«ОПИСАНИЕ РЕТРИТА, заведения близ Йорка для умалишенных из Общества Друзей»

ОПИСАНИЕ РЕТРИТА, заведения близ Йорка для умалишенных из Общества Друзей (fb2) - ОПИСАНИЕ РЕТРИТА, заведения близ Йорка для умалишенных из Общества Друзей [Содержит отчет о его возникновении и развитии, способах лечения, а также описание историй болезни] (пер. Наталия Наказнюк) 3152K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сэмюэль Тьюк

Сэмюэль Тьюк ОПИСАНИЕ РЕТРИТА, заведения близ Йорка для умалишенных из Общества Друзей Содержит отчет о его возникновении и развитии, способах лечения, а также описание историй болезни

Переводчик Наталия Наказнюк

Редактор Зинаида Одолламская

Корректор Сергей Грушко

© Сэмюэль Тьюк, 2018

© Наталия Наказнюк, перевод, 2018

ISBN 978-5-4490-4504-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга впервые опубликована в 1813 году.

Переведено и опубликовано при поддержке благотворительного фонда The Retreat York Benevolent Fund (Великобритания).

Обложка издания 1813 г.

Сэмюэль Тьюк

Вступительная статья Профессор Кэтлин Джонс (1996 г.)

Впервые «Описание Ретрита» Сэмюэля Тьюка было опубликовано в мае 1813 года. Книга была обязательна к прочтению в первые годы существования государственных приютов для умалишенных в Британии. Это была единственная публикация, в которой подробно разъяснялось, как с добротой и человечностью заботиться о психически больных людях. К концу 1830-х годов в печати уже появились отчеты современных врачей, работавших в приютах для умалишенных. Книга Тьюка никогда не увидела второго издания, и мне рассказали, что около сорока лет назад в английских библиотеках оставалось всего лишь пять экземпляров. К счастью, один из них хранился в Ретрите, где я смогла прочитать его под требовательным взглядом портрета Уильяма Тьюка, деда Сэмюэля. Чтение произвело на меня ошеломляющее впечатление. В 1964 году д-р Ричард Хантер и д-р Ида Макалпин оказали огромную услугу психиатрии, опубликовав факсимильное издание, дополненное введением.

Введение было посвящено семье Тьюков, истории написания книги, а также героической истории реформирования Йоркского приюта, в которой семья Тьюков сыграла главную роль. В те годы упомянутые события освещались в общенациональной прессе, и это способствовало созданию специального комитета при Палате Общин, заседавшего в течение двух лет и опубликовавшего три больших доклада. В 1815 году Сэмюэль Тьюк привел своего деда, к тому времени старого и слепого, в Палату Общин в качестве свидетеля, и специальный комитет долго и уважительно слушал его. Весь материал широко документирован; но четыре темы могут вполне заслуживать дальнейшего рассмотрения. Каким образом получилось так, что в Ретрите сформировалась система руководства, столь отличная от медицинской практики того времени? Почему Сэмюэль Тьюк написал об этом книгу? Что он имел в виду под «моральным лечением»? И почему книга, содержавшая такой богатый материал о передовых методах лечения, не переиздавалась?

Сэмюэль Тьюк пишет о создании Ретрита. Непосредственной причиной к тому послужила смерть «женщины из Общества Друзей» в «заведении для душевнобольных в окрестностях города Йорка». Ее семья жила вдали от Йорка и вверила женщину заботам Друзей [самоназвание квакеров, членов Религиозного общества Друзей, — прим. ред.]. Но когда они попытались навестить больную, им сказали, что она находится «в неподходящем состоянии для встречи с незнакомцами»; а потом она умерла, и обстоятельства ее смерти вызвали серьезные подозрения в жестоком обращении и отсутствии лечения. Сэмюэль Тьюк не упоминает ни ее имени, ни места, где она скончалась, но речь шла о Ханне Миллз и Йоркском приюте. В то время лечение душевнобольных, как правило, было безжалостным и жестоким. Их полагали людьми без разума, а, следовательно, недочеловеками. Даже несчастный король Георг III содержался в боли и унижении, закованным в цепи, запуганным и «обессиленным» кровопусканиями, прижиганиями и слабительными. Друзья, с их преданностью идее ненасилия, были глубоко озабоченны судьбой Ханны Миллз, но в их планы не входил общественный протест. Их протест был тихим: пример и свидетельство.

В марте 1792 года на ежеквартальном собрании Общества Друзей, хотя и не без некоторых опасений со стороны членов, было согласовано создание нового заведения. Изначально оно предназначалось для «лиц из нашего Общества», хотя вскоре доступ туда был предоставлен лицам, просто заручившимся рекомендацией квакеров. Лечение предполагалось в соответствии с основополагающими принципами Общества, а именно: за пациентами надлежало ухаживать с кротостью и уважением, без издевательств и насилия. Название Ретрит (Убежище) предложила миссис Генри Тьюк, невестка Уильяма, — как «тихую гавань, в которой каждая разбитая ладья может обрести средства к починке или безопасность».

В те времена квакеры были обособленным обществом. Уильям Пенн, опубликовавший отчет о движении в 1811 году, писал о них: «эти презираемые люди называются квакерами». Они не заключали браков «вне Общества». Они держались в стороне от государственной власти и официальной Церкви, отказывались баллотироваться в Парламент, становиться мировыми судьями и платить десятину. Мало кто из них поступал в учебные заведения для получения профессии. В 1811 году квакеры все еще не могли получить степень в единственных двух университетах Англии: Оксфорд требовал от студентов согласия с «тридцатью девятью статьями», а в Кембридже отказывались присуждать ученую степень диссентерам. Кое-кто уезжал в Эдинбург или Гейдельберг, но для большинства единственно возможной карьерой оставалась коммерция. Они были хорошими, честными негоциантами, зачастую очень успешными. Они сохраняли свой скромный, миролюбивый, благоразумный и прозаический жизненный уклад, одинаково не доверяя ни священникам, ни врачам, и шли по жизни своим путем.

В «семейном заведении» Ретрит управляющим стал аптекарь, кроме того там была управляющая женским отделением. Они поженились в 1806 году и тем самым способствовали усилению семейной атмосферы. Уильям Тьюк исполнял роль «отца семейства», а медицинский надзор осуществлял внештатный врач Фаулер, у которого имелся совсем небольшой опыт лечения умалишенных. Это обстоятельство оказалось явным преимуществом, поскольку врач обладал непредвзятым взглядом, и, попробовав кровопускания, прижигания и слабительные, бывшие в то время единственными медицинскими методами, он пришел к тому же выводу, что и Уильям Тьюк: все эти методы попросту не работают. (Доброта, хорошая еда, бокал вина или портера, занятость и дружелюбие приносили лучшие результаты.) Такой подход был сугубо прагматичным. Они не бросали вызов профессиональной медицине, и у них не было таланта философствовать по поводу того, что они делали. Но они жили в эпоху рационализма. Они верили в то, что их пациенты не были полностью закрыты для рационального мышления. Кроме того, они были глубоко религиозны и полагали, что все мужчины и женщины — дети Господа и обладают «внутренним светом» — инстинктивным пониманием разницы между добром и злом.

Складывается мнение, что Уильям Тьюк всегда думал о возможной публикации. Рабочая документация Ретрита, начиная с даты принятия первого решения на ежеквартальном собрании в марте 1792 года, велась методично, с огромным вниманием к деталям. Все документы и сейчас имеются в наличии — протоколы собраний, планы, счета, списки пациентов с историями болезней, классифицированных по возрасту, полу, дате поступления, дате выписки и по прогнозу, медицинские карты с длинными описаниями поведения пациентов и с отзывами персонала, «Книга посетителей» с записями высокопоставленных посетителей и их реакции на работу заведения. Когда в январе 1811 года Сэмюэль Тьюк впервые прикоснулся гусиным пером к бумаге, в его распоряжении были подробные записи почти за двадцать лет работы. Ему не нужно было начинать исследование по Ретриту: его главной задачей было кратко изложить содержание имеющихся документов. Возможно, Уильям Тьюк изначально намеревался написать книгу сам, но к тому времени ему было уже за восемьдесят, и он терял зрение. Поэтому книга по наследству перешла к его внуку, члену семьи, чей интерес к предмету практически равнялся его собственному.

Было важно, чтобы книга появилась в печати к 1811 году. Тремя годами раньше Парламент принял Закон о приютах в графствах, предоставлявший местным властям полномочия по созданию государственных приютов для «помешанных» из тюрем и работных домов. Хотя этот акт был всего лишь рекомендательным, в нескольких графствах уже начали разрабатывать планы по их созданию; все приюты для умалишенных в Ноттингемшире, Бедфордшире и Норфолке открылись до 1815 года. Во всех этих приютах управляющими были назначены врачи, потому что не было ни одной другой профессии, на которую можно было бы возложить такую ответственность, и многие пациенты нуждались в медицинской помощи. Они поступали ослабленными — зачастую полуголодные, грязные, искусанные блохами и страдающие от разнообразных нелеченых заболеваний. Настало время изложить опыт работы Ретрита так, чтобы он оказался полезным для персонала новых приютов, и убедил бы представителей медицинской профессии в ценности такого подхода.

Сэмюэль Тьюк подошел к выполнению задачи с усердием и умом. Он процитировал всех ведущих врачей-специалистов своего времени в области душевных болезней — Ферриара из Манчестера, Батти из больницы св. Луки, Монро, Хаслама и Кроутера из Бетлема[1]. Работы трех последних были поистине мрачным чтением, поскольку они уделяли особое внимание ограничению свободы и жестокости, как средствам «добиться доминирующего влияния на пациентов». Самюэль описывал, что сделано в Ретрите, результаты работы лаконичным, обстоятельным языком, понятным ученым мужам. Он полностью исключил raison d’être[2] всей деятельности: а именно, тот факт, что Ретрит работал, руководствуясь христианскими ценностями и здравым смыслом. Таким образом он избегал замечаний медицинского ведомства и межконфессиональных дискуссий.

Новой системе нужно было дать имя: в тексте видного французского врача доктора Филиппа Пинеля он нашел выражение, которое в переводе звучало как «моральное лечение». По-видимому, сам Сэмюэль Тьюк не читал по-французски, а перевод, к сожалению, оказался в некотором роде неточным. Эта путаница терминов из текста д-ра Пинеля в Париже и в книге Тьюка в Йорке существует до сих пор.

В своем трактате[3] Пинель использовал термин «traitement moral», и переводчик д-р Дэвид Дэниель Дейвис перевел его как «моральное лечение». Дейвис не обладал практическим знанием предмета, со временем он стал гинекологом. Но «моральное лечение» не является точным эквивалентом «traitement moral», что буквально означает «лечение через эмоции». Таким образом идея Пинеля значительно отличалась от принципов работы Ретрита.

Пинель был главным врачом и директором двух огромных мрачных парижских больниц — Бисетр и Сальпетриер. Тот факт, что в 1792 году в этих заведениях он снял цепи с некоторых пациентов — именно в том самом году, когда впервые возникли планы по созданию Ретрита — было простым совпадением. Британия и Франция находились в состоянии войны, революция во Франции была в полном разгаре. Пинель действовал по приказу Национального Собрания. Снять цепи было символическим воплощением слов Руссо: «Человек рождается свободным, а между тем всюду он в оковах».

Пинелевское «лечение через эмоции» было гуманистической версией «медицинского морального главенствования»: пациенты должны верить своему врачу, доверять своему врачу, делать то, что говорит врач. Пинеля можно назвать героем. Он работал один на один с некоторыми опасными пациентами, содержащимися, вероятно, в худших приютах Франции. Но его работа сильно отличалась от той, которую вела маленькая религиозная община английского провинциального городка. Ретрит был заведением почти домашним, маленьким и комфортным. Он был в полном смысле этого слова Обществом, и при этом Обществом Друзей.

Согласно Дэниелю Хэку Тьюку, младшему сыну Сэмюэля и первому из потомков Уильяма Тьюка, ставшему дипломированным практикующим врачом (невзирая на сильное сопротивление семьи), Пинель впервые услышал о Ретрите от доктора Деларива, врача из Швейцарии, посетившего Ретрит в 1798 году. Либо это сообщение не дошло до Пинеля вовремя, чтобы он мог внести изменения в свои комментарии в «Трактате», опубликованном тремя годами позже, либо он не посчитал этот эксперимент, носивший в основном немедицинский характер, достойным упоминания. Хэк Тьюк ясно дает понять, что «ход реформы в лечении душевнобольных в Англии и Франции был совершенно различным и независимым друг от друга».

Интересно, можно ли было избежать путаницы между двумя системами, если бы существительное traitement во французском языке было бы женского, а не мужского рода. Столкнувшись с выражением traitement morale, д-р Дейвис мог бы тогда понять, что оно обращено к эмоциям, а не к нравственному чувству.

Как бы там ни было, Сэмюэль Тьюк подхватил фразу Дейвиса и назвал систему Ретрита «моральным лечением». Его книга была опубликована в мае 1813 года. Шесть месяцев спустя Годфри Хиггинс, сквайр и мировой судья Скеллоу Грейндж (Уэйкфилд), начал расследование деятельности Йоркского приюта. В приюте случился пожар, повлекший за собой смерть четырех пациентов. По причине непримиримости д-ра Беста, при поддержке редактора газеты «Йорк Геральд», которому удалось привлечь к решению проблемы судью Хиггинса, а также семейству Тьюков и их сторонников, которые стали попечителями приюта, в очень плохом заведении был наведен порядок, и началось общенациональное движение за проведение реформы.

Д-р Хантер и д-р Макалпин описывают тот энтузиазм, с которым первоначально было принято «Описание Ретрита», положительный отзыв преподобного Сиднея Смита в «Эдинбургском обозрении», влияние системы Ретрита на труды и практику врачей-первопроходцев в приютах Британии и Америки. Затем накал затихает. Первое издание книги было распродано за три года. Шли разговоры о втором издании, но оно так никогда и не случилось.

Ключ к пониманию, наверное, лежит в словах д-ра Джорджа Мэна Барроуза, который писал в комментариях, что он «с сожалением наблюдал столь слабое доверие доброжелательных руководителей к великой силе медицины в большинстве случаев душевных болезней». Врачи из приютов стали специализированной группой внутри медицинской профессии, и связь с системой, в основном не медицинской, работающей под руководством христианской общины, стала весьма неудобной. Если «моральное управление» было тем же, что и «traitement moral», то почему бы не цитировать самого Пинеля? Франция больше не была врагом, и его медицинская профессиональная репутация была безупречна.

Итак, д-р Роберт Гардинер Хилл, упразднивший меры физического стеснения в Приюте Линкольна в 1830-х гг., писал, что «хотел завершить начатое Пинелем». Д-р У. А. Ф. Браун, чья амбициозная работа о прошлом, настоящем и будущем приютов была опубликована в 1837 году, писал: «К сожалению, не в каждой стране имеется свой Пинель». Д-р Барроуз, чей внушительный учебник появился в следующем году, отдал должное целому ряду предшественников — от Гиппократа до Пинеля — но краткое упоминание Ретрита было единственным и содержалось в разделе, озаглавленном «Религиозные контакты». Первый выпуск «Журнала приютов» (Asylum Journal), предшественника «Британского журнала психиатрии» (British Journal of Psychiatry), в 1853 году в первом же предложении восхвалял Пинеля, а Ретрит не был упомянут вовсе.

Это были дни, когда психиатры занимали оборонительную позицию. Сейчас они обладают общепризнанным солидным положением в медицине и работают в сотрудничестве с другими профессиональными группами. Для них, как и для многих других работников в сфере психического здоровья, может оказаться весьма ценным взгляд на «моральное лечение» в его оригинальной английской трактовке. Уважение к пациентам, особое внимание, уделяемое правам человека, и ценность отношений сохраняют важность в наше время точно так же, как и в 1813 году.

Введение Д-р м. н. Ричард Хантер, д-р м. н. Ида Макалпин (1964 г.)

Жизнеописание

Сэмюэль Тьюк родился 31 июля 1784 года. Он был вторым ребенком Генри Тьюка и Мэри Марии Скотт и их единственным сыном, дожившим до зрелых лет. Тьюки принадлежали к «бюргерскому сословию», их имя впервые упоминается в Йорке в XVII веке, когда их предок попал в тюрьму за то, что принял квакерское вероисповедание. Уильям (1732–1822), дед Сэмюэля, основавший семейную компанию по оптовой торговле чаем и кофе, основал также и Ретрит, которому сам он, его сын Генри (1755–1814) и внук Сэмюэль посвятили свои жизни, в дополнение к прочим многочисленным религиозным и филантропическим трудам.

О своем отце Сэмюэль писал, что тот «был человеком здравого и ясного ума, обладавшим значительной внутренней силой. … Темперамента он был добросердечного и сангвинического, с легким оттенком меланхолии»; а вот что он писал о матери: «Никогда еще не бывало столь нежной связи между родителем и ребенком. Она была чрезвычайно заинтересована в создании Ретрита, и именно она дала ему имя… чтобы выразить их представление о том, каким должно быть такое учреждение: местом, в котором несчастные могут получить убежище — тихой гаванью, в которой каждая разбитая ладья может обрести средства к починке или безопасность»[4].

О себе Сэмюэль писал следующее: «Я был болезненным ребенком с изрядной нервной слабостью, обостренной чувствительностью к телесной боли, и был подвержен ярким религиозным влияниям». Мать называла его «милым, исполненным гармонии Сэмюэлем». Он начал учиться в школе Друзей для девочек в Йорке, основанной дедушкой и бабушкой Тьюками; в возрасте восьми лет его отправили в квакерскую школу в Акворте, в создании которой также принял участие Уильям Тьюк, а в 1795 году — в школу Джорджа Блексленда в Хитчине. Вернувшись домой в 1798 году, он хотел по стопам отца отправиться в Эдинбург изучать медицину. «Нет никаких сомнений в том, что многие из его умственных отличительных черт особенным образом указывали на его соответствие медицинской профессии», — писал его сын Дэниель. Вместо этого, ему пришлось заняться делами семейной компании, где «по всей видимости, он вскоре приобрел деловые навыки и усердно исполнял обязанности, возлагаемые на него»[5].

В 1807 году он впервые продемонстрировал стойкую независимость и убежденность в собственном предназначении, когда от имени Уильяма Тьюка и Компании он пожертвовал 50 фунтов на издержки избирательной кампании Уильяма Уилберфорса, не проконсультировавшись предварительно со старшими, уехавшими в Лондон. «Смелый шаг Сэмюэля, — писал Генри Тьюк, — поверг в некоторое удивление как его деда, так и меня… Обычно Друзья не склонны одобрять подобного рода вмешательство [в политические дела]». Но вскоре, из-за остро обозначившейся проблемы борьбы с рабством, они все приняли активное участие в предвыборной кампании, и годы спустя Уилберфорс говорил о «своем старом друге м-ре Тьюке — он второй Уильям Пенн; в действительности их даже трое друг за другом».

14 июня 1810 года он женился на Присцилле, старшей дочери Джеймса Хэка из Чичестера, которая родила ему двенадцать детей. Свою жизнь он посвятил вере, семье, коммерческой деятельности и улучшению условий жизни бедных, больных и угнетенных. Его благотворительные интересы простирались от бесплатного диспансера в Йорке и больницы до Общества верующих служанок, от антирабовладельческого движения до оказания помощи Ирландии и эмансипации католиков, от народного образования до тюремной реформы, от обществ взаимопомощи до движений трезвенников. Но, живя в атмосфере Ретрита, который и сам был семейным предприятием, он целиком и полностью отдавал себя призрению умалишенных и состоянию их здоровья.

Первая запись в его дневнике, посвященная данной теме, была сделана в октябре 1810 года:

Имею намерение собрать все знания, какие только смогу, по теории безумия, лечении безумцев и строительству приютов для умалишенных. С этой целью предполагаю собрать и сравнить предпочтительнее факты, нежели книги. А также воспользоваться любой возможностью достоверно установить состояние неимущих умалишенных в тех местах, где я могу оказаться во время своих поездок, и предоставить отчеты вместе с теми, которыми я уже располагаю, издателю «Филантропа».

Он уже был знаком с работами Джона Локка, Дэвида Хартли, Томаса Рэйда, Дугалда Стюарта и с Комментариями к законам Англии Блэкстоуна, каждая из которых занимает свое место в истории психиатрии.

Описание Ретрита

Подготовка

3 января 1811 года Тьюк сделал в дневнике важную запись: «По настоятельной просьбе отца моего приступил я к попытке создания истории и общего описания Ретрита. Такое свидетельство весьма потребно. Я не смогу воздать ему должное (если вообще способен буду сделать это), не посвятив этому занятию большую часть своего свободного времени, а посему намереваюсь умерить внимание, уделяемое в настоящее время ивриту, а читать авторов, пишущих о душевных болезнях». Четырьмя днями позже он отобрал «выдержки из Пинеля», используя перевод Дейвиса 1806 года, «пригласил Джорджа Джепсона [главного врача Ретрита] к обеду, и мы вели долгий разговор о предмете безумия». Он набросал разделы «о моральном лечении в Ретрите» и «о медицинском лечении и диете»; начал читать «Д-р Кричтон о безумии»[6]; отметил, что «в Лидсе и Скарборо умалишенные бедняки не получают достаточного обеспечения»; взялся за «Очерк о безумии» д-ра Хаслама и вернулся «к работе Кричтона во второй раз».

В марте он написал «Очерк о состоянии умалишенных бедняков», появившийся в «Филантропе; или Хранилище рекомендаций и предложений, рассчитанных на способствование утешению и счастью человека»[7] (1811, I, 357–360):

Намерения, исповедуемые покровителями «Филантропа», уверили меня в том, что положение умалишенных бедняков в нашей стране является темой, которую не сочтут несовместной с общим направлением их благого предприятия. … К сожалению, внимание публики никогда должным образом не привлекалось к мученьям, которые наши неимущие собратья, страдающие под гнетом великого несчастья — душевного расстройства, так долго переживали, и от которых продолжают страдать и по сей день.

Он описал «случайный визит в работный дом в городе на юге Англии» — возможно Чичестер, где жили родители его жены. И там он увидел душевнобольных, лежащих зимой в сарае на соломе. Единственный доступ света и воздуха — через железные решетки на дверях. Свой небольшой очерк он завершил сожалением, что графствам не поступило распоряжений обеспечивать дома для умалишенных необходимым: «Разве закон [Закон Уинна от 1808 года] не мог бы обязать, а не просто разрешить обеспечивать подходящее размещение умалишенных бедняков?» Эта мера была введена в действие только Законом от 1845 года.

Тогда же он получил запрос и отослал «некоторые наблюдения для тех американских Друзей, кто предлагает создать дом для умалишенных, о лечении страдающих от этого недуга, опираясь на опыт Ретрита». Его сообщение «привлекло значительное внимание… и было опубликовано в журнале Филадельфии». Описывая лечение, он уточнял, что «кровопускание и прочие слабительные оказались вредоносными, а посему не используются, за исключением случаев, когда их необходимость предписана состоянием телесного габитуса; однако зачастую прибегаем к использованию медицинских банок». В этой связи можно заметить, что постепенный отказ от старинных методов лечения был ускорен, поскольку опыт Ретрита свидетельствовал, что без них состояние пациентов улучшалось быстрее. Интерес со стороны существенным образом вдохновлял Сэмюэля Тьюка на продолжение работы над книгой.

В октябре он проделал достаточную подготовительную работу к написанию «истории Ретрита, к которой я сейчас намереваюсь приступить». К этому времени постоянно возрастало число посетителей, прибывающих для изучения его методов, например, заметка «Моррис и его супруга, взявшие на себя обязательство по руководству лечебницей для душевнобольных в Ноттингеме, и в настоящее время изучают надлежащий способ лечения в Ретрите. Молодой человек из Ирландии (Джон Аллен), который, вполне вероятно, будет заведовать ирландским Ретритом, тоже здесь со сходным поручением. Это дает нам надежду на то, что дела наши принесут некоторую пользу и за пределами круга нашей собственной деятельности» показывает, насколько мало Тьюки осознавали, что они открывают новую эру. «Ранние провозвестники… следовали своему вызывающему восхищение курсу с простотой, граничащей почти что с неосознанностью того, что они вершат», — писал Сэмюэль Тьюк об этих героических годах в своем обзоре ранней истории Ретрита, приобщенном к пятидесятому докладу 1846 года.

Первым американским врачом, посетившим Ретрит, был Джон У. Фрэнсис из Нью-Йорка, который написал в книге посетителей 30 ноября 1815 года:

Дж. У. Фрэнсис отнюдь не находится в полном неведении о состоянии приютов для умалишенных в Северной Америке, и он посетил почти все учреждения для душевнобольных… в Англии. В настоящее время он пользуется возможностью заявить, … что данное заведение намного превосходит все учреждения подобного рода, которые ему довелось когда-либо видеть, и что оно в равной степени отражает мудрость и человеколюбие его руководителей. Возможно, не покажется неуместным выразить свое почтение, добавив, что учреждения подобного рода и по тому же плану организуются в разных частях Соединенных Штатов. Новый Свет не может сделать лучше, чем подражать старому в том, что касается работы с теми, кто мучается помешательством.

28 декабря Сэмюэль «закончил № 1 истории Ретрита» — предположительно первую главу. Он продолжил читать «Практические замечания о невменяемости, к которым добавлен комментарий о препарировании мозга маньяков» Брайана Кроутера от 1811 года и «Сумасшедшие дома. Замечания по Закону об управлении сумасшедшими домами» Джеймса Паркинсона от 1811 года. Оба эти труда только появились. Затем он прочитал раздел «О безумии» в «Историях болезни и размышлениях» Джона Ферриара, 1795 года, том 2, и «Д-ра Беддоуса»[8], откуда он «сделал выписки по диете, теплой ванне и пр.» Среди других текстов, прочитанных им, были описания архитектуры лечебницы, составленные Уильямом Старком и Робертом Ридом, оба они были среди первых посетителей Ретрита, Доклад о работе специального комитета, которому было поручено произвести исследование того, в каких условиях содержатся умалишенные, от 1807 года, и «Трактат о безумии» Уильяма Бэтти, а также и «Заметки о Трактате доктора Бэтти» Джона Монро, обе публикации появились в 1758 году.

В начале 1812 года он был «слишком занят коммерцией, чтобы продвинуться в работе», но к апрелю вернулся к своему занятию: «Читаю доктора Арнольда о безумии»[9]. В мае он свел воедино «основную часть главы о моральном лечении безумия в Ретрите», и к тому же внес туда описание убийства Спенсера Персиваля сумасшедшим — событие, на которое его отец, бывший с визитом в Палате Общин, опоздал на полчаса.

В течение того же года он посетил Лондонскую больницу св. Луки для душевнобольных, чтобы обсудить «гуманную систему» с Томасом Данстоном, директором или главным врачом. Тьюк полагал, что Данстон, «сделав всего несколько шагов на пути к совершенствованию… успокоился на этом… Г-н Данстон заметил, что „вы в Ретрите заводите доброе отношение слишком далеко“, и выразил уверенность в том, что „страх“ остается „самым эффективным принципом, с помощью которого безумца можно привести к благонравному поведению“». Естественно, Тьюку не понравились ни это мнение, ни само здание, которое выглядело «совершеннейшим местом заключения».

В июне он начал работу над предисловием, но на окончание этой работы у него ушло три месяца. В итоге он составил главу «Таблица и список историй болезни».

В марте 1813 года он отослал первую часть своей рукописи в печать, а 8 мая — в тот год ему исполнилось всего 28 лет — он с гордостью писал: «Получил из типографии экземпляр „Описания Ретрита“. К созданию этого труда я приступил, будучи под влиянием глубокого сочувствия к страданиям умалишенных. Их недуги часто представали передо мною в моем уединении пред Господом… И да поможет мне Бог в несовершенных моих стараниях пробудить общественное сострадание к ним!» И ОН помог.

Тьюк знал, к чему стремился: «Возвышенной целью моей публикации было снабдить фактами тех, кто лучше, нежели я, способны употребить их для общего блага. Великодушные благотворители в разных местах довольно давно не испытывали удовлетворения от системы руководства, обычно применяемой; но милосердная теория был бессильна пред практическим опытом», — то есть, до тех пор, пока его книга не продемонстрировала, как это можно сделать. Но он также знал и силу реакции:

Те, кто стремятся изменить недостойные обычаи, обнаружат самых могущественных противников среди тех, кто похваляется преимуществами накопленного опыта, и чье положение, как им представляется, дает наибольшее право решать о полезности перемен. К несчастью, обычный порядок вещей производит безразличие к самым ужасающим порокам. Нечувствительность сильнее сочувствия, и глас выгоды звучит громче голоса благоразумия.

Перспектива избавления умалишенных от жестокого обращения, неправильного лечения, цепей и голодания легче нашла отклик в сердцах общественников-реформаторов и гуманистов, нежели среди лично заинтересованных держателей сумасшедших домов, как врачей, так и лиц, не имеющих медицинского образования с более ограниченными взглядами. Преподобный Сидни Смит, например, к тому времени поселившийся в Хеслингтоне в миле от Ретрита, написал прекрасный отзыв на книгу Тьюка в «Эдинбургском Обозрении» (1815 г., 23, 189–198):

Появлением настоящего отзыва мы обязаны м-ру Тьюку, уважаемому чаеторговцу из Йорка… Длинный отчет о пожертвованиях в начале книги очевидным образом затянут и предназначен для распространения среди квакеров; также м-р Тьюк слишком склонен к цитированию. Но за этими незначительными исключениями, книга делает ему превеликую честь; она преисполнена здравомыслием и человеколюбием, чувством справедливости и рационалистическими взглядами. Ретрит для умалишенных квакеров расположен приблизительно в миле от города Йорка, на возвышенности, с которой открывается вид на всю округу, среди садов и полей, принадлежащих заведению. Основным принципом, на котором, по всей видимости, основывается проводимая там работа, является доброта к пациентам. По их мнению, если человек помешан на каком-то одном конкретном предмете, то его не следует считать пребывающим в состоянии полной умственной деградации или же неспособным ощущать чувства доброты и благодарности. Если сумасшедший не делает того, что ему велено делать, само собой разумеется, самым простым будет поколотить его; а цепи и связывание — разновидности запретов, которые игнорируются менее всего. Но Общество Друзей представляется более заинтересованным в благе пациента, нежели в удобстве его смотрителя; и стремится к управлению умалишенными, создавая у них самое доброжелательное расположение к тем, кто призван над ними начальствовать. И нет ничего более благоразумного, человечного или же вызывающего интерес, нежели пристальное внимание к чувствам их пациентов, которое, судя по всему, преобладает.

Он был убежден, что работа Тьюка «постепенно принесет популярность более мягкому, более совершенному методу лечения душевнобольных».

Именно таким и мог бы быть медленный ход развития истории, если бы она не получила решительный толчок, причиной которого стала реакция на книгу со стороны местных врачей, и той огласки, которая последовала за этими событиями. Оскорбленной стороной выступил сосед Тьюка, д-р Чарльз Бест, врач Йоркского приюта. А вот каким образом д-р Бест из обвинителя превратился в обвиняемого, и как разоблачение ужасных злоупотреблений в приюте привлекло группу лондонских благотворителей, вдохновленных делами своих йоркширских друзей, к расследованию условий столичных приютов и обнаружению жутких примеров дурного обращения в Бетлемской больнице, и как эти скандалы привели к масштабному парламентскому расследованию 1815–1817 годов, заложившему основу новой эры психиатрических лечебных заведений — все эти события составляют захватывающую главу в истории общественных институтов.

Йоркский приют для умалишенных

Приют в Йорке, рассчитанный на 54 пациента, был одной из лечебниц для душевнобольных, которые открылись в Англии во второй половине XVIII века вслед за больницей Св. Луки (1751 г.) на средства, собранные по подписке. Он был основан в 1772 году и открылся 1 сентября 1777 года. Движущей силой всего предприятия был д-р Александер Хантер, работавший там врачом[10]. В «Искреннем обращении к добросердечной общественности» (1777) он выступил с просьбой о предоставлении дополнительных средств для завершения здания, объясняя это тем, что «в законодательстве не содержалось никаких отдельных положений касательно умалишенных, при том, что обычные приходские работные дома и исправительные дома никоим образом не были приспособлены для их приема, будь то размещение, уход или медицинская помощь». К тому же «в королевстве имелись только две больницы общего профиля для приема умалишенных»: Бедлам и больница Св. Луки — обе в Лондоне, и «большие расходы на перевозку безумцев» туда «из северных частей королевства» и неопределенность в том, примут ли их, делали особенно важным обеспечение оказания таких услуг на месте. Кроме того, «не последним соображением наших патронов… стало то, что помощь можно будет предоставлять лицам, находящимся в стесненных финансовых обстоятельствах, страдающим от… потери рассудка, у которых нет места, куда бы они могли удалиться, кроме как в частный сумасшедший дом, где лечение имеет неплохую вероятность на то, что будет затянуто ради выгоды корыстного смотрителя».

В 1784 году в Приюте произошли структурные изменения, которые позволили принять ряд пациентов «высшего или же зажиточного класса» с оплатой выше номинальных восьми шиллингов в неделю. Полученный излишек предполагалось использовать для уменьшения выплат тем, кто не мог позволить себе даже минимальную оплату. Сначала Хантер был назначен «без жалованья или вознаграждения… до тех пор, пока больница будет принимать только бедняков или лиц из малоимущих слоев населения в стесненных обстоятельствах, согласно исходному замыслу благотворительного заведения». Однако впоследствии, в 1785 году он был наделен правом брать «вознаграждения за свою профессиональную деятельность в разумном размере» с пациентов, которые «в другом месте были бы его собственными частными пациентами». Когда двадцать лет спустя проводилось расследование работы Приюта, обнаружилось, что таким образом открылась возможность для пренебрежения неимущими пациентами и хищения денежных средств, мошенничества, которое скрывали от попечителей с помощью хитрых махинаций: вся бухгалтерия велась в двух экземплярах — один экземпляр, открытый для проверки, а другой показывал реальные денежные поступления и сколько из них шло в карман врача. По самым скромным подсчетам, сумма, украденная из благотворительного учреждения, составила более двадцати тысяч фунтов.

В 1788 году несколько жертвователей выразили тревогу по поводу того, что «Приют превратился из общественного благотворительного учреждения в отель для приема лиц с определенным общественным положением», и при доминирующем положении врача над попечителями. Они также возражали против системы взимания с приходов полной платы за ремонт и содержание, одновременно снижая плату для неимущих пациентов, не получающих в приходе пособие по бедности, в результате чего в доме находились всего лишь шесть приходских бедняков. На этот упрек Хантер ответил, что «если платежи от приходских бедняков уменьшатся… дом незамедлительно и чрезвычайно удручающе заполнится ничтожнейшими из ничтожных и презреннейшими из презренных».

В 1791 году произошел прискорбный случай, который хотя и был «по всей видимости самым заурядным, …тем не менее оказался достаточно примечательным по последующему за ним событию. …В Приют поместили женщину из Общества Друзей; поскольку семья ее проживала в значительном отдалении, они обратились с просьбой к знакомым навестить ее. В этих посещениях… им было отказано на том основании, что пациентка была не в подходящем состоянии, чтобы встречаться с незнакомцами — и через несколько недель после поступления смерть положила конец ее страданиям. Это… впервые натолкнуло квакеров на мысль об уместности попытки создать заведение для лиц из своего общества». Тогда же последовала еще одна попытка инициировать расследование, что привело только к дальнейшему усилению владычества Хантера.

В декабре 1804 года Хантер взял в ученики Чарльза Беста, которому предстояло стать его преемником и в Приюте, и в частной практике. Хантер начал учить его следовать своему примеру и даже раскрыл секреты «способов приготовления разных лекарств, столь успешно используемых, …состав которых… неизвестен никому», кроме него самого. Это были конечно, старые «порошки для душевнобольных» или «противоманиакальные препараты», рвотные, слабительные и потогонные средства, на которых столетиями делалось так много денег, и с помощью которых обманывали и убивали больных. «Существуют веские основания полагать, — писал Сэмюэль Тьюк в 1846 году в своем „Обзоре ранней истории Ретрита“, — что медицинская практика в этом заведении, состояла… из рутинного применения сильнодействующих слабительных и рвотных препаратов в виде зеленых и серых порошков; и — что эти средства шли на пользу отнюдь не только обитателям Приюта — секретные лекарственные средства этого врача, как панацея для излечения расстроенного разума, продавались его агентом в городе, и через него, в большей части Йоркшира и на севере Англии». Естественно, «основатели Ретрита, презирая притворство и обладая чрезвычайной твердостью характера», когда пришло время, «отказались от предложенных услуг опытного внештатного врача из Приюта, и вместо этого назначили д-ра Томаса Фаулера, который вряд ли стал безучастно следовать по стопам авторитетов, и который посредством собственных исследований уже сделал кое-что, дабы способствовать укреплению истинного доброго имени врачебного искусства».

Когда в 1809 году Хантер умер, несколько доброжелателей Приюта снова выступили за реорганизацию сложившейся системы. Появился памфлет, озаглавленный «Замечания о нынешнем состоянии Йоркского приюта для умалишенных», в сопровождении открытого письма от Уильяма Тьюка к попечителям, из которого ниже приводится выдержка:

Я давно подозревал, что существует возможность внести улучшения в общее руководство Йоркским приютом. В сложившейся ситуации, когда человек, который не только оказывал медицинскую помощь пациентам приюта, но и являлся по сути единоличным правителем заведения, умер, попечителям, я думаю, необходимо сделать паузу, и, прежде чем делать новые назначения, решить, не будет ли иной способ управления способствовать достижению тех милосердных целей, для которых заведение было создано. И если будет признано, что некоторые усовершенствования могут быть сделаны новыми институтами, исходя из наблюдений над недостатками тех, что созданы были ранее, тем самым, надеюсь, будет оправдано то, что я взял на себя смелость представить попечителям Приюта некоторые замечания по поводу нынешнего кризиса… Общеизвестно, что я принял самое активное участие в создании подобного учреждения, называемого Ретритом… И поскольку предприятие это достигло успеха далеко за пределами моих ожиданий, я ощущаю желание поделиться той информацией, каковую внимательное наблюдение могло мне представить, ради блага других.

Он особо отметил, что была забыта изначальная цель — облагодетельствовать умалишенных бедняков; что прием пациентов вызывал недовольство; что бухгалтерия и финансирование находились в беспорядке, если не сказать хуже; что врачебная практика слишком долго держалась в секрете; и что теперь следует принять более мягкую систему управления. Он «с большим удовлетворением» процитировал замечания лорд-канцлера Эрскина по поводу лечения душевнобольных, которое его светлость «полагал в большинстве случаев столь суровым, что если сначала человек был слегка неуравновешенным, то этого лечения было достаточно, чтобы превратить его в буйно помешанного; и он вынес собственное решение, согласно которому мягкосердечное и умиротворяющее лечение было наилучшим средством, способствующим исцелению. Правота последней части этого высказывания, которое я имею удовольствие отстаивать, — добавил Тьюк-дед с вполне простительной гордостью, — со всей очевидностью была доказана в организации работы Ретрита».

Невзирая на все призывы и протесты, на должность врача был назначен Бест, который беспрепятственно продолжил традиции своего учителя. В начале 1813 года он даже ухитрился убедить попечителей принять решение, что «никому, никак не связанному с лечебницей, не позволяется вольность посещать любого из пациентов без печатного разрешения на посещение с подписью врача». Простыми словами, это означало, что «теперь он получил безраздельную власть; все находилось под его единоличным надзором. Никогда еще перемены в руководстве организации не казались более безнадежными… Судя по всему, … все пути к реформе были перекрыты».

В этот переломный момент появилось «Описание Ретрита». Будучи по духу своему работой революционной, книга не подвергала непосредственным нападкам никакую другую систему или же заведение, но по сути именно так и поступала, вводя «мягкое» лечение, названное так намеренно, тогда как старая система по контрасту клеймилась как «ужасающая». Врач Приюта, почуяв опасность, оскорбился упоминанием исторического факта, а именно, что Ретрит своим возникновением обязан тому, что Друзья остались недовольны лечением одного из их членов «в заведении, расположенном поблизости»; и почуял угрозу в порицании методов Приюта со стороны «морального лечения», начало которому было положено в Ретрите. Полагая, что лучшая защита — это нападение, он опубликовал протест в сентябрьском номере «Йорк Кроникл», подписавшись Наблюдатель, чем запустил ход событий, и в итоге попал в яму, которую вырыл для другого:

Когда предпринимается попытка нанести вред репутации и интересам какой-либо общественной организации или частного лица, для стороны, подвергшейся нападкам, неважно, какой мерой их мерить — открытая ли это клевета или же замаскированные выпады… В повествовании о квакерском Ретрите… в высшей степени предосудительные и вредоносные измышления были брошены в адрес других заведений, … предположительные заявления о которых понятны всем.

Он выражал недовольство, что рекламная листовка д-ра Белкомба в Клифтоне о деятельности частного приюта Ретрит, содержит информацию о «намерении ввести в малом масштабе мягкие методы лечения, которыми пользуются в том заведении». — «Было бы актом безразличия, заслуживающим всяческого порицания, — восклицает Бест, — оставить подобное без внимания… Всем должно быть очевидно, что слова… были предназначены для того, чтобы обманом навязать читателям этого текста убеждение в том, что в других заведениях для душевнобольных в Йорке и его окрестностях применялись методы лечения противоположного рода». Очевидным образом он был равно озабочен и любым оскорбительным намеком на Приют, и тем, чтобы защитить доброе имя своего частного приюта в Эйкеме — бывшего дома престарелых Хантера.

На следующей же неделе Сэмюэль Тьюк выступил в «Кроникл» со словами защиты себя и своей книги: «В работе, которая показалась столь оскорбительной, не было ни утверждения, ни намека на то, что порочная практика имеет место во всех заведениях… Каким же образом возникла столь болезненная чувствительность в восприятии Наблюдателя». Тут же он поспешил добавить: «Если что-то из сказанного в Описании Ретрита, рассчитано на критику или подрыв той мерзкой системы лечения, воздействию которой слишком часто подвергают умалишенных, я буду искренне рад». Бест заявил, что говорить о «целесообразности введения системы мягкого лечения» в приютах в общем порядке равносильно «прямому утверждению, что такая система не была введена ни в одном подобном учреждении, что в свою очередь является достаточным доказательством того, что „намерением автора как раз и было включить близлежащее учреждение в свое огульное порицание“». Тьюк в очередной раз ответил в «Кроникл» от 14 октября, сославшись на хвалебный отзыв о достижениях Ретрита д-ра Эндрю Дункана-ст. На этом этапе Линдли Мюррей посоветовал Тьюку, оставить все как есть, но Томас Уимз, встал на защиту друга и опубликовал письмо в его поддержку, подписавшись Гражданин, на которое ответили Начальник Приюта и Насмешник. Это, в свою очередь, вызвало ответ от Генри, отца Сэмюэля, подписанное Не-насмешник.

В то время, когда казалось, что война на газетных страницах уже сходила на нет, дело приняло неожиданный и, в данном случае, решающий поворот с появлением на сцене Годфри Хиггинса[11], мирового судьи из Скеллоу-Гранж, близ Донкастера. В апреле к нему обратились за приказом о задержании некоего Уильяма Викерса, напавшего на пожилую женщину. Когда выяснилось, что Викерс невменяем, его отправили в Йоркский приют, несмотря на возражения миссис Викерс, полагавшей, что с ее мужем «будут там плохо обращаться». Но, как позже с сожалением писал Хиггинс, «я не обратил внимания на ее опасения, я ничего не слышал о бедняге до октября, когда она пришла ко мне просить о помощи и пожаловалась, что с ее мужем плохо обращаются в Приюте». Хирург обнаружил «у него сильную чесотку, он был отвратительно грязным, … его здоровье настолько подорвано, что он был не в состоянии стоять самостоятельно; ноги очень сильно опухли, и на одной ноге появилась гангрена» — свидетельство использования цепей и голодания. Обнаружив, что существует «общераспространенное мнение о колоссальных порочных практиках в Йоркском приюте», Хиггинс решил инициировать «всеобъемлющее расследование фактического состояния дел в данном благотворительном заведении».

Когда до Беста дошли слухи об этом, он сразу же созвал специальное совещание попечителей для проведения расследования. Однако Хиггинс, исполненный решимости сделать так, чтобы предмет обсуждения не замяли, как уже случалось в истории Приюта, опубликовал факты в газетах Йорка и Донкастера. Тьюк-дед ухватился за возможность поддержать Хиггинса, воспользовавшись своим авторитетом, и опубликовал открытое письмо, где выразил искреннюю надежду на то, что попечители обратят внимание на присланную им ранее подборку «целесообразных предписаний по предотвращению и обнаружению злоупотреблений, в том разряде учреждений, которые наиболее им подвержены». Тем временем Хиггинс продолжал свое расследование и собрал еще больше случаев дурного обращения с пациентами, и также направил эти материалы попечителям.

На специальном заседании суда, собравшемся 2 декабря 1813 года, «было зачитано заявление м-ра Хиггинса; после чего были вызваны обвиняемые служители заведения и… под присягой отрицали правдивость обвинений. Других свидетельств не было», и попечители приняли подготовленное для публикации в газетах решение, гласящее, что они «пришли к единодушному мнению, что в течение времени, когда упомянутый Уильям Викерс находился в Приюте, с ним обращались со всей возможной заботой, вниманием и человеколюбием». Затем суд перенес рассмотрение других примеров, представленных Хиггинсом на следующую неделю.

Сэмюэль Тьюк был настолько возмущен, что послал письмо в «Йорк Курант», подписанное Ненавистник насилия:

Я не могу удержаться от стремления привлечь внимание ваших читателей… к решению ежеквартального собрания попечителей Йоркского приюта… Утверждается… что к присяге были приведены свидетели… способные предоставить компетентную информацию. Поверит ли почтеннейшая публика, что таковыми компетентными свидетелями оказались никто иные, как руководители и смотрители этого самого Приюта? … Возможно ли, чтобы попечители сформировали свое мнение, опираясь на простое отрицание вины обвиняемой стороной? … Имеются еще четыре жалобы, оставленные собранием без внимания… А посему, не дадим им возможности вообразить, что вопрос решен…

Хиггинс, крайне недовольный и обеспокоенный происходящим в стенах Приюта, отныне объединился с Тьюками. Спустя семьдесят лет его переписка с Сэмюэлем была классифицирована как «множество личных писем», демонстрирующих «их объединенные усилия (в присутствии ожесточенной оппозиции) в деле искоренения ужасающего насилия, превратившего благотворительное учреждение, созданное с лучшими намерениями, в ад на земле». «Наш новый союзник, — писал Сэмюэль своему кузену Уильяму Моду 30 ноября, — предложил свои услуги в высшей степени своевременно. Он располагает аргументами и по другим делам, помимо уже обнародованных».

В этот решающий момент, к ним присоединился Сэмюэль Уильям Николь, барристер[12], чье появление было столь же впечатляющим, насколько острым был его ум, и насколько беспристрастными были его суждения. Когда перенесенный на 10 декабря собрание попечителей встретилось для рассмотрения представленных Хиггинсом обвинений в жестокости и дурном обращении, члены собрания с удивлением увидели среди присутствующих тринадцать новых лиц.

Участник этого эпизода Джонатан Грей, историк и один из той доблестной команды новых попечителей, среди которых был и Дэниель, кузен Сэмюэля Тьюка, писал:

В тот день м-р Николь и еще двенадцать человек отправились в Приют, в час, назначенный для встречи, и заплатили требуемое благотворительное пожертвование (20 фунтов каждый), чтобы стать попечителями. После некоторых сомнений касательно законосообразности… они были допущены… Трудно даже представить себе изумление, вызванное столь неожиданным вторжением… Естественно, было выражено изрядное негодование; однако непредвзятое и достойное поведение председателя (архиепископ Йорка) способствовало удержанию собрания в рамках приличий.

Новые попечители воздержались от предложения пересмотреть решение по делу Викерса

или даже ссылаться на него, понимая, что подобное было бы нецелесообразным выпадом… в адрес тех, с кем теперь им предстояло взаимодействовать. Они были уверены, что доказательств, содержащихся в остальных примерах м-ра Хиггинса, при должном расследовании, будет достаточно для того, чтобы убедительно продемонстрировать необходимость изменения системы. А посему, по первому из этих случаев, представленному к рассмотрению, г-н Николь предложил вместо расследования всем составом собрания, назначить Комитет по расследованию. Предложение г-на Николя вызвало яростные сопротивление — там только «пара ничтожных случаев, с которыми можно разобраться за полчаса». Архиепископ, однако, решительно высказался в пользу Комитета, и протесты были прекращены. Далее м-р Николь предложил, чтобы Комитет расследовал порядки в учреждении и организацию работы в целом, но отозвал свое ходатайство, положившись на обещание архиепископа «поддержать его на следующем заседании в случае, если будут представлены достаточные для того обоснования».

Комитет девяти, куда вошли архиепископ, лорд-мэр, Николь и Грей, собирался пять раз с 20 по 27 декабря. На следующий день вечером, когда Николь обедал с Тьюком у миссис Каппе, в Приюте случился пожар, уничтоживший обособленный флигель. «Чрезвычайно опасный пожар вспыхнул в северо-западном здании Приюта, где находились около шестидесяти мужчин и двадцать женщин, — писал Тьюк в своем дневнике, — причина пожара неизвестна. Сначала пламя было замечено в помещении, в котором хранились шерстяные очесы, и где, как утверждается, в тот день не было ни одного человека. Огонь быстро распространялся, и к десяти часам сгорело почти все здание. К счастью, благоприятное состояние ветра и вода, подаваемая пожарными насосами, предотвратили переход огня на центральное или другие здания». На следующее утро Тьюк осмотрел «руины»: «Стены и дымоходы остались стоять. Утверждают, что отсутствуют шесть пациентов, из которых, по утверждениям, четверо погибли в пламени. Предполагается, что двое других сбежали».

Несчастье, случившееся именно в момент расследования, породило серьезные подозрения в поджоге, направленном на уничтожение уличающих доказательств. «Невзирая на то, что имевшее место расследование было весьма поверхностным и несистематическим, я так и не смог избавиться от подозрений самого ужасного толка относительно его причины», — писал Хиггинс два года спустя. Врача в ту ночь не было, аптекарь и сестра-хозяйка (м-р и миссис Аткинсон) отлучились, отсутствовали и все остальные слуги, за исключением двоих, один из которых был нетрудоспособен из-за астмы и преклонного возраста. Управляющий, в возрасте 82 лет, закрыл ворота перед добровольными помощниками, «опасаясь злословия в адрес Приюта».

Сэмюэль Тьюк и Уильям Мод дождались попечителей, чтобы предложить пристанище пациентам из разрушенных зданий: «Нас представили… Архиепископ поднялся и… выразил сердечную благодарность от лица попечителей, но сообщил, что, по заверениям д-ра Беста, похоже, всех пациентов можно разместить в центральном здании; но в случае, если в ходе дальнейшего дознания придут к иному мнению, тогда попечители с благодарностью примут предложение Ретрита». Кстати, подобное предложение поступило и от Ноттингемского приюта, открытого в 1811 году — первого приюта в графстве, организованного согласно Закону Уинна.

Тем временем, кампания Беста против Ретрита и Хиггинса продолжалась с неослабевающей силой. В «Куранте» появилось письмо за подписью «Друг истины», в котором, как отметил Сэмюэль в своем дневнике, «содержались ложные утверждения относительно числа пациентов в Приюте и из этого делался вывод, что количественное отношение смертей в Ретрите выше, чем в Приюте. Я проверил ежегодные отчеты [Приюта], опубликованные со дня открытия… и обнаружил, что все данные, а следовательно, и следующие из них умозаключения, не имеют под собой никакого основания». Тьюк ответил на обвинения пункт за пунктом в «Кроникл» за подписью Искатель истины, делая вывод, что «как бы данный автор не дружил с истиной, у него в высшей степени неудачный способ эту дружбу демонстрировать». И действительно, настолько лживыми были цифры, что, когда позже Хиггинс проверял отчетность Приюта, то обнаружил, что, когда фактически умерло 365 пациентов, учтены оказались только 221, тогда как из остающихся 144 умерших 101 были записаны как «выписаны здоровыми».

И тогда реформаторы предприняли свое главное наступление. После удачной попытки прийти на собрание в качестве попечителей они решили пойти еще дальше, и на сей раз обеспечили себе подавляющее большинство. На заседании, перенесенном на 7 января 1814 года, где предстояло рассмотреть доклад об остальных делах, представленных Хиггинсом, неожиданно появилась группа из двадцати семи человек, уплативших требуемый взнос и включенных в состав попечителей. Среди них был и Годфри Хиггинс. Также среди них были Уильям и Сэмюэль Тьюки, которым было язвительно замечено, что, хотя взносы и сделали их попечителями, они «не сделали их джентльменами». Из шестидесяти присутствовавших попечителей не менее сорока были из группы реформаторов. Общая сумма взносов составляла 800 фунтов.

«Получив право считаться попечителями, мы вместе с дедом, — писал Сэмюэль в тот вечер, — посетили отложенное заседание попечителей в Приюте. Председательствовал архиепископ. Прежде чем начать разбирать вопросы, он произнес речь, чрезвычайно дельную, человечную и искреннюю, в которой признался в перемене, произошедшей в его настроениях относительно состояния дел в Приюте, воспоследовавшей за рассмотрением жалоб. Он продемонстрировал сколь высока должна быть мера усердия, необходимого для защиты против насилия в заведениях подобного рода, и выразил высокое удовлетворение действиями своих коллег по комитету. В их докладе сообщается, что в одном из случаев — дело Кидд [Марта Кидд, поступила в сентябре 1806 года и переведена в дом призрения Понтефракта в октябре 1812 года] — грубое несоблюдение чистоплотности доказано в полном объеме; что в деле Шори [преподобный Джон Баттерфилд Шори, в прошлом из Куинз-колледжа, Оксфорд, который трижды попадал в Приют с 1807 года и умер там в декабре 1812 года] со всей очевидностью установлено, что имело место грубое пренебрежение опрятностью; и что поведение некоторых служителей было в высшей степени предосудительным. В других случаях обвинения не были столь очевидно доказаны юридически, чтобы требовать по ним вынесения порицания. Их доклад был принят собранием в качестве постановления; было также решено назначить комиссию для изучения порядков, организации работы и состояния Приюта и доложить факты и их мнение по данным вопросам на будущем собрании… Явное численное превосходство реформаторов… присоединившихся к нам с единственной целью принести пользу благотворительному учреждению, восстановив его первоначальное предназначение и установив такие преграды на пути злоупотреблений и насилия, которые с большой долей вероятности смогут их предотвратить, — писал Сэмюэль с некоторым облегчением, — пресекли любую попытку сопротивления, и таким образом резолюции, которые три месяца тому назад были бы презрительно отвергнуты, ныне принимались единодушно». Чтобы отметить такое событие, он послал архиепископу экземпляр «Описания Ретрита».

Неделю спустя Тьюки впервые посетили и осмотрели Приют уже как попечители:

На сей раз их [пациентов] было около 160 человек, все они размещались в главном здании, которое, естественно было переполнено. Свыше двадцати пациентов были заперты вместе в очень маленьких дневных палатах, не оборудованных для проветривания, физических упражнений и естественных нужд. Вид этих людей вызывал неописуемую жалость. Лица их, по большей части, были отощавшие, землистого цвета. Носы их имели тот красноватый или синевато-багровый оттенок, который обычно говорит о крайней бедности и запущенности, и спертость воздуха в помещениях была почти невыносимая.

Сэмюэль увидел одного пациента «совсем без одежды, стоящего в моечной на мокром каменном полу, очевидно в последней стадии угасания. Состояние тела пациента было невероятно грязным… Все говорили о нем, как об умирающем». По его настоянию, «этого пациента перевели в другую часть приюта, где за ним лучше ухаживали, и через несколько месяцев он оправился настолько, что его вернули в приход хоть и в слабом, но безобидном состоянии рассудка».

Вслед за этим они пригласили группу новых попечителей, включая Николя, осмотреть Ретрит с тем, чтобы показать им, что можно сделать. Но все же Сэмюэль был далек от удовлетворения по поводу достигнутых ими успехов. «В Ретрите имеется несколько значительных изъянов», — признавался он в своем дневнике, и затем продолжил описывать их под тремя заголовками. Во-первых, здания не обеспечивают достаточной возможности для надзора за пациентами; он бы предпочел план круглого здания от Джереми Бентема, которое Уильям Старк оборудовал для Приюта в Глазго. Он также задумывался над тем, «нельзя ли обойтись без высоких стен». Во-вторых, «систему организации» можно было бы улучшить, уделяя больше внимания классификации пациентов «по состоянию рассудка». Он сожалел о том, что сиделки «настолько заняты насущным обслуживанием пациентов, что и у них не остается достаточно времени для того, чтобы развлечь их прогулками, и т. п… Один-единственный человек… обладающий смышленостью и человеколюбием может оказаться чрезвычайно полезным в общем уходе за пациентами, и проводить время с теми, кто ближе всех к выздоровлению и здравомыслию». В-третьих, он считал, что правила Ретрита должны предоставлять возможность еще более частых посещений, что является самым верным способом предотвращать плохое обращение — тема, которой Николь позже посвятил небольшой трактат. О, как желательны остаются эти усовершенствования в столь многих заведениях даже сегодня!

В конце февраля Тьюк смог сообщить Уильяму Моду, что

дело Приюта продвигается отлично, хотя нам и неизвестно, с какими противодействиями мы можем столкнуться на Общем собрании Восьмого месяца, когда нужно будет все решать. Если… кто-нибудь из ваших соседей подумывает о том, чтобы стать попечителем, хорошо бы, чтобы они поторопились… Многие старые попечители, которые, по слухам, могут иметь приверженность к старым методам, возможно, будут присутствовать на собрании, и, если друзья д-ра Беста собираются предпринять какие-то усилия, то они удачно выберут для этого время. Чем дальше продвигается Комитет в своем расследовании, тем более чудовищной представляется вся система в целом и ее практическое применение. В настоящее время все происходящее без околичностей выглядит всего-навсего частным предприятием, осуществляемым за государственный счет в интересах врача… Те пациенты, кто платит больше четырнадцати шиллингов в неделю, считаются под личным попечением д-ра Беста, и он кладет себе в карман все, что они платят сверх этой суммы.

Но худшее было еще впереди. Неутомимый Хиггинс продолжал «питать тяжкие подозрения, что самые вопиющие случаи дурного обращения по-прежнему имели место», и, оказавшись в Йорке на «неделю выездной сессии суда присяжных… чтобы принять участие в работе большого жюри», он решил сам обследовать каждый дюйм Приюта. Этим он занялся в восемь часов утра 24 марта 1814 года. О том, что он увидел, лучше всего узнать из его сообщения парламентской комиссии, которая начала свою работу с чтения этого свидетельства:

Рано утром я отправился в Приют, чтобы произвести осмотр всего здания; отдав распоряжение открыть великое множество дверей, я подошел к одной двери, расположенной весьма скрытно в кухонных помещениях и почти полностью спрятанной при открывании двери в коридор; я приказал открыть эту дверь; смотрители колебались и сказали… что у них нет ключа; я приказал им принести ключ, но мне было сказано, что он затерялся, и в данный момент его никак не найти; после таких слов я рассердился и сказал им… что если они не найдут ключ, то я найду его у кухонной плиты, а именно, кочергу; после этих слов ключ незамедлительно принесли. Когда дверь открылась, я вошел в коридор и обнаружил там четыре камеры, площадью, полагаю, около четырех футов, в самом ужасающем и отвратительном состоянии, солома, похоже, была насквозь пропитана мочой, а… стены вымазаны экскрементами. Отдушины… в каждой камере были частично ими забиты… Я спросил у смотрителя, обитают ли в этих камерах пациенты? И мне сказали, что да, они здесь ночуют. Затем я пожелал, чтобы он проводил меня наверх по лестнице, и показал, где обитают женщины, которые вышли из этих камер сегодня утром… он провел меня в помещение… размер которого, по его словам, составлял двенадцать футов на семь футов десять дюймов, и в котором находились тринадцать женщин, по его словам, покинувших камеры сегодня утром… Мне стало дурно, и я не мог больше оставаться в этом помещении… До того, как я увидел эти камеры, Аткинсон, аптекарь, и смотрители неоднократно уверяли меня, что я видел все здание, где находились пациенты — те же сведения были и у архиепископа и других попечителей с самого начала расследования, никто из них не знал о существовании этих камер.

На ежеквартальной сессии собрания попечителей, состоявшейся 14 апреля, открывшиеся скандальные подробности вызвали многочисленные «яростные споры и взаимные обвинения», и, невзирая на сопротивление старых попечителей, защищавших Беста, было принято предложение Николя: «по мнению настоящего Собрания, мистер Хиггинс имеет полное право на благодарность попечителей за его честные, бережные и успешные усилия по раскрытию случаев дурного обращения, распространенных в данном заведении». Также на этом собрании, впервые более чем за четверть века, были назначены инспекторы, дабы гарантировать, что подобное никогда не повторится.

Хотя теперь казалось, что путь расчищен, Хиггинс принял меры предосторожности и повторно опубликовал в газетах злополучную историю Приюта 26 августа как раз накануне решающего ежегодного общего собрания, закончив свою статью обращением к попечителям:

От имени всех тех, чья насильственная смерть записана в журналах таким образом, чтобы скрыть от вас реальные факты, я призываю к правосудию. От имени ста сорока четырех пациентов, чья смерть была скрыта от общественности и от вас, я призываю к правосудию. Я призываю вас очистить заведение от каждого, кто пренебрег или злоупотребил своим служебным положением. Я призываю вас очистить эти Авгиевы конюшни сверху донизу.

Собрание проводилось в Ратуше под председательством архиепископа Йоркского и продолжалось два дня. Сэмюэль Тьюк так писал об этом:

Обсуждался и с некоторыми поправками был принят новый свод правил, предварительно получивший одобрение в комитете и в собрании попечителей. Лорд Фитцуильям и лорд Милтон выразили величайшее удивление по поводу использования средств не по назначению, и задавали вопросы д-ру Б. самым суровым образом. У последнего, однако, была многочисленная группа друзей; и, по-видимому, было напрасно пытаться добиться справедливости в этом случае, однако оказалось возможным совершить правосудие по отношению к подчиненным сотрудникам. Была предложена резолюция о новом найме всех работников в заведении, — т. е. в определенный день все рабочие места будут объявлены вакантными… и она была одобрена. Не проводилось расследования ответственности д-ра Б. за плохое обращение с пациентами. Проверка его деятельности была строго ограничена злоупотреблением фондами. Присутствовали около восьмидесяти попечителей.

Другими словами, были уволены все штатные врачи, смотрители и нянечки, а д-ру Бесту было позволено уйти в отставку по причине слабого здоровья. Управляющий хозяйством — как будто для того, чтобы официально поставить точку на этом постыдном эпизоде и подтвердить подозрения реформаторов — отказался передать счетные книги, которыми он ведал. Вместо этого он сжег их, и таким образом навсегда уничтожил правдивые записи о пациентах и денежных средствах Приюта.

Это была настоящая победа. Не просто дух Ретрита восторжествовал над Приютом, но сами сотрудники Ретрита взяли на себя руководство в новом месте: Джордж и Кэтрин Джепсоны занялись надзором за пациентами и преобразованиями в системе внутреннего управления до появления нового персонала; Сэмюэль и его кузен Дэниель вместе с Николем, Греем и другими «согласно новым правилам были включены в состав правления. Три леди были назначены еженедельными инспекторами; Джеймс Ричардсон, Джон Мэйсон, Уильям Тьюк и С. Уеллбелавд — ежеквартальными инспекторами».

«Какие неимоверные усилия множества людей были потрачены впустую, а маленькая книжка, в которой Приют едва ли был упомянут, сразу же достигла успеха — вряд ли мне нужно упоминать название — „Описание Ретрита“ м-ра С. Тьюка», — писал Николь. Это был поистине победоносный триумвират: Тьюк, неустанный гуманист, чей девиз был: «Ничего еще не сделано, пока осталось еще хоть что-нибудь не сделанное», горячая голова Хиггинс, беспощадно изобличавший пороки, и сам Николь, чей невозмутимый юридический разум разрабатывал стратегию.

Бетлемская больница

Вряд ли можно было ожидать, что кампания по либерализации и гуманизации лечения душевнобольных еще долго будет оставаться событием лишь местного значения. Эксперимент Ретрита послужил примером нового отношения к социальному обеспечению беднейшей части населения. Это был век, когда атакам подвергались все старые тирании — общественный строй, религия, рабство — и новые веяния находили самый живейший отклик в умах прогрессивных людей метрополии. Заметной фигурой был тогда Эдвард Уэйкфилд (1774–1854), комиссионер по продаже земельной собственности с Пэлл-Мэлл. В 1812 году на страницах «Филантропа» он уже выдвигал план по созданию государственных лечебниц для душевнобольных, а в 1813 году в том же издании было опубликовано еще одно обращение. Оно содержало данные Джорджа Пола, озвученные перед специальным парламентским комитетом 1807 года, что послужило поводом к принятию «Закона об улучшении лечения и содержания душевнобольных из нищих и преступников в Англии», известного как Закон Уинна. Даже если бы «Описание Ретрита» Тьюка перестало служить источником вдохновения, обзор в «Филантропе» (1813, 3, 326–338) занял бы его место. Обзор был написан Томасом Хэнкоком (1783–1848), врачом, учившимся в Эдинбурге, лицензиатом Королевского терапевтического колледжа, врачом в диспенсариях Сити и Финсбери, квакером и соучеником Сэмюэля Тьюка, с которым он переписывался по «теме душевных болезней» еще с 1804 года:

Любопытно наблюдать за тем, сколь неторопливо правление ужаса и угнетения отступало из разнообразных сфер существования цивилизованного человека… Неужели необходимо снова возвращаться к долгому опыту многих тысяч лет, прежде чем мы сможем увидеть максиму общеустановленную и практически соблюдаемую — что заведения с мягким режимом дают более незамедлительные и весомые преимущества… нежели применение суровых правил? … За последние годы лечение тех, чей разум пострадал от преходящей погрешности во владычестве разума… подверглось перемене, столь же благотворной для самих объектов, как и благоприятной в интересах рода человеческого… Любой человек, знакомый с ранее применявшимися методами… будет счастлив выразить искреннюю признательность автору работы, находящейся перед нами, за представление миру доказательства столь ясного и убедительного превосходства системы управления, опирающейся на принципы, столь согласующиеся с человеколюбием, как те, что приняты в Йоркском Ретрите… И как же сильно они отличаются от той бесчеловечной системы, имеющей оттенок скорее карательного, нежели целебного свойства, при которой злосчастного безумца подвергали мучениям посредством связывания, избиений и цепей, пока его болезненные страсти не достигали степени ярости и негодования неутолимого и неукротимого.

Уэйкфилд собрал комитет для основания Лондонского приюта по образцу Ретрита. Это было объявлено в «Медицинском и физическом журнале» (The Medical and Physical Journal) за апрель 1814 года в редакционной статье, написанной д-ром Сэмюэлем Фотергиллом, племянником знаменитого квакера д-ра Джона: «Среди планируемых заведений в наши улучшающиеся времена, мы наблюдаем план создания приюта для душевнобольных в метрополии или близ нее», где «человеколюбие… будет образовывать основной принцип врачевания пациентов».

Сначала его комитет занялся изучением уже существующих заведений и посетил палаты для умалишенных в больницах Гая, Св. Луки и в Бетлеме. И именно в Бетлемской больнице, старейшем сохранившемся к тому времени учреждении для душевнобольных Англии, в Королевской больнице, подаренной городу Лондону Генрихом VIII, они обнаружили злостное жестокое обращение, равное, если не худшее, любому примеру, выявленному в Йорке. «Судя по всему, при уходе за помешанными существует выбор только из двух возможностей — либо периодически повторяющиеся несчастные случаи, либо постоянное применение смирительных средств… В Йоркском приюте мы нашли самые убедительные доказательства, к чему может привести грубое пренебрежение, — но Бетлемская больница являет собой расчетливую предумышленную систему, в которой принуждение вытеснило элементарный уход за больными», — писал анонимный современник.

Как и в Йорке, они столкнулись с трудностями в получении доступа. Во время своего первого визита их сопровождал один из попечителей, на которого увиденное произвело такое сильное впечатление, что посещение пришлось прервать. Они возобновили попытку 2 мая, и то, что они там обнаружили, было подобно находкам Хиггинса в Йоркском приюте, который состоялся шестью неделями ранее и вошел в историю. Приведем здесь только небольшой отрывок из сообщения комитета Уэйкфилда, краткое изложение которого появилось в «Медицинском и физическом журнале» в августе 1814 года:

В одном из боковых помещений содержалось около десяти пациенток [женщин], каждая из них была прикована к стене за одну руку; цепь позволяла им только стоять у длинной скамьи, прикрепленной к стене, или сидеть на ней. Нагота каждой пациентки была прикрыта только платьем из одеяла… Другие несчастные женщины были заперты в камерах, обнаженные, в цепях на соломе… В мужском отделении в боковом помещении, шесть пациентов были прикованы близко к стене за правую руку и за правую ногу… Их нагота и способ удерживания придавали помещению полное сходство с собачьей конурой.

Проверяющие столкнулись с еще более ужасающим примером бесчеловечного отношения к душевнобольным, когда в одиночной камере они обнаружили Уильяма Норриса, возможно в самом жестоком ограничительном устройстве, когда-либо придуманном. Настолько неправдоподобным было это зрелище, что, как объяснял Уэйкфилд парламентскому комитету в следующем году, ему пришлось не только прибегнуть к предосторожности и привести несколько членов Парламента, чтобы они увидели все своими глазами (среди них был Томас Томпсон, член Парламента из Гулля, попечитель Йоркского приюта, друг Хиггинса и Эллиса), но и пригласить художника, чтобы он задокументировал все на месте.

Бесспорно, это посещение снабдило их «самыми вескими доводами для рекомендаций по созданию нового приюта, который должно будет содержать, следуя простому и милосердному… плану „Ретрита Друзей“». Однако итогом проверки стало событие настолько большее, что запланированный приют стал не нужен (хотя подробная информация о нем вместе с планами и чертежами появились в Докладе 1815 года). Они снабдили доблестного поборника реформы обслуживания душевнобольных достопочтенного Джорджа Роуза, члена Парламента (1744–1818), законопроекты которого неоднократно проваливались то в одной, то в другой Палате, неопровержимыми свидетельствами, в которых он нуждался для того, чтобы принудить начать расследование всей области финансирования и надзора за душевнобольными в Англии, Шотландии и Ирландии. Парламентский комитет под его председательством начал работать в мае 1815 года, и доклады вместе с приложениями, составившими 450 страниц схем и таблиц, остаются документальным свидетельством, обладающим непреходящей исторической ценностью по каждому аспекту управления приютами для умалишенных и способами лечения пациентов. Вслед за событием, которое Николь назвал «публичное посещение», последовали значительные изменения к лучшему, даже до введения нового законодательства в 1828 году.

Как же справедливо было то, что именно Уильяма Тьюка, задумавшего и выпестовавшего Ретрит, годами бывшего там «главным директором», «на постоянной основе руководившем всеми делами заведения до тех пор, пока ослабевшее зрение не заставило его на 88 году жизни положить конец долгому и безвозмездному служению», пригласили в Лондон представить свой опыт на рассмотрение комитета. Когда Роуз с места задал вопрос: «Является ли сообщение, опубликованное мистером Сэмюэлем Тьюком… о способах обращения с пациентами в Йоркском приюте верным?», — он просто ответил: «Я просмотрел его, прежде чем оно было отправлено в печать, и знаю, что там все безукоризненно верно».

Таким образом, то, что началось как местный, частный благотворительный эксперимент в пределах конкретного религиозного течения, повлекло за собой фундаментальные изменения в отношении к душевнобольным в Англии и распространилось на весь цивилизованный мир.

Влияние Ретрита в Америке

За пределами Англии можно отметить непосредственное влияние «Описания Ретрита» на организацию приютов в Америке, где все заведения, основанные в последующие годы — во Франкфорде, Маклине, Блумингдейле и Хартфордский Ретрит — были выполнены по образцу, описанному Тьюком. Это произошло благодаря тесным связям между английскими и американскими Друзьями, обеспечившими американское издание книги, появившееся в Филадельфии в 1813 году, а в следующем году в кратком изложении в «Отчете о возникновении и развитии приюта, который предполагается создать [во Франкфорде] вблизи Филадельфии, для облегчения страданий людей, утративших способность распоряжаться собственным разумом. С кратким описанием Ретрита, подобного заведения вблизи Йорка в Англии», Филадельфия, 1814 г. В 1815 году Тьюк написал «Письмо о психиатрических лечебницах для неимущих», чтобы помочь Томасу Эдди из Нью-Йорка, выступавшему за создание сельского филиала нью-йоркской больницы «для морального лечения душевнобольных» по образцу Ретрита (был открыт в 1821 году как Блумингдейлский приют). Письмо Тьюка было опубликовано по просьбе попечителей больницы (Нью-Йорк, 1815 г.) и перепечатано в «Вехах психиатрии» (Нью-Йорк, 1921 г.) — изданию, посвященному столетию Блумингдейлской больницы.

Видный американский психиатр Плиний Эрл, бывший тогда главным врачом в Блумингдейле и посетивший Ретрит во время своей поездки по европейским приютам в 1837 году, писал:

Возможно, никто из ныне живущих и находящихся за рамками медицинской профессии, не достаточно хорошо знакомы с надлежащим содержанием душевнобольных и с тем, как наилучшим образом строить, обустраивать и поддерживать дисциплину в приютах для умалишенных… В Америке «Ретрит близ Йорка» в течение долгого времени приводится как пример учреждения, приближающегося к совершенству в организации управления, и дает более высокий процент выздоровления, нежели любое другое заведение («Посещение тринадцати приютов в Европе», Филадельфия, 1839 г.)

Уэйкфилд — Ханвелл — д-р У. С. Эллис

События в Йорке подвели Хиггинса к решению убедить своих коллег, магистратов Уэст-Райдинга, построить приют под собственным контролем. Они объявили щедрое вознаграждение за лучшие проекты и пригласили Сэмюэля Тьюка составить перечень основных требований, на котором базировались руководящие указания для конкурсантов. В дополнение к этим инструкциям Тьюк написал «Практические советы по строительству и экономике приютов для неимущих умалишенных», Йорк, 1815 г. Это была маленькая книжка в 55 страниц, «предназначенная для того, чтобы логически обосновать целесообразность инструкций… для архитекторов». «Новое и расширенное издание» появилось в крупноформатном сборнике победителей конкурса господ Уотсона и Притчетта «Планы, фасады, сечения и описание приюта для неимущих умалишенных, недавно возведенного в Уэйкфилде для Уэст-Райдинга в Йорке», Йорк, 1819 г.

Спустя тринадцать лет к Тьюку снова официально обратились за консультацией по новым приютам, на сей раз не только в Англии и Америке, но также и в Европе. В мае 1828 года он записал в своем дневнике: «Досуг мой значительно занят делами приюта, беседами с людьми, связанными со строительством в Миддлсексе, Женеве и Петербурге». Из Женевы его содействием заручились благодаря сыну д-ра де ла Рива, посетившего Ретрит в 1798 году и написавшему блестящий отчет о нем в «Британской библиотеке». Запрос из Санкт-Петербурга вне всякого сомнения пришел от российского императора через сэра Александера Кричтона, который в 1816 году вместе с великим князем Николаем посетил Ретрит, и тогда Тьюк преподнес им экземпляры обеих своих книг, тем самым надеясь, что это сделает визит «полезным для несчастных безумцев великой империи Российской».

Графство Миддлсекс вознамерилось построить приют «согласно закону Уинна» на основании «Доклада специального парламентского комитета о неимущих душевнобольных в графстве Миддлсекс и о приютах для умалишенных» 1828 года, и подобно Уэст-Райдингу объявило публичный конкурс. Уильям Алдерсон, архитектор Дома собраний Друзей в Стоук-Ньюингтоне, показал свои чертежи Сэмюэлю Тьюку, который привнес многочисленные предложения, что позволило архитектору подготовить «совершенно свежий проект», который и удостоился победы. Этот приют открылся в Ханвелле в 1831 году, главным врачом там стал Эллис (поручителем на сумму 1000 фунтов стал Хиггинс). Именно этот приют стал ареной великих реформ Конолли, начиная с 1839 года.

Вернемся к Уэйкфилдскому приюту. В своем предисловии к «Практическим советам» Тьюк обратил внимание на стимулирующий эффект, который оказывают на конструкцию зданий новые достижения в области медицины, и на то, как сами здания способствовали улучшению ухода за больными:

Общественность весьма обязана инспектирующим магистратам будущего Уэйкфилдского приюта за внимание, за привлечение к конкурсу широкого круга участников и за те щедрые награды, что были предложены за три проекта, которые получат наибольшее одобрение. Талант, выказанный в многочисленных проектах, кои воспоследовали от архитекторов из всевозможных частей королевства [было представлено сорок проектов], и практическая направленность на реальные потребности приютов, убедительно представленная в нескольких проектах, говорит о готовности лиц этой профессии поддерживать просвещенные взгляды нашего времени на лечение душевнобольных… В нескольких самых крупных заведениях отказались от цепей, по которым, думается, опознавали сумасшедшего и преступника; и буйно помешанные, которых в течение многих лет заковывали в кандалы, внезапно оказались в системе управления более мягкой и бдительной, которая является также щадящей и безопасной. Но несмотря на то, что многое уже сделано — многое еще предстоит совершить… В то время, когда строится так много приютов, кажется, что те, чье чувство долга или душевная склонность заставляют их заботиться о нуждах безумных людей и изучать недостатки старых построек, именно они должны привлечь к ним всеобщее внимание.

Заведение открылось в 1818 году с Эллисом во главе. Он был хорошо знаком с работой Тьюков и в соседнем городе Гулле в 1814 году основал по образцу Ретрита Убежище для душевнобольных, которым и руководил вместе с д-ром Джоном Алдерсоном. В своем Письме к Томасу Томпсону, эск., Гулль, 1815 г., проложившему путь к этому назначению, он особо подчеркивал необходимость общедоступных приютов (Хиггинс рассказал ему, что в Уэст-Райдинге было 600 неимущих помешанных, оставленных без всякой помощи), морального лечения и неусыпного контроля, обильно цитируя обе книги Тьюка. Позже Эллис прославился своей установкой на целевые занятия пациентов и в Уэйкфилде и в Ханвелле, и Тьюк щедро воздал ему должное — пусть даже и посмертно — во введении к английскому переводу Максимилиана Якоби[13] «О строительстве и управлении больницами для душевнобольных», 1841 г.

Обращаясь к теме труда в связи с ведением душевнобольных, с благодарностью вспоминая покойного сэра Уильяма Эллиса, нельзя забывать, что именно ему мы обязаны самым первым всесторонним и успешным экспериментом по систематическому внедрению труда в наши государственные приюты. Он провел этот эксперимент в Уэйкфилде с искусством, энергией и добросердечием по отношению к пациентам, которые точно так же самым похвальным образом откликнулись на его понимание и его искренность. Он впервые доказал, что, если дать лопату и серп в руки значительной части лиц с психическим расстройством, опасность будет меньше, нежели если мы запрем их всех вместе в безделье, пусть и под охраной пут, смирительных рубашек или цепей. Впоследствии он применил систему трудотерапии в Ханвелле… как средство, способствующее излечению и успокоению пациентов. Многое говорится в пользу развлекающих занятий для душевнобольных; и, конечно же, ими не стоит пренебрегать… однако, что касается их благоприятного воздействия на разум, они не идут ни в какое сравнение с теми занятиями, в которых человек трудится с конечной пользой.

Еще в 1850 году, когда здоровье Тьюка уже пошатнулось, он составил меморандум, содержащий предложения по усовершенствованию Ретрита, которые были необходимы, чтобы разбавить монотонность, каковая, по его мнению, замедляла выздоровление больных и подрывала моральный дух сотрудников:

С тех самых пор, как я занялся Ретритом… во мне все настоятельнее крепла уверенность в том, что монотонность, царящая в его стенах, являет собой одно из величайших препятствий на пути к радикальному лечению… Чего же мы хотим — мы хотим занять разум поиском некоей рациональной цели, к которой разум этот способен испытать заинтересованность… Даже поверхностное наблюдение за внешним видом и поведением безумца… убедит нас в том, что они в чрезвычайно значительной степени подвержены тем же влияниям, что и находящиеся в здравом уме. Подобные соображения лежат в основании морального лечения в Ретрите со дня его основания и до нынешнего времени… В течение долгого времени меня посещает мысль о том, что во многих случаях мы могли бы с успехом поддерживать истинное представление о нашем заведении, а именно о больнице для лечения расстройств сознания, еще усерднее, чем мы делаем это сейчас.

Париж — Эдинбург — Томас Ходжкин — Джон Конолли

Сэмюэль Тьюк посетил почти все приюты в Англии, Шотландии и Ирландии и целый ряд на континенте. В 1824 году он отправился в Париж с рекомендательным письмом к Эскиролю, и его ассистент Митиви показал Тьюку Сальпетриер и его частное заведение. В сопровождении д-ра Парисета он также посетил Бисетр и пришел к заключению, что, несмотря на то, что французам «безусловно, есть чему у нас поучиться… многое мы можем почерпнуть и от них».

В апреле 1821 года он отправился на общее собрание Друзей в Эдинбурге. Там «я… встретил… Томаса Ходжкина[14], изучающего медицину, и он стал моим постоянным сопровождающим на все время моего пребывания. Мы посетили Брайдвелл, тюрьму, приют [Эдинбургский королевский приют в Морнингсайде, открыт в 1813 году] и библиотеки… Я уехал в Ланарк с Томасом Ходжкином и Томасом Фишером, еще одним студентом-Другом», посмотреть на великий социальный эксперимент Роберта Оуэна. Влияние Тьюка на молодых студентов было, несомненно, весьма значительным, поскольку Ходжкин сохранил свой интерес к душевным болезням и был фактически одним из экспертов-свидетелей, вызванных в 1840 году на судебный процесс Эдварда Оксфорда, стрелявшего в королеву Викторию (где также свидетелем выступал Конолли). Фишер взял душевные болезни темой своей диссертации на степень доктора медицины «Dissertatio medica inauguralis de insania», Эдинбург, 1822, и посвятил ее «Сэмюэлю Тьюку… viro benevolo ac ornato». По окончании учебы Ходжкин в течение многих лет следил за здоровьем членов семьи Тьюков.

Однако с исторической точки зрения самым важным событием — хотя и не задокументированным — было то, что Ходжкин представил Тьюку Конолли. Известно, что Конолли был другом Ходжкина в студенческие годы, и в то время готовил собственную диссертацию на степень доктора медицины «О состоянии сознания при помешательстве и меланхолии», Эдинбург, 1821, которую он представил в августе и где почти на каждой странице было очевидно, с каким энтузиазмом он относился к Ретриту. Через двадцать лет Тьюк так описал свой визит к Конолли в Ханвелле в своем предисловии к книге Якоби: «судя по рвению, таланту и профессиональной добросовестности д-ра Конолли, мы вне всякого сомнения ознакомимся наиболее удовлетворительным образом с дальнейшими результатами этого значительного эксперимента» — полным отказом от физического стеснения, логическим завершением пионерской работы Тьюков. А в 1852 году он писал сыну: «Я нахожу, что портрет д-ра Конолли [гравюра У. Уокера с картины сэра Джона Уотсона Гордона 1851 года] готов к отправке. … Я бы хотел, чтобы ты принял от меня положенный мне пробный оттиск, и ты можешь вставить его в рамку… Полагаю, этим летом ты будешь посещать лекции д-ра Конолли». И действительно, Дэниель Хэк Тьюк был одним из двух студентов из больницы Cв. Варфоломея, направленных в 1852 году в Ханвилль для посещения клинических демонстраций Конолли.

Сам Конолли всегда открыто выражал свою признательность Сэмюэлю Тьюку. В фундаментальном труде «Лечение душевнобольных без механических мер стеснения» 1856 г. он писал:

Для тех читателей, кто желает познакомиться с воззрениями, которые должны главенствовать во всех приютах для душевнобольных, я не мог бы подобрать никакой другой работы, в которой они могли бы найти более вразумительные объяснения, нежели описание Ретрита, сделанное Сэмюэлем Тьюком… Замена жестокости, «связывания» и вопиющего бессердечия состраданием; отвлечение разума от возбуждения и горестей посредством разнообразных занятий, и благоразумная вера в пациентов, когда они обещают контролировать себя, привели к преобладанию порядка, опрятности и почти искоренили буйное помешательство из этого разумно организованного места лечения.

В 1860 году, вспоминая, Конолли писал о «глубоком впечатлении, еще со студенческих времен, снова и снова извлекаемом из внимательного прочтения этого великолепного „Описания Ретрита“… которое я по-прежнему настойчиво рекомендую каждому студенту прочитать и добавить в свою библиотеку».

Новое издание

Весь тираж «Описания» был распродан в течение трех лет со дня выхода в свет. Более того, годом раньше издатели присовокупили к «Практическим советам» примечание, что все экземпляры ин-октаво проданы, но осталось несколько «ин-кварто, высокосортная бумага, в качественных переплетах, 12 шиллингов». 16 февраля 1817 года, как раз перед тем, как Ретрит посетил д-р Шпурцхайм, Тьюк записал в своем дневнике: «Сегодня приступил к работе над новым изданием Описания». К сожалению, оно так никогда и не увидело свет, несмотря на это Тьюк продолжал подготовительную работу в течение некоторого времени, а в апреле 1820 года послал д-ру Джорджу Манну Барроузу статистику Ретрита с момента открытия и до конца 1819 года, собранную им для нового издания. Кстати, Барроуз восхищался моральным лечением в Ретрите, но «с сожалением взирал на то слабое доверие, питаемое доброжелательными покровителями в великую действенность медицины в большинстве случаев психических расстройств». Спустя двадцать лет Турнэм включил в свою книгу по статистике душевных болезней исторический очерк о Ретрите, составленный на материале книги Тьюка, с тем, чтобы «до некоторой степени восполнить место, ранее занимаемое Описанием… больше не издающимся, но являющимся таким важным вкладом… который и ныне знаменует эпоху распространения более просвещенных взглядов на лечение душевных расстройств».

Сэмюэль не заговаривал о втором издании, пока идею не возродил его сын, тогда еще студент-медик, предложивший самостоятельно переработать книгу и внести необходимые изменения. «Каков будет твой план для нового издания, — писал отец сыну, — не сделать ли книгу целостной историей положительных сдвигов в лечении расстройств сознания?» И добавил с характерной скромностью: «а не станут ли добавления больше, чем первоначальная работа?» Но и тогда второе издание не осуществилось, хотя классический труд сына «Страницы истории душевных болезней на Британских островах», 1882 г. можно рассматривать именно так, поскольку книга представляет дух и достижения Ретрита как водораздел между старой и новой психиатрией и демонстрирует, чем именно великая эпоха психиатрических лечебниц XIX века была обязана импульсу, полученному от Ретрита.

В том же 1852 году Сэмюэль писал сыну так, как будто у него возродились былые честолюбивые устремления стать врачом со специализацией по душевным болезням:

Сегодня утром я думал о тебе, как ты вступил на свой профессиональный путь, и настойчиво ему следуешь как на раннем, так и на более позднем этапе в том, что касается избранной тобою основной цели — лечения душевных болезней. Мне пришло на ум, что, возможно, в дальнейшем, накопив опыт, ты мог бы прочитать, или опубликовать — возможно, и то, и другое — несколько лекций «о психических болезнях, способах их предотвращения и лечения на начальных этапах». Я надумал кое-что о программе лекций…

Преклонные годы

Начиная с 1841 года здоровье Самюэля Тьюка пошатнулось, и он перенес несколько ударов, последовавших один за другим. В 1849 году он вышел из комитетов Йоркского приюта и Ретрита, но сохранял за собой пост казначея до 1853 года. Летом 1855 года Доротея Линда Дикс провела с ним несколько недель. «Американская захватчица», как ее ласково называли, сделавшая так много для создания больниц для умалишенных в Америке, чей визит на Британские острова привел к многим улучшениям, включенным в основном в «Закон об урегулировании ухода и лечения душевнобольных… в Шотландии» 1857 года, должно быть, пробудила многие воспоминания. В течение более полувека он испытывал «глубокий интерес к благополучию помешанных», как он писал соотечественнику мисс Дикс, д-ру Джону С. Батлеру из Хартфордского Ретрита. «Их нищенские условия… когда я был в начале жизненного пути, оказали на меня чрезвычайно сильное впечатление и обязали меня объединиться с теми немногими, кто тяжко трудился, стремясь улучшить сложившуюся ситуацию, и я с огромной гордостью смотрю на то, как много… удалось осуществить… Соответственно, особую благодарность я испытываю к нашим англо-американским собратьям, прилагающим неимоверные усилия… для улучшения условий существования душевнобольных в их молодой стране».

Двумя годами позже 14 октября 1857 года в возрасте семидесяти четырех лет «м-р Тьюк из Йорка… известный во всем мире как один из самых просвещенных доброжелателей душевнобольных» скончался. Единственное публичное признание его заслуг случилось в ноябре 1841 года, когда недавно учрежденная Ассоциация медиков-работников приютов и больниц для умалишенных, ныне Королевская медико-психологическая ассоциация, на своем первом общем собрании, которое проводилось в Ноттингемском приюте, избрала его своим первым почетным членом.

СЭМЮЭЛЬ ТЬЮК ОПИСАНИЕ РЕТРИТА, заведения близ Йорка для умалишенных из Общества Друзей. Содержит отчет о его возникновении и развитии способах лечения, а также описание историй болезни

Вид на северный фасад Йоркского Ретрита

ПОСВЯЩАЕТСЯ

УИЛЬЯМУ ТЬЮКУ, ПЕРВОМУ ДЕЯТЕЛЬНОМУ УЧРЕДИТЕЛЮ ЗАВЕДЕНИЯ, ОПИСЫВАЕМОГО НА ПОСЛЕДУЮЩИХ СТРАНИЦАХ, ЧЬИМ НЕУТОМИМЫМ УСИЛИЯМ НА БЛАГО ОНОГО, НИЧУТЬ НЕ ОСЛАБЕВШИМ, НЕВЗИРАЯ НА ПРЕКЛОННЫЙ ВОЗРАСТ ВОСЬМИДЕСЯТИ ЛЕТ, МОЖНО ПО ПРАВУ ПРИПИСАТЬ ЗНАЧИТЕЛЬНУЮ ЧАСТЬ НЫНЕШНЕЙ ДОБРОЙ СЛАВЫ РЕТРИТА.

ЭТОТ ТРУД (НЕ ПОСТАВИВ ЕГО В ИЗВЕСТНОСТЬ) С СОВЕРШЕННЕЙШИМ ПОЧТЕНИЕМ ПОСВЯЩАЕТ ЕГО ЛЮБЯЩИЙ ВНУК,

СЭМЮЭЛЬ ТЬЮК

ПРЕДИСЛОВИЕ

В настоящее время, когда в значительной степени возрос интерес к лечению душевнобольных, а правительство нашей страны с недавних пор сделало эту тему предметом законодательства, осмелюсь предположить, что любое описание существующих учреждений, способное пролить свет на методы лечения этой прискорбной категории ближних наших, не покажется нежелательным для широкой публики.

Заведение, описываемое на последующих страницах, пусть и в малом масштабе, до сих пор встречало одобрение многих здравомыслящих лиц, имевших возможность скрупулезно и тщательно изучить то, как ведется его внутреннее хозяйство и как оно управляется, что и побудило меня к попытке создать таковое изображение, в надежде, что оно окажется полезным для тех, кто занят в подобных заведениях.

Рассматривая потерю разума, как болезнь, занимающую главенствующее место в перечне человеческих недугов, и полагая, что опыт Ретрита проливает некоторый свет на средства, способствующие ослаблению этого недуга, а также то, что этот опыт продемонстрировал, вопреки всевозможным расхождениям во взглядах, превосходную эффективность мягкой системы обращения с пациентами во всех проявлениях душевной болезни, как в отношении лечения, так и в отношении обеспечения их безопасности, я полагаю, причем в течение уже достаточно долгого времени, что рассказ об этом опыте надлежит представить широкой публике.

И, конечно же, когда я говорю, что искренне желал бы, чтобы за данную работу взялся кто-то более компетентный, способный воздать ей должное, располагающий профессиональными познаниями, большим досугом, или же отменными талантами — это не просто слова. Однако, насколько я могу судить, нынешнее время представляется весьма важным моментом для публикации такого рода, предназначенной как для целого ряда заведений, образованных совсем недавно, так и для тех, создание которых в настоящее время рассматривается. Посему я посчитал, что урон от промедления вполне вероятно превысит изъяны, проистекающие из многих несовершенств, каковые — как я прекрасно осведомлен — неизбежно будут сопутствовать моей деятельности. Если сочтут, что оная публикация предоставит достаточно доказательств в пользу более мягкой системы лечения, нежели считалось ранее, если деятельность моя также докажет — а я льщу себя надеждой, что именно так и случится — практичность внедрения такой системы в учреждения для умалишенных бедняков, чье положение в целом было столь плачевно, что нет слов, дабы описать его, я почту себя беспримерно счастливым оттого, что опубликовал свою работу. И помимо того, никоим образом не притязая на литературные достоинства, я намереваюсь заведомо заручиться непредвзятым отношением читателя к погрешностям неидеальной композиции или неизящного слога.

Вполне вероятно, что некоторые читатели не преминут посчитать отчет о порядках в Ретрите слишком подробным, нежели это необходимо; однако запросы, полученные нами от людей умных и заинтересованных в подобных же предприятиях, можно привести тому в оправдание.

Тем не менее обычному читателю все же причитаются извинения за продолжительность первых двух глав, каковые значительно превысили первоначальный вариант. Это было обусловлено пожеланиями многих жертвователей нашему заведению, которые не могли получать регулярные отчеты и ознакомиться с конкретными деталями его возникновения и развития.

К огромному сожалению, мы располагаем весьма малочисленными описаниями способов лечения и результатов работы заведений, занимающихся оказанием помощи умалишенным. Недостаток фактов, относящихся к этой теме, и наша склонность к поспешным обобщениям привели к умозаключениям, равно недружественным ни к совершенствованию научных знаний, ни к комфорту пациентов.

Совместные интересы гуманности и науки призывают нас свободно сообщать об открытиях, сделанных нами, или о неудачах, случившихся с нами в процессе исканий, столь тесно связанных со счастьем рода человеческого. Если лица, участвующие в призрении умалишенных, чаще публиковали бы результаты своих наблюдений, мы имели бы основания надеяться, что причины этого неясного и негативно воздействующего расстройства получат некоторые наглядные свидетельства. По крайней мере, мы могли бы с большей точностью уверенно установить его общие законы; а сравнивая методы работы и успехи различных учреждений, мы могли бы судить о наиболее вероятных способах спасения или облегчения участи несчастных жертв этого заболевания.

Замечено было, что «врачи, оказывающие помощь заболевшим обычными болезнями, не проявляют скрытности, делясь с публикой сообщениями о размерах трудов своих и об успехах; но, если дело касается душевного расстройства, то именно те, кто посвятили все свое внимание его лечению, либо пренебрегают предоставлением информации о нем, либо осторожничают»[15]. Разумеется, как замечает мудрый Пинель после подобной жалобы: «Тот, кто занимается наукой медицинской, как отраслью естественной истории, придерживается более откровенной и открытой системы поведения и не стремится скрыть те препятствия, с которыми встречается на своем пути. И ежели он доискивается до чего-то, то не испытывает нерасположения к тому, чтобы найденное продемонстрировать; а трудности, с которыми не может совладать, оставляет с отпечатком на них своей руки в пользу тех, кто последует за ним тем же путем»[16].

Воздавая должное и самой работе, и тем персонам, кои ею занимаются, приличествующе утверждать, что, если информация, содержащаяся в данной публикации, хоть сколько-нибудь представляет интерес для общественности, то этим она обязана моему достойному другу Джорджу Джепсону, управляющему и аптекарю в Ретрите. Занимая эти должности почти с самого начала, способный, благодаря своим талантам и человечности, воплощать в жизнь милосердные пожелания изначальных учредителей этого заведения, превосходя при этом их самые оптимистические ожидания, он был единственным человеком, который смог предоставить мне документы, оказавшиеся необходимыми согласно моему плану: и, если бы я не был уверен в его сердечном содействии, я бы и не пытался приняться за эту работу. Непростая природа обязанностей, которые он с такой пользой исполняет, могла бы предоставить достаточное оправдание тому, если бы Джордж Джепсон, вместо предоставления материалов, попросту не стал бы эти обязанности выполнять, и мысль о том, что, невзирая на всю неопределенность человеческой жизни, по крайней мере, часть его знаний сим сообщается, доставляет мне определенное удовлетворение.

Я также признателен моему другу д-ру Белкомбу, настоящему искусному врачу в нашем заведении, за несколько ценных советов, высказанных по прочтении рукописи; а также вдове покойного д-ра Фаулера, за ту готовность, с которой она поделилась со мной несколькими чрезвычайно полезными заметками и документами, которые д-р Фаулер сделал или собрал во время своей работы в Ретрите.

Надеюсь, что моя пристрастность к заведению, которое я попытался описать, и мое желание открыть публике его цели и установленные правила, никоим образом не побудили меня уклониться от той непредвзятости и серьезности представления, которых читатель вправе ожидать. Мною таковые отклонения не замечены; однако мне прекрасно известно, что сильная привязанность, если ее не сдерживать тщательным образом, склонна представлять угрозу нашему здравомыслию.

И то, что в нашем случае этого, однако, не произошло, вселяет в меня надежду довериться в высшей степени положительным и хвалебным рекомендациям, данным нашему учреждению несколькими хорошо информированными и беспристрастным лицами, посетившими и детально обследовавшими его[17].

Вероятно, подобает также заявить, что несколько лиц, намеревающихся возглавить подобные учреждения, временно избрали Йорк местом жительства и получили от Комитета Ретрита разрешение вести ежедневное наблюдение за хозяйством дома и моделями организации пациентов.

Для подкрепления утверждений, приведенных в нашем сочинении о методах лечения в Ретрите, в Приложении приведены несколько заслуживающих уважения свидетельств в его пользу. Я, однако, далек от мысли, что наш Приют может служить идеальной моделью для других, как в отношении постройки, так и в организации руководства им. И если удалось успешно внести некоторые улучшения, то вполне вероятно, что многие другие такие возможности так и остались неиспробованными. Я надеюсь, что руководители не позволят похвалам, уже полученным ими, склонить их к ослаблению будущих усилий в деле объединения в еще большей степени комфорта душевнобольных с их же безопасностью. Скорее наоборот, одобрение будет поощрять их к дальнейшим стараниями, и поступать, в определенной степени, они будут согласно следующей максиме: «Ничего еще не сделано, пока остается хоть что-нибудь еще не сделанное!»

ГЛАВА I. — ИСТОРИЧЕСКАЯ ХРОНИКА

Зарождение идеи — Трудности — Первое собрание Друзей по этому вопросу в 1792 году — Решения — Подписки — Собрание подписчиков — Сумма по подпискам и общее мнение Друзей относительно Заведения — Постановление Собрания в 1793 году — Принятие решения о строительстве — Земельный участок куплен, строительство началось в 1794 году — Сумма по подпискам — Необходимость занять деньги — Устав согласован в 1795 году — Поступление дополнительных пожертвований за это время — Здание близко к завершению — Назначен Комитет для найма обслуживающего персонала и приема пациентов — Указание строить Западное крыло, 1-й месяц 1796 года

История возникновения и развития учреждений, особо пригодных для использования обществом, подобно биографиям выдающихся людей, является одновременно и интересной, и полезной. Пытливый созерцательный разум находит удовольствие в отслеживании причин каждого привлекающего внимание намерения; и практичный благотворитель способен обрести значительное преимущество из свидетельств о благотворительных экспериментах, исполненных другими.

Поводом к созданию Заведения, составляющего предмет рассмотрения на последующих страницах, послужило то, что можно назвать случаем. В 1791 году в заведение для душевнобольных в окрестностях города Йорка поместили женщину из Общества Друзей. Поскольку семья ее проживала в значительном отдалении, они обратились с просьбой к знакомым из города навестить ее. В посещении этим Друзьям было отказано на том основании, что пациентка была не в подходящем состоянии, чтобы встречаться с незнакомцами — и через несколько недель после поступления смерть положила предел ее страданиям.

Сие обстоятельство возымело негативное действие и, естественно, породило раздумья о положении умалишенных и о возможных улучшениях, которые могут быть приняты в подобных учреждениях. В частности, возникла мысль о том, что особым достоинством для Общества Друзей было бы иметь учреждение такого рода под их собственным попечением, где была бы принята более мягкая и более подходящая система лечения нежели та, которая обычно практикуется; и где, во время периодов ясного сознания или в состоянии выздоровления, пациент мог бы получать удовольствие от общения с теми, кто обладает сходными привычками и мнениями. Считалось, и очень справедливо, что неизбежно возникающее в крупных казенных учреждениях беспорядочное смешивание лиц противоположных религиозных убеждений и обрядов, распутников и персон целомудренных, нечестивых и глубокомысленных направлено на то, чтобы сдержать продвижение в возвращении разума, еще глубже закрепить меланхолическую и мизантропическую вереницу мыслей, которая, согласно некоторым описаниям безумия, поражает разум. Считалось также, что общее лечение душевнобольных слишком часто было нацелено скорее на то, чтобы подавить и привести в упадок, нежели на то, чтобы пробудить дремлющий рассудок или устранить его дикие галлюцинации.

В одном из разговоров, повод к которому возник из ранее упомянутого обстоятельства, обоснованность попытки создания учреждения для лиц из нашего Общества, была представлена Уильяму Тьюку, который и так уже живо интересовался этим вопросом, и чей целеустремленный ум делал его особенно подходящим для продвижения подобного начинания. По зрелому размышлению и после нескольких консультаций со своими самыми близкими друзьями[18] по этой теме он пришел к окончательному выводу, что учреждение для умалишенных из нашего Общества — любого сословия (согласно имущественному положению) — было не только приемлемым, но и весьма желательным. Нужно было возбудить интерес среди Общества Друзей к этой теме. И посему он после закрытия ежеквартального собрания в Йорке, в третий месяц 1792 года испросил согласия Друзей на то, чтобы представить им сей проект, связанный с благосостоянием Общества. Затем он высказал мнение, которое сложилось у него самого и у тех, с кем он советовался по этому вопросу. Уильям Тьюк рассказал об обстоятельстве, пробудившем их интерес к упомянутому предмету и о глубоком убеждении, сложившемся у них в пользу учреждения заведения под управлением Друзей для ухода и размещения своих собственных членов, мучимых крайне прискорбным произволением — потерей разума.

Возражения были малочисленны, зато на нескольких членов важность предмета и правомерность предлагаемых мер, по-видимому, оказали должное впечатление. Тем Друзьям, от кого проистекало это предложение, поручили подготовить первоначальный проект для рассмотрения теми, кто может принять участие в следующем ежеквартальном собрании. Однако вскоре после этого появилось несколько возражений, обусловленных различными мотивами. Многие Друзья были мало знакомы с пациентами подобных учреждений, если вообще таковых встречали; и казалось, совсем забывали о том, что, вполне вероятно, таких случаев могло быть много, попросту они не были с ними знакомы. Некоторые не сознавали, что в лечение умалишенных можно внести улучшения, и полагали, что лишения и жестокое обращение, которым те, как правило, подвергались, были необходимы в их печальном положении. Другие же, казалось, были не склонны к признанию присутствия случаев этого заболевания среди нас.

Однако было совершенно не удивительно, что господствовало значительное разнообразие мнений по вопросу, столь совершенно новому и чужеродному по сравнению с обычными запросами тех, кому он был представлен; и мы не в праве забывать, что имелось изрядное количество тех, кто должным образом оценил преимущества, с большой вероятностью могущие произойти для Общества от предлагаемого учреждения, и кто любезнейшим образом принял участие в продвижении нашего намерения. И можно со всей справедливостью заявить, что именно этим людям и неизменным усилиям нашего основного патрона, разумение и намерения которого никоим образом не могли быть поколеблены обычными сложностями, Общество Друзей обязано преимуществами, обретаемыми от Заведения, достойного восхищения.

Предложения по сбору денег и образованию учреждения были подготовлены и представлены Друзьям по завершении следующего ежеквартального собрания и были в целом одобрены. Незамедлительно была объявлена подписка. Взносы составляли сто фунтов за пожизненную ренту в пять процентов годовых, ежегодные подписки — 11 фунтов 0 шиллингов 6 пенсов [далее 11:0:6 ф., — прим. ред.] на три года с фиксированным сроком и пожертвования в размере 192:3 ф. На этом собрании был составлен следующий протокол.

«На собрании Друзей, состоявшемся в Йорке 28-го числа 6-го месяца, 1792 года, с целью рассмотрения благоприличия предоставления уединенного жилья, с необходимыми рекомендациями, уходом и т. д. для членов нашего Общества, и других того же исповедания с нами, кто может быть настолько в состоянии безумия, или душевнобольным (не слабоумным), дабы иметь надобность в подобном обеспечении,

ПОСТАНОВИЛИ

Лица, соответствующие этому описанию (действительно являющиеся предметами великого сочувствия и сострадания), часто из-за особого лечения, необходимого им, всецело попадают во власть людей из других Обществ, и это означает, что состояние их собственного рассудка и чувства их близких родственников приходят в состояние более глубокой неудовлетворенности и стеснения, нежели это, по всей вероятности, происходило бы, ежели они находились бы под присмотром и на попечении тех, с кем связаны в религиозном Обществе. Стало быть, представляется в высшей степени желательным, дабы Заведение было образовано целиком и полностью под управлением Друзей, для облегчения страданий и предоставления проживания таким лицам из всех слоев общества касаемо их имущественного положения. Вне всякого сомнения, это, безусловно, смягчит тревогу родственников, облегчит душевное состояние пациентов в пору их светлых промежутков, и, следовательно, явит склонность к тому, чтобы поощрять их выздоровление и способствовать оному —

ПОСЕМУ ПРЕДЛАГАЕТСЯ

1. Что, в случае получения надлежащего поощрения, приобретается земля и строится здание, достаточное для размещения тридцати пациентов на открытом месте и как можно ближе к Йорку, но таким образом, чтобы иметь привилегию уединения; и что там должно быть несколько акров для содержания коров, и участок для семейного сада и огорода; что предоставит возможности для пациентов заниматься физическими упражнениями, когда это благоразумно и приемлемо.

2. Что Заведение создается и поддерживается через аннуитеты, пожертвования и ежегодные подписки; и чтобы это решение (которое должно быть сугубо добровольным) поощрялось среди Друзей в пределах этого и любого другого ежеквартального собрания.

3. Что каждый подписчик, который внесет сумму не менее 20 ф. в виде аннуитета, будет получать проценты в размере 5 % годовых пожизненно; и поскольку, возможно, случится так, что предприятие не сможет уплатить этот процент, или же поддерживать себя как-нибудь иначе в течение первых трех лет, тогда каждый, кто был внесен в качестве подписчика на ежегодные платежи, будет, тем не менее, постоянно вносить платежи в течение трех лет, буде подписчик столько проживет.

4. Что при условии взноса в 100 ф. от любого ежеквартального собрания в его коллективном качестве, выплаченном казначею данного учреждения до 1794 года; либо пожертвование в любое время 25 ф. от любого Друга; либо подписка на 50 ф. на аннуитет, дают такому ежеквартальному собранию, благотворителю или аннуитенту, соответственно, привилегию предлагать единовременно по одному бедному пациенту по самой низкой входной плате.

5. Что имя каждого аннуитента, благотворителя и подписчика, записывается в книгу, которую будут вести для этой цели; и что каждый аннуитент, благотворитель на сумму не менее чем две гинеи, и подписчик на сумму, любым способом равняющуюся двум гинеям, в первые три года (являясь членом нашего Общества и продолжая состоять в нем) будет считаться участником собраний, которые надлежит проводить для управления Заведением и надзора за его работой.

6. Что плата за питание, стирку, медицинские консультации, лекарства и прочее необходимое, за исключением одежды, в зависимости от обстоятельств пациентов или их друзей, будет составлять сумму от четырех шиллингов до пятнадцати шиллингов в неделю или выше в особых случаях; а также шесть шиллингов в неделю за питание слуги пациента, буде друзья какого-либо пациента поимеют склонность послать за оным; каковой слуга должен быть одобрен комитетом.

7. Что восемь шиллингов в неделю и выше, в зависимости от обстоятельств — это условия для тех пациентов, кто прибывают от любого другого ежеквартального собрания, помимо Йоркшира, за исключением тех случаев, когда они подпадают под привилегированные условия согласно параграфу 4. — Эти условия для пациентов подлежат изменениям в будущем, если таковые будут сочтены необходимыми.

Уильяму Тьюку поручается подготовить тысячу напечатанных копий этих предложений и распространить их среди Друзей; с отчетом о подписках, которые были или могли быть осуществлены ранее, до печати вышепоименованных предложений».

Для сбора пожертвований на предлагаемое учреждение от членов своих соответствующих собраний был определен ряд Друзей, проживающих в разных частях графства Йорк, сообщение о достижениях ожидались от них на следующем собрании, которое состоялось через три месяца после первого. На втором собрании дополнительные пожертвования были немногочисленны и незначительны; они состояли всего лишь из 50 ф. в аннуитетах, 24 ф. 3 ш. в пожертвованиях и 1 ф. l ш. в годовых подписках. Тем не менее, значительные добавочные суммы были собраны на третьем и четвертом собраниях; и действующие учредители с удовольствием наблюдали за ростом общего интереса к проекту в сознании своих друзей.

Относительно необходимости предложенных мер по-прежнему преобладало разнообразие мнений, чего и следовало ожидать; также существовало значительное многообразие умонастроений среди тех, кто одобрил общий замысел касаемо наилучшего способа его исполнения. Посему на четвертом собрании сочли желательным переиздать предложения первого собрания с ответом на основные возражения, высказанные к ним, вместе с отчетом о пожертвованиях за этот период. Этот документ, поскольку он запечатлевает ход работы над Заведением и общее мнение Друзей по этому поводу, приводится подробнейшим образом, за исключением постановлений, впервые предложенных, но уже включенных.

Йорк, 5-й день 4-го месяца, 1793 года.

На собрании Друзей было решено, что следует напечатать и распространить среди Друзей дополнительные 1500 экземпляров предыдущих предложений с последующими добавленными протоколами и дальнейшими подробными пояснениями.

27-й день 9-го месяца, 1792 года.

Поскольку предполагается, что благодеяния предлагаемого Заведения будут распространяться и на тех, кто не являются членами нашего Общества, данное собрание принимает решение, что от таких лиц также могут быть приняты и пожертвования.

5-й день 4-го месяца, 1793 года.

Поскольку было высказано возражение по поводу того, что, согласно положению 7-го предложения Друзья в Йорке получают исключительную привилегию, данное собрание считает правильным отказаться от такого намерения. Причиной к появлению оного явилось то, что, поскольку пожертвованиям был дан ход именно в этом графстве, они составят, по меньшей мере, столько же сотен фунтов, сколько бедных пациентов, принадлежащих к этому ежеквартальному собранию, будет находиться единовременно в Заведении. Но, дабы устранить все сомнения на этот счет, решено было, что ежеквартальное собрание Йорка не будет пользоваться ни единой льготой, превосходящей привилегии других графств, вносящих свои пожертвования. Сие надлежит понимать в том смысле, что все жертвователи, будь то ежеквартальные или иные собрания, или же отдельные лица, будут пользоваться привилегией рекомендовать неимущих пациентов пропорционально своим пожертвованиям, невзирая на любые выражения в 4-м или 7-м предложениях, каковые могут допускать иное истолкование.

В случае, если какое-либо ежеквартальное собрание окажется настолько малым, или его члены будут не в состоянии собрать сто фунтов, общее собрание подписчиков обладает правом по ходатайству расширить на такие собрания льготу, изложенную в 4-м предложении, согласно которой появится возможность внести меньшую сумму по усмотрению вышеозначенного общего собрания.

Достигнута договоренность о том, что, когда аннуитеты и пожертвования составят одну тысячу фунтов, практическое применение данной суммы надлежит к рассмотрению общим собранием подписчиков.

В ТАБЛИЦЕ представлено состояние подписки в настоящее время.

«Поскольку по некоторым частям вышеизложенного плана возникли определенные возражения, особенно со стороны Друзей, проживающих на значительном расстоянии, добавлены следующие примечания и пояснения, с тем, чтобы эти возражения снять.

Некто предположил, что не следует стремиться к обеспечению проживания тридцати пациентов. Но очевидно, что величина участка земли для физических упражнений на пятнадцать человек не должна быть намного меньше, если разница вообще наличествует, чем для тридцати; что кухни, общие помещения и почти все части здания, за исключением числа палат пациентов, должны быть почти такими же; и что для медика и управляющего хозяйством разница не велика. Следовательно, если мы дадим пристанище предлагаемому числу пациентов, тем самым мы не только уменьшим расходы на каждого пациента, но при этом еще дальше распространим пользу от учреждения для Друзей.

Расположение Йорка и его удаленность от других мест, как на севере, так и на юге, было заявлено как основной недостаток. Было сочтено, что решение по местоположению лучше всего принять с самого начала, поскольку отложить рассмотрение столь материального вопроса на потом могло стать предметом многочисленных препирательств; и расхождения во взглядах у подписчиков могли затем привести к возникновению разнообразных мнений, создавая тем самым серьезные затруднения для всего начинания. Следует обратить внимание на то, что предложение возникло в Йоркшире; и что, хотя взгляды тамошних Друзей не ограничивались только своим графством, они не видели в нем Заведения для размещения Друзей со всей страны; посему, хотя они и считали Йорк подходящим местоположением для заведения такого рода с ограниченными возможностями, они желали, чтобы право пользоваться его благами распространялось на всех Друзей в целом на разумных условиях; поскольку пациентов, даже находящихся в стесненных обстоятельствах, часто посылают очень далеко; в частности, одного пациента не так давно отправили в Манчестер в 120 милях; а кого-то отправили из Йоркшира в Лондон.

Представляется необходимым проводить общие собрания подписчиков один раз в год, чтобы получать отчеты о счетах за прошлый год, устанавливать правила, назначать комитеты и т. д. Сбор подписчиков для этих целей может составить определенные трудности за исключением тех случаев, когда совместная встреча обусловлена каким-то особым обстоятельством. Ежеквартальное собрание в Йорке предоставляет такой повод лучше любого другого, потому что оно больше, и именно туда чаще всего прибывают Друзья из отдаленных мест. Кроме того, если комитет должен встречаться ежеквартально, вероятно, было бы удобно назначить в него Друзей, проживающих в различных и притом отдаленных частях графства. Этот комитет может назначать инспекторов, а подкомитет из Друзей, проживающих поблизости, можно привлечь к непосредственному надзору за Заведением и к подготовке ежеквартальных отчетов.

Цена земли, подходящей для этой цели, в районе Йорка гораздо ниже, чем в большинстве других мест, удаленных от многонаселенных районов на такое же расстояние; а ведь только в таких местах можно ожидать широкий выбор медицинской помощи. Также там здоровый воздух, гораздо более свободный от дыма, нежели рядом с промышленными городами. И поскольку округа в целом плодородна и не густонаселена, провизия здесь значительно дешевле, нежели в других местах. Далее хотелось бы отметить, что, поскольку предложения уже были разосланы, на Генеральной конференции рассматривался вопрос, является ли Йорк самым подходящим местом. При этом обнаружилось общее молчаливое согласие — ни единого голоса против.

Что касается возражений к четвертому параграфу, уместным представляется заметить следующее — при том, что ежеквартальное собрание является постоянным органом, а его полномочия бессрочны, права отдельно взятого Друга умирают вместе с ним. Следовательно, от первого, в его коллективной ипостаси, требуется пожертвование в 100 ф., тогда как для того, чтобы Друг получил право на привилегию, аналогичную с ежеквартальным собранием, от него ожидается всего лишь пожертвование 25 ф. или подписка на аннуитет в 50 ф. Следует обратить внимание на то, что те пациенты, чьи родственники в состоянии платить восемь шиллингов в неделю или больше согласно обстоятельствам, не могут пользоваться привилегиями, содержащимися в четвертом параграфе. Что касается другой части возражения против этого параграфа, предполагается, что протокол, готовящийся в настоящее время, полностью исключит его.

Было высказано мнение — дескать, существование достаточно большого числа казенных учреждений такого рода делает наши намерения ненужными. Однако очевидно, что из существования Заведения для душевнобольных, предназначенного исключительно для нашего внутреннего пользования, воспоследует ряд своеобразных и важных преимуществ помимо того, что было упомянуто по этому поводу в предыдущей публикации. Поскольку расстройство затрагивает разум, а подвержены ему бывают и люди с нормальным поведением и даже с религиозно расположенным образом мыслей, их заточение вместе с совершеннейшими незнакомцами и беспорядочное подвергание рискованному воздействию такой компании, как обычно бывает в казенных учреждениях такого рода, должно быть особенно отвратительным, и, следовательно, усугубляет их расстройство. Эта мысль отнюдь не является чисто химерической; поскольку хорошо известно, что ситуация с различными членами нашего Общества по этой причине неописуемо печальна. Обстоятельство, которое не нуждается в доказательствах, неизбежно тормозит, если не полностью предотвращает их излечение.

До настоящего времени считалось, что лучше не беспокоить дисциплинарное собрание проблемой создания подобного учреждения или его будущим управлением, поскольку вопросы такого рода представляются этим собраниям хуже, чем просто неперспективными. Столь большое число подписчиков, ожидаемое в пределах йоркского ежеквартального собрания, равно с другими из отдаленных мест, которые также могут принять участие, вероятно, будет вполне достаточным, чтобы направлять руководство на многие годы вперед. И прежде чем их число существенно сократится, они, несомненно, озаботятся обеспечением непрерывной преемственности. Но, однако же, если вносить на обсуждение любому дисциплинарному собранию руководство Заведением в целом было бы неправильно, то простое рассмотрение помощи учреждению через подписку вряд ли возможно счесть предметом совершенно неуместным для такого собрания. Если от имени вышеозначенного собрания можно будет получить сотню фунтов или даже несколько сотен (каждого Друга, внесшего деньги, можно упомянуть по отдельности или же нет, по их выбору), в дальнейшем не предвидится никаких проблем, помимо назначения одного или двух Друзей в качестве доверенных лиц для корреспонденции с комитетом и рекомендации пациентов и т. д.; подобно тому, что делается различными собраниями по поддержке больниц в разных частях страны.

В заключение — для заведения такого рода должно быть выбрано определенное место, и, если оно не будет очень маленьким, многих пациентов должно будет присылать издалека. Тех Друзей, которые сочтут предмет достойным их внимания, можно побуждать к содействию, не только исходя из принципа благотворительности для бедных, но также из сострадания к тем, кто находится в достатке и удобстве; тем, кто будет, несомненно, считать себя полезным, если они могут щедро заплатить за это. Вовлеченные в это предприятие не преследуют личной корысти, не требуют они для себя и никаких предпочтений. Болезнь, по многим показателям является наиболее печальной из всех, которым подвержена человеческая природа, и вызывает сочувствие и внимание; и устроители приглашают Друзей, одобряющих их замысел, сотрудничать с ними в учреждении, поставившем своей целью смягчение страданий и выздоровление тех, кто потерян для гражданского и религиозного общества; в преследовании вышеозначенного они смиренно полагаются на благосклонность ТОГО, чье милосердие простирается на все его деяния».

Очередное собрание друзей Заведения проводилось 27-го числа 6-го месяца 1793 года и было приурочено ко времени проведения общего собрания в школе Экворта, где 31-го числа 7-го месяца состоялось шестое собрание. Подписки, предлагаемые для аннуитетов, возросли до 325 ф.; пожертвования — до 799:13:6 ф., а ежегодные подписки — до 32:0:6 ф. При всей недостаточности этих средств — даже для приобретения земельного участка площади, достаточной для предлагаемого учреждения — собрание, на которое важность и правильность предлагаемого начинания произвели глубокое впечатление, полагаясь также на щедрость своих друзей, после того, как те получат больше информации по теме, великодушнейшим образом приняло решение продолжать заниматься вышеозначенным Заведением, в создание которого они уже так неотрывно вовлеклись. Тут же была назначена группа Друзей для поиска земельного участка, подходящего по расположению и площади в окрестностях Йорка; и, если те сочтут найденный участок подходящим, покупки оного. Этого, однако, не произошло до конца года, когда комитет наконец смог произвести приемлемую покупку. Был найден участок, изначально показавшийся пригодным во всех отношениях. Расстояние от городских стен составляло лишь полмили, сам участок расположен на возвышенности, и местоположение давало доступ к превосходному воздуху и воде, а также открывало грандиозную и многообразную перспективу.

Площадь купленного участка составляла около двадцати акров; цена покупки была определена в 2325 ф. Поскольку участок оказался больше, нежели считалось потребным для Заведения, от восьми акров немедленно избавились, продав их за 968 ф., оставив свыше одиннадцати акров, обошедшихся в 1357 ф.

По поводу сооружения здания незамедлительно обратились за консультацией к архитектору и видному строителю в Лондоне. Их планы и сметы были представлены собранию в 4-м месяце 1794 года. Смета по центральному зданию и восточному крылу составила 1883:4:1 ф. И, невзирая на явную нехватку средств на предстоящие расходы, собрание пришло к решению, что к строительству здания надлежит приступить без промедления, поскольку предполагалось, что это подтолкнет Друзей выступить с дополнительными подписками. Несмотря на усилия, приложенные для распространения информации относительно предлагаемого учреждения, мы осознали, что Друзья во многих графствах были недостаточно осведомлены о замысле; а посему на собрании в 9-м месяце 1794 года было условлено напечатать «полторы тысячи экземпляров правил с некоторыми небольшими изменениями и пояснениями, а также перечень подписок». Все экземпляры были предназначены для самого широкого распространения в пределах каждого ежеквартального и месячного собрания в стране.

Сумма по подпискам, отчет о которых на этот раз был опубликован, составила по аннуитетам 875 ф.; пожертвования — 1443:19:6 ф.; годовые подписки на три года 46:4 ф.

В начале следующего 1795 года здание было подведено под крышу, и отделочные работы велись с великим рвением; но, поскольку средства были израсходованы полностью, на собрании подписчиков было решено «взять заем на сумму, которая может понадобиться на завершение здания для приема пациентов».

На собрании в 6-м месяце, был предложен свод правил для управления Заведением, заказаны копии для печати и выданы каждому подписчику с тем, чтобы их можно было принять на следующем собрании в окончательном варианте. Оно состоялось в 9-м месяце, и предлагаемые правила, лишь с незначительными изменениями, были быстро согласованы; но поскольку с того времени вносились доработки и дополнения, ныне существующие правила можно найти в конце 2-й главы данного сочинения. Сейчас же нет смысла подробно описывать те, что первоначально были опубликованы.

Добавления к пожертвованиям в конце этого года составили всего 275:8 ф., а к годовым подпискам 5:5 ф. Строительство было почти завершено, и на собрании 1-го числа 1-го месяца 1796 года был назначен комитет по привлечению подходящих лиц для заполнения должностей в различных отделениях в доме. Следующее собрание, будучи проинформированным о том, что здание, скорее всего, будет готово к приему нескольких пациентов 1-го числа 6-го месяца или даже раньше, назначило тех же Друзей заняться организацией приема пациентов на период до очередного собрания. Комитет, назначенный следить за возведением зданий, рекомендовал завершить каркас здания западного крыла; собрание также постановило, что завершить следует не только внешние стены и крышу, но также и внутренние отделочные работы.

Разнообразие чувств, как и следовало ожидать, по-прежнему продолжало существовать в отношении уместности создания особого пристанища для умалишенных из Общества Друзей. Однако только одно мнение могло быть разумной движущей силой, побуждающей энергичных сторонников такого учреждения; и им было приятно наблюдать, что интерес их друзей, уважающих его, продолжал возрастать, поскольку природа и объект их благотворительного проекта стали более совершенными и обдуманными.

Четыре года минуло со дня первого собрания Друзей по поводу предлагаемого Учреждения; и, рассматривая развитие своего начинания, они, как было совершенно естественно предположить, чувствовали смесь тревоги и удовольствия. Тем не менее, подтвердив оценку его важности посредством дальнейшего изучения вопроса и наблюдения, а также полагаясь на ЕГО благосклонность «и щедроты Его на всех делах Его», они с надеждой ожидали роста щедрости по отношению к заведению, предлагающему облегчить ужаснейший из человеческих недугов.

ГЛАВА II. — ИСТОРИЧЕСКАЯ ХРОНИКА

Открытие дома — Назначение врача — Назначение и кончина временного управляющего — Отчет за 1796 год — Привлечены все попечители, имеющиеся в наличии — Отчет за 1797 и 1798 годы — Дополнительное здание к Восточному крылу — Отчет за 1799 год — Установление по недавним случаям умопомешательства — Отчет за 1800 год, в котором говорится о преимуществах раннего поступления — Отчет за 1801 год — Кончина доктора Фаулера — д-р Каппе назначен его преемником — Отчет за 1802 год — Кончина д-ра Каппе — Врачом назначен д-р Белкомб — Дополнительное здание к Западному крылу — Отчеты за 1803–1809 гг. — Внесено и одобрено предложение по прибавлению пристройки — Отчеты за 1810 и 1811 гг. — Отчет за 1812 год, утверждающий необходимость заселения пристройки и т. д. — Общие замечания по учреждению — Сводка годовых финансовых отчетов — Устав Заведения — Описание внутреннего устройства жилого помещения в настоящее время

Поскольку дом был готов к приему пациентов в соответствии с пожеланиями, высказанными на последнем собрании, и поскольку несколько слуг уже находились там, дом был открыт 11-го числа 5-го месяца 1796 года, и в самом начале следующего месяца были приняты три пациента. Для обслуживания Заведения был назначен врач, проживающий в городе; но по-прежнему не удавалось найти подходящего человека на важную должность главного управляющего. Место, однако, было временно занято благодаря любезности Тимоти Мода из Брэдфорда, Друга великих достоинств, а также обладателя медицинских знаний, оставившего практику. Смерть этого великодушного человека немногим более двух месяцев спустя лишила заведение его чрезвычайно полезных услуг; а также стала серьезной потерей для Заведения.

На общем собрании подписчиков 30-го числа 6-го месяца 1796 года я обнаруживаю следующий протокол, отображающий финансы Заведения, а именно: «Комитет сообщает, что возведение дополнительного крыла здания согласно указаниям последнего ежеквартального собрания подписчиков отлично продвигается; что пожертвования на Заведение составляют 1789 фунтов 2 шиллинга 6 пенсов, к которым можно прибавить 50 ф., пришедших к нам после кончины одного аннуитента; что годовая подписка составляет 51 фунт 9 шиллингов, что Заведение по-прежнему остается обязанным к выплате пяти процентов годовых пожизненным аннуитентам, что составляет в сумме 875 ф.; и что несколько сумм, взятых взаймы под процент для завершения здания, составляют 1245 ф.»

Трудность в подыскании подходящих людей для управления хозяйством доставила комитету немало хлопот и забот. Однако, в 5-м месяце следующего года была благополучно найдена персона, взявшая на себя руководство женским отделением[19]; и вскоре после этого занял свои трудные должности управляющий и аптекарь в одном лице. Попечители и, даже более того, сами несчастные объекты заботы этого учреждения имеют превеликий повод почитать назначение этих лиц истинным благословением.

Хозяйственно-бытовое обустройство и качество всех лечебниц для умалишенных, сколь безукоризненными ни были бы планы, в значительной степени зависит от непосредственных руководителей; и то, что поэт сказал о политических правительствах, с особой убедительностью относится к учреждениям для безумцев:

Тот лучше всех, кто правит лучше всех.

Посредственный план при хорошем исполнении может оказаться более полезным, нежели лучшая модель при небрежном руководстве. Однако истинной безупречности невозможно достичь без совершенства как замысла, так и его практического воплощения.

Доклад, представленный комитетом общему собранию в 6-й месяц 1797 года, утверждает, что на данный момент общая сумма по подпискам составила 875 ф. — аннуитеты; 2043 фунтов 6 пенсов — пожертвования; и годовые подписки — 46 фунтов 4 шиллингов.

Как заявляет комитет в своем отчете: «Вынося на рассмотрение перед Друзьями состояние дел в настоящем Заведении, мы отмечаем, что немалое удовлетворение им доставит информация о том, что отныне имеется руководство, достойно отвечающее требованиям. Пациенты находятся под наблюдением врача, посещающего Заведение несколько раз в неделю.

Невзирая на то, что чрезвычайно большой долг, отягощающий Заведение, способен подвергнуть заботящихся о нем некоторым трудностям, они полагают, что трудности эти, как таковые, отнюдь не относятся к непреодолимым, при условии, что Заведение по-прежнему будет сохранять доброе имя в Обществе в отношении его предназначения, и что руководство окажется удовлетворительным. В каковом случае существует надежда, что поступят подписки и средства по завещаниям, достаточные не только для того, чтобы выплатить проценты по долгу, но и постепенно уменьшать основную сумму.

Из пятнадцати пациентов, находящихся сейчас в доме, семь являются бедняками на самых низких условиях оплаты в 4 шиллинга в неделю; остальные платят от 8 шиллингов до 1 фунта 1 шиллинга; общий доход составляет 6 фунтов 5 шиллингов в неделю.

Из уже имеющегося опыта есть причина полагать, что, когда число пациентов увеличится, Заведение будет в состоянии оплачивать свои текущие расходы из выплат пациентов. И хотя наши условия оплаты ниже, чем в любом другом известном нам заведении, мы, тем не менее, предполагаем, что условия проживания таковы, что делают их пригодными для лиц любого общественного положения[20], без различия в отношении того, рассматриваем ли мы приятность и целительные свойства расположения или же удобства, предоставляемые для пользования пациентами, как в помещении, так и снаружи, где мы со всем старанием стремились избегать того мрачного вида, который часто сопровождает места, предназначенные для страдающих потерей рассудка.

За короткое время существования данного Заведения проявились множество причин, убеждающих нас в его необходимости, поскольку не только во многих случаях, но и, по всей видимости, постоянно изрядный вред исходил от неумелого приватного закрытого содержания. Также представлялся особый случай наблюдать те великие лишения, которым подвергаются люди из нашего Общества, попадая под надзор тех, кто чужд нашим принципам, и просто зачастую смешиваясь с другими пациентами, которые могут грешить сквернословием и другими предосудительными занятиями. Представляется вероятным, что подобное неоднократно производило весьма неблагоприятное воздействие на пациентов после того, как их возвращают к пользованию собственным разумом, отчуждая их от тех религиозных привязанностей, которые они испытывали ранее, а иногда даже развращая их теми порочными привычками, которым прежде они были чужды.

На ранней стадии становления такого Заведение, как наше, его основные руководители отнюдь не мнят себя недосягаемыми для тех неудач, каковые могу случиться из-за недостатка опыта. Они полагают, однако, что обладают достаточным одобрением своей деятельности не только благодаря тому большому событию, каковым является само возникновение подобного заведения, но также и благодаря улучшению состояния многих пациентов. С момента открытия Заведения в 6-м месяце 1796 года до того же месяца 1797 года были приняты восемнадцать пациентов, большинство из которых можно было счесть неизлечимыми больными из-за длительного срока их расстройства. Два пациента умерли, один выздоровел и выписался домой, состояние других значительно улучшилось. И хотя все еще очевидны симптомы помешательства, в целом они выглядят более спокойными и уверенными, нежели можно было ожидать в подобных обстоятельствах.

При описании конкретных преимуществ нашего предприятия представляется уместным упомянуть, что изредка пациентов привлекают к такой работе, которая может оказаться уместной и правильной с той лишь целью, чтобы облегчить их апатичное бездействие и предотвратить потворство мрачным переживаниям. Привилегия посещать религиозные собрания, когда пациенты в состоянии сделать это, а также визиты подходящих Друзей также могут иметь важное значение. Эти соображения, добавленные к тем, которые уже упоминались, а также частые посещения женщин-Друзей, назначаемых каждый месяц комитетом, заседающим в доме, представляются по мнению Друзей, особыми преимуществами, присущими этому Заведению, и дают право его патронам ожидать поддержки и поощрения от Общества».

По-прежнему требовалась сумма в 1300 фунтов для покрытия расходов на содержание зданий; посему договорились попытаться заимствовать эти средства по обычной процентной ставке. Незамедлительно были предложены 600 фунтов; вскоре было получено и остальное.

За период с конца 1797 года до начала 1797 года было получено несколько очень щедрых подписок; таким образом, взносы, включенные в отчет в 6-м месяце этого года, вместе с годовыми подписками составили 574 фунта 13 шиллингов и 6 пенсов; и хотя доход от пациентов был только 388 фунтов 9 шиллингов 10 пенсов, а расходы составили 697 фунтов 7 шиллингов 7 пенсов, однако затраты были превышены общими поступлениями на 268 фунтов 5 шиллингов 9 пенсов.

Управляющие Заведением не могли не чувствовать живейшее удовлетворение в таком убедительном свидетельствовании воплощения их надежд. В своем ежегодном отчете за этот год они говорят: «Вновь вынося на рассмотрение подписчиков состояние дел в Заведении, мы ощущаем одобрение в той щедрой поддержке, с которой встретились в этом году со стороны Друзей из разных частей страны, а также в повторных доказательствах преимуществ, получаемых пациентами от того, что они находятся под наблюдением и управлением людей, являющихся членами нашего Общества. Однако, мы считаем правильным заметить, что из двадцати трех больных, находящихся сейчас в доме, все, за исключением двух или трех, были при поступлении больны так давно, что считались неизлечимыми. У большинства пациентов состояние значительно улучшилось, некоторых из них можно считать излечившимися; но из-за возможности возврата болезни, а также из-за того, что они находятся так далеко от дома, их друзья ждут дальнейшего подтверждения, прежде чем забрать их.

Со времени последнего доклада два пациента вернулись домой выздоровевшими — один из них заболел снова и поступил к нам повторно, то же самое произошло с одним пациентом в прошлом году. В этом году были приняты девять других пациентов; один из них умер от лихорадки через несколько дней после поступления. Сейчас в доме находятся девять мужчин и четырнадцать женщин; восемь из них находятся здесь по низкой цене четыре шиллинга в неделю; остальные от восьми шиллингов до одной гинеи. Доход от всех в целом составляет 9 фунтов 15 шиллингов в неделю. Сейчас мы ожидаем, что дохода от пациентов будет почти достаточно для их обеспечения и ухода за ними; но выплата аннуитетов и процентов, а также постепенное сокращение задолженности по-прежнему будут требовать денежной помощи от тех, кто одобряет Заведение».

Несколько пациентов были возвращены вскоре после публикации доклада в 1798 году, и представлялось практически бесспорным, что в скором времени потребуется больше жилых помещений, нежели вмещало существующее здание.

А посему в 9-м месяце комитет предложил ежеквартальному собранию директоров возведение в конце восточного крыла дополнительного здания. В то время в доме было двадцать восемь пациентов; и, поскольку поступила заявка на прием еще нескольких больных, а дом изначально был рассчитан на тридцать пациентов и не более, собрание с готовностью согласилось с этим предложением и возложило исполнение его на комитет.

Положительный отчет о состоянии Заведения был вынесен на общее собрание в 6-м месяце 1799 года, судя по которому оказалось, что доход от пациентов в том году был почти достаточен для их обеспечения и ухода за ними. Имущество Заведения в том году возросло на 245 фунтов; но выплата пожизненных аннуитетов и процент на занятые деньги, а также уменьшение основной суммы долга по-прежнему делают щедрость друзей учреждения крайне желательной и необходимой.

При этом директора отмечают в своем отчете о состоянии учреждения следующее: «И вновь мы с удовлетворением информируем своих друзей и сторонников, что с прошлого года наши финансы получили значительное дополнение; и что улучшение здоровья многих наших пациентов продолжает оставаться таковым, и это по-прежнему предоставляет нам возможность испытывать воодушевленную веру в наше дело. — С прошлого года пять пациентов покинули Заведение выздоровевшими до такой степени, что их изоляция стала ненужной, несмотря на то, что у большинства из них болезнь носила застарелый характер; несколько других также продемонстрировали значительное улучшение. Были приняты еще пятнадцать пациентов, у большинства из них расстройство существовало в течение значительного времени; некоторые из них попали к нам из других Заведений такого же характера и считались неизлечимыми. По этой причине у большинства из них отсутствует надежда на полное выздоровление, или же она остается чрезвычайно малой. Все же, разные представители этой группы, по-видимому, чувствуют себя более спокойно, и их умственные способности улучшаются. Сейчас в доме тридцать три пациента, а именно шестнадцать мужчин и семнадцать женщин; восемь из них находятся у нас по низкой ставке в четыре шиллинга в неделю; остальные — от восьми шиллингов до двух гиней.

Поскольку число пациентов мужского пола оказалось больше чем ожидалось, было предпринято строительство дополнительного здания, которое почти завершено; а также обнесен стеной отдельный земельный участок для их размещения.

Мы обнаруживаем, что оправдались наши ожидания, выраженные в прошлом году, о том, что доход от пациентов будет почти достаточным для их обеспечения и ухода за ними, так как имеется недостаток только в 14 фунтов 8 шиллингов 1 пенс. Исходя из числа пациентов, находящихся сейчас в доме, мы надеемся, что в будущем нехватка на этот счет не будет иметь места».

Опыт Ретрита уже доказал огромное значение помещения умалишенных в условия соответствующего ухода на ранней стадии расстройства; действуя в интересах поощрения лиц в стесненных обстоятельствах предпринять эту спасительную меру, общее собрание определило: «Что в случаях умопомешательства, не превышающего шести месяцев с момента первого проявления, те члены нашего общества, чьи обстоятельства, в случае продолжения расстройства, не позволят им с легкостью платить больше 8 шиллингов в неделю, будут иметь право на уступку в цене 4 шиллинга 9 пенсов в неделю сроком на один год, если выздоровление не наступит раньше. Те пациенты, которые, согласно прежнему правилу, должны были платить 4 шиллинга в неделю, будут в соответствии с этим положением приниматься бесплатно на год в случае необходимости».

Из отчета, представленного общему собранию в 6-м месяце 1800 года, видно, что дополнение к имуществу Заведения в этом году составило 800 фунтов 2 пенса, из каковых были оплачены расходы на новое здание в сумме 578 фунтов 15 шиллингов 11 пенсов. Одновременно отчет представляет следующий обзор состояния заведения: «Из предшествующего сообщения видно, что щедрые пожертвования Друзей позволили руководителям Заведения оплатить расходы на последнее дополнительное здание и мебель, помимо того нам удалось несколько сократить долг. Очень высокие цены на провизию обманули ожидания, питаемые в прошлом году относительно того, что доход от пациентов будет обеспечивать заведение, за исключением выплат по пожизненным аннуитетам и по процентам на заемные средства. Недобор, однако, не превышает тридцати фунтов.

С прошлого года было принято одиннадцать пациентов. Шестеро вылечились и были выписаны; трое умерли, двое из которых были весьма почтенного возраста. В настоящее время в доме находятся 36 пациентов, а именно, 15 мужчин и 21 женщина; 11 из них по низкой цене в четыре шиллинга, а одна платит пять шиллингов в неделю. Два пациента, расстройство которых обнаружилось недавно, и кто раньше платил бы четыре шиллинга в неделю, были приняты бесплатно благодаря соглашению, заключенному в прошлом году. Они оба выздоровели и были выписаны.

Опыт этого года изобиловал доказательствами преимуществ, которые можно извлечь из раннего внимания к лицам, страдающим душевными расстройствами. Из вышеупомянутых одиннадцати пациентов, принятых в Заведение, двоих изгнали из другого Заведения как неизлечимых; у троих диагноз подтвердился. Оставшиеся шесть оказались недавними случаями; четверо из них выздоровели и были выписаны в течение первого квартала после поступления; двое других явно находятся в процессе выздоровления, и, вероятно, будут выписаны в течение того же периода. Мы надеемся, что это соображение поощрит друзей тех, кто уже страдает от этого недуга или может заболеть, своевременно удалять их и размещать под надлежащим наблюдением и лечением.

Мы испытываем удовлетворение в связи с тем, что в наших силах продемонстрировать преимущества данного заведения: и мы верим, что теперь не осталось ни малейшей надобности убеждать Друзей в его полезности и поощрять их сотрудничать в его поддержке в более широком смысле».

Доход от пациентов в следующем году, доложенный в 6-м месяце 1801 года, значительно превысил предыдущий; но расходы обитателей дома из-за повысившейся стоимости провианта в этом году превысил этот доход примерно на 65 ф. Эта нехватка, однако, была более чем компенсирована благодаря щедрости друзей заведения; а также в этом году наблюдался рост имущества на 145 ф.

В отчете общего собрания указано: «С прошлого года были приняты тринадцать пациентов. Семеро были выписаны в состоянии выздоровления, двое умерли. Сейчас в доме находится сорок человек, а именно: двадцать четыре женщины и шестнадцать мужчин. Помимо выздоровевших пациентов, состояние нескольких других лиц настолько улучшилось, что это придало дополнительное воодушевление тем, кто заинтересован в этом учреждении. Друзья теперь по большей части настолько убеждены в его полезности, что это делает ненужным пространные высказывания в его пользу. Мы лелеем надежду, что те, кто еще не выступили в его поддержку, склонятся к объединению со своими друзьями в этом предприятии, поскольку долг, которым оно обременено, по-прежнему продолжает требовать помощи тех, кто сочувствует недугам своих ближних».

В том году Ретрит лишился ценных услуг из-за кончины доктора Фаулера, бывшего постоянным врачом Заведения со дня его открытия; его человечное прилежание, направленное на облегчение участи злосчастных предметов его заботы, снискало ему высочайшую оценку руководства и обитателей дома.

На конференции подписчиков в Йорке комитет назначил д-ра Каппе его преемником.

При подготовке своего доклада в 1802 году руководители с удовлетворением обнаружили, что надежды, несколько раз высказываемые ранее, на то, что доходов, получаемых от пациентов, будет достаточно для покрытия расходов, оправдались. Остаток денежных средств в этом году составил 13 фунтов 4 шиллинга 11 пенсов в пользу приюта, и в целом прирост имущества, принадлежащего Заведению, составил 45 фунтов 5 шиллингов 3 пенса. Это увеличение, однако, возникло главным образом за счет подписки на аннуитеты как на безусловные пожертвования, а завещаний было намного меньше, чем обычно. Но, поскольку в этом году значительно увеличились годовые подписки, нам не показалось, что внимание или интерес Общества в отношении данного учреждения в какой-то мере ослабел; при этом директора в своем отчете отмечают следующее: «Мы верим, что получаемая от него польза будет по-прежнему привлекать щедрость Друзей, которая остается необходимой для выполнения платежей аннуитантам и выплат процентов по займу, а также для осуществления желаемой цели постепенного погашения долга».

В ту пору в доме находились пациенты — тринадцать мужчин и двадцать девять женщин.

В конце года должность врача вновь стала вакантной после кончины доктора Каппе, человека в равной степени уважаемого как за мягкие учтивые манеры, непомерную отзывчивость и расположение, так и за его профессиональные знания. В параграфе своего завещания он отписал несколько ценных книг библиотеке Заведения в следующих выражениях: «Ретриту, в знак моего уважения к этому достойному восхищения Заведению, я оставляю все свои книги и брошюры, в основном посвященные расстройствам разума, а также каким-либо образом относящиеся к этому предмету, к примеру — описания приютов, и т. д.»

Доктор Белкомб, нынешний врач, был назначен его преемником, и мы надеемся, что его ценные услуги будут оказывать благоприятное воздействие на Заведение еще в течение долгого времени.

Число заявок на прием все возрастало; и, поскольку нынешнее помещение слишком мало, в 3-м месяце 1803 года было решено, что следует возвести дополнительное здание в конце западного крыла.

Доход от пациентов в этом году снова превысил расходы, наблюдалось увеличение имущества Заведения на 258 фунтов 16 шиллингов 3 пенса.

В отчете говорится: «С прошлого года принято тринадцать пациентов; шестеро выписаны, они либо выздоровели, либо их состояние улучшилось, один пациент умер. В доме сейчас сорок восемь пациентов, а именно, семнадцать мужчин и тридцать одна женщина».

В 1804 и 1805 годах доходы, проистекающие от пациентов, изрядно превысили расходы дома; а увеличение имущества за эти два года на 970 ф. полностью покрыло расходы на последнее новое здание. Средние затраты на каждого больного в 1804 году составили в полном объеме 23 фунта 6 шиллингов в год.

Отчеты в отношении состояния пациентов пропорционально количеству госпитализаций были благоприятными; в 1804 году из-за нехватки места были приняты только четыре человека; но в 1805 году число принятых составило одиннадцать человек. За эти два года четверо умерли, а десять были выписаны. Остальные находились в состоянии восстановления, и считалось, что ситуация в целом представлялась столь спокойной, сколь позволяли обстоятельства.

При составлении счетов к 3-му месяцу 1806 года выяснилось, что расходы превышают доходы, полученные от пациентов, на 48 фунтов 7 шиллингов 9 пенсов; и что имущество Заведения уменьшилось на 39 фунтов 12 шиллингов 3 пенса. Очень кстати пришлось чрезвычайно щедрое и анонимное пожертвование в 500 ф., поступившее примерно в это время, и в следующем 1807 году снова был представлен благоприятный отчет по финансам Заведения, согласно которому появилось увеличение имущества на 629 фунтов 5 шиллингов 7 пенсов. Доход от пациентов также превысил текущие расходы на них на 24 фунта 11 шиллингов.

За этот и предыдущий годы число принятых составило двадцать один. Четверо умерли, а двенадцать были выписаны, из них десять вполне выздоровели. В доме на время составления каждого отчета находились пятьдесят три пациента, а именно, в среднем за два года двадцать мужчин и тридцать три женщины.

Отчет за 1808 год вновь показал благоприятный учет средств, указав, что со времени последнего отчета на аннуитеты были подписаны 675 ф. Руководители, однако, стремились задействовать внимание своих друзей, заявив: «Что в настоящее время Заведению надлежит оплатить 136 фунтов и пять шиллингов аннуитантам на сумму 2725 фунтов, и по-прежнему остается долг 1859 фунтов 17 шиллингов 8 пенсов основной суммы и процента».

В течение последнего года были приняты четырнадцать пациентов, семерых выписали выздоровевшими; один умер. В это время в доме было пятьдесят девять пациентов, а именно, двадцать пять мужчин и тридцать четыре женщины.

О том же количестве пациентов сообщалось в следующем 1809 году; но все же обнаружилось, что жилые помещения не отвечали потребностям Общества. Несколько заявок были отклонены из-за недостатка места, и поэтому было предложено предоставить отдельный дом для размещения тех немногих, кому может потребоваться наименьшее исключительное внимание.

Со времени предыдущего годового отчета были приняты десять пациентов: трое умерли, а семерых забрали; пятеро из них выздоровели, а двоих переместили в другие заведения, потому что дом был полон. Доход от пациентов вновь превысил расходы за исключением процентов и выплат аннуитентам; имущество Заведения увеличилось на 431 фунт 13 шиллингов 7 пенсов.

Предложение обзавестись дополнительным домом получило поддержку на ежеквартальном собрании в 9-м месяце. Общему собранию в 6-м месяце 1810 года был представлен отчет о покупке дома с прилегающими постройками и участком за 1200 ф. и сообщение о том, что еще несколько сотен потребуется для производства необходимых изменений и обустройства дома. При этом в опубликованном отчете утверждалось, что, поскольку желательно избежать увеличения задолженности, уже причитающейся с Заведения, была открыта подписка, и что на осуществление плана по дополнительным помещениям поступило предложение на 907 фунтов 19 шиллингов. Но поскольку эта сумма значительно меньше, нежели надобно для данной оказии, мы надеемся, что другие Друзья откликнутся и внесут суммы, требуемые для покрытия дефицита.

Также оказалось, что из-за очень высокой цены на провизию расходы приюта превысили доход, поступивший от пациентов, и что имущество Заведения довольно уменьшилось. В отчете также говорится следующее: «С прошлого года было принято пять пациентов; шестерых забрали выздоровевшими, двое умерли». Число пациентов, оставшихся в доме составило пятьдесят семь, а именно, двадцать три мужчины и тридцать четыре женщины.

В 1811 году сообщалось о восьми принятых пациентах, и семерых выписали; из них шестеро выздоровели, а состояние последнего значительно улучшилось; один пациент умер. Число оставшихся в доме было таким же, как в предыдущем году с разницей в одного пациента в соотношении полов, а именно, двадцать четыре мужчины и тридцать три женщины.

В этом году отчет продемонстрировал наши финансы в чрезвычайно благоприятном свете и оправдал ту высокую оценку, которую в целом выказывали Заведению. Пожертвования в сумме 1399 фунта 4 шиллинга были получены в счет возведения пристройки; Заведению было завещано наследство в 500 ф. В этом году доход от пациентов почти полностью покрыл расходы, и имущество Заведения увеличилось на 1779 фунтов 4 шиллинга 3 пенса.

Поистине приятно видеть ту щедрость, с которой Заведение до сего времени получает поддержку Общества, и я верю, если она и впредь будет достойна его доверия, то средства будут пополняться щедро.

Здесь я вставляю вводную часть отчета за последний год.

«На общем собрании директоров и подписчиков, состоявшемся в Йорке 25-го числа 6-го месяца 1812 года, комитет представил следующий отчет.

Из состояния счетов в пользу Заведения, представленных подписчикам на данный момент, видно, что расходы на пациентов превысили доходы от них же на сумму 53 фунта 9 шиллингов 1 пенс. Но эта сумма, учитывая все обстоятельства, и, в частности, дополнительные расходы на пристройку, не больше, чем можно было ожидать. Однако, мы с удовлетворением отмечаем, что посредством пожертвований и наследств эта нехватка средств не только возмещена, но образовался избыток в 260 фунтов 5 шиллингов 7 пенсов, накопленный в виде имущества Заведения, превысив тем самым итоговый баланс прошлого года. Следует отметить, что Заведение по-прежнему должно значительную сумму по процентам.

За последний год были выписаны всего лишь шесть пациентов, двое из них выздоровели, а состояние других улучшилось. Принято было пятнадцать человек, часть из них были хроническими больными и ожидали некоторое время, пока будет готова пристройка. В этом году никто не умер. В настоящее время под опекой Заведения находятся шестьдесят шесть пациентов, а именно, двадцать шесть мужчин и сорок женщин; из них четверо мужчин и восемь женщин помещены в пристроенном здании. Появление дополнительного здания в Заведении явилось большим преимуществом для Общества, поскольку мы смогли принять многих пациентов, для которых поступление было крайне необходимым. Вместе с тем, есть основания полагать, что возведение дополнительного здания послужило причиной роста расходов, которые не сможет покрыть доход от увеличения числа пациентов. За исключением этой надобности и всех прочих чрезвычайных потребностей у нас нет ни малейшего сомнения в том, что щедрость Друзей обеспечит нас в достаточной мере».

Это будет видно из отчета о состоянии счетов, опубликованном в 1812 году, который подытожит сводный отчет о финансах, данный в этой главе; из него видно, что все еще остается долг в 1745 фунтов 10 шиллингов 10 пенсов. Сумма включает деньги, взятые взаймы, и процент на займ. Также на Заведении лежит обязательство выплаты 130 ф. в год пожизненным аннуитентам. Если бы этот долг был полностью погашен, а годовой доход существенно возрос, полагаю, что можно было бы внести ряд полезных улучшений и что дополнительные ежегодные расходы способствовали бы реальному благосостоянию обитателей приюта.

Признаюсь, однако, что не хотел бы видеть Ретрит полностью независимым от ежегодных взносов. Тот общий интерес, который естественным образом вызывает такой способ поддержки, и то непрестанное побуждение, оказываемое на имеющих отношение к руководству, быть достойными хорошего мнения Общества, не может не иметь благотворной направленности.

Эта глава завершается ныне действующими правилами руководства Заведения; но я бы хотел в заключение настоящего исторического очерка о Ретрите поздравить тех, кто заинтересован в его становлении, с тем удовлетворением, которое они должны в настоящее время извлекать из успеха своих благотворительных стараний.

Потребность в таком учреждении по всяческим отзывам оказалась намного больше, чем мы представляли себе вначале, и в той самой степени, в которой Заведение способствовало утешению несчастных объектов своего попечения, она в равной степени превзошла ожидания самых оптимистичных учредителей.

ОБРАЗЕЦ ЗАВЕЩАНИЯ

Я завещаю движимость казначею, занимающему эту должность в настоящее время в Заведении вблизи Йорка, называемому «Ретрит для лиц из Общества Друзей, страдающих расстройством рассудка», в сумме… к выплате из моего личного имущества с тем, чтобы быть направленной на проведение благотворительных намерений сего Заведения.

ПРЕДПИСАНИЯ И ПРАВИЛА

РАЗДЕЛ I. БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЕ ПОЖЕРТВОВАНИЯ

1. Заведение было создано на аннуитеты, пожертвования и годовые подписки; благодаря этому, а также добавлению наследств, оно продолжает получать поддержку; все вышеуказанное следует поощрять среди Друзей и в дальнейшем в пределах любого ежеквартального собрания.

2. Каждый подписчик посредством аннуитета, внесший сумму не менее двадцати фунтов, будет получать пять процентов годовых пожизненно.

3. Взнос в сто фунтов от любого ежеквартального или иного собрания в своем коллективном качестве; пожертвование в двадцать пять фунтов от любого Друга или подписка в пятьдесят фунтов на аннуитет дает право такому собранию, жертвователю или аннуитенту соответственно, называть одного бедного пациента единовременно по самой низкой цене за размещение.

4. Принимая во внимание небольшой размер ежеквартального собрания или же ситуацию, когда его члены не способны собрать сто фунтов, общее собрание подписчиков будет иметь право по ходатайству расширить привилегию третьего правила для таких собраний и позволить внести меньшую сумму на усмотрение упомянутого общего собрания.

5. Привилегия собраний или отдельных лиц рекомендовать бедных пациентов по самой низкой цене за госпитализацию согласно третьему и четвертому правилам не может быть отнята или уменьшена, невзирая на любые общие полномочия, которые имеют место быть или могут быть даны директорам в будущем.

6. Поскольку необходимо с точностью определиться по подпискам каждого собрания, которое может иметь право на рекомендацию бедных пациентов, желательно получить пояснения от жертвователей от двадцати пяти фунтов и выше, хотят ли они пользоваться своим пожизненным правом рекомендовать бедных пациентов, или же их пожертвования следует рассматривать в качестве подписки их ежеквартального либо другого собрания. Посему пришли к соглашению, что все пожертвования отдельных персон, не претендующих на такое право, считаются подпиской их ежеквартального собрания, независимо от того, сообщается ли об этом такому собранию или нет; и каждое ежеквартальное собрание будет пользоваться правом рекомендовать бедных пациентов пропорционально подписке своих соответственных членов.

7. Полученное имя каждого аннуитента, жертвователя и подписчика будет записано в книгу, которую мы ведем для этой цели. И каждый аннуитент, жертвователь не менее двух гиней, и подписчик на сумму в любом виде равную двум гинеям, являющийся и остающийся членом нашего Общества, будет участником собраний, проводимых для руководства и надзора за деятельностью Заведения.

8. Для исполнения обязательств перед подписчиками на пожизненные аннуитеты и теми, кто предоставлял заем или кто в дальнейшем может ссудить некую сумму денег данному Заведению, это собрание заявляет, что вся движимая и недвижимая собственность, принадлежащая Заведению, приобретенная и подлежащая приобретению, выступает гарантией и будет сохранять сей статус по отношению к вышеозначенным пожизненным аннуитентам касаемо ежегодной выплаты им процентов и вышеупомянутым кредиторам в отношении регулярной выплаты основной суммы и процентов.

РАЗДЕЛ II. УПРАВЛЕНИЕ

1. Общее собрание будет проводиться в самом конце 6-го или в начале 7-го месяца каждого года, если в дальнейшем не сочтут другое время более удобным. Тем Друзьям, кто составляет это собрание, будут время от времени представлять информацию об общем состоянии дел в хозяйстве и финансовую отчетность. И за исключением пары минут, уделенных гарантиям для аннуитентов, заимодавцев, а также для привилегированных собраний и подписчиков, собрание будет иметь право изменять правила или устанавливать новые, а также давать такие указания, которые оно сочтет наилучшим образом приспособленными к тому, чтобы содействовать продвижению намерений Заведения. Собрание также будет назначать казначея, который будет хранить вверенные ему деньги и распоряжаться ими таким образом, как укажет вышеупомянутое собрание. Общее собрание может также подтверждать, изменять или аннулировать приказы и распоряжения ежеквартальных собраний, а также ежегодно избирать комитет для непосредственного попечения и управления Заведением. Этот комитет должен собираться один раз в месяц или чаще, если необходимо, устанавливать условия приема для разных пациентов, представлять четкие и ясные отчеты о состоянии Заведения и приводить в исполнение правила и распоряжения, направленные на повышение его благосостояния[21].

2. Во время или после завершения каждого ежеквартального собрания Друзей в Йоркшире будет проводиться собрание, на котором будут представлять доклад о вышеупомянутых отчетах комитета, зачитываться все их протоколы, приниматься решения об увеличении или уменьшении еженедельной оплаты любого пациента, а также комитету будут даваться такие рекомендации и указания, которые собрание сочтет подобающими, а именно, согласованными с общими правилами и распоряжениями, которые уже могли быть установлены.

3. Общее собрание в июне 1800 года в соответствии с первоначальным планом Заведения предусмотрело непрерывное правопреемство директоров. Были выдвинуты и назначены сорок подписчиков, членов нашего Общества. Они вместе со своими преемниками, которых в дальнейшем будет указано назначить, вместе с любыми другими жертвователями или подписчиками, правомочными согласно третьему правилу I раздела, а также уполномоченные лица, которых может назначить любое юридически правомочное собрание и которые могут время от времени пожелать принять участие, образуют общее собрание. Они же продолжат оставаться директорами Заведения, на которых постоянно возложена обязанность руководить им, и таковыми они и остаются. Десять человек должно быть вполне достаточно, чтобы вести дела. Вышеназванные сорок директоров или любые восемь из них, вместе с любыми другими уполномоченными жертвователями или подписчиками собираются ежеквартально в целях исполнения предшествующих правил.

4. По истечении каждого года первые восемь директоров по списку должны перестать быть директорами, а восемь других членов нашего Общества должны быть назначены общим собранием вместо них и дополнительно вместо лиц, скончавшихся или отрекшихся. Любые директора могут быть выбраны из числа жертвователей и подписчиков или других лиц, которых с течением времени сочтут наиболее подходящими и наилучшими.

5. Если в какой-либо момент в будущем в силу непредусмотренных или непредвиденных обстоятельств общему собранию покажется, что первоначальная цель предприятия не может более преследоваться и не может быть достигнута, указанное общее собрание должно письменно уведомить всех директоров, а также каждое ежеквартальное или иное собрание нашего Общества, которое, согласно правилам, может быть в этом заинтересовано, что на их следующем собрании будет рассматриваться распоряжение имуществом Заведения. На таком собрании два уполномоченных лица или представителя, назначенные любым из упомянутых собраний, будут допущены как члены общего собрания. В случае, если две трети собрания, созванного таким образом, согласятся с этим, они могут продать или распорядиться всем недвижимым и прочим имуществом Заведения, или любой его частью, или продукцией крупного рогатого скота, или же оставить за собой вышеуказанное исключительно на такие справедливые или благотворительные цели, каковые они, по серьезному и глубокому размышлению, сочтут наилучшими.

РАЗДЕЛ III. ПАЦИЕНТЫ

1. Стоимость проживания, стирки, медицинских консультаций и лекарств, а также прочих необходимых услуг, кроме одежды, составляет для каждого бедного пациента, имеющего льготы согласно третьему правилу, сумму не менее четырех шиллингов в неделю.

2. Для других пациентов плата будет составлять не менее восьми шиллингов в неделю и более в соответствии с обстоятельствами, а также приемлемую сумму за питание слуги любого пациента, у друзей которого проявится склонность прислать такового; при этом слуга должен быть одобрен комитетом. В будущем условия принятия пациентов могут быть по необходимости изменены. Так потребность в стирке халатов и юбок в настоящее время настолько увеличилась, что стирка их в таком большом количестве сопровождается значительными неудобствами. Достигнуто соглашение, что одежду, принадлежащую пациентам, будут стирать вне дома, и расходы будут начисляться на их соответствующие счета.

3. Обслуживание каждого пациента в течение квартала должно быть оплачено авансом; в случае, если пациент излечивается или умирает до истечения срока первого квартала, из оплаты за таковой не возвращается ничего; но после первого квартала следует провести возврат за число целых недель, оставшихся неиспользованными на момент выписки или смерти пациента.

4. Как показывает опыт, выздоровление душевнобольных зачастую зависит от их удаления от родственников и помещения в условия надлежащего ухода и лечения на ранних стадиях расстройства, посему их друзьям настоятельно рекомендуется привозить больных на ранней стадии, после того как расстройство проявляется и принимает устойчивый характер. И как дополнительный побуждающий мотив к тому, чтобы предпринять сию целебную меру к лицам, находящимся в стесненных обстоятельствах, сделан вывод, что в случае, если срок умопомешательства не превышает шести месяцев с момента первого проявления, те члены нашего Общества, чьи обстоятельства в случае длительности заболевания не позволят им беспрепятственно платить больше восьми шиллингов в неделю, имеют право на снижение цены до четырех шиллингов в неделю в течение одного года, если исцеление не наступит раньше. Те пациенты, кто в соответствии с прежним правилом должны были платить четыре шиллинга в неделю, могут при необходимости быть приняты бесплатно на год согласно настоящему положению. Но, поскольку некоторые пациенты поступают с заболеваниями, не связанными с безумием и требующими дополнительных затрат и ухода, считается необходимым в подобных случаях взимать дополнительную плату по усмотрению комитета.

5. Что касается приема пациентов, то комитет должен, как правило, требовать подписанную медицинским работником справку следующего содержания: Сим удостоверяю, что A.B. в возрасте ___ лет находится в состоянии умопомешательства и подлежит помещению в дом, предназначенный для облегчения состояния лиц, подпадающих под это описание. Следует также указать, страдает ли пациент какой-либо иной болезнью помимо безумия. Желательно также получить какие-либо сведения о том, как долго пациент страдал от помешательства; какие медицинские средства применялись и применялись ли они; проявлялась ли у пациента склонность наносить вред себе либо кому-либо другому, а также любые другие обстоятельства, способные пролить свет на заболевание и касающиеся его или ее лечения.

6. Поскольку комитету не следует допускать какого-либо пациента на условиях ниже восьми шиллингов в неделю, если только этот пациент не рекомендован доверенным лицом привилегированного собрания или же подписчиком, имеющим на это право согласно третьему правилу, имеющему отношение к взносам, мы надеемся, что отдельные подписчики будут осмотрительно рекомендовать пациентов, содержание которых или любая часть такового оплачивается месячным или иным собранием, в целях экономии расходов членов таких собраний в совокупности, тем самым делая для них подписку на Заведение ненужной. Но мы не намереваемся препятствовать тем нуждающимся в поддержке Друзьям, чье материальное положение или их родственников слишком затруднительно, чтобы платить восемь шиллингов в неделю.

7. Поскольку во многих случаях друзьям пациентов может быть трудно обеспечить сопровождающего для препровождения пациента в Заведение, имеется договоренность, что по ходатайству Ретрит посылает надежного человека в удобное время, но расходы оплачиваются друзьями пациентов.

8. Несмотря на то, что изначальным замыслом этого Заведения было принимать только тех умалишенных, кто является членом нашего Общества, все же рассматривалась возможность таких случаев, когда было бы желательно расширить предоставление приюта за пределами строгого членства. Но неизбирательный прием лиц, не состоящих в Обществе, означал бы крах особого замысла Заведения, поскольку способен привести к отказу в приеме тем, кто является членами Общества. Допущение или недопущение не членов всегда должно оставаться на усмотрение комитета, и, следовательно, требует времени для обсуждения.

9. Следует во всех случаях избегать принятия пациентов без предшествующего уведомления, дабы не случилось так, что не окажется подходящего свободного помещения для них. Друзьям также следует избегать привозить пациентов поздно ночью.

10. Поскольку иногда могут возникать обстоятельства, при которых комитет должен отказать пациентам в приеме, хотя они являются членами нашего Общества, особенно когда дом почти заполнен, решено наделить комитет таким правом до ежеквартального или общего собрания, где будет определена правомерность принятия или отказа в приеме таких обращений.

N. B. Имеются апартаменты, в которых возможно разместить пациентов со слугами таким образом, чтобы они не смешивались с другими.

ГЛАВА III. — ОПИСАНИЕ И ВЫДЕЛЕНИЕ СРЕДСТВ НА ДОМ И ЗЕМЕЛЬНЫЙ УЧАСТОК

Расположение — Общий вид здания — Ферма — Сад — Внутренние дворики для различных групп пациентов — Замечания — Приспособление различных частей здания к использованию пациентами — О внимательном отношении к удобству умалишенных — Ретрит не является идеальной моделью для подобных учреждений — Первые руководители трудились при нехватке опыта — Преимущества описываемого здания — Его недостатки — Об особом внимании к безопасности при строительстве больниц для умалишенных

Ретрит расположен на возвышенности, примерно в полумиле от восточных ворот города Йорка. Оттуда открывается великолепный вид, простирающийся на юг над лесистой плодородной равниной насколько может видеть глаз и ограниченный с севера и востока холмами Хамблтон и Воулдз, видными кое-где на расстоянии около двадцати пяти миль.

Расположение объединяет почти все условия, обычно полагаемые благоприятными для долголетия, и практически неизменное здоровье сообщества подтверждает общие наблюдения по этой теме.

При возведении здания, состоящего из кирпича, учитывались в основном экономичность и удобство. Д-р Даларив описывает общий вид как сельскую ферму, но я, признаюсь, не вижу сходства. Разумеется, размер оконных стекол лишает его образа современной усадьбы; в то же время отсутствие решеток на окнах и сад перед домом, отделенный от дороги только обычной аккуратной живой изгородью, полностью исключает намек на место заключения.

Заведению принадлежат одиннадцать акров земли. Эта маленькая ферма в основном занята выращиванием картофеля и содержанием коров, которые снабжают хозяйство молоком и маслом.

Сад находится с северной стороны дома и занимает площадь около одного акра. Он обеспечивает изобилие фруктов и овощей. Он также предлагает многим пациентам приятное место для отдыха и работы. Сад разделяют гравийные дорожки, перемежающиеся кустами и цветами, и скрытые от докучливых взглядов прохожих узкой живой защитной изгородью и кустарниковыми зарослями. На южной стороне дома находятся дворики для разных групп пациентов. Круговая стена, охватывающая дворы пациентов мужского и женского пола, образует дугу около восьми футов высотой; но, поскольку земля от дома полого идет вниз, предполагаемая высота стены не выглядит столь заметной. И, следовательно, вид от нее на окружающий ландшафт не так сильно заслонен, как если бы участок был ровным. Я не могу, однако, воздержаться от замечания, что дворы производят впечатление слишком маленьких и предлагают слишком мало разнообразия, способного побудить пациента заняться гимнастическими упражнениями. Граница прогулки всегда перед глазами, что неизбежно должно производить удручающее впечатление на уже угнетенный разум. Это можно было бы рассматривать как серьезное упущение, если бы оно, как правило, не компенсировалось возможностью вывести подходящих пациентов в сад, а также частыми экскурсиями по городу или окрестностям, а также в поля, окружающие Заведение. Вокруг одного из них идет тропинка, украшенная деревьями и кустарником.

План первого этажа Йоркского Ретрита

Управляющий также озаботился тем, чтобы предоставить источник развлечений пациентам, прогулки которых по необходимости более ограничены, поместив в каждом дворе несколько животных, таких как кролики, чайки, ястребы и домашние птицы. Как правило, эти создания хорошо знакомы пациентам. Считается, что они являются не только средством к невинному удовольствию, но что общение с ними иногда имеет свойство пробуждать социальные и благожелательные чувства.

Читатель, вероятно, пожелает получить информацию о том, как различные части Ретрита приспособлены к использованию пациентами.

Прежде всего, следует упомянуть, что в настоящее время в Заведении под наблюдением находятся четверо мужчин и тридцать восемь женщин; но из этого числа четверо мужчин и семь женщин находятся в здании, расположенном на некотором расстоянии и называемом Пристройкой. Это пациенты из группы хронических больных, и в общем и целом не требуют чрезмерного ограничения свободы.

В Ретрите имеются две комнаты отдыха на первом этаже для пациентов мужчин. Комната отдыха в восточном здании и примыкающий к нему двор отданы более беспокойным больным, которые менее всего способны к разумному удовольствию. Число пациентов в этом помещении непостоянно, обычно от семи до десяти человек. Они находятся под общим наблюдением одного служителя, который утром также готовит комнату к их приходу, приносит им еду и убирает постели. При выполнении служителем своих обязанностей ему часто помогают некоторые из тех, кто находятся под его опекой.

Двустворчатые чугунные окна в комнате небольшие, размещены в четырех с четвертью футах от пола и не защищены решеткой. Мы сочли, что необходимость в ней отсутствует, хотя в среднем там находятся не более двух пациентов мужского пола, нуждающихся в личном стеснении в виде ремней-фиксаторов для рук, горячечной рубашки и т. п. Круглая железная каминная решетка не позволяет пациентам приближаться слишком близко к огню. Она выдается приблизительно на три с половиной фута, закрыта сверху и открывается спереди, где есть маленькая дверца, которую держат запертой.

Помещение рядом с этой комнатой для отдыха и работы используют при необходимости для полной изоляции буйного больного. Оно оборудовано кроватью, надежно закрепленной к полу. Свет в значительной степени, но не полностью исключен, и приняты меры к обеспечению надлежащей вентиляции помещения.

Это помещение также предоставляет возможность временной изоляции как наказания за любые чрезвычайно агрессивные действия, которые пациент мог сдерживать; но подобное происходит крайне редко, и я с удовлетворением могу сказать, что помещение часто остается незанятым, или, другими словами, в среднем, там в заточении по какой бы то ни было причине в течение дня не находится ни одного пациента мужского пола.

Комната отдыха, расположенная в восточном крыле и примыкающая к небольшой приемной, а также дворик для пациентов мужского пола предназначены для больных в самом лучшем состоянии в отношении поведения и способности благоразумно получать удовольствия. В помещении есть два окна, открывающие приятный вид на окрестности. Они шириной в три с половиной фута на шесть футов в высоту. В каждом из них содержится 48 стекол, по 24 в каждой створке. Рамы створок выполнены из чугуна — примерно полтора дюйма в квадратном сечении; решетки на окнах около пяти восьмых дюйма в толщину, а каждое стекло размером в шесть дюймов с половиной на семь с половиной. Воздух попадает внутрь через окна: верхнюю незастекленную чугунную створку помещают сразу же над нижней, а застекленную створку того же размера в деревянной раме вешают точно снаружи железной рамы. Таким образом, посредством окон с двойными створками успешно обеспечивается безопасность, особенно в палатах пациентов, причем видны при этом только обычные подъемные окна с мелким переплетом. Здесь, как правило, не считают необходимым присутствие охранника для защиты камина, как это делается в другой комнате отдыха. Число пациентов в этой комнате, вверенных одному служителю, сейчас двенадцать. Его обязанности аналогичны обязанностям служителя в другой комнате отдыха.

Более обеспеченные больные, кому можно разрешить покидать коридорные палаты, столуются вместе с управляющим и женщинами-пациентками того же сословия в столовой, расположенной в центральном здании. Пациентов низшего сословия, идущих на поправку, многие из которых занимали весьма почтенное положение до своего заболевания, зачастую допускают к приему пищи в этом помещении, поскольку перемена, как обнаружилось, значительно содействует их выздоровлению. Все жилые помещения на первом этаже и те на втором, что расположены в самом дальнем восточном здании, отданы пациентам мужского пола. Обычный размер окон в этих комнатах — три фута на три фута шесть дюймов. Они расположены от шести до семи футов от пола и доходят до потолка; высота каждой комнаты составляет около девяти футов. Многие из этих окон были изначально заколочены досками за исключением одного ряда оконного переплета; но опыт доказал, что эта предосторожность, как правило, не нужна; и ставни по большей части убрали. Рамы подъемных окон сделаны из чугуна, как уже было описано на стр.65; но, поскольку эти окна состоят всего лишь из одной створки, воздух попадает через верхний ряд панелей, состоящий из шести квадратов, половина из них не остекляется, и делается небольшая деревянная опускная часть с тремя стеклами, которую можно открывать и закрывать по мере необходимости. Воздух также попадает в комнаты пациентов через небольшое окошко в двери, сделанное следующим образом: дверь состоит из шести плоских филенок, между двумя верхними имеется небольшое окошко, с одной стороны оно подвешено на двух шарнирах, а с другой скошено по кромке, дабы не проходить дверь насквозь. Таким образом, когда окошко закрыто, оно располагается вровень с филенками двери. Над задвижным окошком в пазу скользит деталь, завершающая внешний вид средника двери, или середины дверного полотна; и когда все части находятся на своих местах, по внешнему виду эта дверь ничем не отличается от обычной двери. Это приспособление не только пропускает воздух для вентиляции, но и дает возможность служителям незаметно, если состояние пациента требует такого внимания, заглядывать внутрь. Каждая дверь запирается маленьким пружинным врезным замком, а также засовом снаружи. Но скрежет, издаваемый этим последним, крайне нежелателен; думается, что надежный пружинный врезной замок обеспечит достаточную безопасность во всех случаях.

План третьего этажа Йоркского Ретрита

Мебель в спальнях разнится в зависимости от условий, на которых пациент был принят, и от состояния его рассудка. У кроватей в спальнях у больных, не способных реагировать на обычные позывы к удовлетворению естественных надобностей, сделаны круглые деревянные днища с просверленными отверстиями, под которыми помещается приемник для отходов. Постель состоит просто из чистой соломы, поверх которой лежит одеяло. На нем пациент и спит, укрываясь другими одеялами. У прочих пациентов, вне зависимости от их социального положения, стоят обычные кровати или тюфяки. Постели у тех, кто не относится к низшим классам, более высокого качества. Они без балдахина, снабжены шторами, закрепленными таким непрочным образом, дабы предотвратить возможность любой опасности, могущей воспоследовать из этого послабления. Таким образом, в помещениях создается атмосфера опрятности и уюта; и, несмотря на то, что кое-кто был склонен отнестись с пренебрежением к вниманию, уделяемому второстепенным чувствам пациентов, как к чрезмерному, имеется серьезная причина полагать, что такое внимание обладает значительными преимуществами.

«Комната отдыха одиночного пациента» и примыкающая палата, расположенные во фронтальной части центрального здания на втором этаже, заняты пациентом-мужчиной с индивидуальным слугой. Эти помещения, казалось, подходят для размещения человека из любого слоя общества.

Остальные три комнаты отдыха на втором этаже заняты пациентками. Группа, более трудно поддающаяся лечению, обычно занимает помещение в крайнем западном здании и «женский дворик». На первом этаже расположены две комнаты для полной изоляции пациенток в течение дня при необходимости. Однако, как и в случае с такими же помещениями для пациентов мужчин, они очень часто остаются незанятыми. И в среднем, нет ни одной пациентки, которой требуется одиночное заключение в дневное время. Число пациентов в комнате отдыха для низшей категории обычно составляет от десяти до двенадцати больных. Остальные комнаты отдыха не заняты определенными классами пациентов, а либо в соответствии с обстоятельствами, либо по состоянию рассудка; за исключением случаев, когда общество в одной комнате пациентке неприятно, тогда ее переводят в другую. В каждой из этих комнат есть женщина-сиделка или нянечка, которая с помощью кого-нибудь из выздоравливающих делает все для пациенток, находящихся под ее опекой — за исключением приготовления еды. Окна — подъемные, с двумя подвижными переплетами. Как уже упоминалось, отсутствует защита какими-либо решетками. В настоящее время камины во всех комнатах отдыха для женщин находятся под защитой охранников.

Есть около пяти или шести пациентов высшего класса, занимающие столовую и комнату отдыха в зависимости от оплаты и заболевания. Спальни этой категории расположены в мансарде центрального здания. В меблировке спален нет ничего особенного, хотя шторы не навешиваются на карнизы, как обычно; вместо этого их слегка прикрепляют к изголовью кровати. Эти палаты очень удобны, и из них открывается самый восхитительный вид: одна из них используется как комната отдыха пациента, у которого есть отдельный слуга. Окна — подъемные, с двумя подвижными переплетами, размещаются на обычном расстоянии от пола. Двери снабжены пружинными замками.

Внимание, уделяемое комфорту душевнобольных, и та степень, с которой оно совместимо с их безопасностью, до недавнего времени, по-видимому, не являлись предметом общего рассмотрения. Посему не следует предполагать, что Ретрит, построенный семнадцать лет тому назад и изначально предназначавшийся только для 30 пациентов, способен быть идеальным образцом для учреждений такого рода, хотя при строительстве с самого начала прилагались все возможные усилия. И в самом деле вряд ли возможно предположить, что порядки, принятые в одном из них, можно точно воспроизвести в другом, поскольку во всех учреждениях разделение пациентов на категории по социальному положению и по заболеваниям обязательно будет разниться.

От патронов данного Заведения, как они сами отметили в одном из своих ранних отчетов, нельзя было ожидать, что они окажутся выше тех недостатков, которым самым естественным образом их подвергала нехватка опыта. Если принять во внимание, что они были неспособны сформировать любые возможные мнения о соотношениях разных категорий пациентов ни в отношении их социального положения, ни их заболеваний, и что число их, к сожалению, настолько превысило ожидания, неудивительно, что у здания обнаружилось несколько недостатков. Скорее, стоит удивляться тому, что у него оказалось столько достоинств.

Уже отмечалось, что удалось избежать впечатления о доме, как о месте заключения, заменив решетки, которые в подобных местах, как правило, мешают прохождению света, на чугунные оконные рамы. Это устройство объединяет преимущества безопасности, аккуратности и долговечности. В этом здании нет камер под землей. Во всех помещениях, кроме тех трех, которые получают свет из соседнего коридора, имеются стеклянные окна. В помещениях, предназначенных для умалишенных, железные решетки и ставни очень часто заменяют на остекленные окна. Очевидным следствием этого является то, что нельзя помешать воздуху, каким бы холодным он ни был, проникать в палату, не исключив при этом полностью свет.

Расстояние, на которое окна жилых помещений отстоят от пола, во многих случаях является необходимой мерой предосторожности для предотвращения травмы пациента или уничтожения стекла. Однако так и не представилось случая убедиться в надобности такой предосторожности в той мере, которая ожидалась. Возможно, было бы лучше увеличить число жилых помещений, выходящих в коридор, окна позволяли бы пациенту осматривать окрестности. Возможно, здесь следует заметить, что в коридорах каждый пациент размещается в отдельной палате.

Одно обстоятельство, допущенное при строительстве здания, о котором я очень сожалею, заключается в том, что палаты располагаются по обе стороны коридоров, потому что, хотя большая часть света попадает через окно в конце каждого коридора, тем не менее, сами коридоры, по крайней мере, на первом этаже, выглядят довольно мрачными.

Я с удовольствием отмечаю в оригинальном описании и плане нового приюта в Глазго[22] то, что комнаты расположены по одну сторону коридора, а по другую — окна. Это не может не придать зданию ощущение жизнелюбия, что крайне желательно в таких учреждениях.

Многие ошибки в строительстве, а также в управлении приютами для умалишенных возникают, по-видимому, из-за чрезмерного внимания к безопасности. У людей обычно бытуют самые ошибочные представления о постоянном буйном поведении или о склонности у душевнобольных к злонамеренным действиям. И слишком часто оказывалось весьма удобно потворствовать этим ложным чувствам, извиняться за лечение несчастных страдальцев, или признавать злонамеренное пренебрежение со стороны их слуг[23].

При строительстве таких зданий лечение и комфорт должны рассматриваться столь же пристально, как и безопасность; и я, не колеблясь, заявляю, что система, которая, ограничивая власть служителя, не обязывает его пренебрегать своим долгом и заставляет служителя в его же интересах добиваться хорошего мнения о себе у тех, кто находится под его опекой, более эффективно обеспечивает безопасность служителя, а также и пациента, нежели вся «система цепей, тьмы и болеутоляющих».

ОПИСАНИЕ УСТРОЙСТВА ХОЗЯЙСТВА ЗАВЕДЕНИЯ

Управляющий и аптекарь — Джордж Джепсон.

Управляющая женским отделением — Катарина Джепсон.

Помощник вышепоименованным.

Двое служителей мужчин.

Один такой же, для одиночного пациента.

Три сиделки женщины.

Одна такая же, для одиночного пациента.

Кухарка и помощница.

Прачка.

Помощница вышеуказанным, а также медсестрам и сиделкам.

Один работник.

Один человек, который варит, печет и т. д., а также вместе с работником помогает в саду.

Иногда нанимаем садовника.

ГЛАВА IV. — МЕДИЦИНСКОЕ ЛЕЧЕНИЕ

Личность первого врача — Результат его экспериментов по определению общей важности медицинского лечения — О системе голодной диеты в частности — Как заставить пациента принимать лекарство — Последующее человеколюбивое предписание врача — Об использовании теплой ванны при меланхолии — В маниакальном состоянии — Способ его использования — Об использовании холодной ванны при остром маниакальном приступе — Преимущество внимательного отношения к общему состоянию здоровья помешанного — Часто встречающееся удивительное взаимовлияние между телом и разумом у этой категории людей — Преимущество внимания к телесному здоровью выздоравливающих — Применение местного кровопускания при приближении приступа — Необходимость пристального индивидуального внимания к пациентам, довод против крупных учреждений — Трудность засыпания — Образ действий, практикуемый в Ретрите — Потребность в неодинаковом отношении при медицинском лечении душевной болезни — Замечания по установившимся порядкам в Бетлемской больнице — Об омертвлении конечностей от холода или ограничения свободы движения — О способности умалишенных переносить холод — О диете — Обычное меню — О противовоспалительных мерах — Сомнения по поводу диеты в Ретрите — О способности умалишенных переносить голод — Благотворное влияние воздуха и физических упражнений

Опыт Ретрита, если и способен в определенной степени посодействовать положительным изменениям, вряд ли внесет значительный вклад в укрепление репутации или глубины медицинской науки. Я сожалею, что темой настоящей главы будут скорее фармацевтические средства, которые не смогли помочь, вместо перечисления тех, что преуспели в этом.

Первым врачом[24], назначенным в Ретрит для оказания медицинской помощи, стал человек, отличающийся в равной степени медицинскими знаниями и неутомимой настойчивостью. Он также обладал (что делало его особо приспособленным к занятой им должности) в высшей степени доброжелательным и непредвзятым умом. У него не было большого опыта в той конкретной области профессии, которая в данной ситуации требовала его внимания. Но, как можно было ожидать, он вступил в свою должность с беспокойством и пылом остро восприимчивого разума, от напряженных усилий которого зависели наиважнейшие интересы многих его собратьев. Он решил в полном объеме опробовать те средства, которые могло предложить собственное здравомыслие, или же те, что уже рекомендованы другими обладателями большей осведомленности и опыта. Но сангвинические ожидания, последовательно формировавшиеся о благе, каковое возможно обрести из различных фармацевтических лекарственных средств, обнаружились в большой степени таким же последовательным разочарованием. И хотя доля излечений в начале работы Заведения оказалась весьма порядочной, медицинские средства были настолько неубедительно связаны с ходом выздоровления, что врач не мог избежать подозрения в том, что они, скорее, являются сопутствующими препаратами, нежели причинами. Дальнейшие эксперименты и наблюдения подтвердили его подозрения и привели к тягостному заключению (столь же тягостному и для нашей гордости, и для нашего человеколюбия), что медицина пока что обладает чрезвычайно неадекватными средствами для облегчения самой тяжкой из болезней человека.

Кровопускания, прижигания, клизмы, слабительные и многие другие назначения, настоятельно рекомендованные авторами, пишущими о помешательстве, прошли более чем достаточную проверку. Но врачу они показались слишком неэффективными для того, чтобы заслужить наименование лекарства, за исключением случаев, когда применение показано вследствие общего состояния хабитуса. Поскольку использование противоманиакальных препаратов стало, таким образом, сомнительным, против них возникло крайне резкое возражение из-за трудностей, очень часто возникающих в процессе их применения; а также из-за невозможности длительного применения мощных лекарственных средств без нанесения ущерба здоровью в целом. Медик ясно понял, как много можно сделать морально и как мало любыми известными медицинскими средствами. Посему он, со своими обычными состраданием и скромностью, распорядился, что любое лекарство, которое он может прописать в качестве эксперимента, не следует применять, если у пациента наблюдается интенсивное отвращение, если только общее состояние здоровья не указывает решительно на необходимость оного, прекрасно понимая, что в противном случае вероятное благо не будет равным полученной травме.

Существует, однако, одно лечебное средство, которое очень часто применяется в Ретрите и которое, судя по всему, сопровождается самыми благоприятными результатами: это теплая ванна. В первые годы существования Заведения это средство применялось не так часто, как в настоящее время, поскольку представлялось естественным обращать внимание прежде всего на средства, настоятельно рекомендованные медицинскими авторами, претендующими на обладание опытом в лечении недугов разума, и вовсе не удивительно, что из различных средств, предлагаемых для лечения подобных расстройств, немногие, если таковые вообще имеются, рекомендуются еще реже, нежели теплая ванна. В Ретрите, однако, это средство в течение нескольких лет и до сих пор считается более ценным и эффективным в большинстве случаев меланхолии, нежели все остальные использованные медицинские средства.

Судя по ответу, данному им на вопрос по этому поводу, полученный от специального комитета Палаты Общин «9 марта 1807 года», д-р Уиллис, по-видимому, осознает важность теплой ванны для душевнобольных. Между тем, к тому времени это средство уже несколько лет применялось с Ретрите с превосходным эффектом.

«Вопрос. Считаете ли вы, что теплые и холодные ванны необходимы для душевнобольных пациентов?»

«Ответ. Я полагаю, теплые ванны могут быть очень полезны; но крайне редко случается нужда в холодной ванне»[25]. Эта лечебная мера заслуживает того внимания, которое уделяется ей в нашем Заведении, что самым явным образом проявляется в необычном числе выздоровлений в случаях меланхолии, к которой в основном и применяется теплая ванна. В нескольких случаях, когда использование этого средства было приостановлено по необходимости, пациенты снова впадали в прежнее состояние. В маниакальном состоянии использование теплой ванны не давало преимуществ, скорее усугубляло симптомы. Время, проводимое пациентом в ванне, и температура, при которой она используется, постепенно увеличиваются; по первому показателю — от двадцати минут почти до часа; а по последнему — от 85 до 98 градусов. [от 29 до 37 градусов Цельсия, — прим. ред.]

В ряде случаев, как при меланхолии, так и при мании, достаточно часто пытались прибегнуть к холодной ванне, но считается, что результат экспериментов неблагоприятен для всеобщего использования. В одном случае во время пика приступа неуправляемой мании погружение тела, за исключением головы, в холодную ванну на время одной или двух минут явилось, по существу, полезным для пациента. Но в таких случаях лечебное средство должно применяться с большим здравомыслием, и за применением его всегда должен наблюдать либо управляющий, либо управляющая домом.

Продемонстрировав результат экспериментов, проведенных уважаемым врачом, который первым начал официально оказывать медицинскую помощь в Ретрите, становится почти излишним говорить о том, что с того времени его выводы значительно повлияли на его последователей. Что, однако, остается верным не всегда. Стремясь устранить трудности, присутствовавшие дотоле при каждой попытке облегчить самую прискорбную из человеческих болезней, они прибегали к помощи различных средств, предлагаемых либо их собственными знаниями и изобретательностью, либо рекомендованными более поздними авторами. Но их успех был недостаточен, чтобы уберечь эту ветвь профессии от обвинения, несправедливо выдвигаемого некоторыми против искусства медицины в целом, а именно в том, что она остается главным образом основанной на предположениях.

Не следует полагать, однако, что должность врача считается в Ретрите маловажной. Врач с высоты своего положения иногда обладает более значительным влиянием на умы пациентов, нежели другие обслуживающие их лица, и, конечно же, во всех случаях, когда помешательство сопровождается какими-либо физическими расстройствами; особенно, когда оно возникает вследствие любого другого очевидного заболевания, каким бы слабовыраженным оно ни казалось, разумная медицинская помощь признана величайшим преимуществом. Изменение к лучшему в одной части системы так часто и систематически шло в ногу с равноценными изменениями в другой части, что не оставляет места для сомнений в важном значении внимания к общему состоянию здоровья душевнобольных. Необъяснимое сочувствие между телом и разумом у описываемых пациентов проявляет себя в уровне нездоровья, и к ним особо приложимо замечание доктора Бедоуза, что между здоровым разумом и здоровым телом наличествует более тесная связь, нежели обычно предполагается. Степень несварения желудка или наполненность кровеносных сосудов — что у других может вызвать только головную боль или небольшое ослабление умственной деятельности — там, где сильна склонность к безумию, зачастую вызывает буйные маниакальные приступы, часто сопровождающиеся усугубившимися симптомами заболевания, или же рецидивом в случаях, когда казалось, что выздоровление приближается.

Однако мы далеки от принятия утверждения, что маниакальные симптомы усугубляются телесным расстройством, в качестве универсальной максимы. Напротив, в нескольких случаях в Ретрите произошло то, что доктор Феррье обозначил термином «конверсия», когда последнее заболевание, по всей видимости, приостанавливало или уничтожало предшествующее, а также много случаев, когда тяжкое телесное недомогание поражало пациента, ничуть не смягчая при этом маниакальных симптомов. Эти примеры никоим образом не уменьшают важности уделять внимание телесным показаниям душевнобольных, особенно во время периодов ясного сознания, или выздоровления. Думается, что из внимания к этому направлению медицинской помощи проистекли превеликие благоприятствования в Ретрите.

Мы пришли к выводу о чрезвычайной полезности местного кровопускания, когда приближение приступа обозначалось приливом крови к голове. В частности, в одном случае, когда ранее приступы были частыми, их возвращение практически отсрочилось на долгое время благодаря разумному использованию скарификатора[26] в области плеч и затылка, а если воздерживались от этого средства профилактики, вскоре следовал рецидив. Следовательно, мы не можем не осознавать важность частого наблюдения за душевнобольными пациентами со стороны людей знающих, здравомыслящих и безукоризненно честных. Отсюда также возникает довод против очень крупных заведений, где число пациентов слишком велико для того, чтобы управляющий мог должным образом уследить за всеми, и где они, следовательно, главным образом остаются на попечении и под начальствованием служителей, слишком часто обладающих лишь немногими качествами, необходимыми для их должности, если мы не сочтем таковыми

Их руки-ноги как британские дубы, из проволоки нервы У. Купер. Уединенье

Практикующим врачам хорошо известны трудности с засыпанием у маниакальных пациентов и неприятные эффекты, часто вызываемые применением опиума. Однако, нашему управляющему пришла в голову весьма здравая мысль: все животные в естественном состоянии предпочитают лечь и поспать после сытной еды, и задумавшись по аналогии, он пришел к мысли, что обильный ужин был бы, вероятно, самым лучшим успокоительным. А посему он распорядился, чтобы пациенту, которому мешало уснуть сильное возбуждение разума, подали щедро мясо или сыр с хлебом и хороший портер. Эффект соответствовал его ожиданиям, и с тех пор такой способ засыпания во время маниакальных приступов применялся очень часто и успешно. В случаях, когда пациент отказывается принимать пищу, использовался только портер с очевидной пользой, всегда и во всех случаях избегая любой степени опьянения.

Уже после того, как я написал вышеприведенное, мне сообщили, что несколько схожий режим практиковался в одном частном заведении, пользовавшимся некоторой известностью в Ланкашире. В этом заведении было обычным делом запирать всех пациентов в их комнатах по крайней мере на час после обеда; и говорят, но я не обладаю конкретной информацией по этому вопросу, что при таком лечении имели место многочисленные излечения. Однако едва ли можно считать благоразумным применение любого отдельного средства для всех случаев.

К лечению душевных болезней в прошлом, да и по сей день подходят со слишком малой избирательностью. У нас есть поразительный случай из этой практики, произошедший в одном из наших крупнейших государственных заведений. Я не собираюсь вторгаться в установленные порядки этих учреждений глубже, нежели имею возможность сделать посредством недавно опубликованных заявлений профессиональных служителей. Хирург сообщает нам, что «излечимым пациентам в Бетлемской больнице регулярно делают кровопускание с начала июня по самый конец июля»[27]. Аптекарь того же заведения рассказывает нам: «В течение многих лет существовала практика весной давать излечимым пациентам рвотное четыре или пять раз». Он добавляет: «Но, справившись со своим журналом регистрации медицинских карт пациентов, я не обнаружил, чтобы использование этого средства особо помогало таким пациентам»[28].

По-видимому, такое неизбирательное лечение душевных болезней не ограничивается Бетлемской больницей. Д-р Пинель, высмеяв огромный перечень присыпок, экстрактов, лекарственного питья и кашек, кровопускания и компрессов, рекомендованных в книгах в качестве прекрасно действующих лекарств при душевных болезнях, говорит: «Что мы должны думать о практике повторяющегося кровопускания, повсеместно являющегося модой дня, без учета различий существующих причин, разницы в полах или индивидуальной конституции, а также различных видов и стадий недуга?»

Д-р Арнольд во введении к своим «Наблюдениям за безумием» утверждает, что одной из целей, которую он полагает своими «Наблюдениями», состоит в том, чтобы обратить внимание на «большое разнообразие расстройств, называемых общим наименованием безумия, душевного расстройства или помешательства. И положить конец установившемуся порядку, когда неосмотрительно вверяют своих злополучных друзей, имеющих несчастье страдать такой многоликой, ужасной и трудноизлечимой болезнью, широко распространенной шарлатанской практике огульногопомещения страдальца в руки любого неграмотного самозванца, не говоря уже о грубом и жестоком обращении».

Под заголовком «Медицинское лечение», как оно практикуется в Ретрите, кто-то, возможно, пожелает узнать, какие способы используются в случаях гангрены, возникающих вследствие холода и средств удерживания душевнобольного? «Бедствие, — говорит уже упоминавшийся автор, — которое часто приключается с беспомощными душевнобольными и лежачими пациентами, как свидетельствует моя обширная практика в больших работных домах, частных сумасшедших домах, и Бетлемской больнице»[29].

Хаслам также отмечает, что пациенты в Бетлемской больнице «особенно подвержены гангрене. И этот факт настолько хорошо установлен былыми несчастными случаями, что по всему заведению существует прямое указание служителю каждое утро и каждый вечер в холодную погоду проверять ноги каждому пациенту, находящемуся в строгой изоляции, а также следить за тем, чтобы ноги были постоянно завернуты во фланель; тем же, кому разрешено гулять, в течение зимнего сезона полагается всегда находиться как можно ближе к огню»[30].

Д-р Пинель также признается, что «в больнице Бисетр (во Франции) редко какой год проходит без того, чтобы в течение его не произошло ни одного несчастного случая со смертельным исходом из-за воздействия холода на конечности».

К счастью, в Заведении, которое я сейчас описываю, это бедствие едва ли известно. И не было ни одного случая гангрены, в какой-либо степени связанной с холодом или стеснением. Более того, у пациентов никогда не обнаруживается нужда в такой степени стеснения, достаточной для того, чтобы предотвратить использование изрядной физической нагрузки или вообще привести к необходимости оборачивать ноги фланелью.

Здесь уместно будет заметить, что опыт Ретрита полностью подтверждает мнение нескольких уважаемых современных авторов, что безумцев никоим образом не следует считать неподверженными обычному воздействию холода. И во имя человеколюбия следует надеяться, что противоположное мнение, в равной мере и варварское и абсурдное, полностью изживет себя. Аптекарь в Бетлемской больнице, после того как он заявил, что пациенты не являются неподверженными заурядному воздействию сильной стужи, в высшей степени справедливо замечает: «Из-за большой степени бесчувственности, преобладающей в некоторых состояниях безумия, такие больные едва ли ощутят тот уровень холода, который вызовет недомогание у людей в здравом уме; но опыт показывает, что от суровой погоды они страдают одинаково. Когда разум особо чем-то занят, на нас меньше влияют внешние обстоятельства, нежели на разум незанятый. Каждый может вспомнить, что, пока занят любимым делом, не замечаешь, как огонь в камине догорел и температура изменилась. Но когда занятие ваше подошло к концу, или вы устали и потеряли к нему интерес, вот тогда тот, кто ранее холода не чувствовал, теперь его заметит».

Рассматривая медицинское лечение душевнобольных, мы не должны упускать из виду соображения, важные в общем смысле, а именно: диета, воздух и физические упражнения. Я не считаю, что в Ретрите много экспериментировали с диетой. Обычное меню для пациентов в нашем приюте таково, что, как мне кажется, в общем и целом может считаться адаптированным к лицам здоровым. Меню выглядит следующим образом:

Завтрак — молоко и хлеб, или молочная каша.

Обед — Пудинг и животная пища пять дней в неделю; два дня — фруктовый пудинг, бульон или суп.

Во второй половине дня у мужчин хлеб и пиво, у женщин чай или кофе.

Ужин — Обычно то же самое, что и на завтрак, или хлеб, сыр и пиво.

У пациентов на особом положении особой диеты нет, во всех отношениях они живут также, как служители.

Те практикующие медицинские работники, кто склонны рекомендовать очень скудную диету почти во всех случаях умственного расстройства, будут, вероятно, повергнуты в изумление настоящим отчетом об образе жизни в Ретрите; а иные, более разборчивые лица, у которых противовоспалительные целебные средства, или, выражаясь без обиняков, голодная диета образует столь важную часть лечения, где бы ни «случались возбуждение или насилие», могут выказать склонность посчитать нашу диету скорее обильной, нежели благоразумной. Однако, произошло так много случаев полного выздоровления пациентов, на которых ранее были совершенно неэффективно испытаны диета и медикаменты, вызывающих похудение, что руководители данного учреждения не склонны менять свой нынешний план. Наш врач, у которого имеются широкие возможности для наблюдения в собственной практике, заверил меня, что он очень редко встречался со случаями, когда низкокалорийная диета давала хороший результат. Напротив, «у тех умалишенных, которые отказывались от еды, обычно происходили сильнейшие и наиболее длительные припадки, а их последующие депрессии были самыми ужасающими».

История болезни 74 предоставляет очень яркие доказательства в пользу обильной питательной диеты даже там, где «случались сильное возбуждение или насилие». Пациента описывали как буйного, опасного сумасшедшего, на нем в полной мере была испробована разгрузочная диета, что привело к усугублению его недуга. Затем воспоследовал подход прямо противоположный; и его аппетит после долгой голодовки был чрезвычайно ненасытен в течение многих дней. Постепенно он уменьшался, пока не достиг обычного уровня. Пациент не принимал лекарств; и под воздействием ухода, который за ним был, возбуждение рассудка постепенно утихло, и выздоровление оказалось очень быстрым и полным.

Я, однако, отважусь выразить свои сомнения по поводу того, является ли диета Ретрита достаточно отличительной. В большинстве, если не во всех случаях безумия, животные духи[31] представляются выходящими за поставленные им пределы — либо возбужденными, либо подавленными. Понимая, как мы знаем теперь о влиянии на нас пищи, разве не разумно предположить, что в некоторых случаях при противоположных состояниях рассудка потребуется противоположная или отличающаяся диета? Следуя аналогии далее, что оказалось столь успешным при открытии способов засыпания, разве не придем мы к мысли о существовании диеты, наилучшим образом приспособленной, по крайней мере, к некоторым из разных видов безумия? Эффект диеты на наши настроения и привычки общеизвестен. Эсхил заставляет царя Пеласгии сказать вестнику, угрожающему войной:

Мужами вы найдете края здешнего Людей, не пивопийцами набрякшими. Эсхил. Просительницы

Пожалуй, каждому приходилось замечать, что после плотного обеда он не склонен ни к умственным, ни к физическим усилиям; не ускользают от внимания и различные степени этого преобладающего ощущения праздности, зависящего от количества или характера употребленного кушанья.

Разницу между французским и английским характерами отчасти приписывают различному образу жизни относительно диеты. Во Франции, как утверждают, с меланхолией знакомы мало; тогда как у нас, при том, что здесь гораздо больше разумного права на веселье, меланхолия, и, как следствие, самоубийство, есть событие заурядное[32]. Однако, по мнению некоторых авторов, эта фатальная предрасположенность ни в коей мере не возникает по только что упомянутой причине. Доктор Бедоуз утверждает: «В Европе мало стран, где жители не потребляли бы столько же животной пищи, что и представители соответствующих сословий в Англии». Как бы то ни было, важность внимания к диете, как мне кажется, извлекла достаточное подтверждение из общего воздействия различных видов пищи на наше состояние рассудка.

Извинившись перед читателем за умозрительное отступление, я возвращаюсь к более полезным подробностям практических результатов. Уже упоминалось нелепое убеждение относительно способности умалишенных в большинстве случаев противостоять воздействию холода. Сторонники этой точки зрения, как правило, также отмечают, что душевнобольные обычно могут терпеть голод без вреда для здоровья. Последнее из этих мнений противоречит опыту Ретрита не менее чем первое. Некоторым из пациентов, особенно меланхоликам и выздоравливающим, помимо четырех обычных приемов пищи в день требуется промежуточный бутерброд со стаканом вина или портера, и внимание такого рода почитается практически необходимым для выздоровления многих пациентов.

«Общие положения, — говорит доктор Пинель. — слишком часто выдвигаются в отношении способности умалишенных безнаказанно терпеть крайний голод. Я знал нескольких таких, прожорливых в значительной степени, и они чахли вплоть до обморока из-за отсутствия или нехватки питания. Говорят, что в Неаполитанском приюте низкокалорийная диета является фундаментальным принципом заведения. Было бы сложно отследить происхождение столь необычного предрассудка. Печальный опыт, приобретенный мною в периоды нехватки продуктов питания, всецело убедил меня в том, что недостаток пищи, даже если и не гасит жизненное начало всецело, тем не менее, совсем в немалой степени рассчитан на усиление и пролонгацию болезни»[33].

Я не останавливался бы так надолго на этих ошибочных мнениях, если бы они не представляли благовидный предлог для гораздо большей реальной жестокости. И поэтому я бы очень хотел увидеть их поставленными в один ряд наравне с замечательными историями Феникса и Саламандры.

Там, где используются различные средства, трудно сказать, какое из них является действенным; но, какими бы эти средства ни были, есть очень серьезные причины полагать, что чистый сухой воздух, в значительной степени предоставленный расположением Ретрита, способствует их действию и благоприятен для исцеления душевнобольных. Размышляя логически по аналогии: общее воздействие здорового воздуха на животные духи побуждает нас ожидать от этого особого блага в случаях угнетенного состояния сознания и с должным уважением относиться к врачу, который

Поручает меланхолию заботам Природы И на чистейший воздух шлет пациента. У. Купер. Уединенье

Наблюдалось несколько случаев, когда больные с меланхолией начинали чувствовать себя значительно лучше уже по пути в Ретрит; и у управляющего Заведением сложилось определенное мнение, что в таких случаях строгий режим изоляции, каким бы невероятным это ни казалось, является самым пагубным.

ГЛАВА V. — МОРАЛЬНОЕ ЛЕЧЕНИЕ

РАЗДЕЛ I. НАБЛЮДЕНИЯ

Важность управления с лечебной точки зрения — Сила самообладания, которой владеют маньяки — Расстройство как интеллектуальных способностей, так эмоций и чувств, носит как правило частичный характер — О злонамеренных предрасположенностях, проявляемых умалишенными — Мощный эффект благоразумной доброты — Методы работы, принятые в Ретрите, представлены под тремя подзаголовками

Какой бы теории мы ни придерживались в отношении отдаленных причин безумия, мы должны считать чрезвычайно важным моральное лечение или управление.

Если мы согласимся с тем, что болезнь возникает в разуме, незамедлительные аппликации к нему очевидным образом будут самыми естественными, и, скорее всего, будут сопровождаться успехом. Если же, напротив, мы предположим, что разум не подвержен травмам или разрушениям, и что во всех случаях явных расстройств сознания действительно наличествует некая телесная болезнь, пусть и невидимая и неизвестная, мы все же с готовностью признаем, исходя из взаимодействия двух частей нашего организма друг на друга, что наибольшее внимание необходимо уделить тому, что предположительно повреждает разум.

При нынешнем несовершенном состоянии наших знаний о чрезвычайно интересной отрасли исцеляющего искусства, относящейся к излечению сумасшествия, и будучи неспособным, по большей части, определить свое истинное место в сложных лабиринтах нашей структуры, здравомыслящий врач очень часто вынужден применять свои средства главным образом для облегчения и подавления симптомов.

Однако опыт Заведения, практики которого мы пытаемся описать, счастливо показал, что для лечения и смягчения помешательства многое можно сделать посредством разумных способов управления и морального лечения. Управляющий, он же и аптекарь в Ретрите, после более чем пятнадцатилетнего опыта полностью разделяет взгляды умнейшего д-ра Пинеля в своей сравнительной оценке моральных и медицинских средств. Врач выражает собственное мнение следующим образом: «Придавая, как я делаю, мало значения фармацевтическим препаратам, и с полным на то обоснованием прибегая к физическому и моральному курсам лечения в случаях, где излечение возможно, я не намерен посвящать многие из моих страниц лекарствам и медикаментам».

Крайне сложно донести нечто большее, нежели общие принципы, влияющие на тех, кто руководит умалишенными. К несчастью, в значительной степени верно, что «манеру лечения, приобретаемую опытом и постоянным общением с безумцами, невозможно пересказать; ей можно обучиться, но она все равно погибает вместе с ее обладателями»[34]. Однако, мне кажется, что свободный обмен деталями различных способов управления наверняка посодействует росту нашего запаса правильных общих принципов по этой важной теме.

Душевнобольные обычно сохраняют некую степень контроля над своими своевольными наклонностями. Их мыслительные и моральные способности, а также способности к действию обычно скорее извращены, нежели уничтожены; зачастую бывает и так, что затронута только одна способность. Расстройство иногда бывает частичным, и его можно определить по ошибочным представлениям в одной конкретной сфере. По всем остальным вопросам рассудок, по всей видимости, сохраняет свою привычную исправность.

Такая же частичная перверсия при данной болезни обнаруживается в отношении к привязанностям. Впрочем, безразличие или отвращение к ближайшим родственникам зачастую является ранним и огорчительным признаком сумасшествия, когда

Совсем забыты Милые картины былых утех Супружеской любви, родительской отрады; И чувства прежние в душе уж не живут. Т. Пенроуз. Безумие

И все же наличие доброжелательных чувств зачастую убедительнейшим образом подтверждается привязанностью пациента к тем, кто непосредственно о них заботится, и кто относится к ним со здравомыслием и человечностью. Аптекарь Бетлемской больницы говорит[35]: «Я действительно могу заявить, что редко когда мне не удавалось приобрести доверие душевнобольных и снискать их уважение посредством мягкости манер и доброго обращения, и с помощью этих средств обеспечить себе среди них почтение и послушание». Руководители Ретрита свидетельствуют о том же самом. И я твердо верю, что подавляющее большинство случаев, когда злоумышленные намерения особо явственны и рассматриваются как характеристики расстройства, их можно с легкостью приписать к второстепенным причинам, возникающим из особых обстоятельств пациента, или способа управления.

Пациент, которого держат дома взаперти, естественно чувствует определенную обиду, когда те, кем он привык командовать, отказываются подчиняться его приказам или пытаются изолировать его. Полагаю, в какой-то мере мы можем также приписать к аналогичным второстепенным причинам то очевидное отсутствие социальных привязанностей и то печальное безразличие к привычным источникам домашних удовольствий, о которых мы только что говорили. Несчастный безумец часто не осознает собственную болезнь. Он не способен объяснить себе изменения в поведении жены, детей и окружающих его друзей. Они кажутся ему жестокими, непослушными и неблагодарными. Болезнь усугубляет их поведение в его понимании и приводит безумца к многочисленным необоснованным подозрениям. Отсюда, отчуждение эмоций зачастую может быть естественным следствием либо надлежащего и необходимого, либо ошибочного поведения друзей по отношению к нему.

В таких случаях разумная доброта других обычно побуждает благодарность и привязанность пациента. Даже в тех прискорбных случаях, когда изобретательной доброжелательности управляющего не удается снискать доверие, и болезнь, подобно желтухе, изменяет саму картину мира пациента и представляет все человечество как объединившихся врагов, существование социальных привязанностей часто заявляет о себе самым поразительным образом, к примеру, привязанностью к некоторым животным — братьям нашим меньшим.

Бесспорно, имеются случаи, когда расстройство характеризуется в основном злобной недоброжелательной предрасположенностью; но у нас в Ретрите подобное случалось крайне редко. Тем не менее, у многих пациентов такие настроения время от времени проявлялись самым очевидным образом или легко возбуждались ненадлежащим обращением.

Представленный нами краткий очерк характера помешанного следует рассматривать как ограниченный двумя состояниями болезни: мания и меланхолия. Однако часто бывает так, что большая или меньшая степень слабоумия следует за более буйным возбуждением рассудка. Произошло достаточное количество случаев, подходящих под это описание, что дало мне право утверждать — даже в этих безнадежных случаях умственного расстройства (mental alienation)[36] часто выказываются значительные теплые чувства, и пациентов этой категории можно, в большинстве случаев, с легкостью развлечь и доставить им удовольствие.

Если предшествующий краткий обзор верен, то полагаю, не составит труда вывести теоретически общие принципы морального лечения и управления. Но к счастью, у меня мало поводов для теории, поскольку я занимаюсь тем, что рассказываю не только о том, что надлежит сделать, но в большинстве случаев о том, что фактически выполняется.

Моральное лечение душевнобольных, судя по всему, разделяется на три части. И в соответствии с этим можно организовать методы работы в Ретрите. Посему нам предстоит исследовать:

I. Какими способами можно укреплять и оказывать содействие способности пациента контролировать расстройство.

II. Какие способы принуждения используются, когда смирительные средства абсолютно необходимы.

III. Каким образом создаются благоприятные условия для покоя умалишенных.

РАЗДЕЛ II. О ТОМ, КАК ПОМОЧЬ ПАЦИЕНТУ КОНТРОЛИРОВАТЬ СЕБЯ

Сила самоконтроля убедительно выказала себя в Ретрите — Мотивы для проявления самоконтроля — Выводы о возбуждении страха, сделанные исходя из вышесказанного — О степени, в которой возбуждение страха может быть полезным — О возбуждении буйного помешательства ненадлежащим обращением; и о действенности убеждения и доброго отношения в деле обретения самоконтроля — Довод в пользу системы устрашения. О поведении служителей по отношению к сумасшедшим при первом знакомстве — Аналогия между разумным обращением с детьми и с умалишенными — О том, как говорить с маньяками — О взывании к разуму пациента на предмет его галлюцинации — О беседе, адаптированной для меланхоликов — Благотворные воздействия физических упражнений и многообразие целей для этой группы, проиллюстрированное волнующим примером — Преимущество регулярного труда в некоторых случаях — Стремление к уважению являет собой мощную причину для достижения самоконтроля — Другие способы взращивания самообладания — Помощь религии в содействии самообладанию — Подсказки служителям, работающим с умалишенными

Мы уже отмечали, что большинство душевнобольных в значительной степени сохраняют способность к самообладанию, и что применение и совершенствование этой способности сопровождается самыми благотворными последствиями. Хотя многих невозможно заставить осознать неразумность их поведения или мнений, все же в целом они осознают те особенности, за которые общество полагает их надлежащими объектами для изоляции. Таким образом, в Заведении, описываемом здесь, часто случается так, что пациент, впервые встречаясь с нами, пытается скрыть все следы умственного расстройства. Бывало и так, что усилия оказывались настолько успешными, что лица, которые, вне всякого сомнения, демонстрировали чрезвычайно яркие приметы безумия, и которых дома объявляли неуправляемым, не проявляли достаточных симптомов расстройства в течение очень значительного времени, что мешало врачу объявить их non compos mentis (невменяемыми). Несомненно, представление о том, что их раннее освобождение, что беспокоит больше всего, и их лечение во время изоляции будут зависеть в значительной степени от их поведения, имеет тенденцию создавать эту спасительную сдержанность на пути нездоровых пристрастий. Кроме того, как следствие, возникает мысль о том, что безумие во всех его формах способно осуществлять полноценный контроль путем возбуждения принципа страха в достаточной мере. Это умозрительное мнение, невзирая на то, что каждодневный опыт прямо ему противоречит, составляет наилучшее оправдание из всех возможных тем варварским практикам, что зачастую преобладают в лечении умалишенных.

Принцип страха, редко ослабевающий при душевных расстройствах, считается очень важным в управлении пациентами. Но не допускается возбуждать это чувство выше того уровня, который естественно возникает из принятых в семье правил. Ни цепи, ни телесные наказания в нашем Заведении не допускаются ни под каким предлогом. По этой причине и угрожать пациентам такими жестокостями нельзя. Тем не менее, во всех учреждениях, созданных для приема душевнобольных, необходимо принимать во внимание общий комфорт. Буйных требуется отделять от более спокойных и применять к ним определенные меры для предотвращения агрессивного поведения по отношению к товарищам по несчастью. Соответственно, пациентов подразделяют на категории настолько точно, насколько возможно, согласно той степени, в которой они приближаются к разумному или благонравному поведению.

Они быстро осознают, а если нет, то при первой возможности им сообщают, что обращение с ними в значительной степени зависит от их поведения. Таким образом, принуждение проистекает как своего рода необходимое следствие и выполняется таким манером, который подчеркивает нежелание служителя, а посему оно редко усиливает буйство пациента или вызывает ту лихорадочную, а иногда и необузданную возбудимость, придающую окончательную завершенность маниакальному характеру, при наличии которого способность к самоконтролю полностью утрачена.

Нет никакого сомнения в том, что принцип страха, заложенный в человеческом разуме, оказывает благотворное влияние на общество при условии его умеренного и разумного использования, что и происходит при действии справедливых и равноправных законов. Принцип этот также особенно полезен в образовании детей, у которых несовершенное знание и суждение служит поводом к тому, что они менее подвержены влиянию других мотивов. Но там, где чувство страха слишком возбуждено, там, где страх становится главным мотивом к действию, он, безусловно, склонен к ослаблению благожелательных чувств и принижению разума. Как хорошо спел поэт Свободы,

Все ограниченья, Помимо тех, что мудрость возлагает на злого человека, Есть зло; вредят способностям, препятствуют Прогрессу на пути науки, и закрывают Взгляду на открытья путь; И порождают В тех, кто ими занедужил, ум низменный, И скотский, скудный интеллект, негодный для того, Чтоб быть жильцом у человека в благородной форме. У. Купер. Задача. Книга V

Таким образом, представляется разумным возбуждать, насколько это возможно, действие высших мотивов, а страх следует вызывать только тогда, когда невозможно добиться нужной цели другими методами. Если принять это за истинный масштаб оценки той степени, в которой этот принцип, в общем, может быть использованным, оказывается, что в Ретрите он равным образом применим к душевнобольным.

Сама мысль о том, что постоянное или частое возбуждение ощущения страха способно «повелеть меланхолии перестать скорбеть», слишком явно абсурдна в теории, чтобы требовать опровержения на практике. К несчастью, тому свидетельствует слишком много накопленного опыта, и, как следствие, это, возможно, в значительной степени объясняет, почему меланхолия считается настолько менее восприимчивой к лечению, нежели мания. Вне всякого сомнения, именно мягкой системе лечения, принятой в Ретрите, мы можем отчасти приписать счастливое выздоровление такой большой доли пациентов в меланхолии.

Является ли принцип насильственного возбуждения страха лучше приспособленным к тому, чтобы дать возможность маньяку контролировать свой бред и подавлять свои эмоции? Разве не общеизвестно, что страсти многих маньяков крайне легко возбудимы? И, когда они уже входят в это состояние, разве не оказываются все моральные способы усмирить их столь же неэффективными, какой была бы попытка утишить извержение Этны искусственными средствами?

И если правда то, что притеснение делает из мудреца безумца, то неужели можно предположить, что порка, оскорбления и увечья, причина которых остается неизвестной их получателю, рассчитаны на то, чтобы сделать мудреца из сумасшедшего? И что подобные приемы не послужат к усугублению его болезни и не будут возбуждать его негодование? Не попытаться ли нам, исходя из этого, со всей ясностью осознать, почему буйное помешательство почти незнакомо в Ретрите? Почему все пациенты носят одежду и, как правило, склонны принимать благопристойное поведение?

Управляющий нашего Заведения полностью согласен с мнением, что состояние буйного помешательства очень часто вызывается способом управления. Несколько лет тому назад в нашем Заведении произошел поразительный случай, способный послужить иллюстрацией к этому мнению. Пациент, довольно злопамятный и с большим самомнением, который ранее вел себя с вполне приемлемой пристойностью, однажды взобрался на окно, выходившее во дворик, где его содержали, и забавлялся созерцанием внутреннего убранства помещения. Служитель, работавший у нас недавно, узрев сложившуюся ситуацию, поспешно подбежал к нему и без всяких предисловий стащил его на землю. Пациент был крайне возмущен; незамедлительно воспоследовала драка, в которой он преуспел, отшвырнув своего противника; и если бы громкие вопли этого служителя не встревожили обитателей дома, возможно, он поплатился бы жизнью за свое опрометчивое поведение. Буйное состояние рассудка пациента продолжалось недолго, но после этого происшествия он стал еще более злопамятным и буйным.

В некоторых случаях управляющий имел дело с временными приступами буйного помешательства, вызванными лишениями, необходимыми при рецидиве после значительного периода ясного сознания, во время которого пациент пользовался многими привилегиями, несовместимыми с его состоянием во время обострения. Здесь мы хотели бы предложить целесообразный вариант там, где только возможно, использовать для контроля пациента во время его пароксизмов тех служителей, с кем он мало общался во время ясных промежутков. Примеры буйного помешательства, однако, очень редки. Но к нам поступило значительное число пациентов, о которых сообщалось, что они настолько буйно помешанные, что им требуется постоянное принудительное стеснение.

Свидетельства служителей, работавших с пациентами еще до помещения их в Ретрит, не считаются достаточной причиной для любого чрезвычайного ограничения свободы; и имели место случаи, когда убеждения и доброе обращение вытесняли необходимость каких-либо принудительных средств.

Несколько лет тому назад в Заведение доставили мужчину в возрасте около тридцати четырех лет, почти геркулесова роста и размера. Припадки случались у него уже несколько раз. И поэтому во время нынешнего приступа его заковали в цепи, а одежду можно было снимать и надевать с помощью завязок, не трогая при этом наручники. Несмотря на это, по прибытии в Ретрит с него сняли наручники и ввели в помещение, где ужинали управляющие. Больной был спокоен; казалось, его внимание приковано к новой ситуации. Его пригласили присоединиться к трапезе, во время которой он вел себя с приемлемой пристойностью. После завершения трапезы управляющий проводил пациента в его комнату и рассказал об обстоятельствах, от которых будет зависеть обращение с ним, причем главным желанием было обеспечить максимально удобное пребывание в Заведении для каждого обитателя, и он искренне надеялся, что поведение пациента сделает ненужным принуждение. Умалишенный почувствовал доброту обращения с ним. Он обещал сдерживать себя и настолько преуспел в этом, что за все время пребывания к нему не понадобилось применять никаких средств принуждения. Этот случай дает яркий пример эффективности мягкого лечения. Пациент часто вел себя шумно, угрожал своим служителям, которым очень хотелось усмирить его смирительной рубашкой, чтобы защитить себя. Когда такое случалось, управляющий шел в палату, и, несмотря на то, что при его появлении казалось, что возбуждение больного только возрастало, все же после того, как он садился рядом с пациентом и какое-то время спокойно оставался там, неистовая ажитация постепенно убывала и больной начинал внимательно вслушиваться в увещевания и доводы своего дружелюбного посетителя. После таких разговоров пациент, как правило, чувствовал себя лучше в течение нескольких дней или недель. Примерно через четыре месяца его выписали совершенно выздоровевшим.

Можно ли усомниться в том, что в данном случае болезнь была значительно усилена тем, как с ним обращались? Или в том, что последующее доброе обращение выказало великолепную предрасположенность к содействию его выздоровлению?

Вероятно, можно настаивать — и я прекрасно осведомлен об этом — что существует значительная категория пациентов, чьи странности можно в значительной степени контролировать, и кого можно удерживать в покорности и кажущемся соблюдении благопристойной манеры поведения посредством жесткого возбуждения принципа страха. Их можно заставить подчиняться своим служителям с превеликой готовностью: вставать, садиться, стоять, ходить или бегать ради их развлечения, пусть даже повеление выражается только взглядом. Такое послушание, сопровождаемое иной раз даже видимостью привязанности, мы нередко видим у бедных животных, выставленных, чтобы удовлетворить нашу любознательность к естественной истории. Но, наблюдая за подобными представлениями, кому удастся избежать размышления над тем, что та готовность, с которой дикий тигр подчиняется своему хозяину, есть результат обращения, узнав о котором человечество содрогнется; и неужто мы будем предлагать такие средства для того,

Чтоб умиротворить волнение в груди, Где сумасшествие так долго пребывало; Чтобы прогнать отчаяние — исчадье ада, Очистить чтоб чело забот от мрачных; И Меланхолия в печали кончила скорбеть, Спокойный Разум чтоб вернулся вновь ко власти; И умственная сила возродилась. Шарлотта Ричардсон

Если бы те, кто дружен с так называемой системой управления ужасом, могли бы доказать, невзирая на то, что такая система способна закрепить страдания большей части меланхоликов на всю жизнь и довести многих из более возбудимых маньяков до бешенства или отчаяния, что все же эта система — если рассматривать ее действенность в большом масштабе — приспособлена к тому, чтобы содействовать излечению безумия, тогда у них было бы хоть какое-то оправдание за избирательное принятие ее. Если же, напротив, сообщение о доле излечений в Ретрите в достаточной степени докажет эффективность умеренных способов, не будут ли те, кто принимает противоположную линию лечения, поступать разумно, задумавшись об ужасной ответственности, сопутствующей их образу действия? Давайте постоянно помнить, что есть Существо, для чьих глаз темнота есть свет; кто видит самые сокровенные глубины подземелья, и кто объявил: «Ради страдания нищих и воздыхания бедных ныне восстану». (Псалтирь 12:5)

Что касается уместности возбуждающего страха, как средства, содействующего лечению безумия, ибо он позволяет пациенту контролировать себя, с точки зрения, которой мы сейчас придерживаемся, будет, пожалуй, почти излишним объявить, что, по нашему мнению, получившее широкое распространение представление о том, что знакомство с умалишенным необходимо начинать с демонстрации силы или же производить впечатление суровости, совершенно ошибочно. Эмоциональная окраска, связанная с этой жестокой системой, вероятно, продиктована косностью и страхами, столь долго преобладавшими и, к несчастью, все еще преобладающими во многих убежищах, принимающих душевнобольных.

Существует много аналогий между разумным обращением с детьми и с сумасшедшими. Локк заметил, что воспитание — это «большое искусство, и тот, кто нашел способ сохранить душу ребенка непринужденной, деятельной и свободной и в то же время удерживать ребенка от многих вещей, к которым его влечет, и направлять его к тому, что ему не совсем нравится»[37].

В высшей степени желательно, чтобы служители, занимающиеся душевнобольными, обладали именно таким влиянием на их рассудки; но этого невозможно добиться строгостью и суровостью. Как правило, не достигнут большего успеха и попытки принять важный вид и напугать пациента возможными последствиями.

Излишняя фамильярность с маниакальным пациентом в момент, когда тот впервые попадает в новую ситуацию, как правило, не считается целесообразной. В некоторых случаях это может иметь тенденцию к уменьшению авторитета служителя, который время от времени необходимо проявлять. Иногда бывают также случаи, когда сухая и солидная манера держать себя может дать преимущества. Но, в общем и целом, даже в отношении более буйных и шумных маньяков успешным оказывается совсем иное поведение; лучше всего подступаться к ним с мягкой убедительностью. Управляющий уверяет, что в этих случаях он обнаружил, что особенно необходимо говорить с пациентом голосом добрым и пониженным. Так что верны античные максимы,

Кроткий ответ отвращает гнев.

Соломон

Мягкая речь лечит ум, гневом помраченный.

Эсхил

Однако следует понимать, что убеждение, распространяемое на пациентов, ограничено теми моментами, которые влияют на их свободу или комфорт. Не было установлено никаких преимуществ, возникающих из попыток урезонить наших пациентов касательно их конкретных галлюцинаций. Одним из отличительных признаков безумия является фиксированная ложная концепция, которая служит причиной почти полной неспособности прислушаться к доводам. Соответственно, попытка опровергнуть их убеждения, как правило, раздражает их, и еще сильнее вбивает им в голову ложное восприятие. Было несколько случаев, когда, с помощью какого-то поразительного свидетельства удавалось вырвать маньяка из его излюбленного, несовместимого со здравым смыслом представления. Но равным образом вслед за этим в силу вступало иное, столь же безрассудное.

Что касается меланхоликов, то беседовать об их унынии полагаю в высшей степени неразумным. Следовать надлежит прямо противоположной методе. Прибегать можно к всевозможным способам, чтобы соблазнить разум отвлечься от своих излюбленных, но печальных размышлений с помощью физических упражнений, прогулок, бесед, чтения и других невинных разновидностей отдыха и развлечений. В нескольких случаях мы наблюдали в нашем Заведении поразительный эффект от упражнений и разнообразных видов деятельности. Несколько лет тому назад к нам, по его собственной просьбе, поступил пациент с ярко выраженными меланхолическими и ипохондрическими симптомами. От дома до нас он прошел расстояние в 200 миль в компании с другом; и по прибытии обнаружил гораздо меньшую склонность к обсуждению собственных абсурдных и меланхолических взглядов на свое состояние, нежели прежде.

(Хотя у этого пациента сохранилось гораздо меньшая склонность к беседам на данную тему, ипохондрические идеи все же остались, как доказывает следующее описание им самого себя, почти дословно воспроизводящее его собственное высказывание: «У меня нет души; у меня нет ни сердца, ни печени, ни легких; у меня вообще ничего нет в теле, ни капли крови в венах. Кости мои все сгорели в пепел: у меня нет мозга; а голова иногда тяжела, как железная, а иногда мягкая, как пудинг». Другой пациент, его сотоварищ по несчастью и тоже ипохондрик, развлекался, перелагая это трогательное нелепое описание в следующие стихотворные строки:

Взгляните, о друзья мои, на это чудо, Се человек, слова которого правдивы, Живет он без души; Нет у него ни печени, ни легких, нет и сердца, И все ж, хоть иногда, он весел так, Как будто все на месте. И голова его (так говорит он) Теперь тверда, как из железа, но тут же Мягка вдруг, как кисель застывший; Сгорели легкие и жилы; И не хватает языков без счета, Чтоб жалобы его вам рассказать. Вдобавок тот, кто схожую картину здесь рисует, И сам ведь от того же паникует, И у него все плохо от макушки и до пят; Коль можете, друзья, На помощь к нам придите, Вновь человеком стать нам помогите, Чтобы покинуть это место мы могли.)

Этот пациент был садовником по профессии, и управляющий незамедлительно усмотрел, исходя из воздействия долгого путешествия, уместность держать его занятым. Он провел больного в сад, беседовал с ним о садоводстве и вскоре обнаружил, что пациент великолепно разбирается в формирующей обрезке и других разделах своего искусства. Он предложил несколько улучшений в организации сада, которые были приняты, и садовника попросили предоставить пациенту полную занятость. Однако вскоре он проявил нерасположение к регулярным усилиям и значительную склонность к бродяжничеству, что и раньше было одной из характерных особенностей его недуга. Садовнику неоднократно предписывалось поощрять трудовые занятия пациента и следить за тем, чтобы тот не покидал территорию. Но, к сожалению, исключительные способности пациента возбудил ревность в сознании садовника, что заставило его с неприязнью относиться к помощи со стороны больного; и как соответственно можно было предположить, пациент повиновался инструкциям садовника весьма неидеально.

Несколько раз бедняга бродил вокруг заведения за пределами сада, что, учитывая состояние его рассудка, повергало семью в значительное беспокойство. Разумеется, стало необходимо больше времени держать его взаперти, однако он часто уходил. Управляющий пользовался возможностью сопровождать его в прогулке по полям или по саду и на некоторое время занять его спокойным ручным трудом. Поскольку расстройство усиливалось, все труднее становилось заставить пациента работать с напряжением сил; но даже в этом состоянии, поработав некоторое время он, судя по всему, забывал свои мучительные мысли и чувства, и, бывало, с явным здравомыслием обсуждал общие темы.

В этом поистине прискорбном случае управляющий несколько раз пробовал эффективность длительных прогулок, во время которых наличествовали многообразные и привлекательные обстоятельства, но ни они, ни беседы, которые велись, не могли выманить пациента из «настроений, одолевавших его собственный рассудок» столь же эффективно, как регулярная упорная работа в саду. Однако нет ничего невероятного в том, что из той превосходной манеры, в коей наш пациент выполнял свою работу, воспоследовала та степень уверенности в себе, которая и оказала благотворное влияние; а если бы образование увеличило его любопытство, облагородило бы вкус и наблюдательность в отношении объектов природы и искусства, он мог бы извлечь гораздо больше преимуществ из разнообразия бесед и пейзажей, как очевидным образом поступают многие пациенты.

Материальное положение этого пациента не позволяло ему обзавестись собственным служителем, а обязательства управляющего слишком многочисленны и важны, чтобы позволить ему посвятить одному случаю время и внимание, в каковых он, по-видимому, нуждался. Управляющий часто выражал мне волновавшее его разум сильное чувство сожаления о безуспешном лечении этого пациента; эта история болезни, безусловно, указывает на огромную важность упражнений и труда в моральном лечении душевных болезней, особенно в случаях меланхолии.

Проведя несколько лет в доме, этот пациент умер от острого воспаления кишечника. В течение значительного времени перед смертью его состояние было в высшей степени прискорбным и часто напоминало мне то впечатляющее описание, которое наш великий поэт дает о состоянии нашего праотца после изгнания из счастливого места первозданной невинности:

Адам лежал, простершись, на земле, На ледяной земле, и проклинал Свое рожденье, упрекая Смерть За то, что медлит казнь осуществить. Дж. Мильтон

Женщин-пациенток в Ретрите как можно больше занимают шитьем, вязанием или домашними делами, а кое-кто из выздоравливающих помогают сиделкам. Из всех способов, с помощью которых пациентов можно склонить к сдерживанию себя, постоянная занятость, похоже, наиболее эффективна. Эти виды занятости, несомненно, наиболее предпочтительны — по причинам как моральным, так и физическим, поскольку сопровождаются значительными телесными действиями, чрезвычайно приятными пациенту и чрезвычайно противоположными его болезненным иллюзиям.

В начале этой главы говорится, что пациентов считают способными к рациональным и благородным побуждениям. И хотя мы признаем, что страх занимает значительное место в создании той сдержанности, которую пациент обычно проявляет, оказавшись в новой ситуации, тем не менее, в Ретрите считается, что стремление к уважению работает, как правило, более мощно. Это правило в человеческом разуме несомненно влияет на нашу обычную манеру поведения в значительной степени, хотя зачастую тайно. Оно с особой силой действует тогда, когда мы вступаем в новое общество, и оказывается, что оно имеет большое влияние даже на поведение душевнобольных. Пусть оно не обладает достаточной мощью, чтобы дать душевнобольным возможность полностью противостоять сильным беспорядочным склонностям, порожденным болезнью, но все же, при правильном культивировании, оно способно многих подвести к стремлению скрыть и преодолеть свои болезненные пристрастия. И, по крайней мере, материально помогает больным в ограничении отклонений в пределах таких границ, которые не делают их отвратительными для окружающих.

Эта борьба очень полезна для пациента, укрепляя его разум и способствуя благотворной привычке к самоограничению — цели, которая, как показывает опыт, имеет колоссальное значение в излечении безумия моральными средствами.

То, что страх не является единственным мотивом, служащим к выработке самоконтроля в умах маньяков, становится очевидным, исходя из того, что это ощущение часто возникает в присутствии незнакомцев, которые просто появляются в доме. И полагаю, объяснить его зарождение можно только потребностью в уважении, которая уже упоминалась как мощный мотив поведения.

Вероятно, поощрение действий по этому принципу принесло столько преимуществ нашему Заведению, начиная с общения с пациентом как с разумным существом насколько это позволяет состояние его разума. В своем разговоре с пациентами управляющий относится к этому вопросу с особым вниманием. Он затрагивает такие темы, которые, насколько ему известно, их больше всего интересуют, и которые в то же самое время позволяют пациентам показать свои знания в самом выгодном свете. Если пациент — сельский труженик, ему задают вопросы, связанные с его занятиями и, когда знания пациента могут быть полезными, часто обращаются к нему за советом по любому поводу. Я слышал, как один из худших пациентов в доме, который до болезни был почтенным скотоводом, давал очень разумные наставления по лечению больной коровы.

Эти соображения, несомненно, очень существенны, поскольку принимают во внимание комфорт душевнобольных; но гораздо большее значение они имеют потому, что имеют отношение к лечению расстройства. Ощущение собственной значимости побуждает пациента поддерживать ее, напрягая рассудок и ограничивая те настроения и склонности, способные, если им потакать, умалять то уважительное отношение, которое ему оказывают, или принизить его репутацию в глазах его сотоварищей и служителей.

У тех, кто не знаком с характером душевнобольных, есть заметная склонность разговаривать с ними как с детьми, или, что хуже, начальственным тоном. В результате, пациенты Ретрита зачастую отмечали, что, судя по всему, посетившему их незнакомцу казалось, что они — дети.

Естественная направленность такого обращения заключается в том, чтобы привести разум пациента в упадок и сделать его безразличным к тем нравственным чувствам, которые, при разумном направлении и поощрении, признаны способными в немалой степени укреплять силу самоконтроля, что во многих случаях делает обращение к принуждению ненужным. Даже когда применение принуждения абсолютно необходимо, даже тогда, если пациент обещает контролировать себя самостоятельно после его устранения, его слову, как правило, оказывается большое доверие. Я знаю пациентов, у которых при наличии такой договоренности, чувство чести и морального обязательства в течение длительного времени ведут успешную борьбу с насильственными предрасположенностями, свойственными их расстройству, и служителям следует прилежно поощрять такие попытки.

До сих пор мы в основном рассматривали такие способы побуждения пациента к контролю своих расстроенных предрасположенностей, которые возникают из обращения к общим умственным способностям; но в этой части морального управления значительное преимущество, несомненно, может быть извлечено из знакомства с предыдущими привычками, нравами и предрассудками индивидуума. Не должны мы забывать и о том, что в наших стараниях способствовать самоконтролю следует призывать на помощь мягкое, но мощное влияние предписаний нашей святой религии. Там, где природа наша сильно пропиталась ими в раннем возрасте, предписания эти становятся немногим меньше первоосновы нашего характера, и их ограничивающая сила часто чувствуется даже в присутствии бредового возбуждения безумия. Поощрять влияние религиозных принципов на рассудок душевнобольного почитается действом большой важности, а именно лечебным средством. Для этой цели, а также для других, еще более важных, безусловно, верным является укрепление в пациенте внимания к привычным способам выражения уважения к своему Создателю.

Многие пациенты посещают религиозные собрания Общества, проводимые в городе; и большинство из них собираются в полдень Первого дня[38], когда управляющий читает им несколько глав из Библии. Обычно возникает глубокая тишина, во время которой, как и во время чтения, очень приятно наблюдать их благочинное поведение и ту степень, с которой те из них, кто чрезвычайно склонен к действию, сдерживают свои разнообразные предрасположенности.

Преследуя сии желаемые цели, не позволяйте неопытному, но благоразумному служителю ожидать слишком незамедлительного эффекта своих усилий или унывать из-за разочарования, случающегося время от времени. Пусть он помнит достойные восхищения слова великого лорда Бэкона, сказавшего, что «могущество природы в порядке, в поиске, последовательности и взаимообмене применимостями, что, хотя и требует более точных знаний при прописывании лекарств, и более точного послушания в выполнении предписанного, но вознаграждается значительностью результатов».

По здравому размышлению все сказанное здесь, является всего лишь несовершенным взглядом на принципы и способы действий, посредством которых в Ретрите порождается самоконтроль. Упоминание всех принципов разума, которые могут быть полезны в продвижении этого благотворного дела, стало бы перечислением наших интеллектуальных способностей и привязанностей. Я только замечу в дополнение к уже сказанному, в качестве общего вывода, что служитель при душевнобольных обязан усердно стремиться к тому, чтобы завоевать их доверие и уважение, привлечь их внимание и зафиксировать его на объектах, противоположных их иллюзиям; вводить в действие, насколько возможно, каждую сохранившуюся умственную способность и принципы разума; и помнить, что при крушении интеллекта эмоциональные склонности нередко выживают.

РАЗДЕЛ III. О МЕРАХ ФИЗИЧЕСКОГО СТЕСНЕНИЯ

Общий взгляд на природу стеснения, используемого в Ретрите — Меры физического стеснения буйно помешанных и меланхоликов, склонных к самоуничтожению — Опыт Ретрита в потакании возбуждению буйно помешанных — Причины чрезмерного повсеместного использования физического стеснения — О степени насилия, применяемого при необходимости физического стеснения — Менее жестокие способы стеснения — Меры предосторожности — Необходимость опыта при обучении наилучшим способам стеснения

Что касается второго пункта — о необходимости физического стеснения, я, не колеблясь, готов заявить, что нужда в нем будет уменьшаться или возрастать по мере того, насколько более или менее благоразумным будет моральное лечение больного. Мы не можем, однако, предполагать, что самое просвещенное и изобретательное человечество когда-нибудь сможет полностью отвергнуть необходимость ограничения личной свободы.

К физическому стеснению, как утверждает великолепный автор «Наблюдений над помешательством», следует прибегать «исключительно как к ограничению защитному и спасительному». Способ его должно рассматривать в зависимости от его воздействия на рассудок душевнобольного. Некоторые средства физического стеснения имеют, очевидным образом, большую тенденцию к раздражению или унижению чувств, нежели другие. И поэтому использование цепей никогда не допускались в Ретрите. В самых буйных маниакальных состояниях, как замечает автор, которого только что цитировали, «пациента следует оставить одного, в тихой и темной[39] комнате так, чтобы на него не влияли раздражители света или звука; такое отвлечение более быстро располагает ко сну. Поскольку в таком буйном состоянии, существует определенная склонность соединять идеи, особую важность приобретает предотвращение доступа к тем идеям, что могут поступить посредством ощущений»[40]. На пациентов той категории, кто не расположены причинять себе вред, просто надевают смирительную рубашку и оставляют ходить по комнате, или лежать на кровати в свое удовольствие. Но в тех безысходных случаях меланхолии, сопровождаемых отвращением к жизни, когда наличествует твердая решимость к самоубийству, необходимо ограничить пациента в ночное время в лежачем положении. Для этой цели управляющий изобрел очень простое приспособление, отвечающее всем целям безопасности и позволяющее пациенту поворачиваться и менять позу в постели как ему заблагорассудится[41].

Высказывалось предположение, что в случаях буйного помешательства лучше всего укрощать неистовое возбуждение, потворствуя ему в максимально практически выполнимой степени. Опыт Ретрита ведет к прямо противоположному заключению; а именно, такая степень механического удерживания душевнобольного, которая фактически не причиняет боли в состоянии покоя, способна ослабить приступ. Связь между действием умственным и телесным и та степень, в которой, как известно, последнее возбуждает первое, достаточно иллюстрируют причину этого факта.

За исключением случаев буйного помешательства, которые далеко не так часто случаются в Ретрите, физическое стеснение, когда требуется, считается необходимым злом. То есть в отвлеченном смысле считается, что оно имеет склонность замедлять излечение, препятствуя влиянию применяемых моральных лечебных средств. Поэтому используется с осторожностью. И наш управляющий частенько заверял меня, что он скорее рискнет, чем прибегнет к смирительным средствам, когда они не являются абсолютной необходимостью, за исключением тех случаев, когда вероятной становилась благотворная нравственная тенденция.

Я испытываю превеликую удовлетворенность, заявляя от имени наших управляющих, что за последний год, в течение которого число пациентов обычно составляло шестьдесят четыре человека, в среднем не было случая изоляции двоих пациентов одновременно. Я также могу утверждать, что, хотя иногда необходимо применять физическое стеснение с применением смирительной рубашки, пут или других средств к нескольким пациентам одновременно, тем не менее, число сдерживаемых пациентов не превышает четырех, включая тех, кто находится в изоляции.

Темой величайшей важности, безусловно, является безопасность тех, кто ухаживает за умалишенными, но следует поинтересоваться, нельзя ли добиться этого, не причиняя ощутимого ущерба достижению другой цели — выздоровлению пациента.

Возможно, следовало бы подумать, а не зависит ли распространенная практика принуждения, принятая в некоторых учреждениях, от ошибочных взглядов на личность душевнобольных, от безразличия к их комфорту, или от того, что предшествующее недоброе обращение сделало принуждение необходимым.

Власть разумной доброты над этим несчастным классом общества намного больше, чем обычно считают. Возможно, вполне закономерно применить к мягкому обращению слова нашего великого поэта,

Она снять цепи чар Способна с человека. Дж. Мильтон

Нет более поразительных примеров проявления этой силы или же приложения ее с более благоприятными эффектами, нежели в тех плачевных случаях, когда пациент отказывается от приема пищи. Доброжелательным увещеваниям и хитроумным уловкам управляющих исключительно успешно удавалось преодолевать этот мучительный симптом, и в настоящее время у нас очень мало случаев, когда приходится использовать насильственные методы для того, чтобы накормить пациента.

Некоторых пациентов, из тех, кто отказывается принимать участие в семейных трапезах, уговаривают поесть, отводя их в кладовую и разрешая угощаться там самим. Оказалось, что некоторым нравится есть, когда еду оставляют им в их комнатах, или, когда они могут раздобыть ее в тайне от служителей. Других, чья непреклонность сильнее, часто склоняют проглотить небольшое количество питательной жидкости посредством повторяющихся увещеваний. И для этих случаев, также как и для многих других, одинаково верно то, что каждое нарушение решимости ослабляет силу и настрой к сопротивлению.

Иной раз, однако, уговоры только укрепляют в злополучной решимости. Однажды служители совершенно устали уговаривать и, убирая еду, один из них взял кусок мяса, неоднократно предлагавшийся пациентке, и бросил его под каминную решетку, воскликнув при этом, что она не должна брать это мясо. Бедняжка, которой, казалось, управляло стремление противоречить всему, немедленно вскочила с места, схватила мясо из пепла и с жадностью его поглотила. В течение недолгого времени служители добивались, чтобы она поела, используя ее склонность противоречить. Но вскоре это оказалось ненужным, поскольку столь несчастливая особенность ее расстройства исчезла.

Следует признать, что в некоторых случаях, когда хитроумные уловки и мягкосердечные уговоры оказывались одинаково безрезультатными, становится необходимым насильственно снабжать пациента достаточным количеством пищи ради жизнеобеспечения. Это, пожалуй, самая тягостная обязанность, которую вынужден исполнять служитель. В Ретрите кормление обычно осуществляется следующим образом: пациента помещают в кресло-качалку, что, конечно же, позволяет менять высоту и положение головы согласно обстоятельствам. Самая сложная часть всего предприятия, если мне позволено так выразиться, заключается в том, чтобы разомкнуть рот. С этой целью управляющий, попробовав различные инструменты, как правило, использует головку маленького дверного замка, и, силком просунув его между зубами, поворачивает ключ за другой конец, открывая рот таким образом, чтобы ему было удобно. Другой служитель прочной ложкой вводит пищу в жидком состоянии. Я чрезвычайно рад иметь возможность заявить, что повод для многократного повторения этой операции возникает лишь изредка; и что ни разу, ни в одном случае, она не стала причиной нанесения травмы пациенту[42]. Мало у кого зубы соприкасаются с безукоризненной точностью, и это обстоятельство существенным образом облегчает вкладывание инструмента, помогающего разжимать зубы. Считается необходимым продвинуть черенок ложки над языком наполовину; ведь когда жидкость не поступает в горло, она зачастую извергается наружу.

Служители в Ретрите чувствуют себя в безопасности и не опасаются получить травму от пациентов, содержащихся свободно, многие из которых ранее, до того, как они оказались в Ретрите, привыкли к гораздо более суровому обращению. У нас нет примеров, когда бы пациент нанес серьезную травму кому-либо из служителей. И не было случая, чтобы проявлялся общий дух неудовлетворенности или склонность к бунту.

Обычным служителям не разрешается применять к пациентам чрезвычайные меры принуждения в качестве наказания или же изменять в любой степени обычный режим обращения без разрешения управляющих. Это ограничение их власти крайне важно, поскольку обязывает служителей добиваться у пациента хорошего мнения о себе и стремиться управлять скорее через уважение, нежели через суровость.

В случае необходимости применения смирительной рубашки или любого другого способа принуждения к буйному пациенту используется более чем достаточная сила, исключающая у пациента саму мысль о сопротивлении; таким образом, в значительной степени предотвращаются раздражение или дополнительное возбуждение.

Если такой силы не оказывается, а случай не терпит отлагательства, тогда мужество и уверенность, как правило, берут верх над агрессией пациента; по-видимому, мнение о том, что маньяки редко бывают по-настоящему храбрецами, весьма обосновано. Как-то раз управляющий гулял в поле, прилегающем к дому, в компании с пациентом, склонным к мстительности по очень незначительным поводам. Возникло возбуждающее обстоятельство. Маньяк отступил на несколько шагов и схватил большой камень, который незамедлительно поднял, как будто готов был швырнуть его в своего спутника. Ничуть не встревожившийся управляющий остановил пациента взглядом[43] и решительным тоном, одновременно наступая на него, велел положить камень. По мере приближения управляющего, рука душевнобольного постепенно опускалась вниз из угрожающего положения, и он уронил камень на землю. Затем его без лишнего шума отвели в палату.

Некоторым из наиболее раздражительных пациентов, которые не являются ни мстительными, ни агрессивными, время от времени требуется некая степень физического стеснения с тем, чтобы они не могли поранить своих сотоварищей или порвать их одежду. Эта категория находится в основном среди больных с ослабленным интеллектом. Иногда их лодыжки связывают специальными ремнями, и те не дают пациенту лягаться; или при необходимости надевают приспособления для фиксации рук, прикрепленные к поясу вокруг талии. Эти ремни дают пациенту достаточную свободу для самостоятельного использования рук при еде и значительно менее неудобны, чем смирительная рубашка. У некоторых женщин-пациенток, подпадающих под это описание, ремни изготовлены из зеленого сафьяна, и они иногда рассматривают свои путы как украшения. В третьей главе читатель найдет описание нескольких мер предосторожности. Я хочу здесь добавить, что пациентам, принимающим пищу на балконах или в комнатах отдыха, запрещено пользоваться ножами и вилками[44]. Служитель делит им мясо на мелкие кусочки, и они едят ложкой. В обязанности служителя входит также ежевечерне убирать одежду пациента из палаты и проверять карманы.

Я полагаю бесполезным входить в мельчайшие детали способов принуждения и средств механического удерживания душевнобольных, поскольку только опыт способен научить тому, как применять их наилучшим способом. И тот служитель, кто обладает глубоким пониманием и способен беспристрастно оценить характер сумасшедшего, скоро ощутит ту необходимую степень, время и способ принуждения, потребные для тех, кто находится под его опекой. Но те, кто имели возможность наблюдать — и только они — способны представить себе, как трудно полностью подавить мстительные чувства, которые непоследовательное, но все же частично разумное поведение пациента частенько возбуждает в умах служителей, младших по чину.

Таким образом, объектом наиважнейшего значения становится необходимость вселить в умы этих людей непредубежденные чувства в отношении несчастных, помещенных под их наблюдение, внушить им, что «принуждение следует рассматривать исключительно как защитное и спасительное стеснение», и напомнить им, что пациент на самом деле находится под воздействием болезни, которая лишает его ответственности и часто приводит к выражениям и поведению в высшей степени противоположным его натуре и природным склонностям:

Природа скована Необходимости железной цепью, Напрасно нехотя ее порвать стремится, И мысли грязные и нечестивые преуспевают, И тьма в душе у ней сгустилась, Пока безумье к действиям жестоким побуждает, Тиран души заблудшей.

Но даже такое представление о больном не освобождает от опасности, если служитель недостаточно принимает во внимание ту степень, в которой на пациента могут влиять моральные и умственные побуждения. Эти противоречивые особенности их характера часто чрезвычайно затрудняют обеспечение надлежащего обращения с умалишенными. Считать их братьями, и в то же время просто автоматами; восхищаться всем, что они делают правильно, и сожалеть без осуждения о неправильных деяниях — все это требует такой привычки к философским размышлениям и христианскому милосердию, достичь коих, безусловно, нелегко.

РАЗДЕЛ IV. О СПОСОБАХ СОДЕЙСТВИЯ РАЗВИТИЮ ОБЩЕГО КОМФОРТА УМАЛИШЕННЫХ

Важность поддержания комфорта, как средства к исцелению — Разнообразные способы поддержания комфорта в Ретрите — Польза разумного общества для выздоравливающих пациентов — Различные виды занимательных работ, адаптированных к различным группам пациентов — О знакомстве умалишенных с книгами — Важность привлечения их внимания — История болезни — Трудность в измышлении подходящих занятий

Рассматривая наш первый раздел этой темы, а именно: способы, с помощью которых можно побуждать к самоконтролю, мы предвосхитили многие из средств, благоприятствующих комфорту этой злополучной категории наших ближних. И более того, мы могли бы, не погрешив против истины, включить все эти средства в предыдущий раздел; поскольку все, что стремится содействовать счастью пациента, оказывается, увеличивает его потребность обуздывать себя, возбуждая желание не лишиться своих удовольствий и уменьшает раздражение ума, которое слишком часто сопровождает душевное расстройство.

Таким образом, комфорт пациентов с лечебной точки зрения считается делом наивысшей важности. Обучение управляющих содействовать этому со всем усердием родительского, но разумного внимания, во многих случаях вознаграждался почти сыновней привязанностью. В своих беседах с пациентами управляющие приспосабливаются к их особым склонностям, но в то же время пытаются незаметно отвлечь их от того горя или заблуждения, которые служат признаком их болезни.

Женщина-управляющая, обладающая незаурядной долей доброжелательной энергии, наша главная смотрительница за пациентами-женщинами и хозяйственными делами всего Заведения, иногда приглашает всех пациентов на званый чай. И все приглашенные надевают самую нарядную одежду, состязаясь друг с другом в вежливости и благопристойности. На стол ставится все самое лучшее, а с гостями обращаются со всем вниманием, оказываемым незнакомцам. Вечер, как правило, проходит с величайшим согласием и удовольствием. Какое-либо неприятное обстоятельство случается редко; пациенты великолепно контролируют свои различные склонности; и общая картина одновременно любопытна и впечатляюще отрадна.

Некоторые пациенты время от времени посещают друзей в городе. Каждый месяц комитет назначает женщин-инспекторов, которые посещают больных своего пола с тем, чтобы пообщаться с ними и предложить управляющим или комитету любые улучшения, которые могут прийти к ним в голову. Иногда посетители пьют чай вместе с пациентами, которым внимание друзей доставляет много удовольствия, при этом ведут они себя в основном прилично.

Здесь необходимо будет упомянуть, что посещения бывших близких друзей часто сопровождаются для пациентов вредом — кроме тех случаев, когда выздоровление уже продвинулось вперед настолько, что обещает перспективу скорого возвращения в лоно общества, как только начинает восстанавливаться рассудок. Однако можно с уверенностью утверждать, что беседы со здравомыслящими, беспристрастными людьми считаются практически необходимыми для выздоровления многих пациентов. Посему выздоравливающим из всех категорий больных часто разрешается находиться в обществе душевно здоровых членов семьи. Им также разрешается засиживаться допоздна, пока для семьи не наступает время отправляться отдыхать, и вообще им предоставляют столько свободы, сколько допускает состояние их рассудка[45].

Те, кто имел возможность наблюдать восстановление рассудка, заметит, что, как правило, он не обретает свою утраченную империю одним махом. Возвращение рассудка напоминает скорее постепенное наступление прилива; кажется, что он изо всех сил пытается двигаться вперед, но снова и снова вынужден отступать. И пока длится это состязание, здравомыслящий служитель может оказаться бесценным союзником разума и оказать ему крайне важную помощь в возвращении законного престола.

В некоторых случаях, однако, облако, окутывающее разум, рассеивается внезапно, и кажется, что пациент пробуждается внезапно, как после сна. У других выздоровление идет постепенно и равномерно:

Порядок ясный как заря забрезжит, И как из хаоса былого взрастают семена Природы при звуках голоса божественного свыше, И восстановлен вновь на прежнем месте каждый, пока не распахнет Цветущая земля благоуханну душу, и радостное солнце В лазурной синеве не явится; Вот так высвобожденный разум возникает. Марк Акенсайд. Удовольствия воображения. Книга III, строка 396

Поскольку у праздности имеется естественная тенденция ослаблять рассудок, вызывать апатию и недовольство, поощряется любой вид разумной и безгрешной занятости. Тем, кто не занят каким-либо полезным занятием, разрешается читать, писать, рисовать, играть в мяч, в шахматы, шашки и т. п[46].

Служитель скоро поймет, какое занятие или развлечение лучше всего подходит пациенту, находящемуся под его опекой. Он подметит, что наиболее активные и захватывающие занятия лучше всего подходят для меланхоликов в тех случаях, когда их можно убедить поучаствовать в этих занятиях, и что малоподвижные занятия, как правило, предпочтительнее для маниакальной категории. Однако строгих правил здесь не существует. В общем и целом, склонностям пациента можно потакать, за исключением ситуаций, когда желаемое им занятие выказывает тенденцию способствовать его болезни. По этой причине иногда приходится отказывать пациенту в занятиях писательством, поскольку в результате получался бы непрерывный поток эссе о его своеобразных фантазиях, что послужило бы только к еще более глубокому закреплению ошибок в его сознании. Но, несмотря на это, некоторые пациенты подчас предавались этому удовольствию, поскольку оказалось, что сочинительство приносило им временное удовлетворение, и потом их было легче перенаправить к подходящим занятиям.

(Потакание увлечению писательством часто приводит к любопытным излияниям, как в прозе, так и в поэзии. Нижеследующий поэтический образец, возможно, заинтересует читателя. И он удивится, узнав, что во время сочинения пациент находился в стадии сильного обострения мании. Это не единственный случай, о котором нам напоминают строки поэта:

Высокий ум безумию сосед.

Границы твердой между ними нет.

ОБРАЩЕНИЕ К МЕЛАНХОЛИИ

Дух тьмы! Из одинокой тени, Где исчезают девственные розы весны; Дух тьмы, услышь свою возлюбленную деву, Стенанья арфы воспевают ей безумный гимн. Ах! Как у Любви расхитили мой самый ранний цвет, И зимний ветер прелести мои унес; Ах! Как Любовь довлела над твоим надгробьем, украшенном трофеями ее, Добычей гения, крушением ума. В выси плывет луна безмолвными небесами; Полночны росы падают на землю; Крадется тихо молодой любовник, уж утренняя песня Певчих птичек звенит в лесу. Тогда и я с тобой мои священны бденья совершаю, У алтаря твоего стою одна, И вновь касаюсь я рукой своей печальной лиры без струн, Тем временем Любовь ведет свой хоровод, с арфою в руке. Высоко над лесами Надежда шлет сиянье метеоров, И тысячные толпы сей пылкий луч благословляют; Я повернулась, но нашла Отчаянье, блуждавшее безумно, И вместе с демоном мой путь кратчайший изогнули. И негромко над долами она подула в свой рожок, О, где, Мария, где же ты блуждаешь? Вернись, о, вероломная девица, на эхо звуков, Я ж летел, и не внимал той песне сладостной сирены. Привет, о Меланхолия! К твоим одиноким башням Обращаюсь с приветом к обветшалым шпилям, Цветут где безобидно мертвенные цветы из тени ночи И темно-синие, сияют чахнущие свечи. Вот там, мой Эдвин! Твой дух приветствует В лабиринте фантазии свою любовь — блуждающую деву; Тихонько чрез приют Мария тень твою проводит, Ведет тебя все дальше чрез заросли миртов. Пойдем со мной, услышь вечерню песню, Намного слаще, дальше, в сравненье с громким криком утра; Исчислены все вздохи бриза, шепчущего О прошлых бедах или горестях еще не родившихся. У нас есть сказка; есть и песня, чтоб заколдовать те тени, Что не способны оживить рассудок у Марии, Где Скорби пленники приветствуют твою когда-то любимую девицу, Порадовать чтоб незнакомца и опечалить безропотного. Прощай, о Эдвин! Иди, возьми мое последнее прощанье, Ах! Может ли моя страдающая грудь сказать тебе больше, Здесь, расставаясь здесь, с любовью, с жизнью и с тобой, Я песню лью свою потоком, как будто на чужом я берегу. Но оставайся, юноша поспешный, уж солнце высоко, И ночь прошла, и тени все исчезли, Ибо заблудшая Мария вздыхает И вздох ее извечный несет ее печали к бурям утра.

Несомненно, выбор книг для использования душевнобольными требует немалой осмотрительности. По очевидным причинам, как правило, следует избегать работы воображения. И все книги, хоть в малой степени связанные с особыми склонностями пациента, решительно нежелательны. Различные отрасли математики и естественных наук обеспечивают наиболее полезный перечень тем, на которые можно направить ум душевнобольного, и их следует поощрять, насколько возможно, неуклонно преследовать одну цель. Любую отрасль знания, с которой пациент был знаком ранее, можно возобновить с большей легкостью, и намерение заниматься именно ею будет поддерживаться той компетентностью, которую он сможет проявить.

Несколько лет тому назад мне довелось столкнуться с поразительным примером, доказывающим преимущество, проистекающее из внимания к этому вопросу. О нем мне рассказал человек в высшей степени почтенный, который в этой истории сам и был пациентом. Он сообщил, что несколько лет тому назад, его рассудок погрузился в глубокую депрессию без какой-либо видимой причины. Самые мрачные мысли неотступно преследовали его разум, и ему было необычайно трудно сосредоточиваться на чем-то одном хотя бы и ненадолго. Он чувствовал полное безразличие к бизнесу и семье, и, конечно же, пренебрегал ими. Только с большим трудом его можно было уговорить съесть достаточно пищи для поддержания жизни. Он исхудал, а рассудок его все слабел и слабел.

В этом состоянии, когда однажды, размышляя над своей злосчастной судьбой, он осознал, благодаря слабому проблеску остатков разума, что окажется в еще худшем состоянии, если продолжит предаваться мрачным размышлениям и привычкам. Встревоженный такой перспективой на будущее, он решил употребить все свои умственные способности, которые еще оставались в его власти, чтобы взять под контроль свои горестные настроения и восстановить навык сосредоточения. С этой целью он принял решение немедленно заняться математикой, с которой был хорошо знаком в молодости, а также перейти на более вольный образ жизни.

Первая попытка пробиться через простейшую проблему стоила ему неописуемого труда и боли. Но он упорствовал в своей затее; трудность фиксации внимания постепенно уменьшалась; он преодолел свою склонность к воздержанию от пищи и очень скоро восстановил пользование своими умственными способностями и прежний характер рассудка.

Возможно, только немногие в ситуации, описанной мною, имели бы смелость сформировать такие решения, и еще меньше количество имели бы стойкость их исполнить. Однако этот случай, безусловно, указывает на то, что вполне возможно сделать, и насколько важно с лечебной точки зрения побуждать пациента к упорным умственным занятиям.

Управляющие нашего Заведения далеки от мысли, что они уже достигли совершенства в моральном лечении душевных болезней. И если они достаточно продвинулись по этому пути, их прогресс только убедил их, как много еще предстоит сделать, и наполнил сожалением о том, как мало изобретательности до сих пор было вложено в приумножение благоустроенности жизни душевнобольных. Не сомневаюсь, что, если бы для этого были использованы те же старания, так часто используемые для развлечения тщеславных, легкомысленных и праздных, гораздо больше лучей комфорта просияли бы над несчастным существованием безумцев, и доля излечений существенно бы выросла.

К каким же серьезным размышлениям о человеческой природе ведет нас то, что величайшее бедствие, какое только может с ней приключиться, столь часто усугублялось теми, в руках у которых власть, и долг которых состоял в использовании средств смягчения. Следовательно, мы можем почерпнуть весьма практический смысл из замечания мудрого Монтескье, о котором постоянно должен помнить каждый, кто интересуется учреждениями для душевнобольных: «Cest une experience éternelle, que tout hommequi a dupouvoir est porté, à en abuser; il va jusqu’ à ce qu’il trouve des limites. Qui le diroit! La vertu même a besoin des limites»[47].

ГЛАВА VI. — ИТОГОВЫЙ ОТЧЕТ ПО ИСТОРИЯМ БОЛЕЗНИ И ПРИМЕЧАНИЯ

Список историй болезни — Выписки, извлеченные из него — Сводки, представленные несколькими другими заведениями касательно пропорциональной доли излечений — Трудность оценки лечебных способов, используемых в различных приютах — Необходимые изыскания, предваряющие мнение о различных отчетах — Трудности в получении информации о причинах заболевания — Эффект, ошибочно принимаемый за излечение — Описание приближения маниакального пароксизма — Существенная неоднозначность моральных причин душевных болезней — Наиболее распространенные причины заболеваний в Ретрите — Несколько случаев болезней, связанных с религиозными впечатлениями или пристрастием к спиртным напиткам — Правила Ретрита отличаются от таковых в Бетлеме и в больнице св. Луки — Определение терминов деменция, меланхолия и мания — Время, определяющее болезнь как хроническую — Термины вылеченный и выздоровевший — Исследование пагубности безумия для животной жизни — Мнения докторов Монро и Кричтона — О расстройствах, которым более всего подвержены умалишенные — Причины смертности в Ретрите — Возраст пациентов

Далее представлена ТАБЛИЦА ПАЦИЕНТОВ, принятых в Ретрит, начиная с его открытия в 1796 году и до конца 1811 года; показаны результаты или состояние каждого пациента на данный момент[48].

В следующей таблице Б. означает «в браке»; О. — одинок; В. — вдовец или вдова; С.П. — старый пациент; Н.П. — недавний пациент; М. — месяц; Ман. — мания; Мел. — меланхолия; И.М. — ипохондрическая меланхолия; Дем. — деменция или маниакальное слабоумие; 96 Ум., 1804 Ум. и т. д. — умер в 1796 году, в 1804 году, и т. д.; Здр. — выздоровел; Л. — пациенту лучше; М.Л. — пациенту много лучше; Н.Л. — пациенту намного лучше.

I — Номер п/п.

II — Возраст муж.

III — Возраст жен.

IV — Один или в браке.

V — Старый пациент или недавний.

VI — Описание заболевания.

VII — Дата поступления.

VIII — Выписан, умер и т. д.

IX — В каком состоянии.

ПРЕДПОЛАГАЕМЫЕ ПРИЧИНЫ и т. д.

№ 3. Расстройство эмоций.

№ 5. Последствия эпилепсии.

№ 10. Заболевание последовало за расстройством эмоций.

№ 13. Конституциональное заболевание.

№ 15. Конституциональное заболевание.

№ 16. Заболевание последовало за обманутыми надеждами в делах.

№ 17. Конституциональное заболевание.

№ 19. Заболевание последовало за расстройством эмоций.

№ 21. Конституциональное заболевание.

№ 23. Заболевание последовало за семейными несчастьями.

№ 25. Заболевание последовало за расстройством эмоций.

№ 27. Заболевание последовало за расстройством эмоций.

№ 28. Контузия черепа. — Склад характера предрасполагал к расстройству.

№ 30. Заболевание последовало за смертью его жены.

№ 32. Расстройство наследственное. — Вызвано чрезмерным вниманием к матери в последней болезни и последующим горем.

№ 33. Заболевание последовало за расстройством эмоций.

№ 34. Заболевание последовало за разочарованием в делах.

№ 37. Эпилепсия.

№ 38. Наследственное.

№ 42. Наследственное. — Последовало после применения средств, используемых для того, чтобы приостановить усиленное потоотделение, случившееся после обострения плеврита.

№ 45. Наследственное.

№ 46. Последствия эпилепсии.

№ 47. Последствия неудачи мужа в делах.

№ 48. Последствия неудачи отца в делах.

№ 49. Очень меланхолический темперамент.

№ 53. Заболевание последовало за расстройством эмоций.

№ 54. Слабый интеллект от природы.

№ 55. Врожденное расстройство. — Последовало за истерией, вызванной смертью друга.

№ 56. Конституциональное заболевание. — По-видимому, вызвано безнравственным поведением.

№ 57. Заболевание последовало за расстройством эмоций.

№ 58. Конституциональное заболевание.

№ 59. Очень слабое здоровье в детстве. — Необычно узкий лоб.

№ 60. Конституциональное заболевание.

№ 61. Последствия неудачи мужа в делах.

№ 62. Конституциональное заболевание.

№ 63. Заболевание последовало после затруднений в делах. Второй приступ.

№ 64. Расстройство эмоций.

№ 65. Заболевание последовало за смертью ее отца.

№ 66. Конституциональное заболевание. — Ускоренное испугом.

№ 67. Конституциональное заболевание.

№ 68. Конституциональное заболевание.

№ 70. Предполагаемая потеря мужа, попавшего в кораблекрушение, но спасшегося.

№ 72. Последствия родов.

№ 73. В этом случае теплая ванна оказалась полезной, что редко случается при мании.

№ 74. Пристрастие к спиртным напиткам. — Ранее доходил до помешательства несколько раз.

№ 75. Приписывается расстройству эмоций и стесненному материальному положению.

№ 76. Конституциональное заболевание.

№ 77. Конституциональное заболевание — прекращение обильного потоотделения на голове.

№ 78. Общая немощность тела и рассудка.

№ 80. Конституциональное заболевание.

№ 81. Чрезмерное внимание к делам.

№ 82. Конституциональное заболевание. — Расстройство, впервые отмеченное религиозным рвением.

№ 83. Расстройство последовало за лихорадкой.

№ 84. Конституциональное заболевание.

№ 86. Последовало за неосторожным использованием ртути.

№ 87. Конституциональное заболевание.

№ 88. Расстройство впервые проявилось малозначительными, нелепыми религиозными сомнениями.

№ 89. Поступил с жестокими головными болями.

№ 90. Конституциональное заболевание, вызванное несчастьями и переутомлением.

№ 91. Приписывается неосторожному использованию ртути.

№ 93. Конституциональное заболевание. — Опиумная таблетка, принятая с пивом, всегда успешно способствует засыпанию.

№ 94. Конституциональное заболевание.

№ 95. Явная причина отсутствует.

№ 96. Конституциональное заболевание[49].

№ 99. Конституциональное заболевание.

№ 100. Заболевание последовало после сильного тревожного расстройства.

№ 103. Конституциональное заболевание, связанное с телесной болезнью.

№ 104. Слабые умственные способности от природы.

№ 105. Конституциональное заболевание. — Вызвано интересом к политическим темам и нерегулярным пьянством.

№ 107. Вызвано потерей сына и другими несчастьями.

№ 108. Разрыв знакомства перед бракосочетанием.

№ 109. Конституциональное заболевание.

№ 110. Ранее держали взаперти в течение многих лет.

№ 111. Конституциональное заболевание. — Вызвано смертью жены.

№ 112. Нет очевидной причины.

№ 113. Конституциональное заболевание.

№ 117. Заболевание связано с апоплексией.

№ 119. Конституциональное заболевание.

№ 120. Заболевание обусловлено сильным испугом[50].

№ 121. Конституциональное заболевание.

№ 122. Конституциональное заболевание.

№ 123. Конституциональное заболевание.

№ 124. Конституциональное заболевание.

№ 125. Конституциональное заболевание.

№ 126. Связано с апоплексией.

№ 127. Конституциональное заболевание.

№ 128. Конституциональное заболевание.

№ 129 Конституциональное заболевание.

№ 130. Заболевание вызвано семейными неприятностями.

№ 131. Конституциональное заболевание. — Вызвано несчастливым замужеством.

№ 132. Конституциональное заболевание.

№ 134. Травма черепа.

№ 135. Конституциональное заболевание. — Ранее был в таком же состоянии.

№ 136. Разочарование.

№ 137. Конституциональное заболевание.

№ 138. Конституциональное заболевание.

№ 139. Конституциональное заболевание.

№ 140. Конституциональное заболевание. — Затруднения в делах.

№ 141. Конституциональное заболевание. — Вызвано испугом.

№ 142. Конституциональное заболевание. — Последовало за слабой лихорадкой.

№ 143. Конституциональное заболевание. — Последовало за расстройством эмоций.

№ 144. Конституциональное заболевание.

№ 145. Отсутствие определенной причины.

№ 146. Причина не определена.

№ 147. Ранее содержался в нескольких домах.

№ 148. Конституциональное заболевание.

№ 149. Конституциональное заболевание.

Предшествующие утверждения приводятся, дабы дать читателю возможность судить об эффективности способов лечения, практикуемых в Ретрите.

Отсюда следует, что с момента открытия этого заведения в 1796 году и до конца 1811 года были приняты сто сорок девять пациентов. Из этого числа только шестьдесят один были недавними пациентами. Тридцать один пациент страдал маниакальным расстройством. Из них:

2 умерли,

6 остаются в Заведении,

21 выписаны полностью выздоровевшими[51],

2 состояние настолько улучшилось, что дальнейшая изоляция не требовалась.

Оставшиеся тридцать недавних пациентов принадлежали к категории больных меланхолией. Из них:

5 умерли,

4 остаются в Заведении,

19 выписаны полностью выздоровевшими,

2 состояние настолько улучшилось, что дальнейшая изоляция не требовалась.

Из принятых старых пациентов, или как их обычно называют, неизлечимых больных, шестьдесят один пациент принадлежит к категории страдающих маниакальным расстройством, двадцать один — расстройством меланхолическим, и имеется шесть случаев деменции. В первой группе:

11 умерли,

31 остаются в доме[52],

5 забрали друзья в улучшившемся состоянии,

10 выписаны полностью выздоровевшими.

Из двадцати одного меланхолика:

6 умерли,

6 остаются в доме,

1 забрали друзья пациента в несколько улучшившемся состоянии,

6 выписаны полностью выздоровевшими.

2 состояние настолько улучшилось, что дальнейшая изоляция не требовалась.

Из 6 пациентов с деменцией:

2 умерли,

2 выписаны, как неподходящие,

2 остаются в доме.

Выступая перед специальным комитетом Палаты общин в 1807 году, нынешний директор больницы св. Луки сообщил о «состоянии душевнобольных» следующее: «Среднее число излечимых пациентов, принимаемых ежегодно, составляет: мужчины 110, женщины 153. Всего 262 человека. Выписывают: вылеченных — мужчин 37, женщин 71. Всего 108. Остаются невылеченными: мужчин и женщин 100. Не здоровы по разным причинам 28. Умерли 27».

Хаслам, аптекарь в Бетлемской больнице, утверждает, что в течение десяти лет с 1784 года по 1794 год было принято 1664 пациента, из которых 574 выписались здоровыми, а 1090 — остались невылеченными. Из слов того же крупного специалиста следует, что «за последние двадцать лет были приняты семьдесят восемь пациентов», болевших более двенадцати месяцев, «из которых только одного выписали излеченным. Этот пациент, женщина, с тех пор дважды возвращалась с рецидивами, и в конечном итоге была отправлена из больницы невылеченная»[53].

Тот же автор информирует нас, что «пациенты, поступающие в буйном состоянии, выздоравливают гораздо чаще, чем те, кто пребывает в меланхолии. Были отобраны сто буйных больных и столько же меланхоликов. Из первой группы шестьдесят два человека были выписаны в хорошем состоянии, из последней — только двадцать семь. Последующий опыт подтвердил этот факт»[54].

Из интересной работы д-ра Пинеля в Journal de Physique[55] мы узнаем, что в больнице Сальпетриер во Франции за три года и девять месяцев были приняты 1002 пациента. 473 из них были выписаны излеченными. Уместно упомянуть, что 388 человек из этих пациентов ранее находились под наблюдением в других больницах; и совсем не факт, что все остальные случаи — недавние.

Очевидно, что мы не можем составить справедливую оценку важности лечебных средств, используемых в различных приютах, из чистого сравнения указанного числа принятых пациентов и выписанных излеченными в каждом из них.

Прежде чем мы попытаемся сделать вывод из отчетов подобного рода, необходимо с особой тщательностью разобраться в следующем:

1. Основные причины заболевания пациентов, принятых в учреждения, чьи сообщения мы сравниваем.

2. Правила Заведения в отношении приема старых или недавних пациентов, а также в отношении выписки пациентов.

3. Точное значение терминов, используемых в отчетах, особенно в отношении вылеченных или выписанных с выздоровлением.

Я рискну предложить несколько замечаний по каждому из этих положений с тем, чтобы дать возможность читателю судить об особых обстоятельствах нашего заведения; к тому же он сможет сравнить представленный здесь отчет с информацией из других больниц с большей пользой.

I. О ПРИЧИНАХ БОЛЕЗНЕЙ

Крайне сложно получить правильную информацию по этой теме. Деликатность или небрежение со стороны друзей пациентов формируют значительные препятствия. Но там, где они не возникают, и если о том, что считается возбуждающей причиной, заявляют открыто, то тогда зачастую существует серьезный повод подозревать, что приписываемая причина есть не что иное, как всего лишь явное действие, которое можно подтвердить свидетельскими показаниями, при том достаточно характерное, чтобы привлечь к себе внимание.

Приближение маниакального приступа, как правило, характеризуется приливом необычной жизнерадостности и великой горячностью страстей. Отнюдь не редкость, когда в течение некоторого времени оные удается удерживать в изрядном подчинении; но рассудок в этом состоянии ищет ситуации, неблагоприятные для его спокойствия. Возбуждение рассудка у некоторых приводит к образованию неблагоразумных и поспешных привязанностей, которые, приводя к разочарованию, ускоряют или, возможно, вызывают ярко выраженное развитие расстройства. Некоторые необдуманно бросаются в неосмотрительные коммерческие обязательства; другие же посвящают себя религиозным размышлениям. Они часто перебегают от одного молитвенного дома к другому, предпочитая те, где наиболее бурно возбуждаются страсти. Отсюда возникает та самая неопределенность, действующая в большинстве случаев моральной причиной безумия.

Обратившись к списку предполагаемых причин в предшествующей таблице, мы видим, что много историй болезни пациентов, принятых в наше Заведение, были связаны с некими сильными ментальными эмоциями, которые и принимались за причину расстройства. Человеческий рассудок не любит неопределенности, родственники душевнобольного, как правило, стремятся остановиться на некоем особом обстоятельстве, как на причине заболевания. Представление о том, что заболевание конституциональное, придает ему характер безнадежности, от которой одинаково готовы отшатнуться с отвращением и наша гордость, и наша симпатия. В нескольких случаях, однако, когда причина была выражена весьма однозначно, более точные сведения, полученные из расспросов самого больного и его друзей, а также образ жизни пациента, предшествовавший приступу, приводили к выводам, значительно отличавшимся от сформированных более пристрастными или менее проницательными друзьями.

Имевшие место в Ретрите примеры, связанные с расстройством эмоций, образуют, возможно, примерно такую же долю от всех прочих, что и в других подобных учреждениях, и почти все авторы придерживаются единого мнения, заявляя о большой двусмысленности этой видимой причины безумия.

У очень немногих пациентов, принятых в Ретрит, их расстройство с самого начала было связано каким-то образом с религиозными впечатлениями. И в большинстве случаев, имевших место, опрос показал, что злополучные религиозные представления зародились отнюдь не из-за влияния неких внешних воздействий, но возникли в мозгу спонтанно, и симптомы приближающегося безумия им либо предшествовали, либо их сопровождали.

В одном случае расстройство возникло во время пения в методистском молитвенном доме. Но уже ранее наблюдалось необычное возбуждение, которое вероятнее всего и привело пациента в такое состояние, когда бурное кипение разума было уже не сдержать.

Это как раз один из тех случаев, который, по общераспространенной оценке, связан именно с методистами. И если аптекарь Бетлемской больницы, открыто заявляющий о своих великих обязательствах перед этой сектой, имел бы возможность полностью исследовать происхождение подобных случаев у большей части своих пациентов, вполне возможно, он бы обнаружил, что не в таком уж он долгу перед методизмом, как он себе это сейчас представляет. И его замечания в этой рубрике, возможно, оказались бы столь же справедливыми, как и его высказывание, что «приличное благочестие и образцовая жизнь квакера самым блестящим образом освободили его от этого самого жестокого из всех человеческих недугов». Врач Бетлемской больницы говорит: «Что касается разделяемого некоторыми мнения о преобладающем эффекте методизма в порождении безумия, для того чтобы окончательно прояснить этот вопрос, требуются доказательства вместо самоуверенных и ничем не подкрепленных утверждений»[56]. Однако, исходя из слов аптекаря, мы можем сделать следующий вывод: религиозные впечатления были несомненной причиной расстройства у ряда пациентов, поступивших в Бетлемскую больницу, но подобного определенно не случалось в Ретрите. В силу вышесказанного, в этом отношении наблюдается существенная разница между двумя учреждениями касательно преобладающих причин заболевания. И, следовательно, прежде чем провести справедливое сравнение, необходимо задуматься над вероятностью излечения в случаях безумия, проистекающего из религиозных впечатлений. В этих условиях Хаслам рассматривает болезнь как совершенно безнадежную. А пациентов, принятых в Ретрит с соответствующим уведомлением, слишком мало для того, чтобы дать возможность сформировать общее мнение. Было только трое пациентов, которых вообще можно рассматривать как подходящих под это описание. Но достойно упоминания, что двое из них полностью выздоровели, а состояние третьего значительно улучшилось.

Злоупотребление спиртными напитками — еще одна очень распространенная и менее сомнительная причина безумия в большинстве государственных учреждений. Однако в Ретрите это расстройство стало причиной не более чем в трех из всех случаев, принятых в Ретрит. В одном из них привычка стала хронической, но агрессивность и интенсивность работы ума по всем интересующим предметам определили конституциональную склонность к заболеванию задолго до появления у нас. Этого пациента выписали с улучшением, но ему по-прежнему требуется наблюдение. Двое других пациентов выздоровели. Однако Хаслам считает пристрастие к спиртным напиткам одной из наиболее неблагоприятных причин душевного расстройства.

У нескольких пациентов, госпитализированных в Ретрит, расстройство очевидным образом было связано с эпилепсией; но слишком хорошо известно, насколько редко в таких случаях наступает облегчение, поэтому их не принимают в больницу св. Луки. И мне не приходилось слышать, чтобы преобладающие причины заболеваний у пациентов, принятых в наше Заведение, отличались от большинства подобных заведений в других отношениях помимо тех, о которых я уже говорил.

Надеюсь, тот факт, что образ жизни и устои Общества Друзей, по крайней мере, не более недружелюбны к душевному здоровью, нежели в других сообществах, и это мнение находит определенное подтверждение из наблюдения за большим количеством случаев, в которых было установлено, что заболевание либо конституциональное, либо наследственное. В огромном числе примеров информацию такого рода получить было невозможно, и поэтому мы можем с уверенностью предположить, что соотношение значительно больше, нежели представляется в отчетах.

II. О ПРАВИЛАХ НАШЕГО ЗАВЕДЕНИЯ и т. д

Поскольку цель Ретрита заключается в том, чтобы предоставить комфортабельный приют для душевнобольных, а также способствовать их выздоровлению, его первоначальные правила не делали никаких различий между старыми и вновь поступившими пациентами и никоим образом не ограничивали время нахождения пациентов в Заведении. Единственное ограничение относится к слабоумным, да и то, по-видимому, обычно понимается как относящееся, в основном, к случаям изначального отсутствия интеллекта.

В связи с этим условия данного Заведения существенно отличаются от некоторых наших крупнейших государственных учреждений.

Из сообщения директора больницы св. Луки, сделанного перед комитетом Палаты общин, следует, что в этом заведении «среднее число пациентов, находящихся там одновременно, составляет 300 человек», и что «в среднем одновременно в доме могут находиться 115 неизлечимых пациентов». В этом приюте всех пациентов выписывают в конце первого года, и, если к тому времени выздоровление не наступило, их могут внести в список неизлечимых и принять при предоставлении свободного места. Но, по всей видимости, одновременно в доме разрешается находиться только определенному числу пациентов этой категории. Правила этой больницы не позволяют принимать пациентов «страдающих эпилептическими или судорожными припадками».

Судя по следующей цитате из Хаслама, похоже, что правила безопасности в Бетлемской больнице исключают прием хронических случаев: «Хотя пациенты, страдавшие от безумия более года, не подлежат приему в больницу с тем, чтобы остаться там на обычный испытательный период для лечения, а именно, на двенадцать месяцев, все же их могут принять туда на усмотрение комитета с Благовещения (25 марта) и по Михайлов день (29 сентября). В течение последних двадцати лет были приняты семьдесят восемь пациентов, подпадающих под это определение».

Тем не менее, некоторые пациенты провели в Бедламе много лет. Посему я прихожу к выводу, что определенной части, как и в больнице св. Луки, разрешают оставаться в отделении для неизлечимых больных. Но, как утверждает Хаслам, с 1784 года по 1794 год из принятых 1664 пациентов 1090 были выписаны невылеченными. Я предполагаю, что число пациентов в этой больнице, страдающих душевным расстройством более года, относительно невелико.

Можно видеть, что подавляющее большинство пациентов, принятых в Ретрит, не были первичными. В нескольких случаях расстройство существовало от пятнадцати до двадцати лет, прежде чем больной поступил к нам. И, конечно же, невозможно лелеять обоснованную надежду на выздоровление таких пациентов. Следовательно, нельзя ожидать весомой общей доли излечений. Не могу, однако, пренебречь упоминанием того, что эта цифра должна была быть меньше, если бы правила ограничивали время пребывания в доме, как обстоит дело в двух вышеупомянутых благотворительных учреждениях. Но следует также отметить, что несколько пациентов, ставших нормальными по истечении двенадцати месяцев, оставались в доме дольше на испытательном сроке от трех до шести месяцев или по их собственной просьбе, пока не складывалась подходящая для них ситуация.

Другие, которые, казалось бы, чувствовали себя хорошо в конце двенадцати месяцев, рецидивировали прежде чем покинуть заведение. И я не могу не приписать многие рецидивы, случающиеся вскоре после того, как они покидают места, где содержались на попечении, именно преждевременному выписыванию душевнобольных. Некоторые из тех симптомов, что характеризуют расстройство на начальной стадии, сохраняются также и в период выздоровления. В обоих случаях, хотя очевидного действия, свидетельствующего о безумии, не происходило, рассудок был не в состоянии справиться с тем раздражителем или напряжением, которые были бы для него благотворны в состоянии безукоризненного душевного здоровья.

III. ОБЪЯСНЕНИЕ ТЕРМИНОВ

Отмечено, что истории болезни в предыдущих таблицах расположены в трех группах, а именно: «Деменция», «Меланхолия» и «Мания».

К первой относятся те пациенты, у которых умственные способности представляются существенным образом ослабленными, им сопутствует общая раздражительность или же периодические маниакальные приступы, во время которых пациенты опасны для себя или для других. Пациентов с идиотией или простым слабоумием, как уже было сказано, в Ретрит не принимают; хотя тех больных, которые погружаются в это состояние, не обязательно выписывают.

В группу «Меланхолия» включены все пациенты, у которых расстройство в основном отмечено угнетенным состоянием рассудка, независимо от того, сопровождается ли оно ложными представлениями или нет. Однако, в этой группе различают случаи, в которых меланхолические чувства непосредственно связанны с ипохондрией.

В третью группу страдающих манией включены все те случаи, когда расстройство отмечено главным образом отнюдь не слабостью интеллекта или умственной депрессией.

Что касается разделения пациентов на старых и новых, было бы уместно отметить, что пациенты, проведшие у нас более двенадцати месяцев, подпадают под первое определение, а все остальные — под последнее.

Не знаю, какая степень душевного здоровья общепринято считается достаточной, чтобы гарантировать применение термина «вылечен». В предыдущих таблицах термин «выздоровел» применяется только тогда, когда пациент полностью способен выполнять свои повседневные обязанности или же восстановлен до прежнего состояния, в котором он находился перед приступом.

Поскольку нам не удалось открыть никакого конкретного антиманиакального средства, мы открыто признаем, что более помогаем природе, пока та занимается собственно лечением, при этом термин «выздоровел» более предпочтителен, чем термин «вылечен».

Я завершу эту главу, рассмотрев, наносит ли безумие значительный ущерб животной жизни[57].

Доктор Монро, в своем ответе на «Трактат о безумии» д-ра Батти, приводит следующее свидетельство по этому вопросу: «Хотя я и не помню, чтобы видел более четырех примеров, о которых я мог бы сказать, что ярость безумия послужила непосредственной причиной смерти, у меня есть веские основания полагать, что безумие разрушает две трети тех, кто страдает от этого всю жизнь».

Доктор Кричтон[58] рассказывает нам, что «меланхолические пациенты редко живут долго. Часто они прекращают собственное существование во время приступа своего расстройства. Но, даже когда за ними внимательно наблюдают и обеспечен всевозможный уход, они никогда не доживают до старости. Многие умирают до тридцати или сорока лет, лишь немногие живут за шестьдесят; огромное разнообразие в этом отношении возникает в зависимости от того возраста, в котором их впервые настиг недуг». — Здесь д-р. К. отсылает нас к «Приветственным афоризмам», образующим приложение к его работе. Там сказано, что «к концу жизни большее число душевнобольных впадают в состояние атрофии или распада: поскольку было обнаружено, что из сотни маньяков шестьдесят восемь умерли таким образом; из двадцати шести эпилептических маньяков — тринадцать; из шестнадцати слабоумных эпилептиков всего четыре; а из двадцати четырех меланхоликов — двадцать; и последнее — из тридцати слабоумных двадцать один умер от этого вида болезненного истощения организма».

Далее следует заявление о том, что «они особенно подвержены гидротораксу», а следующий афоризм сообщает нам, что «чахотка из-за изъязвленного состояния легких представляется еще одной болезнью, которая часто прекращает существование душевнобольных». Не останавливаясь на кажущейся противоречивости этих утверждений, а именно, что два разных заболевания представлены как наиболее частые причины кончины душевнобольных, попробуем усомниться, а не связана ли частота этих заболеваний скорее с режимом лечения, нежели с помешательством.

Из двадцати шести смертей, произошедших в Ретрите с момента его создания за период шестнадцати лет, три были вызваны эпилепсией, а две — апоплексией, которыми пациенты страдали до того, как поступили к нам, и которые считались причиной умопомешательства. Семь пациентов умерли в состоянии атрофии, но трое из них, судя по всему, находились на последней стадии одряхления уже в момент их появления в Ретрите. Трое пациентов умерли от общей водянки, двое от воспаления кишечника, двое от внешнего воспаления, один от желудочного кровотечения, один от рожи, один от судорог. и один от лихорадки. Три случая, когда злосчастное стремление пациента нанести себе вред привело к смертельному исходу, завершают список причин смертности в нашем Заведении. С немалым удовлетворением хочу добавить, что три только что упомянутых пациента с меланхолией являются единственными примерами такого рода, и что за последние восемь лет, в течение которых среднее число пациентов составило пятьдесят шесть человек, больше таких ситуаций не возникало.

Возможно, следует указать, что среднее число пациентов в нашем Заведении, находящихся в нем единовременно с момента его создания — 46. В следующей сводке указан возраст пациентов, находящихся в доме в настоящее время:

От 15 до 20 лет включительно — 2

От 20 до 30 — 8

От 30 до 40 — 12

От 40 до 50 — 20

От 50 до 60 — 7

От 60 до 70 — 11

От 70 до 80 — 4

От 80 до 90 — 2

Одному из пациентов — 87 лет. Примечательно, что в течение последних десяти лет он был подвержен очень частым и жестоким приступам гневливой мании.

Число смертей в нашем Заведении слишком мало для того, чтобы делать какие-либо решительные выводы по общим причинам смертности среди душевнобольных. Но возраст тех, кто сейчас находится в доме, а также общий результат в отношении количества смертей, возможно, полностью оправдает мнение, что умопомешательство не наносит неизбежный вред животной жизни.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Автор надеется, что имеет все основания представить читателю отзывы нескольких достойных персон, тщательно и внимательно обследовавших Ретрит. По мнению автора, отзывы эти послужат доказательствами свидетельств о методах работы нашего Заведения, изложенных им на предыдущих страницах, кои можно было бы заподозрить в предвзятости, если они не будут подкреплены показаниями незаинтересованных лиц, правомочных высказывать свое суждение.

В 1798 году д-р Деларив из Женевы, осмотрев большое количество государственных и частных заведений подобного характера, посетил Ретрит. Это был ранний период становления, но доктору настолько понравилось общее руководство, что он составил весьма благосклонное описание в письме, адресованном редакторам «Британской библиотеки». Позднее письмо появилось на континенте отдельной публикацией[59], из копии последней приведены следующие выдержки.

После описания пороков, царивших в деле лечения душевнобольных в государственных больницах, которые давали основания полагать, что одни сумасшедшие истязают других сумасшедших, он пишет: «В почтенном обществе квакеров на протяжении долгого времени пытаются исправить эти пороки. Предпринята попытка обеспечить своих членов, которые столкнулись с несчастием потери рассудка, не обладая при этом состоянием, достаточным для обращения за помощью в дорогие заведения, всеми достижениями искусства врачевания и всеми благами жизни, совместимыми с их ситуацией. Добровольная подписка предоставила средства; и по прошествии приблизительно двух лет вблизи города Йорка было основано заведение, судя по всему объединяющее многие преимущества при всей возможной экономии».

«Если рассудок в страхе содрогается при одной мысли об этом ужасном заболевании, рассчитанном как будто на то, чтобы посрамить человеческий разум, впоследствии он должен приятно успокоиться, видя все, что изобретательное великодушие смогло сочинить для лечения и заботы о пациентах, страдающих этим недугом.

Этот дом находится в миле от Йорка, посреди плодородной и жизнерадостной сельской местности. Он являет собой отнюдь не образ тюрьмы, а скорее большой сельской фермы. Дом окружен садом. На окнах нет затворов или решеток, вместо них используются устройства, о которых я расскажу впоследствии»[60].

После обзора организации хозяйства Ретрита и общих принципов лечения пациентов, доктор завершает свое письмо следующим образом: «Вы поймете, что, занимаясь моральным лечением душевнобольных, они не считают пациентов абсолютно лишенными разума или, другими словами, недоступными мотивам страха, надежды, эмоций и уважения. Похоже, они рассматривают их скорее, как детей, у которых слишком много сил, и которые используют их опасным образом. Наказания и награды для них должны быть незамедлительными, поскольку отдаленные события на них не влияют. Чтобы придать свежее направление их мыслям, необходимо принять новую систему воспитательной работы с ними. Сначала подчините их[61], а после — поощряйте, занимайте их, и с помощью привлекательных средств делайте их занятия приятными. Я думаю, что, если бы нам удалось найти более сильные средства для возбуждения чувства благорасположения в их умах, мы бы ускорили их выздоровление приятными эмоциями, которые сопровождают все теплые чувства. Но очевидно, что каждая ненужная попытка к стеснению возбуждает в них мстительные страсти, которым они чрезвычайно подвержены, и тем самым продлевает срок болезни»[62].

Несколькими годами позже Ретрит посетил У. Старк, эсквайр, архитектор из Глазго, занимавшийся подготовкой проекта приюта для этого города и запада Шотландии. Следующий отрывок взят из его ценных «Замечаний по строительству и управлению Приютами для умалишенных», опубликованных в 1810 году.

«В некоторых приютах, которые я посетил, цепи прикреплены к каждому столу и к каждому столбику кровати; в стенах других их нельзя найти. Идея телесных наказаний вызывает отвращение, а розги или плети считаются орудиями власти, слишком страшными, чтобы отдавать их в руки слуг, которые вскоре могут превратить их в инструменты угнетения.

Тем не менее, в таких приютах не заметно неповиновения. Все поведение пациентов, напротив, являет собой наиболее удивительное смирение и благочинность. Тот приют, который я подразумеваю особо — это Ретрит или квакерский приют близ Йорка. Вероятно, уместно упомянуть, что там обитают люди особого рода, чей привычный образ жизни в высшей степени упорядочен и достоин подражания. Но основная причина ее незаурядности обнаруживается в управлении приютом. Это правление человеколюбия и виртуозного мастерства, и ему не требуется помощь рычага насилия или грубой силы.

Иногда в Ретрит попадают неиствующие пациенты и в оковах, от которых их незамедлительно освобождают и затем мягкими уговорами и кроткими уловками почти сразу же приводят к послушанию и хорошему поведению. Огромная чуткость проявляется в том внимании, которое уделяется мелким переживаниям пациентов. От железных решеток, закрывавших окна, отказались, а вместо них поставили аккуратные железные скользящие рамы, которые выглядят точно, как деревянные. Во время моего визита служители были заняты изобретением приспособления, заменившего бы засовы, которыми пациентов запирают на ночь, из-за резкого неприятного звука и из-за того, что они в некотором смысле придают приюту внешний вид и характер тюрьмы.

Воздействие такого внимания как на счастье пациентов, так и на дисциплину в приюте более важны, чем может показаться на первый взгляд. Привязанность к месту и к служителям, а также ощущение комфорта и довольства, редко наблюдаемые в стенах подобных учреждений, являют собой последствия, легко обнаруживаемые в общей манере поведения пациентов».

Следующее свидетельство взято из недавно опубликованного доклада о Приюте для умалишенных в Эдинбурге. Мы уполномочены заявить, что это сообщение вышло из-под пера доктора Дункана-ст., посетившего Ретрит в 1812 году, после того, как он повидал большую часть заведений подобного рода в Великобритании.

«Невозможно сомневаться в том, что управление умалишенными требует определенной степени физического стеснения, как для безопасности каждого отдельно взятого из них, так и ради безопасности всех других. Но мнения касательно того, какая максимальная степень принуждения допустима, разнились чрезвычайно, при том, что необходимость принуждения признавалась так или иначе. Сейчас, однако, можно считать, что этот вопрос в какой-то степени урегулирован опытом. Община, именуемая квакеры, вне всякого сомнения, наглядно показала то колоссальное преимущество, которое проистекает из метода лечения в случаях душевной болезни гораздо более мягкого по сравнению с тем, что ранее применялся практически в любом приюте для умалишенных как у нас в стране, так и за рубежом. Это братство, которому в течение длительного времени и справедливо воздается должное за милосердие и любовь к ближнему, создало в окрестностях города Йорка Убежище (Ретрит), как они его называют, комплекс, предназначенный для умалишенных членов их собственного сообщества. Управление этим Заведением являет собой пример, требующий подражания и заслуживающий благодарности от каждой секты и от каждой нации. Ибо без особого опасения встретиться с возражениями от тех, кто знаком с предметом, можно утверждать, что Ретрит в Йорке на данный момент является заведением с наилучшей в Европе организацией, как для излечения душевнобольных, так и для их комфорта, когда они неизлечимы».

Доктор Науди, президент Мальтийской больницы, после тщательного осмотра Ретрита в настоящем году представил следующее свидетельство: «Я очень рад, что посетил Йорк, чтобы побывать там в Ретрите, которым управляет и который содержит Общество Друзей. Этот дом, или убежище, для лиц с нарушениями сознания, по моему мнению — одно из лучших заведений того же рода из тех, которые я видел в Англии. А посмотрев многие другие на континенте, осмелюсь сказать, что Ретрит — лучший в целом мире. Расположение здания за городом, большой сад вокруг него, пристойность помещений, чистота пациентов, то, как их содержат (одевают и кормят) — все это замечательное зрелище»[63].

КОНЕЦ

Послесловие к русскому изданию Крис Холман (Йорк, ноябрь 2017 г.)

«Описание Ретрита» — веха в истории психиатрии: хорошо известно, что в западном мире книга была первой попыткой подробно описать, как помочь людям с проблемами психического здоровья. Кроме того, это была первая систематическая попытка описать психическое расстройство как часть человеческого опыта и выздоровление как процесс реабилитации. Хотя ранее уже писали о «медицинском» лечении «безумцев», «Описание» в определенном смысле обсуждает то новое, что проявилось в сложном взаимодействии между человеком с психическим расстройством, теми, кто предположительно должны ему помогать, и той средой, в которой эта помощь предлагается. Поначалу для современного уха язык повествования может показаться тяжелым и несколько топорным, однако для своего времени манера изложения была достаточно простой, и текст предназначался не только для экспертов, но и для чтения всеми заинтересованными лицами. В «Описании» представлен практический и гуманный подход к оказанию помощи людям, страдающим психическими расстройствами, впервые обращающий внимание на потребности именно страдающих людей, а не людей, характеризуемых — и выброшенных из общества — своим заболеванием. За годы, последовавшие за публикацией, режим лечения, описанный в книге, а именно «моральное лечение», стал отличительной чертой милосердного попечения и изменил как способ нашего представления о психическом расстройстве, так и саму практику психиатрии. Книга радикальна и, судя по воздействию, которое она оказала на понимание и лечение психических расстройств, безусловно революционна. Появившись в конце восемнадцатого века из описания деятельности обособленной религиозной общины в тихом провинциальном городке, книга удивила всех и потрясла многих. А показателем ее ценности служит то, что она по-прежнему вызывает достаточный интерес, оправдывающий появление этого нового перевода — первого перевода на русский язык.

Как излагается в «Описании», Ретрит был основан, когда Уильяму Тьюку, видному члену Общества Друзей в Йорке (приверженцы которого известны как квакеры), пришло в голову, что квакерам было бы лучше получать помощь в психиатрической лечебнице, предназначенной только для них самих, нежели в существующем Йоркском приюте. Решение это последовало после трагической смерти Ханны Миллс, женщины-квакера из другой части Йоркшира, принятой в Йоркский приют, а местным квакерам не разрешили посещать ее, пока она находилась там. Широко распространено мнение, что Уильяма Тьюка подвигло к действию осознание ужасающих условий, в которых содержались люди в психиатрических лечебницах. Но нет особых оснований так думать: психиатрические лечебницы появились всего за двадцать лет до описываемых событий по инициативе ведущих представителей йоркского общества, и считались весьма почтенными заведениями. На самом деле Уильяма, похоже, заинтересовала мысль о том, что в лечебнице, куда принимают пациентов из самых разных слоев общества и с самыми разными религиозными традициями, квакеры не обретут социальной среды, подходящей для психологического восстановления. Он подумал, что у квакеров должно быть некое место, где они смогут пребывать вместе с членами своей «общины», где они смогут восстановиться в среде, в которой религиозная практика квакеров с их более широким понятием социальных норм — например, желание посещать и поддерживать других членов сообщества в приюте для умалишенных — будут поняты и приняты. Позже пришло осознание того, что «оказание медицинской помощи душевнобольным» в то время характеризовалось режимом, направленным на запугивание пациентов и управление ими с тем, чтобы они соответствовали социальными ожиданиями, и в целом опиралось на глубоко пессимистическое представление о том, что само душевное заболевание лишает пациентов неотъемлемых человеческих качеств. Именно такое объяснение представлено в «Описании» и освещается во введении Ричардом Хантером и Идой Макалпин, впервые опубликованном в 1964 году.

Ясно то, что, когда Уильям Тьюк убедил своих собратьев-квакеров поддержать проект, они быстро разработали систему ухода за своими пациентами, значительно отличавшуюся от обычного подхода, применяемого в других учреждениях.

Ранняя история Ретрита разыгрывалась в тени Йоркского приюта, еще одного психиатрического заведения всего в нескольких километрах на другом краю Йорка. Роскошный фасад и внутренняя планировка Йоркского приюта, построенного в 1777 году по открытой подписке, больше говорили о социальном статусе его жертвователей и спонсоров, чем о «неимущих умалишенных», которых предполагалось там содержать. Строительство Приюта было актом благотворительности и представляло собой воплощение представлений о филантропии, когда сильные мира сего одаривают нуждающихся. Люди с психическими расстройствами считались предметом особого интереса со стороны благотворителей именно из-за их безнадежного и деградировавшего состояния, которое подчеркивало особую добродетель тех, кто о них заботился. Инициаторы и финансовые спонсоры, возглавляемые лордом Рокингемом, видным политиком и аристократом, представляли конкретные политические интересы, и Приют был всего лишь одним из общественных сооружений в Йорке, привлекавших к ним внимание.

Ретрит, напротив, представлял собой скромное здание, выстроенное качественно и весьма профессионально, спроектированное в рустикальной эстетике, больше похожее — как внешне, так и внутри — на большой сельский дом, нежели на обычную психиатрическую лечебницу. В этом смысле в «Описании» дается четкое представление о том, как много внимания при планировке здания было уделено скромному и строгому стилю, считающемуся отличительной чертой квакерства. Этот стиль отражает убежденность квакеров в том, что личность должна ориентироваться на заботу о своем духовном «я» и абстрагироваться от дел мирских — и что именно благодаря такому подходу возможно содействовать возвращению к норме после психического расстройства. «Психиатрическая больница», для которой предназначалось здание, была убежищем от жизненной суеты, где можно было взращивать отношения с Богом.

Речь шла не просто о проблеме, связанной с психическим расстройством, но о квакерской жизни в целом. Квакеры использовали Ретрит и для других нужд — например, там проводились собрания, посвященные отмене рабства, в более широком смысле существовало активное социальное взаимодействие между Ретритом и общиной квакеров. Приют никогда не был местом, в котором людей изолировали, но был местом, где квакеры могли укрыться от мирских отвлечений[64].

Такое отношение представляло филантропическое кредо квакеров: задачей каждого из нас является поддержка друг друга собственными усилиями в духе сообщества, а не ограничение простыми пожертвованиями. По словам Исаака Пеннингтона, раннего квакера, с работами которого семья Тьюков была хорошо знакома: «Наша жизнь — это любовь, мир и чуткость; терпимость по отношению друг к другу, и прощение друг друга, вместо взаимных обвинений; но молитва друг за друга и помощь друг другу заботливой рукой»[65].

Весь остаток своей долгой жизни Уильям Тьюк принимал активное участие в наборе персонала и, вопреки собственному первоначальному намерению, в повседневной работе Ретрита. Что, собственно, и было деятельной и непосредственно вовлеченной благотворительностью, направленной на то, чтобы вернуть каждого отдельного пациента к полноценному общению со своим духовным сообществом — в отличие от пассивного подхода тех, кто создавал Йоркский приют.

Таким образом, «Ретрит» изначально выполнял в основном роль светской квакерской общины, а не медицинского учреждения. Во главе Йоркского приюта, как и в других подобных заведениях, стоял врач, что определяло особую организацию. К обитателям приюта относились как к получателям медицинского ухода, и они явным образом не имели права голоса или возможности контроля над получаемым ими лечением. В Ретрите напротив, хоть и был врач, однако его роль состояла в том, чтобы посещать пациентов и назначать конкретные лечебные средства; ежедневный же распорядок сообщества был в руках проживающего там же управляющего, назначение которого, по-видимому, зависело скорее от участия в жизни квакеров, нежели от традиционных профессиональных знаний по уходу за душевнобольными. В «Описании» содержится информация о том, каким образом проявлялась забота о пациентах, об организации осмысленной деятельности, доступности подходящей литературы и других видов активного отдыха, наряду со всем, что можно отнести к лечению. Замысел состоял в том, что, попав в Ретрит, квакер обнаруживал там привычную домашнюю среду, а не чуждую окружающую обстановку, где он оказался бы оторванным от своего привычного мира.

Этот подход явно расходился с методами во всех существующих заведениях, занимавшихся лечением психических расстройств. Возможно, самым известным преподавателем медицины в Европе конца восемнадцатого века был Уильям Каллен в Эдинбурге, и он проявлял особый интерес к психическим расстройствам. Вот что ему пришлось сказать о лечении душевнобольных: «Мне казалось необходимым использовать сильное постоянное впечатление [страха] … и, следовательно, внушать [пациентам] страх и ужас по отношению к какому-то конкретному человеку… Сдерживание гнева и ярости умалишенных неизменно потребно для того, чтобы предотвратить вероятность причинения ими вреда себе или другим; но это сдерживание рассматривается также как лечебное средство». Это стало основой как «режима голодания» — вмешательств, которые в общем и целом уменьшали «животные духи» пациентов — так и «режима запугивания», посредством которого пациента «усмиряли» страхом перед служителем.

К счастью для Ретрита, на должность врача был назначен доктор Фаулер, который, по всей видимости, ограничил использование существующего опыта работы с психическими расстройствами и продемонстрировал вызывающее восхищение скептическое отношение к традиционным методам лечения. В Ежегодном отчете Ретрита за 1797 год записано, что доктор Фаулер посещал лечебницу несколько раз в неделю, и позже в «Описании» упомянуты попытки применить обычные физические лечебные средства того времени: «Кровопускания, прижигания, фиксация, слабительные и многие другие предписания, настоятельно рекомендованные авторами исследований в области психических заболеваний, прошли более чем достаточную проверку». Было отмечено, что тяжелое недомогание, причиненное пациентам этими подходами, оказывало на всех дестабилизирующее воздействие, и с немалым мужеством Фаулер пришел к «болезненному выводу (мучительному и для нашей гордости и нашего человеколюбия), что медицина пока еще обладает весьма неадекватными средствами для облегчения самых тяжелых заболеваний человека». Складывается впечатление, что он отказался от всех физических методов лечения психических расстройств, за исключением теплой ванны при лечении меланхолии, и приберег физиотерапию для лечения проблем с физическим здоровьем. Таким образом, до безвременной кончины Фаулера, последовавшей за падением с лошади в 1801 году, его достойный восхищения эмпиризм способствовал отказу в Ретрите от большинства традиционных режимов физического лечения безумия.

Когда управляющим был назначен Джордж Джепсон, это стало еще одним счастливым стечением обстоятельств или же проявлением здравого смысла. Об этом человеке мало что известно — нет ни одного его изображения, но понятно, что у него не было формального обучения или опыта в лечении психических расстройств. Тем не менее, «Описание» пронизано его уравновешенным и бескомпромиссным авторитетным влиянием, и предположительно, что оно сохранялось в Ретрите на протяжении всех двадцати шести лет его службы. Личный вклад Джепсона в отказ от системы насаждения страха описан в более поздней публикации 1846 года «Обзор ранней истории Ретрита», где Сэмюэль Тьюк говорит о Джепсоне: «Его пригодность для этой должности вскоре стала очевидной, и с уверенностью можно сказать, что он воплощал замыслы проектантов данного учреждения с той степенью таланта и добросовестной настойчивости, на счет которой мы можем со всей справедливостью отнести большую часть его успеха». Сохранилось трогательное свидетельство самого Джорджа о начале его пребывания на посту, проведшего бессонную ночь после фиксации пациента и решившего никогда не повторять подобный опыт.

Сотрудничество доктора Фаулера, отказавшегося от обычных физических процедур, с Джорджем Джепсоном, понимающим тщетность традиционной модели лечения в целом, а также атмосфера доброты и поддержки и явились отправной точкой развития того, что стало называться «моральным лечением». Практика «лечения голоданием» и страха была заменена активной борьбой за то, чтобы избежать физического ограничения всех видов через развитие повседневных отношений с пациентами, и за вовлечение пациентов в активную борьбу с их патологическим состоянием.

Этот впечатляющий полный отказ от традиционного режима лечения людей с психическим расстройством не следует недооценивать. Учредители Ретрита консультировались с экспертами по всей стране, и вначале не было причин считать обычный подход неуместным. Потребовались мудрость и мужество для того, чтобы следовать своим путем, ведущим в совершенно ином направлении. Вдобавок, появилось радикально новое понимание состояния пациента: отказ от общепринятого мнения о том, что душевнобольные теряют то, что делает их по существу людьми — способность логически мыслить. Это породило уверенность, что их способность к самоограничению и самоконтролю может вернуть их к прежнему образу жизни.

С самого начала в Ретрите, в отличие от других заведений для лечения психических расстройств того времени, была заведена практика сбора статистики, касающейся результатов лечения. Обобщенные данные, собранные между 1796 и 1841 годами, были опубликованы в 1845 году в книге под названием «Статистика безумия», написанной первым главным врачом Ретрита Джоном Турнемом.

В книгу вошла пятьдесят одна статистическая таблица. Они подтверждают общие выводы: наиболее поразительно было то, что из всех пациентов, поступивших в Ретрит, 47,3 % были выписаны выздоровевшими, то есть «способными выполнять с должной ответственностью обязанности, соответствующие их положению в обществе». Этот показатель был бы весьма впечатляющим и для современного лечебного заведения.

«Описание» наглядно показывает этот процесс реабилитации. Некоторые из последствий работы Ретрита и масштабное, устойчивое влияние на организацию психиатрической помощи в Великобритании и других западных странах описано во введении Р. Хантером и И. Макалпин[66].

Хотя «Описание» дает живое изображение общего подхода к ведению пациентов в Ретрите, там мало говорится о важности квакерской веры в семье Тьюков, а также у большинства ведущих фигур в начале существования Ретрита. В книге также не освещается, влияли ли вера и практика на опыт лечения, и если да, то каким образом это осуществлялось — помимо общего упоминания о следовании активной практике квакеров. Мы не можем знать, считал ли Сэмюэль это попросту само собой разумеющимся, и полагал, что говорить об этом не нужно — или же преуменьшал важность этой темы в своем желании обращаться к широкой читающей аудитории, где большинство рассматривало квакеров как маргинальную и довольно любопытную секту.

Возникновение квакеров как группы относится к периоду после гражданской войны в Англии. Начиная с середины 1620-х годов, в Англии возникло растущее противоречие между королем и парламентом, в основном вокруг вопроса о власти? В основе позиции короля было управление «Божьей волей», а посему власть его не может быть оспорена; парламент же придерживался мнения, что поскольку его члены выступают в качестве избранных представителей народа, им принадлежит право и обязанность возглавить правительство. Это привело к началу полномасштабной гражданской войны между королем, его сторонниками с одной стороны и силами, привлеченными парламентом. Хотя монархия была впоследствии восстановлена, в 1649 году короля судили и казнили, и в течение одиннадцати лет Англия управлялась как республика, без монарха.

Большая часть этого противостояния рассматривалась с точки зрения религии, а социальные вопросы тоже приобретали религиозную окраску. Период гражданской войны вызвал появление мощных новых идей о взаимоотношениях между людьми, государством и Богом[67]. Квакеры, появившиеся в 1640-х годах под руководством Джорджа Фокса, были группой, верившей, что каждый человек имеет связь с Богом, не зависящую от его социального положения, пола, расы или любого другого человеческого фактора, и для посредничества или позволения ему никто не нужен.

Это привело к тому, что квакеры не видели необходимости в общепринятых элементах религиозной практики (в том числе в священниках), у них также отсутствовала обязанность бездумно уважать иерархию, посредством которой традиционно регулируется и управляется общество. Это привело квакеров к конфликту с государством — в лице короля и парламента — и послужило поводом к серьезным преследованиям ранних приверженцев квакерства. Постепенно секта достигла определенной степени признания, но к тому времени, когда был основан Ретрит, квакеры оставались маргинальной группой: из-за своего религиозного инакомыслия они не могли учиться в английских университетах, и в силу своего пацифизма, приверженности нравственным устоям, умеренности во всем и недопущению эксплуатации других, были ограничены в выборе работы, на которую могли претендовать. Они выступали против рабства, за тюремную реформу, образование для женщин и так далее. Квакерская вера была и остается связанной с социальной активностью.

В то же время, хоть квакеры и принимали активное участие в светской жизни, их вера вела (и по-прежнему ведет) к поиску личного, внутреннего опыта Бога. Это удалило квакеров от мирских дел и забот повседневной реальности. В сложившейся ситуации нетрудно понять мысль о том, что психическое расстройство вытекает из стрессов современной жизни, а Ретрит является тем местом, где можно укрыться от суеты своего времени. Находясь в надежном убежище Ретрита, квакеры могли представить себе возвращение беспокойного пациента к духовным заботам, что делало возможным психологическое исцеление. Сэмюэль Тьюк подчеркивает в «Описании», что отчуждение может служить лучшим описанием состояния психического расстройства, нежели «потеря умственных способностей»: задача состоит в том, чтобы поддержать и побудить пациента найти средства для восстановления отношения с обществом, где ранее у них было свое место. Для квакеров присоединение к сообществу, квакерскому по своей природе и практике, было бы одновременно обретением и убежища, и основой для выздоровления.

В фундаменте всеобъемлющего социального оптимизма квакеров лежит уверенность в способности любого человека притязать на отношения с Богом. Именно эти отношения определяют нашу человеческую природу, а не наша способность к логическому мышлению или наши культурные достижения. Самые простодушные, утратившие связи с обществом или просто люди с неустойчивой психикой могут иметь отношения с Богом равноценную отношениям, возникающим у их более счастливых или способных собратьев. К тому же, все квакеры, безусловно, были знакомы с предписанием своего основателя Джорджа Фокса: «Будьте примером, образцом… чтобы ваше поведение и жизнь могли проповедовать среди самых разных людей; тогда вы будете радостно идти по земле, откликаясь на то, что от Бога в каждом». Таков религиозный долг всех Друзей — поддерживать своих сотоварищей, и именно благодаря этому будет открыто Царство Божье.

Интересным представляется использование названия «моральное лечение» для лечебной тактики. Несмотря на то, что Кэтлин Джонс в своем «Предисловии» от 1996 года говорила, что это был неверный перевод французского термина Пинеля, значение английского слова, наверняка, было очевидным для квакеров, которые были в высшей степени озабочены тем, чтобы вести добродетельную жизнь. В то время как другие, похоже, усматривали в этом термине предписание пациенту изменить свое поведение — замена цепей в более ранних сумасшедших домах социальным контролем[68] — квакеры полагали, что моральный долг состоит в их взаимоотношениях с теми, о ком они заботились, что обязанность поддерживать пациента и помогать ему возложена на персонал и других лиц, равно как и обязанность пациента изменять свое поведение.

Широкий интерес к методам Ретрита и принятие идеи морального лечения в Великобритании и других странах продемонстрировали успех Ретрита. Ретрит сам по себе до сих пор остается действующей психиатрической больницей, которой все еще управляет Общество Друзей, хотя в наши дни мало кто из сотрудников или пациентов сами являются квакерами. Больница оставалась одним из ведущих центров психиатрической практики в Великобритании вплоть до создания Национальной службы здравоохранения (НСЗ) в 1948 году, что стало частью основных социальных изменений, появившихся после Второй мировой войны. Тогда было принято решение, что Ретрит останется независимой больницей, существующей за счет оплаты лечения самими пациентами, и не финансируется из бюджета Национальной службы здравоохранения. В тот момент лидерство в развитии психиатрической помощи перешло в развивающиеся службы НСЗ и клинические больницы, а Ретрит постепенно отходил на второй план. Квакеры все чаще предпочитали обращаться в местные службы НСЗ, а положение «частных» служб охраны психического здоровья было неясным. К концу двадцатого века серьезно встал вопрос, сможет ли Ретрит продолжать работать в таких условиях и сохранять роль учреждения, радикально выступающего против тенденции к стигматизации и дегуманизации человека с проблемами психики, присущими охране психического здоровья. И хотя сотрудники Ретрита в основном не использовали тогда язык квакеров для описания проблемы, они оставались идеалистами в своей решимости предложить гуманный и вдохновляющий опыт лечения — лечить людей, а не расстройства. По мере того, как изменения в работе НСЗ открывали идею «внутреннего рынка», все чаще и чаще стало возможно предлагать специализированные процедуры, за которые будет платить НСЗ. Ретрит разработал услуги для людей, которым обычно трудно получить хорошее обслуживание — людей с расстройством личности, с психологической травмой, с трансгрессивным поведением, или же людей с травмами головного мозга. На все эти группы по-прежнему с легкостью ложится клеймо позора. Они подпадают под режимы контроля и зачастую отвергаются службами, которые призваны им помочь. Усилия разглядеть личность, скрывающуюся за болезнью, привлечь пациента к собственному лечению и самоконтролю, которые были характерны для начальной работы Ретрита, по-прежнему можно применять и сегодня. Они могут дать возможность свободно лечить тех людей, которые иначе были бы заперты в изоляторах.

Существуют противоречия между желанием предложить радикальный метод лечения, при котором в центре внимания находится личный опыт больного, и требованием соответствовать жестким и нормативно ожидаемым результатам от заказчиков услуг и от системы, созданной на национальном уровне для регулирования медицинских услуг всех видов. Нельзя сомневаться в ценности обеспечения оптимальных стандартов лечения в огромной и сложной системе НСЗ, но трудно противостоять последующему принуждению к стандартизации услуг. Стандартизация — это средство, с помощью которого может получиться так, что пациент и его лечение идентифицируются только по его болезни, а человеческий опыт затушевывается. Возможно, в психиатрии всегда существует опасность того, что, учитывая тревожащую природу расстройств, которые мы лечим, может обозначиться ситуация, пугающая «здоровых» людей, и последние захотят держаться на расстоянии. Для меня всегда было важным убедить пациентов, находящихся на лечении, что в их проблемах нет ничего, чего им стоило бы стыдиться — как это делал Сэмюэль Тьюк. Я вижу отчуждение как важную часть опыта психического расстройства и как нечто, над сокращением чего мы должны работать.

Хотя историческая важность «Описания» очевидна, остается задаться вопросом, имеет ли книга какое-либо отношение к современной практике психиатрии вообще? В частности, описывает ли она «квакерскую психологию», в которой религиозные идеи квакерства лежат в основе системы психологического восстановления, имеющей общепринятую значимость? Термин «моральное лечение» имеет большой вес и стал чем-то вроде пробного камня: на протяжении целого ряда лет выдвигались неоднократные запросы на разработку современной версии морального лечения. Наша собственная попытка извлечь и описать в современных терминах элементы морального лечения[69] привела к семи принципам: забота о правах человека людей с проблемами психического здоровья; личное уважение к людям с проблемами психического здоровья; акцент на целебной силе повседневных отношений; важность полезного занятия; акцент на социальной и физической средах; подход к лечению с позиций здравого смысла, а не зависимость от технологий или идеологии; духовная перспектива. По крайней мере, это, по-видимому, снижает важность «медицинского» лечения и повышает значимость общего социального и психологического ухода: цель состоит в том, чтобы работать с человеком, а не с его расстройством. Кроме того, мы подчеркнули значимость уважения к человеку с проблемой психического здоровья, обеспечив ему как минимум равный статус в отношениях между пациентом и служителем, осуществляющим уход за ним.

Современного медика, работающего в области психиатрии, читающего «Описание», не может не поразить мужество, потребовавшееся для того, чтобы подвергнуть радикальному пересмотру сложившуюся практику того времени; а также, в частности, и то, как традиционный подход к лечению завладел отношениями между человеком с проблемой психического здоровья и человеком, предназначенного ему помогать. Пожалуй, осуществление таких изменений было — и по сей день остается — возможным только для людей, не входящих в сложившееся медицинское сообщество.

Убеждение квакеров в том, что спасение исходит из собственной решительной борьбы за то, чтобы отвернуться от мирского и прийти к переживанию Бога, связано с представлением о том, что психическое расстройство возникает из окружающего мира и не является фундаментальной проблемой конкретного человека, побудило основателей Ретрита оказывать помощь, заключавшуюся в том, чтобы занять пациента, избавить его от стрессовых и травматических переживаний повседневной жизни, вовлечь в восстановительные отношения с другими людьми, с физическим миром и, следовательно, с Богом.

С тех пор психиатрия неоднократно переживала периоды, когда привычный подход к лечению ставился под сомнение аналогичным образом, с требованием, что пациент способен полностью восстановить свою личность, а не быть стигматизированным своим «расстройством», из-за которого он теряет способность к тому, чтобы считаться равноправным членом общества. Осознание того, что лечение — это усилие, поделенное между пациентом и врачом, которое проводится через искренние отношения друг с другом и с физическим и духовным миром, частью которого они являются, остается самым ярким идейным посылом «Описания». Процесс лечения должно проводить с добротой и состраданием, в обстановке, демонстрирующей уважение к пациенту. Восстановление человека с психическим расстройством со всей очевидностью проявляется в том, что он способен восстановить свое место в своем обществе. Недостаточно просто изменить ментальный опыт пациента таким образом, чтобы сделать его терпимым или даже полезным членом общества. Это совместная борьба за то, чтобы помочь ему восстановить отношения с другими людьми, где его особые человеческие качества — то, что квакеры называют «нечто от Бога в каждом» — могут быть признаны и оценены.

Об издании

Издание подготовлено организацией «Дом Друзей в Москве». Другие книги о квакерах и более подробную информацию о Религиозном обществе Друзей можно найти на сайте .

Примечания

1

Бетлем (Бедлам) — официальное название: Бетлемская королевская больница в Лондоне, основана в 1330 году. Название Бедлам стало именем нарицательным, вначале — синонимом сумасшедшего дома, а позже — словом для обозначения крайней неразберихи и беспорядка.

(обратно)

2

Разумное основание

(обратно)

3

Philippe Pinel, Traité medico-philosophique sur l’aliénation mentale, Paris, 1801.

(обратно)

4

Это название было принято Обществом в 1793 году и звучало следующим образом: «Ретрит для лиц с расстройствами рассудка», или просто «Ретрит».

(обратно)

5

Дэниель Хэк Тьюк (1827–1895), врач, учился в Гейдельберге, член Королевского колледжа врачей, редактор мемуаров своего отца и первый в семье, ставший профессиональным медиком. Прежде чем начать изучение медицину в больнице св. Варфоломея в Лондоне в 1850 году, он два года работал секретарем и управляющим хозяйством Ретрита (1847–1849). Эта должность была введена после принятия в 1845 году «Акта об упорядочении лечения и ухода за умалишенными», содержавшим требование к наличию медицинского образования у главного врача-резидента (первым таким в Ретрите стал д-р Джон Турнем). В 1854 году он стал внештатным врачом в Ретрите, а позже также и в Диспенсарии Йорка и лектором по психическим заболеваниям в Школе медицины в Йорке. В 1858 году вместе с сэром Джоном Бакниллом он опубликовал «Руководство по психологической медицине». Книга сразу же стала общепринятым учебником, и в 1879 году вышло в свет четвертое издание. Слабое здоровье вынудило его отойти от дел в 1861 году, тогда же пришел конец тесной связи Тьюков с их Ретритом. Вернувшись к работе в 1875 году, он осел в Лондоне в качестве врача-консультанта по психическим заболеваниям и лектора в больнице Чаринг-Кросс. Он был одним из основателей Ассоциации по реабилитации, соредактором «Журнала ментальных наук» (Journal of Mental Science) и президентом (Королевской) Медико-психологической ассоциации, 1881 год. В 1882 году он опубликовал свой классический труд «Страницы истории душевных болезней на Британских островах», а в 1892 году — «Словарь по психологической медицине», для участия в котором собрал созвездие специалистов из разных стран, и который остается наилучшим путеводителем по всем аспектам психиатрии конца XIX века.

(обратно)

6

Сэр Александер Кричтон «Исследование природы и происхождения душевных болезней» (An inquiry into the nature and origin of mental derangement), 2 тома, 1798.

(обратно)

7

Этот журнал издавался с 1811 по 1817 год. Он был основан и редактировался квакером, филантропом и ученым Уильямом Алленом (1770–1843), членом Товарищества Королевского общества, лектором по химии в Госпитале Гая.

(обратно)

8

Предположительно «Hygëia: или опыты моральные и медицинские», 1802–1803, 3 тома.

(обратно)

9

Предположительно Томас Арнольд «О сущности, подразделениях, причинах и предупреждении душевных болезней». Второе издание, 1806.

(обратно)

10

Александер Хантер (1729–1809), доктор медицины, учился в Эдинбурге, член Королевского общества Лондона и Эдинбурга, был хорошо известным врачом в Йорке, а также считался замечательным специалистом по сельскому хозяйству и славился как писатель. Благодаря опыту работы в Йоркском приюте он стал крупным специалистом по строительству «психиатрических больниц». С ним советовался Томас Арнольд, когда такое строительство планировалось в Лестере, а сэру Джорджу Полу из Глостера он посоветовал, что «лечебница для умалишенных всегда должна быть отдельным и независимым благотворительным учреждением; объединение ее с больницей противоестественно» (Протокол заседания, посвященного организации приюта для умалишенных общего профиля недалеко от города Глостера, 1796 год). Джеймсу Карри из Ливерпуля он также высказал свои предпочтения «учреждению, стоящему особняком за городом, хотя и недалеко от него». Вероятно, именно благодаря Хантеру, более чем кому-либо другому, в XIX веке так много приютов для умалишенных были построены отдельно от больниц общего профиля и в стороне от городов — обстоятельство, в значительной степени способствовавшее изоляции и отставанию психиатрии. Только сейчас эта тенденция активно пересматривается и заново продвигается объединение больниц общего профиля с психиатрическими лечебницами. Именно такой подход отстаивал Карри, не соглашаясь с мнением Хантера в 1790 году, когда добавил крыло для душевнобольных к больнице в Ливерпуле по модели манчестерской больницы, к которой в 1766 году присоединили лечебницу для психических больных. Интересно отметить, что, благодаря этому шагу, лечебницы для умалишенных стали приютами для умалишенных, и что только возврат к объединенным больницам в наши дни вернул также и название «психиатрическая больница».

(обратно)

11

Годфри Хиггинс (1773–1833), археолог и магистрат графства Вест-Райдинг. После эпизода, о котором идет речь, он посетил Пинеля в Париже, убедил своих коллег судей организовать Приют Вест-Райдинга в Уэйкфилде, и поддержал назначение д-ра (впоследствии сэра) Уильяма Чарльза Эллиса в качестве его первого директора.

(обратно)

12

С. У. Николь (1769–1833), юридический консультант местного правительства города Йорка, мировой судья Донкастера (1807) и Йорка (1829). Автор «Исследования современного состояния инспектирования приютов для умалишенных по приему душевнобольных; а также способов, каковыми подобное инспектирование может быть улучшено», 1828.

(обратно)

13

Карл Вигант Максимилиан Якоби (1775–1858) учился медицине в Эрфурте, главный врач в приюте в Сигбурге близ Бонна. В 1822 году перевел «Описание» Тьюка и опубликовал в Sammlungenfuer die Heilkunde die Gemuethskrankheiten, Эльберфельд.

(обратно)

14

Томас Ходжкин (1798–1866) из Королевского колледжа врачей Лондона, врач и паталогоанатом, известный первым описанием болезни, названной сэром Сэмюэлем Уилксом «болезнью Ходжкина» в его честь. Он никогда не числился в штате больницы Гая, потому что носил квакерскую одежду и ассоциировался с либеральным Лондонским университетом и Обществом защиты аборигенов.

(обратно)

15

Наблюдения Хаслама, стр. 244

(обратно)

16

Трактат о безумии, перевод д-ра Дейвиса

(обратно)

17

Возможно, уместным было бы отметить, что, хотя пациентов никогда не выставляют для удовлетворения любопытства посетителей, тем не менее, профессионалам либо лицам, особо заинтересованным этой темой, разрешается посещение любой части заведения в удобные для них часы. Было бы хорошо, если бы и другие учреждения такого рода повсеместно согласились бы с подобным начинанием, поскольку неограниченность времени посещения послужила бы своего рода проверкой нерадивости или предосудительного поведения.

(обратно)

18

Среди самых ранних и рьяных друзей этого учреждения я хотел бы особо выделить имя высокочтимого Линдли Мюррея, неизменным стараниям которого по способствованию благосостояния Заведение обязано чрезвычайно многим.

(обратно)

19

Матрона, или управляющая женским отделением, занимается общим уходом за пациентами, а также хозяйственными делами.

(обратно)

20

Имеются апартаменты, в которых можно разместить пациентов со слугами отдельно от прочих.

(обратно)

21

Этот комитет назначает трех инспекторов-женщин, из которых одна меняется каждый месяц.

(обратно)

22

«Замечания о строительстве государственных больниц» У. Старка, эсквайра, архитектора. Эта работа, а также «О сущности лечения умалишенных» Роберта Рейда, эсквайра, архитектора, заслуживает внимания тех, кто занимается подобными начинаниями.

(обратно)

23

Однажды я случайно посетил дом для душевнобольных, в котором безопасность стояла на первом месте. И там в середине дня я увидел троих служителей, самым серьезным образом занятых — игрою в карты!

(обратно)

24

Д-р Томас Фаулер, автор «Медицинских отчетов» и др. и пр.

(обратно)

25

См. Отчет специального комитета, назначенного расследовать состояние дел с умалишенными. Наблюдения Дж. Хаслама, стр. 336.

(обратно)

26

Скарификатор — хирургический инструмент, состоящий из нескольких ланцетных ножей для надрезаний на коже.

(обратно)

27

Кроутер о душевных психических заболеваниях, стр. 102

(обратно)

28

Наблюдения над помешательством Дж. Хаслама, cтр. 329

(обратно)

29

Кроутер, стр. 61

(обратно)

30

Наблюдения над помешательством, cтр. 84

(обратно)

31

Согласно Декарту, животные духи — это вещество, которое распространяется по нервам, как по полым трубкам, в мышцы, надувает последние, и они приводят тело в движение.

(обратно)

32

«Я никоим образом не могу, — говорит медицинский обозреватель, — убедить себя в том, что избыток животной пищи на столе у англичан имеет какое-либо отношение к частоте самоубийств на их острове, столь счастливом во всем остальном. Потому что в Баварии, Австрии и других провинциях Германской империи на стол подается гораздо больше мяса домашнего скота, чем в Англии, и гораздо больше съедается. И все же самоубийство у нас — гораздо более редкое явление. А в том, что мы едим намного больше мяса, чем англичане, я убедился благодаря тем приемам, на которых мне довелось присутствовать в Лондоне. И я до сих пор с удовольствием вспоминаю в этой связи случай, имевший место в Ковентри. В гостинице в этом городе, мы с моими попутчиками заранее оговорили все пункты в меню. Их было около шести, и нам пришлось повторить свой заказ официанту три раза и, наконец, к нам с вопросами обратилась сама хозяйка, желая убедиться, всерьез ли мы заказали все это мясо. Вот такая простая английская еда. — Зальцбург Мед. Хирургия, 1798, стр.170». Очерк Бедоуза о потреблении, стр. 111

(обратно)

33

Пинель «Трактат о душевных болезнях». Стр. 31. В переводе д-ра Дейвиса.

(обратно)

34

Наблюдения над помешательством Джона Хаслама, стр. 277, 2-е издание, из которого взяты все цитаты в этой работе. В ранний период своего существования Ретрит извлекал пользу из первого издания Наблюдений.

(обратно)

35

Наблюдения, с. 293

(обратно)

36

Я принимаю этот термин исходя из мнения, что французский вариант aliéné, более точно передает справедливое представлением об этом расстройстве, нежели те выражения, которые в той или иной степени подразумевают «потерю мыслительных способностей». Следующая история болезни, поведанная мне моим другом-медиком, поможет показать, что даже в слабоумии рассудок может быть скорее подавлен, но не уничтожен. Молодая женщина, работавшая служанкой у отца рассказчика, когда тот был мальчиком, сошла с ума и постепенно впала в состояние полной идиотии. Пребывая много лет в этом состоянии, в какой-то момент она заболела сыпным тифом; и мой друг, который какое-то время уже занимался медицинской практикой, пользовал ее. К своему удивлению, он увидел, что, по мере того, как росла температура, шло развитие умственных способностей. Во время лихорадки, когда другие были в бреду, эта пациентка была совершенно разумна. В своем враче она узнала сына своего старого хозяина, которого знала так много лет тому назад, и рассказала о многих обстоятельствах, связанных с его семьей и о других событиях, что приключились с ней в прежние времена. Но, увы! это был лишь проблеск здравого ума; по мере того, как утихала лихорадка, разум вновь заволокли облака; она погрузилась в прежнее плачевное состояние и оставалась в нем до смерти, произошедшей несколько лет спустя. Я оставляю метафизически настроенному читателю дальнейшие рассуждения об этом действительно очень любопытном случае.

(обратно)

37

Цитата по Дж. Локк. «Мысли о воспитании» § 46.2. Сочинения в трех томах: Т. 3.— М.: Мысль, 1988, — прим. ред.

(обратно)

38

Воскресенье, — прим. ред.

(обратно)

39

Наш управляющий предпочитает сумеречную палату палате абсолютно темной.

(обратно)

40

Надобность в таком способе лечения крайне редка в Ретрите.

(обратно)

41

Это приспособление состоит из прочной льняной тканой подпруги три с половиной дюйма шириной и пять с половиной футов длиной. С каждого конца имеется кожаный ремень в один фут длиной, один с половиной дюйм шириной и толщиной в четверть дюйма; с пряжкой, застегивающейся там, где подпруга соединяется с ремнем. В восемнадцати дюймах от верхнего конца подпруги перпендикулярно к ней накрепко пришивается кусок того же материала четырнадцати дюймов длиной. Каждый конец этого поперечного куска снабжен двумя ремнями шириною в дюйм с четвертью и толщиной приблизительно в три шестнадцатых дюйма. Один из этих ремней — длиной пять дюймов снабжен пряжкой, и внутри пряжки вложен кусок кожи, чтобы она не поранила руку. Другой ремень — длиной пятнадцать дюймов, с отверстиями чтобы пристегивать его к первому ремню; оба прочно сшиты вместе, с тканой подпругой между ними. В двадцати одном дюйме от нижнего конца подпруги в поперечном направлении располагаются два кожаных ремня той же прочности, как и описанные ранее. Оба прочно сшиты вместе посередине подпруги; один из них выступает за подпругу на шесть дюймов с каждой стороны, и на каждом конце снабжен пряжкой и ограничителем, как упоминалось ранее, другой длиной в два фута с отверстиями на каждом конце. При использовании основной ремешок проходит в продольном направлении поверх простыней и фиксируется в головах и ногах кровати на соответствующем крюке, закрепленном в центре кроватного каркаса с обоих концов, и плотно пристегивается. Поверх помещается пациент. Поперечная подпруга на верхнем конце размещается под плечами, каждая пара ремней на концах этой поперечной части охватывает одну руку. Таким же образом каждый ремень в нижней паре охватывает бедро как раз над коленом.

Во многих случаях буйного возбуждения этого оказывается достаточно. Но если пациент хитер или склонен к членовредительству, вдобавок может понадобиться смирительная рубашка.

(обратно)

42

«Больно вспоминать ту череду привлекательных женщин, виденных мною, кто, претерпев временное расстройство и подвергшись жестокой операции насильственного кормления в частных приютах для душевнобольных, были возвращены к своим друзьям без переднего зуба в обеих челюстях. К сожалению, задача принуждения пациентов принимать пищу или лекарства, передоверяется грубой руке невежественного и бесчувственного слуги. Процедура всегда должна выполняться директором или директрисой сумасшедшего дома, и их репутации несут ответственность за личную целостность несчастных созданий, вверенных их заботе». Наблюдения над помешательством, Д. Хаслам. Примечание, стр. 137.

(обратно)

43

Мой достойный друг, однако, не претендует на

«Те таинственные силы, что лежат

В пределах глаз магического круга».

(обратно)

44

Управляющий надеется, что сможет изобрести нож и вилку, которые можно будет безопасно доверить большинству пациентов, поскольку для многих из них так было бы гораздо приятнее, чем есть всю еду ложкой.

(обратно)

45

Обычно пациенты встают в семь часов утра летом, и в восемь зимой; ложатся спать, как правило, в восемь часов вечера.

(обратно)

46

Полагаю, едва ли нужно утверждать, что игры на деньги или азартные игры любого рода не допускаются.

(обратно)

47

«Но известно уже по опыту веков, что всякий человек, обладающий властью, склонен злоупотреблять ею, и он идет в этом направлении, пока не достигнет положенного ему предела. А в пределе — кто бы это мог подумать! — нуждается и сама добродетель». Монтескье Шарль Луи. Избранные произведения о духе законов. Книга II

(обратно)

48

Таблица показывает состояние пациентов в более поздний период, чем дата их поступления, что очевидно дает возможность увидеть эффект от их пребывания в Заведении. Между тем, вероятно, было бы уместно добавить, что с конца 1811 года в течение приблизительно пятнадцати месяцев были приняты четырнадцать пациентов; и что в течение трех месяцев с конца 1812 года четыре пациента выздоровели, и не случилось ни одной смерти.

(обратно)

49

Этого пациента по гуманным мотивам двадцать лет держали дома взаперти. Считалось, что почти всегда его надо держать в цепях, обычно он был обнаженным. Единственное стеснение, которому он подвергался в Ретрите, были ременные приспособления для фиксации рук, да и они сейчас редко нужны. Его убедили носить одежду и перенять общепринятые благопристойные манеры.

(обратно)

50

Этот молодой человек, по-видимому, был боязлив от природы, и семья, в которой он жил воспитанником, совершенно варварски развлекалась, вызывая у него кошмарные страхи. Однажды служанка переоделась в мужскую одежду и, вооружившись пистолетом, вошла в комнату, в которой он был один. Прицелившись ему в голову, она притворилась, что стреляет в него. Пистолет, конечно, не был заряжен, но последствия оказались достаточно вредоносными. Бедный объект этой жестокой забавы утратил контроль над своим рассудком. Он стал чрезвычайно агрессивным, и, проведя несколько лет дома, был доставлен в Ретрит, где и пребывает в состоянии безнадежного слабоумия! Конечно, за этим интеллектуальным убийством должно последовать какое-то наказание!

(обратно)

51

Пациенты, которые выздоравливали, а потом возвращались в Заведение с рецидивом, не отмечены в этом отчете как выздоровевшие, если только не наступало окончательное выздоровление, и тогда пациента выписывали в таком состоянии. Каждый случай такого рода считается как однократный прием или выздоровление.

(обратно)

52

У некоторых из них заметно улучшение, что видно из таблицы.

(обратно)

53

Наблюдения над помешательством, стр. 251

(обратно)

54

Стр. 257

(обратно)

55

Номер LXVII. Сентябрь, 1808.

(обратно)

56

Практические заметки Краулера, стр.85

(обратно)

57

«Животная жизнь в собственном смысле слова вся сосредоточивается внутри нас. Питание, кровообращение, выделения, дыхание, невидимые движения сложения и разложения основного органического вещества, одним словом молекулярная жизнь — все это совершается без особенного ощущения». Цит. по «История медицины от Гиппократа до Бруссэ и его последователей», Гуардиа Ж. М. 1902 г., стр. 418.

(обратно)

58

Исследование природы и происхождения умопомешательства. Д-р. Александер Кричтон, том II. стр. 263.

(обратно)

59

Lettre adressèe aux Rédacteurs de la Bibliothèque Britannique sur un nouvel etablissement pour la guerison des Aliénés.

(обратно)

60

«La respectable Société des Quakers a essayé dernièrement de remédier à ces maux; elle a désiré assurer à ceux de ses Membres qui auroient le malheur de perdre la raison sans avoir une fortune suffisante pour recourir aux établissemens dispendieux, toutes les ressources de l’art et toutes les douceurs de la vie compatibles avec leur état; une souscription volontaire a fourni les fonds, et depuis deux ans environ, un établissement qui paroit réunir beaucoup d’avantages avec toute l’économie possible, a été fondé près de la ville d’York. Si l’âme se flétrit un moment à l’aspect de cette terrible maladie qui semble faite pour humilier la raison humaine, on éprouve ensuite de douces émotions en considérant tout ce qu’une bienveillance ingénieuse a su inventer pour la guérir ou la soulager.

Cette maison est située à un mille de York au milieu d’une campagne fertile et riante: ce n’est point l’idée d’une prison qu’elle fait naître, mais plutôt celle d’une grande ferme rustique, elle est entourée d’un jardin fermé. Point de barreau, point de grillages aux fenêtres, on y a suppléé par un moyen dont je rendrai compte ci-après.» — P. 5, 6.

(обратно)

61

Если когда-то в Ретрите и действовали согласно этой максиме, то теперь она в значительной мере изжила себя.

(обратно)

62

«Vous voyez, que dans le traitement moral on ne considère pas les fous comme absolument privés de raison, c’est-à-dire, comme inaccessibles aux motifs de crainte, d’espérance, de sentimens et d’honneur. On les considère plutôt, ce semble, comme des enfans qui ont un superflu de force et qui en faisoient un emploi dangereux. Il leur faut des peines et des récompenses présentes: tout ce qui est un peu éloigné n’a point d’effet sur eux. Il faut leur appliquer un nouveau système d’éducation, donner un nouveau cours à leurs idées; les subjuguer d’abord, les encourager ensuite, les appliquer au travail, leur rendre ce travail agréable par des moyens attrayans. Je pense que si on pouvoit encore trouver des mobiles plus forts pour exciter en eux la bienveillance, on accéléreroit leur rétablissement par les sentimens agréables qui accompagnent toutes les affections sociales. Mais on sent bien au moins que toute contrainte inutile, excitant chez eux les passions vindicatives auxquelles ils ne sont que trop portés, prolonge la durée de la maladie.» — P. 29, 30.

(обратно)

63

Д-р Н. изучал английский язык всего девять месяцев.

(обратно)

64

Эти вопросы взаимодействия религиозного, социального и культурного поведения, а также и само здание как пространство, отражающее квакерскую теологическую практику, составляют предмет многолетних дискуссий историков архитектуры. Введение можно найти в работе Анны-Мари Акхерст «Йоркский Ретрит. Архитектурные особенности равенства», в сборнике «Построено снизу: британская архитектура и ее местные особенности» под редакцией Питера Гиллери (Routledge, 2011).

(обратно)

65

Подобные высказывания и сочинения квакеров за многие годы собраны в книге под названием «Квакерская вера и практика», опубликованной Годовым собранием Религиозного общества Друзей (квакеров) в Британии, в которой описывается современная и историческая религиозная практика квакеров.

(обратно)

66

Подробный современный отчет о событиях, последовавших за публикацией «Описания», можно найти в книге «Страницы истории душевных болезней на Британских островах», опубликованной в 1882 году Дэниелем Хэком Тьюком, сыном Сэмюэля Тьюка и ведущей фигурой в психиатрии конца девятнадцатого века в Великобритании.

(обратно)

67

В качестве руководства к этому бурному периоду истории см. «Мир, повернутый вверх дном» Кристофера Хилла (1973, Penguin Books).

(обратно)

68

Эта, возможно, самая мощная критика режима Ретрита содержится в «Безумии и цивилизации» Мишеля Фуко (1964).

(обратно)

69

«Актуальность морального лечения для современной психиатрической помощи». Энни Бортвик, Крис Холман, Дэвид Кеннард, Марк Мак- Фетридж, Карен Мессрутер, Дженни Уилкс (2001). Journal of Mental Health 10, 427–439

(обратно)

Оглавление

Вступительная статья Профессор Кэтлин Джонс (1996 г.)

Введение Д-р м. н. Ричард Хантер, д-р м. н. Ида Макалпин (1964 г.)

  Жизнеописание

  Описание Ретрита

  Йоркский приют для умалишенных

  Бетлемская больница

  Влияние Ретрита в Америке

  Уэйкфилд — Ханвелл — д-р У. С. Эллис

  Париж — Эдинбург — Томас Ходжкин — Джон Конолли

  Новое издание

  Преклонные годы

СЭМЮЭЛЬ ТЬЮК ОПИСАНИЕ РЕТРИТА, заведения близ Йорка для умалишенных из Общества Друзей. Содержит отчет о его возникновении и развитии способах лечения, а также описание историй болезни

  ПРЕДИСЛОВИЕ

  ГЛАВА I. — ИСТОРИЧЕСКАЯ ХРОНИКА

  ГЛАВА II. — ИСТОРИЧЕСКАЯ ХРОНИКА

    ПРЕДПИСАНИЯ И ПРАВИЛА

  ГЛАВА III. — ОПИСАНИЕ И ВЫДЕЛЕНИЕ СРЕДСТВ НА ДОМ И ЗЕМЕЛЬНЫЙ УЧАСТОК

    ОПИСАНИЕ УСТРОЙСТВА ХОЗЯЙСТВА ЗАВЕДЕНИЯ

  ГЛАВА IV. — МЕДИЦИНСКОЕ ЛЕЧЕНИЕ

  ГЛАВА V. — МОРАЛЬНОЕ ЛЕЧЕНИЕ

    РАЗДЕЛ I. НАБЛЮДЕНИЯ

    РАЗДЕЛ II. О ТОМ, КАК ПОМОЧЬ ПАЦИЕНТУ КОНТРОЛИРОВАТЬ СЕБЯ

    РАЗДЕЛ III. О МЕРАХ ФИЗИЧЕСКОГО СТЕСНЕНИЯ

    РАЗДЕЛ IV. О СПОСОБАХ СОДЕЙСТВИЯ РАЗВИТИЮ ОБЩЕГО КОМФОРТА УМАЛИШЕННЫХ

  ГЛАВА VI. — ИТОГОВЫЙ ОТЧЕТ ПО ИСТОРИЯМ БОЛЕЗНИ И ПРИМЕЧАНИЯ

    I. О ПРИЧИНАХ БОЛЕЗНЕЙ

    II. О ПРАВИЛАХ НАШЕГО ЗАВЕДЕНИЯ и т. д

    III. ОБЪЯСНЕНИЕ ТЕРМИНОВ

  ПРИЛОЖЕНИЕ

  Послесловие к русскому изданию Крис Холман (Йорк, ноябрь 2017 г.)

    Об издании Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg