«Наше преступление»

выорошшнымн з, бори^дада.еіап-кагак.ги

VII

«Наше Преступленіѳ» даетъ отвѣты на нѣкоторыѳ изъ этихъ вопросовъ, хотя далѳко нѳ па всѣ. Главнаго смѳртоноснаго фактора, разрушившаго великую, дер-жавную Россію, истребляющаго тѳперь несчастный рус-скій народъ по всѣмъ правиламъ искусства, продуман-но и систематически, бѳзжалостно и планомѣрно, ав-торъ и нѳ касался тогда. Пѳредъ нимъ стояли другія задачи. Онъ дерзостной рукой отдѳрнул?» дотолѣ нѳпро-ницаемую завѣсу и во всей «красѣ» представить на всенародныя очи подлинный ликъ нашего народа.

Съ давнихъ времѳнъ въ нашей русской литературѣ перушимо установилась традиція говорить о народѣ съ придыханіемъ, какъ о непогрѣшимомъ папѣ, предвари-,тельно снявши шапку и распластавшись передъ нимъ на брюхѣ.

Всѣ мѳрзкія и уродливыя явленія русской народ-ной жизни или тщатѳльно замалчивались или освѣща--лись подъ такимъ угломъ, что въ народныхъ бѳзобра— зіяхъ, въ болѣзняхъ ѳго духа и вопіющихъ нестрое-. ніяхъ его быта. оказывались повинными всѣ, особенно нашъ прежній «ненавпстный» самодержавный государ- . ственный строй, но ни въ коемъ случаѣ не «святой»,

шепогрѣшимый» народъ, не развратители и оплеватели_

души ѳго — евреи съ ихъ черной тучей з^вѣдомо и омерзительпо извращенныхъ и лживыхъ газетокъ, жур-,наловъ, кпижекъ, тѳатровъ, съ «гуманнымъ» судомъ; ' обращеннымъ главнымъ образомъ обрѣзанными адвока-тами въ разсадникъ преступности и въ горькоѳ посмѣ-шище не только надъ правосудіемъ, но и надъ про- . стымъ здравымъ смысломъ и не жалкая, лѣнивая, пьяная и тупая русская интеллигенція_, шедшая ио указкѢ"жида впереди «освободительнаго»” движенія, на свою лсе лозорную гибель ведшая своего лопоухаго по-велителя.къ ограбленію, обворовыванію, убійству. в.ели-кой Россіи и къ безпримѣрно-жестокому властительству надъ ,забывшимъ Бога и совѣсть растленнцмъ рус-

скимъ народомъ. ■■■.ѳіап-кагак.ги

Мнѣ на долю выпала горестная, тяжкая и нѳблаго-дарная роль того простодушнаго мальника въ сказкѣ Андерсепа «Новое платье короля», который одинъ среди всей изолгавшейся толпы взрослыхь крикнулъ: «А

вѣдь король-то голый!»

Въ «Нашемъ Преступленіи» я нарушилъ литератур-ную традицію, безъ заигрываній, расшаркиваній, оп-. равданій и оговорокъ, а добросовѣстно, безпощадпо и рѣшительно вскрылъ гнойныя язвы родного народа, ука-залъ на его страшные, смертоносные пороки и обли-чилъ какъ его самого, такъ и ту нашу общественность, .которая, имѣя съ нимъ постоянноѳ соприкосновеніе,-нацравляла жизнь его, а слѣдовательно и жизнь всѳй Россіи по тому кривому, смрадному и гибельному рус-лу, по которому мы и докатились до грязнаго дна бездны, сваливъ туда подъ попирающія хамскія ноги жида и нашу Родину, недавно еще великую, держав-ную, блистательпую Россію...

Въ «Нашемъ Преступленіи», какъ въ каплѣ воды, . безъ малѣйшихъ 'прикрасъ отразилась русская народ-ная жизнь, и теперь эта книга является въ нѣкоторомъ —родѣ- ключомъ къ разгадкѣ того -ужаснаго, непоправи-маго, что на нашихъ глазахъ совершилось.

Къ-тому времени, какъ писалась эта книга, на-родъ нашъ былъ настолько развращенъ, опакощенъ и испорченъ,. что пересталъ быть народомъ — строите-лемъ, народомъ — государственникомъ, а всей своей громадой превратился въ пьяную, буйную, забывшую божескіе и человѣческіе законы, своевольную чернь, способную только къ неистовствамъ и разрушенію; на-правляющая жё его жизнь общественность русская, са-ма шедшая на поводу у всесильнаго провокатора и мо-шенника-жида, съ тупымъ самодовольствомъ и само--. мнѣніемъ дурака на свою же горемычную голову подъ видомъ либерализма, демократизма й соціализма все-мѣрно мирволила ртеіап-ка^акги

гося народа и разжигала въ немъ бунтарскіѳ и хули-ганскіе инстинкты.

Уже тогда всякому вдумчивому человѣку ясно бы-ло, что на. распущенной народной черни съ озлоблен-ной, опустошенной и огаженной душой кажущейся державной мощи Россіи надолго удержать нельзя, что въ государствѣ нашемъ хотя и были въ наличности -всѣ аттрибуты власти, но сама власть отсутствовала, что вігутри у насъ бродило гнилостное револіоціон-ное разложеніе и что всѣ устои, на которыхъ покоится всякое государство, у насъ настолько ослаблены и рас-шатаны, что при первомъ внѣшнемъ столкновеніи Рос-сія рухнетъ и, упавъ съ головокружительной высоты своего .державнаго роста, раздробится на мелісіе, жалкіе осколки.

Къ тому времени судьба уже сдѣлала намъ первое предупрежденіе въ видѣ несчастной для насъ войны съ Японіей и революціи 1905-1906 годовъ.

Но мы не вняли этому грозному предостереженію.

Жидовскій устный и печатный гвалтъ и галдежъ о «свободахъ» тогда такъ же, какъ, къ сожалѣнію, и теперь заграницей, сбивалъ съ послѣдняго толка и за-глушалъ въ слабыхъ россійскихъ головахъ даже на-чатки здраваго пониманія истинно-національныхъ на-родныхъ задачъ. , .

Даже послѣ такого показательшіго урока, какъ война съ Япопіей и первая революція, для подъема упавшаго народнаго. духа и для оздоровленія его за-смердѣвшаго быта не только ничего не было сдѣлано, а наоборотъ, всѣ усилія вольныя и невольныя, какъ бы на зло самимъ себѣ, были приложены къ тому, чтобы довести блуждавшій впотьмахъ и во злѣ народъ къ ролному провалу.

И когда передъ нимъ, потерявшимъ всякіе нрав-■ственные устои, отверзлась «смрадная бездна» въ видѣ ;коммунистическаго «рая», онъ съ бѣшеннымъ ревомъ

іринулся на дио ея. ^^^.еІап-ка2ак.ги

х •

| Тамъ онъ надѣялся обрѣсти свое счастіе. і И обрѣлъ.

' Онъ попалъ въ смѳртоносныя объятія всемірнаго вампира, потоками высасывающаго его кровь, и тепѳрь нищій, потерявшій человѣческій обликъ, лишенный да-же права свободно дышать, упавшій ниже скота, отъ голода пожирающій трупы собственныхъ дѣтей, всѣми презираемый, пи въ комъ не возбуждающій ни малѣй-шаго сожалѣнія, гибнетъ цѣлыми десятками милліо-новъ.

Было ли, случалось ли, имѣло ли мѣсто въ под-лунной что-либо хотя бы отдаленно похожее на этотъ невыразимый, безмѣрный ужасъ, отъ котораго стынетъ кровь въ жилахъ, умъ человѣческій отказывается вмѣ-стить всю гнустность содѣяннаго, языкъ не ізъ состоя-ніи найти словъ для опредѣленія всей мѣры этого сата-нинскаго злодѣянія?!

Книгу эту вспомнили. Она иужна главнымъ обра-зомъ не тому поколѣнію, которое собствещіыми руками позорно, легкомысленно и подло предало и погубило великую Россію. То поколѣніе либеральствующихъ, ка-детствующихъ, эсерствующихъ русскихъ людей рѣши-тельно ничѣмъ не образумишь и ему нѣтъ оправданія. Она нужна многострадальной, безпримѣрно-несчастной и обездоленной русской молодежи, которой великимъ жертвеннымъ трудомъ рукъ своихъ на смрадномъ гно-ищѣ придется строить новую, вѳликую и грозную. Рос-сію.

Идя на встрѣчу желанію этихъ русскихъ людей, я и приступаю къ новому седьмому изданію этой книги, ни единой буквы не измѣняя въ ѳя первоначальномъ текстѣ.

Ив. Родіоновъ.

Мартъ 1922 г.

——

Берлннъ' _

шшш.еіап-кагак.ги

ЯастЬ перііоя.

Надъ ыебольшимъ городкомъ, раскинувшимся съ своимъ гіредмѣстьемъ по обоимъ холмистымъ берегамъ порожистой, быстрой рѣки, солнцо свѣтило и грѣло совсѣмъ по-лѣтнему, хотя было уже 25-ое августа. Городокъ' этотъ бойкій, торговый, весь окруженный заводами и фабриками.

По улицамъ вездѣ сновалъ народъ; со стукомъ и громомъ гужомъ тянулись по неровной каменной мо-стовой телѣги съ глипой, съ горшками, съ трубами, съ мясными тушами и съ кипами писчей и оберточ-ной бумаги. , • _

Все это направлялось къ одному пункту — къ вок-залу.

Казенныхъ и частпыхъ кабаковъ тутъ на каждой улицѣ изобиліе.

Въ самомъ центрѣ городка, на соборной плоіцади у ренсковаго погреба, принадлежащаго городскому' головѣ, часа въ четыре дня стояло съ полдюжины поДводъ и толпилось съ бутылками въ рукахъ чело-' вѣкъ двадцать мужиковъ. •

— Думаешь, я забылъ про землю?.. я не забылъ, я помню... этого я тебѣ не спущу...—кричалъ въ толпѣ одинъ рыластый, широкоплечій, неуклюжій парень, грозя другому кулаками.

— Я те покажу, какъ землю отбирать, я те по-кажу... ужъ я это дѣло не оставлю... Ты меня узнаешь...

Слова эти по мужидкому обыкновенію пѳресыпа-лись непечатной бранью.

Ругавшійся парень былъ Сашка Степановъ, а при-дирался онъ къ своему односельцу и крестовому брату — Ивану Кирильеву.

Тотъ относился къ наскокамъ Сашки чрезвычайно спокойно и только разъ, когда Сашка чуть не зацѣ-пилъ его кулакомъ по іносу, очень высокій, атлети^ ческаго тѣлосложенія Кирильевъ быстро поймалъ не въ мѣру расходившагося придиру за руку и безъ всякаго усилія отшвырнулъ его на нѣсколько ша-говъ отъ себя.

— Братишка, не балуй! строго сказалъ Кирильевъ, насупивъ черныя, густыя брови на красивомъ, добро-душномъ лицѣ съ немного толстоватой нижней губой и погрозилъ огромнымъ пальцемъ.

— А што-жъ?

— А то... языкомъ болтай, а рукамъ воли не давай!

Сашка побагровѣлъ отъ злобы, но, зная необы-

чайную физическую силу ■ Ивана, пересталъ лѣзть къ нему и только въ ругательствахъ отводилъ душу.

— Да подожди, чего ты разгорячился? Земля моя? Скажи, моя земля? —допрашивалъ Иванъ.

— Твоя, а почему?..

— Постой. Я ее промутилъ1) хрестпому по своей волѣ?

— Ну по своей, а почему?..

— Разъ она моя, — продолжалъ Иванъ, перебивая Сашку, — и какъ мнѣ самому была занадобивши, я и отобралъ, потому какъ земля моя и воля моя. А ты не еъ свое дѣло носа не суй. коли тебя не спраши-ваютъ... потому какъ мы съ хрестнымъ это дѣло про-межъ ,себя по согласію порѣшили...

— А почему ты ее промутилъ шипинскому Мат-вѣю, а у насъ отобралъ? Почему?

— Вотъ чудакъ-чѳловѣкъ! Я-жъ тѳбѣ сказывалъ разъ, какъ земля моя и какъ я — ейный хозяинъ, я и промутилъ, кому хотѣлъ. Вотъ тебѣ и всь сказъ и нѳ приставай, — рѣшитѳльно заявилъ Иванъ.

Сашка отошѳлъ въ сторону, къ группѣ изъ трѳхъ парней, не переставая ругаться и грозить.

Иванъ нѳвозмутимо продолжалъ пить водку съ своякомъ Ѳомой — горькимъ пьяницей, но милымъ и обходительнымъ человѣкомъ. Малѳнькій, тщедушный, благообразный на видъ своякъ чувствовалъ себя чрезвычайно неловко передъ Иваномъ, потому что ему не ,на іЧто ,было отвѣтить родственнику угощѳ-ніемъ на угощеніе и потому неводьно подыскивалъ въ умѣ предлогъ, чѣмъ бы услужить Ивану.

— Ваня, ты послухай,што я тебѣ скажу...— впол-голоса проговорилъ онъ, украдкай кивнувъ голо-вой въ сторону Сашки и ѳго пріятѳлей.—Ты остере-гись, гляди — тутъ съ нимъ два озимовскіѳ парня, да вашъ Серега Ларивоновъ, все ребята не надежные, а озимовскіе-то первые драксуны. Какъ бы тебѣ какого худа не сдѣлали? •

— Кто? Они-то? — отвѣтилъ Иванъ нарочно такъ громко, чтобы слышали парни, и презрительно кив-нулъ на нихъ головой. Выпитая водка ужѳ оказы-вала на него свое возбуждающее дѣйствіе.—Только пущай зачнутъ, не обрадуются...

— Да нѣ-ѣ... — продолжалъ онъ, хлебнувъ изъ бу-тылки и (перѳдавая ее свояку. — Это што Сашка-то бре-шетъ, такъ все спьяна. Енъ завсегда такой, кахар-тервый... разъ лишнее выпьетъ — бѣда, сычасъ ко всѣмъ придирки... Рази это впервой?! А разъ про-спится и все евоное зло, какъ рукой сниметъ. Да мы съ имъ — дружки Христовы, и я его завсегда обо-роняю, разъ забижаютъ свои... Бѣда, какъ худо ему жить съ своими-то, — продолжалъ Иванъ, покрутивъ головой, •— и все отъ евонаго карахтера, а какъ Сте-пантъ-то — Сашкинъ отецъ — мой хрёсный и меня што

№№№.е?ап-ка2ак.ги

5

сына родного жалѣетъ, ну ежели у ихъ што промежъ себя выйдетъ, Сашк'а сычасъ ко мнѣ. Я къ хрёсному, и хрёсный завсегда мою просьбу уважитъ... Завсегда... Никогда такого пе бывало, штобы хрёсиый нѳ ува-жилъ, разъ я попрошу, никогда. Енъ меня очинно жалѣетъ, хрёсный-то, прямо, што отецъ родной...

* Купленная Иваномъ сороковка подошла къ концу. Ѳома, все еще стѣсняясь, что не можетъ отблагода-рить свояка за угощеніе, конфузливо пожавъ Ивапу - руку, ушелъ, по персдъ разставаніемъ еще разъ по-совѣтовалъ ему поскорѣѳ убираться во-свояси.

— Вишь, они всѳ сговариваются, указалъ онъ глазами на таинствепно шептавшихся парней.

Иванъ досадливо отмахнулъ рзгкой.

— Пущай. Рази я пьянъ? а за творезаго за меня, самъ знаешь, голыми руками не берись.

Иванъ ушелъ въ одну сторопу, а его своякъ, пред-видя возможность драки между Иваомъ и Сашкой съ товарищами, поспѣшилъ удалиться въ другую, проти-воположную. Онъ избѣгалъ всякихъ ссоръ и дракъ, отчасти по своему слаббсилію, а главнымъ образомъ потому, что еще «не стрясъ съ шеи» одно уголовное дѣло. Состояло оно въ слѣдующемъ: около года тому назадъ, онъ на одномъ вокзалѣ, будучи гіьянымъ, огрѣлъ безмѣномъ по лбу неизвѣстнаго ему господина за то только, что тотъ былъ одѣтъ барипомъ, а Оома въ_ то революціошюе время 'полагалъ, что всѣхъ го-сподъ можно безнаказанно избивать.

Битый господинъ, 'оказавшійся купцомъ, проле-жалъ цѣлыхъ полгода въ больницѣ и чуть не отдалъ Богу душу. По распоряженію прокурора полиція ра-зыскивала Ѳому. Бдлыпую часть времени мужикъ скрывался въ уѣздѣ, разъѣзжая по деревнямъ 'съ мел-кимъ товаромъ, когда же появлялся у себя въ Рудѣе-вѣ, то къ пему неизмѣнно заходилъ сельскій староста

и говорилъ: «а вѣдь ^^^меіапаік^™0'акГи 6

йібнъ Прѳдостайнть въ контору1), потому такая бу-мага пришла, пто буде ты объявишься, значитъ, по. мѣсту приписки, безпремѣнно предоставить». Ѳома уго-щалъ старосту водкой, а по начальству въ опредѣлен-ные сроки отписывалось, что «крестьянина Ѳомы Бог-данова по розыску въ предѣлахъ Прошковской волости не оказалось».

II. ; -

Сашка и его товарищи остались у погребка и слѣ-дили глазами за Иваномъ до тѣхъ поръ, пока тотъ не екрылся въ обширномъ проходномъ дворѣ собора:

Еще въ то время, когда Ѳома совѣтовалъ Ивану поскорѣе уйти въ деревню, 19-лѣтній кудрявый Лёшка Лобовъ, сверкая озорными, безпокойпыми глазами и толкнѵвъ локтемъ въ бокъ Стёпку Горшкова, пред-ложилъ Сашкѣ:

— Ты вотъ-щто,—Сашка, ты угости, такъ -мы-съ Степкой подсобимъ Ванькѣ мятку задать. Подсобимъ, што ли, Степка?

Совсѣмъ юный, Степка привыкъ быть эхомъ сво-ихъ двухъ етаршихъ пріятелей.

— Ваньку-то? Чего-жъ на его глядѣть?! Его давно пора. Ужъ очинно^ёнъ заносится, братцы мои,..— отвѣтилъ Степка съ такимъ же точно выраженіемъ свирѣпостн на тонкомъ, блѣдномъ лицѣ и въ свѣтло-голубыхъ полупьЯныхъ глазахъ, какое была па ли-цахъ и въ глазахъ Сашки и Лобова.

— Слышь, Сашка, слышь? — подхватилъ Лобовъ.

— Только сычасъ сороковку ставь.

ЬІикогда не посмѣлъ бы Сашка ввязаться въ от-крытую драку съ такимъ необыкновеннымъ силачомъ, каковъ былъ Иванъ, да ему это >и въ голову не при-ходило, и его пьяная ругань, и придирки были не

>) Волосгвое правлеше. ^^^.еі -ка2ак.ГЫ

болѣе, какъ лай обозленной собаки, не рѣшающейея укусить прохожаго. За неожиданное же предложеніе парней онъ ухватился съ азартомъ.

Злоба его на Ивана вдругъ вспыхнула и разго-рѣлась въ смертельную ненависть.

— Извѣсно, поставлю. Чего? — отвѣтилъ онъ. — Денегъ, што ли, пожалѣю? Я на это дѣло денегъ не пожалѣю. Чего? Только ужъ бить, такъ бить... какъ слѣдоваетъ...

— Да ты только зачни, а ужъ мы не отстанемъ, потому какъ ты товарищъ, значитъ... Ты для насъ завсегда сколько дѣлаешь уваженія и мы для тебя сдѣлаемъ. Понимаешь? — говорилъ Лобовъ.

— Извѣсно. Рази я когда вамъ хошь слово ска-залъ? Разъ вы ходите и ходите... Я вотъ какъ...'Я не такъ, штобы какія препятствія дѣлать... Чего?

— Мы это понимаемъ, Сашка. Рази мы безъ по-нятія?! — говорилъ Горшковъ.

Дѣло въ томъ, что оба озимовскіе парня «ходили» къ сестрамъ Сашки.

Лобову приглянулась пригожая, бойкая Ашотка и полгода назадъ онъ изнасиловалъ ее. Послѣ этого дѣвка уже по своей охотѣ отдавалась предпріимчи-вому, дерзкому парню. Горшковъ недавно вступилъ въ связь съ меныпбй — 16-лѣтней Аришкой, полонивъ ея сердце фунтомъ конфектъ и новымъ платочкомъ.

Сашка зналъ объ отношеніяхъ парней къ его сѳ-страмъ, а парни угощали его водкой. На этой под-кладкѣ возникла и окрѣпла ихъ дружба.

— А ты, Серега, што? — спросилъ Сашка третьяго парня Ларіонова, все время молчавшаго и, какъ это дѣлаютъ глуховатые люди, съ напряженной, тупой усмѣшкой подставлявшаго къ разговаривавшимъ то-варищамъ то одно, то другое ухо.

Онъ былъ солдатъ, только полгода прослужившій въ артиллеріи и <по тугоухости отпущенный на по-правку здоровья домой.

іап-к ік.ги

— А што-жъ мнѣ говорйть? — переспроснлъ Ла- • ріоновъ съ той же тупой усмѣшкОй на чернобровомъ лицѣ съ едва замѣтными молодыми усами надъ верх-ней губой.

— А то, што мы нонче Ванькѣ мятку зададимъ, а ты должбнъ нашу руку держать! —• громче обыкно-веннаго сказалъ Лобовъ, наклонившись къ уху Ла-ріонова. •

— А-а. Я што-жъ? Я отъ товарищѳвъ никогда не отстаю. Ежели мятку, такъ мятку... — отвѣтилъ подвыпившій Ларіоновъ.

Какъ только скрылся Иванъ за старымъ, высо-кимъ, простой, прекрасной архитектуры, но облуплѳн-нымъ соборомъ, парни, не спѣша, покончили водку, размѣстились въ двухъ телѣгахъ и поѣхали выслѣ-живать его.

Иванъ уже прошелъ по узкому, длинному желѣз-ному мосту черезъ рѣку на другую сторону и бере-гомъ направился къ выѣзду изъ предмѣстья, когда парни увидѣли его.

Они улицей поѣхали по тому жѳ направленію и остановились только вблизи «казенки» недалеко отъ выѣзда. Сашка купилъ обѣщанную сороковку и уго-щалъ товарищей.

Къ нимъ подошелъ молодой піепталовскій мужикъ Ѳедоръ Рыжовъ — односелецъ Сашки и Ивана, по-стоянно раоотавшій на одномъ гончарномъ заводѣ Такъ какъ завтра было воскресенье, то на этотъ день онъ шелъ въ деревню, гдѣ у него жила мать.

— Ге-ге-ге, да тутъ все наши! — съ преувели-ченной веселостью сказалъ Рыжовъ, пожимая пооче-редно каждому парню руки.

Парни продолжали пить водку, но ему не пред-лагали и даже своимъ невниманіемъ къ нему давали понять, что здѣеь онъ лишній.

Однако Рыя«овъ не уходилъ, потому что ему хо-тѣлось выпить водки и мялся около парней, блестя

шшш.еіап-кагак.ги

9

Зубами й свёркая темными, зёленоваткмй съ йсеЛТйЗ-ной глазами на красивомъ цыгановатомъ лицѣ.

Парни, не стѣсняясь его нрисутствіемъ, хваста-лись, какъ будутъ бить Ивана.

Рыжовъ слушалъ молча, съ блуждающей усмѣш-кой на губахъ и въ головѣ все подыскивалъ пред-логъ. каісъ бы такъ зацѣпнться, чтобы парни пред-ложили ему водки.

— Будетъ вамъ, робята, зря бахвалиться, — на-конецъ сказалъ онъ и сдѣлалъ видъ, что уходитъ.

— А што-жъ? — задорно спросилъ Сашка.

Рыжовъ какъ бы нехотя пріостановился.

— А то, што только попробуйте, троньте Ванюху, такъ ёнъ съ васъ такихъ дровъ наломаетъ, што только подбирай съ земи, не лѣнись...

■ Высказанное Рыжовымъ обозлило парней, потому что хотя они храбрились и трое изъ нихъ слыли въ околоткѣ отчаянными еорви-головами, однако въ душѣ каждый изъ нихъ не безъ опасенія подумывалъ о пред-стоящемъ столкновеніи съ силачомъ. .

— Да я его одинъ-на-одинъ собыо! — храбрился Сашка.

Рыжовъ презрительно свистнулъ и покачалъ го-ловой. -

— Видали такихъ... ха! — зло смѣялся онъ. — Съ Вашохой одинъ-на-одинъ ... Дай, братъ, я тебѣ сперва вбзгри утру... Тоже богатыри... Енъ васъ всѣхъ одной рукой размахаетъ... а то одинъ... супротивъ Ванюхи... ха! велика птица! -— бросалъ Рыжовъ от-рывистыя фразы, песпѣшнымъ шагомъ удаляясь отъ парней и черезъ плечо озираясь на нихъ.

— И тебя съ имъ на придачу уберемъ! — задорно крикнулъ задѣтый за живое Лобовъ.

Сашка жестомъ руки остановилъ готоваго за-рваться пріятеля.

— Слыіп?,, Ѳедоръ, хошь; ггггоіаѴ- кфйдложилъ

Сашка, держа передъ соОой бутылку и выразительно кивнувъ на неѳ головой.

Рыжовъ только этого и ждалъ.

— Вамъ еамимъ мало, — отвѣтилъ онъ.

— Хватитъ, пди! А ежели што, купимъ. Казенка подъ бокомъ.

— Рази што такъ.

Рыжовъ, усмѣхаясь, присоединился къ компаніи.

Между тѣмъ Иванъ, показавшись изъ пѳреулка, на глазахъ парней прошѳлъ къ самому краю пред-мѣстья. Тутъ на отлетѣ отъ другихъ строеній, со-всѣмъ въ полѣ, надъ глубокимъ и крутымъ обрывомъ, на днѣ ко'тораго сверкала рѣка, стояла кузница Егора Барбоса.

Еще издали изъ нея слышался бодрящій стукъ молотка по наковальнѣ; въ открытую дверь по верху валилъ наружу сйній дымокъ; мѣхъ весело шипѣлъ, мурлыкалъ и добродушно ворчалъ, какъ огромный, сытый, благополучный котъ. -

Ш.

— Богъ помочь! — привѣтствовалъ Иванъ, пере-ступая порогъ.

Кузнецъ даже не обернулся, а, Нйпруживъ суту-ловатую спину въ насквозь пропотѣлой и прокоптѣ-лой рубахѣ, проворно работалъ молоткомъ, закрѣпляя положенную на ободъ новаго колеса желѣзную шину.

Закончивъ приварку и погрузивъ массивное ко-лесо раскаленной частыо шины въ яму съ зашипѣв-шей водой, кузнецъ, отдуваясь, обернулся къ Ивану.

— Вотъ, Иванъ Тимофеичъ, покеда ты ходилъ въ городъ..."я сколько дѣловъ-то передѣлалъ... — гово-рилъ Барбосъ, тяжело, точно болыпимъ молотомъ, во-рочая языкомъ и сонно, тупо глядя на Ивана своими неподвижными, косоватыми глазами.

отто№.еіап-ка2ак.ги

. іі

- Тепѳрича шину тебе приладил... - продол-жал он. - Такуіо шину... сноса ііе будет... иа сто годов...

- Вот так хороіпо! Мне так-то и нацоть, што-бы и на мой век хватила, и виукам, и правнукам досталась! - пошутил Иван.

Снаружи послишалсиь громкие, разухабистые крики,•частое тарахтение телег и стук копыт скачущих лошадей по каменной дороге.

і-Іван, гіригнув голову и плечи, выгляінул из двери и со смехом заявил:

- Сколько поиче вино новых дураков понаде-лало, страсть! Гляди, как лошзденок мучаіот!

Барбос вслед за ііваном выглянул на улллу.

Две телеги неслись по дороге.

- Это все наіші шаптаиовскке да озимовские ро— бята ко.іх)водятся, загужші, получку прошіваіот'. Нонче Ссішка с Серегой расчет за гнилу с Стреісу-на получили... все кабаки в городе обніохали..." Всю получюг решат... Это как есть... до дома не довезут. ІІе-е...

Парйи, свернув с дороги, бросили у конного сташса лошадеи с телегами и сами ввалились в кузницу.

Спняя рабочая куртка Сашки и Ларионова, их штаны, сапоги, да-се фуракски, руіш и лгща чуть не сплошь были перепачісаі-ш глииой. Остальные па-рни были одеты гораздо чище, а ІІваи в своем че-рном шцрхаке, жилетке и лакпрованных сапогах вы~ сматрпвал совсем щоголем.

іазану п в голову не приходило, что парни сос-тавили против него заговор и, как охотники на дичь, выслеживали его. Давешнтл прі;ц, .ркаіѵі Саш-ки ои не придал решителы-ю Шікакого значешш, однаісо подумал о том, что с пьяными вообще

— - №№№.еІап-кагак.ги

1. глина.

нѳпрштно имѳть дѳло и надо поскорѳѳ уходить домой.

- Братишка, - обратился он к Сашкѳ, - довѳзѳшь, ШТО--ЛИ, до дома мое колѳсо?

- Кладн к Сѳрѳгѳ. Чѳго? Еі-і один в тѳлѳгѳ.

Ііван расплатплся с кузнѳцом, взвалил в теле-

гу Ларпонова своѳ колѳсо и хотѳл уходить.

- Гіогоди. Чѳго? Вмѳстѳ поѳдѳм. Довѳзу. Ви-дишь? - сказал Сашка, идя с бутылкой в рукѳ в кузницу. «

"Да што, боюсь их, што ли?" - прдумал -хваи и остался.

У Ьарбоса нашлась чайная чашка с отломанной ручкой.

■°ѳ наполнили водкой и она пошла по рукам в круговуго. .

' Пили таіс усѳрдно, что чѳрѳз нѳсколько минут в бутылкѳ нѳ осталось ни кашш.

Егор на сѳгодня закончил всю работу, но мѳд-лил заішрать кузницу, потому что разлакомился водкой и ожидал, нѳ пѳрѳпадѳт ли ѳще?

- Ну ты, богач, наіпѳ вино пил. спосылай. Че-го? - угрюмо глядя из-подлобья своими волчьими глазами, сказал Сашка Ивану.

ІТод дѳйствием вылитой водки Ивану стало ве-сѳло.

- Я - нѳ богач, ио малѳнькиѳ дѳнжонки водят-ся завсѳгда, - самодовольно ответил он, вынул

из кармана ішсѳт, достал оттуда серебряйый рубль и, тая ѳго Сашісѳ, сказая:

Теперь дѳньги потерялй в глазах Ивана ту вы-сокую ценность, какую только что имѳли, когда он был трезвѳѳ. Наоборот, ѳму захотелось своей іцедростью побольше пустить пыли в глаза паршм. Ег,/у было лестно сознавать, что здесь, среди окру жавдих, ок самый богатым и значитѳльный чѳло- “

вѣкъ. Думать такъ о ссбѣ Йвапъ имѣлъ иолное оспо-ваніе: онъ вмѣстѣ съ матерыо и двумя меныпими братьями имѣлъ двѣ хорошихъ избы, двѣ лошади, двѣ корсвы, полдюжины овецъ, да кромѣ полуторнаго об-щиппаго надѣла у него было десятинъ пятнадцать лѣсвой -пустоши, да столько же ходило подъ выго-номъ, лугами и пашнями. Вся эта земля — тридцать десятинъ, — была собственная, «купчая».

Ставъ на хозяйство со смерти отца восемь лѣтъ тому назадъ 18-ти-лѣгнимъ парнемъ, имѣя на рукахъ четырехъ малолѣтнихъ братьевъ и сестеръ, Иванъ не только не уронилъ хоаяйство, но даже прирастилъ. Въ страдную нору Иванъ работалъ у себя въ полѣ со страстью, съ увлеченіемъ, не покладая рукъ, во всякое же свободное время, когда другіе мужики от-леживали отъ бездѣлья бока или иьянствовали, Иванъ уѣзжалъ «въ дорогу», т. е. торговалъ въ далышхъ деревняхъ уѣзда «муравой»1), дегтемъ, натокой, кре-стиками, лентами, иголками, нитками и т. п. мелочыо, поэтому деньги у него никогда не переводились. Го-родскіе торговцы, у которыхъ Иванъ бралъ товары въ кредптъ, нахвалиться пе могли его честпостыо, акку-ратпостыо въ деиежныхъ расчетахъ, его нріятнымъ ха-рактеромъ и трезвостыо. .

Въ нослѣдніе годы мечты Ивана шли уже далеко: .онъ стремился сколотить торговлей столько денжо-нокъ, чтобы поставить хозяйство на всей своей землѣ.

Парни, во всемъ зависимые отъ своихъ отцовъ, завидовали Ивану, его достатку, его умѣнью заши-бить деньгу, его хозяйственпой самостоятельности, на-конецъ его чистой одёжѣ.

— Степанъ, Лёшка, чего сйдите? пойдемъ за ви-номъ. Вндишь, Ванюха цѣлый рупь далъ. И ты, Серега пойдемъ. Чего? — звалъ Сашка своихъ това-рищей.

шшш.еіап-кагак.ги

*) глшіяная посуда.

Два озимовскихъ парня тотчасъ же поднялись съ корточскъ и вылѣзли изъ кузиицы вслѣдъ за Сашкой.

— Ну, Серега, глухой чортъ, пойдемъ. Чего? — кршснулъ съ улицы Сашка.

— Не донесете втроемъ-то, надорветесь. Подсобить надоть! — сказалъ Ларіоновъ, ухмыляясь и слѣдуя за товаршцами.

IV. •

Ближпяя казенная винная лавка, та самая, около которой, выслѣживая Ивана, иедавно бстанавливались парни, находилась всего шагахъ въ двухстахъ отъ кузницы.

Это былъ новенькій с.вѣже-выкрашешшй желто-сѣрый двухъ-этажный деревянный домикъ. Двери и переплеты оконныхъ рамъ били въ глаза своей бѣ-лизной; стекла были новыя, большія, свѣтлыя; крыша ярко-зеленая; крыльцо въ четыре широкихъ ступепи, сколочеішое изъ новыхъ тесаныхъ досокъ, заіцища-лось отъ непогоды павѣсомъ, поднятымъ на точоныо столбики. .

Среди грязпо-сѣрыхъ, хмурыхъ, подслѣповатыхъ мѣщанскихъ домишекъ опъ высматривалъ, каісъ раз-ряженнал въ пухъ и прахъ кокотка въ толиѣ полу-ниіцихъ бѣдняков-ь; фасадомъ онъ стоялъ на косыхт. къ улицѣ.

При, взглядѣ на него. приходила въ голову фан-тастическая мысль, что домикъ, устыдясь своего по-зорпаго ремесла, отвсрнулъ размалеванное, присты-женное лицо свое отъ ігеумытыхъ, но почтенныхъ со-сѣдей въ грязный, заброшенный закоулокъ и уперся скоифужениыми глазами въ пропшвшую, облѣплен-пуго зелеными лишаями глухую .стѣну кособокаго, безъ крыши, съ торчащими стропилами, амбара. И каза-лось, пѣтъ ему другого болѣе радостнаго вида, какъ вѣчно торчаіцій гнилой да оІ'Л:п-'клаглк(1'^‘

рога кровопролитныя драки озвѣрѣвшихъ отъ пере-поя мужиковъ, и казалось, никогда онъ ничѳго иного нѳ услышитъ, кромѣ нѳпристойныхъ выкриковъ, да рѣ-жущѳй непривычноѳ ухо, какъ ударъ кнута, мерзкой ругани, въ какой отводитъ свою безстыдную, темную душу, опустившійся нижѳ скота, разнузданный, спив-шійся русскій чѳловѣкъ.

0,.эти свѣтлыѳ домики съ вывѣсками «распивочно и на выносъ», торгующіе свѣтлою влагой, сотни тысячъ васъ, какъ капкановъ на звѣрьё, разставлено по всей необъятной шири великой зѳмли и слѣпо идетъ къ вамъ православный людъ, идѳтъ толпами, идѳтъ и старъ, и младъ и ужѳ тащитъ за хвостомъ своимъ и женщинъ, и дѣтей-подростковъ и на свѣтлую влагу, на больноѳ, тяжкое забвеніѳ промѣниваѳтъ свой до-статокъ, своѳ счастіѳ, своѳ здоровье, часто жизнь и все будущеѳ своего рода, а отъ васъ разноситъ буйство, пожары, преступность по роднымъ деревнямъ, нивамъ, лѣсамъ и дорогамъ и нѳ оставляетъ во всей великой, прекрасной землѣ ни ѳдинаго уголка, не огаженнаго сквернословіемъ, ни единаго дѣтскаго уха, не оскор-бленнаго' цинизмомъ мерзостной рѣчи... Да, при-детъ время, да, проклянетъ васъ русскій человѣкъ, когда, очнувшись отъ тяжкаго похмелья, навонѳцъ, пойметъ, какъ изуродовали вы его богоподобный обликъ, опоганили, опустошили и сокрушили его крѣпкую душу, и въ какую невылазную бездну низри-лулн его. Не добрымъ словомъ вспомянетъ онъ и тѣхъ, кто васъ выдумалъ, чьимъ властнымъ манова-ніемъ руки вы изъ ничтожества возникли, подъ чьимъ рачительнымъ попеченіемъ и покровомъ вы выросли и окрѣпли на горе, разореніе, позоръ и гибель вели-каго, взысканнаго Боясьими дарами, но нѳвоздержнаго племени!

Очнѳтся народъ и, указывая на васъ, скажетъ:

«вотъ гдѣ, вотъ въ ^щ^^етап-кжак.г

іб

гибѳль. Пожаромъ бы вамъ всѣмъ давно побратьея и нѳ возстать никогда уже болѣе изъ пепла!»

Очнѳтся народъ, но нѳ поздно ли? нѳ для того ли только и очнется, чтобы горестно покачать поникшѳй головой, оглянуться назадъ померкшими очами и, какъ стояіцій уже одной ногой въ гробу старецъ, жизнь котораго прошла пьяно и позорно, сказать себѣ'. «пропадай, моя телѣга, съ ней четырѳ колеса!..» А потомъ, махнувъ рукой и на себя, и на всѳ осталь-ное, быть можетъ, къ вамъ же, свѣтлые домики, по-плетется на послѣдній грошъ покугіать послѣднее заб-веніе...

• Да и очнется ли, пѳ погибнетъ ли, какъ неразум-"ное животное, до конца не сознавъ причины своѳй гибели?

Кто отвѣтитъ на эти вопросы?

Сашка для того вызвалъ изъ кузницы товарищѳй, чтобы сильнѣе возбудить ихъ противъ Ивана.

Злоба на Ивана у Сашки то пропадала, то снова, какъ тёперь, неожиданно вспыхивала. Всѳ дѣло со-стояло въ томъ, что отецъ Сашки восемь лѣтъ поль-зовался десятиной «купчей» земли Ивана, платя крест-нику аренду четвертымъ снопомъ съ ужина. Прошлой зимой у Ивана въ домѣ предстояло двѣ свадьбы: же-нился онъ самъ и выдавалъ замужъ сестру. На при-даноо сестрѣ, на новую одёжу себѣ и семьѣ, на уплату попамъ и на два пира понадобилось много денегъ.

У Ивана оказалась въ нихъ нѳхватка, а тутъ явился шипинскій мужикъ, пожелавшій заарендовать Ива-нову землю на 6 лѣтъ и сразу клалъ па столъ всѣ 30 рублей арендпой платы впередъ. Иванъ, не имѣя другого выхода, скрѣпя сердце, пошелъ къ крестному отцу и разсказалъ ему о своихъ затрудневіяхъ и о возможномъ выходѣ изъ нихъ. Степанъ — мужикъ справедливый и добрый, очень любилъ крестника. «Ну, что-жъ, сынокъ, жалко съ землею-то разстаться, — сказалъ онъ,' вздоxнувъ,^;^^;^ъеІЛ^^,как'Л^а,кЙ^и

И. А. РОДЮНОВЪ- 2 17

ЗПП77

родной, да такое дѣло-то у тебя... Ежели бы при капиталахъ, отсчиталъ бы сычасъ 30 монетовъ, а.-землю за собой оставплъ, а то нѣту-ти... — и, помолчавъ, до-бавилъ: — отдавай въ добрый часъ... я не препятствую и обиды въ сердцѣ держать не буду».

. Иванъ поблагодарилъ и передалъ земліс повому арендатору. Мать Сашки и его сестры па всѣхъ пе-рекресткахъ проклинали Ивана и его семью. Дулся и Сашка, подзуживаемый матерью. Но время шло, вражда улеглась, и обѣ семьи попрежнему * жили дружно, иногда только въ пьяномъ видѣ Сапіка упре-калъ Ивана.

И сегодня дѣло кончилось бы упреками и угро-1 зами. Вино разбудило въ 20-ти-лѣтнемъ темпомъ ма-ломъ неовузданнаго звѣря, а вызовъ товарищей по-мочь ему совершить злое дѣло окончательно отума-нилъ его голову и ожесточилъ сердце.

Въ началѣ менѣе пьяпый Сашка хотѣлъ только задать Ивану «мятку», т. е. избить, тепэрь, же ему, болѣе пьяному, уже хотѣлось убить или по мёныпей мѣрѣ сдѣлать Ивана ісалѣкой на вѣкъ.

Объ этомъ по дорогѣ къ кабаку Сашка сообщилъ товарищамъ и тѣ, такіѳ же пьяные, какъ я онъ, со-гласитісь съ нимъ.

— Штобы вотъ какъ. .. штобы Ванькѣ яонче пол-ная крышка была, пояснилъ Лобовъ.

Громко совѣщаясь и успащая свой разговоръ не-пристойными словечками, точно въ горлѣ у каждаго изъ нихъ застряло по заведенной машинкѣ съ на-боромъ самыхъ пакостныхъ словъ, какія только имѣ-ются въ русскомъ языкѣ, парни договорялись, 1что Ивана наДо какъ молшо сильнѣе напоить, въ кузницѣ просидѣть какъ можно дольшо и на дорогѣ подалыпе отъ города, въ сумерки, въ одномъ имъ извѣстномъ мѣстѣ напасть на него невзначай и разомъ порѣшить. Сашка сообщилъ, что імшшаеіанйкауйк^згм

нова въ телѣгѣ оказался толстый колъ, озимовскіе же парни обѣщались запастись по дорогѣ кампями.

Парни подошли къ казенкѣ.

По случаю капупа воскреснаго дня опа оказалась уже запертой съ 5-ти часовъ, теперь же было близко къ 6-ти.

Парни съ проклятіями отошли отъ запертыхъ две-рей кабака.

Но прѳдусмотритѳльная природа такъ устраиваетъ, что почти всегда около большихъ паразитовъ пло-дятся и копошатся маленькіѳ.

Сбоку казенки на улицѣ торчали двѣ-три пере-носныя лавчонки изъ досчатыхъ ларей съ парусин-ными навѣсами.

Въ нихъ бабы изъ предмѣстья открыто, на закон-номъ основаніи торговали излюбленными закусками неприхотливыхъ посѣтителей казеннаго кабака, какъ-то: баранками, селедками, солеными огурцами, кон-фектами въ бѣлыхъ, махровыхъ оберткахъ, мятными пряниками, а изъ-подъ полы тайкомъ отъ властей пре-держащихъ приторгов/лвали водкой.

Это выгодное, но не совсѣмъ безопасное дѣло дер-жала въ своихъ рукахъ пожилая, низенькая, объеми-,стая и круглая, какъ арбузъ, мѣщанка съ толстымъ, одутловатымъ и желтымъ, какъ у скопца, лицомъ.

Ея товарки за обусловленную мзду только помо-гали ей улавливать пьяницъ и прятать концы отъ полиціи и далеко нѳ бдительнаго акцизнаго надзора.

Паукъ, соткавъ свого затѣйливую сѣть, какъ слу-чайно нрнлипшій комокъ грязи, притаившись гдѣ-ни-будь въ углу паутины, терпѣливо подсиживаетъ не-осторожныхъ мухъ; бараночница въ часы, когда боль-шой казенный паразитъ бездѣйствовалъ, подобно пау-ку, почти нѳ шевелясь, сидѣла на протертомъ соломен-номъ стульчикѣ, приткнувшись къ углу своей лавчоп-ки, сложивъ красныя; какъ омары, руки. на толстомъ

Ей меньше, чѣмъ пауку, приходилось затрачивать труда для улавливанія своихъ жертвъ. .

Для спившагося, распущеннаго мужичья роль сѣти съ успѣхомъ замѣняли ихъ собственныя глотки и утро-бы. Бараночницѣ приходилось только ждать, не зѣ-вать и въ нужный моментъ пустить въ ходъ свое профессіональное краснорѣчіе.

Парни отъ кабака подошли къ бараночницѣ съ требованіемъ продать имъ водки, уже заранѣе по опыту зная, что баба сдеретъ съ нихъ много лишку.

Бараночница оглядѣла" ихъ своими тусклыми, вы-цвѣтшими глазами и лѣниво, медлительно, точно мель-ничными ркерновами, пошевелила челюстями съ ввалив-шимся между толстыми щеками ртомъ въ видѣ опро-кинутаго рогами внизъ полумѣсяца.

— Я ничего спиртного не держу, — отвѣтила она, сладко зѣвнувъ, закрывая беззубый ротъ ла-донью. — Мы этими дѣлами нѳ займаемся. Нончѳ стро-го... — добавила она, глядя внизъ и въ сторону отъ парней.

— Чѳго брѳхтать-то зря, тетка? Нѳ знаемъ тебя, што ли? Небось, не впервбй у тебя покупать.

Бараночница, тяжко вздохнувъ, молча встала и, какъ откормленная гусыня, переваливаясь на своихъ короткихъ ногахъ, лѣниво подошла къ ларю, зорко оглядѣлась кругомъ и точно поворожила, потому что откуда-то вдругъ на прилавочкѣ очутилась цѣлая ше-ренга бѣлыхъ бутылокъ _съ соблазнительною влагой.

У парней разгорѣлись глаза.

Но это дивное видѣніе тѣшило глаза покупателей не болыпе десятка секундъ.

Хозяйка, едва роняя слова, запросила за каждую бутылку двойную цѣну. .

Парни ахнули и стали ругаться.

— А, вѣдьма проклятая, это сколько время коче-вряжилась, штобы подороже эапросить. А хочешь —

городового поаовекъ, і?шшш.еІап-кагак.ги 20

Вутылки такъ же мгновеино, такъ же волшебно и, казалось, безслѣдно исчезли, и мѣщанка онять уже сидѣла на стульчикѣ въ классической позѣ каменной бабы со сложенными на животѣ руками.

Парни обошли остальныхъ торговокъ, но тѣ со-чувственнымъ шопотомъ, кивая и подмаргивая, совѣ-товали имъ хорошенько попросить тетку Хіону.

Парни' опять вернулись къ арбузообразной мѢ-щанкѣ.

— Уступи, тетка, — говорили парни. — Грѣхъ шкуру драть съ своего брата-мужика.

Тутъ Хіона встала, да и то не сразу, и обнаружила болыпую поворотливость и недюжинную рѣчистость.

* — Вотъ вы все ругаетесь, што я беру лишку, а

гдѣ ужъ тутъ лишку?! «Еле-еле душа въ тѣлѣ». Остуда одна и болыпе ничего...

— Ну, врешь, тетка, будетъ лясы-то точить.

— Это вы, видно, любите лясы точить, а я люблю дѣло и безъ дѣла даромъ языкомъ не ляскаю. Вы бы прикинули хорошенько. Первое дѣло, и баба загнула одинъ красный палецъ, права выправи...

— Права? Какъ же, чорта лысаго! Кабы права, изъ-подъ полы не продавала бы...

— А за лавку-то права надо выправить, али нѣтъ?! — и мѣщанка продолжала вычислять, загибая пальцы. — За вино заплати, городовому сунь, акциз-наго задобри, вонъ, — махнула она рукой въ сторону товарокъ, — съ сусѣдками подѣлись. А сама-то, што собака на цѣпи, къ будкѣ привязанная, дѳнь-деньской сиди, терпи и жару, и погоду, и стужу. Все здо-ровье растеряла съ этой съ торговлей съ несчастной. Это што же задаромъ, по вашему? Мнѣ-то пить-ѣсть надоть, одёжа-обувка-то треплется. Вѣдь въ чемъ мать родила стоять тутъ не будешь...

— Го-го, тетка, — захохотали парни, — да покажи только тебя голую, такъ всѣ подохнутъ отъ страху.

Й на обрюзгломъ ліщѣ- Шг°Беіап-ка&?. аківд

въ родѣ улыбки, но она бѳзъ перѳдышки продолжала частить языкомъ:

— Вотъ вы разочтите-ка всѳ, такъ мнѣ лишку-то всего ничего и останѳтся... А вы пришли сюда, да еще лаѳтесь. Вѣдь васъ никто по шѳямъ нѳ толкаетъ. Торгъ — дѣло вольное, и запросъ въ карманъ нѳ лѣзетъ. Не подходитъ моя цѣна, такъ отъ чужихъ во-ротъ есть поворотоъ. Идите себѣ, откуда пришли, а лаяться нечего. Право...

Парни, — по мужицкому обыкновенію, — ни одному слову бабы не вѣрили, какъ вообщѳ нѳ вѣрятъ му-жики ни другъ другу, ни особенно людямъ нѳ ихъ средьі, но положеніе парней становилось безвыход-нымъ, потому что достать водки болыпѳ негдѣ было, и опи торговались съ бараночницей до цыганскаго пота. Въ концѣ-концовъ сладились-таки. Баба на цѣ-лыхъ три рубля продала имъ пресквѳрной, смѣшанной съ водой, водки, взявъ немного лишку противъ ка-зенной цѣны.

ЬІо парни были довольны, потому что имъ важно былэ количество, а нѳ качество вина. Всѣ затраты произвелъ единолично Сашка.

Съ водкой, баранками, огурцами и пряниками парни отправились обратно въ кузницу.

V.

Было уже шѳсть часовъ. За рѣкой въ городскомъ соборѣ ударили ко всенощной, и басистый густой звонъ колокола загудѣлъ, колѳбля землю, и поплылъ оди-нокою медлительной волною надъ городомъ, надъ рѣ-кой, полями и лѣсами, и издалека принѳслось назадъ его эхо...

Высокимъ, свѣжимъ теноркомъ откликнулась цер-ковь предмѣстья и, какъ спущенный съ руки легко-крылый соколъ, вспорхнулъ ввысь серебристый от-кликъ ея и потонулъ въ бѳзпредѣльномъ, синѳмъ, про-низанномъ вечерними лучшг.небѣ. 'ак ГЫ

22

Снова могучій, спокойный басъ изъ-за рѣки загу-дѣлъ и поплылъ надъ землею, и разомъ зазвонили во всѣхъ кондахъ городка, и разнотонныѳ мѣдные зву-ки нестройною, рѣзвою толпою понеслись по окрест-нымъ полямъ, лугамъ, водамъ и лѣсамъ. Соборный басъ продолжалъ гудѣть и стлаться, посылая въ про-странство волну за волной, а другіе, менѣе мощные звуки пѣли, рѣзвились, плясали, сталкивались и спу-тывались, какъ на хребтахъ могучихъ волнъ, перепле-таясь, плещутся, рѣзвятся и пляшутъ бѣлые, пѣни-стые гребешки и мелкая рыбь.

И ожили, и заг^дѣли, и запѣли молчаливыѳ до-селѣ поля, лѣса, холмы и воды и эхо тысячами пѳре-* плетающихся голосовъ вторило имъ...

Варбосъ снялъ съ головы фуражку и набожно пе-рекрестился; Иванъ сидѣлъ въ глубокой задумчиво-сти; Рыжовъ съ молотобойцемъ стояли у двери, ска-лили зубы, ожидая парнѳй, и, казалось, не слышали колокольнаго звона. •

— Нонче ко всенощной... чудотворную икону при-несутъ изъ собора... къ намъ въ церкву... къ Спасу-ту... — какъ всегда, сонно и тягуче выговорилъ Барбосъ, досталъ концами щипцовъ изъ потухающаго горна уголекъ, закурилъ вонючую ножку и, сплюнувъ, до-добавилъ: — Ее, Владычицу-то, кажный годъ объ эту пору къ намъ изъ Коротая приносятъ... Значится, главная у ея кватѳра тамъ, въКоротаѣ... а тутъ, унасъ Она только гоститъ каждогодно нѳдѣли по полторы, по двѣ... *

Порядкомъ захмѣлевшій Иванъ ничего пѳ слы-шалъ, погруженный въ свои думы.

Сегодня утромъ онъ въ первый разъ за всѣ восемь мѣсяцевъ, что былъ женатъ, поссорился съ женой и въ первый же разъ за это время выпилъ водки.

Ссора вышла изъ-за пустяковъ: Иванъ, собираясь идти въ городъ за полушшсъ ояного тйрговладеьі

негъ, звалъ съ собой и жену, а мать тянула еѳ жать въ поле, къ сосѣднему помѣіцику. Беременная уже на восьмомъ мѣсяцѣ, баба охотпѣе пошла бы съ мужемъ, чѣмъ на страду, но побоялась ослушаться свекрови. Между Иваномъ и бабами произошли пререканія. Въ концѣ концовъ онъ обругалъ жену и мать и, не про-стившись, ушелъ. Цѣлый день ему было совѣстно и досадно, и какъ-то не по себѣ, встѣтивъ же Ѳому, ему захотѣлось забыться и отвести душу въ выпивкѣ и въ разговорѣ съ сочувствующимъ человѣкомъ. И Иванъ выпилъ и нажаловался свояку на жѳну имать, а огь этого настроеніе его еще болѣе ухудшилось.

Здѣсь, въ кузницѣ, вначалѣ ему было весело, теперь же опять захватила тоска. Онъ ' разсчиталъ, что теперь его бабы уже возвращались съ Брыкалов-скаго поля домой. Ему стало досадно на себя за то, что утромъ погорячился и разругалъ жену и мать, и за то, что пропилъ сегодня столько денегъ, и что-то подталкивало его поскорѣе встать и уйти домой.

По дорогѣ мимо кузницы кучками человѣкъ въ пять и болѣе, съ веселымъ говоромъ и смѣхомъ, шли, одѣтыя по праздничному, молодыя бабы, дѣвки, дѣ-вочки и старухи; прошло и нѣсколько старыхъ и по-жилыхъ мужиковъ.

Все это были прихожане, спѣшившіе изъ ближ-нихъ деревень въ городокъ на встрѣчу чтимой иконѣ.

Барбосъ, запыхиваясь изъ «ножки», покосился на дверь.

— Вишь добрые люди молиться идутъ... а мы ка-кими дѣлами займаемся... Грѣхи!..

Въ кузницу входили парни. Сашка несЪ двѣ бу-тылкп водки и связку баранокъ. Остальную водку и закуски онъ оставилъ въ телѣгѣ для дороги.

При видѣ водки у Барбоса выскочили изъ головы всѣ покаянно-благочестивыя мысли. Иванъ, рѣшившій было уйти домой, подумалъ: «Што-жъ, они будутъ пить на мои деньги, а ШШШнФІ0П-к02Ак.Ги

Съ принесенной водкой такъ же не медлили, какъ и съ первой бутылкой.

Въ самый разгаръ выпивки Сашка вышелъ изъ кузницы, а минуту спустя Лобовъ вытащилъ съ собой и Рыжева. ' '** • » !^|

— Ты вотъ што, Ѳедоръ, не виляй! сказалъ Ло-бовъ на улицѣ'. .

— А што? — спросилъ Рыжовъ, недоумѣвая.

— А то... самъ знаешь што. Должонъ нашу руку держать, а не Ванькину... Вотъ што.

Тутъ толысо Рыжовъ понялъ, что парни всерьезъ задумали расправиться съ Иваномъ, и хотя въ глазахъ у него уже мелькали «зайчики» и море начинало ка-заться по колѣно, ему не хотѣлось ввязываться въ драку. " |^И| Ч

— Господи помилуй, я ничью руку не держу. Разбирайтесь, какъ хотите. Мое дѣло — сторона.

Лобовъ выругался.

— А угощеніе Сашкино получалъ?

— Ну што жъ, я и Ванюхино получалъ.

— Не виляй, а то и вотъ этого въ копало полу-чишь... вмѣстѣ съ Ванькой съ своимъ...

Запальчивый Лобовъ сунулъ Ѳедору къ самому носу кулакъ.

— Чуешь, чѣмъ пахнетъ?

— У меня самого два такихъ-то... — отвѣтилъ Ры-жовъ и пьяно, полу-хитро, полу-заискивающе ухмыль-нулся. — Ага, Ѳедька теперича занадобился... Безъ Ѳедьки-то не тово... Тоже богатыри, а все храбрились: мы да мы... .

— Да ты дѣло говори, чортъ. Чего? Не хочешь, такъ и безъ тебя обойдемся. Чего? угрюмо сказалъ Сашка. 1 ' '■< И

Красныя искорки запрыгали въ сощурившнхся глазахъ Рыжова; хитрая мысль промелькнула на

Онъ, опуетиьъ глаза, вдругь высоко вскинулъ ру-кой съ растоиыренными пальцами.

— Ну?

Сашка подставилъ свою ладонь.

Они ударили по рукамъ.

• — То-то, гляди... сквозь зубы проговорилъ Сашка.

— Ну, вотъ, толковать... отвѣтилъ Рыжовъ.

Они вернулись въ кузницу.

Рыжовъ не питалъ къ Ивану рѣшительно ника-кой непріязни, парнями же дорожилъ постольку, по-скольку они могли угощать его водкой. Онъ рѣшилъ тайкомъ предупредить Ивана о грозившей ему опас-ности, а самому скрыться.

Вскорѣ выпивка превратилась въ отвратительнос мужицкое пьянство. Парни орали и безъ всякой нужды, а только по распущенности и привычкѣ, ставшей второю натурой, сквернословили такъ, что казалось, будто другихъ словъ, кромѣ самыхъ непри-стойныхъ, они и не знали. Даже молотобоецъ Егора, 16-ти-лѣтпій мальчишка, обыкновенно скромный и застѣнчивый, что встрѣчается теперь чрезвычайно рѣд-ко среди подрастающаго деревенскаго поколѣнія, не отставалъ отъ другихъ ни въ пьянствѣ, ни въ «загибаніи» непотребныхъ словечекъ. Сашка нѣ-сколько разъ начиналъ придираться къ Ивану, гро-зилъ разсчитаться съ пимъ, но каждый разъ спохва-тывался, скрипѣлъ зубами и умолкалъ. Придира-лись и Лобовъ съ Горшковымъ. Иванъ, чѣмъ болыпе пилъ, тѣмъ рѣшитѳльнѣе отбивалъ наскоки парней. Въ его отуманенной головѣ, однако, прочно сложи-лось убѣжденіе, что парни питаютъ къ нему серьезную враждебность и не прочь, пожалуй, подраться съ нимъ, но, увѣренный въ своей исполинской силѣ, онъ отно-сился къ нимъ съ добродушнымъ презрѣніемъ. Ему и въ голову не приходило, что его пріятели намѣрены пустить въ ходъ протившшш^^еюп-каі к ги 26

Двѣ бутылки быди уже опорожнены; гости не про-являли больше желанія угощать хозяина. Убѣди-вшись въ этомъ, Барбосъ, подрыгивая колѣнями, всталъ и, обводя вокругъ себя мутными глазами и едва ворочая еще менѣе послушнымъ, чѣмъ преждѳ, языкомъ, промолвилъ:

— Вотъ дѣло-то... какое... робя... Выходи, што-ль.

— А почему? — спросилъ Сашка. — Не хочу...

Кузнецъ не сразу собрался отвѣтить.

•—Кузню замну... потому... жона ждетъ... въ, церкву... ,

Парни расхохотались.

— Э, чортъ. Чего? къ шапочному разбору, — ска-залъ Сашка.

— У его жонка сердитая, страсть! — замѣтилъ Горшковъ.—Расчешетъ, небось, патлы-то, а? Боишься, Барбосъ?

Кузнецъ опять помедлилъ.

— Не боится волкъ собаки... а боится ейнойбрех-

ни...

Начинало уже замѣтно вечерѣть.

Солнцѳ огромнымъ, съ короткими лучами, шаромъ стояло надъ ближними оголенными отъ лѣса холмами, готовое вотъ-вотъ скрыться за ними. Низины потем-нѣли. Отъ деревьевъ и строеній потянулись длинныя тѣни.

Парни рѣшили, что имъ незачѣмъ болыпе медлить. Всѣ они были полупьяные и возбужденные. Намѣчен-ная впереди цѣль, озабочивавшая и волновавшая, спасла ихъ отъ окончательнаго опьянѳнія. Кромѣ того Сашка и троѳ остальныхъ заговорщиковъ усло-вились сильнѣе напоить Ивана и Рыжова, на котораго не полагались вполнѣ, сами же по возможности воз-держивались, мечтая вознаградить себя дорогой по окончаніи «дѣла». Для этого у Сашки въ телѣгѣ было отложено цѣлыхъ пять ШШШнеЮ ''

Рыжовъ сперва не могъ предупредить Ивана объ опасности, потому что все время на глазахъ вертѣлись парни, потомъ сказалъ себѣ: «пущай, мнѣ какое дѣло», а подъ конецъ сильно опьянѣлъ. Парни налѣзали на Ивана. Онъ отшвыривалъ ихъ съ такой силой,- что тѣ падали, и грозилъ, если не уймутся, всерьезъ отколо-тпть ихъ.

Рыжову это иравилось. «Вотъ потѣха-то, — думалъ. онъ, — пущай... вотъ Ванюха дровъ-то изъ ихъ нало-маетъ... пущай не угрожаютъ»... Но передъ самымъ отъѣздомъ мысли и симпатіи Рыжова перемѣнились. Иванъ отпихнулъ отъ себя назойливо пристававшаго Лобова, а тотъ, падая, ушибъ Рыжову ногу. Рыжовъ разсердился на Ивана и выругался. «Надоть съ его сбить форсъ, — подумалъ онъ, — потому больно бахва-лится силой».

Что же касается Ивана, то на него, давно не пившаго и не подозрѣвавшаго опасности, водка по-дѣйствовала сокрушительно.

Онъ былъ такъ пьянъ, что едва перетащилъ ноги чорезъ низенькій порогъ, и когда парни разсажива-лііср по телѣгамъ, стоялъ, склонивъ голову, присло-няеь спиной къ наружной стѣнѣ, и осовѣвшими, без-смысленными глазами озирался вокругъ себя.

— Ну, Ванюха, ѣдешь, што-ли? Садись. Чего? — крикнулъ Сашка.

Иванъ заплетающимися шагами подошелъ къ те-лѣгѣ и не сѣлъ, а скорѣе ткнулся рядомъ съ Сашкой.

Сашка закричалъ, загикалъ и копцами веревчныхъ вожжей сталъ нахлстывать по вздутымъ бокамъ и костлявой спинѣ своего стараго, съ взъерошенной шерстью гнѣдого мерина. Тотъ рванулся и запрыгалъ рѣдкими, короткими скачками; телѣга затарахтѣла ко-лееами, подпрыгивая по неровной каменной дорогѣ и, какъ разбитая балалайка, затряслась, задребезжала, завизжала всѣмъ своимъ старымъ, разсохшимся осто-

вомъ шшш.ѳіап-кагак.ги

28

Легкая пыль подшшалась за нею.

Сашка оглянулся назадъ и крикнулъ ѣхавшимъ сзади Ларіонову и Рыжову:

— Нѳ отставать, робя!..

— Поѣзжай, поѣзжа-ай! — отозвались тѣ.

— Эй, ты, собачье мясо, шевелись! — во всю глотку оралъ Сашка на пузатую лошаденку, и хотя та, вы-тянувъ тонкую шею и .поджавъ губы, скакала во всю прыть,. парѳнь прилегъ на передокъ телѣги и продолжалъ неистово нахлестывать ее.

Парни уѣхали, а Барбосъ еще долго возился около двери своей кузниды. Упрямый ключъ то и дѣло вы-скальзывалъ у него изъ рукъ и зарывался у порога въ песокъ, смѣшанный съ угольной золой. Барбосъ ворча подымалъ его съ земли и принимался всовы-вать въ скважину замка, а въ опьянѣвшей головѣ ворочалась безпокойная мысль, что жена давно ждетъ его въ церковь и ругается.

УГ.

Солнце сѣло; становилось прохладнѣе; вѳрхушки сосноваго лѣса, стога сѣна и холмы, что виднѣлись вправо отъ дороги, млѣли въ раскаленномъ золотѣ заката, а на зеленѣющемъ атавой скошенномъ лугу и на желтыхъ сжатыхъ поляхъ съ неубранными су-слог.ами хлѣба легли уже сплошныя, мягкія тѣни.

Западъ горѣлъ, какъ въ огнѣ, но съ каждой ми-нутой пламя спускалось все ниже и ниже, становясь гущѳ и багровѣе.

Чистъ былъ воздухъ; чисто небо; густѣла его си-нева. и только единственное бѣлоснѣжное облачко, за-стывшеѳ въ вышинѣ, какъ кѣмъ-то небрежно бро-шенная въ пространство воздушная ткань, вдругъ по-дернулось нѣжнымъ пурпуромъ.

Впереди между желтыми и зелеными пригорками сѣрой змѣей глубоко врШшш еіЛощаіЛадакнп болішая дорога, въ нѣкоторыхъ мѣотахъ прижимав-шаяся влѣво къ крутому, глубокому обрыву, на днѣ котораго шумѣла и пѣнилась въ порогахъ потемнѣв-шая. холодная на видъ, излучистая рѣка.

Отвѣсной голой громадой высился надъ ея бы-стротечными водами противоположпый красно-желтый глинистый берегъ, какъ старый дѣдъ, усѣвшійся от-дохнуть съ дороги у воды и окаменѣвшій въ глубо-кой задумчивости.

Съ горбатаго гребня его шли въ даль, теряясь за чертой горизонта, черныя вспаханныя поля, разрѣ-занныя узкими, зелеными межами не неравномѣрныя клѣтки.

А у его подножія, ближе къ городу, въ томъ мѣстѣ, гдѣ холмы отступаютъ далыпе въ поле и между ими и рѣкой залегла просторная долина, поднимали къ небу свои тупыя, вѣчно коптящія глотки высокія заводскія трубы.

Уже болѣе версты отдѣляло парней отъ города; сплошная мягкая тѣнь окутала окрестности, но су-мерки еще не спустились на землю; настала та ко-роткая пора между днемъ и ночью, когда не дышетъ вѣтерокъ, не шелохнетъ ни одна травка, не задрожитъ ни одинъ листъ, когда воздухъ прозраченъ и нѣженъ, когда всѣ предметы, краски и очертанія ихъ вид-нѣются отчетливѣе и яснѣе, чѣмъ при сверкающемъ солнечномъ свѣтѣ. •

— Тпру, стой... робя, ступай вино пить! — ско-мандовалъ Сашка задиимъ.

Собравшись въ кружокъ, парни принялись уго-щаться подъ старой, раскидистой березой, росшей сбоку дороги. Тѣнь уже покрывала отъ самаго корня толстый, бѣлый, покривившійся и мѣстами растрес-кавшійся, почернѣвшій и изъѣденпый лишаями стволъ ея и только верхушка свервашган<еовЛщѳйлтълк

Ката, бѣлизйой и червонѣла пожелтѣвшая, недвижная, еще густая, но уже рѣдѣющая листва.

Парни враждебно носматривали на соннаго, вя-лаго' Ивана, отказавшагося на этотъ разъ отъ водки, но не задирали его,. дожидаясь темноты; только бо-лѣе хмѣльной, чѣмъ другіе, Рыжовъ сталъ обвинять его въ томъ, что тотъ нарочно ушибъ его въ куз-ницѣ.

Выведенный изъ терпѣнія Ивапъ обругалъ Ры-жова и, недовольный на всѣхъ своихъ попутчиковъ, пошелъ впередъ одинъ. *

Парни слѣдили за нимъ глазами.

Иванъ удалялся медленно; его бросало съ одной стороны дороги къ другой и онъ то пріостанавливался, то, наклонившиеь всѣмъ корпусомъ впередъ, казалось, хотѣлъ бѣжать, но вдругъ пятился назадъ, стараясь сохранить равновѣсіе и удержаться на ногахъ.

Западъ еще широко яснѣлъ, но отъ кроваваго по-лымя зари осталась надъ самымъ горизонтомъ только узкая блѣдно-красная полоска; сверху спускались су-мерки, какъ нологомъ, окутывая окрестности.

— Садись, робя! — приказалъ Сашка, — да гля-ди... теперича будетъ раздѣлка...

Лицо его было рѣшительное и блѣдное.

— Чуть што ногу не сломалъ, братцы... да што-бы спустить... Я не согласенъ... а ежели бы сло-малг. ... — бормоталъ Рыжовъ, усаживаясь въ телѣгу.

Остальные парни торопливо и безмолвно сѣли и погнали лошадей.

На вершинѣ горы, въ виду первой отъ города де-ревушки, они догнали Ивана.

— -Садись, Ванюха, чего? — почти дружелюбно пригласилъ Сашка.

— Осерчалъ, што ли? спросилъ Лобовъ.

Иванъ ничего не отвѣтилъ и тотчасъ жѳ грузно онѵстился въ телѣгу на прежнѳѳмѣсуглпакЛ-^Лк.ги

кой и Горшкойымъ. Лобовъ сидѣлъ съ дургой сто-роны, спина къ спинѣ съ своимъ односельцемъ.

Непреоборимый сонъ смежллъ Ивану глаза и если бы передъ нимъ предстала сама костлявая смѳрть съ косой, онъ съ трудомъ очнулся бы.

Свѣсивъ голову на грудь, Иванъ мгновенно за-снулъ, грузно переваливаясь всѣмъ тѣломъ въ те-лѣгѣ то въ одну, то въ другую сторону.

Тутъ, на самой вершинѣ, дорога была разбита и крупные булыжники во множествѣ валялись подъ но-гами.

Сашкѣ и его товарищамъ было хорошо памятно это мѣсто. Каждому изъ нихъ сотни разъ приходи-лось провозить тутъ глину и столысо же разъ своими руками и плечами подсоблять лошадямъ взбираться съ тяжелыми возами въ гору. Еще у кабака они сго-ворились именно тутъ покопчить съ Иваномъ.

Сашка бросилъ кнутъ и черезъ плечо взглянулъ па Лобова.

Тотъ безшумно соскочилъ на землю и, нагнув-шись, вмѣстѣ съ кнутомъ захватилъ три тяжеловѣс-ныхъ камня.

Забѣжавъ съ задка, онъ осторожно передалъ два изъ нихъ Горшкову, а одинъ, самый болыпой, задер-жалъ у себя. Иванъ пріоткрылъ на мигъ свои отя-желѣвшія вѣки. .

• Вструхнувшій Лобовъ съ видомъ и ужимками на-проказившей и поджавшей хвостъ собаки потихоньку сѣлъ на прежнее мѣсто.

Тревога была напрасная: Иванъ ничего не видалъ и сноваа заснулъ.

Сашка своими волчьими глазами' зорко оглядѣлся кругомъ. ''

Полусумракъ уже спустился на землю; городъ съ предмѣстьемъ остались верстахъ въ двухъ позади.

Ни сзади, ни спереди, ни по сторонамъ дороги не видно было ни одногс^ ^живого сулепва,лолько по

ѴѴ ѴѴ ѴѴ ■ '?5зІ I шш\.■ 1 С

сосѣднему яшивью, пофыркивая и побрякивая бубен-цомъ, прыгала спутанная лошадь.

Телѣги стали медленно спускаться съ горы.

Сашка выразительно кивнулъ Лобову. Тотъ про-ворно спрыгнулъ съ телѣги и, изловчившись, изо всей силы ударилъ Ивана камнемъ по затылку.

Красные лучи брызнули изъ глазъ Ивана, и онъ, какъ мѣшокъ, свалился подъ гору, но быстро под-нялся на ноги, оглушенный, недоумѣвающій, нѳ-вольно схватившись руками за окровавленную шею.

• VII.

Сашка, блѣдный, какъ полотно, съ перекошен-нымъ ртомъ, съ выскочившими изъ орбитъ глазами, бѣжалъ на Ивана съ топоромъ; всѣ остальные парни съ крикомъ и угрожающими жестами тоже бѣжали къ нему.

Какъ въ мгновенно пронесшейся передъ глазами зловѣще-кошмарной панорамѣ, въ воображеніи Ивана промелькнули враждебныя лица парней и ихъ сего-дняшнія придирки къ нему, и только тутъ онъ дога-дался, чтд это значило и на чтд онъ пріятелями обре-ченъ.

«За што?» только и успѣлъ спросить себя ИванЪ, но отѣѣчать было некогда. Ужасъ на мигъ сковалъ его члены, хмѣль на добрую половину выскочилъ изъ головы.

Иванъ сообразилъ, что онъ безоруженъ, что за-щищаться ему нечѣмъ и съ крикомъ испуга и от-чаянія бросился по склону горы, въ сторону бар-ской усадьбы, находившейся всего въ четверти вер-сты. ' '

Парни облѣпили его со * всѣхъ сторонъ; кто-то схватилъ за ноги, кто-то гвоздилъ по. головѣ. Черепъ его трещалъ. Возбужденный, ослабѣвшій дтъ вина и

тош^.еіап-кЛ2ак.ги

И. А. РОДІОНОВЬ. 3 . 33

испуга, Иванъ не чувствовалъ особой боли, только оть каждаго удара въ глазахъ его вспыхивали и мгно-венно гасли красные лучи. Онъ взмахнулъ кулаками и рванулся изо всѣхъ силъ. Двое или трое изъ пар-ней нолетѣли на землю.

Ивану бросилась въ глаза шагахъ въ полсотнѣ отъ нбго жердяная изгородь, отдѣлявшая поля отъ дороги. Въ сердцѣ его вспыхнула надежда.

«Вотъ вырву колъ ... отъ всѣхъ отборонюсь... ни почемъ не сдамся»...

И онъ во весь духъ бѣжалъ къ изгороди. Парни гнались за нимъ и продолжали наносить ему удары.

«Ничего... пущай ... лишь бы вырвать колъ... ни почемъ... отъ всѣхъ отборонюсь... нѣ... ѣ». ..

Однако, ноги Ивана тяжелѣли и подгибались, точно кто-нибудь колотилъ его сзади по самымъ сги-бамъ колѣнъ, а подошвы прилипали къ землѣ.

Почти передъ самой изгородью Иванъ рухнулъ на неожиданно подогнувшіяся колѣни. «А какъ же колъ?» съ удивленіемъ подумалъ онъ, протягивая къ нему обѣ руки, но колъ и изгородь, и канавка съ низшькимъ землянымъ валомъ, и сама земля передъ самыми глазами уплывали отъ него...

Кто-то изъ парней со всего размаха хватилъ его по темени камнемъ.

«А-а, молотокъ...» пробормоалъ Иванъ и медленно свалился па правый бокъ.

Сашка рубнулъ топоромъ и Иванъ конвульсив-нымъ движеніемъ быстро перевернулся на спину. Пар-ни принялись добивать его. Кровь хлестала у него изъ головы и шеи; тѣло вздрагивало отъ каждаго удара; руки дрыгали и все туже и туже сгибались въ локтяхъ и крѣпче прижимались кулаками къ гру-дямъ; ногами онъ какъ-то странно, нелѣпо, будто на-рочно, возилъ по землѣ, разгребая и бороздя сапо-гами траву и пыль, и страшно всхрапывалъ, ловя ртомъ воздухъ, какъ выброшеянаялабереіоокбги

Теперь онъ былъ уже не Иванъ, а наковальня. Егоръ Барбосъ положилъ на него раскаленную до-красна желѣзнуго шину и вмѣстѣ съ Сашкой въ два молота гвоздили по немъ. И онъ-наковальня растя-гивался и шина растягивалась и даже кузница, и Егоръ и Сашка растягивались и въ рукахъ у нихъ были уже не молоты, а огненные шары, п шары эти мелькали надъ головой и тоже растягивались. И ему все хотѣлось заглянуть Егору и Сашкѣ въ лица и онъ все силился повыше поднять голову, но она нѳ поднималась настолько высоко, какъ онъ хотѣлъ, а когда ему все-таки удавалось хоть немножко припод-нять еѳ, то лица Сашки и Барбоса удлиннялись и отдалялись отъ него... «И зачѣмъ они всѳ гвоздятъ? — удивлялся Иванъ, — вѣдьтакъ нѳ долго и разорвать... и сами разорвутся... ишь какія они стали длин-ные»... И только успѣлъ онъ такъ подумать, какъ его сбросили на земь и сталъ онъ кузнечнымъ мѣ-хомъ. Это было куда мучительнѣе. Кто-то раздувалъ его и онъ становился все болыпе, болыпе и толще. «Ишь пухну, что тѣсто на опарѣ». Онъ не успѣвалъ вдыхать и выдыхать воздухъ, а его все накачивали и накачивали... Онъ уже хрипѣлъ, задыхался, хо-тѣлъ крикнуть, что ему худо, и чтобы съ нимъ пере-стали дѣлать то, что дѣлали, но бормоталъ совсѣмъ нѳ то, что хотѣлъ и ему было досадно. Наконецъ, все пропало. Онъ болыпе ничего не чувствовалъ.

— Братцы, братцы, будетъ, што вы? — завопилъ опомнивщійся Рыжовъ, бросаясь отъ одного товарища къ другому, хватая ихъ за плечи и руки и оттаскивая отъ Ивапа. — Поучили и будетъ. Вѣдь это жъ смерто-убивство, братцы... Вѣдь это... Да какъ же это? Господи, помилуй...

До этого Рыжовъ былъ въ полномъ убѣждепіи, что парни хотѣли задать Ивану обыкповенную «мятку».

Парни не замѣчали Рыжова-еІаП-кагакнГи

— Такъ и убить не долго, братцы, рази такъ-то можно?.. Господи, помилуй... — кричалъ онъ.

— А-а-а... Ты вилять? — закричалъ весь окро-вавленный и страшный Лобовъ, набрасываясь на Ры-жова. — Бери камень и бей, а то и тебя тутъ... за-одно...

И Лобовъ такъ сильно ударилъ Рыжова кула-комъ въ грудь, что тотъ едва устоялъ на ногахъ.

— Бей, бей, сукинъ сынъ, а-а, не бьешь!.. а-а, вилять?.. — раздались въ ушахъ Рыжова со всѣхъ сторонъ грозные крики.

Парни бросили Ивана и окружили Рыжова, по-нявшаго наконецъ, по ихъ озвѣрѣвшимъ лицамъ и обезумѣвшимъ глазамъ, что, промедли онъ еще хоть одну секунду, и его убьютъ.

Рыжовъ вЪ смертельномъ страхѣ схватилъ пер-вый попавшійся подъ руку камень и ударилъ имъ Ивана по животу. Тѣло дрыгнуло, — руки туже при-жались къ грудямъ. У Рыжова закружилась голова; рука не поднималась болыпе на убійство, и хотя онъ рисковалъ собственной шкурой въ случаѣ, если бы открылся его обманъ, онъ все-таки сталъ шлепать кам-немъ не по головѣ Ивана, а возлѣ нея, по окровавлен-ной травѣ.

Лобовъ проворно обшарилъ карманы Ивана и, вы-, тащивъ кисетъ, хотѣлъ спрятать его, но Сашка, какъ коршунъ, вцѣпился въ своего пріятеля, и между ними завязалась борьба.

Сашка вырывалъ кисетъ, а Лобовъ увертывался и не отдавалъ.

— Чего? покажь, сколько... — прикусивъ одутло-ватыл губы съ видомъ хищника, набрасывающагося на добычу, задыхаясь, говорилъ Сашка, не выпуская руки Лобова.

— Чуръ, всѣмъ поровну. Всѣ вмѣстѣ работали, —

вм'ітшалея Ларіонов*, ррр.ѳІлп-клглкнГи 36

— Што? не вамъ однимъ... — поддержалъ его и Горшковъ.

. — Чего? извѣсно поровну... — согласился и

ка. — Покажь... ну покажь...

Въ ладони Лобова блеснуло серебро, мѣдяки и за-шуршали кредитки, вытаіценные изъ кисета.

Парни съ алчными лицами окружили Лобова и принялись считать награбленную добычу. Одинъ только потрясенный, значительно протрезвѣвшій Ры-жовъ держался въ сторонѣ и даже деньги не про-извели на него никакого впечатлѣнія.

— Ахъ вы, каторжники, убивцыГ Это кого зарѣ-зали, а?.. Хреста на шеѣ нѣту-ти, а?.. Это вамъ даромъ не пройдетъ... Сычасъ въ волосное... предо-ставлю... а? — послышался сзади задыхавшійся, взволнованный мужицкій голосъ.

Парни вздрогнули, пораженные появленіемъ не-жданнаго обличителя. Всѣ сразу, въ испугѣ обернули головы къ горѣ.

Не болыпе какъ двадцати шагахъ отъ нихъ тру-силъ охлюпью на лошади мужикъ.

— Арестанцы? середь бѣла дня человѣка зарѣ-зали... Это какъ, а?. .въ безсудной землѣ, што ли, а?.. — продолжалъ выкрикивать мужикъ.

Нѣсколько секундъ растерявшіеся убійцы стояли, какъ вкопаные, опустивъ руки.

— А тебѣ чего надыть? Ты што суешься не въ своѳ дѣло? — не сразу и несмѣло крикнулъ Сашка и, подъ вліяніемъ новой, неожиданной, но спасительной мысли, закричалъ уже громче, торопливѣе и отчаян-нѣе, бросаясь на перерѣзъ дороги къ мужику: — Братцы, не выпускай, лови, лови, а не то пропали нашп головы!

Парни ринулись за нимъ.

Мужикъ не сразу понялъ опасность своего поло-женія. Убійцы были уже не болыпе, какъ въ трехъ шагахъ отъ него, когдронъ^наколецъ.сьобразилъ, что теперь не имъ, а ему отъ нихъ надо спасатьея, пригнулся къ холкѣ лошади, зачмокалъ, заболталъ нфіми и локтями. Лошаденка пустилась вскачь.

Парни понеслись за нимъ. Мужикъ, испугапный почти до полной потери сознанія, не откликнулся болыпе ни единымъ звукомъ и все гналъ свою лошадь, а убійцы, преслѣдуя, кричали: «не выпущай, лови, лови!..»

У изгороди барскаго парка, спускавШейся по кру-тому обрыву къ самой рѣкѣ, уставшіе отъ сумасшед-шаго бѣга парпи стали отставать.

Мужикъ все продолжалъ скакать, болтая ногами, пока его силуэтъ съ лошадью не скрылся за пово-ротомъ улицы маленькаго сельца Хлябина.

— Это... это Степка Рудой... изъ Горушки... я его еразу призналъ ... Степка... Степка... Про-пали, братцы, наши головы... заберутъ.. . свяжутъ... И до дома не доѣдемъ... свяжутъ... — едва переводя духъ отъ быстраго бѣга, чуть не плача, говорилъ Ларіоновъ.

— Ежели Степка — ничего, робя, — успокаивалъ Сашка.

— Степка, Степка, — подтвердилъ и Лобовъ, — я его знаю...

— Ничего... мы съ имъ дружки... не робѣй, робя... Я съ имъ это дѣло улажу...

— Робя, бери его за руки, да за ноги... да подъ кручь... али камень на шею, да въ воду... Чего-жъ' тутъ? — предложилъ Горшковъ.

Въ растерянныхъ головахъ у всѣхъ сверлила одна мысль: какѣ быть? и предложеніе Горшкова всѣмъ убійцамъ показалось единственно цѣлесообразнымъ и спасительнымъ.

Они побѣжали назадъ къ Ивану.

Сумерки уже окутывали землю и только свѣтлая, неіпирокая полоса на зрррнѣрвЛ П-кЛ>. -

Убійцы на мигъ въ нерѣшительностй осгановились надъ тяжко всхрапывавшимъ Иваномъ.

— Чего на его глядѣть?! Бери его, Сашка, за ноги, а я за голову, а ты, Ѳедоръ... — торопливо началъ было Горшковъ.

Парни нагнулись.

— Аай, братцы... — въ ужасѣ протянулъ Ларіо-новъ, мгновенно разгибаясь и откидываясь назадъ.

— Голова человѣчья ... и... борода... и ... вотъ вамъ херстъ... — Ларіоновъ крестился, снявъ фу-ражку и на блѣднѣвшемъ въ полумракѣ лицѣ его и въ выпученныхъ глазахъ выразился ужасъ.

Всѣ, какъ по командѣ, обернули головы къ горѣ.

На самой ея вершинѣ блеснуло и тотчасъ же по-гасло маленькое пламя.

Всѣ безмолвно, растерянно переглядывались, толь-ко Сашка не потерялъ присутствія духа.

— Пойдемъ! — властно приказалъ онъ Лобову, схватывая брошенный возлѣ Ивана топоръ.

Отважный, на моментъ упавшій было духомъ, Ло-бовъ встрепенулся. По примѣру Сашки, онъ схва-тилъ съ земли одинъ изъ окровавленныхъ камней.

И они, что было силъ, кинулись въ гору. Но и тотъ, кто былъ на горѣ, поднялся и, какъ спугнутый заяцъ, бросился на-утекъ по направленію къ городу.

Парни, хотя и утомленные, но подгоняемые стра-хомъ упустить новаго опаснаго свидѣтеля, гнались за неизвѣстнымъ во весь духъ. Разстояніе между пре-елѣдовавшими и убѣгавшимъ стало значительно умень-шаться тотчасъ же, какъ только они, пробѣжавъ вер-шину, понеслись по противоположному пологому скло-ну горы.

Незнакомецъ оглянулся и, видимо, рѣшивъ, что скрыться ему не удастся, остановился и обернулся лицомъ къ парнямъ.

Парни съ двухъ сторонъ вцѣпились въ него, какъ клещи. Одинъ хватіШ^і^^ене ЛП—кЛ4ЛкНРІ

— Братцы, йто я... Ванька Демйнъ... не при-знали?.. — говорилъ песлѣдуемый, глубоко отдуваясь.

* ' VIII.

Пойманный былъ шѳпталовскій мужиченко-бобыль, лѣтъ п.одъ тридцать. Въ околоткѣ его считали дура-комъ, потому что крестьянствомъ онъ не занимался и ни къ какому другому дѣлу не прибился.

Съ весны онъ обыкновенно исчезалъ изъ деревни, все тенлое время года Богъ вѣсть гдѣ бродяжничалъ и только къ осени возвращался домой и до весны садился на хлѣба къ своей полуслѣпой, немощной ма-тери.

Этого невзрачнаго, разнолапаго, съ короткой, кри-вой шеей, пьяницу-бездѣльника въ околоткѣ побаи-вались, потому что обидъ онъ никому не спускалъ, не уклонялся отъ дракъ и по мужицкому выраженію — «не дорожилъ самъ собой».

— Убью, сожгу! Мнѣ што? Съ меня взятки глад-ки! — было его обычной угрозой. — А ежели въ каторгу,-такъ и тамъ солнце свѣтитъ!

— Заклянись сычасъ, што не видалъ нашу ра-боту, а не то тутъ тебѣ и крышкаГ — прохрипѣлъ Сашка, такъ сильно встряхивая Демина за воротъ старой ватной полупальтушки, что та затрещала.

Верткимъ движеніемъ маленькій Деминъ выскольз-нулъ изъ мощной руки Сашки.

— Што вы? Што вы, братцы?!. Втъ-те Христосъ, я ничего не видалъ и ничего не знаю, братцы... — тихонько пятясь отъ парней и, какъ затравленный звѣрь, озираясь по сторонамъ, говорилъ онъ. — Иду себѣ и слышу, быдто бунтъ подъ горой... я и при-сѣлъ... переждать хотѣлъ... чиркнулъ сѣринку... штой-то дюже покурить захотѣвши, и болыпе ничего не видалъ... Вотъ-те Христосъ, вотъ-те Мать Пре-святая Богородица...

— ЗаклянйСь, а не то . тугь твой и конецъ... иамъ все едино, — продолжалъ хрипѣть Сашка, за-нося топоръ надъ головой Демина, а съ другой сто-роны Лобовъ держалъ въ рукѣ наготовѣ увѣсистый камень.

Иванъ, оглядѣвъ парней и не видя выхода, не на шутку вструхнулъ и даже присѣлъ на своихъ короткихъ, уродливо сближенныхъ въ колѣняхъ но-гахъ.

— Да што вы, братцы? За што? За што? Што я вамъ худого сдѣлалъ? Вотъ вамъ Христосъ, вотъ вамъ Мать Пресвятая Богородица, Микола милосли-вый, ничего я не знаю, братцы... ничего не ви-далъ...

Онъ снялъ съ головы шапчонку и поспѣшно кре-стилея дрожащими пальцами.

— Вотъ какъ... Я не то што... Вотъ вылопни мои ясны очи... ослизни руки — ноги... сгній мое тѣло, источи тѣло черви... я вотъ какъ... а не то што... никто окромя насъ вотъ троихъ, да Бога ничего не узнаетъ... — испуганно лепеталъ му-жикъ. .

— Нѣтъ тебѣ вѣры нашей. Бери въ ротъ землю... заклянись! .

Деминъ, держа шапчонку въ рукахъ, но не спу-ская сторожкихъ глазъ съ парней, нагнулся такъ про-ворно и такъ легко, точно въ спинѣ у него не быЛо ни одной косточки, захватилъ щепотку земли, тот-часъ препроводилъ ее въ ротъ, посыпалъ остатки на голову и, жуя и проглатывая дорожный прахъ, продол-жалъ <креститься и клясться всѣми святыми, какіе приходили ему на память. Парни все не вѣрили и продолжали грозить. Наконецъ, только послѣ трое-кратнаго жеванія, проглатыванія и посыпанія на го-лов.у пыли, убійцы удовлетворились клятвами Демииа

и вмѣетѣ съ нимъ поб^да *ъ. д*лПйкЛжак.ги

41

Они тепбрь былй напуганы й, чтобы йе засталй ихъ новые случайные свидѣтели, торопились поско-рѣе уѣхать.

— Ѣдемъ съ нами, Ванюха! Садись вонъ къ Се-регѣ, — предложилъ Сашка, вскакивая въ свою те-лѣгу и разбирая вожжи.

Но Демину, къ которому возвратилось его обычное равнодушіе и самообладаніе, общество убійцъ пока-залось противнымъ.

— Нѣ—ѣ... поѣзжайте. Я и одинъ дорогу найду.

— Ну, гляди, — съ полуугрозой предупредилъ Сашка.

— Мы тебѣ, Ванюха, заслуги твоей вѣкъ не за-будемъ, поить-кормить, одѣвать-обувать будемъ, а этого самого вина, сколько хошь... завсегда поста-вимъ... — посулилъ Лобовъ.

— Ванюха, н&! — крикнулъ Сашка.

Деминъ подошелъ къ телѣгѣ и получилъ отъ Саш-ки полубутылку водки и связку баранокъ.

— Только ежели што лишнее сболтнешь, освѣ-жуемъ за первый сортъ... — напутствовалъ Лобовъ.

— Гляди, Ванюха, — предупредилъ еще разъ Сашка и тронулъ лошадь.

— Ладно, небось, не чужая голова на плечахъ-то. Чего болтать зря? — протянулъ Деминъ.

У Лобова руки, рубаха и жилетка оказались почти сплошь залитыми кровью, поэтому онъ внизъ лицомъ повалился на дно Сашкиней телѣги. Парни уѣхали. Деминъ долго стоялъ на одномъ мѣстѣ, глядя уѣз-жающимъ вслѣдъ и, только когда они совсѣмъ скры-лись въ темнотѣ и доносился только удаляющійся стукъ колесъ по дорогѣ, онъ повернулся и поснѣшно направился къ избитому. Его давно уже одолѣвало любопытство узнать, кого избили парни, но спро-сить не рѣшился.

На западѣ еще мерцалъ погасающій свѣтъ, но тьма съ каждой минѵто^^-п^ое1ЛП-кЛ^Лк^.Г 42

тывала землю. Подойдя къ хрипѣвшему Ивану, Де-минъ не безъ волненія наклонился къ самому лиду его, но, какъ ни разглядывалъ, не могъ узнать, кто лежалъ передъ нимъ, только колосальная фигура из-битаго и его неимовѣрной ширины плечи напомнили ему кого-то знакомаго.

Деминъ зажегъ спичку и только при свѣтѣ ея, и то не сразу, по обезображенному, залитому кровыо лицу Ивана наконецъ-то призналъ въ немъ своего одпосельца. Деминъ вскрикнулъ; ему казалось не-вѣроятнымъ, чтобы нашлась такая сила, которая одо-лѣла бы такого богатыря, какимъ былъ Иванъ.

— Иванъ Тимофеичъ, а Иванъ Тимофеичъ, бу-детъ лежать-то... вставай, родной... — окликнулъ онъ.

Иванъ не отозвался. .

Демипъ нѣсколько разъ принимался окликать и даж-) дотронулся до рукн Ивана, но напрасно.

— Готово дѣло! — сказалъ Деминъ, убѣднвшись, что Иванъ безъ памяти, и почувствовалъ, какъ мелкая дрожь начала колотить его собственное тѣло. Съ се-кунду онъ помедлилъ, не зная, что ему предпринять.

Бродягѣ казалось зазорнымъ бросить безъ помощи на болыной дорогѣ умирающаго знакомаго человѣка.

— Надыть скорѣича къ теткѣ Акулинѣ... надыть сказать... безпремѣнно ... — наконѳцъ пробормоталъ онъ вслухъ и тотчасъ же бѣгомъ пустился по до-рогѣ.

Темнота, болыная дорога, пустынность и тишина, нарушаѳмая страшными всхрапами избитаго, нагнали на Демина жуть, близкую къ паникѣ.

Только поровнявшись съ первыми строенГйми села Хлябина — съ людскими избами заколоченной бар-ской усадьбы, Деминъ почувствовалъ себя легче. Тутъ до слуха его донеслись людскіе голоса. Деминъ со-всѣмъ пріободрился. Жуть сползла съ него, какъ сползаетъ съ плечъ физическая тяжесть. Опъ вздох-нулъ срободнѣе, цолной ^р^^д^ві^ п^лпвклв^^и

направился къ говорящимъ, но вдругъ остановился и попятился къ забору. Въ десяти шагахъ отъ себя онъ узналъ голосъ Сашки и глуховатый, пьяный хохотъ Ларіонова.

— Убивцы! — съ отвращеніемъ и ужасомъ про-шепталъ Деминъ и, стараясь не выдать себя, сталъ осторожно отходить назадъ по забору.

Найдя первый своротокъ и чтобы избѣжать новой встрѣчи съ убійцами, онъ тотчасъ же рѣшилъ идти домой окольнымъ путемъ черезъ село Шипино, хотя это и удлиняло дорогу на добрыхъ двѣ версты.

Поднявъ съ земли тонкую хворостину и ощупавъ за голенищей короткій, острый ножъ, съ которымъ онъ никогда не разставался, Деминъ побѣжалъ, но чѣмъ далыпе отходилъ отъ жилья, тѣмъ сильнѣе овла-дѣвали имъ волненіе и страхъ.

Ему безпрерывно слышались буйные окрики, пья-ное гиканіе, лошадиный топотъ и позвякиваніе бубен-цовъ. и Деминъ испуганно оглядывался, бросался съ дороги въ поле, пригибался къ землѣ, ежеминутно прислушиваясь и приглядываясь.

Но сжатое поле и ближній лѣсокъ на высокихъ холмахъ были безмолвны, ни откуда не доносилось ни одного звука, а страшный видъ избитаго Ивана неотступно стоялъ передъ глазами Демина.

Про убійцъ онъ скоро забылъ, .но ему чудилось, что окровавленный, умирающій Иванъ поднялся съ земли и гонится за нимъ; ему иногда слышались даже тяжелые шаги за спиной. Разъ... разъ... точно сол-датъ, отбивалъ умирающій каждый шагъ по землѣ. И, внѣ себя огь ужаса, Деминъ уже не смѣлъ огля-нуться, съ замираніемъ сердца ожидая, что вотъ-вотъ къ нему протянутся сзади окровавленныя руки и опу-стятся на его плечи...

И Деминъ не убавлялъ хода, хрипѣлъ, какъ за-паленная лошадь; потъ градомъ катилъ съ него, ру-башка дрилипла къ т^-,еІап-ка2лк.ги

Что-то хрустнуло и зашуршало у него за па-зухой.

Онъ съ визгомъ кинулся въ поле и присѣлъ, за-крывъ голову руками, чувствуя, что сдвинуться съ мѣста у него уже не хватитъ силъ, такъ обуялъ его страхъ.

— Ба-баранки... — черезъ полминуты облегчено промолвилъ Деминъ. За пазухой продолжало шур-шать.

— А вино? вспомнилъ онъ и принялся ощупывать себя.

Водка оказалась въ карманѣ штановъ. Деминъ вынулъ посудину, проворно соскребъ съ ея горлышка сургучъ и толкнулъ ладонью въ дно бутылки. Влага булькнула и зашипѣла; пробка выскочила вверхъ.

Деминъ приложилъ горлышко посудинки къ гу-бамъ и съ чисто животною жадностью сталъ тянуть влагу.

«Такъ-то малость пріободрюсь, — мелькало въ его головѣ, — а то бѣда, какая тряска взяла... такая тряска...»

Онъ разомъ опорожнилъ добрую половину бу-тылки. Нутро у него согрѣлось; отъ сердца отлегло, и ужасъ уже не съ прежней силой давилъ его. Къ нему вернулась способность разсуждать.

Чувствуя себя всего мокрымъ, въ поту, Деминъ снялъ шапку, обтеръ ладонью лобъ и, по своему обы-кновенію — промолвивъ вслухъ: «Фу, какъ запа-ривши... вотъ такъ запаривши»... не спѣша про-должалъ свой путь, однако часто оглядываясь на-задъ.

— Надыть маленько еще... а то штой-то страшно-вато... сказалъ онъ себѣ и тотъ часъ жа пропустилъ еще нѣсколько глотковъ водки.

— Ну, теперича хорошо... вотъ какъ... будетъ... до самаго дома ни-ни... НадаетьвътлтѣАльллѢ-- -бѳзпремѣнно... а то не хорошо такъ-то одного безъ призору... ѳще помретъ ... вѣдь сынъ ейный...

. И Деминъ крѣпко-накрѣпко закупорилъ бутылку клочкомъ ваты, вырваннымъ изъ собственной паль-тушки, и опустилъ ѳе въ карманъ въ твердой рѣши-мости, уже до самаго дома не дотрогиваться до нея.

Отъ прежняго ужаса не осталось и слѣда, наобо-ротъ, чѣмъ далыпе онъ подвигался, тѣмъ настроѳніе его становилось бодрѣе, а шаги замедлялись.

— Черти, лѣшаи! — забормоталъ онъ. — Такъ обработать пария ... совсѣмъ въ отдѣлку... хреста на шеѣ нѣтути ... Вѣдь не собака... Другой и собаку пожалѣетъ ... Почему не пожалѣть? и пожалѣѳшь... потому она собака... а тутъ легко ли? хрестьянскую душу загубивши... И чѣмъ помѣшалъ? Хорошій былъ мужикъ... смирный... Никому отъ него ни-какой обиды... никакой... не слыхать, штобы кого обидѣвши...

