«История воздухоплавания и авиации в России (июль 1914 г. - октябрь 1917 г.)»

История воздухоплавания и авиации в России (июль 1914 г. - октябрь 1917 г.) (fb2) - История воздухоплавания и авиации в России (июль 1914 г. - октябрь 1917 г.) 4599K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Петр Дмитриевич Дузь

ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ ПЕРЕРАБОТАННОЕ И ДОПОЛНЕННОЕ

Рецензент В. Н. Бычков

Редактор д-р ист. наук В. С. Шумихин

ПРЕДИСЛОВИЕ

Публикуемая книга является продолжением изданной в 1944 году книги автора «История воздухоплавания и авиации в СССР. Период до 1914 г.» (переиздана в 1979 г. под названием «История воздухоплавания и авиации в России»). В предлагаемой читателю книге рассматривается история авиации и воздухоплавания в России с июля 1914 г. по октябрь 1917 г., т. е. от начала первой мировой войны до Великой Октябрьской социалистической революции. Это был период возникновения и развития авиационной промышленности, напряженной деятельности конструкторов и ученых, направленной на совершенствование отечественной авиации, период зарождения и боевого применения русского военного воздушного флота.

Теория подъемной силы и индуктивного сопротивления, теория крыла, вихревая теория воздушного винта и другие открытия Н. Е. Жуковского и С. А. Чаплыгина легли в основу аэродинамики. Были созданы новые образцы авиационной техники, разработаны приемы ее боевого применения. Русские многомоторные самолеты типа «Илья Муромец» и гидросамолеты Д. П. Григоровича являлись тогда непревзойденными образцами самолетов военного назначения.

Первая мировая война показала героизм русских летчиков, выдающихся асов, мастеров летного дела, являющихся национальной гордостью нашего народа. В ходе этой войны было положено начало штурмовым действиям авиации, групповым и ночным полетам, разработке тактики воздушных боев истребителей, накоплен богатый опыт организации авиационных парков, ремонта материальной части во фронтовых условиях. И хотя рассматриваемый период истории авиации отделяют от современности многие десятилетия, это вовсе не означает, что из опыта далекого прошлого нельзя извлечь уроков для сегодняшнего дня.

На основе конкретного фактического материала в книге сделана попытка показать величие труда деятелей русской авиации, их первые шаги в создании и практическом применении летательных аппаратов, в освоении и покорении «пятого океана». Добрая память о пионерах отечественной авиации и воздухоплавания навсегда останется в сердце русского народа, всех народов Советского Союза.

Автор выражает благодарность сотрудникам Центрального государственного военно-исторического архива, музея Н. Е. Жуковского и Центрального дома авиации и космонавтики им. М. В. Фрунзе, оказавшим ему содействие в поисках необходимых материалов и совершенствовании рукописи.

I АВИАЦИОННАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ

СОСТОЯНИЕ ПРОМЫШЛЕННО-ТЕХНИЧЕСКОЙ БАЗЫ

Первая мировая война была последней войной, в которой участвовала царская Россия. Несмотря на то, что неизбежность войны была задолго до ее начала осознана правящими кругами Российской империи, страна шла ей навстречу неподготовленной. Не было достаточных запасов снарядов и патронов; не существовало планов мобилизации промышленности; отсутствовали стратегические железные и шоссейные дороги.

В частности, не было железной дороги к незамерзающему Мурманскому порту, хотя он был единственным в России, способным обеспечить в течение круглого года наиболее удобную экономическую и военную связь с иностранными государствами — будущими союзниками в войне. Не закончилось строительство кораблей для Балтийского флота. Военно-воздушные силы России находились еще в стадии организации.

Неподготовленность России не являлась секретом для иностранных держав, в первую очередь для германского генерального штаба и министерства иностранных дел. За месяц до начала войны министр иностранных дел Германии Ягов писал послу в Лондон: «В основном Россия сейчас к войне не готова». В то же время он опасался, что через несколько лет Россия подготовится и «задавит нас количеством своих солдат: ее Балтийский флот и стратегические железные дороги уже будут построены. Наша же группа, между тем, все более слабеет». Ягов добавлял: «Россия не хочет войны с нами».[1]

Германский генеральный штаб имел полный план мобилизации армии. Для кайзеровской Германии вопрос о войне был в принципе давно решен, она еще в 1912 и 1913 гг. стремилась спровоцировать большую войну. По словам В. И. Ленина, «немецкая буржуазия, распространяя сказки об оборонительной войне с ее стороны, на деле выбрала наиболее удобный, с ее точки зрения, момент для войны, используя свои последние усовершенствования в военной технике и предупреждая новые вооружения, уже намеченные Россией и Францией».[2]

После объявления войны Россия быстро провела мобилизацию армии. Авиация, как и вся армия, была переведена в положение боевой готовности и сразу же включилась в боевую работу.

Для немцев это было неожиданностью. Еще большей неожиданностью явилось продвижение русских армий в Восточную Пруссию. Оно, как известно, спасло Париж и обеспечило успех французов на Марне.[3] Широкий размах приняло также русское наступление в Галиции.

Французский и английский генеральные штабы считали основным и главным фронтом — Западный фронт, отводя России второстепенную роль.

Германский генеральный штаб более трезво оценивал обстановку на фронте и значение русской армии, нежели союзные России державы. Вся основная мощь германской армии, ее техника и военно-воздушные силы были брошены в 1915 г. на восточный фронт против России. Плохо вооруженная русская армия под давлением превосходящих сил противника вынуждена была отступить. Противнику были оставлены Галиция, Восточная Пруссия, Польша, часть Литвы и Белоруссии. Союзники благодаря России получили передышку и успели собраться с силами.

Германия переоценила свои успехи на Восточном фронте и, полагая, что Россия скоро не оправится, попыталась прорваться через оборонительную линию крепостей к Парижу. Завязалось длительное и самое ожесточенное и кровопролитное сражение в этой войне под крепостью Верден.

В критический для союзников момент русские войска снова пришли на выручку Западному фронту. Наступление армий Юго-Западного фронта летом 1916 г. с широким использованием артиллерии и авиации привело к прорыву фронта противника и нанесло тяжелый урон австро-венгерским войскам. Эта операция отвлекла немецкие войска от Вердена, русские солдаты вторично спасли Францию и ее столицу Париж.

«Россия несла на себе основную тяжесть империалистической войны. Она пролила больше всего крови, потеряла больше всего территорий, в неизмеримо большей степени, чем Англия и Франция, расстроила свое хозяйство».[4]

Подобно сухопутной армии и русская авиация приняла на себя основную тяжесть борьбы в воздухе. Эта борьба была особенно опасной, так как русским авиаторам приходилось воевать в основном на плохо вооруженных самолетах устаревших типов, в то время как у кайзеровской Германии уже имелась мощная военная авиация.

Авиация как новое средство вооруженной борьбы возникла на базе сложной и разнообразной техники. Накануне первой мировой войны авиационная промышленность всех стран делала только первые шаги. Ее успехи находились в прямой зависимости от общего состояния науки, техники, промышленности, прежде всего от уровня развития производства мотоциклов, велосипедов и автомобилей. Почти все основные авиазаводы за границей возникли на базе автомобильных, велосипедных или дирижаблестроительных предприятий, использовали их производственный опыт. Заводы Юнкерса в Германии накануне войны выпускали двигатели для автомобилей. Завод «Альбатрос» обслуживал нужды автотранспортной фирмы Гота. Главным конструктором этой фирмы позже стал Мессершмитт. Заводы Даймлера, Бенца вначале полностью работали на нужды автомобилестроения.

Такой же процесс наблюдался и в союзных с Россией странах. Все основные французские авиазаводы в свое время были связаны с автомобилестроением. Начальник Управления военно-воздушного флота России генерал П. В. Пневский справедливо отмечал, что в этих странах эволюция шла нормальным порядком. Готовые заводские конструкторские бюро, вполне подготовленная организация производства материалов, множество образованных инженеров и техников, имеющих хороший практический стаж, отличные мастера и опытные рабочие, большое количество заказов, оборудованные автодромы — все оказалось на службе авиации, и ее развитие пошло гигантскими шагами.

В России не было развитой велосипедной и автомобильной промышленности, на которую можно было бы опираться при создании авиационных предприятий. Отсутствовали и специальные стали для производства двигателей и самолетов. Пневский в своем заявлении членам Государственной думы в конце 1916 г. сказал, что в настоящее время при металлургическом обществе в Петрограде работает специальная комиссия по выработке норм специальных сталей, и только к осени нынешнего года, более чем через полгода работы, эти нормы стали выкристаллизовываться. Трудности не ограничивались только созданием специальных сталей. Для производства двигателей автомобильного и авиационного типа надо было иметь магнето, свечи, гибкие валы, измерительные приборы, а в России они не производились. Самолетостроение нуждалось также в цельнотянутых трубах, тросах, даже болты и гайки составляли предмет особых забот.

Авиадвигателестроение за рубежом было основано на базе двигателей автомобильного типа. Известные рядные авиадвигатели с водяным охлаждением «Мерседес», «Бенц», «Фиат», «Сиддлей», «БМВ» и другие разработаны в автомобильной промышленности. Двигатели блочной конструкции «Роллс-Ройс», «Испано-Сюиза», получившие широкое распространение, также были созданы автомобилестроительными фирмами. Впоследствии конструкторы на основе автомобильных создали оригинальные авиационные двигатели. Однако на рассматриваемой стадии зависимость авиадвигателестроения от автомобильной промышленности была весьма ощутимой.

В области конструирования самолетостроение также заимствовало опыт автомобильной промышленности. Для шасси самолета с самого начала применяли колеса велосипедного и автомобильного типов. Штурвал, стекло-триплекс, плексиглас, ленточные и колодочные тормоза на колесах основного шасси, а впоследствии управление передним колесом, гидравлические амортизаторы — все это и многое другое заимствовано из автомобилестроения. Такая же картина наблюдалась и в области технологии. Сварные конструкции узлов, клепка на прессах, холодная штамповка, вытяжка, гибка, сверление по кондукторам, штамповка крупных деталей, освоенные при производстве автомобилей, также стали достоянием самолетостроения. Наконец, организация поточного производства на самолетостроительных заводах стала возможной благодаря использованию достижений автомобильных фирм. Именно там научились впервые непрерывному изготовлению деталей с подачей их ровным потоком на сборку узлов, а затем на главную сборку.

Состояние авиационной промышленности в России в решающей степени определялось общим уровнем развития ее промышленности, особенно машиностроения. В 1913 г. царская Россия была страной, имевшей орудия производства вчетверо хуже Англии, впятеро хуже Германии, вдесятеро хуже Америки. В России в 1913 г. было произведено 4 млн. 220 тыс. т чугуна, 4 млн. 230 тыс. т стали, 29 млн. т угля, 9 млн. т нефти.

Таковы были материальные возможности страны, с которыми она вступила в первую мировую войну. Занимая в Европе по валовой продукции четвертое место, Россия на душу населения производила стали d восемь раз меньше, чем Германия, и в шесть раз меньше, чем Англия. Экономическая база России не отвечала требованиям длительной войны. Отсталость металлургической промышленности сказалась на отсутствии специальных сталей для авиадвигателей, электроаппаратуры, аэронавигационных, оптических и других приборов для самолетов, скорострельных авиапулеметов. Продукция машиностроения накануне войны составляла только 6 % продукции всей тяжелой промышленности.

С другой стороны, по уровню концентрации промышленности Россия накануне войны занимала первое место в мире. В руках «Общества для продажи изделий русских металлургических заводов» («Продамет») было сосредоточено 78,3 % листового проката, 95 % профильного и сортового проката, 87,9 % бандажей. 60 % всей добычи нефти в России контролировали три компании.

Во время войны доля иностранного капитала в русской промышленности составляла 46 %. Третья часть основного капитала находилась в руках иностранцев. Франко-бельгийский капитал прибрал к рукам почти три четверти металлургического производства России. Иностранцам принадлежало 90 % электростанций и электротехнических предприятий, а также почти все авиамоторные заводы. Кроме того, иностранные капиталисты не только не развивали важнейшие отрасли тяжелой промышленности России, но и сократили их производство. В 1916 г. выпуск железа и стали сократился на 17 %. Металлургические заводы России не покрывали потребностей страны в металле для выработки военной продукции, не лучше было положение и с топливом. Несмотря на строительство во время войны новых и расширение имевшихся машиностроительных заводов, царскому правительству не удалось хотя бы наполовину удовлетворить нужды фронта в боеприпасах. Как признавали тогдашние руководители армии, недостаток технических средств «мог восполняться только лишним пролитием крови».

Накануне войны автомобилестроение в России только зарождалось. Автомобили начали собирать на Русско-Балтийском вагонном заводе. Развитие авиационного производства во время войны потребовало создания новых отраслей промышленности. По заявлению руководителей военного ведомства, в России не было ни хороших станков, ни опытных рабочих, ни достаточного числа подготовленных инженеров, ни стали, ни тросов, ни труб, ни аэролаков, ни точных инструментов, ни фарфора для свеч, ни дерева для винтов, ни метода расчета конструкций, одним словом, не имелось не только научно-технически поставленной промышленности, но и той почвы, на которой она может существовать. Правда, краски здесь сгущены, чтобы затушевать преступную бездеятельность военного министра Сухомлинова и чиновников военного министерства в развитии авиационного производства. Многое отсутствовало в России для развития авиации, однако дерева для винтов хватало, имелись опытные рабочие, существовали методы расчета конструкций.

В России имелось немало передовых предприятий, которые можно было кооперировать для производства самолетов. Однако царское правительство и в этом вопросе доказало свою несостоятельность. Все надежды на поставку самолетов возлагались на союзников. Но в ходе войны они рассеялись как дым, что возложило особую ответственность на отечественные авиапредприятия. Однако последние не обладали необходимым оборудованием и технологией производства. Отсутствовала специализация заводов по определенным типам самолетов. Авиазаводы плохо снабжались топливом. Все это создавало много трудностей и не позволяло расширять производство.

Заводчики неохотно принимали к производству самолеты русских конструкторов. Финансовая зависимость от иностранного капитала и личная заинтересованность ответственных чинов Военно-технического управления в производстве самолетов иностранных конструкторов привели к тому, что самолеты строились главным образом по французским лицензиям.

В России не существовало экспериментальных заводов. Средства на ведение опытных работ не отпускались, они велись на серийных авиазаводах, причем руководители военного ведомства нередко противились постройке опытных образцов, стремясь получить как можно больше серийной продукции. Тем не менее, за время первой мировой войны авиационное производство получило дальнейшее развитие. Накануне войны в России ежемесячно выпускалось до 40 самолетов различных типов.

В 1917 г. в России насчитывалось 16 авиационных заводов, на которых было занято свыше 10 тыс. рабочих и служащих. Правда, это были скорее сборочные мастерские, чем заводы, однако они представляли собой новую отрасль промышленности. Авиапромышленность размещалась в Центральном, Северо-Западном и Южном районах, где была сосредоточена большая часть промышленных предприятий дореволюционной России (67 % валовой продукции). Авиазаводы находились в руках частного, преимущественно иностранного капитала.

САМОЛЕТОСТРОИТЕЛЬНЫЕ ЗАВОДЫ

Самолетостроение в период первой мировой войны было сосредоточено в Петрограде. Там были наиболее оборудованные заводы, наиболее квалифицированные рабочие и наиболее предприимчивые деятели авиации и заводчики. Если говорить об удельном весе и значимости отдельных предприятий в самолетостроительном производстве, то последовательность будет такой: Русско-Балтийский завод (Петроград); завод «Дукс» (Москва); завод Щетинина (Петроград); завод Лебедева (Петроград); завод Анатра (Одесса). Ведущая роль среди петроградских авиазаводов принадлежала Русско-Балтийскому заводу, в Москве — заводу «Дукс», на юге России — заводу Анатра. Самолетостроительные предприятия за время войны разрослись и окрепли, однако среди них только семь заводов были чисто авиационными, остальные имели смешанное производство. Если с августа 1914 г. по июнь 1916 г. было выпущено 1512 самолетов, то с июня 1916 г. до конца 1917 г. — 3500.[5] Табл. 1 дает представление о динамике производства самолетов на русских заводах.

Процесс расширения предприятий шел в основном за счет заводов, существовавших до войны. В ходе войны вступили в строй только два небольших предприятия — заводы Моска и Адаменко. Кроме того, в производство включился ряд филиалов основных заводов. По своим масштабам и перспективам развития они должны были оставить далеко за собой старые. На 1 января 1917 г. месячная производительность всех самолетостроительных заводов составляла 215 военных самолетов. В дальнейшем военное ведомство предполагало увеличить месячный выпуск авиазаводов до 400–500 самолетов. Однако со второй половины 1917 г. производительность предприятий из-за недостатка авиадвигателей и нарушившегося снабжения резко упала.

Ведущие самолетостроительные заводы — Русско-Балтийский, Лебедева, Щетинина, «Дукс», Анатра — сосредоточили у себя около 7 тыс. рабочих из 9 тыс., занятых постройкой самолетов на двенадцати авиазаводах, 81 % всех основных фондов, на их же долю приходилось 87 % всех построенных самолетов. Из этих данных видно, что по уровню концентрации производства самолетостроительная промышленность в России стояла на довольно высоком уровне. Правда, доля основных фондов, приходившаяся на авиапредприятия, была ничтожной по сравнению с основными фондами ведущих отраслей военной промышленности, вложенными в частные предприятия.

Таблица 1

Производительность самолетостроительных заводов во время войны

Технология производства самолетов на авиационных заводах не была одинаковой. В начале войны преобладало единичное производство. Связанные выполнением отдельных заказов на небольшие партии самолетов определенного типа, заводы не были заинтересованы в разработке подробного технологического процесса. Устанавливался только порядок операций, закреплявшихся за группой оборудования. Это исключало применение специальных приспособлением, штампов и инструмента.

На одно рабочее место приходилось много переходов, что снижало производительность труда и тормозило выполнение намеченных программ. Мастерские или цехи строились по группам однотипного оборудования (токарные, строгальные, сверлильные и др.). Обрабатываемая деталь передавалась из одной мастерской в другую. Пройдя длинный путь, она часто вновь возвращалась в мастерскую, в которой начинали ее обработку. Оборудования не хватало. Однотипные станки были различных марок, что осложняло их эксплуатацию. На сборке преобладал ручной труд.

За время войны на авиационных заводах произошли известные сдвиги в сторону повышения серийности производства, что несколько изменило и его организацию. Требования к качеству самолетов повысились, заводы получали крупные заказы. Появилась заинтересованность в применении технологических процессов и оборудования, позволяющих в короткий срок обеспечивать выполнение военных заказов. В авиационную промышленность пришли тысячи квалифицированных рабочих с богатым опытом работы на машиностроительных предприятиях.

В России самолетостроение развивалось на базе деревянных конструкций. Основным производственным цехом на всех самолетостроительных предприятиях являлась деревообделочная мастерская. В ней обычно размещались строгальные и рейсмусовые станки, циркульные и ленточные пилы и другое оборудование. Следующей по значению была слесарно-механическая мастерская. Здесь находились токарные (наиболее многочисленные), сверлильные, строгальные и фрезерные станки. Важное значение имел кузнечно-прессовый цех, оборудованный молотами и прессами. На каждом заводе имелся сварочный цех, располагавший аппаратами для ацетиленокислородной сварки. По мере увеличения количества применяемого металла сварка отдельных силовых узлов самолета приобретала все большее значение. Сварка в России применялась при постройке аэропланов еще до войны, в частности, на самолетах ПТА («Петербургского товарищества авиации»), «Русский Витязь» И. И. Сикорского и на самолетах И. И. Стеглау. Обычно сваривали кабаны крыльев (пилоны), опоры шасси, подкосы плоскостей, костыль, кабаны лыж, элементы управления.

Клепка почти не встречалась, так как конструкции машин были преимущественно деревянные с полотняной обшивкой крыльев и оперения. Она применялась только при соединении отдельных деталей из алюминия. При постройке самолетов в ходе войны стали широко использовать профилированные трубы из стальных и алюминиевых сплавов удобообтекаемой формы. Тонкостенные стальные трубы как конструктивные элементы заимствовали из велосипедного производства. Они применялись главным образом для подкосов шасси, хвостовых ферм, стоек крыльев, кабанов лыж и фюзеляжа.

Древесина использовалась самых различных сортов. На винты шли преимущественно дорогие сорта — красное дерево, береза, особенно орех и ясень. Лонжероны крыльев изготовлялись из сосны и ясеня. Фанера для силовых элементов делалась из березы высокого качества. Фанера использовалась для создания коробок лонжеронов, обшивки кабин, а позже — и поверхностей крыльев. Для этих целей применялся также деревянный шпон, выклеенный на болванке по форме кабины (для самолета «Вуазен»). На реданы гидросамолетов шло красное дерево. Деревянные части самолетов и винтов склеивались преимущественно столярным клеем высокого качества (мездровым). При постройке лодок гидросамолетов применяли специальный клей, принятый в кораблестроении, использование казеина началось значительно позже. Во время войны на заводы поступило незначительное количество импортного казеина.

Широкое применение получили различные покрытия на спиртовой и масляной основе (например, лак № 20 Мамонтова). Для лучшего натяжения материи использовали различные аэролаки на ацетоновой основе. Остекление кабин и козырьки пилота изготовлялись почти исключительно из целлулоида, хотя частично начал применяться и триплекс. Баки самолета, как правило, делались из меди или оцинкованного железа. На Русско-Балтийском заводе практиковалось их протектирование.

Стали внедряться методы агрегатной сборки самолета: цехи работали по замкнутому циклу, выпуская законченную продукцию в виде отдельных агрегатов машин, которые потом поступали на общую сборку. По такому циклу собирали самолеты «Моран», «Вуазен», «Фарман-30» на заводе «Дукс». Такая же система была принята на заводе Лебедева.

Разрабатывается и входит в практику порядок летных испытаний выпускаемых заводами машин. Создаются летно-испытательные станции, аэродромное хозяйство. Образуются отделы, экспедиции по комплектовке и отправке законченной продукции в действующую армию.

На авиазаводах внедряется крупносерийное и даже массовое производство. Ряд заводов начинает штамповку и отливку деталей из легких сплавов. На заводе «Дукс» отливали стаканчики стоек фюзеляжа, башмаки для стоек крыльев и т. п. На автоматах типа «Акмэ», «Питлер», «Браун-Щарп» стали изготавливать всевозможные детали — болты, части арматуры и пр.

В распоряжении самолетостроительных заводов числилось приблизительно 1500 станков общей стоимостью в полтора миллиона рублей, на заводах авиадвигателей — около 600 станков. Парк станков на авиазаводах не отвечал потребностям производства. Особенно острой была нехватка станочного оборудования для вновь открываемых авиазаводов. Для того чтобы обеспечить имеющиеся заказы на самолеты, станочный парк авиазаводов требовалось увеличить вдвое.

Накопленный русскими конструкторами и производственниками богатый опыт постройки самолетов составил золотой фонд отечественной авиапромышленности.

Все возраставшие военные заказы на самолеты требовали дополнительного оборудования и рабочей силы. В конце 1916 г. Особое совещание по обороне государства разрешило начальнику Управления военно-воздушного флота приобрести в России для нужд авиации и воздухоплавания необходимое оборудование, материалы и приборы на сумму 500 тыс руб.[6] На станки, машины и приборы разрешалось израсходовать 150 тыс. руб., на инструмент и материалы — 350 тыс. руб. Кроме того, для покрытия мелких расходов в распоряжение начальника УВВФ было предоставлено 18 600 руб. Ассигнованных средств было недостаточно. Многого на эти деньги сделать не представлялось возможным, по все же удалось впервые оказать реальную поддержку авиационным заводам. К концу 1916 г. общая сумма заказов на самолеты составила 61 млн. руб. Это потребовало значительного расширения производства. По подсчетам военного ведомства, для развертывания строительства авиазаводов требовалось закупить за границей и внутри страны оборудования на сумму в 4–5 млн. руб.

Выполнение размещенных за рубежом заказов на станки и иное авиационное оборудование сопровождалось волокитой, тратой времени и сил. Предложение Управления военно-воздушного флота в связи с этим командировать за границу представителей заводов, которые на месте закупили бы необходимое оборудование, было отвергнуто, хотя за границей были размещены заказы на довольно большую сумму. Кроме того, поступавшее для авиазаводов импортное оборудование часто реквизировалось для других казенных военных заводов.

Из мероприятий военного ведомства, принесших пользу авиационным заводам, надо отметить предоставление права пользования «литером Н» для перевозки материалов и полуфабрикатов. Это позволяло ускорить транспортировку грузов, которая являлась одним из самых узких мест военной промышленности. Постановлением Особого совещания по обороне авиационным предприятиям предоставлялось преимущественное право на получение дефицитного металла. Управлению военно-воздушного флота удалось также добиться передачи авиационным заводам некоторого количества грузовых автомобилей. Это немного облегчило транспортные трудности, сильно тормозившие работу. Немаловажное значение имела организация целого ряда подсобных производств цельнотянутых стальных труб для лонжеронов (Колпинский завод). Выпуск тросов наладил Черноморский завод в Одессе. Облегчило работу самолетостроительных предприятий производство струнной проволоки, планомерная заготовка дерева.

Нельзя не отметить, что по признанию начальника Управления военно-воздушного флота в Германии, работавшей на весь мир, все это имелось в избытке, и естественно, что при таких условиях ее аппараты оказывались всегда и более быстроходными, и более грузоподъемными, и более способными к бою в воздухе, чем успевшие устареть заграничные и русские аппараты нашего снабжения. Вот почему работа, проводившаяся в этом направлении, имела такое большое государственное значение, особенно для производства авиадвигателей.

Сосредоточение в руках военного ведомства всех заказов на готовые изделия, необходимые для самолетов и двигателей (измерительные приборы, магнето, шариковые подшипники, гибкие валы, радиаторы и пр.), а также на все виды специальных материалов и полуфабрикатов (хромоникелевая сталь, тросы, трубки, струнная проволока) сделало возможным унифицировать и стандартизировать эти изделия. Хотя не всегда полностью удавалось этого добиться, но, несомненно, это благотворно сказалось на увеличении выпуска самолетов и двигателей.

В середине 1916 г. руководители военного ведомства пришли к выводу о необходимости создания полной цепи отдельных производств, обслуживающих авиацию. В централизации, являющейся единственным возможным способом прочного насаждения промышленности, они видели залог успеха. В соответствии с этим Управление военно-воздушного флота потребовало от правительства предоставления в его распоряжение крупных денежных субсидий с правом помощи заводам оборудованием, техническим персоналом, рабочими, средствами транспорта и необходимыми материалами. Однако добиться таких широких полномочий от правительства не удалось.

Национализация заводов этой важнейшей отрасли военной промышленности не была произведена, ограничились только установлением военного контроля над ними. В конце 1916 г. военное ведомство разработало проект организации «казенного аэропланного завода», который был внесен на утверждение правительства вместе с финансовым планом. Но ни один казенный авиазавод так и не был построен. Частная собственность в авиационной промышленности приводила и к тому, что зачастую одни и те же самолеты строились по разным чертежам. Так, запасные части для машин, выпускавшиеся заводом Щетинина, не подходили к аналогичным машинам, выпускавшимся заводом «Дукс». Все это осложняло эксплуатацию материальной части и приводило к преждевременному выходу ее из строя.

Русско-Балтийский завод. Крупнейшим в России предприятием, строившим не только железнодорожные вагоны, но и автомобили, являлся Русско-Балтийский вагонный завод, находившийся в г. Риге. Еще задолго до войны его правление решило поставить у себя опытное производство самолетов, учитывая возможность получения крупных заказов на этот новый вид техники.

Русско-Балтийский довод, сборочный цех для истребителей сопровождения

В 1909 г. директор завода пригласил к себе на службу киевского конструктора профессора А. С. Кудашева. Но его опытные работы не удовлетворили правление завода.

На московской выставке воздухоплавания И. И. Сикорскому за его самолет была присуждена золотая медаль. Правлением Русско-Балтийского завода И. И. Сикорский был приглашен в качестве главного конструктора вновь организованного авиационного отделения завода на Строгановской набережной в Петербурге. Главному конструктору в работе помогал инженер-механик Н. Ф. Климиксеев, механик-моторист В. С. Панасюк. Производством заведовал В. Ф. Савельев, а затем Н. Н. Поликарпов. Чертежная часть была вручена А. А. Серебренникову. Мастер Фурсов вел столярное дело. Испытывали самолет опытные пилоты Г В. Алехнович и Г В. Янковский.

Авиационное отделение завода имело деревообделочный цех, столярную, сборочную, корпусно-сборочную, слесарную, автогенно-сварочную, обойную и малярную мастерские. На Корпусном аэродроме в Петрограде были построены собственные ангары. Основные цехи Русско-Балтийского завода в Риге — механический, инструментальный, литейный — также выполняли заказы авиационного отделения. Авиационное отделение располагало специальной опытной мастерской, строившей новые образцы самолетов. Здесь И. И. Сикорский вскоре начал постройку большого опытного самолета «Русский витязь». Его создавали явочным порядком, без изготовления макета. Конструктор давал только принципиальную схему с указанием основных габаритных размеров, размеров сечений важнейших конструктивных элементов машины (фюзеляжа, крыла, лонжеронов и т. п.). Все остальные вопросы решались в цехе в процессе постройки машины непосредственно главным конструктором или цеховыми работниками.

Для создания опытного образца рабочих чертежей не делали, рабочие чертежи для серийного производства снимались с натуры пятью-шестью чертежниками. Правда, чертежи уже в то время делались на плазах (фанерных листах), обычно в натуральную величину, что было позаимствовано из практики судостроения. Изготовлялись также альбомы рабочих чертежей.

13 мая 1913 г. «Русский витязь» был опробован в полете. Это был первый в мировой истории четырехмоторный самолет.

Вскоре силами того же коллектива был построен еще более совершенный многомоторный самолет, названный «Илья Муромец». Он принадлежал к типу биплана. Верхнее и нижнее крылья, их коробки имели прямоугольную форму. Размах верхнего крыла составлял 34,5 м, площадь несущих поверхностей 182 м2, расстояние между верхним и нижним крылом 2,5 м (в различных модификациях самолета эти параметры несколько изменялись). Для удержания консолей верхнего крыла применялся подкос, так как нижнее крыло было короче верхнего. Крылья соединялись стойками и расчалками обычного типа. Все расчалки имели обтекаемую форму — снабжались деревянными обтекателями. Тендеры для натяжения были заменены велосипедными спицами с панелями, с помощью которых регулировалось натяжение растяжек. Каркас крыла имел продольный и поперечный наборы. Продольный набор состоял из двух сосновых лонжеронов коробчатого типа, обшитых с боков фанерой. Стрингеры отсутствовали. Поперечный набор был выполнен в виде нервюр рамной конструкции. По середине рама нервюры имела перемычку. Нервюры состояли из носка, средней и хвостовой частей. В поперечном направлении вместо стрингеров они накрест связывались между собой тесьмой.

Поперечный набор хвостовой части крыла являлся продолжением нервюр, последние также имели рамную конструкцию с перемычками по середине. Конструкция стенки носовой части жесткая. Элерон крыла обычным шарниром присоединялся к заднему лонжерону. Полотняная обшивка крыла с помощью ленточки крепилась гвоздями непосредственно к полкам нервюр. Фюзеляж имел смешанную конструкцию. Его передняя часть почти до середины балочного типа (монокок). Каркас этой части фюзеляжа состоял из шпангоутов, к которым крепились четыре лонжерона и стрингеры. Обшивка фанерная. Остальная часть фюзеляжа до самого хвоста имела ферменную конструкцию. Материалом служила сосна. Обшивка была из полотна. Это делалось для облегчения хвоста самолета. У «Русского витязя» фюзеляж обшивался фанерой, что утяжеляло машину. Недостаточная жесткость хвоста «Ильи Муромца» заставила конструктора сначала усилить его расчалками, а потом совсем отказаться от такой конструктивной формы фюзеляжа. Постоянные опасения за недостаточную жесткость всей системы принудили даже внутри фонаря корабля установить расчалку. Принятое окончательно отношение длины фюзеляжа к размаху крыла составляло примерно 0,46 (общая длина 17 м). Большой заслугой конструкторов было правильное распределение нагрузки.

Первый самолет «Илья Муромец» (заводской № 107) со средним крылом и «орудийно-пулеметной площадкой» перед фюзеляжем (вид сбоку)

Четыре двигателя (для типа Б) устанавливались в ряд на нижнем крыле. Два средних двигателя типа «Аргус» водяного охлаждения имели мощность по 140 л. с., боковые — по 125 л. с. Общая мощность составляла 530 л. с. Расположение двигателей на нижнем крыле самолета и вынесение далеко назад рулей поворота обеспечивало продолжение полета в случае остановки одного из двигателей. В этом случае вращающий момент от несимметричной тяги винтов мог компенсироваться рулями поворотов.

По сравнению с первым многомоторным самолетом «Русский витязь» на «Илье Муромце» устанавливались шасси более легкого типа из двух колес и с укороченными лыжами. Кроме каюты пилота воздушный корабль имел гостиную, спальную и уборную. Помещения отапливались отработанными газами. Самолет весил без нагрузки 3500 кг, полетный вес достигал 5 т (в других модификациях до 7,5 т).

Первое летное испытание машины окончилось серьезной аварией. Конструктор, стремясь увеличить площадь крыльев, установил дополнительное монопланное крыло, расположив его за основными крыльями. В результате центровка аппарата оказалась неудовлетворительной. Как только самолет поднялся до высоты 50–80 м, он стал задирать нос, затем вдруг, потеряв скорость, соскользнул на левое крыло и упал на землю. Вся левая плоскость оказалась разрушенной. Пилот отделался ушибами. В пятидневный срок машина была восстановлена, монопланное крыло убрано. «Муромец» после таких переделок благополучно прошел испытания и в феврале 1914 г. установил рекорд, продержавшись в воздухе с 16-ю пассажирами (1280 кг полезного груза) 5 часов. Потолок самолета составил 2000 м, скорость полета 100 км/ч.

Кабина пилотов на само лете «Илья Муромец» Внутренний вид фюзеляжа самолета «Илья Муромец»

Установка двигателя на крыле самолета «Илья Муромец»

После военного смотра в Царском Селе, когда Николай II осмотрел «Муромец», на нем был организован перелет из Петрограда в Киев и обратно. Обратный путь был покрыт за 13 часов. Создатели самолета мечтали использовать его для нужд Северного морского пути и полетов вдоль берегов Сибири. Летчик-испытатель О. В. Алехнович предлагал организовать с помощью «Муромца» экспедицию на Северный полюс. Но надвигавшаяся мировая война иначе определила судьбу первого многомоторного корабля. Успехи «Муромца» обратили на него внимание военного ведомства. Весной 1914 г. Главное управление генерального штаба заказало Русско-Балтийскому вагонному заводу 10 самолетов типа «Илья Муромец» со сроком изготовления к 15 марта 1915 г.

Постройка самолетов-гигантов велась в петроградском отделении завода. С невероятными трудностями к началу войны удалось построить две машины. Русские фабриканты и заводчики не желали вкладывать свои капиталы в предприятия, строящие самолеты. К. Н. Финне, бывший позже старшим военным врачом в эскадре воздушных кораблей, замечает по этому поводу: «Возможно, что если бы И. И. Сикорский избрал целью своего полета не Киев, а Москву, где ему следовало поклониться тамошним золотым тельцам, то московские меценаты, поливавшие в свое время шампанским дорожки в саду у Шарля Омона, „чтобы не пылило“, или жертвовавшие в 1905 г. „миллион на революцию“, и сделали бы что-либо на удивление Европы. Но шум моторов „Муромца“, летевшего из бюрократического Санкт-Петербурга в Киев, не достиг Москвы».[7]

Сборка фюзеляжа самолета «Илья Муромец»

Когда вспыхнула война, создатели тяжелых самолетов немедленно предложили использовать их для фронта. Но, как утверждал член Государственной думы А. Ф. Половцев, «в большие аэропланы не верили, и после долгого колебания верховным главнокомандующим великим князем Николаем Николаевичем было разрешено произвести испытание пригодности этого типа для военных действий.[8] „Муромцы“ вылетели на Северо-Западный фронт 26 августа 1914 г. Командующий 9-й армией во избежание обстрела приказал предупредить войска по пути следования „Муромцев“, в частности, коменданта Иваногородской крепости, сообщить отличительные признаки: „большие размеры, четыре мотора, спереди выдается платформа с орудийной установкой, хвост длинный с тремя рулями спереди, сбоку видны окна каюты, на солнце аппарат блестит, лететь будет на небольшой высоте, преимущественно утром или вечером“.[9]

Первые полеты „Муромцев“ на фронте показали, каким ценным боевым кораблем располагает русская авиация. На основании донесений штаба Северо-Западного фронта Главное военно-техническое управление 2 октября 1914 г. заказало Русско-Балтийскому заводу 32 самолета типа „Илья Муромец“. Срок изготовления был установлен к 1 августа 1915 г.

Каркас крыла самолета „Илья Муромец“

Заводу обещали аванс в размере 3600 тыс. руб. Получив крупный правительственный заказ, правление приступило к расширению завода и приобретению нового оборудования. Одновременно администрация привлекла к постройке самолетов опытных инженеров, мастеров и рабочих. Ко времени получения первого заказа предприятие уже затратило на организацию авиационного отделения около 2 млн. руб.

Для покрытия дефицита были выпущены специальные акции на сумму 7 млн. руб.

Крупными владельцами этих акций являлись влиятельные члены правительства вплоть до военного министра Сухомлинова. Правление Русско-Балтийского завода не только покрыло затраченные средства, но и благодаря биржевым колебаниям получило свыше 4 млн. руб. прибыли.

Однако не успел еще Русско-Балтийский завод приступить к выполнению этого важного для фронта заказа, как штаб верховного главнокомандующего 29 октября 1914 г. уведомил Главное военно-техническое управление, „что вследствие обнаружившейся непригодности аэропланов типа „Илья Муромец“ к выполнению боевых задач надлежит прекратить снабжение армии аппаратами этого типа“.[10] В соответствии с такой директивой Главное военно-техническое управление аннулировало заказ на самолеты, а обещанный аванс выдать отказалось.

Одного неудачного полета оказалось достаточно, чтобы армейское командование отказалось от боевого использования единственных в мире и совершенных по тому времени многомоторных самолетов. Подлинные причины такого решения, однако, лежали значительно глубже. Окружавшая великого князя Николая Николаевича пронемецкая клика и, в частности, начальник Главного военно-технического управления Гельгард, один из руководителей русской авиации барон фон Каульбарс, командующий Северо-Западным фронтом барон Рененкампф и другие всячески настраивали его против „Муромцев“. Приводились доводы, что их стоимость настолько велика, что на эти деньги можно построить десять „Вуазенов“ и извлечь из них гораздо больше пользы; против создателей и строителей „Муромцев“ плелась целая сеть интриг. Нельзя забывать, что еще накануне войны немецкая печать всячески измывалась над русскими многомоторными кораблями, доказывая их непригодность и дороговизну.

Решение о снятии с вооружения „Муромцев“ было необоснованным и нелепым, и строители самолета, конечно, не могли с этим примириться. Им удалось убедить председателя правления Русско-Балтийского завода ходатайствовать перед военным ведомством о разрешении „для целей всестороннего испытания на войне“ сформировать эскадру воздушных кораблей. Для завода и его пайщиков это имело прямой смысл, так как на подготовку к производству „Муромцев“ уже были затрачены большие деньги. Поскольку материально это мероприятие не затрагивало военное ведомство и все расходы принимал на себя завод, такое разрешение было получено. Эскадру формировали на базе воздушных кораблей, заказанных заводу еще весной 1914 г. 10 декабря „Муромцы“ были отправлены на Северо-Западный фронт в район г. Пскова. Завод продолжал строить самолеты, внося в них изменения, необходимость которых выявилась в боевых полетах.

Теперь русским летчикам надо было на деле снова доказать, каким незаменимым средством стратегической разведки и бомбометания являются многомоторные самолеты. Боевая деятельность эскадры „Муромцев“ поставила военное ведомство перед фактом своей полной жизнеспособности и необходимости для армии. Верховному главнокомандующему ничего не оставалось, как отменить свое собственное распоряжение о снятии этих самолетов с вооружения. Начальнику Главного военно-технического управления было дано указание „в связи с выяснившимся применением эскадры воздушных кораблей восстановить действие контракта с Русско-Балтийским вагонным заводом и оказать заводу всякое содействие для скорейшего выполнения этого заказа“.

Самолет С-20

Самолет С-11 („Полукруглый“)

Шасси и штурвал самолета С-20

Эскадра была пополнена боевыми кораблями. К середине 1916 г. в ней насчитывалось около трех десятков тяжелых самолетов, на базе которых было сформировано пять авиаотрядов. Кроме того, эскадра имела у себя на аэродроме не менее 200 истребителей, построенных на Русско-Балтийском вагонном заводе. Они предназначались для прикрытия места базирования „Муромцев“ и охраны их в полете. Истребитель „Сикорский-20“ с двигателем „Рено“ мощностью 110 л. с. показал неплохие летные данные, истребитель типа „Сикорский-17“, имея двигатели мощностью 150 л. с., развивал скорость полета около 200 км/ч. Постройка истребителей сопровождения осуществлялась по инициативе летчиков и конструкторов эскадры. Руководители военного ведомства проявляли преступное пренебрежение к их созданию. Когда Великому князю Александру Михайловичу доложили просьбу эскадры о получении французских двигателей „Рено“ для истребителей, то он спросил: „А зачем им вообще истребители?“ — и добавил, — „дело „Муромцев“ бомбардировать, вести разведку, истребители им не нужны“. Это было уже после того, как немецкие самолеты совершили налет на аэродром эскадры в Старой Яблонне и серьезно повредили один из кораблей. Во время боевых полетов „Муромцы“ часто подвергались нападениям истребителей противника. Однажды недалеко от своего аэродрома на самолет неожиданно сзади напал немецкий „Фоккер“. Патроны оставались только в карабине, и с большим трудом удалось отбиться от преследования. При этом члены экипажа были ранены, самолет поврежден. Едва дотянув до аэродрома, он подломился при посадке. На этот и подобные факты в ставке верховного главнокомандующего закрывали глаза. Немецкие летчики боялись русских многомоторных самолетов, называя их „ежами“. Имея мощное стрелковое вооружение и почти полный сферический обстрел при удобном ведении прицельного огня (просторная кабина), самолеты этого типа смело заходили глубоко в тыл противника, часто вели одновременный бой с четырьмя-пятью истребителями противника, и, как правило, успешно отражали их атаки. Примером воздушного сражения может служить бой капитана Лаврова в июле 1916 г. Возвращаясь с бомбометания, его „Муромец“ западнее г. Львова подвергся нападению четырех „Фоккеров“. Во время боя три вражеских самолета были сбиты, а один ушел с повреждениями. Корабль капитана Лаврова отделался только рядом пробоин и повреждением одного двигателя. На трех двигателях он благополучно вернулся на свой аэродром. 6 июля 1915 г. немцы получили еще один надолго запомнившийся нм урок. В этот день три самолета типа „Хейнкель“ напали на „Муромец“, при этом два из них оказались сбитыми огнем русского самолета. Немецкие летчики, взятые в плен, заявляли, что у них считают „Муромцы“ неуязвимыми, полагая, что это бронированный самолет.

Один из вариантов шасси самолета конструкции И. И. Сикорского

Германское командование, стремясь во чтобы то ни стало захватить русский многомоторный корабль, бросало против них сильные истребительные авиаотряды. 12 сентября 1916 г. один из „Муромцев“ был сбит в воздушном бою над территорией противника. Как свидетельствует отчет военного ведомства по этому поводу, он „дрался с 4 немецкими аппаратами, из коих сбил 3, а затем сам погиб, так как, по-видимому, израсходовал весь запас патронов для пулеметов, находившиеся на корабле летчики оказались беззащитными и были на обратном пути все перебиты“.[11]

Попавший в руки немцев „Муромец“ был скопирован конструктором Форсманом, построившим на заводе „Сименс-Шуккерт“ почти полную его копию. Однако немцы до конца войны так и не смогли создать равноценный „Илье Муромцу“ тяжелый самолет.

Германское командование, пытаясь ликвидировать превосходство России в многомоторных кораблях, взяло курс на строительство двухмоторных бомбардировщиков типа „Гросс-Флуг-цайт“, „Альбатрос“, „Румплер“. При этом конструкторы только увеличили размеры двухместных машин, установив на крыльях два мотора в большинстве случаев с толкающими винтами. В 1916 г. в Германии построили 465, в 1917 г. — 589 таких самолетов.2 За все время войны немцы построили 64 машины, относящиеся к классу больших самолетов, но большинство из них имело централизованные силовые установки и оказалось мало пригодным для боевых действий. Основная трудность заключалась в создании системы передачи от двигателей на винты. Даже Фридрихсгафенский завод зубчатых передач не смог справиться с этой задачей. Заводы „Цеппелин-Штаакен“, строившие самолеты с рассредоточенными по типу „Муромцев“ и спаренными двигательными установками, создали более или менее удачные многомоторные „Ризены“, которые совершали налеты на Лондон и Париж.

Коллектив Русско-Балтийского вагонного завода упорно работал над совершенствованием своих кораблей, учитывал и устранял недостатки, выявившиеся в процессе боевых полетов. Добившись разрешения продолжать постройку самолетов, завод сумел быстро довести производство до необходимого уровня и организовал действенную помощь фронтовым мастерским, находившимся при эскадре. В этих мастерских, где находился и сам И. И. Сикорский, проводилась сборка самолетов из готовых частей, сделанных на заводе.

В ходе войны авиационное отделение завода расширилось, переоборудовалось и превратилось в одно из самых крупных и хорошо оснащенных авиационных предприятий России. Самолеты с маркой РБВЗ пользовались заслуженной репутацией на фронте. После восстановления заказа весной 1916 г. работы по постройке многомоторных кораблей развернулись во всех основных цехах завода. Успешные боевые полеты „Муромцев“ побудили военное ведомство 20 июля 1915 г. дать заказ на 4 корабля, а в конце года еще на 30. Таким образом, к концу 1915 г. общее количество заказанных заводу „Муромцев“ составило 76 машин.[12] Их сдача согласно условиям должна была начаться с 1 мая 1916 г. по 6 самолетов в месяц.

Окончательная приемка воздушных кораблей проводилась на фронте после первого боевого вылета. Председатель авиационной комиссии Особого совещания по обороне государства В. Гурко свидетельствует: „В ставке после долгого обсуждения был установлен следующий порядок приемки „Муромцев“: 1) боевой полет или 2) перелет с завода на базу. Разбившиеся при этом перелете „Муромцы“ составляют убыток завода“. Такой, хотя и беспрецедентный, „порядок“ приемки самолета имел то положительное значение, что заставлял заводских специалистов нести ответственность за выпускаемые машины.

Успешному освоению производства самолетов помешала эвакуация осенью 1915 г. Русско-Балтийского вагонного завода из Риги. К этому времени удалось выпустить только первую партию мощных авиадвигателей для „Муромцев“. Завод эвакуировался в Тверь, Москву и Петроград. По существу возникли три отдельных предприятия. Постройку „Муромцев“ продолжало Петроградское отделение в кооперации с другими филиалами завода. В начале 1917 г. в авиационном отделении завода работало около двух тысяч рабочих и служащих. Мощности этого предприятия свободно позволяли ежемесячно выпускать шесть многомоторных и 30–40 малых самолетов. Производство „Муромцев“ тормозилось отсутствием достаточного количества двигателей, небьющихся стекол, острый недостаток испытывался в специальных сортах стали. Нехватка меди замедляла работу литейной мастерской. Попытка администрации завода приобрести в США необходимые станки для обработки деталей авиадвигателей окончилась неудачей. Правительство не согласилось предоставить валюту для оплаты заказа. Обвиняя завод в „бесхозяйственности“, военное ведомство со своей стороны не оказало ему серьезной поддержки.

Несмотря на все эти трудности, предприятие в 1916 г. изготовило 42 самолета „Илья Муромец“, помесячно их выпуск распределялся следующим образом: январь — 5 самолетов, март — 5, апрель — 2, май — 6, июль — 5, август — 4, сентябрь — 4, ноябрь — 8, декабрь (по 6-е) — 3. 22 самолета были отправлены в эскадру воздушных кораблей, „из коих свыше 17 признаются начальником эскадры вполне пригодными для боевых полетов“.[13]

При этом авиационное отделение завода не попользовало и половины своих производственных возможностей. Это было следствием недооценки верховным командованием значения тяжелой авиации и трений между правлением завода и Управлением военно-воздушного флота. Как утверждало правление завода в докладной записке на имя председателя Особого совещания по обороне государства в декабре 1916 г., постройка самолетов типа „Илья Муромец“ продвигалась крайне медленно из-за препятствий, чинимых военным ведомством. Акционеры утверждали: „1) Производительность завода использована менее чем на 40 %. 2) В данный момент отсутствие работы достигло крайних пределов и грозит серьезными убытками и даже остановкой завода. 3) Без принятия немедленно серьезных мер для упорядочения производства и поднятия производительности завод обрекается на минимальное участие в деле государственной обороны“.[14]

Из представленных Особому совещанию документов видно, что из 400 рабочих основных цехов только 195 занято исполнением заказов на „Муромцы“ и то далеко не полностью. Завод испытывал недостаток в средствах, так как Главное военно-техническое управление к ноябрю 1916 г. приняло в казну только три самолета из 40, изготовленных заводом, несмотря на то, что около 20 машин уже состояли на вооружении в эскадре и несли боевую службу. Каждый „Муромец“ стоил 150 тыс. руб. К концу 1916 г. военное ведомство задолжало предприятию свыше 1,5 млн. руб., в результате чего средняя производительность составляла только три самолета в месяц вместо шести возможных. Непринятые машины загромождали заводские помещения и затрудняли работу. Как утверждала администрация предприятия, „сборочные были совершенно закупорены готовыми аппаратами“. Длительное простаивание самолетов на территории завода приводило к их моральному износу. В результате корабли, уже подготовленные к сдаче, переделывались, а исполненные заготовки многочисленных деталей заменялись новыми.

Завод оборудовал мастерскую для постройки опытных самолетов, не имея заказа на них со стороны военного ведомства. Здесь, в частности, разрабатывались истребители сопровождения „Муромцев“. В опытной мастерской завода был создан истребитель „Сикорский-16“. Этот биплан проектировался под двигатель „Рон“ мощностью 90—110 л. с., однако вместо него пришлось довольствоваться двигателем „Гном“ в 80 л. с., что значительно ухудшило летные качества истребителя. Завод получил заказ на 18 машин этого типа. Стоимость каждой из них исчислялась в 9500 руб.[15]К началу 1916 г. 17 истребителей „Сикорский-16“ были сданы в действующую армию. Однако к середине 1916 г. этот истребитель уже не мог тягаться с немецкими „Фоккерами“. По отзыву члена Государственной думы А. Ф. Половцева, истребители „Сикорский-16“ при установке на них двигателей мощностью 80 л. с. становились неудовлетворительными, так как не обеспечивали ни быстрого подъема, ни нужной высоты, ни крутого снижения и при встрече с „Фоккерами“ не могли ни уйти от них, ни догнать их.

В первом своем издании — при 90—110-сильных моторах „Рон“ — эти бипланы имели хорошие данные.[16]

Стремясь найти выход из создавшегося положения, И. И. Сикорский спроектировал и построил в опытной мастерской два истребителя типа „Сикорский-17“ под двигатель мощностью 150 л. с., истребитель „Сикорский-20“ под двигатель „Рено“ мощностью 110 л. с. В той же мастерской строилась двухвостка с двумя двигателями общей мощностью 300 л. с. Всего в 1916 г. в опытной мастерской было построено 20 малых самолетов, направленных затем в эскадру тяжелых кораблей. Управление военно-воздушного флота, считая, что завод превратился „в мастерскую при аэродроме эскадры для испытания и разработки новых типов аппаратов“, всячески игнорировало его работу. В этих условиях не удалось наладить ритмичного серийного производства.

Самым радикальным и правильным решением вопроса была бы национализация авиационного отделения и превращение его в самостоятельный военный авиационный завод. Но от этой меры Управление военно-воздушного флота уклонилось.

В условиях значительных заказов на „Муромцы“ следовало перейти к их серийному производству. Однако руководители эскадры при участии главного конструктора продолжали, как заявил В. Гурко, „заниматься изменениями конструкции кораблей, создавая новые типы и заставляя завод непрестанно переделывать уже готовые корабли“.[17] Конечно, в условиях войны крайне важно было взять за основу отдельный тип, под него разработать приспособления, штампы, плазы — все, что необходимо для серийного производства многомоторных самолетов.

Особое совещание по обороне государства в сентябре 1916 г. считало возможным в близком будущем перейти к массовому изготовлению аппаратов „Илья Муромец“. Администрация завода признавала в конце 1916 г., что „на заводе до сих пор вообще еще не производилось серийной работы“.[18] Только в начале 1917 г., когда к производству были приняты „Муромцы“ серий Г и Е и на эти заказы распространены общие порядки „приемки предметов военного снаряжения“, заводу удалось организовать нечто похожее на серийное производство. За время войны Петроградское отделение завода построило около 80 „Муромцев“. Это количество могло быть удвоено при должном содействии военного ведомства в привлечении к постройке самолетов заводов-смежников, способных изготовлять отдельные детали и необходимые полуфабрикаты. Военное же ведомство сначала вообще устранилось от участия в постройке тяжелых кораблей, а потом только ставило палки в колеса. Трудно найти более яркий пример неразберихи, бюрократизма, равнодушия, а может и злого умысла. Тем большей заслугой коллектива завода является постройка этих замечательных самолетов.

При этом следует учесть, что авиаконструкторам, работавшим в России над тяжелыми кораблями, приходилось быть не только самолето-, но и двигателестроителями, вооруженцами, летчиками-испытателями и даже организаторами боевой работы эскадры.

Чтобы стимулировать совершенствование самолетов, Главное военно-техническое управление в середине 1915 г. разработало положение о премиальной системе для создателей тяжелых кораблей. Заводу предоставлялось право на одном из самолетов серии производить усовершенствования. Премии устанавливались за горизонтальную и вертикальную скорость, за грузоподъемность. Нормальной горизонтальной скоростью считалась скорость 100 км/ч. За каждый достигнутый километр прироста скорости от 100 до 105 км/ч уплачивалось 500 руб.; от 105до 110 км/ч—1000 руб., свыше 110 км/ч — до 2000 руб. Нормальной скороподъемностью па высоту в 1000 м считались 22 мин. Каждая минута экономии премировалась в размере 1000 руб. Премия за грузоподъемность выдавалась при условии, что полезная нагрузка превысит 1500 кг. За каждый килограмм сверх этой нормы уплачивалось: за первые 100 кг — 1000 руб. и за каждые последующие 100 кг считая до 1800 кг — по 2000 руб., а за каждые 100 кг сверх 1800 кг — по 3000 руб.[19]

Эти требования военного ведомства дают представление о предельных возможностях самолетов того времени. Премиальная система заинтересовывала заводских работников в улучшении качественных характеристик выпускаемых самолетов. Однако основной нажим на завод в этом направлении шел со стороны фронтовых работников. Эскадра воздушных кораблей неоднократно предъявляла заводу новые повышенные технические требования, и, как утверждало правление общества, „завод каждый раз беспрекословно подчинялся этим требованиям“.[20]

Руководители военного ведомства признавали, что в улучшении конструкции „Муромцев“ Русско-Балтийский завод добился положительных результатов. Процесс их технического совершенствования выливался прежде всего в стремление повысить грузоподъемность и тем самым обеспечить больший радиус полета. В первой партии кораблей (32 машины) для повышения грузоподъемности крылья стали шире. Во второй партии „Муромцев“ (30 машин) серии Г появились модификации Г-1, Г-2, Г-3. Построено было также несколько „Муромцев“ серии Д с двигателями общей мощностью 600 л. с. Что касается модификации Г-3, то наряду с улучшением аэродинамики самолета была увеличена мощность силовых установок до 760 л. с. Самолет этой марки с полезной нагрузкой в 1600 кг свободно поднимался до высоты в 4000 м. Его вооружение состояло из пяти пулеметов, бомбовая нагрузка превышала 900 кг.

В ходе войны, когда возросла опасность нападения со стороны немецких истребителей и усилился огонь зенитной артиллерии, конструкторы стали обращать внимание на увеличение скорости полета и скороподъемности. В 1916 г. заводскому коллективу удалось создать „Муромец“ серии Е с четырьмя двигателями „Рено“ общей мощностью 900 л. с.

Авиационная комиссия Особого совещания по обороне государства признала, что „Илья Муромец“ серии Е с четырьмя двигателями „Рено“ может быть признан очень хорошим. Он поднимал 2,5 т полной нагрузки, показал горизонтальную скорость полета 135 км/ч, скороподъемность на высоту 1000 м — 7 мин, на высоту 3000 м — 43 мин, запас бомб — 750–800 кг и 7 пулеметов. Команда состояла из семи человек, в том числе четыре офицера.

В боевых полетах выяснилась сравнительная беззащитность хвоста, поэтому было оборудовано заднее пулеметное гнездо. Пришлось переделать все хвостовое оперение, вместо трех рулей поставить два, что открывало свободный обстрел всей задней полусферы. Отдельные „Муромцы“ имели на верху фюзеляжа, сразу за плоскостью, нечто вроде палубы, огороженной барьером, на которой устанавливалось два пулемёта на шкворневых установках. Проводились опыты по установке пушки калибром 50 мм, но слабая скорострельность такой пушки заставила отказаться от нее. Нижняя часть кабины и спинки пилотов была изготовлена из брони толщиной до 10 мм. Винтовочная пуля не пробивала такую броню. „Муромец“ последних модификаций имел протектирование бензобаков. Баки (расходные) покрывались слоем резины, войлока и брезента, пропитанного в растворе борной кислоты. В случае попадания в них пуль или мелких осколков такое приспособление предохраняло от утечки горючего. На самолете стояли две аккумуляторные батареи по 12 В, обеспечивающие пневматический самопуск воздушных винтов.

Все эти усовершенствования свидетельствовали о большой творческой работе летчиков, механиков, конструкторов и техников эскадры и завода. Начальник Управления военно-воздушного флота признал, что „Муромцы“ серий Г-3 и Е обладали „вполне удовлетворительными полетными качествами“.[21] Тем не менее, коллектив строителей „Муромцев“ не мог осуществить многие из своих ценных начинаний, направленных на улучшение летнотехнических качеств воздушных кораблей. Этому препятствовало в основном отсутствие подходящих авиадвигателей и невозможность проверять на заводе аэродинамические качества отдельных частей самолета.

Основным путем повышения скорости полета и грузоподъемности было увеличение мощности двигателей. Первоначально самолет рассчитывался под немецкие двигатели водяного охлаждения системы „Аргус“. Их общая мощность для первого корабля составляла 530 л. с. С началом войны немецкие двигатели перестали поступать, имевшиеся двигатели вскоре износились и вышли из строя. К этому времени на Русско-Балтийском заводе сумели изготовить несколько новых экземпляров шестицилиндровых однорядных двигателей водяного охлаждения „Руссо-Балт“ мощностью 160 л. с. Их постройкой руководил инженер Киреев. Однако осенью 1915 г. производство таких двигателей было прервано в связи с эвакуацией завода из Риги.

Как признал член Государственной думы А. Ф. Половцев, „для „Муромцев“ началась моторная голодовка“. Правление Русско-Балтийского завода обратилось за поддержкой в Главное военно-техническое управление. Последнее, вместо принятия решительных мер к организации производства авиадвигателей для „Муромцев“ в России, пошло по проторенному пути: закупило в Англии 40 двигателей „Санбим“ — восьмицилиндровых двигателей жидкостного охлаждения с V-образным расположением цилиндров мощностью около 200 л. с., весом 250 кг. Одновременно Главное военно-техническое управление некоторое количество двигателей этой системы заказало в Москве заводу Ильина.

Двигатели „Санбим“ находились еще в стадии освоения. Как это было и раньше, России послали недоброкачественную продукцию. В поступивших из Англии экземплярах имелись даже такие дефекты, как трещины в цилиндрах и перекос шатунов.[22]Как утверждал А. Ф. Половцев в записке, представленной авиационной комиссии Особого совещания по обороне государства, закупка таких двигателей в Англии „явилась крупной ошибкой, затормозившей развитие эскадры. Более недоброкачественной работы, неудачного типа и неверности действия нельзя, кажется, дать на конкурс“.[23] После шести-восьмичасовой работы эти двигатели имели вид машин „сильно потрепанных“, валы быстро изнашивались или даже ломались, смазка переставала функционировать, число оборотов винта значительно падало. Один экземпляр двигателя отличался от другого в своих высотных характеристиках. Крайне затруднен был запуск в условиях низких температур, Из-за несовершенства зажигания двигатели в полете часто отказывали.

Для кораблей типа „Илья Муромец“, совершавших глубокие рейды по тылам противника, безотказная работа двигателей имела первостепенное значение. Управление режимом работы двигателей возлагалось на бортмеханика. Оно осуществлялось с помощью системы тяг, управлявших дроссельными заслонками от секторов, смонтированных на пульте управления. В полете бортмеханику часто приходилось вылезать на крыло самолета и с риском для жизни устранять неполадки в двигателе.

Не получив помощи от военного ведомства, на Русско-Балтийском заводе после его эвакуации из Риги решили самостоятельно приступить к производству двигателей жидкостного охлаждения. Работа велась в Петроградском отделении завода. В основу взяли авиадвигатели „Бенц“ и „Аргус“, однако создали по существу оригинальную и более совершенную конструкцию — вертикальные шестицилиндровые двигатели жидкостного охлаждения мощностью около 160 л. с., получившие наименование РБВЗ-6. Освоение их в условиях войны встречало огромные трудности. Завод не располагал оборудованием для ковки валов, для них не было требуемой стали. В закупленных у шведской фирмы „Скания“ валах оказались трещины. Можно было организовать изготовление валов на Обуховском или Путиловском заводах в Петрограде, но военное ведомство этого не сделало. Только через десять месяцев после начала освоения двигателей удалось получить от Ижорского завода сталь для валов.

Несмотря на все трудности, завод сумел справиться с задачей и к весне 1917 г. из 300 заказанных двигателей изготовил около 80. Одновременно с получением для нужд эскадры первых двух комплектов двигателей РБВЗ удалось раздобыть 10 двигателей французской фирмы „Рено“. Это 12-цилиндровые двигатели жидкостного охлаждения с рядным расположением цилиндров мощностью 225 л. с., весом около 420 кг каждый. Под них и были построены весьма удачные корабли серии Е. Позже использовались также английские рядные 6-цилиндровые двигатели жидкостного охлаждения мощностью около 200 л. с. С ними „Муромцы“ достигали потолка 4900 м.

На протяжении всех лет двигатели оставались наиболее слабым местом воздушной эскадры. Моторы РБВЗ по существу находились в стадии освоения, что неизбежно было связано с рядом конструктивных изменений, целесообразность которых проверялась в боевых полетах. Кроме того, к середине 1917 г. эти двигатели по своим конструктивным и эксплуатационным качествам уже представляли собой далеко не последнее слово авиационной техники. Англия уже располагала авиадвигателями „Роллс-Ройс“ мощностью 270 и 360 л. с. Во Франции создали 8-цилиндровые двигатели „Испано-Сюиза“ мощностью 300 л. с. Наконец, появились американские 12-цилиндровые двигатели „Либерти“ мощностью 400 л. с. Все они — рядные двигатели жидкостного охлаждения, причем вес наиболее тяжелого из них не превышал 420 кг, то есть веса двигателей „Рено“, уже применявшихся на „Муромцах“.

Если бы военное ведомство сумело снабдить эскадру двигателями типа „Роллс-Ройс“ (360X4 = 1440 л. с.), то скорость „Муромца“ при неизменной конструкции составила бы не менее 160 км/ч. Но завод, строивший „Муромцы“, не располагал такого рода двигателями и не смог существенно улучшить летные качества выпускаемого превосходного тяжелого самолета.

Была еще одна возможность усовершенствовать корабль, улучшив его аэродинамику. За время войны она не претерпела существенных изменений. Конструкторы не имели возможности в условиях фронта улучшать аэродинамические качества своих кораблей и вести лабораторные испытания моделей. Общая аэродинамика самолета с современной точки зрения представляется далеко несовершенной. Незакапотированные (открытые) двигатели, многочисленные расчалки и тросы, несовершенная форма фюзеляжа, громоздкое неубирающееся шасси значительно (не менее чем на 200 %) повышали коэффициент лобового сопротивления самолета. Аэродинамическое качество „Муромца“ не превышало 8–9. При относительно небольшой нагрузке на единицу площади несущих поверхностей, равной примерно 28 кг/м[24], скорость полета „Муромца“ была незначительной. Кроме того, малый избыток мощности обусловил и небольшую скороподъемность самолета — время набора высоты 3000 м превышало 40 мин. В то же время нагрузка на 1 л. с. мощности двигателя составляла у „Муромца“ 5,5 кг. Весовая отдача „Муромца“ доходила до 35 %, что следует считать выдающимся достижением того времени.

Крупные ученые профессора С. П. Тимошенко, Г. А. Ботезат, А. П. Фан дер Флит при самой строгой оценке аэродинамики воздушных кораблей пришли к выводу, что „с аэродинамической стороны аэропланы „Илья Муромец“ в общем удовлетворительны“.[25] Однако в аэродинамике и прочности первых многомоторных самолетов имелись и существенные недостатки. Прежде всего „Муромцы“ не обладали достаточной поперечной устойчивостью, имели тенденцию при небольшом крене скользить на крыло. Для предотвращения этого в кабине пилота устанавливался креномер, который состоял из двух стеклянных V-образных трубочек с шариком. В горизонтальном полете шарик должен был оставаться в середине прибора.[24] В начале 1917 г. на одном из „Муромцев“ для повышения поперечной устойчивости между стойками крыла установили щитки из фанеры, которые по идее должны были устранить скольжение самолета при небольшом крене. Однако при резком маневре щитки были сорваны воздушным потоком, а стойки вывернуты в узлах. Самолет развалился в воздухе, экипаж погиб. Пустотелые элементы конструкции крыльев, как и крылья в целом, не имели дренажа в виде небольших отверстий или „шпигатов“. Одной из причин катастрофы могли быть и паразитические потоки, распространявшиеся по крыльям, в то время еще неизвестные ученым и конструкторам.[26]

Несколько месяцев спустя в Управлении военно-воздушного флота в связи с разработкой общего вопроса о снабжении эскадры большими самолетами технический комитет привлек для аэродинамической оценки „Муромца“ типа Г и определения его прочности ученых. Комиссия в составе С. П. Тимошенко, Г А. Ботезата и А. П. Фан дер Флита отметила в своем заключении, что у этого типа воздушных кораблей „управление в горизонтальной плоскости благодаря принятому устройству рулей и киля является весьма грубым и может быть причиной неблагоприятных явлений“. По вопросу прочности самолета комиссия утверждала: „Проверочный расчет прочности аэроплана показал, что наиболее слабыми частями его являются диагональные растяжки и средние стойки главной коробки, а также шасси“. Ученые нашли, что общий запас прочности „Муромца“ в два раза меньше, чем у аппарата типа „Фарман-30“, коэффициент безопасности составляет 1,5 вместо 3 для малых аппаратов. Комиссия утверждала, что „всякие резкие эволюции на „Муромцах“ уже являются для него опасными и поэтому совершенно недопустимыми“. Вывод гласил, что „аппарат с точки зрения прочности в полете опасен“, заказов больше делать не следует и что „лучше выработать новый тип, чем заниматься улучшением „Ильи Муромца“.

С мнением профессоров ни конструктор, ни летчики эскадры не согласились, считая, что запас прочности у растяжек значительно выше, чем указано комиссией. Капитан А. М. Журавченко, летавший на тяжелых кораблях в качестве штурмана, заявил в своем докладе, что на „Муромцах“ возможно выполнение даже некоторых маневров. Если можно согласиться, что комиссия к оценке запаса прочности самолета подошла чрезмерно осторожно, то все же нельзя не признать, что общий коэффициент безопасности „Муромцев“ был небольшим и во всяком случае не превышал 2.

Справедливым было требование комиссии усилить стойки, растяжки и шасси. Однако создатели самолета понимали, что всякое увеличение запаса прочности отдельных частей самолета вызовет увеличение веса, и, следовательно, ухудшение летных качеств самолета. Требованиям грузоподъемности и дальности полета в то время придавалось первостепенное значение в сравнении с другими характеристиками. Все улучшения в отношении прочности деталей самолета становились невозможными из-за недостаточной мощности силовых установок. Между тем запас прочности действительно был незначительным и крайне осложнял пилотирование корабля. По словам летчиков, всякий разворот на „Муромце“ приходилось делать осторожно, так как при большом крене длинный и недостаточно жесткий фюзеляж скручивался и стабилизатор получал меньший угол крена, чем крылья. При резком крене существовала даже опасность разрушения самолета.

Вызванный на заседание комиссии военный летчик эскадры подпоручик Г. В. Янковский доложил комитету о трудностях управления самолетом „Илья Муромец“. Он указал на то, что при посадке приходилось давать команду экипажу перемещаться в хвост корабля, что изменяло его центровку. Из-за больших нагрузок на рули давление на штурвал достигало 70–80 кг и руль в момент посадки, кроме летчика, тянул также механик или второй пилот. Это происходило из-за отсутствия компенсации на рулях высоты; в то время не знали способа борьбы с этим явлением. Кроме того, контроль за режимом работы двигателей целиком возлагался на борт-механика. Второй пилот был запасным, так как второго штурвала на самолете не существовало.

26 мая 1917 г. комиссия доложила свое заключение Техническому комитету, на заседании которого присутствовали директор Русско-Балтийского завода, член государственного совета, председатель комиссии по авиационным вопросам при Особом совещании по обороне Гурко, член Государственной думы А. Ф. Половцев, конструктор И. И. Сикорский и другие. Мнение представителей завода и фронта, высказанное в защиту „Муромцев“, учтено не было. Комитет согласился с предложением ученых. Три дня спустя начальник Управления военно-воздушного флота направил военному министру доклад об аэропланах типа „Илья Муромец“ с приложением журнала Технического комитета. В докладе указывалось, что полеты на аэропланах „Илья Муромец“ не могут считаться безопасными… Выяснившаяся ныне неполная надежность кораблей типа „Илья Муромец“ может изменить взгляд на них высшего командования армией и эскадрой воздушных кораблей. Эти обстоятельства в свою очередь должны отразиться и на плане дальнейшей заготовки аппаратов типа „Илья Муромец“.

Военный министр препроводил доклад верховному главнокомандующему. Последний приказал дальнейшие заказы на „Муромцы“ приостановить.

Таким образом, многомоторным воздушным кораблям, вместо всемерного их развития и совершенствования, дважды выносили смертный приговор: первый раз в начале войны и второй раз в разгар войны, когда они воочию доказали свою боевую ценность. Это была не первая и не последняя в истории техники трагедия крупного изобретения.

Завод С. С. Щетинина. В Петербурге в 1909 г. организовался аэропланный завод С. С. Щетинина. Обстоятельства его возникновения заслуживают внимания. Щетинин — юрист по образованию, увлекаясь авиационным спортом, задумал основать первое в России авиационное предприятие. Ему удалось получить небольшую ссуду от военного ведомства. Вместе с богатым московским купцом М. А. Щербаковым и конструктором Эрдели он основал „Первое российское товарищество воздухоплавания“. На собранные средства на Корпусной улице была открыта небольшая мастерская. Вначале она занималась постройкой геликоптера по проекту Эрдели, но работа эта не завершилась успехом. У создателей аппарата не оказалось достаточно мощного двигателя, не были всесторонне разработаны конструкция геликоптера, проблема его устойчивости и безопасности.

В 1910 г. из Киева в Петербург приехал молодой конструктор Д. П. Григорович. Он привез с собой самолет типа „Блерио“. После удачных полетов этого самолета на Комендантском аэродроме С. С. Щетинин пригласил конструктора к себе на работу. Д. П. Григорович, вначале строивший сухопутные машины, затем переключился на постройку летающих лодок и добился в этом крупных успехов. В 1912 г. он сконструировал свою первую летающую лодку М-1, а затем целую серию таких машин. Они стали основными самолетами для морского театра войны. На эти самолеты Щетинин получил от военно-морского ведомства крупный заказ. С этого времени завод Щетинина частично специализировался на постройке „летающих лодок“ и стал первым в России предприятием такого типа. Одновременно он строил и сухопутные машины. К началу войны были освоены производством самолеты „Ньюпор-4“, „Фарман-16“ и „Вуазен“. С осени 1912 г. по апрель 1914 г. завод сдал военному ведомству 57 „Нью-поров“ и 36 „Фарманов“.

В то время завод представлял собой небольшое предприятие, располагавшее деревообделочным, столярным и механическим цехами и сборочной мастерской. Правительство вместо того, чтобы специализировать завод на постройке гидросамолетов, навязало ему новые заказы на сухопутные самолеты. Под давлением Главного военно-технического управления С. С. Щетинин 15 января 1915 г. заключил контракт на изготовление 50 самолетов типа „Вуазен“ и 50 комплектов запасных частей. За каждый самолет завод получал 10 тыс. руб., комплект запчастей стоил 4730 руб.

Освоение „Вуазенов“ сильно затянулось. Завод должен был выпустить первые 5 самолетов до июля 1915 г., а затем ежемесячно сдавать по 15 машин. Но к этому сроку не было предъявлено ни одного самолета. Военное ведомство было вынуждено предоставить заводу отсрочку на три месяца. „Вуазены“ стали сдавать военному ведомству только в начале 1916 г., когда эти машины за границей уже снимались с вооружения или переводились на ночные полеты.

В апреле 1915 г. С. С. Щетинин подписал контракт с военным ведомством на постройку 80 самолетов типа „Ньюпор“. Окончательный срок сдачи заказа устанавливался на конец октября 1915 г. К этому сроку следовало сдать 80 комплектов запасных частей. За каждый построенный аппарат уплачивалось 8 тыс. руб., за комплект запчастей — 5500 руб. Выполнение этого заказа имело большое значение для военного ведомства, так как в самолетах типа истребителей фронт крайне нуждался. Завод посетил великий князь Александр Михайлович, который, как писал Щетинин, выразил уверенность, что „завод, обладая опытным конструктором в лице нашего инженера Григоровича, даст армии на будущее время такие "Ньюпоры", которые по качествам своим вполне удовлетворят условиям работы в обстановке военного времени".[27]

Но Григоровича, занятого проектированием летающих лодок, постройка "Ньюпоров" не увлекала. Основные силы завода сосредотачивались на выполнении заказов морского ведомства. Выполнение заказа на "Ньюпор" заводские конструкторы начали с улучшения французского образца машины. Было решено строить самолет с увеличенным до 5,5 м размахом крыла, коробчатую конструкцию лонжерона крыла заменить двутавровой с ясеневыми полками и сосновой стенкой. Удлинение крыльев увеличило вес машины на 16 кг. Это снизило ее летные качества, горизонтальную скорость и маневренность. А главное, на эксперименты ушло драгоценное время. В результате к установленному сроку завод не сумел построить ни одной машины.

К концу 1916 г. военное ведомство, наконец, пришло к мысли, что завод Щетинина должен специализироваться на гидросамолетах. Начальник Управления военно-воздушного флота, докладывая помощнику военного министра "О положении авиационного снабжения в нашей армии", подчеркнул, что завод Щетинина не удалось развить в достаточной мере, аппараты постоянно оказывались неудачными, и в настоящее время для военного ведомства он почти ничего не дает. Несравненно удачнее оказалась работа его в области гидроавиации, почему в настоящее время и есть предположение направить его производительность исключительно на постройку гидроаэропланов.

Благодаря Д. П. Григоровичу, военно-морские силы получили очень хорошие одномоторные двухместные летающие лодки. Полезная нагрузка лодки М-5 составляла 350 кг. Она развивала скорость 128 км/ч, скороподъемность на 3000 м составляла 24 мин 36 с, потолок — 4450 м. В ходе войны Григорович в ответ на объявленный конкурс создал еще более совершенный гидросамолет М-9 — биплан с двигателем "Аргус" мощностью 100 л. с. Размах крыльев составлял около 20 м, полетный вес — 1610 кг, скорость полета — около 140 км/ч. Мореходные качества этой машины также были еще более улучшены.

К началу 1917 г. на заводе Щетинина работало около 2 тысяч рабочих и инженеров. Его месячная производительность достигала 30–40 машин. Этот завод был единственным в России, серьезно освоившим производство военных гидросамолетов. Его коллективу морской флот России обязан прекрасными летающими лодками, превосходство которых признавало даже немецкое командование.

За время войны было построено свыше 200 летающих лодок конструкции Д. П. Григоровича. Это значит, что завод, Щетинина обеспечил материальной частью не менее 12 морских авиаотрядов. Летающие лодки были широко распространены на Балтийском и Черном морях и принесли российскому военно-морскому флоту большую пользу.

Управление военно-воздушного флота еще в середине 1916 г. намеревалось выдать заводу Щетинина крупный заказ на армейские самолеты с двигателями "Рено" мощностью 220 л. с. или "Испано-Сюиза" мощностью 200 л. с. Большие заказы на гидросамолеты поступили со стороны военно-морского ведомства. Все это заставило С. С. Щетинина приступить к спешной постройке отделения завода в Ярославле. Решили строить комбинат на 60 тыс. рабочих, способный выпускать самолеты, автомобили, сельскохозяйственные машины. В условиях войны вся производственная мощность завода должна была использоваться для изготовления самолетов. К концу 1916 г. построили два больших корпуса. Щетинин принял заказ на постройку 180 двухместных сухопутных истребителей типа "Спад" и соответствующего количества запасных частей. Стоимость каждого самолета составляла 13 015 руб. По условиям контракта, первая партия из 15 машин предъявлялась на испытания в августе 1917 г. Весь заказ следовало сдать в декабре этого же года. Но отделение завода в Ярославле не смогло приступить к работе. Помешала задержка с доставкой заграничного оборудования. Из справки Управления военно-воздушного флота видно, что завод Щетинина в Ярославле находился в периоде организации и рассчитывал начать выпуск аппаратов по 20–30 штук в месяц только с января 1918 г.

Завод В. А. Лебедева. Самолетостроительный завод акционерного общества воздухоплавания "В. А. Лебедев" был создан задолго до первой мировой войны. Находился он под Петербургом, у Новой Деревни, вблизи Комендантского аэродрома. Его основателем был спортсмен В. А. Лебедев, окончивший юридический факультет Петербургского университета. Его брат, Алексей Александрович, профессор по двигателям внутреннего сгорания, читал лекции в Петербургском политехническом институте. После полетов братьев Райт, Фармана и Сантос-Дюмона В. А. Лебедев, забросив юридические науки и велосипедный спорт, уехал во Францию и поступил в летную школу Фармана. Окончив ее в 1909 г., вернулся в Россию и поступил инструктором в Петербургский аэроклуб. Под его руководством учились летать летчики Докучаев, Ованесов, Каменский, первая русская женщина-летчик Л. В. Зверева и другие. Деятельным членом Петербургского аэроклуба в это время был капитан С. А. Ульянин.

В. А. и А. А. Лебедевы вместе с Ульяниным взяли на себя инициативу организации Петербургского товарищества авиации (ПТА). Не располагая собственными капиталами, они припили в компанию петербурского дельца Ломача. Так возникло Петербурское товарищество авиации "Ломач и К°". Товарищество располагало весьма скромными средствами, что не помешало предприимчивому В. А. Лебедеву разослать по всем странам извещение о его организации и готовности принимать заказы на самолеты.

В. А. Лебедеву удалось добиться контрагентства от Анри Фармана. По соглашению с военным ведомством, приступили к проектированию биплана типа "Фарман-4", разбиравшегося на три части. Его проектировало конструкторское бюро ПТ А в составе Н. В. Ребикова, В. Ф. Савельева и П. А. Харламова, строил столяр Рогов. Летом 1910 г. самолет, получивший название "ПТА", был готов. Он представлял собой биплан с толкающим винтом и двигателем "Гном" мощностью 50 л. с. и по сравнению с "Фарманом-4" имел несколько уменьшенную площадь крыльев. "ПТА" располагал закрытой гондолой, в которой помещались летчик и пассажир. Построен он был целиком из отечественных материалов, включая даже покрышки колес. При постройке применялась сварка ответственных узлов. "ПТА" испытывался на Коломяжском аэродроме в Петербурге и показал неплохие летные данные, не уступая по скорости "Фарману-4". Машина была премирована на первой международной выставке воздухоплавания в 1911 г. Самолет приобрел Петербургский аэроклуб, где он долго служил для обучения авиаторов. "ПТА" являлся одним из самых первых удачно летавших самолетов русской конструкции.

На той же выставке был награжден серебряной медалью самолет, получивший наименование "ЧУР" (Чечет, Ульянин, Ребиков). На нем можно было изменять установочный угол атаки верхнего крыла с тем, чтобы на посадке и взлете уменьшать длину пробега и разбега. Машина строилась в Петербурге в кустарной мастерской. Деньги на ее постройку удалось раздобыть у московского купцам. К. Ушкова. При испытании машины сломался фюзеляж, и она выбыла из строя.

На выставке в Москве Н. В. Ребиков познакомил В. А. Лебедева с Ушковым. При поддержке последнего Лебедев приобрел в Париже лицензию у фирмы "Шовьер" на производство воздушных винтов. С этого началась его промышленная деятельность. В Петербурге на Офицерской улице была открыта мастерская. Винты находили большой спрос, капитал увеличивался и вскоре В. А. Лебедев смог открыть солидное авиационное предприятие у Коломяжского аэродрома.

До войны на заводе В. А. Лебедева строились по заказам военного ведомства главным образом самолеты "Фарман-4" и "Ньюпоры" (с "ложкой"). Месячная производительность составляла шесть самолетов. В ходе войны завод вырос, оборудование обновилось. На заводской территории в 1916 г. находились деревообделочный, механический, слесарный, сварочный, сборочный, малярный, сушильный цехи и столярная мастерская. Правда, ограниченность территории затрудняла расширение завода. На заводе работало около 1500 рабочих. Главным конструктором был инженер Шкульник, его замещал Ребиков. Под их руководством действовало специальное конструкторское бюро.

В начале войны завод получил заказ от Главного военно-технического управления на 60 самолетов "Моран-Сольнье" по 7300 руб. за экземпляр и на такое же количество комплектов запасных частей. Заказано было также 12 самолетов типа "Депердюссен" по 7500 руб. каждый. Освоение этих машин затянулось, и первые партии были сданы только в октябре 1915 г. [28]Самолеты "Моран-Сольнье", выпускавшиеся заводом с двигателями "Рон" мощностью 80 л. с., поднимали нагрузку 275 кг и обладали скоростью полета 118 км/ч.

Одновременно завод получил заказ на самолеты "Вуазен" французского образца под двигатель "Сальмсон" мощностью 140 л. с. Эти машины поднимали полезную нагрузку в 350 кг и развивали скорость 100 км/ч. Позже, с установкой двигателей "Сальмсон" мощностью 150 л. с., их летные данные несколько улучшились— скорость составила 105 км/ч. К началу 1916 г. завод освоил производство "Вуазенов", с 15 мая по 16 ноября 1916 г. сдал военному ведомству 63, в 1917 г. — около 90 машин.

В 1915 г. немцы бросили на Восточный фронт самолеты типа "Альбатрос". Эти бипланы имели однорядные двигатели жидкостного охлаждения мощностью 165 л. с. и развивали скорость 130–168 км/ч.

Конструкторское бюро завода Лебедева, получив в качестве образца трофейный "Альбатрос", приступило к проектированию машины на его основе. Усилия увенчались успехом, и к концу 1915 г. самолет с двигателем "Сальмсон" мощностью 150 л. с. был построен и получил наименование "Лебедь-12". Первая машина испытывалась военным летчиком Слепцовым 28 декабря. В акте по поводу этого испытания сказано: "По мнению поручика Слепцова, аппарат "Лебедь-12" имеет в сравнении с оригинальным германским "Альбатросом" большой запас летучести при 700 оборотах мотора (мотор меньше оборотов не давал), аппарат при посадке имел стремление взлететь. Чуткость аппарата вследствие увеличения скорости возросла по сравнению с германским "Альбатросом". Отмечалось также, что "в противоположность германским "Альбатросам" вибрации от работы мотора на этом аппарате не наблюдаются". Одновременно был сделан ряд замечаний, которые требовалось учесть при постройке последующих машин. В частности, предлагалось поставить броню на кабины пилота и наблюдателя.

Окрыленные успехом, заводские работники усовершенствовали конструкцию, и в марте 1916 г. В. А. Лебедев предложил поенному ведомству приступить к серийной постройке машины. Главному военно-техническому управлению были представлены ее подробные чертежи и описание. Из документов следовало, что самолет "Лебедь-12" представляет собой четырехстоечный с тросовыми растяжками биплан, снабженный тянущим винтом и двигателем "Сальмсон" мощностью 140–150 л. с. Его основные данные: размах верхнего крыла 13,15 м, нижнего — 12 м, высота самолета 3,25 м, длина 7,86 м, площадь несущей поверхности 44 м2. Деревянный фюзеляж из спруса имел четырехгранную форму, рамную конструкцию (без расчалок), был обшит фанерой толщиною 3 мм в передней части корпуса и 2 мм — в задней. Самолет двухместный, сиденье пилота расположено впереди сиденья наблюдателя, на учебных машинах расположение мест обратное. Шасси из цельнотянутых или сварных стальных труб эллиптического сечения для увеличения прочности набивались деревом, соединялись с корпусом при помощи башмаков. Два колеса 760x100 мм, поставленных на стальную ось и связанных с шасси при помощи резиновых амортизаторных колец или резинового шнура, имели стальные ободья и спицы или же деревянные ободья и боковые алюминиевые щитки.

Крылья состояли из цельных или соединенных встык лонжеронов, изготовлялись из сосны и были связаны между собой при помощи распорных стоек, которые вместе с проволочной растяжкой создавали замкнутую биплановую коробку. Нервюры делались из двух реек толщиною около 4 мм и шириною от 10 до 30 мм, стабилизатор — из стальных труб, остальное оперение — деревянное. Обе части стабилизатора можно было складывать вдоль корпуса, что облегчало транспортировку самолета. Обтяжка крыльев и оперения выполнялась из полотна, покрытого целлуоидным лаком.

Прочной была жесткая стальная подмоторная рама, соединенная с отсеками корпуса самолета, на которой при помощи болтов укреплялся двигатель. Имелась также передняя стальная рама, связанная с четырьмя узлами задней моторной рамы при помощи четырех стальных труб и системы проволок со стяжами. Как подчеркивал В. А. Лебедев, моторная установка в аппарате "Лебедь-12" характерна в том отношении, что она составляет вместе с конструкцией кабана, трубчатой рамы корпуса и шасси вполне замкнутую жесткую систему. Благодаря этой системе мотор установлен настолько крепко, что вибрации мотора совершенно незаметны.

Для уменьшения лобового сопротивления был предусмотрен специальный эллипсоидальный капот, закрывавший весь двигатель. Открытыми оставались лишь клапанные головки, что содействовало их охлаждению. Конструктор справедливо считал, что "благодаря капоту мотор работает постоянно на хорошей температуре, карбюраторы же получают нагретый воздух и сами находятся в теплом помещении".

Емкость бензобаков — 260 л (в том числе 20-литровый запасной бак), масляного бака — 24 л. Баки изготавливались из красной меди или латуни, в целях протектирования обшивались резиной. Ручка управления обеспечивала работу элеронов и руля глубины, педали управления — работу руля поворота. Вес самолета 820 кг, полезная нагрузка — 300 кг. Все эти данные позволили машине иметь относительно небольшой разбег при взлете (около 100 м) и такой же пробег при посадке. Конструктор гарантировал, что машина будет иметь скороподъемность на высоту в 2000 м около 25 мин, потолок — 3500 м.

19 апреля 1916 г. Главное военно-техническое управление подписало с В. А. Лебедевым контракт на постройку 225 самолетов типа "Лебедь-12". Представляют интерес условия этого заказа. Самолеты изготавливались заводом без двигателей и винтов. Двигатели с карбюраторами, подогревательными рубашками, магнето для зажигания, двумя радиаторами, винтами поставлялись военным ведомством. Все остальное предприниматель обязывался произвести на русских заводах из отечественных материалов. Исключение делалось для небольшого количества материалов и частей, которые заводу предоставлялось право приобрести за границей. Сумма на импортные закупки не должна была превышать 3000 руб. золотом на машину. На изготовление комплекта запчастей за границей разрешалось израсходовать 1000 руб. Для этих целей завод обеспечивался необходимой иностранной валютой. Стоимость самолета устанавливалась в 13 500 руб., комплекта запчастей — 6800 руб. Завод получал чистой прибыли 20–30 % от стоимости каждого самолета. Общая сумма заказа на самолеты "Лебедь-12" исчислялась в 5153 тыс. руб. При подписании контракта выдавался аванс в размере 15 % стоимости заказа, следующие 15 % уплачивались по представлению удостоверения представителя военного ведомства об израсходовании первых 15 % по прямому назначению. Остальные 70 % уплачивались по мере сдачи самолетов в казну. Самолеты строились сериями по 20–25 машин. Окончательный срок сдачи заказа был установлен 31 марта 1917 г. [29] Доставка самолетов на аэродром для испытания, на железнодорожную станцию, упаковка выполнялись за счет завода.

Эти общие положения брались за основу при оформлении военных заказов и на других авиационных заводах.

В августе 1916 г. военному ведомству была предъявлена первая партия боевых самолетов "Лебедь-12". На Комендантском аэродроме 4 августа начались официальные испытания, проводившиеся летчиком Михайловым. Машины испытывались с полезной нагрузкой 275–350 кг. Испытания показали, что самолет обладает скороподъемностью на 500 м — 6 мин, на 1000 м — 13 мин, на 2000 м — 28 мин. Потолок в 3400 м достигался сравнительно легко. "Мотор при испытании работал хорошо, давая в среднем 1325 оборотов. Машина отрывалась от земли при скорости 75–80 км/ч. Горизонтальная скорость полета оказалась равной 135 км/ч. Пробег при посадке около 100 м. Боковая устойчивость нормальная. На самолет был установлен пулемет и бомбомет системы Шкульника. Комиссия признала "Лебедь-12" вполне пригодным для несения службы на фронте". [30]

К октябрю 1916 г. военному ведомству было сдано 10 машин. Для оценки боевых качеств самолета во фронтовых условиях по приказанию заведующего авиацией и воздухоплаванием в действующей армии была образована специальная комиссия, которая 10 октября пришла к заключению, что "Лебедь-12" годен для разведки ближнего тыла, максимальная нагрузка его должна быть не выше 300 кг, "означенные аппараты могут отправляться на фронт в корпусные авиационные отряды для замены аппаратов "Вуазен". В соответствии с таким заключением начальник управления военно-воздушного флота приказал продолжать приемку самолетов "Лебедь-12" и отправку их в армию.

Однако машина, созданная в условиях спешки военного времени, пошла в производство недостаточно доработанной. Слабая связь завода с аэродинамическими лабораториями, пренебрежение к консультациям с учеными-аэродинамиками, невнимание к опубликованным уже работам Н. Е. Жуковского по динамике самолета отрицательным образом сказались на летных данных машины. "Лебедь-12" имел неудачную центровку и тенденцию легко переходить в пике. Оставался неясным вопрос об углах атаки крыльев. Угол атаки верхнего крыла был положительным, нижнего — отрицательным. В результате самолет, вошедший в пике, трудно было вывести из него. Это обстоятельство послужило причиной ряда катастроф, окончившихся гибелью летчиков и машин.

Улучшения самолета, проводившиеся также в спешке, иногда усугубляли его недостатки. Нередко военные приемщики настаивали на нововведениях, не считаясь с аэродинамикой самолета. Так, один из них в целях устранения сильного задувания на пассажирском месте настоял на значительном увеличении размеров козырька. В результате скорость машины снизилась до 128,5 км/ч, а по контракту за каждый километр уменьшения скорости полета против договорной завод обязан был соответственно снижать цену аппарата. По этому вопросу возникла переписка с Управлением военно-воздушного флота. [31] При постройке аппарата были допущены и конструктивные промахи. Наблюдатель сидел настолько близко к двигателю, что выхлопные газы мешали ему работать.

Все эти недостатки вызывали у фронтовых летчиков недоверчивое отношение к самолету. Однако Особое совещание по обороне государства обязало Управление военно-воздушного флота выдать заводу на 1917 г. крупный заказ — теперь уже на самолеты "Лебедь-12" под двигатель "Сальмсон" мощностью 160 л. с. К 1 июля завод должен был сдать 80 таких машин. Вместе с переходящим заказом подлежало в течение 6–7 месяцев построить 180 самолетов этого типа.

В 1917 г. "Лебедь-12" был модернизирован, и завод практически выполнял задание на постройку самолетов "Лебедь-13". Часть таких машин была поставлена на поплавки и несла службу в морском флоте. Помимо самолета этого типа, В. А. Лебедеву было предложено освоить производство двухместного биплана системы "Ньюпор" или "Сопвич" под двигатель "Рон" мощностью 80—110 л. с. или "Клерже" в 110–130 л. с. К 1 июня Лебедева обязали сдать не менее 50 таких машин. Конструкторское бюро завода решило вначале для получении опыта строить "Сопвич". К середине года он был пущен в серийное производство. На нем стоял двигатель "Клерже" мощностью 130 л. с., благодаря которому горизонтальная скорость полета достигала 150–170 км/ч. На английском прототипе самолета стояли колеса системы Паль-мера, русские же инженеры и мастера изготовили свои колеса, оказавшиеся не хуже пальмеровских. Эти колеса "по своей прочности вполне могут заменить колеса системы Пальмера, и вес наших колес несколько легче", — утверждал главный конструктор завода. [32]

К концу 1917 г. В. А. Лебедева обязали сдать 140 "Сопвичей". Машина этого типа использовалась в качестве истребителя. Кроме того, заводу предлагалось освоить производство корпусных самолетов типа "Фарман-30". К концу года следовало сдать военному ведомству 80 машин этого типа. Крайне напряженное положение с двигателями задерживало поставку самолетов армии. Оставался также невыполненным заказ на 40 двухместных разведчиков типа "Ньюпор-10".

Для реализации заказов необходимо было значительно поднять производственные мощности завода. К осени 1916 г. месячный выпуск достиг 30 самолетов. Между тем, для выполнения накопившихся заказов его требовалось увеличить вдвое. К середине 1917 г. за счет использования внутризаводских резервов и установки нового оборудования предприятие довело производительность до 40–50 машин в месяц.

Отделения завода в Таганроге и Пензе. Если учесть, что завод Лебедева наряду с основной продукцией изготовлял также лыжи для своих самолетов и самолетов, выпускавшихся на заводах "Дукс" и Анатра, выполнял заказы на самолетные винты и запчасти, то станет ясным, насколько был важен вопрос об увеличении производственных мощностей. Между тем расширять территорию Петроградского завода не представлялось возможным.

Акционерное общество приступило к спешной постройке отделений завода в Таганроге и Пензе. В Таганроге работы велись с таким расчетом, чтобы к концу 1917 г. завод мог давать ежемесячно 30–40 самолетов; в дальнейшем предполагалось довести производительность до 70 единиц. Таганрогский завод отличался высокой культурой производства и был неплохо спланирован. Интересно построен сборочный цех. Главная сборка состояла из двух параллельных потоков: один для сухопутных машин, другой — для морских. К сборочному цеху примыкали два крыла, где изготавливались части и детали сухопутных и морских машин. Все это напоминало поточную систему на современном самолетостроительном заводе. Хороший морской спуск, возможности расширения территории, близость металлургической и топливной баз, водные и железнодорожные пути сообщения, наличие квалифицированных рабочих — все это открывало перед заводом широкие перспективы для развития.

Однако намеченный срок пуска в эксплуатацию новых авиационных предприятий не был выдержан. Дезорганизация транспорта, задержка с доставкой оборудования, беспомощность царского и буржуазного временного правительств не позволили реализовать намеченные мероприятия по вводу их в строй. Постройку Пензенского авиационного завода, который должен был еще в начале 1917 г. приступить к производству не менее 20 самолетов в месяц, пришлось вообще приостановить. На Таганрогском заводе приступили к выполнению заказов военного ведомства, но полная мощность не была достигнута. Главная тяжесть по выполнению производственной программы по-прежнему лежала на Петроградском заводе.

Акционерное общество В. А. Лебедева не смогло выполнить взятые на себя обязательства по поставкам самолетов. Однако в истории отечественного авиационного производства в годы первой мировой войны этот завод сыграл значительную роль. Его коллектив дал военно-воздушным силам целый ряд боевых самолетов, стоявших на уровне требований техники того времени.

Предприятия В. В. Слюсаренко, А. А. Пороховщикова, И. И. Стеглау. Из петроградских авиазаводов следует отметить также самолетостроительный завод В. В. Слюсаренко, эвакуированный из Риги. В. В. Слюсаренко был студентом технологического института, летчиком-спортсменом. В начале войны его завод представлял собой небольшую мастерскую, способную строить не более одного самолета в месяц. Предприятие расширялось, переоборудовалось и в 1916 г. выпускало уже пять, а в 1917 г. — 15 самолетов в месяц. [33] Здесь строились в основном учебные одноместные самолеты "Моран-Ж". В 1917 г. администрация завода сдала военному ведомству 35 машин такого типа. На заводе пытались строить самолеты "Лебедь-12", но их освоение сильно затянулось. Одновременно велись опытные работы над аэропланом конструкции самого Слюсаренко.

В Петрограде сын известного архитектора А. Пороховщикова конструктор А. А. Пороховщиков организовал небольшое предприятие по производству самолетов. Здесь строились самолеты типа "Моран-Сольнье" и другие сухопутные машины. Заказ, подлежавший выполнению в 1917 г., составлял всего 10 самолетов. А. А. Пороховщикову удалось построить несколько учебных машин собственной конструкции. Аппарат "Пороховщиков-4" был принят для военно-летных школ. Велась работа над опытным самолетом типа истребителя. Два образца были построены в 1915–1917 гг.

Постройкой опытных самолетов занимался в Петрограде в период войны также и конструктор И. И. Стеглау. Он являлся владельцем конторы по водопроводу и канализации, но много времени и сил уделял созданию оригинальных самолетов. Им была открыта небольшая самолетостроительная мастерская. Его бимонопланы деревянной безрасчалочной конструкции имели фанерную обшивку фюзеляжа и крыльев. Самолет такого типа Стеглау построил еще в 1912 г. Работающая фанерная обшивка и сварка ответственных стальных элементов самолета были передовыми для своего времени решениями, которые предвосхитили свободонесущие крылья в авиации.

К сожалению, царское правительство по достоинству не оценило изобретение Стеглау. Его раньше сумели использовать в Германии, чем в России. Не только это, но и многие другие открытия отечественных изобретателей и ученых становились известными и реализовывались в Европе и Америке раньше, чем претворялись в жизнь у себя на Родине. Государственные интересы по обеспечению приоритета и сохранению тайны авиационного производства в России не были должным образом обеспечены. В Петрограде подвизался англичанин Кеннеди, строивший самолеты, которые не могли даже отделиться от земли. Это давало ему возможность вращаться в авиационных кругах и быть в курсе развития авиации в России. Здесь же свил гнездо немецкий шпион Кирштштейн, не жалевший средств на угощение русских авиаторов и механиков. Авантюристы и шпионы безнаказанно орудовали на глазах у царской полиции, действия которой были направлены главным образом против честных, преданных родине деятелей авиации. От полицейского произвола пострадали Я. М. Гаккель, А. Г Уфимцев, А. Н. Туполев.

Завод "Дукс". Помимо петроградских заводов, крупные самолетостроительные предприятия выросли в Москве и на юге России.

В начале войны московский завод "Дукс" выполнял программу в основном по велосипедам и моторевам (малолитражным мотоциклам мощностью 2 л. с.). Завод располагал механическим и сборочным цехами, мастерской. Количество занятых рабочих не превышало 500. Но скоро "Дукс" стал одним из ведущих авиационных заводов в России, на котором в середине 1916 г. трудилось уже около 1500, а в 1917 г. — около 3 тыс. рабочих.

Самолет "Меллер-2"

Еще накануне войны завод освоил производство самолетов типа "Ньюпор-4" и "Фарман-7". Велись и опытные работы по созданию летательных аппаратов. Самолетостроением руководил инженер В. В. Бартошевич, испытывали самолеты летчики А. Габер-Влынский и Б. И. Российский. Затем дирекция привлекла к производству самолетов ряд крупных специалистов, в том числе Н. Н. Поликарпова. На заводе работали инженеры Бутми, Гедройц, Денисов, техник Пряничников и другие. Чертежно-конструкторская группа позже выросла в самостоятельное конструкторское бюро. В связи с попытками освоить производство авиационных двигателей отечественной конструкции дирекция пригласила на завод военного инженера А. В. Нестерова. В качестве консультантов неоднократно привлекались Н. Е. Жуковский, Н. Р. Бриллинг, С. П. Тимошенко, В. П. Ветчинкин.

"Дукс" имел небольшое отделение в Петрограде, располагавшее запчастями и способное силами завода производить ремонт самолетов. Общее руководство заводом находилось в руках частного акционерного общества "Дукс", во главе которого стоял обрусевший немец Ю. А. Меллер (в начале войны с Германией переменил фамилию на Брежнев и продолжал руководить заводом). В авиационном деле Меллер не разбирался. Ему принадлежат слова: "Аэроплан не машина — его рассчитать нельзя". Он стремился придерживаться производства старых, уже освоенных машин заграничных конструкций.

Военное ведомство ввело государственный контроль над программой, расходованием материалов и качеством продукции. Но делалось это недостаточно решительно.

Самолет "Фарман-16" постройки завода "Дукс"

Накануне войны производственная мощность завода обеспечивала постройку 10–12 машин в месяц. В начале войны завод принял крупные заказы на производство военных самолетов. Для этой цели выделили сборочный цех, на аэродроме построили ангар, увеличили производственные мощности. Первоначально предлагалось наладить выпуск по французским образцам самолетов "Фарман-16" с кабиной, "Вуазен" (двухместный разведчик), "Ньюпор-10" и "-11", "Моран-Ж", "Моран-парасоль".

Эти самолеты в своем большинстве были мало приспособлены к воздушному бою. "Фарман-16" и позже строившийся "Фарман-22" являлись бипланами с толкающими винтами. На них стояли двигатели "Гном" мощностью всего в 80 л. с. Гондола находилась впереди несущих плоскостей. Хвостовая часть имела форму трубчатой фермы. Верхняя плоскость длиннее нижней, управление с помощью ручки, элероны только в верхней плоскости. Шасси четырехколесное, колеса спарены по два с каждой стороны. Машина была двухместной, вооружения не имела, использовалась в качестве разведчика, а в дальнейшем — в авиационных школах для обучения полетам. Для этой цели на ней устанавливалось двойное управление.

Самолет "Вуазен" французского образца строился по лицензии. Вначале он имел двигатель "Сальмсон" мощностью 130 л. с., затем 150 л. с. с толкающими винтами. Запуск двигателя осуществлялся из кабины летчика вращением ручки коленчатого вала. По схеме это был биплан с трубчатой хвостовой фермой, несущей хвостовое оперение и рули глубины и направления. Гондола имела деревянный каркас, обшитый фанерой. Несущая поверхность составляла 49,6 м2, размах крыла — 14,7 м, длина машины — 9,5 м. Управление самолетом осуществлялось ручкой. Машина не имела стабилизатора, его функции выполнял руль глубины. Шасси четырехколесное, с колодочными тормозами на задних колесах. Вес самолета — 1350 кг. Полезная нагрузка 400 кг. Скорость 100 км/ч. Запас горючего на 3–4 часа полета. Потолок — 3500 м. Вооружение состояло из пулемета системы Кольта, Люиса или Виккерса на шкворневой установке у летчика-наблюдателя.

Самолет "Вуазен"

"Вуазен" такого типа на заводе "Дукс" был довольно быстро освоен производством и пошел в серию. Он являлся одним из наиболее распространенных самолетов на русском фронте и использовался как двухместный корректировщик и разведчик. В отдельных случаях "Вуазен" служил и для бомбометания.

Самолет "Ньюпор-10" с двигателем "Рон" мощностью 80 л. с. являлся двухместным бипланом. Использовался в качестве истребителя и легкого разведчика. В первое время с таких самолетов производилось фотографирование позиций противника. Скорость 130–140 км/ч. Потолок — 4500 м. Вооружение — один пулемет, стрелявший через винт. Самолеты такого типа строились в небольшом и все более сокращающемся количестве: фронт настаивал на поставках одноместных истребителей.

Одноместным истребителем являлся полутораплан "Ньюпор-11" с двигателем "Рон" мощностью 80 л. с. Несущая поверхность его составляла 13,3 м2, размах верхнего крыла — 7,5 м, длина самолета — 5,5 м, вес 480 кг, полезная нагрузка — 160 кг, запас горючего на 1,5–2 часа полета, потолок — 5000 м. Вооружение — один пулемет "Люис", стрелявший с жесткой установки поверх пинта. "Ньюпор-11" (летчики называли его "Бебе") был одним из самых популярных на фронте.

Завод "Дукс" строил два типа машины "Моран", отличавшихся друг от друга величиной несущей поверхности. "Моран-14М" имел полезную нагрузку 210 кг и скорость полета до 120 км/ч, поднимал 275 кг при скорости полета 115 км/ч. Двухместная машина "Моран-парасоль", отличавшаяся большой маневренностью и удовлетворительной скоростью полета, использовалась в качестве истребителя и разведчика. Поперечная управляемость для обоих типов обеспечивалась искривлением задней кромки крыльев (гоширование). Оба эти самолета строились по французским образцам, но полностью из русских материалов. Благодаря продуманному производственному процессу они были освоены довольно быстро, почти не уступали заграничным, хотя получались несколько утяжеленными. Освоение самолетов зарубежных марок происходило силами завода без иностранной технической помощи. Из-за границы поступали только образцы машины, даже без чертежей. Самолеты разбирались заводскими мастерами и инженерами, составлялись рабочие чертежи.

Строительство самолетов крупными сериями потребовало новых технологических процессов. В широком масштабе стали применяться ацетиленокислородная сварка основных самолетных узлов, пайка медью и серебряным припоем. На заводе наладили производство цельнотянутых труб специальных профилей для лонжеронов крыльев (толщина стенок 0,7 мм), создав для этой цели трубопрокатный цех. Здесь из полуфабриката — стальных цельнотянутых труб, получаемых с Колпинского завода морского ведомства, — удалось освоить каплевидные трубы для стоек крыльев и ног шасси.

Одновременно изыскивались пути обработки древесины, ее выбора и сушки. Дерево, в основном сосна и ясень, шло на производство лонжеронов крыльев и фюзеляжа. Были построены сушильные камеры, организовано всестороннее испытание древесины, применены новые способы ее клейки. Повышение долговечности деталей из древесины достигалось применением специальных лаков, обмотки перкалем с последующей лакировкой. Завод сумел организовать самостоятельное производство высококачественных самолетных колес различных конструкций, протяжку профилей ободов для них. С этой целью широко использовался имевшийся у завода богатый опыт производства велосипедных колес.

Расширение производства заставило в свою очередь значительно расширить территорию завода, построить новые деревообделочный, столярный, трубоволочильный и сборочный цехи, увеличить и перестроить инструментальный, механический, литейный и медницкий цехи. Основные фонды предприятия выросли в несколько раз. Двигатели завод получал со стороны. Попытки построить авиадвигатель собственной конструкции не увенчались успехом.

В начале 1916 г. под давлением военного ведомства завод "Дукс" приступил к производству самолетов "Фарман-22" и "-27", являющихся модификациями основного типа "Фарман-16". К середине этого года производительность предприятия достигла 50 машин в месяц. Особое совещание по обороне государства, проходившее в октябре, предложило заводу обеспечить в течение первого полугодия 1Э17 г. постройку для военного ведомства 200 самолетов "Фарман-30" корпусного типа с двигателем "Сальмсон" и 200 самолетов "Ньюпор" или "Спад" с двигателями "Рон" или "Испано-Сюиза". Самолеты должны были иметь пулеметные установки.

Самолет "Фарман-30" постройки завода "Дукс"

Стоимость "Фармана-30" составляла 12 200 руб., "Ньюпора-10" — 10200 руб. С учетом стоимости запасных частей, составлявшей 40 % стоимости самолета, общая сумма заказа на эти две машины равнялась 6272 тыс. руб.[34] Заводу был выдан аванс в размере 30 % всего заказа, т. е. около двух миллионов рублей. Сроки поставок устанавливались следующие: в январе — по 20 самолетов каждого типа, в феврале — по 25, в марте — по 30, в апреле— по 35, в мае — по 40, в июне — по 50. Предполагалось, что к середине 1917 г. производительность завода достигнет 100 самолетов в месяц. Однако транспортные трудности, отсутствие сырья и другие причины не позволили предприятию довести ее до этого уровня. Выполнить в срок правительственный заказ не удалось.

Среднемесячный выпуск на заводе достиг 75 самолетов, хотя в отдельные периоды удавалось выпускать до 100 машин. Самолеты строились сериями, по 40–50 экземпляров каждая.

Освоение самолетов "Фарман-30" было большим достижением завода. Этот биплан с двигателем "Сальмсон" мощностью 175 л. с. — разведчик и корректировщик — имел следующие основные данные: несущая поверхность крыльев 51,5 м2, размах крыльев 15,8 м, длина машины 8,65 м. Двухместная кабина обеспечивала хороший обзор. Хвостовая ферма из стальных труб несла хвостовое оперение и рули. Управление нормальное. Шасси двухколесное. Запас горючего на 3 часа полета. Вес самолета 1220 кг, полезная нагрузка 350 кг. Вооружение — один пулемет типа "Люис" на турели у летчика-наблюдателя. Имелось и приспособление для сбрасывания бомб. Запуск двигателя осуществлялся из кабины вращением ручки коленчатого вала, причем в этот момент вращалось и пусковое магнето. Это позволяло летчику запускать двигатель, не выходя из кабины. Во фронтовой обстановке при вынужденной посадке на территории противника и других чрезвычайных обстоятельствах такое приспособление не раз сохраняло жизнь русским авиаторам.

Самолет "Ньюпор-17" постройки завода "Дукс"

Самолеты испытывались на Московском аэродроме, где завод имел несколько ангаров. Испытывать ненадежные самолеты того времени при отсутствии парашюта было весьма опасным занятием. После летных испытаний часто в конструкцию готовых самолетов вносились необходимые изменения. Испытания самолета "Фарман-30" показали, что он развивал скорость полета 136 км/ч, обладал скороподъемностью 13 мин. на высоту 2000 м.

В счет заказа военного ведомства на 200 истребителей на заводе строились самолеты "Ньюпор-11", а затем "Ньюпор-17", "-21", и "-23". "Ньюпор-17" по своей конструкции и вооружению был идентичен "Ньюпору-11", но имел более мощный двигатель "Рон" (110 л. с.). Несущая поверхность крыльев 14,75 м2, размах крыла — 8,16 м, длина — 5,08, м, запас горючего на 1,5–2 часа полета, полезная нагрузка 185 кг, вес — 560 кг. Скорость полета достигала 160 км/ч, скороподъемность на высоту 3000 м — 11,3 мин. По своим боевым качествам это был один из лучших истребителей на русском фронте. "Ньюпор-21" — несколько меньших размеров — строился под двигатель "Рон" мощностью 80 л. с. Эта машина показала скорость 150 км/ч. "Ньюпор-23" имел более мощный двигатель "Рон" (120 л. с.), в силу чего обладал лучшими скоростью и скороподъемностью. Вооружение — один пулемет системы "Виккерс", стрелявший через винт.

Следует отметить, что ко времени своего появления на фронте самолеты завода "Дукс" часто успевали устареть. Немецкие "Фоккеры" сильно ограничивали область их применения. Не все благополучно обстояло и с качеством их постройки. Инспектор авиации армий Юго-Западного фронта подполковник В. М. Ткачев докладывал в феврале 1917 г.: "При объезде мной авиационных отрядов армий Юго-Западного фронта выяснилось следующее:…небрежная постройка самолетов русскими заводами, в особенности заводом "Дукс", что выяснено, главным образом, в 8-м истребительном и 4-м сибирском корпусных авиационных отрядах. В первом, по заявлению командира отряда, не могли собрать "Бебе" завода "Дукс" вследствие того, что части самолета не подходили друг к другу; во втором — в полете вылетали стойки хвостовой фермы вследствие поломки болтов, скрепляющих стойки с лонжеронами".[35]

Из-за небрежной работы, недостаточно хорошо поставленного контроля в отряды попадали самолеты с серьезными дефектами. Особенно много их имели первые серии машины "Фарман-30". Когда с одним из самолетов этого типа, построенном на заводе "Дукс", произошла катастрофа, окончившаяся гибелью летчиков, командование воздушного флота поручило расчетно-испытательному бюро аэродинамической лаборатории МВТУ дать заключение о ее причинах. Была создана комиссия под председательством Н. Е. Жуковского в составе В. П. Ветчинкина, А. Н. Туполева и Н. И. Иванова, которая 21 февраля 1917 г. доложила свое заключение на заседании бюро. Комиссия установила, что небольшой момент инерции хвостовых стоек в направлении, перпендикулярном полету, способствует возникновению сильных вибраций стойки, что "порождает игру болта в трубе". Следствием являлось "изъедание" болта, что приводило к его разрушению и в конечном итоге к выпаданию стоек. Предлагалось увеличить толщину болтов, более тщательно сверлить дыры, установить "строгий надзор механиков за состоянием крепления", увеличить сечение стойки на 20 %, сохраняя ту же толщину стенок. Но, очевидно, на заводе мало считались с рекомендациями ученых. Из документов видно, что и в апреле 1917 г. на "Фар-мане-30" произошла поломка, в результате которой потребовался капитальный ремонт самолета. Причиной были все те же болты, крепящие трубу хвостовой фермы к стоике верхнего плана. С фронта телеграфировали также, что из-за вибрации и малого расстояния от конца лопастей винта в него попадают тросы управления рулями.

Недоброкачественность продукции завода "Дукс" усугублялась слабым надзором за ее качеством со стороны военных приемщиков. Но гораздо серьезнее были общие конструктивные недостатки самолета. "Фарман-30" имел переднюю центровку. При полете без стрелка или пассажира на переднем месте центровка смещалась назад — самолет становился неустойчивым. Заведующий авиацией и воздухоплаванием в действующей армии в конце 1916 г. разослал командирам авиационных дивизионов и парков циркуляр, в котором писал: "По донесению командиров авиационных дивизионов при пробных полетах на аппаратах "Фарман-27" и "-30" было несколько случаев аварий, причем летчики замечали, что при остановке мотора рули иногда отказывали, почему аппараты начинали парашютировать, а затем падали". В этом случае малая эффективность руля, очевидно, зависела от прекращения обдувки при остановке двигателя с толкающим винтом. Командование рекомендовало в этом случае летать с пассажирами или брать добавочный груз в 50 кг.

Говоря о недостатках самолетов, производимых на российских заводах, следует подчеркнуть, что и заграничные образцы того времени не отличались особенно большой надежностью. Поэтому было бы неправильным считать ущербными только самолеты отечественного производства.

В 1917 г. на заводе "Дукс" освоили производство самолета "Фарман-40" с двигателем "Рено" мощностью 130 л. с. Размах его крыла был 17,6 м, несущая поверхность крыльев 52 м2, вес 1125 кг, полезная нагрузка 375 кг. При испытании самолет показал скорость полета 130 км/ч. Помимо этого, завод выпускал английскую учебную машину "Авро" — двухместный биплан, на котором обучались новые кадры летчиков.

В этом же году завод приступил к освоению более сложных самолетов. В серийном производстве находилась машина типа английского "Сопвича" с двигателем "Клерже" мощностью 130 л. с. Этот двухместный разведчик и легкий бомбардировщик по конструкции — биплан с расчалками из стальных лент. Винт тянущий. Полезная нагрузка 240 кг. Запас горючего на 3–4 часа полета. Машина показала хорошую скорость — около 170 км/ч, небольшой благодаря воздушным тормозам пробег при посадке. Тормоза представляли собой щечки размером 300X400 мм, установленные в задней части нижних крыльев в месте их крепления к фюзеляжу. Самолет имел на вооружении один пулемет у летчика-наблюдателя и второй, стреляющий через винт, — впереди летчика. Вооружение и хорошая скорость полета позволяли использовать "Сопвич" и в качестве истребителя.

Завод начал выпуск машин типа "Спад" с блочным двигателем "Испано-Сюиза" мощностью 200 л. с. — одного из лучших истребителей того времени. "Спад" имел деревянную конструкцию. Корпус обтягивался полотном. Управлялся ручкой. Запас горючего — на 2,5–3 часа полета. Скорость полета 200–240 км/ч.

Самолет-истребитель "Сопвич"

Завод получил заказ от военного ведомства на постройку 200 самолетов этого типа, однако острый недостаток двигателей тормозил их сдачу для действующей армии.

Одновременно завод организовал производство гидросамолетов типа летающей лодки Телье. Освоение этой лодки французского образца затянулось, и в серию она не пошла, хотя администрация завода подготавливала в Крыму на побережье Черного моря базу для постройки и испытания гидросамолетов.

Самолет "Спад" с кабиной

Многотипность изделий затрудняла работу завода "Дукс". Решением Временного правительства завод был законсервирован, основные кадры самолетостроителей распущены, производство приостановлено.

Завод Моска. Владельцем другого московского завода был итальянский летчик-спортсмен конструктор авиационного завода "Савойя" Моска. Во время пребывания в Италии русским летчикам М. Г. Лерхе и Г. В. Янковскому удалось уговорить его переехать в Россию. При поддержке военного ведомства Моска открыл небольшой заводик вблизи Белорусского вокзала, который поначалу размещался в двух сараях и выпускал два-три самолета в месяц. К началу войны на территории предприятия находились небольшой ремонтно-сборочный цех, деревообделочная и столярная мастерские, сушильня и механический цех. Двигатели, колеса, отдельные детали завод получал со стороны, на нем самолеты только собирались.

К концу 1916 г. месячная производительность предприятия составляла пять самолетов. Оно специализировалось на самолетах-истребителях типа "Ньюпор" и "Моран-Ж". Сконструированный здесь самолет "Моска" был ни чем иным, как монопланом типа "Моран-Ж" несколько уменьшенных размеров. Его отличительной особенностью являлось наличие элеронов, в то время как поперечное управление у "Морана-Ж" обеспечивалось искривлением крыльев. Двухместный истребитель "Моска МБ-бис" с двигателем "Рон" мощностью 80 л. с. показал горизонтальную скорость 130 км/ч, скороподъемность на высоту 2000 м — 8,5 мин, полезную нагрузку 150 кг. Он обладал неплохими маневренными качествами и был принят на вооружение русской авиации.

Особое совещание по обороне государства в конце 1916 г. отнесло "Моска МБ-бис" к предпочтительным типам истребительных аппаратов и решило выдать заводу крупный заказ. С заводом был подписан контракт на постройку 225 самолетов с двигателем "Рон" мощностью 80 или 110 л. с. или "Клерже" в 110 л. с. Одновременно предприятие получило заказ на постройку 100 машин "Ньюпор-11" и последующих типов с двигателями "Рон" мощностью 80—110 л. с. или "Испано-Сюиза" мощностью 150 л. с. Весь заказ на 325 самолетов надлежало сдать Управлению военно-воздушного флота к 1 июля 1917 г. [36]

Для обеспечения задания пришлось расширять и дооборудовать завод. Работы велись с таким расчетом, чтобы в 1917 г. довести месячную производительность до 30–35 самолетов. Однако максимум, которого удалось достичь, составил лишь 16 самолетов. Особенно туго шло выполнение заказа на "Моска МБ-бис". К концу мая 1917 г. завод сдал только 25 машин. Его владелец обратился в военное ведомство с просьбой отсрочить выполнение заказа, снизить сдачу до 10 машин в месяц. Он жаловался на вздорожание "сырых материалов и рабочих рук", недостаток оборотных средств, трудность получить банковский кредит, на то, что некоторое сырье и материалы, заказанные много месяцев тому назад, до сих пор не получены.

Все имущество завода "Моска" находилось в залоге у Управления военно-воздушного флота, так как под полученную заводом ссуду в счет выполнения заказов требовалось определенное обеспечение. Банки и частные лица отказывались финансировать такие мелкие и неокрепшие предприятия, вследствие чего у них трудности с выполнением программ и заказов только увеличивались. По отношению к крупным авиазаводам, пользовавшимся доверием, система "обеспечения" не применялась.

Завод Моска не оправдал надежд военного ведомства, не сумел выполнить своих обязательств. Общее количество построенных им и принятых в казну самолетов составило только 20–25 % плана. Итальянец оказался недостаточно энергичным, чтобы организовать сложное авиационное производство.

Аэротехнический завод. Из московских предприятий, тесно связанных с самолетостроением, следует отметить Аэротехнический завод, освоивший производство сухопутных лыж и поплавков для гидросамолетов. Он кооперировал свою работу с заводами "Дукс", Щетинина, РБВЗ, Лебедева. Старший авиационно-воздухоплавательный приемщик Центрального района доносил Управлению военно-воздушного флота, что "лыжи упомянутого типа при многочисленных испытаниях дали хорошие результаты". В июне 1917 г. Технический комитет Управления военно-воздушного флота в составе профессоров Ботезата, Фандер Флита, генерал-лейтенанта Кованько и других крупных специалистов одобрил производство и условия приемки таких лыж.[37] После этого решения завод получил крупный заказ на производство самолетных лыж. Лыжи, выпускавшиеся Аэротехническим заводом, были заимствованы и заграничными самолетостроительными фирмами.

В Москве в период войны был основан "Торговый дом А. А. Безобразов, В. А. Понизовкин и К0". В стенах этой небольшой мастерской прапорщик Безобразов строил свой триплан. Предприятие приняло от военного ведомства заказы на самолеты учебного типа "Фарман-4" без двигателей и винтов. Стоимость каждого аппарата составила 6300 руб. К I октября 1917 г. надлежало сдать 15 машин.

Завод Анатра в Одессе и Симферополе. Самым большим самолетостроительным предприятием на юге России был завод в Одессе, построенный накануне войны на средства известного банкира итальянца А. А. Анатра. Завод находился в западной части города у ипподрома, который первое время служил в качестве заводского аэродрома. Свою производственную деятельность предприятие начало с постройки самолетов французских типов "Фар-ман-7" и "-16" и "Ньюпор-4" — не более пяти в месяц.

В начале войны Анатра получил крупные заказы от военного ведомства. Завод начал быстро развиваться и переоборудоваться. К середине 1916 г. в эксплуатации находились деревообделочный, механический, сварочный, сборочный, малярный и другие цехи, материальные склады и подсобные помещения. Через два года после начала войны производительность предприятия достигла 50 самолетов в месяц. К этому сроку на нем было занято 1,5 тыс. рабочих. В последующем завод давал 100 военных самолетов в месяц, численность рабочих и служащих увеличилась до 2,5 тысяч. Доходы владельца росли с каждым днем.

На Канатной улице открылось отделение завода со слесарным и штамповочным цехами, на Стрельбищном поле — сборочные и сварочные цехи, на Французском бульваре — отделение механической обработки, возле Пересыпи — деревообделочный цех. Началась постройка отделения завода в Симферополе.

В начале войны заводской коллектив приступил к освоению разведывательных самолетов. Были получены заказы на небольшую партию учебных самолетов "Моран-Ж". Одновременно конструкторское бюро предприятия под руководством Г. М. Макеева приступило к созданию собственных машин корпусного назначения. К производству был принят самолет "ВИ", сконструированный подпоручиком В. Ивановым, — машина типа "Вуазен". С 10 марта 1915 г. по март 1916 г. завод получил заказы на 139 машин "ВИ". [38] Однако выполнение заказа затянулось.

Причина состояла в том, что в серию была спущена недоведенная машина. Она строилась под двигатель "Сальмсон" водяного охлаждения мощностью 150 л. с. Конструктор все свое внимание сосредоточил на повышении скорости и скороподъемности самолета. Ему удалось добиться скорости полета 125 км/ч и скороподъемности на высоту 2000 м — 21 мин и превзойти по этим показателям аналогичные самолеты, строившиеся на заводах "Дукс", Щетинина и Лебедева. Но при этом конструктор пожертвовал поперечной устойчивостью и управляемостью машины. Элероны были сделаны меньше принятых для данного класса самолетов. Кроме того, тросы, идущие от ручки управления к элеронам, в силу чрезмерного трения о стенки гондолы и стойки коробки крыльев действовали очень туго.

Комиссия, проводившая испытания, отметила, что "гоширования аппарат слушается вяло и во всяком случае медленнее "Вуазена". Эти явления особенно усиливались на малой скорости полета. Крайне ненадежной оказалась конструкция шасси — облегченные оси прогибались не только при посадке, но и от собственной тяжести самолета при хранении в ангаре, как это произошло в 5-м Сибирском корпусном авиаотряде. Результатом серьезных конструктивных недостатков "ВИ" были частые катастрофы и гибель экипажей при выполнении боевых заданий. Когда инспектор авиации армий Юго-Западного фронта в феврале 1917 г. объезжал авиационные отряды фронта, то летчики повсеместно жаловались ему на плохое качество самолетов завода Анатра. В своем докладе на имя полевого генерал-инспектора военного воздушного флота при верховном главнокомандующем инспектор подчеркнул: "К самолетам "ВИ" летчики относятся с большим недоверием. Боковая устойчивость и управляемость у него хуже "Вуазена". Небольшое превосходство в скорости не увеличивает его способности к бою сравнительно с "Вуазеном" вследствие меньшей управляемости. Случаи катастроф в 26-м корпусном авиационном отряде приписывают неконструктивности "ВИ". Крайне желательно эту систему изъять из вооружения па фронте, иначе на работу артиллерийских отделений в горячий период Операций трудно рассчитывать".1

Под давлением военного ведомства В. Иванов пытался исправить недостатки своего самолета, несколько увеличив размер элеронов и усилив добавочными растяжками шасси. В марте 1917 г. в 26-м корпусном авиаотряде были проведены испытания модернизированной машины. Комиссия под председательством командира отряда капитана Антонова после полетов, продемонстрированных самим конструктором, и двух полетов членов комиссии отметила в акте, что машина достигла потолка 2900 м за 38,5 мин; разбег при взлете составил 140 м, при посадке — 170 м. Число оборотов двигателя в полете равнялось 1350–1370. Подтвердив, что самолет по-прежнему слабо слушается элеронов, комиссия в то же время пришла к выводу, что он "к работе на фронте годен, но требует большой осторожности, внимания и опытности со стороны летчика".

Однако предубеждение против машины было столь сильно, что комиссия не могла не подчеркнуть, что "несколько случаев однотипных поломок, имевших место в отрядах дивизиона, и преждевременная гибель двух летчиков служат ярким и лучшим доказательством несовершенства самолетов этого типа, на что комиссия обращает особое внимание, считая, что производственные испытания не опровергли того, что выяснено путем печального опыта". [39] Заводу так и не удалось справиться с дефектами машины, продолжавшей к тому же строиться крайне небрежно. В апреле 1917 г. в 5-м Сибирском корпусном авиаотряде было составлено около 10 актов о дефектах и поломках самолетов "ВИ". В конце концов специально созданная комиссия, разобрав все случаи аварий машины В. Иванова, признала:

1) Самолеты и моторы собраны на заводе крайне небрежно.

2) Ответственные части изготовлены из весьма недоброкачественного материала, что подтверждалось в отряде неоднократно.

3) Некоторые детали конструкции самолета, в особенности шасси, совершенно неправильно рассчитаны.

Самолеты "ВИ" завода Анатра для боевой работы совершенно не пригодны". [40]

Таким образом, дело заключалось не только в конструктивных недостатках" но и в безответственном отношении к производству техники.

Только крайняя нужда в боевых самолетах для корректирования стрельбы артиллерии заставляла командование сохранять "ВИ" на вооружении авиационных отрядов.

Помимо "ВИ" завод освоил производство двухместного самолета-разведчика "Анатра-Д". Эта машина строилась по типу "Лебедь-12", но отличалась от него меньшими размерами. Она проектировалась под двигатель "Гном-Моносупап" мощностью 100 л. с., тогда как на "Лебеде-12" стоял двигатель "Сальмсон" в 150 л. с., соответственно и полезная нагрузка самолета составляла только 250–300 кг, а запас бензина рассчитан на 3–3,5 часа полета. "Анатра-Д" уступал "Лебедю-12" и по скорости — 125 км/ч, но обладал лучшей маневренностью и скороподъемностью, составлявшей 16,5 мин на высоту в 2000 м. 26 апреля 1916 г. Главное военно-техническое управление после официальных испытаний заказало заводу 80 машин "Анатра-Д". Первые самолеты этого типа, поступившие на вооружение военно-воздушных сил, в середине 1916 г. приняли участие в боевых полетах. Летчики жаловались на их слабую управляемость и тенденцию сваливаться на нос во время планирования. Заводские конструкторы приняли меры к ликвидации этих недостатков и одновременно начали проектировать самолет под двигатель "Клерже" мощностью 130 л. с. Новая машина вспоследствии получила марку "Анатра-Клер".

Особое совещание по обороне государства в октябре 1916 г. приняло решение заказать 400 самолетов "Анатра-Д" для корпусных авиаотрядов, а также 100 самолетов-истребителей "Нью-пор-11" и "-14". Предполагалось, что 250 машин "Анатра-Д" выпустят в Одессе и 150 — в Симферополе, где заканчивалось строительство завода с месячной производительностью 50 самолетов. Цена машины устанавливалась в 12 тыс. руб., комплект запасных частей оплачивался в размере 40 % стоимости самолета. Двигатели и винты обеспечивало военное ведомство. Истребители "Ньюпор" с пулеметной установкой предполагалось построить на основном заводе в Одессе по 11 тыс. руб. за машину.

Если учесть, что себестоимость указанных самолетов не превышала 7–8 тыс. руб., то станет понятным, какие доходы получал банкир Анатра от их постройки.

Превышение стоимости "Ньюпоров" на 800 руб. по сравнению с "Ньюпорами" завода "Дукс" объяснялось тем, что одесское предприятие впервые приступало к постройке аппаратов этого типа. Кроме того, оно обязалось вслед за освоением самолета с несущей поверхностью 12 м[41] перейти к постройке "Ньюпора-14" с двигателем мощностью 150 л. с. и несущей площадью 30 м[41]. А. А. Анатра получил такие же льготы для обеспечения заказа, как и В. А. Лебедев, — освобождение от залога, выдачу иностранной валюты по 3000 руб. на самолет и по. 1000 руб. на комплект запасных частей, уплату лицензии за счет государства, выдачу 30 % аванса. Общая сумма заказа составила 8134 тыс. руб. Из них не менее 2 млн. руб. должно было остаться в кармане банкира в виде чистой прибыли.

Особое совещание утвердило сроки поставок. Одесский завод должен был выпустить в январе 30, в феврале — мае — по 40, в июне — 60 самолетов "Анатра-Д"; в январе — феврале по 30, в марте — 40 самолетов "Ньюпор"; заводу в Симферополе ставилась задача с января по июнь выпускать по 25 самолетов "Анатра-Д".

С начала 1917 г. самолеты начали поступать в действующую армию. Но сроки поставок не выдерживались. Выполнение заказа затянулось до конца 1917 г. [42] Заводу пришлось производить уже не "Ньюпор-11", а "Ньюпор-17". Военное ведомство выдало ему официальное задание на 200 таких самолетов. Крупный заказ получило предприятие также и на летающие лодки. К октябрю 1917 г. завод выпускал ежемесячно 50 самолетов.

Симферопольский авиазавод из-за несвоевременной доставки оборудования только в середине 1917 г. начал давать продукцию — 15–20 машин ежемесячно. Это были, главным образом, летающие лодки. Завод располагал большими механическим, сборочным и деревообделочным цехами. На нем было занято около тысячи рабочих и служащих. Качество производившихся самолетов было удовлетворительным, хотя вследствие крайней спешки при выполнении заказов обнаружился ряд дефектов — плохая клейка обшивки крыльев, неудовлетворительное крепление стоек, небрежная сборка. Подполковник Ткачев, инспектируя авиаотряды Юго-Западного фронта, доносил в ставку: "Самолет Анаде[41], по заявлению всех командиров отрядов, вполне удовлетворительный. Большим недостатком сейчас является только неполная тяга мотора в полете, что объясняют слабой вентиляцией в месте помещения мотора, почему возможно всасывание мотором части отработанных и уже выброшенных газов". [43] По-видимому, речь шла о неудачной системе охлаждения двигателя.

Самолеты "Анатра-Д" с середины 1916 г. поступали в действующую армию регулярно. В следующем году военное ведомство выдало заводу заказ еще на 300 машин этого типа. Таким образом, в течение года надлежало сдать 700 самолетов. Между тем, печальный опыт постройки самолетов "ВИ" настолько основательно испортил репутацию одесского предприятия, что летчики и к "Анатре-Д" стали относиться недоверчиво, считая и его "неконструктивным" и "опасным" в полете. Даже после того, как машина была улучшена и на ней установлен двигатель "Клерже", летчики по-прежнему с опаской пользовались ею. Достаточно сослаться на пример 4-го артиллерийского авиаотряда Юго-Западного фронта. Здесь в июне 1917 г. в течение месяца выбыли из строя шесть только что полученных самолетов, что в значительной степени являлось результатом предубежденности против продукции завода Анатра. Бесспорно, качество самолетов этого предприятия было ниже, чем у "Дукса" или РБВЗ, однако объективно летные качества самолета "Анатра-Д" были удовлетворительными. Запас прочности был тройным.

Чтобы рассеять недоверчивое отношение летного состава к машине, командир 11-го армейского авиационного отряда штабс-капитан Макаров решил выполнить на ней фигуры высшего пилотажа. Для этой цели был взят боевой самолет нормальной регулировки "Анатра-Д" с двигателем "Гном-Моносупап" мощностью 100 л. с. с несколько увеличенным установочным углом атаки, налетавший в отряде около 60 ч. Вместо пассажира был положен добавочный груз (мешок с песком). Полезная нагрузка составляла 249 кг. 31 мая 1917 г. Макаров, набрав высоту 1800 м, устремил машину вниз и на высоте 1500 м сделал подряд две мертвые петли. Наблюдавшие с земли летчики, летчики-наблюдатели и мотористы засвидетельствовали, что и вторая петля была сделана "вполне чисто", отметив в акте, что "кривые петель вполне правильные — без "опрокидывания" самолета, в верхней части их восходящей ветви, видимо, запас инерции "разгона" вполне достаточен. По осмотре самолета после мертвых петель выяснилось, что его регулировка нигде не нарушилась; тросы полукоробок, фюзеляжа, стабилизатора не растянуты; немного ослабли (до двух оборотов тендера) тросы, идущие от полукоробок к капоту". [44]Акт подписали 22 авиатора, к нему приложена фотография летчика и самолета. В истории русской авиации это были первые фигуры высшего пилотажа, сделанные на машине, предназначенной для корпусных авиаотрядов и не рассчитанной на высший пилотаж.

Однако не все выпускаемые самолеты этого типа были одинакового качества. В начале 1917 г., когда возникла острая нехватка специальных сортов леса для лонжеронов крыльев, Анатра возбудил ходатайство перед Управлением военно-воздушного флота разрешить склеивать каждую половину лонжерона из двух частей. Нормальные лонжероны крыльев состояли из двух половин, склеенных между собой по всей длине. Теперь же место склейки каждой половины лонжерона приходилось против осей стоек главной коробки. Длина склейки составляла 300 мм. Место склейки обматывалось полотняной лентой на клею. Официальные испытания склееных таким способом лонжеронов показали, что прочность их одинакова с прочностью целых лонжеронов. После того как Технический комитет УВВФ получил положительное заключение профессора С. П. Тимошенко, такая склейка была допущена при изготовлении самолета. Но одно дело испытание специально подготовленной склейки в лабораторных условиях, и другое, — когда ее осуществляют в условиях серийного производства при спешке и слабом техническом контроле. Прочность заводской склейки лонжеронов оказалась недостаточной.

Когда пилот завода Анатра лейтенант французской службы Робино с механиком завода Иваном Омелиным, готовясь к авиационной неделе, решили сделать на самолете "Анатра-Д" (мотор "Клерже") фигуры высшего пилотажа, эксперимент окончился катастрофой. Как видно из телеграммы в Управление военно-воздушного флота от 17 июля 1917 г., летчик сделал "вслед за подъемом с земли рискованную горку, затем на высоте около 1500 метров после двукратного резкого переворачивания через левое крыло (по-видимому, неудавшаяся мертвая петля), выровняв самолет, стал под углом около 45° спускаться вниз с работающим мотором, развив таким образом огромную скорость. В момент резкого перехода на подъем вверх, по-видимому, для совершения мертвой петли, левая нижняя плоскость вследствие создавшихся сильных напряжений частей самолета, вызванных указанными выше ненормальными обстоятельствами, сломалась. Самолет перешел в штопор носом вниз. Пилот и механик разбились насмерть". [45] Можно предполагать, что причиной катастрофы была недостаточная прочность лонжеронов крыла. Глубинными причинами низкого качества продукции завода Анатра являлись оторванность завода от аэродинамических лабораторий Москвы и Петрограда, более низкая квалификация рабочих и технического персонала, безудержная погоня владельца завода за прибылью. Наряду с постройкой серийных машин на Одесском заводе велись и опытные работы. Здесь были построены впервые и мировой практике самолетостроения двухмоторный двухфюзеляжный и трехмоторный самолеты. Военное ведомство оставило без внимания и поддержки эти интересные изобретения.

Моноплан Терещенко и Зембинского

Завод освоил также опытный образец учебного самолета "Кодрон". В октябре 1917 г. ему было заказано 40 машин этого типа с двойным управлением. Двигатели и винты для них предоставь ляло военное ведомство. Стоимость аппарата — 13,5 тыс. руб. Завод рассчитывал сдать самолеты через два месяца партиями по 20 штук, но оформление заказа затянулось, на документе есть пометка: "Решения исполнительной комиссии не последовало".[46]Исполнительная комиссия находилась при военном министре, и от ее решения зависела судьба заказа на самолеты.

Заводы Терещенко, Матиаса и др. На юге России строили самолеты и другие, более мелкие заводы. Сахарозаводчик Ф. Ф. Терешенко еще накануне войны открыл небольшое авиационное предприятие под Киевом. В начале войны он строил самолеты-истребители собственной системы. Производительность — два самолета в месяц. В 1914 г. Ф. Ф. Терещенко совместно с конструктором А. Пишофом спроектировал и построил моноплан под двигатель "Рон" мощностью 80 л. с. Двигатель имел обтекаемый кожух, что снижало лобовое сопротивление. Испытания показали, что машина развивает скорость 135–140 км/ч, ее скороподъемность на 1000 м 4–6 мин, разбег при взлете 75–80 м. пробег при посадке 40–50 м. Самолет имел нормальный запас горючего на три часа полета. Летчик-испытатель, совершив на нем около 20 полетов, утверждал в отчете: "Машина слушается рулей хорошо, устойчивость продольная хорошая, устойчивость поперечная хуже, чем у "Ньюпора", и лучше "Фармана"…. постройка тщательная, шасси крепкое и хорошее, взлет, полет и спуск легки". Отмечалась также хорошая конструктивная разработка. Недостаток самолета — плохой обзор, не помогали и вырезы у основания крыльев. Летчик-испытатель жаловался, что "виден слишком небольшой кусок земли, не дающий цельного впечатления о местности". На основе испытания сложилось мнение, что "аппарат системы Терещенко хорош как спортивный, но для применения к военной разведке не годится". [47]

Самолет Ф. Ф. Терещенко и В. П. Григорьева

Предприниматель получил от военного ведомства заказ на постройку самолетов типа "Вуазен", однако они оказались неудачными: машины не имели вооружения, в их конструкции наблюдались отклонения от стандартов, в результате чего запасные части завода "Дукс" к ним не подходили, общая культура производства была низкой. Из действующей армии капитан Степанов в октябре 1915 г. телеграфировал в ставку: "Доношу, что французские "Вуазены" мастерской Терещенко испытываю… Все аппараты очень слабой обшивки, местами материал обвисает. Для боевых полетов аппараты неудовлетворительны… Ходатайствую о назначении аппаратов русского производства". [48]Производство военных самолетов Терещенко не удалось. Кустарщина не позволяла строить их с высоким качеством. Военное ведомство не выдало этому предприятию серьезных заказов.

Помимо самолетостроительных предприятий, действовавших с начала войны, по инициативе отдельных капиталистов стали возникать новые. В 1917 г. грек Матиас начал строительство авиационного завода в Бердянске. По своей мощности он планировался равным заводам Анатра или "Дукс". Матиас получил от военного ведомства заказы на постройку 75 самолетов типа "Фар-ман" с двигателями "Сальмсон" мощностью 160–170 л. с. и 200 самолетов типа "Спад" по французским образцам. Управление военно-воздушного флота отмечало, что завод "приступил к выполнению заказа и с января будущего года рассчитывает довести выпуск аппаратов до 60 штук в месяц". [49] Фабрикант Саков в конце 1916 г. начал строительство самолетного завода в Липецке. Было организовано общество "Засс, Ленцкий и К°", которое с ноября 1917 г. намеревалось приступить к выпуску самолетов. Однако все эти предприятия не успели развернуть производство самолетов и были законсервированы.

ПРОИЗВОДСТВО АВИАДВИГАТЕЛЕЙ

Наиболее слабым местом русской авиационной промышленности было отсутствие серьезно налаженного производства авиационных двигателей. Главное военно-техническое управление, а затем Управление военно-воздушного флота полностью ориентировались на двигатели заграничных, главным образом французских фирм. Отечественные конструкторы авиадвигателей поддержки со стороны военного ведомства не имели. Накануне войны в России были созданы опытные двигатели, не уступавшие зарубежным образцам. Однако они не пошли в производство. Серийным изготовлением двигателей в России ни один из заводов не занимался.

Война потребовала резкого увеличения выпуска самолетов, а следовательно, и двигателей к ним. Надежды на заграничные поставки не оправдались, пришлось спешно налаживать собственное производство авиадвигателей, главным образом иностранных образцов.

Военно-воздушный флот и авиаконструкторы с самого начала войны предъявили промышленности жесткие требования на мощные и надежные двигатели. Двигателестроители стремились повысить мощность двигателей прежде всего путем увеличения их объема. Небольшая литровая мощность и термическая напряженность авиадвигателей того времени облегчали эту задачу. Конструкторы увеличивали количество цилиндров и их размеры. Этот путь не давал существенного снижения удельного веса двигателя, что было также необходимым. Так, число цилиндров французского двигателя "Сальмсон", одного из самых распространенных в русской авиации, увеличили с 9 до 14, что резко повысило его мощность. Первоначально мощность этого двигателя была повышена до 150 л. с. путем введения алюминиевых поршней.

Для двигателей жидкостного охлаждения, подобных "Сальмсону", увеличение объема и числа цилиндров достигалось сравнительно просто, и конструкторы смело двинулись по этому пути. Особенно это относилось к немецким конструкторам, оставшимся до конца войны приверженцами рядного шестицилиндрового двигателя водяного охлаждения. Такие двигатели строили фирмы "Мерседес", "Даймлер", "Бенд" и "Австро-Даймлер". Им удалось довести их мощность до 300 л. с. Двигатели "Мерседес" мощностью 130 л. с. устанавливались на первых самолетах "Илья Муромец". Позже появились немецкие двигатели BMW Баварского моторостроительного завода мощностью 185 л. с. и весом 285 кг. От других двигателей они отличались высокой экономичностью. В ходе войны их мощность была доведена до 260 л. с.

Англичане, взяв за основу двигатель "Австро-Даймлер", создали собственный рядный шестицилиндровый двигатель "Бердмор" мощностью 120 л. с.

Ротативные двигатели. Самолеты России и ее союзников в начале войны имели в основном ротативные двигатели с воздушным охлаждением: вал двигателя находится в покое, а вокруг него вращаются цилиндры с кривошипным механизмом. Наиболее популярными были французские двигатели "Гном", "Рон" и "Клерже", послужившие образцами для создания ротативных двигателей во всех странах.

Двигатель "Гном" французских конструкторов Сегена и Люке составил эпоху в развитии авиации. Этот звездообразный 7-цилиндровый двигатель мощностью 70–80 л. с. при 1200 об/мин (размер цилиндров 124x140 мм) весил 94 кг. "Гном" был наиболее легким двигателем для своего времени. Наряду с большими достоинствами он имел и значительные недостатки. Расход топлива и масла был непомерно велик (300 г/л. с. — ч топлива, 93 г/л. с. — ч масла). Срок эксплуатации до переборки составлял всего 30–40 ч. Двигатель сильно разбрызгивал масло, от которого приходилось очищать фюзеляж. В полевых условиях было трудно обеспечить нормальный уход за двигателем, хотя он довольно легко снимался с фюзеляжа и мог быть быстро разобран. "Гном" устанавливался на самолеты "Моран-Ж", "Фарман-16", "Ньюпор", выпускавшиеся русскими заводами.

Ротативный двигатель "Клерже" развивал мощность 130 л. с., был снабжен системой двойного зажигания, что повышало надежность его работ. Он устанавливался на самолетах "Сопвич" и "Ньюпор" русского и заграничного производства, а также на летающих лодках М-5 конструкции Д. П. Григоровича.

Почти все истребители ("Ньюпор-11", "-17", — 21", "Моска", "Моран-Ж" обоих типов), строившиеся на русских заводах, имели 9-цилиндровый ротативный двигатель "Рон". В отличие от "Гнома" он имел управляемые впускные клапаны, стальной цилиндр с чугунными гильзами и стальные поршневые кольца, вместо латунных обтюраторов стоял игольчатый карбюратор. Все это увеличивало его надежность и экономичность. Вначале "Рон" развивал мощность 80 л. с. и весил 111 кг, но после того как был увеличен размер цилиндров, введены алюминиевые поршни, число оборотов повышено до 1280 в минуту, его мощность возросла до 110 л. с., вес до 147 кг. "Рон" расходовал около 270 г/л. с. — ч топлива и 60 г/л. с. — ч масла.

Англичане создали девятицилиндровый ротативный двигатель "Бентли". Немецкие фирмы "Оберурсель" и "Сименс-Гальске" также создавали ротативные авиадвигатели.

Двигатели жидкостного охлаждения. Несмотря на большую популярность, двигатели воздушного охлаждения вынуждены были уступить свое первенство более мощным двигателям водяного охлаждения. Этот процесс сопровождался ожесточенной конкурентной борьбой между фирмами. Конструкторам ротативных двигателей удалось довести их мощность до 110–150 л. с. Дальнейшее увеличение размеров и числа цилиндров вместе с повышением числа их оборотов стало опасным из-за возникновения центробежных сил. Возросли вентиляционные потери. С увеличением числа цилиндров возникли серьезные трудности с подачей в них топлива. Все это положило предел развитию ротативных двигателей, заставило искать новые конструктивные формы. Английские инженеры попытались применить для ротативных двигателей алюминиевые цилиндры и создали в конце войны биротативные двигатели мощностью 200–220 л. с. Однако и это не могло спасти ротативный двигатель, он уступил свое место двигателям жидкостного охлаждения.

Новые двигатели потребовали специальных приборов контроля и управления. Управление винтомоторной группой усложнилось. Помимо сектора газа, в кабине летчика теперь устанавливались счетчик оборотов (тахометр), манометры и термометры для замера давления и температуры смазочного масла, рукоятка запорного крана бензинопроводной системы, выключатель зажигания. Возникла необходимость регулировать водяное охлаждение. Были введены и другие приборы — высотные корректоры, бензиномеры, сектор изменения момента зажигания. В условиях воздушного боя все эти приборы требовали от летчика большого внимания. Но без них летать уже стало невозможно.

Основное требование к двигателям — это повышение мощности, а скорость полета возрастает пропорционально кубическому корню из отношения мощностей. Так, "Гном" мощностью 80 л. с. обеспечивал самолету скорость 100 км/ч. Для того чтобы скорость возросла до 200 км/ч, пришлось бы, не меняя конструкции самолета, увеличить мощность двигателя в 8 раз — довести ее до 640 л. с. Развитие самолетостроения пошло одновременно как по линии увеличения мощности двигателей, так и улучшения аэродинамики самолета. При мощности двигателей 200–300 л. с. скорость самолета увеличивается более чем на 200 км/ч.

Во время войны появились новые, более мощные авиадвигатели. Союзные России страны, в первую очередь Франция и Англия, опираясь на свои автомобильные и машиностроительные заводы, быстро перешли к крупносерийному производству двигателей. Уже в 1915–1916 гг. выпуск двигателей "Сальмсон" одного типа достигал 1200 экземпляров сериями не менее чем по 300 штук. В этих условиях стало возможным применять методы научной организации производства, вести серьезные научно-исследовательские работы. Новая технология, применение сложных приспособлений и богатого калибрового хозяйства позволили повысить качество двигателей, способствовали их быстрому совершенствованию. Двигатели улучшились конструктивно.

Французские и английские конструкторы, взяв за основу немецкий шестицилиндровый двигатель "Мерседес", значительно усовершенствовали его, создали V-образный 12-цилиндровый двигатель, гораздо более мощный, надежный и легкий, чем немецкий образец.

В конце 1915 г. французская фирма "Рено" приступила к освоению Y-образного 12-цилиндрового двигателя "Рено" мощностью 220 л. с. Вес двигателя составлял 375–398 кг (без радиатора и воды). По отзыву русского военного представителя в Париже Ф. Р. Терещенко, присутствовавшего при испытании двигателя, он являлся почти точной копией "Мерседеса": "Как бы два двигателя "Мерседес" на одном картере".

Это "хороший, верный и ровно идущий мотор, но, к сожалению, производство его трудно и он слишком много требует бензина". [50](За один час работы двигатель расходовал 81 л бензина и 4 л масла.) Впоследствии фирме удалось усовершенствовать этот двигатель, и он был принят к производству в России, главным образом для самолетов типа "Илья Муромец".

В начале 1916 г. в Англии приступили к постройке вначале 8-, а затем 12-цилиндрового двигателя "Санбим" мощностью 200–250 л. с. с 2100 об/мин. Он требовал бензина 70 л/ч, масла — 5 л/ч. Однако этот двигатель нуждался в серьезном улучшении. Между тем русский военный представитель в Лондоне, доверившись информации фирмы, писал в Петроград, что это "хороший мотор". На основании этого рапорта русское правительство закупило в Англии недоведенные двигатели типа "Санбим" для "Муромцев".

В ходе войны были созданы довольно совершенные двигатели водяного охлаждения. В 1944 г. английский конструктор Фидден в докладе по случаю юбилея полета братьев Райт привел интересную таблицу, характеризующую достижения в развитии авиационных двигателей в период первой мировой войны. [51]

Из табл. 2 видно, что большинство фирм строило авиадвигатели жидкостного охлаждения. Фирмы "Рено", "Лорен-Дитрих", "Паккард", "Холл-Скотт", "Форд" обратились к производству рядных Y-образных двигателей жидкостного охлаждения. Заслуживают внимания типы авиадвигателей, оказавших влияние на русское двигателестроение. Французам, братьям Биркихтам, удалось сконструировать двигатель с литым алюминиевым блоком, в который ввертывались на резьбе стальные гильзы. Новому двигателю, получившему название "Испано-Сюиза", были присущи компактность, жесткость и небольшой вес. Номинальное число оборотов — около 2000 в мин. За час он расходовал 47 л бензина и 4 л масла. Русский военный агент в Париже доносил в декабре 1915 г. в Главное военно-техническое управление, что это отличный мотор. Восьмицилиндровые двигатели "Испано-Сюиза" считались у союзников лучшими для истребителей. Они стояли и на одноместных "Спадах", строившихся заводом "Дукс". Англичане на его базе создали двигатель полублочной конструкции "Сидли-Пума", получивший широкое признание. Большой популярностью среди русских летчиков пользовался 6-цилиндровый двигатель водяного охлаждения этого типа, развивавший мощность 240 л. с.

Таблица 2

Двигатели, находившиеся в эксплуатации на военных и тренировочных самолетах в период первой мировой войны

Английские инженеры сконструировали еще несколько хороших двигателей жидкостного охлаждения, среди которых выделялся 12-цилиндровый Y-образный двигатель водяного охлаждения блочной конструкции фирмы "Роллс-Ройс" "Фалькон" мощностью 220 л. с. Удачным получился 12-цилиндровый Y-образ-ный двигатель водяного охлаждения фирмы "Роллс-Ройс" "Игл". К концу войны его мощность была доведена до 360 л. с. при удельном весе 1,17 кг/л. с. Двигатель имел отдельные цилиндры с приварной стальной рубашкой. На нем устанавливались двойной карбюратор и четыре магнето. Небольшое количество двигателей этого типа было закуплено в 1917 г. в Англии и доставлено в Россию. Их предполагали использовать для летающих лодок Д. П. Григоровича.

США, вступившие в войну только в 1917 г., быстро создали самый мощный по тому времени 12-цилиндровый V-образный двигатель водяного охлаждения "Либерти". Цилиндры располагались под углом 45°, размер их составлял 127 X 178 мм. Мощность двигателя 400 л. с. при 1700 об/мин. Расход топлива 225 г/л. с.-ч. Вес 375 кг или 0,97 кг/л. с. Английские самолеты "Де-Хевиланд" с двигателем "Либерти" развивали скорость свыше 200 км/ч.

За время войны мощность германских двигателей жидкостного охлаждения возросла до 250–300 л. с., однако догнать США в этой области немцам не удалось. Это было одной из главных причин, предопределивших господство союзников в воздухе.

В первые годы войны в производстве находились двигатели, спроектированные и доведенные еще до войны. В последующие годы, когда были реализованы достижения научно-исследовательских лабораторий, а фронт непрерывно требовал все более совершенных самолетов, в конструкцию авиадвигателей было внесено много нового.

Сохранение мощности двигателя на значительной высоте полета — задача, которую должны были решить конструкторы. Некоторые пытались решить ее, увеличивая рабочий объем двигателя. В таких двигателях дроссельная заслонка имела ограничитель, не допускавший работы на полных оборотах в наземных условиях. Поднявшись на определенную высоту, летчик отводил ограничитель, что позволяло двигателю работать на полную мощность.

Другой путь, оказавшийся более эффективным, вел к искусственному повышению давления на всасывании, т. е. к применению нагнетателей. На двигателях "Испано-Сюиза", "Либерти" был установлен турбокомпрессор, улучшавший их высотные качества. Появились двигатели с повышенной степенью сжатия (7, 5). Английские двигатели "Роллс-Ройс" имели уже редукторы для уменьшения числа оборотов винта. Чугунные поршни повсеместно уступили место литым более легким поршням из алюминиевомедноникелевого сплава, что позволило увеличить число оборотов. Алюминиевые головки цилиндров, алюминиевые поршни, обладая лучшей теплопроводностью, улучшали охлаждение. Все эти усовершенствования повысили экономичность и мощность двигателей воздушного охлаждения.

В ходе первой мировой войны наметились многие технические идеи, которые были реализованы позднее: винт изменяемого шага, нагнетатель, стандартизованная быстросъемная силовая установка, непосредственный впрыск горючего в цилиндры двигателя, высокотемпературное жидкостное охлаждение. Были выработаны основные типы мощного авиационного двигателя — 9-цилиндровый звездообразный воздушного охлаждения и 12-цилиндровый Y-образный водяного охлаждения. В ходе войны двигатели с водяным охлаждением стали основными для союзной авиации.

Бурно шел процесс возрастания мощности двигателей. Она увеличилась в два-три раза. Об этом свидетельствует табл. 3.

Таблица 3

Рост мощности авиадвигателей

На базе новых авиадвигателей конструкторы самолетов поставили на вооружение целый ряд быстроходных машин.

Отечественные конструкции. Хотя двигателестроение в России зависело от заграничных фирм, за время войны было немало сделано для создания и усовершенствования оригинальных отечественных авиадвигателей. Русский инженер А. В. Нестеров на самолетостроительном заводе "Дукс" разработал оригинальную конструкцию, получившую название "Гипоцикл". Этот авиадвигатель жидкостного охлаждения мощностью 200 л. с. напоминал двигатель "Сальмсон", но был значительно мощнее и совершеннее. Интересно выполнен коленчатый вал. В процессе испытаний на стенде двигатель дал удовлетворительные показатели, однако был законсервирован и в серию не пошел.

Оригинальную конструкцию предложили А. А. Микулин и Б. С. Стечкин. Авиадвигатель, названный ими "Амбес", имел жидкостное охлаждение. Его особенностью являлось отсутствие коленчатого вала, что делало двигатель компактным и легким. Но главным отличием "Амбеса" было введение непосредственного впрыска топлива в цилиндр, что явилось высокоэффективной системой топливоподачи. Широкое применение такая система получила много позже. Для окончательной разработки этого интересного двигателя молодые авиаконструкторы не смогли получить поддержки военного ведомства.

Над проблемой авиамотора с двумя противоположными поршнями работал Н. Р. Бриллинг, которому также не удалось довести свое изобретение до конца.

Конструктор А. А. Пороховщиков, работая над созданием самолета истребительного типа, в начале 1915 г. представил проект интересного авиадвигателя. Изобретатель писал, что он отличается "от существующих повышенным коэффициентом отдачи (вследствие движущихся частей), простотой и надежностью конструкции, крайней легкостью (в три раза легче "Гнома"), плавностью хода, малым лобовым сопротивлением и особой системой охлаждения и карбюрации (экономичность)".[52] Модель двигателя показала хорошие результаты, однако военное ведомство, верное своей линии на внедрение заграничных двигателей, не оказало А. А. Пороховщикову поддержки в реализации его изобретения.

В сентябре 1915 г. инженер-технолог Пожежинский представил в отдел изобретений Центрального военно-промышленного комитета проект и подробное описание устройства оригинального авиадвигателя. Изобретатель стремился добиться значительного уменьшения веса и увеличения "вдвое против обыкновенного числа оборотов двигателя". Характерными особенностями этого мотора являлись высокая степень сжатия и осуществление цикла дизеля. Цилиндры не были неподвижно прикреплены к картеру, как в обычных двигателях внутреннего сгорания, а совершали движение одновременно с поршнями во взаимно противоположных направлениях. Отдел изобретений нашел, что выполнение такого двигателя представляет известные трудности, и отказал автору в поддержке.

Завод "Гном" и "Рон". Перед войной военное ведомство купило лицензии на постройку ротативных двигателей "Гном" из деталей, изготовляемых во Франции. Их сборка производилась па заводе французского общества "Гном" и "Рон", созданном в 1912 г. в Москве на Ткацкой улице. Весь персонал завода первоначально состоял из 16 человек, причем 15 из них были французами и лишь шестнадцатый — дворник — русский. В этих сборочных мастерских собиралось до 7—10 двигателей в месяц.

На заводской территории кроме конторы находилась механическая мастерская, располагавшая небольшими литейной и кузницей, и сборочная мастерская с испытательным стендом. В начале войны это предприятие являлось основным поставщиком двигателей для завода "Дукс". Получив крупные заказы на поставку двигателей "Гном" мощностью 80 л. с., администрация приступила к расширению производственных цехов и установке нового оборудования. К концу 1916 г., как утверждал начальник Управления военно-воздушного флота, "завод "Гном" расширен вдвое и в зданиях, и оборудованием, причем производство в широкой мере развито привлечением посторонних мастерских".[53] К этому времени на заводе было занято около ста рабочих. Во главе его стояли исключительно иностранцы.

В 1915 г. завод ежемесячно сдавал военному ведомству в среднем 23 авиадвигателя (вместо 7—10 накануне войны), некоторое количество запасных частей. Увеличение выпуска в значительной степени было связано с привлечением к производству отдельных деталей двигателя других предприятий.

Выпускавшийся заводом двигатель имел ненадежную конструкцию, его наиболее слабыми частями были обтюраторы (латунные манжеты), применявшиеся вместо поршневых колец. Часто ломались пружины автоматического впускного клапана. Ресурс двигателя составлял 30 ч. Эти крупные недостатки заставили завод в конце 1915 г. перейти к производству двигателя "Моносупап" мощностью 100 л. с. Частые изменения в его конструкции, производимые в Париже и передававшиеся в Москву неполно и случайно, нехватка материалов, а главное, инертность администрации привели к тому, что освоение двигателя затянулось. За 1916 г. (на 1 ноября) завод выпустил только 40 экземпляров. К этому времени военное ведомство настояло на освоении двигателя "Рон" мощностью 110 л. с., который был конструктивнее, совершеннее, экономичнее и надежнее "Гнома". Ресурс его составлял 50 ч. К концу 1916 г. удалось изготовить несколько десятков таких двигателей, причем и в этом случае повторились все трудности, пережитые с освоением двигателя "Моносупап".

Центральная администрация общества "Гном" и "Рон" в Париже, стремясь сохранить отделение в своей полной технической зависимости, не создавала в Москве самостоятельного технического бюро. Как писал в Управление военно-воздушного флота поенный инженер полковник Д. Б. Яковлев, Москва "не имеет ни конструктивных расчетов, ни правильно организованной связи с технической работой Парижа, а принуждена слепо копировать образцы, довольствуясь неполными, а иногда и неверными данными". [54]

Между тем даже небольшие изменения в конструкции двигателя "Гном" при отсутствии на месте квалифицированных специалистов надолго нарушали ритм производства.

Когда для усиления мощности двигателя было решено несколько увеличить его объем, фирма прислала неточные чертежи, в результате чего некоторое количество неполноценных двигателей было направлено в авиационные части. Та же история повторилась при освоении двигателя "Моносупап". Присланные чертежи недостаточно точно указывали размеры отдельных деталей. Учитывая, что для изготовления сложных и тонких деталей ротативных двигателей самая ничтожная ошибка могла иметь губительные последствия, военное ведомство вынуждено было на несколько недель задержать производство новых двигателей, пока из Парижа не были получены необходимые данные. Завод в течение четырех месяцев не выпускал двигатели этого типа.

В докладе уполномоченного военного ведомства на заводах, изготовлявших авиационные двигатели, подробно изложена "полная техническая и административная дезорганизованность заводского хозяйства на заводе в Москве". После доклада на завод "Гном" и "Рон" был назначен особый представитель военного ведомства. Главное военно-техническое управление в течение 10 месяцев вело упорную борьбу с директором и администрацией завода, противившимися кооперированию производства со смежными предприятиями. По настоянию военного ведомства фирма в июне 1915 г. отозвала директора завода, однако сразу же назначила его заведовать делами и сношениями парижского правления с их московским отделением. В результате положение ничуть не улучшилось. В начале 1916 г. полковник Яковлев утверждал, что "из всех русских авиационных заводов Московский завод "Гном" является наиболее косным, медлительным, откровенно отстаивающим свои, иногда очень узко понимаемые коммерческие интересы". Все эти факты были известны верховному командованию русской армии, которое осведомило об этом главнокомандующего французской армией Жоффра, а через него и военного министра Франции. Но и после этого улучшения в деятельности московского отделения завода "Гном" и "Рон" не наступило. На заседании бюджетной комиссии Государственной Думы в ноябре 1916 г. начальник УВВФ заявил по поводу завода "Гном": "Если принятые ныне меры не дадут в ближайшем будущем сколько-нибудь осязаемых результатов, ведомство склоняется к мысли о приобретении завода в казну". [55] Однако при более глубоком изучении вопроса о реквизиции завода "Гном" и "Рон" оказалось, что в России не были известны новейшие методы механической и термической обработки материалов, применяемых при изготовлении деталей двигателя "Гном". В это время планировался переход на производство более мощных двигателей "Рон", распределительные диски для них изготовлялись из материалов и на станках, которых не было в России. Боязнь порвать техническую связь с парижским заводом, а главное, сомнение в своих силах остановило руководителей военного ведомства от секвестра завода. В результате все меры свелись к назначению на завод правительственного инспектора с правом решать вопросы коммерческого характера, касавшиеся заказов сырья и полуфабрикатов на стороне, проверки счетов и пр. Завод так и остался в частных руках и не сумел сколько-нибудь серьезно увеличить выпуск продукции. Его средняя месячная производительность в начале 1917 г. составляла 40 двигателей воздушного охлаждения.

Завод "Мотор". Летом 1915 г. из Риги в Москву был эвакуирован завод товарищества "Мотор", уже имевший опыт постройки ротативных двигателей. Накануне войны месячная производительность его авиационного отдела не превышала двух двигателей. Предприятие разместилось на территории завода с тем же названием за Даниловской заставой в Нижних Котлах в трех корпусах барачного типа. В одном из них находились механический и инструментальный цехи, в другом — литейная и сварочная мастерские, в третьем — сборочный цех. Имелась небольшая испытательная станция.

Военное ведомство после переезда предприятия в Москву предложило его дирекции перейти на производство запасных частей для ротативных двигателей, доведя месячную производительность до 100–120 комплектов. Одновременно предлагалось освоить выпуск двигателей "Рон". Для обеспечения этого задания заводу была предоставлена возможность закупить в Америке необходимые станки, были ему также переданы станки бездействующих мастерских Гродненской крепости, находившиеся на складе в г. Коломне. В помощь заводу было привлечено Егорьевское техническое училище, обладавшее хорошо оборудованными мастерскими и сравнительно мало использованное частными заказами.

Главным инженером предприятия был назначен А. П. Казаков, начальником производства — А. Д. Швецов, позже создавший ряд замечательных двигателей воздушного охлаждения.

На заводе было занято около 300 рабочих. Его коллектив освоил производство двигателей "Рон" и в конце 1916 г. довел месячную производительность до 20 экземпляров.

Предпринимались попытки освоить на заводе "Мотор" авиадвигатели автомобильного типа. Начальник Управления военно-воздушного флота заявил в Государственной Думе в ноябре 1916 г.: "Первый двигатель "Мерседес", сделанный целиком из русских материалов, был пущен в ход на заводе 28 сентября сего года, все детские болезни производства можно считать уже пережитыми, и ныне налаживается массовое производство двигателей "Мерседес" в 166 л. с."1. Однако эти радужные представления оказались малообоснованными. Массовое производство двигателей типа "Мерседес" налажено не было. Предприятие продолжало специализироваться на постройке двигателей "Рон".

В начале 1915 г. французское правительство отменило выданное ранее разрешение на вывоз в Россию авиадвигателей "Сальмсон". Это поставило русскую авиацию в весьма тяжелое положение, так как именно в подобных двигателях больше всего нуждались русские самолетостроительные заводы. Поэтому военное ведомство прилагало усилия к тому, чтобы расширить производство в России авиадвигателей автомобильного типа.

В Москве за Семеновской заставой был построен завод общества "Сальмсон". Как и завод "Гном", он находился в руках иностранного капитала. Техническое руководство им осуществлялось представителями французской фирмы "Сальмсон". На территории завода находилось здание из шести комнат и большой кирпичный сарай. В них и размещались все основные заводские цехи. Во время войны были заново выстроены механический корпус, слесарная мастерская и испытательная станция.

Завод собирал из привезенных из-за границы частей двигатели типа "Сальмсон" мощностью 130–160 л. с. Этот звездообразный 9-цилиндровый стационарного типа двигатель с воздушным охлаждением, имевший два поплавковых карбюратора типа "Зенит", считался надежным и экономичным. Продолжительность его непрерывной работы составляла 10–15 ч, переборка требовалась через 200–300 ч.

Его недостатками были громоздкость и сложность в ремонте из-за большого количества деталей. Основным потребителем продукции предприятия являлся самолетостроительный завод "Дукс". Двигатель "Сальмсон" устанавливался на самолетах "Вуазен" и "Фарман-27" и "-30".

К началу 1917 г. на заводе было занято около 300 рабочих. Производительность завода достигала 50 авиадвигателей в месяц.[56] В отдельные месяцы удавалось собирать до 100 единиц. Завод сдал военному ведомству около 400 двигателей "Сальмсон". Качество двигателей русского производства мало отличалось от заграничных, но они имели и существенные недостатки.

Подполковник Ткачев, инспектируя в начале 1917 г. авиаотряды армий Юго-Западного фронта, отмечал в рапорте, что наблюдается "капризная работа русских "Сальмсонов". Ломаются шестерни пусковых магнето".[57]

Сборка двигателя "Сальмсон"

Завод "Русский Рено". Акционерное общество "Русский Рено", владевшее небольшим заводом в Петрограде, дало согласие на постройку авиадвигателей автомобильного типа для эскадры тяжелых кораблей. К производству приняли 12-цилиндровый Y-образный двигатель жидкостного охлаждения мощностью 220 л. с. типа "Рено". Части для него поступали из Франции к только собирались в Петрограде. Администрация предприятия подписала контракт с военным ведомством на выпуск к концу 1916 г. 100 двигателей, однако к сроку заказ полностью выполнить не удалось. Производственные мощности завода оказались недостаточными, тем более что основные цехи были загружены выполнением ранее принятых заказов. В частности, там было налажено производство запасных частей к двигателю "Рено" мощностью 130 л. с.

Акционерное общество при содействии Управления военно-воздушного флота приступило к постройке завода в г. Рыбинске. Это предприятие располагало обширной территорией, было связано хорошими путями сообщения с Петроградом и имело большие перспективы для своего развития. В 1917 г. от него ожидали выпуска двигателей мощностью до 260 л. с., но к концу этого года оно еще не было пущено в эксплуатацию: из справки Управления военно-воздушного флота следовало, что Рыбинский завод "находится в периоде организации, рассчитывает приступить к производству двигателей "Рено" в 260 л. с. с начала будущего года". К этому времени на территории предприятия были закончены главный корпус, предназначенный для размещения механического и инструментального цехов, вспомогательный корпус для кузницы, литейной, термической и других цехов, а также контора. Все здания были сделаны капитально, из кирпича. Однако французская администрация завода, учитывая политическую обстановку в России, не торопилась завозить сюда оборудование.

Таким образом, на нужды войны работал лишь петроградский завод общества "Русский Рено". Его среднемесячная производительность не превышала 10 авиадвигателей. Высокая интенсивность труда, пренебрежение к элементарным нуждам рабочих были присущи военной промышленности того времени, особенно авиационным предприятиям, связанным с иностранным капиталом. Не случайно, что именно на заводе "Рено" 17 октября 1916 г. вспыхнула забастовка, охватившая вскоре всю Выборгскую сторону Петрограда.

Заводы "Дека", РБВЗ, "Аксай" и др. Военное ведомство, поставленное перед фактом острого кризиса в поставке двигателей, было вынуждено дать отдельным предпринимателям государственную субсидию. Так, материальную поддержку получил! завод акционерного общества электромеханических сооружений в Петрограде "Дека" (название по начальным буквам фамилий владельцев — Дюффлон и Константинович). Правление предприятия (директор Н. Р. Бриллинг) в срочном порядке создало отделение авиадвигателей в г. Александровске Екатеринославской губернии. Во второй половине 1916 г. оно начало налаживать производство двигателей типа "Мерседес", рассчитывая довести выпуск до 10–15 двигателей в месяц.

В ноябре 1916 г., как утверждал генерал-майор Пневский, "первый мотор, сделанный целиком из русских материалов (из опытной серии 5 штук 100-сильных), был пущен в ход 28 сентября сего года, дал вполне удовлетворительные результаты". В 1917 г. "Дека", помимо двигателей типа "Мерседес" мощностью 129 л. с., удалось освоить двигатель того же типа мощностью 170 л. с.

Однако тяжелая обстановка на фронте и внутри страны, все более нараставшая хозяйственная разруха привели к тому, что фронт не получил от нового завода "Дека" авиадвигатели, на которые рассчитывал.

К производству авиадвигателей автомобильного типа были привлечены также мастерские акционерного общества П. Ильина в Москве. Они освоили выпуск Y-образного 8-цилиндрового двигателя "Санбим" мощностью около 200 л. с. Первый такой двигатель, сделанный полностью из русских материалов, удачно прошел испытания в октябре 1916 г. В ноябре на сборку поступило уже 12 двигателей. В 1917 г. мастерские приступили к освоению вертикального Y-образного 8-цилиндрового двигателя типа "Испано-Сюиза" жидкостного охлаждения мощностью около 200 л. с.

Двигатели жидкостного охлаждения мощностью 166 л, с. типа РБВЗ-6 ("Аргус") были спроектированы на Русско-Балтийском вагонном заводе в Риге. Эвакуация в Петроград и связанная с этим потеря части квалифицированного персонала и оборудования, нарушение всей системы организации производства и финансирования тяжело отразились на его работе. Все это вместе с многообразием принятой к производству продукции (вагоны, автомобили, самолеты) привело к тому, что предприятие долгое время не могло наладить выпуск авиационных двигателей. Только в ноябре 1916 г. начальник УВВФ смог сообщить, что постройка моторов на двух отделениях завода в Петрограде налаживается, хотя в сравнительно небольших размерах (10–15 моторов в месяц), и уже выпущено в армию до 15 штук. Стремясь расширить производство мощных авиадвигателей, правление Русско-Балтийского вагонного завода начало строительство специального завода в Москве.

Управление военно-воздушного флота возлагало большие надежды на постройку авиационного предприятия в Симферополе. Оно создавалось в качестве филиала находившегося в Одессе авиационного завода А. Анатра. К началу 1917 г. сооружение основных цехов было почти закончено. А. Анатра обязался наряду с самолетами приступить к производству мощных двигателей водяного охлаждения типа "Испано-Сюиза". В конце 1916 г. в Париже и Барселоне было закуплено необходимое для Симферопольского завода оборудование и полуфабрикаты. Согласно контракту завод должен был ежемесячно сдавать 30 двигателей. Февральская революция послужила поводом для банкира Анатра не торопиться. В конце 1917 г. завод еще находился в периоде организации. Никакой реальной пользы для русской авиации он не принес.

В Ростове-на-Дону на заводе сельскохозяйственного машиностроения "Аксай" одновременно с автомобильным начало создаваться авиационное отделение. Администрация получила заказ на ежемесячное изготовление 30 двигателей "Мерседес" мощностью 166 л. с. Предприятие имело хороший литейный и механический цехи, кузницу, термическую, квалифицированные кадры рабочих и смогло бы справиться с выполнением заказа. Однако оборудование авиационного отделения затянулось, завод так и не приступил к серийной постройке двигателей.

К обеспечению заказов для укомплектования авиадвигателей привлекались многие смежные производства. Изготовлением магнето занимались заводы Зингера в Подольске, Дюффлона и Константиновича в Петрограде, Радиотелеграфный завод морского ведомства, Петроградский политехнический институт. Приборы и инструменты делали Главное военно-метеорологическое управление, Николаевская физическая обсерватория, Главное гидрографическое управление, завод Луценко, физическая лаборатория Киевского университета. Болты и тендеры изготовлялись на заводах Гордеева и Анатра, специальная сталь — на заводе Северного общества Н. И. Пастухова. Для производства винтов было открыто параллельное отделение завода "Интеграл". Их делали в мастерской Адамчика в Москве и на заводе Мельцера, к их изготовлению были привлечены также заводы Лебедева, Засс, Фролик, Яковлева, Киевский политехнический институт. Постройкой радиаторов занимались заводы Ильина, Серка, Лебедева, Маркович, Сальмсон, Русско-Балтийский вагонный и другие заводы.

Выполнение заказов авиационного двигателестроения встречало немало трудностей. Так, Ижорский адмиралтейский завод, имевший заслуженную известность в области производства специальной стали, в течение ряда месяцев не мог изготовить необходимую для двигателей "Рон" и "Сальмсон" хромоникелеванадиевую сталь. Плохо обстояло дело с изготовлением свечей и шарикоподшипников. Только в конце 1916 г. военным ведомством был внесен в правительство доклад "Об устройстве в России завода шариковых подшипников". Однако царское правительство не сумело построить такой завод.

Производством изделий для моторостроения занимались предприятия и учреждения со слабой производственной базой. Военному ведомству приходилось бороться с громадными, подчас не преодолимыми препятствиями в получении материалов, станков, рабочих. На всех заводах, производивших авиадвигатели, было занято около 2 тыс. рабочих. В числе этих заводов, за исключением Русско-Балтийского, не было ни одного крупного машиностроительного. Между тем в России были предприятия, способные с меньшими трудностями и затратами освоить постройку авиадвигателей: Путиловский, Общества Николаевских судостроительных заводов, Русского паровозостроительного и механического общества, братьев Бромлей, Финляндский машиностроительный. Если бы эти заводы с начала войны были привлечены к производству авиадвигателей, это сразу изменило бы положение русского самолетостроения. Однако переговоры военного ведомства с этими заводами оказались безрезультатными.

Казенных заводов для изготовления авиадвигателей в России так и не построили. Правда, Управление военно-воздушного флота в конце 1916 г. сделало представление по этому вопросу, но время было упущено. Производительность русских заводов и типы освоенных ими двигателей показаны в табл. 4.

Таким образом, заводы были способны обеспечить постройку не более 1300–1400 двигателей в год. В 1917 г. производительность заводов снизилась в три раза, было выпущено всего 450 двигателей. Такое положение начальник Управления военно-воздушного флота объяснял в своем докладе военному министру в октябре 1917 г. тем, что заводы, "нарождаясь в тяжелое время войны, как и вся прочая промышленность Отечества, не избежали общей участи разрухи государственного хозяйства, в течение последних 5–6 месяцев организация и оборудование этих заводов почти прекратились, станки и прочие предметы оборудования, заказанные в большинстве случаев за границей, или совсем перестали поступать, или поступление это было столь ничтожно, что окончание оборудования заводов приняло характер хронической неопределенности". [58]

Таблица 4

Выпуск заводами России авиадвигателей в 1914–1917 гг.

Разрыв в производстве самолетов и двигателей продолжал увеличиваться. Если к 1 мая 1916 г. отечественное самолетостроение получило от предприятий России 461 двигатель, или 36 % всех потребных двигателей, то к концу 1917 г. русские заводы покрыли только 5 % необходимого количества двигателей. Поставки из-за границы, главным образом из Франции, за годы войны не превысили 4 тыс. двигателей.

Закупленные за границей моторы поступали в авиационные отряды без магнето, они или терялись в пути, либо оставались лежать на складах в Архангельске, либо разворовывались и продавались по дорогой цене на "черном рынке". Между тем спрос авиации на двигатели продолжал расти. Из-за отсутствия двигателей готовые самолеты не поступали в авиачасти. Это создавало крайне напряженное, а порой прямо катастрофическое положение для русской авиации. Особенно сильно давал себя чувствовать недостаток двигателей в 1917 г. Основные отечественные самолетостроительные заводы, имея заказы на 2290 самолетов, получили от военного ведомства к октябрю 1917 г. только 525 двигателей. Программа по самолетостроению на последующее полугодие была обеспечена двигателями только на 15 %.

Качество французских авиадвигателей, стоявших на армейских самолетах "малой авиации", было неудовлетворительным. Штаб Северо-Западного фронта в марте 1915 г. доносил телеграфно в ставку, что в силу постоянной неисправности двигателей летчики не только не могут выполнить поставленные задачи, но даже часто не могут вернуться на свой аэродром, принуждены садиться на неподходящей местности, что ведет к поломке аппаратов, моторы сильно изношены и требуют замены.

Завод "Дукс" в 1917 г. на 60 заказанных ему самолетов типа "Спад" имел только 20 двигателей. Завод Лебедева на 80 самолетов типа "Сопвич" не имел ни одного авиадвигателя. Начальник Управления военно-воздушного флота писал военному министру в октябре 1917 г.: "Лучшей системы аппараты, обслуживающие Западный фронт ("Спады", "Сопвичи") и предназначенные к постройке на русских заводах при наличии всех средств по выполнению их, не могут быть построены только потому, что нет моторов; а когда же моторы будут готовы, тогда аппараты названных систем уже устареют". [59]

В сентябре 1917 г. самолетостроительные заводы имели в производстве 600 самолетов. Авиазаводы для них могли дать только 90 двигателей. Вместе с импортными двигателями обеспечивалось лишь 320 самолетов. Таким образом, почти 50 % построенных в России самолетов оставалось без двигателей.

Еще в более бесперспективном положении оказалось авиадвигателестроение. Ни один из заводов не перешел на крупносерийное производство авиадвигателей. До конца войны они остались на уровне организации небольших предприятий, не располагавших ни достаточным количеством станков, ни достаточным техническим и рабочим персоналом, ни поддержкой со стороны банков.

Конечно, материально-техническая база старой России была крайне слаба, и организовать на ее основе производство авиадвигателей было крайне нелегко. Но то тяжелое положение, которое создалось в производстве авиационных двигателей, было в не меньшей степени и следствием неправильной и недальновидной политики правительства. Производство самолетов зависело от наличия двигателей. Моторостроительные заводы России не покрывали потребности самолетостроителей. Чем дольше продолжалась война, тем сильнее становилась зависимость от иностранного капитала в этой области, тем больше двигателей закупалось за границей.

Когда во второй половине 1917 г. импорт двигателей почти прекратился, русская авиация оказалась в тяжелом положении. Дело осложнялось еще и тем, что война предъявляла требования на все более мощные и надежные двигатели, ибо от этого зависела боеспособность авиации.

Производство самолетов в России превышало заграничный импорт в два с лишним раза, в производстве же двигателей наблюдалось обратное соотношение: импорт двигателей в два с половиной раза превышал отечественное производство. Достаточно напомнить, что французы только в 1917 г. построили 23 092 авиадвигателя, чтобы отсталость России стала особенно очевидной.

Помимо сложности авиационного производства, отсталость России в этой области объясняется тем, что постройкой двигателей занимались в основном заводы, находившиеся почти целиком в руках иностранцев.

Начальник Управления военно-воздушного флота в октябре 1917 г. вынужден был признать, что "отсутствие моторов не только уменьшает производительность аэропланостроительных заводов, но в корень расстраивает ее и лишает возможности идти в этой области вперед, так как понятно, что, получая часть моторов из-за границы, наши заводы принуждены выполнять такие аппараты, которые за границей уже являются отсталыми". [60] Таким образом, устаревшие типы двигателей, которые союзники сбывали в Россию, предопределяли выпуск и отсталых типов военных самолетов.

Россия отставала в производстве двигателей и от своих союзников, и от противника.

Франция построила в 1917 г. свыше 23 тыс. двигателей. Ее ежемесячное производство в сорок раз превышало продукцию русских заводов. [61] Заводы Англии сдали военно-воздушным силам в том же году 11 536 двигателей. Всего за время войны Великобритания построила 41 тыс. авиационных двигателей. Германия построила 39 601 авиадвигатель, в том числе 24 059 двигателей за первые три года войны. Это в 16 с лишним раз больше, чем построила Россия. Германская авиационная промышленность располагала 21 заводом по производству деталей для двигателей и 17 авиаремонтными заводами.

Только на одном заводе "BMW" было занято 3500 рабочих — почти вдвое больше, чем на всех русских двигателестройтельных заводах, вместе взятых.

Россия сумела за время войны увеличить производство самолетов по сравнению с довоенным уровнем в десять раз, но в то же время Германия и союзные Франция и Англия увеличили производство самолетов в среднем в 50 раз. [62]

Производство самолетов й авиадвигателей за время войны было следующим:

Самолёты, шт. Двигатели, шт.

Россия[63] 5 012 1 511

Франция 51 100 93 100

Англия 55 000 41 000

Германия 46 000 40 200

По приблизительным подсчетам стоимость основного капитала всех авиационных предприятий России в 1917 г. можно исчислить в 67 млн. руб., в том числе стоимость рабочих машин примерно около 15 млн. руб., стоимость зданий — 20 млн. руб., сооружений — 17 млн. руб., силовых установок — около 9 млн. руб.

Стоимость всех основных фондов машиностроительных предприятий составляла в России в 1917 г. около 1700 млн. руб. Основные фонды авиационных предприятий не превышали 4 % фондов всего машиностроения. Доля авиационных предприятий в производстве средств производства была ничтожной и не превышала 1 %.

Крупным недостатком авиационных предприятий были их слабая специализация и кооперирование, предполагавшие выпуск на каждом заводе одного определенного типа самолета или авиадвигателя. Специализированные предприятия должны были иметь особый производственный процесс и кадры, подготовленные для постройки конкретных типов самолетов. При таких условиях производительность труда должна была бы возрасти, а фронт получить больше самолетов. Однако на деле предприятий строили разнотипные самолеты с разным технологическим процессом. Так, заводу А. Анатра, специализировавшемуся на самолетостроении, было предложено освоить производство двигателей.

Четкой согласованности в техническом отношении (чертежи, модели и пр.) между кооперированными заводами не было.

Общая техническая отсталость страны пагубно сказалась на новой отрасли промышленности. Вся система организации снабжения армии была порочной. История развития авиазаводов в России еще раз подтверждает хищническую политику частного капитала, стремившегося получить высокие прибыли. Правительство и руководители военного ведомства не сумели организовать производство самолетов и двигателей в соответствии с потребностями фронта. Военное ведомство продолжало навязывать и поощрять производство самолетов и двигателей иностранных конструкций, несмотря на то, что в России были более совершенные отечественные конструкции. Военное ведомство не сумело организовать производство этих передовых машин.

II САМОЛЕТНЫЙ ПАРК ВОЗДУШНОГО ФЛОТА

ОСНОВНЫЕ ТИПЫ БОЕВЫХ САМОЛЕТОВ

Успех боевой работы в значительной степени зависит от снабжения авиационных отрядов материальной частью. Качество материальной части определяется степенью совершенства поступающих на вооружение самолетов, их обеспеченностью запасными частями, умением организовывать эксплуатацию и ремонт техники в условиях фронта. Важнейшее значение имеет и количество имеющихся в наличии самолетов, так как при их нехватке нельзя правильно организовать их использование и ремонт.

В ходе войны непрерывно совершенствовались формы использования авиации и ее оснащение. Об этом свидетельствует запрос, разосланный в начале 1915 г. Главным военно-техническим управлением командирам авиационных отрядов, который касался комплектования материальной частью, оценки боевых качеств аэропланов, тактики воздушного боя. На вопрос о том, нужно ли ограничиться каким-либо одним из типов аэропланов или надо выработать несколько типов, пригодных для выполнения определенных задач — разведки, связи, бомбометания, корректирования стрельбы артиллерии, уничтожения неприятельских воздухоплавательных аппаратов, большинство командиров авиаотрядов высказало пожелание разделить все летательные аппараты на два разряда. Например, штабс-капитан Линно утверждал, что следует отряды делить на корпусные, легко перевозимые (так как их перелет, даже ночью, не всегда возможен), и армейские расположенные более в тылу и не нуждающиеся в перевозке. Такое разграничение диктовалось уровнем развития авиационной техники и уже практически осуществлялось с начала войны.

После изучения этого вопроса верховное командование русской армии установило основное деление авиаотрядов на корпусные, армейские и истребительные. Позже были выделены артиллерийские авиаотряды. Такое деление по типам самолетов в основном сохранилось и в дальнейшем, несмотря на то, что структура авиационной службы изменилась.

Общее число корпусных авиаотрядов к июлю 1917 г. дошло до 44. Каждый корпусный авиаотряд насчитывал шесть корпусных самолетов, шесть артиллерийских и два истребителя. На вооружении в основном состояли самолеты "Лебедь", "Анаде", "Кодрон", "Вуазен", "Спад" и "Ньюпор".

Корпусный авиаотряд

Число армейских отрядов достигло 12. Каждый отряд состоял из шести армейских самолетов и двух истребителей, в основном это были "Фарман-30", "Фарман-27", "Морис-Фарман-40". В 1915 г. в армию стали поступать самолеты "Вуазен" с двигателями "Сальм-сон" мощностью 130–150 л. с. и "Моран" с двигателями "Рон" мощностью 80 л. с. Они постепенно заменили прежние типы аппаратов. Новые машины обладали радиусом действия 200–300 км, в результате чего граница между армейскими и корпусными авиаотрядами постепенно стиралась. Нужды армий обслуживали многомоторные корабли "Илья Муромец", хотя они и находились в особом подчинении начальника штаба верховного главнокомандующего. Корпусные авиаотряды имели половину корпусных и половину истребительных самолетов.

Самолет "Фарман-30"

Перевозка на аэродром самолета "Нъюпор" в начале войны

В число истребителей входили главным образом самолеты "Ньюпор-10", "-11", "-12", "-17", "-21", а также "Моран", позже "Спад" и "Сопвич". Состоявшие на вооружении самолеты уже не подлежали разборке в походных условиях.

Развитие военных операций и рост числа военных отрядов с новой материальной частью привели к организации авиационных дивизионов.

В течение войны под давлением с фронта ставка верховного главнокомандующего постоянно требовала от Главного военнотехнического управления и Управления военно-воздушного флота резкого увеличения поставок самолетов в действующую армию. В соответствии с этими требованиями руководители военно-воздушного флота совместно с представителями военно-промышленных комитетов составили несколько вариантов планов снабжения армии авиационным и воздухоплавательным довольствием. Планы составлялись в начале 1915 г., в конце 1916 г. и в октябре 1917 г. Требования фронта непрерывно возрастали. Одновременно росли и претензии Управления военно-воздушного флота к авиационным заводам и междуведомственному комитету по заграничному снабжению.

Из доклада генерал-майора Пневского "О положении авиационного снабжения в нашей армии", представленного в июне 1916 г. в ставку верховного главнокомандующего, следует, что совещание, происходившее в штабе авиации 7 апреля 1916 г., установило принятую позже правительством программу снабжения армии самолетами на 1916 г. Она предусматривала потребность действующей армия до 1 января 1917 г. в 1866, а с 1 января по 1 июня 1917 г. — еще в 1400 самолетах. Пневский утверждал, что "все это количество аппаратов относится к новейшим типам, появившимся в самое последнее время". С начала войны и по 1 июня 1916 г. в армию поступило 1870 самолетов, в том числе 1512, или 80 %, построенных на русских заводах, и 1738 двигателей, из них с русских заводов 578, или 33 % общего числа двигателей, поступивших на снабжение армии. Из доклада генерал-майора Пневского бюджетной комиссии Государственной Думы в ноябре 1916 г. следует, что с 1 июня по 1 ноября 1916 г. в армию было отправлено 1063 самолета и 2337 авиадвигателей. Таким образом, со дня объявления войны и по 1 ноября 1916 г. армия получила 2933 самолета и 4075 авиационных двигателей. [64]Намеченная на первую половину 1917 г. программа снабжения авиаотрядов самолетами была пересмотрена и увеличена. И конце 1916 г. составлен генеральный план снабжения военно-воздушных сил действующей армии материальной частью и боеприпасами с 1 января 1917 г. по 1 июля 1918 г. Этот план являлся результатом совместных совещаний, происходивших в октябре 1916 г. в ставке верховного главнокомандующего с представителями авиационного командования союзных России стран. Решения, принятые в ставке, были позже утверждены Особым совещанием по обороне государства в виде плана, представленного в табл. 5.

Таблица 5

План снабжения самолетами с 1 января 1917 г. по 1 июля 1918 г. [65]

Количество запасных частей исчислялось в размере 50 % от числа самолетов. Таким образом, требовалось около 10 тыс. самолетов. Эти цифры относятся только к самолетам сухопутной армии. Морская авиация имела свой план снабжения, за время войны она получила около 400 гидросамолетов.

Потребность в двигателях определялась числом самолетов вместе с 50 % запчастей и составляла около 15 тыс. двигателей. Главные усилия военного ведомства были направлены на пополнение потерь и предусматривали крайне небольшое увеличение общего числа боевых самолетов в действующей армии. Основную долю прироста составляли корпусные, т. е. корректировочные, и истребительные самолеты.

Потребное количество истребителей было сильно занижено, ход военных действий заставил в 1917 г. пересмотреть план в сторону резкого увеличения производства этого класса боевых самолетов. Вот характерная телеграмма из действующей армии, отправленная в июне 1917 г. в Управление военно-воздушного флота Мацевичем: "Десятый армотряд, не имея соответственных своему названию самолетов, не может выполнять армейских заданий на фронте с значительным превосходством неприятельских истребителей, и потому вновь усердно ходатайствую о наряде отряду находящихся ныне на Московском складе шести "Сопвичей"… и о скорейшем наряде других самолетов Командарм настойчиво ходатайствует перед Главкозаном о незамедлительном снабжении новейшими самолетами, указывая, что без таковых не может соответственно подготовить операции"[66].

Воздушная борьба по мере совершенствования истребительной авиации принимала все более ожесточенный характер и вносила серьезные поправки в "генеральный план" снабжения. Ежемесячные потери истребителей исчислялись теперь в 50 %. Немаловажную роль в росте потерь самолетов сыграло также резкое улучшение у противника средств противовоздушной обороны. Значительно возросла общая потребность в самолетах армейской и корпусной авиации. Большими материальными потерями сопровождались серьезные неудачи на Юго-Западном фронте, связанные с отступлением русских армий. [67]

Не отвечало потребностям действующей армии и запланированное снабжение горючим. План предусматривал 3,84 т бензина в год на каждую машину и 24 т на корабль типа "Илья Муромец". Общая потребность в горючем исчислялась в 7232 тыс. т. В действительности, его требовалось почти в два раза больше. Потребность в масле исчислялась в 960 кг в год на самолет и 6460 — на корабли типа "Илья Муромец". Общая потребность в масле была запроектирована в 1830 тыс. т. Реальная же потребность была значительно выше.

Между тем и этот заниженный план снабжения авиации материальной частью, горючим и смазочными маслами оказался для царского правительства неосуществимым. Уже в начале февраля 1917 г., когда Управление военно-воздушного флота попыталось составить отчет о выполнении плана снабжения действующей армии авиационно-воздухоплавательным имуществом[68], оказалось, что из 4351 подлежащего постройке корпусного самолета заказы размещены только на 1513. Еще хуже было с истребителями. Русские заводы приняли заказ на 487 машин. Согласно планам военного ведомства, все армейские самолеты должны были строиться за границей. Однако к началу февраля 1917 г. они не были даже заказаны. Из 120 "Муромцев" Русско-Балтийскому заводу заказали только 38 машин.

После Февральской революции иностранные капиталисты приостановили доставку в Россию оборудования для авиационных предприятий в Москве, Симферополе, Таганроге, Рыбинске и других районах страны. Уровень производства на ряде авиационных заводов упал на 50 %. Заказы на самолеты и двигатели к сроку не были выполнены. Управление военно-воздушного флота вынуждено было пересмотреть принятый план снабжения действующей армии самолетами.

Было решено в следующем году поставить армии 6866 самолетов, в том числе 616 армейских, 3048 корпусных, 3202 истребителя.[69] Это количество самолетов, по мнению военного ведомства, должно было обеспечить действующие и подлежащие формированию авиаотряды. Кроме того, предполагалось заказать 9390 авиационных двигателей. Подсчет реальных возможностей выполнения этой программы силами отечественных заводов привел руководителей Управления военно-воздушного флота к неутешительным выводам. Оказалось, что из 3202 самолетов типа истребителей русские заводы могли построить только 1480. Таким образом, 1722 истребителя следовало заказать за границей. Из 3048 самолетов корпусного типа заграничные заводы должны были поставить 848 машин. 616 армейских машин также рассчитывали приобрести за границей.

Еще хуже обстояло дело со снабжением авиадвигателями. Двигателей автомобильного типа необходимо было дать 5400, из них только 75 рассчитывали построить в России. Стационарных звездообразных двигателей требовалось 1330, в России можно было построить только 120. Ротативных двигателей требовалось 2660, отечественные заводы могли произвести лишь 160. Всего из 9390 авиадвигателей, подлежавших поставке в армию, только 355 можно было построить в России. [70] Никаких запасов двигателей в распоряжении военного ведомства не было.

Таким образом, новый план снабжения действующей армии самолетами и двигателями [71] также не имел под собой реальной основы. Все надежды возлагались на их импорт из союзных стран.

Всего в авиационных отрядах, действовавших на фронте, насчитывался 461 самолет вместо 840 положенных по табели. Следовательно, армия имела только 43 % потребных самолетов. В парках к этому времени числилось 106 самолетов различных систем. На вооружении состояло не менее 30 типов самолетов, в том числе 17 — основных. Технические данные этих самолетов сведены в табл. 6.

Приведенные в таблице данные в ряде случаев отличаются от данных аналогичных самолетов, состоявших на вооружении в иностранных армиях. Это объясняется тем, что здесь рассматриваются самолеты, в своем большинстве построенные на русских заводах. Кроме того, для одних и тех же типов самолетов технические данные менялись в зависимости от установки того или другого двигателя. В таблице не исчерпан список всех самолетов, которые приходилось пилотировать русским летчикам. В конце 1917 г. в Россию в небольшом количестве стали поступать английские самолеты "Де Хевиланд-9" с двигателем "Пума". Однако к производству этих самолетов в России не приступали, поэтому в таблицу они не включены. Не включен по этим же соображениям самолет-разведчик "Сальмсон", предназначавшийся для армейских авиаотрядов. Это был самолет фирмы "Латекоер" с двигателем "Сальмсон" жидкостного охлаждения, он имел пулемет на турели сзади и неподвижный пулемет для стрельбы через винт. Такие самолеты, как "Фарман-22" и "-27", "Ньюпор-40", "Муромец" с двигателями "Аргус", "Альбатрос", также не вошли в перечень из-за своей малочисленности.

Приведенные в таблице бипланы конструкции Сикорского представляли собой оригинальные машины, не уступавшие по своим летным качествам лучшим истребителям своего времени. Однако их число в действующей армии было невелико. Наиболее многочисленными самолетами типа истребителей являлись "Моран-парасоль", "Ньюпор-11" и "-21". Наиболее ценными истребителями были "Ньюпор-17" и "Спад". Вооружение остальных истребителей указано типовое. Только 10 типов истребителей имели вторые пулеметы для стрельбы через винт, остальные истребители из-за отсутствия синхронизатора использовали пулеметную установку для стрельбы поверх винта. Большинство истребителей являлось бипланами, и только три типа были монопланами с расчалками.

Мощность двигателей самолетов типа истребителей колебалась от 80 до 200 л. с. На большинстве самолетов этого типа стояли ротативные двигатели воздушного охлаждения мощностью 80— 130 л. с.

За исключением двухместных самолетов "Ньюпор-12", "Моран-парасоль" и "Моска"-МБ БИС все остальные самолеты были одноместными. Истребители строились из дерева и фанеры с полотняной обшивкой; сталь применялась только для стоек шасси и осей колес. Площадь несущей поверхности колебалась от 13,3 до 22 м2, вес конструкции — от 480 до 825 кг. Нагрузка на 1 м2 несущей поверхности была в пределах от 48,1 до 59,0 кг. На большие увеличения нагрузки конструкторы не шли, опасаясь ухудшения скороподъемности и маневренных качеств истребителя. Нагрузки на 1 л. с. были очень большими — 6,7—10,2 кг. Скороподъемность на высоту 3000 м составляла до 30 мин. Горизонтальная скорость достигала 145–208 км/ч. Некоторые истребители, строившиеся в России, обладали скоростью полета от 145 до 160 км/ч.

Таблица 6

Основные данные самолетов, состоявших на вооружении в период первой мировой войны 1914–1918 г.

В таблице перечислено 14 типов самолетов-разведчиков, в том числе только четыре русской конструкции, причем из этих четырех самолет "ВИ" был почти точной копией французского самолета "Вуазен"; "Анатра-Д" и "Лебедь-12" имели прототипом немецкий "Альбатрос". Правда, немцы сами заимствовали еще до войны конструкцию "Альбатроса" у русских конструкторов, но в период войны на русских заводах строились копии трофейных "Альбатросов". Самолеты "Ньюпор-4", "Моран-Ж" и "Депердюс-сен" состояли на вооружении только до середины 1915 г., а затем не применялись из-за низких летных качеств. Наиболее многочисленными самолетами разведывательного типа являлись "Фарман-16" и "Вуазен", эти самолеты состояли на вооружении до конца войны. Особенно ценными в этой группе были двухместные самолеты "Сопвич", "Фарман-30" и "Кодрон". На русском фронте было небольшое число трипланов "Сопвич".

Около 30 % состоявших на вооружении самолетов этого типа являлись импортными. Остальные были построены на русских заводах. В России не строились только двухместный "Кодрон" и "Морис-Фарман-40". Все самолеты-разведчики строились из дерева и фанеры с полотняной обшивкой за исключением "Вуа-зена", хвостовая ферма которого состояла из стальных труб. Почти все самолеты этого типа являлись бипланами. "Фарманы" и "Вуазены" имели толкающие винты и были слабо приспособлены к обороне. Мощность двигателей колебалась в пределах 70— 160 л. с. Большинство двигателей было ротативного типа. Полезная нагрузка находилась в пределах 240–400 кг, нагрузка на 1 м2 крыла не превышала 46 кг. Нагрузка на 1 л. с. доходила до 12 кг. Скорость полета большинства самолетов-разведчиков составляла 100–130 км/ч. Наиболее быстроходными были "Сопвич" — 170 км/ч и "Фарман-30" — 140 км/ч. Потолок достигал 3500–6000 м, продолжительность полета — 3–4 ч. Скороподъемность оставалась низкой: "Вуазен" на набор 2000 м затрачивал 23 мин.

Самолеты бомбардировочного типа были представлены в России тяжелыми кораблями типа "Илья Муромец". По скорости и потолку они почти не уступали многим истребителям. По весу на 1 л. с. и по нагрузке на 1 м2 крыла "Муромцы" превосходили большинство истребителей. Вооружение "Муромца" было в 3–4 раза мощнее вооружения любого истребителя. Взаимная огневая поддержка и маневры внутри группового порядка, применявшиеся "Муромцами", делали их неуязвимыми для истребителей. Уже в то время наметилась тенденция улучшения летных качеств и вооружения бомбардировщика, чтобы он самостоятельно мог отражать атаки истребителей.

Многомоторные самолеты постоянно совершенствовались. В середине 1916 г. Русско-Балтийский завод поставлял более быстроходные машины с большими грузоподъемностью и радиусом действия, усиленным вооружением. На "Муромце" серии Е, например, было уже семь пулеметных точек. Экипаж состоял из семи человек — двух пилотов, механика, моториста-стрелка, штурмана и двух пулеметчиков.

Морская авиация вооружалась летающими лодками или, как их в то время называли, гидролодками М-5 и М-9 конструкции Д. П. Григоровича. В табл. 6 приведены данные первых типов этих машин. В ходе войны были значительно улучшены их летные и мореходные данные, в частности, мощность двигателей. По весовой отдаче, скорости и потолку гидролодки не уступали лучшим сухопутным самолетам того времени. Их создание было, несомненно, большой победой русской технической мысли. Из-за нехватки самолетов морского типа пришлось поставить на поплавки некоторые сухопутные машины, в частности "Фарман-22" и даже "Муромец".

О насыщенности авиацией различных фронтов действующей армии наглядно говорит "Выписка из ведомости самолетов в отрядах, дивизионах, базах, парках на 1 июня 1917 г."[72] В табл. 7 приведены некоторые данные из этой выписки.

Наиболее насыщенными материальной частью были Юго-Западный и Румынский фронты — 259 самолетов, Западный фронт — 125 самолетов, Северный — 93, Кавказский фронт и другие насчитывали 104 самолета, но значительная часть этих машин была на базах. Всего на фронтах числился 1031 самолет. Однако реально боеспособных было меньше половины указанных в перечне самолетов. Эти данные относятся к началу июньского наступления 1917 г. Уже к концу июля 1917 г. общее количество боевых самолетов резко сократилось. Фронт нуждался в самолетах-разведчиках.

Ежемесячные потери самолетов всех типов составляли в конце 1917 г. не менее 40 %. В начале сентября 1917 г. Верховный главнокомандующий направил в Петроград телеграмму на имя военного министра. В ней указывалось на необходимость спешно пополнить авиаотряды самолетами, "коих некомплект около 50 процентов особенно разведывательного типа", обеспечить присылку из-за границы до конца года "не менее 1000 самолетов с моторами и запасными частями". Но фронт по-прежнему оставался без необходимых самолетов.

Таблица 7

Наличие исправных самолетов в отрядах, дивизионах, базах, парках на 1 июня 1917 г.

Наиболее распространенные типы самолетов, на которых воевали русские летчики, приведены в табл. 8.

Таблица 8

Данные о типах самолетов, состоявших в армейских в корпусных авиаотрядах на 1 апреля 1917 г.1

Потребности фронта в самолетах все возрастали. К концу 1917 г. ежемесячные потери исчислялись в 400 боевых аппаратов. Ставка верховного главнокомандующего подсчитала, что на последующие восемь месяцев авиационным частям необходимо дать 3375 самолетов, из них 275 для артиллерийских отрядов, 1250 для корпусных и 1850 — истребителей. Потребность в большом числе истребителей объяснялась тем, что без прикрытия стали немыслимы ни дальние рейды бомбардировщиков, ни работа армейских и даже разведывательных самолетов. Начальник Авиадарма 2 июля 1916 г. в рапорте начальнику штаба Верховного главнокомандующего писал: "Признавая настоятельную необходимость увеличения числа истребителей на фронте, мной были приняты меры к развитию наших аэропланостроительных заводов, которым были поставлены задания на конструирование истребителей собственного типа.

В настоящее время на некоторых заводах уже приступлено к постройке истребителей по заграничным чертежам, на других же — к постройке истребителей собственной конструкции, давших на испытаниях в полете отличные результаты"[73].

Эти запоздалые меры были приняты через два года после начала войны. Важное значение имела постройка на русских заводах одноместных самолетов "Спад" и "Ньюпор-27" и "-24". Они развивали скорость до 200 км/ч и обладали значительным радиусом действия, что делало их пригодными для сопровождения в дальние рейсы русских бомбардировщиков. Участник войны летчик Северский писал, что в 1917 г. во время полетов "Муромцев" над Рижским заливом и нанесения ударов по военно-морским базам врага русские истребители сопровождали бомбардировщиков на всем протяжении их пути, позволяя им беспрепятственно производить бомбардировку. Этими истребителями были "Ньюпоры" и "Спады", построенные в России.

Из ведомости аэропланов и моторов, потребных для снабжения [74], составленной начальником Управления военно-воздушного флота, следует, что военное ведомство предполагало закупить за границей и построить в России новый английский разведчик "ДНУ" или "Де-Хевиланд-9" с двигателем "Либерти" мощностью 375 л. с. Намечалось заказать 650 машин заводам Лебедева, "Дукс" и Анатра. Из новых самолетов-разведчиков планировалось купить за границей разведчик "Сальмсон" фирмы "Латекоер" с двигателем "Сальмсон" жидкостного охлаждения. Эта машина имела пулемет для стрельбы через винт и пулемет на турели у летчика-наблюдателя. Ее характерной особенностью было отсутствие стабилизатора, которым служил руль высоты. В соответствии с требованиями фронта намеревались силами отечественных заводов в течение полугодия построить 1100 корпусных самолетов и 740 истребителей.

В то же время Германия выпускала самолетов значительно больше, Чем Россия. Германские авиазаводы построили в 1914 г. 1348 самолетов, в 1915 г. — 4532, в 1916 г. — 8182, в 1917 г. — 19 746, всего было произведено 33 808 самолетов.

Англия начала строить истребители, не уступавшие немецким. Французы также создали превосходные истребительные машины. Русский военный агент во Франции Игнатьев сообщал о высокой боеспособности истребителей "Спад" на Западном Фронте. Машина этого типа показала скорость 208 км/ч. Капитан Быстрицкий доносил из Парижа об испытаниях истребителя "Моран" с двигателем "Моносупап" мощностью 150 л. с. "Моран" был вооружен двумя пулеметами "Виккерс", стрелявшими через винт, и на высоте 2000 м показал максимальную скорость 219 км/ч.

Б. Н. Юрьев утверждал, что в ходе войны "истребитель устаревал в каких-нибудь 4 месяца. Если в процессе работы чего-нибудь не хватало или получался прорыв в снабжении, то машина настолько устаревала, что не было смысла пускать ее в военную обстановку. Машины иногда оказывались устаревшими, не выйдя с завода"[75].

Все строившиеся в России самолеты делились на две группы: самолеты, сконструированные в России, и самолеты заграничных конструкций. Табл. 9 дает представление о первой группе самолетов. Эти машины строились серийно и составляли важнейшую часть военно-воздушного флота России. Почти все перечисленные в таблице самолеты были бипланами с тянущим винтом и предназначались для корпусных авиаотрядов. Действующая армия нуждалась тогда именно в таком типе машин.

Накануне войны русские авиаотряды имели на вооружении в большинстве случаев "Ныопор-4". Этот двухместный моноплан не обладал ни удовлетворительным радиусом действия, ни достаточной грузоподъемностью, что поставило русский военно-воздушный флот в начале войны в весьма затруднительное положение. Биплан как более грузоподъемный и обладавший относительно большим радиусом действия и хорошим обзором рассматривался военным ведомством в качестве наилучшей боевой машины.

Под влиянием неудач на фронте русская буржуазия стала энергичнее помогать снабжению армии, были достигнуты более серьезные успехи в производстве самолетов и двигателей.

Летом 1916 г. основная часть военно-воздушных сил Германии была брошена на Восточный фронт, что ухудшило положение русской авиации и потребовало налаженной и четкой работы авиационных предприятий России. Но решение этой задачи оказалось далеко не легким.

К концу 1916 г. отечественные самолетостроительные заводы значительно увеличили выпуск самолетов. В основном это были уже самолеты "Фарман-27" и "-30" с двигателем "Сальмсон" мощностью 160 и 175 л. с., "Вуазен" с двигателем "Сальмсон" мощностью 160 л. с. и "Ньюпор-бебе". Кроме этих основных машин, строились и самолеты русских конструкторов "Лебедь-12" и "Анатра". В целом снабжение фронта за время войны характеризуется следующими цифрами:

Построено Куплено

в России за границей Всего

Самолеты 5012 1800 6812

Двигатели 1511 4000 5511

В действующей армии был хронический некомплект материальной части. В среднем на фронте одновременно действовало не более 500 боевых самолетов, т. е. только в два раза больше, чем в начале войны. Германия имела в строю не менее 1500 боевых самолетов в начале 1917 г. и 2500 — в конце войны.

Таблица 9

Самолеты отечественных конструкций, строившиеся на русских заводах

В России не существовало координации в руководстве сухопутной и морской программ строительства самолетов. Это создавало дополнительные трудности и неувязки как в области рационального расходования дефицитных материалов, так и заграничных закупок. Бичом для армии являлась многотипность строившихся самолетов.

Военное ведомство считало, что на полтора года войны, начиная с 1 января 1917 г., потребуется 9460 самолетов, в том числе 4214 истребителей[76], т. е. доля истребителей составляла 44 % общей потребности. Между тем русские авиазаводы в соответствии с решением военного ведомства производили главным образом самолеты корпусного типа французских образцов. Табл. 10 дает наглядное представление о самолетах заграничных конструкций, строившихся в России. Из 17 типов самолетов заграничных образцов, освоенных в России, шесть были истребителями, в том числа три — типа "Ньюпор". Из этой же таблицы следует, что военному ведомству и в производстве заграничных машин не удалось избежать многотипности, которая являлась одной из самых отрицательных сторон строительства и эксплуатации самолетов в боевых условиях. Трудно было не только наладить массовое производство самолетов, но и переучивать в боевых условиях летный состав с одного типа самолета на другой. В довершение всего нехватка запасных частей крайне осложняла эксплуатацию этой массы разнотипных самолетов.

Качество строившихся самолетов оставляло желать лучшего, и большинство русских предприятий не могло тягаться с передовыми французскими заводами, особенно в области производства истребителей.

Подполковник В. М. Ткачев, инспектируя авиацию Юго-Западного фронта, в начале 1917 г. вынужден был признать, что "лучшими из имеющихся сейчас на фронте систем являются истребители французских заводов с моторами "Рон" мощностью 80 л. с. Большинство из них, по заявлениям командиров отрядов и летчиков, безукоризненны. Ощущается только отсутствие запасных частей" [77].

Четкой специализации самолетов не существовало.

Одни военные летчики считали "Ньюпор-10", "Моска", "Сопвич" разведчиками, другие относили их к истребителям. Такой же разнобой в оценке машин можно встретить и в официальных документах. Это объясняется тем, что роль отдельных самолетов в ходе войны менялась. В начале 1916 г. "Ньюпор-10" считался истребителем, его скорость составляла 140–150 км/ч, позже* когда появились самолеты с большей скоростью, "Ньюпор" стали использовать в качестве разведчика. Часто выполнение особо ответственных заданий по разведке и фотографированию позиций противника возлагалось на истребителей, способных обороняться и уходить от воздушного противника.

Таблица 10

Самолеты заграничных конструкций, строившиеся на русских заводах[78] в 1914–1915 гг.

В 1917 г. лучшими разведчиками были "Сопвичи", но эту машину нередко использовали и в качестве истребителя. Русские заводы строили мало самолетов "Сопвич", так как отсутствовали подходящие авиаматериалы.

На подавляющем числе построенных в России самолетов стояли иностранные авиадвигатели.

Общим недостатком всех самолетостроительных заводов была их оторванность от аэродинамических лабораторий и научно-исследовательских институтов. Этого не избежал даже Русско-Балтийский завод, строивший "Муромцы". В ходе войны видные русские ученые признали, что "постройка больших аппаратов целыми сериями без подробного изучения их свойств, без лабораторных испытаний моделей и без производства аэродинамических подсчетов на заводе представляется совершенно ненормальным явлением" 1.

В ходе войны производительность авиационных заводов значительно возросла, вследствие чего к 1 июня 1916 г. русские предприятия сдали армии 1344 самолета. К этому же времени на фронт поступило 316 заграничных машин. Общее количество самолетов, поступивших с русских заводов в распоряжение УВВФ, было несколько выше и составляло 1512. Из-за границы прибыло 358 самолетов. Итого — 1870 самолетов. Однако число боевых машин, находившихся в строю, оставалось по-прежнему на низком уровне. В самом деле, в день мобилизации в русской армии имелось 244 самолета. Из доклада начальника УВВФ помощнику военного министра летом 1916 г. следует, что в авиационных частях действующей армии на 1 июня 1916 г. состояло 383 аппарата, из них 250 вполне исправных и 133 — в ремонте. Таким образом, количество самолетов на фронте не увеличилось несмотря на неизмеримо возросшую роль авиационных отрядов в боевых операциях русских войск. Этот вопрос был поднят в Особом совещании по обороне государства. А. Ф. Половцев заявил на заседании авиационной комиссии этого совещания: "С начала войны с авиацией было неблагополучно Теперь обстоятельства подтвердили мои опасения, авиация в нашей армии сведена, так сказать, на нет, ибо две-три сотни посредственных, а то и вовсе плохих машин нельзя считать авиационными войсками. Германский масштаб иной: на каждую нашу единицу приходится пять аэропланов, если не более" [79]. Немцы в своей программе развития авиации стремились к 1 апреля 1916 г. иметь в строю до 1000 самолетов.

Катастрофическое положение с новой техникой для авиации заставило принять ряд хотя и запоздалых, но крайне важных решений. Опыт показал, что единственным выходом из создавшегося положения было расширение отечественного авиационного производства.

Самолет "Ньюпор-4" с ложкой

В основном предприятия строили двухместные полуторапланы "Ньюпор-4" с вынесенной вперед лыжей, предохранявшей машину от капотажа (так называемый "Ньюпор" с ложкой), и бипланы с толкающим винтом "Фарман-16". На них устанавливались двигатели "Гном". Обе эти машины французской конструкции строились в России с некоторыми изменениями и составляли основное ядро русских военно-воздушных сил. Технические характеристики этих самолетов приведены в табл. 11.

Таблица II

Основные летные данные самолетов

Тип самолёта| Мощность | Полная |Горизонтальная|Время подъёма

 |двигателя, л.с.|нагрузка, кг|скорость, км\ч |на 500 м, мин.

"Ньюпор-4" | 70 | 240 | 95 | 12

"Фарман-16" | 80 | 275 | 90 | 10

Помимо этих двух машин, было построено несколько самолетов типа "Фарман-22", и "Моран-парасоль" с 70—80-сильными ротативными двигателями "Гном". Все эти французские образцы самолетов к началу войны уже устарели.

Самолеты русских конструкторов, в частности, самолет конструкции Сикорского, занявший первое место на конкурсе военных самолетов в 1913 г., самолеты конструкции Гаккеля, Дыбовского, Стеглау не строились.

Четкой технической политики военного ведомства в авиастроении, планомерной и продуманной системы развития авиационного производства не существовало. Как заявил член Государственной думы А. Ф. Половцев в Особом совещании по обороне государства, "этому роду оружия значения не придавали".

Частные предприятия неохотно переходили к постройке новых машин и предпочитали придерживаться старых, уже освоенных образцов. Между тем на вооружении германской авиации к началу войны состояли весьма совершенные для того времени двухместные бипланы "Альбатрос", "Эльфауге", "Авиатик" с двигателями жидкостного охлаждения мощностью 70—100 л. с. и другие машины, обладавшие скоростью полета свыше 100 км/ч. Зимою 1913/14 г. немцы установили на них ряд авиационных рекордов. В частности, летчик Бэм на самолете "Альбатрос" с двигателем "Мерседес" мощностью 100 л. с. продержался в воздухе 24 часа 10 мин. Летчик Элерих на биплане "Марс" поднялся на высоту 7500 м. Было ясно, что в России необходимо переходить к производству новых, более совершенных самолетов, обладающих большой скоростью, грузоподъемностью и потолком.

Русским заводам были заказаны самолеты типа "Вуазен" с двигателями "Сальмсон" мощностью 130 л. с., а затем 140–150 л. с. и типа "Моран" с двигателями "Рон" мощностью 80 л. с. Такого же типа самолеты военное ведомство заказало и французским фирмам. Но освоение производства этих самолетов затянулось, и к началу войны в русской авиации насчитывалось только несколько таких машин.

В первые три месяца войны воздушные силы России потеряли, главным образом в результате аварий, значительную часть состоявших на вооружении самолетов. Основными причинами аварий были несовершенство материальной части и неопытность летного состава.

Для сохранения боеспособности авиаотрядов Главное военнотехническое управление сделало крупные заказы авиационным заводам. Однако типы самолетов не были установлены. По словам А. Ф. Половцева, "брались первые попавшиеся типы летательных машин, большей частью отживших французских типов, бросались от моноплана к бипланам, учили, переучивали и постепенно отставали в деле авиации"[80].

Между тем требования фронта к самолетам непрерывно росли. В результате этого прежние типы самолетов в течение первого года войны были заменены новыми, более совершенными. В 1915 г. авиационные отряды располагали военными самолетами, приведенными в табл. 12.

Из перечисленных в таблице самолетов только один "Моран", имевший площадь крыльев 14 м2, был одноместным. Все остальные машины были двухместными. Самолеты "Моран" имели сложное управление, киль у них отсутствовал, что сказывалось на устойчивости пути, аэродинамика машины оставляла желать лучшего. "Моран" был монопланом с тонким профилем крыла, расчаленным сверху и снизу проволокой, что сильно сказывалось на скорости машины. Несмотря на то, что эти самолеты по своим летным качествам стояли несравненно выше самолетов образца 1914 г., уже к концу 1915 г. они перестали соответствовать достижениям авиационной техники. За границей стали переходить от самолетов с толкающими винтами к одноместным бипланам с тянущим винтом. Это диктовалось появлением истребителей. Полное признание получил самолет с двигателем впереди и тянущим винтом.

Таблица 12

Основные данные самолетов, состоявших на вооружении авиаотрядов в 1915 г.

Конструкторы одноместных истребителей почти повсеместно перешли от системы моноплана к биплану. Биплан при равной несущей поверхности и грузоподъемности имел лучшую маневренность и обладал большей прочностью.

Французу Деляжу удалось создать полутораплан "Ньюпор" с оригинальными крыльями небольшого размаха — узкое нижнее и широкое верхнее крылья скреплялись одной V-образной стойкой. Получалась машина с хорошим обзором и сравнительно небольшим сопротивлением.

"Ньюпор-11" и "-17" с несущей поверхностью 16 м2 и двигателем "Рон" мощностью 110 л. с. стали особенно популярными на фронте в качестве одноместного истребителя. На вооружение французской авиации были также приняты истребители моно-планного типа. Самолет "Моран-Сольнье" с двигателем "Рон" мощностью 110 л. с., имея полезную нагрузку 160 кг, показал скорость полета 170 км/ч. Кроме этих машин, союзники располагали неплохими боевыми самолетами "Фарман-40", "Спад" с двигателем "Рено", "Сопвич" с двигателем "Клерже" мощностью 130 л. с., "Кодрон" и др. Эти самолеты развивали скорость горизонтального полета до 170 км/ч.

В Германии в серийном производстве находился биплан конструкции А. Фоккера. Он имел тянущий винт, двигатель мощностью 165 л. с., показывал скорость полета до 150 км/ч. Русским летчикам пришлось столкнуться также с немецкими самолетами "Авиатик" с двигателем "Мерседес" мощностью 170 л. с., обладавшими скоростью полета 132 км/ч, и "Альбатрос" с двумя двигателями мощностью по 165 л. с. каждый, развивавшими скорость 170 км/ч. Если добавить к этому, что все новые типы заграничных самолетов к концу 1915 г. имели специальное вооружение, то станет ясным, насколько отставшими оказались русские военные самолеты. Фронтовое командование и летчики настойчиво требовали новых, более быстроходных и грузоподъемных самолетов.

Военное ведомство вынуждено было в 1915 г. разработать "проект задания" авиационным заводам. Теперь уже требовалось строить истребители со скоростью полета не менее 150 км/ч. Скороподъемность самолета на высоту 2000 м должна была составлять не более 15 мин. Для самолетов с двигателем "Рон" мощностью 100–110 л. с. грузоподъемность определялась в 300 кг (вес пилота, одного пассажира, вооружения, снаряжения и бомб), продолжительность полета составляла 7 ч. Требовалось также, чтобы разбег и пробег при посадке не превышали 90 м. Но даже такие в общем скромные требования оказались трудновыполнимыми.

Начальник Управления военно-воздушного флота, выступая в бюджетной комиссии Государственной думы в конце 1916 г. по вопросу авиационного снабжения во время войны, заявил: "По той мере, однако, как германская техника в области авиации делала все большие успехи, исполнение все новых и новых повышенных требований армии делалось все труднее"[81].

Только в ноябре 1915 г. заведующим авиацией и воздухоплаванием в действующей армии было созвано совещание, на котором выяснена "количественная и качественная потребность в аппаратах". Однако неопределенность положения, как это признавали руководители военного ведомства, продолжалась еще до осени настоящего года, и только с сентября месяца 1916 г. можно считать их более или менее окончательно установленными". Таким образом, лишь через два года войны было сделано то, с чего надо было начинать авиационное снабжение.

Изменение конструкций самолетов продолжалось до конца войны, но делалось это уже по большей части сериями и по указаниям, поступавшим с фронта. Низкое качество материальной части, устаревшие типы боевых самолетов и их слабое вооружение — все это создало к середине 1916 г. весьма тяжелое и напряженное положение для отечественных военно-воздушных сил. В начале войны продолжали совершенствоваться уже созданные типы самолетов и авиационных двигателей. Часть самолетов, оказавшихся небоеспособными, была снята с вооружения, в частности, все монопланы со средним расположением крыла. В то же время начался процесс дифференциации типов самолетов по назначению.

На этом этапе развития авиации осваивали опыт, накопленный до войны. Интенсивная научно-исследовательская работа, эксплуатационный и производственный опыт, более совершенные методы проектирования, расчетов на прочность, новая технология позволили перейти во второй половине 1916 г. к производству новых типов самолетов и двигателей. Мощность двигателей, скорость полета, потолок, скороподъемность и грузоподъемность боевых самолетов резко возросли. Развитие авиации находилось в прямой зависимости от летнотактических требований, предъявляемых к самолету как к новому виду оружия. Эти требования возрастали по мере того, как одна из воюющих сторон делала шаг вперед в дальности, скорости, высоте полета и вооружении самолета. Одноместные истребители, ставшие хозяевами воздуха, сделали скорость основным качеством боевой машины. Скорость полета повышалась в основном за счет увеличения мощности двигателей, а также улучшения аэродинамики самолета (снятие стоек, расчалок и пр.). Насколько быстро возрастала мощность двигателей, видно из табл. 13.

Таблица 13

Рост мощности авиационных двигателей

Мощность двигателей, л.с.

Годы Союзники | Союзники

России | Германии

1914 80…130 | 80…120

1915 100…150 | 150…160

1916 150…225 | 160…220

1917 160…300 | 160…260

1918 250…400 | 160…260

Мощность силовых установок за время войны возросла в среднем в три раза. Быстрое увеличение мощности двигателей позволило не только увеличить скорость полета, но и благодаря уменьшению нагрузки веса конструкции на 1 л. с. резко улучшить скороподъемность и потолок истребителя. Конструкторы, желая повысить скорость полета истребителя, стремились увеличить нагрузку на единицу поверхности крыла. Однако два фактора сдерживали это стремление. Во-первых, прежде всего опасались больших посадочных скоростей. Приспособлений для уменьшения посадочной скорости тогда не существовало. Во-вторых, желание иметь хорошую скороподъемность машины сдерживало тенденцию к увеличению нагрузки на 1 м2 крыла, тем более, что необходимая избыточная мощность была весьма ограничена. Только к концу войны нагрузка на 1 м2 крыла достигла 59 кг, хотя накануне войны уже существовали гоночные самолеты с нагрузкой 70 кг/м2. Возраставшие требования к скорости и грузоподъемности самолета привели к тому, что бипланы с тянущим винтом стали наиболее предпочтительной схемой одноместных истребителей.

Увеличение размеров крыльев расчалочного моноплана было нецелесообразным из-за сложности конструкции крепления крыла, что в свою очередь вызывало повышение веса и увеличивало лобовое сопротивление самолета. Решетчатая форма крыльев коробки биплана давала возможность разрешить проблему прочности при увеличении несущей поверхности самолета не в ущерб его летным качествам. При этом вес самолета-биплана получался меньше веса расчалочного моноплана с такой же площадью крыла. Вот почему, когда мощность двигателя превысила 100 л. с., даже моноплан "Парасоль" должен был уступить место биплану.

"Классическая" схема конструкции крыла биплана, сложившаяся накануне войны, оказалась живучей. Два лонжерона, передний на 11–16° хорды, задний — на 58–66° хорды, распорки, диагональные растяжки, ферменные или пластинчатые нервюры, стрингеры получили за время войны высокое развитие. Заграничный биплан был шагом назад по сравнению с бипланами, имевшими обтекаемый фюзеляж, которые были разработаны в Рсссии Я. М. Гаккелем, Д. П. Григоровичем, И. И. Сикорским. Русский биплан имел две бипланных полукоробки, фюзеляж и силовую установку с тянущим винтом, расположенным впереди.

Самолеты типа "Фарман" и "Вуазен" в России продолжали строить, но во Франции и Англии они в 1917 г. уже были сняты с производства. Правда, делались попытки улучшить их летные качества путем увеличения мощности силовых установок.

На самолетах "Фарман" для улучшения обстрела гондолу приблизили к верхнему крылу, но толкающие винты делали эти самолеты уязвимыми для одноместных истребителей. Самолеты с толкающими винтами могли летать только под охраной истребителей или в ночное время.

Начиная с середины 1915 г. невооруженный самолет уже считался Неполноценной боевой машиной. Вооружение пулеметом оказало известное влияние на конструкцию летательных аппаратов. На первых боевых самолетах наблюдатель сидел впереди, а летчик сзади. Тактика воздушного боя заставила на двухместных машинах перенести штурвал управления в переднюю кабину, а пулеметную турель — назад. Для одноместного истребителя было весьма важным, чтобы капот двигателя не мешал обзору Это обстоятельство уже учитывалось при постройке самолетов "Ньюпор-11", "Спад", "Сопвич" и "Фоккер". Сиденье пилота на этих машинах пришлось поднять, на фюзеляже возник так называемый "горб". Для разведчика оказалось крайне важным иметь обзор вниз под углом 75°, что также сказалось на конструктивных особенностях машины. Все это поставило перед конструкторами новые задачи.

В ходе войны главному конструктору французской фирмы "Депер-Дюссен" инженеру Бешеро удалось построить истребитель "Спад", который имел вместо ферменного фюзеляжа коковый, выклеенный из тополевого шпона. Хорошие аэродинамические формы машины и двигатель "Рено" мощностью 220 л. с. позволили ей развивать скорость свыше 170 км/ч. Полезная грузоподъемность самолета составляла 320 кг. На фронте появились также улучшенные модификации самолета "Ньюпор" (-11", "-17", "-23" и "-24"). "Ньюпор-17" с двигателем "Рон" мощностью 110 л. с. развивал скорость полета до 160 км/ч, его скороподъемность на 3000 м составляла 11,5 мин. Правда, этот истребитель имел непрочные крылья, были случаи, когда они отваливались в полете.

Англичане создали самолет "Сопвич" с двигателем "Клерже" мощностью 130 л. с., развивавший скорость 170 км/ч. Немцы довели скорость своего "Фоккера" до 180 км/ч.

Скорости самолетов продолжали возрастать и достигли для одноместных истребителей 220–240 км/ч. Это было следствием крупных успехов двигателестроения западных стран и вступившей в войну Америки. Стремление повысить грузоподъемность самолета привело к возникновению трипланов различных схем и к прогрессу многомоторного и двухмоторного самолетов. Это означало выделение в особый класс самолетов-бомбардировщиков.

В вопросах постройки многомоторных самолетов и гидролодок иностранные конструкторы учились у И. И. Сикорского и Д. П. Григоровича. Русские конструкторы, построившие многомоторные самолеты, опровергли точку зрения зарубежных конструкторов, что большой самолет является геометрическим подобием малого, на практике продемонстрировали, что вместе с увеличением размеров самолета процент полезной нагрузки возрастает, а не уменьшается. Д. П. Григоровичу удалось доказать, что у лодочного гидросамолета лобовое сопротивление и вес могут быть меньшими, чем у сухопутной машины. Лодка обтекаемой формы, на которой отсутствовало громоздкое шасси, костыли и другие детали, не только не уступала по аэродинамическим качествам сухопутному самолету, но и превосходила его.

В конце 1916 г. англичане построили первый бомбардировщик — двухмоторный биплан "Хендли Пэдж". Позднее во Франции и Англии были построены большие трех- и четырехмоторные самолеты "Фарман-Голиаф", "Виккерс-Д10" и пр. Но в действующую армию они уже не успели попасть. Во время войны Россия являлась единственной обладательницей удачных многомоторных кораблей.

Немецкие "Ризены" (типа R) с центральными силовыми установками оказались неудачными и не могли конкурировать с "Муромцами", хотя немцы и построили больше двадцати типов таких машин (всего 60 самолетов). Более удачными были тяжелые самолеты типа "Гота". Нехватка достаточно мощных двигателей заставила немцев лихорадочно искать другие пути увеличения скорости самолета. В Германии появились монопланы со свободно-несущими крыльями. На русском фронте удалось подбить одну из таких машин. И хотя роль таких монопланов в период первой мировой войны была весьма скромной, они заслуживают того, чтобы о них сказать отдельно.

В 1915 г. Юнкере, а вслед за ним и Фоккер применили на своих опытных монопланах свободнонесущие крылья. Это крыло, лишенное всяких стоек и расчалок и выгодное в аэродинамическом отношении, позволяло создать быстроходные самолеты. Немцы, испытывая затруднения с лесоматериалами для самолетов, использовали для свободнонесущих монопланов богатый опыт дирижаблестроения и применяли жесть, а потом алюминиевый сплав. Фоккер применил крылья, обшивка которых была работающей. Однако жесткая обшивка крыла и сварка стальных деталей самолета не были изобретением Фоккера. В 1912 г. на Всероссийском конкурсе самолетов он подробно ознакомился с самолетом русского изобретателя Стеглау, на котором впервые в мире были применены стальные двутавровые лонжероны, металлические стойки и работающая фанерная обшивка крыла. Отечественные металлические детали самолета Стеглау сваривал при помощи ацетиленокислородной сварки.

Одновременно с Фоккером французскому конструктору Бреге также удалось построить самолет со свободнонесущими крыльями, который был почти полностью сделан из алюминиевого сплава. Изобретение свободнонесущих крыльев означало революцию в самолетостроении. Однако в то время ему не придавали серьезного значения. Когда Фоккер представил военному ведомству такой самолет, приемочная комиссия его забраковала, отказавшись даже испытать.

Появление свободнонесущих крыльев было следствием глубоких аэродинамических исследований, развернувшихся во время войны и приведших к целому ряду выдающихся открытий. В частности, было установлено, что на больших скоростях полета углы атаки крыльев не должны превышать 2–3° (самолеты, начинавшие войну, имели углы атаки крыльев 5–7°). Совместными усилиями аэродинамиков и мотористов удалось в ходе войны резко улучшить летные данные самолетов всех классов. Скорость, потолок и грузоподъемность машин увеличились в 1,5–2 раза. Ясное представление об этом дает табл. 14.

Бурное развитие авиационной техники во время войны наблюдалось во всех воевавших странах. Отмечая, развитие военно-воздушных сил в Англии, профессор Смит писал: "До войны 1914–1918 гг. было очень много "практических" критиков из среды военных моряков, которые считали авиацию безумным, фантастическим, бесполезным начинанием, растратой времени и денег; спустя четыре года у нас было несколько тысяч машин и летчиков, огромные королевские воздушные силы и гигантская авиационная промышленность. Летательные машины стали жизненно важным фактором в деле достижения победы"[82].

Таблица 14

Изменение летных качеств самолетов в течение 1914–1918 гг.

К лету 1916 г. после совещаний в ставке верховного главнокомандующего были, наконец, установлены тактико-технические требования на боевые самолеты в России. В зависимости от рода службы отдельных авиачастей все самолеты были разделены на три группы: армейские, корпусные и истребители.

К самолету для армейских авиаотрядов были предъявлены следующие требования: продолжительность полета 5 ч при наименьшей скорости полета 130 км/ч; вооружение — 2 пулемета с 500 патронами; возможность вести круговой обстрел; установка приспособления для сбрасывания бомб (бомбомета); наличие радио- и фотоаппарата; двигатель жидкостного охлаждения автомобильного типа. Самолеты этой категории призваны были вести глубокую разведку и бомбометание по тыловым объектам противника. На этой ступени развития бомбардировочная деятельность авиации отдельно еще не выделялась. Особое совещание по обороне государства, утвердив эти требования, подчеркнуло в своем решении, что из существующих типов самолетов наиболее пригодными для армейских авиаотрядов являются "Фарман" с двигателем "Рено" мощностью 220 л. с. и "Ньюпор" с двигателем "Испано-Сюиза" мощностью 150 л. с.[83].

Самолеты корпусных авиаотрядов должны были удовлетворять следующим требованиям: продолжительность полета 3–4 ч при скорости полета не менее 130 км/ч; особо оговаривалась "возможность горизонтального полета при уменьшенной скорости"; скороподъемность на высоту 2000 м за 15–20 мин.; вооружение — 1 пулемет с 250 патронами; установка радио-, фотоаппарата и бомбомета с бомбами; должно было быть обеспечено удобство наблюдения и размещения пилота и наблюдателя; двигатель предпочтительно автомобильного типа. Желательные типы самолетов — "Фарман-27" и "-30", "Лебедь-12" и "Анатра-Д". Самолеты корпусной авиации должны были обеспечивать фронтовую разведку для стрелкового корпуса и корректирование огня артиллерии.

Самолет "Ньюпор-10"

К самолетам истребительных авиаотрядов было предъявлено требование "управляемости и поворотливости", т. е. маневренным качествам самолета придавалось первостепенное значение. Горизонтальная скорость полета должна быть не менее 150 км/ч. Оговаривалась также "наибольшая скороподъемность". Длительность полета истребителя — не менее 1,5 ч. Вооружение — 2 пулемета, двигатель ротативного типа. Желательные типы самолетов: "Ньюпор-10" и "-11", "Сопвич" ("Виккерс"), "Моран", "Моска", "Спад" и т. п.

Все эти требования были довольно скромными, особенно для истребителей, скорости полета которых являлись главным показателем их боевых качеств. Утверждая эти требования, Особое совещание по обороне государства отметило в своем решении, что "установлению определенных основных типов аппаратов Управление военно-воздушного флота придает весьма существенное значение, так как полагает, что только при этих условиях возможно полное использование и развитие отечественной аэропланной промышленности". Считая основной причиной отставания самолетостроительных предприятий "стремление к созданию новейших типов аэропланов", военное ведомство рекомендовало строго придерживаться установленных типов машин. Особое совещание отметило, что "не располагая избытком средств, технических сил и оборудования, заводы, конкурируя между собою в конструкции новых аппаратов (монококи, двух- и трех-моторные аппараты и т. п.). отвлеклись от задач практического массового производства и не сделали в этом последнем никакого успеха". Военное ведомство пришло к выводу, что дело не столько в создании новых типов самолетов, сколько "в улучшении и совершенствовании существующих основных типов и смене их последующими в порядке нормальной эволюции типа основного".

Управление военно-воздушного флота полагало, что по мере того, как будут появляться более быстроходные самолеты, можно будет перемещать уже имеющиеся боевые самолеты из одной категории в другую (истребители — армейские авиаотряды). "При появлении же особо быстроходных отдельных аппаратов у противника надежные, но менее быстроходные, корпусные аппараты будут работать группами под прикрытием нескольких истребителей"[84].

Особое совещание решило, что каждый завод должен специализироваться на одном из типов самолетов, а там, где позволят обстоятельства, — на двух типах: одном корпусном и одном истребителе "с тем, чтобы дальнейшая творческая работа заводов находила себе применение в усовершенствовании и развитии данных им типов". Что касается самолетов армейского типа, то было решено заказать их за границей. Таким образом, отечественное производство должно было специализироваться на производстве корпусных н истребительных самолетов.

Эти главные принципы были положены в основу производства и снабжения действующей армии самолетами.

В дальнейшем требования к боевым качествам самолетов различных типов продолжали расти. В 1917 г, от истребителей уже требовалась скорость полета около 200 км/ч. К самолетам корпусных авиаотрядов были предъявлены более повышенные требования. В частности, успехи радиотехники заставили военное ведомство в октябре 1917 г. категорически потребовать от заводов, чтобы все строящиеся аэропланы, кроме истребителей, были "приспособлены к установке на них станций беспроволочного телеграфа". Чтобы реализовать это требование, всячески саботировавшееся отдельными заводами, необходимо было обеспечить самолету достаточную электрическую емкость (противовес). Без ее создания была немыслима правильная работа радиостанции. Это означало, что для самолетов, у которых лонжероны крыльев и фюзеляжа (или хвостовой коробки) металлические, представляющие собой достаточную электрическую емкость, необходимо, чтобы все металлические части в местах соприкосновения друг с другом не были окрашены или смазаны. Практически приходилось для обеспечения контакта создавать дополнительные соединения при помощи медного или бронзового проводника ("Фарман-27", "-30", "Вуазен"). В самолетах с деревянными лонжеронами прокладывались бронзовые или медные канатики в 2–3 мм толщиною, которые находились в соединении со всеми металлическими частями самолета. Такие приспособления устанавливались на самолетах "Лебедь-12", "Анатра-Д", "Моран-парасоль" и др. Все это очень усложняло производство аппаратов корпусного типа.

К середине 1916 г. из всего числа самолетов, поступавших в русскую армию, 73 % были построены в России и только 27 % — за границей. Россия собственными силами строила подавляющее большинство самолетов для фронта. Роль отечественных авиационных предприятий неизмеримо возросла. Они должны были не только систематически пополнять авиационные отряды материальной частью, но и создавать самолеты, соответствующие достижениям мировой авиационной техники.

Если сопоставить самолеты русских конструкций с анало-гичйыми по классу образцами иностранных машин, то видно, что Россия в области постройки тяжелых четырехмоторных машин и летающих лодок шла впереди западноевропейских стран. Остальные отечественные машины по скорости, грузоподъемности и радиусу действия почти не уступали аналогичным заграничным образцам. Однако если в 1915–1916 гг. они соответствовали современным требованиям, то в 1917 г. они уже являлись устаревшими.

Сугубо русской конструкции были самолеты "Илья Муромец" и гидросамолеты Григоровича. Остальные являлись модифицированными аэропланами иностранных конструкторов. Но были случаи, когда машина возвращалась в Россию после того, как иностранцы заимствовали эту схему самолета и только усовершенствовали ее.

Замечательные образцы опытных самолетов русских конструкторов Сикорского, Пороховщикова, Гаккеля, Ольховского, Хиони не были приняты в серию, хотя Сикорскому и Ольховскому удалось создать боевые машины истребительного типа, т. е. именно те типы самолетов, в которых начиная с конца 1915 г. в России была наибольшая нужда.

Среди русских конструкций были и неудачные. Зачастую самолеты строились небрежно. Должного опыта и культуры производства молодые отечественные авиазаводы не имели. Однако политика правительства и верхушки военного ведомства в области снабжения действующей армии самолетами была ориентирована на постройку заграничных, главным образом французских образцов. Финансовая зависимость отдельных влиятельных чиновников от заграничных магнатов промышленности была столь велика, что приходилось выпускать на русских заводах лицензионные машины. За каждый строившийся в России самолет заграничной конструкции Управление военно-воздушного флота платило фирме "Ньюпор" по 1435 франков, фирме "Фарман" по 1800 франков. Только осенью 1916 г. иностранным авиационным фирмам было выплачено около двух миллионов франков золотом. Неудивительно поэтому, что французские и британские авиафирмы всячески стремились внедрить в производство русских авиазаводов самолеты своих систем, причем преимущественно снятых с вооружения собственных армий.

Заграничные поставки авиатехники. В связи с отставанием собственной авиапромышленности пришлось прибегнуть к закупкам самолетов и другого авиационного имущества за рубежом. Наиболее развитой авиационной промышленностью обладала Франция, поэтому русское правительство обратилось за помощью прежде всего к французским промышленникам. Была направлена специальная военная миссия, работавшая в тесном контакте с русским посольством в Париже (полковник Игнатьев, полковник Немченко и др.). Соответствующие задания получили посольства в Лондоне, Риме, Вашингтоне. Основные поставки из-за границы были предназначены для сухопутной авиации, однако производило закупки и морское ведомство.

До конца 1916 г. снабжение заграничными самолетами носило случайный характер. Царское правительство не могло остановиться на каких-либо определенных типах машин для массовой закупки. Между тем во Франции непрерывно появлялись новые образцы военных самолетов. Естественно, что французское военное ведомство наиболее совершенные самолеты направляло в свои авиационные части, а России продавало устаревшие, снятые с вооружения своих авиационных отрядов. Генерал-майор П. В. Пневский публично признавал, что новейшие аппараты не поступали вовсе. Если же аппараты оказывались хорошими, то первые крупные партии поступали во французскую армию, наша же потребность начинала удовлетворяться уже тогда, когда при быстрой эволюции техники, трудностях и медлительности доставки аппараты оказывались устаревшими и армию более не удовлетворяли. Например, истребители "Ньюпор-17" и "-21" были приняты во Франции на вооружение еще в 1915 г., на русском же фронте они появились значительно позднее. То же было с самолетами "Спад", "Сопвич", "Фарман-27" и "-30" и другими машинами. В 1917 г. русский военный агент в Париже телеграфировал, что новый тип самолета "Спад-13" показал скорость 208 км/ч, потолок 6800 м при хорошей скороподъемности. Конечно, ни одного такого самолета России не было продано. Часто наряды на отправку самолетов в Россию отменялись представителями командования французской армии.

В 1915 г. Германия перенесла главные усилия на Восточный фронт с целью вывести Россию из войны. Русские армии, выручая Францию, отвлекли на себя лучшие кадровые корпуса немецкой армии и ее основные военно-воздушные силы. В ходе упорных боев русским войскам пришлось оставить Галицию, Восточную Пруссию, а вслед за ними Польшу, Литву и значительную часть Белоруссии. Отступление сопровождалось потерями крепостных авиа- и воздухоплавательных баз, авиапарков, части состоявших на вооружении самолетов. Все это усугубляло и без того тяжелое положение авиационных отрядов.

Верховное командование русских армий настойчиво добивалось помощи союзников. Французское правительство и главнокомандующий войсками Жоффр заверили, что с начала 1916 г. в Россию будет доставлено значительное количество самолетов и двигателей. Но эти обещания не были выполнены. В боях под Верденом французская авиация понесла тяжелые потери. Военный агент в Париже сообщал русскому командованию, что за время верденских боев французские эскадрильи с 10-ю аппаратами каждая дошли до 1–2, т. е. за 3 месяца потеряли на одном корректировании стрельбы своей артиллерии около 85 процентов аппаратов. Естественно, что в этих условиях приток французских самолетов в Россию резко уменьшился.

Военное ведомство пыталось исправить создавшееся положение увеличением постройки самолетов на отечественных заводах. Предполагалось в то же время, что самолетостроительные предприятия получат от французской промышленности достаточное количество двигателей. Но и эти планы не оправдались. В конце 1916 г. начальник Управления военно-воздушного флота писал в Государственную Думу по поводу заграничных поставок авиадвигателей: "Используя производительность своих моторных заводов прежде всего для своих нужд, иностранные правительства, не исключая и союзных, разрешали, по крайней мере, до сих пор к вывозу в Россию преимущественно авиационных двигателей несколько устаревших уже типов, установка которых на современных аэропланах понижает их боевые качества. Что же касается моторов новейших, самых совершенных систем, то они обычно уступаются весьма неохотно и при том в небольшом, далеко не достаточном для нашей авиации количестве"[85].

В начале 1915 г. самолеты "Вуазен" с двигателем жидкостного охлаждения "Сальмсон" считались на фронте лучшими корректировщиками. Русские авиазаводы "Дукс", Лебедева, Щетинина и Анатра довольно быстро освоили производство этого крайне необходимого для армии самолета. Однако французское правительство пересмотрело данное раньше разрешение на вывоз двигателей "Сальмсон" в Россию. Их количество было резко сокращено. Кроме того, они стали поступать без магнето, т. е. не пригодными к работе. Это создало тяжелое положение на русских авиазаводах, выпускающих самолеты "Вуазен". Когда же к концу 1915 г. удалось освоить производство двигателей "Сальмсон" в России, аппарат "Вуазен" успел уже устареть. Только в середине 1916 г., когда завод "Дукс" начал строить аппараты "Фар-ман-27" и "-30", двигатели "Сальмсон" вновь могли быть эффективно использованы.

Поступавшие из-за границы авиадвигатели зачастую были низкого качества, что в ряде случаев создавало критическое положение для боевой работы авиационных отрядов. Об этом свидетельствует телеграмма в ставку генерала М. Д. Бонч-Бруевича, отправленная из штаба армии 22 марта 1915 г.: "Постоянная неисправность моторов в отрядах, особенно в 5 отряде, мешает разведке, в течение минувшей недели в этом отряде было три случая остановки моторов в расположении противника, сегодня летчик Кононенков вследствие порчи мотора сел недалеко от Плоцка, пользуясь отсутствием противника поблизости, починил мотор, завел машину, на ходу вскочил и полетел, но у Старжебы мотор вторично остановился, удалось спланировать к нашим окопам"[86]. Случаи остановки двигателя в полете не всегда заканчивались удачно. Много летчиков при вынужденных посадках погибло, попало в плен, получило увечья.

С каждым годом войны вопрос поставок авиадвигателей для русской авиации приобретал все более серьезное значение. Заграничные заводы неохотно уступали право производства таких совершенных двигателей, как "Рон", "Испано-Сюиза". Условия лицензий были очень тяжелыми. Прикованное к французской авиапромышленности, русское самолетостроение испытывало на себе затруднения в области освоения производства тех или иных типов самолетов и двигателей. Во Франции осенью 1915 г, под влиянием интенсивного совершенствования немецких двигателей жидкостного охлаждения решили отказаться от постройки ротативных двигателей и строить двигатели автомобильного типа большой мощности. В начале 1916 г. в двигателестроении восторжествовали прежние течения, и заводы вновь начали строить ротативные двигатели ("Рон"). Производство двигателей автомобильного типа было сильно сокращено. Изменение программы во Франции отражалось на количестве и качестве поступивших в Россию двигателей, на русском самолетостроении. В начале 1917 г. положение с французским импортом для русской авиации не только не улучшилось, но стало значительно хуже. Истощившая свои ресурсы французская военная машина не могла оказать должной помощи России.

Военное ведомство России рассчитывало еще на англичан и итальянцев, но авиапромышленность этих стран сама нуждалась в поддержке и едва удовлетворяла потребности своих военно-воздушных сил. Например, английская авиапромышленность сдала армии 11 536 авиадвигателей. И несмотря на это в период войны англичане ежегодно тратили 500 тыс. фунтов стерлингов на импорт двигателей из-за границы [87]. Естественно, что при таком положении русской авиации рассчитывать на сколько-нибудь серьезную поддержку со стороны Англии было безосновательно.

Оставалась надежда на американскую промышленность. Но в 1915–1916 гг. американская промышленность была еще не подготовлена для широкого производства двигателей и самолетов.

Однако вскоре США добились в постройке авиадвигателей значительных успехов. Но несмотря на быстрый рост производства в США "реально для нашего снабжения они дали пока ничтожно мало и при том изделий не первоклассного качества" — писал военному министру генерал Пневский.

Чем дольше продолжалась война, тем сильнее сказывалась техническая отсталость русской промышленности и тем тяжелее становилось бремя зависимости от импорта.

За время войны импорт в Россию составил из Франции 65 % самолетов и 90 % двигателей, из Италии 25 % самолетов и из Англии 10 % самолетов и 10 % двигателей. В 1917 г. в Италии были размещены заказы на 1700 двигателей (20 млн. руб.), которые, однако, не были реализованы. Общее число заграничных поставок было невелико. К 1 июля 1916 г. из-за границы поступило 358 самолетов и 1160 двигателей. К 1 ноября 1916 г., т. е. за пять месяцев, поступило еще 525 самолетов и 1166 двигателей, исключая установленные на импортных самолетах. Следовательно, к этой дате со дня объявления войны в Россию было импортировано 883 самолета и 2326 двигателей. За этот же срок русские авиазаводы сдали военному ведомству 1893 самолета и 920 двигателей.

Зависимость России от заграничных поставок двигателей была значительно большей, чем от поставок самолетов. В 1917 г. она не уменьшилась, а возросла. В первой половине года из-за границы было получено не более 500 самолетов и около 1200 авиадвигателей. Между тем Временное правительство рассчитывало получить в этом году за счет импорта около 2000 самолетов и не менее 4000 двигателей (не считая запасных частей).

Из 166 тыс. авиадвигателей, построенных Францией, Англией и Италией за время войны, Россия получила только 4 тыс., что составило 2,4 %. Примерно таким же было соотношение и по самолетам. Как видно из этих цифр, импортные поставки не были серьезной поддержкой военно-воздушных сил России со стороны союзников. Причем делались они отнюдь не бескорыстно. В конце 1917 г. стоимость каждого заграничного самолета вместе с запчастями составляла 30 тыс. франков. Столько же стоил каждый двигатель с запчастями.

Кроме того, 30 % стоимости двигатели составляли упаковка и доставка в Россию. 10 % стоимости удерживалось за ремонт двигателей, доставленных в Россию и поврежденных вследствие частых перегрузок в пути. Таким образом, заграничные двигатели обходились значительно дороже отечественных.

Получение самолетов и двигателей из-за границы осложнялось ведомственной неразберихой, царившей в России. Когда в мае 1917 г. Управление военно-воздушного флота командировало во Францию авторитетную комиссию во главе с полковником Немченко, облеченную широкими полномочиями для закупки авиационного имущества и заводского оборудования, она столкнулась в Париже с конкурентом в лице представителей русского военно-морского ведомства. В первые годы войны не существовало координации в заграничных закупках между сухопутной и морской авиацией. Этим пользовались иностранные фирмы, набивая цены и выполняя заказы тем, кто больше платил.

Нельзя не отметить заслуги русского военного агента во Франции полковника Игнатьева, который находился при квартире главнокомандующего союзных войск и много сделал для снабжения русской авиации. Вокруг военных поставок старались нажиться всякие дельцы, в том числе и нахлынувшие из России представители военного ведомства. Они в ущерб снабжению армии скупали на заводах старые, снятые с вооружения двигатели и запасные части. В Россию зачастую отправляли уже бывшие в эксплуатации самолеты. Летчик А. Коровин утверждал, что неоднократно при ремонте присланных новых самолетов обнаруживалось, что под блестящим серебряным покрытием была старая защитная окраска. Только энергия Игнатьева и его авторитет при ставке сдерживали аппетиты всех этих чиновников. После приезда во Францию в 1917 г. миссии полковника Немченко удалось централизовать и несколько улучшить снабжение. Однако импорт продолжал носить неорганизованный характер.

Закупки самолетов и двигателей за границей и разрешение на их вывоз — только одна сторона дела. Не менее сложной была доставка всего закупленного в Россию. Она осложнялась ожесточенной подводной войной. Немецкие шпионы почти всегда заранее знали о дне отправки авиационных транспортов в северные порты России и наводили на них подводные лодки. Многие пароходы, перевозившие авиационные грузы в Россию, погибли. Летом 1917 г. на пути в Архангельск был потоплен английский пароход "Буревестник", на котором находились самолеты "Сопвич" и сорок ящиков инструмента для авиамехаников. Вместе с английским пароходом "Вариоль" пошли ко дну двигатели "Клерже", свечи "Рев", 100 бомбовых прицелов "Трамбани". оптические прицелы для бомбометания, воздушные винты. На пущенном ко дну французском пароходе "Кинг-Давид" находилось 46 самолетов типа "Ньюпор-21" и "-24" и "Фарман-40", запасные части для двигателей, четыре ящика образцов для постройки самолетов "Спад", много авиационных приборов[88]. Чтобы сократить потери крайне дефицитных авиагрузов, приходилось их отправлять небольшими партиями. С 12 по 19 августа 1917 г из Франции в Россию было отправлено на нескольких пароходах 40 самолетов "Ньюпор", 5 "Сопвичей", 26 "Фарманов". В течение зимнего времени навигация была невозможна.

Дефицит с тоннажем судов, доставлявших из Франции авиа грузы, приводил к тому, что заграничная комиссия русского военного ведомства порой не могла отправлять в Россию уже принятые аэропланы и моторы, из-за отсутствия складов прекращала приемку авиатехники.

Положение усугублялось беспорядком и отсутствием организации в транспортировке из Архангельского порта, куда в летнее время прибывали все основные авиагрузы. Они подолгу оставались без движения на складах, расположенных на левом берегу реки Двины, в предместьях Архангельска — Бакарицы. Там хранилось большое количество авиационного имущества. Часть авиационных грузов находилась в 20 км от Архангельска, в бухте Экономия. После постройки железной дороги на Мурманск все авиационные грузы в зимнее время транспортировались через Мурманский незамерзающий порт. Немецкие подводные лодки караулили транспорты на подходе к Мурманску и многие из них топили. Для экскорта своих транспортов англичане держали в Мурманске и Архангельске авиаотряды.

Собирателями и распорядителями авиационного имущества в России являлись центральные склады, организованные Управлением военно-воздушного флота в Петрограде и Москве. Эти склады по нарядам фронта направляли авиационное имущество в парки, парки питали базы, и, наконец, базы снабжали авиационные отряды. Чрезмерная централизация авиаимущества по мере роста его запасов привела к тяжелым последствиям. В 1917 г. железнодорожные станции в Москве, Ярославле и Архангельске оказались сильно загруженными. В свою очередь центральный московский склад, куда поступало почти все авиационное имущество из-за границы, отказывался принимать грузы, что создавало еще большую неурядицу на московском центральном железнодорожном узле. Начальник Управления военно-воздушного флота писал в 1917 г. военному министру, что московский склад находится в беспорядке: "наряды на отправку грузов на фронт выполняются из рук вон плохо, дело дошло до того, что за последнее время разгрузка Московского центрального склада производится английскими и французскими солдатами в количестве 50 человек, тогда как вся команда склада состоит из 800 человек солдат" [89]. Только в сентябре 1917 г. Управление военно-воздушного флота решило организовать южный склад в Верхне-днепровске, но привести в исполнение этот замысел не удалось.

Сложная и чрезмерно централизованная система хранения и распределения авиационного имущества приводила к тому, что крайне необходимые действующей армии самолеты и двигатели лежали на складах. Из списка самолетов, имеющихся в центральном авиационном складе в Москве, видно, что в сентябре 1917 г. на складе находилось 70 "Ньюпоров-23" с двигателями "Рон" мощностью 110 л. с., 23 "Ньюпора-17", четыре "Спада" с двигателями "Испано-Сюиза" мощностью 140 л. с, 12 "Фарманов-40", 15 "Кодронов" и другие самолеты. Здесь же хранились 72 английские машины, в числе которых были "Сопвичи" и "Виккерсы". Все эти самолеты считались в то время лучшими, действующая армия в них крайне нуждалась. На складе находилось 157 заграничных авиадвигателей, в том числе "Испано-Сюиза", "Рено", "Сальмсон" мощностью 175 л. с., "Санбим", "Фиат" и другие. Кроме того, в пути следования из Архангельска в Москву застряли 143 ящика с французскими и английскими самолетами и 182 ящика с французскими, английскими и итальянскими авиадвигателями. В условиях бурного прогресса авиационной техники такая медлительность в доставке авиагрузов приводила к тому, что закупленные за границей даже современные самолеты и двигатели успевали устареть раньше, чем они попадали в авиаотряды.

СТРЕЛКОВОЕ АВИАВООРУЖЕНИЕ

Многие деятели русского военно-воздушного флота задолго до начала войны предвидели необходимость вооружения самолетов. Так, в офицерской воздухоплавательной школе еще в 1913 г. читались лекции по специальному разделу "Вооружение аэростатов и аэропланов", причем подробно рассматривался вопрос "о вооружении аэростатов и аэропланов для борьбы в воздухе пулеметами и ружьями"[90].

Авиационные пулеметы. В начале войны в России были вооружены только тяжелые четырехмоторные самолеты типа "Илья Муромец". На них устанавливались вначале пулеметы типа "Максим", затем "Люис" калибром 7,62 мм, имевшие скорострельность около 400 выстрелов в минуту. На верху фюзеляжа, между плоскостями, располагались два пулемета, стрелявшие вперед, в боковых окнах — по одному пулемету, которые стреляли в стороны под углом около 60°. Один пулемет помещался в нижнем люке стрелка и, наконец, на хвосте самолета устанавливалась задняя пулеметная точка, которую летчики называли "вороньим гнездом", прикрывавшая хвост "Муромца". В то время не было другого самолета, обладавшего такой огневой защитой. Начальник штаба 1-й армии доносил 5 марта 1915 г. начальнику штаба Северо-Западного фронта: "Взятые у Прасныша немецкие летчики показали, что им известно о существовании у нас больших боевых аппаратов и что в Германии сильно ощущается недостаток такого типа аппаратов. С тех пор, как на аэродроме в Яблонне установлено дежурство одного из аппаратов "Илья Муромец", германские аэропланы не смеют появляться в районе аэродрома" [91].

Из легких самолетов наиболее приспособленными для вооружения были бипланы типа "Фарман" и "Вуазен". На них на шкворневой установке помещались пулеметы системы Люиса, позволявшие вести огонь и по наземным целям[92]. Русские летчики на самолетах этого типа одержали немало побед над немецкими разведчиками. Но эти машины были тихоходны, обладали слабой маневренностью и при наличии пулемета, стреляющего только вперед, и толкающего винта имели беззащитное и наиболее уязвимое место — хвост самолета. Кроме того, число этих самолетов было невелико, многие отряды их вовсе не имели. Когда в начале 1915 г. Главное военно-техническое управление попросило начальников авиаотрядов указать "случаи и результаты применения на некоторых аэропланах пулеметов и маузеров", то один из командиров авиационного отряда ответил: "Пулеметы на войне не применялись (хотя были установлены) ввиду невозможности занять выгодное маневренное положение (на "Фармане"). Маузеры не применялись (выбрасывание гильз не дает уверенности при ветре сзади), желательно нечто вроде ружья Люиса"[93].

Конструкторы всех стран работали над созданием самолета, наиболее отвечающего требованиям воздушного боя. Одной из первых таких машин был поступивший на вооружение русской армии специальный самолет-разведчик, называемый "Спад с кабиной". Этот биплан с тянущим винтом, двигателем "Рон" мощностью 80 л. с. обладал скоростью 135 км/ч и хорошим обзором. Его отличительной особенностью было наличие специальной кабины, укрепленной на специальных кронштейнах из выгнутых стальных труб перед винтом самолета. В кабине устанавливался пулемет типа Кольта и располагался стрелок-наблюдатель. Таким образом, винт находился между летчиком и наблюдателем, непосредственно за спиной последнего. В случае капотирования при посадке наблюдатель был обречен на гибель. Известен случай, когда под винт втянуло шарф наблюдателя и он погиб от удушья. Кроме того, такой самолет имел те же отрицательные стороны — незащищенный хвост и слабую маневренность.

Русские летчики стремились приспособить для целей истребителя быстроходные одноместные самолеты "Ньюпор" и "Моран".

В конце 1916 г. на Русско-Балтийском вагонном заводе были построены первые истребители конструкции И. И. Сикорского, предназначенные для сопровождения "Муромцев"[94]. Они имели на вооружении синхронный пулемет, показывали скорость у земли 160 км/ч. Но их количество было ничтожно, и они не смогли оказать существенного влияния на перевооружение истребительных отрядов.

Суровая фронтовая действительность заставила практиков летного дела искать способы вооружения самолета, не дожидаясь реализации специальных изобретений. Еще до войны, в 1913 г., военный летчик поручик В. Р. Поплавко установил на верхнем крыле самолета "Ньюпор" пулемет системы Виккерса и успешно опробовал его на Ходынском аэродроме в Москве. Весной 1914 г. А. Габер-Влынский испытывал самолет "Фарман-16" с бронированной кабиной и пулеметом "Максим". В авиаотрядах имелись ружья-пулеметы на 25 патронов, но летчики неохотно брали их в полет, предпочитая личное оружие.

Самолет "Сикорский-10"

В конце 1915 г. командир 11-го корпусного авиационного отряда штабс-капитан Яблонский сконструировал специальный станок для самолета, который должен был "винтовку обратить в пулемет". Яблонский просил прикомандировать к отряду трех специалистов: В. А. Слесарева, известного своими работами в аэродинамической лаборатории профессора К. Н. Боклевского, и двух механиков. С их помощью он намеревался снабдить летчиков своего отряда авиационным оружием. Однако просьба изобретателя сталась без последствий.

Нередко пулеметы устанавливались на самолеты по инициативе самих летчиков. Так, 19 февраля 1916 г. штаб 4-й армии сообщал в Авиаканц, что в гренадерском авиационном отряде произведен удачный опыт — установка пулемета системы Кольта на аппарате "Альбатрос". Начальник авиаотряда считал возможным установить пулеметы "Кольт" и на аппаратах других частей. Генерал-квартирмейстер 4-й армии писал в Ставку: "Не будет ли признано возможным исходатайствовать выдачу пулеметов "Кольт" на вооружение наших самолетов до наступления военной кампании — это, несомненно, принесло бы большую пользу авиационному делу, тем более, что аэропланы противника также вооружены пулеметами". Наиболее подходящими для самолетов являлись пулеметы "Виккерс", но их количество в авиаотрядах было ничтожным. По легкости установки и весу удовлетворяли пулеметы "Люис". Но для одноместных истребителей они не годились из-за сложной перемены магазина. Их ставили на самолетах "Вуазен". Эта машина имела на вооружении один пулемет типа "Люис" со съемными обоймами и кожухом для воздушного охлаждения. Запас боеприпасов составлял 10 тарелочных обойм по 48 патронов в каждой. Пулемет устанавливался на кронштейне наверху гондолы самолета и позволял стрелять только вперед. Стрельбу из пулемета вел летчик-наблюдатель. Пулеметы этой конструкции, по отзывам летчиков, работали неплохо, а возникавшие в стрельбе задержки довольно быстро устранялись.

Стрельба из пулемета поверх крыла самолета

Использовались пулеметы "Максим", причем для облегчения у них срезали половину кожуха, но их тоже не хватало. С начала войны до марта 1916 г. авиационные отряды получили только 100 пулеметов, тогда как к этому времени на вооружении в действующей армии состояло около 200 самолетов, пригодных для истребительных целей.

Под давлением фронта Главное военно-техническое управление 3 марта 1916 г. запросило у Главного артиллерийского управления еще 100 пулеметов "Максим" или других систем, изготовляемых на наших заводах. После длительной переписки между двумя управлениями наконец последовало решение отпустить с Тульского оружейного завода 104 пулемета "Максим". Основная часть — 60 пулеметов — была оставлена в Петрограде в распоряжение подполковника Вегенера, 22 отправлены в киевский авиапарк, остальные — другим авиапаркам. Пулемет весил около 21 кг и был чрезмерно громоздким. Несмотря на это пулеметы устанавливали на самолеты, и русские летчики сумели с их помощью одержать немало славных побед.

Самолет "Вуазен " с пулеметной установкой

Синхронные авиапулеметы. Стрельба поверх винта, даже из пулеметов новейших систем, крайне затрудняла летчика, несмотря на то, что гашетка пулемета находилась на рукоятке управления самолетом. Как только расходовались имевшиеся в магазине пулемета "Люис" 47 патронов, надо было, наклонив пулемет, сменить диск. Все это приходилось проделывать одной рукой. За это время противник уходил из поля зрения. Маневрировать самолетом в таких условиях было трудно. Вот почему изобретательская мысль во всех странах упорно работала над проблемой стрельбы через круг, ометаемый винтом. В Военно-технический комитет поступало множество предложений. Некоторые авторы довольно близко подошли к идее синхронизатора. Окончательный ответ на все эти предложения должна была дать практика. По бюрократическим традициям Военно-технический комитет с реализацией предложений не спешил и вел по ним длительную переписку. Опытные работы, которые велись на заводах, также не получали должного поощрения.

В конце 1915 г. лейтенант Дыбовский самостоятельно изобрел и изготовил на заводе "Дукс" оригинальное приспособление для стрельбы из неподвижного пулемета через винт. Чтобы согласовать количество выпускаемых в минуту пуль с числом оборотов винта, изобретатель установил на коленчатом валу двигателя кулачковые шайбы, которые нажимали через систему передач на спусковой механизм пулемета в тот момент, когда лопасть винта уже проходила осевую линию канала пулемета. Это был синхронизатор, позволявший вести беспрепятственно стрельбу через винт. 2 декабря 1915 г. правление завода направило письмо в Главное военно-техническое управление. "Производственное испытание этого прибора, — говорилось в нем, — дало хорошие результаты, т. е. ни одного попадания в винт"[95]. К письму прилагались подробные чертежи. Первый прибор Дыбовского выслали в армию в начале 1916 г. Завод приступил к изготовлению подобных приспособлений для двигателей "Рон"[96].

Одновременно на заводе "Дукс" испытывались отклонители пуль изобретателя В. В. Барташевича, основанные на принципе вертушки. Им же был предложен бронированный винт, при попадании в который пуля должна рикошетировать. Сама по себе идея была правильна, но на заводе для этой цели не нашлось доброкачественной стали. Как видно из рапорта старшего члена авиационной приемной комиссии капитана Линно, "броня на винте сильно деформировалась и пробивалась; то же, но в меньшей степени, было и с отклонителями Барташевича"[97].

Не имел успеха также и выключатель, предложенный изобретателем Тряпицыным.

Командование царской армии и правительство, не оказав поддержки отечественным изобретениям, обратили свои взоры за границу. Еще в 1913–1914 гг. французским конструктором Сольнье и инженером Ф. Шнейдером была предложена идея синхронизатора. Тогда она не получила поддержки. В феврале 1915 г. французский летчик лейтенант Гарро применил специальный отклонитель в виде стальной треугольной призмы, укрепленной на лопастях винта под углом 45° в месте пересечения лопастью линии канала ствола пулемета. Пулемет в этом случае устанавливался так, что пули при стрельбе попадали только в грани стальных треугольников, не пробивая винт. При этом, правда, полезная мощность винта уменьшалась на 8—10 % и бесцельно пропадало немало зарядов, но достигалось главное — пулемет стрелял через винт. Фирма "Моран-Сольнье" незамедлительно приступила к постройке самолетов, оборудованных приспособлением Гарро. В начале 1915 г. они появились на французском фронте. Стрельба с безобидного до этого самолета "Моран" из неподвижного пулемета через винт была неожиданной для немцев. В короткий срок летчики Гарро и Жильбер сбили три немецких самолета.

5 июля 1915 г. русский агент полковник Антонов отправил в Главное военно-техническое управление донесение из Парижа о новом способе воздушного боя, примененном французами. В донесении подчеркивалось, что французская военная авиация считает лучшим средством воздушного боя одноместный самолет, обладающий возможно большей скоростью и вооруженный пулеметом, неподвижно закрепленным на самолете. Летчик при стрельбе прицеливается самим самолетом и стреляет, не обращая внимания на вращающийся впереди винт. На лопасти же винта против ствола пулемета надеваются особые стальные угольники, не пробиваемые пулями и отражающие их движение в сторону, если случайно будет произведен выстрел именно в тот момент, когда лопасть находится против ствола. Такие аэропланы сделаны Мораном для летчиков Гарро и Жильбера и Ньюпором для Пегу[98].

Немцы организовали охоту за усовершенствованными машинами. 18 апреля самолет Гарро был подбит с земли, опустился на немецкой территории и немедленно был передан войсковым командованием германскому конструктору Антони Фоккеру для изучения. Через 10 дней Фоккер предложил синхронизатор для стрельбы через винт, с помощью которого ему удалось согласовать момент пролета пули через плоскость вращения винта и момент пересечения лопастью винта линии канала ствола пулемета при выстреле. Это достигалось действием согласованного со скоростью вращения винта спускового механизма пулемета.

Теперь, чтобы превратить самолет в грозное боевое оружие, оставалось снабдить его синхронизатором. Начиная с мая 1915 г. такие немецкие машины начали поступать на фронт. Несмотря на категорическое запрещение командования перелетать на них линию фронта, вскоре один из самолетов был подбит и секрет немецкого синхронизатора стал всеобщим достоянием.

С этого времени в развитии военной авиации, можно сказать, наступает поворотный пункт. Начинается быстрый процесс дифференциации самолетов по боевому назначению, формируется специальная истребительная и штурмовая авиация.

Русское правительство заказало французским фирмам самолеты, имевшие установки стрельбы через винт, ко после событий под Верденом, когда союзная авиация понесла большие потери, французское командование добилось ликвидации русского заказа. Это не было исключительным случаем "союзной дружбы", которая с помпой была продемонстрирована во время приезда в Петербург накануне войны президента Французской республики Пуанкаре. Начальник Управления военно-воздушного флота в своем докладе военному министру в июне 1916 г. по вопросу авиационного снабжения союзниками признавал: "Наша же потребность начинает удовлетворяться уже тогда, когда при быстрой эволюции техники, трудностях и медленности доставки аппараты оказываются уже устаревшими и армию более не удовлетворяют"[99].

Между тем русским летчикам пришлось уже в середине 1915 г. столкнуться с немецкими самолетами, которые были вооружены пулеметами, стрелявшими через винт. Это были главным образом двухместные монопланы "Фоккер", представлявшие собою почти точную копию французских "Моранов". Количество таких самолетов у противника неуклонно возрастало. Русские летчики, летавшие в большинстве своем на самолетах с толкающими винтами, оказались безоружными перед лицом врага. Большие потери в личном составе и материальной части авиаотрядов ставили под угрозу срыва важнейшие военные операции и вынудили командование фронтов и армий забить тревогу. В ставку поступали многочисленные запросы и требования на новую материальную часть, оснащенную пулеметами. Можно сослаться на телеграмму начальника штаба Северо-Западного фронта генерала М. Ф. Бонч-Бруевича, направленную в феврале 1916 г. "Всепреданнейше доношу, что в феврале месяце германские самолеты два раза не пропускали летчиков 12-й армии на шоссе Митава — Шавли, отгоняя их с дистанции 300–400 шагов пулеметным огнем. Для успешной борьбы наших летчиков с неприятельскими ходатайствую о снабжении авиационных отрядов фронта пулеметами в количестве, достаточном для вооружения всех аппаратов"[100].

Дело не ограничивалось невыполнением боевых заданий; как видно из телеграммы начальника 2-го стола (контрразведки) Северного фронта от 18 февраля 1916 г., "северо-западнее Митавы после воздушной схватки был подбит русский аэроплан 20-го авиационного отряда. Летчика-прапорщика Качару и наблюдателя штабс-капитана Губкина немцы захватили в плен". В телеграмме также содержалось ходатайство о снабжении отрядов пулеметами для воздушной борьбы, так как нападения немецких аэропланов на русские в Митавском районе участились. Аналогичное положение возникло в районе 8-й армии, где несколько попыток наших летчиков пролететь до Ковеля неизменно кончалось нападением на них тотчас же по переходе через позиции нескольких (5–6, а иногда и 8) истребителей противника".

Общее количество самолетов, приспособленных для стрельбы через винт, оставалось в русской авиации ничтожным. Это были прежде всего "Ньюпор-Бебе" ("Ньюпор-2"). Поступавшие в 1916 г. из Франции самолеты были оборудованы пулеметными установками, но поскольку основная масса самолетов поставлялась фронту отечественными заводами, важно было добиться вооружения собственных самолетов.

Военное командование засыпало Главное военно-техническое управление требованиями на пулеметы и синхронизаторы. Последнее в свою очередь "нажимало" на промышленность и заграничную агентуру. Однако отечественная промышленность, ссылаясь на отсутствие чертежей, образцов и приспособлений для стрельбы через винт, продолжала выпускать самолеты без пулеметных установок. Например, на заводе Терещенко "пулеметные установки не ставились за неимением пулеметов и неизвестностью, какой системы пулеметы будут отпущены ГАУ авиационным частям"[101]. Не лучше было с вооружением самолетов и на других авиационных заводах.

Под давлением командующих армиями и командиров авиационных отрядов Великий князь Александр Михайлович 14 января 1916 г. телеграфировал в Петроград генералу Пневскому: "Настоятельно необходимо скорее выслать приспособления для стрельбы через винт во все отряды с "Моранами" и для "Нью-поров". Все неприятельские аппараты имеют пулеметы и мешают нашей работе" 2. После этой телеграммы на заводы были командированы представители Главного военно-технического управления с заданием всеми средствами ускорить вооружение самолетов.

Заводы "Дукс", Лебедева, Моска в срочном порядке приступили к испытанию предложенных русскими изобретателями пулеметных установок. Но время шло, изобретения находились в стадии опытов, а воевать надо было каждый день.

Особенно остро ощущалась нужда в синхронизаторах для двигателей "Сальмсон", которые устанавливались на русских самолетах "Лебедь-12" и др. Франция такие приспособления не производила. Военное ведомство дало задание заводам Лебедева и Анатра в самом спешном порядке[102] разработать синхронизатор, взяв за основу синхронизатор с самолетов "Спад" и "Ньюпор". Завод Лебедева только к середине апреля 1917 г. справился с задачей. Управление военно-воздушного флота заказало 200 комплектов синхронизаторов обществу двигателей "Гном и Рон". Фирма согласилась выполнить заказ в течение семи месяцев [103], но на деле он не был реализован. В результате самолеты "Лебедь-12" и "Анаде" имели только турельные пулеметные установки.

Большей была нужда в синхронизаторах для одноместных самолетов "Ньюпор" и "Моран". Пытаясь найти выход из тяжелого положения, в котором очутилась истребительная авиация, отдельные заводы сами пытались сконструировать необходимые приспособления для стрельбы через винт. Инженер-механик прапорщик Кулебакин предложил довольно простой отклонитель для пуль. Его построили на московском заводе Моска для самолета "Моран". Специальные кулачки, связанные с валом двигателя, показывались из-под капота в момент прохождения лопасти через линию полета пули, предохраняя винт от повреждений.

Отклонитель системы В. Кулебакина испытывался на Ходынском стрельбище с 23 по 28 июля 1917 г. Отчет гласил: "При стрельбе на месте винт и аппарат никаких повреждений от осколков и брызг пуль не имели"[104]. Безупречно работал отклонитель, и в ходе испытаний в полете после 220 выстрелов ни винт, ни аппарат, ни летчик не пострадали. Только 10–12 % пуль попали в кулачки отклонителя. Достоинства приспособления Кулебакина заключались в том, что оно не увеличивало лобового сопротивления аппарата. Пулемет, не связанный механически с отклонителем, работал равномерно независимо от числа оборотов мотора. Вес отклонителя с передачей и установкой составлял около 5 кг. Расход мощности на его вращение был ничтожен. Установка отклонителя не требовала никаких изменений и переделок в двигателе, самолете и пулемете, не влекла за собой применения специальных винтов и могла быть выполнена средствами отрядов.

Старший районный приемщик писал в рапорте заведующему авиационно-воздухоплавательными приемками об отклонителе Кулебакина: "Преимущества такового слишком очевидны: 1) невозможность попадания в винт при любом изменении числа оборотов; 2) легкость установки и приспособляемость; 3) простота конструкции и доступность; 4) установка не отнимает места; б) дешевле всех существующих; 6) полная безопасность для летчика, что повышает моральный элемент стрелка — весьма осторожный пилот при испытании охотно открывал огонь на высоте около 1000 метров; 7) независимость действия пулемета".

Таким образом, прапорщик Кулебакин создал гораздо более эффективное приспособление, чем француз Гарро. По вине бездушных царских чиновников это изобретение, равно как и многие другие самостоятельно и независимо от заграницы разработанные приспособления для стрельбы через винт, не было реализовано. Русские летчики не смогли своевременно получить на вооружение эти мощные средства воздушного боя. По состоянию на 1 апреля 1917 г. только 11 отечественных истребителей и небольшое число одноместных импортных самолетов "Спад" и "Сопвич", находившихся в распоряжении корпусных авиаотрядов, были оснащены синхронизаторами для стрельбы через винт. Все остальные самолеты-истребители имели пулеметы для стрельбы поверх винта.

Турельные установки. Самолетам, выполнявшим бомбардировочные и разведывательные операции и залетавшим в глубокий тыл противника, было крайне важно обезопасить себя от нападения истребителей. Поэтому многим русским конструкторам и летчикам в ходе войны пришлось решать вопрос о турельных установках под авиационные пулеметы. Некоторые из уже принятых к производству турелей оказались неудачными. Так, завод Лебедева работал над установкой инженера Шкульника. Она относилась к типу "круговых" и должна была обеспечить быстрое перемещение пулемета при стрельбе. Из 112 установок, заказанных военным ведомством, завод к началу 1917 г. изготовил 19. Когда дело дошло до стрельбы с самолета, конструкция оказалась слабой.

Самолет "Лебедь-12" с турельной пулеметной установкой

Большую ценность представляла турель инженера Л. Д. Колпакова, спроектированная под пулемет Кольта для самолета "Лебедь-12" (на заднем месте). Она крепилась к железному стержню, упиравшемуся в дно фюзеляжа и способному вращаться вокруг своей оси под углом, опираясь по окружности на борт фюзеляжа. При помощи червячной передачи установка могла подниматься вверх или опускаться вниз, одновременно вращаясь по всем направлениям. Акт испытания от 30 июля 1916 г. свидетельствует: "Стрельба возможна: вверх, вперед через крылья, назад горизонтально и вверх, вправо и влево; вниз горизонтально и вверх". Комиссия признала возможным допустить установку к применению на самолетах. 30 сентября 1916 г. Управление военно-воздушного флота заказало 109 турельных установок Колпакова. Но их изготовление проходило медленно. В январе 1917 г. было принято лишь 23. Они с успехом применялись на самолетах "Лебедь-12", "Анаде" и "Сопвич". Ведомство признавало, что по сравнению с другими "пулеметные установки инженера Колпакова гораздо надежнее, удобнее и лучше во всех отношениях".

Не останавливаясь на достигнутом, конструктор в апреле 1917 г. предложил более совершенную турель. Она давала возможность поворачивать пулемет на 360° и вести стрельбу под большими углами возвышения. Монтировалась турель в круглой башне и опиралась на ее борт и дно с помощью штанги. Штанга имела сиденье для пулеметчика и крепилась нижним концом в центре дна башни. Была предложена также турель, которая укреплялась и двигалась на роликах по борту круглой башни независимо от пулеметчика. Однако установка со штангой являлась более прочной, удобоподвижной и благодаря хорошему упору мало утомляла стрелка. Поэтому технический комитет Управления военно-воздушного флота в составе П. А. Ботезата, А. П. Фан дер Флита, А. А. Лебедева и других признал 11 апреля 1917 г.: "Предложенные г-ном Колпаковым пулеметные установки его системы могут быть рекомендованы (предпочтительно тип со штангой) для оборудования на аппаратах типа "Лебедь-12", "Сопвич", "Спад" н т. д., т. е. на бимонопланах со стрелком сзади"[105].

Не ожидая заводских установок, многие мастерские авиаотрядов изготавливали самодельные шкворневые установки. Пулемет устанавливался на вертикальном стержне, который с помощью специального гнезда и шарнира обеспечивал движение оружия направо, налево, вверх и вниз. Шкворневые установки монтировались, в частности, на самолетах "Вуазен".

Стрелковые прицелы. Слабым местом русского авиационного вооружения были прицелы. Над их созданием и совершенствованием трудились полковник С. А. Ульянин, профессор Тираспольский, конструкторы Лебеденко, В. С. Вахмистров, А. И. Журавченко и другие. Вначале летчики при ведении огня пользовались примитивными механическими прицелами, которые зачастую состояли из двух гвоздей, вбитых в фюзеляж на небольшом расстоянии друг от друга в таком положении, что линия визирования по ним была параллельна оси ствола пулемета. Позже появился кольцевой механический прицел — летчик визировал цель через кольцо и мушку. Впоследствии для турельных пулеметов стали применять кольцо с рассчитанным радиусом для взятия упреждения на цель и мушку-флюгер, которая учитывала собственную скорость самолета.

Следующим шагом было создание оптических телескопических и коллиматорных прицелов. Они имели преимущество в том отношении, что глаз видел и сетку, и изображение цели на ней в одной плоскости, тогда как в кольцевом прицеле глазу приходилось приспосабливаться к тому, чтобы одновременно отчетливо видеть находящиеся от него на различных расстояниях мушку, кольцо и цель.

Удачный коллиматорный прицел, позволявший вести прицельную стрельбу по самолету противника, изобрел полковник С. А. Ульянин. Упреждение определялось по специальной кольцевой сетке, расположенной в фокусе объектива и подсвечиваемой специальной электролампочкой.

Конструктор Шихомский предложил коллиматор, вделанный в козырек самолета.

Поскольку большинство находившихся в строю боевых самолетов не имело хороших прицелов, Управление военно-воздушного флота сделало соответствующие указания о приобретении и срочной доставке 600 прицелов из Франции. Своевременно и полностью этот заказ выполнен не был. Первые коллиматорные прицелы, появившиеся в России на самолетах иностранных конструкций, имели большие габариты и значительный вес. На отдельных машинах "Спад", поступивших из Франции, были установлены оптические прицелы типа "Альдис". Но таких прицелов не хватало, в них ощущалась острая нужда.

В России был создан значительно более компактный и легкий коллиматорный прицел, чем "Альдис". Н. Е. Жуковский писал по этому поводу: "Окончивший нашу школу летчиков прапорщик Рубинский и лаборанты расчетно-испытательного бюро Ушаков и Раковский перестроили коллиматорный прицел для стрельбы с аэропланов, преимущественно истребителей, по аэропланам.

Отдел изобретений при Московском военно-промышленном комитете, рассмотрев этот прибор, нашел его вполне удовлетворительным и выдал на него одобрительный отзыв.

Я со своей стороны считаю тоже прибор очень хорошим и думаю, что было бы весьма полезно воспользоваться им для нашего воздушного флота"[106].

Однако русская промышленность не смогла освоить этот прицел и он не был принят на вооружение. Как видно из отношения начальника Управления военно-воздушного флота от 25 октября 1916 г. Великому князю Александру Михайловичу, "попытки заказать коллиматоры в России были сделаны, но ни один завод и мастерская за этот заказ не брались"[107].

Отсутствие надежных прицелов ставило русских летчиков в неравные условия в борьбе с немецкими истребителями, имевшими хорошие цейсовские оптические приборы для ведения стрельбы из авиапулеметов.

В русской авиации не была решена задача вооружения. На 1 апреля 1917 г. в авиации числилось 1069 пулеметов, в том числе "Люис" — 479, "Кольт" — 352, "Виккерс" — 186, "Гочкис" — 52. В это число входили все запасные пулеметы, находившиеся в авиапарках, на центральном складе. Число пулеметов на самолетах было значительно меньше. Лучшими считались английские пулеметы "Виккерс". Они имели водяное охлаждение, которое, однако, при воздушной стрельбе не применялось. В кожухе были сделаны щели, через которые встречный поток воздуха охлаждал ствол пулемета. Питание осуществлялось не с помощью магазина, как у пулемета "Люис", а при помощи ленты из 1000 патронов, что повышало эффективность стрельбы. Пулемет "Виккерс" весил 12 кг, делал 350 выстрелов в минуту.

Стрельба из пулемета системы "Виккерс"

Результатом слабой вооруженности самолетов были большие боевые потери. К 1 июля 1916 г. в действующей армии значилось только 250 исправных самолетов, 133 находились в ремонте. Такое положение начальник Управления военно-воздушного флота объяснял военному министру "громадной убылью аэропланов, главным образом, вследствие износа этих весьма хрупких машин, а засим авариями и потерями в боях". Но дело было не столько в "хрупкости" машин и начальнику УВВФ правильнее было "засим" в своем докладе поставить на первое место. Громадные потери, доходившие в месяц до 50 % общего числа действующих боевых самолетов, в значительной степени были результатом их слабого вооружения. Начальник штаба 12-й армии доносил в Ставку в сентябре 1916 г.: "Моторов нет, нет аэропланов, пулеметов — полная неподготовленность… Молодежь самоотверженна, иногда приходится почти "на убой" посылать: вернутся, либо нет пока то, что делается, — выше всякой похвалы"[108]. Бессмысленные потери летного состава — цена неподготовленности царизма в области вооружения самолетов. Если при всем этом немцы вынуждены были признать превосходство русских летчиков, это говорит о высоком мастерстве и исключительном мужестве русских пилотов. Доказательство этому можно найти в одном из приказов кайзера Вильгельма II, в котором он писал: "Я желаю, чтобы мои авиаторы стояли бы на такой же высоте проявления своего искусства, как это делают русские".

БОМБАРДИРОВОЧНОЕ ВООРУЖЕНИЕ

Авиабомбы. Уже первые боевые полеты самолетов "Илья Муромец" в глубокий тыл противника сопровождались сбрасыванием бомб на военные объекты. Эти самолеты в то время брали 15–20 бомб, в основном пудовых и 25-фунтовых. Возможности бомбометания ограничивало отсутствие авиабомб достаточной мощности и прицелов. Россия располагала разработанными капитаном Толмачевым каплевидными бомбами для сбрасывания с дирижаблей. Но практика бомбометания показала, что для тяжелых самолетов типа "Илья Муромец" нужны авиабомбы крупного калибра. Военное ведомство поставило перед учеными и специалистами задачу создания фугасных, осколочных и зажигательных бомб. К разрешению этой задачи был привлечен и профессор Н. Е. Жуковский. А пока не появились специальные авиабомбы, практики летного дела осуществляли бомбардировки неприятеля с помощью примитивных авиабомб и специальных стрел.

Полковнику Печенкину удалось разработать специальные ударные трубки и применить их к 42-линейным гаубичным снарядам, которые сбрасывались с аэропланов взамен авиабомб. Воздухоплавательное отделение Главного военно-технического управления отмечало, что это усовершенствование "дало возможность в первое время войны, когда других снарядов не имелось, производить бомбометание с аэропланов" [109]. Одновременно в мастерских авиационных отрядов началось изготовление специальных пуль для поражения кавалерии и пехоты противника. Эти пули применялись наряду с трофейными стальными стрелами. Пули и стрелы размещались в специальных кассетах, которые подвешивались под фюзеляжем самолета, и выбрасывались на цели из ячеек кассеты пачками. Падение пуль и стрел сопровождалось резким свистом, действовавшим на психику противника.

Даже в 1917 г. военное ведомство в массовом количестве заготовляло такие пули. Акционерному обществу "Дека" (бывшее товарищество "Дюфлон — Константинович и К°") в начале этого года было заказано 400 тыс. "пуль для метания с аэропланов"[110]. Завод к июлю сдал этот заказ армии.

Самолет "Илья Муромец " серии В с двигателями РБЗ-6 с подвешенной 25-пудовой бомбой

Уже в начале войны русские летчики, имея на вооружении примитивные авиабомбы, нанесли военным объектам противника немалый урон. Например, в ноябре 1914 г. Брест-Литовский крепостной и 24-й корпусной авиаотряды сбросили на крепость Перемышль 23 бомбы общим весом 470 кг[111]. По сведениям, полученным штабом 11-й армии путем опроса пленных, выяснено, что бомбы причинили повреждения электрической станции, казармам уланского полка, обозам, попали в орудийный склад, склады снарядов, место расположения сферического аэростата, произвели много пожаров.

Война показала эффективность зажигательных бомб. Их изготовлением занимались многие фронтовые летчики и военные инженеры. Одну из них изобрел подполковник Калиновский. Неплохой зажигательный снаряд для метания с аэропланов[112] удалось изготовить в 1915 г. прапорщику Голубу. Первые зажигательные бомбы изготовлялись с применением белого фосфора. Острый дефицит этого химического элемента заставил искать заменители. Для самолетов "Илья Муромец" изобретатель П. А. Архипенко предложил зажигательный снаряд в виде бочки, наполненной бензином с прибавлением небольшого количества эфира, которая, по мысли изобретателя, должна была подвешиваться на специальном тросе под самолетом. Предполагалось, что сброшенная на неприятельские колонны бочка с подожженной жидкостью разобьется и море огня от горящих газов бензина произведет в рядах неприятеля огромное опустошение и замешательство1. Воспламенение бензина в этом снаряде обеспечивалось также с помощью фосфора. Это обстоятельство заставило военное ведомство отказаться от предложения изобретателя.

Заведующий авиацией и воздухоплаванием в действующей армии в июле 1915 г. обратился к профессору Н. Е. Жуковскому с просьбой изыскать способы изготовления зажигательных авиабомб малого и большого калибров. Для организации опытов Главное военно-техническое управление отпустило в его распоряжение 1500 руб.2 К решению задачи Н. Е. Жуковский привлек своих учеников Б. Н. Юрьева, Б. С. Стечкина, В. П. Ветчинкина и других. В короткий срок в аэродинамической лаборатории МВТУ были изготовлены и испытаны зажигательные бомбы. 14 сентября 1915 г. Н. Е. Жуковский составил для военного ведомства отчет об этих испытаниях3, к которому прилагались протокол испытания и два чертежа.

Эти документы свидетельствуют, что ученым удалось создать весьма эффективные зажигательные снаряды. Из нескольких систем, испытанных при лаборатории, наиболее удачными были малые авиабомбы, спроектированные Б. Н. Юрьевым и Б. С. Стечкиным. Зажигательный снаряд прапорщика Б. Н. Юрьева — "стрела" — состоял из тонкостенного сосуда и специального приспособления для разбрызгивания горючего. "Стрела" сбрасывалась с крыши МВТУ и, как свидетельствует Н. Е. Жуковский, "давала большой радиус зажигательного района".

Однако сбрасывание стрел с незначительной высоты не давало полной картины испытаний. Н. Е. Жуковскому удалось добиться прикомандирования для проведения опытов летчика Гулевича с самолетом "Ньюпор"[113]. После того как зажигательные снаряды были сброшены с самолета, Н. Е. Жуковский пришел к выводу, "что горючая жидкость, падая на землю с большой высоты в тонкостенных сосудах, сама весьма хорошо разбрызгивается, потому специальных приспособлений для разбрызгивания, как это было в стреле Б. Н. Юрьева, нет надобности применять".

Зажигательный снаряд Б. С. Стечкина и Синягина состоял из бычьего пузыря, наполненного паклей, бензином и нефтяными остатками. Воспламенителем служили две стеклянные пробирки, вставленные одна в другую. В одной находилась серная кислота, в другой — вата, осыпанная марганцевокислым калием. При падении пробирки разбивались и смесь воспламенялась. Как утверждал Н. Е. Жуковский, "при сбрасывании с аэроплана зажигательных бомб Б. С. Стечкина (около 20 штук) не было ни одного отказа"[114]. Снаряд студента А. А. Микулина относился к бомбам тяжелого типа. Он состоял из жестяного корпуса, наполненного паклей, нефтью и бензином. Бомба в своей верхней части была снабжена четырехлопастным стабилизатором. В нижней части находился ударный воспламенитель с предохранительной чекой и воздушным винтом, заимствованный из взрывателя, разработанного для фугасных авиабомб капитаном Орановским. При ударе снаряда о землю на жало ударника садился патрон с дымным порохом. Вспышка пороха воспламеняла содержание авиабомбы.

Аэродинамическая лаборатория МВТУ изготовила 15 бомб системы Стечкина и 20 бомб системы Микулина для испытания в боевых условиях в авиаотряде, находившемся в крепости Иван-Город. В испытаниях участвовал полковник Вегенер, командовавший там воздухоплавательной ротой.

Технический комитет Главного военно-технического управления под председательством военного инженера генерал-лейтенанта Н. Л. Кирпичева 21 сентября 1915 г. рассмотрел предложенные Н. Е. Жуковским зажигательные бомбы. Комитет отметил, что снаряд, разработанный Стечкиным и Синягиным, "является опасным в обращении, так как его воспламенитель при попадании в него пули может загореться на аэроплане". Что касается авиабомбы Микулина, то было принято следующее решение: "зажигательный снаряд студента Микулина своему назначению удовлетворяет и может быть допущен на снабжение авиационных частей"2.

Таким образом, в результате работы коллектива студентов МВТУ под руководством Н. Е. Жуковского в короткий срок была создана зажигательная авиабомба большой мощности, принятая на вооружение. Однако вопрос о зажигательных бомбах малого калибра не был решен, в них на фронте ощущалась большая нужда. В авиационных отрядах в боевой обстановке проводились опыты по изготовлению зажигательных авиабомб.

Н. Е. Жуковский, Б. Н. Юрьев, В. П. Ветчинкин у тяжелой бомбы для самолета "Муромец "

Во 2-м армейском авиационном отряде, которым командовал Е. Н. Крутень, в ноябре 1915 г. была испытана зажигательная бомба, изобретенная подполковником В. И. Горчинским. Ее металлический корпус имел в головной части утяжеление за счет 1000–1200 г свинца. Бомба наполнялась бензином. Воспламенителем, смонтированным по принципу артиллерийского запала, служил фосфористый терочный состав. Снаряд весил около 4 кг, был снабжен стабилизатором. На самолет типа "Вуазен" брали 12–16 таких бомб. Летчик Шебалин сбросил несколько из них с высоты 200–250 м. Испытание показало, что бомба при падении глубоко уходит в грунт, бензин не расплескивается по поверхности, а быстро сгорает в воронке. В отряде пришли к следующему заключению: "Бомба вполне безопасна и имеет надежный воспламенитель, но требует развития горючего состава для снаряжения и изменения наружной формы, после чего необходимо произвести еще испытание" [115].

Командиры авиационных отрядов, пытаясь ускорить решение вопроса о зажигательных бомбах небольшого веса, обращались в Авиаканц, последняя ставила этот вопрос перед Военно-техническим управлением и Военно-промышленным комитетом. Военно-промышленный комитет г. Москвы обратился к приват-доценту Московского университета Е. И. Шпитальскому с просьбой изыскать возможность получения белого фосфора из красного. Ученый изготовил 50 авиабомб небольшого размера, не требующих фосфора. 27 июня 1915 г. они были переданы в распоряжение командира авиаотряда при 1-й армии капитана Медведева.

Погрузка авиабомб на самолет ""Вуазен "

Как утверждал Е. И. Шпитальский, испытание авиабомб в боевой обстановке дало положительные результаты: "30 июня Московским военно-промышленным комитетом была получена от господина командующего первой армией генерал-лейтенанта Литвинова телеграмма с выражением благодарности мне и моим сотрудникам".

В результате упорного труда многочисленных изобретателей была найдена наиболее рациональная форма зажигательной авиабомбы. До конца войны на вооружении состояли различные типы таких бомб, проверенных в процессе боевой практики.

Метод сбрасывания авиабомб в начале войны

Трофейные бомбы для сбрасывания с самолета

Одновременно осуществлялось усовершенствование фугасных и осколочных бомб. В начале 1915 г. в штаб верховного главнокомандующего стали поступать сведения о немецких авиабомбах, дающих большое количество осколков. После одного из налетов эскадры самолетов "Илья Муромец" на аэродром в Яблонне генерал-майор В. Шидловскнй доносил в Ставку: "Наши бомбы, насколько позволил судить опыт последних бомбометаний, имея значительные фугасные действия, почти не дают осколков, что значительно уменьшает сферу поражаемого пространства". В. Шидловский особенно подчеркивал необходимость "снабжения воздушной эскадры снарядами, дающими большее количество осколков, и, наконец, желая еще больше развить активные боевые действия нашего воздушного флота, ходатайствую о присылке для опыта бомб с зарядами в 10, 15, 25 пудов тротила в бомбе, не менее двух снарядов каждого типа" [116].

Под давлением фронта Главное военно-техническое управление приступило к срочной разработке специального типа авиационных бомб фугасного и осколочного действия. К середине 1915 г. капитану Орановскому удалось сконструировать вполне удовлетворительный тип авиационной бомбы, которая была принята на вооружение. Фугасные бомбы Орановского имели металлический корпус каплевидной формы и начинялись тротилом. Детонатором являлся небольшой заряд тетрила. Бомба снабжалась стабилизатором. Взрыватель донного типа с замедлением 0,13 с имел ветрянку, которая предохраняла бомбу от преждевременного взрыва. После сброса бомбы ветрянка силою воздушного потока вывертывалась и освобождала ударник. Бомбы с таким взрывателем действовали безотказно.

На фронте корпусные и армейские авиаотряды применяли фугасные бомбы системы Орановского весом 4, 6, 10, 16, 32 кг. Они сбрасывались в основном с самолетов "Вуазен" и "Фарман". Бомбы весом в 48, 80, 160, 240 и 400 кг поступали в эскадру воздушных кораблей и сбрасывались на важные военные объекты противника. В начале 1916 г. на Балтийском судостроительном заводе были изготовлены авиабомбы весом в 640 кг, предназначавшиеся для бомбардирования с самолетов "Илья Муромец" германской базы подводных лодок в оккупированной Либаве. Создание бомб такого веса было крупным достижением.

Были созданы также и осколочные авиабомбы весом 4 и 10 кг с взрывателем того же типа, что и для фугасных авиабомб. В носок снаряда ввертывался упорный стержень длиною около 1/2 м, на конце которого находилась круглая пластинка, препятствовавшая углублению бомбы в землю. Это обеспечивало поверхностный разрыв и хорошее рассеивание осколков.

В лаборатории при МВТУ Н. Е. Жуковский организовал изучение аэродинамических свойств принятых на вооружение авиационных бомб. С этой целью проводились испытания на определение предельной скорости десяти типов бомб весом от 5 до 409 кг. Активное участие в работах принимали К. А. Ушаков, Г М. Мусинянц и Г. И. Лукьянов. Опыты показали, что скорость падения возрастает с величиной бомб. Для авиабомб весом 409 кг она составляла 296 м/с. При падении с высот, превышающих 800 м, колебания крупных бомб прекращаются. "Бомба в вертикальном направлении, — отмечал Н. Е. Жуковский, — будет двигаться так, как будто бы она ниспадала по вертикальной линии"[117]. Этим самым было опровергнуто распространенное среди специалистов мнение, что колебания авиабомб служат причиной отказа ударных приспособлений.

Свое исследование Н. Е. Жуковский представил в Технический комитет ГВТУ, который 16 ноября 1915 г. постановил:

"1) исследование заслуженного профессора Жуковского о затухании колебаний больших аэропланных бомб принять к сведению;

2) выразить профессору Жуковскому благодарность комитета за доставление интересного для военного воздухоплавания исследования"[118].

Выводы ученого позволили вскоре перейти к производству авиабомб нового типа с уменьшенным стабилизатором.

Над усовершенствованием бомб в течение всей войны трудилась большая группа изобретателей. Особенно их занимала проблема дистанционного взрывателя. Изобретатель С. Ф. Дашкевич 25 сентября 1915 г. писал начальнику штаба Кавказского военного округа о том, что им изобретена "модель приспособления, при помощи которого каждая бомба, метаемая с аэроплана, может быть взорвана на желаемой высоте от места назначения независимо от высоты, с которой она брошена"[119]. К сожалению, чертежи этого приспособления обнаружить не удалось, но по некоторым данным можно предположить, что С. Ф. Дашкевич сконструировал прибор, действовавший по барометрическому принципу. Капсюль авиабомбы разбивался механизмом, срабатывавшим от анероидной коробки на заранее установленной высоте, независимо от высоты сбрасывания бомбы. Как утверждал изобретатель, предварительные испытания устройства дали удовлетворительные результаты. Проект "дистанционной аэрошрапнели" был разработан Н. Д. Анощенко.

Благодаря исследованиям Н. Е. Жуковского и его учеников, работам Орановского, Калиновского и других изобретателей отечественная авиация получила на вооружение эффективные и надежные бомбы. Были изобретены также и термитные авиабомбы весом 8 кг и выше.

Русское общество по изготовлению снарядов и военных припасов освоило на своих заводах изготовление крупнокалиберных авиабомб. Например, в начале 1916 г. оно сдало военному ведомству 57 аэропланных бомб, в том числе весом 160 кг — 25, 240 кг — 15, 400 кг — 15, 640 кг — 2. Военный приемщик доносил 7 апреля, что бомбы "приняты и как годные своему назначению приготовлены к отправке"[120].

Но в целом производство авиабомб отставало от потребностей фонта. Военным ведомством были установлены нормы "метательных снарядов с аэропланов". На каждый военный самолет армейского и корпусного типа полагалось 3 200 кг бомб на год, на самолет "Илья Муромец" — 8 000 кг. Общая потребность в авиабомбах в суммарном весе исчислялась на полтора года начиная с 1 января 1917 г. в 3300 т. Между тем на складах было только 400 т бомб. Заводы срывали их поставку в установленные сроки[121]. Все это ставило русские авиационные отряды в неравное положение по сравнению с противником, который не испытывал дефицита в авиабомбах.

Бомбодержатели и бомбосбрасыватели. Одновременно с увеличением грузоподъемности самолетов и веса авиабомб шел процесс создания и совершенствования бомбодержателей и бомбосбрасывателей (бомбометов). Бомбомет представлял собой приспособление для подвески и сбрасывания авиабомб. Такой бомбомет кассетного типа делался из трехслойной фанеры в виде цилиндрической трубы и представлял собою весьма громоздкое сооружение, имевшее гнезда для четырех авиабомб. При выполнении разведывательных полетов он, как правило, снимался. Бомбы со стабилизатором большого диаметра не помещались в трубе, их приходилось бросать руками.

Процесс бомбометания был крайне сложен, труден и опасен, особенно если на самолете не было летчика-наблюдателя. Бомба оставалась неподготовленной к взрыву до самого момента сбрасывания. Чтобы привести ее в боевую готовность, летчику приходилось в полете, отвлекаясь от управления аппаратом, освобождать пропеллер-предохранитель, после чего немедленно бросать бомбу, так как ничем не удерживаемый от завихрений предохранитель мог вывинтиться, и тогда бомба взорвалась бы в гондоле.

Самолеты, строившиеся на заводах Лебедева ("Лебедь-12") и Терещенко ("Вуазен"), снабжались бомбосбрасывателем инженера Шкульника. Позже конструктор перешел на горизонтальную подвеску авиабомб, т. е. на бомбодержатель балочного типа.

В начале 1915 г. капитаном Орановским был сконструирован бомбодержатель балочного типа, удерживавший бомбу в горизонтальном положении. Вся подвеска монтировалась на металлической балке. В носок авиабомбы ввертывалось ушко, стабилизатор зацеплялся крючком. С помощью пружины специальный стержень удерживал носок бомбы, подвешенной к балке под аэропланом. В кабине летчика находилась рукоятка, управлявшая тросом, проходившим через ролики к стержню или замку держателя. При повороте рукоятки на некоторый угол стержень выдергивался, носок бомбы освобождался и она, принимая вертикальное положение, падала вниз. Бомбосбрасывателями Орановского снабжались самолеты французских типов, которые выпускались заводами Терещенко и "Дукс". Эта же система была принята и для многомоторных кораблей типа "Илья Муромец".

Фронтовые летчики разрабатывали и применяли в боевых условиях приспособления для подвески и сбрасывания авиабомб своих систем. На Западном фронте, например, в апреле 1915 г. летчики 5-го армейского авиаотряда на трех самолетах типа "Вуазен" испытывали усовершенствованный кассетный (цилиндрический) бомбосбрасыватель. Благодаря некоторым приспособлениям в него можно было помещать бомбы различных калибров в готовом для сбрасывания виде. Бомбометы "испытывались отрядом в течение 7 месяцев, причем ни разу не снимались с аппаратов и проявили полную безотказность в действии". 5 июля 1916 г. изобретение было рассмотрено в Техническом комитете Управления военно-воздушного флота. Комитет отметил, что преимущества нового бомбомета перед принятыми уже системами Шкульника и Орановского "не являются настолько существенными, чтобы следовало бы заменить последние бомбометы первыми". Комитет указал на необходимость некоторых переделок и рекомендовал провести более широкое испытание этой системы бомбосбрасывателя в боевых условиях. Для этой цели было принято решение изготовить 50 таких бомбометов.

Наружная подвеска авиабомб, особенно в вертикальном положении, увеличивала лобовое сопротивление самолета и снижала его скорость. Практика бомбометания показала, что при сбрасывании бомбы в горизонтальном положении уменьшается время ее падения и рассеивание. Поскольку русский воздушный флот не имел на вооружении бомбосбрасывателей и бомбодержателей какого-либо определенного типа, Комиссия по воздушной артиллерии в составе крупнейших специалистов артиллерии и военных летчиков при Управлении военно-воздушного флота занялась решением этого вопроса. На заседании 11 сентября 1916 г. она после внимательного обсуждения сформулировала основные требования к приборам для сбрасывания бомб с летательных аппаратов. По мнению комиссии, такие приборы:

"1. Должны быть пригодны по возможности для всех типов бомб как фугасных, так и осколочных.

2. Должны освобождать бомбу при горизонтальном ее положении. Бомба должна освобождаться прибором одновременно во всех точках подвески, если их несколько.

3. Аппараты для сбрасывания не должны оказывать большого вредного сопротивления. Помещать прибор желательно в гондоле или фюзеляже летательного аппарата. При расположении сбрасывателя снаружи аппарата все его части должны иметь небольшое сопротивление.

Подвеска авиабомбы на самолете "Вуавен"

4. Бомба должна быть расположена в сбрасывателе головной частью вперед, а стабилизатором — назад.

5. Сбрасыватели не должны давать задержек в сбрасывании бомбы.

6. Приспособление, контрящее пропеллер взрывателя бомбы при нахождении ее в сбрасывателе, должно быть надежно.

7. Сбрасыватели должны иметь возможно малый вес.

8. Должны удобно и быстро устанавливаться на аппараты, имеющиеся на вооружении в отрядах"[122].

В решении подчеркивалось, что "отделение бомбы от аппарата при ее вертикальном положении недопустимо". При горизонтальной подвеске даже бомба с плохими аэродинамическими качествами имеет углы отставания порядка 4–6°, при вертикальном же сбрасывании возникает колебание бомбы относительно центра тяжести и угол отставания при тех же условиях возрастает до 10–15°, что приводит к значительному снижению точности бомбометания. Опыт показал, правда, что для бомб малого калибра характер подвески не имеет существенного значения.

Эти требования к бомбардировочному вооружению самолетов были 16 сентября утверждены начальником Управления военно-воздушного флота и разосланы заводам, строившим самолеты.

Первостепенное значение имел вопрос изготовления приборов бомбардировочного вооружения в количестве, способном удовлетворить потребности авиаотрядов. Заводы, не имея утвержденных образцов бомбометов, отвечающих новым требованиям военного ведомства, вынуждены были либо по-прежнему ставить на самолеты старые бомбометы системы Шкульника и Орановского, либо, как писал директор завода Лебедева, не снабжать аппараты бомбосбрасывателями "впредь до получения от Управления военно-воздушного флота нового типа бомбосбрасывателей, приспособленных к данным аппаратам".

Полковник Вегенер в Авиаканце, получив это письмо, писал на имя начальника Управления: "Полагаю необходимым дать хоть что-нибудь, прошу указания, какие именно бомбометы желательно ставить". На отношении сохранилась резолюция: "Только не Шкульника".

Поскольку бомбосбрасыватели системы Шкульника были отвергнуты, оставались бомбометы Орановского, которые также не отвечали требованиям, сформулированным артиллерийской комиссией. Заводы всячески противились их установке, ссылаясь на то, что они увеличат лобовое сопротивление и снизят летные качества боевых машин. Однако действительная причина крылась в том, что для всего заказа на самолеты "Лебедь" и "Вуазен" уже были заготовлены установки системы Шкульника. Администрация завода Лебедева считала, что пройдет не менее месяца после получения чертежей и образцов бомбосбрасывателя Орановского, прежде чем удастся освоить его производство[123].

Неподготовленность военного ведомства и корыстные интересы заводчиков привели к тому, что часть самолетов была задержана при приемке и не поступила к сроку на фронт. В конечном счете Управление военно-воздушного флота 22 января 1917 г. разрешило "допустить к сдаче и отправке 25 самолетов "Лебедь-12" с установленными на них четырьмя круглыми бомбосбрасывателями системы инженера Шкульника" [124].

Разработка новых типов бомбосбрасывателей продолжалась. Инженер Л. Д. Колпаков, известный своими работами над двухмоторным самолетом, в ноябре 1916 г. представил на рассмотрение приспособление для сбрасывания авиабомб, удовлетворяющее основным требованиям. Аппарат мог устанавливаться на любом самолете независимо от конструкции. С помощью натяжения специального троса бомба освобождалась одновременно во всех частях подвески, для этого надо было только потянуть за кольцо [125].

Комиссия по изучению воздушной артиллерии, ознакомившись с конструкцией нового прибора, предложила принять его к установке и испытанию на одном из самолетов, выпускаемых заводом Лебедева. Из-за неповоротливости военного ведомства испытание было организовано только 7 февраля 1917 г. Завод предъявил комиссии четыре бомбомета, установленных на самолете "Лебедь-12": два крайних для пудовых бомб и два средних — для 20-фунтовых. Бомбометы действовали исправно. Конструктору предлагалось осуществить небольшие переделки, после чего бомбометы были приняты на вооружение отечественных самолетов.

Усовершенствованных бомбосбрасывателей не хватало. В боевых условиях летчики по-прежнему либо сбрасывали бомбы вручную, либо пользовались примитивными самодельными приспособлениями. Чаще всего на борту фюзеляжа укреплялась металлическая трубочка, снабженная разъемным хомутиком и крючком. Стабилизатор бомбы, подвешенной в горизонтальном положении, удерживался крючком, хомутик охватывал ее переднюю часть. В гондоле самолета находился тросик, потянув за который можно было выдернуть штырь хомутика и сбросить бомбу.

Описание аналогичного приспособления сделано Н. Е. Жуковским в работе "Бомбометание с аэропланов": "Левое кольцо удерживает переднюю головную часть бомбы, а правый диск с тремя лапками удерживает стабилизатор; на фотографии диск на своем шарнире опустился вниз. К диску прикреплен палец, не дающий вращаться предохранительному пропеллеру, кольцо имеет на середине шарнир, а снизу удерживается штифтиком, который выдвигается с помощью невидного на фотографии рычага летчиком. Бомбы большой величины вешают горизонтально на ушко, помещенное против центра тяжести, причем для сбрасывания выдергивается штифт, удерживающий ушко" [126].

Усовершенствовались бомбосбрасыватели и для тяжелых самолетов. Вначале они также были довольно примитивными. Бомбы крупного калибра размещались под фюзеляжем симметрично относительно продольной оси близко к центру тяжести самолета. Позже на кораблях "Илья Муромец" стали делать внутреннюю подвеску. Бомба находилась в кассетной установке внутри фюзеляжа и сбрасывалась при помощи механических приспособлений.

В ходе войны русским конструкторам и военным летчикам удалось создать надежные приспособления для сбрасывания авиабомб, намного повысившие точность бомбометания, добиться их надежности, малого веса, четкости действия, обеспечить безопасность пользования ими.

Бомбардировочные прицелы. С первых дней войны особое значение приобрели вопросы меткости бомбометания, возникла настоятельная необходимость в специальных прицелах для метания бомб. Летчики и летчики-наблюдатели по собственной инициативе изучали причины, влияющие на точность попадания бомб, разрабатывали элементарную теорию падения снарядов с летящего самолета. На основе их наблюдений в боевой обстановке создавались как теория, так и первые образцы бомбардировочных прицелов. Инициаторами были офицеры Толмачев, Н. И. Иванов, Шатский, А. Н. Журавченко и другие.

Изучением проблем прицельного бомбометания занимались и передовые ученые того времени Н. Е. Жуковский, Г А. Ботезат, Тираспольский и другие. Над этой задачей работали многие техники, инженеры и студенты технических учебных заведений. Среди них наилучших результатов добились инженеры Гарф и Лебеденко, студенты Стечкин и Булычев.

Была разработана теория бомбометания и созданы прицельные приборы, обеспечивающие наведение самолета на цель и определявшие момент сбрасывания бомбы. Первые прицелы долго оставались в стадии опытных и продолжали совершенствоваться. Это были, главным образом, угломерные приборы различной конструкции, позволявшие устанавливать угол прицеливания по данным путевой скорости и высоты полета. Углы прицеливания летчик-наблюдатель брал из баллистических таблиц профессора Г Ботезата, изданных отдельной брошюрой, которую в случае вынужденной посадки в районе неприятеля полагалось уничтожить.

Насколько несовершенны были первые приборы для бомбометания, показал опрос командиров авиационных рот, проведенный в августе 1915 г. заведующим авиацией и воздухоплаванием действующей армии. Когда командир 6-й авиационной роты запросил мнение начальников авиаотрядов о применяемых прицелах, то оказалось, что большинство из них "указанных приборов совсем не заводили", так как считали все существовавшие приборы малопригодными и не оправдывающими своего назначения. Командир авиароты утверждал, что "обыкновенный навык при достаточно выработанном глазомере в настоящее время стоит выше предложенных приборов; единственно заслуживающими внимания могут считаться приборы Толмачева (упрощенный) и Тираспольского, но польза от них настолько проблематична, что начальники отрядов даже не настаивали на заведении их в отрядах" [127]

В ответ на телефонограмму авиадарма начальник 30-го корпусного авиационного отряда капитан Замитан 14 октября 1915 г. телеграфировал, что "специальных прицелов для сбрасывания бомб в отряде не имеется, имеется лишь приспособление для точного определения местонахождения аэроплана по отношению к цели, лучшее приспособление выработано поручиком Шатским, опыты производились лишь последнее время" [128].

Развитие бомбардировочной деятельности авиационных отрядов и эскадры многомоторных кораблей, высокие требования, предъявляемые войсковыми штабами к этому роду боевой работы, заставили с конца 1915 г. перейти к более широкому использованию прицелов для бомбометания. По поручению Комиссии по воздушной артиллерии Н. Е. Жуковский разработал таблицы для бомбометания с самолетов, в которых были установлены углы упреждения при сбрасывании бомб в зависимости от скорости самолета.

В сентябре 1915 г. Н. Е. Жуковский, выступая в Московском математическом обществе с докладом "К теории бомбометания с аэроплана", заявил: "В настоящее время имеются прицельные приборы, не требующие предварительного определения скорости полета аэроплана. Все они разделяются на два типа: в одних определяется момент бросания бомбы, в других — угол визирования, при котором надо бросить бомбу" [129].

Наибольшей популярностью у фронтовых летчиков пользовался прицельный прибор для метания бомб с аэроплана системы штабс-капитана Толмачева. Прибор состоял из специального секундомера со шкалой высот и лампочкой, укрепленного на браслет, который летчик надевал на левую руку, и визирного приспособления примитивного типа в виде четырех шпилек, вбитых в гондолу [130]. Секундомер предназначался для указания момента сбрасывания бомбы после предварительного двукратного визирования на цель. По отзыву комиссии военного ведомства, осматривавшей прицел, секундомерное приспособление было "очень компактно, удобно в обращении, хорошо выполнено". Комиссия признала принцип действия прицела теоретически правильным, конструкцию остроумной, а манипуляции простыми.

Аналогичным был прибор Стечкина, который состоял из угольника с двумя визирными линиями и секундомера. Манипуляции с ним были почти теми же, что и с прибором Толмачева. По словам Н. Е. Жуковского, "… часы Толмачева отличаются от часов Стечкина тем, что имеют только одну стрелку, изменяющую направление движения от нажима кнопки… Прибор Стечкина просто переделывается из обыкновенного секундомера с двумя стрелками" [131].

Н. Е. Жуковский отметил, что "пользуясь прицельным прибором Стечкина и Толмачева, надо сбрасывать бомбу несколько раньше указания стрелки часов при попутном ветре, а при встречном — немного спустя этого указания (при обыкновенном ветре от 1 до 2 с), в случае же движущегося предмета нужно, наоборот, для предмета, догоняемого аэропланом, спускать бомбу после указания стрелки, а для предмета, движущегося навстречу аэроплану, спускать бомбу раньше указания стрелки".

Бомбардировочные прицелы имели недостатки, общие для большинства подобных приборов того периода. Основным из них был расчет бомбометания без учета бокового сноса и сопротивления воздуха. Поэтому, когда ось самолета отходила от направления его движения относительно земли, траектория полета бомбы не совпадала с плоскостью визирования. Применять такие прицелы можно было, лишь строго следуя по ветру или против него.

Технический комитет ГВТУ в составе авторитетных специалистов 26 марта 1915 г. признал желательным определить теоретически необходимые поправки к прицельным приборам Толмачева, Тираспольского и Лебеденко. Профессору Г. Ботезату, представившему исследование "О движении снаряда", были отпущены необходимые средства и предложено руководить работой по определению этих поправок.

21 декабря 1915 г. Г. Ботезат представил на рассмотрение Технического комитета исследование "механических оснований прицельного прибора штабс-капитана Толмачева" и сводку поправок, которые необходимо принимать во внимание при пользовании этим прибором. Исследование показало, что пренебрегать сопротивлением воздуха и влиянием ветра без большого ущерба для точности бомбометания нельзя. В некоторых случаях вследствие пренебрежения этими факторами при бомбометании по прибору Толмачева уклонение снаряда от цели может достигать одного километра.

Профессор Г. Ботезат разработал круговую номограмму, заменяющую специальные таблицы. Она позволяла вводить в расчет поправку, учитывающую влияние сопротивления воздуха и ветра на полет бомбы. Введение таких поправок требовало после предварительного измерения скорости самолета обращения к таблицам или номограмме для определения первоначальной установки стрелки секундомера. Это усложняло пользование прибором Толмачева, заставляя летчика либо два раза пролетать над целью для определения скорости самолета и соответственной поправки, либо производить для того же предварительные визирования на какой-либо вспомогательный ориентир, лежащий на направлении движения самолета к цели.

Комитет отметил, что "автоматичность прибора штабс-капитана Толмачева от введения упомянутых поправок, считаться с которыми необходимо, исчезает". Докладывавший по этому вопросу генерал-лейтенант Н. Л. Кирпичев, являвшийся крупным ученым-механиком, указал, что метание снарядов по принципу Толмачева возможно и при помощи обыкновенного секундомера. Отсчет секундомера при втором визировании на цель дает время, необходимое для определения скорости самолета относительно земли. Отсюда можно определить, через сколько секунд после визирования следует сбросить снаряд. Для этого летчику-наблю-дателю необходимо, заранее зная время падения бомбы с определенной высоты, вычесть его из времени, показанного секундомером в момент второго визирования, и сбросить бомбу спустя столько секунд, сколько составит разность между показаниями секундомера и временем падения бомбы.

Комитет принял предложение составить таблицы, которые могли служить для прицельного бомбометания при помощи обыкновенного секундомера. К этому времени в армию поступило уже большое количество приборов системы Толмачева, поэтому было решено издать к ним поправочные данные в виде таблиц и круговых номограмм профессора Ботезата упрощенного вида с исчислением высоты от 600 до 5000 м. Такими таблицами вскоре были снабжены почти все самолеты, состоявшие на вооружении русской армии.

Прицел Толмачева не устанавливался на многомоторных самолетах. Командование эскадры кораблей "Илья Муромец" отказалось от него из-за того, что его визир не обладал автоматически устанавливающейся вертикалью маятникового типа[132]. Всякая качка самолета затрудняла визирование цели. В условиях тесной кабины одномоторных самолетов, не позволявшей устанавливать сколько-нибудь громоздкие приборы, прицел Толмачева был приемлем. Просторная же кабина самолетов "Илья Муромец" позволяла применять приборы с автоматической вертикалью, которые с применением таблиц профессора Ботезата обеспечивали более высокую меткость бомбометания.

Заслуга создания этих приборов принадлежит членам экипажей самолетов "Илья Муромец" А. Н. Журавченко и Иванову. В начале войны артиллерийский офицер капитан Иванов, откомандированный на службу в эскадру воздушных кораблей, сконструировал прицел для сбрасывания авиабомб. Он представлял собой легкую рамку в форме усеченной пирамиды, свободно подвешенную на карданном кольце. Основание пирамиды представляло собой курсовую черту, разделенную поперечными делениями ценою 5° Вдоль курсовой черты с помощью микрометра перемещался рычажок с визирной планкой. Установка последней производилась по угловой шкале. Угол прицеливания отсчитывался автоматически с помощью маятниковой подвески прицельной рамки в карданном кольце. Визирование на цель производилось по двум точкам на прицеле: центру карданного кольца и пересечению визирной планки с курсовой чертой.

Штурман сначала визировал местный ориентир под углом в 45°, потом по вертикали и засекал время полета между первым и вторым визированием (база пролета равнялась высоте полета), затем, зная время и определив по высотомеру длину базы промера, находил скорость самолета относительно земли. Полет производился в плоскости ветра. Пользуясь баллистическими таблицами Г А. Ботезата, штурман находил угол прицеливания по высоте и путевой скорости и устанавливал под найденным углом визирную планку прицела. При подходе к цели, когда прицельный луч пересекал цель, сбрасывалась бомба.

Предпринимались попытки установить прибор капитана Иванова на аппаратах корпусной и армейской авиации, но особенности конструкции не позволили широко применить его на одноместных и двухместных самолетах. Эффективно пользоваться прицелом капитана Иванова можно было только на кораблях типа "Илья Муромец", так как установка его требовала люка в полу гондолы и удобного подхода для визирования. Прицельный прибор Иванова сослужил немалую службу в боевой работе эскадры тяжелых самолетов. Даже в ставке верховного главнокомандующего отмечали, что эскадра имеет "прибор для точного сбрасывания бомб с кораблей" [133].

Капитан А. Н. Журавченко сконструировал остроумный прибор, названный им "ветрочетом" [134]. Он состоял из нескольких масштабных линеек, шарнирно соединенных между собой и позволявших делать построение векторного треугольника скоростей самолета, ветра и результирующей путевой скорости. При помощи этого прибора стало возможным точно определять угол сноса самолета. Верховное командование признало, что прибор позволяет "точно производить бомбометание по намеченным целям, подходя к ним с любой стороны, не считаясь с направлением ветра, кроме того, благодаря ветрочету явилась возможность введения поправок при прокладывании курса по компасу ночью в облаках" [135]

Прицельный прибор Иванова, ветрочет Журавченко и таблицы Ботезата позволяли русским летчикам эффективно проводить бомбометание. Председатель подготовительной авиационной комиссии Особого совещания по обороне государства докладывал: "Бомбометание в эскадре поставлено на значительную высоту; по заявлению генерал-майора Шидловского, оно носит характер артиллерийской стрельбы, причем процент попаданий значителен и колеблется в зависимости от опытности личного состава от 60 до 90 %"[136]. Такой процент попаданий даже для совершенных прицельных приборов считается высоким.

Помимо принятых на вооружение приборов Толмачева и Иванова, военному ведомству были представлены на рассмотрение и другие прицелы. Среди них прибор инженера Гарфа, рассчитанный на бомбометание с поправками на ветер. Теоретически он был хорошо обоснован, в конструктивном отношении представлял собою довольно громоздкий и сложный в обращении прибор лабораторного типа. Комиссия по изучению воздушной артиллерии в конце 1916 г. предложила изобретателю видоизменить его, уменьшив габариты. После таких переделок и в случае удачных испытаний военное ведомство намеревалось заказать 100 приборов.

Однако в ходе войны этот прицел практического применения в авиации не получил.

Профессор Г. А. Ботезат разработал оптический прицел для бомбометания. Военное ведомство предполагало заказать 200 таких прицелов, но их изготовление затянулось, так как ни один завод в России не мог в то время выполнить заказ. Оптические прицелы пытались применять и артиллерийские офицеры эскадры тяжелых кораблей. Но слабо развитая оптическая промышленность России не позволила осуществить их постройку в значительном количестве.

В конце 1915 г. студент Петроградского университета Г. Булычев предложил прицел и бомбосбрасыватель новой системы. К своему изобретению он приложил подробные чертежи и "Объяснительную записку прицела и бомбомета с летательных аппаратов"[137], в которой теоретически правильно обосновал применение угломерного прибора для бомбометания. В качестве прицела предлагалось применить зрительную трубу с перпендикулярно перекрещивающимися нитями. Прицел снабжался электромагнитом. Достаточно было нажать кнопку, замкнуть цепь, и "бомбомет" мгновенно сбрасывал бомбу.

Не добившись реализации своего изобретения, Г. Булычев обратился с письмом к верховному главнокомандующему. Заведующий авиацией в действующей армии, признавая правильность принципа действия прибора, доносил начальнику штаба верховного главнокомандующего: "Предложенные студентом Булычевым прицел и бомбомет ввиду их громоздкости не могут быть установлены на аппаратах существующих систем, а потому, естественно, и являются непригодными"[138]. Предложение было отклонено; между тем на тяжелых кораблях типа "Илья Муромец" прибор Г Булычева, несомненно, мог найти эффективное применение. Основные принципы этого прибора позже получили развитие в авиаприцелах за рубежом.

В самом начале войны московский губернатор профессор Муравьев телеграфировал заведующему авиацией в армии: "Сегодня из Москвы едет в Петроград инженер Лебеденко и везет в Главное инженерное управление изобретенный им аппарат прицельного автоматического метания бомб с аэропланов по неподвижным и движущимся целям, основанный на новом принципе измерения относительно скорости аэроплана и цели". Н. Е. Жуковский так описал этот прицел: "Прибор Лебеденко устроен так, что в нем летчику нужно только, поворачивая трубку руками, постоянно держать предмет на перекрестных нитях"[139]. Изменение углов в пределах известного времени, сбрасывание бомбы при нужном угле производились автоматически с помощью часов и барометра, помещенных в неподвижной части аппарата.

Прибор инженера Лебеденко угломерного типа вместе с бомбосбрасывателем вертикального типа с кассетой на два снаряда был принят как опытный на вооружение для самолетов "Вуазен", строившихся на зароде "Дукс". Было заказано в виде опытных образцов 20 приборов системы Лебеденко, причем 15 из них в конце 1915 г. приняты в казну и отправлены для дополнительного изучения в Севастопольскую школу авиации и в Киевскую школу наблюдателей1, а также в отдельные фронтовые отряды.

На самолеты "Вуазен", выпускавшиеся заводом Щетинина в Петрограде, ставились прицельные приборы профессора Тираспольского. Комиссия по изучению воздушной артиллерии на заседании 22 декабря 1916 г. признала, что лучшими прицельными приборами она считает приборы инженера Гарфа, капитана Иванова, профессора Ботезата[140]. Комиссия рекомендовала заказать 100 приборов капитана Иванова, добавив к нему особую защиту от ветра, "совершенно необходимую при применении этого прибора на малых аппаратах". Фронтовое летчики предпочитали пользоваться прицельными приборами Толмачева.

Для обучения летного состава бомбометанию применялся специальный прибор, сконструированный Никольским. Прибор состоял из зеркала на треноге, имевшего площадь около 1 м[140], установленного на поле в центре белого круга мишени. Перпендикулярно к зеркалу крепилось визирное приспособление. На зеркало в определенном масштабе наносилась сетка. К прибору прилагались специальные таблицы, в которых по высоте полета и скорости самолета давались расстояния от центра мишени в масштабе зеркала до требуемой точки сбрасывания. Летчику устанавливалась заранее высота, с которой он должен производить бомбометание, давался сигнальный пистолет, из которого он стрелял в нужный момент. Летчик должен был приближаться к мишени обязательно против ветра, так как иначе трудно было учитывать ошибки. Инструктор вел по зеркалу за изображением самолета небольшой угольник, который останавливал в момент выпуска сигнальной ракеты. По месту положения изображения самолета на зеркале в момент сигнала определяли ошибку в прицеливании [141]. С помощью прибора Никольского летчики обучались практическому бомбометанию, не расходуя бомб.

Оптические прицелы для сбрасывания бомб, сконструированные отечественными изобретателями, не получили в России широкого применения. На вооружении же германской авиации, опиравшейся на развитую оптическую промышленность, помимо простых механических прицелов Герца состояли оптические бомбардировочные прицелы. Они выпускались фирмами Герца и Цейса и были идентичны по принципиальной схеме. Прицелы представляли собой оптические трубы перископического типа, помещавшиеся внутри кабины. Сквозь отверстие в ее дне наружу выходила головка прицела с поворотной призмой. Прицел как оптический угломер позволял визировать цель под углами от +60° вперед до —10° назад от вертикали. Его вертикальное положение обеспечивалось специальным фокусным уровнем. В поле зрения прицела летчик-наблюдатель видел продольную курсовую черту, пересеченную по середине поперечным штрихом; шкалу углов визирования от +60° до —10°; подвижный треугольный указатель, показывающий на шкале угол между осью прицела и центральным визирным лучом прицела; пузырек уровня в виде подвижного колечка. На верхней головке прицела находился барашек, вращая который летчик-наблюдатель задавал любой наклон визирному лучу и одновременно перемещал треугольный указатель, показывающий по шкале изменения наклона визирного луча в градусах.

Работа с прицелом сводилась к определению при подходе к цели путевой скорости самолета путем измерения скорости пролета базы, равной обычно половине высоты полета, с последующим определением по специальным таблицам требуемого для данной высоты и скорости угла прицеливания. Полученный из таблицы угол устанавливался на прицеле. В момент, когда цель приходилась на центр поля зрения (перекрестия), летчик-наблюдатель сбрасывал бомбу. Прицелы Герца и Цейса предназначались для бомбометания в плоскости ветра.

Авиация союзников пользовалась в основном простыми механическими векторными прицелами типа Вимперис, укреплявшимися на борту гондолы летчика-наблюдателя с наружной стороны.

Анализ развития прицельного бомбометания в годы первой мировой войны, явившейся серьезным экзаменом для нового вида вооружения, показывает, что отечественные специалисты и практики летного дела сделали ценный вклад в дело развития прицельных приспособлений, главным образом, механического типа. По результатам бомбометания эти прицелы не только не уступали заграничным, но зачастую превосходили их.

ОРГАНИЗАЦИЯ РЕМОНТА МАТЕРИАЛЬНОЙ ЧАСТИ

Походные авиаремонтные мастерские эскадры "Муромцев" 1916 г.

Единственным средством борьбы с изношенностью самолетов являлось снабжение авиаотрядов запасными частями и организация работы авиапарков. На каждый самолет авиационные заводы должны были сдавать комплект запчастей, в который входили почти все элементы самолета за исключением лонжеронов, крыльев, фюзеляжа, капота и силовой установки. Большое количество полагавшихся к самолетам запчастей свидетельствовало о том, насколько ненадежны были отдельные агрегаты. Ремонт осложнялся полным отсутствием стандартизации. Два однотипных "Вуазена", состоявших на вооружении в авиаотряде, но построенных на разных русских заводах, не имели взаимозаменяемых деталей.

Ремонтные мастерские 4-го авиапарка

В полевой обстановке не всегда удавалось устранить поломку. Практически в этих условиях производился только мелкий ремонт эксплуатационного характера. Механики меняли отдельные расчалки, латали обшивку, могли сменить ось колеса шасси, поставить новые покрышки. Двигатели на аэродроме, как правило, не перебирались; механик мог притереть клапаны, сменить "носок" вала, свечи и пр.

Авиапарки. Более серьезный ремонт производился во фронтовых авиапарках и поездах-мастерских. Ремонт силами авиапарков возвращал в строй до 50 % всех авиадвигателей. Особенное значение это имело для двигателя "Сальмсон", который в полевых условиях ремонтировать было трудно. Каждый армейский авиаотряд стремился иметь 3–4 запасных самолета, способных заменить машины, отправленные в капитальный ремонт. Число самолетов, подлежащих такому ремонту, составляло в среднем 30–40 % от имевшихся в наличии. Понятно, что деятельность авиационных парков имела исключительно большое значение. На парки был возложен ремонт боевых самолетов и снабжение фронтовых авиаотрядов запчастями и горючим.

В России в период войны было семь авиапарков. 1-й авиапарк, расположенный в Петрограде, обслуживал Северный фронт и авиационные школы в Петрограде (командир — капитан Вегенер). 2-й парк дислоцировался в Варшаве и обеспечивал Западный фронт (командир — подполковник Воротников). 3-й парк находился в Киеве, входя в состав Юго-Западного фронта (командир — капитан Макаровский). 7-й парк, размещавшийся сначала в Пскове, а позже — в Твери, обслуживал Северо-Западный фронт (командир — подполковник Бойно-Родзевич). Свои парки имела также авиация Южного, Кавказского и Румынского фронтов.

Самым крупным был парк Западного фронта. В начале войны он базировался на бывшем авиазаводе Любомирского в Варшаве. После эвакуации из Варшавы находился в имении Потоцких, затем в Брест-Литовске. Парк располагал хорошо оборудованными деревообделочными мастерскими, слесарным и механическим цехами (20–30 станков). Имелись мастерская по приборам и ремонту магнето, цех двигателей с испытательными стендами, группа по изготовлению воздушных винтов, кузница с четырьмя горнами, сварочная, пилораспильная, обойная и инструментальная мастерские. Парк располагал электростанцией мощностью 40 кВт. Мастерские парка укомплектовывались квалифицированными военнообязанными мастеровыми общей численностью около 1000 человек.

Кроме того, в штате состояло около 3 тыс. солдат, числившихся в строевой команде. Разнообразное оборудование позволяло осуществлять самый сложный ремонт и изготавливать заново отдельные части двигателей и самолетов. Одновременно в парке ремонтировалось 30–40 самолетов и такое же количество авиадвигателей. Парк был способен быстро сниматься с места и перебазироваться. На это уходило максимум 2–3 дня.

Солидной ремонтной базой располагал также 7-й авиапарк Северо-Западного фронта.

Однако в целом потребность в ремонте материальной части авиаотрядов обгоняла мощность авиационных парков.

Общую организацию авиационных парков можно представить в виде схемы, помещенной на рис. 40.

Схема организации авиационного парка

Командир парка подчинялся заведующему авиацией действующей армии лишь формально, не получая с его стороны фактически никакого технического руководства. Нельзя было ожидать технического руководства или помощи и со стороны полевого инспектора авиации фронта. Они ограничивались регулярным инспектированием парков. Никакого обмена опытом между парками не существовало. Парки испытывали нужду в целом ряде дефицитных материалов, особенно в электротехническом оборудовании самолетов. В трудных условиях авиапарки выполняли ценную работу для фронта.

Так как обслуживание авиаотрядов сильно затруднялось отдаленностью парка, были организованы специальные передвижные ремонтные поезда. Первый поезд-мастерская был сформирован на Западном фронте в октябре 1914 г. В ходе войны такого типа поезда были созданы и для других фронтов. Вначале поезд состоял из трех вагонов, затем их число довели до 50. В вагонах размещались мастерские, склады и горючее. Такие поезда эффективно обслуживали фронтовые авиадивизионы и отряды. При ремонтных поездах авиапарков в местах продолжительных стоянок организовывались авиабазы. Последние располагали отремонтированными самолетами и двигателями, запасными частями и запасами горючего.

Поезда-мастерские сыграли большую роль в обслуживании авиационных отрядов действующей армии. При ремонтных поездах авиапарков в местах продолжительных стоянок организовывались авиабазы. Последние располагали отремонтированными самолетами и двигателями, запасными частями и запасами горючего, снабжали ими авиаотряды.

Опыт снабжения и ремонта материальной части авиации, полученный в ходе первой мировой войны, убедительно показал, что нельзя было надеяться на поставки авиационной техники из-за границы.

Авиаторы тяжело расплачивались за недальновидную политику царского правительства. Русские летчики и техники сделали немало для восстановления выбывших из строя самолетов и моторов. Однако возможности вести всесторонний ремонт ограничивались недостатком оборудования, специалистов и материалов.

III КАДРЫ АВИАЦИИ И ВОЗДУХОПЛАВАНИЯ

ВЫДАЮЩИЕСЯ ДЕЯТЕЛИ АВИАЦИОННОЙ НАУКИ

В России в годы войны велась интенсивная научно-исследовательская и опытная работа, руководителем и инициатором которой был Н. Е. Жуковский. Если Франция гордится Клеманом Адером и Эйфелем, Англия — Хирамом Максимом и Ланчестером, Германия — Отто Лилиенталем и Цепеллином, Америка — Самуилом Ленгли и братьями Райт, то Россия с гордостью называет имена Н. Е. Жуковского и С. А. Чаплыгина, им принадлежит большой вклад в дело развития авиационной техники.

Н. Е. Жуковский. Русские ученые во главе с Н. Е. Жуковским и С. А. Чаплыгиным в области аэродинамики занимали ведущие позиции. Благодаря открытой Жуковским тайне подъемной силы крыла самолета аэродинамика стала наукой. Однако несмотря на выдающиеся открытия уровень этой молодой науки отставал от требований, предъявляемых к ней бурным развитием авиационной техники. Ученик Жуковского профессор В. В. Голубев так сформулировал эту мысль: "К моменту постройки первых самолетов, на которых были совершены удачные полеты, теоретическая механика не могла дать почти ничего для проектирования и расчета самолетов; от общих теорем вихрей, теорий струй, теории движения идеальной и вязкой жидкости до их технических приложений в то время лежала целая пропасть, почти ничем не заполненная"[142]. Еще накануне войны Н. Е. Жуковский, опираясь на свою вихревую теорию, разработал наиболее рациональные профили крыла самолета и предложил винт с большим коэффициентом полезного действия.

Успехи отечественных военных воздушных сил в период первой мировой войны во многом зависели от результатов научно-исследовательской работы. Нужды авиации вызвали к жизни крупные научные открытия.

Однако все попытки Жуковского добиться от военного ведомства средств для организации научно-исследовательского института и опытного завода остались безрезультатными. По этому поводу В. П. Ветчинкин замечал: "Мы учились, как надо строить самолеты, но строить их не могли, хотя и проделали огромную по объему и размаху работу"[143]. Известно, что еще в 1909 г. по инициативе профессоров Жуковского и Боклевского Совет министров под председательством Столыпина рассматривал предложение об организации авиационного института. Совет министров нашел, что устройство в настоящее время обширных вспомогательных учреждений для производства наряду с преподаванием теоретического курса опытов по аэронавтике в крупном масштабе являлось бы преждевременным. Николай II поддержал это решение.

Н. Е. Жуковский

Казалось бы, в условиях войны государство должно было исправить положение, поставить авиационную науку на службу интересам обороноспособности страны. Однако министры царского правительства и теперь проявили свою близорукость и беспомощность.

Попытка привлечь крупных капиталистов к делу научных исследований также не имела успеха. Если не считать 40 тыс. руб. в год, данных Рябушинским на институт в Кучино, 20 тыс. руб., пожертвованных Петербургскому политехническому институту известным торговцем оружием Б. Захаровым, 450 руб., ежегодно получаемых Н. Е. Жуковским от государства на свою аэродинамическую лабораторию, то больше никакой помощи для научных изысканий в области авиации и воздухоплавания не было.

В условиях войны правительству требовалось закрепить за аэродинамическими лабораториями специалистов, оказать им материальную поддержку, субсидировать опытные и научно-исследовательские работы. Однако ничего этого сделано не было. Талантливые авиационные исследователи, ученики Н. Е. Жуковского Б. Н. Юрьев, В. В. Голубев, Г X. Сабинин и другие были мобилизованы в армию, разбросаны по фронтам, где использовались не по специальности. Академик Б. Н. Юрьев писал: "Война с первых же дней указала на огромное значение авиации, и царское правительство вынуждено было начать организацию авиационной науки. Однако делалось это очень плохо, денег на науку по-прежнему не давали, людей вернуть с фронтов также не удалось".[144] Достойно удивления, что в этих условиях русские ученые сумели добиться серьезных успехов в развитии авиационной науки.

Центром авиационной мысли в России в годы первой мировой войны было Московское высшее техническое училище, где работали Н. Е. Жуковский и С. А. Чаплыгин.

Научная деятельность Н. Е. Жуковского была направлена на разрешение вопросов, которые поставила авиационная техника перед наукой. В аэродинамической лаборатории МВТУ Жуковский руководил работами по продувке моделей новых самолетов. В частности, здесь продувалась модель в 1/50 натуральной величины самого большого в то время шестимоторного самолета, строившегося Ижорским заводом. Николай Егорович сделал полный аэродинамический расчет и дал заключение на постройку двухмоторного самолета В. А. Слесарева.

Под руководством Жуковского велись работы по созданию авиабомб большого калибра, были осуществлены многие научные открытия в области динамики полета, устойчивости, методов расчета на прочность самолетов, а также дальнейшая разработка теории воздушного винта и пр. Накопленный в аэродинамических лабораториях опыт позволил Н. Е. Жуковскому оказать неоценимую услугу русской армии, ее военно-воздушному флоту. Н. Е. Жуковский создал новую науку — аэробаллистику. В 1916 г. он опубликовал работу "Бомбометание с аэропланов", в которой научно объяснил полет авиабомбы и указал возможные типы бомбардировочных прицелов. Данные этой теории были включены в курс лекций, читаемых слушателям летной школы. Это был первый курс "Бомбометание с самолетов" с добавлением теории прицельного бомбометания.

Николай Егорович работал над проблемами высшей математики, и сталкивавшиеся с ним ученые были поражены его способностью писать математические формулы с той же легкостью, как обыкновенное письмо. С таким же успехом он работал над проблемами баллистики, теоретической и строительной механики, астрономии, гидродинамики и, наконец, аэродинамики. В области теоретической механики, включая астрономические и математические задачи, он оставил после себя 40 печатных работ, в области прикладной механики — 23, гидравлики и гидродинамики — 40, аэродинамики — 22, воздухоплавания — 21 и т. д. [145] Ученый говорил о себе: "Для меня главный жизненный интерес сосредоточен на излюбленной мною науке — механике".

Открытия Н. Е. Жуковского были продиктованы практическими потребностями; говоря словами академика С. А. Чаплыгина, "он был лучшим соединением науки и техники, он был почти университетом". Эта замечательная черта — умение соединять теорию с практикой — характеризовала его с самого начала научной деятельности. Всю жизнь он собирал различные типы летающих моделей, тщательно изучал их в процессе совершенствования и развития, проектировал и с помощью ближайших учеников строил первые аэродинамические трубы и другие приборы аэродинамической лаборатории в Московском университете, Московском высшем техническом училище и Кучинском аэродинамическом институте, разрабатывал и строил модель самолета коробчатой схемы, турбокотел, намереваясь использовать его для самолета.

"…Стремление Н. Е. к инженерной практической деятельности и его любовь к природе, — говорил В. В. Голубев, — привели в конце концов к тому, что в его руках механика стала естественной наукой, наукой о реальных движениях, которые мы наблюдаем в природе и технике, а сам Н. Е. в своем научном творчестве стал не абстрактным, кабинетным теоретиком, а естествоиспытателем и инженером"1. И совсем не случайно, что изобретатели, как правило, старались консультироваться именно у Жуковского. Н. Е. Жуковский аккумулировал в себе весь опыт предшествующих поколений механиков. Благодаря его огромным знаниям и научной интуиции была создана новая наука — техническая аэромеханика, получившая быстрое развитие в России.

В речи на сорокалетием юбилее своей педагогической и научной деятельности Николай Егорович сказал: "Я научился сближению научного исследования с наблюдаемой действительностью". Это сближение науки с практикой позволило ему впервые широко ввести в аэромеханику экспериментальный метод исследования. С. А. Чаплыгин считал, что это "одна из крупных заслуг Жуковского". Позже, возвращаясь к этой мысли, Чаплыгин писал: "Жуковский сочетал в себе исключительные математические способности и колоссальное инженерное чутье" [146].

В основе замечательных открытий русского ученого лежало огромное количество экспериментальных работ. Он полностью унаследовал лучшие методы великого русского математика П. Л. Чебышева, основоположника теории механизмов и машин. В совершенстве владея математическим методом, Николай Егорович подчеркивал, "что математическая истина только тогда должна считаться вполне отработанной, когда она может быть объяснена каждому из публики, желающему ее усвоить".

Горячий патриот своей родины Н. Е. Жуковский во время войны несмотря на преклонный возраст отдавал все свои знания и силы делу развития отечественной авиации. Вспоминая об этом периоде, один из его учеников Л. С. Лейбензон писал: "В связи с наступившей войной у Николая Егоровича возникла большая работа по научно-технической помощи армии и в особенности авиации"[147].

Титульный лист сочинения Н. Е. Жуковского

Заниматься теорией авиации было для Жуковского потребностью, дополненной благородным желанием сохранить жизнь многих русских авиаторов, летавших на несовершенных самолетах. Причинами большинства катастроф были плохая конструкция самолетов и ошибки пилотирования. Ученый занялся разрешением этих вопросов. К началу войны у него уже сложилась теория полета самолета, были установлены основные требования к его пилотированию в горизонтальном полете, при снижении, условия продольной устойчивости и пр. Эти данные, имевшие сами по себе большое значение для авиационной науки, Николай Егорович старался сделать достоянием всего летного состава. Он прочитал слушателям офицерских школ летчиков в Москве и Петрограде специальный курс лекций по устойчивости самолетов. В 1915–1916 гг. Жуковский читал курс "Динамика полета" в Московской школе летчиков. Аккуратно застенографированная В. П. Ветчинкиным первая часть курса была издана под названием "Динамика аэроплана в элементарном изложении". Так родилась новая отрасль авиационной науки — динамика полета. Именно в ней больше всего нуждались тогда летчики, конструкторы и инженеры, строившие самолеты. Н. Е. Жуковский прозорливо подметил в этой работе, что "увеличение скорости полета аэроплана делает размахи его колебаний менее значительными". [148] Дальнейший рост скоростей полета полностью подтвердил этот вывод. Академик С. А. Христианович заметил по поводу этого труда, что "по сравнению с тем, чем мы пользуемся сейчас, там отсутствует, пожалуй, только учет влияния скоса потока у оперения" [149]

В разгар войны Н. Е. Жуковский опубликовал вторую часть книги "Динамика аэроплана в элементарном изложении". Эта работа также увидела свет благодаря В. П. Ветчинкину, который по записям восстановил лекции Николая Егоровича, позже вошедшие в его собрание сочинений под названием "Элементарная теория устойчивости аэропланов". В этом труде ученый исследует законы тяги винта. Он устанавливает графики полета самолета с работающим винтом, в основе которых было сложение "силы тяги винта с силой сопротивления воздуха и в поворачивании кривой Лилиенталя так, чтобы противодействующая этих двух сил пошла по вертикальному направлению". Благодаря разработанным Н. Е. Жуковским методам стало возможным легко определять скорость полета и силу тяги винта, наивыгоднейший угол атаки, "при котором аэроплан данного веса может летать горизонтально при наименьшей силе тяги винта". Было дано понятие экономического угла атаки, "при котором аэроплан данного веса может летать горизонтально, затрачивая наименьшую работу".

Зарубежные ученые, заимствовав разработанный Жуковским метод аэродинамического расчета самолета — "метод тяг и мощностей", дали ему название "кривых Пено", в то время как они по праву должны называться "кривыми Жуковского". Этот метод Николай Егорович непрерывно совершенствовал. Во второй части "Динамики аэроплана в элементарном изложении" выясняются законы поперечной устойчивости самолета, разобрано значение поперечного V крыла, дается анализ проблемам, выдвинутым перед аэродинамикой высшим пилотажем, подробно разбирается вопрос о скольжении на крыло, вираже и мертвых петлях.

В 1917 г. Николай Егорович подготовил к печати работу "Исследование устойчивости конструкции аэропланов", Этим трудом была завершена огромная работа по созданию стройной теории динамики полета.

Много времени и сил отдал Жуковский во время войны созданию воздушного винта с большим коэффициентом полезного действия. Эффективно преобразовать энергию двигателя в энергию тяги можно только при наличии правильно рассчитанного винта. Начиная с теоретических работ С. К. Джевецкого и Н. Е. Жуковского по теории винта, опубликованных еще в конце прошлого столетия, русские ученые шли в этой области впереди западноевропейских деятелей авиационной науки. В стенах Кучинского института и аэродинамической лаборатории Московского высшего технического училища у Жуковского сложилась новая гидродинамическая теория винта. В докладе на XII съезде естествоиспытателей и врачей в 1909 г. ученый коснулся некоторых положений этой теории. Позднее он опубликовал первую статью под названием "Вихревая теория гребного винта" [150], где впервые показал, что работа винта связана с образующимися за ним вихрями. Другими словами, Николай Егорович распространил на воздушный винт, на его практические расчеты по элементам, свою теорию, изложенную в работе "О присоединительных вихрях".

В 1914–1915 гг. Н. Е. Жуковский опубликовал вторую и третью части "Вихревой теории гребного винта". Последняя часть этого исследования была издана позднее литографским способом в трудах Авиационного расчетно-испытательного бюро и завершила большой труд по созданию стройной научной теории гребного винта. Эта теория охватывает все случаи работы винтов и все ее разновидности. Жуковский вывел единые формулы и теоремы для воздушных и несущих винтов-вентиляторов и винтов-ветряных двигателей. Его теория лежит в основе построения современных осевых вентиляторов и компрессоров. С. А. Чаплыгин говорил: "Своей работой "Вихревая теория гребного винта" Николай Егорович дал решение задачи, не поддававшейся исследованию целое столетие, несмотря на усилия теоретиков и экспериментаторов всех стран. Он намного опередил иностранных ученых, которые ко времени появления его заключительной четвертой части работы (1918 г.) еще спорили о самой постановке задачи" [151].

Теоретические открытия русского ученого позволили создать винт НЕЖ, который в период войны был принят для русской авиации. После испытаний в лаборатории Эйфеля его стали строить в союзных России странах. До сих пор на основе теории Н. Е. Жуковского проектируются и выпускаются воздушные винты для самолетов. Его ученики Б. Н. Юрьев и В. П. Ветчинкин развили теорию винта и сделали ее доступной инженерной практике. В. П. Ветчинкин усовершенствовал воздушный винт, созданный Жуковским, и разработал теорию винта с переменной циркуляцией. В результате был создан вариационный винт с высоким коэффициентом полезного действия и учетом прочности лопасти. Б. Н. Юрьев и Г X. Сабинин, работая над вертолетом своей системы, установили наличие осевого потока воздуха, создаваемого воздушным винтом[152]. Н. Е. Жуковский включил это открытие в свой учебник под названием "Теория Сабинина и Юрьева".

Еще в 1898 г. профессор Н. Е. Жуковский разобрал задачу о движении тела под влиянием реактивной силы. Он приложил вычисления величины реактивной тяги и к жидкостно-реактивным двигателям.

Г. X. Сабинин (1916 г.)

Позднее ученый снова вернулся к проблеме реактивного двигателя. Эта работа была проделана для комиссии особых артиллерийских опытов и носила название "Движение волны со скоростью, большей скорости звука". Жуковским были определены условия сопротивления телу, движущемуся со сверхзвуковыми скоростями, впервые введены термины "волна сгущения" и "волна разрежения". Н. Е. Жуковский оставил капитальные исследования по газовой динамике: "Истечение воздуха под большим напором", "О трении газов", "Движение воздуха в трубе с большими скоростями", "Аналогия между движением жидкости в открытом канале и газов в трубе" и др. В этом вопросе, представляющем будущее авиационной техники, ученый далеко заглянул вперед.

Для глубокого изучения теории индуктивного сопротивления, открытой Н. Е. Жуковским, и ее опытной проверки в России не было условий. Имевшиеся аэродинамические трубы обладали незначительной скоростью потока и малым сечением. Попытка С. А. Чаплыгина проверить эту теорию в аэродинамической трубе оказалась неудачной. Для дальнейших успехов авиационной науки требовалось совершенное лабораторное оборудование, а следовательно, крупные капитальные затраты. С великим трудом Жуковскому удалось получить от военного ведомства небольшие средства. Ученый нашел способы усовершенствовать аэродинамическую трубу. Он применил новые приборы, электрические схемы, установил вентиляторы своей системы. В результате при том же электродвигателе скорости потока в трубе увеличились в два раза. Свои выводы по этому вопросу Н. Е. Жуковский опубликовал в "Трудах расчетного бюро" под названием "Насадки и диффузоры аэродинамических труб".

В процессе экспериментов, преследовавших цель построить новую аэродинамическую трубу, было изготовлено несколько небольших моделей труб. В результате этих исследований было выработано понятие "качества трубы". Этот термин предложил Николай Егорович. А. Н. Туполеву удалось показать, что "качество" аэродинамических труб может дойти до 5–6 и более. Усилиями Жуковского и его последователей была спроектирована и построена круглая труба диаметром 1,5 м, установленная в коридоре МВТУ. Одновременно они создали еще более мощную аэродинамическую трубу, имеющую рабочее сечение 3 м. Не имея средств на постройку специальной лаборатории, Жуковский вынужден был смонтировать ее прямо во дворе МВТУ В то время это была крупнейшая в мире труба. Б. Н. Юрьев писал по поводу этой трубы: "… Так ей и не пришлось начать работать; российская промышленность не могла изготовить для нее мотора, и труба была осуждена на бездействие" [153].

Труды авиационного расчетно-испытательного бюро

Во время первой мировой войны Николай Егорович продолжал читать курс лекций студентам аэромеханической специальности МВТУ и студентам Московского государственного университета. Еще ранее на основе прочитанных лекций, которые стенографировались В. П. Ветчинкиным, был создан первый систематический курс "Теоретические основы воздухоплавания" [154]. В предисловии к нему Жуковский писал, что он старался "связать богатый опытный материал, накопленный аэродинамическими лабораториями, с теоретическим исследованием рассматриваемых задач с помощью основных уравнений гидромеханики и теории вязкости жидкости". В 1916 г. этот курс был переведен С. К. Джевецким на французский язык и издан в Париже. В то время это был единственный учебник в области теории авиации, по которому училось старшее поколение авиаторов. К сожалению, открытия русских ученых долгое время оставались неизвестными за границей. В. П. Ветчинкин писал: "Благодаря трудам Н. Е. Жуковского и С. А. Чаплыгина по теории крыльев и винтов русская аэродинамическая наука вышла на первое место в мире. Но о достижениях русских ученых за границей почти не знали, ссылаясь лишь на те работы, которые были изданы за границей, а результаты, опубликованные в России, открывали заново несколько лет спустя. Болея душой за этот печальный факт, Н. Е. Жуковский в своей речи на съезде в Тифлисе предлагает переводить работы русских ученых на один из иностранных языков" [155].

Но еще более печальным было то, что многие научные открытия русских ученых не находили себе применения в России. Когда в разгар войны на фронте появились немецкие свободнонесущие монопланы с толстым профилем крыла, заслуга этого новшества приписывалась немецкому ученому Прандтлю и конструктору Юнкерсу. Между тем теоретическое обоснование крыльев толстого профиля впервые было сделано Н. Е. Жуковским и С. А. Чаплыгиным. Появление в Германии таких крыльев не было случайным явлением. Немцы внимательно следили за успехами русской науки. Накануне войны на немецкий язык была переведена работа Н. Е. Жуковского "О поддерживающих планах аэроплана"2. По словам академика Лейбензона, в ней Жуковским высказано положение, на котором основана вся современная аэродинамика, получившее за границей название "постулата Жуковского". В 1913 г. была опубликована работа Н. Е. Жуковского "О поддерживающих планах типа Антуанетт", в которой обоснована идея толстого профиля крыла. Можно предполагать, что немецкие исследователи и конструкторы были знакомы с этим трудом, когда проектировали самолеты со свободнонесущими крыльями.

Одной из иллюстраций научной и инженерной деятельности Н. Е. Жуковского во время войны является его работа на посту председателя отдела изобретений Московского военно-промышленного комитета. Через его руки прошло множество изобретений, на которые он аккуратно давал ответы и заключения.

При аэродинамической лаборатории Московского высшего технического училища было создано расчетно-испытательное бюро, приступившее к работе 1 июля 1916 г. Его научной деятельностью руководил Н. Е. Жуковский. К исследованиям были привлечены его талантливые ученики В. П. Ветчинкин, А. Н. Туполев, В. С. Кулебакин, Б. С. Стечкин, А. А. Архангельский, Г М. Мусинянц, К. А. Ушаков, А. А. Микулин и другие. Основные работы велись по созданию методов аэродинамического расчета и расчета самолета на прочность. По этим вопросам было опубликовано семь литографированных выпусков трудов и сделана масса проверочных расчетов.

Отделом аэродинамического расчета руководил А. Н. Туполев. Если динамика полета отвечала на вопросы, как правильно пилотировать самолет, какие силы действуют на него в полете, какие правила необходимо соблюдать при выполнении фигур высшего пилотажа, то аэродинамический расчет должен был ответить на вопрос, какие летные данные получит тот или иной самолет в зависимости от выбранного профиля крыла, мощности двигателя, формы фюзеляжа, органов оперения, стоек, расчалок и пр. Именно в таких расчетах больше всего нуждались инженеры, строившие самолеты. Какими будут скорость, скороподъемность, высота, посадочная скорость для данного типа машины — это самые жгучие вопросы для каждого авиаконструктора.

Русским ученым принадлежит заслуга создания собственного метода полного аэродинамического расчета самолета. В его основу принимались данные, полученные в результате испытания отдельных частей самолета в аэродинамической трубе. Практически продувка крыльев самолетов делалась в 1/6 и 1/8, а фюзеляжа — в 1/5 натуральной величины. Николай Егорович мечтал об испытаниях моделей самолетов хотя бы в 1/2 натуральной величины. Он писал в 1917 г.: "Когда будет закончена и пущена в ход большая аэродинамическая труба Высшего московского технического училища, диаметр которой равен 3 м, явится возможность испытать модель аппарата в достаточно большом масштабе (1/2 натуральной величины) и построить полярную кривую Лилиенталя непосредственно из опыта над целой моделью…" [156]. Однако в царской России мечтам Жуковского не суждено было осуществиться.

Отсутствие крупных аэродинамических труб, должной экспериментальной базы чрезвычайно осложняло составление аэродинамического расчета, в частности, решение задачи устойчивости. Наука в этом вопросе не могла еще оказать надежной поддержки авиаконструкторам. Продольная устойчивость строившихся самолетов не была отработана. Только практические полеты давали возможность выяснить ее. Даже передовые авиаконструкторы того времени допускали грубые ошибки в центровке самолета. Можно сослаться на пример моноплана конструкции И. И. Сикорского с двигателем "Гном" мощностью 100 л. с., участвовавшего на военном конкурсе самолетов в 1913 г. По условиям конкурса самолет должен был сделать планирующий спуск с высоты 1000 м. Выполнение этого маневра едва не окончилось катастрофой. Аппарат пилотировался летчиком-испытателем В. Янковским, рядом с ним находился старший механик Савельев. Когда убрали газ и пошли на спуск, то машина вследствие неправильной центровки начала валиться на нос. Экипажу грозила гибель. Опасность была предотвращена находчивостью Савельева, который быстро вылез из кабины и лег на хвост самолета. Благодаря такому искусственному противовесу летчику удалось благополучно опустить аппарат на землю подальше от места, где расположилась конкурсная комиссия.

Во время войны самолеты строились во все возрастающем числе. Русская наука спешила протянуть руку помощи самолетостроителям. Испытание моделей крыльев и фюзеляжа пришлось делать раздельно в плоской и круглой аэродинамических трубах, принадлежавших МВТУ. После получения опытных данных продувок производился полный аэродинамический расчет самолета, который состоял из следующих основных разделов или частей: 1) определение угла заклинения винта; 2) построение поляры Лилиенталя; 3) построение сетки необходимой тяги винта при различных режимах полета; 4) построение сетки полезных мощностей для различных режимов; 5) построение сетки мощностей, исправленных на к. п. д. винта; 6) построение баланса мощностей в зависимости от режима полета при полной мощности мотора; 7) определение высоты потолка самолета; 8) построение барограммы подъема самолета.

В процессе проектирования неясным оставался вопрос об ожидаемых горизонтальных и вертикальных скоростях. Николай Егорович разработал метод тяг и мощностей, который и поныне почти без изменений применяется при аэродинамических расчетах самолета, построил диаграмму потребных тяг, до сих пор называемую "сеткой Жуковского". С помощью простейших приемов стало возможным определение максимальных скоростей полета, вычисление практического потолка самолета и его скороподъемности, выяснение наиболее выгодных режимов полета, т. е. наивыгоднейшего угла атаки и наивыгоднейшей скорости полета. Теоретически было установлено условие продольной устойчивости. Инженеры получили указания, как проектировать самолет, был найден метод определения центра его тяжести.

Во многих из названных вопросов Н. Е. Жуковский опередил западноевропейских ученых, которые широко пользовались плодами его труда.

Конечно, современная наука, опираясь на важнейшие экспериментальные данные аэродинамических лабораторий, далеко продвинулись вперед в определении летных характеристик. Однако остается неоспоримым факт, что и теперь, через десятки лет, основные методы аэродинамического расчета самолета, разработанные Н. Е. Жуковским, не потеряли своего значения.

В рассматриваемый период самолетостроение еще не опиралось на стройную науку о прочности самолета. Теперь каждый студент самолетостроительного факультета изучает специальный курс "Расчет самолета на прочность". В то время никаких учебников и пособий по этому важнейшему разделу самолетостроения не было. В конструкторских бюро при расчетах прочности летательных аппаратов приходилось пользоваться курсами статики сооружений и теории упругости. Запас прочности для первых самолетов, строившихся В России, определялся примитивными способами и был для крыльев — трехкратным и для хвоста — двукратным.

Н. Е. Жуковский в аэродинамической лаборатории МВТУ (1914 г.)

По словам А. Ф. Половцева из докладной записки Особому совещанию по обороне государства, прочность самолетов определялась следующим образом: "аппарат, положенный вверх колесами, нагружается мешками с песком, дважды превышающим вес испытываемой машины. Если таковая выдерживает, то признается прочной" [157].

Во время войны в условиях спешки и погони за количеством выпускаемых машин вопросам прочности их постройки не уделялось должного внимания. В ряде случаев конструкторы, стремясь улучшить летные качества самолетов при наличии маломощных двигателей становились на пути снижения необходимого запаса прочности. Уже отмечалась недостаточная прочность тяжелых многомоторных кораблей типа "Илья Муромец". Подавляющее число самолетов периода первой мировой войны допускало только дву- и трехкратную перегрузку. Для истребителей она составляла 6–7. Нагрузка на 1 м2 крыла составляла около 59 кг. Недостаток внимания к вопросам прочности оплачивался дорогой ценой. Нередки были случаи, когда в полете складывались крылья самолета, отваливались хвост или нижняя плоскость биплана, а однажды даже установка двигателя. Большинство таких аварий оканчивалось гибелью пилотов.

Летная практика настоятельно требовала развивать науку о прочности самолета. Отделом по расчету самолетов на прочность в расчетно-испытательном бюро при аэродинамической лаборатории МВТУ руководил В. П. Ветчинкин. Н. Е. Жуковский вместе со своими учениками немало сил затратил на создание метода расчета. Николай Егорович был убежден, что приближается время, "когда аэропланы и дирижабли будут строиться с таким же верным расчетом, с каким теперь строят пароходы и автомобили". Стремясь приблизить это время, Жуковский обосновал метод расчета лонжеронов крыла в условиях сжимаемых и изгибающих нагрузок. В. П. Ветчинкин в то же время решил задачу учета предварительной затяжки расчалочных тросов [158]. Ему же удалось найти способ расчета лопастей винта на прочность, сконструировав для этой цели маятниковый динамометр. Этими и рядом других работ русских ученых были заложены основы науки о прочности самолета. Разработанные ими методы долгое время применялись для расчета всех самолетов и лишь много лет спустя были заменены более совершенными.

На базе сделанных научных открытий Н. Е. Жуковский совместно с В. П. Ветчинкиным, А. Н. Туполевым и другими своими учениками организовали огромную практическую работу по расчету основных типов самолетов, состоявших на вооружении русской армии. Она оказала плодотворное влияние на повышение прочности и улучшение качества выпускаемых военных самолетов. Успехи, достигнутые в создании методов аэродинамического расчета и расчета самолета на прочность, позволили Н. Е. Жуковскому авторитетно решать многие комплексные проблемы оценки качества строившихся самолетов. В архиве сохранились многочисленные заключения расчетно-испытатеЛьного бюро, выполненные в порядке экспертизы по заданиям военного ведомства при решении возникающих спорных вопросов. Например, еще в процессе постройки опытного двухмоторного самолета В. А. Слесарева в аэродинамической лаборатории велись серьезные исследования "воздушного сопротивления корпуса аэроплана". В 1914 г. В. А. Слесарев опубликовал статью, в которой писал: "По возможности должно избегать выступов на аэропланах, а также и на дирижабле. Если таковые надо поставить, то делать их по возможности более выгодной формы и помещать их в таких местах, где сопротивление будет наименьшим"[159].

В середине 1915 г. самолет был собран и подготовлен к испытаниям. Предварительные испытания показали необходимость небольших доделок машины. Однако противники тяжелых воздушных кораблей добились того, что военное ведомство приостановило финансирование опытных работ до получения экспертизы от авторитетных специалистов. Генерал-инспектор инженерных войск, великий князь Александр Михайлович обратился с письмом к Н. Е. Жуковскому, как "мировому специалисту по аэродинамике". Жуковский при участии инженера-механика В. П. Ветчинкина и лаборанта Г И. Лукьянова, опираясь на созданный им научный метод, сделал первый в истории авиации полный аэродинамический расчет многомоторного самолета. В составленном по этому поводу протоколе он категорически подчеркнул, что "даже при принятых наихудших предположениях относительно свойств аэроплана и винтомоторной группы возможен полет аэроплана Слесарева, несущего полную нагрузку в 6,5 т со скоростью более 100 км/ч"[160]. Это смелое заявление находилось в полном противоречии с мнением известного английского ученого Ланчестера, который накануне войны в работе "О предельных размерах самолета"[161] считал невыгодным увеличивать эти размеры.

Русские ученые и конструкторы, работая под руководством Н. Е. Жуковского, на практике доказали ошибочность распространенной в европейских странах "теории". Успехи многомоторных кораблей типа "Илья Муромец" были блестящим подтверждением теоретических выводов Н. Е. Жуковского.

Ученики и сотрудники выдающегося ученого А. Н. Туполев, Б. Н. Юрьев, Б. С. Стечкин, В. П. Ветчинкин, А. А. Микулин, К. А. Ушаков, Г М. Мусинянц и другие, выполняя задания военного ведомства, в то же время систематически публиковали в трудах авиационного расчетно-испытательного бюро научные статьи и расчеты, сделанные в процессе проверки самолетов различных систем. В общей сложности по вопросам аэродинамического расчета и прочности было отпечатано около 50 литографированных выпусков.

Оправдало свое назначение и организованное Н. Е. Жуковским изучение авиационной специальности при механическом факультете МВТУ Позже оно способствовало созданию самостоятельного аэромеханического факультета, а затем на его базе — Московского авиационного института (МАИ). Первыми выпускниками, получившими эту специальность, были А. Н. Туполев, Б. Н. Юрьев, Б. С. Стечкин, В. М. Петляков, Н. И. Иванов, А. А. Архангельский, А. И. Путилов и другие. Академик Б. Н. Юрьев говорил о Н. Е. Жуковском: "Он подготовил наши руководящие научные кадры в области авиации. Он создал теории, которыми мы руководствуемся при расчете летательных аппаратов. Он создал целый ряд учреждений, где ведется научная работа в области авиации. Он действительно был отцом русской авиации".

С. А. Чаплыгин. Одновременно с Николаем Егоровичем Жуковским в работах расчетно-испытательного бюро и жизни аэродинамических лабораторий активное участие принимал другой выдающийся русский ученый — Сергей Алексеевич Чаплыгин.

Без ознакомления с его основными работами представление о научных достижениях России в теории авиации в годы первой мировой войны было бы далеко неполным. Величайшая сила С. А. Чаплыгина заключалась в умении использовать математику для решения технических проблем авиации.

Академик С. А. Чаплыгин

Во время первой мировой войны С. А. Чаплыгин продолжал развивать теорию крыла Н. Е. Жуковского. Еще в 1910 г. Сергей Алексеевич на заседании математического общества в докладе "О давлении плоскопараллельного потока на преграждающие тела" сказал:

"Я полагаю, что на оконечность каждого крыла будет опираться некоторый сопутствующий ему вихрь, образующийся благодаря разности скоростей на нижней и верхней поверхности крыльев" [162]. В этой работе дана основа гидродинамической теории крыла и выведена формула для определения величины, направления и точки приложения равнодействующей сил давления потока воздуха на крыло. В иностранной литературе эти формулы получили название "формул Блязиуса", но Блязиус нашел эти формулы, хотя и независимо от Чаплыгина, но позже его. На основе этого исследования ученому удалось, используя методы математического анализа, создать количественные способы определения аэродинамических характеристик крыла. Это имело важнейшее значение для создания и расчета самолетных крыльев обтекаемой формы. На работах С. А. Чаплыгина основывается вся теория крыла. Развивая ее, Сергей Алексеевич опубликовал две работы по теории решетчатого крыла. Они послужили основой теории лопаточных машин. Чаплыгин показал, что подъемная сила такого самолетного крыла больше, чем обычного со сплошной кромкой. Разрезное крыло более устойчиво в полете, оно предотвращает срыв потока. Достигается это с помощью небольшого предкрылка, который может выдвигаться вперед. На задней кромке крыла устанавливается закрылок, способный поворачиваться на 40° вниз. Применение разрезных крыльев оказалось особенно эффективным на больших углах атаки. С помощью простых приспособлений их подъемная сила увеличивается в два с лишним раза. Практика показала, что такие крылья позволяют летать на меньших скоростях, что особенно важно при взлете и посадке на небольшие аэродромы. Разрезные крылья лежат в основе всех тормозных приспособлений, закрылков, щитков, предкрылков и других элементов механизированного крыла.

Чаплыгин опубликовал свою работу "Теория решетчатого крыла" в 1914 г. За рубежом в то время утверждения русского ученого были встречены скептически. О его работе даже не поместили никаких сообщений. Заслугу создания разрезного крыла там приписали немцу Лахману и англичанину Хендли Пейджу, опубликовавшим свои работы на семь лет позднее. Такой казус можно объяснить лишь полной неосведомленностью Запада в те годы о достижениях русских ученых. Как справедливо отмечал профессор В. В. Голубев, С. А. Чаплыгина надо считать "родоначальником теоретических исследований, связанных с так называемой механизацией крыла, широко разрабатываемой в современной технической аэромеханике" [163].

Разрезные крылья послужили толчком к изучению вопроса об управлении пограничным слоем крыла, имеющим большое значение для скоростной авиации.

Во время войны С. А. Чаплыгин занялся также изучением крыла моноплана. Это дало ему возможность опубликовать труд "К общей теории крыла моноплана". В нем обосновано новое понятие о параболе устойчивости и дано ее приложение к оценке свойств крыла. Ученому удалось создать науку о профилях и указать основные методы изучения их работы, предложить профили с высокими аэродинамическими свойствами и хорошими качествами при больших скоростях полета.

Еще осенью 1913 г. С. А. Чаплыгин приближенно решил ранее считавшуюся неразрешимой трехмерную задачу о крыле конечного размаха, выведя при этом формулу для подъемной силы и индуктивного сопротивления. Ученый выяснил сложнейшие вопросы о физической картине работы крыла конечного размаха, присоединенных и свободных вихрях, силе индуктивного сопротивления. Результаты были доложены первоначально на заседании Московского общества воздухоплавания, а в 1914 г. — на третьем воздухоплавательном съезде в Петрограде. К сожалению, научные открытия С. А. Чаплыгина, означавшие целую революцию в аэродинамике, не только не были применены в практике самолетостроения в России, но даже не получили широкой огласки. Б. Н. Юрьев пишет по поводу открытия Н. Е. Жуковским и С. А. Чаплыгиным закона индуктивного сопротивления: "Результаты этих работ докладывались на заседаниях математического общества, но не были опубликованы, так как проверка этой теории в устаревшей плоской трубе Высшего московского технического училища не подтвердила ее выводов" [164]. "Иногда честь создания общей теории крыла конечного размаха приписывают Прандтлю и его сотрудникам, но основные идеи Прандтля предвидел акад. Чаплыгин", — пишет профессор Н. С. Аржаников[165].

Титульный лист диссертации С. А. Чаплыгина

Б. Н. Юрьев при участии В. В. Голубева, развивая теорию индуктивного сопротивления, сделал ее достоянием инженеров. Он в следующих словах выразил значение этой теории: "В настоящее время она обратилась в важнейший раздел прикладной аэродинамики. Ее успех объясняется многими причинами. Во-первых, эта теория дала четкие ответы на целый ряд фундаментальных вопросов, интересующих авиаконструктора: какова наивыгоднейшая форма крыла, как влияют друг на друга крылья биплана, каково влияние крыльев на хвост самолета, насколько точны опыты в аэродинамических трубах, как влияют стенки трубы на результаты опытов и т. д. Во-вторых, эта теория привлекает инженеров своей простотой и наглядностью. Основной элемент этой теории — вихрь — трактуется в ней чисто по-инженерному. Вихрь "опирается на крыло", он действует на окружающий воздух, он поддается графическому изображению. Все это привело к тому, что теория индуктивного сопротивления стала весьма популярной и в конструкторских бюро, и в исследовательских институтах" 2. Теперь ни о какой теории устойчивости, ни о каком изучении полетных качеств самолета нельзя говорить без знания теории индуктивного сопротивления.

Когда в 1935 г. итальянская Академия наук созвала в Риме научный конгресс имени Вольта, на котором были заслушаны доклады виднейших ученых по вопросу больших скоростей в авиации, то оказалось, что ни один из докладов таких столпов аэродинамики, как Л. Прандтль, Дж. И. Тейлор, Т. Карман, А. Буземан, не обошелся без ссылок на диссертацию С. А. Чаплыгина "О газовых струях". Л. Прандтль с сожалением заявил, что его только "в 1932 г. познакомили… со старой, написанной ещё в 1904 г. на русском языке работой Чаплыгина". Т. Карман признал, что метод, примененный С. А. Чаплыгиным, имеет и теперь громадное значение.

Таким образом, десятилетия спустя открытия Чаплыгина не только не утратили для авиации своего значения, но приобрели особую важность. Его труды сделались настольной книгой для всех, кто серьезно изучает аэродинамику больших скоростей.

Научное творчество С. А. Чаплыгина было неразрывно связано с творчеством Н. Е. Жуковского. Их объединяла, кроме того, большая дружба. Аэродинамика стала наукой только после того, как Жуковский и Чаплыгин проложили ей широкую дорогу в авиационную технику.

Коллективы Петроградских аэродинамических лабораторий. Значительный вклад в авиационную науку и практику постройки военных самолетов внесли петроградские аэродинамические лаборатории. Наиболее подготовленной из них для самостоятельной научно-исследовательской работы была аэродинамическая лаборатория при кораблестроительном факультете Политехнического института. Ее оборудование немногим уступало оборудованию Московского высшего технического училища. Исследования во время войны проводились в контакте с аэродинамической лабораторией при Институте инженеров путей сообщения, где работал профессор Н. А. Рынин. Научные исследования в Петрограде велись под общим руководством профессора Фан дер Флита. От кораблестроительного факультета участие принимали преподаватели Е. В. Красноперов, А. Н. Иванов, Д. Н. Дьяков, от института путей сообщения, помимо Н. А. Рынина, — А. Г. Воробьев и Г. Г. Ростовцев.

Наиболее заслуживающими внимания за время войны были исследования, связанные с постройкой Д. П. Григоровичем военных гидросамолетов. Модели гидролодки протаскивали в гидроканале военно-морского флота, модели крыльев и фюзеляжа тщательно продувались в аэродинамической трубе. Помимо Д. П. Григоровича, в этих работах принимал участие преподаватель кораблестроительного факультета Харитонович. Результатом экспериментов был гидросамолет М-5, показавший хорошие мореходные и летные качества.

Большие экспериментальные работы были проведены по гигантскому самолету "Святогор" конструкции В. А. Слесарева. Все его основные детали продувались в большой аэродинамической трубе. В результате продувок удалось найти стойки обтекаемой (рыбообразной) формы, наиболее рациональную модель крыльев, напоминавшую крылья стрижа. Тщательному изучению и испытанию в аэродинамической трубе и на специальной установке подвергались также воздушные бинты. Построенный В. А. Слесаревым самолет по своим аэродинамическим формам превосходил самолет "Илья Муромец".

И. И. Сикорский в период войны развернул строительство своих многомоторных кораблей в отделении Русско-Балтийского завода в Петрограде. Аэродинамическая лаборатория Петербургского политехнического института провела по просьбе конструктора целый ряд исследований в поисках наиболее совершенных винтов, очертаний фюзеляжа, крыльев и других частей самолета. В результате тяжелые корабли "Илья Муромец", строившиеся в 1916 г., выгодно отличались по своим аэродинамическим формам от первенца, построенного Сикорским в 1913 г.

Активная научно-исследовательская работа проводилась в области авиадвигателей. Над задачами повышения литража и степени сжатия работали профессора А. А. Лебедев, Н. А. Быков и другие.

Интересные экспериментальные исследования по заданию военного ведомства проводились над авиабомбами. Изучался коэффициент сопротивления и коэффициент моментов профилей воздушных бомб.

Лаборатория провела также испытания моделей дирижабля "Гигант" объемом в 20 тыс. м3, строившегося на Ижорском заводе. Благодаря продувке была найдена хорошая аэродинамическая форма моторных гондол дирижабля. Там же испытывались модели "Воздушного крейсера".

Ценные опыты провела лаборатория по изучению парашютов системы Г. Е. Котельникова. Даже после того, как ранцевый парашют, изобретенный в России, был принят на вооружение за границей, в воздухоплавательных и авиационных частях все еще опасались использовать его. Военное ведомство настаивало на дополнительных опытах. Для их проведения были вскрыты все четыре этажа здания лаборатории и устроена вертикальная шахта, где изучалось свободное падение грузов с парашютами. Результаты подтвердили безопасность и удовлетворительные грузоподъемные данные парашютов Котельникова. Скорость их падения с грузом в 75 кг не превышала 5 м/с. Аналогичные данные были получены при испытании парашютов в главной палате мер и весов при помощи вертикальной трубы, построенной Д. И. Менделеевым. Заключения лаборатории ускорили снабжение летных частей парашютами.

Имевшиеся лаборатории, несмотря на беззаветную работу русских ученых, не могли удовлетворить потребности военно-воздушного флота и авиационных производств. Особенно острая нужда возникала в испытаниях непосредственно на фронте, так как многие самолеты того времени часто доделывались и изменялись непосредственно в боевой обстановке.

Научно-техническое содействие авиационным заводам оказывало Управление военно-воздушного флота. Оно занималось обеспечением заводов рабочей силой, средствами транспорта, станками, сырьем и полуфабрикатами. Специальная комиссия ведала приобретением за наличный расчет станков и материалов для авиационных заводов, парков и школ. Управлению принадлежала ценная инициатива в привлечении к обслуживанию нужд заводов крупнейших русских ученых и научных учреждений. Консультантами при техническом комитете военного ведомства по вопросам авиации состояли такие крупные ученые, как Жуковский, Фан дер Флит, Тимошенко, Лебедев, Бриллинг, Ботезат. Планомерная работа по испытанию авиационных материалов проводилась в Центральной научно-технической лаборатории, Институте инженеров путей сообщения, Политехническом институте в Петрограде и Московском высшем техническом училище. Была также учреждена "подвижная комиссия" для испытания аппаратов и изобретений в области авиации. Правда, в значительной степени эти мероприятия стали осуществляться лишь спустя два года после начала войны.

АВИАКОНСТРУКТОРЫ, ИЗОБРЕТАТЕЛИ, ИНЖЕНЕРЫ

Помимо дипломированных специалистов самолетостроения, было немало талантливых практиков. С. В. Ильюшин, впоследствии прославленный авиаконструктор, еще в 1910 г. обслуживал самолеты, летавшие в период первой "авиационной недели" в Петрограде. В 1914 г. его призвали в армию, и с 1916 г. до конца войны он работал мотористом. В то же время С. В. Ильюшин окончил авиашколу при Всероссийском аэроклубе и получил звание пилота-авиатора. Однако серьезно заняться образованием и конструкторской работой, склонность к которой он проявил, не удалось.

В. Я. Климов, в дальнейшем также известный конструктор, окончив в 1917 г Московское высшее техническое училище, уже имел опыт проектирования авиационных двигателей. Во время войны ему пришлось некоторое время работать конструктором-чертежником на заводе Дюфлона в Александровске. Здесь налаживалось производство авиадвигателей типа "Бенц" и "Мерседес". Оригинальный дипломный проект двигателя, разработанный В. Я. Климовым и получивший высокую оценку профессора Н. Р. Бриллинга, не открыл, однако, его автору дверей в авиационную промышленность. В. Я- Климов был направлен в пехотный запасный полк.

Несколько иначе сложилась судьба Н. Н. Поликарпова. Окончив в 1916 г. Петербургский политехнический институт и теоретические курсы авиации, он получил работу по специальности на заводе "Дукс", а затем на Русско-Балтийском заводе, где строились самолеты "Илья Муромец". Н. Н. Поликарпов вскоре стал заведывать производством. Он был первым русским авиационным инженером — организатором производства многомоторных самолетов.

Однако счастливцев, получивших возможность сразу работать по специальности, было в то время немного. Большинство из них разделило участь Б. Н. Юрьева — они были призваны в пехоту и другие неавиационные рода войск или подобно Я. М. Гаккелю стали работать в другой области промышленности.

В. А. Слесарев

В годы войны не прекращалась творческая деятельность русских конструкторов и изобретателей.

Продолжалась, в частности, работа над проблемой многомоторных самолетов. Наиболее популярной была двухмоторная схема самолета. Аэродинамические и эксплуатационные преимущества этой схемы заставляли отечественных конструкторов упорно работать над ее осуществлением.

Изобретатель С. А. Ульянин разработал накануне войны двухмоторный самолет типа "Утка" и пытался построить его в Петербурге. Самолет "Русский Витязь" вначале строился также как двухмоторный. Не располагая достаточно мощными двигателями, изобретатель вынужден был перейти на четырехмоторную схему аэроплана. За время войны удалось построить в опытной мастерской Русско-Балтийского вагонного завода четыре "двухвостки". На них стояли по два двигателя мощностью 300 л. с.

Интересные конструкции самолетов такого типа были разработаны и построены в России в годы первой мировой войны.

Самолет В. А. Слесарева "Святогор". В. А. Слесарев, еще будучи студентом МВТУ, под руководством Н. Е. Жуковского участвовал в разработке "научно сконструированного русского аэроплана". Он принимал активное участие в научной и исследовательской работе и в оборудовании приборами аэродинамических лабораторий МВТУ и Петербургского политехнического института. Все это позволило в 1913 г. разработать проект громадного самолета, названного "Святогор". Площадь его крыльев составляла 180 м2, размах верхнего крыла 36 м, длина самолета 21 м. Полетный вес 6500 кг, скорость полета 100 км/ч, запас горючего на 30 ч полета. Эти данные "Святогора" превосходили показатели самого большого самолета того времени "Ильи Муромца". Положительную оценку самолету дал Н. Е. Жуковский.

Проект был одобрен военным ведомством, и Слесарев приступил к постройке самолета на заводе Лебедева в Петрограде. К концу июля 1915 г. "Святогор" был собран и подготовлен к испытаниям. Форма крыльев, хорошо обтекаемые стойки, пустотелые и очень прочные балки из фанеры, отсутствие острых углов — все это свидетельствовало о большой исследовательской работе, предшествовавшей постройке. "Святогор" имел на носу фюзеляжа "пушечную палубу", на которой предусматривалась установка скорострельной пушки. Двигатели общей мощностью 600 л. с. располагались в фюзеляже, ближе к центру тяжести самолета. Передача на два толкающих винта диаметром 6 м была запроектирована карданной, но позже заменена тросовой. Колеса шасси имели большой диаметр (1,8 м), но тонкую шину, задняя пара колес была несколько больше передней. По мысли конструктора, такие колеса должны были облегчить взлет тяжелой машины.

Самолет "Святогор" на летном поле

Машина Слесарева имела и недостатки, характерные для уровня авиационной техники того времени. Передача на винты была слишком сложной. Большая нагрузка на 1 л. с., доходившая до 10,8— 15 кг, предопределяла малую скороподъемность и незначительный потолок. Основная трудность для конструктора заключалась в двигателях. В условиях войны немецкие двигатели "Мерседес", под которые строился "Святогор", достать не удалось. Полученные французские двигатели "Рено" давали суммарную мощность лишь 440 л. с.

В марте 1916 г. "Святогор" решили испытать в полете. Едва он пробежал 200 м по земле, как поломались некоторые детали в одном из двигателей и обнаружились неполадки в передаточном механизме. Доделка самолета в полукустарной мастерской завода затянулась, а затем об этом аппарате надолго забыли.

Самолет "Лебедь-Гранд". В 1916 г. инженер Колпаков построил самолет, получивший название "Лебедь-Гранд". Это была одна из первых двухмоторных машин. Она предназначалась для дальней разведки и бомбардирования. Строили в ее Петрограде на заводе Лебедева. Крылья биплана размахом около 20 м были обтянуты полотном. Фюзеляж фанерный, рамной конструкции. Двигатели "Сальмсон" мощностью 140 л. с. были разнесены по нижнему крылу. Винты тянущие. Шасси двухстоечное из двух колес. Испытания показали, что центровка машины неудовлетворительна. На вооружение машина принята не была. Имевшиеся в конструкции самолета "Лебедь-Гранд" недостатки можно было устранить, но отрицательное отношение военного ведомства к машине большого тоннажа не позволило конструктору довести ее до серийного производства.

Самолет В. Н. Хиони. Военный летчик-испытатель В. Н. Хиони спроектировал и построил на авиационном заводе Анатра в Одессе оригинальный двухмоторный двухфюзеляжный самолет "Хиони-4" на пять человек экипажа.

Это был биплан-двухвостка с тянущими винтами. Кабина пилота располагалась в левом фюзеляже. Два двигателя "Рено" мощностью по 220 л. с. находились в головной части фюзеляжа. Каждый из них управлялся самостоятельно при помощи жестких тяг, идущих от дроссельных заслонок к пульту пилота. Общий режим работы двигателей устанавливался с помощью приборов. Переднее гнездо было выполнено в виде рубки, напоминавшей рубку "Русского Витязя". Турель с пулеметом монтировалась на башенке, выступавшей над фюзеляжем, что обеспечивало круговой обстрел. Машина весила около 2 т. Во время испытания самолет показал скорость 130–140 км/ч. Однако двухвостка требовала повышенной устойчивости и улучшения системы управления двигателями в полете.

Военное ведомство не проявило должного внимания к дальнейшему усовершенствованию этой интересной машины. Не было оказано и материальной помощи изобретателю. При поддержке завода Хиони значительно улучшил свой аэроплан. К весне 1917 г. он был подготовлен к заводским испытаниям. Их проводил летчик-испытатель Д. М. Зубков. Испытания дали положительные результаты. В Петроград на Садовую, 2, где находились Главное военно-техническое управление и Управление военно-воздушного флота, администрацией завода было послано несколько телеграмм с просьбой выслать комиссию для приемки аппарата. Но руководители военного ведомства даже не сочли нужным ответить на телеграммы. Комиссия для осмотра самолета не приехала.

В мае 1917 г. во время посещения Одессы военным и морским министром А. Ф. Керенским В. И. Хиони обратился к нему с прошением, в котором писал: "Покорнейше прошу Вас, г. министр, не отказать в любезности осмотреть изобретенный мною совершенно новый, еще не бывалый в жизни, с круговой боевой рубкой двухмоторный самолет. При испытании завода аэропланов аппарат дал блестящий результат, побив рекорд на скорость подъема больших, уже существующих аппаратов, что так необходимо важно для аппарата, приспособленного для военных нужд". [166] Изобретатель писал, что он может "дать родине новую воздушную боевую единицу" и что встречает много препятствий для реализации своего изобретения. Однако А. Ф. Керенский не нашел времени ознакомиться с самолетом Хиони.

В июне 1917 г. рабочий комитет завода Анатра вновь запрашивал Управление военно-воздушного флота, "почему не приезжает комиссия для испытания двухмоторного самолета"[167]. Изобретатель попытался поставить свой двухмоторный самолет на поплавки и превратить его в гидросамолет, но при одной из грубых посадок на воду самолет разбился, механик погиб. Впоследствии его восстановили. Во время одного из учебных полетов машина была разбита, после чего не осталось больше ни одного экземпляра самолета такого типа. Этот сухопутный самолет представлял большой интерес. Машины такого типа стали строить только много лет спустя.

Гидросамолеты Д. П. Григоровича. Во время первой мировой войны Д. П. Григорович успешно работал над созданием гидросамолетов тяжелого типа. Еще в сентябре 1916 г. авиационная комиссия Особого совещания по обороне государства подчеркнула в своем решении, что "наше морское ведомство на заводе Щетинина приступило к сооружению ряда крупных гидроаэропланов при участии конструктора капитана Григоровича". [168]

Летающая лодка была спроектирована сначала под двигатели "Сальмсон" мощностью 150 л. с., имела полетный вес около 2 т, скорость полета 137 км/ч, поднимала пять человек экипажа, вооружалась пулеметами и имела приспособления для сбрасывания бомб. Дальность полета составляла около 1000 км[169]. Такие гидросамолеты с успехом применялись в боевых операциях на море во взаимодействии с военным флотом. Русские летающие лодки по своей скорости превосходили поплавковые самолеты Германии — этот факт признавали даже сами немецкие военно-морские летчики.

Григорович создал и морские истребители сопровождения: М-11 — одноместный и М-12 — двухместный самолеты. Скорость полета М-11 составляла 160 км/ч. Налеты летающих лодок Григоровича на станцию немецких гидропланов в Атерне, как признавал противник, "отличались большой смелостью".

Многомоторный самолет Ижорского завода. Как только удалось практически, в условиях фронта, доказать целесообразность применения больших аэропланов и вслед за этим последовало восстановление заказа на "Муромцы", начальник Ижорского завода морского ведомства обратился к верховному командованию русской армии с предложением построить гигантский по тому времени многомоторный самолет. К письму был приложен эскизный проект самолета, который по своему полетному весу должен был вдвое превышать "Илью Муромца". Постройкой этого самолета Ижорский завод пытался восполнить материальный ущерб, нанесенный снятием с производства дирижабля "Гигант". Немаловажным соображением было и желание сохранить технический персонал и квалифицированные кадры, сложившиеся в процессе постройки дирижаблей.

Гидросамолет M-5 в полете

Летающая лодка М-12

Фронт в это время испытывал острую нужду в тяжелых самолетах. Предложение завода было благоприятно встречено заведующим авиацией и воздухоплаванием в действующей армии, который 9 апреля 1916 г. телеграфировал начальнику Ижорского завода: "Был порадован узнать, что именно Ижорский завод готов приступить к постройке больших аэропланов, так как в этом вижу залог успеха". Одновременно были высказаны пожелания, чтобы полезная нагрузка самолета составляла не менее 1,2 чистого веса на 1 л. с., запас горючего — на 6 ч полета и скорость — не менее 100–120 км/ч. В заключительной части телеграммы подчеркивалось, что "условиям лучше всего удовлетворит биплан. Восемь моторов "Рено" по 200 сил могут быть выданы заводу через три месяца, а чертежи моторов теперь же. О разрешении заводу приступить к постройке будет сделано сношение адмиралу Муравьеву" [170].

Переработанный в соответствии с пожеланиями военного ведомства эскизный проект в мае был снова направлен на рассмотрение Авиаканца. Завод просил отпустить для постройки самолета 175 тыс. руб. 3 июня Авиадарм уведомил начальника Управления военно-воздушного флота о желательности сделать заказ на большой самолет Ижорскому заводу. Одновременно адмирал Муравьев получил указание от начальника штаба верховного главнокомандующего разрешить Ижорскому заводу приступить к постройке самолета.

Конструкторское бюро завода немедленно приступило к разработке рабочего проекта, постройке макета и увязке рабочих чертежей машины. Технический комитет УВВФ со своей стороны затребовал проект самолета и направил его на заключение профессору Фан дер Флиту. 14 июля 1916 г. состоялось рассмотрение проекта в Управлении военно-воздушного флота.

Предложенный к постройке самолет должен был быть бипланом с площадью несущих поверхностей 276 м2, шириной крыльев до 4 м, расстоянием между планами 3,5 м. Общая мощность силовой установки составляла 1440 л. с., на машину проектировалось установить шесть двигателей "Рено". Запаса горючего и масла должно было хватить на 5 ч полета. Полезная нагрузка определялась в 2880 кг, в том числе 8 человек экипажа и 700 кг артиллерийского груза. Полетный вес 9600 кг — намного больше, чем у "Ильи Муромца". Завод предполагал, что при таких данных самолет будет иметь скорость полета 130–160 км/ч и скороподъемность 2,35 м/с. Такая машина, по мнению начальника завода, давала возможность "возместить отсутствие у нас управляемых аэростатов".

В годы первой мировой войны ни одна страна не имела в строю самолета с таким полетным весом. Конструкторы Ижорского завода, опираясь на опыт производства многомоторных кораблей и дирижаблей, спроектировали и начали постройку невиданного по своим данным большого самолета, намного опередившего свое время. При обсуждении проекта в Техническом комитете профессор Фан дер Флит заявил, что проектируемый аэроплан обладает вполне удовлетворительными летательными качествами. Вместе с тем он утверждал, что лобовое сопротивление самолета будет по меньшей мере в 1,5 раза больше, чем запроектировано заводом. Вес аппарата, считал эксперт, также занижен, он составит не менее 11 тыс. кг, мощность каждого двигателя "Рено" надо считать в 220, а не в 240 л. с., как это сделали заводские конструкторы. При этих условиях общая мощность моторных установок понизится до 1320 л. с. Скорость полета не может превышать 135 км/ч, а скороподъемность составит только 1,4 м/с. Профессор Фан дер Флит предлагал для улучшения посадочных свойств самолета увеличить площадь несущих поверхностей до 300 м2 и расстояние между крыльями биплана до 4 м, что, по его мнению, "обеспечило бы лучшую работу нижнего плана". Эксперт обращал внимание на необходимость более внимательно отнестись к проблеме устойчивости самолета и расчетным данным органов управления.

Нагрузка на несущие поверхности проектируемой машины составляла 36 кг на 1 м2. Проектный вес аппарата, приходящийся на 1 л. с. (7 кг), был довольно большим, что должно было повлиять на снижение качества самолета, в частности, на его и без того незначительную скороподъемность. Зная общую площадь несущих поверхностей (276 м2) и ширину крыла (3,5 м), можно считать, что размах крыльев аппарата Ижорского завода составлял около 39,5 м. Для второго варианта машины, предложенного профессором Фан дер Флитом, размах крыльев был 37,5 м. Такой размах крыльев при принятой их ширине можно считать хорошо выбранным, так как индуктивное сопротивление крыла при нем будет небольшим. Удлинение крыла в первом случае получается около 11. Общее аэродинамическое качество самолета, по-видимому, не превышало 10.

Этот самолет по своим данным представлял, несомненно, большой интерес. Технический комитет, выслушав профессора Фан дер Флита, принял следующее решение: "1) С технической точки зрения большой аэроплан по проекту Ижорского завода заслуживает осуществления. 2) При даче заводу заказа следовало бы обратить его внимание на желательность увеличения площади несущих поверхностей, на увеличение расстояния между ними, на необходимость представления расчетов органов управления и устойчивости аэроплана на рассмотрение управления".

Конструкторы завода внесли необходимые изменения в проект и выполнили все остальные требования. Однако Управление военно-воздушного флота по установившейся бюрократической традиции не спешило с оформлением заказа, задерживая тем самым финансирование завода. Генерал-майор Пневский от имени УВВФ требовал, чтобы завод в специальном контракте гарантировал определенные данные самолета. Начальник завода, считая "постройку аппарата опытной, производящейся для нужд армии", отказывался дать такие гарантии. Завод ссылался на тот факт, что для завершения постройки придется испробовать целый ряд конструктивных новшеств, никогда ранее не применявшихся. В частности, указывалось на трудности расположения двигателей, устройства органов управления, "которые примут совершенно особый характер для аппарата весом 10 т". [171]

После длительных переговоров технический комитет УВВФ решил считать постройку самолета опытной и сформулировал следующие пожелания по этому вопросу: "1) желательность осуществления проектируемого заводом аэроплана, 2) необходимость представления в управление аэродинамических расчетов аппарата, 3) желательность окончания постройки указанного аэроплана не позже осени 1917 г. и 4) допустимость не требовать от завода гарантий, касающихся летательных качеств аппарата ввиду доверия, которого заслуживает этот завод". [172]

Свои соображения о строительстве нового самолета Управление ВВФ представило на рассмотрение в Комиссию по авиационным вопросам при Особом совещании по обороне государства. 26 сентября 1916 г. эта комиссия приступила к рассмотрению вопроса о заказе Ижорскому судостроительному заводу самолета его системы. В своем постановлении она прежде всего констатировала, что завод приступил к конструированию самолета, "который по своим размерам, мощности двигателей и летательным качествам должен превзойти все существующие системы аэропланов". Комиссия подчеркнула, что такой аппарат превзойдет "Илью Муромца" как по грузоподъемности, так и по скорости и продолжительности полета. Однако все эти признания не помешали комиссии поставить вопрос о "целесообразности и пользе настоящего заказа".

Три влиятельных члена Особого совещания по обороне государства А. М. Гучков, князь А. П Лобанов-Ростовский и Н. Н. Львов воспротивились постройке самолета. Доводами служили отдаленность срока изготовления и неопытность конструкторов Ижор-ского завода в авиационном отношении. В то же время эти члены комиссии предлагали строить на Ижорском заводе самолеты типа "Илья Муромец". Возможно, что такая точка зрения вытекала из личной заинтересованности некоторых членов комиссии, тесно связанных с правлением Русско-Балтийского вагонного завода, строившего "Муромцы". С другой стороны, председатель комиссии В. Гурко и пять ее членов (В. А. Маклаков, П. В. Пнев-ский, А. 3. Приселков, П. В. Тарусин и Д. Б. Яковлев) считали возможным приступить к постройке самолета на Ижорском заводе. Они утверждали: "Опыт настоящей войны с несомненностью доказал пользу больших аппаратов; не только наши союзники, но и неприятель за последнее время обращают свое внимание на конструкцию больших аэропланов". [173] Указывалось и на то, что Ижорский завод работает над освоением двигателей "Мерседес" и его оборудование не позволяет строить армейские и корпусные самолеты. На освоение "Муромцев" уйдет не менее 18 месяцев. Отмечалось, что "продолжительность войны никому не известна; нельзя рассчитывать на быстрое ее окончание". Большинством голосов комиссия решила выдать Ижорскому заводу заказ на постройку большого самолета.

Постройка самолета сопровождалась огромными трудностями, и он не был построен ни к осени, ни к концу 1917 г. К этому времени его готовность определялась приблизительно в 50 %. Лонжероны главной коробки крыльев (центроплан) были почти полностью собраны и отделаны. Фюзеляж закончен сборкой и подготовлен к испытанию на прочность. Нервюры крыльев готовы, рули высоты и поворотов также в основном закончены. Были заготовлены все необходимые материалы для обшивки фюзеляжа и рулей. Подмоторные рамы готовы на 30 %, шасси на резиновых шинах — на 50 %. "Проба колеса нагрузкой была произведена — окончилась неудачей, были сделаны изменения в колесе, и теперь необходимо опять произвести пробу", — писал начальник завода. Воздушные винты находились в производстве, бензобаки имелись налицо. Самолетостроители не приступали к изготовлению приспособлений для управления двигателями и рулями. Обтяжка крыльев, рулей, гондолы, окраска не начинались. Завод израсходовал 218 825 руб., на окончательное изготовление самолета требовалось еще 250–300 тыс. руб. [174], т. е. стоимость его постройки втрое превышала предварительно начисленную. Достроить этот самолет так и не удалось.

Самолеты В. Н. Перловского, А. А. Безобразова, В. Ф. Савельева. На усовершенствование многомоторных летательных аппаратов было направлено предложение В. Н. Перловского, сводившееся к изменению установочного угла атаки несущих поверхностей. Изобретатель приехал в июне 1915 г. в Ровно, где находилась ставка верховного главнокомандующего. Там его выслушали и направили в Главное военно-техническое управление с письмом, в котором говорилось: "Указанный изобретатель изложил свою идею изобретения, которая, хотя оказалась и не новой, но заслуживает внимания, как несомненно дающая много преимуществ и особо важная при конструкции больших многомоторных аэропланов…" [175]. Предложение В. Н. Перловского не было использовано, однако оно свидетельствует об интересе, который проявляли представители русской интеллигенции к развитию и судьбе многомоторной авиации.

Прапорщику А. А. Безобразову удалось построить и испытать удачно летавший триплан. Московский губернатор Муравьев 7 октября 1914 г. телеграфировал заведующему авиации в армии: "Сегодня было Москве первое испытание нового летательного аппарата тримоноплана прапорщика Александра Александровича Безобразова, удачный полет сразу по окончании постройки без предварительных проб". Губернатор утверждал, что Безобразов может быстро устроить большую мастерскую для исполнения заказов как на свой тип, так и на любой системе. А. А. Безобразов не получил от военного ведомства необходимых средств и заказов на аппарат своей системы. В одном из пробных полетов его "тримоноплан" был разбит, и дальнейшие опыты приостановились.

В. Ф. Савельев был одним из основателей Петербургского товарищества воздухоплавания, участвовал в постройке первых опытных самолетов "ПТА" и "ЧУР". В 1912 г. в составе русского добровольческого отряда участвовал в Балканской войне на стороне сербов.

В начале первой мировой войны Савельев приступил к постройке оригинального самолета-четырехплана. Конструктор исходил из теории английского ученого Ланчестера, что при увеличении размеров самолета площадь увеличивается пропорционально квадрату, а вес — пропорционально кубу. Он надеялся увеличить грузоподъемность самолета увеличением числа несущих плоскостей. Был разработан проект. С целью проверки на практике правильности своих выводов В. Ф. Савельев построил для начала небольшой четырехплан. Крылья располагались ступенчато с выносом переднего плана вперед, расстояние между планами было 0,5 м, размах верхнего крыла 8 м, удлинение крыльев составляло около 8. Обтянутые полотном крылья были связаны между собой вертикальными стойками и расчалками. Нижнее крыло с помощью лонжеронов примыкало к задней стойке шасси. Следующее крыло примыкало к средней части фюзеляжа. Третье и четвертое крыло располагались над фюзеляжем. Элероны имелись на верхнем и втором крыле. Фюзеляж из четырех лонжеронов рамного типа был выполнен из фанеры. Оперение состояло из вертикального киля с руля поворота и неподвижного стабилизатора с рулем глубины. Шасси — двухстоечного типа с парой колес. Двигатель — "Клерже" мощностью 80 л. с. Полетный вес четырехплана 1070 кг. Машина двухместная, летчик и наблюдатель располагались друг за другом.

Самолет испытывался в полете летчиком В. А. Юнгмейстером в Смоленске при 2-м авиационном парке. Четырехплан совершал удачные полеты. Грузоподъемность его составила 330 кг (самолет "Вуазен", имея двигатель 140 л. с., обладал примерно такой же грузоподъемностью), скорость — 127 км/ч. Это достигалось за счет его хорошей аэродинамической формы, отсутствия выступающих частей, меньшего числа расчалок. После испытания было принято решение поставить на аппарат более мощный двигатель "Моносупап" мощностью 100 л. с. С ним самолет показал скорость 140 км/ч. Машина была сильно вооружена: на ней стояло три пулемета — два стреляли вперед, через второе крыло, один — назад. Самолет такого типа нес боевую службу в 4-м дивизионе, на нем летал командир дивизиона В. А. Юнгмейстер. В 1917 г. Управление военно-воздушного флота приобрело четырехплан Савельева в казну и выдало ему заказ на 20 машин такого типа. В том же году в имении Рачинского в Смоленске началась постройка специального авиазавода, который должен был строить самолеты этого типа, но осуществить этого не удалось.

Самолет Г. А. Ботезата. Проект "абсолютно устойчивого аэроплана" представил военному ведомству профессор Г. А. Ботезат. Главное военно-техническое управление 1 февраля 1916 г. заключило контракт с акционерным обществом заводов электромеханических сооружений (бывшее Товарищество Дюфлон — Константинович и К0 — "Дека") на постройку в 20-месячный срок двух самолетов системы Г. А. Ботезата. Общая стоимость заказа составляла 26 тыс. руб. [176] Машина была построена к 1 октября 1917 г. Это был биплан с толкающим винтом и двигателем "Рено" мощностью 220 л. с. Два таких двигателя были выданы заводу Главным военно-техническим управлением.

Автоматическое равновесие в полете обеспечивалось с помощью специального прибора, сконструированного по принципу гироскопа. К сожалению, чертежи этой интересной машины не сохранились. На самолете профессора Ботезата еще до официальной приемки Управлением военно-воздушного флота был совершен пробный полет, закончившийся катастрофой. Из представленных военному ведомству показаний участников и свидетелей полета и гибели аэроплана следует, что это произошло в результате нелепой случайности. При взлете машина задела за березу и при падении разбилась. Коллегия Управления военно-воздушного флота, рассмотрев заявление по этому поводу со стороны завода, постановила: "Считать контракт на заказ двух аэропланов профессора Ботезата расторгнутым, выданных заводу в виде аванса сумме него не взыскивать. Обязать завод возвратить Управлению военно-воздушного флота стоящий на аэроплане мотор".

Военное ведомство считало схему самолета Ботезата "нерациональной". От его ремонта отказались под предлогом, что "ввиду отъезда автора за границу без его личного руководства трудно ожидать положительных результатов". Двигатели были изъяты у завода и отправлены в Петроградский парк-склад авиационновоздухоплавательного имущества. Так печально закончилась попытка опытной постройки самолета, который можно считать одним из первых самолетов, снабженных автопилотом.

Над проблемой автоматически устойчивого самолета работали в те годы многие изобретатели. Наряду с маятниковыми и флюгерными приборами для этой цели использовали и гироскопические приборы. Последние оказались наиболее перспективными и впоследствии получили широкое применение.

В период первой мировой войны французская фирма "Gamier" строила гироскопические маятники, предназначавшиеся для указания горизонта и углов наклонения аэроплана. Такой прибор применялся и на русских самолетах. В книге Ауэрбаха и Торта [177]приведена фотография такого прибора, снятого с захваченного немцами русского самолета. На крышке прибора ясно видна надпись, сделанная по-русски, "подъем". За основу прибора взят принцип действия волчка, приводимого в движение встречной воздушной струей. Волчок оканчивался небольшим стержнем, который описывал по отношению к намеченным на колпаке делениям небольшой круг. Колпак был стационарно связан с самолетом, при наклонении самолета центр круга перемещался по отношению к колпаку и по имевшимся делениям указывал степень наклонения машины. Это изобретение породила практика ночных полетов. Известны были и другие приборы такого типа. Над проблемой автоматической устойчивости самолета трудились Н. Е. Жуковский, Г А. Ботезат, К. Э. Циолковский. Их работы не были безрезультатными. Позже на базе гироскопических и флюгерных приборов были созданы автопилоты.

Изобретение В. С. Кебурова. В июне 1915 г. летчик В. С. Кебуров обратился с прошением в отдел изобретений при Центральном военно-промышленном комитете. Он писал: "Будучи одним из пионеров авиации, получившим диплом авиатора в Париже еще в 1910 г., я с тех пор беспрерывно произвожу до сих пор научные и практические эксперименты в этой любимой мне области, в результате которых мне удалось построить особой устойчивости аэроплан, на котором я еще до войны совершал свои удачные перелеты между городами Кавказа". Кебуров утверждал, что ему "удалось разрешить проблему автоматической устойчивости аэроплана путем усовершенствования принципа утилизации естественного стремления тяжести к вертикали". Очевидно, это изобретение имело в своей основе маятниковое приспособление.

Кебуров предлагал осуществить автоматическое искривление плоскостей самолета утилизацией полезного груза.

Главное военно-техническое управление, куда обращался со своим предложением изобретатель, отказало ему в средствах для создания прибора, мотивируя это тем, что "акты с этой системой не дали удовлетворительных результатов". В. С. Кебуров не оставлял хлопот о своем приборе и представил в отдел изобретений модель самолета с пояснительными чертежами и описанием принципа действия своего приспособления. Однако результатов это не дало. Дальнейшие исследования показали, что маятниковые приборы сами по себе не могут обеспечивать автоматическую устойчивость самолета.

Самолет В. Ольховского. Предлагались проекты и других оригинальных самолетов. Так, штабс-капитан В. Ольховский построил к весне 1917 г. истребитель собственной конструкции, названный им "Торпедо". Машина относилась к типу моноплана с двигателем "Рон" мощностью 110 л. с. и была снабжена воздушным винтом системы Ольховского. Это был полый металлический винт диаметром 2,6 м с шагом 2,72 м. Поперечная устойчивость самолета достигалась искривлением крыла. При небольшом размере крыла конструктор довел нагрузку на 1 м2 до 50 кг. Между фюзеляжем и задней кромкой крыла были установлены стеклянные стенки, защищавшие пилота от встречного ветра. "Торпедо" имел неподвижно укрепленную на самолете пулеметную установку для стрельбы через винт. Вес пустой машины с пулеметом и его установкой составлял 500 кг.

Для испытания самолета была создана специальная комиссия под председательством капитана Попова, в состав которой вошли известные летчики Модрах, Северский, Слепцов, Альбрехт. В период с 6 по 20 марта комиссия провела всесторонние испытания нового истребителя. Военному ведомству был предоставлен весьма подробный и обстоятельный акт. Максимальная скорость полета на высоте 1000 м оказалась равной 168,5 км/ч, скороподъемность на высоту 2000 м составляла 8 мин 30 с, на 3000 м—17 мин 5 с, разбег — 82 м, пробег — 58 м. Самолет легко достигал потолка 4300 м. Испытания производились с нагрузкой 155 кг. Комиссия отметила, что основная схема конструкции дает пилоту "большое поле зрения", а в целом "конструкция самолета, по-видимому, вполне солидная и выполнена тщательно".

Установка двигателя была надежной, охлаждение хорошим, обслуживание самолета и двигателя удобными. Скорость полета у земли (166 км/ч) комиссия нашла "вполне удовлетворительной"[178].Пулеметная установка размещалась с правой стороны корпуса, вне кабины пилота, лента к пулемету подводилась из нижней части корпуса. Комиссия записала в своем акте, что "механическое приспособление для стрельбы через винт от мотора вполне оригинально. Передача гибким валом. Приспособление должно исключать возможность производства выстрела в известном секторе круга, описываемого винтом, причем лопасти винта находятся как бы в мертвом пространстве. Приспособление работает во все время вращения мотора.

Приспособление очень простое, легкое и почти не требует изменений в самом пулемете. На скорость стрельбы число оборотов мотора почти не влияет. При испытании было выпущено две ленты по 250 патронов, причем произошло одно попадание в винт".

Однако комиссия, находя "слишком большим" вес машины и ее разбег при взлете, признала самолет В. М. Ольховского "в настоящем его виде не пригодным для вооружения отрядов". В то же время комиссия считала, что "при дальнейшем усовершенствовании и допустимом облегчении самолета будет возможно удовлетворять требования самолета-истребителя". Самолет так и не был принят для серийного производства. Между тем он являлся весьма совершенной боевой машиной, в конструкции которой были осуществлены многие принципы, принятые позже для машин этого класса. Вес и разбег, так напугавшие комиссию, были естественными и, как показало дальнейшее развитие истребителей, непрерывно возрастали. Приходится пожалеть, что этот самолет не был принят на вооружение отечественной авиации и остался в опытном образце.

Самолет И. Рябоконя. Летчик 30-го корпусного авиационного отряда унтер-офицер Рябоконь в мае 1917 г. представил в Авиаканц докладную записку об изобретенном им самолете-разведчике. Это был биплан фюзеляжного типа, напоминавший "Спад", но значительно более совершенный. Самолет был хорошо вооружен — два пулемета для стрельбы через винт и один на турели. Докладная записка была переслана в Управление военно-воздушного флота, которое поручило профессору Фан дер Флиту дать заключение о проекте. Последний выслушал личный доклад летчика и подробно обсудил с ним детали проекта.

2 июня Фан дер Флит прислал в технический комитет УВВФ свое заключение. По мнению профессора, аппарат летчика Рябоконя имел весьма важные и рациональные особенности:

"1) расширение расстояния между лонжеронами крыльев при приближении к фюзеляжу;

2) возможность немного поворачивать крылья в их плоскости для отрегулирования аппарата;

3) суживающаяся книзу гондола, позволяющая через борт стрелять вниз и не бояться захождения неприятеля под хвост самолета;

4) придание прототипу "Спаду" формы угла небольшого поперечного V;

5) сбрасываемый бак с бензином;

6) восстановление фанерного разрегулируемого фюзеляжа;

7) удобное двойное управление, сцепляющееся по желанию, и близость летчика к наблюдателю;

8) круговой обстрел и двойной обстрел вперед;

9) использование существующих моторов и достижение боевых качеств без особо сильного мотора" 1.

Таким образом, летчик-солдат на основании собственной боевой практики разработал самолет-разведчик, имевший серьезные преимущества перед принятыми на вооружение иностранными машинами. Многие из этих предложений — сбрасываемый бензиновый бак, двойное управление — были реализованы авиатехникой лишь много лет спустя. Профессор Фан дер Флит ходатайствовал о "немедленном оказании летчику Рябоконь содействия в постройке аппарата в мастерских 3-го авиационного парка". Вследствие такого благоприятного заключения начальник Управления военно-воздушного флота приказал начать его постройку в мастерских авиапарка, выдать двигатель "Рон" мощностью 80 л. с. и 5 тыс. руб. на расходы. Однако постройка самолета велась крайне медленно "из-за загруженности мастерских парка работой для нужд фронта".

В августе 1917 г. летчик Рябоконь ходатайствует о командировании его в г. Мариуполь для постройки машины в мастерских Мариупольской технической школы. Однако технический комитет вместо принятия оперативных мер встал на путь обследований. Все это не позволило реализовать проект этого интересного самолета-разведчика, и он не был принят на вооружение отечественной авиации.

В Петрограде во время войны конструктору Диль удалось построить самолет типа "Ньюпор-17", конструктивно хорошо оформленный, с двигателем "Рон" мощностью 110 л. с. Основной особенностью машины была ее способность изменять в полете углы атаки крыла. Самолет летал, но на вооружение принят не был.

В мае 1916 г. П. И. Рыслев представил в отдел изобретений Центрального военно-промышленного комитета проект оригинального самолета, относящегося к типу "летающего крыла". Изучая полет птиц, изобретатель пришел к выводу, что "современный аэроплан нуждается в самой широкой детальной разработке и в основном перестроении". Автор считал, что вся сложность заключается в правильном расположении центра тяжести аппарата, при этом "хвостовые поверхности отнюдь не обязательны".

Изобретатель В. Имгарт. Изобретатель В. Имгарт разработал проект летательного аппарата, в котором предложил сделать поддерживающую поверхность перемещающейся в плоскости своего поперечного сечения. Он считал, что такое устройство будет иметь "важные преимущества перед неподвижным при постоянном перемещении центра давления"[179]. Изменение углов атаки несущей поверхности, по мысли изобретателя, должно было осуществляться автоматически (непроизвольно) с помощью балансирного двуплечного рычага и целой системы зубчатых колес. Это устройство делало излишним руль глубины. Работа балансирного рычага автоматически регулировалась с помощью флюгерного прибора. Изобретатель считал, что "балансирующее действие рычага одинаково применимо к типам монопланов, бипланов или полипланов". Большое значение Имгарт придавал правильному расположению центра тяжести аппарата. Из представленных чертежей и описания устройства аэроплана следует, что его аппарат должен был обладать значительным углом поперечно V крыла.

Заслуживающим внимания является предложение изобретателя применить разрезное крыло. Имгарт писал: "У больших парящих птиц концевые перья обладают большой упругостью и, загибаясь кверху при чрезмерном быстром парении и выпрямляясь при более медленном, тем самым служат автоматическим тормозом". Изобретатель предлагал применить винт на вертикальной оси, позволяющий самолету совершать безопасную посадку. При горизонтальном полете этот винт должен был свободно складываться и вдвигаться в корпус.

Самолет был снабжен двигателем, винтом и "прочими принадлежностями современного аппарата"[180]. Однако Имгарт в своем проекте обнаружил незнание основных законов аэродинамики. Он не учитывал огромного сопротивления, которое вызовут выступающие части самолета, призванные направлять воздушный поток под крылья. Полковник В. Найденов в своем заключении по проекту резонно указывал, что "форма поддерживающей поверхности крыльев является самой основной частью проектируемого летательного аппарата"[181]. Предложение Имгарта "как не имеющее какого-либо практического значения" было отклонено. Однако в его проекте получила отражение прогрессивная идея щелевого крыла.

Над опытными самолетами в период войны работали также Погорелецкий, Стеглау и другие конструкторы.

РАЗРАБОТКА "МАШУЩЕГО" ПОЛЕТА"

В период войны отдельные изобретатели пытались обосновать применение принципа гребных лопастей в качестве движущей силы для летательных аппаратов. С предложением осуществить "гребное колесо" обратился в военное ведомство А. К. Медведев. Его колесо состояло из стальной коробки с четырьмя прикрепленными к ней лопастями. Коробка получала вращательное движение от двигателя и колебательное движение — от воздушного насоса. Перемена хода оси совершалась на 1/8 хода коробки, и 3/8 хода ось должна была находиться в покое, лишь вращаясь вместе с коробкой. [182] Такое гребное колесо, по мысли изобретателя, должно было заменить действие пропеллера. Отдел изобретений Военно-промышленного комитета, рассмотрев этот проект, признал его "малопрактичным" и сообщил Медведеву, что не предполагает воспользоваться его предложением [183].

В самом начале войны учитель Успенской школы г. Конотопа Черниговской губернии Г Сердюк представил военному ведомству модель небольшого орнитоптера. Над проектом крыльев изобретатель работал два года "и, устроив таковые, три года проверял возможность летания на них". В архиве сохранилось письмо изобретателя командиру 3-й авиационной роты в городе Киеве, написанное 24 ноября 1914 г. По совету командира этой роты, изобретатель направил проект своего аппарата великому князю Александру Михайловичу. В описательной части проекта сказано: "Моя машина основывается на принципе ударов крыльями о воздух". Количество крыльев проектировалось не менее четырех. Для движения вперед аппарат имел обычный воздушный винт. Таким образом, по идее это был самолет, имевший для вертикального взлета и посадки орнитоптерные машущие крылья. Сердюк писал: "Проект на постройку машины я отдал бы и до окончания войны, мне не нужно ни копейки… только эта ужасная война заставила меня метаться, писать, обращаться с просьбами и делать, может быть, глупости". [184] Проект изобретателя оставили без внимания.

Один из изобретателей, сохранивший свое имя в секрете, представил военному ведомству подробно разработанный проект орнитоптера. Его отличительной особенностью было устройство "для всякой летающей машины крыльев с открывающимися и закрывающимися пластинками" [185]. Эти пластинки открывались благодаря действию специальных пружин, когда крыло двигалось вниз, и затем давлением воздуха плотно прижимались к сетке крыла в момент удара о воздух. Крылья поднимались и опускались с помощью коленчатых валов, вращаемых двигателем. "Вперед машина движется с помощью таких же винтов, какими снабжены современные аэропланы". К проекту были приложены подробные чертежи аппарата. Изобретатель писал великому князю Александру Михайловичу: "Во имя блага и счастливого будущего своей родины я покорнейше прошу ваше императорское высочество сделать распоряжение о производстве опытов с моей машиной, чтобы убедиться в доказываемых мною данных и, если таковые окажутся удовлетворительными, применять мое изобретение в войне". Военное ведомство отказало изобретателю в поддержке.

Орнитоптер А. Г. Михайлова. Единственным проектом орнитоптера, который получил во время войны поддержку со стороны Управления военно-воздушного флота, был аппарат А. Г Михайлова. В конце 1916 г. Михайлов обратился к начальнику Главного военно-технического управления с просьбой оказать ему поддержку в осуществлении постройки изобретенного им аппарата. Для рассмотрения проекта была создана комиссия, в состав которой вошли постоянные члены Технического комитета Управления военно-воздушного флота профессоры Г. А. Ботезат и А. А. Лебедев. Изобретатель представил комиссии чертежи и описание, из которых следовало, что он предлагает аппарат типа орнитоптера. Гребные колеса выполнялись из стальной ленты, к которой приклепывались угольники. Последние с помощью пневматических приспособлений могли изменять углы наклона. Гребные колеса аппарата приводились в движение бензиновым двигателем мощностью 100 л. с.

Комиссия, ознакомившись с проектом, высказала мнение, что "идея г-на Михайлова не может найти применение в практической авиации". В частности, профессор Ботезат указал, что аппарат "г-на Михайлова подобно геликоптерам является совершенно лишенным всякой устойчивости" [186]. Однако комиссия высказала мнение, что его постройка могла бы представить некоторый интерес, "ибо она дала бы практическую оценку определенному кругу идей, не применяемых ныне в авиации по теоретическим соображениям и на практике не испытанным".

Начальник Управления военно-воздушного флота сделал по этому поводу представление в военный совет и ходатайствовал об отпуске 8 тыс. руб. для постройки модели. 18 марта 1917 г. военный совет положил отпустить эту сумму в распоряжение начальника управления "на постройку опытной модели летательного аппарата". Работа должна была производиться из материалов и на средства военного ведомства "под личным наблюдением изобретателя". Двигатель представлялся военным ведомством. В случае благоприятных результатов военное ведомство оговорило преимущественное право на постройку аппаратов системы Михайлова с уплатой ему 50 % с фабричной стоимости каждого созданного аппарата. Устанавливался десятимесячный срок постройки модели. А. Г. Михайлов согласился на поставленные условия и приступил к постройке аппарата своей системы, который строился на главном аэродроме Управления военно-воздушного флота. Из документов видно, что к концу октября 1917 г. изобретателю удалось изготовить только отдельные детали аппарата. Большие трудности возникли при создании цилиндров и поршня компрессора. Специально назначенная комиссия нашла, что в "мастерских аэродрома выполняются лишь работы, имеющие характер подготовительных, заказанные же на заводе цилиндры и поршень относятся к работам исполнительным". В конце 1917 г. начальник главного аэродрома военный летчик полковник А. Н. Вегенер писал управляющему делами технического комитета Управления военно-воздушного флота, что изобретатель не работает в мастерских аэродрома. Модель аппарата так и не была закончена, хотя на ее изготовление израсходовали свыше б тыс. руб. Это была единственная попытка военного ведомства во время войны построить на казенный счет модель орнитоптера.

СОЗДАТЕЛИ ВЕРТОЛЕТОВ

Над проблемой создания вертолета или геликоптера, т. е. аппарата не имеющего крыльев и поднимающегося вверх с помощью больших винтов, работало немало отечественных изобретателей. Интенсивные работы развернулись в этом направлении и за границей. Создание такого аппарата делало полеты относительно безопасными, так как даже в случае остановки двигателя большие винты, продолжая вращаться, обеспечивают плавный спуск. Возможность вертикального взлета делала излишними аэродромы и обеспечивала удобство эксплуатации вертолетов. Высокие маневренные качества в сочетании с возможностью неподвижно висеть в воздухе делали геликоптер очень ценным средством корректирования стрельбы артиллерии, связи и перевозок в горных условиях, борьбы с подводными лодками и т. д.

В России в течение почти двух столетий ученые и практики летного дела упорно трудились над созданием вертолета. Благодаря их усилиям к началу первой мировой войны были созданы схемы основных типов вертолетов, позже принятых в практике мирового вертолетостроения. Вертолет, родившись в России, получил развитие в Америке и вновь вернулся в Европу как "американское" изобретение.

Русские ученые под руководством Н. Е. Жуковского создали законченную теорию винта. Были выяснены вопросы физической сущности несущего винта, определены его наиболее выгодные параметры, тяга и потребная мощность для взлета, влияние реакции винта на корпус машины. Н. Е. Жуковскому принадлежит заслуга исследования физической сущности работы многовинтового вертолета.

Опираясь в своей работе на вихревую теорию Н. Е. Жуковского, русские ученые и конструкторы Б. Н. Юрьев, И. И. Сикорский, К. А. Антонов и другие накануне первой мировой войны уже построили опытные вертолеты. Было установлено, что основными средствами для управления машиной в полете должны служить наклон оси несущего винта, изменение и направление его тяги, и наконец, тяга специального винта. Низкий уровень техники того времени и отсутствие государственной поддержки не позволили до конца довести работу над этими машинами.

Аппарат А. С. Корзинщикова. В период первой мировой войны отечественные деятели авиации и практики-новаторы продолжали трудиться над созданием вертолетов. А. С. Корзинщиков, проживавший в Нижнем Новгороде, начал работать над этой проблемой еще задолго до войны. В 1912 г. ему был выдан патент № 21232 на аппарат его системы, и с тех пор изобретатель продолжал непрерывно совершенствовать конструкцию вертолета. Его проектом заинтересовались нижегородский вице-губернатор С. И. Бирюков и генерал В. И. Ма-салитинов — бывший председатель Нижегородского общества воздухоплавания. Однако получить необходимые средства на постройку машины изобретателю не удалось.

Б. Н. Юрьев

В письме на имя военного министра в августе 1914 г. А. С. Корзинщиков писал о своем аппарате: "…он мной нигде не был демонстрирован на выставках, не опубликован в специальных журналах и до сего времени я никаких докладов по поводу своего изобретения не делал, не желая преждевременно распространять идею". Из представленных в отдел изобретений чертежей и описания устройства видно, что изобретателем был спроектирован многовинтовой вертолет оригинальной конструкции. Пять металлических винтов располагались на трубчатой стальной раме, ниже ее находилась деревянная рама, где размещались двигатель и место для пилота. Двигатель с разъемным валом с помощью цепной передачи приводил в движение верхний вал и винты, находящиеся на параллельных осях. Весь аппарат устанавливался на колесах. Три передних винта вращались в одну сторону, два задних — в другую. Этим погашался реактивный момент от действия винтов. Первый винт одновременно с вращением вокруг своей оси с помощью особого приспособления мог наклоняться вперед. Аппарат мог двигаться поступательно.

"В моем аппарате вся система винтов первоначально работает на подъем… Затем аппарат начинает отдавать поступательному движению только ту часть силы, какая может быть уделена от подъема". Изобретатель считал, что в этих условиях на поступательное движение будет работать не один передний винт, а вся система. По его утверждению, для высоких подъемов и полетов на значительные расстояния должны строиться многовинтовые и многомоторные вертолеты. Кроме того, А. С. Корзинщиков выдвинул идею "воздушного поезда" из трех или четырех аппаратов, соединенных друг с другом. Он писал: "Могу сказать утвердительно, что через десять лет после первого поднявшегося аппарата во многих местах будет установлено воздушное пассажирское сообщение, если, конечно, аппарат не будет приобретен в собственность государства для военных целей".

Интересной являлась мысль изобретателя расположить винты в ступенчатом порядке. Проведенные им опыты показали, что, если расположить винты один под другим, они дадут значительное увеличение коэффициента подъемной силы. Такую систему винтов изобретатель считал возможным применить и для самолетов и дирижаблей. Корзинщиков утверждал, что "известный профессор Н. Е. Жуковский, который первый рассмотрел чертежи и одобрил идею многовинтового геликоптера, признал его устойчивость и сказал, что геликоптер должен летать, и в настоящее время не изменил своего взгляда на мой аппарат". [187]

Первоначально изобретатель предлагал построить небольшой опытный вертолет с двигателем "Гном" мощностью 60–80 л. с. на одного или двух пилотов. Военное ведомство в сентябре 1915 г. препроводило его проект в отдел изобретений Центрального военно-промышленного комитета. Отдел, рассмотрев проект, сообщил изобретателю, что "при современном состоянии техники воздухоплавания идея создания летательного аппарата геликоптер-ного типа представляется вряд ли осуществимой. Кроме того, устойчивость предложенного вами аппарата ничем не обеспечена. Ввиду сказанного отдел вашим изобретением пока не предполагает воспользоваться". 2 Талантливый изобретатель, несомненно, был на правильном пути и мог бы добиться успеха, но не получил поддержки со стороны государства.

Вертолет К. Е.Мороза. Главный надсмотрщик вагонов на станции Юрьев Северо-Западной железной дороги. К. Е. Мороз все свое свободное от службы время посвящал разработке конструкции вертолета, строил аппарат за собственный счет. В начале войны изобретатель израсходовал на постройку вертолета все свои сбережения. К концу 1915 г. аппарат системы К. Е. Мороза был в основном готов. Он имел фюзеляж в форме лодочки, способной опускаться и двигаться по воде, а также складные крылья, позволявшие вертолету превращаться в случае надобности в моноплан. Таким образом аппарат представлял собой прообраз будущих конвертопланов. Длина аппарата составляла 213 см, ширина 91 см.

Для вертикального взлета устанавливались на вертикальных осях два винта, вращавшихся в разные стороны. Винты могли менять углы наклона, чем обеспечивалось горизонтальное передвижение аппарата. Проектировался ротативный двигатель двухтактного цикла; по расчетам изобретателя, он должен был иметь вес не более 0,5 кг на 1 л. с. Проектная скорость полета 100 км/ч. Изобретатель был убежден, что его аппарат "может фиксироваться в одной точке пространства, что способствует по прицелу спускать бомбы и пользоваться проволочным телефоном, оставаясь вследствие небольшой величины аппарата и его соответствующей окраски незаметным для невооруженного глаза на расстоянии 1000 м".

Как видно из письма К. Е. Мороза, к сентябрю 1915 г. "аппарат готов, не хватает только шести цилиндров с поршнями для мотора, на автомобильном заводе Пузырева эти цилиндры были изготовлены, но вследствие пористого металла оказались неприменимы".[188]С просьбой о помощи изобретатель обращался в военно-техническое управление, к администрации завода "Гном" в Москве, к председателю военно-морской комиссии члену Государственной Думы А. И. Шингареву, который направил его в отдел изобретений, просил командировать его на один из казенных заводов для изготовления цилиндров с поршнями для двигателя. Все расходы изобретатель принимал на свой счет. Переписка по поводу конструкции и ее рассмотрение затянулись, и аппарат К. Е. Мороза так и остался недостроенным.

Проекты Ф. С. Бурьяна, А. Ф. Хохлова, А. П. Федотова. Житель селения Белесос Сочинского округа Ф. С. Бурьян в сентябре 1915 г. представил военному министру проект своего вертолета.

Корпус аппарата имел форму лодки. Над ней укреплялись два шестикрылых винта ("колеса"), которые вращались с помощью двигателя в противоположные стороны. "Движение одного колеса должно быть вправо, а другого — влево", — писал изобретатель. — Приведением в движение означенных колес аппарат получает возможность подниматься с места отвесно, прямо вверх, уменьшив ход колес, аппарат станет в неподвижном положении в воздухе, а если еще уменьшить ход колеса, то аппарат станет плавно опускаться вниз". Кроме вертикальных несущих винтов, на корме был предусмотрен водяной винт, благодаря чему аппарат мог передвигаться по воде в случае посадки на нее. Поворот аппарата в воздухе осуществлялся с помощью специального руля.

Второй вариант того же аппарата имел вид торпеды, как писал изобретатель, "для удобства пронизывания воздуха". Интересно были запроектированы валы для приведения в движение несущих роторов: основной вал был пустотелым, а внутри его находился другой вал, передававший тягу на второй винт. Изобретатель предлагал снабдить вертолет специальным шасси в виде четырех колес для передвижения по земле и запасными крыльями на случай вынужденной посадки.

Военный министр направил проект в Главное военно-техническое управление, последнее переслало его в отдел изобретений Военно-промышленного комитета. Председатель отдела инженер Шевалев, рассмотрев проект, писал изобретателю о том, что идею создания аппарата геликоптерного типа Отдел считает при современном состоянии техники воздухоплавания вряд ли осуществимой. Ссылаясь на недостаточную техническую разработанность проекта, отдел отказал изобретателю в поддержке.

В начале 1915 г. рабочий Путиловского завода А. Ф. Хохлов представил военному ведомству проект вертолета своей системы, названный им "грузовиком". Изобретатель был убежден, что "закон будущей авиатики основывается на искусственном сгущении воздуха". Аппарат; должен был иметь четыре вертикальных ротора или "зонта", как называл их А. Ф. Хохлов. Каждый "зонт" диаметром в три метра был многолопастным. Отмечалось, что "чем выше будет находиться винт над корпусом, тем больше аппарат имеет гарантии для прочной устойчивости". Винты имели снизу открывающиеся клапаны, что должно было, по мысли изобретателя, повысить их коэффициент полезного действия. Винты приводились в движение двумя бензиновыми двигателями, установленными на специальной крытой платформе. Передача на них осуществлялась при помощи цепей и зубчатых колес. Каждая пара винтов вращалась в противоположную сторону.

Аппарат предполагалось строить в основном из дерева с применением металла для особенно ответственных деталей. Для посадки на землю и амортизации толчка проектировались специальные буферы из пружинной стали.

Конструкция аппарата А. Ф. Хохловым была тщательно продумана. Конечно, его аппарат не был бы устойчивым и управляемым в полете. Но проект интересен мыслями, которые высказывал изобретатель. Он писал, что идея постройки такого аппарата родилась "под влиянием настоящих исторических событий, которые как громовым ударом пробуждают граждан нашей страны". Автор был глубоко убежден в осуществлении своего проекта: "Я ощущаю всю приятность полета на гигантской птице, которая не требует того адского внимания над управлением, которое необходимо современным аэропланам. Я воображаю тот торжественный день, когда гигантская птица восстановит воздушное сообщение нового света со старым Я надеюсь, что наше российское государство, а также и общество не отнесутся к моему проекту, как к вещи, не заслуживающей внимания. Ведь все государства имеют о нас самое невысокое мнение. Мы якобы не способны прогрессировать наравне с ними, но это совершенно не так" [189].

Простой рабочий самостоятельно пришел к идее вертолета, в осуществимость которой не верили чиновные представители науки. Председатель отдела изобретений написал изобретателю: "В ответ на ваше заявление с предложением летательного аппарата геликоптерного типа Отдел изобретений Центрального военно-промышленного комитета имеет честь сообщить, что он не предполагает воспользоваться вашим предложением, считая его неосуществимым при современном состоянии техники воздухоплавания, а потому и не насущном для нужд войны"[190]. Так была похоронена еще одна попытка изобрести летательный аппарат нового типа.

Изобретатель А. П. Федотов с начала войны пытался найти поддержку своему проекту. Им был предложен большой вертолет с пятью винтами на вертикальных осях. Диаметр каждого винта 2 м. Винты приводились в движение пятью двигателями мощностью 360 л. с. Изобретатель предлагал сочетать идеи самолета и вертолета, "благодаря чему аэроплан будет подымать большую тяжесть и в военном деле мог быть оказать большие услуги"[191]. Корпус аэроплана предлагалось сделать из алюминиевых угольников. Предусматривалась авиационная рубка. Управляемость обеспечивалась специальными рулями. Аппарат был рассчитан на 20 пассажиров. Проектная скорость 120 км/ч. В проекте А. П. Федотова интересны идеи создания самого гигантского по тому времени вертолета, а также применения металла для корпуса аппарата.

Так сыны России прокладывали путь для развития быстро прогрессирующей области авиационной техники — вертолетостроения.

С проектами оригинальных летательных аппаратов обращались в военное ведомство также Эглит, Болтышев и др.

ЦЕННЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

Наряду с проектированием новых типов летательных аппаратов русские патриоты сделали немало предложений для усовершенствования существующих типов. Изобретатель Д. Вишневецкий предложил применить предохранитель-парашют для аварийного спуска самолета[192]. Он должен был "помещаться в баке в сложенном виде на удобном месте аэроплана" и открываться автоматически в момент аварии. Военное ведомство отказалось использовать предложение изобретателя.

Прапорщик Дуганов в марте 1915 г. предложил построить "Уравновешенный бесшумный аппарат" для военных целей, который представлял комбинацию небольшого аэростата и воздушного винта, приводимого в движение от ножных педалей. "Летчик находился на седле и прикреплялся поясом к раме аппарата"[193]. Это была попытка сделать аэростат, управляемый за счет мускульной силы человека.

Частая гибель авиаторов из-за попадания пуль в бензиновые баки и возникновения пожара в воздухе заставила уже в самом начале войны изыскивать способы предотвращения этой опасности. Поручик Григоров в июне 1915 г. осуществил протектирование бензиновых баков с помощью их покрытия последовательно чехлами из ваты толщиной 14–18 мм, слоем резины в 4 мм и брезентом. Это препятствовало утечке бензина и масла в случае пробития баков пулями и одновременно служило защитой масляного бака от охлаждения в условиях зимних полетов. Приспособление поручика Григорова было удачно испытано на самолетах "Фарман-30" и других аппаратах. Главное военно-техническое управление в июле 1916 г. премировало автора 2 тыс. руб. Рассмотрев вопрос "о бронировании баков", Технический комитет Управления военно-воздушного флота, постановил, что "защита баков системы штабс-капитана Григорова для аэропланов "Фарман-30" с технической стороны является приемлемой". Это решение было утверждено начальником военно-воздушного флота 26 января 1917 г.

Штабс-капитан Яблонский разработал специальные клапаны к бензиновым бакам, предотвращавшие утечку бензина из баков при пробивании их пулями. Его предложение также получило одобрение военного ведомства.

Полковник П. А. Гельвах разработал и построил трехдюймовую пушку для установки на многомоторных самолетах, которая не имела отдачи и могла стрелять в двух противоположных направлениях. Поручик Файвишевич изобрел дымные сигналы для экипажей самолетов. Велись работы по созданию установок, позволявших обстреливать самолеты, ориентируясь по шуму их винтов. Разрабатывались и осуществлялись многие другие изобретения и усовершенствования.

Все эти приведенные и многие другие факты свидетельствуют о том, что в годы первой мировой войны наряду с такими учеными, как Н. Е. Жуковский, С. А. Чаплыгин, делу развития отечественной авиации отдавали свои знания и навыки многие практики-самоучки, энтузиасты авиации и воздухоплавания. Дело авиации считали для себя близким и родным сотни тысяч патриотов. Некоторые изобретатели порой преувеличивали значение тех или иных усовершенствований в передвижении по воздуху, но многие предложения были приняты и принесли пользу отечественным воздушным силам.

Развитие авиации в России в решающей степени зависело от наличия хорошо подготовленных кадров инженеров, техников, квалифицированных рабочих. Недостатков в этом деле было немало. Но в то же время заявления военного ведомства об отсутствии подготовленных инженеров в России по меньшей мере не соответствовали действительности. Люди были, но их не сумели использовать. И если за время войны удалось увеличить авиационное производство, то это как раз являлось заслугой прежде всего инженеров и рабочих отечественных предприятий.

Подготовка техников и мастеров велась неудовлетворительно. Только в конце 1916 г. начались переговоры с министерством торговли и промышленности об открытии специальных авиационноавтомобильных отделений при техникумах, подчиненных этому министерству. Такие же переговоры велись с министерством народного просвещения, в ведении которого были технические школы. Но разрешение вопроса упиралось в участие в расходах на обучение и обязательство со стороны заводов предоставить определенное число мест для оканчивавших такие школы. Переговоры затянулись и реализовать это мероприятие, имевшее государственное значение, не удалось. Не в лучшем положении была и подготовка авиаинженеров. Она велась в Московском высшем техническом училище, а также на авиационно-автомобильном отделении Петроградского политехнического института. Но этого было мало. В конце 1916 г. за границу была срочно командирована группа инженеров для повышения квалификации. Для технической службы в мастерских и управлениях военно-воздушного флота было решено переподготовить группу инженеров на одногодичных курсах Николаевской инженерной академии. При МВТУ открыли школу браковщиков, которые осуществляли на авиационных заводах контроль за качеством выпускаемой продукции. Однако все эти меры не могли удовлетворить потребностей авиазаводов. Только в ходе войны стало ясно, насколько прав был Н. Е. Жуковский, задолго до войны предлагавший открыть специальный авиационный институт.

Важное значение имело сохранение за авиапредприятиями квалифицированных рабочих. Однако в начале войны никаких мер в этом направлении принято не было. Когда пришлось увеличивать выпуск самолетов, оказалось, что значительная часть специалистов находятся в окопах или погибли на войне. Управление военно-воздушного флота составило именные списки и потребовало от правительства вернуть с фронта опытные кадры. Однако, как видно из документов, эти мероприятия сильно запоздали, и только в ноябре 1916 г. в правительство был внесен "доклад с именными списками". Практически удалось отозвать из действующей армии лишь незначительную часть нужных рабочих. За авиазаводами бронировали квалифицированных специалистов и техперсонал. Однако "больным вопросом" являлось закрепление рабочих за вновь организуемыми авиазаводами. По действовавшим в России законам право на отсрочку призыва в армию получали только рабочие, пришедшие на завод не позднее определенного времени, поступивших же позже могли в любой момент призвать, и предприятие лишалось рабочей силы. Организованной подготовки квалифицированных кадров для авиазаводов осуществить так и не удалось. Предполагалось, что будут созданы специальные курсы при казенных заводах, но вся авиационная промышленность продолжала оставаться в частных руках, а частные предприятия не проявляли заинтересованности в общегосударственных мероприятиях.

ПОДГОТОВКА ЛЕТНОГО СОСТАВА

Военно-воздушные силы России к 20 июля 1917 г. насчитывали 91 авиационный отряд, в том числе 4 крепостных, находившихся в Одессе, Кронштадте, Петрограде и Ревеле, и 3 авиаотряда (32 самолета) — в управлениях. Кроме того, было 5 авиаотрядов тяжелых многомоторных кораблей типа "Илья Муромец". Морская авиация располагала 32 авиаотрядами, в основном укомплектованными летающими лодками системы Д. П. Григоровича, базировавшимися на Черном и Балтийском морях. Таким образом, всего в военно-воздушном флоте было 135 авиационных отрядов. Что касается авиации, непосредственно приданной войскам, то она насчитывала 44 корпусных, 4 артиллерийских, 12 армейских и 24 истребительных авиаотрядов.

В состав каждого корпусного авиаотряда входило 6 самолетов дальней и ближней разведки, 2 артиллерийских самолета и 2 истребителя. Следовательно, общее число самолетов, полагавшихся для этой группы по табели, должно было составлять 264 корпусных, 88 артиллерийских, 88 истребительных, всего — 440 самолетов. Подавляющая часть самолетов корпусной авиации (346) была рассчитана на ближнюю разведку. Между тем, к 20 июля 1917 г. все корпусные авиаотряды насчитывали только 144 самолета; командование требовало немедленного пополнения 202-мя машинами новых типов. Самолеты типа "ВИ", "Лебедь", "Парасоль" уже не учитывались как боевые, так как к этому времени стали совершенно непригодными для боевой работы на фронте.

Четыре артиллерийских авиаотряда — 3 действующих и 1 формировавшийся — состояли из 10 машин каждый. На них возлагалась задача корректирования огня тяжелой артиллерии, находившейся в ведении главного командования. Четыре артиллерийских авиаотряда должны были иметь 88 самолетов, налицо же было только 65 машин. Немедленно требовалось еще 23 самолета.

Каждый армейский авиаотряд состоял из шести самолетов типа "Фарман-27" и "-30" и двух истребителей. Всего в армейских отрядах должно было состоять 72 армейских и 24 истребительных самолета. Количество реально имевшихся самолетов почти отвечало табели.

Истребительные авиаотряды были сведены в четыре истребительные авиагруппы. Общая численность истребителей в отрядах составляла 196 машин. Но это было только внешнее благополучие, так как число истребителей не ограничивалось самолетами, сведенными в отряды. Корректирование стрельбы тяжелой артиллерии с самолетов требовало прикрытия со стороны истребителей. Для этой цели требовалось 132 истребителя, фактически был только 81. Фронт требовал немедленного пополнения примерно 50 самолетами истребительного типа[194]. Командир авиадивизиона имел в подчинении 6–8 авиаотрядов различного назначения. Авиационные дивизионы придавались отдельным фронтам и вели работу в тесном контакте с командованием и штабом фронта. Все оперативные задания дивизионы получали от командования наземными войсками.

Новые условия, сложившиеся на фронте (позиционный характер войны), поставили и новые задачи перед авиацией. Наряду со стратегической разведкой особое значение приобрели для командования данные об укреплениях противника, местах расположения его огневых точек, резервах, передвижениях воинских соединений и пр. Чрезвычайно важным становится систематическое наблюдение за полем боя. Его нельзя было осуществлять старыми средствами. Ввиду этого усиливается роль аэрофотосъемки, появляется радиотехника. Возникает так называемая войсковая авиация, подчиненная непосредственно командованию стрелковых корпусов. Нарождается такой вид боевой деятельности авиации, как корректирование огня артиллерии. Повышение роли авиационных частей в боевых операциях русских армий, новые виды боевых действий авиации обусловили и новые формы управления ею. Возникла необходимость реорганизации системы руководства и снабжения авиационных отрядов, их организационной структуры.

Вначале авиационные отряды находились в подчинении командиров авиационных рот. Роты были связаны с воздухоплавательными парками и в большинстве случаев не знали техники авиации. Это обстоятельство тормозило работу фронтовых летчиков. Штаб верховного главнокомандующего вынужден был 30 сентября 1914 г. направить следующий приказ командованию Юго-Западного фронта: "Опыт выяснил необходимость изменения деятельности авиационных рот, которые, оставаясь в месте своего постоянного квартирования, теряли связь с авиационными отрядами и не могли их питать необходимыми предметами. С этой целью на время военных действий Верховный главнокомандующий приказал:

1. Каждой отдельной армии придать по указанию Главнокомандующего фронтом одну авиационную роту или часть роты…

2. Все авиационные отряды, выделяемые в одну группу при армии в техническом и хозяйственном отношении, непосредственно подчинить командиру находящейся при армии роты или части ее;

3. Находящийся при армии командир роты или части ее непосредственно подчиняется начальнику штаба армии;

4. Находящиеся при армии авиационные отряды, сведенные в группу, в отношении выполнения боевых задач подчинить непосредственно одному из начальников отрядов, который назначается распоряжением начальника штаба армии;

5. Не исключается возможность, если это потребуется обстоятельствами, выделения авиационных отрядов из групп для временного придания их корпусу или коннице"[195].

Этот приказ положил начало отделению авиации от воздухоплавательных частей и возникновению специальной авиационной службы, что было несомненно положительным фактором.

В 1917 г. Авиаканц запланировал, под давлением генерала Брусилова и других командующих фронтами, значительное пополнение аэропланами авиационных отрядов. Состав истребительных отрядов доводился до 10 аппаратов. Общее руководство воздушным флотом на театре военных действий в начале войны осуществлялось Главным военно-техническим управлением, где был воздухоплавательный отдел, возглавляемый В. А. Семковским. В 1916 г. на базе этого отдела было создано Управление военно-воздушного флота, во главе которого стал генерал-майор П. В. Пневский. Управление представляло военно-воздушный флот в правительстве и в Особом совете при верховном главнокомандующем, занимаясь, главным образом, вопросами снабжения и заказами. Полного единоначалия в руководстве русской авиацией в ходе войны не существовало. Между тем в Германии в октябре 1916 г. была учреждена должность главнокомандующего воздушными силами (генерал фон Гепнер), что значительно улучшило общее руководство их боевой работой.

Фактически руководство авиационными силами фронтов вначале возлагалось на генерала от кавалерии барона фон Каульбарса. Только с конца 1915 г. при ставке верховного главнокомандующего вопросами авиации стал заниматься великий князь Александр Михайлович, в ведении которого находилась авиационная канцелярия, в обиходе сокращенно называемая Авиаканц. Познания в авиации у великого князя были немногим выше, чем у кавалериста Каульбарса, но работавшие в Авиаканце специалисты (М. П. Строев, М. Н. Канищев и др.) могли подсказывать те или иные целесообразные решения. Одновременно учреждалась должность начальника авиации фронта. Подчиненный ему инспектор авиации фронта руководил строевой и технической стороной деятельности авиаотрядов.

Не в лучшем положении были и другие звенья руководства авиацией. Когда в ходе войны запросили мнение командиров о том, что содействовало и что мешало специальной службе авиационных частей, то один из них написал в ответ: "Мешало незнакомство несоответствующих лиц и нестройность (двойственность) организации". Двойственность заключаясь в том, что указания давались как Авиационной канцелярией, так и Главным Военнотехническим Управлением, а также Управлением военно-воздушного флота. Отсутствие четкого руководства являлось слабым местом русского военно-воздушного флота в годы войны.

Севастопольская авиашкола

После Февральской революции и низложения дома Романовых в авиационном командовании произошли перемены. Вместо великого князя Александря Михайловича во главе авиации был поставлен опытный летчик полковник В. М. Ткачев. Было создано полевое управление авиации и воздухоплавания при верховном главнокомандующем. Войсками командовал генерал А. А. Брусилов, понимавший значение авиации. В генеральном штабе много помогали авиации опытные авиаторы.

Вместе с возникновением военной авиации и военного воздухоплавания в России началась подготовка летных кадров. До начала первой мировой войны военное ведомство обучило около 300 пилотов. Основными центрами подготовки являлись военные авиационные школы в Гатчине и Севастополе (на реке Каче). В первой половине 1914 г., т. е. непосредственно перед началом войны, эти школы подготовили 133 военных летчика. Обучение летчиков велось также при аэроклубах Петрограда, Москвы, Одессы. Для военных воздухоплавателей был создан учебный офицерский воздухоплавательный парк.

В русском генеральном штабе считали, что авиационные отряды в случае войны будут обеспечены почти двойным составом офицеров-летчиков, поэтому никаких мобилизационных планов для гражданских летчиков не существовало. Даже когда вспыхнула война, в штабе верховного главнокомандующего продолжали считать возможные потери в летном составе весьма незначительными. Такая точка зрения находилась в соответствии со взглядами русского командования на боевую деятельность авиации в целом, исключавшими возможность воздушных схваток.

Первые дни войны как будто подтвердили правильность этих установок. В большинстве авиационных отрядов летчиков было больше, чем самолетов. Воздушный бой и гибель штабс-капитана П. Н. Нестерова считали случайным явлением. Поэтому с началом войны в подготовке летных кадров не произошло существенных изменений. Приток в авиационные отряды летчиков-доброволь-цев вызвал даже неудовольствие высшего командования. В ответ на поступившие по этому поводу многочисленные запросы верховный главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич в приказе от 25 октября 1914 г. писал: "Прием в армию со стороны добровольцев-летчиков и летчиц казалось бы правильным обусловить лишь прибытием со своими собственными аппаратами, так как к представлению этим лицам казенных аппаратов, которых в большинстве отрядов недостаточно и для летчиков-офицеров, не имеется никаких оснований"[196].Кроме того, было дано указание не выдавать зачисленным в отряды добровольцам никакого содержания. В начале войны это правило соблюдалось. В этом приказе отразились недальновидность и некомпетентность главнокомандующего и окружавших его лиц в области авиации, непонимание ее боевого значения, предстоящих неизбежных больших потерь в личном составе, желание ограничить летные кадры узким кастовым составом.

Однако ход событий вскоре заставил военное ведомство вернуться к проблеме авиационных кадров. Развитие военных операций в первые три-четыре месяца войны поставило командование перед фактом потери значительной части летного состава.

Русские летчики, летая на самолетах, давно подлежавших замене или капитальному ремонту, несли большие потери и не только в воздушных боях от истребителей противника и его зенитной артиллерии, но и по причине неисправностей самих машин: при вынужденной посадке на незнакомой местности из-за остановки двигателя, при катастрофе в воздухе вследствие несовершенства конструкции самолета (разрушение аэроплана на части, переход в отрицательное пике, скольжение на крыло, штопор и пр.), при пожаре в воздухе из-за несовершенства двигателя, конструкции карбюраторов, бензопроводки и др. Большой интерес представил бы анализ причин катастроф, но для этого не имеется достаточно материала. О гибели летчиков старались не писать из ложного представления, что такие сведения могут устрашить молодых людей, решивших посвятить себя летному делу. Это, конечно, было неправильно. Общеизвестно, что только в том случае, если каждая катастрофа будет подробно разобрана, указаны причины, вызвавшие гибель самолета и его экипажа, можно избежать повторения роковых ошибок. Поучителен в этом отношении опыт моряков русского адмиралтейства, составивших в середине прошлого столетия "Летописи крушений и пожаров судов русского флота" (1855 г.). В предисловии ко второму тому летописи сказано: "Насколько славные подвиги прошедшего могут подвинуть к подражанию доблестям, настолько знание несчастных случаев обережет в подобных же обстоятельствах, потому что в большинстве случаев несчастья происходили от непредвидения той или иной меры предосторожности или нарушения того или другого забытого правила".

Авиационные учебные заведения. В истории подготовки летных и воздухоплавательных кадров можно выделить два периода. Вначале инициатива в решении этой задачи принадлежала общественным организациям. Московскому обществу воздухоплавания разрешили на базе уже имевшейся частной школы авиации организовать военную. Школа размещалась на Ходынском поле. Инструкторская работа по летной части велась, главным образом, летчиками Б. И. Российским, А. М. Габер-Влынским, А. А. Агафоновым и А. Я. Докучаевым. Студент МВТУ И. А. Рубинский, консультируясь с профессором Н. Е. Жуковским, построил для школы "Тренитер", явившийся одним из первых в мировой практике приборов для наземной тренировки летчиков. Подготовка авиаторов проводилась согласно программе военного ведомства. За время войны в школе было подготовлено немало выдающихся русских летчиков.

Большую роль в подготовке авиационных кадров сыграли теоретические курсы авиации при МВТУ. Они были созданы в начале войны по инициативе Н. Е. Жуковского, являвшегося их директором. Занятия на курсах начались в октябре 1914 г. Академик Б. Н. Юрьев, вспоминая о том периоде, писал: "Для целей преподавания несколько расширили аэродинамическую лабораторию и устроили в ней аудиторию. Среди молодых летчиков было много старых членов кружка, но преобладал^ студенты 1 и 2-го курсов МВТУ". [197] Назначение курсов — теоретическая подготовка будущих летчиков, летчиков-наблюдателей и мотористов. Вначале был установлен четырехмесячный срок обучения. Основные лекции читал профессор Н. Е. Жуковский. Его курсы "Динамика аэропланов", "Гидроаэропланы", "Бомбометание", "История развития воздухоплавания и авиации" слушались с захватывающим интересом. Курс лекций по воздушным винтам читал В. П. Ветчинкин. Практические занятия с курсантами проводили Б. С. Стечкин, В. С. Кулебакин, А. А. Микулин, К. А. Ушаков, Г, М. Мусинянц, В. Я. Климов и др. В программу, помимо теоретических дисциплин, входила практика полетов, которые проводились на Ходынском поле. Со второй половины 1916 г. курсы были приняты в Управление военно-воздушного флота и реорганизованы в военную школу, по окончании которой слушатели получали звание прапорщика. Срок обучения был увеличен до восьми месяцев.

Дальнейшую специализацию слушатели получали в специальных военных авиашколах или авиаотрядах. Эти военные школы авиации подготовили к осени 1914 г. до конца 1917 г. 242 летчика [198].

Теоретические курсы авиации окончил А. Н. Туполев, впоследствии авиаконструктор с мировым именем, создавший целую серию замечательных тяжелых самолетов. Эту же школу окончил академик Б. С. Стечкин — крупный специалист по теории авиационных и реактивных двигателей.

Теоретические авиационные курсы были открыты также при кораблестроительном факультете Петербургского политехнического института. За период с 1911 г. по 1914 г. эти курсы прослушало 270 летчиков, наблюдателей и мотористов. К началу войны лабораторное оборудование Петербургского политехнического института не уступало оборудованию МВТУ. По подбору преподавательского состава институт стоял на одном из первых мест в России. Преподавательскую работу на курсах вели крупные ученые — профессора института А. П. Фан дер Флит, К. А. Рынин, Г. А. Ботезат, В. Ф. Найденов и др. С началом войны декан кораблестроительного факультета профессор К. П. Боклевский по согласованию с военным ведомством расширил имевшиеся курсы и организовал теоретическую подготовку для летчиков-добровольцев и мотористов-механиков. Петроградские курсы, как и курсы при МВТУ, сыграли большую роль в деле подготовки специалистов для военно-воздушного флота.

В начале войны в Одессе была организована частная школа авиации, финансировал ее банкир А. А. Анатра. Существовала также школа авиации при Всероссийском аэроклубе в Петрограде, которая в начале войны была объединена с Гатчинской авиационной школой.

Подготовка летчиков-наблюдателей. Непрерывное увеличение численности авиаотрядов, перевооружение их новыми типами самолетов, возникновение новых видов боевой работы авиации по аэрофотографии и корректированию огня артиллерии — все это вместе с боевыми потерями авиаторов привело к острой нехватке квалифицированных летчиков, летчиков-наблюдателей и мотористов. В ряде случаев отряды уже не могли выполнять боевых заданий. Капитан Гончаров — командир авиационного отряда, находившегося в распоряжении штаба 9-й армии, телеграфировал командованию в середине декабря 1914 г.: "В отряде аппаратов четыре, но здоровых летчиков два, поэтому прошу впредь до выздоровления давать одну или две задачи на день". [199] Летчики прямо на фронте обучались полетам на самолетах новых типов, в частности, на трофейных. Это также мешало выполнению боевых заданий. В ноябре 1914 г. командование 18-го армейского корпуса телеграфировало в штаб 9-й армии, что летчики авиаотряда обучаются полетам на захваченных немецких аппаратах и ввиду этого воздушная разведка… не может быть выполнена.

В конце 1915 г. остро встал вопрос о летчиках-наблюдателях, знакомых с аэрофотографией и способных корректировать огонь артиллерии. Помимо артиллерийского образования, они должны были окончить специальную школу, овладеть теоретическими знаниями, позволявшими ориентироваться в боевой обстановке вести разведку и корректирование артиллерийской стрельбы.

Потребность в наблюдателях для новых формирований удовлетворялась вначале путем перевода военнослужащих из воинских частей Западного, Юго-Западного и Северо-Западного фронтов. Так, великий князь Александр Михайлович 5 октября 1915 г. телеграфировал в штаб верховного главнокомандующего: "Наместник Кавказа просит срочно назначить в авиационные отряды опытных наблюдателей. Прошу с вашего фронта одного и сообщить мне фамилию. Ввиду тяжелых условий полетов в горах должен быть легкого веса"[200]. В школах авиации плохо обстояло дело с подготовкой артиллерийских офицеров к должностям летчиков и летчиков-наблюдателей. Такая подготовка велась в Севастопольской, Гатчинской, Киевской школах и Петроградском аэроклубе. К середине 1916 г. в авиации находилось 132 офицера-артиллериста, в том числе 46 военных летчиков и 70 офицеров-наблюдателей в авиаотрядах, 16 человек — в дивизионах, ротах, парках., авиационных школах. Из них окончило школу наблюдателей только 9 и продолжало учиться — 8 человек[201]. Это обстоятельстве не могло не сказаться на качестве работы летчиков, корректировавших огонь артиллерии.

Летчики-добровольцы. Новых пополнений авиаторов из числа окончивших специальные учебные заведения скоро ожидать не приходилось, так как школы и курсы только начинали свою работу. В этих условиях существенное значение имел приток в авиаотряды так называемых "охотников" — летчиков-добровольцев. Однако, как уже отмечалось, это движение сдерживалось самим же военным ведомством. Начальники штабов фронтов под давлением командиров авиационных отрядов требовали урегулировать материальное положение летчиков-добровольцев, которые причислялись к нижним чинам и наравне с другими солдатами получали жалование в размере от 75 коп. до 3 руб. в месяц. Начальник штаба главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта докладывал в октябре 1914 г. главнокомандующему армиями Юго-Западного фронта генералу Н. И, Иванову: "В некоторых авиационных отрядах имеются летчики-добровольцы, обладающие пилотскими дипломами, причем некоторые из них пользуются большой известностью в авиационном мире… Некоторые из этих летчиков работают по контрактам, а менее практичные поступили без жалования просто "охотниками" и даже принесли с собою безвозмездно свои собственные аэропланы. Между обеими категориями летчиков-добровольцев образовалась в отношении вознаграждения большая разница, причем одни получают весьма крупное вознаграждение, а другие ничего, а, между тем, служба их приносит армии громадную пользу"[202]. Решение этого вопроса для фронтовой авиации долгое время оставалось открытым. Только конце 1914 г. для летчиков-добровольцев было установлено вознаграждение в размере 300 руб. в месяц.

Однако добровольцы не могли существенно изменить положение с нехваткой летных кадров в действующей армии. Командованию все же пришлось серьезно заняться организацией их подготовки в тыловых школах. Гатчинская и Севастопольская школы были расширены. Об интенсивности учебных полетов говорит тот факт, что в Севастопольской школе летчиков с 1 июля 1914 г. по 3 февраля 1915 г. курсанты налетали 1436 часов. Однако, хотя выпуск летчиков и возрастал из месяца в месяц, но оставался на чрезвычайно низком уровне. В январе 1915 г. было подготовлено 3 военных летчика, в мае — 32, в осенне-зимние месяцы в среднем выпускалось по 12–15 человек. К концу года все школы выпустили 190 военных летчиков, в том числе обучено было 45 офицеров, переучено — 35. Кроме того, был подготовлен 81 "охотник". За первые пять месяцев 1916 г. сдали экзамены на звание военного летчика 37 офицеров, 29 "охотников", 75 солдат. Кроме того, прошли переучивание 10 офицеров, 3 "охотника" и 2 солдата.

Положение осложнялось тем, что обучение в школах летчиков велось по программам, утвержденным еще до начала войны, в основном на самолете "Фарман-4", после чего ученик переходил на "Фарман-16" или "-22" с двигателем мощностью 80 л. с. Только сдав экзамен на звание военного летчика, ученик переходил на "Вуазен". Как признавал один из начальников школы в 1915 г., на каждой из этих машин "руководителю приходится возить ученика от 1 часа до 2 часов". При такой системе обучения окончивший школу не овладевал техникой пилотирования принятых на вооружение самолетов.

В то время развитию летных качеств у пилота в процессе обучения в летных школах внимания не уделялось. В авиации был широко распространен предрассудок, будто обучающийся полетам должен обладать врожденными летными качествами, инстинктом птицы. По словам П. Н. Нестерова, это-то инстинктивное управление и послужило причиной гибели многих товарищей и коллег по авиации, поэтому надо четко разбираться в обстановке и выработать правильные приемы маневрирования. Надо управлять самолетом, руководствуясь не инстинктом, а рассудком. Руководителям же школ "отсутствие летного чутья" служило оправданием частой гибели учлетов. Только передовые инструкторы, овладевшие высшим пилотажем и наследовавшие учение Нестерова, Жуковского, сумели подготовить летчиков, способных выходить в полете из самых трудных положений. Однако таких летчиков-инструкторов в школах авиации было немного.

Учебный самолет "Фарман-4 "

Перестройка системы подготовки авиационных кадров. К середине 1916 г. произошли серьезные изменения в структуре военно-воздушного флота. Появление разведывательной, истребительной и бомбардировочной авиации породило специализацию летчиков, потребовав от них специальных знаний и навыков для пилотирования машин определенного класса. Русское военное ведомство, не обратив внимания на создавшееся в авиации положение, не создало своевременно специализированные авиационные учебные заведения. Летчикам по скончании тыловых школ приходилось доучиваться и переучиваться уже во фронтовых условиях. Несмотря на появление самолетов-истребителей, в школах не обучали приемам воздушного боя, выработанным к этому времени на фронте. Отсутствовало также обучение стрельбе из пулемета. По свидетельству А. К Петренко, который в 1915 г. окончил Московскую школу летчиков, "учебная программа, по которой мы занимались, была построена наспех. Оканчивая школу, мы ничего не знали по теории полета, нас не знакомили даже с чтением карт и прокладкой воздушных маршрутов. Не предусматривалось программой и изучение материальной части самолетов н моторов. Наша учеба сводилась к тому, чтобы научить нас держаться в воздухе и управлять самолетом…"[203]. На боевой работе авиационных отрядов тяжело отражалось и то, что летчики-офицеры не были основательно знакомы с материальной частью.

А. Е. Раевский и механик Дарсе на самолете "Фарман"

Под давлением командиров фронтовых авиаотрядов с середины 1916 г. началась перестройка всей системы подготовки авиационных кадров для нужд военного воздушного флота. Частные авиационные школы были военизированы и приняты в состав военного ведомства. Школы авиации Московского общества воздухоплавания, Петроградского аэроклуба и частная школа банкира А. А. Анатра в Одессе были подчинены Управлению военно-воздушного флота, где установлена должность начальника военных авиационных школ. Значительно расширилась Гатчинская школа авиации. Офицерская воздухоплавательная школа в Петрограде с конца 1915 г. перешла к ускоренной подготовке военных воздухоплавателей на краткосрочных курсах, на которые принимались офицеры из всех воинских частей, в том числе из воздухоплавательных рот. Во всех военных авиационных школах и Киевской школе летчиков-наблюдателей были сформированы пулеметные отделения. В конце 1916 г. началась организация Высшей военной авиационной школы в Евпатории. В ней должны были проходить курс высшего пилотажа и совершенствоваться летчики-истребители. Но она так и не была открыта из-за отсутствия необходимой материальной части. В 1917 г. в Евпаторию перевели Киевскую школу летчиков-наблюдателей. Осенью 1916 г. в Тифлисе открылась Кавказская военная авиационная школа. Она выросла в солидное учебное заведение, к 1 мая 1917 г. здесь помимо самолетов типа "Фарман" и "Вуазен" были 4 самолета "Альбатрос", 4 "Морана", 2 "Кодрона", 3 "Моран-Сольнье" и 37 самолетов "Моран-парасоль"[204]. Всего школа насчитывала 88 учебных самолетов. В 1917 г. организовалась небольшая военная авиашкола в Феодосии. В Севастополе работала военная школа морских летчиков, где обучение велось на гидропланах системы Д. П. Григоровича. Всего к концу 1917 г. в России насчитывалось 12 летных школ.

В 1916 г. во все основные авиационные школы были командированы для обучения артиллерийские офицеры. Одновременно во всех школах обучалось до 40 офицеров-артиллеристов (в Севастопольской школе — 17, в Гатчинской — 19, в офицерской школе авиации в Тифлисе — 4).

Тем не менее размах подготовки летных кадров далеко не отвечал запросам фронта. На один год ведения боевых действий требовалось около 1000 летчиков и летчиков-наблюдателей. Все авиационные школы России не могли покрыть и половины этой потребности. Для сравнения: во Франции в 1916 г. подготовили 2700 летчиков, в 1917 г. — 5700.

Русское военное ведомство во второй половине 1916 г. переработало все программы и курсы авиационных и воздухоплавательных школ. Теперь обучение в них велось с таким расчетом, чтобы ученик мог выполнять новую программу практических испытаний на звание военного летчика, утвержденную 15 ноября 1916 г. начальником Управления военно-воздушного флота. Для получения звания военного летчика требовалось:

1) совершить полет общей продолжительностью не менее 2 ч по заданному маршруту с полной приемной нагрузкой, набирая высоту до 2500 м. На этой высоте пробыть не менее часа;

2) подняться на высоту не менее 500 м и совершить планирующий спиральный спуск с выключением двигателя над местом спуска; при этом окончательная остановка должна была произойти для аппаратов со скоростью полета больше 130 км/ч на расстоянии не более, чем в 150 м, а для аппаратов менее быстроходных — не более, чем в 100 м от заранее намеченной точки;

3) совершить три полета продолжительностью не менее 30 мин на высоте не менее 1000 м по заданному маршруту со спуском вне аэродрома на заданной местности;

4) совершить полет на высоте 2500 м по определенному маршруту с разведкой и фотографированием заданных участков.

Наконец, от военного летчика требовалось детальное ориентирование сделанных снимков, а также умение толково сделать донесение[205].

По мере совершенствования материальной части и накопления боевого опыта требования к подготовке военных летчиков продолжали возрастать. Уже через полтора года Управление военно-воздушного флота приказало организовать в ряде школ обязательное обучение приемам высшего пилотажа. При Московской авиационной школе, в частности, для такого обучения была создана группа самолетов "Моран-Ж" под руководством летчика-инструктора Ю. А. Братолюбова. Выполнение сложных фигур пилотажа крайне затруднялось отсутствием подходящих самолетов. Попытка использовать "Мораны", выпускавшиеся заводом Слюсаренко, дала отрицательные результаты. Они строились настолько неосновательно, что летчики не рисковали выполнять на них высший пилотаж. Гораздо лучшими были самолеты типа "Моран-Ж", усовершенствованные конструктором А. А. Пороховщиковым, собиравшиеся на опытной станции Пороховщикова в Петрограде. Они были сделаны одноместными, значительно более прочными, легкими, с меньшим лобовым сопротивлением, чем французский прототип. К сожалению, военное ведомство затянуло изготовление таких машин для военной авиации. Это затрудняло обучение летного состава приемам высшего пилотажа. Еще в 1915 г. военный летчик Е. В. Руднев издал специальную книгу, в которой описал приемы высшего пилотажа, сыгравшую важную роль в подготовке кадров летчиков-истребителей для военной авиации.

После Февральской революции 1917 г. в летных школах была проведена чистка, обнаружены офицеры, которые не имели ни одного боевого полета на фронте. От руководства летными школами были освобождены бездарные начальники барон Букс-гевден, полковник Стаматьев и др. Многих офицеров вернули в кавалерию и пехоту.

Военное командование попыталось в начале 1916 г. восполнить нехватку в летчиках, организовав их подготовку непосредственно в авиаотрядах. Но этому воспротивилось командование фронтовой авиацией. Например, военный летчик полковник Ткачев, ставший во главе армейской авиации, телеграфировал 12 мая 1917 г. в Авиадарм: "Я всегда был против авиашкол в боевых отрядах. На Юго-Западном фронте обучения и не было. Переучиваются только и тренируются на более тонких машинах" 1. Авиадивизионы, не имея свободных самолетов, не могли развернуть сколько-нибудь серьезного обучения пилотов. Например, в начале 1917 г. в 4-м авиационном дивизионе обучался один пилот, в 6-м — три, в 9-м не удалось обучить ни одного [206].

Не лучше обстояло дело и с подготовкой технических кадров. Многотипность самолетов и двигателей крайне затрудняла их изучение и эксплуатацию. Военные авиационные инженеры нигде не готовились и штатом не предусматривались. На каждый самолет, находившийся в строю, полагался один механик, кроме того, был еще старший механик авиационного отряда. Из состава летчиков-наблюдателей в каждом авиаотряде выделялся заведующий технической частью, который являлся как бы помощником начальника отряда по технической части.

Не хватало специалистов по радиоделу и аэрофотографии. Каждый летчик-наблюдатель специализировался по какой-либо отрасли авиатехники, радиоделу, аэрофотографии и в случае необходимости оказывал товарищам помощь в боевой работе. Вся тяжесть подготовки материальной части к боевым полетам ложилась на плечи рядового состава авиационных отрядов. Скромные механики из солдат были основными специалистами по эксплуатации самолетов в условиях фронта. Трудности технического обслуживания усугубляла оторванность отрядов от авиабаз и парков. Следует также подчеркнуть, что никакой единой технической политики в эксплуатации и обновлении материальной части не существовало. Все это не могло не снижать эффективности боевой работы русских летчиков.

Подготовка кадров для тяжелых воздушных кораблей. Военное ведомство не только устранилось от производства самолетов "Илья Муромец", но и возложило подготовку личного состава "большой авиации" на работников эскадры воздушных кораблей.

Значительный радиус действия самолетов "Илья Муромец" требовал солидной навигационной подготовки и слаженной работы всего экипажа. Летных кадров, отвечавших этим условиям, тогда не существовало. Заслуга эскадры состояла в том, что в России впервые в мировой практике стали подготавливать специальные кадры для многомоторных самолетов. Это была нелегкая задача. Требовалось подготовить не менее 400 человек летного состава, в том числе 140 летчиков. Учитывая, что людские потери в "большой авиации" составляли по крайней мере 200 % в год, общее количество специалистов, подлежавших подготовке, составляло около тысячи человек. Помимо летчиков, в это число входили механики и мотористы. Из документов видно, что нехватка летных кадров порой задерживала приемку готовых самолетов. Член государственного совета В. Гурко заявил на заседании авиационной комиссии Особого совещания по обороне государства, состоявшемся в конце 1916 г.: "По мнению начальника эскадры воздушных кораблей, принимать аппараты с завода, не обеспечив их личным составом, бесполезно; обреченные на бездеятельность корабли устареют ранее, чем начнется их боевая деятельность. Заставлять же личный состав пользоваться аппаратами значило бы обрекать всю команду на неизбежную гибель"[207]. Генералу В. Шидловскому вместе с главным конструктором пришлось выработать "Устав службы на кораблях" и вплотную заняться обучением летного состава. В эскадре была открыта специальная летная школа. Из-за отсутствия учебных самолетов учеников приходилось сажать за штурвалы боевых кораблей. Подготовка затруднялась ненормальным порядком комплектования. Командование эскадры с сожалением констатировало, что в школу посылают "лиц с низким образовательным цензом и с слабою специальною подготовкой", хотя гораздо правильнее было бы переводить в "большую авиацию" для доучивания летчиков и мотористов из армейской авиации. Вместо того, чтобы немедленно принять эффективные меры к обеспечению эскадры личным составом, этот вопрос только обсуждался. Член авиационной комиссии А. Н. Лобанов-Ростовский предложил восполнить недостаток в личном составе привлечением в эскадру иностранных пилотов. "Комиссия, однако, затруднилась присоединиться к сему пожеланию". Нелепость этого предложения была очевидна: нигде за границей в то время не было пилотов, способных без предварительной подготовки водить тяжелые корабли. К тому же незнание такими "варягами" русского языка, как отмечали представители эскадры, "могло повлечь катастрофу и гибель корабля со всей его командой".

Летная школа работала даже в условиях суровой зимы. Военное ведомство намеревалось помочь делу подготовки летчиков для самолетов "Илья Муромец", организовав их обучение при Гатчинской и Севастопольской авиационных школах. Но осуществить решение было немыслимо без отзыва опытных летчиков с фронта, что привело бы к уменьшению числа летающих кораблей. Командование эскадры воспротивилось этому, авиационная школа эскадры была значительно расширена и перебазирована в Винницу, где имелись более подходящие климатические условия для обучения полетам.

За время войны дивизионах тяжелых кораблей было подготовлено несколько сот летчиков и мотористов для тяжелых самолетов. Однако недостаток в летном составе ощущался постоянно и являлся одной из основных причин, снижавших результаты боевой деятельности эскадры. Командование добилось непосредственного подчинения эскадры военному министру, но и это не изменило положения. Опыт эксплуатации тяжелых воздушных кораблей в ходе первой мировой войны показал, что подготовка летных кадров для этого вида авиации должна вестись в специальных школах и заблаговременно.

Обучение русских летчиков за границей. Не сумев навязать идею подготовки кадров для эскадры за границей, царские генералы постарались осуществить ее для армейской авиации. Еще задолго до войны военное ведомство практиковало обучение военных летчиков за рубежом, главным образом во Франции. Не развернув своевременно подготовку необходимого количества летных кадров в России и учитывая неполную укомплектованность воздушного флота летным составом, царское правительство в начале 1916 г. заключило соглашение с союзниками о подготовке летных кадров в их странах. В соответствии с этим соглашением во Франции при авиационной школе вблизи города Казо была организована группа из русских офицеров и солдат, направленных по специальной аттестации командования для обучения полетам. Наиболее способные курсанты, окончившие летную школу, проходили школу высшего пилотажа и воздушного боя в Казо. Здесь, в частности, совершенствовали свое искусство известные русские летчики Крутень, Павлов, Сапожников. Такая же школа была в Сан-Максене, вблизи Лиона. Там в 1916 г. обучались высшему пилотажу и авиамоторному делу 58 русских офицеров и солдат. Эту школу окончили Китченко, Савельев, Веллинг, Агафонов и другие русские летчики-истребители. По окончании школы в Сан-Максене летчики получали звание шеф-пилота.

Аналогичная авиационная школа находилась на аэродроме Кройдон вблизи Лондона. В ней также обучались русские офицеры и солдаты. Подготовка велась на самолетах "В-2у". Срок обучения длился от 6 до 8 месяцев. Кройдонскую школу окончили известные впоследствии летчики Охромеев и Гвайта.

В заграничных авиашколах прошли курс обучения около 250 человек. Но не все они были направлены обратно в Россию. Союзники часто использовали русских авиаторов в качестве пушечного мяса на своих фронтах. Так, одна из первых отправленных во Францию учебных групп из 58 офицеров и солдат, пройдя предварительное обучение в Гатчинской и Качинской авиашколах, выехала через Владивосток во Францию и прибыла в Марсель, откуда была направлена в летную школу в Сан-Максене. 18 русских офицеров под руководством французских инструкторов проходили школу высшего пилотажа и совершенствования техники полета. В это же время унтер-офицерская группа обучалась моторному делу. В курс обучения офицеров входили полет с инструктором, самостоятельный полет, фотографирование, стрельба по двигающейся цели, сигнализация, моторное дело, высший пилотаж, бомбометание. Обучение велось в течение шести месяцев. После окончания курса и сдачи экзамена русские офицеры в течение трех месяцев стажировались при боевых частях французской армии.

В это время во Франции после неудачной галиполийской операции создавался новый экспедиционный корпус для Ближнего Востока. Французское командование, ощущая острую нехватку пилотов, зачислило русских офицеров и солдат в составе двух самостоятельных авиаотрядов в экспедиционный корпус маршала Франше д'Эспре. В конце 1916 г. они были переброшены из Франции на греческий остров Корфу. После высадки союзных войск в Салониках отряды перелетели на Салоникский аэродром, где базировались до марта 1917 г. Успешное продвижение союзных войск позволило перебросить русские авиаотряды в Южную Сербию на аэродром под городом Монастырь, где, летая в основном на самолетах "Вуазен", они вели армейскую разведку, бомбометание, корректировали стрельбу тяжелой артиллерии. Русские авиаотряды оказали союзному командованию немалые услуги. В частности, ими было вскрыто обходное движение противника в стык между австрийским и болгарско-македонским фронтами. Таким образом "помощь" союзников в обучении летных кадров преследовала, прежде всего, интересы их собственных армий. Надежды русского военного ведомства ликвидировать дефицит в кадрах для авиации путем обучения за границей не оправдались.

Состав авиаторов. Личный состав военно-воздушного флота в начале войны комплектовался в основном из офицеров различных родов войск, в первую очередь за счет гвардейских кавалерийских частей и артиллерийских дивизионов. Офицеры, окончив летную школу, в большинстве случаев продолжали носить старую форму своего полка, добавляя только на погоны эмблему — черные (у летчиков-наблюдателей золотые) металлические орлы, державшие в лапах меч и пропеллер. Гвардейские офицеры часто даже в полеты отправлялись, не снимая шпор. Официально установленная для летчиков форма, которую также носили офицеры, прибывшие в авиацию из пехоты или произведенные из вольноопределяющихся и рядовых, состояла из синего однобортного кителя со стоячим воротником, черных брюк навыпуск с красным кантом или брюк-галифе в краги, черной фуражки с черным бархатным околышем и красным кантом. Кроме шинели общеофицерского образца выдавались кожаная куртка с черным отложным бархатным воротником и красным кантом, кожаные шлемы и каски, предохранявшие при аварии голову от ушиба. Погоны — серебряные с красным кантом, эмблемой (орлом), звездочками и просветами, указывающими чин. Оружие — пистолет, шпага или кинжал.

При формировании офицерских кадров для авиации учитывались происхождение и "благонадежность". Так, переменный состав авиационного отдела Офицерской воздухоплавательной школы в Петрограде состоял из 10-ти человек. Все они относились к дворянскому сословию, в том числе трое были потомственными дворянами. Выходцев из других сословий в офицерскую среду принимали неохотно и относились к ним свысока. Летчики из аристократических семей в большинстве своем старались избегать боевой работы, как можно меньше летать и рисковать жизнью. Были случаи, когда они умышленно ломали самолеты. Пьянство, веселое времяпровождение, разгул было для них основным занятием. Под давлением фронтового командования заведующий авиацией и воздухоплаванием в действующей армии великий князь Александр Михайлович вынужден был даже потребовать, чтобы ему лично еженедельно докладывали "о наличном числе летчиков-офицеров, о фамилиях офицеров, не летавших в истекшую неделю с объяснением причин, фамилиях летчиков, поломавших аппараты, если починка займет более одного дня"[208]. В ряде случаев таких летчиков отчисляли из авиации. Тем не менее, среди офицеров было много выходцев из средних и низших слоев русского общества, а также из солдат. Они-то и явились летными кадрами, вынесшими на себе основную тяжесть войны. Немало было и кадровых офицеров, преданных делу, знавших технику и самоотверженно выполнявших свой воинский долг.

Первоначально летным составом авиационных отрядов ведал начальник штаба фронта, не являвшийся специалистом в этом вопросе. Позже в ходе войны все назначения и перемещения осуществлялись непосредственно великим князем Александром Михайловичем. После Февральской революции эта роль перешла ко вновь сформированному полевому управлению авиацией и воздухоплаванием при штабе верховного главнокомандующего, начальником которого был назначен военный летчик полковник Ткачев.

Летный состав нес большие боевые потери. Особенно высокими они были среди летчиков-истребителей. Обычно в течение года полностью менялся весь состав авиаотряда. Солдаты-летчики, составлявшие около 30 % летного состава, по отношению к числу погибших летчиков составляли свыше 40 %. Число кадровых офицеров-летчиков также быстро таяло.

В конце 1916 г. великий князь Александр Михайлович писал начальнику штаба верховного главнокомандующего: "Для пополнения убыли офицеров-летчиков в авиационных частях и для новых формирований в 1917 г. потребуется назначить в авиационные школы 494 офицера"[209]. Великий князь признавал, что в авиацию направляются из частей офицеры, "не вполне соответствующие по своим служебным и нравственным качествам сложности и серьезности тех задач, которые выпадают на долю летчика и летчика-наблюдателя". Он просил отдать распоряжение воинским начальникам командировать в авиацию вполне достойных офицеров, "представляя на кандидатов аттестации, за соответствие которых отвечают командиры частей", а также разрешать прикомандирование к авиационным отрядам, исключая истребительные, двух (седьмого и восьмого) сверхштатных наблюдателей. Последняя мера основывалась на предположении довести в 1917 г число самолетов в каждом отряде с 6-ти до 10-ти. Но основной смысл рапорта заключался в том, чтобы "всегда иметь готовый кадр как для командирования в авиационные школы, так и для замещения должностей штатных наблюдателей, назначаемых во вновь формируемые отряды". Мера эта, по мысли великого князя, должна была позволить "избежать командирования офицеров непосредственно из войсковых частей в авиационные школы… и дать возможность шире применять отслаивание неспособных и недостойных". Под категорию "недостойных" подводились все свободомыслящие офицеры. Такими мероприятиями командование пыталось сохранить "в чистоте" классовый состав офицеров-летчиков, в среду которых начали проникать революционные настроения.

Командиры авиационных дивизионов, сохраняя кастовую замкнутость офицеров, задерживали присвоение офицерских званий летчикам из "нижних чинов". Несмотря на то, что многие летчики из солдат воевали с начала войны, имели многочисленные боевые вылеты, были награждены Георгиевскими крестами, они, как признавало командование, к концу 1916 г. еще не были "произведены в прапорщики". Однако в последующем положение с офицерскими кадрами в авиации стало критическим, командование вынуждено было принимать меры. Приказ от 7 октября 1916 г. командирам авиационных дивизионов гласил: "Такое явление совершенно недопустимо, так как оно ставит этих нижних чинов, честно и с отличием выполняющих свой долг, в худшие условия для достижения офицерского звания, чем это установилось в других родах оружия"[210].

Командование признавало, что, помимо "важного морального значения", получилась громадная разница в материальном обеспечении летчиков-солдат и летчиков-офицеров и их семей в случае гибели летчика или посадки в расположении противника. Летчик-солдат получал 90 руб. в месяц. Летчик-офицер, выполнявший ту же боевую работу, — около 300 руб. жалования и не менее 200 руб. так называемых "залетных" — всего 500 руб. в месяц. "Залетными" считались деньги, выплачиваемые летчику-офицеру за совершение боевых (т. е. таких, которые сопряжены с опасностью для жизни), служебных (по приказанию командования, если они не терпят отлагательств) и охранных полетов, "когда они совершаются по приказанию командующего армией или лица, равного ему по власти"[211]. Столь существенное различие в оплате одинаковой работы не могло не вызвать антагонизма между летчиками-офицерами и летчиками-солдатами. Кроме того, во многих отрядах летчиков-солдат не допускали в офицерское собрание.

Сбитый немецкий самолет

Остро ощущалась нехватка технических кадров для авиации. В начале войны подготовкой таких специалистов никто всерьез не занимался, если не считать курсов при Петроградском политехническом институте. В конце 1916 г. авиационные части имели только 30 % необходимого числа технически грамотных механиков и мотористов. Их подготовка возлагалась на семь авиационных парков, в которых ремонтировались самолеты и которые снабжали авиационные отряды горючим и запчастями. Для этой цели в парках были учреждены специальные классы. Людей брали из числа технически грамотных мастеров, находившихся, главным образом, в автомобильных ротах, запасе инженерных войск, управлении военных сообщений. Каждый парк в течение года должен был сделать два выпуска по 100 человек. Обучением мотористов, кроме того, занимались в запасном авиационном батальоне и в специальных школах Управления военно-воздушного флота.

Контингент летчиков также пополнялся из технического состава армии. Возраст кандидатов в летчики был установлен 18–20 лет. Для поступления в авиашколу требовалась "обязательная аттестация командира части". Списки кандидатов направлялись непосредственно в распоряжение Авиадарма.

Несмотря на героическую боевую деятельность русских летчиков, вести борьбу в воздухе становилось все труднее. С фронта в тыл непрерывно поступали сводки о потерях в людях и технике. Председатель Государственной Думы М. М. Родзянко написал в Авиадарм письмо, в котором отметил "… грустную картину состояния нашей авиации на фронте" и просил "пожалеть наших доблестных воинов, несущих огромные потери по причине печального положения материальной части". М. М. Родзянко требовал поднять авиацию "на должную высоту". Он предлагал поставить во главе авиации одно ответственное лицо с большими полномочиями и хорошо знакомое с авиацией, шире привлечь военных летчиков к делу управления авиацией. Но это был "глас в пустыне" — министерская чехарда, развал промышленности и транспорта, непрерывная смена командования на фронте не сулили ничего хорошего. Империя уже шла к своему крушению. Между тем все ответственные государственные посты продолжали занимать великие князья — люди, не компетентные в военном деле. С начала 1917 г. в классовой структуре летного состава произошли серьезные изменения. Особенно быстро развивался этот процесс после Февральской революции. На 1 июня в военно-воздушном флоте (без морской авиации) насчитывалось 775 военных летчиков, в том числе 521 офицер и 254 солдата. К 1 ноября 1917 г. в авиации находилось уже 295 летчиков-солдат. Непосредственно в авиаотрядах, действовавших на фронтах, из 662 летчиков 263 пилота были солдатами[212]. Вместе с воздухоплавателями летный состав доходил до 2000 человек. Общее число привлеченных в воздушный флот вместе с тыловыми учреждениями и школами составляло 35 000 человек.

Временное правительство не сумело обеспечить должного порядка и дисциплины в авиационных отрядах. Реорганизация аппарата управления авиации в условиях войны не могла не отразиться на состоянии дисциплины. Из циркуляра полковника Ткачева, разосланного 30 августа 1917 г. инспекторам авиации армий и командирам авиационных дивизионов, видно, что случаи грубого нарушения воинской дисциплины среди летчиков стали обыденным явлением. "По имеющимся у меня сведениям, — говорилось в циркуляре, — летчики одного из авиаотрядов, совершая перелет из одного места стоянки в другое, опустились в попутном большом городе, в котором под предлогом ремонта самолетов пробыли целую неделю, а один из летчиков позволил себе взять на самолет знакомую женщину" [213].

Военное командование, предвидевшее скорое окончание войны, пыталось принимать меры к сохранению офицерских кадров авиации. С этой целью в секретном порядке всем инспекторам авиации армий фронтов было разослано требование о присылке списков офицеров с аттестацией на тыловые должности. Но командиры авиадивизионов поняли эту директиву как предлог избавиться от малоспособных офицеров. Полковник Ткачев 25 октября 1917 г. с возмущением писал инспекторам авиации фронтов: "Подобное легкомысленное отношение к моим распоряжениям и почти до преступности халатное, инертное отношение к общему нашему делу считаю недопустимым" 2.

Война показала, какое решающее значение имеет своевременная подготовка летных кадров. Никто не ожидал того, что в течение года состав авиационных отрядов будет обновляться минимум два раза. Несмотря на высокое мужество и умение, русские летчики, сражаясь на менее быстроходных и хуже вооруженных аппаратах, по сравнению с противником, несли большие потери. Тяжелое положение с кадрами усугубляла классовая замкнутость офицерского состава, слабое продвижение по службе летчиков из солдат. К концу войны необеспеченность авиаотрядов летным составом приобрела хронический характер и во многом осложнила боевую деятельность русской авиации.

IV. БОЕВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ВОЗДУШНОГО ФЛОТА

За два дня до объявления войны русские войска получили приказ № 220, гласивший: "Согласно Высочайшего повеления от 17 июля, Армия и Флот переводятся на военное положение"[214]. В соответствии с этим воздушный флот России был немедленно передан действующей армии. С этого момента открывается новая страница в его истории.

В отечественной и заграничной историографии можно встретить утверждение о том, что Россия вступила в войну, имея наиболее слабый воздушный флот по сравнению с флотами и противника, и своих союзников. В действительности по численности боевых самолетов, находившихся в строю, Россия не уступала ни одной европейской державе. Правда, качество этих машин оставляло желать лучшего.

Еще накануне войны 1914–1918 гг. в военных кругах России обсуждался вопрос о роли и месте авиации на поле сражения. Руководители русского военного ведомства считали, что авиация в предстоящей войне сыграет лишь подсобную роль и наряду с конницей будет использована только для ближней разведки.

В русском генеральном штабе недооценивали значение авиации. "Большая" программа по развитию технических войск, составленная накануне войны начальником генерального штаба генералом Смысловским, предусматривала завершить формирование пяти авиационных рот только к 1 апреля 1917 г. [215].

Россия вступила в войну, имея 244 боевых самолета в составе 6 авиационных рот и 39 авиационных отрядов, в том числе 25 корпусных, гренадерский, 3-й полевой, Гвардейский, три сибирских и 8 крепостных. Кроме того, Всероссийский аэроклуб сформировал добровольческий авиаотряд (впоследствии 34-й корпусной). Такая численность воздушного флота была достигнута за счет мобилизации значительной части самолетного парка аэроклубов и летных школ. В основном это были машины французских конструкций "Ньюпор-4", "Фарман-7", "-15" и — "16" с двигателем "Гном" мощностью 70–80 л. с. Их скорость не превышала 115 км/ч, потолок 1500–2000 м. Кроме экипажа и запаса горючего на один-два часа полета, они могли поднимать 20–30 кг груза.

Помимо этих основных машин на вооружении состояли в небольшом числе самолеты "Моран-парасоль Д" и "Депердюссен" с двигателями "Гном", обладавшие несколько лучшими летными данными. Большая разнотипность принятых на вооружение самолетов до конца войны затрудняла их эксплуатацию и подготовку летных кадров. На вооружении армии находилось также небольшое число машин русских конструкторов: бипланы конструкции Д. П. Григоровича, тяжелые самолеты типа "Илья Муромец". Несмотря на относительно высокие качества, эти машины из-за своей малочисленности не могли иметь решающего значения для русских военно-воздушных сил. Здесь сказалась порочная политика царского правительства, опиравшегося на иностранную технику и пренебрегавшего развитием отечественного производства самолетов и двигателей. Кроме того, принятые на вооружение машины к началу войны были уже сильно изношены, а большинство летчиков не имело достаточной практики полетов во внеаэродромных условиях. В результате этого в течение первых трех месяцев войны авиационные отряды, входившие в состав 3, 5, 8 и 9-й русских армии, из 99 самолетов, находившихся в строю, потеряли 91 1. Примерно такими же были потери и в других армиях, располагавших авиационными отрядами.

Германия в этот период имела в строю 232 самолета, сведенные в 34 авиаотряда. Эти машины также были в основном устаревших конструкций, хотя накануне войны на базе двигателей автомобильного типа с водяным охлаждением "Даймлер-Бенц", "Мерседес", "Аргус" немцам удалось построить несколько довольно удачных машин, как, например, двухместные биплан "Альбатрос" и моноплан "Таубэ". Они имели скорость около 100 км/ч, потолок 1200–1500 м, запас горючего на 3–4 часа полета.

У Франции было в строю только 138 самолетов, в основном "Ньюпор-11" и "Фарман-16" и "-22". Однако, так как в этой стране имелось 370 частных пилотов и значительное число спортивных самолетов, в начале войны сразу было развернуто 25 авиаотрядов (эскадрилий). Располагая развитой авиационной и автомобильной промышленностью, Франция быстро приступила к производству военных самолетов.

Английский военно-воздушный флот в начале войны насчитывал всего 56 самолетов, а летный состав состоял из энтузиастов-добровольцев. Такой малочисленный парк боевых самолетов объяснялся недооценкой авиации в военных кругах Англии. В США к осени 1913 г. было только 17 военных самолетов, 114 летчиков, в том числе 23 офицера[216].

Россия почти не имела резервных самолетов, у Германии же, помимо находившихся в строю, было еще около 200 самолетов в школах и в распоряжении частных лиц, у Франции — около 100, у Англии — свыше 200. Кроме того, что особенно важно, производственные возможности этих стран не могли идти в сравнение с возможностями России. Французская авиационная промышленность, например, в 1913 г. построила 541 самолет и 1065 авиационных двигателей! Германия в 1914 г. — 1348 самолетов. В то же время выпуск всех русских авиационных заводов не превышал 30–40 машин в месяц, причем самостоятельное производство двигателей отсутствовало. В основном использовались заграничные моторы отечественной сборки.

Уровень промышленности Германии, Франции и Англии был также выше, чем в России. Поэтому в ходе войны этим странам, опиравшимся на опыт развитого машиностроения, в том числе автомобилестроения, удалось сравнительно легко создать мощную авиационную промышленность. В России подобных условий не было, она находилась в полной зависимости от поставок французских и немецких авиационных и дирижаблестроительных фирм. А они старались сбыть России наиболее устарелые образцы самолетов и дирижаблей.

В области воздухоплавания, особенно привязных аэростатов, Россия, хотя и сделала в предвоенные годы большой шаг вперед, однако по общей кубатуре дирижаблей занимала на 1 января 1914 г. только четвертое место, уступая Германии, Франции и Италии, Жесткие дирижабли типа "Граф Цеппелин" совсем не строились, в то время как именно этот тип был наиболее удачным для дальних рейдов и выполнения самостоятельных оперативных задач. Специальных дирижаблестроительных заводов Россия также не имела.

Первая мировая война вначале носила маневренный характер. Уже первые боевые действия наглядно показали, что авиация по своей подвижности и мобильности не имеет себе равных среди всех остальных родов войск.

АВИАРАЗВЕДКА, АЭРОФОТОСЪЕМКА, КОРРЕКТИРОВАНИЕ АРТИЛЛЕРИЙСКОГО ОГНЯ

Важнейшей задачей авиации в войне стала оперативная разведка. Ранее командование фронтов и армий основные задания по разведке глубокого тыла противника возлагало на конницу, проникавшую иногда на сотни километров в глубь территории противника, а авиацию рассматривало как средство ближней разведки и связи в радиусе 100–120 км. Но после первых же разведывательных полетов оказалось, что авиация способна гораздо быстрее, точнее и более документально, чем конница, дать командованию наземных войск необходимые данные о противнике. Эти данные могли быть использованы не только для решения тактических задач, но и для сложных операций большого масштаба.

Авиация становится основным средством разведки фронта и глубокого тыла немецко-австрийских войск. Это, разумеется, не означало, что вся разведывательная работа перешла к ней. Конница и агентурная разведка продолжали добывать сведения о противнике. Азиация выполняла задачи разведки на глубину 300–400 км. По мере совершенствования самолетов радиус действия разведывательных полетов возрастал. Увеличивался и потолок. Однако на протяжении всей войны воздушная разведка осложнялась тем, что из-за слабости и ненадежности моторов самолет не мог набирать "безопасную высоту", и пилот все время рисковал совершить посадку в тылу у неприятеля. Так, 10 августа 1914 г. один из лучших русских летчиков А. А. Васильев и генерал А. К. Мартынов были подбиты, сели в расположение противника и попали в плен.

Вначале разведка носила визуальный характер. На первом этапе войны при средних условиях видимости и почти полном отсутствии маскировки невооруженным глазом можно было наблюдать отдельных людей с высоты до 600 м, группы людей — с высоты 1200–1500 м, колонны войск — с высоты 2500–3000 м. Результаты визуальной разведки передавались наземным частям с помощью вымпела, сбрасываемого летчиком в расположение своих войск. Даже при таких примитивных способах авиаразведки штабы армии, опираясь на работу корпусных и армейских авиаотрядов, получали ценнейшие сведения о противнике. Разведка с самолета стала особенно эффективной с того момента, как в полете стали применять специальные аэрофотоаппараты, изобретенные в России.

Россия в начале войны была единственной из воюющих стран, использовавшей авиацию для глубокой разведки тыла и военных объектов противника. Это стало возможным благодаря наличию в составе русского воздушного флота четырехмоторных самолетов "Илья Муромец". Они обладали наибольшим радиусом действия по сравнению с самолетами других типов, находившихся на вооружении за границей.

Визуальная разведка позволила русским летчикам в начале войны дать ценные сведения штабам армий о первых передвижениях немецко-австрийских войск в сторону польской границы. К сожалению, небольшое число самолетов и недооценка их командованием не позволили в начале войны развернуть воздушную разведку в необходимых масштабах. Некоторые штабы, пренебрегая данными авиаразведки, ставили руководимые ими войска под угрозу разгрома. Так, поражение 2-й армии генерала Самсонова в большой мере явилось следствием его пренебрежения к данным авиаразведки, которая своевременно вскрыла движение корпуса Макензена в обход правого фланга армии и предупредила, что войска противника сосредоточиваются на ее флангах.

Немецкая авиация в период операций в Восточной Пруссии непрерывно следила за передвижением русских войск, и ее данные внимательно изучались немецким командованием. Концентрация и передвижение 2-й русской армии были своевременно обнаружены немецкими летчиками. Им удалось также своевременно вскрыть движение русских дивизий, начатое в августе 1914 г., в тыл 1-го немецкого армейского корпуса. Несомненно, принятием своевременных мер к ликвидации прорыва русских войск в Восточную Пруссию немецкое командование в известной степени обязано своим военно-воздушным силам.

Активный характер носила разведывательная деятельность авиации союзных России стран. Французские летчики в сентябре 1914 г. обнаружили движение немецких войск к берегам Марны, а не к Парижу, откуда французское командование ожидало основной удар противника. Это обстоятельство имело важнейшие последствия для всего хода войны на Западном театре военных действий. Еще раньше летчики установили концентрацию немецких войск в пограничных с Бельгией районах. По данным авиаразведки можно было своевременно раскрыть замысел немецкого генерального штаба — нанесение удара по союзным войскам через Бельгию. Однако французские военные стратеги, как и русское командование, в первые дни войны со скептицизмом относились к данным авиаразведки, не верили им, считали, что летчики преувеличивают, что половина германской армии не может быть сосредоточена в Бельгии.

Но факты заставили командование наземными войсками считаться с разведывательной деятельностью авиации и признать ее необходимость для понимания обстановки и планирования военных действий. В ходе войны воздушной разведке начинают придавать все большее значение. Перед корпусной авиаразведкой, как это видно из "Наставления начальнику авиационного отряда", выпущенного русским командованием, в качестве основной задачи ставится обнаружение перебросок войск противника вдоль фронта. Командующие армиями теперь уже категорически требовали, чтобы в том случае, когда разведка обнаружит движение полка пехоты или конницы, дивизиона артиллерии или обоза свыше 1000 повозок, "… обязательно производить в тот же день повторное наблюдение за дальнейшим их передвижением"[217].

Насколько важными считались данные воздушной разведки, свидетельствует приказ командующего Юго-Западным фронтом, требовавший, чтобы та часть донесения летчика, которая заключала добытые сведения о противнике, немедленно передавалась штабом корпуса в штаб армии по телеграфу в подлинном виде. При этом особенно подчеркивалось, что, если штаб корпуса сочтет нужным сделать свои обобщения и выводы, необходимо отчетливо отделить их от подлинного донесения летчика, так как штабу армии важно знать личные впечатления воздушного разведчика. Данные воздушной разведки, сопоставленные с данными других видов разведки, позволили командованию Юго-Западного фронта лучше подготовить наступление. В результате фронт противника в Галиции был прорван. Наступление приняло широкий размах и нанесло немецко-австрийским войскам тяжелый урон.

Русские войска заняли Львов, Галич, крепость Перемышль. Движение русских войск угрожало не только Австрии, но и румынской нефти, которая была источником питания немецких военно-воздушных сил. Это было одной из причин переброски в 1915 г. крупных сил противника, в том числе авиационных, на Восточный фронт.

Авиация с начала войны доставляла командованию ценнейшие сведения о противнике. Генерал А. А. Брусилов писал о самых первых днях войны. "Воздушная разведка вследствие недостатка и плохого качества самолетов была довольно слабая, но, тем не менее, то, что мы знали, получалось главным образом через ее посредство: агентов шпионажа у нас мало и те, которые мы наскоро набрали, были плохи. Кавалерийская разведка проникнуть глубоко на могла, так как пограничная река Збруч была сплошь и густо занята неприятельскими пехотными заставами"[218].

Воздушная разведка на Юго-Западном фронте позволила в 1914 г. установить стратегические планы противника в районе гродской позиции. А. А. Брусилов, вспоминая об этом периоде, пишет: "Около полудня того же 24 августа мною было получено донесение генерала Радко-Дмитриева, что его воздушная разведка выяснила, что несколько больших колонн стягиваются к Гродску и что, очевидно, центр тяжести боя переносится к нашему центру. Было ясно из этих сведений, что 30 августа австрийцы предполагают пробить мой центр, разрезать армию пополам и по ближайшей дороге от Гродска ко Львову захватить этот важный административный и политический пункт. Это чрезвычайно важное и своевременное донесение, которое только и могло быть выяснено воздушной разведкой, дало мне возможность стянуть все мои резервы к 7 и 8-му корпусам"[219]. В этом случае благодаря воздушной разведке была предотвращена катастрофа.

В тех случаях, когда с данными авиаразведки не считались, это приводило к тяжелым последствиям. Так, воздушная разведка донесла о непрерывном подвозе тяжелой артиллерии в район 3-й армии и о скоплении здесь крупных сил германской ударной группы под командованием генерала Макензена. Но командование не приняло мер к усилению этого участка фронта. Противнику удалось вскоре прорвать его, чем было положено начало отступлению русских армий из Галиции.

Авиация стала незаменимым средством подготовки крупных операций. В начале 1916 г. русские военные летчики проделали огромную работу. Ими была проведена плановая съемка всех передовых позиций противника от Черного до Балтийского морей. Снимки в смонтированном виде были переданы в штаб верховного главнокомандующего и во многом помогли при разработке оперативных планов.

Полевой аэродром

Требовалось сильнейшим артиллерийским огнем уничтожить долговременное укрепление противника, смести проволочные заграждения и обеспечить пехоте прорыв фронта. Для обеспечения выполнения этой задачи воздушная разведка с самолетов сфотографировала все неприятельские укрепленные позиции как по боевой линии, так и лежавшие в тылу. Эти фотографические снимки с помощью проекционного фонаря трансформировались в план и помещались на карте; фотографическим путем эти карты легко доводились до желаемого масштаба. Было приказано во всех армиях иметь планы в масштабе 250 саженей в дюйме с точным нанесением на них всех неприятельских позиций. Все офицеры и служащие из унтер-офицерского состава снабжались подобными планами своего участка. Диапозитивы, сделанные со снимков неприятельских позиций, демонстрировались на экране офицерам генерального штаба. В ходе боев на Юго-Западном фронте русская авиация непрерывно информировала штаб фронта о развертывании операции.

Огромная и ответственная работа была проведена летным составом Юго-Западного фронта. Время, потраченное на организацию курсов, изучение фотографирования и радиодела, полностью окупалось. В немалой степени способствовала авиация успеху Брусиловского прорыва весной 1916 г. Генерал Брусилов в апреле 1916 г., давая указания командующим армиями, особенно отмечал, что для того, чтобы видеть результаты артиллерийской подготовки, необходимо привлечь к наблюдению и корректированию аэропланы.

Полевой аэродром. 1916 г.

В первое время в качестве наблюдателей на самолетах поднимались офицеры генерального штаба и командиры соединений. Однако вскоре созданная в Киеве школа наблюдателей и специальные курсы при военных школах летчиков быстро подготовили специальные кадры наблюдателей.

Первые действия авиации наряду с разведывательной работой включали и задачи связи. Летчикам, осуществлявшим связь, приходилось опасаться обстрела не только со стороны врага, но порой и со стороны своих же войск, недостаточно знавших силуэты своих и вражеских самолетов.

Аэрофотосъемка. Развитие военных операций поставило авиацию перед необходимостью корректировать огонь своей артиллерии, помогать ей подавлять огневые точки противника, уничтожать долговременные укрепления. Возникновение этой новой потребности в свою очередь ускорило специальные изобретения в области аэрофотосъемки, радиотехники и вооружения самолета.

Аэрофотосъемке много внимания еще до войны уделяли военные воздухоплаватели. Русским полковником С. А. Ульяниным были изобретены специальные фотокамеры для работы с воздушных змеев и дирижаблей. Последние были приспособлены и для нужд авиации. В офицерском классе воздухоплавательной школы еще в начале 1914 г. курсанты сдавали экзамены по аэрофотографии и радиотелеграфии. Читали эти предметы подполковники Муромцев и Агапов[220].

Методы аэрофотосъемки военная авиация вначале восприняла также от воздухоплавателей. Накануне войны на военных маневрах русские летчики уже пользовались фотоаппаратами С. А. Ульянина и С. С. Неждановского. Аппараты С. А. Ульянина пользовались в авиации большой популярностью и оставались на вооружении до конца войны. На 1 апреля 1917 г. в корпусных н армейских авиаотрядах насчитывалось 77 аппаратов этой системы[221]. Каждому отряду придавались специальные фотографические двуколки. Когда в начале 1915 г. Главное военно-техническое управление запросило командиров авиаотрядов о пригодности имеющихся в частях фотографических аппаратов и фотографических двуколок, то большинство командиров дало положительную оценку, заявляя, что фотоаппараты С. А. Ульянина едва ли оставляют желать лучшего. Но их количество далеко не удовлетворяло потребностей авиаотрядов.

Фотографирование с аэроплана немецких позиций

Для того, чтобы от опытов перейти к массовой аэрофотосъемке, потребовались не только специальные фотоаппараты, но и новые виды самолетов. Из-за недостаточного запаса мощности авиадвигателей полеты на дальние расстояния проводились без наблюдателей. Никаких особых карт для летчиков не существовало. Лучшей картой считалась пятиверстная. Это сильно осложняло авиаразведку.

Вначале разведка во многих отрядах была только визуальной. Снимки носили зачастую любительский характер. Потребность в детальном изучении укрепленной полосы обороны противника, точность и объективность, предъявляемые к данным авиаразведки, требовали совершенствования аэрофотосъемочного дела.

Разведка позиций противника, пересеченных стрелковыми окопами, ходами сообщений, проволочными заграждениями, блиндажами и артиллерийскими позициями, была немыслима без аэрофотоаппарата, так как наиболее точным и объективным документом авиаразведки является фотографический снимок. По словам известного астронома Джемса Джинса, "глаз человека, находясь во власти предзвятых идей, нетерпения или надежды, может впасть — и фактически впадает — во всевозможные ошибки: фотографическая камера не может лгать"1.

Используя аппараты системы С. А. Ульянина, русские летчики давали командованию весьма ценные сведения об укреплениях противника. Особенно эффективной была разведка крепостных районов, в частности, Перемышля. Поручик Мулько неожиданно для артиллерии противника на бреющем полете пролетел над всей крепостью и сфотографировал ее.

2 декабря 1914 г. командование Юго-Западного фронта доносило в ставку: "Метание бомб в крепость Перемышль и фотографирование ее успешно продолжаются" [222]. Пролетая над Львовом, русские летчики, в том числе П. Н. Нестеров, фотографировали военные объекты города. Боевая работа русских летчиков немало способствовала успешной осаде крепости.

Со временем наблюдение в полете за земными целями и пунктами стало осуществляться как летчиком, так и летчиком-наблюдателем. Ответственными за точность разведки являлись оба. Вскоре на помощь авиаторам пришли инженеры. Благодаря их совместным усилиям в 1915 г. русские самолеты были снабжены специально сконструированным полуавтоматическим фотоаппаратом системы "Потте", который позволял делать как маршрутную, так и площадную съемку. Его изобретатель офицер русской армии подполковник В. Ф. Потте родился в Самаре в 1866 г. в семье военного топографа. Окончил кадетский корпус, пехотное училище. Еще накануне войны он изобрел первый в мире фотоаппарат, при помощи которого можно было без перезарядки получать 50 снимков. В разведывательной авиации Франции и Англии применялись в это время неавтоматические аппараты с кассетами, заряжавшимися фотопленками. Впоследствии для перспективной съемки применялись аппараты и других конструкций, но аппарат "Потте" оставался наиболее распространенным и популярным среди русских летчиков.

Размер снимка у "Потте" получался 13x18 см. Весил аппарат '9 кг. Его первые экземпляры снабжались специальной резиновой "грушей", при помощи которой автоматически открывался объектив и включался механизм для перематывания фотопленки. Работа затвора и перематывание пленки производились действием заводных спиральных пружин, рассчитанных на 50 экспозиций (снимков). На случай отказа "груши" аппарат имел механизм, включавшийся в действие с помощью специального тросика с кольцом, который натягивался вручную. Фокусное расстояние объектива камеры составляло 21 см и позволяло фотографировать отдаленные предметы. Снимок, сделанный аппаратом "Потте", по четкости мало уступал современным аэроснимкам. В. Ф. Потте в ходе войны сконструировал аэрофотоустановку, укрепленную на полукруге, что позволяло поворачивать камеру на угол сноса, применил шторный затвор. Созданная В. Ф. Потте конструкция оказалась совершенной, долгое время находилась на вооружении, явилась основой для развития аэрофототехники во всем мире.

Кроме аппарата "Потте", использовался также английский аппарат "Торнтон-Пикард", предназначавшийся для съемок отдельных объектов. На 1 апреля 1917 г. русские авиаотряды насчитывали 198 аппаратов системы "Потте", 77 аппаратов Ульянина и 114 аппаратов других систем. Все корпусные и армейские самолеты были снабжены аэрофотоаппаратами.

Применение аэрофотоаппаратов давало столь ценные сведения о противнике, что данные авиаразведки стали непременным условием подготовки любой наземной операции. В "Руководстве воздушной фотографией по программе для испытаний на звание военного летчика", изданном в 1916 г., говорилось: "Разведка, произведенная с летательного аппарата, только тогда является ценной, когда в виде иллюстрации к донесению летчика приложена фотография всего того, что запечатлено всевидящим оком объектива".

Теперь стало возможным с меньшими усилиями подавлять огневые точки, разрушать блиндажи и окопы противника. Крайне затруднительными сделались дневные передвижения войсковых резервов. Аппарат "Потте" позволял получать снимки в масштабе 100 м в 1 см, что делало возможным дешифрировать передовые позиции противника. В декабре 1915 г. верховным главнокомандующим было создано совещание по вопросам авиационного снабжения; в протоколе записано: "Фотографические аппараты желательно системы Потте, и, кроме того, заготовить 100 американских фотографических аппаратов нового типа"[223].

Всякое новое усовершенствование в военном деле сейчас же вызывает средства противодействия. В ответ на аэросъемку возникла новая отрасль военного дела — маскировка. Все основные военные объекты тщательно маскировались, устраивались ложные артиллерийские позиции, ходы сообщений, целые ложные укрепленные районы и города. В этих условиях требуется дешифрирование фотоснимка, его тщательный анализ, составление легенды, монтаж площадей, превращение перспективных снимков в плановые и пр. Эта задача возлагалась на сделавшуюся теперь неотъемлемой частью воздушной разведки военную аэрофотограмметрическую службу, которая составляла планы и карты местности по снимкам, доставляемым летчиками. Для правильного определения каждой точки плана применялись геометрические методы обработки аэроснимков.

Маскировка заставила улучшить также и аэрофотоаппараты. Стали применять длиннофокусные камеры (до 50 см. фокусного расстояния), появилась специальная пленка высокой чувствительности. Были проведены опыты ночного фотографирования. Авиация получила возможность фотографировать большие районы.

Всякая разведка хороша тогда, когда носит непрерывный характер и когда ее данные могут быть быстро использованы. Поэтому воздушная разведка велась так часто, как позволяли условия погоды и материальная часть авиационных отрядов. Самолеты вели наблюдения за позициями и тылом противника, насколько это допускал радиус их действия.

Командование требовало, чтобы снимки местности предъявлялись без всяких разрывов между ними. В этих условиях приходилось строго выдерживать заданный маршрут и делать несколько полетов. Обычно снимать начинали с первой линии окопов и далее в тыл на глубину 5—10 км. Съемки велись с высоты 1200–1500 м, а иногда 2500 м, зачастую в условиях интенсивного обстрела с земли. За авиаотрядами закреплялись определенные участки фронта для ведения авиаразведки и корректирования огня артиллерии. Военные объекты противника просматривались двумя авиаотрядами.

Фотоснимки позиций противника, сделанные в ходе первой мировой войны, отличаются четкостью. Например, артиллерийская батарея, заснятая фотоаппаратом "Потте" с высоты 1200 м, видна совершенно ясно вплоть до дорожки в лесу, где были скрыты артиллерийские двуколки.

По возвращении самолета-разведчика на аэродром фотопленки немедленно передавались в фотолабораторию авиаотряда. Отпечатки снимков направлялись в аэрофотограмметрическое отделение авиационного дивизиона или штаба армии, там расшифровывались и развертывались в карты, на которых были указаны огневые точки противника. Карты направлялись в артиллерийские дивизионы и авиационные отряды, по ним производилось корректирование огня артиллерии. Такая система отнимала много времени, поэтому в ряде случаев приходилось обрабатывать фотоснимки непосредственно в фотолаборатории авиаотряда, тогда можно было пользоваться данными авиаразведки через два часа. Обнаруженные артиллерийские батареи наносились на карту-трехверстку, ее копия передавалась на батарею для ведения артиллерийского обстрела. Иногда стрельба добавочно корректировалась самолетом.

Непрерывное улучшение летных качеств самолетов расширяло их радиус действия. Например, двухместный самолет "Вуазен" в начале 1916 г. мог находиться в воздухе в течение четырех часов со скоростью полета 100 км/ч, т. е. радиус его действия равнялся 200 км; в конце 1917 г. у самолета "Сопвич", обладавшего скоростью полета 130 км/ч и запасом горючего на четыре часа, радиус действия составлял уже 260 км.

Немцы также придавали исключительное значение аэрофотосъемке. Так, по словам подполковника германской авиации Зигерта, в 1915 г. при подготовке летнего контрнаступления силами авиационных частей XII армии была произведена фотосъемка Новогеоргиевска, Варшавы, Росхан и Остроленк, что дало материал для получения точных топографических планов. Зигерт утверждает, что штурм предместных укреплений Иван-Города 51-м прусским пехотным полком был совершен по плану, выработанному на основании фотосъемочной разведки, произведенной 64-м авиаотрядом. Из этих признаний следует, что и командование немецких войск стремилось поставить авиаразведку на службу своим оперативным планам и уже в зачаточной форме установить взаимодействие авиации и наземных войск.

Радиосвязь. Наряду с увеличением дальности и скорости полета на эффективность авиаразведки большое влияние оказала радиотехника. Накануне войны в виде опыта на русских самолетах стали применять радиотелеграфные установки при полетах длительностью до четырех часов. Но, несмотря на то, что Россия положила начало радиотехнике, русские самолеты, за небольшим исключением, не имели радиопередатчиков. Многие начальники авиаотрядов недооценивали их. Один из них сказал: "Едва ли есть в них надобность, кроме того, отнимают энергию и осложняют конструкцию". С течением времени это мнение пришлось круто изменить.

Как и многие другие открытия, сделанные русскими учеными, радио раньше получило практическое применение за границей, чем в России. Лишь в конце 1915 г. русское командование приняло решение сформировать на фронтах 34 приемные авиарадиостанции. В отряды поступали приемные радиостанции и аэропланные передатчики на аккумуляторах. Летчики стали изучать азбуку Морзе. Аппараты закупались во Франции, их качество оставляло желать лучшего. Изобретение радиопередатчика для самолета подполковником Сокольцевым, испытанного еще в 1911 г., русское военное ведомство оставило без внимания. Если бы Со-кольцеву была предоставлена возможность усовершенствовать свою станцию, то русская авиация, надо полагать, уже к 1914 г. имела бы надежную связь аэроплана с землей. В конце 1916 г. в России приступили к постройке искровых самолетных раций по заграничным образцам. Однако положительных результатов добиться на удалось.

В русской авиации большой популярностью пользовалась французская рация фирмы SFR типа В3. Вместе с монтажным материалом она весила 24 кг. Дальность ее действия — 15 км. Русские летчики в то время вели разведку главным образом на самолетах "Вуазен". Вся рация умещалась в небольшом ящичке размером 250x200 мм на полу кабины летчика-наблюдателя. Генератор и вертушка для приведения ее в действие силою встречного потока воздуха располагались обычно на верхней плоскости самолета, у центроплана. Антенна выпускалась на катушке сквозь дно самолета и оттягивалась грузиком. Передача велась ключом по азбуке Морзе. Средняя норма передачи — 120 знаков в минуту. Применялась также английская самолетная рация типа Стерлинга образца 1916 г. Ее общий вес — 20 кг. Длина излучаемой волны от 100 до 340 м. Дальность действия до 30 км.

Немцы также сконструировали искровой самолетный радиопередатчик образца 1915–1916 гг., который весил 16 кг и позволял работать на расстоянии до 60 км[224].

В 1916–1917 гг. в России искровые самолетные радиопередатчики обеспечивали службу авиаразведки на расстояние до 150 км. Прием передач с самолета производился радиостанцией на радиоприемник с кристаллическим детектором. Первые рации были ненадежными, обладали незначительным радиусом действия и большим весом. Их крупным недостатком было наличие сильно затухающих колебаний, создающих большие помехи радиоприему. Изобретение в 1915 г. М. А. Бонч-Бруевичем высоковакуумной лампы ознаменовало революцию в радиосвязи. В 1917 г. ламповый радиопередатчик появился на самолетах.

Радиосвязь изменила эффективность авиаразведки. Ее данные могли непрерывно передаваться командованию действующей армии. Благодаря радиосвязи стало возможным более эффективно использовать авиацию и для корректирования артиллерийского огня. Корректировщик вылетал на боевое задание только после предварительной проверки радиоаппаратуры в наземных условиях.

Наземная радиостанция располагалась скрытно вблизи батареи, огонь которой подлежало корректировать. Обслуживание радиостанций возлагалось на радиоспециалистов — солдат, работавших под командованием опытного артиллерийского офицера из штаба артиллерийского авиаотряда.

На Юго-Западном фронте была организована специальная радиошкола. В нее направлялись артиллерийские офицеры для подготовки из них наблюдателей специальных авиационных отрядов, придаваемых артиллерийским соединениям. Первая группа обучавшихся состояла из 10 человек. В школе преподавали радиодело и корректировку артиллерийского огня. Начальник школы — профессор военно-инженерной академии поручик Жилин. Радиослужбу фронта возглавлял генерал Закржевский.

Боевой опыт подсказал необходимость применять радио при разведывательных полетах в тыл противника, В начале сентября 1917 г. начальник авиационного отдела Управления военно-воздушного флота подполковник Селиванов дал указание: "Все аэропланы, кроме истребителей, должны быть приспособлены к установке на них станций беспроволочного телеграфа" [225].

К началу 1917 г. в каждом авиационном отряде уже насчитывалось до 20 радистов, были установлены должности начальника радиослужбы отряда (он же летчик-наблюдатель) и старшего радиотехника отряда.

Корректирование артиллерийского огня. В начале войны корректирование стрельбы артиллерии велось при помощи привязных аэростатов и воздушных змеев. С конца 1915 г. работа военных воздухоплавателей по корректированию артиллерийской стрельбы осложнилась действиями истребителей противника, имевших уже установки для стрельбы через винт. Привязкой аэростат сделался для них весьма легкой добычей.

Потребность вести наблюдение за попаданием снарядов артиллерии дальнего действия, безззащитность змейковых аэростатов — все это заставило чаще прибегать к помощи авиации для корректирования артиллерийского огня и ведения артиллерийской разведки. Передача результатов наблюдения за стрельбой артиллерии велась с помощью условных сигналов, передаваемых путем выполнения самолетом различных эволюций (покачивание крыльями, кабрирование, пикирование и пр.). Применялись и другие способы.

Насколько назрела потребность армии в корректировании силами авиации артиллерийского огня, говорит телеграмма командующего 77-м армейским корпусом от 9 января 1915 г. в штаб армии капитану Гончарову, командовавшему авиадивизионом: "В районе Прусна Хрустовица и леса восточнее них установлены противником три батареи: одна из них легкая и две гаубичных, артиллеристы утверждают, что из последних одна тяжелая. Этот район батарей трудно поддается подробной разведке, а, между тем, его огонь беспокоит наши войска у Чиркова Сениславице и может угрожать мостовой переправе через Вислу у Нового Кир-чина.

Выявлению положения этих батарей, особенно их наблюдательных пунктов, придаю важное значение. Знаю, что точно с аэроплана указать их трудно, однако задачу разведки можно облегчить следующим образом:

1) летчик, обследуя этот район и заметив наблюдательный пункт или батарею, выбрасывает над ними красного цвета бумажную ленту с грузом, на которую артиллеристы берут засечку, определяя потом по этим засечкам и своим разведкам положение наблюдаемого летчиком пункта или батареи. Чем больше он выбросит лент, тем работа будет точнее, желательно не менее трех, этим определяется первая артиллерийская задача;

Воздушный змей на службе разведки

2) артиллерийской задачей летчику следует определить место нахождения артиллерийского конского состава в деревнях или укреплениях, уничтожение которых является существенным. Я предпочел бы это сделать раньше чем обстреливание батарей и наблюдательных пунктов, для воспрепятствования передвижению артиллерийских частей противника. Вместо ленты можно выбрасывать медленно горящие магниевые составы, обыкновенно хорошо днем наблюдаемые. Если летчик выполнит эти указания, то очень поможет разведке и после этого уже можно будет дать ему другие задачи. О времени полета необходимо меня предупредить за несколько часов.

Змейковый аэростат корректирует огонь артиллерии

Генерал-лейтенант Будатов"[226]

Предложенные генералом Будатовым способы сигнализации не получили широкого применения. Авиаотряды вскоре были снабжены специальными сигнальными ракетами, с помощью которых корректировалась стрельба артиллерии. Однако находившиеся на вооружении ракеты оказались ненадежными. Были случаи их самовзрыва во время полета. Сбрасывать ракету приходилось обеими руками, к тому же она давала клубы дыма, которые издали можно было легко принять за разрывы шрапнели.

В начале 1915 г. по предложению летчиков гвардейского авиационного отряда начальник искровой станции при штабе гвардейского корпуса поручик Самойлов сконструировал восемь образцов так называемых "холодных ракет". Они основывались на следующем принципе. Дымовой состав из голландской сажи заключался в особом мешке, вокруг которого обматывался парашют. При броске парашют открывался, и состав высыпался, благодаря специальному тампону с тяжестью вытягиваясь в столб, достигавший большой длины, и сохранялся в воздухе продолжительное время. При испытании дымовой столб даже при слабом освещении был виден невооруженным глазом на расстоянии до 8 км. Время видимости столба дыма от 1 до 3 мин.

Начальник штаба 10-й дивизии полковник Петров 16 мая 1915 г. совместно с военным летчиком штабс-капитаном Коноваловым производил опытное корректирование стрельбы с помощью "холодных ракет". Опыты дали положительные результаты. Изобретение передали в Главное военно-техническое управление; к пояснительной записке приложили подробное описание ракеты и фотографические снимки ее действия [227]. Но еще до того, как был дан ход этому изобретению, было найдено новое и несравненно более эффективное средство для корректирования и управления стрельбой артиллерийских батарей — самолетные радиостанции.

Подготавливая прорыв долговременных укреплений австровенгерского фронта весной 1916 г., штаб Юго-Западного фронта русских войск был озабочен осуществлением массированных действий артиллерии на узком участке. От ее действий зависел успех операции. На фронте были впервые сформированы специальные артиллерийские авиаотряды, задачей которых было корректирование огня тяжелой артиллерии и авиаразведка.

Применявшиеся русскими летчиками самолетные рации предназначались для передачи на наземную радиостанцию условного сигнала по азбуке Морзе. Наземная станция, получив сигнал, была обязана проверить его, для чего на земле в условленном порядке накладывались белые полотнища. Только получив с самолета сигнал "Верно, понято правильно", наземная станция передавала по телефону полученные сведения на артиллерийскую батарею, осуществлявшую пристрелку цели. Участник войны военный летчик Н. М. Брагин утверждал, что существовало до 30-ти условных сигналов, отправляемых с самолетной радиостанции по азбуке Морзе, и они вполне обеспечивали успех пристрелки артиллерийской батареи.

В мае 1916 г, подготавливая удар по противнику в районе Луцка, командующий Юго-Западным фронтом возложил ответственную задачу на летчиков и артиллеристов. В одном из приказов он требовал "доверия" и "душевной связи" в ходе совместной работы авиационных отрядов и артиллерийских частей, отмечал, "какое громадное значение в смысле увеличения действенности артиллерийского огня имеет воздушное наблюдение с аппаратов". "Весьма часто, — подчеркивал командующий, — одно оно и является средством определения результатов нашей стрельбы".

В развернувшихся боях артиллеристы с помощью летчиков обеспечили успех наступления и последовавший затем разгром венгерских и австрийских войск. Этому в значительной степени способствовала боевая работа авиации и привязных аэростатов. Можно сослаться на эпизод, происшедший в Галиции в районе местечка Бжезан.

Сводная артиллерийская группа полковника Александрова получила задание подавить артиллерию противника и разрушить его долговременные укрепления. Поставленную задачу можно было выполнить, разрушив плотину на реке Золотая Липа. Для этой цели подвезли и установили береговые дальнобойные 12-дюймовые орудия "Канэ". Их огонь удачно корректировался 4-м авиаотрядом с самолетов "Вуазен". Плотина была полностью разрушена, все артиллерийские позиции противника оказались под водой. Не менее эффективно работала артиллерия и на других участках фронта. Сохранились многочисленные фотоснимки мест прорыва укрепленной полосы противника, сделанные с самолетов на небольшой высоте. На передней линии обороны австрийских войск всюду видны черные пятна воронок от снарядов тяжелой артиллерии, разбитые блиндажи, разрушенные и заваленные траншеи, спутанные в клубки проволочные заграждения. И дальше, вплоть до реки, выжженная голая земля с торчащими кое-где стволами разбитых орудий. У переправы, где, по-видимому, было скопление обозов и ящиков со снарядами, грудами громоздились разбитые повозки и трупы лошадей. Кучками и в одиночку лежали скошенные орудийным и пулеметным огнем вражеские солдаты. Картина разрушения была полной. Такую точную стрельбу можно вести только при безупречном корректировании орудийного огня и наличии аэрофотоснимков.

Авиация участвовала в преследовании отступающих вражеских армий, давала ценные сведения для конницы и артиллерии об отходивших частях и обозах. В ряде случае летчики сами нападали на пехоту противника, сеяли смерть и панику в его рядах.

Русская авиация сыграла исключительную роль в прорыве германского фронта 20–25 июня 1917 г. под Конюхами. Участок передовой линии окопов противника перед фронтом 11-й армии был полностью заснят на пленку фотоаппаратом "Потте" с высоты 1000–1200 м. На одном снимке помещались как свои окопы, так и противника. Вся лента была затем развернута в карту и передана артиллерийскому командованию с приложением фотоснимков. Это позволило частям тяжелой артиллерии обрушить прицельный огонь на укрепленную полосу противника. Стрельба велась в продолжении нескольких дней и ночей. Окопы первой линии противника вместе с проволочными заграждениями были смешаны с землей, пулеметные гнезда и ходы сообщений ликвидированы. Успех артиллерии был бы невозможен без корректирования стрельбы авиаотрядами.

Артиллерийская подготовка позволила русской пехоте при наступлении за сутки занять первую, вторую и третью линии окопов противника. Там, где не было хорошей артподготовки, пехота понесла тяжелые потери. Участник этой операции Н. М. Брагин в своих неопубликованных воспоминаниях пишет: "Отдельные фотоснимки, произведенные до начала артиллерийской подготовки, а затем после нее давали наглядную картину, с какой точностью ложились наши снаряды на окопы, батареи и другие объекты противника. Фотоснимки наглядно характеризовали разрушительное действие нашей артиллерии. На некоторых снимках воронки от снарядов буквально перекрывали друг друга. Снимки, произведенные мной в полдень, в ясные дни июньского наступления, были особенно четки, на них легко можно было различать не только разбитые нашей артиллерией батареи, окопы и ходы сообщений противника, а даже отдельные повозки или артиллерийские патронные ящики, стоявшие во дворе какого-либо деревенского дома".

Общий успех русского наступления во многом зависел от слаженных и самоотверженных действий отечественной авиации. Стало еще более очевидным, что любая серьезная операция с участием артиллерии немыслима без самолетов. Новые методы массированной артиллерийской атаки во рзаимодействии с авиацией и пехотой, применяемые русскими войсками, заставили немецкое командование создать "программу Гинденбурга", предусматривавшую резкое увеличение производства артиллерийских средств борьбы.

Интенсивная деятельность артиллерийских авиаотрядов вызвала к жизни особую боевую тактику. Немцы всячески пытались помешать корректированию артиллерийского огня русскими авиаотрядами. Имея на вооружении новые тогда самолеты "Фоккер Д-7" с установкой стрельбы через винт, противник мог легко поражать устаревшие самолеты "Фарман" и "Вуазен", на которых летали русские летчики. Они становились беззащитными, как только "Фоккерам" удавалось зайти им в хвост. Тогда был принят новый строй для корректировщиков. Вылетали обычно звеном в три самолета. Первый самолет держался на высоте 2000 м, второй — на 500 м ниже, уступом за первым самолетом, третий — на 100 м ниже, уступом за вторым. Таким образом, мертвое пространство за хвостом выше идущей машины простреливалось из пулемета летящего под ним самолета. Нижний самолет прикрывался огнем зенитной артиллерии. Но и такой боевой порядок давал недостаточно эффективные результаты.

Разница в скоростях "Вуазена" (100–120 км/ч) и "Фоккера" (160 км/ч) была настолько велика, что все самолеты с толкающими винтами были вынуждены вскоре перенести свою деятельность под охрану истребителей, выделяемых специальными истребительными группами, созданными впервые на Юго-Западном фронте. Опыт этого фронта послужил примером для организации артиллерийских авиаотрядов на всех фронтах. Но верховное командование не придавало этому серьезного значения. Командиры авиачастей были вынуждены сами связываться с командованием пехотных корпусов, дивизий, но и при этом зачастую не получали с их стороны поддержки. Капитан Гончаров писал в штаб армии 11 января 1915 г.: "Для лучшего исполнения задачи корректирования (17-лу корпусу) просил по телеграфу начальника штаба третьей дивизии выслать в отряд для полета наблюдателя — офицера-артиллериста, до сих пор ответа нет".

Однако жизнь заставила организовать подготовку артиллерийских наблюдателей уже в масштабе всей русской армии. Начало было положено 31 августа 1916 г. приказом начальника штаба верховного главнокомандующего. Им устанавливалось "прикомандирование к корпусным авиационным отрядам и воздухоплавательным ротам офицеров-артиллеристов чином не ниже поручика для образования кадра аэронаблюдателей". 16 ноября начальник штаба разрешил прикомандировывать к авиаотрядам и наиболее опытных подпоручиков-артиллеристов[228].

Инспекторы артиллерии корпусов предложили немедленно командировать по одному офицеру от дивизиона тяжелой артиллерии в соответствующие авиачасти. Эти офицеры были направлены в школы летчиков-наблюдателей и послужили костяком кадров наблюдателей-артиллеристов. В результате этого авиационные отряды получили постоянные кадры летчиков-наблюдателей, способных эффективно корректировать стрельбу артиллерии. Обучение артиллерийских офицеров велось в основном при Севастопольской и Гатчинской военных авиационных школах (к концу 1916 г. здесь обучалось 35 офицеров), а также в школе летчиков-наблюдателей в Киеве, в офицерской школе авиации в Тифлисе и офицерской школе морской авиации.[229] Некоторое число офицеров-артиллеристов обучалось в частной школе в в Одессе, а также непосредственно в авиа- и воздухоотрядах на фронте.

В 1916 г. в авиационных отрядах имелось 132 офицера-артиллериста[230]. Это далеко не покрывало потребностей действующей армии, но начало было сделано. Опираясь на обученные кадры специалистов, к концу этого года удалось сформировать несколько новых артиллерийских авиаотрядов. В частности, в Гатчинской военной авиационной школе был сформирован 2-й артиллерийский авиаотряд под командованием штабс-капитана Чернышева. Отряд отбыл на Юго-Западный фронт в распоряжение 11-го авиадивизиона, входившего в состав 11-й армии, и сыграл большую роль в 1917 г. во время прорыва фронта противника иод Конюхами, в районе Тарнополя. На этом участке фронта были сосредоточены части тяжелой артиллерии особого назначения. Летчики 2-го артиллерийского авиаотряда участвовали в корректировании их огня. Как утверждает Н. М. Брагин, за один 3–3,5 часовой полет самолета "Вуазен" удавалось полностью уничтожить от двух до четырех батарей противника, а иногда и больше. Командовавший авиаотрядом подполковник Л. Е. Вамелкин получил за боевые заслуги офицерский орден Святого Георгия четвертой степени. Под его руководством выросло немало славных русских летчиков. Из этого отряда вышел известный впоследствии теоретик в области авиации профессор А. Н. Лапчинский. Он превосходно знал артиллерийское дело и был одним из лучших корректировщиков авиаотряда. Н. М. Брагин вспоминает: "Все мои полеты с ним на самолетах "Вуазен", "Фарман", "Сопвич" для корректировки артиллерийских батарей обычно заканчивались уничтожением 2–3 батарей противника… При отсутствии вблизи корректируемой батареи земной радиостанции мы вели пристрелку при помощи вымпелов, сбрасываемых с самолета непосредственно на батарею, в которых А. Н. Лапчинский давал подробные указания по ведению артиллерийского огня.

Иногда по требованию Лапчинского я совершал на подходящей местности вблизи корректируемой батареи посадку самолета, особенно при корректировке тяжелой батареи, которая располагалась на значительном расстоянии от передовых окопов. На батарее Лапчинский договаривался с командиром о деталях дальнейшей стрельбы, после чего мы вновь поднимались в воздух и продолжали корректирование огня".

На артиллерийские авиационные отряды возлагалось выполнение и других боевых заданий. В частности, командование 11-й армии поручало 11-му авиадивизиону и находившемуся в его составе 2-му артиллерийскому авиаотряду ближнюю и дальнюю разведку, бомбометание по тыловым объектам, маршрутное фотографирование окопов, ходов сообщений, пулеметных гнезд и ближнего тыла противника, перспективную фотосъемку. Участок фронта, обслуживаемый артиллерийским авиаотрядом, достигал в длину 100 км. На нем же вели боевую работу корпусные, армейские и истребительные авиаотряды русской авиации.

Важным средством корректирования огня артиллерии оставались привязные аэростаты. В ходе войны задачи авиации и привязного воздухоплавания разделялись. Там, где удавалось увязать действия авиаторов и воздухоплавателей, эффективность стрельбы артиллерии резко возрастала. Н. Д. Анощенко на Северном фронте применял такой метод: открытую с аэростата батарею противника связанный с нашим воздухоотрядом летчик фотографировал; командир той тяжелой батареи, которой предстояло уничтожить открытую батарею немцев (а иногда и будущий корректировщик стрельбы), поднимался для ознакомления с обстановкой на привязном аэростате, а затем иногда для уточнения летал на самолете над будущей целью, это позволяло ему руководить огнем своей батареи более четко и тратить на пристрелку минимальное количество снарядов.

До конца войны слабым местом артиллерийских авиаотрядов оставалась устаревшая материальная часть. На вооружении в основном находились самолеты типа "Фарман", "Вуазен", "Спад". В конце 1916 г. 2-й артиллерийский авиаотряд был укомплектован самолетами типа "Вуазен" с двигателями воздушного охлаждения мощностью 150 л. с. Только в 1917 г. отряду удалось получить новые самолеты типа "Фарман" с двигателями "Сальмсон" мощностью 160 л. с., "Сопвич" с двигателями "Клерже" мощностью 130 л. с., "Спад" с двигателями "Рон" мощностью 120 л. с. и др. Летом 1917 г. в авиаотряды стали поступать самолеты отечественного производства типа "Декан", а также "Фарман-30" с двигателем "Сальмсон" мощностью 160 л. с. ("Фарсаль"). Самолеты "Декан" строились на Одесском заводе "Анатра", главные конструкторы инженеры Декан и Хиони. Эти бипланы типа "Альбатрос" с тянушим винтом и двигателем "Рон" показывали скорость 130 км/ч и использовались как корректировщики и разведчики. На заднем сиденье располагался стрелок, который вел огонь из турельной пулеметной установки. Второй пулемет системы Виккерс стрелял через винт. Эта машина была в некоторых отношениях лучше "Вуазена" и "Спада", но в полете имела тенденцию сваливаться на нос. В течение нескольких месяцев такие самолеты выходили из строя, главным образом в результате аварий.

Устаревшая материальная часть тормозила работу артиллерийских авиационных отрядов, и если они все же оказали огромную услугу артиллерии, то прежде всего за счет личной храбрости, героизма и мастерства русских военных летчиков.

Ночные полеты. Еще до начала войны летчик Т. Н. Ефимов проводил на московском аэродроме опыты ночных полетов. В 1915 г. русские летчики уже совершали ночные полеты на фронте. Они стали зачинателями этого нового вида боевой работы авиации.

Ночные полеты русских самолетов были весьма эффективными из-за отсутствия у противника ночных истребителей.

Командир 41-го авиационного отряда подполковник Глубоковеков, одним из первых организовавший ночные полеты своего подразделения, утверждал: "значение для русской авиации ночных полетов огромно по причине:

а) недостатка технических средств,

б) сравнительного их несовершенства,

в) технической отсталости и необходимости продуктивно использовать весь имеющийся запас устарелых, но надежных самолетов… Ночные полеты, — писал он, — происходя в необычной обстановке, требуют проявления и необычных свойств со стороны летчиков. Но этот вопрос, принимая во внимание испытайную доблесть наших летчиков, легко разрешим, необходима только планомерная работа для приобретения навыка" [231].

Практика показала, что благодаря малой высоте полета точность прицельного бомбометания ночью получалась высокой. Авиадивизионы организовали усиленную тренировку летчиков к наблюдателей в ночных условиях. Ночное освещение аэродромов осуществлялось с помощью прожекторов и костров. Прожектор освещал линию посадки, а будучи направлен вертикально, являлся ориентиром для выхода самолета на аэродром. Костры на земле, расположенные в определенном порядке, служили для определения высоты и выравнивания машины при посадке. На концах верхней плоскости самолета устанавливались опознавательные световые знаки: красная лампочка — на левом крыле, белая — на правом. При подходе самолета к аэродрому прожектор освещал место и направление посадки, ракетой с земли подавался сигнал о разрешения посадки. Связь самолета с землей в первое время осуществлялась с помощью световых сигналов, а затем — бортовой рацией.

Из практики ночных полетов было установлено, что при высоте полета 500 м нормальная видимость, необходимая для артиллерийского наблюдателя, достигала 3 км. В целях борьбы с ослепляющим действием лучей прожектора противника русские летчики применяли различные средства — очки, козырьки, щитки и пр. В связи с этим предъявлялись определенные требования к специальному оборудованию самолетов для ночных полетов.

Военный инженер полковник К. А. Антонов писал в Главное военно-техническое управление: "Доношу, что на принятых мною аэропланах "Вуазен" № 385, 487, 672, 689 и 690 поставлено для пробы электрическое освещение, позволяющее совершать ночные полеты"[232]. Освещение осуществлялось с помощью трех прожекторов, питаемых от установленного на крыле генератора, на роторе которого имелся четырехлопастный винт, приводимый в движение встречным потоком воздуха.

Ночные полеты стали в русской авиации довольно частым явлением, хотя были сопряжены с серьезной опасностью для летчика, так как выполнялись на несовершенных самолетах, все приборное оборудование сводилось к счетчику оборотов и высотомеру, привязываемому во избежание тряски к ноге летчика. Правда, на самолетах типа "Илья Муромец", на которых ночные полеты осуществлялись с начала войны, устанавливались креномер и компас. Но войсковая авиация не располагала такими приборами. Только в 1917 г. на "Сопвичах" появились креномер и компас. Однако самолеты этого типа составляли незначительную часть машин, находившихся на вооружении. Поэтому ночные полеты требовали мастерства и высоких личных качеств летного персонала. Обстановку ночного полета можно представить из следующего описания, сделанного военным летчиком Н. М. Брагиным (Юго-Западный фронт):

"Зачастую, возвращаясь с разведки, мне приходилось делать посадку на своем аэродроме почти при полной темноте. Ожидавший моего возвращения технический персонал авиаотряда обставлял такую встречу следующим образом. В центре аэродрома разжигались три больших костра в виде треугольника, причем два костра, изображавшие входные ворота, горели ярко и были разнесены широко, третий, малый костер, зажигался в вершине треугольника. Он горел слабее, и на посадку надо было идти на него между двумя ярко горевшими кострами.

Расчет на посадку делался весьма точно с тем, чтобы коснуться колесами земли перед двумя ярко горящими кострами на освещенном участке, где и увидеть землю для выравнивания самолета. Я совершил несколько посадок в таких условиях, все они кончились без аварий. По своей инициативе я начал разговоры с командиром авиаотряда Вамелкиным о разрешении совершить ночной полет в тыл противника с целью бомбометания. Случай скоро представился. Был июнь 1917 г., шли бои под Конюхами. 2-й артиллерийский авиаотряд стоял в деревне Денисув вблизи Тарнополя. Аэродром был достаточно хорошим. К концу июня, когда развернулось наступление наших войск, из штаба 11-й армии поступили сведения, что немецкое командование перебрасывает войска и боеприпасы к фронту. Это подтвердила и авиаразведка. Переброска шла на грузовиках по шоссе и по железной дороге Львов — Злочув — Тарнополь. Воздушная разведка установила, что железнодорожная станция Злочув забита железнодорожными составами. У меня появилась мысль подвергнуть эту станцию ночной бомбардировке. Изложив свои соображения в докладной записке на имя командования, я получил разрешение на полет.

Самолет "Вуазен" имел максимальный запас горючего 256 кг. Мною было налито только 130 кг, а за счет облегчения решено было взять груз бомб. На примитивных ухватках около бортов гондолы, ближе к крыльям самолета, были укреплены две пудовые бомбы. Одну двухпудовую бомбу и две двадцатифунтовых разместили в гондоле. Общая бомбовая нагрузка составляла 80 кг. Моим товарищем в полете был летчик-наблюдатель штабс-капитан Бонч-Бруевич. Вместе с нами на втором самолете "Вуазен" должен был лететь прапорщик Н. А. Андреев. Его самолет имел такую же бомбовую нагрузку, как и моя машина. Вылететь мы решили около часа ночи, чтобы произвести посадку самолетов на рассвете.

Стояли летние июньские лунные ночи. Взлет со знакомого аэродрома не представлял трудностей. Освещение кабины я сделал от двух сухих батарей и маленькой елочной электролампочки. Горизонт при лунном освещении был достаточно хорошо виден, и вести самолет в горизонтальном полете не представляло затруднений. Сделав круг над аэродромом, я увидал, что самолет Андреева не взлетел — как потом выяснилось, из-за неисправности мотора. Мы взяли курс на высоте 800—1000 м. Залитая лунным светом местность, знакомая по многочисленным дневным полетам, облегчала ориентировку в ночном полете. Шоссе и реки были видны отчетливо. Перед Езерней я повернул самолет в тыл противника и повел его по линии железной дороги на станцию Злочув, которая являлась целью нашего полета. Пройдя линию своих и неприятельских окопов, мы оказались вблизи станции Злочув.

Во время полета я заметил, что иду с тенденцией сноса вправо, о чем поставил в известность штабс-капитана Бонч-Бруевича. От него последовало указание подвести самолет к станции Злочув, ориентируясь по окну самолета, расположенному в передней части кабины под ножным управлением. Я должен был держаться линии железной дороги по правому борту окантовки окна. Когда мы подлетели к станции на высоте 800 м, штабс-капитан Бонч-Бруевич бросил друг за другом две двадцатифунтовые бомбы. Обе бомбы разорвались от станции справа. Тогда мы сделали второй заход много левее, ориентируясь по окну и поглядывая через борт кабины. Штабс-капитан Бонч-Бруевич сбросил пудовые бомбы, укрепленные на бортах кабины. Обе бомбы упали на железнодорожные пути, забитые поездными составами.

Раздались два взрыва. От одной из бомб загорелся, по-видимому, вагон в составе одного из товарных поездов. Уйдя за территорию станции, чтобы сделать третий заход, мы услышали сильный взрыв и увидели, как пламя бушует среди железнодорожных составов. Очевидно, взорвался один из вагонов со снарядами. Бонч-Бруевич выбросил оставшийся груз бомб за борт самолета, и мы полетели обратно. При уходе со станции Злочув отдельные зенитные батареи открыли по нас огонь, но снаряды рвались беспорядочно. Мы заметили два прожектора, в лучи которых наш самолет не попал, хотя работа их началась после нашего первого захода. Обратный полет замедлял боковой встречный ветер. Я хорошо помнил, что имею только один бак горючего. Глядя на бензомер, Бонч-Бруевич сделал заключение, что до своего аэродрома нам не дотянуть. К счастью, мы уже прошли линию фронта и решили сесть на аэродром в Езерне. Там стоял 35-й корпусный авиаотряд, которым командовал в то время летчик Святогор.

Аэродром в Езерне мне тоже был знаком по дневным полетам, и я не раз совершал на нем посадки. Восток начинал светлеть, ночь подходила к концу. Земля стала видна лучше. Зайдя за Езерню, я повел самолет на посадку со стороны видневшихся зданий. Вдруг летчик-наблюдатель заметил, что из нескольких дворов по нашему самолету ведется не только винтовочный, но и пулеметный огонь. Когда я совершил посадку и осмотрел самолет, то обнаружил восемь пулевых пробоин в крыльях, оперении и гондоле. Пробоины тотчас же были заклеены кусочками перкаля и покрыты эмалитом. Обстрел нашего самолета был произведен пехотными частями, расположенными в Езерне, которые приняли наш самолет за неприятельский.

Я решил дожидаться полного рассвета и отдал распоряжение залить бензином оба бака. Не прошло и получаса, как мы услышали на аэродроме тревогу. Оказывается, два немецких самолета довольно низко сделали круг над аэродромом и ушли к себе в тыл. Воспользовавшись свободным временем, я сделал донесение в штаб 11-го авиадивизиона о совершенном полете. Связаться со своим отрядом мне не удалось, что вызвало тревогу всех ожидавших нашего возвращения. Когда совсем рассвело, мы взлетели с аэродрома 35-го корпусного авиаотряда и вскоре благополучно приземлились на своем аэродроме. Солдаты и офицеры уже знали через 11-й авиадивизион о нашем удачном полете. Как только я подрулил к ангару, и мы вышли из самолета, нас подхватили и на руках донесли до беседки, расположенной у радиостанции.

Произведенная днем фотосъемка станции Злочув подтвердила наши предположения о разрушениях после бомбометания. К вечеру я узнал, что аэродром 35-го корпусного авиаотряда днем был подвернут немецкими летчиками бомбежке и обстрелу палаток, в которых находились самолеты. В результате этого два самолета выбыли из строя, а несколько оказались поврежденными. При первой же встрече со мной командир 35-го корпусного авиаотряда Святогор сказал мне, чтобы после ночных полетов я возвращался на свой аэродром, так как немцы отомстили ему за меня и исковыряли бомбами его аэродром".

БОМБАРДИРОВАНИЕ ПРОТИВНИКА. ДЕЙСТВИЯ ТЯЖЕЛЫХ ВОЗДУШНЫХ КОРАБЛЕЙ

Воздушная разведка велась как одиночными самолетами, действовавшими на принципах скрытности и внезапности, так и целыми авиационными отрядами или группами с применением авиабомб и пулеметов. Таким образом, разведывательная деятельность авиации нередко перерастала в бомбардировочную.

Летчики, залетая в глубокий тыл противника, сбрасывали на военные объекты небольшие бомбы. Никаких специальных прицелов, бомбодержателей и бомбосбрасывателей в начале войны на вооружении авиации не было. Летчик или летчик-наблюдатель держал бомбу у себя на коленях и в нужную минуту выбрасывал ее за борт. Эффективность бомбометания была невелика, но моральный эффект получался немалый.

Для поражения живой силы противника, главным образом кавалерии, применялись специальные свинцовые пули каплеобразной формы ("стрелы") конструкции В. А. Слесарева, снабженные стабилизатором из жести. Они превосходили размеры нормальных пуль в четыре раза и сбрасывались с большой высоты. На немецкие войска сбрасывали также трофейные "стрелы". "Стрела" весом 30 г была способна пробить брусок дерева толщиной свыше 150 мм. Летчики первой мировой войны вспоминают: "Снижаясь над противником, мы высовывались из кабины и опрокидывали фанерный ящик, в котором находились "стрелы". Падая, они приобретали колоссальную пробивную силу. Я видел, как "стрела", попав в темя всадника, пронзила насквозь и его лошадь" [233].

Начало бомбардировочной деятельности русской авиации было положено еще в 1914 г. как самолетами "Илья Муромец", так и самолетами армейской авиации. В ответ на такие налеты немцы в октябре 1914 г. сбросили бомбу на Венский вокзал в Варшаве. Тогда же русский летчик с самолета "Ньюпор" сбросил бомбу на позиции противника. Бомба была подвешена к самолету при помощи сыромятных ремней. Этот опыт бомбометания послужил толчком к многочисленным подражаниям.

Потребность в бомбометании заставила выработать специальный тип авиабомбы, бомбодержатели и бомбосбрасыватели. Самолет типа "Фарман" мог брать до 24 кг бомб, "Ньюпор" — по одной 4-килограммовой или две 2-килограммовые бомбы.

В ходе войны стали практиковать групповые налеты самолетов с бомбардировочными целями. Летчики 28-го авиационного отряда совместно с летчиками гренадерского авиаотряда произвели удачный воздушный налет на станцию Виткемен и немецкий аэродром. Было сброшено 39 авиабомб, которыми уничтожен ангар вместе с самолетами и вызваны большие пожары.

В Германии стали строить самолеты, специально предназначенные для бомбометания, лишь в 1915 г.; было выпущено 185 бомбардировщиков. В последующие годы их производство неуклонно повышалось: в 1916 г. — 565 самолетов, в 1917 г. — 1133. Всего за время войны Германия построила 3147 самолетов-бомбардировщиков.

Немецкие летчики применяли осколочные бомбы. Они имели в головке длинный наконечник и взрывались над землей. Очевидцы утверждают, что взрывной волной и осколками, разлетавшимися почти над самой землей, они буквально косили траву и поражали все, что встречалось на пути.

Летом 1915 г. немецкие летчики проводили интенсивные налеты на крепость Брест. Ежедневно в течение недели в девять часов утра они появлялись над крепостью. Иногда в день совершали несколько налетов. Объектами бомбардировки являлись железнодорожный мост, эллинг дирижабля "Кондор", вокзал, летное поле со штабелями снарядов. При отсутствии истребительной авиации и зенитной артиллерии бороться с такими налетами было трудно. Правда, бомбометание было малоэффективным.

Русский военный летчик Солодовников в июле 1915 г. провел эксперимент бомбометания с пикирования. На самолете "Ньюпор" он попал под интенсивный обстрел наземных войск. Снарядом был поврежден винт и сорван капот двигателя. Аппарат резко перешел в пикирование. В этот момент Солодовников увидел прямо под собой немецкую батарею и потянул на себя рукоятку бомбосбрасывателя. Бомба точно попала в цель, немецкая батарея взлетела на воздух. Бомбометание с пикирования применил также летчик Шадский, летавший в составе 30-го авиационного отряда на самолете "Ньюпор". Во время крупных боев в Галиции в июле 1915 г. он обнаружил на земле в районе города Черковиц змейковый аэростат противника. Спикировав на цель с высоты 1200 м, Шадский тремя 16-килограммовыми бомбами уничтожил привязной аэростат, затем вышел из пике и спланировал к своим окопам.

По мере совершенствования материальной части, увеличения грузоподъемности самолетов, появления бомбодержателей и бомбосбрасывателей, появления ветрочетов системы Журавченко и других приборов бомбардировочная деятельность авиации все более активизировалась и вскоре сложилась в самостоятельную область работы воздушного флота. Россия одной из первых среди воюющих стран перешла к бомбардировочным операциям. Уже в конце 1915 г. русские летчики совершали смелые бомбардировочные рейды в тыл врага.

Не менее плодотворной была боевая работа морских летчиков. Морские авиационные отряды не уступали по ценности своей боевой работы авиации, находившейся в распоряжении сухопутной армии. В среде морских летчиков выросли мастера своего дела, совершившие немало боевых подвигов. Они проводили глубокую разведку на море, несли охрану флота от подводных лодок, бомбардировали военные корабли противника и т. д. Военные летчики черноморских сил Демченко и Марченко впервые в войне осуществили прямое попадание 16-килограммовой бомбы в военный корабль противника. Демченко первый обнаружил появившиеся в Черном море немецкие тяжелые крейсеры "Гебен" и "Бреслау", направлявшиеся к Одессе, и доложил об этом командованию.

Корабли "Император Николай I" и "Император Александр I" были первыми авианосцами на Черном море. Самолет садился на воду и поднимался на палубу корабля при помощи специальной "стрелы". В 1915–1916 гг. на Балтийском море под авианосец был переоборудован корабль "Императрица Александра", получивший название "Орлица". На нем размещалось девять гидросамолетов конструкции Д. П. Григоровича. Вооружение авианосца состояло из восьми 75-миллиметровых орудий и 24 пулеметов[234].

Наиболее насыщенными авиацией были Западный и Юго-Западный фронты. Здесь сосредотачивались основные военно-воздушные силы России. Известный деятель германской авиации полковник Нейман в своей книге "Немецкие боевые силы во время мировой войны" поместил интересное признание военного летчика подполковника Зигерта: "Весной 1915 г. русские направили против XII армии большие воздушные силы, которые делали нападение даже на штабное расположение армии фон Гальвица". Таким образом, уже в это время немцам приходилось серьезно считаться с русской авиацией.

История сохранила немало эпизодов боевой работы русских летчиков. Можно сослаться на такие факты. 15 августа 1915 г. военный летчик И. А. Орлов и наблюдатель В. Готовский, несмотря на пробоины в самолете, выполнили разведку в районе г. Фридрихштата и обнаружили в лесу значительные силы противника, подготовленные к прорыву русских позиций. Получив эти данные, 37-й артиллерийский корпус принял ответные меры и сорвал замысел противника.

Немецкое командование, решив в конце августа прорвать фронт в районе Риги, перебрасывало сюда на автомашинах немецкий корпус. Летчики 20-го авиаотряда обнаружили противника, который понес большие потери и был отброшен от Риги. Особо отличился наблюдатель В. И. Брожевский.

Штаб 3-й армии, оценивая деятельность 11-го авиационного отряда в апреле 1915 г., отметил, что принятые меры в результате поступивших от летчиков донесений о сосредоточении в районе Горлицы войск противника дали возможность в течение трех дней сдерживать подавляющие силы противника и предотвратить полный разгром центра армии.

Самоотверженно и умело действовал летчик В. М. Ткачев 22 и 25 мая, несмотря на явную опасность для жизни от губительного огня зенитных батарей, он неоднократно пробивался в тыл неприятеля, собирал о нем важные сведения, встретившись с вражеским аэропланом, вооруженным пулеметом, вступил с ним в бой и обратил в бегство. В результате разведывательных полетов 19, 21, 27-го июня в район рек Лины и Стыри им были добыты важные сведения о сосредоточении там сильной ударной группы противника, угрожавшей прорывом русского фронта. Наконец, 1 августа В. М. Ткачевым был сбит в воздушном бою австрийский аэроплан, причем аппарат и летчики попали в руки русских воинов.

Накануне взятия немецкими войсками крепости Новогеоргиевская, 6 августа 1915 г., 33-й корпусной авиаотряд (командир Ю. М. Козьмин) вывез из крепости знамена и секретные документы. Летчики пролетели над территорией противника 200 км и опустились у Белостока.

Русская авиация делала все, что было в ее силах, чтобы облегчить положение пехоты. "Муромцы" за 10 месяцев 1915 г. совершили 100 боевых полетов. 14 июня "Илья Муромец Киевский" под управлением летчика Башко провел удачную бомбардировку станции Прежеровск, где скопилось много железнодорожных составов. На корабле оставалось семь бомб. Прямым попаданием Башко удалось взорвать эшелон со снарядами. Движение поездов было приостановлено на целые сутки. С борта корабля наблюдались огромные языки пламени и клубы дыма, окутавшие станцию.

Немецкое командование пыталось сбить и захватить самолет "Илья Муромец" 6 июля 1915 г., когда Башко углубился в немецкий тыл на 40 км, на его "Муромец" напали три "Бранденбурга". Русские летчики имели на борту только ружье-пулемет и карабин. С таким оружием отбиваться от немецких самолетов было трудно. Башко ранили но, превозмогая боль, он продолжал управлять самолетом. Противник нанес кораблю тяжелые повреждения: были пробиты баки с бензином, радиатор, трубки левой группы двигателей. Полет продолжался на двух моторах, а затем и они остановились из-за отсутствия бензина. Однако на этот раз экипажу удалось перелететь линию фронта.

5 октября три "Муромца" совершили налет на город Фридрихштат, где находился центр снабжения немецкого фронта. На склады противника сбросили 48 ручных и одну 15-пудовую бомбу. Железнодорожной станции и складам был нанесен большой ущерб.

Русские летчики вели на фронтах героическую борьбу с противником. Об этом свидетельствует награждение в 1915 г. четвертой части всего офицерского летного состава орденами Георгия 4-й степени. 56 офицеров получили Георгиевское оружие. Солдатским Георгиевским крестом было награждено 115 солдат (25 %).

Несмотря на техническую отсталость самолетов и вооружения, русские летчики храбро сражались с противником. Можно сослаться на статью в австрийской газете "Pester Loyd", написанную в октябре 1915 г. немецким обозревателем военных действий на фронте: "Было бы смешно говорить с неуважением о русских летчиках. Русские летчики опаснее враги, чем французы. Русские летчики хладнокровны. В атаках русских, быть может, отсутствует планомерность так же, как и у французов, но в воздухе русские летчики непоколебимы и могут переносить большие потери без всякой паники.

Русский летчик есть и остается страшным противником".

Авиация России потеряла в 1914 г. 146 самолетов. В 1915 г. русские летчики продолжали оказывать поддержку армейскому командованию, в частности, перед штурмом крепости Перемышль на нее сбросили 200 авиабомб. Летчик Н. А. Мулько двумя бомбами с высоты 900 м взорвал склад с патронами.

Заметный вклад в борьбу с врагом внесла эскадра воздушных кораблей "Илья Муромец". Она приступила к боевой работе, имея только три корабля. На вооружении каждого из них состояло два пулемета, один карабин с 360 патронами. Запас горючего был рассчитан на 4–5 часов полета, полезная нагрузка 1360–1500 кг, скорость 100 км/ч, скороподъемность на 2500 м — 45 мин.

В состав экипажа вначале входило три человека: командир корабля, его помощник и артиллерийский офицер. Экипажи укомплектовывались квалифицированными летчиками и стрелками-артиллеристами. Среди них были летчики Алехнович, капитан Горшков, поручик Новицкий, офицеры Смирнов, Журавченко и др. Обучение летного состава и выработка устава о службе на воздушных кораблях были возложены на генерал-майора Шидловского, который одновременно оставался председателем правления Русско-Балтийского завода. Подготовка личного состава, организация аэродромной службы и сборочных мастерских позволили эскадре развернуть боевую работу только в начале 1915 г. Она в это время базировалась на аэродроме у деревни Старая Яблонна в полосе действий 1-й армии Северо-Западного фронта. Перед ней были поставлены задачи вести усиленную разведку с воздуха, внимательно следить за изменением боевой обстановки, помешать противнику осуществлять переброску войск на этот участок фронта, воздействуя на железнодорожные узлы, станции и аэродромы в городах Нейденбург, Сольдау, Вилленбург, Плоцк, Млава, а также помочь войскам фронта в форсировании Зислы.

В течение февраля самолет "Илья Муромец Киевский" выполнил три боевых полета. Первый из них 15 февраля имел задачей выяснить наличие переправ на участке Вислы до Добржан и в случае обнаружения разрушить их. Полеты 24 и 25 февраля производились с целью разведать район Сурово — Круково — Зарембы— Вилленберг — Хоржеле и бомбардировать Вилленберг В архиве сохранились 16 фотоснимков, запечатлевших результаты этих полетов. Экипаж полностью выполнил возложенные на него боевые задания. Начальник штаба 1-й армии генерал-лейтенант Одешелидзе доносил: "Полеты эти показали крупное преимущество аппаратов "Илья Муромец" по сравнению с аппаратами других систем. Большая грузоподъемность, удобство наблюдения, возможность взять большую высоту (на последних полетах 3200 м), большой радиус полета, вооружение аппаратов и большая меткость попадания бомбами — все это составляет чрезвычайно крупное преимущество по сравнению с аппаратами обыкновенного типа Большое значение имеет также достоверность результатов разведки, так как каждое наблюдение может свободно фотографироваться. Произведенные три боевых полета вполне показали, каких крупных результатов можно ожидать от аппаратов типа "Илья Муромец"[235].

Таким образом, уже первые фронтовые операции подтвердили ценность воздушных кораблей для действующей русской армии.

Самолет "Илья Муромец" в полете

6 марта капитан Горшков на самолете "Илья Муромец" вылетел на выполнение нового боевого задания, имея целью произвести разведку Северного Прасныша, разыскать батареи неприятеля, сфотографировать их и произвести бомбами дальнейшие разрушения в городе Вилленберг. Полет продолжался около 4 час. на высоте 3000 м. В результате командование узнало, что весь этот район представляет из себя сильно укрепленную позицию. Были указаны артиллерийские точки. На станцию Вилленберг экипаж сбросил 10 пудовых бомб, из них одна попала в полотно железной дороги, бомбежке подверглись аэродром и обозы противника. Командование получило 17 фотоснимков[236]. Через несколько дней были получены агентурные сведения подтверждавшие донесения летчиков[237]. В марте Вилленберг еще дважды подвергался бомбардировке. О результатах штаб армии телеграфировал: "Прибывший агент из Вилленберга показал, что за 3 полета "Илья Муромец" в городе и на станции произвел следующие разрушения: разрушено станционное здание и пакгауз, 6 товарных вагонов и вагон коменданта, причем комендант ранен, в городе разрушено несколько домов, убито 2 офицера, 17 нижних чинов, 7 лошадей, в городе паника, жители в ясную погоду прячутся в погребах" [238].

18 марта генерал-лейтенант Одешелидзе телеграфировал в Ровно великому князю Александру Михайловичу о том, что аппарат "Илья Муромец" сделал уже шесть боевых полетов. Разведка дала ценные результаты. Подчеркивалось, что бомбежка железнодорожных станций была успешной. "Уже опыт первых боевых полетов показал, что от этого аппарата можно ожидать очень крупных результатов как по разведке, так и по метанию бомб Полагаю, что этот тип аппаратов по своим боевым качествам заслуживает всяческого поощрения", — утверждал Одешелидзе.

Эскадра продолжала свою плодотворную деятельность на фронте. Особенно ценными были разведывательные данные, полученные 22 марта. В этот день летчики обнаружили на Хорженевском направлении большое скопление войск и обозов. Противник стягивал сюда войска для проведения крупных операций против 1-й армии. Немцы открыли по "Муромцу" ураганный артиллерийский огонь. 5 апреля эскадра подвергла интенсивной бомбардировке Плоцк и речную пристань. Были разбиты две баржи с военным грузом2. 11 апреля "Муромец" бомбил станцию Найденбург. Было сброшено 12 бомб, в том числе 9 пудовых, станция сильно разрушена. В последующих полетах интенсивной бомбежке подверглась железнодорожная станция Млава, имевшая большое стратегическое значение для противника.

Немецкое командование было серьезно обеспокоено действиями эскадры русских многомоторных самолетов. Чтобы парализовать ее боевую активность, немцы провели крупный воздушный налет на аэродром в Старой Яблонне. Прямых попаданий в самолеты не было, но один боевой аппарат временно был выведен из строя. Бомба большой силы упала в 30-ти шагах от "Муромца". Осколки повредили картер двигателя, пропеллеры, радиатор. Самолет удалось быстро отремонтировать, и он продолжал участвовать в боевой работе.

В ходе боевых вылетов выявились и основные тактико-технические данные самолетов "Илья Муромец". Практика показала, что они способны поднимать до 1400 кг полезной нагрузки. При запасе горючего на 5 часов и наличии на борту трех человек экипажа, двух пулеметов и карабина корабль свободно поднимал 0,5 т бомб. При отсутствии бомбовой нагрузки продолжительность полета увеличивалась до 9—10 час. На высоте 2500 м "Муромец" развивал скорость 100–110 км/ч. Удобство управления, хороший обзор и наличие приспособлений для фотографирования и бросания бомб делало его очень удобным и эффективным. Самолета с такими характеристиками не было на вооружении ни в одной стране.

Командование эскадрой в конце марта сообщило в штаб главнокомандующего Северо-Западным фронтом, что "к концу апреля месяца эскадра будет иметь шесть кораблей боевого типа, так как моторы на последние четыре уже получены" [239].

Полеты тяжелых кораблей были сопряжены с огромным риском. Нередки случаи, когда самолет возвращался на базу, весь изрешеченный пулеметным и артиллерийским огнем противника. Так случилось в апреле 1916 г. при боевом полете "Муромца", бомбившего железнодорожную станцию Даудзевас. Немцы открыли по самолету ураганный артиллерийский огонь, в результате которого два двигателя были серьезно повреждены. Осколком разорвавшегося вблизи снаряда был тяжело ранен первый пилот "Муромца". Раненый летчик повалился на штурвал и самолет потерял управление. Только благодаря мужеству и хладнокровию второго пилота, поднявшего раненого и взявшего штурвал в свои руки, самолет долетел до своего аэродрома. Лететь пришлось на небольшой высоте над окопами противника. На "Муромце" оказалось около 70 пробоин.

Начиная с лета 1916 г., стали особенно досаждать эскадре немецкие истребители. 19 марта 1916 г. "Муромец" под командованием А. В. Панкратьева выполнял боевое задание. Самолет атаковало два "Фоккера", один самолет противника сбили. "Муромец" на трех моторах дотянул до своего аэродрома. Смертельно был ранен офицер Ушаков, тяжело ранен военный летчик поручик Федотов.

13 сентября 1916 г. "Муромец" под командованием капитана Головина над Рижским заливом был атакован "Фоккерами", получил 243 пробоины, но все же дотянул до своего аэродрома.

Как только "Муромец" вылетал на боевое задание в одиночку, без сопровождения истребителей, он подвергался атакам противника. Нередко немецкие самолеты нападали в составе эскадрилий, где было отработано взаимодействие в воздушном бою. 17 мая такая эскадрилья в составе пяти машин обрушилась на самолет русского аса Н. К. Кокорина, который геройски погиб в этом неравном бою. 15 июня 1917 г. восемь "Фоккеров" напали на "Муромец", которым командовал опытный летчик А. Н. Шаров. В воздушном бою были ранены командир, второй пилот А. Ю. Лутц, артиллерийский офицер и пулеметчик, но они сумели отбиться от "Фоккеров" и посадить самолет на свой аэродром.

Полковник Бек не без основания утверждал, что немцы имеют полное основание бояться гигантских аэропланов И. И. Сикорского, управляемых отчаянно смелыми русскими авиаторами, как достойных соперников их смертоносных кораблей, и этим объясняется тот факт, что цеппелины нанесли очень мало вреда в России.

Эскадра воздушных кораблей (Винница, 1916 г.)

Между тем эскадра воздушных кораблей продолжала приносить армии неоценимую пользу. Во время отступления русских армий из Галицин "Муромцы" дезорганизовывали работу крупных железнодорожных узлов противника, забитых войсками и эшелонами с боеприпасами. Удачные налеты проведены на железнодорожные станции и военные объекты Львова, Янова и других городов. Во время одного из налетов на станцию Сольдау удалось взорвать железнодорожный состав со снарядами. В ряде случаев бомбардировщики выводили из строя мосты и расстраивали движение автотранспорта противника [240]. Осенью 1915 г. сильному удару с воздуха подверглась железнодорожная станция Митава. "Муромцы" сбросили на нее 37 авиабомб и взорвали немецкие склады с горючим.

Отступление русской армии на Северо-Западном фронте заставило эскадру многомоторных кораблей перелететь из Старой Яблонны сначала в Белосток, затем в Лиду, Псков и, наконец, в Винницу. Боевая работа эскадры, на каком бы фронте она ни действовала, имела заслуженный успех. В 1915 г. "Муромцы" сделали свыше 100 боевых полетов и сбросили на неприятельские объекты около 20 т авиабомб. Их глубокие рейды по тылам противника с фотографированием военных и стратегических объектов дали командованию весьма ценные данные.

С начала 1916 г. обстановка для боевой деятельности "Муромцев" резко изменилась. У противника появились истребители, стрельбу с которых вели из пулеметов через винт, а также зенитная артиллерия. Это заставило не только улучшить вооружение многомоторных самолетов н повысить их летные качества, но и выработать новую тактику их боевой деятельности. "Муромцы" перешли к групповым полетам: на боевое задание вылетали звеном по два или четыре самолета. Например, железнодорожную станцию Митава бомбили три "Муромца". В полетах был принят "уступный" строй, обеспечивавший при нападении вражеских истребителей взаимную огневую защиту. В целях усиления вооружения "Муромца" на него в качестве опыта поставили морскую 37-мм полуавтоматическую пушку системы П. А. Гельвиха. Это была первая в истории авиации попытка поставить на самолет пушку.

Генерал Брусилов знакомится с экипажем самолета "Илья Муромец"

Боевая деятельность "Муромцев" продолжала расширяться. В июле 1916 г. они сделали 31 вылет и сбросили на военные объекты противника 2137 кг авиабомб, в августе соответственно — 46 вылетов, 4416 кг бомб. Эффективными были групповые налеты на немецкую гидробазу на озере Ангерн (вблизи Риги), где сосредоточилось свыше 20 немецких гидропланов. Только во время одного из налетов на базу были сброшены 72 авиабомбы крупного калибра, отмечены "22 отличных попадания в ангары и 11 в пристань, две бомбы легли вплотную у разбегавшихся аппаратов и последние остановились вовсе. Из 12 пулеметов все время поддерживался огонь по оставшимся на воде без движения пяти гидропланам".

"Муромцы" внесли свой вклад в обеспечение наступления войск Юго-Западного фронта летом 1916 г. Они сделали много удачных налетов на стратегические пункты и железнодорожные узлы противника. Для дезорганизации крупных железнодорожных узлов совершили массированные налеты на станции Бучач и Язловец, забитые железнодорожными составами и военной техникой противника. В результате бомбардировки были взорваны вагоны с боеприпасами, поврежден железнодорожный путь и разрушены станционные сооружения.

Не менее успешной была боевая деятельность "Муромцев" на других фронтах. К 1916 г. личный состав эскадры насчитывал 1350 человек. При ней действовали метеостанция, школа для обучения полетам, обширные мастерские, фотолаборатория, гараж. Ей придавалась зенитная батарея. По существу эскадра представляла собой не что иное как зародыш нового рода военных воздушных сил — тяжелую бомбардировочную авиацию. Россия в деле создания такой авиации оказалась впереди всех воевавших стран.

Стремясь избежать интенсивного артиллерийского обстрела и огня истребителей противника, "Муромцы" применяли тактику ночных полетов. Удачным был, например, 14 июня 1916 г. ночной полет "Муромца", имевшего задание разбомбить железнодорожную станцию Митава. В боевом донесении говорилось: "Корабль поднялся с аэродрома в 23 часа. Подойдя по компасу в 1 час 15, бомбардировал ярко освещенную станцию и склады Митавы, сбросив при этом 20 бомб общим весом 15 пудов. Попадания очень удачные, вызвавшие разрушения и пожары, которые были видны с корабля все время маршрута от Митавы до Риги. В обратном пути корабль подвергся беспорядочному обстрелу зенитных батарей противника, стрелявших, очевидно, на звук моторов"[241].

Но ночные полеты, избавляя от артиллерии и истребителей врага, не позволяли фотографировать военные объекты, снижали качество прицельного бомбометания и разведки. Все же "Муромцы* вынуждены были летать чаще днем, чем ночью. Жизнь подсказала и особую боевую тактику таких полетов. В "Первоначальных указаниях для организации и выполнения групповых полетов", написанных в 1916 г. в качестве руководства, говорилось, что "Муромцам" должны предоставляться важнейшие цели, для полетов создаваться особые звенья, охраняемые специально назначенными для этой цели истребителями[242]. Совместная боевая работа тяжелых кораблей и истребителей сопровождения была первым опытом в истории авиации и дала положительные результаты. Можно сослаться на пример налета на аэродром и склады противника в районе Борзина, где находился штаб 89-й германской дивизии. В налете участвовали три "Муромца" и 16 истребителей, часть из них выполняла функции бомбардировщиков. На военные объекты было сброшено 78 авиабомб весом свыше 1600 кг. В результате удачных попаданий произошел сильный взрыв на артиллерийских складах. Немецкие истребители, пытавшиеся настигнуть "Муромцев", сами потеряли в воздушном бою четыре самолета и не смогли причинить эскадре существенного ущерба.

Опыт ночных и групповых полетов "Муромцев" в сопровождении истребителей использовался в боевой деятельности армейских и корпусных авиаотрядов, влияя на их тактику. Так, смелый ночной налет армейских самолетов в июле 1916 г. на станцию Гауркальн, когда на немецкие эшелоны было сброшено 60 авиабомб, проведен под влиянием ночных полетов "Муромцев". Примерно в это же время 10 самолетов 4-го авиадивизиона сбросили на станцию Барановичи 55 авиабомб; налет проведен днем, и были хорошо видны удачные попадания в артиллерийские склады, где возник большой пожар. Успешные групповые налеты на станции Калина, Еловка и другие провели авиационные отряды 5-го авиадивизиона. Все эти факты свидетельствовали о том, что групповые полеты стали для русской авиации нормальным явлением. Наставление по применению авиации на войне в 1916 г. уже зафиксировало их как эффективную форму боевых действий против наземных целей.

В ходе войны "Муромцы" прочно завоевали себе авторитет в армиях всех фронтов. Военное ведомство в программе "Снабжения авиационным и воздухоплавательным довольствием с 1 января 1917 г. по 1 июля 1918 г." предусматривало поступление на вооружение 120 "Муромцев", причем 80 из них надлежало построить в 1917 г.[243]. К 1 февраля поступило на вооружение 38 машин. Норма потерь самолетов типа "Илья Муромец" исчислялась Главным военно-техническим управлением в 200 % в год.

В 1917 г. на фронте действовали уже пять дивизионов тяжелых кораблей "Илья Муромец". Они подчинялись непосредственно штабу верховного главнокомандующего и вели работу по его заданиям в тесном контакте с командованием фронта, на участке которого проводилась боевая работа. В положении об эскадре говорилось, что эскадра воздушных кораблей имеет назначением содействие нашим войскам при боевых операциях. Таким образом, начало взаимодействию авиации с войсками, причем не только малых аппаратов, но и тяжелых кораблей, было положено еще в ходе первой мировой войны.

"Муромцы" совершили за время войны более четырехсот боевых вылетов, сбросив около 65 т бомб. Это была первая в истории авиации сложившаяся форма боевого использования тяжелых самолетов, определившая в дальнейшем профиль тяжелой бомбардировочной авиации.

Зенитная артиллерия. Активная разведывательная и бомбардировочная деятельность авиации, корректирование артиллерийского огня, а также боевая работа привязных аэростатов и дирижаблей не могли не вызвать появления соответствующих средств противодействия. Прежде всего воюющие страны занимались усовершенствованием зенитной артиллерии.

Крупные воздушные бомбардировочные операции во взаимодействии с атакующими войсками впервые предприняты на Юго-Западном фронте летом 1916 г. Противник был вынужден принять ряд мер для противодействия русской авиации. В дополнение к авиационному корпусу верховного командования немецких войск на Восточный фронт были переброшены лучшие истребительные авиаотряды и зенитные пушки. В некоторые дни по каждому русскому самолету выпускалось до 200 снарядов. Несмотря на противодействие противника, русским летчикам удалось практически показать возможность всестороннего использования нового грозного оружия, каким явилась авиация.

Стрельба по воздушному противнику из пулемета "Максим "

Русские артиллеристы, прославленные меткостью своей стрельбы, при всяком удобном случае открывали огонь по немецким самолетам и дирижаблям из полевых орудий. Беспорядочную ружейно-пулеметную стрельбу по самолетам обычно открывали и наземные войска. Все большую активность проявляла и немецкая артиллерия.

О роли этого средства противовоздушной обороны говорит выдержка из доклада начальника Авиадарма Юго-Западного фронта, направленного в ставку в начале декабря 1914 г., когда 24-й корпусной авиаотряд совместно с крепостным Брест-Литовским авиаотрядом проводили интенсивную бомбардировку и разведку сильнейшей в системе австрийских укреплений крепости Перемышль. Начальник писал:

"Предпринятое нашими авиационными отрядами энергичное бомбометание и притом бомбами большого веса, по-видимому, произвело сильное моральное впечатление на гарнизон осажденной крепости. Прежнее слабое сравнительно обстреливание наших аппаратов сменилось ураганным обстрелом как артиллерийским, так и пулеметным даже в районе крепости, где осколки и шрапнельные пули могут нанести вред самим стреляющим. Наблюдениями установлено, что вокруг одного аппарата за полет происходило до 300 шрапнельных разрывов. Германская армия к концу войны насчитывала 2500 зенитных орудий и 800 автомобилей со смонтированными на них зенитными пушками. Зенитную артиллерию обслуживало до 60 тыс. человек. Свыше 1500 пушек было сосредоточено против русского воздушного флота. Особенно немцы прикрывали зенитными орудиями свои огневые позиции.

В 1917 г. русские летчики, выполняя боевые задания, подвергались, как правило, интенсивному обстрелу со стороны зенитной артиллерии противника. Немцы к этому времени имели моторизованные зенитные батареи из 37-мм пушек системы Круппа. Пушки монтировались на автомобилях и обладали довольно высокой скорострельностью — до 50-ти выстрелов в минуту. Вертикальный обстрел был на 80° и 360° по горизонту, вертикальная дальность до 5 тыс. м. Наряду с этими орудиями немцы приспособили для стрельбы по самолетам целый ряд малокалиберных пушек.

Зенитная артиллерия противника сильно затрудняла боевую работу русской авиации. 3 октября 1916 г. председатель комиссии по авиационным вопросам при Особом совещании по обороне государства В. Гурко сообщал, что работа русской авиации крайне осложняется действиями зенитной артиллерии противника. "Так, у Риги на протяжении 45 верст фронта неприятеля расположено 43 зенитных батареи в составе 4–6 орудий каждая, стреляющие с большой меткостью… После одного из сентябрьских полетов "Муромец" вернулся на базу с 293 повреждениями, из коих много было довольно существенных"[244]. До бросания бомб большого веса представлялось возможным летать на высоте 1200 м, теперь же разрывы снарядов наблюдались над аппаратом при полетах даже на высоте 2200 м"[245].

Летчик А. Петренко в своих воспоминаниях о боях под Тарнополем описывает один из вылетов на разведку с целью установления местонахождения неприятельских батарей: "Несколько минут мы кружились над этим узким участком, противник пристрелялся к самолету. Хотя я и менял высоту, но снаряды все чаще и чаще разрывались поблизости. Осколки их, разлетаясь, напоминали выпущенные ракеты. После одного из очень близких разрывов самолет резко бросило в сторону. Я впервые видел так много разрывов в воздухе. В сгущавшихся сумерках картина была поистине фантастическая. Кузьмин нанес на карту расположение тринадцати батарей, мы повернули обратно"[246]. После посадки в самолете было обнаружено 17 пробоин.

Полевая пушка, приспособленная для стрельбы по самолетам

Огонь по самолетам велся в основном из орудий полевого типа. Наряду с этим в армиях воюющих стран появляются специальные зенитные орудия.

По нескольку десятков пробоин получали иногда разведывательные самолеты. Так, самолет "Вуазен" 4-го артиллерийского авиаотряда, пилотируемый поручиком Мортировым, служил "приманкой" для немецкой артиллерии, облегчая работу других летчиков, фотографировавших вражеские позиции. Он вернулся с боевого задания, имея 90 пробоин. Такое количество попаданий в самолет говорит об интенсивном зенитном огне противника.

К концу 1915 г. возникла специальная система ПВО отдельных городов и важных военных объектов. В России устанавливались специальные должности начальников воздушной обороны местностей, организовывалось взаимодействие авиации с зенитной артиллерией и вспомогательными средствами противовоздушной обороны: прожекторами, постами наземного наблюдения, связью и пр.

Статистика показывает, что 80 % всех вышедших из строя во время войны самолетов сбито в воздушных боях, 20 % приходится на зенитную артиллерию. Общие потери во всех воевавших странах составляют 15 тыс. самолетов, не менее 3 тыс. из них сбито зенитчиками, в том числе свыше тысячи самолетов немцы потеряли от огня русской зенитной артиллерии. Было много случаев, когда самолеты под воздействием огня зенитной артиллерии отказывались от выполнения своей задачи, поворачивали обратно, не дойдя до цели, и сбрасывали свои бомбы как попало. Необходимость защиты от зенитного огня привела к увеличению потолка боевых самолетов.

ВОЗДУШНЫЕ БОИ ИСТРЕБИТЕЛЕЙ

Во Франции в середине 1916 г. были созданы крупные истребительные отряды. В частности, в боях под Верденом участвовали 60 летчиков-истребителей.

Верховное командование русской армии не придавало какого-нибудь значения воздушному бою. Уже в ходе войны, когда Главное военно-техническое управление представило в Генеральный штаб соображения о возможных видах боевого применения самолетов, мысль о воздушном бое не встретила поддержки в высших военных кругах. В Генеральном штабе считали, что на первом месте должна стоять задача разведки, если эта задача будет заслонена погоней за превращением аппаратов в средства воздушного боя, то может случиться по состоянию современной техники, что ни та, ни другая задача не будет достигнута. Руководители Генерального штаба особенно подчеркивали в своем заключении, что "мысль о том, что во время войны придется раньше всего сразиться, чтобы овладеть воздухом, едва ли верна, это значило бы поставить на карту воздухоплавательные средства и при том без надобности"[247]. При таких взглядах на боевое использование авиации никаких серьезных мероприятий по вооружению самолетов не проводилось. И все же воздушная борьба стала фактом. Что же послужило толчком к этому?

Можно понять чувства летчиков, когда совершая разведку, они на встречных курсах сталкивались в воздухе с немецкими самолетами, и самое большее, что могли сделать, это лишь погрозить врагу кулаком. Столкновения и смертельная борьба между "крылатыми людьми" должны были возникнуть неизбежно. Хотели этого генералы или не хотели, предполагали иначе использовать авиацию или нет, писали по этому поводу приказы или не писали, одобрял или не одобрял эти приказы великий князь Александр Михайлович — все это уже ничего не решало. Включившись в борьбу, авиация должна была найти и средства этой борьбы.

Помимо создания зенитной артиллерии, логика вооруженной борьбы подсказала, что лучшим средством противодействия авиации будет сама авиация.

Боевая жизнь привела к выделению в особую категорию летчиков-истребителей. Нелегкой была деятельность этих первых рыцарей русской авиации. Прежде всего, у них в руках не было надежного оружия и отвечавших требованиям воздушного боя самолетов. Отдельные летчики и конструкторы, предвидя возможность воздушного боя, пытались еще накануне войны вооружить самолеты и приспособить их для борьбы с самолетами противника в воздухе. Однако эти попытки не получили поддержки. При встрече с противником летчики пытались уже стрелять из пистолетов, но при скорости полета 100–115 км/ч такая стрельба была безрезультатной. Перед истребительной авиацией ставилась основная задача — завоевание господства в воздухе, при котором самолеты противника не могли бы выполнять боевые задания.

Официально начало возникновения истребительных авиаотрядов в русском воздушном флоте связано с докладом заведующего авиацией и воздухоплаванием в действующей армии от 2 июля 1916 г. на имя начальника штаба верховного главнокомандующего. В нем говорилось: "Появление на нашем фронте быстроходных и сильно вооруженных неприятельских аппаратов-истребителей вызвало необходимость формирования и у нас отрядов истребителей, задачей которых явились бы:

1) защита менее быстроходных и слабее вооруженных аппаратов во время исполнения последними задач по разведке, фотографированию и корректированию стрельбы;

2) недопущение аппаратов противника к разведке важных в военном отношении пунктов и районов;

3) преследование неприятельских аппаратов с целью их уничтожения"[248].

На документе есть пометка верховного главнокомандующего от 4 июля 1916 г.: "Принципиально согласен".

Однако фактически в России еще до официального признания истребительной авиации она уже существовала и выполняла свою боевую работу, обеспечивая деятельность корректировщиков и разведчиков; еще весной 1916 г. образовались отдельные истребительные авиаотряды. В середине 1916 г. на фронтах приступили к формированию двенадцати отрядов истребителей (по одному на армию) по шесть самолетов в каждом. В середине 1917 г., т. е. через год, число отрядов истребителей увеличилось вдвое. В каждом отряде насчитывалось уже по восемь машин; таким образом, все истребительные отряды насчитывали 192 истребителя[249].

Увеличение количества истребителей в каждом отряде произошло еще в 1916 г. Это было продиктовано тем, что, по словам командования, "воздушные бои, ставшие обычным явлением, принимают все более ожесточенный характер, причем появление быстроходных, сильно вооруженных аппаратов противника парализует деятельность наших летчиков, не давая им возможности выполнять крайне важные задачи разведки тыла противника, столь необходимые в период настоящих операций"[250]. Приданные к отряду две дополнительные машины имели задачей защиту "других менее быстроходных аппаратов своего отряда при выполнении последними ответственных задач".

Развертывание боевых операций и переброска немецким командованием крупных воздушных сил на Юго-Западный фронт привели к необходимости организовать истребительные авиагруппы в составе 4–6 истребительных авиаотрядов. Так при 11-й армии летом 1916 г. была сформирована 1-я истребительная группа в составе четырех авиаотрядов, несколько позже на Юго-Западном фронте — 2-я истребительная группа. На Западном фронте действовала 3-я истребительная группа, которой командовал военный летчик Шереметьевский, лично сбивший 10 немецких самолетов. На Западном фронте действовал также особый истребительный авиаотряд из гвардейских офицеров, подчиненный непосредственно великому князю Александру Михайловичу. Ощутимой пользы на фронте от него не было: все боевые полеты гвардейских офицеров сопровождались широкой рекламой, но результаты их были совсем невелики. Летчики этого отряда не знали материальной части и пренебрежительно относились к механикам.

К этому времени воздушный бой принял другой характер. Раньше русские летчики летали в основном на двухместных самолетах с толкающими винтами. На большинстве из них можно было вести огонь только вперед, на немецких же самолетах — только назад. Естественно, что в этих условиях более быстроходный германский биплан не мог атаковать, так как для этого ему нужно было развернуться на 180 °Cтрелявший вперед русский биплан также был лишен возможности атаковать из-за малой скорости. Правда, часть русских летчиков в это время уже летала на самолетах типа "Ньюпор", однако на них нельзя было стрелять вперед и трудно было вести бой. Когда же появилась возможность стрелять через винт и поверх винта, самолет, обладавший даже небольшим преимуществом по скорости, мог безнаказанно заходить в хвост самолета противника и нанести ему поражение. Бипланы с толкающими винтами стали настолько легкой добычей для истребителей противника, что быстро уступили место быстроходному и маневренному одноместному самолету с тянущим винтом и, начиная с середины 1916 г., действовали только с охраной истребителей или под покровом ночи.

Характер борьбы истребителей того времени хорошо обрисовал военный летчик Жан Дюваль, побывавший на Восточном фронте и наблюдавший за боевой работой русских летчиков. Он писал в назидание французским авиаторам: "Делайте перевороты через крыло, штопор, пике и др. номера по отношению к противнику, делающему то же самое; точно рассчитайте расстояние, откуда вы вышли, амплитуду вольта, точку, где вольт закончится; занимайте позицию для стрельбы, имея пулемет уже направленным на цель, и все это в четверть секунды — только тогда будет успех. Встречи самолетов имеют молниеносную быстроту… Расстояние между противниками в бою не превосходит обычно 200 метров. Чаще оно измеряется дистанцией от 100 до 10 метров. Не более, чем в две секунды, истребитель должен прицелиться, стрелять, сделать маневр, чтобы отбиться, и снова должен занять боевую позицию. В это мгновение проявляются ум, ловкость, глазомер, рефлективная способность, одним словом, весь человек. Такая точность в движениях может быть только инстинктивной…

Самолет "Ньюпор-21"

Летчик-истребитель является великим фехтовальщиком в воздухе, а самолет — его рапирой. Бой между двумя ловкими противниками объясняет все летное искусство; это ослепительная джигитовка, головокружительная карусель в смертельной дуэли".

В бою истребителей громадное значение имеет правильная оценка летно-технических данных самолета противника, учет реальной обстановки и метеообстановки. В зависимости от этих факторов летчик должен избрать такую тактику, которая позволит наиболее полно использовать преимущества летных качеств своего самолета перед самолетом противника. Русские летчики-истребители еще тогда выработали свою тактику воздушного боя, в основе которой был бой парами.

Совершенствовалась материальная часть истребительных отрядов. В конце 1915 г. началось их перевооружение. В армию поступали быстроходные одноместные аппараты типа "Ньюпор-10", "-11", "-17". "-21" (в небольшом числе), "Моран" и "Спад". Большинство их строилось на отечественных заводах.

В табл. 15 в несколько сокращенном виде представлены летные данные аппаратов, состоявших на вооружении в истребительных отрядах, взятые из "Ведомости действующих самолетов на фронте на 1 апреля по их типам и данным" (1917 г.)[251]. Из таблицы видно, что лучшими данными по скорости и маневренности обладали истребители "Ньюпор-17" и "Моран-монокок". Однако в армии преобладали самолеты "Ньюпор-11" и "-21". В 1916 г. положение истребительных отрядов было тяжелым, так как вследствие больших потерь истребителей под Верденом французское правительство ограничило число самолетов, передаваемых России, и полностью отказало в снабжении двигателями "Рон", в то время как русские заводы осваивали французские самолеты именно с этим двигателем. В результате пришлось перейти на двигатели "Моносупап", что, естественно, вызвало значительные трудности в производстве самолетов. Все это сильно тормозило снабжение армии материальной частью.

Таблица 15

Данные истребительных самолетов

Немцы использовали в 1915–1916 гг. на Восточном фронте самолеты "Фоккер" с двигателями "Гном" мощностью 95 л. с., обладавшие скоростью 138 км/ч, скороподъемностью на 3000 м— 15 мин, и полезной нагрузкой 125 кг. В 1916 г. на фронте появился "Фоккер" с двигателем мощностью 165 л. с., обладавший высокими летными данными. Не менее важным его преимуществом было вооружение пулеметом с синхронизатором.

Вместе с тем к этому времени авиационная техника уже позволяла установку на самолетах легких пушек. Первые опыты в этом направлении были сделаны в России еще в начале войны — пушка устанавливалась под фюзеляжем самолета "Муромец", а место стрелка бронировалось. В 1916 г. во Франции на самолете "Вуазен" также была смонтирована 37-миллиметровая пушка, стрелявшая по направлению полета. Такого вооружения русские самолеты не имели.

Самолет "Вуазен ", вооруженный пушкой

Несмотря на отмеченные недостатки самолетов-истребителей, созданные истребительные отряды быстро завоевали авторитет на фронтах и показали, какой грозной силой они могут быть в умелых руках. Уже в 1916 г. среди военных специалистов сформировалось правильное представление о роли и задачах истребительных отрядов. "Наставление по применению авиации на войне", изданное в этом году, подчеркивало, что целью борьбы с авиацией противника "является обеспечение своему воздушному флоту свободы действий в воздухе и стеснение таковой противнику. Цель эта может быть достигнута беспрестанным преследованием неприятельских аппаратов для их истребления в воздушном бою, который является главной задачей отрядов истребителей" [252].

Лучшие русские летчики летали, в основном, на самолетах отечественного производства, в частности, на одноместных самолетах типа "Спад", выпускавшихся заводом "Дукс". Это были бипланы с двигателем жидкостного охлаждения. Скорость такой машины достигала 200 км/ч. Самолет вооружался двумя пулеметами типа "Виккерс", стрелявшими через винт. Устанавливался даже оптический прицел типа "Альдис", причем наводка на цель осуществлялась приведением самолета в нужное положение.

Русские асы. Россия к началу войны имела выдающихся военных летчиков Руднева, Горшкова, Павленко, Бойно-Родзевича. Мельницкого, Сергеева и др. В военную авиацию пришло немало и опытных гражданских пилотов, таких как Алехнович, Агафонов, Евсюков, Васильев и др. Это были квалифицированные летчики.

Начало нового этапа в истории военной авиации связано прежде всего с именем Петра Николаевича Нестерова. П. Н. Нестеров создал в России целую школу высшего пилотажа, из которой вышли впоследствии прославленные русские асы. Он был первым, кто еще накануне войны, вопреки мнению специалистов из генерального штаба, утверждал, что участие авиации в будущей войне сведется к борьбе между самолетами разных типов. П. Н. Нестеров был глубоко убежден в неизбежности воздушных боев, которые будут схожи с нападением ястребов на ворон; те летчики, которые научатся владеть своим самолетом и сумеют придать ему воздушную подвижность ястреба, будут в состоянии легко нанести врагу скорейший и серьезнейший урон путем воздушных эволюций. Далеко не всем была ясна эта истина. Нестерова поддержал Н. Е. Жуковский. Еще в начале войны он заявил по поводу "фигурных полетов", что их значение "важно для воздушной борьбы".

Только после того, как летчики научились уверенно владеть самолетом, придавать ему любые положения в воздухе, перестали рассматривать крен как опасное нарушение правил полета, влекущее за собой возможность катастрофы, только после этого стало возможным вести воздушный бой. Скольжение на крыло и хвост, перевороты через крыло, мертвые петли, глубокие развороты, пикирование, полеты вниз головой вначале были освоены теми летчиками, которые являлись последователями Нестерова. Известно, что П. Н. Нестеров освоил на практике "мертвую петлю" раньше иностранных летчиков.

Вскоре после объявления войны П. Н. Нестеров во главе 11-го корпусного авиаотряда прибыл на фронт. Русская армия, прорвав австрийский фронт, вела наступление в Галиции. После сражения под Красным, 13 августа 1914 г., русские армии подошли к Львову. Готовилось решительное сражение. Подготовка операции сопровождалась перегруппировкой русских войск. Австрийцы всеми силами пытались приостановить наступление русских войск. Спешно подтягивались резервы. Австрийской авиации было дано задание разведать передвижение и коммуникации русских, места расположения войсковых штабов, аэродромов, артиллерийских позиций. Самолеты противника не только активизировали свою разведывательную работу, но при случае сбрасывали небольшие бомбы и металлические стрелы.

Зенитной артиллерии, способной помешать действиям авиации, в этот период войны не существовало. Беспорядочная стрельба по самолетам, обычно открываемая из всех родов оружия, была, как правило, безрезультатной.

В районе Жолква, где стоял 11-й корпусной авиаотряд, противник вел особенно интенсивную авиаразведку. Перед отрядом была поставлена задача помешать противнику выполнять боевые задачи в воздухе. П. Н. Нестеров, как командир отряда, уже тогда понимал, что эту задачу можно решить, лишь завоевав господство в воздухе. Вот почему он настойчиво разрабатывал способы воздушного боя. Нестеров считал, что получив превосходство по высоте, можно, искусно маневрируя, прижать противника к земле и принудить опуститься в расположении русских войск. К костылю фюзеляжа летчик приспособил нож для разрезания крыльев самолета и оболочки дирижабля противника. Он прицепил под самолетом на длинном стальном тросе грузик, выпуская который в нужный момент, рассчитывал опутать тросом винт вражеской машины и заставить ее приземлиться. Другой способ, более опасный, но также выполнимый, состоял, по мнению Нестерова, в прямом нападении на противника, достаточно "чиркнуть" колесами своей машины по центроплану или крылу вражеского самолета, чтобы сбить его. Нестерову указывали на опасный характер тарана, но он считал, что эта операция при умелом выполнении не связана с большим риском. "Если же аппарат и сломится, — говорил он, — то это еще ничего не значит, так как все равно когда-нибудь разбиваться придется, а жертвовать собой есть долг каждого воина"[253]. Одновременно с введением новых приемов воздушного боя Нестеров пытался установить пулемет для стрельбы поверх винта (вне ометаемой винтом площади). Но получить пулемет ему не удалось. Пришлось ограничиться пистолетом системы "Маузер", который летчик брал с собою в полеты.

26 августа 1914 г. П. Н. Нестеров два раза безуспешно пытался догнать австрийский самолет типа "Альбатрос", особенно досаждавший русским войскам. Его пилотировал поручик Розенталь, владелец крупных поместий, занятых русскими войсками. Когда он появился в третий раз, П. Н. Нестеров, по словам очевидцев, так спешил, что садясь в свой двухместный аппарат "Моран-Сольнье", даже не привязался к сиденью. На слова поручика Кованько: "Что же ты будешь делать, возьми хоть браунинг", последовал ответ: "Ничего, я как-нибудь обойдусь".

П. Н. Нестеров быстро взлетел, настиг противника и таранил его. Удар был нанесен мотором между двумя несущими поверхностями "Альбатроса". Находившиеся на аэродроме летчики видели, как оба аппарата на время сцепились, а затем австрийский самолет начал беспорядочно падать. Машина Нестерова некоторое время снижалась по спирали и на небольшой высоте скользнула на крыло и рухнула на землю. Когда боевые товарищи прибыли на место катастрофы, их взорам представился разбитый вдребезги "Альбатрос" с обуглившимися трупами вражеских летчиков. Невдалеке колесами вверх лежал русский самолет, П. Н. Нестеров упал в двадцати шагах от него. Он был мертв.

Официальная комиссия, расследовавшая причины катастрофы, пришла к выводу: "Штабс-капитан Нестеров, сознательно презрев личную опасность, преднамеренно поднялся, настиг и ударил неприятельский аэроплан собственной машиной.

Место гибели П. Н. Нестерова

От силы столкновения собственный аппарат штабс-капитана Нестерова настолько пострадал, что штабс-капитан Нестеров спуститься на нем не мог, был выброшен из аппарата при одном из резких движений последнего и погиб, разбившись о землю" [254].

Это был первый в истории авиации воздушный таран.

П. Н. Нестеров был посмертно награжден высшим русским боевым орденом Святого Георгия 4-й степени. Прах его похоронен в Киеве в Аскольдовой могиле, тысячи людей пришли отдать свой последний долг национальному герою. Как утверждает известный французский летчик Де-Шавань, на Западном фронте первый воздушный бой состоялся только 26 октября 1914 г. Он заключался в том, что летчик Тиссо преследовал немецкий биплан и "послал ему вдогонку несколько пуль из карабина". 1 апреля 1915 г., т. е. через восемь месяцев после гибели П. Н. Нестерова, французский летчик Гарро сбил из пулемета немецкий "Альбатрос". Таким образом приоритет отважного русского летчика в проведении первого воздушного боя не подлежит сомнению.

Трагическая смерть П. Н. Нестерова заставила русских летчиков еще упорнее изыскивать способы борьбы с воздушным противником. В то же время его героический поступок поселил страх среди немецких пилотов и заставил их держаться подальше от русских самолетов.

Большой известностью пользовался на фронте русский летчик Е. Н. Крутень; он был грозой для вражеских пилотов. Его также по праву можно считать одним из основоположников тактики истребительной авиации.

Евграф Николаевич Крутень был одним из лучших русских летчиков. Он родился 17 декабря 1892 г. в Киеве, образование получил в Киевском кадетском корпусе. Окончив затем артиллерийское училище и летную школу, он совершенствовал свое летное искусство во Франции и Англии. Журнал "Искры" писал, что Крутень поражал даже своих учителей безумной отвагой и выработал те самые приемы нападения в воздухе, которыми впоследствии создал себе славу одного из лучших авиаторов-истребителей.

В 1916 г. 23-летний Крутень был назначен командиром 2-й истребительной группы русской авиации, базировавшейся около г. Броды. Немецкие летчики скоро поняли, какого грозного противника они имеют в лице этой истребительной группы. Штабс-капитан Крутень, приняв командование, в короткий срок сумел создать крепкий боевой коллектив. Он лично руководил показательными схватками в воздухе, требовал от летчиков знания "фигурного полета", умения в совершенстве владеть машиной. Им написано "Наставление летчику-истребителю", в котором изложены приемы воздушного боя, ставшее настольной книгой летчиков-истребителей. Е. Н. Крутень в своей брошюре "Тип аппарата-истребителя" сформулировал основные требования к летно-тактическим качествам самолета-истребителя: "1) скорость вертикальная и горизонтальная; 2) верткость аппарата; 3) высокий потолок". Ему принадлежит обоснование около двух десятков приемов воздушного нападения на противника применительно к различным типам самолетов.

В новой брошюре "Воздушный бой" Е. Н. Крутень приходит к заключению: "Во всяком случае воздушный бой слишком индивидуален для каждого отдельного случая и никакого вполне определенного рецепта дать нельзя. Излагаемым здесь надо воспользоваться, чтобы не сделать слишком грубых ошибок и чтоб применить в собственном бою комбинацию из боевой оценки своей обстановки и указанных здесь данных опыта".

Воздушный бой

Значительным вкладом Е. Н. Крутеня в тактику воздушного боя было обоснование эффективности и целесообразности парного полета. В то время летчики-истребители стремились иметь наблюдателя-стрелка, который охранял бы самолет от нападения с хвоста. Крутень писал по этому поводу: "Наблюдатель нужен лишь для охраны тыла летчика во время самой его работы. Но это проще достичь парным полетом истребителей, причем такая раздельная пара будет всегда могущественнее двух человек, связанных один с другим и сидящих на одном аппарате без возможности помогать друг другу взаимным маневром" [255]. Такая тактика была затем принята для всей русской авиации.

В своей брошюре "Нашествие иноплеменников" Е. Н. Крутень обрушивался на тех летчиков, которые не знают техники, ведут легкомысленный образ жизни, пьют, горько сетовал на то, что в России не изучают боевой опыт, нет даже военного авиационного журнала. Он писал: "Мы, как древние люди, узнаем все с языка, да на собственной спине или гибели товарища, в которой каждый немного виноват нашей необязательностью, шутливым отношением к серьезному делу, обладающему такой будущностью и красотой". Он в то же время остро переживал бедственное положение материальной части русской авиации, когда, по его выражению, русским летчикам приходится летать на "отрепьях". Из написанных Е. Н. Крутенем брошюр "Что думалось в Лондоне", "Нашествие иноплеменников", "Военная авиация во Франции" встает истинный патриот своей родины.

Крутень пользовался в отряде исключительным авторитетом и любовью. Он обладал замечательным качеством летчика-истребителя — сочетанием смелости с высоким летным мастерством. Сначала он летал на самолете "Ньюпор-17" с ротативным двигателем "Рон" мощностью 80 л. с., затем на "Ньюпор-23" с двигателем "Рои" мощностью 120 л. с., на борту которого нарисована голова русского витязя в древнем шлеме. Эта машина в руках опытного летчика имела скорость до 160 км/ч. Выдающийся виртуоз в совершенстве владел ею.

Прием воздушного боя Крутеня заключался в создании преимущества по высоте и последующей атаке противника с заходом со стороны солнца. Проскочив на 50—100 м ниже врага, Крутень круто взлетал, подходя к самолету противника с хвоста и снизу в "мертвом конусе" обстрела, и с расстояния в 10–15 м прошивал его пулеметной очередью.

Е. Н. Крутень сбил в воздушных боях 17 самолетов противника. Однажды он сбил немецкий самолет, взял в плен летчика и начал допрос. В это время послышался гул другого вражеского самолета. Крутень быстро взлетел, сбил и эту немецкую машину. На ней летел командир немецкой эскадрильи, разыскивавший своего пропавшего летчика. В другой раз Крутень охранял корректировщика. Находясь на высоте 3000 м и израсходовав весь бензин, начал планировать на свой аэродром, но встретил немецкий самолет. Не раздумывая, он обстрелял противника и сбил его, не имея в баках ни капли горючего.

Крутень рекомендовал летчикам всегда нападать внезапно, первыми, пользоваться мертвыми углами зрения и стрельбы противника, для надежности стрельбы подходить в упор к противнику. Надо, говорил он, иметь глаза сзади, атаковать один раз. О боевой деятельности летчика Крутеня свидетельствует приказ от 2 августа 1916 г. по войскам 2-й армии Западного фронта. В нем говорится: "1 августа сего года, около 19 часов, над Несвижем появился неприятельский самолет. Командир 2-го авиационного отряда истребителей штабс-капитан Е. Н. Крутень, всего лишь 30 июля сбивший немецкого летчика в районе Своятичи, тотчас же поднялся на своем "Ньюпоре", нагнал немца и вступил с ним в бой.

Я, многие чины моего штаба и весь город любовались смелым поединком двух самолетов. Штабс-капитан Крутень коршуном налетал на немца и после короткого, но чрезвычайно эффектного боя сбил немецкий самолет "Альбатрос", вынудив раненого летчика спланировать недалеко от города.

Летчик Е. Н. Крутень у сбитого им немецкого самолета

Население, с захватывающим интересом следившее за смелыми и искусными действиями нашего героя-летчика, радостно кинулось за город, где и устроило ему овации.

Штабс-капитану Кру-теню за проявленную им исключительную выдающуюся удаль, бесповоротную решимость и доблесть в борьбе с врагом объявляю мою сердечную благодарность. Приказываю представить его к награде.

Командующий армией генерал — от инфантерии Смирнов".

Этот эпизод связан с обеспечением боевой работы разведывательной авиации. На истребительные группы была возложена задача прикрывать корректировщиков от нападения неприятельских истребителей. В частности, самолеты 2-го артиллерийского авиационного отряда охранялись истребителями группы, которой командовал капитан Крутень. Тогда это называлось барражем— истребители барражировали над корректировщиками, прикрывая их от нападения самолетов противника.

Из-за небольшого запаса горючего охрана продолжалась не более полутора часов, но на смену улетевшей машине, как правило, прилетала другая. Самолет-истребитель не покидал самолет-корректировщик без сигнала. Улетая он слегка покачивал крыльями, что означало: "Я ухожу, оставляю тебя одного, смотри за небом в оба".

В неопубликованных воспоминаниях летчик Н. М. Брагин писал, что дважды его самолет охранял Крутень. "В одном из полетов капитан Крутень сбил на моих глазах самолет противника. Заметив немца, Крутень атаковал его сверху со стороны солнца. Две — три коротких очереди из пулемета, и мы увидели, как немецкий самолет стал падать. Эта была предпоследняя воздушная победа Крутеня. Через несколько дней, находясь на своем аэродроме (у деревни Денисув) вблизи Тарнополя, я услышал короткие пулеметные очереди. Бой шел в стороне от аэродрома на высоте 2000–2500 м. В синеве безоблачного неба, освещенного лучами летнего южного солнца, трудно было различить самолеты, ведущие воздушный бой.

Через час на аэродром пришла телефонограмма от капитана Крутеня с просьбой выслать в указанный им район самолет "Вуазен" с бидоном горючего и "мандолиной" (так назывался костыль самолета "Ньюпор-23" за его сходство с этим музыкальным инструментом). Кроме того, Крутень просил выслать санитара с перевязочными материалами. По приказанию командира авиаотряда я, несмотря на сильную болтанку, вылетел с санитаром в указанный район, где легко нашел два рядом стоявших на земле самолета. Один из них — сбитый немецкий аэроплан, рядом — самолет Крутеня со сломанным костылем и без капли горючего.

Пока санитар оказывал помощь раненым в воздушном бою немецким летчикам, мы с Крутенем произвели ремонт самолета. Сдав раненых в ближайшую воинскую часть, я вылетел на свой аэродром, а капитан Крутень, наполнив баки самолета бензином, вылетел в расположение своей истребительной группы"[256].

Это была последняя победа прославленного летчика. Спустя несколько дней, 7 июня 1917 г., совершая посадку без горючего на свой аэродром у деревни Плотычи возле Тарнополя, капитан Крутень на самолете "Ньюпор-23" сделал разворот на небольшой высоте и, потеряв скорость, разбился. В приказе командования было сказано: "Возвращаясь с боевого полета, разбился насмерть один из самых доблестных и отважных наших летчиков капитан Крутень". В одной из газет того времени писали по поводу его гибели: "После великого Нестерова он был наиболее видным из боевых летчиков. Погибшему Крутеню шел всего лишь двадцать пятый год… Для характеристики боевой деятельности погибшего авиатора достаточно указать, что в одну последнюю неделю им было сбито три немецких самолета". В России считался асом летчик, сбивший пять самолетов противника. Среди русских летчиков широко распространенной была тактика ведения боя парами. Часто вылетали звеном, при этом третья машина служила как бы приманкой. Летая над вражеским аэродромом, она старалась привлечь на себя внимание противника. Если это удавалось, и вражеский самолет поднимался в воздух, то на него неожиданно обрушивался ас со своим ведомым, решая исход боя в свою пользу. У каждого аса были свои отработанные приемы борьбы— свой "почерк". Всякий поединок носил всегда индивидуальные черты противников, но в то же время основные приемы борьбы были выработаны твердо.

Русские асы смело шли в лобовую атаку, от которой противник обычно старался уклоняться, и с расстояния 15–20 м расстреливали самолет противника.

Большой известностью пользовался на фронте русский ас А. А. Казаков — командир 1-й истребительной авиагруппы. Он смело шел на сближение с противником и вел бой с небольших дистанций. А. А. Казаков имел 17 зарегистрированных побед в воздухе. Общее число немецких аэропланов, которые он сбил, составило 32. Никому на русском фронте не принадлежало больше побед в воздухе. 1-я авиагруппа устроила непроницаемую завесу для аэропланов противника, пытавшихся прорваться к Луцку. 13 сентября 1915 г. летчики авиагруппы рассеяли 16 немецких бомбардировщиков и обратили их в бегство.

Полет с "кошкой "

Только в течение этого месяца группа Казакова провела 40 воздушных боев, сбила несколько немецких самолетов, потеряв всего один свой.

Последователь П. Н. Нестерова штабс-ротмистр А. А. Казаков летал на самолете "Моран-Ж". Вначале он придумал "кошку с лапками". Задача состояла в том, чтобы зацепиться за самолет противника. Это приводило к взрыву капсюля и детонированию пироксилиновой шашки, прикрепленной к "кошке".

9 марта 1915 г. летчик А. А. Казаков в районе деревни Гузав, западнее Вислы, обнаружил немецкий "Альбатрос" и напал на него. Зацепить "кошкой" самолет не удалось, и тогда летчик пошел на таран. Это был второй таран воздушного противника в истории авиации. Казаков так описывает его: "Что было делать — два фронта, сорок тысяч глаз русских и немецких смотрят на нас из окопов, уйти, не сделав ничего, находясь в нескольких метрах от противника, позор перед этими 20 000 русских глаз… Проклятая кошка зацепилась и болтается под днищем самолета…

Тогда я решил ударить "Альбатроса" колесами по его верхней поверхности. Не долго думая, дал руль вниз… Где-то рвануло, толкнуло, засвистело, в локоть ударил кусок от крыла моего "Морана". "Альбатрос" наклонился сначала на один бок, потом сложил крылья и полетел камнем вниз… Я выключил мотор — одной лопасти в моем винте не было. Я начал планировать, потеряв ориентировку, и только по разрывам шрапнелей догадался, где русский фронт. Садился парашютируя, но на земле перевернулся. Оказывается, удар колесами был настолько силен, что шасси было вогнуто под крылья". Это был второй таран воздушного противника в истории авиации и первый таран, окончившийся благополучно для таранившего пилота. Летчик Смирнов, овладев искусством высшего пилотажа, сбил около двух десятков немецких машин. В приказе по особой армии от 27 декабря 1916 г. рассказывалось: "20 декабря 8 самолетов фронтовой авиагруппы капитана Якобешвили вылетели для боя и фотографирования. Во время полета самолеты выдержали четыре боя, причем два неприятельских самолета были сбиты, один — прапорщиком Н. К. Кокориным, другой — старшим унтер-офицером И. В. Смирновым с наблюдателем штабс-капитаном Пентке. Неприятельские летчики (три офицера и один унтер-офицер) убиты ружейными пулями в воздухе".

28 октября 1917 г. в районе Гусятина (Юго-Западный фронт) произошел воздушный бой трех немецких "Бранденбургов" с двумя русскими истребителями 19-го корпусного авиаотряда, которые пилотировали прапорщик Смирнов и унтер-офицер Липский. Смирнов сбил один из аэропланов противника, который упал, объятый пламенем, в тылу русских войск у деревни Зеленая Слобода. Остальные два немецких аэроплана повернули назад, пытаясь уйти. Преследуя их, Липский сбил второго "Бранденбурга", который упал на проволочные заграждения у деревни Зелена. Третий самолет противника ушел в свой тыл с большим снижением и сел, по-видимому, вынужденно, у деревни Кру-живенка.

Большой известностью пользовался военный летчик Ф. Ф. Зверев, летавший в составе 4-го истребительного отряда. Он не побоялся атаковать немецкий самолет типа "Летающая крепость"— хорошо вооруженную двухмоторную машину типа "Румплер". Зверев попал пулей в правый мотор, пробил картер. Мотор заглох. Немецкий самолет совершил вынужденную посадку, экипаж попал в плен.

Самолет Зверева также получил 37 пробоин, винт разлетелся, повреждены были капот и масляный бак, пробит шлем у летчика. Несмотря на все эти повреждения, Зверев сумел сделать посадку на свой аэродром возле Браилова. Всего Зверев сбил более десяти немецких самолетов.

Отважно сражался с врагом русский ас М. А. Орлов. 15 июня 1916 г. он сделал 10 боевых вылетов и сбил австрийский аэроплан, 22 сентября провел б воздушных боев и снова сбил самолет противника. М. А. Орлов написал брошюру "Приемы ведения воздушного боя". Он рекомендовал следующие способы воздушного боя. Первый: пикировать со стороны солнца перпендикулярно полету неприятельского аэроплана, нырнуть под него, начать петлю и кончить ее переворотом на крыло, с выравниванием под неприятельским аэропланом в непосредственной близости от него. При втором способе летчик опускается к неприятелю с хвоста, делая все время зигзаги, пока не займет нужного положения под хвостом противника.

После гибели М. А. Орлова начальником 7-го истребительного отряда стал летчик Гильшер. Он имел перелом костей правого предплечья, после аварии (штопор) на самолете ему ампутировали левую ступню. В таком состоянии Гильшер продолжал летать и 4 апреля 1917 г. сбил в бою немецкий аэроплан. 7 апреля он совершил свой последний полет. В паре с летчиком В Н. Янченко на истребителе "Ньюпор" Гильшер смело вступил в бой с восемью немецкими самолетами. На помощь к врагу прилетели еще 10 самолетов. Русские храбрецы вдвоем рванулись в атаку на 18 самолетов противника. Самолет Гильшера был подбит и камнем упал на землю. Летчик Янченко сумел приземлиться рядом с погибшим героем, взял его тело и доставил на свой аэродром в Тарнополь.

Храбрым и умелым летчиком зарекомендовал себя В. М. Ткачев. В конце 1916 г. он выпустил "Материал по тактике воздушного боя", составленный на основании боевой практики в Луцком районе осенью 1916 г. В нем перечислены и рассмотрены: требования к пилоту, ведущему бой, боевые элементы аэроплана, вопросы вооружения, искусство пилотажа, меткость стрельбы, умение учитывать обстановку во время боя, основные принципы боя — внезапность, маневры, способы атаки и пр. В учебнике давались указания, как вести бой целыми эскадрильями истребительной авиации. При этом подчеркивалось, что целью активных воздушных средств (истребительных) является бой, бой решительный на малой дистанции, так как только в этом случае можно с большой уверенностью рассчитывать на победу.

В приказе по 4-му армейскому корпусу от 13 мая 1916 г. говорится о том, что с наступлением весны начались воздушные бои с аппаратами противника, с которыми летчики отряда смело вступали в бой, летая на тихоходных "Вуазенах". В четырех воздушных боях сбито два немецких "Альбатроса", первый — 15 марта военным летчиком прапорщиком Н. И. Компанейцем с наблюдателем подпоручиком Куницей. Аппарат Компанейца вернулся на аэродром, имея 16 пробоин, нанесенных разрывными пулями. Второй немец сбит 16 апреля военным летчиком подпоручиком Н. В. Осиповым и наблюдателем подпоручиком Калиновским. Во время боя летчик был легко ранен, а наблюдатель тяжело (он умер 24 апреля). А "Вуазен" получил 152 пробоины, повредившие ответственные части аппарата и вынудившие авиаторов спуститься, не долетев до аэродрома.

На Южном фронте прославился летчик-истребитель поручик Г. В. Янковский, бывший летчик-испытатель и шеф-пилот Русско-Балтийского завода, где строились самолеты "Илья Муромец". Г. В. Янковский за свои воздушные победы получил все существовавшие тогда награды. Там же летал известный военный летчик донской казак Тихоцкий, наводивший ужас на немецких пилотов.

Свой вклад в дело борьбы с противником внесли морские летчики-асы. Летчик Северский имел 13 побед, Сафронов — 11, Сергиевский — 11, старший лейтенант Утгоф — 5. Русские асы имели меньше побед, чем французские или немецкие летчики, так как они воевали в худших условиях, на худших самолетах, со слабым вооружением. На 150 истребителей в России было 26 асов, они уничтожили 188 самолетов противника.

Известен был летчик И. У. Павлов. В 1915 г. он окончил летную школу, затем изучал летное дело во Франции. В 1917 г. он получил назначение в 1-й истребительный отряд, где летал в паре с прапорщиком Земблевичем.

Популярностью пользовался также летчик Ф. А. Граб. Он закончил Гатчинскую авиационную школу, за время войны налетал свыше 600 боевых часов, показав себя незаурядным истребителем.

Из других русских асов следует назвать таких выдающихся летчиков, как Кокорин, Зиновьев, Сук, Зайцев, Ягелло, Сапожников, Шиуков, Свешников, Ширинкин, Шебалин, Фомин и др.

Невозможно рассказать о подвигах всех этих русских летчиков. В архивах хранятся полетные листы военных летчиков, читая которые нельзя не испытывать чувства волнения и гордости за русский народ.

Одним из наиболее убедительных свидетельств успехов русских летчиков в области высшего пилотажа явилось выполнение штопора летчиком Арцеуловым 24 сентября 1916 г., так как раньше считалось, что летчик не в состоянии вывести самолет из штопора.

В ряде приказов по отдельным корпусам и армиям были отмечены подвиги многих русских летчиков. Например, в приказе командира одного из корпусов от 10 мая 1916 г. отмечается воздушный бой прапорщиков Кострицкого и Яковлева, летавших на аппарате "Вуазен". Летчики уже выполнили задание по фотографированию позиций противника, когда на них напали два немецких "Фоккера". Летчики подбили один, но у них отказал пулемет. Второй немецкий истребитель начал расстреливать "Вуазен", был пробит бак с бензином, мотор остановился. Летчики 15 км планировали до своих позиций, под ураганным артиллерийским и ружейным огнем пересекли немецкие окопы на высоте 600 м. При спуске аппарат, весь буквально изрешеченный пулями, был окончательно разбит, но летчики остались живы.

В другом приказе отмечена боевая работа летчика Н. П. Пушкель с наблюдателем Ковенко. 1 декабря 1916 г. они вели разведку в немецком тылу, западнее Двины. Русский самолет был трижды атакован немецким "Фоккером". Ковенко, раненный в руку, а затем разрывной пулей в живот, продолжал отстреливаться от немецкого истребителя, и тот вынужден был прекратить бой. Раненый летчик довел свой самолет до аэродрома.

В приказе командующего 2-й армией Западного фронта от 22 августа 1916 г. отмечается героический подвиг летчика М. Изегова и наблюдателя С. Л. Гринева. Они вели разведку тыла противника и проводили бомбометание. Немецкая артиллерия открыла ураганный огонь по самолету. Осколками снаряда летчик был ранен в голову, самолет получил повреждение. Обливаясь кровью, Изегов довел самолет до своего аэродрома и посадил с легкой поломкой шасси и аппарата.

В оперативной сводке штаба 11-й армии 7 сентября 1916 г. описана боевая деятельность летчиков Попова, Никулина, Пожарского, Сахно и др. В трудных условиях, не имея преимуществ в скорости и вооружении, они успешно боролись и побеждали в воздушных боях. Главнокомандующий Северным фронтом в приказе от 7 сентября 1916 г. отмечал героический подвиг летчика-истребителя Панкратова и наблюдателя лейтенанта французской службы Анри Лорана. Вылетев на встречу эскадрилье немецких самолетов, они в районе Двинских позиций приняли неравный бой, сбили неприятельский самолет. Далее в приказе сказано, что вслед за тем наш аппарат был внезапно сбоку атакован противником, летчик Панкратов смертельно ранен разрывной пулей, лейтенант же Лоран, невзирая на вторичное во время боя ранение, принял управление аппаратом, выпрямил его, но видимо потерял силы, и аппарат, быстро накренившись, упал. Лейтенант Лоран через несколько минут скончался.

Русская авиация в первой мировой войне была серьезной силой. Она избавила крупные промышленные центры, в частности Петроград, от налетов цепеллинов. Суммарный вес сброшенных немецкими дирижаблями на территорию России авиабомб составил 60 322 кг. Не прошло и года с начала войны, как граф Цепеллин вынужден был заявить о том, что если авиация будет развиваться такими темпами, как сейчас, то его дирижабли станут ненужными. В ходе войны Германия потеряла 79 дирижаблей из 92-х, находившихся в строю. Значительная часть этих дирижаблей была сбита на Восточном фронте.

Отважно сражались с врагом русские летчики, находившиеся в составе русского экспедиционного корпуса во Франции. Летчик В. Г. Федоров в битве под Верденом в 1916 г. за 16 дней в девяти боях сбил восемь немецких аэропланов, за что получил высшие награды французской армии. В одном из боев Федоров был тяжело ранен в ногу, однако благополучно опустился. Русский патриот, он стремился на родину, говорил: "Теперь, после выздоровления — в Россию. Очень уже здесь "выслужился", — все военные награды французской армии получил в две недели. А у меня также безумное желание послужить России, — там и умереть страшно не будет. Мне и здесь не страшно. Но ведь не свой — чужой я для них. И никогда своим не буду. А в России ушел бы весь в разрушительную работу — бить и бить немца". Федоров одержал 11 побед в воздухе. Немцы, назвав его "русским воздушным казаком Вердена", организовали за ним охоту, и 7 ноября 1918 г. В. Г. Федоров погиб в неравном бою незадолго до окончания войны. Ранее генералиссимус Жоффр писал о нем в своем приказе: ". Вы удвоили славу, покрывшую знамена Верденской армии. От имени этой армии благодарю Вас за услугу, оказанную Франции". В газете "Matin" 20 мая 1916 г. французский майор Брокар дал высшую оценку русским летчикам, назвав их "рыцарями воздуха без страха и упрека".

К концу 1916 г. на всех фронтах действовало около 200 русских истребителей. Примерно на 10 км фронта приходился один истребитель. Это заставляло русских летчиков не жалеть сил. Героический подвиг совершил русский авиатор X. Н. Семененко-Славоросов. Когда французский летчик, получив в воздушном бою ранение, опустился между немецкими и французскими траншеями, Славоросов приземлился рядом, вытащил тяжело раненого французского летчика и доставил его на перевязочный пункт. Русский летчик был награжден командующим французскими войсками высшей боевой наградой — "Военной медалью". Старый генерал снял со своей груди медаль, полученную им за храбрость еще в компании 1870—71 гг., и прикрепил ее к кителю X. Н. Семененко-Славоросова. Русский летчик Э. И. Меос победил знаменитого немецкого аса лейтенанта Карла Менкгофа, имевшего 39 побед. Менкгоф попал в плен и сказал русскому летчику: "Вы были безумно решительны и храбры. После первых выстрелов я собрался оставить свою жертву, как вдруг получил пули в руки и в мотор"[257].

В отношении летчика Павла Арчеева в приказе французского военного командования сказано, что он восхищал товарищей своей необыкновенной храбростью, выдержкой и веселостью. Раненый пять раз, едва поправившись, он всегда возвращался в строй. Сбив еще девять вражеских аэропланов, он увеличил число своих побед в воздухе до 15-ти. П. Арчеев был награжден французским орденом Почетного Легиона.

В приказе отмечен и русский летчик Петр Маринович, также награжденный орденом Почетного Легиона. О нем сказано: "Очень храбрый летчик-истребитель вызывает восхищение своей эскадрильи, в течение года почти ежедневно принимает участие в длительных воздушных боях с величайшей смелостью и храбростью. Официально сбитых им аэропланов — 22".

Замечательный подвиг совершил летчик Белоусов, открывший в ходе воздушной разведки направление движения немецких армий в районе Марны.

Таким образом, в годы войны в России выросли выдающиеся мастера летного дела. Это были люди различного социального происхождения, но их всех объединяло священное чувство любви к Родине и ненависти к врагу. Официальная статистика преуменьшала число побед русских летчиков. Уничтоженными считались только самолеты, сбитые над своей территорией. Немецкие самолеты, упавшие за линией фронта, не засчитывались.

Заслуги русских асов тем значительнее, что условия их воздушной борьбы были неизмеримо тяжелее, нежели у немецких летчиков. В июле 1915 г. заведующий авиацией в действующей армии докладывал верховному главнокомандующему о том, что аппараты заграничные, поступающие до сего времени в армию, — это отжившие типы "Фарман-20", не применяемые уже "Ньюпор" и устаревшие типы "Вуазен", т. е. все то, что заграничной авиационной техникой, идущей в уровне с указаниями опыта войны, уже оставлено. Если учесть, что на русских истребителях были одноствольные пулеметные установки, а на немецких — двух- и даже четырехствольные, то ясно, что преимущество в огневой мощи было на стороне немецких истребителей. Несмотря на все это, русские летчики своей смелостью и героизмом сумели внушить немцам страх перед русским воздушным флотом.

Немцы вынуждены были публично признать, что вследствие действий русских истребителей им пришлось отказаться от полетов одиночных разведчиков и заменить их парами, а в конце концов даже целыми отрядами из пяти самолетов, "чтобы добиться разведки при всяких обстоятельствах". Но и такой строй не всегда позволял добиваться поставленной цели. Русские истребители создавали такие "обстоятельства", что даже при численном превосходстве немцам приходилось отказываться от выполнения боевых заданий.

Для борьбы с немецкой авиацией от русских летчиков помимо высокого мастерства требовалось умение вести групповые атаки. Русские летчики и в этом случае оказались на высоте положения. В России была создана передовая тактика группового воздушного боя истребителей.

В конце 1916 г. военное командование стало вводить на вооружение самолеты типа "Декан-А" и "Лебедь-12", а в начале 1917 г. — "Сопвич" производства французских и английских заводов. Эго резко изменило условия боя. Полеты с целью глубокой разведки и бомбометания проводились теперь строем из шести — восьми самолетов. С этого времени стали возникать, групповые воздушные бои.

Для прикрытия корректировщиков и разведчиков придавались истребительные авиаотряды. Значительное количество воздушных боев возникало именно при сопровождении и охране разведывательных, корректировочных и бомбардировочных самолетов. В разгар войны были случаи, когда в воздухе одновременно дрались по нескольку десятков истребителей.

Заслуга в создании тактики группового боя принадлежит фронтовым летчикам и командирам истребительных групп и отрядов. Эта наука была рождена в борьбе и проверена кровью. Практика летнего дела опрокинула теоретические данные высших штабных чинов при верховном командовании. Когда в ходе войны летчики представили соображения "о порядке применения аэропланов" и на первое место выдвинули аппараты для "очищения воздушного пространства от аппаратов противника", утверждая неизбежность "эскадренного" боя, то это положение встретило резкую критику в верхах. Штабные генералы утверждали, что при свободе маневра в воздухе "трудно представить себе добровольное сосредоточение друг против друга воздушных эскадр воюющих сторон на предмет "самоуничтожения". Вероятнее ожидать обратного: что обе стороны будут уклоняться от такого сосредоточения и грандиозного воздушного боя, имея в виду, что для возможности выполнить задачи разведки пробивать "брешь" в воздухе совершенно не нужно. Бой же в воздухе будет носить скорее характер партизанской войны: погоня за отдельными аппаратами, бой между ними при случайной встрече словом не "эскадренный" бой, а мелкие столкновения"[258]. Последующий ход войны сделал фактом крупные воздушные сражения. Групповые бои на Восточном фронте стали повседневным явлением.

Русские потребители были грозой и для морской авиации противника. Морской летчик немецких военно-воздушных сил капитан II ранга Молль признавал, что "русские пытались всегда сбивать наши гидросамолеты с помощью большого числа своих истребителей полевого типа".

В начале июля 1917 г. после прорыва на Львовском и Тарнопольском направлениях немцы для дезорганизации отхода русских войск бросили сюда крупные воздушные соединения, которые совершали налеты на отходящие войска и эшелоны. Русские летчики-истребители перехватывали группы самолетов противника. В воздухе завязывались ожесточенные воздушные бои. В них принимали участие и французские истребительные отряды, действовавшие на Юго-Западном фронте на стороне русской армии. Были случаи, когда в одном воздушном бою немцы теряли по шесть-семь самолетов.

В ходе первой мировой войны русские истребители уничтожили на Восточном фронте свыше двух тысяч немецких самолетов и около трех тысяч немецких летчиков.

Штурмовые действия. Необходимость согласованных действий авиации с наземными войсками в период больших операций была понята командованием русской армии только в ходе войны. Инициативу в этом вопросе проявил штаб Юго-Западного фронта. Подготавливая прорыв фронта австро-венгерских войск, командующий Юго-Западным фронтом генерал А. А. Брусилов в апреле 1916 г. потребовал увеличить количество воздушных аппаратов, выключив устаревшие, износившиеся. В оперативных планах было четко оговорено участие авиации во взаимодействии с наземными войсками. Здесь удалось собрать на узком участке фронта мощный авиационный кулак, насчитывавший свыше 200 самолетов.

Командованию Юго-Западным фронтом принадлежит инициатива дифференцированного использования самолетов в соответствии с их боевыми качествами и тактическими свойствами. По указанию штаба все самолеты были разделены на три основных группы: 1) дальние разведчики для ведения разведки глубокого тыла противника. Сюда были отнесены двухместные самолеты "Ньюпор", "Анатра-Д" и "Фарман"; 2) ближние разведчики, способные корректировать стрельбу артиллерии — самолеты "Вуазен" и "Моран"; 3) истребители — одноместные самолеты "Ньюпор". Такое деление затем приняли и другие фронты.

На Юго-Западном фронте был создан маневренный резерв боевых самолетов, находившийся в распоряжении командующего фронтом. Он предназначался для выполнения стратегических и тактических задач.

В распоряжение штабов армий были переданы самолеты дальней разведки, в армиях организованы специальные истребительные группы. Именно в авиагруппах на Юго-Западном фронте выросли знаменитые русские асы.

Здесь же была разработана идея массированного применения авиации на решающих участках фронта. Начальник штаба Юго-Западного фронта 15 августа 1916 г. телеграфировал заведующему авиацией и воздухоплаванием в действующей армии о том, что обладая по сравнению с немецкими слабыми по количеству и по качеству авиационными средствами, можно успешно бороться с неприятельской воздушной разведкой только при условии решительного сосредоточения воздушных сил на важнейшем операционном направлении, жертвуя направлениями второстепенными. При этом в пределах фронта такое сосредоточение может выразиться:

а) в перемещении части аппаратов из всех армий в ту армию, на которую в данное время возлагается главная оперативная задача и

б) в назначении в ту же армию новых аппаратов, предназначенных для пополнения воздушных средств Юго-Западного фронта.

Взаимодействие наземных войск с авиацией, являющееся слабым местом русских армий, в штабе Юго-Западного фронта продолжали развивать и совершенствовать. В телеграмме инспектора авиации фронта, разосланной всем авиаотрядам во время боев летом 1917 г., говорилось, что на фронте 7 и 11 армий в период артиллерийской подготовки и первых дней наступления впервые русская авиация работала в полной и тесной связи с артиллерией и наступающей пехотой и принесла неоценимую поддержку наземным родам оружия.

Помощь сухопутным войскам, о которой идет речь, состояла в штурмовых действиях авиации. Русская авиация может гордиться тем, что она первой открыла новую форму боевого использования самолета, раньше военно-воздушных сил других воюющих стран стала штурмовать неприятельские войска. Военно-воздушный флот России, как и авиация других стран, не имел на вооружении хорошо вооруженного и бронированного штурмовика. Правда, еще накануне войны в России был создан опытный образец штурмового самолета, имевшего бронированное днище и пулеметную установку[259], но он не был принят на вооружение.

Военное ведомство не придало значения и опытам стрельбы с самолета по наземным целям (мишени), проведенным 6 августа 1913 г. на Клементьевском полигоне недалеко от Москвы. Официальное заключение комиссии военного ведомства только и отметило на основании этого опыта, что стрельба с аэроплана возможна. При этом необходима полная слаженность работ летчика и пулеметчика. Специальных штурмовых отрядов не существовало. Летчики летали на армейских и корпусных самолетах.

Выполняя задания разведывательного характера, русские летчики, несмотря на обстрел со стороны противника, часто летали на небольшой высоте. Это способствовало воспитанию боевых качеств летчика-штурмовика. С момента появления истребительной авиации оставалось сделать только один шаг для начала штурмовых действий. Вскоре летчики стали нападать на воинские части противника, особенно на марше, рассеивать их пулеметным огнем.

Первые штурмовые действия русских самолетов относятся к лету 1915 г. Пять русских самолетов 31-го авиационного отряда с небольшой высоты атаковали скопление немецких войск на переправе через реку Буг у местечка Владава. Пулеметный огонь авиаторов и сброшенные авиабомбы внесли смятение в ряды противника и обеспечили успех атаки 1-й гвардейской пехотной дивизии.

Летчики других авиаотрядов также совершали штурмовые полеты. Так, в июне 1917 г. во время боев под Конюхами военный летчик 2-го артиллерийского авиаотряда 11-го дивизиона, входившего в состав 11-й армии, прапорщик Андреев вместе с летчиком-наблюдателем Ермоловым, выполняя боевое задание на самолете "Вуазен", обнаружил, что на одном из участков фронта идет горячий бой. Пехота противника вела наступление. Летчики по собственной инициативе решили обстрелять пулеметным огнем войска противника. Андреев, переведя машину в крутое планирование, повел ее на наступавшие колонны немцев. Стрельба велась с высоты 30–50 м. В первый заход летчик-наблюдатель, стоя в гондоле, выпустил три обоймы, во второй заход — еще несколько обойм. Наземные войска, видя смятение в рядах немцев в результате штурма с воздуха, возобновили наступление и добились победы. При втором заходе машина была обстреляна немцами из винтовок и пулеметов, в результате чего летчики стали ощущать сильную тряску двигателя и вынуждены были вернуться на свой аэродром у деревни Деница. При осмотре самолета на нем было обнаружено до 30-ти пробоин. Одна из бронебойных пуль попала в гайку крепления винта и там осталась.

В этот день экипаж самолета сделал три вылета на разведку и корректирование артиллерийской стрельбы, благодаря чему удалось уничтожить несколько батарей противника. Описанный случай не был исключением в боевой работе русских летчиков.

Союзники, наблюдавшие за развитием нового вида боевой деятельности, стали подражать русским летчикам. Например, на Юго-Западном фронте в районе Бржезан у деревни Подгайцы летчики Смит, Аберкрамби и Невилл английского авиационного отряда, воевавшего на стороне русской армии, совершали штурмовые полеты на самолетах "Сопвич". Обстрел производился из пулемета "Виккерс" через винт.

Опыт штурмовых действий самолетов на русском фронте заинтересовал и французов. С конца 1917 г. французское командование стало широко применять на Западном фронте истребительную авиацию для штурмовых действий на решающих участках фронта. В конце 1918 г. в момент прорыва немецких армий к реке Марна против наступающих частей французы бросили 220 штурмовых самолетов.

Практика штурмовых полетов показала, однако, что процент гибели самолетов, не имевших надежного бронирования, был довольно большим.

БОЕВАЯ РАБОТА ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛЕЙ

Активное участие в первой мировой войне принимало военное воздухоплавание. Его боевая деятельность велась по двум направлениям. Во-первых, по линии разведки и бомбардировки — эту работу выполняли дирижабли. Во-вторых, по корректированию артиллерийского огня и наблюдению за полем боя — эта задача возлагалась на привязные аэростаты.

Германия вступила в войну, имея 18 воздушных кораблей, каждый объемом не менее 8000 м3. Из них 11 имели объем от 18 до 27 тыс. м[260], скорость полета от 80 до 90 км/ч, высоту полета 2500–3000 м, радиус действия 1000–2000 км. Полезная нагрузка цепеллинов составляла 8—11 т, они вооружались пулеметами и двумя — четырьмя орудиями. Для того времени это были вполне современные воздушные корабли.

В Германии к началу войны цепеллин был окончательно выбран как основной тип дирижабля и принят на вооружение военно-воздушного флота. Немецкие дирижабли нанесли немалый урон крупным военным объектам и промышленным центрам своих противников. Так, уже 14 августа 1914 г. немецкий цепеллин сбросил бомбы на Антверпен. Как сообщалось в печати, "по крайней мере девять улиц пострадали от бомб. По приблизительному подсчету около 900 домов повреждены более или менее сильно, а 60 совершенно разрушены. Подсчитать человеческие жертвы пока трудно" [261].

15 августа цепеллин подверг бомбардировке станцию Млава (Восточная Пруссия), занятую русскими войсками. По свидетельству одного из летчиков, рано утром "…цепеллин начал уже кидать бомбы, причем одна из них попала в зал 1 класса вокзала, пробила крышу и разорвалась, а другая бомба была брошена на полотно железной дороги, на место высадки одного из эшелонов. На месте оказалось несколько трупов. Всего сброшено было десять бомб"[262]. Кстати, этот цепеллин был подбит русской артиллерией. 7 марта 1915 г. германские цепеллины произвели налет на Париж и его окрестности[263] и сбросили 6 бомб, нанесших повреждения городу. Лондон также пострадал от их налетов.

Дирижабли стран Антанты, в том числе России, в свою очередь сыграли немалую роль в разрушении военных объектов противника. В штабе верховного главнокомандующего русскими армиями в начале войны дирижабли считали основным средством стратегической разведки. Как только армия и флот были переведены на военное положение, началась перестройка воздухоплавательных частей в соответствии с требованиями военного времени.

Батальон Офицерской воздухоплавательной школы был расформирован, его личный состав направлен на укомплектование запасного воздухоплавательного батальона, 12, 13 и 14-й воздухоплавательных рот. Остальные воздухоплавательные роты пополнены личным составом в соответствии со штатами военного времени. Роты с управляемыми аэростатами дислоцировались в Луцке, Бердичеве, Белостоке, Лиде, Сализи (близ Петрограда), Брест-Литовске, Ковно, Гродно и других пунктах. Для обслуживания дирижаблей здесь были построены 14 эллингов, располагались базы снабжения и питания дирижаблей газом. Для сравнения: в Германии имелось 39 оборудованных стоянок для дирижаблей с 53 эллингами (из них 39 больших). Материальная часть была проверена и приведена в боевую готовность.

Дирижабль "Лебедь"

Русские воздухоплавательные части имели на вооружении 14 управляемых аэростатов. Эго составляло только часть того, что предусматривалось мобилизационным планом. В день объявления войны армия должна была иметь 14 больших и 14 малых управляемых аэростатов. Но накануне войны в связи с успехами авиации строительство дирижаблей малой кубатуры было приостановлено.

Почти все дирижабли России, за исключением четырех самых крупных, были устаревшей конструкции и развивали незначительную скорость полета — порядка 35–55 км/ч при максимальной высоте полета до 3 тыс. м. Как боевые единицы, они ценности не представляли. Среди 14-ти дирижаблей имелось десять различных конструкций и систем, что крайне осложняло их эксплуатацию. Для разведки тыла неприятеля они были признаны непригодными и остались на своих базах.

Дирижабли "Кондор", "Астра", "Буревестник", "Альбатрос". Большие управляемые аэростаты России были построены и приняты на вооружение в 1913 г. и распределялись следующим образом. Дирижабль "Кондор" придавался 2-й воздухоплавательной роте в Брест-Литовске. Его объем 9600 м3, скорость полета 55 км/ч, потолок 3000 м, экипаж 7—10 человек. Строился на заводе "Клеман-Баяр" во Франции. Дирижабль "Астра" находился на вооружении 3-й воздухоплавательной роты в городе Лиде. Этот нежесткий корабль объемом 9800 м3 был построен на заводе "Астра" во Франции. Скорость полета 63 км/ч, потолок 2500 м, экипаж 8—12 человек. Дирижабль "Буревестник" придавался 4-й воздухоплавательной роте в городе Бердичеве.

Дирижабль "Альбатрос"

Этот аппарат мягкой системы типа "Парсеваль" строился в Германии. Его объем 10 000 м3, скорость 75 км/ч, потолок 2 тыс. м, экипаж 7—10 человек. Дирижабль "Альбатрос" находился при 12-й воздухоплавательной роте в Салиэи. Этот дирижабль нежесткой системы объемом 10 000 м3 построен на Ижорском заводе по проекту Б. В. Голубова и Д. С. Сухоржевского. Скорость 75 км/ч, потолок 2 тыс. м, экипаж 8—12 человек, полезная нагрузка 3200 кг. Все четыре дирижабля были вооружены пулеметами, имели приспособления для сбрасывания бомб и обладали продолжительностью полета до двадцати часов.

Три дирижабля малой кубатуры, предназначавшиеся ранее для ближней разведки, были также приданы воздухоплавательным ротам. Дирижабль "Голубь" поступил на вооружение 3-й воздухоплавательной роты. Этот нежесткий дирижабль был построен в 1910 г. на Ижорском заводе по проекту Б. В. Голубова и Д. С. Сухоржевского. Объем 2275 м3, скорость 50 км/ч, потолок 1000 м, запас горючего на 4 часа полета, экипаж — 4 человека. Он был сильно потрепан в эксплуатации, разоружался, но после капитального ремонта вновь вернулся в строй. Дирижабль "Беркут" придавался 2-й воздухоплавательной роте. Он был построен во Франции в 1910 г. и имел нежесткую систему, объем 2140 м3, скорость 35 км/ч, потолок 2000 м, запас горючего на 10 час. полета, экипаж — 5–8 человек. Этот дирижабль был наиболее потрепан и также прошел капитальный ремонт. Дирижабль "Ястреб" находился в 12-й воздухоплавательной роте. Этот нежесткий дирижабль объемом 2800 м3 был построен в 1910 г. на заводе "Дукс" в Москве по проекту А. М. Шабского, его скорость 35 км/ч, потолок 1800 м, запас горючего на 6 час. полета, экипаж 4 человека. Эти дирижабли имели вооружение, но были сильно поношенными и устаревшими. Их потолок и скорость не отвечали требованиям, предъявляемым к военным дирижаблям[264].

Реальную пользу русской армии могли принести только дирижабли большой кубатуры.

Обладая значительным по сравнению с самолетами того времени радиусом действия и большей грузоподъемностью, русские дирижабли осуществляли глубокую разведку и бомбардировку военных объектов противника. Успешной была боевая работа дирижаблей "Кондор" и "Беркут", находившихся в распоряжении 2-й воздухоплавательной роты в крепости Брест-Литовск. Имея на борту радиотелеграфную станцию, "Кондор" доставлял штабу верховного главнокомандования ценные сведения о передвижениях немецко-австрийских войск. Удачной была и бомбардировочная деятельность этих дирижаблей. Они бомбили склады боеприпасов, железнодорожные узлы и другие военные объекты противника. Насколько досаждали "Кондор" и "Беркут" врагу, говорит тот факт, что в момент упорных боев летом 1915 г. немецкое командование ежедневно в течение двух недель бросало на крепость Брест-Литовск свои самолеты. Основным объектом бомбардировки "Альбатросов" в крепости была территория воздухоплавательной роты с эллингами для дирижаблей. Немцам не удалось тогда уничтожить русские дирижабли. После сдачи крепости они были перебазированы на другой участок фронта. Дирижабль "Астра" в 1915 г. совершил налеты на железнодорожный узел города Лык. В результате интенсивного бомбометания были разбиты эшелоны с боеприпасами и разрушена станция. Немалую пользу русской армии принес своими боевыми налетами, разведкой на морском театре войны и бомбардировками немецких военных объектов дирижабль "Альбатрос". Он погиб во время одного из боевых полетов в неблагоприятную погоду.

С середины 1915 г. боевая работа воздухоплавательных рот сильно осложнилась появлением самолетов-истребителей, стрелявших зажигательными пулями, от которых наполненные водородом дирижабли легко воспламенялись. Грозным противником дирижаблей стала зенитная артиллерия. При отсутствии истребителей сопровождения, высоте полета, не превышавшей 2000–2500 м, малой скорости дирижаблям выполнять боевые задания становилось все труднее и труднее. Неудивительно, что дирижабли "Кондор" и "Беркут" вскоре погибли.

Такой же была и участь многих германских цепеллинов. Русские артиллеристы научились расправляться с этими воздушными гигантами. Так, цепеллин, пытавшийся бомбить Варшаву, был подбит огнем артиллерии. Другой цепеллин во время налета на станцию Млава сбили артиллеристы конной батареи.

Большинство выдвинутых близко к границе русских баз управляемых аэростатов, расположенных в крепостях, было уничтожено или попало в ходе войны в руки противника. Такая участь постигла Луцкий эллинг, перенесенный во Львов, базы в Брест-Литовске, Ковно и Гродно. Никакого пополнения взамен выбывших из строя дирижаблей воздухоплавательные роты не получали. На складах Главного военно-технического управления к началу войны управляемых аэростатов не имелось.

После захвата противником Сосновицкого трубопрокатного завода, где осуществлялась заправка водородом металлических баллонов, снабжение газом управляемых аэростатов сильно ухудшилось. Положение усугублялось нехваткой материалов для добывания водорода.

Дирижабль "Гигант". На отечественных заводах строились три аэростата большого объема.

22 декабря 1912 г. был заключен контракт с Балтийскими судостроительным и механическим заводами на постройку управляемого аэростата "Гигант" объемом около 18 тыс. м3. Длина дирижабля 105 м, диаметр миделя 16,25 м, мощность четырех двигателей 600 л. с. Горизонтальная скорость 18 м/с. Максимальная высота полета 3500 м. Запас горючего на 20 час. хода.[265] Завод обязался сдать дирижабль к 27 апреля 1914 г., а военное ведомство в свою очередь обещало предоставить для его сборки эллинг, необходимое количество водорода и команду в количестве ста человек. Дирижабль строился по проекту А. М. Кованько и А. М. Шабского. Это был полужесткий аппарат, гондола которого составляла одно целое с оболочкой. Четыре моторные гондолы вынесены по бокам аэростата. Его конструкция была исключительно интересной. Дирижаблей с такими данными, как у "Гиганта", в то время не имелось ни в русской, ни в германской армиях. Постройка дирижабля затянулась, и к сроку его окончить не удалось. Сборка проводилась в большом эллинге в Са-лизи, недалеко от Гатчины. В феврале 1915 г. завод заявил о готовности аэростата для наполнения.

10 февраля 1915 г. состоялся первый испытательный полет этого громадного аэростата. Он окончился серьезной аварией из-за перемещения двигателей, не предусмотренного проектом и сделанного в отсутствие главного конструктора. Дирижабль прогнулся в средней части, вследствие чего один из пропеллеров ударил по тросовой расчалке, и корабль, перегнувшись пополам, опустился в небольшом лесу. Завод приступил к полной переделке дирижабля. 27 октября 1915 г. дирекция завода обратилась в Главное военно-техническое управление с просьбой предоставить для сборки "Гиганта" необходимую команду и 600 труб со сжатым водородом, что составляло 30 тыс. м3 газа. ГВТУ обратилось по этому вопросу к великому князю Александру Михайловичу, в распоряжении которого находились все запасы химических материалов для добывания водорода. 11 декабря был получен ответ, в котором говорилось, что "его императорское высочество признал необходимым отложить наполнение аэростата до более благоприятного в смысле атмосферных условий времени на март-апрель месяцы 1916 г."[266]. Ссылка великого князя на неблагоприятные "атмосферные условия" была, конечно, только предлогом для отказа. На самом деле командование отказалось предоставить сжатый водород из-за его крайней необходимости для обслуживания воздухоплавательных рот действующей армии. Нужное для наполнения "Гиганта" количество водорода составляло месячную потребность восьми наблюдательных станций со змейковыми аэростатами. Была реальная возможность выделить заводу селиколевый газодобывательный аппарат, находившийся в Сализи, но начальник Управления военно-воздушного флота в письме от 8 июня 1916 г. писал, что по распоряжению его императорского высочества и этот аппарат передан в Севастополь морскому ведомству, вследствие чего эллинг в деревне Сализи остался без всяких средств для газодобывания.

Истратив огромные средства на постройку дирижабля, от него отказались, когда он был уже готов и мог бы принести пользу армии. В условиях быстрого прогресса воздухоплавательной техники всякая задержка ввода в строй приводила к ее моральной смерти. Уже в середине 1916 г. дирижабль "Гигант" стал устаревшим. По мнению начальника Управления военно-воздушного флота "скорость современного аэростата должна быть не менее 80 верст в час, т. е. не менее 22 м в секунду", в то время как "Гигант" был рассчитан на скорость полета 18 м/с. Вскоре специальная комиссия военного ведомства, ознакомившись с построенным дирижаблем, признала его негодным для военных нужд. Оболочку "Гиганта" использовали для постройки сферических аэростатов. Каркас был разобран, обращен в лом и частично использован для постройки самолетов.

Дирижабль "Воздушный крейсер". Накануне войны конструкторы Б. В. Голубов и Д. С. Сухоржевский составили проект огромного воздушного корабля "Воздушный крейсер", превышавшего размеры "Гиганта" в полтора раза. Проектом заинтересовалось военное ведомство. Дирижабль решили заказать Ижорскому заводу. Главное военно-техническое управление заключило с ним контракт, по которому "Воздушный крейсер" должен был иметь длину 130 м, высоту 28 м, объем — около 25 тыс. м3, не менее двух двигателей мощностью по 250 л. с. каждый, скорость — 23 м/с, высоту подъема — 2500 м, запас горючего на 20 час. полета при полной скорости. Специально оговаривалась грузоподъемность. Воздушный корабль должен был поднимать в гондоле команду в удвоенном составе, кроме того, двух наблюдателей, не занятых его управлением, телеграфиста и пулеметчиков; не менее 2–3 пулеметов с трехтысячным лимитом патронов и запасными частями для каждого пулемета; радиотелеграфную станцию, способную действовать на 300 км; прожектор; запасы бензина, масла и воды на 20 час. полета.

К концу 1915 г. основные части дирижабля были закончены. Много хлопот доставили силовые установки и производство цельнотянутых труб для каркаса жестких частей дирижабля. Ижорский завод, построивший уже управляемые аэростаты "Голубь" и "Альбатрос", использовал весь свой опыт для создания нового самого мощного воздушного корабля среди всех, какие когда-либо строились в России. Однако его сборку пришлось отложить. Штаб верховного главнокомандующего, учитывая опыт войны, предъявил новые требования. В основном они сводились к тому, чтобы аэростат поднимал не менее одной тонны бомб, имея возможность совершать полет на высоте 2500 м. За счет увеличения боевой нагрузки военное ведомство соглашалось уменьшить запасы горючего, масла и воды до 15 час. непрерывного полета. Скорость оставалась прежней, оговаривалось, что длина баллона после наполнения газом должна быть не более 150 м.

Завод согласился на новые условия и приступил к переделке некоторых частей аэростата. К этому времени на его постройку уже были затрачены громадные деньги. Сборку "Воздушного крейсера" и его испытание намечалось провести не ранее середины 1916 г. Но к этому времени в военном ведомстве уже сложилось мнение о ненадобности дирижаблей большого объема для фронта. 28 февраля 1916 г. заведующий авиацией и воздухоплаванием в действующей армии уведомил начальника Управления военно-воздушного флота, "что начальник штаба верховного главнокомандующего указал на необходимость дирижабли, строящиеся на Балтийском судостроительном заводе или Ижорском, задержать приемкой до конца войны, чтобы не тратить газ на их испытание"[267]. В соответствии с этим приказом приемка "Воздушного крейсера" была задержана.

Дирижабль "Клеман-Баяр". Третьим строившимся для русского военно-воздушного флота дирижаблем был заказанный во Франции "Клеман-Баяр". Условия, поставленные фирме, уже неоднократно выполнявшей заказы для России, были следующие: аэростат должен иметь не менее четырех двигателей, пятый двигатель предусматривался для подъема, скорость — не ниже 22–23 м/с, подъем до 2500 м, запас горючего на 20 час. полета, объем не обусловливался. Экипаж корабля определялся в составе командира, трех помощников, восьми механиков, трех стрелков, телеграфиста и двух наблюдателей. Вооружение — не менее 5 пулеметов с 3 тыс. патронов и ящиком запасных частей, считая вес каждого боевого комплекта 75 кг. Было также оговорено, что дирижабль должен иметь беспроволочный телеграф максимальным весом 200 кг и прожектор. Вес балласта определялся в размере не более 10 % от подъемной силы. Позднее фирме были поставлены дополнительные требования, которые сводились к тому, чтобы аэростат был способен совершить при испытании трехчасовой полет с полным грузом бомб (1 т) на борту. Объем такого дирижабля должен быть около 20 тыс. м3. Из документов видно, что "фирмой эти условия приняты, и по извещению военного агента в Париже в январе месяце (1916 г.) фирма должна была приступить к переделке аэростата для выполнения новых требований"[268]. Был ли построен полностью такой аэростат, установить не удалось. Можно только предполагать, что, исходя из общей установки штаба верховного главнокомандующего о ненадобности дирижаблей такого типа для действующей армии, русское военное ведомство отказалось от приемки и этого большого аэростата[269].

К. Э. Циолковский

Дирижабли К. Э. Циолковского. Известны работы К. Э. Циолковского над управляемыми аэростатами, его письма военному ведомству с предложением осуществить свое изобретение. Известно также, что эти предложения были оставлены без внимания. Изданная К. Э. Циолковским работа о цельнометаллическом аэростате была переведена на французский, немецкий и английский языки и вызвала большой интерес среди западно-европейских деятелей авиации. Идеи К. Э. Циолковского были использованы за границей Шварцем и Цепеллином при постройке ими дирижаблей жесткой системы. Выдающиеся русские ученые Столетов, Жуковский, Менделеев, Рыкачев, Сеченов и другие дали положительные отзывы об изобретении Циолковского. А. М. Кованько, вообще чрезвычайно критически относившийся ко всякого рода предложениям различных изобретателей, назвал К. Э. Циолковского "одним из серьезных изобретателей"[270].

Во время войны отдельные русские патриоты нашли в себе достаточно мужества, чтобы вступиться за выдающегося изобретателя и еще раз напомнить о ценности его проекта. В августе 1915 г. податной инспектор статский советник Н. А. Панов обратился в Центральный военно-промышленный комитет с заявлением по поводу изобретенного К. Э. Циолковским управляемого металлического аэростата. Панов подробно изложил историю этого изобретения и правдиво обрисовал облик скромного русского ученого. Он писал: "В Калуге четверть века назад поселился даровитый русский ученый, представляющий собой тип европейских ученых XVII и XVIII в., в тиши своих бедных кабинетов скромно создававших и разрабатывавших новые теории в области физико-математических наук. Этот ученый — Константин Эдуардович Циолковский, создавший теорию металлического управляемого аэростата, подвинувший вперед теорию аэроплана и занимающийся многими вопросами аэростатики, аэродинамики и физической астрономии.

Глубокое знание высшей математики и способность применять ее к разрешению трудных вопросов механики, физики и астрономии дали ему возможность научно разработать теорию управляемого аэростата с металлической оболочкой, теорию аэроплана и установить новые взгляды на разные вопросы физики и механики. Несмотря, однако, на многолетние научные труды Циолковского, на старание его сделать свои идеи о возможности устройства металлического аэростата доступными для ученых и широкой публики, до сих пор ни правительственные ученые учреждения, ни частные лица не дали ему денежных средств для постройки модели в больших размерах, чтобы произвести опыты полета с людьми"[271].

К. Э. Циолковский к началу первой мировой войны построил небольшие модели цельнометаллического аэростата. Он неоднократно предлагал военному ведомству безвозмездно взять на себя руководство постройкой дирижабля своей системы. Для создания большой модели, имеющей практическое значение, изобретатель просил около 25 тыс. руб. Дирижабль К. Э. Циолковского, будучи выполнен из гофрированного металла, должен был, по идее ученого, изменять свой объем в зависимости от высоты полета.

Отдел изобретений Центрального военно-промышленного комитета, рассмотрев предложение К. Э. Циолковского и ознакомившись с представленными брошюрами по этому вопросу, 10 сентября 1915 г. дал отрицательное заключение. В нем говорилось: "Проект является не настолько разработанным, чтобы можно было тотчас же приступить к постройке аэростата такой системы для военных целей…"[272]. Так был похоронен проект талантливого изобретателя. Его идеи осуществились только много лет спустя.

За время войны ни один из строившихся в России и за границей управляемых аэростатов не был принят на вооружение русской армии. Царское правительство купило в Англии четыре военных дирижабля типа "Черномор" объемом 4500 м3, но и они из-за отсутствия химических материалов для газодобывания эффективно не использовались. Покупая дирижабли за границей, царское правительство оставалось равнодушным к предложениям отечественных изобретателей о постройке управляемых аэростатов оригинальных конструкций.

В то же время в других воюющих странах дирижаблестроение продолжало развиваться. Так, в Англии, начиная с февраля 1915 г., было построено свыше 200 дирижаблей. Здесь проводились удачные опыты по применению дирижаблей во взаимодействии с морским флотом для борьбы с подводными лодками противника. Дирижабли удачно конвоировали суда и несли береговую охрану. Обладая большим радиусом действия, они оказали флоту серьезные услуги.

Неуправляемые аэростаты. Помимо управляемых аэростатов, на вооружении русской армии находились наблюдательные станции с неуправляемыми — змейковыми и сигнальными — аэростатами, которые служили средством артиллерийского наблюдения и ближней разведки. К началу войны военное ведомство располагало 46-ю змейковыми аэростатами, приписанными к 11-ти воздухоплавательным ротам, в основном крепостным. Каждая рота имела две-три наблюдательные станции. Станция располагала одним змейковым и одним запасным аэростатами с лебедками для их подъема и спуска, подвижными газодобывающими аппаратами. Численный состав воздухоплавательной роты составлял 60—100 человек. Кроме того, рота имела вспомогательную часть, ведавшую техническим снабжением, и команду связи (телефон). Сплоченными частями были крепостные воздухоплавательные роты Ковенской, Гродненской, Новогеоргиевской, Осовецкой, Брест-Литовской, Карской и Владивостокской крепостей. В Свеаборге находилось воздухоплавательное отделение. Командующие фронтами придавали большое значение обеспечению крепостей воздухоплавательными средствами. В некоторых крепостных воздухоплавательных ротах наряду с неуправляемыми базировались и управляемые аэростаты.

В начале войны реально обслуживать армию могли только две полевые воздухоплавательные роты, располагавшие наблюдательными станциями. В ходе войны были выделены отдельные змейковые аэростаты из крепостей и приданы стрелковым корпусам.

Змейковый аэростат на старте

Свободные полеты неуправляемых аэростатов в первую мировую войну, как правило, не практиковались. Аэростат летел по воле ветра, и нельзя было гарантировать спуск в расположении своих войск. Однажды накануне сдачи одной из своих крепостей австрийцы ночью вылетели на воздушном шаре со знаменами, документами и ключами от крепости, но ветер занес их к Бресту, где они после приземления были взяты в плен. Тоже самое случилось и с русскими воздухоплавателями, вылетевшими из крепости Ново-Георгиевск. Воздушный шар Еетром доставило в расположение противника, и воздухоплаватели также попали в плен. Трудности полета в зоне артиллерийского огня и действий истребителей противника и опасность спуска в условиях фронта заставили отказаться от свободных полетов аэростатов.

С самого начала войны в действующей армии использовался опыт корректирования огня артиллерии с привязных аэростатов, накопленный еще в русско-японскую войну 1904–1905 гг. Самоотверженная боевая работа военных воздухоплавателей принесла нашей армии неоценимую пользу. Участник войны В. А. Семенов пишет: "B мировую войну 1914–1918 гг. приданные артиллерии воздухоплавательные части привязных аэростатов вписали не одну блестящую страницу в летопись героических подвигов русских войск"[273]. Команды змейковых аэростатов привлекались к корректированию огня артиллерии. Русские воздухоплаватели в короткий срок показали, насколько ценны и необходимы для действующей армии змейковые аэростаты, ставшие "глазами" наземных войск. С первых же дней войны они полностью оправдали возлагаемые на них надежды. Теоретический спор, который велся до войны между Генеральным штабом русской армии и Главным инженерным управлением о применимости и целесообразности змейковых аэростатов на войне, получил свое разрешение. Оказалось, что боевую работу привязного аэростата не смог заменить самолет. За аэростатом остались ближняя разведка, общее отыскание цели и пристрелка. Возникла совместная работа аэростата и самолета по проверке работы одного другим. Аэростат, подолгу держась в воздухе, позволял, в отличие от самолета, более или менее непрерывно наблюдать за полем сражения. Наконец, немаловажное значение имела постоянная телефонная связь из корзины аэростата с артиллерийским командованием, чего в силу несовершенства радиосвязи не имел самолет.

В корзине аэростата — воздухоплаватель Н. Шабашев

Змейковый аэростат подчас деморализовал противника одним своим присутствием. По свидетельству участника первой мировой войны Н. Шабашева, неприятелю "аэростат невольно казался глазом, все видящим, от которого ничто не может скрыться. Следствием этого нередко являлось: артиллерия противника во время нахождения аэростата в воздухе во избежание ее обнаружения не открывала огня, усиленно стреляя лишь в то время, когда аэростат приземлялся для смены наблюдателей; всякое передвижение обозов и войск, расположенных ближе к нашим позициям, днем останавливалось, и таковые передвижения производились под прикрытием ночной темноты, вне наблюдения аэростата"[274].

Основным в деятельности аэростатов была совместная работа с артиллерией. Обычно наблюдение велось с расстояния 7–9 км от батарей противника. В условиях хорошей видимости удавалось обнаруживать батареи противника по блеску выстрелов на расстоянии 12–14 км, после чего велась корректировка огня тяжелой артиллерии по батареям противника. Наблюдатели с аэростата утверждали, что проволочные заграждения можно наблюдать за 10 км, причем при наблюдении во фланг удается иногда сосчитать число рядов кольев; обозы хорошо видны за 10–12 км; на этом же расстоянии различались артиллерийские упряжки движущихся батарей. В условиях Карпатских гор, на плоских равнинах Польши, в болотах и лесах Восточной Пруссии — везде, где действовала русская армия, артиллеристы имели в лице воздухоплавателей незаменимых помощников. Привязные аэростаты давали в ряде случаев и пехотным соединениям ценнейшие сведения о передвижениях войск противника.

Успешно действовала 14-я воздухоплавательная рота, с объявлением общей мобилизации в июле 1914 г. выделенная из состава запасного батальона Офицерской воздухоплавательной школы и направленная в распоряжение штаба Ивангородской крепости. Вот как рассказал о ее боевой работе Н. И. Шабашев[275]: "По прибытии в крепость Иван-Город одновременно с устройством базы тылового склада в мастерских при нем (в казематах одного из редутов крепости) и обучением состава роты службе воздухоплавателей на войне производились подъемы на аэростате для изучения крепостного района, вероятных позиций противника под крепостью, разведки видимости крепостных сооружений со стороны противника днем и ночью, а также обучение командующего состава роты приемам воздушной разведки и подготовка наблюдателей-артиллеристов.

В период с 15 по 23 сентября на роту были возложены обязанности следить за приближающимся к крепости противником и наблюдать за небом днем и ночью, чтобы своевременно обнаруживать самолеты врага. В эти дни аэростат работал непрерывно, несмотря на то, что скорость ветра достигала 18–26 м/с.

Переместившись 27 сентября к деревне Борова, чтобы улучшить условия наблюдения, так как ветер в 20–25 м/с сильно мешал разведке, наблюдатель обнаружил с аэростата присутствие немцев в лесу у деревни Бонковец. Аэростат был обстрелян сильным шрапнельным огнем. Благодаря маневрированию с лебедкой и изменению высоты подъема удалось избежать попаданий в аэростат. По приказанию коменданта крепости подъемы аэростата с 28 сентября по 13 октября вновь производились в районе у полустанка Голомб.

За это время разведка с аэростата обнаружила множество батарей противника и его биваки, а к 5 октября коменданту крепости представили отчетную карточку, на которой была нанесена целая линия неприятельских осадных работ и батарей, замеченных с аэростата по насыпям окопов, блеску от выстрелов, по движению людей, по дыму от костров на биваках.

О месте замеченных батарей немедленно доносили по телефону коменданту крепости и одновременно начальнику группы батарей у разъезда Голомб. Открываемый по указываемому месту артиллерийский огонь корректировался с аэростата. 2 октября, благодаря корректированию стрельбы крепостной артиллерии по осадной батарее противника, громившей железнодорожный мост через Вислу, была сохранена единственная в то время надежная переправа через эту реку. 6 октября с аэростата было обнаружено, что немцы оставляют позиции под крепостью.

С 9 по 13 октября, когда к крепости подошли австрийские корпуса и под крепостью вновь начался горячий бой, аэростат переместили на левый берег Вислы в Казенецкий лес. Здесь с аэростата была разведана позиция противника по линии деревень Полячно-Грудек-Бердзежа. На северной опушке леса около деревни Бердзежа были обнаружены неприятельские окопы.

Огнем артиллерии, корректировавшейся с аэростата, неприятельские позиции были разрушены. Противник бежал из окопов, не приняв атаки нашей пехоты. Это решило судьбу боя под крепостью.

Следует отметить, что атмосферные условия в эти дни были чрезвычайно неблагоприятны, так как облака шли на очень незначительной высоте, а по земле расстилался туман с дымом от пожаров, что затрудняло наблюдения. Аэростат вынуждены были расположить очень близко к неприятельским позициям, постоянно рискуя попасть под огонь противника. В резерве всегда находился второй аэростат, готовый к действию взамен первого.

Работа привязного аэростата под Иван-Городом с 26 сентября по 13 октября 1914 г. была особо отмечена в приказе коменданта крепости, который назвал ее "молодецкой и полезной".

Вписав в боях под Иван-Городом первую славную страницу в историю боевого применения привязных аэростатов в русской армии в войне 1914–1917 гг., 14-я воздухоплавательная рота с таким же успехом продолжала свою боевую деятельность и в дальнейшем".

Весной 1916 г. фронт несколько стабилизировался, и в связи с этим активизировалась работа воздухоплавательных частей с привязными аэростатами. Стали выставлять свои змейковые аэростаты и немцы, которые до того они использовали только на Западном фронте. Часто происходили артиллерийские дуэли с участием привязных аэростатов с обеих сторон. Сохранилось официальное описание разведки, произведенной одним из змейковых аэростатов на Северном фронте в районе Двинска.

"16 апреля сего года производились подъемы змейкового аэростата близ дер. Катеневка. Задачей было поставлено отыскание батарей противника и исследование окопов второй линии и всего ближайшего тыла противника. Подъемами руководил командир 12-й воздухоплавательной роты подполковник князь Баратов.

Около 19 часов, когда в корзине аэростата находились наблюдатели штабс-капитан Бошенятов и прапорщик Анощенко, противник открыл по аэростату огонь тяжелой артиллерии.

Пристрелка была произведена противником крайне быстро, снаряды рвались в непосредственной близости от лебедки аэростата, вследствие этого командир 12-й воздухоплавательной роты предпринял маневр, уводя из-под огня лебедку с поднятым аэростатом. Вначале лебедка (весом свыше 200 пудов) переносилась нижними чинами, а когда позволили условия местности, — в нее впрягли лошадей.

Стрельба, корректируемая, по-видимому, с неприятельского привязного аэростата, велась настолько точно, что по мере увода лебедки место ее стоянки сейчас же засыпалось снарядами. Обстрел продолжался 1 1/2 часа, всего противником было выпущено 114 снарядов.

Во время обстрела аэростата, представлявшего собой большую цель (по длине около 12 саженей), за противником велись наблюдения из корзины аэростата. Была точно определена стрелявшая тяжелая батарея; о месте ее, калибре и числе орудий посланы донесения в штаб 23-го армейского корпуса, инспектору артиллерии 29-го армейского корпуса и начальнику тяжелой артиллерии левого берега Двины. В это же время удалось наметить места окопов 2-й линии; произведенные при этом наблюдения являются основой для дальнейших исследований тыла противника.

Благодаря удачному маневрированию лебедки с поднятым аэростатом задача по разведке выполнена без потерь в личном составе, несмотря на явную опасность для жизни как для производивших наблюдения, так и для всего состава, самоотверженно выведшего из-под огня аэростат".

На этом документе две надписи:

"Изложенное описание вполне согласуется с действительностью, что могу удостоверить, так как лично наблюдал за всем тем, что происходило в районе, обстреливаемом тяжелой артиллерией.

18-го апреля 1916 г. ф. Дерванишки.

Вр. командующий 20-й пехотной дивизией генерал-майор Лукин".

"Что изложенное описание вполне согласуется с действительностью, могу удостоверить на основании личного наблюдения обстрела аэростата неприятельской тяжелой артиллерией.

22-го апреля 1916 г. ф. Дидрихштейн.

Вр. и. д. инспектора артиллерии XXIII-го армейского корпуса генерал-майор Дмитриев".

В 1916 г. каждой воздухоплавательной роте были приписаны по две станции, а в конце года третья часть всех рот работала уже с тремя боевыми аэростатами. Часто для наблюдения за стрельбой на аэростате поднимались командиры батарей.

Верховное командование не всегда понимало значения слаженной работы воздухоплавателей и артиллеристов. Воздухоплавательные роты часто перебрасывались из одной армии в другую. По свидетельству Н. Шабашева, одна из рот в течение первого года войны причислялась к 10-ти корпусам: "Только аэростат наладит работу с известной группой артиллерии, как рота передается в другую армию или корпус, и там снова приходится налаживать все сначала". Лишь в начале 1917 г., когда воздухоплавательные части окончательно были приданы стрелковым корпусам, прекратились частые переброски аэростатов. Однако тяжелая артиллерия, имевшая самостоятельное подчинение и часто перемещавшаяся вдоль фронта, не получила постоянно закрепленных за ней аэростатов. Между тем, главная задача воздухоплавателей состояла именно в обслуживании стрельбы тяжелой артиллерии. 5-й армейский воздухоотряд под командованием Н. Д. Анощенко работал с группой особо тяжелой артиллерии, в которую входили четыре батареи 12-дюймовых орудий с дальностью огня свыше 20 км. В боях под Двинском летом 1917 г. он прекрасно справлялся со всеми возложенными на него задачами артиллерийской разведки и корректирования стрельбы, за что наблюдатели были отмечены боевыми наградами [276].

Многочисленные факты свидетельствуют о героизме воздухоплавателей, выполнявших боевые задания под сильным артиллерийским и пулеметным огнем. Их работа сильно осложнилась из-за появления у противника истребителей, имевших на вооружении пулеметы. Для борьбы с ними в местах подъема аэростатов устанавливались пулеметы, а в ряде случаев и зенитные пушки. Наблюдателей вооружали одиннадцати зарядными "Винчестерами". С помощью таких средств в 1916–1917 гг. были сбиты 15 самолетов противника. В 1916 г. немцы сожгли 6, в 1917 г. — 48 русских аэростатов, в том числе 41 в воздухе. Немецкие летчики часто расстреливали спускавшихся на парашютах воздухоплавателей. Некоторые немецкие летчики специализировались на уничтожении змейковых аэростатов. Так, летчик Циммерман, действуя в районе Тарнополя, сбил 15 змейковых аэростатов, корректировавших огонь русской артиллерии. Он обычно атаковал из-за облаков, сверху. При такой тактике наблюдатель аэростата, прикрытый оболочкой шара, не мог стрелять вверх. Несмотря на то, что русское военное командование вынуждено было установить возле аэростатов дежурство двух самолетов, вооруженных пулеметами, победить Циммермана не удавалось. Прежде, чем истребители взлетали, Циммерман расстреливал аэростат. Тогда был снаряжен специальный змейковый аэростат, в корзину которого положено около 100 кг динамита и посажено чучело наблюдателя. Подрывной капсюль соединили проводником с индукторной машиной, которая приводилась в действие с земного поста. Аэростат был поднят на 1000 м. В 6 час. вечера Циммерман атаковал его. В момент, когда немецкий летчик приблизился на расстояние в 50 м, был приведен в действие индуктор, и шар взорвался. Силою взрывной волны и атакующий самолет и летчик были уничтожены.

Полевая лебедка облегченного типа

Эффективных средств защиты змейковых аэростатов в то время не существовало. На первую половину 1917 г. для пополнения воздухоплавательных рот требовалось 207 аэростатов. На вооружении состояли аэростаты, не отвечавшие предъявлявшимся к ним требованиям.

Большие потери змейковых аэростатов были связаны также и с тем, что в условиях войны количество подготовленных кадров наблюдателей отставало от потребностей фронта. На этом сказывалось то, что для наблюдателей, помимо серьезных специальных знаний, немаловажное значение имела физическая закалка. Работа воздухоплавателя в сильный ветер осложнялась раскачиванием аэростата, что зачастую вызывало у него приступы морской болезни. Стало совершенно ясно, как незаменим для наблюдения за стрельбой артиллерии аэростат. По требованию командиров корпусов аэростаты стали передаваться в ведение командиров артиллерийских дивизионов.

В 1915 г. последовал приказ, согласно которому наблюдательные станции крепостных рот переформировывались в полевые воздухоплавательные роты. В середине года насчитывалось уже не менее 25-тн таких рот. Каждая армия получила 2–3 роты, подчиненные инспектору артиллерии корпуса.

В первой половине 1917 г. воздухоплавательные роты были переформированы в армейские и корпусные воздухоплавательные отряды, сведенные в 14 воздухоплавательных дивизионов. На каждом фронте организован воздухоплавательный парк, осуществлявший ремонт материальной части и снабжение воздухоплавательных дивизионов химическими материалами. Для военных воздухоплавателей принята та же организационная структура, что и для авиаторов. В действующей армии было 88 воздухоплавательных отрядов (59 корпусных и 29 армейских), 2 крепостные воздухоплавательные роты (Ревельская и Свеаборгская), каждая с тремя наблюдательными станциями. Всего на вооружении состояло около 200 змейковых аэростатов. Воздухоплавательные части и парки насчитывали 700 офицеров, 28 тыс. солдат. Число воздухоплавательных аппаратов не удовлетворяло потребностей русской армии, отставало как от противника, так и от своих союзников. Во французской армии, например, на каждый километр фронта приходился один аэростат. У союзников станции со змейковыми аэростатами надежно прикрывались огнем зенитной артиллерии и истребительной авиацией.

Русское армейское командование требовало придать каждой пехотной дивизии по одному воздухоплавательному отряду, однако нехватка лебедок и тросов к ним не позволила удовлетворить эти запросы. Большим недостатком была оторванность фронтовых воздухоплавательных частей от парков. Зачастую химические материалы, горючее, смазочные масла приходилось подвозить к месту боевой работы за 300–500 км. После реорганизации воздухоплавания в начале 1917 г. снабжением и ремонтом стали заниматься управления воздухоплавательных дивизионов. Однако и после этого базы для обслуживания воздухоплавателей на передовой так и не были созданы. Все это, естественно, ухудшало боевую работу привязных аэростатов.

Решающее значение для успешных полетов военных воздухоплавателей имела материальная часть. В докладной записке, составленной 30 ноября 1915 г. штаб-офицером для поручений при заведующем авиацией и воздухоплаванием в действующей армии, который объехал воздухоплавательные роты "для ознакомления с их деятельностью на фронте, а также с состоянием их специального имущества и соответствием его требованиям войны", говорится, что объем применяемых в России змейковых аэростатов (750 м8) недостаточен для подъема двух воздухоплавателей на высоту 800—1000 м. Кроме того, подъемная сила аэростатов значительно уменьшалась от их хранения под открытым небом и воздействия атмосферных осадков.

Воздухоплавательный отдел ГВТУ пытался принимать меры против гигроскопичности оболочек аэростатов. С этой целью они покрывались снаружи слоем резины с алюминием. Но ничем не защищенный от влаги такелаж утяжелял всю систему. Вес одного только привязного троса составлял 200–220 кг. Никаких мер к предохранению веревок от намокания и гниения не предпринималось, в то время как существовал специальный химический состав, с помощью которого это явление можно было устранить или значительно ослабить. В результате змейковый аэростат лишь в течение первой недели пребывания на фронте поднимал до высоты 600–700 м двух наблюдателей, а затем — уже только одного. Все это затрудняло работу военных воздухоплавателей, особенно при корректировании артиллерийского огня.

В действующей армии на основе боевого опыта считали "желательным увеличить емкость змейкового аэростата до 850 кубических метров, что дало бы возможность первые 7-12 дней работы двум воздухоплавателям подниматься до 800—1000 метров, а затем до 600–800 метров"[277]. Но такое предложение не нашло поддержки со стороны воздухоплавательного отдела ГВТУ. Отказ мотивировали тем, что, увеличивая емкость оболочки, надо повышать расход химических материалов для добывания газа, в которых ощущалась крайняя нужда. Военное ведомство ограничивало количество водорода, предназначенного на год для одной наблюдательной станции, 4 тыс. м3. Наполненный аэростат, ежедневно дополняемый 50 м3 газа, мог работать около месяца. Эю ухудшало условия работы воздухоплавателей по сравнению с противником. Однако, несмотря на все трудности, логика войны заставила увеличить объем змейкового аэростата системы "Парсеваль" с 750 до 850, а в начале 1917 г. — до 1000 м3. Осенью 1917 г. во Франции было куплено несколько аэростатов системы "Како", способных вести работу при скорости ветра до 25 м/с и подниматься выше других. Но незначительное количество этих аэростатов не могло изменить общего положения в привязном воздухоплавании.

В 1914 г. воздухоплавательные части насчитывали всего 37 моторных лебедок. Опыт войны показал, что в течение года выходили из строя 100 % лебедок. На вооружении состояли главным образом лебедки на конном ходу, выпускавшиеся заводом "Дюфлон". Они имели существенные недостатки. Лебедка весила около 1,5 т, имела плохую проходимость и очень слабый двигатель (около 30 л. с.), который не в состоянии был во время сильного ветра "выбирать" аэростат к земле. Наибольшая скорость выбирания троса составляла около 100 м/мин, длина троса диаметром 7,5 и 9 мм колебалась от 1100 до 1400 м. Висевший в воздухе, аэростат приходилось снижать с помощью так называемого "бегучего блока", подаваемого на трос и соединенного с тремя группами веревочных оттяжек с лямками. В них впрягались 45 солдат, притягивавших своим движением вперед конец троса и аэростат к земле. Двигатель лебедки имел плохое охлаждение и неудачное устройство хобота, вследствие чего часто выходил из строя вал распределителя или барабана. Постоянные поломки зубчатых колес и соединительных муфт распределительного механизма тормозили работу военных воздухоплавателей. Технические недостатки лебедок можно было устранить, но серьезных мер в этом направлении не принималось.

Мало было лебедок на автомобильном ходу — число их не покрывало и половины потребности армии. В 1917 г. конные лебедки были заменены более совершенными лебедками Адмиралтейского судостроительного завода. Они были смонтированы на шасси полуторатонного грузового автомобиля "Уайт" и снабжены двигателем мощностью 40–45 л. с., позволявшим снижать аэростат с вертикальной скоростью до 4,5 м/с. Это имело большое значение для маневрирования поднятого аэростата при налете на него вражеских самолетов. В то же время на Западе для спуска и запуска привязных аэростатов применялись более совершенные и мощные лебедки. Например, во Франции использовались двухмоторные (70 л. с. каждый) автолебедки Сакканея. В Германии лебедки с двигателями 80—100 л. с. позволяли снижать аэростат с вертикальной скоростью до 8 м/с, что позволяло ему при тогдашних скоростях полета самолета уходить на безопасную высоту над землей до приближения к нему воздушного противника. В конце войны у немцев появились бронированные лебедки с повышенной проходимостью.

Плачевным было положение в России с газодобывательными аппаратами. Аппараты на автомобильном ходу вообще не производились. Накануне войны во Франции были закуплены полевые силиколевые газодобывательные аппараты "Оксилит". Способ добывания газа — щелочно-кремниевый: из силиколя, едкого натра и воды. Производительность — 300 м3/ч. Применялись два типа таких аппаратов — на конном и на автомобильном ходу. Каждый из них обслуживало 10–15 человек. Для получения 1000 м3 водорода требовалось израсходовать 800 кг силиколя и не менее 1600 кг едкого натра. Аппараты, весьма громоздкие и тяжелые, при эксплуатации выделяли огромное количество продуктов сгорания, что демаскировало воздухоплавателей.

Основным типом газодобывательных аппаратов являлись щелочно-алюминиевые, строившиеся в России. Они действовали на основе реакции алюминия с раствором едкого натра. Для получения 1000 м3 водорода расходовалось 2400 кг едкого натра и 960 кг алюминия. Аппарат размещался на восьми двуколках, разделенных на два отделения по четыре двуколки. В каждом отделении имелось два генератора, холодильник и насос. Обслуживало отделение до 30 человек личного состава. В течение часа отделение было способно дать 100 м3 водорода.

В России щелочно-алюминиевые аппараты изготовлялись только на одном заводе. Специального предприятия, способного добывать водород электролитическим способом, в стране не существовало. В 1914 г. воздухоплавательные части насчитывали 14 щелочных и 8 кислотных аппаратов. Между тем, годовая потребность составляла около 100 аппаратов.

Тяжелое состояние в снабжении армии водородом объяснялось тем, что основные химические материалы для газодобывания (силиколь и алюминий) приходилось ввозить из-за границы. На полтора года войны требовалось 3500 т силиколя, 13 625 т алюминия и 70 тыс. т едкого натра, В условиях войны завезти такое количество химических материалов было нелегко. Особенно плохо было с алюминием. Годовая потребность в нем в мирное время составляла около 110 т. Вначале воздухоплавательный отдел ГВТУ считал достаточным количеством для одного года войны 150 т алюминия. Однако в ходе войны эта цифра увеличилась более, чем в два раза.

Выходом из создавшегося положения было предложение, разработанное штабс-капитаном Яблонским (Офицерская воздухоплавательная школа) добывать водород из активного порошкообразного алюминия (обработка ртутью), заключенного в барабанах: при опускании в воду такого алюминия начинается бурное выделение водорода. Опыты показали возможность в течение одного часа получить из четырех пудов активного алюминия 75 м3 водорода[278]. Начальник школы утверждал, что введение в практику активного алюминия уменьшит количество химических материалов на 1000 куб. метров водорода с 240 пудов до 60 (в 3–4 раза), поэтому испытанный способ штабс-капитана Яблонского имеет полное предпочтение обычному щелочному и может быть применен теперь же на театре военных действий. В 1916 г. военное ведомство решило оборудовать специальный завод для получения водорода методом Яблонского, но трагическая смерть изобретателя приостановила эти работы. Газ продолжали добывать старым способом. Военное ведомство не сумело разрешить проблему снабжения воздухоплавательных рот газом. Между тем, можно было расширить добывание водорода электролитическим способом и доставлять его воздухоплавательным частям в специальных трубах большого диаметра. Накануне войны этим способом водород добывался на содовых заводах в Славянске и Волковой деревне в Петербурге. Можно было использовать для наполнения аэростатов гелий, но прогрессивные направления в технике воздухоплавания не встретили понимания и поддержки в высших военных кругах.

Фронтовым воздухоплавательным частям требовались также многие вспомогательные предметы снабжения — палатки, ангары, тросы, едкий натр, резиновые оболочки, прокатанный алюминий. Для удовлетворения этих потребностей были привлечены частные заводы. Предприятия Кебке в Петрограде и Шишкина в Киеве поставляли палатки, "Треугольник" — резиновые оболочки, Розенкранц и Франко-русский завод — прокат алюминия и медные трубы, Ижорский завод и завод Северного общества — цельнотянутые стальные трубы[279]. Но производство этих частных предприятий не покрывало потребностей фронта.

В. В. Кузнецов, известный своими научными работами в Кучинском аэродинамическом институте и Павловской аэрологической обсерватории, в июне 1915 г. представил военному ведомству подробно разработанное описание устройства для автоматического сбрасывания снарядов с аэростатов. Изобретатель считал возможным сбрасывать их с таким расчетом, чтобы они ложились "приблизительно в заранее намеченных пунктах в зависимости от направления и скорости ветра, дующего на разных высотах в данный момент". С этой целью он предлагал перед запуском аэростата со снарядами с помощью шара определить скорость и направление воздушных течений. Подробно описывая способы таких определений, В. В. Кузнецов утверждал, что исследования атмосферы до 4000 м можно сделать за 20–25 мин. Затем следует пускать резиновый шар большего размера со снарядом, который через определенный промежуток времени оторвется от шара с помощью автоматического приспособления. Определяя по длине окружности шара его вертикальную скорость, момент отрыва снаряда от шара следует рассчитывать так, чтобы снаряд упал на определенном расстоянии[280]. Изобретатель высчитал, что для снаряда весом 4 кг нужно изготовить оболочку весом 1,2 кг с объемом водорода в 6,5 м3. Стоимость такого шара исчислялась в 30 руб.

Сама по себе идея использовать воздушные шары для сбрасывания снарядов была не нова. Такие шары применялись еще в период гражданской войны в Америке. Прицельного бомбометания таким способом достигнуть нельзя, можно бомбить только большие объекты. Вес доставляемых воздушным шаром снарядов весьма ограничен. Кроме того, преобладающими на нашей западной границе являются западные ветры[281]. Все это серьезно затрудняло бомбардировку по способу Кузнецова и послужило причиной отклонения его предложения. Во время войны такие аэростаты для бомбардировочных целей не применялись.

Применение первых парашютов. Частая гибель наблюдателей змейковых аэростатов заставила военных воздухоплавателей обратиться к идее ранцевого парашюта. В начале войны лишь немногие воздухоплавательные роты имели на вооружении парашюты.

В то время в распоряжении воздухоплавателей были только французские парашюты Жюкмеса, прикрепленные в чехле к корзине змейкового аэростата, ненадежные и опасные в применении. Неудивительно, что пилоты и наблюдатели крайне недоверчиво относились к ним.

Осенью 1916 г. на вооружение поступил более совершенный ранцевый парашют системы Г. Е. Котельникова. Небольшое количество таких парашютов было изготовлено в Петрограде на заводе "Треугольник" и направлено в действующую армию. После появления на фронте истребителей противника, стрелявших из пулемета через винт, воздухоплаватели стали более внимательно относиться к этому единственному средству спасения жизни в случае гибели аэростата.

Парашют Котельникова и его стропы помещались в металлическом ранце крайне несовершенной конструкции. Во время прыжка воздухоплаватель уже в воздухе должен был поймать рукой коротенький тросик у крышки ранца, надетого на спину, с силой дернуть его вниз, чтобы открыть замок крышки ранца, после чего она на пружинках должна была откинуться вверх, а пружины двойного дна — вытолкнуть из ранца наружу парашют и стропы. При этом свободно положенные в чехол стропы должны были не перепутаться, а парашют — раскрыться. Вероятность второго была мала. Кроме того, на каждый действующий аэростат полагался один парашют, хотя, как правило, в корзине поднималось не менее двух человек. Все это заставило воздухоплавателей отказаться от использования парашюта в таком виде. Его даже не брали на подъемы, чтобы напрасно не загружать корзину аэростата. Тогда Авиаканц особым предписанием предложила подвешивать вынутый из ранца парашют к рулевому мешку на подрезанной веревке, которая обрывалась под тяжестью воздухоплавателя после его прыжка из корзины. Недостаток этого способа состоял в том, что свободно подвешенный парашют порой раскрывало ветром и срывало с аэростата. Например, 12 января 1917 г. внезапно раскрывшийся и оторвавшийся от оболочки парашют насильно вытащил из корзины воздухоплавателя 6-го воздухоплавательного отряда Мищкойта. К счастью, спуск на землю прошел благополучно.

Для устранения подобных случаев подпоручик 12-й воздухоплавательной роты Н. Д. Анощенко разработал и предложил свою систему подвески парашюта Котельникова, состоявшую из мягкого матерчатого чехла, в который убирался купол парашюта. Чехол подвешивался к рулевому мешку аэростата, а расправленные и видимые воздухоплавателю стропы свободно шли от купола к лямке парашютиста. Проведенные зимой 1916/17 гг. на 3-й наблюдательной станции 12-й воздухоплавательной роты многократные испытания новой системы подвески парашюта показали ее преимущества. Специальная комиссия под председательством командира 12-го воздухоотряда полковника Н. Г. Баратова одобрила подвеску и рекомендовала ее для всех фронтовых воздухоплавательных частей. Однако Авиаканц к этому времени закупила во Франции парашюты "Жюкмес" и усиленно рекомендовала их для воздухоплавателей. Но отдельные командиры воздухоплавательных рот начали пользоваться парашютом Котельникова. Он был испытан в 28-м корпусном воздухоплавательном отряде в середине мая 1917 г. Вначале с ним с высоты около 300 м сбрасывали чучело. Первый прыжок с парашютом сделал подпоручик Остратов. "С высоты около 500 метров подпоручик Остратов выпрыгнул из корзины ногами вниз. Парашют падал около 4 секунд, не открываясь, а затем раскрылся, и падение продолжалось плавно и довольно медленно, но ближе к земле падение несколько ускорилось. Спуск закончился вполне благополучно. По словам подпоручика Остратова, при спуске толчков и каких-либо болезненных явлений он не ощущал"[282]. Вместе с тем парашютист жаловался на несовершенство пояса, слишком туго стягивавшего грудь, и на отсутствие ремней, которые охватывали бы ноги. Командир отряда подпоручик Ониховский утверждал, что опыт с парашютом Котельникова, впервые произведенный подпоручиком Остратовым, как нельзя лучше характеризует пригодность названного парашюта в воздухоплавательной службе.

Несмотря на положительное заключение об испытании парашюта системы Котельникова в боевых условиях, далеко не все офицеры-воздухоплаватели и артиллеристы уверовали в его спасательные свойства. Многие из них относились к нему скептически. Опасались главным образом того, что во время падения до момента раскрытия парашюта человек будет испытывать болезненные явления. При этом ссылались на практику быстрого спуска на аэростате, когда наблюдался прилив крови к голове, кровотечение из горла и носа, шум и боль в ушах. Командир 5-го армейского воздухоплавательного отряда Н. Д. Анощенко свидетельствовал о высказываемых опасениях, что в первый момент раскрытия парашюта получится слишком сильный толчок, который произведет общее сотрясение пилота и т. п. Дело осложнялось еще и тем, что командование при переформировании воздухоплавательных рот в отряды отобрало уже испытанные в отдельных ротах парашюты Котельникова и заменило их французскими. Позже, когда испытали эти парашюты в летучей аэродинамической лаборатории (аэростатный отдел), оказалось, что французский парашют системы Жюкмеса гораздо хуже русского парашюта Котельникова. В феврале 1917 г. при испытании французских парашютов из двух экземпляров один дал отрицательные результаты. Привязанный к нему груз весом 80 кг во время снижения оторвался и упал отдельно от парашюта[283]. Авария вызвала недоверие к этому типу парашюта.

Для того чтобы преодолеть это недоверие и вселить в воздухоплавателей веру в спасательное действие парашюта, Н. Д. Анощенко решил испытать на себе действие французского парашюта. Сохранился рапорт об этом эксперименте.

"5-го сего мая в 17 час. 30 мин. я поднялся на аэростате на высоту 720 м, место подъема аэростата у д. Горовые (близ оз. Уста).

Я сел на борт корзины, дал сигнал, чтобы выбирали аэростат и соскользнул в полусидячем положении. Парашют был прикреплен снаружи у левого борта гондолы аэростата.

Почти сейчас же я почувствовал, что очень плавно и постепенно без какого-то ни было толчка падение стало замедляться и вскоре не только остановилось, но даже как будто получился некоторый подъем. Никакого шума в ушах и каких-нибудь других болезненных явлений не наблюдалось.

Пульс оставался почти нормальным. После этого начался плавный и медленный спуск".[284]

Подпоручик Н. Д. Анощенко жаловался только на неудобство подвески, так как вся тяжесть аэронавта поддерживалась ремнями, проходившими между ног, а также на вращение парашюта вокруг вертикальной оси. Во время полета парашютиста перевернуло спиной к направлению движения. Приземление произошло благополучно, "даже при таком самом неблагоприятном спуске толчок был совсем незначителен". Вращение произошло не от конструктивных недостатков парашюта, а из-за укладки его в чехол витками. Приземление спиной к направлению движения было следствием того, что в то время не знали способа разворачиваться по ветру при спуске с помощью лямок парашюта.

В заключение подпоручик Н. Д. Анощенко писал: "Результаты опыта можно признать весьма удовлетворительными, так как при самых неблагоприятных условиях (сильный ветер у земли, приземление спиной вперед, спуск на вырубленный лес) все обошлось вполне благополучно. И теперь я и все мои офицеры и солдаты твердо верим, что с французскими парашютами мы всегда находимся в безопасности. В критическую минуту он нас спасет. Пусть и другие воздухоплаватели знают о результатах нашего испытания, чтобы этим положить конец кривотолкам о парашютах и вселить твердую веру в них, чтобы в минуту опасности каждый воздухоплаватель спокойно бросился бы на нем и был бы уверен в надежности"[285].

Под давлением фронта начальник Управления военно-воздушного флота 7 июля 1917 г. послал в Петроград полковнику Н. И. Утешеву, наблюдавшему на заводе "Треугольник" за постройкой оболочек, следующую телеграмму: "Ввиду крайней нужды в парашютах, заявленной фронтом, Управление воздушного флота просит Вас выяснить и донести, каким порядком было бы возможно немедленно изготовить на заводе Т-ва "Треугольник" сто парашютов французской системы, принимая во внимание, что по заявлению "Треугольника" шелковой материи у него не имеется"[286]. Производство парашютов на "Треугольнике" с большим трудом, но налаживалось. Партию в сто парашютов закупили во Франции. Рапорт подпоручика Н. Д. Анощенко был размножен и разослан во все воздухоплавательные отряды. Он имел немаловажное значение для преодоления недоверия к этому средству спасения. В конце мая командир 19-го корпусного воздухоплавательного отряда доносил в рапорте о том, что наблюдения подпоручика Анощенко "с несомненностью подтвердились"[287]. Командир отряда испытал лично на себе парашют. Планирование с высоты 550 м продолжалось 4 мин. После этих опытов, ставших известными в других воздухоплавательных отрядах действующей армии, спрос на парашюты увеличился. В распоряжении Управления военно-воздушного флота запаса парашютов не было. Отдельные отряды, потеряв надежду на получение парашютов из тыла, приступили к их изготовлению собственными силами. В частности, в мастерских воздухоплавательного дивизиона особого назначения был изготовлен парашют собственной системы. Сделали его из красного тика и белого мадеполама. Вес получился небольшой — 12,5 кг, поверхность — 80 м[287]. Диаметр верхнего отверстия 40 см. Этот парашют по своей конструкции был близок к современному. Пояс, чехол, укладка и подвеска аналогичны французскому. Опыты с изготовленным парашютом производились в 20-м армейском воздухоплавательном отряде и показали полную его пригодность. Управление военно-воздушного флота срочно запросило 50 парашютов, а через некоторое время еще50[288]. Однако изготовление заказа затянулось.

В 1917 г. было совершено 62 прыжка с парашютом, в том числе 5 с парашютом Котельникова и 57 с парашютом Жюкмеса. Не все они окончились благополучно (из 62 прыжков 17 окончились катастрофой). Так, 8 июня при ярыжке лебедочного машиниста Деревенко парашют не раскрылся: лопнувшая в воздухе стропа захлестнула остальные и не дала куполу наполниться воздухом. Деревенко разбился. Это была первая жертва парашютизма.

Парашют системы Котельникова был наиболее перспективным из всех известных парашютов. Изобретатель затратил много сил и труда, чтобы добиться изготовления его первых партий. Незадачливые руководители царской армии и в этом вопросе проявили безразличие, беспомощность и недальновидность. Между тем, если бы парашют системы Котельникова был вовремя принят к производству, это позволило бы сохранить жизнь многим русским летчикам к воздухоплавателям.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Война застала авиацию и воздухоплавание в начале их развития. Это было характерно не только для России, но и для европейских стран. Но потенциальные возможности авиационной промышленности западно-европейских стран намного превосходили возможности российской империи. Царизм оказался помехой передовой организации военного дела. В этом состояла трагедия русского воздушного флота, как и других отраслей науки и техники в период первой мировой войны.

Немцы были хорошо осведомлены о состоянии военно-воздушного флота русской армии. Известно, что в 1915 г. через родственников жены военного министра Сухомлинова в руки немецкой военной разведки попал "Перечень важнейших мероприятий военного ведомства с 1909 г. по 20 февраля 1914 г.", предназначенный для доклада Николаю II.

Разложение царского дома в ходе войны проявилось особенно наглядно. Насквозь прогнивший военно-феодальный бюрократический режим старой России усугублял страдания армии и народа. Несмотря на трудные условия, в которые была поставлена русская авиация, она внесла весомый вклад в борьбу с врагом, в разработку форм и методов боевого применения военной авиации. Воздушным флотом России была отработана тактика боя парами истребителей, освоены групповые полеты истребителей и бомбардировщиков, а также ведение глубокой разведки тыла противника. Авиация стала весомым фактором успеха любой военной операции. Авиаразведка не раз выручала командование от поражения. Слаженная работа авиации и артиллерии обеспечивала успех многих сражений. Стремясь к господству в воздухе, русские летчики удачно стали применять массированные действия авиации и добились в этом деле значительных успехов. Русские асы были замечательными мастерами воздушного боя. Они первыми в мире применили таран самолета противника. Теоретические работы по тактике воздушного боя выдающихся русских летчиков, опубликованные во время войны, имели важное значение для развития авиации.

Важную роль играла в войне русская тяжелая авиация, ставшая прообразом авиации дальнего действия. Геройские подвиги экипажей воздушных кораблей типа "Илья Муромец" славными страницами вписаны в историю отечественной авиации. В приказе Верховного главнокомандующего генерала Брусилова сказано: "Понеся потери более значительные, чем прочие рода войск, наша авиация нанесла противнику втрое больший урон, достигая во многих местах превосходства в воздухе и приковывая к нашему фронту значительные его воздушные силы". В ходе войны важное значение приобрела истребительная авиация. Большой урон нанесли военным кораблям противника русские морские летчики.

Российская империя неуклонно шла к своему крушению. Капитализм должен был уступить место новому общественному строю. В феврале 1917 г. под ударами народных масс, вдохновляемых большевиками, рухнула монархия Романовых. Буржуазное Временное правительство Керенского под давлением союзников пыталось во имя чуждых русскому народу интересов продолжать войну "до победного конца". Бросая солдатские массы в наступление летом 1917 г., правительство Керенского не сумело предотвратить разрухи, саботажа предпринимателей, развала транспорта, промышленности и сельского хозяйства, не улучшило снабжение фронта. Наступление, стоившее русскому народу больших жертв, закончилось провалом.

Начиная с середины 1917 г., в силу углубления разрухи в стране, военно-воздушный флот оказался в особенно тяжелом положении. Достаточно сказать, что неукомплектованность авиационных отрядов материальной частью доходила до 50 %.

Со второй половины 1917 г. капиталисты сознательно шли на разрушение производства. Владельцы авиационных заводов сокращали выпуск самолетов и двигателей, скрывали запасы топлива и сырья, переводили за границу капиталы, необходимые авиационным предприятиям в качестве оборотных средств. В стране росли безработица, разруха транспорта, продовольственный кризис, обесценивание валюты, падение сельскохозяйственного производства.

Великая Октябрьская социалистическая революция вывела Россию из первой мировой войны. Первым декретом Советской власти, принятым 26 октября (8 ноября) 1917 г., был Декрет о мире, который объявлял войну величайшим преступлением против человечества. Осуществив победоносную социалистическую революцию. Коммунистическая партия спасла нашу страну от национальной катастрофы, освободив ее от положения полуколониальной страны, зависимой от мирового империализма, и вывела советский народ на широкую дорогу невиданных еще в истории человечества социалистических преобразований.

После победы Великой Октябрьской социалистической революции были национализированы банки, железные дороги, водный транспорт, созданы органы рабочего контроля за производством и распределением продуктов и отменена коммерческая тайна, установлены ограничения для частнокапиталистической собственности.

Владельцы авиационных предприятий ответили на эти мероприятия Советской власти саботажем. Авиационное производство фактически прекратилось. Совет Народных Комиссаров за отказ капиталистов подчиниться Декрету о введении рабочего контроля вынужден был национализировать авиационные заводы.

При прямой поддержке В. И. Ленина авиазаводам удалось наладить авиационное производство, организовать капитальный ремонт самолетов и двигателей. Деятельность всех авиазаводов координировалась и направлялась Высшим Советом Народного Хозяйства.

Большое значение для создания Красного воздушного флота имели запасы авиационного имущества, которые удалось спасти во время немецкого наступления накануне Брестского мира. Большую роль в спасении авиаимущества сыграли дивизионные и отрядные солдатские комитеты. Собирателем авиаимущества был в Петрограде 1-й Всероссийский авиасовет; активное участие в этом деле принимала группа авиаработников, организованная в Смольном. В Москве аналогичную работу вел Военно-революционный комитет по авиации МВО. Благодаря заботе Советского правительства, удалось сохранить 33 авиационных и 10 воздухоплавательных отрядов. В авиаотрядах насчитывалось не более 300 самолетов различных типов.

Созданная правительством Всероссийская коллегия по управлению военно-воздушным флотом сумела создать боеспособные авиачасти. При этом пришлось преодолеть громадные трудности в развертывании авиационного производства, ремонте материальной части, снабжении авиаотрядов горючим.

Коммунистическая партия во главе с В. И. Лениным призвала всех граждан советской республики перевести максимум своей работы, своих усилий и забот на выполнение непосредственных задач войны, перестроить работу всех учреждений на военный лад. Эти требования имели важное значение и для развития авиационного производства и укрепления Красного воздушного флота.

К концу 1919 г. Советский воздушный флот насчитывал 65 авиационных отрядов, дивизион тяжелых кораблей типа "Илья Муромец", 28 воздухоотрядов, 20 гидроотрядов, 16 поездов-мастерских, 10 авиашкол. Это была уже грозная сила, сослужившая в дальнейшем неоценимую службу в деле обороны страны.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Публикуемые ниже документы Центрального военно-исторического архива относятся ко времени первой мировой войны. Они помогут читателю более конкретно представить себе, как в этот период развивалась отечественная авиация.

Автор стремился расположить материал в соответствии со структурой книги. Вначале приведены документы, характеризующие материально-техническую базу воздушного флота России — производство самолетов н авиамоторов во время войны, вооружение самолетов. Далее расположены документы, относящиеся к кадрам авиации, воздухоплавания и авиационной науки. Здесь содержатся заключения Н. Е. Жуковского по отдельным вопросам авиационной техники, переписка по поводу работ К. Э. Циолковского.

Последняя группа архивных документов относится к боевой деятельности воздушного флота России. Читатель найдет здесь материал о боевой работе русских асов, о делении на боевые и не боевые полеты, о ночных полетах. Особого внимания заслуживают документы о первых в мире тяжелых самолетах тиса "Илья Муромец".

Приложение 1

О ЗАКАЗЕ ИЖОРСКОМУ ЗАВОДУ АЭРОПЛАНА БОЛЬШОГО РАЗМЕРА ЕГО СИСТЕМЫ

Из журнала Технического комитета УВВФ от 14 июня 1916 г. № 18

Председательствовал генерал-майор Пневский.

… Генерал для поручений при августейшем заведующем авиацией и воздухоплаванием в действующей армии, сношением от 3 июня сего года за № 11021, уведомил, что его императорское высочество, ознакомившись с проектом большого аэроплана, составленным Ижорским Морского ведомства заводом, признал желательным заказать этот аэроплан названному заводу.

Из вышеупомянутого проекта видно, что предлагаемый аэроплан имеет следующие данные:

Полный вес 9600 килограммов, считая в том числе запасы бензина и масла на 5 часов полета, артиллерийский груз в 700 килограммов и команду в составе 8 человек.

На аппарате устанавливается 6 моторов Рено по 220 л. сил номинальной мощности каждый. Полная площадь несущей поверхности — 276 квадратных метров.

При этих данных, по расчету завода, аэроплан сможет иметь наибольшую скорость около 160 километров и наименьшую — около 130 километров в час. Скорость подъема вверх у земли будет, по предположениям завода, 2,35 м/с.

Профессор Фан дер Флит, рассматривавший расчеты Ижорского завода, указал, что проектируемый аэроплан обладает вполне удовлетворительными летательными качествами. Однако, по мнению профессора Фан дер Флита, предположенные заводом вес аппарата и его лобое сопротивление может быть и не удастся выдержать в постройке. Вес, по данным уже существующих аппаратов, может дойти до 11000 кг, лобовое же сопротивление может оказаться раза в полтора большим, чем предположено заводом. Поверочный расчет при этих предположениях, и считая сверх того мощность мотора Рено в 220, а не в 240 л. сил, как то было принято заводом, показывает, что и в этом неблагоприятном случае проектированный аэроплан будет в состоянии дать около 135 километров в час и иметь скорость подъема у земли около 1,4 м/с. Однако для наиболее надежного обеспечения качеств аэроплана, и, в частности, для достижения меньшей скорости при спуске на землю, площадь его поддерживающих поверхностей следовало бы увеличить до 300 квадратных метров и расстояние между верхним и нижним планами до ширины поверхностей, т. е. до 4 метров вместо 3,5, так как это обеспечило бы лучшую работу нижнего плана.

Помимо сего завод следовало бы обязать произвести, в случае дачи ему заказа, поверку устойчивости аэроплана и подсчеты органов управления и потребовать представления этих расчетов на рассмотрение управлений.

Выслушав заключение профессора Фан дер Флита, Технический комитет положил:

1) с технической точки зрения большой аэроплан по проекту Ижорского завода заслуживает осуществления;

2) при даче заводу заказа следовало бы обратить его внимание на желательность увеличения площади несущих поверхностей, на увеличение расстояния между ними и на необходимость представления расчетов органов управления и устойчивости аэроплана на рассмотрение управления[289].

Приложение 2

ДОКЛАД НАЧАЛЬНИКА УПРАВЛЕНИЯ ВОЕННОГО ВОЗДУШНОГО ФЛОТА ВОЕННОМУ МИНИСТРУ ПО ВОПРОСАМ АВИАЦИОННОГО СНАБЖЕНИЯ

Начальник Военному министру

Управления Военного

Воздушного Флота

3-е отделение

" ноября 1916 г.

№ _

Петроград

В дополнение к докладам моим от 23-го мая с. г. за № 9022 и от 25 мая за № 9040 и представленного Вам в октябре месяце проекта доклада, при сем прилагаемого, обязуюсь вновь доложить нижеследующие соображение по вопросу авиационного снабжения.

Из последнего доклада Вы изволите усмотреть, что затруднения в обслуживании армии авиационными средствами, как они сложились к концу предшествующего месяца, сводились главным образом к получению из-за границы, в обусловленные программными соображениями сроки, авиационных моторов и к невозможности, в силу этого, осуществления хотя бы минимальной программы русского аэропланного строительства. Усматривая причину создавшихся затруднений в общеполитической остановке и не располагая, в пределах представленных мне полномочий, возможностью сколько-нибудь изменить то катастрофическое положение, в которое ставилось этим авиационное снабжение, я счел своим долгом довести до Вашего сведения и до сведения Особого совещания по обороне государства о грозящем фронту оскудении авиационными средствами и возлагаемой на казну тяжести оплаты многомиллионных расходов по постройке аэропланов, употребление коих в действие являлось маловероятным ввиду опозданий в получении из-за границы моторов.

Особое совещание, обсудив представленные мною данные, наметило к устранению создавшихся затруднений ряд мер, кои могли хотя бы частично исправить создавшееся положение. Главнейшая из них сводилась к объединению в России и за границей всех заказов как сухопутной, так и морской авиации, к командированию во Францию, Англию и на союзную конференцию авторитетного представителя России и в целях содействия присылки моторов и аэропланов, и к скорейшему проведению в жизнь обмена с союзниками предметов авиации на сырье, которое мы могли бы им дать.

События последующего периода не дают оснований рассчитывать на проведение в ближайшее время намеченных мер. Приостановка же прибытия из-за границы авиационных моторов ставит вопрос о дальнейшем снабжении армии авиационными средствами в тесную зависимость лишь от наличия уже имеющихся в распоряжении Управления Военного Воздушного Флота моторов.

Состояние запаса моторов представляется в настоящее время в следующем виде:

Что касается остальных моторов в количества 1742 штук, то запас их накапливается в течение трех лет войны из моторов, кон к моменту их получения являлась уже устаревшими, как по системе, так н по мощности, и следовательно, эти моторы в настоящее время ни в какой мере не могут быть использованы для целей боевого снабжения. Потребность же в моторах, вызываемая осуществлением на отечественных аэропланных заводов минимальной авиационной программы такова:

Рассчитывать на производительность русских моторных заводов в размерах, сколько-нибудь способных выполнить этот пробел в моторах, не имеется достаточных оснований.

Из изложенного усматривается, что расхождение в выполнении авиационной и моторной программ не оправдывает постройки 1765 аэропланов, которые, будучи выстроены и не снабжены своевременно моторами, не смогут нести какой-либо службы даже в том случае, если бы моторы на них и начали поступать спустя значительный промежуток времени, ввиду того, что они, во-первых, устарели бы к тому моменту, учитывая большой прогресс авиационной техники, а во-вторых, ожидая сколько-нибудь значительное время, в готовом виде, моторов, они могли подвергнуться деформации, которая сделала бы сомнительными возможность употребления их для боевых целей.

Я не могу не отметить огромного значения для целей обороны страны поддержания с столь большими трудами создавшейся отечественной аэропланостроительной промышленности, но в то же время я не могу не остановиться на вопросе о целесообразности дальнейшего продолжения аэропланного строительства без достаточных гарантий его действительного использования для нужд обороны.

Приведенные же выше цифры устанавливают невозможность использования для обороны около 80 % всего строящегося количества аэропланов, при неизменении обстоятельств, о которых я неоднократно докладывал.

Если таковым представляется отражение создавшейся конъюнктуры на заводское строительство, то тем большим по своим результатам представляется ее влияние на удовлетворение текущих потребностей фронта.

По последнему сообщению Ставки минимальная потребность в самолетах в круглых цифрах такова:

Судя же по количеству моторов, коими Управление Военного Воздушного Флота располагает, с несомненностью фронту может быть дано лишь 525 аппаратов, т. е. 15 % требуемого количества.

Докладывая об изложенном, прошу указаний[290].

Приложение 3

ПОЛОЖЕНИЕ РАБОТ НА ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛЬНОМ ЗАВОДЕ РУССКО-БАЛТИЙСКОГО ВАГОННОГО ЗАВОДА В КОНЦЕ 1916 ГОДА

I. Положение работ на 1 декабря 1916 г.

Завод заканчивает прежние заказы на авиационные аппараты и ему грозит в скором времени безработица вследствие независящих от завода причин.

Причины эти следующие:

1) отсутствие новых заказов, которые дали бы возможность поддерживать безостановочную работу в мастерских по отдельным цехам, к, в связи с этим;

2) отсутствие необходимых материалов, которые могли бы быть заблаговременно заготовлены;

3) отсутствие свободных помещений для общей сборки аппаратов;

4) задержка нарядов на отправку готовых аппаратов, уже осмотренных приемной комиссией, и связанная с ним необходимость перевозки и хранения кораблей на корпусной аэродром, что, з спою очередь, влечет за собой порчу аппаратов н последующее исправление повреждений;

5) отсутствие определенных данных относительно типа строящихся по контракту кораблей, вследствие чего приходится задерживать заготовочную работу на аппараты, которые могли бы быть использовали или наличной покупкой, или следующими заказами.

II. Состояние работ в ноябре с. г.

Нижеследующая таблица с указанием числа рабочих дней, необходимых для окончания отдельных заказов, иллюстрирует запас работ по цехам:

Таблица эта показывает, что лишь половина рабочих занята работами по заказам на корабли, и то лишь к течение в среднем около 3 недель. Остальная половина занята посторонними работами, ввиду невозможности увольнения такого большого количества рабочих без серьезного ущерба всему делу.

III. Сокращение работ.

Насколько за последние месяцы уменьшилось количество работы, может служить показателем приведенная ниже таблица, показывающая хроническое содержание суммы нарядов, выдаваемых в мастерские.

Таким образом, за четыре месяца около 13 000 рублей израсходовано заводом на уплату рабочим, занятым посторонними работами (по ремонту и возобновлению инвентаря, по оборудованию, по уборке и т. д.).

Из этой суммы чистый убыток, т. е. уплата временно безработным рабочим (заказ — б), совсем не поставленным на работу, выражается в сумме:

IV. Отсутствие материалов.

Недостаток материалов сказался за последнее время главным образом в механических мастерских, которые не имели возможности исполнять работу по целому ряду заказов, благодаря отсутствию некоторых сортов стали (круглой, тавровой, угловой, болтовой н др.). То же можно сказать про литейную, где отсутствие меди значительно затормозило правильную работу.

V. Загрузка помещений и наряды на отправку.

Вновь выстроенное помещение для сборки готовых аппаратов было занято готовыми частями (коробками крыльев и др.) еще в половине октября, т. е. в то время, когда оно еще не было вполне готово. Другие сборочные были совершенно закупорены готовыми аппаратами.

Всего лишь 9 ноября выдачей нарядов был разрешен в благоприятном смысле вопрос раэгруэхк сборочных мастерских, и есть надежда, что от этой причины не будет больше задержки в работах. Между тем картина прошлого представлена в следующем виде:

Таким образом, за 11 месяцев 1916 годя завод отправил, включая "опытные" аппараты, всего 38 кораблей н 20 малых аэропланов, т. е. в среднем не многим более трех кораблей в месяц н около двух малых аппаратов. Между тем оборудование завода вполне достаточно для среднего выпуска 6 больших кораблей и 10 малых аэропланов в месяц, не считая "опытных". Иначе говоря, отпуск завода за 1916 г. составляет около 40 процентов его нормальной производительности.

Отсюда ясно, что перегрузка заводами готовыми изделиями достигала в течение 1916 года высшего предела.

VI. Отсутствие прочных заданий типа строевых кораблей.

Если взглянуть на этот вопрос с исторической точки зрения, то следует вывести общее заключение, что на заводе до сих пор вообще еще не производилось серийной работы, т. е. работы более или менее значительного количества аппаратов совершенно одинаковых.

Переделка крыльев на широкие, приостановка заказа на корабли "И. М. Д.", приостановка заказа на аппараты "Сикорский-16", изменения в размерах для пропеллеров и др., наконец, последние изменения в типе "Г" достаточно характерны для того, чтобы показать, что работы на заводе всячески тормозились постоянными требованиями различных улучшений со стороны эскадры воздушных кораблей.

Ввиду того и не было никакой возможности ни запастись достаточным количеством материала, ни организовать правильную заводскую работу по постройке кораблей и малых аппаратов.

В то же время многие готовые частя приходилось переделывать или заменять новыми. Таким образом, завод нес двойной убыток: и вследствие непроизводительной затраты материала и вследствие дезорганизованности массового производства. Еще и в настоящее время на заводе производятся следующие переделки:

Подведя итог всему вышесказанному, необходимо вынести следующее заключение:

1) производительность завода использована менее чем на 40 процентов:

2) в данный момент отсутствие работы достигло крайних пределов и грозит серьезными убытками и даже остановкой завода;

3) без принятия немедленно серьезных мер для упорядочения производства и поднятия производительности, завод обрекается на минимальное участие в деле государственной обороны;

4) опытный отдел завода развивается ненормально за счет и в ущерб заводской производительности[291].

Приложение 4

ОТЧЕТ ПРОФЕССОРА Н. Е. ЖУКОВСКОГО ВОЕННОМУ ВЕДОМСТВУ ОБ ИСПЫТАНИЯХ НАД ЗАЖИГАТЕЛЬНЫМИ АВИАБОМБАМИ

В Главное Военно-Техническое Управление 14 сентября 1915 г.

Отчет об испытаниях над зажигательными бомбами, произведенных профессором И. Е. Жуковским по поручению его императорского высочества великого князя Александра Михайловича в июне — июле 1915 года.

Испытания сначала производились при Аэродинамической лаборатории императорского технического училища, причем испытывались различные системы, зажигательных снарядов, из которых оказались удовлетворительными стрела, спроектированная прапорщиком Б. Н. Юрьевым, и аппарат с химическим запальником, спроектированный студентом имп. Техн. Училищ. Б. С. Стечкиным Эти два аппарата сбрасывались с высоты около 15 метров (крыша физического института И Т. У.) и давали большое пламя, причем стрела, имеющая специальное приспособление для разбрасывания горючей жидкости, давала большой радиус зажигательного района. Кроме того, были разработаны и приготовлены студентом имп. Техн. Уч. А. А. Микулиным в лаборатории образцы больших зажигательных бомб, для сбрасывания которых необходима была большая высота.

Для дальнейших опытов я обратился к его императорскому высочеству с ходатайством о прикомандировании ко мне для опытов аэроплана Ньюпор в 80 сил летчика прапорщика С. Б. Гулевича.

При опытах сбрасывания с аэроплана оказалось, что горючая жидкость, падая на землю с большой высоты в тонкостенных сосудах, сама весьма хорошо разбрызгивается, потому специальных приспособлений для разбрызгивания, как это было в стреле Б. Н. Юрьева, нет надобности применять; вследствие этого опыты со стрелами были приостановлены, и все внимание было направлено на опыты с зажигательными снарядами системы Б. С. Стечкина и А. А. Микулина.

Как горючее употреблялась смесь керосина, бензина и скипидара, причем внутренность бомбы еще наполнялась каплей и льняными очесами.

Зажигание производилось при падении бомбы на землю. В запальнике Б. С. Стечкина его зажигание получалось при соединении серной кислоты с ватой, пропитанной порошком марганцевокислого калия, запаянная ампулка с серной кислотой завертывалась в эту самую вату и все вместе помещалось в широкую пробирку, на которую надевалось свинцовое кольцо, которое при падении разбивает обе пробирки. На аэроплане запальник является безопасным вследствие того, что кольцо не позволяет ему ни сжаться, ни сместиться относительно пробирок; безопасность запальника с предохранительным стаканчиком была многократно испытана сбрасыванием на камни с высоты 20 метров. В момент сбрасывания бомбы предохранительный стаканчик снимается с запальника. Горючая жидкость помещалась в бычачьем пузыре, к которому привязывался запальник; вместо пузыря может быть употребляем любой тонкостенный сосуд, форма которого безразлична, так как запальник действует при падении в любом положении. При сбрасывании с аэроплана зажигательных бомб Б. М. Стечкина (около 20 штук) не было ни одного отказа.

Запальник А. А. Микулина представлял упрощенный запальник Орановского с капсюлем; упрощение состоит в том, что жало ударника было на конце предохранительного пропеллера, который не сбрасывался с бомбы, а ввинчивался в нее.

От капсюля зажигание передается в порох с искристым составом, отгороженный от бензина жестяной стенкой. Горючее наливается в жестяной сосуд, которому придавалась устойчивая форма со стабилизатором, чтобы бомба всегда шла запальником впереди. При опытах оказалось, что для надежного зажигания бензина бросание должно производиться с высоты не менее 500 метров, так как при малой высоте иногда случаются отказы.

По испытании зажигательных аппаратов была сделана небольшая партия из 20 бомб сист. Микулина и 150 бомб сист. Стечкина и послана для пробы в Ивангород к полковнику Вегенеру. Несколько экземпляров было послано с прапорщиком Юрьевым для передачи в то же место.

Подробнее описание бомб сист. Стечкина и Микулина, а также денежный отчет при сем прилагаю.

При сем сообщаю, что ввиду окончания опытов прикомандированный ко мне аэроплан освобождается.

Заслуженный профессор Н. Жуковский[292]

Приложение 5

ДОКЛАД ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА КИРПИЧЕВА ОБ ИССЛЕДОВАНИИ Н. Е. ЖУКОВСКОГО ПО ТЕОРИИ БОМБОМЕТАНИЯ

На подлинном написано:

утверждаю

19 ноября 1915 г.

Военно-технического управления

Генерал-лейтенант: Подпись 2-го делопроизводства Верно: Подпись

Журнал № 1128

Технического комитета Главного военно-технического управления 16 ноября 1915 года

При сношении от 3 ноября сего года за № 28397 Технический отдел Управления препроводил для сведения Технического Комитета исследование затухания колебаний больших аэропланных бомб (весом более 5 пудов). Означенное исследование было произведено заслуженным профессором Жуковским, в лаборатории которого производилось определение аэродинамических свойств принятых у нас снарядов.

В своем исследовании профессор Жуковский доказывает, что колебания больших аэропланных бомб во всяком случае прекращаются при падении бомб с высот, больших 800 метров. Так как бомбы всегда сбрасываются с более значительных высот, то, следовательно, колебания их не могут служить причиной отказа в действии ударных приспособлений.

Выслушав доклад по настоящему делу, сделанный постоянным членом комитета генерал-лейтенантом Кирпичевым, Технический комитет положил:

1) Исследование заслуженного профессора Жуковского о затухании колебаний больших аэроплановых бомб принять к сведению.

2) Выразить профессору Жуковскому благодарность комитета за доставление интересного для военного воздухоплавания исследования.

Подлинный за надлежащими подписями: С подлинным верно: И. д. делопроизводитель военный инженер подполковник: Подпись[293]

Приложение 6

УПРАВЛЯЕМЫЙ МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ АЭРОСТАТ. ИЗОБРЕТЕНИЕ ЦИОЛКОВСКОГО

Записка податного инспектора Панова Н. А. в Центральный военно-промышленный комитет, август 1915 года

В Калуге четверть века назад поселился даровитый русский ученый, представляющий собой тип европейских ученых XVII и XVIII в., в тиши своих бедных кабинетов скромно создававших и разрабатывавших новые теории в области физико-математических наук. Этот ученый — Константин Эдуардович Циолковский, создавший теорию математического управляемого аэростата, подвинувший вперед теорию аэроплана и занимающийся многими вопросами аэростатики, аэродинамики и физической астрономии.

Глубокое знание высшей математики и способность применять ее к разрешению трудных вопросов механики, физики и астрономии дали ему возможность научно разработать теорию управляемого аэростата с металлической оболочкой, теорию аэроплана и установить новые взгляды на разные вопросы физики и механики.

Первое сообщение о металлическом управляемом аэростате г. Циолковский сделал в обществе любителей естествознания в Москве в 1887 году. Он представил ученому обществу работу, содержавшую около 100 писчих листов и заключающую до 800 формул. Такие ученые, как профессор Вейнберг, Столетов и Жуковский, члены общества, дали о ней одобрительный отзыв. Через три года г. Циолковский, через посредство знаменитого Менделеева, послал в императорское Русское техническое общество в Петербурге новый свой труд, в котором он доказывал теоретически полную возможность устройства металлического аэростата, причем г. Кованько, считавшийся специалистом по вопросам воздухоплавания, назвал г. Циолковского одним из серьезных изобретателей. К тому же времени относится и работа Циолковского по вопросу о летании посредством крыльев, т. е. об аэроплане. В 1892 году он издал полный свой труд в двух частях "Аэростат металлический управляемый". Это серьезное сочинение в русской специальной литературе прошло незамеченным, но, будучи переведено на французский, немецкий и английский языки, оно вызвало в кругу европейских ученых большой интерес и обмен мнений. Весьма возможно, что теория Циолковского дала толчок в 1897 году австрийцу Шварцу, которому наше военное ведомство ассигновало значительные средства на постройку аэростата, а затем на тот же предмет выданы были средства ему же в Австрии австрийским ведомством, а затем и гр. Цепеллину. Около этого времени в 1910 г. г. Циолковский напечатал в журнале "Наука и жизнь" теорию аэроплана, а позднее в "Вестнике опытной физики" — труд "Самостоятельное движение управляемого аэростата". В том же журнале появилась его работа "Давление воздуха на различные поверхности". Об этой работе акад. Рыкачев дал благоприятный отзыв Академии наук, которая дала Циолковскому средства (470 руб.) на продолжение опытов. В журнале "Научное обозрение" за 1900 год Циолковским помещены критические отзывы об изданных сочинениях по воздухоплаванию и статья "Воздухоплавание в XIX веке". Циолковский для популяризации своего учения об аэростате издал брошюры "Простое учение о воздушном корабле и его построении", а в 1914 году — "Простейший проект чистометаллического аэроната, доступный для понимания каждого". В своих сочинениях г. Циолковский призывал наших ученых к научной критике его теории аэростата и возможности его устройства на практике, но эти ученые ничего не нашли возразить против оснований его теории. Лет 10 тому назад 12 инженеров и техников, заинтересовавшихся трудами Циолковского по воздухоплаванию, изучали систему устройства его воздушного корабля и признали его проект неоспоримо верным в теоретическом отношении и осуществимым на практике, о чем было напечатано в местной газете ("Курьер" № 91) и в выдержках во многих других газетах.

Одновременно с теоретическими исследованиями о металлическом аэростате, Циолковский несколько лет трудился над его моделями, которые, в усовершенствованном виде, представлены им для обозрения в своей квартире, в местном музее, а также отправлены в Леденцовское общество в Москву.

Несмотря, однако, на многолетние научные труды г. Циолковского, на старание его сделать свои идеи о возможности устройства металлического аэростата доступными для ученых и широкой публики, до сих пор ни правительственные ученые учреждения, ни частные лида не дали ему денежных средств для постройки модели в больших размерах, чтобы произвести опыты полета с людьми. А если бы такой полет удался, что весьма вероятно, то какую великую услугу аэронаты Циолковского оказали бы в настоящей войне нашему отечеству.

Кроме указанных выше, г. Циолковский имеет ученые труды и в других областях знаний. Он написал статьи "Тяготение, как источник мировой энергии" (научное обозрение), "Продолжительность лучеиспусканий солнца", "Теория газов", "Механика животного организма" (о последней хороший отзыв дал еще проф. Сеченов), "Исследование мирового пространства реактивными приборами" (1914 г.).

В настоящее время опыты с металлическим управляемым аэростатом г. Циолковским приостановлены за отсутствием необходимых средств. По расчетам г. Циолковского, чтобы устранить модель, имеющую практическое значение, необходимо приблизительно около 25 000 руб., каковая сумма, ввиду важности и громадного значения этого изобретения, должна быть ему изыскана.

С своей стороны я, нижеподписавшийся, хорошо зная как самого Циолковского, так и его скромную трудовую жизнь, могу засвидетельствовать, что ни одна копейка из ассигнованных ему денег не будет израсходована непроизводительно и в каждой истраченной копейке будет дан самый обстоятельный отчет.

Для ознакомления с трудами г. Циолковского и отзывами об его трудах прилагаются брошюры, изданные г. Циолковским самим и на средства почитателей его таланта. На изобретение металлической оболочки для дирижабля получены г. Циолковским патенты в Германии, Франции, Италии, Англии, Бельгии, России и Австрии.

Податный инспектор статский советник

Николай Александрович Панов

г. Калуга

В деле находятся следующие брошюры Циолковского:

1) Первая модель чисто-металлического аэроната из волнистого железа. Иэд. 1913 г. Калуга.

2) Простейший проект чисто-металлического аэроната из волнистого железа. Изд. 1914 г., Калуга.

3) Дополнительные технические данные к построению металлической оболочки дирижабля без дорогой верфи и отзыв Леденцовского общества о моем дирижабле. Иэд. 1915 г. Калуга.

4) Таблицы дирижаблей из волнистого металла. Изд. 1915 г. Калуга.

5) Простое учение о воздушном корабле и его построении. Изд. 1904 г. Калуга[294].

Доклад по делу изобретений Центрального военно-промышленного комитета от 10 сентября 1915 года

Податный инспектор ст. сов. Н. А. Панов в записке, поданной им в Центральный военно-промышленный комитет в августе с. г., сообщает о ходе работ г. Циолковского по проектированию управляемого металлического аэростата и указывает, что в настоящее время опыты с этим аэростатом приостановлены за отсутствием необходимых средств. По расчетам г. Циолковского, сообщает г. Памов, чтобы устроить модель, имеющую практическое значение, необходимо приблизительно около 25 000 рублей, каковая сумма, по мнению г. Панова, ввиду важности и громадного значения этого изобретения, должна быть ему изыскана.

Ознакомясь с запиской г. Панова и рассмотрев приложенные к ней брошюры г. Циолковского, Авиационный подотдел находит со своей стороны: 1) проект г. Циолковского является вообще не настолько разработанным, чтобы можно было тотчас же приступить к постройке аэростата такой системы для военных целей, с уверенностью на благоприятный результат. Сам автор предполагает лишь приступить к опытам, на что предварительно потребуется 25 000 руб., и таким образом осуществление постройки законченного аэростата отодвигается на неопределенное время; 2) если бы и удалось получить благоприятные результаты предварительных опытов, все же аэростат с оболочкой столь сложной системы едва ли будет иметь какие-либо преимущества перед существующими аэростатами, так как быстрота хода, грузоподъемность, устойчивость и прочие боевые данные аэростата во многом завысят не столько от конструкции оболочки, как от механических частей и прочих деталей аэростата.

Ввиду изложенного отдел изобретений не ожидает благоприятных результатов от осуществления постройки управляемого аэростата по системе г. Циолковского в ближайшее время и потому полагает ходатайство г. Панова подлежащим отклонению.[295]

Приложение 7

АКТ ИСПЫТАНИЯ АЭРОПЛАНА "ЛЕБЕДЬ XII"

28 декабря 1915 года мы, нижеподписавшиеся, присутствовали при испытании в полете военным летчиком поручиком Слепцовым аппарата "Лебедь XII", заводской номер 325, с мотором Сальмсон 130 л. с. № 611, сконструированного на заводе Акц. общества воздухопл. "В. А. Лебедев".

Аппарат два раза взлетел, причем каждый полет продолжался около 15 минут.

Испытания производились при температуре —3° Реомюр, порывистом ветре н сплошной облачности на высоте 300 метров.

Военным летчиком поручиком Слепцовым сделаны следующие указания;

1. Выхлопные трубы должны быть направлены вниз, чтобы отработанный газ не попадал в лицо пилота.

2. Должны быть поставлены два козырька увеличенного типа. Нормальный козырек — пилоту и более увеличенный — пассажиру.

3. Желательно иметь всегда расход бензина из главного бака, при постоянной возможности включения верхнего запасного бака.

4. Желательно уменьшить усилие летчика на штурвал при выравнивании кренов, по возможности не уменьшая чуткости аппарата.

5. Ввиду грузоподъемности аппарата желательно поставить броню для пилота и для пассажира.

По мнению поручика Слепцова, аппарат "Лебедь XII" имеет в сравнении с оригинальным германским "Альбатросом" большой запас летучести. При 700 оборотах мотора (мотор меньше оборотов не давал) аппарат при посадке имел стремление взлететь.

Четкость аппарата вследствие увеличения скорости возросла по сравнению с германским "Альбатросом[296].

При изменении угла полета аппарата (подъем, горизонтальный полет и спуск) нет вредной нагрузки на рули высоты.

Аппарат легко допускает крены, и выправляется из них без помощи руля направления действием одних элеронов.

В противоположность германским "Альбатросам" вибрации от работы мотора на этом аппарате не наблюдается.

Естественная устойчивость аппарата очень хорошая: несмотря на порывистый ветер, аппарат выравнивается самостоятельно Председатель комиссии

военный летчик, штабс-капитан Марков Члены: поручик Слепцов поручик (подпись) поручик (подпись) подпоручик (подпись) подпоручик (подпись)

При испытании присутствовали от завода: Лебедев, Шкульних, Михайлов. Петроград, Комендантский аэродром.[297]

Приложение 8

АЭРОДИНАМИЧЕСКАЯ ОЦЕНКА И ПОВЕРОЧНЫЙ РАСЧЕТ ПРОЧНОСТИ АЭРОПЛАНОВ "ИЛЬЯ МУРОМЕЦ"

Об аэропланах "Илья Муромец"

Из журнала технического комитета УВВФ от 23 мая 1917 года, М 79

Председательствовал полковник Яковлев.

В заседаниях 20 и 23 мая Технический комитет ознакомился с результатами работ комиссии, производящей аэродинамическую оценку и поверочный расчет прочности аэропланов "Илья Муромец" типа Г.

Из работ упомянутой комиссии следует, что с аэродинамической стороны аэропланы "Илья Муромец" в общем удовлетворительны, но все же имеют некоторые недочеты, сводящиеся к следующему:

а) Расстояние между несущими поверхностями мало.

б) Сопротивление корпуса аэроплана, благодаря открыто стоящим моторам и добавочным троссам и проволочкам, является весьма большим.

в) Благодаря большому лобовому сопротивлению, аппарат имеет малую горизонтальную скорость. Вследствие этого и значительной нагрузки на единицу площади несущих поверхностей, аппарат принужден летать под большими углами встречи н имеет малую восходящую скорость и низкий потолок.

г) Тяга расположена ниже центра тяжести.

д) Управление в горизонтальной плоскости, благодаря принятому устройству руля н киля, является весьма грубым и может быть причиной неблагоприятных явлений.

е) Естественная продольная устойчивость аппарата не велика, что заставляет с большой осторожностью отнестись к установке пулемета на концах хвоста.

В заключение разбора аэродинамических свойств было высказано, что постройка больших аппаратов целыми сериями без подробного изучения их свойств, без лабораторных испытаний моделей н без производства аэродинамических подсчетов на заводе представляется совершенно ненормальным явлением.

Поверочный расчет прочности аэроплана показал, что наиболее слабыми частями его являются: диагональные растяжки и средние стойки главной коробки, а также шасси.

Ввиду того, что завод не мог дать регулировочного чертежа аэроплана н указать величины первоначальной, регулировочной затяжки проволок, расчет прочности аппарата был сделан при разных предположениях о величинах этой затяжки, а также при различных распределениях нагрузок между передней и задней фермами главной коробки. Однако при всех этих расчетах принималось, что аэроплан испытывает напряжение только от своего полного веса, т. е. рассматривался случай нормального горизонтального полета.

Из результатов расчетов выяснилось, что при наиболее неблагоприятном случае подсчета, т. е. прн отнесении почти всего давления воздуха целиком на заднюю ферму (давление воздуха принималось равномерным по площади крыла) и при принятии первоначальной затяжки проволок равным диаграммным усилиям оказывается следующее: напряжения в средних стойках и растяжках главной коробки, а равно и стояках шасси (прн расчете на стоянку аппарата) превосходят временные сопротивления их материала или их критическую нагрузку. В лонжеронах главной коробки напряжения достигают половины временного сопротивления.

Усилия в хвостовой ферме при повороте руля глубины на 20° близки к критическим. При отклонении руля глубины на обычные величины запас прочности в хвостовой ферме является достаточным.

При наиболее благоприятном случае подсчета, т. е. при распределении давления воздуха поровну между передней и задней фермами главкой коробки и при отсутствии предварительной затяжки (случай на практике невозможный), оказывается, что запас устойчивости стоек и запас прочности растяжек главкой коробки составляют соответственно 2,8 и 2,4. При том же распределении нагрузок, во при первоначальной затяжке растяжек до величины диаграммных усилий, запас устойчивости и прочности получается: для стоек 1,3 и для диагоналей точно также 1,3.

Если считать, что первоначальная затяжка будет лишь немного превосходить половину диаграммных усилий, что необходимо для того, чтобы обратные растяжки не болтались в полете, то запасы прочности стоек и растяжек несколько превысят полуторный.

Из сравнения вышеприведенных цифр с аналогичными же данными, определенными для аэропланов Фарман-30 и Анатра-Д, следует, что при всех равных условиях упомянутые аэропланы прочнее Муромца примерно в два раза.

Фактическая возможность полетов на аппаратах "Илья Муромец" н даже возможность выполнения на них согласно докладу капитана Журавченко, некоторых резких эволюций, заставляют предполагать, что фактическое распределение нагрузок и предварительная затяжка растяжек в этих аппаратах таковы, что аппарат при нормальных условиях полета имеет некоторый запас прочности, но, как указывалось выше, примерно в два раза меньший, чем у обычных малых аппаратов.

Так как упомянутый запас прочности является по всей вероятности весьма небольшим (как максимум можно считать 1,5), то всякие резкие эволюции на "Муромцах" уже являются для него опасными и потому совершенно недопустимыми.

На основании расчетов прочности аппаратов "Илья Муромец", комиссия, состоявшая из профессоров Фан дер Флита, Тимошенко и Ботезата, пришла к следующему заключению:

а) С точки зрения прочности аппарат в полете опасен.

б) Дальнейших заказов аппарата этого типа делать не следует.

в) В случае необходимости в больших аппаратах лучше выработать новый тип, чем заниматься улучшениями "Ильи Муромца".

г) Прочность аппарата может быть несколько повышена усилением стоек, растяжек и шасси.

Однако эти изменения ухудшат полетные качества аэроплана и все же не доведут его прочности до норм, обычных в малых аэропланах.

По осмотре на заводе аэроплана "Илья Муромец" для решения вопроса о способах осуществления намеченных усилений, определилось следующее:

A) Момент инерции всех стоек моторных клеток необходимо увеличить на 50 %.

Б) Растянутые диагонали обеих ферм главной коробки в 1-й, 2-й, 4-й и 5-й панелях, считая от фюзеляжа, необходимо усилить на 50 %, т. е. довести их сопротивление разрыву в местах их прикрепления до 3000 кг. Практически это можно осуществить, добавив в каждую упомянутую диагональ по третей 3 1/2 мм проволоке.

B) Растянутые диагонали третей панели передней и задней ферм главной коробки следует усилить на 20–30 %. Практически этого можно достигнуть путем улучшения способа крепления этих диагоналей к узлам, доведя временное сопротивление этого крепления до 3200 кг.

Г) В том же процентном отношении, что и растянутые диагонали следует усилить и обратные диагонали в панелях, указанных в пунктах А, Б и В.

Д) В передней ферме помимо сего надо усилить полудиагональ моторной коробки, сделав каждую из них из двух 3,5 мм проволок и поставить кроме того полудиагональ из двух 3 мм проволок в пятой панели от фюзеляжа, дабы предохранить от прогибания стойку между четвертой и пятой панелью.

Е) Момент инерции передних стоек шасси надо увеличить на 50 %, поперечную стяжку шасси, проходящую под фюзеляжем, следует сделать из двойного 6-ти мм троса (ныне стоит одиночный).

По выполнении указанных усилений запас прочности в корабле "Илья Муромец" приблизится к двойному.

При рассмотрении пожеланий, высказанных офицерами Эскадры, вышеупомянутая комиссия нашла желательным обратить внимание завода еще на следующее:

Ж) Просмотреть и усилить крепление органов управления.

3) Устранить соскакивание тросов, ведущих к крылышкам.

И) Усилить расчалками кресло пилота, сделать его мягким и с откидной спинкой.

К) Снабдить каждый корабль формуляром и регулировочными чертежами.

Л) Увеличить поверхность крылышек.

М) Применить более рациональные тендера и способы крепления стяжек к узлам.

H) Заменить в случае возможности проволочные растяжки тросовыми соответствующей прочности.

O) Принять меры к уменьшению лобового сопротивления моторов.

П) Изготовить винты, соответствующие данным корабля.

P) Усилить нервюры под дорожками вокруг моторов.

С) Применить более безопасное в пожарном отношении расположение баков.

Т) Застеклить аппарат возможно более.

У) Установить подмоторные рамы на лонжеронах без сверления дыр.

Ф) Поставить трос от второго мотора к 4-й стойке фюзеляжа, считая от дверей.

X) Поставить на кораблях индикаторы скоростей Мореля и Сафа.

Для дачи заводу указаний по пожеланиям летчиков начальнику Эскадры предложено командировать в Петроград двух офицеров Эскадры.

Все вышеизложенное было оглашено в заседании комитета 26 мая сего года, на коем присутствовали член государственного совета Гурко, член государственной думы Половцев, директор Русско-Балтийского завода Ярковский и конструктор аэропланов "Илья Муромец" Сикорский.

Со стороны представителей завода возражений по существу вышеизложенного сделано не было, хотя И. И. Сикорский высказывал, что предварительная затяжка у "Ильи Муромца" составляет всего лишь 5—10 % диаграммных усилий, в силу чего запас прочности у них должен быть большим, чем было указано комиссией. Мнение И. И. Сикорского комитетом разделено не было.

Указанные комиссией усиления аэропланов, по заявлению В. И. Яворского, завод выполнить может.

Изготовление усиленных стоек, стяжек и проч. потребует, по его заявлению, 2–3 недели времени.

Прибывший из Эскадры военный летчик подпоручик Янковский доложил комитету о трудностях управления аппаратами "Илья Муромец", "Рено-Балт". Ввиду этого было найдено необходимым обратить самое серьезное внимание иа этот вопрос при предстоящих в Петрограде испытаниях аппарата этого типа.

На основании всего вышеизложенного технический комитет пришел к следующему заключению о прочности аппаратов "Илья Муромец" типа Г, как с моторами "Рено-Балт", так равно и с четырьмя моторами по 150/160 л. с. Для последних аппаратов нижеуказанные коэффициенты безопасности могут быть повышены лишь на 10–20 %.

I) Основываясь, с одной стороны, на результатах расчетов, а, с другой стороны, на данных о полетах кораблей "Илья Муромец", можно утверждать, что коэффициент безопасности этих кораблей, учитывая лишь напряжения от полного веса корабля при нормальном горизонтальном полете, не превышает 1,5, тогда как у малых аэропланов корпусного типа (Фарман-30 и Анатра Д) этот коэффициент безопасности не ниже 3.

2) Ввиду сего полеты на аэропланах "Илья Муромец" не могут считаться безопасными, хотя условия полетов на больших аппаратах и требуют относительно меньшей прочности. Во всяком случае всякие резкие эволюции на этих аппаратах могут послужить причиной их аварии.

3) Для увеличения прочности этих аппаратов, как находящихся в постройке на заводе, так равно н в Эскадре, следует принять меры, указанные в пп. текста настоящего журнала от А до Е. Этими мерами коэффициент безопасности аппаратов "Илья Муромец* можно будет довести до 2. Прочность аппарата при этом будет значительно усилена против первоначальной, хотя и не достигнет прочности малых аппаратов.

4) На аппаратах, еще находящихся в постройке, желательно исполнить пожелания Эскадры, указанные в пп. текста настоящего журнала от Ж до X.

Подлинный за надлежащими подписями[298].

Приложение 9

АКТ ИСПЫТАНИЯ ОТКЛОНИТЕЛЯ ДЛЯ СТРЕЛЬБЫ ЧЕРЕЗ ВИНТ СИСТЕМЫ ИНЖЕНЕР-МЕХАНИКА КУЛЕБАКИНА

Акт № 6094

г. Москва, 23, 25 и 28 июня 1917 г. Мы, нижеподписавшиеся, осматривали и испытывали на Ходынском стрельбище отклонитель для стрельбы через винт системы инженер-механика Кулебакина, изготовленный на аэропланном заводе Ф. Моска и установленный на самолете М. Б. Бис; при этом были получены следующие результаты:

1. Вес отклонителя с передачей и установкой около 12 фунтов.

2. Расход мощности на вращение его ничтожный и не влечет за собой уменьшения числа оборотов мотора.

3. После выпуска на месте 500 патронов из пулемета Кольта ни тело отклонителя, ни передача для вращения его никаких деформаций и расшатываний не имели.

4. При стрельбе на месте винт и аппарат никаких повреждений от осколков и брызг пуль не имел.

5. При стрельбе из пулемета на месте число попавших пуль в отклонитель составляет около 10–12 % общего расхода патронов.

6. При стрельбе во время полета было выпущено 220 патронов; при этом, как и в предыдущих случаях, работа отклонителя была безупречная; ни винт, ни аппарат, ни летчик повреждений не имели; после спуска отклонитель и передача остались в нормальном состоянии.

7. Механизм передачи к отклонителю работал в течение около двух часов при стрельбе в общей сложности 1500 патронов и изнашиваний не имел.

Младшие авиационно-воздухоплавательные приемщики: военный летчик, поручик Соколов военный летчик, инженер-технолог прапорщик Ляхов флаг-капитан воздушной бригады особого назначения, старший лейтенант Н. Андреев

военный летчик, мичман Прокофьев-Северский Директор завода "Моска" С. Мамонтов Пилот завода "Моска" (подпись)

Приложение: 6 снимков установок.

М. В.

Управ. Воен. Заведующему авиационно-воздухо-

Воздуш. Флота плавательными приемками

Пр иемочная часть Старший район, приемщик Центр, района 5 июня 1917 г.

№ 6095

Представляя при сем акт от 23 июня с. г. за № 6094 об испытании отклонителя пуль системы прапорщика Кулебакина, доношу, что прекрасные результаты, полученные при вышеупомянутом испытании, заставляют считать весьма желательным применение вышеназванного отклонителя при установке пулеметов на самолетах, так как преимущества такового слишком очевидны:

1) невозможность попадания в винт при любом изменении числа оборотов;

2) легкость установки и приспособляемость;

3) простота конструкции и доступность;

4) установка не отнимает места;

5) дешевле всех существующих;

6) полная безопасность для летчика, что повышает моральный элемент стрелка (весьма осторожный пилот при испытании охотно открывал огонь на высоте около 1000 метров, причем было выпущено около 250 пуль;

7) независимость действия пулемета;

8) установка отклонителя весьма простая и пригодна для любого самолета, мотора и пулемета;

9) регулировка отклонителя выполняется весьма просто и быстро;

10) пулемет, будучи механически не связан с отклонителем, при открытии огня работает равномерно, независимо от числа оборотов мотора;

11) кулачок отклонителя, показываясь из-под капота в момент прохождения лопасти винта через линию полета пули, заслоняется нм, почему лобового сопротивления своей поверхностью аппарата не увеличивает;

12) установка отклонителя не требует никаких изменений и переделок ни в моторе, ни в самолете, ни в пулемете, никаких применений специальных винтов и может быть выполнена средствами отрядов.

На основании сего считаем, что отклонитель системы инженер-механика Кулебакина является:

1) вполне безопасным для пилота и вполне гарантирует целость винта и самолета (даже при затяжных выстрелах),

2) очень простым по установке и регулировке,

3) легковесным и не требующим почти никакой затраты мощности на вращение,

4) пригодным для каждого истребительного и разведывательного самолета н пулемета,

5) безукоризненным и вполне надежным при работе, что подписями своими удостоверяем:

Старший авиационно-воздухоплавательный приемщик Центрального района УВВ Флота, военный летчик, капитан Прищепов[299]

Приложение 10

РАПОРТ НАЧАЛЬНИКА ШТАБА ЮГО-ЗАПАДНОГО ФЛОТА ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ АРМИЯМИ ЮГО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА О ПОЛОЖЕНИИ ЛЕТЧИКОВ-ДОБРОВОЛЬЦЕВ

Начальник штаба Его Высокопревосходительству Глав-

Главнокомандующего нокомандующему армиями Юго-Западного фронта

армиями Юго-Западного фронта

" октября 1914 г.

В некоторых авиационных отрядах имеются летчики-добровольцы, обладающие пилотскими дипломами, причем некоторые из них пользуются большой известностью и в авиационном мире.

Одни из таких летчиков оказались в армии на определенном жаловании по контрактам, а другие, менее практичные, поступили прямо в авиационные части на правах охотников, т. е. без всякого жалования, причем, несмотря на это, некоторые из них принесли с собой безвозмездно даже свои собственные аэропланы.

Имея в виду, что таким образом между обеими этими категориями летчиков-добровольцев образовалась в отношении вознаграждения большая разница, причем одни получают весьма крупное вознаграждение, а другие — ничего, а между тем служба их приносит армии громадную пользу, полагалось бы справедливым принять для уничтожения этого различия какие-либо меры.

Его императорское высочество августейший заведывающий организацией авиационного дела в армиях Юго-Западного фронта считает, что было бы справедливым установить для всех летчиков-добровольцев вознаграждение и притом в одинаковом размере, примерно руб. 300 в месяц.

Испрашивается: угодно ли будет Вашему Высокопревосходительству согласиться на установление для всех летчиков-добровольцев, как состоящих уже в частях, так и вновь поступающих туда, а также для летчиков при штабах, однообразного вознаграждения по 300 рублей в месяц, относя его на экстраординарные суммы, состоящие в распоряжении Вашем и командующих армиями, причем вознаграждение это выдать состоящим в частях летчикам и за время со дня их прибытия в часть[300].

Приложение 11

ДОКЛАД ПОЛКОВНИКА БАРСОВА НАЧАЛЬНИКУ АВИАКАНЦА

В дополнение к докладу моему вашему высокопревосходительству № 1355 от 28 ноября с. г. докладываю, что предпринятые авиационными отрядами метание бомб в крепость Перемышль и фотографирование ее укреплений успешно продолжаются.

За время с 18 по 28 ноября Брест-Литовским крепостным и 24 корпусным авиационными отрядами было сброшено 23 бомбы общим весом 29 пудов 15 фунт., из них по 2 пуд. 30 фунт. — 8, по 1 пуд. 20 фунт. — 1, 25 фунт. — 8 и по 5 фунт. — 6. Два полета были использованы для фотографирования укреплений крепости.

Метание бомб производилось в орудийный склад, склады снарядов, электрическую станцию, места расположения сферического аэростата и газодобывания и в казармы.

По сведениям, полученным штабом 2-й армии путем опроса пленных, выяснено, что сброшенные нашими летчиками бомбы причинили повреждения электрической станции, казармам уланского полка, обозам и произвели много пожаров.

Предпринятое нашими авиационными отрядами энергичное бомбометание и притом бомбами большого веса, по-видимому, произвело сильное моральное впечатление на гарнизон осажденной крепости.

Прежнее, слабое сравнительно, обстреливание наших аппаратов сменилось ураганным обстрелом как артиллерийским, так и пулеметным, даже в районе крепости, где осколки и шрапнельные нули могут нанести вред самим стреляющим. Наблюдениями установлено, что вокруг одного аппарата за полет происходило до 300 шрапнельных разрывов. До бросания бомб большого веса представлялась возможность летать на высоте 1200 метров, теперь же разрывы снарядов наблюдались над аппаратом при полетах даже иа высоте 2200 метров.

Представляю 8 новых снимков, которые по миновании надобности прошу возвратить.

Полковник Барсов[301]

Приложение 12

РАПОРТ НАЧАЛЬНИКА ШТАБА 1-Й АРМИИ НАЧАЛЬНИКУ ШТАБА ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО АРМИЯМИ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА О БОЕВОЙ РАБОТЕ "МУРОМЦА"

Начальник штаба 1–6 армии Начальнику штаба Главнокомандую-

По отделу щего армиями Северо-Западного фрон-

генерал-квартирмейстера. та

Отделение военно-цензурное 4–5 марта 1915 г.

№ 2261/348

В течение февраля месяца сего года аппаратом "Илья Муромец Киевский" по заданию штаба армии выполнены три боевых полета: 1) 15 февраля с задачей выяснить, есть ли переправы на реке Висле на участке до Добржина и в случае, если бы таковые оказались, разрушить их; 2) 24 февраля разведать район Сурово — Круково — Зарембы — Вилленберг — Хоржеле, произвести разрушение станции Вилленберг; 3) 25 февраля — та же задача.

Результаты разведок с фотографическими снимками препровождаются в подлинниках.

Полеты эти показали крупное преимущество аппаратов "Илья Муромец" по сравнению с аппаратами других систем. Большая грузоподъемность, удобство наблюдения, возможность взять большую высоту (на последних полетах 3200 метров), большой радиус полета, вооружение аппаратом и большая меткость попадания бомбами, — все это составляет чрезвычайно крупное преимущество по сравнению с аппаратами обыкновенного типа. И если аппарат и не успел дать крупных результатов, то только вследствие того, что погода не позволяет производить систематические ежедневные полеты и отсутствуют крупные цели для разрушения.

Большое значение имеет также достоверность результатов разведки, так как каждое наблюдение может свободно фотографироваться.

Произведенные три боевых полета вполне показали, каких крупных результатов можно ожидать от аппаратов типа "Илья Муромец".

Взятые у Прасныша немецкие летчики показали, что им известно о существовании у нас больших боевых аппаратов и что в Германии сильно ощущается недостаток такого типа аппаратов. С тех пор, как на аэродроме в Яблонне установлено дежурство одного из аппаратов "Илья Муромец", германские аэропланы не смеют появляться в районе аэродрома.

Приложение: 4 копии донесений и 16 фотографических снимков.

Подписали:

Генерал-лейтенант Одешилидэе

Генерал-майор Новицкий

Скрепил и верно: генерал штаба, капитан [302]

Приложение 13

ТЕЛЕГРАММА НАЧАЛЬНИКА ШТАБА 1-Й АРМИИ ГЕНЕРАЛА ОДЕШИЛИДЗЕ ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ АЛЕКСАНДРУ МИХАЙЛОВИЧУ О БОЕВЫХ ПОЛЕТАХ "МУРОМЦА"

№ 2506

18/111 15 ч. 8 ч. 50 м.

Шифрован (подпись)

Телеграмма великому князю Александру Михайловичу

Ровно 4528 аппарат "Илья Муромец" "Киевский" выполнил 6 боевых полетов по заданию штаба армии, причем ему ставились задачи не только по разведке, но и по разрушению железнодорожных станций. Разведки дали ценные результаты благодаря удобству наблюдения и возможности фотографировать каждое наблюдение. По полученным агентурным сведениям бросание бомб в железнодорожные станции дало хорошие результаты. Опыт уже первых боевых полетов показал, что от этого аппарата можно ожидать очень крупных результатов как по разведке, так и по метанию бомб. Полеты производились на высоте 3200 метров и продолжительностью до 4 с половиной часов. Полагаю, что этот тип аппаратов по своим боевым качествам заслуживает всяческого поощрения и будущая боевая работа их будет всецело зависеть от того, насколько отряды будут обеспечены личным составом хороших летчиков. Подробные отчеты о полетах аппарата высланы со всеми фотографическими снимками в штаб фронта 438. Одешилидзе[303]

Приложение 14

ТЕХНИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ВОЗДУШНОГО КОРАБЛЯ "ИЛЬЯ МУРОМЕЦ", ВЫЯСНИВШИЕСЯ ПРИ БОЕВЫХ

ПОЛЕТАХ

№ 588

марта 1915 г.

1) Грузоподъемность (полезная нагрузка) 86 пудов. При боевых полетах с запасом горючего на 5 часов и при вооружении 2-я пулеметами, карабином, бомб можно брать до 30 пудов при постоянном экипаже 3-х человек. Если же вместо бомб взять бензина и масла, то продолжительность полета может быть увеличена до 9—10 часов.

2) Скорость подъема корабля при указанной нагрузке на 2500 метров — 45 минут.

3) Скорость полета корабля— 100–110 километров в час.

4) Удобство управления (экипаж находится в закрытом помещении и пилоты могут сменять друг друга).

5) Хороший обзор и удобство наблюдения (бинокли, трубы),

6) Удобство фотографирования и бросания бомб.

7) В настоящее время на эскадре имеется три боевых корабля типа "Илья Муромец Киевский", но с моторами большой мощности, из них два могут совершать боевые полеты, а один в сборке. К концу апреля месяца эскадра будет иметь шесть кораблей боевого типа, так как моторы на последние четыре уже получены.

Начальник эскадры самолетов "Илья Муромец" генерал-майор Шидловский[304]

Приложение 15

ЦИРКУЛЯР АВИАДАРМА О ВЫПЛАТАХ ЛЕТЧИКАМ ЗАЛЕТНЫХ ДЕНЕГ

Заведующий Циркулярно

авиации и воздухоплав. Командирам авиационных рот и диви-

в действующей армии зионов и генерал-квартирмейстерам

марта 21 дня 1916 года штабов армий

№ 5764

О полетах летчиков, подлежащих зачету на залетные деньги

В развитие циркуляра моего от 15 марта прошлого года за № 4145, для облегчения выяснения вопроса — какие из полетов летчиков подлежат зачету на залетные деньги, — все возможные полеты подразделяю на следующие разряды:

I. Боевые полеты, т. е. такие, которые сопряжены с опасностью от действий противника.

II. Не боевые полеты, т. е. такие полеты, которые не сопряжены с опасностью от неприятеля. Эти последние подразделяются на три категории:

а) служебные полеты, а именно: для связи, для отвоза донесений, перелеты и другие, носящие такой же характер;

б) аэродромно-испытательные, предпринимаемые с целью пробы аэроплана, мотора, испытания различных приборов, выяснения погоды и т. д.;

в) охранные полеты, то есть полеты, предпринимаемые для воздушной охраны: лица, важного сооружения района и т. д., независимо от места нахождения воздушного противника.

Принимая во внимание изложенное, полетами, подлежащими зачету, следует считать:

1. Все боевые полеты.

2. Служебные полеты, выполненные согласно заданиям, полученным начальником авиационного отряда от лиц, коим он подчинен.

3. Выполняемые по приказу начальника отряда в том только случае, если будет признано выполнение служебного полета не терпящим отлагательств и

4. Охранные полеты, когда они совершаются по приказанию командующего армией или лица, равного ему по власти.

Не подлежат зачету безусловно:

1. Аэродромно-испытательные полеты и

2. Те боевые полеты, служебные и всякие иные, которые оказались не выполненными вследствие явного уклонения летчика от выполнения полученной задачи.

Примеры.

1. Летчик во время разведки, заметив невдалеке от позиции движение колонны противника, возвратился на аэродром, немедленно послал донесение, и по своей инициативе вновь поднялся, чтобы проследить, куда именно направляется неприятель.

Полет подлежит зачету, как боевой.

2. Летчик вылетел на разведку, выполнил часть маршрута, и тут мотор стал работать неисправно (был ранен летчик или наблюдатель, аппарат получил опасные повреждения от огня противника, осталось в баке мало бензина, так как лететь пришлось против сильного ветра, преградили дорогу тучи и другие подобные случаи).

Летчик возвратился на аэродром. Полет подлежит зачету, как боевой.

3. Летчик вылетел для фотографирования неприятельских окопов, но, поднявшись, фотограф доложил ему, что снимать невозможно вследствие тумана. Не идя на позицию, летчик возвратился (не переходя позиции возвратился вследствие: неисправности мотора, аппарата, сильного ветра, болезни и т. п.). Задание в данном случае не выполнено, полет надо считать пробным (испытательным), зачету не подлежит.

4. Летчик поднялся, чтобы сбить неприятельский аэроплан, настиг его и вступил с ним в воздушный бой. Независимо от результатов боя полет подлежит зачету, как боевой (действительное преследование).

5. Летчик поднялся, чтобы сбить неприятельский аэроплан, но вследствие каких-либо причин не мог его нагнать, чтобы вступить в бой. Полет следует приравнять к испытательному, зачету не подлежит (недействительное преследование).

6. Начальник отряда после перелета на новое место, узнав, что дорога, по которой должен следовать обоз отряда, занята неприятелем, приказал летчику лететь обратно и передать обозу приказание двигаться по новому маршруту. Этот полет как служебный, по приказанию начальника отряда, следует признать не терпящим отлагательства и подлежащим зачету

7. При перелете на новое место один из аэропланов вследствие отсутствия (болезни и пр.) летчика остается. Начальник отряда приказывает летчику с нового аэродрома вернуться на старый, высадить там своего пассажира-летчика для доставки оставленного аппарата на новый аэродром. Полет следует считать к зачету, как и в параграфе 6.

8. Начальник отряда приказал летчику лететь в г. N и привезти оттуда почту для отряда. Полет зачету не подлежит, как служебный, совершенный по приказанию начальника отряда при обстоятельствах, терпящих отлагательство[305].

Приложение 16

ТЕЛЕГРАММА НАЧАЛЬНИКА КОНТРРАЗВЕДКИ ШТАБА СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА ГЕНЕРАЛА БЕЛЯЕВА В СТАВКУ

Германском официальном сообщении от 18 февраля помещено кавычки К северо-западу Митавы после воздушной схватки спустился русский аэроплан захвачен нами вместе летчиками кавычки точка. Очевидно сообщение относится летчику 20 авиаотряда прапорщику Качару, наблюдателю штабс-капитану Губкину точка. Считаю долгом ходатайствовать снабжении отрядов армии пулеметами для воздушной борьбы так как нападение немецких аэропланов на наши особенно Митавском районе участились точка Вейден 2457/Р Генерал Беляев1

Приложение 17

ХОДАТАЙСТВО ШТАБА 4-Й АРМИИ О ВЫДАЧЕ ПУЛЕМЕТОВ ДЛЯ ВООРУЖЕНИЯ АЭРОПЛАНОВ

Штаб 4-й Армии Секретно

по отделу генерал-квартирмейстера Начальнику канцелярии ааведываю-Отделение общее щему авиацией и воздухоплаванием

19 февраля 1916 г. в действующей армии

№ 258

В гренадерском авиационном отряде был произведен удачный опыт установки пулемета системы "Кольт" на аппарате типа "Альбатрос", причем начальник отряда находит вполне возможным установить пулеметы "Кольта" и на аппаратах других систем.

Не будет ли признано возможным исходатайствовать выдачу пулеметов системы "Кольт" на вооружение наших самолетов до наступления весенней кампании; это несомненно принесло бы большую пользу авиационному делу, тем более, что аэропланы противника также вооружены пулеметами. Генерал-майор: Подпись

И. д. старшего адъютанта штаба капитан: Подпись.[306]

Приложение 18

РАПОРТ АВИАДАРМА НАЧАЛЬНИКУ ШТАБА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО О ПРИДАЧЕ АВИАЦИОННЫМ ОТРЯДАМ ДВУХ САМОЛЕТОВ-ИСТРЕБИТЕЛЕЙ

Заведующий Начальнику штаба Верховного главно-

Авнациен и Воздухоплаванием командующего

в действующей армии Июля 2 дня 1916 г.

№ 13525 Авиадарм

О придаче авиационным отрядам двух аппаратов истребителей

Появление на нашем фронте быстроходных и сильно вооруженных неприятельских аппаратов истребителей вызвало необходимость формирования у нас отрядов истребителей, задачей которых явились бы:

1) Защита менее быстроходных н слабее вооруженных аппаратов во время исполнения последними задач по разведке, фотографированию и корректированию стрельбы.

2) Недопущение аппаратов противника к разведке важных в военном отношении пунктов и районов.

3) Преследование неприятельских аппаратов с целью их уничтожения.

Успешное выполнение этих задач требовало значительного числа аппаратов истребителей. На получение же необходимого числа таковых полностью и в короткий срок рассчитывать было трудно: ввиду больших потерь в аппаратах истребителях под Верденом, французское правительство значительно ограничило число отпускаемых нам аппаратов и отказало в моторах Рон; постройка же истребителей на наших заводах по французским чертежам и образцам затруднялась тем, что приходилось вносить значительные изменения ввиду необходимости ставить на них вместо мотора Рон — мотор Моносупап. Соображения эти заставили ограничиться на первое время формированием всего лишь 12 отрядов истребителей (по 1 на армию), силой в 6 аппаратов каждый.

Признавая настоятельную необходимость увеличения числа истребителей на фронте, мной были приняты меры к развитию наших аэропланостроительных заводов, которым были поставлены задания на конструирование истребителей собственного типа.

В настоящее время на некоторых заводах уже приступлено к постройке истребителей по заграничным чертежам, на других же к постройке истребителей собственной конструкции, давших на испытаниях в полете отличные результаты.

Обстановка на фронте вполне оправдала предположения о необходимости увеличения числа истребителей на фронте. Воздушные бои, ставшие обычным явлением, принимают все более ожесточенный характер, причем появление быстроходных, сильно вооруженных аппаратов противника парализует деятельность наших летчиков, не давая им возможности выполнять крайне важные задачи разведки тыла противника, столь необходимые в период настоящих операций. Примером может служить обстановка в 8-й армии, где несколько попыток наших летчиков пролететь до Ковеля неизменно кончались нападением на них, тотчас же по переходе через позиции, нескольких (5–6, а иногда и 8) истребителей противника, причем лишь благодаря счастливой случайности летчики наши отделывались разбитым винтом или простреленным баком, принуждавшим их спускаться, что, благодаря близости своих войск, им удавалось делать в расположении последних.

Меры к увеличению наших воздушных сил в районе 8-й армии мной приняты: в 8-м авиационном дивизионе спешно будут сосредоточены: 4 французских офицера со своими аппаратами-истребителями и 8-й отряд истребителей, которому спешно выдаются только что прибывшие из заграницы аппараты. Но вместе с тем можно с уверенностью сказать, что обстановка, сложившаяся в 8-й армии, не замедлит стать обычным явлением и в остальных армиях. Поэтому приходится признать, что наличие на фронте армии всего лишь 6 аппаратов отряда истребителей явится недостаточным для успешной борьбы в воздухе.

Ввиду усиливающейся за последнее время деятельности наших заводов можно предположить, что в недалеком будущем производительность их даст возможность увеличить число истребителей на фронте. Увеличение числа истребителей на фронте представлялось бы наиболее желательным произвести придачей каждому авиационному отряду по два аппарата-истребителя, задачей коих являлась бы защита других менее быстроходных аппаратов своего отряда, при выполнении последними ответственных задач. При этих условиях 6 аппаратов отрядов истребителей, с которых будет снята забота о защите аппаратов остальных отрядов, более успешно справятся с задачей недопущения к разведке важных районов и пунктов неприятельских летчиков, их преследования и уничтожения.

Придача двух аппаратов истребителей всем авиационным отрядам вызвала бы необходимость некоторого увеличения штата и табели авиационного отряда, согласно при сем приложенного проекта дополнения к штату и табели.

В случае, если приведенные выше соображения будут признаны вашим дысокопревосходительством правильными, прошу об утверждении дополнения к штату и табели авиационного отряда и о разрешении мне, по окончании сформирования 12 отрядов-истребителей, немедленно приступить к постепенному пополнению авиационных отрядов двумя истребителями, по мере выпуска аппаратов нашими заводами и начиная с армий, на фронте которых воздушные силы противника проявляют наибольшую деятельность.

Приложение: проект дополнения штатов.

Генерал-адъютант Александр Михайлович.

Штаб-офицер для поручений Генерального штаба

полковник

И. д. штаб-офицера для технического надзора военный летчик, штабс-капитан (подпись)[307]

Приложение 19

СООБЩЕНИЯ О НОЧНЫХ ПОЛЕТАХ ВООБЩЕ И НОЧНОМ КОРРЕКТИРОВАНИИ СТРЕЛЬБЫ, В ЧАСТНОСТИ, КОМАНДИРА 41 АВИАЦИОННОГО ОТРЯДА ПОДПОЛКОВНИКА ГЛУБОКОВЕКОВА 12(25) АВГУСТА 1917 Г.

1) Идея ночных полетов вообще: решение боевых задач при относительной, в сравнении с днем, безопасности для активно действующих самолетов.

2) Значение для русской авиации ночных полетов огромно по причине:

а) недостатка технических средств,

б) сравнительного их несовершенства,

в) технической отсталости и необходимости продуктивно использовать весь имеющийся запас устарелых, но надежных самолетов.

3) Ночные полеты, происходя в необычной обстановке, требуют проявления и необычных свойств со стороны летчиков; но этот вопрос, принимая во внимание испытанную доблесть наших летчиков, легко разрешим: необходима только планомерная работа для приобретения навыка (общее руководство, вытекающее из общих целей, в свою очередь вытекающих из общих идей).

4) Раз признана необходимость и возможность ночных полетов с целью решения боевых задач (главная из которых — разведка и разрушение), то появляются новые вопросы о способах выполнения их; отсюда

5) Особая работа военного летчика и летчика-наблюдателя по разведке и разрушению целей ночью.

6) Разрушение целей: I) бомбометание и II) артиллерийский огонь.

1. Бомбометание.

а) вероятность попадания больше чем днем, так как меньше высота.

б) Рамкой служит нормальная видимость.

Подготовительная работа:

1) Тренировка летчиков и наблюдателей.

2) Аэродром (общее требование).

3) Освещение его: костры, прожектор.

Костры: как определяющие высоту самолета от земли для выравнивания при посадке.

Качество аэродрома по линии посадки не определить.

Прожектор: точно освещает линию посадки.

При дальних полетах направленный вертикально луч служит ориентиром самолетам, что позволит удаление на десятки верст.

Уменьшает возможность заблудиться.

4) Освещение самолета — энергия-элементы (вес до 30 фунтов).

Лампочки: 3 освещающие приборы и капельник (для последнего между мотором и капельником — просвечивает).

5) Опознавательные на концах верхней плоскости, бросающие свет на нижнюю (резкость); левая — красная, правая — белая: дают возможность самолету определить направления и положение в воздухе относительно другого.

6) Групповая работа:

Строго определенный маршрут полета.

При встречах — расходиться по опознавательным обязательно вправо.

При подлете к аэродрому прожектор опускается, освещая место и направление посадки. С земли сигнал ракетой о посадке. Принимается ракетой садящимся самолетом. Сел, старт свободен, сигнал следующему. Принимается самолетом, сел и т. д.

II. Для действенности артиллерийского огня необходимо корректирование его, что в свою очередь выдвигает вопросы:

а) ориентирование ночью;

б) разведки с артиллерийской целью (над местностью хорошо известной и изученной днем);

в) целеуказания;

г) собственно корректирования стрельбы: (техника огня);

д) связи земли с воздушным наблюдателем, так как обратная связь по радио может считаться обеспеченной вполне (ночью радиопередача совершеннее, как показал опыт).

7) Ночной полет 21/7, 23 ч. 30 м. и вытекающие из него ответы на вопросы п. 6-го, 11.

А) Условия полета:

атмосферные — воздух влажен, накануне был дождь, ветра нет;

освещение: на земле костры, небо безоблачное, не мешающее непрерывности лунного освещения;

видимость самолета с земли (начиная с 300 м) очень незначительная.

Б) Выводы:

а) нормальная видимость, необходимая для артиллерийского наблюдателя, при высоте полета в 500 м достигала по радиусу 3 версты; в районе ее (видимости) наблюдатель отлично мог ориентироваться на местности. Величина этого района достаточная для корректирования, ибо за ее пределы артиллерийские снаряды выйти никак не могут;

б) ввиду того, что туман (даже влажность) мешает более дальнему наблюдению, ориентирование и связанная с ним разведка должны быть последовательными, переходя от одного ориентира к другому по пути следования к предполагаемому месту отыскиваемой цели. Наблюдатель, идя на высоте 500 м, будет видеть полосу шириной 5–6 верст, что является вполне достаточным. Видимость некоторых протяжений и подробностей рельефа отлична (дороги, реки, леса, строения) благодаря резким теням от предметов, следовательно, разведка (над местностью изученной) днем не представляет трудности: цель может быть найдена, положение ее определено на местности относительно ориентиров и нанесено на карту, что в свою очередь повлечет за собой легкость

в) целеуказания в ординатах на карте;

г) корректирование артиллерийской стрельбы (раз видна цель, то можно наблюдать и передавать наблюдения) с технической стороны затруднений не представит. Наблюдение должно быть "планным", т. е. аппарат должен находиться над целью (над неприятельским расположением, не выходя за пределы нормальной видимости, указанной для упомянутых выше условий полета в п. а). Наибольшую трудность представит определение положения директрисы "батарея — цель", но и это достижимо. Надо рассматривать: 1) корректирование стрельбы ночью; но уже днем пристреленной цели для выяснения ночной поправки; 2) корректирование пристрелки и стрельбы по цели, отысканной днем; 3) корректирование пристрелки и стрельбы по цели, неизвестной днем и обнаруженной ночью. Все эти случаи корректирования, с артиллерийской точки зрения, раз наблюдатель видит, не представляют затруднений и разрешимы. Практика покажет продуктивность;

д) связь земли с наблюдателем пока возможно установить световыми сигналами, а впоследствии установкой приемной радио на самолетах.

Что может помешать наблюдателю:

1. Самолеты неприятеля (едва ли).

2. Огонь противоаэропланных батарей.

3. Ослепляющие наблюдателя лучи неприятельского прожектора. Третий фактор очень серьезен, ибо может лишить наблюдателя способности видеть; поэтому целью последующих ночных полетов будет:

а) выяснение, насколько прожектор в состоянии ослепить наблюдателя и летчика, каждого в своей работе?

б) Какие возможно принять меры против этого?

в) Насколько виден самолет с земли для его обстреливания?

г) Возможно лк с достаточной для стрельбы по самолету точностью определить необходимые данные при: полете в темноте, пролете с опознавательными, пролете под лучами прожектора?

А) Задачи на ночной полет на высоте в 1000 м. По ориентированию: пройти над определенной местностью 10–12 верст, в район предполагаемых целей; обратно — от найденной цели к позиции батареи по директрисе. Выяснить, насколько точно можно провешать директрису на местности (с целью последующего корректирования); попутно: вопросы разведки цели, ее местоположение по ориентирам на местности и определение ее положения на карте; заметить и найти место вспышек.

По корректированию то же, что и в п. а, кроме того выяснить следующее: каков размер наблюдаемой площади?

Глазомерный масштаб: определение величины отклонений разрывов от цели (по направлению н дальности). Насколько виден с воздуха свет лампочки электрического фонаря для определения положения директрисы. Дальность видимости с земли опознавательных самолета.

Б) На 1500 м то же, что и для полета на 1000 м. Главный вопрос: насколько уменьшается мешающее действие прожектора? Радиус его действительного влияния. Может быть, если нельзя наблюдать на высоте 1000 м, то можно наблюдать на высоте 1500 м, не выходя за пределы нормальной ночной видимости. Действие прожектора: ослепляет ли совершенно; если нет, то мешает ли выполнению задач (по наблюдению, корректированию и технике полета). В последнем случае что можно предпринять для парализования его действия:

а) уйти из конуса мешающего работать света (пассивная мера), способы уйти от луча включительно до скольжения.

б) Защищаться от лучей прожектора (активная мера); способы защиты: очки, козырек, щит и т. п.

Как долго и непрерывно может держать прожектор работающий самолет в своих лучах.

Максимальная дальность отлета, когда направленный вверх луч прожектора служит ориентиром.

Особенное значение для ночных полетов детально разработанного плана и педантичного его выполнения.

Подполковник Глубоковеков[308]

Приложение 20

ЦИФРОВЫЕ ДАННЫЕ О ЧИСЛЕ ЛЕТЧИКОВ. НАХОДЯЩИХСЯ НА 1-Е ИЮНЯ 1917 ГОДА В АВИАЦИОННЫХ ОТРЯДАХ, ДИВИЗИОНАХ, ПАРКАХ И УПРАВЛЕНИЯХ, И ОБ УБЫЛИ ИХ В ТЕЧЕНИЕ МИНУВШЕГО МАЯ МЕСЯЦА

Таблица I

Таблица II

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Ленин В. И. Война и российская социал-демократия. — Полн. собр. соч., т. 26, с. 13–23.

2. Ленин В. И. Социализм и война (Отношение РСДРП к войне). — Полн. собр. соч., т. 26, с. 307–350.

3. Ленин В. И. Воззвание о войне. — Полн. собр. соч., т. 27, с. I—4.

4. Ленин В. И. Империализм, как высшая стадия капитализма. — Поли, собр. соч., т. 27, с. 299–426.

5. Справочный том к Полному собранию сочинений В. И. Ленина. Ч. I, М.: 1969. Рубрика: Империалистическая война, 1914–1918 гг., с. 177–187.

6. Всемирная история. Т. 7, 8. М.: Соцэкгиз, I960, 1961.

7. История СССР. С древнейших времен до наших дней. Т. 6, 7. М.: Наука, 1967, 1968.

8. История первой мировой войны 1914–1918. Т. 1–2. М.: Наука, 1975.

9. История дипломатии. Т. 2, ОГИЗ, 1945.

10. Жуковский Н. Е. Собрание сочинений. Т. 1–7. М.—Л.; 1948–1950.

11. Циолковский К. 3. Собрание сочинений. Т. 1–4. М.: 1951–1964.

12. Чаплыгин С. А. Собрание сочинений. Т. 1–4. М.—Л.: 1948–1950.

13. Авиация нашей Родины. М.: Воениздат, 1955.

14. Агокас Е. В. Основы вооружения самолетов. М., 1947.

15. Арндт Г. Воздушная война. Пер. с нем. М., 1926.

16. Бонч-Бруевич М. Д. Потеря Галицин в 1915 г. М., 1925.

17. Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам. — Звезда, М., 1956.

18. Борейко Д., Бриллинг. Основы авиации, 1916.

19. Бравин Е. Л. Стрелково-пушечное вооружение самолетов. М., 1941.

20. Британские воздушные силы в мировой войне. Пер. с англ. М., 1921.

21. Брусилов А. А. Мои воспоминания. М., 1946.

22. Бюллетень московского общества воздухоплавания. М., 1914–1919.

23. Велижев А. Н. Авиапромышленность Германия, Италии, Японии, Польши, 1937.

24. Вержховский Д., Ляхов В. Первая мировая война. 1914–1918 гг. М. Воениэдат, 1964. 306 с.

25. Вестник воздушного флота. М., 1940–1954.

26. Волков А. Самолеты на войне. М., 1946.

27. Гальперин Ю. Воздушные казаки Вердена. М., 1980.

28. Гепнер. Война Германии в воздухе. М., 1924.

29. Голубев В. В. Сергей Алексеевич Чаплыгин. 1947.

30. Дузь П. Д, Самолет А. Ф. Можайского. — Вестник инженеров к техников, 1938, № 8.

31. Дузь П. Д. Паровой двигатель в авиации. М.: Оборонгяэ, 1939.

32. Дузь П. Д. История воздухоплавания и авиации в России. — 2-е изд.,

перераб. М.: Машиностроение, 1981. 271 с. (Первое издание этой книги выпущено издательством "Оборонгиз" в 1944 г. под названием "История воздухоплавания и авиации в СССР. Период до 1914 г." без указания авторства).

33. Дузь П. Д. А. Ф. Можайский — изобретатель первого самолета. — Изв. АН СССР, Вопросы истории естествознания я техники. М., 1981, № 4.

34. Егерев М. Русские солдаты во Франции. — Военно-исторический журнал, 1959, № 9.

35. Зайончковский А. М. Мировая война. 1914–1918 гг. Т. 1–3. М., 1938–1939.

36. Коваленков А. М. Основы авиационной радиотехники. М., 1945.

37. Комаров Н. Я- Военная авиация и средства ПВО России в годы цервой мировой войны. — Вопросы истории, 1974, № 8, с. 202–208.

38. Космодемьянский А. А. Константин Эдуардович Циолковский (1857–1935). М.: Наука, 1976. 295 с.

39. Крутень Е. Н. Нашествие иноплеменников, 1917.

40. Крутень Е. Н. Тип аппарата-истребителя, 1917.

41. Крутень Е. Н. Что думалось в Лондоне, 1917.

42. Лапчннскнй А. Н. Техника и тактика воздушного флота. М"1930.

43. Летопись войны 1914 г. Спб, 1914–1917.

44. Липнцкий С. В. Авиация русской армии в 1910–1917 гг. М.: Воениздат, 1950.

45. Маниковский А. А. Боевое снабжение русской армии 1914–1918. Ч. 1–3. М., 1920–1923.

46. Меньчуков Е. Авиация в конце первой мировой войны на русско-германском фронте. — Вестник воздушного флота, 1928, 4, с. 3–5.

47. Наставления летчику-истребителю. Киев, 1916.

48. Наставление по применению авиации на войне. Киев, 1916.

49. Наступление русских войск юго-западного фронта летом 1916 г. — Военно-исторический журнал. М., 1961, № 7.

50. Орлов Н. О тактике воздушных шаров. СПБ, 1898.

51. Орлиное племя качинцев/Ю. А. Манцуров, Н. Г. Арутюнов, Д. В. Гандер и др. Волгоград, Нижневолжское кн. изд-во, 1985.

52. Петренко А. В небе старой и новой России. М", 1953.

53. Ростунов И. И. Русский фронт первой мировой войны. М.: Наука, 1976. 387 с.

54. Рукавишников С. С. Воздушная стрельба. М.: Воениздат, 1940.

55. Рынин Н. Курс воздухоплавания. Ч. II. Спб, 1911.

56. Сборник АН СССР, посвященный юбилею А. С. Попова. — Труды физических наук, т. 19, 1916, вып. 1.

57. Сидоров А. Л. Экономическое положение Россия в годы первой мировой войны. М.: Наука, 1973. 655 с.

58. Смольянинов. Красный истребитель. М., 1919.

59. Строков А. А. Вооруженные силы я военное искусство в первой мировой войне. М.: Воениздат, 1974. 616 с.

60. Таленский Н. А. Первая мировая война (1914–1918 гг.). Боевые действия на суше и на море. М.: Госполитиздат, 1944. 127 с.

61. Утешев Н. Н. Материальная часть привязных аэростатов. Спб., 1914.

62. Фербер Ф. Авиация, ее начало и развитие. Спб, 1910.

63. Фомин Н. А. Крылья самолетов. М., 1946.

64. Цыкнн А. Д. От "Ильи Муромца" до ракетоносца. Мл Воениздат, 1975.

65. Шабашев Н. Н. Привязное воздухоплавание. М., 1921.

66. Шавров В. Б. История конструкций самолетов в СССР до 1938 г. М.: Машиностроение, 1985. 751 с,

67. Шершень. Аэрофотоаппараты. М"1940.

68. Шиуков А. Авиация Юго-Западного фронта в летней Операции 1917 г. — Вестник воздушного флота, 1927, № 3, с. 1–6, X" 4, с. 1–5, X® 5, с. 3–8.

69. Шнуко" А. В. Авиация Румынского фронта в июльской операции 1917 г. — Вестник воздушного флота" 1928, № 1, с, 1–6.

70. Шиуков А. В. Авиация X армии в летней операции 1917 г. — Вестниц воздушного флота, 3928, № 10" с. 5—10.

71. Шиуков А. В. Записки старого летчика, М., 1932.

72. Юрьев Б. Н, Из истории Московского авиационного института. Сб. "X лет МАИ". М., 1940.

73. Hindenburg Р. Aus meinem Leben. Berlin, 1925.

74. Ludendorf E. Meine Krlegserinnerungen 1914–1918. Berlin, 1919.

В книге использованы материалы Центрального государственного военно-исторического архива (ЦГВИА) в Москве и отдела рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина.

Примечания

1

Die deutschen Dokumente zum Kriegsanbruch, 131, 1923, № 72, 8. 100.

(обратно)

2

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 26, с. 16.

(обратно)

3

История дипломатии, т. II, ОГИЗ, 1945, с. 277.

(обратно)

4

История дипломатии, т. II, ОГИЗ, 1945, с. 311.

(обратно)

5

ЦГВИА, ф. 493, он. 5, д. 364, л. 18–20.

(обратно)

6

ЦГВИА, ф. 2008, оп.2, д. 425, л. 9.

(обратно)

7

Финне К. Н. Русские воздушные богатыри И. И. Сикорского. Белград: 1930, с. 33.

(обратно)

8

ЦГВИА, ф. 369, оп. 4, д. 73. л. 1–2.

(обратно)

9

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 2, д. 180, л. 6.

(обратно)

10

ЦГВИА, ф. 493, oп. 1, д. 487, л. 3.

(обратно)

11

ЦГВИА, ф. 369, оп. 4, д. 72, л. 3.

(обратно)

12

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8, д. 75, л. 16.

(обратно)

13

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 487, л. 16.

(обратно)

14

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 75, л. 17.

(обратно)

15

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 1, д. 29, л. 83.

(обратно)

16

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 1, д. 487, л. 3.

(обратно)

17

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 1, д. 487, л. 7.

(обратно)

18

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 1, д. 487, л. 15.

(обратно)

19

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 271, л. 21.

(обратно)

20

ЦГВИА. ф. 2008, oп. 1, д. 271, л. 14.

(обратно)

21

ЦГВИА, ф. 493, oп. 1, д. 207, л. 8.

(обратно)

22

ЦГВИА, ф. 2008, oп. I, д. 625, л. 242.

(обратно)

23

ЦГВИА, ф. 2008. on, I, д. 72. л. 2.

(обратно)

24

Кроме креномера на "Муромце" имелись счетчик оборотов, компас, указатель скорости, высотомер (крепился к ноге пилота).

(обратно)

25

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 1, д. 207, л. 168.

(обратно)

26

Фомин П. А. Крылья самолетов. М., Оборонгиз, 1946, с. 167, 185.

(обратно)

27

ЦГВИА, ф. 26. оп. 4. д. 346, л. 200.

(обратно)

28

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 29, л. 83.

(обратно)

29

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 456, л. 48.

(обратно)

30

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 402, л. 95.

(обратно)

31

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 329, л. 57.

(обратно)

32

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 457, л. 49.

(обратно)

33

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 425, л. 45.

(обратно)

34

ЦГВИА, А. 2008, oп. 1. д. 442. л. 21.

(обратно)

35

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 270, л. 14.

(обратно)

36

ЦГВИА, ф. 493, оп. 4, д. 329, л. 3.

(обратно)

37

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 392, л. 13.

(обратно)

38

ЦГВИА, ф. 106, oп. 1, д. 1829, л. 19.

(обратно)

39

ЦГВИA. ф. 369. оп. 8. л. 469.л. 213.

(обратно)

40

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8, д. 469, л. 215.

(обратно)

41

Так в войсках сокращенно называли самолет "Анатра-Д".

(обратно)

42

ЦГВИА, ф. 298, oп. 1, д. 396, л. 19 и д. 392. л. 27.

(обратно)

43

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 2, д. 159, л. 14.

(обратно)

44

2 ЦГВИА, ф. 369, оп. 8, д. 447, л. 313.

(обратно)

45

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8, д. 392, л. 324.

(обратно)

46

ЦГВИА. ф. 26. оп. 4. д. 429, л. 8.

(обратно)

47

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 3, д. 270, л. 21 и д. 347, л. 15.

(обратно)

48

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 185, л. 19.

(обратно)

49

ЦГВИА, ф. 298, oп. I, д. 396, л. 46.

(обратно)

50

ЦГВИА, ф. 1061, oп. 1, д. 29, л. 53–61.

(обратно)

51

Z Leden Aircraft power plantpust and future. J. las., 1944, vol. 48, N 405, p. 337.

(обратно)

52

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 701, л. 57.

(обратно)

53

ЦГВИА, ф. 493, oп. 1, д. 303, л. 3.

(обратно)

54

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8, д. 21, л. 19.

(обратно)

55

ЦГВИА, ф. 493, oп. 1, д. 820, л. 3.

(обратно)

56

ЦГВИА, ф. 493, oп. 1, д. 364, л. 7.

(обратно)

57

ЦГВИА, ф. 493, oп. 1, д. 490, л. 7.

(обратно)

58

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 3, д. 430, л. 53.

(обратно)

59

ЦГВИА, ф. 106, оп. 3, д. 384, л. 45.

(обратно)

60

ЦГВИА, ф. 493, oп. 1, д. 334, л. 45.

(обратно)

61

Велижев А. А. Авиапромышленность Германии, Италии, Японии, Польши, М.: 1937, с. 10–22.

(обратно)

62

Павлович М. Мировая война 1914–1918 гг. и грядущие войны. Л.: 1925; Ньюболд В. Как Европа вооружалась в войне. М.: 1923.

(обратно)

63

Для России за 1914–1917 гг., для остальных стран — за всё время войны, включая 1918 г.

(обратно)

64

ЦГВИА. ф. 493, оп. 4. д. 485, л. 16.

(обратно)

65

ЦГВИА, ф.493, оп. 4, д.303, л.48.

(обратно)

66

ЦГВИА, ф. 106, оп. 1, д. 384, л. 137.

(обратно)

67

ЦГВИА, ф. 493, oп. 1, д. 488, л. 2.

(обратно)

68

ЦГВИА, ф. 493, оп. 5, д. 571, л. 19.

(обратно)

69

ЦГВИА, ф. 493, оп. 5, д. 490, л. I—2.

(обратно)

70

ЦГВИА, ф. 493, оп. 5, д. 571, л. 15.

(обратно)

71

ЦГВИА, ф. 298, oп. 1, д. 396, л. 56.

(обратно)

72

ЦГВИА, ф. 298, oп. 1, д. 396, л. 17.

(обратно)

73

ЦГВИА, ф. 2003, оп. 3, д. 758, л. 96–97.

(обратно)

74

ЦГВИА, ф. 106, oп. 1, д. 414, л. 15.

(обратно)

75

Юрьев Б. Н. Научно-исследовательская работа в авиации. История авиации, сборник МАИ, 1934, с. 189.

(обратно)

76

ЦГВИА, ф. 493, оп. 5, д. 571, л. 19.

(обратно)

77

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 2, д. 2100, л. 14.

(обратно)

78

ЦГВИА, ф.493, оп.4, д.489, лл.3-20.

(обратно)

79

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8, д. 72, л. 1.

(обратно)

80

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8, д. 72, л. I.

(обратно)

81

ЦГВИА, ф. 453, oп. 1, д. 425, л, 182.

(обратно)

82

G. Smith, Las Turbines and jet propulsion for Aircraft, Aerosphere, 1944, june.

(обратно)

83

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8, д. 75, л. 21.

(обратно)

84

ЦГВИА, ф. 493, оп. 4, д. 488, л. 3.

(обратно)

85

ЦГВИА, ф. 2008. oп. 1. д. 364, л. 18.

(обратно)

86

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 1276, л. 53.

(обратно)

87

Велижев А. А. Британское авиационное моторостроение, М.: 1939, с. 5–9,

(обратно)

88

ЦГВИА, ф. 298, oп. 1, д. 396, л. 12–13.

(обратно)

89

ЦГВИА, ф. 298, oп. 1, д. 440, л. 45.

(обратно)

90

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 117, л. 34.

(обратно)

91

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 164, л. 28.

(обратно)

92

Французам удалось в 1916 г. установить на самолетах "Вуазен" даже 37-миллиметровые пушки Гочкиса, стрелявшие картечью.

(обратно)

93

ЦГВИА, ф. ГВТУ, оп. 2, д. 9482, л. 7.

(обратно)

94

ЦГВИА, ф. 2003, оп. 11. д. 625, л. 44.

(обратно)

95

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 377, л. 346.

(обратно)

96

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 429, л. 110.

(обратно)

97

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 377, л. 71.

(обратно)

98

ЦГВИА, ф. 106, оп. 4, д. 29, л, 19.

(обратно)

99

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 429, л. 150.

(обратно)

100

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 377, л. 71.

(обратно)

101

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 1, д. 430, л. 17.

(обратно)

102

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 377, л. 1–2.

(обратно)

103

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 377, л. 10.

(обратно)

104

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 377, л. 13.

(обратно)

105

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 379, л. 263.

(обратно)

106

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4. д. 470. л. 133.

(обратно)

107

Пименов И. Стрелково-пушечное вооружение советских самолетов. — Вестннк Воздушного флота, 1961, № 7, с. 18

(обратно)

108

ЦГВИА, ф. 35. оп. 1. д. 242, л. 148.

(обратно)

109

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 426, л. 48.

(обратно)

110

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 385, л. 12.

(обратно)

111

ЦГВИА. ф. 2008, оп. 4, д. 453, л. 274.

(обратно)

112

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4. д. 430, л. 47.

(обратно)

113

ЦГВИА. ф. 369, оп. 2, д. 482, л. 135.

(обратно)

114

Жуковский Н. Е. Соч… т 4. М… 1949. с. 299.

(обратно)

115

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 3. д. 403, л. 266.

(обратно)

116

ЦГВИЛ, ф. 2008, оп. 3, д. 344, л. 89.

(обратно)

117

Жуковский Н. Е. Соч., т. 4, М., 1949, с. 309.

(обратно)

118

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 515, л. 324.

(обратно)

119

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 3, д. 463, л. 206.

(обратно)

120

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8, д. 565, л. 2.

(обратно)

121

ф. 369, оп. 8, д. 565, л. 2.

(обратно)

122

ЦГВИА, ф. 26, он. 4, д. 429. л. 6–7.

(обратно)

123

ЦГВИА, ф. 25, оп. 4, д. 430, д. 3.

(обратно)

124

ЦГВИА, ф. 25, оп. 4, д. 430, л. 3.

(обратно)

125

ЦГВИА, ф, 26. оп. 4, д. 430, л. 24.

(обратно)

126

Жуковский Н. Е. Соч., т. 5, М., 1949, с. 440.

(обратно)

127

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 499, л. 21.

(обратно)

128

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 410, л. 12.

(обратно)

129

Жуковский Н. Е. Соч., т. 4, М., 1949, с. 311.

(обратно)

130

ЦГВИА, ф. 298, oп. 1, д. 75, л. 199.

(обратно)

131

Жуковский Н. Е. Соч., т. 4, М., 1949, с. 312, 314.

(обратно)

132

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 1, д. 499, л. 56.

(обратно)

133

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 499, л. 117.

(обратно)

134

Журавченко А. Н. "Ветрочет" капитана Журавченко. С-Пб, 1916.

(обратно)

135

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 499, л. 117.

(обратно)

136

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8, д. 72, л. 3.

(обратно)

137

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 463, л. 159–160.

(обратно)

138

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 463, л. 156.

(обратно)

139

Жуковский Н. Е. Соч., т. 5, М., 1949, с. 447.

(обратно)

140

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 499, л. 140.

(обратно)

141

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 499, л. 39.

(обратно)

142

Голубев В. В. С. А. Чаплыгин. М., 1947, с. 63.

(обратно)

143

Ветчинкин В. П. Основоположник русской авиационной техники. — Техника воздушного флота, 1947, № 1, с. 35.

(обратно)

144

Юрьев Б. Н. Отец русской авиации. — Техника воздушного флота, 1941, № 3, с. 9.

(обратно)

145

Лейбензон Л. С. Н. Е. Жуковский. — Вестник АН СССР, вып. 2, 1947, с. 54.

(обратно)

146

Чаплыгин С. А. Отец русской авиации. — Самолет, 1947, № 3, с. 5.

(обратно)

147

Лейбензон Л. С. Николай Егорович Жуковский. — Техника воздушного флота, 1947. № 1, с. 29.

(обратно)

148

Жуковский Н. Е. Элементарная теория устойчивости аэропланов. Собр. соч, т. 7, 1950, с. 535.

(обратно)

149

Христианович С. А. Научное наследие Н. Е. Жуковского, — Изв. АН СССР, Отделение технических наук, 1951, с. 46.

(обратно)

150

Труды Отделения физических наук, т. XVI, вып. 1, 1912.

(обратно)

151

Чаплыгин С. А. Отец русской авиации, "Самолет", 1941, № 3, с. 7.

(обратно)

152

Сабинин Г. X. Из личных воспоминании о Николае Егоровиче Жуковском. — Техника воздушного флота, 1947, № 1, с. 38–41; Ветчинкин В. П., Н. Е. Жуковский — основоположник русской авиационной науки. — Техника воздушного флота, 1947, № 1, с. 33–34.

(обратно)

153

Юрьев Б. Н. Жизнь и деятельность Н. Е. Жуковского (1877–1921). — Изв. АН СССР, 1947, № 3, с. 249.

(обратно)

154

Ветчинкин В. П. Н. Е. Жуковский — основоположник русской авиационной науки. — "Техника воздушного флота", 1947, № 1, с. 38–41.

(обратно)

155

Ветчинкин В. П. Гордость нашей науки. — Самолет, 1941, № 3, с. 9.

2 Жуковский Н. Е. Соч. М., 1950, т. 6, с. 271–287.

(обратно)

156

Жуковский Н. Е. Аэродинамический расчет аэропланов. — Труды авиационного расчетно-испытательного бюро, вып. 1, 1917.

(обратно)

157

ЦГВИА, ф. 369. оп. 8. д. 72. л. 2.

(обратно)

158

Ветчинкин В. П. Материалы по расчету самолетов иа прочность. М.: ЦАГИ, 1924.

(обратно)

159

Слесарев В. А. Исследование воздушного сопротивления корпуса аэроплана и дирижабля наивыгоднейшей формы. — Техника воздухоплавания, 1914, № 2–3. с. 119–122.

(обратно)

160

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 39, л. 108–110.

(обратно)

161

Lanchester, Aerodynamics second Edition, London, 1909, Chapter IV.

(обратно)

162

Чаплыгин С. А. О давлении потока на преграждающие тела. Соч., т. 11, М.: 1948, с. 229.

(обратно)

163

Голубев В. В. Сергей Алексеевич Чаплыгин. М.: 1947. с. 84.

(обратно)

164

Юрьев Б. Н. Экспериментальная аэродинамика, т. II. М.: Оборонгиз, 1938. с. 3.

(обратно)

165

Аржаников Н. С. Очерк истории аэродинамики. Сборник МАИ, с. 155.

2 Юрьев Б. Н. Экспериментальная аэродинамика, т. II. М.: Оборонгиз, 1938. с. 3.

(обратно)

166

ЦГВИА, ф. 843, oп. 1, д. 409, л. 210.

(обратно)

167

Там же, л. 208.

(обратно)

168

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8, д. 75. л. 10.

(обратно)

169

ЦГВИА, ф. 843, oп. 1. д. 416, л. 94.

(обратно)

170

ЦГВИА, ф. 493, oп. 1, д. 599, л. 11.

(обратно)

171

ЦГВИА, ф. 493, оп. 4, д. 571, л. 9.

(обратно)

172

ЦГВИА, ф. 369, оо. 8, д. 75. л. 10–12.

(обратно)

173

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8, д. 75, л. 10–12.

(обратно)

174

ЦГВИА, ф. 493, оп. 10, д. 599, л. 22.

(обратно)

175

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 3, д. 425, л. 4.

(обратно)

176

ЦГВИА, ф. 493, оп. 4, д. 485, л. 152.

(обратно)

177

Auerbach F. und Hort W Physikaliche und technische Mechanek, В, II. S. 464.

(обратно)

178

ЦГВИА, ф. 843, oп. I, д. 420, л. 83.

(обратно)

179

ЦГВИА, ф. 13251, оп. 4, д. 467, л. 10.

(обратно)

180

ЦГВИА, ф. 13 251, оп. 4, д. 462, л. 6.

(обратно)

181

Там же, л. 13.

(обратно)

182

ЦГВИА, ф. 13 251, оп. 4, д. 462, л. 2.

(обратно)

183

Там же, л. 12.

(обратно)

184

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 138, л. 51.

(обратно)

185

ЦГВИА, ф. 2008, oп. I, д. 466, л. 41.

(обратно)

186

ЦГВИА, ф. 493, оп. 10, д. 414, л. 8.

(обратно)

187

ЦГВИА, ф. 13251, oп. 1, д. 462, л. 3.

(обратно)

188

ЦГВИА, ф. 13251, oп. 1, д. 462, л. 1.

(обратно)

189

ЦГВИА, ф. 13251, оп. 4, д. 462, л. 1.

(обратно)

190

ЦГВИА, ф. 13251, оп. 4, д. 462, л. 11.

(обратно)

191

Там же, л. 12.

(обратно)

192

Там же, л. 7.

(обратно)

193

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 10, д. 138, л. 305.

(обратно)

194

ЦГВИА. ф. 298, кор. 160, д. 18018, л. 4–6.

(обратно)

195

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 453, л. 7Б.

(обратно)

196

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 3, д. 453, л. 156.

(обратно)

197

Юрьев Б. Н. Из истории Московского авиационного института. — В кн.: X лег МАИ. М.: Оборонгиз, 1940, с. 27.

(обратно)

198

Юрьев Б. Н. Из истории Московского авиационного института. — В кн.: X лет МАИ, М.: Оборонгиз, 1940, с. 27.

(обратно)

199

ЦГВИА, ф. 2139, оп. 2, д. 180, л. 81.

(обратно)

200

ЦГВИА, ф. 2139, оп. 2. д. 180, л. 59.

(обратно)

201

ЦГВИА. ф. 2008, оп. 3, д. 43, л. 7.

(обратно)

202

ЦГВИА, ф. 2139. оп. 1, д. 453, л. 83.

(обратно)

203

Петренко А. К. В небе старой н новой России. М.: Воениздат. 1952. с. 224.

(обратно)

204

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8, д. 114. л. 6.

(обратно)

205

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 43. л. 146.

(обратно)

206

Там же, л. 200.

(обратно)

207

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8. д. 75. д. 16.

(обратно)

208

ЦГВИА. ф. 2139, оп. 2. д. 180, л. 208.

(обратно)

209

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 43, л. 212.

(обратно)

210

ЦГВИА. ф. 2008, оп. 7. д. 43. л. 122.

(обратно)

211

Там же, л. 50.

(обратно)

212

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 43, л. 215, 245, 314.

(обратно)

213

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 43. л. 264.

(обратно)

214

ЦГВИА, ф. 147, оп. 1, д. 14, л. 21.

(обратно)

215

ЦГВИА, ф. 2000, оп. 7. д. 304, л. 40–48, 55.

(обратно)

216

"Аеrо Digest", 1939, N 2, р. 17.

(обратно)

217

ЦГВИА, ф. 2189, оп. 2, д. 180, л. 207.

(обратно)

218

Брусилов А. А. Моя воспоминания. — М.: Воениздат, 1946, с. 74.

(обратно)

219

Там же, с. 74.

(обратно)

220

ЦГВИА, ф. 20. оп. 3. д. 5, л. 66.

(обратно)

221

ЦГВИА, ф. 160, oп. 1. д. 384. л. 10.

(обратно)

222

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 2, д. 431, л. 274.

(обратно)

223

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8, д. 2, л. 1.

(обратно)

224

Коваленков А. Н. Основы авиационной радиотехники. — М.: Оборонгиз, 1945. с. 10–15.

(обратно)

225

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 3. д. 245, я. 62–63; oп. 1, д. 215–253, "О состоянии радиотелеграфного дела в авиационных частях армий с применением радиотелеграфа для корректирования стрелок и разведки".

(обратно)

226

ЦГВИА, ф. 2139, оп. 2, д. 180, л. 115.

(обратно)

227

ЦГВИА. ф. 2139, оп. 2, д. 219, л. 217.

(обратно)

228

ЦГВИА, ф. 2003, оп. 3, д. 43, л. 477.

(обратно)

229

Там же, л. 60.

(обратно)

230

ЦГВИА, ф, 2008, оп. 3, д. 48, л. S9.

(обратно)

231

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 317, л. 61.

(обратно)

232

ЦГВИА, ф. 205, оп. 11, д. 854, л. 18.

(обратно)

233

Лигов Н. Четверть века. — "Самолет", 1940, № 7–8.

(обратно)

234

Бойков Б. В. Корабельная авиация.—М.: Воениздат, 1946, с. 11.

(обратно)

235

ЦГВИА, ф. 2008, оп. д. 207, л. 28.

(обратно)

236

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 3, д. 207, л. 1, 2.

(обратно)

237

Там же, л. 53.

(обратно)

238

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 3, д. 207, л. 71.

(обратно)

239

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 3, д. 207, л. 76.

(обратно)

240

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8. Д. 416. л. 1.

(обратно)

241

ЦГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 625, л. 28.

(обратно)

242

ЦГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 627, л. 341.

(обратно)

243

ЦГВИА, ф. 298, oп. 1, д. 81, л. 48.

(обратно)

244

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8. д. 75, л. 16.

(обратно)

245

ЦГВИА, ф. 2008. оп. 2, д. 453, л. 274.

(обратно)

246

Петренко А. В небе старой и новой России. — М.: Воениздат, 1953, 49.

(обратно)

247

ЦГВИА, ф. 803, oп. 1, д. 39, л. 5.

(обратно)

248

ЦГВИА, ф. 2008. оп. 2. д. 425, л. 96.

(обратно)

249

ЦГВИА, ф. 2008. оп. 3. д. 430. л. 4.

(обратно)

250

Там же, д. 419, л. 46.

(обратно)

251

ЦГВИА. ф. 2008, оп. 3. д. 431. д. 10. 284

(обратно)

252

Наставление по применению авиации на войне. Киев: 1916, с. 73.

(обратно)

253

Акт расследования по обстоятельствам геройской кончины начальника

(обратно)

254

ЦГВИА, ф. 2000, oп. 1. д. 304, л. 134.

(обратно)

255

Крутень Е. Тип аппарата-истребителя. М.: 1914. с. 8–9.

(обратно)

256

ЦГВИА, ф. 2008. оп. 2. д. 317. л. 56.

(обратно)

257

Ткачев В. М. Крылья России. — Отдел рукописей ГБЛ, ф. 218, д. № 1295—15, л. 455.

(обратно)

258

ЦГВИА, ф. 803, оп. 3, д. 427, л. 5.

(обратно)

259

"Вестник воздушного флота". 1951, № 5, с. 16–20.

(обратно)

260

Летопись войны 1914 г., с. 496.

(обратно)

261

"Техника воздухоплавания", 1914, № 4–5, с. 188.

(обратно)

262

Там же, с. 190.

(обратно)

263

Летопись войны 1914 г., с. 496.

(обратно)

264

ЦГВИА, ф. 369, ал. 8. д. 31. л. 28.

(обратно)

265

ЦГВИА, ф. 2003. оп. 3, д. 14, л. 247.

(обратно)

266

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8. д. 20, л. 70–72.

(обратно)

267

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8, д. 21, л. 74.

(обратно)

268

ЦГВИА, ф. 13 251, оп. 4, д. 889, л. 4.

(обратно)

269

ЦГВИА, ф. 2003, оп. 3, д. 1416. л. 248.

(обратно)

270

ЦГВИА, ф. 2003, оп. 3, д. 1416. л. 248.

(обратно)

271

ЦГВИА, ф. 493. oп. I, д. 490, л. 4, 5.

(обратно)

272

2 Там же, л. I.

(обратно)

273

августа.

(обратно)

274

Шабашев Н. Привязное воздухоплавание 1914–1917 гг. —М., 1921, с. 6.

(обратно)

275

Аэро, 1923, № 7. с. 122–123.

(обратно)

276

Анощенко Н. Д. Война в воздухе, 1923, с. 21.

(обратно)

277

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 429, л. 365.

(обратно)

278

ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 31, л. 60.

(обратно)

279

ЦГВИЛ, ф. 298, оп. 1, д. 291, л. 45.

(обратно)

280

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 1, д. 468, л. 48.

(обратно)

281

3 ЦГВИА, ф. 803, oп. 1, д. 1, л. 56–57.

(обратно)

282

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 1, д. 209, л. 412.

(обратно)

283

2 ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 377, л. 8.

(обратно)

284

ЦГВИА, ф. 26. оп. 4, д. 377, л. 24.

(обратно)

285

2 Там же.

(обратно)

286

ЦГБИА, ф. 26, оп. 4, д. 428, л. 6.

(обратно)

287

2 Там же, д. 377, л, 22.

(обратно)

288

3 ЦГВИА, ф. 26, оп. 4, д. 429, л. 137.

(обратно)

289

ЦГВИА. ф. 403. оп. 1, д. 590. л. 5–6. Копия.

(обратно)

290

ЦГВИА, ф. 493, оп. 1. д. 364, л. 9-13, 1917 г"

(обратно)

291

ЦГВИА. ф. 369. ап. 8. Д. 72. л. 13–14. 16–17. Копия.

(обратно)

292

ЦГВИА. ф. 493. д. 303. oп. I. 1915 г.

(обратно)

293

ЦГВИА. ф. 493. оп. 1. Д. 271. л. 324. 1915 г.

(обратно)

294

ЦГВИА. ф. 493, оп. 1, д. 490, л. 4, 5.

(обратно)

295

ЦГВИА. ф. 493. оп. 4. д. 490. л. 1.

(обратно)

296

1 ЦГВИА, ф. 493. oп. 4. Д. 490. л.1.

2ЦГВИА, ф. 2008. oп. I. Д. 329, л. 10. 1915 г.

(обратно)

297

ЦГВИА, ф. 2008. оп. 1. д. 329. л. 10. 1915 г.

(обратно)

298

ЦГВИА, ф. 369, оп. 8. д. 72. я. 67 (об.) — 60. Копия.

(обратно)

299

ЦГВИА, ф. 2008. oп. 1, д. 419, л. 13, 14, 1917. Копия.

(обратно)

300

ЦГВИА. ф. 493, СП. 1, д. 364. л. 81. 1914 г.

(обратно)

301

ЦГВИА. ф. 2006, оп. 1. д. 453, л. 274. 1914 г.

(обратно)

302

ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1. д. 487, л. 28. 1915 г.

2 ЦГВИА, ф. 2008, oп. 1, д. 487, л. 68. 1916 г.

(обратно)

303

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 1. Д. 487, л. 58. 1915 г.

(обратно)

304

ЦГВИА. ф. 2009. оп. 1. д. 487, л. 74. 1915 г.

(обратно)

305

ЦГВИА. ф. 2008. oп. I, д. 17—188, л. 67. 1916 г.

(обратно)

306

ЦГВИА. ф. 3008. оп. 3. д. 17—188. л. 38, 1916 г.

(обратно)

307

ЦГВИА, ф. 2003, оп. 3, д. 426, л. 96–97.

(обратно)

308

ЦГВИА, ф. 2008, оп. 1 Д. 419, л. 61–63.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

I АВИАЦИОННАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ

II САМОЛЕТНЫЙ ПАРК ВОЗДУШНОГО ФЛОТА

III КАДРЫ АВИАЦИИ И ВОЗДУХОПЛАВАНИЯ

IV. БОЕВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ВОЗДУШНОГО ФЛОТА

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ПРИЛОЖЕНИЯ

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg