«Гоголь как духовный писатель»

Алексей Дунаев Гоголь как духовный писатель

Опыт нового прочтения «Петербургских повестей»

«Дьявол выступил уже без маски в мир»

Н.В.Гоголь. Светлое Воскресенье (23-е письмо из «Выбранных мест».

ПСС VIII, 415)

«Будьте не мертвые, а живые души Нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом, и всяк, прелазай иначе, есть тать и разбойник».

Завещание Гоголя (СС IX, 392)

[391] Настоящая статья, хотя и затрагивает немаловажные методологические и историко-культурные проблемы, но относится, строго говоря, все же к сфере литературоведения. Тем не менее она намеренно предложена журналу «Искусствознание» не только потому, что произведения Гоголя неоднократно иллюстрировались, подвергались инсценировке и экранизации, — мы касаемся неоднократно деталей, напрямую входящих в компетенцию искусствоведов. В одной из своих предсмертных работ Александр Викторович Михайлов — ученый, краткое знакомство с которым произвело на меня глубокое впечатление и во многом по инициативе которого была написана статья об эзотеризме эпохи Возрождения[1], —указывал на необходимость углубления междисциплинарного общения представителей гуманитарной науки. Имею в виду предисловие А.В.Михайлова к выполненному им переводу с немецкого интереснейшей статьи Фридриха Нивёнера о «Новой Атлантиде» Ф.Бэкона[2]. Питая со школьной скамьи любовь к произведениям Гоголя, а также много лет мучимый загадкой «Записок сумасшедшего», дерзаю — хотя и не будучи «гоголеведом» par excellence, но помня об особенном интересе почившего ученого к поиску новых путей осмысления и расширения контекста художественного произведения и одобрении им подобных исследований, — посвятить памяти А.В.Михайлова, написавшего некогда статью о Гоголе[3], этот несовершенный этюд.

 [392] Вряд ли кто будет спорить, что судьба Н.В.Гоголя каким-то удивительным, чтобы не сказать — чудесным и даже таинственным, образом соединена с судьбой России[4]. Может быть, поэтому художник, считавший себя писателем духовным, оставался и остается совершенно непонятым, точнее — искаженным благодаря долгим стараниям «литературной критики», начиная со статей В.Г.Белинского и А.И.Герцена и кончая официальным советским литературоведением и школьным «образованием». Только в самое последнее время усилиями В.А.Воропаева достаточно широкому кругу стали известны (зачастую впервые) многие тексты и факты из жизни Гоголя, свидетельствующие о духовном пути писателя. Тем не менее остается традиционным восприятие Гоголя как сатирика, а «Выбранных мест...» — как переломного момента, свидетельствующего о его творческом кризисе. Вопреки этому я считаю Гоголя не столько сатириком, сколько христианским духовным писателем, а его произведения 1830—1840-х годов (от «Арабесок» до «Выбранных мест») — удивительно цельными по авторской концепции и тесно связанными друг с другом. Это мнение, разделяемое в настоящее время, пожалуй, лишь немногими[5], конечно же, требует пояснений и доказательств. Представляя на суд читателей наше прочтение некоторых из т.н. «Петербургских повестей» («Записки сумасшедшего», «Нос» и «Шинель»), оговоримся, что при анализе «Носа» мы используем наблюдения Н.Ульянова[6] и Павла Евдокимова[7], «Шинели» — довольно долгую (уже сорокалетнюю) гоголеведческую тему сопоставления повести с рассказом о преп. Акакии из «Лествицы» преп. Иоанна Синайского[8], начатую статьей одного зарубежного ученого[9], но дополняя и развивая эти труды в соответствии с нашим видением гоголевского замысла. Названными работами (если учесть еще замечательное по глубине проникновения в авторский замысел «Мертвых душ» второе письмо архимандрита Феодора Бухарева[10] и известное сочинение Андрея Белого «Мастерство Гоголя», интересное анализом художественных приемов писателя) и ограничивается, по моему мнению, круг исследований, способных дать что-либо существенное для нашей темы[11]. Интерпретация «Записок сумасшедшего» — целиком наша.

* * *

«Записки сумасшедшего» — поистине гоголеведческий crux interpretatioпит. Лет десять назад, когда я изучал колоссальную библиографию работ о Гоголе, мне не удалось обнаружить не только ни одной сколько-нибудь удовлетво­рительной работы или статьи об этом произведении, но даже комментариев на многочисленные «темные места» повести. Не думаю, что за последнее время ситуация существенно изменилась. Признавая, что многие места остаются непонятными, я все же предложу свое понимание некоторых деталей и идеи произведения[12].

Итак, припомним основную сюжетную линию повести. Титулярный советник[13], дворянин[14] Аксентий Иванович Поприщин влюблен в дочку директора департамента по имени София (имя ее приводится на французский манер — Софи)[15]. Вначале его безумие скрыто от всех, но ясно для читателя, поскольку [393] герой понимает собачий язык. Любовь героя не остается тайной для начальника отделения, и Аксентий Иванович получает выговор за то, что волочится за дочкой его превосходительства. Правда, Поприщина это не смущает, и он желает проникнуть в будуар возлюбленной, который принимает за рай («рай, какого и на небесах нет»[16]). С этой целью он захватывает переписку, которую ведут между собой Меджи, собака Софи, и товарка Меджи по имени Фидель[17]. Теперь его безумие становится ясным для немногих окружающих («девчонка», открывшая дверь шестого этажа дома Зверкова[18], где на пятом жила подруга Софи, «приняла меня за сумасшедшего» — ПСС III, 207), но для Поприщина есть надежда узнать из писем Меджи «все дела, помышления, все эти пружины <...> все политические отношения» (ibid.). Первая ступень «сумасшествия для мира» оказывается для Поприщина первой ступенью к выздоровлению: он не принимает более будуар Софи за рай, но восклицает, читая собачьи письма про хозяйку:

«Экая дрянь!.. И как можно наполнять письма эдакими глупостями! Мне подавайте человека! Я хочу видеть человека, я требую духовной[19] пищи, — той, которая бы питала и услаждала мою душу[20]; а вместо того эдакие пустяки...» (204).

Эту фразу я воспринимаю как первое «лирическое отступление» (школьная терминология не должна заслонять один из самых главных художественных приемов Гоголя, зародыш его «Выбранных мест»; впрочем, уже сам Гоголь писал о «лирических намеках», «лирической восторженности» и «лирических движениях» в своих творениях[21])... Таким образом, понятия о сумасшествии и здравии оказываются диаметрально противоположными с точки зрения общества (в отражении писем собак) и героя. Далее Поприщин узнает правду о любви Софи к камер-юнкеру, которую одобряет ее честолюбивый отец, стремящийся к наградам и почестям, и о предстоящей свадьбе. Одновременно исподволь заявленная политическая тематика нарастает crescendo — герой узнает из газет об испанских делах («упразднении престола», отсутствии на престоле короля и возможной коронации донны[22]). Сразу же после этого Поприщин объявляет себя испанским королем Фердинандом VIII, датировка чисел становится сюрреалистической (год 2000-й апреля 43 числа, мартобря 86 числа и т.д.), а его сумасшествие — очевидным для большинства. Соответственно герой считает, что перед ним «все открыто» («Теперь я вижу все, как на ладони. А прежде, я не понимаю, прежде все было передо мною в каком-то тумане!» — 208). Поприщин делает следующее открытие: не только будуар Софи — не рай, но напротив:

«. .женщина влюблена в черта <...> Вон видите, из ложи первого яруса она наводит лорнет. Вы думаете, что она глядит на этого толстяка со звездою[23]? Совсем нет: она глядит на черта, что у него стоит за спиною. Вон он спрятался к нему в звезду[24]. Вон он кивает оттуда к ней пальцем! И она выйдет за него, выйдет» (209).

И сразу же следует второе «лирическое отступление»:

«А вот эти все, чиновные отцы их, вот эти все, что юлят во все стороны и лезут ко двору, и говорят, что они патриоты, и то, и се: аренды, аренды хотят эти патриоты! Мать, отца. Бога продадут за деньги, честолюбцы, христопродавцы!» (209—210, фраза снята цензурой в Ар и С).

[394] Наконец Поприщин попадает в сумасшедший дом, который принимает за Испанию. Выбривание головы он считает пострижением в монахи, затем главный врач (в сознании Поприщина — канцлер, потом — великий инквизи­тор) начинает лить ему на голову холодную воду[25]. Герой недоумевает, каким образом король мог подвергнуться инквизиции, и догадывается, что это козни Полиньяка[26], за которыми стоит, однако, Англия[27]. Политическая тема достигает fortissimo — и ей вторит третье и последнее пронзительное «лирическое отступление»[28] Гоголя (многоточиями в скобках выделены наши сокращения):

«Боже! что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят они от меня бедного? <...> Спасите меня! возьмите меня! Дайте мне тройку быстрых как вихорь коней! <...> взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! <...> Вон небо клубится передо мною <...> с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеются <...> Матушка, спаси твоего бедного сына! Урони слезинку на его больную головушку! Посмотри, как мучат они его! Прижми ко груди своей бедного сиротку! Ему нет места на свете! его гонят! — Матушка, пожалей о своем больном дитятке!...» (214).

Этот надрыв прерывается вдруг загадочнейшей фразой, подвергшейся многочисленным цензурным и пунктуационным искажениям: «А знаете ли, что у алжирского бея[29] под самым носом шишка?»[30]

Таков вкратце сюжет повести, за опущением очень странных деталей, списать которые со счетов просто как бред сумасшедшего — значит ничего не понимать в литературе. Следовательно, в произведении выделяются по крайней мере три плана: духовный, политический и эзотерический. Рассмотрим теперь их более подробно.

С точки зрения духовной, происходит постепенное прозрение Поприщина, каковое принимается остальными за сумасшествие. Повесть начинается с упоминания о старой шинели Поприщина и об ухаживании чиновников за прохожими дамами — тема, с которой будут связаны злоключения Акакия Акакиевича (см. ниже). Возлюбив[31] Премудрость (Софию), первоначально он слепо стремился к ней, вообразив раем чувственные наслаждения. Однако ему дано понимание языка собак, а когда он проходит по пути к дому Зверкова мимо Мещанской улицы, то чувствует, что «из-под ворот каждого дома несет такой ад» (200), что зажимает нос[32], который стремится откусить («чуть не схватила меня зубами за нос» — 201), увидев героя, собачка Фидель (т.е. Верная). Следовательно, герой не лишен еще и верного обоняния (т.е. интуиции). Кроме того, он благороден (дворянин) и ненавидит честолюбивых карьеристов (честолюбие самого Поприщина, о чем постоянно пишут комментаторы[33], — иного рода и вызвано, скорее, любовью). Будучи честным, он не может занять чин выше титулярного советника, а если и воображает себя генералом, то только ради интереса, как будут вести себя подхалимы-чиновники. Воспользовавшись знанием собачьего языка, Поприщин многое открывает для себя как в духовной, так и в политической жизни.

Оказывается, собачка Меджи не находит в камер-юнкере Теплове, женихе Софи, таких достоинств, как в любимом ею псе Трезоре (т.е. Сокровище). Собачий язык более верно вскрывает суть отношений, царящих в людском обществе, и потому Поприщин жалуется: «Найдешь себе бедное богатство [395] [курсив мой. — А.Д.], думаешь достать его рукою — срывает у тебя камер-юнкер или генерал» (205). Любви героя к Премудрости, его Сокровищу, соот­ветствует любовь Софии к деньгам (сокровищу), а ее отца, который оказывается масоном[34] («О, это большой честолюбец[35]! Это — масон, непременно масон; хотя он и прикидывается таким и эдаким, но я тотчас заметил, что он масон: он если дает кому руку, то высовывает только два пальца» — 206), — к чинам и богатству. Однако «христопродавцы» отдают за деньги не только любовь, но и мать, отца, даже Бога. Поприщин прозревает окончательно: женщина, любя славу и богатство («толстяка со звездою»), любит на самом деле черта, а честолюбцы-«патриоты», действуя через «цирюльника с Гороховой[36]» (эта загадочная фигура, только теперь живущая на Вознесенском проспекте, снова появляется в «Носе»!) и повивальную бабку[37], продают Христа, распространяя по всему свету магометанство, «и оттого уже, говорят, во Франции большая часть народа признает веру Магомета»[38].

Политическая тема тайных обществ и продажи отечества за деньги[39], находя свою кульминацию в революциях[40] и смутах во Франции, Алжире и Испании — отстранении или лишении монарха его власти[41], — оказывается напрямую связанной с областью духовно-религиозной. Единственной «подданной» Поприщина-Фердинанда VIII оказывается нечистоплотная чухонка, служанка Мавра (греч. maàroj — темный), плохо чистящая его сапоги. В представлении Поприщина она относится к «черному (курсив мой. — А.Д.) народу»[42], которому «нельзя говорить о высоких материях» (205). Мавра пугается (когда Поприщин объявляет, что он — испанский король) того, что все испанские короли похожи на Филиппа II[43], но герой разуверяет ее, утверждая, что между ним и Филиппом «нет никакого почти сходства» и у него нет «ни одного капуцина» (ibid.). Последняя фраза заставляет предполагать, что Мавра (= мавр, магометанин!) боится на самом деле инквизиции. Следовательно, в сумасшедшем доме свергнутый «Фердинанд VIII» испытывает от своих «подданных» (мавров? отступников от Христа?) те самые муки, которых боялась со стороны инквизиции[44] Мавра. Все происходит по законам «вывернутого мира».

Темой «магометанства» я объясняю и одну из «странных» фраз Поприщина:

«А прежде, я не понимаю, прежде все было передо мною в каком-то тумане. И это все происходит, думаю, оттого, что люди воображают, будто человеческий мозг находится в голове; совсем нет: он приносится ветром со стороны Каспийского моря» (208. Курсив мой).

Ключ к этому высказыванию — в статье Гоголя «О преподавании всеобщей истории» (написана в декабре 1833 и исправлена в начале 1834 года, т.е. работа над ней шла параллельно «Запискам сумасшедшего»):

«<...> и как он [т.е. чудесный арабский народ, соединивший с верой в Магомета просвещение. — А.Д.] вдруг меркнет и затмевается выходцами из-за моря Каспийского [т.е. турками. — А.Д.], которым оставляет [арабский народ. — А.Д.] в наследство одно магометанство <...»> (ПСС VIII, 33. Курсив мой).

Подтекст фразы Поприщина, переведенной на «нормальный» язык, таков: агрессивное (жертвой турецкого завоевания стал Константинополь[45]), непросвещенное магометанство (читай: безбожие), ниспровергающее христианство, завладевает умами европейцев.

[396] Обратимся теперь к рассмотрению некоторых особенных художественных приемов Гоголя — имею в виду имя героя и временную организацию произведения.

Поскольку большинство имен в повести оказывается «говорящими», то как интерпретировать имя Аксентия Ивановича Поприщина? Мы не можем выдвинуть здесь ничего, кроме довольно рискованной гипотезы. Фамилия указывает на жизненный путь (или даже арену, на которой состязались первохристианские мученики со зверьми — ибо именно таково значение греческого слова στ£διον, соответствующего славянскому поприще, откуда русское стадион), проходимый героем, на котором он духовно возрастает, или прославляется (aÙx£nw = увеличиваю, умножаю, прославляю[сь])[46]. Что касается имени, то Православной Церкви известны несколько Авксентиев: один мученик (13 декабря) и два преподобных (14 февраля и 18 апреля по ст.ст.; одного русского преподобного не указываем). Мы склоняемся к выбору мученика за веру, настоятеля церкви Авксентия, пострадавшего (согласно церковному канону, у него была усечена голова) вместе с Евстратием, Евгением, Мардарием и Орестом[47]. В пользу этого может говорить время, в которое происходят основные события повести (в декабре Поприщин объявляет себя королем), а также перенос на героя имен Евгения (eÙγεν»ς, «благородный»: герой по рождению дворянин) и Евстратия (eâ strateÚw, хорошо сражаюсь: в сумасшедшем доме Поприщина «посвящают» ударами палкой в рыцарское звание[48]). Наиболее вероятное объяснение отчества героя по ассоциации с апостолом и евангелистом Иоанном, автором Апокалипсиса, будет ясным из нашего дальнейшего изложения. Впрочем, повторяем, все это не более чем смутные догадки.

Время, в котором протекает действие повести, поддается истолкованию с большей вероятностью. Из упоминания о том. что 4 октября приходится на среду, вытекает, что оно происходит в 1833 году[49], т.е. полностью соответствует описываемым политическим событиям. Дневник Поприщина в его «здравом» состоянии охватывает промежуток с 3 октября по 8 декабря. День его «окончательного помешательства» «датирован» «годом 2000-м апреля 43 числа». По обычной хронологии дату, таким образом, восстановить нельзя. Однако следующая запись («Мартобря 86 числа, между днем и ночью») относится ко дню, когда герой не был в департаменте «уже более трех недель» (208; вариант: «три недели»). Спрашивается, с какого дня Поприщин отказался от своего прежнего поприща и вступил на новое? Восьмого декабря он точно не был в департаменте. Пятого декабря он «все утро читал газеты». Однако в восемь утра (запись под 9 ноября: «в восемь часов отправился в департамент»; «я встал поутру довольно поздно», т.е. в десять часов — первая фраза повести) чиновнику уже полагалось быть на работе. Значит, Поприщин не был в департаменте начиная с восьмого декабря, но, может, и ранее — с пятого. С некоторым правдоподобием запись от «мартобря» может падать, таким образом, приблизительно на 25—29 декабря[50]. «День величайшего торжества», в который герой узнал, что он — король, остается неизвестным, но относится к промежутку предпразднества (неделя Святых праотец с 12 декабря), празднества и попразднества Рождества Христова. На этот же период могли приходиться, по нашей сомнительной гипотезе, и именины Авксентия. То, что Гоголь придавал значение не только именам (ср. вышеприведенные примеры, имя Акакия в «Шинели», фамилии [397] персонажей «Мертвых душ»), но и датам, доказывается отнесением (после многочисленных черновых и беловых вариантов) действия «Носа» к 25 марта (Благовещению)[51]. Не забудем и то, что праздник Рождества Христова (25 декабря) связан с поклонением волхвов Спасителю как Царю мира, и это обстоятельство могло натолкнуть Поприщина на мысль о своем державном владычестве (ср. цитированные выше слова Гоголя о монархе как об образе Божием на земле).

Начиная с «мартобря» (март + октябрь как третьи месяцы с начала и конца года?) время Поприщина бежит в обратном и абсурдном порядке (мартобря — отсутствие времени [«никоторого числа», «не помню», «было, чорт знает, что такое»] — числа 1-го — февруарий тридцатый— январь того же года, случившийся после февруария — число 25 [месяц не указан!]): от марта к январю. Тем не менее по «земному» времени 1-е число соответствует скорее всего началу 1834 года. По нашей гипотезе, 1834 год (дата окончания повести) присутствует в первой (Год 2000-й апреля 43 числа) и последней (Чи 34 cло Мц. гдао. Февраль [у Гоголя напечатано перевернуто!] 349 = 9 февраля 1834 года?) записях «сумасшедшего» Поприщина. К какому месяцу относится 25-е число (о его символике см. Приложение) перед последней, «перевернутой», записью, установить невозможно, однако не исключено (если следовать общей «алогичной логике» дат), что к декабрю, идущему за январем. В таком случае последовательность событий замкнулась, и все записи Поприщина после 8 декабря благодаря обратному течению времени могли относиться к одному физическому дню!

Итак, что же означает комбинация обратного течения времени, его отсутствия и начала нового гражданского года? Нам видится здесь единственная возможная интерпретация. Поприщин попадает во время апокалиптическое, выходящее за рамки земного, причем в период господства на земле антихриста (ибо в мире все перевернуто). О значении, какое придавал Гоголь 1834 году и в особенности цифрам, свидетельствует любопытная запись-молитва, которая так и называется «1834»:

«Пусть твои многоговорящие цифры, как неумолкающие часы, как совесть, стоят передо мною: чтобы каждая цифра твоя громче набата разила слух мой! чтобы она, как гальванический прут, производила судорожное потрясение во всем моем составе!» (ПСС IX, 17).

Здесь, после прочтения повести на духовном и политическом уровнях, мы подошли к третьему и наиболее сложному для истолкования пласту, условно названному нами эзотерическим. Тут мы в силах предложить не полный анализ, но лишь отдельные догадки о некоторых деталях повести. На этом уровне многие детали получают «сверхзначение», причем первичный смысл сохраняется наряду с его «иноуровневым» толкованием.

Прежде чем познакомить читателя с нашими гипотезами, необходимо сделать одну оговорку. Сейчас мы вступаем в весьма мало изученную область «эзотерического литературоведения», имеющую свои прецеденты на Западе[52], но совершенно нетронутую (отчасти по отсутствию соответствующего материала) в русской литературе. Единственным известным мне исключением является книга Л.Дж.Лейтона[53], хотя мы не согласны с многими выводами и самой концепцией автора. Поэтому просим читателя как о снисхождении к нашим предположениям, так и о неотвержении их сразу, «с порога».

[398] Повесть Гоголя пестрит непонятными фразами (особенно в рукописном варианте), которые, тем не менее, скрывают какой-то потаенный смысл, требующий чрезвычайных усилий и разысканий для своей расшифровки[54]. Среди множества таких фраз-сюжетов[55] мы смогли более или менее удовлетворительно, на наш взгляд, истолковать лишь две (помимо «Каспийского моря»), но и этого оказывается достаточным для выводов особой важности:

«Я открыл, что Китай и Испания совершенно одна и та же земля, и только по невежеству считают их за разные государства. Я советую всем нарочно написать на бумагу [бумаге ПСС] Испания, то и выйдет Китай» (ПСС III, 211—212).

На первый взгляд, бессмыслица, бред сумасшедшего — и только! Но не будем спешить. Всмотримся в заключительную дату дневника Поприщина. Среди перевернутого месяца и своеобразной даты фигурирует «гдао». Несомненно как внешнее созвучие (точнее, формальное соответствие) его китайским словам, так и то, что это перестановка букв в слове года. Таким образом, эта анаграмма[56] (сродная каббалистическим, алхимическим и прочим эзотерическим приемам) дает ключ (на который специально указано самим Гоголем?!) к правильному прочтению слова Испания — т.е. Писания [подразумевается, естественно. Священное Писание, а точнее — Апокалипсис[57]]! Этот пример (если наша интерпретация верна) может доказывать, что Гоголь обладал определенными знаниями о тех областях, о содержании и сути которых мало кто догадывается[58].

Вторая фраза-сюжет начинается с уже упомянутого эпизода — с попытки Фидели откусить нос Поприщина, но настоящее развитие получает в конце повести и в «Носе». Цитирую «Записки сумасшедшего»:

«Но меня, однакоже, чрезвычайно огорчало событие, имеющее быть завтра. Завтра в семь часов[59] совершится странное явление: земля сядет на луну. Об этом и знаменитый английский химик Велингтон пишет. Признаюсь, я ощутил сердечное беспокойство, когда вообразил себе необыкновенную нежность и непрочность луны. Луна ведь обыкновенно делается в Гамбурге, и прескверно делается. Я удивляюсь, как не обратит на это внимание Англия. Делая [делаем и далее имеет в ПСС] ее хромой бочар, и видно, что, дурак, никакого понятия не имел о луне. Он положил смоляной канат и часть деревянного масла: и оттого по всей земле вонь страшная, так что нужно затыкать нос [ср. с путешествием Поприщина по Мещанской улице: «заткнув нос»! — А.Д.]. И оттого самая луна такой нежный шар, что люди никак не могут жить, и там теперь живут только одни носы. И потому-то самому мы не можем видеть носов своих, ибо они все находятся в луне. И когда я вообразил, что земля вещество тяжелое и может, насевши, размолоть в муку носы наши[60], то мною овладело такое беспокойство, что я, надевши чулки и башмаки, поспешил в залу государственного совета, с тем, чтобы дать приказ полиции не допустить земле сесть на луну <...> (2/2)».

Курсивом выделены места, остающиеся для меня довольно темными[61], однако, как кажется, мне удалось в целом найти ключ к этому фрагменту. Он находится, по нашему мнению и вопреки догадкам академика В.Виноградова[62], не в русской «носологии» и не в романе Стерна[63], а в произведении Сирано де Бержерака «Иной Свет, или Государства и империи луны» (L'Autre Monde ou les Etats et les Empires de la Lune)[64], ничуть не уступающем по своему атеистическому характеру и цинизму русским агиткам «Союза воинствующих безбожников» 1920—1930-х годов. Параллели с Сирано выделены подчеркиванием, хотя [399] литературные соответствия осложняются проблемой вклинивания в них сочинений Сенковского «Большой выход у Сатаны» и «Фантастические путешествия барона Брамбеуса», изданных в 1833 году и прекрасно известных Гоголю (соответствующие фразы выделены полужирным шрифтом, хотя параллели довольно отдаленные; лишь в одном случае — почти дословная цитата, отсутствующая у Сирано). Сложные соотношения «Записок сумасшедшего», писаний Сенковского и «Иного Мира» Бержерака, впервые нами здесь отмеченные, требуют специального отдельного исследования (см. примеч.59), что превзошло бы все мыслимые для статьи (и без того перенасыщенной вводимым впервые в оборот материалом) размеры, а потому мы не будем здесь ими заниматься.

Согласно книге Сирано луна, несмотря на то что на ней находится рай, откуда герой изгоняется за свои кощунства и богохульства, является настоящим адом для жителей земли (хотя Сирано и помещает для жителей луны ад, следуя церковной традиции, в центре земли). На луне все наоборот. Ее населяют настоящие антиподы людей, ходящие на четвереньках, садящиеся на пол и надевающие шляпу вместо приветствия, и т.п. Герою покровительствует «демон Сократа». Летя на луну, он оказывается на ней вверх тормашками, не переворачиваясь (вспомним путешествие Данте в аду и соответствующие спекуляции о.Павла Флоренского!). Героя, ходящего на двух ногах, обитатели луны прини­мают за обезьяну. Похороны и погребение считаются ими за величайшее несчастье, а благом — самоубийство и людоедство. Старики повинуются молодым, которые бьют своих родителей (или, из «человеколюбия», чучела последних) за провинности. Один из наиболее умных и талантливых юношей на луне, произносящий самые антирелигиозные речи, оказывается антихристом[65], и все-таки герой, пасуя перед логикой его атеистических «доказательств», «высоко ценит его ум» и благоприятные астрологические знаки, под которыми родился юноша. В тот момент, когда собеседник героя произносит самые страшные богохульства, его забирает «мохнатый мужчина» и несет в ад (т.е. центр земли), а герой «крепко обнимал юношу не из любви к ближнему, а из страха низвергнуться вниз» и таким образом снова оказался на земле.

Не имея ни малейшего желания пересказывать содержание трактата Сирано, обращу внимание читателей, что романтический образ писателя-дуэлянта, созданный Ростаном и производивший такое впечатление на Марину Цветаеву[66], соответствует действительности лишь отчасти. Сирано вел чрезвычайно невоздержанную жизнь, болел несколько лет перед смертью сифилисом (как раз в этот период и создавалось интересующее нас произведение) и умер без церковного покаяния. Мало того, по уверению Евгения Канселье, одного из посвященных алхимиков нашего века, Сирано был адептом и прекрасно разбирался в алхимии и прочих эзотерических «искусствах»[67].

Вернемся теперь к анализу занимающего нас фрагмента из «Записок сумасшедшего». Поясняет его собственно в первую очередь не столько все произведение Сирано, сколько одна страница его, которую мы и приведем здесь (с.297 рус. пер.).

Герою повести, интересующемуся, почему на вопрос, сколько времени, жители луны разевали рот, сжимали зубы и воротили лицо на сторону, поясняют:

[400] «Их зубы представляют собою точнейший циферблат, поэтому, чтобы ответить на вопрос, который час, они просто приоткрывают рот, и ниспадающая тень от носа указывает, как на циферблате, точное время. Если же хотите знать, почему здесь у всех длинные носы, то вот вам ответ: как только женщина родит ребенка, повивальная бабка[68] [не та ли, которая фигурирует у Гоголя вместе с цирюльником? — А.Д.] несет его к начальнику приюта; в конце года собираются ученые, и если нос ребенка оказывается короче определенной длины, мерка коей хранится у старосты, то, сочтя ребенка курносым, передают жрецам, которые должны оскопить его. Вы спросите о причинах такого варварства и как может случиться, чтобы мы, считающие девственность за преступление[69], заставляли насильно соблюдать целомудрие? Но мы поступаем так только потому, что за целых тридцать веков убедились, что большой нос — признак ума (spirituel), приветливости, благородства, щедрости, маленький же нос свидетельствует об обратном. Поэтому курносых делают евнухами, ибо государство предпочитает вовсе не иметь детей, чем иметь похожих на евнухов <...>».

Тут появляется государственный чиновник, который говорит герою:

«Правительство желает, чтобы вы, когда решите отправиться в свой мир, предупредили бы об этом чиновников, ибо один из наших математиков недавно обещал Совету притянуть ваш земной шар и соединить его со здешним[70], при условии, что вы согласитесь, прибыв к себе, построить по его указаниям нужную для этого машину. Я ответил, что не премину выполнить nopyчeнue[71].

— Скажите, пожалуйста, — попросил я хозяина, когда голыш ушел, — почему к талии этого посланца подвешены бронзовые срамные части? Я видел это неоднократно и в те дни, когда сидел в клетке, но спрашивать не решался, ибо возле меня всегда находились дочки королевы, и я боялся оскорбить их, затеяв в их присутствии разговор на столь сальную тему.

Последовал такой ответ:

— Наши женщины, как и мужчины, не настолько неблагодарны, чтобы краснеть при виде того, что их создало; девственницы не стыдятся видеть на нас, в память своей матери-природы, единственную вещь, которая носит ее имя. Знайте, что повязка, которою удостоен этот человек и на которой в виде медали висит изображение мужского члена, представляет собою эмблему дворянства; по этому знаку отличают благородного человека от простолюдина».

Полагаю, что цитированный фрагмент прекрасно иллюстрирует мысль Гоголя: притяжение или столкновение земли и луны грозит смешением двух миров — этого и потустороннего. Правда, у Гоголя опасность испытывает при этом не земля, а луна[72], и Поприщин вместе с сумасшедшими пытается спасти луну, чтобы не раздробились носы, однако герой «Записок сумасшедшего» живет как бы на луне (в обратном, перевернутом, сатанинском мире), да и вообще у гениального писателя не может быть абсолютно прямых соответствий тому или иному произведению. Считаем нужным привести здесь лишь одно пояснение. У Сирано присутствие/отсутствие носа напрямую связывается с тематикой пола (т.е. нос является своеобразным символом-отражением детородного члена), и это не случайная прихоть фантазии Сирано. Дело в том, что нос является алхимическим символом, а вся алхимия тесно связана с обсценными атрибутами[73]. Тем самым нос оказывается подходящим камуфляжем для самого дьявола в гоголевской повести «Нос».

Много дает для понимания «Записок сумасшедшего» и самый конец повести Сирано. Появившись на земле, герой очутился в Италии, но вот собрались собаки со всех концов королевства и стали на него лаять. Герой понял, что дело в запахе (мертвецком? — А.Д.), который он привез с луны, а собаки имеют обыкновение лаять на луну. Тогда он прожарился на солнце часа три, запах исчез, а собаки успокоились.

[401] Напомним еще раз, что Поприщин ощущает адскую вонь из подворотен петербургских улиц, а его нос пытается откусить собака[74], язык которой понимает Поприщин (не забудем: у Сирано на луне люди ходят на четырех ногах и говорят на особом языке!). Уже во время «полного сумасшествия» Поприщина в цитированном фрагменте эта идея снова повторяется: на земле страшная вонь из-за скверной технологии «выделки» луны в Гамбурге.

Особенно показательны заключительные слова[75] «Империй луны»:

«Я тысячу раз дивился Божьему провидению, которое поселило людей, по природе своей безбожных, в таких областях [т.е. на луне. — А.Д.], откуда они не могут дурно влиять на его возлюбленных [чад], и которое покарало гордыню безбожников тем, что предоставило их самим себе. И я уверен, что оно до сих пор не послало к ним проповедников Евангелия лишь потому, что они истолкуют его вкривь и вкось (qu'ils en abuseraient), a это противление послужило бы лишь к более тяжкому их наказанию в Ином Мире» (с.306).

Мир Гоголя перешагнул грань, очерченную Бержераком: безбожные люди уже явно влияют на возлюбленных чад, а Евангелие возвещается наоборот. Но это тема не только и не столько «Записок сумасшедшего», сколько «Носа», к которому мы вскорости и перейдем.

Итак, в «Записках сумасшедшего» оказываются теснейшим образом связанными и переплетенными между собой несколько герменевтических планов. Погоня за деньгами и честолюбие, участие в тайных обществах приводят к продаже любви, отечества, веры и к революциям, в результате которых свергаются монархии и насаждается бесовский мир. Поприщин живет в апокалиптическом мире антихриста и пытается предупредить Государственный совет о конце мира, однако ему не дают это сделать. Ни одна деталь[76] повести не является лишней. Разгадка остальных — дело будущего.

* * *

Как было уже сказано, действие «Носа» начинается в Благовещение, 25 марта, и продолжается до 7 апреля (именно в это время нос «приклеился» к положенному ему месту, хотя «возвращен»[77] был Ковалеву в вечер Благовещения) — ровно тринадцать дней, «чертову дюжину». С эпохой географических открытий и успехов цивилизации Истинное Евангелие уже возвещено всем народам (Мф. 28:19), а значит, исполнилось предсказание Спасителя (Мф. 24:14) и близко пришествие антихриста и конец света[78]. Это время открытого выступления дьявола (διάβολος— клеветник) и его проповеди перевернутого антимира и спародированного Евангелия (Благовестия). В самом деле, разве не абсурд — семена репы и редиса (традиционных культур России), вывезенные из Англии[79]; «малоподержанная» коляска времен Наполеона (в черновике — Петровской эпохи); и т.д.[80]? Этой же цели пародирования служат и другие детали-мотивы повести (например, евхаристическое преломление Хлеба — и обнаружение носа в каравае, «купание» носа и крещение, и т.д.[81]). Сатана изображен в виде носа (уже знакомая нам символика)[82]. Герой собирается дать объявление в газетах о пропаже носа (т.е. открыто заявить о пришествии в мир антихриста, что аналогично усилиям Поприщина в Государственном совете и художника, пока еще не монаха, в первой редакции «Портрета» рассказать свя[402]щеннику о тайне бесовского портрета), но ему отказано в этом на том основании, что раньше было помещено объявление о пропаже черного пуделя, который оказался на самом деле казначеем. По моему мнению, это явная аллюзия как на первую часть «Фауста» Гёте, так и на вторую, еще не опубликованную в то время, но тем не менее известную (установлено В.М.Жирмунским[83]) в русском обществе в списках. Дьявол оказывается у Гёте казначеем, изобретшим бумажные деньги, что привело к разорению государства[84]. Виновником пропажи носа майора Ковалева выступает, как и в «Записках сумасшедшего», загадочный цирюльник[85].

Ковалев отправляется в храм[86]. Вопреки русскому обычаю храм пуст, только на паперти стоят старухи с повязками вместо лиц (т.е. в масках). Здесь снова возникает тема отсутствия лица как знак потери людьми образа и подобия Божьего. Нос (вместо человека с лицом), антихрист, тоже оказывается в храме. Святое место занято дьяволом («мерзость запустения» Писания). «Действия магнетизма» (Гоголь имеет в виду некую госпожу Турчанинову, высланную из города за шарлатанство в 1832 году), а также пляшущие стулья в Конюшенной улице (автор воспользовался реальным эпизодом, о котором сообщали газеты и наделавшим много шума в Петербурге в конце 1833 —начале 1834 года) — символ повального увлечения спиритизмом и бесовщиной[87]. «Магнетический» голос и у доктора, к которому обращается (естественно, бесполезно) Ковалев, и глаза у старика-ростовщика в первой редакции «Портрета» («вперились в него всею магнитною [возможно двоякое понимание: и «притягивающею», и «магнетической». — А.Д.] своею силою»).

Сам Ковалев связывает исчезновение носа сначала с ворожбой-волхвованием штаб-офицерши Подточиной, с дочерью которой «майор» имел амуры, но сразу же отчалил, когда речь зашла о женитьбе. Итак, дилемма: женитьба или «par amour». Герой вовсе не собирается жениться даже на дочери штаб-офицерши, поскольку ему нужна невеста с двумястами тысяч приданого (amour полностью извращена в сознании Ковалева и подменена деньгами — тема, обратная любви Поприщина), и как только нос оказывается на месте, то Ковалев тотчас показывает его Подточиной («Вот, мол, вам, бабье, куриный народ! а на дочке все-таки не женюсь»). Вместо этого — флирт с «секретными поручениями», ссылается же в качестве предлога для отказа в женитьбе — на свой возраст. Майору Ковалеву 37 лет («...что нужно ему прослужить лет пяток, чтобы уже ровно было сорок два года»[88]), что составляет число черта (13) плюс число носа (24) (см. примеч.61)!

«Носу» вторит «Женитьба» (начатая в 1833, но изданная впервые в 1842 году — к этому же времени относится окончательная редакция и «датировка» «Носа»). Действие ее происходит в Великий пост («пропустил мясоед»)[89], 8 (это число прямо названо в комедии) апреля (через 22 дня будут Екатерингофские гулянья, устраивавшиеся 1 мая[90]) — на следующий день после окончания происшествий с майором Ковалевым. Подколесин согласен жениться на штаб-офицерше («Да ведь она [Агафья Тихоновна, дочь купца третьей гильдии. — А.Д.], однако ж, не штаб-офицерка?»), а молился (хотя для него все равно, где молиться) неделю назад («В которой церкви вы были прошлое[91] воскресенье?». — Курсив мой. А.Д.) в Вознесенской церкви, хотя две недели назад (именно это означают de facto слова «а неделю назад»), т.е. 25 марта (которое [403] в «Женитьбе» приходится, правда, не на пятницу, а на воскресенье), был в Казанском соборе, в котором «украшение лучше»!

Эти потрясающие детали и хронологические расчеты, до сих пор почему-то никем из литературоведов не замеченные и не проводившиеся, позволяют совершенно по-новому взглянуть на весь цикл произведений Гоголя 1830-х—1842 годов. Подколесин не женится и выпрыгивает в окошко (= «показывает нос» честолюбивой Агафье Тихоновне, отвергнувшей купца), ибо страшится обетов, произносимых под венцом. Значит, для героев «Носа» и «Женитьбы» лучше флирт, растлевающе действующий на душу (в крайнем случае допустим выгодный брак на богатой или знатной невесте), о подлинной же любви или супружеских обязанностях и обзаведении семейством и детьми (последнее приравнивается несколько раз в «Женитьбе» к службе отечеству) они вовсе не думают (эта тема проходит лейтмотивом и почти через все драматические отрывки 1832—1837 г., см. СС III/IV, 324—412). Эти персонажи прошлого века не нуждаются в нынешней «сексуальной революции», ибо в «свободном сексе» им и так нет помех.

Обращаемся к «Шинели». В центре замысла — параллель с повестью об Акакии (в перев. с греч. — незлобивый) из «Лествицы» преп. Иоанна[92], который «претерпел до конца» от старца нерадивой жизни и дерзкого нрава[93]. А именно, когда после смерти Акакия старец пошел к другому, великому старцу и сообщил, что Акакий умер, тот засомневался в этом. Тогда наставник Акакия пошел к месту погребения послушника и спросил: «Брат Акакий, умер ли ты?» — на что получил ответ инока, послушного даже после смерти: «Отче, как может умереть делатель послушания?». Однако прямые параллели с повестью об Акакии (хотя Гоголь специально подчеркивает это имя героя «Шинели» — Акакий Акакиевич, «сугубо незлобивый») затруднительны, почему и потребовали дальнейших разысканий гоголеведов. Мы предлагаем читателям нашу, во многом не зависимую от прочих исследований[94], интерпретацию повести.

Акакий Акакиевич живет как настоящий аскет, хотя целью его «делания» является лишь с любовью выполняемое переписывание деловых бумаг красивым почерком (что в последние годы любил делать и сам Гоголь, каллиграфиче­ски переписывая творения святых отцов и литургические тексты). Он живет как бы вне этого мира (с чем, видимо, связано и пародирование в повести христианских мотивов, звучащих иначе в «вывернутом» адском мире Петербурга[95]), и его единственная «духовная» радость (на доступном ему жалком уровне) — работа, «послушание», выполняемое не за страх, а за совесть (чиновник, заступивший на место Акакия Акакиевича, «выставлял буквы уже не таким прямым почерком, а гораздо наклонное и косее»). Терпение и незлобивость Акакия Акакиевича производят сильнейшее впечатление на одного чуткого молодого человека и становятся причиной внутреннего перерождения последнего (с этим связано знаменитое единственное «лирическое отступление» Гоголя в «Шинели»)[96].

Но вот оказывается, что старая шинель прохудилась и никакая починка ее невозможна. В комнате портного происходит завязка драмы. Любопытная [404] деталь[97]: Петрович достает табак из табакерки с изображением генерала, лицо которого проткнуто пальцем и посему заклеено бумажкой (ср. сказанное выше о лице как символе образа Божьего в человеке[98]). Развязка опять будет связана с генералом (или, как называет его Гоголь, одно значительное лицо — N.B!) без имени (имя возникает лишь один раз в разговоре генерала с приятелем, причем мы так и не узнаем, кто же из них двоих кто). Итак, Акакию Акакиевичу грозит духовная опасность и испытание: сохранит ли он свой (пусть даже жалкий) образ и имя, данное ему при крещении, ибо героем овладевает в этот момент страсть — желание иметь новую шинель. Можно выделить тут все ступени, традиционно разграничиваемые аскетикой (прилог, сосложение и т.д.), но мы не будем чрезмерно «анатомировать» художественное произведение.

Акакий Акакиевич удваивает свои аскетические подвиги — но уже в стремлении осуществить свою страсть. Наконец он получает шинель и почти сразу же — приглашение на вечеринку. По дороге он начинает засматриваться на соблазнительные изображения женщин и даже бежит за одной особой слабого пола[99], но вовремя одумывается. На пирушке он тоже скучает и видит, что «мирская» жизнь не захватывает и не интересует его. Но можно ли сказать, что испытания пройдены и выдержаны им до конца?

В этот момент герой подвергается самому сильному искушению: у него отнимают предмет его страсти, с которым он уже сжился, — шинель. Акакий Акакиевич не может снести ограбления (отчасти по климатическим условиям и физической нужде в защите от холода, но не эти побуждения движут им в первую очередь) и начинает в смятенных чувствах добиваться правды в этом мире. Он получает последний и самый страшный удар (распечение чужим генералом) — и не выдерживает. Перед самой смертью он произносит в адрес генерала страшные богохульства, которых не изрекал всю свою жизнь.

По святоотеческим писаниям, многое в загробной участи определяет кончина и последняя минута земной жизни[100] (мысли о «памяти смертной» постоянно встречаются в письмах и произведениях Гоголя). И именно тут дьявол поймал в свои сети героя. Акакий Акакиевич умер с жаждой мести, которую и осуществляет здесь, на земле, после смерти, — но он теряет свое лицо и награду на небесах[101]. Именно этим мы объясняем тот факт, что Гоголь ни разу не называет привидение по имени и старательно вычеркивает таковые упоминания из черновиков. Абсолютно не прав Ю.Манн, когда объясняет этот факт тем, что привидение, может быть, и не Акакий Акакиевич. Слова привидения генералу не оставляют никаких сомнений, что грабитель — именно герой повести. Дело, по нашему мнению, в том, что Акакий перестал был Акакием и уподобился «значительному лицу» без имени и с дыркой вместо лица, т.е. в конечном счете бесу.

* * *

Итак, повести 1833—1834, 1832—1836 и 1839—1842 годов (не говоря о «Ревизоре», «Мертвых душах» и др.) оказываются объединенными единым духовным замыслом. Искаженный, неправильно истолкованный, почти всеми не понятый писатель вынужден был реально ощутить, что изображение бесовского мира, не желающего представать в своем истинном свете, не проходит [405] безнаказанно. Произведения Гоголя вопреки его воле начинают служить делу революционной агитации, приобретая в общественном «прогрессивном» сознании ложную политическую окраску, и оказываются неспособными привести человека к покаянию и внутреннему перерождению.

Это понял Гоголь уже в середине 30-х годов, когда написал первый вариант своей «художественной» исповеди — повести «Портрет». Художник-монах рисовал ростовщика с мыслью «употребить после этого лицо в своей картине, где хотел он изобразить одержимого бесами, которых изгоняет могущественное слово Спасителя» (во второй редакции: «на картине нужно было поместить духа тьмы», который, если художник изобразит его хотя бы вполовину, как он есть, «убьет всех моих святых и ангелов: они побледнеют пред ним»). Творение, создаваемое без любви, есть всего лишь натуральный слепок, вылепленный в безблагодатной тьме (см. также «Авторскую исповедь»):

«Если возьмешь предмет безучастно, бесчувственно, не сочувствуя с ним, он непременно предстанет только в одной ужасной своей действительности, не озаренный светом какой-то непостижимой, скрытой во всем мысли <..>».

Оружие, направленное против них, бесы обратили против самого писателя. Гоголь вынужден открытым текстом заявить об истинном смысле своих творений и исповедать свою христианскую веру, хотя созданные им произведения не получили (в отличие от первой редакции «Портрета», где портрет ростовщика, не могущий быть до того уничтожен даже сожжением в камине, блекнет и превращается в какой-то пейзаж после необходимых объяснений) оттого правильного понимания в сознании публики и продолжали (и продолжают до сих пор!) читаться и интерпретироваться в ложном свете (во втором варианте портрет исчезает — по-видимому, украденный). Отсюда такая ненависть к последнему периоду жизни художника и выдумки о его творческом кризисе. Кризис Гоголя заключался в одном: если он не мог отныне изображать сатанинский мир в его пороках, зовя к покаянию, то он должен был изобразить мир ангельский. Но последнего может достичь не писатель, а только святой (хотя для правильного различения бесов также требуется духовный опыт[102]), чьи писания превращаются в святоотеческие творения, которые и переписывал Гоголь в последние годы своей жизни.

[С. 424]

ПРИЛОЖЕНИЕ

Календарно-хронологическая проблема и аритмософия «Носа»

Согласно наблюдениям Н.Ульянова, в первой редакции повести действие происходило 23 февраля и могло быть навеяно впечатлением от паремии из Исаии; в первой публикации в «Современнике» в 1836 году — 23 апреля (не знаю, откуда Ульянов взял эту дату: согласно ПСС, в «Современнике» было напечатано «25 апреля», и эта дата в самом деле находится, как я убедился своими глазами, в editio princeps, — но интуиция у исследователя довольно верная, как будет видно из дальнейшего нашего анализа], т.е. в день Георгия Победоносца (Ульянов объясняет это битвой святого с чудищем); наконец в издании 1842 г. — 25 марта, т.е. в Благовещение. Уточним и разовьем эти наблюдения Ульянова.

Первоначальный набросок (рл), ПСС III, 380, относится к 1832/3 гг.): «23 числа 1832 г»; второй и третий (РЛ1, 1833/4 гг., РЛ2 ) полные черновые варианты: «сего февраля 23 числа» (ПСС, 381 и 652); первая публикация в «Современнике» — «сего апреля 25 числа» (ПСС, 484; «Современник» 1836, т.З, С.54); Сочинения Гоголя 1842 г. (и все последующие издания) — «Марта 25 числа».

Итак, приурочивание времени действия «Носа» к точной дате менялось многократно (4 раза!) Насколько мне известно, ничего подобного в других сочинениях (и черновиках к ним) Гоголя не засвидетельствовано (по крайней мере не дошло), а отсюда вытекает, что писатель придавал дате в данном случае совершенно исключительное значение.

Что же касается дня недели, то ключевая фраза — сетования Ковалева, что «в продолжение всей среды» (а цирюльник брил его «каждую среду и воскресенье»; правда, 7 апреля, финал повести, приходится по календарным расчетам на четверг, но цирюльник мог заглянуть к майору и в [425] неурочное время, ибо до того в течение 13 дней оставался без работы) «и даже во весь четверток» (причем подчеркивается: «он помнил это очень хорошо») нос был еще на месте (значит, пропал в пятницу и основное действие повести развивается именно в этот день). Ее нет еще в РЛ; (ПСС, 395—6), и появляется она лишь в «Современнике», оставаясь затем без изменений, несмотря на переиначивание дат.

Из этих наблюдений вытекают выводы первостепенной важности. Гоголю, в отличие от «Записок...», важно было почему-то именно число 23 (ср. еще «Шинель»: Башмачкин рождается «против 23 марта»), затем — 25, а также отнесение начала действия к пятнице. Главные изменения касаются лишь месяцев, при этом несоответствие дат и дней недели Гоголя не интересует. Кроме того, остается почти неизменным число дней, во время которых гуляет нос (1 день отсутствует вообще и еще 12 не приклеивается на место, разгуливая по Петербургу, окончательно возвращаясь на лицо только на 13-й день): в редакции 1836 г. действие начинается 25 апреля и длится до «начала мая, не помню [курсив мой· сколь характерные оговорки! — А.Д.], 5 или 6» (ПСС, 399, эпилог в «Современнике»), что составляет около 10/11 дней, в редакции 1842 г. уже абсолютно точно — с 25 марта по 7 апреля (1+12=13). Следовательно, в «Носе» заложено символическое (в отличие от «Записок сумасшедшего», где важны именно исторические даты, связанные с политическими событиями, а символические легко вписывались в «бред») значение цифр и одного из дней недели (пятницы). Какое же?

Если говорить о числах 23/25 и 13, то они вполне объясняются из цитированного выше отрывка «Рима» (см. примеч.61). Однако почему же Гоголь не отнес действие прямо к 24 числу, но к его «пограничным датам» — 23 и 25? Кроме того, почему именно пятница, если, судя по составленной нами с помощью пасхалии (см. примеч.49) и приведенной ниже таблице, в период работы над повестью 1833/1836 г (мы берем с запасом — 1832 и даже раньше — до 1829 г.) пятница могла хоть как-то реально соответствовать времени событий лишь в 1834 г., что хорошо соотносится с датировкой 2-го и 3-го рукописных вариантов, но не подтверждается ими, поскольку точной привязки к дням недели в РЛ; и РЛз еще нет. Следовательно, пятница в повести точно настолько же символична, сколь и цифры 23 и 25. Мнение Вайскопфа (1993, с.534, примеч.329), что события в «Носе» происходят на Страстной неделе, не выдерживает критики со стороны реальных расчетов (о символическом значении будет сказано ниже), ибо единственный мало-мальски подходящий вариант 1841 г. не поддерживается днем недели; такая раскладка могла бы быть более или менее верной при отнесении 25 марта к 1832 году (Пасха 10 апреля, нос пропал в пятницу 25 марта 5-й недели Великого поста, очутился на месте 7 апреля, в Страстной четверток), но это значило бы не учитывать механической перемены в последней редакции месяца без изменения дня недели.

Редакции 

Годы

Пасха

23 февраля

25 апреля

25 марта

1829

14 апреля

суббота

четверг

понедельник

1830

6 апреля

воскресенье

пятница

вторник

1831

19 апреля

понедельник

суббота

среда

РЛ1 

1832 вис.

10 апреля

вторник

понедельн.

пятница

РЛ2 

1833

2 апреля

четверг

вторник

суббота

РЛ2 

1834

22 апреля

пятница

среда

воскресенье

(РЛ3) 

1835

7 апреля

суббота

четверг

понедельник

Совр. 

1836 вис.

29 марта

воскресен.

суббота

среда

1840 вис.

14 апреля

пятница

четверг

понедельник

1841

30 марта

воскресенье

пятница

вторник

Соч. 

1842

19 апреля

понедельник

суббота

среда

Мы не находим иной причины для объяснения всех этих загадок, кроме как введения, помимо первой гипотезы о зашифрованных числах «Рима», дополнительной второй — о влиянии на хронологию и датировки «Носа» знаменитого предсказания Нострадамуса, что конец света придется на тот год, когда Страстная пятница придется на день св.Георгия (23 апреля). Светлое Воскресенье — на день св.Марка (25 апреля), а праздник тела Христова (католический, православными не празднуется) — на день св.Иоанна (24 июня, ср. гоголевский «Вечер накануне Ивана Купалы», помимо всего прочего, еще и один из главных масонских праздников). Нострадамус умер в 1566 г., а григорианская календарная реформа была произведена в 1582 г. Следовательно, Нострадамуе в своих расчетах исходил из юлианского календаря и старой системы пасхалии (до сих пор сохранив[426]шейся в России), согласно которой пасха может приходиться только на период от 22 марта до 25 апреля. Даты 22 марта и 25 апреля входят в группы наиболее редко выпадаемых дат: в течение пасхального круга (532 года) они бывают лишь 4 раза (3х95 лет, 1х247 лет). Пасха приходилась на 25 апреля за последний период в 1546, 1641, 1736, 1983 гг., а это значит, что события в «Носе» и не могли и не должны были соотноситься с реальной пасхалией (и, в частности, с календарной Страстной пятницей) периода работы над повестью и ее переделок (1833/6, 1841/2 гг.), если только наше понимание авторского замысла верно. Это дает возможность художнику объединить в «Носе» разные реальные события 1829, 1832 и 1833/4 гг. (Хозрев-Мирза, магнетизм Турчаниновой и спиритизм на Конюшенной), как будто происходят они в одно и то же апокалиптическое время.

[Необходимо сделать одну существенную оговорку. Сведения о предсказании Нострадамуса я почерпнул из «Трона Люцифера» Е.И.Парнова (1-е изд. 1985 г., с.154—155) — книги популярной (хотя ее автор серьезно «специализируется» на «нечистой тематике» и вызывает в общем-то доверие к своей компетентности), а потому в ней не указано, какой катрен и в чьем толковании (или что другое) имеется в виду. Бегло пролистав разные неточные русские переложения, я нашел упоминание только об исчезновении двух больших светил между мартом и апрелем в центурии РЙ—5 и упоминание, что на Пасху в храме раскроется пропасть, в IX—31). Читать по-французски знамени­тые центурии (никаким переводом тут не отделаешься), поднимать одновременно необъятные толкования и специальную литературу (без толкований Нострадамуса никто не читал) да еще устанавливать, мог ли познакомиться Гоголь с Нострадамусом через русскую и иностранную литературу первой трети прошлого столетия, — превышает наши задачи. Поэтому я не настаиваю на своей разгадке 23/25/пятница (и даже не огорчусь, если у Нострадамуса не окажется такого предсказания), и любой исследователь (ср., например, рассуждения Дилакторской и Вайскопфа) может предлагать свои соображения (а делать это можно чуть ли не до бесконечности). Среди прочих возможных толкований «пятницы» мне представляется наиболее вероятным связь этого дня с церковным преданием о Благовещении Деве Марии, случившемся в тот самый день, в который было закончено творение мира (и, следовательно, пятница хорошо подходила бы по аналогии для конца мира), а сам день Благовещения, как известно, зависел от празднования Рождества Христова 25 декабря. Кроме того, несмотря на подчеркивание Гоголем однодневного «полного·» отсутствия носа уже в ранних вариантах, возвращение носа Ковалеву под вечер того же дня теоретически не противоречит возможности отнесения действия к Великому пятку, ибо, согласно церковному уставу, отдание Благовещения приходится на третий день в течение периода от четверга 3-й недели Великого поста до Лазаревой субботы, на второй — в Лазареву субботу, и на следующий вечер — во время Страстной седмицы (а нос пойман, по окончательной редакции, как раз вечером 25 марта; напомним, что церковный счет времени ведется с вечера предыдущего дня).

Тем не менее, если вернуться к Нострадамусу, достойно всяческого внимания, во-первых, что в центуриях (в основном во второй) неоднократно упоминается комета Галлея, с коей автор связывает всяческие политические потрясения. Комета появилась над Петербургом в 1833 г. Кроме того, Нострадамус называет демократический (антимонархический) режим империей луны, у него все время упоминаются великие державы, наличествует тема магометанства и похода нового Магомета на Францию (напомним в дополнение к сказанному выше при анализе «Записок сумасшедшего», что луна как символ веры Магомета изображается на полотнищах многих мусульманских стран, о чем упоминает и сам Гоголь в статье «О средних веках»: без пап «магометанская луна горделиво вознеслась бы» над Европой «вместо креста» — ПСС VIII, 17). Тема Гоголь—Ноетрадамус вроде бы абсолютно не тронута гоголеведами (не припомню даже простого упоминания о Нострадамусе в связи с произведениями Гоголя) и ждет своего исследователя, вп-вторых, все сказанное об особом положении даты 25 апреля в православной пасхалии должно быть безусловно принято во внимание вне зависимости от Нострадамуса.]

Все наши (и других ученых) наблюдения можно было бы опровергнуть утверждением, что за этими деталями ничего не стоит, поскольку штаб-офицерша Подточина, названная в одном месте «Палагеей Григорьевной», в другом именуется «Александрой Григорьевной». Признаемся, что мы не можем говорить здесь ни о чем большем, чем о простой ошибке памяти или следах соединения разных редакций, и считаем это недосмотром Гоголя (примеры чему легко найти и у других писателей), вызванным тем, что в данном случае писатель не придавал значения (по крайней мере особого) именам действующих лиц (в отличие от других произведений).

Итак, по нашей гипотезе, замысел «Носа» был тесно связан с апокалиптическими предчувствиями Гоголя. Что конкретно могло натолкнуть писателя на это в период работы над повестью? Мы могли бы выдвинуть, например, следующее предположение. Согласно указанию преосв. Филарета [Филарет (Гумилееский). Обзор русской духовной литературы. СПб., 1884. Т.2. С.448], в «Сион[427]ском вестнике» (ср. упоминание о Лабзине в рукописном варианте «Записок сумасшедшего»! журнал издавался в 1806 и 1817—1818 гг.) публиковались «пророчества» о конце света то в 1811, то в 1836 г. Эти «пророчества» могли наложиться в воображении Гоголя на появление кометы Галлея и революции (об этом уже было сказано). Однако и здесь мы не настаиваем на данном предположении (и даже совершенно не придаем аналогичным примерам сколько-нибудь решающей роли) как из-за постоянных апокалиптических настроений Гоголя (см. примеч. 78), так и из-за легкости подобных предположений. Например, по мнению Д.И.Чижевского («Неизвестный Гоголь». — Новый журнал. N.XXVII. Нью-Йорк, 1951. С.140), другая повесть Гоголя, «Портрет», связана с ожиданием прихода антихриста в 1837 г. в соответствии с расчетами швабского мистика XVIII века Бенгеля, принятыми затем Юнгом-Штиллингом (1740—1817), сочинения коего были популяризованы в России вторым поколением русских масонов (после 1800 года) и, по мнению Чижевского, оказали влияние на произведения Гоголя.

Итог наших сложных и трудных рассуждений, предположений и расчетов: символика чисел 23 и 25, 13 и пятницы тесно связана с темой сатанинского мира («гадательная книга» «Рима»: 24 — число носа, 13 — черта), пародированного Благовещения (непереходящий праздник 25 марта. Заметим, что совпадение Благовещения и Пасхи, называемое Кириопасхой и бываемое 12 раз в течение пасхального круга, приходилось на жизнь Гоголя дважды: 1744, 1817, 1828, 1912, см. таблицы Докукина) и Апокалипсиса (конца света в год, когда Страстная пятница придется на 23, а Пасха — на 25 апреля). Благовещение, Страстная пятница. Пасха (ср. аналогичные наблюдения Вайскопфа, 1993, с.231, но на другом материале, с иной цепочкой доказательств и с совершенно неправильными выводами) и Страшный суд сливаются в один фантасмагорический день, когда кончается земное время и начинается то, в которое попадает герой «Записок сумасшедшего».

На главную страницу

[1] [405] См.: Дунаев А.Г. Лосевская концепция эпохи Возрождения и современная наука. — Вопросы искусствознания. 4/94. С.122—139.

[2] Нивенер Ф. Естествознание в дни Мессии: Маймонцд и Фрэнсис Бэкон / Предисловие А.В.Михайлова. — Вопросы искусствознания. 4/94. С. 140—150.

[3] Гоголь в своей литературной эпохе. — В сб.: Гоголь: Исследования и современность. М.,1985. С.94—131.

[4] Это предчувствовал уже сам Гоголь: «Как можно знать, что нет, может быть, тайной связи между сим моим сочинением [«Мертвыми душами»] <...> и между сим отдаленным путешествием [в Иерусалим]? И почему знать, что нет глубокой и чудной связи между веем этим и всей моей жизнью, и будущим, которое незримо грядет к нам и которого никто не слышит?» (Письмо С.Т.Аксакову от 18/7 августа 1842 г.; ПСС XII, 96; СС IX, 175).

[5] Так, даже В.А.Воропаев, признавая мнение П.В.Анненкова о переломе в воззрениях Гоголя на рубеже 1830—1840-х гг. «едва ли справедливым» (Духом схимник сокрушенный... Жизнь и творчество Н.В.Гоголя в свете Православия. М.,1994. С.16), делит все же «условно» жизнь и [406] творчество писателя на два периода (с. 13), характеризуя этап раннего творчества Гоголя («Вечера...» и «Петербургские повести») в таких словах: «Однако, несмотря на этот назидательный в целом характер раннего творчества Гоголя, в нем отчетливо прослеживается заигрывание, порой кощунственное, с нечистой силой. Герои постоянно поминают беса и прибегают к его помощи [это справедливо, быть может, для «Вечеров», но в «Петербургских повестях» «заигрывание с бесом» гоголевских персонажей вызывает у художника апокалиптическое видение событий. — А.Д.]. Высмеивая отдельные стороны человеческой натуры и общественных отношений, Гоголь зачастую как бы покушается и на сам образ Божий — душу христианскую» (с.12). В.А.Воропаев, как нам кажется, в своей правильной интенции показать Гоголя как христианина несколько прямолинеен в оценках (что с духовно-аскетической точки зрения, может, и правомерно), кладя краски (как, например, поступал еп. Игнатий Брянчанинов) слишком резко, и потому в оценке литературного творчества прав лишь отчасти. Конечно, духовный путь Гоголя стал более сосредоточенным и внутренним, более связанным со святоотеческой традицией, однако, по свидетельству самого Гоголя, в своих произведениях он всегда и в первую очередь высмеивал свои собственные пороки. Поэтому исследования Воропаева, направленные прежде всего (и совершенно резонно) на биографические и архивные изыскания и относящиеся в основном к последнему десятилетию жизни писателя (см. также: Воропаев Β.Α. Гоголь в последнее десятилетие его жизни: новые аспекты биографии и творчества. Автореф... докт. филол. наук. М.,1997), должны быть дополнены подробным литературоведческим анализом и произведений 1830-х гг., для которого пока еще нет соответствующей «комментаторской базы». В.А.Воропаев правильно говорит о крайностях «символистской» интерпретации Гоголя в начале нашего века (Автореферат... С.4—5) — но ее не следует отбрасывать вовсе, а должно, по нашему мнению, скорректировать последнюю, не столько следуя К.В.Мочульскому и прот.В.Зеньковскому, сколько Д.И.Чижевскому и Н.Ульянову. Без учета апокалиптической напряженности, пророческого провидения (а Гоголь воспринимал себя именно как пророка и даже учителя) и мистической (не надо бояться этого слова) тональности анализ творчества Гоголя не будет адекватным даже в свете Православия. Более того, по нашему глубокому убеждению (которое, естественно, другие ученые могут и не разделять). Гоголя невозможно понять в свете Православия без знания, учета и правильного истолкования эзотерической традиции, отраженной в произведениях писателя. Это доказывает книга Вайскопфа (1993, докт. дисс.; см. примеч.11), полная сколь прекрасных и тонких наблюдений (к которым приходится, правда, продираться, словно сквозь дремучий заколдованный лес Тассо), столь и бездоказательных и тенденциозных утверждений. Израильский исследователь, переворачивая все с ног на голову, и не думает скрывать своих целей: «Изучение вопроса [? думаю, что изначальная установка. — А.Д.] привело меня к тому выводу, что на протяжении 30-х годов MX века у православной церкви не было в русской литературе более упорного врага, чем этот писатель [вон куда хватил! так даже и „неистовому Виссариону”, и завзятым марксистам-литературоведам не снилось. Зато при защите докторской: summa cum laude (т.е. „молодец, пять баллов”). — А.Д], сходившийся в своей сатире с антиклерикальной позицией .духовного христианства”. Авторитет официальной ортодоксии он признал над собой лишь в более поздние годы [не этим ли утверждением и аналогичными ему вызваны оговорки Воропаева о раннем Гоголе? — А.Д], когда в его миросозерцании утвердились жизнестроительные настроения. В предлагаемой работе [мы все еще цитируем Вайскопфа. — А.Д.], среди прочего, выдвигается тезис о гоголевском гностицизме, проводимый мною во всех статьях и докладах 80-х годов» (с.7). Так уж получилось, что, ознакомившись с книгой Вайскопфа после завершения статьи, я обнаружил, что моя работа поневоле оказалась полным опровержением выводов и интерпретаций (хотя многое схвачено им верно) Вайскопфа (впрочем, расхождение позиций — моих и Вайскопфа — было заложено уже изначально в самих «исследовательских мифах», по терминологии А.Ф.Лосева), тем более разительным, что сражался я, сам того не ведая, с Вайскопфом одинаковым с ним оружием (анализом эзотерического контекста), но в свете христианской ориентации Гоголя (вот удивился бы писатель, узнав от Вайскопфа, что он был-то, оказывается, гностиком! Впрочем, кем только Гоголь не оказывался за полтораста лет...). Итак, «битва за Гоголя» продолжается — но на другом уровне и новом витке конца XX столетия с его «эзотерическими уклонами» (ничего странного — близится «2000-й год» Поприщина).

[6] Ульянов И. Арабеск или Апокалипсис? — Новый журнал. №LVII. Нью-Йорк, 1959. Июнь. C.116—131. Переиздана нами (в сокращении) с предисловием и послесловием в газете «Литера[407]турная Россия» (№50 [1402] от 15 декабря 1989 г., с.18—19). Эта важная статья, нашедшая среди русской эмиграции сочувственный отклик только у Павла Евдокимова (см след. примеч.) и показавшаяся «неожиданной» даже прот. В.Зеньковскому, осталась проигнорированной отечественными гоголеведами (зарубежными она активно используется) после ее переиздания (см., напр., публикации О.Г.Дидакторской «Петербургских повестей» в серии «Литературные памятники» (СПб.,1995], В.А.Воропаева и И А. Виноградова в СС; ссылка на Ульянова мне встретилась только у Кривоноса [1996], да и то после выхода книги Вайскопфа). В настоящей работе мы уточняем и развиваем аргументацию (впрочем, и на сей раз без особой надежды быть услышанными литературоведами, разделяющими в основном совершенно иные точки зрения и современные модные «методологии»), сформулированную девять лет назад в указанном послесловии к статье Ульянова, и привлекаем для анализа другие произведения Гоголя. Кроме того, мы совершенно сознательно расширяем контекст гоголевских произведений, вступая через полтораста лет в качестве свидетеля (μάρτυς) конца XX столетия, для коего не нашлось пока своего Гоголя, в диалог с писателем.

[7] Написанные по-французски работы «Христос в русской мысли» (1970) и монография о Гоголе и Достоевском (1961).

[8] Одна из последних публикаций: Лотто Ч. де. Лествица «Шинели». — Вопросы философии. 1993. №8. С.58—83. Первым интерпретировал повесть в интересующем нас ключе (но без учета «Лествицы») Д. Чижевский (О «Шинели» Гоголя. — Современные записки. №LXVII. Париж, 1938. С.172—195).

[9] Drissen F.G. Gogol als noveffist. Baarn, 1955. S.186 (англ. перев.: Gogol as a short-story writer. The Hague—Paris—London, 1965. P.194). Почти сразу же эти идеи были развиты в небольшой книжечке: Eng J. van der. Le personnage de Baémackin. Ed. Mouton, 1958, a ныне стали общим местом в гоголеведении.

[10] [Бухарев А.М.] Три письма к Н.В.Гоголю, писанные в 1848 году. СПб.,1860.

[11] Для того чтобы не показаться голословным и предоставить читателю возможность убедиться в справедливости сказанного об отсутствии цельных (как всего произведения, так и деталей) интерпретаций «Записок сумасшедшего» и «Носа» в духе, близком самому Гоголю (т.е. христианском, а не социологическом, марксистском, фрейдистском, психопатологическом, народно-смеховом, структуралистском, гностическом, гегельянском и tutti quanti), укажем здесь ради сухого академизма некоторые из просмотренных нами в свое время (а также после завершения статьи) работ (см. также в дальнейших сносках; из известных мне не указал на две-три последние работы [одна — в сборнике МГУ о православии и русской литературе, другая — в каком-то журнале, третья о Гоголе—Гегеле], виденные на прилавках, но выходные данные которых я не переписал).

«Записки»: Золотусский И.П. «Записки сумасшедшего» и «Северная пчела». — Известия АН СССР. Серия литературы и языка 1976. Т.35. №2. С.144—154 (то же: Он же. Монолог с вариациями. М.,1980. С.261—278); Слюсарь A.A. О жанровых особенностях «Записок сумасшедшего» Н.Гоголя. — Вопросы русской литературы. 1987. Вып.1. С.68—76.

«Hoc»: Манн Ю.В. Искусство гротеска (о повести Гоголя «Hoc»). — Молодая гвардия. 1957. №4. С.209—215 (и все дальнейшие многочисленные публикации ныне заведующего гоголеведческим сектором ИМЛИ, под чьим руководством готовится очередное «академическое» издание сочинений Гоголя); Weber J.P. Les transpositions de Nez dans l'oeuvre de Gogol. — Nouvelle revue française. Juillet. №79. P.,1959. P.108—120; Дшакторская О.Г. Фантастическое в повести Н.В. Гоголя «Нос». — Русская литература. 1984. №1. С.153—166; Она же. Повесть Н.В.Гоголя Нос» (бытовой факт как структурный элемент фантастики). — Вестник Ленингр. унив-та. 1983. №14. Вып.З. С.44—49; Она же. Фантастическое в «Петербургских повестях» Н.В.Гоголя. Владивосток, 1986 (о «Носе» см. гл.З, с.80—107); Бочаров С.Г. Загадка «Носа» и тайна лица. — В сб.: Гоголь: История и современность. М.,1985. С.180—212 (под тем же названием в его кн.: О художественных мирах. М.,1985. С.124—209; расширенный вариант мной не просмотрен); Вайскопф М. Нос в Казанском соборе: о генезисе религиозной темы у Гоголя. — Wiener Slavistischer Almanach (Slavische seminar der Universität Zürich). 1987. Bd. 19. S.25—46; Он же. Сюжет Гоголя. М.,1993. С.226—241 (о «Носе»), 289—302 (о «Записках...»); Озерова Н.И. К вопросу об особенностях поэтики повести Н.В. Гоголя «Нос» (в аспекте преподавания русского как иностранного [sic! — А.Д.]). — Вестник Ленингр. унив-та. 1987. Серия 2. Вып.2. C.I 13—116; Кривонос В.Ш. Трансформация фольклорно-мифологических мотивов в «Петербургских повестях» Гоголя. — Известия РАН. Серия языка и лит-ры. Т.55. №1. Янв.—февр. 1996. С.44—54.

[12] [408] Все цитаты из гоголевских произведений приводятся по т.н. «академическому» и все же мало удовлетворительному собранию сочинений писателя {Н.В.Гоголь. Полное собрание сочинений [в 14 т.]. Изд. Академии наук СССР. Б.м., 1940—1952) под сокращением ПСС (с указанием римской цифрой тома, а арабской — страницы). Кроме него, постоянно привлекалось бывшее у нас под рукой дореволюционное пятнадцатое издание под ред. Н.С.Тихонравова (СПб.,1900). Вообще же текстологии (вспомним здесь сетования А.В.Михайлова!) как науки и культуры в нашей стране не было и нет (кроме, быть может, отдельных публикаций древних авторов), и мы не имеем ни одного удовлетворительного издания русских классиков (не говоря уже о проблемах орфографии и пунктуации), включая все «академические» издания Пушкина, Гоголя и Достоевского. По полноте опубликованного материала (за исключением писем) и качеству комментариев «академическое» издание значительно уступает новому {Н.В.Гоголь. Собр. соч. в 9 тт. / Сост. и коммент. В.А.Воропаева и И.А.Виноградова. М., «Русская книга», 1994), на которое мы также ссылаемся, обозначая его СС. Ценные публикации неизданных текстов, определенный подбор писем и замечательные комментарии и приложения (изумительный анализ картины А.А.Иванова «Пришествие Мессии» с привлечением гоголевских материалов [т.9, с.517—530], на который следует обратить внимание читателей «Искусствознания») в СС выявляют подлинный облик Гоголя-христианина. Издание В.А.Воропаева и И.А.Виноградова — настоящее событие для всех любителей российской словесности и веха на пути окончательного преодоления сложившихся стереотипов.

[13] Один из средних чинов (девятый) Табеля о рангах.

[14] Право на личное дворянство давал лишь восьмой класс Табеля (коллежский асессор), что служило причиной службы многих молодых людей на Кавказе, где этот чин получить было гораздо легче. Гоголь подчеркивает тем самым, что герой — дворянин потомственный, а не ставший им благодаря карьерной выслуге (как, например, «майор» Ковалев в «Носе»).

[15] Возможно, здесь, как и во многих других произведениях Гоголя, в основу легла действительная история, имевшая место в 1833 году, о любви отставного офицера 10-го класса П.А.Габбе к жене генерал-губернатора Новороссийского края графа М.С.Воронцова и вообразившего себя отпрыском русских царей (см. СС III/IV, с.505 и 506, примеч. к с.155).

[16] Так в рукописном тексте; в первом издании «Арабесок» (далее Ар) и первом издании Сочинений Николая Гоголя, т.З. СПб.,1842 (далее С) — просто «рай» (ПСС III, 559, вариант к с.200, строке 2). Важнейшим подтекстом в контексте всей нашей интерпретации «Записок...», подтверждающим последнюю, могут являться слова из «Ал-Мамуна» (хотя эта «Историческая характеристика» и написана в октябре 1834 г., с историей магометанского мира связаны многие более ранние произведения Гоголя; о «зашифрованности» этого очерка правильно пишут комментаторы ПСС VIII, 759, хотя она и не связана с цензурой): «... араб уже думал, как бы осуществить на земле рай Магомета: создавал водопроводы, дворцы, целые леса пальм, где сладострастно били фонтаны и дымились благовония Востока» (ПСС VIII, 76; курсив мой); «Ему [Ал-Мамуну. — А.Д.] нелепее, несообразнее всего казался Магометов рай, куда араб переносил вею чувственную земную жизнь свою, — жизнь, назначенную для наслаждения и сладострастия <...> [Он не принял в расчет, что] этот рай для магометанина есть великий оаз среди пустыни его жизни, что надежда [попасть] в этот рай одна только заставляла чувственного араба терпеливо сносить бедность, притеснение, подавлять в душе своей зависть при виде утопающего в роскоши сибарита» (ibid., 80—81, курсив мой: замечательный авторский комментарий к «Запискам...»!). «Магометанская тема» — сквозная в «Записках...» Следует еще принять во внимание, что в рукописи РМ4, хранящейся в ОР РГБ, «Записки...» находятся сразу после статьи «Последний день Помпеи (картина Брюлова)» (тема Страшного суда! картина была привезена в Петербург летом 1834 г., см.: Вересаев В. Гоголь в жизни. 2М.,1990. С.598, примеч. 31) и перед «Ал-Мамуном» (тема Магомета! лекция была прочитана Гоголем в октябре 1834 г., см. там же, с. 162). О необязательности привязывания рукописи «Записок...» 1834 г. к проблеме датировки авторского замысла и начального чернового экземпляра см. в примеч.49.

[17] Гофмановский подтекст налицо, но «собачья тема» может объясняться еще и другими, более скрытыми параллелями — например, с Сирано де Бержераком (см. ниже).

[18] Несмотря на, казалось бы, выдуманное специально для «собачьего контекста» название, такой дом действительно существовал и был первым пятиэтажным домом в Петербурге. Гоголь жил в нем с 1829 по 1831 г. (см. СС III/IV, 506). Шестой этаж был надстроен позже (сообщено устно В.А.Воропаевым). Ср. письмо к М.И.Гоголь от 30 апреля 1829 г. («дома здесь... редко бывают [409] в пять [этажей], в шесть только четыре или пять по всей столице» — ПСС X, 139). (По-видимому, в воображении писателя эти первые и редкие «высотные» дома были более похожи на Вавилонскую башню, нежели для нас, приученных и привычных уже ко всему, — американские небоскребы и телевизионные башни). Таким образом. Гоголь, не жертвуя реальностью, переосмысливает последнюю сразу в нескольких планах. Этот вывод будет важным для дальнейших рассуждений о герменевтических уровнях «Записок сумасшедшего».

[19] Слово, выделенное курсивом, есть в рукописи и 15-м издании, нет в Ар, С и ПСС (и, естественно, во всех следующих советских изданиях и в СС).

[20] Душа Поприщина (или уже Гоголя?) появляется прикровенно еще раз в конце повести в виде тройки (Гоголем использован образ колесницы из «Федра» Платона, но возможно влияние и традиционной христианской символики). Тот же символ и в «Мертвых душах» (только один из коней брички, на которой путешествует Чичиков, все норовит уйти в сторону — признак уязвленности и непрямого шествия души главного героя поэмы; замечено в принципе уже архим. Феодором Бухаревым (с.80) и развито затем А.Белым [Мастерство Гоголя. M.—Л.,1934. С.95], тогда как аллюзия с «Федром» была ясна любому выпускнику классической гимназии прошлого века; ср. по этому поводу: Вайскопф М. Птица Тройка и колесница души: Платон и Гоголь. — В сб.: Гоголь: Материалы и исследования. М.,1995. С.99—117, а также: Вопросы литературы. 1997. №7/8. С.291).

[21] Письмо С.Т.Аксакову от 18/6 августа 1842 г. (ПСС XII, 93, 96; СС IX, 172, 174).

[22] После царствования Фердинанда VII (1814—1833), богатого междоусобными войнами и революциями, в результате борьбы, в которой приняли участие и иностранные государства, престол наследовала его дочь Изабелла (1833—1868). Притязания на испанский престол Дон Карлоса окончились неудачей. Возможно, Поприщин отождествляет себя как с названным Дон Карлосом, так и с Дон Карлосом Шиллера (отданным у Шиллера Филиппом II, упоминаемым в «Записках сумасшедшего», в руки великого инквизитора — см. СС III/IV, 505). Монархия продержалась в Испании до 1931 г. (с эфемерной республикой в 1873—1874 гг.). О постоянном интересе Гоголя к испанским делам и по завершении работы Над «Записками сумасшедшего» свидетельствует Летопись жизни писателя (далее — Летопись: СС IX, 611—713): 25 янв. (здесь и далее хроника по письмам, датированным по н.ст.) 1837 r. — упоминание о «делах Испании» (с.97; ср. 639); после 15 июня до 16 июля 1837 г. — путешествие Гоголя в охваченную междоусобной войной Испанию и Португалию (с.640); 1 сент. того же года — запись в дневнике А.И.Тургенева, что Гоголь явился «из Гишпании и Португалии и Италии» (с.641); 1839, сент., разговор с К.С.Аксаковым об Испании: «Вообразите, — пишет Аксаков, — что он [Гоголь] был в Испании во время междоусобной войны...» (с.647).

[23] Этот же «господин со звездою» (слово звезда или звезды фигурирует лишь в рукописном варианте) появится затем в «Носе», недовольный «слухами» и «выдумками» о появлении носа и стремящийся с помощью правительства пресечь их (т.е. всячески утаить от народа появление антихриста под предлогом, что в «просвещенный век» не верят в дьявола, — тема, параллельная «Запискам сумасшедшего» и «Мертвым душам», см. ниже. Ср. во второй редакции «Портрета» слова художника-монаха: «Я знаю, свет отвергает существование дьявола, и потому не буду говорить о нем...»).

[24] Рукописный вариант, «во фрак» Ар — явно продиктовано цензурой.

[25] Помимо объяснения, предложенного комментаторами (литьем холодной воды на голову было принято лечить сумасшедших), нам видится еще второе (не отмеченное в гоголеведении): у героя «лечение» ассоциируется с одним из считавшихся особенно страшными способов мучения, применявшихся инквизицией, когда на голову (в рукописи точнее: «на темя») через определенные промежутки падали капли воды (об этом я читал когда-то в одной из книг по истории инквизиции; Гоголю, занимавшемуся историей Средних веков, это должно было быть известно). Описывая мучения Поприщина (а как пишут комментаторы СС, в рукописи в названии повести было еще третье слово, прочитываемое В.А.Воропаевым и И.А.Виноградовым не как «музыкант», а как «мученик», т.е. — «Записки сумасшедшего мученика»! — СС III/IV, 504), Гоголь фактически провидел свою судьбу: перед самой кончиной писателя, получившего откровение о своей близкой кончине и готовившегося к достойной христианина смерти, доктора признали больным менингитом и находящимся не в своем уме, подвергнув насильственному лечению — поливании на голову холодной воды.

[26] По-видимому, здесь имеется в виду Август Жюль Арманд Полиньяк, бывший одним из главных виновников июльской резолюции 1830 года во Франции; когда конституционная монархия [410] Людовика XVIII и Карла Χ была заменена парламентской монархией Луи-Филиппа. В рукописи вместо Полиньяка фигурировал Талейран (ПСС III, 570, вариант к с.213, строка 14).

[27] Комментарий (написанный по другому поводу) к этим «политическим догадкам» Поприщина можно почерпнуть из СС VI, 499—500.

[28] Сохранившееся в черновике слово «Царица» (ПСС Ш, 571, сноска 1) позволяет предположить, что «отступление» является на самом деле молитвой к Богоматери (любимейшая молитва каждого православного: «Царице моя преблагая, надеждо моя Богородице, приятелище сирых и странных предстательнице, скорбящих радосте, обидимых покровительнице! Зриши мою беду, зриши мою скорбь, помози ми яко немощну, окорми мя яко странна. Обиду мою веси, разреши ту, яко волиши: яко не имам иныя помощи разве.Тебе, ни иныя предстательницы, ни благия утешительницы, токмо Тебе, о Богомати, яко да сохраниши мя и покрывши во веки веков. Аминь»). Если это предположение (в специальной литературе нам, насколько помнится, нигде не встречавшееся) верно, то оно вскрывает одну из важнейших подоснов «лирических отступлений» Гоголя! Среди гоголевских Dubia существует традиционно приписываемая ему молитва к Богоматери (текст и необходимые пояснения в СС VI, 547—549), составленная, по-видимому, писателем в последние годы его жизни. В этом свете сомнительные наблюдения Вайскопфа (1993, с.299—300) оказываются излишними.

[29] Последний алжирский дей Гусейн-паша был низложен французами в 1830 г. (тема, параллельная французской революции), а о его смерти сообщалось в «Северной пчеле» в 1834 г. (Берков [см. след. примеч.], с.359).

[30] Так в 15-м издании (СПб.,1900. Т.9. С.128). В рукописи и ПСС вместо «алжирского бея» — «французского короля» (ПСС Ш, 571, в конце). На самом деле, по одной не получившей среди гоголеведов распространения н поддержки гипотезе [Берков Π.Η. Об одной мнимой опечатке у Гоголя (к истории текста «Записок сумасшедшего»). — Гоголь. Статьи и материалы. Л., 1954. С.356—361], с которой мы целикам согласны, следует читать вместе с editio princeps: «A знаете ли что, у Алжирского Дея под самым носом шишка?» — или, в современном и более понятном варианте: «А знаете ли что? У алжирского дея под самым носом шишка!». «Шишка»: может, следует сравнить с «прыщиком» на носе майора Ковалева? Во второй редакции «Портрета» квартальный спрашивает у Чарткова об одной из картин: «А у этого зачем так под носом черно? табаком, что ли, он себе засыпал?» — «Тень, — отвечал он на это сурово <...»> — «Ну, ее бы можно куда-нибудь в другое место отнести, а под носом слишком видное место» (ПСС III, 95. Рассуждения о свете и тени более характерны для Гоголя начала 1840-х гг., выделенные же курсивом слова заслуживают особого внимания).

[31] Ср. вариант финала: «Ты видишь, как жестоко поступают со мною за любовь» (курсив мой, ПСС III, 571, вариант к с.214, строке 20, исправление б).

[32] О действительной вони на этой улице Гоголь пишет в одном из писем: еще одно свидетельство переосмысления в повести реальных фактов.

[33] Ср., напр., СС Ш/IV, 476, 505, 523. Несомненно, что замысленный в 1832 году «Владимир 3-й степени» (орден!), как и ряд комедий, выросших из этого произведения, был напрямую связан с честолюбием героя, сошедшего из-за этого с ума. Однако такой «однобоко-прямой» интерпретации «Записок сумасшедшего», отражающей лишь один герменевтический план, противится внутреннее чутье читателя: ведь причиной честолюбия Поприщнна является любовь (сколь важное и значимое для Гоголя слово!); кроме того, как истолковать целых три лирических отступления, напрямую связанных с судьбой Поприщина? Дело, по нашему мнению, в том, что у Гоголя в большинстве случаев нет либо «черных», либо «белых» персонажей, а в душе каждого заложены черты Божьего образа, хотя бы и еле теплящиеся, и от самого героя зависит его духовное развитие. Выявлением этих скрытых черт, с которыми был связан замысел второй и третьей частей поэмы, и вызваны в «Мертвых душах» многие из лирических отступлений и намеков Гоголя (см. прекрасное второе письмо архим. Феодора Бухарева, по своей богословской глубине так и не превзойденное в гоголеведении). Ср. с «Авторской исповедью»: «С тех пор как мне начали говорить, что я смеюсь не только над недостатком, но даже целиком и над самим человеком, в котором заключен недостаток, и не только над всем человеком, но и над местом, над самою должностью, которую он занимает {чего я никогда даже не имел и в мыслях), я увидал, что нужно со смехом быть очень осторожным <...>» (ПСС VIII, 442—443; курсив мой — А.Д.). Поприщин всецело искупает своим мученичеством честолюбивую страсть, и это дает возможность Гоголю отождествить (если можно так сказать, «неслитным соединением») себя с героем под конец «поприща» последнего. Точно так же невозможно, на наш взгляд, характеризовать чистописание Акакия Акакиевича лишь отрицательно, раз он не в состоянии [411] составить бумагу (см. СС III/IV, 539), поскольку сам Гоголь ценил красивый почерк, а в обязанности Башмачкина, и не думающего «покушаться» на следующий чин, не входило составление реляций. С «убогостью» Акакия Акакиевича связаны и определенные достоинства (скромность, терпение), и именно поэтому (а не только из-за жалости) его образ вызывает симпатию и сострадание читателя (вопреки часто предлагающейся интерпретации персонажа как воплощения чуть ли не последней степени стирания Божьего образа в человеке).

[34] Оговорим специально, что политическое масонство (приведшее к созданию такого крайнего ордена, как иллюминаты Вейсгаупта) является лишь одной и притом, по мнению адептов, низшей стороной этого эзотерического течения, вобравшего в себя традиции многих средневековых тайных учений. В связи с упадком «философского» масонства после Французской революции XVTO века деятельность многих масонов конца XIX — начала XX столетия была направлена на его обновление. Масонская (франц. maçon — каменщик) тема возникает в «Записках сумасшедшего» еще два раза: Поприщин сетует, что портные, обязанные ткать мантию для короля, «ударились в аферу и большею частит мостят камни на улице» (ПСС III, 210; курсив мой). Кроме того, в черновом варианте Поприщин читает книгу, «переведенную с немецкого Лабзиным» (известным русским масоном), хотя, по предположению С.Л.Козлова, речь идет о сочинении П.АТаббе (см. СС III/IV, 506 и 505). Весьма правдоподобная из-за большого сходства текстов гипотеза Козлова остается все же под сомнением, пока кем-либо не будут специально прочитаны все переводы (притом, может, даже и рукописные!) Лабзина с целью определения наличия или отсутствия в них фразы, цитированной Поприщиным. Ср. Вайскопф 1993, с.291.

Любопытно, что в числе пяти-шести книг, прочитанных судьей Ляпкиным-Тяпкиным («и потому /несколько вольнодумным»), находится сочинение Иоанна Масона, изданное Н.Новиковым О вреде «масонских правил» (в связи с декабристом-масоном Ковдратием Рылеевым — экстремистом, стремившимся к цареубийству!) и философии масонской «и других сект» Гоголь писал в черновике к «Отрывку» и в рецензии 1836 г. на книгу «Картины мира» (см. коммент в СС III/IV, 541). Тентетников во 2-м томе «Мертвых душ» за свое участие в юности в масонской ложе попадает в Сибирь. Не забудем и о тесной дружбе Гоголя с Пушкиным, раскаявшимся в своей масонской молодости.

[35] Эпизоду с орденом, который стремится получить и получает наконец отец Софи (собака, лизнув ленточку, находит ее соленой), соответствует в конце «Носа» покупка майором Ковалевым, не извлекшим для себя из происшествий никаких духовных уроков, орденской ленточки.

[36] Гоголь жил на Гороховой в 1829 г. (см. письмо к М.И.Гоголь от 3 января 1829 г., ПСС X, 137).

[37] В рукописи вместо «повивальной бабки» — «турецкий султан, который подкупает цирюльника», и последний вариант выбран в ПСС (Ш, 210). По нашему мнению, здесь должно действовать правило о lectio difficilior, и предпочтительнее вариант Ар и С. Цензурные опасения в этой замене, вопреки ПСС (III, 700), вряд ли играли первостепенную роль. Наши догадки по поводу обоих вариантов см. ниже, а также примеч.59 и 68.

[38] Ср. катрен из первой центурии Нострадамуса (о чем ниже, в Особом приложении): «Зачем не едины беспечные галлы? На Францию новый идет Магомет!» (перев. Вяч.Завалишина).

[39] Сp. заключительную главу второго тома «Мертвых душ» о государственной коррупции (рнтересно, что написал бы Гоголь ныне?): «Дело в том, что пришло нам [время] спасать нашу землю; что гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплеменных языков, а от нас самих; что уже, мимо законного управленья, образовалось другое правленье, гораздо сильнейшее всякого законного. Установились свои условия, все оценено, и цены даже приведены во всеобщую известность» (ПСС VII, 126; эти слова имеются как в ранней, так и поздней редакциях).

[40] Знаменательно, что, описывая свое внутреннее состояние (сколько он сжег, как недоволен он собой), Гоголь пользуется политическими терминами (письмо М.П.Погодину от 28 сент. 1833 г.): «Какой ужасный для меня этот 1833-й год! Боже, сколько кризисов! настанет ли для меня благодетельная реставрация после этих разрушительных революций?» (ПСС X, 277; СС IX, 59; курсив мой). Эти слова и образы (тем более ценные, что могут быть подсознательными) показывают, помимо глубокого монархического чувства, присущего писателю, сколь близко к сердцу воспринимал Гоголь политические события. Ср. также в рукописном тексте «Носа»: «Он [Ковалев] приехал домой, едва слыша в себе душу, а под собою ноги, после всех этих душевных революций» (ПСС Ш, 395).

[41] [412] Об особом чувстве, которое испытывал Гоголь к монархии, говорят, например, следующие строки из «О лиризме наших поэтов»: «Поэты наши прозревали значение высшее монарха, слыша, что он неминуемо должен, наконец, сделаться весь одна любовь [курсив Гоголя], и таким образом станет видно всем, почему государь есть образ Божий, как это признает, покуда чутьем, вся земля наша <...> Там только исцелится вполне народ, где постигнет монарх высшее значенье свое — быть образом Того на земле. Который Сам есть любовь» (ПСС VIII, 255—256; в черновом варианте: «Полномощная власть государя потому теперь оспоривается в Европе, что ни государям, ни подданным не объяснилось ее полное значение. Власть государя явленье бессмысленное, если он не почувствует, что должен быть образом Божиим на земле» — там же, 679). В этом благоговении перед православной монархией Гоголь совершенно сходился с Пушкиным.

[42] Ср. с фразой из «Большого выхода у Сатаны» Брамбеуса (необходимые пояснения ниже, примеч.59): «Со времени учреждения в Западной Европе самодержавия черного народа [т.е. парламентаризма и демократии. — А.Д.], все люди цари: так говорит г. Моген» (с.411). Аналогично у самого Гоголя в «Светлом Воскресенью): «Что значит, что уже правят миром швеи, портные и ремесленники всякого рода [ср. с известным высказыванием вождя русской революции об управлении государством! — А.Д.], а Божий помазанники остались в стороне?» (ПСС VIII, 415; СС VI, 190 и коммент. на с.470).

[43] Испанский король (1556—1598, род. 1527), воевавший против протестантской Англии и подавлявший реформацию в Голландии (следствием чего было восстание в Нидерландах в 1579 г.). Он был последним, хотя и жестоким, монархом, при котором в Испании были особенно сильны католицизм и абсолютная монархия. Ср. план Гоголя по преподаванию истории Средних веков в университете: «Испания освобождается совершенно от магомета и посредством браков совокупляется в одну монархию. Испанские властители глубокою религиозностью облекают свою власть и делают ее неограниченною» (СС VIII, 82—83).

[44] Продолжая линию построчного комментирования «Записок сумасшедшего», предложим наше понимание еще одного эпизода повести. Поприщин, которому недавно (или только что) выбрили голову, заслышав шаги «великого инквизитора», прячется под стул, опасаясь нового литья воды на голову. Гоголю, вплотную занимавшемуся историей Средних веков, должно было быть прекрасно известно, что во время инквизиционного суда (а приведение приговоров в исполнение откладывалось обычно на большие церковные праздники — ср. 25 число Поприщина!) король садился с непокрытой головой (будто подданный) на стул более низкий, нежели тот, на котором возвышался великий инквизитор, что символизировало уступление монархом своих прав судье в течение процесса. Указанные подробности и спародированы, как нам кажется, в утрированном описании в «Записках...». Сами сведения, помимо специальной литературы. Гоголь имел возможность почерпнуть, например, — если продолжать параллели с Шиллером, см. примеч.22 — из сочинения последнего «История отпадения Нидерландов от испанского владычества». Первый русский перевод этого произведения, из которого дотоле публиковались лишь небольшие отрывки, был выполнен Н.Полевым в 1884 г. (ПСС Шиллера в переводе русских писателей. Т.З. СПб., 1884. С.30), так что Гоголь мог читать его только в оригинале. Правда, первый биограф Гоголя П.А.Кулиш уверяет, что среди книг, по которым готовился Гоголь к университетским лекциям, на немецком он не видел ни одной (Вересаев В. Гоголь в жизни. M., 21990. С.163). Это замечание подтверждается библиографическими списками в СС VIII.

[45] У Брамбеуcа (см. примеч.59 и 60) читаем: «Султан Магомет II, покоритель Константинополя, исправляет при дворе его нечистой силы знаменитую должность чубукчи баши <...>» (курсив Сенковского, с.424). Ко всему сказанному о маврах см. еще ниже (в Особом приложении) ключевые слова Гоголя о «магометанской луне».

[46] О том смысле, какой вкладывал Гоголь в слово поприще, свидетельствует его письмо к князю П.А.Вяземскому (июль—сект., 1842 г.): «И ваше поприще другое. Простите ли вы мне дерзость указать ваше назначение?» (ПСС XII, 106; СС IX, 179). Аналогичные примеры можно умножить (в том числе и из более ранних художественных произведений Гоголя). Особенной концентрации это не такое уж частое слово достигает в «Авторской исповеди», где оно встречается, если я правильно подсчитал, на 35 страницах (ПСС VIII, 432—467) 16 раз (причем 8 — о писательском поприще), синонимы же (стезя, путь, дорога, арена) не употребляются. Следовательно, Гоголь имел особые причины дать герою «Записок...» фамилию со столь исключительно значимым, торжественным и духовно важным для автора смыслом.

[47] [413] Среди выписок Гоголя из Служебных миней находится и канон этим мученикам (первую публикацию в 1994[!] г. см. в СС VIII, 584—585), но выписки эти относятся (по вероятному предположению публикаторов), по-видимому, к гораздо более позднему времени — 1843/1844 гг. Впрочем, отождествлять Минеи с «молитвенником самым пространным, где бы находились почти все молитвы, писанные отцами Церкви, пустынниками и мучениками», о присылке которого просил Гоголь из Рима С.Т Аксакова, с полной уверенностью все же нельзя. Окончательное решение проблемы датировки выписок могло бы скорее всего дать лишь текстологическое сличение гоголевского текста с Минеями первой половины XIX века (правда, писатель мог пользоваться и более ранними изданиями), поскольку богослужебный текст церковных книг не оставался неизменным (см. исследования литургиста Б.И.Сове), или палеографический анализ (бумага, почерк) самого гоголевского автографа.

[48] В статье «О преподавании всеобщей истории» Гоголь объясняет возникновение рыцарских орденов как плод столкновения магометанства и христианства и характеризует их так: <«...> как возникли орденские общества, осудившие себя на безбрачную [ср. с фразой Поприщина, когда ему выбривают голову, о нежелании становиться монахом! — А.Д.], одинокую жизнь, чтобы быть верными одной цели, и произошел самый сильно-религиозный христианский век» (ПСС VIII, 33).

[49] Установлено нами по пасхальным таблицам (Пасха приходилась в 1833 г. на 2 апреля). См.: Докукин И.И. Вечный календарь православной Церкви в таблицах. Рязань, 1914 (там же в Приложении наглядно продемонстрировано для литературоведов на примере «Евгения Онегина», как с помощью пасхалии определять день недели по числу и наоборот). Если даже в черновике и не было даты «4 октября», то слова «сегодня середа» имеются в нем. Следовательно, если Гоголь и вставил даты позднее, то сделал это настолько тщательно, что должно предполагать особые на то причины (Поприщин сетует, что в «собачьей переписке» дат нет!), хотя мы объясняли бы скорее строгое соответствие дат не только политическим событиям, но и дням недели наличием не дошедшего (более раннего?) варианта. Аналогичные наблюдения были сделаны уже В.В.Каллашем в 1915 г. Аргументацию в ПСС III, 698, примеч.3, что повесть писалась в 1834 г., а к 1833 г. относился лишь замысел, мы считаем недостаточной, как и выводы — слишком категоричными.

[50] В «Ночи перед Рождеством» время действия захватывает и мотив избиения младенцев 29 декабря (Вайскопф 1993, с.535, примеч.329).

[51] Значимость дат и имен и вообще «деталей» у всех великих художников — одна из азбучных истин гуманитарных наук («лучше придавать значение всем деталям, чем пропустить какую-либо важную»), и среди гоголеведов она хорошо известна. См., например, попытку Бузескула определить, к какому все же времени года относятся похождения Чичикова (Сб-к Ист.-филолог. об-ва Харьковского унив-та' 18. 1909. С.481—484), или наблюдения И.Пауновского о несовпадении календарного и воображаемого времени в «Шинели» [ем. об этом в сб. «Современные зарубежные исследования творчества Н.В.Гоголя (сб-к научно-аналитических обзоров)». М., ИНИОН, 1984. С. 17—18], или анализ топографии «Мертвых душ» Андреем Белым. По поводу дат «Носа» см. ниже Приложение к статье.

[52] Такой интерпретации подверглись уже произведения античности, Средних веков, Шекспира, Рабле, Свифта, романтиков, символистов и т.д. Мы могли бы назвать здесь десятки работ первостепенной важности, но эта задача выходит за рамки статьи.

[53] Лорен Дж.Лейтон. Эзотерическая традиция в русской романтической литературе: Декабризм и масонство / Пер. с англ. Э.Ф.Осиповой. СПб.,1995 (серия «Современная западная русистика»). (После завершения статьи нам стала известна и еще одна книга подобного рода — исследование Вайскопфа, посвященное Гоголю; см. примеч.11).

[54] Ср. письмо Гоголя С.Т.Аксакову от 18/6 августа 1842 г.: «Ваше мнение: нет человека, который бы понял с первого раза „Мертвые души”, совершенно справедливо и должно распространиться на всех, потому что многое может быть понятно одному только мне·» (ПСС XII, 93; СС IX, 172; курсив мой. —А.Д). Сказанное о «Мертвых душах» может относиться с не меньшим (если не большим) основанием и к другим произведениям Гоголя.

[55] «Но люди несправедливы: ведут счет по неделям. Это жиды ввели, потому что раввин их в это время моется» (быть может, надо читать — молится?  Или речь идет о каких-то ритуальных омочениях? ПСС III, 566 в вариантах к с.208, строке 24. Фраза явно вычеркнута при первой публикации по цензурным причинам, и издатели ПСС, предпочитая печатный вариант, совершенно непоследовательны в принципах выбора разночтений. Комментарий Вайскопфа 1993, [414] с.297 с его и без того очевидной ссылкой на книгу Бытия ничего не проясняет и не относится к делу); «Все это честолюбие, и честолюбие оттого, что под язычком находится маленький пузырек и в нем небольшой червячок, величиною с булавочную головку, и это все делает какой-то цырюльник, который живет в Гороховой» (ПСС III, 210); «Письма пишут аптекари, да и то прежде смочивши уксусом язык, потому что без этого все лицо было бы в лишаях» (ПСС III, 569, рукописный вариант к с.211, строке 9; отчасти может поясняться упоминаемой в «Старосветских помещиках» настойкой золототысячника на водке, помогающей от лишаев на лице), а также последняя фраза повести.

[56] Ср. ради курьеза анаграмму Нострадамуса в 6-й центурии «Чайрен» (так звучит она в переводе В.Завалишина), которую, якобы, «некоторые восточные астрологи толкуют как переставленное Chinese (китаец)». До этого в катренах имеется и испанский контекст (упоминаются флот Барселоны и ее земельные приобретения).

[57] Финал Апокалипсиса (Страшный суд) представляет собой «немая сцена» «Ревизора». Из-за непонимания публикой истинного духовного смысла «Ревизора» Гоголь был вынужден после написать «Развязку Ревизора». Как пишут В.А.Воропаев и И.А.Виноградов (СС V, 188; IX, 519), Гоголь вообще воспринимал свой век в апокалиптическом аспекте, и с этим может быть связана одна из последних записей художника (как мне кажется, в ней соединены Иисусова молитва и молитва мытаря — первые из утренних молитв, и молитва Кресту — одна из заключительных вечерних молитв): «Помилуй меня грешного, прости. Господи! Свяжи вновь сатану таинственною силою неисповедимого Креста!» (СС VI, 392). Страшным судом должны были, вероятно, завершиться и «Мертвые души» (см. набросок в СС V, 462 с коммент. на с.589). Что же касается «Писания», то возможно, что Гоголь ассоциирует себя отчасти с Поприщиным, который занимается очинкой перьев (труд писателя? Аналогичные наблюдения о сходстве труда Башмачкина и писателя не раз упоминались гоголеведами — см. у Вайскопфа 1993, с.319). Тем не менее фраза о том, что у каждого петуха под перьями возле хвоста (выделенное курсивом — только в рукописи с вариантом «не так далеко от хвоста») своя Испания, остается неистолкованной (за исключением эротики).

[58] Ср. конец («время покушений на низвержение папского ига») гоголевской программы университетских лекций по истории Средних веков: «Университеты, алхимики и начало возрождающихся знаний быстро помогают тому [ослаблению всеобщего мнения, т.е. религиозного, и раздорам в Европе. — А.Д.] и приготавливают Европу к всеобщему взрыву. Образ преподавания, влияние их на Европу. Алхимики. Влияние занятий их. <...>» (СС VIII, 83; курсив мой). В работе Гоголя «О средних веках» имеется очень важная страница с описанием труда алхимика (ПСС VIII, 23): писатель признает в алхимии, этом воплощении алчности и любопытства, зародыш развития и успехов европейской науки и европейского духа. Наконец, в статье «О преподавании всеобщей истории» есть такая фраза (о войне в Европе): «Но уже не копьями и не стрелами производилась она, — нет! пушками, ядрами, громом и огнем, ужасным и благодетельным изобретением монаха-алхимиста [Гоголь имеет в виду изобретателя пороха Бертольда Шварца, что неплохо было бы отметить в комментариях к ПСС и СС], разыгралась эта великая тяжба» (ПСС VIII, 34).

Обратим внимание и на рукописный заглавный лист повести «Нос» (альбом иллюстраций в СС IX, илл.29). Внизу посреди гирлянды, которая держится клювами двух птичьих голов, стоит нос в бутылообразном (ср. описание Поприщиным начальника отделения: «Черт возьми, что у него лицо похоже несколько на аптекарский пузырек, да на голове клочок волос, завитый хохолком, да держит кверху, да примазывает ее какою-то розеткою», — а также тему аптекаря и пузырька с червячком-честолюбием) туловище с ушами по бокам, нарисованный таким образом, что может восприниматься намекающим на мужской член. Напомним, что и клюв, и нос выражаются в немецком языке одним словом Schnabel. Более того, потаенный язык (среди приемов которого — анаграммы и скрытое использование иностранных слов) называется в эзотерических науках «птичьим» (см. работы Фульканелли и Канселье). Птицы чаще всего среди прочего «животного мира» упоминаются в «Записках сумасшедшего»: хотя Попришин имеет дело все время с собаками-чиновниками («а нашей братьи — чиновников, как собак, один на другом сидит, а третьим погоняет»), о коровах же и рыбе узнает из газет, директор ассоциируется у него, тем не менее, с цаплей, его дочь — с канарейкой. Дочь директора и ее подруга говорят, что Бобов («овощная» фамилия) похож в своем жабо на аиста. Собаки также не испытывают симпатий к овощам (моркови, репе или артишокам) и любят больше всего мозг из костей дичи (особенно рябчиков и куриц). Сам Поприщин чинит перья для начальника и упоминает о перьях петуха. В конце концов у самого Гоголя — «птичья» фамилия! [415] Допускаю, что все эти совпадения и догадки о намеренной зашифрованности «Записок» и «Носа» — в какой-то мере (совершенно неизбежной: ведь любое художественное произведение только и возможно как диалог писателя и читателя) плод моей фантазии, но вряд ли она не имеет совершенно никакого отношения к замыслу Гоголя. Вполне возможное подтрунивание Гоголя над своим носом (нос, нарисованный в центре обложки) к делу не относится, поскольку на самом верху изображен шар (мир?) в окружении четырех носов разной формы (крючком, горбатого, курносого и еще какого-то с неизвестным мне названием). Гоголь высмеивал страсти и пороки как других людей, так и свои собственные («вынь сначала бревно из своего глаза»).

[59] Ср.: «Завтра, в седьмом часу утра, последует у нас от нее [кометы] полное затмение солнца». — Сенковский О.И. Фантастические путешествия барона Брамбеуеа (1833). — В кн.: Он же. Собр. соч. Т.2. СПб.,1858. С.125. Это предсказание астронома Шимшика уточняется им немного ниже: комета должна упасть на землю. Указаний на параллель о седьмом часе я нигде до сих пор не встречал.

N.B. Необходимо пояснение. Закончив первоначальный вариант статьи, где фигурировал лишь Сирано, я счел своим долгом ознакомиться, во-первых, следуя «золотому правилу» литературоведения, с произведениями, известными Гоголю в период работы над «Записками...», и, во-вторых, пролистать специальные работы после 1988 г. (т.е. со времени моих последних гоголеведческих занятий). Установив параллели с «Большим выходом...», но еще не успев прочитать «Путешествия...», я просмотрел книгу Вайскопфа, в которой, к своему громадному удивлению, обнаружил беглое упоминание об обоих произведениях Брамбеуеа в связи с «Записками сумасшедшего» (см. наши примеч.42, 45 и 60). Поскольку никаких точных ссылок на издание и страницы или на других исследователей у Вайскопфа, обычно точного, нет, следует ли предполагать, что это сопоставление — достаточно известный факт среди гоголе-ведов?

Работая над настоящей статьей урывками, мы не имеем, к сожалению, времени, чтобы поднять всю специальную литературу, и просим у читателей некоторого снисхождения, хотя и не снижаем к себе требований и полагаем незнакомство со столь важной деталью громадным и не извинительным упущением. Поэтому будем при дальнейшем анализе исходить из положения, что те параллели «Записок...» и сочинений Брамбеуеа, на которые ссылается Вайскопф, уже твердо установлены литературоведами. Утешаемся лишь мыслью, что и широкому кругу читателей эти факты, вероятно, не слишком известны.

Что же касается проблемы Сирано—Гоголь—Брамбеус, то, забегая вперед, сразу сформулируем наши наблюдения и выводы. Как нам кажется, абсурдные (лишь с первого взгляда, ибо в них есть своя логика) цифры в датах Поприщина пародируют в целом бессмысленные датировки «Фантастических путешествий...» (ср., напр., с.190—191); в сочинении Брамбеуеа упоминается о неграх-евнухах; герои его клянутся солнцем и луной и молятся им (с. 109, 125, 152, 178 и др.; прозрачный намек на Сирано?). Наиболее же показателен финал «Путешествий...», когда главное действующее лицо, заключенное в недрах тайной инквизиции по обвинению в связи с нечистой силой и в хождении по потолку вверх ногами, хочет улизнуть в центр земли, где люди «откровенно ходят вверх ногами и делают все навыворот без всякого лицемерства» (с.277). Сомнения прочь: Брамбеус использует мотивы Бержерака (по оценке А.В.Дружинина, Сенковский был «самым энциклопедически образованным ценителем [т.е. литературным критиком] тех времен» —Дружинин A.B. Сочинения Белинского... — В кн.: Он же. Прекрасное и вечное. М., 1988. С.465; ср. с.475—476)! Но Гоголь разгадал подтекст «Путешествий...» (может быть, упоминания о Сирано встречались на страницах прессы или сочинения последнего были популярны тогда?) u намекнул на это в «Записках...». К такому заключению подтолкнуло меня наличие у Гоголя деталей из Сирано, отсутствующих у Брамбеуеа: 1) что носы живут на луне (у Брамбеуеа лишь слабые намеки; об этом и об отвергаемой мной гипотезе Макогоненко см. в примеч.60); 2) что на луне вонь (у Сенковского ни слова); 3) редчайшая деталь (правда, в другом месте) о повивальной бабке (ничего такого у Брамбеуса нет: заменив бабкой султана. Гоголь специально усилил аллюзии с Сирано?). Кроме того, у Сирано и у Гоголя все детали собраны вместе, а у Брамбеуеа распределены по двум произведениям, так что требовалось еще «склеить» их в определенном порядке.

Значит, мы имеем дело с тайной и зашифрованной полемикой Гоголя и Сенковского (интересные сведения по этому поводу можно почерпнуть из ПСС VIII, 161, 530, 767) на «общей платформе» повести Бержерака и появления кометы Галлея (ср. еще в «Вии»: тени кустов и деревьев падают острыми клинами, словно кометы, ПСС II, 186 и 546). Предлагаю [416] гоголеведам проверить и подтвердить или опровергнуть мои слишком быстрые наблюдения и выводы. Во всяком случае, могу пока со спокойной совестью продолжать рассуждения о Сирано, не колеблясь поставив Гоголя (а в 1833 г. ему было всего лишь «число носа» — 24 года!) по сложности многоплановой интерпретации и гениальности художественного синтеза в один ряд с Рабле и Шекспиром, Босхом и Брейгелем.

[60] Выделенные полужирным шрифтом слова могут соотноситься с «Фантастическими путешествиями» Сенковского (1833), см. Вайскопф 1993, с.294: «Прямое соответствие носов с небесными телами, „помятыми в своем падении", дается и в „Ученом путешествии..."». Согласно сюжету, астроном Шимшик предсказывает за двадцать лет (эта деталь настойчиво повторяется в «Выходе ..») появление кометы, голова которой не уступала величиной луне (с.113). По его мнению, комета не станет второй луной (т.е. спутником земли), а упадет на землю. Так (впоследствии) и происходит, причем результатом этой своеобразной «метеоритной деятельности» является возникновение гор, но герой не верит предсказанию и насмехается над астрономом, сравнивая голову ученого с шаром, а нос с «посторонним телом», упавшим на голову (с.117). Таким образом, в «Путешествиях...» мы имеем лишь тему «комета—падение—гора—нос (по ассоциации)». Даже принимая во внимание «датировку» Брамбеуса («В 10-й день второй луны, сего 11789 года» — с.98), приходится признать, что все-таки связи «носы—луна» в «Путешествии...» нет. Для установления этой связи приходится привлекать другое произведение Сенковского — «Большой выход у Сатаны» (см.примеч.59), где имеется тема «черт—комета—луна—падение» Но даже при объединении мотивов двух сочинений о жизни носов на луне все-таки прямо не сказано! Догадка Г.П.Макогоненко (см. о ней в СС III/IV, 507, коммент. к С.163, где указана его книга: Гоголь и Пушкин. Л.,1985. С.157—161), что речь идет об «открытии» Джона Гершеля, как утверждалось в анонимной брошюре, изданной в 1834 г (!) в Нью-Йорке (!) и якобы известной Гоголю по французским источникам 1835 г. (русские переводы брошюры вышли лишь в 1836 г.), на луне атмосферы, растений, животных и разумных существ, — не выдерживает критики как по хронологическим соображениям (см наше прнмеч.49, делающее весьма вероятным мнение, что повесть писалась в 1833 г ; датой завершения я предполагаю, если правильно интерпретирую «шифрованную» запись Поприщина, 9 февраля 1834 г., хотя отдельные дополнения и поправки могли вноситься и позже — осенью и из-за цензуры при издании повести) и по существу (где же здесь носы? опять приходится прибегать только к фантазии художника), так и из-за нашей гипотезы о влиянии Сирано. Кроме того, Макогоненко (и последовавшие за ним комментаторы СС и Дилакторская [1995]) не принял во внимание одного простого соображения. Слова о луне имеются уже в рукописи РМ4 (см ПСС III, аппарат на е.569—570 к с.212), датируемой сент.-окт. 1834 г. (об этом уже шла речь выше в примеч. 16; ср. также ПСС III, 698), — следовательно, необходимо крайней датой полагать не editio princeps, a год чернового варианта, что делает гипотезу Макогоненко еще менее вероятной, можно даже сказать — вовсе разрушает ее Хотя я и не обладаю, к сожалению, достаточным знанием мировой художественной литературы, полагаю, тем не менее, что задача найти какое-либо другое произведение, кроме Сирано, со всеми «пунктами сходства» доставит великие трудности и заставит попотеть даже знатоков-литературоведов, а если и обнаружится в конце концов таковое сочинение, то все равно не сможет окончательно выбить почвы из «Иного Мира», сделав ее лишь менее прочной. Скорее всего в фантазии Гоголя объединились русская «носология», Брамбеус-«Пчела» и Сирано.

[61] Вот некоторые смутные догадки. Гамбург выведен как символ обогащения и наживы (А С.Данилевский припоминал такой шутливый куплет Гоголя, сочиненный еще во время лицейского периода: «Счастлив тот, кто сшил себе / в Гамбурге штанишки... / Благодарен он судьбе / за свои делишки» — цит. по 15-му изд. соч. Гоголя, т 10. [СПб.,1900. С.130], Гоголь побывал в Гамбурге в первый раз в 1829 г., см. ПСС X, 158, 161—162); хромой бочар— символ черта (известная традиция представлять черта хромым встречается у Гоголя и в связи с малороссийскими народными произведениями). Другие очень любопытные и правдоподобные догадки (особенно о «просвещении» в афоризме Полевого — эта тема очень волновала Гоголя, см. комментарии в СС к т. III/IV и др.), делающие честь Вайскопфу (если они принадлежат ему), — в книге последнего (1993 г, с.294)

Как отмечают в недоумении комментаторы, никакого химика Веллингтона не было Не следует ли видеть здесь намек на алхимию? С другой стороны, генерал Артур Веллингтон поддерживал сопротивление Испании Наполеону (ср. с постоянными рассуждениями Поприщина об отношениях Испании, Англии и Франции!), войска которого и разгромил в битве при Ватерлоо 18 июня 1815 г Одно из предположений обывателей в «Мертвых душах», что [417] Чичиков — Наполеон: последний неким «пророком» в лаптях и тулупе, воняющем тухлой рыбой, назван антихристом, который разорвет цепи, освободившись с острова Елены, и завладеет всем миром (за свое предсказание«пророк» попал [как и Поприщин?] «куда следует» — т.е. в острог!). «Многие из чиновников и благородного дворянства тоже невольно подумывали об этом и, зараженные мистицизмом, который, как известно, был тогда в большой моде, видели в каждой букве, из которых было составлено слово "Наполеон", какое-то особенное значение, многие даже открыли в нем апокалипсические цифры» (ПСС VI, 206—207) Это еще одно из косвенных подтверждений возможности наличия в произведениях Гоголя зашифрованного языка и цифр. (Теми же приемами, применение которых восходит в данном случае к попытке разгадать цифры 666, в отношении имен Наполеона и своего собственного занимается у Л.Н.Толстого в «Войне и мире» Пьер Безухов). Об этом же свидетельствуют и следующие строки из гоголевского «Рима» (1838—1842): «Приснился ему однажды сон, что сатана <...> потащил его за нос [а нос у Пепле, который не называется своим полным именем Джузеппе, был очень большой. — А.Д.] по всем крышам всех домов <...>, приговаривая: „вот тебе, Пеппе, за то, что ты молился Св.Панкратию: твой билет не выиграет". Сон этот произвел большие толки <...>, но Пеппе разрешил его по-своему: сбегал тот же час за гадательной книгой, узнал, что чорт значит 13 «умер, нос 24, Святой Панкратий 30, и взял в то же утро все три нумера. Потом сложил все три нумера — вышел 67, он взял и 67. Все четыре нумера, по обыкновению, лопнули» (ПСС III, 255; курсив мой.—А.Д.]. Спрашивается, можно ли найти лучший комментарий к «Носу», чем приведенный пассаж (нос, за который водит бес майора Ковалева, появляется до или после 24 числа [23 без месяца, 23 февраля, 25 апреля или 25 марта] и гуляет 13 дней [до 5/6 мая или 7 апреля соответственно], вне зависимости от перемен дат в обеих редакциях 1836 и 1842 гг.; см. Приложение). Увы, о какой именно гадальной книге идет речь у Гоголя, литературоведы и издатели скромно умалчивают (довольно обычная в гоголеведении ситуация, которую уже привыкли «не замечать»? Ссылка Дилакторской [1984, С.157—158; 1995, с.275, примеч.27 и 28 уже по поводу «Носа»] на Даля, Максимова и сонник Мартына Задеки — попытка сделать хорошую мину при плохой игре).

[62] Натуралистический гротеск (Сюжет и композиция повести Гоголя «Hoc»). — Виноградов В В. Избранные труды. Поэтика русской литературы. М,1976 (переиздание работы, написанной гораздо ранее).

[PS, NB. Признаемся, что непосредственным поводом к написанию этой статьи, вызревавшей в качестве плода десятилетних, хотя и эпизодических, гоголеведческих штудий, послужили как раз первое прочтение полностью повести Сирано, известной мне дотоле лишь в изложении, и моральная (уже который раз оказываемая!) поддержка В.А.Воропаева и В.Т.Шевелевой, которым я бесконечно благодарен. Уже завершив работу над основным текстом статьи и придавая ей более или менее «академический» вид, проверяя еще раз и уточняя отдельные цитаты и ссылки, я с удивлением обнаружил два факта.

Во-первых, перелистав записи четырехлетней давности, когда вплотную занимался историей европейского эзотеризма, я нашел на полях конспекта статьи Канселье свою заметку о схожести деталей «нос—луна» у Сирано и Гоголя, однако эта параллель совершенно вылетела у меня из головы, и я не вспомнил сразу о давнем наблюдении, даже прочитав Сирано и констатировав разительное сходство с эпизодом из «Записок сумасшедшего». Делаю из этого вывод, что одного «факта» пребывания носов на луне еще не достаточно для рождения гипотезы, которая обрела реальность лишь при поддержке второй детали о столкновении/притяжении луны и земли.

Во-вторых, не доверяя полностью своей памяти и решив посмотреть для «очистки совести» еще раз статью Виноградова, я нашел-таки в ней ссылку на Сирано в примеч.11 на с.18, но в связи с высказыванием Теофиля Готье. Следовательно, Виноградов был довольно близок к разгадке эпизода из «Записок сумасшедшего», однако не догадался внимательно прочитать трактат Сирано — быть может, потому, что он не был еще переведен на русский язык.]

[63] Правда, начало «Тристрама Шенди», приходящееся на Благовещение, может соотноситься с «Носом», однако число 25 возникло у Гоголя вне зависимости от Стерна (в редакции 1836 г. действие происходит в апреле).

[64] Трактат Сирано был закончен около 1650, а издан в 1656 году с цензурной правкой его старого друга Никола Лебре, имеющей целью смягчить самые антирелигиозные места произведения. В 1659-м это издание было повторено и перепечатывалось вплоть до того времени, как в 1861 [418] и 1908 годах были обнаружены две рукописи, содержащие более исправный текст. Нам не удалось установить, были ли какие-то русские дореволюционные переводы (хотя и очень в этом сомневаемся из-за духовной цензуры), однако это не столь важно, поскольку Гоголь хорошо владел французским языком. Первое критическое издание (с учетом обеих рукописей и издания 1659 г.) было осуществлено Лео Иорданом (Savinien de Cyrano de Bergerac's L'Autre Monde. kritisch hrsg. v. Leo Jordan. Dresden, 1910. — In: Gesellschaft für romanische Literatur. Bd.23). Мы цитируем новый русский перевод (выполненный по послеиордановским изданиям) Е.Гунста (Утопический роман XVI—XVII веков. М.,1971. С.227—306 Серия «Библиотека всемирной литературы», т.34; первый перевод на русский был осуществлен в 1931 г.), сверив его и довольно значительно исправив по изданию Иордана (естественно, с опорой не на рукописный, а на печатный вариант, который только и мог быть известным Гоголю) Для контроля было привлечено издание: Les oeuvres de M. de Cyrano Bergerac. Nouvelle édition / Les oeuvres diverses de mons. Cyrano de Bergerac. T.1. Amsterdam, 1741 (эта дата слева, справа MDCCLXI с опечаткой, экземпляры РГБ: S10/204, A44/77; в Музее книги есть и другие издания). В цитируемых фрагментах из Сирано (за исключением последнего примера) расхождения между первым печатным и рукописными вариантами незначительные.

[65] «О Боже, — подумал я, — этот несчастный осужден уже в этой жизни и, может быть, он тот самый Антихрист, о котором столько толкуют в нашем [т.е. на земле. — А.Д.] мире» (С.305).

[66] См. воспоминания Анастасии Цветаевой.

[67] Canseliet E. Cyrano de Bergerac, philosophe hermétique. — Cahiers d'Hermés. 1947. №1. См. также: Vledder (Willem Hendrik van). Cyrano de Bergerac. 1619—1655. Philosophe ésotérique. Amsterdam, 1976 (неплохой анализ алхимического смысла «путешествий» на луну и солнце, хотя статья Канселье выпала из поля зрения ученого).

[68] Удерживаем правильный перевод Гунста, ибо стоящее в оригинале «la matrone» обозначает здесь именно акушерку, хотя и с некоторыми плохо поддающимися переводу нюансами (из имеющихся у меня под рукой словарей, в Dictionnaire usuel Quillet-Flammarion [P.,1963. Р.991] дается прекрасно подходящее сюда значение с любопытным пояснением: «Sage-femme désignée par un tribunal dans certains procès», — но с пометкой «редкое»; то же самое [«повивальная бабка»], но с другим замечанием [Terminus technicus — значит, не такое уж редкое еще в первой трети прошлого века!] — в словаре Е.Ольдекопа [CПб.,21837. Р.322]; в словаре К.А.Ганшиной [М.,1960. С.506] нужное нам значение уже отсутствует, хотя в словаре Н.Макарова [СПб.,231914. С.372] еще указано «повитуха»). «Привилегированная повивальная бабка» жила в Петербурге в одном с Гоголем доме, «облепленном золотыми вывесками» (письмо к М.И.Гоголь от 30 апреля 1829 г., ПСС X, 139).

[69] В этом сходятся абсолютно все утописты-революционеры!

[70] Нам кажется, что это место книги Сирано гораздо лучше объясняет соответствующий пассаж «Записок сумасшедшего», нежели гипотеза Г.П.Макогоненко (см. примеч.60). По нашему мнению, совершенно реальной и бесспорной параллелью, против которой ничего нельзя возразить, служит литературный пасквиль О.И.Сенковского (псевдоним — барон Брамбеус) «Большой выход у Сатаны» (впервые — в №1 альманаха «Новоселье» за 1833 г., см. коммент. в СС IX, 58; далее цитирую фельетон Сенковского не по журнальной публикации, а по «Собранию сочинений Сенковского» [T.I. СПб.,1858]; во второй книге «Новоселья» Гоголь поместил «Повесть о том, как поссорился....»). На первый выпуск указанного альманаха ссылается сам Гоголь в письме к М.П.Погодину от 20 февраля 1833 г. (ПСС X, 263; СС IX, 58), а на сочинения Брамбеуса (помимо своих писем) — в более поздней рецензии «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году» (ПСС VIII, 161; чрезвычайно любопытные подробности см. в статье В.Г.Березиной «Новые данные о статье Гоголя „О движении..."» — В сб.: Гоголь. Статьи и материалы. Л.,1954. С.70—85, особенно с.76—77). Произведения Сенковского, вошедшие в альманах (кроме «Выхода...», еще «Ангар» и «Незнакомка»), в письме к Погодину Гоголь характеризует так: «... здесь в первый раз показались в печати такие гадости, что читать мерзко. Прочти Брамбеуса: сколько тут и подлости, и вони, и всего». [Слова «в первый раз» и «вони» могли бы лить воду на мельницу тех, кто будет отрицать связь «Записок...» с Сирано]. Итак, последуем совету Гоголя. Что же читаем среди прочего в «Большом выходе у Сатаны» (читатель, обрати, пожалуйста, особое внимание — в контексте нашего анализа «Записок сумасшедшего», «Носа» и других повестей Гоголя — на это заглавие)? Черт мятежей и революций (снова внимание, читатель! По-моему, Брамбеус намекает прямо или косвенно на давнее связывание Нострадамусом кометы Галлея с революциями — см. ниже. Приложение; Вайскопфом эта важнейшая деталь опущена), выброшенный из ада, [419] оказывается кометой Галлея, появившейся в то время и волновавшей умы Петербурга (см альманах, известный Гоголю, «Комета Белы» [СПб.,1833]), а затем бес падает в центре Парижа Сенковский уточняет: «Г.Е** напечатал в „Северной пчеле" (! Курсив мой. — А.Д.), что хотя это, может статься, и не комета, а чорт, но он не упадет на землю (!! — А.Д): напротив того, он сделается луною (!!! — А.Д.), как то уже предсказано им назад тому лет двадцать» (Указ.собр.соч. С.407; ср. выше, примеч.59). Об этой параллели упоминает (связывая ее с «Фантастическими путешествиями...»), и то лишь мимоходом (из вторых рук?), в известной мне гоголеведческой литературе только Вайскопф (1993, с.294), но не принимает во внимание всю ее значимость и умалчивает о «Северной пчеле». Насколько помню, по крайней мере в двух статьях, существующих в гоголеведении о связи «Записок...» и «Пчелы», деталь, упомянутая Сенковским, не фигурирует, так что было бы весьма желательным обратиться к проблеме снова (оставляем гоголеведам приятную возможность вновь полистать давние подшивки «Пчелы» и «радость узнавания» намека Сенковского).

[71] Этой фразы у Иордана нет, но она имеется в амстердамском издании. В связи со своим внезапным и стремительным «отбытием» на землю герой Сирано не сдерживает обещания.

[72] Важная деталь: именно земля садится на луну, а не наоборот (упомянуто об этом в повести дважды)! Мы не видим другого объяснения этому, кроме как специального намека Гоголя на связь «Записок...» с Сирано («пространственный отсчет» ведется с луны; у Сенковского ничего подобного нет).

[73] Так, Канселье (указанная статья в «Тетрадях Гермеса», с.66) трактует анаграмму Рабле «Алькофрибас Назье» (последнее слово = франц. пеz, «нос») в алхимическом ключе, alcof = alcofol (слово есть у Dom Pemety, Dictionnaire Mytho-Hermétique [P.,1758. P.20]); ribau — древнее значение «galant et amoureux gaillard»; в результате получается «le nez amoureux du plomb philosophique». Трактуя произведение Сирано и касаясь путешествия на луну, Канселье интерпретирует последнюю как «astre humide et nocturne», a тем самым как «la matière et l'ouvrier du Grand Oeuvre», т.е. влажная ночная звезда означает вещество и мастера алхимического опуса.

[74] Для сравнения — эпизод из «Гаргантюа и Пантагрюэля» (произведения, допускающего среди прочих алхимическое толкование): в отместку одному из действующих лиц положены в одежду измельченные половые органы суки, и за ним следует множество кобелей.

[75] По изданию Иордана (с.221) без указания на разночтения в D(ruckausgabe); в амстердамском совсем иначе (с. 167).

[76] «Презумпция» литературоведа, когда он имеет дело с вещью гениального художника, каковым и является Гоголь. Что касается замечательной логической стройности «бреда», то это не наша выдумка и даже не автора повести: смотри воспоминания П.В.Анненкова о беседе Гоголя с ( неким пожилым гостем, «рассказывавшим о привычках сумасшедших, строгой, почти логической последовательности, замечаемой в развитии нелепых их идей» (цит по: Вересаев В. Гоголь в жизни. 2М.,1990. С. 140).

[77] Hoc разглядел «близорукий» (если читатель не хочет сам оказаться таковым, то должен понимать этот эпитет прежде всего в переносном смысле) полицейский чиновник, лишь надев очки. Конечно, множество лежащих на поверхности и более скрытых объяснений этой детали разглядывания «сквозь магический кристалл», бывшей уже в черновике (РЛ;), и параллелей к ней очевидно настолько, что ни одна гипотеза не поддается верификации. Тем не менее напомним, что только благодаря волшебному лорнету изобличен у Гофмана притворщик Цахес. Совершенно не важно, в каком году появился первый русский перевод, ибо Гоголь читал (хотя, может, и не слишком охотно) по-немецки, но любопытно, что пик интереса в России к Гофману приходится на вторую половину 1830 — начало 1840-х гг. и именно в эту пору появляется перевод «Крошки Цахеса», выполненный М.Н.Катковым, который «бредил Гофманом» и, насколько могу предположить, вел соответствующие разговоры в светских кругах (эти факты я почерпнул из бывшей у меня под рукой «соцреалистической» статьи Теодора Левита «Гофман в русской литературе», приложенной к Собранию сочинений Гофмана (М.,1930. Т.6 С.349), хотя имеются специальные исследования о влиянии Гофмана на русскую литературу.

[78] Эта мысль, как тонко и проникновенно заметили В.А.Воропаев и И.А.Виноградов (СС VI, 500, 502), высказана прикровенно Гоголем в статье «О преподавании всеобщей истории» (напомним еще раз то важное обстоятельство, что, несмотря на выставленную Гоголем дату 1832 г., когда он читал соответствующие лекции, статья создавалась в декабре 1833 г., а первая публикация относится к 1834 г.), в которой обзор мировых событий завершается фразой: «Слово из Назарета обтекло наконец весь мир».

[79] [420] Увы! Не сбывается ли, свидетельствуя о силе пророческого таланта Гоголя, ныне то, что он воспринимал за чистейший абсурд и Апокалипсис?

[80] Тут опять мы сталкиваемся с художественным приемом Гоголя — переосмыслением действительных фактов Так, реальное (судя по письму А.И.Герцена, цит. в СС III/IV, 490) газетное объявление о продаже крепостных («Отпускается в услужение кучер, лет 35, здорового сложения, с окладистой бородой и честного поведения») превращается в «услужение кучера трезвого [на Руси-то! — А.Д.] поведения».

[81] Подробнее у Вайскопфа.

[82] В газетах 1833 г. сообщалось, что в Италии и Индии некогда была мода отрезать преступникам носы (Виноградов. Указ. в примеч.62 статья. С.11).

[83] Жирмунский В. Гете в русской литературе Л.,1937. С.524 В черновой редакции (РЛ2 1833/4 гг.) эпизода с пуделем еще нет (ПСС III, 393, пудель упоминается совершенно в другой связи и в ином контексте) С Бочаров (в «Загадке „Носа" и тайне лица», см.примеч.11), признавая эпизод с пуделем ключевым (с.201—202), не только не принимает во внимание Гете, но вообще, вслед за Ю.Манном, отказывает повести в символической расшифровке!

Наше соображение может подкрепить и тот факт (который полагаю ввиду его несомненности и очевидности хорошо известным в гоголеведении, хотя и не припоминаю соответствующих ссылок и работ), что весь замысел «Старосветских помещиков» тесно связан с пятым акгом второй части «Фауста» Мефистофель губит (см. сцену «Глубокая ночь») Филемона и Бавкиду вместе со странником (Гете противопоставляет этот эпизод Овидию, у которого названные персонажи единственные спасаются от потопа благодаря своему благочестию), а сравнение Пульхерии Ивановны и Афанасия Ивановича с Филемоном и Бавкидой известно, наверное, любому школьнику. Гоголь специально подчеркивает, что, вопреки заповеди, ставя любовь к мужу больше любви к Богу, старушка перед смертью «не думала ни о той великой минуте, которая ее ожидает, ни о душе своей, ни о будущей своей жизни она думала только о бедном своем спутнике, с которым провела жизнь и которого оставляла сирым и бесприютным». Тема «хозяйствования» помещиков и окончательного разорения имения также соответствует мотиву Мефистофеля-казначея.

[84] Государственная (или, как называли ее уже во времена Гоголя «политическая») экономия — предмет постоянного внимания и интересов Гоголя (см. его сочинения, письма, наброски и заметки).

[85] По любопытной догадке издателей СС (III/IV, 488), появление цирюльника может поясняться письмом Гоголя к Погодину от 1 февраля 1833 г, где идет речь о проникновении западноевропейской цивилизации в Россию со времени Петра I, усердно выбривавшего бороды (см ПСС X, 255) Ср в «Шинели» эпизод с табакеркой Петровича (табак и Петр I? Андреем Петровичем зовут во 2-й редакции «Портрета» и Чарткова, носившего в первой публикации фамилию Чертков).

В «Невском проспекте» Шиллер рискует лишиться своего носа еще не из-за происков цирюльника, а по пьянке со своим другом Гофманом, ибо содержание носа жалуется его владелец, обходится весьма дорого вследствие трат на табак Если воспользоваться трактатом Сирано, то можно воспринять это как опасность оскопления, от которой спас его приход Пирогова. Тем не менее немцу грозит уже другое — «иметь рога» (аналогичная тема прослеживается и в «Фантастических путешествиях...» Сенковского, где появление кометы грозит герою как бы «остаться с носом» в любви к Саяне из-за насмешек над астрономом, что и происходит автор даже нарисовал рога, см. с.152!). Тем самым тема носа оказывается связанной с сексуальным мотивом и страстью к деньгам. В «Записках сумасшедшего» показательно сетование Поприщина о мнимых преимуществах камер-юнкеров «Ведь через то, что камер-юнкер не прибавится третий глаз на лбу. Ведь у него же нос не из золота сделан <...>» (ПСС III, 206; курсив мой).

[86] В Казанский собор, ставший в советское время главным музеем истории религии и атеизма (именно поэтому сохранились недавно обретенные в нем мощи св. Серафима Саровского)! Остается только удивляться провидению Гоголя По мнению Дилакторской (1984 с 155) появление носа и майора Ковалева в Казанском соборе объясняется тем, что этот храм бьл подходящим «официальным» присутственным местом для служащих в дни церковных праздников Возможно, однако, и другое объяснение (см. отмеченную ниже параллель с «Женитьбой» об украшениях собора!), связанное с масонской тематикой

Особое «архитектурное» примечание По некоторым сведениям архитектор (масон) Воронихин, спроектировавший собор в необычайно короткий срок, мог воспользоваться [421] проектом Баженова (также масона, версию заимствования/обработки разделяли И.Грабарь, В.Курбатов, см.: Соколов М.П. Материалы к истории проектирования и строительства Казанского собора в Петербурге — АН СССР. Сообщения Ин-та истории искусств’12. Арх-ра. 1958. С.87—111, о Баженове и Воронихине — с.96, ср. также Бомсерянов И.H. A.H.Воронихин, строитель Казанского собора в СПб. —Русская старина. 1885. Т.45 №3 (март). С.629—652, особенно с.630), созидавшего, быть может, не столько православный, сколько первый масонский храм в России (заказал этот проект император Павел, в молодости посвященный в масонство, но положил его затем под сукно, из более поздних аналогичных попыток известнее всего нереализованный проект храма Христа Спасителя архитектора-масона Витберга) Мало кому известно, что в Строгановском (масоны Строгановы — покровители Воронихина, ср интересные детали в статье Воронихин Н.Н. По поводу некоторых версий об А.Н.Воронихине — Архитектурное наследство’9. Л.,1959. С.73—78, автор не согласен с легендой, что Павел и Воронихин при интимных встречах с масонами обменивались условным знаком, хотя предание это весьма показательно) дворце на Невском одна из комнат являлась настоящим масонским храмом с соответствующим убранством (статуя языческого божества в виде Зевса работы Суханова, автора знаменитых ростральных колонн, сохранилась до сих пор с латинской надписью, слайд имеется в моей коллекции) По догадке нынешнего директора музея, сообщенной мне устно несколько лет назад, эта комната составляла (в перспективном замысле) одно архитектурное целое с Казанским собором Фронтонные украшения Казанского собора (око в треугольнике с лучами, отсутствует в проекте Львова [1775], но имеется уже на рисунке Томона [1799] — см. в указ. статье М.Р.Соколова илл на с.93 и 104, там же литература, в т.ч. и о рисунке Баженова паперти и портика главного [западного] входа) при желании можно интерпретировать и в масонском, и в христианском ключе, ибо с XVIII века наблюдалось проникновение масонской символики в русскую церковную архитектуру и живопись [Для примера — знаменитая «Меншикова башня», масонские символы которой были уничтожены в 1863 г. по приказу митрополита Филарета и среди которых фигурировало под куполом Всевидящее око с надписью illuxisti obscurum. Цит. по: Новицкий А. Масонство и русское церковное зодчество в XVIII и XIX веке. — Строитель. 1905. №2. С.65, см. также: Розанов Η.Π. Церковь Арх. Гавриила в Москве. M.,1877. С.25 (= с той же пагинацией в кн.: Русские достопримечательности Т 2 M, 1883), Потапов Ал-р. Церковь св. Арх. Гавриила на Московском Почтамте, или «Меншикова башня» М., 1888. С.8—12 Что же касается треугольника, то в сопровождении сияния и вписанной внутри тетраграммы или ока он был неизменным спутником убранства масонских лож] Так, аналогичный знак «Всевидящего ока» был даже на нательном кресте Гоголя (фотографию см. СС IX, альбом иллюстраций, илл. 121), а с другой стороны, красноречиво красуется ныне на однодолларовой бумажке США (современный мир верует в денежного бога)

Цензура при первой публикации «Носа» совершенно исказила весь замысел Гоголя, заменив храм даже не католической церковью, как на всякий случай предлагал Гоголь, а Гостиным двором.

Специальное дополнение для читателей «Искусствознания» По интерпретации Weber’a (см примеч.11), правильно почувствовавшего важность архитектурных деталей в «Носе», нос символизирует купол русских церквей, что приводит горе-исследователя в недоумение, почему же нос появляется в соборе, мало напоминающем отечественную архитектуру Зато красиво: нос=купол=небо! Жаль, не развил он свою мысль до конца, приплетя еще и полумесяц под крестом как знак магометанской темы и луны (вряд ли следует напоминать, что эта древняя архитектурная деталь генетически не имеет с Магометом и татарско-турецкой темой ничего общего Ср., напр., пояснения по этому поводу: Дьяченко Г. Общедоступные беседы о богослужении. M.,1898 [и репринт]. С.63—64), — тогда и носы оказались бы в «Записках сумасшедшего» на своем месте!

[87] Следует обратить особое внимание, что казус с танцующими стульями имел продолжение во время молебна, назначенного для расследования дела (тогда спиритизм и магнетизм были еще малопривычными!), когда, как писал А.С.Пушкин в дневнике от 17 декабря 1833 г. (ПСС в 10 т. Т.8. M. — Л., 1949. С.33), «один из чиновников призвал попа, но во время молебна стулья и столы не хотели стоять смирно » Таким образом, тема «танцующих стульев» (т.е. спиритическо-магического сеанса во время богослужения и тем самым вдвойне кощунственного) оказывается дублирующей сцену в Казанском соборе и поясняющей смысл последней, а также символической «черной мессы» (рассечение хлеба и доставание носа) цирюльника (в соответствующем «облачении) — фраке) в самом начале повести [422] «Носу» вторит «Рим»: «<...> не оттого ли сей равнодушный хлад, обнимающий нынешний век, торговый, низкий расчет, ранняя притупленность еще не успевших развиться и возникнуть чувств? [Сколь более относится это к нашему веку! — А.Д.]. Иконы вынесли из храма — и храм уже не храм; летучие мыши и злые духи [ср. еще и с «Вием»! —А.Д.] обитают в нем» (ПСС III, 236).

[88] Фраза имеется уже в рукописном варианте РЛ2 (ПСС III, 396). Следовательно, наше предположение о связи в этой детали чисел «Носа» и «Рима» может быть опровергнуто лишь в одном случае если будет наконец обнаружена гадательная книга, о которой идет речь в «Риме», и она окажется изданной после конца августа 1834 года.

[89] В «Вии», где действие развертывается в Петров пост, Хома Брут сознается в грехе с булочницей против Великого четвертка (ПСС II, 197).

[90] См. комментарий к с.334 в СС III/IV, 535, где цитировано письмо Гоголя к матери от 30 апреля 1829 г.

[91] Эта деталь зафиксирована уже в воспоминаниях М.П.Погодина (упоминаемое им чтение Гоголем «Женитьбы», хотя точнее — пока еще «Женихов», датируется 4 мая 1835 г), см.: Вересаев В. Гоголь в жизни. 2М.,1990. С.174 и примеч.8 на с.601.

[92] До 1829 года Гоголь составляет сборник выписок «Из книги: Лествица, возводящая на небо» (см.: СС IX, 618; VIII, 829). Около 20 марта 1843 г. он пишет Н.Н.Шереметевой: «Мне нужно быть слишком чисту душой. Долгое воспитанье еще предстоит мне, великая, трудная лестница» (СС IX, 191). Последние слова Гоголя: «Лестницу, поскорее, давай лестницу!» и «Как сладко умирать!» (СС IX, 713). Упоминания о лестнице см. также в «Майской ночи» и «Выбранных местах» (письмо 32), хотя они могут ассоциироваться прежде всего не с творением преп. Иоанна, а с Быт. 28:12. Поэтому другое мнение, предложенное в 1984 г. (см. об этом в СС III/IV, 477—478), что в имени героя Гоголь намекает на одного из севастийеких мучеников, хотя и аргументирование (Гоголь, согласно дневниковой записи Е.А.Хитрово от 25 марта 1851 г., особо почитал страстотерпцев, замерзших во льду), но кажется все же менее существенным для понимания повести. Кроме того, такая редкая деталь, как имя одного из сорока мучеников, могла стать известной Гоголю скорее всего лишь после конспектирования им служебных Миней в 1843/4 гг., но не раньше — тогда как «Шинель» уже была завершена.

[93] Слово 4-е, о послушании, гл.110: Преп. отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы, Лествица. Серг. Посад, 1908 (репринт 1991). С.51—52.

[94] Со статьей де Лотто (см. примеч.8), на которую указал нам B.A.Boponaea, мы ознакомились уже после того, как написали основной текст. Апелляция де Лотто к св.Нилу Сорскому надуманна: обо всех достаточно очевидных и известных каждому православному вещах, о которых пишет автор статьи, можно прочесть у многих отцов Церкви — как аскетов, так и богословов (см., напр.: Зарин С.М. Аскетизм по православно-христианскому учению. Т.2 СПб.,1907; репринт: М.,1996).

[95] Ср. подробности у Вайскопфа 1993, с.317 сл.

[96] Следовательно, дальнейшая (потенциально) судьба Акакия Акакиевича, столь благотворно повлиявшего на молодого человека, не может пока (точнее, до последнего момента жизни) рисоваться однозначно определенной. Напротив, внешнее воздействие Акакия Акакиевича после своей смерти на генерала («путь принуждения») отнюдь не приводит к такому же благотворному результату, хотя и заставляет последнего несколько сдерживаться в своем начальственном гневе и даже пробуждает вначале нотки раскаяния. Гоголь, как нам кажется, сопоставляет два возможных пути воздействия на общество — внешний и внутренний и, признавая превосходство второго, не отрицает все же до конца и первый (ср также «Выбранные места» и «Мертвые души»).

[97] Подмечена гоголеведами уже давно (см. у Вайскопфа 1993, с.335). Интересно, что в обеих редакциях «Портрета» в самом начале повести фигурируют «портреты каких-то генералов в треугольных шляпах, с кривыми носами».

[98] Тема, впервые основательно разработанная учеными русской эмиграции (прежде всего Н.Ульяновым).

[99] Ср. начало «Записок сумасшедшего» и «Невского проспекта» об обычном флирте чиновников. Однако поразительно буквальное сходство выр\ажений в «Носе» и «Шинели»: «Один заслуженный полковник нарочно для этого вышел раньше из дому и с большим трудом пробрался сквозь толпу; но, к большому негодованию своему, увидел в окне магазина, вместо носа, обыкновенную шерстяную фуфайку и литографированную картинку [аналог нынешних реклам! — А.Д.] с изображением девушки, поправлявшей чулок, и глядевшего на нее из-за дерева [так во всех [423] изданиях, но я принимаю это за опечатку или описку и охотнее читал бы двери; проблему мог бы снять лишь отсутствующий реальный комментарий (литография с какой-то картины с сельским пейзажем и купанием? сомнительно. Не заинтересуется ли темой кто из искусствоведов?), но ср. следующую цитату. — А.Д.] франта с откидным жилетом и небольшою бородкою» («Нос», ПСС III, 72); «Он [Акакий Акакиевич] уже несколько лет не выходил по вечерам на улицу. Остановился с любопытством перед освещенным окошком магазина посмотреть на картину, где изображена была какая-то красивая женщина, которая скидала с себя башмак, обнаживши, таким образом, всю ногу, очень недурную; а за спиной ее, из дверей [! — А.Д.] другой комнаты, выставил голову какой-то мужчина с бакенбардами и красивой эспаньолкой под губой» («Шинель», ПСС III, 158—159). Итак, и нос, и красивая женщина на вывеске — по существу одно и то же. а именно — символы бесовских искушений (ср. красноречивое продолжение пассажа в «Шинели»). О пропаже носа майор Ковалев (в рукописном варианте) рассуждает так: «Сам сатана-дьявол захотел подшутить надо мною...».

[100] Пример силы предсмертного покаяния являет уже евангельский разбойник и вся последующая христианская литература (ср., напр., Пролог под 17 октября, цитирован еп.Игнатием Брянчани-новым [Слово о смерти. М.,1991. C.110—111]). О связи кончины и Страшного суда свидетельствует просительная ектения: «Христианскня кончины живота нашего, безболезнены, непостыдны, мирны и добраго ответа на Страшнем Судищи Христове просим». Обратные же примеры нераскаянного (вследствие внезапной смерти) падения «простых христиан» или даже подвижников гораздо более редки (ибо святоотеческая литература делает больший акцент на долготерпении Божием), однако встречаются и они. Так, обращаясь все к тому же еп Игнатию, находим у него историю воина Таксиота, прежние грехи коего были заглажены покаянием, но похищенного бесами во время воздушных мытарств за прелюбодеяние, в котором тот не успел покаяться, будучи укушенным змеей (см. с.99, 103). Никодим Святогорец (Невидимая брань. М.,1912; репринт: 1991, с.255—256) прямо пишет: «Хотя вся жизнь наша на земле есть непрестанная брань и нам предлежит вести ее до самого конца; но главнейшая и решительнейшая брань ожидает нас в час смерти. И кто падает в сей момент, тому уже не встать. <...> И св. Василий Великий говорит <...>, что самые неутомимые борцы, всю жизнь неопустительно боровшиеся с демонами и избегшие их сетей и устоявшие против нападений их, в конце жизни подвергаются князем века сего осмотру, не окажется ли в них чего-либо грешного; и те, у которых найдутся раны, или пятна и отпечатки греха, удерживаются им в своей власти <...>» (немного ниже из четырех искушений в час смертный св.Никодим первым называет искушение против веры).

[101] На наш взгляд, в пользу предложенного здесь понимания произведения (в его целом) говорит и «Повесть о капитане Копейкине», являющаяся тематическим (mutatis mutandis — вплоть до деталёи)~и хронологическим (по времени создания) аналогом «Шинели» (не знаю, было ли на это обращено должное внимание в специальной гоголеведческой литературе?). Капитан Копейкин, у которого остается еще одна «синенькая» (т.е. пятирублевая) из четырех, приступает к окончательному и последнему «штурму» высокопоставленного сановника не столько толкаемый голодом (хотя и мучимый им) из-за неимения ни копейки денег, сколько снедаемый нежеланием довольствоваться соленым огурцом да хлебом, когда с витрин магазинов на него глядят всякие деликатесы: «тут, с одной стороны, так сказать [почтмейстер уснащает, как и Акакий Акакиевич, рассказ такими же мусорными словечками-междометиями], семга и арбуз [ценой в сто рублей!], а с другой-то — ему подносят все одно и то же блюдо „завтра"» (ПСС VI, 203, ср. 585). В последней редакции Гоголь даже усиливает этот мотив: в предвкушении пенсии капитан кутнул, но заигрывание с «англичанкой» отложил до получения денег. Недостаток терпения и искушения голодом и чревоугождением (в последней редакции — еще и сластолюбием) толкают Копейкина на отчаянные действия — и он становится разбойником. В первоначальном варианте (ПСС VI, 530; СС V, 470) он помилован монаршею милостью (в опубликованном тексте дорогая Гоголю монархическая тема усилена в начале, поскольку финал, в котором она проявлялась, был убран), но она не идет ему на пользу. Прокутив деньги в Америке, он, по толкованию почтмейстера, ударяется в лице Чичикова в новую аферу. Однако в окончательном тексте эти подробности сняты и расскаэШрерйвается-ж-сбобщении, что в рязанских лесах появилась шайка разбойников, причем имя Копеикина прямо не названо (если настаивать на слишком жесткой аналогии с «Шинелью»: заимев деньги, Копейкин перестал быть таковым, а стал Целковым или Рублевым). Не думаю, что эти изменения были продиктованы лишь цензурными требованиями (так же считают и издатели в СС V, 488): Гоголь легко [424] пошел на уступки, по-видимому, потому, что они не меняли смысла, в то время как за саму «Повесть о капитане Копейкине» писатель стоял до конца, утверждая, что без нее в «Мертвых душах» лакуна. Гоголь подчеркивает в последнем варианте неизвестность (и сомнительность) будущей судьбы героя и яснее очерчивает, что виновником своей судьбы является больше сам Копейкин, чем объективные обстоятельства («я выбросил весь генералитет, характер Копейкина означил сильнее [только слепой, да еще бедный советский школьник не заметят: потому-то так и не любили в коммунистическое время последнюю редакцию повести! — А.Д.], так что теперь ясно видно, что он всему причиною сам и что с ним поступили хорошо» — письмо Гоголя П.А.Плетневу, цит.по СС V, 503). Точно так же Дубровскому (в одноименной повести А.С.Пушкина) не приносит счастья неправедный путь (диктуемый, быть может, внешне благовидным предлогом, но по сути — жаждой мести): его возлюбленная, хотя и тяжело переживает насильное замужество, решает все же, как и Татьяна Ларина, быть верной своему венчанному супругу.

[102] Согласно святым отцам, а из современников Гоголя — творениям святителя Игнатия Брянчанинова (Гоголь был знаком с отзывом последнего на «Мертвые души»), правильное понятие о бесах и наблюдение их в истинном виде могут иметь только редкие подвижники, а образы, сочиняемые воображением людей, не достигших таких степеней, поневоле будут неправильными. «При темноте понятия о духах, полученного единственно из поведания, хотя и святого, тем опаснее давать волю воображению и истолковывать соответственно своей мечте то, что и при опытном познании не может быть объяснено с удовлетворительностию в стране вещества. Способность воображения находится в особенном развитии у людей страстных <...> Святые Отцы строго воспрещают употребление способности воображения, повелевают содержать ум вполне безвидным <...»>. Воображение рая, ангелов и т.д. не дозволяется. «Дозволяется живое представление адского пламени, тьмы вечной, подземной, страшной темницы и прочих ужасов предсмертных и посмертных единственно при возникновении плотских ощущений, помышлений и мечтаний; дозволяется это употребление воображения только в час нужды, по миновании которой оружие тотчас отлагается. Будучи употребляемо без нужды, оно может нанести вред уму, соделав его удобопреклонным к мечтательности и к самообольщению» (Сочинения епископа Игнатия Брянчанинова. Т.З. Аскетические опыты. СПб.,1905; репринт: 1991. С.286—288). Сколь удивительно относятся эти слова к творчеству Гоголя (вопрос лишь в том, была ли тогда нужда в предупреждении о грядущих на Россию и весь мир бедствиях и близком приходе антихриста)!

Оглавление