На этихъ разсужденіяхъ мысли его сдѣлали кру-той скачокъ.

— А зачѣмъ беречь? — спросилъ онъ себя объ оставшейся водкѣ. — Незачѣмъ беречь.

И, остановившись, Деминъ опять хлебнулъ изъ посудинки, а потомъ еще и еще...

Теперь онъ чувствовалъ себя уже совсѣмъ уда-лымъ добрымъ молодцемъ, а въ голову заползали даже горделивыя мысли.

— А што, — думалъ онъ вслухъ, съ задоромъ. — Небось, теперь для Ваньки-то Демина и угощенія не жаль? Баранки — не баранки, вино — не вино... все бери, Иванъ Семенычъ! отдадутъ, не постоятъ... Да што? Вотъ какъ ... ходи теперича передъ Иваномъ... Семеновымъ по одной доскѣ... То-то. И пойдешь, собачій сынъ... обвязательно пойдешь... это какъ пить дать ... пойдешь... и шапку передъ Иваномъ... Семеновымъ ломай... потому какъ убивцы, арестанцы,

одпо слово. Да... вотъ додо^до.еіан-кахак.г

потому ежели чуточку не потрафивши... пожалте къ становому, потому убивцы... потому человѣка за-бивши... на-сморть забивши ... не то што ... мозги вытекши... вотъ какъ...

Въ неболыпой рощѣ между Шипинымъ и Шѳп-таловымъ Деминъ присѣлъ на пнѣ у дороги, допилъ водку и съѣлъ послѣднюю баранку. Опорожненную посудинку онъ, слегка поклевывая носомъ, долго, ста-рательно засовывалъ въ необъятный карманъ своихъ дырявыхъ штановъ, а потомъ, сбивъ на самый заты-локъ свою шапчонку, продолжалъ путь въ самомъ нревосходномъ и боевомъ настроеніи.

Теперь Деминъ рѣшительно никого не боялся и, попадись ему сейчасъ ыавстрѣчу парни, онъ не усту-пилъ бы имъ дороги и «не уважилъ бы» ни единаго слова.

— А-а, землю ѣсть... на голову сыпать... убив-цы! Поддорожники! арестанцы! вопилъ онъ въ лѣсу.

IX.

Мать Ивана съ его женой вернулись съ жнитва домой только въ сумерки. Онѣ подоили коровъ, рас-топили печь, скипятили къ ужину молока, наварили картошки и поставили самоваръ.

Съ Иваномъ кромѣ матери жили два его мень-шихъ брата и 9-ти-лѣтняя сестренка. Другую сестру 22-хъ-лѣтшою Авдотыо прошлой зимой выдали за-мужъ.

Семья нѣкоторое время поджидала Ивана и не садилась за ужинъ.

Жена его, несмотря на усталость, цѣлый вечеръ находилась въ какомъ-то безотчетномъ безпокойствѣ.

— Чтой-то долго пѣту Вапюшки? нѣсколько разъ говорила она, поглядыішіаокошклп-кахак.Ги

— Да сядемъ ужинать, доченка, чего жъ его ждать? Можетъ, онъ къ свѣту только явится, а мы все жди. Ишь какое дѣло.-то! Небось, ^свой домъ не пройдетъ. Гдѣ бы ни ходилъ, все домой придетъ, — отвѣтила свекровь, все еще злая на сына за утреншою ругань.

Семья сѣла за столъ и принялась ѣсть; у печи загудѣлъ наставленный самоваръ.

«Бу-бу-бу» такъ и разносилось по всей избѣ.

— На свою тебѣ голову! сказала Катерина, по-ложила ложку, порывисто встала изъ-за стола, съ серд-демъ откинула на полъ съ самовара трубу, продула его такъ, что изъ рѣшетки внизъ посыпались вокругъ него на полъ гаснущія искры, подсыпала въ него углей и, поставивъ на него вновь трубу, отошла къ столу.

Самоваръ на минуту замолкъ, въ немъ толысо по-трескивали угли, выбивая изрѣдка въ рѣшетку тонкія, синеватыя искорки, но лшпь только Катерина приня-лась снова за ѣду, какъ онъ загудѣлъ злѣе и страш-нѣе дрежняго.

Катерина положила ло,йку и, отодвинувшись На лавкѣ отъ стола, вся поблѣднѣвшая, сложила руки.

— Што-жь ты не ѣшіз, доченька? спросила све-кровь.

— Не хочу, мамыюка... Чтой-то сердце болитъ, а тутъ самоваръ гудёгь... Не случилось бы какого худа съ В&нюшкой?

И ѳя большіе, свѣтлосиніе глаза на блѣдпомъ, овальномъ лицѣ приняли опасливое и дикое выраженіе.

— Ну, Господь съ тобой! Чему случиться-то? Ежели вотъ не подойдетъ, пойдемъ на деревню, по-спрошаемъ.

Послѣ ужина и чаю дѣти настлали на досчатомъ полу шубъ и другой одежи и полегли въ повалку, а бабы вышли изъ избы.

ммм.еіап-клгак і

Опѣ обошли всю деревню, соетоявшую дворовъ изъ двадцати, всѣхъ, кого встрѣчали, разспрашивали объ Иванѣ, но ничего не узнали. Никто нзъ шепта-ловскихъ мужиковъ не былъ сегодня въ городѣ и никто не видѣлъ Ивана съ утра. Напослѣдокъ бабы зашли къ Степану—отцу Сашки. Дома была только жена его — Палагея съ двумя дочерьми, къ которымъ ходили «гулять» Лобовъ и Горшковъ. Младшія дѣти спали, а Степанъ куда-то вышелъ.

— Видно, и вашего Ванюхи дома-то нѣту-ти? — спросила Палагея, какъ только на порогѣ показались бабы.

Акулина раза четыре перекрестилась передъ обра-зами, поклонилась каждой хозяйкѣ отдѣльно по стар-шинству, каждую ласково привѣтствуя по имени, и только тогда отвѣтила Палагеѣ на ея вопросъ.

— Да нѣту, кумушка. Пришли вотъ съ Катюці-кой поспрошать: не знаешь ли чего? Всю деревшо обошли, никто съ утрія съ самаго его нонѣ не видалъ. Какъ ушелъ по утрію въ городъ, такъ вотъ и нѣту-ти.

Голосъ Акулины звучалъ вкрадчиво и мягко. Въ манерѣ говорить чувствовалась, кромѣ природной, еще и выработанная «изысканная» учтивость.

'Палагея — высокая, тощая преждевременно соста-рившаяся баба, казалосьдолько и ждала случая излить постоянно кипѣвшее въ ея сердце раздраженіѳ.

Маленькіе, слезящіеся, злые глаза ея, съ крас-ными, безъ рѣсницъ, вѣками .блеснули и тонкія, без-кровныя губы искривились.

— И нашего проходимца, шатуна-Сашки-то, нѣту-ти. Нонѣ они съ Серегой съ Ларивоновымъ расчетъ за гнилу получаютъ. Вотъ они въ городѣ-то, должно, сцѣпились съ вашимъ съ Ванюхой да и загуляли, штобъ имъ ни дна, ни покрышки, треклятымъ! Ни-чего до дому не довезетъ Сашка-то, все пропьетъ, песъ безхозяйный... вс^^^^с^ІІЛП кЛ^^Лк*

И- А. РОДІОНОВЪ. 4 49

— Што ты, кумушка?! Съ чего гулять-то имъ? Видно, какое дѣло задержало ...

Палагея чуть не подпрыгнула отъ злости.

— Какія теперича дѣла къ ночи-то? Пьютъ. Вотъ какіл ихнія дѣла. Ужъ я знаю ихнія Дѣла. Такіе пьяницы безсовѣстные, такіе кобели безхозяйные...

— Какъ быть-то, доченька? — спросила Акулина у некѣстки, которой тѣмъ временемъ дѣвки показывали своп обновы, купленныя къ предстоящему деревен-скому празднику на день Рождества Богородицы.

Катерина выпустила изъ рукъ новый ситцевый от-рѣзокъ.

— Пойдемъ, мамынька, на дорогу, можетъ, по-встрѣчаемъ...

Ну, и я съ вами, — сказала Пѳлагея. — Вмѣстяхъ-то всо спорушнѣе. Ужъ я его пса, каторжника!... Дру-гихъ-то вонъ угоняютъ. ‘) Хошь бы моего подлеца куда угнали, Миколѣ-угоднику свѣчку бы поставила...—го-ворплг она, накидывая на голову платокъ.

Бабы втроемъ вышли изъ избы.

Луна еще не веходила; ночь была непроницаемо-темная и теплая. На черномъ небѣ, какъ серебрянныя и золотыя блестки на натянутомъ надъ головой не-объятномъ, мрачномъ бархатѣ, ярко мерцали частыя звѣзды; бѣлесоватой, туманной полосою тянулся въ обѣ стороны къ горизонту млечный путь.

Бабы босикомъ шли знакомымъ проселкомъ, по обѣимъ сторонамъ котораго неожиданно выростали изъ мрака и, подобно привидѣніямъ, маячили гигант-скіе кусты стараго можевельника, разросшіеся въ цѣ-лыя деревья.

Съ теплыхъ полей обдавало полынью, бурьяномъ и можевельникомъ, съ дороги пахло дегтемъ и пылью.

Палагея говорила, не умолкая, жалуясь на Сашку, и подробно разсказала бабамъ оего послѣднемъ озор-

■) упжяюгъ Въ каторгу, в\ШЩг'.е|ЛП-ка2Лк.Ги

сгвѣ, какъ онъ.въ уснѳнское розговѣнье напился пьянъ, изругалъ отца, оттаскалъ сестру Анютку за косы и наставилъ ей синяковъ, а когда Степанъ вступился за дочь, Сашка раскроилъ отцу бутылкой черепъ и, «уваливъ» его на кровать, чуть нѳ задушилъ. Насилу всей семьей высвободили изъ его рукъ Степана. Тотъ сбѣгалъ за своимъ братомъ Парменомъ — страшно сильнымъ мужикомъ. Они скрутили отчаянно сопро-тивлявшагося Сашку и въ сѣняхъ привѣсили его за ноги къ матицѣ головой внизъ.

Степанъ и Анютка стегали ѳго вожжами и кну-томъ до самаго вечера и такъ настегали ему сш ту, что она обратилась въ одинъ сплошной багровый кро-воподтекъ и во многихъ мѣстахъ кояса треснула, а Сашка все-таки не повинился, рвался, ругался, пле-валъ на отца и Анютку и грозилъ перерѣзать всю семью.

— Боялись, зальется, такъ ужъ отвязали. Вся де-ревня сбѣжалась глядѣть. Сколько страму было, а ему хошь бы што! — закончила Палагея.

Акулина изрѣдка, изъ вѣжливости, поддакивала. Обѣимъ бабамъ вся эта исторія давно была извѣстна, и Пелагея знала это, но такъ была зла на безпутнаго сына, что не могла отказать себѣ въ удовольствіи еще разъ вылить перѳдъ слушательницами свою душу.

Но бабы знали еще болыпе. Сашка послѣ Успенья почти каждый вечеръ сидѣлъ у нихъ до поздней ночи, плакалъ и жаловался на родныхъ, грозя всѣхъ ихъ извести.

Иванъ уговаривалъ крестоваго брата бросить пьян- ' ство и буйство, предрекая, что оно до добра нѳ довѳ-детъ, совѣтовалъ покориться отцу и матери и соб-ственноручно промывалъ и пѳревязывалъ сму изра-ненную спину; но онѣ не разсказывали объ этомъ Па-лагѳѣ, справедливо полагая, что та или знаѳтъ, или догадывается объ этомъ. еІЛП-кЛ2Лк.Ги

4* 51

Пройдя пашни своей деревни и обглоданный ско-томъ кустарникъ и пни на мѣстѣ нѳдавней, прекрас-ной рощи, вырубленной, проданной и пропитой му-жиками въ ожиданіи скораго раздѣла помѣщичьихъ земель, бабы черезъ ворота крѣпкаго осѣка вышли на Брыкаловское поле. До слуха не вступавшей въ разговоръ Катерины и всѳ время прислушивавшейся спѳрва издалека донеслись неясные людскіе голоса, потомъ ближе отфыркиваніе лошади, топотъ копытъ по сухой землѣ и тарахтѣніе телѣги.

Катерина остановила заговорившихся спутпицъ и онѣ всѣ три прислушались. Людской говоръ, смѣхъ, топотъ лошади и глухое тарахтѣніе телѣги прибли-жались.

— Ѣдутъ, сказала Катерина.

— Ъдутъ, ѣдутъ. Это наши, пострѣлъ ихъ раз-стрѣли, проклятыхъ... отозвалась Пелагея, вдругъ сразу вновь загорѣвшаяся злобой на сына.

Немного не дойдя до Брыкаловской усадьбы, на вершинѣ крутого пригорка бабы встрѣтили Сашку съ товарищами. Всю дорогу парни, ни о семъ предвари-тельно не сговариваясь, парочно мѣшкали, и хотя отъ Хлябина до Шепталова считалось менѣе четырехъ верстъ, на переѣздъ имъ понадобилось больше двухъ часовъ. Они пили водку .въ Хлябинѣ, выпросивъ у одной пьяницы-хозяйки чайную чашку, за что и ее угощали, потомъ останавливались на полдорогѣ между Хлябинымъ и Брыкаловымъ и тоже пили водку, на-конецъ, сдѣлали послѣдній привалъ за Брыкаловской усадьбой, и хотя покончили всю водку и всѣ закуски, но простояли еще долго. Наконецъ, всѣмъ имъ на-доѣло стоять.

— Поѣдемъ домой, робя. Чего? сказалъ Сашка.

И парни, только-что медлившіѳ именно для того,

чтобы не встрѣтить никого въ деревнѣ и боявшіеся, что еще рано, молча согласились, что вечеръ ужѳ прошелъ, что ужѳ щніхітчопо порядочпонсаіЛ.ішГ лоукащійся спать деревенскій ліодъ давно уже йирно почиваетъ. Но только что парни поднялнсь на вер-шину пригорка, какъ встрѣтили бабъ.

Въ первое мгновеніе эта встрѣча поразила ихъ, какъ налетѣвшая не вѣсть откуда нежданная-негадан-ная гроза.

X.

— Ну, ■ што-жъ, ѣдешь, песъ безхозяйный, пьянй-ца несчастная, вылопни твои глазы! Получилъ рас-четъ за гнилу, сказывай, получилъ? Што-жъ молчишь? аль оглохъ? закричала Пелагея на сына, когда те-лѣга еще не успѣла поровняться съ бабами.

Сашка машинально придержалъ лошадь. Онъ мол-чалъ, разглядывая въ темнотѣ спутницъ матери, и, догадываясь уже, кто онѣ, совершенно растерялся.

— Гдѣ пропадалъ? а? у кабаковъ углы обтиравши въ городѣ, шатунъ несчастный... Гдѣ деньги? Полу-чилъ расчетъ за гнилу?

Сашка оправился, по тону матери заключивъ, что бабамъ ничего еще не извѣстно объ убійствѣ Ивана.

— Ну, получилъ, чего?

— Отдай, песъ. Добромъ прошу, отдай.

— Пошла къ чорту. Чего пристала?

— Фтдай, подлецъ!

— Нашла дурака. Такъ тебѣ и отдалъ. Какъ же...

— А-ахъ, злодѣй, погибели на тебя нѣту-ти, ка-торжника... закричала Пелагея и замахнулась на сына палкой. ■

— Ударь, уДарь, только того и жду... Всю морду расквашу. Такъ и знай...

— Матери-то? проклято-ой, дьяволовъ сы-ынъ!

— А то кому же? Думаешь, погляжу на тебя. Чего лаешЬся? Ты, што ли, деньги заработала? Самъ зара-батываю, самъ и пропиваю. Никто мнѣ не дкйЗЪ».,

Акулийа, нѳ терпѣвшая ругайи й ни йодъ йаТкййъ видомъ не допускавшая ее у себя въ семьѣ и тутъ хотѣла положить конецъ грубымъ препирательствамъ Сашки съ матерью.

г— Сашенька, не видалъ ли нашего Ванюшку? — отмѣнно ласково спросила она.

Сашка не зналъ что отвѣтить. Акулина немного помедлила и повторила свой вопросъ.

— Не видалъ. Чего? гдѣ бы я его увидалъ? — по обыкновенію грубо отвѣтилъ онъ, но черезъ секунду добавилъ: — ёнъ вонъ пьяный у меня лежитъ; Чего?

Катерина быстро приблизилась къ телѣгѣ и, на-гнувшись, стала внимательно разсматривать свѣсив-шіяся ноги лежавшаго ничкомъ Лобова. Тотъ при-поднялъ голову.

— Чего разсматриваешь, сволочь? Не видали ва-шего Ваньки, вотъ вамъ и весь сказъ... Чего при-стали? съ озлобленіемъ заоралъ онъ, пересыпая свои слова матерной бранью. >

— Погоняй, чего съ ими, съ шлюхами, разговари-вать? — крикнулъ онъ на Сашку и толкнулъ его въ спину.

Сашка стегнулъ лошадь, и телѣга съ парнями скрылась въ темнотѣ.

— И нѳ пріѣзжай домой, проклятой. Дверь пе-редъ носомъ замну! — кричала Пелагея вслѣдъ сыну.

— Дрянь съ ногами, право, дрянь съ ногами! Еще и ругается... Бѣда какая, что поглядѣвши на его са-поги, да стала бы я на ихъ смотрѣть, я и плюнуть-то на его самого не 'хо^у, а не то што на его сапоги... Я думала, что это Ваня лежитъ.

' Пока говорила это возмущенная и обиженная Ка-терина, изъ темноты вынырнула и почти вплотную насунулась на бабъ тяжело сопящая лошадиная морда съ бѣлѣвшей лысиной отъ лба до храпа. Бабы оклик-нули проѣзжавшихъ. Съ телѣги грузно спрыгнулъ Ларіоновъ. Рыжовъ съежилея и •ртармсЖа^^к.-

литіся, чтобы ие привлочь на себя вниманіе бабъ. Ларіонова какъ разъ къ этому времени «развезло» отъ выпитой за цѣлый дѳнь водки. Онъ, покачиваящь, подошелъ къ бабамъ и, заглядывая каждой изъ нихъ въ лицо и обдавая ихъ запахомъ виннаго пѳрегара, жалъ каждой изъ нихъ руку, приподнявъ свою формен-ную солдатскую фуражу.

— А-а, это ты, тетка Палагея...—говорилъ сол-датъ. — А это *кто? Да... Катерина Петровна...— и еол-датъ на моментъ испуганно отшатнулся. — Извиняйте, Катерина Петровна, и ты, тетка Акулина Тра-рафи-мовна... што я, значитъ, не подвезъ вашего Йвана Тимофеева... Да ёнъ сычасъ придетъ... Вы не сумлѣ-вайтесь, ничего съ имъ худого нѳ случивши... такъ замѣшкавши маленько...

— Да гдѣ же енъ, Сереженька? спросила Аку-лина.

По тугоухости Ларіоновъ не разслышалъ и про-должалъ свои объясненія:

— Вы извиняйте... потому такой случай вышедши... разъ надо выпить... да и все тутъ... хошь не хошь, разъ надыть да и все тутъ... да 'я не пьянъ... я нѳ какъ другіе — прочіе... я себя соблюдаю... какъ сол-датъ; значитъ... потому обвязанъ... потому присягу принявши... у насъ строго... немного дозволяется.... но штобы до пьяна... ни-ни... ни Боже мой, штобы это какія глупости...

— Да гдѣ же нашъ Ванюшка, Сереженька? — громчо повторила свой вопросъ Акулина.

Солдатъ молчалъ.

— Гдѣ ёнъ оставши?.. Ванюшка-то нашъ?

— Енъ-то? Иванъ‘Тимофеевъ-то вашъ?

— Ну да, Иванъ Тимофеевъ, нашъ Ванюшка...

Ларіоновъ остановился въ затрудненіи, во всѣ

глазч глядя на бабъ. Въ его вообще не бойкой, а тѳ-перь еще чадной отъ перепоя головѣ мысли вязались еще тягуче, медленнѣе и сбивчивѣе. чѣмъ обыкновен-

жжж.еіап-кагак.ги

55

по.Вдругъ его пригожее, куриосоватое, чернобровое ли-цо расплылось въ щирокую, пьяную усыѣшку. Оыъ придвипулся къ бабамъ вплотную и, жестикулируя руками и изламываясь всѣмъ тѣломъ, таинственно и фамильярно зашепталъ, дотрагиваясь рукою до плеча Акулины.

. — Што я тебѣ скажу-то, тетка Акулина, и вамъ, Катерина Петровна... Енъ-то... Ванюха-то вашъ, зна-читъ... маленько того, извиняйте... — Солдатъ гром-ко икнулъ. — Потому маленько ослабши, значитъ... потому, извиняйте, чуточку было выпито... съ това-ршцами, значитъ... ну, его и разморивши... Вашоху-то... ёнъ и прилегши... маленько такъ...

Солдатъ опять икнулъ.

— Прилегши? — съ тревогой въ голосѣ спросила Катерина, двинувшись ближе къ Ларіонову. — 0-о-о7й, да гдѣ ?ке ёнъ лежитъ-то, Сережа? и вы его бросили?

— Гдѣ лежитъ-то? а на землѣ, значитъ... ослабши маленько и приваливши такъ... Да я его звалъ, Го-ворю: «поѣдемъ со мной, Иванъ Тимофеевъ...» а ёнъ говоритъ...- это, мнѣ-то, значитъ: «Довези, гыть, Се-режа, мое колесо»... я и довезъ... Почему не довезть, разъ попросивши?... довезъ... Вонъ тамъ... съ Ѳедь-кой лежитъ въ телѣ-лѣгѣ.

Солдатъ опять икнулъ.'

— Я за естимъ не постоявши... довезъ съ пол-нымъ... съ удовольствіемъ...

Сказавъ это, Ларіоновъ покачнулся, зацѣпился но-гой за край глубокой колеи дороги и распластался во весь ростъ на землѣ. ,

— Э, чортъ... выругался онъ.

— Да гдѣ? въ какомъ мѣстѣ. ёнъ лежитъ? спраши-вала Катерина.

Солдатъ, силясь подняться на ноги, одолѣваемый икотой, снова падалъ и барахтался на землѣ.

Рыжовъ, боясь, какъ бы пьяный Ларіоновъ це выдалъ всѣхъ головой, ж9ЖЗвд.лр|а9П*даьа!Ъ к.Ги

бб

— Енъ въ Хлябинѣ оставши, Катерина ІІетровна.

И чего ёнъ вретъ, Серега. Енъ не лежитъ, ёнъ идетъ, — поснѣшно отвѣтилъ'за Ларіонова Рыжовъ. — Вы не сумлѣвайтесь, Катернна Петр*вна, ёнъ тамъ нѳ одинъ, ёнъ съ Демннымъ съ Ванькой, вотъ сычасъ подой-дутъ, васъ догонятъ... Вы не сумлѣвайтесь...

— Не сумлѣвайтесь.. съ Деминымъ съ Ванькой, значитъ... — бормоталъ и Ларіоновъ, наконецъ-то под-нявшись съ земли и усаживаясь въ телѣгу, — а ко-лесо... въ цѣлости, значитъ... довезъ...

— Сычасъ, сычасъ, вотъ-вотъ нагонитъ! — крик-нулъ и Рьшовъ. — Ну, погоняй живѣе, прошипѣлъ онъ своему товарйщу, но Катерина разслышала иэти послѣднія слова.

Бабы остались'въ полѣ однѣ и, постоявъ немного, пошли обратно въ деревню, .свернувъ съ проселка на блржнюю пѣшѳходную тропу, проторѳнную по краю глубокаго, отлогаго оврага.

Пьянство и не имѣющія границъ озорство и гру-бость парней теперь въ деревнѣ вещь обычная, и на бабъ эта грубость не произвела особаго впечатлѣнія, но рбивчивость, противорѣчія, недоговоренность и не-увѣренныя успокоенія парней, что съ Иваномъ ниЧего худого не произошло, оставили въ сердцѣ Катерины какой-то смутно-тревожный слѣдъ, какое-то неясноѳ предчувствіе невѣдомой бѣды. Она возвращалась съ поисковъ болѣе обезпокоенная, чѣмъ шла на поиски, но ни малѣйшаго дурного подозрѣнія насчетъ парней ни разу не мелькнуло въ ея головѣ. Акулина же, въ противоположность своей невѣстк*, вернулась до-мой совсѣмъ успокоенная.

XI. ‘ •

Дома бабы нѳ легли спать. Впрочемъ Акулина, сѣвъ ніі лавку у окна, тотчасъ же задремала и, запро-

кипѵвъ голову къ ст^^^4Р^*щеі|ай<УІк;а^аік>КГи

• " 57

посвистывала носомъ. Бѳременная же восьмой мѣсяцъ Каіерина, не менѣе свекрови умаявшаяся за день на полевой рабатѣ, чтобы не изводить даромъ керосина, стала дошивать мужнину* рубах.у при свѣтѣ привѣшен-ной къ потолку на крюкѣ зажженной лампы, съ бѣ-лымъ жестянымъ кругомъ надъ свѣтильней. Тонкая игла безъ торопливости и спѣха, какъ размѣренный мехаНизмъ, замелькала въ ея длинныхъ, загорѣлыхъ пальцахъ. Все время ей чудились шорохи, и она по-мипутно прислушивалась, но каждый разъ выходило, что или ворочались коровы въ клѣти или спросонья возились на нашестѣ у палатей куры. Катеринѣ од-нако не сидѣлось на мѣстѣ и она, бросивъ работу на столъ, вышла изъ избы.

Спящая деревня была молчалива, какъ пустыня, дажз собаки нѳ брехали. Катерина вышла со двора на улицу и стала прислушиваться. Вдругъ нёосвѣщен-ное оконце ближней избы, принадлежавшей матери Ѳедора Рыжова, быстро .распахнулось и изъ него вы-лѣзъ наружу человѣкъ; другой отдѣлился отъ стѣны.

— Да вы чего безпокоитесь, Катерина Петровна? — послышался неувѣренный голосъ приближавшагося Рыжова въ сопровожденіи другого человѣка. — Вы не безпокоитесь... Иванъ Тимофеичъ сычасъ должбнъ подойтить. Вотъ вотъ... кажинную минуту ёнъ дол-жбнъ подойтить. Не знаю, чего ёнъ такъ замѣшкавши...

Съ Рыжовымъ былъ Ларіоновъ. Солдатъ выгляды-валъ теперь значительно протрезвѣвшимъ, хотя про-шло менѣе часа съ тѣхъ поръ, какъ Катер^на видала его на Брыкаловскомъ полѣ.

— Енъ сычасъ придетъ, — успокаивалъ и Ларіо-новъ. — Мы сами вцтъ думаемъ, почему ёнъ такъ долго задержавши?.. -

— Вѣдь ёнъ выпимши? — спросила Катерина.

— Выпивши... да ничего... съ ногъ не валится.

— Ты же, Серега, давеча- сказывалъ, что ёнъ въ Хлябинѣ лежитъ. Еще обѳрутъіеяшго-то.ахаК.Ги

— Это ёнъ зря болталъ, самъ не зналъ што, — вступился за Ларіонова Рыжовъ. — А Иванъ Тимо-феичъ разъ не ѣдѳтъ съ нами, хоть што хошь съ имъ дѣлай... і

— А ёнъ гдѣ оставши-то? въ самомъ Хлябинѣ?

— Нѣ... нѣ... ёнъ слѣзъ подъ горой, еще не доѣзжавши до Хлябина... отвѣтилъ Ларіоновъ.

— И гдѣ подъ горой? — поспѣшно возразилъ Рыжовъ, толкнувъ тихонько въ бокъ Ларіонова. — Тоже сказалъ! ёнъ уже у моста тутъ около мельника остался съ Ванькой съ Деминымъ... уже эвона гдѣ, проѣхавши Хлябино... . '

Катерина вернулась въ избу въ тревожномъ раз-думьи: не разбудить ли свекровь и не пойти ли съ ней въ Хлябино на поиски мужа?

Акулина въ прѳжнемъ положеніи, только совсѣмъ склонивъ голову къ правому плечу, сладко спала, по-храпывая на всю избу. Удлиненная, черная, изломан-. ная и уродливая тѣнь ложилась отъ ѳя головы и лица. на бревенчатую, съ выдававшимися, горбылями стѣну.

«Ну, подожду еще маленько и, если не подойдетъ, взбужу мамыньку, пойдемъ искать», подумала Кате-рина, и только-что усѣлась и взялась снова за иглу, какъ на дворѣ звонко треснула переломившаяся подъ тяжелой стопой палка и послышалиеь приближающіеся мужскіе шаги.

Катерина, нб выпуская изъ рукъ работы и не под-нимаясь съ мѣста, вся насторожилась, глядя черозъ столъ въ окно.

Кто-то подошелъ къ избѣ и тихонько, часто засту-чалъ лозинкой по стеклу, и стекло сухо, тонко за-звенѣло, точно снаружи налетѣлъ на него съ поры-вомъ вѣтра мелкій градъ. Катерина вздрогнула.

Акулина открыла свои огромные глаза и, какъ еова на свѣту, хлопая вѣками, безтолково заметалась . на. лавкѣ, но наконецъ пришла №оѳП-к|0ДОадо^

тнсь, откуда исходили разбудивпііе ее звуки, стала шарить руками по окну.

— Охъ, Господи, совсѣмъ заспалась, забыла, какъ и окно открывается.... — сказала она.

Катерина встала, было, чтобы помочь свекрови, но та успѣла уже откинуть крючокъ и распахнула на-стежъ обѣ половинки створчатаго оконца.

Свѣтъ отъ лампы упалъ прямо на лицо Демина.

— Кто тутъ? а, это ты, Иванъ Семеновичъ, а гдѣ жо нашъ Ваня? — спросила Акулина и, высу-нувъ въ окно голову, оглядывала Демина со всѣхъ сторонъ. Ей подумалось, что сынъ ради шутки спря-тался за спиной пріятеля и эта выходка вполнѣ была бы въ его духѣ, потому что по натурѣ Иванъ былъ шутникъ.

Деминъ, развеселившійся дорогой отъ выпитой водки и пріятныхъ размышленій, при видѣ бабъ сразу сталъ серьезенъ. Еще за минуту передъ этимъ ска-зать бабамъ. горысую правду, ему не представлялось каквмъ-либо вопросомъ. Пришелъ и сказалъ и ни-чего болыпе. Вѣдь не онъ ясе убилъ;, его совѣеть чиста. Но тутъ, съ-глазу на-глазъ съ ними, онъ за-мялся. .

— Ужъ не случилось ли чего худого съ имъ, съ ВА,нюшкой-то? — невольно понижая голосъ и пытливо, во всѣ глаза глядя въ нсрѣшительное лицо Демина, спросила Акулина. • _ ,

Высказанное матерью опасепіе сраз}7 разомкнуло уста мужика. Избѣгая глядѣть на бабъ, онъ заявилъ:

— Поди, тетка Акулина, возьми своего Вашо, на Хлябинской дорогѣ лежитъ подъ горой... вееь из-битый...

— Избитый?! О-оой, да кто жъ его избилъ? — какъ бы и не довѣряя дурной вѣсти, и не вполнѣ понимая все роковое значеніе ея, но вся уже всколых-нувшись отъ испуга, спросила Акулина. ^ ги

— Не знаю.... только очинно избили.... безъ памяти лежитъ ... не откликается...

Акулина опять охнула и, схватившись за сердце, опустилась на лавку. •

— Иванъ Семенычъ, што... што съ Ваней? гдѣ Ваня? — стремительно бросившись къ окну, спросила Катерина.

— Да на Хлябинѣ, Катерина Петровна... на до-рогѣ лежитъ.... весь начисто раскровянивши.... безъ памяти... — не сразу, почти сердито, отвѣчалъ Деминъ.

— Начисто? раскровянивши? — какъ эхо, отклик-нулась Катерина.

— Кому перешелъ дорогу чадушка моя негляд-ная? Скажи, не утай ради Христа Небёснаго, Ванюш-ка?! Иванъ Семеновичъ?! —• взывала Акулина, вско-чивъ съ лавки, и, упавъ всѣмъ тѣломъ на подокон-никъ, зарыдала. Отъ страшныхъ воплѳй Акулины на сосѣднемъ дворѣ заворошилась собака и завыла.

Деминъ, отвернувъ въ сторону лицо и схватив-шись рукой за подоконникъ, молчалъ.

Въ душѣ его. происходила нелегкая борьба: при видѣ горя бабъ хотѣлось назвать убійцъ, но боязнь ихъ мести, а главное — данная клятва удерживали его.

По народному повѣрью — нарушителя «заклятья» землей ждутъ неисчислимыя бѣды въ этой жизни и вѣчныя муки въ будущей.

— Ничего не скажу тебѣ, мать, — промолвилъ, вздохнувъ, Деминъ. — Вогъ все видитъ, Енъ все ' скажетъ... а я што жъ? я ничего не знаю.. .

Катерина, съ минуту стоявшая въ оцѣпенѣніи съ помертвѣвшимъ лицомъ и полоумными, неподвижны-ми глазами, вдругъ сорвалась съ мѣста, отыскала свои башмаки, быстро обула ихъ, надѣла пальтушку и

накинула на галову ™пПпсеIап-к''акс^и

61

т- Мамынька, сісорѣйча одѣвайся, надоть къ ему, къ В4нюшкѣ... вѣдь одинъ лежитъ... Ну, скорѣе, мамынька, ради Христа Небёснаго, скорѣича...

Но Акулина металась по лавкѣ, голосила, причи-тывала и обмирала. ;

Катерина сама обула и одѣла обезпамятѣвшую све-кровь. Дѣти прн первомъ крикѣ Акулины просну-лись и вскочили съ своей постели. Пятнадцатилѣтній Аѳонька тихо плакалъ, меныпбй — Гришутка стоялъ, понуривъ голову и сухими страдающими глазами, какъ медвѣженокъ, изъ-подлобья взглядывалъ то на мать, то на Катерину. Самая маленькая, девятилѣтняя Маша — любимица Ивана — громко всхлипывала, оти-рая кулачонками слезы съ смоченнаго лица; все ея маленькое тѣло трепетало; худенькія плечи конвуль-сивно дергались.

Наказавъ дѣтямъ запереться и никого не впускать, бабы выскочили изъ избы. У порога ихъ встрѣтилъ Деминъ. •

— Я васъ провожу, тетка Акулина! Куда же вамъ однѣмъ въ такую темень? Теперича всякаго этого на-рода сколько шатается...

Катерина *не нлакала, была даже какъ будто спо-койна, зато всѣ движенія ея, обыкновенно размѣрен-ныя и плавныя, стали необычайно стремительны и быстры. ’ ч.

— Живой ли ёнъ, Ванюшка-то? Застанемъ ли? — спросила она Демина, выбѣгая со двора.

— Живой былъ... только плохъ... Катерина Пе-тровна...

XII.

Бабы бѣжали, спотыкаясь и падая. Деминъ запы-хался и едва поспѣвалъ за Акулиной. Катерина сразу же настолько опередил;іпіПП(еТаП-Ка^акаІ околицей деревни (дворъ Акулины былъ второй отъ

края) они сейчасъ же потеряли еѳ изъ вида. Въ ея жутко-спокойномъ, точно окаменѣвніемъ сердцѣ гдѣ-то глубоко теплилась искра надежды, что мужъ еще живъ, что онъ выздоровѣетъ, что неокончательно изувѣченъ онъ. Она была, какъ во снѣ. Надежда эта поддерживала ея бодрость, и Катерина безсознательно берегла ее, и потому-то и не разспрашивала Демина подробнѣе о положеніи мужа, что боялась, какъ бы его объясненія не разрушили эту надежду. Знакомые по-путные нредметы угадывались ею въ темнотѣ ско-рѣе по привычкѣ, чѣмъ глазами. Нѣсколысо разъ споткнувшись и часто обрываясь то одной, то другой ногой, она пробѣжала тропинкой землю своей деревни, повернула на Брыкаловское поле, миновала мѣсто, гдѣ давеча встрѣтила парней...

Сбѣгая съ крутого пригорка внизъ къ Брыкалов-ской усадьбѣ, Катерина упала и, хватаясь за землю руками, поползла внизъ, проворно поднимаясь на но-ги, въ то же время разсчитывая, чтобы не потерять даромъ ни единой секунды. •

Впереди предстояло обОгнуть Брыкаловскую усадьбу, перейти по лавѣ черезъ рѣчушку, подняться ввбрхъ на Воскресенское поле, опять спуститься внизъ по глубоко врѣзавшейся въ горѣ дорогѣ и по низу дойтіі до Хлябинскаго моста черезъ ту же рѣчушку, дѣлающую своимъ теченіемъ длинную, дугообразную излучину между Брыкаловымъ и Хлябинымъ, тамъ опять надо подниматься въ гору.

Время ползло необычно медленно, дорога казалась неі.омѣрно длинной. Внизу живота Катерина чувство-ваті давящую тяжесть, сердце билось въ груди, какъ пойі гнная перепелка, но быстроту хода Катерина не умеиыпала и въ голову ей не приходило остановиться и ііСі едохпуть хотя бы'на минутку. Она благополучно пробѣжала и Брыкалово, иВоскресенсаѳи оа^ааеьгц передъ Хлябинскимъ мостомъ. Выше моста вода съ іиумомъ и бурчаніемъ переливадась въ открытыя

створки мельничной плотины. Все это проносилось пе-редъ Катериной, какъ въ кошмарномъ снѣ, и все это ггопутное, обыденное, издавна знакомое, теперь пред-ставлялось ей инымъ, полнымъ таинственнаго и гроз-наго для нея значенія.

Ей казалось, что не она бѣжала по полямъ, косо-горамъ и мостамъ, а всѣ эти попутные предметы сами проносились передъ ней, окутанные тьмой, и каждый изь нихъ по-своему, ей одной попятнымъ языкомъ, говорилъ о страшномъ для нея несчастіи.

Далыне иачинался опять очень крутой подъемъ въ гору. Справа, почти у самой воды, едва маячила въ темнотѣ крыша кузницы Григорія — зятя стараго мелъника; рядомъ по косогору въ томъ же дворѣ — лавка его дочери; еще выше — домъ самого хозяина.

Все это какъ-то особенно нудно и тоскливо про-мелькнуло передъ Катериной, широкими шагами, вся перегнувшись впередъ, какъ подъ тяжелою ношей, взбиравшейся на крутой пригорокъ.

Далыпе по улицѣ деревни мимо огорода, усадьбы и парка дорога была положе и легче. Почти неза-мѣтный подъемъ въ гору не затруднялъ ходьбы, за то эта часть пути »"показалась Катеринѣ самой томи-тельной и длинной.

Вся воля ея, вся духовная жизнь и иапряженные до крайности„ нервы — все это устремилось къ одной близкой цѣли. Катерина не отдавала себѣ отчета въ одолѣвавшей ее усталости, не чувствовала неравно-мѣрнаго, частаго біенія сердца, готоваго разорваться. Слухъ и освоившееся съ темнотой зрѣніе ея достигли теперь почти сверхъестественной остроты. Она пожи-рающимъ взглядомъ осматривалась вокругъ, жадно ловила всѣ звуки и едва только минула спускавшійся по обрыву до самойгрѣки паркъ съ густыми, высокими деревьями, какъ шумъ отъ крутящейся въ порогаХъ воды паполнилъ молчаливую пустоту ночи. Казалось,

этотъ неугомонный шумъ ъъвъьеіаш—ка^акы

изъ глубокой, черной пропасти, зіявшей подъ ногами, съ краю дороги и буйно ликовалъ на просторѣ.

Среди зтого шума обостренный слухъ Катерины уловилъ другіе необычные звуки, и баба, вся вытя-нувшись въ струнку, на мигъ задержалась на мѣстѣ, какъ на полномъ скаку задерживается ѣздокъ для того, чтобы уже въ слѣдующее мгновеніе чище и легче взять попутное препятствіе.

Она различила нѣчто похожее на отдалеппое хра-пѣніе. Страшная догадка молніей прожгла ея сознаніе, и отъ этой догадки морозомъ проняло ее всю, отъ корней волосъ и до ногъ.

Приложивъ руку къ колотившемуся сердщт, про-стоволосая, съ соскользнувшимъ на плечи платкомъ, ІСатерипа, подставляя то одно, то другое ухо на встрѣ-чу многозначительнымъ для нея звукамъ, иногда за-медленпыми, иногда ускоренными, но неизмѣнно шнро-кими, безззвучными шагами подвигалась впередъ, ища роковое мѣсто, откуда исходили поразившіе ее звуки.

И чѣмъ далыне въ гору бѣжала Катерина, тѣмъ храпѣніе стаповилось слышнѣе и слышнѣе и наконецъ стало назойливымъ, ужаснымъ. *

Походило па то, будто гдѣ-то по близости во рву или оврагѣ завалилась спиной внизъ лошадь, долго билась, но не перевернулась па ноги, а только выби-лась изъ силъ, по народному выраженію «залилась»х), и теперь, обезсиленная, уже не бьется, а только тяжко храпитъ, покорно ожидая смерти. '

Катерина бѣжала, сразу взявъ вѣрное, косвенное направленіе, не сворачивая ни вправо, ни влѣво, только еще чутче прислушиваясь и зорче пригляды-ваясь въ черной тьмѣ осенней ночи. Ею теперь все-цѣло руководили глаза и уши, какъ ищейкой при отыскиваніи дичи руководитъ нюхъ. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нея на черной землѣ вдругъ замаячило что-то еще болѣе черное, чѣмъ сама земля, и это черное

*) Залилась кровью ъъъ.ѳіап-кагак.ги

И. А. РОДЮНОВЪ. 5 65

"ИЗДЯЬало то страипіое храпѣніе, йоторое поразилъ слухъ Катерины, и это черное, храпящее и былъ ея мужъ.

Катерина прямо съ-разбѣга упала около него и заглянула ему въ лицо. Оно, сплошь залитое кровью, въ темнотѣ казалось безформеннымъ и чернымъ.

— Ва-а-ня, Ва-а-шо-юшка, — тихонько позвала Ка-терина, задыхаясь отъ усталости и едва выговаривая имя мужа.

Онъ не отозвался и попрежнему протяжно, раз-мѣренно, съ' захлебываніемъ храпѣлъ, будто совер-шалъ какое-то чрезвычайно важное дѣло, требующее неослабнаго ни на секунду вниманія и методичности. Въ гортани у него катался. и бился какой-то живой шарикъ, силясь вырваться наружу, но какъ только ему удавалось подняться до горла, то, казалось, вся-кій разъ застревалъ тамъ и съ новымъ всхрапомъ опять опускался внизъ, въ гортань.

— Ванюшка, вѣдь это я... жона твоя... откликнись, жаланный! — позвала она громче и'прислушалась, за-таивъ бурно рвущееся изъ усталой груди дыханіе.

Продолжалось прежнее размѣренное, методичное всхрапываніе.

Сердце ударилось, какъ молотъ, и точно оборва-лось въ груди Катерины. Она вскрикнула, вскочила и хотѣла убѣжать куда-нибудь отъ этого несчастія и ужаса, но въ ея сознаніи, какъ озаренная заревомъ пожара, на мигъ предстала вся та земля, которую она знала, и не было на этой землѣ ни одного угла, куда бы она могла скрыться отъ своего горя, и она грохну-лась на землю рядомъ съ муЖемъ... Руки ея попали на его голову и погрузились во что-то липкое, густое, тянущееся... а подъ пальцами черепные кости прова-ливались и шуршали, какъ ледокъ въ чашкѣ съ во-

А°й ■ іап-кагак.ги

66

Катерина вся содрогнулась и такъ порывисто и быстро отдѳрнула руки, точно дотронулась ими до раскаленной плиты.

— Кровь... кровь... и... кости... — прошептала она нѣмѣющимъ языкомъ и размахивая руками.

— О-о-о-ой!—понявъ уже все, закричала она такъ, точно ей сдавили горло, и въ безпамятствѣ за-металась во всѣ стороны, силясь подняться и убѣ-жать, но встать на ноги нѳ могла. Она долго въ безум-номъ ужасѣ кричала одна, всѳ порываясь встать и убѣжать, но ноги не повиновались, потомъ кто-то держалъ ее за руки и плечи, но йто именно, она не знала и ие могла остановиться и не кричать, точно кричала не она, а кто-то другой, вселившійся въ нее. Наконедъ голосъ ея оборвался.

Не сразу она поняла, что ѳѳ держали свѳкровь и Деминъ.

Акулина уговаривала и утѣшала ее.

Но теперь Катеринѣ было все равно; она ни о чемъ уже не жалѣла и не понимала, зачѣмъ уговари-ваетъ. й утѣшаетъ ее свекровь, хотя сознавала по-прежнему ясно, что именно случилось съ ея мужемъ.

’ Акулина, посовѣтовавшись съ Деминымъ, рѣшила везти Нвана въ городъ, въ земскую больницу. Оста-вивъ Демина при Иванѣ и безпомощной Катеринѣ, сама она пошла въ Хлябино на людской дворъ бар-ской усадьбы, къ арендатору имѣнія — знакомому ей мужику. _

XIII. ‘ '

Во флигелѣ у арендатора давно уже спали. Аку-линѣ пришлось долго стучаться и просить, чтобы ей отперли дверь. і

Жѳна арендатора предварительно съ тревогой въ голосѣ нѣсколько разъ окликнула ее и разспросила,

шш^.еіап-кагак.ги

зачѣмъ она пришла, и, только узиавъ ее, впустила и, проведя въ жилуго избу, зажгла жестяную лампочку.

— Такое теперича время, такое, что такъ-то ночью не знамши и боишься кого впустить... — какъ бы изви-няясь, объяснила хозяйка Акулинѣ, проводя ее черезъ сѣнцы.

Акулина со слезами, пространно и сбивчиво раз-■сказывала о своемъ горѣ, стоя посреди просторной избы. *

Заспанный, сердитый за то, что нѳ во-время взбу-дили, въ рубашкѣ и штанахъ, арендаторъ, спустивъ съ наръ босыя ноги, почесывалъ лохматую голову, плечи, спину и только когда добрался до поясницы, уразумѣлъ изъ скорбнаго повѣствованія Акулины, че-го хотѣла отъ него баба.

Онъ еще молодой мужикъ, года три какъ раздѣ-лившійся съ отцомъ и братьями и сѣвшій на свое хозяйство, работящій и любящій до страсти свое кре-стьянское дѣло, начиналъ богатѣть, поставлялъ сѣно въ Петербургъ и откладывалъ въ сберегательную кас-су деньги. Сосѣдніе мужики, изъ зависти къ его нараставшему благосостоянію, надняхъ ночыо сожгли у него два зарода клевера и грозились спалить весь хлѣбъ а самого убить, если пожалуется въ судъ.

«Впутаешься въ это дѣло, — подумалъ онъ, — еще выставятъ въ свидѣтели, наживешь себѣ новыхъ не-пріятелевъ. Сожгутъ, совсѣмъ въ раззоръ произве-ду'гь. Нонѣшній народъ какой? Никого не боятся. Гдѣ на ихъ управы сыіцешь?»

И, силясь говорить, арендаторъ весь надулся, по-краснѣлъ, закйвалъ головой, затрясъ бородой, точно воротъ рубахи жалъ ему шею, а когда наконецъ за-говорилъ, то и видомъ своимъ и говоромъ очень на-поминалъ индюка.

— Ббѣ-ѣда-то у тте-ебя ббо-ольчща-ая, те-етка

Аку-улина, — пролопот^й: ДйЪ-—еіап-ка^ак Ні 68

гіпо-омочь?! Дд-а-дда всѣ лло-ошади у мме-няя въ нноч-чномъ... Вво-отъ ггрѣ-ѣхъ отъ кка-акой!

Послѣ такой длинной, трудной рѣчи Михайло по-глядѣлъ на Акулину своими глубоко сидящими, кра-сивыми глазами на густо заросшѳмъ кудрявой боро-дой лицѣ и, отдохнувъ и почесавъ подъ мышкой, 'снова затрясъ головой и бородой.

— Тт-ы ллу-учшѳ ссхо-оди къ, мме-ельнику. У е-го ллошадь ддо-олжно ддо-ома тте-еперь... — посо-вѣтовалъ онъ.

Марья, жена Михайлы, полнолицая, ещѳ недавно красивая, теперь оплывшая и поблеклая баба, скре-стивъ руки на животѣ, казалось, не только ушами, но и губами и всѣмъ своимъ существомъ слушала разсказъ Акулины и страдала вмѣстѣ ^съ ней.

— О-о-о, охъ, Господи! О-о-о-охъ, Царица Не-бёсная! — съ искаженнымъ отъ страданія лицомъ вос-клицала она.

— Михайло, да пущай Кузька запрягетъ Абдул-ку-то. Долго ли ому? У тетки Акулины такой бѣды... такой бѣды, сынъ на дорогѣ лежитъ при смерти, а ты спосылаешь къ мельнику, — сказала Марья мужу.

Михайло побагровѣлъ, еще пуще заморгалъ, заки-валъ головой и бородой, еще поспѣшнѣе и уже такъ невнятно заговорилъ, что понимала его только одна жена. Сходство его съ индюкомъ при его побагровѣв-шемъ лицѣ, взъерошенной головѣ и бородѣ высту-пило еще разительнѣе.

Изъ его косноязычной рѣчи можно было только догадаться, что Абдулка захромалъ, что Марью онъ давн^ но училъ, и потому она много воли взяла, суетъ носъ не въ своехдѣло.

— Зза-ахромалъ, зза-ахромалъ, — передразнила жепа. — Йѣша-ай, право лѣша-ай, пустая твоя сазанья голова! — и,* для чего-то съ сердцемъ переставивъ лампочку со стола на поставецъ, она проворно вздѣла въ рукава кофту, набросила на солову платокъ и,

тоотот.еіап-кагак.Ги

69

Крѣпво хлопнувъ дверью, босикомъ вышла съ Аку-линой на дворъ.

— Пойдемъ, родимая, къ Степанычу. Енъ старикъ хорошій, доброе сердце имѣетъ, не откажетъ. А мово-то заику хошь не проси теперича, — говорила Марья, — разъ задолбилъ што, коломъ его ужъ не спшбешь. Такой настойчивыйі такой настойчивый! А чего бы не ідать? Три лошади въ ночномъ, а Абдулка въ хлѣву, не надорвался бы! Такой безсовѣстный... такой лѣшай...

Мельникъ жилъ на противоположной сторонѣ улицы, при самомъ впаденіи узкой, - съ свѣтлыми во-дами рѣчушки въ болыпую рѣку.

Акулина въ сопровожденіи Марьи вошла къ ста-рику въ избу, подняла и его съ постели и ударилась ему въ ноги.

Два года назадъ у мельника въ семьѣ случилось подобное же несчастіе. На томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ теперь лежалъ изувѣченный Иванъ, три пьяныхъ подростка — все родственники и обласканные стари-комъ въ осенніе сумерки изнасиловали и искалѣчили его 65-ти-лѣтшою жену.

Одинъ изъ преступниковъ, мальчишка по іпест-надцатому году, крестникъ старухи, напослѣдокъ про-дѣлалъ надъ несчастной такое ужасное, гнусное звѣр-ство, что спустя сутки старуха умерла въ страш-ныхъ мученіяхъ. Мельникъ выслушалъ Акулину, по-кряхтѣлъ, покачалъ головой, разгладилъ свою одно-бокую серебряную бороду на благообразномъ, съ мел-кими чертами, лицѣ и сейчасъ же сталъ одѣваться.

— ПІто-жъ, придетъ бѣда, отворяй ворота и хошь не радъ, да готовъ!.. И што дюлько дѣлается на бѣ-ломъ свѣтѣ, Господи, Твоя воля, видно послѣднія вре-мена пршпли. Житья никому не стало отъ робятъ, все озоруютъ. Ужъ такъ распустили, такъ распусти-ли... — говорилъ онъ, натягивая сапоги на ноги съ худыми, какъ палки, икрами и цоминутцо кряхтя,

еіап-кагак.ги

— И какіе понѣ суды? — продолжалъ старикъ, снимая съкрюка поддевку инадѣвая ее въ рукава,— нарочно для воровъ и разбойниковъ устроены ѳти су-ды.'.. Вотъ.ужъ какъ надругались надъ моей покой-нидей и въ гробъ свели, а што же имъ судъ прису-дилъѴ На два года угнали... Совсѣмъ наша Расея на нѣтъ сошла, совсѣмъ, совсѣмъ ослабла... Ника-кой правды не осталось... Такія страсти творятся, и хошь бы што! Никакого на ихъ, на озорниковъ, стра-ху нѣтути! а безъ страху рази можно съ нашимъ народомъ?!.. *

Мельникъ разбудилъ сына, приказалъ ѳму запрячь лошадь н ѣхать къ Хлябинской горѣ, а самъ зажегъ фонарь и вмѣстѣ съ Акулиной и Марьей пошелъ впе-редъ.

Возвращавшіяся отъ всѳнощной изъ предмѣстья бабы и дѣвки, услыша храпѣніе у Хлябинской горы, перепугались, подумавъ, что кто-нибудь изъ озорныхъ парней притворился пьянымъ и нарочно пугаетъ ихъ, тѣмъ болѣе, что храпѣніе показалось имъ слишкомъ громкимъ, какъ не можетъ храпѣть заснувшій чело-вѣкъ, хотя бы и пьяный. і ,

Такъ онѣ въ оцѣненіи, столпившись, какъ овцы въ кучу, простояли до того времени, когда изъ’ Хля- ' бина пришелъ мельникъ въ сопровожденіи Марьи и Акулины. Только тогда бабы и дѣвки, узнавъ старика по голосу и уже предчувствовавшія, что случилось что-то недоброе, рѣшились спуститься съ горы.

При свѣтѣ фонаря, рослый, широкоплечій Иванъ съ прижатыми къ грудямъ кулаками, съ подтянутымъ животомъ, будто нарочно выпяченною, высокой, тяжко вздымавшейся и опадавшей грудью, съ вывороченньши бѣлками на сплошь залитомъ кровью лицѣ, казался огромцымъ и ужаснымъ.

Онъ лежалъ на травѣ между двумя колеями до-роги, въ пяти-шести шагахъ отъіап^-Голоаеги

плавала въ крови; около него валялись пять окрова-вленныхъ камней и толстый расщепленный колъ.

Мягко тарахтя телѣгой, трусцой подъѣхалъ мель-никовъ сынъ. Деминъ, мельникъ съ сыномъ, Еузька — арендаторскій работникъ, прибѣжавшій поглазѣть на «забитаго», при помощи бабъ осторожно подняли н уложили Ивана на устланное соломой дно телѣги.

Деминъ взялъ подъ устцы лошадь и осторожно повелъ ее по дорогѣ въ городъ. Впавшая въ апатію Катерина фонаремъ освѣщала путь, а Акулина, усѣв-шись въ телѣгѣ, держала на колѣняхъ голову сына.

— Ну, и обработали! Вотъ такъ обработали, — восклицалъ, нервно усмѣхаясь, обыкновенно угрюмый, длинноноеый Кѵзька, когда мужики, бабы и дѣвки, расходясь по домамъ, разговаривали объ Иванѣ. — А мы съ дяденькой Михайлой давеча, только-што солнце зашло, еще все видно было, клали на ладонь снопы и слышимъ, разъ закричалъ человѣкъ, такъ закри-чалъ, ажно страшно1 стало, а потомъ сычасъ же много голосовъ закричало. Я и говорю дяденькѣ Михайлѣ: «Надыть побѣжать, дяденька Михайла, быдто кого-то у насъ на дорогѣ рѣжутъ», а дяденька Михайла за-ругался. И покедова мы были .на гуменкѣ, все кри-чали люди ... значитъ, это Ванюху и забивали.... Ну, и обработали, раскровянивши всего, такъ раскровя-нивши, што твоя говядина ...

Дорогой Катерина равнодушнымъ голосомъ ска-зала Демину:

— Вѣдь это ты убилъ ѳго, Иванъ Семеновичъ.

Деминъ опѣшилъ и подозрительно, какъ на сума-

сшедшую, покосился на бабу. Лицо ея при колеблю-щемся свѣтѣ фонаря было неподвижно, точно высѣ-ченное изъ бѣлаго камня.

— Што ты, Катерина Петровна? Рази я видалъ какое худо отъ Ивана Тимофеича, што поднялъ бы на его руку?

Катерипа съ минуту молчала, какъ бы не слыхала возраженій Демина.

— Да какъ же наши парни сказывали, — загово-рила она опять прежнимъ равнодушнымъ голосомъ и съ прежнимъ же выраженіемъ въ лицѣ, — што опи его бросили у Хлябина ясивого и здороваго вмѣстѣ съ тобой. Еиъ былъ выпимши и должно заснулъ, а ты соннаго его и прикокошилъ... у его были деньги... Енъ за цолучкой нонѣ ходилъ... а ты на деньги-то и позарился... .

Деминъ помодчалъ немного.

— Нѣтъ, Катерина Петровна, не грѣши. Иванъ Деминъ такой грѣхъ на свою душу не приметъ, што-бы человѣка жисти рѣшить. Легкое ли дѣло!, А вотъ погоди немного, погоди, узнаешь, все узнаешь. Вѣдь это не собаку убили, а человѣка... нѳ скроешь.,. кровь хрестьянская даромъ не проливается. Убивцовъ найдутъ. Не долго они на слободѣ погуляютъ... Ужъ это я за вѣрное тебѣ говорю ... погоди ...

Опять Демину показалось, что Катерина не слу-шала его и уже до' самой больницы никто нзъ нихъ не обмолвился болыне ни единымъ словомъ.

XIV.

Проѣхавъ предмѣстье и весь городокъ, бабы съ Деминымъ остановили лошадь уже на самомъ выѣздѣ изъ городка передъ низкимъ, длиннымъ, съ боковыми пристройками кирпичнымъ зданіемъ. Въ старыя врѳ-мена это былъ домъ приказа общественнаго призрѣ-нія, обращенный теперь въ уѣздную земскую боль-ницу.

Два служителя вНесли Ивана на носилкахъ длин-нымъ, узкимъ коридоромъ въ просторную, прямоуголь-ную комнату съ чистымй, голыми, бѣлыми стѣнами, съ лоснящимся, крашенымъ поломъ. Въ коынатѣ

^ѵ^ѵ^ѵ.еIапвка2'актIи

73

сразу бросалась въ глаза необыкиовенная опрятность и пустота, хотя при внимательномъ осмотрѣ въ ней оказалось много различныхъ предметовъ, какъ-то: укрѣпленный на стѣнѣ и протянувшійся во всю длину ея бѣлый умывальникъ съ нѣсколькими мѣдными кра-нами, въ видѣ нестиковъ; по серединѣ комнаты же-лѣзный, тоже бѣлый, раздвижной столъ для хирурги-ческихъ операцій, около него на высотѣ человѣче-скаго роста стеклянный сосудъ съ длинной гутапер-чевой кишкой; въ одномъ углу стоялъ шкафъ съ хи-рургическими инструментами. Были еще и другіб предметы. , ' г- ’ '

Въ коридорѣ, какъ и во всей больницѣ, пахлс смѣсью іодоформа и карболки. ■

Въ операціонной, наоборотъ, воздухъ былъ очень чистъ, чуть-чуть только ощущался запахъ форма-лина.

Ивана положили на раздвинутый столъ.

Четверть чаеа спустя въ операціонную комнату вбѣжала дежурная фельдшерица — неболыпого роста, молодая, смуглая, черноволосая женщина въ бѣломъ, халатѣ, застегнутомъ на спинѣ поверхъ платья, съ засученными выше локтёи рукавами на худыхъ, смуг-лыхъ рукахъ. Было уже далеко за полночь и она собиралась лечь въ постель. Посмотрѣвъ на бабъ при-щуренными глазами, она рѣзко спросила:

— Вы зачѣмъ здѣсь? Кто вы такія?

— Мы-то? Я — мать, а она — евоная жена... моего сыночка-то жона... — 'начала Акулина, сло-, живъ руки на животѣ и ступивъ отъ порога шагъ впередъ. . .

Фельдшерица не дослушала, округлыми, привыч-нымп движеніями быстро поправила рукава и рѣши-. тельными, мелкими шажками подошла къ храпѣвшему на столѣ Ивану. ■ >

Огь избитаго на нее пахнуло смѣшаннымъ запа-хомъ водки, крови, пыли и табака.

ааа.еГап-кагак.ги

74 •

Она съ брезгливостыо иоморщилась.

— Понавезутъ сюда среди ночи ньяныхъ, гряз-ныхъ мужиковъ и вотъ возись съ ними... — про-ворчала она, оглядываясь на дверь, черезъ которую служитель вносилъ вычищенный, ярко сіяющій мѣдью тазъ и на немъ кувшинъ съ теплой водой.

— Барышня, да не пьяный енъ, ёнъ забитый... — сказала Акулина.

— Не пьяный! Какъ изъ винной бочки отъ него несетъ. Ужъ лучше молчала бы.

Она взяла въ руюу губку.

— Перевязку я ему сдѣлаю, первую помощь по-дамъ, а та^ъ везите, куда хотите... — говорила она, проворно промывая и съ брезгливо сжатыми губами выстригивая маленькими ножничКами слипшіеся въ запекшейся крови и грязи волосы. .

— Ишь привыкли, какой бы негодяй ни обожрался водки, среди ночи тащутъ въ больницу... Что тутъ, трактиръ или постоялый дворъ для васъ, свиней?

— Ну-ка, раздѣньте его! — приказала она двумъ находившимся тутъ служителямъ.

Тѣ раздѣли Ивана до-гола. '

Фельдшерица съ прежней брезгливой миной осмо-трѣла его, приказывая служителямъ переворачивать Ивана на столѣ со спины на бокъ и обратно.

— Я сказала, что онъ только пьянъ. Никакихъ серьезныхъ іповреясденій у него нѣтъ... маленькія ран-ки на головѣ и болыпе ничего.

Согнутыя въ локтяхъ руки Ивана оставались при-жатыми къ грудямъ. Фельдшернца, всѣмъ тѣломъ на-легши на его правую руку, когда дюжій служитель держалъ Ивана за плечи, съ такой силой два раза рванула ее, что та, разжавшись, со всего размаха ударилась о край стола.

Катерина вздрогнула и помертвѣта вся. Акулина застонала. Ноги ея подкашивались. _

шшш.еіап-кагак.ги

75

— Барышня, голубушка ты наша, не обидься... — дроя?ащими губами выговорила она сквозь слезы. — Вѣдь ему больно...

— Какая чувствительность, подумаешь! Что ему отъ этого? Буду я съ пьяными мужиками разводить китайскія церемоніи! Какъ топорами, да дубьемъ глу-шатъ другъ друга, такъ это ничего, а тутъ стукнулся рукой объ столъ и ужъ бѣда. Небось, ничего ему отъ этого не станется!

Фельдшерица быстро выстригла, промыла и за-бинтовала три раны на передней части головы. Аку-лина робко напомнила ей, чтО у сына вѳсь затылокъ изрубленъ.

Фельдшерица окончательно вышла изъ себя.

— Прошу не указывать! Безъ тебя знаю свос дѣло! И... вонъ отсюда! Постороннимъ тутъ не мѣ-сто. Зачѣмъ онѣ здѣсь? — спохватилась она, обра-щаясь къ служителямъ. — Удалите вонъ отсюда. Только мѣшаютъ работать своими дурацкими замѣча-ніями.

— Ну, идите, идите, чего стоитс? Сказано вамъ, постороннимъ тутъ не полагается, ну и идите, — неохотно сказалъ одинъ изъ двухъ находившихся здѣсь служителей, — степенный, рыжебородый, сред-нихъ лѣтъ мужикъ и, когда бабы вышли, плотно при--творилъ за йими дверь.

Послѣ перевязки Иванъ пересталъ всхрапывать и. не открывая глазъ, глубоко, мѣрно дышалъ.

— Куда его прикажете положить? — спросилъ служитель.

— Несите его обратно къ нимъ. Куда хотятъ, туда пусть и дѣваютъ. Намъ пьяныхъ не надо, — отвѣтила фельдшерица, стоя передъ умывальникомъ и намыливая руки. Выходя изъ комнаты, въ две-ряхъ она столкнулась съ бабами.

— Перевязку я ему сдѣлала, а оставить въ боль-ннцѣ ие могу. Ему II^^^е^ГОикіа^ГекН^и

76

чего. Сейчасъ его одѣнутъ и вынесутъ вамъ и за-бирайте съ Богомъ!

— Да намъ взять-то некуда... — отвѣтила Акули-на, горестно разводя руками.

Фельдшерица молча нрошла мимо нихъ въ кори-доръ.

— Некуда взять-то... — повторила Акулина. — Еще помретъ дорогой. Головушка моя бѣдная, што жъ тогда дѣлать-то? нѳльзя намъ взять... нѣтъ... Куда же взять-то?

— А-а, ѳще разговоры...

Фельдшерица круто поверпулась и вошла снова въ операціонную комнату.

— Сейчасъ снеста его внизъ и положить въ су-масшедшую палату, — приказала она служителямъ: — сейчасъ же, сію минуту. Нахалы, свиньи гряз-ныя...

Отдавъ такое приказаніе, фельдшерица хлопнула дверью и стремительно удалилась въ дежурную ком-нату.

Обернувъ совершенно голаго Ивана въ простыню, служители по каменнымъ ступенямъ выпесли его въ полуподвальный этажъ и положили на прочной, вы-сокой желѣзной кровати въ узкой, длинной комнатѣ, съ маленькимъ подъ сводчатымъ потолкомъ оконцемъ съ желѣзной рѣшеткой.

Эта комната служила временнымъ помѣщеніемъ для помѣшанныхъ, гдѣ они содержались до отправки ихъ въ губернскій городъ въ спеціальную лечебницу. Воздухъ здѣсь былъ затхлый и тяжелый, вслѣдствіе отсутствія вентиляціи и сосѣдства кладовыхъ и кухни.

Акулина, набравшись смѣлости, сходила въ де-журную комнату и умоляла фельдшерицу оставить ее на ночь при сынѣ.

Та наотрѣзъ отказала.

— Она у насъ лютая! — отозвался о фельдшерицѣ одинъ изъ служителей,?^^^ИI^е]|ГпЩIГ&.гШI]:Ю' важивалъ бабъ за дверъ изъ опѳраціоиной. — На ее какъ иаѣдетъ: другой разъ хошь голыми руками со бери, а ^ругой — колется, што ершъ. Заносится такъ, што бѣды, и чего заносится? Мать ейная иріѣзжала намедни: совсѣмъ чернопятка, што и мы, грѣшные. Вотъ попросите завтра дохтура, главнаго здѣся. Про-стой баринъ, не постоитъ, дозволитъ...

XV. .

Ночыо Иванъ сталъ метаться, тяжело, какъ куль, свалился съ кровати на кирпичный полъ и замы-чалъ. .

Его томила жажда; ему казалось, что онъ пла-ваетъ въ водѣ и жадно ловитъ ее ртомъ, и вотъ-вотъ захватитъ глотокъ и проглотитъ, но вода плескалась подъ самыми его губами и все усдользала. Онъ дѣ-лаетъ все болѣе и болѣе частыя и отчаянныя усилія и все напрасно: вода нѳ давалась. Такъ продолжалось долго.

Эта безплодная погоня утомила его, и тогда Иванъ сталъ вылѣзать изъ воды, но она все плотнѣе и крѣпче обволакивала его со всѣхъ сторонъ. И была это уже не вода, а крѣпкій рогожный куль, въ который его зашили и который до боли врѣзывался въ его тѣло.

На самомъ же дѣлѣ Иванъ барахтался на полу и обвившаяся вокругъ него простыня прецятствовала ем.у приподняться. Наконецъ онъ сѣлъ, опершись руками объ полъ, съ уСиліемъ открылъ лѣвый глазъ (правое запухшее вѣко не поднималось) и, медленно ворочая на израненной шеѣ качаюіцейся, какъ подсолнечникъ на стеблѣ, головой, сталъ безсмысленно озираться во-кругъ себя. і

Въ ушахъ шипѣло и свистѣло, и это шипѣніе и свистъ исходили не извнѣ, а изнутри, точно въ са-мой головѣ кишмя киЩ^л^ите1ШИка^ГЧК^^ 78

а сроди этого нѳсмолкаемаго стрекотанія и шума время отъ времени прокатывалось что-то. похожее на гро-ханіе большихъ желѣзныхъ листовъ, когда ихъ сбра-сываютъ на землю.

Сперва: чшвыкк... чшвыкк... потомъ гррр...

гррр... и снова чшвыкк... чшвыкк потомъ опять

гррр... гррр...

Иванъ почувствовалъ неяркій свѣтъ и что-то мут-но-сѣрое вокругъ себя.

Проблескъ сознанія на одинъ только мигъ озарилъ его больную голову и пронесся прочь, какъ съ шу-момъ и свистомъ проносится надъ головой въ тем-нотѣ мельничное крыло...

Не успѣлъ ѳще чел!овѣкъ хорошенько разглядѣть сго форму и очертаніе, какъ оно ужѳ высоко мель-кнуло и исчезло во мракѣ и также неуловимо нѳ-сется, скрипя, новоѳ крыло, также мелькаетъ пѳрѳдъ глазами, а за нимъ, третье, четвертое...

Иванъ всѳ силилсЯ что-то догнать, поймать. Но это что-то все ускользало и мучало его, наконецъ, послѣ многихъ и долгихъ усилій, поймалъ-таки, т. е. понялъ, что онъ совершенно одинъ и находится въ незнакомомъ мѣстѣ. •

Сверху отъ привѣшѳнной къ потолку лампы лился тусклый свѣтъ.

Иванъ покосился туда зрячимъ глазомъ, изгибая больную шею, какъ гусь, смотрящій на солнце, яо пе-' редъ нимъ все мигало, расплывалось и раскачива-лось, какъ передъ глазами одерясимаго морской бо-лѣзнью раскачиваются, мигаютъ и расплываются всѣ окружающіе предметы. Однако, черезъ нѣкоторое вре-мя Иавнъ разглядѣлъ, что онъ весь голый и что только бѣлый мѣшокъ сбился жгутомъ вокругъ его плечъ и шеи. •

Это была простыня. Иванъ принялъ ее за са-ванъ. ■ . .

№№№.ѳІап-ка2ак.ги

79

«Мертвый... похоронили ...», — охваченный ужа-соыъ, подумалъ онъ.

Первымъ его побужденіемъ было поскорѣе бѣ-жать, но лишь только онъ шевельнулся, какъ точно кто обухомъ хватилъ его по головѣ, а въ другихъ частяхъ тѣла такъ нестерпимо больно закололо, что онъ снова лишился сознанія.

Ивапъ, попрежнему томимый жаждой, опять долго плавалъ и на этотъ разъ добрался-таки до воды и долго глоталъ ее, но вода оказывалась какою-то пу-стою, и сколько онъ ея ни пилъ, не утоляла жажды.

Когда онъ снова очнулся, въ его воспаленномъ мозгу обрывками проскользнули сумбурно-смутныя вос-поминанія о томъ, что пріятели избили его. Онъ дога-дался, что они же раздѣли его до-нага и, какъ иедо-битую собаку, бросили куда-то умирать...

И весь трясущійся отъ животнаго страха, мучи-мый жаждой, страдая отъ нестерпимой боли во всемъ тѣлѣ, Иванъ, ища выхода, наугадъ поползъ на четве-ренькахъ, но вдругъ размозженной головой уперся въ стѣну...

Онъ опять свалился и, очнувшись, сталъ цара-паться руками по стѣнѣ. Послѣ многихъ усилій ему удалось подняться на дрожащія ноги, но, ступивъ _ шагъ, онъ грохнулся со всего роста на полъ...

Итакъ во всю ночь до ранняго утра Иванъ то ле-жалъ въ обморочномъ состояніи, то приходилъ въ себя, ползалъ по полу, царапался по стѣнамъ, ища воды и выхода, пробовалъ кричать, но изъ груди вылетало одно только слабое, жалкое мычаніе.

Дежурный сторожъ, крѣпко спавшій на ларѣ въ коридорчикѣ, какъ разъ противъ двери комнаты для сумасшедшихъ, часовъ въ пять утра проснулся отъ какой-то возни. .

Онъ рѣшилъ, что это совершаютъ свои обычныя ночныя прогулки крысы и мыши, перевернулся на другой бокъ и хотѣлъ было снова заснуть, какъ услы-

тотомеГап-кагак.ги

шалъ мычаиіе и шорохъ. Кто-то ясно изнутри ком-наты нащупывалъ ладонями дверь. И это не нару-шило бы покоя мужика, если бы тотчасъ жѳ ни послы-шалось все тамъ же за дверыо паденіѳ тяжелаго тѣла и стоны.

— Э, чортъ... — выругался сторожъ, приподиявъ голову, прислушиваясь и еще не вставая съ своего ложа. — Это все энтотъ вчерашній расклеванный песъ куралеситъ. Должно, съ кровати свалился.

Вѣроятно, и на этотъ разъ сторожъ не всталъ бы съ ларя, но стоны за дверыо не умолкали, а по его соображеніямъ — время близилось уже къ утру.

— Одначе надоть уложить... не ладно такъ-то... ие увидалъ бы кто.

Онъ досталъ изъ-подъ прдушки ключъ, всталъ, отперъ дверь и, открывъ ее, увидѣлъ, что Иванъ хрипя валялся среди пола. Сторожъ досадливо причмокнулъ и съ ожесточенгемъ поскребъ обѣими руками всклоко-ченную голову.

— Эхъ, грѣхъ-то какой! одном.у такого борова нѳ взвалить. Лежалъ бы себѣ... Чѳго развозился?

Сторожъ постоялъ еще нѣкоторое время и вздох-нулъ.

— Надоть сходить за Микитой, — сказалъ онъ себѣ, не спѣша отправился наверхъ и растолкалъ спя-щаго товарища.

Черезъ полчаса Иванъ лежалъ ужѳ опять на боль-ничной койкѣ.

Къ 6-ти часамъ изъ деревни пріѣхала Акулина съ Катериной, Авдотья — сестра Ивана съ своимъ мужемъ Пётрой, Егоръ и Маркелъ — родные дядья Ивана. .

Въ больницу въ такой ранній часъ ихъ не пу-стили, и они остались дожидаться на улицѣ.

День былъ воскрееный и изъ деревень по всѣмъ дорогамъ тянулись цѣпыми обозами на Одзаръ мужи-

^ѳіап-кагак.ги

И. А. РОДЮНОВЪ. 6 81

чьи телѣги съ сѣномъ, соломой, зерномъ, мукой и другимъ деревенскимъ добромъ.

Между ѣхавшими на базаръ мужиками были и знакомые родныхъ Ивана.

Они останавливались и разспрашивали плачущихъ бабъ.

Тѣ расказывали. Всѣ, и знакомые, и незнакомые, выслушавъ ихъ и неизмѣнно ругнувъ господъ, уста-новившихъ такіе порядки, что къ умирающему чело-вѣку не пускаютъ его родныхъ, отъѣзжали своей до-рогой. •

Катерина еще издали увидала своего старшаго брата Леонтія, везшаго возъ сѣна.

— Лёвушка, вѣдь Ваню убили! — бросившись къ брату, сказала Катерина и зарыдала.

Мужикъ испугался и остановилъ лошадь.

— Спаси, Господи! Каісого Ваню?,— переспросилъ

онъ.

— Да нашего ВЛіюшку... моего хозяина... Ивана Тимофеича...

И безъ того блѣдное, стараго боярскаго типа лицо Леонтія, съ бѣлокурой бородой лопатой, теперь померт-въло. •

— О-о, спаси, Господи! — промолвилъ онъ. — Чего же вы тутъ стоите?

— А вчера ночью въ больницу его положили... отвѣтила Катерина.

— Вотъ и стоимъ, сватушка, съ ранней зори до-жидаемся, — говорила подошедшая Акулина, отирая концами платка слезы. — Вечоръ нашли его, Вгінюш-ку-то, избитаго на Хлябинской дорогѣ и сдали сюда,

_ а теперича вотъ пріѣхали спровѣдать его, а насъ не пушаютъ въ болышцу-ту ... Вотъ и стоимъ... дожи-даемся... не знаемъ, чего дожидаемся...

— Какъ не ііущаютъ? Человѣка убнли, человѣкъ, можетъ, теперича помцваета. а оішсвоаха^ОДНН.Г-

/

■кроввытсъ ае пущаютъ. "Йшь дѣло какоеі Такого аа-кону нѣту, штобы не пущать, — говорилъ Леонтій.

— Да вотъ не пущаютъ! — разводя руками, еще разъ подтвердила Акулина. — Да ужъ и опредѣлили-то его, Ваіпошку, вечоръ ст? грѣхомъ пополамъ. Не хо-тѣли класть, а теперича не пущаютъ и, вотъ, што хошь дѣлай... .

— Должны пустить! Я погляжу, какъ меня не пу-стятъ!.. — крикнулъ вспыхнувшій Леонтій и скорыми шагами направился къ подъѣзду больниды. — Пущай-ка не пустятъ!.. Я погляжу... какъ не пустятъ...

Тамъ онъ изо всей силы началъ колотить кулаками въ дверь и ругаться. Ъіинуту спустя изъ-зп двери мужской голосъ окликнулъ:

— Кто это тамъ безобразничаетъ? што надо?

— Пустите, а то перебыо всѣ окна, — кричалъ Леонтій, все болѣе и болѣе набиравшійся смѣлости и все сильнѣе и сильнѣе приходившій въ ярость. — Чело-вѣка убили... человѣкъ помираетъ, а вы не пущаете... ишь дѣло какое!.. дверь высажу... отоприте!

— Нельзя ломиться въ дверь, — отвѣтилъ тотъ же голосъ. — Сейчасъ позову полицію...

— Позови. Наплевать мнѣ на твою полицію! ишь чѣмъ спужалъ: полиція... отопри, говорятъ тебѣ... Ну, наваливай. Въ мою голову... человѣка забили... ломи... — уже хрипѣлъ отъ злобы Леонтій.

За минуту еще смиренные, терпѣливые мужики вдругъ озлобились.

Степенный Егоръ — дядя Ивана, вздумалъ было уговаривать своихъ разгорячившихся родственниковъ, но это не помогло. Мужики приналегли... Дверь начала трещать и подаваться.

Изнутри лязгнулъ желѣзный крюкъ, повернулся ключъ въ замкѣ, и служитель открылъ обѣ половинки двери, прикрывая себя одною изъ нихъ.

Кучка мужиковъ и бабъ, предводительствуемая Леонтіемъ, протискалась на лѣстницу.

ааа.етап-ка2ак.ги

6* 83

«— Чего йе пущаешь, дьяволъ? — оралъ Леонтій, ругаясь скверными словами и замахнулся на сторожа рукой.

Тотъ отстранился и съ злобно-вытаращенными глазами говорилъ:

— Попробуй, попробуй...

• — А што-жъ думаешь? погляжу на тебя? не пу-щаетъ...

— Намъ не приказано, Мы и не пущаемъ. Мы не по свЬей волѣ... а ты потишѳ, не ругайся. Больныхъ безпокоишь... — уже смѣлѣе огрызался сторожъ.

Леонтій былъ уже на верхней площадкѣ лѣстницы.

— Человѣка на смерть забили, а ты не пущаешь... Ишь дѣло какое!—не унимался онъ. — Закону такого нѣту, штобы не пущать.

— іішь расходилсяг ѳнералъ какойГ навозна куча... говорилъ сторожъ, запирая дверь на крюкъ.

Продолжая шумѣть и ругаться, мужики и бабы прошли коридоромъ и спустились внизъ.

Комната Ивана оказалась запертой, а ключъ на-ходился у смотрителя, какъ заявилъ служитель. На самомъ дѣлѣ онъ былъ у нѳго въ карманѣ.

— Давай сюда смотрителя!—кричалъ расхрабрив-шійся Леонтій.

Побѣжали наверхъ за смотрителемъ. Явился, пе-реваливаясь на короткихъ ногахъ, низенькій, заспан-ный, толстый, какъ обрубокъ, съ болынимъ лицомъ, съ рыжей бородой и раскосыми глазами фельдшеръ, жеяа котораго занимала должность эконома при боль-ницѣ, онъ же самъ исполнялъ ея обязанности.

Отъ мужицкаго крика и ругани фельдшеръ оро-бѣл' . и приказалъ отпереть дверь.

Мужики и бабы гурьбой ввалились въ комнату.

Полъ во многихъ мѣстахъ былъ залитъ кровыо, на двери и стѣнахъ до высоты человѣческаго роста кое-гдѣ виднѣлись ясные отпечатки окровавленныхъ

ладопей вмѣстѣ съ паш^аа еіап-кагак ги

84

Иванъ лежалъ на кровати съ сорванной съ головы повязкой, тяжело всхрапывая и колотясь всѣмъ тѣ-ломъ. Онъ такъ неудобно былъ положенъ, что тонкіе вертикальные желѣзные прутья въ изголовьи кро-вати врѣзались ему въ его израненную голову. Тюфякъ, подушка, простыня были окровавлены, на полу стояла цѣлая лужа крови.

Бабы подняли вой. Мужики пришли въ неисто-ство и, ругаясь, какъ въ кабакѣ, переложили Ивана удобнѣеидалыне отъ желѣзныхъ прутьевъ, а Акулина и Катерина обложили его голову подушками и самого его укрыли одѣяломъ, привезенными съ собой изъ дома.

Фельдшеръ, у'бѣдившись, что допущенъ возмути-тельный недосмотръ, почувствовалъ себя виновнымъ и окончательно растерялся.

— Нешто это порядки, а? это порядки? ахъ ты, рыжій песъ...

Леонтій ругался, лѣзъ на фельдшера съ кулаками и наконецъ замахнулся.

Тотъ, блѣдный, какъ полотно, уклонился отъ уда-ра и закричалъ.

Въ толпу между галдящими мужиками, бабами и служителями протискался молодой, рослый, съ угре-ватымъ лицомъ и атлетическими мускалами служи-тель Артемъ, нанятый главнымъ образомъ для того, чтобы удалять изъ больницы буйныхъ посѣтителей.

Онъ молча схватилъ за шиворотъ разбушевавша-гося Леонтія и потащилъ вверхъ по лѣстницѣ, когда же тотъ вздумалъ было оказать сопротивленіе, онъ стукнулъ его ладонью по затылку. Леонтій сразу оцѣнилъ тяжесть артемовой руки и заговорилъ въ иномъ тонѣ.

— Да ты не тово... не очень-то, не толкайся... Я тѳбѣ не подначальный.,. такого закону нѣту, штобы озорничать... Ишь дѣло какоѳ... толкаться... я самъ

.еіап-кагаі.л

85

такъ-то умѣю... я на васъ управу сыщу... Йшъ тол-каться...

Артемъ спокойно протащилъ его по всему кори-дору и выбросилъ на входную лѣетницу. Остальныхъ мужиковъ и бабъ гнали другіе служители съ фельд-шеромъ во главѣ.

.Теперь осмѣлѣвшій фельдшеръ, въ свою очередь, кричалъ и ругался на несопротивлявшихся мужиковъ.

Степенный, смирный Егоръ—-дядя Ивана выходилъ изъ больницы сконфуженный и краены.й, какъ только Что выпаренный въ банѣ.

На лѣстницѣ этой выходящей группѣ встрѣтилась другая — входящая.

Два служителя на носилкахъ вносили въ больницу какого-то окровавленнаго всхрапывающаго парня. Слѣ-домъ шли двѣ бабы и мужикъ, привезшіе больного изъ уѣзда. Оказалось, что въ эту ночь во время по-пойки въ дракѣ ему 'перерѣзали горло.

Приблизительно часъ спустя бабамъ позволили войти къ Ивану. На больного было надѣто чистоѳ больничное бѣлье, комната была приведена въ поря-докъ; слѣды крови на двери, стѣнахъ и на полу были тщательно замыты и соскоблены.

ХУІ.

Часовъ въ 11 утра въ больницу для утрѳнняго обхода паціентовъ пришелъ старшій врачъ.

Всего только мѣсяца два назадъ, какъ онъ при-нялъ въ свое завѣдываніѳ грязную, запущенную боль-ницу съ облѣнившимся, отбившимся отъ работы пѳр-соналомъ. За короткій срокъ новый врачъ, оказав-шійся хорошимъ хирургомъ, ввѳлъ въ больницѣ. мно-жество крупныхъ и мѳлкихъ улучшеній, пріобрѣлъ необходимьгѳ инструменты, устроилъ .опѳраціонную комиату, улучшилъ акги

86

Самъ онъ работалъ, какъ волъ, но, будучи чело-вѣкомъ мягкимъ, нѳ заставилъ своихъ помощниковъ такъ же добросовѣстно относиться къ своимъ обязан-ностямъ, какъ относился самъ. Поэтому вся больнич-ная машина за спиной у него поскрипывала довольно сѳрьезно.

Ивана на простыняхъ принесли наверхъ въ ту же комнату, въ которой вчера фѳльдше]эица подавала ему первую помощь. Внимательно осмотрѣвъ больного, собственноручно промывъ и забинтовавъ ему всю голову и шею, старшій врачъ тотчасъ же рѣшилъ, что Иванъ долго не протянетъ, и приказалъ помѣстить его въ одну изъ верхнихъ палатъ вмѣстѣ съ парнемъ, у котораго ночью въ пьяной дракѣ пёрерѣзали горло. Въ этотъ день, дѳнь Владимірской Божіей Матери, въ одной боль-шой ближней деревнѣ былъ праздникъ и потому округа пила, гуляла и дралась.

— Сегодня надо подготовиться, господа. Къ зав-траму намъ подвалятъ много такихъ гост/зй, какъ эти два, — замѣтилъ старшій врачъ своему ординатору и фельдшерамъ. '

Акулинѣ онъ безъ всякихъ возраженій позволилъ остаться въ больницѣ ухаживать за сыномъ.

Часу въ первомъ дня въ больницу привели страшно стонавшаго мужика. Оказалось, что онъ, немного вы-пившій, пришелъ къ женѣ, съ которой но жилъ, и сталъ ломиться къ ней въ комнату, но она не пускала. Тогда мужъ, стоя у окна, съ бранью и угрозами потребовалъ, чтобы жена отдала ему его серебряные часы съ цѣпоч-ісой и жилѳтку. Она нѳ отдавала, а насчетъ брани въ долгу не ставалась. Въ пылу ссоры мужъ разбилъ окноиполѣзъ въкомнату. Жена облила ему лицо сѣр-ной кислотой. *

Часамъ къ 4-мъ съ ближняго гончарнаго завода привезли совершенно пьянаго, бородатаго, азартно, без-смысленно ругавшагося мужика съ перерубленными топоромъ поясничными позвонками. 4 *

Въ ііочь на понедѣльннкъ полиція доставила изъ предмѣстья пятерыхъ парней, изрѣзанныхъ и изрублен-ныхъ въ пьяной свалкѣ топорами и ножами, а утромъ привезли’бабу, которую мужъ избилъ лампой. У нея оказались три переломанныхъ ребра; лицо, грудь, ноги, бедра представляли сплошные кровоподтеки; на го-ловѣ вспухшая кожа вмѣстѣ съ волосами отстала отъ черепа.

Врачу приходилось и подавать медицинскую по-мощь всѣмъ больнымъ, и о каждомъ случаѣ тяжелыхъ увѣчій увѣдомлять ОСО0ОЙ бумагой полицію или слѣ-дователя.

Только вечеромъ, утомленный физически и изму-ченный нравственно, врачъ покончилъ свои дѣла въ больницѣ.

Между тѣмъ праздникъ только еще начинался, пьянство въ городѣ, въ предмѣстьѣ и въ окрестныхъ деревняхъ было въ полномъ разгарѣ и, по обычаю, должно быть, продлиться три дня, а потому во всѣ эти дни и ночи приходилось ояшдать новыхъ избитыхъ и изувѣченныхъ.

Въ воскресенье на мѣсто убійства ИванаКирильева пріѣхалъ урядникъ съ двумя стражниками и собралъ вещественныя доказательства преступленія, состояв-щія изъ трехъ тяжеловѣсныхъ окровавленныхъ камней. Другіе два камня и толстый колъ куда-то исчезли, а топоръ Сашка тогда же послѣ убійства увезъ съ собой. :

Послѣ обѣда становой навѣдывалея въ больницу, хотѣлъ снять съ Ивана допросъ, но ничего нѳ до-бился, такъ какъ тотъ не приходилъ въ себя.

Записавъ показанія Акулины и Кате_рины, въ тотъ же день онъ вызвалъ къ себѣ Барбоса и его молотобой-ца, на которыхъ, какъ на свидѣтелей, указали мать и жена 'Ивана со словъ самого кузнеца.

Барбосъ и его молотобоецъ у станового подтвер-дили, что Сащка Степановъ, дѣйствительно, упрекалъ

^ ^^^.еіап-кагак.гц

Ивана за то, что тотъ отобралъ у него землю, под-носнлъ ему къ носу кулаки и нѳоднократно грозилъ расправиться съ нимъ. Всѣ остальные парни поддѳр-живали сторону Сашки и также грозились избить Ивана. -

Въ понедѣльникъ утромъ становой допрашивалъ пятерыхъ убійцъ и Демина.

Подозрѣваемые парни въ одинъ голосъ показы-вали, что никто изъ нихъ никакой обиды отъ Ивана Кирильева никогда не видѣлъ, наоборотъ, всѣ были въ дружескихъ съ нимъ отношеніяхъ, и на умъ ни-кому изъ нихъ не приходило сдѣлать ему какое худо, а мало ли что болтали въ пьяномъ видѣ, они этого и не помнятъ. ІІравда, изъ кузницы выѣхали они вмѣстѣ съ Кирильевымъ, но какъ только очутились за околицей предмѣстья, Иванъ покинулъ ихъ неиз-вѣстно по какой причинѣ и чтб съ 'нимъ случилось — они узнали только на другой день.

Деминъ разсказалъ, какъ онъ возвращался вече-ромь домой изъ города и, не доходя до села Хлябина, услыхалъ, что подъ горой храпѣлъ человѣкъ, ровно бы пьяный. Онъ сталъ въ темнотѣ разыскивать этогО че-ловѣка, чиркнулъ «сѣринку» и при свѣтѣ ея призналъ въ избитомъ своего односельца Ивана Кирильева.

Выходило, что прямыхъ уликъ противъ убійцъ не имѣлось. '■

Становой — длинный сорокалѣтній мужчина, неда-лекій и не мудрствующій,однако по опыту и знанію деревенской среды заподозрилъ, что убитъ Кирильевъ никѣмъ инымъ, какъ этими парнями. Составивъ про-токолъ, и увѣдомивъ слѣдователя, онъ тотчасъ жѳ препроводилъ парней въ арестантскую — массивноѳ, красное кирпичное зданіе, напоминающее конюшню, съ рядомъ маленькихъ окошекъ подъ крышей, нахо-ходившееся въ боковой улицѣ недалеко отъ базара.

ммм.еІап-ка2ак.;ги

ГІредупрсдивъ заранѣе бумагой врача о сноемъ прѳдстоящемъ посѣщеніи, въ тотъ же день въ 12 ча-совъ утра въ больницу явился судебный слѣдователь.

Ещѳ раньше туда же прибыли становой и поли-цейскій надзиратѳль 1-го городскогр участка.

За время, начиная съ ночи на воскресенье и до утра понедѣльника въ больницу доставлено 12 чело-вѣкъ. Все это были тяжело изувѣченные въ празд-ничныхъ пьяныхъ дракахъ. *

Старшій врачъ работалъ надъ больными въ опе-раціонномъ залѣ, а показывать слѣдователю искалѣ-ченныхъ поручилъ ординатору.

Слѣдователь — маленькій, молодой человѣкъ лѣтъ 30-ти, въ томъ только случаѣ безъ споровъ соглашался отнести кого-нибудь изъ потерпѣвшихъ къ разряду тяжко изувѣченныхъ, если тотъ явно уже находился на волосокъ отъ смерти, за то въ случаяхъ,въ кото-рыхъ ему казалось, что потерпѣвшій можетъ еще про-тянуть нѣкоторое время, слѣдователь спорилъ и цѣ-плялся рѣшительно за все, чтобы только отнести тако-го потерйѣвшаго къ разряду легко пострадавшихъ, и переупрямить его врачу стоило всѳгда много упорства, разговоровъ и времени, поэтому старшій врачъ, всегда выше головы заваленпый своимъ прямымъ дѣломъ, из-бѣгалъ самъ объясняться съ нимъ.

Ординаторъ былъ человѣкъ грубоватый иупрямый.

Изъ 12-ти потерпѣвшихъ двое ужѳ лежали въ по-койнщкой, остальныхъ докторъ относилъ къ разряду тяжко-изувѣченныхъ и доказалъ, что причиненные имъ побои, ожоги и раны —у однихъ угрожаютъ жизни, у другихъ дѣлаютъ ихъ навсегда калѣками, неспо-собными къ труду. Единственную уступку, которую онъ дѣлалъ, это относительно женщины, избитой му-жемъ. Опа чувствовала себя бодрѣе, говорила, что «очитго даже любитъ мужа и до смерти соскучилась по ёмъ», а когда ей сказали, что слѣдователь хочетъ изъ-за нея упечь мУж&'#^Ь^те1аВ-X'^аК]Г^’■ 90 рила такой, на, ея взглядъ, нелѣпости, когда же убѣ-дилась, что ей говорятъ всерьезъ, то удивилась и разревѣлась.

Особенно горячій споръ возникъ по поводу Ивана Кирильева. *

Слѣдователь упиралъ на то, что на тѣлѣ Ивана не обнаружено никакихъ знаковъ насилія, кромѣ не-значительныхъ царапинъ, не угрожающихъ жизни, врачъ же стоялъ на томъ, что у Ивана весь черепъ размозженъ и шея изрублена, и что онъ ни въ коемъ случаѣ не проживегь долыпе недѣли.

И вопросъ о томъ, къ какому разряду отнести пораненія Ивана, такъ и осталчя пока нерѣшеннымъ.

Слѣдователь потому такъ упорно .торговался съ врачемъ, что въ случаѣ п^изнанія у кого-либо изъ потерпѣвшихъ побоевъ хотя бы и тяжкими, но «не уг-рожающими опасностью для жизни», потѳрпѣвшая и обвиняемая стороны по закону могутъ покончить ми-ромъ, и тогда дѣло это прекращается. Тогда съ плечъ слѣдоватѳля сбрасывается цѣлая обуза: ему нѳ при-дется ѣздить на мѣсто происшествія, не придется раз-сылать тучи повѣстокъ, биться по цѣлымъ часамъ съ обвиняемыми, потѳрпѣвшими, свидѣтелями, часто пьяными, лживыми, грубыми или безтолковыми, за-писывать ихъ показанія въ протоколы и т. п.

Была и другая причина такого его отношенія къ своимъ обязанностямъ, и эта вторая пр5чина, пожа-луй, играла болѣе рѣшающую роль, чѣмъ первая. Слѣ-дователь считалъ себя «передовымъ» человѣкомъ, и для него, какъ и для громаднаго болынинства русскихъ интеллигентовъ, не могло быть большаго оскорбленія какъ то, что ѳсли бы его сочли человѣкомъ «отсталымъ».

Въ томъ маленькомъ провинціальномъ, по преиму-ществу судейскомъ міркѣ, въ которомъ вращался слѣ-доватѳль, его полушутя, полусерьезно, въ глаза и за глаза называли демократомъ и краснымъ, и обѣ іслич-ки льстили самолюбію .

Чтобы съ честыо й по заслугамъ носить эти два «ночетныхъ» званія, а также и по искренпему убѣжде-нію, слѣдователь поставилъ себѣ дѣлью своей жизни и дѣятельности оказывать «заступничество» за на-родъ пѳрѳдъ судомъ и закономъ и онъ широко осу-щѳствлялъ это «заступнгічество». Выражалось оно въ томъ, что почти каждаго преступника изъ простого народа, дѣло о которомъ проходило черезъ его руки, слѣдователь всячѳйси старался избавить отъ закошюй кары, если же по очевидности прѳступленія вполнѣ достигнуть этого было невозможно, то онъ такъ освѣ-щалъ въ дѣлѣ факты, такъ подтасовывалъ свидѣте-лей, устраняя опасныхъ и выдвигая полезныхъ для подслѣдственнаго, что прокурорская власть привлека-ла къ суду преступника не по тѣмъ статьямъ за-кона, по какимъ надлежало бы привлечь по составу преступленія, а по другимъ, менѣе тяжко карающимъ.

Страшную распущѳнность народа, ѳго ужасающую,

съ каждымъ днемъ повышающуюся преступность слѣ-

дователь приписЗывалъ «справедливому» недовольству за-

давленныхъ народныхъ массъ и ожидалъ, что изъ

этой преступности въ одинъ прекрасный дѳнь, какъ

фѳниксъ изъ пепла, возстанетъ новы'й строй, который

принесетъ съ собою всѣ блага, какихъ теперь и въ

поминѣ нѣтъ...

»

XVII.

По окончаніи осмотра изувѣченныхъ, вся группа чиновниковъ вмѣстѣ съ врачемъ вернулась въ кан-цѳлярію. Слѣдователь и докторъ были нѳдовольны другъ на друга.

Слѣдователь сѣлъ за письмѳнный столъ и съ на-хмурѳннымъ лбомъ принялся вытаскивать изъ порт-

Феля бумагн. тотото.еІапака2ак.ги

92

Врачъ, отирая платкомъ потъ съ ев0еі'0 раскрас-нѣвшагося лица и лысины, забѣгалъ но маленькой комнатѣ. .

— Нѳ понимаю, не понимаю... — забормоталъ онъ, вздергивая плечами. — Почему вы, Сѳргѣй Михайло-вичъ, всячески стараетесь смягчить вину этихъ убійцъ, буяновъ, пропойцъ? Воля ваша, нѳ понимаю...

Слѣдователь, пустивъ черезъ усы дымъ, положилъ папироску на край стола и, не подиимая глазъ на врача, пришепетывая и картавя, отвѣтилъ съ досад-ливой усмѣшкой:

— Я тогько поступаю по закону и по доггу сгужбы и иначе поступать не имѣю пгава... Я не виноватъ, что югидическая и обыватегьская точкн згѣнія не сов-падаютъ... .

Слово «обывательская» онъ подчеркнулъ съ тон-кой язвительностью. Весь этотъ разговоръ для него былъ вообще непріятенъ, а особенно въ присутствіи полицейскихъ чиновъ, къ которымъ онъ относился свысока.

— Все у насъ не по-людски! — съ горячностью вос-кликнулъ докторъ. — Кажется, ясно, какъ Божій день, что законы для того только и пишутся, чтобы огра-ждать мирныхъ, порядочныхъ людей отъ убійцъ, 'буя-новъ, воровъ... а у насъ все шиворотъ навыворотъ: юстиція стоитъ на стражѣ интересовъ преступниковъ, а на мирныхъ обывателей, которыѳ содержагь эту юсти-цію, ей наплевать. «Мы, судьи, дескать, призва-ны заботиться о нашихъ «несчастненькихъ», о на-шихъ преступничкахъ, потому что судьбу ихъ рѣша-емъ, а такъ какъ імы — люди «передовые», благовоспи-танные, гуманныѳ, 'то не можемъ быть жестокими»... Такая «гуманность» — палка о двухъ концахъ и толстымъ-то коіщомъ бьетъ по лбу мирнаго трудя-щагося обывателя, будь опъ — мужикъ, баринъ, чи-

новникъ купецъ.,. ™^.еІапакагак.ги

93

Слѣдователь дѣлалъ помѣтки въ своихъ бумагахъ и находилъ ниже своего достоинства оснаривать «бли-зорукое» мнѣніе человѣка невѣжественнаго въ юрис-прудендіи, человѣка, незнакомаго ни съ одной статьей закона, не прочитавшаго ни одного сенатскаго рѣ-шенія.

— Обращаясьтакъ деликатно съ преступниками (по-дуМаешь, важное кушанье!),—воскликнулъ докторъ, — судъ только способствуетъ развитію преступности... Вся эта, извините за выраженіе, мразь, всѣ эти по-донки поднимаютъ головы. Да и какъ нѳ подни-мать, когда имъ покровительствуютъ законы и суды.

— По вашему выходитъ, что всѣхъ судей да и законы ужъ съ ними заодно надо посадить на скамью подсудимыхъ за попуститегьство и подсгекатегьство...

— Зачѣмъ еажать'?! а сейчасъ надо другіе законы и надо, чтобы наша юстиція перемѣнила свои взгляды на ея обязанности, чтобы она подумала и объ инте-ресахъ того общества, кбторое она обслуживаетъ, а то она за сорной травой лѣса не видитъ...

— Я вѣдь знаю ваши взгьяды, Иванъ Ивановичъ. По вашему, за каждое угоговное пгеступгеніе надо вѣшать...

. — Не за каждое, а, напримѣръ, за пьяныя убій-

ства непремѣнно вѣшать, иначе ничѣмъ не остановить кроваваго потока.

Слѣдователь покачалъ головой.

— Вѣдь это не кьинъ кьиномъ вышибать, а кговь кговью загивать. Жестокіе взгьяды...

— Но не на прокатъ взятыѳ и нѳ изъ книжекъ вычитанные, а выведенные прямо изъ жизни, и смѣю думать, что мои взгляды не жестокіе, а истинно-гу-манные и трезвые.

— Довойно съ насъ однихъ военныхъ судовъ. Каждый день по скогько чеговѣкъ вздеггиваютъ.

— И хорошо дѣлаютъ. Если бы у насъ, скажемъ, въ уѣздѣ вздернули Ч^^^.еіай Х>ГЮГХі5Ш*

94 ’

стім, повѣрьтё, одной «жёстокой» мѣрой спасли бы сотни жизней, а сколько такихъ уѣздовъ въ Россіи?! сочтите... Это освѣжающе подѣйствовало бы, нотому что другіе пьяные буяны прежде, чѣмъ всадить ножъ въ бокъ своему пріятелю или раскроить ему топо-ромъ черепъ, призадумались бы и о своихъ головахъ.

— Пгивыкги бы...

. —Ко всему привыкаютъ, но, будьте благонадеж-ны, пока привыкнутъ, такъ какъ разъ къ этому вре-мени убійства выведутся изъ повседневнаго обихода...

— Нѣтъ, казнь сгишкомъ газвгащаетъ и ожесто-чаетх нгавы...

— Батенька, да какого вы еще хотите развращег нія, какого ожесточенія? Вѣдь въ деревняхъ, не го-воря уже о взрослыхъ, дѣти дуютъ водку, развратъ среди даже подростковъ сталъ обиходнымъ явленіемъ; его не стыдятся, имъ не стѣсняются,' а кровь льется рѣкою... Яу, возьмемъ любой на выборъ изъ 12 вотъ этихъ свѣженькихъ случаевъ. Вотъ мы съ вами, по-дните, осматривали сейчасъ парня, лежитъ во второй палатѣ третій отъ двери. Голова размозжена, ребра переломаны; какъ вче_ра его привезли сюда, такъ въ себя и не прнходилъ, — вѣроятно, сегодня въ ночь отпра-вится къ праотцамъ... Такъ вотъ...Ѳома Антоновичъ,— вскинулъ врачъ глазами на станового, — разсказывалъ и поражался откровенному и наивному объясненію убійцъ. Да и нельзя но поражаться...

— Да ужъ... — отозвался становой и покрутилъ го-ловою. — Впрочемъ, такихъ случаевъ сколькоугодно...

— Такъ вотъ въ воскресенье утромъ, когда, за-мѣіьте, только-что начинался праздникъ, они къ тому времени не успѣли еще, значитъ, напиться, (напи-ваются обыкновенно къ вѳчеру), два парня собрались идги въ сосѣднюю деревню и одинъ нривязалъ себѣ къ плечу десятифунтовую гирю, а другой захватилъ въ карманъ камень. Они тогда еще не знали, кого именно убьютъ: Ивана, Петра или Семена, но чте

тотото.еіапакагакдги

кйго-то убьйтъ непремѣнно — вь этомъ не сомнѣва-лись. И пошли, и ходили цѣлый день одинъ съ гирей, другой съ камнемъ, а вечеромъ нашли-таки свою жер-тву и убили. За что? про что? сами не знаютъ... Ну, не прелесть ли такой фактикъ?

— Да они и парня-то убитаго совсѣмъ не знаютъ, — пояснилъ становой.—Спрашиваю ихъ: «Что же онъ вамъ сдѣлалъ? ругалъ васъ, грозилъ вамъ или уда-рилъ кого-нибудь изъ васъ?» «Нѣтъ, говорятъ, онъ шелъ мимо, а мы къ нему пристали, слово за слово, онъ выругался, а мы его стали бить»... И никакого раскаянія, разсказываютъ спокойно, откровенно, безъ малѣйшаго замѣшательства...

• — Ну, вотъ видите, — подхватилъ докторъ. — Какоѳ эпиѵеское спокойствіе! Вдумайтесь хорошенько въ этотъ фактикъ. Вѣдь онъ знаменательныІІ, типичный. Й тавихъ фактовъ, если ихъ поискать, наберется уйма. Оказывается, теперь въ деревняхъ въ ходу новый типъ убійствъ безъ корыстныхъ или иныхъ 'цѣлей, а типъ. такъ сказать, охотницкій. Значитъ, напіа де-ревня пала уже ниже дикаго состоянія. Дикари безъ нужды, ради только удовольствія, не охотятся залюдь-ми.

— Я вѣдь и не оспагиваю того, что пгеступность въ нагодѣ возгастаетъ, но я думаю, что юстиція тутъ не пги чемъ...

— Да какъ же нѳ причемъ? а «гуманныя» мѣры наіѵі.?аній? а всевозможныя снисхожденія? Вѣдь до-ш!ю до того, что суды стали соблазномъ для народа и, извините, посмѣшищемъ. Вы думаете, что мужику есть какое-нибудь дѣло до тѣхъ «высшихъ» соображе-ній, въ силу которыхъ вы его оправдали или дали снисхожденіе, когда онъ этого не заслуживалъ? Какъ же? Держи карманъ шире... Онъ и не пойметъ ни-когда вашихъ соо'браженій да смягчающихъ вину об-стоятельствъ, а вотъ результатъ онъ оцѣнитъ и, ко-печіш, ао-своему и едѣлащ% ^ие^ГШXатвГтxтвуи

щіе выводы. «ОпрайдаЛй, зйаЧитѣ, й яё Виновейѣ, значитъ, могу опять убивать, воровать, грабить. Ни-чего, сойдетъ... Начало сдѣлано, слава Богу, хоро-шо, а тамъ далыпе, какъ цо маслу»...

— Вы дугно смотгите на нагодъ, Иванъ Ивано-вичъ... гьѣхъ...

' —Да, не черезъ розовыя очки...

— Посгушать васъ, такъ онъ выходитъ совсѣмъ • звѣгь...

— Помноженный на скота... добавьте...

Безмолвно сидѣвшій на широкомъ подоконникѣ мо-

лодой красавецъ — полицейскій надзиратель съ ниж-нечинскимъ Георгіемъ въ петлицѣ одобрительно раз-смѣялся, показывая изъ-за черныхъ усовъ велико-лѣпные зубы.

— Господа, не обижайте скотовъ и звѣрей, — ска-залъ ояъ. — Мужикъ куда гаже...

— Я съ вами совершенно согласенъ, — подтвердилъ докторъ. — Гадъ какой-то... особенно эта деревенская молодежь. Ничего человѣческаго не осталось.

Слѣдователь на моментъ прищурилъ на нихъ свои раздраженные мышиные глазки и, разглаживая ру-кой длинные, выхоленные, рыжеватые усы подъ крюч-коватымъ носомъ, спросилъ доктора:

— А позв.огьте васъ спгосить: кто же сдѣгагъизъ нагода то, чтб, по вашему выгаженію, онъ стагъ гаже звѣгя, гаже скота, гадъ какой-то? Вѣдь еще недавно, на нашей памяти, онъ такимъ не быгъ.

— Такъ, такъ, у насъ все сводится къ одному... — отвѣтилъ докторъ, съ досадой махнувъ рукой. — «Вали на Ерему, Ерема все снесетъ». Сдѣлало его такимъ, какъ еще нѳдавно выражались наши «освободители», наше «ненавистное самодержавное правительство». Да я его и не оправдываю. Виновато оно несомнѣно, хо-тя и не одно оно... но разъ народъ по /чьей бы то ни было винѣ помѣшался и гибнетъ въ буйствѣ и пьянствѣ, надо надѣть на него смирительную рубашкѵ, иначѳ

отто№.еТапаXа2ак.^и

и. а. родіоновъ. 7 07

онъ всѳ сметбтъ съ лица зешш и самъ себя смѳтетЪ. Темный, разнузданный звѣрь самъ собой управиться не можетъ. И вотъ такой единственно дѣйствитѳльной смирительной рубашкой были бы драконовскіѳ законы и безпощадный судъ безъ всякаго этого слюнтяйства... безъ всякаго снисхожденія...

— Ну опять-таки, кто же споигъ и спаиваетъ на-годъ? —спросилъ слѣдователь.

— Самъ спился! — съ озлобленіемъ крикнулъ док-торъ. — Никто его въ шею не толкаетъ въ кабакъ, самъ претъ. Опять-таки поймите, не стою я на сто-ронѣ правительства. Слова нѣтъ, мерзко, что оно тор-гуѳть водкой, но такая скверная мѣра пущена имъ въ ходъ по крайней нуждѣ. Надо откуда-нибудь доста-вать деньги...

— Пьянство еще не богыная бѣда. Нагодное нѳ-довогьство не отсюда... — замѣтилъ слѣдователь, но нѳ договорилъ. '•

— Какъ не болыная бѣда? — снова загорячился докт оръ. — Да пьянство — краеугольный камень, на ко-торомъ зиждутся всѣ наши несчастія, всѣ наши нѳ-устройства. Къ пьяному народу не привьешь никакой культуры; всякія реформы пойдутъ прахомъ. Помнитѳ •это, и первое, съ чего надо начинать, это съ безпощад-ной борьбы съ пьянствомъ. •

Слѣдователь слушалъ «отсталаго» доктора съ сар-кастической улыбкой. Слѣдователю было хорошо из-вѣстно, что 99о/о> убійствъ и подавляющее количество др;угихъ уголовныхъ преступленій совершаѳтся въ пьяпомъ видѣ. Но цифры сами по себѣ, а его убѣ-жденія сами по себѣ. Онъ сейчасъ же сдѣлалъ тща-тельную справку въ своей памяти. Она замѣняла у него записную книжку и ни на одномъ листѣ ея не было записано порицанія алкоголизму. Ни одинъ ора-кулъ тѣхъ газетъ и журналовъ лѣваго направлѳнія, которые читалъ слѣдователь и откуда чѳрпалъ свои взгляды и воззрѣнія на жизнь и людей, не возсталъ

№№№.еТапака2ак.^и

въ бичуйщимъ словомъ противъ этого порока, а разъ оракулы о чемъ-либо молчатъ, для молодого юриста ясао, ічто обойдениый вопросъ не стоитъ ихъ «высокаго» внимапія и самъ по себѣ незначителенъ.

Докторъ присѣлъ къ столу и недовольно хмыкнулъ.

— Не большая бѣда-^-пьянство! Помилуйте, 12 че-ловѣкъ искалѣченныхъ за одинъ праздникъ. Да это самоистребленіе. Ничего подобнаго нѳ было до отмѣны тѣлесвыхъ наказаній и до провозглашенія «свободъ». Что же далыпе будетъ?

— А дагыпе...' «чѣмъ дагыпе въ гѣсъ, тѣмъ богыпе дптъ». Тепегь тогько двѣтики... — съ мрачно-веселой таинственностью заявилъ слѣдователь, складывая въ портфель бумаги.

— Ну и что же, надо сложить руки и ждать, когда всѣхъ перекокошутъ, когда все пойдетъ прахомъ?..

— Ну, зачѣмъ же такъ стгашно? Что-нибудь но-вое будетъ... — съ той же таинственно веселой улыбкой сказалъ слѣдователь, простился и вышелъ.

— Ну и намъ пора... — сказалъ становой, закинувъ руки за голову и потянувшись во весь свой длинный ростъ.

— Вотъ всегда такъ, а? — сказалъ докторъ, цріоста-новившись, и покачалъ головой. — Какъ станешь при-пирать его къ стѣнѣ, такъ и начнетъ вилять да отдѣ-лываться недомолвками, а потомъ за портфель, да на-утекъ. Ну и народъ, чортъ его побери!

— Недаромъ мой старшій городовой называетъ его революціонеромъ, говоритъ, что онъ такъ заигрываетъ съ политическими, такъ держитъ ихъ руку, что не иначе, какъ въ ихъ шайкѣ состоитъ, — замѣтилъ поли-цейскій надзиратель.

— Да... — протянулъ становой, — вотъ два года съ нимъ служу и просто.руки отваливаются. Выслѣдишь мерзавцевъ, посадишь, а какъ къ нему дѣло попало въ руки, конѳцъ, сейчасъ же выпуститъ, а потомъ путаетъ, путаетъ, и всв д-^о зд^»ѣтгсвкег^Iк ^и

Становой махнулъ рукой и такъ сладко зѣвнулъ, что даже въ челюстяхъ у него затрещало, а на гл*за навернулись слезы.

г XVIII.

Въ тотъ же день вечеромъ слѣдователь сиялъ до-протъ съ арестованныхъ парней; прямыхъ уликъ про-тивъ нихъ не нашелъ, однако привлекъ ихъ въ каче-ствѣ обвиняемыхъ и даясе мѣрою пресѣченія избралъ содержаніе подъ стражею, потому что въ городѣ рас-пускались о немъ такіе слухи, которые могли повре-дить ему ііо службѣ. Его называли революціонеромъ, въ деревняхъ же изъ устъ въ уста ходила молва, что онъ за взятки «освобождаетъ» преступниковъ.

Настроеніе арестованныхъ, все-таки, нельзя было назвать угнетеннымъ. Имъ давали теплый уголъ, кор-мовыя деньги, работать не заставляли, спали они, сколько каждый хотѣлъ. Деньги, ограбленныя у Ива-на, они не успѣли пропить на волѣ и теперь пропи-вали вмѣстѣ съ городовыми, приносившими имъ тай-комъ водку.

Только Рыжовъ, возвратившись опять въ арест-ный домъ послѣ допроса у слѣдователя и зная, что завтра ихъ переведутъ въ тюрьму, видимо, палъ ду-хомъ: въ разговоръ съ товарчщами не вступалъ; хит-рая, самодовольная усмѣшка сбѣжала съ его лица; искрящіеся глаза померкли.

На товарищей онъ былъ золъ и для этого имѣлъ достаточное основаніе: парни при дѣлежкѣ ограблен-ныхъ денегъ обошли его совсѣмъ, не давъ ему ни гроша.

Ночью парни крѣпко спали, запертые на замокъ въ вонючей, грязной каморкѣ, съ единственнымъ про-битымъ подъ самымъ потолкомъ и затянутымъ проч-ной желѣзной рѣшеткой оконцемъ того типа, какія дѣ-лаются обыкновенно въ конюшняхъ. . .

№№№.еГапака2ак.ги

100 ■

Рыжовъ лежалъ съ краю паръ рядомъ съ Сашкой, подложивъ подъ голову свой «спинжакъ», но глазъ не сомкнулъ. Въ эти послѣдніе дни онъ вообще спалъ плохо. Съ одной стороны, ему было жаль ни въ чемъ неповиннаго Ивана и совѣсть иногда укоряла его, съ другой, его страшило тасканіе по судамъ и предстоя-щая тюрьма или каторга. Свое участіѳ въ преступле-ніи онъ считалъ мёньпіимъ, чѣмъ участіе остальныхъ товарищей, а потому находилъ себя и менѣе винов-нымъ. Онъ помнилъ хорошо, что по началу ему и въ голову не приходило бить Ивана; наоборотъ, онъ даже хотѣлъ предупредить его о грозившей опасности,

• и какъ потомъ вышло, что онъ вмѣстѣ съ другими со-вершилъ преступленіе, Рыжовъ понять не могъ.

«Што скотину били, — вспомнилъ онъ объ избіѳніи Ивана. Собственно онъ никогда и не забывалъ о немъ. Ужасная картина избіенія постоянно стояла передъ егэ глазами.— А подбили эти арестанцы. Рази самъ я пошѳлъ бы на такое дѣло? Шутка сказать, загубить хрестьянскую душу, Господи, помилуй! И за што? Какое худо ёнъ мнѣ сдѣлалъ? Никакого худа я отъ его не видалъ. А дивья, пьянаго подбить на какое хошь худое дѣло!? На все подобьешь. Хошь отца родного зарѣзать и то подобьешь, потому пьяный, што сшалѣлый, правильнаго разсуждѳнія не имѣетъ, а вотъ теперина отвѣчай, выкручивайся, какъ знаешь».

Отъ такихъ размышленій Рыжову стало какъ буд-то легче, потому что онъ нашелъ нѣкоторое оправданіе своей вины передъ самимъ собой, однако внутренній голосъ укорялъ его, зачѣмъже онъ давалъ руку Сашкѣ въ знакъ согласія? Вѣдь* отъ него зависѣло принять или прямо отклонить предложеніе парня.

♦ «Нѳ согласись, такъ и стакана вина не поднесли бы, — оправдывалъ онъ себя. — Да я и не давалъ согла-сія. Это ужъ такъ на 8^.^110^X3231 ГЫ

101

Рыжовъ тяжѳло вздохнулъ и долго лежалъ, вие-ривъ взглядъ въ окно, въ которое глядѣла ровная, тѳм-ная осенняя ночь.

На сердце налегла невыносимая тяжесть; голова слегка побаливала. Рыжовъ съ тоской ожидалъ утра, по ему казалось, что ночи и конца не будетъ. Умъ усталъ отъ безплодныхъ мыслей, которыя толкались въ головѣ, какъ мышь, попавшая въ мышеловку.

И онъ притихъ; угомонились и мысли, но внутрен-няя безсознательная работа мозга продолжалась.

Онъ не помнитъ, дремалъ ли или просто лежалъ въ забытьи, но, взглянувъ снова въ сотый разъ въ окно, онъ замѣтилъ, что хотя ночь попрежнему была непроницаема, но не такъ черна, какъ преждѳ; она посѣдѣла.

— Утро близко, — сказалъ себѣ Рыжовъ и весь внутренно встрепенулся.

Голова его заработала дѣятельнѣе и бодрѣѳ.

За стѣнами съ трѳхъ сторонъ храпѣли арестован-ные и сторожа, храпѣли парни; откуда-то донесся хри-поватый, неумѣлый крикъ молодого пѣтушка.

Внезапная мысль осѣнила голову Рыжова.

Онъ привскочилъ и сѣлъ на нарахъ.

— Да меня силбмъ заставили бить. Нѳ по своей волѣ пошелъ я на такое дѣло! — прошепталъ онъ и долго сидѣлъ, ослѣпленный этой мыслью.

«Ежели бы я отказался, — продолжалъ онъ оправ-дыв&ть себя,— они и меня бы заодно убили. Имъ што?— съ ненавистью подумалъ Рыжовъ о товарищахъ,—имъ што цыпленка, што человѣка зарѣзать, все едино. Арестанцы, арестанцы и есть».

И ему стало до слезъ дсаль себя за то, что свя-зался съ такими негодными людьми. Тому, что еще до принужденія онъ билъ Ивана наравнѣ съ~товари-щами, Рыжовъ уже совершенно добросовѣстно нѳ при-давалъ никакого значенія, а всѣми своими мыслями сосредоточился ца томъ моментѣ, когда онъ просилъ

^^^.е1алака2аXв^и

парней не убивать Нвана, и какъ они угрозами заста-вили его продолжать избіеніе, а онъ обманулъ ихъ и гвоздилъ камнемъ по землѣ. Эти послѣдніе два по-сгуика онъ ставилъ себѣ въ заслугу.

«Вотъ какіе арестанцьі! Ежели бы онн меня тогда послухали, Ванюха выходился бы, ужъ я завѣрное утверждать могу, что выходился бы, а теперича кто е знаетъ... Такими камнями да топоромъ по головѣ... нѣ-ѣ... не выживетъ... Рази Богъ только»...

Но скоро и на этотъ предметъ мысли его перемѣ-нились...

«А што, какъ Ванюха выживетъ и на меня пока-жетъ, что я убивалъ его вмѣстѣ съ ими, съ арестан-цами? Все равно, отвѣчать придется».

Рыжовъ задумался.

— Богъ съ имъ, — черезъ минуту сказалъ онъ себѣ, — пущай помираетъ. Видно, ужъ такъ ему на роду написано такую смерть принять...

Онъ опять опрокинулся на нары и, вздохнувъ, заложилъ руки за голову. Теперь онъ уже былъ увѣ-ренъ, что вины за нимъ нѣтъ никакой, и ему стало жаль себя. Онъ почувствовалъ, какъ слезы накипали у него въ горлѣ и, наконецъ, хлынули изъ глазъ. Онъ для чего-то порывисто перевернулся животомъ внизъ, и долго дергались отъ рыданій его плечи и голова.

— Што-жъ, Богъ терпѣлъ и намъ велѣлъ... по-терплю за напрасно... за этихъ арестанцевъ... Пу-щай... .

Когда Рыжовъ выплакался, ему стало легче и на душѣ отраднѣе. Въ окнѣ уже бѣлѣло; неясно виднѣ-лись на фонѣ неба часть крыши и труба сосѣдняго дома, а изъ города доносилось переливчатое пѣніѳ пѣтуховъ.

Примирениый съ своей совѣстью, Рыжовъ въ грѵстно-спокойномъ настроеніи помаленьку забылся.

' №№№.еIапвка2акв^и

Спалъ онъ въ первый разѣ йОслѣ избіенія Йвана крѣпко и сладко, но часа черезъ полтора порывисто вскочилъ.

Въ каморкѣ было совсѣмъ свѣтло, н просыувшіеся парни вполголоса переговаривались межд)' собой.

Это разомъ возвратило Рыжова къ тягостной дѣй-ствительности. Въ сердцѣ у него больно защипало и товарищи стали ему еще болѣе ненавистны, чѣмъ пре-жде. Сашка сидѣлъ рядомъ съ нимъ съ протянутыми на голыхъ нарахъ ногами и обслюнивалъ скрученную изъ газетной бумаги цыгарку.

— Ну, што, Ѳедоръ, какъ почивалъ на казенной кватерѣ? Хорошо?

— А почему не хорошо?! Люди такъ-то по цѣлымъ годамъ живутъ и ничего,—мрачно и уклончиво отвѣ-тилъ Рыжовъ, не поднимаясь съ своего мѣста и скольз-нувъ ненавистнымъ взглядомъ мимо толстаго, заспан-наго лица Сашки, съ красными глазами, угрюмо, на-смѣшливо глядѣвшими исподлобья.

— А я такъ здорово выспался на казенныхъ пухо-викахъ, братцы, — своимъ медлительнымъ голосомъ продолжалъ Сашка, не слушая Рыжова, закусивъ ко-нецъ цыгарки зубами и пряча кисетъ съ табакомъ въ карманъ штановъ.

— Ничего... хорошо... на работу вставать не на-доть... Выспаться можно всласть... — отозвался, по-тягиваясь, Ларіоновъ.

Этотъ парень такъ же, какъ и Рыжовъ, никогда не питалъ къ Ивану никакого враждебнаго чувства и свое участіе въ убійствѣ тоже приписывалъ опья-пѣнію. «Пьянъ былъ... — говорилъ онъ Рыжову, — вотъ и впутался въ это дѣло... ежели бы былъ тверезый, не впутался бы»... — Съ нимъ при избіеніи Ивана слу-чилоеь то же, что бываетъ съ собакой, которая, за-слышавъ злобный лай сосѣдокъ, сперва присдуши-

ш^^.еіаПакагак.ги

вается, потомъ поднимается, опрометыо бросается на прохожаго и прпнимается рвать его такъ же ожесто-ченно, какъ и ея товарки. Оставаясь наединѣ съ са-мимъ собою, Ларіоновъ трусилъ и страшнлся пред-стоящаго судебнаго возмездія и хотя временами жа-лѣлъ Ивана, но болыпе жалѣлъ себя. Совѣсть же совсѣмъ не безпокоила его. За то въ присутствіп Саш-ки и другихъ двухъ главныхъ соучастниковъ пре-ступленія онъ всецѣло поддавался ихъ настроенію и чувствовалъ себя такимъ же удалымъ и преувели-ченно-беззаботнымъ, какъ и они.

— Не робѣй, робя...—не сразу снова заговорилъ Сашка, желая ободрить товарищей и пыхнулъ цыгар-кой, потомъ вынулъ ее изо рта, выпустилъ дымъ и не-торопливо продолжалъ: —посидимъ денька три, много четыре, а тамъ выпустятъ, потому противъ насъ нѣтъ свидѣтелевъ...

— А Иванъ Деминъ — не свидѣтель? отозвался Рыжовъ,

Отъ злости ему хотѣлось, во что бы то ни стало, перечить Сашкѣ.

— А чего Ванька можетъ? Чего? Енъ землей за-клялся. Это, братъ, не шутка. Да нѣ-ѣ... Енъ побоится. А другихъ свидѣтелевъ нѣту...

— Нѣту? А Степку Рудогб забылъ? Енъ рази не свидѣтель? Ротъ ему не завяжешь веревочкой...

Сашка свистнулъ, хитро подмигнулъ глазомъ и ухмыльнулся во весь свой большой ротъ, показавъ екверные зубы изъ-за толстыхъ губъ, едва обросшихъ рѣдкими, рыжеватыми волосами.

— Я же вамъ сказывалъ, што съ Степаномъ-то я еще въ воскресенье это дѣло обладилъ. Енъ мнѣ давно дружокъ, ёнъ не пикнетъ, не такой малый... Енъ мнѣ въ воскресенье-то прямо сказывалъ: «Я, Са-ша, вотъ какъг какъ мы промежъ себя дружки Хри-стовы и панредкн Ш^ШЖ^Уе-ІЩ ■кІ^ак.Гн

105

не Ѣхалѣ тогда йо дорогѣ-то, Кйкѣ у васъ дѣлб-то это самое вышло, и иичего не видалъ, такъ и на судѣ покажу, ежели дѣло коенется, вотъ тебѣ хрестъ». И при мнѣ вынулъ изъ пазухи хрестъ и гіять разовъ подъ рядъ поцѣловалъ. А ужъ ёнъ што скажетъ, то вѣрно.

— Этогь парень вѣрный, Степанъ-то, — отозвался и Лобовъ, —и насупротивъ насъ ему стать не рука, потому, почитай, что кажный день черезъ нашу де-ревшс ' за товаромъ въ городъ проѣзжаетъ, а другой дороги ему нѣту-ти. Стань ёнъ въ евидѣтели, проѣзду не дадимъ... Енъ это въ башкѣ прикинулъ.

— Нѣтъ, Степанъ не выдастъ, — подтвердилъ и Горшковъ, — а вотъ Ванька Деминъ ненадеженъ, брат-цы. Тверезый ничего, а какъ выпьетъ — шабашъ.

— Ему одному не повѣрятъ. И какой ёнъ свидѣ-теііь? Ровно, какъ дуракъ, — сказалъ Лобовъ.

— А какъ повѣрятъ, тогда напляшешься, — опять ворчливо вставилъ Рыжовъ.

— Чего? — сказалъ Сашка. — Ежели и засудятъ, такъ наказаніе будетъ легкое, потому какъ всѣ были пьяные. Ужъ я это знаю. Мы его билц, и ёнъ насъ билъ, Значитъ, драка сторона на сторону: За это на-казаніе легкое. А мы еще не въ совершенныхъ годахъ. Кэго на призывъ не гоняли, всѣ считаются не въ со-вершенныхъ годахъ, все равно, какъ не въ полномъ умѣ. Ну, ежели што, угонятъ года на два...

— Значитъ, заработали мы себѣ, робя, теплую

квартеру, да казенный хлѣбъ. Ха-ха-ха! — засмѣялся Лобовъ. •

— И на дееять годовъ въ каторгу угонятъ, такъ не откажешься, — сказалъ Рыжовъ. — Вонъ шипин-

скому Яшкѣ и '"семнадцати годовъ не было, а его за

отца па шесть годовъ засудили.

— Такъ то отца топоромъ зарубилъ, полна изба народу была. Ему попятиться некуда было; всѣ про-тивъ его показывали; а противъ насъ свидѣтѳлевъ '■ѣху... Олять жс о■^«п;.Срйкю^п1гз;вx■щаг;;X'>I^,..

— объяснилъ Сашка. И, цомолчавъ, съ ехидной ус-мѣшкой взглянувъ на Рыжова, добавилъ: — я знаю, почему такъ Ѳедоръ спужался...

— Почему? — поепѣшно, съ .любопытствомъ спро-силъ Рыліовъ, приподнявъ немного съ наръ голову съ закинутыми за нее руками.

— Насъ-то не засудятъ строго, а ужъ ему пощады не дадутъ, потому не маленькій, ужъ и солдатчину отбылъ и на войну сходилъ...

Сашка и остальные парни покатились отъ смѣха.

— И ежели бы было за што, — стараясь сохранить серьезность, продолжалъ издѣваться Сашка. — Мы хошь десятку отъ Ваюохи заработали, а ёнъ хошь бы што... •

Парни помирали отъ хохота.

Послѣдняя выходка Сашки и смѣхъ парпей пере-полішли чашу терпѣнія Рыжова.

«Мнѣ на руку не плюнули, забрали всѣ Вашо-хины деньги да еще всякія издѣвки зачинаютъ. По-годите, я вамъ покажу».

Внутри у него кипѣло. Ему стало до слезъ обидно, что онъ ничѣмъ не можетъ отомстить товарищамъ и рѣшилъ совсѣмъ не вмѣшиваться въ ихъ разговоръ.

«Вотъ ужъ одинъ день потерялъ на заводѣ, — со-ображалъ онъ, — а они мнѣ прогулъ не заплатили. И почему? Вѣдь не ихнія деньги, а Ванюхины... Все бы еебѣ только... вѣдь вмѣстѣ «работали»... Ежели такъ-то не скоро выпустятъ, такъ и мѣсто совсѣмъ потеряешь. Тогда хошь «стрѣляй!»... >)

Парни, посмѣявшись надъ Рыжовымъ и видя, что на него ихъ шутки не производятъ желаемаго впечат-лѣнія, оставили его въ покоѣ.

— Вотъ будетъ штука, робя, ежели Ванюха от-чикнетъ... Тогда бѣда... не отвиляешься... — сказалъ Ларіоновъ.

*) Стрѣлять, эначитѵ-«иіі^е^іц^,еіапака2ак гц

‘ Ю7

На минуту парни примолкли; лица ихь выражали не спойственную имъ серьезную озабочепность.

Наконецъ, Сашка мотнулъ головой. «Что, молъ, вздоръ-то городить!»

— Не такъ мы его обработали...—хвастливо про-тянулъ Лобовъ.—Ужъ ежели кто кънамъ въпередѣлку попадетъ, такъ не отчикнетъ. Навѣрно, подохъ теиерь...

Рыжова взорвало, и хотя онъ только что рѣшилъ не вмѣшиваться въ разговоры, тутъ не утерпѣлъ.

— Небось, не собака ёнъ. Што ему подыхать? Со-бака дохнетъ, а человѣкъ помираетъ, — наставитель-но замѣтилъ онъ. .

— А не все ли равно, што человѣкъ, што собака? — поспѣшно спросилъ Лобовъ, живо переворачиваясь на нарахъ со спины на бокъ, лицомъ къ Рыжову.

— Извѣсно, все едино, — подтвердилъ Сашка. — Одинъ чортъ... подохнутъ, одна падаль останется.

— Нѣтъ, не все едино: у человѣка-то душа, а у собаки души нѣту-ти...

— А ты видалъ человѣчью душу? — возбужден-нымъ голосомъ опять поспѣшно спросилъ Лобовъ.

— Душу никто не видалъ. Богъ ее даетъ, Богъ и отнимаетъ.

— А ты Бога видалъ? —уже съ азартомъ приста-валъ Лобовъ.

Это былъ его конекъ. Въ деревнѣ за кощунствен-ныя и богохульныя рѣчи его прозвали «блажнымъ».

—Бога никто не видалъ.

— Такъ и не говори, разъ не видалъ. Нѣтъ Бога. Какой тамъ Богъ? Разъ не видалъ никто, значитъ, Его нѣту-ти. Нонче только дураки въ Бога вѣрятъ.

—А тебя кто создалъ?

— Батька да матка на постели приспали... Вотъ' кто... — употребивъ непечатное ругательство, отвѣ-тилъ Лобовъ.

Взрывъ 'одобрительнаго^^гвеюгшвxа,ф.Гкви 108 .

— Да ГШ чего, Ѳедоръ, — встаВилъ евое замѣчаніе Сашка, — ты думаешь, л«ивешь-живешь, ѣшь, пьѳшь, помрешь и еще потомъ твоя душа жить будетъ?

— А какъ же. И отвѣтъ Богу за свои дѣлапонесу...

— Вотъ што собака, што мы всѣ, додохнемъ и дѣлу конецъ... Никакого Бога, никакой Божьей Матери нѣтъ... 'Вшь, пей, гуляй съ дѣвками, веселись всласть, вотъ и все, братцы... — говорилъ Лобовъ и, упоминая имя Божіей Матери, онъ разражался такими кощунствен-нымн словами, что парни ржали огь удовольствія, а Рыжову становилось страшно и жутко.

Лобовъ долго богохульствовалъ, изрыгая гнуснѣй-шія ругательства. Рыжовъ нѳ выдержалъ, плюнулъ, вскочилъ съ наръ и заметался по каморкѣ. Онъ клоко-талъ злобой на парней, особѳнно на Лобова, и, прой-дясь нѣсколько разъ, вдругъ, озаренный внезапной мыслью, опять тихо взобрался на нары и легъ. Мысль, которая его поразнла и которую онъ хотѣлъ, и ко-лебался привести въ исполненіе, это — предать това-рищей и вылѣзть самому сухимъ изъ воды. Онъ, не шевелясь, съ закрытыми глазами пролежалъ до тѣхъ поръ, пока для повѣрки ни зашелъ къ нимъ полицей-скій надзиратель.

Колебавшійся Рыжовъ мгновенно рѣшился. Онъ заявилъ, что яселаетъ дать начальству дополнитель-ныя показанія по дѣлу.

Его въ тотъ же день отправили къ слѣдователю.

Лобовъ, смотря Рыжову въ лицо своими дикими, озорными глазами, сказалъ на прощанье:

— Ну, Ѳедоръ, гляди, ежели што противъ насъ затѣялъ, помни... о‘свѣжуемъ въ отдѣлку, почище, чѣмъ Ваньку...

Рыжовъ, какъ волкъ, косился на товарищей, но ничего не отвѣтилъ.

У слѣдоватѳля онъ заявилъ, что посаженъ за вину своихъ товарищей, и подробно разсказалъ, какъ въ дѳнь убійства Ивана парни пили водку у казенки

^^^.еіапакагак. і

. 109

и въ кузницѣ, какъ троб изъ нихъ: Степановъ, Лобовъ и Горшковъ уговаривали его, Рыясова, помочь имъ убить Кирильева, какъ потомъ нѳдалеко отъ сѳла Хлябина эти троѳ убивали Ивана и когда онъ, Ры-жовъ, вступился за убиваемаго, то и его подъ стра-хомъ смерти заставляли принять участіе въ избіеніи, но онъ билъ камнемъ по землѣ.

Про Ларіонова онъ сказалъ, что тотъ въ убійствѣ ни словомъ, ни дѣломъ не принималъ никакого уча-стія.

Въ этомъ случаѣ у доносчика была задняя мысль залучить на свою сторону хоть одного изъ товарищей въ противовѣсъ остальнымъ. Это онъ надумалъ еще на нарахъ.

Слѣдователь, записавъ показанія Рыжова, распо-рядился тотчасъ же освободить его.

Вызванные потомъ парни и Деминъ не подтверди-ли показаній Рыжова, а говорили то же самое, что и на первомъ допросѣ и настойчиво просили объ освобо-жденіи 'ихъ изъ тюрьмы, но слѣдователь не уважилъ ихъ просьбы. _

* ' ' ’ !."Г XX. "

Старшій врачъ не только не зналъ о томъ, і^иеъ поступили въ больницѣ съ избитымъ Иваномъ, но дажо и не подозрѣвалъ, что такого рода дѣянія воз-можны въ учреждѳніи, которымъ онъ завѣдуетъ.

На немъ наглядно оправдалось то общее, всѣмъ извѣстное правило, что начальникъ всегда меныне по-стороннихъ освѣдомленъ о дѣйствіяхъ его подчннен-ныхъ, и чѣмъ выше онъ по своѳму положенію, чѣмъ обширнѣе и сложнѣе кругь его вѣдѣнія, тѣмъ его представленія о ходѣ дѣлъ въ управляемой имъ обла-сти. удаленнѣе отъ жизни и истины.

Старшій врачъ въ тотъ -дѳнь, когда въ первый разъ еобственноручно удалш^ъВзъ?ггпоВкГЬіаxва•3-■ дробленныя чорепныя кости и перевязалъ ему голову и шею, распорядплся положить больного наверху въ палатѣ съ пятыо кроватями. Тутъ лежалъ только одинъ парень съ перерѣзаннымъ горломъ.

Случилось такъ, что въ городкѣ гостила чтимая мѣстнымъ населеніемъ икона, каждый годъ приноси-мая сюда изъ сосѣдняго городка недѣли на двѣ, по-этому изъ дальнихъ деревень уѣзда сюда съѣхались богомольды хотя и далеко не въ такимъ большомъ ко-личествѣ, какъ съѣзжались лѣтъ 15-20 назадъ. Тогда на поклоненіе поднимался старъ и младъ, теперь однп старики да бабы; мужиковъ зрѣлыхъ лѣтъ было очень мало; а одичавшая, развращенная, спившаяся деревенская молодежь совсѣмъ отсутствовала.

Вѣсть о томъ, что ихъ старый знакомедъ, приво-зившій имъ по зимамъ товары въ ихъ затерянныя посреди снѣговъ и лѣсовъ деревни, веселый, красивый, обходительный Иванъ лежитъ въ больницѣ изувѣ-ченный на смерть, подняла на ноги многихъ богомоль-цевъ и особенно богомолокъ, и народъ къ больницѣ подходилъ группами человѣка по три, по пяти и болѣе.

Старшій врачъ и служаіціѳ больницы, какъ ни уговаривали сѣрыхъ посѣтитѳлей пе приходить къ Ива-ну, какъ ни доказывали, что присутствіе посторон-нихъ безпокоитъ больного и вредитъ его здоровью — ничто не помогало. Особенно неуступчивы оказались бабы. .

— Жаланный ты нашъ, — говорили онѣ врачу, — знакомый человѣкъ такъ-то помираетъ, а ты не дозво-ляешь проститься. Вѣдь всѣ помирать будемъ. Какъ же не проститься-то? Это и передъ Богомъ грѣхъ и отъ людей стыдно.

Самъ чисто русскій чѳловѣкъ, выросшій въ деревнѣ и не разучившійся уважать многіе старые, почтен-ные ея обычаи, врачъ уступалъ, но въ тотъ же день убѣдился, что пришельцы своимъ постояннымъ хожде-ніемъ, возбуждаемымъ 1Шишумо^е|ЩВк]:ГI^Пв^-ггокоятъ другихъ бОЛЬПЫХ'Ь. Для Т01’0, чтобы устраниті. это неудобство, онъ приказалъ перенести Ивана снова въ комнату для помѣшанныхъ, какъ совершенно уда-ленную отъ другихъ палатъ.

Иванъ ни іга одну минуту не приходилъ въ собя, не принималъ ни питья, нн пищи. Пробовали черезъ выбитый зубъ вливать ему въ ротъ съ чайной ло-жечки молока, но оно выливалось обратно.

При немъ неотлучно находилась мать. Жена и старшая сестра ея Елена —жена пьяницы Ѳомы — про-водили въ больницѣ цѣлые дни, съ ранняго утра и до поздняго вечера. Перебывали у Ивана всѣ родствен-ники, и сваты, и всѣ односельцы, и тѣ городскіе. торговцы, съ которыми у него были дѣла.

• Теперь, когда Иванъ лежалъ безпомощный, уми-рающій, всѣ знавшіе его припоминали прекрасныя ка-чества его души и характера и» всѣ любили и жа-лѣли его.

Обыкновенно больной лежалъ спокойно, не откры-вая глазъ и только когда въ узкой, съ сводчатыми, низкими потолками комнатѣ становилось душно отъ множества скучившихся посѣтителей, Иванъ такъ бился на постели, что разметывалъ бабъ и мужиковъ, бравшихся держать его за руки

На третій день его пребыванія въ больницѣ къ нему пригласили священника съ Св. Дарами, но такъ какъ больной былъ' безъ памяти, то священникъ прочи-талъ надъ нимъ глухую исповѣдь и отпустилъ ему грѣхи.

На пятый день Ивану стало особенно худо.

Елена, жившая прежде много лѣтъ въ прислугахъ въ Петербургѣ и потому болѣе смѣлая въ обхожденіи съ господами, чѣмъ другія бабы, вся въ слезахъ броеи-лась въ канцелярію.

Старшій врачъ, только что окончившій надъ од-нимъ больнымъ сложную хирургическую операцію, въ бѣломъ колпакѣ, въ бѣ^^шШ^|^^1така^гШвШI 112

ізышс локтей рукавами, отдыхалъ за письмѳннымъ сто-ломъ, выпивая по глотку изъ стакана простывшій жид-кій чай и съ наслажденіемъ затягиваясь дымомъ то и дѣло осыпавшейся папироски. Въ канцеляріи кромѣ него находился еіце фельдшеръ, заносившій за дру-гимъ столомъ въ скорбные листы замѣтки о болышхъ, и ещс одмнъ посѣтитель.

— Што жъ вы тутъ сидите, господинъ дохтуръ? — говорила взволнованная и возмущенная Елена.—Нашъ-то помираетъ, а вамъ и горя ійало... цѣлыхъ три д^я не дѣлали ему перевязку и не стыдно вамъ? — и окон-чательно раснлакавшись, она озлобленно выкрйки-вала: — Коли ёнъ мужикъ, такъ такъ-то и поступать съ имъ? Небось, ежели бы ёнъ былъ барйнъ, али купецъ, такъ не такъ бы ходили... на день-то по три раза смѣияли бы повязку. Вотъ ужъ намъ, мужикамъ, нигдѣ, видно, правды не добиться... Не хорошо такъ-то поступать, баринъ! *

Врачъ неторопливо разсѣялъ рукой облако табач-наго дыма, сгустившагося надъ его лицомъ, и, скло-нивъ набокъ голову, чтобы лучше разглядѣть, прищу-рилъ свои круглые, каріе глаза и спокойно спросилъ:

— Ты кто такая и про кого говоришь?

— Да про нашего... про Ивана Тимофеева. Енъ въ сумашедшей комнатѣ тутъ у васъ лежитъ,въ сумашед-шую комнату его запрятали... Получше-то для его мѣста не нашлось... вызывающе отвѣтила Елена.

— А-а... теперь понялъ. Видишь ли, что за нимъ никакого ухода нѣтъ, это ты лжешь, — спокойно, но рѣзко отвѣтилъ врачъ. — Я каждый день обхожу всѣхъ больныхъ по два раза: утромъ и вечеромъ и каждый разъ обязательно бываю у него. Далыпе: что ему но три. а два только дня не мѣняли повязокъ, такъ это такъ надо по ходу болѣзни Я не приказалъ мѣнять. Поняла? •

— Да вы ужъ извините. Цѳ я , а горе наше гово-

|іИГЬ'шшш.ѳІапака2ак.ги

и. А.[РОДЮНрВЪ. 8 113

— ІІостой, Дсій кончить. Я потому такъ подробно опровергаю твою ложь, что вы, святыѳ мужички, и особенно вы, бабы, всѣ вы — каверзники, ябедники и лгуны, а собственно съ тобой я и не обязанъ разгова-ривать. Поняла? Теперь о больномъ. Я уже преду-преждалъ жену и мать, чго по моимъ расчетамъ сѳгодня часамъ къ 5 — 6-ти онъ долженъ умереть. Поняла?

— Поняла... да только...

— Что ещѳ?

— Ради Христа Небёснаго спасите!

— Вотъ тебѣ разъ. Что жѳ я могу сдѣлать? Я ии-чего не могу сдѣлать и ступай сѳбѣ съ Богомъ и не являйся больше съ неосновательными претензіями, а *го прикажу удалить тебя изъ больницы.

— Помогите, господинъ дохтуръ, — уже другимъ тономъ просила Елена, — ради сиротства нашего, ради Христа Небёснаго. Мы — люди темные. Чего мы пони-'маемъ? Ужъ вы извините. Другой разъ и сорветея сло-во... Не мы, а горе наше говоритъ. А што мы пони-маемъ? ■ !. •* I (

— Я знаю, что вы ничего не понимаете, а много болтаете зря и... надоѣдаете съ своими каверзами и неосновательными претензіями. Иди. -

Но Елена не уходила, а продолжала плакать.

— Ужъ извините, помогите, господинъ дохтуръ, ради Христа Небёснаго...

— Чѣмъ, скажи, я могу помочь? Посуди сама.

— Ужъ мы не зиаемъ, а вы дохтуръ... болыпе насъ понимаетѳ.

— Развѣ вотъ чтб, — говоря съ самимъ собою и что-то припомнивъ, сказалъ врачъ, наклоняя голову. — Ну, хорошо, ступай. Я сейчасъ спущусь къ нему.

Елена ушла.

— Слышали? — дѣлая болыпіе глаза, сказалъ док-торъ посѣтителю, пожилому, болѣзненному человѣку, пришедшему къ врачу посовѣтоваться о своемъ здо-ровьи. — Претензій, тшбошшльностгвxгбере^щьья.

И вотъ тепѳрь по деревнямъ пойдетъ легѳнда о томъ, что въ больницѣ уморили, дѳскать, Ивана Кирильева, пѳревязокъ ѳму нѳ дѣлали. Я нарочно ни одного ихъ обвиненія не оставляю безъ возраженія. Хорошо тамъ, сидя въ Пѳтѳрбургѣ подъ охраной легіоновъ полиціи, дворниковъ, швейцаровъ и лакеевъ, разглагольствовать о страданіяхъ народа, о его приниженности и о томъ, что онъ пикнуть нѳ смѣѳтъ. Пожили бы они съ этимъ народомъ лицомъ къ лицу, изо дня въ день, вотъ какъ я, запѣли бы иную пѣсню. Наглости въ этомъ народѣ, лжи, озорства, требовательности не оберешься. Вѣрите ли, что пьяныѳ мужики не одинъ разъ вламывались ко мнѣ въ больницу, били окна, озорничали, ругали въ глаза и меня, и персоналъ самыми нѳпотребными словами. Да. Мой предшественникъ завелъ тутъ въ чи-слѣ служителей одного атлета, чтобы силой удалять буяновъ, и я его дѳржу. И.ему Нерѣдко приходится буквально вступать въ рукопашную, брать буяновъ за горло и выносить вонъ. А полиція бездѣйствуетж Два мѣсяца прошу поставить тутъ городовогб и не допро-шусь... Щ

— М-да, врѳмена! Чего-жъ другого и ожидать? По моѳму мнѣнію, далыпе ещѳ хуже будѳтъ. Напѣли, что онъ, народъ — всѳ, а мы яичто, дармоѣды, си-димъ у него на шѳѣ, ѣдимъ ѳго хлѣбъ. Ну, вотъ, теперь и расхлебываемъ эту кашу. Расхлебаемъ ли? Дачто?! — съ отчаяніѳмъ и горечью махнулъ рукой посѣтитель. — Среди площади надо кричать: «Ратуйте, кто во Христа вѣруетъ! Караулъ! Жить нельзя!» Да что толку?!

Докторъ извинился передъ старикомъ и вышелъ изъ канцеляріи въ аптеку, а черезъ пять минутъ въ со-провожденіи фѳльдшѳра спустился въ сумасшѳдшую палату къ Ивану.

Вабы голосилии.

— Помогитѳ, баринъ, ради Христа Нѳбёснаго, по-

Х/ПГИТА

шшш.ѳіапакагак.ги

8* 115 >

— Пожалуй, раДИ слезЪ вашихъ Я иродлю ему жизнь на два дня, не болѣе. Сегодня что у насъ? Чет-вергъ. Въ субботу онъ умретъ. Вотъ я васъ и спраши-ваю, стоитъ ли это дѣлать? Вѣдь это лишнія мученія больному.

— Ради Бога, Господь милосердный заплатитъ вамъ за это...

— Ну какъ хотите, мнѣ не трудно.

Врачъ самъ сдѣлалъ больному первое подкожное впрыскиваніе спермина и приказалъ фельдшеру про-должать эти впрыскиванія ежедневно по три раза.

XXI.

Въ субботу утромъ Иванъ пришелъ въ себя, при-подчялъ задрожавшее отъ усилія, опухнувшее, по-чернѣвшее вѣко и открылъ свой лѣвый глазъ съкро-вопод^екомъ во все глазное яблоко.

Первое мгновеніе онъ чувствовалъ себя легко и покойно, но лишь только сд^лалъ привычное усиліе, чтобы перѳвернуться съ онѣмѣвшаго бока на спину, какъ въ лѣвой сторонѣ тѣла его точно полоснули ножами, а вся правая сторона была какъ не своя. Это сперва удивило его, но тотчасъ же онъ ясно вспомнилъ, что на Хлябинской горѣ его избили пар-ни. ' •

«Должно и зубы вышибли», хотѣлъ онъ сказать, чувствуя какую-то непривычную неловкость во рту, но языкъ не шевельнулся. Тогда Иванъ быстро под-нялъ лѣвую здоровую руку и увѣренно, дѣловито пе-решаталъ и перепробовалъ ею одинъ за другимъ всѣ свои зубы. -

Акулина, Катѳрина, Елена, Аѳонька и малѳнькая Маша, не отрывая глазъ, слѣдили за всѣми ѳго дѣй-ствіями. . . . •

шшш.ѳіапакагак.ги

Оказалось, не хватало нѣсколькихъ передпихъ Зу-бовъ, коренные же всѣ были цѣлы.

Покончивъ съ зубами, Иванъ занялся руками и ногами. Лѣвая нога двигалась легко и свободно, какъ совершенно здоровая, и онъ приподнималъ и сгибалъ ее, за то правая нога, какъ и правая рука, лежала подобно бревну и никакъ онъ не могъ ее сдвийуть съ мѣста и, однако, дѣлалъ неоднократныя отчаянныя усилія, чтобы приподнять ее. Это занятіе на нѣко-торое время поглотило все его вниманіе и послѣ мно-гихъ тщетныхъ попытокъ Иванъ добился-таки того, что чуть-чуть согнулъ эту ногу въ колѣнѣ. и до-стигнутый результатъ, видимо, обрадовалъ его, потому что на его обезображенномъ лицѣ промелькнуло нѣ-что въ родѣ выраженія удовольствія.

Тутъ только своимъ зрячимъ глазомъ онъ уви-дѣлъ притаившихся родныхъ.

— Ванюшка, жаланный ты нашъ, што-жъ ты намъ ничего не прикажешь,* горемычнымъ? окликнула его Акулина, поднявшись съ табуретки и тихо, осто-рожно подходя къ нему.

Иванъ ничего не слышалъ, потому что отъ по-боевъ оглохъ, хотѣлъ поздороваться съ родными и спросить, гдѣ онъ находится, но языкъ опять не по-виновался ему.

«Какъ они меня расшибли», — подумалъ онъ. Ему стало жаль своихъ родныхъ и на' глазахъ его пока-зались слезы.

. Это послужило какъ бы сигналомъ къ ^бщему плачу. Вся въ слезахъ мать наклонилась къ нему. Онъ опять захотѣлъ заговорить, но вмѣсто словъ: «Не тужите, поправлюсь, дастъ Богъ», только нѣсколько разъ съ болѣзненнымъ усиліемъ промычалъ: «ме... м-е» и замолкъ.

Это безпомощное мычаніе только усилило рыданія бабъ. Слезы жалости къ роднымъ и досады на свою безпомощность крупными каплями полились изъ глазъ

шшш.е1апака2ак.ги

117

йвана, н здоровой рукой онъ сталъ гладить наклонѳн-ное лицо матери. Онъ замѣтилъ, что лежитъ на за-грязненной имъ иостели, и это было ему непріятно и стыдно. Опъ безпокоился и дѣлалъ усилія пере-вернуться съ лѣваго бока на спину. Бабы угадали ѳго жѳланіе и общими усиліями приподняли Ивана на -рукахъ. Онъ обвисъ и показался имъ куда тяже-лѣе, чѣмъ былъ раныпе, когда онѣ его, безчувствен-наго, по нѣсколько разъ въ день перекладывали съ боковъ на спину и обратно. Однако, когда онѣ при-подняли его и, быстро сбросивъ грязную простыню, постлали на тюфякъ чистую, онъ самъ перевернулся и легъ на спину. ' _

Лежа въ новомъ положеніи, Иванъ здоровой рукой крѣпко сжалъ руку жены и, глядя въ ея лицо, не переставалъ безмолвно плакать.

Елена подставила Катеринѣ табуретку и та, не отнимая своей руки изъ руки мужа, осторожно при-двинула ее ногой къ кровати "и сѣла на неѳ.

«Ну, што-жъ, отмучался, — подумалъ онъ о себѣ. — Вотъ какъ ихъ оставить? Кабы достатки... а по чу-жимъ людямъ таскаться — не ладное дѣло. Чужой хлѣбъ горекъ, чужой уголъ не грѣетъ!..»

Особенно ему жаль было жены. Осматривая ее, онъ покосился глазомъ на округлый, сильно выдав-шійся животъ ея, вспомнилъ, что она на сносяхъ, и въ голову ему нахлынули тѣ радостныя мысли, которыя онъ лелѣялъ въ послѣднія недѣли.

«Красные сапожки... да, — сказалъ онъ себѣ. — Катя обѣщалась родить сынишку, а я хотѣлъ обрядить его въ красные сапожки... и шапочку тепленькую съ наушниками, штобы на улицу выходить съ имъ. До-ждусь ли сынишку-то? Ишь какой я недужный!»

И Иванъ все плакалъ и не выпускалъ изъ своей руки руку жены и все глядѣлъ на нее, не отрывая евоего зрячаго глаза Ги

118

Пѳредъ глазомъ стало рябить и все закрываться досадЛивой, мигающей сѣткой и Ивану всѳ хотѣлось смахнуть эту сѣтку, но она становилась всѳ гуще и непроницаемѣе... Исчезли уже и жена, и сѣрая стѣна, улетучились ;и сладкія мечты о будущемъ сынишкѣ и красныхъ сапожкахъ. Онъ уже давно пересталъ пла-кать; зрячій глазъ ѳго на половину закрылся и только отзвукъ послѣдней забытой мысли ёще виталъ гдѣ-то въ его мозгу. «Дождусь-ли? — спросилъ онъ. — Кого?»

И ему почудилось. что кто-то невидимый, но близкій прикоснулся къ нему, и его-то онъ дожидался. Онъ содрогнулся отъ непонятнаго ужаса. Невидимый уда-лился.

Теперь Иванъ ѣхалъ по ровному полю въ телѣгѣ, до верху нагруженной муравой. Вдругъ на дорогѣ обрывъ. Иванъ пугается; буланая кобыла сѣла на крупъ; хомутъ ссунулся ей на самую голову, а возъ все напираетъ; уже концы оглобель торчатъ выше ушей лошаденки, и вотъ-вотъ она вмѣстѣ съ возомъ и съ нимъ полетитъ подъ кручу.

Ивану жаль и кобылы, и товара, и себя. «Што ужъ лошадь, мурава? Лишь бы самому быть живу...» Онъ хочетъ соскочить, но видитъ, что сидитъ не такъ, какъ раныпе на передкѣ, а ужъ наверху и руки, и ноги расползаются на глянцевитыхъ, круглыхъ горш-кахъ... Но вотъ уже возъ — не возъ, а Прошковская колокольня. «Смотри, братишка, — говоритъ Сашка, — какъ поднялась вода». Иванъ изъ-подъ колоколовъ гля-нулъ внизъ и замеръ. Вода прибивалась .къ самому окну и того и гляди, что хлынетъ ему подъ ноги. Дядя Егоръ сказалъ, что это не вода, а кузовскіѳ бабы упустили наваренпое къ праздникѵ пиво. Сашка толкнулъ ѳго въ бокъ: «Давай, — говоритъ, — хлебать». «Хлебать, такъ хлебать» отвѣтилъ Иванъ, но оказалось, чго онъ лежалъ на дорогѣ, а надо пахать.

— Што я лежу? За меця люди орать нѳ будутъ! сказалъ себѣ Иванъ и какъ будто не онъ самъ сказалъ,

№№№.еІаПвка2аХ^пЛ

а кто-то невидимый и близкій. Онъ схватился за ручки сохи, припалегъ. Лошадь дернула; сошникъ съ гро-хотомъ и трескомъ сломался; Иванъ упалъ и, сотряс-шись всѣмъ тѣломъ, отъ испуга проснулся.

Жена лежала на полу у его ногъ, вся въ слезахъ, съ искривленнымъ отъ ужаса лицомъ. Ее подняли. Она рыдала, отмахиваясь руками, и отворачивала отъ мужа лицо.

Иванъ напряженно, съ тревогой слѣдилъ за нею глазомъ и старался понять причину ея испуга.

«Рази я помираю?» спросилъ онъ себя, но забылъ отвѣтить на свой вопросъ, все слѣдя за женой.

— Мамынька, Аленушка, я боюсь! боюсь!—внѣ себя кричала Катерина. — Енъ помираетъ, Ваня-то... боюсь... боюсь...

— Господь съ тобою, доченька, ты его спужала. Рази можио такъ? Нѳ даешь спокойно отойтить его душепькѣ,—укоризненно говорила Акулина. — Подь домой, доченька, Господь съ тобою... Мы тутъ все справимъ и за тобой пришлемъ Аѳоню... Подь, подь! — уже нетерпѣливо замахала опа руками на невѣстісу.

Катерина поспѣшно одѣлась и подошла къ мужу.

— Не помирай безъ меня, Вашошка, дождись, жа-лаппый, приду по утрію...

Иванъ ничего не слышалъ изъ всего того, что говорили около него. и папряженно всматривался въ лицо жены. Понявъ, что она прощалась съ нимъ на-всегда, онъ вдругъ сталъ выгибаться и колотиться всѣмъ тѣломъ на постели, какъ дѣлаютъ капризпыя дѣти. Внезапный, отчаянный порывъ къ жизни овла-дѣлъ имъ.

— О-о-о! Ой-ой-ой! — закричалъ онъ во весь голосъ, и хотя двигаться ему было нестерпимо больно, а въ головѣ крики отдавались, какъ въ пустомъ боченкѣ, т. е. какъ будто не вылетали наружу, а, отталкиваясь "'тъ внутреннихъ стѣнокъ черепа, опять шли внутрь,

.... №№№.с тпвка2аШ.ги

въ голову, причиняя страшныя страданія, Иванъ про-должалъ кричать. Такъ крикнулъ онъ разъ двадцать и изнеможенный притихъ на постели, когда за Ка-териной уже давно захлопнулась дверь. Голова его втянулась въ плечи, лобъ вспотѣлъ и все тѣло плот-нѣе и грузнѣе размѣстилось на постели, точно при-липло къ ней. Дышалъ онъ рѣдко и тяжело, всхлипы-вая какъ-то. «Ползетъ... — сказалъ себѣ Иванъ и вну-тренно прислушался. — Ползетъ... ползетъ...», повто-рилъ онъ. Отъ отмершей, холодной правой половины его тѣла на живую, дьппащую и чувствующую, на-ползали мурашки и равномѣрно, медленно ползли, ма-ло-по-малу захватывая и эту живую половину...

И Ивану показалось, что онъ лежитъ на ровномъ пеобозримомъ полѣ и что онъ такъ же громаденъ, какъ это поле, и что его раскинутыя руки и ноги давно приросли къ этому полю; на нихъ уясе тихонько покачивается невысокая травка, хотя она такъ дале-ко, что видѣть онъ ее не можетъ, какъ не можетъ видѣть своихъ рукъ и ногъ, но знаетъ, что она тамъ выросла, и самъ онъ весь медленно, но вѣрно Ъриро-стаетъ къ землѣ и это громадное поле и онъ — одно и то же и по немъ — полю, медлепно, важно шествуютъ, блестя глянцевитыми, круглыми, • рыжеватыми голов-ками несмѣтныя полчища крупныхъ, величиною съ кузнечика, муравьевъ, и эти насѣкомыя своими без-численными ножками щекочатъ его тѣло. Онъ все хо-четъ согнать ихъ, но все новыя и новыя несмѣтныя полчища, не обращая на него никакого вниманія, по-прежнему медленно и ваяшо шествуютъ...

«Да вѣдь я — поле», догадался Иванъ и уже боль-ше не замѣчалъ муравьевъ. Онъ уже никого изъ род-ныхъ не видѣлъ и не узпавалъ. Зрячій глазъ его остановился и безъ всякаго выраженія неподвижно глядѣлъ передъ собой; дыханіе вырывалось у него съ шумомъ, и въ груди, по народному выраженію — «заговорилъ хорохолъ»гѵ еіапвка^ак.ги

Опять пришелъ невидимый и близкій, тотъ, кото-рый нриходилъ давеча дважды и ісотораго оба раза спугнули. Теперь Иванъ зналъ уже, что онъ ближе всѣхъ къ нему, ближе матери, жены, братьевъ, почти то жб, что и онъ самъ; разница была только въ томъ, что этотъ невидимый и 'близкій все торопился уйти, а уйти онъ могъ только съ нимъ, съ Иваномъ, а ему, Ивану, уходить не хотѣлось, ему до смерти жаль было разставаться, но съ чѣмъ и съ кѣмъ разста-ваться онъ не сумѣлъ бы сказать, и ему предстояла дорога и страшно пускаться въ эту невѣдомую дорогу и потому хотѣлось помедлить еще хоть одну минуту, хоть одну лишнюю секунду, но опъ уже зналъ, что этотъ близкій возьметъ верхъ и путь съ нимъ неиз-бѣженъ, какъ сама смерть, и вотъ невидимый схва-тилъ его за одежду и настоятельно щепталъ: «Ну, што-жъ, іготовъ? пора, пойдемъ, ждутъ!»

Иванъ ,съ испугомъ и отчаяніемъ вырывалъ у него свою одежду, но тотъ, уже не спрашиваясь его, та-щилъ^. И между ними завязалась ожесточенная борьба.

— Оправляется, жаланный, — покачавъ головой, безъ слезъ промолвила Акулина, строго погрозила гла-зами всхлипывающимъ дѣтямъ, осторожно, съ молит-вой скрестила костенѣющія руки на груди умирающаго и, вставъ лицомъ къ привѣшенному въ углу почернѣв-шему образу, начала шептать молитвы. Елена, Маша и Аѳонька тоже стали креститься.

Катерина вышла изъ больницы ровно въ четыре часа, а въ исходѣ пятаго Иванъ вдругъ рванулся и затрепеталъ на кровати. Невидимый и близкій, убѣ-дившись, что Иванъ добровольно не уходитъ, силой сталъ т ащить его, и это было самое страшное мгно-веніе въ яшзни Ивана. Въ отчаяніи и ужасѣ онъ боролся изо всѣхъ силъ, но невидимый и близкій оказался куда сильнѣе и одолѣлъ и вырвалъ Ивана. И, уже выходя совсѣм№№а^1>е*ап>вша2ГШ'Ьи' 122

мый и близкій былъ никто другой, какъ онъ самъ, его духъ и удивленію его не было предѣла...

То, что минуту назадъ называлось Иваномъ, те-перь. вытянувшись во весь огромный ростъ, съ от-крытымъ удивленнымъ ртомъ и остекленѣвшимъ, ис-пуганнымъ глазомъ лежало на кровати, прикрытое одѣяломъ.

XXII.

Иванъ умеръ въ субботу. Два часа спустя скон-чался и парень съ перерѣзаннымъ горломъ.

Трупы ихъ вынесли въ мертвецкую, находившуюся во дворѣ. Трупъ Ивана положили на большомъ, длин-номъ столѣ, посреди мертвецкой, а трупъ зарѣзаннаго парня у стѣны на деревянную койку.

Въ восісресепье утромъ туда пришелъ уѣздный врачъ — старый, армянскаго типа* господипъ, съ ко-роткими, сѣдыми бачками, подстриженными въ видѣ сосисекъ.

Съ нимъ былъ слѣдователь, лысый ординаторъ больницы и два фельдшера.

Сѣдой господинъ, осѣдлавъ горбатый носъ ріпсе-пег въ золотой оправѣ на черномъ шнуркѣ, съ бумагой и карандашемъ въ рукахъ, расположился въ святомъ углу, подъ болыпой иконой, у столика, передъ запы-леннымъ и закапаннымъ воскомъ, болыпнмъ церков-нымъ подсвѣчникомъ съ толстой, бѣлой свѣчей, на которой виднѣлось овальной формы изображеніе въ краскахъ какого-то святого. Передъ изголовьемъ трупа Ивана въ каминѣ весело потрескивали разгорѣвшіяся дрова, красноватымъ пламенемъ освѣщая часть гряз-наго, залитого водою пола.

Одинъ фельдшеръ въ бѣломъ халатѣ, черноглазый, съ оливковымъ цвѣтомъ лица, съ тонкими, черными усиками, франтовато завитыми въ колечки, острымъ, неболыпимъ ножемъ рѣзалъ трупъ Ивана, другой по-

№№№.еІаП-Ша2аШ.ги

. 123 '

давалъ ему воду и инструменты, уѣздный врачъ ос-матривалъ разрѣзанные члены, иногда совѣтовался съ ординаторомъ и слѣдователемъ и заносилъ свои за-ключенія на бумагу.

Сначала разрѣзали грудь, осмотрѣли легкія и сердце, потомъ перебрали кишки и грудобрюшную пре-граду, наконецъ фельдшеръ, отдѣливъ при помощи лаыцета кожу вмѣстѣ съ волосами отъ головы, тонень-кой, острой пилкой сталъ пилить черепъ...

’ Пилка въ опытныхъ, ловкихъ рукахъ, блестя, какъ змѣйка, съ неуловимой быстротой скользила, врѣ-зываясь въ кость и производя непріятные звуки, по-

добные лязгу ножа по тарелкѣ.....%.....

Въ понедѣльникъ пріѣхали съ пустымъ гробомъ Акулина и Катерина. Администрація больницы выда-ла имъ останки Ивана.

Деминъ съ больничными служителями, обмывъ трупъ покойника. положилъ его въ гробъ, накрылъ гробъ крышкой, поставилъ его съ служителями на те-лѣгу и крѣпко прикрутилъ его веревкой къ дрожи-намъ. •

— Ну, такъ ладно будетъ, не сорвется, нѣсколько разъ повторилъ Деминъ, съ разныхъ сторонъ заходя и любуясь своей работой.

Бабы съ Машей и Аѳонькой тихимъ шагомъ по-везлі: покойника черезъ городъ, а Деминъ побѣжалъ въ кабакъ выпить сотку, пообѣщавъ бабамъ догнать ихъ на дорогѣ.

Въ этотъ же день утромъ слѣдователь, пе найдя достаточпыхъ уликъ противъ убійцъ, сдѣлалъ поста-новленіе объ освобожденіи ихъ изъ-подъ ареста.

Выйдя изъ тюрьмы — двухъэтажнаго дома обыкно-веннаго городского типа, обнесеннаго частоколомъ и стоявшаго на берегу рѣки, парни зашли въ 'ближнюю пивную лавку. Настроепіе у нихъ было вначалѣ ли-кующее и задорное, но они сдерживались. Оттудауже

немножко подъ ^^‘^^^^•еіаіп-ша^ак зна~

124

комую иивную въ иродмѣстьѣ. Тегіерь они были убѣ-ждены, что власти одурачены ими, что имъ самъ чортъ не братъ, и такъ какъ выпитое вино развязало имъ языки, то они открыто похвалялись этимъ другъ другу. Въ ихъ невѣжественныхъ, чадныхъ отъ без-просыпнаго пьянства головахъ сложилось убѣжденіе, что и въ будугцемъ, какія бы гадоети они ни натво-рили, имъ все такъ же легко сойдетъ съ рукъ, какъ сошло это дѣло, а что оно уже сбшло, они въ томъ не сомнѣвалиеь. Сашка ходилъ гоголемъ.

— А што, робя, не вѣрили? — говорилъ онъ. — Я сказывалъ, что четыре-пять денъ продержатъ, а тамъ выпустятъ. Вотъ и вышло на мое... Ужъ я эти дѣла хорошо знаю.

— И Ѳедька, проклятая душа, съ носомъ остался,— заыѣтилъ Лобовъ. — Думалъ, ежели донесетъ, такъ-такъ ему сычасъ и повѣрилд. Какъ же, чорта съ два погѣрили... Погоди, еще доберемся до тебя!..

— Въ эфтихъ дѣлахъ слѣдователь веему голова, — иродолжалъ поучать Сашка. — Какъ ёнъ повернетъ, такъ судъ на томъ и постановитъ. А ужъ ёнъ бы насъ не выпустилъ, ежели бы мы были виновати. А то противъ насъ уликъ нѣтути. Чистая работа!

Въ пивыой предмѣстья у нихъ чуть-чуть дѣло не дошло до драки съ сидѣвшими тутъ мѣщанами, ко-торыхъ парни ни съ того, ни съ сего стали задирать, и только вмѣшательство знакомаго имъ хозяина трак-тира предотвратило кровавое побоище. Отсюда они вышли красные, пьяные и буйные.

Со временъ только что минувшей революціи чернь городовъ и деревень чувствовала себя хозяиномъ по-ложенія, а власти и полиція, какъ огня, боялись бу-яновъ.

Заломивъ на затылки фураяски, съ закуренными покупными папиросками въ зубахъ, парни двинулись по широкой, длинной улицѣ предмѣстья въ паправле-

^М^.еТапвкагак.ги

125

ніи выѣзда. Горшкову вчера изъ дома прислали гар-мошку. Парни загорланили одну за другой модныя ча-стушки:

,Ты Ссреженька дружокъ, Зелену рощицу зажегь, Говорятъ, что яымъ дымитъ; Зелена роідиаа горитъ.

.Вспомни, вспомни-ка. товарищъ, Какъ гуляли по полямъ, Сороковочку послѣднюю Дѣлили пополамъ.

.Мы на Выставкѣ1) гуляли,

Мы на Васькино пойдемъ.

Кулакн у наст, здоровы Мы нигдѣ не пропадемъ..

При пѣніи этихъ частушекъ мотива уловить было нельзя, тактъ почти не- соблюдался, да и едва ли можно было назвать пѣніемъ разухабистые выкрики и завыванія парней. По окончапіи же каждаго чѳт-веростишія, завершавшаго частушку, пѣвцы издавали нѣчто похожее на верблюжій ревъ. Эти концы съ скотскими завываніями не были выдумкой парней, а такъ полагалось по конструкціи напѣва.

— Дорогу! знай нашихъ! — кричалъ Сашка, коче-вряжась и дѣлая неуклюжія тѣлодвиженія. — Шапта-ловскіе робята идутъ. Сторонись, расшибемъ!

Прохожіе прятались; стоявшій тутъ городовой при приближеніи парнѳй ушелъ съ улицы въ глубь ти-хаго переулка, сдѣлавъ видъ, что никакого нарушенія порядка не замѣчаетъ. И обьіватели, и блюстители обывательской безопасности все еще находились подъ властнымъ впечатлѣніемъ испуга отъ разгромовъ, про-изведенныхъ въ городкѣ въ дни смуты революціоннной чернью, всѣ склонны были преувеличивать опасность и силы буяновъ. За парнями по пятамъ шествовало съ полдюжины босоногихъ, оборванныхъ фигуръ, какъше-ствуютъ мародеры въ хвостѣ дѣйствующей арміи.

*) Названіе деревни. .

Мирныхъ обывателей предмѣстья: мелкихъ лавоч-никовъ, женъ и дѣтей заводскихъ рабочихъ при видѣ орущихъ парней, сопровождаемыхъ босяками, охвати-ла паника. Со страху имъ показалась толпа громилъ вдесятеро большая, чѣмъ была на самомъ дѣлѣ. По-спѣшно закрывались на запоры ворота дворовъ, две-ри и окна въ лавкахъ и домахъ. Парни замѣтили, что появленіе ихъ произвело устрашающее впечатлѣ-ніе, и раскуражились еще болыпе.

— А што, спужались? Знай нашихъ! Сидите и молчите, а то въ прахъ разнесемъ! — кричали парни.

Они сквернословили во все горло, потряеали въ воздухѣ кулаками, а такъ какъ изъ людей навстрѣчу никто имъ не попадался, то они подшибли лалкой одну курицу, одну мирно лежавшую собаку, поймали утку и съ хохотомъ въ лепешку разбили ее о камни мостовой. •

— Вотъ какъ мы! Ну-ка, подходи, кто тамъ есть! А-а, епужались. труса спраздновали...

Предмѣетье казалось совсѣмъ вымершимъ, даже куры и утки, обыкнозенно во множествѣ копошив-гаіяся на широкой. длинной улицѣ, и тѣ разбѣжались по дворамъ. .

Почти уже у еамаго выѣзда, недалеко отъ кабака, въ окиѣ одного почернѣвшаго мѣщанскаго домика вы-глянуло любопытное, молодое женское лицо. Ви-димо, женщина не подозрѣвала о надвигавшейся гро-зѣ. Такая дерзость взбѣсила парней. Тотчасъ же съ ругательствами въ окна домика, за которыми виднѣ-лксь цвѣтущія герани и фукціи, полетѣли палки и камви. Зазвенѣли разбитыя стекла, послышались жен-скіе крикя и плачъ дѣтей... * ,

Изъ кучки слѣдовавшихъ за парнями бывшихъ людей выскочилъ одинъ босякъ съ перевязанною тря-пнцею щекой и, придерживая одной налитой красной

№№№.еІапакагаХ..ги

рукой расходившіяся полы своего короткаго рубища, другую поднялъ вверхъ и вдругъ гаркнулъ во вею глотку надъ ухомъ Сашки:

— Товарищъ, впѳредъ, надо доказать этимъ раз-жирѣвшимъ буржуямъ...

Что хотѣлъ доказать бывшій интеллигентъ, такъ и ' осталось невыясненнымъ, потому что тотчасъ же про-произошло совершенно непредвидѣнное ораторомъ об-стоятельство. Сашка съ такимъ усердіемъ «двинулъ» босяка кулакомъ въ зубы, что тотъ, взмахнувъ руками, съ окровавленнымъ ртомъ сѣлъ на землю.

— Караулъ! во все горло заоралъ онъ.

Сашка принялся его бить со всѣмъ неистовствомъ, на какое только былъ способенъ. Товарищи не отста-валн отъ своего коновода и кинулись избивать дру-гихъ босяковъ. На улицѣ произошла свалка. Въ ходъ шли и кулаки, и сапоги. Перевѣсъ сразу оказался на сторонѣ парней,* потому что «золоторотцы» оборо-нялись плохо. При первомъ же натискѣ пятеро изъ нихъ, видимо, не надѣясь на крѣпость своихъ кула-ковъ, пустились бѣжать. За то надъ двоими, сбитыми на землю, парни натѣшились вволю. «Золоторотцы» ре-вѣли, катались по землѣ, кричали: «караулъ!» Лица ихь быстро покрылиеь кровью и пылыо. Парни, не встрѣчая сопротивленія, не видя ни откуда отпора и заступничества, свирѣпѣли все болѣе и болѣе. Оста-вивъ босяковъ еле живыми; храбрецы безпрепятственно продолжали свой путь, веселые и гордые одѳржанной побѣдой.

XXIII. ' .

Солнце вышло изъ-за дымчатаго съ бѣлыми края-мч облачка и своими мягкими лучами привѣтливо об-лило поднявшіяся на поляхъ изумрудныя зеленя, желтыя, печальныя жнивья и потемнѣвшія, какъ бы задумавшіяся гряды хвойнаго лѣса, покрывающія

№№№.еІапвШа2ак.ги

ближніе, высокіѳ холмы, находящіеся вправо отъ до-роги. Съ другой стороны извилистая, быстрая рѣка у самаго выѣзда из# предмѣстья вырывалась изъ узкаго, глубокаго ущелья и, весело блестя на солнце, текла къ городу въ п^осторной излучинѣ.

Выйдя изъ предмѣстья, за кузницами парни до-гнали телѣгу, которую шагомъ тащила всѣмъ имъ . хорошо зпакомая небольшая буланая лошадка.

Аѳонька шѳлъ рядомъ съ телѣгой, дѳржа вожжи въ рукахъ, а сзади съ понурѳнпыми головами Акули-на, Катерина и Маша.

На телѣгѣ, ничѣмъ не прикрытый, привязанный веревками къ продольнымъ дрожинамъ, стоялъ свѣтло-коричневый, закрытый гробъ, съ изображеніемъ во всю длину крышки чернаго осьмиконечнаго креста, упирающагося въ Адамову голову со сложенными подъ ней на-крестъ костями, а ниже по бокамъ ея, — двухъ копій. Гробъ грузіго колыхался по дорогѣ.

Парни, догнавъ печальный поѣздъ, присмирѣли и шаговъ съ десятокъ прошли молча сзади бабъ. Нако-нецъ Сашка, подмигнувъ своимъ товарищамъ, порав-нялся съ плечомъ Акулины. -

Бабы давно уже видѣли парней, но дѣлали видъ, что не замѣчаютъ ихъ.

— Кого это везешь, тетка Акулина, Ванюху сво-его, што ли? — съ степеннымъ выраженіемъ въ лицѣ спросилъ Сашка, въ знакъ привѣтствія дотрагиваясь рукой до своей фуражки. ' .. •

— Да, его ... кого же болыпе?

— Та-акъ...

Наступило недолгое молчаніе.

— Помёръ, значитъ?

Акулина смахнула слезу.

— Живыхъ въ гробъ не кладутъ, Сашенька, — от-вѣтила она.

Сашка, опустивъ голову, зашагалъ рядомъ съ нею. Ііарни молча слѣдовали за бабами и Сашкой. Кате-

шшш.еіапвкагак.ги

И. Л. РОДЮНОВЪ , 8 Т2Э

рйна сурово глядѣла исподлобья прямо передъ собой, намѣренно не обернувшись ни разу къ ненавистнымъ спутвикамъ. Около ея юбки, не отст&вая ни на шагъ, держалась Маша. Такъ въ молчаніи прошли еще нѣ-сколько шаговъ.

— Ему хорошо теперича, вашему Ванюхѣ-то. Што ему? Лежитъ себѣ спокойно, никакой заботы незнаетъ, а мы сколько черезъ его этой самой муки приняли... — первымъ нарушилъ неловкое молчаніе Лобовъ и, видимо, началъ онъ говорить серьезно, но вдругъ ротъ у него дрогнулъ и все пѳдвижное, наглое лицо его стало перекашиваться отъ невольной усмѣшки. Онъ хо-тѣлъ подавить свою смѣшливость, но, взглянувъ на товарищей, не выдержалъ и расхохотался.

— Чего ты, чортъ? — вполголоса строго сказалъ Сашка, оглядываясь на пріятеля, но и самъ тотчасъ же сталъ кусать губы, потому что непреодолимая сила распирала ему ротъ. .

Видя, что ему уже не выдержать, потому что Ло-бовъ, нагнувшись, хохоталъ до слезъ, Сашка отвер-нулся и бросился къ парнямъ. Внезапная смѣшли-вость Лобова и Сашки заразила и остальныхъ Двухъ товарищей.

Отвернувшись отъ бабъ и схватившись за животы, иарни прыскали и надрывались отъ беззвучнаго ду-шившаго ихъ смѣха.

Акулину возмутило это веселье убійцъ. *

— Штой-то не видно по васъ, штобы вы столько муки приняли? — сказала она.— Видно, васъ оправдали, што идете такіе веселые, а намъ ужъ никогда не воротить... никогда не увидать живого и здороваго нашего кормильца Вашошку...

Акулина не выдержала и заплакала.

— Чего? Всѣ тамъ будемъ... — промолвилъ Сашка, съ усиліемъ оправляяс^^^м.еа.

— А какъ же не мука, тѳтка Акулина, безвинно страждать? — перебилъ Сашку Лешка Лобовъ, догнавъ бабъ и идя на полшага позади нихъ. -

Все его безусое, озорное лицо подергивалось отъ откровенной, наглой усмѣшки, которую онъ уже не намѣренъ былъ скрывать. Наоборотъ, ему хотѣлось поговорить и потѣшить себя и товарищей.

— Кто его убилъ — неизвѣсно, можетъ, пьяный самт. упалъ какъ и размозжилъ себѣ голов.у объ камни, а мы вотъ въ отвѣтѣ. Насъ по судамъ, да по острогамъ таскаютъ, казенныхъ вшей да клоповъ своимъ тѣломъ да кровыо питаемъ... • • . '■

Парни расхохотались гораздо. откровеннѣе преж-няго.

— Лешка, чортъ, уморилъ, будетъ! — вполголоса уговаривалъ Горшковъ и ткнулъ пріятеля кулакомъ въ бокъ, но тотъ уже вошелъ во вкусъ и не хотѣлъ такъ скоро покончить.

— Э-э, нехристи вы... хреста на шеѣ нѣту-ти. Уби-ли человѣка и надъ гробомъ его надсмѣхаетесь, безот-цовщина несчасная... — укоризненно покачивая го-ловой, сказала Акулина.

— Мамынька, не связывайся съ ими, брось. Пу-щай... собака лаетъ, вѣтеръ носитъ, — сказала Кате-рина.

— Оскобно1), доченька. Нельзя все спущать та-кимъ... такимъ непутевымъ... такимъ негодяямъ,—уже внѣ себя отъ гнѣва и безсидія, заливаясь елезами, вы-говаривала Акулина.— И Господь милосердный тер-питъ это и не накажетъ этихъ злодѣевъ... какъ только земля носитъ, не провалится подъ ими, подъ та-ісими негодными. Вѣдь они хуже псовъ. Никакая собака не сбрешетъ того, что они тутъ... надъ тѣломъ... Надъ тѣломъ... надъ покойникомъ...

шшш.еІапвкагаШ.ги

8е 131

У Акулины перехватило духъ; она истерично за-рыдала и, ухватившись рукой за край телѣги, съ уси-ліемъ передвигала ноги.

У Лобова разгорѣлись и заискрились и безъ того блестящіе озорные глаза. Въ этотъ моментъ онъ во-истину походилъ на блажного.

— Ну, ну, ты не очень-то ругайся, старая сука, а то и тебя недолго придушить... — Но тутъ онъ зап-нулся. — Ишь Бога вспомнила, еволочь! Я тебѣ Богъ, а ежели мало, такъ и Богородица въ придачу. НІто-о?!

При этомъ онъ съ захлебываніемъ выплюнулъ мер-зѣйшее ругательство, за нимъ другое, третье и четвер-тое... одно возмутительнѣе и гаже другого.

— Вотъ какъ... што? спужались?

Акулина всплеснула руками. Маленькая Маша се-меиила бокомъ, дико оглядываясь на парней и крѣпко уцѣпившись за полу короткой пальтушки Катерины. Въ ея худенькомъ, поблѣднѣвшемъ личикѣ и особенно въ одичавшихъ отъ испуга глазахъ выражался смер-тельный ужасъ.

— Нѣту никакого Бога. Вотъ какъ... Я вамъ Богъ, молитесь и прикладывайтесь къ моему... одинъ чортъ будетъ! — съ тѣмъ же азартомъ, точно мстилъ своему кровному обидчику, выкрикивалъ Лобовъ и вырази-тельнымъ жестомъ руки указывалъ бабамъ на одно непристойное мѣсто своего тѣла.

Онъ, видимо, пьянѣлъ отъ своего богохульства и сквернословія и, какъ человѣкъ, покатившійся съ го-ры, чѣмъ ниже спускается по наклону, тѣмъ катится быстрѣе и быстрѣе, и еслибы даже захотѣлъ остано-витьея, сдѣлать этого уже не въ силахъ, пока ни до-катится до самаго дна, такъ и Лобовъ, разъ начавъ, уже неудержимо выплевывалъ мерзость за мерзостью...

— Вотъ гдѣ у меня Богъ запрятанъ. Приклады-вайтесь, прикладывайтесь, покудова не тѣсно... Не пре-пятствую... Чего же глядите, сволдчи, шлюхи?

№№№.еіапвка2ак.ги

II онъ, забѣжавъ впередъ и обернувшись къ ба-бамъ, вплотную напиралъ на нихъ, разстегийая штаны.

— Вотъ какъ я... ну?

Акулина ахнула и попятилась. Маша вдругъ ото-рвалась отъ пальтушки Катерины и, раскричавшись, вся дрожа, съ искривленнымъ, сплошь смочѳннымъ слезами лицомъ, съ безпомощно растопыренными ру-ченками закружилась, какъ волчекъ, не зная, куда ей дѣваться.

Катерина схватила ополоумѣвшую дѣвочку лѣвой рукой и привлекла къ себѣ. Лицо ея поблѣднѣло; глаза горѣли; поздри вздрагивали. Казалось, она толь-ко-что проснулась.

— Поди прочь, басурманъ, арестанецъ! — крикнула она на напиравшаго Лобова.

Толстая, крѣпкая палка, бывшая въ правой рукѣ Катерины, неожиданно просвистала надъ самой голо-вой озорника. Лобовъ едва успѣлъ отклонить голову и повернуться задомъ къ Катеринѣ.

Увѣсистый ударъ пришелся оскользыо по спинѣ иарня. Тотъ охнулъ, упалъ на одно колѣно и, испу-ганно оглянувшись, бросился бѣжать, поспѣшно под-тягивая спускавшіеся съ голыхъ ногъ, путавшіе его штаны.

Отбѣжавъ шаговъ съ десятокъ, Лобовъ обернулся, почесывая рукой спину.

— Ахъ ты, проклятая шкура, чуть не убила! — растерянно и изумленно проговорилъ онъ, но, ми-гомъ оправившись, бросился къ бабѣ съ кулаками.

— Да я тебя сычасъ всю тутъ изволочу, стерву...

Катерина шла попрежнему медпенно и спокойно.

— Подойди, попробуй... не гляди, што я баба, из-ломаю... голову- размозжу... Тутъ и ляжешь, рвань иесчастная... Вы вѣдь только на пьяныхъ прытки... а я не пьяная... арестанецъ, басурманъ!

Лобовъ, растирая спину, замялся, косясь на опас-ную палку въ рукахъ бабы и, какъ ни былъ золъ, отдѣлывался только ругательствами, не рѣгааясь уже подходить къ Катеринѣ близко.

Притихшіе товарищи Лобова удивленно покоси-лись на Катерину и, ухмыляясь въ руку, стараясь подъ усмѣшками скрыть замѣшательетво, быстро обо-шли телѣгу и скоро оказались впереди.

Тамъ они захохотали, заухали, стали скакать другъ на друга. Горшковъ заигралъ на гармоникѣ пля-совую. Длинновязый Ларіоновъ и короткій, неуклю-жій Сашка пустились въ плясъ. Несмотря на развяз-ность и усердіе танцоровъ, трепакъ выходилъ у нихъ нескладно. Дѣло пошло гораздо успѣшнѣе, когда Ло-бовъ, держа надъ головой фуражку, ловко въ тактъ гармЪшки со вскриками засеменилъ ногами, припа-далъ то на одно, то на другое колѣно, звонко шле-палъ ладонями то по одной, то по Другой подошвѣ са-погъ. шелъ легко, красиво кругомъ, выписывая ногами буравля, а потомъ высоко съ уханьемъ подпрыгивалъ и какъ птица на излетѣ, нехотя, лѣниво опускаетъ раскинутыя крылья, такъ Лешка нехотя приподнималъ руки и, казалось, какъ комъ, вотъ-вотъ упадетъ на землю и расшибется, но оігь .падалъ на согнутыя, упру-гія ноги и шелъ присядкой, а потомъ вскакивалъ, вы-прямлялъ свои стройные члены и отхватывалъ новыя колѣнца, всегда неожиданныя и всегда красивыя...

А Горшковъ приставлялъ то къ одному, то къ другому уху гармошку, то разомъ опускалъ ее ниже колѣнъ, казалось, хотѣлъ бросить ее наземлю и самъ присѣдалъ, то взбрасывалъ ее выше головы, то растя-гивалъ такъ, что, казалось, она вотъ-вотъ разорвется, но гармошка не разрывалась, а продолжала въ его лов-кихъ рукахъ рыпѣть, ревѣть и пиликать и изъ суммы этихъ нелѣпыхъ звуковъ выходилъ бойкій и ладный трепакъ.

— Ухъ, ыхъ, ы-ыхо-хо! Широмъ, пыромъ, локоты-ромъ, чернымъ погтемъ-ноготкомъ ... Тетка Акулина, Катерина, вдова горем■цчдая,ьеIДГ кка.-.дашеіг

Ваиькѣ почетъ отъ насъ, какъ мы его на тотъ свѣтъ провождаемъ! — крнчалъ запыхавшійся Лобовъ и вновь пускался въ плясъ ... _

Бабы шли, понуривъ головы, точно ничего не ви-дѣли и не слышали. Безмолвно попрежнему шагалъ ря-домъ съ телѣгой съ вожжами въ рукахъ Аѳонька; Ма-ша не отрывалась отъ юбки Катерины, но смуглое ли-чико ея съ болыними карими глазами ухмылялось, и она, чувствуя. въ Катеринѣ надежную защиту, уже смѣло глядѣла вслѣдъ озОрникамъ.'

Окончивъ трепакъ, парни оставили бабъ въ покоѣ и, прибавивъ шагу, подъ акомпаниментъ гармошки за-горланили частушку:

„Подъ окошкомъ я пройдусь,

Въ тальяночку прогрохаю;

Моя милашка крѣпко спитъ, .

А я ее всполохаю“.

Проревѣвъ разъ по-звѣриному, какъ полагается при окончаніи каждой частушки, парни запѣли пѣсню:

„Какъ у нашего сосѣда

Весела была бесѣда,

Развесё-елая, развесё-елая".

Тутъ на пути парней дорога проходила по глубо-кому оврагу. Пѣвцы точно нырнули въ него. Ихъ самихъ не было видно, только глухо слышались ихъ голоса, но словъ нельзя было разобрать. Минуты двѣ-три спустя они снова* показались на противоположной сторонѣ оврага. Отсюда дорога до самой вершины Хля-бинской горы все повышалась и до слуха бабъ, словно вырвавшись изъ заточенья на волю, ясно доносились звуки гармошки и слова:

Долько смотримъ на Егора:

Морда въ родѣ косогора

Покриви-илася, п^1^^^^ье|гПВШГ2ГШ ГЫ

133

Какъ у дяди у Кондрата Харя вся вѣдь оболрата,

Облупи-илася, облупи-нлася.

Какъ у рябаго Ивана Почитай, губы нѣтъ спьяна,

Потеря-алася, потеря-алася..."

• XXIV.

Гробъ сътѣломъ Ивана поставили настолъ въ про-сторной лѣтней избѣ, главныыъ и единствѳннымъ укра-шеніемъ которой служили болыніѳ образа въ выкра-шенныхъ подъ орѣхъ кіотахъ. Счетомъ ихъ было не менѣе семи и отъ самаго потолка ими занятъ былъ весь святой уголъ. Ликовъ угодниковъ почти нѳльзя было разсмотрѣть, такъ блестѣли изъ-за зеленоватыхъ, съ неровной поверхностью стеколъ новыя металлическія ризы, испещренныя красными, бѣлыми и зелеными бу-мажными цвѣтами и букетиками.

Собрались и съѣхались изъ окрестныхъ деревень всѣ родственники, сваты и знакомые Ивана. Обычай прощанія съ усопшимъ ещѳ усердно соблюдался въ деревнѣ. Несомнѣнно, что его ревностному соблюдѳ-нію способствуетъ то обстоятельство, что за похорона-ми слѣдуютъ поминки, на которыхъ сладко и вволю ѣдятъ и много пьютъ вина. Для обнищавшаго, спив-шагося, живущаго впроголодь деревенскаго люда лиш-ній разъ поѣсть и выпить на даровщинку имѣетъ не-маловажное значеніе.

Было около 7 часовъ утра. Домашніѳ покойнаго Ивана ждали только съ поповки священника съ прич-томъ, за которыми была послана подвода, чтобы по отслуженіи литіи везти покойника на кладбище, от-стоявшее отъ НІепталова верстахъ въ четырехъ. Гробъ былъ открытъ. Изба уже давно наполнилась мужи-ками и бабами, изъ которыхъ одни разговаривали ме-жду собой, другіе прощались съ покойникомъ; за тон-кой досчатой перегородСС въ сьсѣдгепвЩгнатГоxьл^

растопленной широкой печки хлопотали стряпухи, й запахъ варепой баранины, ясира и лука разносился по всей избѣ.

Вдругъ на порогѣ открытой входной двори появи-лась съ блѣднъгмъ, несмѣлымъ лицомъ фигура Горпі-кова.

Всѣ сразу замолкли. Въ деревнѣ уже никто не сомнѣвался, что убійцами Ивана были подозрѣваемые парни, а многіе знали объ ихъ вчерашнемъ озорствѣ у гроба покойпика и потому появленіе здѣсь одного изъ убійцъ всѣхъ поразило.

Осмотрѣвшись кругомъ и чувствуя на себѣ взоры всѣхъ присутствовавшихъ, Горшковъ съ видомъ чело-вѣка, рѣшившагося на отчаянный прыжокъ, колеблю-іцимися шагами прошелъ отъ порога до середины избы и остановилвя у гроба. Тутъ онъ перевелъ духъ, ра-стеряннымъ, ничего не видящимъ взглядомъ скольз-нулъ по сторонамъ, торопливо перекрестился и накло-иился, чтобы поцѣловать покойника, но тотчасъ же от-шатнулся назадъ, точно кто толкнулъ его въ лобъ. Схватившись за голову, Горшковъ на мгновеніе за-меръ, потомъ круто повернулся и выбѣжалъ изъ избы.

У порога толпились парни и подростки.

Горшковъ отнялъ руку отъ смертельно блѣднаго, искаженнаго лица и тяжело, скорбно вздохнулъ.

— А-а-а-ахъ, Господи, какой ёнъ... какой ёнъ весь страшный! — вырвалось у него. — Не ходите, не хо-дите, говорилъ онъ парнямъ, махая руками.

Акулина несла изъ зимней избы заколотыхъ ночью куръ и, увидя вчерашняго озорника, убійцу ѳя сына, опустила внизъ глаза, спѣша поскорѣе пройти мимо него.

— Тетенька Акулина Трофимовна, — прерыви-стымъ голосомъ, внѣ себя, съ задрожавшими слезами на глазахъ, съ переісошеннымъ ртомъ воскликнулъ Горшковъ, — тетенька, простите за... за... — Челю-сти его соскальзывали одна с друап 3x6.1^X1114

и-яикакъ онъ не могъ справиться съ ними. — Простите за вчерашнее... не я, а все вино ... выпимши былъ.

— Господь тебя проститъ...

Горшковъ съ померкшимъ, смущеннымъ взглядомъ, не понимая, что говорила ему Акулина, пошевелилъ блѣдными, пересохшими губами, желая еще что-то ска-зать, но старуха скрылась за дверью.

Онъ постоялъ въ забытьи, поглядѣлъ на дверь, потомъ, сгорбивъ свою узкую спину и снова замахавъ рукеми, пошелъ со двора.

— То-то, убилъ, а теперь совѣсть зазрила.. . — замѣтилъ кто-то въ толпѣ парней, слѣдившихъ гла-зама за удаляющейся жалкой фигурой Горшкова.

Съ поповки привезли священника съ причтомъ.

Въ избѣ быстро отслужили литію. Мужики подъ плачъ семьн подняли гробъ съ покойникомъ, вынесли на дворъ, поставили на телѣгу и вся печальная гіроцессія подъ мягкими, все золотящими лучами утренняго осенняго солнца двинулась на кладбище.

Изъ убійцъ на похоронахъ Ивана никто не при-сутствовалъ, хотя родственники ихъ были. Не явился дажо и Сашка, несмотря на то, что вечеромъ наканунѣ похоронъ Акулина съ Катериной, блюдя обычай, при-ходили звать крестнаго отца покойника и всю его семыо на поминки.

При переговорахъ Сашка сидгЬлъ на лавкѣ, не под-нимая глазъ, весь потемнѣвшій въ лицѣ.

Степанъ своими руками опускалъ гробъ съ остан-ками крестника въ могилу, своими руками закапывалъ, но на поминки идти отказался.

Ддя поминокъ Акулина зарѣзала трехъ куръ съ пѣтухомъ и овцу; для кутьи пришлось купить рису, сахару, а для пироровъ цѣлый пудъ бѣлой муки, да поставйла полъ-ведра водки.

Мужики сѣли на лавки и скамьи за составленными въ одну линію во всю длину избы столами, а такъ какъ для всѣхъ собравшихся не хсгилогпсВХ,НН ба(Шраз- '

- яяя.еіапвкагаш.ти

мѣстились коѳ-гдѣ: и у оконъ въ бѣлой избѣ, и въ стряпушной за маленькимъ столикомъ, и у печки.

Священника съ дьякономъ и дьячкомъ усадили на почетныхъ мѣстахъ, въ головѣ стола, поближе къ ико-намъ. По правую руку отъ священника, рядомъ съ дьякономъ сѣлъ дядя покойнаго. Ивана —■ Егоръ, кра-сивый, степенный. богатый мужикъ съ черной, чуть тронутой сѣдиною бородой и ласковыми, опѳчаленными глазами; полѣвую, рядомъ съ дьячкомъ сидѣлъ Леонтій.

Егоръ сильнЬ горевалъ о покойномъ племянникѣ, а третьяго дня на его голову свалилась новая бѣда: единственный взрослый сынъ его, парень смирньгй и не пьюшій, испуганный убійствомъ Ивана и угрозами убійцъ покончить и съ нимъ такъ же, какъ съ его двою-роднымъ братомъ, пропалъ изъ городка неизвѣстно куда, оставивъ лошадь съ телѣгою на постояломъ дво-рѣ у знакомаго мѣщанина.

За кутьей и блинами поминалыцики были торжѳ-ственно-сумрачны, никто почти не говорилъ ни слова, шевелились только бороды при ѣдѣ, умѣренно чав-кали ^челюсти, да на лицахъ выступалъ погь.

Но вотъ въ глиняныхъ чашкахъ на столъ подали ароматную, дымящуюся баранью похлебку и Акулина. поставила двѣ четвертныхъ бутыли съ водкой по двумъ краямъ стола. Бородатыя, обвѣтренныя лица прояснѣ-ли, точно въ сумрачный день нежданно-негаданно сол-нечные лучи прорвали тучи и облили землю ласко-вымъ, веселымъ свѣтомъ. Во всѣхъ глдзахъ загорѣлся скрытый, сластолюбивый огонекъ, и .морщины на ли-цахъ разгладились. Всѣ стали какъ-будто добрѣе и ближе другъ къ другу; послышались даже шутливыя замѣчанія. Всѣ косились на заманчивыя посудины и никто не хотѣлъ первый дотронуться до нихъ, дабы его не еочли за самаго жаднаго до вина.

— Егоръ Семѳнычъ, поштуй! Чего-жъ? Будь за хо-зяина. Теперича нѣту у насъ хозяина-то... — сокру-шеннымъ голосомъ скяяЯ.лИ"

Егоръ оглядѣлся и съ той благодупшой, потуиро-нической улыбкой, съ какой всѣ смотрѣли на бутыли, мотнулъ бородой въ сторону священника и, чуть под-мигнувъ, сказалъ:

— Ну, батя, чего-жъ? Т ебѣ ближе. Благослови и зячииай.

Румяный батюшка, сытый, красивый мужчина

лѣтъ 35-ти, съ роскошными кр.упноволнистыми, ру-сымн волосами, тоже почему-то подмигнулъ, припод-нявъ и опустивъ свои черныя, густыя брови и раз-гладивъ бѣлою, пухлою рукою длинные, сросшіеся съ бородой, усы, значительно крякнулъ, заворотилъ широчайшіе рукава своей рясы, оглянулъ всѣхъ свопми болыпими, сѣрыми, пьяными глазами, потомъ откашлялся и, густымъ басомъ протянувшй полушут-ливо, полусерьезно «благослови, Господи», взялъ обѣ-ими руками бутыль и принялся наливать водку въ зеленые толстаго стекла, съ рубчиками, четырехъ-гранные стаканчики.

Когда поминальщиками было пропущено стакан-чика по два и глаза, и лица замаслились и раскрае-нѣлись, избу наполнилъ гулъ голосовъ.

— Ну, што, Иванъ Семеновъ, вѣдь знаешь, кто убилъ Ивана Тимофеева, скажи, вѣдь все равно этого не скроешь, — обратился священникъ къ Демину.

— Што-жъ я знаю, батюшка? Я ничего не знаю, я пришелъ ужъ на готовое дѣло... ужъ когда все по-рѣшивши и отъ ихъ слѣдъ простылъ, — буркнулъ Де-минъ, опустивъ глаза внизъ и водя ими по сторонамъ.

— Да гдѣ узнать? Рази будутъ мѣшкать? Не та-кое дѣло, штобъ мѣшкать. Сдѣлали и ладно, по-скорѣй уходи, — подхватилъ Иванъ Ларіоновъ, отецъ одного изъ убійцъ, худой, длинный старикъ, съ рѣд-кой, рыжеватой бородой на желтомъ, морщинистомъ, нездоровомъ лицѣ. Еще въ молодости онъ сорвалъ себѣ «пупъ», и съ тѣхъ поръ всю тяжелую работу по хозйству за него исполняла жена. Говорилъ онъ сипло, съ перерывами и часто покашливалъ.

яяя.е1ап-ка2ак.ги

— Вотъ обнесли даромъ нашихъ робятъ,—продол-жалъ онъ.—Вотъ я своего Серегу подъ присягой пы-талъ. Такъ ёнъ передъ образами божится — клянется, что пальцемъ никто изъ ихъ Ваніоху не тронулъ...

У стола, выйдя изъ стряпушной, съ засученными рукавами остановилась Лукерья—жена старика Ла-ріонова, которую за безграничное добродушіе и готов-ность 'всякому и во всякое время безкорыстно услу-жить всѣ любили, а >за огромную физическую силу называли «баба-мужикъ».

— Охъ, ужъ такія страсти взвели на робятъ, та-кія страсти...—заговорила она. г— Ужъ я смучилась вся, какъ нашихъ забрали, сумлѣніе на меня нашло, што они загубили хрестьянскую душу, и всѣ-то на-чисто ноченьки напролетъ несомкнула глазъ. Легколи? Грѣхъ-то какой! И Ивана Тимофеича-то, жаланнаго моего, такъ-то жалко. И думаю, ежели виновати, пу-іцай ихъ угонятъ, хошь и сына моего. Што-жъ? на-дѣлалъ такой бѣды, такъ и отвѣчай. А теперича какъ гора съ плечъ. Можетъ, другіе кто и держали што иа умѣ противъ покойничка, только не нашъ Серега. Еиъ не драксунъ у насъ, ёнъ дракъ-то иуще огня боится, а ужъ покойнаго Ивана Тимофеича жалѣлъ вотъ ровно брата родного, такъ его жалѣлъ, такъ жалѣлъ и те-порь все плачетъ объ ёмъ. И вчера вотъ пришелъ не-множко выпимши,—я плачу, а самапытаю его: «ежели ты сдѣлалъ, говорю, повинись, пе вводи людей въ грѣхъ, а то, можетъ, на другихъ, на безвинныхъ по-думаюгъ». Какъ ёнъ, Серега-то, ударится въ слезы и говоритъ мнѣ: «Мамоныса, ну, за што мы Ванюху уби-вать будемъ? Мы отъ его никакого худа не бидали, иёнъ отъ насъ никакого худа не видалъ», а я говорю: «Не вѣрю. Вотъ поцалуй икону и заклянись, тогда повѣрю». А ёнъ снялъ съ божницы икону и поцѣловалъ. Ну, съ меня все сумлѣніе и сошло тутъ-то, а то, вѣдь, ночи не спала, родимые, смучивши вся... хлѣба-соли

яяЯ.еТапвкагак.ги

. 141

рѣшилась, зачну жевать-то, а кусокъ-то такъ у меня тутъ, въ глоткѣ-то, коломъ и застрянетъ ...

— А какъ жо Ѳедоръ Рыжовъ у (йіѣдователя все разсказалъ, какъ убивали моего чадушку и какъ ёнъ кричалъ: «Пустите, люди добрыѳ, душу на покаяніѳ... пожалѣйте жену мою и сестренку махонькую! Какое худо я вамъ сдѣлалъ?»—прервала Акулина и всхлип-нула. Послѣднія слова она произнесла на распѣвъ жа-лостливымъ голосомъ, какь говорятъ причитальщицы.

— ЭТо ёнъ штобы самому выкарябкаться и накле-палъ на всѣхъ... Самъ-то вылѣзъ, а нашихъ-то шнь сколько продержали. Енъ завсѳгда былъ хвостъ, хвостъ и есть,—сказалъ Парменъ—дядя Сашки, рябой, кряжи-стый мужикъ, тотъ самый, что на успенскихъ розговѣ-нахъ вязалъ и привѣшивалъ Сашку ногами къматицѣ.

— Долголи обнести безвинныхъ людей!—продол-жалъ Парменъ. — А вотъ теперича и вышло не по его, не по Ѳедькиному доносу. Слѣдователь-то, значитъ, вникъ въ дѣло и нашихъ робятъ оправдалъ. Теперича имтт ничего и не будетъ.. ■

— Да, какже ничего не будетъ?—вспылила Аку-лина.—Убили человѣка и ничего не будетъ и такъ это и пройдетъ? Значитъ, убивай кажнаго, кого за-хотѣлъ, сер&дь бѣладня. при всемъ честномъ народѣ и ничего тебѣ за это не будетъ? Ишь какое дѣло!

— Ежели свидѣтелевъ не предоставишь, Трофи-мовна, ничего и не будетъ,—сказалъ староста— рыжій, веснуіцатый,г съ хитрыми глазами и сладкимъ голо-сомъ мужичонко.

— Да какой же дуракъ будетъ при свидѣтеляхъ людей рѣзать? Самъ ихъ нарочно позоветъ, што ли? «Посмотрите, молъ, люди добрые, какъ буду людей рѣзать». Ишь какое дѣло!

— Вотъ то-то и оно-то,—съ скромной важностью разъяснилъ староста. — Законъ, значится, такъ гла-ситъ, штобы свидѣтели безпремѣнно присутствовали, тогда засудить можно яр;е,съпліиапьха#ахольг-ствіемъ, а штобы безъ евидѣтелевъ засз^дить,—и оиъ помоталъ головой,—этого никакъ нельзя. Ужъ эти дѣла намъ хорошо извѣсны.

— Кто е знаетъ, на комъ грѣхъ—степенно и при-мирительно замѣтилъ дядя Егоръ.—Ежели бы самъ мой племянничекъ всталъ хошьначасочекъна одинъ изъ гроба-то, да указалъ бы, кто его жисти рѣшилъ, кт,о его убивцы, ну, тогда и мы узнали . бы, кто они такіе есть, потому передъ смертнымъ-то часомъ ёнъ не покривилъ бы душой, не обнесъ бы занапрасно безвинныхъ людей. За это отвѣтъ должонъ держать передъ Богомъ. А то какъ узнаешь?

— Вотъ это правильно, вотъ это какъ есть,—одо-брительно заговорили всѣ мужики. — Ежели бы самъ ёнъ, то-ись Иванъ Тимофеевичъ, всталъ бы сейчасъ изъ гроба... ёнъ бы не покривилъ душой, ёнъ бы прямо и указалъ, кто евоные убивцы, потому ему сычасъ же передъ Господомъ Богомъ отвѣтъ надо держать. Передъ смертнымъ-то часомъ кривда не придетъ на умъ, нѣ-ѣ... тутъ ужъ вилять не приходится. А мы што? Мы вотъ только языкомъ нагрѣшимъ... набол-таемъ, наляскаемъ сами не знаемъ што...

Деминъ, къ концу обѣда выпиившій уже четыре стакана, въ разговоръ не вмѣшивался и умильно по-сматривая на бутыли, загадалъ, что если ему пере-падетъ еще два стаканчика, то онъ при всемъ чест-номъ народѣ выложить правду - матку; если же не перепадетъ, то у него на такой подвигъ не хватитъ «совѣсти». Выдать же убійцъ ему очень хотѣлось, потому что день ото-дня въ его сердце накипала страшная ненависть къ безпутнымъ парнымъ. Къ его огорченію ему достался только одинъ стаканчикъ, и потому онъ всталъ изъ-за поминальнаго стола со вздо-хомъ, не высказавшись и очень недовольный собой.

Поминки кончились уже 'передъ вечеромъ. При-суіствовавшіе остались шогадавшьа^

насчетъ вина же паходили, что она иоскупилась ма-леиько, падо бы еще хоть одну «четвертуху» поста-вить, тогда вышло бы совсѣмъ хорошо. Послѣдними уѣхали свекоръ и свекровь замужьей дочери Акули-ны. Авдотья съ мужемъ осталась у матери погостить на денекъ, а сватовъ Акулина проводила за оісолицу деревни.

Степанъ, увидѣвъ Акулину одну въ полѣ, когда она, простившись со сватами, понуривъ голову, воз-вращалась домой, забросилъ за спину корзину и вы-шелъ со двора, направляясь на огуменокъ за соломой, хотя ему и не было въ ѳтомъ нужды. Встрѣтивъ Аку-лину, онъ остановился и сказалъ.

— Не обидься, кумушка, што я не пошелъ къ тебѣ на поминки. Вѣрь ты мнѣ, какъ души жалалъ помянуть крестпика... вотъ какъ души жалалъ... да не подходило мнѣ у тебя быть, а я ужъ самъ отъ себя по конецъ жисти буду его поминать, крестника-то свово...

Крупная слеза скатилась по хрящоватому, съ гор-бинкой, носу на косматую, густую, желто-бурую бо-роду Степана, и онъ, полуотвернувшись и глядя вдаль, добавилъ:

— И ежели тутъ мой Сашка причиненъ... на судѣ скажу, штобъ въ кандалы заковали да въ каторгу угнали бы...

Онъ плечомъ поддернулъ выше корзину и отошелъ прочь, но тотчасъ же полуобернулся и съ значитель-нымъ видомъ на секунду остановился.

— У меня на моего Сашку сумлѣніе, кумушка. Вотъ горе-то... Хожу и себя не слышу... — Онъ мах-нулъ рукой и пошелъ прочь, уже не оборачиваясь.

За то Палагея, мать Сашки, сразу же, какъ только арестовали ея сына, стала въ непримиримо враждеб-ныя отношенія къ семьѣ Ивана, и когда узнала, что Иванъ умеръ, то сказала: «Колъ ему въ душу, губо-шлепу треклятому! Сколько наши робяты натерпѣ-

лись за его». оттото.еіапвкагак.ги

конец первой части. Часть вторая - в следующем файле.

Часть вторая.

тотото.ѳіап-кагак.ги

Катерина хотя выходила замужъ за Ивана и по своей охотѣ, но не склонность ея къ молодому парню рѣшила судьбу ея, а то обстоятельство, что семья Ивана жила хорошо, то есть достаточно, и женихъ ея былъ самъ хозяинъ въ домѣ, работящъ, не пьяница. Мать Катерины, слывшая въ народѣ вѣщею старухой, противилась этому браку, и не потому, чтобы Иванъ не нравился ей. Наоборотъ, она даже любила его за веселый, привѣтливый нравъ, за умѣнье обойтись и поговорить съ людьми и, все-таки, противилась этому браку.

— Будешь молодой вдовой, доченька, будешь. Вотъ чего я боюсь, — обмолвилась разъ старуха.

Въ новой семьѣ Катерина, кромѣ привѣта и ласки, ничего другого не видала, а мужъ и маленькая Маша буквально обожали ее и, все-таки, домъ мужа внут-ренно она не считала своимъ.

Здѣсь постоянно ее угнетала безотчетная тоска; ей почему-то казалось, что тутъ она поселилась не навсегда.

Сильная, ухватливая, способная на всякую работу и по дому, и въ полѣ, она сама чувствовала, что тутъ, въ новой семьѣ, какъ она Ни старалась, работа ея была далеко не та, что въ родительскомъ домѣ. Свою мать, съ которой она никогда до замужества не раз-лучалась, Катерина всегда очень любила, тутъ же въ

тотото.ѳіап-ка^актги

первые мѣсяды замужней жизни любовь эта дошла до болѣзненности. Мужъ отпускалъ ее къ роднымъ во всякое время; если же самъ былъ свободенъ, то съ болыпой охотой ѣздилъ съ нѳю въ ея родную деревню.

Лѣтомъ, умаявшись за день на полѳвой работѣ, Катерина часто вечеромъ шла въ Черноземь, др ко-торой было никакъ не меньше шести верстъ; нѣсколько часовъ просиживала съ матерью, а къ утру, лишь только начинала заниматься заря, Катерина уже ра-ботала съ мужемъ въ полѣ.

Послѣдніе два мѣсяца она меныне тосковала по матери, съ каждымъ днемъ все сйльнѣе и горячѣе привязывалась къ мужу, и. сознаніе, что домъ мужа не ея домъ, не такъ уже остро чувствовалось ею. Но тутъ-то и убили Ивана.

Помимо горя отъ утраты человѣка близкаго,' родного и любимаго, въ семьѣ Ивана сразу послѣ его смерти всѣ почувствовали, что изъ дома ис-чѳзла та всеопекающая, неустанно-заботливая, тру-довая сила, что кормила и содержала ихъ всѣхъ. Голая нужда, которой въ семьѣ никто никогда преж-де не зналъ, теперь заглянула къ нимъ со всѣхъ сторонъ. На похороны и поминки сына Акулина за-тратила всѣ свои сбереженія, скопленныя за много лѣтъ, да еще пришлось занять у дяди Егора три рубля.

За лѣто Иванъ успѣлъ вспахать только половину озпмагс геля и теперь, какъ чи надрывалась въ ра-ботѣ вся семья, Акулина видѣла, что остальной поло-вины имъ нѳ допахать, хотя работали они всѣ гораздо болѣе, чѣмъ при жизни Ивана.

Своего хлѣба у семьи всегда хватало до нови, те-перь же Акулина предвидѣла, что дай Богъ, чтобы на своемъ хлѣбѣ удалось протянуть до половины зимы, потому что придется понемножку продавать его, чтобы

и

имѣть деньги на 148

бДёжу, а уміъ ято далыгіе будетъ, Акулина боялась и загадывать. . ,

Днемъ, нри бѣломъ свѣтѣ, при постоянныхъ забо-тахъ, тоска объ Иванѣ нѳ такъ чувствовалась; вечѳ-ромъ жѳ, когда, окончивъ работы, вся сѳмья собира-лась въ домѣ, въ прежде веселой, довольной избѣ Акулины поднимался нѳутѣшный плачъ. Плакала Аку-лина", плакала Катѳрина, ревѣли ребята, Маша при-читывала, какъ взрослая. И этотъ жуткій концертъ продолжался до тѣхъ поръ, пока сонъ не успокаивалъ до утра семыо. Не спала только одна Катерина.

Помимо всѣхъ заботъ -у Акулины появился пред-метъ новой тревоги и новыхъ думъ. Два вопроса, тѣс-но связанныѳ одинъ съ другимъ, мучали ѳѳ и день, и ночь.

Первый вопросъ — останется ли невѣстка жить при ней? Второй — отдадутъ ли сваты корову и овцу, вы-говоренныя за ней въ приданое?

Акулина полюбила нѳвѣстку и ей тяжело было выпустить изъ своѳго дбма умѣлую, добросовѣстную работницу, каковой была Катерина, обладающая при этомъ прямымъ, послушнымъ и ровнымъ характеромъ.

А разъ невѣстка осталась бы при ней, тогда и второй вопросъ самъ собой разрѣшился бы въ желатѳльную для нея сторону, потому что сваты тогда волей-нево-волѳй вынуждены будутъ отдать и приданое.

Съ болыпой осторожностью и, по своему обыкно-венію, вкрадчиво Акулина нѳоднократно заводила разговоръ съ невѣсткой по поводу ея плановъ на бу-дущее.

Она, поглащенная своими хозяйственными сообра-женіями, которыя являлись для нея и сѳмьи вопро-сомъ жизни, не могла понять того, что Катеринѣ, только что потерявшей мужа и потрясенной кровавымъ событіемъ, было вообще нѳ до плановъ.

На вопросы свѳкрови она, всегда нѣсколько удив-

лѳнная, отвѣчала °дно^^^*еіап-ка2ак ги

149

— Я отъ тебя, мамынька, йи худого слова нб слй-хала, ни косого взгляда не видала. Куда же миѣ ит-тить? Вжели не выгонишь, никуда нѳ пойду отъ тебя...

— Сама видишь, Катюшка, жалѣю тебя, ровно род-ную дочь. Сама видишь... — всегда отвѣчала Акулина.

Катерина всегда до ужаса боялась покойниковъ и съ самой той ночи, какъ узнала отъ Демина о не-счастіи съ мужемъ, она нѳ спала, послѣ же смерти Ивана къ ея горю и тоскѣ прибавилась ещѳ боязнь увидѣть покойника. Ей казалось, что умершій мужъ всегда находится при ней и ищетъ только случая заговорить съ нею. Поэтому тепѳрь, особенно вече-ромъ, она ье оставалась одна въ домѣ и не ложилась въ свою постель, а спала на полу вмѣстѣ съ семьей, при чемъ по бокамъ ея ложились Акулина и Маша, въ головахъ Аѳонька, а Гришутка въ ногахъ.

Леонтій, пріѣзжавшій на похороны Ивана, сооб-щилъ Катеринѣ, что мать ихъ при вѣсти объ убійствѣ зятя свалилась съ печи и такъ расшиблась, что про-лежала всѣ дни и встала на ноги только въ день по-хоронъ, а теперь Леонтій наказалъ сестрѣ черезъ одну черноземскую бабу, чтобы Катерина скорѣѳ пріѣхала спровѣдать старуху, потому что ей стало хуже.

— Надоть навѣстить сватью-то, доченька, — ска-зала Акулина невѣсткѣ.

Катерина съ лихорадочной поспѣшностью стала со-бираться въ дорогу, думая о томъ, какъ она встрѣ-тится съ матерью и какъ будутъ плакать вмѣстѣ.

— Ты поѣзжай, не ходи пѣшомъ, — сказала Аку-липа.

.. Въ избу со двора вошелъ Аѳонька.

— Да вотъ, Аѳонюшка,— обратилась она къ сыну,— зацряги-ка поскорѣѳ лошадку, да свези Катю въ Чер-ноземь. Наказывали, сватья занедужала.

Аѳонька недовольно шморгнулъ носомъ и намор-щился; лицо его приняло капризное выраженіѳ; тол-етая нижшм губа , оІвадА а.змеап-кагйк.-150

— Не поѣду я въ Черноземь! — въ неожиданномъ злобномъ азартѣ выкрикнулъ онъ, повѣсилъ шапку на гвоздь и, надутый, не раздѣвшись, сѣлъ на лавку.

— Да почему же тебѣ не поѣхать, Аѳоня?

— Не поѣду да и все тутъ! — упрямо проговорилъ онъ, стараясь'подобрать непокорную, дрожащую ниж-нюю губу.

— Такъ ты запряги только, а Гришутка свезетъ, — съ терпѣливымъ смиреніемъ сказала Акулина своему любимцу. — Свезешь, што ли, Гришутка?

— Да я и запрягу самъ. Што я безъ Аѳоньки не слажу, што-ли? — съ особой гордостью вызвался мальчикъ и, схвативъ шапку, побѣжалъ къ двери.

— Не дамъ гонять лошадь. Вотъ и все. Пущай Катя подождетъ до утрія. По утрію свезу ужъ... — рѣшительно, какъ заправскій хозяинъ, заявилъ Аѳонь-ка.—Штой-то ѣсть охота. Собирайте ужину, што ли? — добавилъ онъ, какъ бы подчеркивая, что вопросъ рѣ-шенъ и не подлежитъ пересмотру.

— Слышь, доченька, што говоритъ Аѳоня? Нонче лошадку-то и вправду уморили. По утрію свезетъ. Што тебѣ не подождать до утрія-то?!

— Нѣтъ, мамынька, [я уже собраЛась. Дойду и пѣпіомъ.

— Ну, какъ хочешь, доченька, поклонись сватьѣ-то и сватамъ.

Катерина вышла изъ дома передъ вечеромъ. Дулъ прохладный, влажный вѣтеръ, срывавшій съ деревьевъ пожелтѣвшіе рѣдкіе листья; по туманному пебу без-покойно ползли, то обгоняя, 'ГО смѣшиваясь другъ съ другомъ, сѣрыя и темно-сѣрыя тучки, иногда дарившія непродолжительнымъ, мелкимъ и частымъ, косымъ дождемъ. Онъ также внезапно начинался, какъ вне- ' запно и обрывался, точно вдругъ рѣшался разлиться во всю, но при первой же попыткѣ передумывалъ, и низко спустившееся солнце то на мгновеніе какимъ-нибудь краемъ показывалось^цріііап^ка^акДУ • 151

тучками и обливало своими прощальными лучами сжа-тыя поля, взошедшія зеленя, черную дорогу и жел-тые перелѣски и тогда все оживало и веселѣло, то снова заволакивалось рѣзво бѣжавшими тучками и тогда все вокругъ никло, темнѣло и мертвѣло...

• ;,ѵ п.

Мать Катерины лежала въ нетопленной, неприбран-ной избѣ, на сдѣланной изъ жердей зыбкой кровати, на соломенникѣ, прикрытая куравчатымъ *) засален-нымъ одѣяломъ и еще поверхъ тулупомъ. Всѣ до-машніе съ утра ушли на молотьбу. У нея только что прошелъ приступъ лихорадки. Голова хотя и была еще слаба, но боль и шумъ въ ушахъ нѣсколько по-утихли, и вся она, вспотѣвшая, слабая, испытывала то чувство облегченія, пріятной усталости и покоя, какое обыкновенно наступаетъ у больного вслѣдъ за пароксизмомъ.

Сейчасъ Прасковья горевала объ убитомъ зятѣ и въ ея кроткомъ, любящемъ сердцѣ заныла недавняя незаживающая рана: она вспомнила о «казенномъ» сы-нѣ, убитомъ въ минувшую войну подъ Мукденомъ.

Это была ея никогда неумолкаюіцая печаль по-слѣднихъ лѣтъ, особенно дававшая себя чувствовать въ дни семейныхъ несчастій и болѣзни.

Родивъ сама тринадцать дѣтей, изъ которыхъ въ живыхъ осталось шестеро (два сына и дочь всегда жили въ Петербургѣ), Прасковья выкормила своей гру-дью пріемыша изъ Воспитательнаго дома и очень по-любила его. Въ ея домѣ онъ и выросъ, и когда его взяли въ солдаты старуха смертельно затосковала. Дни полученія писемъ пріемыша были праздникомъ для нея. Такъ прошло три съ лишнимъ года; бли-

■) сшштъ нэъ р^оцгьті^^^деіап-кагак.ги

152

■зился уже срокъ возвращенія сына изъ полка; сол-датъ уже написалъ, когда, на какой недѣлѣ его ждать домой. Старуха ожила,' готовилась къ встрѣчѣ, бѣ-гала, какъ молодая, считая дни, отдѣлявшіѳ ее отъ свиданія съ любимцемъ. Но на самой масленицѣ при-шла страшная вѣсть: сынъ просилъ въ письмѣ у батюшки и матушки благословенія, навѣки нѳруши-маго, потому что его вмѣстѣ съ полкомъ отправляли на войну. ’.

Съ этого дня вся жизнь Прасковьи сосредоточи-лась въ постоянныхъ опасеніяхъ за сына, въ горя-чей молитвѣ за нѳго и въ трепетномъ ожиданіи вѣ-сточекъ съ театра войны. Письма приходили рѣдко и послѣ каждаго изъ нихъ старуха на нѣсколько дней оживала, бѣгала къ деревенскимъ грамотѣямъ и дик-товала пространныя посланія къ сыну, ревниво наб-людая за тѣмъ, чтобы грамотѣи не мѣняли ея словъ и не вставляли своихъ. Въ этцхъ письмахъ она осо-бенно подчеркивала, чтобы сынъ не осрамился, что-бы всегда впереди шелъ на врага и безпрекословно подчинялся своимъ начальникамъ. Но чѣмъ дальше шло время, тѣмъ состояніе души Прасковьи станови-лось все тревожнѣе и безпокойнѣе. Послѣ боя подъ Мукдѳномъ письма отъ пріемнаго сына совсѣмъ пре-кратились. Старуха ходила, какъ тѣнь, ко всему глу-хая и слѣпая и цѣлыя ночи простаивала на молитвѣ. Только спустя полгода она доподлинно узнала, что сынъ убитъ, но еще гораздо раныпе, чуть ли нѳ въ дни мукденскихъ боевъ вѣщее сердце подсказало ѳй печальную вѣсть. Живая, бодрая старуха какъ-то быстро ссохлась вся и стала часто прихварывать.

Сейчасъ, лежа одна въ пустой избѣ, куда скупо пробивался вечерній свѣтъ чѳрезъ два запыленныхъ окошка съ маленькими, матовыми отъ старости стек-лами, Прасковья съ подступившими къ горлу и гла-замъ слезами, начала тихонько причитывать. .

тото№еіап-ка2акдГи

153

Причитыванія были скорбною пѣснью оя души. Всѣ важнѣйшія событія ѳя жизни и жизни семьи вы-ливались ею въ причитываніяхъ. «Такъ-то вышла я на порогъ, солнце только что всходило, — начала шопотомъ Прасковья, — и спросила я у краснаго у сол-нышка: «Красно солнце восходимое, ты свѣча нѳ-угасимая, наше теплое, обогрѣвающее, обогрѣваешь ли мово чада милаго во чужихъ-то во земелюшкахъ, што во дальнихъ, во украинныхъ, у злодѣевъ у невѣр-ныихъ?» И только такъ спросила я, ікакъ послало солнце вѣстника: — вдругъ пахнуло на меня вѣтромъ буйныимъ на мою-то на бѣлу грудь, на мое-то на ре-тиво сердце. И помчалась мысль моя быстрая, загу-ляла дума борзая во мое.й бѣдной головушкѣ. Дога-далась я, придумала, что прилетѣла ко мнѣ скора вѣсточка отъ моего сиротинушки. Вѣрно попался, мое дитятко, онъ подъ пушки подъ чугунныя, онъ подъ ядра начиненныя прямь ему въ буйну головушку, иль ружьемъ страшнымъ въ бѣлу грудь, штыкомъ вострымъ въ ретиво сердце. Онъ упалъ ли на сыру землю, онъ на кровь ли иа горячую; его скрыли, чадя милаго, што во матушку во сыру землю все чу-жіе-чужестранніи, не омыли лицо бѣлое, не сняли пла-тье кровавое. Ты катись-ка, горюча слеза, до моѳго чада милова, ты омой ему лицо бѣяое, да его платье кровавое. Можетъ, будетъ тое времячко, тое времячко счастливое, что у са^мого Христа, можетъ, свидимся мы, встрѣтимся въ зеленомъ саду, штобъ узнать мнѣ лицо бѣлое, да его платье военное».

Только самое начало, нѣсколько первыхъ словъ, прошептала Прасковья, остальное договорила моло-дымъ, мелодичнымъ голосомъ. Безъ затрудпенія, безъ запинки катились слова съ языка ея, какъ катится съ горы въ долину звенящій, свѣтлый ручей, родив-шійся гдѣ-то далеко, въ чистой поднебесной высотѣ.

Со двора щелкнула ^ ііколда)ітвП)Іка~ьи3к.И'

творилась наружнай дверь, потомъ уже въ сѣняхѣ послышались приближающіеся піаги.

«Кого-то Богъ принесъ?» — подумала Прасковья и обрадовалась; ей тяжко было цѣлый день пролежать, не видя человѣческаго лица.

Дверь въ избу отворилась. На порогѣ кто-то по-явился, но такъ какъ уже начинало смеркаться, то Прасковья, приподнявъ голову съ подушки, не могла сразу узнать, кто именно вошелъ.

— Кто тамъ? — окликнула она.

— Свои, — отозвался низкій, контральтовый го-лосъ Катерины, и сама она, похудѣвшая, съ толстымъ животомъ, быстро приблизилась къ матери и нагну-лась къ ней съ замерцавшими отъ радости глазами.

— А-ахъ, жаланная ты моя ластушка, голубка моя сизокрылая, моя горемычная доченька!.. — всплес-нувъ сухими руками, воскликнула Прасковья, но отъ радости и горя» ей перехватило горло, и она залилась слезами.

✓ На лицѣ Катерины мгновенно погасъ лучъ радо-сти; оно потемнѣло, полныя, пересохшія губы задер-галась и, упавъ (головой на грудь матери, Катерина зарыдала. Она рыдала долго и глухо, подергиваясь всѣмъ тѣломъ. Старуха лѣвой рукой гладила дочь по волосамъ, а правой крестилась, шепча молитвы и отирая свои слезы. Она и не думала утѣшать и уговаривать дочь; только тогда, когда рыданія Ка-терины перешли въ тихій плачъ, она спросила:

— Ничего не приказывалъ, доченька?

— Языкомъ-то не владѣлъ, мама, знать, отшибли... Передъ смертью-то, какъ пришелъ въ себя... всѣ зубы у себя перешаталъ, мамынку по лицу гладилъ... а на меня все глядѣлъ... глазъ не спускамши... однимъ глазомъ-то глядѣлъ... другой запухъ... и слезы гра-домъ, и... за руку держалъ крѣпко... крѣпко... хо-тѣл^, видно, жаланный, што-то сказать да... языкомъ

не владѣлъ... т.еіап-кагак.ги

' 155

Й Катерину снова начало нодергивать отъ рыданій.

— А какъ я упала на полъ и потонъ собралась уходить, говорю ему: «Не умирай, дождись меня, Ва-нюшка... приду по утрію», какъ онъ закричитъ такъ: «Ой-ой-ой»; разъ дваддать, пока я ни вышла за дверь, все кричалъ и все на кровати-то бился... знать, не хотѣлъ бѳзъ меня помирать... .

— Жаланный мой, Иванъ Тимофеичъ, царство не-бѳсное, вѣчный покой, — задумчиво и горестно шеп-тала старуха. — Не побесѣдуемъ ужъ болыпе мы съ тобой, какъ бывало бесѣдовали и какъ сладко-то бесѣдовали... Какой хорошій, да добрый, да ласковый былъ... ,

— Я и до кузней нѳ дошла, а ёнъ помёръ...

— И до кузнѳй не дошла?! ахъ, жаланный... ро-димый...

— Не успѣла дойтить... нѣтъ...

Бабы плакали.

— Батюшку-то приводили? — минуту спустя спро-сила Прасковья. ѵ

— Приводили. Енъ не въ сѳбѣ былъ. Батюшка пошепталъ надъ нимъ молитву, приложилъ крестъ къ губамъ и болыпе ничего.

— Слава тебѣ, Господи, што хошь всѳ справили...

Катерина отерла слезы и понемногу успокоилась.

Наступило недолгоѳ молчаніе.

— А ты мама все объ ёмъ, объ Гаврилушкѣ? Я иду подъ окномъ и слышу — причитываешь...

— Все объ ёмъ, доченька, все объ Гаврилушкѣ.

Не забыть мнѣ моего жаланнаго сыночка! Сперва-то взгрустнулось мнѣ, доченька, все объ тебѣ, касатая моя, да объ Иванѣ Тимофеичѣ твоемъ. Ну, а всѣ мои думы горькія объ ёмъ, объ Гаврилушкѣ-то, зачина-ются, да съ имъ и кончаются. Цѣлый день такъ-то лежишь одна-одинохонька, такъ чего только не на-думаешь? Всѣ вотъ такъ уйдутъ съ утрія съ ранцяго на молотьбу и никто-то зацѣлыйдѳньненавѣдаѳтся,

і щ.еіап-ка к.ги

не заглянетъ ко мнѣ. Я не ятлюсь, доченька, спаси ихъ Христосъ, всѣмъ доволна, обиды отъ ихъ ни ка-кой не вижу...

Она помолчала.

— А ужъ Гаврилушка-то не покинулъ бы такъ одну свою больную мамоньку, куска бы не доѣлъ, а ужъ урвался бы, прибѣжалъ бы разокъ-другой хошь на Минуточку...

И старуха вдругъ залилась снова горькими сле-зами, и хотя она только что говорила, что не жа-луется на семейныхъ за невниманіе къ ней, на са-момъ же дѣлѣ это были слезы обиды.

— Жалѣлъ ёнъ, сердечный, меня...

—Мы всѣ жалѣемъ тебя, мама...

— Да рази я въ попрекъ говорю, доченька? Всѣ вы меня жалѣете, спаси васъ Христосъ, да не такъ, какъ Гаврилушка...

— Гаврилушка болыпе всѣхъ жалѣлъ тебя, мама, это точно.

—И объ чемъ я все плачу, доченька, объ чемъ денно и нощно сокрушаюся, — тише прежняго, какъ бы въ забытьи продолжала Прасковья, видимо, рас-троганная участіемъ дочери, — и на могилочку-то его не могу пойтить, не знаю, не вѣдаю, гдѣ зарытъ мой сиротинушка. Я жалѣла его болыне своихъ всѣхъ родныхъ дѣтушекъ, вѣдь получила я его трехнедѣль-ной крошечкой, своей грудью выкормила, выпоила, да бывало, какъ возьму его на рученьки, да какъ вспомню, што одна-то одинешенька эта крошечка на всемъ на бѣломъ свѣтѣ... всѣМъ-то ёнъ чужой, всѣмъ-то ёнъ ненадобный, и такъ-то заболитъ мое объ ёмъ сердечушко, чуть што не разрывается, а какъ взгля-нетъ, бывало на меня свонми ясными глазыньками, да улыбнется, да протянетъ рученьки, совсѣмъ што солнышко въ вешній день...

Уже совсѣмъ смеркалось. Бабы наговорились и

Катерина хозяйскнмъ глазомъ осматривала за-пуіценную и загрязненную избу. Въ закоптѣлыхъ бре-венчатыхъ стѣнахъ, проконопаченныхъ паклей, зашеле-стѣли тараканы.

— Непорядокъ тутъ у насъ, доченька, непоря-докъ, — замѣтивъ критическій взглядъ Катерины, какъ бы извиняясь, сказала Прасковья. — И глазамн бы не глядѣла кругъ себя. Хошь ты прибери, жалан-ная, а моей-то ужъ нѣту моченьки... Какъ колода. лежу, касатая моя... На погостъ ужъ кости просятся.

— Постой, переложу тебя, а потомъ приберусь, — сказала Катерина, проворно поднимаясь съ кровати.

Она, обхвативъ старуху подъ спину, приподняла ее, умѣло и быстро перебила свалявшуюся подушку. поправила соломенникъ и снова осторожно уложилг мать.

— Какая ты худая, да легонькая стала, мама, ровно перышко. И приглядѣть-то за тобой некому, какъ я отъ васъ ушла. Совсѣмъ заброшенная. Можетъ, съѣла бы чего?

Старуха отъ ѣды отказалась, а попросила пить чего-нибудь тепленькаго.

— Хорошо мнѣ теперича, доченька, какъ у Христа за пазушкой, а то кости разломило всѣ, — говорила умиленная Прасковья и, обернувшись лицомъ къ об-разамъ, стала креститься.

Катерина, сбросивъ съ себя мокрые платокъ и пальтушку, подвязала передникъ и, засучивъ рукава, затопила печь, развела самоваръ, наскоро подмела и притерла полъ, потомъ напоила мать отваромъ мали-ны и пошла доить коровъ.

. III.

Совсѣмъ уже стемнѣло. На столѣ горѣла лампа, ярко освѣщая красноватымъ свѣтомъ неболыпой около себя кругъ, тогда кактаж.а& В^ВТояъ-шая часть печи, двери, закоптѣлый потолокъ нахо-дились въ чѳрной тѣни.

Дверь тихо-тихо и мѳдленно, какъ отъ дуновенія слабаго вѣтерка, отворилась и также тихо и осто-рожно, передвигая ноги въ лапоткахъ, вошелъ въ избу древній, худой старецъ, кривой на одинъ глазъ.

— Тятя идетъ, — сказала Катерина и пошла ему на встрѣчу.

Старику Пётру считали давно уже за сто лѣтъ. Послѣдняя дочь Катерина у него родилась,1 когда Петра переживалъ авраамовскій возрастъ: ему самому перевалило уже за 80, а его Сарра жила пятый деся-токъ лѣтъ. Женился онъ на Прасковьѣ въ крѣпостное время, уже будучи старикОмъ-вдовцомъ, внесши го-сподамъ невѣсты довольно крупный выкупъ.

Старецъ свою меньшую дочь особепно любилъ и всегда назі^валъ «робенкомъ».

— Здравствуй, батюшка, — громко привѣтствовала Катерина отца, какъ привѣтствуютъ людей, подвер-женныхъ глухотѣ, и слегка кивнула ему головой. И въ самомъ небрежномъ поклонѣ ея, и въ невольно насмѣшливомъ выраженіи лица, и въ тонѣ голоса Ка-терина выртила то снисходительное пренебреженіе, съ какимъ въ крестьянскихъ семьяхъ относятся къ стари-камъ, уже потерявшимъ силу и которые считаются на положеніи лишняго рта, объѣдающаго трудоспо-собныхъ членовъ семьи.

— А-а-а, это ты, Катюша, робенокъ мой, — сла-бымъ, глухимъ голосомъ, съ разстановкой промолвилъ старецъ, и обыкновенно неподвижное, сухое пергамен-тное лицо его озарилось лучомъ радости.

— Вотъ, робенокъ, жалко... што лихіе люди убили Ивана Тимофеева, хозяина-то твоего... а и радъ, — продолжалъ старецъ съ тѣмъ же растягиваніемъ словъ и остановками, — опять будешь жить у насъ... а то за нами съ бабкою [ірнгляаяекекп-к.

■=- Ой-ой, грѣхъ-то какой, дочемька, — отозвалась сЪ (івоей кровати Прасковья. — Отецъ-то нашъ совсѣмъ сдурѣлъ, што говоритъ-то? Радъ... Чему тутъ радо-ваться-то, Господи?

Старецъ по своей глухотѣ ничего не слышалъ. Онъ что-то еще пробурчалъ, отвернулся въ уголъ у двери и, шепча молитву, сталъ мыть руки изъ привѣшен-наго на веревочкѣ кувшинчика.

Лицо его, носившее слѣды поразительной и вели-чавой красоты, снова окаменѣло. Кажется, старецъ да-же забылъ о присутствіи дочери. Онъ, вытеревъ руш-никомъ руки, взлѣзъ по лѣсенкѣ изъ двухъ ступенекъ на печь и, кряхтя, улегся на ней, видимо, уже ни на что и ни на кого не обращая вниманія.

Бабы тотчасъ же услышали, какъ надворная дверь въ сѣнцы съ грохотомъ распахнулась, такъ крѣпко стукнувъ въ притолоку, что задрожали стѣны избы, за-тѣмъ послышался суматошливый топотъ тяжелыхъ ногъ, гозня, изступленное рычаніе, а ужъ у самой двери въ избу матерная брань и глухіе удары по чему-то мягкому.

Прасковья быстро приподняла съ подушки голову, съ секунду испуганно прислушивалась и вдругъ съ перекошеннымъ отъ страданія лицомъ закричала во весь голосъ: . *

— Бьетъ... Егорушку бьетъ, злодѣй!

Катерина еше раныпе матери догадалась, въ чемъ дѣло, и, вся поблѣднѣвшая, бросилась къ двери. Туда же, хватаясь за стѣны и баланеируя въ воздухѣ ру-камн, заковыляла и старуха.

Но прежде, чѣмъ добѣжали бабы, дверь съ тре-скомъ распахнулась и черезъ высокій порогъ куба-ремъ свалилея въ избу на полъ молодой, рослый па-рень. Онъ тотчасъ же молча поднялся на ноги, при-крывая обѣими руками голову, но вбѣжавшій за нимъ съ изступленнымъ, бородатымъ лицомъ, матерно ру-гавшійся мужикъ двумя ударами полѣномъ по поло-

шшш.еіап-кагак.ги

вѣ снова свалйлъ его. Это былъ Леонтій. Онъ ужѳ занесъ ногу, чтобы опустить ее на голову сына, но Прасковья упала на парня, а Катерина схватила за руки обезумѣвшаго отъ злобы брата.

— Лева, Лева, за што? Господь съ тобою... Што ты сша*лѣлъ, што ли? Оставь... нешто такъ можно? — уговаривала она. •

— О-охъ, злодѣ-ѣй, о-охъ непутева-ай! до смерти забьетъ... — плача и задыхаясь, едва могла выговорить старуха.

Задремавшій было старецъ заворошился на печкѣ и привсталъ, оглядывая избу.

— Опять... опять бьешь, негодяй! 0, варваръ, брось, брось! 0-0', свинья грязная, думаешь, я старъ, такъ не уцравлюсь съ тобой, скручу мерзавца... 0 скотина, о пьяница, изъ хаты выпру... Вонъ, вонъ!

Въ груди старца клокотало; онъ, какъ обезсилен-ный левъ, глухо рыкалъ, потрясая костлявыми ру-ками. Единственный огромный зрячій глазъ его подъ темной бровью горѣлъ голубымъ огнемъ, ноздри не-болыпого, съ чуть замѣтной благородной горбинкой носа широко раздувались, блѣдно-пергаментный пока-тый лобъ и осунувшіяся щеки совсѣмъ побѣлѣли; сивая кудрявая грива волосъ тряслась, тряслась и енѣжно-бѣлая бородка.

Леонтій опустилъ занесенную ногу, бросилъ по-лѣно и крупными, нервными шагами пошелъ къ столу, оглядываясь въ сторону отца, и, щелкая бѣлыми зу-бамй, какъ голодный шакалъ, отрывисто огрызался:

— Какъ же, боюсь тебя! Прошли времена... Сиди на печи да смерти жди, вотъ твое дѣло, и не въ свое дѣло не мѣшайся! Тебя не спрашиваютъ... ишь рас-ходился. »

Хотя говорилъ онъ довольно громко, однако, съ такимъ расчетомъ, чтобы глухой отецъ не разслышалъ.

Ужъ лѣтъ пять, какъ старикъ Пётра замѣтно обезсилѣлъ и оглохъ. Съ тѣхъ поръ Леонтій въ грошъ

тошто.еіап-кагак.ги

И. А РОДЮНОВ Ь. 11 161

не ставилъ его, но въ минуты, когда Пётра обруіпи-валъ на него свой гнѣвъ, прежній страхъ передъ гроз-нымъ когда-то отцомъ снова овладѣвалъ сердцемъ Ле-онтія. ..

— Да какъ же его не бить, его убить мало!—кри-чалъ Леонтій о сынѣ. — Чуть весь дворъ не спалилъ съ своими цыгарками! Што-жъ тогда, позвольте васъ спросить, родители мои любезные? Чуть весь дворъ не спалилъ...—спрашивалъ Леонтій, разводя руками. — Што-жъ тогда? въ кусочки иттить прикажете съ та-кой оравой?

— Жалости у тебя ни на каплю нѣту-ти, Левонъ,

— не слушая сына, говорила задыхающаяся Пра-сковья, уложенная Катериной и Егоромъ на кровать.

— Добрые люди всякую тварь милуютъ, а ты же-стокосердный какой-то уродился, точно подмѣнилъ его кто, а не я' носила тебя Цодъ сердцемъ. Одного-то, единаго, какъ зѣницу ока, сына своего, кровь свою, безотвѣтнаго робенка за всякую малую бездѣлицу за-биваешь до полусмерти. Бога въ тебѣ нѣту-ти, Левонъ. Егорушка, подь ко мнѣ, сядь тутъ, горемычная моя сиротушка. Тутъ ёнъ тебя не тронетъ, небось. Роди-ла же такого татарина и въ кого?

Старуха зарыдала.

— Нашъ отецъ пальцемъ никогда безъ дѣла никого изъ васъ не тронулъ, а ты? О-охъ, Господи, Царь Не-бёсный! Сколько жисти-то прожито ребенкомъ, съ во> робьиный носокъ, а што муки-то ёнъ принялъ. Што бы сказала Марьюшка? Думаешь, она не видитъ оттуда-го, какъ ты тиранишь ейную дѣточку? , На то ли, на муку ли такую лютую родила она его?

У Леонтія передернуло лицо.

— Ну, запѣла... теперича хошь д6'свѣтй, слухай, не переслухаешь причитаньевъ, — сказалъ Леонтій, досадливо махнувъ рукой.

Егоръ въ сѣрой домотканной свиткѣ, туго подпоя-санный ремешкомъ, съ взъерошенными волосами и по-

1 еГап-кагак.ги

багровѣвшей правой щекой присѣлъ на лавку и, опу-стивъ голову, вертѣлъ шапку въруісахъ. Блѣдныя губы его вздрагивали.

— Брось его, Егорушка, — возясь вокругъ жарко растопившейся печи, громко, возмущенно говорила рас-краскѣвшаяся Катерина. — Што-жъ это за отецъ? Волкъ, а не отецъ. Ежели бы ‘меня кто такъ-то тронулъ хошь пальцемъ, минутки одной не осталась бы. А то ишь... право... какую моду взялъ... чуть што, сычасъ полѣномъ...

— То ты, а то ёнъ... Не учить его нельзя, житья не будетъ... — сказалъ Леонтій.

— Ты... ёнъ... — передразнила Катерина брата. — Это не ученье, а мученье. Лучше сразу пришибить, чѣмъ такъ тиранить. *

На печи не унимался старецъ, обзывалъ Леонтія грязной свиньей, пьяницей и настойчиво гналъ вонъ изъ избы.

Леонтій понялъ, что надо уйти.

— Ну, теперича собралась армія... хошь изъ избы бѣги... — сказалъ онъ обиженнымъ голосомъ и, взявъ шапку, вышелъ, сильно хлопнувъ дверью.

— Часто бьетъ-то? — спросила Катерина.

ІНестнадцатилѣтній Егоръ, не по лѣтамъ рослый и

ширококостный, хотя и съ впалой грудью, поднялъ на тетку свои печальные каріе глаза на пригожемъ желто-вато-блѣдномъ лицѣ и горько усмѣхнулся.

— Да попрежнему, почитай, рѣдкой день безъ по-бой обходится. Чуть што, сычасъ бить... — прогово-рилъ онъ, также печально усмѣхаясь, и перевелъ гла-за на шапку, которую гладилъ рукой.

— Да уйди отъ его, отъ йвѣря. Ты, слава Богуг, болыпой, свой умъ въ головѣ имѣешь, самъ прокор-мишься. 1 '

— Куда отъ отца уйдешь? — не сразу отвѣтилъ ма- ' , лый съ той же печальной усмѣшкой. — Опять къ ему

придешь, тогда еще хуже.

ш.еіап-кагак.ги

11* 163

— Я бы ушла, дня бы не осталась.

Егоръ помолчалъ.

— А што съ ими будетъ? — спросилъ Егоръ, ука-завъ глазами на стариковъ,—они и такъ безъ призору... кабы помёрли, только бы меня тутъ и видали... Сталъ бы я переносить такія муки?..

— Все равно не осталась бы. Своя-то жисть дороже.

— Да ёнъ все съ сердцовъ, гораздъ горячъ, чугь што, сычасъ бить, а потомъ сойдетъ съ его и ничего... зла въ себѣ не держитъ...

Въ избу вошла Елена, старшая сестра Катерины, съ полугодовалымъ ребенкомъ на рукахъ, прозрачная блѣдность личика котораго сразу бросалась въ глаза.

Баба только-что прибѣжала изъ своего села Рудѣ-ева, отстоявшаго отъ Черноземи въ верстѣ съ неболь-шимъ. Въ ранней молодости она была такъ же хороша собой, какъ и ея младшая сестра, 'но горькая жизнь съ пьяницей-мужемъ, многочисленные роды, потеря дѣ-тей, постоянная, безпросвѣтная нужда избороздили ея нрекрасное лицо преждевременными морщинами, стер-ли нѣжный румянецъ со щекъ, испортили стройный когда-то станъ и поселили въ выцвѣтшихъ отъ слезъ гол^быхъ глазахъ ея выраженіе такого безысходнаго горя, что нельзя было взглянуть на нихъ безъ того, * чтобы не перевернулось отъ жалости сердце. Сейчасъ правый глазъ ея слезился и усиленно моргалъ, лицо носило слѣды недавнихъ слезъ. . Сегодня вечеромъ Ѳома явился домой, по обыкновенію, пьяный и хотѣлъ утащить и продать самоваръ — послѣднюю драгоцѣн-ную- вещь въ домѣ. Изъ-за этого у нихъ произошла драка. Елена успѣла-таки отстоять самоваръ и отдать его сосѣдямъ насохранепіе вмѣстѣ сътрехлѣтней доч-кой, а сама, схвативъ мёныпого ребенка, побѣжала къ роднымъ спасаться отъ побоевъ мужа.

Катерина поставила на столъ большую деревянную чашку съ наложеннымъ верхомъ дымящейся картошкой*

въ кожурѣ и горшокъ т.еіап-какак.г

чернаго хлѣба и положила ложки и соль. У печки шипѣлъ закипавшій самоваръ.

Въ избу вернулся Леонтій. Теперь, когда горячность его прошла, ему было жаль сына, но за жестокость онъ не винилъ себя и находилъ, 'что иначе поступить не могъ. На примѣрахъ сосѣдей онъ видѣлъ, что въ тѣхъ семьяхъ, въ которыхъ отцы.слабо держали сыно-вей, тѣ пьянствовали, озорничали и сами расчебывали родительскія бороды.

ГѴІ.

— Ну, К&тюшка, сестрица моя родненькая, сказы-вай, когда пріѣхала? — садясь за столъ, говорилъ онъ совершенно другимъ, нѣсколько заискиваюіцимъ голо-сомъ и сѣрые глаза его свѣтились мягко и любовно, а интонаціями и красотой говора немного напоминалъ свою мать.

— Пріѣхала на своёхъ на дво^хъ. Видишь/сколько дѣловъ передѣлала.

— Да вижу, вижу, — отвѣтилъ онъ. — То-ись вб какъ тебѣ благодарны, а то день-деньской маешься-маешься, придешь домой, што собака голодный и ни-чего не прибрано, ничего не припасено. И все мы съ Егоркой отдувайся. Видишь, молодуха-то наша все не-можетъ... — кивнулъ онъ бородой въ сторону матери.

— Да ты скоро въ гробъ меня вгонишь, — отозва-лась Прасковья.

Леонтій ничего не отвѣтилъ и, подойдя къ печи, закричалъ во всю мочь:

— Батюшка, слѣзай! Ужинаготова! Егорушка, чего стошпь? раздѣвайся да садись, а ты чего пришла? — обратился онъ къ Еленѣ. — Садись... хлѣбъ-соль на столѣ, а руки своб.

— А-а-а... — промычалъ старецъ, привычнымъ движеніемъ оперся обѣими руками о край печки и не-тороплцво, мягко стуцаддощре1^п_КВ2В1Ш.',^• осторожно сиустился на полъ и, обдергивая опоясан-ную тонкимъ пояскомъ рубаху изъ толстой домоткани-ны, которая болталась на немъ, какъ на палкѣ, подо-шелъ къ столу.

Вся семья, кромѣ Прасковьи, сѣла ужинать. Ста-рецъ ни съ кѣмъ не говорилъ, какъ будто даже никого нс замѣчалъ и очень мало, опрятно и разсѣянно ѣлъ.

Леонтій мотнулъ головой въ сторону старца.

— Плохъ нашъ отецъ сталъ, Катюшка, — сказалъ Леонтій, — должно, скоро помрётъ. До нонѣшняго году все не давалъ мнѣ ригу топить, Все самъ. «Глупъ, го-воритъ, ты, Левонъ, молодъ, даромъ много дровъ изве-дешь, а то спалишь». А нонче на сорокъ шестомъ году разрѣшилъ. «Топи, говоритъ, Левонъ, а' я погляжу». Значитъ, близкой конецъ чуетъ.

— А молотитъ, не отстаетъ? — спросила Катерина.

— Какое молоченье! Ковыряется помаленьку, да мы съ его настоящей-то работы и не спрашиваемъ.

Всѣ молча взглянули на никого не обращавшаго вниманія старца съ той беззастѣнчивой безцеремонно-стью, съ какой разглядываютъ искалѣченную лошадь, обреченную на живодерню.

Леонтій вдовѣлъ шестнадцатый годъ. Въ ранней юности онъ — скромный, застѣнчивый, не знавшій жен-щинъ. полюбилъ дѣвушку изъ сосѣдней деревни. Де-вять лѣтъ тянулось это чистое чувство. Отецъ не про-тивился женитьбѣ Леонтія на Марьюшкѣ, но дѣвушка была больна чахоткой, и Прасковья слышать не хотѣла о союзѣ съ ней сына. Когда Леонтій просилъ ея благо-словенія на бракъ, она всегда отвѣчала ему одно и то же:

— Подумай, Левушка, надолго ли твоѳ женатоѳ житье-бытье будетъ? Родитъ тебѣ робенка и помретъ. Што за корысть, не успѣвши ожениться, остаться мо-лодымъ вдовцомъ да еще съ робенкомъ на рукахъ?!

На десятомъ году Леонтій упалъ матери въ ноги.

— Мама, благослови!,. . . ,

ш.еіап-кагак.ги

Стала-было старуха со своимъ обычяымъ душев-нымъ краснорѣчіемъ приводить прежніе доводы, но сынъ уперся.

— Не то што на годъ, а хошь на часокъ на одинъ, а пущай моей будетъ Марьюшка, а ежели не благо-словишь, мама, нонче же на столѣ лежать буду!

Мать уступила. Счастіе Леонтія и Марьюшки было полное, но продолжалось недолго. Никогда они ни на одинъ день не разлучались, никогда даже косо не взглянули другъ на др^га. Годъ спустя Марьюшка ро-дила Егора, а еще черезъ полгода скончалась.

Мужикъ лѣтъ пять подъ-рядъ плакалъ, не осушая глазъ, ожесточался и ропталъ на Бога. За красиваго, молодого вдовца, це пьющаго, съ достаткомъ, каждая дѣвка въ округѣ не прочь была выйги замужъ. Отецъ и мать хлопотали снова женить Леонтія, но когда упрашивали его ѣхать свататься, онъ такъ раздражался, какъ если бы ему наносили кровное оскорбленіе.

— Одно.солнце на небѣ, одна любовь на сердцѣ, — говаривалъ онъ. — Закатилось мое солнышко, видно, такъ Богъ судилъ, а другое меня не обогрѣетъ.

Онъ горячо привязался къ своему ребенку, самъ былъ для него и матерью, и нянькой, и во время его болѣзней сидѣлкой и потомъ признавался, что не будь у него Егора, онъ не вынесъ бы потери жены и нало-жилъ бы на себя руки. Бабы для него не существовали и чистотою жизни до сего времени онъ для всѣхъ одно-сельцевъ являлся недосягаемымъ примѣромъ. Когда мальчикъ сталъ подрастать, Леонтій, прежде не знав-шій вкуса вина, началъ понсмногу пить; къ ребенку сталъ относиться все суровѣе и строже и за малѣйшую провинность или оплошность билъ жестоко.

За ужиномъ Леонтій приступилъ къ тому дѣлу, ко-торое занимало его съ того самаго дня, когда онъ уз-налъ о несчастіи съ покойнымъ зятемъ. Ему хотѣлось перетянуть къ себѣ на житье сестру, потому что безъ

баоы пъ домѣ житьв^^^^.еіап-ка^аік.г

167

эдорова, хозяйство шло пс шатко, не валко, теперь же все валилось изъ рукъ, потому что ему вдвоемъ съ Его-ромъ приходилось выполнять и мужицкую и бабью работы; упущенія были на каждомъ шагу; порядокъ никакъ не налаживался и жилось всѣмъ очѳнь тяжко.

— Што-жъ твоя ласковая свекровушка и лошадку пожалѣла? Въ такую даль да по распутицѣ отпустила тебя брюхатую? Дойдешь, молъ, доченька, пѣшомъ! — Послѣднюю фразу Леонтій сказалъ такъ, какъ должна бы сказать Акулина. Передраздиваніе вышло настолько удачнымъ, что всѣ за столомъ, кромѣ глухого старца, разсмѣялись.

, — Мамынька меня до утрія оставляла. По утрію Аѳрня свезъ бы, да я не осталась.

— Знаю твою свекровушку, знаю. «Мягко стелетъ, да жеетко спать». Тебя-то она можетъ улестить сло-вами, туману-то умѣетъ напустить, да меня-то не про-ведетъ. Всю подоплеку ейную знаю. Теперь она кругъ тебл похаживаетъ, штобы ты безъ разгиба на ее ра-ботала, да на робятъ ейныхъ, а какъ поставишь ихъ на ноги, такъ тотъ жѳ Аѳонька взашей тебя выпретъ изъ избы. Дай только ему жениться. А пузо у тебя вопъ выше носа вздулось; того и гляди, ,не нонче-завтра разсыпешься... А куда пойдешь съ робенкомъ на рукахъ? Въ лѣсъ на морозъ?

— Тебѣ прямое дѣло, Катюшка, жить съ братомъ да съ отцомъ съ матерью. Свои-то родные не оби-дятъ, — сказала Елена.

— Вотъ, вотъ... — подтвердилъ Леонтій.

— Да право, — горячѣе продолжала Елена, очень довольная, что попала въ тонъ. — Ты у насъ въ семьѣ самая меныпая и самая любимая. Кто тутъ тебя оби-дитъ?! а тамъ у свекрови-то все-таки въ чужой сѳмьѣ. Какъ бы хорошо въ гостяхъ ни было, а дома все лучше...

—Вѣдь я знаю, подо что она подбирается, твоя свекровка-то,—продолжалъ Леонтій, покончивъ съ кар-гошкой и принимаясь за молоко. т-Ей смерть какъ

тотото.еіап-кагак.ги

Хочется получить твою корову и овцу. Я кривйть душою по умѣю, сохрани Господь. Никто про ЛеВона ІІетрова не скажетъ, что ёнъ покривилъ душой, и чужимъ не покорыствуюсь, хошь насыпь мнѣ горы золотыя. Нашъ отецъ вонъ другой вѣкъ живетъ, а спроси въ округѣ: кто справедливѣе нашего отца? Никого нѣтъ. Енъ жилъ по справедливости и йамъ такъ жить приказывалъ. И разъ корова и овца твое, значитъ, онѣ твое, и дѣло свято. -И ежели бы твоему Ивану Тимофеичу Богъ вѣку продлилъ, што-жѣ, Сери и корову, и овцу, но штобы отдать твоей све-кровкѣ — нѣту на то моего согласія, потому она по-выжметъ изъ тебя соки, заберетъ твое добро, а по-томъ тебя же выгонитъ.

— Не знаю я, Лева, ничего не знаю, — говорила Катерина, — а только обижать мамыньку совѣсти не хватаетъ, да еще при такомъ горѣ... и никогда я отъ ея ни худого слова не слыхала, ни косого глазу’не видала. Дай Богъ всякому такую свекровушку.

— А мой совѣтъ тебѣ братскій, какъ братъ совѣ-таю: продай отъ грѣха и овцу, и корову, полсотни завсегда выручишь, кому и не надо дадутъ. Корова ладная, молочная, пятымъ телкомъ только. А деньги положи на робенка въ сундукъ, а то снеси въ банокъ, прбценты будешь получать, а сама иди ко мнѣ жить.

Я што ли тебя обижу? Небось помнишь, какъ въ дѣвкахъ жила, кто былъ хозяинъ? Кто распоряжался? Ты. Ты, бывало, картохи нажаришь, а я безъ спро-су-то и взять не посмѣю. Рази не вѣрно?

Это была правда, и Катерина улыбнулась.

— Ну и теперича также будетъ: изъ твоехъ рукъ буду глядѣть, а не ты изъ моехъ.

Вставъ изъ-за стола, сытый Леонтій съ слипав-шимися отъ усталости глазами обернулся къ Еленѣ.

— Ты зачѣмъ пришла?

* — Маму спровѣдать. еГп-кагак.ги

169

— Маму спровѣдать?! — передразнилъ онъ. — На-медни твой пьяница тутъ у Егора Семенова корово-дился. Пущай на глаза не показывается, дьяволъ, бо-ка полѣномъ изломаю. Думаешь, не знаю, зачѣмъ при-бѣгла? У Левона мучицы да картошки попросить, дѣти сидятъ голодныя, — опять передразнилъ сестру Ле-оНтій. — У Левона-то казенныя магазеи, што всѣ къ ему за способіемъ лѣзутъ. Они понародятъ дѣтей да безъ просыпу будутъ пьянствовать, а Левонъ всѣхъ корми. Рази я обвязанъ?

Елена молчала. Леонтій угадалъ, что сестра опять счетомъ, можетъ быть, въ сотый разъ хотѣла про-сить у брата муки, потому что въ домѣ не было ни куска хлѣба. Вотъ уже лѣтъ шесть, какъ мужъ окон-чательно спился. Елена потеряла шестерыхъ старшихъ дѣтей. Всѣ умерли въ возрастѣ отъ одного мѣсяца до четырехъ лѣтъ, умерли отъ недоѣданія и отсут-ствія ухода и призора, потому что Елена, какъ ни надрывалась въ работѣ по чужимъ полямъ, ей своимъ трудомъ невозможно было прокормить малютокъ. Те-перь она съ отчаяніемъ въ сердцѣ отстаивала жизнь двухъ своихъ послѣднихъ крошекъ, и едва ли ей съ дѣіьми удалось бы избѣжать голодной смерти, если бы не постоянная помощь брата и матери. Сегодня она ни словомъ не обмолвилась о дракѣ съ мужемъ, дабы лишній разъ не раздражить Леонтія. Она знала, что братъ, какъ всегда, изругаетъ и ее, и пьяницу-муяса, но, какъ и всегда, не отпуститъ съ пустыми ру-ками. •

Сейчасъ сытый, довольный и усталый Леонтій меныпе попрекалъ и бранился, чѣмъ въ прежніе разы.

— Егорушка, поди, жаланный, въ анбаръ, — ска-залъ онъ, — да насыпь теткѣ муки на хлѣбы, да чет-верку картохи, да гляди у меня, болыпе це давай, а то скоро у самыхъ у насъ портки съ .... свалятся.

Наканунѣ дня Рождества Богороднцы Леонтій, за-ложивъ мѣстному кулаку за пять рублей два мѣшка муки, повезъ въ городъ на продажу возъ соломы, а тамъ разсчитывалъ купить новую шлею, полведра водки, бѣлой муки, и еще кой-чего по мелочи, по-тому что завтра на деревнѣ у нихъ былъ свой празд-никъ и ожидались гости.

Утро послѣ свѣжей ночи было великолѣппое. Сол-нце сверкало на безоблачномъ блѣдно-синемъ небѣ, но не пекло, какъ лѣтомъ; чистый воздухъ былъ насы-щенъ опьяняющей и бодрящей свѣжестью. Надъ ближ-нимп и дальними хвойными перелѣсками, стоявшими плотной, грузной, темной массой, и надъ пожелтѣвши-ми, обрѣдившимися, ставшими сквозными, лиственны-ми рощами чуть-чуть синѣла прозрачная дымка. Она то сгущалась, то расходилась легкими, длинными по-лосами, какъ лѣниво колеблющееся гигантское газовое покрывало. Было тихо, только особенно звонко кар-кали взлетавшія съ полей вороны, слышался сте-пенный людской говоръ, да гулко отдавался стукъ колесъ и топотъ копытъ по землѣ. По той дорогѣ, по которой ѣхалъ теперь Леонтій, тянулись къ го-роду множество телѣгъ съ сѣномъ, соломой, дрова-ми, корзинами, мукой и другими деревенскими про-дуктами и издѣліями. Телѣги сопровождались мужи-ками, рѣдко бабами.

Еще не было 9-ти часовъ, когда Леонтій по мосту въѣхалъ въ городъ и въ безпорядочномъ таборѣ дру-гихъ подводъ приблизился къ собору, расположенному на высокомъ холмѣ. Къ тому времени уже вся базар-ная площадь наверху за соборомъ и всѣ прилегаю-щія улицы были сплошь запружены телѣгами, возами, лошадьми, разными товарами. Вездѣ толкались мужики и покупатели-горожане и горожанки. По случаю ба-зарнаго дня казенные наш^авннщ

кабаки были закрыты до часа дня. Мужики еще не распродали свои продукты, напиться было негдѣ и потому въ этой базарной сумятицѣ на всемъ лежа-ла еще печать чинной, тревожной дѣловитости. Въ воздухѣ стоялъ сдержанный гулъ и гудѣніе, точно надъ головами толпы кружились несмѣтные рои оза-боченныхъ трудолюбивыхъ пчелъ'.

Леонтій черезъ долгій промежутокъ времени послѣ многихъ остановокъ и перебранокъ едва протискался съ своимъ возомъ на сѣнной базаръ, ■находившійся внизу, за соборомъ, гдѣ по берегу рѣки тянулись длинные хлѣбные лабазы, а посреди незастроеной обширной площади стоялъ деревянный сарай съ го-родскими вѣсами.

Тамъ онъ прождалъ до полдня, пока наконецъ продалъ солому, свезъ ее на дворъ къ покупателю и, вернувшись на прежнее мѣсто, попросилъ сосѣда Акима. еще не продавшаго свое сѣно, приглядѣть за лошадью и телѣгой, а самъ пошелъ на верхній базаръ въ каменные ряды купить шлею. Но только что Леон-тій отошелъ отъ телѣги, какъ услышалъ сзади голосъ сосѣда.

— Свагь, ты не всѣ сотки-то одинъ пей и мнѣ принеси! — шутливо крикнулъ тотъ.

Леонтій какъ разъ въ эту минуту думалъ, что по дорогѣ въ обжорномъ ряду ему надо маленько пере-кусить, потому что съ самаго утра онъ ничего не ѣлъ и его соблазняла мысль выпить одну сотку, хотя, вы-ѣзжая изъ дома, онъ далъ зарокъ ввиду завтрашней праздничной попойки сегодня не притрагиваться къ вину.

Оттого что сосѣдъ поймалъ его на преступной мысли, Леонтію стало непріятно, шутокъ же онъ во-общз не любилъ и тутъ же рѣшилъ, что, во что бы то ни стало, выполнитъ зарокъ. Онъ полуобернулся къ сосѣду съ своимъ всегдашнимъ, только еще болѣе суровьімъ видомъ и о^І^М^^ЦО Ги

172

— Не такія дѣла, Штобы пить... Й хлѣба-то іій поѣшь вволю, а не то, штобы пить. И вишь, казѳнки закрыты.

Сосѣдъ лукаво прищурился и кивнулъ своей болѣѳ свѣтлой, чѣмъ лицо, мелко-кудрявой бородой.

— На хлѣбъ не найдется, а на это дѣло завсѳгда найдется, а казонки скоро откроютъ.

Леонтій не оглянулся и ничего нѳ отвѣтилъ.

— Вамъ бы все только пить, — одно на умѣ... — не-довольно пробурчалъ онъ.

Въ обжорномъ ряду подъ навѣсомъ у прилавка жирной, бойкой торговки, подпоясанной грязнымъ, за-саленнымъ передникомъ, Лентій съѣлъ порцію горя-чей печенки съ ломтемъ ситнаго хлѣба и хотя былъ очень голоденъ, но просаленная печенка показалась ему суховатой, и онъ соображалъ, что съ виномъ эта же печенка имѣла бы совсѣмъ другой «скусъ». Какъ разъ противъ прилавка на противоположной сторонѣ улицы широко распахнулись обѣ половинки стѳклян-ныхъ дверей казенки и въ нѳе гурьбой повалили до-жидавшіеся тутъ мужики.

— Значитъ, уже часъ время, — прошепталъ Леон-тій, отворачивая глаза отъ кабака. — Когда тепѳрь до-мой попадешь?

Но выговорилъ онъ это машинально, ужѳ чувствуя и въ мысляхъ, и въ сѳрдцѣ знакомую неувѣренность и трѳвогу. Онъ хотѣлъ не оборачиваться къ кабаку, а глаза сами собой косили въ ту сторону, и хотя Леон-тій старался глядѣть на небо и поверхъ трубъ, но какъ-то невольно замѣтилъ, что изъ казенки выхо-дили люди съ маленькими и поболыпе посудинками въ рукахъ, тутъ же у порога ихъ раскупоривали и, запрокинувъ головы, выпивали булькающую влагу. У. Леонтія набрался полонъ ротъ слюны и, желая от-влечься отъ соблазна, онъ, доѣдая печенку и сит-ный, еще разъ, вѣроятно, въ десятый погрузился въ ариѳметическія вычислен^^^.е|ап-ка2ак.ги

173

«Разсчитывалъ, что отдамъ солому по 12 копѣекъ, и за то сказалъ бы спасибо, а дали по 14-ти — зпа-чигъ, на пудъ взялъ по двѣ копѣйки лишку. За двад-цать пудовъ по копѣйкѣ — двугривенный, да по дру-гой копѣйкѣ — еще двугривенный. Вотъ тебѣ сорокъ. Да за 4 пуда по двѣ — восемь. Сорокъ да восемь — со-рокъ восемь. Почти полтину даромъ нажилъ. И со-лома была не важная солома — не овинная».

Тутъ Леонтій присчиталъ еще 12 копѣекъ, остав-иііясй у него въ карманѣ, потому что за взвѣшива-ніе соломы заплатилъ покупатель, тогда какъ, по обы-чаю, платитъ всегда продавецъ.

«Глупый баринъ попался, совсѣмъ дурашный... и не торговался, а насчетъ соломы и насчетъ поряд-ковъ ничего не понимаетъ. Спроси 15 ‘копѣекъ и 15 бы далъ. Ну, да Богъ съ имъ! Не мое къ ему пе-решло, а евоное ко мнѣ. У его-то денегъ болыне... Имъ деньги-то дарма достаются, не то, што нашему брату-мужику».

Какъ болыпинство пожилыхъ мужиковъ, опытомъ цѣлой трудовой жизни познавшихъ, какъ тяжело да-ется крестьяпину всякій грошъ, Леонтій до крайно-сти скупился пропивать собственныя деньги. «Сотка-то двѣнадцать съ грошомъ, а вычесть стекло, такъ всего 9 копѣекъ. А я лишку взялъ цѣлыхъ сорокъ восемь, да еще за вѣсы на сотку осталось». И какъ только Леонтій кончилъ свои вычисленія, ноги сами собой понесли его къ кабаку. «Такъ-то день и ночь ломаешь-ломаешь спину, да и одной не выпить? —со злобой на кого-то разсуждалъ онъ, переходя улицу, — тогда лучше ложись, да и околѣвай. Чего жъ тутъ?»

Леонтій вынесъ изъ кабака сотку и пока съ оже-сточеннымъ видомъ опоражнивалъ ее на улицѣ, къ нему подошелъ знакомый мужикъ изъ деревни Луди-лова, не сосѣдней, но и не дальней отъ Черноземи.

— Леонтій Петровичъ, а я тебя, признаться, ис-калъ: Думаю, не попадшьшшие|а^п!е"’кЕа^аIНД}^'

тутъ присмотрѣлъ, купить хочу, да боюсь самъ-то. Ты по этой части дошлый, погляди, сдѣлай милость. Угощеніе ужъ мое, это какъ слѣдъ. Сдѣлай милость, — слащавымъ голосомъ упрашивалъ лудиловскій му-жикъ.

Леонтій славился знатокомъ лошадей, и въ округѣ рѣдкая сдѣлка по лошадиной части обходилась безъ его посредства. Барышничество онъ любилъ, какъ ар-тистъ, и за свое участіе въ куплѣ-продажѣ не бралъ ни гроша, потому что не считалъ его дѣломъ, .• за то любилъ, чтобы угощали. Сейчасъ онъ не безъ важ-ности согласился посмотрѣть лошадку, помышляя о даровой выпивкѣ, на которую онъ не Давалъ зарока. По его мнѣнію, выпивка тѣмъ только не хороша, что вредила карману; если же она производилась за чу-жой счетъ, то онъ пилъ охотно и безотказно и счелъ бы себя дураКомъ, если бы не использовалъ предста-вившагося случая угоститься на даровщинку.

Мужики тотчасъ же отправились внизъ за соборъ, на ту улицу, по которой давеча въѣзжалъ на базаръ Леонтій. Лошадка оказалась молодая, шустренькая, пе задерганная, только немножко вислозадая.

Леонтій, съ серьезнымъ видомъ знатока, молча ос-мотрѣлъ ее со всѣхъ сторонъ, особенно долго щупая и разглядывая зубы.

— Што-жъ, смотрите, — говорилъ худощавый, съ рѣдкой темно-русой бородой, съ бѣгающими плутова-тыми глазами хозяинъ - мужикъ, видимо, прирожден-ный барышникъ, — я за свою лошадку чѣмъ хошь отвѣ-чаю. Больно добра лошадка, пятилѣтокъ, не зацмы-канная, своего приплоду... охотницкая... Я самъ до лошадокъ-то охотникъ... хошь сычасъ гнилу возить, полсотня пудовъ смѣло клади... однимъ духомъ въ гору возьметъ... много останетесь довольны.

Леонтій видѣлъ, что лошадь добрая, но сейчасъ же расхаялъ задъ, зато нашелъ «отдушины» на груди, изслѣдовалъ рукой весь крестецъ и нарочно заявилъ,

шшШ.еіап-гагак.Ги

175

что спина слабовата. Долго водилъ пальцами по всѣмъ ногамъ отъ колѣнъ до щетокъ, но живлаковъ нѳ ока-залось; щетки, вѣпчики, копыта — все было въ по-рядкѣ, безъ засѣчекъ, безъ мокрецовъ, безъ трещинъ. Онъ заставилъ хозяина бѣгать съ лошадкой и дѣлать крутые повороты. Лошадка оказалась поворотливой, дышала легко, ходъ имѣла широкій, бойкій. Онъ мор-гнулъ лудиловскому мужику: «Не упущай, молъ».

— Да што-жъ тутъ... хошь не%глядите... съзажму-ренными глазами бери... Вотъ какая лошадка!—гово-рилъ продавецъ — кабы дѣло къ веснѣ, ни почемъ бы съ ей не разстался, а то при нонѣшнихъ кормахъ че-тырехъ лошадокъ держать въ зиму не того... обожрутъ.

Начался торгъ. Мужики безконечное число разъ лупили другъ друга по ладонямъ, кричали такъ, что, казалось, вотъ-вотъ раздерутся, разъ десять расходи-лись и сходились, наконецъ купили лошадку за 40 руб-лей, выторговавъ у владѣльца пятерку. Лудиловскій мужикъ поставилъ бутылку водки. Втроемъ они ее роспили и съѣли много печенки и колбасы.

Леонтій, чѣмъ болыпе выпивалъ водки, тѣмъ больше приходилъ въ восхищеніе отъ покупки. Прода-вецъ тоже раскошелился на бутылку. Однако Леонтій спѣшилъ, ему надо было купить шлею, бѣлой муки, чаю, сахару, селедокъ и водки для Нраздника и уже сытый и слегка хмѣльный, не безъ сожалѣнія распро-щавшись съ собутыльниками, отправился наверхъ, въ каменные ряды.

Базарная жизнь къ этому времени измѣнила свой темпъ. Многіе изъ непьющихъ, распродавъ свои то-вары, уѣзжали изъ города, для другихъ же только теперь, когда многочисленные ренсковые погреба, пив-ныя и казенки были открыты, наступила желан-ная пора. На базарѣ толпились сплошь одни мужики и бабы и рѣдко гдѣ среди домотканныхъ сѣрыхъ сви-токъ, синихъ чуекъ, короткихъ теплушекъ промель-кнетъ шляпка купчихи, Ш■РШ4ШIе■<ЬупиНкашшовни;и

Йа йлй піляпа торговца изъ евреевъ. И гулъ въ воз-духѣ стоялъ другой, не прежній дѣловой и тревож-ный. а буйный, злобный. Уже не въ рѣдкость было встрѣтить раскраснѣвшіяся лпца съ осовѣлыми и осви-рѣпѣвшими глазами. Сквернословіе безудержно и не-прерывно перекатывалось въ воздухѣ.

Въ самомъ низу, ближѳ къ выѣзду, гдѣ проходилъ Леонтій, стояли пригнанныя на продажу лошади Тутъ съ тонкими кнутиками за поясомъ, заткнувъ руки въ рукава своихъ чуѳкъ и приподнявъ худощавыя плечи, съ скучающимъ Видомъ толкалось человѣкъ пять куд-рявыхъ, черномазыхъ цыганъ, перекидывавшихся от-рывистыми фразами на своемъ непонятномъ языкѣ. Вы-ше по косогору, прижавшись съ своимъ хрупкимъ товаромъ къ самой соборной оградѣ, торговцы и тор-говки стояли у разложенныхъ прямо на землѣ роспис-ныхъ горшковъ и макитръ. Около нихъ ходили бабы, приглядываясь и прицѣниваясь къ товару.

На самомъ верху, на площади подъ парусинными навѣсами прОдавались цѣлыя вязанки всевозможнаго готоваго гілатья, а такжѳ фуражки, шапки, сапоги; сбоку подъ открытымъ небомъ лежали бѣлѣвшія свѣ-жей древесиной и щепой кадки, лопаты, корзины, ко-ромысла, ведра, сита и т. п.

Въ одномъ мѣстѣ хлопали по рукамъ; рядомъ два мужика съ яростными, пьяными лицами переругива-лись, готовые схватиться въ рукопашную, а у самыхъ каменныхъ рядовъ началась уже цѣлая свалка: чело-вѣкъ восемь мужиковъ тузили другъ друга; лица бы-ли у всѣхъ въ крови, волосы и бороды летѣли клочья-ми, кулаки хлестко щелкали по скуламъ и зубамъ. Вокругъ собралась гогочущая толпа. Сюда, не спѣша, протискивались городовые. «Господи-батюшка, до чего вино-то доводитъ! готовы съѣсть другъ дружку, што собаки!» съ отвращеніемъ подумадъ, проходя мимо, Леонтій. ■'

, еіап-кагак.ги

и. а. родюновъ. Х2 177

А не болѣе, какъ въ двадцати шагахъ отъ по-' боища глазамъ Леонтія представилась мирная идиллія: здоровенный, молодой мѣщанинъ съ бритымъ, бѣлымъ, оплывшимъ жиромъ лицомъ, въ черномъ, длинномъ, разстегнутомъ пальТо, запрокинувъ назадъ голову и полузакрывъ свиные, съ бѣлыми рѣсницами, глазки, равномѣрными глотками, не спѣша, тянулъ изъ бу-тылкп водку и выпяченный кадыкъ его, величиною съ доброс куриное яйцо, въ тактъ каждаго глотка то подпимался, то опускался. Обступившіе его человѣкъ пять мужиковъ, запродавшіе ему свой овесъ, видимо, изъ далекихъ деревень, потому что всѣ были въ сѣ-рыхъ чистыхъ свиткахъ, всѣ подпоясанные, скромные, въ сосредоточенномъ молчаніи замерли въ выжидаю-щей позѣ. Въ замаслившихся глазахъ каждаго члена этой компаніи Леонтій прочелъ знакомое ему терпѣ-ливое, напряженное ожиданіѳ того блаженства, кото-рое теперь испытывалъ покупщикъ ихъ овса. «Чинно, благородно... какъ надоть... хорошо...» одобрилъ Леонтій, «а то што? Иные-прочіе нажрутся и готовы другъ дружкѣ горло перегрызть»... И онъ съ отвра-щеніемъ сплюнулъ, вспомнивъ только-что оставленныхъ позади дравшихся мужиковъ.

VI.

Для Демина не побывать въ городѣ въ базарный день, не потолкаться по всѣмъ переполненнымъ на-родомъ плоіцадямъ и улицамъ было немыслимо. Его тянуло на базаръ, какъ записного игрока въ урочный часъ тянетъ въ клубъ къ партнерамъ за зеленый столъ. .Сегодня Демину подвезло: утромъ онъ навѣдался въ лавку къ Морозову, которому ипогда дѣлалъ мелкія услуги. И на этотъ разъ старикъ-купецъ, занятый съ покупателями, поручилъ ему приторговать возовъ шесть сѣна. . ' . .

шшш.еіаі-кагак.ги

Деминъ вдоль* й ооперекъ избѣгалъ весь базаръ и привѳлъ на дворъ къ купцу требуемое количество возовъ превосходнаго сѣна и по сходной цѣнѣ. Ку-пецъ угостилъ Ивана трѳмя рюмками водки, далъ пол-тинникъ, а такъ какъ у него въ домѣ не оказалось болыпе водки, то старику пришла въ голову игривая мысль подшутить надъ Деминымъ, и для этого онъ вручилъ ему неполную сотку чистѣйшаго спирта.

— Ты такого винца еще никогда не плобовалъ, Иванъ, — сказалъ, усмѣхаясь, шепелявый старикъ.

Деминъ, исколесившій полъ-Россіи, чрезвычайно гордился своей опытностью въ разнаго рода дѣлахъ, а особенно по части выпивки.

— Вотъ ѳще кака невидаль! Мы всякое вино пи-вали... и коньякъ, и тримадиру, и партвинчикъ... — самоувѣренно отвѣтилъ Деминъ, разсчитывая своей «образовакностью» огорошить купца. Онъ сунулъ бу-тылочісу въ карманъ, купилъ на базарѣ колбасы, связку баранокъ и еще одну сотку въ казенкѣ, выбралъ наи-менѣе людное мѣсто на одномъ углу около каменныхъ рядовъ и, остановившись тамъ, собрался попировать такъ, какъ онъ особенно любилъ, то-есть въ одиночку.

— Посмотримъ, какое-такоѳ вино далъ Степанъ Мнкифоровичъ, — проговорилъ онъ вслухъ и, вынувъ изъ кармана бутылочку, сталъ разсматривать ее па свѣтъ.

Онъ зналъ, что купецъ любилъ подшутить, и опа-сался, что тотъ вмѣсто вина налилъ простой воды, а одураченнымъ Деминъ не любилъ бывать. Но его опыт-ный глазъ съ перваго же взгляда опредѣлилъ, что чистая, прозрачная, какъ утренняя роса, чуть сине-ватая, почти безцвѣтная влага не могла быть простой водой. Онъ вынулъ пробочку и понюхалъ. Запахъ былъ довольно чувствительный.

— Вотъ чудо-то! — промолвилъ онъ и, вср еще не вполнѣ довѣряя, что это вино, приложилъ маленькое горлышко посудинки къ^^^баме1аН[XКьв0Ькгя^и

нулъ... Влага еіде иѳ кбсйулабь губъ, кайЪ у$К<3 пріятно защекотало у него въ горлѣ. «Важно заби-раетъ!» подумалъ Деминъ и, уже убѣжденный, что это нѳ вода, глотпулъ... Ему сразу обожгло ротъ, перехватило духъ и живымъ огневымъ комочкомъ про-катилось въ желудокъ. Деминъ повелъ головбй вправо и влѣво, усиленно втягивая ноздрями воздухъ и ничего не видя заслезившимися глазами.

— Ну што, Иванъ, какое мое винцо? Дѣйствуетъ? услышалъ Деминъ голосъ купца, вылѣзшаго изъ нахо-дившейся въ томъ же ряду своей лавки, чтобы полю-боваться дѣйствіемъ своей выдумки.

Деминъ обтеръ кулакомъ слезы съ глазъ.

— То ись... самъ "Христосъ босикомъ по душѣ прошелъ... — въ полномъ сердечномъ услажденіи про-иолвилъ онъ.

Старикъ откинулъ назадъ свою сѣдую голову и сипло захохоталъ. Его жирное, блинообразное лицо съ крашенными подстриженными усами и бородой стало сизо-багровымъ; безцвѣтные глаза скрылись въ щелоч-кахъ и въ безчислѳнныхъ бугоркахъ и морщинкахъ; ротъ съ полусъѣденными зубами раскрылся во всю свою ширину. Тряслись его обвислыя, толстыя плечи, колыхался объемистый, дряблый животъ, прыгалъ бѣ-лый передникъ, которымъ былъ опоясанъ старикъ, по-дергивалось все тѣло и руки, закинутыя за спину...

Хохотали тѣмъ жѳ беззастѣнчивымъ смѣхомъ и его краснорожіе молодцы, предупрежденные хозяи-номъ объ его шуткѣ и тѳперь выглядывавшіе изъ дверѳй лавки...

— Ахъ, чолтъ те дели... вотъ выдумалъ... вотъ сказалъ слово... Да ну тя къ лѣсаму....

И старикъ, махнувъ рукой и продолжая трястись отъ смѣха, грузно зашагалъ къ сѳбѣ въ лавку.

Деминъ пропустилъ ѳще одинъ глотокъ. Стало ещѳ пріятнѣе. Онъ оглядѣлсъвокругъвая. ка^Т) 3^^.^

шебной сказкѣ, все перемѣнилоеь передъ пимъ, ■все стало инымъ.

Дома,' лавки, пожарная каланча, лошади, снующій народъ, хохочущія рожи купца и его молодцовъ колы-хались, расплывались передъ ітимъ, обращались во что-то незначительное, въ какую-то досадливо крутящуюся передъ носомъ мошкару, за то самъ онъ — Иванъ Деминъ по мѣрѣ того, какъ все окружающее мельчало и принижалось, ширился и росъ и сталъ настолько болыпимъ и значительнымъ, что ему плевать на всѣхъ •и на все...

Передохнувъ немного, Деминъ закрылъ глаза и, какъ медвѣдь, дорвавшійся до меда, прильнулъ гу-бами къ чудодѣйственной посудинкѣ, по опыту зная, что третій глотокъ, какъ и третья рюмка, самый вкус-ный, самый пріятный. Онъ уже глотнулъ, какъ кто-то крѣпко хлопнулъ его по рукѣ, прервавъ пиршество въ самый торжественный и увлекательный моментъ... и одповременно надъ ухомъ его прозвучалъ знакомый, веселый голосъ:

— Ванюха, чортъ, чего одинъ дуешь! Угости.

Отъ толчка горлышко бутылочки больно. стукпуло

Демина по зубамъ, и хотя онъ Поспѣшно отнесъ въ сторону руку съ зажатой посудинкой, но Нѣсколько Капель драгоцѣнной влаги всетаки пролилиеь на под-бородокъ! Деминъ поспѣтно облизнулся. Оттого, что такъ неожиданно и безцеремонно помѣшали его пир-шеству, оттого, что уншбли зубъ, а главное оттого, что пролили часть влаги, Деминъ о<узирѣпѣлъ, Какъ никогда за всю свою жизнь. Онъ іпироко раскрылъ загорѣвшіеся бѣшенствомъ глаза и увидѣлъ передъ собой ухмыляющееся лицо Лёшки Лобова съ щеголь-ски заЧесанпыми на вискахъ кудрями.

Побѣлѣвшіе, какъ перламутръ, глаза Демина за-прыгали.

— Поди къ чортовой матери, убивецъ, сволочь,

воръ!* — заорал7> онъ во всю мочь; топая іѵоодливыми

. тоцая уродливыми

‘іап-кагак.ги

181

тсогами и держа на отлетѣ въ лѣвой рукѣ посудинку, правой, сжатой въ кулакъ, размахивалъ, силясь уда-рить парня по лицу.

Поблѣднѣвшій, растѳрявшійся Лобовъ пятился и уклонялся отъ ударовъ.

'— Съ ума сошелъ... Иванъ... — пролепеталъ тотъ побѣлѣвшими губами. — "Да чего ты, чортъ, сшалѣлъ?

— Я съ ума сошѳлъ? — взвизгнулъ Деминъ. — Я при всѣхъ своёхъ... Вы, должно, съ ума сошли, какъ убивали Ивана Тимофеева... убивцы! Я должонъ уго-щать, я? А какъ убивали Ванюху, такъ присягали поить-кормить, одѣвать-обувать... а? Не подходи, рас-кровяню, убью ...

Вокругъ нихъ уже собиралась толпа.

— Болтаешь зря пьянъ напился... — упав-

шимъ голосомъ выговорилъ Лобовъ и мгновенно юрк-нулъ за уголъ.

Но разгоряченный Деминъ не замѣтилъ исчезно-венія парня и продолжалъ кричать:

— Кто, я пьянъ? Я на свои пью. Подъ дорогами людей не убиваю, да чужіе карманы не выворачи-ваю. Ты супротивъ меня слова не смѣешь сказать.

Я те ротъ заткну... На слббодѣ гуляешь, сволочь, въ спинжакѣ по базару прохаживаешься... а по тебѣ арестантскія роты давно стосковавши... а арестантеісій халатъ съ бубновымъ тузомъ на спину не хочешь? Не ндравится? Убивцы!.. землю на голову заставляли сы-пать ... землю, ѣлъ ... арестанцы!

' Въ толпу любителей скандаловъ случайно попалъ проходившій тутъ Миронъ — односелецъ и кумъ Леон-тія, съ которымъ онъ только что видѣлся въ рядахъ. Услыхавъ обличенія Демина, Миронъ тотчасъ же мот-нулся искать своего кума, но не успѣлъ сдѣлать и полсотни шаговъ, какъ его окликнулъ Леонтій, вы-ходившій изъ шорной иавки съ новой шлеей въ ру-ісахъ. *

ввв.ѳіап-кагак.ги

— Убивцѳвъ иымали, кумъ... вотъ сычасъ пы-мали, — выпалилъ однимъ духомъ, размахивая ру-ками, страпіно взволнованный Миронъ и, вылупивъ глаза и схвативъ Леонтія за рукавъ, потащилъ за собою.

— Спаси, Господи, какихъ убивцевъ? — переспро-силъ недоумѣвавшій Леонтій, которому передалось вол-неніе кума.

— Да вашихъ убивцевъ... што забили Ивана Ти-мофеева... зятя-то твоѳго.. .

— Спаси, Господи, да гдѣ жѳ убивцы?

'— Энъ... энъ... энъ тамъ... — указывалъ Ми-ронъ на ближній уголъ каменныхъ рядовъ.

Демина они нашли на прежнемъ мѣстѣ съ пустой соткой въ рукахъ.

Онъ успѣлъ уже покончить съ остатками спирта и еле держался на ногахъ.

Около него хохотали два молодца изъ лавки Мо-розова.

Въ дверяхъ лавки появилась грузная, съ суро-вымъ лицомъ фигура хозяина.

— Ступай къ дѣлу! Чего л’азл’ыготались?! — прикрикнулъ онъ.

Молодцы со всѣхъ ногъ бросились въ лавку.

Хозяинъ постоялъ и, пробормотавъ съ полуусмѣш-кой: «Ишь какъ его, дьявола, ласкачало!» съ своимъ всегдашнимъ серьезнымъ, дѣловымъ видомъ вернулся за прилавокъ.

— Паштенный, — обратился къ Демину Леонтій, стараясь говорить сообразно съ важностыо Дѣла воз-можно болѣе возвышеннымъ слогомъ. — Вы здѣся убивцевъ изловили... значитъ, убивцевъ Ивана 'Ти-мофеева, нашего зятя — Епъ, покойный, доводился намъ, значится, зятемъ ... наша сестра была за имъ ... Катерина Ііетровна...

Деминъ, распустивъ слюнявыя губы и склонивъ па бокъ голову на каш^ак.ц,

безсмыеленными глазами и шарилъ рукой, ища для себя опоры.

— Убивцы!.. че-овѣка заби... землю на го-ову... а? — И Деминъ свалился на землю. .

— Вотъ, вотъ... значится, при мнѣ говорилъ ... я запишусь въ свидѣтели... Я што слыхалъ, все разскажу ... какъ передъ Богомъ. Зачѣмъ мнѣ врать? Енъ тута стоялъ, убивецъ-то, а я вотъ здѣся, а здѣся вотъ ёнъ... какъ его ... не знаю, какъ зовутъ-то.

— Вставайте, паштенный, къ становому, — гово-рилъ Леонтій Демину, дѣлая руками округлыя, йѣяс-ливыя движенія, — для составленія полицейскаго про-токолу... зпачитъ, штобы по всей формѣ, какъ по закону слѣдоваетъ... .

— Убивцы! слово ска-ать... за... арестуютъ... — бормоталъ, окончательно распростершись на землѣ, Де-минъ. . , - '

Леонтій тутъ -только догадался, что съ пьянымъ обличителемъ вѣжливыѳ разговоры безполезны.

— Чего? бери его, кумъ, за одну руку, а я за другую и сами предоставимъ къ становому.

Кумовья подхватили Демина подъ руки и пота-іцили къ квартирѣ станового, находившейся непода-леку за соборомъ. Дем«нъ уже не въ силахъ былъ переступать и волочился ногами по землѣ.

Оказалось, что становой отлучился въ уѣздъ. Му-жики. ругнувъ начальство за то, что оно отлучается не во-время изъ дома, рѣшили ѣхать къ слѣдователю.

Леонтій, оставивъ кума сторожить заснувшаго на узкомъ тротуарѣ Демина, побѣжалъ за лошадьми. Че-реіъ четверть часа опи втроемъ на двухъ телѣгахъ переѣзжали по жёлѣзному гулкому мосту черезъ рѣку.

Слѣдователь жилъ въ предмѣстьѣ, нанимая не-большой особнякъ у мѣстнаго нотаріуса. Путь къ нему лежалъ мимо казенки, а такъ какъ Леонтію и Мирону къ завтрашнему дню надо было закулить водки, то они на нѣкоторое время остановились у кабака. Про зарокъ Леонтій уже забылъ, и они съ кумомъ Миро-номъ на радостяхъ, что открыли убійцъ, изрядно вы-пили.

Деминъ лежалъ въ тѳлѣгѣ Мирона въ поЛномъ безчувствіи, и какъ ни расталкивали его спутники, не просыпался.

Тутъ же, у казенки, кумовья встрѣтили пьянаго Рыжова съ соленымъ сазаномъ подъ мышкой.

Такъ какъ онъ былъ первый обличитель убійцъ Ивана, то мужики прихватили и его съ собой.

На подъѣздѣ квартиры слѣдователя мужики кри-чали, стучали и топали ногами.

Вышедшая на крикъ прислуга заявила имъ, что въ пьяномъ видѣ къ барину являться нельзя. Му-жики обругали ее и продолжали стучать въ дверь.

Пришлось самому слѣдователю выйти на крыльцо и выгнать ихъ, при чемъ въ еердцахъ молодой юристъ обозвалъ ихъ пьяницами и пригрозилъ препроводить въ полицію.

Мужиіки чрезвычайно оскорбились, особенно Леон-тій. Пьяными они себя нИкакъ не признавали.

— Кто, мы пьяны? — возражалъ Леонтій, когда за слѣдователемъ еще не успѣла захлопнуться дверь. — Ты, доллсно, самъ со вчерашняго не проспался, а мы не пьяны, мы, можетъ, еще хлѣба не ѣли... а ты: пьяпы... Мы вотъ убивцевъ поймали, а ты выго-няешь ... Нешто это порядокъ? а?

Мужики сѣли въ телѣги и такъ какъ считали себя несправедливо обиженными, то, чтобы утѣшиться, поворотили лошадей опять къ казелкѣ,

тотото.еіа кагак.ги

1«5

— Врешь, ваше благородіе, — кричалъ по адресу слѣдователя, ѣдучи по улицѣ, Леонтій. — Мы знаѳмъ, какъ ты убивцевъ покрываешь. Мы тебѣ по пять-десять рублей изъ-подъ полы въ руку не оуемъ, да лукошками яйца да масло нѳ таскаемъ... Палагея-то шапталовская надорвавши, корзины да лукошки на кухню тебѣ таскавши... Оттого ты убивцевъ и оправ-дываешь, а мы по правдѣ живемъ.

— Мы мужики-сѣряки, оттого насъ нигдѣ и не принимаютъ... — сказалъ Миронъ. — Мужика вѳзДѣ забижаютъ, вездѣ мужику послѣднеѳ мѣсто. Рази это правильно, кумъ?

— Извѣсно, кабы господа пріѣхали, такъ нѳ та-кой разговоръ бы былъ... а то насъ, мужиковъ, хуже, чѣмъ за собакъ, считаютъ... Вонъ за господскую со-бачку нашего брата-мужика въ острогъ засуживаютъ, а тутъ человѣка -убили... и свидѣтелевъ нѳ прини-мактъ. Рази это порядокъ, кумъ? а?

Широкая улица предмѣстья теперь сплошь была запружена порожними тѳлѣгами и подъѣзжали все но-выя и новыя, скучиваясь около кабака.

Болыной казенный паразитъ и присосавшіеся къ нему маленькіѳ работали на славу.

Неуклюжія, сѣрыя фигуры копошились у порога казенки и около торговокъ.

Въ сотни глотокъ изъ стклянокъ переливалась за-вѣтвая влага, отравляя и одуряя мужицкія головы; сотни челюстей пережевывали сухія баранки, ржавыя селедки, соленые огурцы, вонючую колбасу и тому подобную дрянь.

Бородатыя, обвѣтренныя лица краснѣли, какъ ка-лепый кирпичъ, глаза сверкали буйнымъ блескомъ; шапки сами собой лѣзли съ хмурыхъ лбовъ на за-тыхки. Эта пьющая и насыщающаяся людская толпа походила на дикое кабанье стадо, пока еще мирноз, чавкающеее и хрюкающее, но уже внушающее само

тотото.еіап-кагак.ги

по себѣ тревогу и готовоѳ по малѣйшему поводу вски-нуться и натворить бѣдъ.

'День клонился къ вечеру. Отъ кабака многіе, за-пасшись бутылями съ водкой, волной отхлынули на своихъ подводахъ. Они, по своему обыкновенію — съ пьянымъ ораньѳмъ и сквсрнословіемъ немилосердно нахлестывали своихъ кляченокъ, и тѣ неслись вскачь, опережая другъ друга и громыхая колесами по сухо'й землѣ, такъ что надъ узкой лентой дороги поднялось облако пыли, которое всѳ густѣло и удлинялось. По дорогѣ образовался извилистый, длинный обозъ, го-лова котораго достигала ужѳ Хлябинской горы тогда, какъ хвостъ еще терялся въ предмѣстьѣ. Леонтій, Миронъ и Рыжовъ съ безчувственнымъ Деминымъ то-же ѣхали въ этомъ обозѣ.

Теперь небо нѳ было такимъ чистымъ, какъ утромъ. По блѣдной синевѣ его бродади дымчатыя облака съ бѣлоснѣжными краями, освѣщенными солнечными лу-чами. Въ тепломъ воздухѣ лѣниво носшшсь безчис-ленныя нити паутины, прилипавшія къ лицу, къ ру-камъ, къ одеждѣ, цѣплявшіяся за вѣтви деревьевъ; ею же, какъ частой, тонкой сверкающей сѣткой, были затканы позлащенные вечернимъ солнцемъ жнивья и засохшіе стебли травы на лугахъ.

Мимо этого орущаго обоза, объѣзжая на своей синой каріолкѣ*) отдѣльныя телѣги, проѣзжалъ тол-стый, сѣдобородый старикъ съ золотыми очками на маленькомъ,, курносомъ носѣ. Это былъ бухгалтеръ городского общественнаго банка, возвращавшійся изъ города въ свою усадебку, расположенную въ верстѣ за Хлябинымъ. Какъ только мужики завидѣли ста-рика, съ ихъ телѣгъ тотчасъ же понеслись по его адресу оскорбительныя замѣчанія и непечатная брань.

Брань эта, сперва неувѣренная, чѣмъ дальше, ста-новилась все громче, злобнѣе, наконецъ обратилась

о Дпухколесный экипажъ^ еіап-кагак.ги

187

въ иэступленный ревъ п улюлюканіе. Казалось, весъ этотъ обозъ въ нѣсколько десятковъ телѣгъ выѣхалъ на травлю хищнаго звѣря, уя«ъ болыю насолившаго охотникамъ своими опустошительными набѣгами и те-нерь,' окруживъ беззаіцитнаго звѣря, въ торясествѵю-щихъ крикахъ и ругательствахъ отводили охотпики надъ нимъ свою душу.

Удивленный, помертвѣвшій отъ страха старикъ подъ градомъ все возраставшихъ ругательствъ и угрозъ доѣхалъ до Хлябинской горы. Тутъ человѣкъ пять мужиковъ разогнали своихъ лошадей и скакали ря-домъ съ «барской» каріолкой, сбивъ ее съ не широкой, пролегающей у края обрыва дороги и ни за что не давая обогнать себя.

— Эхъ, озорники, не даютъ проѣзду!' — провор-чалъ пожилой работникъ бухгалтера, задерживая ло-шадь, чтобы дать процкакать ближнимъ телѣгамъ.

Одинъ изъ скакавшихъ мужиковъ хлестнулъ ло-шадь бухгалтера кнутомъ по глазамъ.

Испуганное животное захрапѣло и, высоко вздер-нувъ голову, попятилось назадъ. Каріолка накрени-лась. Старикъ и его работникъ ткнулись всѣмъ тѣ-ломъ впередъ и едва згсидѣли.

— А што, а... не давай дороги господамъ.. . Такъ, Сембнъ, наддай, наддай! — слышались возгласы въ перемежку съ ругатедьствами и смѣхомъ.

— Ребята, да вы съ ума сошли! — крикнулъ бух- * галтеръ. ,

— Бить всѣхъ господъ надоть... всѣхъ бить... насосались нашей кровушки!.. — изступленпо загорла-нилъ какой-то рыжій парень, высунувъ голову изъ телѣги, въ которой онъ лежалъ въ растяжку, а двое его товарищей сидѣли и, нахлестывая скачущую ло-шаденку, гикали.

— Бери его, робя! Чего на его смотрѣть! — под-хватили голоса изъ другой телѣги. — Перевертывай

съ легчатки... подъ кР^^^^ГеIВИ-каІВкгI,и

188

Вишь разъѣлся... — и въ воздухѣ опять понеслась-озлоблѳнная, пѳрекатная матерная брань.

Работникъ справился съ доброй лошадью, повер-нулъ ее вправо, проскочилъ между разорвавшимися телѣгами и поскакалъ къ Хлябину другой етороной дороги. ■ .

Нѣсколько парней, соскочивъ съ тѳлѣгъ, броси- * лись на перерѣзъ старику, съ криками: «Лови, лови, бей!» .

Одинъ парень въ синей полупальтушкѣ догналъ каріолку, иэо всей силы хватилъ старика кулакомъ по шеѣ, но тутъ же и самъ растянулся на дорогѣ во весь свой длинный ростъ. Старикъ ткнулся головой подъ хвостъ лошади и едва успѣлъ уцѣпиться за передокъ своего экипажа. Шляпа съ него соскочила; лошадь понесла...

— Какъ ёнъ его саднулъ! Ловко! Хорошо! Такъ и надыть! Чего на ихъ глядѣть!? — слышались одо-брительные возгласы и хохотъ въ пьяной оравѣ. Длин-пый парень, схвативъ съ земли шляпу старика, какъ добытымъ въ битвѣ трофеемъ, нѣкоторое время торже-ствующе размахивалъ ею надъ головой, что-то изсту-пленно крича, а потомъ, разорвавъ ее, бросилъ на землю и растопталъ ногами.

— Разбой, прямо, разбой середь бѣла дня. Въ незамиренной сторонѣ живемъ... — говорилъ пере-пуганный и возмущенный работникъ, когда разгоря-ченная лошадь, промчавъ его съ хозяиномъ черезъ дерѳвню и мостъ, пошла въ гору къ усадебкѣ старика неровной, сбивающейся рысью, безпокойно поводя уша-ми и кося глазами по сторонамъ, каждую минуту го-товая снова вскинуться и снова понеети.

— По розгѣ-матушкѣ соскучились. Она бы живо на мѣсто предоставила! А то ишь што вздумали. И за што? Чѣмъ помѣшали? Да виданное ли дѣло?!

Никому ни проходу, нп ^^^^щ..еIа^н-ка^вк0(^и

189

вались... Хошь нѳ живи! Какая это жисть?!.. И чего начальство смотригь?

Видъ хозяина съ непокрытой головой, съ развѣ-вающимися отъ быстрой ѣзды длинными, бѣлыми во-лосами и бородой возбуждалъ въ его сердцѣ жалость и еще бблынее озлобленіе противъ озорниковъ.

Нѳ совсѣмъ ещѳ оправившійся отъ перепуга ста-рикъ нѳ проронилъ ни слова. Его поражало и совер-шенно сбило съ толка мужицкоѳ буйстйо и, тѣмъ бо-лѣе, буйство, учинѳнное надъ нимъ, Степаномъ Мар-келычемъ, котораго всѣ крестьяне въ округѣ нѳ мо-гутъ не знать, ибо здѣсь онъ родился, здѣсь и соста-рѣлся, никакой зѳмли, кромѣ трехъ десятинъ усадьбы, не имѣетъ и никогда больше пѳ имѣлъ, всегда во всю свою жизнь никогда нѳ ссорился съ крѳстьянами и, наоборотъ, по мѣрѣ возможности, приходилъ къ нимъ на помощь.

Отецъ его былъ чистокровный крестьянинъ-сиби-рякъ, внушившій сыну любовь къ мужику, къ его тяжкой долѣ и передавшій непримиримую ненависть къ патентованнымъ «угнетателямъ» его, т.-е. къ пра-вительству и дворянству. Но Степанъ Маркелычъ за-мѣтилъ, что съ провозглашеніѳмъ «свободъ» мужикъ по-казалъ такую дикую злобу и нетерпимость ко всѣмъ, кто не его масти, кто выше ѳго поставленъ по своему матеріальному и общественному положеню, что жить въ незащищенной никѣмъ деревнѣ стало невыносимо.

«Что-жъ, — думалъ Степанъ Маркелычъ, — давили, угнетали, глушили все человѣческое, держали въ безпросвѣтной тьмѣ... Теперь народъ. одичалъ ' и мститъ всѣмъ господамъ. Гдѣ-жъ ему разобраться, кто его другъ, кто врагъ? Винить ѳго за это нельзя. А вотъ они-то, властители и, попечители наши, что думали, чего смотрѣли? Вотъ и дождались, что даже людямъ ни въ чемъ неповИннымъ яшть стало не вмоготу»...

И старикъ, позабывъ о мужикахъ, ругалъ въ душѣ

Въ телѣгѣ у Мирона сиалъ Дѳминъ и дремалъ съ своимъ сазаномъ под$ мышкой Рыжовъ. Миронъ, се-годня особенно воспылавшій любовью къ своему куму, еще въ предмѣстьѣ передалъ вожжи Рыжову, а самъ пересѣлъ въ телѣгу къ Леонтію, чтобы ѣылить пе-редъ нимъ дупіу и всласть наговориться. Дорогою они бесѣдовали обо всемъ и хотя іплохо понимали другъ друга, но такъ расчувствовались, чте много разъ принимались цѣловаться и даже всплакнули. Ихъ изліяніямъ не помѣшала даже погоня за стари-комъ Степаномъ Маркелычемъ, только Миронъ, уви-дѣвъ опередившую ихъ «барскую» каріолку, замѣтилъ, что господъ всѣхъ бы давно надо передушить, а ихъ землю и добро раздѣлить, потому что теперь «слобода пошла», съ чѣмъ вполнѣ согласился и Леонтій.

Какъ разъ на ту пору кумовей обогналъ ихъ одно-селецъ, который стоялъ въ телѣгѣ съ вожжами въ рукѣ и размѣренно, какъ молотятъ цѣпомъ, хлесталъ кнутомъ свою кляченку. Та, какъ гусь, вытянувъ свою тонкую, вспотѣвшую шею, то часто и мелко се-менила своими косматыми ногами съ маленькиМи ко-пытцами, то пускалась вскачь, а хозяинъ все продол-жаль размѣренно нахлестывать.

— А, Митька Косой, — сказалъ Леонтій, отры-ваясь на мигъ отъ душевнаго разговора. — Знаешь, кумъ, ёнъ у меня изъ осѣка четыре жердины скралъ, Митька-то... весь бсѣкъ разорилъ... Ей-Вогу, кумъ. — Говоря это, Леонтій чуть не заплакалъ отъ причи-ненной Митькой порухи его добру. •>

—Хотѣлъ въ контору притянуть... и свидѣтели набивались... да я... Богъ съ имъ, кумъ... я эстими дѣлами не займаюсь... штобы тамъ по судамъ... да по конторамъ... чужого намъ не надо, а... гдѣ нашѳ пе пропадало... слава Те, Господи, проживу... не мы

людямъ кланяемся, а намъ люди кланяются... Вѣрно говорю?

— Вѣрно, —подтвердилъ Миронъ, какъ подтвер-ждалъ всс то, что высказывалъ Леонтій, и, въ свою очёредь, Леонтій соглашался рѣшительно со всѣмъ, что говорилъ кумъ Миронъ.

— Только обидно, кумъ... у своего у брата, у му-жика... кабы у богатѣя...

Здоровенный Миронъ лежалъ на спинѣ поперекъ телѣги, свѣсивъ болтавшіяся ноги, часто моргалъ гла-зами, щелкалъ бѣлым,и зубами и повторилъ:

— Да... кабы у богатѣя... Слышь, кумъ, што я тебѣ скажу-то...

Но разогорченный Леонтій не расположенъ былъ слушать, а хотѣлъ самъ говорить. •

— Ну, не обидно ли, кумъ, у своего у брата, у-мужика?.. Ежели бы у богатѣя, али у кого изъ гос-подъ... ну тамъ и Богъ велѣлъ...

— И велѣлъ... велѣлъ...

— Вотъ братъ Егоръ, што въ ПитерѢ живетъ... сказывалъ, все начисто у господъ надоть отобрать и грѣха не будетъ... Слышь, все у ихъ надоть отобрать, * кумъ... одолѣли, все на ихъ работаемъ, а сами съ го-лоду пухнемъ, кумъ...

— Отобрать... все...

— Баринишки-то ничего не дѣлаютъ, а какъ жи-вутъ! Кабы мужику такъ-то... А то безъ разгиба, кумъ... А какое наше житье? Хлѣба не поѣшь вволю... Слышь-ка, рази это порядокъ?

— Непорядокъ... нѣ-ѣ...

— Вотъ братъ Егоръ... говоритъ: «чѣмъ мы хуже ихъ... баринишекъ-то? Рази нѳ справимъ всѣ дѣла?»

И справили бы... и въ министры пошли бы...

— Пошли бы...

— Нашлись бы такіе... и... изъ нашего брата-мужи-ка... нешто не нашлись бы?..

— Нашлись бы... какъ не нашлись?.. . ,

тотото.етап-кагак.ги

— Вотъ братъ Егоръ... хошь сычасъ въ минист-ры... за первый сортъ справитъ...

— Енъ спра-авитъ...

— Енъ, кумъ, въ Питерѣ-то всѣ науки произо-шёлъ... Три года въ ораторахъ служилъ... па жало-ваньи состоялъ... къ ему, кумъ, ученые-то ума наби-раться приходили...

— Э-о-о, — промычалъ Миронъ, запрокндывая голо-ву и одобрительно кивнулъ вверхъ бородой.

— Къ ему три барышни завсегда пріѣзжали... не какія-нибудь... изъ благороднаго роду...

— Э-о-о...

— И завсегда не какъ-нибудь... а за ручку съ имъ здраствовались... и все къ ему: «товарищъ Егоръ, товарищъ Егоръ»... Это такое у ихъ, значитъ, поло-женіе... къ бабѣ ли, къ мужчинѣ... все едино...

— О-э-э...

— И два господина... чистыхъ... книжекъ ему пона-везугь... всякихъ... покажутъ што вытвердить... Енъ какъ вытвердитъ... какъ выйдетъ на митингъ, по нашему сходка... значитъ... какъ зачнетъ чесать... и батюшки мои, откуда што берется... за первый сортъ отлепортуетъ... и всѣ слухаютъ, кумъ... муха не про-летитъ, слухаютъ...

— Ба-ашковатый... . • .

— А теперь бросилъ этимъ дѣломъ займаться... чуть што не повѣсили,.. Вотъ дѣло какое...

— 0! о! о!..

— Пивную ладитъ открыть... Енъ теперь съ ден-жонками... а брату, кумъ, не то што... рубля не при-слалъ... ни разу не прислалъ... А я отда — мать пой-корми... Нешто порядокъ, *кумъ?.. Братъ-та не то што... куска не доѣдаетъ... Нешто правильно... ну, скажи, кумъ?.. — и отъ жалости къ себѣ Леонтій.прослезился.

Кумовья догнали Митьку. Онъ лежалъ въ телѣгѣ вверхъ носомъ и мирно похрапывалъ. Его замучен-ная, взмыленная лошаденка еле плелась^ пошатыва-

и*род,о»<„ъ здздзд.еіап-ка2аІ|7ги

ясь на косматыхъ ногахъ, тяжѳло водя боками и пома-хивая мокрой головой, роняла на дорогу бѣлую пѣну; отъ туловища и отъ ногъ ея валилъ паръ.

— Переѣмъ! — вдругъ гаркнулъ во все горло Ми-ронъ, приподнимаясь въ телѣгѣ и выпучивая освирѣ-пѣвшіе глаза. — Кумъ, я ему глотку переѣмъ!

— (Лхрани Господь! кому, кумъ? — спросилъ Ле-онтій, совершенно забыёшій о Митькѣ.

— А Митькѣ Косому... переѣмъ! Почему у своего у брата, у мужика скралъ? Почему? — йлачущимъ голо-сомъ ревѣлъ Миронъ и рвался вонъ съ телѣги, но Леонтій держалъ его и уговаривалъ.

Митька отъ такого громового рев^ проснулся и флегматично, не издавая ни единаго звука и даже нѳ шевелясь, какъ будто угрозы вовсе не касались его, взиралъ на бѣснующагося Мирона.

А Миронъ все громче и азартнѣе кричалъ: «пере-ѣмъ». плакалъ, грозился кулаками, но Леонтій нава-лился на него всѣмъ тѣломъ и не пускалъ.

Такъ мужики доѣхали до Хлябина: немного впе-реди невозмутимый Митька, сзади Леонтій съ бѣсную-щимся кумомъ.

Уже въ самой дерѳвпѣ, когда Миронъ почти успо-коился, Митька вдругъ соскочилъ съ своей телѣги, точно кто пырнулъ его въ бокъ шиломъ, и подбѣжалъ къ кумовьямъ.

— Это кому?.. Мнѣ горло?.. мнѣ?.. мнѣ?..

— Тебѣ... переѣмъ! — съ матерпыми ругательства-ми закричалъ вновь освирѣпѣвшій Миронъ, стараясь освободиться изъ-подъ навалившагося на нѳго опять Леонтія.

Митька •— маленькій мужичонка, съ азартомъ бро-силъ шапку на земь, поспѣшно развязалъ свой крас-ный поясъ и полѣзъ съ кулаками ‘на здоровеннаго Мирона. Подъѣзжавшіе сзади односельцы останавли-вались и бѣжали къ затѣявшимъсіап-даадлатого,

чтобы не допустить до драки, другіе — чтобы погла-зѣть или подзадорить.

Въ какую нибудь минуту сгрудилась куча въ дю-жину мужиковъ.

Тѳлѣги сразу запрудили всю улицу.

Раззадоривщагося Митьку удерживалъ зять Ники-та и его жена Матрена, сестра Митьки. Здоровеннаго Мирона уговаривали и удерживали Леонтій, его сватъ Акимъ, тотъ, что на базарѣ сторожилъ его телѣгу, и еще троѳ односельцевъ.

Миронъ стряхивалъ съ своихъ могучихъ плечъ мужиковъ, ревѣлъ: «воръ! глотку переѣмъ!» и лѣзъ къ Митькѣ. Митька-изворачивался, какъ юла, въ ру-кахъ державшихъ его мужиковъ, кидался къ Миро-ну н кричалъ: «Ты до моей глотки? а? Ты мою глотку?.. а я тебѣ храпъ...» *

Шумъ и гвалтъ поднялся на всю дѳревню.

По улицѣ проходилъ какой-то болыпой, съ широ-кпми плечами бородачъ въ сѣрой, съ развѣвающимися полами, свиткѣ поверхъ подпоясаннаго кафтана.

Онъ, видимо, никого не замѣчалъ, отчетливо и грузно ступая по сухой улицѣ своими похожими на кряжистые дубы ногами въ болынихъ сапогахъ, под-битыхъ по каблукамъ и подошвамъ желѣзными гвоз-диками съ блестящими шляпками. Онъ не шатался, а только иногда тыкался всѣмъ тѣломъ впередъ и чаще шлепалъ сапогами. По этимъ непроизвольнымъ поклонамъ, да по его пѣнію мояшо было заключить, что бородачъ подгулялъ.

„А мы курочку общиплемъ,

И яичко облупимъ,

И сами съѣдимъ,

А тебѣ рожа сквер-рная кор-рявая,

И понюхать не дадимъ ..

выводилъ онъ во весь свой громоподобный басъ, но тутъ, натолкнувшись на замотавшійся клубокъ гал-дящихъ мужиковъ, бородачъ остановился, какъ оста-

V V ■ ѵГ IСІ11 ІѴСІСвСІІѴі I I

навливается быкъ, ударившись съ разбѣга рогами объ дерево.

Съ секунду онъ молча, удивленно, точно со сна, смотрѣлъ на ругающихся мужиковъ. Ротъ его раздви-нулся въ широкую усмѣшку.

. —Га, колупаются. Добре! — проговорилъ онъ и.

двинувшись далыпе, взмахнулъ руками съ толстыми, растопыренными пальдами и голосомъ, природной си-лѣ, мужественности и красотѣ котораго позавидо-валъ бы любой заправскій пѣведъ, затянулъ:

^ .Уродиляся я, што въ полѣ былинка,

Моя молодость прошла на чужой сторонкѣ...

Я съ двѣнадцати годовъ по людямъ ходила,

Гдѣ качала я дѣтей,

Гдѣ коровъ доила..."

Бородачъ спустился подъ гору къ Хлябинскому мосту и давно уже скрылся изъ вида, только доно-сились могучіе, все болѣе и болѣе замирающіе звуки его пѣсни, а на улицѣ противники все лѣзли другъ къ другу, но имъ все не давали какъ слѣдуетъ сцѣпиться.

Матрена бранилась, уговаривала, энергично рас-талкивала драчуновъ, и только одинъ ея звонкій, трез-вый голосъ ясно и отчетливо звучалъ среди сумбур-наго, пьянаго мужицкаго гама.

Тутъ же, пока Мирона и Митьку удерживали отъ драки, разругались двое изъ числа миротворцевъ, при-помнивъ другъ другу какія-то старыя обиды.

Не наругавшись вдоволь, разгоряченпые, мужики сѣли на телѣги и продолжали путь, но между ними вмѣсто двухъ соперниковъ оказалось уже четверо.

Враждуюіція стороны продолжали переругиваться и подзадоривать другъ друга съ телѣгъ и по дорогѣ, пока ѣхали, ещѳ разъ пять слѣзали и схватывались, но до настоящей потасовки все не доходило, благоДаря Матренѣ и другимъ благоразумнымъ попутчикамъ. За то послѣ каждой такой остановки миротворцевъ ста-новнлось все меньше и ш^шш де

раіиѵкці^г

ше и больше, потому что, сами не зная за что, почти всѣ между собою переругались.

Наконецъ на десятой верстѣ отъ города, ввиду своей деревни мужики соскочили съ телѣгъ въ седь^ мой или восьмой разъ. Всѣ они уже были озлоблены и разгорячены, разнимать было некому и потому без-препятственно передрались въ кровь. Тузили другъ друга и кулаками, и камнями, и кнутами, и сапогами... Досталось и бѣдной Матренѣ, и Леонтію, до конца хло-потавшимъ за миръ. Бабѣ раскровянили лицо, повреди* ли руку и, сваливъ на землю, топтали ее ногами; кумъ Миронъ иаградилъ Леонтія двумя такими тумаками, что оба раза Леонтій леталъ съ ногъ долой. Въ послѣдній разъ, поднявшись съ земли и отыскавъ свою шапку, Леонтій поспѣшно вскочилъ въ телѣгу и уѣхалъ до-мой, оставивъ односельцевъ доканчивать бой.

Рыжовъ еще въ Хлябинѣ, какъ только между по-путчиками началась ссора, спрыгнулъ съ телѣги Ми-рона и стащилъ съ нея Демина. Сколько ни бился надъ товарищемъ Рыжовъ, Деминъ не приходилъ въ себя. Тогда онъ бросилъ его Посреди улицы и пошелъ домой одинъ.

Отецъ его — пьяница и тиранъ жены, лѣтъ пять на-задъ опился на праздникѣ водки и умеръ; сестра была выдана замужъ и въ деревнѣ у него жила одна мать.

Придя домой, Рыжовъ приказалъ матери готовить изъ сазана селянку, а самъ, сѣвъ за столъ, сталъ пить водку и пѣть дѣсни.

Старуха вышла въ сѣни и, оставивъ дверь въ избу открытой, потому что въ сѣицахъ было темно, начала колоть дрова. Чураки были толстые, и у старухи дѣло не спорилось.

— Накололъ бы дровъ-то. Чего сидишь? — сказала она еыну. — Видишь, не сдужаю...

Ѳедоръ точно и не слышалъ словъ матери.

— Кому говорю-то? Аль оглохъ? — возвысила, го-

шшш.еіап-кадаги

197

лосъ раздосадованная старуха. — А нѳ то сѳлянку ва-рить нѳ буду... вотъ и всѳ... нѳ буду.

И на это не послѣдовало отвѣта.

Старуха присѣла на корточки и принялась опять за колку дровъ.

— Одна радость у тѳбя — пить, — ворчала она, вон-зивъ топоръ въ отрубъ чурака. — Вѳсь въ отца — пья-ница, только и знаешь, што пьешь... а мать по три дня безъ куска хлѣба сидитъ... Пойду, пожалюсь на тѳбя «ъ контору... пожалюсь... вотъ и всѳ...

Старуха подняла на топорѣ вдлпѳ головы чуракъ и, перевернувъ его въ воздухѣ, стукнула объ полъ обу-хомъ. Чуракъ съ трескомъ разскочился на двѣ поло-вины...

Ѳедоръ, стремитѳльно выскочивъ изъ-за стола, мол-ча побѣжалъ въ сѣнн и прежде, чѣмъ мать догада-лась, что ее ожидаетъ, сынъ изо всей силы съ бранью ударилъ ее кулакомъ по лицу. Она упала на сложен-ную грудку дровъ. Грудка подъ ея тяжестыо разва-лилась. Ѳедоръ покачнулся и упалъ на старуху, а такъ какъ при малѣйшемъ движеніи дрова раскатыва-лись въ разныя стороны, и въ такомъ неудобномъ по-ложеніи сыну «не способно» было бить мать, то онъ до костей изгрызъ ей лѣвую скулу...

IX.

Въ Черноземи такъ же, какъ и въ другихъ де-ревняхъ, помимо установленныхъ церкозью праздни-ковъ, были и свои мѣстные.

Праздновали на Варламія болыпого и на Варла-мія малаго, праздновали въ день великомученицы Ека-терины, потому что, это былъ храмовой праздникъ въ ихъ приходѣ, праздновали вешняго Георгія, де-сятук. пятницу *) и день Рождества Богородицы.

>) Считается со лкя Воскремвш.х^сеіап-кагак.ги 108

На одного Варламія пили три дня и потому его называли Варламіемъ болыпимъ, въ отличіе отъ Вар-ламія малаго, когда полагалось пить только одинъ день. Георгія, десятую пятницу и день Рождества Во-городицы праздновали по три дня и потому эти праз-днйкк считались болыпими; Екатерину праздновали только одинъ день, и потому праздникъ этотъ считался малымъ.

Никто нѳ зналъ, кто и почему установилъ нѣко-торые изъ этихъ праздниковъ, но нѳ праздновать ихъ считалось грѣхомъ.

Давно какъ-то черноземцы перестали было празд-. новать Варламія малаго, но спустя нѣсколько лѣтъ въ день этого святого пожаръ уничтожилъ половину деревни.

Старые люди рѣшили, что святой обидѣлся и. ото-мстилъ имъ за то, что опи перестали чтить его па-мять, и празднцкъ былъ возстановлепъ.

Когда вечеромъ Леонтій возвратился домой, то за-сталъ у себя святью Акулину съ избитымъ Аѳонь-кой.

Акулина пріѣхала къ сватамъ на праздникъ и кстати просить Леонтія заступиться передъ началь-ствомъ за нее и за ея еемьею, потому что вчера Сашка всенародно грозился перевести весь Кирильевскій родъ, «чтобы и званія не осталось», и чуть не убилъ Аѳонь-ку. Отняли ужъ добрые люди. Леонтій возбужденно разсказывалъ объ отысканныхъ убійцахъ, о своихъ го-родскихъ приключеніяхъ съ кумомъ Мирономъ и Де-минымъ, ругалъ отсутствующую не во-время полицію, обрушивался па всѣхъ господъ вообще и особенно на «взяточника» слѣдователя и при каждомъ случаѣ за-являлъ, что «начальство насъ, мужиковъ, хуже чѣмъ за собакъ считаетъ, а за господскую собачісу нашего брата-мужика въ острогъ засуживаетъ».

ІІо утру къ Леонтйо пришли и пріѣхали изъ со-сѣдпихъ деревень гостц-сестра Елена,двабраткіл.

ѴѴ ѴѴ ѴѴа(?ІСІ П І\ ■ I с

199

мужа съ женамн, тесть и своякъ Максима — Леонтьева брата, живущаго въ Петербургѣ, и множество другихъ гостей. Къ обѣду вся просторная изба Леонтія была биткомъ набита народомъ. Нѣкоторые за неимѣніемъ свободщіго мѣста сидѣли на кровати больной Пра-сковьи. другіе на лѣсенкѣ у печи.

Не иринять кого-либо изъ гостей было нельзя, потому что, когда въ другихъ деревняхъ были свои праздники, Леонтій тоже ѣздилъ въ гости и его тамъ принимали и чествовали. Единственнаго человѣка, кого оні) на порогъ къ себѣ не Пускалъ, это зятя Ѳому, и тотъ но являлся. То же было и въ другихъ избахъ праздновавшей деревни. Вся Черноземь съ наѣхав-шими родственниками, пріятелями, сватами цѣлыхъ три дня пьянствовала, ѣла, плясала и ора.ѵа. Несомнѣнно, пропьянствовала бы и четвертый деньг если бы этимъ днемъ оказалось воскресенье' или иной какой празд-никъ, но, къ сожалѣнію черноземцевъ, Рождество Бого-родицы приінлось въ субботу. Слѣдовательно, воскре-сенье было вторымъ очереднымъ днемъ праздника. Вы-питак черноземцами водка считалась ведрами, а на-варенное для этого случая пиво — 'бочками.

Иьяны были всѣ поголовно, исключая дряхлыхъ стариісовъ да грудныхъ младенцевъ... Пьянъ былъ и урядникъ, пьянъ и десятскій, пьяны и патрульные изъ мужиковъ ... непреоборимый соблазнъ сокрушилъ да-же власти, призванныя по долгу службы наблюдать за порядкомъ... Ошалѣвшіе отъ вина отцы напаи-вали своихъ малолѣтнихъ дѣтей и тѣшились ихъ опья-ненісмъ...

Деревня въ эти дни представляла собой необыч-ное зрѣлище.

Вытянутые въ двѣ линіи, лицомъ другъ къ другу, сто дворовъ съ бревенчатыми старыми и новыми из-бами, амбарушками, хлѣвушками, баньками, покосив-шимися и стоявшими прямо, крытыми соломой и дран-кой, безъ единаго ДеР^^^ъе1апИI^ли■акП:и 200 дворкаХъ и вся длинная улица, раздѣляющая эти два ряда дворовъ, были перенолнены лохматыми,. стран-ными, раздерганными, шатающимися изъ стороны въ сторону, дико орущими двуногими существами. Каэа-лось, всѣ эти люди вдругъ заболѣли острымъ помѣ-піательствомъ и вмѣсто степенпой, полной достоинства рѣчи, во все горло выкрикивали непотребныя слова, точно всѣ другія ими забыты и только одпими ими, этими непотребными словечками,, они выражали и ра-' дость, и злобу, и дружескій привѣтъ, и смертель-ную угрозу...

Они, какъ отравленные зельемъ тараканы, распол-зались по всѣмъ угламъ и закоулкамъ, безтолково раз-махивали руками и головами, сталкивались между со-бой, то безпричинно обнимались, цѣловались и пла-кали отъ пьянаго умиленія, то ругались, дрались, па-дали и засыпали на улицѣ, въ дворахъ, въ ямахъ, въ овражкахъ...

Вездѣ, какъ бы на перебой другъ передъ другомъ, рыпѣли гармошки; нескладными пьяными голосами вы-крикивались пѣсни, почти всегда непристойнаго содер-жапія; время отъ времеііи завывалъ и гудѣлъ далеко за деревней слышный одинокій бубенъ. И изъ всѣхъ этихъ звуковъ надъ головой свивался нелѣпый, дикій, зловѣіцій гамъ. Казалось, что здѣсь не люди весели-лись, а завывали и бушевали выпущенныя изъ клѣтки неразумныя животныя, по-скотски празднующія свою свободу...

Парни цѣлыми орущими ватагами ходили по ули-цѣ, били окна, вламывались въ избы и требовали уго-щенія... и горе тѣмъ изъ хозяевъ, 'кто не въ силахъ былъ удовлетворить ихъ желаній, объ отказѣ же не могло быть и рѣчи, иначе ихъ самихъ и ихъ семей-ныхъ немилосердно избивали, въ домахъ производили разгромы.

Давно всѣмъ деревенскимъ обитателямъ извѣстно незыблемо установивше^^^лЕ|апИКа?')аКъ^

щую» йвой празДникъ деревню показыйаться сосѣдямъ или особенно «господамъ» такъ же не беЗопасно, какъ нарваться на хищнаго звѣря, когда онъ насыщается.

- И на этотъ разъ, дабы нѳ рисковать своей непри-косновенностью и даже жизныо, всѣ, кому была нуж-да, далеко окольными путями объѣзжали пирующую Черноземь.

И во всёй одурѣвшей отъ перепоя деревнѣ былъ только одинъ трезвый человѣкъ — плотникъ Степанъ Васильевъ — красивый, съ длинной бурой бородой му-жикъ, заика и моргунъ, никогда не бравшій въ ротъ ни пива, ни вина. '

Въ Черпоземи на этотъ случай онъ одинъ замѣ-нилъ собой всѣ власти.

Его высокая фигура, безъ шапки, съ острижен-ными въ скобку волосами появлялась вездѣ, гдѣ на-чинались ссоры и драки. Онъ усмирялъ и запиралъ въ хлѣвушки, баньки и амбары драчуновъ и буя-новъ. За это опившіеся односельцы ругали его, а иногда надѣляли и затрещинами, но огромный кула-чище Степана живо успокаивалъ озорниковъ.

На третій день къ вечеру Степанъ изнемогъ отъ отвращенія къ потерявшимъ человѣческій образъ пи-рующимъ, плюнулъ, махнулъ рукой и заперся у себя въ дзбѣ.

Всю ночь деревня галдѣла и дралась, и хотя Чер-ноземь гордилась мирнымъ нравомъ своихъ обитате-лей, одпако, на этотъ разъ черноземцы не ударили ли-цомъ въ грязь, оправдали укоренившуюся въ послѣд-ніе годы въ деревняхъ поговорку: «безъ мертваго тѣла ни одинъ праздникъ не обходится». На утро оказался одинъ черноземецъ зарѣзаннымъ на смерть, другого съ проломлепнымъ черепомъ, въ безсозпательномъ со-стояніи отвезли въ больницу; человѣка три съ по-мятыми ребрами отлеживались дома, а еще человѣкъ пять съ кровоподтеками, царапинами на лицахъ и не-глубокими ножевыми ранами ^г^еѣмънвлож&ксь.

Парни разнесли но бревнамъ нѣсколько бань, стояв-шихъ за деревней, и всю ночь раскладывали изъ нихъ костры, при свѣтѣ которыхъ изнасиловали двухъ дѣ-вз?шекъ. Въ довершеніе всего кто-то, видимо изъ ме-сти,' выпустилъ кишки у лошади свата Акима, по-лоснувъ ножемъ въ животъ.

. Животное околѣло.

На другой день изъ городка наѣхали власти. На-чалось слѣдствіе по нѣсколькимъ уголовнымъ дѣ-ламъ...

И Леонтій также пилъ три дня и угощалъ своихъ гостей; весь четвертый день онъ опохмѣлялся, кряхтя и валяясь на лавкѣ разбитый, съ больпой головой, съ опухнувшимъ лицомъ и разстроеннымъ животомъ. Праздникъ ему стоилъ не мѳнѣе четвертного билета, зато осталось пріятно щекотавшее самолюбіе Леонтія сознаніе, что онъ прошелъ честь-честью и всѣ гости остались довольны его угощеніемъ.

На пятый день утромъ Леонтій, весь грузный, отек-шій, съ мутными глазами, заѣхалъ за кумомъ Миро-номъ, такимъ же отекшимъ и грузнымъ, какъ и Леонтій. Вдвоемъ они поѣхали въ Шепталово къ Де-мину. Его они застали дома. Деминъ догадался, за-чѣмъ пожаловалъ Леонтій, по.ому что о происшествіи на базарѣ ему разсказалъ Рыжовъ; самъ же онъ смутно помнилъ о встрѣчѣ съ Лобовымъ, а объ Леонтіи и Миронѣ я ихъ общихъ похожденіяхъ не имѣлъ ни-какого представленія. Деминъ и вида не подалъ, что догадывается о причинѣ посѣщенія черноземскихъ му-жиковъ и принялъ ихъ сдержанно-вѣжливо, этимъ тои-ко подчеркивая, «что, дескать, не' я въ васъ нуждаюсь, а вы во мнѣ».

Но и Леонтій былъ не промахъ и не, менѣе тонко понималъ обращеніе съ людьми. Перекинувшись пѣ-сколькими незначительными словами о постороннихъ предметахъ, онъ пригласилъ съ собою Демипа къ сватъѣ Акулинѣ. . . .

0 тотото.еіапикагак.ги

203

Деминъ отъ всей души ненавидѣѵЯъ парней за то, что они убили Ивана, за то, что ни разу не сдержали своего обѣщанія, т.-е. не утостили егр водкой, и осо-бенно за то, что заставляли его сыпать себѣ на голову и ѣсть землю, но онъ все еще колебался нхъ выдать, и потому, что боялся ихъ мести и еще болѣе потому, что это будетъ нарушеніемъ данной имъ страшной , клятвы.

Но Деминъ. зналъ й то, что Леонтій, судя по его умѣлому приступу къ дѣлу, пріѣхалъ не съ пустыми руками, а зоветъ его къ Акулинѣ затѣмъ, чтобы сперва ' угостить водкой, а потомъ просить свидѣтельствовать противъ убійцъ, и Деминъ, по достоинству оцѣнивъ поступки Леонтія, охотно принялъ приглашеніе. Прои-зошло все, какъ по писаниому: у Акулины мужики выпили и закусили, при чемъ и хозяйка, и Леонтій, и даже Миронъ были особенно предупредительны по отношенію къ Демину, особенно ухаживали и угощали его. Иванъ и это внимаціе оцѣнилъ по достоинству, и когда послѣ двухъ опороженныхъ «сороковокъ» Леон-тій приступилъ къ дѣлу, Деминъ совсѣмъ не ломался, разсказалъ все, чему былъ свидѣтелемъ при убійствѣ, и согласился немедленно ѣхать съ кумовьямн въ го-родъ къ начальству.

Къ атому времени по окрестнымъ деревнямъ сталъ упорно ходить слухъ о томъ, что отецъ Сашки запла-тилъ слѣдователю пятьдесятъ рублей, а мать чуть не каждый день таскаетъ къ нему на кухню лукошки съ масломъ и яйцами, поэтому слѣдователь и держитъ руку убійцъ. Эта клевета, въ которой ни слова не было правды, дойдя * до слуха молодого чиновника, больно уязвила его.

Деревенсрій людъ охотно вѣрилъ подобнымъ рос-казнямъ, потому что, во-первыхъ, считалъ всѣхъ «го-сподъ» для того и поставленными «въ начальство», чтобы драть съ мужика елико возможно и чтб воз-можно; во-вторыхъ, никакъ де мор, донять 4<2Г4,про-стого обстоятельства, что завѣдомые убійцы нѳ сидягь въ тюрьмѣ, а гуляютъ на свободѣ, и объяснялъ такую слабость ничѣмъ инымъ, какъ подкупомъ; въ-третьихъ, одинъ изъ предшественпиковъ теперешняго слѣдова-теля не смущался принимать посильныя даянія, ихотя за это и былъ выгнанъ со службы, но, помня объ его дѣяпіяхъ, мужики и его замѣстителей мѣряли од-ной съ нимъ мѣркой.

На этотъ разъ раздосадованный клеветой слѣдова-тель былъ радъ, когда явились къ нему Леонтій и Деминъ, потому что теперешнія показанія Ивана да-вали ему закбнный предлогъ принять противъ убійцъ строгія мѣры пересѣченія и тѣмъ отклонить отъ себя подозрѣніе въ пристрастіи. Записавъ показанія Леон-тія и Демина, слѣдователь тотчасъ же распорядился объ арестованіи и заключеніи въ мѣстную тюрьму впредь до суда троихъ изъ убійцъ, именпо: Сашки Степанова, Лобова и Горшкова.

Такимъ образомъ въ качествѣ обвиняемыхъ были привлечены только трое. Рыясовъ вмѣсто того, чтобы раздѣлить участь товариіцей, явился важнымъ сви-дѣтелемъ — очевидцемъ преступленія. Ларіоновъ, не опороченный ни Рыжовымъ, ни Деминымъ, избралъ самую благую часть: привлеченный въ качествѣ свн-дѣтеля, онъ ото всего отперся, заявивъ, что въ день убійства Кирильева былъ настолько пьянъ, что всю дорогу спалъ въ телѣгѣ и иичего не -видѣлъ, не слы-шалъ и ничего не помнитъ.

Не добившись того, чтобы стороиы примирились кще при ясизни Ивана, и не имѣя теперь возможности замять это происшествіе, слѣдователь повелъ дѣло такъ, чтобы преступники возможно меньше пострадали.

Егора Барбоса и его молотобойца, которые у ста-нового опредѣленно показывали, что Сашка грозилъ Кирильеву.расправиться съ нимъ за отобранную землю, онъ такъ сбилъ и запугалъ предупрежденіями объ от-нѣтствсчшости за лжесшодѣтельеіеі.пги ,а,^акиГи

205

показанія еведены были имъ на нѣтъ. Показанія Аку-лины, проливавшія свѣтъ на взаимныя отношенія сто-ронъ и невыгодныя для убйцъ, особенно для Сашки, онъ, пользуясь безграмотностью свидѣтельницы, ском-калъ такъ, что изъ нихъ получилась чепуха. Подоб-нымъ же образомъ было поступлено н съ Рыжовымъ, когда онъ заикнулся о томъ, что убійцы ограбили Ивана, 1'акъ какъ это обстоятельство могло значительно отяг-чить вину преступниковъ, то слѣдователь намеками далъ понять Рыжову, чтобы онъ объ этомъ помалкивалъ, дабы не ухудшилось его собственное положеніе.

Рыжовъ испугался и рѣшилъ молчать.

Слѣдователь объ ограбленіи ни слова не упомянулъ въ яротоколѣ.

X. /

Въ этотъ день старикъ Пётра съ утра собирался съ Егорушкой на молотьбу, но чувствовалъ себя на столько слабымъ, что едва слѣзъ съ печи. За завтра-комъ онъ только едва прожевалъ и проглотилъ кусокъ чернаго хлѣба и, запивъ глоткомъ воды, полѣзъ снова на печь за кафтаномъ, но не успѣлъ еще занести ногу на первую ступеньку лѣсенки, какъ оборвался и, взмах-нувъ въ воздухѣ руками, упалъ на полъ. Немпого оправившаяся за послѣдніе дни Парасковья, Егорушка и Катерина бросились къ старику и стали окликать его. Пётра лежалъ съ открытымъ ртомъ, на спинѣ,широко раскинувъ сухія руки, и не шеведился. Его перга-ментное лицо поблѣднѣло еще сильнѣе. Семейные Под-няли его, на рукахъ перенесли и положили на лавку головой къ образамъ, ногами къ устью печки.

Цѣлый день старикъ пролежалъ, не открывая глазъ, не шевелясь и не отзываясь на оклики.

Вечеромъ, когда изъ города вернулся Леонтій и на столѣ горѣла лампа, Пётра пришелъ въ себя и пошеве-лился. Къ нему подошла

— Дай испить... доченька... — растягивая слова и болѣѳ глухимъ и слабымъ голосомъ, Чѣмъ всегда, по-просилъ старикъ.

Катерина принесла ему въ ковшикѣ воды. Пётра приподнялся на локтѣ, перекрестился, глотнулъ разъ, поморщился и рукой отстранилъ ковшикъ. Улегшись со вздохомъ снова на лавку, онъ прошепталъ однѣми губами:

— Теплѳнькаго бы чѳго... чаю бы...

Катерина поставила самоваръ. Всѣхъ домашнихъ удивило послѣднее желаніе старца. Во всю жизнь Пётра не притронулся ни разу ни 'къ вину, ни къ чаю, жестоко бранилъ собствепныхъ сыновей за пьянство, а когда семья пила чай, онъ всегда ворчалъ.

— Все чан распиваѳте, — говарйвалъ онъ, — а по-томъ выбѣгутъ въ сѣни и занедужаютъ, ‘сычасъ у нихъ кашёль глотку заложитъ...

Самъ онъ не признавалъ болѣзни и никогда нѳ бо-лѣлъ, не признавалъ, чтобы зубы падали отъ старости и они у него всѣ были цѣлы. Уже будучи столѣтнимъ старцемъ, Пётра половой засорилъ себѣ глазъ, растеръ его, и глазъ вытекъ. Старецъ ни одного 'дня нѳ лежалъ и Каждый денъ съ повязаннымъ чистой тряпиицей гла-зомъ работалъ наравнѣ съ другими. Только когда не-дѣли черезъ двѣ Пётра снялъ тряпицу, домашніе замѣ-тили, что старикъ окривѣлъ.

— Тятя, мы думали, что ты помёръ, “когда упалъ,— крикнула отцу Катерина.

— Нѣтъ, доченька, я не упалъ... — съ одышкой ц растягивая слова, не сразу оівѣтилъ больной, — акогда подошелъ... на лѣсенкѣ сидѣли два мальчика... и протянули мнѣ ручки... Я хотѣлъ схватиться, да не поспѣлъ, а я не падалъ...

Очевидно, старцу трудно было говорить и, иередо-хнувъ съ минуту, онъ сказалъ Катеринѣ:

— Ты, робенокъ, бабку-то ие оставь... живи тутъ...

у Левона... присмотри ^^^.еіап^кагак.ги

Обращенный къ Катѳринѣ зрячій глазъ его, обы-кновенно спокойный и суровый, теперь смотрѣлъ раз-мягченно и просительно.

— Што-жъ ты, тятя, помирать собрался?

Старецъ ничего не отвѣтилъ и съ недовольной ми-

ной отвернулъ лицо, выражая тѣмъ, что о такихъ важ-нкхъ веіцахъ, какъ смерть, говорить не слѣдуетъ.

Леонтій, никогда не возвращавшійся изъ города трезвымъ, и на этотъ разъ былъ немного подъ хмѣль-комъ.

— Што-жъ, отецъ, на меня ужъ не надѣешься? Зна-читъ, я не досмотрю за матерью? Эхъ, жисть моя го-ремычная!.. работай, работай, пой-корми всѣхъ, а вотъ какъ благодарятъ... Видно, дождешься отъ васъ бла-годарности на томъ свѣтѣ угольками ...

Старецъ обернулся къ нему, и глазъ его на этотъ разъ смотрѣлъ сурово и безнадежно...

— Дббре охочь до вина, Левонъ.~. не хорошо... мало училъ... мать разбаловала... Всѣ вы пьяницы... и Егоръ и Максимъ... всѣ безпутные ...

— Што-жъ, я пью, да дѣло разумѣю. Іѵакое мое питье? Я изъ дома ничего не тяну... какъ другіе-про-чіе, а ты мнѣ всегда глаза колѳшь. Какое мое пигье? Такъ ли пыотъ? Што я на твои деньги пью, што ли?

Старецъ ничего не отвѣтилъ и съ недовольнымъ видомъ опять отвернулъ лицо къ закоптѣлой стѣнѣ, пбкрытой темной тѣнью. '•

Леонтій привезъ отъ слѣдователя повѣстку на имя Катерины. Она вызывалась для дополнительнаго до-проса. Срокъ былъ назначенъ черезъ четыре дня. Этотъ вызовъ причинилъ Катеринѣ страшное безпокойство. Слѣдоватоля оиа боялась, какъ огня. Для 23-хъ-лѣтней бабы, ничсго не видавшей кромѣ своей родной деревни, молодой чиновникъ представлялся какимъ-то страши-лищемъ.

Въ первый допросъ онъ сначала обошелся съ ней довольно мягко, предл<^,і^^миритьм[каг(ак.іи

и ваять съ нихъ депьги. Когда же она не соглашалась,. найвно заявивъ, что мужа ей вернуть нельзя, а за день-ги она его не продаетъ, чиновникъ вдругъ разгорячил-сяі, 'Выскочилъ изъ-за стола, затопалъ на нее ногами и закричалъ: «Какую персону убили, подумаешь? Не хочешь мириться, такъ тебѣ же хуже! Все равно имъ ничего не будетъ, потому что нѣтъ уликъ противъ нихъ, а взяла бы деньги, да и дѣло съ концомъ. Не хочешь, такъ и не надо, убирайся, чортъ съ тобой!» И безъ того потрясенпая горемъ, баба не помнитъ, какъ' ноги вы-несли ее изъ канцеляріи слѣдователя.

И теперь, несмотря на то, что до явки оставалось цѣлыхъ четыре дня, Катерина уже не находила себѣ мѣста.

На другой день тоска ея дошла до такихъ предѣ-дѣловъ, что сидѣть на одномъ мѣстѣ она не могла и, распростившись съ родными, ушла въ НІепталово. Ей казалось, что у свекрови ей будетъ легче.

Вообще смерть Ивана сильнѣе, чѣмъ па всѣхъ остальныхъ родныхъ, отразилась на душевномъ состо-явіи его вдовы. •

Цѣлыми ночами она не спала, ворочаясь съ боку на бокъ; случалось, что иногда отяжелѣвшія вѣкч ея смыкались, она заЛлпала, но кто-то толкалъ ее въ бокъ; она мгновенно просыпалась и вскакивала съ сознаніемъ непоправимаго горя, и не могла рѣ-шить, спала она или бодрствовала, потому что и во сйѣ такъ же, какъ на яву, та же тоска о мужѣ, то же впечатлѣніе невозвратной потери, тотъ же ужасъ, ка-кой она впервые испытала на Хлябинскомъ полѣ при видѣ окровавленнаго мужа, ни на минуту не поки-дали ее, стали частью ея самой, подобно больному, вѣчно ноющему члену тѣла.

Въ послѣдніе дни это состояніе дошло до того предѣла, когда Катерина уже съ трудомъ различала, что она дѣлала на яву и что видѣла во снѣ. Въ ея психической жизни сонъ и явь сливались въ одну

тотото.ѳІап-кагакМги

И. А. РОДЮНОВЪ. 14 209

непрерывную нить. Сонъ являлся продолженіемъ яви, а явь продолженіемъ сна.

Такъ какъ она кромѣ всего этого еще находилась въ послѣднемъ періодѣ беременности, то къ ея ду-шевному горю и тревогѣ присоединилось ощущеніе тя-жестк и постояннаго недомоганія.

• XI. ..

Акулина и ея дѣти обрадовались возвращенію къ нимъ Катерины, но съ первыхъ же іпаговъ она за-мѣтила, что домъ свекрови сталъ для нѳя совершенно чужимъ. Въ немъ ей было пустынно, холодно и' не-пріютно, а тревога и тоска еще 'болѣе усилились. Ко-робило еѳ и то, что Аѳонька окончатѳльно взялъверхъ въ семьѣ, капризничалъ, командовалъ всѣми, кри-чалъ на всѣхъ, даже на мать, и та нѳ только нѳ оста-навливала его, но какъ будто находила, что такъ и быть должно. ,

Первый день прошелъ ладно и складно, ’ потому что не изгладилась еще новизна впечатлѣнія и радость отъ ея пріѣзда. Она была ДЪма на положеніи доро-гого гостя, но на слѣдующій день, когда сѣли обѣдать, Катерина замѣтила, что мальчики неотетупно слѣди-ли глазами за каждымъ кускомъ, который она съѣда-ла, за каждой ложкой, которую она Ьодносила ко рту.

И безъ того обидчивая, она, что*бы не заставлять де-верей учитывать то, что она съѣдала, перестала ѣсть и вышла изъ-за стола голодной. То ікѳ повторилось и въ слѣдующіе дни.

Въ назначенный на повѣсткѣ день Катѳрина при-шла въ городъ. У слѣдователя было вызвано много народа по другимъ дѣламъ, и ей долго пришлось до-жидаться очереди. Катерипа вошла въ канцелярію по-

лумертвая отъ стРаха ^^^.е|ап-кагак.ги 210

Слѣдователь пораженъ былъ ея видоігь. Вмѣсто красавицы, съ нѣжпымъ, матовымъ лицомъ, съ си-ними глазами и полными пунцовыми губами, какою онъ ее запомнилъ, пѳредъ нимъ стояла изжелта-блѣд-ная, испуганная, осунувшаяся баба съ уродливо вы-пяченнымъ животомъ. Ему стало жаль ея.

— Садись, — сказалъ онъ, самъ подставляя Кате-ринѣ стулъ. — Тебѣ тяжело стоять. — Потомъ, усѣвшись за письменный столъ, ища среди другихъ дѣлъ въ синихъ оберткахъ дѣло объ убійствѣ Ивана, доба-вилъ: — мнѣ гасказываги пго твоего мужа. Хогошій быгъ пагень и не пьяница. Жагь, очень жагь...

Катерину поразило, что этотъ грозный чѳловѣкъ могъ говорить такія простыя, сочувственныя слова, приглашенію же сѣсуь она просто не повѣрила, по-думавъ, что ослышалась.

Когда слѣдователь повторилъ приглашеніе, она по-краснѣла и отвѣтила: -

— Ничего, постою...

— Садись, садись, — рѣшительно пригласилъ слѣ-дователь въ третій разъ.

Катерина кашлянула въ ладонь и несмѣло, ста-раясь не произвести шума, присѣла на краешкѣ сту-ла. Не измѣняя того же ласковаго тона, слѣдователь спросилъ у Катерины, когда и отъ кого она узнала объ убійствѣ мужа.

Катерина подробно разсказала о приходѣ Демина въ вечеръ 25-го августа. Слѣдователь записалъ ея по-казанія и отпустилъ.

Съ чувствомъ облегченія, смѣшаннымъ съ недо-умѣніемъ, Катерина отправилась въ обратный путь.

Всю осень стоявшая прекрасная, почти лѣтняя по-года, видимо, готовилась перемѣниться. Еще съ утра небо туманилось и въ воздухѣ было свѣжо, къ по-лудню съ сѣвера потянулъ легкій холодный вѣтерокъ и вмѣсто тумана на небѣ появились длинныя узкія облака съ закурившимися, какъ дымомъ отъ костра,

щ^шмеіап-кагак.Ги

14* 211

краями; съ полудня вѣтеръ усилился и гналъ изъ-за горизонта стаіо за стаей мутныя облака, напоминпвшія разорванные платки. На просторѣ они соединились межДу собой и захватывали прежнія, закрывая понем-ногу небо и сгущаясь въ одну свинцовую тучу, кото-рая, молча, безъ. громовъ и молній, быстро ползла къ юго-востоку.

Когда Катерина вышла отъ слѣдоватоля, все небо уже было закрыто тучей. Вѣтеръ дулъ бабѣ въ спину, гналъ впередъ, заворачивалъ вокругъ ногь юбки и иногда при особенно сильныхъ порывахъ чуть нѳ ва-лилъ съ ногъ.

Мрачная тѣнь покрыла поля и дорогу; низко по воздуху неслись одинокіе желтые листья; на деревьяхъ полуоголенныя вѣтви бились одна о другую и, каза-лось, сами стволы стонали...

Мелкій, частый, косой дождь засталъ Катерину ' уже далеко за кузницами. Его принесъ сильный по-рывъ вѣтра. Онъ съ шумомъ пронесся и быстро пе-ресталъ. Пепельно-сѣрая, пыльная дорога сразу ока-залась мелко, на подобіе рѣшета, истыканной. Не успѣ-ла Катерина достичь Хлябинской горы, какъ замѣтила, что вѣтеръ ослабѣлъ и съ совершенно темно-свинцо-ваго неба съ шумомъ полился ровный, частый дождь.

Съ утра у Катерины побаливала голова, теперь раз-рывалась отъ боли, но баба, подходя -къ тому мѣсту, гдѣ убили ёя мужа, ни о какой боли ѵже не помнила.

Съ вершины Хлябинской горы она увидѣла это мѣсто. Никогда она не могла равнодушно прохо-длть здѣсь, всегда останавливалась хоть на минуту и плакала.

И теперь между двумя разошедшимися колеями дороги, на сѣрой, мокрой и ровной, какъ разостлан-ное солдатскоѳ сукно, придорожной травкѣ, ясно вы-дѣлялось неболыное темно-оранжевое пятно.-Три не-дѣли назадъ здѣсь билась раадоаженааголааИакі.ри

его кровью была окрашена трава, и эту кровь не смылй окоичательно дожди, не выѣла роса, не выжгло солнце.

Чѣмъ далынешлаКатерина, тѣмъболынеи больше учащались ея шаги; накипавшія въ груди слезы клуб-комъ подступали къ горлу, поднимались выше и съ рыданіями хлынули изъ глазъ. Не помня себя, она побѣжала... Маленькое буроватое пятно все росло, ши-рилось и наконецъ мелькнуло передъ самыми ея гла-зами ввидѣ правйльнаго круга, величиною съ дно по-рядочнаго Ьоченка...

Сознаніе непоправимаго горя особенно остро, бо-лѣзненно почувствовалось Катериной. У нея закру-жилась голова и подкосились ноги.

Она вскрикнула и, сознавая, что ноги подкашива-ются, и сщіясь удержаться на нихъ, тихо повалилась на землю... Очнулась она черезъ полчаса отъ ощуще-нія пронизывающаго холода. Небо было попрежнему обложено сплошной тучей и попрежнему лйлся хо-лодный дождь. У Катерины раскалывалась отъ боли голова; ее тошнило. Ей пришлось просидѣть нѣсколько минугь до того, чтобы собраться съ силами и потомъ только она встала на дрожащія, ослабѣвшія ноги и, съ трудомъ передвигая ими, шатаясь, какъ пьяная, по-брѣла домой.

Разъ десять Катерина останавливалась и отдыха-ла, пока не добрѣла до хлябинскаго моста. Дождь не оставилъ на ней ни одной сухой нитки. Она дрожала отъ холода и лихорадки. На мосту Катерина оперларь на перила; никакихъ силъ уже не осталось у нея. Сколько времени ей пришлось простоять, она не от-давала себѣ отчета; глаза ея слезились и все кру-жилось передъ ней, все звенѣло и журчало, окутанное мокрымъ туманомъ/Тутъ нагнала ее какая-то старуш-ка, ѣхавшая въ телѣгѣ, укрытая съ головой порояшимъ мѣшкомъ. Минуя Катерину, старушка пристально йзъ-подъ мѣшка оематрива:^Ш^^ме1ап■-ка^акМ»I

213

вивъ еѳ позади, она все-таки новернула въ ея сторону голову, наконецъ не вытерпѣла.

— Чтой-то съ тобой, молодка? — спросила она. останавливая мокрую лошадку. — Нѳможѳтся, сѳр-дечная, што ли?

— Головушка разбуянилась, бабушка... и руки-ноги отваливаются... — отвѣтила Катерина.

— То-то гляжу, лица на тебѣ нѣтути, дай, думаю, поспрошаю. Изъ какихъ будешь-то?

— А изъ Шапталова...

— А изъ чьихъ?

— Акулины Кирильевой... невѣстка ейная...

— О-охъ, сердечпая моя, садись, што-ль, подвезу. Мы-то съ тобой — сусѣди. Я сама изъ Кузова буду! Куда-жъ тебѣ иттить, нѳдужной?! Не дойдешь такъ-то. Да еще никакъ на сносяхъ... Ахъ ты, голубка моя сизая, садись, садись...

И сердобольная старушка заторопилась опрасты-вать для Катерины мѣсто, сама подвигаясь къ пе-редку.

— А свекровушку-то твою малость знаю... сказы-вали тутотка, сына ейнаго злые люди забили на смерть...

Катерина съ трудомъ взобралась въ телѣгу.

Старушка тронула лошадь и копыта и колеса, хля-бая по грязной жижѣ, глухо застучали и загремѣли по досчатому настилу моста.

— Ты куда же такая недужная ходила, голубка моя? — стараясь перекричать своимъ слабымъ голосомъ гулъ спрашивала старушка, обернувшись къ Кате-ринѣ. — Небось нужда горькая загнала. Сама-то, по своей волѣ такая недужная да тяжелая не пойдешь.

— Къ слѣдователю вызывали въ городъ. Хозяина у меня убили...

— Хозяина? Такъ это твово хозяина тутотка въ Хлябинѣ и убили. Ммм... — и старушка горестно пока-чала головой.-О-охъ^^^^іеіаП-ка&к.ъ

ты сказала-то,- што Акулины шапталовской нсвѣстка будешь.

И старушка всплакнула.

— Нонѣ сколько лихихъ людей расплодилось, сколько... Ъдешь по дорогѣ-то, сердечная, попадется кто на встрѣчу и думаешь: не лихой ли человѣкъ, нѳ прирѣжетъ ли? Вѣрно по грѣхамъ нашимъ Господь наслалъ такое попущеніе...

Катерина не слышала и не понимала словъ ста-рушки, сперва крѣпилась, потомъ покачнулась, упала головой на плечо своей попутчицы и уже не могла подвять ее. Старуха должна была остановить лошадь, кое-какъ уложила въ телѣгу больную, прикрыла ей лицо своимъ мѣшкомъ, а сама примостилась бокомъ въ передкѣ.

Дождь, мѳлкій, частый, ровный, не пѳреставалъ ни на одно мгновеніе... Въ воздухѣ значительно потеп-лѣло. По дорогЬ образовалась глинистая грязь, па-липавшая на колеса. Старуха погоняла лошадку, но какъ она ни спѣшила и ни заботилась о томъ, чтобы возможно лучше укрыть Катерину, онѣ пріѣхали къ Акулинѣ обѣ промокшія до костей.

Катерину домашніе ввели въ избу, раздѣли и уло-жили въ постель.

Старушка обсушилась, поплакала вмѣстѣ съ Аку-линой, попила чайку и къ вечеру, когда дождь не-много унялся*и надъ головой прояснѣло небо, уѣхала домой.

XII.

Срѳди ночи Акулинѣ, спавшей на полу съ дѣтьми, пригрезился страшный сопъ. Незадолго передъ этимъ она просыпалась и прислушивалась, не попроситъ ли чего-нибудь Катерина? Нотаспала, громко, часто сопя, и иногда стонала во снѣ. И .только что Акулина стала опять забываться, какъ ей почудилось, что въ избѣ

- тотоот.еіап-кагак.ги

215

жужжитъ большая муха. «Не откуда теперича быть бы мухамъ, не лѣто», подумала она во снѣ, но тутъ же воочію ей представилось, что это не только воз-можпо, но что въ открытое окно со двора уже дѣй-ствительно влетѣла болыпая-преболыпая муха и даже не простая муха, а косматый, величиною съ воробья, шмель и сердито бьется объ оконное стекло и, не умолкая ни на минуту, жужжигь... «гу-гу-гу», гудитъ на всю избу такъ, что даже стѣпы дрожатъ. И Аку-линѣ становится страшно. Она боится этого шмеля и ожидаетъ чего-то таинственнаго и ужаснаго. Вдругъ вмѣсто шмеля появляется Сашка Степановъ и начи-паетъ шнырять по всѣмъ угламъ избы. И Сашка не такой, какъ обыкновеішо, а косматый, похожій на шмеля или, вѣрнѣѳ, голова Сашки оказалась иа туло-вшцѣ шмеля. Сашка гудитъ: «Всѣхъ перебыо, всѣхъ перерѣжу. Ваньку убиЛъ, теперь чередъ за Аѳонькой». И мечется и быстро летаетъ по избѣ, ища Аеоньку, а-Аѳонька отъ страха забился подъ загнетісу... У Аку-лины замеръ духъ и захолонуло сердце. Сашка поме-тался-пометался, увидѣлъ его и, поймавъ за голову, сталъ вертѣть ее, чтобы оторвать, но голова Аѳоньки оказалась вмѣстѣ съ тѣмъ и оголовкомъ шкворня или, вѣрнѣе, раздвоенной шляпкой болыпого випта и она, несмотря на яростныя усилія Сашки, не отрывалась, а отвинчивалась и вмѣсто шѳи изъ туловища Аѳонь-ки вылѣзалъ длинный, толстый желѣеный стержень съ блестящими винтообразными парѣзами.

Акулина порывалась броситься на помощь сыну, но вся была какъ связанная и не могла пошевелить ни однимъ членомъ, хотѣла крикнуть «караулъ», но вмѣсто этого, съ величайшимъ усиліемъ едва рас-клеивъ сцѣпившіяся челюсти, только замычала да и то какъ-то странно, однимъ горломъ.

Тутъ Акулина проснулась и, еще слыша свое мы-чаніе, съ усиліемъ приподняла голову. Отъ горячаго

'Ѵ

жили припарку изъ крутого кипятка, съ шумомъ отли-вала*кровь; сердце болѣзненно, часто, неровно и тре-вожно колотилось и все тѣло дрожало, какъ въ лихо-радісѣ. Въ избѣ было необычайно свѣтло. Дождь давно пересталъ и въ окно заглядывала рогатая луна, по-висшая брюхомъ внизъ въ широкомъ прорывѣ между черными тучами. Ея ясный, холодный свѣтъ ложился на полъ свѣтлыми, косыми пятнами, прорѣзанными черными, узкими, тѣневыми полосами, отбрасываемыми переплетами оконныхъ рамъ. Въ царящемъ полумракѣ предметы въ избѣ принимали таинственно-фантастиче-скія очертанія.

Акулина, какъ только проснулась, сёйчасъ же услышала, что Катерина говоритъ что-то. Она сидѣла на постели, и Акулина въ свѣтѣ луны разсмотрѣла, что мертвенно-блѣдное, немного приподнятое вверхъ, съ закрытыми глазами лицо невѣстки было совершенно неподвижно и только шевелились однѣ губы.

Голосъ Катерины, вообще низкій, контральтовый, звучалъ, какъ струна віолончели подъ медленнымъ смычкомъ. Слова выговаривались ею настолько не-ясно, что Акулина не могла разобрать ихъ и снова поддалась вліянію того таинственнаго страха, какой только что пережила во снѣ. Холодныя, крупныя му-рашки, какъ живыя, поползли у нея по хребту къ за-тылку. Она собралась съ духомъ и оклйкнула Кате-рину.

— Катя, да съ кѣмъ ты говоришь? — спросила она поиышеннымъ отъ испуга голосомъ.

— Да съ Ваней... — медленно, съ растяжкой, от-крывъ глаза и откашлявшись, отвѣтила Катерина сво-имъ обыкновеннымъ, немного заспаннымъ голосомъ.

— Да Ваня помёръ... сотвори молитву, доченька, и ложись спать... охъ, какъ ты меня спужала... все тѣло трясется... никакъ къ уму не приду ...

Катерина, вздохпувъ, повалилась на подушки. Все тѣлю ея горѣло, а иш^ іВДме1ашаЬ?кМв’

вдругь пахнѳтъ на нее холоднымъ вѣтромъ, а потомъ обдастъ жаромъ. *

Акулина, подождавъ, пока успокоилась невѣстка, быстро и крѣпко заснула.

Казалось, что Катерина мгновѳнно, какъ только головой дотронулась до подушки, погрузилась въ- крѣп-кій сонъ; на самомъ жѳ дѣлѣ она испытывала почти блаженноѳ состояніе, если бы нѳ безпокоила головная боль. Къ ней тотчасъ же явился мужъ, котораго только чго такъ некстати спугнули, нѳ давъ съ нимъ нагово-риться вволю. Прѳжде Катерина до смерти боялась его появленія; сегодня жѳ, когда онъ явился, она не толь-ко но испугалась, но даже и нѳ удивилась, найдя, что такъ и быть должно и что его появленіе такъ же обыкновенно, какъ еслибъ онъ пришѳлъ домой съ поля или пріѣхалъ съ «дороги».

— Тутъ всѳго насказали... — говорила она Ивану,

— будто мужики тѳбя убили... и кровь на травѣ... большой кругъ... да всѳ нѳ вѣрю...

Иванъ улыбнулся, таинственно подмигнулъ и сѣлъ у нея въ ногахъ. Катерина сразу замѣтила, что онъ былъ въ черномъ новомъ пиджакѣ, въ бѣлой, съ крас-ными крапинками, ситцевой рубашкѣ, въ жилеткѣ при часахъ съ цѣпочкой и въ лакированныхъ сапогахъ.

— Ну што жъ, убили, а я вотъ живъ, — съ своѳй веселой улыбкой отвѣтилъ Иванъ.

И Катерина знала, что это такъ и было и иначе не могло быть.

— Ишь франтъ какой! — ворчливо сказала она. — Какъ разрядился! Для праздника, што ли? Поберегъ бы добрую одёжу... Зачѣмъ трепать? Али тамъ, гдѣ живешь-то, всякой день праздникъ?

— Хочешь яблоковъ? — спросилъ мужъ.

— Ой, ты мнѣ ноги отдавилъ, ишь усѣлся... ду-

маешь, лѳгонькой? с*ду^.теіап-кагак.ги 218

Ы она, похлопавъ рукой по одѣялу, указала ему мѣсто съ краю кроватн, ближе къ ея лицу- Иванъ послушно пѳресѣлъ.

— Хочешь, што ли? — пѳрѳспросилъ Иванъ и раз-вязалъ пѳстрый платокъ, въ которомъ были краснобо-кія яблоки.

— Нѳ надо мнѣ твоихъ яблоковъ. Нѳ хочу... — капризно заявила она. — Почѳму не принѳсъ мятпыхъ пряниковъ? Помнишь, бѣлые... у Соколова въ лавкѣ покупалъ... Принеси...

— А я сычасъ... однимъ духомъ... *— отвѣтилъ Иванъ, весело подмигнувъ, такъ, какъ онъ это дѣлалъ при жизни.

И онъ убѣжалъ въ городъ въ лавку Соколова и принесъ Катеринѣ пряники. И всѳ это произошло такъ быстро, какъ будто онъ совсѣмъ и не отлучался, а взе время находился при !нѳй и въ то жѳ время хо-дилъ въ лавку. И всѳ это было какъ нельзя болѣе простс и ѳстественно и иначе быть нѳ могло.

— Ты мнѣ сына-то родишь? — спросилъ Иванъ, указавъ на ея животъ.

— А то какъ же... Кого жъ мнѣ родить?!

— Можетъ, дѣвочку ... не хочу...

— Нѣтъ, мальчишку...

И только что подумала она спросить, принесъ ли Иванъ для сына красные козловые сапожки, какъ мужъ вынулъ уже ихъ изъ кармана своего пиджака.

— Обряди его, сынишку-то, — сказалъ онъ, улы-баясь и подавая ей сапожки, и изъ того же кармана вынулъ красную шапочку съ длинными наушниками и черный дубленый полушубочекъ, отороченный по борту и воротнику сѣрымъ, курчавымъ каракулемъ, и все это передалъ ей.

— Какой у тебя карманъ-то... Сколько въ ёмъ

пакладено... тотото.еіап-кагак.ги

219

й Катерияа разсмѣялась оть восторга, съ восхи-щевіемъ разсматривала эти драгодѣнностн и разгла-живала ихъ рукой...

— Ты насъ жалѣешь... — съ благодарностью ска-зала она, отожествляя себя съ будущимъ сынишкой.

— Какъ жѳ не жалѣть? Кто васъ жапѣть будетъ, ежелп я не пожалѣю?!

XIII.

Два дня йпустя Леонтій пріхалѣъ въ Щепталово съ полуоправившейся Прасковьей, которая, во' что бы то ни стало, хотѣла навѣстить заболѣвшую дочь. Ка-терина бредила во снѣ днемъ й ночью, не пила и не ѣла, но когда ее разспрашивали, то отвѣчала вполнѣ разумно и жаловалась на нестерпимѵю головную боль.

— Голов.ушка моя бѣдная, — говорила стар.уха, стоя у постели больной дочери, — к.уда дѣваться мнѣ съ ею? Тамъ дѣдко лежитъ, доживаетъ свои послѣд-ніе денечки. Я день ползаю, а три дня лежу. Лё-вушка, можетъ, отвезъ бы ее, К&тюшку-то, въ боль-ницу. Все-таки тамъ лучше помогли бы. А то, што мы знаемъ, люди темные?

— Страшно, сватьюшка, какъ въ больницу-ту? — встряла Акулина и тотчасъ же по своему обыкнове-нію всплакнула. — Уморили тамъ ненаглядное мое со-кровшце, В&нюшку, и еѳ тамъ уморятъ. Кто изъ боль-ницы живой выходитъ?!

— Да што, рази больиица для насъ, мужиковъ? — озлобленно подхватилъ Леонтій. — Съ насъ только и знаютъ, что деньги дерутъ, а за господскими собач-ками тамъ лучше ходятъ, чѣмъ за нашимъ братомъ. Уморили Ивана Тимофеича и ей не миновать, и ее уморятъ. Можетъ, привези онѣ Ивана-то Тимофеича прямо домой, такъ и отлежался бы. А изъ больницы, дѣло извѣсное, одна дорога — на погостъ. Кто оттуда живой да здоровый пыходитс>?у.еІап-ка2ак.Ги

Да, да, сватушка. И теперь бы нашъ Вашошка-то, можѳтъ, живъ бы былъ, кабы привезли тогда до-мой... — сквозь слѳзы поддакивала Акулина, — а то мы съ Ксітюшкой совсѣмъ тогда отъ горя-то ума рѣ-шились, ну и ... повѳзли и вотъ... нѣту тепѳрь у насъ ВИшошки...

Старуха Прасковья, слушая сына и сватью, мор-щилась, точно отъ боли.

— О-охъ, Лёвушка, — заговорила она, укоризнѳнно покачавъ головой, — зачѣмъ говоришь неправду? Отецъ твой болыне ста годовъ на свѣтѣ прожилъ, я осьмой десятокъ доживаю и мы никогда не сказали ни о комъ неправды и васъ учили такъ-то говорить одну правду истинную, а ты отъ Егора, твоего пустобайки-брата, иаучился лгать. Зачѣмъ охаявать добрыхъ людей? За это Господь строго накажетъ, Лёвушка, за это Богъ нѳ проститъ. . .

— Да, по твоему, — всѣ говорятъ неправду. Вы только съ отцомъ правильные. Рази не для господъ больницы на наши трудовые мужицкіе гроши строены? Разл земство съ насъ нѳ деретъ деньги? Мы и не знаемъ, куда ихъ расходують... все по господскимъ карманамъ расходится.

— Ты самъ меня по лѣту туда отвозилъ и три недѣли, какъ одинъ денечекъ, я тамъ вылежала и ко всѣмъ тамошнимъ порядкамъ приглядѣлась. Глав-ный дохтуръ тамъ хорошій, обходительный и фершала и фершалицы хорошіе... Дай имъ, Господь, здоровья!

— старуха, отыскавъ глазами иконы, перекрестилась, — помогли мнѣ и денегъ ни копѣечки не взяли и ни-какихъ господъ тамъ не лечатъ и господскихъ соба-чекъ я тамъ ие видала, а все лежатъ мужики да бабы и за всѣми одинъ уходъ...

— Ну, завела... — сказалъ Леонтій, махнувъ ру-кой. — По тебѣ всѣ на свѣтѣ люди хорошіе, худыхъ-то нѣгу-ти, а денегъ въ больницѣ не взяли, такъ возь-мутъ...

ддд.еіап-кагак.ги

221

— Будь самъ къ людямъ хорошъ и къ тебѣ люди будутъ хороши. Только людямъ потѳряннымъ да пья-ницамъ не угодишь добромъ...

— Знаѳмъ мы этихъ хорошихъ господъ. Вотъ по-смотришь, сдерутъ съ меня за твое леченіѳ.

— Дохтуръ самъ завѣрилъ, что нѳ возьмутъ... и не возьмутъ.

— А, всѳ-таки, въ твою хорошую больницу я сестру свою нѳ опредѣлю! — упрямо заключилъ Леонтій, раз-горяченный противорѣчіемъ матери. — Свезу ее до-мой, самъ за ей ходить буду, а нѳ отдамъ въ боль-

ницѵ... Вотъ и всѳ! не отдамъ!

Катерина, находившаяся въ полудрѳмотномъ со-стояніи, однако, поняла, что рѣчь шла о ней.

— Доченька, вотъ ужъ и нѳ знаѳмъ, какъ быть? — обратилась къ ней Акулина. — Сватья ладитъ тѳбя въ больницу, а свать не хочетъ и я ужъ тоже не

знаю: голова-то у меня не на мѣстѣ... .

Въ болѣзненномъ мозгу Катерины представился весь ужасъ пріема въ больницу избитаго мужа«и тѣ муки, которыя онъ переиспыталъ тамъ въ первую ночь. Она заплакала.

— Не хочу въ больницу... тамъ помру, какъ Ваня помёръ. Нѳ хочу, не хочу...

Акулина развела руками.

— Такъ какъ же быть-то? ужъ и нѳ знаю...

— Можетъ, къ намъ въ Черноземь хочешь? Све-земъ, — сказалъ Леонтій.

— Къ мамѣ хочу... въ Черноземь ...

Сказавъ это, Катерина закрыла глаза. Поутихнув-шія было боли въ головѣ отъ волненія возобновились еще сильнѣе. Лицо ея горѣло. Снова прншелъ мужъ, сѣлъ на кровати и придавилъ своей спиной ея животъ; она отстранила его рукой. Онъ всталъ въ ногахъ, но на животъ все-таки что-то тяжелое надавливало и не

отпускало. ддд.еіап-кагак.ги

222

Пѳслѣ обѣда Катѳрину подняли съ постели, за-кутали въ ватную пальтушку, повязали двумя теплыми платками, а на ноги надѣли валенки. Отъ нестерпи-мой боли Катерина со стономъ металась головой, не находя для нея мѣста. Нѣсколько разъ за время одѣ-ванія пришлось класть ее на кровать, чтобы она от-дышалась и собралась съ силами, но потомъ, когда еѳ подняли и повели, поддерживая подъ руки, она еле передвигала ногами; переступивъ же порогъ, она за-дохнулась и закричала; ноги ея подкосились.

Леонтій хотѣлъ ее взвалить на телѣгу, но бабы, особенно Прасковья, рѣшительно воспротивились этому.

Катерину, уже безчувственную, перенесли на ру-кахъ обратно въ избу, раздѣли и уложили въ постель. Съ ней сдѣлалась рвота. Вечеромъ Леонтій уѣхалъ домой одинъ. Прасковья осталась ухаживать за до-черью.

XIV.

Перевезти Катерину въ Черноземь такъ и не уда-лось, потому что улучшенія здоровья все не насту-пало. Опечаленная, нѳ спавшая дни и ночи Прасковья, сердцемъ предчувствовавшая новую, невѣдомую бѣду, эатосковала и снова слегла, такъ что ее вынуждены были отвезти домой.

Акулина крѣпко задумывалась теперь надъ поло-жепіемъ семьи. Нужда ежеминутно во всемъ давала себя знать. Денегъ не было и на всякую потребность приходилось продавать хлѣбъ. Гришутку она отдала въ работники возить глину, Аѳонька лѣнился, гру-билъ, обзавелся по примѣру товарищей-парней но-жомъ и каждый день до полночи пропадалъ гдѣ-ни-будь на пбсидкахъ. Болѣзнь невѣстки тяготила Аку-лину, и потому, что за Катериной нуженъ былъ уходъ и надзоръ, и потому, что некому было работать ни

вь домѢ, ни въ полѣ. Дд^д.еі^^^п-ка^ак^Ги

223

всѳ попеченіе о семьѣ и всю полевую работу свалила на покойнаго Ивана, а всю домашнюю на дочь Авдо-тью. Когда же дочь выдали замужъ, то обязанности ея стала нести Катерина. Сама Акулина за годы вдов-ства разлѣнилась, работала только урывками, по охотѣ и потеряла ту втянутость, которую даетъ только одинъ неустанный изо дня въ день трудъ. Теперь же и ду-мать и работать приходилось ей одной за всѣхъ.

Катерина въ тѣ минуты, когда приходила въ себя, часто говаривала:

— Умереть бы мнѣ, мамынька. — Какое мое житье теперича?.. И ва'мъ бы всѣмъ руки развязала, а то какъ прикованные тутъ кругъ меня... И дѣло сто-итъ... и всему я — причина...

— И-и, что ты, доченька, — утѣшала Акулина. — Разъ Богъ по душу не пошлетъ, такъ сама не по-мрешь, а пошлетъ Богъ по душу, такъ и рада бы не помереть, да помрешь.

Такія слова и страданія Катерины мало-по-малу убѣдили и Акулину въ томъ, что лучше было бы, если бы невѣстка поскорѣе умерла. Эти мысли все чаще и чаще приходили Акулинѣ въ голову, а черезъ нѣ-которое время она съ ними совсѣмъ освоилась. «И вправду, лучше бы ей помереть, — думала бна, — и сама бы отмучилась и мнѣ бы руки развязала, потому какое ейное житье безъ ВЛнюшки?!. Не житье, а му-ка одна».

Это желаніе стало переходить у Акулины въ не-терпѣніе, когда она разочла, что Катеринѣ уже под-ходилъ срокъ родить. Ей хотѣлось, чтобы невѣстка умерла раныле родовъ и на это у нея были свои со-ображенія. Послѣ смерти Ивана она въ умѣ уже раз-дѣлила все имущество между Аѳонькой и Гришуткой, и львиная доля въ этомъ раздѣлѣ падала на любимца — Аѳоньку, родившагося хилымъ и росшаго хворымъ.

Акулина много помучилась съ нимъ, отстаивая его жизнь, и какъ это часто |02ракн(Ги

224

полюбила этого болѣзненнаго ребенка, причиннвшаго ей столько тревогь, заботъ и мученій.

Помимо «купчей» земли осталась еще одёжа Ивана, и Акулина хотѣла, чтобы эти вещи достались Аѳонь-кѣ. За новую шубу прошлой зимой Иванъ заплатилъ сорокъ рублей, кромѣ того было мало-ношенное доброе байковое на ватѣ пальто, два «спинджака», двѣ пары шароваръ, рубахи и двѣ пары сапогъ, изъ которыхъ одна пара щегольская, съ лакированными голени-щами.

Аѳонька уже завладѣлъ нѣкоторыми изъ этихъ ве-щей и на другія посматривалъ, какъ на принадле-жашую ему собственнооть.

Акулина разсудила такъ: хорошо, если Богь по-шлетъ внучку, тогда новорожденная не является на-слѣдницей по отцу, а еели родится внукъ, то тогда всю движимость и землю придется дѣлнть вмѣсто двухъ частей на три. Одёжа же Ивана вся цѣликомъ будетъ принадлежать его сыну, и ее придется или сберегать до совершеннолѣтія малютки или продать, а деньги отдать опекунамъ — дядьямъ Ивана: Егору и Маркелу,. которые положатъ ихъ въ банкъ на имя младенца, а Аѳонька останется не причемъ. Сгово-риться съ дядьями въ пользу любимаго сына нельзя было и думать, потому что дядья души не чаяли въ покойномъ племянпикѣ и ужъ обидѣть его сына не позволятъ. Кромѣ того, оба они — мужики справед-ливые и она знала,— недолюбливали ни ея, ни Аѳоньки.

XV.

Катерина уже четыре недѣли лежала въ постели въ жару и бреду, дпемъ и ночью разговаривая съ мужемъ, почти ничего не пила и не ѣла, рѣдко при-ходила въ себя и исxу^^Iатакм^1а>п>скЛII-Iакм^ и. а. родіоновъ. 15 225

кости, обтянутыя кожей. Частая рвота одолѣвала ое. Въ серединѣ октября въ одно раннее утро у нея па-чались передродовыя схватки. Акулина тотчасъ же по-слала Гришутку за бабкой-повитухой.

Пришла баба-мужикъ Лукерья. Акулина почти не сомнѣвалась, что обезсилснная болѣзнью Катерина не выдержитъ родовъ и умретъ. Втайнѣ она этого и хо-тѣла.

Добродушная, сердобольная и спокойная Лукерья въ скорбную, тяжелую атмосферу Акулининаго дома внесла вмѣстѣ съ своей мощной фигурой новую, бод-рящую струю.

Катерина охала, стонала, ворочалась на постели, а Лукерья, дѣлая то дѣло, ради котораго ее позвали, приговаривала своимъ сочувствующимъ пѣвучимъ го-лосомъ:

— Ну, што-жъ, идетъ туча неминуча. Потрудись, болѣзная ты моя. Никому это легко не дается, да все Господь милуетъ, спасаетъ и разрѣшаетъ.

И эти слова, и всѣ дѣйствія Лукерьи производили свое доброе вліяніе на бабъ. Корчившаяся въ схват-кахъ Катерина чувствовала въ себѣ новыя силы пере-носить страданія; тѣ нехорошія мысли и пожѳланія, которыя въ послѣднее время лелѣяла въ своей головѣ Акулина, мало-по-малу вытѣснялись другими. Еще не-давно она говорила въ душѣ: «Какое ейное житье? Лучше бы померла и руки всѣмъ развязала». Теперь же думала иное. ,

«Што-жъ ей, горемыкѣ, не жить? Пущай живетъ, Господь съ ей! Всякому свое счастье». И Акулина за-рагилась отъ Лукерьи самымъ искрѳннимъ желаніемъ и готовностью помочь невѣсткѣ въ родахъ.

Тотчасъ же жарко натопили избу, и Лукерья вы-парила роженицу такъ, что съ той сдѣлалось дурпо, и она кричала, что помираетъ, но Что помирать она нѳ согласна и умоляла, чтобы поскорѣе везли ѳе въ больпицу. между тѢмъ^ааа^^еіаіска^аккн 226

стаковились чаще, мучительнѣѳ и злѣе. Катерина съ каждымъ разомъ отчаяннѣе и громчѳ кричала и силь-нѣѳ корчилась въ постели, но истощенный болѣзныо организмъ ея работалъ вяло. Пробившись безрѳзуль-татно до самаго полудня, бабы и сами стали думать, нѳ лучшѳ ли будетъ отправить роженицу въ больницу, но побоялись, какъ бы она нѳ разрѣшилась отъ брѳ-мени въ дорогѣ.

Наступилъ и вѳчеръ. Катѳрина окончательно осла-бѣла отъ безплодиыхъ мукъ, бѳзучастно относилась къ смерти и только хотѣла повидаться съ матерью. Аѳонь-ка поѣхалъ за Прасковьей.

Лукерья, въ началѣ увѣренная въ благополуч-номь окончаніи родовъ, теперь тожѳ говорила, что на все воля Боя4ья и нѳ худо бы послать за попомъ.

Акулина совершенно забыла про свои корыстные расчеты и нѣсколько разъ принималась плакать.

Ночью бабы рѣшились испробовать на Катеринѣ тѣ народныя средства, которыя обычно примѣняются при трудныхъ родахъ. Онѣ натопили и І5езъ того жарко натопленную избу, подняли роженицу съ по-стели, и хотя она упиралась, кричала и молила только объ одномъ, чтобы дали ей спокойно умереть, бабы сняли съ нея юбку и кофту и простоволосую, босую, въ одпой рубашкѣ повѳли по всей избѣ, а такъ какъ она была уже не въ силахъ ходить сама, то онѣ та-щили ее на плечахъ, приговаривая: «Ну, потрудись еще маленько, болѣзная! Какъ же быть-то?»

Катерипа скоро перестала кричать и когда, про-тащивъ по всей избѣ, черезъ всѣ пороги, бабы поло-жили ее на постель, она находилась въ глубокомъ обморокѣ.

Лукерья долго прыскала ей въ лицо холодной во-доП и смачивала голову. Катерина, наконецъ, открыла глаза.

Акулина наложила въ печь кирпичей, накалила ихъ до красна д когда роженица немиого отдыша-

аша.еІапскагаЪ.ги

15* 227

лась, бабы разлояшли кирпичи срсдн пола, подпялп Катерину на руки держали ее на вѣсу надъ кир-пичами, а Маша лила на нихъ изъ ковшика воду. Вода шипѣла, и сѣдой, густой, горячій паръ клубилсл по избѣ, быстро наполнивъ ее отъ поголка до пола. Ка- -тсрина уже не въ силахъ была протестовать и лежала на рукахъ у бабъ, свѣсивъ на грудь голову и тяжко всхрапывая. Но и это не помогло.

Навѣдалась узнать о здоровьѣ рожепицы худень-кая, жалостливая Агафья—жена дяди Егора, и посо-вѣтовала примѣнить къ Катеринѣ еще одио старое средство «облегченія».

Втроемъ бабы снова подняли Катерину на руки, перегнули ей ноги къ самой шеѣ и долго встряхи-валн ее надъ подушками, положенными на постель. Бабы измучились отъ тщетныхъ усилій. Послѣ полу-ночи пріѣхала Прасковья и вошла въ избу въ ту самую минуту, когда, бабы зацѣпивъ роженицу поло-тенцемъ подъ мышки, привѣсили ее на крюкъ, ввин-ченный въ потолокъ, и, схвативъ за ноги, раскачи-вали изъ стороны въ сторону....

Осмотрѣвшись въ густомъ пару, наполнявшемъ иэбу, и увидя, что продѣлываютъ бабы надъ ея без-чувственной дочерью, Прасковья всплеснула руками. Сама старуха признавала народныя средства и въ нѣ-которыхъ случаяхъ вѣрила въ ихъ цѣлительность, но тутъ чутьемъ матери догадалась, что для Катерины въ ея положеніи они вредны.

Она отстранила бабъ, приказала имъ снять Ка-терину съ петли, положила ее на постель, укрыла одѣ-яломъ и тулупомъ, открыла настежъ всѣ двери и окна и не закрывала ихъ до тѣхъ поръ, пока въ избѣ не установилась сносная температура.

— Не трогайте ее, ради Самого Христа Небёснаго, сватьюшка,—говорила старуха,— да рази можно ее, такую недужную, да слааааме1аIп1СКадакк-228 парииать! Иной и здоровый не выдержитъ, а не то, што больной...

Ночыо никто изъ бабъ не ложился спать и не гасили огня. Схватки у Катерины все учащались, а на разсвѣтѣ онѣ стали особенно мучительными, упор-ными. почти безперерывными.

Роженица съ перекошеннымъ открытымъ ртомъ кричала, каісъ рѣзаная. Жилы на ея лицѣ, шеѣ и грудп надувались, какъ веревки, и, казалось, каждую минуту готовы лопнуть; сморщенное отъ боли, красное, напряженное лицо ея стало сине-багровымъ; голосъ охрипъ.

Такъ прокричала она долго, потомъ вдругъ затихла и успокоилась, но минуту спустя, стиснувъ зубы и изо всѣхъ силъ уцѣнившись за деревянное изголовьѳ кровати, закряхтѣла, какъ человѣкъ, песущій въ гору пепосильную ношу. Ее дергало; она ворочалась на постели, выгибала спину и никакъ не могла найти мѣста для своихъ ногъ. Начались потуги.

— Ну слава Богу. Пришла туча неминуча, про-шелтала' Лукерья, засучивая рукава на ужасающе толстыхъ рукахъ и принимаясь за роженицу...

Теперь наступала ея очередь дѣйствовать.

Однако Катерина, хотя и не чувствовала прежнихъ болей, какія испытывала при схваткахъ, теперь почти не разжимала стиснутыхъ зубовъ, корчилаеь, надува-лась и кряхтѣла глубокимъ, тяжкимъ нутрянымъ крЛхтѣніемъ, слышнымъ далеко за стѣнами избы, хотя кряхтѣла она тихо. Казалось, будто у бабы вытяги-вали внутренности...

Часа черезъ два Катерина разрѣшилась дочерью.

Это была маленькая сморщенная дѣвочка. Родиль-ницѣ сразу стало значительно легче; она лежала из-можденная, съ блѣднымъ, но спокойнымъ лицомъ, пок-рытымъ крупными каплями пота.

Акулина торжествовала, что родитась виучка, а

не внукъ тотото.еіапскагак.ги

229

Но приблизительно часъ спустя у Катѳрины снова начались потуги.

Опьггная Лукѳрья тотчасъ жѳ заявила, покачивая головой:

— О-ой, головушка бѣдная, да никакъ второго Богъ спосылаетъ.

— Господь съ имъ, и ему найдется мѣсто на этомъ свѣтѣ, сказала Прасковья. '

Черезъ полтора часа родился сынъ, ѳщѳ болѣѳ сла-бенькій и щуплѳнькій, чѣмъ его сѳстра.

Катерина мутными, бѳзсмыслѳнными глазами гля-дѣла вокругъ себя, ничего нѳ замѣчая и не обращая никакого вниманія на дѣтей, которыхъ обмыли и поло-жили въ ея ногахъ на лежанкѣ. Нѣсколько минутъ спустя она уже спала.

Такъ какъ дѣти были слабыя и опасались, что они скоро умрутъ, то Акулина рано утромъ поѣхала на поповку крестить ихъ.

Катерина проснулась довольно поздно. Акулина еще не возвращалась. Лукерья попробовала выдавить у родильницы молоко, но въ изсохшихъ грудяхъ его не оказалось. Лукерья нѣсколько разъ принималась его отсасывать, но всѣ усилія ея оказались тщетными.

Катерина безъ протѳста позволяла дѣлать надъ со-собою все, что хотѣлй бабы.

За нѣсколько минутъ до возвраіценія Акулины съ поиовки, когда Лукерья въ пятый или шестой разъ пробовала отсасывать молоко, родильница приподняла голову съ подушки и пристально разсматривала бабку-повитуху, видимо, заинтересовавшись, что та дѣлала надъ ней. Сперва она никакъ ничего понять не могла, по скоро догадалась, что въ видѣ и образѣ Лукерьи къ нѳй подпустили толстую, рыжей масти съ мягкими, теплыми губами телку и тѳлка эта сосетъ ее... Родиль-ницѣ это понравилось. «Тпрусь, тпрусь... пущай посо-

сетъ...», прошептала «МЛЮЙ|іап.ка2ак.Ги 230

Смѣхъ и шопотъ ѳя были такъ слабы, что Лукерья, увлечѳнная своимъ дѣломъ, и нѳ разслышала, только ІІрасковья, дремавшая на нечи послѣ безсонной ночи, приподняла голову. Ея тревожно насторожѳнноѳ, чуткоѳ ухо поразили тѣ странные, неестественные звуки, ко-торые издала дочь.

Катерина лежала на кровати съ высоко припод-нятой на подушкахъ головой въ такомъ положеніи, что лицо ея приходилось какъ разъ противъ печи.

Старуха подозрительно и пристально посмотрѣла на дочь, и то, что она подмѣтила на ея лицѣ, заставило вздрогнуть и опуститься ея сердце. Ей показалось, что это дорогое ей лицо расплющено. Глаза, носъ, подбо-родокъ, щеки, губы — все какъ будто было на мѣ-стѣ у Катерипы и все какъ будто расплылось, пере-мѣшалось, какъ бываетъ съ портретомъ, на которомъ неосторожнымъ движеніемъ размазали мокрыя краски.

«Болѣзнь да роды никого не красятъ», утѣшала себя Прасковья, опуская снова на подушку голову, но безотчетная тревога пе только не унималась, а съ каждой минутой все сильнѣе и больнѣе налегала на сердце, точно замахнулась безжалостная рука и вотъ-вотъ опустится на голову смертельнымъ ударомъ.

Изъ церкви пріѣхала Акулина, по праздничному пріодѣтая, сіяющая и радостная. Въ ея сердцѣ возник-ла любовь и жалость къ маленькимъ существамъ — ея впукамъ, и въ этой любви окончательно потонули всѣ своекорыстные расчеты, ещѳ недавно не давав-шіе ей покоя. Съ широкой улыбкой счастія поднесла она новокрещенныхъ къ родильницѣ.

— Вотъ тебѣ Ивапушка — въ честь покойнаго ба-тюшки. Какъ бы теперь порадовался-та! Ужъ какъ жалалъ сыночка, родим-май...— И у Акулипы вдругъ сморщилось все лицо и потокомъ хлынули слезы. — А это — Анюточка, добавила она, оправляясь..

тотото.еіап-кагак.ги

231

Маша съ ревнивыми, разгорѣвшимися глазами и съ ноджатыми губами взобралась на кровать къ Ка-тѳринѣ и рвала изъ рукъ матери малютокъ.

— Дай, дай! Мамъ... Чего-жъ не даешь? Все бы только сама... Ты ужъ сколько держала. Дай... мамъ... нетерпѣливо и капризно просила она и успокоилась только тогда, когда получила на руки одного изъ но-ворбжденныхъ.

Каторина едва взглянула на дѣтей, тихо разсмѣя-лась и отвернулась.

— Што-жъ ты, доченька, аль не рада дѣточкамъ? Погляди, какія они у насъ хорошенькія?

Катерина все ухмылялась и, взглядывал на дѣтей, стыдливо отворачивалась.

Акулина и Лукерья недоумѣвали.

Прасковья, не дыша, во всѣ глаза глядѣла на дочь съ печи.

— Да рази это дѣти? — тихо и внятно, своимъ низ-кимъ, охрипшимъ груднымъ голосомъ проговорила Ка-терина и оиять отвернулась и разсмѣялась-

— А кто же они, Катюшка? — удивленно спросила Акулина, отстраняясь отъ кровати.

— Обманываешь...

— Што ты, Господь съ тобою... — еще болѣе изу-милась Акулинна.

— Не знаю я, што ли? У Миколая у Пана ощени-лась сука, а щенковъ взяли да подъ меня подкинули... рази не знаю?!.. медленно и тихо, съ хитрой усмѣш-кой и съ хитрымъ взглядомъ проговорила Катерина.

Акулина растерялась. Прасковья всплеснула ру-ками и зарыдала.

— Головушка моя бѣдная, доченька моя несчаст-ная!.. Сватьюшка, да вѣдь она ума рѣши-ла-ся!..

Новое горе, какъ громомъ, поразило Акулиину. До самаго -вечера она ходила убитая, растерянная, ничего не соображавшая.

Вечѳромъ Прасковья сходила на деревню и по-просила знакомаго парня съѣздить въ Черноиемь и ска-зать Леонтнію, чтобы завтра жѳ взялъ ихъ отсюда.

Всю ночь не спала Акулина, плача и думая о своемъ новомъ тяжкомъ положеиіи. Она ясно созна-вала, что ей нѳ подъ силу прокормить сумасшедшую невѣстку съ двумя малютками. Утромъ она рѣшилась въ очень деликатной -формѣ намекнуть о своихъ за-трѵдненіяхъ сватьѣ Прасковьѣ.

Старуха, тожѳ нѳ спавшая и окончательно сраже-ная новымъ несчастьемъ, слабымъ, больнымъ голосомъ отвѣтила:

— Не печалься, сватьюшка, спаси тебя Христосъ Нѳ-бесный за твою хлѣбъ-соль и за всѣ твои заботы и по-печенія, а доченьку и малютокъ не оставимъ у тебя на шеѣ. Я вечоръ наказала Лёвушкѣ. Пріѣдетъ и забе-регь насъ всѣхъ.

Днемъ пріѣхалъ Леотій, завернулъ вновь разбо-лѣвшуюся мать и сестру съ малютками въ шубы, уса-дилъ ихъ въ телѣгу и повезъ къ себѣ въ Черноземь.

XVI.

Послѣ того, какъ старецъ упалъ въ обморокъ и нѣсколько дней пролежалъ на лавкѣ, не вставая, онъ позвалъ къ себѣ Леотія.

— Левонъ, какой нонче день-то? — спросилъ онъ.

— Четвергъ. Тебѣ на што?

— Въ субботу истопи баню, сынокъ, а... въ вос-крссенье свези въ церковь... пріобщиться... надоть...

— Што, помирать собрался? — съ усмѣшкой спро-силъ Леонтій, кивнувъ на отца головой. — Давно по-ра... Надоѣло чужой вѣкъ-то заживать. Истопимъ што-жъ...

Никогда не болѣвшій старецъ и теперь нѳ чув-стіювалъ никакой болн, алъкь доа:км'ь

днѳмъ у нѳго убывали силы, догадался, что ѳму ужѳ не встать болѣѳ самому съ лавки, поэтому хотѣлъ по-христіански приготовиться къ тому послѣднему путе-шѳетвію, откуда «нѣтъ возврата».

Въ субботу была вытоплена баня. Леонтій съ Его-.рушкой вымыли въ нёй старика и надѣли на него чистоѳ бѣлье, въ воскресенье вывели его подъ руки изъ избы, посадили на телѣгу и повезли въ цѳрковь, находившуюся всего въ полутора верстахъ отъ Чѳрно-земи. За всю дорогу старецъ не проронилъ ии одиого слова, но осмысленнымъ, усталымъ взглядомъ осма-тривался вокругъ себя, какъ бы прощаясь съ той зѳм-лѳй, на которой онъ родился и прожилъ свою долгую, трезвую, честную жизнь.

Въ церкви Пётра, прислонившись къ стѣнѣ, вы-стоялъ всю обѣдню на ногахъ, жарко молясь Богу, и даже выражалъ неудовольствіѳ на Егорушку, когда тотъ поддерживалъ его, видя, что у дѣда дрожатъ и подгибаются колѣни.

Пріобщившись св. Тайнъ, просвѣтленный и успо-коевный Пётра вернулся домой, занялъ свое мѣсто на лавкѣ и сталъ молча, никогда ни на что не жалуясь, дожидаться смерти. Говорилъ онъ только тогда, когда надо было попросить пить, ѣсть же ничего не могъ. Такъ пролежалъ онъ болѣе четырехъ недѣль.

Въ тотъ день, когда Леонтій привезъ изъ Шеп-талова больную мать и сумасшедшую сестру съ двумя малютками, мужикъ былъ опечаленъ и раздосадованъ ноьымъ несчастіемъ и новой обузой, свалившейся на его плечи.

— Вотъ, Левонъ Петровъ, живи теперича, не тужи, извивайся, какъ ужъ на вилѣ, — расхаживая по избѣ, кричалъ Леонтій парочно такъ громко, чтобы слышалъ больной отецъ.

Старецъ заворошился на лавкѣ подъ тулупомъ и повернулъ къ сыну липо. . . .

* тошто.еіап-кагак.ги

— Ты лѳжишь, не умираешь, сестра съ ума спя-тила, мать съ горя совсѣмъ расхворалась, малѳнькіѳ пиіцатъ, ѣсть просятъ. У меня теперича въ избѣ и больница, и сумасшѳдшій домъ, и шпитательный домъ. Хошь бы ты, отецъ, скорѣй помёръ, руки бы развя-залъ... а то другой мѣсяцъ валяешься и нѳ помира-ешь... Чего тебѣ? Свой вѣкъ отжилъ, другимъ бы мѣсто опросталъ. А то вишь какая тѣснота...

Лицо старика чуть-чуть сморщилось. Онъ пожѲ-валъ губами и черѳзъ недолгій промежутокъ времени, съ усиліѳмъ выговаривая слова, спросилъ:

— А што—съ «робѳнкомъ»-то?

— Што? — озлоблѳннѣѳ и ѳще громче закричалъ Леонтій. — Двойню вонъ принесла, а сама сшалѣла, вопъ погляди: сидитъ дура-дурой...

Старикъ снова пожевалъ губами и опять не сразу произнесъ:

— На все воля Божія... а про меня не печалъся... скоро развяжу... руки...

Леонтій спохватился, что незаслуженно глубоко обидѣлъ умирающаго отца, но сразу у него не хва-тало мужества открыто сознаться въ этомъ, и онъ въ волпеніи крупными шагами подошѳлъ къ двери, съ секунду въ нерѣшительности постоялъ, потомъ от-крылъ ее и вышелъ. Черезъ минуту онъ вернулся и подошелъ къ отцу.

На глазахъ мужика блестѣли слезы. и его суро-вое лицо стало безпомощньгмъ и жалкимъ.

— Батюшка, рази я што... не я говорю, а горе мое говоритъ. Сдуру сболтнулъ. Рази ты меня кус-комъ объѣшь?! живи... легко ли мнѣ отца родного рѣшиться?!.. Вѣдь горе мое говоритъ... Вѣдь завя-залъ бы глаза и убѣжалъ куда-нибудь. Да бѣжать нельзя, куда ихъ подѣнешь?! А я што... живи... Разй я што...

— Я знаю, Левонъ...—тихо, ласково промолвилъ старецъ и замолчалъ.

тотото.еіап-каггк.ги

235

Егорушка привезъ изъ Рудѣева сестру Ечену. Она вбѣжала въ избу и, испуганно глядя заплаканными глазами въ глаза Леонтія, поспѣшно спросила:

— Левушка, да што съ Катюшкой? Егорушка го-воритъ...

— Чего-жъ? — отвѣчалъ, расхаживая по избѣ съ пищащими племяпниками на рукахъ, Леоптій, — вопъ полюбуйся на блаженную сестрицу, родила да и съ ума спятила, лежитъ, спитъ себѣ, горюшка мало, а ро. бятокъ нѳ принимаетъ, говоритъ: щѳнки!

Леонтій горько усмѣхнулся и мотнулъ головой въ сторону Катерины, которая заснула на кровати, устро-енноР для нея около двери, запрокинувъ свое осунув-шееся, прииявшее землистый оттѣнокъ лидо.

— Ты"вонъ положи своего-то куда-нибудь, а вотъ возьми покорми племянницу. Голодная!.. Со вчераш-няго дня, какъ родилась, маковой росинки въ роту не было.

Елена, поспѣшно взявъ на руки пищащую малютку-племянницу, присѣла на лавкѣ. Всунувъ грудь въ ро-чикъ ребенку, который пе сразу приладилгн сосать, Елепа залилась слезами.

— Горе-то какое, Левушка! И гдѣ только бѣда ни ходитъ, все къ намъ придетъ. Какъ же быть-то?

Леонтій вздернулъ плечами, продолжая ходить съ раскричавшимся племянникомъ на рукахъ.

— Ну, не кричи, не кричи, чего раскричался, муж-чина? Какъ же быть?! — отвѣчалъ онъ еестрѣ. — Все равно, твой хозяинъ-то тсбя съ дѣтьми не кормитъ, а какія есть нехватки, все братъ Левонъ пополняй, такъ вотъ и ты теперь услужи. Жить тебѣ у меня негдѣ, тѣсно. Видишь, сколько народу, а *другую избу не достроилъ, все силъ нѳ хватаетъ, такъ живи у себя, а робятоісъ приходи кормить, а ужъ'у меня бери муку, картошку, соль, все, чего тебѣ надобно. Ужъ все равно!.. ■ ■ ■

тотото.еіап-кагак.ги

Несмотря на искреннее горе, причиненное сумас-шсствіемъ сестры, Елена, сидя на лавкѣ, тотчасъ же сообразила, что, благодаря такому нѳсчастному слу-чаю, ѳя личноѳ положѳніе устраивается къ лучшему. Теперь она съ дѣтьми могла пѳ бояться голодной смерти, теперь ей не придется у Леонтія выпрашивать изъ милости хлѣба и каждый разъ слушать отъ него брань и попреки. Теперь онъ будетъ обязанъ еп платить продуктами за ея услуги.

— Да я не о томъ, Лева,1—поспѣшно сказала она.—

А што же съ Катей дѣлать?

— Што?—закричалъ Леонтій.—Думаешь, я сестру въ сумасшедшій домъ опредѣлю, штобы ее били тамъ, што скотину? Не отдамъ!—гремѣлъ онъ, точно кто-нибудь отнималъ у него больную.— У меня будетъ жить, небось прокормлю. Не прокормлю, што ли?!

XVII.

На другой день, оставивъ малютокъ и «больницу» на попеченіе сестры Елены, Леонтій поѣхалъ въ городъ, чтобы продать на базарѣ возъ сѣна и купить кое-что для племянниковъ.

Возвратился онъ поздно вечеромъ, по обыкнове-нію, подъ хмѣлькомъ, и легъ спать на своемъ обыч-номъ мѣстѣ на лавкѣ, голова къ головѣ съ умираю-щимъ огцомъ.

Старецъ былъ очень плохъ. У него уже похоло-дѣли и отнимались ноги, дышалъ онъ только верхней частыо груди, да и то съ трудомъ. Онъ понималъ, что доживаетъ свои послѣдніе часы, но объ этой жизни нисколько не жалѣлъ и, наоборотъ, хотѣлъ поскорѣе развязать Леонтію руки. За его долгій вѣкъ жизнь ни-когда не была для него тягостью. Всякое горе, всякую потсрю, невзгоду онъ переносилъ твердо, никогда не падая духомъ, но и всякую минугу готовъ былъ къ

смерти, если это угодно^і^^ еіап-ка^ак.ги

237

Старческійй умъ его работалъ ясно. Онъ отлнчно понималъ, какое великое новоенесчастіе.стряслось надъ его любимой дочерью, и это его печалнло и ему жаль было дочери, какъ жаль своей старой жены.

«На все воля Божья,—разсуждалъ старецъ.—Ни-чего, проживутъ за Левономъ. Левонъ — пьяница и собака, завсегда словомъ обидитъ... а голодными и хо-лодными не оставитъ, нѣтъ, скорѣе самъ не съѣстъ... тяжко ему, маятно, языкъ у его собачій, а сердце доброе...»

ХотѢлъ было Пётра передъ смертью попросить сына не пить вина, но раздумалъ.

«Слабъ, пообѣщаетъ, да не судержится. Одинъ грѣхъ».

Когда Леонтій уже засыпалъ, Пётра зашевелился.

— Левонъ!

— Чего тѳбѣ! — спросилъ сынъ.

— Ежели захочу испить... взбужу... .

— Ну што жъ?! Взбуди...—и Леонтій тотчасъ же захрапѣлъ.

У двери спала Катерина; больная Прасковья вози-лась на своей кровати. Малютки иногда просыпались н пищали. Спавшій на печи Егорушка спросонья хва-тался рукой за конецъ очепа, продѣтаго подъ потол-комъ въ кольцо, на другомъ концѣ котораго висѣла зыбка, и качалъ ее до тѣхъ поръ, пока малютки не утихали.

Подъ печью кричалъ сверчокъ и по стѣнамъ шур-шали тараканы.

Пётра лежалъ смирно, тяжело дыша, не шевелясь и чувствуя, какъ жизнь медленно замирала въ немъ, подобно живительной струѣ, вытекавшей изъ разби-таго сосуда и неизвѣстно гдѣ' пропадавшей. Онъ ста-рался только о томъ, чтобы достойно умереть и мы-сленно молился Богу.

Внутри у него палило. Пётра съ болыними уси-

ліями протянулъ руку ^^^і^ке1а:по.]ка^ак^ѣ^и

238

сколько разъ подъ-рядъ щелкнулъ ѳго пальцемъ по лбу. Лѳонтій приподнялся.

— Што? што? — забормоталъ онъ, просыпаясь. — Ты... тятя?.. ,

— Ис-сп-пить... — ѳдва слышнымъ, прерывистымъ, хриплымъ полушопотомъ попросилъ умирающій.

Леоннтій спустилъ босыя ноги на полъ, не скоро отыскалъ спички, зажегъ лампу, сходилъ въ сѣнцы и, зачерпнувъ тамъ изъ кадки ковшикъ воды, под-несъ отцу.

Старецъ, кряхтя, съ трудомъ, медленно припод-нялъ съ изголовья трясущуюся голову и, пѳрекрестив-шисі-, сталъ пить, но вода полилась у нѳго черезъ посъ.

— Вздым...ми... — какъ чуть слышный шелестъ сухихъ листьевъ, пронесся мѳдленный шопотъ старца.

Леоптій, перехвативъ ковшикъ въ лѣвую руку, пра-вой осторожно обхватилъ отца подъ спину и при-поднялъ.

Голова умирающаго, какъ отрублѳнная, привали-лась къ его груди, и когда сынъ поднесъ снова ков-шикъ къ его губамъ, старецъ былъ уже мертвъ.

Смерть отца, которую Леонтій послѣднія педѣли ожидалъ съ злобнымъ нетерпѣніемъ и на которую смо-трѣлъ, какъ на избавленіе его отъ лишнихъ хлопотъ и лишняго рта, тутъ поразила и потрясла его.

Осторожно, съ молитвой и страхомъ опустивъ на подушку голову покойника, Леонтій подошелъ къ ле-жавшей на кровати матери, дотронулся рукой до ея плеча и, неожиданно зарыдавъ, вскрикнулъ:

— ОтецЪ(-то дриказалъ іцолго ,жить! Помёръ... мама, слышь? Мама, слышь, помёръ тятя-то...

Старуха вздрогнула и горячечнымъ воспаленнымъ взглядомъ во всѣ глаза глядѣла на сына, но не пони-мала, кто стоитъ передъ ней и чтб говоритъ. Она была въ безпокойствѣ, тревогѣ и напряженіи. Ей казалось, что она сидитъ за куделей и сучитъ пряясу и все хочегь покруче закрутить ^р^^^^.еіапзщга^аік.гц

вившихся, сухихъ пальцахъ и не закручивается. Ста-руха часто поплѳвываетъ на пальцы, а они веѳ такъ же еухи, какъ и прежде. А тутъ кто-то большой, колеблю-щійся, лохматый толкнулъ ѳѳ, и пряжа оборвалась. Только что она приладила ѳе опять къ куделѣ, какъ нитіса стала тянуться, тянуться все длиннѣе и длиннѣе, и рука тоже тянется за ниткой и веретеномъ черезъ всю избу до самой печи, и сама печь тянется — тянется и колеблется и уходитъ всѳ дальше и дальшѳ отъ нея и нѳ можѳтъ старуха притянуть обратно свою руку и на-мотать нитку на непокорное веретено. И все это раздра-жаетъ и мучаетъ Прасковью____

Старика Петра отпѣли и похоронили на третій день. Всѣ домашніе, родные, пріѣхавшіе изъ Петѳрбурга сынъ Егоръ и дочь Варвара и даже сумасшедшая Катерииа ходили па кладбище; дома оставалась только одна Пра-сковья, лежавшая въ бреду, безъ памяти. Потомъ были поминіси.

Когда гости разошлись и разъѣхались, дома нѳ до-считались бабьихъ и мужицкихъ рубахъ, одного чугу-па, одного ведра, двухъ горшковъ и ухвата.

Все это было раскрадено односельцами въ то время, когда домашніе были на похоронахъ.

конец второй части. Часть третья - в следующем файле.

Часть третья.

тотото.ѳіап-кагак.ги

^ 28-го марта слѣдующаго года въ выѣздной сѳссіи

К-скаго окружнаго суда разбиралось дѣло объ Иванѣ Кирильевѣ. Въ каждый изъ прѳдыдущихъ пяти дней рѣшалось по полудюжинѣ и болѣе уголовныхъ дѣлъ; на 28-ое марта назначено было только два. Сдѣлано было такъ потому, что защищать убійцъ Ивана пріѣ-халъ изъ Москвы молодой, но уже вошедшій въ славу адвокатъ, и предсѣдательствующій суда зналъ, что, когда выстуцаетъ эта знаменитость, дѣло затягивается чуть не на цѣлый день.

Судъ засѣдалъ въ помѣщеніи уѣзднаго съѣзда, въ третьемъ этажѣ кирпичнаго дома, въ длинномъ, про-сторномъ залѣ, выходящемъ семью окнами на обшир-ную соборную площадь съ каменными рядами лавокъ и магазиновъ.

Стороны и свидѣтели по обоимъ назначеныымъ къ разбору дѣламъ собрались, согласно повѣсткамъ, къ 9-ти часамъ утра, но дѣло объ Иванѣ Кирильевѣ, шед-шее послѣднимъ, началось слушаніемъ толысо около 4-хъ часовъ дня.

Къ этому времени изъ боковыхъ дверей въ залъ бойкими шагами вошелъ въ вицъ-мундирѣ, съ бѣлой цѣпыо на шеѣ, судебный приставъ — маленькій, круг-лѳнькій, совершенно лысый господинъ съ близорукими, выпуклыми глазами, придававшими его вообще добро-душному лицу съ торчащими въ стороны русыми усами выраженіе разсерженнаго кота.

№№№.ѲІаП-Ііа2кГи

— Судъ идетъ. Прошу встать!—громко провозгла-силъ онъ. .

Всѣ встали. Залъ былъ биткомъ набитъ публикой. На заднихъ скамьяхъ размѣстились мужики и бабы — все родные, знакомые, сваты и односельцы Ивана иего убійцъ. Тутъ былъ и Степанъ съ Палагеей, съ двумя старшими дочерьми, изъ которыхъ Анютку недавно на-сильно выдали замужъ, и другіе родственники, всѣрод-ныо Горшкова и Лобова, Акулина съ дѣтьми, зятемъ и дядьями покойнаго Ивана. Сѣрый людъ толпился и въ передней, и на лѣстнйцѣ, и даже на подъѣздѣ. Двое дюжихъ городовыхъ, стоявшихъ у вторыхъ дверей зала, едва сдерживали напоръ толпы. Переднія скамьи были заняты чистой публикой, пришедшей послушать рѣчь московской судебной знаменитости, и приставу, чтобы размѣстить всѣхъ, пришлось распорядиться поставить цѣлыхъ два ряда стульевъ въ проходѣ между передней скамьей и рѣзной невысокой коричневой рѣшоткой, пе-регораживавшей залъ на двѣ половины. Какъ разъ око-ло нея столпились всѣ присяжные засѣдатели, чело-вѣкъ около тридцати.

Вслѣдъ за приставомъ въ залъ вошли судьи въ вицъ-мундирахъ съ толстыми золочеными цѣпями на шеѣ у каждаго.

Предсѣдательствующій — внушителыіаго вида су-хощавый господинъ неопредѣленныхъ лѣтъ, съ сѣрой растительностью на сѣромъ лицѣ и стриженой бобри-комъ головѣ, съ тяжелымъ взглядомъ усталыхъ глазъ занялъ кресло за серединой длиннаго стола, покрытаго краснымъ сукномъ, отороченнымъ золотой бахромой, съ спускавшимися почти до пола кистями по угламъ. Остальные два члена сѣли по обѣимъ сторонамъ пред-сѣдательствующаго.

Съ одного края стола помѣстился тщательно при-чесапный, съ завитыми тонкими усами и шелковистой бородкой на тонкомъ, красивомъ, мало - йодвижномъ, почти безжизненномъ лицѣ молодой товарищъ проку-рора, съ другого, лицомъ къ нему и въ профиль къ судь-ямъ, — секретарь съ грубымъ, прыщеватымъ лицомъ и толстыми черными усами.

На стѣнѣ, за спиной судей, висѣли большіе портре-ты Государей; въ святомъ углу подъ иконой, на тум-бочкѣ, стояло открытое зерцало. .

Въ залѣ находился и адвокатъ въ черномъ фракѣ, въ туго-накрахмаленной бѣлой сорочкѣ. Онъ помѣ-стился за особымъ столикомъ, впереди скамьи под* судимыхъ.

При первомъ взглядѣ со стороны казалось, что эти люди въ мундирахъ и золоченыхъ цѣпяхъ, отдѣленные отъ другихъ массивной рѣшеткой, такъ торжественно возсѣдающіе на возвышеніи, на виду у всѣхъ за крас-нымъ столомъ, совершенно особыя высшія существа, призванныя рѣшать судьбу другихъ простыхъ людей, составляютъ одну дружную семью.

На самомъ дѣлѣ это было далеко не такъ.

Предсѣдательствующій и молодой товарищъ проку-рора хотя и жили въ одномъ губернскомъ городѣ и чуть ли не каждый день видѣлись въ судѣ, но ничего обща-го внѣ службьг между собой не имѣли, даже не бывали другъ у друга и въ душѣ недолюбливали одинъ другого.

Праваго уѣзднаго члена суда, много лѣтъ уже безъ повышенія занимавшаго свою должность въ городкѣ, предсѣдательствующій признавалъ какъ опытнаго юрис-та, но презиралъ, какъ консерватора, и относился къ нему свысока за то, что тотъ оказался «затертымъ» по службѣ. Въ свою очередь, правый членъ платилъ пред-сѣдательствующему тѣмъ же презрѣніемъ, считая его пролазой. Съ товарищемъ прокурора отношенія у него хотя и не были близкими, но въ воззрѣніяхъ они почти всегда сходились и потому симпатизировали другъ ДРУгу.

Лѣвый членъ — почетный мировой судья и земскій дѣятель, былъ совсѣмъ не юристъ и въ составѣ суда яв-лялся случайнымъ гастролеромъ.

По распоряженію предсѣдательствующаго, два кон-войныхъ солдата, съ шашками на-голо, ввѳли подсуди-мыхъ въ залъ.

Всѣ они были щѳгольски одѣты,въ своихъ новыхъ пиджакахъ и хорошихъ сапогахъ. Никакого смущенія или стыда незамѣтно было на ихъ лицахъ. Сашка, какъ всегда, глядѣлъ угрюмо, по-волчьи, исподлобья; Лобовъ своими блестящими озорными глазами спокойно осматривалъ залъ; спокоенъ былъ и Горшковъ. Сѣрыхъ зрителей приводили въ завистливое удивленіе ихъ бѣ-лыя, сытыя лица и толстыя шеи, особенно у Сашки Сте-панова.

— Ишь какіе загривки себѣ наѣли на казенныхъ хлѣбахъ... — перешептывались на заднихъ скамьяхъ.

— А што-жъ имъ? Никакой тебѣ работы, никакой заботы; какъ ни наѣсть?! Всякой такъ-то наѣлъ бы...

Предсѣдательствующій спросилъ у каждаго изъ подс-удимыхъ имя, отчество, фамилію, вѣроисповѣданіе, не былъ ли раньше подъ судомъ и врученъ ли обвини-тельный актъ? Получивъ на все это отвѣты, онъ освѣдо-мился у прйстава, всѣ ли свидѣтели прибыли? Оказа-лись всѣ на лицо. Послѣ этого онъ положилъ въ стояв-шую передъ нимъ на столѣ урну ярлычки еъ написан-ными на нихъ именами и фамиліями присяжныхъ, смѣ-шалъ ихъ и, вынимая по одному, громко вызывалъ тѣхъ, чьи ярлычки попадались.

Вызванные двѣнадцать человѣкъ и двое запасныхъ съ степеннымъ достоинствомъ проходили за рѣшетку и усаживались лицомъ къ подсудимымъ, на стульяхъ, поставленныхъ въ два ряда вдоль наружной стѣны. Присяжные были болыпею частью мужики, одинъ со-держатель парикмахерской, одинъ приказчикъ- домо-владѣлецъ, одинъ купецъ и толстый, плѣшивый, бри-тый, съ сѣдыми усами нѣмецъ—директоръ одного

болыиого завода, лѣтъ 30 назадъ пріѣхавшій въ Рос-сію въ качествѣ помощника мастера, безъ гроша въ карманѣ, теперь же имѣвшій крупное состояніе, же-нившійся на русской дворянкѣ и считавшій себя ба-риномъ.

Предсѣдательствующій предлояшлъ присяжиымъ выбрать изъ своей среды старшину. Рядомъ съ нѣм-цемъ сидѣвшіе муяшки приподнялись и, обращаясь къ нѳму, въ одинъ голосъ заговорили: «просимъ, просимъ».

Нѣмецъ, напряженно ожидавшій своего выбора, съ зардѣвшейся отъ удовольствія лысиной, нѳуклюжимъ поклономъ поблагодарилъ за оказанную честь и съ евоего мѣста пересѣлъ на самый крайній стулъ, ближе. къ судейскому столу.

Правый члѳнъ прочѳлъ обвинительный актъ. Парни обвинялись въ томъ, что 25-го августа 190* года они нанесли Ивану Кирильеву тяжкіѳ, подвергавшіе жизнь опасности, побои съ переломомъ черепныхъ костей, отъ которыхъ пострадавшій и умеръ.

Такъ какъ актъ составлялся товарищемъ' проку-рора на основаніи толысо тѣхъ данныхъ, какія до-ставилъ ему слѣдователь, то и вышло, что главные и опасныѳ для убійцъ свидѣтели: Акулина, Барбосъ и молотобоецъ были совершенно устранены и повѣстокъ для явки въ судъ не получили.

На вопросъ предсѣдательствующаго: признаютъ ли подсудимые себя виновными, они отвѣтили, что не при-знаютъ.

Появленіе адвоката не прошло незамѣченнымъ сре-ди публики задпихъ скамей и даже возбудило толки.

— Гляди, вѣрно, изъ жидовъ, какъ жукъ черный... —сказалъ одинъ мужикъ своему сосѣду, мотнувъ бо-родой на адвоката.

— Доляшо, изъ ихъ... пятьсотъ слупилъ...

— Пятьсотъ? — недовѣрчиво переспросилъ первый. —Ой-ой-ой, такія-то деньги! Да за што? Пятьсотъ! шут-ка сказать. Да за што?

тотото.ѳіап-кагак.ги

247

Онъ удивленно качалъ головой.

— А за онравданіѳ. Даромъ, што ли, будутъ оправ-дывать?! Ну, себѣ сотню возьметъ, другуго сунетъ слѣ-дователю, а остатки судьи подѣлятъ... Даромъ, што ли? Имъ это лафа... . *

— Ловкачи эти жиды! ой, ловкачи! Ишь какую механику подвелъ...' Пятьсотъ!—все удивлялся, крутя головой, первый мужикъ. — Къ имъ, братъ, деньги-то липнуть. Къ православнымъ нѳ такъ... нѣтъ..: Гдѣ ужъ православному до жида?!.

— Нѣ-ѣ, ёнъ не изъ жидовъ, — вмѣшался сидѣв-шій рядомъ Пармеиъ—дядя Сашки, уже порядочно на-грузившійся съ утра,—Епъ—православный съ Москвы. Пятьсотъ, какъ одну копѣѳчку, безъ того и нѳ ѣхалъ... положи, говоритъ, да н только. Положили, тогда по-ѣхалъ, слова не сказалъ, поѣхалъ... а прозвище-то ево-ноѳ Моргуновъ, али Моргачевъ... Палъ Николаичъ... ловкачъ, чище жида! Пять, говоритъ, сотъ на столъ, безъ того не поѣду... ну, ему пятьсотъ положили, ёнъ и поѣхалъ, слова не еказалъ, поѣхалъ... бѳзъ фалыни... поѣхалъ...

Предсѣдательствующій распорядился ввести свидѣ-телей въ залъ. Высокій, худой, блѣдный, съ строгими иконописными чертами лица свящѳнникъ въ лиловой полинялой рясѣ, съ серебрянымъ крестомъ на груди, надѣлъ эпитрахиль, выпросталъ изъ-подъ нея свои дликные, прямые русые волосы и, подойдя къ стоявше-МУ У судѳйскаго стола аналою, на которомъ лежали крестъ и евангедіе, рѣзкимъ, отрывистымъ голосомъ сказалъ столпившимся около него свидѣтелямъ коро-тенькое предупрежденіе о важности нредстоящей при-сяги и о томъ грѣхѣ, который возьметъ на свою душу всякій, кто нарушитъ ее. Потомъ онъ приказалъ под-нять руки съ пальцами, сложенными для крестнаго знаменія. Судьи и всѣ находившіеся въ залѣ встали.

Отрывисто и рѣзко звучалъ голосъ священника, произносившаго слова присяги; въ разбивку, не-стройно и глухо повторяли ихъ свидѣтели.

Послѣ присяги всѣ свидѣтели, кромѣ одной Кате-рины, были удалены приставомъ изъ зала. .

Приставъ взялъ Катерину за локоть, провелъ ее нѣсколько шаговъ отъ рѣшетки и, остановивъ пё-редъ судейскимъ столомъ, самъ вернулся къ своему мѣсту у двери.

II.

I

Еще тогда, когда Катерину только что ввели вмѣ-стѣ съ другими свидѣтелями,' -она была поражена бле-скомъ и великолѣпіемъ зала и боязливо недоумѣвала, зачѣмъ она сюда попала. Только, когда священникъ приводилъ ее съ другими къ присягѣ, она стала до-гадываться, что тутъ затѣвается .свадьба, но, хотя глядѣла во всѣ глаза, не видѣла жениха и невѣсты, когда же удалили всѣхъ остальныхъ свидѣтелей, и приставъ, назвавъ ее по имени, повелъ къ красному столу съ сидѣвшими за нимъ важными господами, на которыхъ какъ жаръ горѣли золотыя цѣпи, Катерина застыдилась. Она поняла, что ее будутъ вѣнчать. «А какъ же Ваня-то?» мелькнуло въ ея головѣ. Но она тотчасъ же рѣшила и этотъ вопросъ. «Этотъ баринъ, іущумала она о приставѣ, и есть Ваня и яасъ будутъ вѣнчать».

Ни приставъ, ни судьи не знали, что имѣютъ дѣло съ помѣшанной. За то появленіе передъ судьями су-масшедшей бабы привело публику заднихъ скамей' въ самое веселое настроеніе. Тотчасъ же поднялись шу-шуканіе, шутки, смѣхъ. Конечно, шутила, злорад-ствовала и смѣялась только сторона родствепная и со-чувствующая подсудимымъ.

Предсѣдательствующій, взглянувъ на публику, не-довольно поморщился, но еще раньше его приставъ поднялся на носкн и строгими глазами оглядывалъ задвія скамьи.

— Шш... шш... — пронеслось въ залѣ.

Но это не подѣйствовало.

— Господа, прошу прекратить шумъ, иначѳ вы-нужлепъ буду очистить залъ! — покрывая всѣ голо-са, крикнулъ приставъ.

' Всѳ мгновенно смолкло.

— Свидѣтельница, разскалсите, что вы знаетѳ по этому дѣлу? — обратился къ Катеринѣ предсѣдатѳль-ствующій.

Сумасшедшая заинтѳресованнымъ взглядомъ раз-сматривала судѳй и свдщенника, со сложѳнными подъ мышки руками присѣвшаго на широкомъ подоконникѣ у аналоя, и не слышала вопроса. Предсѣдательствую-щій повторилъ свой вопросъ болѣѳ мягкимъ тономъ.

Теперь Катерина взглянула на нѳго, и ей понра-вился ласковый, важный баринъ, но сейчасъ же за-стыдилась, нонявъ, зачѣмъ онъ здѣсь, и отворотила въ сторону свое худое, землистаго цвѣта лицо съ синевой подъ глазами. «Ишь въ посаженные отцы на-бивается».

— Что же вы молчите? — добивался предсѣдатель-ствующій. — Вѣдь вы вдова потерпѣвшаго Ивана Ки-рильѳва? Да?

Катерина стыдливо усмѣхнулась, склонивъ голову, чуть слышно отвѣтила: «да» и украдкой, искоса взгля-нула на священвика. «И попа ужъ привели, мельк-нуло въ ея головѣ, а народу-то што глазѣетъ!» Но вдругъ настроеніе ея измѣнилось. Ей стало весело отъ того, что набралось столько народа глядѣть на ея вѣнчаніе. «Пущай!..» подумала она.

На заднихъ скамьяхъ опять послышался смѣхъ и перешептываніе. Опять пристав^ поднялся на носки и, грозно взглянувъ, снова крикнулъ:

— Прошу не шумѣть.

Катерина оглянулась на пристава. «Какой серди-тый! подумала она, а еще женихъ, подъ руку велъ. Не пойду за его. Енъ не Ванюшка, а ещѳ прикиды-вается! Ванюшка добрый былъ, никогда не кри-ч&лъ».

За то ей понравился мундиръ пристава и бѣлая цѣтіь на шеѣ. Она эаглядѣлась на нѳго, но новыя лица отвлѳкли ея вниманіе. Недалѳко отъ пристава у стѣны сидѣли убійцы мужа. Она нахмурилась: «Ишь пришли. Чего имъ тутъ надоть? Еще убьютъ кого. Такіе драксуны».

Въ залѣ наступила недолгая тишина.

— Ну, такъ вотъ,—продолжалъ между тѣмъ пред-сѣдательствующій. — Вы — вдова потерпѣвшаго Ивана Кирильева, что же вы можете сообщить намъ по дѣлу о нанесеніи ему тяжкихъ побоевъ? Разсказывайте, не стѣсняйтесь.

— Его убили..., —вымолвила Катерина, опустила глаза и пригорюнилась.

— Да, мы знаемъ, что его убили, — съ усмѣшкой нетерпѣнія сказалъ предсѣдательствующій. — Вотъ и разскажите намъ, что знаете объ его убійствѣ...

Теперь Катерина уже забыла о предстоящей свадь-бѣ и женихѣ и исподлобья, нѳ безъ страха, взгля-дывала на убійцъ, обмѣнявшихся между собой усмѣш-ка,ми.

«Ишь убили, да еще смѣются», подумала Катерина.

-Ну, разскажите же, что знаете по этому дѣлу. Илн вы ничего не знаете? Тогда такъ и скажите! — уже съ раздраженіемъ приставалъ предсѣдательствующій.

— Да они вотъ тутъ сидятъ, — необычной скоро-говоркой заявила Катерина, указывая пальцемъ на подсудимыхъ, и чѣмъ далыпе она говорила, тѣмъ слова ея становились непріязненнѣе и возбужденнѣе. — Саш-ка-то заводило всего...

— Какой Сашка? выражайтесь точнѣе, свидѣтѳль-ница...

— А ёнъ, Сашка Степановъ, — продолжая .указы-вать пальцемъ на скамью подсудимыхъ, говорила сума-сшедшая повышеннымъ голосомъ. — Енъ и былъ за-водило, безсовѣсный! Ваня-то ему спину промывалъ да перевязывалъ... какъ его исполосовалъ кнутомъ хрёстный...

— Это къ дѣлу не относится, — рѣзко оборвалъ предсѣдательствующій. ,'

Но Катерина не слушала.

— Такіе они всѣ драксуны и пьянйцы. Никому отъ ихъ проходу нѣту-ти. Моего-то подпоилн и убили...

Тутъ залъ притихъ. Странность и рѣшительность показаній произвели на всѣхъ сильное впечатлѣніе; всѣ повѣрили въ правдивость показаній Катѳрины, но и всѣ почуяли, что передъ судомъ стоитъ человѣкъ не вполнѣ нормальный. Адвокатъ, кисло и загадочно усмѣхаясь, теребилъ свою густую, круглую бородку и, скрививъ ротъ, почѳсывалъ заросшія щеки. Межод' тѣмъ допросъ продолжался.

— Свидѣтельница, вы сами видѣли, какъ били ва-шего мужа?

— Нѣгь, — съ выраженіемъ грусти отвѣтила Кате-рина. — Мы съ мамынькой ждали ѳго... какъ ёнъ ушод-чи въ городъ...

— Вы сами нѳ видали. Значитъ, вамъ кто-ниб.удь разсказалъ объ э^омъ происшествіи. Кто же?

— А Вагія...

— Какой Ваня? Назовите его фамилію, прозвище?

— А мой Ваня... Иванъ Тимофеевъ... хозяинъ-то мой...

На лицѣ предсѣдательствующаго выразилось недо-умѣніе. Правый членъ суда съ широкой приплюсну-той плѣшивой головой, съ обрюзглымъ умнымъ лицомъ стараго китайскаго бонзы, съ начала процесса давив-шійся отъ зѣвоты, тутъ продралъ свои узкіѳ, темныѳ, съ навернувшимися слезами глазки и, положивъ руки съ локтями на столъ, ненодвижно у^тавился на Ка-терину.

— Наплела лаптей... Эхъ!... — ясно въ тишинѣ пронесся съ заднихъ скамей негромкій мужицкій го-лосъ и осѣкся.

— Тебѣ чего? — чего? — значительно тише, но уг-рожающѳ забормоталъ тотъ же голосъ.

Рядомъ сдержанно засмѣялись. Приставъ бросился туда. Это говорилъ опьянѣвшій въ духотѣ Парменъ, но испугавшаяся жена закрыла ему ротъ ладонью. Приставъ не дознался, кому принадлежали сказанныя слова, но погрозился при новомъ шумѣ очистить залъ.

— Прекрасно. Вамъ разсказалъ вашъ' хозяинъ, то есть мужъ, — добивался предсѣдательствующій. — Когда же оігь вамъ успѣлъ разсказать?

— А ёнъ ко мнѣ приходитъ... — опуская глаза, унылымъ тономъ отвѣтила Катерина, но тотчасъ же, подъ вліяніемъ пріятныхъ воспоминаній, весело доба-вила: — ёнъ обо мнѣ зоблется*), Ванюшка-то, не забы-ваетъ... пряниковъ приносилъ...

— Ишь, пряниковъ захотѣла. Губа недуррра... Ты чеге? чего лѣзешь? — послышался съ заднихъ ска-мей прежній, только болѣе громкій мужицкій голосъ, потомъ ожесточенный шопотъ, видимо женскій, угова-ривавшій мужика. Сидѣвшіе на заднихъ скамьяхъ сто-ронники убійцъ захихикали.

Приставъ въ два прыжка былъ уже на мѣстѣ без-порядка.

— Вонъ отсюда! — шипѣлъ онъ на Пармена.

— Да мы што... мы промежъ себя, а мы ничего...

— Вонъ, въ кабакъ забрался, неучъ?!

— За што же насъ...

Приставъ далъ знакъ стоявшему у дверей горо-довому. Тотъ подбѣжалъ и крѣпко схватилъ не же-лавшаго встать Пармена за плечо. Мужикъ понялъ, что съ нимъ не рутятъ, и шагнулъ къ дверямъ, что-то ворча, подталкиваемый сзади городовымъ.

*) Заботится.

— Не разговаривать! Въ арестный домъ запрячу, каналью... — шипѣлъ шѳдшій сзади приставъ. — Вы-швырни его вонъ, мерзавца!

' Дюжій городовой открылъ половинку двѳри и такъ ткнулъ Пармена въ шею, что тотъ сразу потерялся въ тѣсной кучкѣ столпившихся мужиковъ и бабъ.

— Выгоню всѣхъ вонъ, если ещѳ кто посмѣетъ пик-нуть! Нѳучи! — энѳргично шипѣлъ приставъ, съ сжатыми кулаками и грозящими глазами, бокомъ про-ходя у заднихъ скамѳй.

Въ залѣ опять воцарилась тишина. Для судей уже стало ясно, что Катерина ненормальна. Секунду спустя прпставъ усаживалъ ее на свидѣтельскую скамью.

Товарищъ прокурора, въ виду того, что свидѣтель-ница, по его словамъ, забыла объ обстоятельствахъ преступленія, просилъ огласить ея показанія, данныя на предварительномъ слѣдствіи. Защитникъ запроте-стовалъ. Однако судъ постановилъ уважить ходатай-ство обвинителя. Показанія были прочтены. Въ нихъ Катерина, между прочимъ, заявила, что отецъ подсу-димаго Стеранова восемь лѣтъ подъ-рядъ держалъ въ арецдѣ зѳмлю ѳя мужа, но въ началѣ прошлаго года землю эту покойный Иванъ передалъ другому арен-датору. Вся семья Степановыхъ открыто бранила за это Ивана, а Сашка грозился отомстить. .

III.

Вторымъ свидѣтѳлѳмъ пѳрѳдъ судейскимъ столомъ предсталъ Леонтій.

Еще задолго до суда онъ говорилъ своимъ знако-мымъ: «Вотъ выведу имъ на судъ сшалѣлую сестрицу, да суну ей по робенку на кажную руку, да и скажу: «Вотъ, господа судьи, што хотите, то съ ими, сиро-тами, и дѣлайте, а мнѣ кормить-поить, одѣвать-обу-вать ихъ не на што, капиталу такого не имѣемъ, никто такогс капнталу памъ не предоставивши». Што, не скажу, думаете? Побоюсь? Кого мнѣ бояться? За мной никакихъ худыхъ дѣловъ нѣту-ти. Скажу: кор-мильца-поильца убили, а мнѣ всѣхъ на руки и прики-нули. «Пой, молъ, корми, Левонъ Петровъ». Рази это порядокъ?»

Но случилось совсѣмъ пе такъ, какъ рисовалъ себѣ Леонтій. Одна изъ двойняшекъ, именно племянница, всю СБОю короткую жизт прокричала отъ болей въ животикѣ, причиненныхъ жовками и прокислыми со-сками, которыми ее постоянно пичкали. Леонтій, безъ памяти полюбившій хилаго ребенка, по цѣлымъ но-чамъ бился съ нимъ, не спуская его съ рукъ. Дѣ-вочка покрылась струпьями и на четвертомъ мѣсяцѣ умерла на рукахъ дяди. Мужикъ горько ее оплакалъ, безъ душевной боли до сего времени не могь вспоми-нать о ней и все твердилъ, что выведетъ передъ су-домъ сумасшедшую сестру и съ однимъ ребенкомъ.

Но сегодня утромъ, собираясь въ городъ, онъ разду-малъ брать съ собою малютку-племянника изъ боязни простудить его или измаять голодомъ и оставилъ дома на попеченіи сестры Елены.

На господъ же вообще и на судъ въ частности Леонтій не переставалъ сердиться.

Судъ начался не сразу. Кромѣ того, Леонтію разъ-яснили, что ему не позволятъ вывести сестру передъ судьями, и хотя онъ среди дня подбодрялъ себя вы-пивкой, однако обличительно-боевое настроеніе его не-измѣнно падало и къ вечеру, когда хмѣль испарился, стало совсѣмъ вялымъ, сонливымъ. Подъ конецъ онъ только и думалъ: «Хошь бы поскорѣе... «отзвонилъ, да и съ колокольни долой». Правды все равно нигдѣ не сыщешь»

На вопросъ предсѣдательствующаго, онъ сперва съ запинками, потомъ, быстро овладѣвъ своимъ волнені-

емъ, очень складно и толково разсказалъ о встрѣчѣ съ Деминымъ наканунѣ дня Рождества Богородицы и все, что отъ этой встрѣчи произошло.

Предсѣдательствующій, выслушавъ показанія Ле-онтія, обратился къ товарищу прокурора съ вопросомъ: не имѣетъ ли онъ что спросить свидѣтеля?

— Не знаете ли, свидѣтель, не было ли какихъ-нибудь споровъ изъ-за земли между покойнымъ Ки-рильевымъ и семьей подсудимаго Степанова? — спро-силъ обвинитель.

Леонтій разсказалъ исто]Зію объ отобранной землѣ и подтвердилъ, что Кирильевъ былъ убитъ изъ мести за эту землю. 1 • -

— Не имѣете ли вы что? — обратился предсѣда-тельствующій къ адвокату. *'

— Имѣю, — отвѣтилъ тотъ.

— Скажите, свидѣтель Галкинъ, вы сами лично слышали, какъ подсудимый Александръ Степановъ гро-зюгь Кирильеву?

— Я самъ не слыхалъ, потому никакихъ дѣловъ съ имъ не имѣю, а такъ въ народѣ говорятъ...

— Такъ въ народѣ говорятъ, — многозначительно протянулъ адвокатъ. — Гм... а скажите, свидѣтель, вы хорошо знаете Ивана Демияа?

— Ивана Демина?

— Ну да, Ивана Демина.

— Нѣтъ, я его мало знаю, потому какъ ёнъ изъ другой деревни и у насъ никакого касательства дружка къ дружкѣ не было...

•• — Ну все-таки, вѣроятно, настолько знакомы, что

знаете его семейное и хозяйственное положеніе?

— Какое же евоное хозяйственное положеніе?! Ни кола, ни двора, ни семейства, ни хозяйства, какъ есть бобыль. Одна слѣпая мать...

Адвокатъ остался доволенъ отвѣтомъ, но сохра-нялъ непроницаемый видъ.

— Такъ. Ну, а чѣмъ онъ занимается?

/

Лѳонтій пйнялъ по едйа слыш&0м:у движешю йй скамьяхъ и по выжидающему черезчуръ сдержанному выраженію лида адвоката, что въ чемъ-то промах-нулся и, смутно угадывая какой-то подвохъ, тотчасъ же внутренно съежился, замкнулся.

— Ничего этого намъ неизвѣстно, потому какъ жи-вемъ мы далеко дружка отъ дружки, — сказалъ онъ.

— Ну, а можетъ, слышали, — добивался адво-катъ, — что Деминъ не совсѣмъ того... не всѣ у него дома?

И адвокатъ, дружески подмигнувъ, жестомъ пока-залъ себѣ на лобъ.

Леонтій нахмурился. Онъ уже ясно понялъ, въ ка- . кую ловушку заманиваетъ его защитникъ.

— Иванъ Деминъ—не дуракъ, при всѣхъ своёхъ,—• сурово буркнулъ онъ. — А какъ живетъ? Што жъ? Про его никто худого не скажетъ. Енъ — не воръ, не уби вецъ, какъ другіе-прочіе.

Адвокатъ привсталъ и, пробормотавъ въ сторону предсѣдательствующаго: «болыне ничего не имѣю»,— сѣлъ на свое мѣсто.

Леонтій остался доволенъ собой отъ сознанія, что отбилъ опасный наскокъ со стороны хитраго адвоката.

IV.

Мѣсто Леонтія занялъ Рыжовъ. На его красивомъ, цыгановатомъ лицѣ съ черными бачками отъ висковъ до половины щекъ, съ черными усами и бритымъ, си-неватымъ подбородкомъ, выражалась полная растерян-ность, а вороватые, живые глаза безпокойно бѣгали по сторонамъ. Со времени убійства Ивана Рыжовъ чув-ствовалъ себя не совсѣмъ спокойно, потому что боялся мести со стороны выданныхъ товарищей и ихъ друзей и еще болыпе страшился суда.

Опытные люди срѳди рабочихъ того завода, на которомъ онъ постоянно работалъ, увѣряли его, что онъ ловко выскочилъ сухимъ изъ воды, мастерски потопивъ другихъ, и восхищались его смекалкой. Ры-жовъ никому не вѣрилъ. День и ночь его преслѣдо-вала боязливая мысль, что какъ-нибудь на судѣ выплы-ветъ наружу его виновность, и ему гіридется раздѣ-лить участь убійцъ.

На судѣ впачалѣ онъ окончательно потерялся. Его разсказъ о происшествіи получился совершенно безсвязный. Онъ путался, сбивался, противорѣчилъ самому себѣ, бродилъ ощупыо вокругъ да около, постоянно при этомъ наводимыМ предсѣдательствую-щимъ на нить повѣствованія. Кое-какъ Рыжовъ раз-сказалъ, какъ компанія парней пила водку въ го-родѣ у казенки, какъ поѣхали въ Шептилово и опять пили по дорогѣ; про кузницу и времяпровожденіе въ ней онъ совсѣмъ умолчалъ. <

Тутъ свидѣтель солгалъ, заявивъ, что Иванъ Кириль-евъ остался въ предмѣстьѣ у казенки и потомъ будто бы догналъ парней уже на Хлябинской горѣ; солгалъ онъ это потому, что такъ посовѣтовали ему показать опытные товарищи-рабочіе. Дальше онъ разсказалъ, какъ ѣхалъ съ Ларіоновымъ на задней телѣгѣ, а трое подсудимыхъ на передней. Кирильевъ догналъ ихъ на Хлябинской горѣ и, пройдя мимо нихъ, направился къ передней телѣгѣ.' Тамъ между нимъ и ѣхавшими пар-нямп произошла ссора, и они его убили. Какъ, чѣмъ и за что его убили, ни предсѣдательствующій, ни това-рищъ прокурора такъ и не добились отъ Рыжова.

— Скаяште, свидѣтель,—спросилъ товарищъ проку-рора, — не грозились ли подсудимые во время выпивки избить Кирильева?

— Нѣтъ, ни^его этого не слыхалъ, — солгалъ Ры-жовъ.

— Можетъ быть, они бранились съ Кирильевымъ?

— Нѣтъ, не бранились...

— А не упрекалъ ли подсудимый Степановъ Кири-льева за отобранную землю?

— Нѣтъ.

— Ну, а Кирильевъ не ругалъ ли кого-нибудь изъ подсудимыхъ?

Рыжовъ переступилъ съ ноги па йогу и угнулъ голову .

— Всѳго было... потому какъ всѣ выпивши были... нерѣшитольно проронилъ онъ.

— То есть что? — быстро спросилъ обвинитель. — Значитъ, Кирильевъ ихъ ругалъ, а они что же? мол-чали?

— И они его... ругали...

— И подносили къ лицу кулаки?

— Да, подносили...

— Кто же именно подносилъ? Или всѣ?

— Да всѣ... — сознался Рыжовъ, но тотчасъ же спохватрлся. — Они ему подносили, а ёнъ имъ... не разберешь... Всѣ выпивши...

— А какъ они ругались?

Рыжовъ молчалъ.

— СЛверно ругались? Нельзя повторить? Ну, ска-жите примѣрно.

— Нѳ помню.

— Но ругались?

— Ругались... а ничего такого...

— А про отобранную землю не вспоминали? — онять быстро переспросилъ обвинитель.

— Всего было...

— Значитъ, вспоминали. Что жѳ именно?

— Не помню.

— Такъ-таки ни слова не помните?

— Ни къ чёму мпѣ — забылъ...

— А всѳ-таки Степановъ упрекалъ Кирильева за отобранную землю?

— Да... было немного...

— И грозилъ отомстить?

— Нѣтъ, не грозилъ.

Товарищъ прокурора окончилъ допросъ.

' — Скажите, пожалуйста, свидѣтѳль, когда подсу-дшше, по вашимъ показаніямъ, убивали Кирильева, вы въ это время гдѣ находились? — спросилъ адвокатъ.

^ — Я... я ѣхалъ сзади въ телѣгѣ съ Ларивоно-

вымъ.

— И далеко сзади?

— Да далеко... но не очинно штобы...

— Ну какъ нѳ очинно, шаговъ 10, 20, 50 или болѣе?

— Да шаговъ... пятьдесятъ...

— Темно было?

— Темно, но нѳ очинно... все было видно...

— Значитъ, на вашихъ глазахъ убивали вашего пріятеля? Такъ вѣдь?

— Да, такъ... — переступивъ съ ноги на ногу, не-р^шительно подтвердилъ Рыжовъ. *

— И что же вы дѣлали, когда его убивали?

— Да што жъ я?.. я ничего... я сказалъ, што такъ, братцы, нельзя...

— Отчѳго же вы не помогли Кирильеву ртбиться?

. — Забоялся... и меня прикончили бы...

— Скажите, свидѣтель, вамъ лѣтъ подъ тридцать? Еще нѣтъ тридцати? — оглядывая Рыжова съ головы до ногъ, спросилъ адвокатъ. і

— Да, около того.

— Вы, кажется, работаете на заводѣ?

— Да, на заводѣ... въ Товариществѣ...

— Что жъ вы тамъ дѣлаете? .

— А гнилу подаю на верхъ, въ мастерскую.

— На тачкахъ возитѳ?

— Да, на качкахъ, — поспѣшно отвѣтилъ Рыжовъ, видимо обрадованный, что допросъ перешелъ на не-опасную'и болѣе знакомую тему.

— И тяжелыя тачки?

— Да, ничего себѣ... очинно даже тяжелыя.

— Ну, какъ примѣрно? — съ улыбкой, совсѣмъ по-дружѳски спросилъ адвокатъ.

— Да всяко бываетъ... Иной разъ какъ навалятъ пудовъ пятнадцать, такъ и повѳзѳшь, не откажешься. Такъ наломаешься за день, што къ вечеру рукъ не повернуть, болятъ.

При этомъ Рыжовъ схватился даже за плечевые мускулы.

— А силёнъ былъ Кирильѳвъ? — вдругъ круто пе-ревернулъ допросъ адвокатъ.

Рыжовъ даже головой замоталъ.

— Да въ округѣ-то супротивъ его никто бы не устоялъ. Ежели такъ на совѣсть, да тверёзый, такъ ёнъ и пятерыхъ одной рукой размахалъ бы...

— Размахалъ бы?! Значитъ, очень силёнъ, силь-нѣе, напримѣръ, васъ илда Александра Степанова?

— Ку-уды? Много сильнѣе. Што мы? Мы передъ имъ ровно дѣти малыя.

И Рыжовъ, забывъ прежнюю осторожность, хотѣлъ было распрострониться о томъ, что Ивана даже пья-наго ни за что не одолѣть бы парнямъ, если бы его сразу не оглушили камнемъ по затылку.

Адвокатъ угадалъ мысль Рыжова и, не давъ ему и рта раскрыть, быстро и неожиданно свернулъ въ сторону.

— Вы были на войнѣ въ Манчжуріи?

— Былъ. Въ і-мъ саперномъ батальонѣ служилъ,— охотно отвѣтилъ Рыжовъ.

— И тамъ такимъ же храбреі&мъ себя вели, какъ во время убійства Кирильева?

Рыжовъ сконфуясенно ухмыльнулся и растопырилъ руки. Наступило молчаніе. Добродушно улыбался адво-катъ, сдержанно, весело смѣялась публика и присяж-ные, и даже ла лицахъ судей мелькнули усмѣшки. Адвокатъ заинтересозывалъ, располагалъ къ себѣ весь залъ.

тотото.еіап-ксак.ги

261

— Скажите, дорога, на которой избили Кирильева, шоесейная? ^

— Нѣтъ, нѳ саша, а значитъ, какъ Товариществу неснособно было весною али по осѳни, когда грязь, гнилу на заводъ возить, такъ они, значитъ, за свой счетъ проложивши...

— Значитъ, камѳнная?

— Каменная, камѳнная .

— Хорошо. Ещѳ одинъ вопросъ, свидѣтель. Послѣ того, какъ произошла драка, вы оставили Кирильева одного лежать на дорогѣ, а сами поѣхали домой. Такъ вѣдь?

— Да, домой поѣхали...

— Вы были пьяны? .

— Да... выпивши малость... — замялся Рыжовъ.

— А можетъ и очень выпивши?

— Да... не очень, штобы такъ. -.

— Въ Хлябинѣ вы остановились?

— Да, бйли остановивши... — не сразу испуганно проговорилъ Рыжовъ, уже догадываясь, къ чему ведетъ адвокатъ. *

— Что вы тамъ дѣлали?

Рыжовъ замялся, дажѳ вспотѣлъ и не поднималъ глазъ.

— Не припомните ли?

Прождавъ нѣсколысо долгихъ секундъ и нѳ полу-чивъ отвѣта, адвокатъ началъ говорить медленно,

' раздѣльно и тихо, но такъ, что слышно было во всѣхъ углахъ зала, и такимъ тономъ, какимъ учителя под-сказываютъ растерявшимся ученикамъ плохо выучен-ный ими урокъ.

— Конечно, прошло уже болѣѳ полугода, и такіе пустяки вы могли забыть, — добродушно-насмѣшливо говорилъ онъ. — Такъ и быть, я вамъ помогу. Не при-помните ли вы, не просили ли вы тамъ у одной хозяйки чайную чашку?

— Просилъ... — не сразу, упавшимъ голосомъ отвѣ-тилъ весь пунцовый Рыжовъ, переступая съ ноги на ногу и опуская руки.

Адвокатъ прищурилъ глаза и уставился ими на Рыжова, какъ котъ, готовый къ прыжку.

— Просили? и вы ее получили или не получили, чашку-то?

— Получили...

— Для чего она вамъ понадобилась? — вдругъ от-крывая смѣющіеся глаза и взглянувъ прямо въ скон-фужепное лицо свидѣтеля, спросилъ адвокатъ.

Рыжовъ молчалъ, глуповато, растерянно улыбаясь, и опять пошёвелилъ растопыренными пальцами опу-щенныхъ рукъ.

— Видимо, мнѣ опять придется вамъ помочь,—и адвокатъ вздохнулъ..— >Бы пилн изъ этой чашки водку?

Рыжовъ опять переступилъ съ ноги на ногу и, не поднимая головы, чуть слышно отвѣтилъ:

— Пили.

Залъ огласился дружнымъ, веселымъ смѣхомъ. Адвокатъ прошелъ къ своему мѣсту и сѣлъ.

— 'Скажите, свидѣтель Рыжовъ, — спросилъ това-рищъ прокурора, — въ Хлябипѣ въ тотъ вечеръ вы одинъ пили водку изъ чайной чашки или и другіе пили съ вами вмѣстѣ?

— Всѣ пили...

—’ Кто же именно?

— Да вотъ Лександра Степановъ, Лексѣй Лобовъ, Горшковъ Степанъ... •

— Когда подсудимые избивали Кирильева, то куда онъ упалъ: на самую дорогу или сбоку дороги, на землю? не помните?

— Нѣтъ онъ свалился далеко отъ дороги, прямо на землю... подъ гору...

— Скажите, свидѣтель, вы хорошо знали потер-пѣвшаго Кирильева?

— А какъ же?! Хорошо... выросли вмѣстѣ.

— Какого повѳденія онъ былъ?

— Ничего... Хорошаго... Ничего худого про его сказать нельзяя.

— Хорошо жилъ съ женой?

— Лучше и нѳ надо... такъ жилъ.

— Кто у него въ семьѣ былъ хозяинъ?

— Да ёнъ самъ и былъ хозяинъ. Мать-то евоная ни до чего не касалась. Какъ помёръ Тимофей, отецъ-то... Иванъ-то Тимофеевъ парнемъ остался и пол-пыхъ осьмнадцати годовгь не было, а сталъ на хозяй-ство. хорошо велъ.

— Хорошо?

— Чего жѳ лучше?! — съ воодушевленіемъ продол-жалъ Рыжовъ. — Хрестьянство не бросалъ, завсегда своего хлѣба на цѣльный годъ хватало и въ дорогу ѣздилъ съ мур&вой и съ мелочью. У его время даромъ не пропадало... завсегда депжонки водились... добыч-ливый былъ.

— Семья у нѳго болыпая?

— Да сколько? Мать, да сестру Дуньку выдалъ замужъ, да одна сестра махонькая осталась, да два брата, да вонъ жона осталась съ ребенкомъ... другой-то помёръ... ужъ безъ его родивши...

Вызванный послѣ Рыжова Ларіоиовъ не далъ рѣшительно никакихъ показаній. Онъ дерясалъ себя такъ же, какъ и у слѣдователя, притворился совсѣмъ глухимъ, видъ имѣлъ глуповатый и на всѣ предла-гаемые ему вопросы или отмалчивался, дѣлая видъ, что не разслышалъ, или .заявлялъ, что въ вечеръ убійства Кирильева былъ такъ пьянъ, что спалъ въ телѣгѣ всю дорогу и ничего не видѣлъ и не слышалъ.

V.

Послѣднимъ изъ свидѣтелей обвиненія предсталъ передъ судомъ Иванъ Деминъ. Склонивъ голову къ

264 тотото.еіап-кагак.ги

плечу, онъ въ сопровожденіи пристава шагалъ по за-лу увѣренпо и смѣло на своихъ короткихъ, уродли-выхъ ногахъ и остановился пѳредъ судейскимъ сто-ломъ съ улыбающимся лицомъ. Весьма возможно, что улыбка, никогда не сходившая съ его лица, обуслов-ливалась особеннымъ строеніемъ его рта: верхцяя губа у него была коротка и никогда не закрывала длин-ныхъ, кривыхъ перѲднихъ зубовъ. Ни тѣни смущенія передъ судьями опъ не чувствовалъ. Появленіе передъ судомъ такой независимой и смѣшной фигуры вызвало въ залѣ оживленіе.

— Что вы знаете, свидѣтель, по этому дѣлу? — спросилъ предсѣдательствующій.

Деминъ слегка откашлялся и началъ своимъ пріят-нымъ, высокимъ теноромъ:

— Вотъ когда дѣло это вышло, я проходилъ по дорогѣ...

' — Какое дѣло? — переспросилъ предсѣдательству-ющій. .

— А убивство Ивана Тимофеева.

— Такъ. Вы откуда же и куда шли? — разсма-тривая прищуренными глазами свои ногти, спросилъ онъ.

— А изъ города домой.

— Такъ, продолжайте ...

Деминъ толково и послѣдовательно, шагъ за ша-гомъ разсказалъ о своей встрѣчѣ съ убійцами на Хля-бинской горѣ, объ ихъ погонѣ за нимъ и угрозахъ, объ его клятвахъ, на которыя его вынудили подъ стра-хомъ смерти.

Весь залъ — и судьи, и присяжные, и публика, притихнувъ, съ большимъ интересомъ и довѣріемъ слу-шали этого свидѣтеля.

Адвокатъ краснѣлъ и хмурился, вертя карандашъ въ рукѣ.

Деминъ, разсказавъ до того мѣста, когда его пой-мали на горѣ парни и схватили за шиворотъ, запнулся.

— Кто же это были? — спросилъ предсѣдатель-ствующій. •

— А Лѳксапдра Стѳпановъ и Лексѣй Лобовъ... обступили меня съ обѣихъ сторонъ и говорятъ: «За-клянись сычасъ, што нѳ видалъ нашу работу?»

— А вы, что жѳ, испугались?

— А рази нѣгъ?!

— Они вамъ грозили чѣмъ-нибудь?

— Да какъ жѳ? схватили меня за глотку... у Сашки-то ... у Лександра Степанова тоноръ въ рукахъ, а у Лексѣя Лобова камень и говорятъ: «Тутъ твоя и смерть пришла, заклянись»... Я снялъ шапку, сталъ божиться, што ничего нѳ видалъ, ничего нѳ знаю, а они все свое... «Не вѣримъ. Ѣшь землю!» — До трѳхъ разовъ землю въ ротъ клалъ, на голову сы-палъ... и заклинался. Тогда повѣрили.

— Ну, далыпе что было? •

— Потомъ они уѣхали, а я остался.

— Зачѣмъ же вы остались?

— А для чего жъ мнѣ съ ими?.. . .

— Другихъ вы никого нѳ видали? Ларіонова, Горшкова?

— Другихъ никого невидалъ,—солгалъ Деминъ,— потому что Рыясовъ и Ларіоновъ угощали его водкой и просили не выдавать ихъ.

— Хорошо. Вотъ подсудимые уѣхали, а вы одинъ остались. Они вамъ сказали, кого убили?

*— Нѣту, нѳ сказали.

— А какъ же вы узнали?

■— Какъ они, значитъ, уѣхадши, я сычасъ же по-бѣжалъ въ гору къ забитому.

— Ну?

— Думаю, не собака вѣдЪ и, можегъ, знакомый кто. Подошелъ къ ему; ёнъ лежитъ, харпи-итъ и лицо все черное. Я зажегъ «сѣринку» и тутъ только при-зналъ, што Иванъ Тимофеевъ... ну, я спужался, прямо сѳбя не спомнивши, спужался, сычасъ побѣжалъ на деревню и разсказалъ вонъ евоной женѣ да матери. •

— Подсудимые Лобовъ и Стѳпановъ, не желаѳте ли дать объясненія по поводу показаній свидѣтеля Демина? Гнались вы за нимъ или нѣть?

Сашка и Лобовъ встали, за ними нерѣшительно подкялся и Горшковъ, но тотчасъ жѳ опять сѣлъ.

Парни нѳдоумѣло переглянулись.

— Мы не гнались... — отвѣтили они. — Мы его и не видали...

— Нѳ видали! — съ негодованіемъ подхватилъ Дѳмиігь и глаза ѳго блеснули. — А сколько этой са-мой земли я съѣлъ и на голову поыспалъ! нѳ ви-дали... кабы нѳ заставляли... самъ бы ѣлъ, што ли?

И Дѳминъ непроизвольнымъ движеніемъ схватился за голову и водилъ рукой по волосамъ.

Въ залѣ смѣялись.

— Да помолчите! — добродушно-ворчливо прикрик-нулъ предсѣдатѳльствующій на Демина, подавляя усмѣшку.

Лобовъ что-то пробормоталъ въ отвѣтъ Демину, но предсѣдательствующій, вообще обращавшійся съ под-судимыми такъ же любовно-бережно, какъ иной соби-ратель-маніакъ обращается съ драгоцѣнной хрупкой по-судой, тотчасъ же съ замѣтной поспѣшностыо пригла-сить его сѣсть на мѣсто.

Сдѣлалъ это онъ такъ поспѣшно, потому что боял-ся, какъ бы подсудимый по своей нѳопытности какимъ-нибудь неосторожнымъ словомъ не напортилъ себѣ и товар-ищамъ въ глазахъ присяжныхъ. ,

Допрашивать свидѣтеля было предоставлено това-рищу прокурора.

1) Согласно нашимъ законоположеніямт>, подсудимые не приводят-ся къ присягѣ и вольны отвѣчать или не отвѣчать на предлагаемые судомъ вопросы.

— Не слышали ли вы о ссорѣ изъ-за земли между потерпѣвшимъ Кирильевымъ и подсудимымъ Алексан-дромъ Степановымъ?

— Слыхать слыхалъ. Это кого ни спроси, всякъ подтвердитъ, что Сашка за то и убилъ Ивана Тимо-фѳева.

— Вы это сами лично отъ Степанова слышали, что онъ грозился отомстить Кирильеву за землю?

— Нѣгь, самъ отъ его не слыхалъ.

Адвокатъ взвѣсилъ, что этотъ невзрачный на видъ свидѣтель напортилъ подсудимымъ въ глазахъ при-сяжныхъ и судей болыпе, чѣмъ всѣ остальные вмѣ-стѣ. Предвидя это, онъ еіцѳ раньше, допрашивая Леон-тія, хотѣлъ выставить Демина дурачкомъ, но Леонтій скоро спохватился, и подвохъ адвоката сорвался/ Те-перь адвокатъ видѣлъ, что Демина нарядить въ ду-рацкій колпакъ ни въ коемъ случаѣ нѳ удастся, но съ обычпой своей самоувѣрѳнностью рѣшилъ ослабить впѳ-чатлѣніе отъ его показаній.

Когда предсѣдательствующій жестомъ предложилъ адвокату заняться допросомъ, тотъ всталъ и даже про-двипулся изъ-за своего столика поближе къ Демину.

,— Скажите, свидѣтель, когда на васъ, по вашимъ словамъ — набѣжали Степановъ и Лѳбовъ, одинъ съ топоромъ, другой съ камнемъ, схватили за горло и грозились убить, темно было? — спросилъ онъ.

— Темно.

•— Очѳнь?

— Да такъ, што хошь глазъ коли.

I — А, кажется, у васъ одинъ глазъ уколотъ. Ка-

кой? правый или лѣвый? — съ добродушной усмѣш-кой спросилъ адвокатъ, шагнувъ еще ближѳ къ Де-мииу и съ той жѳ усмѣшкой заглядывая ему въ глаза.

Деминъ покраснѣлъ, смѣшался и инстинктивно схватился рукой за попорчѳнный правый глазъ. ,

— Маленько есть ... попорченъ, — сознался онъ.

— И давно попорченъ?

— Давно ужъ... еще съ измальства.

Кто-то со скамей присяжныхъ шопотомъ протя-нулъ: «А ловко!» Что-то какъ будто непристойное для суда, что-то шутовское почуялось въ выходкѣ адвоката, за то эта выходка снова связала надорванную было по-казаніями Демина нить симпатіи между присяжными и защитпикомъ.

Деминъ показался всѣмъ смѣшнымъ и жалкимъ.

— Ну, вотъ, а вы утверждаете, — послѣ неболыпой паузы, съ серьезнымъ видомъ замѣтилъ адвокатъ: — что хорошо разсмотрѣли Степанова и Лобова.

Выходка адвоката задѣла Демина за живое.

«Што ёнъ самъ дѣлѣ надсмѣхается? отвернуть, аль не отвернуть»? — съ опаской промелькнуло въ его головѣ. Не успѣвъ еще рѣшить, онъ уже отвѣтилъ:

— За то у меня одинъ глазъ видитъ такъ, какъ, дай Богъ, кажному двумя раскосыми!

Ударъ былъ неожиданъ и такъ мѣтокъ, что нѳльзя было не понять, на кого онъ былъ направленъ.

Адвокатъ былъ замѣтно раскосъ. Залъ заколы-хался отъ сдержаннаго смѣха. Деминъ въ первый мо-ментъ немпого вструхнулъ, но, замѣтивъ всеобщее одо-' бреніе, самъ усмѣхнулся.

Возстановленная было нить между прнсяжными и бойкимъ адвокатомъ опять порвалась. Деминъ точно ножомъ ее обрѣзалъ. Чашка вѣсовъ теперь склонилась не въ сторону -самоувѣреннаго блестящаго адвоката, и онъ былъ смѣшенъ не меныпе, чѣмъ минутой раныне свидѣтель-уродъ.

Адвокатъ покраснѣлъ, поспѣшно направился къ своему мѣсту и, пробормотавъ въ сторону предсѣда-тельствующаго, что «больше ничего не имѣетъ», опу-стился на свой стулъ и сталъ поспѣшно дѣлать за-мѣтки.

Въ залѣ было душно и смрадно. Лампы по стѣ-намъ, съ шарообразными, на половину матовыми кол-паками, чуть не гасли; свѣчи на столѣ теплились ма-

ленькими красными язычками и лида судей казались окутйнными туманомъ. Всѣ устали. Предсѣдатель-ствующій объявилъ нерерывъ. Залъ былъ очищенъ отъ публики и служители въ форменныхъ кафтанахъ от-крылп всѣ двери и форточки.

Чистая публика толпилась въ двухъ переднихъ компатахъ; мужики на лѣстницѣ, на подъѣздѣ и на площади. Тутъ Деминъ былъ тріумфаторомъ дня.

— Ванька-то, какъ подуса1) на крючокъ, подсѣкъ абвгката. Такъ хвостомъ’ и завертѣлъ, не пондрави-лось... — слышалось въ сѣрой толпѣ.

— Молодецъ Ванька, а то ёнъ, братцы мои, ни-кому слова не даетъ сказать, такъ и наскакиваетъ, такъ и наскакиваетъ ...

— Вотъ и наскочилъ.

— Чего искалъдо и получилъ.

— Громъ-то не изъ тучи...

Подсудимые во время перерыва нѣсколько разъ подъ конвоемъ выходили на лѣстницу. Знакомые му-ишки сторонились ихъ, но сѳрдобольныя бабы съ со-чувствіемъ относились къ «несчастненькимъ».

— Нѳбось, тяжко вамъ въ острогѣ такъ-то си-дѣть? — допрашивали онѣ ихъ на ходу.

— Чего тяжко? — развязно отвѣчали убійцы. — Какѵ жисть себѣ нажили, сиди, да пѣсни пой!..

VI.

Послѣ перерыва перѳдъ судьями и присяжными одинт за другимъ прошли пять свидѣтелей защиты.

Все это были безусые парни — односельцы Лобова и Горшкова. Суть ихъ показаній сводилась къ тому, чгэ гдѣ-то когда-то они гуляли и встрѣтили Ѳедора Рыжова, разговорились съ нимъ объ убійствѣ Ивана

') Небольшая рыбка, водится въ рѣкахъ Сѣверной Россіи.

тотото.еіап-кагак.ги

Кирильева, и онъ будто бы выразился такъ: «Жалко Стенку Горшкова, совсѣмъ занапрасно пропадаетъ па-рень. Енъ въ этомъ дѣлѣ совсѣмъ невиновенъ!»

Всѣмъ бросилось въ глаза, что свидѣтели, какъ но заранѣе заученному, показывали одно и то же, въ одинаковыхъ выраженіяхъ и даже съ похожими нѳ-искренними интонаціями. Всѣмъ ясно стало, что это были лжесвидѣтели.

Дѣйствительно, отецъ Горшкова поставилъ пар-пямъ четвертуху водки и обѣщалъ угостить ихъ послѣ суда, если они «оправятъ» ему сына.

Адвокатъ, пріѣхавшій изъ Москвы сегодня утромъ, въ первый разъ увидѣлъ этихъ свидѣтелей только пе-редъ судейскимъ столомъ и теперь кусалъ отъ досады губы. Онъ понималъ, что они своимъ топорнымъ лже-свидѣтельствомъ ухудшали шансы защиты. Товарищъ прокурора положительно не давалъ имъ передышки и ловко поставленными вопросами на каждомъ шагу сби-валъ ихъ съ толка, наконецъ, онъ потребовалъ очной ставки ихъ съ Рыжовымъ.

Рыжовъ, теперь значительно успокоенный въ томъ, что скамья подсудимыхъ его миновала, на этотъ разъ говорилъ увѣреннѣе и смѣлѣе, и его показ&нія вну-шали болыпе довѣрія. Онъ рѣшительно утверждалъ, чго за эти полгода съ этими свидѣтелями нигдѣ не встрѣчался и потому приписываемыхъ ему словъ го-ворить не могъ. Мало этого, изъ всѣхъ этихъ парней онъ немного зналъ въ лицо только двухъ, остальные ему неизвѣстны. Товарищъ прокурора сталъ по-оди-ночкѣ спрашивать свидѣтелей, въ какое время и въ какомъ мѣстѣ они встрѣтили Рыжова. Парни спутали и время, и мѣсто. Въ концѣ концовъ одинъ наиболѣе простоватый смѣшалъ Рыжова съ Ларіоновымъ и, не замѣчая своей ошибки, утверждалъ, что встрѣтили бни на гуляньи Ларіонова, и онъ-то и говорилъ имъ о Горшковѣ.

Товарищъ прокурора такъ насѣлъ на него, такъ закрутилъ и завертѣлъ вопросами, что тотъ, наконецъ, совсѣмъ остановился, какъ останавливается ошалѣв-шая отъ кнута и дерганья лошадь.

Въ залѣ появился слѣдователь, пришѳдшій послу-шать пренія сторонъ. Въ переднихъ рядахъ недовольно пожимали плечами и многія дамы огорчились тѣмъ, что ихъ любимецъ-адвокатъ такъ опростоволосился съ этими неудачными свидѣтелями. .

У самой стѣны, неподалеку отъ слѣдователя, си-дѣлъ владѣлецъ имѣнія Брыкалова, — высокій, худой отставной полковникъ и внимательно вслушивался въ каждое слово. Онъ хорошо зналъ убитаго и убійцъ и всю исторію этого преступленія. Во время хода су-дебнаго процесса полковникъ часто недовольно хмы-калъ, теръ переносицу и непроизвольно вздергивалъ всѣмъ корпусомъ и <плечами, что у него всегда было признакомъ сильнѣйшаго волненія.

Всѣмъ ходомъ дѣла онъ былъ недоволенъ, но ста-раго, честнаго служаку всего болѣе поразило то, что пятеро деревенскихъ парней лжесвидѣтельствуютъ подъ присягой и совершаютъ это безъ всякаго сму-щенія, когда же ихъ ловятъ и уличаютъ во лжи, они и въ усъ себѣ не дуютъ.

Полковникъ, запылавшій негодованіемъ, накло-нился къ слѣдователю. •

— Вѣдь это жъ чортъ знаетъ что такое! Явные лжесвидѣтели! Неужели за это судъ не притянетъ?

— Что жъ вы подѣгаете? Какъ докажете? — за-шепталъ въ отвѣтъ слѣдователь.

— Что жъ тутъ доказывать?! Тутъ всякому ясно, что они завѣдомо лгутъ...

— Что они ггутъ — несомнѣнно съ нашей обыва-тегьской точки згѣнія, а пегеведите на югидическую, что погучится? Гдѣ доказатегьства ихъ пгедвагитегь-наго сговога? Гдѣ сви^ѣтеги?

Полковникъ вздернулся всѣмъ корпусомъ и без-надежно махнулъ рукой. ■

— Чортъ знаетъ чтб... И глазами бы не глядѣлъ...

Очередь допрашивать свидѣтелей защиты пѳрешла

къ адвокату.

Еще заранѣе адвокатъ предупредилъ Горшкова-отца, чтобы онъ подговорилъ свидѣтелей очернить покойнаго Ивана передъ судомъ и присяжными.

— Это будьте спокойны... — отвѣтилъ Горшковъ-отецъ. — Парень былъ такой... ничего хорошаго про его сказать нельзя... Вонъ въ третьемъ годѣ по лѣту напился пьяігь и разодрался съ спасскими парнями... Ему голову-то еще тогда проломивши... сколысо не-дѣль провалялся въ городѣ, въ больницѣ... покедова вылечился... Можетъ, отъ того и помёръ теперича, што еще тогда ему голову проломивши...

— Вотъ это намъ на руку, — сказалъ адвокатъ. — Подтвердитъ ли кто-нибудь этотъ фактъ изъ нашихъ свидѣтелей? ' '

— Это на счетъ чего?

— Да о дракѣ съ спасскими парнями?

— Какъ не подтвердить?! Всякой подтвердитъ... Это каждому извѣстно... У насъ по нашей сторонѣ всѣ дружка про дружку знаютъ.

— А вы для вѣрности все-таки напомните объ этомъ нашимъ свидѣтелямъ. Я на судѣ спрошу;

— Это будьте спокойны.

— Скажите, свидѣтель, — обратился теперь адво-катъ къ одному изъ свидѣтелей защиты, — вы хорошо знали потерпѣвшаго Кирильева?

'— А какъ я«е... зналъ... хорошо...

— Что онъ былъ за человѣкъ? Смирный или дра-чунъ? Можетъ быть, любилъ выпить?

— Всяко бывало. Ежели поднесутъ, такъ мимо рота не пронесетъ.

— Значитъ, выпивалъ?

— Да, пилъ...

— И дрался?

— А какъ же... сила у его была...

— А нѳ знаете ли вы эту исторію?.. Говорятъ, за нѣсколько мѣсяцѳвъ до смерти у него было столкно-веніе съ спасскими парнями и ему въ дракѣ проло-мили палками черепъ -и онъ лежалъ въ городской больницѣ. Было это или нѣтъ?

— Ежели бы не было, такъ нѳ провалялся бы въ больницѣ, почитай, цѣльный мѣсяцъ... вся голова была разбита.

— Нѳ можете ли объяснить, свидѣтель, кто началъ драку: спасскіе парни или Кирильевъ? — спросилъ товарищъ прокурора.

— Ничѳго этого намъ неизвѣсно. Кабы ёнъ не впутавши, ничего ѳму и не было бы. Задаромъ будутъ бить, што ли?

— А когда это было? За годъ до ѳго смерти или раныне?

— Въ третьемъ годѣ по лѣту, на второго Спаса.

У ихъ тогда праздникъ... •

— Такъ. Значитъ, болыпе, чѣмъ за годъ до смерти Кирильева. Вы говоритѳ, это было въ праздникъ, на второго Спаса. Значитъ,- парни гуляли, были пьяны и у нихъ произошла свалка?

— Да... гуляли... свалки не было... а значигь, парни промежъ себя рылись палками...

— Значигь, дрались палками?

— Да... дрались.

Было уже около девяти часовъ. Публика измая-лась въ духотѣ, смрадѣ и ожиданіи, и каждый другъ друга спрашивалъ: «Не знаете ли, когда начнется рѣчь адвоката?» Никто, конечно, ничѳго не зналъ; многіе накинулись на слѣдователя съ однимъ и тѣмъ же вопросомъ. Тотъ успокоилъ, что сейчасъ долженъ дать свои заключенія послѣдній свидѣтель — экспертъ, потомъ объявятъ перерывъ, послѣ перерыва нач-нутся пренія сторонъ, при чемъ рѣчь прокурора бу-дегь коротенькая, а адвокатъ далъ предсѣдатель-ствующему слово говорить никакъ не болѣе часа съ четвертью. Всѣ былн разочарованы этимъ сообщеніемъ, но всѣ рѣшились ясдать. Не уходить же передъ самымъ интереснымъ актомъ, ради котораго высидѣли пять часовъ.

Вскорѣ на свидѣтѳльскомъ -,мѣстѣ въ качѳствѣ эксперта появился старшій врачъ больницы. По ѳго собетвенному признанію — это была его первая судеб-ная экспертиза. Суть ,ѳго заключѳній сводилась къ тому, что, согласно акту вскрытія, — у покойнаго Ки-рильева обнаружены: разсѣченнал нижняя губа, вы-шиблѳнные зубы, нѣсколько рѣзанныхъ ранъ на шеѣ и помимо многихъ ушибовъ на тѣлѣ, которыѳ врачъ относилъ къ разряду легкихъ, сѳмь ранъ на головѣ, причиненныхъ ударами тупымъ и колющимъ или рѣ-жущимъ орудіемъ. Смерть, по его показаніямъ, по-слѣдовала отъ раздроблѳнія въ пяти мѣстахъ костей черепа, сопровождавшагося кровоизліяніемъ въ черѳп-ную полость и воспаленіемъ мягкой мозговой оболочки.

Предсѣдательствующій показалъ Вознесенскому вещественныя доказательства преступленія: два тя-желовѣсныхъ камня. Одинъ былъ овальной формы булыжникъ фунтовъ семи вѣсомъ, другой побольше, продолговатый, съ тремя замѣтными выступами _ на одномъ ребрѣ. Трѳтій камень гдѣ-то затерялся.

Врачъ, съ минуту внимательно разсматривавшій камни, заявилъ, что тѣ трещины съ. звѣздообразными надколами на черепной кости, коаорыя были найдепы на головѣ Кирильева и внесены въ актъ медицин-скаго вскрытія, могли быть нанесены именно такой формы камнями, и при этомъ показалъ судьямъ при-ложенные къ акту рисунки трещинъ.

Товарихцъ прокурора отказался спрашивать экс-перта, находя, что побои были настолько очевидно тяжки, что незачѣмъ это лишній разъ подчеркивать

и тѣмъ эатягивать процессъ, съ другой стороны — онъ хотѣлъ узнать, куда будетъ гнуть противникъ. ,

По приглашенію предсѣдательствующаго, къ судей-скому столу подошло нѣсколько присяжныхъ и адво-катъ. Онъ, разсматривая вещественныя доказатель-ства, обратился къ Вознесенскому съ вопросомъ:

— Будьте любезны, г. экспертъ, скажите мнѣ: тѣ пораненія, которыя найдѳны на головѣ потерпѣвшаго Кирильева, по вашему >заключенію, были нанесены вотъ этими демонстрируемыми камнями или могли быть причинены и другимъ какимъ орудіемъ?

Врачъ былъ человѣкъ' добросовѣстный, прекрасно знавшій медицину и анатомію, но, какъ и всѣ почти простые россійскіе граждане, понятія не имѣлъ о зако-нахъ, а потому такъ же, какъ и всѣ не-юристы, пола-галъ, что убійство есть убійство, вопіющее преступное дѣяніе, за которое по закону полагается тяжкая кара. Желая быть осторожнымъ въ своихъ выводахъ, врачъ отвѣтилъ:

'— Я полагаю, судя по формѣ трещинъ, что причи-нены онѣ были этими или подобными камнями, вообще тупымъ орудіемъ.

Адвокатъ взялъ въ руку камень съ тремя выступа-ми на одномъ ребрѣ и, вертя его въ рукахъ, спросилъ:

. — А какъ вы полагаете, однимъ ударомъ камня вотъ такой формы можно причинить болыпе одной тре-щины?

Врачъ рѣшительно недоумѣвалъ, для чего понадо-билось адвокату предложить ему такой безполезный, по его мнѣнію, вопросъ, но прежде чѣмъ отвѣтить, онъ нѣсколько подумалъ.

— Да, вообщѳ говоря, допускаю, что однимъ уда-ромъ камня такой формы можно причинить на черепѣ и больше одной трещины.

— Можно? — не безъ удовольствія переспросилъ адвокатъ. — Значитъ, переходя къ данному случаю, вы

допускаете, что однимъ ударомъ можно причинить и дсѣ и три трещины?

— Нѣтъ, не думаю, чтобы больше двухъ...

Тутъ только у врача мелькнула мысль, что своими заключеніями онъ, пожалуй. сыграетъ въ руку «меразв-цевъ», какъ внутренно называлъ онъ убійцъ, по адво-катъ.торопилъ его вопросами и ему не было времени додумать свою мысль до конца.

— Но почемѵ же? Какъ видите, у камня имѣется три выступа. При ударѣ по черепу въ мѣстахъ прило-женія трехъ гочекъ и должны получиться три тре-щины...

— Потому это невозможно, что голова человѣка пмѣетъ сферическую форму поверхности... и объемъ ея не великъ. Такой длинный камень при ударѣ имъ !іъ голбву не можетъ сразу приложиться въ трехъ точ-кахъ. а слѣдовательно и не можегь причипить три тре-щины разомъ. Кромѣ того, и самое расположеніе тре-іцинъ по взаимному ихъ положенію указываегь, что нельзя было однимъ ударомъ одного и того же камня нанести три трещины, потому что трещины расположе-ііы такъ: двѣ на затылбчной части, одна на вискѣ выше праваго уха, двѣ на темени...

Говоря это, врачъ на евоей головѣ пальцемъ пока-зывалъ мѣста расположенія трсщинъ.

. VII.

— Скажите, г. экспертъ, — перебилъ адвокатъ, — у алкоголиковъ вообще, ну, попросту, у пьяницъ вну-тренніе органы, конечно, находятся въ болѣзненномъ состояніи и не такъ выносливы. какъ у людей свѣжихъ, непьющихъ?

— Вообще говоря, пеумѣренное потребленіе алко-голй дѣйствуетъ разр.ушителыю на весь организмъ... особенно на нЬкоторые внѵтренніе органы...

шшш.еіап-кагак.ги

— Покойный Кирильевъ пилъ водку... кажется, въ неумѣренномъ количествѣ. Не могло ли повліять на роковой исходъ имѳнно то обстоятельство, что орга-низмъ его уже былъ расшатанъ пьянствомъ и что онъ въ моментъ поврежденіл головы находился въ состоя-ніи опьяненія?

— Я лечилъ Кирильева и умеръ онъ отъ воспаленія мягкой мозговой оболочки, причиненнаго побоями. При вскрытіи его трупа я не присутствовалъ, но если бы внутренніе его органы были повреясдены отъ дѣйствія ли алкоголя или отъ какой другой причнны или замѣ-чался бы процессъ перерожденія хотя бы, скажемъ, по-чекъ, то въ актѣ это обстоятельство обязательно было бы оговорено, но тамъ никакихъ оговорокъ нѣтъ.

Хотя адвокату* до нѣкоторой степени и удалось использовать юридическую неопытность врача, но да-леко не въ той мѣрѣ, какъ ему хотѣлось, и онъ раздра-жался. Его конькомъ въ подобнаго рода процессахъ было сбить съ толка эксперта, доказать передъ судомъ и присяжными его невѣжество и незнаніе своего дѣла — пріемъ, часто удававшійся ѳму въ захолустныхъ го-родкахъ надъ опустившимися, не слѣдящими за ходомъ наукн врачами. Имѣя именно это въ виду, онъ и при-нялся сейчасъ за Вознесенскаго.

Развалившись на своемъ стулѣ въ самой неприну-жденной позѣ, съ одной ногой наложенной на другую, съ высоко задранной головой, адвокатъ, пршцуривъ глаза, пренебрежительно, испытующимъ тономъ спро-силъ врача:

— Скажите, г. экспертъ, вы какими руководствами пользовались въ своихъ заключеніяхъ?

— То есть какія же вамъ руководства? — въ замѣ-шательствѣ началъ врачъ, оскорбленный наглымъ то-номъ адвоката. — Я состою старшимъ врачомъ здѣшней земской больницы, по спеціальности я — хирургъ, за мной пятнадцать лѣтъ практики и мнѣ чуть не каждый

деиь приходится дѣлать операціи, — нѣкоторыя быва-ютъ довольно сложныя...

— Для меня вашъ личный опытъ — не авторитетъ,

— рѣзко и грубо оборвалъ его адвокатъ, повѳрнувшись на стулѣ такъ, что положеніе его корпуса пришлось бокомъ къ стоявшему врачу.

Сидя въ новомъ положеніи, адвокатъ продолжалъ ѳще въ болѣе пренебрежительномъ тонѣ бросать отры-вистыя фразы: ■

— Вы укажите мнѣ судебно-медицинскія руковод-ства... Вы ихъ мнѣ подайте... Я объ этомъ васъ про-шу... А что мнѣ вашъ личный опытъ?!

II онъ съ раздражѳніемъ броеилъ на столикъ пере-плетенный томъ свода законовъ, который передъ этимъ • вертѣлъ въ рукахъ. '

Въ головѣ врача, чѳловѣка уже не первой молодо-сти, мелькнула обидная мысль: «Что онъ, мальчшпка, кажется, вздумалъ меня экзаменовать? Или я подсуди-мый, что со мною такъ обращаются?» И съ этого момен-та врачъ, человѣкъ дѳликатный и мягкій, только и ду-малъ о томъ, какъ бы поскорѣе избавиться отъ оскор-бительной пытки адвоката.

И всѣмъ въ залѣ показалось, что внушительный предсѣдательствующій стушевался, что руководитель-ство судомъ присвоилъ себѣ защитникъ. Многіе въ душѣ возмущалнсь его поведеніемъ и удивлялись, по-чѳму предсѣдательствующій не укажетъ зарвавшему-ся адвокату его мѣсто.

Но тотъ молчалъ, сидя въ своемь высокомъ креслѣ съ видомъ. человѣка, довольнаго ходомъ процесса.

Не сдѣлалъ онъ замѣчанія адвокату потому, что самъ держался самыхъ широкихъ взглядовъ на права защиты, и потому, что побаивался дерзкаго адвоката, который сдѣланное ему замѣчаніе навѣрное опротесту-етъ и потребуетъ занести въ протоколъ свой протестъ.

— Такъ будьте любезны,—уже злорадно. и капризно настаивалъ адвокатъ: — укажите же мнѣ судебно-мѳ-

дидинскіе источники, которыми вы руководствовались при вашей экснертизѣ? Если же вы ихъ не знаете, то-гда такъ и скажите. Будемъ знать, по крайней мѣрѣ...

— Хорошо, я могу вамъ назвать... Пирогова... — съ запинкой отвѣтилъ врачъ.

Лицо адвоката покоробило судорогой.

— Пироговъ, конечно, имя, — списходительно со-гласился защитникъ; — но онъ уже устарѣлъ. Потру-дитесь подать мнѣ новѣйшія признанныя руководства, а что мнѣ Пироговъ!

— Въ такомъ случаѣ, я укажу вамъ Гофмана... это болѣе новое руководство...

Адвокатъ былъ непріятно удивленъ.

— Да... — кисло протянулъ онъ. — Ну, а еще?

— Энгмерта ... если хотите...

Адвокатъ помедлилъ. ,

— Да, вотъ это такъ. Этого достаточно, — съ сожа-лѣніемъ, что срвался подвохъ, — наконецъ, процѣ-дилъ онъ сквозь зубы. — Итакъ, мы пришли къ согла-шепію, что отъ одного удара камнемъ такой формы, какъ вотъ тотъ камень, можетъ быть причинено нѣ-сколько трещинъ. Такъ вѣдь? — допытывался адвокатъ.

— Да, но не болыпе двухъ... — сказалъ врачъ, уже опомнившійся и догадавшійся, ,что въ цѣляхъ адвока-та установить возможно меныпее количество нанессн-ныхъ Кирильеву ударовъ.

— Вѣдь вы только что говорили...

Врачъ нетерпѣливо пожалъ плечами.

— Я настаиваю, что не болыпе двухъ.

Адвокагь угадалъ нежелательный отвѣтъ врача и

прежде, чѣмъ Вознесенскій докончилъ свою фразу, онт> чуть-чуть приподнялся съ своего мѣста.

— Я болыпе ничего не имѣю... — сказалъ онъ въ сторону предсѣдательствующаго своимъ густымъ груд-нымъ баритономъ и нарочно такъ громко, что заглу-іпилъ жидкій, слабый голосъ врача.

— Позволите?.. — съ изысканныыъ Ікестомъ свѣт-скнго чѳловѣка, нѳмиого наклоняясь корпусомъ впѳ-рѳдъ, обратился къ прѳдсѣдательствующему товариіцъ прокурора, приподнимаясь съ своѳго мѣста.

Тотъ разрѣшилъ продолжать допросъ.

Теперь было уже около 10 часовъ, а судебное слѣд-ствіе еще нѳ закончилось и предсѣдательствующему было нѳпріятно, что товарищъ прокурора вздумалъ ещо огнимать время.

Обвинитель понималъ это.

— Виновать, одну минуту, г. экспертъ. Вы утвер-ждали, какъ мнѣ показалось, что однимъ ударомъ кам-ня можно причинить не болыне двухъ трещинъ. Такъ вѣдь? Я не ошибся?

Одну секунду врачу хотѣлось прнзнаться, что онъ сбитъ съ толка адвокатомъ, что онъ только принципі-ально допускаетъ возможность причнненія болыне од-ной трещины однимъ ударомъ, въ данномъ же случаѣ рѣшать это опъ нѳ берется, но но хватило мужества исправить свою оплошность. ч

— Да, я допускаю, что однрмъ ударомъ можио при-чинить и больше одной трещины...

— Но въ нашемъ случаѣ не больше двухъ?

— Да, никакъ пѳ болыпе.

— Всѣхъ трещинъ на головѣ оказалось пять, а ранъ семь?

— Совершенно вѣрно.

— Кромѣ того, пораненія острымъ орудіемъ были и на шеѣ?. .

— Были... три раны...

— Слѣдовательно всего десять ранъ, не считпя мел-кихъ ушибовъ, поврежденія зубовъ, лица и разсѣченія нижней губы?

— Да, совершепно вѣрно.

Товарищъ прокурора легкимъ поклоно-гь далъ по-нять, что окончилъ допросъ.

Предсѣдатѳльству ющііі првдложил ъ присяжнымъ допросить эксперта. Они отказались.

— Не желаете ли чѣмъ-нибудь дополнить судебное слѣдствіе? — спросилъ онъ сторопы.

Защитникъ просилъ огласить, сколько времени подсудпмые находились подъ стражей.

Предсѣдательствующій объявилъ, что около семи мѣсяцевъ.

Этимъ закончилось судебное слѣдствіе.

Судьи сняли съ себя цѣпи и, положивъ ихъ на столъ каждый противъ своего мѣста, вышли изъ зала.

Вслѣдъ за ними повалила и публика.

' ' VIII.

Продолженіе засѣданія началось рѣчью товарища прокурора.

— Господа присяжные засѣдатели, — такъ началъ онъ, — въ предложенномъ вамъ на разсмотрѣніе дѣлѣ подсудимые ^Цобовъ, Горшковъ /и Степановъ обвиня-ются не въ убійствѣ Ивана Кирильева, хотя дѣло и кончилось смертью для пострадавшаго, а толысо въ нанесеніи тяжкихъ, подвергавшихъ жизнь опасности, побоевъ.

«Обыкновенно въ нашей губерніи дѣла подобнаго рода въ подавляющемъ болынинствѣ случаевъ имѣютъ однородный характеръ, совершаются въ однородной обстановкѣ и въ опредѣленные даже сроки.

«Вамъ, господа, особенно присяжнымъ изъ кре-стьянъ, лучше, чѣмъ кому-либо, извѣстно, что ОбЫЧІІО драки и убійства совершаются во время деревенскихъ праздниковъ, когда чуть пе въ каждую избу деревни, справляющей свой праздникъ, понаѣдутъ изъ другихъ деревень родствспнпки н пріятели. Сперва все идетъ чинно и степепно, пока не перепьіотся. Тогда картина мѣняется. Начинаются придирки другъ къ другу, по-преки, брань, ссоры и, наконецъ, дѣло доходитъ до дракъ. Въ рѳэультатѣ такихъ потасовокъ часто оказы-ваются искалѣчѳнные, а иногда и убитыѳ. Вотъ это типъ обыкновѳнпыхъ здѣшнихъ убійствъ, и судъ такія убійства относитъ къ прѳступленіямъ, совершеннымъ въ опьянѣніи, въ запальчивости и раздраженіи, безъ заранѣе обдуманнаго намѣренія и такія преступлеиія нашими законами караются легче, чѣмъ преступленія другого типа, когда обнаруживается наличность злого умысла.

«Но въ данномъ дѣлѣ существенные признаки та-кихъ обычныхъ праздничныхъ убійствъ отсутствуютъ и, наоборотъ, имѣются въ наличности такіѳ новые при-знаки, какіе въ обычпыхъ пьяныхъ побоищахъ пе замѣ-чаются. Постараемся разобраться въ нихъ.

«Избитъ былъ Кирильевъ не въ праздничной пиру-шкѣ, а въ будни, въ рабочій день. Это первое. Второе: эти лица, повидимому, привели себя въсостояніе опья-нѣнія съ завѣдомой цѣлью придать себѣ храбростидля задуманнаго дѣла. Третье: цодсудимые въ моментъ совершенія преступленія не находились въ томъ состо-яніи полнаго опьянѣнія, когда люди уже не отдаютъ себѣ отчета въ своихъ дѣйствіяхъ. Въ-четвертыхъ, — и -это самое главное, — въ этотъ день во время попойки всѣ трое подсудимыхъ неоднократно придирались къ Кирильеву, подносилн ему къ лицу кулаки и грозились расправиться съ нимъ.

«Несомнѣнно, что тутъ уже со стороны подсудимыхъ былъ въ наличности умыселъ учинить надъ Кирилье-вымъ кровавую расправу и эту расправу они учинили надъ нимъ на болыпой дорогѣ, въ виду усадьбы Хлябино.

«Защита на судебномъ слѣдствіи дѣлала попытки доказать, что Кирильевъ умеръ не отъ побоевъ, причи-ненныхъ камнями, а отъ другихъ причинъ. Эти по-пытки таісъ и остались попытками, не болѣе. Г. экс-пертъ здѣсь передъ вами совершенно опредѣленно за-свидѣтельствовалъ, что у Кирильева, вопреки предпо-ложепій защиты, никакихъ пораженій и перерожденій вщтрѳннихъ органовъ отъ дѣйствія алкоголя нѳ ока-залось, а умеръ Кирильевъ отъ воспаленія мягкой моз-говой оболочки, вызваннаго пятью трещинами на черѳ-пѣ. По опрѳдѣленію нашего законодатѳльства, побои, которые подвергаютъ жизнь потерпѣвшаго опасности, признаются тяжкими. Разъ Кирильѳвъ умѳръ отъ цо-боевъ, то не подлежитъ никакому сомнѣнію, что ихъ надо отнести къ разряду тяжкихъ.

«Изъ-за чего же у этихъ лицъ возникла злоба къ Кирильеву, стоившая ему жизни? Этотъ вопросъ съ до-статочной ясностью освѣщенъ судебнымъ слѣдствіемъ. Дѣло началось съ того, что приблизительно за полгода до своей смерти Кирильсвъ отобралъ у отца одного изъ подсудимыхъ, именно Степанова, свою землю, которую тотъ держалъ въ арендѣ. За это вся семья Степано-выхъ открыто бранила покойнаго Кирильева, а подсу-димый Александръ Степановъ неоднократно грозился Кирильеву отомстить. Конечно, это только начало зло-бы, предлогь къ злобѣ, основной же мотивъ ея лѳжитъ гораздо глубже. Онъ лѳжитъ въ разницѣ семейной и хозяйственной обстановки, въ разницѣ нравственныхъ качествъ между потерпѣвшймъ Кирильевымъ и тремя подсудимыми. Разберемся, кто такой былъ Кирильѳвъ самъ по сѳбѣ.

«Кирильевъ, несмотря на свой. молодой возрастъ, (онъ умеръ 26 лѣтъ) уже восемь лѣтъ былъ самостоя-тельнымъ хозяиномъ, чѳловѣкомъ, который трудами рукъ своихъ кормилъ и поднималъ на ноги цѣлую семью, состоявшую изъ матери, двухъ младшихъ брать-евъ и двухъ сестеръ. Отъ отца, умершаго рано, ему осталось хозяйство, и вотъ 18-ти-лѣтній парень, при-нявъ хозяйство и взваливъ на свои плѳчи обузу, состо-явшую изъ пяти человѣкъ кромѣ ѳго самого, нисколько не потерялся. Онъ и велъ хозяйство отца, н продол-жалъ ѳго торговлю. Ни ѳго хозяйство, ни торговля не

иадали отъ того, что перешли въ руки молодого чело-вѣка, и Кирильевъ, по вьіраженію одного изъ свидѣтѳ-лей, былъ человѣкъ даже съ деньжонками. Прибли-зитѳльно за полгода до смерти онъ женился, прекрасно жилъ съ женой, зсарактера былъ миролюбиваго и пе пьяница. Вотъ образъ потерпѣвшаго.

«Наоборотъ, всѣ подсудимые — юноши, еще не до-стигшіе гражданскаго совершеннолѣтія, всѣ зависимые отъ своихъ родитѳлей, т. е. не хозяева, но уже юноши, зараженные распространеннымъ россійскимъ порокомъ, имѳнно наклонностью къ разгулу, къ выпивкѣ.

«Какое отношеніе, какія чувства должны были ии-тагь эти юноши къ своѳму знакомому, къ Ивану Ки-рильеву? Они — во всемъ зависимые отъ старшйхъ, не имѣющіе права распоряженія имуществомъ, потому что имущество не принадлежитъ имъ, а Кирильевъ, почти сверстникъ ихъ, самъ старшбй, самъ хозяинъ, значитъ, самъ распоряжается и своимъ имуществомъ, и своими деньгами. Они — еще несовершеннолѣтніе, но уже гу-ляки, онъ — человѣкъ женатый, скромный, работящій. Понятно, отношеніе такихъ господъ должно быть за-вистливымъ, ревнивымъ. Онъ былъ для нихъ, какъ бѣльмо на глазу, живымъ укоромъ.

«Господа, можеть быть, у"васъ возникнетъ такого рода сомнѣніе: зависть завистью, но до преступленія еще далеко. У подсудимаго Степанова было еще осно-ваніс мстить Кирильеву, потому что Кирильевъ ото-бралъ у его отца свою землю, но какъ же изъ-за мелкой зависти могли такъ возненавидѣть Кирильева Лобовъ и Горшковъ, что рѣшились на смертельные побои?.. Господа, и особенно вы, присяжные засѣдатели изъ крестьянъ, вамъ "Хорошо извѣстно, что такое современ-ная деревенская молодежь, а разъ вы ее знаете, а вы не можете ее не знать, потому что она ваша, кость отъ костей вашихъ и плоть отъ плоти вашей, то и отвѣтъ . Вамъ готовъ. Скажите вы, пожилые люди, похожа ли. теперешняя молодежь ня васъ, дѣти ваши такія ли,

какими били вы 20 — 30-ть лѣтъ назадъ? Нѣтъ, они нс таковы теперь. Въ ваше время была крѣпка вѣра въ Бога. крѣпка семья, незыблемъ родительскій автори-теть, тогда боялись и почитали властей. То ли теперь? Къ сожалѣнію, совсѣмъ не то. Мальчишки поднима-ютъ руку на собственныхъ отцовъ. Наша уголовная хроника изобилуетъ примѣрами кровавыхъ расправъ сыновей съ родншш отцами. Теперешніе деревенскіе юноши и подростки не посѣщаютъ церквей, родитель-скаго авторитета не признаютъ, прежній страхъ передъ властями пропалъ. Деревня одичала и озвѣрѣла и всего больше одичала и озвѣрѣла молодежь, особенно въ послѣдніе два года послѣ смуты, когда хулиганскіе разбойничьи нравы стали считаться въ средѣ молодежн какимъ-то молодечествомъ, достойнымъ подражанія. Какъ теперешняя молодежь проводитъ время? Гдѣ прежніе веселые игры, забавы, хороводы? Нѣгь ихъ. Все это исчезло изъ обихода деревни вмѣстѣ съ добры-ми нравами. Молодежь походя сквернословитъ, пьян-ствуетъ, развратничаетъ, дерется, горланитъ неприлич-ныя частушки. Тутъ нѣтъ мирнаго, здороваго веселья, тутъ одно сплошное дикое озорство. Вотъ изъ такой-то нездоровой среды вышли подсудимые.

«Александръ Степановъ рѣшилъ отомстить Кириль-еву за отобранную землю. Лобовъ и Горшковъ — прія-тели Степанова, друзья его. Степановъ угостилъ ихъ водкой. Кирильевъ всегда непріятенъ имъ, какъ чело-вѣкъ другого пошиба, а тутъ Степановъ за бутылкой водки сталъ просить посчитаться ѣъ недругомъ. Что стоитъ такимъ господамъ оказать услугу другу, когда он7) уже угостилъ и въ будущемъ не разъ угоститъ ихъ водкой?

«Вѣдь кровь человѣческая, жизнь человѣческая при нынѣшнихъ нравахъ такъ подешевѣла, что расцѣ-ниваѳтся ниже стоимости бутылки водки. Вотъ вамъ, господп, вся несложная подкладка настоящаго престу-

ггленія. несложная, іго заставляющая серьезно надъ нето задуыаться,

«Перейдемъ къ фактической сторонѣ преступленія, изслѣду.емъ, какъ оно произошло. Въ день убійства передъ вечеромъ въ городѣ у кабака собралось шестеро парней: трое подсудимыхъ, два свидѣтеля и Кириль-евъ. Тутъ они всѣ вмѣстѣ пили и во время попойки под-судимые стали придираться къ Кирильеву и укорять его за отобранную имъ у подсудимаго Степанова землю, грозились разсчитаться съ нимъ и подносили ему къ ли-цу кулаки. Потомъ трое подсудимыхъ и два свидѣтеля сѣли на телѣги и поѣхали домой,' а Кирильевъ осіался. Несомнѣнно, остался онъ потому, что хотѣлъ избѣжать обѣщанной расправы со стороны подсудимыхъ. Но, вотъ, когда подсудимые и свидѣтели проѣхали ужеоко-ло полторы версты отъ города, на дорогѣ ихъ догоняетъ пѣшій Кирильевъ. Несомненно также, что пѣшій Ки-рильевъ не догналъ бы конныхъ подсудимыхъ, если бы у нихъ не было заранѣе обдуманнаго намѣренія учи-нить надъ нимъ жестокое насиліе. Очевидно, что они нарочно останавливались по дорогѣ и поджидали его.

«Лишь только Кирильевъ поравнялся съ передней телѣгой, на которой ѣхали подсудимые, какъ тѣ напали на него и стали бить камнями и топоромъ. Кирильевъ упалъ. Подсудимые продолжали наносить ему удары и наиосили до тѣхъ поръ, пока онъ ни лишился сознанія; тогда только, оставивъ его, окровавленнаго, среди по-ля, они уѣхали домой, но, проѣхавъ какія-нибудь пол-версты, въ селѣ Хлябинѣ они остановились для того, чтобы пить водку.

«Всѣ эти данныя добыты изъ показаній свидѣтелей обвиненія, но кромѣ нихъ передъ вами, господа, про-шли еще пять свидѣтелей защиты. Совсѣмъ умолчать ' о нихъ нельзя, говорить же много не ириходится, по-этому ограничусь всего двумя словами съ тѣмъ, чтобы потомъ ужъ болыпе и.ие вспоминать о нихъ.

«Очевидная цѣль ихъ иоказаній сводилась къ тому, чтобы онравдать одного изъ иодсудимыхъ, Горшкова.

Вы видѣли этихъ свидѣтелей, господа, слышали ихъ иоказанія и, надѣюсь, но достоинству оцѣнили ихъ, поэтому я и не буду высказывать свое мнѣніе о досто-вѣрности ихъ свидѣтельства. Полагаю, что оно и безъ того ясно».

IX.

Товариіцъ прокурора на секунду передохнулъ и, взглянувъ въ свои записи, быстрѣе и увлеченнѣе про-должалъ свою рѣчь. Привитая воспитаніемъ деревян-ная неподвижность его мало-по-малу уступила мѣсто живымъ движеніямъ и жестамъ. Щеки его согрѣлись легкимъ румянцемъ, блѣдно-сѣрые глаза потемнѣли и заискрились. Въ эти минуты оігь, стройный, худоща-вый и воодушевленный, былъ положительно хорошъ собой.

— Господа прнсяжные засѣдатели, наша родина залита кровью и заливаютъ ее не непріятельскія арміи. Слава Богу, мы ни съ какимъ иностраннымъ государ-ствомъ не воюемъ и никакіе иноземные воины не вторг-нулись въ предѣлы нашего отечества. Вотъуже непѳр-вый годъ, какъ кровь проливается у насъ братскими руками.

«Сперва свирѣпствовала революція съ ея бунтами, убійствами, поясарами и .другими мерзостями... и въ наслѣдіе оставила намъ распущенные дикіе нравы и ка-кую-то эпидемію убійствъ. Точно всѣ помѣшались и принялись истреблять другъ друга. Въ крестьянской средѣ, особенно между молодежью, убійства стали обыч-нымъ явленіемъ. Среди нихъ это даже не считается преступленіемъ, а перешло въ обычное времяпрепрово-жденіе.

«Въ ссорахъ по ничтожнѣйшимъ поводамъ, чаще всего въ нетрезвомъ видѣ, за малѣйшѵю обиду, а иног-

тотото.еГап-кагак.ги

да и безъ всякой обиды, человѣкъ своему ближиему, брату, свату, отду, пріятелю отвѣчаетъ ударами топора, камня, палки. Замѣтьте, что теперь въ дракахъ уже не довольствуются, какъ прежде, кулаками, а пускаютъвъ ходъ непремѣнно такія орудія, которымй или убиваютъ на-смерть или оставляютъ калѣкой на всю жизнь. Это уже звѣрство, это уже жестокость, которой и подходя-щаго имени Ме подыщешь. И изъ года въ годъ убійства эти не уменынаются, а все возрастаютъ въ количествѣ. Господа, это иохуже войны. На войнѣ лЮди гибнутъ во имя интбресовъ родины. Такая смерть героическая, смерть иочетная. Тамъ жизнь, какъ искупительная жертва, приносится на алтарь отечества во имя долга и любви къ родинѣ и такая смерть имѣетъ свой высоко-облагораживающій смыслъ. Какой же смыслъ вотъ въ этой внутренией братоубійственной ^войнѣ?. Тутъ ка-ждый человѣкъ — врагъ другому человѣку, человѣку своего племени, своей вѣры. Тутъ ужъ поднимается братъ на брата, сынъ на отда, отецъ на сына. Такой внутренней войнѣ, войнѣ безсмыслениой и позорной, порождаемой полнымъ паденіемъ, полной распущенно-стью нравовъ, не предвидится конца, если само обще-ство не положитъ ей предѣла, и такая война ведетъ къ одичанію, къ анархіи, то есть къ полному распаденію госѵдаюства. когда уже не будетъ существовать ни вла-стей, ни суда, а слѣдовательно и порядка, потому что некому будетъ охранять и поддерживать порядокъ. 'Тогда восторжествуютъ лихіе люди, потерявшіе стыдъ и совѣсть. Тогда всякій изъ нихъ будетъ воленъ уби-вать, грабить, безчестить другого и взыскивать съ не-го за это уже будетъ некому. Такъ вотъ, чтобы не до-пустить общество до такого самоистребленія, государ-ство въ лицѣ своихъ властей, войска и суда борется съ преступными людьми. Вы, господа, совѣстные судьи, есть могучее орудіе борьбы съ преступностью, вы при-званы сюда рѣшать судьбу подсудимыхъ, вамъ ввѣрена закономъ колоссальная власть «вязать и разрѣшать».

шшш.еіап-кагак.ги

и. а. родіоновъ 1§ 289

«Кого вы осудите, тотъ понесегь должную кару, кого онравдаете, тотъ невиненъ. Но огромныя права на-лагаютъ и огромныя нравственныя обязанности передъ пославшимъ васъ обществомъ и государствомъ. Въна-ше страшное время, 'Когда преступность не есть уже исключеніе изъ правила, а стала какъ бы общимъ пра-виломъ, когда престурпленія, особенно убійства, при-ияли эпидемическій характеръ, вотъ какъ холера или чума, присяжНымъ засѣдателямъ надо особенно осмо-трительно и вдумчиво принимать тѣ или другія судеб-ныя рѣшенія. Великій законодатель сказалъ: «Правда и милость да царствуютъ въ судахъ». Милость — вели-кое слово и знаменуетъ собою высокое, великодушное дѣяніе, но над<з ллилость проявлять тамъ, гдѣ ее не сочли бы за слабость, за потачку злымъ дѣяніямъ. Иначе это уже не милость, а поощреніе къ новымъ пре-ступленіямъ. По нынѣшнимъ временамъ милость при-ходится оказывать не тѣмъ лицамъ, которыя сндятъ на скамьѣ подсудимыхъ, а всему обществу, всему государ-ству, той совокупности честныхъ трудяіцихся милліо-новъ людей, которые страдаютъ отъ преступности и, раз-нузданности порочныхъ членовъ этого обіцества. Они, эти честные труженники, ожидаютъ отъ васъ огражде-нія своего спокойствія и безопасности, и вамъ, господа, больше, чѣмъ кому-либо другому, надлежить иомнить мудрое народное изрѣченіе: «одного злодѣя оправдать — семерыхъ новыхъ едѣлать». Дѣйствительно, оправ-даніе одного убійцы даетъ надежду десяткамъ и сот-' нямъ другихъ кандидатовъ на убійцъ, что и имъ такъ же легко и просто сойдетъ съ рукъ преступленіе, какъ сошло оправданнымъ вами; наоборотъ, суровое, но спра-ведливое осужденіе одного преступника устрашаетъ де-сятки и сотни другихъ и удерживаетъ отъ преступле-ній. Прежде чѣмъ рѣшиться на убійство, каждому изъ такихъ кандидатовъ придетъ въ голову безпокойная мысль: «а что, какъ меня закатаютъ такъ же, какъ та-кихъ-то и такихъ-то?» Вѣдь если законныя кары не

устрашали бы людей и не удерживали бы отъ преступ-леній, то зачѣмъ тогда, господа, и судъ, зачѣмъ такая трата денегъ на огромный штатъ чиновниковъ юстиціи, зачѣмъ мы собираемся, зачѣмъ вызываемъ свидѣтелей, экспертовъ,, подсудимыхъ, потерпѣвшихъ, зачѣмъ говоримъ рѣчи за и противъ обвиненія, выясняемъ ма-лѣйшія подробности преступнаго дѣянія? Короче го-воря, если держаться такой точки зрѣнія, что судъ не устрашаетъ людей и не удёрживаетъ ихъ отъ престу-пленій, то тогда зачѣмъ онъ? Тогда онъ не только без-полезное, но прямо вредное учрежденіе, потому что по-глащаетъ массу народныхъ средствъ, не принося ника-кой пользы.

«Тогда что же остается? Остается только упразд-нить этотъ судъ, а каждому престѵпнику говорить: «убилъ, молъ, ты, ;ограбилъ, обезчестилъ, сжегъ, — Богъ съ тобой, иди съ миромъ, кайся, пусть совѣсть терзаетъ и укоряетъ тебя». Ну, а если у человѣка и со-вѣсти-то нѣтъ? А въ наше время такихъ, не имѣющихъ и признака совѣсти, ібезконечное количество. Онъ и радъ, что ему дали свободу, онъ надѣлаетъ десятки и сотни преступленій. Вѣдь люди различны. Самъ Го-сподь Богъ не поровнялъ людей. Одного надѣлилъ |цшъ ростомъ, другого малымъ, одному далъ пря-^гому горбатый, третьему совсѣмъ курно-безконечности. Еще болѣе раз-^умственному и нравственному по несчастію, невольные убій-убійцы одно сознаніе, что онъ человѣка, что причинилъ ему смерть77^'^^Щ^Ш^бѣ наказаніе, уже несчастіе на всю остальную •ішШщ' потому что чуткая совѣсть его не дастъ ему покоя. Онъ, что называется, нигдѣ не находитъ себѣ мѣста и никакія судебпыя кары не срав-нягся еъ тѣми муками, какія такой человѣкъ испыты-ваетъ, а для другихъ, у кого совѣсть молчитъ или ея и вовсе нѣтъ, какихъ бы преступленій они ни надѣла-

ЛИ, имъ все какъ съ гуся вода. Они чувствуютъ себя такъ же превосходно послѣ совершенія убійства, какъ и до совершенія его, а, можетъ быть, еще и лучше, ве-селѣе. Возьмемъ хотя бы сидящихъ передъ вами под-судимыхъ. Смертельно избивъ камнями пріятеля, из-рубивъ его топоромъ, бросивъ его въ полѣ захлебывать-ся въ собственной крови, эти господа пять-десять ми-нутъ спустя преспокойно пьютъ въ- Хлябинѣ водку.

«Что же такимъ людямъ укоры совѣсти? Гдѣ она у нихъ, эта совѣсть? Да я увѣренъ, что у нихъ этой совѣсти-то нѣтъ, иначе она не допустила бы ихъ въ та-кія минуты предаваться бражничеству...

— Г. товарищъ прокурора, — рѣзко прервалъ пред-сѣдательствующій: — позвольте напомнить вамъ, что подсудимые не есть еще осужденные, называть ихъ людьми безъ совѣсти на судѣ недопустимо и потому прошу васъ взять ваши слова обратно.

Обвинитель вспыхнулъ и, чуть-чуть наклонивъ го-лову въ стороиу судей, пробормоталъ вполголоса:

— Виноватъ. Беру свои слова обратно...

Вообще самолюбивый, подъ личиной спокойствія

тщательно дкрывавшій крайнюю нервность, товарищъ прокурора подосадовалъ на свою оплошность и въ дальнѣйшей рѣчи, подходившей къ концу, рѣі болыпе слѣдить за собой.

— Несомнѣнно, — продолжа^ подобпаго нравстветіаго скл^ ими преступленіе необходимь ственнѣе укоровъ совѣсти, иі лишать людей жизни не дозвоі

«Но я отвлекся и івозвращаі^^^^Ш^^^^осказан-ной мною мысли. ’

«Если до конца придерживаться такого взгляда «непротивленія злу» и этотъ взглядъ осуществить на дѣлѣ, въ жизни, то значитъ добрыхъ, трудолюбивыхъ, хозяйственныхъ людей, т. е. тѣхъ, которые создали го-сударство и на своихъ плечахъ несутъ его черезъ всѣ

препятствія п бѣды, отдать па произволъ звѣрскихъ ипстинктовъ лѣнивыхъ, пьяныхъ, одичавшихъ, пре-ступныхъ людей.

«Что же тогда получится? Это нетрѵдно предуга-дать. На смѣиу организованнаго въ могучее государ-ство общества явится анархія со всѣми ея несправедли-востями и ужасами. Охотники пожить чужимъ тру-домъ, лѣнтяи и преступники уничтожатъ трудящихся мирныхъ людей, завладѣютъ ихъ имуществомъ, но, не-сомнѣнно, оно не пойдетъ имъ въ прокъ. Трудиться они нѳ въ состояніи — не такова ихъ организація, промота- . ють, пропьютъ, проѣдятъ все, что добыли грабежомъ и насйліемъ, и въ концѣ концовъ нстребятъ другъ друга. Вотъ единственный возможный конечный результатъ гуманнаго принцииа «непротивленія злу».'.

«Да неужели же вся наша общественность съ ея правовыми порядками, съ ея науками, искусствами, съ религіей для того только и существуетъ, для того толь-ко камень по камню созидалась и совершенствовалась тяжкими усиліями безчисленныхъ человѣческихъ поко-лѣній, чтобы въ концѣ концовъ быть уничтожеиной тѣ-ми отбросамн общества, тѣми потерявшими образъ и подобіе Божіе двуногими существами, которыя и теперь являются злѣйшими врагами всякаго порядка, благопо-лучія и мира?

«Думать такъ, стремиться къ такому жалкому кон-цу, значитъ, прежде самимъ надо или потерять послѣд-нюю каплю здраваго смысла или обезумѣть въ своей не-нависти къ самому великому, къ самому чудесному да-ру Творца — къ жизни.

«Я не сомнѣваюсь, госнода, что вы-то, люди земли, люди не запутанныхъ мудрствованій, а люди здраваго смысла, совершенно согласны съ моими воззрѣніями и выскажете иолное осужденіе, а гдѣ понадобится, вступите въ непримиримую, не на животъ, а на смерть борьбу вотъ съ этимъ гуманнымъ припципомъ «непро-тивленія злу», потому что, какъ я доказывалъ вамъ, въ

концѣ концовъ это — не гуманный, а, наоборотъ, дгесто-чайшій изъ жестокихъ и безумнѣйшій изъ безумныхъ принциповъ...

— Г. товарйщъ прокурора, — опять прервалъ, но менѣе рѣзко, предсѣдательствующій: — это къ дѣлу не относится. Прошу ближе къ дѣлу...

И обвинитель иа этотъ разъ не счелъ себя задѣ-тымъ. Сейчасъ говорилъ онъ не столько для присяж-ныхъ, пе понимавшихъ и половины этой части его рѣ-чи,сколько для публики переднихъ рядовъ, откуда на него было устремлено нѣсколько паръ виимательныхъ женскихъ глазъ.

Онъ прйдолжалъ:

«Такъ вотъ... господа совѣстные судьи, проявите вашу милость и къ государству, которое послало васъ сюда, и къ преступникамъ. Своимъ сптведливымъ иостановленіемъ внѣдрите въ отуманенныя головы этихъ юношей, сидящихъ на скамьѣ подсудимыхъ. что кровь человѣческая, жизнь человѣческая, даже и въ наши скверныя времена всеобщаго помутнѣнія все-таки не дешевле воды и водіси; не дѣлайте ихъ вашимъ снисхожденіемъ способными пойти по той страшнойдо-рогѣ, на которую они такъ рано вступили. Вы своимъ справедливымъ, нелицепріятнымъ приговоромъ убере-жете ихъ души отъ новыхъ грѣхоЪъ, а иославшему васъ обществу принесете двойную пользу. Первая, что изба-вите его отъ вредныхъ членовъ, вторая, что суровымъ приговоромъ надъ этими подсудимыми устрашите дру-гихъ неуравновѣшенныхъ, склонныхъ къ преступленію натуръ и тѣмъ сохраните для государства много полез-ныхъ жизней. Во имя этихъ общественныхъ и государ-ственныхъ интересовъ я возлагаю на васъ, господа, на-дежду, что вы вынесете обвинителышй приговоръ».

Товарищъ прокурора съ легкимъ поклономъ опу-стился на свое мѣсто. Онъ былъ доволенъ своей рѣчью и особенно той несвойственной ему горячностью, кото-рую ироявилъ въ ней, но тотчасъ же исиугался мысли: не позволилъ ли онъ себѣ какого-либо жеста, какого-ниб^дь движенія, неприличнаго для человѣка его кру-га, человѣка сІізЬіп&иб?

Припомнивъ все, молодой юристъ успокоился.

«Ну, теперь Бушуевъ накидаетъ мнѣ «галокъ» въ своемъ резюмэ», — подумалъ онъ о предсѣдательствую-щемъ и тутъ же одновременно вспомнилъ и причину своего неизмѣнно приподнятаго радостнаго настроенія. Причина эта — состоявшійся надняхъ давно жданный переводъ иа службу въ Петербургъ, о которомъ третья-го дня его увѣдомилъ отецъ-сенаторъ.

Рѣчь товарища прокурора произвела сильное впе-чатлѣніе на слушателей.

Нѣкоторые изъ публики переднихъ рядовъ почти огорчились, что молодой юристъ такъ кратко и точно доказалъ, что парни виновны и что опровергнуть его доводы невозможно. Но такъ думали только неопыт-ные простаки. Люди ^опытные, наоборотъ, потирали Рукй, предвкушая удовольствіе отъ того, какъ адвокатъ будетъ въ пухъ и прахъ разносить доводы обвинителя.

Присяжнымъ тоже понравилась эта рѣчь. Никто изъ нихъ уже не сомнѣвался болѣе, что передъ ними сидятъ завѣдомые убійцы, которымъ никакъ нельзя дать ни малѣйшаго снисхожденія. Слушали почти всѣ со вниманіемъ, хотя и не всѣ одинаково. Старшина-нѣмецъ съ своимъ налитымъ лицомъ и красной лыси-ной на круглой головѣ, сразу уходившей въ плечи, такъ и замеръ въ наклонеиной позѣ, не шевелясь и не сводя выпученныхъ глазъ съ оратора за все время; сѣ-денькій старичокъ-приказчикъ, опершись подбородкомъ на р.уку и иаклоннвъ одно .ухо, тоже сидіілъ неподвиж-

но и смирно, какчь бЫ'пригорюмившись, и слушалърѣчь съ кроткимъ благоговѣніемъ, какъ благочестивые про-столюдины слушаютъ чтеніе божественнаго писанія; остальные, сложивъ руки на колѣняхъ, часто и осто-рожно отдувались, видимо, отъ напряженія, съ какимъ они слушали непривычныя для ихъ уха слова, но слу-шалн вниматёльно, безъ сонливости, что замѣтно было по ихъ оживленнымъ глазамъ на волосатыхъ лицахъ, и только одинъ изъ присяжныхъ все время клевалъ но-. сомъ н ікогда цросыпался, каждый разъ испуганно огля-дывался на судей и, желая замаскировать непреобори-мую дремоту, осторожно откашливался.

Адвокатъ сталъ изъ-за столика и энергично шаг-нулъ къ присяжнымъ.

Теперь его певысокая фигура вся была на лицо отъ макушки, поросшей крѣпкими, черными, коротко остри-женнымн волосами, до широкихъ, слѳгка задранныхъ кверху носковъ его болыннхъ ладьеобразныхъ, лосня-щихся штиблетъ на чрезвычайно толстыхъ подошвахъ. Казалось, изо всѣхъ поръ его сытой, самоувѣренной фи-гуры вѣяло несокрушимымъ благополучіемъ и самодо-вольствомъ. Объ этомъ свидѣтельствовали румянецъ его полныхъ щекъ, необыкиовеино дружная, густая ра-стительность на лицѣ и головѣ, увѣренная округлость какъ жестовъ, такъ и членовъ его фигуры, уже обло-жившейся слоемъ подкожнаго жирка. Чувствовалось, что минетъ годокъ-другой благополучнаго житія и мо-лодой адвокатъ отяжелѣегь и обрюзгнетъ. 0 томъ же благополучіи и самоувѣренности свидѣтельствовали и дорогого сукна новый черный фракъ адвоката, его жи-леткг съ вырѣзомъ, доходящимъ почти до основанія брюкъ, его бѣлая, твердая, какъ панцырь, манишка, на-конецъ, широкія брюки, сложнвшіяся рѣзкими склад-ками на подъемахъ ногъ.

И въ покроѣ платья, и въ манерѣ носить его сразу бросались въ глаза всѣ признаки своеобразнаго москов-скаго франтовства, франтовства человѣка хотя и моло-дого, но солиднаго, уже познавшаго сѳбѣ дѣну.

Адвокатъ съ жестомъ престидижитатора, готовя-щагося мудренымъ фокусомъ удивить публику, началъ свою рѣчь, и его грудной мужественный баритонъ съ бархатными жирнымн нотками сразу. разбудилъ притих-нувшій залъ. .

Повѣяло какимъ-то особымъ могучимъ, самоувѣрен-нымъ духомъ. Казалось, этотъ голосъ говорилъ слу-шателямъ: «Вы вотъ увѣрены, что подсудимые винов-НЫ|,. а я докажу вамъ, что они не виновны, и вы мнѣ не-премѣнно повѣрите».

Послѣ первыхъ же словъ ораторъ овладѣлъ внима-.ніемъ всего зала. Даже лица судей оживились. Пра-вый членъ, давившійся зѣвотой и время отъ времени такъ крѣпко сяшмавшій свои пухлыя руки, что на ихъ тыловыхъ частяхъ появлялись бѣлесоватыя пятна, те-перь внимательно слѣдилъ за всѣми движеніями адво-ката. Лѣвый членъ, за все время процесса принимав-шій живопнсныя позы въ своемъ креслѣ и подолгу за-сматривавшійся на предметъ своихъ любовныхъ вожде-лѣній — молодую дѣвушку, сидѣвшую въ переднемъ ряду цублики, теперь своими круглыми на выкатѣ гла-зами уставился на адвоката.

Предсѣдательствующій, не пропустившій ни одного слова товарища прокурора и записавшій всѣ тѣ «галки», которыя намѣренъ былъ «накидать» ему въ своемъ ре-зюмэ, съ болыпимъ удовольствіемъ и интересомъ слѣ-дилъ за развитіемъ защитительной рѣчи.

Рѣчь защитника, неторонливая, чрезвычайно ясная и раздѣльная, такъ же, какъ его костюмъ, наружность и манеры, изобличала въ немъ чистокровнаго москвича. Онъ скорѣе пѣлъ, чѣмъ говорилъ, замѣтно акалъ и налегалъ на звукъ «ш» въ нѣкоторыхъ словахъ, гдѣ пи-шется «ч».

— Господа присяжные засѣдатели, — такъ началъ онъ, — передъ вами иа скамьѣ подсудимыхъ три кре-

тотото.егап-кагак.п

етьянскихъ парня. Йхъ обвнняютъ въ тяжкомъ пре-ступленіи — въ лишеиіи жизии человѣк<я, человѣка имъ близкаго, ихъ товарища и друга, съ которымъ за какой-нибудь часъ до преступленія онн мирно пировали.

«Конечно, они совершили тяжкое преступленіе, они виновпы и за свою вину несомнѣнно должны понести наказаніе, и я — защитникъ ихъ, не отрицаю ихъ вины и не прошу оправданія, я дрошу только одного: прежде, чѣмъ вынести имъ вашъ нелицепріятный приговоръ, разберемтесь и взвѣсимъ съ возможной точностью, не упуская пи единой мелочи, при какихъ обстоятель-ствахъ произошло это возмутительное иреступленіе — лишеніе человѣка жизни.

«Но, господа, прежде чѣмъ приступить къ разбору обстоятельствъ этого тяжкаго дѣла, я позволю себѣ сдѣ-лать маленькое отступленіе. Оно необходимо, и вы сами поймѳте, почему оно нообходимо. Надо вамъ сказать, что ло духу своему нашъ законъ караетъ не за самый фактъ преступнаго дѣянія, а за злую волю, проявлен-ную въ этомъ дѣяніи. На этомъ-то основаніи за оди-наковыя по результатамъ преступленія налагаются су-домъ совершенно различныя по своей строгости кары. На первый взглядъ это кажется какимъ-то противорѣ-чіемъ, какимъ-то несовершенствомъ закона. Ничутьне бывало. Это и есть его высшее совершенство. Позволю себѣ лояснить примѣромъ.

«У васъ въ квартирѣ случился пожаръ. Чтобы спа-стись, вы ;бросаетесь къ выходу, но вся лѣстница въ ды-му и огнѣ. Не помня себя, вы кидаетесь къ окну, выса-живаете раму и прыгаете внизъ. На свое и ваше несча-стіе по тротуару какъ разъ въ это время проходилъ ре-бенокъ. Впохыхахъ вы не замѣтили его, всей тяжестью вашего тѣла обрушились на этого ребенка и задавили его нагсмерть. Какъ-никакъ, вы лишили человѣка жиз-ни, слѣдовательно, 'вы ісовершили престуиленіѳ. Но ска-жите, Бога ради, какой судъ вмѣнитъ вамъ въ вину ва-ше иеволыюе преступленіе? Да никакой судъ не вмѣ-иигь. Много-миого, если ваеъ ирисудятъ къ церковно-му покаянію.

«Теперь возьмемъ другой примѣръ. Допустимъ, вы жестоко поссорились съ сосѣдомъ, доп.устимъ даже. что онъ — дурной человѣкъ и о^идѣлъ васъ безъ при-чины. Вы настолько возненавидѣли его, что рѣшились отомстить ему, во что бы то ни стало. Случай вамъ помогъ. Идете какъ-то вечеромъ по дорогѣ, а вашъ недругъ свалился пьяный ;въ канаву и храпитъ себѣ. Мѣсто безлюдное. Бѣсъ толкаетъ въ бокъ, нашепты-ваетъ преступныя мысли: «Случай, молъ, рѣдкостный,

” упустишь, такъ жалѣть будешь, прихлопни и ... концы въ воду». Вы соблазнились, схватили камень и убили своего сосѣда. Злая воля ваша взяла верхъ надъ совѣ-стью, и вы совершили преступленіе. Судъ не дастъ вамъ ни малѣйшаго снисхожденія и присудитъ къ па-ивысшей мѣрѣ наказанія. А вѣдь результатъ-то какъ въ первомъ, такъ и во второмъ случаѣ одинаковый — ли-шеніе жизии человѣка! Но почему же такая разница? Да только потому, что въ первомъ случаѣ въ вашемъ преступленіи злая воля не участвовала, и васъ всякій ножалѣетъ, какъ несчастнаго человѣка, ставшаго не-вольнымъ убійцей невиннаго ребенка, во второмъ слу-чаѣ вами исключительно руководила злая воля. Она поработила васъ, опа была вашимъ хозяиномъ. И вся-кій осудигь васъ, всякій отверпется отъ васъ, какъ отъ человѣка, руки котораго запятнаны кровью ближняго, потому что вашъ поступокъ нротивенъ человѣческой природѣ.

«Возвратимся теперь къ самому факту избіенія Ки-рильева.

«Въ этомъ залѣ выяснилось, что за нѣсколько ча-совъ до совершенія преступленія трое подсудимыхъ, два свидѣтеля и пострадавшій Кирильевъ — всѣ вмѣстѣ мирно пили водку у кабака. Случилось это въ суббо-ту подъ вечеръ, т. о. въ такую пору, когда православ-ішс христіане собираются въ храмьі. славить Бога, а

шшш.еіап-кагак.ги

въ это время деревенская молодежь славила у кабака чорта. (На скамьяхъ присяжныхъ и въ публикѣ по-слышался сдержанный смѣхъ). Нѳ смѣйтесь, господа, — серьезнымъ тономъ Продолжалъ адвокатъ, — въ своѳ время объясню, почему именно я такъ выразился. Пар-ни пили водку и выпили ея не мало. Это обстоятель-ство, господа присяжные засѣдатели, особенно прошу запомнить. Какъ во всякой пьяпой мужицкой койпаніи, сперва шли задушевные разговоры, потомъ мало-по-ма-лу перешли на припоминаніе другъ другу обидъ, даль-ше леребранка, тыкаиье къ носу кулаковъ и т. п .Од-нимъ словомъ, все шло По ряду, честь честью, какъ въ этихъ случаяхъ полагается. Но какъ бы то ни было, у кабака все обошлось благополучно. Пятеро болѣѳ бла-горазумныхъ поѣхали домой, а шестой — самый жадный до вина остался у кабака одинъ. Онъ еще не выпилъ свою порцію; ему еще рано было разстаться съ бутыл-кой. Но вогь, когда парни удалились уже версты на полторы отъ города, на дорогѣ ихъ догоняетъ этотъ ше-стой — Кирильевъ.

«Тутъ, господа, мы подошли къ темному мѣсту.-Данпыя судебнаго слѣдствія нѳ разъясняютъ намъ са-мой обстановки и ‘обстоятельствъ преступленія. Един-ственный очевидецъ — свидѣтель Рыжовъ далъ намъ крайие сбивчивыя показанія. Неизвѣстно, что недав-ніе друзья. а теперь враги говорили другъ другу, изъ за чего Произошла ссора, кто первый ее началъ, кто пер-вый нанесъ ударъ. Другой свидѣтель Ларіоновъ, по его показаніямъ, въ это время спалъ сномъ праведнаго, ничего не видѣлъ и не слышалъ и, кѳнечне, ничеге нѳ могъ намъ сообщить».

XI.

А'двокатъ выпилъ изъ стакана глотокъ воды и про-должалъ:

— А всѳ-таки иамъ, во что бы то ни стало, надо вы-яснить, какъ, при какой обстановкѣ, при какихъ обсто-ятельствахъ, по какимъ мотивамъ произошло это прѳ-ступленіе? Разъ нѣтъ прямыхъ доказательствъ, ясно говорящихъ, что случай этотъ относится къ тому или другому разряду преступныхъ дѣяній, приходится ри-совать картину по разрозненнымъ штрихамъ.

«И тутъ намъ поможетъ разобраться ѳдинственно только критичѳская оцѣнка слѣдствейиаго матѳріала.

«Обвинитель отрицательно отнесся къ показаніямъ пяти свидѣтелей защиты. Пусть такъ. Не противорѣ-*чу, — не противорѣчу потому, что я не претендую на рѣдкій даръ чтѳнія въ чужихъ сердцахъ, какимъ ино-гда Господь Богъ надѣляетъ избранныхъ людей, поэто-му оставляю свидѣтелей защиты въ сторонѣ, какъ будто ихъ и не бывало въ йтомъ залѣ, и, какъ частный чѳло-вѣкъ, охотно допускаю, что всѣ свидѣтели обвиненія— одна ходячая добродѣтель на двухъ ногахъ. Но, госпо-да, какъ защитникъ подсудимыхъ, я, по долгу совѣсти и присяги, обязанъ показанія свидѣтѳлей подвергнуть всесторонней критической оцѣнкѣ. ,

«Не думайте, господа присяжные засѣда^ели, что я свидѣтелей противиой стороиы, свидѣтелей обвиненія, подозрѣваю въ преднамѣреннбй лжи или неискрѳнно-сти. Оборони Богъ. Но я думаю, что совершѳненъ только одинъ Богъ и только Онъ одинъ не можетъ оши-баться, люди же самые искренніе,..самые правдивые — только потому, что они — люди, значитъ, существа нѳ-совершенныя, — могугь невольно впадать въ ошибки, могутъ невольно грѣшить передъ истиной.

«Свидѣтель Рыжовъ далъ самыя цѣнныя показанія. Съ него и начнемъ. Собственно только на его показа-ніяхъ и зиждется все обвиненіѳ. Онъ одинъ очевидецъ Дѣла. Онъ разсказалъ намъ, какъ всѣ парни мирно пьяпствовали у кабака, какъ перебранивались, какъ по-казывали другъ другу кулаки, какъ пятѳро поѣхали, а одинъ остался, какъ потомъ этотъ оетавшійся догналъ

уѣхавшихъ у Хлябинской ,горы, и тутъ произошла свалка. Но изъ-за чего, кто началъ свалку, Рыжовъ намъ нѳ объяснилъ. Правда, онъ говоритъ, что подсу-димыѳ ссорились съ Кирильевымъ, ругали его, но онъ же и добавляетъ, что и Кирильевъ не оставался въ дол-гу: они его бранили, и онъ пе молчалъ; они подносили ему къ носу кулаки;, и онъ отвѣчалъ имъ такими ?ке вы-разительными жестами. Отсюда совершенно не видно, что подсудимымй было ‘задумано избіеніе изъ мести.

Я спрошу васъ, господа присяжные засѣдатели, съ чего начинаютея обыкновенно мужидкія драки, сплошь и рядомъ кончающіяся смертельнымъ исходомъ? Вѣдь пе такъже, что увидѣли два мужика другъ друга, сошлись, вѣжливо раскланялись, еще вѣжливѣе пожали другъ ДРУГУ РУКИ> потомъ наговорили другъ другу утончен-нѣйшихъ любезностей, а затѣмъ, не поплевавъ даже въ кулаки, хлопъ-хлопЪ-хлопъ другъ другу и въ усъ и въ рыло. Нѣтъ. Вѣдь каждой мужицкой пьяной дракѣ всегда неизбѣжно предшествуетъ длинная прелюдіяизъ угрозъ, брани, взаимныхъ попрековъ и подзадориванія,

»а самое рукоприкладство уже начинается позднѣе, ког-да поразгорячили другъ друга, обругали на чемъ свѣтъ стоитъ, и когда уже брань и укоры не удовлетворяютъ расходившагося сердца, тогда только рукамъ воля. То жѳ самое было и здѣсь. Но прослѣдимъ дальнѣйщеѳ поведеніе свидѣтеля Рыжова. Когда убивали Кириль-ева, онъ и пальцемъ^ не пошевелилъ въ его защиту. Вѣдь, господа, когда на нашихъ глазахъ дерутся чужіе люди, мы можемъ пройти мимо и не вмѣшаться, побо-имся, что, пожалуй, самимъ влетитъ ни за что, ни про что; но когда убиваютъ человѣка, да еще односельца и пріятеля, тутъ и картина, и настроеніе мѣняются. Пе-редъ страшнымъ призракомъ смерти, грозящей человѣ-ку близкому, наше личное чувство самосохраненія отхо-дить на задній планъ, стушевывается. Тутъ ужъ забы-ваешь о себѣ и принимаешь всѣ мѣры, чтобы убійство не совершилось.

«Но оказываотся, свидѣтель Рыжовъ скроенъ на осо-бый ладъ, чѣмъ всѣ мы, грѣшные. По крайней мѣрѣ, онъ самъ такъ рекомендуетъ себя. Онъ, этотъ молодой силачъ, таскающій пятнадцати-пудовыя тяжести, у ко-тораго еще мускулы болятъ отъ работы, значитъ, разви-ваются и крѣпнутъ, струсилъ настолько, что въ защиту убиваемаго товарища, Что называется, — не пикнулъ. Неужели такіе неодолимые витязи эти подростки (по-глядите на нихъ!), что двое сильныхъ мужчииъ не мог-ли отъ нихъ отбиться?! Самъ покойный Кирильевъ, по отзыву того ясе Рыжова, богатырь былъ! Да если бы на его сторону сталъ Рыжовъ, чтб было бы? Несомнѣнно, что мы не сидѣли бы въ этомъ залѣ, не разбирали бы этого кроваваго дѣла, просто потому, что оно не совер-шилось бы, передрались бы, наставили другъ другу си-няковъ и фонарей — и дѣлу конецъ.

«Но самая драма закончилась. Поверженный Ки-рильевъ остался на дорогѣ, остальные, какъ ни въ чемъ не бывало, продолжали путь. Этого мало! Въ селѣ Хлябинѣ, всего въ пяти какихъ-нибудь минутахъ ѣзды отъ мѣста добоища, парни останавливаются, и только что потрясендый, струсившій почти до потери сознанія свидѣтель Рыжовъ соскакиваетъ съ телѣги, самолично выпрашиваетъ у одной хозяйки чайную чашечку и пьетъ изъ нея вмѣстѣ съ другими водку. -

«Изволите ли видѣть, изъ горлышка-то тянуть по-казалось недостаточно комфортабельно! Это послѣ та-кого-то кроваваго зрѣлища, послѣ такого-то потрясенія, послѣ того, какъ на-смерть избитый пріятель оставленъ на проѣзжей дорогѣ захлебываться въ собственной кро-ви! Воля ваша, Чутъ что-то то, да не совсѣмъ то.

«Но объ этомъ рѣчь впереди.

«Не такъ велъ себя свидѣтель Деминъ. Этотъ оби-женный Богомъ человѣкъ оказался совсѣмъ евангель-скимъ милосерднымъ самаряниномъ и куда храбрѣе манчжурскаго героя Рыжова. (Въ залѣ раздался сдер-жапный смѣхъ). Онъ, которому только что угрожали

смерхыо, какъ только преступники тронулись въ путь, но пустился бѣжать безъ оглядки отъ страшнаго мѣста, не сталъ также и бражничать съ преступниками. Ужъ чего-чего, а водки-то они для него не пожалѣли бы. «Пей, молъ, Иванъ Деминъ, только молчи, не выдавай!» Вѣдь какъ тамъ не разсуждайте, преступники были у него въ рукахъ. Нѣтъ, вмѣсто пріятнаго препровожде-нія времени или вмѣсто того, чтобы бѣжать безъ огляд-ки отіі проклятаго мѣста, Деминъ въ темнотѣ пошелъ отыскивать потерпѣвшаго, отыскалъ его, чиркнулъ спичку, подробно разсмотрѣлъ избитаго, пока ни узналъ и ни убѣдился, что избитый никто иной, какъ его одно-селецъ Иванъ Кирильевъ. И даясе послѣ этого Деминъ не бросилъ несчастнаго безъ помощи, а побѣжалъ на деревню, взбудораясилъ всю семью Кирильева, привелъ къ избитому его' жену и мать и провозился съ нимъ вплоть Цо того івремени, пока не сдалъ его въ городскую больницу, т. е. сдѣлалъ все, что было въ его силахъ.

«Теперь два слова о свидѣтелѣ Ларіоновѣ. • Ну, за-чѣмъ онъ попалъ въ свидѣтели? Оказывается, пьян-ствовалъ онъ вмѣстѣ со всей честнбй компаніей, пилъ тоже, вѣроятно, наравнѣ со всѣми, потому что въ му-жицкихъ пирушкахъ соучастники не допустятъ, чтобы кто-нибудь одинъ хлесталъ болыпе, а другимъ осталось бы меньше этого сладкаго пойла — водки. А между тѣмъ Ларіоновъ былъ настолько пьянъ, что проспалъ вгю дорогу и не видѣлъ и не слышалъ, какъ рядомъ съ нимъ убивали его пріятеля. Какое же заключеніе можно вывести изъ іего‘ показаній? Да только одно, господа: Ларіоновъ намъ служитъ показ.ателемъ, на-сколько хороша была вся честн&я компанія. Если Ла-ріоновъ упился, что называется, до положенія ризъ, то и остальные его собутыльники недалеко отъ него ушли и если не спали, то были въ томъ состояніи невмѣняе-мости, когда ужѳ сами не понимали, что творили.

«Обвинитель особетю останавливался на показа-ніяхъ почти всѣхъ свидѣтелей обвиненія, утверждав-

шшш.еіап агак.ги

шихъ, что иоводомъ къ избіонііо Киридьева послужило то обстоятольство, что онъ отобралъ у отца подсудимаго Огепапова свою зѳмлю, что-то около десятины.

«Случай отобранія земли дѣйствитѳльно имѣлъ мѣсто. Я даже допускаю', что случай этотъ могъ возбу-дить неудовольствіе На Кирильѳва срѳди членовъ сѳмьи Степанова, но, во-первыхъ, земля была отобрана, по крайней мѣрѣ, за полгода или даже за годъ до прѳ-ступленія и не въ характерѣ русскаго человѣка таить такъ долго на душѣ злобу. Во-вторыхъ, обѣ семьи: Ки-рильевыхъ и Степановыхъ цаходились въ самыхъ тѣс-йЫхъ дружескихъ отношеніяхъ вплоть до рокового дня’ 25-го августа. Въ-третьихъ, зѳмля была отобрана у отца Степанова, а не у самого подсудимаго Стѳпанова. Отѳцъ еще могъ питать неудовольствіе на Кирильева, а 'сыну-то чтб? Одно изъ прѳимуществъ молодости это — скоро забывать обиды и огорченія, а тутъ и обиды-то никакой не было. Была дѣловая сдѣлка и по желанію одной стороны нарушена. Мало этого, нарушена она была съ вѣдома и согласія Степанова-отца. Слѣдова-тѳльно, можетъ ли вообще тутъ быть рѣчь о местй? Въ-четвертыхъ, и это самое главноѳ, прошедшіе пѳредъ ва-ми свидѣтѳли хотя и утверждали, что будто бы Степа-новъ неоднократно грозилъ отомстить Кирильеву за отобранную землю, ио на мои вопросы ни одинъ изъ нихъ .не показалъ, что онъ, свидѣтель, самъ лично, сво-ими собственными ушами слышалъ отъ Стѳпанова угро-зы Кирильеву. Наоборотъ, всѣ отвѣчали, что «такъ, молъ, говорятъ въ народѣ, что Степановъ грозился». Въ этомъ пунктѣ, господа, придется нѣсколько подроб-нѣе разобраться, потому что этотъ пунктъ обвиненія довольно серьезенъ. -

«Если бы свидѣтели на очной ставкѣ. съ подсуди-мымъ сказали въ этомъ залѣ: «ты тамъ-то тогда-то гово-рилъ намъ, что убьешь Кирильева за отобранную у отца землю» или что-нибудь въ этомъ родѣ, —это было бы вѣское свидѣтѳльское показаніе. На такомъ показаніи

можно бы обосновать обвиненіе въ избіеніи изъ мести. Но, какъ вамъ извѣстно, такихъ показаній намъ не дали, все ссылались на то, что «такъ говорятъ, молъ, въ на-родѣ. • • .

«Я вамъ объясню, въ чемъ тутъ секретъ. Не прихо-дило ли вамъ, господа присяжные засѣдатели, въ голо-ву такого рода соображеніе: Степановъ и Кирильевъ съ ранняго дѣтства были закадычными друзьями и кресто-выми братьями, потому что Степановъ-отецъ былъ кре-стнымъ отцомъ покойнаго Кирильева, и, понятпо, объ этомъ обстоятельствѣ односельцы отлично знали. ‘Вдругъ всѣхъ какъ громомъ поражаетъ вѣсть, что Ки-рильевъ убитъ Александромъ Степановымъ съ това-щами. Несомнѣнно, вѣсть эта всѣхъ въ деревнѣ взвол-новала, удивила, несомнѣнно, первый вопросъ, возник-шій въ головѣ каждаго: за что? Пошли толки, пересу-7 ды, кто-нибудь, какъ догадку швырнулъ'въпростран-ство крылатое слово, что убитъ, молъ, Кирильевъ Сте-паповымъ за отобранную землю. И пошло это словечко въ оборотъ. И чѣмъ болыне этотъ вопросъ обсуждали, тѣмъ накоплялось больше и больше подробностей, вотъ какъ нитки наматываются на клубокъ. Далыпе стали уже говорить, что Степановъ давно грозился убить Ки-рильева, еще тогда, когда Кирильевъ только что ото-бралъ землю. И пошла писать губернія.

«Вотъ вамъ и готова легенда объ убійствѣ Кириль-ева Степановымъ изъ мести. Какъ видите, легенда эта сложилась уже заднимъ числомъ, уже тогда, когда пре-ступленіе совершилось. Слѣдовательно, для обоснова-нія обвнненія она совсѣмъ не годится. Хорошо. У Александра Степанова была, по людской молвѣ, хоть тѣнь основанія мстить Кирильеву. За что же Лобовъ и Горшковъ мстили ему? Вѣдь у нихъ пикакихъ сче-товъ съ покойнымъ Кирильевымъ не было. Предпола-гать вмѣстѣ съ представителемъ государственнаго обви-ненія, что юноши съ головами на плечахъ ради дружбы къ Степанову и за угощеніе бутылкой-другой водки со-гласились на такое тяжкое иреступленіе, какъ лшненіе жизни человѣка, нѳвозможно, потому что если ужъ опи совсѣмъ какія-то кровожадныя чудовища., которымъ смертѳльно избить человѣка все равно, что для другого раздавить муху, то о своей-то шкурѣ они всѳ-таки по-думали бы. Хорошо, если дѣло канетъ въ воду, ну, а если, какъ вотъ теперь, откроется, что тогда? Вѣдь судъ за это по головкѣ не погладитъ.

XII.

«Итакъ, господа, объ умышленномъ нанесеніи по-боевъ не можетъ быть и рѣчи.

«Но, господа, отъ этого не легче. Преступленіе со-вершено; одна семья осиротѣла, самымъ ужаснымъ об-разомъ отняли у пея ея поильца и кормильца; государ-ство лишилось одной производительной молодой силы. Нельзя же, чтобы вцновники не понесли наказанія. Такъ. Но къ какому же разряду преступленій отнести даннбе дѣяніе, разъ отвергнуто лреступленіе изъ мести? Да, господа, вся обстановка дѣла показываетъ, что пре-стулленіе это совершено въ дракѣ, въ состояніи опья-нѣнія, въ запальчивости й раздралсеніи, безъ всякаго, конечно, намѣренія причинить смерть потерпѣвшему. Хотя обвиннтель держится противоположной точки зрѣ-нія и находитъ, что убійства въ дракѣ, въ опьяненіи совершаются только по праздникамъ, я съ нимъ совер-шенно не согласенъ. Развѣ наша сорока-градусная Очи-щенная казенная водочка только по праздникамъ тума-нитъ и опьяняетъ россійскія головы? Я до сего времѳ-ни думалъ и продолжаю думать, что водка и въ празд-ники и въ будни одинаково опьяняетъ. Тутъ весь во-просъ только въ количествѣ влитаго въ себя зелья. Об-стоятельства же даннаго дѣла таковы, что парни пили водку и пили много, пили и у кабака, и по дорогѣ и потому всѣ былй пьяны, потомъ попѳрессорились и. на-

^Гап-Ъаг^ги

конецъ, передрались. Изъ-за чего? Да кто же это зна-етъ? Кто^эазберетъ? Ну-ка, попробуйте точно отвѣтнть, изъ-за чего дерутся перепившіеся мужики? Вы, быть можетъ, полагаете, что сами подсудимые знаютъ, поче-му они совершили такое тяжкоѳ преступленіе? Нѣтъ, господа, смѣю васъ увѣрить и они нѳ болыпѳ нашего знаютъ. Тутъ просто, какъ сплошь и рядомъ случается у мужиковъ, сперва сошлись, потомъ напились, потомъ поспорили, «поспоривши — повздорили, повздоривши — подралися» и въ рѳзультатѣ трупъ.

«Теперь два слова о характерѣ побоевъ. Изъ под-робныхъ показаній эксперта выяснилось, что однимъ ударомъ камня вотъ такой формы, чтб лѳжитъ пѳредъ вами на столѣ, можно причинить двѣ и даже болѣѳ трещшгь на черепѣ...»

Сидѣвшій въ перѳднемъ углу Вознесенскій вздер-нулъ плечами. .

— Я имѳнно утверждалъ, что болынѳ двѵхъ нель-зя... Вотъ нахалъ! на передержки пускается, — сдѣ-лавъ большіѳ глаза, возбужденно шепнулъ онъ сидѣв-шему рядомъ съ нимъ слѣдователю

Тотъ, внимательно слѣдившій за рѣчью адвоката, пѳ разслышалъ шопота .сосѣда и въ знакъ согласія съ слабой усмѣшкой наклонилъ голову.

— Кромѣ того, — между тѣмъ продолжалъ адво-катъ, — я не могу обойтй молчаніемъ одно немаловаж-ное обстоятельство, имѣвшее мѣсто незадолго до собы-тія 25-го августа, а именно: потерпѣвшій Кирильевъ, обладавшій по всѣмъ признакамъ, нравомъ задорнымъ и драчливымъ, въ пьяномъ видѣ участвовалъ въ одной деревенской свалкѣ, гдѣ ему палками и камнями проло-мили голову. И тогда, замѣтьте, господа, поврежденія черепа оказались настолько значительными, что Ки-рильеву нѣсколько недѣль пришлось пролежать въ больницѣ. Значитъ, новые ушибы пришлись на не вполнѣ зажившіѳ старыѳ ушибы и потому-то имѣли та-коѳ огромное разрушительное значеніе. Но это ещѳ нѳ

...... — еіап-кагак . ги

псе. Не надо забывать, что потерпѣвшій вообще не велъ воздеряшый образъ жизни, часто и миого пилъ, а какъ разъяснилъ намъ господинъ экспертъ, внутренніе органы алкоголиковъ, т. е. пьянидъ, всегда находятся въ болѣзненномъ состояніи и, конечно, такое состояніе не могло остаться безъ вліянія на смертельный исходъ пораненій. Не забудьте, господа, что Кирильевъ послѣ драки прожилъ цѣлую недѣлю. Изъ всего этого самъ собою напрашивается вопросъ: что если бы черепъ Ки-рильева не былъ уже раныне проломленъ и если бы ор-гаиизмъ его не былъ расшатанъ и подорванъ неумѣрен-нымъ пьянствомъ, вѣдь, пожалуй, и не случилось бы такого несчастнаго исхода этой безобразной драки?

«При рѣшеніи этого дѣла надо принять въ сообра-женіе и то обстоятельство, что драка произошла на боль-шой дорогѣ, выложенной крупнымъ булыжникомъ. Эти камни, чтб лежатъ на столѣ вещественныхъ доказа-тельствъ, несомнѣнно, выворочены оттуда, съ полотна дороги. Сбитый съ ногъ Кирильевъ ударился головой объ каменный настилъ, долго бился въ конвульсіяхъ, и очевидно, что такимъ способомъ причинилъ себѣ новыя пораненія головы.

«Въ заключеніе еще одно маленькое соображзніе, господа. Камни эти выворочены изъ полотна дороги. Это обстоятельство опять-таки говоритъ въ пользу того положенія, что драка для подсудимыхъ явилась неожи-данной и опи защищались тѣмъ оружіемъ, какое первое попалось подъ руку. Значитъ, оии заранѣе не подгото-влялись къ ней.. Противъ этого можно возразить: за-чѣмъ же было драться такими болыпими камнями? Но, господа, не забывайте, что Кирильевъ былъ богатырь по фиміческой силѣ, а по характеру—буйный, гіьяный дра-чунъ. Скажито, пожалуйста, если бы на кого-либо изъ насъ напалъ такой здоровенный, пьяный, изступлен-ный дѣтина съ явной угрозой избить? Полагаю, что каждьф изъ насъ, изъ чувства самосохраненія, станетъ

зоэ

■нется подъ руку и раздумыѣаіь не ьтанетъ, да и векб-гда: лишитъ ли онъ при этомъ чѳловѣка жизни или нѳ лишитъ? То самоѳ случилось и съ подсудимыми.

«Можетъ быть, съ лѳгкой руки обвинителя, вы бу-дете думать, господа, какіѳ закоренѣлыѳ, нераскаянные злодѣи сидятъ передъ пами на скамьѣ подсудимыхъ, если вспомните, что пять минутъ спустя послѣ соверше-нія кроваваго дѣянія эти юноши вмѣстѣ съ двумя сви-дѣтелями продолжали бражничать на улидѣ села Хля-бина? Какіе надо ймѣть нервы? Какую черствость серд-ца? Нѣтъ, господа, эти юноши — нѳ звѣри, нѳ крово-жадвыя чудовища, но Молодости своей, имъ еще некогда было стать закоренѣлыми злодѣями, никто изъ нихъ раныпе ни за какія преступленія подъ судомъ и слѣдствіемъ не состоялъ. Они такіе же деревенскіе юно-шя, какъ и другіе, ничуть ре лучше и нѳ хуже сво-ихъ свѳрстниковъ, они только несчастнѣе другихъ, по-тому, что на совѣсти ихъ тяготѣетъ страшный грѣхъ. Молодая жизнь ихъ отравлѳна, испорчена сознаніемъ того, что они пролили христіанскую кровь и лиши-ли человѣка жизни. Тогда чѣмъ жѳ объяснить такой ципизмъ ихъ, что, когда на рукахъ у нихъ еще дыми-лась кровь убитаго ими брата, они чувствовали себя настолько прѳкрасно, что преспокойно нили водку?

«Объясненіе очень простое, господа. Имъ и въ го-лову не приходило, что они преступники, что они со-вершили убійство. Кирильѳвъ 'напалъ; они да^и ему «сдачи»; онъ упалъ на дорогѣ; они и поѣхали далыпе, довольные тѣмъ, что одолѣли драчуна и силача. «От-лежится, молъ, не впервбй ему». И потому что были убѣждены, что ничего уголовнаго не совершили, были спокойны и прй первой же остановкѣ лродолжали уп-ражняться въ томъ, въ чемъ упражнялись весь этотъ день, т. е. пьянствовали. Потому-то и манчжурскій герой Рыжовъ такъ комфортабельно угощался водкой изъ чайной чашечки, что сердце его было соваднпенно спокойно за участь Кирильева, хотя онъ и старался

... тотото.еіап-кагак.ги

тутъ увѣрить насъ, что до смерти испугался. Никто изъ нихъ не разсчитывалъ, что такая обычная въ нра-вахъ современной деревенской молодежи потасовка будетъ имѣть такой печальный исходъ.

«Вотъ теперь, господа, мы и подошли къ вопросу: істо же истипный виновникъ той страшной кровавой драмы, что стоила жизни одному изъ ея участниковъ? Вѣдь несомнѣнно изъ імоей рѣчи вы убѣдились, что но эти простыѳ парни — главныѳ виновники. Они не болыпѳ и нѳ меньше, какъ только слѣпое, послушноѳ орудіе посторонней злой воли, той злой воли, что буйно и свободно гуляетъ по всѣмъ городамъ и весямъ на-шей бѣдной» родины, что разрушаетъ все, къ чему ни прикоснется. Отъ этой страшной здой ' воли гибнутъ здоровье, счастье, достатокъ и жизнь милліоновъ лю-дей. Вы, конечно, понимаете, господа, о чемъ я говорю. Эта злая воля, эта проклятая причина, губящая все и вся у насъ на Руси, есть вино». .

XIII.

АДвокатъ залпомъ выпилъ стаканъ воды, обтеръ вспотѣвшее лицо платкомъ, положилъ его въ задній карманъ фрака и, шагнувъ ближе къ присяжнымъ, иродолжалъ свою рѣчь еще болѣе могучимъ голосомъ. Видимо, имъ овладѣло воодушевленіе.

—~И ни одному народу въ цѣломъ Вожьемъ мірѣ випо не причипяетъ столько золъ, сколько пароду р.ус-скому, потому что ни одинъ народъ ие падокъ такъ до вина, какъ мы. Это нашъ національный порокъ, наше національное бѣдствіе. У насъ пьютъ вездѣ, пьютъ всѣ, пыотъ наверху, упиваются внизу, пыотъ отъ богатства, пыотъ отъ бѣдиости, пыотъ съ радости, пыотъ съ горя, ныотъ на свадьбахъ, упиваются и иа иохорокахъ. И если наверху ;юди пьютъ приліічно, то чѣмт> ниже мы будемъ спускаться по обществснной

тоотто.еіап-кагак.ги

311

лѣстницѣ, тѣмъ приличіе все больше и больше уступа-отъ мѣсто безшабашности, разнузданности, а ужъ въ самомъ низу — въ мужицкой или рабочей средѣ пьютъ безобразно, отвратительно, до полной потери образа и подобія человѣческаго.

«Я просилъ васъ, господа, особенно запомни^ь, что 25-го августа, въ субботу вечеромъ, когда православные христіапе собирались въ храмы славить Бога, деревен-ская молодежь у казеннаго кабака славила чорта, до потерн сознанія упиваясь выдумкой его. (Въ залѣ опять послышался смѣхъ). Не смѣйтесь, господа, водка есть выдумка чорта. По этому поводу наромню вамъ разсказъ великаго писателя земли Русской Толстого. Разсказъ этотъ носитъ названіе «Первый винокуръ». Содержаніе его таково: «Пахалъ бѣдный мужикъ въ полѣ, а краюшка лежала у него подъ кафтаномъ у куста. Чертенокъ подсмотрѣлъ, утащилъ краюшку, а самъ спрятался за кустъ и сталъ подслушивать, какъ мужикъ будетъ ругаться >да его, чорта, вспоминать. Проголодался мужикъ, отпрегъ лошадь, пустилъ ее пастись, а самъ поднялъ кафтанъ, глядь, краюшки-то и нѣтъ. Потрясъ-потрясъ кафтаномъ мужикъ, оглядѣл-ся кругомъ, нѣтъ краюшки, да и только. Потужилъ му-жикъ, попилъ изъ колодца воды, отдохнулъ немного и опять пошелъ пахать на голодное брюхо, а про кра-юшку только и ;всего, что подумалъ: «пускай тотъ, кто его взялъ, ѣстъ на здоровье! значитъ ему нужнѣе». Смутился чертенокъ и побѣжалъ къ набольшому чорту, разсказалъ о своей ,неудачѣ. Раскричался, натопалъ на чертенка ніболышй чортъ и прогналъ его съ глазъ долой. «Иди, говоритъ, служить къ мужику на три года и безпремѣнно склони его къ грѣху». А не то пригро-зилъ въ святой водѣ выкупать. 0

«Обернулся чертенокъ добрымъ человѣкомъ и на-нялся къ мужику въ работники. И пошла съ той поры у пашего мужика удача.

«Въ первый годъ приказалъ мужпкъ посѣять хлѣбъ на горахъ, 'а работникъ посѣялъ въ низинѣ. Выпало засушливое лѣто. У сосѣдей хлѣбъ погорѣлъ, а у нашего мужика хлѣбъ обломный уродился. На другой годъ приказьгваетъ мужикъ посѣять въ низи-нѣ, а работникъ сѣетъ иа горахъ. Лѣто выпало моч-ливое; у всѣхъ хлѣбъ сгнилъ на корпю, а у нашего мужика амбаръ ломится отъ хлѣба. На третій годъ мужикъ ужъ и не зналъ, куда дѣвать зерно. Тогда-то чертенокъ научилъ мужика 'затереть хлѣбъ и вино курить. И накурилъ мужикъ цѣлую бочку вина. По-проОовалъ, понравилось. Сталъ онъ самъ пить и дру-гихъ почтовать.

«Смотался чертенокъ къ набольшому чорту и са-мого его привелъ къ мужику. А у того уже сидятъ гостн — все свои деревенскіе богатѣи.

^Выпили мужики по первому стаканчику; глаза у всѣхъ замаслились и начали они дружка дружкѣ пріят-ныя слова говорить, хвалить друікка дружку, льстить другъ другу, а какъ выпили по второму стаканчику, рѣчь-то сразу перемѣнилась: стали перекоряться, ру-гаться, дальше-больше, дошло дѣло й до драки. Въ кровь исколупали одинъ „цругому носы, пощипали во-лосы и бороды. Вздумалъ было хозяинъ разнимать гоетей. такъ куда! И ему досталось на орѣхи. (Въ залѣ раздался сдержанный, одобрительный хохотъ). Вы-пили мужики по третьему стаканчику и стали ужъ го-ворить «кто въ лѣсъ, кто по дрова», кричатъ, пере-биваютъ другъ друга, а какъ пошли расходиться по домамъ, такъ и попадали кто-гдѣ. Хозяинъ вышелъ проводить гостей, повалился носомъ въ грязь, барахта-ется, хрюкаетъ, какъ свинья.

«Подивился на это нАбольшій чортъ и шнбко ему это понравилось, расхвалилъ онъ чертенка и повысилъ его въ чиігахъ. «Теперь», говоритъ, «намъ можно спо-койно спать. Тепепь всѣ люди будутъ наши».

тотото.еіап-кагак.ги

313

«й крѣпко призадумался нА-бѳльшьй чортъ да н говоритъ дошлому чертѳнку: «А я, говоритъ, понимаю, что ты сдѣлалъ». — «А что?» — спрашиваѳтъ чертенокъ. «Ты, говоритъ, въ это пойло подмѣшалъ лисьей, вол-чьей и свиной крови, потому что, какъ только вы-пили они по пѳрвому стаканчику, такъ и ^алисили дружка передъ дружкой; какъ выпили по второму, такъ и ну рычать и драться, какъ бѣшеные волки, а какъ пропустили по третьему, такъ и полегли всѣ въ лужи н хрюкаютъ, какъ боровья». — «Нѣтъ, отвѣтилъ чертенокъ, никакой такой крови я не подмѣшивалъ, а лисья, волчья и свиная кровь всѳгда текла въ жилахъ у людей да только люди не давали ей хода, а виномъ я разбудилъ ѳе».

«Такъ вотъ, господа, откуда пошло это зѳлье, вотъ кто изобрѣлъ этотъ ядъ, ежедневно и ежѳчасно отра-вляющій милліоны русскихъ людей.

«Теперь уяіе черти сами не производятъ вина, а этимъ дѣломъ занимается нашѳ министерство финан-совъ и занимается •пастолько успѣшно, что одной сплошной волной «монополька» шириною отъ Ледови-таго океана до южно-русскихъ морей захлестнула и топитъ и топитъ святую Русь. И катится она, эта пья-ная волна, нѳустанно, безпрерывно по равнинамъ, по горамъ и лѣсамъ на десятки тысячъ верстъ, отъ Бал-тійскаго моря вплоть до Великаго океана. Теперь пра-вославные люди съ горѳмъ ли, съ радостью ли, не въ церковь идутъ, а валомъ валятъ... въ кабакъ, валятъ всѣ: и старыѳ, и молодые, и подростки, и дѣти, почти поголовно валятъ мужики, навѣдываются и бабы.

«Мы—народъ ужасающе бѣдный, почти ниіцій; у наоъ бблыпая часть дѣтѳй остается за дверьми школы, потому что намъ не на что построить школъ, нечѣмъ платить жаловапья учителямъ, за то кабаки явные и тайные на всѣхъ улицахъ, па всѣхъ переулкахъ гра-довъ и весей Святой Руси. Приходи, крещеный людъ, пей, сколько влѣзетъ, только плати свои трудовыя де-

тотото.еіап-кагак.ги

нежки. И крещеный ліодъ преть въ кабаки, спускаетъ послѣдніе гроши, отраБляется чертовымъ зельемъ, а потомъ, пропивъ умъ, озорничаѳтъ, буйствуѳтъ, теря-ѳтъ состояніѳ, здоровьѳ 'И часто доходитъ до скамьи подсудимыхъ, а з^тѣмъ—тюрьма, каторга. И подлежа-щія власти нѳ только нѳ препятствуютъ развивающе-муся съ каждымъ днемъ ужасающему бѣдствію, а; на-оборотъ, всячески способствуютъ развитію его. Онѣ дѣ-лаютъ то самоѳ, • что дѣлалъ бы чѳловѣкъ, который вмѣсто того, чтобы заливать начавшійся пожаръ, суетъ головни подъ крыши другихъ строеній. Да власти и ие могутъ вести иную линію, не могутъ, потому что вотъ уже много лѣтъ, какъ наше министерство финан-совъ стало монопольнымъ поставщикомъ вина оптомъ и въ розницу и, какъ всякій торгашъ, кровно заинте-совано въ ходкомъ сбытѣ евоего проклятаго товара.

«И въ результатѣ что же? А вотъ нѣчто похожеѳ на невыразимо грустную ,сказку. Была на землѣ свя-тая Русь съ своимъ твердымъ, мощнымъ, но кроткимъ обликомъ. Все терпѣливо и мужественно перенесла она въ свою долгую мпогострадальную жизнь: и удѣльные раздоры и опустошительныя нашествія иноплемен-ныхъ враговъ, и неистовства грознаго царя, и ужасы времепщиковъ, и крѣпостное рабство и не пошатнулась, не разбилась она, не исказился отъ того святой, кроткій ликъ ея, не ожесточилось сердце, не помутился умъ.

И Богъ благословилъ ея тяжкій историческій крестъ, и нечеловѣческій трудъ, и неописуемыя страданія ея, и она изъ бурь и грозъ, изъ крови и пламени всякій разъ выходила обновленной и все ширилась и все крѣп-ла... Изъ зависти дьяволъ опоилъ великій народъ сво-имъ зельемъ и желаннаго достигъ. Потемнѣло, искри-вилось кроткое лицо народа пьяной судорогой; озлоби-лось сердце; пропитъ умъ. И безъ замедленія враги дали первый грозный толчокъ. И теперь не только яе ширится Русь, а въ страхѣ и трусѣ озирается по сторо-намъ, и она, еще недавно неодолимая и страшная, какъ

Божій гнѣвъ, дрожитъ за собствениое существованіо...

А почему? Да потому.что въ проклятбй чередѣ другихъ роковыхъ причинъ, приведшихъ насъ къ наденію и раз-грому, нашъ племенной порокъ — пьянство занялъ одпо изъ лервеиствующихъ мѣстъ. И вотъ на нашихъ гла-захъ святая Русь стала пьяной Русью, опустилась, раз-вратилась и руками молодого деревенскаго поколѣнія занялась самоистребленіемъ. Если до сихъ поръ Россія еще не спилась вся поголовно, то идетъ къ этому бы-стрыми, широкими шагами.

«И оть этого ужасающаго пьянства во всей нашей злополучной жизни нестроенія всякаго рода, разореніе, застой. Мы во всемъ отстали и съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе атстаемъ отъ другихъ трезвыхъ народовъ. Тѣ богатѣютъ, мы бѣднѣемъ; тѣ крѣпнутъ, мы слабѣ-емъ; тѣ просвѣщаются, мы дичаемъ, и какъ заморенныя хилыя клячи заплетающимися ногами еле-еле тащимся въ хвостѣ нашихъ трезвыхъ сосѣдей. Спимъ и пьемъ, пьемъ и спимъ и въ довершеніе буйствуемъ и озорни-чаемъ. По этому поводу мнѣ вспомнились слова дру-гого нашего великаго писателя Тургенева:

„Всѣ спятъ! Спитъ тотъ, кто бьетъ. и тотъ, кого колотятъ!

„Одинъ царевъ кабакъ — тотъ не смыкаетъ глазъ:

„И, штофъ очищенной всей пятерней сжимая,

„Лбомъ въ полюсъ упершись, а пятками въ Кавказъ,

„Спитъ непробуднымъ сномъ отчизна, Русь святая!"

Стихи продекламированы были адвокатомъ съ та-кимъ большимъ подъемомъ ивыраженіемъ, какъ попле-чу только хорошему актеру. Его пѣвучій, необычайно густой баритонъ наполнялъ собою душный залъ и чаро-валъ всѣхъ находившихся въ немъ. И самъ ораторъ, въ тактъ декламаціи, чуть замѣтно раскачивался кор-пусомъ и съ наклоненной слегка головой исподлобья магнетизировалъ присяжныхъ своими горѣвіпими вдох-новеніемъ косоватыми глазами.

«Теперь въ послѣдній разъ возвратимся къ нашему дѣлу. Я совершенно согласенъ съ представителемъ го-сударственнаго обвиненія въ томъ, что въ наше время жизнь человѣческая потеряла свою прежнюю высокую цѣнность, что люди, опьяненные виномъ, за одно обид-ное слово, а иногда и просто «за здорово живешь» ли-шаютъ другъ друга жизни, что теперешняя деревенская молодежь — длоть отъ плоти вашей, кость отъ костей вашихъ, не похожа на васъ, отцовъ, и что подавляющій процентъ преступниковъ всякаго рода даетъ зеленая деревенская молодежь, до возрасту еще не достигшая гражданскаго совершеннолѣтія. Чѣмъ объяснить по-добное печальное явленіе? Я спрашиваю васъ, господа присяжные изъ крестьянъ. Позвольте, господа, быть откровеннымъ, извиняюсь заранѣе, если буду нѣсколь-ко рѣзокъ, даже грубъ, и не посѣтуйте, если препод-несу вамъ нѣсколько горькихъ истинъ. Скажите Бога ради, развѣ вы или ваши друзья, знакомые, родствен-ники, сосѣди, восп-итывали своихъ дѣтей въ страхѣ Бо-жіемъ, въ послушаніи волѣ родительской? Развѣ вы на-учили ихъ съ уваженіемъ относиться къ чужой соб-ственности, къ личности ближняго? Наоборотъ, не на-пивались ли вы пьяными да не разъ, а многое множе-ство разъ, однимъ словомъ, когда вамъ вздумается, въ присутствіи собственныхъ дѣтей, развѣ вы не обруги-вали самыми площадными словами, а подчасъ не таска-ли за косы вашихъ женъ, а ихъ матерей? Развѣ самое возмутительное сквернословіе ежечасно, ежеминутно не оглашаетъ вашихъ избъ, вашихъ полей, дорогъ? Развѣ вы взыскивали съ нихъ за то, что они, будучи дѣтьми, опустошаютъ чужіе сады и огороды, тащутъ все, что ни подвернется подъруку? Учатъ дѣтей собственнымъ доб-рымъ примѣромъ. А гдѣ же они, эти добрые примѣры? Нѣгь, господа, вы ничемѵ хорошему не учили ихъ, а добрыхъ примѣровъ они огь васъ не видали, и росли

ваши дѣти иа нолной своѳй волгошкѣ, какъ былинки въ полѣ. И нѳ удивляйтѳсь, что изъ нихъ выходятъ такіѳ милыѳ фрукты, которыми заполняются скамьи подсуди-мыхъ и тюрьмы. Не удивляйтесь, потому что вы имъ ничего нѳ дали, ничему хорошему ихъ нѳ научили, а разъ вы ничего не дали, такъ что же вы съ нихъ будѳте взыскивать и требовать?

«Сидящіѳ передъ вами подсудимые и олшдающіѳ ва-шего нелицепріятнаго приговора, какъ я уже говорилъ вамъ, ничуть нѳ хужѳ и нѳ лучшѳ всякой иной совре-менной деревенской молодежи. Разница та, что они не-счастнѣе своихъ сверстниковъ, потому что ихъ совѣсть отягчѳна страшнымъ грѣхомъ, грѣхомъ убійства чѳло-вѣка, убійства, хотя и нѳвольнаго. Бѳзпощадно карать ихъ за совершенноѳ влоѳ дѣяніѳ — то жѳ самое, что сѣчь воду за то, что она, прорвавъ худую плотину, снѳсла прочь мелышцу. Не вода виновата, она — слѣпая сти-хія, а виноватъ хозяинъ, что не доглядѣлъ и заблаго-временно не построилъ такой крѣпкой плотипы, которая могла бы выдержать напоръ разбушевавшейся стихіи.

«Вѣдь не злая, сознательная воля привела этихъ деревенскихъ юношей на скамью подсудимыхъ, а та лисья, волчья и свиная кровь, которая течетъ въ жи-лахъ каждаго человѣка и которая была разбужена въ парняхъ выдумкой чорта — виномъ. А задерживающѳй плотины въ видѣ добраго примѣра, въ видѣ нравствен-ныхъ внушеній въ родительскомъ домѣ не только не было, а было, наоборогь, толканіе, почти поощреніе къ пьяной, преступной жизни. И толкали на это, толкали, конечно, безсознательно вы — отцы, вы — старшее по-колѣнів. Такъ вотъ, господа, не карать надо преступни-ковъ, а пожалѣть. Кару они ужѳ несутъ и будутъ не-сти до могилы въ терзаніяхъ собственной совѣсти. Если же вы вынесете подсудимымъ. безпощадный приговоръ, исходя изъ соображенія, что, строго покаравъ этихъ, устрашите другихъ, то вы, тѣ самые, которые не стро-или крѣпкой плотины, будучи обязанными строить ѳе,

тотото.еіап-кагак.ги

своими руками высѣчѳте прорвавшую ее воду. А вѣдь тутъ дѣло идетъ неі о водѣ, а о судьбѣ трехъ молодыхъ жизней. И отъ одного обвинительнаго приговора зло не умепыпится. Не тѣмъ оружіемъ надо бороться со зломт. и искоренять его. Надо оздоровить жизнь. На-до направить всѣ силы, все разумѣніе, всѣ средства къ тому, чтобы облагообразить, очѳловѣчить эту жизнь въ самомъ быту, въ самой первой, но и въ самой важной ячейкѣ — въ семьѣ. А для этого въ первую голову — водка безъ пощады за бортъ. Безъ этого начала ничто не поможеть, объ это страшное препятсі*віе — водку — разобьются всѣ самыя благородпыя, самыя геніальныя начинанія и мы — русскіе на вѣки вѣковъ остапемся пьяпымъ преступнымъ народомъ, позоромъ человѣче-ства, доколѣ не истощится терпѣніе Творца и Онъ не смететъ насъ съ лица земли, какъ ненужный, гнилой, зловонный хламъ, только оскверняющій своимъ недо-стойнымъ существованіемъ прекрасную планету, или отдастъ іцасъ въ рабство другому, болѣе трезвому, болѣе достойному, болѣѳ культурному народу. Второе столь же важное условіе для оздоровленія темной крестьянской жизни — это поболыпе свѣта, поболыне знаній. Глав-ный виновникъ всего нашего уродства, всего нашего нестроенія — отжішшій правительственный строй дёр-жалъ народъ въ темнотѣ, душилъ въ человѣкѣ всякую самостоятельпую мысль, всякое стремленіе къ знанію и просвѣщенію. Теперь, слава Богу, правительственныя препоны ослабѣли, нашъ обновленный строй открыва-егь народу широкую дорогу къ знанію и свѣту. Но что жѳ мы видимъ? Да то, что и должно быть. Нако-пившаяся слѣпая стихійная сила, не приложенная къ полезному, разумному дѣлу, какъ только ослабѣлъ гнетъ, сорвала крышку и пошла крушить безъ разбора вся и все и, конечно, болыпе всего самое себя. И долго еще намъ придется плутать по темнымъ, грязнымъ за-дворкамъ, заниматься пьянствомъ, безчинствомъ, само-истребленіемъ прежде, чѣмъ выйти на широкій, прямой

путь знаній, свѣта, производительнаго труда, потому что за время безпросвѣтнаго правительственнаго гнета мы разучились работать, распьянствовались, разлѣпи-лись и въ конецъ испортили свой прекрасный, незлоби-вый народный характеръ. А разъ преступленія всякаго рода въ нашей сумбурной, пьяной жизни стали общимъ явленіемъ, потому что вызываются причинами обще-ственнаго уклада, то, по моему мнѣнію, — и грѣхъ ста-новится общимъ, а слѣдоваі&гьно со сторопы суда было бы несправедливо налагать суровыя кары на отдѣльныя единицы, вотъ какъ въ данномъ дѣлѣ на трехъ этихъ подсудимыхъ. "

«Этимъ я и заканчиваю свою рѣчь, господа, въ на-деждѣ на вашъ милостивый, а потому и справодливый приговоръ».

Рѣчь адвоката произвела огромное впечатлѣніе на публику.

Предсѣдательствующій наклонилъ голову въ сторо-ну товарища прокурора, будучи вполнѣ увѣреннымъ, что тотъ не станетъ затягивать и безъ того затянувшій-ся далеко за полночь процессъ, но онъ ошибся.

Молодой юристъ рѣшилъ совсѣмъ не считаться съ его желаніемъ.

•

XV.

— Я задержу васъ недолго, гг. присяжные засѣда-тели, не болыне пяти минугь, — сказалъ товарищъ про-курора, поднявшись съ своего мѣста. — Защитникъ, не отрицая убійства Кирильева подсудимыми, всячески старается доказать, что нанесено было потерпѣвшему не больше двухъ ударовъ камнями. Пусть такъ, пусть двумя только ударами раздробленъ черепъ въ пяти мѣ-стахъ, хотя «свѣжо преданіе, да вѣрится съ трудомъ», но защитникъ увѣряетъ, что у подсудимыхъ не было намѣренія убить Кирильева. Зачѣмъ мы будемъ спо-рить съ защитникомъ? Я приглашаю васъ, госпрда,

тотото.еіап-кагак.ги

только взглянуть хорошенько на эти камни. Вѣдь лю-бымъ изъ нихъ быка можно положить на мѣстѣ, а не только человѣка. Кромѣ того, г. защитникъ, вѣроятно, забылъ, что, по показанію эксперта, у потерпѣвшаго Ки-рильева было всѣхъ семь ранъ на головѣ съ пятью тре-щинами на черепѣ, три рубленыхъ или колотыхъ раны на шеѣ, разсѣчена губа, выбиты зубы, не считая другихъ мелкихъ ссадинъ на тѣлѣ. Откуда же всѣ эти раны по-явились, господа?. Неужели только отъ двухъ ударовъ камня?! .• »

«Правда, защитникъ стремился доказать здѣсь, что Кирильевъ самъ причинилъ себѣ раны тѣмъ, что, когда былъ сшибленъ подсудимыми съ ногъ, то будто бы упалъ головою на дорогу и будто бы долго колотился въ копвульсіяхъ объ каменный настилъ. Нѣчто подоб-ное могло бы случиться, если бы Кирильевъ дѣйстви-тельпо упалъ головой на каменную дорогу, но г. защит-никъ, видимо, упустилъ изъ вида свидѣтельство оче-видца Рыжова, который на мой вопросъ, не обинуясь, отвѣтилъ, что сбитый съ ногъ потерпѣвшій Кирильевъ свалился подъ гору на мягкую землю и его, уже лежа-чаго, подсудимые продолжали бить. Слѣдовательно, размозжить себѣ черепъ въ пяти мѣстахъ объ камни до-роги потерпѣвшій не могъ. Нѣтъ, господа, тутъ, несо-мнѣнно, имѣли мѣсто жестокіе побои. Чѣмъ же напе-сены колотыя или рубленыя раны? На столѣ среди ве-щественныхъ доказательствъ нѣтъ ни колющаго, ни рубящаго орудія, да для насъ это и не важно. Изъ по-казаній свидѣтеля Демина мы знаемъ, что подсудимый Степановъ какихъ-нибудь пять минутъ спустя по совер-шеніи насилія надъ потерпѣвшимъ угрожалъ ему, сви-дѣтелю, топоромъ. Очевидно, что этимъ самымъ топо-ромъ и были напесепы тѣ рубленыя раны, которыя по-томъ оказались на тѣлѣ Кирильева. А когда человѣка били десяти-фунтовыми камнями, рубили топоромъ, то едва ли подсудимые не сознавали: останется живъ Ки-рильевъ или нѣтъ? Ясно, что они знали, что дѣлали,

тотото.еѴап-кагак.ги

И. А. РОДІОНОВЪ. 21 321

ясно, что они хотѣли его жестоко избить. Вотъ почему я и настаиваю на обвинительномъ приговорѣ».

Вслѣдъ за товарищемъ прокурора снова поднялся защитникъ.

Представитель государственнаго обвинепія, — спокойно и увѣренно возразилъ адвокатъ, — строитъ свои заключенія на щаткихь основаніяхъ. Припомни-те, господа, что отвѣтилъ свидѣтель Деминъ, когда я задалъ ему вопросъ: «Темно ли было, когда къ вамъ подбѣжали подсудимые 'Степановъ и "Лобовъ?» — «Тем-но, хоть глазъ коли», отвѣтилъ онъ безъ малѣйшей за-пинки. Длй всякаго, говорящаго на русскомъ языкѣ, понятно, что означаетъ такое точное опредѣлепіе. Оно означаетъ, что было такъ темно, такъ черно, что раз-смотрѣть что-либо было немыслимо. Тогда я опять спрос-илъ свидѣтеля: «А у васъ, кажется, одинъ глазъ подколоть?» Онъ отвѣтилъ: — <<Да, одинъ попорченъ».

Я спросилъ не спроста, я зналъ, что Деминъ въ камерѣ судебнаго слѣдователя показывалъ, что Степановъ угрожалъ ему топоромъ. Теперь спрошу я васъ, гоопо-да: въ черную осеннюю ночь, когда ни зги не видно, т. е. такъ темно, что хоть глазъ коли, когда и безъ того того одинъ глазъ слѣпой, когда два парня берутъ за горло и угрожаютъ смертью, возможно ли разсмотрѣть, кто и чѣмъ изъ нападающихъ вооруженъ? Да при та-кихъ обстоятельствахъ человѣку хотя бы не изъ трусли-ваго десятка не$о съ овчинку покажется, а вмѣсто пал-ки пригрезится пулеметъ. У подсудимыхъ топора не было, наличность его не подтвердили свидѣтели Ры-жовъ и Ларіоновъ. 0 рубленыхъ ранахъ на головѣ и шеѣ потерпѣвшаго я не упомянулъ въ своей рѣчи, во-первыхъ, потому, что онѣ экспертизой признаны для жизни не опаспыми, во-вторыхъ, потому, что онѣ къ настоящему дѣлу не имѣютъ рѣшительно никакого от-ношенія. Гдѣ неопровержимыя доказательства того, что нанесъ ихъ кто-либо изъ подсудимыхъ и чѣмъ онѣ на-несены? Фактъ нанесенія ихъ подсудимыми судебнымъ

глѣдствіемъ не установленъ, на основаніи же однихъ предположеній построить обвиненіе нельзя. Почему не могло случиться, принимая во вниманіѳ тепереганіе же-стокіѳ нравы, что кто-нибудь другой добивалъ Кириль-ева топоромъ? Вѣдь лежалъ онъ на болыпой дорогѣ. Можетъ быть, его напіли какіе-нрбудь прохожіѳ, взду-мали ограбить. Онъ могъ очнуться и оказать сопроти-вленіе. Это предположеніе тѣмъ болѣе правдоподобно, что раздѣть до-нага спящаго на дорогѣ пьянаго, т. е. попросту ограбить ѳго, снять сапоги, пиджакъ, шапку, вытащить деньги въ вашихъ краяхъ почти не считается недозволеннымъ. Дѣлаютъ это, такъ сказать, пбходя. Такъ и съ Кирильевымъ. Его добили и забрали у нѳго деньги. Прошу принять во вниманіе и то, что престу-пленіе было совершено около восьми часовъ вечера и только передъ полуночью родныѳ подобрали и отвезли Кирильева въ больницу. Значитъ, цѣлыхъ четыре часа онъ въ безпомощномъ состояніи пролежалъ одинъ на болыпой дорогѣ, по которой совершается почти безпре-рывное движеніе. Мы не знаемъ, что за эти четыре часа съ нимъ было. Утвержденіе г. товарища прокурора, что рубленыя раны, найденныя на тѣлѣ Кирильева, на-несены топоромъ подсудимымъ Стёпановымъ, не боль-ше, какъ предположеніе, какъ догадка. Но судъ-то обя-?анъ руководствоваться только фактами, незыблемо установленными на судебномъ слѣдствіи, а не догадка-ми и предположеніями. Догадки и предположенія есть область фантазіи, а фантазія и на луну заводитъ. По-. дайте намъ факты! Гдѣ они? Имѣется среди веще-ственныхъ доказательствъ топоръ? Нѣтъ его. Видалъ 1 кто-нибудь изъ свидѣтелей, какъ Стёпановъ рубилъ Ки-рильева топоромъ? Нѣтъ, никто не видалъ. Значитъ, такой фактъ въ нашемъ дѣлѣ ісакъ бы не имѣлъ мѣста, не существовалъ и принимать его въ расчетъ при опре-дѣленіи приговора было бы отступленіемъ отъ незыбле-мо установленныхъ судебныхъ правилъ. Въ пашихъ законахъ есть прямое указаніе, что всѣ неясные, воз-буждающіе сомпѣніе свѣдѣнія и факты судомъ толку-ются въ нользу подсудимыхъ, и нѳ подлежитъ сомнѣ-нію, господа присяжные засѣдатели, что вы-то, какъ со-вѣстные судьи, не поступите на-перекоръ закону и со-вѣсти, потому что вы есть судъ, т. е. хранилище правды и безпристрастія».

Адвокатъ сѣлъ на своѳ мѣсто.

Предсѣдательствующій заявилъ, что пренія сторонъ закончены. .

— Подсудимые, за вами послѣднее слово.

Тѣ медленно поднялись со скамьи, въ недоумѣніи переглядываясь другъ съ другомъ, а потомъ всѣ уста-вились на адвоката.

— Хотите что-нибудь сказать суду? — переспро-силъ предсѣдательствующій громко и нетерпѣлйво.

Адвокатъ дѣладъ подсудимымъ какіе-то знаки.

— Мы не хотѣли убивать...—протянулъ Лобовъ.— Енъ, значитъ, подошелъ и ударилъ меня по головѣ...

Я ему отвернулъ кулакомъ ... два раза... Енъ тутъ сваливши подъ гору... а потомъ добивалъ Лександра Степановъ... — говорилъ онъ, помогая своимъ объяс-неніямъ руками.

— А вы?..

— Я не билъ... скромно заявилъ Горшковъ.

— А вы что скажетѳ?

— Ничего... — буркнулъ Сашка, глядя внизъ и въ' сторону. — Я не виновенъ ...

— Садитесь.%

Предсѣдательствутощій, взявъ со стола бумагу, по-высивъ голосъ, заявилъ:

— Объявляю пренія сторонъ прекращенными. Судъ ставитъ на разрѣшеніе присяжныхъ засѣдателей слѣ-дующіе три вопроса: .

«1) Виновенъ ли подсудимый А. Ѳ. Лобовъ, 19 лѣтъ, въ томъ, что 25-го августа 190* г. въ предѣлахъ Шибо-товской волости, на дорогѣ близъ усадьбы Хлябино, ударами камня и другого какого-либо орудія нанесъ крестьянииу Ивану Кирильеву тяжкіе, подвергавшіе жизнь опасности побои, причинивгь ему при этомъ нѣ-сколько ранъ на лицѣ, шеѣ и головѣ, трещины и раз-дробленіе костей черепа, сопровождавшіеся кровоизлія-ніемъ въ черепную полость и воспаленіемъ мягкой моз-говой оболочки, вслѣдствіе чего потерпѣвшій и умеръ?

«2) Виновенъ ли подсудимый С. И. Горшковъ, 18 лѣтъ, въ преступленіи, описанномъ въ первомъ вопросѣ?

«8) Виновенъ ли А. Степановъ, 20 лѣтъ, въ престу-пленіи, описанномъ въ первомъ вопросѣ?»

XVI.

Несмотря на то, что въ залѣ пахло овчиной, кожей, дегтемъ и дышать было трудно, никто изъ присутству-ющихъ этого не замѣчалъ. Всѣ были разгорячены рѣ-чами обвинителя и защитника, у всѣхъ въ головѣ свер-лилъ одинъ захватывающій вопросъ: кто выйдетъ по-бѣдителемъ въ этой б.орьбѣ? На чью сторону склонятся присяжные: на сторону ли обвинителя, завоевавшаго себѣ сегодня нѣсколько сторонниковъ, или на сторону блестящаго защитника? 0 томъ, что виновны подсуди-мые или невиновны, мало кто думалъ.

Предсѣдательствуюіцій опытнымъ глазомъ замѣ-тилъ, что нравственная атмосфера въ залѣ сильно повы-шена, присяжные взволнованы и растеряны.

Послѣ довольно продолжительной паузы, во время которой на задпихъ скамьяхъ усиленно сморкались и откашливались, предсѣдательствующій, державшійся въ продолженіе всего процесса прямо, тутъ откинулся всѣмъ корпусомъ на спинку кресла и принялъ самую спокойную, непринужденную позу, точно сидѣлъ за сто-ломъ среди своихъ домашнихъ, даже руки сложилъ на груди.

Все это сдѣлалъ онъ нарочпо, чтобы охладнть рас-ходившіяся страсти.

— Вотъ, господа присяжные засѣдатели,—мѳдленно, обыкновеннымъ разговорнымъ тономъ, не повышая ине понижая голоса, началъ предсѣдательствующій, — пе-редъ вами дали свои показанія подсудимые, свидѣтѳли, экспертъ, говорили за и противъ подсудимыхъ обвини-тель и защнтникъ... Насколько въ прѳдѣлахъ чѳловѣ-ческихъ силъ и средствъ, дѣло это освѣтилось передъ вами со всѣхъ стороігь. Обвинитель настаивалъ, что подсудимые нанесли потерпѣвшему тяжкіе побои изъ чугства ревности къ благосостоянію и добронравію Ки-рнльева и что для этого они намѣренно привели себявъ состояніѳ опьяненія... что будто бы унихъ, у трѳзвыхъ, не хватало храбрости совершить насиліе надъ потерпѣв-шнмъ и для этого они нарочно напились. Далѣе обви-нитель настаиваетъ, что найденныя на тѣлѣ пострадав-шаго Кирильева раны, нанесенныя тупымъ и рѣжущимъ или колющимъ орудіемъ, по числу ихъ, надо признать тяжкими побоями... Надо знать вамъ, господа, что у насъ побоями признается, когда потерпѣвшему напесе-но больше двухъ ударовъ, а' тяжкими, подвергшими жизнь опасности побоями называется, когда потерпѣв-шій человѣкъ, что называется, измолоченъ весь, обра-щенъ въ кашу, когда поломаны кости, когда тѣло все окровавлено и искромсано. Эт0 признается тяжкими побоями, подвергающими жизнь опасности. Въ подтвер-ждѳніе своихъ обвиненій г. товарищъ прокурора ссыла-ется на свидѣтельскія показанія, изъ которыхъ явству-етъ, что одинъ йзъ подсудимыхъ, именно Степановъ, грозился отомстить Кирильеву за отобранную у ѳго от-ца землю, и месть эту при помощи двоихъ своихъ това-ршцей привелъ въ исполненіѳ вечеромъ 25-го августа на дорогѣ вблизи усадьбы Хлябино. Защитникъ, на-оборотъ, настаиваетъ на томъ, что потерпѣвшему нане-сены побои въ простой дракѣ, что ни Степановъ, ни его товарищи никакой злобы нѳ питали къ Кирильеву, никакого предварительнаго уговора у подсудимыхъ не было, а просто молодые, опьянснные виномъ парни ра-зодрались мѳжду собой, и одна еторона одолѣла дру-гую. Мало этого, защитннкъ отридаетъ дажѳ тяжкіе побои. Онъ говоритъ, что нанесено было подсудимыми только два удара тупымъ орудіемъ, а кто нанесъ коло-тыя или рѣзаныя раны, найденныя на тѣлѣ потерпѣв-шаго, судебнымъ слѣдствіемъ ,не установлено. Если признать точку зрѣнія обвинителя, т. е., что нанесены были съ обдуманнымъ намѣреніемъ подвергавшіе лсизиь опасности побои, то подсудимыхъ ждетъ тяжкая кара; если же стать на сторону защиты, то кара гораздо лег-че. Конечно, господа, обѣ стороны — и обвинитель, и защитникъ высказывали передъ вами свои искренніе взгляды, свои искреннія убѣжденія, которыя у каждой стороны сложились изъ всесторонняго изученія этого дѣла. Но не надо забывать, господа, что обѣ стороны— стороны заинтересованныя. Интересы одной стороны какъ разъ противоположны интересамъ другой. Обви-нитель защищаетъ интересы государственные противъ преступныхъ посягательствъ отдѣльныхъ членовъ го-сударства. Защитникъ, наоборотъ, защищаетъ отдѣль-ныхъ лицъ противъ государственнаго обвиненія. Но какъ я уже сказалъ, обѣ стороны — взаимно противопо-ложно заинтересованныя, и ихъ положеніе является по-ложеніемъ сторонъ борющихся. А гдѣ борьба, тамъ страсть, горячность, азартъ, слѣдовательно, нѣтъ необ-.ходимаго безнристрастія. По мысли законодателя, изъ словеснаго столкновенія этихъ двухъ заинтересован-ныхъ сторонъ и должна въ возможной полнотѣ выяс-ниться истина даннаго дѣла передъ судомъ. Ну, вотъ теперь пренія окончились, а съ ними прошла горяч-ность и страсть. Мы съ вами, господа, стороны не за-интересованныя. Мы — судьи. Наша' задача — спо-койно, безъ торопливости, принявъ, конечно, во внима-ніе добытыя данныя судебнаго слѣдствія, освѣщенныя и растолкованныя заинтересованными сторонами, прійти къ опредѣленному заключенію въ данномъ дѣлѣ.

«Вы же сами по себѣ, безъ меня и безъ другихъ су-дей, должиы рѣшить по совѣсти: виновны ли въ предъ-явленномъ имъ обвиненіи подсудимые или не виновны, и если Виновны, то въ какой мѣрѣ, т. е. заслуживаютъ снисхожденія или не заслуживаютъ его?

«Что же такое есть судъ, господа, т. е. вотъ эта со-вокупность насъ троихъ, коронныхъ судей, и васъ, двѣ-падцати судей совѣсти? Судъ, господа, не есть школа. Онъ не призванъ исправлять нравы. Онъ пе есть воз-мездіе, не есть месть, не есть устрашеніе для другихъ. Кто такъ толкуетъ назначеніе суда, тотъ не правъ. Ва-ши приговоры, господа присяжные засѣдатели, не имѣ-ютъ своей задачей предупрежденіе и пресѣченіе пре-ступленій. Для этой цѣли имѣется полиція и другія власти. Судъ есть судъ, не больше и не меньше. Онъ разсматриваетъ извѣстныя дѣла, опредѣляетъ мѣру на-казаній за извѣстныя преступныя дѣянія или оправды-ваетъ подсудимыхъ, и ему рѣшительно нѣтъ никакого дѣла, какъ то или другое его рѣшеніе отразится на на- . селеніи. Забота объ этомъ въ кругъ обязаниостей суда пе входить. Суду важно только одно, чтобы въ ка-ждомъ дѣлѣ добраться до возможной правды и чтобы приговоръ былъ постановлепъ по совѣсти, т. е. строго согласуясь съ добытой на судѣ правдой».

«Ну, полетѣли камешки въ мой огородъ!» думалъ между тѣмъ товарищъ прокурора, съ невозмутимо-вни-мательнымъ видамъ слѣдя за резюмэ цредсѣдательству-ющаго. Но это нисколько не сердило его и не волнова-ло. И онъ опять вспомнилъ про радостное письмо, про Петербургъ, и ему стало весело, ясно, счастливо.

— Обвинитбль, — продолжалъ въ томъ же тонѣ спо-койной, даже вялой бесѣды предсѣдательствующій, — въ своемъ возраженіи коснулся рубленыхъ ранъ, най-денныхъ на головѣ и на другихъ частяхъ тѣла потер-пѣвшаго Кирильева. Онъ предполагаетъ, что раны эти ванесены подсудимыми топоромъ во время свалки. Основываетъ онъ свое заключеиіе на томъ, что пять ми-нутъ спустя послѣ совершенія преступнаго дѣянія под-судимый Степановъ грозилъ топоромъ свидѣтелю Де-мину. Обвинитель и полагаегь, что этимъ самымъ топо-ромъ и были нанесены пострадавшему рубленыя раны. Защитникъ, въ свою очередь, приводитъ опроверженіе такого предположенія. Онъ говоритъ, что очевидецъ пре-ступленія Рыжовъ не видѣлъ, чтобы кто-нибудь изъ под-судимыхъ пускалъ въходъ топоръ вовремя свалкииво-обще о томъ, былъ ли топоръ у подсудимыхъ или нѣтъ, онъ не говорилъ. Кромѣ того свидѣтель Деминъ хотя и показывалъ, что Степановъ грозилъ ему топоромъ, но самъ сознаотся, что было темно, хоть глазъ коли, да еще. на одиігь глазъ онъ кривъ. Разсмотрѣть что-либо при такихъ обстоятельствахъ, въ какихъ очутился свидѣ-тель Деминъ, трудно. Да даже, если, какъ установлено на судѣ, Степановъ грозилъ Демину топоромъ, это еще не доказываетъ, что этимъ топоромъ онъ рубилъ по-страдавшаго Кирильева. Вотъ доводы защиты. Кромѣ того, — подчеркнулъ предсѣдательствующій, — защит-никъ напомнилъ о томъ, что судъ руководствуется толь-ко строго обоснованными данными, выяснившимися па судебномъ слѣдствіи, какъ-то: наличными веществен-нымн доказательствами, свидѣтельскими показаніями, разъясненіями экспертовъ и т. п., всякій же сомнитель-ный, т. е. недостаточно выясненный экспертизой и сви-дѣтельскими показаніямн фактъ толкуется въ пользу подсудимыхъ, т. е. въ смыслѣ смягченія ихъ участи. Это, господа, совершенно вѣрное замѣча-ніе и пренебрегать имъ при постановленіи вашего при-говора не слѣдуетъ. Если у васъ закрадется сомнѣніе относительно какого-нибудь обстоятельства или факта, то, конечно, слѣдуетъ толковать его въ пользу под-судимыхъ. И такое толкованіе не только не противо-рѣчитъ духу нашихъ законовъ, а наоборотъ, будетъ со-

шшш.еіап-кагак.ги

32

вершенйй согласно съ ихъ духомъ, потому что въ основу нашего законодательства поставленъ глубоко-чѳловѣнный принцнпъ: «лучшѳ десятерыхъ виновныхъ онравдать, чѣмъ обвинить одного невиннаго».

Тутъ предсѣдатѳльствующій долго, скучно и про-странно разъяснялъ, что, можетъ быть подсудимыѳ и рубили Кирильева топоромъ, а можѳтъ быть и нѳ они рубили, а кто-нибудь другіе, неизвѣстные. Во всякомъ елучаѣ этотъ пунктъ обвиненія сомнительный и т. п.

Предсѣдательствующій нѣсколько секундъ промол-чалъ, собираясь съ мыс^ями.

— Теперь вотъ о мести. Товарищъ нрокурора на* стаиваетъ, что побои были нанесены Кирильеву за то, что онъ когда-то отобралъ у отца подсудимаго Степа-нова свою землю. Степановъ рѣшилъ отомстить за та-кой поступокъ, чтб и совершилъ, подговоривъ и уго-стивъ водкой двухъ своихъ товарищей. Здѣсь на судѣ свидѣтели подтвердили, что дѣйствительно шелъ по округѣ какой-то темный слухъ, что Степановъ грозилъ Кирильеву отомстить, но, какъ замѣтилъ въ своемъ воз-раженіи защитникъ, никто изъ свидѣтелей не подтвер-дилъ тутъ на судѣ, что вотъ онъ, свидѣтель, лично отъ Степанова слышалъ угрозы по адресу Кирильева или что вотъ Степановъ подговаривалъ своихъ двухъ това-ршцей избить Кирильева. Всѣ свидѣтели говорили, что слышали отъ кого-то другого, но не отъ самого Степано-ва, что онъ грс^зился убить Кирильева. Такія показа-нія, показанія, такъ сказать, не изъ пѳрвыхъ рукъ, не вполнѣ достовѣрны, недостаточны для безспорнаго обо-снованія обвиненія въ мести. Вѣдь, переводя на житей-скій языкъ, это не болѣѳ, какъ слухъ, какъ предположе-ніе, наконецъ просто, какъ сплетня, которая, по мѣт-кому опредѣленію защиты, могла возникнуть и послѣ совершенія преступнаго дѣянія, т. е. заднимъ числомъ, можетъ, тогда, когда Кирильевъ уже умеръ и былъ по-гребенъ. •

„А тотото.еіап-кагак.ги

330

«Но вы, господа, какъ судьи совѣсти, въ своихъ рѣ- . шепіяхъ ничѣмъ, кромѣ совѣсти, не связаны, и этотъ тѳмный вопросъ должны разрѣшить, руководствуясь только велѣніями одной вашей совѣсти, но опять-таки считаю долгомъ вамъ напомнить, что всякій недостаточ-но освѣщенный, недостаточно разъяспенный фактъ или обстоятельство, возбуждающее сомнѣніе, с л ѣ д у ѳ т ъ толковать въ пользу подсудимыхъ, помня мудрый, вы-соко-гуманный завѣтъ великаго законодателя, что судъ долженъ быть не только скорый и правый, но и мило-стивый».

Предсѣдательствующій еще долго говорилъ въ томъ же духѣ, иногда повторяя и растолковывая одну и ту жѳ мысль по нѣсколько разъ. Онъ внимательно слѣ-дилъ за тѣмъ, достаточно ли хорошо понимаютъ при-сяжные его толкованія, и за тѣмъ, насколько улеглось ихъ волненіе, вызванное горячей схваткой сторонъ.

Ему не хотѣлось отпусткть ихъ совѣщаться преждѳ, чѣмъ они не проникнутся тѣмъ взглядомъ на дѣло, ка-кой онъ хотѣлъ внушить имъ. Онъ же очень замѣтно склонялся въ сторону защиты и подсудимыхъ, стараясь исподволь затушевать дѣйствіе свидѣтельскихъ пока-заній и рѣчи обвинителя. Дѣлалъ онъ такъ потому, что хотѣлъ добиться отъ присяжныхъ если не оправда-тельнаго приговора, то хотя бы смягченія. Хотѣлъ же онъ облегченія участи подсудимыхъ не потому, что вѣ-рилъ въ ихъ невиновность, — наоборотъ, онъ вполнѣ былъ убѣжденъ, что за свои дѣянія, если судить ихъ по всей строгости законовъ, они достойны каторги, а потому, что самъ онъ принадлежалъ къ старой школѣ либералышхъ юристовъ, непремѣнный лозунгъ кото-рыхъ — гуманность, гуманность во что бы то ни стало ко всѣмъ подсудимымъ и особенно подсудимымъ изъ народа.

На мужика либеральный юристъ смотрѣлъ, какъ на ребенка, надѣленнаго огь природы всевозможными со-вершенствами, но изуродованнаго нашимъ правитель-

ственнымъ строѳмъ, снстѳматическн угнетавшимъ и со-знательно державшимъ его въ бѳзнравіи,' въ грязи, не-вѣжѳствѣ и нищетѣ. Поэтому, по его мнѣнію — этотъ надѣленный совершенствами мужикъ обыкновенно самъ не сознаетъ, чтб дѣлаѳтъ, и когда совершаетъ престу-пленіе, то подавляющая часть его вины падаетъ, ко-нечно, на ту всесильную, злую причину, то есть на пра-вительство, которое сдѣлало его такимъ дурнымъ. Изъ этихъ посылокъ въ головѣ юриста самъ собою сложился логическій выводъ, что виновенъ въ извѣстномъ пре-ступленіи не мужнкъ, преступленіе совершившій, а пра-вительство, слѣдовательно, мужика надо не карать, а жалѣть и миловать.

Только разъ рзглядъ Бушева на мужика былъ нена-долго поколебленъ. Въ началѣ этой зимы по окончаніи сессіи въ сосѣднемъ уѣздномъ городкѣ онъ ѣхалъ на станцію желѣзной дороги. Дѣло было подъ вечеръ. . По дорогѣ въ лѣсу его встрѣтила орущая пѣсни ватага пьт-ызЛ мужиковъ, возвращавшихся на нѣсколькихъ подводахъ съ праздника изъ какой-то деревни. Завидя барина, мужики принялись озлобленно обругивать его.

Бушуевъ былъ/оцѣшіенъ и возмущенъ, хотѣлъ оста-новиться и разъяснить озорникамъ, съ кѣмъ они имѣ-ютъ дѣло и какія послѣдствія ихъ могутъ ожидать за. ихъ озорство, но ямщикъ ударилъ по лошадямъ, и тѣ поскакали ,во всю прыть. «Тутъ ужъ уходить надоть, вашескородіе, а' не разговаривать, не то убыотъ»... разъяснилъ свой поступокъ возница.

Мужики погнались. Многоэталшая брань, угрозы догнать и убить нѣкоторое время доносились до слуха ва смерть перепугавшагося Бушуева. Но какъ не пло хи были болыпія костистыя почтовыя клячи, уноеившія чнновника, все-таки мёлкорослымъ замореннымъ му-жицкимъ одрамъ догнать ихъ было не подъ силу, хотя хозяева и не жалѣли для нихъ кнутовъ и палокъ.

Мужики скоро отстали.

Перепуганный и возмущѳнный до глубины души пріѣхалъ Бушуевъ на станцію и все время, пока дожи-далея ноѣзда, въ нѳописуемомъ волненіи метался по ма-ленькому станціонному залу, жестикулируя и воскли-цая: ■

—А, каково? Да какъ они смѣли, мерзавцы? Да за что? Обругивать самыми рлощадными словами и гро-зить убить! Меня? старшаго члена суда? статскаго совѣтника? Этого дѣла такъ оставить нельзя... Нѣ-ѣтъ.

Онъ хотѣлъ было поднять на ноги пошіцію, но то-варищъ прокурора и друтой членъ суда уговорили оста-вить это дѣло, потому что нѣтъ вѣроятія разыскать и уличить виновныхъ.

До этого приключенія во всѣхъ тѣхъ дѣлахъ, гдѣ полиція привлекала мужиконъ за несоблюденіе ея рас-поряженій или за насилія, учиненныя ими надъ агента-ми ея при исполненіи служебныхъ обязанностей, Бушу-евъ всегда горячо держалъ сторону мужиковъ, доказы-вая своимъ коллегамъ, что дѣйствія полиціи почти всег-да незакономѣрны, что агенты ея грубы, невѣжествен-ны, взяточники и всегда склонны къ превышенію вла-сти.

Послѣ же этого случая онъ иѣкоторое время былъ безпощаденъ къ подсудимымъ изъ мужиковъ, но когда впечатлѣніе огь погони изгладилось, Бушуевъ разсу-дилъ, что недостойно интеллигентпаго человѣка мѣнять свои взгляды изъ-за одного частнаго случая, и опять пошло все по-старому, опять Бушуевъ сталъ прежнимъ снисходительнымъ къ меныпей братіи судьей.

Сейчасъ онъ хотя и находилъ, что адвокатъ — на-халъ и въ своихъ допросахъ свидѣтелей, экспертовъ и особенно въ защитительныхъ рѣчахъ, какъ шулеръ въ нечистой игрѣ, прибѣгаетъ къ передергиванію фактовъ, къ несправедливому очерненію противной стороны и т. п., онъ такіе пріемы не только оправдывалъ, но счи-талъ ихъ совершенно умѣстными и не роняющими до-стоинства суда. Онъ былъ убѣжденъ, что для высокаго принципа з&щиты обездоленныхъ и несчастныхъ, а къ таковымъ онъ относнлъ почти всѣхъ попавшихъ подъ судъ, всѣ срѳдства дозволены. Кромѣ того, онъ нахо-дилъ въ себѣ болѣѳ общаго съ адвокатомъ, чѣмъ съ то-варищемъ прокурора, и потому болѣѳ сочувствовалъ ѳго роли на судѣ. Общѳѳ заключалось въ томъ, что они оба — люди либеральныхъ профессій, оба хотя и изъ хо-рошихъ, но обѣднѣвшихъ дворянскихъ семей, оба про-биваютъ въ жизни дорогу своимъ лбомъ, наконѳцъ, что они оба — питомцы университета.

Наоборотъ, товаршца прокурора онъ нѳ выносилъ за то, что тотъ аристократъ по рожденію, что тотъ выдѳр-жанъ, корректенъ и спокоенъ, что тотъ правовѣдъ и въ свои тридцать лѣтъ получаетъ почти такой же окладъ жалованья, какъ и онъ,. пожилой чѳловѣкъ, протянув-шій долгую и тяжелую служебную лямку, и что этотъ иальчишка-черносотенецъ, благодаря своимъ родствен-нымъ связямъ, навѣрноѳ скоро обгонитъ ѳго по службѣ.

Предсѣдательствующій еіце долго разъяснялъ при-сяжнымъ, въ какихъ случаяхъ на каждый изъ постав-ленныхъ имъ т^ехъ вопросовъ могутъ они по своему усмотрѣнію отвѣтить: или «да, виновенъ», или «да, ви-новенъ, но побои не подвергали жизнь опасности», или «нѣтъ, невиновенъ».

Присяжные дошли до изнеможенія и многіе изъ нихъ, какъ ни крѣпились, засыпали.

Наконецъ ,, предсѣдательствующій кончилъ свои разъяспенія и передалъ поспѣшившему подойти къ су-дейскому столу старшинѣ опросный листъ.

Нѣмѳцъ съ неуклюжимъ поклономъ и съ краснымъ, напряженнымъ лицомъ, пыхтя, точно онъ всходилъ на крутую гору, мимо судейскаго стола направился къ комнатѣ, находившейся за спиной судей. Встрепенув-шіѳся присяжные гуськомъ, осторожно топая и шмыгая сапогами, послѣдовали за своимъ старшиной.

Подкатившійся на своихъ проворныхъ ногахъ при-ставъ открылъ настежь обѣ половинки бѣлой двери й, пропустивъ въ комнату всѣхъ присяжныхъ, быстро захлопнулъ ихъ и со звономъ защелкнулъ на кліочъ.

Судьи, оставивъ на столѣ цѣпи, встали съ своихъ мѣСтъ.

Предсѣдательствующій, правый членъ и товарищъ прокурора прошли по коридору въ судейскую комна-ту, а лѣвый ічленъ остановился въ канцеляріи, гдѣ теперь толпилась чистая публика и гдѣ находилась та молодая дѣвушка, въ которую онъ былъ влюбленъ.

Утомленная публика теперь, при приближеніи рѣ-шительной минуты, снова заволновалась; въ ея средѣ интересъ къ дѣлу такъ возросъ, какъ нѳ возрасталъ ни разу съ самаго наЧала процесса.

XVII.

Въ числѣ присяжныхъ въ эту сессію находился нѣкто Ватажный. Сынъ кулака-міроѣда одной де-ревни съ Горшковымъ и Лобовымъ, онъ еще при жизни отца приписался въ купцы и переѣхалъ на жительство въ городокъ. Въ число двѣнадцати присяжныхъ, кото-рымъ выпалъ жребій судйть убійцъ Ивана, онъ не попалъ, но все время, пока шелъ процессъ, просидѣлъ въ залѣ суда въ переднемъ ряду.

Этотъ Ватажный съ малыхъ лѣтъ состоялъ въ тѣс-ной дружбѣ съ отцомъ Горшкова — дѣльнымъ му-жикомъ, давно уже служившимъ подручнымъ мастера на одномъ изъ гончарныхъ заводовъ. Горшковъ—отецъ просилъ друга «похлопотать» за сына. Ватажный обѣ-щалъ и за время сессіи осторожно подготовлялъ то-варищей-присяжныхъ къ дѣлу объ убійствѣ Ивана, располагая ихъ въ пользу подсудимыхъ. Нѣкоторыхъ изъ нихъ—мужиковъ дальнихъ деревень, не знав-шихъ ни нокойнаго Ивана, ни его убійцъ, онъ водилъ къ себѣ домой обѣдать и угощалъ водкой.

Исподволь Ивана онъ охарактеризовалъ, какъ пья-для того, чтобы калѣчить парней, и все дѣло предста-вилъ такъ, что Кирильевъ, нанившись ньянымъ, самъ полѣзъ драться, а тѣ, защищаясь, шибко его избили, цричемъ прозрачно намекалъ, что били его два подсу-дикыхъ и два свидѣтеля, а Степка Горшковъ, котораго онъ знаетъ «съ .измалѣтства», попалъ подъ судъ по глупости своей, а въ дракѣ никакого участія не при-нималъ. .

ницу-буяна, пользовавщагосд св<

силой

.ги

Какъ только за присяжными захлопнулась дверь, старшина съ листомъ въ рукѣ, не безъ важности вы-ступая брюхомъ впередъ, подошелъ къ стоявшему на серединѣ столу и сѣлъ въ головѣ его.

— Прошу садитсъ, господа... пожальста... не стѣс-няйсъ... пожальста... — жестомъ приглашалъ онъ и, нѳ отрывая глазъ отъ опроснаго листа, отыскалъ рукой висѣвшій на черпомъ шнуркѣ ріпсе-пег съ толстымъ золотымъ ободкомъ и, надѣвъ его на переносицу, все продолжалъ смотрѣть на бумагу. Засѣдатели, шмыгая стульями, стуча сапогами и громко сморкаясь, размѣ-стились вокругъ стола, кто стоя, кто сидя.

‘ —Ну, какъ же мы будемъ судійтъ, господа? — спроеилъ старшина, складывая ріпсе-пег и, высоко под-нявъ голову, осматривалъ присяжныхъ.

Наступило недолгое молчаніе. у

— Да вот^ отъ тебя ждемъ слова... Ты — старшина, тебѣ первому и говорить, — предложилъ Никита-мяо-никъ, мужикъ съ добрыми, лѣнивыми глазами.

— Правильно, — заговорили присяжные изъ мужи-ковъ. — Пущай старшина первый и скажетъ. Голова-то у его не такъ забита, какъ у насъ...

Парикмахеръ, глядя черезъ очки съ брезгливымъ выраженіемъ въ лицѣ, молчалъ, молчали и остальныѳ горожане и два мужика, задобренные Ватажнымъ.

— Тутъ по совѣсти, господа, надо, — оживился нѣ-мецъ.

— А какъ же?! Нешто жъ не по совѣсти?! На то и присягу нринимали... какъ же можно не по совѣ-сти?! — говорили мужики.

— Вотъ и я говору... Все это, какъ его... отъ глю-постей ихняго пройсходило... Ну, знаете, выпили не-множко винда этого, какъ это бывайтъ... Одинъ ска-залъ непріятно слово, а другой ему отвѣчаль... ну, молодая кровь разгорячилась... а тотъ, какъ его... Ки-рильинъ прилѣпилъ муха кому-нибудь, ну и пошла и пошла и давай это... бумсъ-бумсъ другъ другу... — При этомъ нѣмецъ показалъ руками, какъ парни дѣ-лали бумсъ-бумсъ. — Вотъ и драка съ обоихъ сторона... какъ это называй... да... обоюдны драка...

Высказавъ это, нѣмецъ остался чрезвычайпо дово-ленъ собою за то, что нашелъ два такихъ опредѣлен-ныхъ русскихъ слова, какъ обоюдная драка.

— Ну да, — повторилъ онъ, — обоюдны драка... и никто не виновнай... •

До послѣдней фразы засѣдатели изъ мужиковъ на-пряженно и серьезно слушали неуклюжую рѣчь стар-шины, но тутъ страсти вдругъ разгорѣлись.

Мужикъ съ ломанымъ носомъ, въ короткой, чистой ватной пальтушкѣ, опоясанной старенькимъ пояскомъ, въ длинныхъ сапогахъ, сердито задергалъ желтой рѣд-кой растительностью на подбородкѣ.

— Невиновны, невиновны! значится, оправдай ихъ! Тебѣ хорошо такъ .говорить, баринъ, — почти вра-ждебно засипѣлъ онъ, и оловянные глаза его загорѣ-лиоь злобой. Вы нашей жисти не знаете, баринъ... До вашихъ хоромъ она не доходитъ... Пожили бы въ деревнѣ, какъ мы, такъ знали бы... А намъ житья нѣтути огь нарней, такъ особачивши... да! Свои дѣти, вонъ чуть малость отъ земли поднявши, до батькиной бороды добирайтся... На бблыпину его ставь, а не то голову проломитъ... Да!

Мужикъ горячился И пяямаѵияалъ пѵюяѵт

— Прежде хошь страхъ на ихъ былъ, — сѣкли, а тенерича, какъ розгн унистожили, никакого страху не осталось. Зачнутъ озоровать, скажешь слово, такъ они тебѣ десять... да еще угрожать зачнутъ: «молчи, пока цѣлъ», да такъ облаютъ, такихъ словъ наговорятъ, што и сказать поскудно. То былъ ты человѣкъ человѣкомъ, а то што свинья изъ помойки, такъ тебя облаютъ. Ну и отстанешь.

Мужики, видимо, рады были случаю, что прѳдста-вилась возможность поговорить о своихъ обидахъ.

— Нончѳ они вонъ што говорятъ,— вставилъ Ники-та-мясникъ: — «Што ты намъ сдѣлаешь? пороть нѳ смѣютъ; не тѣ времена. Тепѳрь слобода. Што хочу, то дѣлаю. Никому нѳ подначальный, самъ себѣ на-чальство!» Только намъ и осталось защиты, што судъ, да и суда-то нѳ дюже боятся, потому суды-то нончѳ легкіс. пошли.

— Легкой судъ! это што?! Слаббй, слаббй... прямо никуды... — заговорили мужики.

— Тта-акія сстра-асти ппо-она-адѣлали, ччѳ-еловѣка нна смерть зза-ашибли дда дда и опправ-авдай ихъ?! дда опра-авдай?.. — весь напружинясь и покраснѣвъ, подхватилъ Михайла Бариновъ — арендаторъ имѣнія Хлябино, ѳдинственный изъ всѣхъ засѣдателей во всѣхъ подробностяхъ знавшій исторію убійства Ивана.

— Оправдать никакъ невозможно, — перебилъ Ни-кита. — ТоЛЫсо и страху на ихъ, озорниковъ, осталось, што судъ. Я вотъ самъ папоротьскій, всего шесть верстъ отъ города. Такъ у насъ, баринъ, по деревнѣ вечеромъ безъ опаски пройтить нельзя. Никогда преж-де не слыхавши и не видавши ничего такого. А когда свой праздникъ, такъ у насъ на деревнѣ сущій адъ. Есть какіе непьющіе, такъ ужъ какъ тараканы по щелямъ, по своимъ избамъ сидимъ да норовимъ сѣсть-то подальше отъ окна, а то и дома-то стягомъ по головѣ достанутъ. И дома-то нонѣ нѣтъ пристанища.

А по улицѣ и не ходи. Того и гляди, либо тебя стягомъ

по головѣ, а не то ножъ въ бокъ, такъ ни за што, ни про што. И все парни. Мы вотъ мяснымъ дѣломъ займаемся и хошь бросай. Поѣдешь на добычу по . усадьбамъ, значитъ, и сохрани Богъ, ежели чуть не пст}>афивши засвѣтло домой. Щг > страху-то иаб<)решь-ся... А ежели деревня какая'на дорогѣ, объѣзжай, пото-му какъ по торговой части завсегда при себѣ денжон-ки... ограбятъ и самого убьютъ.

Къ столу придвинулся высокій, краснвый, съ бу-рой бородой мужикъ въ черномъ новомъ пиджакѣ — плотникъ Степанъ Васильевъ изъ Черноземи, тотъ, что во время праздиика Рождества Богородицы усмирялъ пьяныхъ односельцевъ.

Онъ еще издали, угнувъ голову, крѣпко прижму-ривалъ свои длинные глаза, морщилъ крупный прямой носъ и, силясь заговорить, тсыкалъ языкомъ и губами.

— Тс... тс... какая жжисть! какая жжисть! — Онъ опять угнулъ голову и прижмурилъ глаза. — Ввонъ у насъ объ ммасляной двое одного ппарня убили и тс... тс... хошь бы што имъ — на сслободѣ ггуляютъ и — ллягаются, бболя прежняго ллягаются и... и не ппод-ходи никто...— тс...— ннамедни еще одиого ппарня чуть што нне уккокошили... Ммужики зза-аступивши, такъ отстали... ссамыхъ ддобрыхъ ппарней бьютъ... и тс... тс... ттеперя хходятъ ппо деревнѣ съ гармоней, ппохваляются: «нничего ннамъ не будетъ... нничего...» Ааспиды, совсѣ—ѣмъ ааспиды!

Михайла Бариновъ, поощренный тѣмъ, что у него среди присяжныхъ оказались единомышленники, на-чалъ подробно разскайывать исторію убійства Ивана, но такъ какъ онъ страшно волновался и спѣшилъ, то рѣчь его оказалась такъ невнятна, что никто ни-чего не нонялъ, хотя всѣ старались внимательно слу-шать. Михайла на половинѣ разсказа замолчалъ.

— Нельзя озорникамъ давать потачки,— заговорилъ еще одинъ присяжный изъ пожилыхъ, богатыхъ мужи-ковъ, съ болыпимъ, совершенно камсннымъ лицомъ, точно сѣрымъ мохомъ поросшимъ волосами, сидѣвшій рядомъ со старшиной, положивъ толстыя руки па столъ и сгорбивъ и безъ того сутулую, широкую спяну. — Ежели тѳперича не поучить ихъ, хуже на-дѣлаютъ и для другихъ худой примѣръ... и другіе зачпутъ какія глупости.

— Да только дай потачки... бѣды... только того и ждутъ,— подтвердилъ крупный, крѣпкій старикъ, зорко и умно глядѣвшій изъ-подъ нависшихъ рыжихъ бро-вей своими живыми, глубоко сидящими глазами.— Наша деревня на большой дорогѣ, мы сами изъ Потерпѣль-девъ. Тысячи возовъ зимой-то мимо оконъ пройдетъ, коп съ гнилой, кои съ посудой... Драки, ругань... и не слухалъ бы... ухи вянутъ... сколько народу заби-ваютъ до смерти... А ужъ куражутся-то, куражутся, бѣды... Прежде, бывало, кто выпьетъ, такъ ужъ но-ровитъ такъ пройтить, штобы его и не видали, а те-перича «выпьетъ на грошъ, а веревокъ на рупь на-дыть», штобы связать, значитъ. Никакого стыда пе осталось. А все отчего? Убьетъ человѣка, а его на два мѣсяца въ каталажку засудятъ. Отъѣстся, ото-спится тамъ, выйдетъ оттудова и ужъ тогда съ имъ никакого сладу. А все отчего? Отъ слабости...

— Все отъ слабости, — подтвердилъ мужикъ съ ка-меннымъ лицомъ и своимъ неторопливымъ голосомъ продолжалъразвивать свои воззрѣнія: — Я такъ сужу, по нонѣшнему народу одно: ты, скажемъ, пьяный убилъ человѣка, лишилъ :его жисти, тогда кровь за кровь—иди на висѣлицу. Пьянъ-то ты пьянъ, а объ уголъ голову себѣ не расшибъ, а расшибъ другому, ну, н отвѣчай... Вотъ, скажемъ, это дѣло. Трое убили одного. Ну, поставили на томъ мѣстѣ, гдѣ убили, ря-домъ шесть столбовъ съ тремя перекладинами и на каждую перекладину и вздернуть по одному... пущай поболтаются.

— Вѣрно, вѣрно, — заговорили въ одипъ голосъ др^гіе мужики. — О-о, што бы было?! Тогда всей «за-

Оастовкѣ» конѳцъ. Смирненькіе юдили бы! Куда бы и хфабрость дѣвалась. Своя-то жисть кажному дорога. Да тогда прямо рай! Што и говорить... Лягаются, по-кедова страху надъ собою нѳ видятъ, а какъ страхъ — копецъ.

—'Тогда конецъ. Тишь и гладь будетъ...

Сразу создалась атмосфѳра нѳ въ пользу подвуди-мыхъ.

Молчавшіе до сего времени горожане тутъ внсту-пили на сцену.

XVIII.

— Надо по-божьему, господа присяжные засѣдате-ли, — заговорилъ первымъ старичокъ-приказчикъ, бо-лѣзненный, сѣденькій, плѣшивый, слушавшій рѣчи на судѣ. какъ слушаютъ чтеніе священнаго пцсанія. — Парней поучить слѣдуетъ, а то шибче забалуются, а губить нѳ надо,—внушительно и убѣжденно сказалъ онъ, доправляя худой, съ выступавшими старчеекими жилами рукой очки съ накрученной суровой ниткой на стальномъ ободкѣ. — Всѳ равно убитаго не воскресишь, а яхнюю жисть загуОишь. Въ писаніи сказано:. «бла-женъ ижѳ и скоты мйлуетъ», а тутъ шутка ли? Объ трѳхъ чѳловѣкахъ судъ идѳтъ, судьба ихняя рѣшается. Народъ молодой. Сколько у ихъ въ головахъ разумѣ-нія-то? Отколь имъ было его набраться? Не ихъ жа-лѣгь надо, господа присяжныѳ засѣдатсли, а моло-дость ихнюю, глупость ихнюю. Господь нашъ Іисусъ Христосъ нѳ такихъ грѣшниковъ прощалъ и по бла-гостч Своей и намъ заповѣдалъ прощать враговъ сво-ихъ...

Старикъ говорилъ слабымъ голк>сомъ, нараспѣвъ, съ понижѳніями и повышѳніями, какъ причитальница.

— Признають они писаніе, какъ же?— опять заси-пѣлъ мужикъ съ ломанымъ носомъ. *— Нонче ихъ вы-

еіаг ігіі.гы

341

Ітусти, а завтра онй ѳщб Почйщѳ дѣловъ надѣлаютъ. Замѣсто одного двугь убыотъ. Знаемъ мы такихъ...

— Только выпусти... надѣлаютъ, убьютъ... Рази они съ понятіемъ? Што имъ?(—заговорили опять муясики.

Но старика ноддержалъ старшина, хотя и прожив-шій ббльшую часть жизни въ Россіи и народившій дѣтей, и обогатившійся въ ней, но относившійся къ русскнмъ съ пренебрежительнымъ равнодушіемъ, счи-тая единственной Богомъ избранной страной свою роди-ну — Германію, единственнымъ совершеннымъ наро-домъ — нѣмцевъ.

На сторону старичка-приказчика и старшины стали влаѣлецъ парикдмахерской, державшій себя среди му-жиковъ грансеньеромъ, вытянувъ подъ столомъ ноги въ свѣтлыхъ клѣтчатыхъ брюкахъ и до сего време-ни молчаливо взиравшій на всѣхъ черезъ ріпсе-пег съ черепаховымъ ободкомъ и еще одинъ тоже молчаливый бакалейный торговецъ съ нестарымъ, безъ растительно-сти,- краснымъ лицомъ, съ глазами, отливавшими крас-новатымъ блескомъ.

Мнѣнія рѣзко раздѣлились. .

Городскіе обыватели, какъ люди, пользующіеся въ житейской обстановкѣ ббльшей безопасностью, ^знаюіціѳ хулиганствующую деревенскую молодежь только по наслышкѣ и не имѣющіе понятія о степепи озвѣрѣнія ея, стояли за снисхожденіе вплоть до полнаго оправ-данія. ••

Наоборотъ, мужики, на своей шкурѣ и шкурѣ сво-ихъ ближнихъ испытавшіе и постоянно испытывающіѳ результаты озвѣрѣнія и расп.ущенности своей моло-дежи, на судъ смотрѣли, какъ на единственную защиту своей безопасности, своихъ постоянно попираемыхъ правъ, наконецъ, какъ на единственное средство обуз-данія и устрашенія озорниковъ, и потому стояли за пол-ноѳ обвиненіе безъ всякаго снисхожденія.

— Не поучить тоже нельзя, зазнаются, — примири-тельно пѣлъ старичокъ-приказчикъ,—а пожалѣть, гос-

€ ап-кагаіги

пода присяжные засѣдатели, тоже надобно по молодо-сти лѣтъ ихнихъ, по глупому разуму ихнему. Тоже вѣдь и сами помирать будемъ. Никто не вѣченъ. И водка тутъ всему причина. До чего водка не доводитъ?

А кто въ ней не грѣшенъ? Ежели теперь засудить послабже, можетъ, выправятся робята и къ уму при-дутъ, а ежели въ каторгу, тогда прощай, прожжен-ные выйдутъ... пропадутъ совсѣмъ, всему научатся...

— Й я тоже говору...—обрадовался старшина.— Вотъ и напишемъ... 'какъ эта тутъ у нихъ...—и, оты-скавъ рукой шнурокъ, ’ онъ вновь надѣлъ на глаза стеклышки и сталъ читать по бумажкѣ.

— Вотъ ми тутъ и напишемъ... какъ этта... гдѣ она? чортъ ее... ага! «Да виновнай, но жисть опасно-сти не подвергалъ». Драка съ обой сторопа. Онъ ихъ... какъ это... диралъ, фу, билъ, ну да, билъ, они ему отвѣчалъ. Не ібила у нихъ этого смисла...

— Умысла? Какъ же не было... — отрицательно покачалъ головой мужикъ съ каменнымъ лицомъ. — Ежели бы безъ умысла, не рубили бы но головѣ да ,по шеѣ топоромъ да не глушили каменьями... Про-куроръ правильно сказалъ, што и быка такимъ кам-немъ убить можпо, а не то што человѣка...

— Ишь ты, махонькіе, несмышленные, нѳ знали, што убьютъ. Не знали? Кто имъ повѣритъ? И дите малос нонче не проведешь...—горячились мужики.

Тугь два мужика, задобренные Ватажнымъ, не смѣвшіе до сего времени высказаться, рѣшились вмѣ-шаться.

— Надоть по-божью... што-жъ тутъ... нерѣши-тельно и лѣниво протянулъ Матвѣй изъ деревни За-дорья, весь процессъ продремавшій на скамьѣ при-сяжныхъ.

Онъ обводилъ присутствующихъ своими карими съ хитрецой, глазками, на широкомъ одутловатомъ лицѣ, густо обросшемъ черными всколоченными воло-

тотото.еіап-кагак.ги

3-13

сами, и ожидалъ, чтобы его мыѣніе ноддержалъ другой мужикъ съ ломанымъ носомъ.—А они по-божью дѣ-

— По-божью, по - божью! — снова запротѳстовалъ мужикъ съ ломаннымъ носомъ.—А они по-божью дѣ-лали, какъ глушили каменьями да топорами? Почему мы должпы съ ими поступать по-божью, а они не обвя,-заны поступать по - божью?!. прямо, што твои сшалѣ-лыя собаки...

Матвѣй осклабился, лѣниво пошевелился на стулѣ всѣмъ своимъ медвѣжьимъ туловищемъ и, запустивъ заскорузлую руку въ курчавую голову, продолжалъ тѣмъ же лѣнивымъ тономъ, причмокивая выпяченными влажными губами:

— Што-жъ, парни -его били и енъ въ долгу не оставался и ѳнъ ихъ до болятку доставалъ, кабы енъ самъ не трогалъ... а то самъ затѣялъ...

— Да, да, Богъ ихъ разберетъ... Тамъ всего /5ыло,— подтвердилъ старичокъ-приказчикъ.—Драка была обо-юдная.

Матвѣй взглядомъ уставился ,въ лидо Григорія Спиридонова. Тотъ — холодный, методичный пьяпица, впрочемъ, никогда не напивавшійся до такого состоя-' нія, чтобы валяться по землѣ, медленно повернулъ свое лицо съ^выцвѣтшими глазами и пѳимовѣрно длин-ными ушами къ старшинѣ и вымолвилъ медлѳнно и тягуче: '

— Надо бы дать ннсхожденіе. Задаромъ бы нѳ убшхи... чѣмЪ»нибудь и енъ имъ насолилъ. Вишь ка-кой енъ драксунъ... и съ спасскимн парнями дрался... Ещз тогда ему голову проломивши. Можетъ, ежѳли бы голова у его была цѣла, такъ и не померъ бы...

Но тутъ опять выступилъ на сцену Михайла Ба-риповъ и разсказалъ, что покойный Кирильевъ ни-какого участія въ дракѣ спасскихъ парней не при-нималъ, а случайно проходилъ по улицѣ, когда парни «рылись;> иалками, и ему угодили въ голову. Послѣ этого Кирильевъ только одинъ разъ сходилъ въ боль-

пнцу ла неревязку н ни одного дня не лежалъ, а что говорилъ объ этомъ адвокатъ, все неправда.

— Богъ знаетъ, Богъ знаетъ!— пѣлъ етаричокъ-приказчикъ.— Отсидѣли семь мѣсяцѳвъ въ острогѣ и ежели дать снисхожденіе, еще приговорятъ годика на три, а то и поболѣ, тогда и придутъ къ уму, вы-правятся, а такъ загубить молодыхъ людей нѳдолго...

— Вотъ и я говору... — повторилъ старшица. — Зачѣмъ погубить? А три годика отсидятъ и хорошо... будутъ знайтъ. Ви какъ думайте?—спросилъ онъ па-рикмахера, какъ человѣка самаго интеллигентнаго изъ всѣхъ и лично, ему извѣстнаго, потому что иногда приглашалъ его къ себѣ на домъ стрнчь.

— Да на трн года хорошо...—нерѣшитѳльно от-вѣтилъ дарикмахеръ, перекладывая одну ногу на другую.

— Хорошо, ежели опредѣлятъ имъ три года отсид-ки-то... а какъ поменѣ?—замѣтилъ старикъ изъ По-терпѣлнцъ.—Можетъ, на годъ и того менѣ.

За это уцѣпились и другіе мужики, стоявшіе за обвиненіе, но горожане утверждали, что судъ нѳ мо-жетъ присудить на менылій срокъ, потому что пре-ступлѳніе очень тяжкое.

Мужики не вѣрили и доказывали, что такіе парни, какъ подсудимыѳ, никогда не исправятся, а жалѣть ихъ нѳчего, потому что они—нѳ домохозяева, нѳ отцы семействъ, послѣ которыхъ разорились бы хозяйства или семьи пошли бы по міру. '

— Худая трава изъ поля вонъ, — приговаривали мужики.

Поднялся споръ. Присяжные горячились, кричалн, пе слушали и пѳребивали другъ друга.

Обсуждѳще затянулось.

Между тѣмъ въ канцеляріи, гдѣ толпилась разбив-ілаяся на группы чиетая публика, шли толки о рѣ-чахъ обвинителя и защитника и гаданія о томъ, на чемъ рѣшатъ присяжные: дадутъ снисхожденіе или обвинятъ? 0 нолномъ оправданіи никто и не думалъ, потому что даже защитннкъ не рѣшался настаивать на немъ. Кто-то опытный въ судейскихъ дѣлахъ пу-стилъ слухъ, что разъ засѣдатели такъ долго совѣ-щаются, зпачитъ, вынесутъ обвинительный приговоръ. Слухъ этотъ передавался изъ устъ въ уста.

— Ахъ, какъ онъ хорошо говорилъ! Неужели вы ихъ не оправдаете, Валерьянъ Семенычъ? Я бы оправ-дало..

Такъ говорила лѣвому 'члену суда та дѣвушка, къ которой земецъ, всегда в.ъ кого-нибудь влюблен-ный, теперь пылалъ страстью.

Уже мѣсяцъ, какъ она была невѣстой человѣка, котораго, по ея признанію, она любила, но вмѣстѣ съ тѣмъ ей пріятно щекотало нервы и льстило то, что немолодой семейный земецъ ухаживаетъ за ней. Го-воря съ нимъ, она граціозно изворачивалась своей ху-дой, тонкой фигуркой, прижмуривала кошачьи глазки и какъ-то особенно кокетливо шевелила розовыми губ-ками на хорошенькомъ личикѣ.

— Оправданіе зависитъ не отъ пасъ, а отъ присяж-ныхъ,—отвѣтйлъ лѣвый членъ.

Человѣкъ среднихъ лѣтъ, опъ съ своими розо-выми щеками и густыми, вьющимися волосами ка-зался гораздо моложе, ^особецно издали- Но вытяну-тый овалъ его лица, болыніе на выкатѣ глаза, кур-чавая, тщательно расчесанная ,и спущенная на лобъ прядь волосъ—все это вмѣстѣ давало ему удивитель-ное сходство съ мордой овна—одного изъ знаковъ Зо-діака, какъ его изображаютъ въ астрономическихъ ат-ласахъ и календаряхъ.

1 тотото.еіап-кагак.ги

■— Я бы непремѣтго ойравдала, — твердила ба-рышня. — Ахъ, какъ онъ говорилъ, какъ говорилъ! Все бы отдать да мало...

Она нарочно преувѳличенно восхищалась рѣчьго адвоката, чтобы подразнить земца, но тотъ не понялъ ея намѣренія,

— Да... рѣчь была выдающаяся,— протянулъ онъ.

— Извините, пожалуйста,—вмѣшался подошедшій къ нимъ отставной полковникъ. — Я вотъ хотѣлъ у васъ спросить, Валѳрьяпъ Семенычъ, кого сегодня судили?

И полковникъ, передернувъ плечами, всталъ, ши-роко разставилъ поги, сложивъ передъ собою опу-щенныя руки, въ которыхъ держалъ фуражку, съ вопросительнымъ видомъ глядя черезъ очки на зѳмца,

— Да вотъ этихъ... Степанова и друтихъ...

Полковникъ потеръ переносицу и хмыкнулъ.

— Нѣтъ, извините. По-моему, судили пе этихъ мерзавцевъ, извините, Антонина Сергѣевна, за вы-раженіе, — обратился онъ въ сторону дѣвушки. — А судйли покойнаго Ивана Кирильева... перемывали его мертвыя косточки. До всего добрались: и до его нравственности, и до того, какь онъ жилъ съ женой, и драчуномъ, и алкоголикомъ его сдѣлали... А тѣхъ-то негодяевъ, которые его убили, которые съ ума све-ли ѳго жену, осиротили цѣлую семью, разорили хозяй-ство, и не тронули. Они — подсудимые, видите ли, и потому священны... заслужили привилегированное по-ложеніе. А убитаго допускается шельмовать, сколько угодп^ Какой это судъ? Развѣ это судъ правый?

Полковникъ горячился и размахивалъ фуражкой.

Земецъ съ недоумѣнісмъ глядѣлъ на старика. Ему казалось святотатствомъ осуждать такое свяіценное, ли- ' беральное учрежденіе, какъ судъ. Онъ хотѣлъ возра^ жать, но полковникъ былъ возмущѳнъ и взволнованъ и не давалъ своему слушателю и рта раскрыть.

шшш.еіап-ка аі.ги

347

и вести порядочиое хозяйство, если права ваши на ва-шу собственность, на вашъ трудъ, наконедъ на вашу личную безопасность не гарантированы? * Живешь ху-же, чѣмъ на передовыхъ позиціяхъ...

И полковникъ съ горечью махнулъ фуражкой.

— Да, — протянулъ зѳмецъ, — народъ озлобился и распустился. Держали подъ гнетомъ, объ образова-ніи его не заботИЛись, а потомъ сразу дали свободу. Если бы онъ не былъ такъ теменъ,* конечно, онъ благо-разумнѣе воспользовался бы свободой... ^

— Да ужъ какая тамъ свобода? Буйство, своево-ліе. Ну, хорошо, сдѣлали одну ошибку, допустили, что народъ одичалъ, такъ не надо дѣлать другой, еще горшей. Надо обуздать расходившагося звѣря.

— Какъ же вы обуздаете? Вѣдь нѳ возвраіцаться же опять къ розгамъ...

— Какъ будто помимо розогъ нѣтъ другихъ средствъ! Или если ужъ власти рѣшили отдѣлаться отъ насъ, землевладѣльцевъ, такъ чѣмъ отдавать насъ на медленное съѣденіе мужичью, лучше ужъ сразу передушили бы и дѣлу конецъ, а то тянутъ душу... Вѣдь это измывательство... Желалъ бы я знать, что будетъ дѣлать правительство, когда повыбьютъ и по-выкурятъ насъ, послѣднихъ помѣщиковъ?!. Вѣдь тогда черезъ пять — десять лѣтъ вездѣ хоть шаромъ покати, нигдѣ не 'зацѣпишься... отъ лѣса и званія не останется„ а поля мужики и сейчасъ забрасываютъ... Только слѣпой не видитъ, къ чему это ведетъ. И какъ оно будетъ справляться съ этой распущенной, оголтѣ-лой оравой?.. Ну, что, Николай Николаевичъ, каковъ нынчѳ составъ присяжныхъ? Какъ думаете, обвинятъ?

— неожиданно обратился юнъ къ проходившему съ женой податному инспектору — мужчинѣ высокому, дородному, съ длинными русыми усами.

— Да, по-моему, пе важный... — отвѣтилъ тотъ, пріостановившись.

— почему? СѢРЪ «ИЙж.вІм-каикаги

ІШО

— Это бы ішчего. Сѣряки въ такого рода дѣлахъ чудесио разбираются, ио они поддаются впушенію ин-теллигентовъ. А тамъ старшипа-то Мюллеръ — прія-тель Бушуева по карточному дѣлу и, должно быть, отъ него заразился гуманностью, всегда стоитъ за оправ-даніе...

— У моего мужа гуманность не въ авантажѣ, — замѣтила жепа инспектора. — Ему ужъ очень хочется, чтобы этихъ засудили въ каторгу ...

— Вотъ и Василій Петровичъ такой же... А я прошу Валерьяна Семеныча оправдать, — отозвалась барышня, повертываясь на каблучкѣ и подаривъ сво-его обожателя обѣщающимъ лукавымъ взглядомъ.

Къ этой группѣ подошли отецъ и мать Антонины Сергѣевны.

. Изъ комнаты присяжныхъ послышался звонокъ.

Публика поспѣшно повалила въ залъ.

«И дуракъ этотъ Маевъ, — съ досадой думалъ о земцѣ полковникъ, проталкиваясь въ залъ. — Говорить ему — на вѣтеръ слова терять, болыпе пичего. Ника-кого толку не выйдетъ».

Вошли судьи и заняли свои мѣста.

Приставъ щелкнулъ замкомъ и распахпулъ обѣ по-ловинки двери.

Присяжные, выйдя изъ комнаты въ залъ, какъ и прежде, гуськомъ во главѣ съ старшиной, приблизи-лись къ судейскому столу.

У всѣхъ заняло духъ; каждый старался хоть се-кундой раныпе предугадать рѣшеніе, но секунды отче-канивались медленно.

Старшина передалъ предсѣдательствующему опрос-ный листъ.

Тотъ съ безстрастнымъ видомъ посмотрѣлъ на него, неторопливо подписался на немъ, еще неторопливѣе пристукнулъ свою подпись нѣсколько разъ прессъ-папье, поочередно передалъ для подписи другимъ чле-намъ и потомъ возвратилъ его старшинѣ. .

тотото.еіап-кагак.ги

861

Веѣ столпились въ кучу. Тишина была мбртвая.

Нѣмецъ на своемъ ломаномъ русскомъ языкѣ долго читалъ опросный листъ. Нетѳрпѣніѳ публики возраста-ло. На каждый изъ трехъ поставленпыхъ судомъ во-просовт^ присяжными былъ данъ одинъ по малограмот-ности перевранный отвѣтъ: «Да, виновенъ, но не под-вергалъ жизнь опасности».

Впечатлѣніе отъ постановленія присяжныхъ было громадно, но никто еще въ точпости ничего не пони’ малъ.

Лицо адвоката сіяло, и по немъ подсудимые и ихъ родственники догадывались, что процессъ выигранъ.

Предсѣдательствующій вполголоса обратился къ то-вариіцу прокурора, предлагая ему высказать свое за-ключеніе о ;мѣрѣ наказанія и тотъ, обезкураженный по-становленіемъ присяжныхъ, скрывая свои чувства подъ личиной спокойствія, Вполголоса же называлъ статьи закона, которыя, по его мнѣнію, желательно было бы примѣнить къ подсудимымъ.

Предсѣдательствующій выслушивалъ его съ снисхо-дительно-впушительнымъ видомъ и, торжествуя надъ нимъ въ душѣ, кивалъ наклоненной головой.

Тотчасъ же отъ обвинителя онъ обратился съ во-просомъ къ подсудимымъ.

— Подсудимые, прбсите о снисхожденіи? — торо-пливс спросщлъ онъ, взявъ опросный листъ въ руки и усталс приподнимаясь съ своего мѣста. За нимъ при-поднялись судьи и товарищъ прокурора.

ІІодсудимые, не попимая, что отъ нихъ хотятъ, но чувствуя уже по какому-то радостному движенію въ залѣ и особенно по лицу адвоката и судей, что фортуна повернулась лицомъ въ ихъ сторону, молчали, вопро-сительно глядя на защитника.

— Просите, просите! — энергично и радостно, съ смѣющимся лицомъ зашепталъ адвокатъ, подскочивъ къ нимъ.

тотото.еіап-кагак.ги

362

Упоенный успѣхомъ, въ эти моменты онъ любилъ епоихъ подзащитныхъ. И его радость передалась Горш-кову и Лобову. Съ недоумѣвающими, полусмѣющимися липами они взглядывали то па адвоката, то на судѳй.

Предсѣдательствующій, спѣшившій поскорѣе за-кончить утомившій всѣхъ процессъ, быстро обошелъ столъ и приблизился къ подсудимымъ почти вплотную.

— Прдсите о снисхожденіи, что ли? Нѵ? — внуши-тельно-ласково спросилъ опъ. :

— Да просите же! .— еще энергичнѣе шепнулъ ад-вокатъ, толкнувъ въ бокъ Горшкова.

Просимъ, просимъ, — улыбаясь и кланяясь, въ

одинъ голосъ сказали Горшковъ и Лобовъ; буркнулъ что-то и Сашка, неуклюже наклонившись головой и корпусомъ и сверкнувъ исподлобья повеселѣвшими гла-зами.

Судьи удалились въ свою комнату для постановле-нія приговора.

Опять былъ данъ перерывъ, но почти никто не ухо-дилъ изъ зала. Всѣ ожидали приговора, съ уснлен-.нымъ любопытствомъ разглядывая подсудимыхъ, къ ко-торымъ вдругъ увсѣхъ проявился особенный интересъ.

* XX.

Судьн очень спѣшили и лишь только они остались одни въ своей компатѣ съ плотно прикрытой дверью, правый членъ, проходя къ столу, заявилъ:

— Я стою за высшую мѣру наказаній. Вы мое мнѣ-ніе знаѳтѳ, Николай Аѳанасьевичъ.

«Знаю тебя, — подумалъ Бушуевъ. — По-твоему, всѣ мужики — быдло, которыхъ за малѣйшую провин-ность надо драть розгами».

Онъ съ усталой улыбкой опустнлся за тотъ же столъ, завалѳнный сложенннми грудкой затасканными

й заяачканитт чернйлами и карандатами томами за-коновъ въ потрепанныхъ переплетахъ. •

— Знаю, знаю, — отвѣтилъ Бушуевъ правому чле-ну съ неопредѣленной усмѣшкой.

Тотъ, развѳрнувъ газету, продолжалъ высказыЕать свое мнѣніе.

— Присяжные дали имъ снисхожденіе, и я нахожу, что и этого за глаза довольно. А это дѣло, по моему мнѣнію, вопіющее. Тутъ была наличность болѣе тяж-каго нреступлепія, только предварительное слѣдствіѳ ниже критики.

Высказавшись и заранѣе зная, что Бушуевъ повер-нетъ земца въ какую захочетъ сторвну, онъ уткнулся въ газету. _

Еще .идя сюда изъ зала суда, Бушуевъ подумалъ, съ какой стороны лучше подойти къ Маеву, чтобытотъ присоединился къ его мнѣнію.

Земецъ для суда былъ человѣкъ случайный и но-вый. Такъ какъ онъ былъ ночетный мировой судья, то его позвали сегодня въ судъ замѣнить собою заболѣв-шаго члена Вержбановскаго.

Бушуевъ раза два встрѣчался съ нимъ въ Одномъ знакомомъ домѣ и теперь припомнилъ разсказъ о томъ, какт, «въ дни свободъ» Маевъ — самъ землевладѣлец^. и заводчикъ, выступалъ на митингахъ и горячо рато-валѵ за придудительное отчужденіе частновладѣльче-скихъ земель въ пользу крестьянъ, а фабрикъ и заво-довъ въ пользу рабочихъ.

Изъ этого онъ заключилъ, что земецъ — прогрес-систъ и столковаться съ нимъ нетрудно.

— Страсть у этого Моргунова затягивать процессъ,

— сказалъ Бушуевъ, обращаясь исключительно къ Ма-еву. — Сегодня онъ еще былъ милостивъ, мало гонялъ эксперта. А рѣчь блестящая! Какъ вы находите, Ва-лерьянъ Семенычъ?

— Да. Талаптливый чѳловѣкъ. . .

тотото.еіап-кагак.ги

— И въ сущности почти не прибѣгалъ къ натяж-камъ. Положенія товарища прокурора разбилъ оконча-тельно, камня на камнѣ не оставилъ. Вѣдь въ самомъ дѣлѣ нельзя на такихъ шаткихъ основаніяхъ обосновы-вать обвиненіе въ умьппленномъ нанесеніи смертель-ныхъ побоевъ. Вы какъ думаете?

— Да... ■

— Я бы полагалъ, — съ живостью продолжалъ Бу-шуевъ, берясь за перо и пододвигая къ себѣ печатный бланкъ приговора, — дать подсудимымъ, снисхожденіе и съ нашей стороны. Вѣдь юноши, водка, темнота, ди-кость. Ну, что съ нихъ взять?

Правый членъ вздохнулъ'и бросилъ газетуна столъ.

— Я стою за высшую мѣру наказаній, — опять зая-вилъ онъ. — Присяжные уже дали имъ снисхожденіе, кромѣ того, въ виду ихъ несовершеннолѣтія, мѣра на-казаній нонижается на одну степень. Зачѣмъ же еще мы будемъ давать? Это было бы поблажкой. '

— Если ужъ присяжные, — люди ихъ среды — на-шли возможнымъ дать подсудимымъ снисхожденіе, по-чему же мы должны быть жесточе мужиковъ? Вы со-гласны со мной, Валерьянъ Семенычъ?

— Совершенно согласенъ ...

— Въ такомъ случаѣ, вы, Василій Владиміровичъ, оказываетесь въ меньшинствѣ. Снисхожденіе дано.

Правый членъ, страдавшій нервнымъ тикомъ, толь-ко фыркнулъ и вздернулся плечами, какъ бы говоря:

«я это зналъ. Только кончайте скорѣе».

Маевъ, помня предупрежденія полковника, хотѣлъ было разсказать объ нихъ и разъяснить Бушуеву, что онъ только вообще съ нимъ еогласенъ, а объ этомъ дѣ-лѣ намѣренъ поговорить особо, но Бушуевъ такъ рѣши-тельно и быстро сталъ заполнять пробѣлы на бланкѣ своимъ некрасивымъ, разгонистымъ почеркомъ, что Ма-евъ перебивать его не рѣшился.

Ему вепомнились хорошенькіе глазки и губки Ан-тониньг Сергѣевны, такъ по-дѣтски мило и наивно про-

шшш.еіап-кагак.ги

еившей оЬравдать подсудимыгь, что онъ совсѣмъ успо-коился.

Бушуевъ рылся въ книгахъ законовъ, подыскивая и внося въ приговоръ соотвѣтствующія дѣлу статьи и пупкты. Василій Владйміровичъ съ угрюмымъ видомъ шѳлестилъ просматриваемой газетой. Маеву оставалось только молчать. ' ' .

Четверть часа спустя судьи вошли въ залъ и заня-ли свои мѣста за столомъ. 1

— Встать!*— крикнулъ приставъ.

Но предупрежденіе было совершеішо ненужное, по-тому что никто и пе думадъ садиться, а всѣ, столпив-шись у рѣшетки, поднявшись на носки и заглядывая черезъ головы и плечи другъ друга, при напряжен-номъ молчаніи, приготовились слушать.

Предсѣдателствующій прочелъ:

«190* года марта 28-го дня, по указу Его Импера-торскаго Величества, К—скій Окружный Судъ по уголовному отдѣленію въ судебномъ засѣданіи въ г.

N съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей слушалъ дѣло о кр-нахъ А. Ѳ. Лобовѣ, С. И. Горшковѣ и А. Степа-новѣ, обвиняемыхъ по 1489 и 2 ч. 1490 ст. ул. о нак.

«Рѣшеніемъ присяжныхъ засѣдателей подсудимыѳ А. Ѳ. Лобовъ, С. И. Горшковъ и А. Степановъ ири-знаиы виповными въ томъ, что 25-го августа 190* года въ предѣлахъ Шиботовской волости на дорогѣ близъ ус. Хлябино ударами камня и другого какого-либо ору-дія нанесли к]э. Ивану Кирильеву тяжкіе побои, вслѣд-ствіе чего потерпѣвшій и умеръ.

«На основаніи вышеизложеннаго и 8 п. 771 ст. у. у. с. Окружный Судъ опредѣляетъ: А. Ѳ. Лобова,

19 лѣтъ, С. И. Горшкова, 18 лѣтъ н А. Степанова,

20 лѣтъ, заключить въ тюрьму каждаго на шесть мѣ-сяцевъ и сверхъ сего прѳдать ихъ церковному покая-

' нію по распоряженію духовнаго начальства. Судеб-ныя по дѣлу издержки возложить на всѣхъ подсуди-мыхъ поровну и съ круговой другъ за друга отвѣт-

тотото.еіап-кагак.ги

ственностью, а при общей ііхъ несостоятельдости иа^ держки эти дринять іна счетъ казиы. Вещественныя доказательства, два камня, уничтожить».

— Приговоръ въ окончательной формѣ будетъ объ-явленъ 29-го марта сего года въ 5 час. дня въ залѣ суда! — добавилъ предсѣдательствующій, быстро соби-рал со стола бумаги.

Осужденные тотчасъ же были отпущены на сво-боду до того времени, когда приговоръ войдетъ въ законнуго силу. >

Мягкость приговора ошеломила рѣшительно всѣхъ. Присяжные засѣдатели — одни сконфуженно въ недо-умѣніи переглядывались другъ съ другомъ, другіе ру-гались; недоумѣвали родные потерпѣвшаго, отъ радо-сти боялись вѣрить своимъ ушамъ и родные осужден-ныхъ.

Отставной полковникъ съ секунду стоялъ съ ра-эинутымъ ртомъ.

— Что онъ прочелъ, шесть мѣсяцевъ?.. — спросилъ онъ податного инспектора.

— Да... шесть мѣсяцевъ ,тюрьмы... — отвѣтилъ тотъ, осклабляясь и пожимая плечами.

— И прекрасно. За что же болыне?! — замѣтила жена ннслектора. ■

Полковникъ громко плюнулъ, на ходу наскоро по-жалъ руку своему собесѣднику и, расталкивая вдругъ зацалдѣкшую толпу, ни на кого не глядя, вышелъ изъ зала.

Адвокатъ съ сіяющимъ видомъ говорилъ осуждѳн-нымъ:

— Ну, господа, благодарите Бога да судеіі, а то исдробовали бы каторги.

— Благодаримъ васъ, Иалъ Николаевичъ, очинно даже благодарны... даже'вотъ какъ... по гробъ будемъ за васъ Бога • молить... кабы не вы, совсѣмъ пропа-дать, — говорили, кланяясь, не менѣе адвоката сіяю-іціе Горшковъ и Лобовъ. _ _ _ “

тотото.еіап-кагак.ги

35?

, Поднялъ повеселѣвшее лицо и Сашка и тоже кла-нялся и бормоталъ какую-то благодарность. Только этого признанія и благодарности и добивался адво-катъ. Онъ не сомнѣвался, что успѣхъ былъ достиг-нутъ всецѣло благодаря его краснорѣчію.

— То-то благодарны, — въ тонѣ шутливаго упрека говорилъ адвокатъ. — Водку-то и разгульную жизнь надо ло боку. Въ первый разъ счастливо отдѣлались, а ужт если во второй попадетесь, выкрутиться будетъ потруднѣе. Тогда, пожалуй, и Павелъ Николаевичъ не поможетъ...

— Нѣтъ, ужъ какое теперича вино, али какая глу-пость?! сколько страсти натерпѣлись. Теперича и ка-зонку-то за версту обходить будемъ... — говорйли пар-ни.

— Ну, то-то, и обходите — лучше будетъ.

Усмѣхался счастливый адвокатъ, усмѣхались сча-

стливые парни. На радостяхъ обѣ сторопы говорили другъ другу пріягкое, кто какъ умѣлъ. Ни адвокатъ не вѣрилъ въ исправленіе и отреченіе парней отъ раз-гульной жизни, парни не вѣрили въ серьезпость увѣщаній ихъ защитника.

Къ осужденнымъ быстро подошелъ предсѣдатель-ствующій и съ покровительственно-серьезнымъ вйдомъ сказалъ нѣсколько словъ, напоминая оцѣнить то, чго присяжные И судъ ;СНИЗОШЛИ къ ихъ юности и опья-нѣнію, и увѣщевалъ исправиться.

Старый юристъ, всю жизнь наблюдавшій иародъ съ высоты судейскаго кресла, имѣлъ простод5гшіе вѣ-рить, что его увѣщательныя слова не есть гласъ во-піющаго въ пустынѣ. •

Залъ суда чрезвычайно быстро опустѣлъг

По лѣстницѣ, громко разговаривая, толкая и опе-режая другъ друга, сбѣгали мужики, бабы, дамц, 'господа. .

Отставной полкоёникъ, подѳргиваясь чілечами' й хмыкая, возбужденнымъ, ѣдкимъ тономъ говорилъ Ма-ѳву, когда они існускались по лѣстницѣ.

— Хм... хм... Ну ’Что жъ, при такихъ порядкахъ намъ только остается ждать, когда тутъ, въ судѣ, бу-дутъ выдавать преступникамъ преміи за душегубство. Къ тому идемъ!

— Отчего? Шесть мѣсяцевъ... хорошо... — смущен-но оцравдывался земецъ.

— По вашему хорошо, а по-моему курамъ на-смѣхъ.

Я жо докладывалъ вамъ, какая подкладка этого воз-мутительнаго пресТупленія... .

— Да, но ншсакъ ,нельзя было увеличить наказа-ніе... присяясные дали снисхожденіе...

— Я нѳ знаю, — громко, желчно говорилъ полков-никъ. потирая переносицу и безпрерывно дергаясь пле-чами, — мозги, что ли, кверху тормашками поставле-ны у нашихъ законодателей, министровъ и еще кто тамъ? сенаторовъ, что ли? Скажите, Бога ради, по-чему мы, простые смертные, и даже хорошіе хозяй-ственные мужики понимаемъ, что законы должны ог-раждать мирныхъ гражданъ, а они не понимаютъ такой простой вещи. Гдѣ^они живутъ? На небѣ, что лй? Не понимаютъ, что этихъ звѣрей, рвань эту прокля-тую только и можно усмирить казнями, іяторгой, пыт-ками... А у насъ выходитъ, что законъ и суды всяче-ски ограждаютъ и защищаютъ мерзавцевъ, разбойни-ковъ, проходилщевъ, чернь эту проклятую, отъ кото-рой вѣдь житья никому не стало. Кричагь о преуспѣя-ніи Россіи. Батюшка, да гдѣ жѳ думать о преуспѣя-ніи, если ни ваша собственность, ни ваша безопас-ность не ограждены?

— Да, скверныя ^времена...

— Ну, высшія власти, допустимъ, теоретики, жи-вутт> въ небѣ, дѣйствительной жизни не знаютъ, по вотъ судьи-то, судьи... Вѣдь не съ неба же они къ

ігамъ йалятся... вѣдь онй иаъ йагпей среды, знакомы еъ жизньго...

— Да вѣдь судьи тожѳ евязаны извѣстными за-конопол оженіями...

— Неужели прокуроръ не опротестуетъ приговора?

Впереди спускавшійся по лѣстницѣ Бушуевъ ба-

гровѣлъ отъ злобы. Его возмущало, какъ смѣлъ этотъ етарый • «дармоѣдъ», какъ онъ называлъ всѣхъ воен-ныхъ, такъ неуважительно отзываться о судѣ. *

— Не дѣло публики вмѣшиваться въ рѣшенія су-да! — полуобернувшись ■въ сторону полковника, вы-сокомѣрно отчеканилъ онъ. '

«Дармоѣдъ», искалѣченный за честь и достоинство Росеіи въ бою подъ Шахэ, потерявшій подъ Ляояномъ 22-лѣтняго сына-офицера, па секунду опѣшилъ отъ не-ожиданности, но, узнавъ предсѣдательствующаго, въ свою очередь тоже вскипѣлъ.

— Милостивый государь, — отвѣтилъ онъ съ дро-жью въ голосѣ. — Я не имѣю чести быть съ вами знакомымъ и... разговариваю не съ вами... а потому ваше вмѣшательство да еще въ такой формѣ считаго болѣе, чѣмъ неумѣстнымъ...

Бушуевъ поднялъ воротникъ шубы и, сдѣлавъ видъ, что не слышитъ, вьшіелъ изъ подъѣзда на улицу.

XXI. ■ ‘ 1 Г;

Судъ окбнчился около двухъ часовъ ночи.

Раньше всѣхъ выбѣжали 'изъ помѣщенія суда от-пущепные па свободу .осужденные. На подъѣздѣ въ толпѣ Сашка столкнулся 'съ Деминымъ. Лицо его

перекосилось отъ злобы. Онъ показалъ Д«мину ку-

лакъ, скрипнулъ зубами и шепнулъ: «Ну, Ванька, пом-ни. Тепѳрь твой чередъ»,

На улицѣ парни принялнсь на ходу прыгать и хохотать отъ радости.

.... тотото.еіап-кагак.ги

— Это што?! Это ничего, робя, — говорилъ Саш-ка. — Когда-то ещѳ поеадягь, а лѣтомъ на работу отпустятъ... такъ што выходитъ все равно што и нѳ еидѣли. Чѳго?

Они почти бѣгомъ направплись къ мосту по до-рогѣ домой. _

— Теперича за Ѳедьку да за Ваньку Демина на-доть приняться — съ злобнымъ возбужденіемъ гово-рилъ Лобовъ. — Ежели бъ не они поиутали, мы - бы со-всѣмъ чисты вышли...

— Погоди, дай сперва Ванькино дѣло съ шеи стрясти, будетъ и съ ими раздѣлка... — тихо сказалъ Сашка, угрожающе потряхивая головой, — Даромъ не пройдетъ, нѣ-ѣ... не такіе мы робята...

— Теперича мы не такіе дураки, чисто сдѣлаемъ, небось нѳ попадемся.

— Да, это што?!

И, взглянувъ другъ на друга, парни опять рас-хохотались. ,

— Вотъ Серега — товарищъ, по-товарсни посту-пилъ и обижаться нельзя...

— На Серегу зачѣмъ обижаться? — отвѣтилъ Сашка. — Пойдемъ, робя, по утрію въ городъ вино ппть. В6 какъ напыось! Надоть отпраздновать. Чепо?

— Пойдемъ, — отвѣтилъ Лобовъ.

Горшковъ молчалъ. Его мнѣнія парни никогда и не спрашивали, увѣренные, что Степка Оудегь дѣ-лать то, что опи ему скажутъ.

Отсидка въ тюрьмѣ, скамья подсудимыхъ, угрозы отца отступигься отъ него, если онъ нѳ покончитъ дружбы съ Сашкой ’и Лобовымъ, слезы и упреки ма-тери—вее это заставляло Горшкова задумываться и въ душѣ не всѳгда соглашаться съ жѳланіями своихъ буйныхъ товарищей, но противиться имъ онъ ие емѣлъ. •- ■ і і

тотото.еіап-кагак.ги

довЛться ли ему такому ечаетливому для его сына иеходу оуд*бнаго процесса или печалиться?

Въ началѣ, когда у него уже не оставалось сомнѣ-ній въ виновноети іСашки, Степанъ ходилъ самъ нѳ евой и на всѣ приставанія Палагеи о хлопотахъ пе-редъ властями за ;еына онъ всегда отвѣчалъ одно: «Такую бѣду надѣлалъ да еще хлопотать за его! Меня не спросился, когда убивалъ, теперь пущай какъ вна-етъ. Я ему не помощникъ». И чтобы избѣжать брани и попрековъ отъ неугомонной жены и дочерей, онъ бралъ шапку и уходилъ изъ дома. Сына онъ ни разу не навѣстилъ въ тюрьмъ. Но передъ самымъ еудомъ Палагея слезами и упреками добилаеь таки, что мужъ, скрѣпя сердце, пошелъ съ ней просить Демийа, что-бы тотъ на. судѣ отказался отъ своихъ первоначаль-ныхъ показаній, за что обѣщалъ угостить его водкой и отдавалъ пару новыхъ сапогъ. Деминъ обругалъ ихъ обоихъ и выгналъ изъ избы.

Теперь особенно заботилъ Степана долгъ, въ ко-торый онъ влѣзъ ради Сашки.

Адвокатъ эа защиту взялъ только зоо рублей, подъ клятвой обязавъ мужиковъ говорить всѣмъ, что онн заплатили 500. Обязалъ онъ ихъ лгать для того, чтобы набить себѣ цѣну.

Изъ всей заплаченной сз^ммы половину внесъ Горш-ковъ-отецъ, а другую половину — полтораста рублей за поручительствомъ того же Горшкова далъ взаймы Ва-тажный Степаау и матери Лобова съ тѣмъ условіемъ, чтобы къ Покрову дню и капитальная сумма и 50 руб-лей процентовъ были ему внесены. '

На долю Степана приходилось долгу сто рублей н онъ теперь думалъ, откуда ему добыть такую ма-хину денегъ?

- Парменъ первый замѣтилъ Акулину и нѣсколько разъ молча оборачивалъ къ ней свое пьяное, доволь-ное лицо, ■ ■ ■

тотото.еіап-кагак.ги

— Вотъ какъ у насъ, Трофимовна,— не сразу за-говорилъ онъ, — пословнца нѳдаромъ говорится: «съ сильнымъ нѳ борись, съ богатымъ нѳ судись. «Вотъ и еъ нами нѳ судись. Мы своихъ въ обиду не дадимъ, нѣ-ѣ... Насъ много, родни-то, чѳловѣкъ сорокъ, на-берется, по монетѣ сложимся и то сорокъ монетовъ... Кого хошь выкупймъ.' Съ нами нѳ тягайся, нѣ-ѣ...

Акулина промолчала, но Аѳонька пѳ утерпѣлъ.

•— Коли васъ много да коли вы богати, такъ всѣхъ и убивать надоть, дядя Парменъ? — спросилъ онъ.

— А што жъ?—отвѣтилъ дурковатый Пармѳнъ. — Ежелч кто намъ нѳ потрафилъ, такъ што жъ? Потому наша сила... .

Щѳголиха-Анютка въ новой, крытой плисомъ, шубкѣ и въ дорошемъ шѳрстяномъ платкѣ шла рядомъ съ мужемъ—рябымъ парнемъ, -смирвымъ и добрымъ Его она ненавидѣла и открыто говорила сестрѣ и подружкамъ, что лишь - бы выпустили Лешку изъ тюрьмы, а то пѳдолго своему «корявому» и гор-сточку міппьяку въ ѵчай подсыпать.

Она жадно вслушивалась въ разговоръ мѳжду Пар-меномъ и Аѳонькой. ^

— Што, выкусили?! Но по вашему вышло. Наша высока!—съ азартомъ выкрикнула ,она.—Похвалялись нашихъ-то угнать, анъ вышло нѳ по вашему. Хошь бы людей постыдились, не довольно страму, такъ ѳще вывели своего полудурка, .кобылью морду, распотѣ-шили добрыхъ людей, иёчѳго сказать...

Акулина, подавлѳнная и апатичная, тутъ встре-пенулась.. Она догадалась, ,на кого намекала Анютка.

— Кого это ты такъ обзываешь, Анюточка?—какъ всѳгда, сдержанно и ласково спросила Акулипа.

— А Катьку ,твою. Кого же болыпе?! удивить хо-тѣли народъ чеснбй. Вывѳли кобылью морду, помы-чала-помычала, какъ корова, ѳѳ и спровадили... Ещв пальцами показывала на нашихъ робять, поскуда!

тотото.еіап-кагак.ги

Въ тйлпѣ родйтвнйикоізъ ііослЬгшался одобрй-тельный смѣхъ.

• — Анюточка, ты ,еще молода,—сквозь слезы обиды

н бѳзснлія отвѣчала Акулина,—ты только што вышла замужъ и дай Богъ, штобы ты своему мужу была та-кой женой, какъ моя Катюшка была своему мужу, и штобы твоя свекровушка такъ жалѣла тебя* какъ я жадѣю мою Кітюшку...

— Штобы я съ твоего полудурка Катьки примѣръ брала? да она мнѣ въ подметки нѳ годится!—крикнула Анютка.

Сдержанность Акулины лопнула. /

— Не вамъ, издѣваться надъ нашимъ горемъ, без-совѣстные вы, нехрещеные... -Вашъ Сашка сына убилъ, невѣстка съ горя умомъ тронулась и вы же... вы жѳ издѣвки зачинаете... .

— Да, можегь, его и слѣдовало убить,—вмѣшалась Палагея.—Почемъ ты знаешь, што твой Ванька надѣ-лалъ и за што наши робята его убили?

— Ого-го, важно... вотъ такъ наши бабы... Спуску небось никому пе дадутъ, нѣ-ѣ... съ ими не вяжись... зубастыя... — говорилъ Паруенъ, одобрительно ухмы-ляясь и покачивая головой.

Акулина отъ изумленія вытаращила глаза.

— Да што бы енъ ни надѣлалъ, рази можно че-ловѣка убивать?! Хрещеные вы? Есть у васъ хрестъ на шеѣ? Мой сынъ былъ не воръ, не пьяница, нѳ по-таскунъ, не "озорникъ, никого пальцемъ не тронулъ. Про моего сына никто худа не скажетъ...

— А наши робята—озорники, потаскуны? Заслу-жнлъ. Вотъ твоего губошлепа и укокошили..Г — при зтомъ Палагея выругалась крѣпко, по-мужицки .— Всѣхъ васъ перебить иадоть, всѣхъ!.. и перебыотъ, дождетесь, перебьютъ!..

Обѣ ея дочери въ одинъ голосъ выкрикивали угрозы, нѳ уступая матери въ выборѣ самыхъ грубыхъ .площадныхъ руг™льс%здзд.е .,.ка2ак.ги 866

, Обиды превзошли всякую мѣру, и Акулина забыла осторожность.

— Э, сука зяблая, красноглазая ты зайчиха, ру-гаешься хужѳ солдата... хуже всякаго арестанца, и дочекъ такъ же повѳла. Я съ тобой, съ такой страм-ницей, и словъ терять не хочу...—отвѣтила она и шибче пошла впередъ.

Палагея съ дочерьми кинулась бить Акулину.

Та взвизнула отъ испуГа и, схватившись за Аѳоньку, бросилась назадъ.

Анютку усгіѣлъ поймать за руку мужъ и оття-нулъ въ сторону.

— Што ты, сшалѣла?—говорилъ парѳнь, которому задоръ и грубость молодой жены крайне не нрави-лись. , - - ‘ '

Но та рвалась и кричала.

— Пусти, пусти, постылый! пусти, корявый! всю морду раздеру... Я ѳй, подлюкѣ... Я ей, поскудѣ...

Парень крѣпко схватилъ ее поперекъ, Анютка плевала ему въ лицо.

Палагея и Аришка, несмотря на противодѣйствіе Аѳоньки, сбили съ ногъ Акулину, сорвали съ нея платокъ и вцѣпились въ косы...

— Ладно..,. вотъ такъ наши... ловко работаютъ...— —говорилъ Парменъ.

Очнувшійся отъ своихъ невѳселыхъ думъ Степанъ увидѣлъ уже сбитую съ ногъ Акулину, которую трепали жена и дочь, а растерявшійся Аѳонька бѣ-галъ вокругъ и плакалъ.

Степанъ въ два прыжка очутился на мѣстѣ драки и, молча, іщ всей силы ударилъ Аришку кулакомъ ііо^ головѣ. Та съ крикомъ покатилась по дорогѣ. Потомъ, схвативъ жену за косы, оттащилъ отъ кри-чавшей Акулины и, бросивъ на землю, изступленно рыча, сталъ топтать ее своими сапогами...

Парменъ, его жѳна, й

Ларіоновъ едва общими усиліями оевоаодилп изъ рукъ Ствпана Палагѳю.

Обыкноввнно податливый, позволявшій сбоимъ ов-мейнымъ верховодить надъ собою, въ рѣдкія минуты гнѣва Степанъ былъ безпощаденъ и страшенъ.

— О-о-о... змѣиная порода навязалась на мою душу грѣшную...—осѣвшимъ, глухимъ, выходившимъ откуда-то изнутра голосомъ выговаривалъ онъ сквозь стиснутые зубы, силясь вырваться изъ рукъ угова-ривавшихъ и крѣпко державшихъ его ѵужиковъ и бабъ.—Сына душегубдемъ сдѣлала, дочери, што аре-станцы... Подлюка! проклятая! Штобъ тебѣ треснуть на клочки...

Ревѣла и грозилась мужу Пелагея, плакала и вытирала кровь съ разбитаго носа Аришка. Аку-лина, сидя на землѣ, обмирала и тонкимъ голосомъ причитывала не столько отъ боли, сколько отъ обиды.

Освободившись отъ мужиковъ и бабъ, пришѳдшій въ себя Степанъ подошелъ къ Акулинѣ.

— Кумушка, пойдемъ, — сказалъ онъ, тяжело дыша. — Никто не тронетъ, не то убью, кишки вы-мотаю... х . * •

Стеня и охая, Акулина поднялась съ земли и по-шла впѳредъ съ Аѳонькой и Стѳпаномъ.

XXII. '

Леонтій съ Катериной вернулся домой только на другой день передъ вечеромъ. По дорогѣ бнъ на-бралс» много страха, потому что въ эту ночь у клад-бища, іверстахъ въ трехъ отъ Черноземи, оказался эарѣзаннымъ одинъ черноземскій мужик^. Его трупъ нашли на дорогѣ прикручепнымъ веревкой къ соб-стЕенной телѣгѣ. На тѣлѣ оказалось около тридцати ранъ, горло было перепилено до позвонковъ. ,Тутъ же валялась принадлежавшая убитому окровавленная пила. За то исчезли €1а^•“ка&1|ки,

Это происществіе потому особенно испугало и но-тряслѳ Леонтія, чцо этого мужнка онъ видѣлъ ввчеь ромъ въ судѣ вмѣстѣ съ однимъ 20-ти-лѣтнимъ цар-немъ. Мужикъ былъ сильно пьянъ, а парень наве-селѣ. Вмѣстѣ они и уѣхали.

Леонтій сегодня встрѣтилъ этого парня около Хля-бина, конвоируемаго двумя конными стражниками.

— Вотъ, Левонтій Петровъ, за чужой грѣхъ стра-'ждаю. Гонятъ, што арестанца какого!—крикнулъ па-рень злобно-возбужденнымъ голосомъ.

Много мѣсяцевъ спустя открылось, что дѣйстви-тельно этотъ парень зарѣзалъ своего односельца за два мѣшка муки и пару сапогъ.

На поповкѣ, всего въ полутора верстахъ огъ Черноземи, въ эту же ночь перебили цѣлую семью 5изъ пяти душъ. Убили 80 - ти - лѣтнюю просвирню, ея дочь—вдовую попадью и внучку—жену дьякона съ_. двумл маленьклми дѣтьми. Дьяконица пріѣзжали тт»-вѣстить мать н бабушку, п въ ея рукахъ кое-кто изъ мужиковъ видѣлъ сторублевку. Изъ-за нея-то и по-гибла цѣлая семья. .

— Житья совсѣмъ не стало, — говорили другъ дру-гу церепуганные мужики. — Бьютъ кого ни попало и махонькихъ робятокъ не жалѣютъ. Со страху-то одно-го жисти ряшишься...

И мужики въ одинъ голосъ повторяли, что власти распустили злодѣевъ, а на судъ просто махали рукой, какъ на учрежденіе, плодящее преступниковъ.

Поздно ночью очнулась на своей постели Прасковья и долго оглядывалась вокругъ, что-то все припоминая.

Съ того самаго дня, какъ Катѳрина сошла съ ума, старуха лролежала безъ памяти, въ жару и бреду. Ни-кто не зналъ, чѣмъ она была больна. Подъ конецъ во-лосы у нея выпали, лицо, руки и ноги опухли. Леонтій нѣсколько разъ мазалъ ее лампаднымъ масломъ. Те- . перь опухоль опала и кожа л.упилась,

и ^^^.еіап-кагак.ги

И. А. РОДІОНОВЪ. 24 369

Первое, что увидѣла Прасковья, это была печь, приходившаяся какъ разъ противъ ѳя кровати; на печи стояла зажженная лампа.

Леонтій, босой, всклокоченный и заспанный, хо-дилъ по избѣ съ рѳбенкомъ на рукахъ, надрывавшимся отъ крика.

— Ну, спи, мать чесн&я, спи, мой махонькой, чего злишься? Ишь горячая печенка. Роясокъ тебѣ? На, рожокъ... *

И онъ, взявъ рожокъ со стола, сунулъ его соскомъ въ ротъ рѳбенку. Тотъ чмокнулъ губками разъ, дру-гой, но вдругъ выпустилъ сосокъ и, весь перегибаясь, запрокинувъ назадъ голову, взбрыкивая ножками и ра-стопыренными рученками, раскрылъ ротъ, сморщилъ личико и вновь закатился.

— Молочка-то нѣту-ти, ишь што. Махонькой, а по-пимаетъ. Сычасъ тебѣ коровушку подоимъ. Ишь гдѣ -у насъ коровушка-то, на столѣ стоитъ...

И Леонтій, держа племянника на рукахъ, сталъ вливать изъ бутылки молоко въ рожокъ, но ребенокъ не унимался, толкалъ его руки и молоко проливалось на столъ.

Леонтій обругался и, наливъ таки молока, сунулъ опять сосокъ въ ротъ ребенку: Тотъ затихъ было, ча-сто и сладко зачмокалъ, но скоро опять выбросилъ со-сокъ, опять сталъ сучить ножками и кричать, но не съ прѳяшимъ дадрывомъ.

-— Ну, што жъ тѳбѣ? Титьку захотѣлъ? — уговари-валъ Леонтій, мотая головой и бородой: — Да у меня нѣту-ти, совсѣмъ нѣту, дурачокъ. Вотъ подожди до утрія. Придетъ тетка и титьку принесетъ. А у меня нѣту-ти. Ау, ау...

И Леонтій сталъ осторожно раскачивать ребенка. Тотъ притихъ, закрылъ глазки и, посапывая носомъ, причмокивая, посасывалъ изъ рожка.

Но это продолжалось недолго. Видимо, ребенокъ, весъ пухленькій, безкровный, съ болѣзненно-бѣлой, про-

тотото.еіапткагак.ги

зрачной кожѳй, страдалгь катарромъ жѳлудка. Опять онъ сталъ корчиться, закатываться и изгибаться всѣмъ своимъ маленькимъ тѣльцемъ. •

— Вотъ ., • руки отмоталъ съ тобой, — съ досадой сказалъ Леонтій. — Такъ-то, думаешь, и вѣкъ буду на -рукахъ качать? А кто за меня дѣло будетъ дѣлать, а? Ты объ этомъ не думаешь?! Ну-ка, разжани еще разъ ротъ-то, такъ и тресну...

Прасковья давно уже еъ удивленіемъ смотрѣла на Леонтія и ребенка.

— Левушка, — наконецъ слабымъ голосомъ позва-ла она, — это кого ты нянчишь?

— Ну, што, очухалась, старуха? — спросилъ, на-клоняясь къ матери, Леонтій. — Думалъ, шти и тебя за-одно ужъ придется на погостъ свезти...

— Левушка,—говори крѣпче. Не слышу, штой-то...

— Эва, оглохла што-ль? — закричалъ Леонтій.

Старуха закивала головой.

— Всѣ ухи заложило, Левушка, и въ головѣ шу-митъ. -• _

— Чей робенокъ-то, спрашиваешь? — продолжалъ кричать Леонтій. — А погляди, не узнала? Твой вну-чекъ такой-то выросъ, съ добраго поросенка будетъ.

— Кйтюшкинъ сыночекъ? і •

— Да, Иванушка, Иванъ Ивановичъ.

— А дѣдко-то гдѣ? — спросила Прасковья, нѳ видя мужа на его обычномъ мѣстѣ — на печкѣ. Въ Рудѣевѣ ночуетъ, што ли?

— Эва,—протянулъ Леонтій, и на глазахъ его бле-снули слезы. — Да ты не помнишь рази? Дѣдко-то дав- • но помёръ и сорочины ужъ прошли, скоро полгода бу-детъ. Я ужъ со счета сбился, сколько время ты прова-лялась. Никакъ двадцать три недѣли.

— 0-ой, — протянула старуха, съ недовѣріемъ по-качивая головой.

Въ первую минуту ей показалось страннымъ, что умѳръ‘мужъ, съ которымъ она прожнла болѣе полу-вѣка. .

—> Царство небесное, вѣчной покоій! — прошѳптала она, взглянувъ въ святой уголъ и пѳрекрѳстившись.

— Ну, слава Богу, хошь одинъ-то развязалъ тѳбѣ рукн, Левушка.

Но туть жѳ Прасковья и всплакнула.

— И Анюточка помѳрла, — сообщилъ Леонтій. — И этого нѳ помнишь?

— Какая Анюточка? Нѳ помню, Лева.

— А изъ двойняшекъ-то, внучка-то твоя. Этотъ-то остался, а та помѳрла. А кака была хорошѳнька дѣ-вочкаі .

Суровое, заспанное лицо мужика засвѣтилось нѣж-ностью и пѳчалью.

— Ахъ, кака была дѣвочка, мама! И пожила-то всего-на-всё три мѣсяца съ однимъ дѳнеЧкомъ, на крикъ кричала и такъ-то полюбилась мнѣ... Ночѳй съ ей нѳ спалъ, на рукахъ качалъ и какъ возьму, бываЛо, такъ утихнѳтъ, признавала мѳня. Другіѳ кто и нѳ бери лучше, кричитъ. А ужъ глазки-то уей были, мама, — продолжалъ мужикъ, шлѳпая босыми ногами по гряз-ному, холодному полу, — што твои васильки полевые. Думалъ—выхожу, нѣтъ, помѳрла... Разъ подъ самое сердцѳ подрѣзала. Кака была дѣвочка! Ваньку вотъ жалѣю, да все нѳ такъ, не^ доходитъ до сердца. А . Анюточка разъ подъ самое сердцѳ подрѣзала...

— А Катя-то што, Лѳвушка? ’.

— А што-ясъ твоя Катя?! Какъ была, такъ дура дурой и осталась. Вона дрыхнетъ и горюшка мало. Ро-бѳнка сама нѳ берегь, рази сунѳшь въ руки, ну нян-читъ, да боязно и давать, какъ бы ни стравила*), го-воритъ: «щенокъ отъ сучки Миколая Пана». Грѣхъ одинъ.

*) Стрмить — повредяті..

„„ тотото.еіапткагак.ги

— И такъ ты, Лсва. одияъ и маешься съ имъ?

— А какъ же?! Вѣдь не котенокъ, за дверь не выкинешь. Плачеп>, душѵ ігадрываеі*Ь и посордшуься. и поругаешься, а часомъ и поплачешь надъ имъ, и вотъ такъ и пробьешься до утрія...

• — Ты бы Егорушку взбудилъ.

— Егорушку! Жалко, мама. Тоже и за Игорушкой десять дѣловъ. За день такъ намается малый, што какъ довалитсн до лакки, спитъ, какъ убитый.

— Безсмѣнный ты мой часовой, — со слезами яса-лости сказала старуха. — што у кого ни случись. а без,-премѣнно упадетъ на Левушкину голову.

— Вчерась на судѣ были, мама. Убивцевъ Ивана Тимофеева судили...

— Ну? '

—1 На полгода отсидки присудили. Всѣ судьи за-куплены. Ватажный далъ 500 рублевъ въ долгъ Сте-пану-то съ Иваномъ Горшковымъ. Они всѣ деньгп и ввалили абвакату. За такія-то деньги кажнаго опрап-даютъ...

— Господь съ ими. Ивана-то Тимофеича не ве_р-нуть намъ сердечнаго... все равно.

— А Сашка-то убивецъ утрось встрѣлъ насъ съ сватомъ Егоромъ въ городѣ на мосту и пригрозилъ свата Егора убить. Пьяный Сашка-то. И городовой тутъ стоялъ. слыхалъ, какъ грозился. Да мы не свя-зывались. Богъ съ имъ. Коли судъ съ ими не спра-вится, такъ што мы?!

Леонтій помолчалъ, ходя съ заснувшимъ ребен-комъ изъ угла въ .уголъ.

— Хочу, мама, Егорку женить. Мочи нашей нѣту, въ отдѣлку замаялись. Вотъ только ждалъ. когда ты бряшить'*) зачнешь, а то посовѣтоваться не съ кѣмъ. Да бѣда, года не ныходятъ. Хоч.у владыкѣ прошоніс подавать.

*) Брящить — двигаться, иісвелиться, говорить.

— А невѣста есть? ' '

; — Да велѣлъ ему присматривать.

! Цодумать надоть, Левушка.

, — Дѣло такое, што надоть думать. Ну, спи, чушжа,

— говорилъ онъ заворошившемуся рёбенку, укладывая его въ зыбку. — Всѣ ноги заморозилъ съ имъ.

— А какъ же Аленушка?

— Га, Аленушку твою рукой не достать, покор-мить ребеНка не докличешься. Теперича нужда про-шла, такъ и братъ Левонъ не хорошъ сталъ. Ѳома-то пить бросилъ, присягу принялъ и ничего, держит-ся, ■ намедни съ дороги 40 цылковыхъ привезъ и всѣ Аленѣ съ рукъ на руки лередалъ. Ногъ подъ собой не слышетъ Алена-та, загордилась бѣда... Ладятъ на новыя земли переселяться... Только собьются съ ден-жонками, сычасъ уѣдутъ. . . '■»

Леонтій, уло$кивъ племянника, самъ взлѣзъ на печку, покряхтѣлъ, накрылся полушубкомъ, погасилъ лампочку и тотчасъ же захрапѣлъ.

Во всемъ домѣ не спала только Прасковья.

Тяжкія думы, какъ обложная безпросвѣтная туча,' налегли на ея сердце.

Она цожалѣла, чт'о не умерла во время своей бо-лѣзни, но теперь жалѣла не себя, а семью и особенно Леонтія. ' •

Какъ всегда во всѣхъ трудныхъ случаяхъ жизни, й на этбтъ разъ Прасковья съ горячею вѣрой въ ми-’ лосердіе Господа стала молиться.

Сердце ея согрѣлось; непроницаемую тучу горя какъ будто прорѣзалъ золотой лучъ надежды.

Старуха почувствовала знакомый ей подъемъ духа; откуда-то. нахлынули дальнія воспоминанія; передъ мысЛеннымъ взоромъ поплыли образы и мысли, сами собой слагавшіяся въ размѣренныя слова и просив-шіяся съ языка долой.

Прасковья откашлялась и слабымъ, мелодичнымъ голосомъ начала причитывать:

_ ѵѵѵ.еіап-кагак.ги

«Въ одно времячко лежу на сараѣ я; носитъ ла-стушка своимъ дѣтушкамъ кушать; рты-то у нихъ все болыпіѳ, желтыѳ раскрытые. Потомъ это долго я не случалась тамъ. Дѣтки выперились, окрылились и раз-

■ летѣлись въ разны стороны. Ложусь я на сараѣ въ воскресный день и слышу, каігь поетъ это ластушка, со слезами горькими скликаетъ своихъ дѣтушекъ.. И говорю я ей: «Ты, касатая ты ластушка, не собрать тебѣ милыхъ дѣтушекъ, ты поила и кормила ихъ, ты и думала, што будутъ вѣкъ увиваться они кругъ тебя. Ты ошиблась, моя ластушка, ' разлетѣлись твои дѣ-тумки по разнымъ сторонушкамъ. Ты послушай, ка-сатая ластушка, што скажу я, сиротинушка: также я горька сиротушка, я взрастила милыхъ дѣтушекъ, я носила ихъ по чистымъ полямъ, по тяжелымъ по работушкамъ, я хранила моихъ дѣтушекъ я отъ вѣт-ровъ я отъ буйныихъ, отъ дождей-то я отъ частыихъ одѣвала, укрывала ихъ. Вѣдь я . думала-надѣялась, какъ нодыму я милыхъ дѣтушекъ, мнѣ настанетъ пе-ремѣнушка. Какъ возмужали мои дѣтушки, какъ соб-рались съ умомъ-съ разумомъ, пососкопились съ мо-гучёй силой, разошлися и разъѣхались по чужимъ-дальнимъ сторонушкамъ. Они кинули меня и бросили на однбво чада милаго, на однбво на горькаго сиро-тушку. У меня-то, у старбй могуча сила убавилась, то не стало хода скораго во моихъ-то быстрыхъ но-женькахъ, а не стало-то спорынечки во моихъ-тб, во бѣлыхъ рукахъ, што не стало прежней крѣітости во моихъ-то могучихъ, плечахъ, што не стало свѣту бѣ-лаго во ясныхъ очахъ.

«Пристегла меня старость глубокая и худо стало мое зДоровьице. И теперь прошу я, сиротинушка, свою скорую смерёдушку. Вѣрно,- заблудилась она голу-' бушка, во темныхъ лѣсахъ, позапала снѣжкомъ бѣлымъ въ оврагахъ глыбокіихъ. Вѣрно, ждать мнѣ сироти-нушкѣ, весны красныя, какъ пойдутъ-то дожди частые, какъ омоютъ снѣжки бѣлые, какъ пригрѣетъ красно

солішшко, какъ оОсохнетъ трава шелкбвая. Она вый-детъ. она выпутается изъ лѣсовъ она изъ темныихъ, изъ трав.ѵшекъ шелковыихъ,' изъ овраговъ изъ глыбо-кіихъ. Она выйдеіъ на широку путь-дороженьку, по-дойдетъ къ намъ подъ окошечко, постучится и позо-ветъ меня. Я раскрою ей настежь воротушки. покло-нюся ей до мать-сырой земли, поцѣлую ейну ручеиьку и скажу такъ моей смерёдушкѣ: «Гостья жданная, жа-ланная, прошу пожаловать. Миѣ наскучило тутъ, на-прискучило. Износилось мое тѣло Гіѣлое. уходились рѣзны ноженьки, умахались мощны рученьки и пропа-ло всс мое здоровьице. Ты возьми скорѣй отсюда ^іою д>шеньку, отнеси къ родимой матушкѣ да къ моимъ умёршимъ дѣтушкамъ».

Оглавление

  выорошшнымн з, бори^дада.еіап-кагак.ги

«вотъ гдѣ, вотъ въ ^щ^^етап-кжак.г

  немножко подъ ^^‘^^^^•еіаіп-ша^ак зна~

баоы пъ домѣ житьв^^^^.еіап-ка^аік.г Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg