«Как я (на)учился жить без папы, лежать в больнице, любить маму и многому другому… Книга для мам и сыновей»

Как я (на)учился жить без папы, лежать в больнице, любить маму и многому другому… Книга для мам и сыновей (fb2) - Как я (на)учился жить без папы, лежать в больнице, любить маму и многому другому… Книга для мам и сыновей 584K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Игорь Вячеславович Павлов

Игорь Вячеславович Павлов Как я (на)учился жить без папы, лежать в больнице, любить маму и многому другому… Книга для мам и сыновей

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты компенсации.

От автора Из чего и для кого сделана эта книга

Признаюсь сразу: сначала эта книга была задумана как пособие для мальчиков. Что-то вроде энциклопедии о том, как вырасти настоящим мужчиной. Но, сев писать, я впал в отчаяние. Во-первых, а что я сам знаю о настоящих мужчинах? Я, конечно, видел их в кино. И даже в детстве мечтал стать одним из них. Правда, чуть повзрослев, а потом еще больше повзрослев и поработав детским психологом, я понял, что настоящие мужчины бывают разными. А те, что в кино, – они не совсем настоящие. Особенно супергерои, которые хоть и воплощают в себе наши мальчишеские идеалы мужественности, в реальной жизни лично мне ни разу не встречались.

Во-вторых, стать настоящими мужчинами, если уж на то пошло, своим сыновьям помогают папы. У меня не было папы, поэтому мне помогала мама. Клянусь, она старалась, как могла. Но все равно процесс моего возмужания нельзя было назвать легким и безболезненным. А раз так, подумал я, то и другие мальчики, которые живут без пап, могут иметь похожие проблемы по части превращения из маменьких сынков в настоящих мальчиков, а потом и в настоящих мужчин.

Как только я об этом задумался, сразу решил отказаться от идеи писать энциклопедию. Вместо этого мне захотелось придумать такую книгу, которая была бы полезна и мальчикам, и их мамам (а может быть даже и папам, которые иногда забывают о том, что у них есть дети). Чтобы какая-нибудь мама, прочитав книгу, смогла по-новому взглянуть на своего сына, стать мудрее или еще раз убедиться в том, что она все делает правильно. Ведь роль мамы во взрослении мальчика очень-очень важна, тем более, когда рядом нет папы. И чтобы какой-нибудь мальчик, прочитав книгу, увидел, что его переживания и проблемы не уникальны, их могут испытывать другие мальчики, но процесс возмужания – это путь, который каждый проходит по-своему.

И тогда я решил написать несколько историй взросления. Часть из них навеяна личным опытом. Другая часть основана на историях детей и мам, с которыми мне приходилось общаться в роли психолога или просто друга. А некоторые истории выдуманы, но это вовсе не значит, что они не имеют отношения к реальным переживаниям и проблемам мальчиков.

Как автору, мне хотелось, чтобы в лице главного героя читатель нашел собеседника, которому можно было бы сопереживать, чьи секреты можно было бы хранить, с кем можно было бы делиться собственными трудностями. Как психологу, хотелось избежать морализаторства и скучных нотаций, сделать истории яркими и живыми, а не «методически правильными». Поэтому они написаны в форме воспоминаний и размышлений персонажа книги. Это молодой человек, уже достаточно взрослый для того, чтобы осмыслить свои детские переживания и поделиться опытом с другими детьми, но еще не настолько взрослый, чтобы забыть об уроках своего детства.

Некоторые из этих историй могут вызвать удивление, некоторые даже возмущение. Особенно у мам и других взрослых читателей. С какими-то выводами главного героя можно согласиться, а с какими-то – поспорить. Но при всем этом сложно не поверить в то, что его детские переживания, трудности и радости естественны для любого ребенка и почти универсальны. А уж стал ли он в результате настоящим мужчиной и научился ли ладить со своей мамой, пусть каждый маленький и большой читатель решают самостоятельно.

Предисловие или Из чего сделаны мамы

Привет! Меня зовут Илья. Видишь на фотографии разрисованного и показывающего язык малыша? Это я. Вернее, этим малышом когда-то был я. Но если говорить уж совсем точно, то я был им ровно двадцать три года назад. Тогда я не только не умел рисовать, но и вообще мало что умел. Однажды, пытаясь разукрасить свой унылый черно-белый портрет, я слишком увлекся фломастерами – ведь они так забавно скользили по глянцевой фотобумаге, и из хмурого мальчика превратился в клоуна. Впрочем, тогда мне казалось, что вышло совсем даже не плохо.

А сейчас мне двадцать пять лет, и я многое умею делать сам. Умею стирать и гладить свою одежду, штопать носки, готовить пиццу, делать покупки в магазине, устраиваться на работу, воспитывать детей, писать книги и жить самостоятельно (хотя моя мама в последнее пока еще не очень-то верит). И даже худо-бедно умею рисовать.

Но должен тебе признаться, всему этому я научился далеко не сразу. Когда я родился, то ничего не умел делать, кроме как пускать ртом пузыри и беспорядочно двигать в воздухе ручками и ножками. И если бы не моя мама, наверное, я так бы ничему и не научился. Она с самых первых дней моей жизни принялась учить меня всевозможным полезным навыкам: улыбаться в ответ на ее улыбку, ходить ножками по полу, писать в горшок, а не в штанишки, и еще много-много чему. Не всегда ей удавалось научить меня быстро и легко. Я был своенравным как, наверное, и все мальчишки, и некоторым вещам учиться попросту не хотел. Тогда мама злилась на меня, обижалась и даже начинала ругаться. А потому мне пришлось еще и учиться ладить со своей мамой, хотя это было совсем не легко, потому что «мамасофия» (так называется философия обращения с мамами) – самая трудная наука на свете, и на ее освоение уходит почти вся сознательная жизнь. Даже сейчас в свои двадцать пять лет я до конца эту науку пока еще не освоил. И впереди мне предстоит совершить огромное количество открытий в науке обращения с мамой. Правда, кое-какие открытия мне все-таки уже удалось сделать. Ими я и хочу поделиться с тобой.

Мое первое открытие заключается в том, что все мамы иногда ведут себя как роботы. Может, это вовсе и не открытие никакое, скажешь ты, но когда я это понял, мне с моей мамой сразу стало легче жить. Потому что бывает, она как заведет свою пластинку и повторяет одно и то же час, два, а то и целых три часа подряд! Наверняка и твоя мама так иногда делает. Но теперь я знаю – что бы ни говорила в сердцах моя или твоя мама, вполне вероятно, что мама твоего друга, соседа или любого другого мальчика на Земле говорит ему то же самое. Будто все мамы запрограммированы одинаково реагировать на поступки своих детей. И вот в один прекрасный момент у них в голове запускается такая «мамская» программа: «Я тебя родила, воспитала, все лучшее тебе отдавала, а ты со мной как поступаешь?! Даже стакан воды на старости лет не подашь!»

Программа под названием «Стакан воды на старости лет» запускается в голове мамы-робота чаще всего. Могу поспорить, тебе и самому неоднократно приходилось в этом убедиться. «Неужели мама на самом деле считает, что я брошу ее и не захочу принести ей стакан воды, когда она будет не в состоянии сделать это сама?» – скорее всего ты не раз задавался этим вопросом. Вряд ли она думает так всерьез. Просто бедной и уставшей маме иногда хочется вообразить себя несчастной и брошенной, чтобы ее непременно пожалели и извинились за нанесенные ей обиды. Такие уж мамы капризные создания, и ничего с ними нельзя поделать.

Правда, бывает, что некоторые мамы требуют извинений и внимания к себе более грубыми способами – они могут ругаться, обзываться и даже… драться! Особенно обидно, когда мама начинает драться с тобой. Ведь она знает, что ты никогда не сможешь, а даже если и сможешь, то, конечно, не захочешь дать ей сдачи. Когда с тобой дерется собственная мама, нередко приходится покорно сносить ее удары или убегать из дома. Конечно же, это неравный поединок, и жаль, что есть мамы, которые не понимают, как глубоко ранят своих детей такими поступками.

Но как бы тебя ни называла мама в приступе злости и чего бы она ни наговорила – не следует принимать это слишком близко к сердцу. Редкой маме потом в глубине души не стыдно за свои слова и поступки. Просто представь, что мама на какое-то время превратилась в робота. Если ей грубить и раздраженно отвечать – она обычно заводится еще больше, и в ее голове одновременно запускается десяток «мамских» программ, вроде «Стакана воды», «Ты меня до гроба доведешь» и «Всю жизнь на тебя потратила, а ты такой-сякой». Если встать и уйти – мама-робот непременно последует за тобой и не успокоится, пока не выскажет все, что задумала. Наверное, лучше всего в такой ситуации терпеливо выждать, пока у мамы-робота не закончится заряд или не сядут батарейки. Обычно после этого она успокаивается и вновь превращается в обычную маму.

Однако мамы похожи не только на роботов и состоят не только из «мамских» программ и заезженных пластинок. Каждая мама – натура противоречивая и непредсказуемая. И это мое второе маленькое открытие, которое гласит: любая мама похожа на… погоду! Как и погода, мама может меняться моментально, и предсказать ее иногда совершенно невозможно. То она как лето – такая добрая, светящаяся и жизнерадостная, готовая дарить тебе любовь и теплоту. То вдруг неожиданно мама меняется и становится занудливой осенью, а иной раз и того хуже – настоящей зимней пургой и обрушивает на твою голову целый град упреков и обвинений. Вот тогда аж мороз по коже пробирает, когда слушаешь ее. Хотя не всегда перемены эти бывают неожиданными. Думаю, тебе не раз удавалось с точностью предсказать перемены в мамином настроении. Особенно легко это сделать, когда знаешь, что натворил дел, вот-вот об этом узнает мама и тогда уж начнется…

Конечно, все мамы разные. У кого-то мама – это почти вечное лето. С такой мамой жить хорошо и легко. А у кого-то другого мама больше похожа на осень или даже на зиму. Если твоя мама всегда похожа на лето, тебе очень повезло, но такие мамы – большая редкость. А если твоя мама чаще осень или зима, поверь, это еще не конец света. В такие моменты просто лучше не нарываться, а дождаться потепления в маминой душе. Вот тогда-то и можно будет сказать маме, как было больно и неприятно слушать ее обвинения, особенно если они оказались несправедливыми, или спокойно извиниться, если знаешь, что сам был виноват. Поверь, с «мамой-летом» и «мамой-весной» куда легче разговаривать, чем с «мамой-осенью» или «мамой-зимой». Ну а с «мамой-роботом» вообще бессмысленно говорить. Ее надо просто выслушать и не делать резких движений.

Вот такие разные бывают мамы. Но какой бы ни была твоя мама, помни, что ценный опыт можно извлечь из общения с любой мамой. И что бы ни случилось, всегда есть шанс научиться чему-то новому и полезному. Во всяком случае, я старался этот шанс использовать в каждой ситуации, в какой оказывался по вине своей мамы или по собственной глупости. А о том, насколько прилежным я оказался учеником и какие еще открытия совершил в науке обращения с мамами и не только с ними, ты скоро узнаешь сам.

1 Как я (на)учился жить без папы

Первым делом хочу рассказать тебе о том, как я научился жить без папы. А это было, пожалуй, самым трудным из всего, чему мне пришлось когда-либо учиться. Мои родители развелись, едва мне исполнилось три года. После развода папа ушел от нас, и с тех пор я его больше никогда не видел. Так что выбора у меня особо и не было: или учись жить без папы, или всю оставшуюся жизнь страдай без него. А если предположить, что в среднем я проживу около ста лет (во всяком случае, я на это надеялся), то впереди мне предстояло еще 97 лет жизни. Подумать только! Девяносто семь лет страдать о того, что у меня нет папы! Поэтому я выбрал первое – то есть учиться жить без него.

Пока я был совсем маленьким, обходиться без папы было не так уж и трудно. Все, что мне нужно было для полного счастья, – так это быть сытым, тепло укутанным и обласканным малышом. А мама меня окружила такой любовью, что ее хватало и за маму, и за папу.

Зато проблемы начались, когда я пошел в школу. Тогда я впервые почувствовал, как трудно, оказывается, быть мальчиком, у которого нет папы. В первый же день в школе учительница собрала нас – всех первоклашек – вместе и попросила по очереди назвать свои имена, имена своих родителей и сказать, кем они работают. Пока другие ребята хвастались мамами и папами, я сидел за партой и заливался краской, в ужасе представляя, что подумают обо мне, когда узнают, что у меня нет папы.

– Мой папа – водитель автобуса…

– А у меня папа программист…

– Наш папа – директор… э-э-э… просто директор на своей работе…

– Папа работает в институте, он там пишет книжки и десерты…

– Мой папа почему-то не работает…

– Мама говорит, что наш папа очень занят…

– Я люблю бывать у папы на работе…

Каждый из учеников рассказывал о своем папе. А я сидел и думал, что хоть бы водителем, хоть бы ночным сторожем, хоть бы дворником работал мой папа, я бы со всем смирился, лишь бы он у меня был. Но его у меня уже три года как не было, и сказать о его работе я ничего не мог. Тем временем приближалась моя очередь. Я чувствовал, как у меня в горле начинает расти комок, а ладони отчего-то становятся влажными, будто я натворил что-то плохое, и сейчас меня станут при всех за это стыдить. Я хотел бы уменьшиться до крошечных размеров, как Алиса в Стране чудес, или превратиться в Человека-невидимку, лишь бы меня не заметили и пропустили.

– Ну, Илья, теперь твоя очередь. Расскажи нам немного о себе, о своих маме и папе. – Слова учительницы лишили меня всякой надежды остаться незамеченным. – Смелее, здесь никто не кусается!

С большим трудом я смог подняться, потому что к тому времени мои ноги стали невыносимо тяжелыми, будто наполнились водой, и виновато посмотрел на учительницу. На ее лице застыло вопросительное выражение. Я почему-то подумал, что учительница все знает обо мне и сейчас намеренно хочет выставить меня перед всеми дураком.

– Меня зовут Илья, – неуверенно произнес я, чувствуя, что комок в горле сильно мешает мне говорить.

– Хорошо, продолжай, – подбадривала учительница, которую я уже возненавидел за то, что она заставляет меня рассказывать о себе при целом классе.

– Мне шесть лет… Мо-ю… ма-му… зо-вут… Ан-на… Ни-ко-ла-ев-на… – Я нарочно стал растягивать слова и промежутки между ними, чтобы оттянуть тот момент, когда мне придется сказать об отце. Ребята в классе, наверное, подумали, что я тормоз, раз говорю по слогам. – О-на… ра-бо-та-ет… пре-по-да-ва-те-лем… му-зы-ки… в… му-зы-ка-ль-ной… шко-ле…

– А как зовут твоего папу? – Новый вопрос учительницы болезненно отозвался у меня в животе. Конечно, я знал имя своего папы. Это единственное, что я о нем знал. Мама не любила рассказывать об отце. А я не решался задавать ей вопросы, хоть мне и было жутко интересно, где он жил и работал, как выглядел. Я хотел знать о нем все, но не знал ничего.

– Мо-е-го… па-пу… зо-вут… Де… ни… с… – Имя папы я произнес еще медленнее, словно сам не был уверен в том, что правильно его помню. Ребята в классе, наверное, решили, что я тормоз вдвойне, раз говорю так медленно.

– Кем, Илья, твой папа работает? – Учительница задала контрольный вопрос, который сразил меня наповал.

Лучше бы я умер прямо сейчас, чем сказал бы при всех, что не знаю, кем работает мой папа, потому что у меня его нет и больше никогда не будет! Я еле сдерживал слезы.

– Илья, кем работает папа? – повторила вопрос учительница.

После того как учительница задала вопрос еще раз, я окончательно оцепенел. Мои губы перестали двигаться. Комок в горле вырос настолько, что заполнил весь рот. Я почувствовал, как в меня впились двадцать пар глаз, нацелились двадцать пар ушей и двадцать ртов скривились в усмешке. Не знаю, были ли одноклассники действительно так настроены в тот момент против меня, или мне это только казалось. Лицо учительницы приняло двойное вопросительное выражение – такое лицо бывает у взрослых, когда они намерены получить ответ на свой вопрос любой ценой. И я понял, что мне придется постараться как-то выдавить его из себя. С большим трудом я заставил губы пошевелиться и тихо произнес:

– Мой… па-па… он… ра-бо-та-ет…

Все замерли, будто я собирался признаться в какой-то страшной тайне. В классе повисла невыносимая тишина, и даже на последних партах ребята перестали переговариваться и уставились в мою сторону. «Может, соврать?» – пронеслась спасительная мысль в моей голове.

– Ра-бо-та-ет… – Я еще раз повторил последнее слово и добавил: …!

Слово «работает» – это последнее, что я помню. Сейчас, спустя почти двадцать лет после того случая, я, как ни странно, не могу вспомнить, что ответил. Не знаю, хорошо это или плохо, но человек часто забывает неприятные события, потому что воспоминания о них могут вызывать боль. Вот и моя память решила не сохранять все воспоминания о том дне, чтобы я не переживал этот позор снова и снова, прокручивая его у себя в голове все эти годы. Однако я отлично помню, как в тот день решил: никто и никогда не должен узнать о том, что у меня нет отца. Вернувшись из школы домой, я приступил к составлению грандиозного плана по сокрытию этого постыдного, как мне тогда казалось, факта моей биографии.

Как же заставить других поверить в то, что у меня есть папа, если никто и никогда его не видел? Это была очень нелегкая задача, но я приказал себе не ложиться спать, пока ее не решу. И вдруг меня осенило! Я вспомнил один старый фильм, который как-то видел по телевизору. В этом черно-белом фильме грустный черно-белый мальчик, похожий на меня, целыми днями сидел на пороге своего черно-белого дома и ждал черно-белого папу, который был капитаном черно-белого корабля. И мне не пришло в голову ничего лучше, чем придумать, будто и мой папа – капитан какого-нибудь судна, который отправился в кругосветное плавание, и поэтому его сейчас нет дома и еще долго-долго не будет. Ведь кругосветное плавание – это такая штука, которая может длиться месяц, два, а то и целый год! С этого момента смыслом моей жизни стало убедить других в своей выдумке.

Со следующего дня я принялся рассказывать новым друзьям, приятелям и одноклассникам о том, какой сильный и отважный капитан мой отец и какие приключения с ним приключаются в море. Я врал напропалую. Чтение книги «20 000 лье под водой» Жюль Верна давало мне богатую пищу для фантазий и необходимые географические сведения, а Капитан Немо был лучшим образцом для папы, которого я придумал.

Мне, конечно, поначалу мало кто верил, но я бил себя кулаком в грудь и яростно отвергал любые обвинения во лжи. И рано или поздно ребята начинали мне верить. А некоторые даже стали завидовать, что мой отец – мореплаватель. Более того, спустя какое-то время я и сам поверил в выдуманную мной же историю про папу-капитана. Я так проникся вымышленными приключениями своего вымышленного отца, что поверил в него всем сердцем и стал ждать его возвращения, как тот несчастный черно-белый мальчик из черно-белого фильма.

Естественно, мама не знала о моих выдумках. Я же ничего не мог с ними поделать и продолжал бесстыдно лгать направо и налево, рассказывая о том, как мой папа бороздит просторы Тихого океана или борется со штормом где-то посреди Средиземного моря. Эти фантазии были моим единственным спасением. Они спасали меня от насмешек сверстников и вызывали их уважение. Поверив в них сам, я впервые ощутил, что значит быть сыном и иметь настоящего папу, да еще какого! Отважного капитана!

Но счастье мое, как всегда, продлилось недолго. Самые скептически настроенные ребята не хотели верить и продолжали докапываться:

– А кем был твой папа до того, как стал капитаном?

– Можешь показать папины фотографии?

– Почему у тебя дома нет никаких папиных вещей?

– А сколько звезд у твоего папы на погонах?

– Наверное, папа тебе привозит всякие морские штуки, где они? Покажи!

– Почему никто никогда не видел твоего отца?

Меня терзали самыми разными вопросами, а я не успевал придумывать на них ответы. С каждым днем вопросов становилось все больше и больше, а моих сил сопротивляться и доказывать, что у меня есть отец, все меньше и меньше. И вот однажды выдуманный мной корабль разбился о железные аргументы моих врагов. Я сдался и ощутил внутри себя какую-то пустоту, будто бы лишился отца во второй раз.

После того как рассеялись мои последние фантазии о папе, мне пришлось смириться с тем, что его у меня действительно нет и что он вряд ли когда-нибудь появится. Я почувствовал стыд за то, что я «безотцовщина». За то, что пытался обмануть своих друзей. Я был готов к насмешкам и издевательствам с их стороны. Я был достоин презрения.

Когда ребята в классе узнали правду, я ожидал самого худшего. Но худшего не произошло. Не произошло почти ничего! Никто не стал меня дразнить или обижать. Никто не стал надо мной смеяться и обзывать меня. Иногда кто-то из ребят говорил обо мне: «У него нет отца». А в остальном все оставалось по-прежнему. Со мной дружили, гуляли и играли, как с самым обычным мальчиком. Никто меня не сторонился, никто не презирал. Для меня же это было настоящим открытием – оказывается, я такой, как и все! Постепенно я преодолел свое стеснение и смог уверенно смотреть в глаза учителям и сверстникам. Я научился смело отвечать на вопрос: «Кто твой отец?», говоря всякий раз: «У меня нет отца». И все это благодаря тем маленьким открытиям, которые я чуть позже совершил.

Открытие первое. Если папа ушел навсегда, то это не моя вина. Он мог уйти, потому что разлюбил маму, или мама разлюбила его. Или они оба разлюбили друг друга. Увы, но так бывает, и мы – дети – ничего не можем с этим поделать. А поэтому я не должен чувствовать себя виноватым, когда мне приходится говорить о том, что у меня нет отца.

Открытие второе. Иногда папы хотят встречаться со своими детьми, иногда, к сожалению, нет. И в этом мы тоже не виноваты. Просто папе тяжело пережить развод, или мама не хочет его подпускать к нам. А может быть, папа уехал куда-нибудь очень далеко и не может навещать нас. Некоторые папы даже заводят себе новые семьи, и у них могут появляться еще дети. И тогда новые жены и новые дети не пускают их к нам в гости. Поэтому я не должен винить отца в том, что он оставил меня навсегда, пока не узнаю настоящую причину его поступка.

Открытие третье. Если мама разлюбила моего папу, это вовсе не означает, что она может разлюбить и меня. И что бы я ни вытворял, мама не разлюбит меня никогда, даже если она очень злится и иногда говорит, будто не любит. Поэтому я не должен бояться, что меня когда-нибудь бросит мама, как бросил папа.

Открытие четвертое. Если я расту без папы, этого вовсе не стоит стыдиться. И правда, а чего здесь постыдного? По-моему, это только повод для гордости за то, что я сумел позаботиться о своей маме и вырасти отличным парнем, какие вырастают далеко не из всех мальчиков, у которых есть отцы.

Открытие пятое. Если у меня нет папы, это еще не значит, что я хуже или лучше других детей. У многих детей нет пап, и этим я с ними схож. Но я такой же обычный мальчик, как и любой другой мальчик, у которого есть папа. Поэтому не важно, есть у тебя папа или нет, ведь если ты постараешься – тебе всегда будет чем гордиться. А если не веришь – смотри пункт четвертый!

2 Как я (на)учился жить с новым папой

Почти все маленькие мальчики, а особенно те, у которых нет папы, без ума от своих мам. Таким мальчикам кажется, что мама должна принадлежать только им и никому больше. Любая попытка постороннего человека посягнуть на внимание мамы строго-настрого осуждается и саботируется любыми способами. Естественно, таким мальчиком был и я.

Следует заметить, что мама всегда выделялась красотой и общительностью. Ее длинные ресницы мало кого оставляли равнодушными. И по этой причине ее не могли не замечать мужчины. А меня это, как ты понимаешь, просто бесило! Представляешь, каким для меня было шоком, когда в маминой жизни появился мужчина?! Я не знаю, где они познакомились, но однажды он пришел к нам домой и больше не ушел. Он прожил с нами около года. Такой совсем невзрачный, худой, усатый мужик. Было в нем что-то неприятное и отталкивающее – то ли его аура, то ли запах одеколона. И еще он был, знаешь кем? Экстрасенсом! Ты ведь догадываешься, кто такие экстрасенсы? Это такие люди, которые говорят: «Я тебя сейчас вылечу!» или «Сейчас тебе станет хорошо!» – и начинают вокруг тебя махать руками и закатывать глаза. Вот и он так делал. Когда у мамы болела голова, он сажал ее на стул посредине комнаты и начинал вокруг нее размахивать руками, словно отгонял назойливых насекомых, кружился, пританцовывал и шептал что-то невнятное. Уж не знаю, становилось ли после этого моей маме легче, но я обычно в такие моменты не мог удержаться от смеха. И хотя я уже был достаточно большим мальчиком для того, чтобы не верить во все эти сказки про экстрасенсов, иногда все-таки я задумывался о том, уж не околдовал ли он в самом деле мою маму. Ведь часто бывает в фильмах и книгах, что злой волшебник похищает принцессу и околдовывает так, что ей начинает казаться, будто она в него влюблена. Я воображал маму прекрасной принцессой, а его злым уродливым колдуном, не только отнявшим мою принцессу, но и нагло поселившимся в моем доме.

К счастью, на меня его экстрасенсорные способности или колдовские чары, или как они там еще называются, совсем не действовали. Ему ни за что не удалось бы меня обмануть или заморочить мне голову. Я сам был экстрасенсом не хуже его, и интуиция мне подсказывала, что он плохой человек и не достоин нас с мамой. Поэтому я возненавидел его с первых дней появления в нашем доме. Знаешь, я ведь всегда мечтал о папе, хотя бы о каком-нибудь. Но когда появился этот, так сказать, новый папа, я понял, что иногда лучше не иметь вообще никакого папы, чем такого, как он. Тем более что он был очень далек от того идеального папы-капитана, которого я себе когда-то выдумал.

Сейчас я мало что помню о нем, даже его имя забыл. Видимо, это снова проделки памяти, которая стерла воспоминания, связанные с этим человеком, кроме одного – постыдного и смешного одновременно. Однажды мы куда-то собирались пойти все вместе – я, моя мама и он. Надевая курточку, я вдруг… пукнул! Это случилось не со зла и совершенно неожиданно для меня самого. Ведь я был воспитанным мальчиком и знал, что пукать в присутствии других людей, а тем более экстрасенсов, некрасиво и невежливо. Я тут же покраснел, но мама сделала вид, будто ничего не заметила. Зато он схватил меня за рукав и начал сильно трясти. Брызжа слюной мне в лицо, он кричал: «Ты что?! Как тебе не стыдно!» Наверное, я бы долго этого не выдержал и пукнул бы второй раз уже от страха, если бы мама не вступилась за меня. Мама сказала ему, что это произошло совершенно случайно: «Не надо, дорогой, реагировать так, будто раздался взрыв атомной бомбы, ребенок ни в чем не виноват». После этого он отпустил мой рукав и сказал:

– Больше так никогда не делай!

– Больше не буду, – ответил я и подумал, что теперь у него не осталось ни малейшего шанса заслужить мою симпатию.

В общем, это все, что я помню о том времени и о том папе. И по правде говоря, я так и не научился с ним ладить. Для меня он всегда оставался чужим человеком, незваным гостем, который слишком задержался у нас. Я днями и ночами мечтал о том, чтобы мама его разлюбила и выгнала из дома. Уж не знаю, помогли ли мне в этом какие-то высшие силы, или все случилось само собой, но меньше чем через год они расстались. Я ликовал! Монстр был повержен и изгнан из нашего с мамой дома. Моя принцесса была спасена! А я вновь почувствовал себя единственным обладателем мамы, которую мне теперь не нужно было ни с кем делить. И хотя с новым папой жить я так и не научился, зато совершил несколько серьезных открытий.

Открытие первое. Твоей маме тоже одиноко, как и тебе, и ей нужен кто-то. Когда она выбирает себе мужчину, то надеется, что он станет тебе хорошим новым папой. Но для того чтобы понять, сумеет ли этот мужчина стать хорошим папой для тебя и мужем для твоей мамы, иногда нужно много времени.

Открытие второе. Не все новые папы умеют ладить с детьми, особенно не умеют те, у которых никогда не было собственных детей. К таким папам нужно быть снисходительными. Конечно, они могут обижать нас. Мы даже можем их ненавидеть. Но они себя ведут так, потому что не умеют быть папами, а некоторые из них, к сожалению, этому никогда и не научатся.

Открытие третье. Если мама завела в доме нового папу, это еще не означает, что она стала меньше любить тебя, сделала назло или в наказание. Даже если мама стала уделять много времени новому папе, от этого она не разлюбила тебя. Просто ей хочется с кем-то поговорить на свои взрослые темы, хочется, чтобы за ней поухаживали, о ней позаботились. Конечно, можно и самому все это устроить – поговорить с мамой на взрослые темы, поухаживать и позаботиться о ней. Но каждому взрослому обязательно нужен другой взрослый, как и каждому ребенку нужен другой ребенок, чтобы было с кем дружить и обсуждать свои дела. Когда у тебя появляется новый друг или подруга, ты от этого не начинаешь любить свою маму меньше. Вот и мама никогда не станет любить своего сына меньше, даже если у нее появляется новый друг или новый любимый мужчина.

Открытие четвертое. Некоторые новые папы надолго не задерживаются, что, конечно, не может не радовать, особенно если это плохие и бездарные папы. Рано или поздно мама может понять, что мужчина хоть и хороший, но отец никудышный, а значит, настоящая семья у них не выйдет. Правда, до некоторых мам, к сожалению, это доходит очень-очень медленно. И тогда приходится ждать, пока наконец на маму не снизойдет откровение и она не увидит, что новый мужчина – настоящий бездарь в делах воспитания детей и на должность папы претендовать не может ну ни как!

Открытие пятое. Мир не был бы так прекрасен, если бы в нем не было ни одного хорошего нового папы. Такого папу начинаешь любить, как самого настоящего. Впрочем, я уже забегаю вперед…

3 Как я (на)учился говорить «папа!»

Едва избавившись от этого ужасного папы, я начал бояться, что рано или поздно появится еще один такой же. Мои опасения оказались не напрасными, потому что спустя какое-то время объявился новый мамин ухажер. На деле оказалось, что не такой уж он и новый. Это был старый мамин друг. Он когда-то учился с мамой в одной школе и любил ее со школьной скамьи. Но тогда мама почему-то мало обращала на него внимания или даже вовсе не обращала. И вот спустя годы они встретились снова, и им выпал второй шанс соединить свои судьбы. Моего мнения, как всегда, никто не спросил…

Когда этот мужчина появился у нас на пороге, я готов был к самому худшему. Однако все оказалось не так плохо, как я ожидал. Он был красивым, добрым и с самых первых дней стал очень хорошо ко мне относиться. Я сразу почувствовал, что могу его не бояться и доверять ему. В отличие от предыдущего маминого ухажера этого я не возненавидел, а, наоборот, почувствовал к нему глубокую симпатию. Но и он совсем недолго пробыл моим папой. Дело в том, что они с мамой стали часто ссориться. Маму это сильно расстраивало. Наконец она не выдержала и прогнала его. Эх, видимо, мужчин, которые одновременно были бы идеальными мужьями для мам и идеальными папами для нас практически не бывает!

Но перед тем как он ушел, я все же успел почувствовать, что значит иметь папу. Потому что однажды я набрался смелости и назвал его Папой! В тот день (а это случилось задолго до того, как мама рассталась с ним) мы шли втроем по каштановой аллее, ведущей к нашему дому, и мама осторожно спросила меня, хочу ли я называть ее друга своим папой. Я очень засмущался и стал похожим на одно из этих красных осенних деревьев, которые окружали нас. Наверное, в тот момент нам всем троим стало как-то не по себе. Я опустил голову, а мама сказала:

– Можешь не отвечать, просто подумай.

Мама не знала, что я думал об этом уже тысячу раз. И еще тысячу раз представлял себе, как он будет встречать меня после школы, а я буду бежать к нему навстречу и кричать: «Папа!» Все одноклассники будут смотреть и завидовать, что у меня такой отличный отец. Или как я буду просить его вечером: «Папа, почитай мне книгу». Даже не важно, что я буду говорить и о чем его просить, главное, чтобы я мог произносить это волшебное слово «папа». И сегодня я наконец-то могу назвать его своим папой по-настоящему!

– Хорошо, – все еще стесняясь, тихо ответил я, чтобы не выдать своего волнения. «Ура! У меня теперь будет настоящий отец!» – это уже кричал мой внутренний голос.

Так мы прожили вместе еще полгода, и все эти полгода я называл его папой. Я был очень счастлив, особенно в те дни, когда они с мамой не ругались. Но потом в душе моей мамы наступила осень, и они поссорились окончательно. А я снова лишился отца.

Сейчас мне нравится вспоминать о тех днях, которые мы проводили с ним вместе. Когда я думаю об этом, у меня возникают приятные и теплые ощущения. И еще я помню, как он однажды пошутил. Мы были на море, и моя мама не решалась отплыть чуть дальше от берега. А он сказал, что вот если бы по морю за ней погнался паук, то она мигом бы научилась плавать, потому что мама жутко боялась пауков. Тогда мы смеялись, плескались в море, нежились под лучами южного солнца, и нам казалось, что так будет всегда. Через несколько месяцев они расстались. Но, как говорит мама: «Что ни делается – все к лучшему». И хотя я не понимаю, что хорошего в том, что я снова остался без папы, в результате всей этой истории мне удалось сделать еще несколько открытий, касающихся новых пап и старых мам.

Открытие первое. В этом мире еще остались мужчины, которые могут быть хорошими папами. Конечно, на улице они не валяются и с неба не падают, но если твоя мама такого встретит, считай, что тебе очень повезло!

Открытие второе. Жаль только, что хорошие папы не всегда могут быть еще и хорошими мужьями нашим мамам. Обычно мамы ожидают от таких мужчин одного, а мы совсем другого. Вот и получается, что мужчины могут нравиться нам, но не очень устраивают наших мам. А значит, ничего хорошего из таких отношений скорее всего не выйдет.

Открытие третье. Нет ничего страшного в том, чтобы назвать мужчину, который живет с твоей мамой и очень тебе нравится, «папой». Это совсем не значит, что ты предаешь своего настоящего папу. Потому что настоящий папа – это самый первый папа, и никто его не заменит. Но если настоящий папа по каким-то причинам не может растить и воспитывать тебя, а есть другой мужчина, который делает это очень хорошо и рядом с которым ты чувствуешь себя любимым, то, по-моему, он вполне достоин звания папы.

Открытие четвертое. Важно уметь сохранять приятные воспоминания о взрослых людях, которые мне нравились, даже если эти люди были рядом со мной совсем недолго. Такие воспоминания греют душу и придают силы, когда кажется, что жизнь стала совсем невыносимой или когда мне попросту грустно.

4 Как я (на)учился не ревновать маму

Ты уже знаешь, что я ревновал маму почти к каждому мужчине, который встречался на нашем с ней пути. Я был как будто одновременно и сыном, и мужем своей мамы. Но разве должен мальчик превращаться в маминого мужа? Вряд ли… Правда, мне понадобилось немало времени, чтобы самому это понять.

Я тебе рассказывал, что меня просто бесило, если с мамой начинал флиртовать какой-нибудь мужчина. Ну а уж если кто-нибудь из друзей мамы приходил к нам в гости, я просто не мог найти себе места. Обычно я закрывался в своей комнате и притворялся, будто у меня сильно-пресильно разболелся живот. Я охал и ахал, делая это нарочито громко, чтобы мама услышала меня и прибежала пожалеть. Конечно же, она приходила, гладила меня по голове, успокаивала, давала таблетку и выпроваживала своего гостя. Цель была достигнута! С щелчком закрывающейся за ним двери мой живот мигом переставал болеть, и я снова чувствовал себя в центре маминого внимания. Временный конкурент был побежден.

В следующий раз у меня начинала болеть голова, или меня тошнило, или я начинал кашлять и жаловаться на больное горло. Я выдумывал себе столько болезней, насколько хватало моего воображения и насколько хватало ума не вызывать у мамы подозрения, что я притворяюсь. Но постепенно она стала понимать: здесь что-то не так. Ведь как только гость скрывался за порогом, я, кашлянув еще пару раз для правдоподобности, чудесным образом выздоравливал. Мама начинала сердиться на меня.

И вот в один прекрасный день после моего очередного «недомогания», выпроводив гостя, мама пришла ко мне в комнату и села на край кровати.

– У тебя еще болит живот? – спросила она.

– Немного, – робко ответил я, опустив глаза.

– Сынок, почему у тебя всегда болит живот, когда ко мне кто-то приходит? – последовал вопрос, и я готов был с головой залезть под одеяло, лишь бы избежать на него ответа.

– Я… я не знаю, мама, – еле-еле произнес я.

– А ты уверен, что у тебя вообще болел живот, или ты, может, все это выдумал, потому что не хотел, чтобы у нас был кто-то чужой в доме?

В этот момент я понял, что мама, оказывается, давно все знает. Она всегда догадывалась, что я пытался обвести ее вокруг пальца. Я обманщик!

– Я… ты же знаешь, что у меня часто болит живот… я не обманываю, – продолжал врать я, понимая, что делаю еще хуже и доставляю боль своей маме. Но я не мог перестать обманывать. В моем горле снова вырос комок, который мешал мне сказать правду.

– Я не верю тебе! – В мамином голосе зазвучали нотки раздражения, и я понял, что внутри мамы наступает зима. – Ты не хочешь, чтобы я с кем-то общалась, кроме тебя. Ты настоящий эгоист! За что мне такой сын?! Стоит только кому-то переступить порог этого дома, как у тебя вдруг начинает болеть то живот, то голова, то еще что-то! Думаешь только о себе! Лишь бы тебе было хорошо! Тебе наплевать, что мне бывает одиноко и скучно, что я тоже хочу иметь друзей и любить! Тебе…

Мама все говорила и говорила. Вжав голову в плечи, я продолжал ее слушать. И как бы я ни пытался мысленно закрыть уши и перестать слышать, до меня постепенно доходил смысл сказанного. Я эгоист? Я думаю только о себе? Я не люблю маму? Мамины слова больно резали мне слух. «Нет, нет и еще раз нет! Я не эгоист! У меня правда болел живот… правда…» – я повторял это про себя, уставившись на белую простыню, пока не заметил на ней едва различимые темные точки. Точек становилось все больше и больше, а голос мамы становился все тише и тише, слова все менее разборчивыми, а ее дыхание все более обрывистым. Я поднял глаза и посмотрел на маму. Она плакала. Тушь стекала по ее длинным ресницам, оставляя темные потеки на щеках. Она встала с моей кровати и ушла в свою комнату. И еще долго доносились из-за двери ее всхлипывания.

А я лежал в кровати, подавленный и растерянный. Мне было невыносимо больно слушать, как за стеной плачет мама. Я знал, что она плачет из-за моего вранья и поведения. «Почему все так вышло? Ведь я совсем не хотел причинять ей боль, а наоборот, любил ее больше всего на свете и просто боролся за эту любовь», – не мог понять я. И вдруг до меня дошло, что я всегда добивался одного – чтобы мама принадлежала только мне и никому больше. Она была права насчет того, что я вел себя как настоящий эгоист. Если я действительно ее люблю, значит, должен уважать ее желание иметь взрослых друзей и проводить с ними время, как бы мне при этом самому ни было неприятно. С завтрашнего дня все будет по-другому! Я больше не стану притворяться больным и вести себя так, чтобы мама сидела только возле меня. Когда я принял это решение, мне сразу стало спокойнее. Постепенно за стенкой смолкли всхлипывания мамы. Свет в квартире погас. Наступила тишина. Непрощенный, но твердо решивший исправиться, я уснул крепким сном.

Все последующие дни я не только учился не ревновать свою маму, но и сделал несколько очень важных открытий в науке обращения с мамами и их ухажерами.

Открытие первое. Ты не должен превращаться в мужа своей мамы. Даже если тебе и неприятно, что мама уделяет внимание кому-то другому, пытаться обманом заставить маму каждую минуту быть только со тобой – не самый лучший способ добиться ее любви.

Открытие второе. Если мама и встречается с другим мужчиной или просто с ним дружит, это вовсе не значит, что теперь она любит только его, а не тебя. Ведь ты ее сын! А значит, она любит тебя особой материнской любовью. Мужчину мама любит женской любовью. Материнская и женская любовь – разные, и одна не мешает другой.

Открытие третье. Маме может быть очень неприятно, если сын не дает ей побыть с другом или с компанией своих друзей. Иногда ей хочется немного отдохнуть (а разве не бывает, что и тебе хочется иногда отдохнуть от своей мамы и побыть с друзьями?). Только представь: к тебе в гости пришли друзья или, например, девочка, которая тебе нравится, а мама тут как тут – ни на минуту не хочет оставить вас одних. То ей, видите ли, срочно понадобилось что-то достать из шкафа, который находится в твоей комнате, то цветы полить или задать тебе какой-нибудь дурацкий вопрос. Разве это не будет тебя сердить и даже раздражать? Вот и мама сердится, если ей не дают иногда провести время с другом или подругой наедине.

Открытие четвертое. Конечно, есть мамы, которые вечно крутятся у своих сыновей под ногами, стоит тем только пригласить к себе гостей. Что ж, ни для кого не секрет, что все мамы ужасно любопытные, особенно в том, что касается друзей и подруг сына. Если твоя мама злоупотребляет своим любопытством, следует на собственном примере показать ей, как важно уважать право другого человека на уединение.

Открытие пятое. Если ты причинил маме боль и она плачет из-за тебя, это еще не означает, что ты – самый плохой сын на свете. Ведь ты всегда можешь стать лучше или даже еще лучше. А ссора с мамой – это хороший повод задуматься о том, что ты мог бы изменить в своем поведении, чтобы в ваших отношениях с мамой было как можно меньше обид и расстройств.

5 Как я (на)учился быть мальчиком

А теперь перейдем к самому главному. Я расскажу тебе о том, как учился быть мальчиком. Стать мальчиком, не имея своего папы, труднее всего. Легче всего в такой ситуации стать маменькиным сынком, трусливой бабой и еще кем угодно. Но еще во сто раз труднее стать мальчиком, если у тебя большие серо-голубые глаза и длинные ресницы, доставшиеся по наследству от мамы, как у девчонки! Таким мальчиком был я, и звали меня ребята ласково – Илюша. Девчонкой меня не обзывали, и за длинные ресницы никто из друзей, к счастью, не дразнил. Но вот другие люди – старушки у чужих подъездов, прохожие на улице, пассажиры автобусов и троллейбусов часто путали меня с девочкой, и это было самое обидное. Как тут станешь мальчиком, если ты даже внешностью похож на девчонку?

В конце концов я коротко подстригся, попросив сделать себе на голове что-то вроде «ежика». Однако новая прическа меня не сильно спасала. Зимой, когда я надевал шапку и закутывался в длинный шарф, прохожие продолжали путать меня с девчонкой. «Девочка, ты выходишь на следующей остановке?» – приходилось мне слышать в автобусах и троллейбусах. Масла в огонь подливали знакомые взрослые, особенно мамины подруги, не упускавшие ни одной возможности подчеркнуть мою девчоночью внешность: «Ой, у него такие длинные ресницы, прямо как у девочки!», «С такими глазками он непременно должен был родиться девочкой!» Все это я слышал так часто, что научился не обращать внимания на глупых взрослых, которые судят о том, мальчик перед ними или девочка, по длине его ресниц. А еще я твердо решил стать мальчиком. Причем не абы каким мальчиком, а самым настоящим мальчиком, будущим мужчиной!

Но тут передо мной возникла новая проблема – разве можно стать настоящим мальчиком, если даже толком не знаешь, как мальчик должен себя вести? Ведь мальчишескому поведению своих сыновей учат папы. А мамы? Они могут научить только девчоночьему поведению. Моя мама очень хотела сделать из меня мужчину, хотя иногда это и приводило к самым печальным последствиям. Но, как говорится, все средства хороши…

– Мужчина не должен носить сумочку своей дамы, – часто повторяла она мне, когда, гуляя по городу, мы встречали подобную парочку.

– Почему? – наивно спрашивал я, полагая, что носить сумочки своей дамы – это обязанность каждого мужчины.

– Потому что это выглядит некрасиво. Нет ничего глупее мужчины с женской сумочкой через плечо, – иронично отвечала мне мама.

Конечно, это замечание не распространялось на тяжелые авоськи и чемоданы, которые вместо дам должны носить их мужчины. Поэтому я часто вырывал из маминых рук пакеты с продуктами, чтобы самостоятельно дотащить их до дома.

Кроме комментариев по поводу проходящих мимо пар и замечаний в их адрес, мама прививала мне правила мужского этикета. Эти правила гласили: девочек нужно всегда пропускать вперед, девочкам нужно подавать руку, выходя первым из автобуса, девочек никогда нельзя бить и обижать. Мне не терпелось сразу же применить на практике новые правила, и я пытался каждый раз протягивать свою маленькую худую ручку маме, когда мы выходили из автобуса, пропускал ее вперед на выходе из магазина и не забывал по случаю сделать ей комплимент. Иногда я даже дарил маме цветы, заимствованные с соседской клумбы. Маме было приятно, что ее сын растет настоящим джентльменом. Но чаще всего мамины уроки мужественности такими вот советами и лекциями о том, как правильно обращаться с девочками, не заканчивались. Затем в ход шли совсем другие методы воспитания…

Почему-то чем старше я становился, тем чаще мама говорила мне: «Ведешь себя как девчонка!» То ей не нравилось, что я смущался в присутствии незнакомых мне людей. То ей не нравилось, что я приходил домой побитым или заплаканным. То ее раздражало, что я сутулюсь и шаркаю ногами, когда иду по улице. Видимо, таким парадоксальным образом она хотела побудить меня вести себя увереннее, смелее, ответственнее, как, в общем, и полагается настоящему мужчине. Конечно, всякий раз, когда она называла меня девчонкой, мне становилось очень обидно. «Неужели я и правда веду себя как девчонка?» – вновь и вновь думал я, получая очередной упрек от мамы. Как мучительно больно было слышать такие слова и при этом понимать, что никто не может научить тебя быть мальчиком. Кто такой настоящий мальчик, для меня по-прежнему оставалось загадкой.

Еще больнее было слышать от мамы упрек в том, что я расту такой же «бабой», каким был мой отец. Мама часто отзывалась о папе плохо, считала его никудышным мужчиной, мало на что способным. «Как она вообще вышла за него замуж, если теперь так отзывается о нем?» – думал я. Иногда она говорила: «Ох, и за что мне такое наказание? Один был бабой, теперь второй растет таким же. Весь в своего отца!» В такие моменты мама не то что не помогала мне стать мужчиной, она даже мешала этому. Ведь мне приходилось думать, что раз мой отец был никудышным мужчиной, значит, и у меня ничего не выйдет, я так и останусь ни на что не годным полумальчиком…

Все было бы гораздо хуже, если бы не мой дедушка. Не будь у меня дедушки, я бы еще не скоро научился вести себя как мужчина. Дедушка никогда не говорил, что я веду себя как девчонка, и никогда не говорил, как должен себя вести мальчик. Он просто брал меня с собой на рыбалку, на дачу, в лес за грибами, в удивительные долгие походы за город, когда мы запасались бабушкиными пирожками и термосом горячего чая и уходили на весь день. Мы бродили в окрестностях города и болтали, болтали, болтали без умолку. Обычно дедушка рассказывал увлекательные и полные опасностей истории о своем трудном детстве, о том, как он был на войне и даже участвовал в испытаниях атомной бомбы! Я слушал рассказы о дедушкиных подвигах с замиранием сердца, восхищался его мужеством и мечтал вырасти таким же сильным и смелым. Попутно я внимательно наблюдал за дедушкой – за тем, как он идет, как разговаривает, как здоровается со своими знакомыми, как улыбается женщинам, как шутит, как бреется своей электробритвой утром перед выходом из дома. Наблюдая, я впитывал в себя каждый его жест. Дедушке не нужно было читать мне долгие лекции о том, что значит быть мужчиной. Он сам был мужчиной. Дедушка дал мне то, чего не могла дать мама, – образец мужского поведения.

Позже я учился быть мужчиной не только у дедушки, но и у своих сверстников и мальчишек постарше. Наблюдая за ними так же, как я наблюдал за дедушкой, я постигал премудрости мальчишеского поведения. Так я научился здороваться за руку по-мужски и еще многим полезным мальчишеским вещам.

А мама по-прежнему хотела во что бы то ни стало вырастить из меня настоящего мужчину и все говорила мне о том, каким должен быть мужчина, как он должен себя вести, что должен делать по дому… Многое из того, что она говорила, скажу честно, я стал пропускать мимо ушей. Зато я прикладывал двойные усилия для того, чтобы как можно скорее стать настоящим мальчиком, наблюдая за тем, как ведут себя другие мальчишки и мужчины. В итоге в чем-то с помощью мамы, в чем-то с помощью дедушки и моих друзей, а в чем-то самостоятельно мне удалось стать настоящим мальчиком, который затем превратился в мужчину. Правда, случилось это не за один день, не за одну неделю и даже не за один год. Прошло много лет, прежде чем я стал мужчиной. И за эти годы я сделал пять серьезных открытий.

Открытие первое. Любая мама хочет, чтобы из ее сына вырос настоящий мужчина. Поэтому иногда она начинает вести себя с ним излишне строго, обзывать и даже наказывать его. Иногда мама может говорить: «Перестань себя вести как девчонка! Будь мужчиной!» Но теперь я знаю, что она так говорит не для того чтобы обидеть меня, а потому что пытается таким способом пробудить во мне мужчину. Мама считает, что суровыми методами воспитания из мальчика лучше всего сделать настоящего мужчину. Конечно же, она ошибается и не понимает, что мне очень больно и обидно, когда она так себя ведет.

Открытие второе. Некоторые мамы очень боятся, что их мальчик вырастет похожим на своего папу. Что в этом страшного для мамы? Только представь себе: она плохо думает о твоем папе, помнит, как им приходилось раньше ругаться и как они обижали друг друга. Мама может считать папу не очень хорошим человеком, например, лентяем или лгуном. Вот поэтому она и боится, что ее сын может вырасти таким же человеком, каким был его папа, и будет напоминать ей о нелюбимом мужчине. Моя мама тоже этого боялась.

Открытие третье. Если мама боится, что из ее мальчика вырастет мужчина, похожий на его папу, она может попытаться помешать ему стать мужчиной. Не специально, конечно. Мамы иногда и сами не понимают, почему так поступают. Они начинают сравнивать сына с его отцом и находить в таком сравнении повод для упрека. Просто не все мамы понимают, что мальчика нельзя сравнивать с его папой, каким бы тот ни был, потому что ребенок – это не копия взрослого. Он – уникальный и неповторимый человек, в чем-то похожий на других людей (например, на своего папу), а в чем-то нисколечко не похожий.

Открытие четвертое. Как бы себя ни вела мама – помогает ли она тебе стать мужчиной или иногда мешает, ты все равно вырастешь настоящим мужчиной. Потому что обязательно научишься быть сильным, смелым, умным и самостоятельным. Даже не сомневайся в этом!

Открытие пятое. Всегда есть кто-то, с кого бы ты мог взять пример. Таким человеком может быть твой дедушка, мамин брат, твой крестный, взрослый друг семьи или твой лучший друг. Внимательно наблюдай за тем, как по-разному ведут себя разные мужчины и мальчики, и бери себе на заметку только то, что из их поведения действительно подходит тебе. Не пытайся копировать подряд все жесты и поступки других мужчин. Ведь ты хочешь стать хорошим мужчиной, а не абы каким. Поэтому учись отличать хорошие мужские поступки от плохих.

6 Как я (на)учился здороваться за руку

Первое, чему мне позарез необходимо было научиться, чтобы стать настоящим мальчиком, – так это здороваться за руку по-мужски, потому что когда мне кто-то из знакомых ребят протягивал руку в знак приветствия, я очень боялся, что отвечу ему как-то неправильно, по-глупому или по-девчоночьи. Чтобы не попасть впросак, я всячески пытался избежать подобных ситуаций.

Научить меня здороваться за руку по-мужски, как ты уже знаешь, было некому. Обычно этому учит своего сына отец, а в моем случае его как раз и не было. Ну а мама, разумеется, сама не умела здороваться по-мужски (она же девчонка, откуда ей знать такие вещи). Попросить друга, чтобы он меня научил правильно здороваться за руку, я не решался – что если он расскажет об этом остальным и все меня засмеют? Я не знал, что мне делать. Я пребывал в отчаянии! Однажды мама отправила меня в магазин. Я выглянул в окно и убедился, что во дворе никого из знакомых мальчишек нет, а значит, мне не придется ни с кем здороваться за руку. Быстренько спустился со своего второго этажа и направился в сторону магазина. На улице была зима. Все дороги покрылись тонкой коркой льда, и идти было очень скользко. Я уже почти дошел до магазина, как навстречу мне вышел пожилой человек. Он куда-то очень спешил и шел быстро-быстро. Я даже решил уступить ему дорогу, как вдруг он поскользнулся и упал прямо передо мной!

Я наклонился и протянул ему руку. Он крепко вцепился в мою ладонь, и я помог ему подняться на ноги. Отряхнув снег со своего пальто и поправив очки на носу, он внимательно осмотрел меня и сказал: «У вас, молодой человек, очень сильные руки. Если бы не вы, сам я уже вряд ли смог бы подняться на ноги после такого падения. Разрешите еще раз пожать вам руку». После этих слов он протянул мне руку и замер в ожидании. Я стоял перед ним, смущенный, гадая, как мне поступить. А моя рука сама собой подалась вперед, навстречу дедушке. И он крепко-крепко ее пожал. «Еще раз благодарю», – произнес он, выпустил мою руку и пошел дальше. А я продолжал стоять как вкопанный, пытаясь понять, все ли я правильно сделал и не выглядел ли смешным и глупым в глазах этого человека.

На следующий день мы с мальчишками решили сходить в парк покататься на санках. Около наших любимых горок мы увидели знакомых ребят. Мои друзья стали приветствовать всех, пожимая руки. Я не спешил следовать их примеру, по привычке надеясь снова увильнуть. Как вдруг услышал: «А он что не здоровается?!» Эти слова были сказаны в мой адрес. От них мне стало неловко и немного страшно. Но я сразу вспомнил слова того дедушки, которому я помог подняться: «У вас, молодой человек, сильные руки». Это придало мне уверенности в себе. Тогда я сделал шаг навстречу приятелям и, пытаясь не смотреть им в глаза, протянул руку. Каждый из них небрежно пожал ее, почти автоматически, легко и быстро. И тут я понял, что жать друг другу руки – вовсе не страшно. Это очень легко и совсем не так сложно, как я всегда думал. А потом мы почти до позднего вечера катались на санках, а когда прощались, я, не веря сам себе, одним из первых протянул руку приятелям, чтобы попрощаться с ними.

В результате я научился не только здороваться за руку, но и сделал еще несколько важных открытий по поводу того, как становятся мальчиками.

Открытие первое. Если ты не умеешь делать что-то, что должны уметь делать все мальчики и мужчины, это еще не означает, что ты не мальчик. Просто тебе нужно время, чтобы этому научиться. Каждый мальчик когда-то учился здороваться за руку, да и не только этому, а и прочим премудростям мужского поведения.

Открытие второе. Обычно мальчиков мальчишескому поведению и особенно тому, как надо здороваться за руку, учат папы. Но если у тебя папы нет, то тебя может научить кто-то другой – например, старший брат, дедушка или двоюродный дядя по маминой линии. Если же и таковых не имеется, то научат другие мальчишки. Просто наблюдай за ними, не бойся пробовать делать что-то сам, и ты обязательно научишься.

Открытие третье. Если ты будешь бояться что-то сделать неправильно или оказаться посмешищем, то тебе будет сложно научиться чему-то. Страх – плохой учитель. Важно суметь преодолеть свой страх и тогда у тебя все получится, если не с первого раза, то уж со второго или с третьего наверняка!

Открытие четвертое. Мальчишки (в отличие от пап, дедушек и двоюродных дядей по маминой линии) могут научить нас не только хорошим вещам, которые должен освоить настоящий мужчина. Некоторые приятели и даже друзья могут захотеть научить нас и другим вещам – не таким хорошим, а иногда даже и совсем не хорошим. В таком случае помни, что настоящий мужчина – это тот, кто сам решает, чему надо учиться у других, а чему не обязательно, а вовсе не тот, кто делает как все остальные.

7 Как я (на)учился не бояться смерти

Когда-то я размышлял о том, имеют ли мальчики право бояться смерти, или они должны быть как бесстрашные герои, которым все нипочем. Сам-то я хоть и не был трусом, но смерть, скажу честно, меня пугала. Сколько себя помню, я всегда боялся, что кто-нибудь где-нибудь умрет. Мне казалось, смерть преследует меня по пятам. У меня на глазах умирали животные, и это всегда ранило меня так сильно, что надолго выбивало из колеи.

Первой умерла бродячая собака, которая попала под машину. Тогда мне было, наверное, лет 7–8. Мы стояли с мамой на пешеходном переходе, как вдруг раздался ужасный визг. Это был визг собаки, угодившей под колеса проезжающего автомобиля. Она еще кое-как доползла до тротуара и свернулась в комок, продолжая громко скулить. Эти страшные звуки, которые издает умирающее существо, мне врезались в память надолго. Я и сейчас их слышу, когда рассказываю тебе эту историю. Мама стояла рядом со мной, крепко сжав мою руку. Ей было страшно и за меня, и за себя, и за эту несчастную собаку. Ее сердце, переполненное любовью и жалостью ко всему живому на земле (кроме пауков), в тот момент, наверное, разрывалось на части. Такой была моя самая первая встреча со смертью. Когда мы вернулись домой, я промолчал весь вечер, а ночью мне снились кошмары.

Потом умерла другая собака. На этот раз близкая и родная. Это был Кузя – пес, который жил у бабушки с дедушкой. Я его просто обожал. Мне рассказывали, что когда я только родился и большую часть времени проводил в кроватке или коляске, Кузя всегда лежал рядом на полу, будто охранял меня. Он любил меня, а я его. Не меньше, чем я, любили его и бабушка с дедушкой.

Сначала Кузя тяжело заболел. Это была очень странная болезнь, которой я не понимал. Мне казалось, что у Кузи часто болел живот, но взрослые притворялись, будто с ним все в порядке. Я видел, как бабушка запиралась с ним в ванной и делала ему какие-то процедуры, давала лекарства. И хотя его боли не проходили, я не думал, что он может вот так взять и умереть. Это было невозможно!

О том, что Кузя умер, мне сказали не сразу. Видимо, хотели до самого последнего момента держать меня в неведении… Если я сейчас закрою глаза и попытаюсь вспомнить место и время, когда узнал о его смерти, то отчетливо все увижу: мы с мамой на улице встречаем дедушку с бабушкой, у бабушки в руках какой-то коврик – скорее всего, тот, на котором спал Кузя, или тот, в который было завернуто его остывшее тельце. У всех взрослых подавленное настроение, а я спрашиваю, где Кузя.

Не могу вспомнить, что мне тогда ответили. Возможно, взрослые промолчали, а я все понял сам… Слезы подступили к глазам, и я начал рыдать. Мама повела меня домой, я еще долго плакал, не желая верить в то, что Кузя больше не будет выпрашивать у меня конфеты, лизать мой нос и бросаться навстречу, вырывая поводок из дедушкиных рук. Было больно вдвойне из-за того, что от меня скрыли смерть Кузи. Мне казалось это настоящим предательством.

Потом у меня были хомячки, попугайчики, любимые кошки, которые тоже умирали. И каждый раз я рыдал над их холодными безжизненными тельцами. Мама никогда не запрещала мне плакать, а садилась рядом со мной, гладила меня по голове и говорила слова утешения. Проплакав несколько дней, я успокаивался и лишь изредка с грустью вспоминал о потерянном маленьком друге.

Мама, утешая меня, даже не догадывалась, как сильно я боялся того, что вдруг умрет и она. Особенно много я думал об этом по ночам, когда в квартире выключался свет и мама засыпала в другой комнате. А я лежал у себя в кровати и прислушивался к ее дыханию. Когда я слышал, как она вздыхает, ворочается с боку на бок, посапывает, на душе становилось легко и спокойно – я знал, что мама жива. Но как только из ее комнаты переставали доноситься звуки, страх возвращался. При мысли о том, что мама, возможно, умерла, меня прошибал холодный пот. Признаюсь, я боялся не только того, что останусь без мамы. Не меньший ужас мне внушала мысль о том, что я должен буду провести всю ночь с мертвой мамой, а утром смотреть на ее мертвое тело.

Чтобы этого не допустить, я принимался искать любые доказательства того, что мама не умерла во сне: нужно было сделать так, чтобы она пошевелилась или что-нибудь сказала. И я не придумал ничего лучшего, чем спрашивать посреди ночи: «Мама, ты уже спишь?» Когда в ответ я слышал ворчание разбуженной мамы, мне сразу становилось легче. Но я готов был выслушать что угодно, лишь бы убедиться, что мама жива. За ночь я мог несколько раз спросить маму о том, спит ли она, пока сон не окутывал меня самого и я больше уже не в силах был думать о смерти.

Чуть позже я нашел еще один способ проверить, не умерла ли мама во сне. Это был мой старый трюк с больным животом, о котором я уже рассказывал. Вдруг посреди ночи я начинал ныть, что у меня болит живот, и жаловаться маме. Мама, конечно же, просыпалась, подходила ко мне, давала лекарство, садилась рядом, гладила мой лоб, говорила что-то приятное. Я же, получив доказательство того, что мама не умерла, забывал про живот и спокойно засыпал. Тогда я даже не думал о том, что мама обычно долго после этого не могла уснуть, переживая за мое самочувствие.

Я почему-то никогда не боялся того, что умру сам, но боялся, что умрут близкие мне люди. Ночуя у бабушки с дедушкой, я тоже пристально вслушивался по ночам в их дыхание. Перспектива проснуться рядом с мертвой бабушкой или с мертвым дедушкой меня настолько пугала, что я готов был всю ночь караулить, не перестали ли они дышать.

Со временем я стал меньше тревожиться о том, что кто-нибудь из моих родных может ночью умереть. Я взрослел и понимал, что никто просто так во сне не умирает, и ни моя мама, ни мои бабушка с дедушкой в ближайшее время умирать не собираются. К счастью, они живы-здоровы до сих пор. Однако даже сейчас, в свои 25 лет, я начинаю беспокоиться, если кто-то из них надолго уходит из дома, или если я сам куда-нибудь уезжаю. Иной раз меня неожиданно охватывает волнение, что с ними может случиться что-то нехорошее, пока я буду от них далеко.

По ночам же я давно научился спать спокойно и не думать о чьей-либо смерти. Зато стал чаще думать об этом днем. И наверное, я тебя разочарую, но я так и не научился совсем не бояться смерти. Иногда мне кажется, что это и вовсе невозможно. Даже если мы не боимся, что умрем сами, нам всегда страшно, что может умереть кто-нибудь из дорогих нам людей. Но чем больше я думал о смерти, тем лучше стал понимать, что такое смерть и как люди к ней относятся. И еще, размышляя о смерти, я сделал несколько новых важных открытий.

Открытие первое. Все живое на земле когда-нибудь умирает, и это не плохо и не хорошо. Просто так должно быть. Таков закон природы, от которого нам никуда не деться. Конечно, всегда страшно знать, что когда-нибудь я или мои близкие умрут, но в страхе смерти тоже нет ничего плохого. Каждый – ребенок или взрослый – имеет право на такой страх. И если я боюсь смерти, это вовсе не означает, что я недостаточно мужественный. Поверь, герой – не тот, кто не боится смерти. Герой – тот, кто не позволяет страху смерти взять над собой верх. А еще герой тот, кто заботится о своих близких из страха, что с ними может что-нибудь случиться. Правда, мои «геройские подвиги», вроде ночных вопросов к маме и притворных жалоб на больной живот, лучше не повторять.

Открытие второе. Многие дети (да и взрослые, что скрывать) боятся того, что умрут любимые и дорогие им люди. Мы боимся потерять маму, бабушку с дедушкой, брата или сестренку. Мы боимся остаться одни и боимся, что некому будет о нас позаботиться. А наши мамы, бабушки и дедушки, братики и сестренки могут так же сильно бояться, что умрем мы сами и оставим их одних. Особенно сильно боятся мамы, что какая-нибудь неприятность случится с их детьми и что их дети умрут. Это такой сильный страх, что некоторые мамы просто не дают своим детям прохода, опекая их на каждом шагу. Если твоя мама так поступает, знай, что она боится потерять тебя. Боится так сильно, как когда-то я по ночам боялся, что умрет моя мама.

Открытие третье. Детям смерть всегда кажется чем-то очень страшным и представляется в виде скелета с косой, черной руки, ходячего трупа или какого-нибудь зомби. Я боялся, что моя мама умрет во сне, не только потому, что не хотел ее потерять, но и потому, что мысль оказаться в одной квартире с трупом меня приводила в настоящий ужас. Но когда ты взрослеешь, то понимаешь, что умершие люди – это самые безобидные люди. Они не смогут причинить тебе никакого вреда. Мертвый человек – как ракушка, которую покинула улитка. Без улитки ракушка неподвижна, со временем она разрушается и превращается в пыль. Так и с умершим человеком, которого покинула жизнь, – его тело разрушается и превращается в пыль. Но память о том, каким он был, остается с нами навсегда.

Открытие четвертое. Когда мы теряем кого-то из близких людей или животных – кошек, собак, канареек или хомячков, нет ничего предосудительного в том, чтобы заплакать. Потому что это всегда больно. И вовсе не надо думать о том, будто плакать – это не по-мужски. Даже настоящие мужчины плачут, когда умирает кто-то из дорогих им людей. Плачут даже герои. Потому что слезы помогают нам выплеснуть наружу накопившиеся внутри нас боль, страх и другие неприятные переживания. Правда, к сожалению, есть мамы, которые не позволяют своим детям плакать, даже если у них случилось горе. Таким мамам может казаться сущим пустяком смерть рыбки в аквариуме, за которой ты ухаживал, или дворовой собаки, с которой ты любил играть на улице. Такие мамы даже могут обещать купить нового друга, лишь бы их ребенок перестал плакать и расстраиваться. Просто они не понимают, как сильно дети привязываются к своим животным и как им грустно, когда те умирают.

Открытие пятое. Иногда взрослые могут скрывать от детей, что кто-то умирает или умер. Детям кажется это предательством, ведь они имеют право знать, что потеряли близкого человека или четвероногого друга. Но у взрослых свои идеи на этот счет. По наивности они считают, будто сумеют оградить нас от боли и психологической травмы, не сказав о смерти. Ведь они не знают, что мы часто сами догадываемся о том, что происходит, и чувствуем печаль и тревогу. Если они так поступают, остается их только простить. Просто некоторые взрослые боятся смерти гораздо сильнее, чем мы, их дети.

8 Как я (на)учился не бояться школьных отметок

Здесь мне рассказывать тебе особо и не о чем, потому что школьных отметок я не боялся никогда. Наверное, я научился этому еще до того, как пошел в школу. И главная заслуга в этом принадлежит моей маме, благодаря которой я с первого класса понимал, что не в оценках счастье. Ведь посуди сам – если все время беспокоиться о своих оценках, то совсем не остается сил для того, чтобы учиться и узнавать что-то новое и интересное. Но только не подумай, будто я призываю тебя наплевать на школьные отметки. Я вовсе не это имею в виду. Ну ладно. Видимо, стоит рассказать о том, почему я не боялся оценок, поподробнее. Иначе ты точно решишь, будто я был равнодушен к школьным успехам, хотя это далеко не так.

Начну с того, что похвастаюсь грамотой, которую мне вручили во втором классе за высокие достижения в учебе. Я закончил учебный год без единой четверки, не говоря уже о тройках и двойках. В общем, я был круглым пятерочником. Сейчас ты, наверное, скажешь: «Ну, еще бы ему не бояться оценок, если у него одни пятерки были. Кто же боится пятерок?!» Ты прав, пятерок не боится никто. Разве что отъявленные двоечники, которые привыкли к своим двойкам и даже гордятся ими. Для них получить пятерку – это все равно что превратиться в «ботана» и подвергнуть большому риску свой имидж отпетого хулигана и бездаря. Но это редкий случай. А в основном, конечно, пятерок не боятся. Зато многие боятся двоек и троек, а некоторые даже четверок!

Один мой одноклассник так боялся своих низких оценок, что однажды спустил классный журнал в школьный туалет. Он, видимо, думал, что его оценки уплывут от него по канализационной трубе, которая сливается в канаву, а канава впадает в реку, а река впадает в море… Хотя нет, о том, что река впадает в море, он знать не мог, ведь у него по географии были одни двойки! Уже на следующий день его поступок обсуждала вся школа. Бедняге вынесли строгий выговор и оставили на второй год в восьмом классе. А все его оценки приплыли к нему обратно, ведь каждый учитель отмечал оценки не только в классном журнале, но еще и у себя в записной книжке. Поэтому их легко было восстановить.

Но вернемся к рассказу обо мне. Так вот, если ты думаешь, будто я всегда оставался круглым отличником, то спешу тебя расстроить (а может, и обрадовать). Потому что уже следующий год я закончил с половиной четверок, а еще в следующем умудрился нахватать несколько троек. Ну а дальше пошло-поехало… Ни один учебный год мне не удавалось окончить без парочки троек. К девятому классу я перебивался с троек на четверки, получая пятерки лишь по своим любимым предметам, в числе которых были английский язык, история, геометрия (но не алгебра) и рисование.

А в одиннадцатом классе – ты не поверишь – я схлопотал первую в своей жизни двойку за четверть по химии! В химии я был дуб-дубом, ничего не понимал. Так как в душе я был поэтом и романтиком, меня абсолютно не привлекали строгие химические формулы и замысловатые молекулярные соединения. Даже таблицу Менделеева я толком не мог выучить. Так что двойка эта была вполне заслуженной. Но маме о ней я не сказал, потому что мне было очень стыдно и я не хотел ее расстраивать. Это был первый раз, когда я скрыл от мамы свою оценку. До этого я не прятал дневник и не обманывал маму, даже если получал двойки. И знаешь почему? Потому что мама никогда не ругала и тем более не наказывала меня за плохие оценки. У меня не было ни единого повода бояться, а значит, и скрывать от мамы свои школьные неудачи.

«Наверное, его маме было все равно, как учился ее сын!» – можешь подумать ты, но здесь ошибешься. Мама очень хотела мной гордиться и радовалась моим успехам и высоким оценкам. Но она всегда говорила мне: «Оценки – это твое личное дело. Ты должен сам понимать, за что их получаешь. И если тебе поставили двойку – значит, ты ее заслужил. Это твоя двойка, а не моя, так что пусть тебе и будет стыдно, а не мне». Поэтому я всегда знал, что какую бы отметку ни получил, сам несу за нее ответственность, и когда учитель объявлял мою оценку, я мысленно ему отвечал.

– Садись, Самгин, два по литературе.

– Эх, Ангелина Васильевна, сам виноват, забыл выучить стихотворение.

* * *

– Садись, Самгин, пять по геометрии.

– Софья Олеговна, да мне решить теорему Пифагора – раз плюнуть!

* * *

– Садись, Самгин, три по географии.

– Ну да, согласен, Николай Петрович, что-то я сегодня запутался в глобусе….

* * *

– Садись, Самгин, два по физике.

– Не до вашей физики вчера было, Валентин Карлович, уж простите.

* * *

– Садись, Самгин, пять по английскому.

– Сэнкью вери матч, Елена Игоревна. Ай лайк инглиш!»

Я никогда не ругался на учителей и не проклинал их, как это делали некоторые мои одноклассники. К примеру, один из них, получив двойку или тройку, покрывался красными пятнами, швырял на пол свои учебники и тетради и пулей вылетал из класса, громко хлопнув дверью прямо посреди урока. Я же никогда не впадал в истерику из-за двойки или тройки. Конечно, низкие оценки меня расстраивали, особенно если я их получал по предметам, которые мне нравились. И тогда я понимал, какие мне необходимо приложить усилия, чтобы наверстать упущенное и исправить положение.

Мама полностью доверяла мне в учебе и, как я уже говорил, никогда не проверяла мой дневник. Интересуясь оценками, она радовалась, если я приносил из школы пятерки, и огорчалась, если это были тройки и двойки. Но ни одна двойка не могла нас с ней поссорить или стать поводом для скандала. Мама рассказывала, как бабушка сильно наказывала ее саму в детстве за плохие оценки. Поэтому она решила никогда не наказывать своего ребенка за двойки. Так бывает: если родителей в детстве сильно наказывают их мама с папой, они мечтают стать лучшими родителями для своих детей и стараются не наказывать их за пустяки. Ведь они на себе испытали, каково это – получить ремнем или выстоять полдня в углу из-за какой-то двойки! Правда, бывает и наоборот – мамы, которых в детстве наказывали их мамы, продолжают наказывать и собственных детей. Видимо, эти мамы привыкли к суровым наказаниям и попросту не умеют решать проблемы по-другому. Если задуматься, то таких мам становится очень жалко, потому что они сами страдали в детстве. Какой бы ни была твоя мама, может быть, тебе пригодятся те открытия, которые я совершил, учась в школе.

Открытие первое. Не бояться оценок – еще вовсе не значит, что можно на них «свысока плевать» (так любит выражаться мой дедушка) или не придавать им никакого значения. Тот, кто не боится школьных отметок, понимает, что только от него зависит, будут ли они хорошими или плохими.

Открытие второе. Есть мамы, которые любят детей больше, чем их школьные отметки. Мне повезло – моя мама была такой. Но есть мамы, которые, несмотря на то что очень любят своих детей, все равно трепетно относятся к их оценкам. Стоит мальчику получить двойку или тройку, как его мама начинает ругаться, кричать или и того хуже – сурово наказывать.

Открытие третье. Если твоя мама ругает тебя за плохие оценки и поэтому ты боишься приносить их домой, это еще не значит, что она тебя разлюбила за двойку и больше ты ей не сын. Ведь мамы любят своих детей не за школьные отметки. Просто некоторые мамы очень расстраиваются неудачам своих детей и принимают их оценки на собственный счет. Такая мама может думать, что если ее сын плохо учится, то и она плохая мама, раз не сумела его заставить учиться хорошо. А какой маме хочется быть плохой? Никакой! Вот поэтому она и пытается наказаниями за двойки и тройки повлиять на тебя.

Открытие четвертое. Некоторые мамы считают, что если поругают или накажут сына за плохую отметку, то это заставит его прилагать больше усилий в учебе. Но ты-то знаешь, что в таком случае станешь учиться не потому, что тебе это интересно, а только ради высоких отметок и чтобы избежать наказания. И тут уже становятся неинтересны новые знания и школьные предметы, потому что ты не можешь думать ни о чем другом, кроме как о своих оценках и маминых наказаниях.

Открытие пятое. Конечно, исправить такую маму очень сложно, куда легче исправить свои оценки. И если она продолжает ругать тебя за плохие оценки, приходится выбирать: или приложить усилия и исправить их даже по тем предметам, которые тебе не нравятся, или смириться с маминой руганью. В любом случае важно решить для самого себя: ради чего я учусь? Хочу ли я стать умнее, сообразительнее, эрудированнее или хочу просто угодить маме? Я тебе скажу так (только не говори об этом своей маме) – никогда не учись ради мамы или бабушки. Знания, которые мы получаем в школе, пригодятся потом только нам, а не нашим мамам и бабушкам. Поверь, когда-нибудь они обязательно пригодятся!

9 Как я (на)учился любить животных

Когда я был совсем маленьким, я, как и все мальчишки, жутко интересовался всякими муравьями, червяками, жуками, кузнечиками и бабочками. Особенно интересно было наблюдать за тем, как муравьи тонут в лужице из слюны, а кузнечики вспыхивают под увеличительным стеклом на солнце. Вместе с друзьями мы ловили бабочек, подрывали улиток, четвертовали дождевых червей, отрывали мухам крылья и запускали их в подводное плавание в батискафах, сделанных из спичечных коробков.

Одним словом, я был очень любопытным и жестоким мальчиком. Уж не знаю, какое удовольствие мы с друзьями находили в подобных занятиях, но почему-то делали это вновь и вновь. Хотя, по правде говоря, какое удовольствие может найти нормальный мальчик в том, чтобы причинять боль и убивать ни в чем не повинных насекомых? А так как я был более-менее нормальным мальчиком, вскоре я с этим делом завязал. И вот как это случилось.

Однажды, когда мы с мальчишками поймали во дворе очередную гусеницу и собрались было скормить ее муравьям, бросив в муравейник, в окно выглянула моя мама.

– Что вы там делаете? – спросила она.

– Мы… э-э-э… мы хотим покормить муравьев, – ответил я.

– Очень похвально! – сказала мама. – А что будет у муравьев сегодня на обед?

– Ну как что? То, что муравьи любят больше всего! – попытался увильнуть от прямого ответа я.

– А что они любят больше всего? – не успокаивалась мама. Мои друзья стояли рядом со мной, опустив головы, и молчали. Видно, выкручиваться придется мне одному. Зная, что мама просто так от нас не отстанет, я решил сказать ей правду.

– Муравьи любят гусениц… – негромко произнес я.

– То есть вы собираетесь отдать муравьям на съедение живую гусеницу, я правильно поняла? – уточнила мама. «Еще несколько вопросов от нее, и я точно провалюсь сквозь землю», – подумал я и тихо ответил маме:

– Ну… да…

– О, вы хотите устроить муравьям поистине королевский пир! – удивленно воскликнула моя мама.

– Да! – обрадовался я тому, что мама нас поддержала и не стала ругать.

– А как насчет гусеницы? – добавила она. – Как вы думаете, она хочет стать обеденным блюдом для муравьев?

Рано я обрадовался. Теперь я начал понимать, к чему клонит мама.

– Мы у нее спрашивали, но она промолчала! – все еще пытался отшутиться я.

– Вот как? Ну значит, она согласна с тем, что муравьи станут ее терзать, разрывать на кусочки и есть живьем, что это будет невыносимо больно и мучительно долго.

Какие страшные вещи вдруг стала говорить мама: терзать, разрывать на кусочки, есть живьем, невыносимо больно, мучительно долго. Меня аж передернуло от таких слов. Раньше я ни о чем подобном не задумывался. Обычно мы бросали гусеницу в муравейник и наблюдали, как муравьи облепляли ее, и постепенно она переставала шевелиться. А затем муравьи утаскивали ее в глубь муравейника. И хотя в нашей компании я был самым старшим – мне было 7 лет, я ни разу не подумал о том, каково это гусенице – быть съеденной муравьями. После маминых слов у меня сразу пропало настроение. Мне почему-то стало очень жалко гусеницу, которая уже успела куда-то смыться, пока я разбирался с мамой. Я посмотрел на маму, на ее озабоченное лицо и виновато произнес:

– Да мы просто шутили и вовсе не собирались отдавать гусеницу на съедение. Мы хотели ее напугать, чтобы она в следующий раз была осторожна и не ползала там, где живут муравьи… – Я выдумывал на ходу, обманывая маму, чтобы выгородить себя и друзей.

– Хорошие у вас шутки, ребята. Вот бы над вами кто-нибудь так пошутил. А я бы посмотрела, как бы вам тогда было смешно. Через 15 минут, Илья, приходи обедать, все уже готово, – сказала мама и исчезла из оконного проема.

Мы с ребятами еще несколько минут молча посидели, наблюдая за суетой муравьев, только что лишившихся королевского обеда, и разошлись по домам. Дома меня ждал совсем не королевский обед: куриный суп с вермишелью, две отвратительные бледные сосиски и вареная картошка. После обеда мы с мамой вышли прогуляться в парк, и она рассказала мне несколько интересных историй о древних людях, живших за миллион лет до нас, об ученых и монахах. Из того, что она говорила, я понимал далеко не все, но кое в чем разобрался.

Оказывается, древние люди верили в то, что у каждого живого существа есть душа – даже у цветов, не говоря уже о насекомых и всяких кошках-собаках. Один из них, которого звали Аристотель, жил до нашей эры (я тогда толком еще не знал, что такое «эра» и чем «наша эра» отличается от «не нашей эры», но чувствовал, что это было очень-очень давно). Так вот, этот Аристотель был философом и говорил, что все люди произошли от деревьев, вобрав внутрь своего тела корни и научившись ходить! Как тебе эта идея? Мысль конечно интересная, но в то, что мои прапрапрапрадедушка и прапрапрапрабабушка когда-то были деревьями, поверить сложно. Скорее всего этот Аристотель ошибался, и мы произошли вовсе не из деревьев. Но мама мне пояснила, что Аристотель просто таким способом хотел сказать людям, что все они являются частью природы. Ну неужели нельзя было сказать попроще? Эти философы всегда говорят так, что ничего не поймешь!

Потом был еще один ученый. Ты наверняка о нем слышал. Его звали Чарльз Дарвин, и по сравнению с Аристотелем он жил не так уж и давно – в XIX веке нашей эры. Этот Дарвин заявил на весь мир, будто люди произошли от обезьян. Он, конечно, был крупным ученым и много чего знал и изучал, но и ему не все поверили. Что касается меня, то мне, честно говоря, приятнее думать, что моими далекими предками были деревья, чем какие-то макаки и орангутанги.

А еще я узнал от мамы, что есть такие монахи – они называются буддистами. Буддисты, как и те древние люди, верят в то, что у каждого животного и насекомого есть душа. Представляешь, такая же душа, как и у нас с тобой! И душа любого человека, даже моя или твоя после нашей смерти может поселиться в каком-нибудь насекомом или животном. А после его смерти перейти к другому животному или к другому человеку, который родится. Эти монахи считают, что у каждого из нас есть несколько жизней и что в прошлой жизни мы сами могли быть насекомыми или животными. Если им верить, то в прошлой жизни я мог быть, например, гусеницей! А гусеница, которую мы хотели отдать муравьям, в прошлой жизни могла быть человеком. Она даже могла быть в прошлой жизни моей прапрабабушкой! Вот такие дела…

В общем, много чего нового в тот день я узнал от мамы. А главное, эти истории заставили меня задуматься о том, о чем я до этого никогда не думал. Неужели у насекомых может быть душа? Чувствуют ли они так, как чувствуем мы? О чем они думают и думают ли вообще? Размышляя над этими вопросами, я стал совсем по-другому относиться к окружавшим меня растениям, насекомым и животным. Не будучи до конца уверенным в том, произошел ли я от деревьев, обезьян или гусениц, я вдруг почувствовал тесную связь со всеми живыми существами на Земле.

Когда мне исполнилось лет десять, мама подарила мне книжку о том, как мальчик и девочка волшебным образом уменьшились до крошечных размеров и отправились в путешествие по царству насекомых. Кажется, книга называлась «Необыкновенные приключения Карика и Вали». Читая эту увлекательную историю, я впервые посмотрел на мир глазами муравьев, сороконожек, бабочек и рогатых жуков. У каждого из них была своя жизнь, полная опасностей и неожиданностей. И самой большой опасностью для любого из них был человек. После этого мне стало стыдно за свои прошлые издевательства над насекомыми. Не могу сказать, что я их полюбил, потому что любить червяков, улиток и пауков – это как-то глупо. Но я начал бережнее к ним относиться и перестал причинять им боль.

И если насекомых я все-таки недолюбливал, потому что некоторые из них выглядят, мягко говоря, неприятно и часто заползают туда, куда им заползать не следует – например, в штанину или за шиворот, то животных я любил по-настоящему. И этому меня тоже научила мама. Она всегда подкармливала бездомных котиков и собачек, которых встречала на улице. Вместе с мамой мы зимой ходили кормить птиц на пруд, выхаживали подброшенных во двор котят и собирали кости для бездомных собак. Жалость к бедным животным, которой была переполнена моя мама, передалась и мне. Я таскал домой с улицы котят, щенят, ежей, ящериц, чтобы согреть их и накормить. И мама за это меня никогда не ругала.

А однажды я подобрал на улице большущую черную раненую ворону. Бедняжка то ли сломала крыло, то ли вывихнула его и не могла летать. Мне стало ее очень жалко. С мамой мы поселили ворону на балконе и кормили хлебными корками. Через пару дней она благополучно улетела, а я почувствовал какое-то странное чувство. Когда раньше я отправлял на смерть гусеницу или улитку, я не чувствовал ничего, кроме холодного любопытства. Я был как будто бесчувственным роботом. Но когда я спас от гибели ворону, во мне появилось какое-то новое, удивительно приятное ощущение. Я почувствовал себя спасителем! Это чувство словно окрылило меня, и я готов был взлететь вверх, как эта ворона. Ты, наверное, думаешь – во дела, столько радости из-за какой-то вороны! Да вон их сколько летает по городу! Но я радовался не столько из-за вороны, сколько потому, что сумел спасти жизнь живому существу и не дал ему погибнуть. А быть спасителем – это так здорово!

Когда кто-то из моих сверстников обижал животных, я не знал, куда деваться. Мне было жалко их, и при этом я не хотел, чтобы надо мной смеялись другие ребята. С грустью я смотрел на то, как они бросались камнями в кошек и собак, и ничего не мог с этим поделать. Единственное, что я мог сделать, так это сам не участвовать в травле животных и пытаться отвлечь внимание приятелей на что-то другое. Все это давалось мне очень и очень тяжело. Мнение друзей много значило для меня. Я не хотел выглядеть в их глазах жалостливой девчонкой, заступающейся за дворняг. Сам не знаю, как мне удавалось избежать насмешек и сохранить в себе любовь к животным. Наверное, только благодаря тому, что я знал – мама всегда меня поймет и поддержит. И за все то время, что я взрослел и размышлял о своем отношении к животным, я не только научился их любить. Я сделал еще несколько открытий.

Открытие первое. Некоторые мальчики бывают очень жестокими – они обижают и мучают насекомых, птиц и животных. Им кажется, что они себя ведут по-мужски. Но это вовсе не так. Потому что настоящий мужчина, как мне кажется, никогда не причинит боль тому, кто слабее его.

Открытие второе. Есть и такие мальчики, которые считают, будто любовь к животным делает их похожими на девчонок. Поэтому они боятся, что их станут дразнить другие мальчишки, и вместе с ними мучают животных. Я тоже боялся, что меня станут дразнить, поэтому старался не показывать другим свою жалость. Но при этом я никогда не участвовал в жестоких играх с животными, в которые играли мои приятели.

Открытие третье. Если бы не моя мама, возможно, я бы так и остался жестоким и бесчувственным мальчишкой. Но благодаря ей я научился быть добрым и любить животных. К сожалению, есть другие мамы, не такие, как моя. Они не учат своих детей любить животных, потому что сами их не любят. Они могут научить только ненависти или безразличию. Что ж, возможно, таких мам самих в детстве не научили любить животных их собственные мамы.

Открытие четвертое. Животные и люди очень отличаются друг от друга. Но животные, как и люди, состоят из плоти и крови. Как и любой из нас, они чувствуют ласку и боль. О своей боли они не могут рассказать нам, потому что не умеют говорить на человеческом языке. Но когда им очень больно, они скулят, визжат, рычат. Они надеются на человеческую доброту и доверяют нам. И нет ничего ужаснее, чем воспользоваться этим доверием и сделать им больно.

Открытие пятое. Кто знает, возможно, древние люди или монахи-буддисты были в чем-то правы, и у каждого живого существа есть что-то вроде души. Причиняя им боль, мы отбираем у них душу, лишаем их жизни. А это все равно что кто-нибудь захочет отобрать нашу душу. Когда-то я научился представлять себя на месте животных и сумел понять, как им бывает больно и страшно. Но от этого я не стал девчонкой или размазней. Мне кажется, я, наоборот, стал еще сильнее, ведь для того, чтобы жалеть других и защищать их, нужно быть настоящим мужчиной. А еще нужно очень много мужества, чтобы не бояться своей любви к животным, особенно если тебя окружают жестокие сверстники.

10 Как я (на)учился читать

Не знаю, любишь ли ты книги, но раз эту книгу держишь сейчас в руках, значит, все-таки читаешь. Только не говори, что тебя мама заставила. Потому что если так, то передай ей, что мамы ни в коем случае не должны силой принуждать своих детей читать! От книг нужно получать удовольствие, а не воспринимать их как наказание, свалившееся на твою голову в самый неподходящий момент. Иначе толку от такого чтения будет мало. Жаль, что не все мамы это понимают. Поэтому я все-таки надеюсь, что мою книгу ты стал читать по собственному желанию. В таком случае мы с тобой очень похожи, потому что я тоже люблю книги и как раз об этом собирался сейчас тебе рассказать.

Вообще любить книги я научился даже раньше, чем научился их читать. А книг у нас дома всегда было огромное количество. В маминой комнате стояли два больших книжных стеллажа, заполненные ими сверху донизу. И только года в два я узнал, что за сокровище хранится в этой кирпичной кладке, на которую очень похожи были сплошные ряды книг. Лет до двух я не понимал, что это за штуки, как они называются и для чего нужны. Больше всего они напоминали кирпичи от моего большого строительного конструктора.

С самого рождения я видел, как мама постоянно держит в руках какой-нибудь из этих кирпичей. То она сидит в кресле и сжимает кирпич в руках, уставившись на него, будто загипнотизированная. То она лежит вечером в своей кровати и снова почти неподвижно смотрит на кирпич. То вдруг я заставал маму сидящей на кухне, когда она в одной руке держала ложку, а во второй зажимала эту штуку. И даже в туалет мама частенько брала с собой кирпичи, оставаясь там с ними дольше обычного. Некоторые из кирпичей мама прятала в сумочку и куда-то уносила. А иногда в доме появлялись новые кирпичи – я различал их по цвету и толщине. Некоторые из них были толстыми и казались очень тяжелыми. Я с сочувствием смотрел на то, как бедной маме приходится таскать эти тяжести. Другие, напротив, были такими тонкими, что легко прятались в небольшие щели кирпичной кладки в одном из маминых стеллажей.

Что же в них такого особенного? – не мог взять в толк я. Например, из кирпичей от конструктора можно что-нибудь построить – гараж, дом или машину. А мама ничего не строит, а только носится со своими кирпичами по квартире и перекладывает их с места на место.

Некоторые из маминых кирпичей я втихаря утаскивал и обследовал, но они казались мне малоинтересными: мягкие, легко мнущиеся и совсем невкусные. Из таких хороший гараж точно не построишь. Увидев однажды меня, пробующего на вкус очередной кирпич, мама решила наконец-таки открыть мне его тайное предназначение. Она откуда-то достала совсем тоненький кирпичик, больше похожий на разноцветную дощечку, усадила меня к себе на колени и вдруг распахнула его передо мной.

– Это называется книга, сынок, – ласково сказала мне на ушко мама.

– Кига? – неуверенно повторил я за мамой.

– Смотри, кто здесь нарисован? Здесь нарисован зайчик! А это кто? Это уточка! Видишь? – Листая книгу, мама задавала мне вопросы и сама же на них отвечала, показывая разноцветные картинки, нарисованные на каждой странице. Я всматривался в них и действительно видел зайчиков и медвежат, уточек и поросят, домики и кораблики, мальчиков и девочек. Рядом с картинками были нарисованы маленькие черные крапинки, очень напоминающие муравьев, выстроившихся в ряд. Когда мама мне что-то рассказывала, она всегда медленно водила пальцем по этим длинным муравьиным рядам и произносила: «Наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик…».

Чуть позже мама обратила мое внимание на эти муравьиные ряды и сообщила, что они называются буквами. Кивая в знак согласия головой, я больше думал о прекрасных ярких картинках, нарисованных на каждой странице, полагая, что они и есть самое главное в книге, а муравьи-буквы лишь необязательное к ним дополнение. Постепенно я проникался интересом к книгам, которые мама приносила мне и рассматривала вместе со мной. Часто при этом она рассказывала какую-нибудь сказку, написанную муравьями-буквами, и я с удовольствием слушал о приключениях Колобка или Айболита. Когда я брал книгу сам и рассматривал картинки, я бубнил себе под нос историю, которую мне читала мама, и, подражая ей, водил пальчиком по муравьиным рядам букв.

Заметив мой интерес к буквам, мама принялась учить меня читать. Оказалось, что у каждого «муравья» было свое название: один назывался «А», второй «Б», третий «В» и так далее. Всего их было 33, и эта цифра мне представлялась тогда какой-то невероятно большой. Просто целый муравейник – думал я. А еще муравьи-буквы, говорила мне мама, дружат по двое, а иногда и по трое. Когда они собираются вместе, их имена складываются между собой, и получается одно общее имя: «ма», «ши» или «на». Когда же собирается много муравьев вместе, из них получается целое слово: «машина». Вот эти слова мне и нужно было научиться читать и понимать. И я с превеликим удовольствием принялся осваивать грамоту – науку обращения с муравьями-буквами.

Пока я учился читать по детским сказочным книгам, мама продолжала рассказывать мне разные интересные истории. Постепенно на смену Колобкам и Курочкам Рябам пришли супермены, отважные сыщики и пираты семи морей. Зимой у нас с мамой была такая традиция: каждый вечер мы тепло укутывались в шубы, я вытаскивал на улицу свои санки, усаживался в них, и мама катила меня по заснеженным улицам нашего квартала. Во время этих прогулок она пересказывала все книги, которые когда-либо читала сама. В те зимние вечера я узнал, кто такие Шерлок Холмс, Мисс Марпл, Джеймс Бонд, Синдбад-мореход, Барон Мюнхгаузен, Гулливер и Конан-Варвар. Сидя в санках и облизывая комок снега, я с огромнейшим интересом внимал всем этим захватывающим историям, иногда страшным и опасным, иногда смешным и нелепым, иногда серьезным и не совсем мне понятным.

Мама умела рассказывать. Наверное, поэтому ее приглашали работать актрисой в кукольный театр. Любую историю, рассказанную мамой, я словно переживал наяву. Оставаясь в санках, я мысленно перемещался в пространстве и времени, превращался в шпиона или могучего древнего воина, сражался со злыми колдунами и гонялся за самыми опасными злодеями, спасал мир от марсиан и погружался на «Наутилусе» вместе с Капитаном Немо в океанские глубины. Стоило мне только закрыть глаза и прислушаться к маминому голосу, как тут же я превращался в одного из героев ее истории. Став старше, я перечитал все книги, которые она мне рассказывала.

Сейчас я уже не помню самую первую книгу, которую прочитал самостоятельно. Наверное, это были какие-нибудь сказки или детские рассказы. Чем старше я становился, тем больше собственных книг у меня появлялось. Мы часто с мамой прогуливались по книжным магазинам, и в каждом из них я всегда находил книгу, которую желал немедленно прочитать. Мама никогда не жалела денег на книги для меня. А позже я научился покупать их сам.

Книги всегда для меня много значили. Каждая из них заставляла меня чувствовать, переживать, мечтать и воображать. Над некоторыми из них, скажу тебе по секрету, я даже плакал. Читая заданные в школе на дом рассказы и повести («Му-Му» Тургенева, «Лев и собачка» Толстого, «Каштанка» Чехова, «Песня жаворонка» Горького), я так живо представлял себе происходящее, что не мог удержаться от слез.

Годам к 13–14-ти я стал увлекаться взрослыми книгами, и мама закрывала на это глаза. У нас в доме не было запрещенных для меня книг, и я мог взять с полки любую. Однажды, роясь в книжном шкафу, я обнаружил любопытную книженцию под названием «Мемуары Казановы». О том, кого называют Казановами, к тому времени я был наслышан и жутко обрадовался своей находке. Правда, к моему разочарованию, книга эта оказалась далеко не такой, какой я себе ее представлял. Тем не менее и она местами вызвала во мне какие-то смешанные и непонятные чувства, запретные фантазии и сладкие ощущения, которые в то время периодически посещали меня, в особенности когда я думал о девочках.

А потом у меня появились друзья, которые тоже очень любили читать. Это случилось, когда я уже учился в университете. Друзья снабжали меня новыми интересными книгами, и я наконец-то нашел единомышленников, с которыми без всякого стеснения мог обсудить любое прочитанное произведение. С новыми друзьями в мою жизнь вошли новые книги, и до сих пор они занимают в ней одно из самых важных мест (как и сами друзья). Вот так я научился любить книги, а заодно сделал шесть новых открытий.

Открытие первое. Книги помогают мне лучше узнавать и понимать окружающий мир и людей. В каждой книге я нахожу что-то такое, о чем раньше не знал. И может быть, я об этом никогда и не узнал бы, не прочитав книгу.

Открытие второе. Есть мамы, которые помогают своим детям научиться любить книги. Некоторые просто заражают детей собственной страстью к чтению, как это было у нас с мамой. Другие мамы пытаются силой заставлять своих детей читать книги и наказывают их за каждую пропущенную без уважительной причины страницу. Такие мамы надеются, что наказания научат их детей любить книги, что очень маловероятно. Но если чья-то мама заставляет своего сына читать неинтересные книги, надо быть к ней снисходительным. Просто все современные мамы боятся, что их дети перестанут читать и станут все свое время проводить за компьютером или перед экраном телевизора.

Открытие третье. Есть книги интересные, а есть не очень. Есть даже совсем неинтересные книги. Но все это, как ты понимаешь, относительно. Книга, которая не понравилась тебе, может вызвать уйму восторга у твоей подружки или приятеля. Обычно нам нравятся те книги, герои которых чем-то похожи на нас или на которых мы сами хотели бы походить. А все мы разные, поэтому один и тот же книжный герой может быть совершенно непохожим на тебя, но быть похожим на твоего друга. Вот и получается, что одна и та же книга ему нравится, а тебе нет.

Открытие четвертое. В школе задают читать массу книг, которые могут показаться неинтересными и скучными. Я и сам не все книги, которые нам задавали по русской литературе, хотел читать. Но стоило мне заставить себя сесть за книгу, кажущуюся поначалу неинтересной, как спустя какое-то время я увлекался и открывал для себя нечто совершенно новое. Поэтому не стоит судить о книге, пока сам ее не прочитаешь. И даже скучные книги, заданные в школе, стоит попытаться почитать. Ведь если они не оставят след в твоей душе, ты всегда сможешь гордиться тем, что самостоятельно осилил «Войну и мир» Л. Толстого или «Мастера и Маргариту» М. Булгакова.

Открытие пятое. Если ты любишь книги, это еще не значит, что ты какой-нибудь «ботан». Некоторые мальчики любят читать, но мало кому из своих сверстников в этом признаются. У меня тоже были когда-то друзья, которые не очень любили читать и которым я не рассказывал о своих любимых книгах. Не рассказывал, потому что боялся, что надо мной будут смеяться. Но потом я нашел новых друзей, похожих на меня. И никто из нас не был «ботаном». Мы ничем не отличались от других мальчишек и девчонок, кроме того, что любили читать.

Открытие шестое. Есть книги, которые словно задевают за живое и вызывают в тебе самые разные чувства – радость, злость или горе. Иногда во время чтения такой книги у тебя сама собой появляется на лице улыбка или к глазам подступают слезы. Так вот, если ты плачешь над книгой, переживаешь за ее героев, это вовсе не означает, что ты девчонка, а не мальчишка. Конечно, девочки чаще мальчиков рыдают над книгами и переживают за своих любимых героев. Но и мы, мальчики, ведь не бездушные машины… Каждый из нас имеет право испытывать разные чувства и даже иной раз проронить слезу во время чтения захватывающей книги.

11 Как я (на)учился лежать в больнице

В больницу я загремел на зимние каникулы, незадолго до своего четырнадцатилетия. Уже второго января меня ожидала металлическая койка в пустой палате с тараканами по углам. За окном шел снег, дети играли в снежки и катались на санках. Кто-то из взрослых выбивал на снегу ковер. А я уже битый час сидел на обшарпанном подоконнике, с завистью и грустью наблюдал за жизнью здоровых людей и вчитывался в глупые надписи на оконной раме.

Стоп! Ты ведь еще не знаешь, по какой причине я оказался на этом больничном подоконнике. А все началось с одного школьного медосмотра, на котором врач, тщательно ощупав мой живот, посмотрел на меня так, будто совершил настоящее медицинское открытие, и сообщил, что мне придется в скором времени лечь в больницу, так как «у вас, молодой человек, обнаружилась пупочная грыжа, которую следует немедленно оперировать, потому что с пупочной грыжей шутки не шутят». Не могу сказать, что эта новость меня шокировала, но что она застала меня врасплох, это точно. Перспектива провести зимние каникулы в больнице казалась ужасным наказанием, выпавшим на мою долю за какие-то прошлые грехи. Положить меня в больницу решено было сразу же после Нового года – 2 января.

Конечно, после этой новости мне уже было совсем не до праздника. Все мои мысли целиком и полностью были посвящены пупочной грыже и больнице. По мере того как близился этот роковой день, меня одолевало все больше и больше страхов. Чего я боялся? Начнем хотя бы с того, что до этого я никогда не лежал в больнице и не имел ни малейшего представления о том, что там происходит. Я опасался, что меня положат в палату с «ветеранами» – ребятами, пролежавшими в больнице не одну неделю и готовыми научить уму-разуму очередного новичка вроде меня. К счастью, это опасение не оправдалось. В палате с «ветеранами» не оказалось мест, и меня определили в соседнюю, еще совсем пустую четырехместную палату. В наступившем году я стал первым ее обитателем.

Во-вторых, я боялся самой операции, которая была запланирована уже на второй день моего пребывания в больнице. Я гадал, будет ли больно, когда врачи станут разрезать мне живот, сработает ли наркоз, крепко ли я усну во время операции. Я беспокоился о том, что со мной будет после операции и какой шрам у меня останется. Даже несмотря на то, что мама всегда говорила, будто шрамы украшают мужчин, мне от этого легче нисколько не становилось. В общем, страхов у меня было предостаточно. И эти страхи с новой силой дали о себе знать, как только я оказался в полном одиночестве в своей палате.

Итак, часа два я бесцельно пялился в окно, пытаясь хоть как-то осмыслить свое положение, пока в дверях не появилась санитарка. Она не обратила на меня ровным счетом никакого внимания, будто меня и не было, а стала застилать чистым постельным бельем кровать, стоявшую прямо напротив моей. «Неужели кого-то подселят мне в соседи? – подумал я. – Иначе зачем необходимо было приводить в порядок эту кровать?» Но спросить об этом санитарку я так и не решился.

И правда, минут через пятнадцать – двадцать медсестра распахнула дверь до этого момента всецело моей палаты и мягко подтолкнула через порог мальчика. «Вот, Илюша, привела тебе нового друга», – улыбнулась она мне и закрыла за собой дверь с обратной стороны. Мальчик остался стоять на пороге.

Я нарочно не обратил на него внимания. Друга? Вот еще! Нужен был тогда мне этот друг! «Недолго же я наслаждался одиночеством, – думал я, – с этого момента у меня под ногами будет крутиться мальчуган, лет на пять младше меня!» Но краем глаза я очень даже внимательно за ним наблюдал. Он ни на секунду не растерялся, а уверенной походкой прошел к своей кровати с пакетом в руках. Пакет засунул в тумбочку, сам удобно расположился на кровати.

Стараясь на него сильно не пялиться, я демонстративно лег на свою койку и уставился в серый потолок. Не помню, сколько времени мы продолжали молчать. Это молчание вызывало у меня какой-то внутренний дискомфорт. Ведь рано или поздно мы должны были все-таки заговорить, познакомиться и стать лучшими друзьями, расставаясь при выписке из больницы, клясться друг другу в вечной дружбе и обмениваться адресами-телефонами. Так и случилось… почти.

Я первый нарушил молчание вопросом: «Как тебя зовут? А фамилия?» К вечеру мы действительно стали друзьями не разлей вода, даже несмотря на большую разницу в возрасте. В тот день Дима, так звали моего нового друга, много о себе рассказывал. Я узнал, что его одолел тот же недуг, что и меня, – пупочная грыжа. А раз так, то болезнь эта, судя по всему, не такая уж редкая и опасная, как я сначала полагал. Диме на следующий день тоже предстояла операция. Ночью я не давал ему спать, мучая дурацкими вопросами и шуточками, позабыв о своих страхах и печалях. Так прошел мой первый больничный день.

Утром я проснулся от того, что из угла палаты доносились непонятные дребезжащие звуки – Дима прочищал горло и громко сморкался в умывальник. Это было утро в нашей жизни, которые мы по всем правилам никогда не должны были забыть. Ведь нам впервые делали операцию! Мы с волнением ожидали вызова в операционную. Нам обоим было страшно, но ни я, ни Дима не подавали вида. Соревнуясь друг с другом в храбрости, мы шутили по поводу предстоящей операции и спорили, кого из нас увезут в операционную первым.

Первым увезли его. В палату зашла медсестра и попросила Диму раздеться до трусов, сделала ему укол и, взяв за руку, увела с собой. За дверями палаты поджидала больничная каталка, на которой его увезли в операционную. Я остался один на один со своими тревогами и страхами. Время будто остановилось. Мне казалось, что прошла целая вечность с того момента, как Диму увезли, и до того момента, как в дверях палаты снова появилась медсестра. Пришла моя очередь. Но где же Дима? Почему его не привезли в палату? Что с ним случилось? Вопросы, безмолвно адресованные медсестре, я не осмелился задать вслух. Мне было страшно за Диму и за себя. Раздеваясь, я чуть не запутался в пижамных штанах, потому что ноги перестали меня слушаться и словно хотели остаться в палате, а не ехать со мной в операционную. Хотели остаться здесь и мои руки, неловко цепляющие и опрокидывающие предметы с прикроватной тумбочки. И все остальное тело по-своему сопротивлялось. Даже пупочная грыжа не хотела отправляться в операционную, а беспокойно ныла внизу живота, будто умоляла пощадить ее.

Кое-как раздевшись, я получил свой укол и неуклюже забрался на каталку. Пока меня везли по длинным больничным коридорам в операционную, я лежал на спине и смотрел то на потолок, то на медсестру – от ее длинных ресниц и милого личика веяло спокойствием и доброжелательностью. Отдав себя полностью в ее руки, я несколько успокоился и расслабился. Над моей головой одна за другой мелькали больничные лампы и дверные проемы. Дорога в операционную, казалось, пролегала через все отделение.

Когда меня привезли в операционную, я увидел Диму. Он лежал на операционном столе, а над ним склонились хирурги. На моих глазах ему наклеили на живот марлевую повязку, сняли его со стола и, словно спящего ангела, аккуратно положили на каталку. Медсестра увезла его обратно в палату. А мне предложили занять освободившееся, еще тепленькое место.

Я с трудом запрыгнул на высокий операционный стол и лег. В руках и ногах чувствовалась дрожь. Клеенчатое покрытие стола неприятно липло к телу. Надо мной склонились хирурги и медсестры. Быстрым движением пара женских рук стянула с меня трусы, и я почувствовал, как заливаюсь краской. Медсестра по-деловому принялась намазывать мой живот йодом, а кто-то из врачей произнес убийственную для меня фразу: «Ого, так он у нас еще и небритый!» (врач имел в виду островок волос, который рано или поздно возникает у каждого мальчика внизу живота). Мои мысли были о том, как бы мне поскорей отключиться. К счастью, действие наркоза не заставило себя долго ждать.

Очнулся я уже в палате. На своей кровати лежал Дима и смеялся, глядя на то, как я ударялся головой о стену, потому что глаза мои застилал сплошной туман, за которым я ничего не видел. Ощущение было такое, будто моей головой весь день играли в футбол. Прошло немало времени, прежде чем я наконец полностью пришел в себя и стал понимать, где я и кто я. А к концу дня мы с Димой, как двое калек, сложившись пополам от зудящей внизу живота боли, на дрожащих ногах предприняли первую вылазку из палаты. На следующий день к нам в палату подселили еще двух мальчиков, и мы с Димой в их глазах выглядели настоящими героями, прошедшими огонь, воду и медные трубы. Не скрывая своего превосходства, мы принялись учить новичков уму-разуму.

Через несколько дней об операции напоминали разве что марлевая повязка на животе, которую нам меняли каждый день, и небольшой, длиной в пять – шесть сантиметров шрам. Однако это не мешало нам теперь вовсю дурачиться, бегать по коридорам больницы и пугать новичков. Незаметно пролетели две недели, а потом нас с Димой выписали. В школу я вернулся уже героем, рассказывая всем, что за время каникул не маялся ерундой, а прошел через серьезные испытания. В знак доказательства своих «подвигов» я гордо демонстрировал шрам и с грустью вспоминал о веселых больничных буднях и о своем новом друге, с которым, прощаясь, забыл обменяться телефонами…

С тех пор я успел полежать еще в трех больницах. В итоге я научился не только прекрасно себя чувствовать в подобных заведениях, но и сумел сделать несколько открытий.

Открытие первое. Никто не хочет лежать в больнице, потому что больница всегда сулит неприятности вроде уколов, клизм, оторванности от родителей и своих друзей. Ложась в больницу, никогда не знаешь, что там тебя ожидает, и это особенно пугает. Все мальчики, попадая в больницу первый раз, испытывают самые разные страхи. Но очень скоро эти страхи рассеиваются, стоит только найти себе в больнице хорошего друга или пережить одну из самых неприятных медицинских процедур.

Открытие второе. Если кому-то предстоит операция, как это случилось со мной, то сама мысль о ней может привести его в ужас. Ведь это о-пе-ра-ция! Самая настоящая! Но спешу тебя заверить, ничего страшного в этом слове нет. И даже если тебе предстоит куда более серьезная операция, чем та, которую делали мне, ничем ужасным это скорее всего тебе не грозит. Ведь все операции делают настоящие врачи, которые очень хотят тебя вылечить и постараются, чтобы тебе не было плохо. И тем не менее ты имеешь право бояться, какой бы серьезной или пустячной ни была болезнь. От этого ты не станешь девчонкой или трусишкой, потому что бояться за свое здоровье – это нормально. Взрослые и те порой так сильно боятся врачей, что отказываются их посещать и делают вид, будто с ними все в порядке, даже если сами серьезно болеют.

Открытие третье. Что еще тебя может смутить в больнице – так это то, что тебе придется раздеваться перед взрослыми. Конечно, какому мальчику захочется добровольно стягивать с себя трусы в присутствии медсестер и докторов? Но и это можно пережить, особенно когда понимаешь, что врачам и медсестрам нет никакого дела до твоей наготы. Единственное, что их интересует, – это как быстро ты идешь на поправку и в каком состоянии находится твое тело после лечения. Не более и не менее.

Открытие четвертое. Кроме неприятных моментов, в больнице есть и свои маленькие прелести. Во-первых, мама может начать совсем по-другому к тебе относиться, прощая все твои прихоти, таская каждый день сладости и подарки. Во-вторых, где еще, как не в больнице, можно весь день лежать, ничего не делая? И где еще, если не в больнице, ты никогда не услышишь: «Опять бардак в твоей комнате!», «Ты все уроки сделал на завтра?», «Ну хватит уже бездельничать!», «Перестань шуметь, у меня болит голова». Больница – это лучшее место, где можно отдохнуть от мамы.

Открытие пятое. И вообще больница – это целое приключение. Пройдя все процедуры, уколы и клизмы, ты становишься выносливее и смелее. Это все равно что отправиться в путешествие, полное испытаний и открытий. После такого путешествия становишься взрослее и перестаешь бояться многих вещей, которых боялся раньше.

12 Как я (на)учился сочинять стихи и писать книги

Все мальчишки в детстве пишут стихи, но мало кто из них в этом признается. Еще бы! Ведь писать всякие стишки про любовь – это девчоночье занятие! Во всяком случае, так думают некоторые мальчики. Поэтому они тщательно скрывают от друзей, что и сами пописывают стихи, дабы не выглядеть в их глазах девчонкой.

Я тоже в детстве пытался писать стихи. Конечно, мои первые попытки были довольно неуклюжи, поэтому я никому их не показывал, кроме своей мамы. Да и все эти стихи так или иначе были посвящены именно ей. Ведь мама была моей первой возлюбленной, и моя детская любовь к ней вдохновляла меня на стихотворные подвиги. Вот такой стих я сочинил однажды маме ко дню рождения.

«Мама – ты моя мечта»

Моя мама дорогая,

Еслиб знала только ты.

Как любовью я пылаю,

И на крыльях я летаю

Ат того, что ты родная

Мне всей жизнью дорогая.

Сотварила ты меня,

Свет мне показала,

Ласку, сердце, доброту – все мне оддала.

Иногда строга бываешь ты ко мне

Но теперь я понимаю,

И всем сердцем я тебе прощаю.

Благодарен я тебе,

Дорогой моей мечте!

Мама – ты моё Слонце!

Представляешь, я так и написал в конце: «сЛонце» вместо «солнце»! Надо же было мне совершить такую ошибку, которая среди всех других допущенных ошибок выглядела особенно нелепой. Дело в том, что я знал, что в слове «солнце» должна быть буква «л», но не имел ни малейшего понятия, где именно она должна стоять – то ли после буквы «с», то ли после буквы «о», то ли еще где-то в другом месте. Будучи озабоченным больше рифмой, нежели правописанием, я влепил эту злосчастную букву в самом начале слова. И конечно же, мама имела право обидеться на мою оплошность, ведь никакая мама в мире не хотела бы оказаться «слонцем», потому как это слово очень похоже на слово «слон». Даже можно вообразить, что «слонце» – это ласковое название для огромного-преогромного и толстого-претолстого слона. А какая мама хотела бы, чтобы ее сравнили с таким слоном? Разумеется, ни одна. На стройную лань или прекрасную лебедь – это всегда пожалуйста, от такого сравнения не откажется ни одна мама. Но только не на слона, а тем более большого и толстого!

Надо отдать должное маме, она с юмором отнеслась к моей ошибке, и мы вместе посмеялись над ней. Потом мы еще часто вспоминали это слово и весело хохотали. И я просто уверен, что даже если сейчас, спустя пятнадцать лет после написания этого стихотворения я подойду к маме, улыбнусь ей и ласково скажу: «Мама – ты мое слонце!», она весело засмеется и крепко обнимет меня.

Вот так моя первая попытка написать стих чуть было не провалилась, если бы не чувство юмора моей мамы. Потом, конечно, работая над своими поэтическими шедеврами, я старался, насколько мне позволяло знание русского языка, не допустить ни одной ошибки. Я переписывал все строки по десять и даже двадцать раз, тщательно выводя каждую букву, до тех пор, пока у меня не выходило идеально написанное, без исправлений и помарок стихотворение. Такое стихотворение мне уже не стыдно было показать своей маме, и не только ей, но и самым близким друзьям.

Правда, чем глубже я продвигался в изучении русского языка, чем слаженнее и аккуратнее становился мой почерк, тем реже я испытывал вдохновение и желание писать стихи. Одним словом – я взрослел. Свое последнее стихотворение я написал, кажется, лет в восемнадцать, будучи студентом первого курса университета. Еще раз убедившись в том, что поэта из меня не выйдет, я запрятал это стихотворение в глубь письменного стола и больше о нем не вспоминал. А стихотворение про «слонце» моя мама до сих пор хранит у себя. В общем, как ты понял, и я не стану от тебя скрывать, писать стихи я толком не научился. Зато научился писать… книги.

Вообще, я всегда подозревал, что писать рассказы легче, чем стихи, потому что не надо беспокоиться за рифму. Но первый рассказ я сочинил только лет в четырнадцать и посвятил описанию моих злоключений в больнице, о которых ты уже читал. Спустя несколько дней после возвращения домой мне в голову пришла замечательная идея написать что-то вроде мемуаров, подробно описав каждый день, проведенный в больничных стенах. Записывать свой рассказ я решил в школьную тетрадь, а в качестве пишущего инструмента приобрел капиллярную ручку. Только капиллярной или гелевой ручками я мог писать более-менее аккуратно и разборчиво. Когда же я писал обычной шариковой ручкой, у меня выходили какие-то непонятные завитушки и крючки, очень напоминающие детские каракули. Писать я старался красивыми печатными буквами, и поэтому большая часть моих писательских сил концентрировалась не в голове, а в кисти левой руки, сжимавшей ручку (я левша). Выводя предложение за предложением, подробно описывая каждое воспоминание о больничных буднях, я постепенно исписал всю тетрадь, и это заняло не меньше недели. Поставив последнюю точку, я придумал рассказу название и написал его на обложке тетради рядом со своим именем и фамилией, как это делают все писатели:

Илья Самгин

«Приключения моей пупочной грыжи»

Рассказ

После этого я облегченно вздохнул и спрятал тетрадь в свой письменный стол – туда, где уже пылились мои стихи. Дело было сделано. Начало моей писательской карьере было положено. Но показывать свое творение кому-либо я и не думал. Даже маме я не рискнул показать рассказ. Мне было уже четырнадцать лет, а это как раз тот возраст, когда мальчики далеко не всеми своими секретами и идеями хотят делиться с мамами.

Я предпочел сохранить свой первый писательский опыт втайне от других, чтобы их замечания и насмешки, которых я очень боялся, не отбили у меня охоту писать дальше. И хотя мама всегда ценила и хвалила меня, что бы я ни сделал – написал ли глупое стихотворение или нарисовал забавную картинку, почему-то сейчас мне казалось, что лучше и ей не знать о моем рассказе. Ведь еще совсем недавно я заикнулся дедушке о том, что хочу стать писателем, а он в ответ лишь усмехнулся и сказал: «Писательством ты себе на хлеб не заработаешь, внучек». В общем, в ближайшие годы мне предстояло думать о том, чем я буду зарабатывать себе на хлеб, и писательство никак не входило в планы семьи на мое будущее. А рассказ этот так и остался моим секретом, о котором я никому до сих пор не говорил, и вскоре был затерян среди других тетрадей, альбомов и прочего барахла. Скорее всего однажды я случайно выбросил его, приняв за старую школьную тетрадь, и вместе с другими тетрадями он канул в Лету.

После этого я очень долго ничего не писал. Все мое время поглощала учеба в школе и прогулки с друзьями. Писать рассказы было некогда, да и не хотелось. Я временно позабыл о том, что когда-то хотел стать писателем. И лишь на первом курсе университета, куда я поступил учиться после школы, во мне вновь проснулось желание писать. Я принялся сочинять рассказы. Некоторые из них я показывал друзьям, и они находили их забавными или даже глубокомысленными. Никто из моей семьи по-прежнему не знал о том, что я пробую писать. А через несколько лет после окончания университета я написал первую книгу. Мама до последнего момента не могла поверить в то, что ее сын написал книгу, пока я собственноручно не вручил ей новенький, недавно отпечатанный в типографии экземпляр. Дедушка сдержанно меня поздравил, хотя его глаза выдавали гордость за внука.

Сейчас ты, наверное, думаешь, что в школе я на ура писал сочинения и изложения по русскому языку, и поэтому стал писателем. Но это не совсем так. Точнее, совсем не так! Я тебе уже рассказывал о своих так называемых школьных успехах. К десятому-одиннадцатому классам я сполз на тройки, изредка перебиваясь четверками и крайне редко получая пятерки. Что касается русского языка, то и здесь, увы, я был далеко не первым учеником. С точки зрения учительницы, мои сочинения по русскому языку оставляли желать лучшего, а правописание вообще никуда не годилось. Скажи я тогда русичке, что хочу стать писателем, она бы высмеяла меня, наверное, перед всем классом.

Но настоящим писателем, по правде говоря, я еще не стал, потому что писать книги все еще учусь. И хотя это не первая моя книга, до звания «Писатель года» мне еще очень и очень далеко. Работая над книгой, я и сейчас часто не могу подобрать нужные слова, чтобы выразить свои мысли, временами мне недостает воображения, чтобы придумать оригинальный сюжет, или попросту не хватает усидчивости. Иногда я смотрю на чистый лист бумаги и испытываю настоящий страх. Сомневаюсь в том, смогу ли написать что-нибудь путное и интересное. А иной раз мне и вовсе кажется, что писатель из меня выходит никудышный, и тогда у меня опускаются руки. Но проходит какое-то время, и я с новым энтузиазмом сажусь за письменный стол и заставляю себя написать хотя бы несколько строк.

Я представляю себе лист бумаги как парадную площадь и выстраиваю на ней буквы и слова в ряд, словно роту солдат во время праздничного марша. Небрежно набросав пару абзацев, я начинаю ими командовать как заправский генерал: «Так, это слово мы поставим вот сюда! Этот предлог должен стать здесь! Эй, вы двое – частица «не» и глагол, а ну-ка станьте порознь!» Отдельные буквы, слова и даже целые предложения по моей команде прыгают с места на место, пока каждый из этих солдат не займет самое выгодное положение. Только генеральской шапки не хватает на моей голове. Однако далеко не все солдаты слушаются меня безукоризненно. Некоторые слова не хотят мне подчиняться, и я ничего не могу с ними поделать. Когда им говоришь встать в начале предложения, они делают это нарочно неуклюже, так, что портят весь вид. Если я приказываю им поменяться местами, они цепляются друг за друга, путаются и крадут смысл. С некоторыми из них я не в силах справиться, мне приходится удалять их за упрямое поведение, какими бы красивыми и благозвучными эти слова ни были. Вот и с этой страницы мне пришлось удалить не один десяток слов, прежде чем приступить к описанию новых открытий, касающихся сочинения стихов и книг.

Открытие первое. Если кому-то хочется сочинять стихи, то он просто обязан это делать. И не важно, что подумают другие. Скажу по секрету, очень многие мальчики и юноши втайне пишут стихи и посвящают их своим родителям, любимым девочкам и просто друзьям. Ну или никому не показывают, а любуются ими сами. А то, что некоторые думают, будто стихи имеют право писать только девчонки, – все это глупости. И кстати, среди известных поэтов больше всего как раз мужчин!

Открытие второе. Вообще ни поэтами, ни писателями не рождаются – ими становятся. Это самое главное, что я уяснил себе, иначе никогда бы не стал писать стихи и книги. И не следует думать о том, будто тебе не дано быть писателем, а, например, суждено быть музыкантом, бухгалтером или инженером. Все это чушь! Каждый из нас сам решает свою судьбу и стремится стать тем, кем мечтает. Даже если родители или школьные учителя внушают нам, что из нас ничего путного не выйдет, не стоит принимать их слова за истину в последней инстанции и хоронить в себе поэта или писателя.

Открытие третье. Если ты боишься, что писатель из тебя не выйдет или что ты не сумеешь грамотно и красиво что-то написать, это еще не повод попрощаться со своей мечтой. Поверь, даже известные поэты и писатели частенько сомневаются в себе и боятся написать что-нибудь бездарное. Так что писатель вполне может позволить себе бояться, но должен уметь преодолевать страхи и сомнения, и писать, писать, писать. Хотя, конечно, без хорошего знания русского языка начинающему писателю придется туго. Вот и мне пришлось заняться своим русским языком вплотную и наверстывать упущенное в школе, когда я стал писать книги.

Открытие четвертое. Бывает так, что, когда ты взрослеешь, у тебя пропадает интерес к стихам, или тебе кажется, что писать стихи – это что-то детское. Мечтая поскорее стать взрослым, ты стараешься расстаться со всем, что кажется тебе детским, в том числе и с сочинением стихов. Но если тебе действительно нравится писать стихи, я бы не советовал забрасывать это дело только лишь потому, что ты не хочешь показаться ребенком. А ты видел когда-нибудь среди настоящих поэтов детей? Вот-вот. Все поэты – взрослые люди, а значит, писать стихи – занятие вовсе не детское, а серьезный взрослый труд.

Открытие седьмое. И последнее, что я понял, так это то, что почти всем мамам нравится, когда дети посвящают им стихи. Эти стихи мамы бережно хранят до конца жизни и периодически перечитывают, улыбаются и испытывают гордость за своих сыновей. Даже если их сыновья давно уже не пишут стихи, а, например, строят дома или управляют банками.

13 Как я (на)учился рисовать

Чем я только в детстве не занимался! Как и полагается каждому мальчику из интеллигентной семьи, я непременно должен был иметь несколько серьезных увлечений и блистать успехами. Поэтому я ходил на спортивную гимнастику и бальные танцы, учился игре на фортепиано и занимался живописью. Не веришь, что я везде успевал? И правильно делаешь! Потому что обычно я нигде долго не задерживался и менял увлечения как перчатки (так выражается моя мама). В итоге мои хождения по всяким кружкам и секциям закончились в художественной школе, где я научился хотя бы рисовать.

Почему же я так и не стал гимнастом, профессиональным танцором или музыкантом? Тому способствовал ряд обстоятельств.

Насчет музыки сразу скажу – это был гиблый номер, потому что играть на пианино меня учила мама. А когда у тебя ведет уроки собственная мама, ни к чему хорошему это чаще всего не приводит. Во время наших занятий мама превращалась из обычной мамы в строгую учительницу, а я не мог взять в толк, почему она не может всегда оставаться просто мамой. Она ругала меня, если я путал «фа» и «соль», если не дотягивался до самых дальних клавиш или дольше нужного задерживался на одной из них, если мои пальцы были слишком напряжены или, наоборот, болтались как вареные сосиски. Когда урок музыки заканчивался и я с огромным удовольствием захлопывал крышку пианино, мама почему-то не сразу превращалась из учительницы обратно в обычную маму, а еще долго продолжала на меня злиться. Мы все чаще стали ссориться уже не только из-за моих музыкальных промахов, но и из-за других мелочей, к музыке никакого отношения не имеющих. Долго так продолжаться не могло. Мама, как и я, поняла, что наши уроки только ссорят нас, и мы решили их прекратить. К счастью для меня и не без сожаления мамы.

Что касается гимнастики, то это отдельная история… На гимнастику мама отдала меня в семь или восемь лет, я сейчас уже точно не помню. Одержимая желанием воспитать из сына крепкого и духом, и телом мужчину, она записала меня в спортивную школу. Ее план был таков: пять – десять лет упорных тренировок и я стану не только настоящим мужчиной, но и звездой большого спорта. Правда, я не очень-то разделял возложенные на меня надежды. И очень скоро мне пришлось разрабатывать свой собственный план – план эвакуации из спортивной школы. К моей превеликой радости, повода завязать с большим спортом раз и навсегда долго ждать не пришлось. Мне достаточно было получить психологическую травму, чтобы мама сжалилась надо мной и отказалась от своей затеи. Но обо всем по порядку.

В первый день нас – малышей – собрали вместе в огромном гимнастическом зале и позволили делать все, что угодно, то бишь кувыркаться на огромных матах, до одури прыгать на батуте, качаться на кольцах и путаться под ногами у будущих мастеров спорта. Но веселье это продлилось недолго, уже следующий день начался с «сели-встали-упали-отжались». Этим же он и закончился.

Ежедневно тренеры заставляли нас прыгать и бегать, ходить по-утиному и ползать по-пластунски, подтягиваться на перекладине и отжиматься на полу, кувыркаться колесом и держать уголок на шведской стенке. У меня же лучше всего получалось валяться на мягких матах, нежиться в яме, набитой кусками поролона, и ломать голову над тем, как поскорее сделать отсюда ноги. Потому что, как бы я ни старался освоить стойку на руках или научиться выполнять сальто, я непременно становился предметом веселья и издевок ребят постарше, которые уже не один год занимались гимнастикой. А быть посмешищем не очень приятно. Избежать этой незавидной роли я мог только двумя способами: или хорошенько поднапрячься и все-таки освоить все эти сальто и гимнастические выкрутасы, или сбежать. Я, как ты уже догадался, выбрал второй путь. Выбрал не потому, что был лентяем и не хотел напрягаться, а потому что уже тогда чувствовал: к гимнастике моя душа не лежит. Окончательно я утвердился в этой мысли после одного происшествия.

Обычно я и другие малыши с открытыми ртами и затаенным дыханием наблюдали за полетами ребят постарше на гимнастических кольцах под крышей зала, за их невероятными трюками на брусьях и великолепными сальто на турниках, мечтали иметь такие же красивые и мускулистые тела. Но в тот день ничего подобного не было. Были только мы – малыши, беззаботно валяющиеся на матах, и мальчик постарше, один из местных асов. Вот этого аса наша тренерша и растягивала.

Мальчик сидел на полу «по-турецки», а тренерша с силой давила на его колени, пытаясь прижать их к полу. На лице мальчика проступили жилки и заструились капельки пота. Он вот-вот готов был закричать от боли или расплакаться. Я смотрел на него и думал, что сам такого мучительства никогда бы не выдержал и уже давно заливался бы слезами. Но он стойко пытался перенести муки, силясь стерпеть невыносимую боль в ногах. Мне казалось, что нашей тренерше нравится делать ему больно. «Она настоящий монстр! И этот монстр скоро доберется до меня», – думал я.

Больше всего меня напугало не выражение боли на лице этого мальчика, ведь в конце концов мастерство требует жертв. Случилось что-то более страшное, после чего я окончательно решил раз и навсегда покончить с гимнастикой. И если бы нечто похожее случилось, не дай Бог, и со мной – я бы умер от стыда прямо на руках у своей мучительницы.

А случилось вот что: чем сильнее тренерша давила на колени мальчика, пытаясь прижать их к полу, тем сильнее у мальчика натягивались между ног шорты. И вот раздался треск и ткань шорт – бац – и лопнула! …И через дырку стало видно то, что видеть не полагается. А тренерша продолжала давить на его колени, не обращая никакого внимания на происходящее.

Я же смотрел на растопыренного, словно лягушка, мальчика, на зияющую в его шортах дырку, на тренершу, беспощадно продолжающую растяжку, и понимал, что мне пора уносить ноги. Это был мой последний день в гимнастическом зале… Я наотрез отказался туда ходить. Маме пришлось смириться и с этим. Правда, ненадолго. Впереди меня ждали танцы.

Прошло совсем немного времени, и мама пристроила меня в кружок бальных танцев, открывшийся в Доме культуры. Теперь мне предстояло стать великим танцором. Стоит ли говорить о том, что и в этот раз я не оправдал маминых надежд? Правда, были там и приятные моменты.

На танцах меня окружали миленькие и красивые мальчики и девочки, в шортиках, белоснежных маечках, белых носочках и чешках. Мы стояли перед огромными зеркалами и повторяли какие-то несуразные движения, вытягивали носочки, тянули к небу ручки. А потом мы танцевали вальс – шаг правой ножкой, шаг левой, снова шаг правой и поворот. Нам нравилось кружиться друг за другом по огромному танцевальному залу, чисто вымытому и блестящему паркету под приятное шуршание чешек. И все время звучал счет, который стал для нас привычным, как собственное дыхание и моргание глаз, – раз, два, три… раз, два, три… раз… Чуть позже мы танцевали под самую настоящую музыку, как маленькие принцы и принцессы на балу.

Ах, если бы там все было так красиво, как в сказке… Но нам приходилось разучивать и другие бестолковые и совсем не сказочные танцы, которые вряд ли кто-нибудь когда-нибудь танцевал на балу. Только представь себе – во время бала все гости становятся в затылок друг другу и танцуют танец маленьких утят! Невероятно, правда? А мы танцевали, хоть и назывался наш кружок бальными танцами. До сих пор не могу понять, в чем прелесть танца маленьких утят и почему его до сих пор разучивают везде, где только можно. Более бестолковых танцевальных движений я не видел в своей жизни!

Сейчас я уже точно не помню, почему бросил бальные танцы. Скорее всего у меня просто пропал к ним интерес или снова на моих глазах случился какой-то казус. Поняв, что толку от меня не будет, мама оставила свою затею сделать из меня великого спортсмена, музыканта и танцора в одном лице, и я мог вновь наслаждаться ничегонеделанием. Я хотел лишь одного – приходить после школы домой и отдыхать, а не мчаться на очередные занятия.

Во время отдыха я любил рисовать. Вообще я полюбил рисование, наверное, с тех самых пор, как впервые взял в руки карандаш. Я рисовал всегда и везде: дома в альбоме, в школе на обложках тетрадей, на улице мелом на домах и на асфальте. Рисование было моим самым настоящим увлечением, о котором мама почему-то совсем позабыла. И вот сейчас, когда у меня снова появилось свободное время и я стал много рисовать, мама наконец-то обратила на это внимание.

«Живопись – это такое благородное занятие и прекрасное увлечение для моего мальчика», – наверное, так подумала мама и решила записать меня в художественную школу. На сей раз даже я был не против, потому что хотел научиться рисовать как настоящий художник. После месяца подготовительных занятий с маминым знакомым учителем рисования, я неплохо сдал вступительные экзамены и был принят в художку (так потом мы называли художественную школу). Моя мама могла спокойно вздохнуть. На ближайшие четыре года я был пристроен в надежные руки. Это были руки известных в городе художников, скульпторов, знатоков искусства, которые учили нас всем премудростям художественного ремесла.

Несмотря на мою любовь к рисованию, учиться в художке было не так легко и интересно, как я предполагал. Вместо того чтобы рисовать все, что мы хотим, нам приходилось рисовать с натуры кувшины, самовары, чашки, восковые фрукты и овощи, гипсовые головы и деревянные скульптурки. Все это добро мы обычно рисовали или простыми карандашами, заштриховывая бумагу, или акварельными красками. Краски я любил больше, потому что карандаш не умел твердо держать в руке и не знал, с какой стороны подступиться к рисунку, чтобы, например, заштриховать ручку самовара, изогнутую как буква S, или нос гипсовой головы Сократа. Поэтому мои рисунки карандашом едва дотягивали до хороших отметок и ничем особенным не выделялись. Зато акварельные рисунки я всегда выполнял старательно и с большой любовью, зарабатывая высокие оценки и похвальные отзывы. Бывали и такие занятия, когда учителя просили нас нарисовать рисунок на какую-нибудь тему, не ограничивая почти ни в чем. И тогда моя фантазия вырывалась на волю, я рисовал космические миры, диковинных животных, свои сны и фантазии.

Спустя два года мой пыл немного поугас. Мне было уже пятнадцать лет, и я стал больше времени проводить на улице с друзьями, иногда прогуливая художественную школу. Я не перестал любить рисование и часто рисовал дома что-нибудь для души, когда мне нечем было заняться. А рисование натюрмортов за два года мне уже приелось. Занятия в художке стали одно скучнее другого. Иногда я подумывал даже, не бросить ли мне и эту школу. Сомневаясь в том, что хочу посвятить свою жизнь рисованию кувшинов и ваз с цветами, я автоматически отходил еще два года в художественную школу, не без усилий выполнил выпускную работу и получил диплом о ее окончании. Дело было сделано. Я глубоко вздохнул. Я молодец – сумел закончить художественную школу, нашел в себе силы не бросить ее на полпути. Впереди маячили выпускные экзамены в обычной школе. Совсем недавно мне исполнилось шестнадцать лет.

Художником я тоже не стал. И хотя после окончания художки я какое-то время продолжал рисовать для себя и своих друзей, с каждым годом я брался за кисть все реже и реже. Когда я поступил учиться в университет, мне стало совсем некогда заниматься рисунком и живописью. Зато я стал писать и в итоге написал эту книгу. Тем не менее я не жалею о четырех годах в художественной школе, потому что рисовать меня там худо-бедно научили. А еще научили разбираться в искусстве, уметь видеть прекрасное вокруг, чувствовать стиль и гармонию в окружающем мире. А кроме того, я сделал несколько открытий.

Открытие первое. Все мамы хотят, чтобы их дети занимались чем-нибудь серьезным. И вот они отдают детей с самого малого возраста в кружки, развивающие студии, дополнительные школы, на курсы или к репетиторам. Кажется, маме-то что с того, если ты научишься играть на скрипке, танцевать вальс, выучишь английский язык или достигнешь успехов в изучении математики? А вот что: мама хочет гордиться своим сыном. Любые твои успехи и достижения – это как бальзам на ее душу. А некоторые мамы и вовсе относят успехи детей на свой счет. Моя мама до сих пор говорит иногда: «Если бы не я, ты бы никогда не научился рисовать!» Как будто это она таскалась три раза в неделю в художественную школу и рисовала все эти натюрморты! В этом случае надо быть к мамам снисходительным – пусть потешат себя мыслью о том, что без них мы бы пропали или выросли полными бездарями.

Открытие второе. Еще я понял, что все мамы боятся того, чего на самом деле не существует. Они боятся нашего безделья. Но ведь ни один мальчик не бывает стопроцентным бездельником! Всегда есть что-то такое, что интересно каждому из нас. Жаль, что некоторые мамы не замечают наших интересов и начинают бороться с несуществующим бездельем. Моя мама тоже не сразу заметила мою склонность к рисованию и пыталась бороться с моим бездельем, пристраивая в разные кружки и спортивные секции. Если и твоя мама решила, что ты бездельник и пора с этим что-то делать, расскажи ей о своих увлечениях. Правда, не каждая мама согласится с тем, что катание на скейте, рисование граффити или какое-нибудь другое похожее увлечение можно считать серьезным. «Разве это серьезное занятие? Глупости все это!» – может сказать она. Так что будь готов и к такому повороту событий и подумай, как доказать маме, что твое увлечение – самое серьезное из всех серьезных увлечений в мире.

Открытие третье. Иногда не так легко понять, что тебе интересно и чем хотелось бы заняться всерьез. Некоторые успевают обойти огромное количество разных школ, кружков и секций, перепробовать массу разных занятий, прежде чем найдут себе занятие по душе. Вот и я попробовал найти себя за фортепиано, в гимнастическом и балетном залах, пока не остановил свой выбор на художественной школе, да и та в итоге мне надоела.

Открытие четвертое. Есть мамы, которые не хотят слушать своих сыновей и заставляют их ходить на разные занятия, которые им вовсе не по душе. Такие мамы считают, что они лучше знают, чем их детям следует заниматься. Мне повезло – моя мама никогда не заставляла меня заниматься чем-то против воли. Она старалась помочь найти такое увлечение, которое бы нравилось мне самому. Если твоя мама заставляет тебя заниматься чем-то, что тебе совсем не по душе, не отчаивайся. У тебя есть два пути. Или ты найдешь себе другое увлечение, которое будет тебе больше нравиться и, с точки зрения твоей мамы, будет достаточно серьезным. Или ты продолжишь заниматься под маминым давлением тем, что тебе не нравится, но постараешься найти в этом какой-нибудь смысл. Я тебе уже рассказывал, что мне когда-то разонравилась даже художественная школа, но я не бросил ее. Я подумал, что даже если не хочу в будущем стать художником, то умение рисовать и разбираться в искусстве мне все равно пригодится в жизни. Совсем бесполезных умений не бывает. Вот и тебе наверняка когда-нибудь пригодится то, чем тебя заставляет заниматься твоя мама.

Открытие пятое. Если ты занимаешься, например, танцами или ходишь на рисование – это вовсе не означает, что ты девчонка. Делить все занятия на мальчишеские и девчоночьи глупо. И нет ничего глупее, чем отказаться от своей мечты (если ты мечтаешь, допустим, стать танцором или музыкантом) только потому, что боишься выглядеть в глазах других ребят ненастоящим мальчишкой. Поэтому можешь смело посвящать себя любым занятиям, будь то спорт, музыка, танцы или что-то еще. Мальчик всегда будет мальчиком, какой бы вид занятий он себе ни выбрал!

14 Как я (на)учился не убегать из дома

Иногда мама становится настолько невыносимой, что хочется все бросить и бежать от нее подальше. И хоть у меня была отличная мама, иной раз она вела себя так, что и мне хотелось уйти от нее. А в тринадцать лет я впервые попробовал по-настоящему сбежать из дома. Сейчас мне немного стыдно и неприятно об этом вспоминать. Но я попробую…

Представь себе зимний вечер. На улице темно и холодно. Я ссорюсь с мамой из-за какой-то мелочи, надеваю сапоги, куртку, шапку и, демонстративно хлопнув дверью, выбегаю из квартиры. Выхожу на улицу и в голове только одна мысль: «Куда идти? Может, к бабушке? Нет, к ней не пойду, она все равно на маминой стороне!» Сыплет снег, мороз пробирается сквозь куртку. Я вспоминаю малюсенькую дедушкину огородную будку на даче за городом и решаю провести ночь там. Больше идти мне некуда.

Кое-как добираюсь до остановки, сажусь на последний автобус и минут тридцать еду в дачный поселок. В залепленное снегом окно я пытаюсь разглядеть, как от меня удаляются городские огни. Думать больше ни о чем не хочется. Хочется только забиться куда-нибудь подальше от всех, никого и ничего не слышать, как раненый зверь, который хочет поглубже спрятаться в нору, чтобы в одиночестве зализывать раны. В автобусе, кроме меня, едут еще два человека – пожилой мужчина и женщина. Они выходят на половине пути. На конечной станции я оказываюсь единственным пассажиром, покидаю автобус и растворяюсь в темноте. Водитель разворачивается и возвращается в город. Сегодня он сюда больше не приедет. Но сейчас меня это не беспокоит, ведь я не собираюсь возвращаться домой.

Утопая по колено в снегу, я пробираюсь через замерзшие болота и огороды к участку дедушки. Вокруг ни одной живой души. Только ветер гуляет в полную силу и швыряет хлопья снега мне в лицо. Добравшись до участка, в секретном дедушкином месте я нахожу ключ от будки и, как мне кажется, наконец-то оказываюсь в тепле… Но это ощущение быстро пропадает: будка насквозь промерзла! Она сбита из тонких досок и обшита старыми листами алюминия, между которыми зияют щели. Летом в ней дедушка с бабушкой переодеваются и хранят инструменты. Она не предназначена для проживания, тем более в зимнее время года. Единственное ее преимущество в сравнении с улицей – она защищает от ветра.

Крепко заперев дверь, я ложусь на самодельный лежак, накрываюсь стареньким одеялом, укутываю ноги какими-то тряпками, потому что даже сквозь сапоги меня пробирает мороз, и хочу только одного – спать. Я закрываю глаза… Сквозь щели доносятся завывания студеного ветра. Даже животных нет поблизости. Никого нет. Только огороды и огороды, километры огородов и болот. Мне становится страшно от чувства всеобъемлющего одиночества. Кажется, что я остался один во всем мире. В голову лезут разные нехорошие мысли. Перед глазами то и дело возникает образ мамы, а в ушах гремит ее голос: «Я в этой квартире пока еще хозяйка, как я скажу, так и будешь делать! А не нравится – катись отсюда! Пусть твои друзья тебя кормят и одевают, раз они тебе дороже матери!» Интересно, что она сейчас делает и о чем думает? Волнуется ли она за меня или ей безразлично, куда я ушел? Как бы мне хотелось, чтобы она переживала, не находила себе места, бежала за мной по пятам и кричала: «Прости, сынок!» А я бы не оглянулся. Или оглянулся бы, может, даже остановился. Позволил бы ей подбежать ко мне, но не прикоснулся бы к ней. С каменным лицом я наблюдал бы за тем, как она слезно вымаливает у меня прощение и просит вернуться домой…

Как бы мне хотелось, чтобы все было именно так. Но мне казалось, что скорее всего моя мама в это время сидит в своем любимом теплом кресле перед телевизором, забыв о моем существовании. А я в это время коченею здесь от холода и злюсь на весь белый свет.

Я понимаю, что если еще немного полежу, то просто-напросто замерзну. И никто даже не узнает где меня искать. Дедушка появится здесь лишь весной, когда растает снег… Будка станет склепом, где мне придется пролежать мертвому до конца зимы. От этой мысли стало не по себе, по коже забегали мурашки. Я не хочу умирать! Даже назло своей маме не хочу умирать!

Чтобы хоть как-то согреться, я решаю зажечь костер прямо в будке в большой бочке, которую дедушка летом использует для воды. Выбравшись наружу и собрав на огороде торчащие из-под снега сучья и обломки тепличных досок, я бросаю их в бочку вместе с газетой и поджигаю. Благо, дедушка всегда держит в запасе несколько коробков спичек и стопку прошлогодних газет. Газета моментально загорается, за ней огонь подхватывает сучья и доски. Я чувствую приятное тепло кончиками пальцев, протянутых к огню. Но уже через несколько минут мне становится нечем дышать, и я начинаю заходиться кашлем от едкого дыма. В дедушкиной будке дымовая труба не предусмотрена, и дым от костра скапливается под потолком, затем опускается все ниже и ниже, окутывая меня с головы до ног. Теперь меня подстерегает новая опасность – задохнуться или устроить пожар в дедушкиной каморке. Умереть от удушья или пожара мне также не хочется, как и не хочется замерзнуть насмерть. Поэтому я тушу самодельную печку, закрываю будку и… возвращаюсь домой.

Домой я добирался пешком. Сначала обратно по снегам-болотам, через многочисленные огороды, отделяющие меня от дороги. Потом часа два я шел по дороге в город, шарахаясь в сторону от проезжающих мимо автомобилей – ведь за рулем мог оказаться кто угодно. Мама мне часто рассказывала, когда я был маленьким, как похищают людей, просят за них выкуп, отрезают им уши и отправляют по почте родственникам, а потом и вовсе убивают. Несмотря на то что мне было уже тринадцать, я боялся вляпаться в одну из таких историй и быть похищенным каким-нибудь маньяком. К счастью, машины проскальзывали мимо меня, даже не пытаясь остановиться и спросить, не надо ли меня подвезти. Интересно, о чем думали водители, когда их фары высвечивали в темноте маленькую сгорбившуюся фигуру, ковыляющую по обочине дороги? Наверное, они думали, что это какой-то бродяга или беспризорник, и сами боялись со мной связываться.

Когда я пришел в город, там было также безлюдно. Единственное, что отличало городские улицы, засыпанные снегом, от огородов, – возвышающиеся серые здания да фонари, освещающие тротуар. Но и здесь я чувствовал себя жутко и спешил побыстрее добраться до своего дома. Снега насыпало немало, дворники начнут убирать его только утром, а пока я то и дело проваливался в сугробы и снежные ямы. Иногда мне казалось, что кто-то крадется за мной. Я оборачивался и не видел ничего подозрительного, кроме пустующих улиц и одиноких деревьев. Тем не менее на всякий случай я ускорял шаг, надеясь, что мой незримый преследователь – всего лишь плод моей фантазии.

Увидев свой дом в конце улицы, я чуть ли не бегом добежал до подъезда, с радостью отмечая, что в моих окнах горит свет – значит, мама еще не спит и ждет меня. Я долго звонил в дверь, а когда мама впустила меня, молча разделся и отправился в свою комнату спать, не проронив ни слова.

Весь следующий день я тоже промолчал. Мама не предприняла ни одной попытки помириться со мной, узнать, где я был полночи. Она весь день ходила хмурая, не обращая на меня внимания, словно это не я вчера вернулся домой. Я же старался как можно меньше попадаться ей на глаза и сидел, запершись в своей комнате. Так прошел день, а затем еще один, и лишь на третий день мы с мамой нашли в себе силы заговорить друг с другом и помириться. Но я так и не рассказал ей о своем ночном путешествии. А она так и не спросила, где я был.

С того самого случая я больше из дома не убегал. В очередной раз поссорившись с мамой и хлопнув дверью, я прятался в подвале и каждый раз снова и снова возвращался назад, как побитая собака. Да и бежать было особо некуда. Перспектива замерзнуть насмерть или стать бродягой и попрошайкой, променять свою уютную комнату на ночлежку в каком-нибудь приюте меня нисколько не привлекала. Я представлял себе, как неделями не буду мыться, стану добывать еду на помойках или воровать в магазинах, бродить в одиночестве по ночным улицам и переулкам. И в эти минуты я начинал особенно ценить то, что имею.

Но не только это меня останавливало. Я не мог бросить своих бабушку и дедушку, которые меня очень любили и беспокоились за меня. Мама никогда не рассказывала бабушке о моих побегах, чтобы лишний раз ее не волновать. А мою бабушку разволновать легко. Стоит мне или маме не ответить на ее телефонный звонок, как она тут же начинает беспокоиться, думать, а не случилось ли с нами что-нибудь страшное. Узнай бабушка о моей ночной вылазке за город, ее бы точно хватил сердечный приступ, и ее смерть была бы на моей совести. А смерти своей бабушки я желал меньше всего, потому что очень любил ее. Любил, даже несмотря на то, что она часто оказывалась маминой союзницей, когда мы с мамой ссорились. В душе бабушка очень добрая, и за все время, что я ее помню, она всего раз или два чуть повысила на меня голос. Поэтому убегать из дома не стоило хотя бы ради того, чтобы не лишиться такой замечательной бабушки.

В конце концов, я волновался и за свою маму! Как бы я на нее ни злился, как бы ни ненавидел ее в моменты ссоры, успокоившись и остыв, я представлял, как она останется совсем одна – без мужа, а теперь и без сына. Ведь я был единственным мужчиной в ее жизни, который как-то скрашивал ее одиночество. И хоть она часто злилась и ругала меня, я знал, что она все-таки меня любит. Поэтому вскоре я перестал прятаться по подвалам, а в случае очередной ссоры просто уходил на улицу прогуляться и побыть в одиночестве. Затем я возвращался и искал пути примирения, потому что знал – гордость моей мамы не позволит ей сделать первый шаг. И лишь спустя годы мама научилась первой со мной мириться и просить у меня прощения, если оказывалась не права.

Научившись убегать из дома и прятаться от мамы, я затем научился не делать этого. И скажу тебе, что научиться не делать плохие вещи гораздо сложнее, чем научиться их делать. Но это не единственное открытие, которое я тогда совершил. Вот еще пять открытий, которые, возможно, пригодятся и тебе.

Открытие первое. В жизни каждого мальчика бывают моменты, когда ему хочется убежать из дома на время или даже навсегда. Некоторые мальчишки хотят сделать это назло своим мамам. Они втайне надеются, что мама будет за них волноваться, искать их, а когда найдет, станет просить прощения за свое неподобающее родительское поведение. Другие хотят убежать для того, чтобы больше не видеть маму, на которую они очень злятся, или чтобы доказать ей, что они вполне могут прожить и без нее. По какой бы причине мальчик ни хотел убежать из дома, он имеет право на такое желание.

Открытие второе. Как любой мальчик, ты можешь фантазировать о побеге из дома сколько угодно и наслаждаться своими мыслями, но лучше не пытаться осуществить свои фантазии. Ты ведь помнишь, чем закончился мой побег из дома? Большинство побегов именно так и заканчиваются: мальчик либо возвращается назад, либо превращается в бродягу, жизнь которого становится вечным скитанием по помойкам, свалкам и приютам. Ты ведь не хочешь стать бродягой? И я не хотел. И большинство мальчиков, мне кажется, этого не хотят.

Открытие третье. После ссоры с мамой мальчику хочется побыть одному. Но для того, чтобы побыть в одиночестве, вовсе не обязательно убегать из дома. Можно просто закрыться в своей комнате, включить любимую музыку и надеть наушники. Можно пойти прогуляться или лечь спать. Сон – самое лучшее лекарство от переживаний и злости.

Открытие четвертое. Я перестал убегать из дома потому, что чувствовал ответственность за свою семью – за бабушку, за дедушку, да и за маму, которая иногда сама не понимала, как плохо мне делала. Наверняка у каждого мальчика есть кто-то, кто станет очень сильно переживать, если он уйдет из дома, из семьи навсегда. И даже если мальчику кажется, что вокруг нет людей, которые бы волновались и переживали, если он уйдет, всегда есть кто-то, кому он не безразличен.

Открытие пятое. Почти каждая мама волнуется, когда ее сын убегает из дома. Да что там говорить, она волнуется, даже если он просто выходит прогуляться. Просто не все мамы показывают это. Некоторые из них надевают на лицо маску непреклонности, безразличия и равнодушия, и кажется, что маме все равно, что с сыном будет, но это скорее всего не так. Часто мамы не хотят показывать, как им тяжело переживать ссору с сыновьями и как они на самом деле хотят поскорее помириться. Мамы думают, что если мы узнаем об их переживаниях, то станем меньше их уважать, сядем им на голову и будем делать все, что захотим. Поэтому и молчат. Как партизаны. Даже слезинки не прольют, в то время как их сердца переполнены переживаниями и любовью к нам.

Открытие шестое. Даже если мама действительно невыносима и жизнь с ней превращается в настоящий кошмар – это еще не повод уйти от нее навсегда. Пока не повод. Можно сделать это, закончив школу, получив образование и устроившись на работу. Когда мальчик взрослеет, тогда ему хотя бы есть, куда бежать, – например, в свою отдельную квартиру, а не в подвал или соседний подъезд. Просто нужно набраться терпения и дать маме шанс измениться.

15 Как я (на)учился бороться со злом в себе

Есть и еще кое-что, о чем мне сейчас очень стыдно вспоминать. Ты, наверное, сильно удивишься и разочаруешься во мне, узнав, что я когда-то… воровал деньги у мамы. Я этому научился лет в двенадцать и с ловкостью профессионального карманника периодически выуживал из маминой сумочки несколько мелких денежных купюр. Мама ничего не замечала. Во всяком случае, я так думал.

А все началось с того, что однажды мне срочно понадобились деньги. Сейчас я и не помню, на что именно. Видимо, на что-то очень важное. Но разве маме докажешь, что тебе нужны деньги на что-то важное, а не на всякую ерунду?! Вот и моя мама произнесла целую речь, стоило мне заикнуться о деньгах: «Я тебе на этой неделе уже давала карманные деньги. Не знаю, на что ты их успел потратить. Вместо того чтобы покупать всякую ерунду, отложил бы лучше на что-нибудь полезное. Больше я тебе дать сейчас не могу». И не дала. Упрашивать маму после такого ответа было бесполезно и опасно. Я легко мог нарваться на очередной скандал, а тогда не получил бы ни копейки и на следующей неделе. Поэтому больше я о деньгах не заговаривал, но в моей голове потихоньку зрел отвратительный план. Что за план? Думаю, ты уже и сам догадался.

Конечно, я понимал, что брать у мамы деньги без спроса – плохо и подло. «Обокрасть собственную маму! Это что-то неслыханное!» – так сказал бы я сам еще каких-то полгода назад, до того, как мне срочно понадобились деньги. Но в тот момент я подумал: «Всего один разок, мама даже не заметит». Улучив момент, когда мама готовила на кухне обед, я прокрался в коридор, где лежала мамина сумка, тихонько расстегнул ее и кончиками пальцев достал оттуда кошелек. Трясущимися руками, с затаенным дыханием я открыл мамин кошелек и внимательно обследовал его содержимое. Там оказалось несколько крупных купюр и много мелочи. Крупные купюры я брать не рискнул, зато мелочью набил свои карманы. Затем я вернул кошелек на место. «Сынок, садись обедать», – раздался с кухни мамин голос, и я, как ни в чем не бывало, пошел есть.

Но за столом в моей голове завертелись тревожные мысли: «А если мама заметит пропажу?», «Вдруг ей как раз этой мелочи на что-нибудь и не хватит? А что, если она специально отложила их для какой-то важной покупки, а теперь не сможет купить из-за меня?» Думая обо всем этом, я старался не смотреть на маму и черпал ложкой суп, уставившись в тарелку. «Как я смогу теперь посмотреть маме в глаза? Что будет, когда она узнает обо всем?..» Мысли продолжали роиться, как надоедливые мухи. От них у меня пропал аппетит и заболел живот. Ладони стали влажными, и вилка с ножом то и дело выскальзывали из рук. Голова распухла и ни о чем, кроме кражи, не хотела думать. Доедая второе, я решил: пока не поздно все исправить, положу-ка я деньги обратно и забуду о своем поступке, как о неприятном сне. Но только я об этом подумал, как мама сказала, что идет в магазин, и, взяв сумочку, ушла. И я понял, что назад пути нет.

Оставшись один, я стал представлять себе, как в магазине мама достает кошелек и видит, что там не хватает денег. От страха я решил вымыть всю посуду, что раньше по своей инициативе делал крайне редко. Сейчас я был готов на все, лишь бы больше не думать о содеянном и перестать бояться. Услышав, как в замочной скважине поворачивается ключ, я замер. Мама открыла дверь и прямо с порога крикнула:

– Это какой-то грабеж среди белого дня!

Мне стало плохо. «Ну все, теперь мне конец», – пронеслось в моей голове, и я почувствовал себя так, будто целая гора обрушилась на мои плечи, и под ее тяжестью у меня задрожали колени.

– Там такие цены! Они просто грабят честных людей! – продолжала возмущаться мама, снимая свое пальто.

При чем здесь цены? Не сразу поняв, что она имеет в виду, я стал внимательней прислушиваться к маминому голосу. Он был удивленным. В нем слышалась ирония, но не было ни капли злости или раздражения. Казалось, мама возмущается в шутку, будто сама не верит в то, что говорит.

– Эх, ладно, – вздохнула мама и добавила: – Но зато я купила нам мороженое. Налетай!

И тут до меня дошло, что то, о чем говорила мама, совсем не было связано со мной. Я глубоко вздохнул, и гора свалилась с моих плеч. Мама ничего не заметила, но я так переволновался, что мне уже не хотелось ни мороженого, ни пирожного. Вообще ничего не хотелось.

– Спасибо, я потом съем мороженое, – ответил я маме и проскользнул в свою комнату. У меня все еще болел живот и дрожали коленки. Я лег на кровать и не хотел ни о чем думать.

В тот момент я поклялся себе, что никогда больше не стану воровать, что это был первый и последний раз. И я оставался верен своей клятве… ровно три недели. До тех пор, пока мне снова срочно не понадобились деньги. А когда это случилось, ноги сами привели меня к маминой сумочке, а руки сами достали из маминого кошелька несколько купюр. Потом это повторилось снова… Мои налеты на мамину сумочку происходили раз в две-три недели. Обычно я совершал их, когда мама возилась на кухне, мылась в душе или спала. Если в кошельке было много мелких купюр – я брал несколько. Если там были крупные купюры и совсем не было мелочи, я с сожалением закрывал его и клал на место. Брать крупные купюры я не осмеливался. Я был мелким воришкой.

На что я тратил украденные деньги? Сейчас и не помню. Наверное, как и все мальчишки, – на жвачки, чипсы, кока-колу, мороженое, походы в кино и в кафе с друзьями. Иногда я покупал себе какие-то безделушки – значки, брелки, карманные фонарики, складные ножики и прочие необходимые каждому мальчику предметы. Ну и конечно, мне, как и всем мальчишкам, хотелось всегда иметь при себе деньги. Потому что когда у твоих друзей деньги есть, а у тебя нет, ты чувствуешь себя как-то по-дурацки. Зато когда ты можешь за свои деньги угостить друзей мороженым или коктейлем, они начинают уважать тебя и лучше к тебе относиться.

Несмотря на то что мама пропажи денег не замечала, я все равно боялся, что она когда-нибудь узнает. Если бы мама застукала меня в тот момент, когда я брал деньги из сумочки, я бы, наверное, умер от стыда, ведь я знал, что у мамы не бывает много денег. Ее учительской зарплаты едва хватало на самое необходимое, и часто она отказывала себе в чем-то ради меня. Если одновременно и мне и маме нужна была новая обувь, а денег хватало только на одну пару, она покупала мне кроссовки, а сама донашивала старые туфли или отправлялась в сэконд хэнд. Поэтому я чувствовал себя ужасно, воруя у нее деньги. Мне казалось, я предаю маму. Но при этом я ничего не мог с собой поделать. Воровство стало гнусной привычкой, а от привычки нелегко избавиться.

Так продолжалось какое-то время. «Когда я заработаю деньги, верну маме все, что украл», – подобными мыслями утешал я себя после каждой кражи. Но почему-то легче от этого не становилось. Я понимал, что начинаю привыкать к воровству и если не остановлюсь, то так и останусь вором на всю жизнь. Но разве вором я мечтал стать? Конечно, нет!

Сейчас мне сложно подобрать слова, чтобы рассказать тебе о том, что творилось у меня в душе все то время, пока я брал у мамы без спроса деньги. Это была настоящая борьба Добра со Злом или Гарри Поттера с Волан-де-Мортом. Только я был одновременно и добрым мальчиком и злым волшебником. Стоило мне одержать победу над своей злой половиной и перестать воровать, как спустя какое-то время она оживала во мне и с новой силой заставляла браться за старое. Иногда мне удавалось держать оборону три или четыре недели подряд. Но потом я сдавался. Ноги снова послушно вели меня к маминой сумке, а руки доставали из нее кошелек, словно ногами и руками управлял не я, а злой волшебник, что жил во мне и заставлял воровать. Правда, изредка мне удавалось устоять перед соблазном в самый последний момент. Я открывал сумочку, доставал кошелек и, подержав в руках деньги, клал их на место. После этого на душе становилось легко и спокойно. Я чувствовал, что могу быть сильнее, могу победить свою злую половину. Добрый мальчик внутри меня ликовал.

Моя борьба с самим собой продолжалась очень долго. Внутренний голос совести все время твердил мне, что я поступаю плохо и недостойно. Все чаще я думал о том, на что трачу деньги. Я пытался представить себе самое худшее, что могло бы случиться, не будь у меня этих денег. И оказывалось, что ничего страшного случиться не могло, если бы я пошел гулять с пустыми карманами или не купил бы себе очередную безделушку. Я решил, что смогу обходиться без денег и довольствоваться тем, что мне дает мама. Я подумал, что мое душевное спокойствие и хорошие отношения с мамой куда важнее денег. И однажды я собрал всю силу воли в кулак и одержал окончательную победу над своим внутренним Волан-де-Мортом, который заставлял меня воровать и тратить мамины деньги. Я запретил ногам вести меня к маминой сумке, а рукам к ней прикасаться. В тот день я не взял у мамы ни копейки и больше никогда не брал денег без ее разрешения.

С тех пор прошло около десяти лет. А не так давно мама сказала мне: «Я знала, что ты брал деньги из моей сумки». Услышав это, я словно вновь превратился в двенадцатилетнего мальчишку и покраснел. Стараясь не выдать своего стыда, я ничего не ответил и перевел разговор на другую тему. Я не мог поверить в то, что мама всегда знала о моих поступках. «Но почему тогда она мне ничего не говорила раньше? Почему не ругала, не останавливала меня?» – не раз спрашивал я самого себя и не находил ответа. Я и сейчас не могу понять почему, но я рад, что не она остановила меня, что я смог остановиться сам. Ведь тогда я не только научился бороться со злом внутри себя, но и сделал несколько важных открытий о том, как плохие мальчики становятся хорошими.

Открытие первое. Все мальчики иногда совершают плохие поступки. И очень многим хоть раз в жизни хотелось бы что-нибудь где-нибудь украсть. Некоторые даже попробовали это сделать, как и я.

Открытие второе. Если ты совершил плохой поступок, это еще не означает, что ты безнадежен и никогда не сможешь исправиться и стать лучше. Как говорит моя мама – непоправимых ошибок не бывает. Поэтому у каждого из нас всегда есть шанс исправить ошибки и стать лучше, если, конечно, мы этого хотим сами. А того, кто не хочет становиться лучше, по словам моей мамы, «и могила не исправит».

Открытие третье. У каждого мальчика есть своя злая половинка, ну ладно, у кого-то – всего лишь четвертинка. Иногда она вынуждает нас поступать плохо и делать неприятные или злые вещи. А иногда нам даже кажется, что она полностью овладела нами и мы не можем ей противостоять. Когда-то так думал и я, будучи не в силах справиться со своей дурной привычкой воровать. Но потом я понял, что ее можно победить. Это не легко, не быстро, но это возможно.

Открытие четвертое. В борьбе со своей злой половиной самое сложное – научиться контролировать желания. Иной раз так сильно хочется чего-то, что не можешь удержаться, чтобы не заполучить это любой ценой. В такие моменты кажется, будто от этого зависит жизнь, и мы готовы на все, даже на кражу. Но стоит только представить себе, что может случиться, если у нас этого не будет, и оказывается, что мир вовсе не рухнет и жизнь наша сильно не пострадает.

Открытие пятое. Сила воли – вот самое верное оружие в борьбе со своими искушениями. Только безвольного человека может победить злой волшебник, который сидит у него внутри и заставляет совершать плохие поступки. А если у мальчика волевой характер и он может управлять своим поведением, никакое зло его не одолеет. Сила воли превращает маленького мальчика в настоящего мужчину, которой умеет сдерживать себя.

Открытие шестое. Это открытие самое поразительное для меня. Я его сделал совсем недавно, будучи уже взрослым парнем. Я вдруг понял, что мамы почти всегда знают о плохих поступках своих сыновей, но не всегда говорят им об этом. Вот и моя мама знала, что я воровал у нее деньги, но делала вид, будто не знает. Почему? Наверное, она хотела таким способом помочь мне научиться самому делать выбор между хорошим и плохим. Мама дала мне шанс исправиться, и я его не упустил. Поэтому если нам кажется, будто мама ничего не знает о наших проделках, то это может быть совсем не так. Возможно, она не спешит наставить нас на путь истинный, а дает нам возможность самим стать лучше.

16 Как я (на)учился любить маму

А ты любишь свою маму? Я в этом и не сомневаюсь, потому что все мальчики хоть немного, да любят своих мам. Хотя что касается меня, то мои чувства к маме нельзя назвать простыми. Иногда я просто сгорал от любви к ней, а иногда… ненавидел ее.

Ты ведь помнишь, как я рассказывал тебе о своих приступах ревности, когда за мамой начинали ухаживать другие мужчины. Тогда я еще не умел любить маму по-настоящему. Точнее, мне казалось, что я ее люблю, но вряд ли мои выходки можно было назвать проявлением любви. Наверное, тогда я любил маму так, как любил свои вещи, свои игрушки, свою одежду. Мне казалось, что она должна быть только моей и находиться все время рядом. Как говорила мама: «Наверное, если бы ты мог, то посадил бы меня на цепь, чтобы ни на шаг не отпускать от себя». Видишь, так бывает: когда мы совсем маленькие, нам хочется все время быть рядом с мамами. Когда же мы подрастаем, то уже сами мамы мечтают посадить нас на цепь, а нам не терпится поскорее вырваться из-под их опеки. Такая это сложная штука – любовь детей и родителей…

Сложная и мучительная. От своей любви к маме я мучился, причинял боль себе и ей. Сколько я выплакал слез, сколько раз заставил плакать маму, прежде чем научился любить ее по-настоящему. Если ты читал мои истории с самого начала, то помнишь, как это произошло. Мама расплакалась, сидя у меня на кровати, после того, как я обманом вынудил ее избавиться от своего гостя. Мама сказала, что я – настоящий эгоист и думаю только о себе. И еще много чего она сказала в тот вечер, перед тем как ушла к себе в комнату, оставив меня наедине со своими мыслями. Вот тогда я и понял, что такое настоящая любовь к маме.

А чуть позже я стал понимать и еще кое-что. Оказывается, любить маму иногда совсем нелегко, особенно если она себя ведет как «мама-осень» или как «мама-зима». Моя мама нередко пребывала в скверном расположении духа, и тогда мне доставалось от нее за всякие пустяки. В эти дни я не то что не любил ее, мне казалось, что я ее просто ненавижу. Я был так зол на нее, что, признаюсь тебе, иногда даже мысленно желал ей… смерти. Наверное, это звучит ужасно, но такие мысли как-то сами собой приходили мне в голову, и я не успевал прогнать их вон. Правда, стоило мне только представить, что будет, если умрет мама, как я тут же брал свои слова обратно и упрекал себя.

К счастью, мама не часто допекала меня так сильно, чтобы я в сердцах желал ей смерти. Гораздо чаще я фантазировал о том, что сам умру назло маме. Я представлял, как мама будет рыдать над моим гробом и сожалеть о том, что ругала и наказывала меня по пустякам, заставляла есть отвратительные котлеты, выносить мусор, ложиться спать раньше, чем по телевизору начинают показывать самые интересные фильмы. Мама станет вымаливать у меня прощение, но я уже не смогу ее простить, потому что буду мертвым. И всю свою оставшуюся жизнь после моих похорон мама будет винить себя в моей смерти и в том, как иногда плохо со мной поступала. Представляешь, я был готов умереть назло своей маме, вот дурак!

А иногда мне приходила в голову еще одна совершенно нелепая мысль о том, что моя мама – вовсе и не моя мама. Я воображал, будто в день моего рождения меня подменили в роддоме и на самом деле у меня есть другая – настоящая мама, которая самая лучшая, самая добрая и самая… богатая мама на Земле! Я фантазировал о том, что настоящая мама ищет меня по всему миру и никак не может найти, а я живу здесь с чужой мамой и страдаю. После ссоры с мамой я мог часами фантазировать обо всем этом, пока моя злость не проходила и мне не становилось легче.

Успокоившись и помирившись с мамой, я всегда жалел, что переставал ее любить в минуты ссоры. Я винил себя за все плохие мысли, которые приходили в мою дурную голову. Мне хотелось забыть обо всем, что было до этого, и любить маму с новыми силами. Я приносил ей цветы и дарил подарки, купленные на карманные деньги, писал ей стихи и называл «слонцем». Я даже научился прощать ее, если она бывала не права и зря меня ругала. Потому что настоящая любовь не может быть без прощения.

Приходилось ли тебе когда-нибудь слышать, как взрослые говорят о любви странные вещи? Например, они иногда рассуждают так: «ненависть – это оборотная сторона любви» или «от любви до ненависти – один шаг». Когда я был мальчиком, я толком не понимал, что это означает. Я полагал, что если любишь человека, то его просто нельзя ненавидеть. И если во мне вдруг появлялась хоть капелька злости и ненависти к маме, я потом чувствовал за это огромную вину. Мне казалось, я плохой сын, раз не могу любить маму все время, каждую минуту. Даже тогда, когда она меня ругает и наказывает.

И только когда я вырос, я наконец понял, что имеют в виду взрослые, произнося эти странные слова о любви и ненависти. Наверное, это означает, что мы человека очень сильно любим, а когда он поступает плохо или делает нам больно, в этот момент мы временно хотим забыть о своей любви к нему. И лучше всего забыть о любви нам помогает чувство ненависти и злости. К счастью, у большинства из нас эта ненависть кратковременная, быстро преходящая, от которой не остается и следа после примирения с мамами. Так же бывает и с девочками, которые нам нравятся. Если они не замечают нас или дают нам от ворот поворот, мы начинаем злиться и ненавидеть их. Но как только девочка обратит на нас внимание, мы тут же перестаем дуться на нее и начинаем таять от любви.

Вообще любовь, повторю еще раз, – крайне сложная штука. Даже не все взрослые понимают, что это такое и как правильно любить других. Так что мальчикам тем более простительно делать в любви ошибки и допускать любовные промахи. У меня таких промахов, как ты теперь знаешь, было немало. И за все время, что я учился любить маму, я сделал еще несколько очень важных открытий.

Открытие первое. Любовь к маме – это такое чувство, когда ты ради мамы готов на все. Готов даже надеть эту дурацкую вязаную шапочку, хоть на улице температура плюс десять. Готов терпеть всех ее ужасных подруг, которые постоянно говорят, что ты похож на девочку, потому что понимаешь: мама у тебя одна, и она очень нуждается в твоей сыновней любви. Если мы не будем показывать мамам свою любовь, они могут почувствовать себя глубоко несчастными и усомниться в том, что они хорошие мамы. Поэтому для поддержания маминого самочувствия и самоуважения ей периодически просто необходимо знать о нашей любви.

Открытие второе. Иногда мы можем испытывать к маме и неприятные чувства вроде злости, раздражения, обиды или даже ненависти. В этом нет ничего плохого. Мы имеем право переживать самые разные чувства. Это не означает, что мы плохие сыновья, что мы разлюбили своих мам. Все люди иногда злятся или ненавидят тех, кого любят. Ведь и сами мамы, когда очень злы на нас, могут заявить, будто разлюбили нас и даже ненавидят, и говорят: «Ты мне больше не сын!». Но вряд ли они на самом деле перестают нас любить. Только делают вид, что перестали.

Открытие третье. А бывает и так, что когда мама сильно нас обидела и мы очень злимся на нее, в сердцах мы можем пожелать ей что-то плохое. Мы как бы хотим отомстить маме за обиды. Плохие мысли помогают избавиться от накопившейся в нас злости и временно забыть о том, как сильно мы любим маму. А потом мы чувствуем себя виноватыми за то, что в мыслях обзывали маму и желали ей плохого, и боимся, что наши мысли могут сбыться и причинить маме настоящий вред.

Открытие четвертое. Настоящий вред мы можем причинить маме только своими нехорошими поступками, а не мыслями. В отличие от поступков наши мысли не всегда подчиняются нам. Они могут быть плохими и хорошими. И даже если мы злимся и начинаем плохо думать о маме, вряд ли мы на самом деле перестаем ее любить, потому что любовь никогда не исчезает за один день или за одну ссору. Она может глубоко спрятаться внутри нас, а потом снова заявить о себе в полную с и л у.

Открытие пятое. Да и кто сказал, что любить легко?

Послесловие, или Из чего сделаны сыновья

Теперь и ты знаешь, из чего сделаны некоторые мальчики. А сделаны они вот из чего: из умения не ревновать маму, любить, понимать и прощать ее; из умения хранить приятные воспоминания о своем детстве; из умения не бояться школьных отметок и врачей; из жалости к животным, любви к книгам и умения побеждать зло; из умения жить без папы (если у них нет папы). Во всяком случае, из этого и много из чего другого, как выяснилось, сделан я. А ты? Ты, конечно, можешь быть чем-то похож на меня, а можешь быть сделан совершенно из другого теста. Но кое-что нас все-таки объединяет. Мы оба – мальчишки!

Есть мальчики, которые, кроме всего прочего, сделаны еще и из сомнений в том, что они настоящие мальчишки и когда-нибудь вырастут полноценными мужчинами. Мне кажется, такие сомнения периодически одолевают каждого из нас, так что это вполне нормально. Вот только обидно, что некоторые мамы сами вынуждают нас сомневаться в этом, обзывая девчонками или утверждая, что мы вырастем недостаточно мужественными. Этим они усложняют нашу и без того нелегкую жизнь. И приходится прилагать двойные усилия, чтобы доказать мамам, что мы – настоящие мужчины. А некоторые из нас, наоборот, перестают что-либо доказывать мамам и просто учатся не обращать внимания на их колкости и упреки.

Но! И это важно: почти все мамы хоть изредка помогают нам стать мальчиками, а потом и мужчинами. Чья-то мама больше помогает, чья-то меньше. А некоторые мамы так сильно хотят помочь своему сыну стать мальчиком, что иной раз даже перебарщивают. И когда помощи становится чересчур много, она уже не столько помогает, сколько мешает. Не все мамы, правда, об этом догадываются.

Вообще у каждой мамы есть свои взгляды на то, из чего должен быть сделан ее сын. И вот что удивительно – чаще всего наши представления о том, какими должны быть мальчики, и представления наших мам не совпадают! А слишком упрямые мамы нередко пытаются сделать из сына мальчика на свой вкус и лад. Они считают, будто каждый из нас похож на пластилин, из которого можно вылепить все, что им вздумается. К сожалению, не все мамы понимают, что это невозможно. Не следует даже пытаться, потому что когда кто-то другой пробует вить из нас веревки, мы либо сильно противимся этому, либо полностью подчиняемся. И во втором случае мы теряем свое настоящее «Я» и уже никогда не сможем стать самостоятельными и независимыми людьми.

Обычно представления мам о том, какими мы должны быть, слишком завышенные. Каждая мама мечтает вырастить идеального мальчика. А идеальные мальчики, с точки зрения мечтательных мам, сделаны:

из белых рубашек

и в носу без козяшек;

из маек без пятен

и коленок без ссадин;

из глаженых штанишек

и лба без шишек;

из чистых ботинок

и носков без дырок;

в кармане с расческой

и с аккуратной прической;

из необгрызанных ногтей

и чисто вымытых ушей;

из отменного аппетита

и в животе без гастрита;

из четверок и пятерок,

без троек и двоек;

из грамот, медалей

и дневника без замечаний;

из высоких талантов

и учительских дифирамбов;

из усидчивости

и улыбчивости;

из мужества и отваги,

но к подвигам лучше без тяги;

из сыновнего обожания

и ежеминутного послушания!

Кажется, я только что прямо с ходу сочинил еще одно ужасное стихотворение. Зато на этот раз вроде бы без ошибок. У нас получился целый перечень маминых идеалов, к которому, я уверен, каждая мама может добавить что-нибудь свое. И, как ты понимаешь, соответствовать маминым идеалам не всегда легко, особенно в том, что касается ежеминутного послушания и учительских дифирамбов. Я, например, признаюсь, даже и половине этого списка не соответствовал и до сих пор не соответствую. Но кто сказал, что мы обязаны соответствовать маминым идеалам на все сто процентов? Никто! Так считают только мамы. А ведь многие из них сами ой как далеки от наших сыновних идеалов. И если мы начнем предъявлять к ним похожие требования, то вряд ли они выдержат экзамен на звание идеальных мам.

К идеалу, конечно, нужно стремиться. Ведь представления мамы о том, из чего должен быть сделан ее сын, редко бывают неправильными или плохими. Каждая мама желает своему мальчику лучшего и мечтает вырастить из него мужественного человека. Поэтому, воспитывая в себе мужской характер, стоит прислушиваться не только к собственному мнению, но и к мнению мамы. Сравнивая их между собой, ты обязательно найдешь правильный путь и станешь мужчиной. Впрочем, ты уже почти им стал. Не важно, что говорят о тебе другие, не важно, считает ли тебя настоящим мальчиком мама, ты все равно им стал. Ты – мальчик! А теперь скажи это громко вслух самому себе: «Я – мальчик!» И первого, кто будет с тобой не согласен, можешь треснуть этой книгой по голове (только если это окажется не твоя мама, потому что маму надо беречь – она у тебя одна и другой такой не будет).

Оглавление

От автора Из чего и для кого сделана эта книга

Предисловие или Из чего сделаны мамы

1 Как я (на)учился жить без папы

2 Как я (на)учился жить с новым папой

3 Как я (на)учился говорить «папа!»

4 Как я (на)учился не ревновать маму

5 Как я (на)учился быть мальчиком

6 Как я (на)учился здороваться за руку

7 Как я (на)учился не бояться смерти

8 Как я (на)учился не бояться школьных отметок

9 Как я (на)учился любить животных

10 Как я (на)учился читать

11 Как я (на)учился лежать в больнице

12 Как я (на)учился сочинять стихи и писать книги

13 Как я (на)учился рисовать

14 Как я (на)учился не убегать из дома

15 Как я (на)учился бороться со злом в себе

16 Как я (на)учился любить маму

Послесловие, или Из чего сделаны сыновья Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg