохо учат, плохо кормят и пытаются идеологически индоктринировать в духе православного мракобесия. Это всё-таки не Париж 1968 года, которому предшествовали несколько лет непрерывной политической радикализации студенчества. Причём не только на одном факультете или в одном университете, а во всей Западной Европе и США.

С другой стороны, политические итоги 1968 года оказались поразительно скромными для движения такого масштаба. Надо признать, что «новые левые» потерпели поражение. Причём не только на политическом уровне - ничего не добились, но и на идейном и моральном - не случайно же появилась целая плеяда лидеров, ставших ренегатами. «Новые левые» выявили кризис «старой левой», но не дали на него никаких конструктивных ответов.

Кстати, радикализм далеко не всегда равнозначен революционности. Он может быть в реальной жизни менее продуктивен (и менее опасен для системы), чем честный реформизм.

Ответ на кризис левого движения должно найти нынешнее политическое поколение. В значительной мере речь идёт о том, чтобы вернуться к традициям начала ХХ века, к политической и идейной организации, построенной для изменения общества.

Участники революционной борьбы ХХ века плохо кончили, но они были правы в главном. Они проиграли не потому, что у них были ложные идеи, а потому, что для социализма ещё не было условий. Также нельзя упрекать, скажем, гуситов в том, что им не удалась Реформация и буржуазная революция. Представьте себе, как вы пытаетесь втолковать Мартину Лютеру, что у него ничего не выйдет, поскольку это уже проверено: Ян Гус и его последователи потерпели поражение! Хотя либеральные историки и мыслители применительно к нашему времени именно этим и занимаются.

Но, с другой стороны, нет причин думать, будто социалистам ХХ века следовало бы просто ждать этих условий и «оставаться дома». Своей борьбой они двигали вперёд историю, способствуя возникновению тех самых условий, которых раньше не хватало.

Я говорю не только о лидерах и идеологах, сколько о массовых движениях и классах, которые своим участием давали процессу содержание и смысл.

Беседовал Алексей Нилогов

ПРОГНОЗ НАКАНУНЕ СЪЕЗДА КПРФ: ПАРТИЯ РАЗВАЛИТСЯ, ЕЕ СМЕРТЬ ПРЕДРЕШЕНА

Софья Кораблева

Коммунистической партии РФ в преддверии съезда прочат быструю смерть в результате крупного раскола между региональными отделениями и центром.

По мнению экспертов, федеральный съезд КПРФ, который состоится в эти выходные в Москве и соберет порядка 1000 человек, не обойдется без скандалов. «Ожидаются крупные разборки и массовая замена руководящего состава партии», - заявил в интервью «Новому Региону» директор Института проблем глобализации Борис Кагарлицкий.

Он отметил, что на предстоящем съезде лидер КПРФ Геннадий Зюганов намерен на треть обновить руководство партии, «вычистив» всех, кто не разделяет его политику управления. Под ротацию может попасть даже зампред КПРФ Владимир Кашин, который, по данным Кагарлицкого, находится в оппозиции к Зюганову.

«Все люди, кто проявил себя по отношению к лидеру КПРФ нелояльно, пойдут под ротацию. Владимир Кашин также вполне может лишиться своего места. Со стороны Зюганова это дальновидная политика, потому что если бы он допустил рядом с собой хоть одного умного человека, то давно бы не руководил партией», - сообщил политолог.

По мнению Кагарлицкого, одним из самых ярких моментов съезда также может стать обсуждение «ленинградской истории». Как уже сообщалось, ЦК КПРФ своим решением распустил городской комитет партии в Санкт-Петербурге и лишил полномочий лидера петербургского отделения КПРФ Владимира Федорова. По словам политолога, этот конфликт регионалов с центром является очень серьезным, так как там «замешаны деньги».

«Группа Зюганова находится в сложном положении, так как вступила в конфликт с региональными организациями КПРФ. Раньше схема работы была такая: регионы спокойно относятся к ситуации в Москве, а Москва не слишком вмешивается в дела регионов. Но в последнее время ситуация изменилась, Москва пытается взять под контроль региональные отделения КПРФ, отчасти это связано с тем, что позиция Зюганова и в целом Коммунистической партии слабеет, уменьшается количество ресурсов, на которые можно опираться. На этой почве возникают конфликты, одним из которых и является пресловутое ленинградское дело», - заметил Кагарлицкий.

Он подчеркнул, что эти конфликты скоро приведут к расколу Коммунистической партии РФ. Так как ее региональные отделения находятся в нарастающем конфликте с Геннадием Зюгановым, не получая от центра никакой поддержки. Кроме того, они вступают в разного рода отношения с местными администрациями. Самой партии, по мнению политолога, давно нет, «есть масса бессмысленных, умирающих стариков, и использующих их политтехнологов».

«Скоро по всей стране произойдут отколы региональных отделений партии от КПРФ. КПРФ в любом случае сейчас умирает, вопрос только в том, как будет проходить смерть, сразу в качестве единого целого или партия сначала развалится по частям и погибнет в процессе развала. В результате останется только Зюганов с брендом, последний, однако, не имеет никакой ценности», - заметил Кагарлицкий.

При этом он подверг сомнению последнее заявление Геннадия Зюганова о возможных досрочных парламентских выборах в результате усугубления экономического кризиса в РФ. Он отметил, что КПРФ в результате финансового коллапса в стране не только не выиграет, но, наоборот, испытает на себе все возможные последствия - ее могут заменить реально оппозиционные силы.

«Если из-за кризиса в российском обществе будут расти оппозиционные настроения, то они станут смертью для КПРФ. Потому что оппозиционные настроения приведут к созданию реальных оппозиционных группировок, которых сейчас в РФ нет. Для всех существующих квазиоппозиционных сил это катастрофа, так как они сразу станут ненужными. Чтобы самоорганизоваться, новым оппозиционным движениям надо будет устранить препятствия в виде КПРФ, Каспарова и т.д.», - сообщил политолог.

Вместе с тем Кагарлицкий уточнил, что новые выборы в парламент на экономический кризис в стране никак не повлияют, идея их проведения бессмысленна. «Что случится с экономикой, если мы выберем новый состав думы, который, кстати, будет идентичен предыдущему? Если к выборам допустят только Жириновского, Грызлова и Зюганова, то мы в любом случае получим Думу, где будет Жириновский, Грызлов и Зюганов. Какой смысл менять один состав Думы на другой, учитывая, что у одной партии в результате может быть на два депутата больше», - заметил эксперт.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

ПОСЛЕДНЕЕ ПРИБЕЖИЩЕ ЭКОНОМИСТА

С началом кризиса сообщество профессиональных экономистов испытывает растерянность. Как признался мне один высокопоставленный сотрудник Академии наук, «мы боимся обсуждать наши проблемы на публике, потому что будут смеяться».

Оценки и прогнозы, которыми нас потчевали уважаемые эксперты на протяжении последних десяти лет, все сплошь оказались неверными. Были, правда, другие эксперты, которые придерживались иных мнений, но они не принадлежали к числу серьезных и уважаемых. Хуже того, рецепты по борьбе с кризисом, которые начало давать экспертное сообщество (не важно, что у нас, что в Европе, что в Америке), уже продемонстрировали свою очевидную негодность. Российские власти жалуются, что деньги, выделяемые государством, не доходят до адресатов. Вместо «реального сектора» они попадают на биржу, где используются для игры против рубля (на самом деле финансисты не играют против рубля специально, а просто переводят средства в доллары, что, естественно, на нашей валюте сказывается не самым лучшим образом).

В Соединенных Штатах, где в рамках плана Полсона выделили 700 млрд долларов на спасение финансового сектора, правительство, потратив половину этой огромной суммы, признается, что схема не работает. Сам министр финансов США Генри Полсон боится тратить оставшуюся половину от выделенной Конгрессом суммы, поскольку явно не знает, как её можно эффективно использовать. Массированное вливание денег не только не остановило спад производства и потребления, но не помогло даже финансовому сектору. С момента принятия плана Полсона американский фондовый рынок потерял на торгах гораздо больше тех 700 млрд долларов, о которых идет речь. Потери стоимости акций измеряются триллионами. А это, в свою очередь, оборачивается нарастающим невыполнением долговых обязательств. Ведь эти обесценивающиеся активы использовались в том числе и для обеспечения кредитов.

В отчаянии экономисты начинают листать забытые работы Дж. М. Кейнса, но, похоже, глядя в пожелтевшие от времени страницы, они не понимают ни слова из написанного. С некоторых пор в моду вошло строительство дорог. В Америке решили развивать инфраструктуру, выяснив, что в этой области состояние дел за 20 лет неолиберализма заметно ухудшилось. Надо ремонтировать мосты, перекладывать асфальт, менять бетонное покрытие. В Китае на эти же цели выделяют более 500 млрд долларов из национальных резервов. А в России строить дороги сам Бог велел.

Увы, кризис как будто смеется над всеми этими программами. Они не дают ожидаемого эффекта. Что, впрочем, не удивительно. Ведь подобные рекомендации лишь свидетельствуют о том, насколько забыли сегодня историю Великой депрессии. Логика экономистов предельно проста. Они знают, во-первых, что Ф. Д. Рузвельт в 1932-33 годах развернул программу дорожного строительства, а во-вторых, что Рузвельту удалось победить кризис. Отсюда естественный вывод: для того чтобы победить кризис, надо развернуть программу дорожного строительства.

Им остается невдомек, что инвестиции в развитие инфраструктуры и общественные работы, начатые в 30-е годы в США, были лишь частью широкомасштабных преобразований, затрагивавших разные стороны общества, экономики и даже политики. Без этих комплексных структурных преобразований сами по себе подобные меры не дали бы ничего или почти ничего.

Между тем у экономистов остается последняя надежда - Китай. Сегодня деловая пресса всего мира полна хвалами в адрес Поднебесной Империи, в которой видят потенциального спасителя мировой экономики. Схема предельно проста и на первый взгляд даже убедительна. Экспорт китайских товаров падает. Но зато у пекинского правительства накоплены огромные валютные резервы, а внутренний спрос в Поднебесной на протяжении последних лет неуклонно рос. Значит, надо, чтобы правительство стимулировало внутренний спрос, а производство переориентировалось на внутренний рынок. После чего китайский локомотив вытащит из спада остальную мировую экономику.

Вроде бы всё логично. Но на самом деле перед нами просто очередной пример того, насколько экономисты не понимают реальной жизни. Начнем с того, что внутренний спрос китайского рынка на протяжении прошедших лет стимулировался доходами от экспорта. С началом мирового кризиса внутренний спрос в Китае тоже начал падать. Причем не только представители среднего класса и бизнеса начали сокращать потребление, но и бедные слои экономят на своих скромных нуждах. Например, откладывают покупку нового велосипеда. Старый, он хоть и ржавый, но пока ездит.

За последние месяцы в Китае обанкротилось 70 тысяч компаний - вот вам и рост внутреннего спроса. Разумеется, государство приходит на помощь бизнесу, следуя готовому рецепту. Разворачивается строительство дорог и мостов. Но вот незадача: дороги и мосты строят в одной части страны, а безработица растет в другой. Закрывающиеся предприятия находятся на побережье. Они потому и выросли там, что не имели никакой связи с внутренними провинциями и не нуждались в ней. Сырье привозили из-за рубежа, и готовую продукцию отправляли туда же, за море. Ринутся ли миллионы потерявших работу людей назад в деревню и отсталые западные районы, которые ещё предстоит поднимать с помощью государственных программ? А главное: в западных районах, где строят дороги, своих рабочих полно, да и зарплата там в разы ниже.

В восточных провинциях закрываются фабрики, продукция которых просто не может быть продана внутри страны. Потому и закрываются. И оборудование, применяемое для производства дорогих жидкокристаллических мониторов, не может быть использовано для изготовления велосипедов или тракторов.

Это, впрочем, ещё половина дела. Переток рабочей силы в авторитарном Китае как-то можно организовать. Есть опыт. Но как быть с потреблением? Товары, от которых отказывается Запад, не нужны внутренним районам Китая. Они слишком дороги. Для того чтобы рядовой китаец их начал покупать в массовых количествах, жизненный уровень глубинки надо поднять в три раза - хотя бы до уровня прибрежных регионов! А этого никакая правительственная программа за год-полтора не достигнет. Значит, даже при самом оптимистическом сценарии снижение потребления в прибрежных регионах будет резко опережать улучшение жизни в глубинке, если таковое вообще будет иметь место.

Исследования показывают, что большинству бедных китайцев нужны не новые товары, а улучшенный доступ к образованию и здравоохранению. Это является серьезной проблемой не только на западе страны, но и в динамично развивающихся провинциях востока. Вкладывать деньги в образование и здравоохранение - классический элемент доктрины Дж. М. Кейнса (наряду с наращиванием военных расходов). Но тут опять проблема. Школьные и больничные здания построить недолго, но где взять миллионы новых врачей и учителей? Их надо подготовить. Для этого сначала надо развернуть университетскую систему до уровня новых общественных потребностей (а она и по отношению к старым считается недостаточной, потому куча китайцев обучается на Западе, несмотря на все связанные с этим идеологические проблемы). Так или иначе, для того чтобы достичь каких-то заметных сдвигов потребуется от 3 до 5 лет в лучшем случае. Опять же, темпы нарастания кризиса совершенно иные. Сейчас даже оптимисты предсказывают, что пик кризиса настанет не раньше начала 2010 года. Не успеть.

Темпы роста китайской экономики в прошедшие годы были настолько велики, что эксперты дружно заявляют: Китаю грозит не спад, а всего лишь снижение темпов роста. То же самое, кстати, эксперты говорят и про Россию, но, увы, они ошибаются. На самом деле всё обстоит прямо противоположным образом. Чем выше были темпы роста, тем глубже и катастрофичнее будет спад. Здесь действует та же логика, что и в периоды подъема. Если, допустим, 1% роста потребления на Западе обеспечивал 3% роста производства в Китае, то и в период кризиса соотношение останется примерно тем же: 1% сокращения западного потребления обернется 2-3% спада китайского производства. Удешевление нефти, наносящее ущерб России, отнюдь не станет спасительным для Китая. Во-первых, потому, что при любой цене сырья нужно, чтобы кто-то покупал у вас готовую продукцию. Некоторые виды изделий, которые сейчас не находят спроса, вообще исчезнут с рынка. Не на время, а навсегда. Как, например, исчезло в конце XVIII века производство пудренных париков, после того как головы их обладателей порубили на парижской гильотине. Нет, я не утверждаю, будто кого-то убьют. Просто с исчезновением целых групп офисного планктона, целых профессиональных категорий исчезнет и свойственная им структура потребления.

Главная проблема, с которой не могут совладать сегодня ни чиновники, ни экономисты, состоит в непонимании структурной и системной природы нынешнего кризиса. Потому на самом деле, несмотря на все громкие речи и тревожные заявления, кризис воспринимается как очередной циклический спад, который рано или поздно пройдет сам собой. Как некое стихийное бедствие, ураган, опасный, но преходящий. Между тем в реальности нынешний кризис означает крушение господствующей мировой и национальных хозяйственных структур. И он не прекратится до тех пор, пока на их места не придут новые.

Да, в конечном счете, кризис - это возможность открыть и создать новое. Увлекательное и опасное время перемен. Но прежде чем новое вступит в свои права, старое успеет осыпать нас своими обломками.

БАСТОВАТЬ НЕ ВЫГОДНО

Кризис заставляет профсоюзы создавать новый инструмент защиты прав наемных работников - институт социального партнерства

По мнению Федерации независимых профсоюзов России (ФНПР), в условиях мирового кризиса забастовка уже не является эффективной формой разрешения трудовых конфликтов. Когда предприятие уже «лежит на боку», вряд ли стоит рассчитывать на прибавку к зарплате или двойную премию. Эксперты уверены: сегодня нужно говорить о «социальном диалоге». Вопрос в том, когда он сможет стать реальным инструментом защиты социально-экономических прав.

Федерация независимых профсоюзов России (ФНПР) считает забастовку неэффективной формой разрешения трудовых конфликтов в условиях мирового финансово-экономического кризиса.

К такому выводу пришли участники круглого стола ФНПР «Проблемы разрешения коллективных трудовых споров», который состоялся накануне, передает РИА «Новости».

«В условиях последствий мирового экономического кризиса в Российской Федерации применение такой меры, как забастовка, является крайней и на нынешнем этапе неэффективной формой разрешения трудовых конфликтов», - цитирует департамент общественных связей ФНПР слова своего лидера Михаила Шмакова.

Гораздо более эффективный инструмент разрешения трудовых споров в условиях кризиса - «институт социального партнерства», полагает Шмаков, выполнение пунктов коллективного договора и конструктивного переговорного процесса между профсоюзами, работодателями и властью.

Лидер ФНПР также отметил, что «в соответствии с достигнутыми с партией «Единая Россия» договоренностями, профсоюзы и законодательная власть в РФ берут на себя обязательство по мораторию на изменения в трудовое законодательство».

«В условиях, когда Россия сталкивается с последствиями мирового финансового и экономического кризиса, очень важно, чтобы все стороны трудовых отношений придерживались действующего на территории Российской Федерации законодательства в целом и Трудового кодекса Российской Федерации в частности», - отметил он.

По его словам, «существующий Трудовой кодекс является полным и всеобъемлющим документом, регулирующим все сферы трудовой деятельности и все споры, которые могут возникнуть между работником и работодателем», и позволяет «успешно разрешать любые споры и конфликты», возникающие в условиях экономического кризиса.

ФНПР вместе с тем «будет однозначно противодействовать» всем, кто пытается лишить работника прописанных в Трудовом кодексе социальных прав и гарантий или же «желает использовать трудности, связанные с экономическим кризисом, чтобы дестабилизировать политическую ситуацию в России», используя механизм забастовок «в угоду своим политическим амбициям», пообещал Шмаков.

Один из участников круглого стола, председатель независимого профсоюза «Единство» Петр Золотарев уверен, что сегодня нужно говорить прежде всего о социальном диалоге.

«На круглом столе прозвучало такое понятие, как «социальное партнерство». Правда, я думаю, что здесь надо говорить именно о диалоге. В России он присутствует только формально - это всего лишь слова. Мы видим неравенство сил: с одной стороны находятся работники и профсоюзы, с другой - бизнес и власть. Вторая чаша весов перевешивает», - пояснил он газете ВЗГЛЯД.

Чтобы уравнять чаши, необходимо развивать социальный диалог двух сторон. В то же время, по его мнению, забастовки могут эффективным инструментом защиты своих прав в условиях кризиса. «Нам привели в пример два случая в странах Европы, где профсоюзы, угрожая забастовкой, добились повышения заработной платы сотрудникам. И это уже в условиях мирового финансового кризиса», - отметил Золотарев.

Однако здесь надо четко понимать, в каком положении находится предприятие. Бывает, что оно не испытывает трудностей, а лишь «прикрывается» кризисом, не идя на уступки профсоюзам. Если же у компании действительно серьезные проблемы, забастовка ничего не решит.

«Заявление Михаила Шмакова о том, что забастовка «является на нынешнем этапе неэффективной формой разрешения трудовых конфликтов», было просто вырвано из контекста, поэтому истинный ход мысли лидера ФНПР здесь утерян, - сказал ВЗГЛЯДу президент Всероссийской конфедерации труда Борис Кравченко. - Думаю, Шмаков имел в виду ситуацию, когда предприятие из-за кризиса уже «лежит на боку».

«Здесь будет выгоднее вообще закрыть завод, например, чем пойти на уступки работникам», - пояснил газете ВЗГЛЯД директор Института проблем глобализации Борис Кагарлицкий.

«В остальных случаях забастовка остается эффективным средством защиты социально-экономических прав. Это было доказано в том числе и нашей организацией», - подчеркнул Кравченко.

«В условиях кризиса особенно сложно найти баланс между реальными интересами работников и работодателей, которые не заботятся о сохранении производства и рабочих мест, а волнуются о том, чтобы не снизились нормы прибыли», - добавил он.

В любом случае, забастовке должна быть какая-то альтернатива. «Если таковой посчитать институт социального партнерства, не думаю, что он сразу сможет заработать», - заметил Кагарлицкий.

По его мнению, мы еще не раз наступим на одни и те же грабли, прежде чем такой инструмент, как «социальное партнерство», сможет стать эффективным. Поэтому пока рано говорить о том, что профсоюзы готовы отказаться от забастовок.

АНТИУСПЕХ

К вопросу о невезении

Английское словечко «лузер», традиционно переводившееся на русский язык как «неудачник», в 1990-е годы неожиданно превратилось в один из главных идеологических символов эпохи. Таковым оно, несмотря на некоторые колебания конъюнктуры, оставалось и в следующее десятилетие, быть может для того, чтобы окончательно утратить заложенный в него идеологический смысл на фоне кризисных потрясений, наступивших в 2008 году.

Появление нового слова всегда отражает новые явления. И если у нас был в очередной раз востребован иностранный термин, то именно потому, что с обществом происходило нечто непривычное, не описываемое нашей традиционной речью. Другое дело, что в отечественной реальности английское слово приобрело новый смысл, лишь частично совпадающий с тем, который оно имело в собственном языке.

Смысл термина был сугубо и принципиально идеологическим. И, как ни парадоксально, относился он не столько к тем, кто в ходе реформ 1990-х годов проиграл, потерпел неудачу, а напротив, скорее отражал мироощущение победителей. Или, вернее, тех, кто на данный конкретный момент мнил себя победителями.

Задача состояла не в том, чтобы описать поражение, а в том, чтобы морально, культурно и психологически обосновать победу. Эта победа, успех, материальное торжество должно было не просто утвердить себя, но и доказать свою закономерность, необходимость и правильность. И именно здесь возникала проблема: критерии успеха, принятые обществом 1990-х годов, разительно не совпадали не только с прежней советской системой ценностей, но и с традиционными представлениями, существовавшими в русской культуре. Хуже того, они находились в разительном противоречии с так называемой «протестантской этикой» Запада.

В свое время Макс Вебер очень убедительно показал, что смысл протестантской этики не в восхвалении богатства и успеха любой ценой, а наоборот, в их ограничении, подчинении определенным правилам и требованиям. Именно поэтому успех в протестантской культуре скромен до ханжества, а богатство подчинено неумолимой логике накопления капитала. Это служение капитализму, требующее сдержанности и самоотречения, отнюдь не вызывало сочувствия в постсоветском обществе, воспринимавшем рынок исключительно через призму потребления и наслаждения. С другой стороны, протестантская этика капитализма делает понятия богатства и успеха неотделимыми от понятия труда - нечто глубоко отвратительное и принципиально неприемлемое для новых элит, которые формировали свою идеологию за счет отрицания советских ценностей, тоже ориентированных на решающую роль труда (и, кстати, парадоксальным образом, схожих с «протестантской этикой» Вебера).

Короче, успех должен был оправдываться не трудом, скромностью и воздержанием, а чем-то другим. Например, неудачей других.

«Успешный человек» (еще одно словосочетание, грамматически невозможное в русском языке XIX и большей части ХХ века) должен был осознать свое преимущество, глядя на «лузера», человека в реформы не вписавшегося, к новой жизни непригодного, а потому недостойного ни помощи, ни сочувствия. «Успешный человек» и «лузер» становились абсолютно неразделимой идеологической парой, в которой существование и понимание одного было невозможно без другого. Поскольку успех никак не связан ни с общественным признанием, ни с достижением каких-либо достойных (с точки зрения окружающих) целей, ни со служением кому-либо или чему-либо, кроме самого себя, у него нет иного обоснования, кроме неудачи других. Мы - победители, потому что мы - лучшие. Мы лучшие, потому что мы - победители. Мы люди первого сорта и мы «этого достойны». Соответственно, все остальные - второй сорт, бракованный человеческий материал, «лузеры» изначально виноватые во всех своих бедах и недостойные успеха.

Существование «лузера» делает излишней и невозможной любую дискуссию не только о социальной справедливости, но и вообще о достоинствах и недостатках системы. Человек проигравший, оказавшийся на нижних ступенях социальной лестницы, должен винить только самого себя. В нем есть что-то такое, что делает его безнадежным. Это даже не кальвиновское предопределение (Бог так решил). Нет, здесь Бог ни при чем. В данной системе нет места Богу, даже если конкретные представители начальства будут ежедневно ходить в храм, креститься и ставить свечки. Бог ничего не решает, все получается как-то само собой. Если вам не повезло, ссылаться не на кого, надо винить только себя.

Социальный ген «лузерства» является чем-то неуловимым и мистическим, его нельзя ни описать, ни сформулировать. Он не может быть описан в категориях образованности и квалификации - большинство образованных людей и квалифицированных специалистов как раз оказались «лузерами». Но нельзя и утверждать обратное - ведь и среди победителей нашлись не одни только выходцы из партийной номенклатуры и бандиты.

Понятие «лузер» явно связано с другим не менее важным для 1990-х годов понятием - «совок». Но есть и разница (потому, собственно, в речи и появилось сразу два слова). Ведь «совок» предполагает приверженность человека определенной идеологии и системе ценностей. «Совок» это тот, кто живет в понятиях Советского Союза, испытывает по нему ностальгию и считает тогдашнюю жизнь правильной. Напротив «лузер» может быть настроен совершенно антисоветски. Он обязательно, как и все его коллеги по научно-исследовательскому институту, ходил на демократические митинги и требовал немедленного введения рынка, он мечтал о капитализме. Он мог быть участником шахтерского движения, потрясшего идеологический фундамент советской системы, претендовавшей на роль выразителя интересов рабочего класса. Он мог быть убежденным западником, потратившим всю свою жизнь на тайное изучение и осмысление преимуществ буржуазного строя. Но почему-то успех при капитализме достался не ему, а партийному начальнику, известному в недавнем прошлом своей ортодоксальной верностью советским идеям и непробиваемой тупостью.

Почему? Потому, что одни «вписались в рынок», другие нет. Как так вышло? Не надо задавать лишних вопросов. Никаких «почему» не существует. Есть данность, прекрасно описанная в анекдоте еще советского времени. Американца, поляка и русского спрашивают о том, почему в СССР дефицит мяса. Американец уточняет: «А что такое дефицит?» Поляк пытается вспомнить, что такое мясо. А русский недоумевает: что такое «почему»?

«Лузер» - он «лузер» и есть. И никаких «почему».

Не надо, впрочем, думать, будто подобная идеология овладела только верхами общества, вызывая протест и возмущение низов. В том-то и дело, что она по-настоящему овладела массами, по крайней мере на определенном этапе нашей истории. Разумеется, низы общества отнюдь не испытывали восторга по поводу своих бедствий. Но отсюда совсем не следует, будто на своем уровне они не были заражены теми же идеями. Самый показательный пример можно обнаружить в недавнем социологическом исследовании «Левада-Центра», когда понятие «хорошей» работы трактовалось исключительно с точки зрения заработка. Если много платят, значит, работа «хорошая», если платят мало, значит «плохая».

Ясное дело, такая трактовка труда была услужливо подсказана респондентам социологами, «зашита» в текст и логику анкеты. Но показательно, что массового возражения или отказа от заполнения анкеты не последовало. Во всяком случае, мы об этом не знаем.

Если даже массы не согласились с оценкой себя как «лузеров», то они тем не менее приняли свойственное той же идеологии представление о самоценности и исключительно материальном смысле успеха. А это уже можно считать огромным достижением пропагандистов и идеологов.

И все же есть одно обстоятельство, постоянно разрушающее данную замечательную схему: успех и поражение в мире свободного рынка нестабильны. Победители и проигравшие постоянно меняются местами. И действия, сегодня оцениваемые как закономерно ведущие к победе, завтра оказываются рецептом катастрофы.

А с другой стороны, бездействие может оказаться правильной и эффективной стратегией, если ты бездействуешь, находясь в нужное время в нужном месте. Нынешний капитализм не случайно западные социологи сравнивают с казино. В успехах и поражениях личности не больше логики и заслуги, чем в выигрыше игрока в рулетку. Можно, конечно, не играть (позиция «лузера»), но и игрок может запросто оказаться разоренным.

В 1998 году крушение рубля стало первым примером социально-культурного шока, заставляющего людей резко изменить свои роли. Вы были убеждены, что ваши доходы, ваш новый статус и образ жизни - законное и правильное отражение вашего преимущества. Вы «вписались», вы доказали, что вы не «лузер». Вы рисковали и выигрывали. Но вдруг стряслось нечто далекое и непонятное. Упал какой-то тайский бат, случился азиатский финансовый кризис, и все ваши сбережения, ваша работа, ваши планы - все исчезло в один миг.

Если ваше поражение и победа - исключительно результат ваших достоинств, если система справедлива и правильна, награждая лучших, то как это могло произойти. Разве система сама не доказала вам на протяжении всех предыдущих лет, что вы лучший, что «вы этого достойны». А если так, то почему вдруг все рушится, и вы оказываетесь в одной компании с теми, кого считали безнадежными «неудачниками». И хуже того, некоторые из этих самых «неудачников» вдруг преуспевают, не сделав почти никаких усилий. Например, их предприятие, которое вчера еще дышало на ладан, вдруг резко набирает обороты. И рабочий или инженер, которому даже не хватало инициативы, чтобы сбежать на другое, более привлекательное место, поискать счастья в бизнесе или рискнуть переквалифицироваться в рэкетиры, внезапно обретает стабильный доход и уважение, в то время как его вчера преуспевавший собрат распродает последнее имущество, стремясь как-то выжить.

Шок 1998 года был очень полезным, но кратким. Вскоре его сменил экономический подъем. Культ успеха вернул себе господствующее положение. Термин «лузер» не исчез из нашего лексикона, хотя применять его стали немного более осторожно.

Тем не менее события 1998 года не прошли даром. В идеологическом плане они сыграли огромную роль, научив некоторое количество наших сограждан задавать вопрос «почему». Если у нас появилось некоторое подобие левого движения и левой интеллектуальной среды, то именно благодаря потрясению 1998 года. Если критическое мышление стало привлекательным для некоторого количества молодых людей, то благодарить за это надо дефолт и крах.

Впрочем, элиты извлекли собственные уроки из произошедшего. Они стали более лицемерными. Ведь лицемерие - это защитная реакция власти и элит перед лицом неблагоприятной реальности. Власть стала патриотичной. Служение обществу по-прежнему отвергается, но отсутствие обязательств перед народом компенсируется демонстративной лояльностью по отношению к государству. Чем более само государство ведет себя жестко и по-хамски, тем более искренен такой патриотизм, поскольку поведение власти полностью соответствует нормам поведения, принятым в самом обществе между вышестоящими и нижестоящими. В этом плане патриотизм русского хамства является куда более подлинным, чем его ханжеская западническая критика, - ведь ни сам критик, ни его слушатели совершенно не заинтересованы в том, чтобы самим, вне государственной системы изменить отношения между «верхними» и «нижними», они лишь требуют, чтобы государство перестало хамить лично им, оставляя за собой право хамского пренебрежения по адресу нижестоящей массы «лузеров».

Впрочем, само по себе хамство обрело черты респектабельности, сменив вызывающие красные пиджаки на элегантные костюмы (smart suites) от добротной фирмы. Успех стал более стильным, добротным и цивилизованным, что ничуть не изменило его отношения к неуспеху. Презрение и высокомерие стали частью стиля.

Единственное, чего не удалось добиться российским элитам, так это аристократизма. И не только потому, что нет у них громких титулов и красивых родословных, а потому что аристократический тип поведения предполагает хоть какую-то ответственность и какие-то обязательства. Аристократизм требует если не искреннего благородства, то хотя бы его более или менее убедительной имитации. Это уже слишком!

«Успешный человек» российского разлива благополучно прожил уходящее десятилетие, постаравшись забыть ужас 1998 года как кошмарный сон. Но неприятная социальная практика возвращается, не сном или фантазией, а очевидной и непреодолимой явью мирового хозяйственного кризиса.

Успех оборачивается очередной катастрофой. Правила игры вновь меняются.

И в этом есть глобальная историческая справедливость. По большому счету кризис - это всего лишь наказание за то, что одна часть общества имела наглость называть своих сограждан «лузерами», а другая - позволила себя так называть.

© 2007-2009 «Русская жизнь»

ЛЕНИНГРАДСКОЕ ДЕЛО

Номер съезда - 13-й - явно не предвещал ничего хорошего. А для склонных к суеверию патриотов в нем звучало какое-то смутное напоминание о масонском заговоре и зловещем сатанинском шифре, за которым скрывается, если и не «число зверя», то во всяком случае нечто, глубоко отвратительное для истинно православного христианина.

С такими или подобными чувствами шли члены Коммунистической партии РФ навстречу своему очередному съезду, осеняя себя крестными знамениями и ставя в церквях побольше восковых свечей в надежде, что на этот раз пронесет.

Впрочем, для опасений были и более серьезные причины. Санкт-Петербургское отделение КПРФ потряс скандал. Коммунисты Ленинграда выбрали на съезд неправильных делегатов и лидером себе поставили В.И.Федорова, который не проявлял должного понимания идей «русского социализма», не изжил до конца опасные предрассудки, изложенные в книжках немецкого еврея Маркса и вообще не уделил должного внимания борьбе с сионо-масонским заговором.

Свои принципы патриоты, пользующиеся покровительством лидера партии Геннадия Зюганова, суммировали в простом и ясном тезисе: «Благо Русских и России мы a priori определяем как единственный и конечный критерий моральности политических действий». Член Президиума ЦК КПРФ Б.С.Кашин не удержался от недоуменного возгласа: «Замените здесь русских на немцев, а Россию - на Германию и вспомните мировую историю 30-х годов прошлого века».

Юрий Белов, представлявший в Ленинграде «патриотическую линию», получил всего 40%, но не смирился. По доносу «представителей патриотического меньшинства» центральное руководство КПРФ принялось наводить порядок. Из Москвы в город на Неве прибыла делегация, уполномоченная партийным Президиумом покончить с очередным уклоном и восстановить на командных высотах борцов за национальные приоритеты. Начался разгром непокорной организации, которая в одночасье лишилась и делегатов на съезд, и руководителя. Произошедшее сразу же получило название «Второго ленинградского дела» (по аналогии со сталинской чисткой, учиненной в северной столице в конце 1940-х годов).

Увы, некоторым сторонникам и даже функционерам партии показалось, что на сей раз руководство зашло слишком далеко. Одно дело в своем кругу штудировать «Протоколы сионских мудрецов» и даже приглашать лидеров ДПНИ на первомайскую демонстрацию в качестве союзников, и совсем другое - громить собственные партийные организации. Глашатаем оппозиционных настроений выступил упомянутый выше Б.С.Кашин: «Подобное навязывание партии решений сверху должно быть однозначно осуждено. К чести большинства региональных партийных организаций эта неуставная кампания провалилась, хотя и нанесла ущерб авторитету партии». Некоторые региональные организации (например, в Карелии) осудили действия московского руководства - не столько ради идеологического принципа, сколько опасаясь возникающего прецедента. Между тем патриоты из питерской КПРФ занялись очень актуальным делом - стали добиваться от Русской православной церкви канонизации Иосифа Сталина. Если бы эта инициатива получила поддержку, то в сонме православных святых Иосиф Виссарионович, отец народов, занял бы достойное место рядом с Николаем II Кровавым. Жаль, что православная иерархия не оценила должным образом это предложение.

Съезд КПРФ завершился так, как и должно важному партийному мероприятию: под всеобщее ликование Геннадий Зюганов был в очередной раз избран на свой пост. Членов Президиума, решившихся защитить ленинградцев, понизили в звании до «рядовых» членов ЦК. Зато в ЦК ввели Белова, оценив его рвение. В Петербурге предстоит проводить новую конференцию, дабы избрать новое, истинно патриотическое руководство.

Остается только один нерешенный вопрос: что будет делать руководство партии после того, как разгромит все низовые организации и разгонит всех функционеров, проявляющих хоть малейшую готовность учитывать требования здравого смысла?

Специально для «Евразийского Дома»

В КПРФ НАРАСТАЕТ НОВАЯ ВОЛНА КОНФЛИКТОВ

В эти выходные в гостиничном комплексе «Измайлово» пройдет XIII отчетно-выборный съезд Коммунистической партии РФ. Очередной съезд коммунистов обещает быть довольно напряженным. Ведь в ходе двух дней делегаты съезда должны будут принять новую редакцию политической программы партии, определиться с новым составом руководящих органов и презентовать антикризисную программу. Своими мыслями о предстоящем съезде и ситуации в партии накануне этого знакового для коммунистов события с нами поделился директор Института глобализации и социальных движений, политолог Борис Кагарлицкий.

- На ваш взгляд, стоит ли ждать от очередного съезда КПРФ каких-либо серьезных подвижек?

- Совсем гладко съезд уже не пройдет. Все началось с того, что делегатов ленинградской организации лишили мандатов, а саму организацию по существу разогнали. Более того, целый ряд партийных организаций либо скрытно, либо открыто как, например, карельская партийная организация поддержали ленинградцев, подвергающихся нападкам со стороны центрального аппарата. Поэтому в любом случае этот скандал, продолжающийся на протяжении уже полутора месяцев, не может не сказаться на съезде.

Ряд региональных лидеров КПРФ и даже такой член президиума как Борис Кашин, не последний человек в партии, высказались достаточно резко против разгона ленинградской организации. Невозможно себе представить, что это никак не отразится на дискуссии. Даже если они не будут давать слово недовольным, они все равно будут пытаться получить слово, как-то прорываться к трибуне и т д. Съезд пройдет трудно для организаторов и для лидеров партии.

Но приведет ли это к прямому расколу - большой вопрос. Хотя, на мой взгляд, парадоксальным образом чем более лидеры партии будут удерживать контроль съездом, тем больше вероятность раскола после съезда. Потому что все те, кому не дадут высказаться, отстоять свою позицию в ходе съезда, после форума они могут просто уйти из партии. При чем речь идет не об отдельных людях, а о целых партийных организациях. Поэтому в любом случае он будет очень драматичным.

- На съезде, как ожидается, будет утверждена обновленная редакции политической программы КПРФ, даст ли это что-то партии в данной непростой ситуации?

- Думаю, на самом деле никто сейчас всерьез не будет читать новую версию программы, потому что реальные проблемы, стоящие перед партией, совершено другие. Партийные программные документы, самодостаточны и никак не связаны с реальной политикой.

А что касается антикризисной программы, то опять же антикризисная программа имеет смысл только в том отношении, что за нее нужно бороться и она станет некой мобилизационной программой, которое осуществляет движение, стремящееся прийти к власти.

У КПРФ нет стремления прийти к власти, есть стремление паразитировать за счет нынешнего положения дел и оставлять все как есть. В этом смысле наверняка в программе будет написано много позитивных общих мест, но ничего такого, чтобы людей мобилизовало и организовало для реальной политической борьбы. Не думаю, что программа будет иметь какое-то значение - что антикризисное, что общепартийное.

- Усиление кулуарной борьбы в партии и раскол в ленинградском региональном отделении - все это факторы как-то могут повлиять на итоги перевыборов Центрального Комитета? Стоит ли ждать перестановок в партийном аппарате?

- С одной стороны, руководство партии, возможно, попытается избавиться от некоторых людей, которых они считают не вполне лояльными вроде того же самого Кашина. С другой стороны, может в очередной раз возникнуть тема критики Зюганова со стороны партийных лидеров, которым он на самом деле сильно надоел. И вот здесь возможно интрига.

Но поскольку это очень закрытая организация, работающая по существу в режиме политической конспирации, то заранее предсказать невозможно и более того, ни Зюганов, ни его соратники, ни его критики заранее не объявляют своих целей, ходов, кандидатур. Скорее всего, все выяснится в самый последний момент, прямо перед голосованием. Вот здесь возможна интрига, возможны сюрпризы. Кого-то будут вычищать, а они, в свою дь, будут как-то сопротивляться или будут пытаться остаться на своих местах, в руководстве.

- Т.е. вы хотите сказать, что съезд, который вроде как ничего внешне не предвещает, может закончиться расколом?

- Сейчас начинается третья волна конфликта и политических чисток в КПРФ. Первая волна была связана с борьбой против Геннадия Семигина и его окружения. Вторая - с так называемым «неотроцкистами», под которыми понимались просто конкретные люди, чем-то не угодившие руководству в конкретный момент. А сейчас под предлогом борьбы с уцелевшими «семигинцами» и тайными «неотроцкистами» затевается, видимо, чистка партийного аппарата в регионах и, возможно, их соратников в Москве. Но региональные партийные аппаратчики могут быть не в восторге от такого поворота дела. Они могут дать бой Зюганову. Тем более Зюганов старается быть над схваткой.

С одной стороны, он поддерживает ультранационалистическую группу Владимира Никитина, которая контролирует Центральную ревизионную комиссию и использует ее для борьбы против своих противников. С другой стороны, он прямо с этой группой не объединяется. И до какого-то момента это довольно сильная позиция, потому что с одной стороны он ни в чем не виноват в случае чего, а с другой - покровительствует определенной линии, которая ему близка. Но в условиях открытого конфликта возможна ситуация, когда от него потребуют занять однозначную позицию и открыто поддержать тех же «никитинцев». Но это означает, что он должен будет пойти на открытый разрыв с другими группировками в партии.

- Возможно ли появление в КПРФ своего «реформатора», нового Горбачева, который возьмет и отправит Зюганова в почетную отставку? Например, его первый заместитель Иван Мельников?

- Мельникова сейчас не примут в качестве лидера. Он себя очень сильно дискредитировал и изолировал, потому что, с одной стороны не приемлем для националистов, так как не их человек, с другой стороны для менее националистической группы он тоже уже не приемлем. Потому что не только не защищал их, скажем так, традиционалистов, перед националистами, но зачастую сдавал и поддерживал националистов против традиционалистов. И сейчас опорой для тех, кто выступает за традиционные коммунистические ценности, является Кашин. Мельников оказывается как бы между двух стульев. Он не совсем свой для националистов и перестал быть своим для тех, кто пытается хранить коммунистические традиции в партии.

- Любая партия без обновления руководящих кадров постепенно начинает деградировать. Не пора ли и верхушке КПРФ все же перейти от слов к делу?

- Любое обновление кадров приводит партию к кризису и расколу. На самом деле КПРФ разумнее с точки зрения партийного развития ничего не менять и держаться за свой старый электорат, который вымирает, но он вымирать еще будет некоторое время - видите, как падает избирательный результат партии. Он падает и может упасть к 2011 году ниже уровня проходимости в Госдуму. Но, по крайней мере, сейчас он есть, и если его будут менять, соответственно менять электорат, кадры, лидеров и т.д., то не очевидно, что новый окажется лучше и эффективней в плане выживания партии.

Любая попытка изменить компартию ведет к расколу, потому что сохраняющаяся сейчас зюгановская концепция партии неадекватна реальности современной эпохи. Она может медленно отмирать, а любая попытка ее обновить только выявит ее неадекватность и архаичность.

Другое дело, что сейчас Зюганову стоит опасаться сопротивления тех партийных групп, которые задеты «ленинградским делом». Это настолько дестабилизировало ситуацию что отделаться мелкими формальными мероприятиями, наверное, не удастся. У «лендела» будут очень глубокие последствия, потому что не просто обидели ленинградцев, а напугали и разозлили партлидеров на местах по всей России. До сих пор они чувствовали, что могут быть согласны - несогласны с Зюгановым, так или иначе им дают у себя в регионах делать то, что они считают правильным. А теперь их пытаются определенным образом строить.

Ситуация изменилась: раньше региональных лидеров не трогали, а они терпели Зюганова, и делали, что считали нужным в регионах. Теперь «ленинградское дело» задело всех, независимо от идеологической ориентации. Как бы они не были ориентированы идеологически, все обижены и напуганы. Вдруг доберутся и до них?

newsinfo.ru

РУСОЦ

Вроде бы, несмотря на дурные предзнаменования, всё прошло благополучно. Хотя номер съезда не предвещал ничего хорошего: он был для КПРФ тринадцатым.

Для склонных к суеверию патриотов «чертова дюжина» явно скрывала нечто, глубоко отвратительное душе православного христианина. Поклонники «русского социализма» шли на съезд, осеняя себя крестными знамениями, мечтая о канонизации товарища Сталина и моля Господа ниспослать им победу над сатанинскими происками жидо-масонов и неотроцкистов.

Без неприятностей всё же не обошлось. Причем удивительным образом кризис был спровоцирован самой партийной верхушкой, устроившей накануне съезда фактический разгон санкт-петербургского отделения собственной партии. Лидера тамошней организации В. И. Федорова сместили, результаты её конференции отменили, а мандаты делегатов, посланных на съезд, аннулировали. И это несмотря на то что Федоров и его сторонники получили поддержку 60% членов партии в городе.

Возможно, за конфликтом стояли аппаратные или материальные интересы, но он быстро приобрел ярко выраженную идеологическую окраску. Даже если питерское «большинство» не решалось критиковать политику партийного руководства, оно само подверглось резким нападкам со стороны «меньшинства», которое обвинило их в непонимании «русского вопроса». Собственные принципы «меньшинство» суммировало в простом и ясном тезисе: «Благо Русских и России мы a priori определяем как единственный и конечный критерий моральности политических действий». Не получив должной поддержки на конференции в Питере, представители «меньшинства» обратились в центральный аппарат. Они написали донос в Первопрестольную, обращаясь к отцу и учителю, вождю-основателю Геннадию Зюганову с просьбой во всех безобразиях разобраться и врагов, проникших в ряды партии, искоренить. По этой части опыт в КПРФ накоплен немаленький, изгоняли уже и «кротов-семигинцев», и «неотроцкистов-барановцев», почему бы не разобраться и с «уклонистами-федоровцами»? Ленинградцев обвинили в том, что они не препятствуют «свободной деятельности внутри партии еще не разоблаченных семигинских раскольников и вредителей». Оцените, кстати, формулировку: виноваты не в том, что сами делают что-то неправильное, а в том, что «не препятствуют».

Для читателя, мало знакомого с внутренней кухней КПРФ, уточним, что Геннадий Семигин был одним из лидеров созданного Зюгановым во время одной из президентских кампаний Народно-патриотического союза России (НПСР). Семигин добросовестно руководил Союзом до тех пор, пока не был заподозрен в самостоятельных политических амбициях и вычищен. НПСР как-то сам собой исчез из политической жизни, а партийцы, ориентировавшиеся на Семигина, образовали Всероссийскую компартию будущего (ВКПБ), которая не была зарегистрирована и сейчас медленно доживает свой век на обочине политической жизни.

«Неотроцкистами», в свою очередь, прозвали бывшего редактора сайта КПРФ Анатолия Баранова и нескольких его сторонников, вычищенных из партии задолго до съезда. В чем состоял троцкизм Баранова, а тем более его «неотроцкизм», разъяснено не было, но, насколько известно, никто из членов партии объяснения и не попросил.

Какое отношение Федоров имеет к Семигину и Баранову, остается из документов совершенно непонятным, но московским вождям виднее. В партийных кругах происходящее тут же получило название «нового Ленинградского дела», по аналогии со знаменитым погромом партийных рядов Северной столицы, учиненным в конце эпохи Сталина.

Из Москвы в город на Неве была направлена делегация, уполномоченная партийным президиумом покончить с очередным уклоном, восстановить на руководящих постах борцов за национальные приоритеты. В итоге ленинградская организация в одночасье лишилась и делегатов на съезд, и руководителя. По всей видимости, эти действия как раз соответствовали «благу русских и России», во всяком случае, в том смысле, как оно понимается в окружении Геннадия Зюганова. А инициатор доноса Ю. Белов был вознагражден, получив на съезде, единственный из всех ленинградцев, место в ЦК партии.

Идея «русского социализма» внесена была на съезде в программу КПРФ, а её сторонники заняли ключевые позиции в идеологическом аппарате. Ещё раньше наряду с официальным сайтом партии был создан сайт Rusoc, где эти идеи излагались вполне подробно и систематически. Ничего теоретически нового, правда, там не найти. Основной комплекс идей и аргументов уже был использован русскими фашистами, действовавшими в эмиграции начиная с конца 1920-х годов (на сайте вы сможете даже найти фрагменты фильма про еврейскую угрозу, вполне соответствующего пропагандистским установкам Третьего Рейха). Надо отметить, что русский фашизм не нашел в Третьем Рейхе ожидаемой поддержки, поскольку окружение Гитлера считало славян низшей расой, недостойной собственного национал-социализма. Лишь в 1944 году, когда дела Рейха были совсем плохи, его политика переменилась, подобные идеи и идеологи стали поощряться немецкими властями. Однако ненадолго, поскольку вскоре пришел конец как Рейху, так и его славянским имитаторам. Теперь эти же идеи оказались востребованными в третий раз, уже для обновления КПРФ.

Нет причин, впрочем, представлять тринадцатый съезд партии в виде какого-то торжества идей «русского социализма», поскольку они и ранее пользовались полной поддержкой руководства. Разница лишь в том, что на сей раз подобные идеи оказались официально вписаны в партийную программу, а тех, кто не проявил должного понимания и поддержки, преследуют.

Надо отметить ещё одну важную особенность внутренней борьбы в партии. Здесь оппозиционеров создает само руководство. Преследуют ленинградских партийцев и их единомышленников не за то, что те активно выступили против «русоца», а потому лишь, что не проявили по сему поводу достаточного энтузиазма. Иными словами, обличают тех, кто пытается отмолчаться, уклониться от восторженной поддержки националистической идеологии. Это само по себе уже становится в партии преступлением.

Другое дело, что репрессии против ленинградцев спровоцировали волну недовольства в партии, причем недовольства далеко не всегда идейно мотивированного. Многие региональные организации КПРФ, как, впрочем, и большинство членов партии, совершенно безразличны к идеологии. Им не важно, хоть фашизм, хоть коммунизм, хоть учение преподобного Муна, лишь бы были места в законодательных собраниях и, желательно, в Государственной думе. Но в том-то и беда, что агрессивное вмешательство центрального аппарата затрудняет их положение, мешает самостоятельно «решать вопросы» с местными начальниками, договариваться с «Единой Россией» или с кем-то ещё (в зависимости от обстоятельств). Потому расправа с ленинградцами вызвала недовольство - иногда открытое, как в случае Карелии, иногда скрытое, но почти повсеместное.

Более жестко высказался член президиума ЦК КПРФ Б. С. Кашин, который начал прямо жаловаться на то, что в КПРФ торжествуют идеи, распространенные в «Германии 30-х годов прошлого века».

Как и следовало ожидать, уклонисты и критиканы были на съезде разгромлены (тем более что изрядная часть недовольных и вовсе не была на его заседания допущена). Среди делегатов доля людей в возрасте старше 60 лет составила 42% (на съезде 1997 года - 9,7%), людей старше 50 лет было 73%. Заметим, что всё это происходит на фоне повторяющихся призывов к «омоложению партии», которые звучат неизменно аж с первой половины 90-х годов. Представительство рабочих тоже было сведено к минимуму, хотя оно никогда не было в КПРФ особенно велико: на съезде 1997 года - 10%, а в 2008 году - 0,8%. Впрочем, и интеллигенции не слишком повезло. Докторов и кандидатов наук на съезде 2004 года было 22,1%, а сейчас 15,8%.

Борис Кашин был понижен в партийном звании - из членов президиума его перевели в «рядовые» члены ЦК. Вместе с ним понизили целую группу товарищей, которые публично не рискнули даже слова сказать против «русоца», но засветились где-то в кулуарных разговорах или неправильно проголосовали на президиуме по какому-нибудь вопросу. Понизили А. Фролова, О. Куликова, В. Уласа. Двух последних лишили ещё и постов секретарей ЦК. Иван Мельников, которого принято считать чем-то вроде «доброго полицейского» рядом со «злым» Зюгановым, место своё сохранил, безропотно сдав людей из своего окружения. Впрочем, ему было публично поставлено на вид: заместитель лидера партии не должен иметь собственного мнения, отличающегося от мнения вождя.

Зато в рядах либеральной оппозиции очередной съезд КПРФ вызвал скорее облегчение. Сайт «Каспаров.Ру» ни словом не обмолвился о чистках в партии, констатировав лишь, что «Зюганов на пенсию не собирается».

Некоторые союзники КПРФ из числа либеральных левых пошли даже дальше, выразив поддержку лидеру партии в борьбе против внутренней оппозиции. Показательно в этом плане выступление профессора Александра Бузгалина на страницах «Новой газеты». В своей статье уважаемый экономист объясняет читателям, что за возникшим в партии недовольством скрываются интриги Кремля, а всякое покушение на единовластие Зюганова приведет к ослаблению оппозиции, после чего некому будет бороться против антисоциального курса властей. Мысль о том, что население само как-то может побороться за свои права и самостоятельно организоваться для социального протеста, почему-то не приходит в голову профессору политической экономии. Точно так же, как и не появляется желание трезво оценить пятнадцатилетние результаты «борьбы», которую вела КПРФ. Могли ли трудящиеся за всё это время порадоваться хоть одним достигнутым благодаря этой партии успехом в области социальной политики? Разумеется, о последних годах говорить не приходится - партия была отстранена от рычагов власти. Но разве в середине 1990-х годов, когда КПРФ имела большинство в Госдуме и множество «своих губернаторов», эта партия хоть чего-нибудь добилась, что-нибудь изменила? И разве многие из ненавистных сегодня оппозиции губернаторов не попали на свои посты при поддержке той же КПРФ?

Ответы на эти вопросы прекрасно известны и Бузгалину, и редакции «Новой газеты». Разве не они сами критиковали Зюганова и его партию - за оппортунизм и национализм, за антидемократизм и сталинизм? Откуда же столь внезапный приступ солидарности? Не оттого ли, что люди вдруг почувствовали себя находящимися в одной лодке, а эта лодка тонет? Вопреки ожиданиям, экономический кризис не только не поднимает рейтинг оппозиции, но, напротив, сопровождается углубляющимися трениями и растерянностью в её рядах.

Со своей стороны, Анатолий Баранов не скрывал злорадства. Коль скоро тема «неотроцкизма» была поднята самим зюгановским окружением, не удивительно, что жертвы предыдущей чистки получили отличный повод откликнуться на происходящее. Собрав группу единомышленников, Баранов подверг Зюганова жесткой (и надо признать, очень убедительной) критике, пообещав создать в ближайшее время новую партию под названием «России - здравый смысл». Безусловно, потребность в новой левой партии объективно существует, но придется разочаровать Баранова: так серьезные политические организации не создаются. Объединив несколько десятков обиженных, пусть даже известных и толковых людей, партию не создашь, тем более что уже из первой же совместной пресс-конференции было видно: товарищи, собравшиеся для нового предприятия, между собой не связаны ничем, кроме всё той же обиды. Можно, конечно, инициировать что-то вроде «КПРФ без Зюганова», но будет ли это начинание много лучше, чем КПРФ с Зюгановым?

Увы, никакие экономические трудности, переживаемые обществом, сами по себе силу оппозиции не увеличат, если сама оппозиция не найдет новые формы организации, новую социальную базу, идеологию и новые формы работы. И не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что произойдет это не на основе старых партий или их обломков.

Вместо того чтобы склеивать новую посуду из осколков старых разбитых горшков, не лучше ли взять новую глину и вылепить что-то действительно новое?

УПРАВЛЯЕМАЯ КАТАСТРОФА

Вопрос «вступать ли России в ВТО?» с некоторого времени сменился вопросом «почему сейчас?». В самом деле, трудно представить себе менее подходящий момент для открытия отечественного рынка. Если в период экономического подъема можно обсуждать плюсы и минусы подобного решения, то во время кризиса ситуация более чем однозначна. Разве что мы сознательно стремимся усугубить все свои проблемы: тогда присоединение к ВТО - самый простой путь.

Во время экономического кризиса протекционизм играет ту же роль, что карантин во время эпидемии. Он не позволяет болезни свободно распространяться. Разумеется, карантин иногда не срабатывает (как и протекционистские меры). Но свободное распространение инфекции всё равно хуже. Между тем договоренности мировых лидеров, как и соглашения, подписанные в рамках ВТО, в конечном счете, сводятся к решимости не бороться со спадом. И не предпринимать ровным счетом ничего, кроме бессмысленного, но азартного разбазаривания общественных денег - миллиард за миллиардом выбрасываются в топку кризиса. Подобные спасительные меры очень похожи на тушение пожара с помощью керосина. И не надо думать, будто политики, разбрасывающиеся деньгами, столь наивны, что они в самом деле верят в спасительный эффект собственных действий. Их волнует не конечный эффект, а возможность за казенный счет посодействовать «социально близким» корпорациям. Короче, во время кризиса они делают ровно то же, что и всегда, только другими методами.

Вступление в ВТО должно сделать необратимыми все решения и международные хозяйственные обязательства, принятые Россией, лишая страну значительной части суверенитета. Со времен правления Егора Гайдара и Анатолия Чубайса «необратимость реформ» остается главной заботой отечественных либералов. Эта забота о формальных гарантиях необратимости выдает глубинное неверие в позитивный эффект собственной политики: она не говорит сама за себя, она не убеждает своими результатами, её надо специально защищать. Кстати, от кого? От населения, от общества.

В качестве главного аргумента в пользу ВТО ссылаются на то, что Китай уже вступил в эту организацию. Правда, после вступления в ВТО развитие китайской экономки не стало более успешным, напротив, сейчас мы наблюдаем всевозрастающие трудности. Но поскольку, в общем и целом, в Китае дела пока идут лучше, чем у нас, то почему бы не последовать его примеру?

Увы, в отличие от Китая наша страна не является экспортером массовой промышленной продукции. Открывая рынки, она ничего не получает взамен. Торговля сырьем и полуфабрикатами зависит от общих тенденций глобального рынка, а режим международной торговли, устанавливаемый в рамках ВТО, мало что здесь значит. Однако между Китаем и Россией есть ещё одно различие. В Пекине никто и не скрывает авторитарного характера власти. Партия принимает решения, а верны они или ошибочны - неважно. Никакой общественной дискуссии по подобным вопросам не предусмотрено. Россия же, напротив, претендует на статус, пусть и управляемой, но демократии. Чиновники не слишком оглядываются на мнение общества, но и запретить обсуждение происходящих событий у нас невозможно. А общество смотрит на действия властей с нарастающей тревогой и недоумением.

Вступление в ВТО предполагает очередную либерализацию «рынка услуг». Под «услугами» документы ВТО подразумевают образование, здравоохранение, транспорт, культуру, жилищное хозяйство и т.д. Остатки социальной инфраструктуры будут разрушены, её материальная база разграблена. С социальной сферой планируют сделать то же, что в 1990-е годы уже сделали с промышленностью. Но если потерянное промышленное производство можно было заменить другими видами хозяйственной деятельности, то социальную инфраструктуру заменить нечем, она сама служила спасительной сетью для общества в период разрушения промышленности.

Причем данную операцию предполагается провести именно сейчас, на фоне спада производства, когда обществу, как никогда, нужна именно эта инфраструктура, способная противостоять негативным колебаниям рынка. Знаменитый закон №122, вызвавший взрыв массового недовольства, был образцовым примером того, как отечественную практику пытались адаптировать к требованиям ВТО. Сейчас нам предлагают массированное повторение пройденного. Только большинство граждан не рвется возвращаться в такое прошлое.

Отдельные отрасли, обладающие сильным лобби в Кремле и Белом Доме, пытаются выторговать себе отсрочки. Автомобилестроителям обещают предоставить семилетний период на адаптацию к новым правилам. Тем более что многие заводы и так на грани остановки. Сельскохозяйственные производители и отечественные банки также лоббируют свои интересы. Своего лобби нет только у населения, у общества… У социальной сферы и культуры.

Заявления властей о намерении вступить в ВТО равносильны признанию того, что ради права участвовать в престижном клубе наши правители готовы пожертвовать целыми отраслями экономики, а быть может и физическим выживанием части населения в условиях кризиса. С точки зрения властей, по-видимому, цена допустимая. В конце концов, ведь не чиновники и бизнесмены будут умирать с голоду на улицах.

Правда, большинство населения может посмотреть на это дело несколько иначе. И об этом стоило бы иногда вспоминать чиновникам.

У нас, конечно, демократия управляемая. Но что, если на крутом повороте кто-то не справится с управлением?

Специально для «Евразийского Дома»

ПОПАЛИ ПОД «ОПТИМИЗАЦИЮ»

Елена Зиброва

В пятницу премьер-министр Владимир Путин, выступая на Межгосударственном совете ЕврАзЭС, заявил, что не видит изменений к лучшему в сфере занятости, а ситуацию с безработицей назвал тревожной. Независимые эксперты, как никогда раньше, разделяют оценки властей - по их прогнозам, в будущем году российский рынок труда ждут еще более серьезные испытания.

По словам премьер-министра, в октябре число безработных в России достигло 4,6 млн. человек, что больше показателей того же периода прошлого года на 300 тыс. По данным Росстата и Минэкономразвития, численность безработных в октябре составляла 6,1% экономически активного населения, какового на конец месяца было 76,2 млн. человек, или 53% от общей численности населения страны.

В этой весьма тревожной ситуации Госдума в конце прошлой недели приняла в первом чтении законопроект о защите граждан, потерявших работу. Он предусматривает усиление роли федеральных органов исполнительной власти в регулировании рынка труда. Так, правительству предлагается предоставить право разрабатывать и реализовывать дополнительные мероприятия для снижения напряженности в регионах. Например, переподготавливать работников, над которыми нависла угроза увольнения, организовывать их переезд в другую местность для трудоустройства и обучения, развивать общественные и временные работы россиян, на время лишившихся места труда.

Народные избранники также планируют обязать работодателя сообщать в службы занятости не позднее, чем за 10 дней, о приостановке работы по экономическим причинам, или о введении режима неполного рабочего дня. Кроме этого, депутаты предлагают установить россиянам, решившим уволиться по собственному желанию, размер и сроки выплаты пособия по безработице. Размер его будет устанавливаться в процентном отношении к среднему заработку. Впрочем, оно не должно быть выше максимальной величины пособия (4,9 тыс.), а период выплат составит 12 месяцев - столько же, сколько у граждан, уволенных «по сокращению». Мера вполне актуальная - по словам главы Минздравсоцразвития Татьяны Голиковой, с начала октября в стране было уволено чуть более 29 тыс. человек.

Тем не менее, по мнению директора Института глобализации и социальных движений (ИГСО) Бориса Кагарлицкого, власти не готовы к безработице как к социальному явлению. «Их решения ни к чему не приведут, разве что к горам исписанной бумаги и распределению денег между ведомствами. Госструктуры не смогут справиться с кризисом, потому что еще с 90-х годов в стране не сформировалась структура помощи безработным, нет официальной методики учета оставшихся без работы, нет системы дифференцированной социальной помощи им», - рассказал он «НИ». По словам эксперта, нынешний кризис кардинально отличается от экономического коллапса 90-х годов. Сегодня государство впервые столкнулось с классической безработицей, а в те времена работникам попросту не платили зарплату, и они были предоставлены сами себе.

В будущем году, по мнению Бориса Кагарлицкого, рынок труда не ждет ничего хорошего. «Мы рискуем получить две мощные волны безработицы. Первая - это январь-февраль, когда продолжится сокращение штатов с целью оптимизации работы предприятий. Вторая волна накроет страну летом - именно тогда компании начнут банкротиться, поскольку на деле окажется, что оптимизация не сработала. Есть и третий вариант развития событий. Ко второй половине 2009 года бюджет страны будет катастрофически необеспечен деньгами, а это напрямую ударит по бюджетникам», - поделился прогнозом специалист.

Ведущий специалист социально-экономических программ Центра социально-трудовых прав Петр Бизюков, напротив, считает, что массовых сокращений в бюджетном секторе не случится. «Большинство таких организаций работает с неукомплектованным штатом, поэтому в случае сокращений просто некому будет работать. Я считаю, что будут закрываться открытые ставки, но работающих сотрудников увольнять не станут», - заявил «НИ» г-н Бизюков.

По его словам, «тенденция-2009» во многом зависит от отношения работодателя и работника. «Натиск» политиков может остановить работодателя от сокращения рабочих мест, но от желания экономить путем сокращения рабочей недели на 3-4 дня его вряд ли кто-нибудь удержит», - считает Петр Бизюков.

ГЕННАДИЙ ЗЮГАНОВ МЕЧТАЕТ О РЕВОЛЮЦИИ, НО ДЕЛАТЬ ЕЕ БУДЕТ НЕ ОН

Софья Кораблева

КПРФ не способна возглавить народные протесты в России. Заявления лидера КПРФ Геннадия Зюганова о том, что в РФ может случиться взрыв социального недовольства, как в Греции, и коммунисты готовы возглавить эти выступления, являются пиаром. Такое мнение в интервью «Новому Региону» высказал директор Института проблем глобализации Борис Кагарлицкий.

«Зюганов, делая подобные заявления, имеет в виду, что коммунисты на любом событии постараются нажить себе политический капитал», - подчеркнул Кагарлицкий.

Политолог негативно оценивает деятельность коммунистов в условиях народных протестов. По его словам, каждый раз, когда в России появляется какое-то стихийное движение, к протестующим выходят несколько функционеров КПРФ и предлагают людям разойтись по домам, подписав предварительно петицию в поддержку Зюганова.

«Именно это имеет в виду Зюганов, когда заявляет о массовых выступлениях в РФ. По моему мнению, лидер КПРФ, делая какие-то намеки, сам до конца не знает, что имеет в виду», - отметил Кагарлицкий.

Кроме того, политолог считает, что, несмотря на все прогнозы Геннадия Зюганова, повторение греческих событий в России принципиально невозможно. По его словам, безусловно, в России массовые протесты могут быть гораздо страшнее и радикальнее, чем в Афинах, но именно такой ситуации как в Греции точно не будет.

«В Афинах на улицы вышли 500 тысяч человек, и ничего не случилось. Произошла тотальная мобилизация общества, в протестах участвовала практически вся молодежь города. Но если в России и начнутся подобные волнения, то в масштабах страны они будут небольшие и гораздо более социально разнородные. Кроме того, если в Москве акцию протеста устроят 500 тысяч человек и начнут что-то крушить, ситуация обернется массовыми драками людей с ОМОНом - будет огромное число арестованных, избитых и даже убитых», - сообщил политолог. В Афинах, подчеркнул он, можно устраивать многочисленные акции протеста и не будет ни одного раненного.

Как уже сообщал «Новый Регион», накануне лидер КПРФ Геннадий Зюганов на пресс-конференции в Москве заявил о том, что КПРФ поддерживает народное восстание, которое сейчас наблюдается в Греции.

«Я хорошо знаю ситуацию в Греции, - заявил Геннадий Зюганов. - Это страна с тысячелетними традициями свободы и демократии, в которой живет очень энергичный народ. И мне не приятно смотреть сюжеты, которые демонстрируют наши телеканалы. Они очень поверхностно отображают ситуацию, концентрируясь на каких-то анархистах, которые что-то там громят. На самом деле - это широкий народный протест, который возглавляют крепкие левые организации и профсоюзы, хорошо организованный с внятными целями и требованиями. То, что на улицы вышла греческая молодежь, закономерное явление. Это стало реакцией на реформы, проведенные действующим правительством, в результате которых молодым грекам стало сложнее получить образование, найти работу, создать нормальную семью. В итоге правительство получило мощный народный протест, выводы из которого должно делать и российское руководство. Меня удивляет, что Путин не хочет делать этих выводов, пытаясь спасти действующую экономическую модель. Ведь понятно, что спасти либеральный капитализм уже невозможно».

Геннадий Зюганов выразил мнение, что в России возможен взрыв социального недовольства населения, который может перерасти в народное восстание. Лидер КПРФ заверил, что коммунисты готовы поддержать и возглавить народные выступления.

«В нашей стране накопилось много социального недовольства, - заявил Геннадий Зюганов. - Сегодня в стране 4 миллиона 600 тысяч безработных, а к марту будет 7 миллионов. Нет ни одного региона, где не сокращали бы рабочую неделю трудящимся или не увольняли бы людей с работы. А что предлагает Путин? Пособие по безработице в размере 4900 рублей. На такие деньги непросто прожить и старикам, не говоря уже о рабочем человеке. Что предлагает министр образования Фурсенко? Семь из десяти студентов в стране вынуждены платить за свое обучение, и он считает, что это нормально. Что предлагает министр обороны Сердюков? Уволить из вооруженных сил 200 тысяч офицеров. Плюс холодная зима, плюс невозможность навести порядок в ЖКХ, плюс увеличение тарифов на газ и электричество для населения. Пошловатый оптимизм Кудрина не имеет оснований. Он уже выкинул в топку кризиса 150 миллиардов рублей, из которых 100 миллиардов сгорели безвозвратно.

Я говорил Путину: «Закупите у крестьян зерно». Но они не закупают, ждут когда перекупщики скупят подешевке, ниже себестоимости. Они сами подталкивают народ к восстанию, создают взрывоопасную обстановку в обществе».

© 2008, «Новый Регион - Москва»

МЕДИЦИНА

У нас в стране, как известно, сокращается население. Политики, журналисты и просто озабоченные граждане размышляют, как бы повысить рождаемость с тем, чтобы побыстрее восполнить убыль за счет нового поколения.

Убыль, однако, происходит не столько за счет низкой рождаемости, сколько за счет катастрофически высокой смертности. Проанализировав цифры, социолог Анна Очкина обнаружила, что, несмотря на экономический подъем последних восьми лет, никаких кардинальных позитивных сдвигов в этом вопросе не наблюдается. Как умирали, так и умирают, побивая все стандарты Европы и соперничая по этому показателю с Африкой.

Хотя не исключаю, что, например, сотрудники Пенсионного фонда находят в этом даже некоторое удовлетворение - поскольку у нас изрядная часть мужчин не имеет шансов дожить до пенсии, то за их счет можно обеспечить впечатляющую бюджетную экономию.

Однако так или иначе пополнять собой эту статистику ужасно не хотелось - по крайней мере в ближайшее время. Поэтому, когда врач в поликлинике, прочитав распечатку с данными моего анализа крови, начала кричать и вызывать «скорую помощь», я подчинился почти без сопротивления. Машина прибыла быстро, меня погрузили и доставили в одну из городских клинических больниц.

Палата на шесть человек представляла собой более или менее правильный срез социальной структуры российского общества. Как сказали бы социологи, хорошо составленную выборку. Был здесь один сотрудник международной компании, причем высокопоставленный. Был невнятный старичок запредельного возраста, почти не встававший с постели и непрерывно смотревший фильмы на принесенном родственниками DVD-плеере. Фильмы были по большей части старые, из советского времени, просмотренные мной в детстве и юности, вроде бесконечной восточногерманской эпопеи про отважных индейцев, боровшихся против злобных и жадных американских ковбоев. Изображения на экране я не видел, но кричал плеер на всю палату - можно было закрыть глаза и восстановить в памяти видеоряд.

Был здесь вполне приличный юноша, отравившийся паленой водкой: он лежал пластом на кровати и звонил начальству, оправдываясь, что не придет на работу. Напротив положили киргизского гастарбайтера, почти не говорившего по-русски. Он страдал от послеоперационных болей и ностальгии по родной Ошской области. «Москва, - объяснял он мне, когда по мере выздоровления к нему начала возвращаться способность изъясняться по-русски, - скучный город! Не то, что Ош!»

Паспорт у моего киргизского соседа был российский, хотя и без прописки. Ведь по нашим законам только российские граждане имеют право торговать на рынках и заниматься некоторыми другими столь же престижными и высокооплачиваемыми видами деятельности. Увы, коренные россияне не сильно стремятся занимать соответствующие рабочие места. Зато у людей, выполняющих эту работу, каким-то мистическим образом стало появляться российское гражданство. Триумф бюрократической эффективности: и забота о национальных приоритетах проявлена, и работа делается, и численность граждан увеличивается!

Наконец, лежал у нас молодой человек с ножевым ранением, весь покрытый татуировками. Из своих 34 лет он 11 провел на зоне (две «ходки» - 7 лет и 4 года). Из всех нас у него были самые наработанные навыки социальной взаимопомощи и солидарности - если надо было позвать сестру, помочь лежачему больному или что-то подвинуть, он всегда вызывался первым. Видимо, у нас в стране лучше всего солидарности и ответственности перед окружающими учат на зоне.

Старичок с DVD-плеером переключился с индейцев на древних греков. После бесконечной «Трои» началась очередная версия странствий Одиссея.

«Одиссей - это библейский герой?» - осведомился сосед, побывавший на зоне, обращаясь почему-то ко мне.

«Нет, античный».

«Ага! Понял! Я его с Моисеем спутал».

И правда. Оба куда-то стремились. Оба много лет не могли добраться до своей цели.

В российских больницах лечат хорошо, а кормят плохо. Из разговоров с татуированным соседом я понял, что на зоне кормили все-таки лучше. К моему восхищению медперсонал питался той же пищей, что и пациенты, разделяя с ними гастрономические тяготы.

Медсестры сбивались с ног, разбираясь с регулярно поступающими больными, причем умудрялись шутить и сохранять хорошее настроение. По моим подсчетам медсестер было ровно вдвое меньше, чем требовалось. Врачи тоже были неизменно вежливы и внимательны. Примерно половина из них говорили с очень сильным акцентом, то ли кавказским, то ли среднеазиатским. Врачи с русским акцентом сейчас лечат пациентов в клиниках Штутгарта и Вены.

В Южной Африке после падения апартеида самые профессиональные чернокожие врачи переселились в белые больницы - там лучше платят и условия работы лучше. Но лечить жителей африканских пригородов было бы некому, если бы какие-то мудрые люди не догадались пригласить докторов из Восточной Украины. Теперь тамошний низовой медперсонал, переняв язык старшего персонала, говорит на очень хорошем суржике.

В больнице, куда я попал, пациентов лечили преимущественно капельницами и клизмами. Фармацевтические препараты больные - кто мог - получали от родственников, зато плазмы, аминокапроновой кислоты и прочих средств для внутривенного вливания оказалось вдоволь. Все ходили с катетерами, вставленными в вены («а то придется все время колоть, и будете выглядеть, как наркоманы»). Один такой катетер даже забыли у меня в левой руке до самой выписки. Правда, после моего напоминания тут же вынули, и руку перебинтовали.

По мере того, как в меня вливали все больше разных жизнеукрепляющих жидкостей, повышалось и настроение. Растрескавшиеся стены, окрашенные когда-то в веселенький персиковый цвет, уже не наводили на мысль о низком бюджетном финансировании, а вонь и табачный дым, несущиеся в палату из туалета, перестали вызывать недоумение. Вся палата, понемногу оживая, разделяла мой оптимистический взгляд на вещи. Но нам предстояло еще одно испытание.

Сначала освободилось место старичка, которого сочли то ли выздоровевшим, то ли безнадежным. Часов шесть или семь кровать стояла пустой, гладко застеленной и чистой. В три часа ночи туда выгрузили глубоко пьяного мужика, который явно собирался отдать концы.

На первые вопросы, заданные вежливым ветераном зоны, новоприбывший отвечал бессвязно, а когда спрашивали, что делал прежде чем попасть в больницу, сообщил коротко: «Бухал».

Пил он, как выяснилось, десять дней подряд, без перерыва. На седьмой день началась кровавая рвота. Но он героически продолжал пить. Только после того, как кончилась то ли выпивка, то ли деньги, он вызвал «скорую» и сдался врачам.

Со своей стороны, врачи дежурной смены проявили энергию и изобретательность. Всю ночь они ставили ему капельницы, кололи всевозможными инъекциями, брали кровь и пытались ввести в желудок зонд - через нос. Анестезию заменяло алкогольное опьянение. Время от времени появлялся очередной специалист, который, оценив критичность ситуации, предлагал какое-нибудь новое, непременно радикальное решение. Зонд не шел, его проталкивали, без лишних эмоций обсуждая положение дел: «Может, он там у него перекручивается? Давайте ещё раз попробуем!»

К утру пациента спасли. Появившийся в палате доктор деловито выяснял, была ли уже у больного белая горячка, а получив отрицательный ответ, недоуменно покачал головой.

У нас, несмотря ни на что, очень здоровый народ.

После этой ночи я стал стремительно поправляться, подстегиваемый желанием поскорее вернуться в привычную жизнь, где была горячая ванна, съедобная пища и Интернет.

А добравшись до дома, первым делом перечитал статью Очкиной про мужскую смертность и подумал, что выводы чрезмерно пессимистичны: ведь смертность могла быть еще выше! Впрочем, все еще впереди. Несколько лет рыночных реформ, и общественные больницы, и без того страдающие от недофинансирования, превратятся в сущий ад.

А коммерческая медицина… Не случайно же один из моих соседей был высокооплачиваемым сотрудником иностранной компании. Он, разумеется, мог лечь и в дорогую частную клинику. Но там можно столкнуться с противоположной проблемой: кормят хорошо, а лечат плохо.

ГОД В ИСТОРИИ

«Знаете, господа, как узнать, что время идет историческое? - спрашивает герой романа Анджея Сапковского «Narrenturm». - Просто всего происходит очень много и быстро».

В этом плане время сейчас действительно историческое.

Меньше двух недель осталось до конца 2008 года. Журналисты и аналитики дружно составляют итоговые обзоры, суммирующие главные события прошедших двенадцати месяцев и давая им оценку. В нынешнем году это не составляет большого труда: главным событием, вернее, главным содержанием и общим знаменателем всех событий является экономический кризис. А ведь в декабре 2007-го, несмотря на вполне ясные симптомы, несмотря даже на неприятности, происходившие с недвижимостью в США, и массу иных сведений, не предвещающих ничего хорошего, отечественные аналитики были полны оптимизма.

На фоне всеобщего восторга (который, как только речь заходила о мировой экономике, объединял представителей власти со сторонниками либеральной оппозиции) абсолютным диссонансом выглядели пресс-релизы, рассылавшиеся Институтом глобализации и социальных движений. В то время как пресса дружно обещала нам продолжение промышленного роста, повышение цен на нефть до заоблачных 200 долларов за баррель и великолепные успехи отечественного бизнеса, за которыми последуют не менее впечатляющие политические достижения, наши релизы предсказывали снижение спроса, падение цен на нефть, застой на рынке недвижимости и безработицу. Эти пророчества, первоначально оценивавшиеся официальным экспертным сообществом как «непрофессиональные», а то и просто как «левацкий бред», постепенно начали прокладывать себе дорогу в прессу, а к концу года их начали цитировать и повторять, часто не ссылаясь на источник, как нечто вполне очевидное. Вчерашний «левацкий бред» стал сегодняшним общим местом бизнес-аналитики.

Дело, однако, не в том, кто был прав, а кто ошибался - сейчас это уже слишком очевидно, чтобы тратить слова и время на эту тему. Важно другое. 2008 год показал, что ни бизнес-сообщество, ни чиновники, ни их идеологическая обслуга толком не отдавали себе отчета даже в ближайших последствиях собственной политики, не имели не только планов действия на случай кризиса, но и мало-мальски добросовестного прогноза ситуации. Перед нами типичный случай «самоотравления пропагандой», болезни, которой, согласно либеральной доктрине, хронически страдают тоталитарные режимы, но которая, как выяснилось, ничуть не в меньшей степени поражает и либеральные элиты. И если бы речь шла только о России, можно было бы ссылаться на «советские традиции», «русский авторитаризм», на цензуру или на засилье «питерского клана». Но ни Западная Европа, ни Америка не продемонстрировали большей готовности к кризису или большего уровня честности элит - по отношению к обществу или хотя бы к самим себе!

Год 2008 войдет в историю как год очевидного банкротства неолиберализма и - шире - либеральной идеологии во всех ее проявлениях. Это банкротство оказалось настолько тотальным, что оно не является больше секретом даже для самих либералов. И главная причина краха не в том, что подобные идеи перестали вызывать доверие или симпатию масс. Самая ужасная новость для либералов в том, что они утратили доверие и поддержку элит. Господствующие теории сыграли с правящими классами злую шутку: они подтолкнули их к нынешнему кризису, помешали им трезво оценить предстоящие трудности, ослепили и, в конечном итоге, деморализовали, оставив без каких либо практических идей и наработок в тот самый момент, когда срочно потребовалось выдвинуть хоть какие-то проекты спасения. Разочарование элит в неолиберализме - смертный приговор для идеологов, вся суть деятельности которых состоит в бескомпромиссном и беззастенчивом отстаивании интересов этих самых элит.

Увы, крах неолиберализма отнюдь не означает наступившего торжества каких-либо иных идей, тем более левых. Разрушение старой идеологической системы оставляет скорее вакуум, сумятицу и «разруху в головах», справиться с последствиями которой, как всегда, бывает куда труднее, чем преодолеть те или иные материальные трудности. Год 2008 и в идейном, как и в экономическом смысле оказывается годом разрушения, а не созидания. Это разрушение было закономерно и необходимо, оно может оказаться полезно для дальнейшего прогресса, но последнее отнюдь не гарантировано.

Наступает время поисков новой позитивной идеологии. Для сторонников левых взглядов это не только повод в очередной раз напомнить, что мы были правы, но и момент величайшей ответственности. Мы можем завоевать доверие, но можем и упустить открывающиеся возможности. А главное, завоевывая доверие людей, мы рискуем его обмануть, если не осознаем, что время игр закончилось. Отныне всякое наше действие, всякое слово и решение приобретают совершенно иной смысл, чем прежде.

В 2008 году левые не были участниками серьезных политических событий, оставаясь лишь узким интеллектуальным течением. Не только в России. Даже в странах Западной Европы, где левые партии, как в Швеции, Германии или даже Норвегии могли без труда собирать 10-12 % голосов, они находились вне «большой политики»: все основные решения принимались без них или помимо них. Они могли корректировать политические процессы, блокировать наиболее одиозные проявления неолиберального курса, но не определять направление развития. В 2009-2010 годах ситуация может измениться. Борьба идет именно за направление развития, за то, куда двинется общество, выходящее из кризиса.

К такой ответственности и к участию в событиях такого масштаба мы катастрофически не готовы. Однако кризис еще только начинается. И прежде чем появится возможность его преодоления, кризис еще пройдет целый ряд фаз, достигнув критической глубины, о которой сегодня многие предпочитают просто не думать.

Общество эволюционирует, меняет свою идеологию и поведение в ходе кризиса. Оно само не меньше, чем политики и интеллектуалы, несет ответственность за собственное будущее. И если эта коллективная ответственность не будет осознана самими массами, шансы левых, увы, невелики. Никакая группа, организация или партия не сделает работу за целый класс или за все общество. И в этом смысле, парадоксальным образом, именно глубина и продолжительность нынешнего кризиса дают надежду: социальные движения и новые идеологические тенденции должны созреть. Время и возможности для этого есть. Нет только гарантий.

Экономические и социальные последствия 2008 года будут сказываться еще очень долго. Они будут нарастать, потрясая воображение и меняя наше сознание. Политический и идеологический урожай этого года будет собран гораздо позже. Но в любом случае он будет настолько значительным, что этот год, вне всякого сомнения, войдет в историю.

АВТОМОБИЛЬНЫЙ КРИЗИС

Когда правительство принимало решение о повышении пошлин на ввоз в Россию подержанных автомобилей, оно, конечно, не могло не знать, что это вызовет недовольство на Дальнем Востоке. К тому же властями предпринимается очередная попытка полностью запретить ввоз японских машин с правосторонним рулем.

Схожие инициативы предпринимались и прежде, но всякий раз от них отказывались из-за массового сопротивления автомобилистов. Чем дальше на восток от Урала, тем больше на дорогах процент этих автомобилей.

Начиная очередную кампанию против подержанных иномарок, правительственные чиновники были готовы к протестам. Знали, что во Владивостоке будут демонстрации - этот город вообще имеет репутацию нестабильного. Однако что с того? Побунтуют немного и успокоятся.

Неприятности, связанные с недовольством населения в восточных регионах России, малозначительны на фоне проблем отечественной автомобильной промышленности. Заводы останавливаются, компании несут убытки, продукция не находит сбыта. Другое дело, что принимаемые государством меры ситуацию вряд ли изменят. Совершенно не очевидно, что новые таможенные пошлины и запреты на ввоз иномарок резко повысят спрос на новые модели отечественного производства: ведь покупательная способность населения падает из-за кризиса, а трудности, испытываемые банками, привели к тому, что кредит стал менее доступен. Будут покупать меньше и новых машин, и подержанных.

Между тем политические проблемы, порожденные принятыми мерами, намного превосходят любой выигрыш, который от них можно ожидать. Кампания протеста, развернувшаяся в городах Сибири и Дальнего Востока, оказалась столь масштабной, что её уже нельзя считать событием местного значения. Демонстрации прошли по всей России, включая Москву, Петербург и находящийся на другом конце страны Калининград, где тоже значительная часть автовладельцев ездит на подержанных иномарках. Во Владивостоке, как и следовало ожидать, ситуация оказалась наиболее драматичной - столкновения с ОМОНом, блокада аэропорта. Но показательно, что крупная акция протеста прошла на прошлой неделе в Новосибирске, который считался вполне благонадежным.

Начиная с массовых протестов пенсионеров в 2005 году подобной общенациональной кампании протеста у нас не было. Все акции, которые их инициаторы пытались организовать как всероссийские, оказывались малочисленными и неэффективными. Митинги происходили часто, но на них выходило по несколько сот человек. Ни одна из локальных вспышек недовольства не перерастала в серьезную проблему, с которой приходилось разбираться в масштабах всего государства. Тем более не представляли они и угрозы для политической стабильности.

Похоже, что само того не желая, правительство создало своим решением не только повод для протеста, но и обеспечило механизм стихийной консолидации и мобилизации всех недовольных своей деятельностью. На митингах автовладельцев стали звучать радикальные политические лозунги, явно не имеющие ничего общего с проблемой подержанных иномарок. Требуют уже не пересмотра принятого решения, а отставки правительства. И дело тут не только в раздражении, вызванном конкретным действием власти, а в том, что появился повод, чтобы разом выразить накопившуюся за долгие годы обиду на власть, обиду, зачастую, неосознанную, не сформулированную, но на самом деле непреходящую и глубокую.

В условиях экономического кризиса массовое сознание эволюционирует достаточно быстро. И правительству не следует уповать на рейтинги прошлых лет. Если вчера люди вполне добровольно голосовали за «Единую Россию» и выражали доверие, то сегодня они могут с тем же энтузиазмом кричать «Долой!» и требовать смены власти. Как известно, от любви до ненависти один шаг.

Это вам не опереточные «марши несогласных» и истеричное фрондерство столичных интеллектуалов. Тут уже пахнет политикой.

Специально для «Евразийского Дома»

ВТОРОЕ ИЗДАНИЕ МОНЕТИЗАЦИИ ЛЬГОТ

Новость о том, что в новом году вместо льгот на услуги ЖКХ москвичи будут получать социальные выплаты «кэшем», прошла практически незамеченной. Между тем, речь идет о той самой монетизации льгот, которая в 2005 году вызвала массовые протесты и, по большому счету, провалилась на федеральном уровне. Любопытно, что тогда московские власти сами выступали против такой социальной реформы.

Уверенно говорить о старте реформы социально-льготной системы в Москве, возможно, все же преждевременно. Авторство новости принадлежит солидному государственному информагентству ИТАР-ТАСС, которое ссылается на «документ, подписанный мэром столицы Юрием Лужковым». Однако в разговоре с корреспондентом «Росбалта» во вторник депутат Московской городской думы Евгений Бунимович заметил, что он ничего не слышал о таком документе или решении. Вероятно, в ближайшие дни ситуация вокруг монетизации льгот в столице как-то прояснится.

Однако если это правда, то налицо серьезная перемена в социальной политики властей самого крупного и очень не однородного с точки зрения распределения доходов среди различных слоев населения мегаполиса страны. Как говорится в процитированном ИТАР-ТАСС документе, «с начала 2009 года вместо скидок на оплату жилья, коммунальных услуг и услуг связи (радиотрансляции и коллективной телевизионной антенны) москвичи, имеющие льготы, будут получать социальные выплаты. Эти выплаты будут перечисляться на социальную карту москвича, банковский счет или через отделения почтовой связи».

Как население столицы отреагирует на новую реформу, насколько условия нынешнего экономического кризиса благоприятны для ее успешного проведения? С этими вопросами «Росбалт» обратился к известному политологу, директору Института глобализации и социальных движений Борису Кагарлицкому.

- Как бы вы оценили такое решение столичного руководства, если, конечно, речь не идет о журналистской «утке» или ошибке?

- Ну, это очевидным образом напоминает второе издание монетизации льгот. Уже именно поэтому трудно ожидать большой популярности таких мер среди населения. Главный вопрос, конечно, - насколько эти новые компенсации будут справедливыми, насколько они будут соответствовать реальным расходам жильцов. Это мы с вами увидим, когда к нам придут первые счета за 2009 год.

- Вы думаете, они будут несправедливыми?

- Вы знаете, я склонен думать, что, скорее всего, компенсации будут адекватными. По крайней мере, сначала. Я не ищу злого умысла. Но могут быть ошибки! И ошибки бывают очень серьезными. Вы помните, как было со льготами по проезду. Там достаточно сложно было подсчитать: сколько один пассажир проезжает остановок, сколько делает пересадок и т.д. С жильем все обсчитать проще.

Есть еще один момент: коль скоро тарифы на услуги ЖКХ будут и дальше расти, возможно, ускоренно, - станет ли рост компенсаций успевать за ними? Например, в 2010 году? Не факт. В связи с кризисом власти могут изменить законодательство и пересматривать тарифы чаще, чем раз в год. Может оказаться и так, что компенсацию рассчитают исходя из тарифов 2008 года, а действовать-то будут уже новые, повышенные тарифы.

В общем, население у нас исторически предпочитает натуральные льготы. Наконец, классическая русская тема: а не пропьют ли эти деньги самым банальным образом? «Бабушкины опасения» часто бывают обоснованы.

Кроме того, монетизация неизбежно подхлестнет инфляцию.

- Почему?

- Ну, потому, что это увеличивает оборот денег. Если вы, город, отпускаете те или иные услуги или товары льготникам по пониженной цене, - вы просто недополучаете доходы в городскую казну. А вот если вы доплачиваете этим малоимущим наличные деньги, они тут же поступают в оборот. Не такие уж большие суммы - от общего объема денежной массы в обороте это может составить где-то 0,5%. Но у нас и так уже маховик инфляции раскручен. И в данных обстоятельствах это нежелательно, может сработать «эффект мультипликатора».

- Отчего же тогда власти идут на такие меры во время кризиса, когда и так все на нервах?

- Я не думаю, что эта мера - антикризисная. Скорее, эта мера плановая, и разработана была, возможно, год-два назад. Это все в русле общей либерально-экономической тенденции к коммерциализации и приватизации всего. Ну, судите сами: если ЖКХ остается в общественном секторе, зачем тогда вообще монетизация льгот? Выплата этих компенсаций, потом оплата счетов - это же просто перекладывание денег из одного общественного кармана в другой. Логичнее натуральные льготы предоставлять малоимущим.

Совсем иное дело - если ЖКХ будет приватизироваться. Льготы затрудняют коммерциализацию: частная фирма должна получать за свои услуги деньги, а не зачеты. И вот тогда монетизация вполне логична: получатели платежей - частники, занятые в ЖКХ. А плательщиком за неплатежеспособных жильцов выступает город.

- Вы не поддерживаете такие меры?

- Честно говоря, нет. На мой взгляд, на данном этапе лучше не трогать существующую систему. Не потому, что она хороша, - а потому что на фоне кризиса все это «урынкование» чревато большими издержками. Одновременно идет несколько тяжелых процессов: увольнение «офисного планктона», понижение зарплат - и тут еще это… Может сработать опять-таки «эффект мультипликатора», и люди могут обозлиться. Может быть, они не восстанут сейчас, но скажут: «Мы вам это еще припомним».

- Какие решения должны предшествовать монетизации льгот?

- У нас в Москве исторически сильный город, но очень слабые муниципалитеты. Вот из этого и надо исходить, исправлять этот недостаток.

Беседовал Леонид Смирнов

rosbalt.ru

УПРАВЛЯЕМАЯ КАТАСТРОФА

Вопрос «вступать ли России в ВТО?» с некоторого времени сменился вопросом «почему сейчас?». В самом деле, трудно представить себе менее подходящий момент для открытия отечественного рынка. Если в период экономического подъема можно обсуждать плюсы и минусы подобного решения, то во время кризиса ситуация более чем однозначна. Разве что мы сознательно стремимся усугубить все свои проблемы: тогда присоединение к ВТО - самый простой путь.

Во время экономического кризиса протекционизм играет ту же роль, что карантин во время эпидемии. Он не позволяет болезни свободно распространяться. Разумеется, карантин иногда не срабатывает (как и протекционистские меры). Но свободное распространение инфекции всё равно хуже. Между тем договоренности мировых лидеров, как и соглашения, подписанные в рамках ВТО, в конечном счете, сводятся к решимости не бороться со спадом. И не предпринимать ровным счетом ничего, кроме бессмысленного, но азартного разбазаривания общественных денег - миллиард за миллиардом выбрасываются в топку кризиса. Подобные спасительные меры очень похожи на тушение пожара с помощью керосина. И не надо думать, будто политики, разбрасывающиеся деньгами, столь наивны, что они в самом деле верят в спасительный эффект собственных действий. Их волнует не конечный эффект, а возможность за казенный счет посодействовать «социально близким» корпорациям. Короче, во время кризиса они делают ровно то же, что и всегда, только другими методами.

Вступление в ВТО должно сделать необратимыми все решения и международные хозяйственные обязательства, принятые Россией, лишая страну значительной части суверенитета. Со времен правления Егора Гайдара и Анатолия Чубайса «необратимость реформ» остается главной заботой отечественных либералов. Эта забота о формальных гарантиях необратимости выдает глубинное неверие в позитивный эффект собственной политики: она не говорит сама за себя, она не убеждает своими результатами, её надо специально защищать. Кстати, от кого? От населения, от общества.

В качестве главного аргумента в пользу ВТО ссылаются на то, что Китай уже вступил в эту организацию. Правда, после вступления в ВТО развитие китайской экономки не стало более успешным, напротив, сейчас мы наблюдаем всевозрастающие трудности. Но поскольку, в общем и целом, в Китае дела пока идут лучше, чем у нас, то почему бы не последовать его примеру?

Увы, в отличие от Китая наша страна не является экспортером массовой промышленной продукции. Открывая рынки, она ничего не получает взамен. Торговля сырьем и полуфабрикатами зависит от общих тенденций глобального рынка, а режим международной торговли, устанавливаемый в рамках ВТО, мало что здесь значит. Однако между Китаем и Россией есть ещё одно различие. В Пекине никто и не скрывает авторитарного характера власти. Партия принимает решения, а верны они или ошибочны - неважно. Никакой общественной дискуссии по подобным вопросам не предусмотрено. Россия же, напротив, претендует на статус, пусть и управляемой, но демократии. Чиновники не слишком оглядываются на мнение общества, но и запретить обсуждение происходящих событий у нас невозможно. А общество смотрит на действия властей с нарастающей тревогой и недоумением.

Вступление в ВТО предполагает очередную либерализацию «рынка услуг». Под «услугами» документы ВТО подразумевают образование, здравоохранение, транспорт, культуру, жилищное хозяйство и т.д. Остатки социальной инфраструктуры будут разрушены, её материальная база разграблена. С социальной сферой планируют сделать то же, что в 1990-е годы уже сделали с промышленностью. Но если потерянное промышленное производство можно было заменить другими видами хозяйственной деятельности, то социальную инфраструктуру заменить нечем, она сама служила спасительной сетью для общества в период разрушения промышленности.

Причем данную операцию предполагается провести именно сейчас, на фоне спада производства, когда обществу, как никогда, нужна именно эта инфраструктура, способная противостоять негативным колебаниям рынка. Знаменитый закон №122, вызвавший взрыв массового недовольства, был образцовым примером того, как отечественную практику пытались адаптировать к требованиям ВТО. Сейчас нам предлагают массированное повторение пройденного. Только большинство граждан не рвется возвращаться в такое прошлое.

Отдельные отрасли, обладающие сильным лобби в Кремле и Белом Доме, пытаются выторговать себе отсрочки. Автомобилестроителям обещают предоставить семилетний период на адаптацию к новым правилам. Тем более что многие заводы и так на грани остановки. Сельскохозяйственные производители и отечественные банки также лоббируют свои интересы. Своего лобби нет только у населения, у общества… У социальной сферы и культуры.

Заявления властей о намерении вступить в ВТО равносильны признанию того, что ради права участвовать в престижном клубе наши правители готовы пожертвовать целыми отраслями экономики, а быть может и физическим выживанием части населения в условиях кризиса. С точки зрения властей, по-видимому, цена допустимая. В конце концов, ведь не чиновники и бизнесмены будут умирать с голоду на улицах.

Правда, большинство населения может посмотреть на это дело несколько иначе. И об этом стоило бы иногда вспоминать чиновникам.

У нас, конечно, демократия управляемая. Но что, если на крутом повороте кто-то не справится с управлением?

Специально для «Евразийского Дома»

ЛАДОНЬ ПРЕВРАТИЛАСЬ В КУЛАК: ВОССТАНИЕ «СРЕДНЕГО КЛАССА» В ПРИМОРЬЕ

Владивосток готовится к очередному протесту автомобилистов как к войне. О том, что решение о новых ввозных пошлинах и предстоящем запрете ввоза праворульных авто вызовет на Дальнем Востоке возмущение, не могли не знать заранее. Но что события примут столь драматичный оборот, скорее всего, не догадывались. Все началось с нескольких постановлений правительства России, подписанных премьером В.В. Путиным:

- от 10 октября 2008 г. № 745 «О временной ставке ввозной таможенной пошлины в отношении кузовов отдельных видов транспортных средств»;

- от 5 декабря 2008 г. № 903 «О внесении изменений в Таможенный тариф Российской Федерации в отношении некоторых моторных транспортных средств»;

- от 10 декабря 2008 г. № 943 «О внесении изменений в пункт 11 Положения о применении единых ставок таможенных пошлин, налогов в отношении товаров, перемещаемых через таможенную границу Российской Федерации физическими лицами для личного пользования».

Когда смысл произошедшего дошел до населения Сибири и Дальнего Востока, ответом стали многотысячные митинги, прокатившиеся по всей обширной территории страны - от Владивостока до Калининграда. Центром событий стал традиционно «неуправляемый» Владивосток, но надо отметить, что даже в обычно спокойном Новосибирске демонстрации приняли массовый характер. Европейская территория России была волнениями мало затронута. Пока.

Официальные средства массовой информации новости с Дальнего Востока предпочитают не замечать, либо пытаются преуменьшить масштаб событий. Либеральная оппозиция была так занята очередным «маршем несогласных», на который в Москве мобилизовались все две сотни ее сторонников, что реальное столкновение граждан с властью просто прозевала (другой вопрос, получили бы либералы поддержку протестующих, если бы попытались к ним примкнуть). Но и левые не лучше. Про Грецию - бурная дискуссия. А про Дальний Восток - совершенно неинтересно. Это же не очень важный пикет с участием шести или пяти активистов, зато безупречный с идеологической точки зрения. А автомобилисты Сибири и Дальнего Востока - кто они такие? Это же «мелкобуржуазное движение»! Какое дело носителям истинной (непременно истинной!) пролетарской идеологии до людей, занятых продажей подержанных автомобилей. Или до тех, кто на этих автомобилях ездит. Истинные пролетарии, видимо, на иномарках не ездят. Даже на подержанных.

К тому же часть левых, похоже, всерьез воспринимает заявления властей о поддержке отечественного автопрома. Ведь автопром - это тысячи и тысячи рабочих мест, причем речь идет о рабочих, которые составляют костяк нового профсоюзного движения - самого боевого нынешнего профсоюза МПРА, входящего в самую передовую из профсоюзных конфедераций - ВКТ. Насколько меры правительства на самом деле направлены на спасение автопрома - вопрос отдельный. А уж насколько они реально могут ему помочь, тем более неясно. Однако достаточно детальная экономическая дискуссия о смысле и перспективах проводимой властями «антикризисной политики» - дело слишком сложное. Да и некогда, надо к очередному пикету готовиться.

Между тем автомобильный кризис давно уже вышел за пределы своего первоначального повода и распространяется далеко за пределами Дальнего Востока. Демонстрации в Новосибирске и Калининграде говорят сами за себя. Да и растущее число участников московских протестов более чем показательно. Поскольку недовольны новыми пошлинами самые разные люди - от мелких бизнесменов до тех же рабочих и от бюджетников до рядовых чиновников, - широкое движение, образовавшееся на этой основе, неизбежно начинает впитывать и выражать настроения самых разных слоев. Точно так же расширяется и список требований. Речь уже не идет только о пошлинах. Требуют прекращения грабительской реформы ЖКХ и даже отставки правительства. Не будет удивительно, если в ближайшее время протестующие заговорят о провале реформы образования, экологии и о социальной защите безработных. Короче говоря, на основе протеста автомобилистов может родиться коалиция социальных движений, которую пытались, но так и не смогли организовать у нас на социальных форумах.

В самых общих чертах можно было бы говорить о «восстании “среднего класса”», которое, начавшись на Западе, наконец, начало охватывать и нашу страну. Другое дело, что развивается оно в специфических отечественных формах, которые были бы немыслимы, если бы не неумелые действия власти.

«Средний класс» против автопрома?

Лозунги и требования протестующих читатель может представить себе по обзору, опубликованному на сайте Рабкор.ру. Показательно, что участники акций готовы подробно обосновывать свою позицию. Значительная часть листовок и высказываний в ЖЖ представляет собой осуждение российского автопрома, под которым понимают почти исключительно ВАЗ. Ругают и власти, которые для развития промышленности в годы подъема ничего реального не сделали, а теперь под видом спасения производства хотят в очередной раз обобрать людей.

Крайним в любом случае оказывается именно правительство. Но вопрос, почему правительство ведет себя именно так, остается, похоже, для авторов текстов загадкой. По большей части связи между общей логикой существующей системы и действиями власти они не видят, в лучшем случае ссылаются на то, что мы - Россия - стали «сырьевой колонией».

Можно сказать, что заявления и лозунги участников кампании очень хорошо выразили настроения российского «среднего класса» (и, что греха таить, большей части наших людей вообще). Эти настроения становятся все более критическими, радикальными, в некоторых аспектах - левыми. Но это радикализм бессистемный, не опирающийся на какую-то устойчивую систему взглядов и ценностей.

С одной стороны - возмущение по поводу разрушения заводов, жилищно-коммунальной реформы и прочих проявлений неолиберальной политики. С другой - призывы к «развитию конкуренции» и рассуждения вроде «мир живет без пошлин и нормально развивается в условиях глобализации, ВТО и прочих шенгенских зон». Подобные противоречия можно объяснить тем, что движение широкое, объединяет разных людей с разными взглядами. Но это не так: зачастую взаимоисключающие позиции мы находим в одном и том же тексте, написанном одним и тем же человеком. И опять же ортодоксальный марксист с радостью спишет все противоречия на «мелкобуржуазность» и «двойственное социальное положение “среднего класса”». Хотя совершенно неочевидно, что всех участников протеста или даже авторов листовок можно записать в мелкие буржуа. Скорее подобные противоречия - показатель общего состояния отечественного массового сознания.

Возникает странное ощущение: каждое конкретное проявление проводимой политики вызывает возмущение. Но общая логика, общие принципы, на которых все построено, более или менее принимаются. Хотя жизненный опыт наших людей вроде бы должен был их убедить, что общественные системы меняются, нет в них ничего «вечного» и «естественного». Опять же правительственной политической пропаганде не доверяют. Но заметно, что пропаганда общих принципов Системы, которую ведут те же власти (кстати, в трогательном единстве с либеральной оппозицией), имеет успех. Хотя вроде бы тот же телевизор, те же газеты…

О том, как замечательно живет по этим правилам «весь мир», свидетельствует глобальный экономический кризис, да и состояние самого Дальнего Востока, живущего в условиях рынка и глобализации, отнюдь не вызывает восторга у участников движения.

Отдельного комментария заслуживает вопрос о ВТО. Судя по всему, многолетнее промывание мозгов нашим гражданам имело некоторый успех. Люди искренне верят, будто от проводимого все теми же ненавистными им московскими властями курса можно ожидать какого-то большого блага. Вот вступим в ВТО, тогда… Интересно, а почему правительство в одно и то же время повышает пошлины на иномарки и активизирует переговоры по вступлению в ВТО? Что, чиновники чего-то не понимают или путают? Нет, конечно. Всё они прекрасно понимают.

Да, формально, снижение пошлин соответствует «духу» ВТО. Но одно дело - «дух», а другое - реальная практика и нормы. ВТО защищает интересы не мелких импортеров, а крупных экспортеров. В принципе, страна может вводить у себя меры, даже не соответствующие правилам организации, если никто не инициирует рассмотрение претензий. А инициировать это могут государства и крупные корпорации. Вопрос: какое государство будет инициировать дело по защите интересов мелких бизнесменов и покупателей подержанных автомобилей? Такого в истории ВТО никогда не было и не будет. Может быть, Япония? Но она будет заботиться о том, чтобы продвинуть на российский рынок новенькие «тойоты».

Если Россия вступит в ВТО и перейдет на соответствующий торговый режим, то это, скорее всего, разом прикончит и отечественный автопром, и бизнес перегонщиков. Однако этого в ближайшее время не случится: автопроизводители выговорили себе семилетнюю отсрочку. А вот интересы водителей праворульных «японцев» никто перед ВТО не лоббирует.

Экономика и протест

Автопром нужно поддерживать. Это достаточно очевидно. Сами же авторы листовок жалуются на закрытие заводов. Если лишить промышленность государственной поддержки, закрытых заводов будет еще больше. В том числе и на Дальнем Востоке. К тому же российский автопром сегодня - это не столько ВАЗ, сколько «Хёнде», «Форд», «Рено», «Дженерал моторз», «Тойота» и многие другие, кто развернули производство на нашей территории. Именно они, кстати, и пролоббировали семилетнюю отсрочку на случай вступления в ВТО.

Однако беда в том, что принимаемые правительством меры не только не спасут автопром, но наоборот, в перспективе прикончат его полностью. Протекционизм работает, если одновременно проводится социальная политика, направленная на повышение жизненного уровня населения, и разворачиваются массированные комплексные инвестиции в отечественную промышленность. Если хотя бы один элемент этой триады отсутствует, то не получится ничего.

Повышение пошлин на иномарки - лишь часть общего «антикризисного пакета», продиктованного все той же обанкротившейся экономической доктриной. В совокупности все эти меры направлены то, чтобы «смягчить» последствия кризиса за счет снижения жизненного уровня и покупательной способности населения. Следовательно, они ведут к сужению рынка. И, следовательно, ударяют не в последнюю очередь по автомобильной промышленности. То, что в обществе и экономике все взаимосвязано, а проводимая политика может дать неожиданные побочные эффекты, не догадываются только три категории людей: либеральные экономисты, думские депутаты и правительственные чиновники. Поэтому при определенных условиях выступления автомобилистов могут вполне сочетаться с протестами членов МПРА. Конечно, властям выгодно противопоставить друг другу эти две категории граждан. Но удастся ли это? Ведь рабочие прекрасно знают причины неэффективности автопрома - при низких зарплатах машины могли бы быть куда дешевле, да надо кормить орду дорогих и ненужных управленцев (в случае «отечественных» предприятий) и извлекать сверхприбыль, эксплуатируя разбогатевших туземцев «нефтяной колонии» (в случае «транснациональных» корпораций). При нынешней зарплате рабочих автопрома можно спокойно понижать цены. Если этого не делают, то причиной - элементарная жадность собственников.

Это, кстати, поняли и активисты владивостокского протеста, поднявшие лозунг «Работники автопрома! Требуйте денег у своих хозяев, а не у страны!»

То, что, в конечном счете, речь идет не об автомобильных пошлинах, а о стратегии выхода из кризиса, сознают и организаторы протестов. Если бы речь шла только о пошлинах, властям удалось бы так или иначе локализовать протест, противопоставив «эгоизму» специфического региона или социальной группы «интересы страны и промышленности», трактуемые пропагандой в нужном ключе. Собственно, такие попытки уже делаются: при явной поддержке властей в регионах Европейской России было организовано несколько акций, выражающих поддержку решений властей.

Администрация предприятий и официальные профсоюзы вывели на сравнительно малочисленные митинги мобилизованных сверху работников. По официальным данным речь идет о примерно от двух до семи тысяч человек, в Тольятти вообще не более пятисот - ничтожная цифра для автопрома, где занято 700 тысячи человек. Показательно и то, что акции прошли только на старых советских автозаводах, где коллективы все еще находятся под жестким контролем администрации, где слабы позиции МПРА. Петр Золотарев, один из лидеров МПРА, ехидно заметил, что «акция скорее всего проводилась лишь для того, чтобы лишний раз показать свою лояльность правительству». Зато председатель официального профсоюза УАЗа Анатолий Чувашлов разъяснил прессе, что «тысячи людей, которые занимаются ввозом в Россию подержанных иномарок, не понимают, что миллионы людей могут остаться без работы». И добавил про дальневосточников: «У них там лозунг “дайте спокойно умереть российскому автопрому”».

Сразу по окончании этих митингов руководство УАЗа сообщило об очередных увольнениях на предприятии. По этому поводу официальный профсоюз никаких акций протеста организовывать не стал.

Интересно, что власти, сознательно или бессознательно, пытаются придать конфликту такую форму, которая раскалывает страну и разрушает ее единство, тогда как протестующие, напротив, пытаются обращаться к общенациональной тематике, выходя за рамки локального, специфического интереса.

Почему власти ведут себя именно таким образом, понятно. Они выбирают меньшее зло. Раскол страны - несомненно плохо. Но при таком сценарии выиграть ситуацию можно. А потом под знаменем борьбы с «сепаратизмом» подавить недовольство на Дальнем Востоке. Многие поддержат: ведь развала России ни один здравомыслящий человек не хочет.

Однако уже сейчас очевидно, что события будут развиваться по другому сценарию.

Не только автомобили

По существу, решение правительства об автомобильных пошлинах и запретах превратилось в своего рода спусковой механизм для развертывания широкого кризиса, выходящего далеко за рамки конкретного вопроса. Власти открыли «ящик Пандоры»: разом всплыли и обострились все нерешенные проблемы, нашло выражение долго копившееся недовольство.

Люди были недовольны многим. Они были обижены, они даже в годы экономического успеха чувствовали себя униженными и недооцененными. Ни одна из причин этого раздражения, казалось бы, не была достаточной, чтобы спровоцировать людей на активные действия. Из этого же исходила и власть: побурчат на кухне и успокоятся. К тому же наряду с поводами для недовольства, в стране были и реальные достижения. Каковы их причины - цена на нефть или мудрость правящей администрации - несущественно. Важно, что у людей были основания не «раскачивать лодку», а достигнутое наконец относительное благополучие так или иначе ассоциировалось с первыми лицами власти, поддерживая рейтинг президента. Увы, экономический кризис резко изменил ситуацию. Успехи прошлых лет выглядят сейчас эфемерными, достижения - обратимыми. А поводы для недовольства остались и дополнились новыми.

Чем шире протест, тем масштабнее требования. Показателем являются резолюции, принятые в преддверии очередных акций во Владивостоке и Калининграде. Приведем их полностью.

Владивосток:

«МЫ, НАРОД РОССИИ, ТРЕБУЕМ:

1. ОТСТАВКУ ПРАВИТЕЛЬСТВА РФ

Мы требуем от Президента РФ Д.А. Медведева, как от нашего избранного народного представителя и Гаранта Конституции РФ, отставки антинародного Правительства РФ - Премьер-министра В.В. Путина и всего кабинета министров; назначения нового Премьер-министра и формирование нового кабинета министров, которые изменят внутренний курс государства на 180 градусов, повернувшись к народу лицом и защищая исключительно народные интересы; поставить под личный контроль вопрос исполнения всех нижеследующих требований.

2. СНИЖЕНИЯ ТАМОЖЕННЫХ ПОШЛИН

Мы требуем от нового Правительства РФ полной ликвидации каких бы то ни было заградительных таможенных пошлин на ввоз подержанных иномарок и спецтехники; снижения таможенных пошлин на ввоз иномарок и спецтехники до размера пошлины в 15% от их стоимости, запчастей и расходных материалов к ним - до размера пошлины в 5% от их стоимости; снижения таможенных пошлин на ввоз любых продуктов питания, одежды и обуви - до размера пошлины в 5% от их стоимости; полную ликвидацию каких бы то ни было дополнительных налогов и сборов на импорт автомобильной и специальной техники, продуктов питания, одежды и обуви.

3. НЕ ДОПУСТИТЬ ЗАПРЕЩЕНИЯ ПРАВОГО РУЛЯ

Мы требуем от нового Правительства РФ выступления его с законодательной инициативой в Парламент РФ на установления бессрочного моратория (запрета) на запрет автомобилей с правым рулем, как абсолютно ни в чем не уступающим другим автомобилям.

4. СНИЖЕНИЯ ЦЕН НА БЕНЗИН

Мы требуем от нового Правительства РФ установить жесточайший государственный контроль над ценами на горюче-смазочные материалы на конечном потребительском рынке; активно пресекать любые попытки монополистического сговора; установить итоговую стоимости бензина марки АИ-92 для конечных потребителей до 13 рублей за литр топлива, АИ-95 - до 15 рублей за литр, ДТ - до 14 рублей за литр.

5. НЕ ПОВЫШЕНИЯ КОММУНАЛЬНЫХ ТАРИФОВ

Мы требуем от нового Правительства РФ принять ряд необходимых мер в рамках установленными законом их полномочий по сдерживанию повышения коммунальных тарифов, замораживанию коммунальных тарифов на нынешнем уровне как минимум на 1 год.

6. ПОВЫШЕНИЯ ЗАРПЛАТЫ БЮДЖЕТНИКАМ

Мы требуем от нового Правительства РФ принять ряд необходимых мер по доведению минимального уровня заработных плат во всех государственных структурах, находящихся на полном или частичном финансировании из федерального бюджета, бюджета субъекта федерации и бюджета муниципального образования, не ниже 20 тысяч рублей с ежегодной индексацией соответствующей проценту инфляции.

7. ПОВЫШЕНИЯ ПЕНСИЙ ПЕНСИОНЕРАМ

Мы требуем от нового Правительства РФ принять ряд необходимых мер по доведению минимального размера пенсий каждого пенсионера не ниже 15 тысяч рублей с соответствующей индексацией на процент инфляции каждые 6 месяцев.

8. ОСТАНОВИТЬ ПОВАЛЬНОЕ УВОЛЬНЕНИЕ

Мы требуем от нового Правительства РФ оказать реальную финансовую и материальную поддержку малому и среднему предпринимательству, в том числе сельским и фермерским хозяйствам, создать необходимые условия для возникновения нового и развития уже существующего бизнеса - оказать помощь реальным рабочим местам и создать новые; поставить на контроль вопросы неправомерного увольнения работников по формальным основаниям.

9. СВОБОДЫ СЛОВА И СВОБОДЫ ИНФОРМАЦИИ

Мы требуем от нового Правительства РФ обеспечить независимое и общедоступное освещение средствами массовой информации внутренних проблем в стране, свободного доступа к такой информации; устранение какой бы то ни было политической цензуры; устранение каких бы то ни было преследований за свободомыслие и выражения своего оппозиционного политического мнения.

10. ОТМЕНЫ ОГРАНИЧЕНИЙ НАРОДНЫХ СОБРАНИЙ

Мы требуем от нового Правительства РФ выступить с законодательной инициативой принятия изменений ко всем правовым актам, которые как бы то ни было ограничивают народ в его праве на выражение его мнения через народное собрания, устраняющих все указанные ограничения.

11. БЛОКИРОВАНИЯ ПРИНЯТИЯ ИЗМЕНЕНИЙ В УК РФ

Мы требуем от нового Правительства РФ отменить законодательную инициативу предыдущего Правительства РФ в части изменений в УК РФ, затрагивающих нелегальное расширение понятия государственной измены, приведенной в ст. 275 УК РФ, нарушающее Международные Права Человека, в том числе закрепленные в Уставе ООН, в частности право Народа на самоопределение.

12. НЕПРИКОСНОВЕННОСТИ КОНСТИТУЦИИ РФ

Мы требуем от нового Правительства РФ выступить с законодательной инициативой об отмене изменений срока полномочий Президента и Парламента в Конституции РФ; с законодательной инициативой принятия поправки к Конституции РФ о недопустимости изменения Конституции какими бы то ни было путями, кроме как путем Всенародного Референдума.

13. СОКРАЩЕНИЯ АППАРАТА ЧИНОВНИКОВ

Мы требуем от нового Правительства РФ принять ряд необходимых мер по сокращению штата чиновников до необходимого минимума, тем самым сократить бесполезные растраты денежных средств в условиях жесткого кризиса и потратить сэкономленные средства на социальные нужды.

14. ПРИНЯТИЯ АНТИКОРРУПЦИОННЫХ МЕР

Мы требуем от Парламента РФ отменить решение, вынесенное главой комитета по конституционному законодательству Владимиром Плигиным, об отсрочке на год принятия пакета президентских законопроектов, направленных на борьбу с коррупцией; немедленно принять все законы этого пакета, чтобы не допустить беззакония коррупционеров в тяжелые годы экономического кризиса.

15. ВОЗВРАЩЕНИЯ ГРАФЫ «ПРОТИВ ВСЕХ» И ПОРОГА ЯВКИ

Мы требуем от Парламента РФ внести изменения в избирательное законодательство в части добавления в избирательный бюллетень каждого народного голосования, независимо от того, будь оно на уровне Федерации, Субъекта Федерации или муниципального образования, графу «против всех кандидатов»; возвращения порога явки избирателей на избирательные участки при проведения голосования уровнем выше 50% от общего числа избирателей.

16. ВЫБОРНОСТИ ГУБЕРНАТОРОВ

Мы требуем от Парламента РФ внести изменения в избирательное законодательство в части установления выборности должности губернатора и выбора его исключительно прямым народным голосованием».

А вот аналогичная резолюция из Калининграда: «РОССИЯНЕ!!! МЫ ОБРАЩАЕМСЯ К КАЖДОМУ ИЗ ВАС! В РОССИИ ИНТЕРЕСЫ ГОСУДАРСТВА И ИНТЕРЕСЫ НАРОДА НЕ СОВПАДАЮТ! ПРИЗВАННЫЕ ОБЕСПЕЧИВАТЬ НАШИ ИНТЕРЕСЫ ЛЮДИ, ПОЛЬЗУЯСЬ СВОИМ ПОЛОЖЕНИЕМ, ОБЕСПЕЧИВАЮТ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО СВОИ ИНТЕРЕСЫ! ХВАТИТ МОЛЧАТЬ И ТЕРПЕТЬ! ХВАТИТ ПОЗВОЛЯТЬ СЕБЯ ИСПОЛЬЗОВАТЬ! ХВАТИТ ЖДАТЬ ИСПОЛНЕНИЯ ОБЕЩАНИЙ ВЛАСТИ! МЫ ИМЕЕМ ПРАВО В СВОЕЙ СТРАНЕ НА ЗАЩИТУ СВОИХ ИНТЕРЕСОВ! УВЫ, ОТ ТЕХ, КТО ПРИЗВАН ИХ ЗАЩИЩАТЬ. МЫ НЕ ПРИНАДЛЕЖИМ НИ К КАКИМ ПОЛИТИЧЕСКИМ ПАРТИЯМ. МЫ ПРИЗЫВАЕМ НАРОД БОРОТЬСЯ ЗА СВОИ ПРАВА САМОСТОЯТЕЛЬНО. МЫ, НАРОД РОССИИ, ТРЕБУЕМ: 1. ОТСТАВКУ ПРАВИТЕЛЬСТВА РФ Мы требуем от Президента РФ Д.А. Медведева, как от нашего избранного народного представителя и Гаранта Конституции РФ, отставки антинародного Правительства РФ - Премьер-министра В.В. Путина и всего кабинета министров; назначения нового Премьер-министра и формирование нового кабинета министров, которые изменят внутренний курс государства на 180 градусов, повернувшись к народу лицом и защищая исключительно народные интересы; поставить под личный контроль вопрос исполнения всех нижеследующих требований. 2. СНИЖЕНИЯ ТАМОЖЕННЫХ ПОШЛИН Мы требуем от нового Правительства РФ полной ликвидации каких бы то ни было заградительных таможенных пошлин на ввоз подержанных иномарок и спецтехники; снижения таможенных пошлин на ввоз иномарок и спецтехники до размера пошлины в 15% от их стоимости, запчастей и расходных материалов к ним - до размера пошлины в 5% от их стоимости; снижения таможенных пошлин на ввоз любых продуктов питания, одежды и обуви - до размера пошлины в 5% от их стоимости; полную ликвидацию каких бы то ни было дополнительных налогов и сборов на импорт автомобильной и специальной техники, продуктов питания, одежды и обуви. 3. НЕ ДОПУСТИТЬ ЗАПРЕЩЕНИЯ ПРАВОГО РУЛЯ Мы требуем от нового Правительства РФ выступления его с законодательной инициативой в Парламент РФ на установления бессрочного моратория (запрета) на запрет автомобилей с правым рулем, как абсолютно ни в чем не уступающим другим автомобилям. 4. СНИЖЕНИЯ ЦЕН НА БЕНЗИН Мы требуем от нового Правительства РФ установить жесточайший государственный контроль над ценами на горюче-смазочные материалы на конечном потребительском рынке; активно пресекать любые попытки монополистического сговора; установить итоговую стоимости бензина марки АИ-92 для конечных потребителей до 13 рублей за литр топлива, АИ-95 - до 15 рублей за литр, ДТ - до 14 рублей за литр. 5. НЕДОПУЩЕНИЯ ПОВЫШЕНИЯ КОММУНАЛЬНЫХ ТАРИФОВ Мы требуем от нового Правительства РФ принять ряд необходимых мер в рамках установленными законом их полномочий по сдерживанию повышения коммунальных тарифов, замораживанию коммунальных тарифов на нынешнем уровне как минимум на 1 год». Владивостокская резолюция более подробна и является более обобщающей. Она в большей степени ориентирована на расширение социальной базы движения: интересы бюджетников и демократические права уже занимают в ней больше места, чем специфические требования автомобилистов. Правда, непонятно, как - не меняя социально-экономической системы - власть, даже если она пойдет навстречу протестующим, может «остановить увольнение» (видимо, описка, надо «увольнения»). Да и предлагаемые рецепты в условиях кризиса более чем наивны. Но, ставя вопрос о массовых увольнениях, авторы резолюции затрагивают интересы миллионов людей и подталкивают общество к серьезному разговору на эту тему. В перспективе - к серьезным преобразованиям. В этом плане калининградский текст отстает от дальневосточного. К тому же в нем более явно проглядывают следы рыночной идеологии, которая в условиях экономического кризиса не имеет перспективы. Однако общая тенденция та же самая. Мы видим стремительное расширение круга вопросов, вокруг которых идет борьба, и не менее стремительную политизацию, радикализацию движения. По существу, стихийно выдвинутая снизу программа «первой фазы» демократической революции. Не больше, не меньше. А что эта программа местами наивна и противоречива - так тут уж ничего не поделаешь. Таково состояние массового сознания. В процессе борьбы, по ходу событий, оно будет еще развиваться и дозревать. Для левых было бы крайне наивно и дико откладывать участие в событиях до тех пор, пока массы «дозреют» (кстати, если они сами дозреют, сами до всего дойдут, зачем вообще нужны левые?). Но идеологические проблемы левых - это в сегодняшней общественной ситуации все же вопрос второстепенный. А вот у правительства проблема куда более серьезная. Похоже, что на данный момент даже уступки по принятым ранее постановлениям волну не погасят. Перед властями дилемма: если упереться - есть риск, что движение будет развиваться дальше и становиться еще более радикальным; если пойти на уступки - создается прецедент. При каждом новом непопулярном решении власти будут разворачиваться все новые и новые протесты. А то, что власть обречена принимать непопулярные решения, уже очевидно. Собственная неолиберальная идеология и системная логика будут толкать ее именно в эту сторону. 19 декабря на совещании в Набережных Челнах правительство заняло двойственную позицию. С одной стороны, принятые решения явно свидетельствовали об озабоченности властей. Но с другой стороны, кризис воспринимается все еще как сугубо локальный, затрагивающий только Приморье. Премьер предложил дополнительно выделить федеральным органам исполнительной власти в 2009 году 12,5 млрд рублей на закупку новых автомобилей. Вспомнили, что «автопарк наших социальных отраслей, милиции, Минобороны, МЧС, требует дальнейшего обновления». Правда, нет никаких гарантий того, что, несмотря на все приказы и понукания, деньги будут затрачены именно на машины, произведенные у нас в стране. Снижения пошлин иномарки не будет. Зато в Приморье (и только в Приморье) будут бесплатно завозить «жигули» и другую продукцию отечественного автопрома. Правительство будет полностью компенсировать стоимость железнодорожной перевозки на Дальний Восток произведенных в РФ новых автомобилей. Как долго оно сможет это делать, вопрос особый: денег в бюджете на это все равно нет. Зато для жителей Сибири или Калининграда такое решение выглядит, мягко говоря, странным. Почему льготы только для Приморья? Потому что туда из Москвы ехать дольше или потому что там более активно протестовали? Вывод напрашивается - надо протестовать активнее. Чем все это кончится? Итак, восстание «среднего класса» превращается в массовый народный протест, охватывающий разные слои общества. Народное движение вырабатывает свой каталог требований, местами наивный и противоречивый, но отражающий социальный состав участников и идеологическое, культурное состояние общества. Народ в России все еще образованный, сформулировать политические претензии умеет, даже если, как утверждают владивостокские листовки, «акция стихийна и не имеет лидера». Протесты, инициированные автомобилистами, вступают в резонанс с выступлениями, никак с автомобильным кризисом не связанными. В столице Удмуртии начались стихийные перекрытия дорог после отмены социального проездного. Свердловские шахтеры требуют вернуть им долги по зарплате. В Перми разворачивается кампания за доступный общественный транспорт. То, что на определенном этапе не избежать реорганизации и даже отставки правительства, совершенно очевидно. Даже если бы этого не добивались протестующие, ясно, что ни одно правительство в мире не переживет крушения национального бюджета, а это крушение неизбежно в условиях кризиса и падающих цен на нефть. Годового бюджета хватит только до июля, максимум - до августа. Остатки ресурсов бывшего (теперь разделенного надвое) Стабилизационного фонда сгорят еще раньше, скорее всего - весной. В такой ситуации политический кризис неизбежен, что бы его ни породило - протесты снизу или разногласия сверху. Важно то, что одно накладывается на другое. Движение автомобилистов может стать катализатором куда более масштабных сдвигов. Об этом инстинктивно догадываются сами участники движения, об этом же догадывается и власть: именно потому события на Дальнем Востоке пытались на первых порах замалчивать. Но сейчас это уже невозможно. Мы находимся на пороге больших перемен. А люди, вышедшие на улицу, все в большей степени сознают себя народом, гражданами, участниками истории. Пожалуй, были правы авторы одного из текстов, размещенных на дальневосточном сайте: «Давайте напомним правительству, что “поход” на Тихом океане не только заканчивался, но может и начаться и поднять волну-цунами!» Действительно, волна поднимается. rabkor.ru

В 2008 ГОДУ ВВП РОССИИ СНИЗИЛСЯ

ВВП России по итогам 2008 года не вырос, а существенно сократился. К такому выводу пришли специалисты Центра экономических исследований Института глобализации и социальных движений (ИГСО). Согласно официальным оценкам, прирост ВВП составит по итогам года порядка 6%. По расчетам ЦЭИ ИГСО, реальный ВВП России должен быть зеркальным к декламируемому ВВП, то есть являться отрицательным.

Фигурирующие в официальной статистике данные по ВВП не отражают реальной картины в экономике. Они противоречат информации о масштабном падении промышленного производства в стране, снижении реальных доходов россиян и оттоке иностранных капиталов. «Государственные органы стремятся замаскировать ситуацию, провозглашая по итогам года рост ВВП и прогнозируя его на 2009 год. Рассуждения о замедлении экономического роста не имеют под собой основания. В экономике разворачивается полномасштабный спад», - говорит Борис Кагарлицкий, Директор ИГСО. Согласно его оценке, сделанный Министерством экономического развития прогноз 2,4% роста ВВП в 2009 году абсолютно нереален. Неверны также обещания снижения инфляции до 10-12% и 2,5% роста доходов населения.

По данным ЦЭИ ИГСО снижение объемов промышленного производства в стране должно составить по сравнению с декабрем 2007 года порядка 13%. Экспорт сырья из России за тот же период также сократился. Ощутимыми являются потери от снижения цен на все виды сырья. Продажи товаров на внутреннем рынке уменьшились не менее чем на 28-30%. «Прибыли компаний стремительно падают. Многие предприятия либо уже находятся на пороге банкротства, либо несут убытки. Инвестиционная активность в стране уменьшается. Из всех расчетных показателей ВВП увеличиваются только государственные расходы. В результате по итогам года должно констатироваться значительное падение ВВП», - отмечает Василий Колташов, руководитель Центра экономических исследований ИГСО. По его мнению, если качественных изменений в антикризисной политике не произойдет, в 2009 году ВВП продолжит снижаться. В результате, всего за год «съеденным» может оказаться весь прирост 1999-2007 годов.

Изменить ситуацию в экономике способен только переход к новой хозяйственной политике. Ее основой должны стать протекционизм, стимулирование потребления и регулирование. Государство обязано взять на себя жесткую управленческую роль в экономике. Оно должно не только ограничить банковский процент, но и определять, кто, сколько и в какие сроки должен производить, где, когда и как продавать. Необходимо создавать крупные государственные проекты, наращивать нерыночный сегмент: медицину, науку, образование, жилищную и инфраструктурную сферы. Требуется поднимать внутренний спрос. Стратегической задачей должна стать забота о внутреннем рынке.

Внешнего рынка для выгодного сбыта сырья больше нет. Старая схема экономики не работает, и не будет работать в прежнем виде никогда. Выжидательная антикризисная политика не препятствует спаду в экономике, а ведет лишь к холостому расходованию денежных ресурсов.

ОФИЦИАЛЬНАЯ СТАТИСТИКА НЕ ОТРАЖАЕТ РЕАЛЬНОЙ СИТУАЦИИ В ЭКОНОМИКЕ РОССИИ. ВСЕ ГОРАЗДО ХУЖЕ

Андрей Романов

Данные официальной статистики о ситуации в российской экономике не отражают реального положения дел. Как считают эксперты Центра экономических исследований Института глобализации и социальных движений (ИГСО), проводимая властями выжидательная антикризисная политика не препятствует спаду в экономике, а ведет лишь к холостому расходованию денежных ресурсов.

Аналитики ИГСО полагают, что фигурирующие в официальной статистике данные по ВВП противоречат информации о масштабном падении промышленного производства в стране, снижении реальных доходов россиян и оттоке иностранных капиталов. Согласно официальным оценкам, прирост ВВП составит по итогам года порядка 6%, однако на самом деле показатели должен быть зеркальными к декларируемым, то есть являться отрицательными.

«Государственные органы стремятся замаскировать ситуацию, провозглашая по итогам года рост ВВП и прогнозируя его на 2009 год. Рассуждения о замедлении экономического роста не имеют под собой основания. В экономике разворачивается полномасштабный спад», - считает директор ИГСО Борис Кагарлицкий.

Согласно его оценке, сделанный Министерством экономического развития прогноз 2,4% роста ВВП в 2009 году абсолютно нереален. Неверны также обещания снижения инфляции до 10-12% и 2,5% роста доходов населения.

По данным Центра экономических исследований ИГСО, снижение объемов промышленного производства в стране должно составить по сравнению с декабрем 2007 года порядка 13%. Экспорт сырья из России за тот же период также сократился. Ощутимыми являются потери от снижения цен на все виды сырья. Продажи товаров на внутреннем рынке уменьшились не менее чем на 28-30%.

«Прибыли компаний стремительно падают. Многие предприятия либо уже находятся на пороге банкротства, либо несут убытки. Инвестиционная активность в стране уменьшается. Из всех расчетных показателей ВВП увеличиваются только государственные расходы. В результате по итогам года должно констатироваться значительное падение ВВП», - отмечает руководитель Центра экономических исследований ИГСО Василий Колташов.

По его мнению, если качественных изменений в антикризисной политике не произойдет, в 2009 году ВВП продолжит снижаться. В результате, всего за год «съеденным» может оказаться весь прирост 1999-2007 годов.

По оценкам экспертов ИГСО, изменить ситуацию в экономике способен только переход к новой хозяйственной политике. Ее основой должны стать протекционизм, стимулирование потребления и регулирование.

Как считают в ИГСО, государство обязано взять на себя жесткую управленческую роль в экономике. Оно должно не только ограничить банковский процент, но и определять, кто, сколько и в какие сроки должен производить, где, когда и как продавать. Необходимо создавать крупные государственные проекты, наращивать нерыночный сегмент: медицину, науку, образование, жилищную и инфраструктурную сферы. Требуется поднимать внутренний спрос. Стратегической задачей должна стать забота о внутреннем рынке.

«Внешнего рынка для выгодного сбыта сырья больше нет. Старая схема экономики не работает, и не будет работать в прежнем виде никогда. Выжидательная антикризисная политика не препятствует спаду в экономике, а ведет лишь к холостому расходованию денежных ресурсов», - считают в ИГСО.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

КАК ПОДЕЛИТЬ ТОЩИХ КОРОВ?

Проблема правительства в том, что, защищая внутренний рынок, оно не решается отказаться от догм либеральной экономики, в результате чего его собственные меры рискуют оказаться не слишком эффективными.

Главной новостью предновогоднего времени стали у нас протесты, вызванные решением правительства о новых пошлинах на подержанные иномарки и предстоящим запретом на ввоз японских машин с правым рулем.

В связи с экономическим кризисом протестов и волнений ожидали практически все. Но вот тема, вокруг которой разразился конфликт, оказалась для многих несколько неожиданной. Значительная часть прессы и аналитиков на первых порах вообще не придали происходящему особого значения, тем более что противостояние разворачивалось постепенно, недовольство нарастало, вылившись 21 декабря в столкновение между властью и протестующими. Власть действовала жестко, протесты были пресечены. Вопрос в том, является ли произошедшее в воскресенье концом сюжета или только его началом?

«Решение правительства вызвало оживленную дискуссию не только среди тех, кого оно непосредственно затронуло»Разумеется, решение правительства вызвало оживленную дискуссию не только среди тех, кого оно непосредственно затронуло. Власть с помощью протекционистских мер, кстати, временных, на 9 месяцев, пытается спасти отечественное автомобильное производство, которое переживает нелегкие времена (как, впрочем, и в других странах, включая США).

С чисто экономической точки зрения аргументы могут выдвигаться как за новые пошлины, так и против них. В принципе, ввозные пошлины и так довольно высоки, а рынок подержанных машин отличается от рынка новых автомобилей. В условиях кризиса спрос падать будет и там, и тут. Однако правительство опасается, что снижение покупательной способности может привести к тому, что часть автомобилистов, не имея возможности купить новую машину, пересядет на подержанные. Другое дело, что если подержанные, в свою очередь, подорожают, а новые модели радикально не подешевеют, то наш воображаемый герой рискует остаться совсем «безлошадным». С другой стороны, рост цен на подержанные машины создает надежду, что кто-то предпочтет им новинки отечественного автопрома. Тут, однако, опять дело в цене. Отечественный автопром сегодня - это уже не только советские гиганты ВАЗ, ГАЗ и УАЗ, но и заводы, построенные или реконструированные транснациональными компаниями: «Форд», «Хенде», «Тойота», «Рено» и т. д. Проблема в том, что новые автомобили этой категории хоть и дешевле импортных, но всё равно существенно дороже подержанных. В одной ценовой категории с ввозными подержанными иномарками остаются только привычные «Жигули», на которые водители, привыкшие к более современным моделям, пересядут вряд ли. На мой взгляд, в краткосрочной перспективе от принятого решения выиграют лишь продавцы подержанных иномарок, которые были произведены в России либо завезены в страну до 1 января 2009 года. На их цене новые пошлины не скажутся. Но общая тенденция подорожания на рынке подержанных автомобилей всё же даст о себе знать. В итоге продавцы смогут извлечь выгоду из происходящего, несмотря на то что их машины всё равно будут дешевле тех, что завезены в январе.

Однако главный вопрос, который нужно обсуждать, касается не краткосрочного эффекта принятых мер, а протекционизма как такового. Либеральная экономическая философия, которой нас потчевали на протяжении последних двадцати лет (начиная ещё с позднего советского времени) заведомо объявляет любой протекционизм вредным и неэффективным. Напротив, экономическая история говорит, что это не всегда так, а если честно, то почти всегда не так. Большинство стран, переживших экономическое чудо - бурный рост промышленного производства, жизненного уровня и одновременную техническую модернизацию (начиная от США и Германии в XIX столетии, кончая Японией, Кореей, Китаем и той же послевоенной Германией в ХХ веке), в той или иной мере прибегали к протекционистским мерам. Успешное развитие русской промышленности на рубеже XIX и ХХ веков тоже опиралось на протекционизм, причем куда более жесткий, нежели на Западе. Про советский период мы уже и не говорим. Хотя почему? Всё-таки именно советская командная экономика привела к созданию мощной промышленности с собственной ресурсной и технологической базой.

В условиях кризиса протекционизм неизбежен, другое дело, какие конкретно меры должны быть приняты и в какой форме, чтобы достигнуть эффекта. Однако сам по себе протекционизм, понимаемый в узком смысле, проблемы действительно не решит. И дело не в либеральных сетованиях по поводу покушений на «свободу» рынка, а в том, что протекционистские меры являются условием для преодоления кризиса необходимым, но недостаточным. Протекционизм работает, если одновременно проводится социальная политика, направленная на повышение жизненного уровня населения, и разворачиваются массированные комплексные инвестиции в отечественную промышленность. Если хотя бы один элемент этой триады отсутствует, то не получится ничего.

Проблема правительства в том, что, защищая внутренний рынок, оно не решается отказаться от догм либеральной экономики, в результате чего его собственные меры рискуют оказываются не слишком эффективными. Пока одна часть кабинета министров разрабатывает меры по спасению отечественного автопрома, другая часть кабинета занята переговорами со Всемирной торговой организацией, хотя прекрасно понятно, что вступление в ВТО сведет на нет большую часть усилий по защите внутреннего рынка.

Впрочем, если мелкие бизнесмены в Приморье, живущие за счет импорта подержанных «японцев», надеются, что вступление в ВТО решит их проблемы, они тоже ошибаются, причем роковым образом. Формально, конечно, снижение пошлин соответствует «духу» ВТО. Но одно дело - «дух», а другое - реальная практика и нормы. ВТО защищает интересы не мелких импортеров, а крупных экспортеров. Практика этой организации допускает, что страна может вводить у себя те или иные меры, не соответствующие правилам организации, если никто не инициирует рассмотрение претензий. А инициировать подобные разбирательства могут лишь государства и крупные корпорации. Вопрос: какое государство будет инициировать дело по защите интересов мелких бизнесменов и покупателей подержанных автомобилей в российском Приморье? Может быть, Япония? Но она будет заботиться о том, чтобы продвинуть на российский рынок новенькие «Тойоты». Если Россия вступит в ВТО и перейдет на соответствующий торговый режим, то это, скорее всего, разом прикончит и отечественный автопром, и бизнес перегонщиков. Другое дело, что эту плачевную перспективу учли даже отечественные переговорщики: наши автопроизводители выговорили себе семилетнюю отсрочку. У них, как мы знаем, есть сильное лобби. А вот интересы водителей праворульных «японцев» никто перед ВТО лоббировать не будет.

Беда в том, что в России есть множество производств, отраслей и сфер деятельности, чьи интересы тоже не представлены сильным лобби. Так что их вступление в ВТО заденет в полной мере. И суммарные потери рабочих мест могут оказаться не менее, а быть может, даже более значительными, чем могли бы иметь место в автопроме, не будь он должным образом защищен. Короче говоря, правительство стоит перед дилеммой: либо защищать внутренний рынок и отечественное производство, отказываясь от вступления в ВТО и других либеральных экономических начинаний, либо наоборот, обречь на неэффективность все свои протекционистские меры. Нельзя проводить две противоположные политики одновременно. Надо выбирать. И выбор надо сделать очень быстро - времени практически не осталось.

Непоследовательность чревата не только экономическими, но и политическими проблемами, по сравнению с которыми неприятности в Приморье покажутся легким недомоганием. В этом случае власти будут вызывать недовольство одновременно в разных социальных и идеологических группах - в одних либеральными мерами, недостатком заботы об отечественной промышленности и рынке, в других - протекционистскими мерами, находящимися в противоречии с либеральной доктриной, а третьи будут недовольны оттого, что ни те, ни другие меры не приводят к обещанным результатам.

В этом плане события в Приморье и их отголосок в других регионах России демонстрируют определенную политическую модель, которая может воспроизводиться снова и снова. Правительство по сравнению с прежними годами находится в качественно новой ситуации. На протяжении 2000-2007 годов у власти была возможность удовлетворять одновременно различные лоббистские группы и социальные интересы, в том числе даже противоречивые. Ресурсов было достаточно, чтобы хватило и работодателям на прибыль, и работникам на зарплату, чтобы средства шли на развитие внутреннего рынка, но чтобы не пострадали импортеры. Масштаб нефтяных доходов покрывал всё, давая возможность поддерживать промышленный рост и рост потребления с помощью очень умеренного протекционизма, который к тому же имел место далеко не во всех отраслях (тот же автопром, сельское хозяйство, банковская сфера). В общем, были довольны все.

Новая ситуация заставляет постоянно делать выбор. И удовлетворяя одних, власть провоцирует недовольство других. Пряников сладких опять стало недоставать.

Именно сейчас становится ясно, насколько безумной и расточительной была политика Минфина на протяжении предыдущих пяти-семи лет. Алексей Кудрин любит сравнивать себя с библейским Иосифом, который, как известно, провел семь лет, прошедших под знаком «тучных коров», накапливая зерно для борьбы с будущим неурожаем. Но Иосиф был у фараона не министром финансов, а министром продовольствия. И накапливал он материальные средства к существованию, а не обесценивающиеся бумажки и долговые обязательства. Если бы в годы экономического подъема средства были вложены в развитие экономики Приморья, если бы там возникло в государственном секторе множество новых, хорошо оплачиваемых и эффективных рабочих мест, если бы разговор о сборке японских автомобилей с правильным левым рулем завели бы не сейчас, а лет пять назад, если бы правительство само инициировало создание подобного завода, инвестировав в него средства, а заодно озаботилось бы организацией отечественного производства качественных комплектующих (например, надежной автомобильной резины)… В общем, понятно. Любой кризис в Приморье, даже если бы и разразился, был бы куда менее серьезным и опасным.

Но что сделано, то сделано. Прошлого не воротишь. Будущее покажет, способны ли наши чиновники сделать необходимые выводы из собственного опыта. А главное - смогут ли они сделать это своевременно.

ПОБЕДА ДАЛЬНЕВОСТОЧНИКОВ

Организаторы и участники протеста на Дальнем Востоке одержали победу. Нет, они не добились отмены новых пошлин на подержанные иномарки или разрешения на ввоз праворульных японских автомобилей. Они добились гораздо большего, вызвав по всей стране волну сочувствия к своему делу и неприязни к тем, властям, учинившим жестокую расправу над мирной демонстрацией. В ходе разгона досталось и журналистам, причем наряду с оппозиционерами пострадали сотрудники проправительственных изданий. Элементарная профессиональная солидарность мешает теперь этим изданиям скрывать и приукрашивать произошедшие безобразия. Даже неизменно лояльная по отношению к начальству «Комсомольская правда» высказалась весьма резко:

«В понедельник во Владивосток полетели слова поддержки со всей страны. И “неуважуха” властям. Ведь в некоторых из этих городов все было совсем по-другому: людям дали высказаться, для чего выделили площадку, подогнали машины с громкоговорителями, а ОМОН не избивал мирных граждан, а действительно охранял порядок.

Владивосток почувствовал разницу отбитыми почками, переломами, ссадинами. Еще до повышения таможенных пошлин на иномарки. О них в понедельник и не вспоминали» (КП, 23.12.08).

Разумеется, автор этого текста лукавит, противопоставляя бесчинства ОМОНа во Владивостоке благостному поведению стражей порядка в других городах, переводя стрелки на местные власти. Хорошо известно, что местная милиция не проявляла особого энтузиазма по поводу предстоящего разгона протестующих, так что действовал подмосковный и хабаровский ОМОН. Кто бы его в Приморье завез без указания центрального правительства?

Сценарий дальнейших событий можно предсказать без особого труда. Даже если волнения в Приморье и других регионах несколько спадут в связи с новогодними каникулами, по окончании паузы можно ожидать нового всплеска. Движение радикализируется, расширяется. Эскалация напряженности неизбежна. Тем более, что появляются и новые поводы для протеста. Если раньше речь шла об интересах автомобилистов и перегонщиков, затронутых новыми пошлинами и запретами (перегонка японских машин обеспечивает десятки тысяч рабочих мест на Дальнем Востоке и в Сибири), то сегодня к ним присоединяются люди, требующие прекратить реформу ЖКХ, повысить зарплаты бюджетникам и пенсии. Движение как магнит притягивает всех, недовольных властью. Неудивительно, что требование отмены пошлин уже сейчас сменяется призывом к отставке правительства. Организаторы первых акций были куда более умеренными и осторожными. Но ситуация понемногу выходит из-под контроля. Масла в огонь подлили чиновники, которые уже успели обозвать протестующих «жуликами», и проправительственные эксперты глубокомысленно, заявившие, что за выступлениями на Дальнем Востоке стоит то ли мафия, то ли какие-то еще темные силы. Как говорилось в каком-то рекламном ролике прошлого десятилетия, иногда лучше жевать, чем говорить…

Возможно, у кого-то из чиновников после разгона демонстрации во Владивостоке возникла иллюзия победы. Мол, мы им показали! Будут знать, кто в доме хозяин! Но иллюзия эта вряд ли продержится дольше конца января.

В основе просчетов правительства лежит изначальная ошибка, когда проблему оценили как сугубо локальную, дальневосточную. Отсюда, кстати, и странное решение относительно субсидий, предназначенных для доставки новых отечественных автомобилей. У населения Сибири оно вряд ли вызвало большой энтузиазм: им-то никто ничего не субсидирует. На практике, впрочем, и это решение выполнено не будет. В бюджете денег нет, валютные резервы стремительно иссякают.

Вряд ли в правительстве хорошо понимают, как выполнить хотя бы часть данных обещаний. И тем более там еще не осознали, что вопрос давно уже не об автомобилях и не о пошлинах. Митинги и протесты, которые 21 декабря происходили по всей стране, показали, что «дальневосточный вирус» стремительно распространяется. Для разгона волнений во Владивостоке пришлось использовать ОМОН из Подмосковья и Хабаровска. Хватит ли в случае чего сил на поддержание порядка в Хабаровске и Подмосковье?

Чиновники сами неуклонно повышают ставки, способствуя эскалации конфликта и его политизации. К тому же действия правительства придали второе дыхание еде живой либеральной оппозиции. Проморгав выступления автовладельцев на первом этапе (слишком заняты были очередным «маршем несогласных»), оппозиционные либералы и их средства массовой информации сейчас делают ставку на новое движение. Волна социального протеста должна, по замыслу оппозиции, поднять их и забросить прямехонько в Кремль, на худой конец - в Белый дом. Правда, чтобы достичь этой цели, надо быть очень искусным серфером. Если неумело кататься на большой волне, то шмякнуть может так, что мало не покажется. Но пока оппозиция полна надежд и иллюзий, хотя еще месяц назад казалось, что надеяться не на что. В свою очередь, протестующие готовы принять помощь, даже если не слишком симпатизируют оппозиционерам. В условиях обостряющегося конфликта и усиливающегося давления правоохранительных органов организаторы протестов готовы принять помощь практически от кого угодно. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней: к движению тянутся различные фашистские и националистические группировки. Конечно, положение у них немного двусмысленное: зачем поддерживать людей, которые ездят на иноземных машинах? Но идеологи как-нибудь извернутся. Если покопаться, «жигули» - тоже машина иностранного происхождения, детище итальянских макаронников, инженеров «Фиата».

Вряд ли, однако, националистам удастся сорвать большой куш. Они опоздали даже по отношению к либералам. В движении уже сложился определенный баланс сил. Все политические группы, примкнувшие к протестам, будут дружно стремиться ограничить влияние националистов. Зачем лишние конкуренты?

Так или иначе, но движение, начавшееся с выступлений автомобилистов, не подавлено и не разгромлено. У него есть время, чтобы реорганизоваться. Тем более что новые пошлины вступают в силу только к середине января. К тому времени по стране повсюду пройдет повышение коммунальных тарифов. В декабре требование остановить грабительскую реформу ЖКХ выдвигалось участниками акций скорее как попытка привлечь к себе симпатии более широких слоев общества. Но к январю все будет уже по-другому. Если соединятся протесты, вызванные различными поводами, властям не позавидуешь.

С демонстрациями пенсионеров в 2005 году удалось справиться потому, что в стране был экономический подъем. Сегодня у нас спад. Начинаются массовые увольнения. Они касаются не только «белых воротничков», но и металлургов и тех же рабочих автозаводов. На январь прогнозируют очередную волну увольнений - об этом говорят даже в «Единой России».

Для власти единственный способ остановить процесс - это своевременно пойти на уступки. Именно так поступили в 2005 году. Когда уступки были сделаны, движение пошло на спад, а его радикальная часть почти сразу оказалась изолированной. Беда лишь в том, что правительство уже упустило момент. Уступки должны быть сделаны до того, как движение консолидировалось и набрало силу. Такая возможность была - во время заседания правительства в Набережных Челнах. Тогда многие ждали отмены или уменьшения новых пошлин. Этого не сделали. И, скорее всего, именно тогда было отдано распоряжение силам правопорядка жестко подавить протесты во Владивостоке.

Власти проявили твердость. Но что лежит в основе их решения? Уверенность в своих силах или элементарная недооценка ситуации? Не имея контроля над ходом игры, рискованно повышать ставки. А власть сегодня делает именно это.

ВЫБИРАТЬ ГУБЕРНАТОРОВ БУДЕТ «ЕДИНАЯ РОССИЯ»

Предлагаемый «Единой Россией» новый порядок выбора губернаторов так же забавен и несообразен, как и многие другие новации нашей «управляемой демократии». В том, что партия, имеющая большинство в Законодательном Собрании, выдвигает губернатора, вроде бы нет ничего странного. Разве не так, например, в Германии? Тем более, что кандидатура всё равно должна утверждаться собранием. Но если это кандидат победившей партии, то почему их должно быть аж целых три? Иными словами выбирает всё же президент. И всё равно выборы. Просто электорат сокращается до одного человека на всю страну. Очень забавная форма демократии.

С другой стороны, конечно, можно трактовать подобную процедуру как возможность для потенциального перераспределения власти между Путиным и Медведевым. Но пока Путин остается на посту премьера, ему не до региональных разборок. Всё равно кандидатов он будет только утверждать, а не подбирать. Подбором будет заниматься аппарат ЕР, вот он действительно укрепляется. Опять же получаются выборы. Только двухступенчатые. На праймериз голосует Путин (причем не в качестве премьера, а в качестве политика-индивидуала), а на итоговых выборах уже Медведев, но в качестве президента.

Если же Путин потеряет пост премьера, то подобный политический инструмент ему может быть более интересен, хотя не думаю, что в этот момент он станет активно заниматься региональными проблемами. И вообще, откуда такая уверенность, что «Единая Россия» в нынешней её форме переживет 2009 год? У меня, во всяком случае, такой уверенности нет.

kommentarii.ru

ПЕЧАЛЬНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ ПОБЕДЫ

Выступления недовольных пошлинами автомобилистов Приморья были подавлены с вполне предсказуемой, но тем не менее скандальной жестокостью. События развиваются в соответствии с привычной и неизменной логикой политической эскалации. С одной стороны, протестующие радикализируются и политизируются. Движение расширяется. Сначала выходили на демонстрации автомобилисты и перегонщики, недовольные новыми пошлинами и запретами (напомним, что перегонка японских машин обеспечивает в Сибири и на Дальнем Востоке десятки тысяч рабочих мест). Затем к ним присоединились те, кто требовал прекратить реформу ЖКХ и вообще все недовольные властью. Соответственно, требование отмены правительственного решения сменилось призывом к отставке самого правительства. Это, кстати, шокировало некоторых из первоначальных инициаторов протеста, которые жаловались на политизацию движения. В свою очередь представители власти начали обзывать организаторов протеста «жуликами», а прикормленные начальством эксперты выступили с глубокомысленным анализом, доказывая, что за выступлениями на Дальнем Востоке стоит мафия или какие-то ещё темные силы, пытающиеся дестабилизировать ситуацию.

Легко догадаться, какими будут последствия.

Жесткий разгон акции протеста во Владивостоке, возможно, на некоторое время создаст иллюзию победы. Тем более, что приближается Новый год. Люди хоть на какое-то время успокоятся. Однако заявление о том, что доставка изделий отечественного автопрома в Приморье отныне будет субсидироваться государством не могло не вызвать недоумения и обиды у населения Сибири, где существуют совершенно такие же проблемы. Между тем митинги и протесты происходили по всей стране, причем видно, что число их участников растет. То, что для разгона волнений во Владивостоке пришлось использовать ОМОН из Подмосковья и Хабаровска - показательно. В условиях, когда недовольство охватывает всю страну, надежных формирований может просто не хватить.

Правительственные чиновники, похоже, не сознают, что они сами неуклонно повышают ставки и сами способствуют политизации протеста. Больше того, именно действия правительства придали второе дыхание почти уже разложившейся либеральной оппозиции, которая теперь нашла свою тему, поддерживая выступления автовладельцев. В свою очередь, далеко не все протестующие симпатизируют оппозиционерам, но в условиях обостряющегося конфликта и усиливающегося давления со стороны правоохранительных органов они готовы принять помощь практически от кого угодно. К счастью, фашистские и националистические группировки этой ситуацией воспользоваться не смогли. Да и странно было бы для них с точки зрения идеологической поддерживать людей, которые ездят на иноземных машинах. Хотя, если покопаться, «Жигули» тоже машина иностранного происхождения, детище итальянского «Фиата».

Националисты в данном раскладе проиграли необратимо, ибо в движении сложился определенный баланс сил и все политические группы, примкнувшие к протестам, будут дружно стремиться не допустить их участия в последующих событиях. Однако для власти это окажется малым утешением в январе, когда протесты возобновятся - с новой силой, на более широкой общественной основе. Движение автомобилистов отнюдь не подавлено и не разгромлено. К тому же у него есть время, чтобы реорганизоваться, - новые пошлины вступают в силу только к середине января. А к этому времени по всем регионам прокатится волна повышения коммунальных тарифов. Если в декабре требование прекратить грабительскую реформу ЖКХ выдвигалось участниками акций скорее как попытка привлечь к себе симпатии более широких слоев населения, то в январе станет возможным реальное соединение двух протестов. О том, чем чревато массовое недовольство социальной политикой, можно судить по демонстрациям 2005 года. Но тогда в стране был экономический подъем, а сегодня спад. И массовые увольнения ещё только начинаются. Причем это не только увольнения «белых воротничков», но и сокращения численности рабочих металлургов. Сами власти прогнозируют на январь очередную волну увольнений - вряд ли это будет способствовать социальному миру.

Политизация протестов, раз начавшаяся, будет продолжаться. Единственный способ остановить процесс - своевременно пойти на уступки. Опыт 2005 года в этом плане тоже показателен. Как только уступки были сделаны, движение пошло на спад, а его радикальная часть быстро оказалась изолированной, многие лидеры, выводившие тысячи людей на митинги, вдруг оказались генералами без армий. Но уступки должны быть своевременными, они должны быть сделаны до того, как движение консолидировалось и набрало силу. Такая возможность у правительства была - во время заседания в Набережных Челнах, от которого ждали именно этого. Увы, вместо компромисса власть предложила список дорогостоящих и сомнительных мер. А органам правопорядка именно тогда, видимо, был дан приказ задавить движение. Сделав это, власти, скорее всего, перешли «точку невозврата». Теперь, даже если уступки всё же будут сделаны, этим лавинообразное развитие событий уже не остановишь.

Решив не уступать протестующим, правительство явно хотело продемонстрировать свою стойкость и «крутизну». Нас не запугаешь протестами и маршами, говорят нам чиновники. Мы сами кого угодно запугаем.

Только не исключено, подобная твердость опирается не на подлинную уверенность в своих силах, а на элементарную недооценку ситуации. Не имея контроля над ходом игры, рискованно повышать ставки. А правительство сегодня делает именно это.

Специально для «Евразийского Дома»

РОССИЙСКОЙ ЭКОНОМИКЕ НУЖНО ГОТОВИТЬСЯ К ХУДШЕМУ

Инна Сергеева:

Прогноз роста ВВП по итогам 2008 года в правительстве снизили с 6,8 до 6%, ожидаемый рост промпроизводства - с 4,7 до 1,9%. Резкий спад в промышленности наступил в ноябре - более 10%. Эксперты полагают, что снижение ВВП в ноябре может составить 1,5-2%, дальше будет только спад с небольшим ростом в декабре благодаря предпраздничным покупкам. По мнению аналитиков, ожидаемое сокращение и внешнего, и внутреннего спроса может составить до 7%.

Несколько дней назад заместитель главы Минэкономразвития (МЭР) Андрей Клепач заявил, что российская экономика вступила в период рецессии (спад производства, характеризующийся нулевым ростом валового национального продукта или его падением).

«Рецессия в России уже началась, и, боюсь, двумя кварталами она не закончится»,- сказал Клепач.

Выступление Клепача вызвало двоякую реакцию у чиновников. Его коллега из МЭР заявил газете «Ведомости», что одной своей фразой Клепач кардинально изменил отношение к кризису. «Раньше кризис официально считался мировым, а сейчас у нас появилась рецессия, чувствуете разницу?.. Теперь любые жесткие решения, принятые правительством для предотвращения кризиса, будут понятны и обоснованны»,- объясняет сотрудник аппарата правительства.

А пресс-секретарь премьер-министра Дмитрий Песков упрекнул Клепача в некорректности:

«В ноябре действительно наметился спад экономики. В обозримой перспективе рецессии в России не будет, и сейчас нет основания для использования этого термина».

С этим согласился и президент Сбербанка Герман Греф: «Неправильно говорить, что наступила рецессия, у нас бывали периоды, когда целый квартал были нулевые или отрицательные темпы роста экономики. Нужен более продолжительный период времени, допустим, два квартала. Если восстановится цена на нефть, если даже более-менее восстановится спрос на металлы, положительные темпы роста сохранятся, а это уже не рецессия. Важно, какой будет курсовая политика стран, что будет с долларом, насколько быстро будет оживать американская экономика».

На самом деле разногласия по оценке ситуации - примечательная иллюстрация текущего момента. В правительстве реально не знают, чего ожидать. Власти буквально запутались в прогнозах.

Согласно данным Росстата, отраслевая структура ВВП России в 2007 году выглядела так:

торговля - 20,6%; обрабатывающие производства - 19%; операции с недвижимостью, аренда - 10,4%; добыча полезных ископаемых - 10,4%; транспорт и связь - 9,4%; строительство - 5,9%; госуправление, обязательное соцобеспечение - 5,3%; финансовая деятельность - 4,8%; сельское и лесное хозяйство - 4,5%; здравоохранение - 3,4%; производство и распределение электроэнергии, газа и воды - 3,1%; образование - 2,8%; предоставление прочих коммунальных, социальных, персональных услуг - 1,9%; гостиницы, рестораны - 0,9%; рыболовство - 0,3%; косвенно измеряемые услуги финансового посредничества - минус 2,73%.

Уже сегодня известно, что под основной удар кризиса попали: торговля, обрабатывающие производства, операции с недвижимостью, добыча полезных ископаемых, строительство, финансовая деятельность. То есть сферы экономики, совокупно дающие 71,2% ВВП страны! Так что, вероятно, нам стоит готовиться к худшему, несмотря на разную оценку ситуации чиновниками.

Понятно, что в правительстве и профильных министерствах работают не дельфийские оракулы, а живые люди, которые могут ошибаться. Однако эти ошибки обходятся российской экономике очень дорого.

Благодаря обилию некомпетентных оценок Россия оказалась в предельно проигрышном положении, считают эксперты Института глобализации и социальных движений (ИГСО). «Признаки развивающегося уже экономического кризиса в экспертном сообществе разглядели единицы. Все остальные хором твердили, что нам ничего не угрожает. Еще более абсурдно звучали повсеместные уверения экспертов в том, что Россия только выиграет от глобальной нестабильности в экономике»,- отмечает директор ИГСО Борис Кагарлицкий. По его словам, в проигрыше оказались все, кто поверил в полезность кризиса для национального хозяйства и ведущих отраслей. Сегодняшние потери предприятий - в значительной мере следствие ошибочных стратегий, основанных на абсолютно неверном анализе ситуации.

Руководитель Центра экономических исследований ИГСО Василий Колташов разделяет просчеты в общем (макроэкономическом) и частном (отраслевом) анализе. «В первой половине 2008 года мы наблюдали почти тотальные просчеты в оценке ситуации в мировой экономике. Особенно вопиющей выглядит некомпетентность аналитиков, близких к правительству. Вторая половина года принесла ясность относительно частного понимания ситуации. Картина оказалась еще хуже»,- говорит он. Ключевое для российской экономики падение цен на нефть не смог предсказать почти никто.

Сегодня очевидно, что в правительстве запаздывают в оценке реальной ситуации - с этим иной раз даже лучше справляются журналисты. Инерция успехов первого полугодия приятнее глазу чиновников, чем ужасная действительность.

Другая ошибка - пораженческая стратегия увязывать кризис с внешними обстоятельствами. До тех пор пока власти будут считать, что во всем виноваты США и мировые тенденции, мы будем «хлебать» кризис по полной программе.

Третья - пожалуй, самая серьезная проблема - абсолютный нигилизм всех слоев населения к власти. Пока правительство будет повторять мантры вроде «сокращений не будет, девальвации не будет, инфляции не будет, рецессии не будет», а в это время все это как раз очень даже будет, ни о каком доверии к действиям и словам высокопоставленных чиновников речи идти не может.

km.ru

ЕВРОПА И РОССИЯ, БРОСИВШИЕСЯ ИЗ-ЗА КРИЗИСА ВЫДВОРЯТЬ ГАСТАРБАЙТЕРОВ, УЖЕ СТОЛКНУЛИСЬ С ПРОБЛЕМАМИ

Власти разных стран мира предсказывают, что в ближайшее время может начаться активное перемещение трудовых мигрантов. В связи с этим Международная организация по миграции (IOM) в докладе за 2008 год призывает Запад прекратить ужесточение правил приема гастарбайтеров. Людям надо где-то зарабатывать деньги и кормить свои семьи, пишут «Новые известия».

Эта проблема не обошла и Россию, которая занимает второе после США место в мире по числу трудовых мигрантов. Премьер Владимир Путин разрешил сократить квоту на прием мигрантов на 50%. Эти меры, как полагают эксперты, вызовут особое беспокойство в таких странах, как Таджикистан и Киргизия, которые сильно зависят от денежных переводов из России.

По данным правительства, в России сейчас более 10 млн трудовых мигрантов. ООН называет другое число - 12,1 млн. Сколько бы их ни было, кабинет министров, когда кризис в стране только начинал ощущаться, утвердил план привлечения в 2009 году 3,97 млн гастарбайтеров. Но потом чиновники подумали и решили сократить их количество вдвое.

Часть гастарбайтеров стала возвращаться домой, часть об этом задумывается. Однако эксперты утверждают: без приезжих стране не обойтись даже в эпоху кризиса. Как сообщил директор Института глобализации и социальных движений Борис Кагарлицкий, «сегодня значительная часть мигрантов продолжает работать, и их труд востребован». «Остается масса плановых работ, которые до конца следующего лета будут выполняться, ведь деньги на них выделены еще в прошлом году. Но неизвестно, что будет после августа 2009-го, будет ли выделяться плановый бюджет», - рассказал эксперт.

По его словам, «возможно, начнется перераспределение миграционного потока внутри страны. Киргизы, конечно, как работали дворниками, так и будут, но многих из них «сократят». Он напомнил, что есть и другая сторона проблемы: «От двух третей до трех четвертей денег, которые мигранты зарабатывают, они временно хранят в российских банках, накапливая, например, на строительство дома на родине. Мы хотим, чтобы гастарбайтеры уехали, но не хотим, чтобы они забрали свои деньги из нашей экономики».

В Испании от гастарбайтеров решили откупиться двухлетней зарплатой

Во многом с теми же проблемами столкнулись страны Западной Европы. Например, испанские парламентарии придумали для мигрантов специальный план «добровольного возвращения». Схема проста: отработавший свое гастарбайтер получает от работодателя сумму, которая эквивалентна оплате труда в течение двух лет. Сумму эту, подчеркнем, дает работодателю государство, но при одном условии: мигрант, отправляясь на родину, должен пообещать, что не вернется на заработки в ближайшие три года. В среднем, размер подобного «аванса» достигает 40 тысяч долларов. Испанское правительство рассчитывает, что на такое предложение откликнется около 100 тысяч иностранных работников.

Всего в стране насчитывается 5 млн мигрантов, и сейчас на юге Испании в разгаре сезон сбора урожая маслин, так что рабочие руки объективно нужны. Но власти думают не о сегодняшнем дне, а о завтрашнем. С приостановленных из-за кризиса строек приезжие ринулись в сельскохозяйственные районы страны. Но местные жители не привыкли к наплыву безработных иностранцев. Теперь на андалузских вокзалах вместе с традиционными надписями «Добро пожаловать» в глаза бросаются объявления о том, что «работники на сбор урожая больше не требуются».

В Великобритании без гастарбайтеров некому работать в домах для престарелых

В Великобритании - свои парадоксы. Желающих приехать туда на заработки всегда было много. Но с началом кризиса тысячи мигрантов из Восточной Европы (прежде всего Польши и Прибалтики) стали возвращаться домой. Однако в ноябре, когда финансовые проблемы ударили и по их странам, многие пожелали «реинтегрироваться» на Туманном Альбионе.

Но не тут-то было. Лондон ввел балльную систему для приема гастарбайтеров. Баллы начисляются за образование, предыдущий опыт работы, знание английского языка и другие профессиональные качества. Но теперь англичане, опасаясь, что они перегнули палку, забили тревогу: выяснилось, что в мигрантах нуждаются дома престарелых и больницы, поскольку гордые британцы не пойдут работать за 7 фунтов стерлингов (около 300 рублей) в час. Так что, правительство уже рассматривает вопрос о закрытии ряда интернатов на юго-западе страны.

newsru.com

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИТОГИ 2008 ГОДА

То, что президент Медведев практически не говорил о внутренней политике, понятно. Трудно говорить о том, чего нет. Пресловутая политическая реформа, обозначенная в президентском послании - набор бюрократических инициатив, мало что значащих и ничего не меняющих. Возможно, о некоторых из них в Кремле уже забыли, о некоторых ещё помнят, но это не так уж важно. Медведев заговорил о том, что действительно в этом году имело политическое значение - война с Грузией сильно повлияла на обстановку внутри России. Что же касается мирового кризиса (давно уже не финансового), то он как раз является важнейшим политическим событием, ибо, фактически, ставит под вопрос правила игры, установленные в нашей стране, а, в конечном счете - дальнейшее существование «управляемой демократии».

kommentarii.ru

НАНОТЕХНОЛОГИИ НЕ ВЫТАЩАТ ЭКОНОМИКУ

Государственные вложения в РОСНАНО не позволят России преодолеть кризис за счет выигрышей приобретенных благодаря нанотехнологиям. Вместо выхода на инновационный путь развития, страна получит крупные издержки на PR несуществующей технологической модернизации. К такому заключению пришли специалисты Института глобализации и социальных движений (ИГСО). Для реальных технологических прорывов России нужен не один бюрократический проект, а масштабное инвестирование средств в фундаментальные научные разработки. Только целый ряд разнонаправленных научных прорывов поможет преодолеть хозяйственный кризис, усугубляемый сырьевой ориентацией отечественной экономики.

Единственным связанным с новыми технологиями масштабным государственным проектом в России стало образование в 2007 году госкорпорации РОСНАНО («Роснанотех»). Предусмотренный государственной программой «Развитие инфраструктуры наноиндустрии в Российской Федерации на 2008-2010 годы» годовой объем финансирования начинаний связанных с нанотехнологиями составляет около $1 млрд. Еще порядка $4 млрд. государство внесло в РОСНАНО на этапе формирования корпорации. Основной прицел инвестиций - получение в среднесрочной перспективе коммерчески обоснованных разработок на основе мельчайших частиц.

По заверениям чиновников, конечной целью РОСНАНО «является перевод страны на инновационный путь развития». В связи с разрушительным воздействием мирового кризиса на экономику России, отечественные власти связывают с нанотехнологиями серьезные надежды. «Эти надежды необоснованны, что абсолютно не означает бесперспективность научных наработок связанных с микроскопическими объектами», - считает Борис Кагарлицкий, Директор ИГСО. По его словам, главной проблемой усилий по выработке нанотехнологий является бюрократический характер государственных проектов. От ученых требуют прикладных решений, в то время как необходимы фундаментальные исследования, охватывающие широкий фронт научных вопросов. Нужен другой принцип финансирования науки, больший масштаб затрат и реальная автономия исследовательских центров. Административно-прикладной подход к науке не даст больших результатов.

В настоящее время все декларируемые РОСНАНО технологические проекты являются малозначительными. Ни одно из них не позволяет дать отечественной экономике импульс обновленного развития. «Серьезных прорывов нет. Экономически значимых продуктов и технологий нет. Требуются длительные принципиальные разработки. РОСНАНО не стремится всерьез помочь науке. Но выжать же из ученых нечто ценное и коммерчески пригодное без серьезных затрат на фундаментальные исследования не выйдет», - отмечает Василий Колташов, руководитель Центра экономических исследований ИГСО. По его мнению, накануне кризиса власти сосредоточились на нанотехнологиях, как на популярном в мире направлении. При этом проект изначально носил в значительной мере PR-характер. Сырьевой ориентации экономики правительство менять не планировало и не планирует.

По мнению Центра экономических исследований ИГСО мировая экономика все острее нуждается в технологических прорывах. Первостепенное значение имеют разработки в области энергетики. Кризис выявил несостоятельность прежней направленности на энергосбережение. Объективная задача технологического обновления индустрии (включая широкое внедрение робототехники) требует поиска способов получения дешевой энергии в больших количествах. Нанотехнологии имеют прикладное, но не базисное значение для преодоления кризиса. Они будут востребованы, но не произведут принципиальных перемен в индустрии. Наивными выглядят планы российского правительства по переводу к 2020 году половины отечественных предприятий на новую технологическую основу. Кризис требует осуществления перемен гораздо быстрее.

НАНОТЕХНОЛОГИИ НЕ СПАСУТ РОССИЮ

Андрей Романов

Масштабные государственные вложения в нанотехнологии не позволят России преодолеть кризис: вместо выхода на инновационный путь развития страна получит крупные издержки на PR несуществующей модернизации. К такому заключению, как передает корреспондент РИА «Новый Регион», пришли эксперты Института глобализации и социальных движений (ИГСО).

По оценкам аналитиков, для реальных технологических прорывов России нужен не один бюрократический проект, а масштабное инвестирование средств в фундаментальные научные разработки. Только целый ряд разнонаправленных научных прорывов поможет преодолеть хозяйственный кризис, усугубляемый сырьевой ориентацией отечественной экономики.

В ИГСО отмечают, что единственным связанным с новыми технологиями масштабным государственным проектом в России стало образование в 2007 году госкорпорации РОСНАНО («Роснанотех»). Предусмотренный государственной программой «Развитие инфраструктуры наноиндустрии в Российской Федерации на 2008-2010 годы» годовой объем финансирования начинаний связанных с нанотехнологиями составляет около $1 млрд. Еще порядка $4 млрд. государство внесло в РОСНАНО на этапе формирования корпорации. Основной прицел инвестиций - получение в среднесрочной перспективе коммерчески обоснованных разработок на основе мельчайших частиц.

По заверениям чиновников, конечной целью РОСНАНО «является перевод страны на инновационный путь развития». В связи с разрушительным воздействием мирового кризиса на экономику России, отечественные власти связывают с нанотехнологиями серьезные надежды.

«Эти надежды необоснованны, что абсолютно не означает бесперспективность научных наработок связанных с микроскопическими объектами», - считает директор ИГСО Борис Кагарлицкий.

По его словам, главной проблемой усилий по выработке нанотехнологий является бюрократический характер государственных проектов. От ученых требуют прикладных решений, в то время как необходимы фундаментальные исследования, охватывающие широкий фронт научных вопросов. Нужен другой принцип финансирования науки, больший масштаб затрат и реальная автономия исследовательских центров. Административно-прикладной подход к науке не даст больших результатов.

В настоящее время все декларируемые РОСНАНО технологические проекты являются малозначительными. Ни одно из них не позволяет дать отечественной экономике импульс обновленного развития.

«Серьезных прорывов нет. Экономически значимых продуктов и технологий нет. Требуются длительные принципиальные разработки. РОСНАНО не стремится всерьез помочь науке. Но выжать же из ученых нечто ценное и коммерчески пригодное без серьезных затрат на фундаментальные исследования не выйдет», - отмечает руководитель Центра экономических исследований ИГСО Василий Колташов.

По его мнению, накануне кризиса власти сосредоточились на нанотехнологиях, как на популярном в мире направлении. При этом проект изначально носил в значительной мере PR-характер. Сырьевой ориентации экономики правительство менять не планировало и не планирует.

По мнению Центра экономических исследований ИГСО мировая экономика все острее нуждается в технологических прорывах. Первостепенное значение имеют разработки в области энергетики. Кризис выявил несостоятельность прежней направленности на энергосбережение.

Объективная задача технологического обновления индустрии (включая широкое внедрение робототехники) требует поиска способов получения дешевой энергии в больших количествах. Нанотехнологии имеют прикладное, но не базисное значение для преодоления кризиса. Они будут востребованы, но не произведут принципиальных перемен в индустрии.

В этой связи как отмечают эксперты ИГСО, планы российского правительства по переводу к 2020 году половины отечественных предприятий на новую технологическую основу выглядят наивными. Кризис требует осуществления перемен гораздо быстрее, - констатируют аналитики.

© 2008, «Новый Регион - Москва»

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОГНОЗЫ НА 2009 ГОД

Новый год изменит, если не всё, то главное. Говоря коротко, существующая в России модель «управляемой демократии» несовместима с экономическим кризисом. С одной стороны, в основе стабильности лежала способность власти удовлетворять все конкурирующие интересы в обществе (пусть и неравномерно), не принимая, по сути, никаких обязывающих решений. Это была система всеобщего компромисса, основанного на избытке средств. Соответственно, в сферу конфликта вытеснялись только маргиналы. И наоборот, те, кто готов был к политическому конфликту воспринимались обществом как маргиналы. Что бы оппозиционеры ни говорили про «кровавый режим», суть «управляемой демократии» состояла именно в способности поддерживать стабильность и сохранять почти полный контроль над ситуацией без серьезных репрессий. В условиях. Когда средств на удовлетворение конкурирующих интересов больше нет, а одни интересы могут быть удовлетворены только за счет других, конфликт неминуем и неизбежен. Больше того, он становится основным содержанием общественной жизни. Политика возвращается.

С другой стороны, общественные структуры, на которые опиралась политическая система, разрушаются или трансформируются, экономические отношения меняются, неолиберальная модель капитализма уходит в прошлое, вообще капитализм в кризисе. Ясно, что это не обойдется без политических потрясений - глобальных и локальных. Кризис носит системный характер, он меняет весь наш мир, образ жизни, ценности и т.д.

В сложившихся условиях мы наверняка можем предсказывать не только массовые выступления протеста, но и крупные перестановки в самой власти (причем первое не обязательно связано со вторым, по крайней мере, на первом этапе). Министры будут меняться, правительства уходить в отставку. Перспективы Путина, по крайней мере, в качестве премьера, мрачные - им могут легко пожертвовать. Премьер - крайне уязвимая фигура. И то, что Путин ещё и бывший президент - повышает его уязвимость. Выживание Медведева в новой политической обстановке будет зависеть от его способности жертвовать значимыми фигурами. А какая фигура для этого более подходит, чем фигура Путина? Наивно думать, будто в условиях катаклизмов «Единая Россия» или другие элементы старой системы управления смогут кого-то от чего-то защитить. Другое дело, что и оппозиция сама по себе ничего не добьется, если только какие-то фракции власти не захотят её в своих играх использовать. Короче, прогноз сводится к простой и типичной для России схеме: под влиянием кризиса «монолит» власти расколется на группировки и фракции. Именно это и спровоцирует новый виток политического конфликта на фоне социальных протестов.

kommentarii.ru

КОНЕЦ СТАРОГО МИРА

Уходящий старый мир был отнюдь не образцом гуманности и справедливости. Так что его предстоящее крушение - в конечном счете хорошая новость. Отныне невозможное возможно. Начинается чертовски интересное время.

Подводить итоги года на сей раз исключительно просто. Главное событие - мировой экономический кризис. Перейдя к политике, не ошибешься, упомянув выборы в Соединенных Штатах и победу Барака Обамы, а применительно к российской действительности можно с такой же твердой уверенностью назвать избрание Дмитрия Медведева президентом, а затем - военный конфликт с Грузией.

Более серьезная проблема состоит в исторической оценке событий. Совершенно ясно, что любой поворот политических сюжетов в наши дни обретает новый смысл в контексте глобального кризиса. Победа демократов на выборах в США была почти гарантирована на фоне общего разочарования правлением Дж. Буша, общественной усталости, накопившейся за годы правления республиканцев. Но задачи демократической администрации оказываются совершенно не такими, как ожидали сами деятели этой партии год или полтора назад. Им, несомненно, казалось, что они унаследуют мощную сверхдержаву с динамичной экономикой и огромными финансовыми резервами. Нужно будет лишь подкорректировать некоторые наиболее скандальные моменты в политике администрации, исправить дурное впечатление, которое Буш и компания произвели на весь мир (не отменяя, впрочем, результатов их столь одиозной деятельности). Всё остальное получится само собой. Никакая новая программа в области экономики вообще была не нужна: помню, как представители демократов и республиканцев, выступавшие перед российскими политологами в посольстве США, соглашались после первого этапа праймериз, что в хозяйственных вопросах не только никаких разногласий между партиями нет, но даже и необходимости обсуждать эту тему нет ни малейшей, главное, чтобы правительство ничего не делало, ибо своим вмешательством оно может только навредить рынку.

Увы, уже к осени выяснилось, что положение куда хуже, чем думали политические стратеги обеих партий. А «невидимая рука» рынка наворотила такого, что расхлебывать придется целому поколению - и не только американцев. Финальное голосование проходило уже в условиях, когда все прежние дискуссии отошли на задний план - только о кризисе и говорили. Но даже те проблемы, которые так волновали американцев в начале ноября, когда люди выбирали себе президента, оказались не столь значительными по сравнению с ситуацией, которая раскрылась месяц спустя. Иными словами, положение дел резко изменилось к худшему уже в период между выборами и вступлением в должность нового президента. Обама, если не считать риторики, не имел никакого плана на случай кризиса. А тут обнаруживается, что это уже не кризис, а катаклизм, для которого обычного комплекса мер заведомо недостаточно. Тут уже разговорами про перемены не отделаешься…

Между тем в России разворачивается в значительной степени тот же сюжет. Надо сказать, что социально-экономические периоды в развитии страны у нас мистическим образом совпадают с пребыванием у власти того или иного правителя. Сменили президента, и тут же вся хозяйственная и социальная конъюнктура изменилась самым радикальным образом. Уже ясно: время Медведева - совсем не то же, что эпоха Путина. Хотя ни население, ни элиты весной 2008 года об этом не подозревали. Казалось очевидным, что, получая нового президента, страна голосует за преемственность, продолжение прежнего курса и неизменность, стабильность. Короче, всё то же самое - до 2020 года и дальше так же. Ан нет. Какая может быть стабильность в период кризиса? Обстановка каждые два-три месяца меняется, экономическую политику надо радикально пересматривать, действовать в новых условиях новыми методами. А новые методы - это, между прочим, новые люди. И не только: это неизбежные конфликты и дискуссии, о которых вчера ещё даже не подозревали. Ещё год назад гордый отечественный бизнес требовал от Кремля мер для поддержки своей международной экспансии, а сегодня бедные грустные олигархи размышляют, кому бы продать свои новые приобретения, чтобы расплатиться с долгами и сохранить хотя бы основы собственных империй. А от Кремля требуют не международной поддержки, а элементарно денег. С другой стороны, либералы, которые год за годом привычно вопили о том, какой страшный грех берет на себя Кремль, допуская «огосударствление экономики», теперь растерянно молчат. Бизнес сам требует правительственного вмешательства в таких масштабах, которые не пришли бы в голову самым отчаянным «государственникам» весной 2007 года. И если бы только в России - можно было бы списать на «дикость» и «специфику». Но вот какой парадокс получается: на сегодняшний день наша страна, которая всё ещё живет с элитой, несмотря ни на что, всё ещё насквозь пронизанной идеями 1990-х годов, - одна из самых либеральных в сфере экономической политики. Огосударствление компаний уже зашло куда дальше в США или Англии, только у нас до сих пор официальные лица боятся произнести вслух слово «национализация».

А ведь всё только начинается. Уходящий год запустил механизм большого кризиса так же, как недоброй памяти 1929 год положил начало Великой депрессии. Но сам кризис, его побочные эффекты и последствия - это та реальность, с которой нам ещё только предстоит жить, которую предстоит осознать.

Год 2008-й войдет в историю повсеместным банкротством неолиберализма. Приходит конец либеральной идеологии во всех ее проявлениях. Банкротство оказалось столь тотальным, что оно не является уже секретом для самих либералов. Ведь на сей раз дело отнюдь не в том, что их идеи перестали вызывать одобрение масс. Либерализм массовой поддержки не имел никогда, даже в те моменты, когда безраздельно господствовал в массовом сознании. В лучшем случае его идеи принимали как данность, как нечто выдаваемое за «очевидную истину», пусть и крайне неприятную. Сегодня главная плохая новость для либералов состоит в том, что они утратили доверие и симпатию элит. Либеральные теории сыграли с правящими классами злую шутку: способствуя нынешнему кризису, эти идеи помешали правящим классам всего мира трезво оценить предстоящие трудности, оставив без каких-либо практических идей и наработок в тот самый момент, когда срочно потребовалось выдвинуть хоть какие-то проекты спасения. Разочарование элит в неолиберализме означает для него смертный приговор, окончательный и не подлежащий отсрочке исполнения.

Так или иначе, 2008 год оказался рубежом - идеологическим, политическим, экономическим. Эпоха неолиберализма ушла в прошлое безвозвратно. Со старой идеологией покончено. Ни один здравомыслящий человек не решится сейчас проповедовать отказ от государственного вмешательства и необходимость положиться на рыночную стихию, которая сама решит все проблемы. Напротив, эта рыночная стихия превратилась из попутного ветра в разрушительный ураган, сметающий всё на своем пути. И на нее уже не надеются, от неё спасаются.

Смена экономической идеологии неминуемо влечет за собой изменения идеологии политической, но именно вокруг этого и разворачивается новое противостояние. Вроде бы мир сдвигается влево, но сами левые находятся в совершенно жалком состоянии. Коммунистические партии давно исчезли с политической арены повсюду, кроме Португалии и Греции, социал-демократы превратились в правых либералов. «Новые левые» забыли, кто они такие. Даже вошедший в моду после 1999 года «антиглобализм» ничего внятного предложить не может, кроме очередного раунда протестов и форумов, повторяющих друг друга, как кадры голливудских кинофильмов.

Левым предстоит изобрести себя заново в процессе общественного преобразования. Мир уже не будет таким, как раньше, социально-политическая реальность 2010-х годов будет отличаться от нынешней ничуть не меньше, чем реальность 1990-х годов отличалась от брежневско-андроповских ранних 1980-х. Хотим мы того или нет, глобальные перемены грядут, ни одна страна, ни одна социальная группа не останется ими не затронутой. Этот новый мир совершенно не обязательно будет «прекрасным». Ведь на фоне кризиса либеральной и социалистической идеологии на передний план могут выдвинуться всевозможные националистические идеи. 29% голосов, отданных за фашистов в сытой Австрии, - ещё один показательный результат уходящего года. Другое дело, что на данный момент крайне правые ничего не могут предложить, кроме слепой ненависти к «чужим», погромной пропаганды и призывов к этнической чистке (против славян и арабов в Западной Европе, против русских на Украине, против таджиков и мусульман в России). Этот глобальный погром может быть впечатляющей политической угрозой, но всё равно не станет глобальной политической альтернативой. После погрома остаются кровь и битые стекла, а не работоспособные общественные структуры…

Но всё же под Новый год говорить полагается о добром и хорошем, а не об угрозах и проблемах. Надо же, открывая шампанское, найти несколько хороших слов в адрес уходящего года. И это далеко не так трудно. Ведь уходящий старый мир был отнюдь не образцом гуманности и справедливости. Так что его предстоящее крушение в конечном счете хорошая новость. Кризис, означая конец прошлого, открывает шанс для создания будущего, которое не будет простым повторением настоящего. Открывается пространство для поиска альтернатив.

Отныне невозможное возможно. И этот принцип мало где воспринимается так органично, как у нас в России, в стране, где, по выражению Петра Великого, «небывалое бывает».

Начинается время испытаний и творчества, риска и поисков, трудностей и открытий. В общем, начинается чертовски интересное время. И это прекрасно!

Основная часть материалов для сборников статей взята с сайтов:

Борис Кагарлицкий (/) «Новая газета» (/) Журнал «Скепсис» () Газета «Взгляд» () Рабкор.ру (/) Портал «Евразийский дом» () Журнал «Русская жизнь» (/) Сайт ИГСО ()

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

25.02.2009

Оглавление

Борис Кагарлицкий . Сборник статей и интервью 2008г.

ПРОВОЖАЯ СТАРЫЙ ГОД

ПЕРЕШАГНУВ ЧЕРЕЗ ПОРОГ

КРИЗИС НЕИЗБЕЖЕН

СУДЬБА ПРЕЗИДЕНТА

ПРОБЛЕМЫ ЕСТЬ, НО В ЦЕЛОМ БРИТАНСКИЙ СОВЕТ - ЭТО ПОЛЕЗНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

ПОВЕСТКА ДНЯ НА 2008 ГОД

АПОКАЛИПСИС В ЖИЛКОММУНХОЗЕ

СОРОК ЛЕТ СПУСТЯ

В РЕАЛИЗАЦИИ ПРОЕКТА «СУВЕРЕННОГО ИНТЕРНЕТА» ЗАИНТЕРЕСОВАН ДМИТРИЙ МЕДВЕДЕВ

НА ЧТО РАССЧИТЫВАЛ КАСЬЯНОВ?

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД!

ЕСЛИ КРЕМЛЬ НЕ УТИЛИЗИРУЕТ КОМИССАРОВ ИЗ ДВИЖЕНИЯ «НАШИ», ОНИ ПРЕВРАТЯТСЯ В ОППОЗИЦИЮ

ДЕНЬ НЕДОВОЛЬСТВА

ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ «ЛЕВЫЙ ФРОНТ» НЕ БУДЕТ УЧАСТВОВАТЬ В ВЫБОРАХ

ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ

ПРОБЛЕМЫ С ГЕОГРАФИЕЙ

НОВОЙ ВОЛНЫ ЭМИГРАЦИИ ИЗ РОССИИ НЕ БУДЕТ, НЕСМОТРЯ НА ПРОДОЛЖАЮЩЕЕСЯ ЗАКРУЧИВАНИЕ ГАЕК

ВО ГЛАВЕ ЗАБАСТОВОК 21-ГО ВЕКА СТАНУТ МОЛОДЫЕ РАБОЧИЕ C ПРЕДПРИЯТИЙ ТРАНСНАЦИОНАЛЬНЫХ КОРПОРАЦИЙ

В ОЖИДАНИИ МЕДВЕДЕВА

МЫ НЕ УЕДЕМ… НЕЛЬЗЯ ОСТАВЛЯТЬ СТРАНУ НА ПРОИЗВОЛ ВСЯКОЙ НЕЧИСТИ

АМЕРИКАНСКИЕ ГОНКИ

«БАСТА!» КАК ЭТО БУДЕТ ПО-РУССКИ?

РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

ПЕРИФЕРИЙНАЯ ИМПЕРИЯ

БУКСУЮЩАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

ПРОИГРАВШИЕ ПОБЕДИТЕЛИ

В РОССИИ НЕТ НИ ОДНОЙ ЛЕВОЙ ПАРТИИ, ЗАРЕГИСТРИРОВАННОЙ ОФИЦИАЛЬНО

КОСОВСКИЙ УЗЕЛ

ПУТИН И ЮЩЕНКО ЗАКЛЮЧИЛИ ВРЕМЕННЫЙ КОНЪЮНКТУРНЫЙ СОЮЗ ПРОТИВ ТИМОШЕНКО

ДОБРЫЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ

ЮЛИЯ ТИМОШЕНКО ПОЛУЧИЛА НОВОЕ ПРОЗВИЩЕ - МИССИС «ГАЗОВАЯ ВОЙНА»

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ МАЙДАН

ФАШИЗМ: ЗНАКОМЫЙ ВРАГ ИЛИ НОВАЯ УГРОЗА

ОХОТНИКИ ЗА ПРИВИДЕНИЯМИ

УКРАИНА ПРОИГРАЛА ГАЗОВУЮ ВОЙНУ

ВЫСТРЕЛЫ В СЕЛЬВЕ

СААКАШВИЛИ - НЕ АЛЕКСАНДР II, А АБХАЗИЯ - НЕ АЛЯСКА, ПРОДАТЬ ЕЕ НЕ УДАСТСЯ

УРОКИ МАРТОБРЯ

БАРХАТНЫЙ РАСИЗМ

РЕПРЕССИИ ПРОТИВ СВОБОДНЫХ ПРОФСОЮЗОВ

ЗАБАСТОВКИ ВНЕ ЗАКОНА

ПЕРЕЗАПИСЬ

ДОМ, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛИ ПРЕЗИДЕНТЫ

«ВСЕ РАВНО ЗАСТАВИМ СЛЫШАТЬ»

УЛИЧНАЯ ВОЙНА

В ДЕНЬ ДУРАКА УКРАИНЕ НИЧЕГО НЕ УГРОЖАЕТ

РОССИЯ ВЕДЕТ ПРОТИВ ГРУЗИИ «ПСИХОЛОГИЧЕСКУЮ ВОЙНУ» С УЧАСТИЕМ ДОБРОГО И ЗЛОГО ПОЛИЦЕЙСКОГО

ПОЧЕМУ ФАШИЗМ НЕ ПРОЙДЕТ

НАЗРЕЛА ПОРА МЕНЯТЬ ТРУДОВОЙ КОДЕКС

НАВАЖДЕНИЕ

ОТПОВЕДЬ РАЗОЗЛЕННОГО «МОЛЧУНА»

НАШ ОТВЕТ ЛИБЕРАЛАМ

НЕВРОЗ В ОФИСЕ

ТРИ ПОРОСЕНКА ИЗ ЭКОНОМИЧЕСКОГО БЛОКА

СТРАНА ГОРОДОВ

АМЕРИКА: КАРТИНКИ С КРИЗИСА

КАК БОРОТЬСЯ С НАТО

МИРОВОЙ КРИЗИС ПОРОДИТ РЕВОЛЮЦИЮ В ИСКУССТВЕ

НАД КАНАДОЙ НЕБО СИНЕ…

УЙТИ ИЛИ ОСТАТЬСЯ?

ПЕРВОМАЙСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

ТРУДОВОЙ КОДЕКС КАК ИНСТРУМЕНТ СОЦИАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ

НА ПЕНСИЮ ХОТЯТ ТОЛЬКО В МОЛОДОСТИ

УДИВИТЕЛЬНОЕ ПОРАЖЕНИЕ КЕНА ЛИВИНГСТОНА

КРИЗИС БАНКОВСКОГО ЖАНРА

ХУДШИЙ ВАРИАНТ

ВСЕ НА ПРОДАЖУ

КРЕМЛЬ И БЕЛЫЙ ДОМ ЖДУТ АППАРАТНЫЕ ВОЙНЫ

НЕЮБИЛЕЙНЫЙ МАРКС

ПЕРИФЕРИЙНЫЙ КАПИТАЛИЗМ В УКРАИНЕ И РОССИИ

«УГАДАЙ НАЧАЛЬНИКА!»

ПОЕЗДКА В ГЛОБАЛИЮ

КРЕМЛЕВСКАЯ ДВУСМЫСЛЕННОСТЬ

ДВА МИРА В ЗЕРКАЛЕ 1968 ГОДА

АМЕРИКАНСКИЙ МАРАФОН

ХОХЛОФОБИЯ

ХЛЕБОМ ЗА ЗРЕЛИЩА

СЛОВО ИЗ ТРЕХ БУКВ

НАЦПРОЕКТ СО СКРИПКОЙ СТРАДИВАРИ

НЕЛЕГКИ НА ПОДЪЕМ

КРИЗИС ГЛОБАЛЬНОЙ ЭКОНОМИКИ И РОССИЯ

ГОСУДАРСТВО ПРЕДПЕНСИОННОГО ВОЗРАСТА

ПРОВАЛ В ПАМЯТИ

СОЦИАЛЬНЫЙ ФОРУМ: КАК БУДТО ЕДЕМ…

ИРЛАНДСКОЕ СЧАСТЬЕ

ПЬЯНЫЙ ТЕРМИДОР

ЕВРОПА ОТ ЛИССАБОНА ДО ВИЛЬНЮСА - 1

СИНДРОМ ЖЕРТВЫ

ЕВРОПА ОТ ЛИССАБОНА ДО ВИЛЬНЮСА - 2

В ЧЕМ РАЗНИЦА МЕЖДУ МИХАИЛОМ ХОДОРКОВСКИМ И ДЖОНОМ ТАЛБОТОМ

ОТ КОШМАРА К СТАБИЛЬНОСТИ

ИНФЛЯЦИОННЫЕ ОЖИДАНИЯ

С СЕНТЯБРЯ ОТМЕНЯЕТСЯ ТАРИФНАЯ СЕТКА ДЛЯ БЮДЖЕТНИКОВ

БЕЗ ЦАРЯ

РОССИЯ И ГРУЗИЯ, ПРОЯВЛЯЯ ДЕМОНСТРАТИВНУЮ АГРЕССИЮ, НЕ НАМЕРЕНЫ ПРЕКРАЩАТЬ КОНФЛИКТ

БИОТОПЛИВО ОКАЖЕТСЯ НЕ ВЫГОДНО

НЕМНОГО О НЕПРИЯТНОМ

ПОЧЕМУ РОССИЯ ВЫБИРАЕТ СТАЛИНА И НИКОЛАЯ II?

ПО КРУГУ

ПРЕДЧУВСТВИЕ НЕНУЖНОЙ ВОЙНЫ

ОНА ОБВАЛИЛАСЬ

ПУТЕШЕСТВИЕ В ДАМАСК

КАРАДЖИЧ ПОД СУДОМ. А СУДЬИ КТО?

ВОЙНА МЕЖДУ ГРУЗИЕЙ И ЮЖНОЙ ОСЕТИЕЙ МОЖЕТ НАЧАТЬСЯ В ЛЮБОЙ МОМЕНТ

ТРИУМФ И КРУШЕНИЕ ПОДНЕБЕСНОЙ ИМПЕРИИ

ЛОВУШКА

ЛЕГЧЕ УВОЛИТЬ, ЧЕМ МОТИВИРОВАТЬ

КРИЗИС И МЫ

ВЕНЕСУЭЛА ЧАВЕСА: МЕЖДУ РЕВОЛЮЦИЕЙ И ПРАГМАТИЗМОМ

ДУРНОЙ ПРИМЕР

СТРАХИ АБОРИГЕНА

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ИТОГИ

В РОССИИ НАЧИНАЕТСЯ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРИЗИС: ФОНДОВЫЙ РЫНОК ЖДЕТ НОВЫЙ ОБВАЛ

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПОЛЬЗЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ КОНФЛИКТОВ

ПРОТИВОВЕС

МЕДВЕДЕВА ВЫНУДИЛИ ПРИЗНАТЬ АБХАЗИЮ И ЮЖНУЮ ОСЕТИЮ

РАЗГАДКА СФИНКСА

НЕСОСТОЯВШЕЕСЯ ПОМИЛОВАНИЕ МИХАИЛА ХОДОРКОВСКОГО

УРОКИ ПЕРЕСТРОЙКИ И ФОРМИРОВАНИЕ КЛАССОВЫХ БЛОКОВ

БЛАГОДАРЯ ВОЕННОЙ АФЕРЕ В ЮГО-ОСЕТИИ РЕВОЛЮЦИОННАЯ СИТУАЦИЯ СЛОЖИТСЯ В РФ УЖЕ К ВЕСНЕ 2009-ГО ГОДА

ПРИЗНАЕТ ЛИ ЮЖНАЯ ОСЕТИЯ НЕЗАВИСИМОСТЬ КОСОВА?

ВЕСНА ПРИНЕСЕТ РОССИЯНАМ МАССОВЫЕ УВОЛЬНЕНИЯ И СОКРАЩЕНИЕ ЗАРПЛАТ

ЗА КУЛИСАМИ КОНФЛИКТА

ПРОБЛЕМА ВТО

ДОРОГАЯ МОЯ М.

ЛИДЕР КПРФ ЗЮГАНОВ И ПОЛИТОЛОГ КАГАРЛИЦКИЙ ПРИМИРИЛИСЬ

КАК ПОССОРИТЬСЯ С СОСЕДОМ

НА РАСПУТЬЕ

ГОСДУМА ПРИГЛАШАЕТ БЫВШИХ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ ОБРАТНО

БУТАФОРИЯ И ЖИЗНЬ

ПОСЛЕДСТВИЯ ГРУЗИНСКОЙ ВОЙНЫ

О ВРЕДЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ КОНСОЛИДАЦИИ

СМЫСЛ ПОЛИТИКИ

MICROSOFT ПУГАЮТ, НО ЕМУ НЕ СТРАШНО

ХАОС ПО-СКАНДИНАВСКИ

МЕДВЕДЕВ-2

НЫНЕШНИЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРИЗИС МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ СТРАШНЕЕ ВЕЛИКОЙ ДЕПРЕССИИ

БОЛЬШИЕ УРОКИ МАЛЕНЬКОЙ КАМПАНИИ

ДРУЖБА ПО РАСЧЕТУ

ГОРЕ ПОБЕДИТЕЛЯМ

СПИСОК ЖЕРТВ

НЫНЕШНИЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРИЗИС МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ СТРАШНЕЕ ВЕЛИКОЙ ДЕПРЕССИИ

МАЛЕНЬКАЯ ГРАЖДАНСКАЯ

КТО ОТВЕТИТ ЗА БАЗАР?

ПРЕДИСЛОВИЕ К КРИЗИСУ

ДВЕ АМЕРИКИ ДЛЯ ОДНОГО ПРЕЗИДЕНТА

ПРОРОЧЕСТВО СБЫВАЕТСЯ

НА ВОЛНЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО КРИЗИСА В РОССИЮ ПРИДУТ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПЕРЕМЕНЫ

КИТАЙСКИЙ ПОРЯДОК

РОССИЯ ПОХОЖА НА ТОНУЩИЙ «ТИТАНИК»: СТАБФОНД ИССЯКНЕТ К ЛЕТУ 2009-ГО, НО ВСЕХ НЕ СПАСЕТ

КОМУ В КРИЗИСЕ ЖИТЬ ХОРОШО?

ВОЙНЫ НЕ БУДЕТ

КРИЗИС И АЛЬТЕРНАТИВА

ДЕНЬ ГНЕВА НА ОДНОЙ ОТДЕЛЬНО ВЗЯТОЙ ПЛОЩАДИ

СТРАННЫЕ РЕШЕНИЯ ЧИНОВНИКОВ

МОМЕНТ НЕИЗВЕСТНО ЧЕГО

БЮДЖЕТ НА 2009 ГОД БУДЕТ ДЕФИЦИТНЫМ ИЗ-ЗА ПАДЕНИЯ ЦЕН НА НЕФТЬ

ЧЕМ ОБЕРНЕТСЯ ПОБЕДА ОБАМЫ?

В РОССИИ СЕГОДНЯ НЕТ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ

ЭПОХА КИНГ КОНГА

ЖЕРТВЫ КРИЗИСА

О ЧЕМ СПОРИМ, ГОСПОДА?

АНТИКРИЗИСНАЯ ПОЛИТИКА РОССИИ - ВЫЖИДАТЕЛЬНАЯ

ЗАГАДКА ОБАМЫ

ОБАМА, РАСИЗМ И РОССИЯ

БЕРЕГИСЬ! НАЧИНАЕТСЯ СПАСЕНИЕ ЭКОНОМИКИ!

БЕЗНАДЕЖНОЕ ДЕЛО

АМЕРИКАНСКАЯ РАЗВЕДКА: ВЛИЯНИЕ США В БЛИЖАЙШИЕ 20 ЛЕТ РЕЗКО СОКРАТИТСЯ

ПЕРВЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ КРИЗИСА УЖЕ ЕСТЬ…

РАЗГОВОР С ЧИНОВНИКОМ

ДИНОЗАВРЫ И ИСПЫТАНИЕ КРИЗИСОМ

ГЛОБАЛЬНАЯ ЛОМКА

КРИЗИС ОТБИЛ У МОСКВИЧЕЙ ОХОТУ К ЗДОРОВОМУ ОБРАЗУ ЖИЗНИ

«ТИТАНИК» ДОЛЖЕН УТОНУТЬ?

ЧТО РОССИЯНЕ СЧИТАЮТ ПРИЗНАКОМ БЛАГОПОЛУЧИЯ?

ПОКА «ТИТАНИК» ПЛЫВЕТ…

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ ЛЕВЫХ

ПРОГНОЗ НАКАНУНЕ СЪЕЗДА КПРФ: ПАРТИЯ РАЗВАЛИТСЯ, ЕЕ СМЕРТЬ ПРЕДРЕШЕНА

ПОСЛЕДНЕЕ ПРИБЕЖИЩЕ ЭКОНОМИСТА

БАСТОВАТЬ НЕ ВЫГОДНО

АНТИУСПЕХ

ЛЕНИНГРАДСКОЕ ДЕЛО

В КПРФ НАРАСТАЕТ НОВАЯ ВОЛНА КОНФЛИКТОВ

РУСОЦ

УПРАВЛЯЕМАЯ КАТАСТРОФА

ПОПАЛИ ПОД «ОПТИМИЗАЦИЮ»

ГЕННАДИЙ ЗЮГАНОВ МЕЧТАЕТ О РЕВОЛЮЦИИ, НО ДЕЛАТЬ ЕЕ БУДЕТ НЕ ОН

МЕДИЦИНА

ГОД В ИСТОРИИ

АВТОМОБИЛЬНЫЙ КРИЗИС

ВТОРОЕ ИЗДАНИЕ МОНЕТИЗАЦИИ ЛЬГОТ

УПРАВЛЯЕМАЯ КАТАСТРОФА

ЛАДОНЬ ПРЕВРАТИЛАСЬ В КУЛАК: ВОССТАНИЕ «СРЕДНЕГО КЛАССА» В ПРИМОРЬЕ

В 2008 ГОДУ ВВП РОССИИ СНИЗИЛСЯ

ОФИЦИАЛЬНАЯ СТАТИСТИКА НЕ ОТРАЖАЕТ РЕАЛЬНОЙ СИТУАЦИИ В ЭКОНОМИКЕ РОССИИ. ВСЕ ГОРАЗДО ХУЖЕ

КАК ПОДЕЛИТЬ ТОЩИХ КОРОВ?

ПОБЕДА ДАЛЬНЕВОСТОЧНИКОВ

ВЫБИРАТЬ ГУБЕРНАТОРОВ БУДЕТ «ЕДИНАЯ РОССИЯ»

ПЕЧАЛЬНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ ПОБЕДЫ

РОССИЙСКОЙ ЭКОНОМИКЕ НУЖНО ГОТОВИТЬСЯ К ХУДШЕМУ

ЕВРОПА И РОССИЯ, БРОСИВШИЕСЯ ИЗ-ЗА КРИЗИСА ВЫДВОРЯТЬ ГАСТАРБАЙТЕРОВ, УЖЕ СТОЛКНУЛИСЬ С ПРОБЛЕМАМИ

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИТОГИ 2008 ГОДА

НАНОТЕХНОЛОГИИ НЕ ВЫТАЩАТ ЭКОНОМИКУ

НАНОТЕХНОЛОГИИ НЕ СПАСУТ РОССИЮ

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОГНОЗЫ НА 2009 ГОД

КОНЕЦ СТАРОГО МИРА

Реклама на сайте