«Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску»

СТО ПИСЕМ ГЕОРГИЯ АДАМОВИЧА К ЮРИЮ ИВАСКУ (1935–1961)

Н.А. БОГОМОЛОВ. Предисловие

Всего этих писем 198 — так подсчитал сам адресат. Конечно, было бы весьма полезно напечатать их в полном объеме, да еще и с сохранившимися копиями сравнительно немногих писем Иваска, как диктуют требования научной ответственности. Однако мы ограничились лишь половиной, и причины этого нуждаются в объяснении не в меньшей степени, чем рассказ о корреспондентах.

Собственно говоря, вряд ли от нас требуется особое представление Г.В.Адамовича. Сам факт того, что в России продолжается издание многотомного собрания его сочинений, переводит поэта, эссеиста и в первую очередь литературного критика в разряд если не классиков (слишком уж он изменчив и многолик), то авторов, известных всем и каждому.

Его же эпистолярный корреспондент Юрий Павлович Иваск (1907–1986), хотя и не относится к числу писателей вовсе забытых, все же и не обладает особой популярностью у русского читателя. Книги его стихов не издаются, статьи остаются разбросанными по страницам журналов русского зарубежья, исследования не переводятся, и не слишком велика вероятность, что он непременно сделается тем явлением, которое органически входит в активный фонд нашей культуры.

Меж тем место Иваска в истории зарубежной литературы оказывается весьма значительным: на основании его писем Зинаида Гиппиус делала выводы о состоянии умов русской молодежи, оказавшейся в эмиграции; он был чрезвычайно активен при издании таллинских сборников «Новь» еще в 1930-е; он открывал читателю русского зарубежья Леонтьева и Розанова, Цветаеву (с его предисловием был впервые напечатан «Лебединый стан») и Комаровского; под его редакцией выходил один из наиболее изысканных журналов русской эмиграции — «Опыты»; цикл статей «Похвала российской поэзии», до сих пор не изданный отдельной книгой, — очень яркий очерк истории русского стихотворного искусства.

Однако само по себе стихотворчество Иваска — а он себя считал, как это обычно в таких ситуациях и бывает, прежде всего поэтом, — как правило не вызывает большого энтузиазма у читателей (хотя у него есть и преданные поклонники); статьям и книгам о литературе все время как будто чего-то не хватает, и даже сразу не скажешь, чего именно; издания довольно быстро устаревали и становились интересны лишь ученым, но не читателям…

Кажется, отчасти это объясняется особым свойством его характера. Поэт Игорь Чиннов, друживший с Иваском более полувека, вспоминал о первом письме, «сумбурном, но интереснейшем»[1]. Вот эта сумбурность, особенно бросающаяся в глаза тому, кто получит возможность покопаться в архиве Иваска, во многом определяет не только внешний облик его бумаг, словно бы пренебрегающих правилами приличия: написанных, как заметил Адамович, «куриной лапой» или пестрящих опечатками, с пропусками слов, и не только служебных, если напечатаны на машинке… И то же самое чувствуется во всем строе ивасковского творчества: очаровывающая, непосредственная заинтересованность в предмете исследования накладывается на случайность ассоциаций и кричащее непонимание, а стихи то и дело срываются в небрежности, ничем не оправдываемые. Надо быть уж очень пристрастным, чтобы любить творчество Иваска во всех его изгибах и переливах, но трудно не заинтересоваться им как энтузиастом русской поэзии.

И как эпистолярный собеседник, вызывающий корреспондентов на откровения, и как хранитель предания Иваск бывает интересен настолько, что ему охотно прощаешь все остальное. Видимо, отчасти это объяснялось теми же свойствами характера: то, что являлось недостатками для систематической работы и творчества, становилось достоинствами в общении. Человек, вызывающий симпатию, провоцирует особую откровенность, и потому через письма к Иваску раскрываются самые разные люди.

Из его постоянных корреспондентов Адамович, конечно, занимает особое место — не только по длительности переписки и объему писем, но и по той роли, которую играл в истории русской литературы. Мы знаем (хотя и не имели возможности ознакомиться), что значительные подборки писем своих корреспондентов Иваск передал в архив Йельского университета, но самые большие из них — 87 писем С.К.Маковского, 61 — К.К. Гершельмана, 56 — В.В.Вейдле, 21 — Ф.Степуна, 19 — И.Одоевцевой, 17 — Г.Иванова (список может быть продолжен) хранятся в Русском центре Амхерст-колледжа. Но 198 писем! — ничего подобного более нет.

Когда-то Иваск написал статью о литературных архивах русских эмигрантов[2]. Теперь и его собственный архив, хранящийся в городке, где Иваск провел последние годы жизни, стал одним из самых заметных хранилищ русских литературных материалов в США.

Теперь попытаемся объяснить, почему мы отказались от идеи публиковать переписку целиком.

Безусловно, прежде всего потому, что такой объем материала превысил бы силы публикатора. Но вместе с тем есть и причина более серьезная: письма этого десятилетия (99 из 100 написаны между 1952 и 1961) особенно насыщены литературным материалом и пронизаны одной главной темой — судьбой журнала «Опыты», где Иваск был сначала одним из ближайших сотрудников, а затем и главным редактором.

Как видно из публикуемых ниже писем, Адамович придавал этому журналу чрезвычайно важное значение, видя его единственным изданием русской эмиграции, которое в 1950-е оказалось в состоянии поддерживать самый высокий уровень интеллектуальной культуры. Конечно, и к «Опытам» у привередливого Адамовича претензий было немало, но все же сама функция журнала представлялась необыкновенно важной, особенно на фоне бездарной советской литературы этой же эпохи. Характерно, что Адамович в Этот период словно вообще перестает интересоваться тем, что делается в литературе метрополии, полностью переключаясь на литературные проблемы диаспоры[3]. Книга «Одиночество и свобода» и сотрудничество с «Опытами», настолько интенсивное, что весь журнал склонны были называть его органом, стали основным делом Адамовича на протяжении практически всех 1950-х. Письма насыщены в первую очередь внутренними делами журнала: круг реальных и потенциальных авторов, планы новых разделов, обсуждение собственных задач. Когда стало ясно, что журнал прекращается, еще какое-то время обсуждаются возможности найти нового мецената, — и это тоже относится, конечно, к внутренней истории «Опытов».

Не будем перечислять другие, не столь значительные темы — хотя они временами бывают не менее интересны. Скажем только о том, что контраст между письмами этого периода и последующего порой бывает разительным. Адамович все больше и больше уходит в собственные переживания, его одолевают (и становятся постоянной темой) различные хвори, а литература постепенно отходит на второй план. Из явления культуры, нуждающегося в опубликовании, письма все более переходят в разряд интимных.

Письма Г.В.Адамовича к Ю.П.Иваску публикуются по оригиналам, хранящимся в: Amherst Center for Russian Culture. G.Ivask Papers. Box 1. Folders 2–3 (в дальнейшем — Amherst, с указанием номера коробки и папки, в которой они находятся). Публикатор выражает свою признательность Институту «Открытое общество» за предоставление гранта для работы в архиве, директору Центра проф. С.Рабиновичу за неизменную помощь в работе, а также всем коллегам, способствовавшим в поиске, и особенно О.А.Коростелеву и Л.А.Мнухину.

В то же время необходимо отметить, что сколько-нибудь полные комплекты газет «Русская мысль» и «Новое русское слово» за 1950-е и начало 1960-х отсутствуют в российских библиотеках, а воспользоваться фондами зарубежных библиотек удалось лишь в незначительной степени. Поэтому в комментарии есть несколько лакун, которые могут быть заполнены лишь при обращении к этим источникам.

Список используемых сокращений:

НЖ — «Новый журнал» (Нью-Йорк).

НРС — газета «Новое русское слово» (Нью-Йорк).

Оп. — журнал «Опыты» (Нью-Йорк).

Письма Адамовича — Письма Георгия Адамовича (В.Рудневу, А.Гингера, А. Присмановой, М.Цетлиной, С.Прегель) / Публ. и прим. В.Крейда // Новый журнал. 1994. № 194. С. 257–319.

Письма к Маркову — ivanov georgij / odojevceva irina. Briefe an Vladimir Markov, 1955–1958 / Mit einer Einleitung herausgegeben von Hans Rothe. Koln; Weimar; Wien, 1994.

Письма Терапиано — «…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано к В.Ф.Маркову (1953–1966) / Публ. О.А.Коростелева и Ж.Шерона // Минувшее: Исторический альманах. Вып.24. СПб., 1998. С. 240–378.

Письма к Чиннову — Из писем Георгия Адамовича Игорю Чиннову / Публ. М.Миллер // НЖ. 1989. КН.175. С. 246–262.

РМ — газета «Русская мысль» (Париж).

CASS — canadian american slavic studies. 2003. Vol.37. № 1–2.

Часто повторяющиеся в письмах адреса Адамовича указываются только при первом их появлении, далее заменяются пометой в угловых скобках <Адрес> или, если непонятно из контекста, названием города: <Манчестер>, <Париж>, <Ницца>.

1

Многоуважаемый Юрий Павлович

Насчет Гронского: лучше всего Вам было бы обратиться к его отцу, который все о нем Вам расскажет и, вероятно, пришлет и портрет его. Адрес: М. Gronsky, 45 rue des Galons, Meudon (S. et O.). France. Зовут его Павел Павлович. Если хотите, можете сослаться на меня. Он чтит память сына и собирается издать его стихи[4].

Близко знала покойного Гронского Марина Цветаева[5]. К сожалению, у меня нет под рукой ее адреса (где-то тоже в Медоне, под Парижем). Я его знал совсем мало — и не могу ничем Вам быть полезным.

Очень рад случаю послать Вам привет. Меня давно интересуют Ваши писания, а то, что Вы написали в последней «Нови», запомнилось особенно[6]. Хорошо было бы, если бы Вы писали (вернее — печатали) побольше. У нас всюду — да и не только у нас — такое очерствение и отупение, что настоящий человеческий голос дорог. Крепко жму Вашу руку.

Георгий Адамович

30 янв<аря> 1935 Nice (France)

6, avenue Gustave Nadaud Cimiez

2

26/VII-<19>52 G.Adamovitch

c/o Mme Lesell 4, avenue Emilia Nice (A.M.) France

Дорогой Юрий Павлович

Спасибо за письмо. Я был вдвойне рад ему, т. к. все собирался Вам писать и почему-то не мог собраться! Чиннов[7] сначала, при встречах, все спрашивал: «Написали Иваску?» — а потом перестал и спрашивать. С письмами у меня всегда беда. Иногда лежит письмо без ответа месяц, лежит год, и отвечать уже поздно!

Благодарю Вас искренне за то, что Вы, по-видимому, не очень на меня обижены. А кроме того — за добрые отзывы в печати, которые мне дороги не по тщеславию (насколько могу судить, у меня его мало), а потому, что исходят они от человека, как Вы. Некоторые Ваши суждения о поэзии меня поражали остротой и глубиной понимания (напр<имер>, несколько строк о Штейгере), и среди ворохов вздора на такие же темы я не мог не ценить внимания, исходящего от Вас[8]. О Вашей антологии и выборе моих стихов[9].

Делайте как знаете и берите что хотите. Отвечаете за выбор Вы, а не я, — значит, я не должен вмешиваться. Одна только просьба, не берите «За все, за все спасибо…»[10]. Эти стихи очень нравились Зин<аиде> Гиппиус, которая даже мне написала о них что-то вроде «старика Державина, сходящего в гроб…»[11]. Но меня они коробят. В них есть что-то, слишком direct[12], не воплотившееся в поэзию и оставшееся голой мыслью или чувством. А есть одно стихотворение, которое я люблю, хотя оно и не заслуживает любви: «Ну вот и кончено…». Но все это — на Ваше усмотрение.

А вот что необходимо отметить: в стихах «Нет, ты не говори…» (очень старые стихи, им лет 30!) есть чудовищная опечатка[13]. В сборнике моем «На Западе» напечатано:

Чтоб их в полубреду потом твердил влюбленный, Растерянно твердил на казнь приговоренный…

Два «твердил»! Во втором случае надо шептал, а не твердил. Я доверил корректуру своему приятелю М.Л. Кантору, очень опытному человеку, а ошибки оказались повсюду[14].

Не совсем понял Ваших слов <так!> о «забытых поэтах», Я не знаю ведь Вашего списка, не знаю, значит, и того, забыли ли Вы кого-нибудь[15].

Из тех, которые «начали печататься после войны», — Величковский, пожалуй, лучше других. Но еле-еле. У Щербакова бывают строчки, но и только. У Тамары Величковской все гладко, но тоже: и только![16] Я не знаю, каков размер Вашей антологии. По-моему, было бы хорошо все-таки взять этих троих, а не одного только Величковского. Иначе огорчений и обид будет столько, что никакая поэзия не искупит! Да и разницу в достоинствах придется разглядывать в микроскоп.

О Есенине, которого Вы — по Вашим словам — «не принимаете». Я его не принимал очень долго. А потом меня вдруг прельстила его непринужденность, вольный склад его поэзии: этого с такой естественностью не было у нас ни у кого, кроме Пушкина. Есенин в поэзии — «дома», делает что хочет, держится как хочет, без всякой позы. Сравните с Блоком. Конечно, Блок гораздо больше, но рядом с Есениным он почти всегда — литература, в дурном смысле. Есенин действительно прост, а это качество такое редкое, что трудно им не восхититься. Когда-то Бицилли сделал удивительно меткое замечание, не помню где, Пушкин — единственный писатель, который в стихах свободнее, чем в прозе[17]. Очень верно. Вот и Есенин свободен в стихах, а все другие сочиняют и пыжатся. У него, кстати, с Блоком то общее, что лучшие их стихи писаны будто в 5 часов утра, когда светает, а человек, протрезвившийся, видит правду, а не миражи; только Блок не бывает жалок, а Есенин именно жалок, на чем отчасти (и увы!) держится его слава.

Ну, кажется, письмо вышло длинное. Насчет приезда в Америку — я бы приехал охотно, но Кодрянский[18] мне недавно сказал, что если ехать весной, то о визе надо начать хлопотать теперь. А на это у меня нет энергии! Зиму я, вероятно, проведу в Англии, где, наподобие Вас, чему-то стараюсь учить студентов, которые не очень-то учиться склонны (им нужен язык, а не литература, которую им навязывают).

До свидания, кто знает, может быть, все-таки и в Америке. Крепко жму Вашу руку и шлю дружеский привет. Буду очень рад, если переписка наша на этих письмах не оборвется.

Искренно Ваш Георгий Адамович

Я в Ницце до 10-го сентября.

3

26/Х-1952 G. Adamovich с/о Mrs Davies 104, Ladybam Road Manchester 14

Дорогой Юрий Павлович

По-моему, я не ответил Вам еще на Ваше письмо (21 авг<уста>). А может быть, и ответил, не помню… Это вечная у меня история: кто кому не ответил, кто оборвал переписку? Но так как почти всегда бываю виноват я, то, думаю, и в данном случае так. Значит, простите за молчание.

Сейчас я перечел Ваше письмо. В нем так много на что мне хотелось бы ответить (или возразить), что я не знал бы и с чего начать. Беда, однако, в том, что Вы, конечно, не помните, о чем писали, — и ответы мои уже ни к чему. Хочу только сказать, что я не помню — или вовсе не читал — «Подлипков» (или «ок»?) К.Леонтьева[19], а по Вашей цитате оттуда — очень жалею об этом. Здесь его нет. У меня было когда-то собрание его сочинений, но давно, — я не помню даже заглавия такого у него, притом странно похожего на Решетникова[20]. Насчет Толстого: что он его открыл, — Вы правы. Не открыл, м<ожет> б<ыть>, но понял, как никто, хотя и только эстетически[21]. Меня всегда удивляло у Леонтьева его преклонение перед В.Соловьевым, который неизмеримо бледнее и водянистее его (кроме 2–3 статей, вроде «Смысла любви»). Но очевидно, в Соловьеве было что-то, чего не оказалось в его писаниях, а что современники чувствовали.

А вот что меня восхитило, это Ваше определение Есенина — «хвастливый плакса». Bravo! Гумилев говорил, что он безошибочно знает, когда ему попадаются хорошие стихи, по чувству зависти: почему это не мои стихи! Вот я тоже что-то подобное испытал. Конечно, Есенин — плакса и хвастун. Но ведь вся Россия такова, вся наша литература, кроме 2–3 писателей, — в этом, и доводит хвастовство до того, что именно этим и гордится. Есенин это впитал, принял, не мог быть другим. Вы предпочитаете Маяковского. Пожалуй, у Маяковского было больше всяческих даров. Но Маяковский коммунист, а Есенин — нет. При всем его «хвастовстве» есть и большая скромность в его поэзии, и хвастливость его скорей от отчаяния, что ничего не сделано и гордиться нечем. Это все очень русское, м<ожет> б<ыть>, не лучшее русское, но «коренное», и у Есенина подано с прямодушием и доверчивостью, которая обескураживает. Мне кажется, что я понимаю Вашу брезгливость к этому (кажется, — но, м<ожет> б<ыть>, я ошибаюсь), и я сам долго с ней не мог сладить.

Но это оттого, что мы сделали все, что могли, чтобы от русской слезливой грязи отделаться, и за нас, помимо нас, тут многое сделала история. У Грибоедова есть замечательная фраза: «Каким черным волшебством сделались мы чужими между своими?»[22]. Вот, это почти на эту же тему! Беда «интеллигенции» — а отчасти и счастие ее — в том, что в России ей многое чуждо, а кое-что — противно. Я говорю не о всей интеллигенции, а о том ее последнем взводе, последнем «выплеске», который связан с новой поэзией петербургски-эмигрантского толка, строя, даже, если угодно, знамени. Это островок в острове, отрыв в том, что уже и само было оторвано, а вокруг темное и чужое море. Но не будем отрекаться от своего острова, в нем есть смысл и значение, даже назначение, и я лично хотел бы только, чтобы в нем был «выдох» и сознание трагичности. Оттого меня к Есенину и тянет. Впрочем, не только от этого.

Ну, выходит не письмо — а трактат какой-то. Притом туманный. А еще я хотел написать Вам два слова о Бунине, но думаю, что Вам об этом писал Чиннов, с которым — как с Вашим другом — я об этом говорил. Бунин — человек вовсе не простой, но говорить с ним надо просто. Я не согласен с ним в принципе, будто авторы имеют в антологии право выбора и veto. Но если он так считает, сделайте для него исключение и не убеждайте его, что такое-то стихотворение лучше, другое хуже. Ваших доводов он и не поймет и не примет, у него доводы свои, ему 82 года, он считает себя большим поэтом и всегда настороже, когда речь о стихах, чувствуя, что его большим поэтом никто почти не признает. Ваши письма к нему (он мне говорил об одном) повергают его в недоумение. Убедить Вы его ни в чем не убедите. Примите с ним другой тон: наполовину как с Гомером, наполовину как с ребенком. Простите, что вмешиваюсь, это не мое дело, но поверьте — от лучших чувств[23].

Насчет поэтов, которые вызывают у Вас сомнение, Вас лучше всегда может информировать Чиннов. Как это ни странно, надо быть на месте, чтобы знать, что X — не совсем бездарность, a Y — общее посмешище. В книгах это не всегда вполне заметно. Кое-какие из названных Вами имен — скорей из категории юмористики. Гронского я лично не люблю, но это, конечно, — не то. Его многие любят очень, им восхищалась Цветаева. Конечно, он нужен в антологии[24].

До свидания. Очень жаль, что Вы так далеки и приходится ограничиваться письмами, да и то редкими. Что Вы делаете в Вашем американском Кэмбридже?[25] Т. е. о чем читаете? Я тоже занят лекциями и студентами, без упоения, но и без особой скуки. Хорошо то, что много свободного времени и можно, по совету Толстого, «подумать о душе».

Крепко жму Вашу руку, буду очень рад письму.

Ваш Г. Адамович

4

7/ХII-<19>52 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Простите, что отвечаю с опозданием. Вы просили прислать анкету[26], тотчас же, а получил я ее недели две назад/ Но я был болен, лежал — и все дела запустил.

Отвечаю на Ваши сомнения.

1) «С розами, значит…» — знаки у Вас расставлены правильно[27].

2) Я не помню, чтобы просил Вас переменить в «Нет, ты не говори…» — «смерть» на «казнь». Пусть будет «казнь», все равно.

Но писал-то я не об этом, а о том, что в моем сборнике «На Западе» эти стихи искажены повторением одного и того же глагола.

Надо:

Чтоб их в полубреду потом твердил влюбленный, Растерянно шептал на казнь приговоренный…

А в сборнике два раза «твердил»! Это-то я и просил исправить[28].

«Дни хмурые, утра, тяжелое похмелье…»

Знаки правильные[29].

Кстати, это вообще стихи неважные, даже очень, как-то распадающиеся на куски, кроме, м<ожет> б<ыть>, четырех последних строк.

Название «Осколки» мне не нравится, независимо от возможных обид и претензий. Похоже на приложение к иллюстрир<ованному> журналу и вообще что-то вроде «Искры». Много лучше было бы в единст<венном> числе — «Осколок»[30].

Если Вам по душе «На Западе», я сам малейших авторских прав на это сочетание слов не предъявляю[31].

До свидания. Крепко жму Вашу руку. Простите, что не отвечаю о другом — о Пушкине, о Есенине и проч.? — но тороплюсь отправить письмо. Дней через 10 я буду в Париже на месяц. Адрес — тот, что указан в анкете.

Что же Ваш журнал, о котором мне из Нью-Йорка писало уже человек пять?[32]

Ваш Г. Адамович

5

29/I-1953 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

По-моему, в тексте стихотворения «Из голубого обещанья…» опечаток нет[33]. Если Вам кажется, что есть, то, вероятно, Вам хотелось бы что-нибудь изменить и исправить. Будьте так добры, сообщите, что именно (если предположение мое правильно). Вопреки распространенному мнению, я считаю, что стихи исправлять можно и «со стороны». Иногда «со стороны» видно то, чего не видит автор.

Но я просил бы Вас поставить необходимые многоточья, т. е.:

Из голубого обещанья…

Из голубого… la, la, 1а…

Это абсолютно необходимо, т. к. la, la, 1а ничего кроме растерянности и поисков нужного и несуществующего слова не выражает[34]. Кстати, эти стихи вызвали в свое время дружный хохот. Но нравились Ходасевичу. И я ничего против них не имею.

Помимо того, что я против них ничего не имею, я — как уже писал Вам — не считаю себя вправе что-нибудь «разрешать» или «не разрешать» в антологии. Составляете ее Вы. Вы не вправе были бы распоряжаться стихами ненапечатанными. То, что напечатано, — общее достояние. Да и какая радость в составлении антологии, если бы составитель не мог в ней дать волю своему вкусу и выбору?

Значит, еще раз: берите что хотите.

И притом: сколько хотите. Даю Вам слово, что мне совершенно безразлично, будет ли моих стихов семь или восемь. Если бы чьих-нибудь было бы 50, а моих 2 — мне тоже безразлично. Никак не могу допустить и считать, что существует какая-то числовая табель о рантах. Но если и существует — она не существует для меня.

Насчет «устремлений» и «высказываний» есть у Брюсова строчка, которую часто случается вспоминать: «Сами все знаем, молчи!»[35]

Варшавского в «Н<овом> Ж<урнале>» я еще не читал[36]. Но уверен, что хорошо: он не из тех людей, которые пишут «с кондачка», и при его тяжелом и медленном писании ничего не попасть в то, что он говорит или рассказывает, не может. Английских поэтов, я знаю мало и плохо, п<отому> что плохо знаю язык.

До свидания. От души желаю благополучья, здоровья и крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович

6

7/III-<19>53 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Сегодня я получил от Яновского вырезку из «Н<ового> Р<усского> С<лова>» с Вашей статьей о четырех критиках[37]. Он поторопился мне прислать ее и приписать, что мне «будет, вероятно, придир ее прочесть». Приятно — не совсем то слово. У меня очень много всяких недостатков, но самого обычного из писательских недостатков — тщеславия или чего-то в этом роде, — кажется, почта нет совсем. Вероятно, это — от равнодушия. Я с одинаковым безразличием читаю брань или одобрение, и Вам говорю это в надежде, что Вы мне поверите. Большей частью — не верят, считая, что это — «поза» и ломание.

Но вот что хочется мне сделать: поблагодарить Вас за доброжелательное внимание (как за внимание был бы благодарен, даже если бы оно и не было доброжелательным). По-моему, за отзывы в печати вообще благодарить не следует, т. е. нечего. Алданов[38] с этим не соглашается, благодарит за каждое слово. Но это — формальная вежливость, не более, и в сущности за ней скрывается как будто и подозрение, что критик хвалит тоже из вежливости или по дружбе, не вполне искренне. Если искренне, за что же благодарить? Критик сказал правду, она оказалась положительной, но могла бы быть и отрицательной.

Значит, я Вас благодарю не за самое Ваше мнение, а за то, в результате чего оно сложилось. Кстати, Вы окружили меня такой компанией, в которой быть мне действительно «приятно», хотя я и знаю, что в ней я только прапорщик среди генералов[39].

Насколько помню, о К.Леонтьеве я никогда дурно не писал: почему Вы приписали мне «суровость»?[40] Я его не то что люблю, но всегда им восхищаюсь, даже вот теми цитатами, которые Вы привели. Он был необыкновенно умен и талантлив, куда до него Вл<адимиру> Соловьеву, которого он почему-то считал орлом и гением. Впрочем, у Соловьева есть les hauts et les bas[41]. Les bas достойны журналиста из «Русской мысли» (парижской)[42], но les hauts иногда удивительны. А насчет «пьяной бабы, вцепившейся в Россию», — неужели это о Достоевском, а не о Щедрине?[43] По-моему, о Щедрине. Да, есть еще один старый критик, вялый, но порой замечательный — Страхов (я начал его читать еще в России, найдя где-то цитату из него: «Облака не вполне прекрасны, потому что в них нет отчетливости»: это не Бог весть что, но сразу что-то задевает). А Белинский, со всем своим ученичеством, все-таки лучше своих учеников и в частности хваленого Добролюбова. Только уж очень плохо он писал, предоставив почему-то писать хорошо критикам правым (политически)[44].

Крепко жму Вашу руку. Спасибо.

Искренно Ваш Г.Адамович

7

17/V-<19>53 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Я Вам не ответил на Ваше давнее — от 12 марта! — письмо, п<отому> что Вы в нем сообщили мне о выходе Вашего сборника и обещали мне его прислать[45]. Я его ждал, но до сих пор не дождался. По письму кажется мне, что издает Ваши стихи не «Рифма»[46], — или я ошибаюсь? Помню, что в «Рифме» был о Ваших стихах разговор, но не знаю, к чему он привел. Маковский[47] — человек капризный и очень переменчивый при этом. Нельзя знать, что он сделает. Сегодня Вы можете быть для него первым поэтом в мире, а завтра — бездарностью. Свойство, м<ожет> б<ыть>, не такое плохое, но плохо то, что он склонен к единовластию и диктаторству. Сейчас у него какие-то «передряги» с Гингером[48]. Я вовсе, не поклонник поэзии Гингера, но он, несомненно, — поэт, и очень своеобразный. Будь я на месте Маковского, то издал бы его «с закрытыми глазами». Не так уж много в «Рифме» вышло шедевров, чтобы придираться к Гингеру из-за случайно неудачного слова. Но Маковский упорствует и даже рассылает какие-то циркуляры в свое оправдание.

Насчет Леонтьева, Розанова, Страхова и др.: Вы, верно, забыли, что мне о них писали; отвечать, значит, поздно. Летом — если достану — перечту романы и повести, совсем их не помню. Хотел бы перечесть (вернее, прочесть) и Бол<еслава> Маркевича, которого он считал почти равным Толстому[49]! Я когда-то говорил об этом Алданову. Он очень заинтересовался, достал Маркевича — и пришел в ужас. По его словам, это — ничтожество. Я вообще Алданову верю (не во всем, но это как раз область, где ему верить можно и надо: едва ли такая же область — Леонтьев). А все-таки хотел бы узнать сам, что такое Маркевич. Возможно, что Леонтьев им восхищался потому, что это — grand monde[50], никаких мужиков, а все то мнимо красивое, что он иногда принимал (наперекор своему острейшему чутью) за сущность искусства.

Ваши стихи о Штейгере — очень личные, и при этом и в его, Штейгера, тональности[51]. С припиской, что «два Парижа» — Вам не по душе, я согласен. По-моему, лучше бы остаться при одном, — тем более что это легко поддалось бы переделке (с рифмой на «годами».;. что-нибудь вроде: «Иллюзия ль, что мы с годами…» и даже «Иллюзья ль — ближе мы с годами…», с иллюзией не с «и», а с «ь», как иногда пишут). Иногда пишешь стихи, знаешь, что в них что-то не так, и пытаешься себя уговаривать: нет, ничего, именно так и получается оригинально!.. Но почти всегда знаешь «в глубине души» что переделать и изменить надо, как бы ни было это трудно. До свидания, дорогой Юрий Павлович. Я здесь в Манчестере еще дней 8-10, а потом буду в Париже, адрес обычный: 53, rue de Ponthieu, Paris 8e… Летом, вероятно, поеду на юг, но парижский адрес — постоянный и верный. Когда выходит Ваша Антология? Когда выходят «Опыты», или уже вышли?[52]

Крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович

8

17/Х-1953 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

Я вчера писал Яновскому[53], и начал с того, что каждое мое письмо начинается со слова «простите». Вот и Вам в письме должен начать так же. Я не ответил Вам, а вижу, что Вы мне писали в мае! Но летом я как-то разленился, вероятно, от южного солнца в Ницце, и всю переписку забросил. Надеюсь, Вы на меня не сердитесь, а если сердитесь, то не очень.

Надеюсь, что и не сердитесь за несколько слов о Вас в «Н<овом> Р<усском> Слове». Я статьи еще не видел, но знаю, что она появилась. Писал я с лучшими к Вам чувствами[54]. Но вот что получается неправильно и даже неловко, хотя по человеческой слабости это и неизбежно: об одном пишешь то, что думаешь действительно, о другом — далеко не так. «Перспектива» нарушается, и понимают истину лишь те, кто читает между строк и зная автора. Я об этом часто размышляю и мечтаю когда-нибудь написать статью, которая начиналась бы приблизительно так: ну, поговорим начистоту — такой-то, такая-то и т. д. — как в «гамбургском счете», помните, у Шкловского[55]. О Вас я писал с намерением «ткнуть пальцем» в то и на то, чего многие у Вас не слышат и не понимают. Если статья появилась без сокращений (едва ли) и искажений (почти всегда опечатки), то это должно бы быть ясно. У Вас есть «главное», хотя бы тень от главного, которое и не снилось другим.

Как Вы живете? Не отвечаю на то, что писали Вы мне в мае, т. к., Вы, конечно, забыли об этом. О Достоевском хотел бы кое-что сказать Вам «в дискуссионном порядке». В сущности, это писатель для юношества[56], не как Жюль Верн, а в дополнение к нему. Должны любить его те, кто остается молод душой всю жизнь. Я перестаю его любить, очевидно, старея. (Не думайте, что хочу сказать «взрослея».)

До свидания. Буду искренне рад, если когда-нибудь напишите.

Крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

9

14/I-<19>54 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

Вернулся в Манчестер три дня тому назад — и нашел Ваше письмо (от 8-го января). Антологии еще не получил.

Вы хотели бы, чтобы я дал на книгу рецензию в «Опыты». Но я еще не послал им свои очередные «Комментарии» и едва ли успею написать еще и рецензию. Когда выходит № «Опытов»?[57]

Помимо того, у меня есть другое соображение. Я хочу в № 4 «Опытов» — если только он будет! — дать большую статью о поэзии в эмиграции[58]. У меня давно об этом была мысль, все не могу собраться написать это, да кроме «Опытов» и негде. Конечно, это была бы отчасти и «рецензия» на Ваш сборник. Тема большая, в двух словах ничего не скажешь, и мне не хотелось бы в короткой предварительной заметке комкать все то, что надо бы сказать. Конечно, это еще — мечта и проэкт, м<ожет> б<ыть>, я ничего и не напишу. Но надеюсь, что напишу, заменив такой статьей обычные «Комментарии». В Париже я слышал, что продолжение «Опытов» далеко не обеспечено и вообще под сомнением. Но это, м<ожет> б<ыть>, очередное «злопыхательство»[59]. Было бы очень жаль, если бы у слухов этих была почва. Журнал с недостатками, но в общем хороший и нужный, п<отому> что не совпадающий с «Нов<ым> Журналом» и не делающий «double emploi»[60].

Так что, Юрий Павлович, простите — рецензии я писать не хотел бы. В газете наверно напишет Терапиано[61] (если только Вы ничем его не обидели, он ведь из породы «мимоз»). Да и что в газете писать о стихах после Аронсона и Ко?[62]

Спасибо за пожелания к Новому Году. Желаю и Вам здоровья, благополучия и всяких возможных успехов. Крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович

P.S. Письмо хотел отправить, а сейчас пришла антология. Спасибо. Успел только перелистать, кажется — все хорошо, и много полнее, чем я предполагал. Но сколько таинственных незнакомцев! (плюс несколько графоманов!)[63].

10

7/VII-<19>54 <Ницца>

Дорогой Юрий Павлович,

Спасибо за Ваше милое письмо и простите, что не сразу ответил. Я уехал из Манчестера с месяц назад, письмо Ваше получил в Ницце, где думаю пробыть до начала сентября.

Все, что Вы сообщили о Маркове[64], а также о Гале[65], — очень интересно. Между прочим: письма от Маркова, насколько помню, я никогда не получал[66]. Куда и когда он мне писал? Правда, со мной случается, что письмо лежит, лежит, а потом и отвечать уже и неловко, и поздно. Но было бы досадно, если бы я так поступил с Марковым. Кажется, пред ним я не виноват.

Я рад, что Вы оценили рассказ Варшавского в «Опытах»[67]. Кроме кислых фраз по поводу этого рассказа я ни от кого ничего не слышал. Даже сам редактор, промелькнувший в Европе[68], считает, что это — пустое место. А по-моему, он не только «выдерживает соседство» с Набоковым[69] (Ваши слова), но и много лучше него. Конечно, у Н<абокова> больше таланта. Но важен не только числитель, но и знаменатель. Набоков редко бывал так никчемно «блестящ» (да и не очень блестящ!), как в последних «Опытах», с напетом несомненного моветона. Мне жаль только, что Варшавский вывел с презрением и злобой человека, который этого не заслужил. Портретность очевидна с первого слова[70]. Но вне этого — в рассказе много и содержания, и прелести, и всего того, что преуспевающим беллетристам не снилось.

Елагина я мало знаю, мало читал[71]. Им сейчас увлекается С. Маковский. Но это — ничего не значит, во-первых, потому, что М<аковский> — поверхностно ограничен во всем, а во-вторых — завтра он может сказать, что Ел<агин> — круглая бездарность. Более «версатильного»[72] человека нет в мире. До свидания. Еще раз благодарю Вас за письмо. Вы пишете, что у Вас — «неудачи». Какие? Мне очень хочется о Вас написать, но надо найти случай и место. Если я соберусь написать о эмигр<антской> поэзии — будет и то, и другое. Кстати, я хочу наладить с Г.Ивановым (с которым возобновил дружбу) «переписку из двух углов» о поэзии и стихах. Но не знаю, удастся ли. У меня с ним никогда не было много общего, а кроме того — он сейчас в каком-то расслаблении и растерянности[73].

Крепко жму руку,

Ваш Г.Адамович

11

15/Х-<19>54 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

Это все-таки удивительно! Утром отправил Вам письмо, а днем, вернувшись домой, нашел Ваше на столе, об «Опытах». Мне уже писал Варшавский, что в «Опытах» готовятся перемены, но я не был уверен, какие именно. Очень рад, что Вы будете редактором, и рад, что вообще «Опыты» будут. Ходили слухи, что они скончались[74]. Отвечаю по Вашему желанию сразу, и на все Ваши три вопроса.

1) «Поддержу ли я Вас?» Не совсем понимаю, что это значит. В том, что я Вам всячески готов содействовать, Вы — надеюсь — не сомневаетесь. Ну, а в чем «поддержка» конкретно может выразиться — не знаю. Все, что могу, все, что Вам может оказаться желательно, сделаю во всяком случае.

2) Могу ли дать статью?

Могу. Я предпочел бы не обычные «комментарий», а статью о поэзии в эмиграции. Думаю, это Вам подойдет, и к этому — как Вы сами пишете — есть интерес. Но статья будет не обзором с именами и названиями, а попыткой внутреннего объяснения того, чего мы все хотели и чего не сделали[75].

3) Каких авторов могу рекомендовать в Париже?

По совести говоря, почти никого. А печатать, конечно, можно многих, и Вы сами знаете все Имена (и Варшавский знает). Пожалуй, из: малоизвестных интереснее других Одарченко[76]: стихов его я не люблю, но пишет он и прозу. Это умный и талантливый человек (не без некоторого безумия из-за пьянства). Не знаю его адреса, но в Париже легко адрес его узнать.

Адрес Кантора: 14 rue Nungesser et Coli Paris (XV). Зовут его Михаил Львович. Очень бы хотелось, чтобы Вы ему написали. Он во многом может быть полезен. Кажется, я Гринбергу[77] послал когда-то его стихи (под псевдонимом Эвальд). Их стоило бы напечатать, но не одно, а 5 или 6 подряд. Одно — бесцельно, т. к. то, что в них есть личного, (не поэтически, а т<ак> сказать психологически), лишь в нескольких обнаружится. Это» поэтически бледновато, во в целом —: лучше многого, что принято хвалить и отмечать[78].

Если вообще Вам мои суждения интересны, буду очень рад переписку продолжить. От души желаю успеха, и уверен, что журнал будет у Вас хороший, насколько с нашими местными силами это возможно. Варшавского я не только люблю, но и верю ему. Хорошо, что Вы его берете в близкие люди. Есть у нас Арнольд Блох, друг (теперь враг, но, надеюсь, временно) Червинской[79]. Загадочный человек, с какой-то бессильной, но редчайшей тонкостью в мыслях. Варшавский может Вам о нем рассказать. Надо было бы его расшевелить.

Ваш Г.А.

12

22/Х-<19>54 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович, получил сегодня два Ваших письма и, видите, отвечаю сразу. Давайте — примем это за правило (по мере сил и усердия!).

Все, что Вы сообщаете об «Опытах», очень интересно. Желаю успеха и уверен, что успех будет, т., е. что журнал у Вас, будет хорошим. Мне это казалось и раньше, а теперь — после Ваших писем и соображений — в этом я убежден. Посылаю стихи, по Вашему желанию[80]. А насчет статьи (поэзия в эмиграции) хочу сказать Вам следующее:

Я человек аккуратный и обещания свои сдерживаю. Но я не умею писать «впрок», пишу всегда все в последнюю минуту, а сейчас я, кроме того, очень занят. Поэтому прошу Вас: назначьте срок, когда Вам статья нужна. Но срок — крайний и последний (притом честно, без расчета, что будет опоздание). В этот срок статья будет у Вас. Но сейчас я писать ее не могу, да и вообще не хотел бы ее написать, не подумав и кое-чего не вспомнив.

Думаю, что все равно раньше как месяца через два Вы рукописей не соберете.

Затем другое. Я Вам писал, что никого в Париже по совести ((рекомендовать» не могу. А потом вспомнил — Гингер. Его почему-то не любит Варшавский (кажется), но они очень разные люди.

О Гингере хочу Вам сказать следующее. Он хотел, чтобы его сборник был издан «Рифмой», Маковский взял, повертел, понюхал — и решил, что стихи малограмотные. Между тем, в одной строчке Гингера больше умения, своеобразия и ума, чем во всем, что сам Маковский когда-либо сочинил! Это произвело в Париже некоторый шум, отчасти даже возмущение (не везде). Кроме того, какое-то недоразумение было у Гингера с Гринбергом[81].

Он — очень ценный человек. Правда, в довольно узкой области: в формальном чувстве поэзии и стихов. Но в этом смысле мало кого можно рядом с ним и назвать. Да и сам он поэт подлинный, хотя и какой-то умышленно «бескрылый».

Я думаю, что бы он Вам ни прислал, было бы интересно. Напишите ему: 4 rue Tureau-Dorangin, Paris 15е.

У него есть жена — Присманова (Вы, верно, знаете о них от Чиннова, их друга). Она — но это между нами, пожалуйста! — бледнее и как— то менее оригинальна, чем он, но в том же нео-тредьяковском духе[82].

У меня с Гринбергом было условие: корректура! Возвращаю немедленно, но без нее ни на что не согласен, зная по опыту, что без авторской правки ошибки бывают всегда.

Ну, кажется, все.

Стихи Ваши о белоголовом мальчике совсем прелесть, и я нахожу, что Чиннов с советами «не печатать» чересчур щепетилен или имеет какие-то свои резоны, глазу вооруженному не видимые[83]. Крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович.

Для успеха — не в глубоком смысле, скорей успеха в кавычках — нужно бы побольше мелочей, рецензий, откликов. Ведь с этого обыкновенно чтение журнала и начинают!

13

14/Х-<19>54 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

Вы меня просили ответить еще на каникулах, а я отвечаю из Манчестера, где, по Вашему предположению, у меня «мало времени». Нет, мало времени у меня именно на каникулах, где всегда всякая суета, приятная и неприятная. А здесь — тьма, одиночество, времени сколько угодно, п<отому> что Университет — не в счет.

Отвечать на Ваши мысли о русском ампире, о пушкинской эпохе, о слове «культура» — поздно[84]. Не само по себе поздно, а потому, что Вы, конечно, забыли, о чем писали. Чьи это, кстати, стихи:

Теперь же упивайтесь ею…[85]

Вяземского?[86] Перефразируя Розанова, он мог бы сказать: «Я-то, м<ожет> б<ыть>, и бездарен, да эпоха-то моя талантлива!»[87] Конечно, Вяз<емский> бездарен далёко не был, но прелесть его — от выделки и стиля, всем в его время свойственным.

Спасибо за «Июнь»[88] и за стихи. У Вас все больше общего становится с Вяч. Ивановым, — только Вы тоньше, гибче и как-то человечнее его. Вы как будто догадываетесь, что он хотел в поэзии сделать (и не мог) и переводите на свой лад. Нисколько не упрекаю Вас в подражании: это совпадение, продолжение, не подражание, У Вас слова легкие, <у>[89] Вяч. И<ванова> в каждом — сто пудов. Сходства прямого нет, но он как будто передал Вам свое вдохновение, у него начавшееся где-то в Греции, и которое он хотел, как мост, перекинуть к современности. «Июнь» — почта непрерывно — подлинная поэзия, только я боюсь за его участь в печати, по вульгарности вкусов, по привычке к дурно-приперченной поэтической пище и т. д. Скажут: «мертво», ничего не разобрав другого, не почувствовав реакции против улично-площадных новшеств и злободневностей, с невозможными метафорами, паузами и всеми прочими прелестями. Не уловив благородства и горечи. То же — и в отдельном Вашем стихотворении («Ивы нежности…»[90]). Впрочем, с Вашей манерой (в этом стихотворении) я лично не совсем согласен. По-моему, и я все больше это думаю, надо бы всяких «несказанностей», недоговоренностей и намеков оставлять как можно меньше, поливать все это серной кислотой логики и прозы, чтобы осталось только то, что всякую кислоту выдержит (осталось, т. е. уцелело — после всех усилий превратить стихи в самую обыкновенную речь). Вы, наоборот, культивируете полу-слова, и поливаете их не кислотой, а чем-то питательным. «Родимое ничего»: очень хорошо сказано, но я всегда вспоминаю Базарова: «Не говори красиво»[91]. То же самое, сказанное сквозь усилие сказать абсолютно понятно и просто, было бы выразительнее и как-то трагичнее, именно от отсутствия нужных слов.

Не думайте, что я с Вами спорю: я говорю, а не спорю, зная, что Вы один из двух-трех людей, с которыми о стихах и стоит говорить.

Еще раз благодарю Вас за присылку текстов.

Крепко жму Вашу руку.

Ваш Г. Адамович

P.S. Прочел на днях Ваш отзыв о Ходасевиче[92]. Что же, Вы правы: книга не плохая. Но уверяю Вас, Белинский со всеми своими промахами и наивностями больше понимал, дальше видел, глубже чувствовал, чем Х<одасевич>, у которого все, в сущности, верно, все умно (или вернее — не глупо) и все непоправимо — мимо. Я этого не люблю говорить в печати, п<отому> что долго с ним спорил, да и не был никогда с ним в подлинно хороших отношениях[93]. Но, прочтя его книгу, снова почувствовал то же самое: ограниченность и надуманную позу какой-то мудрости и всепонимания.

14

4/ХI-<19>54 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

На этот раз отвечаю не совсем сразу. Простите.

Я очень рад, что Вам по душе мои стихи. Поверьте, говорю это вполне искренне, и не как редактору, а Вам просто, независимо от «Опытов». У меня к этому стихотворению больше личной привязанности, чем к другим[94].

Теперь об «Опытах».

Хорошо, статью об эмигр<антской> поэзии пришлю к 15 декабря. Но пишу это и тут же соображаю: ведь затем Рождество, значит, все равно — отсрочка. М<ожет> б<ыть>, можно к концу месяца? Впрочем, как скажете, я торгуюсь так, по старой привычке.

Корректуру, конечно, верну через 24 часа. Даже через 2 часа. Наверно.

Статью — если можно — я хотел бы дать страниц на 15. Но если мало места, могу сделать короче. Тема расплывчатая, т. к. это будет не обзор вовсе. Можете и развить, и сжать: все равно не скажешь.

Мелочи о франц<узской> литературе, о фильмах»?[95] Знаете, я как-то здесь отстал от всего, а для «мелочей» надо бы быть именно «в курсе». Если что-нибудь придет в голову — пришлю. У меня есть одна побочная страсть — балет. Но входит ли он в Вашу программу? По существу это вовсе не пустяк и не блажь, но может придать журналу нежелательный салонный оттенок («Мир гибнет, а они заняты pas de deux…»)[96].

Доверительно (как пишете Вы, но ведь и все доверительно — правда?).

Продолжение «Третьего Рима» особым восторгом меня не переполняет[97]. Я не любил и начала его, и боюсь, что это будет стряпня наспех, полу-Иванов, полу-Одоевцева (он ведь едва ли в состоянии писать теперь сам). Что с ними вообще «трудно», я знаю. Но через океан, м<ожет>б<ыть>, и не так уж трудно: только пишите им лестные письма и вообще не вступайте в споры! Да и в самом деле — они оба сотрудники ценные, только лучше бы без «Третьего Рима» из третьих рук. М<ожет> б<ыть>, он (или даже она) дал бы статью, взгляд и нечто?[98]

По одной Вашей фразе об Ульянове[99] я чувствую, что он Вам не очень нравится. Мне тоже. Что-то самоуверенное и дубоватое, хотя и не без блеска. Г.Иванов, наоборот, им восхищен. Все-таки я бы его пригласил в «Опыты»: направление у него верное, если не самый тон. Как Ваши отношения с Терапиано? Спрашиваю, потому что сейчас прочел его статью о «Гранях», догадываюсь, что он — едва ли Вам друг (цитаты о Вас совсем никчемные по содержанию статьи). У него в голове — каша, но возвышенно-метафизическая[100].

Крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

15

13/ХI-<19>54 г.<Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович.

Наши письма «разминулись».

Я писал Вам о том, нельзя ли статью прислать к Рождеству. Но вижу, что нельзя. Значит, будет она у Вас в срок — 15 декабря, как Вы пишете, срок «сверх-крайний».

Буду ли упоминать о Цветаевой? Не знаю[101]. Упоминать я вообще ни о ком не хотел бы, т. к. думаю написать «вообще», о теме поэзии, а не об отдельных поэтах. Но по пути писания часто все меняется, т<ак> что — не знаю. Я Цветаеву не то что «не люблю», нет. У нее есть строчки, которые я никогда не забуду, их нельзя забыть. Но в ней была институтка, с капризами и наскоками, вот только это меня в ней всегда раздражало. Был в Париже такой ротмистр Посажной, выпустивший смехотворную книжку стихов и афоризмов[102]. Там было «Цветаева — это наша Царь-дура»[103]. Мне очень это понравилось, в том смысле, что в Ц<ветаевой> было нечто царственное, но была и дура, вернее, дурь. У меня были с ней очень странные личные отношения, о кот<орых> долго писать (но многое меня в них очень удивило)[104].

Кантору я писал, что Вы ему напишете. Он человек аккуратный и уже справился: как Ваше имя-отчество? А вот Червинской тоже стоило бы написать, если еще не поздно: думаю, что даже какие-то заметки были бы от нее интересны (38, rue Saint-Lambert, Paris XV)[105].

Я не совсем понял, что Вы пишете о «жисти», «жизни», о том что «прекрасная жизнь» портит всю страницу… О чем это и о ком?

Ну, кончаю — и, как обычно, желаю успеха в Ваших редакторских трудах.

Ваш Г.Адамович

Здесь я до 17 декабря. Потом — месяц в Париже.

16

23/Х-<19>54 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Отвечаю по пунктам на письмо Ваше от 16 ноября.

1) Статья будет у Вас в срок, если ничего не случится абсолютно непредвиденного. Надеюсь — не случится. Я бы написал ее и раньше, но должен кончить кое-что из пре<д>положен<ной> книги для Чех<овского> Изд<ательст>ва, и хочу кончить в срок, «во избежание недоразумений», которых боюсь по соображениям финансовым[106].

2) Бахрах[107] в Финляндии, но не знаю — надолго ли. Можете ему писать на парижский адрес: 52, Boulevard Murat, Paris XVI (Mr. Bacherac).

3) Проза Одарченко[108]. То, что я знаю, — по-моему, очень хорошо, а не люблю его стихи — вечные анекдоты с рифмами. Но он умный и даровитый человек, бесспорно. (Большой пьяница, да еще что-то вроде морфиниста.) Когда-то — он читал мне отрывки из книги о Гитлере: фантастично, но хорошо, да и рассказы были очень хорошие.

4) Рейс или Райс[109]

Это человек с редким слухом к стихам и притом с полным отсутствием поэтического дара (в том, что я читал). Думаю, что он для Вас годится, но нужен контроль: может неожиданно написать, что Пушкин ничего не стоит, а первый русский поэт Дряхлов или Трубецкой[110]. Впрочем, в мыслях его есть и полет, и прелесть.

5) Цветаева.

Не буду диспута нашего продолжать. Всего не скажешь. Как Гоголь ответил Белинскому: «Вы что-то знаете, чего не знаю я, но и я что-то знаю, чего не знаете Вы»[111].

6) Bowra из Оксфорда[112].

Я о нем слышал, как о «профессоре поэзии», довольно водянистом, но с интересом ко всему русскому. Что он интересуется балетом, не знал. Если чем-нибудь я могу быть ему полезен, «готов служить» — и против того, чтобы Вы ему дали мой адрес, ничего, конечно, не имею.

В Париже буду, вероятно, 18 декабря, на месяц.

Адрес: 7, rue Frederic Bastiat, Paris VIII

До свидания. Крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович

17

15-го /ХII-<19>54 г. <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

Вот статья. Опаздываю с отсылкой на 24 час<а> из-за того, что задержалась переписка. Простите.

Послезавтра я еду в Париж (<адрес>). Очень прошу корректуру, как Вы обещали. Верну в тот же день (и корректуру стихов!). Возможно, что в начале января я поеду на 10 дней в Ниццу — тогда Вам сообщу и дам адрес, чтобы в случае чего корректура не ждала меня в Париже!

Крепко жму руку

Ваш Г.Адамович

18

9 /ХII-<19>54 г. <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Спасибо за письмо с мелочами насчет «Опытов». Они все мне интересны.

Статью вышлю, м<ожет> б<ыть>, даже раньше 15-го, но наверно — не позже. Боюсь только, что в ней окажется больше 15-ти страниц. Хотя Вы очень любезно написали, что «это — ничего», я знаю, что, когда все рассчитано, это может оказаться очень «чего». Постараюсь вместить в 15 страниц (на машинке, считая 25–28 строк на странице). Я пишу урывками, т. к. занят сейчас перед каникулами. Хочу сказать, как Розанов: «М<ожет> б<ыть>, я бездарен, да тема-то моя талантлива»[113]. Очень интересная тема, хотя и «для немногих» (это уж не Розанов, а Жуковский!)[114].

Кое-что о том, что Вы сообщили.

С Райсом надо держать «ухо востро». У него каша в голове, но бывает и хорошая. Как когда!

Кантор письмо Ваше получил. Camus ему не по душе[115]. У него есть афоризмы — русский Ларошфуко, — кот<орые> он, кажется, хочет Вам предложить. Не знаю, как Вы к ним отнесетесь[116]. Я бы лично не поместил (какой-то дурак написал в «Н<овом> Р<усском> С<лове>», что «я лично думаю» — форма бессмысленная, п<отому> что не лично думать нельзя. Будто «я думаю» и «я лично думаю» — то же самое!).

Гингер… «Сами все знаем, молчи». Я эту его Агнию[117] никак в толк не возьму! Но его так много обижали, а сам он так умен, мил и оригинален, что не печатать его — грех. (Простате, это никак не попытка вмешательства в Ваши прерогативы, а просто — разговор, как и о Канторе.)

Что Варшавский интересен и ценен, не сомневаюсь.

А что напишет сам редактор? Или уже написал?[118]

Крепко жму руку

Ваш Г Адамович

P.S. Я наконец получил «Нов<ый> Журн<ал>» и прочел Маркова. Кое-что очень верно, по-моему, а целое чуть-чуть мимо. Меня удивило, как плохо статья написана. Вы понимаете, конечно: грамотно, гладко — и плохо, вроде, как писал Бердяев[119].

Хорошо, что будет рецензия на Раевского[120]. У него действительно есть неплохие стихи, несмотря на слишком хорошие чувства. И Вы правы: бранить поэтов вообще не надо «в своем кругу». Достаточно бранят извне. Не думаете ли Вы, что нужны бы отзывы обо всех сборниках стихов?

19

16/ХII-<19>54 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Утром я отправил Вам статью (заказным). А думать о ней я продолжаю и, скомкав многое в конце, «терзаюсь» тем, как многое упущено и пропущено.

Будьте так добры, если можно, добавьте кое-что в самом конце, между предпоследней и последней фразой. Все-таки будет хоть намек на то, о чем следовало сказать подробнее.

Конец я хотел бы такой:[121]

20

25/ХII-<19>54 г. <Париж>

Дорогой Юрий Павлович

Получил сегодня Ваше письмо. Спасибо. Я рад, что статья моя Вам пришлась по душе. Она скомкана и написана все-таки наспех, но т. к. думал я о ней давно, то самые мысли в ней — не «наспех». Ваш отклик был мне действительно дорог.

Фраза, неясно отпечатанная, должна читаться так:

Во французском нашем смущении…

Сейчас я в Париже. Подтверждаю, что 3-го января еду в Ниццу (<адрес>) — Если будет отмена, сообщу. 12 или 13-го вернусь в Париж, на три дня, а потом — Манчестер. Это все — на предмет корректуры. Поздравляю с «доктором»![122] Крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович

Dylan Thomas’а я пробовал читать[123]. Но я недостаточно знаю язык, чтобы составить о нем мнение, очень понравилась мне «Lamento» <?> (кажется, так).

21

18/I —<19>55 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

Сегодня в 10 часов получил корректуру.

Возвращаю в 2 часа!

В стихотворении все точно, поправок нет. В статье — кое-какие мелочи, тоже совсем мало. У Вас хорошие наборщики.

Если можно, я хотел бы, чтобы имя мое в статье (или перед ней) было Георгий Адамович, а не Г. Адамович, как набрано. Не то что бы я за «Георгия» так уж держался, но это моя постоянная подпись: не стоит изменять.

Относительно всего другого напишу на днях. Сейчас спешу.

Крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

22

14/II-<19>55 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Давно собираюсь Вам писать: ответить на письмо Ваше от 13/I, но был болен, а теперь вожусь с глазами после гриппа. Сижу в темных очках, пишу и читаю с трудом. Оттого и почерк соответствующий.

Корректуру, надеюсь, Вы давно получили.

1) Относительно Розанова: если упомянули обо мне — что же спасибо![124] Но «отталкивания» от Р<озанова> у меня нет. Просто я его меньше люблю, чем прежде. Р<озанов> — писатель, которого можно дочитать до дна: больше нечего читать, все вычитано. Объяснение верно, в том, что он был болтун, ни о чем не промолчал. Не о чем догадываться. Конечно, молчание нарочитое — кокетство и вздор. Но бывают люди, котор<ые> не в силах всего сказать, и из них-то и выходят писатели, которых любишь всю жизнь.

2) Написать для «Опыт<ов»> о «Петлистых ушах» и Леонтьеве[125].

«Ушах» я писал в «Н<овом> Р<усском> Слове», и большого энтузиазма у меня к ним нет (хотя книга хорошая)[126]. Леонтьева («Голубь») у меня нет. Чеховск<ое> Изд<ательст>во книг не посылает, а достать его мне здесь негде.

На крайность могу написать и о «Петл<истых> ушах». Но приятно слышать, что, значит, «Опыты» — продолжаются. Сегодня получил письмо от Чиннова, кот<орый> между прочим сообщает, что у Вас нелады с парижанами (Терапиано, Ивановы). Из-за чего? С Ивановыми ладить нелегко из-за капризов, а Т<ерапиано>, вероятно, чем-нибудь уязвлен.

Да, есть к Вам дело неожиданное: С Л. Коновалов, оксфордский профессор, жалуется, что его «Oxford Slavonic Papers» никем и никогда не отмечаются в русской печати[127]. Я ему советовал написать Вам, попросить дать рецензию в «Нов<ый> Журн<ал>» и, м<ожет> б<ыть>, «Опыты». Но он считает, что ему как редактору «O<xford> S<lavoniO P<apers>» неудобно просить о его детище, — а по его желанию делаю это я. У Вас журнал, по словам Коновалова, есть. Если не очень не хочется, напишите несколько слов о нем. Или посоветуйте, кто бы написал (Конов<алов> боится, что напишет Г.Струве[128], но это между нами). Журнал, кстати, почтенный и солидный, хотя порой и не без вздора.

До свидания. Крепко жму Вашу руку: Вы так и не ответили, намерены ли Вы напечатать цикл Эвальда (т. е. Кантора). Честное слово, стихи неплохие!

Ваш Г.Адамович

23

3/III-<19>55 г. <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

Получил сегодня Ваше письмо и отвечаю сразу — вот почему: хочу попытаться убедить Вас и Марью Самойловну[129] не выпускать 5<-ый> «Опытов» весной, а выпустить его осенью! Вы пишете, что № 4 выйдет через 15–20 дней. Значит, к 1-му апреля. Читатели привыкли, что «Опыты» выходят редко. Месяца два № 4 будет «новинкой», особенно в Париже и вообще в Европе. Значит, появление № 5 в июне-июле покажется неожиданно <так!>. Кроме того — потом сразу начнется лето, а книга, вышедшая до лета, осенью всегда считается книгой старой, и у № 5 pour ainsi dire[130] не будет молодости[131].

А самое главное и важное: если Вы готовите № 5 к лету, то, значит, будете спешить. Спешка никогда ни к чему доброму не ведет. Гоголь писал о петерб<ургских> и московск<их> журналах, что первые выходят аккуратно, но отстают от века, а вторые опаздывают, но зато идут с веком вровень[132]. Будьте журналом московским! Правда, не к чему и незачем торопиться. Выпустите № 5 в сентябре! Это во всех отношениях лучше, и наверно книжка будет полновеснее и значительнее. Не надеюсь Вас убедить, но все-таки пробую — и уверен (что не всегда бывает), что в данном случае я совсем прав.

Разговоры о программе № 5 откладываю именно в этой надежде. Мысль о Стравинском — смелая и верная[133]. Он бесспорно человек замечательный (хотя едва ли умеет писать). Но его нельзя торопить. Пошлите ему журнал. Он вообще презрителен ко всему эмигрантскому, но он «декадент» (по воспоминаниям) + черносотенец, и, я думаю, Вы можете его поддеть на Леонтьева, т. е. не то что бы он о нем написал, но сойдясь с ним в симпатиях к таким людям и явлениям. Лифарь? Едва ли. Он, конечно, напишет и будет польщен. Но о чем? Не о Пушкине же. Если о балете — пожалуй[134].

Два слова о стихах Кантора. Вы меня не поняли, раз пишете, что попросите у него стихов. У Вас в редакционном «портфеле» должен быть (еще от Гринберга) цикл стихов Эвальда. Это и есть Кантор, об этих стихах я Вам и писал.

Скрипты «в Россию» написал бы с восторгом и усердием, — если сумею[135]. Это очень хорошая мысль, очень верная. Надо бы несколько «скриптов». Но сейчас я очень занят, а к лету написал бы, т. е. попробовал бы. Тут трудно то, что надо забыть себя и отстаивать не то что именно тебе дорого, а дорого вообще и всем. И тон нужен верный, не развязный и не слезливый.

До свидания.

Внемлите моему совету о № 5.

Ваш Г.А.

<Приписка Иваска:>

Марья Самойловна, прочтите это письмо Адамовича! И, пожалуйста, верните. Что Вы думаете об этом? Предлагаю следующее: готовить № 5 к июню, но, если не будет материала оч<ень> высокого качества, отложим печатание на август и выйдет к 1-15-му сентября. Обдумайте! Как достать адрес Игоря (отчество) Стравинского? Спросите З.Р.Венгерову. Но не надо об этом говорить, чтобы не перебили эту идею!

24

18/III-<19>55 г. <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

Le style c’est l’homme[136], и если бы Вы даже не написали мне вскользь о своей усталости, я почувствовал бы в тоне Вашего письма, что что-то не ладится. Стиль — не только человек «вообще», но и человек в данную минуту. Надеюсь, что у Вас именно — минута и что все уже вошло в норму. Во всяком случае, от души желаю этого.

Как обычно, отвечаю по пунктам.

1) Матерьял для № 5. Вы упоминаете о письмах Цветаевой к Штейгеру[137]. Если уже будет кое-что штейгеровское, можно бы попросить у сестры его Аллы Головиной[138] какие-нибудь его письма, дневники и т. д. Я знаю, что он писал дневник[139]. Выдержки, наверно, матерьял, стоящий того, чтобы его поместить. Но есть и «но»: надо просить <и>[140] саму Головину дать что-нибудь. Адреса ее я не знаю, а если не знаете и Вы, то знает наверно Терапиано.

2) Стравинский (мое «посредничество»)[141].

Писать ему я не хочу. Если Вы ему напишете, то против того, чтобы Вы на меня сослались, я, конечно, ничего не имею. Не уверен только, что на него это подействует. На него «действовать» вообще трудно. Все эмигрантское он терпеть не может, а если притом и бесплатно (по его масштабам), то и подавно. Q нем хорошо сказал Дягилев[142]: «Наш Игорь больше всего любит Боженьку и денежки». Если будете писать, попросите, по-моему, что-нибудь о музыке — или о чем хочет. Можно о Хомякове, которым, насколько помню, он восхищался. Самое было бы пикантное — о Победоносцеве.

3) Кто напишет о Ставрове? Если Терап<иано> отказывается, мог бы написать С. Маковский, его друг (?) и, кажется, любивший то, что С<тавров> писал[143]. Каюсь, я не любил никогда.

4) «Скрипты» о России.

Не только «не возражаю» против идеи (как Вы пишете), а считаю ее самой нужной, самой верной, хотя и самой трудной. Кому Вы предложили их писать? По-моему, если уровень качественный будет не очень высок, то нужно взять хотя количеством, — и даже если бы весь журнал оказался этим занят (для одного №, конечно), беды бы не было.

Вы пишете о рассказах. Рассказы, в сущности, — балласт при такой общей программе, как у Вас. Рассказы стоило бы печатать только такие, которые «что-то» несут и дают. А это редкость. Стихи, по крайней мере, мало занимают места, а тратить место на беллетристику «вообще», будто бы обязательную и для журнала нужную, — жаль. Я уверен, что для «Опытов» — статьи, «скрипты», письма и т. д. много нужнее и важнее. Лично я «Скрипт в Россию» написать хочу очень и попробую это сделать. Но не теперь, а в мае или июне. Дней через 10 я еду в Париж, на месяц. Там у меня жизнь глупая и суетная, по моей же глупой суетности. Значит, могу написать, только когда вернусь в Англию. Варшавский, кот<орый> хорошо меня знает, наверно это подтвердит.

5) Татищев[144]. Я мало его знаю. Он мне казался мало талантливым, но скорей умным, хотя с какой-то претензией, и чуть-чуть напыщенно умным. Но, м<ожет> б<ыть>, я и ошибся.

6) Афоризмы Кантора!![145] Очень жалею, что в № 4 они не вошли! Он человек сверхскромный и, наверно, их ждал. Надеюсь, что Вы ему написали в сверхделикатных и горестных тонах об этом происшествии.

Кажется, все. Уезжаю я в Париж 25–28 марта. Буду там до 24 апреля. Адрес: <…>.

Если «Опыты» вышли и мне их еще не послали, лучше, конечно, послать в Париж (но с расчетом на 24 апреля как на крайний срок получения).

Крепко жму руку. Не впадайте в уныние от редакторских трудов, а главное — от того, что редакторов испокон веков больше бранят, чем хвалят. (И все дают советы: я в том числе!)

Ваш Г.Адамович

25

22/IV-<19>55 <Париж>

Дорогой Юрий Павлович

Послезавтра уезжаю в Манчестер, — надеюсь найти там «Опыты». Здесь их еще нет ни у кого. Вчера видел Маковского, который не уверен, что их получит, и заранее негодует при мысли, что может их не получить! Посланы ли они ему? И вообще всем, кому полагается? Простите, что вмешиваюсь не в свое дело, но Вы поймете, что это — от добрых чувств. Кстати, в продаже их не было (№ 3), и Каплан («Дом Книги») мне рассказывал о каком-то разладе с издательницей из-за 900 франков (2 с половиной доллара!). Уговорите ее наладить с ним мир, это — самый большой и, в сущности, — единственный здесь книжный магазин[146].

Спасибо за письмо. Вы спрашиваете, «что у кого есть». Насколько знаю, у всех что-то есть, но рекомендовать не хочу. Гингер что— то скулит о корректуре: без нее ни на что не согласен, а кроме того, с Вами еще в чем-то разошелся[147]. М-me Элькан тоже недовольна, но это поправимо, если бы поправить это Вам хотелось бы[148], Гингер, впрочем, ничем не обижен, а просто капризничает. Есть Червинская, у нее есть хорошие стихи (и она могла бы написать и что-либо другое, если выйдет из своего оцепенения, нищеты и любовных несчастий).

Очень рад, что № 5 отложен. Письмо в Россию я напишу летом, непременно. Но надо — необходимо, — чтобы их было несколько. Должны, во-первых, написать Вы сами. Несколько Ваших слов о нашем времени и его теме (в предыдущем письме) я недопонял. Но даже и по ним мне кажется, что Вы должны «скрипт» написать. Кто еще, кроме прежде названных? Татищев, может быть, Мамченко[149] (каша в голове, но органическая, и вообще «высокое косноязычие»[150] без притворства). Уговорите Степуна вспомнить, кто он и что он, и не писать чепухи[151].

Спасибо и за стихи. Вы очень удивительный в своем своеобразии поэт, особенно во вневременных своих переходах от исчезнувшего к близкому. Для меня в слове «Троя» столько всего, что самое упоминание о ней — для меня поэзия. А Вы как будто о ней помните живой памятью. Но тон Ваш, по-моему, вернее в касаниях теней, чем в попытках их воскресения, т. е. Троя перевешивает «22 июня» по самому складу поэмы[152]. Это-то и своеобразно. Как в античных полотнах Пуссена (я мало в живописи понимаю, но его очень люблю), голубой воздух и небо будто подернуто черным траурным «флером». Впрочем, это у меня выходит болтовня, а объяснить коротко трудно! Но траурный вуаль на всем — действительно у Вас есть, и есть неподвижность, а <так!> ритмически поддержанная, «как таковая». Простите за «слова, слова»[153]. Чувствую, что пишу не то, кроме слов «черное на голубом фоне». А в отрывках (строфы) то же самое.

Ваш Г.Адамович.

Если получу в Манчестере «Опыты», напишу Вам о них, как Вы просите.

26

29/IV-<19>55 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Получил «Опыты» — спасибо! — и прочел их. Исполняю Ваше желание и передаю свое впечатление.

В общем — хорошо: журнал чистый, достойный, «задумчивый»[154]. Трудно сказать, где и в чем именно, но сквозит отношение к творчеству и литературе такое, как должно быть. Это главное. Но чуть-чуть журналу недостает энергии и жизни, которые оттенили бы его «задумчивость», не как бегство от хамства и всего такого, а как преодоление. Простите за дважды два: духовность до воплощений во всякие житейские пласты бесконечно менее ценна, чем после, т. е. та, что выдержала испытание, уцелела. В целом «Опыты» чуть-чуть до, чуть-чуть «башня из слоновой кости». Но пишу я Вам об этом только потому, что пишу всю правду, как она мне представляется: м<ожет> б<ыть>, есть и придирка. Par le temps qui court[155], «Опыты» — на нужном месте, в нужной роли, хотя не мешало бы им прибавить именно в этой роли — боевого задора. Как это сделать? Согласен, что трудно. Мало людей, да и задор есть лишь у тех (или почти только у тех), кого надо бы гнать подальше. (М<ожет> б<ыть>, Яновский пригодился бы? У него задору много, и все-таки он «свой».) Вы жаловались, что Толстую Вам навязали[156]. Да, она — не Бог весть что, но как «оттенение» она пригодилась, не то что Аронсон, который не нужен ничему и ни для чего[157]. (Я знаю, конечно, что он нужен для отзыва, но мало верю в значение отзывов, даже практическое.)

Кое-что об отдельных вещах:

Варшавский интересен в первой части, но не о Набокове[158], и притом по названию его статьи можно ждать параллели, сопоставления, а он просто ограничился разбором «Пригл<ашения> на казнь», вещи пустой и банальной[159], при всех ее стилистических штучках. Все эти будущие тоталитарные ужасы с роботами и номерками успели превратиться в «общее место», лживое и тупое, и не стоило Варш<авскому> об этом и говорить. Но отдельные мысли очень верны, и лично мне очень нравится, как статья написана (едва ли понравится очень многим, т. к. нравится легкость, а он ворочает камни и глыбы).

У Гершельмана — кстати, кто он? кем был? Я очень мало о нем знаю? — было бы очень много хорошего, если бы все это было иначе изложено. Уж очень невозмутимо и «лапидарно». Все это так, но м<ожет> б<ыть> и не так, а у него ни разу перо не дрогнуло, и даже о воскресении мертвых он пишет: «это само собою»[160].

Меня это «само собой» поразило. А кое-что очень хорошо, напр<и— мер>, о грязи — т. е. о хлебе, который упал на пол и стал грязным[161].

Письма Галя — замечательны, хотя и не знаю чем. Всем, т. е. больше, чем отдельными мелочами[162]. А вот насчет Маркова не могу согласиться с Вами. Талантлив он несомненно, и поэт — несомненный. Но эта несчастная идея написать поэму трехстопным скачущим ямбом убила бы кого угодно (хотя Некрасов выдержал)[163]. У Маркова поэзия пробивается и сквозь трещотку размера, но часто ничего кроме трещотки нет. Как мог его подвести слух? Это, кстати, очень интересная тема: о размере, который слух способен принять и выдержать на протяжении нескольких сот строк. Но у Маркова явно именно размер его и погубил. Ремизов, как везде и всегда, — Ремизов: т. е. не так чтобы слишком толст и не так чтобы слишком тощ. Впрочем, он и вообще — Чичиков: т. е. немножко мошенник[164]. Зайцев — по крайней мере не мошенник, но другими достоинствами не блещет (хотя и не плох, особенно вступление — если бы не сквозящее в каждом слове самомнение)[165]. Чиннов — мне всегда по душе, и на этот раз тоже, хотя ломаные его ритмы как-то слишком явно нарочиты, без иллюзии естественности и необходимости[166]. Наконец, редактор: у него хорошо то, что он — верен себе, всегда на себя похож, не сбивается никуда. На всем журнале — его печать, и это не каждому дано, да и в «записках читателя» — он весь. За «вякание» Аввакума я на него не в претензии, а за Сумарокова — да! Сумароков — драматург, м<ожет> б<ыть>, и никакой, но это первый настоящий русский лирический поэт, с истинно прелестными строфами[167]. Про «Г<оре> от У<ма>»[168] — очень верно, и тон верный, чего не могу сказать о рецензиях на Клюева (странно теперь раздуваемого и Раевского[169]. Впрочем — насчет Раевского одобряю от души и рад: очень милый человек, отчего же не доставить удовольствие?

Ну вот. Простите, Юрий Павлович, за недостаточную обстоятельность. А главное — не обращайте внимания на упреки, брань и все такое: это неизбежно вообще, а для «Опытов» при их позиции и ограниченности в выборе материала и сотрудников, тем более. Жаль только, если заколеблется издательница. Надеюсь, она устоит. «Нов<ый> Журнал» не бранят, или бранят меньше, п<отому> что это не журнал, а скорей альманах. При наличии лица, особенно не всем улыбающегося, без недовольства обойтись не может.

Ваш Г.А.

Мне интересно было бы знать, что думает о. Шмеман[170] (как священник) о Гершельмане. Напишите, если знаете.

Только что получил Ваше письмо; Конечно, я охотно напишу об «Опытах» в «Н<овом> Р<усском> С<лове>» — но после Аронсона и только кое о чем. (Галь, Гершельман (?), Марков (??)). Впрочем, о Маркове — да, но скорей о нем вообще и о его статье в «Нов<ом> журн<але>», чем об этой поэме. Галь действительно на Вас похож, и Ваш Глинка не лишен чутья, хоть и обвинил Вас напрасно в подделке[171].

27

2/V-<19>55 г.

Дорогой Юрий Павлович,

Как видите, письма наши «разминулись». Дня два-три назад писал Вам об «Опытах» (т. е. впечатления), а вчера получил письмо

Ваше от 24-IV. Кстати, о «впечатлении»: очень мне не нравится обложка. Та, прежняя, «работы С.М.Гринберг» была лучше, хотя Оцуп и обвинял художницу в воровстве. Но я понимаю, что раз «работы А.Н. Прегель» — спорить не приходится[172]. А жаль: похоже на какой-то каталог, и притом нельзя прочесть, как, собственно говоря, журнал называется!

Из Парижа пишут, что «Опытов» ни у кого нет и нигде нет. Кантор добавляет иронически и меланхолически: «Конечно, я их и не получу». Воздействуйте на М<арию> С<амойлов>ну. Если Кантор — сотрудник, хотя бы только будущий, как же ему журнала не выслать! Да и не только ему! Простите, что надоедаю. Но у «Опытов» не так много друзей и доброжелателей, чтобы раздражать и отталкивать тех, кто настроен к ним хорошо. Помимо всего, это — простая вежливость.

О скриптах. Что Ремизов — «не Гоголь» и писать не хочет, я очень рад. Зайцев — тоже не потеря. А вот что Степун напишет только «после других» — меня удивило. На месте редактора я бы на такое условие не согласился. В частности — не как редактор, а как сотрудник, — я не согласен, чтобы мой «скрипт» (буде я его напишу) был разослан другим, как Вы предлагаете. У меня много возражений против этого, но не думайте, что я озабочен чем-либо вроде «охраны авторских прав». Нисколько. Но каждый должен писать, не думая о других, — а если так, какой же смысл в предварительных взаимных просмотрах? Попробуйте внушить Степуну, чтобы он не капризничал. Жаль было бы его потерять (т. е. его «скрипт»). Вообще это идея «коллективная», иначе ее нельзя реализовать. Я ни в коем случае не согласен и на появление моего скрипта, если бы никто другой не написал своего. Уж очень это было бы претенциозно и самонадеянно.

О том, что в «Н<овое> Р<усское> Слово» я напишу о «Опытах>», я уже Вам говорил. Что значит Ваше выражение «постскриптум», которое Вы опять по этому поводу повторили? Постскриптум к чему? К Аронсону? Но я именно хочу сделать расстояние между его статьей и своей.

Печатайте себя у себя в «Опытах», не боясь того, что это «неловко». Ничего неловкого нет, и собой Вы не злоупотребляете. Но в «Оп<ытах>» у Вас своя атмосфера, свои читатели, а «Н<овый> Ж<урнал>» Вам много более чужд во всем.

Мне очень понравилось четверостишие, которое Вы привели. «Хочу с тобой сидеть». Чье оно? Ваше или нет? На Вас как-то мало похоже, а как будто Ваше[173]. Статью о «Подлипках» еще не видел[174].

La main[175]

Ваш Г.А.

28

14/V-<19>55 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

отвечаю на два Ваших письма, довольно близких по датам. С неделю тому назад я написал Варшавскому об «Опытах» в ответ на его сообщение, что журнал вообще бранят и Вы будто бы даже думали об отставке. А писал я ему для того, чтобы убедить его взяться за защиту «Опытов» — как оплота против возрастающего и обступающего нас хамства, грубости и всего такого. У «Оп<ытов>» есть «миссия», притом именно с Вами. Оттого люди и злятся, что это чувствуют. Но Варш<авский> в ролях трибуна — не совсем на месте. Но пусть хоть будет трибуном в салоне издательницы.

Вы пишете о «кружке друзей» в Париже. Если бы Вы знали, что такое теперь Париж. Единственный «салон», два-три человека, у Эльканши, да и ту Вы чем-то обидели[176]. Кантор живет очень одиноко, никого не видит. Вообще никто никого не видит и никакого «кружка» в Париже создать нельзя, тем более что и «Опытов» там ни у кого нет.

Мне жаль, что Вы не прислали мне свой «скрипт», если вообще рассылаете его. По Вашему пересказу, я чуть-чуть недоумеваю: связано ли это с Россией, с тем, что надо бы написать «туда»? Маклакова[177] просить о скрипте, конечно, следовало бы. Зовут его Василий Алексеевич. Но я советую об этом написать Кантору, кот<орый> с ним в хороших отношениях. Маклаков — стар, ото всего далек и может вообще не знать, что такое «Опыты» (тем более что журнала у него наверно нет!). А не зная и боясь скомпрометироваться, предпочтет воздержаться: он человек осторожный, без риска. Кантор мог бы его убедить, что «Опыты» — место пристойное, а написать Маклаков может и водянисто, а может и так, что журнал это украсит надолго. Не знаю, просили ли Вы о скрипте самого Кантора. Конечно, без этого нельзя просить его и о разговоре с Маклаковым.

Почему Вы не решаетесь писать Стравинскому (Игорь Федорович), — не понимаю! Может не ответить — это верно, и даже, пожалуй, на это 90 % шансов. Ну и пусть — обижаться Вы не станете, правда? А может и написать что-нибудь именно потому, что будет удивлен, и потому, что всякие русские связи он давно оборвал. Я думаю, что ему понравился бы Гершельман. Но, конечно, нельзя ему Гершельмана подсовывать. Вероятно, ему облегчило бы задачу, если бы Вы не просто просили его о «чем-нибудь», а предложили бы ему точный вопрос, и не очень мудреный, — заодно польстив ему, что его участие озарило бы «Опыты» какими-нибудь немеркнущими лучами. Он — умный человек, но от лести все глупеют, даже пресытившись ею.

Еще жаль то, что Вы мне не прислали Аронсона[178]. Я не хочу писать об «Оп<ытах>», не прочтя его, — а мог бы написать раньше, если бы знал, что он написал. Теперь посылать уже не стоит, п<отому> ч<то>, вероятно, я скоро «Н<овое> Р<усское> Слово» получу. Если Вы не послали мне его статьи «из деликатности», т. е. потому, что он меня бранит, то напрасно: честное слово, «сгусяводизм» — одно из природных моих свойств, да и не на Аронсона же сердиться! Впрочем, Алданов заболевает, бессонницей от любого недоброжелательного слова, хотя и понимает, что не стоит.

Ну, кажется, все. Спасибо за стихи, которые мне очень нравятся[179]. Это 38<-й> год — и Вы, вероятно, больше любите свои поздние стихи. Но в этих — больше непосредственности, притом без подделки под нее, с кое-какими, т. е. кое-как подобранными, словами, именно и передающими, что человек уже не знает, что ему от любви и сказать.

Крепко жму руку

Ваш Г. Адамович

По-моему — приглашение Аронсона в «Оп<ыты>» было ошибкой. Он не настолько глуп, чтобы не понять, чем приглашение вызвано. И именно оттого и пожелал продемонстрировать, что его не смутишь и не подкупишь.

29

29/V-<19>55 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

На этот раз отвечаю с опозданием, кажется — на два письма сразу.

Только что получил Аронсона. Я ожидал худшего. Он, в сущности, ничего не сказал: ни плохого, ни хорошего. Конечно, как рецензия, т. е. для распространения журнала — это «зарез». Я думал, что от его статьи можно будет «оттолкнуться», а от такого студня это трудновато — и не на что возражать, кроме, пожалуй, Галя. О себе я сказал бы, что в статье моей ничего «покаянного» нет, — но не хочу с Аронсоном спорить, да еще по личному вопросу.

Напишу статью и пошлю ее в конце недели.

Очень рад, что Вы наконец написали Стравинскому. Но дойдет ли по нью-йоркскому адресу? Он ведь живет в Лос-Анджелесе.

Я как-то писал Варшавскому между прочим о том, что хорошо бы редакции «Опытов» сделать анкету: что в журнале Вам по душе, а что нет? — но не печатать ответов, а сделать сводку их с послесловием редактора на тему, чего журнал хочет и для чего он создан. Это м<ожет> б<ыть> интересно и вызовет отклики, что полезно во всех смыслах[180]. Еще, по-моему, было бы хорошо сделать нечто вроде «штейгерианы», в одном только номере, конечно (я подумал об этом, прочтя у Вас, что его особенно любил Галь). Кое-что, о Штейгере можно собрать. У Аллы Г<оловиной> должны быть его дневники. У меня, верно, сохранилось его последнее письмо, — из него можно сделать выдержки. Это ведь именно то, что дает «Оп<ытам>» «лицо» — и оттеняет разницу с журналами другого типа[181].

Простите за советы (я всегда их пишу Вам с чувством неловкости, но это не советы — а разговор через океан, да Вы сами о них и просите!).

Возвращаю листочек «из дневника»[182]. Многое верно и остро, но мне вспомнились давние слова Бальмонта о Блоке: «Неясно, как падающий снег, и, как падающий снег, уводит мечту»[183]. Это не в осуждение. Но я все больше боюсь тонкости, которая не все сделала, чтобы стать ясной и даже грубой (вернее: отошла в сторону от грубости, а не пережевала и не переделала ее). Все это в конце концов сводится к «душе», которая гибнет, если хочет себя спасти, — и наоборот. До свидания.

Очень хорошо Ваше о Леонтьеве в «Нов<ом> Ж<урнале>», в особенности то, что написано как на полях и из главного содержания статьи выпадает[184]. Чиннов восхитился Одоевцевой, с чем я никак не согласен[185]. Она бывала лучше, менее манерна и менее сладка (там, где Офелия, от которой, кстати, пора бы русской поэзии отделаться![186]), — и Бог с ней.

Ваш Г.А.

30

11/VI-<19>55 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Ответ мой опять — на два ваших письма. Второе — от 7/VI — о возможной гибели «Опытов», о том, что издательница «куксится». О том же пишет мне Варшавский.

Я послал статью в «Н<овое> Р<усское> С<лово>» дней 5–6 тому назад. Статья большая, и я старался дать ей соответствующий тон, т. е. как о нужном и важном деле[187]. Но Варшавский «конфиденциально» сообщил мне, что в редакции настроение анти-опытное. Это, конечно, относится к издательнице, которая наделала с Лит<ературным> Фондом, «Нов<ым> Журн<алом>» и даже овечкой Алдановым много такого, что против нее восстановило нашу «общественность». До сих пор у меня с газетой никогда не было ни недоразумений, ни задержек, ничего. Но я хорошо знаю Ал<ександра> Абр<амовича> Полякова[188]: он вдруг может вскипеть, а теперь — в отсутствие Вейнбаума[189] — он, вероятно, более властен, чем при нем. Это мало правдоподобно, но не исключено абсолютно. Я просил Варш<авского> — если в течение 2 недель статья не появится, навести справки, и в случае чего я напишу Полякову письмо с протестом (мы с ним — друзья). Думаю, однако, что все пройдет гладко и без этого. Смутило меня то, что, по словам Варш<авского>, статья Аронсона была более одобрительная, но подверглась правке. М<ожет> б<ыть>, Аронсон врет?

Самой М<арии> С<амойловне> я писать — как Вы советуете — не хочу. Да едва ли это на нее и подействовало бы! Я считаю, между прочим, что 150 экземпляров — совсем не плохо. Она должна понять, что жертвы на алтарь отечества неизбежны и что она не коммерсант, а герой и служитель идеалу. Насколько я ее знаю (мало), это должно ей понравиться, хотя она всегда была слегка гарпагониста.

Теперь о другом (если журнал будет!)

1) сводку и подведение итогов на анкету, охотно, если Вы того желаете и если пришлете мне все полученные отзывы (плюс то, что слышали устно[190]. Я живу в отшельничестве, не слышу ничего, а в Париже «Оп<ытов>» нет). Кстати, это большой пробел в организации их.

Да, кстати, еще раз: Варш<авский> пишет, что в «Русской мысли» будет писать Андреев[191]. Он — туповат, и со мной лично у него были размолвки внелитературные. Но это ничего. Жаль, что не послали и не просили о рецензии Померанцева[192], болтуна и верхогляда, но человека, который мог бы разразиться не на одну, а на десять статей, с цитатами из всех философов мира.

2) Стравинский. Ну что же — в порядке вещей. А письмо его по-английски потому, что секретарь у него зять, француз, не знающий по-русски ни слова. А сам Стравинский по-английски говорит еле-еле. Вся его переписка, конечно, — с иностранцами.

3) Что Степун брюзжит — жаль. Попробуйте его приручить и обольстить. Я лично далеко не поклонник его, но людей осталось так мало, что Степун все-таки — на вес золота. Он очень талантлив, и, в конце концов, всякие раздоры с ним братоубийственны. Из старших это единственный, который остался, что-то помнящий, чего нельзя забыть.

4) Ваша статья о поэзии очень интересна, и если Вы ее разовьете (как собираетесь), будет очень хорошо[193]. Но я удивился не-согласию с Вами, которое вдруг резко почувствовал. Русская поэзия и отстала, конечно, от Запада, и внутренно пошла дальше его. Ей стыдно Маяковского (нарицательного), а вот англичанам — нисколько. М<ожет> б<ыть>, все это потому, что мы не собираемся ничего делать «впрок» и живем (поэзия) так, будто все равно мир кончается и надо спешно собирать пожитки. Никаких «задач» у нас нет. А конечно, при другом настроении Маяковские необходимы и вообще всякое обновление приемов и стилей, внешнее и внутреннее. Долго писать об этом, да Вы понимаете и так. Я, кстати, в «Оп<ытах>» намеренно обидел Маллармэ, и это меня сейчас терзает. Он не был великим поэтом, но понимал все так, как никто никогда ни до, ни после, хотя от абсолютной своей безнадежности выдумывал пустяки, вроде великого значения типографского облика книги[194].

До свидания. Крепко жму руку. Я уезжаю в Париж, надеюсь — 16-го июня, т. е. через пять дней. Адрес мой Вы, кажется, знаете<…>

Ваш Г.Адамович

Я на полях Вашей статьи мог бы написать в дополнение или возражение столько, что вышла бы другая статья. Если она появится в «Оп<ытах>», м<ожет> б<ыть>, можно было бы мне вступить с Вами в пререкание[195].

31

6 сент<ября> 1955 <Ницца>

Дорогой Юрий Павлович,

Я очень виноват пред Вами, Простите и не сердитесь. Летом я впадаю в «маразм», уже не в первый раз — и по многим причинам, о которых не стоит писать. Давно хочу Вам написать, но каждый день откладываю.

Ничего для ближайшего № «Опытов» прислать не могу. Отчасти это совпадает с моим желанием, чтобы один № был без меня — особенно, после моей статьи в «Н<овом> Р<усском> Слове». Но если бы не маразм, я все-таки кое-что прислал бы. А теперь не могу, правда[196].

Сводку отзывов, т. е. об отзывах, напишу к следующему №, если он будет. Вообще, к следующему № напишу все, что Вы хотели бы получить. Но, кстати, нужны бы отзывы читателей рядовых, не таких, как Марков и Ульянов, которые все-таки «свои люди»[197] (Ульянов — не совсем).

О моей книге[198]: это не «событие» ничуть, вопреки Вашему предположению. Если в «Опытах» будет отзыв — спасибо. Но кто его напишет, решать Вам, и я в это дело вмешиваться не стану[199]. Я слишком много видел авторских хлопот и даже интриг об отзывах, чтобы не получить к этой кухне отвращения. Притом — верьте или не верьте — мне безразлично, бранят меня или хвалят. В худшем случае — раздражение на 5 минут, да и то не всегда. Вероятно, это не какие-либо «высоты духа», как писал Бердяев, а просто безразличие ко всему. Даже наверно.

Ну вот — до свидания. Надеюсь на Ваше всепрощение и крепко жму руку, с самыми дружескими чувствами.

Ваш Г.Адамович

(Я здесь еще дней 8, а потом: <парижский адрес>).

32

8/X-<19>55 г. <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

Получил сегодня Ваше письмо от 4-го. Лето кончилось, «маразм» мой должен кончиться, значит, тоже: отвечаю сразу!

Первое — недоумение, почему матерьял к № 6 нужен 1-го ноября?? Напишите честно, какой крайний срок. 1 ноября явно «с запросом», раз № 5 только к 1-му и выйдет. Дай Бог, чтобы № 6 вышел в феврале, — правда? Почему же 1 —е ноября?

Затем — что писать? О книге Замятина (заметку) напишу охотно[200]. По-моему, книга плохая, хуже, чем я думал. Затем могу написать сводку отзывов, т. е. ответ на отзывы, с некоторыми отзывами придуманными, составленными из того, что пришлось слышать. Это, конечно, без подписи: анонимы и от редакции.

Затем — что-нибудь более существенное. Но что? Комментарии? «Скрипт» в Россию? Я лично предпочел бы первое, т. е. комментарии[201]. Скрипты явно не вышли как «коллективное творчество», а индивидуальное — довольно претенциозно.

Сговоримся на Комментариях, если Вы согласны.

Если о моей книге напишет о. Александр[202], буду очень рад, даже если он ее выругает. Его точка зрения будет во всяком случае вернее, чем какая-нибудь слонимо-аронсоновская.

А вот о № 5 дать отзыв в «Н<овом> Р<усском> С<лове>» мне не хотелось бы[203]. Пусть пишет, кому полагается. Я уже старался «ободрить» издательницу, но не хочу делать это в связи с каждым №. Да и Терапиано ее недавно ободрял[204]. Лучше пусть будет разноголосица, а если Аронсон опять будет браниться, можно будет устроить полемику — что журналу выгоднее всякого хвалебного хора.

Вот, кажется, все. Какую чепуху написала недавно Кускова по поводу статьи Варшавского![205] Я вспомнил, что у Розанова («Оп<авшие> листья») есть упоминание о «дуре-Кусковой»…[206] Старость все мнимо облагораживает, но глупость остается.

Ваш Г.Адамович.

33

20/X-<19>55 г. <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Спасибо за письмо — и за добрый отзыв о моей книге. Хочу, однако, по этому поводу кое-что сказать, но «между нами», не для других.

Книга эта только наполовину «моя». Даже на четверть. В ней много болтовни и в ней нет ни одного имени, которое я действительно любил бы. Насчет Бунина: я вовсе не так его люблю, как может показаться. Он — пресный писатель, при всех своих достоинствах. Но сказать о нем правды я не мог. Нехорошо в книге то, что о некоторых я писал то, что действительно думаю (З.Гиппиус), а о других — не совсем. Получилась «диспропорция». Кстати, по-моему, о Гиппиус — лучше, чем о других, но согласен — какое-то оправдательнопохвальное послесловие требовалось бы. Вот Цвибак вытащил из главы о ней одну фразу о «классной даме», и получилось, будто я о ней писал плохо[207]. Ну, довольно о себе.

Очень сомневаюсь, что № 6 «Опытов» выйдет к Новому Году. Дай Бог, к маслянице <так!> или даже Пасхе! Но пришлю все, что Вы просите, — т. е. «Комментарии», Замятина и сводку — в ноябре[208].

Крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович.

34

29/X-<19>55 г. <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Получил вчера Ваше письмо.

Отвечаю по двум «пунктам».

Письма Гиппиус: их у меня много, и напечатать кое-какие отрывки из них стоило бы[209]. Но они в Париже, а попаду я туда только к Рождеству. Значит, если Вы выпускаете № в январе — они в него попасть не могут. Надо ведь и пересмотреть их, и отобрать то, что годится. Письма Штейгера я растерял. Есть одно или два, но очень личные, и мне их неудобно печатать из-за слишком сильных излияний в дружбе и верности[210]. Кажется, есть интересное письмо Цветаевой — если найду его[211].

Яконовский[212].

Я его знаю очень мало. Дважды с ним встретился в знакомом доме. От хозяйки этого дома узнал, что Вы его «пригласили» в «Опыты». Правду сказать, это меня очень удивило. Но я не хотел Вам об этом писать, — и чтобы не вредить человеку, и чтобы не вмешиваться не в свое дело.

Но теперь Вы сами меня о нем спросили.

Писаний его я не помню. М<ожет> б<ыть>, он и не бездарен. Но наверно, он хамоват, развязен и самоуверен, словом — «не ко двору». По-моему, печатать его было бы для «Опытов» ни к чему, даже вредно. Повторяю, однако: это впечатление не от его литературы, а от его разговоров и манеры держаться. Но за всю жизнь я не видел случая, чтобы такое впечатление могло обмануть. А там — как знаете.

Пока все. Крепко жму руку. Как дела вообще?

Ваш Г.Адамович.

35

1 дек<абря> 1955 Manchester

Дорогой Юрий Павлович

Вот Замятин. Глупая и смешная книга. Я сначала написал резче, а потом смягчил — в предвидении многих обид!

Оставим ближайший № без «сводки отзывов». Того, что Вы прислали, — маловато. М<ожет> б<ыть>, Вы записали бы отзывы устные? Я с своей стороны сделаю это на праздниках в Париже. Тогда пересмотрю и письма Гиппиус (если только будет № следующий, после ближайшего). А вышел ли тот №, о котором Вы писали, что он

выйдет в ноябре?

Надеюсь, Вы уже получили «Комментарии», послал их с неделю назад. Только что взял читать «Нов<ый> журнал», начал по традиции с Алданова[213] — («сами все знаем, молчи!») — а Маркова оставил pour la bonne bouche[214]. Я понимаю Ваше влечение к нему, хотя надо бы ему еще многому поучиться, и внешне, и внутренне (особенно — внутренне).

Ваш Г.Адамович

Напоминаю, что с 15 дек<абря> до 15 янв<аря> я — не в Манчестере, а в Париже.

36

2/ХII<19>55

Дорогой Юрий Павлович

Только что прочел Маркова, а пишу потому, что вчера — посылая Замятина — написал Вам о нем <Маркове> что-то глупое и шаблонно-наставительное.

Его записки — прелесть. Все хорошо (пожалуй, кроме рассуждений в самом конце), все талантливо по-настоящему и человечно по— настоящему. У Вас — очень острое чутье, если Вы его выделили из других ди-пи, довольно благородных. Собственно, эпиграфом к нему надо бы поставить: — Так было, так будет![215]

Я читал как «свое», хотя мы росли совсем иначе, в другой обстановке. Даже про балет и «стеснение в груди» — свое[216]. И еще меня задело, что он, по-видимому, учился на Ивановской, в бывшей «1-й гимназии»[217], где прошло все мое детство, от зубрежки в начале до ночных разговоров о Вагнере и Гейне в конце (и постановка гимназистами Еврипида в переводе Анненского:

По самому сердцу провел ты

Мне скорби тяжелым смычком…

— хотя смычков в Греции не было!)[218]

Очень хорошо, правда[219]

Ваш Г.А.

37

Декабрь 1995?[220] <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Прилагаю «комментарии».

Остальное — на будущей неделе.

Убедительная просьба, как всегда, почти что «sine qua non»: корректуру — хотя бы только для «Комментариев». Они переписаны очень убористо, наверно будут опечатки и ошибки!

Я здесь, в Англии, до 15 декабря. С 16-го декабря — на месяц, приблизительно, — буду в Париже.

Адрес обычный <…>

Всего лучшего

Ваш Г.Адамович

P.S. Комментарии несколько «возмутительного» рода. Напишите, что Вы о них думаете (средняя часть)[221].

38

6/I-<19>56 <Париж>

Дорогой Юрий Павлович

Спасибо за письмо, «заметки читателя» (о моей статье) и «Опыты».

«Заметки» — как все Ваше — очень интересны, очень личны, но, по-моему, несколько зыбки и расплывчаты[222]. На полях сказано: «черновик!». М<ожет> б<ыть>, в этом и объяснение? Надо бы, мне кажется, сжать, уточнить. Простите за непрошенную критику, но едва ли — надеюсь — Вы ждете только взаимных комплиментов (т. е. как и я не жду их). Много верного, крайне «субтильного». Но в начале Ваш вопрос: «было ли у Христа учение?» — не верен. М<ожег> б<ыть>, у Христа и не было (хотя было!), но в статье у меня дело в Толст<ом> и Дост<оевском>, а не в Христе. Как они его истолковали? Я только об этом говорил. В общем — спасибо за внимание, и еще: остроту внимания. Кстати: меня очень интересует, читал ли «Комментарии» о. Шмеман, Ваш советник, — вернее, вторую часть их, где о догматах? Если читал, что думает? Меня интересует отношение священника, в смысле допустимости и приемлемости дня него, хотя бы только как читателя?[223]

Несколько слов об «Опытах». Уровень — высокий — соблюден, но не могу сказать, чтобы я чем-нибудь в них был очарован. Это, конечно, не упрек: Ваша редакторская функция действий правильно <так!>, и вообще я, написав это, вспомнил какие-то советские стихи, которые давно мне понравились:

Парень твой похож на птицу,

Клювоносый, нехороший,

То есть, может, и хороший,

Только мне не по душе…[224]

Стихи — в «Опытах» — как стихи. Сказать — или возразить — нечего[225].

Кантор: о нем я Вам уже писал[226]. Марков, по-моему, хуже, чем мог бы быть[227]. Все как-то мимо, не о том, не так, — особенно если вспомнить его «Аркадию». Пастухов с Рюриком Ивневым: ну, об этом все ясно[228]. Кстати, он переврал стихи Рюрика: не «веслом загребая», а:

Только ветер, весла срывая…

так что и его возражение ни к чему. И не «я всегда до тебя доберусь», а «как-нибудь до тебя доберусь»[229].

Стих<и>, правда, хорошие. Я был с Рюриком очень дружен, много о нем — и его — помню[230].

Краса и очарование «Опытов» — Поплавский. Беру назад свои слова, что ничем не очарован! «Аполлоном Без<образовым>» очарован. Как хорошо, какой талант, какой ум во всем[231]. За одно то, что «Опыты» печатают Поплавского, Вы с Марией Самойловной удостоитесь памятника.

Ну, a pour la bonne bouche — Марина Ц<ветаева> и Штейгер, я читал ее в смятении и ужасе: ничего более бабье-вздорного, трагикомического и жалкого давно мне не попадалось! На Вашем месте я бы эти эпистолярные шедевры отверг без секунды колебаний[232].

Еще два слова о библиографии: не кажется ли Вам, что надо бы поменьше взаимных расшаркиваний, поклонов и восхищений? Так бывало в «Совр<еменных> Зап<исках>»; но едва ли это достойно подражания. Что, например, написал Кленовский о Маковском, Федоров о Зайцеве![233] Вы вышли из положения (Ремизов) удачно, ограничившись цитатами, но и у Вас вступление — в дрожи восторга[234]. Конечно, мы — в кругу знакомых и друзей, но даже друзьям мы вредим этим. Если Вильчковский что-нибудь обо мне написал резкое, пожалуйста, оставьте как есть[235]. Никаких претензий я Вам не предъявлю. Он звезд с неба не хватает, но пусть пишет что хочет, если Вы вообще его в «Опыты» допускаете. Я говорю Вам о нем только с личной точки зрения, п<отому> что Вы мне о его полемике со мной по поводу Штейгера сообщили.

Теперь о письмах.

Я разобрал то, что у меня сохранилось, и начну именно со Штейгера.

Есть несколько его милых, прелестных писем, но таких, из которых выписки сделать можно лишь кое-где, кое о чем: все — личное, и в отношении меня слишком дружественное, чтобы мне не было неловко дать это в печать. Зато есть очень длинное письмо Аллы Головиной с подробным рассказом о последних днях и смерти ее брата и многом другом. Письмо это она прислала мне лет 10 назад с тем, чтобы прочесть его на вечере памяти Ш<тейгера>. В нем есть и о Цветаевой, и, что опять меня стесняет, — довольно много обо мне. Но сделать из него выписки (сохранив 9/10) — очень легко. Если хотите, я Вам его пришлю. Конечно, надо бы получить разрешение Аллы Г<оловиной> его напечатать, в случае, если оно Вам покажется для «Опытов» пригодным[236].

Письма Гиппиус. В каждом — колкости по адресу всяких современников, так что ни одно не возможно без пропусков. Но много интересного. Я возьму их в Манчестер и там сделаю выписки, перепишу и Вам пришлю.

Еще нашел — письма Бунина, среди которых есть и забавные, и любопытные, и другие, более ценные (напр<имер>, о Чехове). Я их тоже возьму в Манчестер, но не знаю, желательны ли они Вам? В смысле «читабельности» — это первейший сорт, ну а мыслей не так много, да и мысли бунинские, т. е. не «опытные»[237].

В Манчестер я еду 15-го января.

Жду корректуру, пожалуйста, пришлите. Верну в тот же день, честное слово!

Что значит Ваша поездка на 4 месяца для лекций? Будут ли продолжаться «Опыты» или это им повредит и помешает?

Письмо вышло рекордно длинное. До свидания. Крепко жму руку. С Новым Годом!

Ваш Г. Адамович.

<Адрес в Манчестере >

39

20/I-<19>56 г. <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Пояснительная записка к приложенным письмам.

1) Письма Гиппиус[238].

Их у меня много. Я выбрал некоторые, по-моему, интересные. Сначала хотел сделать выписки, но у меня нет сейчас достаточно времени, да и лучше предоставить это на Ваше усмотрение. Берите из них что хотите, — только не то; где есть что-либо обо мне, притом лестное. Вы понимаете, конечно, мои доводы: выйдет, что я дал их в печать для этого (хотя бы отчасти! но не хочу и «отчасти»).

Затем, если есть что-нибудь слишком колкое — напр<имер>, где-то о Берберовой — лучше бы пропустить[239].

2) Письма Бунина.

Я сделал выписки, но, пересмотрев их, думаю, что следует ограничиться теми, которые у меня под №№ 3,4, 5 и 6. Это — добавление к его книге о (?) Чехове, и потому оправдывает опубликование именно теперь.

Другое — ни к чему.

3) Письмо А.Головиной.

Та же просьба, что и о Гиппиус: выпустить то, что относится ко мне.

Затем две просьбы общие:

1) Вернуть мне все письма, когда Вы их используете.

Если потеряете, отрекусь от Вас навеки, подам в суд и пожалуюсь Айзенхауэру[240].

2) Прислать мне до отсылки в типографию весь текст, т. е. все, что Вы выберете. Я должен видеть то, что будет напечатано — а верну тексты немедленно.

К письмам Гиппиус я хотел бы дать несколько слов вступления и, м<ожет> б<ыть>, примечания, если не все понятно. О Бунине — написать, что это дополнение к книге о Чехове, на те же темы[241].

От Аллы, конечно, нужно разрешение.

Не отложите ли Вы все письма (кроме, пожалуй, Бунина) на № 7, если № 7 будет? Ведь займут они много места.

Впрочем — Вам виднее.

Ваш Г. А.

40

6/II-<19>56 Manchester

Дорогой Юрий Павлович

При сем — заметка о сборнике Мандельштама. Это мелочи, но в духе «Опытов», по-моему. Надеюсь, пригодится[242].

Я не знаю Вашего адреса, думаю — письма Вам передадут[243].

Ваш Г. Адамович

Получили ли пакет с письмами (Гиппиус, Бунин, Алла Г<оловина>)?

41

18/II-<19>56 Манчестер

Дорогой Юрий Павлович

Отвечаю, как Вы просите, сразу на два письма, пришедшие почти одновременно.

Меня удивило Ваше долгое молчание. Письма Гип<пиус> и Бун<ина> я послал Вам чуть ли не месяц назад, air mail. Неужели только теперь их Вам переслали со старого адреса? Нового я тогда не знал.

Удивляет меня и то, что, по-видимому, Вы очень спешите с письмами Бунина, хотя тут же пишете: «Они — для № 7». А 7-й номер будет едва ли раньше осени, если вообще будет! Не ошиблись ли Вы — т. е; не № ли 6?

Ну, это все равно.

С текстом писем Б<унина> все в порядке, кроме одной невозможной опечатки. В стихах Чехова не Акулина Петровна,

а

Акулина Пантелевна (рифма: Плевна!)

Я не возвращаю Вам текста, п<отому> что наверно он у Вас есть.

Гиппиус и Аллу <Головину> — конечно, лучше оставить «на потом». Но не Бунина, книга которого о Чех<ове> недавно вышла.

Затем, очень прошу — если можно, добавить две строчки к заметке о книге Мандельштама[244], на прилагаемом листочке.

Зачем Вы меня в декабре торопили с «Комментариями»! Я бы их написал толковее, если бы не спешил (впрочем, всегда все пишу в Последнюю минуту).

Был бы очень рад получить Вильчковского о Штейгере, если он на меня ополчился[245]. Это правильный метод при лояльности: «иду на вы».

Кажется, все.

Крепко жму руку

Ваш Г.Адамович

P.S. Вы, очевидно, захлопотались: вдруг на конверте написали 204, Ladybarn Road. Не 204, а 104!

<Приложение:>

Добавление к заметке о книге О.Мандельштама.

После абзаца об Ахматовой, непосредственно вслед за словами о впечатлении, которое она производила на эстраде:

Нет ли ошибки в пятой строке

Зловещий голос, горький хмель…

Насколько помню, было «зовущий». «Зловещий» — непонятно, почти бессмысленно.

42

3/III-<19>56 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Спасибо за возвращение писем Гиппиус и Аллы. С удивлением прочел, что письмо мое Вам было «грозное». Что я такое Вам писал? И о чем?

Удивление мое еще и по поводу того, что Вы просите указать, согласен ли я с выбором писем Гиппиус, ждете вступительной статьи или заметки и т. д. Ведь это все к 7<-му> №!! Значит, к осени, да? К чему же все это Вам теперь? Или Вы хотите иметь матерьял «впрок»?

Я сейчас очень занят. Писем Гиппиус подробно не читал, не знаю, со всем ли, что Вы выбрали, могу согласиться. А копию письма Аллы я Вам вернул. Написали ли Вы ей?

Прочел сейчас Аронсона об «Опытах» и вспомнил Софию о Чацком: «Не человек, змея». Без шпилек он написать органически не способен[246].

Что Вы делаете в Канзасе? С интересом (большим) читал Ваше письмо и все, что Вы пишете о Гиппиус. В ответ сказал бы: и да, и нет. Что она была человек очень замечательный, спору нет. Таланта большого у нее не было, но все, чем его можно заменить, — было. Полная противоположность Вашей Марине[247].

Да свидания, cher ami. Пишу бессвязно, п<отому> что очень спешу, а кроме того — и не совсем понимаю Ваши желания и требования насчет ближайших №№ «Опытов». Вы знаете: я все делаю в последние сроки.

Ваш Г.Адамович.

Я еду в Париж — е.б.ж.[248] — 22 марта, пробуду там до 20 апреля (это на предмет корректур!). Адрес тот же <..>

43

22/III-<19>56 <Париж>

Дорогой Юрий Павлович

Приехал сегодня в Париж — и сегодня же получил корректуру. Спасибо. Возвращаю — по уговору — немедленно.

Ваш Г. Адамович

Конечно, Бунина не присылайте. Корректура вообще очень хорошая.

Я здесь до 20–22 апреля.

P.S. К заметке о сборнике Мандельштама Я послал Вам добавление, об Ахматовой, — насчет того, что вместо «зловещего» голоса должно бы быть «зовущий». В корректуре этого добавления нет. Получили ли Вы его?

44

3/IV-<19>56 <Париж>

Дорогой Юрий Павлович

Получил третьего дня Ваше письмо, спасибо. Целый ряд вопросов.

1) Корректура, т. е. Мандельштам, — пустяки. Я Вам послал вставку в текст, но Бог с ней.

2) О «Незамеч<енном> поколении» я писать не хочу, п<отому> что уже писал[249]. Зеньковский — очень хорошо[250]. По-моему, рвется в бой Кантор. М<ожет> б<ыть>, в порядке «дискуссии» можно бы и его?[251]

3) Елита-Вильчковский.

Статья его надутая и самоуверенная, но если Вы ее напечатаете я ни 1/1000 возражения не имею. Прошу только Вашего согласия сделать к ней пост-скриптум и добавление[252].

4) Алла Головина.

Я чувствую, что она на что-то на меня в претензии, и, вероятно, отказ ее на письмо с этим связан. Думаю, что связано это и с суждением Вильчковского о Штейгере. Очень жаль, что письма не будет. Но делать нечего: нельзя же печатать его без ее согласия.

5) Ваши замечания о моих «Комментариях».

Нет, я отзываться на них не хочу, — п<отому> что это обо мне. Уверен, что Вы понимаете, что именно поэтому и только поэтому.

В «Опытах» есть скрытая опасность «кружковщины», une chapelle. Лучше друг с другом меньше говорить, а говорить о других и другом.

Кажется, все. Срок 1 мая для 7-го номера я воспринимаю как милую шутку! Письма Гиппиус (Ваши выборки) у меня остались в Англии, я их просмотрю по возвращении. Червинская киснет, ей трудно живется (очень), но будто бы что-то напишет[253]. До свидания. Я здесь до 22 апреля.

Ваш Г.Адамович.

45

5/V-<19>56 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Я получил от Марии Сам<ойловны> гранки журнала и не знал, для чего они посланы. Увидев чьи-то вопросительные знаки кое-где на полях, решил, что в Ваше отсутствие М<ария> С<амойловна> недоумевает насчет некоторых корректурных поправок.

Оказывается, гранки посланы для рецензии[254]. Одновременно пишу М<арии> С<амойловне> с вопросами, которые обращаю и к Вам:

1) Действительно ли Аронсон отстраняется? Я понял Вас по первому письму так, что после рецензии Ар<онсо>на желательна была бы моя статья, об «Оп<ытах>» вообще, как уже бывало.

Если же Ар<онсон> писать не будет, то я напишу именно рецензию, на этот №[255].

2) Когда № выходит? Я подгоню статью так, чтобы она появилась приблизительно через неделю после выхода журнала.

О Розанове. С этой весны я пишу в парижской «Русской мысли» и только что послал туда статью о Розанове[256], которого от них и получил. Написал, конечно, и о Вашем предисловии (в том смысле, что в него надо вчитаться, чтобы его оценить и понять), но сделал несколько оговорок насчет выбора материала. Не могу сразу же писать о том же в «Н<овом> Р<усском> С<лове>», во-первых, чтобы не повторяться (а если писать немедленно, это произойдет само собой), во-вторых, потому, что обе газеты ревнивы, «Р<усская> М<ысль>» в особенности. Если бы кто-либо в «Н<овом> Р<усском> С<лове>» написал о Розанове и о Вас отзыв, то месяца через два-три я непременно бы к теме этой вернулся. По-моему, так было бы проще. Отчего бы не написать Варшавскому? Он теперь стал «знаменитостью», и я думаю, его охотно бы в «Н<овом> Р<усском> Слове» приняли. До сих пор он, кажется, там не писал[257].

Письма Гиппиус еще не просмотрел. Я сейчас крайне занят, помимо Университета, всякой другой срочной работой. «Будьте душкой», как говорил Штейгер, не торопите меня! 7-й номер еще далек, все будет Вам прислано вовремя. В 6-м меня слегка огорчил Марков: не без развязности (не в том, что обо мне, а вообще)[258]. Крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

46

15/V-<19>56 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Прилагаю статью о Розанове, которая, наверно, будет Вам не по душе. Да и мне не по душе.

«Опыты» дочитываю, в конце недели пошлю статью Вейнбауму. Судя по письму М<арии> Сам<ойловны>, он ждет от меня статьи «поскорее», чтобы поставить Аронсона перед «совершившимся фактом». Но Аронсон, пронюхав козни, может и его (да и меня) поставить перед фактом, если сдаст статью раньше. Очевидно, Вейнб<аум> не решается прямо ему сказать, чтобы не писал.

«Опыты» смущают меня отчасти тем, что там много моего и обо мне. Жаль, что это — не прошлый номер, где я отсутствовал. Конечно, чтобы потрафить издательнице, я нажму на «необщее выражение». Но в сущности, мало о чем есть писать. Поплавский — явно черновик, и не из его лучших[259]. Степун — на тройку с плюсом[260]. Татищев — «темно и вяло»[261]. О Маркове я Вам уже писал: по-моему, скорей бойко, чем умно. Простите, Юрий Павлович, я не критикую редактора и знаю, что ему трудно. Но и Вы, верно, чувствуете сами, что бывали номера лучше этого. О Вас лично я напишу с большей охотой, чем о других, но и Вы — частично обо мне, что меня связывает. И Кантор: кстати, он хорошо написал, и «лестное» в моем суждении ни при чем[262]. Да, Терапиано[263]. И еще мне очень нравятся стихи Гингера[264].

Теперь — ответы на Ваши вопросы.

Письма Гиппиус прочту на днях. Какую Вы хотите от меня статью о Штейгере? Зачем? Впрочем, я не устраняюсь, а если бы написал о нем, то не статью, а так, кусочки, отрывочные соображения на полях, и о нем вообще[265].

«Опыт<ы»> три раза в год? Я думаю, Вам будет трудно, и не только в смысле матерьяла. Но en principe надо радоваться безумию храбрых и жертвенности издательницы[266]. Ремизов: от «Тристана и Исольды» меня тошнит[267]. Что он написал о Розанове, не знаю, но, м<ожет> б<ыть>, хорошо, это его сфера[268]. Статья Г. Иванова? Он в маразме, а статью напишет она. Да и без маразма статьи его всегда были, ребяческие[269]. Стихи — дело другое, у него хоть и разбитый голос, но все-таки голос, и очень чистый. У меня руки чешутся написать о Цветаевой, в пику Вам и всем ее обожателям, в частности, о письмах к Штейгеру[270].

К сожалению, я не могу написать о Штейгере все, что он мне говорил, все его любовные мучения и прочее: невозможно, будет всеобщее возмущение, и Алла возмутится. Жаль! Это был бы лучший комментарий к его стихам[271].

До свидания.

Не опасайтесь, вопреки всем моим reserves[272], я напишу об «Опытах» хвалебно[273].

Ваш Г.А.

47

1/VI-<19>56 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Получил сегодня Ваше письмо (и другое — раньше). Родился я 7 апреля 1894 года в Москве, по старому стилю[274]. Что Вы в заметке напишете — дело Ваше, а сколько будет строк обо мне и сколько о Других, мне, честное, слово, все равно![275] Думаю, что об «Анабазисе» упоминать не стоит: я с удивлением прочел о нем у Татищева. Если бы он знал, как, для чего и зачем мы его переводили![276]

Статья моя об «Опытах», верно, уже появилась и, м<ожет> б<ыть>, Вам мало понравилась. Вы дали мне для отзыва самый неподходящий № — половина его моя или обо мне. Кстати, до меня доходят разговоры о «кружковщине» в «Опытах». Доля правды есть. Поэтому — в частности, в связи со мной лично — я хотел бы, чтобы в следующем № меня во всех смыслах было бы поменьше[277]. Письма Гиппиус я перечту и Вам пришлю. Ну, напишу к ним вступление — и все. Или вместо Гиппиус о Штейгере — что Вам желательнее[278] Знаете ли Вы о существовании человека по имени Шаршун? Он иногда бывает скучно и бездарно плосок, а иногда — удивителен. Напишите ему, м<ожет> б<ыть>,— попадете на его полугениальные проблески (14, cite Falguiere, Paris 15 — Сергей Иванович)[279]. Вы просите не писать о «бойкости» Маркова. Увы, уже написано! Но он, правда, плох очень, а то, что он написал о Моцарте в «Нов<ом> Журнале», — еще хуже[280]. Это вроде Померанцева — все сразу, обо всем, о всех, с тайнами и безднами, и без единой мысли — но, пожалуй, еще бойчее. Померанцев, кстати, не глуп, но «моветон» литературно, и, конечно, Марков много талантливее. Впрочем, «сами все знаем, молчи»: дело Ваше трудное. Отчего исчез у Вас Оцуп? (тоже «сами все знаем, молчу»), но все-таки — Гумилев, плюс все такое[281]. Я тоже, как и Вы, люблю «кусочки», хотя такая любовь — дурной признак, т. е. умственная лень. Но не всякие.

Прилагаю стихи О. Мандельштама, которые получил в письме от неизвестного мне лица, с указанием, что во время войны он записал их со слов какого-то советского офицера-поэта. Документов нет, но по «фактуре» трудно сомневаться, что это подлинник, что не подделка. Конечно, печатая, надо будет дать две строки в примечание и пояснение[282].

Кажется, все. До свидания. Не сердитесь на критику.

Ваш Г.А.

Если Вы сделаете «уголок Штейгера», я бы о нем написал. И единственное мое возражение против Елиты, что опять было бы обо мне.

48

5/VI-<19>56 Manchester

Дорогой Юрий Павлович

Я писал Вам дня три назад, а сегодня пишу потому, что прочел Ваши выборки из писем Гиппиус.

Они меня очень разочаровали (не Вы, а она). В таком виде их печатать — дурная ей услуга, и по общей их сумбурности окажется, что Гиппиус сродни Вашей любимице Цветаевой, — что было бы обидно. Помимо того, в Ваших выборках — много обо мне. Я не хочу ничего о себе, кроме тех случаев, когда пропустить два-три слова нельзя никак.

Давайте сделаем так: я возьму все имеющиеся у меня письма Гиппиус (у Вас ведь была часть) и летом, на досуге, ими займусь, Т; е. постараюсь составить текст для печатания. Надеюсь, удастся подобрать цитаты острее, значительнее, «полновеснее». Цветаева отдает бабой, а Г<иппиус> — дамой: по существу, одно другого стоит. Я хотел бы — если возможно — иначе ее представить. Но не ручаюсь за удачу предприятия. Если к 7<-му> № опоздает, хорошо бы заменить Гиппиус «штейгерианой», в которой я охотно, так или иначе, приму участие.

Вижу, что не ответил Вам еще на то, что имеется «в портфеле Опытов».

Марков — о «большой форме»[283]. Я Маркова люблю, quand meme. Два его последних опуса привели меня в ужас. Посоветуйте ему лучше писать (если не может лучше думать). Сегодня как раз получил письмо от Алданова — по поводу его «Моцарта»: «До чего изысканно, сил никаких нет». Не изысканно нисколько, просто плохо. Сабанеев в Ницце будто бы рвет и мечет. Кстати, Сабанеев — очень был бы подходящий человек. Напишите ему: 10, rue Guiglia, Nice, Леонид Леонидович[284].

Но о Маркове:?? — не знаю.

Ершов об Олеше. Олешу я одобряю, Ершова меньше, но плюс перевешивает минус[285].

Померанцев. Дело Ваше, умываю руки. Не надо только давать ему распускаться и цитировать десять философов в одной статейке[286].

Маковский, стихи. Зачем? Никогда ни о чем ни одного живого слова[287].

Зеньковский. Конечно, да, хотя бы в благодарность за «Ист<орию> русс<кой> фил<ософ>ии»[288].

Никиту Струве не знаю. Сколько этих струвенят на свете?[289]

Одарченко — пьяница, сумасшедший, но первый сорт, кроме стихов. Все мои отзывы, пожалуйста, — «между нами»[290].

Читали Вы Иванникова в «Нов<ом> Журнале»? Смесь Сирина с Белым, но очень талантливо, хотя «воняет литературой» за сто верст[291]. Все-таки Яновский рядом — очень теряет[292]. Кто это Иванников? Если он не стар, это настоящий писатель.

До свидания. La main.

Ваш Г. Адамович

Все писал Вам «Mr.», а вижу, что Вы «Dr.»293. Простите. Но Мария Сам<ойловна> тоже «Dr.»!

49

19/VII-<19>56 <Ницца>

Дорогой Юрий Павлович

Я все собирался ответить Вам на давнее Ваше письмо, но сегодня получил другое. Я в Ницце, до 10–15 сентября. Адрес — наверху.

В Париже я раза три видел Марию Сам<ойлов>ну. Ничего, она как будто не унывает. В Париже я раза три видел Марию Сам<ойлов>ну. Ничего, она как будто не унывает. Я пытался (и Кантор тоже) объяснить ей, что упреки Поплавскому в неприличии — чепуха. Она улыбается в ответ, а что думает — не знаю. Мне часто кажется, что не думает она ничего. Кстати, привезла сонеты Е.Браунинг в ужасающем переводе своего мужа и с моим предисловием, которое останется моим позором[293]. Насчет Маркова: Вы все еще как будто «дуетесь» на меня за него! Но молчать о нем я не хотел, а писать одобрительно — не мог. У его «Моцарта», кстати, есть поклонники: Маковский, Одоевцева[294]. Но Сабанеев негодует. Вы писали мне, что я для Маркова — «властитель дум». Простите, не могу этому поверить: слишком не похоже и на него, и на меня. Все-таки я думаю, что из него выйдет толк, а то, что он сейчас «боится выйти на улицу», — ему на пользу. Сабанееву я говорил о сотрудничестве в «Опытах», с Вашего согласия. Но напишите ему: <Адрес>. Он ведь старик, и с заслугами.

Возмущенье Зеньковского и других по поводу моих «Комментариев» меня удивило. Я ждал недовольства, но не столь бурного. По-моему, кощунства у меня нет, а если есть — то вопреки моему желанию: значит, плохо выражено и написано. Зеньковекий — человек умный и тупой, как часто случается. Но, конечно, я не возражаю (в ответ на Ваш вопрос) ни на что, что мог бы он написал, в опровержение моих домыслов, в какой бы то ни было форме. Смущает меня только то, что это опять будет обо мне, хота бы и с бранью: слишком обо мне много в последнем №. Кстати, мне об этом писал Р.Гуль[295], и я в ответ с ним согласился. Но Варшавский пишет, что он торжествует, и считает меня своим союзником в анти-«опытности» и что с ним вообще надо быть осторожным. Я его мало знаю.

О Штейгере я напишу непременно, но едва ли только о нем, а вернее — вообще о поэзии в связи с ним и с моими разговорами с ним.

Вы правы, что «Опыты» должны вызвать отпор и что это хорошо. Но не всегда хорошо и не во всем. У «Опытов» есть опасность высокомерия и безразличья, которую надо бы избежать. Об этом трудно писать в двух словах, но Вы поймете. Насколько я Вас чувствую, Вы — не «боевой» редактор и лучше бы под Вашим руководством не брать боевого тона, который у Вас не будет тоном верным. Вишняк — кипит, пусть глупо, но кипит. Вы (как Розанов по Гиппиус) — «задумчивы»[296], и надо бы, чтобы журнал Ваш был таким. Иначе будет фальшь (в этом смысле последний отрывок Попл<авского> — именно фальшь).

Об Одарченко давно ничего не знаю. Стихи у него — дрянь, но человек он крайне способный. По-моему, крайне способен и М.Иванников (в «Нов<ом> Журнале»). Кто это, где он? Я читал его рассказ со скукой («литература») и с восхищением. Яновский рядом — сладкая водичка. Pour une fois[297], Алданов тоже в восторге от Иванникова, а Зайцев, наоборот, вздымает очи к небу.

До свидания, дорогой Юрий Павлович. Я летом — в обычном летнем маразме, но пришлю все, что полагается, и разберу письма Гиппиус, которые все взял с собой.

Ваш Г. Адамович

50

22/IX-<19>56 <Париж>

Дорогой Юрий Павлович

Простите за долгое и упорное молчание. Вы знаете, летом я всегда в «маразме»: ничего не пишу, ничего не делаю.

Не написал для Вас ни строчки.

Но вчера я видел Марию Самойловну, которая говорит, что если я пришлю статью (Штейгер) в течение октября, это ничуть не поздно.

Согласен ли редактор с издательницей?

Если да, пришлю статью во второй половине октября. О Штейгере и о поэзии вообще.

Я в Париже до 1-го или 2-го октября.

Потом Манчестер, обычный адрес: <…>

Шлю сердечный привет.

Ваш Г.Адамович.

P.S. М<ожет> б<ыть>, лучше, чтобы № вышел совсем без меня, ввиду того, что слишком было много меня в прошлом №? Честное слово — лучше, и не думайте, что это с моей стороны «кокетство».

51

27/Х-<19>56 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Сейчас получил Ваше письмо. Отвечаю не на мысли, а только по делу, ибо спешу (да и мысли Ваши в части, касающейся «Опытов», излишне пессимистичны!)

Я как раз на днях стал писать о Штейгере. Но меня смутило то, что Вы просите «не больше 8 страниц». Я пишу не о Штейгере, в сущности, а взгляд и нечто о стихах вообще, отрывочно, кусочками, и то, как я это задумал, едва ли уложится в 8 страниц (по 25–28 строк машинки в страницу). Пожалуй, будет больше (м<ожет> б<ыть>, 12). Впрочем, ни в чем еще не уверен. Но если нет места — отложите на следующий номер. Я ни в малейшей претензии не буду, и это лучше, чем сокращение. Название предположительно — «О Штейгере, о стихах, о поэзии и о прочем». Штейгер — только предлог, а речь обо всем и ни о чем. Пришлю вскоре, дней через 5 самое позднее. А о Червинской писать не хочу: не знаю точно почему, но не могу[298]. В том, что я по поводу Штейгера уже набросал, есть упоминание о ней, довольно лестное, хоть и с оговорками[299].

В Вашем оглавлении меня смущает Цветаева, опять со своей чепухой (простите!) к Штейгеру[300], а отчасти Померанцев о Ив<анове>— Одоевцевой: воображаю, чего он нагородил и каких философов процитировал![301]

Если бы Флоровский написал что-нибудь о моих богохульных «Комментариях», я был бы очень рад[302]. Поверьте, литературное заступничество мне совершенно безразлично, как и брань. Но тут — Другое. Я убежден, что в моей статье богохульства и кощунства нет, и пусть 10 митрополитов будут другого мнения, я остаюсь при своем. Церковь губит саму себя, а митрополиты и священники ее в пропасть подталкивают.

Ваша г-жа <нрзб> — ужас! Неужели у Вас могла быть 1/1000 сомнения, не поместить ли ее[303].

До свидания, дорогой Юрий Павлович. Крепко жму руку. Я в Манчестере до 12–15 декабря, потом на месяц — Париж.

Ваш Г.Адамович.

52

Простите, вышло длиннее, чем я думал.

Если все-таки будете печатать, нельзя ли надеяться на корректуру? Верну как обычно, в тот же день.

Ваш Г.А.[304]

53

9/ХI-<19>56 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Очень рад, что моя статья Вам по душе. Но совсем не рад, что Вы собираетесь бросать «Опыты».

Издатели — все и всегда, почти без исключения, — вмешиваются в редакторские дела. Сказать «оставьте меня в покое» — можно, но может это кончиться и прекращением издания. Я бы на Вашем месте сказал: «Дайте общие директивы, объясните, чего Вы хотите, — и не вмешивайтесь в детали». М<ария> С<амойловна>, между нами, человек недалекий, но, понятно, ей хочется «играть роль». Иначе зачем ей «Опыты»?

Надо лавировать, изворачиваться, чтобы журнал сохранить. Кому Вы можете его передать? По-моему, некому. (Биска я совсем не знаю[305].) А для компании и вдохновения подбейте Варшавского. Его надо «расшевелить», иначе ничего не выйдет. (Мне Кодрянская[306] писала, что он стал очень мрачен).

У Вас будет рецензия о «Сонетах» Е.Браунинг[307]. Эта книга — мой позор. Я написал предисловие по просьбе М<арии> С<амойловны>, но со всякими оговорками. Астров меня умолял оговорки выбросить, и я согласился, надеясь, что книга никогда не выйдет. Хуже, бездарнее и даже безграмотнее этих soi-disant[308] «переводов» нет и не было ничего на свете.

Меня слегка смутило, что Вы откладываете Померанцева, а я как раз написал Вам о нем что-то не очень лестное. Надеюсь, что я в Вашем решении ни при чем. Он — болтун и верхогляд, но в конце концов — ничего, бывает и хуже! Да и Ивановы на Вас будут в претензии: он их трубадур >и поклонник.

Да, у меня к Вам просьба: дайте мне адрес Карповича. Одна нью-йоркская (впрочем, и парижская) писательница просит меня написать ему о ней, в надежде на «Нов<ый> Журнал», — но не на адрес журнала, опасаясь, что письмо попадет Гулю. Не ревнуйте, что не пишу в «Опыты»: радости от этого шедевра Вам было бы мало (но не говорите этого Карповичу)[309].

До свидания. Крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

Не забудьте адрес К<арпови>ча!

Ваши строчки об осени — «мантии», «хартии» — одни из лучших, Вами написанных[310]. Нужно ли добавить еще строфу — последнюю, заключительную? Не знаю. Есть что-то от «Эти бедные селенья» — стихотворения, по-моему, лучшего в русс<ской> литературе, если бы выбросить вторую, резонерскую строфу[311].

54

18/ХI-<19>56 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Вы мне на все ответили, кроме вопроса, дважды подчеркнутого, — о Карповиче. Мне нужен его частный адрес, по желанию авторши, боящейся, очевидно, что мое «рекомендательное» письмо перехватит Гуль. Будьте добры, сообщите.

Очень рад, что Вы остаетесь на своем посту и продолжаете свое служение издательнице и России. Я понимаю, что пост Ваш — не из легких.

Марков: по-Вашему, мы его «оттолкнули». Кто? Я? Но я — не «Опыты». Многие его и хвалили. Кроме того, он не из тех, кто от критики и даже хулы вянет. Он за себя постоит. Помолчать и подумать ему не вредно, а что из него выйдет толк — я уверен, и вообще насчет его «данных» (но не всех свершений) с Вами вполне согласен. Я летом был у Ивановых, которые из-за него на меня напали, в частности, из-за «Моцарта». Я сказал Жоржу: «Не могу поверить, что тебе эта выспренняя чепуха — нравится». Он ответил: «Да я, в сущности, не читал, а человек он милый». Но Маковский был в восторге. Значит, нечего Маркову жаловаться. Скорей бы должны жаловаться Кускова и Чернышевский[312].

Письмо М<арии> Самойловне об «Опытах». Ну как я ни с того ни с сего стану ей о них писать? Достаточно мы с ней о них говорили. Когда выйдет №, напишу. Но рецензию пусть пишет Аронсон, а если опять выругает, я после него чем-нибудь восхищусь[313].

Ваши стихи («Нищие мы, нищие…»)[314]. Они меня несколько озадачили. Вы как будто проделываете контр-ломоносовскую революцию во славу Кантемира. Что-то сделать с ямбами надо, в этом Вы правы. Но как и что — не знаю. Может быть, Ваш ритмический «опыт» было бы лучше проделать на очень простом тексте, чтобы проверить его возможность. У Вас самый текст — сложный, а звук стиха еще его усложняет.

А что «все — суета сует» (которую <так!> Вы мне приписываете) — верно. Но если жить, не надо об этом думать.

До свидания. Я здесь до 12–13 декабря. А потом на месяц — Париж.

Ваш Г.Адамович

Не забудьте адрес Карповича!!!

55

29/ХI-<19>56 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Отвечаю по пунктам на Ваши вопросы[315].

1) Нужны ли вообще «Опыты»?

Думаю, что это вопрос «риторический». Усомниться можно во всем, особенно в наше время. С этой точки зрения можно, пожалуй спросить себя: нужны ли «Опыты»? Что они такое «в сравнении с вечностью»!?

Но если «вечность» оставить в покое, «Опыты» делают дело нужное. Доказательство — то раздражение, которое они возбуждают у людей, без всякого права и приглашения забравшихся в литературу. Я уверен, что рано или поздно это будет признано.

2) Годитесь ли Вы в редакторы?

Ответить следовало бы коротко: да, годитесь.

В пояснение ответа скажу, что Вы дали журналу тон и лицо. Это не значит, что я во всем с Вами согласен. У нас были с Вами пререкания (например, о Цветаевой) и, наверно, еще будут. Но с Вами как редактором не было и не будет срывов в пошлость, в мелочность, безвкусие, провинциализм и т. д. Это очень важно и очень ценно. «Опыты» сейчас — оазис в пустыне или почти. Есть «Нов<ый> Журнал», но там совсем другие задачи, и линия «Опытов» с ихней не совпадает.

3) Кем Вас можно было бы заменить?

Не надо заменять. А если бы была необходимость — не знаю кем.

4) Со-редактор?

Наполеон говорил, что предпочитает, чтобы армией командовал один плохой генерал, чем два хороших. (А Вы и генерал хороший.)

Ульянова я не знаю лично. По статьям, он человек умный и даровитый, но чуть-чуть — «il n’est pas de la maison»[316], как говорил Л. де Лилль <так!> о Сюлли Прюдоме. Что-то сегодня меня тянет к цитатам.

5) Согласен ли давать статьи в каждый №?

Едва ли это нужно. Говорю это честно и искренне, — не думайте, что ломаюсь!

Но постараюсь исполнить Ваше желание,

6) Согласен ли помочь советами?

Конечно, всегда, с большой охотой.

Вот все.

У Вас, по-видимому, какой-то кризис, если понадобились эти вопросы. От души желаю, чтобы все разрешилось к лучшему.

Как-то неловко произносить громкие слова: Россия, культура, будущее и т. д., — но, право, все мы у этих понятий в долгу и когда-нибудь нам они счет предъявят. Не поддавайтесь же случайному приступу меланхолии и сомнениям в себе. Крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

56

29/ХI-<19>56 Manchester

Дорогой Юрий Павлович

При сем письмо с ответами по пунктам. Вы пишете, что хотите показать его издательнице: я с тем расчетом и писал, сохранив небрежный эпистолярный склад, но пустив под занавес и конец слезу о нашей общей ответственности перед матушкой-Родиной.

Если будет результат, буду очень рад. Но все, что я написал, я думаю в самом деле> Варшавский в со-редакторах (если непременно нужно) — лучше Ульянова, но Ульянов будет работать и «пламенеть» (как мне кажется), а Варшавский будет спать и на Вас махать руками. Я его очень люблю, но скорей именно за крайнюю анти-деловитость.

Биска не получил[317]. Флотта <так!> я немножко знаю по Парижу[318]. Насколько помню — «ниже нуля»[319]. Должен по секрету признаться, что и я их обожаемого Рильке не очень люблю, но об этом долго писать.

До свидания. Держите меня, пожалуйста, в курсе дел с «Опытами». Напоминаю о корректуре — если можно! А если нельзя, так не надо — но будьте другом, проверьте все сами, а то корректоры замечают запятые и пропускают чепуху явную.

Ваш Г.А.

57

25/I-<19>57 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

На днях вернулся в Манчестер и вчера получил Ваше письмо (о выходе «Опытов»). Я уже не помню, писал ли я Вам к Новому Году — с поздравлениями и пожеланиями. Если нет, простите. Я всегда забываю, кто кому писал последний.

«Опыты» надеюсь вскоре получить. Но писать о них в «Н<овом> Р<усском> Слове»? Посудите сами, удобно ли это? Аронсон взбеленится и будет прав. М<ожет> б<ыть>, когда он напишет, я найду повод написать о чем-нибудь в дополнение или даже в возражение. Но пусть сначала появится его отзыв[320].

Получил вчера в конверте с печатью «Experiments» довольно большую рукопись: стихи, все написанные одной рукой, без единого сопроводительного слова. Что это? Зачем мне они присланы? Я еще их не читал. Думаю, что это Биск-Рильке, но не уверен. Жду Ваших разъяснений и наставлений[321].

Статью для следующего № я напишу, и мысленно у меня есть для нее название — «Невозможность поэзии»[322]. Предположительно, это продолжение все тех же тем, что и о Штейгере, но с пессимистическим уклоном. В двух словах: сейчас можно еще писать стихи, но эти стихи нам уже не нравятся и уже нельзя (т. е. невозможно) писать стихов, которые нам бы еще нравились. Случайно у меня явилось желание об этом написать при чтении сочинений Юрия Трубецкого, из которого стихи льются, как из крана вода.

Срок? Вы всегда торопите, и я никогда не верю, что к спешке так много оснований. В феврале — марте постараюсь написать.

До свиданья. «Как живется Вам, как можется»[323] на новом месте, — и надолго ли Вы там? Крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович.

58

24/II-<19>57 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Простите, что отвечаю с опозданием — и на два письма сразу. Получил и прочел «Опыты». Отдельно о каждом авторе писать не стоит, но в общем номер — содержательный и интересный. Карузо мне понравился даже больше, чем я ждал по Вашим словам о нем[324]. Он несомненно очень способный человек, и с «чем-то». Жаль, что так мало Вы его напечатали. Из Парижа от двух человек (один — Кантор, другого Вы не знаете) <так!> мне пишут, что главный порок журнала

взаимное восхваление и комплименты друг другу, да еще замыкание в узком кругу имен и интересов. Доля правда в этом упреке есть, и я уверен, что это должно вызывать раздражение. Но упрекающие не учитывают того, что людей с более или менее общими интересами осталось 10, а м<ожет> б<ыть>>, и того меньше, так что беседа одного с другим неизбежна. Все-таки разрешите дать добрый совет: поменьше бы комплиментов друг другу и даже внимания (к темам — да, но не к именам). Как и в прошлый раз, мне было неловко перелистывать книжку и так часто видеть свое имя, — и, поверьте, я не рисуюсь, говоря это. Но для полной честности добавлю, что несколько слов Ген<надия> Андреева по моему адресу были мне все-таки приятны, — потому, что мне очень понравилась его статья. Кто это? То, что он пишет в «Н<овом> Журн<але>», тоже хорошо[325]. Также очень хорошо

Вы о Федотове, хотя я бы и сделал оговорки[326]. Вейдле уж очень дидактичен и невозмутимо-настоятелен[327].

Аронсона еще не читал, газеты доходят сюда не скоро[328]. Зато последняя рецензия Терапиано[329] (который, кстати, по-моему, очень б<ы> хотел получить от Вас почтительное приглашение писать о чем и что хочет. А так как он рецензент, почему бы Вам и не послать ему таковое? У него в голове — каша или ночная вата, но возвышенная и анти-аронсоновская). Меня смущает «требование» издательницы, чтобы я возразил Аронсону. Прочту — тогда увижу, можно ли это. А смущает — потому именно, что меня в журнале слишком много и защита «Опытов» может сойти за самозащиту и больное самолюбие.

Насчет Биска. Стихи его я верну на днях, но без единого слова сопровождение. Во-первых, у меня тут нет оригиналов Рильке, чтобы судить о переводах. Во-вторых, я считаю, что минимальная вежливость требует от автора, чтобы он, посылая свои шедевры кому— либо на просмотр, при этом написал бы хоть несколько строк от себя. Я не обидчив нисколько, но не хочу и поощрять новейшие литературные нравы. Простите, если это вызовет у Вас трения с издательницей. Она тоже не на высоте, во многих смыслах.

Кажется, все. Статейку о поэзии и «о том и о сем» напишу и пришлю. Да — забыл: об анкете. Нет, Ваша тема — «как кто пришел в поэзию» мне не по душе[330]. Это было бы хорошо спрашивать Блока или Тютчева, но не Трубецкого и других. Ответы Вы получите важные, и результат окажется не без комизма. Нет, надо бы что-нибудь другое, — если надо. Я в этом сомневаюсь, т. к. из анкет редко что-нибудь выходит. Во всяком случае, лучше бы тему общую — о положении в мире, о чем хотите, — а не «поэтическую». Варшавский, наверно, какую-нибудь хорошую тему предложить мог бы, а если М<ария> С<амойловна> находит, что в «Оп<ытах>» «слишком много христианства»[331], то скажите ей, что она дура. Иносказательно это всегда сказать можно. До свидания, дорогой Ю<рий> П<авлович>.

Крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович

59

26/V-<19>57 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Когда-то Ал. Толстой подошел к З.Гиппиус и сказал: «Простите меня». — За что? — недовольно спросила Гиппиус. — «Простите, что я существую».

Вот так и я теперь. Чувствую всякие вины перед Вами. Не сердитесь.

Статьи я сейчас не могу прислать никакой. У меня масса всяких дел, а голова «не варит». Но летом, т. е. в июле, напишу непременно, отчасти даже потому, что эту «Невозможность поэзии» написать мне очень хочется. Боюсь только, что я от долгого ожидания растеряю мысли о ней. Ну, как-нибудь справлюсь.

Едва ли «Опыты» выйдут до осени, — правда? Так что я Вас и не очень подведу.

Червинская крайне огорчена, что о ней у Вас ничего не было. Напишите (лучше всего сами!) или поручите кому-нибудь (кроме меня)[332]. До свидания, впрочем, скорее письменного, чем личного.

Крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович

Я здесь до 3 июня. Потом в Париже —<…>

60

10/ VIII-<19>57 <Ницца>

Дорогой Юрий Павлович

Получил сегодня Ваше письмо от 5 августа, а на предыдущие еще не ответил. Простите, и спасибо, что не «считаетесь» письмами. Я очень рад, что № 8 «Опытов» вскоре выходит, и притом без меня. Слишком было меня много в номерах последних, и меня это тяготило. Статью о «Невозможности поэзии» я напишу к № 9 непременно и пришлю заранее, т. к. осенью мне легче пишется. Еще хотел бы прислать кое-какие стихи, но в другой раз[333]. Судя по Вашему перечню, № будет хороший. Что Ульянов воюет с Чаадаевым[334], мне, впрочем, не совсем по душе. Но Бог с ним! Зависит, как воюет, — если без блеска и развязности, которой он грешит, то ничего.

Вы спрашиваете, не обижен ли я за Вашу «Цветаеву»[335]. Как я мог бы обидеться? Наоборот, я должен был бы по правилам алдановской вежливости немедленно написать Вам благодарность. Но, по-моему, Вы «несколько обидно отозвались о парижанах вообще, противопоставив им Цветаеву, которая больше болтала и шумела. Помимо того; параллели Державин — Цв<етаева> я переварить не в силах. (Вспомните «Река времен…» — стихи, рядом с которыми вянет даже Пушкин, п<отому> ч<то> становится как-то легок и будто из папье-машэ <так!>. Насчет Ремизова, т. е. что он «настоящий писатель», тоже сомневаюсь. Поздравить его, конечно, следует, хотя он больше мошенник, чем писатель[336], и на мошенничестве сделал карьеру. Ну, все это «спор о вкусах», а у Вас вкусы устойчивые и Вас не переубедишь. Я все больше думаю, что поэзия гибнет и погибнет от того, что на свете слишком много литературных мошенников и самоупоенных клоунов (а им в ответ — мало доверия). У Вашего любимого — и моего экс-любимого — Розанова есть где-то страничка о «Блаженны нищие духом»: как зубрила это его дочка и как надо бы такие слова показать человеку в конце жизни на золотом листке[337], — помните? Удивительно! (и, вспомнив, я выкидываю свое «экс». Удивительно!) Вот то же самое и с поэзией. А тут потуги, вскрики и восторги, от которых тошно и еще больше скучно.

До свидания, дорогой Юрий Павлович. Простите за болтовню. И к Алданову Вы, вкупе с Варшавским, несправедливы. Или не совсем справедливы. Я здесь до 16 сентября.

Буду очень рад письму.

Ваш Г.Адамович

61

22/ VIII-<19>57 <Ницца>

Дорогой Юрий Павлович

Получил Ваше письмо (15/VIII), спасибо. Но прочел я его не «с «удовольствием», как Николай II[338], а с огорчением. Большим, чем Вы предположите.

«Ремизов в № 8 превознесен до небес»[339]. Вчера, кстати, я был у Иванова, который мне сообщил, что и он в «превознесении» участвует[340].

Я лично ничего против Ремизова не имею, никогда ни в чем с ним не сталкивался. Отметить его юбилей, конечно, следовало. Превознесение — дело другое.

Мне было всегда по душе в «Опытах» то, что это не альманах, а нечто цельное, с внутренним единством. Мне казалось, что кое-что в «Оп<ытах>» в этом смысле и достигнуто, хотя бы чуть-чуть. Поэтому первым моим движением было уйти из «Оп<ытов>» и объявить об уходе, «принципиальном», пусть и без объяснения причин[341].

Для меня литература, и в частности поэзия, — самое важное, что есть в жизни. Оттого я не могу примириться с превознесением Ремизова и всей его бесстыдно-слащавой и фальшивой подделки под поэзию. Вы защищаете в «Оп<ытах>» поэзию от прозы, от <нрзб.>тельного Алданова, — и это хорошо. Но Вы ее предаете слева, и это гораздо более «плохо», чем то «хорошо». Ремизов — знамя, символ фальши, а Вы не замечаете своего же собственного ужасного признания, соглашаясь со мной, что он «мошенник»: «Да, но наш мошенник»[342] (и еще Вы подчеркнули «наш»!). Ведь то-то и ужасно, что наш!! К другим мошенникам я равнодушен, мне до них нет дела. А от этого у меня сводит скулы и тошнит. Когда-то из вежливости я написал, что «не понимаю Р<емизова> и ищу ключа к нему»[343], а дурак Ульянов этому поверил. Что можно в Р<емизове> не понимать? Все ясно. Ну, долго писать не стоит. Но, скажите, зачем я буду что— то сочинять о «невозможности поэзии» — т. е. о недостижимости правды и о ее неотделимости от поэзии — в журнале, где все участвующие с удовольствием барахтаются во лжи и приглашают к этому читателей? Поверьте, я себе не придаю значения. Но я что-то делаю в литературе и хочу делать это «что-то» по-своему и с теми людьми, которые в основном со мной согласны. Кстати, мне очень жаль, что Вы на этот раз не посоветовались с Варшавским, с которым, кажется, совещались прежде. У него на все это есть и слух, и чутье[344].

Ваш Г. Адамович

62

29/ XI-<19>57 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Я давно уж собирался Вам писать, а вчера получил письмо Ваше. Спасибо. Я перед Вами виноват, и это чувствую. «В сердцах», после визита к Иванову, я Вам написал что-то несуразное о чествовании Ремизова. Но тогда я действительно был сердит, а теперь об этом и говорить не стоит.

«Опыты» я получил, но успел их только перелистать. Прочел только Варшавского, а Вас еще нет — простите![345] Конечно, что же скрывать, страницы поздравительные доставили мне большое удовольствие! Вейдле в особенности. Стоило прочесть на своем веку всех Джойсов и Клоделей, чтобы провозгласить эту «славу», будто бравый вахмистр с чаркой в руке на полковом празднике![346] Варшавский стал изысканнее, как-то «литературнее», чем был, чуть-чуть манернее. Я очень люблю его писания, но едва ли он (на этот раз) вызовет отклик и интерес. Его тема — недоумение — не дает ему покоя, но если бы он нашел в себе силы ее забыть, было бы лучше, т. е. был бы большой писатель, который пока остается только в зародыше. Все-таки очень хорошо, что «Опыты» его печатают и поддерживают. Он из тех людей, которых надо хвалить и не бранить — иначе он завянет. Есть и другой род людей, наоборот.

Да, случайно увидел фразу Маркова — о себе, будто «у Иванова есть все, чего Ад<амович> требует»[347]. Ну, оставляю это на его совести, но с уверением, что — не все, далеко. Нет поэта, который был бы мне более чужд сейчас, чем Ив<анов>, хотя он действительно хороший и подлинный поэт. Кстати, по его просьбе я должен сочинить о нем статью (но это между нами, и не бойтесь, не для Вас!)[348].

А для «Опытов» — остаюсь при желании и мысли сочинить статейку о поэзии, последнюю в своей жизни и для меня окончательную. В мыслях она у меня кончается обращением к Боратынскому, а выйдет ли это на бумаге — еще не знаю. Но Боратынский, в смысле «последнего собеседника», именно последний русский поэт, т. е. дальше пойти некуда и не к кому[349].

Отчего Вы в Канзасе, а не в Кэмбридже? Навсегда, или это — гастроли? О Пушкине и Толстом разговор был бы долгий. Только вот что: П<ушкина> с Ремизовым помирить еще можно бы, а с Толстым — никак: или — или. Кстати, бедный Ремизов, по слухам, совсем плох.

Ваш Г.Адамович

Когда — приблизительно — готовятся следующие «Опыты», если они вообще продолжаются? Я 10-го декабря еду на месяц в Париж, адрес обычный. Г.А.

63

24/I-<19>58 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Все собирался отвечать Вам на предыдущие два письма, а сегодня получил новое — от 17 января.

Я не писал Вам отчасти из-за немощей и болезней: азиатский, сверх-азиатский грипп, от которого и сейчас не вполне отделался. Все мои парижские каникулы прошли в аспиринах и настойках.

О существовании «Опытов» я — вопреки Вашему предположению! — помню твердо. Статью о поэзии пришлю непременно, в феврале, не позже. Сейчас у меня много мелких здешних дел и работы, отчасти и литературной. Должен написать статью (маленькую) о Г. Иванове для «Нов<ого> Журнала», по настойчивому желанию автора и его жены (это — между нами, конечно). Обещал я им это еще летом, а теперь пришли последние сроки. Я пищу Иванову, что у него какой-то непонятный мне литературный зуд, а он — и она — уверяют меня, что это им нужно по каким-то иным (вероятно, финансовым) соображениям[350]. Перед этим аргументом — я пассую <так!>.

Если буду жив, то во второй половине июня буду в Париже и, конечно, буду искренне рад Вас увидеть или, вернее, — видеть[351].

Пока до свидания! Кто это писал об «Опытах» в «Нов<ом> Р<усском> Слове»? Довольно нахально и развязно[352]. А вот Большухин — соглашаешься с ним или нет, — по-видимому, человек настоящий. Кажется, Вы его знаете? Кто он и что он?[353] У меня возникла переписка с Биском в связи с его Рильке. Но я ее не продолжаю, не к чему.

Крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович

64

14/III-<19>58 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Пишу Вам по поводу статьи для «Опытов».

Я обещал ее Вам в феврале. Но писать ее начал только на днях и пишу урывками, «через час по ложке», или, вернее, — через день. Отчасти оттого, что много других дел, отчасти — от всяких размышлений «в связи», иногда мешающих писать прямо и быстро.

Вот я и хочу Вас спросить:

Когда Вам статья нужна, т. е. последний срок? Если я пришлю ее Вам в конце апреля (но это наверно!), будет ли непоправимо поздно? Назначаю апрель, т. к. на днях я уезжаю в Париж и не знаю, как там все сложится. Вероятно, поеду и в Ниццу.

Если статья будет размером больше обычного, стеснит ли это Вас? ‘Отвели ли Вы мне уже определенное число страниц, и если да, то сколько? Я Вам уже писал, что хочу написать эту «Невозможность» как некий свой итог. А итог может и разрастись.

Буду ждать ответа (но в Париж <адрес>).

Как живется Вам, «как можется»? (Видите, от хороших чувств к Вам вспомнил Вашу Цветаеву, но это и стихи хорошие.) Кстати, я хочу о ней в статье написать, в поправку и объяснение того, что писал о ней раньше, в заносчивости и раздражении[354].

Ваш Г. А.

65

28/IV-<19>58 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Вчера вернулся из Парижа и отвечаю — с каким опозданием! — на Ваше письмо от 24-го марта.

В Париже, как водится, вертелся в сливках света (впрочем, слегка скисших), потом ездил в Ниццу — и по легкомыслию не писал ничего[355]. Но статья о поэзии, писанная кровью сердца, будет непременно, без обмана, без отсрочки — через две недели у Вас. Она у меня вся в голове, надо только написать.

Через океан и 6000 милль <так!> расстояния чувствую, что статья Вашего итальянца о Пастернаке — вздор! При чем тут Стравинский? Жаль, что он не приплел и Пикассо! Я знаю этих иностранцев, еле — еле говорящих по-русски и увлекающихся Пастернаком: в Оксфорде их — пруд пруди, и все они стандартно-модернистические кретины. Но дело Ваше, печатайте, если надо![356] А вот что Вы хотите печатать стихи из «Д<окто>р<а> Живаго», меня смутило. Разве они уже не появились — и в газетах, и еще где-то? Сомнение мое только насчет этого[357]. А вообще-то Пастернак, вопреки Вашим шпилькам по его адресу, много лучше, крепче, глубже Вашей Цветаевой, хотя она иногда и «шармантнее». Романа его я, к сожалению, еще не читал. Вейдле будто бы в восторге, почти что «телячьем». Но после тоста в честь Ремизова я к Вейдле утратил последние крохи доверия.

А что у Вас вообще предполагается в «Опытах»? Будет ли Степун?[358] При нашей крайней бедности (и больше: при анти-музыкальности всего, что в нашей печати и литературе осталось), Степун все— таки — на вес золота. Он — болтун, краснобай, но как Андрей Белый краснобай, а не как Аронсон или Слоним.

До свидания, дорогой Юрий Павлович. Следующее письмо — с приложением статьи!

Ваш Г.А.

66

3 мая <19>58 Manchester

Дорогой Юрий Павлович

Получил сегодня Ваше письмо.

Во избежание Вашего волнения сообщаю, что статью вышлю заказным, послезавтра, т. е. 5 мая. Она только наполовину переписана, а сегодня суббота — значит; раньше не успею. Если и опоздает (Вы ждете ее 7-го), то на один день[359].

В статье 22–23 страницы, на машинке, по 25–28 строк на странице: вышло, как я и думал, больше, чем Вам, верно, подходит. Да и то многое скомкано.

Обычная, настоятельная просьба: корректуру!

Верну — тоже как обычно — в тот же день. Но, пожалуйста, пришлите.

Ваш Г.Адамович

Я буду в Париже весь июнь. В начале июля думаю уехать на юг.

67

8/VII-<19>58 <Ницца>

Дорогой Юрий Павлович

Шлю привет и поклон из Ниццы, где солнце на месте, синее небо — тоже. Надеюсь, Вы сюда приедете[360]. Дайте мне знать за несколько дней. Прилагаю обещанные письма.

Получил сегодня письмо от М-me Элькан о парижской войне мышей и лягушек, т. е. Маковского и Померанцева, окруженных воинами меньшего калибра[361]. До чего это глупо и скучно. Лучше бы уж Маковский занимался грудастыми мальчиками в юбках, чем этой чепухой. Кстати, как прошла Ваша с ним экскурсия в Карусель?

До свидания. Крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович

68

30/VII-<19>58 <Ницца>

Дорогой Юрий Павлович

Получил (давно) письмо Ваше, а затем — недавно — карточку из Флоренции. Пишу в Мюнхен, как Вы и указываете.

Мне очень жаль, что Вы не приедете в Ниццу[362]. Особых «фестивальных» аттракционов[363] я Вам здесь обещать не могу, но небо синее и всякие другие красоты — на месте. Я писал Ивановым, что, м<ожет> б<ыть>, Вы их навестите, и они были этому заранее рады. Вернее, не «они», а «она», т. к. он, по-видимому, мало на что реагирует и не встает с кровати[364].

Из Парижа мне все пишут об «Опытах» и о Вас с Марией Сам<ойлов>ной. Я ей написал большое письмо (в ответ на ее) и даже процитировал Некрасова: «спасибо сердечное… русский народ»[365], думая, что на ее девственную душу эта лесть подействует: т. е. не бросайте дела, которое нужно России и человечеству! Она несомненно Вами дорожит и ссориться с Вами не хочет. Я ей предложил разные компромиссы (1 — ее с Вами со-редакторство, 2 — Кантор с Вами), но подчеркнул, что пока она только издатель, она должна редактору — если, ему доверяет — предоставить полную свободу. Пусть поставит свое имя рядом с Вашим, тогда она вправе хозяйничать и тогда с Вас снимается ответственность за ее какое-нибудь veto (но и у Вас должно это право быть!).

Кантор упирается, главным образом, по-моему, потому, что М<ария> С<амойловна> не очень его хочет (так ему кажется). Между тем лучшей «перегородки» между Вами и ей не найти. Сегодня я получил от него письмо с новой версией: Вы — редактор, при «ближайшем участии» — его, Варшавского и моем. Это вздор, да и слишком тяжеловесно для постройки, выходящей раз в год[366].

Еще из Парижа мне все пишут о драках в «Рифме»: Маковский v<ersus> Померанцев. Кончится, вероятно, мордобитием, не фигуральным, а подлинным[367].

Ну, это все — литература, а «за жизнь», как говорит мой парижский друг Рабинович[368], сказать нечего. Я пребываю в тютчевском состоянии «блаженства и безнадежности»[369] (10 % первого и 90 % второго) по тютчевским причинам, и не имею мужества себе une fois pour toutes <Раз и навсегда (франц.).> сказать, что ничего нет и ничего быть не может. Если я в Ницце и сижу то, ведь, в сущности, только из-за этого, а все остальное — лицемерие и ложь. Жаль, что Вы не приедете, я бы Вам «причину» продемонстрировал[370].

Буду ждать письма, дорогой Юрий Павлович. «За жизнь» и о литературе, воплощенной сейчас в Марии Самойловне. Читали ли Вы книжку Зурова? Очень талантливо, но ужасно много лишних и слишком красивых слов[371]. Сердечный привет Чиннову, у которого лишних слов нет (а в сущности, можно додуматься до того, что все слова лишние, — и тогда остается сказать «merci», «кладу перо», как Кармазинов[372].

Ваш Г.Адамович

69

19/VIII-<19>58 <Ницца>

Дорогой Юрий Павлович

Пишу в «Р<усскую> М<ысль>» с надеждой, что письмо Вы получите.

Мне очень жаль, что Вы не приехали в Ниццу. Не хочу Вам объясняться в любви, но не будь я по природе сухарем и в «футляре», пожалуй, сделал бы это. С Вами можно говорить, бродя по городу, то об Иннокентии Анненском, то совсем о других земных прелестях, и я это очень люблю (даже единственно выношу). Вы были бы для меня новым Штейгером, которого мне и здесь, и везде недостает. Ну, passons[373], не стоит об этом говорить. Раз Вы уезжаете в свою Америку, делать нечего, точка.

Насчет «Опытов»: по-моему, Вы к дуре-издательнице чрезмерно строги. Она дура добрая, а это главное. И Вас любит. Останьтесь редактором, но согласитесь с ее желанием просматривать рукописи до их окончательного принятия. Было бы странно, если бы у нее оказалось не только право veto, но и право одобрять без Вашего согласия, право инициативы. Но на этом она, кажется, не настаивает.

Bon voyage![374] Напишите (еще сюда, в Ниццу), когда вернетесь домой. Насчет «блаженства и безнадежности»: да, конечно, 10 % — не так мало! 1/10000 лучше, чем отсутствие и того, и другого. Я Вам не жаловался ни на что. Наоборот, эта 1/1000000 помогает мне жить. Но это — тема для ночных разговоров над морем.

Крепко жму Вашу руку, дорогой Юрий Павлович, очень дружески и искренне.

Ваш Г.Адамович

70

5/IX-<19>58 <Ницца>

Дорогой Юрий Павлович

Получил сейчас Ваше письмо. Отвечаю два слова (или 2 с половиной!). По-моему, некролога Жоржа Иванова наспех не нужно. Я бы на Вашем месте поместил короткую заметку: «Редакция скорбит…» (по американской моде) или просто и лучше: «Такого-то числа там-то скончался…» — с обещанием дать некролог в будущем номере[375].

Мария Самойловна написала, что ей нужно «спешно и срочно видеть» меня. Но я буду в Париже только к 20-му. Если Кодрянская не врет, то она собирается предложить мне редакторство.

Во-первых, «даром только птички поют», а во-вторых, из лойяльности <так!> к Вам я ни за что предложения, не приму (хотя бы Вы ушли и добровольно).

Крепко жму руку. Пишите мне, пожалуйста, побольше и почаще.

Ваш Г.А.

71

21/IХ-<19>58

<Париж>

Дорогой Юрий Павлович

Третьего дня я приехал в Париж и вчера был у Марии Самойловны, которая меня бомбардировала письмами: ей «срочно» и «непременно» нужно было меня видеть.

Дело вот в чем.

М<ария> С<амойловна> очень огорчается тем, что ей неизвестно: согласны ли Вы быть редактором «Опытов» или считаете себя в отставке? Она полна к Вам добрых чувств, считает Вас незаменимым и думает, что без Вас «Опыты» погибнут. Я ее в этих мыслях всячески поддерживал: Вы, никто другой, должны быть редактором! Единственное желание М<арии> С<амойловны> — читать рукописи до того, как Вы их приняли, т. е. не ставить Вас в неловкое положение, как было с Извольской и ее рукописью, Вами уже принятой[376], я ей сказал, что нахожу это ее желание естественным и приемлемым и тут я ни мало <так!> не покривил душой: нельзя же от М<арии> С<амойловны> требовать, чтобы она никакого интереса к журналу не проявляла и молчала бы, если бы появлялись в нем вещи, ей неприятные. Кантор вполне со мной согласен. Но вот что я добавил: «Было бы неприемлемо, если бы у Вас (т. е. у М<арии> С<амойлов>ны) было бы право навязывать, imposer, редактору то, что ему не по душе, т. е. право инициативы. Кроме того — суждение чисто литературное должно остаться прерогативой редактора. Издательница может отвергнуть вещь по содержанию, но не по оценке литературной или формальной».

На это М<ария> С<амойловна> полностью и категорически согласна. Даже замахала руками: «Что вы, что вы, я об этом и не думала!» Почему-то она просила меня, чтобы написал обо всем этом Вам именно я. Это я и делаю. Она жаждет и мечтает, чтобы Вы не отказывались от редакторства. Я к ее жажде и мечтаниям полностью присоединяюсь. Дорогой Юрий Павлович, проявите кротость и великодушие, не бросайте «Опытов»! Русский народ скажет Вам спасибо сердечное.

Кстати, по слухам (Кодрянская), к редакторству подъезжает Терапиано, но без успеха. Я не согласен на замену Вас ни в коем случае. Буду ждать ответа и надеюсь — утвердительного. Я в Париже до 3-го октября. Напишите сюда, в Париж. А обо всем прочем — потом.

Ваш Г.Адамович

72

8/Х-<19>58 3, Scarsdale Road с/о Mrs White Victoria Park Manchester

Дорогой Юрий Павлович

Я не успел написать Вам — в ответ на Ваше письмо — из Парижа. Пишу из Манчестера.

С Марией Самойловной я говорил после Вашего письма по телефону. Она ахала на тему о том, как Вас ценит и любит, и обещала Вам написать. Вашу фразу «мы друг другу надоели» я изменил в том смысле, что Вы будто бы боитесь, что ей надоели, — и она размякла окончательно. Словом, она надеется, что Вы останетесь редактором, и сказала, что без Вас «Опыты» кончатся. Я ей это подтвердил.

К тому же, по слухам, у Карповича в «Н<овом> Ж<урнале»> большие финансовые затруднения, и в случае конца «Опытов» она склонна их поддержать (если они согласятся — добавлю от себя после известной истории ее с ними).

Так что умоляю на коленях, во имя русской культуры и чести эмиграции ответьте: да, дорогая издательница, остаюсь редактором! Насчет того, что «даром только птички поют», я напишу М<арии> С<амойловне> — но позже, если Вы на редакторство дадите окончательное согласие.

Видел за час до отъезда из Парижа Варшавского о невестой. Они проводили меня на вокзал. Она очень мила, он — еще милее, но постарел ужасно. Кажется, он этого не видит, а я, конечно, много об этом не сказал.

Когда выходят «Опыты»!?

Это последнее мое деловое письмо к Вам. Дальше будут письма о мыслях и чувствах. Обратите внимание на новый мой адрес.

Ваш Г Адамович

73

16/ХI-<19>58 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Получил письмо Ваше давно, хотел ответить сразу, а отвечаю почти что через месяц. Так всегда.

Знаю от Кантора, что Мария Сам<ойловна> сначала ждала письмо от Вас, потом написала Вам первая. Чем все это кончилось? Остались ли Вы на своем посту?

От того же Кантора: М<ария> С<амойловна> будто бы склонна финансировать и «Н<овый> Ж<урнал>», не оставляя «Опытов». Действительно, она заслужила от русского народа «спасибо сердечное»! Но будь жив Алданов, «Н<овый> Ж<урнал>» денег от нее не взял бы. Теперь — не знаю.

Это — дела. Перехожу к «не делам». Ваш отрывок — о женщинах и некоем юноше — навел меня на многие мысли и воспоминания. Но я никогда не чувствовал «ужаса», о котором говорите Вы и многие, с Вами вместе. Наоборот, то, что у других и частью у Вас, — «ужас», Для меня было подобием счастья, правда — требующим какого-то ирреального рая, чтобы осуществиться и стать не только подобием. Из строчки: «Федры не было, были няни» — могли бы выйти стихи[377].

Только что прочел в «Н<овом> Ж<урнале>» Пастернака (в «Новом> Р<усском> Слове» не читал). Есть отдельные замечания и фразы, которых кроме него никому бы не написать, но меня удивило общее «передвижничество» картинки. Он, по-видимому, действительно надеялся, что его напечатают в СССР, и подлаживался к общедоступности. По тем страницам, что я прочел, восторги Слонима и Ко мне непонятны. Но надо прочесть все[378].

Как Вы живете? Что делаете? «Кого любите?» (это цитата из недавнего письма одной дамы ко мне. Я ей отвечал — «Вас»); Что «Опыты» и почему их нет? У меня в голове тысячи писательских тем и планов, а возиться надо с «Маклаковым», за которого вперед получены все деньги![379] Если «Опыты» будут впредь, мне хочется написать две статейки (или обе соединить в одну): 1 — «О теме К.Леонтьева», 2 — о том, почему меня мутит от Сов<етской> России, при согласии с ее идеалом и конечной целью[380].

Буду ждать письмеца. Я в Париже с 15-го декабря, приблизительно.

Ваш Г.Адамович

74

14/I-<19>59 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Целый век нет от Вас ни слова! М<ожет> б<ыть>, это я не ответил Вам? Не помню.

Прежде всего — с Новым Годом! От души желаю Вам всяких радостей и приятных вещей, во всех смыслах и направлениях. Я очень люблю и как-то особенно чувствую строчки Мандельштама: «Он исповедоваться хочет, но согрешить сперва»[381]. Ну, вот что-то в этом роде у меня и сейчас в мыслях. Я был в Париже на каникулах, целый месяц. Ничего, все по-прежнему. Умер, внезапно, бедный Оцуп. Я был с ним в полу-ссоре, а теперь вспоминаю его с хорошим чувством, т. к. в целом он был хороший, искренний и чистый, мешала только какая-то надутость и вечная, подозрительная обидчивость, внушенная, кажется, его Беатриче — Дианой[382].

Я слышал какие-то рассказы об «Опытах»: будто Вейдле что-то наврал М<арии> Сам<ойлов>не о том, что Биск его статью знает, и другое. Не могу себе представить Вейдле-вруна! Все, что угодно, но не это! Если бы мне сказали, что он стал завсегдатаем «Фестиваля», было бы правдоподобнее. Напишите, пожалуйста, в чем дело[383] — и отчего «Опыты» не появляются? Меня это чуть-чуть смущает в личном порядке, т. к. у меня там много о Пастернаке, до-живаговского периода[384]. Между тем сейчас П<астернак> — другой, и т. к. журнал выйдет теперь или даже позже, что-то не складывается и не «увязывается».

Кстати, вакханалия вокруг П<астернака> — в частности, «Н<ового> Р<усского> Слова» — мне очень не по душе, не говоря уж о том, что это его подводит. Но противно мне желание покрасоваться за счет П<астернака>: и Слоним — в позе пророка Иеремии[385].

Ну, все это Вы знаете и понимаете сами. Гринберг издает альманах в честь П<астерна>ка. Я ему ответил без большого восторга, т. к. не знаю, что это будет, т. е. хватит ли у него ума и такта сделать нечто приемлемое![386]

Буду ждать письма, дорогой Юрий Павлович. Вы — моя «последняя любовь» на земле, или предпоследняя. Пожалуйста, не заставляйте меня думать, что даже и в этом — разочарование.

Ваш Г Адамович

75

11/III —<19>59 Manchester

Дорогой Юрий Павлович

Очень давно, очень Вам не писал, собирался как раз вчера и сегодня, а сейчас пришло Ваше третье письмо, после двух «неотвеченных»! Простите. Я Вас всегда помню, «ношу», как Бальмонт, «на струнах сердца», ну а писать — дело другое. Я был занят, нездоров, все еще вожусь с «Маклаковым», и все дела запустил. Спасибо, что не считаетесь письмами и не обижаетесь. Я в Вас это очень ценю, т. е. «это» плюс все другое.

Поздравляю с выходом — наконец! — «Опытов» и надеюсь их скоро получить. Отвечаю на Ваши вопросы — для следующего номера[387].

Одоевцева. Я буду на будущей неделе в Париже, надеюсь, по крайней мере, и с ней поговорю. Печатать ее без разбора, т. е. что ни даст, по-моему, опасно. Но может она дать и что-нибудь подходящее, скорей всего — нечто вроде воспоминаний. (Она, верно, предпочла бы беллетристику, но я совру, что у Вас ее не будет.) Сабанеев? Да, конечно. Его зовут Леонид Леонидович, <адрес>. Я думаю быть в Ницце в апреле, дней на 10, и тоже могу с ним поговорить. Конечно — что-нибудь о музыке. После разговора с ним я Вам напишу. Попросили бы о чем-нибудь Прегельшу. Она — не совсем «Опыты», но не глупа, может что-нибудь сочинить для оживления (например, об Оцупе: надо бы о нем что-нибудь!). — Кантора надо бы из уважения, добропорядочности и всего прочего. Степуну, по-моему, — все, что захочет, но с просьбой редактора писать не о cinema или чем-нибудь таком[388], а помнить, что «Опыты» выходят редко и хотели бы от него слышать, что он думает «О самом важном». Вейдле и напоминать ничего не надо. Марков — конечно, все, но с присмотром, как за сорванцом. Варшавский — без комментариев. Татищев? Он не глуп, т. е. не совсем глуп, но бездарен, как пень. Да, есть Одарченко: этот и очень умен, и очень талантлив. Я бы ему на Вашем месте написал непременно. Лифарь? Я был удивлен, увидя у Вас его кандидатуру. Лично он не способен связать двух слов, но если его балетные мысли грамотно изложить — может оказаться интересно. Опасно то, что он может прислать чепуху, а Вам будет неловко ему вернуть. В Нью-Йорке есть Баланчин. Кажется, он «культурнее» Лифаря и мог бы тоже о балете что-нибудь сочинить[389]. Я думаю, что вообще в Нью-Йорке должны быть люди, не в пример пустыне-Парижу.

Когда, к какому сроку Вы собираете матерьял? Я хотел бы написать «Тему Леонтьева», но, надеюсь, Вам рукопись потребуется еще не скоро.

Ну вот, не письмо — а реестр имен. Следующее будет другое. Вы меня на реестр спровоцировали сами. Что такое «Мосты» и как к ним надлежит относиться? Я ответил Берберовой[390] согласием, но не уверен, что стоит там писать. Пожалуйста, скажите, как по-Вашему[391]. Спасибо, что прислали стихи. Есть что-то хлебниковское, впрочем, у Вас не в первый раз. Но там, где «укоряющий взгляд», — совсем не от него, и можно было бы этот «взгляд» развить, уточнить, чтобы была ахматовская иголка в сердце[392].

Простите, дорогой Юрий Павлович, что пишу глупости, т. е. «слова, слова», да и не те. Я сейчас устал, «не в себе» и не могу «в себя» прийти. Пожалуйста, пишите (лучше в Париж <адрес>).

Ваш Г.Адамович.

Об «Опытах» в «Р<усской> Мысли», верно, напишет Терапиано, но я не думаю, что будет ругать: напишет с важностью и кисловатым достоинством. Аронсон хуже[393]. О Ваших рассуждениях по поводу Сократа и Алкивиада — в следующий раз. К «Федону»[394] Вы несправедливы: последние страницы ни с чем несравненны <так!>. Но, конечно, эти страницы холодные, без того, что принесло христианство и еврейство. И еще неудачны <?> два возражения Сократу в середине (один Лисий, другой — Кебет, или что-то вроде, верно я имена путаю. Симий?)

76

25/IV-<19>59 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Давно Вам не писал, кажется — не ответил. Простите. Вчера вернулся в Манчестер и нашел Ваше письмо с письмом М<арии> С<амойловны>.

Было бы хорошо, если бы она приняла Ваше предложение: 3/4 «Н<овый> Ж<урнал>», 1/4 — «Опыты». Конечно, ей лично «Н<овый> Ж<урнал>» ближе, понятнее. Но у «Оп<ытов>» есть друзья и есть роль[395]. Что их мало покупают и ругают, ничего не значит. Вы бы могли ей это объяснить, и, даже не поняв, она Вам поверит. Как «противостояние» СССР — «Опыты» вернее «Н<ового> Ж<урнала>», даже если у них есть слабости и крайности.

Мне в общем нравится №IХ. Не все. О Пастернаке Вы совершенно правы, хотя «баржи», по-моему, как раз — из лучших его стихов. Но что нельзя перефразировать по-декадентски Христа — истина бесспорная, и хорошо, что Вы это сказали[396]. Франк и особенно этот ученый итальянец много хуже, в особенности итальянец[397], всепонимающий, как Слоним. Еще что хорошо: Агния Нагаго, испорченная несколько претенциозным тоном, но где много верного и тонкого (и такого, что в «Н<овый> Ж<урнал>» не попало бы)[398]. Большухин. У него кое-что переходит в болтовню, но даже и в этом он интересен. Конечно, под Розанова. Но не так легко писать «под Розанова», чтобы стоило прочесть и в голове что-нибудь осталось[399]. По-моему, слабей всего в № — библиография, с Виском, Вейнбаумом и прочим[400]. Но причины ясны. Менее ясно (мне), что Вы нашли у Маковского общего с Тютчевым?[401] Вообще в № чувствуется борьба редактора за свою «линию» и его беспомощность ее твердо провести. Но хорошо хоть то, что чувствуется его стремление к ней и его смелость в вызове (т. е. он знает, что его будут ругать). Повторяю, будет очень жаль, если «Опыты» кончатся, — и если никто не пожалеет их теперь, то пожалеют через 50 лет. Кстати, где Марков обругал Присманову и Болыиухина? Я не читал[402]. С осла-Аронсона нечего спрашивать. По— моему, в будущем, если бы «Опыты» продолжились, надо бы усилить внимание к темам общественно-религиозно-идейным за счет эстетических, т. е. больше бы тревоги за все, что происходит в мире. Это бы окончательно отделило «Оп<ыты>» от «Н<ового> Ж<урнала>» и подчеркнуло бы их правоту и превосходство (но не как Левицкий об экзистенциализме, иначе[403]). До свидания, дорогой Юрий Павлович. Письмо деловое, а хотелось бы мне написать Вам не только о делах. В другой раз. Как Вам живется? Кто «отказал» Вам в стипендии на Леонтьева? По чьим проискам?

Эмиграция все равно кончается. Через 10 лет (maximum) кончится все. Значит, лучше: кончиться с «Оп<ытами>» как неким знаменем, чем с процветающим «Н<овым> Ж<урналом>», т. е. в сущности пустым местом (хотя лично Карпович — не пуст).

Ваш Г.А.

Только что получил письмо Ваше, пересланное из Парижа, от 18 апреля. Меня рассмешило, что Марков бранит Вас «из честности». А о «Гурил<евских> романсах» Вы написали очень хорошо. И стихи это хорошие[404].

Не подхватил ли бы «Опыты» Гринберг, если М<ария> С<амойловна> выдохлась?[405]

77

7/V-<19>59 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Спасибо за письмо, — начинающееся тоже словом «спасибо», будто бы за «критику». Что-то не помню, чтобы я писал критику. Нет, так, делился впечатлениями от «Опытов», да и то, видно, невнятно. Вот, Вы пишете, например, что напрасно я ругаю Большухина. А мне этот самый Болыпухин скорей нравится, у него «что-то» есть, несомненно, только надо бы ему поменьше болтать. У него в его писаниях 1/4 интересна, а то и меньше. Но и это редкость[406].

Еще мне нравится Присманова. Я ее не особенно люблю как поэта, но на этот раз люблю[407].

Судя по Вашему письму, «Опыты» как будто продолжаются. Дай Бог. Кстати, я как-нибудь напишу о «Серебр<яном> Веке», в ответ на то, что пишет Бор<ис> Зайцев[408], и кончу тем, что Сер<ебряный> Век длится только в «Опытах», больше негде. М<ожет> б<ыть>, это М<арии> Сам<ойлов>не покажется доводом: ей, ей Сер<ебряный> Век обязан существованием! Только это будет в «Р<усской> Мысли» (если вообще будет), где статьи Зайцева.

Ваши «стервятнические» стихи очень своеобразны, но не без Цветаевой. Решительно, у Вас с ней «избирательное сродство душ»! Но лучшие строки, по-моему, именно те, где ее нет: последние три строфы «Мифа 1958»[409]. Да и Цветаеву Вы как-то архаизируете, так что выходит все по-Вашему. В сущности, Вы правы, что не боитесь «литературы». Я ею (литературой) испуган навсегда и не могу оттого написать больше ничего. И никогда не напишу (Может быть, только именно что-нибудь в пояснение, что поэзия упирается в ноль, в молчание и в ничто, и как это ни печально, так это и должно быть).

Теперь давайте поговорим «за жизнь». Мне очень жаль, что Вы не собираетесь в этом году в Париж. И хотя в теории океан для дружбы не препятствие, но через него о многом не поговоришь. Да в сущности не о чем говорить: так посидеть. А тут он — препятствие. Я сейчас читаю Пастернака, почти кончил. В конце много хорошего.

До свидания, дорогой Юрий Павлович. Почему-то сегодня мне особенно хотелось бы Вас видеть и что-то сказать. А что, точно не знаю. Что есть жизнь? Что значит все вокруг? Откуда и зачем? Что-то в этом роде, вместо того, совсем ли глуп Аронсон или не совсем.

Ваш Г.А.

78

28/VI-<19>59 <Париж>

Дорогой Юрий Павлович Я опять виноват перед Вами. Не ответил, кажется, на два письма! Wo сейчас отвечать поздно, да и Вы, верно, и забыли, о чем писали. Вот что сейчас я хочу Вам сообщить: на днях тут промелькнул Рейзини[410], и я с ним обедал. Зашел разговор об ((Опытах». Он склонен, и даже больше чем склонен, «Опыты» издавать, если М<ария> С<амойловна> от них откажется. По его словам, она — если узнает о его желании — ни за что «Опытов» не бросит (будто бы такой разговор уже был!). Но если она все же «Опыты» издавать не может, он их с радостью берет. Рейзини — блеффер и человек вообще легкомысленный, но в данном случае ему, по-моему, можно верить. Он сейчас богат и славен, как Кочубей[411]. Мне он клялся, что говорит вполне серьезно, да к тому же стать издателем, а не только коммерсантом, ему лестно. На всякий случай, для устрашения М<арии> С<амойлов>ны, я тут уже сказал кое-кому (Кодрянской, Прегелыце и еще некоторым), что у «Опытов» издатель будет. Но Рейзини не назвал. Было бы хорошо, чтобы и в Нью-Йорке это знали.

И еще было бы хорошо, если бы Вы Рейзини написали, сославшись на меня и мой с ним разговор. Но это — на Ваше усмотрение, и в зависимости от поведения М<арии> С<амойлов>ны.

Адрес Рейзини: Robin International Inc. 11 West 42 Street New York 36.

Я в Париже до 5 июля. Потом еду дня на три в Мюнхен и тоже дня на три в Венецию.

Значит, до 10-го июля мой адрес, как всегда летом, в Ницце <…>.

Напишите мне туда, пожалуйста. Я думаю, что Рейзини был бы издателем более приятным, чем М<ария> С<амойловна>, и лучше бы платил, в частности, редактору.

Ваш Г.Адамович

Парижский мой адрес годен всегда, где бы я ни был.

79

4 июля 1959 Paris

Дорогой Dr. Ivask.

Ваш проект «изучения акмеизма» крайне оригинален и может в дальнейшем послужить образцом для такого рода работ. Меня лично он очень заинтересовал. В самом деле, никакие исторические исследования, даже самые тщательные, не заменят живого рассказа и воспоминаний современников, которые в разговоре или ответах на вопросы восстановят «воздух» эпохи, то неуловимое, что, в сущности, было самым важным. Конечно, надо бы хорошо обдумать, как Ваш план реализовать, чтобы он действительно оказался плодотворным. Но мысль Ваша замечательна, и было бы жаль, если бы она осталась только проектом. Надеюсь, Вам удастся ее осуществить и со своей стороны готов быть Вам во всем полезен.

Искренне желаю успеха.

Преданный Вам

Георгий Адамович[412]

79а[413]

Дорогой Юрий Павлович

Я сегодня уезжаю. Посылаю нужный Вам отзыв, но совсем не знаю, то ли это, что Вам требуется. Надеюсь быть числа 10-12-го в Ницце. Пожалуйста, напишите мне туда (<адрес>). Если что не так, я с удовольствием напишу какую хотите бумажку. Писал Вам на днях о Рейзини и «Опытах», — получили? Очень спешу, простите за краткость.

Ваш Г.Адамович

Paris

4/VI-<19>59

80

31/VII-<19>59 <Ницца>

Дорогой Юрий Павлович

Простите, что вопреки Вашему желанию отвечаю не сразу. Кроме того: простите, что не возвращаю «анкеты»[414]. Она у меня исчезла, не могу ее найти. Вероятно, по моему недосмотру и рвению здешней уборщицы попала в «корзину». Я смутно помню ее содержание, но никаких замечаний по памяти сделать не могу. Да это и не важно. У меня сомнения в Вашем проекте, т. е. не в нем самом, а в его финансовой реализации.

Кроме Одоевцевой и Маковского никого из «свидетелей» больше нет[415]. Свидетели это притом плохие: Одоевцева поздно приобщилась к Цеху и акмеизму, да и всегда была птицей. Маковский, несмотря на «Аполлон», был в стороне и, в сущности, on ne le prenait jamais au serieux[416]. Он в старости стал менее глуп, чем был тогда, и даже стихи стал писать все-таки лучше. Злобин ни малейшего отношения не имел[417]. Что написано об акмеизме? Многое, и ничего такого, что надо бы выделить. Какие-то мелочи, взгляд и нечто. Кстати, видели Вы недавние воспоминания Всев. Рождественского в «Звезде»? Его презирал Гумилев, но он был близок к позднему акмеизму. Воспоминания не без подлости: будто он и тогда понимал, что это буржуазная накипь. А не понимал он ничего и, говоря с Гумилевым, потел и краснел от почтительности[418].

Насчет Рейзини и «Опытов»: если он Вам ответил бы на письмо это было бы чудом. Он вообще отвечать не склонен, а теперь, став Рокфеллером, не считает это и нужным. Но это ничего не значит. Я его «в принципе» должен видеть здесь, во Франции, в конце лета или осенью — и тогда Вам напишу. При его нраве и его делам <так!> он может когда угодно стать опять нищим. Но едва ли. И едва ли он от своего предложения откажется.

Я был в Мюнхене и по вечерам бродил с Чинновым по местным «Фестивалям». Было очень приятно и отдохновенно, и мы вспоминали Вас. До свидания, дорогой Юрий Павлович. Как Вы вообще живете? Я в обычном летнем маразме, читаю (для англ<ийского> предисловия) «Петербург» Белого, отчего мой маразм удесятеряется.

Ваш Г.А.

81

20/Х-<19>59 Manchester

Дорогой Юрий Павлович

Вчера прибыл в Манчестер и нашел Ваше письмо. Я очень виноват перед Вами, знаю. Не сердитесь на меня за молчание.

Марию Сам<ойлов>ну я видел несколько раз. Она сообщила мне («по секрету»), что вскоре должна получить «немножко денег» и намерена издавать журнал — если «Опыты» прекратятся. Узнав, что Рейзини склонен их взять, она заявила, что могла бы войти с ним в компанию, «в какой форме он захочет». Свой журнал она хотела бы сделать не совсем таким, какими были «Опыты»: шире, в расчете на менее изысканных читателей. Возник (в разговоре) вопрос о редакторстве: она предложила мне разделить его с Вами. Я решительно отказался и, зная, что о редакторстве мечтает С.Ю.Прегель, — к тому ясе ее родственница, — выдвинул ее. На это М<ария> С<амойловна> ответила, что «Юрию Павловичу Прегель не подходит», и вообще скисла. Все это я Вам сообщаю вполне откровенно, чтобы Вы знали положение дел. А развитие предвидеть трудно.

Рейзини в Нью-Йорке до Рождества. М<ария> С<амойловна> собирается вступить с ним «в контакт». Но Рейзини может и раздумать, полагаться на его слова нельзя. Во всяком случае, если бы журнал был, с Рейзини или без него, и если бы издатели (или изд<атель>ница) хотели бы моего участия в редакции, я на крайность согласен на «при ближайшем участии», и тогда журнал бы привлек еще кого-нибудь, пожалуй, Б.Зайцева или (хуже) Степуна. Издание журнала на гектографе и все такое — чепуха, на это идти нельзя. Вас М<ария> С<амойловна> «обожает». Но считает, что Вы — мимоза, фиалка и лилия, а публике нужна пища более грубая. Надеюсь, при встрече Вы уговорите ее, что не так уж эфирны и сверх-утонченны.

«Н<ового> Журнала» еще не видел. Когда прочту, Вам напишу, раз Вы этого хотите[419]. «Мосты» меня тоже почему-то смущают, хотя не знаю почему. Впрочем, я туда ничего не дал скорее по лени, чем из соображений высокопринципиальных. Не помню, писал ли я Вам, что видел в Мюнхене Чиннова. Если писал, то глупо писать то же вторично.

До свидания, дорогой Юрий Павлович. В Манчестере я веду жизнь менее бестолковую, чем во Франции, и был бы искренне рад возобновлению регулярной переписки с Вами, о смысле жизни и о вещах мелких, хотя и утешительных.

Ваш Г Адамович

P.S. Сейчас впервые читаю (для справок) книгу Струве о литерат<уре> в эмиграции. Со мной у него несомненно какие-то тайные счеты, от меня ускользающие[420].

Пишите пока в Университет, т. к. мой частный адрес должен измениться.

82

23/ХII-<19>59 <Париж>

Дорогой Юрий Павлович

С Новым Годом! От души желаю всего, что можно, — и радуюсь, что Канзасская республика считает нужным командировать Вас в Европу. Но когда? В какие сроки? Спасибо за письмо (или даже за письма) и стихи. Первое («предплечье») хорошо действительно, и с непривычной для Вас «тяжестью», что я лично, в стихах и люблю, Второе мне меньше по сердцу, но это оценка личная и, значит, не существенная. А о «Юкотане» <так!> в «Нов<ом> Ж<урнале>» написали прелестно, — и это уж бесспорно[421].

Рейзини я ничего больше об «Опытах» не писал. К чему? По-моему, все это — суета, из которой реального ничего не будет. Я в Париже до 15 января. Пожалуйста, напишите. Бедного Чиннова, по-моему, обижают в Мюнхене (там была Червинская), но Вы ему об этом не пишите, т. к. он хотя это и чувствует сам, но как всегда и все люди, думает, вероятно, что заблуждается[422]. Я должен быть в Венеции 28 июня — 4 июля, где будет толстовский фестиваль[423]. Не пошлет ли Вас туда Канзас? Если возможно, я пришлю Вам сведения. Это нечто довольно пышное, но без Алекс<андры> Львовны, т. к. будут люди «оттуда»[424]. Шлю всякие чувства, самые искренние.

Ваш Г.А.

83

14/II-1960 30, Danison Road Victoria Park Manchester

Дорогой Юрий Павлович

Во-первых, позвольте заявить претензию в обиду: я читал в полу-дурацком изложении Трубецкого о Вашей брошюре, посвященной стихам Чиннова. Почему Вы мне этот труд не прислали и даже не известили о нем?[425]

Во-вторых, спасибо за письмо. Перевод Bradley — ничего, сносен[426]. Но, полагаю, это не мои стихи, а его, — как, впрочем, и всегда в переводе.

Почему Одоевцевой не следует знать, что важный какой-то квакер одобрил Ваш проект об акмеизме? Я ей, конечно, этой тайны не разболтаю, но не понимаю; почему это тайна. Квакеры — люди почтенные и «приятные во всех отношениях»[427]: Желаю Вам с ними успеха

Относительно Ульянова-Вишняка: это, в сущности, обычная эмигрантская «склока». Но прав Вишняк[428]. Вы пишете, что У<льянов> лично мил, но пишет он черт знает что и даже черт знает как (т. е. по блеску дурного тона). Не могу забыть его «земного поклона Маковскому» не так давно в «Н<овом> Р<усском> С<лове>»[429] и прочих прелестей. Теперь Вишняк напал на Гуля, который мне пишет с намеком, что я должен его защитить. Но об Азефе я мало знаю и ни в какие полемики о нем пуститься не могу[430].

От Чиннова я получил на днях большое и очень милое письмо. Как я Вам уже говорил, я между строк его чувствую, что ему живется не легко. Но по крайней мере литературно он теперь в почете, — хотя это и отрицает. Хочет издать книгу стихов. Это хорошо, и книга, наверно, будет хорошая. Надо будет и Вам, и мне о нем написать[431].

Ну, вот — а все остальное тоже между строками. Простите, что не могу послать Вам моего «Маклакова»[432]. У меня было всего несколько своих экземпляров, и они уже разошлись. Да Вам он и не очень интересен, хотя кое-что там написано не совсем отсутствовавшим автором, т. е. не совсем равнодушно и механически. Но только кое-что.

Пожалуйста, пишите мне. И обо всем: и о глубоких мыслях, и о сплетнях. Володя Варшавский в каждом письме объясняет мне, какая его жена — «дусик». Она и правда очень милая[433].

Ваш Г. Адамович

84

17 апреля 1960. Manchester

Дорогой Юрий Павлович

Отвечаю на письмо, которое Вы послали «вдогонку».

Программа обширная — по ней и о ней можно говорить без конца.

Ваш план о собрании парижских поэтов — не понимаю и, признаюсь, не одобряю. Кроме позора и чепухи ничего не выйдет. Все перессорились, все выдохлись, или почти, — не стоит для этого добиваться магнетофонного <так!> бессмертия. Во всяком случае, я от председательствования отказываюсь. Да и вообще, раз об акмеизме, не лучше ли ограничиться прошлым, историей?[434]

Фот? Физ? — кто это. Я знаю Физа, но он к поэзии отношения не имеет. Верно, это тот, о коКором> Вы упоминаете: он действительно связан с Христ<ианским> Движением[435].

Вдова Оцупа: претенциозная экс-«звезда экрана», ничего ни в чем, по-моему, не понимает. Если что-нибудь лично об Оцупе, может, и годится. Но не иначе[436].

Вообще, дорогой друг Юрий Павлович, я несколько опасаюсь Вашего энтузиазма и доверия. Например, — что Вы знаете о редакц<ионной> работе в «Аполлоне»? Знаю, что редактора все сотрудники считали дураком. Насчет этого мог бы кое-что рассказать.

А Маковский будет врать, что он всем руководил и даже «открыл» Анненского. Одоевцева тоже будет врать: о том, какие тайны ей поверял Гумилев. И так далее…

Бог в помощь, но «надежды славы и добра»[437] у меня мало. Не забудьте Артура Лурье: для всего, касающегося Ахматовой, это — лучший источник[438]. И едва ли будет врать. Терапиано об акмеистах не знает ровно ничего.

Простите за холодный душ. Но не ждите в Париже откровений. Надеюсь там быть, как писал, в начале июня. Вот если приедете на юг Франции, поговорим обо всем, — и об акмеизме. Буду искренно рад с Вами там погулять, — как когда-то со Штейгером, переходя с поэзии на его любовные неудачи и надежды — ночью.

Ваш Г.А.

В Париже Вам стоило бы поговорить с Гингером: умный и без самолюбования. Отчасти Пиотровский (с самолюбованием). Еще — Мамченко (беспомощный логически, но с «чем-то»)[439].

85

1 мая 1960. <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Всегда письма мои к Вам начинаются с «простите!». А теперь надо бы повторить это много раз. Я только что — или почти — вернулся в Манчестер, а в Париже было не до писем, по разным причинам, большей частью глупым.

1) Изучение Акмеизма. Кого бы еще можно привлечь? Вы пишете о «намеках» в поэзии Ахматовой. Там намек на Артура Лурье, живущего в Нью-Йорке. Знаете ли Вы его? Это человек, который мог бы быть Вам очень полезен: умный, многое должен помнить. Он был ближайшим другом Ахматовой, несколько лет, и вообще знал все и всех того времени. Он — музыкант, но всегда был с поэтами. Еще стоило бы привлечь Юрия Анненкова (в литературе — Темирязев), тоже близкого ко всем и всему[440]. Он живет в Париже, не помню его адреса, но узнать это легко. Больше никого не нахожу. Одоевцева, конечно, пригодится, но Цеха она не помнит. У нее все — через Гумилева и сквозь него. Не думаю, чтобы все было верно, но все-таки она нужна будет.

2) Я буду в Париже приблизительно с начала июня до 25-го, не позже, если поеду в Венецию… А ехать туда я, по-видимому, должен. Кто это — Викери? Я какого-то Викери встречал в Оксфорде?[441] Конечно, самое простое — записывать сразу на магнетофон, если он у Вас будет. Вы говорите, что хотели бы записывать лично, но ведь это как было бы долго! Меня пугает, что сеанс — «часов 7»! Не ошиблись ли Вы? Ведь можно и одуреть к концу, если 7 часов!

3) «Гурилевские романсы»[442]. Они у меня есть — подарок Прегельши. Но я их еще не читал, или, вернее, — не перечитал. Едва ли я о них буду писать, а если и буду (?), то ни в коем случае не буду ругать. По памяти они мне скорей нравятся. Он и вообще талантливый человек» и если я его и ругал, то тайно любя, и именно потому, что он талантлив. Вот еще мне нравится… хотел написать и не могу вспомнить фамилии, поэт из «Мостов», что-то на Б, вроде Буркина или похоже. У него есть строчка, в конце стихотворения:

…И куда вы нас всех завели!

— по-моему, архи-прелестная, и не просто так, воздушно и никчемно, а полная смысла[443].

4) «Дети», «Поиски друга», «Чиннов»[444].

Прежде всего — спасибо! Прочел и перечел со вниманием и перемежающимися чувствами: то восхищением, то досадой. Вы, в сущности, — последний русский декадент, т. е. не «кающийся». Многое мне так понравилось, или лучше — задело, заставило остановиться, что я поставил бы на полях восклиц<ательные> знаки, если бы вообще их ставил. Но не все, а главное — не целое. У Вас — талант подробностей, частностей, и у меня впечатление, что Вы так эти свои детали любите (и они стоят того!), что теряете чутье к целому в порыве восторга и умиления. Простите, если пишу откровенно. Это рукописи — не для печати, конечно. Воображаю общий вой, если бы их напечатать! — и не только из-за соблазнительных намеков, но и вообще. Но это — рукописи, которые бы надо спрятать для объяснения кое-чего в «воздухе» нашей эпохи, — как и эпиграф из Гаусмана, платоно-микель-анджеловский по духу (т. е. сонеты М<икель>-Андж<ело>). Присматриваясь за долгий свой век к «такой» любви, я уверен, что в ней чаще бывает, что человек хочет «зажечь свечку» перед любимым (кажется, М<икель>-Андж<ело> перед Кавальери), чем в любви обыкновенной. Это и другое чувство, не выше или лучше, а другого тона, верно, по преобладанию «безнадежности» над «блаженством», независимо от возраста. «Чиннов» крайне тонок и убедителен, но для специального издания, немножко притом педантического. Он (кажется?) мне писал, что у него из-за этой заметки — лишние враги. По-моему, — и я этого боюсь, правда, — он не очень далек от мании преследования, как бывает с людьми мимозного типа, не встречающими любви и доброты. Чуть-чуть таков был, например, Мочульский[445], но его спасала церковь и вера.

Дорогой Юрий Павлович, я Вас всегда помню, с самыми нежными и хорошими чувствами, и если не сразу отвечаю, не сердитесь! Все так в жизни: должен не то, что надо, и не то, что хочешь.

Ваш Г.Адамович

86

9/VII-1960 <Ницца>

Дорогой Юрий Павлович

Вчера приехал в Ниццу после Италии — и нашел Ваше письмо. Спасибо. Поверьте, что я был искренне рад ему, — просто потому, что оно от Вас. В Венеции было шумно, многолюдно и очень утомительно. Я не ожидал, что это будет нечто <вроде> «Объединен<ных> Наций», с переводчиками на все языки, трибунами и т. д.

Были и советские делегаты, один из которых — проф<ессор> Гудзий[446] меня очаровал своей скромностью, умом и тактом. Он все звал меня в Россию, уверяя, что «теперь — т. е. после Сталина — можно». С Вашим другом Poggioli[447] я оказался во многом единомышленником (т. е. в прениях), но он был самым болтливым из всех участников: чуть что, Poggioli «просит слова». Струве к прениям допущен не был, а присутствовал в публике, не знаю, почему[448].

Ну вот, это все — Венеция. А во Флоренции я налетел ночью на Берберову, в числе прочих достопримечательностей!

Как Ваши дела с магнетофонами и болтовней экс-акмеистов? Чек я здесь вчера разменял без малейших трудностей. Пожалуйста, приезжайте сюда, т. е. в Cannes. Буду Вас ждать. Там сейчас Злобин, вчера уже ко мне явившийся.

До свидания!

Передайте, пожалуйста, сердечный привет Mrs. Ivask[449].

Ваш Г.Адамович

87

12/VIII-<19>60 <Ницца>

Дорогой Юрий Павлович

Получил Вашу карточку из Стокгольма и по Вашему приказу отвечаю в Мюнхен. Вместо Вас в Ниццу завтра приезжает Вишняк, несказанно меня обрадовавший сообщением, что «может провести с Вами (т. е. со мной) весь день»! Еще приезжает Кантор, но это ничего.

Надеюсь, Вы все-таки тоже здесь появитесь, но не вполне в этом уверен, зная Вашу склонность к обманам. Приезжайте!

Шлю всякие чувства и сердечный привет Mrs. Ivask.

Ваш Г.Адамович

88

17/X-<19>60 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Получил сегодня Ваше первое письмо… из Вашингтона. Писали ли Вы мне до этого? Спрашиваю потому, что я не знал, что Вы будете в Вашингтоне и, значит, бросили Канзас[450]. Кроме того, Ваше письмо как будто что-то продолжает, а что — неизвестно. Я в Манчестере уже 4 дня. Письмо мне переслали из Парижа. Пожалуйста, разъясните, отчего Вы в Вашингтоне — и навсегда ли.

Спасибо за хлопоты о моих американских гастролях. Очень тронут, правда. Но о публичной лекции по-английски отвечу словами Д<он>-Аминадо: «о прыгать не может быть речи». Я не хочу позориться, тем более, что слышал когда-то лекцию Шестова по-французски: моя была бы в том же роде! Если это условие sine qua non, то все отпадает. По-французски, по-русски — сколько угодно, что угодно и когда угодно, но от английских потуг отказываюсь категорически[451].

Не знаю, значит, стоит ли присылать curriculum. Пожалуйста, ответьте. И надо ли (если стоит) забить в него всего побольше или самое существенное? Все это во всяком случае — не скоро, не раньше осени, т<ак> что подумать можно обо всем. Но еще раз спасибо. Я со своей стороны начну говорить во Франции, что «м<ожет> б<ыть>, Иваск согласится». А если хотите, поговорю и здесь.

Кстати, я твердо решил бросить Манчестер и вообще лекторство весной. Неожиданно нашелся желающий (но колеблющийся) меня заменить — Бахрах[452]. Это, конечно, строго между нами. Я его видел недавно в Париже, ему, по-видимому, Мюнхен надоел. Если бы Вы склонялись к тому же, то, конечно, имели бы приоритет — и мне было бы легче Вас здесь заранее прорекламировать. Но едва ли это Вас прельстит, т. к. денежно Америка, наверно, несравненно щедрее (я получаю 1150 фунтов, но около 250 уходит в налог)[453]. К тому же Вы у себя профессор, а здесь были бы только lecturer[454].

Получил письмо от Гринберга, вошедшего в издательский азарт и выпускающего вторые «Воздушные пути». Он в переписке с Ахматовой и, кажется, этим-то и упоен. А из других новостей могу сообщить, что встретил на днях на Колизее того же немца, которого Вы после меня тщетно искали весной, и провел приятный вечер[455]. Что же касается серба из Ниццы, то он не раз меня о Вас спрашивал и сожалел о Вашем исчезновении[456]. Но все это, суета сует, и лучше думать о русской литературе и вечности. Кстати, только что получил «Мосты», но не успел еще Вас прочесть (каюсь: для себя время нашел!)[457]. Еще, второе кстати: Варшавский сообщает, что в Европу поехал Юрасов[458] и собирается мне предложить 200–250 долл<аров> за «редакторство “Мостов”». Я думаю, речь не о редакторстве, а об участии в ред<акционной> коллегии, Варш<авский>, верно, не понял. Но на «коллегию» я не согласен никак, да и на единоличное — тоже, или почти никак. Что Вы об этом думаете? Пожалуйста, ответьте, и простите, что много к Вам вопросов.

Как Ваше здоровье? Еще вопрос. Шлю лучшие чувства, пожелания все прочее, и самый искренний привет Mrs. Ivask. Буду ждать письма, и, пожалуйста, не забывайте меня в моем манчестерском отшельничестве.

Ваш Г.Адамович

P.S. О моей книге статей. Я хотел бы туда включить то, что мне самому ближе, больше по душе — из «Опытов», кое-что из «Совр<еменных> Записок» и другое. Очень много нового. Но это едва ли может заинтересовать университеты. Это скорей проект для какого-нибудь мецената, Гринберга или Рейзини. Не возитесь с этим: ничего не выйдет, а хлопот много[459].

89

30/Х-1960 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Получил письмо Ваше (от 24/Х). Спасибо. А дальше следуют пункты — как у Гоголя:

1) Curriculum vitae прилагаю. Но он едва ли импозантен для людей академических. Повторяю вот что: конечно, приехать на 1–2 месяца в Америку было бы весьма приятно, но не утруждайте себя этим очень! Можно жить и без Америки. И я не хочу, чтобы Вы из— за меня имели хлопоты, а м<ожет> б<ыть>, и надоедали «сильным мира сего».

2) Вы — как visiting professor. Это труднее, чем навсегда. Я кое— что узнавал. Нет кредитов на такие гастроли, разве только они состоялись бы в обще-британском масштабе. А что Вы отказываетесь от Манчестера постоянно, я вполне понимаю. Но о visiting я помню и еще поговорю с кем надо. Выберу случай и настроение. Бывает ведь, что важные вещи устраиваются или проваливаются из-за пустяков.

3) Юрасов не объявлялся, м<ожет> б<ыть>, и не появится. Конечно, если бы участие в ред<акционной> кол<легии> «Мостов» не требовало переезда в Мюнхен, это при $ 250 было бы соблазнительно. Но в Мюнхен я не поеду и за 500 дол<аров>.

4) Моя книга со статьями «для души». То же, что в конце пункта № 1.

Адрес англичанина для перевода

5) Michael Beresford

138, Ashton Lane. — Sale (Cheshire) или на Университет, с указанием Russian Department. Я с ним говорил, он согласен. Писать ему можно и по-русски, и по-английски.

6) Стихи о Венеции[460].

Они мне нравятся, независимо от Венеции. Есть в них какой-то отголосок Шекспира (не примите за глупую лесть: не в обычном смысле, а в смешении тем и жанров). У Шекспира своя Италия, а у Вас ивасковская. Кое-что выдают «веснушки». Но ради Бога, приведите в порядок две последние рифмы: «ах» и «ов». Это не ассонанс, а небрежность, особенно в заключении (как у Ахматовой где-то: любезным и железных[461]). Но, м<ожет> б<ыть>, это я «отстал от века» (Ваши слова о себе), а не я <так!>. Есть что-то прелестно-венецианское в строках о «разбитых зеркалах» и раньше, до нее <так!>. Кстати, Тургенев писал, что Венеция — для молодежи, полной надежд[462]. До чего это неверно! Венеция — прелесть смерти, окаменения, и у Вас верно (для Венеции) повторено «венецианское» слово гроб. Гондолы ведь именно гроба <так!> и призраки.

Ну, вот — кажется, все. Вы спрашиваете о моем «Толстом»[463]. Я написал его в поте лица, и притом два текста: для русских — и для перевода. Но переводчик испугался Толстого — и, кажется, отказывается (как член церковного совета в Париже). 3 дек<абря> должно быть собрание со Степуном, и из-за этого тоже истории и полускандалы. Насчет сербов и немцев: н-н-не зна-а-а-ю! Я немцев одобряю, и вообще нахожу, что прав был Фед<ор> Павлович Карамазов, хотя только теоретически. Практически я ото всего этого в ужасе, и не знаю, что делать и как быть.

Ну, теперь окончательно все. Кланяйтесь, пожалуйста, Тамаре Георгиевне и поблагодарите за милую приписку. Я тоже, и очень искренне, вспоминаю с большим удовольствием наши ривьерские встречи.

До свидания. Пишите. Ваше письмо для меня всегда радость.

Ваш Г.А.

90

30/XII-1960 <Париж> (до 15 января — потом Манчестер)

Дорогой Юрий Павлович

Шлю Вам и Тамаре Георгиевне лучшие пожелания к Новому Году! Надеюсь, все у Вас будет хорошо, благополучно, приятно, радостно, и еще надеюсь, что Вы и в этом году побываете в Европе.

Я потерял Ваше последнее письмо или оставил его в Манчестере. Не помню точно, о чем Вы писали, а если были вопросы, то не могу ответить. Даже адреса Вашего точно не помню, но думаю, что письмо дойдет. Оставьте хлопоты о моей поездке в Америку. Я чувствую, что ничего не выходит, да это и естественно. Значит, не утруждайте себя и бросьте это явно безнадежное дело.

А вот я о чем жалею: Вы мне прислали три стихотворения. Первого и третьего я не помню, и, кажется, они никаких «эмоций» во мне не вызвали. Но второе, слегка декадентски-вызывающее, было совершенно прелестно, и я им восхитился. Пожалуйста, пришлите мне его еще раз. У меня такая дырявая память, что я не могу процитировать для указания ни единого слова, но помню, что оно было именно с верностью декадентству и какими-то именами, кажется[464].

В Париже я уже две недели. Мне до смерти надоел Толстой: одна лекция в компании со Степуном уже была, две другие будут! Кстати, текст первой я Вам пришлю, хотя Вы человек Достоевский, что в стихах Ваших, о которых я Вам пишу, и подтвердилось еще раз.

До свидания. Не забывайте и пишите. А если я Ваши письма, да еще со стихами, и теряю, то по преклонному возрасту, а никак не по недостатку чувств к Вам. Честное слово, чувства мои самые верные и сверх-дружеские, отчасти для меня самого удивительные, т. к. се n’est pas dans та nature, froide et egoiste[465].

Ваш Г.Адамович

91

23/I-1961 <Манчестер>

Дорогой друг Юрий Павлович

Я бы на Вас рассердился, если бы был способен на Вас сердиться! Почему Вы мне не пишете? Почему не отвечаете? Надеюсь, что все у Вас благополучно, и причина молчания — необъяснимое «так!», слово, которое возмущало Зин<аиду> Гиппиус[466].

Засим перехожу к делу.

В Париже на праздниках я видел Рейзини. Он богат и славен, ему скучно и он рвется в бой, т. е. мечтает о журнале, издательстве и т. д. Я его настойчиво и упорно спрашивал: серьезно ли это, или тоже своего рода «так»? Он клянется, что серьезно, у него свои идеи, планы, а деньги — «ну, что значит несколько тысяч долларов?» Это — его слова. Несколько тысяч долларов — не очень много, но начать можно и с этим. Он может дать и больше.

Я ему сказал, что всем должны ведать Вы. Он вполне согласен, но настаивает и на мне. Я возражаю: стоять во главе не могу, но могу быть «при ближайшем участии». Вообще, все это еще вполне туманно, но надо бы, чтобы Вы переговорили с Рейзини (если Вы на это все согласны). Не может быть, конечно, и речи о даровом Вашем директорстве: это он должен знать сразу. Но что, как, кто, когда, — все это надо Вам с ним выяснить. Я лично был бы рад, если бы он издал мою книгу «Комментарии», т. е. разные статьи. А журнал? Додумайте и предложите ему. Его адрес: Nicolas Reizini, 1016 Fifth Avenue New York. Конечно, есть телефон, но я его не знаю. Если бы Вам надо было приехать для разговора в Нью-Йорк, то, конечно, на его счет. «Даром только птички поют», и он — не Мария Самойловна. Ну, вот. Надеюсь на Вашу звезду и энергию. Было бы все-таки хорошо, чтобы что-нибудь вышло.

Об остальном ничего не пишу, п<отому> ч<то> обижен до глубины души и сердца на Ваше молчание. Прошлое письмо мое могло, впрочем, И не дойти, т. к. я написал Washington как город, а не как штат. Буду ждать ответа.

Ваш Г.Адамович

92

1/II-<19>61 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович Отвечаю на письмо Ваше о Рейзини и журнале.

Ваша мысль, чтобы Р<ейзини> приехал для беседы к Вам, ирреальна. Он пообещает (?) — но не приедет. Каков он есть, таков и есть, ничего не поделаешь. Лучше поезжайте Вы на week-end к нему. Но, конечно, предварительно сговорившись — и с оплатой расходов. Иначе не выйдет ничего.

У него была мысль такая: журнал русско-американский, с переводами помещенного. Т. е. — не «Опыты» в том виде, как они были. Но все это — туманные проекты. И когда будет «база», т. е. финансовая прочность, увидим, что и как. Беда главная в том, что нет нужных людей. Ваш список сотрудников жидковат (и эстетичен — надо бы добавить «общественников», если есть не бревна). Но главное — очаруйте Рейзини, а остальное приложится. И русский народ скажет спасибо сердечное.

Вот я очарован (подлинно) одним Вашим стихотворением — «…Совсем не октябрьском, но осеннем и болдинском», кроме последней строчки, и не смысла ее, а ритма: «А я не говорю». Я бы изменил: «Еще говорят… Но не я говорю», т. е. чтобы ритм был гладкий в конце, как разрешение диссонансов. Но стихи чудесные[467]. Я говорил как-то Чиннову, что чувствую свою отсталость, не могу поспеть за его subtilite[468] (он почему-то решил, что я смеюсь над ним и говорю это ему в пику!). Вот и у Вас — то же самое. И я завидую чему-то, мне уже недоступному. Но вот что скажите: Вы мне месяц — два назад прислали стихи, — было ли тогда среди них это? Или было только что-то похожее? Я не помню, у меня дырявая голова, но что— то такое я как будто читал — и с тем же восхищением от subtilite чувства и «обер-тонов». А четыре строчки Луговского об игре — прелесть[469]. Вы пишете: «Не Бог весть какие», — нет, «Бог весть», и дай Бог всякому так написать. Но у меня к такому нет зависти и нет чувства отсталости. Ну, вот — пока все. Некий Clarence Brown из Принстона пишет тезу о Мандельштаме и со мной в переписке[470]. Не знаете Вы такого? Кажется, не глупый. У Гринберга будет целый мандельштамовский букет, по слухам, first class, чему я верю[471]. Кстати, я должен в гринб<ерговский> альманах о Мандельштаме написать и все не могу собраться[472].

На будущий год, с осени, я бросаю Манчестер, и рад этому очень, хотя материально — ни в чем не уверен. Но свобода дороже денег, как Саади некогда сказал[473]. До свидания. Держите меня в курсе рейзиниевских новостей, ежели таковые будут. И вообще пишите. Пожалуйста.

Ваш Г.Адамович

93

10/III-<19>61 <Манчестер> (через неделю еду в Париж на месяц)

Дорогой Юрий Павлович

Судя по Вашему молчанию, думаю, что молчит и Рейзини. Неужели он не откликнулся? Ведь клялся и божился, что должен с Вами переговорить, устроит встречу — и так далее. Если так и не ответит, я, когда увижу его, скажу, что больше я его болтовню слушать не намерен.

На Ваше письмо (от 12/II) я тоже до сих пор не ответил. «Так», без причины.

Мартынова я не читал — или его не заметил[474]. Но вот Державина читал и заметил и хочу Вам в ответ написать по поводу «дремлющего ума» (т. е. «чего в мой дремлющий…»[475]), Вашей любимой строчки, что у него есть две строчки, которые еще лучше, — нет, не две, а даже три:

И нет пустынь таких, ни дебрей мрачных, дальних; Куда любовь моя в мечтах моих печальных Не приходила бы беседовать со мной[476].

Знали Вы это? Правда, хорошо? Когда Державин принимается писать под Жуковского, то тот сразу превращается в бледную немочь.

Что альманах Гринберга? Будет что-нибудь Ваше?[477]

И соберетесь ли Вы летом в благословенную Ниццу — или хотя бы в Париж? Вышла книга Одоевцевой[478]. Я ей советовал просить Вас о рецензии, в числе прочих прославителей[479]. Стихи — ничего, талантливы, а если мне не совсем по душе, то виной скорей моя душа, Чем ее стихи. Мне почему-то Одоевцеву всегда жаль, хотя она не дает к этому повода.

До свидания, tres cher ami[480]. Пожалуйста, поддерживайте со мной высоко-интеллектуальную переписку, даже без Рейзини и всего прочего.

Ваш Г.Адамович

Один из моих экс-студентов пишет диссертацию о немецк<ом> влиянии на русских романтиков. Я мало об этом знаю и посоветовал ему написать Чижевскому в Гейдельберг, за советами и указаниями. Тот в ответ блеснул такой ученостью, что я был поражен. Вот это человек![481] Между прочим, он указал на какие-то работы в Харварде, и я советовал насчет этого спросить Вас. Он Вам напишет (его фамилия — Eastwood). Если этот Eastwood Вам напишет и Вы можете ему что-нибудь посоветовать от себя, сделайте это. Жалею, что не могу приложить его фотографию — это усилило бы Ваше рвение!

94

12/V-<19>61 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Спасибо за письмо. Давно ничего о Вас не знал. А Вы — одна из моих последних «любвей» на земле, коих становится все меньше. Пожалуйста, пишите чаще: о Державине, о Цветаевой, о Мексике, о чем хотите. Для меня всегда радость увидеть Ваш конверт с Вашим куриным (простите!) почерком на нем.

Два слова о Маркове. Насколько помню, никаких «разносов» я ему не учинял, а только писал что-то о его стиле. Но, конечно, я знаю и чувствую, что в нем «что-то есть», больше и лучше, чем в любом из его сверстников. «Гурилевские романсы» у меня есть (от Прегельши, а не от автора), и я вполне согласен, что в них много прелести. Вообще вспоминаю Розанова: «Зачем, зачем я обижал Кускову?» — это, кажется, в «Опавш<их> листьях».[482]

«Линии»[483] получил. Это книга, которую нельзя прочесть залпом, п<отому> что и написана она не залпом. Но я нахожу, что по тонкости и чистоте мастерства это — стихи сейчас вне всяких сравнений <так!>. Другой вопрос, что в них внутри, т. е. насколько это свое и насколько это ценно. Этого я еще не уловил и для самого себя. Но помните (конечно, помните!) у Гумилева о «брабантских манжетах»[484]. Когда-то этим все восхищались, именно «мастерством». А какая это чушь, именно как мастерство, рядом с Чинновым! Или весь Брюсов. В смысле всяческой субтильности я чувствую полную личную свою неспособность за Ч<инновым> поспеть. Когда-то это я ему написал, а он решил, что я над ним посмеиваюсь, — не знаю почему.

Дорогой друг, не трудитесь где-то намекать, что «Г.В.А<дамович>, может быть> согласится…» и т. д. Не стоит. Ничего не выйдет, да у меня и остыло американское рвение. Я хочу свободы и покоя[485], а не лекций и споров со Слонимом или Глебом Струве. Вот что Вы не соберетесь в Европу до будущего года, очень жалко. Алданов спрашивал, будет ли двадцать первый век, а я спрашиваю, будет ли будущий год. Рейзини молчит, и Бог с ним! Но при встрече я ему скажу все, что надо, — и даже больше чем надо.

До свидания, — когда?

Я буду, в Париже приблизительно через месяц, а летом — с середины июля — в Ницце, как по гроб жизни, если Бог жизни мне даст.

Ваш Г.Адамович

95

28 июля 1961 <Ницца>

Дорогой друг Юрий Павлович

Я обрадовался Вашему письму, тем более что молчали Вы долго, и я не знал, где Вы и что Вы. Спасибо, что наконец вспомнили. Я в Ницце уже две недели. Через два дня по приезде меня обокрали (через окно), унесли все деньги и английские travellers чеки[486]. Очень это неприятно, но делать нечего, и надежды мало на возвращение. У меня тут друзья, которые меня «выручили», а то я думал, что придется вернуться в Париж. Вчера на набережной встретил того серба, с которым в прошлом году я Вас познакомил, и он сразу спросил о Вас. Не делайте себе иллюзий: скорей как о клиенте, чем о друге! Эти «друзья», по-моему, имеют отношение к моей краже, но Бог с ними, — я на них не в претензии.

Теперь о поэзии. О Геор<гии> Иванове разговор был бы долгий. Его поэзия очень талантлива и в каком-то (важном) смысле очень ничтожна. М<ожет> б<ыть>, это мое суждение вызвано тем, что я его долго и близко знал. Но едва ли. Последние его стихи для меня тягостны: слишком много о себе и жалоб о себе <так!>, полное отсутствие «преодоления» себя и готовности к этому. Но очень талантливо и словесно очень точно, т. е. фотография чувства и мысли, без прикрас. А вот Ваш друг Марков нашел, что Фет много почище Анненского, и Слоним его за это похвалил[487]. Значит, напрасно Вы меня упрекали в «несправедливости» к нему. Это — хамская линия в литературе, хотя ни он, ни Слоним лично и могут не быть хамами. Вы пишете (в письме), что я говорил ex cathedrae[488]. Нет, я никак в римские папы не лезу, но когда читаю такое, у меня папские претензии действительно рождаются. Буря вокруг Чиннова: дурак Рафальский его будто бы ниспроверг (я не читал, знаю от Одоевцевой), а Вейдле (не дурак) возвеличил, и Одоевцева негодует, что слишком, ибо рядом же Бахрах ее возвеличил меньше[489]. Все это — человеческая комедия, даже и Фет, и Анненский! Что к чему, куда, зачем и какой всему смысл?? А вот переделку Пушкина насчет «мальчиков в глазах» я оценил. Действительно, его эпитет давно требует поправки, и тогда это был бы хороший эпиграф к книжке стихов (как у Бодлера — «j’aime les matelots»[490]).

Простите, дорогой друг, за ерунду. Очень жалею, что Вас тут нет. Правда. Я Вам много раз объяснялся письменно в любви, не хочу повторяться.

Ваш Г.Адамович

96[491]

21 дек<абря> 1961 <Париж>

Дорогой Юрий Павлович

Прежде всего, шлю Вам и Mrs. Ivask всякие, самые лучшие, самые искренние (правда!) пожелания к Новому Году. Будьте счастливы и всем довольны. Вы — один из немногих людей на земле, о которых я как-то всегда помню, даже если иногда забываю (Вы не были бы Иваском, если не поняли бы совместимости этого «всегда» и этим «иногда», друг друга поясняющих, а не исключающих), т. е. забываю писать, отвечать, сделать то, что надо бы, — но и только.

Ну, вот — Вы мне прислали 20 долларе», а я в ответ не сделал еще ничего! Но Ваш заказ был неясен[492]. Самое трудное — что-нибудь делать, когда говорят: делайте что хотите! Буду ждать уточнения, но если Вам желателен разбор двух-трех стихотворений Блока, я не возражаю. И даже предпочел бы Блока кому-либо другому, — раздраженный той чушью, которую о нем пишет Маковский[493].

Леонтьев? Но «взгляд и нечто» трудно. Впрочем, если Вы предпочитаете это всяким анализам стихов, я согласен. Но именно взгляд и нечто, по воспоминаниям от чтения, с птичьего полета, то, что осталось в памяти, когда мелочи забыты, — и что и есть самое главное.

С Гольдштейном, я думаю, можно передачу устроить. Я у него изредка бываю для Мюнхена, он человек очень милый.

Вы спрашиваете, на что я живу. У Щербакова, поэта туповатого, есть строчка, которую я люблю: «А я живу грехами и мечтами»[494]. Еще — игрой в карты, пока (только бы не сглазить!) удачной, и кое— какими остатками из Англии. Пока жаловаться не на что, а дальше — увидим.

Приезжайте, дорогой Юрий Павлович, летом или весной в Европу. Пожалуйста.

Пока — до свидания. Буду ждать письма, и не о делах только, а вообще.

Ваш Г. Адамович

97

31 янв<аря> 1962[495] <Ницца>

Дорогой Юрий Павлович

Возвращаю расписку и прошу не гневаться за опоздание с ответом.

Что же, Леонтьев так Леонтьев! (т. е. о записи на ленте). Сейчас я в Ницце, до конца февраля. Если еще существует тот человек с магнетофоном на Cimiez, у которого мы с Вами были, пришлю запись отсюда. Если нет, подождите моего возвращения в Париж. Не думаю, чтобы это было дело спешное, — правда? О Леонтьеве я «выскажусь» с удовольствием, т. к. это человек и явление, оклеветанное за черносотенство, но стоющее <так!> почти всех либералов вместе вЗятых. Но будет совсем взгляд и нечто, или просто давние воспоминания о давних впечатлениях от чтения, т. е. то, что осталось в памяти, когда мелочи забыты, и что по Шестову — единственно важно.

Здесь была совсем весна, а сегодня — мороз, но при ослепительном небе. Вчера встретил серба, Вашего мимолетного друга, — помните? — сильно порожевшего <так!> и посеревшего.

Пожалуйста, будьте здесь летом! В Париже мерзость запустения, а одна из моих последних отрад — Гингер. Он все тоскует о Присмановой, но мил очень в своем сумасшествии и всяких дикостях[496].

До свиданья, cher ami. Напишите мне еще сюда.

Ваш по гроб жизни

Г Адамович.

98

12 мая 1962 <Париж>

Дорогой Юрий Павлович

Сейчас получил Ваше письмо.

Я очень виноват перед Вами.

Простите за молчание на предыдущее письмо (или даже два?). Причин нет. Суета и всякие пустяки.

В Париже я до самого конца июня или начала июля. Венеция — под сомнением, в зависимости от дел. Но если буду жив и если не случится ничего неожиданного, буду в Ницце с середины июля до середины сентября наверно. Приезжайте и в Париж, и туда! Чинновские сведения, что в Ницце летом «ни пройти ни проехать» — чепуха: туристов скорей меньше, чем бывало. Я заранее очень рад встрече с Вами.

Пишу коротко, чтобы сейчас отправить письмо.

Ваш Г.Адамович

У меня — телефон (раньше не было). Запишите номер: Balsac 52–92.

99

13 авг<уста> 1962 <Ницца>

Дорогой Юрий Павлович

Я в самое сердце был уязвлен, возмущен и потрясен Вашим молчанием. И по врожденной злопамятности едва ли скоро о нем забуду! Кстати, у Вас под эллинским солнцем изменился почерк, и хотя письмо подписано Вами, я долго колебался: действительно ли оно от Вас?

В Ницце сейчас все переполнено, «до отказу». Но после 15-го начнется разъезд и к 25-му я Вам что-нибудь найду[497].

Напишите точно день, когда Вы прибудете. Затем — сколько проживете (приблизительно) и хотите ли комнату с пансионом, полупансионом или совсем без. В квартире, где я живу, все занято. Вероятно, придется искать в отеле, но, м<ожет> б<ыть>, я найду и у частных людей. Впрочем, цена почти та же.

На серба не надейтесь, а почему — расскажу при свидании.

Впрочем, после мюнхенских достопримечательностей что же красоты Белграда! Шлю сердечный привет Иг<орю> Влад<имирови>чу <Чиннову> и благодарю за письмо (Бахрах пишет «письмишко»). Буду чрезвычайно рад Вас видеть, несмотря на гнев и обиду.

Ваш Г.Адамович

100

7 дек<абря> 1962 <Париж>

Дорогой Юрий Павлович (хотел написать «дорогой и милый друг «Ю.П.», — но врожденная сухость преодолела, и обращаюсь, значит, обычно, как полагается по «хорошему тону»).

Спасибо за письмишко, — выражаясь по Бахраху. Прошло полтора месяца со дня его получения! Но не думайте, что я Вас и о Вас забыл: нет, все «как-то не так» в смысле физическом, устаю, на улице холодно, в мыслях и в сердце — тоже, — словом, понимаете сами.

И простите за долгое молчание.

По письму Вашему и прелестным, но неясным стихам о «психее из Лиссабона» я не донял, к чему и до чего психея эта Вас со своими сумеречными плечами довела. Надеюсь (дня Вас) до всего, о чем Вы желали. Но, по Фрейду, у Вас что-то патологическое насчет плеч[498]: я вспоминаю, что у моего милого немца (кстати, исчезнувшего) Вы жаловались именно на недостаточно роскошные плечи! Кажется, они были для Вас слишком покаты. Мне нравится «сумеречные» больше, чем вариант — «оливковые», т. е. оливковые эротичнее, но тут, раз «психея», то можно удариться в мистику и романтизм[499]. Впрочем, Гумилев, наверно, сказал бы: оливковые, п<отому> что точнее.

Мне жаль, что Лиссабон затмил Афины, ибо в Лиссабон я все равно не поеду. А с Афинами — qui sait?[500] Здесь недавно промелькнул Рейзини, я ему намекал о своей тоске по «пу» и другим греческим достопримечательностям, но он слушал без отклика[501]. По-моему, у него и дела не столь блестящи, как были.

Нового здесь мало. Вчера я пил чай с Паустовским: знаете Вы такого советского вице-Бунина? Очень милый старик, и не глупый[502]. А из здешних поэтов блистают на нашем небосклоне только Одоевцева и Прегельша. Увы, увы, увы, я Вашего Леонтьева еще не прочел! Нет у меня «Возрождения», но прочту всенепременно[503]. Кстати, на днях мне телефонировала некая Вадимова, экс-балерина Дягилева[504], и спрашивала, кто это Леонтьев, что это Л<еонтьев>, откуда он взялся, раз о нем она раньше никогда не слыхала? — ссылаясь на Вашу статью, которая ее потрясла. Видите, в какие углы и тайники эмиграции доходит Ваша мысль и ученость! А Прегельша, наоборот, негодует, что Вы работаете с «Возрождением», хотя статью и одобряет. Но она — существо в этом смысле не вполне нормальное.

Ну, что еще? В сущности, все и ничего. До свидания, «дорогой и милый друг» Юрий Павлович. Здесь собачий холод, а я жаловался на ниццкую жару! Теперь я о ней мечтаю. На rue de Colisde — обычные немецкие развлечения, сплошной Франкфурт и Мюнхен. Но Греции и Португалии не сыскать и днем с фонарем. Пожалуйста, не казните меня молчанием за молчание. Чиннов, кажется, всем доволен, и я за него рад. К нему на будущий год едет Вейдле и везет жену, которая говорит об этом с тоской. Но он, наоборот, рад. Значит, я жду письма.

Ваш Г.Адамович

ПРИЛОЖЕНИЕ

Среди писем сохранился напечатанный на машинке листок с пометой Иваска: «Прошу ответить и вернуть». Текст, вписанный Адамовичем, выделен курсивом.

1. Вы говорили — было шесть акмеистов. Кто они: 1) Гумилев, 2) Мандельштам, 3) Ахматова… В.Нарбут, М. Лозинский, М.Зенкевич.

2. Где напечатано Ваше ст<ихотворе>ние «Был дом, как пещера…» В «Совр<еменных> Зап<исках>». №? Кажется, называлось «Баллада».

3. Приблизит<ельно> где мадам Севинье сказала о хрустальных осенних вечерах… В Вашей цитате это прозвучало как стихи… И напишите это по-французски… «Les journees de cristal de l’automne» ПроцитированоуSaint-Beuve в «Causeries de lundi» (статьяоСевинье). У нее — в одном из писем к дочери.

4. Где приблизит<ельно> Валери сказал о трех чудесах мира: Греция, Ренессанс и русская лит<ерату>ра 19-го века… Не помню и не могу найти. Но сказал, наверно, в каких-то заметках. С моей «легкой руки» это потом не раз цитировалось.

5. Были Вы хотя бы на одном заседании 1-го Цеха… Был раза 3–4. В первый раз на квартире С.Городецкого, в 1915 или 16<-м> году.

6. Были ли в семинаре Гумилева в Институте Живого слова (где бывала Одоевцева). Был раз или два.

7. Итак, Г.И<ванов> и Вы основали II-ой Цех, когда пришел Гумилев и когда начали собираться в Доме Искусств. Нет, совсем не то и не так! II Цех был основан против желания Г<умилева>, первое заседание было без него, и он долго «будировал».

8. Что такое «Звучащая раковина»… «Звуч<ащая> Рак<овина>» — сборища на квартире сестер Наппельбаум, после революции. Кажется, был особый кружок зеленой молодежи, но бывши как гости все остатки петерб<ургской> поэзии.

Примечания

1

Чиннов И. Собр. соч.: В 2 т. М., 2002. Т.2. С. 121.

(обратно)

2

Иваск Ю. Эмигрантские литературные архивы // Русская мысль. 1958. 5 июня; Ivask G. Literary Archives of the Russian Emigres // The Slavonic and East European Journal. Vol. 17. 1959. P. 137–143.

(обратно)

3

См.: Богомолов Н.А. Литература метрополии и диаспоры в воззрениях Г.В.Адамовича 1950-х и начала 1960-х годов (По неизданным письмам) // Филологические науки. 2003. № 1. С. 71–80.

(обратно)

4

Николай Павлович Гронский (1909–1934) — поэт, погибший незадолго до момента написания данного письма в парижском метро. Его отец П.П. Гронский (1883–1937) — известный историк права, сотрудник газеты «Последние новости». Обращение Иваска было вызвано тем, что поэма Гронского «Белладонна» появилась в печати с предисловием Адамовича (Последние новости. 1934. 9 декабря). Посмертная книга Гронского «Стихи и поэмы» вышла в 1936. Его стихи Иваск включил в антологию «На Западе» (о ней см. примеч. 9).

(обратно)

5

М.Цветаева после смерти Гронского написала стихотворный цикл «Надгробие» и две критические статьи, чрезвычайно высоко оценивающие его творчество: «Поэт-альпинист» и «О книге Н.П.Гронского “Стихи и поэмы”» (см.: Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т.5. М., 1994. С. 435–462). Состояла с Гронским в переписке (Там же. Т.7. М., 1995. С. 198–233; обратные письма хранятся в РГАЛИ). См. также: Морковин В. «Крылатая и безрукая» (М.Цветаева и Н.Гронский) // Марина Цветаева: Труды 1-го международного симпозиума, Лозанна, 30.VI — 1.VII. 1982. Bern, 1991. С. 221–236; Саакянц А. Оползающая глыба: М.Цветаева и Н.Гронский // Мир России. 1993. № 1. С.160–170. Судьба Гронского стала также одной из важных тем писем Цветаевой к Иваску (Адамович явно не знал, что они еще с 1930 состояли в переписке). См.: Цветаева М. Собр. соч. Т.7; С. 394–419.

(обратно)

6

Имеется в виду ряд публикаций Иваска в: Новь: Сб.7. Таллин, 1934 (4 стихотворения, «Провинциальные записки», рецензии на 10-ю книгу «Чисел» и «Варшаву» Л. Гомолицкого).

(обратно)

7

Игорь Владимирович Чиннов (1909–1996) — поэт, друживший и с Адамовичем, и с Иваском (см., например, рецензии последнего на сборники Чиннова «Монолог» (НЖ. 1951. Кн.25. С.300) и «Метафоры» (Slavic Review. 1969. Vol.28, № 4. Р. 686–687). До 1953 жил в Париже, потом работал в Мюнхене на радиостанции «Освобождение» (см. далее в письмах). Письма Адамовича к Чиннову частично опубликованы (Письма к Чиннову); 12 писем для этой подборки предоставил сам Чиннов, ориентируясь на «широкого читателя»: никак не оговорив своих действий, он изъял из писем большие куски, публикация которых в то время показалась ему нескромной, в ряде случаев обозначил фамилии лишь первыми буквами, некоторые письма составил из понравившихся ему фрагментов писем разных лет. Ниже цитаты из этих писем приводятся по оригиналу (РО ИМЛИ. Ф. И.Чиннов; выписки предоставлены О.А.Коростелевым). Некоторое количество писем Чиннова к Иваску см.: Чиннов И. Собр. соч. Т.2.

(обратно)

8

Вероятно, Адамович имеет в виду статью Иваска «О послевоенной эмигрантской поэзии» (НЖ. 1950. Кн.23. С. 195–214), где тот активно обсуждает и позицию Адамовича в современной литературе, и поэзию А.Штейгера. Однако речь может идти и о сводной рецензии Иваска «Новые сборники стихов» (Там же. 1951. № 25. С. 298–303), где разбиралась книга Штейгера «Дважды два четыре» (с.298–301).

(обратно)

9

Имеется в виду кн.: На Западе: Антология русской зарубежной поэзии / Сост. Ю.П.Иваск. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1953 (на обложке Иваск представлен как автор книги). Из стихотворений Адамовича туда вошли: «Нет, ты не говори: поэзия — мечта…», «Ну вот и кончено теперь. Конец…», «Один сказал: “Нам этой жизни мало”…», «Там, где-нибудь, когда-нибудь…», «Без отдыха дни и недели…», «По широким мостам… Но ведь мы все равно не успеем…», «Из голубого океана…>}., «Ночь… и к чему говорить о любви…». Отметим, что именно подборка стихов Адамовича была отмечена ценителями поэзии как удачная: «…отбор стихотворений тоже не ровный — у одних выбрано хорошо (м<ожет> б<ыть>, выбирали сами поэты, например, Адамович?), у других же плохо, небрежно, невнимательно» (см.: Письма Терапиано. С.252; письмо от 24 февраля 1954).

(обратно)

10

Имеется в виду стихотворение «За все, за все спасибо. За войну…» (впервые опубл.: Новый корабль. 1928. № 4. С.З; вошло в сборник Адамовича «На Западе» (Париж, 1939) и, вопреки выраженному здесь его мнению, в итоговый сборник стихов «Единство» (Нью-Йорк, 1967)).

(обратно)

11

Перефразировка цитаты из «Евгения Онегина» (гл. 8, И): «Старик Державин нас заметил / И, в гроб сходя, благословил». Гиппиус писала Адамовичу по поводу упомянутого стихотворения в письме от 3 декабря 1928 (Pachmuss Т. Intellect and Ideas in Action: Selected Correspondence of I Zinaida Hippius. Munchen, 1972. P. 384–385) и в рецензии на сборник Адамовича «На Западе» (Последние новости. 1939. 9 марта). См. также комментарий О. А.Коростелева в кн.: Адамович Г. Собр. соч. Т. 1–6. Стихи, проза, переводы. СПб., 1999.С. 481.

(обратно)

12

Прямое (франц.).

(обратно)

13

Стихотворение было написано в 1919. Историю его создания со слов Адамовича описал Иваск (Недавно: Памяти Георгия Викторовича Адамовича// РМ. 1972. 16 марта; ср. также коммент. О А.Коростелева в кн.: Адамович Г. Стихи, проза, переводы. С.490). Опечатка была Иваском исправлена (см. также письмо 4).

(обратно)

14

Михаил Львович Кантор (1884–1970) — поэт, критик, журналист, ближайший друг Адамовича на протяжении многих лет. См. о нем: Как составлялась антология «Якорь» / Публ. и коммент. Г.П.Струве //НЖ. 1972. Кн. 1,07., С. 222–254; К истории русской зарубежной литературы: О парижском журнале «Встречи». С приложением переписки двух редакторов / Предисл. и коммент. Г.П.Струве // Там же. 1973. № 110. С. 217–245; Из переписки З.Н.Гиппиус. с М.Л.Кантором (1927–1936) / Публ. ГЛ.Струве // Там же. № 112. С. 227–239; «…Наша культура, отраженная в капле…»: Письма И.Буйина, Д.Мережковского, З.Гиппиус и Г.Адамовича к редакторам парижского «Звена» (1923–1928) / Публ. О.А.Коростелева// Минувшее: Исторический альманах. Вып.24. СПб., 1998. С. 123–165.

(обратно)

15

Одной из внутренних целей антологии Иваска было представление не только широко известных поэтов русского рассеяния, но и тех, кто обычно не попадал в поле зрения читателей; Это вызвало далеко не однозначную реакцию (см. далее). Потому под «забытыми поэтами» он имел в виду не тех, кого упустил из виду, а ускользавших от внимания критики и читателей.

(обратно)

16

Анатолий Евгеньевич Величковский (1901–1981), Евгений Щербаков и Тамара Антоновна Величковская (1908–1990) — поэты. Стихи Величковских Иваск включил в свою антологию, а сборники А.Величковского «Лицом к лицу» и Т.Величковской «Белый посох» рецензировал (Оп. 1953. № 1. С, 198–199); книгу стихов Щербакова «Свет и камень» очень кратко рецензировал (НЖ. 1951. Кн.27. С.325), однако его стихи в антологию не взял.

(обратно)

17

Вероятно, имеется в виду рецензия П.М. Бицилли на книгу В.В. Виноградова «Язык Пушкина» (Современные записки. 1935. Кн.59. С.478–478), в которой, кстати, сочувственно упоминается Адамович: «Пушкин был глубоко народный поэт по своему исключительному чутью органической связи разнородных по происхождению стихий общего русского языка <…> и мало кто умел с такою свободою, как он, использовать все эти стихии для своего собственного поэтического языка. Но эту свободу он проявлял преимущественно в лирике…» (цит. по.: Бицилли П.М. Избранные труды по филологии. М., 1996. С. 644). Более подробно это наблюдение было развито в большой статье Бицилли «Заметки о некоторых особенностях развития русского литературного языка», опубликованной уже посмертно, после написания этого письма (см.: Там же. С. 285–296, 324–325).

(обратно)

18

Исаак Вениаминович Кодрянский — муж писательницы Н.В. Кодрянской. С 1940 Кодрянские жили в США, однако в послевоенные годы часто бывали во Франции.

(обратно)

19

Речь идет о романе К.Н.Леонтьева (1831–1891) «Подлипки» (1861). Долгие годы Иваск занимался биографией и творчеством Леонтьева, написал о нем большую книгу «Константин Леонтьев» (частично была опубл.: Возрождение. 1961–1964. № 118, 121, 124–131, 146–151); далее в письмах Адамович обсуждает начавшуюся публикацию. Книга вышла отдельным изданием (Bern; Frankfurt am Main, 1974), ныне переиздана в сб.: К.Н.Леонтьев: Pro et contra: Личность и творчество Константина Леонтьева в оценке русских мыслителей и исследователей: В 2 т. Т.2. СПб., 1995. «Подлипкам» была посвящена отдельная статья Иваска; «Подлипки» К.Леонтьева // НЖ. 1955. Кн.40. С. 142–152.

(обратно)

20

Имеется в виду повесть Ф.М.Решетникова «Подлиповцы» (1864).

(обратно)

21

Речь идет о широко известной статье Леонтьева «Анализ, стиль и веяние: О романах гр. Л.Н.Толстого» (1891). См.: Бочаров С.Г. Эстетический трактат К. Леонтьева // Вопросы литературы. 1988. № 12.

(обратно)

22

Из статьи «Загородная поездка» (в настоящее время ее принадлежность Грибоедову оспаривается). В оригинале читается: «…чужие между своими!» (Грибоедов А.С. Соч. М., 1988. С.383).

(обратно)

23

В свою антологию Иваск включил следующие стихи И.А.Бунина: «Потерянный рай», «Сириус», «У птицы есть гнездо, у зверя есть нора…», «Печаль ресниц, сияющих и черных…», «Венеция», «Уж как на море, на море…», «Льет без конца. В лесу туман…» и «Дочь». См. также: Иваск Ю. Бунин//НЖ. 1970. Кн. 99. С. 106–122.

(обратно)

24

Стихи Н.П. Гронского были включены Иваском в антологию «На Западе».

(обратно)

25

Иваск учился в аспирантуре Гарвардского университета и писал работу «Вяземский как литературный критик» (защитил в 1955).

(обратно)

26

Упоминаемая анкета среди писем не сохранилась, чему она была посвящена, нам неизвестно.

(обратно)

27

Имеется в виду строка из стихотворения «Ночь… и к чему говорить о любви…», включенного Иваском в антологию.

(обратно)

28

См. письмо 2.

(обратно)

29

Строка из стихотворения «Нет, ты не говори, поэзия — мечта…» (см. о нем примеч. 13).

(обратно)

30

Название «Осколки» (или «Осколок») в антологии Иваска не встречается (возможно, рассматривалось как вариант общего заглавия книги). «Осколки» — юмористический иллюстрированный журнал (1881–1916); «Искра» — также иллюстрированный еженедельный юмористический журнал, однако более раннего времени (1859–1873).

(обратно)

31

Название антологии Иваска совпадало с названием сборника стихов Адамовича (Париж, 1939).

(обратно)

32

Имеется в виду журнал «Опыты», первый номер которого вышел в 1953. 19 декабря 1952 один из редакторов будущего журнала Р.Н.Гринберг писал Р.О.Якобсону: «С нами уже сейчас Набоков, Вейдле, Маковский, Гингер, Присманова, Иваск, Адамович, Иванов и другие…» (Роман Гринберг и Роман Якобсон: Материалы к истории взаимоотношений / Вступит. Ст. публ. и примеч. Р. Янгирова // Роман Якобсон: Тексты, документы, исследования. М., 1999. С. 209).

(обратно)

33

Строка из стихотворения «Из голубого океана…», включенного Иваском в антологию «На Западе».

(обратно)

34

«La» — там (франц.).

(обратно)

35

Строка из стихотворения В.Я. Брюсова «Каменщик» (1901). В оригинале: «Знаем все сами…».

(обратно)

36

Имеется в виду публ.: Варшавский В. Дневник художника // НЖ. 1952, Кн.31. С. 80–99. Владимир Сергеевич Варшавский (1906–1977) в молодости входил в круг «Чисел», потом, как и Адамович, служил во французской армии, участвовал в Сопротивлении, был в немецком плену. С 1950 жил в США и принимал участие в работе над «Опытами», в том числе был постоянным консультантом их издательницы, М.С.Цетлиной.

(обратно)

37

Речь идет о статье: Иваск Ю. Четыре критика // НРС. 1953. 1 марта.

(обратно)

38

Марк Александрович Алданов (Ландау; 1886–1957) — прозаик. См. о нем: Адамович Г. Мои встречи с Алдановым // НЖ. 1960. Кн.60. С. 107–115.

(обратно)

39

В статье Иваска, помимо Адамовича, речь шла о К.Н.Леонтьеве, В. В.Розанове и И.Ф.Анненском.

(обратно)

40

См. в упомянутой статье Иваска: «Суров он и <к> К.Леонтьеву, на которого его мог натолкнуть Розанов» (Иваск Ю. Четыре критика).

(обратно)

41

Высоты и низины (франц.).

(обратно)

42

Газета «Русская мысль», издающаяся с 1947. Адамович специально оговаривает «парижской», чтобы корреспондент не спутал ее с известным одноименным журналом.

(обратно)

43

Иваск писал: «Начал <Розанов> с кумира юности Достоевского. Первый открыл, что суть его в “Записках из Подполья”. Культ этот сохранил до конца, но иногда проговаривался: у Достоевского не было настоящего, он, как пьяная истерическая баба, вцепился в сволочь на Руси…» (Иваск Ю. Четыре критика). Возражение Адамовича основано на общем впечатлении от оценок М.Е.Салтыкова-Щедрина у Розанова, однако в конкретном случае прав Иваск. В «первом коробе» «Опавших листьев» Розанов писал: «Достоевский, как пьяная нервная баба, вцепился в “сволочь” на Руси и стал пророком ее. Пророком “завтрашнего” и “давнопрошедшего”. “Сегодня” не было вовсе у Достоевского» (.Розанов В.В. О себе и жизни своей. М., 1990.).

(обратно)

44

Иваск писал: «Для Белинского эстетика была еще не совсем затемнена. Он мог восхититься стихотворением чуждого ему Батюшкова. Иногда кое-что угадывал он в Пушкине или Гоголе. Но именно он увел русских взрослых детей (интеллигенцию) в начальную школу социальной этики. А потом Писарев повел послушных ему детей в анатомический театр. <…> Теперь скучно читать Белинского и, в особенности, Чернышевского или Добролюбова. “Веселит” только Писарев — своим задором» (Иваск Ю. Четыре критика).

(обратно)

45

Речь идет кн.: Иваск Ю. Царская Осень: Вторая книга стихов. Париж, 1953. Отзыв о ней Адамовича см. в примеч. 54.

(обратно)

46

«Рифма» (Париж, 1949–1976) — наиболее авторитетное парижское эмигрантское издательство, занимавшееся выпуском стихотворных книг. 24 февраля 1954 Ю.К. Терапиано писал В.Ф. Маркову: «“Рифма” — издательство для поэтов — для тех, которые не могут сами издать свои книги. Но именно своим намерением и любовью к поэзии “Рифма” продолжает прежние традиции» (Письма Терапиано. С.252). Вопреки предположению Адамовича, именно это издательство выпустило книгу Иваска.

(обратно)

47

Сергей Константинович Маковский (1877–1962) — поэт, художественный критик, мемуарист, основатель и редактор журналов «Аполлон», «Старые годы», «Русская икона». В 1949–1959 возглавлял издательство «Рифма». Адамович относился к его деятельности неизменно отрицательно.

(обратно)

48

Александр Самсонович Гингер (1897–1965) — поэт. Адамович имеет в виду разворачивавшуюся как раз в эти дни полемику: планируя издать книгу в «Рифме», Гингер собирался включить туда сонет «Лоно», которому придавал особое значение (в итоговой книге его стихов занимает второе место). Сонет завершался строками:

Благоуханная! Коленопреклоненный Вернулся скуден к матернему лону. Трепещет сердце, предвкушеньем радо. Уста горят блаженным вожделеньем. От ярых мечт — пречистая ограда! — Избавлен я земли произволеньем.

(Присманова А., Гингер А. Туманное звено. Томск, 1999. С.193)

Дальнейшее Адамович рассказывал в письме к Гингеру:

От Маковского я получил третьего дня Ваш сонет и тут же вернул его ему с резолюцией. Смысл ее был в том, что 1) «матернее» — чисто русское слово, у Даля подтвержденное пословицей о «матернем сердце» 2) «мечт» — по Ушакову не употребительно, но мнение Ушакова произвольно, и никаких незыблемых законов на этот счет нет и быть не может. <…> Каюсь, я не заметил «предвкушеньем», приняв его за «предвкушеньям» — дат<ельный> пад<еж> множ<ественного> числа. Тут, пожалуй, Маковский прав. <…> Не капризничайте, что без означенного «Сонета» сборник Вам не нужен и не желателен. Вы правы упорствовать, он неправ — и не квалифицирован — возражать, но если бы действительно надо было обойтись без сонета, все же сборник стоит такой жертвы. Вы — украшение нашей поэзии, и Ваш сборник будет ее торжеством и праздником. <…> «Сонет» очень мил, но не такой уж бессмертный шедевр, чтобы из-за него умирать.

(Письма Адамовича. С. 266–267)

Несколько позже Адамович еще раз вспомнил эту полемику, написав Гингеру 28 октября 1955:

…видели ли Вы в предпоследнем номере «Нов<ого> Журнала» цитату из Макса Волошина:

И матерние органы Европы…

Я Волошина не особенно уважаю, но для Маковского, кажется, это великий мэтр и авторитет. Что же он думает об этих строчках?

(Там же. С.276)

См. также статью Адамовича «Об Александре Гингере» (Мосты. 1966. № 12) и письмо 12 наст. публ. Книга Гингера в «Рифме» вышла только в 1957.

(обратно)

49

Болеслав Михайлович Маркевич (1822–1884) — прозаик. Об отношении К.Н.Леонтьева к Маркевичу см.: Русские писатели. 1800–1917: Биографический словарь. Т.З. М., 1994. С.520 (статья О.Е.Майоровой).

(обратно)

50

Большой свет (франц.).

(обратно)

51

Личность и творчество Анатолия Сергеевича Штейгера (1907–1944) занимали большое место в сознании Иваска. Видимо, отчасти это было вызвано тем, что Штейгер рецензировал его первую книгу стихов «Северный берег» (Круг. 1938. Кн. З. С. 182–185). Письма и стихи Штейгера, сохраненные Иваском, хранятся в Beinecke Rare Book and Manuscript Library (Yale University; далее — Beinecke) (недавно опубл.: Ливак Л. К истории «парижской школы»: Письма Анатолия Штейгера. 1937–1943 // CASS. Р. 83–115). Об отношении Адамовича к Штейгеру см.: Письма Г.В. Адамовича к З.Н. Гиппиус. 1925–1931 /Подгот. текста, вступит, ст. и коммент. Н.А.Богомолова // Диаспора: Новые материалы. Т.3. Париж; СПб., 2002. С. 487–489. Письма Штейгера к Адамовичу также опубликованы в названном выше материале Л. Ливака (Р. 117–119).

Нам известно единственное стихотворение Иваска, посвященное А.Штейгеру, и хотя вряд ли имеется в виду оно, приведем его полностью:

Памяти Анатолия Штейгера

Три года этой переписки. Потом война. И — ничего. Да, ничего. А были близко. Но не узнал бы я его На дальней улице Парижа, А он меня — в моей глуши. И не узнаем. Будем — ближе? — Не знаю. — Лучше не пиши.

(Amherst. Box 27. F.2)

(обратно)

52

Первый номер «Опытов» вышел в середине мая 1953, о чем см. в письме Р.Н.Гринберга к В.В.Набокову от того же числа («Дребезжание моих ржавых русских струн…»: Из переписки Владимира и Веры Набоковых и Романа Гринберга (1940–1967) / Публ., предисл. и коммент. Р. Янгирова// In memoriam: Исторический сборник памяти А.И. Добкина. СПб.; Париж 2000. С. 383–384). Ср. также протокол обсуждения номера: Янгиров Р. К истории «встречи двух эмиграций»: Документ из архива Р.Н.Гринберга // CASS. Р. 121–131.

(обратно)

53

Василий Семенович Яновский (1906–1989) — прозаик и мемуарист. Письма Адамовича к нему опубл.: Адамович Георгий. Письма Василию Яновскому. Письма Роману Гринбергу / Публ. и примеч. Вадима Крейда и Веры Крейд // НЖ. 2000. Кн.218. С. 121–151 (в публикацию вошли 12 писем из 21 сохранившегося).

(обратно)

54

Имеется в виду статья: Адамович Г. Новые стихи // НРС. 1953. 4 октября. Там он, в частности, писал:

В «Царской Осени» Юрия Иваска замысел глубже и сложнее, чем самые стихи, в которых замысел этот воплощен. Стихи далеко не совершенны, но бывают неудачи, которые предпочтешь мнимо-блестящим «достижениям» и «свершениям», и «Царская Осень» — образец этого. В последние годы мало было у нас книг, где поэзия так явно — и, хочется сказать, так трагически — присутствовала бы, и не только в словах и строках, но и в тех провалах, в том молчании, которым строфы разделены. Иваск, по-видимому, долго и много читал Осипа Мандельштама, едва ли не единственного из новых русских поэтов, который чувствовал великое значение молчания и внезапной остановки в стихах, т. е. слова, которое не может быть найдено, которое мучает тем, что не может быть найдено. «Царская Осень», может быть, не будет иметь успеха в обычном легковесном смысле этого понятия. Книга, может быть, немногим понравится. Стихи Иваска — не из тех, которые легко остаются в памяти. Но зато в памяти остается нечто большее и более редкое: смущение, волнение, которое возникает при встрече с тем неуловимым и безымянным, ради чего поэзии только и стоит существовать.

В письме к И.Чиннову от 28 октября 1953 Адамович так сформулировал свое отношение к книге Иваска:

Писал я о нем с хорошим чувством и уже получил из Парижа письма с удивлением по поводу этих хороших чувств. Но я написал, что стихи, собственно говоря, неудачные, а хорошо и важно то, что у Иваска не стихами — т. е. поэтическое волнение и смятение, невозможность сказать то, что сказать и нельзя и ainsi de suite <и так далее франц>. Мне было бы очень досадно, если б он принял это как осуждение рядом с более казенными и пустыми похвалами другим. Это не осуждение, и кто умеет читать, так это и поймет. Я написал ему письмо с неделю назад, но ответа еще нет.

(Письма к Чиннову. С.247)

(обратно)

55

Выражение, ставшее популярным благодаря предисловию к одноименной книге В.Б. Шкловского (см.: Шкловский В. Гамбургский счет. М., 1990. С.331).

(обратно)

56

Несколько лет спустя Адамович развил эти соображения в статье о Достоевском: Адамович Г. Писатель для юношества // РМ. 1957. 21 марта.

(обратно)

57

Речь идет о третьем номере «Опытов», где рецензии на антологию «На Западе» не было, но зато были очередные «Комментарии». Антологию Адамович рецензировал в газете: Новые голоса // НРС. 1954. 6 июня.

(обратно)

58

Адамович Г. Поэзия в эмиграции // Оп. 1955. № 4. С. 45–61.

(обратно)

59

Возможно, такое впечатление создалось у Адамовича после беседы с редактором «Опытов» поэтом и пианистом Всеволодом Леонидовичем Пастуховым (1894–1967), который писал Иваску в недатированном письме: «А вообще мне “Опыты” надоели. Р.Н. Г<ринберг> не сходится с М.С. Ц<етлиной>, и я должен быть вечно передаточной инстанцией. Получить деньги от Р.Н. Г<ринберга> на “Опыты” было очень трудно, а М.С. Ц<етлина> на них разорилась. Номер 3-й, я думаю, будет последним (впрочем, я думаю, если М.С. Ц<етлина> отойдет, то Р.Н. Г<ринберг> даст деньги в достаточном количестве)» (Amherst. Box 5. F.11). Впрочем, слухи о прекращении журнала были довольно постоянными. Так, 3 апреля 1954 Ю. Терапиано писал В. Маркову: «Хотя “Опыты” велись из рук вон плохо, все же жаль, если они прекратятся» (Письма Терапиано. С.254), а 30 мая Адамович писал И. Чиннову: «Вы мне сообщили, что “Опыты” кончились; Я написал Гринбергу — вопрос и сожаление, если это действительно так. Получил от него пространное заверение, что это клевета, происки врагов и “Опыты” вечны» (Письма к Чиннову. С.250).

(обратно)

60

Двойное использование (франц.).

(обратно)

61

Юрий Константинович Терапиано (1892–1980) — поэт, критик, мемуарист. В «Новом русском слове» и «Русской мысли» был постоянным обозревателем новинок. См. его статью об антологии «На Западе»: РМ. 1954. 10 февраля; см. также: Письма Терапиано. С. 251–252; ср. также письмо 14 и примеч. 100.

(обратно)

62

Григорий Яковлевич Аронсон (1887–1968) общественный деятель (меньшевик), публицист, выступал также как поэт. Был постоянным рецензентом «Опытов», начиная с первого номера (НРС. 1953, 24 мая). Подробнее о нем см.: Серман И. Григорий Яковлевич Аронсон// Евреи в культуре русского зарубежья. Т.4. Иерусалим, 1995. Отметим, что вопреки своему намерению Адамович все-таки отрецензировал антологию в «Новом русском слове». См. также след. примеч.

(обратно)

63

В письме к А.С. Гингеру ОТ 2 февраля 1954 Адамович писал: «Видели ли антологию Иваска? Там есть среди ди-пи люди далеко не бездарные. Но есть что-то капризное и жеманное в самом Иваске, хотя и с тонкостью несомненной» (НЖ. 1994. Кн. 194. С.270). В письме к И.Чиннову от 20 мая 1954 Адамович сообщает:

Насчет ивасковской антологии: я как раз собираюсь о ней написать в «Новом Русском Слове», но не о всей, а о новых голосах, т. е. о Ди Пи. По-моему, самый своеобразный и, может быть, талантливый из них — М-ов <В.Ф.Марков?>. Мне что-то о нем Иваск писал, но я не помню что, хорошее или плохое, и еще о ком-то писал, но я забыл, о ком, Е-н <И.Елагин>, конечно, не бездарен, но… писать Вам о нем нечего, сами все понимаете. Г.Иванов говорил мне, что очень хорош М-н <Н.Моршен>, но я этого не вижу. А вообще-то у них всех общий недостаток — развязность, вернее, почти у всех. А-й <О.Анстей>, например, — сплошной ужас.

(Письма к Чиннову. С. 249–250; имена раскрыты по оригиналу (РО ИМЛИ. Ф. И.Чиннова), выписка из которого предоставлена О.А.Коростелевым.)

Из авторов, не приобретших серьезного литературного имени, в антологии были представлены Н.Муравьев, А.Браиловский, Т.Тимашева, М.Толстая, М.Чехонин, Ю.Галь, А.Касим, Г.Широков, С.Юрасов.

(обратно)

64

Владимир Федорович Марков (1920–2013) — поэт, литературовед, профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.

(обратно)

65

Юрий Владимирович Галь (1921–1947) — поэт, о трагической судьбе которого впервые рассказал Иваск, поместив в своей антологии 6 его стихотворений, а в «Опытах» (1955. № 4. С. 91–103) — фрагменты его писем. Родился в Ленинграде, во время войны попал в немецкий плен, потом жил в оккупированной Эстонии, ушел с немцами в Германию, дождался советских войск, получил 10 лет лагерей и умер в туберкулезном лагпункте. подробно о нем см.: Минц З.Г. О Т.П. Милютиной, ее воспоминаниях и о поэте Юрии Гале // Блоковский сборник. Тарту, 1990. Вып.11. С. 107–146; Милютина Т. Юрий Галь: Из воспоминаний // Там же. См. также в отдельно изданных воспоминаниях Т.П.Милютиной «Люди моей жизни» (Тарту, 1997).

(обратно)

66

О переписке В.Ф.Маркова с Адамовичем см. в комментариях О.А.Коростелева: «По усиленным просьбам Ю.Иваска, стремившегося помирить двух критиков, Адамович попытался завязать переписку с Марковым, но она оборвалась после двух писем, которые сейчас хранятся в личном собрании Жоржа Шерона (Лос-Анджелес)» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.Адамовича И.Одоевцевой и Г.Иванову (1955–1958) / Публ. О.А. Коростелева // Минувшее: Исторический альманах. Вып.21. М., СПб., 1997. С.430).

(обратно)

67

Варшавский В. Отрывок // Оп. 1954. № 3. С. 52–59. Ср. в письме Адамовича к Чиннову от 20 мая 1954: «Кстати, 3-й номер лучше предыдущих. Вейдле хорошо написал о Бунине, а Варшавский всегда меня трогает своим простодушием, беспомощностью и отсутствием всякой лжи. Набоков в сто раз даровитее, но его нельзя читать после Варшавского, “воняет литературой” с первой фразы» (Письма к Чиннову. С.250).

(обратно)

68

Редакторами «Опытов» были Р.Н.Гринберг и В.Л.Пастухов. Кто из них приезжал в Париж летом 1954, неизвестно.

(обратно)

69

Набоков В. Воспоминания // Оп. 1954. № 3. С. 3–49.0 подготовке этой публикации см.: «Дребезжание моих ржавых русских струн…» (с. 378 и далее).

(обратно)

70

См. в рассказе Варшавского:

Владимир Рагдаев принадлежал в Париже к кучке последних русских мальчиков, собиравшихся по ночам в монпарнасском кафе для споров о Боге и справедливости, как по Достоевскому и полагается русским мальчикам. Эмигрантский воздух оказался для них особенно губителен. Никого не удивляло, когда кто-нибудь из них умирал от чахотки или кончал самоубийством. Во время войны многие из нашего кружка попали во французскую армию, участвовали в «сопротивлении» или были сварены на мыло. Это тоже казалось последовательно. Но то, что один из нас стал миллионером, возбуждало любопытство, как нарушение некоторой закономерности

(Оп. 1954. № 3. С. 56–57)

Судя по этому фрагменту, Адамович полагал, что героем рассказа Варшавского является Н.Рейзини (подробнее о нем см. примеч. 410).

(обратно)

71

Иван Венедиктович Елагин (Матвеев; 1918–1987) — один из наиболее известных поэтов второй волны эмиграции. Его стихи Иваск включил в антологию «На Западе». См. отзыв Адамовича в несколько ироническом контексте в письме к А.Присмановой и А.Гингеру от 3 февраля 1956: «В Рассуждениях о поэзии пришел к выводу, что все-таки наш самый хороший поэт, helas <увы — франц>, Пушкин. <…> Все другие — дрянь, кроме нас троих. А самая дрянь — Елагин, теперь раздутый, как Надсон, о чем я хотел бы сочинить статейку» (НЖ. 1994. Кн. 194. С. 280).

(обратно)

72

от versatile (франц.) — переменчивый.

(обратно)

73

После ссоры в 1939 Адамович и Г.В.Иванов возобновили знакомство лишь в 1953 или 1954. Подробнее см. в предисловии О.А.Коростелева к публ.: Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С. 393–401. Правда, это был, по выражению Иванова, «худой мир», когда ни он, ни Адамович не скрывали друг от друга нелицеприятных высказываний. Образцы отзывов Адамовича — гораздо более спокойных — см. далее в публикуемых письмах; значительно более гневные отзывы Иванова, вплоть до предельно оскорбительных, представлены в: Письма к Маркову. S.37–38, 46, см. также: Иванов Г. Дело Почтамтской улицы / Публ. и комм. Г.Поляка // Митин журнал. 1997. № 55. С. 212–218. О судьбе «переписки из двух углов» (названа так по аналогии со знаменитой книгой, составленной из писем Вяч. Иванова и М.О.Гершензона друг к другу) известно очень немногое. 23 марта 1955 Адамович написал Иванову: «Посылаю — наконец — начало нашего совместного сочинения. Написал первое, что пришло в голову, а мог бы писать без конца, и, надеюсь, вместе напишем нечто вроде целой книги. Тон я взял довольно непринужденный, по-моему, так и лучше, чтобы не был академический трактат» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С. 403–404). Однако 2 февраля 1956 Иванов обращается к В.Ф.Маркову: «Предлагаю Вам то, что год назад предложил мне Г.В.Адамович — вести “Переписку из двух углов”. Но с ним сразу же ничего не получилось. Он начал так академически скучно о каких-то ямбах, что я закис. С Вами этого не получится» (Письма к Маркову. S.13). Позднее, в декабре 1957, Адамович в письме к Иванову возвращается к этой теме: «Насчет нашей предполагавшейся переписки. Я будто бы начал с “чуши о ямбах”. Голубчик, с ямбов и надо было начать, никак не с вечности. Да и ямбы — не чушь, т. к. я хотел обозреть всю галерею поэтов, а не писать, что есть жизнь. Теперь — единственный возможный корреспондент Чиннов. К нему и обратимся, т. е. я. Есть еще Иваск, но уж очень переутончился не по летам» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.461).

(обратно)

74

20 сентября 1954 издательница «Опытов» М.С. Цетлина известила редактора журнала Р.Н.Гринберга: «Довожу до Вашего сведения, что я намерена издавать “Опыты” в другом составе редакции» («Дребезжание моих ржавых русских струн…» С.511). В то же самое время отказался от соредакторства и В.Л. Пастухов, а редактором был определен Иваск. В недатированном письме Пастухова Иваску говорится:

Я приветствую Вас как издателя «Опытов». С Романом <Гринбергом> я остался в дружбе и устроил так, что он ушел ни на кого не обиженный. Я тоже временно отстраняюсь формально (так нужно для дипломатии с моим коллегой) и для мирных отношений между прежней и будущей редакцией. Для того, чтобы подчеркнуть мое дружеское и приветственное к Вам отношение, я могу дать для следующего номера статью (хотя мне лень писать ее), если Вы это найдете желательным. Фактически я всегда помогу Вам в Вашей работе советом и делом.

(Amherst. Box 5. F.11).

Ср. реакцию на эти редакционные перемены в письме Ю.Терапиано к В. Маркову от 4 января 1955 (Письма Терапиано. С. 266–267).

(обратно)

75

Имеется в виду статья «Поэзия в эмиграции» (см. письмо 9).

(обратно)

76

Юрий Павлович Одарченко (1903–1960) — поэт и прозаик. При жизни вышла единственная книга стихов — «Денек» (Париж, 1949). О его прозе см.: Цивьян Т.В. Юрий Одарченко: Представление прозы // Цивьян Т.В. Семиотические путешествия. СПб., 2001. С. 220–231. В «Опытах» Одарченко напечатал стихотворение «Стрелки бывают разной масти…» (Оп. 1953. № 2. 16), т. е. еще до предложения Адамовича. В первом номере «Опытов» Иваск рецензировал сборник Одарченко «Денек».

(обратно)

77

Роман Николаевич Гринберг (1893–1969) — литератор и издатель. Подробнее о нем, помимо указанных публикаций Р.Янгирова (примеч. 52), см.: Адамович Г. Памяти ушедших // РМ. 1970. 22 января; Дымерская-Цигелъман Л. Альманах «Воздушные Пути» и его издатель-редактор Роман Гринберг // Евреи в культуре русского зарубежья. Т.5. Иерусалим, 1996. С. 135–152. 23 августа 1953 Адамович писал Гринбергу: «…посылаю 6 стихотворений К.Эвальда (псевдоним: если хотите, могу его Вам раскрыть, но только Вам)» (Library of Congress. Manuscript Dept. Washington. D.C. Vozdushnye Puti Coll.). Полный корпус их переписки (в общей сложности 83 письма) скоро появится в тематическом номере, посвященном «Опытам»: Переписка Г.В.Адамовича с Р.Н.Гринбергом: 1953–1967 / Публ., подгот, текста и примеч. О.А.Коростелева // Литературоведческий журнал. 2003. № 17 (в печати).

(обратно)

78

Судя по всему, это были те стихи М.Л.Кантора, о которых Адамович писал 20 апреля Л.Д.Червинской: «…кстати, мне дал свои стихи (целую рукопись) Кантор. Таланта не много, но есть тема, есть тон, к сожалению, Связанный литературной корректностью, а пожалуй, в этом соединении несоединимого и есть у него своеобразие. <…> Qui sait <кто знает — франц>, потом будут говорить, что мы проглядели нашего Анненского или Тютчева, хотя — едва ли» («Все существенное — между строками»: Письма Георгия Адамовича Лидии Червинской / Подгот. текста, вступит, ст. и примеч. О.Р.Демидовой // Русская культура XX века на родине и в эмиграции: Имена. Проблемы. Факты. Вып.2. М., 2002. С.201. В эту публикацию вошли 22 из 97 сохранившихся писем Адамовича к Червинской). Ср. также в письме Адамовича А.С. Присмановой и А.С.Гингеру 2 мая 1953: «Кстати, я получил от Кантора “пук” стихов и читал, право, не без удовольствия и удивления, хотя едва ли Вам (обоим) эти стихи понравятся. Там мало словесных качеств, но есть качества личные, психологические, с какой-то сверханненской темой пребывания en marge de la vie <за бортом (франц.)>. <…> В общем, уверяю Вас, что это лучше многих наших мэтров…» (Письма Адамовича. С.265). В «Опытах» они опубликованы не были. Отметим, что псевдоним «К.Эвальд» не раскрыт составителями указателя: L’emigration russe: Revues et recueuls, 1920–1980. Index general des articles. Paris, 1988. P.563.

(обратно)

79

Об Арнольде Самсоновиче Блохе дополнительными сведениями мы не располагаем, Лидия Давыдовна Червинская (1907–1988) — поэтесса, приятельница Адамовича.

(обратно)

80

Стихотворением Адамовича «Посвящение» открывался 4-й номер «Опытов».

(обратно)

81

Об А.С.Гингере и его полемике с С.К.Маковским см. примеч. 48. Сведениями о «недоразумении», произошедшем между Гингером и Гринбергом, мы не располагаем.

(обратно)

82

Анна Семеновна Присманова (1892–1960) — поэтесса.

(обратно)

83

С некоторой долей вероятности можно предположить, что «стихи о белоголовом мальчике» — неизданное стихотворение Иваска:

Я счастлив, не веря, не веря, но верил: Его я, наверное, встречу. Твои ли ресницы и плечи? Тишайший таинственный вечер. Следы заметающий ветер. Ресницы и плечи. И лыжи. Поморский, норвежский ли лыжник? И брата и друга роднее и ближе. Я только неловкий, мечтательный книжник. Я только к несчастью. Ты дальнее счастье. Свобода. Сияние. Зимнее солнце. Ресницы и плечи. Горячее сердце. Ты дальнее счастье. Я только к несчастью. Я счастлив, не веря, не веря, я верил.

Ю<рий> И<васк>, 1952 (дек<абрь>) (Amherst. Box 27. F.2) Впрочем, эта тема была в стихах Иваска довольно постоянной (см., например, письмо А.Штейгера к нему от 30 января 1937: Ливак Л. К истории «парижской школы»: Письма Анатолия Штейгера. 1937–1943 // CASS. Р.89).

(обратно)

84

Судя по всему, размышления Иваска в неизвестном нам письме были связаны с его работой над диссертацией и, в частности, над статьей: Ivask G. The “Empire” Period // Russian Review. 1954. Vol. 13, № 3. P. 167–175.

(обратно)

85

К этому вопросу Иваск сделал примечание: «Это из “Евгения Онегина”. Ю.И.». См.:

Покамест упивайтесь ею,

Сей легкой жизнию, друзья!

(Гл. 2, XXXIX)

(обратно)

86

Творчеству П.А.Вяземского была посвящена диссертация Иваска.

(обратно)

87

Имеются в виду неоднократно вспоминавшиеся Адамовичем слова В.В.Розанова из статьи «Заметки на полях непрочитанной книги»: «Я — бездарен; да тема-то моя талантливая» (Розанов В.В. Во дворе язычников // Собр. соч. Т. 10. М., 1999. С.141).

(обратно)

88

Приводим это неизданное стихотворение Иваска:

Июнь

О, радость, радость: я жизнью бывалою Снова дышу!

Дельвиг

1

Бронзовый мальчик-амур. Удушливый запах асфальта, Пыли, сирени, тоски. Траурно-яркий июнь. Мальчику же хорошо. Поэзией Рима ли, рая Бронза омыта его. Кто-то сказал, что война. О, если я выживу, выживу, Господи Боже, клянусь Свободой, песней, Я снова, я снова Дыханием каждым Творцу и творению Хвалу воспою. Может быть, завтра умрет веснушчатый звонкий мальчишка: Вырос бы — Гектором был. Дылда задумчивый, Федр, Книгу уже не дочтет. У плачущей матери Трои Выпал из рук ридикюль. Сплетницы-парки прядут. Увы, достойны ли все мы бессмертия? Даже такой Обычной жизни, Сирени ли, пыли, Скамьи у фонтана Журчащей поэзии — Достойны ли мы? Мать, и мальчишки, и те, прядущие дуры, и автор, Знаете ли, что сейчас вечность уже на земле? Город, июнь, духота и даже божок у фонтана — Это Элизий земной! Если бы растолковать. О, радость, радость, равно недостойные, Дышим еще И сердце знает, Что двадцать второго Июня (военного) — Мы счастья дыхания Достойны еще.

2

Камни, пустыня, июнь: иной, но единственный тоже. Белая едкая пыль. Розовый цвет: Иван-Чай, Сыздетства милый, опять. Дырявый амур у фонтана. Трубы и стены руин после троянской войны. Я выжил! Радость, о детская, жадная, Радость моя! За что, о Боже, Помиловал сына! И едкою пылью Июня и вечности Дышу я, дышу. Горем обглодана мать проклятой, разрушенной Трои. Черный ее ридикюль. Хлебные марки. Тоска. Пали ее сыновья. Но снова — другие мальчишки Книги читают, кричат. Город отстроится тот. Но ничего не забудется матерью. Вечность ее: Обида, слезы, Сияние-память. Все носит под сердцем Мальчишек умученных Троянская мать. Рано еще говорить: ни города нет, ни июня. Розовый лишь Иван-Чай. Умерли деды, отцы. Отчее синее небо. Юные матери-девы, Юные их сыновья. Радость и рай бытия. Хвала, хвала и сияние чистое, Радость вполне. Слова иссякли. Божок развалился. Прозрачные струи Источника вечности И мать, и друзья.

Весна 1954. (Amherst Box 27. F.2)

Стихотворение существует в нескольких незначительно друг от друга отличающихся вариантах.

(обратно)

89

В оригинале — «а».

(обратно)

90

Приводим два варианта (или различных стихотворения, одинаково начинающихся), сохранившихся в архиве Иваска:

* * *

Ивы нежности, ивы жалости И поэзии земной. Земляничное сердце — алое, Запах жизни — запах грибной. Клочья, кольца дыма над хворостом, Сыновьями сложенным здесь. Если горести, если горести, — Разве мало радости здесь. И оттуда сюда — воочию — Свободное, синее, отчее Откровение его, Только ничего. Сизые, дымно-туманные, Витиевато виясь, Привидения, испарения, Песнопения — мы связь.

* * *

Нежность, жалость юной матери И поэзии сыновей. И пение панихиды-памяти, И кадило, и вздох друзей. Мать и память, память вечная, Кольца — клочья, дым — фимиам. Небо синее, бесконечное, Ничего оно и храм. Если свиться дыму сизому, Сыну, сыну сказала мать, Свиться памяти и небу синему Ничего, и опять, опять. Полдень-рай, июль по-прежнему, Земляничный, грибной, лесной: Полдень жалости и нежности И поэзии земной.

(Там же)

Вероятно, Адамович получил какой-то иной вариант стихотворения.

(обратно)

91

В романе И.С.Тургенева «Отцы и дети» (1862) эта фраза звучит так: И друг мой, Аркадий Николаич, не говори красиво».

(обратно)

92

Имеется в виду статья: Иваск Ю. Взыскательный критик (О Ходасевиче) // НРС. 1954. 5 сентября. Она была посвящена появлению сборника Ходасевича «Литературные статьи и воспоминания» (Нью-Йорк, 1954).

(обратно)

93

О литературных отношениях Адамовича и Ходасевича см.: Hagglund R. The Adamovic — Xodasevic polemics // Slavic and East European Journal. 1976. Vol.20, № 3. P. 239–252; Полемика Г.В.Адамовича и В.Ф.Ходасевича (1927–1937) / Публ. О.А.Коростелева и С.Р.Федякина // Российский литературоведческий журнал. 1994. № 4. С. 204–250.

(обратно)

94

См. примеч. 80.

(обратно)

95

Идея такого раздела реализована не была.

(обратно)

96

О балете Адамович в «Опытах» не писал. О его балетомании см. к примеру, статью «Московский балет» (НРС. 1956. 19 октября). 11 июня 1955 он сообщал Одоевцевой: «Я пишу сейчас книгу о балете» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.411).

(обратно)

97

В конце 1920-х и начале 1930-х Г. Иванов опубликовал первую часть и отрывки второй из романа «Третий Рим» (Современные записки. 1929. Кн.39–40; Числа. 1931. № 2–3). 9 августа 1956 он сообщал В.Ф.Маркову:

«Третий Рим» я напечатал все, что написан<о> 100 стр., в «Совр<еменных> Записках» и обгрызки, какие были, в «Числах». У меня нет и никогда не было решительно ничего ненапечатанного. Бросил писать, потому что надоело, — конца-краю было не видно, писать трудно, получается вроде как чепуха. Напишу: «Князь Вельский закурил папиросу…», а что дальше — решительно не знаю. Ну и бросил. Был скандал в «Совр<еменных> Записках», потом Вишняк успокоился — ведь речь не шла об Учредительном Собрании.

(Письма к Маркову. S. 46)

Судя по всему, план продолжения романа был мимолетным и осуществления не получил.

(обратно)

98

Такой статьи ни Г. Иванов, ни И. Одоевцева для «Опытов» не написали.

(обратно)

99

Николай Иванович Ульянов (1904/1905-1985) — литературовед и историк. Единственная публикация Ульянова в «Опытах» состоялась значительно позже (Мысли о П.Я. Чаадаеве // Оп. 1957. № 8. С. 50–72).

(обратно)

100

См.:

Очень критикуют читатели антологию русской зарубежной поэзии, составленную Ю.П.Иваском: «количество не перешло в качество. Просто странно: талантливые поэты были, есть за рубежом, и можно бы, отобрав у них лучшее, составить впечатляющий сборник, а у составителя получилось нечто до того унылое и серое, что всякий, отчаявшись, закроет книжку». — «Составитель не только ухитрился выбрать не поэтов, а из поэтов выбрать не поэтическое, — пишет другой читатель, — но и систематизировал весь набранный им колхоз весьма своеобразно… Очень не повезло зарубежной поэзии в руках г. Иваска».

(Терапиано Ю. «Грани», книга 21 // НРС. 1954. 10 октября)

О сомнениях самого Терапиано относительно состава антологии см.: Письма Терапиано. С. 252–254, а также его рецензию (РМ. 1953. 10 февраля). В «Опытах» Терапиано печатал рецензии, довольно благожелательно рецензировал журнал в «Русской мысли».

(обратно)

101

В статье Адамовича «Поэзия в эмиграции» М.Цветаевой посвящен довольно большой пассаж (опубл.: Оп. 1955. № 4. С.49; фрагмент статьи приведен в книге: Марина Цветаева — Георгий Адамович: Хроника противостояния / Сост., вступит, ст. и примеч. О.А. Коростелева. М., 2000. С. 106–107).

(обратно)

102

Алексей Васильевич Посажной (?—1964) — поэт-дилетант, автор ряда поэтических сборников: 1) Эльбрус. Стихи: Легион шестой. Париж: Изд. автора, <Б/г>; 2) Песни машины. Стихи: Легион седьмой. 1924–1926. Париж: Изд. автора, <Б/г.>; 3) Залим. Стихи: Легион девятый, январь 1928. Париж: Изд. автора, <Б/г.>. О каком них них идет речь в письме, неизвестно.

(обратно)

103

Определение «царь-дура» применительно к Цветаевой было широко распространено, поскольку основывалось на перефразировании названия ее поэмы «Царь-девица».

(обратно)

104

Об отношениях Цветаевой и Адамовича см.: Марина Цветаева — Георгий Адамович: Хроника противостояния.

(обратно)

105

М.Л. Кантор печатался в «Опытах» довольно активно (см. ниже), а Л.Д. Червинская после двух стихотворений в первом номере, более ничего в журнале не опубликовала.

(обратно)

106

Речь идет о книге «Одиночество и свобода» (Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1955). Подробнее см. в комментариях О.А.Коростелева и сопроводительных материалах в изд.: Адамович Г. Собр. соч.: Одиночество и свобода. СПб., 2002.

(обратно)

107

Александр Васильевич Бахрах (1902–1985) — литературный критик и мемуарист. В «Опытах» не печатался. Письма Адамовича к нему опубликованы (вероятно, частично): Письма Г.В.Адамовича А.В. Бахраху / Публ. Вадима Крейда и Веры Крейд // НЖ. 1999–2003. Кн.216, 217, 223, 224, 225,228, 230 (начиная с № 223 публикатором означена только Вера Крейд).

(обратно)

108

См. примеч. 76.

(обратно)

109

Эммануил Матусович Райс (1909–1981) — поэт и критик. Ввиду малоизвестности его биографических данных приведем то, что восстанавливается по curriciulum vatae, приложенному к письмам Иваску (Amherst. Box 5. F. 47). Родился в Хотине 14 августа 1909, там же окончил школу в 1927, учился на юридических факультетах в Бухаресте (окончил в 1931) и Париже (диплом магистра в 1934), faculte des lettres в Сорбонне (М.А. 1946), получил также диплом журналиста в Высшей школе социальных наук в Париж (1936) и диплом библиотекаря (Париж, 1955). Работал адвокатом в Хотине (1931–1934), занимался в Лионе издательской работой (1939–1942), был в Сопротивлении в Гренобле и в Сен Лоран де Понт (1943–1945). После войны занимался частным преподаванием языков (свободно владел русским французским, английским, немецким, украинским и румынским, а также латынью, испанским, португальским, голландским, польским, чешским и шведским), работал в парижских библиотеках, в том числе в Bibliotheque Nationale и в библиотеке Ecole de langues orientales. В «Опытах» не печатался. Биографическую справку о нем см. также: Серков А.И. Русское масонство. 1731–2000: Энциклопедический словарь. М., 2001. С.683. Ср. отзыв Терапиано в письме Маркову от 17 июня:

Что же касается Э.Райса — его-то я знаю хорошо! Он одаренный, но хаотично-сумбурный человек, а о поэзии судить никакого права не имеет. Зная множество языков и не чувствуя по-настоящему ни одного, он все время изрекает парадоксы, вроде того, что все мировые прозаики — плохое искусство, лучший поэт эпохи, мол, «X», — к<акой>-то совсем не ведомый графоман (называет имя — о, это имя!) и т. п.»

(Письма Терапиано. С. 336–337)

(обратно)

110

Валериан Федорович Дряхлов и Юрий Трубецкой (Юрий Павлович Нольден; 1903–1974) — малоизвестные поэты. [Абсолютно некорректное и непрофессиональное утверждение комментатора Н. Богомолова (видимо вызванное личными мотивами). В частности, Ю. Трубецкой, издавший 3 поэтических сборника (два в изд. «Рифма»), публиковался в «Новом Журнале», «Мосты», «Современнике» (Торонто) и т. д. Его стихи были включены в антологии эмигрантской поэзии «На Западе» (1953), «Содружество» (1966), «Муза Диаспоры» (1970). Ю. Трубецкой был знаком и переписывался с такими фигурами Русского Зарубежья, как: И. Бунин, Ю. Терапиано, Г. Адамович, И. Одоевцева, С. Маковский, В. Сумбатов, Р. Герра и др. Подробнее о Ю. Трубецком и его стихи см. — прим. составителя эл. версии писем.]

(обратно)

111

Речь идет об ответе Гоголя, датированном 10 августа 1847, на знаменитое письмо Белинского к нему; «Как мне нужно узнавать многое из того, что знаете вы и чего я не знаю, так и вам тоже следует узнать хотя бы часть того, что знаю я и чем вы напрасно пренебрегаете» (Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. Т.13. М., 1952. С.361).

(обратно)

112

Сэр Сесил М. Боура (1898–1972) — известный английский литературный критик и литературовед, профессор Оксфордского университета.

(обратно)

113

См. примеч. 87.

(обратно)

114

«Для немногих» — название альманаха, издававшегося В.А. Жуковским в 1818 для будущей царицы Александры Федоровны (помимо русского, альманах имел еще и немецкое название «Fur Wenige»).

(обратно)

115

Речь идет о французском писателе и философе Альбере Камю (1913–1960). Позже (вероятно, в связи с полученной Камю Нобелевской премией) Иваск снова предложил Кантору написать о нем, на что 9 ноября 1957 получил ответ: «О Камюсе у меня, признаться, нет охоты писать. Как и все испытываю к нему уважение, но не интерес» (Amherst. Box 3. F.66).

(обратно)

116

Публикация состоялась: Кантор М. Записи // Оп. 1955. № 5. С. 16–19.

(обратно)

117

Речь идет о псевдониме А.С.Гингера «Агния Нагаго». Под этим псевдонимом в 9-м номере «Опытов» был напечатан рассказ «Борьба за тепло» (см. примеч. 398).

(обратно)

118

О материалах Иваска в 4-м номере «Опытов» см. письмо 26.

(обратно)

119

Имеется в виду статья В.Маркова «Мысли о русском футуризме» (НЖ 1954. Кн.38. С. 160–181).

(обратно)

120

Речь идет о рецензии на «Третью книгу стихов» Георгия Раевского (Георгий Авдеевич Оцуп; 1897/1898-1963), которую для 4-го номера «Опытов» написал сам Иваск.

(обратно)

121

Окончание письма отсутствует.

(обратно)

122

Речь идет о том, что Иваск защитил диссертацию в Гарварде.

(обратно)

123

Дилан Томас (1914–1953) — известный английский (валлийский) поэт. Иваск говорил о нем в беседе с Л.Диенешем: «Дилан Томас — младший английский поэт, которым я восхищаюсь» (Диенеш Л. Играющий поэт: Штрихи к портрету Юрия Иваска // СASS. Р. 176).

(обратно)

124

Речь идет об изд.: Розанов В.В. Избранное. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1956. В предисловии к нему Иваск писал: «Г.Адамович: Розанов — “гениальный болтун”, у него не было божественного дара умолчания, но “были годы, когда для меня не существовало другого писателя, другого ума, другого круга мыслей, даже другого стиля” (кроме розановского)…» (с.9). Об отношении Адамовича к Розанову см.: Письма Г.В.Адамовича к З.Н.Гиппиус. 1925–1931. С. 438–439.

(обратно)

125

Имеются в виду книги издательства имени Чехова: сборник рассказов И.А. Бунина «Петлистые уши» и «Египетский голубь» К.Н. Леонтьева (книга была подготовлена Иваском). Первую книгу в итоге рецензировал М. Кантор (см.: Оп. 1955. № 5. С. 55–56), а вторая осталась неотрецензированной.

(обратно)

126

См.: Адамович Г. «Петлистые уши» (Новый сборник рассказов Бунина) // НРС. 1954. 31 октября.

(обратно)

127

Сергей Александрович Коновалов (1899–1982) — историк и литературовед, с 1945 — профессор Оксфордского университета. В 1950 основал ежегодник «Oxford Slavonic Papers» (выходит до настоящего времени, в «новой серии») и редактировал его. В «Опытах» о журнале специального отзыва не появлялось.

(обратно)

128

Глеб Петрович Струве (1898–1985) — литературовед и поэт. В эти годы был профессором Калифорнийского университета в Беркли. К его деятельности Адамович относился несколько настороженно.

(обратно)

129

Мария Самойловна Цетлина (урожд. Тумаркина, в первом браке Авксентьева; 1882–1976) — издательница, общественная деятельница. Вдова поэта М.О.Цетлина. Была издательницей «Опытов» и меценаткой «Нового журнала».

(обратно)

130

Так сказать (франц.).

(обратно)

131

Судя по всему, 5-й номер «Опытов» вышел в самом конце 1955. Адамович откликается на его появление в письме от 6 января 1956, Г. Аронсон рецензировал его в «Новом русском слове» лишь 29 января.

(обратно)

132

См. в статье Гоголя «Петербургские записки 1836 года»: «В Москве журналы идут наряду с веком, но опаздывают книжками; в Петербурге журналы нейдут наравне с веком, но выходят аккуратно, в положенное время» (Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. Т.8. С.178).

(обратно)

133

Игорь Федорович Стравинский (1892–1971) — знаменитый композитор. Его сотрудничество в «Опытах» не состоялось.

(обратно)

134

Сергей Михайлович Лифарь (1905–1986) — танцовщик труппы С.П. Дягилева, балетмейстер парижской Grand Opera, знаменитый коллекционер. В его собрании находились письма Пушкина к невесте, которые в 1935 были опубликованы отдельным изданием.

(обратно)

135

План создания серии «скриптов» (так назывались тексты передач радиостанции «Освобождение») реализован не был. Подробнее об этом см. в письме 24 и далее.

(обратно)

136

Стиль — это человек (франц.). Афоризм Ж.-Л.Л. де Бюффона.

(обратно)

137

Письма М.Цветаевой к А.Штейгеру были опубликованы в № 5, 7 и 8 «Опытов» и вызвали массу разноречивых откликов. Адамовичу они решительно не понравились (см. примеч. 232 и примеч. 301).

(обратно)

138

Алла Сергеевна Головина (1909–1987) — поэтесса, сестра А.С.Штейгера. Жила в Швейцарии, с 1966 — в Бельгии.

(обратно)

139

См.: Штейгер А. «Я стремлюсь в Париж»: Из писем и дневниковых записей / Публ., вступит, ст. и примеч. Л.Мнухина // Русская мысль. 1998. № 4247,26 ноября — 1999. № 4253, 14 января.

(обратно)

140

В оригинале — «у».

(обратно)

141

Адамович был знаком со Стравинским, общался с ним на вилле своей тетки в Ницце. См.: Адамович Г. Встреча с Игорем Стравинским // НРС. 1971. 20 апреля; то же: РМ. 1971. 22 апреля. В России статья перепечатана в составе подборки его балетных публикаций: Адамович Г. Нелитературные беседы, или Торжество над материей / Публ. О.Коростелева и С.Федякина; вступит, ст. О.Коростелева//Дружба народов. 1997. № 5. С. 208–220.

(обратно)

142

Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) — выдающийся меценат, организатор художественных выставок и театральных предприятий.

(обратно)

143

Перикл Ставрович Ставров (1895–1955) — поэт; был председателем Общества русских писателей и поэтов во Франции, членом редколлегии издательства «Рифма». Скончался в начале февраля 1955. 12 марта 1955 В.Л.Пастухов писал Иваску: «Бесконечно печальны были похороны Ставрова — на кладбище только кучка друзей — и все это, в общем, кандидаты!» (Amherst. Box 5. F.11). Заметку о Ставрове Иваск попробовал заказать Ю.Терапиаио, однако тот отвечал ему 10 марта: «Что же касается заметки о Ставрове, я уже поместил в “Новом Русском Слове” статью о нем, и во второй раз высказываться мне нельзя. Но думаю, что Варшавский, например, который хорошо знал Ставрова, может хорошо о нем написать» (Там же. Box 6. F.61), а 20 марта предложил в качестве автора А.М. Элькан. Однако в «Опытах» некролог Ставрова так и не появился.

(обратно)

144

Николай Дмитриевич Татищев, граф (1902–1980) — поэт, критик, мемуарист. Друг и хранитель архива Б.Ю.Поплавского. Дважды печатался в «Опытах».

(обратно)

145

См. письмо 18 и примеч. 116.

(обратно)

146

20 марта 1955 о том же писал Иваску и Ю.К.Терапиано: «Вышел ли № 4 “О<пытов>”? “Американская” манера не посылать № сотрудникам весьма печальна в данном случае: в Париже нигде нельзя достать этого №, в “Доме книги” нет, — что же это за журнал, которого нигде нельзя получить?» (Amherst. Box 6. F.41); еще в конце мая номера у него не было (см.: Письма Терапиано. С.274). 19 ноября 1956 М.С. Цетлина сообщала Иваску о распространении «Опытов»:

Все же я в это время занималась и «Опытами», и выяснила следующее: «Опыты» все время имелись у «Editeurs Reunis», и они о них несколько раз объявляли в «Русской Мысли», кто хотел купить — мог их купить, и не покупают по той же причине, по какой не покупают «Новый Журнал», — по некультурности и отсутствию интереса к русск<ой> культуре. Я была в «Возрождении»: — они имеют дела по книгам с «Editeurs Reunis», и, когда им нужно, они берут «Опыты» в «Editeurs Reunis», так как они друг у друга покупают книги и рассчитываются книгами. Г. Каплана сейчас нет в Париже, и когда он вернется, я с ним поговорю и предложу ему взять «Опыты», если он захочет, потому что он продает книги лучше, чем другие.

(Там же. Box 7. F.13)

Михаил Семенович Каплан (1894–1979) — владелец издательства и магазина русской книги «Дом книги» в Париже.

(обратно)

147

Ср. в письме Адамовича к Гингеру от 30 апреля 1955: «Иваск мне все пишет о том, что “Гингер ставит ультиматумы” (это — entre nous <между нами. — франц.>, не для того, чтобы ему об этом писать). Отчего Вы его притесняете или тираните? Он — мимоза и требует обращения нежного. Кстати, получили ли Вы “Опыты”? Издательница, кажется, ждет покупателей и не желает никому рассылать их бесплатно» (НЖ. 1994. Кн.194. С.274).

(обратно)

148

Анна Морисовна (Морицевна) Элькан (урожд. Абельман;? - 1962) — поэтесса, мемуаристка, хозяйка литературного салона, секретарь Союза писателей и поэтов. См. о ней: Крейд В. Неточкин салон: О салоне Анны Элькан // Русское еврейство в зарубежье. Т.3(8). Иерусалим, 2001. С.121–130. В цитированием выше письме от 20 марта 1955 Ю.К. Терапиано писал Иваску: «В свое время Адамович передал Гринбергу рукопись Элькан, но Гринберг почему-то ее не напечатал». Видимо, этим объясняются слова Адамовича о ее «недовольстве». Впрочем, Иваск также не печатал Элькан в «Опытах». Возможно, имеется в виду позже появившаяся статья: Элькан А. «Дом искусств» // Мосты (Мюнхен), 1960. № 5.

(обратно)

149

Виктор Андреевич Мамченко (1901–1982) — поэт и журналист, в 1930-е близкий к Мережковским. В «Опытах» — не печатался.

(обратно)

150

Цитата из стихотворения Н.С.Гумилева. «Восьмистишие» (1915).

(обратно)

151

Федор Августович Степун (1884–1965) — философ, прозаик, публицист. Неоднократно печатался в «Опытах». Говоря о «чепухе», Адамович явно имеет в виду его статью «Кино и театр» (Оп. 1953. № 2. С. 63–80).

(обратно)

152

Имеется в виду небольшая поэма «Июнь» (см. примеч. 88).

(обратно)

153

Из «Гамлета» У.Шекспира.

(обратно)

154

См. примеч. 297.

(обратно)

155

В наше время (франц.).

(обратно)

156

Имеется в виду публ.: Толстая A.Л. Николка // Оп. 1955. № 4. С. 38–46. Александра Львовна Толстая (1884–1979) — дочь Л.Н.Толстого, литератор, мемуаристка.

(обратно)

157

Речь идет о статье: Аронсон Г. О «борьбе за индивидуальность» // Там же. С. 62–64. О Г.Я.Аронсоне см. примеч. 62. Адамович имеет в виду, что рецензии Аронсона на «Опыты» были неизменно не слишком дружелюбными.

(обратно)

158

См.: Варшавский В. О Поплавском и Набокове // Там же. С. 65–72.

(обратно)

159

Помета Иваска: «Не согласен».

(обратно)

160

Речь идет о публикации: Гершельман К. О «Царстве Божием» // Там же. С. 76–86, где, в частности, он писал: «Мертвые воскреснут — это само собой. Но задолго до этого, уже в этой жизни, здесь, на земле, бессмертен каждый, вошедший в Царство Божие» (С.85). Карл Карлович Гершельман (1899–1951) — поэт, прозаик, мыслитель. Иваск знал его еще по Эстонии. См.: Иваск Ю. Памяти К.К.Гершельмана // НЖ. 1952. Кн.31. С.313 (далее опубликованы 4 стихотворения Гершельмана).

(обратно)

161

Адамович говорит о следующем пассаже из статьи Гершельмана: «Что такое “грязь”? Хлеб грязен, если он упал на пол и к нему пристали частицы земли, но и пол грязен, если на нем остались крошки от упавшего хлеба. Грязь” — это примесь чужеродного элемента; быть чистым — это быть самим собою» (Оп. 1955. № 4).

(обратно)

162

См.: Письма Юрия Галя // Там же. С. 91–102. Иваск написал к этим фрагментам предисловие. О Ю.Гале см. примеч. 65.

(обратно)

163

Марков В. «Часы холодной смерти…» // Оп. 1955. № 4. С. 6–20. Эта небольшая поэма (или большое стихотворение) впоследствии Марковым была сокращена и названа «Поэма про ад и рай». Опубл.: Вашингтон: Содружество, 1966; см. также: Марков В. Поэзия и одностроки. Munchen, 1983. Отметим, что в отзывах Г.Иванова (Письма к Маркову. S.6) и И.Одоевцевой («…Я не имею отношения к Серебряному веку…»: Письма Ирины Одоевцевой к Владимиру Маркову (1956–1975) / Публ. О.Коростелева и Ж.Шерона// In memoriam: Исторический сборник памяти А.И. Добкина. СПб.; Париж, 2000. С.401), сделанных в письмах к самому Маркову, упреки прежде всего касаются неудачного выбора размера. Н.А.Некрасов трехстопным ямбом написал «Кому на Руси жить хорошо». Ср. также изложение мнений Адамовича о поэме в письме Ю.Терапиано к Маркову от 15 июля 1955 (Письма Терапиано. С.277).

(обратно)

164

К этому месту Иваск сделал помету: «Хорошо!!». Речь идет о публ.; Ремизов А. Судьба без судьбы // Оп. 1955. № 4. С. 33–37.

(обратно)

165

Имеется в виду: Данте. Ад / Введ. и пер. 5-й песни Б.Зайцева // Там же. С. 21–32.

(обратно)

166

См.: Чиннов Я. «Хмуро и виновато…»; «Знаешь, я почти забыл…»;// Там же. С.5.

(обратно)

167

К этому месту Иваск сделал помету: «Не согласен». В заметке «Явленье Озерова» (из цикла «Записки читателя») Иваск писал (в конце цитируя Мандельштама): «В России не было Расина. Русские его современники: гениально вякающий протопоп Аввакум и ученейший, скучнейший Симеон Полоцкий. Через сто лет русским Расином, а заодно и русским Буало захотел стать вертлявый, жалкий Сумароков, пролепетавший “заученную роль”» (Там же. С.87).

(обратно)

168

Речь идет о заметке «Горе от ума» в том же цикле (Там же. С. 87–88).

(обратно)

169

Имеются в виду рецензии Иваска на двухтомное собрание сочинений Н.Клюева (Там же. С. 104–105) и «Третью книгу стихов» Г. Раевского (Там же. С. 105).

(обратно)

170

Имеется в виду о. Александр Шмеман (1921–1991) — профессор и декан Свято-Владимирской семинарии в Нью-Йорке, впоследствии руководитель Русского студенческого христианского движения.

(обратно)

171

Глеб Александрович Глинка (1903–1989) — поэт, прозаик, критик. Жил в США. Видимо, его мнение о том, что письма Галя сочинены самим Иваском, было высказано не в печати, а в частном общении.

(обратно)

172

С.М. Гринберг — жена Р.Н. Гринберга, А.Н. Прегель — дочь М.С. Цетлиной.

(обратно)

173

О каких стихах идет речь, мы не знаем.

(обратно)

174

См. примеч. 25.

(обратно)

175

Рука (франц.). Имеется в виду обычное завершение писем Адамовича: «Жму (Вашу) руку».

(обратно)

176

См. примеч. 148.

(обратно)

177

В.А.Маклаков (1869–1957) — общественный деятель, публицист. Адамович написал о нем книгу «Василий Алексеевич Маклаков» (Париж, 1959).

(обратно)

178

Речь идет о статье: Аронсон Г. «Опыты» Книга 4 // НРС. 1955. 1 мая. Там, в частности, он писал:

Книга четвертая литературного журнала «Опыты» вышла в свет сейчас после некоторого перерыва под новой редакцией Ю.П.Иваска, вышла в уменьшенном формате и размере: вместо 200 страниц всего 110. О такой небольшой тетради очень трудно вести «большой разговор». В отделе статей на первом месте отметим умную и интересную статью Г.Адамовича о «парижской ноте» в русской поэзии. <…> Как всегда, встречаются у автора меткие и острые определения, порой спорные и парадоксальные. <…> Стихотворение Г.Адамовича, умелое и искреннее, сорвано к концу риторическим восклицанием «Чрез миллионы лет я вскрикну: да!».

Ср. также следующее письмо. Об ответе Адамовича на эту статью Аронсона см. далее.

(обратно)

179

Какие именно стихи Иваск посылал Адамовичу, нам неизвестно.

(обратно)

180

Замысел не был осуществлен. О причинах этого см. в письмах Адамовича далее.

(обратно)

181

Этот замысел также реализован не был, хотя на протяжении довольно долгого времени он обсуждался корреспондентами. Письма Штейгера к Адамовичу тогда опубликованы не были. Ныне напечатаны: Ливак Л. К истории «парижской школы»: Письма Анатолия Штейгера. Р. 117–119. Судя по всему, упоминаемое Адамовичем последнее письмо Штейгера в эту публикацию не вошло.

(обратно)

182

Этот «листочек» нам неизвестен.

(обратно)

183

Практически точная цитата из статьи Бальмонта «Наше литературное сегодня» (Золотое руно. 1907. № 11–12. С.62); вошла в его книгу «Морское свечение» (СПб.; М., 1910. С. 180).

(обратно)

184

Имеется в виду уже упоминавшаяся статья Иваска о «Подлипках» К.Леонтьева.

(обратно)

185

Имеются в виду стихотворения И.Одоевцевой «…Началось… И теперь опять…» и «За верность, за безумье тост!..» (НЖ. 1955. Кн.40. С. 96–98). 6 мая 1955 Адамович писал И.Одоевцевой: «Стихов Ваших в “Нов<ом> журн<але>” я еще не видел. <…> Но Чиннов прислал мне о них восторженный отзыв. А я считаю, что в нашем окружении или экс-окружении, есть два человека, смыслящих в самых <так!> стихах, а не в поэтических чувствах вокруг, — Чиннов и Гингер» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С. 409–410), а 11 мая конкретизировал: «Ваши стихи в “Н<овом> ж<урнале>” я, наконец, прочел. Очень хорошо, и очень “Вы”, два Ваших облика в двух совершенно разных стихотворениях. Иваску больше нравится первое, а я, со склонностью к лиризму, предпочитаю второе» (Там же. C.411).

(обратно)

186

Стихотворение Одоевцевой завершается так:

Как тихо спит на дне речном, В русалочной постели, Как сладко спит бессмертным сном Офелия…

Мнение об исчерпанности темы Офелии в русской поэзии, судя по всему, связано с тем, что она восходит к стихам нелюбимого Адамовичем Фета («Офелия гибла и пела…»), а в эмигрантской поэзии использовалась Г.Ивановым («Он спал, и Офелия снилась ему…»). При этом и сам Адамович когда-то не избежал соблазна ввести эту тему в собственные стихи («Устали мы. И я хочу покоя…», 1917).

(обратно)

187

Имеется в виду статья: Адамович Г. Несколько слов о журнале «Опыты» // НРС. 1955. 15 июня. В частности, там говорится:

«Опыты», по-видимому, выбрали линию отстаивания того, чему угрожает опасность. Журнал узкий и нужный: употребляю слово, «узкий» не как упрек, а как характеристику, считая, что при всем своем задании он в наши дни другим и быть не может. Отнюдь не боевой журнал <…> а скорей созерцательный, мечтательный, тихий, не без налета «непротивления злу», но внутренне твердый. Не от нового ли редактора и эти новые, ясно обнаружившиеся его черты? Принадлежа к тем, кто давно уже внимательно следит за литературной деятельностью Юрия Иваска, я все более убеждаюсь, как при обманчивой зыбкости слов и мыслей много в ней именно твердости, не говоря уже о своеобразии. Если в конце концов и захлестнет нас мутная волна, несущая «научно-прогрессивный взгляд на жизнь», Иваск, вероятно, оказался бы в числе последних, кто ей уступит. Уступка, измена была бы для него духовным самоубийством. <…> Письма Ю.Галя <…> замечательны как свидетельство того, что и в теперешней России уцелели люди, совсем еще молодые, ни на йоту не поддавшиеся умственному очерствению, сознательно тянущиеся к тому, что там осмеяно. Несколько больше у меня сомнений насчет заметок К. Гершельмана «О Царстве Божием», интересных, порой глубоких, но безапелляционных по складу. <…> Поэма Маркова — вещь сама по себе для «Опытов» не столь характерная, но достойная того, чтобы на ней остановиться. В ней есть кое-что от Хлебникова и довольно много от Агнивцева или другого поставщика стихотворных лубков. Дисгармония стилей мучительна, а все-таки настоящее дарование дает себя знать повсюду, даже в срывах. <…> Журнал продолжает дело, начатое в нашей литературе больше полвека назад «Миром искусства», хотя и без вызывающе-эстетического, дягилевского душка. С тех пор изменений произошло столько, что хватило бы на пять столетий: цели стали менее ясны, обстоятельства безмерно усложнились, новым Мережковским как будто не о чем спорить с новыми Скабичевскими… Но дело осталось, и хорошо, что находятся люди, его продолжающие.

(обратно)

188

Александр Абрамович Поляков (1879–1971) — журналист, сотрудник редакции «Нового русского слова». Адамович был знаком с ним еще по газете «Последние новости», где Поляков был секретарем редакции, а потом и заместителем главного редактора. 81 письмо Адамовича к Полякову за 1940–1969 годы хранится в: Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture. Columbia University (USA). Poliakov Collection. Box I.

(обратно)

189

Марк Ефимович Вейнбаум (1890–1973) — журналист, с 1922 до смерти — редактор «Нового русского слова».

(обратно)

190

См. примеч. 180.

(обратно)

191

Имеется в виду статья: Андреев Н. Заметки о журналах. «Опыты» III и IV // РМ. 1955. 29 июля. Николай Ефремович Андреев (1908–1982) — литературный критик, литературовед, профессор Кембриджского университета. Подробнее о нем см.: Андреев Н.Е. То, что вспоминается: В 2 т. Tallinn, 1996; Эстонские годы Н.Е.Андреева: Материалы к библиографии / Сост. И.Белобровцева, А.Рогачевский // Диаспора. Т.З. С. 587–702 (там же библиография новейших работ о нем).

(обратно)

192

Кирилл Дмитриевич Померанцев (1907–1991) — поэт, литературный критик.

(обратно)

193

О какой статье Иваска идет речь, мы достоверно не знаем. В «Опытах» она опубликована не была. Возможно, это были какое-то предварительные наброски к известной «Похвале российской поэзии», которая впервые была напечатана в 1960 (Мосты. Т.5), а полностью — уже значительно позже (НЖ. 1984–1986. Кн. 154, 156, 158–159, 161–162, 165).

(обратно)

194

Речь идет о пассаже из статьи Адамовича: «Поэзия во Франции более или менее откровенно ставит знак равенства между собой и мечтанием, и особенно это стало ясно у Малларме со всеми его последователями: “lе reve” — слово-ключ к его творчеству. Но мечта никуда не ведет, кроме разбитого корыта в конце каких угодно феерических блужданий и вопроса: только и всего? — после исчезновения обольщений» (Адамович Г. Поэзия в эмиграции // Оп. 1955. № 4. С.50).

(обратно)

195

Эта идея не осуществилась.

(обратно)

196

Действительно, в № 5 «Опытов» Адамович участия не принимал.

(обратно)

197

Отзывы В.Ф. Маркова и Н.И. Ульянова о первых четырех номерах «Опытов» нам неизвестны.

(обратно)

198

Речь идет о книге «Одиночество и свобода».

(обратно)

199

Книгу Адамовича в журнале рецензировал М.Л. Кантор (Оп. 1955. № 6. С. 96–100).

(обратно)

200

Адамович рецензировал книгу Е. Замятина «Лица» (Нью-Йорк, 1955): Оп. 1956. № 6. С. 94–96 (подп.: Г.А.).

(обратно)

201

См.: Адамович Г. Комментарии // Там же. С. 38–51.

(обратно)

202

Имеется в виду о. Александр Шмеман.

(обратно)

203

Тем не менее (это обсуждается в последующих письмах) такую статью Адамович написал, отчасти по принуждению редакции.

(обратно)

204

Видимо, имеется в виду рецензия Ю. Терапиано в «Новом русском слове» (1955. 10 июля), в которой, однако, прямого ободрения М.С. Цетлиной нет.

(обратно)

205

Имеется в виду оживленная полемика по поводу фрагментов книги В.С.Варшавского «Незамеченное поколение», публиковавшихся в различных изданиях. Обсуждение началось еще до появления статьи Е.Д. Кусковой (Кускова Е. О незамеченном поколении // НРС. 1955. 11 сентября). См.: Аронсон Г. «Новый журнал». Книга 41 // Там же. 24 июля; Слоним М. «Незамеченное поколение» // Там же. 31 июля; Яновский В.С. Мимо незамеченного поколения // Там же. 2 октября; Слоним М. Вынужденный ответ // Там же. 16 октября; Яновский В.С. Спор о вкусах // Там же. 30 октября; Слоним М. Все о том же // Там же. 13 ноября; Терапиано Ю. По поводу незамеченного поколения // Там же. 27 ноября, и др. Ср. также письмо Адамовича к А.С. Гингеру от 27 ноября 1966 (НЖ. 1994. Кн. 194. С. 278–279).

(обратно)

206

Таких слов в «трилогии» В.В. Розанова («Уединенное» и «два короба» «Опавших листьев») нет, хотя Кускова там упоминается неоднократно».

(обратно)

207

Имеется в виду большая статья Андрея Седых (наст, имя Яков Моисеевич Цвибак; 1902–1994) «Итоги Г.В. Адамовича» (НРС. 1955.2 октября), где он писал: «Блестящи короткие литературные характеристики Адамовича: Зинаида Гиппиус “общероссийская литературная классная дама, в свободное от занятий время не чуждая черным мессам и всякой чертовщине”».

(обратно)

208

Из названных работ Адамовича в шестом номере «Опытов» появились «Комментарии» и рецензия на книгу Замятина.

(обратно)

209

Обсуждение проекта публикации писем З.Н.Гиппиус см. далее. Адамович так и не смог ничего выбрать из числа этих писем, и при посредстве Иваска они были проданы в Beinecke. Опубликованы Т.Пахмусс по рукописям в год смерти Адамовича (Pachmuss Т. Intellect and Ideas in Action…).

(обратно)

210

О письмах А.С.Штейгера к Адамовичу см. примеч. 181.

(обратно)

211

Единственное письмо М.Цветаевой к Адамовичу см.: Цветаева М. Собр. соч. Т.7. С. 461–462.

(обратно)

212

Евгений Михайлович Яконовский (1903–1974) — поэт и прозаик. О контексте данной оценки Адамовича см.: Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С. 419–421.

(обратно)

213

Речь идет об очередной части романа М.А. Алданова «Бред» (НЖ. 1955. Кн. 42. С. 5–56).

(обратно)

214

На закуску (франц.). Речь идет о воспоминаниях В.Ф. Маркова «Et ego in Arcadia». Подробнее см. в следующем числе.

(обратно)

215

Фраза министра внутренних дел А.А. Макарова по поводу расстрела на Ленских приисках в 1912.

(обратно)

216

Имеется в виду начало одного из разделов воспоминаний Маркова: «Пропадали мы и в балете. Кому знакомо это стеснение в груди при начале любого адажио из pas de deux?» (НЖ. 1955. Кн. 42. С. 179). Адамович был страстным балетоманом.

(обратно)

217

С описания школы начинаются воспоминания: «Внизу — булыжная мостовая Ивановской улицы (теперь Социалистическая) и петербургская (теперь ленинградская) белая ночь» (Там же. С.164).

(обратно)

218

Силами учеников 1-й петербургской гимназии весной 1910, когда Адамович ее оканчивал, была поставлена трагедия Еврипида «Рес» (многими учеными ее принадлежность Еврипиду оспаривается) в переводе И.Анненского. В этом переводе цитируемых Адамовичем строк нет. О постановке см.: Б.П-ь. Греческая трагедия на гимназической сцене // Новое время. 1910. 27 февраля; Представление «Реса» в СПБ-ой первой гимназии // Гермес. 1910. Т.6, № 5(51). С. 151–152.

(обратно)

219

Ср. в письме Терапиано к Маркову от 23 апреля 1956: «На днях говорил о Вас с Адамовичем, которому очень понравилось Ваше повествование о молодости в “Н<овом> ж<урнале>”. А<дамович> выражал сожаление, что Вы так далеко от Парижа. Я к нему присоединяюсь…» (Письма Терапиано. С.287).

(обратно)

220

Дата вписана рукой Иваска.

(обратно)

221

О «Комментариях» Иваск высказался в своих «Заметках читателя» (Оп. 1956. № 6. С. 52–60), которые, судя по следующему письму Адамовича, присылал ему на просмотр.

(обратно)

222

Речь идет о статье Иваска «Заметки читателя» (Оп. 1956. № 6. С. 52–61), посланной Адамовичу в рукописном виде и являющейся ответом на «Комментарии» Адамовича, предназначенные для этого же номера (Там же. С. 38–51).

(обратно)

223

Отзыв о. Александра Шмемана на «Комментарии» нам неизвестен.

(обратно)

224

Источник цитаты не установлен.

(обратно)

225

В № 5 «Опытов» были напечатаны стихи: Г. Иванова («Перекисью водорода…»); С. Маковского («Утишье», «Musee de l’homme»); Н. Моршена («Разговор о Елене Келлер»); И. Одоевцевой («Не во мне, а там, вовне…»); С.Прегель («Азбука счастья», «Париж»); Ю. Терапиано («Снова ночь, бессонница пустая…», «В содружество тайное с нами…»); И. Яссен («Нет, не пора — еще уснуть…»).

(обратно)

226

Кантор М. Записи// Оп. 1955. № 5. С. 16–20.

(обратно)

227

Марков В. О поэтах и о зверях // Там же. С. 68–80.

(обратно)

228

Пастухов В. Страна воспоминаний // Там же. С. 81–90. Отметим, что Пастухов задумывался о продолжении своих воспоминаний. Так, 7 июня 1955 он в шутку предлагал Иваску: «Не хотите для 6-го номера “Опытов” очерк о петербургских банях? Это безусловно поднимет тираж. Но что бы сделалось с М.С.Ц<етлиной>? Она бы про меня сказала, что я “глубоко ненормальный человек”. Видите, я сегодня в игривом настроении». 26 сентября Пастухов писал уже вполне серьезно: «Очерк о Кузмине у меня готов “в уме”» (Amherst. Box 5. F.l 1). Имя Пастухова встречается (в том числе как Друга Ивнева) в дневнике Кузмина: он давал Пастухову рекомендацию (вместе с Гумилевым, Блоком и М.Лозинским) для вступления в петроградский Союз поэтов (см.: Лит. наследство. Т.92. М., 1987. Кн.4. С. 694–695). Рюрик Ивнев (наст, имя Михаил Александрович Ковалев; 1891–1981) — поэт, прозаик, мемуарист, переводчик.

(обратно)

229

Речь идет о процитированном в воспоминаниях В.Л. Пастухова стихотворении Р.Ивнева «Все забыть и запомнить одно лишь…» (Оп. 1955. № 5. С. 82–83). Отметим, что в опубликованном им тексте строка читается «Я всегда к тебе доберусь».

(обратно)

230

20 декабря 1968 Адамович писал Иваску:

Вы спрашиваете, знал ли я Ивнева? Это был едва ли не первый (по времени) мой литературный друг. Я познакомился с ним по объявлению в «Нов<ом> Времени»: «Юноша, поклонник всего не банального, ищет друга». Я ответил — и мы сразу с ним сдружились. Он был тогда эго-футуристом. <…> Ивнев — настоящий поэт, но неудач, ник в поэзии. Ничего не вышло, а могло выйти. Стихи про Архангельск — хорошие, когда-то восхищали Мандельштама (коего Вы все-таки напрасно возвели в первые поэты нашего века).

(обратно)

231

Поплавский Б. Аполлон Безобразов // Оп. 1955. № 5. С. 20–38. В письме к И.Чиннову от 16 марта 1956 Адамович писал: «Крайне не согласен с Вами насчёт Поплавского в “Опытах”: во-первых, хороший писатель никогда не пишет плохо, во-вторых — это замечательная вещь, сдержанно-глубокая, без обычной поплавской размашистости и подвывания. Перечитайте! Не могу поверить, что Вы ничего в этом отрывке не найдете» (РО ИМЛИ. Фонд И.Чиннова; в публикации писем, подготовленной самим Чинновым, этот фрагмент перенесен в письмо от 26 апреля 1965; см.: Письма к Чиннову С. 259).

(обратно)

232

Переписка М.Цветаевой и А.Штейгера напечатана с предисловием К.Вильчковского (Оп. № 5. С. 45–67). Чуть позже, 20 января, Адамович писал И.Одоевцевой: «Да, читали Вы письма Цветаевой к Штейгеру? Я давно не читал столь бабьего и вздорного, о чем и сообщил Иваску, на что он мне ответил, что я Цветаеву “не понимаю”.. Говорят, она, разочаровавшись в любовных способностях Шт<ейгера>, набросилась потом на Аллу Головину. Я за ней этого не знал» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.427). См. продолжение отзыва Адамовича о публикациях в «Опытах» в письме к Чиннову, процитированном в предыдущем примечании: «Зато не только согласен, но вдесятеро бы усилил то, что Вы пишете о Цветаевой и ее посланиях Штейгеру. Такого глупого и жалкого бабьего вздора я давно не читал, хотя Иваск и уверяет, что это все оттого, что я-де “не понимаю”. Нечего понимать, сплошной позор и “нарциссическая” чепуха! А этот болван Елита пишет в предисловии, что это лучшее, что Цветаева “создала”. Будь я редактором, ни за что бы всего этого не напечатал» (Письма к Чиннову. С. 259–260).

(обратно)

233

Д.Кленовский в статье «Одухотворенные полотна» рецензировал «Портреты современников» С.Маковского (Оп. 1955. № 5. С. 100–102), а Николай Федоров — книгу Б.Зайцева «Чехов» (С.99). Д. Кленовский — псевдоним поэта и критика Дмитрия Иосифовича Крачковского (1892–1976). Николай Иванович Федоров — прозаик и критик.

(обратно)

234

Иваск дал отзыв о книге А.Ремизова «Огонь вещей», который начинался так: «Вся жизнь Ремизова есть жизнь в литературе, жизнь в самой стихии языка, которой он одержим <…> Его огонь вещей не хочется тушить дуновением» (Оп. 1955. № 5. С.96).

(обратно)

235

Кирилл Сергеевич Вильчковский (Елита-Вильчковский) — журналист, литературный критик. Передавая его письма в Йельский университет, Иваск сообщил, что он умер осенью 1960. В прошлом был членом партии младороссов и редактором газеты «Бодрость». Судя по всему, с Иваском его связывали воспоминания довоенных лет. 24 января 1938 Иваску писал А.Штейгер: «Я показали Ваши стихи К. Вельчковскому <так!>, редактору младоросской газеты “Бодрость”, который также живет в Vesinet. Стихи ему настолько понравились, что он дал о них отзыв в своей газете, который я Вам высылаю» (Ливак Л. К истории «парижской школы»: Письма Анатолия Штейгера. 1937–1943 // CASS. P. 94–95). Рецензия на книгу Иваска «Северный берег» была напечатана в газете «Бодрость» 23 января 1938.

(обратно)

236

О неудаче этого предприятия см. ниже. Вместе с бумагами Адамовича это письмо хранится в Beinecke.

(обратно)

237

Письма Бунина были опубликованы (см. следующее письмо).

(обратно)

238

Приписка Иваска: «10 1/2 и 1 стихотворение».

(обратно)

239

В тот же день Адамович писал И.Одоевцевой: «Я для “Опытов” перебираю письма Зинаиды <Гиппиус>, почти во всех есть что-нибудь плохое о других, чаще всего о Бунине или Ходасевиче. Но что-нибудь нейтральное я выберу» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.427).

(обратно)

240

Дуайт Д.Эйзенхауэр (1890–1969) был в это время американским президентом. Транскрипция его фамилии «Айзенхауэр» была принята в «Новом русском слове».

(обратно)

241

В публикации было сделано редакционное предисловие: «Письма И.А.Бунина печатаются с любезного разрешения Г.В.Адамовича. Они дополняют посмертную книгу Бунина О Чехове (издательство имени Чехова Нью-Йорк, 1955 г., стр. 412)» (Оп. 1956. № 6. С.23). Планировавшегося предисловия Адамович не написал. Позже появились более обстоятельные хотя все равно далеко не полные публикации этих писем: Письма И.А.Бунина к Г.В.Адамовичу / Публ. проф. А.Звеерс // НЖ. 1973. Кн. 110, С.158–175; «В Ваш архив, дорогой поэт»: Из писем И.А.Бунина Г.В.Адамовичу // Наше наследие. 1991. № 4. С. 136–137. Полный свод переписки Адамовича с И.А. и В.Н. Буниными (147 писем за 1926–1961) подготовлен к печати Р.Дэвисом и О.Коростелевым.

(обратно)

242

Имеется в виду заметка: А<дамович Г.>. По поводу собрания сочинений Мандельштама // Оп. 1956. № 6. С. 92–94. Отметим, что эта публикация не учтена в библиографиях Адамовича.

(обратно)

243

Перемена адреса была связана с тем, что Иваск получил место в университете штата Канзас.

(обратно)

244

Просьба Адамовича выполнена не была.

(обратно)

245

Статья К. Вильчковского о Штейгере в «Опытах» не появилась.

(обратно)

246

Имеется в виду статья: Аронсон Г. «Опыты», книга пятая // НРС. 1956. 29 января. Там он, в частности, писал:

Что же касается стихов <…>, то они в общем оставляют холодными. В весьма рискованном жанре выступил М.Кантор. Его «Записи» (афоризмы) иногда метки, очень редко — оригинальны, а по большей части риторичны, нарочиты. Если уж говорить о «риске» в литературе, — то хочется со всей откровенностью при этом сказать, также о «переписке» Марины Цветаевой с Л. <так!> Штейгером, занимающей центральное место в отчетной книге. <…> Думается, что поклонники таланта трагически погибшей поэтессы оказали публикацией писем медвежью услугу ее памяти.

Прочитав этот отзыв, М.С. Цетлина написала Иваску 31 января: «Ко вчерашнему письму по поводу г. Аронсона: В.С. Варшавский мне сообщил вчера вечером со слов г. Аронсона, что в его рецензии пропущен большой кусок, где он восхваляет Вас и “Опыты” и что он по этому поводу поместит письмо в редакцию газеты!!!» (Amherst. Box 7. F.13). Поправка появилась (НРС. 1956. 1 февраля), но издательницу не устроила. 2 февраля она написала Иваску: «Дорогой Юрий Павлович. Сегодня (2/1/56) появилась поправка к статье Аронсона — сплошное и отвратительное безобразие. Кто-то из друзей “Опытов” должен был бы ответить. — Адамович в свое время очень много сделал своей статьей. Думаю, что кто-то и теперь найдется. Эта вражда г. Аронсона и “Нов<ого> Русск<ого> Слова” — позор и отвращение» (Там же). Тем самым было спровоцировано появление подробно обсуждаемой далее статьи Адамовича.

(обратно)

247

Письмо Иваска нам неизвестно, однако позже, 20 января 1964, он пишет Адамовичу. «Сейчас сам переписываю письма Зинаиды Николаевны. Все очень интересно. <…> мне действительно дорога память о Д<митрии> С<ергеевиче> и З<инаиде> Н<иколаевне>. Пусть они многое профанировали, а все же сохраняли верность чему-то самому главному и в лучшие моменты слышали “музыку сфер”, и, м<ожет> б<ыть>, больше он слышал, хотя она была умнее, проницательнее» (Amherst Box 1. F.3).

(обратно)

248

Толстовское сокращение, означающее «если буду жив».

(обратно)

249

Имеется в виду статья: Адамович Г. О христианстве, демократии, культуре, Маркионе и о прочем // НРС. 1956. 25 марта.

(обратно)

250

Василий Васильевич Зеньковский (1881–1962) — богослов, историк философии, публицист. Книгу Варшавского он не рецензировал.

(обратно)

251

Рецензии Кантора также не было. Книгу рецензировал М.М. Карпович (Оп. 1956. № 6. С. 101–104), а несколько позже ей были посвящены «“Новоградские” размышления по поводу книги В.С. Варшавского “Незамеченное поколение” и дискуссии о ней» Ф. Степуна (Оп. 1956. № 7. С. 37–44).

(обратно)

252

Статья К. Вильчковского напечатана не была.

(обратно)

253

Л.Д. Червинская в «Опытах», редактируемых Иваском, не печаталась.

(обратно)

254

В недатированном письме М.С. Цетлина писала Иваску: «В.С. Варшавский настаивает, чтобы Вы сейчас же запросили Г. Адамовича о согласии написать статью о № 5-м и тогда, если согласится, послать ему гранки № 6-го и предупредить г. Вейнбаума, что об “Опытах” № 6-ой пишет г. Адамович и чтобы г. Аронсон не писал». Видимо, в ответном письме Иваск выразил недоумение, в связи с чем она ему отвечала 30 апреля: «Я поняла в одном из Ваших писем, что г. Адамович согласился написать рецензию о № 6-м (вместо г. Аронсона), что Вы об этом с ним сговорились, поэтому я ему послала корректуру № 6-го без всяких объяснений. Очень прошу Вас с ним сейчас же по возможности снестись. <…> Я очень рада его замечанию, что у “Опытов” “есть свое лицо” — это я сама впервые увидела в № 6-м и говорила об этом В.С. Варшавскому» (Amherst. Box 7. F 13). Ср. письмо Адамовича к Цетлиной от 24 апреля (Письма Адамовича. С. 282).

(обратно)

255

Аронсон этот номер «Опытов» не рецензировал. Рецензию Адамовича см.: Адамович Г. «Опыты» // НРС. 1956. 3 июня. Об этой статье Адамович писал И.Одоевцевой: «…Иваск и Цетлина просили меня “помочь”, “поддержать”, т. е. написать отзыв, чтобы не давать его змее-Арансону <так!>- не мог же я “помогать”, говоря, что № скверный. Да еще там мне устроена реклама, на что Вишняк и намекнул деликатно: в трех статьях я упоминаюсь, что крайне глупо» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.429).

(обратно)

256

Рецензия Адамовича на подготовленное Ю.Иваском «Избранное» В.Розанова была опубликована в «Русской мысли» 3 мая 1956.

(обратно)

257

Рецензии в «Новом русском слове» на сборник Розанова обнаружить не удалось, неизвестен нам и тот отклик Адамовича, который предполагается в настоящем письме. В «Опытах» книге Розанова немало места посвятил В. Вейдле (О спорном и бесспорном // Оп. 1956. № 7. С. 37–44), специально рецензировал книгу М.Кантор (Там же. 1957. № 8. С. 141–145).

(обратно)

258

Речь идет о «Заметках на полях» В.Маркова (Оп. 1956. № 6. С. 62–66), первая часть которых называлась «О книге Адамовича “Одиночество и свобода”». Отметим, что «Заметки» вызвали бурное негодование. Об отношениях Маркова и Адамовича в это время и позднее см.: Письма Терапиано. С. 292–294.

(обратно)

259

Поплавский Б. Аполлон Безобразов // Оп. 1956. № 6. С. 5–17.

(обратно)

260

Степун Ф. Искусство и современность // Там же. С. 28–37.

(обратно)

261

Татищев Н. Среди книг // Там же. С. 67–71.

(обратно)

262

Речь идет о рецензии М. Кантора на книгу Адамовича «Одиночество и свобода» (см. примеч. 199).

(обратно)

263

Имеется в виду опубликованная в № 6 «Опытов» (с. 109–110) рецензия Ю.К. Терапиано на книгу Е. Рубисовой (Rubisov Н.) «Art of Asia». Терапиано писал о ней Иваску 28 марта 1955: «Вот еще рецензия: Вышла недавно книга Е.Рубисовой “Искусство Азии”. Мария Самойловна отнеслась благожелательно к тому, чтобы я написал о ней для “Опытов”. Прилагаю копию — м<ожет> б<ыть>, Вы найдете удобным ее поместить в № 5 или в следующем? Меня бы это оч<ень> устроило» (Amherst. Box 6. F.41).

(обратно)

264

Гингер А. Шар // Оп. 1956.№ 6. С.3.

(обратно)

265

К этой фразе Иваск сделал замечание: «Да, да!». Впоследствии из этого проекта выросла статья Адамовича «О Штейгере, о стихах, о поэзии и о прочем» (опубл.: Оп. 1956. № 7. С. 26–36).

(обратно)

266

18 февраля 1956 М.С. Цетлина писала Иваску: «Очень бы хотела, чтобы “Опыты” выходили 3 раза в год. Но тут решаете Вы, так как тратите на него максимум времени, получая в ответ только моральное удовлетворение» (Amherst. Box 7. F 13).

(обратно)

267

Имеется в виду небольшой фрагмент книги Ремизова, напечатанный в 5-м номере «Опытов» (с.39). Его продолжения не последовало.

(обратно)

268

Публикации Ремизова о Розанове в «Опытах» не было. Говоря «это его сфера», Адамович имел в виду, что Ремизов посвятил В.В.Розанову целую книгу: «Кукха: Розановы письма» (Берлин, 1922).

(обратно)

269

В «Опытах» была опубликована лишь одна статья Г.Иванова — юбилейное приветствие А.М.Ремизову (Оп. 1957. № 8. С. 127–129).

(обратно)

270

Ближайшая по времени статья Адамовича о Цветаевой — «Несколько слов о Марине Цветаевой» (НРС. 1957. 9 июня). О письмах к Штейгеру там упоминания нет.

(обратно)

271

Самоограничение Адамовича вызвано тем, что Штейгер был гомосексуалистом.

(обратно)

272

Оговоркам (франц.).

(обратно)

273

Характерно, что суждения Адамовича в письме довольно близки к его оценкам в рецензии, опубликованной в «Новом русском слове»:

Не все номера «Опытов» равноценны, не все одинаково интересны. Но в каждом чувствуется отказ свернуть с избранного пути <..>

Отрывок из романа Поплавского «Аполлон Безобразов» — явно черновик, торопливый, скомканный, с грубоватыми эффектами и ужасами в леонидо-андреевском жанре. Стоило ли его обнародовать? Да — если считать, что уже наступило время для изучения всего, что оставил после себя этот даровитейший писатель. Вместе с тем это, однако, — козырь в руки людей, довольно еще многочисленных, которые утверждают, что Поплавский непомерно раздут и что посмертная слава его — результат кружковщины. <…>

«Заметки на полях» В.Маркова меня озадачили. Из авторов, появившихся в нашей печати после войны, это один из тех, с которым связаны большие надежды. Но до чего он боек, небрежно поверхностен, многословен с налетом «легкости в мыслях необыкновенной». В его коротеньких заметках кое-что остроумно. Удивляет, однако, самая мысль эти заметки представить на суд читателей: это — будто крохи с некоего роскошного стола. А в данном случае никакого стола еще нет.

(Адамович Г. «Опыты» // НРС., 1956. 3 июня)

Помимо этого в рецензии отмечены стихи Гингера и Присмановой, статьи Татищева, Гершельмана «Об игре», Степуна и Иваска, рассказ Е. Извольской «У Христа на елке» и письма Бунина. Отметим, что выделенный Адамовичем рассказ Извольской вызвал недовольство Цетлиной. 28 февраля 1956 она писала Иваску:

Огорчаюсь, что написали, что я ополчилась на Е.А. И<звольскую> — я волнуюсь за качество материала «Опытов»: так как В.Л. Пастухов высказался так же, как и я, то я особенно заинтересована в ненапечатании этого рассказа. Но я принимаю Ваше предложение относительно В.С.Варшавского и уже снеслась с ним по телефону об этом и уже направила ему по почте для чтения рассказ Е. А.И<звольск>ой.

(Amherst. Box 7. F.13)

(обратно)

274

На самом деле Адамович родился двумя годами ранее — в 1892.

(обратно)

275

Для чего Иваску понадобились биографические сведения об Адамовиче, мы не знаем.

(обратно)

276

См.: «Зарубежная поэзия нашла в Париже свой духовный климат. Вспоминаю появившийся в начале эмиграции перевод Г.В.Иванова и Г.В.Адамовича “Анабазиса” Перса (Leger). С того года, кажется, 1925-го, в нашей поэзии зазвучала новая музыка, щемящая и сладчайшая, между небытием и жалостью» (Татищев Н. Среди книг // Оп. 1956. № 6. С.70), На этот пассаж Адамович откликнулся и в письме к И.Одоевцевой от 17 июня: «Самое лучшее — скажите Жоржу! — что Татищев написал, что русская поэзия началась с нашего перевода С.Ж.Перса! А мы и не знали» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.429). К несколько более позднему времени относится оценка этого перевода, данная Адамовичем в письме к Г.Хомякову (процитировано в предисловии к публ.: Поэтический перевод как средство эмигрировать: Неизданные переводы Г.Иванова / Предисл., подгот. текста и публ. Е.Витковского // Литературное обозрение. 1995. № 4. С. 106).

(обратно)

277

См. также примеч. 255.

(обратно)

278

Был исполнен второй замысел.

(обратно)

279

Сергей Иванович Шаршун (1888–1975) — поэт, прозаик, художник, композитор. Видимо, предполагалась публикация каких-то его произведений в № 7 «Опытов», поскольку 8 сентября 1956 Иваску писал М.Л.Кантор: «Соседство Шаршуна меня само по себе не смущает <…>. — Что до прозы Шаршуна, то я бы его неприличия изъял, если это возможно; говорю это не из пуританизма, а потому что не уверен, что они искупаются художественными или философскими достоинствами произведения» (Amherst. Box 3. F.66). См. также: Иваск Ю. Сергею Шаршуну // РМ. 1974. 13 мая.

(обратно)

280

Речь идет о статье: Марков В. Моцарт // НЖ. 1956. Кн.44. С. 88–113. Почти одновременно Адамович сам опубликовал статью с таким же названием (НРС. 1956. 20 мая), поэтому Марков воспринял мнение Адамовича как зависть (см.: Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.433, примеч. 8). Ср.: Письма Терапиано. С. 292–293,298.

(обратно)

281

Н.А.Оцуп напечатал в «Опытах» статью «Н.С.Гумилев» (1953. № 1. С. 117–142) и стихотворение «Жертва времени и безвременья…» (Там же. № 2. С. 17). В бытность Иваска редактором он в журнале не печатался. Причины иронического отношения Адамовича к Оцупу отчасти раскрываются из его письма к Одоевцевой от 20 января 1956: «Из литературных событий был доклад Оцупа у Гингеров: высокопарная чепуха, со ссылками ежеминутно на Пушкина и Гумилева, двух главных мэтров, а смысл тот, что с тех пор, как погибли “Числа”, погибла и русская литература» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.426).

(обратно)

282

К опубликованному стихотворению О.Мандельштама «Жил Александр Герцевич…» было сделано примечание: «По имеющимся данным, эти шуточные стихи Мандельштама в печати никогда не появлялись (сообщены Г.В.Адамовичем)» (см.: Оп. 1956. № 6. С.5).

(обратно)

283

См.: Марков В. О большой форме // Мосты. 1958. № 1. С. 174–178. Почему статья не попала в «Опыты», мы не знаем.

(обратно)

284

Леонид Леонидович Сабанеев (1881–1968) — музыковед, преподаватель Русской консерватории им. С.В.Рахманинова.

(обратно)

285

Ершов П. Одесская литературная колыбель: Отрывок из воспоминаний // Оп. 1957. № 8. С. 93–99. Петр Евгеньевич Ершов (1893–1965) — литературный критик, преподаватель Колумбийского университета, печатался преимущественно в «Новом журнале» и «Новом русском слове».

(обратно)

286

Статей К.Д. Померанцева в «Опытах» не было.

(обратно)

287

Стихи С.Маковского после № 5 в «Опытах» не появлялись.

(обратно)

288

Видимо, Адамович спутал двух Зеньковских — Василия Васильевича (о нем см. примеч. 250) и Сергея Александровича (1907–1990), опубликовавшего несколько позже статью: Путь историка: К 70-летию М.М. Карповича // Оп. 1958. № 9. С. 52–60.

(обратно)

289

Материалы Никиты Алексеевича Струве (р. 1931) в «Опытах» не печатались. Ю.Одарченко также в «Опытах» не печатался.

(обратно)

290

Речь идет о повести Михаила Дмитриевича Иванникова (1904–1968) «Заговор» (опубл.: НЖ. 1956. Кн.44. С. 5–24). Удивительно, что это имя показалось Адамовичу неизвестным: еще в 1935–1938 рассказы Иванникова появлялись в «Современных записках», и сам Адамович их рецензировал (Последние новости. 1935. 21 февраля; 1936. 30 июля; 1938. 20 января; 1938. 2 июня).

(обратно)

291

Имеется в виду рассказ В.С. Яновского «Болезнь» (НЖ. 1956. Кн.44. С. 51–60). Сходным образом Адамович сравнивал этих двух писателей в письме к Одоевцевой от 25 июля 1956 (см.: Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.432).

(обратно)

292

Типичный случай рассеянности Адамовича: еще в декабре 1954 (см. письмо 20) он поздравлял Иваска с защитой диссертации.

(обратно)

293

Речь идет о книге: Баррет-Браунинг Е. Португальские сонеты / Пер. Михаила Цетлина и Игоря Астрова; Предисл. Георгия Адамовича. Нью-Йорк, 1956. Подробнее см. в письме 53, а также в письме Адамовича к М.С. Цетлиной от 20 ноября 1954 (НЖ. 1994. Кн. 194. С.273).

(обратно)

294

И. Одоевцева, не оставившая развернутого отзыва, писала В.Ф.Маркову: «Как-нибудь соберусь и напишу Вам о В<ашем> “Моцарте”. Очень мне понравился…» («4..Я не имею отношения к Серебряному веку…»: Письма Ирины Одоевцевой к Владимиру Маркову (1956–1975). С.412). Отзыв Г.Иванова по поводу этой статьи был значительно подробнее: «Как написано, это, вероятно, самая блистательная стилистически Ваша статья» (Письма к Маркову. S.34), поясняя далее отношение Адамовича: «…есть и основа: отвращение к таланту, уму, оригинальности. В этом смысле он искренен насчет Вашего “Моцарта”» (Там же. S.46). Мнение С.К.Маковского нам неизвестно.

(обратно)

295

Роман Борисович Гуль (1896–1986) — прозаик, мемуарист, с 1966 — главный редактор «Нового журнала».

(обратно)

296

Отсылка к названию очерка З.Гиппиус о Розанове — «Задумчивый странник» (очерк вошел в ее мемуарную книгу «Живые лица» (Прага, 1925)).

(обратно)

297

На этот раз (франц.).

(обратно)

298

Рецензии на сборник Л.Д. Червинской «Двенадцать месяцев» (Париж, 1956) Адамович в «Опытах» не поместил. Книгу рецензировал сам Иваск: Оп. 1957. № 8. С. 136–139 (подп.: Ю.И.).

(обратно)

299

В статье «О Штейгере, о стихах, о поэзии и о прочем» Адамович пишет: «У Червинской, кое в чем на него <Штейгера> похожей, от природы, пожалуй, больше данных, богаче и сложнее общий замысел. Но она стихи свои не вполне “дописывает”, хотя — как знать? — может быть, и не ищет штейгеровского игольчато-ранящего стиля» (Там же. С.28).

(обратно)

300

Продолжение переписки М.Цветаевой и А.Штейгера было опубликовано в № 7 «Опытов» (с.8-18), что снова вызвало недовольство разных лиц. Так, 8 сентября 1956 М.Л.Кантор писал Иваску: «Вижу, что Вы и в № 7 печатаете письма Цветаевой? Неужели опять к Штейгеру?» (Amherst. Box 3. F.66).

(обратно)

301

Такой статьи К.Д.Померанцева в «Опытах» не было. Ю.Терапиано сообщал в письме от 7 августа 1960: «При жизни Г.Иванова Померанцев считался другом Ив<анова> и Одоевцевой, восторгался ими, писал о них даже слишком уж восторженно — послал, например, в “Опыты” такую хвалебную статью об И.О<доевцевой>, что Иваск не мог ее напечатать» (Письма Терапиано. С.341).

(обратно)

302

Георгий Васильевич Флоровский (1893–1979) — священник, богослов, публицист. Предполагаемой статьи, насколько мы знаем, не написал.

(обратно)

303

О ком идет речь — неизвестно.

(обратно)

304

Записка явно представляет собою сопроводительное письмо при посылке статьи «О Штейгере, о стихах, о поэзии и о прочем».

(обратно)

305

Александр Акимович Биск (1883–1973) — поэт, переводчик, мемуарист. Судя по всему, имел изрядное влияние на М.С. Цетлину. О нем подробнее см.: Азадовский К. Александр Биск и одесская «Литературка» // Диаспора. Т.1. Париж; СПб., 2001. С. 95–141.

(обратно)

306

Наталья Владимировна Кодрянская (1901–1983) — детская писательница и мемуаристка. Играла видную роль в литературной жизни как Нью-Йорка, так и Парижа. М.С. Цетлина с ней постоянно советовалась.

(обратно)

307

Речь идет о рецензии Ю.Терапиано (Оп. 1957. № 8. С. 133–134) на упоминавшуюся выше (примеч. 293) книгу Е. Баррет-Браунинг «Португальские сонеты».

(обратно)

308

Так называемых (франц.). О предисловии к этому изданию см. письмо Адамовича М.С. Цетлиной от 20 ноября 1954 (Champaigne-Urbana Univ. Library (USA). S.Pregel and V.Rudnev Collection).

(обратно)

309

Михаил Михайлович Карпович (1888–1959) — историк, главный редактор «Нового журнала». О какой писательнице идет речь, непонятно. Не исключено, что о той же Н.В. Кодрянской, которая не печаталась в «Новом журнале» с 1948 по 1958, или Н.А. Вольской, энергично пристраивавшей свою прозу и просившей Адамовича о протекции (см.: Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С. 432–433).

(обратно)

310

Имеется в виду неизданное стихотворение Иваска:

Эти рваные мантии Обнищавших дубов, И истлевшие хартии Поредевших лесов. Этот обморок выспренный Синевы в пустоте, И зияние истины В октябре, в нищете.

Осень 1956

(Amherst. Box 27. F 2)

(обратно)

311

Речь идет о стихотворении Ф.И. Тютчева, начинающемся этой строкой (1855).

(обратно)

312

Имеется в виду пассаж из «Заметок на полях» В.Ф.Маркова, где говорилось: «Глава о Чернышевском в “Даре” Набокова — роскошь! Пусть это несправедливо, но все заждались хорошей оплеухи “общественной России”» (Оп. 1956. № 6. С.65). Отметим, что эта реплика вызвала негодование не только у сторонников Кусковой. Так, М.J1.Кантор писал Иваску 15 июня 1956: «Марков меня разочаровал, а отчасти даже возмутил: его выходка по адресу Кусковой неприлична совершенно, а восторги по поводу “хорошей оплеухи” общественной России достойны русской газетки, выходящей в Буэнос-Айресе. <…> (Мне кажется, что редакция в следующем № должна была бы как-нибудь отмежеваться-от выходок Маркова: Вы, без сомнения, найдете для этого форму)» (Amherst. Box 1. F.51; письмо ошибочно находится среди писем И.А.Карузо). Ср. также мнение М.В.Вишняка (Письма Терапиано. С.292). Более подробно вся история воспроизведена в публ.: «…Мир на почетных условиях…»: Переписка В.Ф.Маркова с М.В.Вишняком. 1954–1959 / Публ. О.Коростелева и Ж.Шерона // Диаспора. Т.1. Париж; СПб., 2001. С. 557–584.

(обратно)

313

Седьмой номер «Опытов» в «Новом русском слове» рецензировал Г. Аронсон, Адамович в обсуждение не вступал.

(обратно)

314

Имеется в виду стихотворение Иваска:

Нищие мы, нищие на пиру осени, Золота сколько, а к чему оно, золото? — Высушенные отшуршавшие хартии Золотых ясеней, вязов или лиственниц. Но вглядываясь в голубое зияние — Я убеждаюсь, ужасом очарованный, Уже не земля — небо, небо отчина, Неумолимая, еще не желанная.

(Amherst. Box 27. F.2; на том же листе — несколько измененный вариант.)

(обратно)

315

Письмо предназначалось для М.С.Цетлиной (см. также следующее письмо) и было ей переслано Иваском. 10 декабря издательница отвечала Иваску: «Спасибо за письма гг. Адамовича и Вейдле — интересно и ободряюще», а 13 декабря повторила: «Письма гг. Вейдле и Адамовича очень нам благоприятны и одобрительны» (Amherst. Box 7. F.13).

(обратно)

316

Он не свой человек (франц.).

(обратно)

317

Речь идет о переводах Биска из Рильке. 1 ноября Цетлина писала Иваску: «Я была бы счастлива, если бы Вы согласились напечатать от 8 до 15 переводов из Рильке, сделанных А.А.Биском, нигде не напечатанные и, по-моему, исключительно талантливые и близкие по духу к стилю Рильке. Если Вы пока в принципе согласны, я Вам пошлю, чтобы Вы выбрали из много большего количества его переводов. Он этим летом очень много работал и перевел большое количество стихов Рильке» (Amherst. Box 7. F.13). О дальнейшей судьбе этих переводов см. ниже.

(обратно)

318

Вероятно, имеется в виду поэт А.П.Флота, с конца 1950-х до середины 1960-х время от времени печатавшийся в журнале «Возрождение».

(обратно)

319

Название статьи В.Ф. Ходасевича, посвященной поэзии графоманов и дилетантов (опубл.: Возрождение. 1936. 23 января; перепеч.: Ходасевич В. Колеблемый треножник. М., 1990. С. 597–603).

(обратно)

320

В рецензии на седьмую книгу «Опытов» Г. Аронсон писал:

Идейное замыкание в кругу ограниченных тем и разработка этих тем в одном стремящемся к единству и целостности направлении, привело к тому, что в подборе материала и сотрудников «Опыты» попадают в плен к кружковщине или клану. Не берусь судить, является ли это умышленной данью направлению или результатом «самотека». <…> Любопытно при этом подчеркнуть, что о Г.Адамовиче пишут почти все. <…> Роль Георгия Адамовича в «Опытах» в известном смысле особая; с ним не столько соглашаются, сколько, отталкиваясь от его высказываний, определяют таким путем свои воззрения.

(НРС. 1957. 3 февраля; перепеч.: Там же. 10 февраля)

Судя по всему, именно второй из приведенных пассажей заставил Адамовича отказаться вступать с Аронсоном в полемику.

(обратно)

321

26 января 1957 Цетлина писала Иваску: «Вчера видела А.А.Биска, он волнуется, что не имеет ответа от гг. Вейдле и Адамовича, и хотел бы получить обратно от них свои стихи. Ему они очень нужны, так как он их должен послать в Париж, где его сын будет заниматься их издательством…» (Amherst. Box 7. F. 13).

(обратно)

322

Опубл.: Оп. 1958. № 9. С. 33–51.

(обратно)

323

Цитата из «Попытки ревности» (1924) М.Цветаевой.

(обратно)

324

Речь идет о публикации: Карузо И. Стародумы: Из романа «Базилисса» // Оп. 1956. № 7. С. 19–26. Поскольку автор более ничего не публиковал и остался вне поля зрения историков литературы русской эмиграции, позволим себе привести некоторые сведения о нем, содержащиеся в его письмах к Иваску (Amherst. Box 1. F.51). В угловом штампе на бумаге имя автора писем значится «Игорь А. Карузо» (в описи архива Иваска он фигурирует как граф, однако на чем основано это утверждение, мы не знаем). Судя по всему, они были знакомы с Иваском еще по Эстонии, во всяком случае об этом говорит первое из сохранившихся писем от 17 апреля 1956 из Вены:

Ирина переслала мне из Базеля 5-ую книгу Ваших «Опытов». Хочу послать Вам привет и сказать Вам, что я Вас, разумеется, не забыл. Но ведь невозможно рассказать и объяснить все, что произошло за 15 лет… Встретимся ли когда-нибудь? От души поздравляю Вас с Вашими «Опытами». Помните ли о моих «опытах» романа — «Базилисса». Как раз нашел в шкапу отрывки и очень им изумился… Теперь я «ушел» в науку. Много пишу, но, увы, не «Базилиссу».

Из письма от 5 июня того же года становится несколько яснее и сфера анятий автора, и выясняется, что Иваск был инициатором публикации отрывков из неоконченного романа:

Нет, я не ушел в «австрийские дела». Ни к какому берегу не пристал. Стою здесь совсем в стороне. Да, официально я — «ученый»; но именно не официальный — здесь не имею даже профессуры. Наука — та же суета сует. И особенно психология (хотя я ее, конечно, люблю; я только что сдал издателю толщенный <так!> манускрипт). <…> Вчера послал Вам несколько жалких отрывков «Базилиссы». Выбрал, не перечитывая, не слишком разрозненные или растрепанные страницы.

23 августа 1956 Карузо снова пишет Иваску:

Разумеется, я с полной готовностью выдаю Вам carte blanche для всех сокращений рукописи: с самого начала я ничего другого и не предполагал. Остается одно-единственное недоумение: Вы пишете о Зое как Базилиссе и наследнице Палеологов, лучше затушевать. Мне же кажется, что «понимание» романа — даже в отрывках — «строится» главным образом на этом «мифе». Не будь Зоя Палеолог — «Новая Византия» становится простой рационалистической политической теорией; с Зоей же тут какая-то, пусть безумная, но «живая», «телесная» мечта. На мой взгляд, о «византийстве» Зои затушевывать не надо; к тому же мне почему-то кажется, что читатель «проглотит» и эту фантастику. <…>

Рад, что сохранившиеся отрывки пригодились. Тем более рад, что я все же не «художник», и мне мерещатся совсем иные цели. Знаете ли Вы святого Григория Паламу? Моя «Византия» становится все более «паламитской». Но об этом после.

Осенью 1956 Карузо читал лекции в Бразилии. Его последнее письмо Иваску написано 27 февраля 1957:

Шлю Вам привет из Лугано, где оправляюсь от тяжелого воспаления легких. <…>

В VII-ой книге «Опытов» много, много хорошего, хотя, в общем, чуть-чуть немного расплывчатый «христианский персонализм» (я сам считаю себя «христианским персоналистом»; потому критика не злая). Очень полюбил Ваше определение, цитируемое из Кн<иги> VI-ой: «Бог есть, ибо Христос в него верил». <…> Опечатка в «Стародумах» «правительственный Сенат» (должно быть «правительствующий Сенат») досадна. Сколько красоты в «правительствующем» Сенате. Всякий холуй может быть «правительственным».

Другими сведениями об этом авторе мы не располагаем.

(обратно)

325

См.: Андреев Г. Без победы и наград: Заметки на полях // Оп. 1956. № 7. С. 58–64. Адамович имеет в виду его слова об «Одиночестве и свободе», «книге в наши времена редкой, хочется сказать — единственной по уму, изяществу и благородству чувства и стиля, то есть по качествам теперь почти исчезнувшим…» (с.58). Геннадий Андреев — псевдоним Геннадия Андреевича Хомякова (1909–1984), редактора альманаха «Мосты».

(обратно)

326

См.: Иваск Ю. Георгий Петрович Федотов (1886–1951) // Оп. 1956. № 7. С. 65–67.

(обратно)

327

Вейдле В. О спорном и бесспорном // Там же. С. 37–44. В статье, в частности, оценивалась составленная Иваском книга Розанова.

(обратно)

328

Имеется в виду рецензия Аронсона на № 7 «Опытов» (см. примеч. 320).

(обратно)

329

Имеется в виду рецензия: Терапиано Ю. «Опыты», книга седьмая // РМ. 1957. 16 февраля.

(обратно)

330

Такой анкеты в «Опытах» не было.

(обратно)

331

Судя по всему, Иваск передал Адамовичу мнение, выраженное Цетлиной в письме к нему от 1 ноября 1956:

Материал № 7-го доброкачественный, но он весь на тему христианской философии и философского христианства. Стихи мне показались тощими. Нет литературы, нет красоты, нет остроты.

(Amherst. Box 7. F.13)

(обратно)

332

См. примеч. 298.

(обратно)

333

Стихи Адамовича не появились ни в восьмом (где он не печатался вовсе), ни в девятом номерах «Опытов».

(обратно)

334

См.: Ульянов Н. Мысли о П.Я.Чаадаеве // Оп. 1957. № 8. С. 56–72. (Отметим упоминание Ю.Терапиано: «Читали ли Вы в № 8 Оп<ытов> статью Ульянова о Чаадаеве? Ответить собирается Адамович» (Письма Терапиано С.311; письмо от 8 января 1958).

(обратно)

335

Речь идет о статье Иваска «О читателях Цветаевой» (НРС. 1957 30 июня). Ср. реакцию современника: «Иваск молится на Адамовича (хотя бы его статья — даже в защиту Цветаевой от А<дамовича>)…» (Письма Терапиано. С.306; письмо от 31 июля 1957).

(обратно)

336

К этому фрагменту письма Иваск сделал примечание: «Но наш мошенник, не чужой!» См, также следующее письмо. Поздравление Ремизову было напечатано (см.: Алексею Михайловичу Ремизову ко дню его восьмидесятилетия // Оп. 1957. № 8, СЛ26-130), что вызвало у Адамовича чрезвычайно острую реакцию.

(обратно)

337

Соответствующее место в сочинениях В.В.Розанова нами не отыскано.

(обратно)

338

Такие пометы Николай II действительно оставлял на прочитанных письмах.

(обратно)

339

К этой фразе Иваск сделал примечание: «преувеличено!».

(обратно)

340

Действительно, в упоминавшемся уже поздравительном «блоке» (см. примеч. 336) была и неозаглавленная заметка Г. Иванова.

(обратно)

341

Примечание Иваска: «Это было бы ужасно!»

(обратно)

342

К этому месту письма Иваск сделал примечание: «Да, я так написал: но это шутка! Ю<рий> И<васк>. — Ремизов вообще дорог по воспоминаниям об эпохе символистов, и он еще — вроде талисмана, “маскотт”! А кое-что — просто хорошо!»

(обратно)

343

В одной из своих рецензий (Новый журнал. Книги 51–52 // РМ. 1958. 5 июня) Адамович писал о Ремизове: «Не скрою, не стану притворяться: мне лично “ключ” к этому очень сложному, очень противоречивому, замечательному и несносному писателю нужен. Завидую тем, кто им восхищается без оговорок или отбрасывает его без колебаний!» Более ранних высказываний такого рода нам отыскать не удалось.

(обратно)

344

В недатированном письме к И.Чиннову Адамович продолжает тему:

Иваску я третьего дня написал едва ли не самое злое письмо в моей жизни — по поводу возвещенного им превознесения Ремизова в следующей книжке «Опытов». Не могу с этим примириться, хотя лично против Ремизова ничего не имею. Это — сдача всех позиций, измена, предательство того облика поэзии, который — мне казалось — в «Опытах» мало-помалу проступал. Это восхваление поэзии-лжи, поэзии-лукавства, всего, что мне отвратительно, сколько бы ни было за ним таланта. И кроме того, это поддержка всех обманутых Ремизовым модернистических дураков. Я Иваску почти написал отказ от дальнейшего участия в журнале и все думаю, надо ли это сказать публично, с объяснением причин? Если боюсь этого, то исключительно потому, что боюсь саморекламы и какой-то неуместной принципиальности, которую трудно было бы объяснить.

(Письма к Чиннову. С.253).

(обратно)

345

Имеется в виду рассказ В.Варшавского «Рассеянность. Из записок художника». (Оп. 1957. № 8. С. 26–35) и статья Иваска «Философ в дурацком колпаке. Владимир Филимонов» (Там же. С. 73–82).

(обратно)

346

Заметка В.В.Вейдле по поводу юбилея Ремизова (в отличие от неозаглавленных материалов Г. Иванова и В.Маркова) называлась «Алексею Михайловичу слава!».

(обратно)

347

В своей статье В.Ф.Марков писал:

…здесь мы даже не сравниваем его с пресловутой группой «парижской ноты». «Нота» может не существовать, потому что в его стихах есть все, чего требует Адамович, и еще очень много сверх то- 41 го, а лучшие представители «ноты» не дотягивают даже до рецептов «властителя дум» 30-х гг. Сравнить его хотя бы с Поплавским, этим парижским Есениным для избранных, или с немного малокровной музой Штейгера.

(Марков В. О поэзии Георгия Иванова// Там же. С.84).

(обратно)

348

Речь идет о статье Адамовича «Наши поэты: Георгий Иванов» (НЖ. 1958. Кн.52. С. 55–62). Вторая и последняя статья из этого цикла была посвящена Одоевцевой (Там же, 1960. № 61 С. 147–153). См. в письме Адамовича к И.Чиннову от 31 мая 1961: «Я не хотел продолжать этой серии, не хотел вообще писать ее. Но сначала пристал Г.Иванов, потом Одоевцева — будто и ему, и ей это было крайне важно!..» (Там же. 1989. № 175. С.257). В письме к Одоевцевой от 5 марта 1958 Адамович замечает: «Гуль прислал письмо с восторгом по поводу) моей статьи о Жорже. Карповичу будто бы тоже очень понравилось. Действительно, не статья, а бонбон» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.470). О работе над статьей см. также письма Адамовича к Р.Б.Гулю от.7 декабря 1957,9 января и 3 февраля 1958 (Письма Георгия Адамовича к Роману Гулю / Публ. Г.Поляка; примеч. В.Крейда // НЖ. 1999. Кн.214. С. 201–203).

(обратно)

349

В финале статьи Адамовича действительно использованы стихи Е.А. Баратынского «Молитва» (1842 иди 1843) («Царь небес! Успокой…»).

(обратно)

350

Статья о творчестве Г.Иванова довольно подробно обсуждается в письмах Адамовича к Иванову и Одоевцевой, в частности, в письме от 21 октября 1957: «…статью о Жорже напишу непременно Практически от моей статьи не будет ничего, м<ожет> б<ыть>, 5 долларов лишних от какого-нибудь мецената, да и то едва ли. Не может ничего быть. А что у Жоржа какой-то зуд, мало мне понятный, я знаю давно…» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С. 454–455 и далее).

(обратно)

351

О поездке Иваска в Европу в 1958 у нас мало сведений; в основном они ограничиваются последующими письмами, а также письмами Адамовича к И.Одоевцевой, где 25 июня сообщается: «Приехал Иваск, ничего, но с заячьей губой, чего я не люблю» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.488).

(обратно)

352

Речь идет о рецензии: С.П. «Опыты» // НРС. 1957. 8 декабря. Приведем цитату из нее:

Большинство вещей, помещенных в восьмой книжке, именно таковы, но стоит пробежать оглавление, чтобы убедиться: «знакомые все лица», имена, встречаемые в печати из года в год… Неужто и в сам деле так узок у нас писательский круг и вовсе нет незнакомцев? Стихи Георгия Иванова, Ирины Одоевцевой, Игоря Чиннова — формально отличные стихи. Сетовать на то, что эти стихи унылы и мрачны, непозволительно. Предполагается ответ: ага, хотите, чтоб гром победы раздавался? Гражданских ноток желаете? Не будет вам гражданских ноток.

В письме к Иваску Цетлина замечает: «№ 8-й имеет успех. Сегодня мне сказал г. Аронсон, что он хотел писать, но М.Е. Вейнбаум ему сказал, что он попросил это сделать кого-то другого. Г.Я. Аронсон мне сказал, что считает этот номер талантливым и парадоксальным» (Amherst. Box 7. F.13). Псевдоним автора рецензии раскрывается в письме Ю.Большухина от 24 декабря 1957 к Иваску: «Некто, написавший об ОПЫТАХ в Н<овом> Р<усском>С<лове>, пожелал остаться неизвестным, но я открою Вам эту жгучую тайну: инициалы С.П. означают: Сам Писал. Или, как выражался Иван Александрович Хлестаков, “барон Брамбеус это тоже я”. Статья могла бы быть, конечно, и лучше, но Брамбеус участвует в номере, и это его немножко связало в похвалах соперникам, т. е. собратьям по перу” (Там же. Box 1. F 40).

(обратно)

353

Юрий Большухин (Юрий Яковлевич Кандиев, 1903—?) — прозаик, журналист. Возможно, имеется в виду статья: Большухин Ю. Поиски и находки // Оп. 1957. № 8. С. 195–101, или какая-нибудь из следующих публикаций Ю. Большухина: Об одной книге, о России, о людях // НРС. 1957.8 декабря; Три старика // Там же. 23 декабря (назовем разделы этой статьи: «Что ни шаг, то Маршак»; «Андрей Упит»; «Сергей Коненков»; подп.: «Юр. Б.»); Клюквенные заросли в «Литгазете» // Там же. 1958. 19 января.

(обратно)

354

В статье «Невозможность поэзии» Адамович писал о Цветаевой:

Она, конечно, была настоящим поэтом, и, конечно, у нее попадаются отдельные прелестнейшие строфы, мелодические и меланхолические, женственные, как ни у кого. Задумчивость, полусонно-певучие интонации, тихий, сомнамбулический ход некоторых ее стихов к Блоку или ранних стихотворений о Москве неотразимы. Но творческие претензии Цветаевой мало-помалу оказались в разладе с ее силами: утверждаю это как очевидную истину, хотя и знаю, что остаюсь в одиночестве. Юрий Иваск, например, один из ее верных, стойких поклонников, вспомнил даже Державина, говоря о ней <…> о том, что в ее скороговорке, в ее причитаниях и восклицаниях, в ее ритмической судороге нет творческой новизны — т. е. данных для развития, — по-моему, и спорить нельзя.

(Оп. 1958. № 9. С. 45)

(обратно)

355

О времяпрепровождении Адамовича в Париже см. в его письмах к Одоевцевой за этот период (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С. 474–484).

(обратно)

356

Речь идет о статье: Поджоли Р. Пастернак // Оп. 1958. № 9. С. 23–28. В ней говорится: «Пастернак — нео-романтик, подобно Стравинскому в “Весне священной” и в “Жар-Птице”» (с.26). Ренато Поджоли — американский литературовед, профессор Гарвардского университета.

(обратно)

357

В «Опытах» было напечатано шесть из «Стихотворений Юрия Живаго» («Гамлет», «Объяснение», «Осень», «Сказка», «Август», «Земля») с пояснительной заметкой В.Франка (см.: Там же. С. 6–16), в которой говорилось о том, где напечатаны остальные стихи. Вопреки утверждению Адамовича, он несколько скептически относился (по крайней мере, в это время) к самим стихам из романа. Приведем цитату из его письма к Чиннову от 20 мая 1958:

Насчет Пастернака я с Вами согласен. Его стихи никогда не доходят до черты, за которой нет споров. Последние, из «Д<окто>р<а Живаго» — жиже, слабее по напору, чем прежние. И уж никак я не могу вынести переложения слов Христа пастернаковским стилем! Романа я не читал. Говорят, это лучший русский роман XX века. Может быть. Если даже он литературно хуже, скажем, Бунина, то внутренне Пастернак, конечно, на другой высоте, и, пожалуй, правда, он больше Бунина, Горького и др. имеет право на продолжение «великой русской литературы». П<отому> что она ведь правда была «великая», а в наше столетие сдала и поглупела.

(Цит. по оригиналу. — РО ИМЛИ. Ф. И.Чиннова.)

В публикации М.Миллер это письмо ошибочно датировано 17 марта 1956. См.: Письма к Чиннову. С. 251–252.

(обратно)

358

Статей Ф.А. Степуна в «Опытах» № 9 не было.

(обратно)

359

Речь идет о наконец-то завершенной статье «Невозможность поэзии». В письме к Чиннову от 20 мая 1958 Адамович сообщал:

Я недели две назад послал Иваску большую статью для «Опытов». <…> Статья общая, не об отдельных поэтах. Кстати, она до сих пор меня «мучает», как бывает у женщин после родов, кажется. В ней очень многое не досказано, другое пере-сказано, хотя я писал ее со вниманием, немножко как пишут завещание. Но это-то и может звучать фальшиво. Ну, увидим. В сущности, это итог и резюме несчастной «парижской ноты», которая, кстати, сильно мне надоела, особенно в интерпретации Иксов и Игреков.

(Цит. по оригиналу. — РО ИМЛИ. Ф. И.Чиннова).

(обратно)

360

В письме к И. Одоевцевой, написанном в тот же день, Адамович рассказывал:

К Вам, между прочим, хотел поехать Иваск, который собирается провести несколько дней в Ницце, а потом — к Вам. Он звал меня поехать вместе, но я предпочитаю, конечно, один, и вести разговоры не об Анненском и Блоке. Если бы Вы не желали визита Иваска, напишите мне, я его отговорю, и, кстати, уже сказал, что, м<ожет> б<ыть>, это по болезни Жоржа для Вас неудобно. Он разошелся совсем, и с Анненского перешел на мальчиков. Но с Вами, на первых порах, будет, верно, стесняться.

(Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.489)

О визите Иваска во Францию см. также в письме Ю.Терапиано к В.Маркову от 6 июля 1958 (Письма Терапиано. С. 314–315).

(обратно)

361

В своем письме к Одоевцевой от 8 июля 1958 (см. примеч. 360) Адамович продолжал тему:

Вы спрашиваете о Париже и сплетнях. Там сплошная война мышей и лягушек, т. е. Маковского и Померанцева во главе двух враждебных армий. Все из-за «Рифмы» и того, кому ей владеть? Я перед отъездом обедал у масонов и сидел рядом с Маковским. Что он говорил и как кипел, описать я не в силах. Кстати, сообщил, что Померанец бегает (и не только бегает) за маленькими мальчиками, но тщательно это скрывает. Правда это? Что-то не похоже. По-моему, все они слегка сошли с ума. Было бы что делить! Два человека выпускают книжку стихов, три — ее читают, а шуму столько, будто бы en jeu <в игре — франц.> миллионы и мировая слава. Да и из-за мировой славы не стоило бы так злиться.

(Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С. 489–490)

16 июля он возвращается к этой теме:

Относительно войны Маковский — Померанец, то я еще в своем уме и никаких третейских судов, лично, не желаю. Маковский меня уверял, что все подкопы Померанца — против меня, но я не верю, да мне и все равно. Померанец мне в связи с этим прислал очень милое письмо, на которое я столь же мило ответил. К «Рифме» этой я отношения не имею и не намерен иметь. Но о третейском суде я сказал Маковскому: т. е. сказал, что если он хочет «бить П<омеранцеву> морду», то лучше устроить суд и просить Зайцева быть у председателем.

(Там же. С.491)

(обратно)

362

Еще 14 июля Адамович писал Одоевцевой: «Не знаю, <…> пускать ли к Вам Иваска, буде он сюда приедет» (Эпизод сорокапятилетней дружбы- вражды. С.491), но уже через неделю, 21 июля, сообщал ей же: «Иваск пишет, что если приедет, то только в августе, и то под вопросом» (Там же. С.492).

(обратно)

363

См. в заметках Иваска об Адамовиче: «Узкая улочка, отходящая от Елисейских полей, называется рю дэ Колизэ. Там мы сиживали в простом “табачном” кафе и в сумрачном “Фестивале” с притушенными красными огнями» (Проект «акмеизм» / Вступит, статья, подгот. текста и коммент. Н.А.Богомолова//Новое литературное обозрение. 2002. № 58(6). С.161).

(обратно)

364

Георгий Иванов скончался меньше чем через месяц, 26 августа 1958. О его последних месяцах жизни см. в письмах И.Одоевцевой к В.Маркову: «…Я не имею отношения к Серебряному веку…»: Письма Ирины Одоевцевой к Владимиру Маркову (1956–1975). С.451–461.

(обратно)

365

Из стихотворения Н.А.Некрасова «Сеятелям» (1877):

Сейте разумное, доброе, вечное,

Сейте! Спасибо вам скажет сердечное

Русский народ…

(обратно)

366

Очередные неурядицы в «Опытах» относятся к более раннему времени. 30 апреля 1958 М.С. Цетлина написала Иваску: «Статью г. Извольской я перечла еще раз и окончательно отказываюсь от ее напечатания — подробный разбор я Вам пришлю позже. Т. к. Вы, м<ожет> б<ыть>, не предупредили ее, что я как издатель могу не допустить появления ее статьи, и она уверена, что статья появится, — я Вам даю право ей написать, что статья не появится, потому что я (а не Вы) этого требую» (Amherst. Box 7. F.13). В тот же день Цетлина еще раз пишет Иваску: «Сегодня утром отправила Вам письмо <…> а днем получила Ваше письмо о том, что Вы заказали статью Е.А.Изв<ольской>. Делая это, Вы забыли, как я боролась за ненапечатание ее статьи о католич<еской> сестре милосердия; иначе Вы бы заранее спросили меня об этом. Очень сожалею об этом, но остаюсь при своем решении ни в каком случае ее теперешнюю статью не печатать» (Там же). О какой статье Е.А.Извольской идет речь, мы не знаем.

В связи с этим Иваск решил предпринять меры, о которых мы знаем также по письмам Цетлиной. 6 июля она написала: «Считаю нужным Вам сказать, что если бы Вы хотели дать удовлетворение Елене Алекс<андровне> Извольской и выпустить № 10 без надписи “под редакцией Ю.П.Иваска” — то я на это совершенно согласна и ни в какой мере не буду на это претендовать. Буду рада за нее и за Вас», а 12 июля последовало еще одно письмо:

Дорогой Юрий Павлович,

Получила Ваше письмо о Вашем выходе из «Опытов» и благодарю Вас за его дружеский характер. — Само собою разумеется, что Вы можете выпустить № 9 за Вашей подписью. Не забудьте, что я Вам предложила снять Вашу подпись? только и исключительно если это Вам нужно для удовлетворения Е.А.Извольской и Вас самого. <…>

Сегодня утром получила Ваше письмо, которое Вы просите считать документом? — я на это согласна и пошлю его копии лицам, заинтересованным в дальнейшей судьбе «Опытов».

Уже по телефону сообщила г. Вейдле, который сказал, что будет этом (т. е. о дальнейшей судьбе «Опытов») писать г. Адамовичу. — Меня устраивают разные последствия: Вас уговорят остаться (во что я не верю), создадут новую редакцию или редактора, «О<пыты>» просто прекратятся (русские очень любят ссориться) и у меня не будет этой заботы и, м<ожет> б<ыть>, будет другая, более меня удовлетворяющая, работа.

(Там же)

Раздор, однако, удалось уладить, и еще некоторое время Иваск оставался редактором.

(обратно)

367

В эти же дни Адамович писал С.Ю. Прегель. 17 июля 1958: «Насчет “Рифмы”: хорошо, что эта “буря” успокаивается. Я говорил Маковскому о третейском суде как о средстве все-таки более желательном, чем мордобитие (он все рвался именно в такой дословный бой). Но и третейский суд — позорище, совершенно ни к чему» (Письма Адамовича. С.293); 20 августа: «Насчет “Рифмы”, кажется, сведения лучше, т. е. спокойнее. Но произошла какая-то перепалка Маковский — Померанцев в новом варианте. “Так было, так будет”. Chacun s’amuse a sa maniere <Каждый забавляется по-своему — франц.») (Там же. С.295). София Юльевна Прегель (1872–1972) — поэтесса.

(обратно)

368

Яков Борисович Рабинович (1897–1964; в литературе встречаются другие даты рождения). Вероятно, был знаком с Адамовичем еще по предреволюционному Петербургу, а впоследствии по масонским делам.

(обратно)

369

Цитата из стихотворения Ф.И.Тютчева «Последняя любовь» (между 1852 и 1854).

(обратно)

370

Кто был предметом этой влюбленности Адамовича, мы достоверно не знаем. См. о нем в письмах к Одоевцевой этого периода. 8 июля: «Ожидаю приезда своего ангела, друга, мечты и утешения, но не знаю еще, приедет ли. А чувства мои двоятся, ибо утешение связано с расходами, сами понимаете» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.490); 14 июля: «Амуры мои продолжаются и причиняют мне эмоции различные. Даже очень различные. Но хорошо, что есть эмоции» (Там же. С.492). Иваск пишет в своих заметках, что это был Юрий Султанов, сын Е.П.Летковой-Султановой, однако он умер еще до войны.

(обратно)

371

Имеется в виду сборник рассказов Леонида Федоровича Зурова (1902–1971) «Марьянка» (Париж, 1958).

(обратно)

372

Отсылка к роману Ф.М.Достоевского «Бесы».

(обратно)

373

Пропустим (франц.).

(обратно)

374

Счастливого путешествия (франц.).

(обратно)

375

В журнале появилась информация: <Б/п.> Памяти Георгия Иванова // Оп. 1958. № 9. С. 4–5.

(обратно)

376

См. примеч. 366.

(обратно)

377

О каком произведении Иваска идет речь, установить не удалось.

(обратно)

378

В «Новом журнале» (№ 54) были напечатаны фрагменты из «Доктора Живаго». Параллельно, с 12 октября, роман печатался в «Новом русском слове». На следующий день после этого письма Адамович несколько подробнее писал А.Гингеру о своих впечатлениях: «Читал первую главу “Живаго” в “Н<овом> Журнале”. Ничего, кое-где il a comme des eclairs <есть словно озарения — франц.>, но немало и “передвижничества”, для Пастернака неожиданного. Он, верно, искренне надеялся, что его напечатают в СССР, и подгонял к этому фактуру. Говорят, это “Война и мир”, чтобы да, так нет» (Письма Адамовича. С.298).

(обратно)

379

Имеется в виду книга Адамовича «Василий Алексеевич Маклаков: Политик, юрист, человек» (Париж: Изд. друзей В.А. Маклакова, 1959; на правах рукописи).

(обратно)

380

Первая «статейка» была оформлена Адамовичем в виде краткой заметки из цикла «Темы» (опубл.: Воздушные пути (Нью-Йорк). 1960. <№ 1> С. 49–50).

(обратно)

381

Из стихотворения «Старик» (1913).

(обратно)

382

Николай Авдеевич Оцуп (1894–1958) умер 28 декабря. Диана Александровна Карэн — его жена, актриса немого кино; в «Числах» дважды публиковались ее «Заметки». Адамович относился к ней неизменно иронически. О «полу-ссоре» Адамовича и Оцупа см.: Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.485 и далее.

(обратно)

383

Сюжет этой истории восстанавливается на основании писем Цетлиной, хранящихся в архиве Иваска. 27 ноября 1958 она писала:

Вы знаете, что г. Вейдле, будучи в Париже, сказал мне по телефону, что он дал прочесть свою статью об А.А.Биске и его сыне самому АА.Биску и что тот статьей удовлетворен. Я была счастлива и считала, что инцидент исчерпан. Теперь А.А.Биск мне сказал, что ничего подобного он г. Вейдле не говорил и считает эту статью очень обидной для него и для его сына. Когда я ему сказала слова г. Вейдле, — А.А.Б<иск> категорически заявил и повторил, что «г» Вейдле врет», что «он мне солгал», и что появление этой стать будет обидой и ему, и его сыну. Надеюсь, Вы поймете, что я отказываюсь от печатания этой статьи и напишу об этом В.В.Вейдле.

(Amherst. Box 7. F. 13)

28 ноября Иваск отвечал ей:

Решил написать Биску — письмо к нему прилагаю. Он ведь про- сил сам, чтобы В.В.Вейдле отозвался. Но когда просят об отзыве то ни в коем случае содержание этого отзыва не предопределяют, я знаю, что А.А.Биск Ваш друг, знаю, что он нервный человек, я, кажется, все сделал, чтобы внести общепримирение. Совершенно ясно что статья В.В.Вейдле отнюдь не ругательная. <…> Всему тому, что говорит В.В.Вейдле, я безусловно верю. Его статьи нарасхват, у него мало времени для сотрудничества в русском журнале, все же он пишет для ОПЫТОВ, руководимый побуждениями самыми благородными, <…> Очевидно, что А.А.Биск читал статью В.В.Вейдле, Нашел письмо В.Вейдле от 28 июня с<его> г<ода>. Там он пишет, что А.А.Биск два раза просил Вейдле написать о нем. Вейдле вкратце пересказал Биску свою статью. Основная ошибка в том, что А.А.Биск просил Вейдле о нем написать! Я этой статьи не заказывал, но принял ее. А сам Вейдле вообще ни на чем не настаивает.

(Там же)

На полях копии письма Иваска к Биску, а также письма Иваска от 20 декабря к ней, Цетлина оставила свои пометы, из которых следует, что она чрезвычайно недовольна и своей волей снимает статью Вейдле.

(обратно)

384

Имеется в виду статья «Невозможность поэзии», где творчеству Б.Л.Пастернака было уделено значительное внимание (Оп. 1958. № 9. С. 46–48).

(обратно)

385

Вероятно, речь идет о статье: Слоним М. Роман Пастернака // НЖ. 1958. Кн.52. С. 94–108. Библиографию зарубежных статей этого периода о творчестве Б.Л.Пастернака см.: Русские писатели: Поэты (Советский период). Т. 18. СПб., 1996.

(обратно)

386

Творчеству Пастернака был в значительной степени посвящен первый том альманаха «Воздушные пути» (Нью-Йорк, 1960), издававшегося Р.Н.Гринбергом. Адамович напечатал там статью «Темы».

(обратно)

387

Десятый номер «Опытов» не вышел.

(обратно)

388

Адамович вспоминает весьма ему не понравившуюся статью Ф.А.Степуна «Кино и театр» (Оп. 1953. № 2. С. 63–80).

(обратно)

389

Среди названных Адамовичем потенциальных авторов десятого выпуска «Опытов» — поэт и критик граф Н.Д.Татищев и балетмейстер Дж, Баланчин (Георгий Мелитонович Баланчивадзе, 1904–1983).

(обратно)

390

Нина Николаевна Берберова (1901–1993) — писательница. Была знакома с Адамовичем еще с петроградских времен.

(обратно)

391

Альманах «Мосты» выходил в Мюнхене в 1958–1970; всего было 15 выпусков, из них 11 — до 1965. Адамович впервые напечатался в пятом выпуске (1960).

(обратно)

392

О каком стихотворении Иваска идет речь, нам установить не удалось.

(обратно)

393

Ю.Терапиано действительно рецензировал девятый номер «Опытов» (Русская мысль. 1959. 9 мая), что было отмечено в письме М.С.Цетлиной к Иваску от 10 мая 1959: «Я глубоко возмущена статьей г. Терапиано о № 9 в “Русск<ой> Мысли”. О ее недоброжелательности согласны <так!> и г. Адамович, и С.Ю.Прегель, и, наверное, все, кто ее читали». Г.Аронсон также рецензировал этот выпуск. Отметим его упрек в адрес Адамовича: «Пользуюсь случаем только обратить внимание на непозволительный и неубедительный выпад автора <Адамовича> по адресу Белинского: “Пустомеля- Белинский”. Хорошо было бы даже в изданиях для писателей и поэтов обходиться без этаких “чересчуров”» (НРС. 1959. 29 марта).

(обратно)

394

«Федон» — диалог Платона. Имена его персонажей Адамович называет верно.

(обратно)

395

4 апреля 1959 (возможно, это то самое письмо, которое Иваск переслал Адамовичу), Цетлина писала:

На меня очень напирают, чтобы я пропустила «Опыты» и спасла «Новый Журнал».

У меня самой боль в душе, что «Опыты» не хвалят, не покупают и печатают безобразный отзыв г. Аронсона. Когда я пожаловалась на злой тон г. Аронсона, единственной статьи об «Опытах», г-ну Вейнбауму, он мне ответил, что лучше я бы деньги тратила на «Новый Журнал».

У меня проблема продолжения «Опытов». Я знаю, что Вы уже работаете для № 10-го, и я бы очень хотела, чтобы Ваша работа не пропала даром и чтобы не были обижены авторы, которым Вы статьи заказали, и я согласна 10-й номер выпустить, если Вы мне напишете, что, не выпуская этого номера, Вы бы очутились в неловком положении и Вам было бы жаль потраченного времени.

26 апреля Адамович писал Чиннову:

Иваск сообщает мне, что М<ария> С<амойловна>, вероятно, будет издавать «Н<овый> журнал» вместо «Опытов». Очень будет жаль. «Н<овый> ж<урнал>», конечно, популярнее, шире, но это — сборники, альманахи, а в «Опыт<ах>» есть линия и лицо, и некое противостояние СССР, чего нет в «Н<овом> ж<урнале>». Конечно, надо бы «Опыты» — если бы они продолжались — оживить, т. е. убавить эстетизма и добавить какой-то современной идейности и беспокойства обо всем, что в мире творится. Беда лишь в том, что почти нет людей, некому писать.

(Цит. по оригиналу. — РО ИМЛИ. Ф. И.Чиннова).

(обратно)

396

В статье «Стихи Живаго (Пастернака)» Иваск писал:

Можно ли вкладывать в уста Христа такие вот типично пастернаковские стихи:

И как сплавляемые <так!> по реке плоты,

Ко мне на суд, как баржи каравана,

Столетья поплывут из темноты.

Зачем здесь этот ужасный имажинизм: столетья как плоты, как баржи… каравана! Сколь это претенциозно. Становится неловко за автора.

(Оп. 1958. № 9. С.29)

В цитированном в предыдущем примечании письме к Чиннову Адамович говорил: «Иваск совершенно прав о Пастернаке, хотя стихи о “баржах”, по-моему, как раз хорошие. В них есть пастернаковский подъем, пафос неподдельный. Но что нельзя излагать слова Христа своим, притом декадентским стилем — святая истина» (Письма к Чиннову. С.254).

(обратно)

397

Имеются в виду опубликованные в № 9 «Опытов» статьи В.С.Франка «Стихи Бориса Пастернака из романа Доктор Живаго» (с.17–22) и ранее упоминавшаяся — Р.Поджоли (см. примеч. 356).

(обратно)

398

Нагого А. <А.С.Гингер>. Борьба за тепло // Оп. 1958. № 9. С. 86–91. В письме к И.Чиннову от 26 апреля Адамович говорил; «Кстати, “Агния Нагаго”, хотя это и эстетизм, местами замечательна» (Письма к Чиннову. С.254). В письме к А.Присмановой и самому Гингеру он добавлял; «Одно возражение: это мужская статья, а не женская, и женский род звучит в ней фальшиво. Если бы “молодая девушка” долго стояла и глядела на молодцов, работавших в лесу, то кончилось бы тем, что они отпустили бы по ее адресу такое словцо, что, вся зардевшись, она убежала бы. Это у Агнии невозможная картина» (НЖ. 1994. Кн.194. С.300; письмо от 29 апреля 1959).

(обратно)

399

Большухин Ю. Ползучие Мысли // Оп. 1958. № 9. С. 74–85.

(обратно)

400

В разделе рецензий этого тома были напечатаны рецензии В.Маркова на книгу А.Биска «Избранное из Райнера Марии Рильке» (Там же. С. 99–103) и подписанная криптонимом «юб.» (возможно, Ю.Большухин) — на книгу М.Е.Вейнбаума «На разные темы» (с. 112–114).

(обратно)

401

В рецензии на сборник стихов С.Маковского «Еще страница» Иваск писал:

Поэзия Маковского сродни поэзии позднего Тютчева, восславившего Лазурное побережье

О, этот юг! О, эха Ницца! (1864 г.).

У Маковского

Осень в Ницце, бабье лето

На лазурном берегу.

Тютчевского происхождения и иные тяжелые архаизмы Маковского.

(Там же. С.92 и далее).

(обратно)

402

Такой статьи В.Ф.Маркова нам обнаружить не удалось.

(обратно)

403

Речь идет о статье: Левицкий С. Экзистенциализм и психоанализ // Оп. 1958. № 9. С. 61–67.

(обратно)

404

Имеется в виду рецензия: Ю.И. Гурилевские романсы // Там же. С. 114–116.

(обратно)

405

Эта идея реализована не была.

(обратно)

406

См. примеч. 399.

(обратно)

407

В «Опытах» было напечатано стихотворение А.Присмановой «Две у людей, а у зверей четыре…». Ср. в письме Адамовича к Присмановой и Гингеру от 29 апреля 1959 (Письма Адамовича. С. 300).

(обратно)

408

Речь идет о статье: Зайцев Б.К. Серебряный век: Из воспоминаний и размышлений // РМ. 1959. 5 и 7 мая. Ответной статьи Адамовича мы не знаем.

(обратно)

409

Имеются в виду следующие стихи Иваска:

МИТЛА (Мексика)

Синее небо — ни облачка, Точечка только чернеет: Гения зорче — стервятничек В поисках падали — реет. А равнодушная храмина (Временем ранена, ранима), Стройно троясь, простираясь, Зодчего не посрамляет. Выспренная геометрия (Музыка, музыка) — и: Если она не бессмертие — Вечности все же сродни. Синее небо — ни облачка, Только стервятничек ищет… Кто там — без вида и облика — В пищу годящийся, лишний?

1958

МИФ 1958

Преступление: жизнь в подполье, Ум-за-разум, бледность и вялость, Наказание: солнце, солнце В череп треснувший вбило клин. На верхушечке пирамиды Подкосил мексиканский Кронос, На раздолье седьмого неба Буй-стервятничек замер вдруг. Но другое большое небо, Озлащая щербатый мрамор Капителей и арок Рима, Источило милости мед. На кладбище Forum Romanum Я молился Кастору-брату, Я молился Поллуксу-другу, Улыбнулся мне их отец. Я уехал на ближний север, Я сидел у ночной реки, Осеняли скамью каштаны, Сказку на ухо мне шепча. А из мирного мрака ночи Легкой поступью вышла тень: Нет, не тень, а земное счастье, Во плоти и в крови оно.

(Amherst. Box 27. F.5)

(обратно)

410

О Николае (Науме) Георгиевиче Рейзини (1905–1979?) см. справку О.А. Коростелева в изд.: Адамович Г. Собр. соч.: Стихи, проза, переводы. СПб., 1999. С. 485–486.

(обратно)

411

Отсылка к началу поэмы А.С. Пушкина «Полтава» (1829).

(обратно)

412

Этому проекту посвящена наша специальная публикация: Проект «акмеизм». С. 140–180.

(обратно)

413

Письмо явно служило дополнением к предыдущему и было отправлено вместе с ним, почему не носит отдельного номера.

(обратно)

414

Имеется в виду обсуждавшийся в двух предшествующих письмах проект. Различные варианты анкеты сохранились в архиве Иваска.

(обратно)

415

Несмотря на возражения Адамовича, все далее названные поэты были записаны Иваском и проф. У. Викери на магнитофон.

(обратно)

416

Его никогда не принимали всерьез (франц.).

(обратно)

417

Владимир Ананьевич Злобин (1894–1967) — поэт; душеприказчик Мережковских.

(обратно)

418

Речь идет о публикации книги Вс. Рождественского «Страницы жизни» в журнале «Звезда» на протяжении 1958–1959 гг.

(обратно)

419

Вероятно, Иваск интересовался мнением Адамовича о своей прозе: Иваск Ю. Я уеду в Юкатан // НЖ. 1959. Кн. 57.

(обратно)

420

Речь идет об известной книге: Струве Г. Русская литература в изгнании. Нью-Йорк, 1956. Ее рецензировал Иваск (Оп. 1956. № 7. С. 106). В письме к Одоевцевой от 17 июня 1956 Адамович писал о ней: «Вы спрашиваете, что я думаю о книжке Струве. Ничего не думаю. Я о ней слышал и слышу со всех сторон, но на старости лет предпочитаю избегать раздражений и всего прочего, а так как обо мне там, по слухам, написаны всякие гадости, то я ее и не собираюсь читать. Собака лает, ветер носит» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С. 429).

(обратно)

421

См. примеч. 419.

(обратно)

422

Несколько позднее, 30 апреля 1960, Адамович писал Чиннову, явно пытаясь помочь ему: «…то, что Вы пишете о Мюнхене, о себе и прочем. Я догадываюсь, читая между строк, — если читаю верно. Червинская немножко испортилась во всех смыслах, но я думаю, Вы могли бы, с ней все-таки подружиться. Что ее тянет к местному бомонду и что она считает себя и держит себя ведеттой, не сомневаюсь. Но за этим есть и другое» (РО ИМЛИ. Ф. И.Чиннова). А почти через год Чиннов сообщал Иваску: «А Лида Ч<ервинская> (это между нами) такую интригу и бучу подняла в русск<ой> ред<акции>, что назвали ее Лумумбой — и отделили: гл<авный> редактор отказался с ней работать. Истеричка она» (Чиннов И. Собр. соч. Т.2. С. 165; письмо от 30 ноября 1960 из Мюнхена).

(обратно)

423

Имеется в виду международный конгресс, посвященный 50-летию кончины Л.Н.Толстого, проходивший в Венеции с 29 июня по 2 июля 1960. См. Письмо 86. Среди отзывов об этом конгрессе, опубликованных в «Русской мысли», была и статья Адамовича (РМ. 1960. № 1566, 18 августа. С. 4, 5).

(обратно)

424

A.Л.Толстая на протяжении долгих лет в СССР считалась активной антисоветчицей, и советским гражданам запрещалось с нею встречаться.

(обратно)

425

Речь идет о редкой и неизвестной нам de visu брошюре Иваска: Разбор двух стихотворений Игоря Чиннова. Изд. Канзасского университета, 1959 13 с. Тираж 40 экз. Ю.П.Трубецкой писал о ней: Ю.Иваск о стихах Игоря Чиннова//РМ. 1960. 21 января.

(обратно)

426

Возможно, имеется в виду Филипп Брэдли, впоследствии переводивший мемуары Н.Н.Берберовой на английский язык. Его переводы стихов Адамовича нам неизвестны.

(обратно)

427

Отсылка к «Мертвым душам» Н.В.Гоголя.

(обратно)

428

Полемика Н.И.Ульянова и М.В.Вишняка шла на страницах «Русской мысли» и «Нового русского слова». Ср. в письме Ю.Терапиано к В.Ф.Маркову:

Сегодня опять в «Р<усской> м<ысли>» Вишняк отвечает Ульянову. Я принципиально против «сведения счетов», тем более что все наши споры на руку нашим врагам, а все спорящие, в первую очередь, стараются сказать «последнее слово», а мало думают об объективной истине. Разбираться в «методах сыска» тоже не хочется, но я раз здесь Ульянов говорил, что сидел в то время в тюрьме, когда, по Николаевскому, сотрудничал в советском журнале, то «мутно» на душе — все это представляется ненужной человеческой путаницей.

На днях мне дали книгу Р. Гуля «Жизнь на фукса», издание Госиздата в 1927 г. (а сам Гуль был с 1918 г. за границей, в Германии), — он тогда, как сам пишет, «хотел сотрудничать в советской газете» («Накануне»). А теперь… Но стоит ли задумываться над тем, как осуществляется принцип мимикрии в «виде» «человек»?..

(Письма Терапиано. С. 333)

(обратно)

429

Эта статья нами не разыскана.

(обратно)

430

24 февраля 1960 Р.Гуль писал Чиннову:

Спасибо за роскошные слова об «Азефке». «Азефка» неплох и, главное, выполняет все назначенные ему функции: хорошо расходиться по-русски, проходить в переводы и «интриговать» фильмовых «продюсеров» (чудесное слово, не правда ли?). Ах да, и свою последнюю, довольно гадкую функцию, — возмущать эс-эров — он тоже более-менее выполняет сносно. Вообще, «Азефка» функционирует… А, кстати, знаете ли Вы, что подлинная, живая жена Азефа — жива и живет в одном со мной городе, сиречь в Нью-Йорке? И один сын жив — профессор. Другой умер.

(Письма к Игорю Чиннову / Публ. О.Ф.Кузнецовой // НЖ. 2002. Кн.226. С. 160)

(обратно)

431

Имеется в виду книга «Линии» (Париж, 1960). И Адамович (Стихи Игоря Чиннова // НРС. 1961. 4 июня), и Иваск (Там же. 1962. 18 февраля) ее отрецензировали.

(обратно)

432

См. примеч. 379. В письме к С.Ю. Прегель от 19 февраля 1960 Адамович замечает: «Хотя книгу о Маклакове писал наспех и не всегда все поговаривал до конца, все-таки во всякое писание попадает что-то “свое”»

(Письма Адамовича. С.301).

(обратно)

433

Татьяна Георгиевна Варшавская в настоящее время живет во Франции.

(обратно)

434

См. Письма 79–80. Насколько нам известно, никакого собрания парижских поэтов Иваск не устраивал.

(обратно)

435

Борис Юльевич Физ (1904–1978) — видный деятель YMCA, близкий друг Л. Червинской. См. о нем: Аллой В. Записки аутсайдера // Минувшее. Вып. 22. СПб., 1997. С. 159–160; Вып. 23. СПб., 1998. С. 159–163.

(обратно)

436

Насколько нам известно, с Д.А. Карэн Иваск во время парижского визита не встречался.

(обратно)

437

Из стихотворения Пушкина «Стансы» (1826).

(обратно)

438

Артур (Артур-Оскар-Винцент) Сергеевич Лурье (Наум Израилевич; 1891–1966) — композитор, литератор. О его сложных отношениях с Ахматовой см. основанный на документальных материалах роман: Кралин М. Артур и Анна: Роман без героя, но все-таки о любви. Томск, 2000. О попытках расспросить его об Ахматовой Лурье рассказывает в своем письме к С.А.Андрониковой, приведенном в этом романе (с. 109):

Когда вышел альманах с поэмой Ахматовой, он <Р.Н.Гринберг> устроил большую литературную «парти» и пригласил меня. Я согласился — и попал в западню. Стали обсуждать поэму и говорили всякую чушь. Вдруг кто-то сказал: «Зачем нам пытаться разгадывать содержание поэмы, когда среди нас присутствует такой-то». И назвал меня. Гринберг пожевал губами, грустно посмотрел на меня и сказал: «А<ртур> С<ергеевич>, не хотите ли Вы сказать нам, как нужно понимать эту поэму, что является ее скрытым содержанием?» Я оглядел всю эту компанию и после паузы сказал громко и отчетливо: «Нет, не хочу!»

Отметим, что беллетристическая природа повествования не дает уверенности в реальности этого описания.

(обратно)

439

С А.С.Гингером, В.А.Мамченко и В.Л.Корвин-Пиотровским (1891–1966) Иваск встречался и беседовал.

(обратно)

440

Юрий Павлович Анненков (1889–1974) — художник и литератор, автор воспоминаний. Писал беллетристику под псевдонимом «Б.Темирязев». Свидетельств об общении Иваска с ним в 1960 не сохранилось.

(обратно)

441

Уильям Викери — профессор университета Индианы, приезжал вместе с Иваском в Париж и помогал ему записывать на магнитофон рассказы поэтов.

(обратно)

442

Поэма В.Ф.Маркова, вышедшая отдельным изданием (Париж: Рифма, 1960).

(обратно)

443

Имеется в виду стихотворение Ивана Афанасьевича Буркина (1919–2011) «Панорама», заканчивающееся четверостишием:

И опять — не кресты, так курганы, Не леса, так опять бобыли… Перекрестки, кресты и туманы, И куда вы нас всех завели?

(Мосты. 1959. № 3. С.86)

(обратно)

444

«Поиски друга» — довольно большое прозаическое произведение Иваска, сохранившееся в его архиве. По поводу этого рассказа Иваск говорил в беседе с Л. Диенешем: «Я написал также и (автобиографический) рассказ “В поисках друга”, но он не напечатан, он неудачен» (Диенеш Л. Играющий поэт: Штрихи к портрету Юрия Иваска. Р. 179). «Чиннов» — видимо, брошюра, обсуждаемая в письме 83, примеч. 425. «Дети» — произведение, нам неизвестное.

(обратно)

445

Константин Васильевич Мочульский (1892–1948) — литературовед, близкий друг Адамовича.

(обратно)

446

Николай Каллиникович Гудзий (1887–1965) — историк литературы, профессор МГУ, специалист по творчеству Л.Н.Толстого.

(обратно)

447

Ренато Поджоли. См. о нем примеч. 356.

(обратно)

448

Имеется в виду Г.П.Струве.

(обратно)

449

Тамара Георгиевна Иваск (урожд. Межак; 1916–1982).

(обратно)

450

Речь идет о переходе Иваска в университет Вашингтона, находящийся в Сиэтле.

(обратно)

451

Поездка Адамовича в Америку состоялась лишь в 1971.

(обратно)

452

Насколько нам известно, А.В. Бахрах в Манчестер не перебирался.

(обратно)

453

На полях письма подсчеты Иваска — перевод фунтов стерлингов в доллары, что, видимо, свидетельствует о том, что он задумывался, не стоит ли воспользоваться предложением Адамовича. Однако идея эта не осуществилась.

(обратно)

454

Преподавательская должность в английских университетах.

(обратно)

455

Подробнее см. в нашей публ. «Проект “акмеизм”».

(обратно)

456

Подробнее см. в нашей публ. «Проект “акмеизм”».

(обратно)

457

В 5-м томе альманаха «Мосты» (1960) была напечатана «Похвала российской поэзии» Иваска и статья Адамовича «По поводу статьи Шестова “Творчество из ничего”».

(обратно)

458

Юрасов Владимир Иванович (наст. фам. Жабинский; 1914–1996) — литератор, журналист, редактор журнала «Америка».

(обратно)

459

Вероятно, речь идет о первом замысле книги «Комментарии», вышедшей лишь в 1967 в издательстве В.П.Камкина.

(обратно)

460

Три стихотворения Иваска о Венеции («Святой Марк» и два под названием «Венеция») вошли в его книгу «Хвала» (Вашингтон, 1967). Далее все отсылки Адамовича — к первой «Венеции», где оставлена неисправленной и последняя пара рифм: «шандельерах» — «гондольеров».

(обратно)

461

Точно такой рифмы в стихах А.Ахматовой обнаружить не удалось, хотя сходные встречаются: щедрый — ветром («Они летят, они еще в дороге…», 1916), дремотой — водометов («Вновь подарен мне дремотой…», 1916), хочешь — пророчат («Нет, царевич, я не та..», 1915), бездомным — огромный («Рахиль», 1921), огромном — темной («Далеко в лесу огромном…», 1915).

(обратно)

462

Имеется в виду пассаж в романе «Накануне» (гл. 33): «Отжившему, разбитому жизнию не для чего посещать Венецию; она будет ему горька, как память о несбывшихся мечтах первоначальных дней; но сладка будет она тому, в ком кипят еще силы, кто чувствует себя благополучным..» (Тургенев И.С, Собр. соч.: В 12 т. Т.З. М., 1976. С. 134; за указание благодарим Л.Пильд).

(обратно)

463

Текст доклада Адамовича о Толстом, состоявшегося 3 декабря, был напечатан отдельной брошюрой (Париж, 1960). Ср. отзыв Ю.Терапиано об этом вечере: «Говорили Адамович и Степун; Адамович — как всегда — удачно и хорошо о Толстом-писателе и о его личности. Степун же занялся религиозным препирательством с Т<олстым> — получилось “не юбилейно”» (Письма Терапиано. С.348; письмо от 24 декабря 1960).

(обратно)

464

Возможно, имеется в виду стихотворение «Болдино», датированное в книге «Хвала» декабрем 1960. См. также письмо 92.

(обратно)

465

Это не в моей натуре, холодной и эгоистичной (франц.).

(обратно)

466

4 сентября 1928 З.Н. Гиппиус писала Адамовичу: «…некоторые слова я не люблю. Например, “отчего ж?” или “что ж делать?”. И между ними особенно не люблю “так” (в вашем смысле “да так…”)» (Pachmuss T. Intellect and Ideas in Action… P. 382).

(обратно)

467

Стихотворение опубликовано в книге Иваска «Хвала» (с.58). Начинается оно строкой: «Я знаю, что знаю, доказательств не требуйте…», Иваск внес изменение по совету Адамовича (хотя данная строка не является в стихотворении последней).

(обратно)

468

Тонкость (франц.). 30 апреля 1960 Адамович писал Чиннову: «…я Вам написал (по Вашей цитате из моего письма): “по части subtilite мне за Вами не угнаться”, а Вы приняли это за “шпильку”, и я Вас будто бы “кольнул”. Честное слово, не собирался и не думал колоть! Это чистейшая правда, и написал я то, что чувствую, без малейших других желаний или намерений. Много у меня грехов и слабостей, но к “шпилькам” я, право, не склонен. Очевидно, я немного оглох к смыслу и звуку фраз» (Письма к Чиннову. С.255).

(обратно)

469

28 августа 1970 Иваск в письме к Адамовичу (копия хранится среди писем Адамовича) вспоминал это четверостишие еще раз:

«Мальчики играют в синей мгле, Сотни тысяч лет они играют. Царства умирают на земле, Игры никогда не умирают.

Это когда-то писал скорее очень “средний” поэт Луговской».

Неточно цитируется стихотворение В.А. Луговского «Мальчики играют на горе».

(обратно)

470

Кларенс Браун — американский литературовед, автор первой книги о творчестве О. Мандельштама: Brown С. Mandel’stam. Cambridge, 1973).

(обратно)

471

Имеется в виду подборка «57 стихотворений» во 2-м томе альманаха «Воздушные пути» (Нью-Йорк, 1961).

(обратно)

472

В «Воздушных путях» (1961. № 2. С. 87–101) была напечатана статья Адамовича «Несколько слов о Мандельштаме».

(обратно)

473

Ироническая отсылка к «Евгению Онегину» (гл.8, LI):

Иных уж нет, а те далече, Как Сади некогда сказал. (обратно)

474

Судя по всему, речь идет о входившем в моду в начале 1960-х поэте Леониде Николаевиче Мартынове (1905–1980).

(обратно)

475

Из стихотворения Г.Р.Державина «Евгению. Жизнь Званская»: «Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?». Эта строка была поставлена Пушкиным эпиграфом к стихотворению «Осень» (1833), что сделало ее особенно знаменитой.

(обратно)

476

Из сонета Г.Р.Державина «Задумчивость» (1807).

(обратно)

477

Во второй книге «Воздушных путей» Иваск не печатался.

(обратно)

478

Одоевцева И. Десять лет. Париж, 1961.

(обратно)

479

Иваск рецензировал эту книгу (РМ. 1961. 19 августа).

(обратно)

480

Дражайший друг (франц.).

(обратно)

481

Речь идет о крупнейшем русском и украинском филологе Дмитрии Ивановиче Чижевском (1894–1977), который после войны преподавал в Гарвардском и Гейдельбергском университетах.

(обратно)

482

Адамович неточен: эта запись находится в «первом коробе» «Опавших листьев»: «Напрасно я обижал Кускову… Как все напрасно…» (цит. по: Розанов В. В. О себе и жизни своей. С.225.

(обратно)

483

Книга стихов И.Чиннова (см. примеч. 431). Ср. также отзыв Адамовича в письме к Чиннову от 13 мая 1961 (Письма к Чиннову. С.256–257).

(обратно)

484

Из стихотворения Н.С. Гумилева «Капитаны».

(обратно)

485

Из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу…» (1844). В оригинале: «Я ищу свободы и покоя!».

(обратно)

486

Аккредитивы (англ.).

(обратно)

487

Речь идет о статье В.Маркова «О свободе в поэзии» (Воздушные пути. 1961. Т.2), где в открытой полемике с Адамовичем говорилось: «Анненский, при всех своих достоинствах, поэт много меньше Фета, не говоря уже том, что его критической проницательностью (далеко не безошибочной) только с трудом можно восхищаться: так невыносимо манерно написаны эти статьи» (цит. по: Марков В. О свободе в поэзии: Статьи, эссе, разное. СПб., 1994. С.34). М.Л.Слоним откликнулся на выход сборника в «Новом русском слове» (1961.11 июня).

(обратно)

488

С кафедры (лат.).

(обратно)

489

Статья С.М. Рафальского книге И.Чиннова «Линии» нам неизвестна; статья В.Вейдле «О стихах Игоря Чиннова» опубликована в цикле «Наши поэты»: Мосты. 1961. №.7. С. 143–147; рецензию А.В. Бахраха на книгу И.Одоевцевой «Десять лет» см.: Там же. С.З89-391.

(обратно)

490

«Я люблю матросов» (франц.). В произведениях Ш.Бодлера (просмотрены электронные версии «Цветов зла», «Парижского сплина» и «Искусственных раев») таких слов обнаружить не удалось, равно как и среди различных вариантов посвящений и эпиграфов к «Цветам зла».

(обратно)

491

Письмо является ответом на послание Иваска от 34 сентября 1961, из которого приведем фрагменты (по копии, хранящейся среди писем Адамовича):

От Варшавского в Н<ью->Й<орке> узнал о краже в Вашей комнате, а теперь и от Вас. Если у Вас сохранились номера чеков (для путешествий), Вы можете их аннулировать. <…> Вы видели в Ницце того серба?.. У него шарм, но имеются недостатки — не только моральные изъяны, но и в смысле «обслуживания». О поэзии. Не читал статьи, в кот<орой> Марков ставил Фета выше Анненского. Верно, это сказано было в запальчивости… Я же, не сравнивая их, всегда готов «взять под защиту» первого. <…> Не должно быть войны, п<отому> ч<то> в след<ующем> году собираюсь к Вам в Европу! Планирую также Афины и Афон, где буду искать следов (не ног, а рук) К. Леонтьева. Вы о нем часто писали, но всегда как-то вскользь — в «Комментариях». Не помните ли, где, в какой статье Вы о нем говорите больше? Я ведь пишу сейчас о Леонтьеве. Некот<орые> главы послал в «Мосты» и… в «Возрождение», что Вы не одобрите. <…> Если бы Вы написали о Леонтьеве! Эту тему Вы однажды предложили для «Опытов», как раз незадолго до их кончины. Очень хотел бы принять во внимание все, что Вы о Л<еонтье>ве говорили.

Нескромный вопрос: чем Вы теперь будете жить? Если Вы меня любите — прошу ответить.

(обратно)

492

Речь идет о магнитофонных записях, которые должны были делаться по инициативе Иваска. В процитированном выше письме он сообщает:

По-видимому, Викери (помните его?) имеет еще кое-какие остатки от прошлогодних сумм, кот<орые> будут в моем распоряжении. Посылаю Вам 20 долларов: м<ожет> б<ыть>, наговорите еще одну ленту в соотв<етствующем> учреждении и пошлете мне? <…> О чем говорить? О чем пожелаете. М<ожет> б<ыть>, о Вашем романе с поэзией: что любили, что перестали любить в поэзии, что еще любите. Или разберите стихи — какие угодно. Минут на сорок (но чем больше, тем лучше). Можно говорить и о том, о чем Вы уже писали.

О судьбе этих записей (если они были сделаны) у нас сведений нет.

(обратно)

493

С.К.Маковский неоднократно писал о грамматических ошибках в стихах Блока (см., например, в его книге «На Парнасе Серебряного века», (Мюнхен, 1962)), с чем были решительно несогласны практически все современники. Ср., например, в письме Адамовича к Одоевцевой от 22 декабря 1956:

Да, видел я в одном высоком и тайном собрании Маковского. Он меня не без иронии спросил: «Как Вам понравилась моя статья о Блоке в “Русской мысли”»? Я ответил: «Не согласен ни с одним словом», на что он мне ответил: «А вот Георгий Иванов пишет мне, что вот наконец-то о Блоке сказали правду, и что он давно бы сам все это написал, но не решался», и что Блок — бездарность, а великий поэт — Андрей Белый, а сверх-великий — Зинаида Гиппиус.

(Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.437)

(обратно)

494

Имеется в виду строка из стихотворения Е.Щербакова «Пустынно все, и небо так далёко…», которую Адамович приводит, несколько искажая (в оригинале: «А ты живи…»). См.: Щербаков В. Свет и камень: Стихи. Париж, 1951. С.28.

(обратно)

495

Исправлено из «1961».

(обратно)

496

А.С.Присманова скончалась 4 ноября 1960.

(обратно)

497

Через два дня, 15 августа, Адамович писал С.Ю.Прегель: «Здесь на редкость жаркое лето. Даю себе слово не приезжать сюда впредь раньше конца августа. Толпы туристов, духота и все прочее в том же роде, вот я и недоумеваю — что мне здесь делать?» (Письма Адамовича. С.310).

(обратно)

498

См. в сохранившейся копии недатированного письма Иваска к Адамовичу:

Какая, Психея? Оливковая, миловидная, смешливая, несколько жалобная, показывающая свою оборванную (скажем!) юбку. <…>

Еще о ПЛЕЧАХ… Ленскому тоже нравились плечи Ольги. Плечевого культа у меня нет, но все же плечи (рамена!) слово для меня священное.

Дружба основана на параллельном соприкосновении плеч (в смысле платоническом и простом — товарищеском).

Плечом к плечу: это много, очень много…

(обратно)

499

Речь идет о стихотворении Иваска «Лиссабон», опубликованном в сборнике «Хвала» (с.28–29). В тексте Иваск сохранил свое определение «сумеречные плечи».

(обратно)

500

Кто знает? (франц.)

(обратно)

501

Некоторые не вполне ясные намеки Адамовича проясняются из упоминавшейся в примеч. 1 копии недатированного письма Иваска:

Вы хотите в Грецию? Вы хотите выйти <на> площадь Синтагмы, чтобы сказать там «пу» и «посо»? Так за чем же дело стало? Стоит только взять перо в руки и написать одну французскую фразу, а затем уж пойдет <как> по маслу <…> и получится «бест сэллер», и поедет и в Афины, и в Лиссабон, куда угодно.

Говорят, что издатель, получивший «Лолиту», написал автору: «Вы человек одаренный, но вы не знаете, как делается “бест сэллер”…изобразите почтенного фармера <так!>, который влюбляется в уличного мальчишку и разъезжает с ним по всей Америке. <…>

Теперь же разрешите мне поболтать. Конечно, Лиссабон не Ассизи — ни с чем вообще не сравнимый… где я вдруг понял, что все позволено, но ничего дурного я в данный момент не могу сделать… <…>

В посл<едний> день я часа два гулял по той площади, чего-то ожидая, но и не очень ожидая: и так уже было хорошо около «ихнего» Медного Всадника.

Вдруг это музыкальнейшее «пасейро». <…> Затем я был приятно огорошен одним непечатным английским глаголом в его искаженной средиземноморской форме.

Вы спросили? И вот отвечаю: завершения не было, и не оттого ли меня так поэтически уязвил и уязвляет Лиссабон, и я не жалею о незавершенности.

(обратно)

502

Константин Георгиевич Паустовский (1892–1968) — советский писатель. О сходстве его прозы с бунинской писали неоднократно.

(обратно)

503

Речь идет о начавшейся печатанием в журнале «Возрождение» (1961. № 138; окончание см. в № 151 за 1964) большой работе Иваска «Константин Леонтьев».

(обратно)

504

Дора Владимировна Вадимова (1906–1979).

(обратно)

Оглавление

СТО ПИСЕМ ГЕОРГИЯ АДАМОВИЧА К ЮРИЮ ИВАСКУ (1935–1961)

  Н.А. БОГОМОЛОВ. Предисловие

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  53

  54

  55

  56

  57

  58

  59

  60

  61

  62

  63

  64

  65

  66

  67

  68

  69

  70

  71

  72

  73

  74

  75

  76

  77

  78

  79

  79а[413]

  80

  81

  82

  83

  84

  85

  86

  87

  88

  89

  90

  91

  92

  93

  94

  95

  96[491]

  97

  98

  99

  100

  ПРИЛОЖЕНИЕ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg