«Суровый страж океанов»

Всеволод Евреинов, Николай Пронин

Суровый страж океанов

Очерк

...Никто никогда не высаживается на этой земле. Наоборот, завидев ее, моряки стремятся побыстрее оставить ее за кормой как можно дальше. Даже в относительно тихую погоду, которая здесь крайне редка, никогда нельзя быть уверенным, что внезапно не сорвется с вечно покрытых снегом, хотя и совсем не высоких вершин губительный шквал, а уж о солнечных днях и мечтать не приходится. Это одно из самых мрачных и безлюдных мест земного шара. Трудно найти человека, который не испытывал бы здесь гнетущего чувства - таков уж тут особенный природный комплекс.

И все же вот уже в течение многих столетий эта земля у всех на устах. Она и страшила и необъяснимо притягивала к себе подобно магниту. О ней говорится в стихах и песнях, сложенных на языках многих народов нашей планеты. Поистине это одна из "горячих точек" на географической карте. И потому космографы и картографы прошлого с того дня, когда был открыт Американский континент, стремились узнать ее координаты. Но... достичь ее удалось далеко не сразу, а лишь спустя сто двадцать пять лет после того, как Христофор Колумб впервые ступил на земную твердь Нового Света.

Спросите сегодня любого школьника, какова крайняя южная точка Американского континента. Он, нисколько не задумываясь, ответит: "Мыс Горн". В сущности же это всего лишь небольшая скала крохотного островка из архипелага, получившего название Млечный Путь, название неофициальное, но достаточно красноречивое, дающее представление о здешних туманах, постоянных бурунах у грозных скал. Но нужно ли вносить поправки Е школьные учебники географии? Это именно тот редкий случай. когда логика торжествует над школьным формализмом. По всем мыслимым законам, именно этот мыс, снискавший столь дурную славу, вправе претендовать на высокий ранг крайней точки континента, хотя он всего-навсего скалистый выступ маленького островка.

Бесчисленны фотографии и зарисовки этого мыса. Их делали не из простого любопытства. Мысы увенчивают исследованные берега, глубокомысленно заметил Жюль Берн. А что касается крайних точек материка... Они отличаются друг от друга не только тем, что одни из них северные, другие западные, восточные или южные. У таких мысов различное историческое прошлое и - наверняка! незаурядное будущее. И сами названия их на карте напоминают об интереснейших страницах летописи познания Земли, о смелых дерзаниях и человеческих судьбах.

Почему на запад?

Белый - цвет свободы, синий - благородства, оранжевый - принца Оранского, вождя мятежных гёзов, погибшего в борьбе с ненавистным испанским игом. Трехцветные флаги развеваются на мачтах двух голландских кораблей. На палубе высокой кормовой надстройки одного из них неторопливо прохаживались двое.

- Бьюсь об заклад, -говорил высокий, плотный человек с крупными, выразительными чертами лица и с маленькими усиками а ля Декарт, - что, если этот свежий ветер продержится еще несколько дней, мы достигнем берегов Америки гораздо раньше, чем рассчитывали.

- Хорошо бы так, шкипер Биллем, - отозвался его собеседник, державший подзорную трубу с широкими медными кольцами. Он был, несмотря на жару, в наглухо застегнутом камзоле и широкополой шляпе. Носил модную бородку клином, и это нисколько не старило его открытого лица. На вид ему можно было дать лет тридцать. - А что говорят матросы? Наверное, многие удивлены, что от берегов Африки мы взяли курс на запад? Ведь все полагали, что мы пойдем обычным путем вокруг мыса Доброй Надежды.

- Думаю, комис Якоб, удивлены, и немало. Придется дать какое-то объяснение. Но это мы еще успеем...

Теперь, когда северные провинции Нидерландов освободились от испанского владычества, все больше и больше голландских кораблей появляется в водах Атлантики. И все они, как один, обогнув Африку, направляются к острову Маврикий и дальше - к Островам Пряностей, откуда голландские купцы уже почти полностью вытеснили португальцев. Монополию торговли с Востоком захватила могущественная Ост-Индская компания.

Философия века устами Фрэнсиса Бэкона гласила: "Три вещи делают нацию великой и благоденствующей: плодоносная почва, деятельная промышленность и легкость передвижения людей и товаров". Трудолюбивым голландцам предстояло еще многое сделать, чтобы осушить землю, отвоевать ее у моря - строить дамбы, рыть каналы, а потом уже и многие годы удобрять, облагораживать ее. Изделия ремесленников, объединенных в цехи, находили большой спрос во всей Европе. Но быстрое, прямо-таки сказочное обогащение ловким голландским дельцам принесла торговля. Из трюмов кораблей в портах Роттердама, Амстердама выгружали тонны и тонны экзотических товаров, прежде всего гвоздики, мускатного ореха и других пряностей. А в банкирских домах оседали золото, серебро, золоченая кожа, картины великих мастеров, гобелены, тончайший фарфор, бархат, шерсть и шелк, чеканные металлические изделия.

Но к далеким и таинственным, столь манящим воображение тропическим островам могли ходить только суда компании, именующей себя Ост-Индской. На века установила она свое владычество. За нарушение ею же самой установленных законов - кара неминуемая и суровая.

И вот, оказывается, нашлись люди, осмелившиеся потягаться с могущественной компанией.

Амстердамский купец Исаак Ле-Мер решил основать собственное торговое предприятие. Нашлись пайщики. Сколотили капитал. Устав новой компании был утвержден, и Генеральные штаты - правительство северных нидерландских провинций разрешило вести торговые операции. Да, но как торговать с заморскими странами, если Ост-Индская компания запрещает следовать судам других торговых обществ, огибая мыс Доброй Надежды? Она присвоила себе монопольное право проводить суда в Южное море Магеллановым проливом, хотя этим правом и не пользуется.

Другие же пути неведомы.

Но безвыходных положений, как известно, не бывает. Случай столкнул Исаака Ле-Мера с капитаном Виллемом, сыном Корнелиуса из Схаутена близ города Хорн (Горн).

Тридцатипятилетний моряк не раз плавал к берегам Нового Света. Он знал многое. Массу новых, иногда потрясающих фактов приходилось добывать не в тиши библиотек. В матросских кабачках подвыпившие морские бродяги, бороздившие моря под всеми доступными тогда широтами, иногда развязывали языки при виде туго набитого кошелька. Да, всем было хорошо известно, чем грозит разглашение государственной тайны. В те времена больших секретов у морских держав, чем карты и сведения о новооткрытых землях, не было. Государственную политику стряпали на море. Новые страны! При этих словах блеск золота слепил глаза правителей европейских держав.

Но тайны, наверное, для того и существовали, чтобы их можно было подороже продать. Как бы там ни было, Виллему Корнелиусу Схаутену удалось разузнать кое-что о тщательно скрываемом плавании английского корсара Фрэнсиса Дрейка, грабившего испанцев на тихоокеанском побережье Америки, отнимавших в свою очередь золото у несчастных инков и перуанцев.

Корабли Дрейка в 1578 году прошли Магеллановым проливом в Южное море Тихий океан. Но затем страшной бурей их разметало, а одно судно отнесло юго-восточнее пролива, туда, где на всех картах была терра фирма - земная твердь. И вот в этих-то краях Дрейк и его люди не увидели ничего, кроме громадных, увенчанных белой пеной волн, своей высотой напоминающих горы со снежными вершинами.

Возможно, рассуждал Схаутен, Огненную Землю отделяет пролив - и достаточно широкий! - от Южного материка, существование которого доказано еще древними и изображаемого на всех картах.

В долгих беседах Исаак Ле-Мер и Схаутен пришли к выводу, что рискнуть стоит, ведь ни один голландский корабль еще не побывал в этих краях южнее пятидесятого градуса. А в случае удачи новый путь к странам Южных морей и Дальнего Востока будет разыскан.

Экспедицию готовили тщательно, продумывая все детали. Сколько кораблей? Не меньше двух. Одному пускаться в столь длительное и опасное плавание безрассудно. И вот снаряжены два судна - двухсотдвадцатитонное "Эндрахт" ("Надежда") и вполовину меньшее - "Горн", названное в честь города, где обосновалось новое торговое общество. Получалось весьма символично. Велики надежды на новую торговую компанию! Многие из восьмидесяти семи членов экипажей обоих судов тоже родом были из этого города, чьи здания отражаются в тихих водах залива Зюдерзее.

И вот весной 1615 года, когда стал густо цвести и благоухать боярышник, корабли выбрали якоря из вод маленькой бухты острова Тикал, что в тридцати милях от Горна. Корабли вышли в Северное море и взяли курс на юг. Торговым эмиссаром экспедиции Исаак Ле-Мер назначил своего тридцатилетнего сына Якоба. "Эндрахтом" командовал Биллем Схаутен, "Горном" - его брат Ян. Только эти трое и знали истинные цели и предполагаемый маршрут маленькой экспедиции. Но убереглись ли они от лап Ост-Индской компании? Кто поручится, что среди членов команды нет ее тайных соглядатаев? Такие вещи были вполне в духе времени.

Итак, сначала по обычному маршруту к берегам Африки. Корабли спустились к десятому градусу северной широты и здесь, в Сьерра-Леоне, простояли несколько недель. Из трюмов были извлечены дешевые ножи нюрнбергской выделки и стеклянные бусы - имитация коралловых. Состоялся торг с коренным населением западноафриканского побережья. К взаимному удовольствию обеих сторон, ножи и бусы перекочевали в руки африканцев, а на корабли были погружены двадцать пять тысяч пахучих золотистых плодов-лимонов. Этот груз, предусмотрительно захваченный многоопытным Виллемом Схаутеном, и спас впоследствии моряков от цинги во время длительного плавания в Тихом океане. Погрузили и большие связки бананов, мясо антилоп и другие свежие припасы.

В 10 часов утра 17 сентября, дав два прощальных залпа из корабельной пушки, "Эндрахт", а за ним и "Горн" вышли в открытое море. Погода и ветры благоприятствовали плаванию. Двигались вначале вдоль африканского побережья, постепенно забираясь мористее. В этом районе попадалось уже все меньше и меньше судов под испанскими, португальскими, французскими и голландскими флагами. Вначале "Эндрахт" и "Горн" подгонял свежий ветер, но в районе экватора попали в штилевую полосу и воображаемую линию, разделяющую северное и восточное полушария, пересекли только в ночь с 19 на 20 октября. А через месяц показались берега Южной Америки. Корабли стали не торопясь спускаться к югу, чтобы оказаться в высоких широтах в разгар лета в южном полушарии.

А пейзаж на берегу постепенно менялся. Он становился все неприветливее, пустыннее и угрюмее. Исчезла пышная зелень тропических лесов. Не было уже и того удивительного аромата, который веял с близкой земли, смешиваясь с извечными запахами моря. Не стало слышно тревожных, резких криков обезьян и пестрых попугаев. По голому песчаному берегу бродили одни только птицы, пугливо взмывавшие вверх при появлении людей.

Точками показан маршрут экспедиции Схаутена и Ле-Мера у Южной Америки

Лишь однажды громадные, как потом вспоминали голландцы, фигуры приблизились к путешественникам во время одной из стоянок. Но эти люди как-то странно реагировали, когда им показали ножи и ярко раскрашенные бусы. Вскоре они молча удалились. Эта суровость и молчаливость, решили голландцы, под стать природным условиям, в которых этим племенам приходилось вести борьбу за свое существование.

Наконец 7 декабря корабли достигли порта Дезире. Удобная глубокая гавань с несколькими островами, свежая вода впадающих сюда рек, возможность сделать необходимый ремонт перед решающими этапами плавания - все это заставило расположиться надолго. Сорок восемь градусов южной широты. Ветры, ветры, знаменитые памперос Патагонии, не затихали здесь ни на минуту. Они лишь ненадолго ослабевали, чтобы начать бушевать с новой силой. Вот здесь и решили Ле-Мер и братья Схаутены объявить командам обоих кораблей, что экспедиция будет спускаться к югу до тех пор, пока не отыщет искомый пролив, ведущий новым путем в Южное море.

От порта Дезире было недалеко до печально знаменитой бухты Сан-Хулиан, где два первых кругосветных мореплавателя казнили капитанов кораблей своих флотилий: Магеллан - мятежного Кесаду, Дрейк - не подчинившегося ему Даути. (Некоторые даже утверждают, что на одной и той же плахе им отрубили головы.) И вот теперь в этих местах - экспедиция, ставшая в истории мореплавания шестой кругосветной. Провидению было угодно, чтобы и ее постигло здесь большое бедствие.

В гавани Дезире "Горн" стоял почти у самого берега, "Эндрахт" чуть подальше. Ночами здесь был ощутимый мороз и моряки жгли на берегу большие костры из плавника, в изобилии попадавшегося на побережье. И вдруг как-то сразу огнем охватило "Горн". Что тому было причиной? Случайная искра, залетевшая на палубу, или злой умысел? Ян Схаутен, пытавшийся с несколькими матросами потушить пламя, заметил, что огонь вырывался и из канатного ящика, находящегося на судне рядом с крюйт-камерой. И когда она взорвалась, Ян Схаутен получил серьезную контузию. Его с трудом спустили в шлюпку с горящего корабля. Несколько часов капитан был без сознания.

Пришлось серьезно обсуждать вопрос: что делать? Продолжать ли плавание или вернуться домой? Искать на одном корабле гипотетический пролив слишком рискованно. Ну, а возвратиться - значит признать свое полное поражение. В сходной ситуации Магеллан и Дрейк приняли решение: "Только вперед!" Так поступили и голландцы.

Тройное открытие

"Горн" сгорел 19 декабря. Новый, 1616 год моряки встретили в этой ставшей для них печальной бухте. 17 января осиротевший "Эндрахт", на борту которого находились теперь команды обоих судов, поднял якорь и отошел от порта Дезире. Преобладали все те же северные и северо-западные ветры. Теперь уже карты, которые были на борту, мало что могли поведать морякам.

Начиналось неизведанное...

Вход в пролив Всех Святых, названный так Магелланом (но впоследствии по всей справедливости ему присвоили имя знаменитого мореплавателя), не вызывал желания войти в него.

Ост-Индская компания запретила экспедиции Ле-Мера и Схаутена пользоваться этим проливом. Но эмиссаров компании в этих пустынных местах нет, и они никогда бы, может быть, не узнали, что "Эндрахт" прошел проливом. Но в нем могли встретиться испанские суда, и от такой встречи одинокому голландскому судну, естественно, благоразумнее всего было уклониться. Еще слишком свежи были в памяти сражения, которые вели северные нидерландские провинции с Испанией за независимость.

19 января 1616 года Биллем Схаутен приказал миновать восточное горло Магелланова пролива и следовать вдоль побережья Огненной Земли.

- Да, это поистине край света, никогда не думал, что природа может быть столь дика и сурова, - говорил шкипер Ле-Меру. Не удивительно, что берега пустынны. Было бы по меньшей мере странным встретить здесь людей. Похоже, эти места - обиталище морских львов, качурок, альбатросов да громадных чаек, таких больших, каких я нигде до этого не встречал. Птицы здесь все очень доверчивы. Наверное, никогда не встречались с человеком. Вон сколько их садится на палубу и мачты нашего корабля.

- Но что это за огни, видные по ночам на побережье? - отозвался Якоб. Кто их зажигает, люди или духи?

- Наверное, духи. Трудно вообразить, - повторил еще раз капитан "Эндрахта", - что здесь живут люди.

Прошло всего семь месяцев - ничтожно мало для плаваний тех лет, длившихся годами. А как тянет всех - и матросов, и офицеров - в свои родные места! А тут еще эта дикая, суровая природа. В разгар лета офицеры кутались в плащи, подбитые лисьим мехом, а широкополые шляпы приходилось подвязывать тесемками к подбородку. Матросов не спасали и теплые куртки.

Стоит прилечь после утомительной вахты - и перед глазами встают знакомые картины родного Хорна: аккуратно вымощенная площадь перед городской ратушей, сиреневые, желтые, голубые домики с белыми наличниками и рамами и красными островерхими черепичными крышами. Яркий огонь в каминах, пылающие жаровни. Приветливые хозяйки в светлых широких юбках со сборками и белоснежных чепцах. Знакомый перестук деревянных башмаков - кломпенов по мостовой, мерные взмахи крыльев ветряной мельницы на ближайшем холме...

... Следуя вдоль береговой линии, "Эндрахт" все круче и круче заворачивал на юго-восток. Бесконечная серая равнина, такая же, как и на патагонском берегу, но еще более неприветливая. И огни туземцев. Или духов? Кто знает? Что ждет путешественников впереди? Может быть, эти воды и бороздили когда-то суда, а потом их бесследно поглотила морская пучина. Первопроходцам всегда очень нелегко из-за томящей душу неизвестности. Счастливцы, впрочем, иногда делают неожиданные открытия. Неожиданные - да, но случайные ли? Скорее всего открытия делают только подготовленные к этому люди. Тот, кто ищет и находит новые пути. Но повезет ли им?

Так размышлял Биллем Схаутен перед тем, как сделать очередную запись в судовом журнале, помеченную 24 января. Корабль достиг пятьдесят пятого градуса южной широты. Вахтенный офицер доложил, что показался гористый выступ Огненной Земли. А через некоторое время открылась на юго-востоке другая земля, еще более высокая, достигающая на глаз трех тысяч футов. Когда Схаутен вышел на палубу, он увидел, что между этими землями гуляют темно-зеленые волны.

Пролив!

Взметнулись вверх матросские шапки. Офицеры салютовали шпагами. Тот самый пролив, о существовании которого моряки могли строить лишь самые различные предположения час назад!

Удача наконец-то улыбнулась голландцам. Под радостные крики всей команды повернули на другой галс. Теперь справа и слева от корабля тянулись скалистые берега. Не вызывало ни малейшего сомнения, что это именно пролив, а не глубокая бухта, не устье широкой реки. Причем он был "хорошим морским проливом", как сразу же записал в судовом журнале капитан, а не запутанным лабиринтом проток, бухт, фьордов, излучин и поворотов, глубоких странных выемов, песчаных банок, отмелей, каким является пролив Магеллана. Каково проходить эти узкости неповоротливому парусному судну при постоянной угрозе шквалов, укрыться от которых совершенно негде?

"Эндрахт" все шел и шел вперед. Крупная океанская волна становилась круче. Дул встречный штормовой ветер. Но все это не могло притушить приподнятого, радостного настроения команды. Не было на палубе человека, который бы не понимал, что, если корабль выйдет в Южное море, это будет большой победой экспедиции.

В каюту Яна Схаутена, все еще не оправившегося от контузии при взрыве крюйт-камеры, пришли комис Якоб Ле-Мер, шкипер Биллем Схаутен, Арис Клаасзон, Клаас Бан и другие офицеры. Что за новооткрытая земля слева от судна? Ясно, северный выступ того самого Южного материка, о котором писали древние. По праву первооткрывателей они могут дать ей название. После короткого совещания единогласно решили: пусть зовется в честь новой, свободной Голландии землей Штатов (Статен-ланд, по-голландски). Любопытно взглянуть на этот Южный материк поближе. На следующий день подошли к земле вплотную, но высаживаться не стали: при таком волнении это было невозможно.

Путь "Эндрахта" лежал дальше на юго-запад. Земля с левого борта тянулась на много миль, а волны становились просто громадными, и это при хорошей погоде. Светило солнце, и хоть ветер и завывал угрожающе в снастях, корабль продолжал нести много парусов.

Вода под солнечными лучами становилась ярко-синей, и моряки уверились, что это уже волны Великого Южного моря - Тихого океана, выход в который скоро предстанет перед ними. Но уже через сутки моряки поняли, как справедливо изречение, что за все на свете приходится расплачиваться. И за удачу тоже.

Штормовой ветер стал заходить как-то сразу с нескольких сторон. Схаутен не успевал отдавать команды расторопным матросам, которые не подвели и на этот раз. "Эндрахт" трепало так жестоко, что и многоопытный шкипер стал опасаться за судьбу корабля.

Земля Штатов и вообще всякая суша давно скрылась из глаз. Но потом немного поутихло. Не без труда определили свои координаты.

Утром 29 января марсовый матрос опять закричал: "Земля!"

На этот раз она открылась на северо-западе. Земля была покрыта снегом, хотя высота коричневатого скалистого выступа, очевидно, не превышала 1300 футов. Это, наверное, крайний южный мыс Огненной Земли, решили моряки. Теперь корабль экспедиции "Горн", погибший у американского берега, уже не несет над волнами имя их родного города. Так пусть же этот суровый и страшный на вид мыс будет вечным памятником кораблю и напоминает всегда морякам об их родном городе. Так был окрещен мыс Горн.

Он был помечен на карте под пятьдесят седьмым градусом сорока семью минутами южной широты. Капитан "Эндрахта" ошибся почти на целых два градуса! Но уже утерять это открытие, как случалось со многими другими землями из-за несовершенства навигационных приборов и вследствие этого неправильно указанных координат, не пришлось.

Крайняя южная точка Американского континента!

От нее на карте Схаутена на запад-северо-запад тянулась не очень определенно намеченная линия побережья и вскоре обрывалась.

Но тут опять взъярилась морская стихия. С небольшими перерывами шторм трепал судно еще добрых десять дней.

И только в конце первой декады февраля, когда "Эндрахт" поднялся к северу выше западного входа в Магелланов пролив, моряки получили возможность подвести некоторые итоги последних дней.

Испытания позади. Они в Южном море. Новый пролив нанесен на карту. Матросы получили двойную порцию вина за усердие и бесстрашие в этих грозных водах.

Но пролив еще безымянный. Как его назвать? И он получил имя комиса Ле-Мера.

Тройное открытие, сделанное экспедицией в этих широтах, внесло весьма существенные изменения в географические карты. Правда, в дальнейшем Виллема Схаутена ждало бы разочарование, доживи он до того дня, когда было установлено, что открытый им Южный материк всего-навсего небольшой остров (как случалось с этой легендарной землей много раз). Но название, данное голландцами, сохранилось навсегда (по-испански - Эстадос). Мыс же Горн - не выступ Огненной Земли, а мыс острова из группы Эрмите. Это установил еще при жизни капитана "Эндрахта" голландский же мореплаватель Лермит, в честь которого и была названа вся группа островов. Крайний южный остров был назван по мысу - островом Горн.

Этим открытия экспедиции Ле-Мера и Схаутена не ограничились. За всю историю человечества она стала шестой кругосветной. В Тихом океане ею были впервые нанесены на карту многие острова, в том числе и два на полпути между Самоа и Фиджи, в 1200 милях от острова Эспириту Санто - земли Святого Духа, открытой испанцем Киросом. Эти новообретенные острова голландцы назвали также по имени маленького нидерландского города. Но в русской транскрипции в отличие от мыса пишутся они островами Хорн (а не Горн).

Однако на последних этапах судьба экспедиции оказалась трагичной. В марте того же 1616 года умер капитан "Горна" Ян Схаутен. По прибытии корабля в Батавию на Яве - главный центр тогдашнего голландского колониального владычества - Биллем Схаутен и Якоб Ле-Мер были по приказу генерал-губернатора арестованы по ложному обвинению, а их корабль конфискован. Якоба и Виллема отправили на родину в кандалах. Ле-Мер не смог вынести всех этих несчастий и тягот пути. Он умер на острове Маврикий в декабре 1616 года.

Шкиперу Виллему Схаутену, капитану "Эндрахта", не без огромного труда удалось опровергнуть выдвинутые против него обвинения, добиться оправдания, свободы и возвращения конфискованного корабля. Но и для него не прошли даром перенесенные потрясения. Плавание, которое впоследствии стало гордостью соотечественников, на долгие годы было предано забвению в Нидерландах. Так расправлялась Ост-Индская компания со своими конкурентами. Записки Виллема Схаутена о совершенном им замечательном кругосветном путешествии вышли при его жизни и впоследствии выдержали сорок изданий.

Видел ли Дрейк мыс Горн?

Этот вопрос далеко не праздный, как может показаться на первый взгляд. Ведь только тщательно сопоставив все сделанное до и после какого-нибудь открытия, можно более или менее правильно оценить его значимость и для современников, и для потомков. Конечно, само по себе открытие мыса Горн лишь эпизод в величественной эпопее открытия Земли. Но оно ознаменовало собой важную веху в этой эпопее. Каждое открытие, большое или малое, нельзя рассматривать изолированно, само по себе. Ну хотя бы потому, что оно порождает свои проблемы, правильнее даже сказать, что эти проблемы возрастают прямо пропорционально масштабам открытия.

И когда на картах мореходов стали проступать контуры Американского континента, стало очевидно: рушатся устои старой космогонии, разлетаются в прах все привычные представления об устройстве Ойкумены древних, обитаемом мире.

Но ведь когда кругом все рушится, тем больше уповают на незыблемость каких-то изначальных основ. Отсюда и тот ореол непогрешимости, которым были овеяны сочинения греческого ученого Клавдия Птолемея, жившего во II веке нашей эры. В самом начале знаменательной во всех отношениях эпохи Великих 194 географических открытий они были переведены с греческого на латинский язык науки того времени - и потом многократно переиздавались, причем в сугубо практических целях.

Птолемей был великим ученым. Он заложил основы географии как науки, проделав титанический труд, составил карту, для чего вычислил более восьми тысяч координат - широты и долготы - определенных точек, то есть изыскал истинно научный принцип изображения земной поверхности. Карта, составленная Птолемеем, давала чрезвычайно наглядное и во многом правильное представление об окружающем человека мире, о территории, на которой он обитает. Поэтому-то ее и следует рассматривать в качестве отправной точки, того самого рубежа, не достигнув которого нельзя было бы сделать и всего последующего. Эта карта и определила как успехи, так и неудачи дальнейших поисков новых земель.

Бросим поэтому на Птолемееву карту хотя бы беглый взгляд. Вот они, столь знакомые, но в то же время основательно искаженные очертания Европы, Азии, Северной Африки. А где же Америка, Австралия, Тихий океан? Бесполезно задавать подобные вопросы. Откуда же было знать о них древнегреческому ученому? По той же причине Атлантический океан едва обозначен. Он плещется лишь у побережья Европы и Северной Африки.

Зато что касается пространства к югу от известного древним мира, тут Птолемей дал полную волю своему воображению. Индийский океан показан в виде замкнутого моря, ограниченного с юга, востока и юго-запада огромным Южным материком, непосредственно примыкающим к Азии и Африке. Ход рассуждений древнегреческого ученого, поклонника гармонии в природе, был таков. Раз на севере много суши, то и на юге ее должно быть непременно столько же, иначе земной шар рискует "опрокинуться".

Путешествия и открытия XV - XVI веков, как ни странно, не только не развеяли этого величайшего заблуждения, но и, наоборот, еще более укрепили его! Земные пространства оказались гораздо обширнее, чем это предполагал Птолемей, воды Атлантики и Тихого океана необозримы, значит, и земной тверди в южном полушарии должно быть очень и очень много. И неведомый Южный материк - Терра Аустралиа Инкогнита - неизменно присутствовал на всех изображениях земной поверхности.

Даже на карте, составленной в 1569 году на 18 листах известнейшим картографом и космографом Герардом Меркатором, в научной добросовестности которого сомневаться не приходится, этот фантастический материк доходит почти до тропиков. Южная Америка чудовищно искажена, она непосредственно переходит в эту обширную Терра Инкогнита. Меркатор тщательнейшим образом собирал и сопоставлял все данные, которые ему удавалось добыть о ставших многочисленными в его эпоху плаваниях.

Но были, и весьма немало, составители карт, гораздо менее добросовестные. И потому географические карты тех времен изобиловали совсем уже не поддающимися никакому объяснению землями, плававшими в Мировом океане, подобно кое-как накрошенным в похлебку ломтям хлеба.

По меткому выражению одного из современных авторов, на карты той эпохи надо смотреть не как на инвентарную книгу точно установленных и проверенных фактов, а как на увлекательный и чрезвычайно волнующий географический роман, написанный на основании лишь некоторых реальных данных и неодолимо влекущий в морские дали.

Когда Магеллан решил осуществить свой дерзновенный замысел, у него не было ни малейшего повода сомневаться в том, что Южная Америка смыкается с Терра Аустралиа Инкогнита. Но не это было для него важным. Ему во что бы то ни стало надо было отыскать проход или пролив, соединяющий два океана. Он совершил свой исторический подвиг-первое в истории кругосветное плавание, отыскав этот пролив, отделяющий континентальную Америку от Огненной Земли. Отважный мореплаватель об этом, конечно же, не помышлял, а думал, что речь идет о Великом Южном континенте.

Пролив, открытый Магелланом, оказался столь опасным для парусных судов, что испанские захватчики, поработившие инков и майя, предпочитали отправлять в Европу награбленные сокровища не морем, через этот пролив, а перевозили их по суше, непроходимыми джунглями Панамского перешейка к Мексиканскому заливу.

Многие же испанские экспедиции отправлялись теперь на запад на поиски новых благословенных земель от тихоокеанского побережья Южной Америки. Здесь возникло немало портов, где скапливались несметные сокровища. В порабощенных ими странах испанцы чувствовали себя в полной безопасности. Кто и откуда мог им здесь угрожать?

Так возник замысел английского корсара Фрэнсиса Дрейка. Почему бы не поживиться уже награбленным? Для мира хищников такой принцип далеко не нов. Дрейк решил внезапно напасть на беспечных испанцев в их новых заморских владениях. Армада Дрейка скрытно отправилась в свой далекий вояж, санкционированный английской королевой Елизаветой Тюдор. Справедливости ради следует сказать, что подобное предприятие требовало немалой твердости духа.

Когда экспедиция миновала Магелланов пролив, разразился страшной силы шторм, разлучивший два оставшихся от отряда корабля. Флагманский корабль "Золотая лань" ("Голден Хилден") дрейфовал в течение многих недель на запад-юго-запад от пролива, затем повернул обратно. И тут "Золотую лань" накрыл шторм с северо-востока. Дрейк нашел пристанище у открытого им острова Диего-Рамирес, бросив якорь на глубине 20 саженей на расстоянии пушечного выстрела от него.

Наблюдая за крупной зыбью, идущей от Атлантики при северо-восточном шторме, Дрейк сделал правильный вывод о том, что существует обширный пролив, соединяющий Атлантический и Тихий океаны.

Но видел ли он мыс Горн? Дошедшие до нас описания его плавания заставляют ответить на этот вопрос отрицательно. Пока "Золотая лань" боролась со штормом, она описала очень широкую петлю, но пролегающую значительно южнее и западнее мыса.

Дрейк, совершивший второе в истории кругосветное плавание и по воле судеб открывший в 1578 году обширное водное пространство между Огненной Землей и Южными Шетландскими островами, названное впоследствии проливом его имени, был щедро взыскан милостями королевы Елизаветы.

Но отнюдь не за эти свои подвиги. Он привез для коронованной особы несметные сокровища, отнятые у испанцев. Именно за это Елизавета истинно по-королевски вознаградила Фрэнсиса Дрейка и символическим ударом шпаги по плечу коленопреклоненного капитана возвела его в рыцарское звание.

Отныне фамилия пирата будет встречаться не в списках людей, повешенных за беззаконие на реях, а среди самых знатных семей туманного Альбиона.

Прошли десятки лет, прежде чем была вписана очередная глава в историю исследования этого региона нашей планеты.

Плавание голландцев Ле-Мера и Схаутена открыло новый путь из Атлантики в Южное море. Парусники стали огибать мыс Горн, минуя столь опасные для них узкости Магелланова пролива. Но и этот мыс встречал моряков далеко не ласково, устраивая порой такой экзамен их мастерству и мужеству, что тем, кто не выдерживал его, оставалось лишь оплакивать свою судьбу.

Вот почему неустанно велись поиски северо-западного прохода из одного океана в другой в северном полушарии. Они отняли немало человеческих жизней, потребовали колоссальных средств, но так и не увенчались успехом. Он был в конце концов разыскан в арктических водах, и великий Амундсен даже прошел им в начале нынешнего века. Но практической пользы судоходству новый путь так и не принес из-за тяжелейших ледовых условий плавания в этих водах.

И только когда в 1913 году был наконец сдан в эксплуатацию Панамский канал (на который сразу же наложили свою тяжелую лапу монополии США), оказалась в принципе решенной проблема удобного и безопасного пути и в восточном, и в западном направлениях.

Ну а для того, чтобы окончательно разделаться с пресловутым Южным материком, потребовалось не одно плавание, из которых наиболее замечательны экспедиции англичанина Джеймса Кука и русских моряков Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева. В 1775 году Кук записал в дневнике, что положен конец поискам Южного материка, "ни один человек никогда не решится проникнуть на юг дальше, чем это удалось мне"... Но прошло несколько десятилетий, и два русских парусных шлюпа "Восток" и "Мирный" достигли берегов Антарктиды. Последний континент земного шара появился на географической карте. Но он не имеет ничего общего с Терра Аустралиа Инкогнита. Это и было окончательно установлено, когда русские корабли обошли вокруг Антарктиды, совершив кругосветное плавание в южнополярных широтах.

Характер старика

Ну а теперь, наверное, пришел черед немного разобраться, почему же столь скверный нрав у старика Горна, по какой такой причине он так негостеприимен и суров со всеми, кто хоть мало-мальски теряет бдительность в его присутствии.

Еще первые мореплаватели заметили, что природа этих мест совсем другая, чем в аналогичных широтах северного полушария. Постепенно накапливались все новые и новые впечатления и фактические данные. Джеймс Кук, побывавший у Горна в 1769 году, писал, что на Огненной Земле и острове Статен (Лос-Эстадос) весьма бедны флора и фауна сравнительно с теми же широтами по ту сторону экватора. Березы здесь более низкорослы, чем в Англии и Соединенных Штатах Америки. Знаменитый мореплаватель заметил, что внутренние части обследованных им земель еще беднее всем необходимым для жизни человека, чем морские прибрежные воды и побережье.

Корабли Кука были здесь в январе, в середине лета в южном полушарии, но постоянно дули пронизывающие ветры с дождем, градом и мокрыми снежными хлопьями. Везде на возвышенностях лежал снег. Английский путешественник сделал вывод, что страна эта холодна, бесплодна и непригодна для земледелия.

Первая русская кругосветная экспедиция на кораблях "Надежда" и "Нева" под командованием капитан-лейтенантов Ивана Федоровича Крузенштерна и Юрия Федоровича Лисянского, огибая в 1804 году мыс Горн, испытала его нрав.

"Чрезмерные волны, стремившиеся одна за другой в разных направлениях, качали корабль наш сильнее, нежели когда-либо во время штормов. Барометр стоял очень низко все то время, пока корабли огибали Землю Штатов (Лос-Эстадос. - авт.) и Огненную Землю. Претерпели мы несколько жестоких шквалов. Под вечер настал шторм от юго-запада и свирепством своим уподобился бывшему 15 сентября в Скагерраке, с тою притом разностью, что волны носились здесь, как горы. Поутру вместо того, чтобы умягчиться, как то мы с надеждою ожидали, сделался он еще свирепее, с чрезвычайно сильными порывами, сопровождаемыми снегом и градом. Во время сего шторма не видели мы более никаких птиц, кроме некоторых малых, летавших около корабля нашего перед самой бурей". Далее Крузенштерн отмечает, что во время описываемой им бури стоял ужасный холод, угнетавший всех до крайности. Термометр на шканцах показывал только четверть градуса выше точки замерзания. В каютах его столбик не поднимался выше трех градусов. Чуть стих шторм, стали измерять температуру воды. На глубине ста саженей она была полтора градуса, шестидесяти саженей - два с половиной, на поверхности - чуть выше. Температура воздуха повысилась только до четырех градусов. Атмосферное же давление стало расти лишь тогда, когда корабли поднялись к северу выше широты западного входа в Магелланов пролив.

Много труда положил для исследования природы южной оконечности Американского континента Чарльз Дарвин в 1832 - 1833 годах во время своего ставшего достопамятным кругосветного плавания на корабле "Бигль". С тех времен и остались на карте этого района земного шара имя ученого и название корабля.

Дарвина очень заинтересовал климат Огненной Земли. Он составил таблицу средних температур летом и зимой, а также в среднем за год. Оказалось, что здесь значительно холоднее, чем, скажем, в Ирландии, находящейся примерно на такой же широте в северном полушарии. На Огненной Земле уровень вечных снегов очень низок, и Дарвин был немало удивлен, увидев в этих местах на широте Камберленда в Англии горный кряж высотой три-четыре тысячи футов, в котором каждую долину заполняли потоки льда, спускавшиеся к самому морю. С ледяных круч по временам скатывались огромные глыбы льда и с ужасающим грохотом, напоминающим пушечный залп, срывались в морскую пучину. В одном из заливов на широте Женевского озера встречались айсберги, некоторые из них были внушительных размеров. В Европе, замечает Дарвин, самый южный ледник, спускающийся к морю, находится в Норвегии на широте шестидесяти семи градусов. А это на целых двадцать градусов ближе к полюсу, чем ползущие к морю ледники Южноамериканского континента. И это всего в пятистах милях от мест, где произрастают пальмы, совсем по соседству с орхидеями и древовидными папоротниками.

Но этим отнюдь не исчерпываются парадоксы здешних мест. Каким бы суровым ни казался климат Огненной Земли, здесь пышно растут вечнозеленые деревья. Под пятьдесят пятым градусом южной широты можно видеть колибри, пьющих цветочный нектар, попугаев, поедающих древесные семена. Многие моллюски, принадлежащие к самым характерным тропическим видам, во множестве обитают в здешних водах. Они и крупнее, и быстрее растут.

Дарвин пишет, что ровный, сырой и ветреный климат распространен на многие мили к северу от мыса Горн.

В конце прошлого века исследовал природу Огненной Земли русский ученый Н. М. Альбов. Он никак не ожидал встретить пышные леса, покрывающие ее южную и западную части. Альбов упоминает три вида особенно поразивших его деревьев: два вида бука - вечнозеленый и с опадающей листвой - и вечнозеленое дерево из семейства магнолиевых.

Ну как тут еще раз не вспомнить о широтном расположении Огненной Земли, соответствующем широте Московской области?

Подобные факты заставляют ученых говорить о том, что в силу специфических особенностей южного полушария здесь вообще отсутствует умеренный географический пояс с его характерными хвойными и смешанными лесами. Здесь субтропическая зона непосредственно соседствует с субантарктической.

Почему же это так?

Еще Дарвин сделал совершенно правильный вывод, что отмеченные им климатические особенности южной оконечности Американского континента объясняются в основном соотношением океанских просторов и суши в южном полушарии.

Если бы, как полагали Аристотель и Птолемей, в обоих полушариях нашей планеты массивы суши были примерно одинаковы, то и климат, по всей вероятности, различался бы не очень существенно. Но материковая твердь распределена крайне неравномерно. Гораздо большая ее часть находится к северу от экватора. Кроме того, в меридиональном направлении океанские воды здесь чередуются с большими площадями суши. В южном же полушарии ледяной панцирь Антарктиды окружает сплошное кольцо океанских вод, беспрепятственно несущих свои волны вокруг всего земного шара.

Корабль, направляющийся к югу от сорокового градуса южной широты, очень скоро пересекает зону схождения теплых субтропических вод с гораздо более прохладными, несущими в себе значительную примесь антарктических вод. Температура воздуха и воды скачкообразно падает, в этих местах всегда бурные ветры и неспокойное море, постоянные циклоны, пониженное атмосферное давление, дожди и туманы. С давних времен называют моряки эти широты "ревущими" сороковыми, "рычащими" пятидесятыми, "воющими" шестидесятыми.

Тех, кто доверялся морю на многие недели и месяцы, не могли не интересовать преобладающие течения и ветры. Знание этого во многом определяло благополучный исход плавания. Если заглянуть в судовой журнал любого парусника, что там мелькает на каждой странице? Направление и сила ветра, состояние атмосферы, глубины и грунт якорных стоянок, течения у берегов и в открытом море. Так постепенно зародилась наука о Мировом океане - океанография.

Добыть у седого океана его секреты было совсем непросто, неохотно он расстается со своими тайнами. Стали снаряжаться специальные океанографические' суда, бороздившие воды во всех направлениях. А ныне океанографическими исследованиями занимаются целые флотилии, вооруженные самыми совершенными техническими устройствами. Немалый вклад вносят и искусственные спутники Земли.

Ныне уже океан предстал не как нечто хаотическое, живущее по своим, не поддающимся учету законам, каким он казался первым мореплавателям, а как чрезвычайно сложная, но вполне доступная изучению система, теснейшим образом связанная с атмосферой и земной твердью. Жизнь океана весьма многообразна. В нем протекают бурные и сложные процессы. Циркуляция вод в Мировом океане определяется помимо всего прочего их соленостью, температурой. Его воды покрывают семьдесят один процент поверхности Земли. А между сороковыми и шестидесятыми градусами южной широты - девяносто восемь процентов. Господствующее движение воздуха в умеренных широтах обоих полушарий направлено с запада на восток из-за отклоняющего влияния вращения Земли силы Кориолиса. Но в южном полушарии западные ветры не встречают на своем пути в этих широтах никаких препятствий, кроме узкой оконечности Южной Америки.

Вот все эти фактические данные и позволили окончательно выяснить природу негостеприимного характера мыса, носящего название небольшого голландского города. Западные ветры, сталкиваясь с мощной системой Анд, скатываются по ним к югу до мыса Горн и встречаются с ветрами, устремляющимися в пролив Дрейка между Огненной Землей и Южными Шетландскими островами. Очень сходное происходит и в тех случаях, когда штормовой ветер задувает с востока, что бывает здесь значительно реже.

Господствующие западные ветры гонят морские бурные воды вокруг всей Антарктики, образуя самое мощное в океане циркумполярное течение. Опоясывающее весь земной шар, оно переносит огромные массы воды. В проливе Дрейка они встречаются с материковой отмелью. И хотя ширина пролива весьма значительна - шестьсот миль, тем не менее скорость течения резко возрастает, и в проливе Дрейка оно переносит уже в сто раз больший объем воды в секунду! И этот стремительный бег не утихает ни на миг. Это основное течение. Существуют, разумеется, и менее значительные, местные, в том числе и в глубинном направлении.

Ну а гороподобные волны, которые гуляют близ мыса Горн, случайны ли они здесь?

Высота волны зависит от силы ветра и того, как долго он сопровождает волну. Поэтому самые высокие волны возникают на обширных водных пространствах. Чем длиннее ветровая волна, тем быстрее она движется и тем большей высоты может достигнуть.

Видимо, в отдельных случаях у мыса Горн волны могут достигать двадцати метров и более от подножия до вершины, как о том рассказывают очевидцы.

Океанография и другие науки о Земле стремительно движутся вперед. Но все ли тайны мыса Горн раскрыты? Сегодня уже вполне закономерен, например, такой вопрос: а всегда ли у этого мыса были именно те координаты, под которыми он значится на современных картах?

Океанографы накопили немало данных, свидетельствующих о том, что материки находились не всегда на тех же местах, что сейчас. Одно из наиболее распространенных, но в то же время весьма убедительных доказательств этого не объяснимое ничем иным удивительное совпадение конфигурации западного побережья Африки и восточного Южной Америки. Обнаружено и поразительное сходство геологических структур соответствующих частей обоих континентов. Значит ли это, что когда-то, по расчетам ученых, не так давно в геологическом масштабе - сто двадцать миллионов лет назад, - крайние точки обоих материков не разделялись тысячами миль голубых просторов Атлантики, а были соседями - знаменитый мыс Горн и не менее знаменитый мыс Бурь, ставший затем мысом Доброй Надежды. Это вполне возможно, если некогда оба огромных массива суши образовывали единый материк, разделившийся затем на части, которые медленно, но неуклонно дрейфовали друг от друга. Наука пока что считает вполне возможным, что такой дрейф мог быть вызван подвижкой больших блоков литосферы. Там, где блоки раздвигались, образовалась новая океаническая кора и срединно-океанические хребты. Там, где блоки надвигались друг на друга, возникли районы горообразования и океанические впадины.

Как бы то ни было, подтвердится эта гипотеза или нет, совершенно ясно, что орография Земли не находится в застывшем состоянии, как и все на свете, она меняется со временем.

Магнит базальтовой скалы

День и ночь разбиваются грозные валы о базальт мыса Горн. Приближаясь к нему, моряки всех времен сгоняли с лица улыбку. В этом месте шутки были неуместны. Сколько покоится здесь на дне кораблей, сказать никто не сумеет, потому что такую статистику в этом безлюдном месте до эпохи радио вести было просто невозможно. Корабли погибали для всего остального мира безмолвно, словно растворяясь в этих бурных широтах. Вот одна из матросских песенок времен парусного флота:

Мыс Горн нас встречает сурово:

Он путь в океан стережет.

Ну что ж, мы на это готовы,

Но кто не боится, тот лжет...

В анналах мореплавания немало впечатляющих описаний штормов у мыса Горн. Вот свидетельство одного очевидца: "Зрелище было поистине грозным. Прозрачные валы цвета бутылочного стекла превращались то в горные хребты, то в зияющие провалы. Они дыбились, катились и рушились с неимоверной, неистовой силой. Ветер, несшийся со скоростью 50 миль в час, бешено хлестал волны, срывал с них белые гребни пены, рассыпал ледяные брызги. Свинцово-серые облака, сквозь которые на горизонте просвечивало бледное солнце, мчались так низко, что казалось, до них можно достать рукой. Термометр показывал около шести градусов тепла, но пронизывающий ветер, как нож, проникал сквозь стеганую арктическую одежду, а соленые брызги с неописуемой яростью жалили лицо".

Другой автор еще более категоричен в оценках: "У мыса Горн охватывает какое-то особое настроение при виде изумительной мощи и величия природы. Сама смерть кажется ничтожной в таком окружении". Может быть, это и чересчур сильно сказано. Но попробуйте найти другое место, о котором можно было бы сказать подобное!

Ну так что же, казалось бы, надо держаться подальше от столь мрачного района и уж если огибать мыс, то только из-за крайней необходимости, как это делали, например, знаменитые "чайные" клиперы, ходившие из Европы в страны Востока мимо мыса Доброй Надежды. Для них была крайне важна скорость. Поэтому, возвращаясь, они использовали попутные западные ветры и шли в Европу, огибая мыс Горн. Именно этот мыс стал к тому времени синонимом самых суровых испытаний моряков. Именно поэтому он всегда притягивал к себе смелые сердца. В прежние времена бывалым моряком считали только того, кто хоть мельком видел приземистую пирамиду этого мыса. Ну как же было не стремиться к нему?

Конечно, когда эпоха парусного флота миновала и появились океанские пароходы и теплоходы, плавание стало безопаснее даже в этих бурных водах. Но человечество не захотело навсегда утратить романтику наполненного ветром паруса. В нем ведь нечто большее, чем просто средство передвижения. И в конце прошлого века, когда одно за другим последние гордые парусники становились на прикол, началась эра плаваний вокруг света яхтсменов-одиночек. И открыл ее американец Джошуа Слокам, совершивший кругосветное плавание на паруснике "Спрей", построенном собственными руками. Панамского канала в те времена еще не существовало, и Слокам прошел Магеллановым проливом в Тихий океан, но шторм отбросил "Спрей" к мысу Горн. "Первый день шторма, - пишет Слокам, - был для "Спрея" серьезнейшим испытанием в самых трудных условиях. Нигде в мире не встретишь такого бурного моря, как в диких районах мыса Горн, а особенно возле мыса Пилар угрюмого часового мыса Горн". Четыре дня носился "Спрей" в этом опаснейшем районе, гонимый штормом. Слокаму пришлось пустить в ход все свое искусство. Он признается: "Это было самым большим в моей жизни приключением, и одному богу известно, как судну удалось миновать все опасности".

Плавание вокруг мыса Горн под парусами всегда расценивалось как высшее проявление мореходного искусства, а идти здесь на яхте в одиночку-поступок просто героический! Видимо, чтобы испытать свои силы и крепость духа, яхтсмены, совершая кругосветное плавание, прокладывали маршрут непременно возле знаменитого своими бурями мыса.

И независимо от того, сопутствует ли плаванию в этих водах хорошая погода или приходится напрягать все свои силы и призывать на помощь все свое мужество, чтобы избежать катастрофического конца, - всегда это совершенно особый участок путешествия. Недаром во всех рассказах о плаваниях ему посвящается особая глава.

"Вояжем века" называют плавание англичанина Фрэнсиса Чичестера на яхте "Джипси мот IV". Двадцать восемь с половиной тысяч миль преодолело это суденышко за 226 дней. Ее кругосветный маршрут почти точно соответствовал пути наиболее быстроходного "чайного" и "шерстяного" клипера прошлого века "Катти Сарк". Но на клипере была отборная команда из нескольких десятков опытнейших моряков, Чичестер же управлялся в одиночку. Тем не менее он на своей яхте повторил рекорд быстроходности одного из лучших парусных судов прошлого.

Ну и мыс Горн, разумеется, не преминул устроить суровый экзамен отважному яхтсмену. Фрэнсис Чичестер в своем путевом дневнике, приближаясь с запада в конце марта 1967 года к южной оконечности Американского континента, еще раз просмотрел кое-какие заранее заготовленные данные. Весной восьмибалльные и более сильные штормы разражаются здесь каждый четвертый, а летом каждый восьмой день.

Пришлось штормовать и Чичестеру. Грозная пирамида мыса Горн, омываемая бушующим океаном, еле-еле проглядывала сквозь сплошную пелену дождя. Южнее мыса волны шли на восток серо-зелеными грядами, увенчанными белой пеной. Над головой неслись черные тучи, гонимые штормовым ветром. Впереди, прямо по курсу, они сливались с дождем и морем в черную непроницаемую стену. Где-то там, за этой стеной, закрывающей всю южную часть горизонта, находилась Антарктида.

Вот несколько выдержек из дневника Чичестера:

"Как только яхта поравнялась с мысом, раздался знакомый ровный рев. Одновременно с усилением ветра разыгралось и волнение. Эту заваруху в значительной степени следует, по моему мнению, приписать близости мыса Горн, который я огибал.

... Держал курс на норд-ост, то есть к восточной оконечности острова Лос-Эстадос. "Джипси мот" шла хорошо, хотя несла только один штормовой кливер, да и тот зарифленный так, что площадь его сократилась до 60 квадратных футов.

... Этот шторм был гораздо сильнее того, что опрокинул "Джипси мот" по выходе из Австралии. ...Самое страшное началось с наступлением сумерек. В сгущающейся темноте волны казались чудовищными. Признаться, я струхнул.

...Остров Лос-Эстадос остался позади и почти исчез в дымке. Тут я всем своим существом почувствовал, что теперь действительно обогнул мыс Горн. Какое облегчение я испытывал! Вот когда я понял, почему матросы клиперов, обогнув мыс Горн, считали, что они уже дома! Постепенно воспоминания об этом мысе сгладились и поблекли в 800-мильном плавании по Атлантике. Ведь этот океан тоже отнюдь не похож на заросший кувшинками пруд, каким он кажется, когда огибаешь мыс Горн".

Фрэнсиса Чичестера встречали в Великобритании с исключительной помпой, провозгласили национальным героем. Как и другой Фрэнсис - корсар Дрейк, он тоже был посвящен в рыцарский сан. И имя королевы, коснувшейся при этом его плеча шпагой, было тоже Елизавета. А шпага-то, которую она держала в руках, принадлежала некогда Дрейку. Во всяком случае так утверждают приверженцы "добрых старых английских традиций".

Другой отважный яхтсмен, поляк Кшиштоф Барановский, обошедший вокруг света на яхте "Полонез", много раз был буквально на волосок от гибели, но, когда он огибал мыс Горн, ему повезло несравненно больше. На пути к мысу он отметил на карте места, где перевернулась, потеряв мачту, яхта "Цау-хань", где приблизительно пошла ко дну яхта "Мери Джейн" Аль Нансена. Барановский вспомнил, что где-то здесь исчезли навсегда, не придя в порт назначения, яхты "Сандоунер" Тома Гаррисона, "Полония" братьев Петра и Мечислава Эйсмонт, аргентинцев польского происхождения. Последнее письмо они отправили в декабре 1969 года из гавани Дезире. Когда-то именно в этом месте сгорел "Горн", корабль голландской экспедиции Ле-Мера и Схаутена, а братья погибли у скалы, носящей это имя! А вот самого Барановского на 56-й параллели ожидала чудеснейшая ночь! По темным волнам пролегла лунная дорожка. Погода была просто неправдоподобной, хотя с одной стороны ощущалось леденящее дыхание далекой Антарктиды, с другого борта лежали льды Огненной Земли.

А на следующий день, всего в ста милях от Горна, наступило затишье. Великий океан успокоился, барометр пополз вверх, в небе вовсю сияло солнце! Произошло даже более удивительное. Ветер полностью прекратился, и "Полонез" вблизи грозного мыса потерял ход из-за... штиля!

Яхтсмены-одиночки стремятся избегать районов, где всегда хорошая погода, им нужен ветер, а расстояния, которые предстоит пройти, только подстегивают их воображение. Они ищут не хорошей погоды, а штормовой, чтобы показать убедительный пример победы человека над слепыми силами океанской стихии.

Почти все кругосветные плавания на малых судах совершались в восточном направлении. Так шли и Слокам, и Чичестер, и Роуз, и Нокс-Джонсон, и Барановский. И только один из представителей того же племени отважных Чей Блайт решил обогнуть мыс Горн, идя с востока на запад, навстречу господствующим ветрам, и преодолевая сильное течение. И затем, вместо того, чтобы сразу взять круто на север и идти в благословенные края к островам Полинезии, которые многим казались земным раем, направиться более южным курсом, оставаясь в пределах "ревущих" сороковых и "бушующих" пятидесятых широт южного полушария. Таким труднейшим маршрутом следовать вплоть до мыса Доброй Надежды. И только потом повернуть на север, к Европе.

И это еще не все из тех трудностей, которые решил преодолеть Блайт. Он вознамерился опоясать земной шар, пройдя все три океана, не заходя ни в один порт! Более того, он поставил сам себе условие, чтобы ни один человек не ступал на палубу его суденышка, когда он будет принимать почту от встречных кораблей в открытом море.

Примерно такие же условия были поставлены впоследствии при организации международных гонок яхтсменов-одиночек вокруг земного шара.

Во имя чего же все эти отважные люди рискуют жизнью, причем многократно? Вот как отвечает на этот вопрос Чей Блайт: "Десять месяцев одиночества в пустыннейших водах земного шара закалили мою душу и тело, обострили все мои восприятия. И я надеюсь, что научился больше чтить не только других людей, но и все живое вообще". И далее: "Но главным была не моя личность, а нечто другое - я как бы олицетворял способность человечества (разрядка автора) бросить вызов опасности и победить".

Вот с какой стороны смотрит он на опасности, подстерегающие человека в море, в том числе и у мыса Горн. Так что же дает преимущество современным морякам по сравнению с мореходами времен Магеллана? Ведь, казалось бы, в данном случае те же паруса, те же грозные ревущие валы, то же неизмеримое превосходство суровой стихии над слабыми человеческими силами.

Главное здесь, конечно, знания, накопленные за прошедшие века. Они и дают возможность действовать одному там, где раньше требовались усилия многочисленной команды, в несколько раз сократить сроки кругосветных плаваний под парусом, идти навстречу опасностям, а не стремиться избегать их.

Именно поэтому кажется вполне справедливым замечание Чичестера, что единственный способ жить полнокровной жизнью - это делать то, что позволяет в наибольшей степени проявить могущество духа и физических сил человека.