«Острова невезения»

Острова невезения (fb2) - Острова невезения [Историческое путешествие по местам русских экспедиций XVIII-XIX веков] 22942K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Юрьевич Никулин

Алексей Никулин Острова невезения. Историческое путешествие по местам русских экспедиций XVIII-XIX веков

Авторы фото:

Алексей Никулин, Марк Подрабинек, Антон Соболевский, Евгения Лавренова, Олег Злобин, Роман Гудошников, Максим Подосинников, Михаил Номировский, Максим Исатов.

Специальная благодарность автора:

руководителям яхтенного центра Seacharter Тимуру Костюку, Денису Филиппову и капитану катамарана «Петрович» Игорю Махлову, доктору исторических наук Елене Борисовне Смилянской, советнику по культуре посольства Греческой республики в Москве Кирасте Захариу, Антипе – настоятелю монастыря Иоанна Богослова на Патмосе, а также администрациям островов Кикладского и Додеканского архипелагов.

На обложке рисунок А. Д. Кившенко «Чесменский бой»

© 2014, Paulsen

© 2014, А. Никулин

* * *

От издателя

В эфире телеканала «Моя планета» уже несколько лет выходит уникальный проект «Русский след». Он оставил свой след и в сердцах многих зрителей. За несколько лет опасных и захватывающих приключений капитан Алексей Никулин и его старпом Марк Подрабинек на яхте White Russian побывали в разных точках Средиземноморья, где собрали сенсационный материал. В увлекательной форме историко-приключенческого детектива они рассказали подробности русских экспедиций XVIII–XIX веков. «Русский след» открыл новую грань телеканала «Моя планета» и заслуженно стал его визитной карточкой.

Алексей Никулин совместил свое увлечение историей, особенно военной и особенно морской, с жаждой путешествий и приключений. Его короткие рассказы о находках, сделанных во время дальних походов, пользуются успехом не только у зрителей, но и у читателей интернет-портала «Моя планета». Для нашего издательства путешествия были, есть и будут самой притягательной и возбуждающей темой. Удивителен этот жанр потому, что всегда подстегивает наше воображение. «Эх, мне бы туда, мне бы пройти, полететь, поплыть, посмотреть, увидеть», – думает читатель такой книги. Никулин, как человек, реализовавший свое «Эх!» в документальном кино, согласился разделить с нашими читателями свои открытия и интерес к изучению времени через путешествия к месту.

Получилось увлекательно и занимательно. Читайте с удовольствием и помните слова Гете: «Лучшее, что нам дает история, это возбужденный ею энтузиазм».

От автора

Неразгаданные тайны, загадки и легенды – это как раз то, что мне было интересно всегда. С раннего детства я был увлечен морем, приключениями. Ветер дальних странствий прилетал в мой мир из книг Джека Лондона и Валентина Пикуля. По иронии судьбы море так и не стало моей профессией, но детская мечта быть капитаном и открывать неизвестные страницы русской истории однажды осуществилась. Мне удалось пройти под парусом по следам русских экспедиций, побывать в одном лице яхтенным капитаном, путешественником, исследователем и автором исторического приключения «Русский след» телеканала «Моя планета».

В конце XVIII века за пределами России в течение четырех лет существовало уникальное образование – Архипелагская губерния. В нее, по актуальным данным доктора исторических наук Елены Борисовны Смилянской, входил 31 остров в центре Эгейского моря. У нас об этой губернии не знает почти никто, кроме узкого круга специалистов. Из всех, кто изучает этот уникальный отрезок русской истории, побывала на месте тех событий только профессор Смилянская, оказавшая существенную помощь в подготовке нашей экспедиции. Оказалось, эта часть истории нашей страны до конца так и не исследована и по-прежнему хранит свои тайны.

Во время нескольких экспедиций нам удалось совершить настоящие открытия. Но вот парадокс: загадок от этого меньше не стало. Часть из них мы разгадали, но зато появились новые.

Я затрудняюсь определить жанр этой книги. Скорее, это исследование и путеводитель. Надеюсь, наша книга вытащит вас из лап обыденности и прохлады гостиничного номера и вдохновит на настоящее приключение, путешествие, познание мира. А возможно, и на открытие! Захотите этого всем сердцем, и это желание откроет вам массу возможностей. Поверьте!

Честь имею, Алексей Никулин

Часть первая В погоне за графом Орловым

В путь!

Не будите спящего кота

Чесменский успех

Губернские хроники. Парос

Кортик. Патмос

Дом с покатой крышей. Миконос и Тинос

Музей под открытым небом. Делос

Школа для «гречат». Наксос

Сердце губернии. Парос

Таинственные каракули. Антипарос

Могила Гомера. Иос

Голубая пещера. Кастель Россо

Тосканский рай. Ливорно

В русской истории было много всякого: славных побед, революционных преобразований и грандиозных провалов. Практически все они известны широкому кругу читателей и зрителей. Меня же всегда интересовали события, по разным причинам оказавшиеся в тени или безвестности. Есть среди них те, что вполне могли перевернуть ход российской истории и изменить наше настоящее.

Образование на греческих островах, за пределами России, Архипелагской губернии – как раз такое явление, не особо изученное, не попавшее в учебники истории, но крайне важное, неожиданное, неоднозначное и потому интересное. Безусловно, изучить любое историческое событие можно по архивным документам. Так работают ученые. Мне же всегда было интересно сопоставить то, что я узнаю из документов, с тем, что я могу увидеть своими глазами. Кроме того, природное любопытство и азарт путешественника всегда заставляют меня копнуть немного глубже, постараться найти и увидеть то, что до меня никто обнаружить не смог. Одним словом, попытаться сделать открытие. Именно эти мотивы увлекли меня заняться изучением истории Архипелагской губернии – погрузиться в тему, обнаружить новые или малоизученные документы и факты, а затем, пройдя по греческим островам, своими глазами увидеть места событий и постараться найти их достоверные свидетельства.

Итак, во второй половине XVIII века Греция уже давно не была самостоятельной, являясь частью Блистательной Порты. Определенная часть этнических греков мечтала видеть себя свободными от ненавистных османов. Кроме благородной миссии освобождения единоверцев, у России были геополитические интересы на своих южных рубежах – мы не имели выхода к Черному морю, были лишены морских коммуникаций, что ограничивало развитие наших южных территорий. Это хорошо понимали в обеих столицах – в Константинополе и Санкт-Петербурге. И потому будущая война была лишь вопросом времени. Екатерина хотела всеми силами оттянуть войну с турками, впрочем, она не сомневалась в ее неизбежности.

Екатерина, верная продолжательница дела Петра I, как и он, принимала на русскую службу иностранных специалистов, строила современных флот и, видя в нем серьезный геополитический инструмент, надеялась однажды опробовать его в деле. Осенью 1768 года обычный пограничный конфликт перерос войну. Войну неожиданно долгую, сначала на суше, а затем и на море. И в 1769 году из Кронштадта в Средиземное море вышли две эскадры русских кораблей, командование над которыми по прибытии к берегам Пелопоннеса надлежало принять графу Алексею Григорьевичу Орлову. Екатерина, отправляя свой флот к берегам Греции, в тыл к османам, намеревалась переломить ход кампании, а заодно освободить единоверцев.

В рискованное предприятие императрицы Екатерины никто не верил – ни противники, ни союзники. Русские корабли прежде не совершали столь протяженных походов. Кораблям под Андреевским флагом предстояло пройти почти 5 тыс. миль, обогнуть Европу и встретиться с турками в водах Средиземного моря. Одержав победы в нескольких решающих и кровопролитных сражениях, русские обосновались на греческих островах. Да-да, именно обосновались… и, по всей видимости, намеревались остаться здесь всерьез и надолго. Этому есть множество доказательств, которые я приведу далее. Главное: русские основали на греческих островах Архипелагскую губернию – новое, революционное образование, которое должно было стать своеобразной тестовой площадкой для государственных экспериментов Екатерины. В состав Архипелагской губернии вошли три десятка греческих островов, а столицей стал остров Парос. Возможно, все и произошло бы так, как планировала Екатерина Великая, если бы спустя четыре года Россия не заключила известный Кючук-Кайнарджийский мирный договор. По нему мы теряли свои владения в Эгейском море, но приобретали другие преференции, например, получали в Крыму Азов, Керчь, Ени-Кале и Кинбурн. Россия, кроме того, получила ранее для нее недоступную возможность пользоваться проливами и таким образом добилась выхода своих кораблей из Черного моря на средиземноморские коммуникации. В соответствии с условиями договора, русским пришлось уйти из Архипелагской губернии, а эпизод этот словно исчез из летописи государства Российского. Но четыре года пребывания русских в Архипелаге не могли не оставить следов, и я хотел их обнаружить.

Главный русский след остался в столице Архипелагской губернии – на острове Парос, а точнее, в одной из его бухт. У побережья Пароса в тихой и живописной бухте Ауза располагалась стоянка русских кораблей. Я знал, что некоторые корабли не смогли уйти из-за своей ветхости: часть из них к окончанию экспедиции уже достигла предельного срока службы и просто не пережила бы обратного плавания. Часть русские продали на дрова, другую часть обобрали, разоружили и попросту бросили там же, где они стояли. Корабли на дне бухты Ауза долгое время были мифом, легендой или словами из официальных документов Архипелагской экспедиции. О них писали и рассказывали, но никому прежде не удавалось найти их и прикоснуться к останкам того, что почти два с половиной века назад составляло славу русского флота. Но одно дело – легенды. И совсем другое – реальное подтверждение существования русских кораблей.

Местные жители пересказывают друг другу истории о неких кораблях (точнее – их останках), якобы лежащих на дне бухты Ауза. Греческие старики поговаривают, что в молодости ныряли в бухте и доставали русские монеты, иконы и ядра. Они также утверждают, что не все корабли смогли покинуть сердце Архипелагской губернии. Якобы моряки, уходя из Архипелага, сняли с кораблей все, что было возможно, и оставили их. Теперь они якобы лежат на дне бухты и почти два с половиной столетия ждут своего часа, чтобы открыть тайны той экспедиции. Якобы, якобы, якобы… Я мечтал об открытии. Я хотел стать тем, кто найдет подводный русский след в бухте Пароса.

Я отправился в экспедицию не один. Компанию мне составил журналист и фотограф Марк Подрабинек. На пару под парусами яхты White Russian мы прошли по русским следам графа Алексея Орлова и его экспедиции в самом сердце Эгейского моря, которое в среде яхтсменов за крутой нрав называется «Эгегейским». Мы побывали почти на всех греческих островах, входивших в губернию, о которых нашли упоминания в уникальных исторических хрониках – документах, дневниках и записках участников Архипелагской экспедиции. В один из дней мы встали в бухте Ауза с, пожалуй, самой главной целью – найти останки тех самых мифических кораблей.

Конечно, мы нервничали… словно неопытные и дерзкие мальчишки накануне важного экзамена. Яхта White Russian подошла к самой интригующей части нашего путешествия: мы встали на якорь в какой-то сотне метров от острова Парос… в том месте, где, по нашим предположениям, должны были лежать на дне русские корабли.

Для нас наступал момент истины: либо мы прикоснемся к вечности и совершим важное открытие, либо потерпим неудачу и начнем все сначала.

Глава 1 В путь!

Наш поход по следам таинственной и малоизученной Архипелагской экспедиции графа Алексея Орлова должен был стать своеобразным путешествием во времени – из нынешнего века в век восемнадцатый. Мы постарались в точности повторить путь экспедиции и найти как можно больше ее следов. Они существуют и доступны для тех, кто решил проникнуть в самые потаенные уголки русской истории… то есть для нас с вами.

Мой интерес к Архипелагской экспедиции возник несколько лет назад, когда я впервые столкнулся с дневниками ее участника Степана Петровича Хметевского. Этот удивительный человек, боевой морской офицер, вместе с графом Алексеем Орловым и другими искателями славы и приключений не просто прошел длинный путь из России в Средиземное море, он зафиксировал на бумаге основные моменты этих событий. Многие, казалось бы не очень значимые, описываемые капитаном Хметевским факты являлись для меня источником ценнейшей информации, способной прояснить спорные и неочевидные поступки участников экспедиции. Я вчитывался раз за разом в одни и те же строчки и находил в них все новый смысл. Я убеждался, что передо мной довольно полный, объективный и достоверный документ, рассказывающий о событиях более чем 200-летней давности. Записки Хметевского стали основным источником информации в нашем, не лишенном трудностей, путешествии.

И я, находясь в пыльной Москве, стал мечтать… о том, что когда-нибудь в компании таких же отчаянных и неисправимых романтиков смогу отплыть на поиски следов экспедиции графа Орлова. За несколько лет я прошерстил массу документов, спланировал само путешествие и, наконец, получил возможность осуществить свою мечту.

Нам с моим старпомом Марком Подрабинеком предстояло найти русские следы Архипелагской экспедиции, зафиксировать все найденное на ТВ– и фотокамеры и снять об этом несколько фильмов для канала «Моя планета». Для полноты ощущений и достоверности мы решили повторить маршрут не на пароме, машине или комфортабельном автобусе, а под парусами, так же как и наши соотечественники – русские моряки.

Наша экспедиционная яхта White Russian – это 40-футовый одномачтовый парусник, построенный верфью Bavaria в 2007 году. По совокупности своих мореходных качеств и навигационного оборудования она не имеет ограничений по району мореплавания. Конструкторам удалось создать великолепный современный парусник. Крепкий, достаточно быстрый, послушный и комфортный. Говорят, лет через 10 эта лодка станет живой классикой как последний «привет» этой верфи реальному сейлингу (путешествие под парусом. – Авт.). Поживем – увидим…

Страница дневника Степана Петровича Хметевского

Степан Петрович Хметевский

Родился 28 октября 1730 года в родовом сельце Хомяковка Переславль-Залесского уезда Владимирской губернии. Получил воспитание в Морском корпусе, откуда в 1747 году вышел гардемарином. С 1759 года находился в кампаниях в Балтийском и Немецком морях, совершил переход из Кронштадта в Архангельск и обратно. В Семилетней войне командовал пинком «Вологда». В 1762–1763 годах состоял морским адъютантом при наследнике престола Павле Петровиче.

В 1769 году был произведен в капитаны 1-го ранга и отправился в Средиземное море на флагманском корабле «Не тронь меня» в составе второй эскадры Архипелагской экспедиции. В 1770 году участвовал в сражении при Наполи-ди-Романья, а затем во главе корабля «Три Святителя» сражался в Чесменском бою. Во время сражения его корабль проник в глубь турецкого флота и стал действовать «с такой решимостью» по четырем неприятельским судам, что они были вынуждены удалиться в Чесменскую бухту. Это отступление послужило сигналом к общему бегству всего турецкого флота.

Во время пребывания в Средиземном море Хметевский вел дневник, в котором подробно описал Чесменский бой и все другие действия русского флота в Архипелаге. Этот дневник, представляющий богатый материал для истории русского флота, был напечатан в 1855 году в журнале «Современник». В отделе редкой книги Владимиро-Суздальского музея-заповедника хранится рукопись сочинения С. П. Хметевского.

С 1771-го по 1774 год Хметевский крейсировал в Архипелаге, участвовал в блокаде острова Станчо. В 1775 году Степан Петрович вернулся в Россию. За храбрость в Чесменском бою и военных действиях против турецких береговых укреплений в Архипелаге Хметевский был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. В 1776-м году Хметевский произведен в капитаны бригадирского ранга, а в 1779-м – в капитаны генерал-майорского ранга. Тогда же Хметевский в связи с проблемами со здоровьем подал прошение об отставке, но по просьбе графа Чернышева забрал прошение и командовал эскадрой, посланной в Северный океан для крейсирования между Нордкапом и Кильдином. Получил звание контр-адмирала.

После возвращении в Кронштадт Степан Петрович представил в Адмиралтейств-коллегию составленные им карты частей Северного океана около Нордкапа. 18 февраля 1780 года Хметевский вышел в отставку и поселился в своем имении во Владимирской губернии под Переславлем-Залесским. В 1788–1791 годах Хметевский был переславским уездным предводителем дворянства. Скончался 24 декабря 1800 года. Похоронен в городе Переславле-Залесском.

Эта яхта вполне соответствовала нашим задачам в Эгейском море. Когда зашла речь о названии, мы объявили конкурс и из 20 с лишним вариантов выбрали самое символичное – «Белый русский». Так в начале XX века на Западе называли русских солдат и офицеров, покинувших Россию после революции. «Белый русский» – белогвардеец!

Некоторые наивно полагают, что лодка носит название очень популярного коктейля. Все совсем наоборот. На самом деле напиток (его, кстати, изобрели русские офицеры) стал популярным лишь после спуска на воду яхты White Russian, которая стала послом коктейля в Средиземноморье. Это, конечно, шутка!

Совсем недавно я получил яркое подтверждение того, что все в истории возвращается на круги своя, а современность имеет кровную связь с событиями 1770 года. Я говорю о присоединении Крыма к России. Архипелагская губерния прекратила свое существование именно потому, что по условиям мирного Кючук-Кайнарджийского договора Россия оставила греческие острова, но получила от Порты полуостров Крым. Однако до этого момента императрица Екатерина планировала использовать Архипелагскую губернию как полигон для смелых экспериментов и реформ. Она была лишена такой возможности на основной части Российской империи из-за отсутствия даже минимальной поддержки в этом вопросе. Задумай она провести такие эксперименты в России, ей, скорее всего, «отвернули» бы голову, как и прочим царственным «реформаторам». Екатерине для создания нового общества была нужна благодатная почва, а для управления губернией – новые люди. Только вдумайтесь в это удивительное начинание: монарх, имеющий всю полноту авторитарной власти, создает вдали от своей территории республиканское новообразование с революционной по своей сути системой управления!

Спустя годы эта тенденция продолжилась. Император Павел, хоть и не любил мать, все-таки пошел по ее стопам. Под занавес XVIII века он санкционировал создание Республики Семи Островов со столицей на острове Корфу (я расскажу об этом в третьей части книги). Мало кто знает, что русские гарнизоны продолжали стоять там аж до 1807 года.

И вот снова тема Крыма – полуострова, ставшего разменной монетой в торге с Портой, – вернулась в нашу жизнь. Мы завоевали право владеть этим полуостровом пролитой кровью и усилиями наших предков еще в XVIII веке! А сейчас Крым – еще и тестовая площадка для смелых реформ Правительства России, такая же, какой была Архипелагская губерния, отданная нами за возвращенный полуостров. Так что связь времен прослеживается, а рассказ о нашем путешествии в Архипелагскую губернию приобретает интересное и актуальное звучание.

Итак, отправляемся в путь. Мы рассчитываем преодолеть под парусами яхты White Russian около 3 тыс. морских миль и выйти на след артефактов, которыми когда-то обладали или пользовались участники Архипелагской экспедиции. Большинство из них никогда прежде не было в руках наших современников. Например, знаменитый кортик графа Алексея Орлова. Я не раз слышал, что он хранится в монастыре Иоанна Богослова на острове Патмос, но еще никому не удавалось взять его в руки, впрочем, как и другие сокровища монастыря. Однажды я пытался добраться до него и узнать, является ли кортик из монастыря если не орловским, то хотя бы русским холодным оружием. То же касается десятков других не менее важных артефактов – немых свидетелей и непосредственных участников таинственной Архипелагской экспедиции. Мы собирались разыскать и запечатлеть их для потомков и вас, читателей этой книги.

Алексей Григорьевич Орлов

Алексей Орлов-Чесменский происходил из дворянского рода Орловых. Родился 24 сентября 1737 года в родовой усадьбе Орловых в селе Люткино Бежецкого уезда Тверской губернии в семье Г. И. Орлова, будущего новгородского губернатора. Алексей Орлов получил образование в Сухопутном шляхетном корпусе и начал службу солдатом лейб-гвардии Преображенского полка.

Один из руководителей дворцового переворота 28 июня 1762 года, в результате которого на российский престол взошла императрица Екатерина II. Он заставил императора Петра III подписать акт об отречении от престола. Он же, согласно распространенной версии, и убил свергнутого императора. После восшествия Екатерины на престол получил чин генерал-майора и был возведен в графское достоинство.

Орлов не имел ни хорошего образования, ни воспитания, не знал иностранных языков, а его дурные манеры шокировали придворных дам. Несмотря на это, он интересовался наукой, покровительствовал М. Ломоносову и Д. Фонвизину, состоял в переписке с Ж.-Ж. Руссо. Алексей Орлов был одним из основателей Вольного экономического общества и первым его выборным председателем.

Не занимая формально видных должностей, Орлов долгое время оказывал сильное влияние на государственные дела. В 1768–1769 годах разработал план военной операции против Турции в Средиземном море. В 1769 году получил под командование эскадру русского флота и за победу в Чесменском сражении был награжден орденом Святого Георгия 1-го класса, а также стал именоваться графом Орловым-Чесменским. В 1775 году получил отставку.

После смерти Екатерины Алексей Орлов уехал за границу, взяв с собой дочь. После восшествия на престол императора Александра I графа с дочерью вернули из Дрездена в Москву, где он поселились в Нескучном дворце у Донского монастыря.

На Хреновском конном заводе, принадлежавшем графу Орлову, была выведена одна из самых известных в мире русских пород лошадей – орловский рысак, а также первая в России верховая порода лошадей – русская верховая.

Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский скончался 24 декабря 1807 года в Москве.

Глава 2 Не будите спящего кота

Итак, с чего же все началось? Шутник ответил бы, что все началось с кружки пива, а закончилось ограблением банка. Если серьезно, началом Архипелагской экспедиции стал банальный пограничный конфликт. А точнее – нападение малороссийских гайдамаков на турецкую деревню Галту в Подолии. Повод для нападения был явно надуманным. Но в его суть в Константинополе вникать не стали. Отношения между Османской и Российской империями напоминали выгоревший на палящем солнце стог сена, которому недоставало лишь искры. Искра прилетела из Речи Посполитой, где произошли события, породившие конфликт между двумя империями.

Речь Посполитая была гипердемократичным по тем временам государством. Шляхтичи выбирали королей. Каждый из них в душе надеялся усидеть на троне как можно дольше и передать власть наследнику. Королем руководил сейм, сеймом – магнатские кланы, а кланами управляли спесь, жажда власти и денег. Среди польских королей редко появлялись фигуры, дружественно настроенные по отношению к России. Наши отношения с поляками откровенно не складывались. Пик конфронтации пришелся на начало XVII века – времени Смуты, когда польские интервенты вошли в Москву с целью занять русский престол. Это уже был не камень, а глыба преткновения между государствами. Исключением стала политика польского короля Яна Собесского. В 1686 году он заключил с московитами «Вечный мир». Все остальные короли, хоть и были по происхождению не поляками, а «корольками» разных мастей и всевозможными саксонские курфюрстами, точили на Россию и сабли, и зубы.

После смерти польского короля Августа III в 1763 году Екатерина задумала привести к власти в Речи Посполитой своего бывшего любовника Станислава Понятовского. Ей должны были помочь пророссийски настроенные польские магнаты. Сейм единодушно проголосовал за Понятовского. Он стал именоваться королем Станиславом Августом IV. В тот же момент был ратифицирован «Вечный мир» Яна Собесского с Россией. Подумать только, у поляков на это ушло целых 78 лет!

Изящный XVIII век был эпохой дворцовых переворотов, интриг, заговоров, дипломатических игр и войн. Все, что не удавалось урегулировать за «карточным столом» большой политики, власти решали с помощью оружия. Политику почти любого европейского государства можно свести к простой формуле – укрепляйся, становись сильнее или будешь низложен, поглощен, уничтожен, изолирован! Сфера твоих интересов – везде, где есть интересы твоих противников! Не обольщайся – никто не будет рад твоим успехам, даже твои друзья, ибо в политике друзей нет! Тем более друзей постоянных.

В то время (как, впрочем, и сейчас) односторонняя миролюбивость едва ли могла кого-то растрогать и означала только одно – шанс для соперника стать сильнее. Поэтому умная, деятельная и не лишенная «вольтерьянских» мыслей и взглядов Екатерина укрепляла российское хозяйство. Она оказалась для России того времени настоящим подарком: рожденная за ее пределами, императрица была большим патриотом, чем многие ее предшественники, русские по крови.

События, произошедшие незадолго до объявления турками России «священной войны», говорят именно об этом. Екатерининская Россия усиливалась. Это не могло не тревожить Константинополь. Османы всерьез забеспокоились, когда Россия привлекла на свою сторону Речь Посполитую – своего вечного соперника. На горизонте мировой политики замаячил крепкий союз двух славянских государств. С этим решительно не была согласна Франция. Она стремилась создать некий восточный вал, использовать антирусские настроения у части польской знати и вовлечь Россию в войну с Турцией. Свои интересы были и у британцев. Они не могли допустить усиления (и тем более доминирования) в регионе Османской империи и особенно Франции, своего принципиального противника. Как тут не вспомнить, что именно британский посол в России Вильямс толкнул в горячие объятия друг друга будущую русскую императрицу и будущего польского короля!

У России была серьезная проблема – отсутствие выхода к морю на южных рубежах. Это существенно ограничивало экономическое развитие региона. Проблему рано или поздно пришлось бы решать. Единодушие сейма, возведшего на польский трон Станислава Понятовского, вовсе не означало отсутствия оппозиции. Противники «русской кралицы» и ее бывшего любовника, а ныне польского короля Станислава Понятовского, зачастили в Константинополь, подогревая там антирусские настроения, которые в итоге вылились в объявление «священной войны». Екатерина была занята внутренними преобразованиями и не хотела войны, хотя и понимала ее неизбежность.

Война началась 25 сентября 1768 года – именно в этот день султан Мустафа III повелел объявить России «священную войну», а русского посла Алексея Обрезкова заключить под стражу в Семибашенный замок. Существует письмо Екатерины к послу в Англии графу Чернышеву. В нем она выплескивает весь свой гнев и угрожает тем, кто спровоцировал эту войну: «Туркам с французами заблагорассудилось разбудить кота, который спал; я сей кот, который им обещает дать себя знать, дабы память нескоро исчезла».

Станислав Понятовский

Родился 17 января 1732 года. Четвертый сын каштеляна Краковского Станислава Понятовского и Констанции, урожденной княжны Чарторыйской. Получил хорошее образование и много путешествовал по Западной Европе. Долгое время прожил в Англии, где детально изучил парламентский строй. В 1752 году обратил на себя внимание в сейме своими ораторскими способностями. С 1757-го по 1762 год жил в России, где был аккредитован при дворе в качестве посла Саксонии. После смерти короля Августа III был выдвинут партией Чарторыйских кандидатом на трон Речи Посполитой и в 1764 году избран королем.

В первые годы правления Станислав Август Понятовский начал преобразования в казначействе, в армии, в государственной наградной и законодательной системах. Стремился отменить liberum veto, позволявший членам сейма наложить запрет на любое решение. С 1767 года группировки шляхты, недовольные политикой Понятовского, объединились в вооружённый союз – Барскую конфедерацию. Гражданская война вызвала интервенцию соседних держав и повлекла первый раздел Речи Посполитой.

После подавления восстания под руководством Тадеуша Костюшко в 1795 году Станислав Август Понятовский оставил Варшаву и под конвоем 120 российских драгунов прибыл в Гродно под опеку и надзор российского наместника. Там он подписал акт отречения от престола Речи Посполитой 25 ноября 1795 года. Последние годы жизни провел в Санкт-Петербурге.

Все дальнейшее многократно описано, исследовано и даже зафиксировано на экране. Исключение составляют события, произошедшие в Средиземноморье между 1769 и 1775 годами. Их исследовала лишь узкая группа историков, именно поэтому они неизвестны большинству читателей и зрителей. Хотя самые эрудированные из вас вспомнят киноэпопею и современный мюзикл, в которых граф Орлов сначала влюбляет в себя княжну Тараканову, а потом тайно вывозит ее на одном из своих боевых кораблей в Кронштадт. Да, этот эпизод имеет самое непосредственное отношение к событиям, о которых я собираюсь рассказать. Им уделено мало внимания в мировой историографии, но их важность сложно переоценить: все они связаны с грандиозной морской кампанией России и в значительной степени повлияли не только на исход русско-турецкой войны, но и на судьбу нашей страны в целом.

Глава 3 Чесменский успех

Маршруты наших экспедиций приводили нас в Чесму дважды. Именно здесь упокоилось на дне то, что когда-то было мощным турецким флотом. При всей нелюбви моего коллеги и спутника Марка Подрабинека к музеям, мы все-таки наведались в Чесменский музей. Он расположен в крепости и посвящен в основном событиям июня 1770 года. Я подозревал, что бухта по-прежнему является корабельным кладбищем. Об этом говорит большой старый якорь, лежащий прямо у городской набережной на глубине около метра. Он явно относится к интересующему нас периоду. В администрации музея подтвердили мою догадку: бухта буквально засыпана останками кораблей. Здесь запрещено нырять и проводить подводные работы. При этом денег на подъем артефактов и проведение полномасштабных подводных работ у Турции нет.

Памятник Гасан-паше.

Якоря со дна Чесменской бухты

Большая часть экспонатов когда-то перекочевала в музей со дна морского. Самые востребованные из них – монеты, личные вещи, образки, части такелажа, поднятые с русского корабля «Святой Евстафий Плакида». А вот перстень (по другим данным, табакерка с драгоценными камнями) графа Алексея Орлова, подаренный ему Екатериной Великой, все еще лежит на дне. Граф обронил его случайно от расстройства чувств, решив, что на «Евстафии» погиб его брат Федор Орлов. В центре внимания посетителей музея – русские пушка и бронзовый единорог. Любой историк может без труда узнать в них продукцию Олонецкого литейного завода. По словам местного смотрителя, туристы приезжают именно ради них. Они – главные экспонаты музея. Вход в единственный зал украшает картонная Екатерина в натуральную величину. Ее изображение недвусмысленно указывает, что эскпозиция посвящена Чесменскому сражению и участию в нем русских, Екатерине и ее политике и планам.

Русская пушка с клеймом Олонецкого литейного завода с линейного корабля «Святой Евстафий Плакида»

Внимание Екатерины было обращено в Средиземноморье задолго до отправки флота в Эгейское море. Прежде всего она должна была не просто изучить возможный театр русско-турецкого конфликта, но и понять, на кого стоит опереться в своих грандиозных замыслах. В русской политике некие идеологические и гуманитарные задачи частенько превалируют над политическим прагматизмом. Мы все время стремимся кого-то спасать. При этом те, кому якобы нужна помощь, на самом деле не очень-то в ней нуждаются, а иногда даже платят за спасение черной неблагодарностью.

Бронзовый единорог с корабля «Святой Евстафий Плакида»

Средиземноморская кампания не была исключением. Одной из задач на начальном этапе было освобождение единоверцев-греков, изнемогающих под турецким гнетом. Екатерина видела в греках союзников и опору для будущей экспедиции.

Трудно сказать, чего было больше в политике императрицы – сердечного порыва или расчета? А вот то, почему в качестве цели похода были выбраны полуостров Пелопоннес и регион Мани, понятно. Местные жители – майноты (жители полуострова Мани), по донесениям многочисленных эмиссаров Алексея Орлова, были опорой для будущих побед Екатерины в Восточном Средиземноморье: «Спартанский народ христианского закона и греческого исповедания, и хотя живет в турецких владениях, но туркам не подчинен и их не боится, а даже воюет с ними. Живет в горах и в таких малодоступных местах, что турки и подступиться к нему не могут». Определенный резон в этом был: Мани был самым неспокойным и почти неконтролируемым регионом из всех владений султана. А его дикие, жившие кланами, непокорные жители были как незаживающая болячка Османской империи, которую не удалось залечить за три века патроната.

Трудно сказать, кто именно был инициатором Архипелагской экспедиции – Алексей Орлов или Екатерина Великая. Многие считают, что экспедицию организовал граф. Думается, что последнее слово было за Екатериной. Но оба они не были моряками, не понимали всех трудностей и последствий перехода из Балтики в Средиземное море, не осознавали всех сложностей, с которыми сопряжены подобные предприятия, – им, непрофессионалам морского ремесла, легче было решиться на эту авантюру. Я, как моряк и путешественник, могу сказать, что мореплавание даже сейчас является уделом людей смелых. И это при том, что современные суда и средства навигации и безопасности находятся на высшей ступени развития. И все-таки они никогда не сделают мореплавание безопасным на 100 процентов. Корабли по-прежнему тонут, переворачиваются, разламываются, садятся на мели и рифы, горят, а люди гибнут. То, что задумала Екатерина и блестяще исполнил в компании своих моряков Алексей Орлов, сегодня кажется мне настоящим подвигом и… большой удачей.

Несколько десятков кораблей Балтийского флота вышли из Кронштадта, преодолели несколько тысяч миль вокруг Европы, проникли в Восточное Средиземноморье и зашли туркам в тыл. Никогда прежде русский флот не совершал столь дерзких экспедиций. Но эта задумка появилась у Екатерины не на пустом месте. Императрица явилась продолжательницей дела Петра I, который, создавая современный, мощный флот, видел в нем опору для своих преобразований. Екатерина поступала так же. Россия отправляла за границу на стажировку своих моряков и кораблестроителей, в самой стране создавала условия для привлечения иностранных специалистов. Многим из них было суждено стать участниками Архипелагской экспедиции.

Русские моряки постигали тайны навигационного дела, учились собирать информацию об условиях мореплавания, состоянии и устройстве портовой службы, которые могли бы пригодиться в предстоящих операциях в Средиземноморье. Вот довольно показательный пример: в 1763 году в Средиземное море отправился торговый фрегат[1] «Надежда благополучия». Он был похож на обычное торговое судно. Его снарядил тульский купец Иван Владимиров. Однако экипаж фрегата составляли опытные военные моряки, впоследствии принявшие участие в Архипелагской экспедиции. Поход был предпринят с целью разведки обстановки в районе возможных боевых действий русского флота.

Страница дневника С. П. Хметевского

В России, а именно в Санкт-Петербурге и Архангельске, строился самый современный флот. Прибывшие из столицы экипажи перегоняли боевые корабли с севера в Кронштадт, где им присваивали имя и вводили в строй. В итоге к 1769 году, то есть к моменту выхода эскадр в Средиземное море, Екатерина имела в своем распоряжении довольно мощный флот. Сейчас пришло время попробовать его в деле.

Сразу стало понятно, что плавание не будет простым: корабли выходили из строя, а матросы (многие из них увидели море впервые) страдали от морской болезни и погибали от инфекционных заболеваний. У мыса Каттегат экспедиция могла закончиться, едва начавшись. Корабли проходили ночью опасный участок, носящий красноречивое название «кладбище кораблей». Маяк не горел. Пинк[2] «Лапоминк», шедший первым, сел на камни. Если бы не своевременно поданный сигнал бедствия, вся остальная эскадра оказалась бы там же. Было ли это происшествие случайностью или кто-то «забыл» зажечь маяк, не ясно.

В неудаче русской экспедиции была уверена вся Европа. Это отчасти и стало причиной ее успеха. Усилия русских представлялись авантюрой и всерьез никем не воспринимались. Франция, например, попросту прохлопала успешное продвижение русских эскадр. Французы формально не были противниками России, но в их интересы не входило проникновение русского флота в Средиземное море. Если бы русских не поддержали англичане, Франция, возможно, решилась бы на открытый конфликт. Основной посыл английской дипломатии в адрес французов звучал примерно так: «Только троньте русских – и будете иметь дело с нами!» Обошлось… Франция не вступила в войну, а всего лишь отказала нуждающимся в ремонте русским кораблям в доступе во французские порты.

Зато поддержку русским в этом походе оказали датчане и, естественно, британцы. Они разрешили русским кораблям заходить в свои порты для пополнения запасов и лечения моряков и предоставили ремонтные базы. Разумеется, не бесплатно. Мужество и авантюризм русских, неверие французов, поддержка британцев – вот главные факторы, повлиявшие на то, что весной 1770 года, спустя почти год после выхода из Кронштадта, экспедиция Балтийского флота все-таки оказалась у берегов Пелопоннеса. Здесь она должна была вести боевые действия совместно с греческими повстанцами.

Первая встреча русских с греками произошла на восточном побережье полуострова Мани в местечке Витуло, где их ждали разделенные на два легиона майноты. Их знамена были освящены в местном монастыре. По свидетельствам участников тех событий, греки произвели весьма благоприятное впечатление на русских, прежде всего опрятностью и воинственностью. Поначалу экспедиции сопутствовала удача. Русским морякам и артиллеристам удалось выбить турок из укрепленной крепости Наварин, где отличился цехмейстер артиллерии, бригадир Иван Абрамович Ганнибал, предок А. С. Пушкина. Противник не сдавался. Тогда русские устроили на соседнем холме артиллерийскую батарею, и корабельные комендоры принудили гарнизон капитулировать.

Сей шкипер деду был доступен, И сходно купленный арап Возрос усерден, неподкупен, Царю наперсник, а не раб. И был отец он Ганнибала, Пред кем средь чесменских пучин Громада кораблей вспылала, И пал впервые Наварин. А. С. Пушкин. Моя родословная. 1830

В 1770 году взятие крепости Наварин стало первой удачной боевой операцией русских в этой кампании. Русские десанты вместе с повстанцами двигались внутрь материка и успешно отбивали у турок их крепости. Переломное событие произошло во время штурма крепости Мистра, что неподалеку от древней Спарты. Я был в этой крепости и могу оценить ее оборонительные способности очень высоко. Она практически неприступна. Русские понимали это и при сдаче крепости пообещали жизнь туркам и их семьям. Но потом произошло непредвиденное. Греки, ненавидевшие турок лютой ненавистью, стали резать и убивать сдавшихся. Количество убитых в тот день исчислялось тысячами. Выживших счастливчиков оказалось всего лишь несколько десятков. С этого момента удача изменила объединенным силам: турецкие гарнизоны поняли всю бессмысленность сдачи и предпочли драться не на жизнь, а на смерть. Первые же неудачи в открытом бою разогнали воинственных греков. Они разбежались, засели в горах в своих родовых башнях и затихли. Русским же деваться было некуда.

Иван Абрамович Ганнибал

Родился 5 июня 1735 года близ Ревеля (ныне Таллинн). Старший из 11 детей «арапа Петра Великого» Абрама Петровича Ганнибала и Христины-Регины (Христины Матвеевны) фон Шеберг. В 1744 году, вопреки воле родителей, был записан на военную службу и определен для обучения в Петербургскую морскую артиллерийскую школу. Позднее учился в Морском шляхетном корпусе. 10 февраля 1769 года назначен цехмейстером морской артиллерии.

Иван Ганнибал служил в морской артиллерии, во многих морских сражениях проявил мужество, храбрость и изобретательность. Во время русско-турецкой войны 1768–1774 годов находился в Архипелагской экспедиции. 7 декабря 1772 года произведен в чин генерал-майора. 10 июля 1775 года награжден орденом Святой Анны. 7 июля 1776 года назначен генерал-цехмейстером морской артиллерии. С 1777 года – член Адмиралтейств-коллегии.

Под руководством и при участии Ганнибала в 1778 году был заложен город Херсон. 25 июля того же года Ганнибал был назначен главным командиром Херсонской крепости и привлек в Херсон и окрестности много греческих и итальянских выходцев.

1 января 1779 года произведен в чин генерал-поручика. В 1780 году Ивану Абрамовичу было пожаловано 10 тыс. десятин земли. В связи с болезнью и отчасти по причине ссоры со всесильным Г. А. Потемкиным в 1784 году вышел в отставку в чине генерал-аншефа. Остаток жизни провел в своем имении Суйда под Петербургом. Умер в Петербурге бездетным холостяком 12 октября 1801 года и был похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.

Русские в провале операции на полуострове обвиняли греков, а греки – русских. Правда была в том, что граф Орлов переоценил повстанцев. Они, несмотря на свою воинственность, не были регулярным войском и не поддавались военной дисциплине и управлению. С другой стороны, русские отряды были слишком малочисленны и не могли без поддержки, в одиночку, одолеть османов. Греки явно переоценили их возможности. Уцелевшие русские десанты вернулись на корабли. Эскадры отправились в море искать военное счастье и турецкий флот.

Кульминацией кампании стало грандиозное морское сражение сначала в Хиосском проливе, а затем в Чесменской бухте. Сегодня мы знаем, что русские выиграли его, победа была полной, убедительной и… неожиданной для обеих сторон. Русские смогли одолеть противника, превосходящего их по численности в разы. Две русские эскадры, полностью уничтожив турецкий флот, стали хозяевами всего Восточного Средиземноморья.

Граф Орлов со своей эскадрой отправился в сторону острова Лемнос, который считал ключом к Дарданеллам и Константинополю. Если бы Орлову удалось занять и удержать за собой остров, победа в этой кампании была бы обеспечена. На кураже русские после двухмесячной осады взяли крепость Пелари на Лемносе. Турецкий гарнизон вывесил белый флаг и вел активные переговоры об условиях сдачи. Отощавшему и страдающему от жажды турецкому гарнизону Орлов даже повелел выдать арбузы и виноград.

В то же время вторая русская эскадра контр-адмирала Джона Эльфинстона блокировала Дарданеллы. Русские были как никогда близки к благополучному исходу всей кампании. Но дальше произошло нечто необъяснимое. На самом большом и мощном русском корабле «Святослав» контр-адмирал Эльфинстон без приказа оставил свою эскадру, ушел в сторону Лемноса и в восьми милях от восточного побережья острова посадил российский флагман на огромную мель. Для снятия корабля с мели Эльфинстон призвал остальные корабли своей эскадры, и блокада, таким образом, была снята.

Турки только этого и ждали. Они погрузили пятитысячный десант на доступные транспортные средства и высадили его на Лемносе. Почти сдавшийся гарнизон крепости Пелари, усиленный товарищами по оружию, мгновенно убрал белые флаги и продолжил сопротивление. Русские упустили уникальную возможность взять крепость, окончательно закрепиться на острове и, вполне возможно, в том же году завершить кампанию. Эта неудача изменила вектор развития всего Российского государства. Я задумался: была ли гибель линейного корабля «Святослав» случайной? Думаю, что нет. Все подробности этого трагического происшествия я расскажу во второй части книги.

Русские корабли ушли в центр Кикладских островов, чтобы создать там уникальное новое государственное образование – Архипелагскую губернию.

Глава 4 Губернские хроники. Парос

Остров Парос был выбран столицей губернии прежде всего из-за своего местоположения. Он находится в центре Кикладского архипелага на одинаковом удалении от входа в Мраморное море и Пелопоннеса. Главное преимущество Пароса – две идеальные бухты для стоянки кораблей. Основной базой для флота и сухопутных подразделений была выбрана самая северная из них – бухта Ауза.

Датой основания губернии можно считать 15 октября 1770 года, когда семь русских кораблей вошли в бухту Ауза. К началу декабря подошли и остальные корабли экспедиции. Русские сразу занялись укреплением базы и возвели несколько артиллерийских батарей. Две из них появились у входа в бухту на двух соседних мысах. Еще одна батарея была установлена на островке в северо-восточной части бухты. Для установки четвертой русские использовали остатки старого венецианского форта в самой рыбачьей деревушке Ауза. Сейчас из четырех батарей видимые очертания сохранил лишь венецианский форт. На островке в юго-восточной части бухты были построены Адмиралтейство и дом бригадира Ганнибала. В наши дни этот островок украшают лишь православная церквушка и крест в память о русских моряках, сложивших головы за годы существования губернии.

За время русского присутствия в Архипелаге были сооружены многочисленные постройки самого разного назначения – «пороховые и амунишные» склады, казармы для двух пехотных полков и нескольких тысяч албанцев, а также госпиталь, церковь и кладбище. Причем все они были расположены на весьма незначительном расстоянии друг от друга, именно в таком порядке, напоминающем конвейер: госпиталь – церковь – кладбище. Фундамент довольно большого госпиталя можно увидеть и сейчас. Стены небольшой госпитальной церквушки уцелели лишь потому, что греки позднее использовали ее как хозяйственную постройку. Большое кладбище не существует. Сейчас на его месте находится пляж отеля.

Жаркий климат Киклад оказался для русских тяжелым и непривычным. Жара в совокупности с инфекционными заболеваниями выкашивала целые полки в считаные месяцы. Казармы Шлиссельбургского пехотного, лейб-гвардии Преображенского полков и лагерь албанских волонтеров были вынесены за пределы городка. Госпиталь, церковь и кладбище стояли в одну линию на восточном берегу бухты. «У нас в Архипелаге Шлюшенбурской полк, – писал в своих записках капитан 1-го ранга Степан Петрович Хметевский, – живучи на острове Паросе, почти весь болен, и в три месяца, больше шести сот человек рядовых да афицеров великое множество померло». Верфь была заложена в 1770 году и сохранилась до наших дней. На ней до сих пор ремонтируют свои плавательные средства местные рыбаки и яхтсмены.

Руководителем губернии стал адмирал Григорий Андреевич Спиридов. Для него был построен большой каменный дом на берегу. Обосновавшись на Паросе, русские были вынуждены действовать по обстановке и заботиться о своей безопасности, снабжении и управлении. И тут было о чем подумать. Уже в первые месяцы пребывания русских на Паросе многие острова изъявили желание перейти в российское подданство. В итоге в управлении у Спиридова оказалось около 30 островов. С приобретением столь хлопотного хозяйства частично решался и вопрос снабжения. Администрация выяснила, сколько налогов платили местные жители при прежнем режиме, и обложила их податями, составляющими примерно четверть от прежних платежей. Чаще всего подати взимались товарами, необходимыми для существования губернии: «Тино должен был уплатить 300 быков, Андрос – 250 быков и 1000 баранов, Поликандро – 15 быков и 100 баранов, Милос – 30 быков и 150 баранов, Аржантера – 2 быков и 100 баранов, Сирфо – 30 быков и 200 баранов, Сифно – 20 быков и 100 баранов, Термиа – 80 быков и 400 баранов, Сира – 40 быков и 400 баранов, Нио – 50 быков и 300 баранов, Наксиа – 50 быков и 100 баранов, Миконос – только 1000 баранов. Тогда же с Нио на лодке были привезены 242 кантаря сухарей и отданы на корабль «Европа», – так отчитывался офицер Иван Войнович перед адмиралом Спиридовым.

Немалый доход в бюджет приносили и крейсерские плавания русских кораблей. Война узаконила присвоение захваченных у противника судов и грузов. Груз поступал в приз, корабли переделывались во фрегаты. Им присваивали новые имена и снова отправляли в море под Андреевским флагом. Некоторые исследователи называют Архипелагскую губернию «пиратской республикой». Я не согласен с этим определением. В то время многие государства вели подобную практику (например, англичане и мальтийцы), но пиратами их никто не называет.

Впрочем, Киклады и Эгейское море издревле были вотчиной пиратов. В момент появления русских кораблей в Архипелаге здесь действовало несколько сотен пиратских кораблей. У них появилась возможность узаконить свои действия, а у русских – еще один источник получения волонтеров и пополнения казны. Русские задумались об этом заблаговременно и разработали «патент» для лихих парней, пожелавших поменять «череп и кости» на русский мундир. Таким образом Архипелагская экспедиция пополнилась значительным количеством кораблей. Экипажи переходили на русскую службу, корабли получали Андреевские флаги, а их капитаны – русские офицерские звания. Из записок Хметевского очевидно, что процесс захвата боевых кораблей противника и торговых судов, шедших в турецкие порты, носил регулярный характер, прерываясь лишь во время перемирий: «Во все время моего крейсирования браны были в плен турки с их судами и товарами. Греческия и разных наций суда с непозволительными товарами также взяты были в приз и отсыланы в порт Аузу к адмиралу Спиридову». А 2 августа 1772 года «приведена в Аузу турецкая шембека, груженая пшеном и дровами».

Знаменитая порода орловских рысаков появилась в результате одного из таких захватов. Правда, русские захватили не рысаков, а дочь одного из турецких чиновников – Гасан-бея. Орлов не стал удерживать красавицу и повелел отправить ее к папаше. А Гасан-бей, растроганный благородством русского графа, подарил Орлову несколько арабских скакунов. Один из них попал в 1775 году в Россию, получил имя Сметанка и стал основателем знаменитой породы орловских рысаков.

Четыре с лишним года русские корабли контролировали практически все Восточное Средиземноморье. Они топили и захватывали боевые корабли османов, торговые суда и грузы, таким образом перекрывая каналы поставок продовольствия и нанося противнику существенный вред. Не давали русские покоя туркам и на материке, где захватывали крепости, сжигали корабли и постройки. Русские моряки добрались даже до Бейрута, расположенного в более чем 1 тыс. километров от острова Парос, – сначала блокировали, а затем захватили его.

Во всех операциях русских в качестве десантов принимало участие и так называемое «албанское войско». Количество албанцев доходило до 15 тыс. человек. При этом количество русских моряков и пехотинцев было около 5 тыс. Руководство Архипелагской экспедиции довольно высоко ценило дисциплинированность и боевые качества волонтеров, принимавших участие во всех крупных десантных операциях – осаде Лемноса, взятии Чесмы, атаке на Бодрум.

«Албанским» это войско можно назвать лишь условно. В него входили албанцы, греки и балканские славяне. Волонтерами они тоже были условно, потому что за свою тяжелую работу получали жалованье наравне с русскими. Да и дисциплинированными они были тоже до известной степени. В военную администрацию губернии регулярно поступали жалобы от местных жителей на озорство «албанцев», хотя обиды чинили и русские, чью жизнь нельзя было назвать комфортной. «Озорничали» они в основном после приема горячительных напитков либо в поисках оных.

Военная администрация приложила немало усилий для устройства жизни в Архипелаге, но отношения между русскими и греками не были идеальными. Русские, например, жаловались на патологическую лень греков, находящихся в «жалком и угнетенном состоянии». Еще большее недовольство вызывало их «лукавство», выражавшееся в завышении закупочных цен на продукты, необходимые для жизнеобеспечения базы на Паросе.

Григорий Андреевич Спиридов

Родился в 1713 году в Выборге в семье дворянина Андрея Алексеевича Спиридова и Анны Васильевны Коротневой. В 1723 году Спиридов начал службу на флоте добровольцем. В 15 лет после сдачи экзаменов по навигационным наукам был произведен в гардемарины и направлен на Каспийское море. С 1732 года Григорий Андреевич служил в Кронштадте, где досрочно получил чин мичмана, ежегодно находился в плаваниях по Балтийскому морю.

В 1738 году, став адъютантом вице-адмирала П. П. Бредаля, участвовал с ним в Азовской экспедиции Донской военной флотилии. В войне с Турцией Спиридов отважно действовал во всех морских боях, получил боевую закалку.

В 1741 году он был командирован в Архангельский порт, откуда на одном из новых кораблей совершил переход в Кронштадт. В течение 10 лет командовал придворными яхтами и линейными кораблями. В 1754 году Спиридов был произведен в капитаны 3-го ранга и отправлен в Казань для организации доставки лесов в петербургское Адмиралтейство. В 1755 году он стал членом комиссии по рассмотрению регламента для флота, а в следующем году назначен ротным командиром в Морской шляхетный кадетский корпус.

Во время Семилетней войны Григорий Спиридов командовал кораблями «Астрахань» и «Святой Николай». В 1762 году Григорий Андреевич был произведен в чин контр-адмирала. Командуя Ревельской эскадрой, он прикрывал русские коммуникации на Балтике. После войны Спиридов стал главным командиром Кронштадтского и Ревельского портов, затем командовал всем флотом на Балтийском море.

Самый трудный и ответственный период военной биографии Спиридова пришелся на русско-турецкую войну 1768–1774 годов. Спиридов получил звание адмирала, командовал первой эскадрой. Перед ним стояла трудная задача – проложить путь в восточную часть Средиземноморья, совершив туда первый в истории русского флота переход из Балтийского моря. После победы под Чесмой Спиридов в течение трех лет господствовал в Греческом архипелаге. Он не только осуществлял блокаду Дарданелл, но и приступил к систематическому контролированию коммуникаций противника в Эгейском море. В 1772 году русский адмирал распространил свои действия на всю восточную часть Средиземноморья. Совместно с экспедиционными сухопутными силами флот Спиридова вел активные действия против турецких приморских крепостей и портов на Эгейском море.

В июне 1773 года 60-летний адмирал попросился в отставку по состоянию здоровья. Устал он и от стычек с графом Орловым. В феврале следующего года Спиридов получил разрешение оставить свою должность, а также право на пенсию в размере полного адмиральского жалованья. Вернувшись в Россию, Григорий Андреевич прожил еще 16 лет. Лишь один раз за эти годы он надел свой парадный мундир – когда получил известие о победе флота Федора Ушакова при Фидониси.

Спиридов умер в Москве и был похоронен в своем имении в селе Нагорье Переславского уезда. В последний путь его провожали местные крестьяне и верный друг – Степан Хметевский.

В задачи военной администрации входило создание современного, революционного по своей сути государственного образования. Задача поистине удивительная – монархическая Россия по распоряжению единовластного монарха учреждала некое подобие республики. По замыслу Спиридова, верховной властью становился сенат, состоящий из представителей каждого острова. Все острова выставляли по три выборных депутата. В их полномочия входили управленческие, налоговые и даже судебные функции.

Киклады когда-то принадлежали Венецианской республике. В Архипелаге было много греков католического вероисповедования. Спиридов не давал привилегий ни православным, ни католикам. Он привлекал к управлению островами обе церковные конфессии, причем равенство светской и духовной властей одновременно предполагало невмешательство государства в их дела.

В результате активной деятельности Спиридова и его офицеров на свет божий появился Свод законов. По нему должны были жить свободные граждане Архипелагской губернии. Цитата из «учреждения»: «Всем обще и каждому по одиночке прошу и приказываю: любите друг друга, изгоняйте вражду и поступайте по должности христианской нашего православнаго греческаго исповедания веры, будьте во всем согласны, чем заслужите милосердие наших великих началников и мою к вам искренную любовь, похотливое в ваших делах старание».

Губерния просуществовала четыре года. В 1774 году был подписан Кючук-Кайнарджийский мир, поставивший жирную точку в изнурительной войне. Архипелагская губерния прекратила свое существование.

Из записок С. П. Хметевского

В месяцы 1772 года начиная с июля, померло салдат Шлиссельбургского полка больше девяти сот, и тритцети человек штаб и обер афицеров, да и поныне еще остальныя мрут, так что превосходит 1200 человек. Столь было опасно для посторонних, как то: лекарей и других, которые тут пожили, что редко оттуда выходили здоровыми, но вскорости занемогали и умирали. Болезни тут были разные: гнилые пятна, горячка, лихоратка и кровавой понос.

Глава 5 Кортик. Патмос

Мы прошли за ночь около 50 миль и ранним утром подошли к Патмосу. Сам остров и его святыни – монастырь Иоанна Богослова и пещера Апокалипсиса – представляют собой особо почитаемое в православном мире место.

Монастырь на острове в 1088 году основал преподобный Христодул. Он получил от византийского императора Алексея I Комнина своеобразное разрешение – золотую буллу. Она, кстати, до сих пор хранится в монастырском музее. Место для постройки монастыря Христодул выбрал не только живописное, но и символичное – холм с руинами храма Артемиды. Строительство продолжалось 19 лет. Преподобный стал первым игуменом монастыря.

За годы строительства вокруг монастыря образовался поселок с пастбищами, превратившийся с течением времени в город Хора. Христодул в конце своей жизни покинул монастырь и вернулся на родину, на остров Кос, где скончался около 1111 года. Сейчас на территории монастыря находится часовня, где покоятся мощи преподобного.

Вид на остров Патмос

В середине XV века на Патмос пришли турки. Даже тогда монастырь действовал. А в XVIII веке на остров высадился русский десант. Острова Хиос и Лемнос, лежащие неподалеку от Патмоса, так и не стали русскими и не приняли российского подданства. Патмос оставался русским до самого конца существования губернии. Русские никогда не обделяли своим вниманием этот остров и даже праздновали на нем, по свидетельству очевидцев, православную Пасху. Об этом свидетельствуют документы того времени. «В 1772 годе перед Пасхой адмирал Елманов приказал своей эскадре спустить на берег острова Патмос, знаменитого своим монастырем Иоанна Богослова, команды к исповеди и причастию по долгу христианской Святых Таин. Свозить на берег с хорошим присмотром, дабы здешним жителям обид ни под каким видом не чинили, ибо наша при сем острове остановка в том и состоит, дабы всех служителей по христианству исповедать и причастить».

После кровопролитной операции на острове Кос в августе 1773 года и распространившихся инфекционных заболеваний («горячки») русские организовали на Патмосе госпиталь. Он работал до конца года. Из донесения адмирала Спиридова графу Орлову 31 августа 1773 года: «Раненых… несколько служителей заболели горячками и лихорадками, то ради пользования оных учредил я на острове Патмосе временную госпиталь, где благодаря Бога несколько уже и выздоровело».

Монастырь Иоанна Богослова

В госпитале находились 143 раненых (188 человек с учетом «охраняющих»). Лечили их лекарь, подлекарь и ученики с кораблей «Всеволод» и «Ростислав». Госпиталь был оборудован весьма скромно. При его закрытии в описи имущества значились: «котлы медные – 8, постели – 11, подушки – 22, чаш деревянных малых и больших – 9, ложек – 35, наволочек постельных и подушечных – 20, ложек деревянных – 100, одеял шерстяных ветхих – 5, топоров – 2».

Съемочная группа на территории монастыря

Вероятно, в один из паломнических визитов Орлов подарил монастырю свой кортик, а также кресты, иконы в дорогом убранстве (с золотом и драгоценными камнями), драгоценные медали с изображением Петра I и самой Екатерины. Все это было передано в монастырь по желанию императрицы. Смысл дара понятен – это был жест защиты и покровительства со стороны России и одновременно признание значимости монастыря для русских.

Получить разрешение на съемки в монастыре было непросто. Всего лишь пару лет назад монахи позволили приходить в свою обитель с видеокамерами, а до этого киношникам вход в монастырь был заказан. Для нас нынешняя попытка проникнуть за монастырские стены стала не первой. Нас уже ранее не пускали в монастырь из-за несоблюдения определенных формальностей. И сейчас, хотя все разрешения были получены, нам опять могли отказать в визите. Мы, естественно, нервничали.

Монастырь Иоанна Богослова на острове Патмос

Кортик графа Орлова

Дело в том, что мы определили для себя несколько ключевых точек на нашем маршруте. От их посещения зависело, получится ли фильм вообще. Патмос входил в число приоритетных эпизодов. Меня мало беспокоили неудачи во второстепенных локациях, потому что снятый там материал мы вполне могли заменить. Мы учитывали, что находимся не в обычной командировке, а в полноценной экспедиции, где может происходить нечто непредсказуемое. Например, могла подвести и скорректировать планы погода, что и произошло здесь же, на Патмосе. В наши планы по посещению монастыря мог вмешаться и человеческий фактор. Мы понимали важность объекта, нервничали и готовились к худшему.

Но вдруг за нами из монастыря прислали машину. Мы загрузили оборудование и двинулись в путь. Нас встретил бухгалтер монастыря. Он внимательно расспросил нас, о чем будет фильм, какое мы везем оборудование и самое главное – что именно мы хотим снять. Мы все рассказали и приступили к осмотру монастыря и съемкам.

Все шло гладко. Мы сняли монастырь внутри и снаружи. Выяснили, что кортик графа Орлова действительно находится в монастыре. Тогда и начались проблемы. Как только мы получили разрешение на съемки кортика, выяснилось, что он хранится под стеклом. Оно не давало возможности снять кортик качественно. К тому же я непременно хотел подержать реликвию в руках. Я не сомневался, что почувствую что-то особенное даже от мимолетного обладания этой вещью. Мужчин хлебом не корми, дай подержать в руках оружие, а исторический кортик графа Алексея Григорьевича Орлова тем более.

Дары Екатерины монастырю Иоанна Богослова

Монах, отвечавший за это помещение, категорически отказывался открыть витрину и дать в руки бесценную реликвию. Я смог взять кортик в руки лишь после долгих уговоров и увещеваний. Харизма этого артефакта вовсе не в его красоте. Кортик не украшен камнями и изготовлен мастерами довольно просто, хотя и оригинально: рукоять выполнена в виде рыбы, пожирающей человека, вероятно, моряка. Важнее то, что когда-то эта вещь принадлежала графу Орлову и была свидетельницей громких исторических событий. При прикосновении к кортику я испытал очень сложную гамму чувств – мечты начинали сбываться!

После монастыря мы направились к знаменитой пещере Апокалипсиса. Она находится недалеко от монастыря – на полпути между ним и портом. О пещере известно, что в ней апостол Иоанн Богослов в 67 году получил «Откровение», записанное его учеником Прохором. В пещере есть следы, которые связывают с пребыванием апостола. Например, углубление, в которое Иоанн Богослов клал свою голову, и каменный аналой, за которым работал его ученик Прохор. Пещера Апокалипсиса и монастырь включены в число памятников всемирного наследия ЮНЕСКО.

С посещением пещеры проблем не было. Если не считать трясучки, которая вдруг овладела мной. Задолго до экспедиции меня предупреждали, что люди, попадающие в пещеру, испытывают довольно необычные ощущения. Кто-то вдруг начинает плакать без видимой причины, кто-то заикается или вообще перестает говорить. Я человек верующий, но легенды привык проверять. И теперь могу сказать точно: в тот момент я испытал одно из самых странных ощущений в своей жизни. Меня потрясывало, а горло сжало так, что я почти потерял возможность внятно излагать свои мысли. Энергетика этого места необыкновенна.

Настоятель монастыря Иоанна Богослова Антипа

Мы управились со съемкой в пещере довольно быстро и к исходу второго дня вышли в море, чтобы за ночь преодолеть очередные 50 миль. Мы должны были оказаться в самом центре Кикладского архипелага. Но не тут-то было! Море штормило, мы рисковали попасть в грозу. Риск, конечно, дело благородное, но неблагодарное. Кто шел в грозовом море, меня поймет: убежать и спрятаться от бушующей стихии невозможно. Последствия такого приключения могли быть самыми разными, но точно – драматичными: при попадании молнии могла сгореть вся электронная аппаратура. Мы решили не рисковать.

Третий день путешествия тоже оказался испорченным. Мы сделали еще одну попытку уйти днем и вновь вернулись на Патмос.

Пещера Апокалипсиса

К исходу четвертого дня за нами вдруг приехал водитель из монастыря и предложил поехать на встречу с настоятелем. Мы согласились. Около часа настоятель расспрашивал нас о фильме, об истории двухвековой давности и о нашем интересе к ней и вдруг спросил, есть ли у нас к нему просьбы. Я не растерялся и в шутку попросил настоятеля договориться с небесной канцелярией о хорошей погоде. Мы безнадежно отставали от графика, и вмешательство высших сил было бы кстати. Настоятель вполне серьезно пообещал помочь, сфотографировался с нами и подарил каждому из нас на прощание по иконе и браслету с изображением Иоанна Богослова.

В тот же день мы рискнули выйти в море в третий раз. Когда гроза вроде бы стала ползти в нашу сторону, мы уже почти приняли решение вернуться в порт. Неожиданно грозовые сполохи стали удаляться в сторону турецкого побережья. Путь был свободен.

Я сидел в кокпите рядом со штурвалом и вглядывался в лунную дорожку, по которой мы уходили от Патмоса. Море, по мере удаления от острова, становилось все спокойнее. Я размышлял о превратностях бытия и об удаче, которая помогает только упертому и неравнодушному. Мы сделали свое дело на Патмосе, но это было лишь начало. Впереди нас еще ждала долгая и полная неожиданностей экспедиция по Кикладскому архипелагу. Главные открытия только предстояло сделать. У меня были смешанные чувства. Вроде бы я нервничал. Но в то же время чувствовал себя победителем. Все-таки мы стали первой группой российского телевидения, кому удалось с камерой проникнуть за стены этих святых мест и снять неплохой материал.

Ночь прошла спокойно, и к утру мы были на месте, готовые к новым испытаниям.

Глава 6 Дом с покатой крышей. Миконос и Тинос

Миконос стал второй по значению базой русских кораблей. Суда здесь не строили и не ремонтировали. Здесь они стояли на постоянной основе, лишь периодически сменяя друг друга. Сегодня остров – это яркая и популярнейшая туристическая Мекка, входящая по ряду причин в пятерку самых привлекательных европейских курортов. Здесь предпочитает отдыхать продвинутая молодежь и сексуально дезориентированная публика. Здесь солидные люди с тугими кошельками покупают недвижимость. Несколько десятков лет назад именно на Миконос стали перемещаться небожители, которым показалась чуждой буржуазная роскошь Лазурного берега. Если честно, мне не вполне понятно, почему именно Миконос привлекает всех этих людей.

Набережная острова Миконос

Остров обласкан туристами больше, чем любой из его соседей – Тинос, Парос или Наксос. Миконос чрезвычайно живописен и колоритен, но не более любого другого греческого острова. Я думаю, эта популярность – результат многолетней продуманной маркетинговой политики или просто благоприятное стечение обстоятельств.

Достаточно приехать на Миконос после посещения, скажем, Тиноса, и вы почувствуете разницу. Греки «раскручивают» остров, называя его «второй Ибицей». Видимо, лавры этого испанского острова – столицы средиземноморской ночной жизни – не дают им покоя. Окунувшись в зажигательный круговорот Миконоса, который с рассветом переходит лишь в слегка затихающую утреннюю круговерть, понимаешь, что грекам действительно удалось создать свою собственную Ибицу.

Нашей целью на острове Миконос был большой старый дом, стоящий на берегу маленького залива. Он давно носит закрепившееся за ним название «Дом Орлова». Сегодня этот большой двухэтажный дом с покатой, заметной издалека крышей стал местной мэрией. Здесь обитают мэр Миконоса и его администрация. С мэрией у нас была договоренность о встрече. Сотрудники местной администрации оказались ответственными и весьма беспокойными людьми. За неделю до нашего прибытия на остров мне на местный мобильный телефон начали звонить самые разные должностные лица Миконоса. Представляясь, они говорили, что ждут нас и готовы оказать любую помощь. Первый звонок был от заместителя мэра, потом по нескольку раз звонили из береговой охраны, полиции, портовой службы и судоремонтной компании. В конце концов, у меня возникло стойкое убеждение, что нас ждут и здесь мы точно не пропадем. Так оно и вышло.

Алексей Никулин с мэром острова Миконос на балконе «Дома Орлова»

Когда мы заходили в марину Миконоса, нас уже ждал смотритель. Мы ступили на пирс и сели в машину, на которой добрались до мэрии в сопровождении полицейского эскорта. Почему-то вспомнилась родина. Мэр Миконоса Атанасис Косатанас принял нас и ответил на все вопросы, радушно показал свои владения и вывел на свой личный балкон, с которого открывался великолепный вид на старый город и небольшой заливчик, вторгавшийся в самое его сердце. Для меня встреча с мэром имела важное значение, потому что была встречей с мэрией, то есть с «Домом Орлова». В тот момент мне подумалось, что все это неспроста. Едва ли этот балкон возник бы здесь, если бы дом задумывали как обычный склад. В кабинете мэр вытащил огромную пачку старых гравюр, литографий, морских карт и чертежей самого здания и отдельных его помещений, относящихся к тому периоду, когда здание еще только строилось. Меня в первую очередь интересовало, как, кем, когда и для каких целей был построен этот дом.

Бухта острова Миконос и вид на «Дом Орлова»

Греки и сам мэр утверждают, что «Дом Орлова» был построен как российское консульство в 1780 году, то есть через пять лет после ухода с острова последнего русского корабля и самого Орлова! При этом греки продолжают называть мэрию именем графа. После заключения Кючук-Кайнарджийского мирного договора в 1774 году Россия получила право на обширную консульскую сеть во владениях Османской империи – на островах Эгейского и Ионического морей. Столь широкого представительства в этом регионе, как во времена Екатерины, Россия никогда не имела.

Генеральным консулом Российской империи в Архипелаге, Далмации, Триесте и на Ионических островах был назначен Иван Войнович. Он жил на Миконосе с 1779-го по 1788 год. Иван Войнович – личность весьма примечательная. Как, впрочем, и его брат Марко Войнович. Иван примкнул к Балтийскому флоту и Архипелагской экспедиции в начале 1770 года вместе со своим фрегатом «Святой Николай». Бывший корсар принял участие во многих сражениях той войны, например, в Чесменском и Патрасском, в блокаде и взятии Бейрута. Это была успешная кампания. Достаточно взглянуть на карту Восточного Средиземноморья: Бейрут, Парос, Пелопоннес, Дарданеллы и Патмос – и поразиться не только грандиозным планам русских, но и их способности контролировать обширный регион при помощи всего лишь нескольких десятков боевых кораблей. Это было время храбрых людей и лихих поступков. Жизнь любого из этих людей была похожа на приключенческий роман.

Из русских следов на острове Миконос остались лишь «Дом Орлова» на набережной и небольшая церковь. Кроме двух этих построек, ничего не сохранилось, хотя известно, что во времена знаменитого графа были построены еще и провиантские магазины.

«Дом Орлова» не спутать ни с чем. Его видно из любой части залива. Единственная в этой части Греции покатая крыша дома хорошо заметна. Так здесь никогда не строили. В этом попросту нет функциональной необходимости. Справедливости ради надо отметить, что дома с черепичной покатой крышей я все же встречал в Греции. Например, на Леросе и Алимии, но те здания построили итальянские военные в 30-х годах прошлого века, и это, скорее всего, исключение.

Ни у меня, ни у греков не было сомнений, что «Дом Орлова» построили русские. Когда именно – большой вопрос. Исследуя различные эпизоды истории, я постоянно сталкиваюсь с тем, что греки частенько повторяют давно кем-то озвученные легенды и попросту не знают, о чем говорят. В России собрано гораздо больше документов и реальной информации, чем в Греции. Многие архивные документы и свидетельства осели именно у нас.

Не уверен, что этот дом (даже если он появился в бытность островной губернии) предназначался именно для Алексея Григорьевича Орлова. Он не любил жить на берегу и предпочитал в качестве жилища свой флагман – линейный корабль[3] «Три Иерарха». Кроме того, он часто уезжал из Архипелага в сторону Ливорно. Впрочем, это не отменяет версии, что дом построили все-таки для Орлова и тех редких случаев, когда ему хотелось отметить какое-нибудь событие на берегу.

Практически на всех островах, входивших в состав Архипелагской губернии, русские ничего не строили. Исключения – Парос, Миконос и Тинос. Всего лишь через четыре года после ухода русских не было никакого смысла тратить деньги на новые сооружения. Проще было взять один из оставшихся домов и в случае необходимости перестроить его в соответствии с предполагаемыми функциями. Большинство складов, административных зданий, храмов строили русские мастеровые, которых завезли в Архипелаг вместе со служивым людом.

«Дом Орлова»

Табличка в мэрии: «1770–1774 Русская оккупация»

Здание нынешней мэрии (бывшего «Дома Орлова») имеет свой первоначальный облик, как и его внутренние помещения. Например, в зале заседаний сохранился потолок в виде морского компаса. При входе на второй этаж я обратил внимание на небольшую мраморную табличку, фиксирующую основные этапы истории острова. Даты «1770–1774» точно указывали на ее русский этап. Впоследствии оказалось, что эти четыре года означали русскую оккупацию. Вот и освобождай после этого единоверцев!

Правда, к чести греков могу сказать, что одна из главных улочек старого города, примыкающая к ратушной площади, названа именем русского консула Ивана Войновича!

Храм Святого Николая Чудотворца

Съемочная группа «Русского следа»

Благодаря обширной сети консульств, русским в Греции удалось существенно оживить морскую торговлю и наполнить жизнью вновь приобретенные русские земли Таврии, Крыма и Приазовья. Консульства, пользуясь своими возможностями и влиянием, выдавали греческим капитанам патенты, позволяющие водить суда под российским торговым флагом со всеми вытекающими из этого привилегиями. Некоторые из таких патентов я видел в морских музеях Миконоса, Хиоса и Пароса. Во многом благодаря именно этому обстоятельству морская торговля на греческих островах вышла на качественно иной уровень, а Одесса, например, стала тем, чем она является сегодня – одним из крупнейших портов на берегу Черного моря. Причем не без помощи греческих капитанов.

Еще одна интересная постройка на Миконосе – храм Святого Николая Чудотворца. Это весьма примечательный памятник архитектуры. Он был заложен гораздо раньше того момента, когда первый русский появился на Миконосе. Достоверно известно, что храм не был построен Войновичем. Консул выделил средства лишь на его восстановление и реконструкцию. Свой сегодняшний и окончательный вид храм приобрел в начале XX века во время очередной реставрации. Этот случай перестройки и реконструкции существующих построек и храмов вовсе не был единичным. Церковь на Тиносе – еще один яркий пример. Ее начали строить за 10 лет до того, как здесь появились русские, – в 1760 году. Правда, строительство было прервано из-за религиозного конфликта между католиками и православными о праве собственности на земельный участок. В 1771 году, когда Тинос уже входил в состав Архипелагской губернии, местный священник отец Георгиос Доризас обратился к графу Орлову с просьбой завершить строительство. Орлов дал на это официальное разрешение и выделил существенную сумму на окончание строительства церкви. Согласно его единственному пожеланию, храм надлежало посвятить Екатерине Великой, он должен был носить имя ее святой. По окончании строительства в 1774 году храм получил в подарок от самой императрицы икону святой Екатерины. Сейчас она является самой почитаемой его святыней.

Один из древних храмов на острове Миконос

Иван Войнович

Точная дата рождения неизвестна. Иван Войнович пользовался особым доверием графа Алексея Орлова. В 1769 году в команде князя Ю. В. Долгорукова участвовал в поимке в Черногории самозваного «императора Петра III». Косвенно Иван участвовал и в поимке самозваной «княжны Таракановой». Он же по приказу графа Орлова ходил на фрегате «Святой Николай» на Парос для поисков очередной самозванки.

2 ноября 1771 года при штурме крепости Митилена на острове Лесбос Иван Войнович во главе отряда албанцев и славян первым среди атаковавших ворвался в турецкое адмиралтейство и водрузил на нем российский флаг. В конце октября 1772 года участвовал в Патрасском сражении.

В 1773 году вместе с эскадрой Кожухова участвовал в блокаде и взятии Бейрута. Иван замещал в Архипелаге командующего русским флотом адмирала Г. А. Спиридова, когда тот уезжал в Ливорно. С 1779-го по 1788 год Войнович занимал должность генерального консула Российской империи на Ионических островах, в Триесте и Далмации.

Скорее всего, Орлов выбрал Тинос не случайно. Греки называют его «островом веры». Для них это – святое место с огромным числом храмов и монастырей, где хранятся особо почитаемые иконы.

Кстати, о монастырях, церквях и часовнях. В Греции даже на относительно небольших островах их количество может исчисляться сотнями и даже тысячами. Почти везде я обращал внимание на этот примечательный факт. Однажды задал вопрос одному из рыбаков на острове Сими (Додеканский архипелаг). «А что ты хочешь, – отвечал он, – мы же – моряки, ловцы губок, рыбаки в подавляющем большинстве. Вся наша жизнь и жизнь наших предков была связана с морем. В него уходили, иногда не возвращались. Но когда море оставляло шанс на спасение, моряки давали обет и возводили на свои средства храмы. Каждый такой храм – это спасенная Господом душа моряка». В дополнение к этому следует сказать, что храмы и часовни ставили не только рыбаки, но и пираты.

Под занавес нашего визита гостеприимные хозяева накрыли стол с различными горячительными напитками и потрясающими местными закусками и, уже находясь в приподнятом состоянии духа, позволили по очереди сфотографироваться в массивном кресле мэра в зале заседаний. «Рыцари плаща и кинжала» убеждены, что совместное употребление алкоголя способно наладить даже подпорченные отношения и помогает выведать многие сокровенные тайны. Между тостами мэр сообщил нечто, что лишний раз убедило меня в незыблемости этого постулата и кардинально изменило наши планы на следующий день. Он между прочим поведал, что на соседнем острове Делос находится постамент статуи Аполлона, на который нанесены послания русских и, в частности, самого графа Орлова. В доказательство чего показал несколько фотографий. Я совершенно точно знал о том, что русские моряки не только бывали там, но даже вывозили оттуда в Северную столицу «штуки мрамора», осевшие впоследствии в Эрмитаже. «Да будет так – утром выходим на Делос», – решил я и выпил еще одну рюмку за здоровье мэра!

Глава 7 Музей под открытым небом. Делос

Остров Делос, расположенный всего в паре морских миль от Миконоса, является античным памятником под открытым небом. На постаменте статуи Аполлона, стоявшей на Делосе во времена русского присутствия, появились автографы моряков и самого графа Орлова. Эта информация, «выданная» нам мэром Миконоса, для нас стала сюрпризом. Я тут же вспомнил, что остров упоминался в хрониках Архипелагской экспедиции в связи с отправкой антики в Россию. Мы решили идти на Делос.

Я не являюсь поклонником античности, но Делос вызвал у меня совершенно искренний и неподдельный интерес. Я замечал в материалах Архипелагской губернии упоминания о том, что русские неоднократно бывали на острове. Согласно всем экспертным оценкам, остров Делос – это уникальный археологический объект уровня Помпей, но без явной трагической составляющей. Я не мог игнорировать новость о том, что на острове могут быть еще и некие надписи, оставленные русскими офицерами в 1770–1774 годах. Мы выдвинулись утром в сторону Делоса. Двадцать минут ходу, и мы на месте…

Античный город под открытым небом

На Делосе практически нет клочка земли, не занятого зданиями, храмами, бассейнами или статуями. На острове действует строгий режим. Согласно всем доступным документам (в том числе морской лоции), подходить к острову ближе чем на 500 метров нельзя. Вставать на якорь, нырять и купаться – тоже. Едва мы попытались искупаться после постановки на якорь в единственном разрешенном для этого месте, как нам сразу стали отчаянно свистеть с берега.

Вставать на якорь вблизи острова можно только в одном месте и только в светлое время суток. Нам удалось договориться с охраной и высадиться на берег на шлюпке рядом с пирсом, к которому швартуются туристические катера с Миконоса. Подплывая к берегу, я понял, зачем нужны такие строгости. Все дно усеяно остатками амфор, черепками и мраморными фрагментами старинных статуй. Никакого специального оборудования, чтобы рассмотреть их, не требовалось.

Во времена базирования флота в Архипелаге русских влекли в подобные места не только страсть познания, но и сугубо практический интерес. Они вывозили с островов (и в частности, с Делоса) статуи, скульптуры и мрамор. Все это добро отправлялось в Санкт-Петербург. Например, в феврале 1772 года лейтенант Василий Поярков грузил «штуки мрамора» с острова Делос, а опись мрамора «от храма Аполлонова» составил Антон Псаро:

«5 штук четвероуголных,

3 пьедестала,

1 пьедестал очень хорошей работы,

4 штуки на коей греческие старинные слова,

1 штука на коей греческие старинные слова,

10 колонн,

40 штук для составления колонн самогочистаго белаго мрамора.

Итого всего 5658 пудов».

И такая запись не единична.

Не стоит упрекать адмирала Спиридова и его сослуживцев в присвоении античных ценностей. В то время этим промышляли многие, коллекционирование подобных произведений искусства было довольно популярным занятием в среде богатых европейцев. Это во-первых. А во-вторых, налицо было полное равнодушие к всемирному наследию со стороны прежних «владельцев» островов. Турки использовали памятники (особенно мраморные) весьма утилитарно – просто пережигали их на известь. И наконец, самим грекам, пребывавшим «в жалком и угнетенном состоянии», вовсе было наплевать на свое мраморное античное наследие. Они использовали его при строительстве жилья. Даже сегодня на каждом острове можно увидеть немало строений самого разного назначения (частных домов, сараев), при строительстве которых использовались элементы античных сооружений и даже статуй.

Съемочная группа, позирующая на постаментах

Оказавшись на острове, мы слегка растерялись. На относительно небольшой площади громоздились тысячи самых разных зданий и сооружений. Мы локализовали район поиска постамента с автографами русских моряков и Орлова, но не нашли даже намека на существование мраморного основания, казавшегося нам большим. Поиск осложняло то, что большинство статуй исчезло в недрах многочисленных музеев и частных коллекций или было просто утрачено. Многие постаменты можно было идентифицировать по углублениям для ступней статуй, чей след давно простыл. Два часа поисков не дали никаких результатов. Мы уже не надеялись что-нибудь найти.

На острове живут лишь несколько человек, охраняющих остров или работающих в небольшом музее. В нем выставлены наиболее ценные экспонаты. Нам пришлось обратиться к ответственному работнику – типичному старшему научному сотруднику. Диалог наш был очень нетороплив и странен.

– Здравствуйте. Я ищу специалиста, который мог бы меня проконсультировать, – сказал я.

Невысокого роста, плотный мужчина смотрел на меня изучающее. Так обычно смотрят, когда ждут подвоха. Я, очевидно, в его глазах выглядел подозрительно.

– Ну, это смотря кто именно вам нужен.

– Мне нужен тот, кто знает историю и расположение конкретных объектов на острове.

Автограф графа Орлова на постаменте статуи Аполлона

Автор на острове Делос

– А что конкретно вас интересует?

– Статуя Аполлона.

– Ее не существует.

– А где ее постамент?

– А зачем вам постамент без статуи?

– Но он существует? – гнул я свою линию.

– Возможно. А зачем он вам? – не сдавался мой собеседник.

– Меня интересует не столько сам постамент, сколько тексты и надписи на нем.

– Ммм… Эээ… Его здесь нет.

– Но на нем есть надписи?

– Возможно…

– А где же сейчас постамент?

– А вот этого я вам сказать не могу.

– И все-таки?

– Он… в надежном месте, – грек явно переигрывал меня, но я шел напролом.

– Значит, он на острове?

– Вполне возможно.

– И зачем убрали?

– На нем обнаружены… Эээ, это наше национальное достояние, и мы его убрали.

– Так он на острове?

– Он в надежном месте.

– Но, скажите, русские тексты на постаменте были?

– Это не единственное место, где обнаружены русские тексты.

– А можно на них взглянуть?

– Это совершенно исключено, – заявил грек и дал понять, что больше не намерен продолжать разговор.

Все это было очень странно. В мэрии Миконоса нам сказали, что постамент с русскими текстами находится на острове в открытом доступе. А мы выяснили, что именно этот постамент приравнен к национальному достоянию и удален с глаз долой непонятно куда. Логично было предположить, что его перенесли в музей. Но и там его не оказалось. Что же обнаружили греки на нем такого, что заставило их скрыть его от любопытных глаз? И это на острове, буквально заваленном античными постаментами!

Мы попытались, словно шпионы, проникнуть в закрытую часть острова, чтобы поискать русские письмена. И быстро поняли, что это занятие еще более бесперспективное, чем поиски иголки в стоге сена.

Тем не менее я не был разочарован, скорее, я был еще больше заинтригован. Нам удалось выяснить, что русские надписи действительно существуют, причем не в одном месте, и, вероятно, были начертаны не одним человеком. Вполне возможно, что надписи являются неким зашифрованным посланием из прошлого, а не просто автографом в стиле «Киса и Ося…», и греки сами пытаются с этим как-то разобраться. Во всяком случае, я бы на их месте поступил именно так – сначала расшифровал, а затем с комментариями выставил на обозрение. Что ж, есть еще один повод вернуться сюда.

Глава 8 Школа для «гречат». Наксос

Еще до отъезда в экспедицию я консультировался с Еленой Борисовной Смилянской, много лет занимавшейся историей Архипелагской губернии. Именно она обнаружила дневники капитана Степана Петровича Хметевского в Переславль-Залесском музее-заповеднике и впоследствии опубликовала их. До моего визита в Архипелаг она была единственным исследователем темы, кому удалось лично там побывать и убедиться в реальности этого уникального образования. Мы же надеялись привезти из своей экспедиции новый, ранее неизвестный материал, который бы дополнил общую картину жизни Архипелагской губернии.

Острова Кикладского архипелага расположены недалеко друг от друга. Зачастую расстояние между ними не превышает 10–20 морских миль. Тем более удивительно, что они непохожи: у каждого острова свой характер, ландшафт, культура, экономика и даже образ жизни. Это отмечают не только современные туристы, но и те, кто приезжал на Киклады пару сотен лет назад. Матвей Коковцев писал: «Жителей считается в оных шесть тысяч Греческой и Римскокатолической веры имеющих своих Епископов. Остров окружностию шестьдесят миль, изобилует хлебом, винами, хлопчатою бумагою, марморем и дровяным лесом. Во время слабого Восточной Империи состояния, сим владел Венециянский князь и его потомки, от которых Наксия и около лежащие острова прозваны Дуканисии, т. е. Княжие острова».

Три соседних острова – Парос, Миконос и Наксос – и сегодня непохожи буквально во всем. Миконос колоритен, но настолько перегружен туристами, что местные жители выражают недовольство по этому поводу. Наксос не назовешь туристическим центром. Остров успешно зарабатывает на жизнь сельским хозяйством, и турист для большинства его жителей – это тот, кто вечно путается под ногами и мешает наслаждаться «сладостным течением жизни». В их понимании турист – это часть их полугодового дискомфорта, неизбежное неудобство, достойное лишь фразы: «Отойди, ты заслоняешь мне солнце!» Правда, подобное отношение местных жителей к туристам внешне никак не проявляется, разве только в нежелании менять ради них свой привычный ритм жизни. Наксос среди всех соседей – самый большой в архипелаге и при этом самый высокогорный. Высота горы Зас на Наксосе превышает 1 тыс. метров над уровнем моря. Наксос смотрится великаном на фоне плоского и менее выразительного Пароса. Не случайно капитан Хметевский, часто болевший в конце пребывания в Архипелаге, выбрал именно Наксос в качестве места излечения и оздоровительных конных прогулок.

Улицы старого города острова Наксос

Башня-музей – владения Никаса

На островах во времена русского присутствия бок о бок существовали две религиозные конфессии – православная и католическая. Военная администрация не дала ни одной из них приоритета и наделила патриархов равными правами в управлении островами. Жители Пароса, как я уже писал, пребывали «в жалком и угнетенном состоянии». А Наксос, по сравнению с соседом, стоял на гораздо более высокой ступени развития. Католическая диаспора острова была сопоставима по своему размеру с православной и жила в согласии с 1207 года, когда Наксос стал столицей Наксосского герцогства – вассального образования в составе Венецианской республики. Герцогство основали племянник венецианского дожа Марко Санудо и его друзья по оружию – рыцари-крестоносцы, возвращавшиеся из IV крестового похода.

Первое, что бросается в глаза на Наксосе, – это крепость Кастро на вершине холма. Она венчает хаотичное нагромождение домов старого города. Дома эти подчас ветхие, но они придают острову еще больше шарма. Вы можете часами плутать по каменным лабиринтам и, оказавшись у крепостных стен, обнаружить, что Кастро – не монолитное фортификационное сооружение, а набор отдельных башен-секций. По замыслу его первых строителей, крепость должна была представлять собой единый оборонительный, но все же разделенный на отдельные участки обороны комплекс – по числу семей, основавших и населивших его. Основатели Кастро были отпрысками самых благородных венецианских семей. Они обрели свой боевой опыт в сражениях за гроб Господень. Лабиринтом они сделали крепость не случайно: в нем мог заблудиться любой, кто осмелился бы нанести визит хозяевам без их согласия и желания. Большинство башен Кастро по-прежнему принадлежит потомкам рыцарей. Их гербы над дверьми, арками и воротами заметит даже невнимательный взгляд.

Один из обитателей Кастро – Николаос Мишель Лоран Каравиас Делла Рокка Бароцци. Живая легенда, реальное олицетворение истории острова с 1207 года, но для друзей – просто Никас. Он является потомком выходца из Бургундии графа Офон де ла Рош, участвовашего в IV крестовом походе в качестве командира одного из отрядов. Его длинное имя сначала видоизменилось на венецианский манер, а затем приобрело частично и греческое звучание. Никас, как и его далекие предки, не ассимилировался, не принял православия и сейчас является одним из 100 жителей острова, составляющих католическую общину. Этому меньшинству удается совершенно гармонично сосуществовать с православным большинством.

Когда Никас начинает рассказывать о своем происхождении и истории семьи, в его глазах появляется особый блеск, а фигура невольно приобретает величественную осанку независимо от того, сидит ли он с вами в кокпите яхты за бокалом вина или показывает свой дом-башню, превращенный им в один из самых впечатляющих музеев, которые мне приходилось посещать на Кикладах. Причем он сам является экспонатом, самой яркой, важной и неотъемлемой частью этого музея, часть экспозиции которого составляют не только семейное древо, портреты предков, старинная мебель и личные реликвии, но и то, что он собирал сюда в течение многих лет и что так или иначе рассказывает о его любимом острове. Поскольку Никас – человек любознательный, часть экспонатов музея появилась в результате исследования самых укромных частей его замковых владений. Если кто захочет написать увлекательную книжку о приключениях рыцарей-крестоносцев на Кикладах, лучшего событийного источника, чем семья Делла Рокка, не найти.

Никас вот уже много лет женат на русской, Елене Кисселевой, скрипачке. Это в значительной степени определило характер наполнения музея – каждый год, с апреля по ноябрь, в его древних стенах проводится более 150 музыкальных фестивалей самых разных жанров и течений. На стенах этого уникального музея теперь можно увидеть, в числе прочих экспонатов, несколько русских морских карт, которые были подарены мной Никасу во время последующих визитов. Совершенно очевидно, что предки Никаса как далеко не рядовые члены дворянского сообщества острова принимали самое непосредственное участие в жизни новой губернии и управлении островом, так же как это происходило на других островах Архипелага. В записках голландца на русской службе Паша ван Кринена действительно нашлось упоминание о его предках: «Первые князья или владетели сего острова (Наксоса. – Авт.) были из знатной фамилии венецианской Зануть Карчары (Марко Санудо), а последняя фомилия, коим сим островом владела з другими протчими, фомилия Криспов. Даже до покорения онаго под турецкую державу, под коими и пришел в упадок, имела титул герцогства, ныне есть многия знатныя фомили, кои происходят от прежних князеи, как то фомили Криспов, Сумариппа, Грималди, Бароцы, Сфорца Кирсты и Коронелли, да две знатные фомили в прошлом веке поселились Раимандо, Модены и баронов Вигуру».

Жена Никаса – скрипачка Елена Кисселева

Упоминания в хрониках предков Никаса как князей окончательно внесло беспорядок в его идентификацию – кем он является на самом деле: графом, князем или все же герцогом?

На Наксосе в годы существования губернии была образована гимназия для «малолетних гречат». Я хотел побывать на острове еще и для того, чтобы разыскать дополнительные сведения о заведении и найти здание, в котором оно размещалось. Смилянская считала, что школа не сохранилась. Я, как человек сомневающийся, решил все узнать лично.

Герб Палеологов внутри главного храма

По замыслу основателей гимназии, детишки с различных островов из семей разного состояния должны были жить в изоляции и в будущем составить «новую породу людей» нового греческого государства. Это подтверждает далекоидущие замыслы Екатерины Великой. Императрица не имела планов использовать острова как разменную монету для мирных переговоров с османами. Она собиралась здесь задержаться и создать некую идеальную модель нового общества. Опорой для эксперимента должны были стать не моряки адмирала Спиридова, не албанские добровольцы и даже не местные приматы и духовенство. А именно дети. Им было суждено стать гражданами нового общества и изменить этот край.

Все дети поступали в гимназию на полное обеспечение, оплачиваемое из личных средств графа Орлова. «Греческия малчики, как приматские так и бедных островски жителей дети и сиротки, содержаны были… одеянием и пищею и обучением согласно с великодушием и щедротою Всемилостивой… государыни», – говорилось в послании графа Орлова.

Часть детишек была направлена на обучение и морскому делу: «с острова Наксии малолетних гречат 46 человек разослать в число кают юнг на разные корабли… оных малчиков по кораблям и фрегатам разпределить, производя им пропитание и стараясь, дабы оныя обучены были руской грамоте, читать и писать могли, при том обучать и навигации».

Монастырь, в котором располагалась гимназия

Алексей Орлов желал расширить школьный эксперимент и придать ему больший размах. Поэтому повелел перевезти «гречат» в Пизу, где специально для нужд гимназии приобрел дом. Сам Орлов, несмотря на занятость и путешествия, не выпускал из поля зрения своих юных подопечных. Финальную точку в истории обучения гречат поставил Кючук-Кайнарджийский мир, заключенный с турками в июле 1774 года. После пяти лет существования губернии Россия покидала Архипелаг, взамен приобретая Приазовье, Крым и прочие преференции.

Один из куросов острова Наксос (заготовка статуи Аполлона)

Русские ушли из Архипелага и увезли новых российских граждан – греков, албанцев и словенцев, воевавших на стороне русских и не пожелавших оставаться под турками. Все они получили в России широкие привилегии и земли. Именно в тот момент в Санкт-Петербурге и на наших южных рубежах появилась большая греческая диаспора, чьи потомки по сей день живут среди нас.

Из письма графа Орлова адмиралу Г. А. Спиридову

Прошу не оставить ребятишек греческих, которые уже набраны и впредь будут набиратца и коих мне сюда при случае судами пересылать человек по 15, а я здесь делаю об них учреждение школу, чево для и дом болшой в Пизе беру, а впредь што с ними будет приказано от двора учинить – тово еще не знаю, но думаю, что и там для них готовится дом, где оне для всякова ученья приняты будут.

По моей просьбе заместитель мэра Димитрис Лианос познакомил нас с местным краеведом-историком. Тот знал некоторые подробности жизни губернии. Но о гимназии и месте ее расположения не слышал и не читал ничего, хотя в осведомленности ему было трудно отказать. Например, он рассказал о весне 1775 года, когда русские почти полностью конфисковали съестные припасы. На острове начался голод, мгновенно отразившийся на популяции моллюсков.

Я видел упоминания об этом событии в документах. Жители островов, принявшие российское подданство, с освобождением от османов продолжали платить налоги. Прежде чем ввести налоги, русская администрация выяснила, сколько налогов платили греки при прежних хозяевах, и установила относительно небольшой тариф – примерно 25 процентов от прежних податей. Как я говорил ранее, налоги собирались чаще всего не деньгами, а самым необходимым для существования губернии – быками, овцами, деревом для ремонта кораблей, дровами, пшеном и винными ягодами. Но даже сильно усеченные налоги русские собирали с большим трудом. По этому поводу время от времени происходили конфликты.

Наксос в этом смысле не был исключением. К моменту ухода русских из Архипелага (первые корабли начали уходить еще в 1774 году) надо было пополнить корабельные запасы. Большей части кораблей предстояло вернуться в Россию тем же длинным путем вокруг Европы. Меньшая их часть отправилась в Черное море и далее в Крым. Последние корабли ушли от Пароса в мае 1775 года. Припасы были пополнены за счет ближайшего должника – Наксоса. Наши морячки, видимо, не сильно церемонясь, выгребли все, что нашли. И это привело к голоду, о котором некоторые греки помнят даже сейчас.

Мой рассказ о просветительском эксперименте Орлова смягчил сердца моих новых греческих друзей. Они, углубившись в документы, сумели определить, где именно «грецкие» отроки в конце XVIII века постигали «навигацкие науки». Гимназия располагалась в здании монастыря, основанном еще в XI веке и стоящем в двух шагах от порта. Здание сохранилось в очень достойном состоянии. Службы проводятся там довольно редко, только по значимым религиозным праздникам, монастырь практически всегда закрыт. Нам удалось получить ключи от обители и попасть внутрь.

Любопытное совпадение: монастырь соседствует сейчас с… современной средней школой, шумящей и галдящей сотнями ребячьих голосов. Старый греческий монастырь заметен сразу по его кривым стенам. В нем мы не обнаружили фресок и каракулей нерадивых учеников, но обратили внимание на герб Палеологов[4] внутри главного храма. Он косвенно подтверждал возраст строения. Это было все, что нам удалось найти.

Наксос мы покидали с чувством выполненного долга. Нам удалось познакомиться с очень интересными людьми, найти здание бывшей гимназии и даже побывать в нем. Впереди нас ждало увлекательное путешествие в сердце Архипелагской губернии – на остров Парос.

Матвей Коковцев

Родился в 1745 году. Происходит из дворянского рода. В 1760 году поступил в Морской корпус, который закончил 5 марта 1764 года в чине мичмана. В 1765 году отправлен для практики за границу и до 1768 года волонтером служил на мальтийских галерах в Средиземном море. с 1770-го по 1775 год в составе Архипелагской экспедиции участвовал в сражениях при крепости Наварин, Наполи-ди-Романья и Чесме. У острова Тенедос взял в плен три неприятельских судна. В 1774 году Коковцев произведен в капитан-лейтенанты.

26 ноября 1775 года получил Георгиевский крест и в конце года вернулся в Кронштадт. В 1776 году Коковцев был командирован на два года в Испанию. Официально – «для ознакомления с тамошним флотом и портами», а в действительности – для сбора сведений о военно-политическом положении Алжира и Туниса. Под видом купеческого поверенного Коковцев осмотрел Бизерту. При этом в Тунисе представился тунисскому бею русским дворянином, знакомящимся с развалинами Карфагена и Утики, а в Алжире представлялся французом, осматривающим развалины Гитона. Был вынужден покинуть Алжир из-за подозрительности местных властей.

В 1780 году Коковцев получил звание капитана 2-го ранга. Совершил ряд рейсов в Средиземное море в качестве командира корабля. В 1783 году получил звание капитана 1-го ранга. Вернулся в Россию с вывезенной из Африки чернокожей женой в 1785 году и вышел в отставку в чине бригадира. Остаток жизни провел в имении Горно-Покровское Боровичского уезда Новгородской губернии. Умер 21 января 1793 года в Санкт-Петербурге.

Глава 9 Сердце губернии. Парос

На Паросе была создана основная база русского флота и построена вся необходимая инфраструктура для жизни солдат и моряков, ремонта кораблей и их защиты. Русские приметили Парос еще до Чесменского сражения, когда заходили сюда для пополнения запасов воды и продовольствия. Орлов не смог блокировать Дарданеллы и закрепиться на Лемносе. Он принял решение вернуться на Парос. Это было верное и логичное решение: остров находится прямо в середине Кикладского архипелага, являясь по сути центром всего Эгейского моря и Восточного Средиземноморья. Орлов понимал, что, заняв Парос, он мог достаточно эффективно контролировать весь регион и подступы к проливу Дарданеллы, который находится в 350 километрах по прямой. События последующих четырех лет подтвердили правоту Орлова.

Огромная бухта в северной части острова, выбранная для стоянки флота, была идеально приспособлена для военной базы. Она со всех сторон хорошо закрыта от ветров, которые даже летом бывают довольно сильными. Местные глубины позволяли организовать якорные стоянки сразу в нескольких местах. По своей форме «северная» бухта напоминает подкову с загнутыми и сходящимися друг к другу рогами. После оборудования на обоих мысах артиллерийских батарей база была хорошо защищена от непрошеных гостей с моря. Примерно так рассуждали русские, придя на своих кораблях на Парос в ноябре 1770 года. Обратимся к документам: «Она (бухта. – Авт.) представляет фигуру продолговатую и имеет длины 5 верст, ширины 1 верста и 400 сажен, а в самом проходе 1 верста и 300 сажен, грунт иловатой, в пяти местах по оной имеютца неболшия островка, а поблизости берегов высокие каменные горы, и потому, как по доволной ея величине, так и по хорошему от ветров закрытию, к стоянию на якоре не токма для мелких судов, но и для военных кораблей весма способна».

Я понял логику администрации Архипелагской губернии, когда мы зашли в бухту Ауза острова Парос. Артиллерийские батареи, расположенные при входе, могли без труда уничтожить любые корабли неприятеля. Если верить архивам и русским картам того времени, батареи стояли на мысах. Но проходя мимо их предполагаемой локации, я не разглядел ничего, что служило бы подтверждением их существования. Не заметил я и дорог, ведущих к ним. Возникал вопрос: как русские на эти крутые склоны доставляли свои пушки, чей вес начинался от 500 килограммов? Это нам еще предстояло выяснить.

После прочтения массы материалов о русской колонии на Паросе во мне возникла целая гамма самых разных чувств. Осматривая очертания берегов бухты, я представлял себе, что вот здесь справа была стоянка кораблей, а за ней – верфь для ремонта. Еще метрах в 500 от этого места, видимо, стояли госпиталь и церквушка при нем, а еще дальше – кладбище. На нем упокоилось около 600 наших соотечественников. Я представлял себе этих людей, проживших пять лет здесь, вдали от родины, в тяжелом жарком климате, страдавших от отсутствия привычных им вещей и продуктов.

Когда мы заходили в марину Ауза, где наша яхта должна была провести две недели, я не сомневался: нас ждали новые знакомства и открытия. Ауза поражает даже тех, кто бывал во многих местах Греции. Этот небольшой бело-голубой городок необыкновенно воздушен и ненавязчив. В безветренную, тихую погоду он выглядит невесомым. Его жители безгранично радушны (даже по греческим меркам). Киклады – мое любимое место в Греции. И причин этому много.

Бухта Ауза острова Парос

В первую очередь, это – люди. Они необыкновенно и искренне доброжелательны. И чаще всего это не продиктовано корыстью или интересом. Это – черта характера, выработанная столетиями. Причем местные жители открыты всему миру, а не отдельным, самым любимым его представителям. Правда, если вы скажете, что вы русский, это сразу умножит их расположение в разы. Если вы плохо учились в школе и не знаете, что мы одной веры, вам сразу напомнят, что независимостью Греция обязана в первую очередь своим русским братьям. И что ее первый президент Иоаннис Каподистрия был министром иностранных дел России во времена Александра I и даже участвовал в Отечественной войне 1812 года.

Сегодня на Паросе живут потомки греков, обитавших здесь еще во времена Архипелагской губернии. А еще – беженцы с Хиоса. Они приехали на Парос после резни[5], устроенной на острове в начале Греческой революции. Последние живут здесь почти два века, но сохраняют свою идентичность, отмечают праздники, поют песни и не забывают о своей не очень далекой родине.

Не будет преувеличением сказать, что Парос – самое русское место в Греции, а ее жители – самые рьяные апологеты сближения русских и греков. Стоит лишь заговорить на улице или в таверне с новым знакомым, как вы узнаете всю историю (со слухами и домыслами) пребывания на острове русского флота. Во время нашей почти двухнедельной стоянки на Паросе не знакомые прежде местные жители, прознавшие о нашей экспедиции, регулярно приносили нам варенье и мед. Многие из этих людей находятся на связи со мной и сейчас, живо интересуются моими проектами и планами. Самый частый их вопрос – когда вернешься? Ведь русские сыграли такую важную роль в жизни Пароса.

Указатель на местечко Lageri.

Якоря с русских кораблей на набережной Пароса

Пять лет пребывания русских на острове повлияли даже на названия местечек – например, такого, как Lageri. Это слово для греческого языка инородно. Местные греки, с которыми мы общались в процессе наших поисков и съемок, спросили нас: что оно обозначает? Ведь в их языке ничего подобного нет. Мы объяснили и показали на старой русской карте, что во времена Архипелагской экспедиции здесь находились лагерь и «светлицы Шлюшенбурского полка».

Подумать только: русские провели на острове всего лишь пять лет, а слово прижилось и обозначает теперь и само местечко, и чудный заливчик, и даже пляж, на который ежедневно возят туристов из Аузы.

Русская пушка как портовый кнехт на набережной Пароса

Яхта White Russian у причала

Если объективно оценивать период пребывания русских на острове 240 лет назад, то стоит признать, что сосуществование русских и греков на острове в тот момент вовсе не было безоблачным. Оно было омрачено всевозможными инцидентами. Были взаимные обиды, непонимание и недовольство, имели место случаи притеснения местных жителей русскими солдатами и матросами. Один из инцидентов произошел в монастыре Святого Мины 25 января 1771 года, после него появилась жалоба игумена Исайи: «А сего февраля 2 числа пришло несколко к моему дому и стали стучатца, почему я стал спрашивать, кто стучитца, ответ мне был: Христиана, давай раки[6]! И ис того их ответа, что отвечали по-русски, узнал, что они русския, на их ответ я говорил, что теперь ночь и раки у меня нет, однако оне, не внимая моим словам, выломили двери и взошло прежде ко мне два человека, коих я узнал, что ето были те два салдата, которыя прежде у меня обедали с офицером… остальныя ж схватили меня и моего отца, и сестру и стали бить, у отца моего переломили ногу, а у сестры обе руки тесаками ранили, а меня в голову также тесаком ранили, спрашивая у нас денег, почему и объявил я им, где лежат денги, которыя они взяли щотом 443 пиастра, и при том еще взяли две пары орукавьев женских золотых, одну пару серег золотых, один золотой перстень, также взяли других вещей весма много, которых я имянно теперь сказать не могу, после чего, связав у меня, у отца моего и у сестры моей руки и ноги, сами ушли, и дверь с надворья заложили».

Правда, подобные случаи все же были исключительны, и обычно «озорства» проявлялись в менее агрессивной форме. К тому же администрация Архипелагской губернии вовсе не собиралась попустительствовать в подобном времяпрепровождении своих подданных и разбиралась по каждому случаю. Однако конкретно по этому инциденту, несмотря на предпринятые усилия, участников и вдохновителей выявить не удалось. Я побывал в монастыре Святого Мины – судя по внешнему виду, ему никак не меньше 500 лет. Сейчас в нем проживает лишь сторож, и, чтобы попасть туда, надо договариваться заранее. Он расположен на полпути между Парикией и Аузой, и, чтобы совершить набег, наши матросы должны были постараться – он находится далеко не в шаговой доступности от места постоянной дислокации. Кроме того, январь 1771 года – самое начало существования губернии, после долгих месяцев нахождения наших моряков в плавании, после длительных переходов и кровопролитных сражений.

Монастырь Святого Мины

Они были людьми одной веры, но не одного мира. Прошли годы, обиды давно забылись. Между нашими народами осталось главное – желание строить отношения на том, что нас объединяет. В этой связи нельзя не вспомнить, что русские пришли в Архипелаг и обосновались здесь не только для решения своих геополитических задач, но и для освобождения единоверцев от османов.

Паросские греки гордятся тем, что два народа объединяет эта краткая, как миг, четырехлетняя история. Захудалая рыбачья деревушка с населением всего лишь в 200 человек стала на четыре года центром русской губернии. Это событие отразилось на всем, что происходило с островом позднее. Быть может, потому, что в жилах паросских греков течет и русская кровь?

Всех греков, живущих на Паросе, можно условно разделить на две группы. Первая (самая многочисленная) – те, кто знает историю русского присутствия в самых общих чертах, но гордится ею, а вторая – те, кто собирает и хранит детали этой истории. При этом у многих греков на острове в личных коллекциях осело немало артефактов того времени.

Когда я несколько лет назад впервые побывал на Паросе, местный маринер (смотритель порта) показывал мне русскую пушку из своего сада. Впоследствии она обрела нового владельца, кстати, без ведома прежнего. А местных старожилов Иоанниса Василиопулоса и Олимпиоса Алифиериса, о чьем существовании мне было известно еще в Москве, я встретил в нынешний визит. Они – лидеры движения и главные хранители русского наследия на острове. Иоаннис работает директором местного исторического музея – небольшого, но очень интересного. В нем добрая половина экспозиции посвящена именно русской теме. Олимпиос – бывший судья, очень образованный человек, «заболевший» русской темой еще в молодости. Он рассказывает, что однажды в юности нырнул в окрестностях Аузы и вытащил на поверхность здоровенное русское ядро, которое нарек «дамочкой». Вокруг этих двух интереснейших людей и вращается весь планетарный механизм, который можно назвать емким словом «энтузиазм».

Мы общались все две недели моего пребывания на острове. Изначально мы обсудили, что можем посмотреть и узнать здесь. Я стал планировать последовательность наших действий и поисков. Горячим оставался один вопрос: есть ли на Паросе останки русских кораблей?

Личные вещи русских моряков, найденные местными жителями на Паросе

Олимпиос подтвердил, что в северо-западной части залива на дне он лично видел корабли. Правда, это было более 50 лет назад. Есть ли они там сейчас, осталось ли что-то от них, он наверняка не знал. Олимпиос дал нам номер телефона местного учителя, также собиравшего материалы по Архипелагской экспедиции и, по слухам, нырявшего в этом месте. Он мог обладать нужной нам информацией. Мы решили, что посетим подтвержденные объекты – остатки церкви, батарей, монастыри. Подводные поиски временно отложили, потому что на них требовалось гораздо больше времени, которым мы не располагали. А вот общение с местными жителями никто не отменял. Среди них могли обнаружиться любопытствующие и нырявшие в поисках древностей непоседы.

Главные хранители русского наследия Иоаннис Василиопулос и Олимпиос Алифиерис.

Русское ядро из коллекции Олимпиоса

Первые два дня оказались неудачными. Мы искали русское кладбище, но не нашли его. Теперь на этом месте расположены отель «Порто Парос» и его пляж. Нам удалось узнать, что время от времени берег подмывается волнами и местные находят останки в районе пляжа, но предпочитают не распространяться об этом: иначе гостиницу пришлось бы закрыть на неопределенный срок, а на ее месте провести полноценные раскопки. Впрочем, упрекать в этом греков я бы не стал, поскольку прежде стоит спросить у самих себя – а всегда ли мы помним и почитаем тех, кто упокоился вдали от родины, да и не только? Поминаем ли добрым словом и сочувствием тех, кто положил голову на «государевой службе», ухаживаем ли за их могилами, помним ли их имена? Государство во многих случаях от этой повинности устранилось, и часто этот, на мой взгляд, очень важный вопрос ложится на сердца и плечи энтузиастов и неравнодушных людей. Кладбища в Пирее и на Лемносе восстанавливаются неравнодушием именно таких людей. И, похоже, неравнодушных становится все больше – во время моей командировки в Афины Геннадий Васильевич Можаев, военный атташе России в Греции, и его помощник Никита Александрович Заяц рассказали, что ведут переговоры о создании на месте кладбища в Аузе мемориала русским морякам Архипелагской экспедиции.

Госпитальная церковь

Кстати, большинство предметов, находящихся в экспозиции местного музея, – иконки, образки, нательные крестики, монетки – были найдены именно там.

Место, где стоял госпиталь, теперь можно определить лишь по остаткам фундамента, поросшего травой. Небольшая госпитальная церковь сохранилась, но в сегодняшнем ее состоянии совершенно не просматривается ее прежний облик. Сейчас это подобие старого сарая весьма странной конфигурации и без крыши. За церковь его может принять человек с очень богатой фантазией или такие нацеленные на находки следопыты, как мы. У нас не было сомнений, что церквушку построили русские. В Греции никогда так не клали камни. В одной из стен бывшего храма мы обнаружили железный костыль квадратного сечения. Такие использовались при строительстве и ремонте кораблей того времени.

Еще большее разочарование принесла попытка обнаружить на мысе одну из батарей. Потратив на поход к ней почти день, мы обнаружили ее фрагменты всего в трех местах и ничего не могли снять на камеру, за исключением великолепного пейзажа, конечно. В этих разочарованиях был и положительный момент. Мы искали все объекты не по рассказам местных жителей, а по старой и очень подробной русской карте, составленной примерно в 1773 году, то есть тогда, когда большинство построек уже существовало. Карта давала настолько ясные ориентиры, что ошибиться в поисках было невозможно.

Очертания дамбы, скрытой под водой

Там, где мы надеялись что-либо найти, мы действительно находили нечто, что свидетельствовало о некогда существовавшем объекте. Так мы нашли церковь, три батареи, форт при входе в рыбачью гавань, хозяйственные постройки, склады и даже дамбу длиной около 40 метров, насыпанную для защиты от волн якорной стоянки. Дамба за два прошедших столетия скрылась под водой, но ее очертания хорошо просматривались с берега. В рукотворности ее не было сомнений.

На русской карте также было обозначено место стоянки кораблей – 50 метров за дамбой. У меня было ее описание, взятое из записок некого Шуазеля Гуфье, путешествовавшего в этих краях спустя год после ухода русских с Пароса. Он оставил подробные записки, снабженные изрядным количеством гравюр. Ни на одной из них не были изображены Парос и корабли. Зато берега северной бухты, где, собственно, и стоял флот, описаны им очень подробно. Из записок Шуазеля Гуфье выходило, что якорную стоянку, на которой остались русские корабли, можно было локализовать с точностью в 100 метров. И мы продолжили поиски. Встреча с местным учителем, которого посоветовали Олимпиос и Иоаннис, оказалась практически бесполезной. Ну, кроме разве того, что попили кофе в приятном обществе. Он рассказал лишь то, что мы и так знали. Но в самом конце нашей беседы все-таки мелькнул лучик надежды. Слегка наклонившись к нам и понизив голос, учитель сообщил заговорщицким тоном, что даст нам номер телефона одного человека, который нырял и сможет помочь нам в поисках. Если мы с ним договоримся, конечно. Мы обрадовались, и… напрасно.

Все последующие дни по несколько раз мы встречались с самыми разными обладателями неких тайных знаний о местонахождении затонувших русских кораблей и сокровищ. Все повторялось примерно по одному сценарию. Менялись только люди, время и место действия: «Русские корабли?! Да, я про них слышал (читал, рассказывали). Нет, сам я там не бывал (не нырял, не щупал, не видел). Но! Я вам дам телефон (адресок, координаты, приметы) одного человека (дайвера, учителя, танцора, историка, рыбака)… Вот он точно видел и знает!» Все это было бы забавно, если бы наши надежды найти русские корабли с каждой встречей не жухли, как ботва турнепса на колхозной грядке в морозный ноябрьский день.

Впрочем, мы не отчаивались и продолжали с завидной настойчивостью исследовать остров. В один из дней мы отправились в городок Парикию, порт на западном побережье Пароса. Там мы собирались найти Стовратный храм. О нем писал капитан Хметевский: «В Паросе церковь Успения пресвятые Богородицы: считается в Архипелаге знатная, сказывают, будто бы построена Еленой царицей, из мрамора; но по неразумению греков, мрамор замазывают известкой, внутри иногда и живописью; во оных же церквах и католические престолы иметь от Султана дозволено; великолепия никакого и украшения на образах нет, письмо очень дурно, а ежели и есть на образах оклад, и то медный; колоколов имеют при церквах мало, звонят на оцепу, сказывают, от турок звон запрещен. В Константинополе, по султанскому указу Грекам в Святую неделю Пасхи дается на все церемонии церковные три дня воли, а в прочие дни запрещается. Греки лжецы великие, редко сыскать можно, кто б правду мог говорить: сами мне признавались, что у них тот справедливым считается, когда девять слов солжет, а десятое правду скажет».

Стовратный храм г. Панагия на о. Парос и купель внутри храма

Собор Панагия Экатонтапилиани – это одна из самых значимых раннехристианских святынь. Существуют две версии появления храма на Паросе. По одному преданию, святая Елена, пережидая шторм на своем пути в Святую землю, увидела небольшую церквушку. Шел 326 год. Церковь она восприняла как некий материальный и духовный плацдарм новой веры. Впоследствии на месте церквушки появился этот православный комплекс с двумя приделами. Он стал результатом данного святой Еленой обета: построить на этом месте большой храм в случае, если ее поиски Святого креста увенчаются успехом. По другой версии, храм воздвиг Константин Великий, выполняя обет, данный своей матери. Мне, как и большинству греков, первая версия нравится больше.

То, что собор построен на месте античного сооружения, не подлежит сомнению. И европейцы, и русские в одинаковой степени испытывали пиетет к античным постройкам и считали кощунством использовать мрамор, остатки древних зданий и статуй для строительства. Это в своих записках отмечал и Степан Петрович Хметевский. А вот греки применяли мрамор при строительстве не только культовых сооружений. В своем стремлении утилитарно использовать античное наследие предков они пошли гораздо дальше. В любом греческом захолустье вы насчитаете с дюжину обычных сараев, построенных все из того же античного мрамора.

Панагия Экатонтапилиани переводится с греческого как «Стовратный собор Богоматери». Действительно, в этом красивом и необычном храме имеется невероятное количество дверей, ворот и переходов. Я решил их сосчитать и сбился на седьмом десятке. Местные утверждают, что их 99. Последняя, сотая дверь пока невидима и откроется верующим лишь тогда, когда Константинополь вернется в Грецию.

В Греции очень много особо почитаемых храмов и святынь. Если бы у них существовал рейтинг, то Стовратный собор Богоматери на Паросе уверенно вошел бы в первую пятерку. Этот храм считается самым древним христианским памятником в стране.

Настоящей удачей обернулась наша поездка в монастырь Лонговардос, куда нас направили Иоаннис и Олимпиос. Он находится в горах и закрыт для обычных посетителей. О визите нам пришлось договариваться за несколько дней. По словам наших знакомых старичков, в монастыре хранились старые церковные книги. В них на полях и свободных страницах кто-то из очевидцев событий конца XVIII века нарисовал серию изображений, запечатлевших русские корабли, службу и быт русских моряков и солдат. У нас появлялась реальная возможность не просто взглянуть на некие артефакты, а познакомиться с документами, способными о чем-то рассказать. Я был заинтригован. В назначенное время мы, словно постовые, стояли у ворот горной обители. Тогда мы еще не знали, что жизнь готовит нам несколько удивительных и совершенно неожиданных открытий.

Монастырь Лонговардос и отец Леонидас – настоятель монастыря

Рисунки в церковных книгах стали бы настоящим сокровищем для любого исследователя. При этом сами книги были значительно старше рисунков, на которых современник графа Орлова коряво изобразил корабли и сценки бытовой и военной жизни. Самый большой рисунок – русский корабль под двумя Андреевскими флагами. Судя по количеству мачт и парусному вооружению, это был один из самых больших кораблей в эскадре графа Орлова. Может быть, даже линейный корабль «Три Иерарха», на котором держал кейзер-флаг сам Алексей Григорьевич. Корабль стоял на якорях и при поднятых парусах; три шлюпки, привязанные к корме, разворачивали его. Мгновение из вечности: еще немного усилий, шлюпки развернут корабль, и он, подняв якоря, устремится прочь из бухты.

Съемочная группа в монастыре Лонговардос

На других рисунках воинственные усатые мужчины скакали на лошадях и размахивали саблями. По косвенным признакам (кресту на головном уборе) в одном из них мы легко узнали русского офицера. На следующих рисунках были изображены волонтеры из албанского войска. Они также скакали на лошадях и размахивали саблями. В составе воинских частей было довольно много албанских добровольцев. Впрочем, «албанцами» тогда называли всех, кто был в качестве добровольцев на русской службе, – албанцев, греков, сербов, черногорцев. Все они получали жалованье и вообще-то считались довольно боеспособным и дисциплинированным войском.

По утверждению настоятеля, корабль, нарисованный в другой книге, когда-то принадлежал Ламбрасу Качонису – человеку удивительному и легендарному. Вполне возможно, Ламбрас владел кораблем, но только не во времена Архипелагской губернии. В те годы Ламбрас был простым пехотинцем-десантником и закончил войну в чине сержанта. Корабль у него появился значительно позже, когда он в офицерском звании участвовал в русско-турецкой войне 1787–1792 годов. Нарисованный корабль – это, скорее всего, флагман, с которого началась его флотилия, – 28-пушечный фрегат «Минерва Северная». Всем остальным судам, отбитым у османов, давали громкие имена в честь сподвижников и внуков Екатерины Великой – «Князь Потемкин-Таврический», «Граф Александр Безбородко», «Великий князь Константин» и «Великий князь Александр».

Рисунки русских моряков в церковных книгах

Настоятель удалился и через некоторое время принес большую и, очевидно, очень старую икону. Она пострадала и от времени. По словам настоятеля, эта русская икона святого Евстафия Плакиды появилась в монастыре в период пребывания русского флота, где-то между 1770 и 1775 годами. В этот момент меня как будто осенило. Я понял, что икона находится здесь не случайно. Единственный корабль, который русские потеряли в Чесменском сражении, имел то же гордое название «Святой Евстафий Плакида». Корабль загорелся, а затем взорвался и сгорел вместе с экипажем. У меня не было сомнений, что икона была дарована монастырю не случайно – так русское командование почтило память погибшего экипажа корабля.

Согласно первоначальным подсчетам, погибли 34 офицера и 473 солдата и матроса. Вернувшись в Москву, я полностью подтвердил свою версию. Эта русская икона, довольно редкой даже для России Палехской школы, была написана во второй половине XVIII века. Ее состояние натолкнуло меня еще на одну догадку. На корабле, носящем имя святого Евстафия, должна была быть и его икона, причем наверняка большого размера. Известно, что несколько человек, включая адмирала Спиридова и Федора Орлова, спаслись с корабля. Они же, видимо, и спасли икону. Мне хотелось думать, что все так и было, во всяком случае, совпадений было много.

Рисунок в церковной книге фрегата Ламбраса Качониса

И вот, наконец, нашлось и подтверждение того, что икону действительно спасли перед взрывом корабля, – в момент обнаружения шлюпки со спасенными ее держал на груди адмирал Спиридов вместе с «превеликой рюмкой водки». Все это вполне укладывается в ментальность русских: из огня они в первую очередь спасают образа, и… никогда не забудут водку, чтобы тут же, на головешках, залить горе. Похоже, что мы сделали большое открытие: икона святого Евстафия Плакиды, подаренная монастырю русскими моряками, – это та самая спасенная корабельная икона. Жаль, она пропадает в забвении и нуждается в реставрации.

Князь Юрий Долгоруков: «В сие время, как корабль «Евстафий» взорвало, граф Алексей Григорьевич бросил имевшую в руках брильянтовую табакерку и только выговорил: «Ах, брат!..» Вскоре потом приехал адмиральский сын с известием, что отец его и граф Федор Орлов уехали с корабля прежде. Граф Алексей Григорьевич, Грейг и я поехали их отыскивать и нашли графа Федора со шпагою в одной руке, а в другой ложка с яичницей; адмирала с превеликим образом на груди, а в руке превеликая рюмка водки. Мы взяли их и перевезли к себе на корабль».

Часа через три после приезда в монастырь мы сидели в трапезной. Настоятель указал нам на небольшую икону и картину на стене: «Возможно, она вас заинтересует. Эту картину привезли русские монахи из России, и с ней связана еще одна история». Конечно, нам стало интересно. Вот какую историю из уст отца Леонидаса мы услышали. «Летом 1944 года комендантом острова Парос назначается граф Георг фон Меренберг. Он сменил убитого британскими диверсантами и местными партизанами предшественника. По его приказу свыше 125 молодых людей арестованы и должны быть казнены в ближайшие дни. Настоятель монастыря Филотеос делает попытку спасти заложников и приглашает коменданта в гости. Во время осмотра помещений тот вдруг останавливается у одной из картин, на которой изображен приморский городок. Видя изумление гостя, настоятель рассказывает, что картину и русскую икону привезли из России после революции два монаха. Выясняется, что гость настоятеля – наполовину русский и все его детство прошло в России, а на картине изображено родное местечко Меренберга в Крыму. В момент растерянности и волнения гостя настоятель решает воспользоваться этим и просит не казнить заложников. Комендант отказывается, говорит, что не хочет жертв, но и приказ нарушить не может, иначе казнят его. Тогда настоятель Филотеос неожиданно предлагает: «Если вы собираетесь казнить невинных, то казните меня вместо них». Меренберг в смятении, раздумывает и предлагает компромисс: «Дайте слово, что на острове прекратятся диверсии, а я возьму на себя риск и освобожу всех арестованных». Настоятель принимает это условие. Так были спасены 125 человек. Мы считаем, что это чудо даровано нашей иконой Богородицы», – завершает свой рассказ отец Леонидас.

Русская икона святого Евстафия Плакиды

Съемочная группа в монастыре Лонговардос

Вообще личность коменданта острова Парос во время Второй мировой войны довольно примечательна. Его биография и происхождение чрезвычайно интересны. Майор Георг Михаэль Александр граф фон Меренберг родился в 1897 году в Ганновере. Его предками были А. С. Пушкин (через его дочь Н. А. Пушкину, графиню Меренберг) и российский император Александр II (через его морганатическую дочь, светлейшую княжну О. А. Юрьевскую). Зимой 1941–1942 годов граф фон Меренберг в звании капитана воевал на территории СССР. Неприятие нацизма вылилось в его конфликт с властями. В результате продвижение графа по службе было фактически заморожено. Он дважды представал перед судом военного трибунала: в первый раз – за отказ отдать честь партийным приветствием, во второй раз – за надругательство над партийной эмблемой. Фон Меренберг был идейным противником режима и сторонником рыцарских методов ведения боевых действий. Умер граф в 1965 году в Майнце.

В один из дней греки предложили нам вечером поехать на Адмиралтейский островок, чтобы вместе отпраздновать день местного святого. Целый вечер рыбаки возили людей на островок, пока он не стал напоминать муравейник. После часовой службы в храме все вышли на улицу и отслужили еще один молебен у креста, установленного на берегу в память русских моряков Архипелагской экспедиции. Это было необыкновенно трогательно. После этого началась неформальная часть: как по команде, открылись большие корзины с припасами, начался пикник. Мы приняли в нем участие, памятуя о том, что на следующий день у нас запланированы погружения и поиски затонувших кораблей.

Наши шансы найти их таяли прямо на глазах. За завтраком мы встретились с местным авторитетным дайвером Костасом Схаласом. Он поделился своим опытом поисков подводных артефактов в акватории Пароса. Костас рассказал, что много лет назад нашел античный корабль с амфорами, несколько якорей от кораблей более поздней эпохи (вполне возможно, орловской). Но нашел он их совсем не там, где стояли русские корабли. На мой вопрос, приходилось ли ему нырять там, где была русская стоянка, он ответил утвердительно: «Да, несколько лет назад я погружался в том месте. Но никаких кораблей там не видел».

Единственное, что нашел дайвер на месте стоянки русских кораблей, – холщовый мешок с костями и балластом. Ему пришлось вызвать береговую охрану. Погранцы оцепили район и подняли останки, отправленные впоследствии на экспертизу в Афины. Останки, очевидно, принадлежали русскому моряку, умершему на борту судна, а не в госпитале, но документальных подтверждений тому нет.

Полное разочарование! Конечно, мы не ожидали услышать от опытного дайвера такую обескураживающую информацию. Мы все же надеялись, что удача улыбнется нам. Костас выделил нам в помощь одного из своих товарищей – Панайотиса Калогеропулуса.

Несмотря на не слишком оптимистичные новости, я все еще не верил, что от кораблей ничего не осталось. Судя по официальным донесениям, запискам капитана Хметевского и Шуазеля Гуфье, речь шла минимум о пяти русских кораблях, оставленных в этом месте в 1774–1775 годах. Правда, некоторые корабли были проданы на дрова еще раньше, но хоть что-то должно было остаться? Не исчезли же пять морских судов бесследно!

Утром приехал Панайотис. Мы загрузили на яхту все подводное оборудование, заряженные баллоны, редукторы, маски, ласты и взяли курс на точку в двух милях от Аузы. Наступал момент истины. Мы должны были подтвердить легенду или… начать все сначала. И я, если честно, не был готов к поражению.

Весь путь до предполагаемой локации занял минут 20. Мы подошли ко входу в бухту и бросили якорь. Я представлял в общих чертах, как могут выглядеть останки корабля, чей возраст 200–250 лет. За день нам предстояло обследовать площадь 400 квадратных метров и погрузиться на глубину 7–8 метров. Видимость была плохая из-за песчаного дна, в воде мы могли видеть только пространство под собой. Также мы учитывали, что в запасе у нас был не весь световой день. После четырех часов вечера солнце начинало падать за горизонт, что ухудшало видимость.

Мы нарисовали план бухты, разбили его на сектора, привязав их визуально ориентирами у берегов. Начали поиски с самого центра как наиболее вероятного места нахождения останков. Дно здесь было в основном песчаным, лишь в нескольких местах его покрывали крупные темные травяные пятна, которые тоже могли служить ориентирами.

Мое нетерпение было так велико, что я решил никого не ждать и не стал надевать оборудование, ограничившись гидрокостюмом, ластами и свинцовыми грузами. Я погрузился в воду и обследовал два ближайших к нам травяных пятна, расположенных между лодкой и берегом. Обследование самого ближнего из них ничего не дало. Я нашел лишь странные предметы, хаотично лежащие на песчаном дне. Когда я подплывал ко второму «островку», сердце у меня забилось. Издалека я увидел нечто торчащее из дна на одинаковом расстоянии друг от друга – несколько длинных (около метра высотой) пеньков. При ближайшем рассмотрении пеньки оказались слегка изогнутым деревянным шпангоутом квадратного сечения с множественными технологическими отверстиями и вырезами. Пеньки упирались в деревянный набор, слегка занесенный и лежащий на дне. Этот набор переходил в траву и груду камней правильной формы. Я нырнул, подплыл на расстояние вытянутой руки и потрогал обросшую наростом деревяшку. Мне хотелось кричать. Сомнений не оставалось, передо мной был большой корабль.

Ламбрас Качонис

Родился в 1752 году в Ливадии (Беотия, Центральная Греция). В возрасте 17 лет Ламбрас вместе с братом и другими греками-волонтерами поступил в средиземноморскую эскадру Спиридова. Вскоре его старший брат погиб в морском сражении. Ламбрас поступил в русский егерский корпус и участвовал в десантах русского флота.

В 1770–1774 годах участвовал в военных действиях русской армии на Пелопоннесе и в Эгейском архипелаге. Флотилия Ламбраса Качониса должна была восполнить нехватку русских кораблей в Средиземном море и отвлечь на себя значительные силы врага. Качонис успешно отнимал у османов суда и стал для них постоянной головной болью, а для остального мира – предметом восхищения. После окончания русско-турецкой войны в 1774 году переехал в Россию, где служил офицером в греческом пехотном полку.

В 1777–1778 годах сержант Качонис отличился в подавлении татарского бунта и получил офицерское звание. В 1781 году поручик Качонис был командирован в Персию под начальство графа М. Войновича. 21 апреля 1785 года указом императрицы Качонис был «пожалован в благородное российское дворянство и внесен во вторую часть Родословной книги Таврического дворянства».

Во время русско-турецкой войны 1787–1792 годов командовал добровольческой греческой флотилией на Средиземном море, которая нанесла поражение нескольким турецким эскадрам. В мае 1792 года Качонис издал воззвание, в котором заявил, что Ясский мир 1791 года заключен без учета интересов греков и что борьба против турок будет продолжаться, «пока греки не добьются своих прав». В Южном Пелопоннесе флотилия, возглавляемая Качонисом, вела борьбу против турецкого флота. В неравной борьбе Качонис потерпел поражение и укрылся в венецианских владениях, а затем возвратился в Россию, где стал командиром Балаклавского греческого батальона.

20 сентября 1795 года Качонис был представлен Екатерине II. Императрица подарила Качонису поместья в Крыму. Качонис построил усадьбу в местечке Панас-чаир, что в переводе с татарского означает «священный луг» и совпадает с именем родного города Качониса – Ливадии (ливади – по-гречески луг). Качонис назвал свою усадьбу Ливадия и со временем стал успешным промышленником и коммерсантом.

Ламбрас Качонис погиб в 1805 году от руки подосланного убийцы. Когда Качонис понял, что отравлен, вытащил кинжал и зарезал своего убийцу. После смерти героя крымская Ливадия неоднократно меняла хозяев, пока не стала резиденцией русских царей.

Верный признак корабля того времени – это груда балластных камней, которые обычно клали в трюм для придания кораблю остойчивости. Я схватил ближайшую деревяшку и вынырнул из воды как пробка. Я закричал, вложив в свой крик все переполнявшие меня в тот момент эмоции. Да! Мы сделали это! Мы нашли один из русских кораблей, в существование которых почти никто не верил.

Это был легендарный корабль, один из участников Чесменского сражения. Мы были вознаграждены за свою веру, упорство и жажду познания. На поиски мы потратили меньше 10 минут, а на самом деле позади были годы изучения документов и трудные морские мили. Теперь можно было расслабиться и спокойно обследовать всю акваторию.

Останки корабля, обнаруженные на дне

К исходу дня мы подвели итоги. Мы нашли пять кораблей (три из них превратились в три груды балластного камня, окруженные деревянными частями). Два других корабля при жизни были размером не меньше 50 метров. Об этом говорили длина сохранившихся донных частей, размеры дубового шпангоута и крепежных деревянных костылей, а также объем балластного камня. На самом большом корабле балластные камни покрывали корабельное дно и плотно прилегали друг к другу, как бельгийская брусчатка. Пять кораблей в документах – пять на дне. Два больших – линейные корабли «Трех Святителей» и «Святой Януарий». Нечто не поддающееся идентификации в виде трех кучек камней и щепочек – фрегаты «Надежда благополучия» и «Делос», а также бомбардирский корабль «Гром».

Поднятые со дна моря находки: кусок корабельного шпангоута и железный стяжной костыль

Наша находка с лихвой оправдывала все затраченные усилия, неудачи и потери. По греческим законам, останки кораблей нельзя извлекать из воды. С согласия Панайотиса мы подняли со дна большой кусок корабельного шпангоута и железный стяжной костыль. На следующий день весь город наблюдал, как мы тащили свое богатство в сторону местного музея, где нас уже ждали Иоаннис и Олимпиос. В тот момент мне показалось, что они были рады даже больше нас. Мы вместе сделали значительное открытие, в корне менявшее статус и авторитет этого небольшого музея. А сам остров получил еще один туристический маршрут!

Эта находка стала для нас и для греческих стариков сенсацией. Вернувшись в Москву, я написал письма в посольство Греции и в местную администрацию. Я информировал в них о том, что и где мы обнаружили и какую культурно-историческую ценность представляет находка. Я рекомендовал закрыть этот район для постановки на якорь, чтобы яхтсмены не разрушали то немногое, что еще можно было увидеть на дне. С нашей помощью небольшая бухта в северо-восточной части острова Парос обрела статус национального парка. Сюда привозят туристов, причем на берегу соорудили концертный зал, где проводятся музыкальные вечера. Каждый желающий может вооружиться маской и ластами и лично осмотреть то, что два с половиной века назад составляло славу и мощь России и Балтийского флота.

Участники экспедиции с энтузиастами в музее о. Парос при передаче найденных артефактов

Из записок Шуазеля Гуфье

Все, что построено русскими, еще существует. Многочисленные батареи для защиты входа в бухту они расположили по правую сторону от порта и на рифах, чтобы огонь перекрывал пространство вместе с первыми батареями. Этого огня было бы более чем достаточно, чтобы поразить турецкие корабли, однако превосходная артиллерия стала почти бесполезной из-за медлительности, с которой она служит. На возвышении, которое закрывает порт с северо-запада, и около батареи, о которой я говорил, была мачта, служившая, чтобы сигналить судам, которые было видно издалека. На берегу были магазины, кузницы и судоремонтные мастерские. Именно в этой части стояли на якоре большинство кораблей эскадры. И сейчас она загромождена каркасами нескольких судов, которые были не в состоянии служить русским в момент их ухода, они были оставлены или потоплены… Между этой частью и деревней Наусса находятся две скалы. На одной были два хороших пороховых склада, на другой – дом адмирала Спиридова, который был командующим.

Глава 10 Таинственные каракули. Антипарос

День спустя наше путешествие продолжилось. Мы посчитали свою миссию незавершенной и отправились на соседний островок – Антипарос. Он отделен от Пароса совсем небольшим проливом. Мы решили оставить яхту в марине Ауза и добраться до соседнего острова на мотоциклах и пароме. Вся поездка до знаменитой пещеры на Антипаросе (с учетом движения парома, курсирующего через пролив каждые 30 минут) заняла ровно час.

Пещера на Антипаросе известна с античных времен. Считается, что в эпоху неолита она использовалась как укрытие, а позднее – как святилище и место поклонения богине Артемиде. Я считаю, что известность и даже популярность эта пещера приобрела после того, как в IV веке до нашей эры стала укрытием для македонских полководцев после заговора против Александра Македонского. С тех пор она и сделалась достопримечательностью. Об этом свидетельствуют многочисленные автографы посетителей на стенах пещеры.

С незапамятных времен привычка посетителей оставлять именные надписи на стенах пещер приобрела форму эпидемии. Если кто-то думает, что желание столь примитивным образом увековечить себя любимого появилось только в новейшее время, то сильно ошибается. Этим грешили даже великие, которым мы теперь склонны прощать их маленькие шалости. Например, Грибоедов и Пушкин тоже не удержались от соблазна и… «И в умиленье вдохновенном, на камне, дружбой освященном, пишу я наши имена». Раньше греки осуждали появление «художеств», а теперь превратили их в своеобразную приманку для туристов. Это подтверждает пещера на Антипаросе, ставшая туристическим объектом на многие века вперед.

Нас пещера интересовала потому, что в 1772 году Степан Хметевский и его товарищи спустились в нее и оставили свои автографы на ее стенах. Это мы и решили проверить. А заодно узнать, кто из соратников Хметевского составил ему компанию для спуска в знаменитую пещеру.

Пещера впечатлила нас своими размерами и протяженностью. Но еще больше мы были поражены количеством автографов на ее стенах – их тысячи… тысячи разных имен, дат, названий кораблей. Все они наслаиваются один на другой, нанесены самыми разными способами, шрифтами, языками. Самая ранняя запись из тех, что мы обнаружили, относится к середине XVIII века, а самая поздняя – к послевоенному периоду века двадцатого… Примерно в то же время было принято решение сделать из пещеры туристический объект. Греки стали следить за «чистотой» пещеры, а автографы оберегать и даже, как мне показалось, подкрашивать.

За три часа активных поисков мы так и не нашли каракулей капитана Хметевского. Зато обнаружили несколько десятков русских фамилий, нанесенных обычным карандашом в период между 1801 и 1846 годами. Ершов, Григорьев, Шахматов, Морозов, Шаховской, Карсунский, Железнов… Никаких названий кораблей – только фамилия и год. Единственное исключение – «Григорьев К2Р» (капитан 2-го ранга).

Возможно, все эти люди были «военно-морскими туристами», попавшими в эти края по государевой надобности. Даты «1801–1849» могут сказать многое тому, кто хоть немного знает историю. После ухода русских из Архипелага в сторону Крыма и Кронштадта и рождения Черноморского флота русские корабли «прописались» в Средиземноморском регионе. Мне захотелось узнать, какие люди и судьбы стоят за этими обычными русскими фамилиями, написанными на стенах далекой греческой пещеры.

Я нашел в «Общем морском списке» фамилии офицеров, названия их кораблей и даже миссии, в которых они участвовали. Действительно, за каждым именем оказалась история, порой чрезвычайно драматичная. Например, один из офицеров впоследствии был судим за сдачу своего корабля противнику и приговорен к смертной казни, замененной на каторгу.

Надписи, обнаруженные на стенах пещеры

Пещера на о. Антипарос

Другой, капитан-лейтенант Ершов, был одним из героев обороны Севастополя, командиром 2-го бастиона. За проявленное мужество он получил орден Святого Георгия 4-й степени. История даже сохранила для нас его облик – один из 297 портретов военных, отличившихся в Крымской войне 1853–1856 годов.

Лейтенант Григорий Иванович Железнов, еще мичманом побывавший на Антипаросе в 1846 году в составе команды корвета «Андромаха», стал позднее адъютантом контр-адмирала Корнилова. С участием Железнова и Корнилова произошла одна мистическая история, которую я хотел бы рассказать вам в качестве эпилога главы о знаменитой пещере на Антипаросе. Во время путешествия по Кавказу в 1841 году мичман Григорий Железнов, служивший под началом В. А. Корнилова, приобрел в Пятигорске кавказскую шашку дорогой работы. Продавец-черкес оружие отдавал практически за бесценок. Окружение отговаривало Железнова от покупки шашки, на которой, по слухам, лежало проклятие. Но мичман не устоял и стал очередным ее обладателем. В январе 1852 года он был назначен адъютантом вице-адмирала Корнилова. А 5 ноября 1853 года во время первого в истории сражения паровых кораблей – фрегата «Владимир» и турецкого парохода «Перваз Бахри» – погиб от турецкой картечи. На следующий день в письме своей жене Корнилов написал: «Нам они вреда не сделали в отношении к пароходу, но одна сумасшедшая картечь убила наповал нашего достойного Железнова, так что взятие парохода, доставшегося с такого отчаянного бою, не принесло мне никакого удовольствия, а напротив, на всяком шагу напоминает, что флот наш лишился офицера, много, много ему обещавшего, а я помощника и друга, каких встречаем только раз в жизни. И надо же было выбрать его, когда убитых всего он да еще матрос и раненых трое». Личные вещи погибшего адъютанта были переданы его отцу, а вот проклятую шашку взял на память сам Владимир Алексеевич Корнилов. И пережил своего адъютанта ровно на 11 месяцев.

Из записок С. П. Хметевского

Был я на острове Антипаросе в называемом гроте, которой в вершине горы имеет великую яму, сделанную из мрамора. В нее я сам спущался с зажженными в руках свечами сажен до пятидесяти по веревошной лестнее. А бывшие со мной афицеры спущались сажен до ста, и тут во многих местах из высоты камня изтекают капли так, будто бы оныя замерзали, и из того делаются разных видов и цветов штуки, которыя достойны примечания. В других местах из оных капель делаются как буддо завесы, хороший цвет имеющия. А в других наподобие статуев и простых сосулек. И так оная чистота делает огню великий свет. Глубины же онаго грота никто еще истинно не знает, хотя и многие из разных государств для любопытства приезжают. А кто во оном гроте был, тот высекал свое имя на камне, также и год; в том числе и мое имя было высечено.

Глава 11 Могила Гомера. Иос

Наш путь лежал на остров Иос, расположенный всего в 20 морских милях южнее Пароса. Согласно преданию, именно на нем провел последние дни и был похоронен древнегреческий поэт Гомер. Остров этот, хотя и находится между туристическими мекками Санторини и Миконосом, не избалован вниманием туристов. Иос облюбовали яхтсмены. Бухта, где находится небольшой порт, приютила нас глубокой ночью. Мы смогли осмотреть остров утром. И он нас не разочаровал. Я говорю об этом довольно сдержанно, потому что любой остров в Кикладском архипелаге (и в Греции вообще) необыкновенно живописен. Да и меня удивить красивыми пейзажами непросто. Но нам все-таки пришлось удивиться.

Остров Иос

Мы позавтракали в портовой таверне в обществе мэра Иоса. Познакомившись с доброй дюжиной мэров греческих островов, я впервые увидел очень необычного человека. Это был голубоглазый мужчина в выцветших синих джинсах и белой майке. Выгоревшие на солнце длинные волосы и браслеты на руках и шее делали его похожим на постаревшего серфера неопределенного возраста. Ему с одинаковым успехом можно было дать лет 40 или 60. У нас не было времени на политес, потому что вечером мы должны были отправиться в обратный путь. Нас вновь ждал ночной переход. Поэтому мы сразу отказались от дружеского ужина и попросили организовать транспорт до местечка, где, по преданию, был похоронен Гомер. Все было сделано точно и в срок.

Бухта острова Иос

Остров Иос входил в состав Архипелагской губернии. Командование отправляло офицеров со специальными миссиями, чтобы понять, что осталось от прежних хозяев. Офицеры должны были собрать максимум информации об обширном хозяйстве, которым они внезапно обзавелись. В их обязанности входило: составление подробных карт островов, побережья всего региона; выявление военных объектов, полезных ископаемых, античных руин, монастырей и церквей; описание больших и малых поселений; сбор данных о населении, его образе жизни, вероисповедании и доходах. Со специальной миссией на острова отправились офицеры Яков Баталзен, Михаил Тузов, Михаил Можаров, Ильин, Карл Реан, а также волонтер граф Паш ван Кринен.

Каждый из офицеров выполнял свою задачу. По итогам работы на свет божий появлялись рапорты, отчеты и карты. Полную карту островов Архипелага составил лейтенант Ильин, герой Чесменского сражения. Значительную часть прочей информации было поручено собирать и консолидировать в виде отчета голландцу на русской службе графу Пашу ван Кринену. Он имеет самое непосредственное отношение к острову Иос и Гомеру. Я остановлюсь на его личности подробнее, но прежде расскажу об иностранцах на русской службе.

Их было много, перешедших на русскую службу и покинувших ее с различными успехами. Россия, затеяв беспримерное и опасное предприятие, остро нуждалась в специалистах, и прежде всего – в моряках. Но при этом на службу охотно принимали и других специалистов, полезных при осуществлении задуманного. Мотивы у всех были разные. И, как водится, не всегда добрые.

Иностранцы – адмирал Грейг, лейтенант Макензи, капитан Круз – служили России верой и правдой и составили славу русского флота. Паш ван Кринен среди них – явление особенное. Граф нанялся в экспедицию Алексея Орлова, вероятно, не ради денег и точно не ради карьеры. Греческие острова и их античные сокровища – вот о чем он мечтал, и он не упустил возможности присоединиться к экспедиции.

Могила Гомера

Граф Паш ван Кринен оставил нам бесценный источник информации – «Краткое описание островов Архипелага, приведенных в российское подданство». Перемещаясь от острова к острову, он заносил в свои отчеты все, что имело отношение к его служебной миссии: информацию о населении и его численности, нравах, роде занятий и доходах. Также он давал характеристики местным жителям и интересовался климатом и полезными ископаемыми. Объекты культа (монастыри, храмы, часовни) увлекали голландца в последнюю очередь и в записках почти отсутствуют. Читая их, я прихожу к выводу, что основной целью и навязчивой идеей ван Кринена была могила Гомера. Подробнее остальных ван Кринен описал остров Иос: «Сей остров между протчими греческими местами славится. Имеет в себе Гомерову гробницу, князя всех стихотворцев о чем Плини свидетельствует. Что по приказанию аракола Девоти он в сем острове скончался. Я спрашивал у приматов где находится гробница Гомерова, на что мне ответсвовали, что точно не знают, а известно, что к норд-весту весту сего острова в месте, называемом Сто Плакото, находятся развалины древни башни, которая со времен древних греков и поныне зовется Псаро Пирго, то есть Рыбалов Башня».

Ван Кринен явно был увлечен идеей поиска места упокоения «князя всех стихотворцев». И, попав на Иос, решил задержаться здесь на целый месяц. Все это время он посвятил поискам гробницы и добился определенных успехов. Читаем у голландца: «Я в провожании показанного господина Валета в сие место ездил, взяв семь других мужиков для копанья и после велицых трудов и убытку нашол три разных гробницы от времен греков».

Паш ван Кринен и его помощники были убеждены, что нашли именно могилу Гомера. Так это или нет, сейчас невозможно установить. Правда, записки голландца свидетельствуют: «В третьей нашли сокровище наук то есть тело Гомерово, сидящая на камне вместо стула, но как токмо скоро крышку сняли дотронулись до оного трупа, то оной весь рассыпался».

Все найденное в захоронении ван Кринен отправил в трех кофрах в Европу. Исследователь вскоре умер, а следы добытых им артефактов затерялись. Были ли обнаруженные останки прахом великого Гомера, нам не суждено узнать, потому что убедительных доказательств этому нет и, видимо, никогда не будет.

Греки с Иоса убеждены, что именно на этом острове нашел свой последний приют легендарный поэт. Большой интерес представляет не сам факт смерти Гомера на Иосе, а ее причина.

Говорят, что, увидев на берегу рыбаков, пытавшихся избавиться от вшей, стихотворец не смог отгадать заданную ими несложную загадку: «Все, что поймаем, – отбросим, чего не поймаем – уносим». Гомер попросил сказать отгадку. Узнав, насколько проста она была, загрустил, затосковал и скоро умер от горя. «Ван Кринен украл у нас Гомера, он украл наше все!» – так отреагировал мой коллега Марк Подрабинек, когда я рассказал ему о жизни древнегреческого поэта и приключениях голландского авантюриста.

Глава 12 Голубая пещера. Кастель Россо

Остров Кастель Россо (Кастелоризо) – самая удаленная территория островной губернии (расстояние от острова Парос до Кастель Россо – 450 километров). Удивительно не только то, как русские могли контролировать столь отдаленный островок, но и то, как они смогли захватить его.

Остров Кастелоризо

В 1772 году «славонец» (возможно, словенец), командир шебеки[7] «Забияка» Николето Кужевич решил захватить крепость Кастель Россо, в которой стоял турецкий гарнизон численностью в 130 человек. Эту задачу невозможно было решить при помощи одного корабля. Тогда командир пошел на военную хитрость. Он захватил греческих рыбаков и подробно допросил их о замке, сделав вид, что интересуется глубинами и возможностью близко подойти к крепости на больших бомбардирских судах. Расставаясь с новыми знакомыми, капитан намекнул на разведывательную миссию своей шебеки и скорое прибытие большого флота во главе с самим графом Орловым. Заодно Кужевич пообещал наказать рыбаков, если они проболтаются об этом разговоре. Расчет был точным. Греки растрепали в крепости, что «идут русские». В ту же ночь турецкий гарнизон бежал, бросив пушки и припасы на радость победителю.

До конца пребывания русского флота остров Кастель Россо оставался самым восточным опорным пунктом Архипелагского княжества. По поводу расположения острова среди исследователей нет единства. Некоторые из них полагают, что остров находится где-то неподалеку от Кипра. Кто-то даже называет его островом Клиди. Я решил выяснить, где именно произошли описанные выше события, и поставить точку в старом, но не принципиальном споре.

Я изучил все доступные материалы участников Архипелагской экспедиции и нашел документ, точно указывающий расположение острова. В своих записках Матвей Коковцев писал: «А сто тридсять миль отсель близ Караманского берега находится островок Кастро Россо или красный замок, по крепости на оном находящейся так нареченный». Под это описание подходили несколько островов, но больше остальных – Кастелоризо. Согласно лоции, остров расположен в одной морской миле от турецкого городка Каш и в 180 милях от западной части Кипра. Мне оставалось лишь проверить это.

Со старинным описанием острова, картой и рельефом береговой линии в руках мы отправились на юго-восток. Там мы нашли остров Кастелоризо, или Кастель Россо. Он оказался необыкновенно живописным, с глубокой и закрытой от ветров бухтой. Единственный городок, украшающий самый удаленный уголок Греции, можно назвать пряничным: с гор к воде спускается множество разноцветных домов.

До турецкого побережья действительно оказалось недалеко, всего лишь пара километров. Оно хорошо просматривается в любую погоду. Это обстоятельство вполне вписывается в историю о ночном побеге турецкого гарнизона. Сбежать с Кастель Россо туркам было несложно.

Остров Кастелоризо, крепость на острове, Голубая пещера

Крепость оказалась там, где ей и следовало быть, – слева при входе в бухту, на 30-метровой скале. Схожесть названий (Кастель Россо – Кастелоризо или Кастелоризон) недвусмысленно указывала, что мы нашли именно то, что искали. Спор исследователей можно считать закрытым.

Набережная острова

По законодательству Греции, любой приезжий должен иметь шенгенскую визу, а любой яхтсмен – набор судовых документов, разрешающих мореплавание в территориальных водах Греции данного судна и с данным экипажем. Оформить эти документы можно только в port of entry – порте входа и пересечения границы. Самым удобным местом в данной части Эгейского моря для этого является остров Родос. А Кастель Россо стоит прямо на популярном яхтенном маршруте. Здесь, благодаря удобной стоянке, вкусной и относительно недорогой кухне, предпочитают останавливаться многие яхтенные экипажи, идущие вдоль турецкого побережья со стороны Анталии в сторону Мармариса или обратно. Никому и в голову не приходит соблюдать юридические формальности, потому что это невозможно в принципе. Местные портовые власти благоразумно закрывают на них глаза.

Несколько лет назад начальником портовой полиции была назначена некая юная барышня. С первых дней работы на ответственном посту она стала закручивать гайки и требовать от яхтсменов правильно оформленные судовые документы. От такой прыти тут же взвыли не столько капитаны, сколько владельцы местного общепита. Последствия строгой политики грозили обрушить и без того хилую экономику острова, на котором проживают всего около 200 человек. Большая часть из них зарабатывает на туристах, и прежде всего – яхтсменах.

История закончилась довольно быстро. Дамочку убрали. С тех пор остров зажил как прежде и даже еще лучше. Сюда, как и раньше, приходят яхтсмены. Они не заморачиваются формальностями и вносят свою лепту в процветание местной экономики. Все при этом довольны!

На острове Кастель Россо есть редкое и необыкновенно красивое геологическое образование – Голубая пещера. В 1929 году итальянский король Виктор Эммануил III с восхищением констатировал, что эта пещера является «старшим братом» Crotta Azzura, расположенного на Капри близ Неаполя. Длина пещеры составляет около 75 метров, ширина – 40 метров и высота – 35 метров. Попасть внутрь можно только на небольшой лодке через узкую щель. Или вплавь. Самые красивые снимки в Голубой пещере получаются в первой половине дня или при восходе солнца. Пещера расположена в восточной части острова. Свет, преломляющийся через подводную часть входа, придает ей необычное, фантастическое свечение.

Из записок Матвея Коковцева

О непостоянстве греков послужит доказательством следующий пример. Один Российский крейсер родом Славонец, командовавший шебекою Забнакою, узнав выгодное положение здешней пристани и пришед к острову Кастро Россо захватил несколько Греков. Уведомясь от них, что в крепости Турков гораздо превосходнейшее число от его людей, и что крепостцы по неприступному ее на каменистых утесах положению и с большим войском взять нельзя, употребил воинскую хитрость. Он, ведая непостоянство Греков, сказал им, что прислан от флота Российского осмотреть пристань Кастро Росскую, и что чрез двадсять четыре часа весь флот сюда прибудет и просил их не сказывать сего Туркам, под опасением в противном случае жестокого наказания. Но Греки не успели возвратиться, рассказали в крепости слышанное ими, а Турки пользуясь ночною темнотою на мелких судах уехали в Караманию, оставя крепость и пушки ему в добычу. С того времени служил сей остров пристанью для Российских крейсеров в Сирских и Караманских водах плававших.

Глава 13 Тосканский рай. Ливорно

Мы прошли весь Архипелаг, где произошли основные события экспедиции графа Орлова. Я был бы не очень последовательным, если бы не рассказал об итальянском городке Ливорно. Он имеет самое непосредственное отношение к нашей истории и сыграл в ней весьма заметную роль. Этот старинный городок на северо-западном побережье Италии, напоминающий Венецию в портовой и старой частях, сегодня в чести у обеспеченных русских туристов. Многие из них, наслаждаясь его колоритом, кухней и вином, даже не подозревают, что привлекательным для русских аристократов этот регион в конце XVII века сделал именно Алексей Григорьевич Орлов. В городских ресторанах и тавернах – ровесниках этот милого городка – в прежние времена сиживали моряки с архипелагских эскадр. Судя по воспоминаниям очевидцев, они весело проводили свой досуг в Ливорно: пили вино, играли в карты и бильярд, иногда даже дрались. А появилось русское Ливорно весной 1770 года, когда наши корабли вошли в Средиземное море.

Мы не планировали заходить в этот тосканский уголок. Я отправился туда лишь через год после завершения первого средиземноморского этапа, когда наши фильмы об Архипелагской экспедиции уже были в эфире. Если в сердце Архипелагской губернии осталось не так много следов русского присутствия, то в Ливорно, что называется, «каждый камень говорит». Многое, о чем писали очевидцы тех далеких событий, существует и поныне в прежнем виде.

Основными базами для русских кораблей, напомню, были два островка в Кикладском архипелаге – Миконос и Парос. А еще одной базой русских в Средиземноморье был порт Ливорно. Как говаривал Козьма Прутков, «жизнь в городе начинается с приходом в него военных». Лучше о том периоде пребывания русских в Тоскане не скажешь. Жизнь в Ливорно расцвела и приняла весьма куртуазный оттенок главным образом благодаря самому графу Орлову и его офицерам. Они выбрали Ливорно не случайно. Город был первой вольной гаванью в Европе еще с 1547 года. Здесь можно было совершать любые торговые сделки без обычного в таких случаях контроля со стороны таможни и портовых служб. Порт был открыт и для воюющих сторон. Он был неким подобием нейтральной полосы. Это предопределило наличие здесь консульств большинства европейских держав. Статус и расположение городка повлияли на выбор Орлова и позволили ему создать здесь довольно большую русскую колонию без лишних дипломатических процедур. Все это не отменяло строгого санитарного контроля. Ему подвергался экипаж любого корабля, прибывающего в Ливорно.

Городские каналы

Если вы прогуляетесь по старому городу (и в частности, портовой его части), безусловно, обратите внимание на обилие каналов, опутывающих его обширной сетью. Старый город носит название Новая Венеция. Это та часть города, которая на своем многовековом пути не расплескала колорит, аутентичность и, похоже, мало изменилась со времен русского пришествия. Новую Венецию с одинаковым успехом можно назвать как сетью каналов, так и системой островков. Кому как нравится. Их относительная изолированность и определила наилучшее место для карантина – Lazzaretto di San Rocco (госпиталь Святого Роха), построенный еще в 1590 году Фердинандом I. Порт был довольно большим по тем временам, но к середине XVIII века оказался перегруженным. Пришлось строить еще два карантина – Святого Джеймса и Святого Леопольда. Алексей Григорьевич каждый раз, прибывая в Ливорно, был вынужден по три недели проводить в первом из них. Оба карантина в относительно первоначальном виде дожили до нашего времени, как, впрочем, и большинство других зданий старого города.

Русским, благодаря «особому» положению, удавалось довольно комфортно и вольготно чувствовать себя даже в карантине. Граф Орлов, например, в нарушение существующих правил постоянно принимал у себя гостей. Свободно чувствовали себя и его братья по оружию. Как только русские моряки вырывались на свободу, город, сотканный из соблазнов, поглощал их. Они становились частью очень большой русской колонии. Судите сами: с 1770-го по 1774 год в порту Ливорно обычное число русских кораблей достигало 10–14. На каждом корабле, даже небольшом фрегате, было около двух сотен моряков. Экипаж линейного корабля превышал пять сотен человек. Также в порту стояли русские торговые корабли. Их количество нередко было более двух десятков. Поэтому, даже если прикинуть грубо, численность подданных Екатерины за годы базирования в Ливорно была в районе 3 тыс. человек одновременно. В городке с местным населением всего лишь 40 тыс. человек – это почти 10 процентов!

Такая концентрация русских военных не могла не отразиться на жизни городка. Конфликтов было предостаточно. Кражи, драки и прочие нарушения общественного порядка не носили массового характера, но все-таки были привычными. Провинившихся наказывали жестоко. В середине апреля 1770 года пять моряков за различные преступления были под пушечные выстрелы показательно повешены на реях и на виду у всего города в мешках сброшены в море.

Первое, что видели русские моряки, когда высыпали из карантина, была портовая площадь. В ее центре и сейчас располагается памятник Фердинанду I, строителю и основателю города. Фигуры четырех человек у подножия – это плененные мавры, пираты. Общий вектор композиции таков: «Пиратство будет побеждено, победа всегда будет за нами!» В образах этих четырех фигур действительно угадываются четыре национальности и четыре этапа человеческой жизни. Сразу с площади русские моряки бежали в лучший трактир! А лучшим и сейчас остается Casina delle ostriche. Я не собирался делать рекламу этому занятному и дорогому заведению. Но дело в том, что капитан Хметевский, в своих записках довольно подробно описывающий военные кампании и быт, никогда не останавливался на трактирах и застольях. Не таков был капитан Хметевский, чтобы тратить бумагу и чернила на подобные глупости. Для Casina delle ostriche он сделал исключение. Почему бы так не сделать и мне?

История этого ресторана (язык не поворачивается назвать таверной этот уголок старой кулинарной Тосканы) совсем недавно разменяла четвертый век. К моменту начала русских застолий ему было 60 с лишним лет. Он всегда специализировался на морской кухне. Время пошло ресторану на пользу: он сохранил прежний облик, но стал более изящным. Возраст и традиции, знаете ли, обязывают. Ресторан был знаменит и популярен еще до того, как первые русские червонцы и ефимки звякнули о его стойку. Таким его сделали очень знатные особы, например, девятый герцог Тосканы Леопольд I. Княжеский дом Медичи получал устрицы только отсюда. Что касается русских, то они никогда не отказывали себе в излишествах, когда обстоятельства складывались благоприятным образом. Русские могли позволить себе в Ливорно многое. Их карманы в тот момент не были пустыми. Орлов и его капитаны по достоинству оценили все преимущества ресторана. Степан Петрович Хметевский заглянул сюда в тот момент, когда позади у всех была выигранная война, а впереди – дорога домой.

Я тоже решил не экономить на себе и приправить свои дорожные впечатления местными деликатесами. Карта вин в ресторане впечатляет, а кухня просто превосходна. Ограничусь упоминанием нескольких названий из меню: «Креветки на закате» (сицилийские красные креветки с маринованным яичным желтком и хрустящим салатом из сельдерея), «Морские гребешки, фаршированные томатами sbruciacchiato», «Равиоли с устричным кремом-пастой, со сливками, с фисташками и сыром пармезан». Кухня и русский след – вот что делает это место роскошным. Если вы побывали в Тоскане и пропустили его, придется ехать еще раз!

Русские приносили в Casina delle ostriche не только деньги, заработанные тяжким ратным трудом, но и неприятности, способные подкосить его бизнес и репутацию. Дело в том, что один из каналов Новой Венеции был одновременно и устричной фермой этого ресторана. Нечистоты, выливающиеся из недр пришвартованных в нем русских кораблей, за несколько лет постоянного пребывания почти уничтожили популяцию моллюсков. Ущерб был огромным.

Конечной точкой путешествия русских моряков по Ливорно были православные церкви. Греки появились здесь в начале XVII века и сразу построили свой первый храм – Chiesa Santissima Annunziata (церковь Благовещения Пресвятой Богородицы). Греческие униаты тогда же ассимилировались с местным населением, поэтому храм можно было назвать православным с большой натяжкой. После Второй мировой войны греческая община и вовсе продала его католическому братству. Теперь церковь известна как Chiesa della Purificazione (церковь Сретения).

В XVII веке, когда Ливорно стало одним из центров средиземноморской торговли, греческая православная община значительно выросла за счет переселенцев из восточных областей островной Греции. Они и построили в 1770-х годах храм Святой Троицы, о котором упоминал капитан Хметевский: «В Ливорне есть греческая церковь, изрядно украшена, имеет изолоченой иконостас, подачею россиян сосуды, крест, евангелие и ризница весьма богата, присланная из России нашей великой государынею». Действительно, в те годы Екатерина Великая активно использовала идею православного единства. Она защищала и поддерживала греческие и славянские общины всеми доступными средствами. Одной из форм поддержки стали богатые церковные дары. Они передавались удаленным православным общинам в разных уголках Средиземноморья и Европы. Православная община Ливорно получила свои дары одной из первых еще в 1764 году. Позднее, во время базирования русского флота в Архипелаге, такие дары появились на Афоне, Паросе, Тиносе, Патмосе. Богатейшие дары Екатерины монастырю Иоанна Богослова на Патмосе уцелели, а вот то, что было передано в Ливорно, большей частью утеряно или разграблено. Сам же храм по-прежнему стоит. Для русских моряков в те годы он был подобием «Дома культуры», центром притяжения, объединявшим их вдали от дома лучше самого шумного трактира.

А чем же было Ливорно для Орлова? Остановкой на пути из Архипелага в Россию и обратно. Местные газеты внимательно следили за светской жизнью Орлова и фиксировали каждый его шаг. В поле зрения газет попадали даже такие незначительные эпизоды, как его однодневные поездки в соседнюю Пизу, балы и приемы.

С появлением Орлова жизнь в Ливорно и окрестностях для местной знати и дипломатов ускорялась. Алексей Орлов старался на 100 процентов использовать геополитически исключительное положение Ливорно в своих целях. Поэтому контактировал в первую очередь с английским дипломатическим корпусом. Хотя случались встречи со всякими сомнительными элементами. Например, во время своего первого пребывания в Ливорно в 1770 году Орлов встретил знакомого ему еще по Петербургу Джакомо Казанову. Тот просился на русскую службу. Алексей Григорьевич понимал, что Казанова, возможно, будет выполнять во время экспедиции чьи-то деликатные поручения, и под надуманным предлогом отказал ему. Казанова в обиде заявил, что «без него Орлову Константинополя не видать». Так, в общем, и вышло. Но дурной глаз Казановы тут ни при чем.

Давайте посмотрим график Орлова и поймем, как часто он бывал в Ливорно: апрель 1769 – май 1770; с декабря 1770, включая поездку в Россию, по июнь 1771; сентябрь 1771 – июль 1772; май – сентябрь 1773; июль 1774 – июнь 1775. В последний промежуток времени произошли очень важные события. Во-первых, в июне 1774 года был заключен Кючук-Кайнарджийский мирный договор. Он положил конец семилетней русско-турецкой войне, изрядно измотавшей обе стороны. Корабли начали покидать Архипелаг. Большая их часть отправилась в обратный путь в Кронштадт с остановкой в Ливорно. После последнего «прости-прощай» на тосканской земле русских моряков ждал долгий путь домой – через Гибралтар, Бискай и Балтику. Безусловно, Орлову приходилось решать самые разные вопросы, связанные с возвращением флота в Россию. Но было среди них одно особое дело – деликатное, совершенно секретное, рискованное и… дурно пахнущее! Речь идет о похищении «княжны Таракановой», претендентки на русский престол.

Я не случайно упомянул о тесных связях Орлова с английским дипломатическим корпусом в Тоскане и Ливорно. Не последнюю роль в похищении «княжны Таракановой» сыграла английская дипломатия в лице ее консула в Ливорно Джона Дика. Именно он с помощью письма Орлову о якобы имевших место столкновениях между английскими и русскими моряками помог выманить «княжну Тараканову» из Пизы и убедить ее присоединиться к нему для поездки на русские корабли в Ливорно. Что, в общем, неудивительно: «Тараканова» была «картой» из французской колоды. Это оправдывало сомнительность средств. А вот – верх цинизма: по прибытии в Ливорно английский консул уже знал, что ждет несчастную, и поселил ее и Орлова у себя дома. На следующий день, 25 февраля 1775 года, на обед в честь гостей был приглашен контр-адмирал Самуил Грейг. Банкет плавно и логично переместился из дома английского консула на русский флагманский корабль «Святой великомученик Исидор». Русская эскадра даже произвела демонстрацию маневров, чтобы никто из собравшихся жителей ничего не заподозрил. В какой-то момент Грейг и Орлов куда-то пропали, а самозванка была взята под стражу.

Арест «принцессы» вызвал негодование не только в Ливорно, Пизе и Флоренции, но и во всей Европе. До самого конца плавания Грейг предпочитал избегать заходов в порты. Он опасался, что корабль с самозванкой на борту может быть задержан. Судя по его воспоминаниям, вся эта история с «княжной» далась ему тяжело. Возможно, именно он мучился угрызениями совести больше всех. Кем бы ни была «Тараканова», молодую женщину подлостью, обманом и игрой на чувствах заманили в ловушку, а потом и в тюрьму! Но контр-адмирал, будучи англичанином, ощущал себя в первую очередь военным, русским офицером, принявшим присягу и выполнявшим свой долг, пусть даже таким образом и такой ценой!

В течение двух дней, пока русская эскадра стояла на рейде, местные жители на лодках искали возможность вызволить «принцессу». Только холодная ружейная сталь по периметру русского флагмана удерживала их от необдуманных поступков. 26 февраля эскадра снялась с якоря и в мае того же года прибыла в Кронштадт. «Княжна» была помещена в один из казематов Алексеевского равелина Петропавловской крепости, где умерла от туберкулеза 4 декабря 1775 года (по официальной и самой распространенной версии). Нельзя отрицать, что граф Орлов был человеком военным, стратегически и мудро мыслящим, большой личной храбрости. При всем этом его роль в убийстве Петра III серьезно подрывала его репутацию. Похищение «княжны», по всей видимости, этот процесс завершило. Что ж, такое уж было время – эпоха дворцовых переворотов, предательств, политических убийств, быстрого карьерного роста и не менее стремительного падения с пьедестала. Мне хотелось бы думать, что Орлов в этом неоднозначном деле только выполнял свой долг и не испытывал при этом ни привязанности, ни тем более любви. Факты свидетельствуют лишь о строгом выполнении Орловым указаний Екатерины: «Поймать всклепавшую на себя имя во что бы то ни стало». Иначе Алексея Григорьевича сложно оправдать даже как государева человека. Все это вовсе не означает, что Орлов, обрекая девушку на заточение и смерть, не чувствовал угрызений совести от содеянного.

«Княжна Тараканова»

Неизвестная, выдававшая себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского, родилась между 1745 и 1753 годами в Санкт-Петербурге. В 1774 году заявила о своих притязаниях на российский престол и на некоторое время нашла поддержку у сторонников Барской конфедерации. Похищена по приказу Екатерины II в Ливорно и привезена в Санкт-Петербург. На следствии не признала своей вины и не раскрыла своего происхождения. Умерла в заключении в Петропавловской крепости.

Государственная карьера графа Орлова на этом закончилась. Он покинул службу и до конца жизни путешествовал, занимался хозяйством и разведением рысаков в своем имении. И, наверное, вспоминал яркое и благостное Ливорно.

Сейчас мы знаем, что все эти необыкновенные события происходили в тот краткий миг истории, когда греческие острова принадлежали России и были ее самой отдаленной территорией. Всему приходит конец. Первоначальные планы русских задержаться подольше сменились желанием поскорее закончить войну. Семь лет противостояния утомили и истощили обе стороны. На это время пришелся знаменитый Пугачевский бунт. В Петербурге пришли к заключению, что дальнейшее существование Архипелагской губернии сопряжено с проблемами. «Новая Россия» из грандиозного эксперимента превращалась в разменную монету, которую следовало продать подороже.

В 1774 году между Россией и Портой был заключен Кючук-Кайнарджийский мир. Русские корабли начали покидать Архипелаг. Хотя для России это была победа, но обошлась она дорого – контрибуция и близко не покрывала затрат на войну, а внешние займы были погашены Россией лишь к концу следующего столетия. Да и новые подданные почувствовали себя обманутыми, и замаячившее для них на горизонте «светлое будущее» сменилось разочарованием. Русские уходили, а Кикладские острова возвращались в прежнее «жалкое и угнетенное состояние». Они стали для тех, кто оставался, «Островами невезения» еще на долгие 58 лет. Архипелаг вернули грекам лишь в 1832 году, а ведь все могло быть совсем иначе…

Тем не менее Екатерина, понимая свою ответственность «за тех, кого приручила», сделала все, чтобы оставшееся под османами население как минимум не пострадало. Тем же, кто не мог и не хотел остаться, была предоставлена возможность покинуть Архипелаг вместе с русскими. По условиям мира оставшиеся греки, не платившие податей за годы русского правления, амнистировались. За соблюдением этого пункта договора должна была следить чрезвычайно широкая консульская сеть. Греки, пожелавшие обрести новую родину, в мае 1775 года покинули острова и на 11 кораблях двинулись через проливы в сторону Крыма и Черного моря. Там они получили самые широкие привилегии и возможность служить России. Бывшие пираты, обычные волонтеры, солдаты, матросы, капитаны тоже не остались без наград. Все они стали в России офицерами, генералами и адмиралами, обласканными за свои прежние и будущие заслуги.

В отличие от своих «западных партнеров», Россия никогда не претендовала на колониальные приобретения на далеких банановых островах, лежащих в тысячах морских миль от себя. Великобритания, Франция, а впоследствии Германия имели такие колонии, причем часто в другом полушарии, – Россия же была сосредоточена только на тех территориях, которые находились у ее естественных границ. Что касается Кикладского архипелага, то образование губернии было обусловлено прежде всего военной причиной, замешанной на спасении единоверцев, – как известно, шла очередная русско-турецкая война. И когда встал вопрос о непростом решении – выбор Екатерины Великой в пользу Крыма хотя не был по многим причинам простым, тем не менее был логичным.

Из записок С. П. Хметевского

1774 года марта 20 числа с корабля «Европы» съехал я в Ливорну в карантинной дом вместе с бригадиром Веригиным и гвардии капитаном порутчиком Бомгартом. Карантин российским военным судам полагается всех держав менше. Карантинной дом: в нем довольно домов, где благородным людям жить можно; для на русских, карантинные надзиратели особливое почтение и доверенность имеют и никакой нации сравнения с нами нет… Оное карантинное место окружено каналами и поблизости каналов построены великия могазеины, чтоб во время карантина с судов товары сгружать и сушить можно было, для чево к тому способные амбары и сделаны. Есть и другой карантинной дом, который перваго больше, только от города далее, но со всем тем сколь ни хорошо жить, только убыточно и скушно.

На берегу ж гавани стоит с амбоном мраморной столб, к которому прикованы по углам четыре статуи медныя великой величины и точнаго человеческаго изображения, так что явно видно было старость, грубость и младость, над которыми на том столбу стоит тосканский герцог Медицис с обнаженным мечом; об оных статуях сказывают, что они род гигантов и что оная величина точное их изображение; они махометанцы, из барбари, отец с тремя сынами; славныя были разбойники; один сын по звездам угадывал, что всем будет несчастие, и как оное, так и в их оковах, унылость изображены точно.

В 9 число апреля вышли из корантинного дому в лучший трахтир в городе; город Ливорна – владения констанского герцога, коммерцею и купечеством знатен, собой не велик, только многолюден; окружен весь хорошею крепостию с широким с водой каналом; строение хорошо, нет менее домов как о четырех, а большая часть пять и шесть этажев.

Россия получила право иметь свой флот на Черном море и проходить через проливы Босфор и Дарданеллы, а также стратегические форпосты на Азовском и Черном морях – Керчь, Ени-Кале, Азов и Кинбурн. Российская империя, по сути, поменяла Архипелагскую губернию на Крым, понимая его значение для будущего России и ее флота. И Севастополь, и Черноморский флот обязаны своим рождением именно этому невероятному эпизоду российской истории. С этого момента русский флот буквально «прописался» в Эгейском и Средиземном морях и стал мощным инструментом русского влияния в мире.

Конец первой части

Часть вторая Кто убил «Святослава»?

Подозреваемые

Монастырь-государство

Первая ошибка Эльфинстона

Важнейший успех русского флота

Вперед! На Константинополь?

Корабли-мертвецы

Два капитана

Путешествие на корабль «Святослав»

После трагедии

«Святослав»… красавец корабль, самый большой и современный в экспедиции графа Алексея Орлова. «Святославу» суждено было стать славой русского флота и погибнуть самым таинственным, мистическим образом. С этим именем связано множество конспирологических предположений. Главное из них: что произошло бы, если бы «Святослав» не погиб и русские удержали бы за собой остров Лемнос?

После победы русского флота над турками корабли одной из эскадр встали буквально в шаге от Константинополя и блокировали вход в Мраморное море. Русские могли закончить войну в том же году, закупорив Дарданеллы. Основное снабжение Константинополя осуществлялось по воде, и в случае блокады проливов город непременно ждал бы голод. Спасением для османов могло стать только подписание мира. И с этого момента российская геополитика пошла бы по совершенно иному сценарию, война не продлилась бы еще четыре года, а Россия не отдавала бы кредиты за изнурительную войну еще почти 100 лет.

С самого начала изучения истории Архипелагской экспедиции я не обратил пристального внимания на значение гибели корабля «Святослав». Его крушение, конечно, отразилось на ходе кампании, но образование Архипелагской губернии казалось мне тогда более важным событием, хотя бы потому, что о факте ее существования вообще мало кому известно. К «Святославу» я вернулся позднее и понял: его гибель – это подлинная детективная история, заслуживающая внимания моих зрителей и читателей.

Мне показалось очень подозрительным, что в момент наивысшей близости русских к стратегическому окончательному успеху, прорыву в Дарданеллы и Константинополь и близкому окончанию войны русский корабль «Святослав» гибнет. Гибель корабля и, как следствие, потеря Лемноса заставляет командование Архипелагской экспедиции вообще забыть о такой операции, как захват Константинополя. Она исчезает из планов, замыслов и дум и перемещается в категорию несбывшихся и несбыточных надежд. Причем могли ли русские прорваться к Константинополю, не знал никто: ни турки, ни даже сами русские. План Екатерины был очень близок к реализации. О том, что у русских такие планы были, знали все. После начала блокады пролива прорыв и захват столицы стал очевидной реальностью, и это приводило османов в состояние жуткого страха. И не только их. Мысль о том, что русские закончат войну так быстро и победоносно, вызывала серьезное беспокойство у англичан и, очевидно, отравляла бытие их дипломатическому корпусу. Понимая все последствия продолжения блокады, а также ее снятия из-за гибели корабля, изучая имеющиеся обстоятельства гибели «Святослава», углубляясь в тему, все меньше и меньше веришь в такие странные случайности и трагические стечения обстоятельств. А вот в хорошо продуманную и исполненную гибель корабля, в то, что посадка на мель – часть чьего-то плана, верится гораздо охотнее.

Это был тот чрезвычайно редкий случай, когда гибель корабля не просто изменила ход кампании. Она развернула ход истории, замедлила развитие России и региона. Я изучил документы и предположил, что авария самого большого корабля русских эскадр в сентябре 1770 года не была случайностью. Я должен был собрать все доступные материалы и найти сам корабль, чтобы закрасить все белые пятна в этой истории.

Я не сомневался, что «Святослав» все еще лежит на дне у берегов Лемноса. Русские оставили корабль и вообще покинули этот район Эгейского моря. Большая часть греческого населения была вырезана османами. Информационная цепочка разорвалась, рассказать о месте гибели «Святослава» попросту было некому. Сведений о том, что корабль найден современными исследователями, у меня тоже не было. Что ж, давайте разберемся: кто убил «Святослава» и кому была выгодна его гибель?

Глава 1 Подозреваемые

Россия нуждалась в иностранных специалистах и нанимала их. Большинство из них были англичанами. Никаких особых преференций они не получали и росли в званиях и должностях, как все. Из пяти командиров русских эскадр двое были англичанами – Джон Эльфинстон (2-я эскадра) и Самуил Грейг (5-я эскадра). Рядовых же английских офицеров было значительно больше.

Среди англичан на русской службе было немало здравых, компетентных и главное – искренне преданных своей новой родине моряков. Например, адмирал Самуил Грейг. Он верой и правдой служил России на различных должностях, участвовал во многих сражениях и внес большой вклад в развитие и перевооружение русского флота. Именно Грейг проявил исключительную лояльность к Екатерине, доставив в Россию в 1775 году княжну Тараканову. Европейские державы к факту ее пленения относились крайне отрицательно. Поступок Грейга красноречиво показал, кому и насколько он был предан.

Незадолго до начала Архипелагской экспедиции в России появился наш первый «подозреваемый». 30 мая 1769 года англичанин Джон Эльфинстон в чине капитана 1-го ранга был зачислен в русский флот. 9 июня того же года вопреки всем правилам высочайшим приказом он же был произведен в контр-адмиралы «сверх комплекта». Стремительное повышение произошло при протекции руководителя Коллегии иностранных дел Никиты Ивановича Панина, известного англомана и одного из создателей «Северного аккорда» (альянс России, Пруссии, Швеции, Польши). Панин был врагом братьев Орловых – инициаторов Средиземноморской экспедиции.

Вероятно, Эльфинстон был для Панина весьма важной фигурой. Как высокопоставленный командир, он был способен не только влиять на ход событий, но и доносить информацию из лагеря Алексея Орлова. Вероятно, Панин при этом был не единственным корреспондентом, с кем связывался Эльфинстон. Англичанин с таким же успехом мог работать и на британское адмиралтейство. Последующие события наводят на такие мысли, хотя это в большей степени предположение со своими за и против.

Личность второго «подозреваемого» можно обозначить как человек-загадка. До последнего времени мне не было известно даже его имя. Просто Гордон, вернее, лоцман Гордон. Никаких подробностей его жизни, ничего, что могло бы помочь составить портрет таинственного лоцмана. Я не мог понять, как, когда и при каких обстоятельствах Гордон попал на русскую службу, пока не нашел доклад контр-адмирала Эльфинстона графу Панину от 11 января 1770 года из Портсмута: «Господин Гордон, произведенный мною в лейтенанты и взявшийся в качестве лоцмана провести «Святослав», доносит, что этот корабль не может продолжать плавания в настоящем его положении и что это почти чудо, как он дошел сюда».

Лоцман Уильям Гордон стал для меня почти мифическим персонажем. Хотя он и существовал в реальности. Буквально перед сдачей рукописи в издательство я получил ответ от самого крупного в Великобритании специалиста по британской колонии в Санкт-Петербурге в екатерининские времена и участию британских офицеров в русских военно-морских экспедициях, профессора кафедры славяноведения Кембриджского университета Энтони Кросса. Мой вопрос был очень прост: «Who is mister Gordon?» Господин Кросс любезно согласился помочь мне и нашел двух однофамильцев. Но они, к сожалению, не имели никакого отношения к нашей истории. Уильям Гордон так и остался человеком-загадкой, попавшим на русскую службу при содействии контр-адмирала Джона Эльфинстона.

И наконец, наш третий «подозреваемый». Уильям Роксбург приходился двоюродным братом адмиралу Самуилу Грейгу. В 1764 году Роксбурга приняли на русскую службу в чине капитана 2-го ранга. Он служил на Балтийском море. В 1769 году в звании капитана 1-го ранга принял участие в Архипелагской экспедиции, командовал линейным кораблем «Три Святителя». После сражения при Наполи-ди-Романья и, возможно, в результате конфликта между офицерами эскадры и контр-адмиралом Эльфинстоном Уильям Роксбург заменил на корабле «Святослав» капитана 1-го ранга Степана Хметевского. С этого момента начинается наше путешествие по следам последнего плавания самого большого корабля Архипелагской экспедиции.

Джон Эльфинстон

Родился в 1722 году. Начал военно-морскую карьеру мичманом Королевского флота. В 1745 году получил чин лейтенанта, в 1757-м – коммандера, с 1758 года – капитан. В 1758 году участвовал в высадке войск на территории Франции, попал в плен. Командовал кораблем 6-го ранга Eurus, затем – фрегатом HMS Richmond. После окончания Семилетней войны до 1767 года командовал 60-пушечным линейным кораблем HMS Firme.

Принят на русскую службу 30 мая 1769 года, назначен командиром линейного корабля «Не тронь меня». Эльфинстон возглавил вторую эскадру Архипелагской экспедиции. В нее входили три линейных корабля («Тверь», «Саратов», «Не тронь меня»), два фрегата («Надежда» и «Африка»), три транспорта и один пинк. Личный состав эскадры насчитывал 2261 человека. Эльфинстон получил задание привести подкрепление находившейся в турецких водах эскадре Г. А. Спиридова и поступить под командование графа Алексея Орлова. 24 июня Эльфинстон в составе объединенной русской эскадры принял участие в Хиосском сражении, а через день и в Чесменском сражении. В 1774 году Эльфинстон отправился в Кронштадт, 19 июля вышел в отставку и навсегда покинул Россию. После увольнения с русской службы Эльфинстон вернулся в английский флот. В ходе войны за независимость США в 1779–1780 годах он участвовал в боевых действиях в Вест-Индии. При Гренаде в эскадре вице-адмирала Байрона и при Мартинике в эскадре вице-адмирала Родни командовал HMS Magnificent. Джон Эльфинстон умер в 1785 году в возрасте 63 лет.

Глава 2 Монастырь-государство

В феврале 1770 года две эскадры русского флота под командой адмирала Г. А. Спиридова и контр-адмирала Джона Эльфинстона подошли к берегам Греции. Часть русских сил высадилась в бухте Витуло на полуострове Пелопоннес. Там их встретили восторженные толпы повстанцев. Именно на Пелопоннесе русские намеревались нанести Османской империи смертельный удар.

Городок Витуло не избалован вниманием туристов, как и монастырь, располагающийся в нем. Тем интереснее было попасть туда, взглянуть на стены, способные рассказать о многом. Провинция Мани, где находятся городок Витуло и монастырь, – довольно любопытное место. Я бы назвал ее греческой Корсикой. Итальянский остров напоминают горы и архитектура этого места: везде можно встретить старые родовые башни, выросшие в эпоху кровной мести, как грибы. Главное, что сближает Мани и Корсику, – люди, их веками ковавшаяся ментальность. Майноты были потомками жестких и дисциплинированных спартанцев и жили на перекрестье дорог между Западом и Востоком. Борьба с чужими цивилизациями еще больше узаконила порядки майнотов, укоренила их клановость.

Бухта Витуло

В XVIII веке обострилась борьба местных жителей с османами, что заставило кланы объединиться. В этот период здесь появились русские, желавшие как можно эффективнее использовать чувства майнотов к захватчикам. Я упомянул ненависть не случайно. Именно ненависть, переходящая все мыслимые границы, двигала этими людьми и впоследствии сослужила им дурную службу. В этом они сильно отличались от островных греков. Те довольно комфортно жили при османах, исправно платили налоги, сохраняя привычный уклад жизни и не помышляя ни о каких бунтах. Это стало неприятной неожиданностью для русских, считавших, что им будет оказана повсеместная поддержка единоверцев. Как бы не так! На Архипелаге русских не ждали…

Впрочем, и нас тоже. Оказалось, что монастырь в Витуло – это отдельное «государство». Он принадлежал одному местному клану и всегда был частной собственностью. Сюда не водят туристов. Лишь во время нечастых служб в монастырь изредка попадают посторонние. А как попасть туда, где тебя не ждут? Лишь по воле случая. И такой случай представился, нам опять повезло. Когда мы ужинали в местной таверне, нас услышал человек, говоривший на русском, хотя и с сильным акцентом. Грек, уехавший из Грузии около 30 лет назад с семьей, на нашу удачу, оказался одним из жильцов монастыря. Христофор Киласилис (так звали нашего нового знакомого) – строитель, живущий при монастыре со своей семьей. Христофор поддерживает монастырь в достойном состоянии. Он пообещал договориться с хозяйкой монастыря о нашем визите и не только сделал это, но и уговорил ее дать нам интервью. В фильм этот эпизод не вошел, но в монастырь мы все же попали.

Монастырь оказался даже старше, чем я думал. Его основали два брата, видимо, еще в конце XV века. За пять лет до прихода русских он был отремонтирован и расписан внутри фресками, которыми можно любоваться и сейчас. Такую необычную роспись я встречал в Греции всего дважды. Она стоит того, чтобы проделать долгий путь. Внутреннее убранство монастыря неплохо сохранилось. А вот богатые дары Екатерины Великой, переданные русскими моряками монастырю, – нет. Они были попросту украдены. Сейчас монастырем владеет семья Дакаулоу. Наследование происходит только по мужской линии без права отчуждения или продажи самого монастыря и прилегающей территории.

Монастырь Витуло

Русских здесь, в отличие от Архипелага, ждали давно – еще до высадки орловских десантов. В Грецию были направлены эмиссары Екатерины и Орлова. Направлены в первую очередь на Пелопоннес, к майнотским вождям. Греция была неоднородна по своему социальному настрою, и если на Пелопоннесе постоянно бунтовали, то на островах, в Архипелаге, местные жители были в основном всем довольны и ни в каких бунтах участвовать не желали – турки их вполне устраивали. Опорой в Архипелаге для русских могли быть лишь лихие пираты, составлявшие небольшую часть населения Архипелага. Эмиссары должны были выяснить настроения коренных жителей и подготовить почву для будущих совместных действий. Встречал их один из майнотских вождей, глава клана Мавромихали. Эта фамилия до сих пор влиятельна и уважаема в тех краях. Екатерина послала тайное письмо грекам: «Ея Императорское Величество, ревнуя о благочестии, желает стенящий под игом варварским православный народ избавить, посылает от себя ево, Папазола, чтоб уверил о всевысочайшей к ним милости и покровительстве, а притом изведал бы о желании и состоянии сих народов». 20 февраля Федор Орлов освятил в монастыре греческие знамена и привел к присяге на верность союзу с Россией греческих добровольцев. Степан Петрович Хметевский писал: «Повстанцы, пришедшие в российское подданство, после литургии и салютов при монастыре Успенском, вдоль берега были выстроены фронтом, при котором для оных команд наших архимандритом освящены два знамени».

Греки были разделены на два спартанских легиона – Восточный и Западный. Они незамедлительно приступили к боевым действиям. «Первый наш в море десант без единого выстрела сделан… Греков к нам великое множество приезжало, из себя видные люди, здоровые и чистые, каждый с винтовкой, с пистолетом и с саблей», – вспоминал в своем дневнике Хметевский. Поначалу русским и майнотам сопутствовала военная удача. Они смогли закрепиться в важных стратегических пунктах. Например, в крепости Наварин. Правда, военная удача вскоре отвернулась от союзников. Кульминацией невезения стали события в крепости Мистра. После девятидневной осады отряд капитана Баркова взял крепость, в которой находился двухтысячный турецкий гарнизон. Русские рассчитывали сохранить ему жизнь. Но восставшие греки были настолько разъярены, что растерзали всех пленных, включая детей и женщин. Это событие серьезно осложнило положение русских на всем полуострове и стало причиной неудачи десанта. Слабые турецкие гарнизоны в Морее, готовые сдаться, предпочли сражаться до конца, опасаясь быть растерзанными греческими повстанцами. Греки слишком полагались на русских, чьи силы были невелики. А русские полагались на греков, хотя те не обладали регулярным войском, дисциплиной, организованностью и разбежались после первых неудач. Все военные операции на материке пришлось свернуть. Русские отправились искать военного счастья в море.

Глава 3 Первая ошибка Эльфинстона

Греки, как выяснилось, не сильно нуждались в освобождении. А Екатерина и ее ближайшие сподвижники надеялись именно на их поддержку и сильное стремление к свободе. Освобождение единоверцев от басурман поначалу значилось одной из главных целей экспедиции. Пока Орлов и Ганнибал штурмовали Наварин, а остальные отряды захватывали крепости на Пелопоннесе, Эльфинстон не пошел на соединение с эскадрой Г. А. Спиридова, как предписывала Екатерина еще до отправки эскадр. Джон Эльфинстон решил действовать в одиночку и, высадив десант, пятью своими кораблями атаковал превосходящий турецкий флот в местечке Наполи-ди-Романья.

Даже простая логика подсказывала, что правильнее было соединиться с эскадрой Спиридова и удвоить силы. Но Эльфинстон предпочел проявить самостоятельность, если не сказать самоуправство. Что это было – случайная ошибка или намеренное вредительство? Эльфинстон запер турка в бухте, дал бой эскадре Гасан-паши, а затем ушел, якобы устрашившись превосходящих сил противника. Офицеры русской эскадры негодовали, отказывались подчиняться английскому командиру и возмущались стилем его руководства. Они требовали соединения со Спиридовым, как то предписывалось императрицей еще при выходе из Кронштадта – при приходе к берегам Греции соединиться обеим эскадрам Спиридова и Эльфинстона. Командиры недолюбливали друг друга, не в силах совладать со своим желанием быть номером первым. Чрезвычайно амбициозный Эльфинстон жаждал славы, не готов был делиться ею и потому в ущерб здравому смыслу и с большим риском для эскадры гонялся за превосходящими турецкими силами. И вот – неслыханное дело! Эльфинстон уступил требованиям команды и пошел навстречу силам Спиридова. Вот только драгоценное время было упущено. Турецкий флот словно испарился из бухты.

Самостоятельная атака Эльфинстоном превосходящих сил противника не закончилась катастрофой по чистой случайности, поскольку османы уклонились от боя, приняв эскадру Эльфинстона за весь русский флот. Если бы турки приняли бой, Архипелагская эспедиция завершилась бы в тот же момент. В этот раз русским просто повезло. Весьма показательна запись из дневника С. П. Хметевского, командовавшего в тот момент кораблем «Святослав»: «При лавировании из Калантинской бухты на корабле у меня переломился грот марса реи, которых по беспутству контр-адмирала (Эльфинстона. – Авт.) в запасе уже не было у мыса Кабино, не хотел контр-адмирал, хотя и место позволяло, поворотить корабль по ветру, а надеялся обойтить оный, мне ж, не знав языка, никто перевести не хотел, да и мало слов моих слушали…» Записи Хметевского не были в целом очень эмоциональными, но в тот момент он не сдержался. Его, опытного, заслуженного капитана, просто игнорировали. Он практически не участвовал в командовании кораблем. В конце концов его заменили на англичанина Роксбурга! Все это можно было бы списать на взбалмошность и неуживчивость Эльфинстона. Но я подозреваю, что в его действиях была определенная логика. Он хотел всем управлять лично и таким образом конструировать нужные последствия. Хотя, возможно, есть и другое объяснение его поведению. Эльфинстоном руководили неуемные амбиции. Он не желал делить возможные лавры даже со своими капитанами, а тем более с адмиралом Спиридовым. Дальнейшие события показали, что подобный метод командования был для него не исключением, а правилом.

11 июня 1770 года Алексей Григорьевич Орлов соединился с эскадрами Спиридова и Эльфинстона, принял над ними командование и поднял на своем корабле кейзер-флаг. Так закончилось двоевластие, а вместе с ним – бурная деятельность Эльфинстона. Эльфинстон затих, но ненадолго.

Глава 4 Важнейший успех русского флота

Турецкий флот был упущен. В какой части Эгейского моря следовало его искать? И тут русским снова повезло. 24 июня русский флот, уже под командованием графа Алексея Орлова, настиг в Хиосском проливе ускользнувших от Эльфинстона турок. Вражеский флот превосходил русский и в количестве кораблей, и в вооружении. Судите сами: перед началом сражения турки имели 16 линейных кораблей, 6 фрегатов, 6 шебек, 13 галер и 32 малых и вспомогательных судна. Русские эскадры могли противопоставить им 9 линейных кораблей, 3 фрегата, 1 бомбардирский корабль, 1 пакетбот, 3 пинка и еще 13 более мелких судов. Превосходство в силе османов было двукратным. Доподлинно неизвестно, какой план предложил Эльфинстон на военном совете. Известно лишь, что он был единогласно отклонен, а вот план Спиридова, наоборот, принят. В свою очередь, Эльфинстон наотрез отказался возглавить авангард. Он сослался на то, что не может «рисковать на нем своей репутацией». В другой ситуации его, вероятно, обвинили бы в трусости и припомнили бы все прежние прегрешения, но в тот жаркий июньский день 1770 года было просто не до него. В предстоящем сражении Орлов назначил Эльфинстона командиром арьергарда.

Турецкие пушки. Музей Чесмы

Турки совершили ошибку. После боя в Хиосском проливе они бежали и позволили загнать себя в Чесменскую бухту. К девяти утра 26 июня их флот был полностью уничтожен. Были сожжены 14 турецких линейных кораблей, 6 фрегатов и большое количество мелких судов. Русские захватили линейный корабль «Родос». Из 15 тыс. турецких моряков после сражения спаслись лишь 4 тыс. После уничтожения турецкого флота в Чесменской бухте русский флот смог полностью контролировать Эгейское море. Мы едва ли можем считать Эльфинстона причастным к этой победе. Его корабли практически не принимали участия в сражении. А действия самого контр-адмирала были подозрительными. Вот красноречивые строки того времени: «Эскадра контр-адмирала Эльфинстона по положению была несколько удалена, но по приближении же спустилась вдруг на пистолетный выстрел и производя по неприятелю сильную картечную стрельбу, которую однако скоро прекратила ибо корабль «Святослав» под командой капитана Роксбурга в половине сражения поворотил оверштаг чему и вся его эскадра последовала и более вступить в сражение не могла». В русском флоте выход из боя, как и потеря корабля, был серьезным проступком. За деяние менее тяжкое адмирал Спиридов «поздравил матросом» капитана «Европы» Клокачева.

Так что же случилось с эскадрой Эльфинстона: приступ трусости или стечение обстоятельств? Слабый ветер? Его отсутствие? Не могу сказать, возможно, дело лишь в стечении обстоятельств. Я не был там, не вдыхал копоть горевших кораблей, на моем камзоле не было брызг крови убитых турецкой картечью комендоров. Но одно я знаю точно: все остальные моряки проявили себя геройски в этом сражении, им не помешало отсутствие ветра и прочие не менее важные обстоятельства. В Чесменском сражении показали себя достойно и многие англичане. До такой степени достойно, что английские историки считают эту победу в значительной степени британской. Дело обычное: у победы много родителей, а поражение – сирота. Интересно, что бы они сказали, если бы битву выиграли османы? Поделить лавры не могли и русские. Каждый участник Чесменского сражения приписывал основные заслуги себе. Всех превзошел князь Юрий Долгоруков, который впоследствии написал «роскошные небылицы» о своей решающей роли в победе над турками, даже не будучи при этом моряком.

Схема Чесменского сражения из дневников С. П. Хметевского

Примечательно, что в английских источниках вы не встретите упоминаний о причастности контр-адмирала Эльфинстона к гибели крупнейшего корабля русской экспедиции «Святослав». И тем более о суде над ним. Наоборот! Англичане считают своего соотечественника едва ли не главным героем Чесменского сражения. Более того, выражают мнение, что в России он был недооценен по вине прежде всего графа Орлова, стремившегося всячески принизить его заслуги и приуменьшить влияние и роль англичан. А вот граф Алексей Орлов, которого точно нельзя упрекнуть в предвзятом отношении к англичанам, считал иначе. В своем письме Екатерине от 28 июня 1770 года он отчитывался о ходе и результатах Хиосского и Чесменского сражений: «Всемилостивейшая Государыня, наперед прошу прощения, ежели контр-адмирал Эльфинстон не переменит своего поведения, я принужденным найдуся для пользы службы… Отнять у него команду оную флота капитан-бригадиру Грейгу, которого достоинство, верность, усердие, прилежание и благоразумие уверяют меня, что под его предводительством дела пойдут гораздо успешнее».

Есть мнение, что англичане, состоявшие на русской службе, покинули ее после Чесменского сражения и отправились в Англию. Вполне вероятно, британцы, не ожидавшие грандиозного успеха русских, решили таким образом ограничить свою помощь. Я бы не стал говорить о массовом исходе англичан. Возможно, какая-то их часть и покинула эскадру с английскими транспортами, но большая осталась. Например, герой Чесмы лейтенант Томас Макензи. Основатель Севастополя, в России он дослужился до звания контр-адмирала. Его именем названы холмы неподалеку от Севастополя – Макензиевы горы. Не покинул русских после Чесмы и лоцман «Святослава» Уильям Гордон. Он появился в эскадре в январе 1770 года, когда корабли контр-адмирала Эльфинстона находились в Портсмуте на ремонте. Именно Гордону суждено было сыграть решающую роль в трагедии «Святослава».

Действительно, многие русские корабли после перехода из Кронштадта нуждались в серьезном ремонте. Это в основном относилось к старым кораблям. Некоторые из них вообще не смогли продолжать плавание. Однако странным кажется тот факт, что новейший русский корабль «Святослав», спущенный на воду всего лишь за год до Чесменского сражения, был признан негодным для продолжения плавания. Этому кораблю явно не везло. После выхода из Кронштадта из-за открывшейся течи он был вынужден 12 августа 1769 года вернуться в Ревель для ремонта и догнать эскадру позже. Еще более странно, что Гордона вообще взяли на службу в качестве лоцмана. На других кораблях Архипелагской экспедиции в качестве лоцманов обычно нанимали местных моряков, в основном греков, хорошо знавших акваторию. Еще я обратил внимание на странную фразу о Гордоне в письме Эльфинстона графу Панину: «взявшийся в качестве лоцмана провести «Святослав». Значило ли это, что не Эльфинстон проявил инициативу, а сам Гордон предложил свои услуги?

Глава 5 Вперед! На Константинополь?

Чесменское сражение было выиграно, турецкий флот уничтожен. Что дальше? Константинополь? Ведь именно этот славный город был одной из целей Архипелагской экспедиции. Из письма посланника в Лондоне А. И. Мусина-Пушкина своему коллеге в Копенгагене М. М. Философову: «Успехами русского оружия покорилась древняя Спарта и я надеюсь, что господин Эльфинстон совершит желание мое и станет ударять ближе к цели. Хочется мне ведать его у Царьградского мыса, где лежит престол турецкого сластолюбия». Даже осторожная Екатерина называла Константинополь в качестве возможной цели будущей экспедиции: «Если уж ехать, то ехать до Константинополя и освободить всех православных и благочестивых от ига тяжкого. И скажу так, как в грамоте государь Петр I сказал: а их неверных магометан согнать в степи песчаные на прежние их жилища. А тут опять заведется благочестие, и скажем слава Богу нашему и всемогущему».

В русском лагере перед Чесмой царила нервозность. В счастливый исход предстоящего сражения верили не все: русские эскадры были явно слабее турецких. Лишь после Чесменского сражения Константинополь стал целью осязаемой, что оптимистично фиксировал и адмирал Грейг: «В случае овладения Лемносом, граф Орлов твердо решился прорваться сквозь Дарданеллы». После Чесменского сражения Алексей Григорьевич Орлов при всем своем недоверии к британцу Эльфинстону все-таки отправил его эскадру на блокаду Дарданелл. Отчасти это было похоже на изгнание: подальше с глаз! Очевидно, англичанин смертельно надоел Орлову, а у самого графа в тот момент появилась более важная цель – Лемнос! Остров был ключевой точкой войны – владевший островом, по сути, запирал Дарданеллы и приобретал удобную базу для флота и плацдарм для последующего овладения проливами и, возможно, самим Константинополем. Думаю, что близость русских к проливам являлась в большей степени преимуществом, чем опасностью. 15 июля 1770 года русский флот подошел к Лемносу, а 20-го началась двухмесячная осада. Она не стала легкой прогулкой ни для тех, кто оборонялся, ни для тех, кто осаждал. Инженер-поручик Г. Келхен писал: «У неприятеля было одних ружейных близь 1000 человек по стенам, камены бросали женщины и малые робяты».

Карта пролива Дарданеллы из дневников С. П. Хметевского

Карта Константинополя из дневников С. П. Хметевского

Русские к тому моменту уже действовали совместно с албанцами, греками и славонцами. Все они успешно вели осаду и проделали в крепостных стенах несколько брешей. Днем воевали, ночью вели переговоры о сдаче. Несмотря на утверждения защитников, что они якобы ни в чем не нуждались, им тоже приходилось несладко. С. П. Хметевский вспоминал, что «турки просили для своих жен и детей винограду, арбузов, кофи, которое от графа и было им давано». Это косвенно говорит о благородстве и некой мягкости нравов при ведении боевых действий. Между тем на Лемносе осада крепости Пелари шла весьма удачно. 25 сентября османы, наконец, согласились на капитуляцию. «В полдень в крепости Лемнос на цитаделе выкинул неприятель бел с черным крестом флаг, что означало по обыкновению, сдача крепости», – так рассказывал об этом капитан Хметевский.

Я не случайно так подробно остановился на взятии Лемноса. Русский флот приобретал удобную базу и запирал проливы, до которых было всего лишь 50 миль – рукой подать! А там и Константинополь близко! Все два месяца осады крепости Пелари Орловым эскадра Эльфинстона плотно блокировала Дарданеллы. Эльфинстон предлагал Орлову прорваться через Дарданеллы и угрожать непосредственно Константинополю. Однако Орлов счел это предложение авантюрой и решил ограничиться блокадой Дарданелл. Она должна была вызвать в столице Османской империи голод и принудить турок начать переговоры.

Орлов, на мой взгляд, поступил мудро, хотя многие до сих пор упрекают его в нерешительности. Овладение Лемносом было в тот момент значительно важнее. Если бы он стал нашей базой, то Константинополь, как зрелое яблоко, сам упал бы в руки русских. Сейчас мы знаем, что, скорее всего, у русских эскадр был шанс прорваться в Мраморное море: артиллерия, которой располагал противник, не представляла серьезной угрозы для русских кораблей. А. Г. Орлов этого наверняка не знал и рисковать не хотел. Кроме того, если бы предложение о прорыве Дарданелл поступило от человека, которому Орлов доверял, возможно, граф принял бы его. Но контр-адмирал Эльфинстон не входил в число таких людей. Возможность прорыва действительно была, что спустя чуть больше трех десятилетий частично доказали и русские, и англичане. В 1807 году эскадра адмирала Сенявина успешно блокировала Дарданеллы, в то время как эскадра адмирала Пустошкина плотно закупорила Босфор. В попытке прорвать блокаду турецкий флот был рассеян 19 июня в ходе Афонского сражения. Английскому адмиралу Дакворту в ходе той же кампании в феврале – марте 1807 года удалось не только прорваться в Мраморное море, но даже демонстративно лавировать у Константинополя. Правда, все, что произошло потом, сильно смахивало на фарс с элементами трагикомедии – он позорно бежал и оказался со своей эскадрой там, где и был – у острова Тенедос. Но факт остается фактом – сам по себе прорыв через Дарданеллы к Константинополю Дакворту удался. А результат… что ж, далеко не всегда удается воспользоваться успехом. Подкрепляют версию о возможности прорыва и русские архивные документы 80–90-х годов XVIII столетия: «береговые укрепления пролива состояли из двух замков… и сомкнутых батарей… и не могли противостоять русскому флоту».

Действия Эльфинстона у Дарданелл весьма любопытны: «Эльфинстон два дня простоял в проливе, перестреливаясь с дальнего расстояния с турецкими кораблями и не отвечая на выстрелы с крепостей. Турецкие корабли наконец скрылись. Эльфинстон же с целью демонстрации, стоя на якоре посреди пролива, приказал играть музыкантам и барабанщикам и, обстреливаемый береговыми батареями, но ни удостаивая их ни единым выстрелом, уселся с офицерами пить чай на палубе. Выйдя затем из Дарданелл, Эльфинстон расположился между островами Тенедосом и Имбро». Эпизод этот, с одной стороны, в очередной раз характеризует самого контр-адмирала Эльфинстона как человека, весьма склонного к эксцентричным поступкам. С другой стороны, это свидетельствует, что русским кораблям не было нанесено никакого ущерба со стороны артиллерии береговых батарей.

Не слишком оптимистичный взгляд Алексея Орлова на возможность прорыва в Дарданеллы подкреплялся тем, что форты по обоим берегам пролива все же представляли определенную опасность для кораблей, пытающихся пройти пролив. А в комбинации с «противными» ветрами и течением могли сделать эти попытки крайне рискованными. Не стоит забывать, что турки могли противопоставить русскому флоту свои боевые корабли. Причем каким их количеством располагал противник, русским было неизвестно. Но русские моряки в тот момент имели огромное психологическое преимущество и действовали на кураже. Они уничтожили в Чесме костяк превосходившего их по мощи турецкого флота, закупорили Дарданеллы и почти взяли Лемнос. А кураж – весьма серьезный фактор в войне, когда массовый психоз порождает панику и парализует волю противника, даже имеющего численное преимущество. Ярким примером может служить так называемая «атака мертвецов», когда в 1915 году несколько десятков русских пехотинцев, защитников крепости Осовец, обратили в бегство несколько тысяч немцев. Словом, возможность взятия Константинополя была, но русские ею не воспользовались.

Глава 6 Корабли-мертвецы

Давайте обратимся к документам экспедиции и зададимся вопросом: а много ли кораблей потеряли русские за шесть лет экспедиции? И главное – что стало причиной их гибели?[8] Итак, пинк «Лапоминк» затонул в 1769 году, сев на мель у берегов Дании в самом начале экспедиции. Кто-то сочтет это навигационной ошибкой, случайностью, а кто-то – диверсией. В ту ночь маяк у мыса Каттегат почему-то не горел. Если бы терпящий бедствие «Лапоминк» не подал сигнал остальным кораблям, на камнях оказались бы и все остальные суда русской эскадры… Экспедиция закончилась бы, едва начавшись. Из-за сложной навигации проливы всегда считались местом крайне небезопасным – там покоится несколько тысяч кораблей, включая несколько русских. Настоящее корабельное кладбище! Достаточно погасить маяк… и трагедия практически обеспечена.

Линейный корабль «Святой Евстафий» взорвался почти со всем экипажем во время Чесменского сражения. Трофейный «Родос» дал течь во время возвращения в Кронштадт и был сожжен экипажем у берегов Пелопоннеса. Небольшой фрегат «Феодор» также тек, как решето, и затонул в октябре 1771 года в бухте небольшого острова Святого Евстратия, едва дотянув до берега. Линейный корабль «Азия» пропал без вести вместе со всем экипажем во время шторма в 1773 году между Паросом и Миконосом. Ни один из членов экипажа не выжил. Единственное, что рассказало о произошедшей трагедии, были выброшенные на берег Миконоса остатки такелажа, обломки шлюпки и орудийного лафета. Пять кораблей были затоплены (согласно архивным документам) в 1774–75 годах в бухте острова Парос по причине ветхости и непригодности из нескольких десятков кораблей! А ведь далеко не все они были новыми. Несовершенство конструкции, достаточно сложные условия мореплавания и навигации в этом регионе, огромное количество подводных опасностей вообще доводили риск утраты кораблей до максимального. Но русские потеряли всего лишь 11! Причем небоевых потерь, из-за технических проблем или навигационных ошибок, оказалось всего лишь пять: «Лапоминк», «Родос», «Азия», «Феодор» и… «Святослав».

Когда сравниваешь современные электронные навигационные карты со старыми картами островов и всего региона, составленными русскими офицерами во время Архипелагской экспедиции, невольно замечаешь, насколько внимательны были составители тех старых карт к деталям: рифам, подводным камням, промерам глубин и мелям. При этом очертания берегов на карте могут радикально отличаться от оригинала. Загадки тут нет. Офицеры эскадры занимались этой работой целенаправленно и использовали опыт местных капитанов, рыбаков, которых чаще всего нанимали в качестве лоцманов. Тем сложнее поверить в случайность катастрофы «Святослава», севшего на мель в 30 квадратных миль! Это мель невероятных размеров! Согласно официальным отчетам, корабль пытались снять с мели, но турки высадили десант на Лемносе, и русским стало понятно, что остров потерян. И тогда «Святослав» подожгли, предварительно сняв с него пушки, вооружение и имущество.

Официальная версия руководителей экспедиции – имущество эвакуировано, а корабль после этого подожжен. И то, что написал Хметевский, – ничего спасти не удалось и корабль неизвестно кем подожжен – входит с этим в явное противоречие. Очевидно, что кто-то побоялся признаться в потере не столько корабля, сколько имущества. За такие вещи пришлось бы не только ответить, но и понести серьезное наказание. Имущество, и в первую очередь пушки, должны были снять. То, что этого не сделали, означает, что поджог был неожиданным, а вовсе не плановым. Война все спишет, решил Спиридов. В документах было записано, что все снято, а уже только потом якобы самими и подожжено. Спустя много лет после окончания экспедиции Хметевский, по сути, выводит свое командование на чистую воду, фиксируя, что ничего не спасено и корабль подожжен неизвестно кем. Кто тогда прав? Если Хметевский, то на дне должны обнаружиться многочисленные пушки, что подтверждает неожиданность поджога и ложится косвенной уликой в копилку диверсионной версии.

Степан Петрович Хметевский как должностное лицо был совершенно непричастен к этому происшествию и мог позволить себе написать, как все было на самом деле. И он написал, что «Святослав» был «зажжен неизвестно кем». Итак, корабль не только сел (посадили?) на мель, но и сгорел (подожгли?). Кто-то очень хотел уничтожить его наверняка.

Из записок С. П. Хметевского

6-го числа сентября, известились от греков, что корабль 80 пушечный «Святослав», на котором имел свой флаг контр-адмирал Эльфинстон, поставлен на мель на банку, которая лежит от Лемноса к осту, да и от адмирала Григория Андреевича Спиридова об оном не счастии уведомлении сходственно, и оной корабль, стоя на мели несколько дней, неизвестно кем зажжен, хотя не очень далеко он него стоял наш корабль «Саратов» и другия суда, с корабля кроме людей ничего почти не спасено, артиллерия с нарядами, такелаж, провиант, мундирные и амунишные вещи вместе с корпусом корабля пропало без остатку; контр адмирал Эльфинстон, отозвав свою эскадру со определением мест в близость к поставленному на мель «Святославу», подняв свой флаг на корабле «Не Тронь Меня», ушел к Лемносу в бухту крепости Литоди, которая содержана в атаке графом Алексеем Григорьевичем Орловым.

В записках Матвея Коковцева о Лемносе я нашел довольно точное описание навигационной обстановки в районе острова. Его замечания и рассуждения относительно неточности карт в описании размеров и формы мели у Лемноса, а также ее отсутствия на английских и голландских картах наводят на определенные мысли. Экспедиция пользовалась разными картами – на одних мель была, на других, английских и голландских, не было. Любой моряк, по крайней мере у которого все хорошо с головой и нет умысла, все разночтения трактует в пользу наличия опасности, а не ее отсутствия. И, естественно, учитывает это в своем навигационном плане. Это как сплошная разделительная полоса на дороге – если из-за грязи не видно, считайте, что она там есть, – и поступайте соответственно: не пересекайте и не обгоняйте. Собственно, это и предлагали офицеры «Святослава». Тот, кто целенаправленно хотел утопить корабль, мог сослаться на отсутствие мели на карте и таким образом прикрыться – я ни при чем, так в карте нарисовано! Почему разночтения в картах насторожили только Коковцева, но никак не командиров?

Из записок М. Г. Коковцева

К Восточной Лемноса стороне есть десять миль в море выдавшаяся мель, для проходящих между островов Лемноса и Тенедоса судов весьма опасная, и особливо в летнее время по причине стремительного течения воды из Геллеспонтского пролива прямо на сию мель. Мореходцы бывают в великой опасности и претерпевают несчастия по тому, что на некоторых иностранных чертежах положение сея мели означено неправильно, а на Голландских и Английских вовсе оной не показано; сие самое было причиною, что и Российский осьмидесятипушечный корабль, на котором находился Контр Адмирал Елфингстон и Капитан Росбург, претерпел разбитие, и подал туркам повод ополчиться противу храбрых в малом числе Лемнос атакующих Россиян. Для избежания сей опасности мореплаватели должны принять себе за правило вид острова Ембры по компасу: если оконечность оного прямо на Север, тогда можно считать себя в безопасности; если же видно открытие или разделение Имбры от острова Самандраки, то сие доказывает, что судно на одной линии с оконечностью мели, и в таком случае надлежит как можно скорее удаляться к Востоку; но сие может быть иногда, а особливо при Северовосточных ветрах поздно, и тогда лучше всего стать на якорь, хотя бы и глубоко было; ибо между Тенедоса и Ембры военные суда становятся на якорь на глубинах от 50 и до 60 саженей. Между Ембры и Северовосточной части острова Лемноса глубина воды от 30 до 45 саженей и грунт большею частью песчаный. В 1770 году приметил я течение сих вод на 3 и до 4 миль в час к Западо-Юго-Западу от Дарданелей, а в зимнее время бывает оное иногда при Южных ветрах к Северовостоку; но к самому Дарданельскому проливу есть всегда разные течения струи, разделяющиеся по положениям проливов Анатолии и Тенедоса, Тенедоса и Ембро, Ембро и Румелии.

Я мог сколько угодно сравнивать и изучать факты, читать «между строк» «свидетельские показания» участников событий. К ответу на все вопросы меня могло приблизить лишь одно – сам корабль «Святослав». На карту острова Лемнос, которая была составлена русскими офицерами во время Архипелагской экспедиции, мель у восточного побережья острова была нанесена. Как и место гибели на ней «Святослава», обозначенное буквой F. Впрочем, форма мели на карте весьма далека от реальной.

Глава 7 Два капитана

После Пароса или любого другого из Кикладских или Додеканских островов остров Лемнос едва ли так же сильно поразит ваш взгляд. Он довольно плоский, он не изобилует растительностью, на нем мало живописных бухточек, которыми так богаты другие острова Эгейского моря. Возможно, все дело в климате и расположении Лемноса.

Остров находится всего лишь в 50 милях от пролива Дарданеллы и выхода из Мраморного моря. Оттуда, как из аэродинамической трубы, приходят дующие почти круглогодично северо-восточные ветра. За несколько тысяч лет они сделали ландшафт острова таким, каким мы его увидели: выжженный, каменистый, ветреный, неприветливый. Лемнос отличается от других греческих островов не только своим «дрянным» зимним характером. Лемносу за его историю суждено было стать русским трижды. Первый раз – во времена Архипелагской экспедиции Орлова, когда осенью 1770 года русские десанты почти отбили остров у турок, захватив сам остров и почти покорив крепость. Второй раз – когда здесь действовала русская эскадра адмирала Сенявина в 1807 году. И в третий раз он стал русским после окончания Гражданской войны в России. Мы бы и не вспомнили об этом, если бы не… один интересный человек.

С Леонидом Петровичем Решетниковым меня сблизила любовь к родной истории и к острову Лемнос, на котором нам обоим в разное время суждено было сделать свои открытия.

Позволю себе процитировать строчки из книги Леонида Решетникова «Русский Лемнос»: «Вокруг море колючек, дальше – настоящее море, островок с церквушкой, противоположный берег залива. Красиво, но больше ничего не видим. Это русское кладбище, утверждают наши проводники. Молча бредем с Алексеем по заросшему полю и натыкаемся на край ушедшей в землю плиты. Руками расчищаем, читаем: Елизавета Ширинкина. Вот еще плита, расколотая, но слова читаются: Таня Мухортова. В десятке метров от нас Артур, зовет – нашел надгробие: Георгий Абрамов. Вместе с нами поле уже прочесывают и греки. Указали на едва различимые могилы. Смогли прочитать только имена – Александр, Анна. И все. Как все? Ведь здесь должны быть сотни могил. Да, говорят греки, их здесь не меньше трехсот, еще в конце 60-х годов над могилами были кресты. Но прошло столько лет с октября 1921 года, когда русские покинули остров… Потрясенные, мы стояли на холме залитого солнцем Лемноса. Тишина, морская гладь, и там далеко-далеко – Россия. «Давайте споем», – неожиданно предложил Алексей, и мы запели «Христос Воскресе!» Пели и плакали, обернулись – греки тоже плачут, говорят: «А мы все думали, когда же русские вспомнят о своих…» Вспомнили через 80 лет. Память, русская память, как же ты оказалась коротка, загажена, забита всяким мусором! Как забивали во времена воинствующего безбожия святые источники… Не восстановим, не очистим русскую память – не выживем. Так как же появились русские могилы на далеком греческом острове?»

Казаки на Лемносе и русское кладбище

Как вы понимаете, в задачи тележурналиста чаще всего не входит делать открытия. Как и в задачи директора Института стратегических исследований Л. П. Решетникова не входит открытие забытых и трагических страниц нашей истории. Для него это – порыв души, естественная потребность, основанная на неравнодушии. В 1920–21 годах остров Лемнос стал одним большим лагерем для покинувших Россию терских, донских и кубанских казаков. Всего их около 24 тыс. человек! За годы, прошедшие с момента обнаружения казачьего кладбища, Леонид Петрович не только вернул нам память. С помощью энтузиастов ему удалось восстановить кладбище, перевернуть горы документов, реанимировать историю «русского сидения» и даже найти потомков тех казаков, которые навсегда упокоились в каменистой земле Русского Лемноса.

За несколько недель до нашей экспедиции на Лемнос я не мог не заехать к Леониду Петровичу, чтобы рассказать ему о своих грандиозных планах. Хочу найти корабль «Святослав»! Мы выпили чайку. И он дал мне контакты руководителей администрации на Лемносе, с которыми уже много лет поддерживает теплые дружеские связи. Я мог бы рассчитывать на их помощь. Когда мы прощались, Леонид Петрович пожелал мне удачи и попросил навестить его сразу после возвращения с Лемноса. В тот момент я подумал, что удача мне точно не помешала бы при поисках «Святослава»! Да, мне отчаянно нужна была помощь этой пугливой и капризной особы!

Глава 8 Путешествие на корабль «Святослав»

С погодой на Лемносе нам не везло. Было тепло, даже жарко и солнечно, но очень ветрено! Высокая волна, разгоняясь от Дарданелл, приходила вместе с ветром оттуда, откуда и было положено – с северо-востока. День шел за днем, погода не улучшалась. Наша надежда на удачу утекала, как песок сквозь пальцы, медленно и неуклонно.

Наша первая попытка найти корабль проходила в малопригодных для погружения условиях. В тот октябрьский день 2013 года довольно сильно штормило. Мы учитывали, что в районе поиска сильное течение встречалось с ветром. Это увеличивало без того высокую волну и наши риски при погружении. Но мы не могли больше ждать. И вот в один из дней у меня почему-то появилась уверенность, что мы непременно найдем корабль с первого раза. Местные греки долго не соглашались начать поисковые работы, но мы уговорили их и решили рискнуть.

Нам не пришлось нырять, чтобы обнаружить место возможного кораблекрушения: рельеф и изменения дна, благодаря кристально чистой воде, были хорошо видны на глубине до 10 метров даже при сильном волнении. Мы раз за разом прочесывали мель и наконец увидели, что характер дна поменялся. На нем появились странные, не вполне различимые с поверхности воды предметы. Мы решили остановиться и бросить якорь. То, что мы видели с катера, можно было принять за все, что угодно. Предметы были похожи на нечто не природного, а искусственного происхождения. Я спустился в воду и буквально взорвался от эмоций. Все дно было усыпано обломками кораблекрушения: огромные пушки и еще более внушительные якоря громоздились друг на друге.

Итак, мы могли с уверенностью сказать, что первыми нашли легендарный корабль «Святослав»! Это произошло 26 октября 2013 года. Место его крушения я предсказывал несколько лет назад, основываясь на диверсионной версии, свидетельствах, картах и документах.

«Святослав» затонул на глубине от 5 до 7 метров (осадка корабля – 6,2 метра) в самом центре огромной отмели площадью три-четыре десятка квадратных миль. Не с краю, а точно посередине! По свидетельству местных дайверов и рыбаков, на отмели не существует следов иных кораблекрушений, то есть она никогда не была кладбищем для других кораблей. Получалось, что авария «Святослава» совершенно нетипична для этого района. О существовании такой большой мели должен был знать каждый местный моряк или лоцман.

Известно, что корабль затонул в свежую, штормовую погоду. Наше первое погружение на «Святослав» происходило в таких же условиях. Я могу засвидетельствовать: эту мель трудно не заметить даже издалека. Она видна и по изменению цвета моря, и по растущим на мелководье волнам. Любого моряка должно насторожить изменение обстановки. Есть косвенные признаки, по которым можно загодя увидеть изменения цвета моря, высоты волны – при уменьшении глубины волны постепенно становятся выше, а у берега они растут еще больше и ломаются, образуя прибой и пенные шапки. При глубине моря 5–7 метров волна может и не ломаться (все зависит от глубины), но становится выше. Причем если в этом месте глубина была бы 1 метр, то даже при отсутствии поблизости берега будет образовываться пенная шапка – так происходит, когда волна ломается. Цвет моря тоже меняется в зависимости от цвета дна – если трава, цвет моря темнеет, если песок, то светлеет. В данном случае дно напоминает лоскутное одеяло – песок, камни и трава. Всего этого не заметили или не захотели заметить. Значит ли это, что крушение «Святослава» было диверсией? Скорее да, чем нет.

Мы спустились на корабль. Нашли остатки деревянного корпуса, который не мог сгореть полностью, независимо от того, кто именно его поджег, огромные якоря длиной около 7 метров каждый. Они сами по себе ничего не доказывают, кроме того, что корабль был огромным по меркам того времени. Но самое главное: все дно около «Святослава» было усеяно различным судовым имуществом и многочисленными огромными пушками и единорогами (единорог – русское бронзовое гладкоствольное артиллерийское орудие-гаубица. Имело коническую камору и служило для стрельбы гранатами и бомбами, а также картечью, брандскугелями, каркасами и светящими ядрами. Орудия были введены в строй в 1757 году, в бытность генерал-фельдцейхмейстера графа Шувалова, за что и получили свое название мифического животного, изображенного на шуваловском гербе), что полностью подтверждает слова одного из «главных свидетелей» по делу, капитана Степана Петровича Хметевского. Никто из русских специально не поджигал «Святослав», в противном случае с него бы сняли все корабельное имущество. Его поджог стал для команды полной неожиданностью.

Поиски «Святослава»

Карта из дневников С. П. Хметевского. Место гибели «Святослава» обозначено буквой F

Найдя сам корабль и восстановив частично подробности его гибели, мы совершили настоящее открытие. И едва не заплатили за него дорогую цену. Марк забыл о сильнейшем течении и о неблагоприятной погоде. Его унесло на 150 метров от катера. Мы почти потеряли его из виду среди волн, и он едва не погиб.

Казалось, высшие силы не хотели, чтобы тайна гибели «Святослава» была раскрыта.

Весть о том, что «русские что-то нашли», достигла Hellenic Coast Guard (греческая береговая охрана) острова. Мы все действия осуществляем в контакте с властями, строго официально, в соответствии с их указаниями и рекомендациями. В наши задачи входят лишь поиски, расследование и фиксация открытий на камеру. Тем не менее руководители береговой охраны предпочли перестраховаться и в заключительный день погружений на «Святослав» разрешили нам погружаться для дальнейшего исследования, но запретили проводить подводные съемки. Причем за соблюдением их указаний следили два катера береговой охраны и дайвер, который под водой контролировал неукоснительное соблюдение нами директив начальства. Судя по их настрою, отныне русский корабль взят под их контроль, дабы пресечь возможные попытки его разграбить, что полностью соответствует и нашим интересам. Жаль, что не удалось добыть еще материала с места былой трагедии, но мы с пониманием отнеслись к подобной щепетильности. Совершенно очевидно, что найден уникальный корабль, принявший участие в уникальной экспедиции. Артефакты той эпохи и такой высокой культурной ценности отсутствуют в наших музеях. Убежден, что необходима системная совместная с греческой стороной новая экспедиция, которая сможет провести полноценные исследовательские работы и поднять на поверхность уникальные экспонаты. Кроме того, я знаю нечто, что убеждает меня в том, что под слоем грунта нас ждут весьма неожиданные находки и… новые открытия, а возможно, и очередная сенсация! Это значит, что история еще не окончена!

Корабль найден

Из отчета Дж. Эльфинстона графу Панину

05.09.1770. 11.00 «Святослав был под парусами в параллель острова Имброса и приказ был от меня дан, что б держаться к ветру до рассвета, а тогда и идти в Лемнос».

06.09.1770. 05.00 (вероятно, уже с рассветом. – Авт.) «На другой день поутру в 5 часов или при рассвете звонил я в колокол, тогда сын мой Иван пришед сказал мне, что поворотили корабль фордевинд и были в 17 саженях глубины, но уже в 22 саженях находятся…» (Глубина 17 саженей (36 метров) должна была насторожить моряков. Берег еще не показался, а о глубинах в Эгейском море моряки обычно говорят так: «Полчаса на автобусе». Информация из отчета говорит о том, что промеры глубин в процессе движения к Лемносу проводились регулярно. – Авт.)

06.09.1770. 05.30–06.30 «Капитан Роксбург пришед ко мне подтвердить глубину воды и сказал мне, что «Сант-Павла» не видно было, просил не поджидать ли оного судну».

06.09.1770. 06.30 «Посем велел я к себе Гордона послать, который сказал мне, что корабль на 22 саженях находится и всегда идет глубже, но де погода не очень ясная и что де корабль идет носом от берегу».

06.09.1770. 06.45 «Скоро пришед ко мне капитан Роксбург и сказал, что ныне уже зюйд-вестовый мыс Лемноса виден в великом расстоянии и что теперь лежит в хорошем состоянии идти фордевинд и просил меня идти ли в Лемнос. Но приметил при том, что лейтенант Кравцов сказал, что б к северу идти и что он у зюйднаго мыса никогда не бывал. Я отвечал, что понеже у нас людей имеется, которые знают гавани, то сие довольно». (Такая реакция на очевидное беспокойство экипажа означала что-то вроде «И без вас умных хватает». Капитан Роксбург и лейтенант Кравцов предлагали обойти остров с севера, но Эльфинстон не согласился с ними. – Авт.)

06.09.1770. Около 07.30–08.00 «Тогда встал я немедленно, думая, что корабль поворотили фордевинд, но при том чувствовал некоторое движение, которое меня испугало пока камзол свой застегнул, через момент страхи мои подтверждены были, что корабль на мели стоял. Я выбежал и встретил капитана Роксбурга, который сказал, что корабль на 7 саженях. Я тот час побежал под корму и видел мель и глубина была только 4 сажени несколько меньше углубления корабля». (За проводку корабля нес ответственность лоцман. В корректности его промеров есть сомнения: 7 саженей – это около 15 метров. Если учитывать, что осадка «Святослава» – 6,2 метра, то понятно, что на такой глубине он явно не мог сесть на мель. Я вижу здесь три принципиальные «ошибки». Первое – неверно выбранный маршрут следования. Второе – уменьшение глубины до критической должно было встревожить команду «Святослава» и заставить ее существенно поправить курс. И наконец, третье – «ошибка» в промерах глубин или… Возможно, кто-то сознательно завышал их показания. После повторного промера глубины, когда корабль уже сидел на мели, она вдруг уменьшилась почти вдвое! – Авт.)

И наконец: «Причину потеряния корабля «Святослав» приписываю я офицерам командующим среднего и утреннего вахта капитану Роксбургу и английскому мастеру Гордону».

Глава 9 После трагедии

Уильям Гордон практически сразу был арестован и приговорен к смертной казни. Но ушлый англичанин смог сбежать из-под стражи к османам. Роксбурга никто не обвинял. Видимо, при неизбежном в таких случаях разбирательстве крушения ему удалось доказать, что он был непричастен к аварии. А Эльфинстон еще какое-то время крейсировал в Архипелаге. Позднее Орлов отправил его в Кронштадт, где контр-адмирал был отдан под суд и обвинен в служебной небрежности, которая погубила линейный корабль «Святослав». Скорее всего, были подозрения в адрес Эльфинстона не только в небрежности, но и в серьезном умысле, но Екатерина не стала осложнять взаимоотношения с британским монархом Георгом III, который в значительной степени обеспечил успешное плавание русских эскадр вокруг Европы в Средиземное море. Не входило в планы императрицы и раздражение многочисленной[9] британской колонии в России.

«Главный свидетель», он же и обвиняемый по делу лоцман Уильям Гордон отсутствовал, поэтому подтвердить подозрения в диверсии было некому, и суд формально в этом Эльфинстона не обвинил. Однако служить адмиралу дальше в русском флоте не дали. После того, как он явился на придворный бал в британском морском мундире, терпение Екатерины лопнуло. Эльфинстон был отправлен в отставку и навсегда покинул Россию.

Оправдаться Джон Эльфинстон решил в мемуарах. По этому поводу сохранились замечания императрицы Екатерины II: «Нет ничего легче, как опровергнуть этот мемуар, и особенно статью о Чесменском бое, потом о прибытии его в Лемнос, куда его никогда не призывали, и он был даже обвинен в том, что покинул свой пост пред Дарданеллами; наконец, он принудил капитана идти по тому пути, на котором «Святослав» погиб. Можно сказать одно, что Э. принадлежит к разряду людей сумасшедших, которые увлекаются первым движением и не соблюдают никакой последовательности».

О чем думал контр-адмирал Джон Эльфинстон, когда без приказа двинул самый большой линейный корабль в сторону Лемноса и когда русские были в шаге от финального триумфа? Вряд ли узнаем это, даже если прочитаем его «мемуар». Все зависит от того, кем он был на самом деле – шпионом или… взбалмошным, вздорным и необыкновенно амбициозным человеком? Письмо Эльфинстона своему покровителю графу Панину мало что объясняет: «Никогда не забуду потеряния «Святослава», также и чуствуемаго мною мучения. Я надеюсь, что как скоро в сем деле публично справится можно, то виновные будут наказаны, ибо никто, никогда, столь стыдным образом корабля не теряли. Какое мне было удивление, когда я был первая особа на корабле, который почувствовал, что оный ударился об мель».

Я хотел бы поддерживать версию: Эльфинстон – диверсант. Тогда он выглядел бы эдаким Джеймсом Бондом, шпионом на службе Его Величества, которому удалось, прикинувшись эпатажным простачком, провернуть многоходовую комбинацию и обвести русских вокруг пальца. Выступая в этом образе, он вызывает уважение – хитрец и умница. Но скорее всего, Эльфинстон был неудачником-фатом, чьи непомерные амбиции и эпатаж не соответствовали его реальным способностям и делам. Мне даже сложно представить, что человек его положения мог решиться на подобное, захватив в экспедицию двух своих сыновей. В таком случае шпионом был лоцман Уильям Гордон. Это тоже всего лишь версия. Но в ее пользу говорит очень многое. В том числе события, произошедшие непосредственно перед гибелью корабля. При всех очевидных сложностях характеров англичан, их упорное нежелание учесть изменения обстановки, прислушаться к советам офицеров и призывам изменить курс – выглядит более чем подозрительно.

Мы – обычные люди. Мы ценим человеческие отношения и искренне расстраиваемся, когда нас обманывают, предают, когда нам изменяют. Мы вольно или невольно переносим на рабочие отношения те принципы, которыми пользуемся в обычной жизни. И потому мы не слишком рады, когда слышим банальное: «Старик, ничего личного! It is just a business!» «У нас нет ни постоянных врагов, ни постоянных друзей, – писал премьер-министр Великобритании Генри Пальмерстон королеве Виктории, – у нас есть только постоянные интересы». Эта циничная фраза вполне вписывается в пасьянс, который разыгрывали британцы во время 1-й Архипелагской экспедиции. Сильная Россия в Средиземноморском регионе им была не нужна, равно как и уничтоженная Османская империя. И едва ли они смотрели как сторонние наблюдатели и статисты на усилия, а главное – на успехи России в Средиземноморском регионе. В это я попросту не верю!

Если мы перенесемся более чем на 50 лет после описываемых событий, в октябрь 1827 года, когда объединенная эскадра России, Англии и Франции отправила на дно Наваринской бухты весь турецко-египетский флот, то увидим, что политический пасьянс радикально не поменялся. Менее всех желал этого сражения английский адмирал Кодрингтон. Англии была невыгодна победа ни одной из сторон, которая давала бы победителям неоспоримое преимущество на Балканах. Простой демонстрации силы, на которую рассчитывали британцы, не вышло. Сражение началось – и было выиграно. «Кодрингтона следовало бы повесить, но придется наградить его орденом», – сказал английский король после церемонии награждения английского адмирала. И это нагляднее всего характеризует итоги сражения с точки зрения британской политики.

Похоже, что в этом мире с тех пор мало что поменялось.

Конец второй части

Часть третья Закулисье Республики Семи Островов

Заклятые друзья

Тюрьма Сервантеса

Наваринский дым с пламенем

Цветок Леванта

До последней капли крови

Змеи с Кефалонии

Жемчужина Ионического ожерелья

Ключ к дверям Корфу

Эхо войны

Русские не могли не вернуться на Греческий архипелаг. Император Павел I, взошедший на российский трон после кончины Екатерины Великой, понимал стратегическое значение греческих островов для внешней политики России. Поэтому в конце XVIII века Россия вступила совместно с Портой в антифранцузскую коалицию и выдвинула свои корабли в Средиземное море. Командовал эскадрой вице-адмирал Федор Федорович Ушаков.

12 августа 1797 года русские корабли под командованием Ушакова вышли из Севастополя и пришли в Константинополь, где соединились с турецким флотом. Совместные силы выдвинулись в Средиземное море и за шесть недель взяли несколько Ионических островов – Китиру, Закинф, Кефалонию и Лефкас. За это время русские не потеряли ни одного корабля, в боях пало около 400 человек. Важнейшим островом в маршруте эскадры Федора Ушакова был греческий остров Корфу, где находились губернатор Ионических островов Шабо и генеральный комиссар Дюбуа. Осада Корфу началась 18 февраля 1799 года. 20-го гарнизон вынужден был капитулировать (штурм занял день, еще день длились переговоры). После капитуляции русские взяли в плен около 3 тыс. французов и завладели 16 неприятельскими кораблями и шестью сотнями орудий. За победу при Корфу Федор Ушаков был произведен в адмиралы. Победа русского флота ознаменовала создание Республики Семи Островов с центром на освобожденном острове Корфу.

Наша экспедиция не могла пропустить эти славные страницы русской истории. Мы под парусами яхты White Russian вновь вышли в море, чтобы повторить маршрут экспедиции Федора Ушакова. Я был уверен, что на Ионических островах мы найдем немало русских следов и услышим много невероятных историй о доблестных русских моряках. Интуиция не подвела меня. И сейчас я спешу поделиться сокровенным знанием и найденными артефактами с вами, дорогие читатели.

Федор Федорович Ушаков

Родился 13 февраля 1745 года в сельце Бурнаково (сейчас – Рыбинский район Ярославской области) в небогатой дворянской семье. В 1766 году окончил Морской кадетский корпус. С 1769 года Ушаков служил в Донской (Азовской) флотилии, участвовал в русско-турецкой войне 1768–1774 годов. 30 июня 1769 года получил чин лейтенанта. В конце 1772 года встал во главе прама «Курьер». В 1773 году командовал 16-пушечным кораблем «Модон» и участвовал в отражении высадившихся в Балаклаве турок.

С 1775 года Ушаков командовал фрегатом, а годом позже вышел в поход в Средиземное море с целью проводки фрегатов в Черное море. В 1780 году направлен в Рыбинск для доставки в Санкт-Петербург каравана с корабельным лесом. После этого был назначен командиром императорской яхты, но вскоре добился перевода на линейный корабль «Виктор». С 1783 года Федор Ушаков служил на Черноморском флоте, участвовал в постройке кораблей в Херсоне и строительстве пункта базирования флота в Севастополе. Свою первую награду – орден Святого Владимира 4-й степени – получил в 1785 году за успешную борьбу с эпидемией чумы в Херсоне. В начале русско-турецкой войны 1787–1791 годов командовал линейным кораблем «Святой Павел» и авангардом Черноморского флота.

В 1789 году Ушаков был произведен в контр-адмиралы, а в 1793 году – в вице-адмиралы. В 1798–1800 годах командовал российскими военно-морскими силами в Средиземном море. Задачей Ф. Ф. Ушакова была поддержка на море действий войск антифранцузской коалиции. Во время Средиземноморского похода Ушаков проявил себя как крупный флотоводец, искусный политик и дипломат при создании греческой Республики Семи Островов. Показал образцы организации взаимодействия армии и флота при овладении Ионическими островами и особенно островом Корфу. В 1799 году Ушаков был произведен в адмиралы. В 1800 году его эскадра вернулась в Севастополь.

С 1802 года адмирал командовал Балтийским гребным флотом, а 27 сентября 1804 года возглавил флотские команды – в Санкт-Петербурге. В 1807 году ушел в отставку и поселился в деревне Алексеевка (сейчас – Республика Мордовия). Во время Отечественной войны 1812 года Ушаков был избран начальником ополчения Тамбовской губернии, но из-за болезни отказался от должности.

Последние годы жизни Ф. Ф. Ушаков провел в молитвах и благотворительной деятельности. Флотоводец умер 2 октября 1817 года в своем имении. Похоронен в Санаксарском монастыре близ города Темникова.

Глава 1 Заклятые друзья

Средиземноморский поход Ф. Ф. Ушакова был ярким примером непостоянства нашей жизни. Со временем меняются приоритеты, друзья становятся врагами, а враги превращаются в союзников. В конце XVIII века произошел тот редкий случай, когда союзниками стали не просто бывшие враги, а враги заклятые. Блистательная Порта вошла в число военных союзников России и выделила в помощь русской эскадре корабли и десанты.

Нам достаточно посчитать, сколько раз мы воевали с турками, чтобы понять всю странность этого союза. Начиная с 1568 года русские и османы воевали семь раз. Пользуясь спортивной терминологией, отмечу: русские победили с общим счетом 6:1. На последнюю кампанию пришлись и взятие Суворовым Измаила, и разгром Ушаковым турецкого флота в сражении у мыса Тендра и Калиакрии. Теперешние союзники Ушакова еще не успели слизнуть с губ горечь былых поражений. Случилось невероятное: руку помощи протягивал своим «давнишним и упорным врагам» русский адмирал, наводивший ужас на турок всего шесть лет назад! Точнее – Павел I выделил русскую эскадру в помощь Блистательной Порте. При этом большую часть трудной боевой работы предстояло взять на себя русским морякам и десантникам.

Давайте разберемся, как союз России и Порты стал возможным. XVIII век спокойным не назовешь. Французская революция уничтожила прежний миропорядок и окончательно разделила Европу на два враждующих лагеря: с одной стороны – Франция, с другой – остальная Европа. Не все в Европе были согласны с новой идеологией: короля (как, впрочем, и сторонников нового порядка) можно было запросто отправить на эшафот. Умением «чихать в корзину» на гильотине овладели не только французские дворяне, но и все слои общества. Французская революция питалась кровью своих родителей и плавно перетекла в долгий и кровавый период – наполеоновские войны.

Россия еще при Екатерине не осталась в стороне от этих событий. Они создавали угрозу ее собственной безопасности. Вспомним польское восстание Тадеуша Костюшко 1794 года. В значительной степени именно идеи Французской революции и надежды на то, что Франция их поддержит, вдохновили бунтовщиков. Восстание было подавлено, а Костюшко препровожден в Петропавловскую крепость. Примечательно, что до прихода к власти императора Павла пленник проживал в доме коменданта на правах гостя и пользовался полной свободой. Взошедший на престол в ноябре 1796 года Павел I и вовсе освободил предводителя восстания. Отпустил с миром и даже дал Костюшко на дорогу 12 тыс. рублей.

Павел желал прекратить войны, изнурявшие страну в течение предыдущих 40 лет. Все военные приготовления, начатые его матерью, были остановлены. Император даже предпринял попытки сблизиться с Французской республикой. Но эти попытки оказались странными. Павел дал убежище беглому Людовику XVIII и принял в службу пятитысячный корпус принца Конде, находившегося до этого в Австрии. После этого отношения с Францией испортились окончательно.

Я не случайно упомянул Костюшко. Польский вопрос был очень болезненным для России до и после 1796 года. Этим успешно пользовались противники империи. С помощью этого эффективного инструмента они активно втягивали ее в долгие и подчас изнурительные войны.

Прежняя Франция была союзницей Блистательной Порты. Она обучала флотских офицеров и моряков и помогала в строительстве современного и боеспособного флота. Все поменялось, когда 1 июля 1798 года сорокатысячный корпус генерала Бонапарта высадился в Египте, по дороге овладев Мальтой, бывшей под российским покровительством. Наполеон под страхом смертной казни запретил жителям Мальты, островов в Эгейском море и Ионических островов иметь любые отношения с Россией, а их судам – ходить под российским флагом. Французы захватили Ионические острова в начале 1797 года. Русский консул на Закинфе был арестован и отправлен на Корфу.

Россия создала обширную консульскую сеть на Ионических и Кикладских островах и активно использовала ее возможности – давала покровительство греческим судам и поощряла торговое мореплавание под российским флагом. Агрессивная политика Франции в регионе (в частности, захват Ионических островов) была опасна: возможный военный союз Франции и Порты создавал прямую угрозу южным рубежам России.

Французское нападение на Мальту стало вызовом для России – прямым и недружественным. Враждебность этого шага была очевидна. Война стала неизбежной не только для России и Франции, но и для Порты: в планах Наполеона было нанесение удара по английским владениям в Индии через владения султана. В Константинополе ощущали угрозу и своим вассальным владениям на материке в непосредственной близости от Ионических островов. Республиканская смута, проникавшая в умы вассальных властителей, грозила полной потерей контроля над этими территориями.

Находившийся в походе флот Ушакова получил приказание двигаться к Константинополю: «Буде Порта потребует помощи, где бы то ни было, всею вашей эскадрой содействовать с ними; и буде от министра нашего получите уведомление о требовании от Блистательной Порты вашей помощи, то имеете тот час следовать и содействовать с турецким флотом против французов, хотя бы то и далее Константинополя случилось». Эскадра Ушакова зашла на 10 дней в Севастополь, чтобы пополнить запасы и заменить часть кораблей на более надежные, а затем двинулась в сторону Константинополя.

Порта не стала дожидаться эскадры Ушакова и объявила войну Франции. По старой «доброй» традиции, французский посланник Рюфен был заточен в Семибашенный замок, а всех французов переловили. Сценарий был обычным и отработанным. Россия и Порта заключили союзный договор сроком на восемь лет. Он предусматривал шесть пунктов, по которым Россия обещала военную помощь Порте на суше и на море для действий против Франции, а Порта гарантировала, что будет содержать флот и сухопутное войско за свой счет и пропускать в Черное море только русские суда.

План Ушакова по освобождению Ионических островов и недопущению усиления неприятельских гарнизонов на албанском берегу был с готовностью принят Портой. Тем более, что эта часть материковой территории находилась во владении формального вассала Али-паши Янинского, а активность французов вызывала озабоченность и беспокойство турок. Ушаков получал в помощь турецкую эскадру под командой Кадыр-бея. Общее командование объединенными силами и учреждение на освобожденных островах нового правления возлагались на русского адмирала. Согласно замыслу Павла I и с согласия Порты острова должны были стать свободными. Именно Ушаков должен был организовать самоуправление и написать конституцию для нового образования.

Ушаков был опытным и успешным флотоводцем и, видимо, очень нравственным человеком. Ему было по сердцу и по плечу написание свода законов для свободных людей, но сделать это без одобрения и инициативы императора Павла он не мог.

20 сентября 1798 года объединенный флот оставил за кормой Дарданеллы и двинулся в сторону Ионических островов: Цериго (Китира), Занте (Закинф, Закинтос), Кефалония, Итака, Святой Мавры (Лефкас, Лефкада), Паксо и Корфу (Керкира). Почти на всех островах и в крепостях на албанском берегу (Бутринти, Превеза, Парга и Воница) стояли не очень большие французские гарнизоны, исключение составляла лишь крепость на Санта Мавре (Лефкаде). Там располагался гарнизон численностью около 500 человек. Самой трудной добычей в Ионическом море по неприступности стен и количеству гарнизона был остров Корфу. Вне зависимости от успехов на других островах судьба всей кампании решалась именно там.

На что же рассчитывал Ушаков, намереваясь гнать французов с островов? В первую очередь – на свои силы. Его команды были хорошо обученными и дисциплинированными. На вверенных ему кораблях этому всегда придавалось первостепенное значение. Именно обучению и дисциплине Ушаков был обязан своими победами. За свою долгую карьеру он не потерпел ни одного поражения. С этой точки зрения, союзники являлись если не обузой, то не слишком надежными помощниками. Общая подготовка и особенно дисциплина у турок были невысокими. Кроме этого у Ушакова было высочайшее повеление «не напрягать» союзников без особой нужды: «Стараться избегать и не требовать лишнего от Порты, и не терять из виду, что, помогая ей, не должны мы становится в крайнюю тягость». Так что расчет был прежде всего на свои силы: шесть кораблей, семь фрегатов и три авизо.

Ушаков рассчитывал и на поддержку местного населения. Эта надежда была вполне оправданной. Русские подготовили послание к местным жителям и отправили его на острова. Молва о скором приходе русских бежала впереди эскадры. Первым островом, на котором предстояло отработать тактику взятия крепостей, стал Китира (Цериго). Туда были направлены два фрегата («Григорий Великия Армении» и «Счастливый») под командой капитан-лейтенанта Шостака.

Небольшой французский гарнизон (105 человек) засел на Китире в двух крепостях. После первого же штурма французы спустили флаг в форте Святого Николая и сбежали в крепость Капсала на другом конце острова. Крепость располагалась на высоком холме, французы видели подошедшие корабли эскадры, но решили защищаться. И тут русские сделали то, что впоследствии многократно использовали в других гарнизонах Ионических островов. Они не поленились затащить пушки на соседнюю гору, оборудовали батарею и после артподготовки, нанесшей немалый урон противнику, приготовились к штурму.

Французы поняли решительный настрой русских и предпочли отдать ключи от форта и сдаться на почетных условиях. Те же условия сдачи затем применялись и в других фортах: побежденные выходили из крепости и перед строем победителей расставались с ключами, знаменами, оружием, а потом уходили восвояси с обещанием не воевать против России и ее союзников в течение одного года и одного дня.

С освобождения Китиры начался новый греческий эксперимент. Русские дали грекам то, что французы только обещали, – свободу и республику. По инициативе Ушакова на острове было организовано самоуправление. Помощник Ушакова Егор Павлович Метакса писал о нем: «Оно составлено из двух классов: из выбранных обществом дворян и их лучших обывателей и граждан, общими голосами признанных способными к управлению народом. Председательство предоставлено было архиерею, имевшему под собой двух приматов: Левуна и Мурмури. Учреждение сие от начальников сделано особым открытым листом за их подписями и печатями».

Метакса был этническим греком. Греков стало много в военной и, в частности, морской службе России после окончания 1-й Архипелагской экспедиции. К началу похода Ушакова специально созданный Корпус чужестранных единоверцев окончили уже несколько сотен человек. Неудивительно, что греческие фамилии довольно часто упоминаются в документах экспедиции Ушакова: капитан Сарандинаки, капитан 1-го ранга Алексиано, лейтенант Влито, лейтенант Метакса. Все они были русскими офицерами и были готовы биться за историческую родину не на жизнь, а на смерть. Объединенные силы довольно быстро овладели всеми островами, за исключением острова Корфу. Но о нем – позднее.

Егор Павлович Метакса

Родился в 1774 году в зажиточной греческой семье, переселившейся в Россию. В 1785 году поступил кадетом в санкт-петербургский Корпус чужестранных единоверцев и через пять лет вышел гардемарином.

В 1791 году Егор Метакса получил чин мичмана и был переведен с Балтики на Черное море. Тогда же на корабле «Князь Владимир» молодой мичман плавал с Черноморским флотом у Румелийских берегов (Болгария и Румыния) и участвовал в сражении у мыса Калиакрия.

В 1793 году мичман Метакса участвовал в кампании на Севастопольском рейде на брандвахтенном фрегате «Святой Иероним», охранял вход в Севастопольскую бухту. С 1794-го по 1798 год ходил с флотом по Черному морю. В 1795 году был произведен в чин лейтенанта. Годом позже Метакса был командирован из Николаева в Санкт-Петербург с бумагами от адмирала Н. С. Мордвинова, адресованными императору Павлу I.

После возвращения на Черное море Егор Метакса снова служил на разных судах. В 1799 году на турецком флагманском корабле участвовал во взятии острова Видо, а потом с эскадрой перешел в Неаполь. С 1800-го по 1804 год на фрегате «Святой Михаил» ходил между Неаполем и Палермо и из Неаполя в Корфу.

В 1809 год Егор Метакса был произведен в капитан-лейтенанты и назначен командиром фрегата «Михаил», стоявшего на рейде в Триесте.

В 1814 году Егор Павлович Метакса был уволен с флота в чине капитана 2-го ранга. В Николаеве Метакса занялся крупной заморской оптовой торговлей. Он был вхож в дом адмирала Грейга и был частым гостем в салоне его жены Юлии Михайловны.

В Николаеве Егор Метакса написал воспоминания о средиземноморском походе русско-турецкого флота, содержащие множество важных наблюдений, подробностей и деталей, которые были опубликованы в «Морском сборнике» и вышли затем отдельной книгой.

Егор Метакса умер в 1833 году.

Из послания греческому народу

Его Величества Императора и Самодержца Всероссийского вице-адмирал и кавалер Ушаков, командующий эскадрой Государя своего, с эскадрой Блистательной Порты соединенной, приглашает обывателей островов Корфу, Занте, Кефалония, Св. Мавра и других, прежде бывших венецианских, воспользоваться сильной помощью соединенного оружия государя своего и его величества султана, для низвержения несносного ига похитителей престола и правления во Франции и для приобретения прямой свободы, состоящей в безопасности собственной и имения каждого, под управлением сходственным с верой, древним обычаям и положением их страны, которое с их же согласия на прочном основании учреждено будет.

Глава 2 Тюрьма Сервантеса

Я уже привык к тому, что экспедиции – дело нелегкое. Можно сколько угодно любоваться южными красотами, но Средиземное море всегда готово показать свой крутой нрав и превратиться из союзника во врага. Нам долго везло с погодой. А в начале экспедиции по Ионическим островам подвела техника. Случилась беда, которую сложно предусмотреть и почти невозможно избежать, – мы намотали на винт старые рыбачьи сети, чем повредили сальник вала винта. В результате вода попала в трансмиссию, смешалась с маслом и образовала белую эмульсию. Подъем яхты на берег стал неизбежным.

Ближайшим местом, где нам могли оказать помощь, была марина Каламата. Мы развернулись. Попутный ветер стал загонять нас в глубь Каламатского залива. Как я говорю в таких случаях, красиво идем, быстро, но не туда. Перспективы у нас были не самыми радужными. Копеечной резиновой запчасти могло запросто не оказаться в наличии. Нам пришлось бы оставить лодку и лететь в Москву. Но – повезло! Сальник все же нашелся. Местные механики вошли в наше положение и сделали все возможное, чтобы поставить нас на ноги, а точнее – на воду. Задержка яхты White Russian на берегу составила пару дней, а сам ремонт занял всего лишь пару часов. В день схода на воду мы, счастливые и приободренные, прошли 37 миль – обогнули мыс Метони (Модон), перешли в Пилос и следующим утром приступили к выполнению программы нашей экспедиции.

Венецианская крепость Метони – Око Венеции

Я хотел бы остановиться подробнее на мысе Метони. Это весьма примечательное место имеет прямое отношение к 1-й Архипелагской экспедиции. Старая венецианская крепость, кроме своего географического названия Метони (Модон), имеет еще одно – Око Венеции. Она находится на самом мысу, отделяющем Эгейское море от Ионического, и позволяет контролировать судоходство в этом районе. Крепость Метони и небольшой островок в нескольких милях южнее ее – это первое, что лицезрел на горизонте мореплаватель, преодолевший 360 миль со стороны Мессинского пролива.

Первая высадка русских десантов и первые операции на полуострове весной 1770 года начались именно в этих краях. Русские осадили крепости Наварин (Пилос), Корон и Метони (Модон). И если операция в Наварине завершилась грандиозным успехом, то венецианская крепость оказалась крепким орешком. Она упоминается в хрониках 1-й Архипелагской экспедиции в связи с поражением, после которого граф Орлов принял окончательное решение свернуть все операции на материке. Орлов писал: «Сей неблагополучный день превратил все обстоятельства и отнял надежду иметь успехи на земле». Осаждавший крепость русский отряд под командой князя Долгорукова остался один на один с противником после того, как греки узнали о подходе неприятельского подкрепления и разбежались по горам. Русские потеряли третью часть отряда убитыми (около 150 человек) и отступили.

Я видел крепость Метони на старых гравюрах и могу сравнить с тем, что существует в реальности. Крепость за прошедшие века потеряла часть своих внутренних построек. Ее стены, обращенные к морю, местами обвалились. Но в целом она сохранила память о былом величии. И о неприступности, кстати, тоже. Крепость с трех сторон окружена морем, а с северной стороны отделена от материка довольно глубоким рвом. Самая впечатляющая часть крепости – это хорошо сохранившаяся Турецкая башня. Она далеко выдается в море и соединена с основной цитаделью невысокой каменной перемычкой, поэтому издалека кажется самостоятельным укреплением. При виде ее руки сами тянутся к камере: она красива и величественна. Согласно легенде, в этой башне сидел в заточении Мигель Сервантес де Сааведра. Я никогда не проверял эту легенду, но кто знает… Сервантес не только писал книги, но и посвятил часть жизни ратному ремеслу. В 1575 году при следовании из Неаполя он был захвачен в плен алжирскими пиратами и провел в плену пять лет, а затем был выкуплен. Сервантес позднее попадал в тюрьмы еще пару раз.

С моря цитадель выглядит очень внушительно и серьезно. Гораздо серьезнее, чем при личном знакомстве. Если Санторин является визитной карточкой островной Греции, то башня Метони – визитная карточка всего Пелопоннеса. Она будет попадаться вам на открытках в сувенирных лавках чаще, чем любая другая местная достопримечательность.

Из записок князя Долгорукова

Мы пришли к городу Модону; сделали высадку; на третий день сделали брешь, но к несчастию, большой корпус турок пришел на помощь крепости. Я послал к нашим грекам, коих человек до семи сот было, и которые поставлены были с правой стороны крепость блокировать, чтобы они перешли налево, прикрывать мой левый фланг; но получил рапорт, что ни одного грека не осталось, а все ушли ночью!

Глава 3 Наваринский дым с пламенем

Бухта, скалистые островки, закрывающие ее собой с моря и придающие ей почти правильную форму, песчаные дюны в северной части, огромная скала с венецианской цитаделью – все это привлекает фотографов и туристов туда, где слава русского оружия гремит особенно громко, – в Наварин! Турецкая крепость, примыкающая к живописному городку Пилос, – это первое, что мы увидели. Турецкое слово «пилос» закрепилось в названии городка, крепости и островка, перекрывающего вход в бухту.

Мы возвращаемся к 1-й Архипелагской экспедиции и вспоминаем, что первая встреча с десантом под командой князя Долгорукова и русскими кораблями не принесла турецкому гарнизону ничего хорошего. Бригадир Ганнибал приказал поставить на соседнем с цитаделью холме артиллерийскую батарею, восемь 24-фунтовых пушек и два единорога. При поддержке корабельной артиллерии «аргументы» русских пушек оказались убедительнее любых слов, и комендант крепости попросил почетной капитуляции. 10 апреля 1770 года русские заняли крепость. Гарнизон был отправлен под охраной в сторону Константинополя. В качестве трофеев победителям достались четыре десятка пушек и существенные запасы пороха. А главное – превосходная бухта, пригодная для стоянки кораблей, с мощной защитой при входе в нее. Эта бухта была единственной в регионе, идеально приспособленной для организации базы. И если бы русские задержались здесь, эта база принесла бы им немало пользы.

Наваринская бухта

Девять дней спустя сюда подтянулись остальные корабли во главе с флагманским кораблем «Три Иерарха» с графом Орловым на борту. На фоне неудач на материке это был очевидный и всеми ожидаемый успех русских. Его поспешили отметить салютом и молебном в крепостной церкви, которой стала местная мечеть. Для молебна ее переоборудовали и украсили корабельными колоколами. За свою многовековую историю этот храм носил разные названия и служил разным религиям. Его построили венецианцы в конце XVII века как католический храм Христа Спасителя. Впоследствии турки переделали его в мечеть, а русские – в православную церковь в честь великомученицы Екатерины. В конце концов церковь осталась православной под именем Преображения Господня. Эта церковь с типичным византийским куполом является самой выдающейся (по размерам и высоте) постройкой внутри цитадели и заметна даже с моря.

Внутри крепостного двора свалены в кучу несколько громадных ржавых (очевидно, турецких) якорей. Пирамиды из поднятых со дна ядер самого разного калибра недвусмысленно напоминают о боевом прошлом этого места, что подтверждают экспонаты небольшого местного музейчика. В основном он посвящен событиям 1827 года, когда английская, французская и русская эскадры отправили на дно бухты 66 кораблей объединенного турецко-египетского флота. Мне приходилось бывать в крепости Пилос трижды: трижды я заходил в крепость и трижды отмечал про себя динамику и постоянство реставрационных работ, позволяющих содержать музей под открытым небом в достойном состоянии. В 2012-м, в год очередного моего визита, реставрировали крепостной храм. Я обратил внимание, что реставраторы не трогали многочисленные каракули, оставленные посетителями крепости на ее стенах за несколько последних веков. С некоторых пор я стал обращать внимание на эти послания из вечности. Иногда они позволяют делать небольшие открытия. В данном случае основные даты относились к первой половине и середине XIX века и принадлежали, видимо, русским и английским военным морякам.

Крепость Пилос входила в число обязательных, но не приоритетных мест для посещения. Нас больше интересовало дно бухты, где, по самым скромным подсчетам, находилось не менее шести десятков турецких кораблей, погребенных со всем своим судовым имуществом – от пушек до кассы. Я знал приблизительно, что корабли лежат в основном на глубине около 50–60 метров под большим слоем ила. Все исследовательские работы на дне запрещены, а туристам обычно показывают остатки деревянных частей на дне у острова Сфактерия и выдают их за останки турецких кораблей. Но в этом месте их просто не могло быть. Достаточно посмотреть на схему и размещение кораблей во время Наваринского сражения, чтобы в этом убедиться. Деревяшки на дне – это части деревянной опалубки, оставшейся от очередной реставрации. Тем же, кто хотел бы увидеть под водой то, что когда-то олицетворяло собой мощь Османской империи, я рекомендую поплавать с маской в северной и особенно в северо-западной части бухты. Эта ее часть не очень глубока. Именно в этом месте в 1895 году водолазы канонерской лодки «Кубанец» погружались под воду с учебными целями и видели на дне неплохо сохранившиеся останки деревянных корпусов, чьи фрагменты и детали даже поднимали на поверхность. Некоторые экипажи, пытаясь спастись, выводили свои горящие и поврежденные корабли на мелководье примерно в этой части залива. Нас не очень интересовали турецкие корабли, поэтому мы пошли на остров Сфактерия. Я обязательно расскажу, какие русские следы мы там нашли, но прежде хотел бы остановиться на событиях 1827 года и рассказать о том, что произошло до и во время знаменитого Наваринского сражения.

Крепость Пилос

Блестящая победа русского флота над объединенной турецко-египетской эскадрой была весьма значительным и даже решающим событием, а ее популярность в русском обществе XIX века – просто невероятной. Это сражение произошло в последние годы Греческой национально-освободительной революции 1821–1829 годов. Идеи Греческой революции были чрезвычайно популярны не только в России, но и в самых широких европейских кругах. Например, лорд Байрон в 1823 году снарядил на свои деньги бриг, вооружил полтысячи добровольцев и отправился на помощь эллинам. Вернуться живым он не смог. Ровно через год, в июле 1824 года, его забальзамированное тело привезли в Англию. Еще один пример: Сильвио, герой повести Пушкина «Выстрел», уезжает в Грецию бороться за свободу местных жителей и погибает в стычке с турками.

Россия, Англия и Франция в 1827 году на основе Петербургского протокола подписали Конвенцию об образовании греческого автономного государства. Но вот незадача – Османская империя отказалась ее признать. Три союзные эскадры встретились для совместных действий 1 октября 1827 года около острова Закинтос и через 10 дней подошли к Наваринской бухте. Они должны были блокировать турецко-египетскую эскадру и принудить турок к принятию конвенции и прекращению жестокости по отношению к грекам. Английскую эскадру возглавлял контр-адмирал Кодрингтон, французскую – де Риньи, русскую – Гейден. Блокирование оказалось не слишком эффективным. Адмиралы договорились зайти в бухту, где стояла неприятельская эскадра, и блокировать ее там. Русские были настроены наиболее решительно, но совместно было принято решение открывать только ответный огонь. 20 октября эскадры союзников начали втягиваться в бухту. Русские заходили в узкий пролив последними. В этот момент обе батареи при входе в бухту заговорили. Парламентер Кодрингтона был убит, и союзники открыли ответный огонь. Сражение началось – и было выиграно. Союзники не потеряли ни одного корабля, а турки, имея значительный перевес в кораблях и пушках, потеряли весь флот и несколько тысяч моряков. Для них сражение стало катастрофой. Кто-то даже называет его избиением.

Логин Петрович Гейден (Людвиг Сигизмунд Густав фон Гейден)

Родился 6 сентября 1773 года. Происходил из старинного вестфальского графского рода. Начал военную службу в голландском военном флоте, дошел до лейтенантского чина. В 1795 году присягнул России и начал карьеру капитан-лейтенантом Черноморского флота.

В 1799 году прибыл на остров Корфу к Ф. Ф. Ушакову, доставив войска для гарнизона. В 1800 году высадил десант в Неаполитанском королевстве в городе Отранто, а затем вернулся в Очаков, где был назначен командиром фрегата «Иоанн Златоуст».

В 1803 году перешел на Балтийский флот, назначен в Морской кадетский корпус, а затем состоял в Адмиралтействе. В 1808 году назначен командиром отряда гребных судов в Финском заливе, неоднократно участвовал в боях со шведскими гребными судами, за отличие 26 мая 1808 года пожалован в капитаны 1-го ранга.

В 1812 году командовал флотилией гребных судов и перевозил войска из Финляндии в Ревель и Нарву. В 1813 году перешел с флотилией из Ревеля к Данцигу, участвовал в бомбардировках с моря французских батарей и укреплений и дважды (28 апреля и 12 августа) – в боях с французскими и датскими кораблями, пытавшимися прорваться в крепость. За отличие в этих делах был награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость» и 4 сентября 1813 года – чином капитан-командора. В 1814 году находился с отрядом гребных судов в соединенной англо-шведской эскадре при очищении от французских кораблей и гарнизонов северо-германских портов.

20 мая 1816 года назначен военным губернатором и главным командиром Свеаборгского порта. 27 августа 1817 года пожалован в контр-адмиралы. В 1823 году по анонимному доносу снят с должности и отдан под суд. В 1826 году был полностью оправдан и определен состоять при Адмиралтействе в Петербурге. В июне 1827 года назначен командовать эскадрой из девяти кораблей и отплыл в Англию, соединился с англо-французской эскадрой и направился в Средиземное море к берегам Греции, где 8 октября участвовал в сражении при Наварине. 9 октября 1827 года пожалован в вице-адмиралы и и удостоен ордена Святого Георгия 3-го класса.

С 6 декабря 1833 года – адмирал. У Логина Гейдена было шестеро детей. Информация сохранилась о троих из них. Старший сын, Логин Логинович (1806–1901), также служил в российском флоте (адмирал с 1861 года). Федор (1821–1900) – генерал, участник Кавказской войны, финляндский генерал-губернатор. Дочь Мария вышла замуж за морского офицера барона Егора Антоновича Шлиппенбаха.

Михаил Петрович Лазарев

Родился 3 ноября 1788 года в семье сенатора Петра Гавриловича Лазарева, представителя боковой ветви армянского аристократического рода Абамелек-Лазаревых, правителя Владимирского наместничества. В 1803 году Михаил Лазарев в Морском кадетском корпусе выдержал экзамен на звание гардемарина и стал третьим по успеваемости из 32 учеников. В декабре 1805 года произведен в первый офицерский чин – мичмана. В числе 30 лучших выпускников корпуса отправлен в Англию, где служил волонтером на флоте до 1808 года для ознакомления с постановкой военно-морского дела в иностранных портах. В течение пяти лет находился в непрерывном плавании в Атлантическом океане и Средиземном море.

В 1808–1813 годах служил на Балтийском флоте. Участвовал в русско-шведской войне 1808–1809 годов и Отечественной войне 1812 года.

В 1813 году лейтенант Лазарев получил новое назначение – командовать шлюпом «Суворов», отправляющимся в кругосветное плавание. В марте 1819 года Лазарев назначен командиром шлюпа «Мирный», которому предстояло отплыть к Южному полюсу. Лазарев принял на себя непосредственное руководство всеми подготовительными работами. За участие в Антарктической экспедиции Лазарев был про изведен в капитаны 2-го ранга, минуя чин капитан-лейтенанта.

27 февраля 1826 года Михаил Лазарев становится командиром 12-го флотского экипажа и 74-пушечного корабля «Азов». На нем он совершил переход из Кронштадта в Средиземное море, где 8 октября 1827 года принял участие в Наваринском сражении. За него Лазарев был произведен в контр-адмиралы и награжден сразу тремя орденами (греческий – «Командорский крест Спасителя», английский – «Бани» и французский – «Святого Людовика»), а его корабль «Азов» получил Георгиевский флаг. Позднее произведен в адмиралы.

В 1832 году Лазарев стал начальником штаба Черноморского флота, где провел важнейшие технические и идеологические реформы.

Михаил Петрович Лазарев похоронен в склепе Владимирского собора в городе Севастополе. Там же похоронены его ученики и последователи: адмиралы Нахимов, Корнилов, Истомин.

Для русских Наваринское сражение имело колоссальное значение. В нем на линейном корабле «Азов» участвовали и закаляли свой дух молодые офицеры и будущие флотоводцы – герои Синопа и Севастопольской обороны 1854–1855 годов лейтенант Павел Степанович Нахимов, мичман Владимир Алексеевич Корнилов и гардемарин Владимир Иванович Истомин. Этот уголок греческой провинции и служение России навсегда связали судьбы столь выдающихся людей, даже смерть не смогла разлучить их. Все они погибли при защите Севастополя (1854–1855) и были похоронены в одном склепе, том самом, где упокоился прах их командира и наставника адмирала М. П. Лазарева, участника Наваринского сражения. Именно он (в тот момент – капитан 1-го ранга) командовал флагманским кораблем «Азов». Наш флагман уничтожил пять турецких кораблей, в том числе фрегат командующего турецким флотом. В корабль было 153 попадания, семь из них ниже ватерлинии. Повреждения оказались достаточно серьезными. Полностью «Азов» был отремонтирован только в марте следующего года. С этим славным кораблем связано первое появление в истории русского флота такого понятия, как кормовой Георгиевский флаг. «Азов» получил его за боевые подвиги в сражении. С «Азова» начались традиции гвардейских флотских экипажей. Все корабли-преемники носили гордое имя «Память Азова».

После событий 1827 года все, что было так или иначе связано с Наваринской победой, приобрело необыкновенную популярность в России. Название «наваринский» стало даже частью моды того времени. Тогда появились несколько «наваринских» цветов ткани – «наваринский синий», «наваринский пепел» и «наваринский дым». Здесь стоит вспомнить нашу классику, а именно – «Мертвые души» Гоголя. Помните, как Чичиков выбирает ткань для костюма?

– Ведь я служил на таможне, так мне высшего сорта, какое есть, и притом больше искрасна, не к бутылке, но к бруснике чтобы приближалось.

– Понимаю-с: вы истинно желаете такого цвета, какой нынче в моду входит. Есть у меня сукно отличнейшего свойства. Предуведомляю, что высокой цены, но и высокого достоинства.

…И поднес к свету, даже вышедши из лавки, и там его показал, прищурясь к свету и сказавши: «Отличный цвет! Сукно Наваринского дыму с пламенем».

А теперь давайте перенесемся к острову Сфактерия, где нам удалось увидеть самый большой русский след. На Сфактерию легко высадиться, и при желании можно взобраться на его верхнюю часть, туда, где стояли когда-то артиллерийские батареи. Остров Сфактерия необыкновенно живописен. В нем сочетаются голые отвесные скалы и бурная растительность, местами напоминающая джунгли. Я сразу хотел бы предупредить любителей прогулок: здесь много змей, здоровенных, толщиной с руку взрослого человека. Из-за ярко-зеленого окраса они плохо видны, поэтому, если вы решите пройти в глубь острова, рекомендую не сходить с тропы. В таких местах густая растительность – это место, где вас всегда ждут!

От маленького пирса в глубь острова ведет выложенная камнями дорожка. Здесь на небольшой площадке соседствуют памятник павшим в Наваринском сражении морякам и две церквушки. Одна церковь – каменная, а другая – деревянная, возведенная в старых русских традициях деревянного зодчества. Первая была практически заново построена на месте церкви Вознесения Иисуса Христа, взорванной в 1825 году окруженными греческими повстанцами. Церковь построили на средства греческой королевы, русской по происхождению, Ольги Константиновны. Сейчас церквушка находится в весьма затрапезном состоянии и вновь нуждается в реставрации.

Церковь и памятник павшим в Наваринском сражении. Остров Сфактерия

Памятник павшим был сооружен экспедицией контр-адмирала И. Бутакова. Надпись на нем гласит: «Памяти павших в Наваринском сражении 8/20 октября 1827 и погребенных поблизости. Поставлен в 1872 г. начальником отряда СЕВ (свиты Его Величества) контр-адмиралом И. Бутаковым, командиром, офицерами и командою клипера «Жемчуг». Вопреки распространенному мнению, памятник не является могилой погибших в Наваринском сражении моряков. По традиции, моряков хоронили в море, и в данном случае традиция не была нарушена. Это следует из вахтенного журнала корабля «Иезекииль»: «9 октября в 1/4 9 часа убитых служителей в бывшем сражении по долгу христианскому, отплыв, спустили в воду». В декабре 1889 года в Пилос зашла наша канонерская лодка «Черноморец». Ее экипаж проверил состояние памятников, а в апреле 1890 года отремонтировал их. Тогда и появились на скалах острова Сфактерия две надписи – «ЧЕРНОМОРЕЦЪ». Одна из надписей, самая большая, была нанесена нашими моряками на отвесную скалу на высоте в несколько десятков метров. Скорее всего, моряки «Черноморца» посчитали первую надпись недостаточно большой и в следующий визит оставили новый автограф. Огромная надпись больше соответствовала статусу значимой миссии русских моряков. Для нанесения надписи на отвесной скале моряков, скорее всего, спускали сверху на веревках. Обе надписи «ЧЕРНОМОРЕЦЪ» пострадали от времени, часть букв утеряна, но прочитать их можно. Сейчас они являются местной достопримечательностью и включены в большинство местных путеводителей как «русские буквы».

Следы русских моряков («Черноморец», «Железняков»)

Впоследствии русские корабли регулярно наведывались в Наваринскую бухту для инспекции и ремонта памятника. В 1912 году сюда заходили канонерские лодки «Уралец» и «Донец», а спустя два года – канонерская лодка «Терец» и крейсер «Богатырь». Тот самый «Богатырь», чей экипаж в декабре 1908 года участвовал в уникальной гуманитарной операции по спасению жителей сицилийского города Мессина от последствий землетрясения. В 1956 году на скалах Сфактерии появилась еще одна надпись – «Железняков 1956». По всей видимости, эта надпись была оставлена экипажем крейсера «Железняков». Другой «Железняков», тральщик Черноморского флота, посетил Пилос в октябре 1996 года. Еще год спустя на торжествах, посвященных 170-летию Наваринского сражения, здесь побывал сторожевой корабль «Пытливый».

Глава 4 Цветок Леванта

Остров Китира (Цериго) находится всего в 10 морских милях от полуострова Пелопоннес. Сюда в основном заходят яхтсмены, огибающие Пелопоннес на маршруте из Эгейского моря в Ионическое или в обратном направлении. Этот остров мне нравится гораздо больше раскрученных туристических маршрутов. Здесь вы можете в полной мере ощутить, что время замерло. Это не говорит о том, что место заброшено или загажено. Вовсе нет. Если у вас будут желание и возможность посетить этот остров, найдите силы и поднимитесь в крепость, которую 200 с лишним лет назад взяли наши предки. Наградой вам станут сваленные в большую кучу русские, французские и венецианские пушки. Еще вы сможете насладиться превосходной панорамой острова. А на обратном пути не забудьте зайти в харчевню. В ней вы сможете отведать местные деликатесы и вино, а также узнать от аборигенов о кратком русском периоде в истории острова и о загадке тысячелетия – антикитерском механизме. Он был найден в 1900 году неподалеку от острова и теперь находится в Национальном археологическом музее в Афинах.

Мы же возвращаемся во времена экспедиции Ф. Ф. Ушакова и переходим с живописной Китиры на остров Закинф. Объединенная эскадра оставила отряд в 20 человек (10 русских и 10 турок), обогнула Пелопоннес и двинулась в сторону Закинфа. На острове повторился привычный сценарий: горячая встреча с местными жителями, штурм, почетная сдача и торжества. Закинф стоял в то время на более высокой ступени развития, чем Китира. В момент прихода русских на острове проживали около 40 тыс. человек, а сам остров процветал, за что и получил прозвище «Цветок Леванта». Греки встретили русских с восторгом, цветами и вывешенными из окон русскими знаменами. К туркам отношение было совсем иное. Понимая это, Ушаков назначил командовать турецким десантом лейтенанта Егора Метаксу: «Засим следовали лодки с турецкой высадкой. Легко представить себе можно, что греки не могли оказывать надобного усердия туркам, коих имя одно наводило на них ужас, но видя, что русский офицер командует сим отрядом и просит у них помощи, они не более как в полчаса времени и турок также высадили на берег».

Антикитирский механизм

Очевидцы высадки русских вспоминали, что почти все жители острова имели в руках Андреевские флаги и беспрестанно восклицали: «Да здравствует государь наш Павел Петрович! Да здравствует избавитель и восстановитель православной веры в нашем отечестве!» У Ушакова возникло затруднение лишь с учреждением временного правления. Многочисленные дворянские кланы перессорились между собой в желании получить место во власти. Впрочем, эта проблема вскоре была решена жесткой и справедливой рукой Ушакова. В храме Святого Чудотворца Дионисия, построенном в честь небесного покровителя острова, отслужили «благодарственный молебен». В нем принял участие главнокомандующий со своими капитанами и офицерами. Вы сами можете посетить этот храм, находящийся прямо в порту. Вы без труда узнаете его по колокольне – самому высокому сооружению в городе. Портовые пушки – еще один русский след, который нам удалось обнаружить. Сейчас они используются не в качестве парковых экспонатов, а утилитарно – к ним привязывают цепи и веревки.

Издалека городок выглядит довольно привлекательно и красочно, при этом его не назовешь типично греческим. Как и на большинстве Ионических островов, есть на нем кое-что итальянское. Например, старая венецианская крепость, из которой русские успешно выкурили французов. Она неплохо сохранилась. Поднимитесь на холм, возвышающийся над городом, и вы убедитесь в этом. При ближайшем рассмотрении сам городок, в отличие от крепости, окажется новодельным. Город был полностью разрушен в результате землетрясения в 1953 году и отстроен заново. К сожалению, при этом использовались самые современные (по тем временам) материалы.

Красоты острова Китира

На острове проживает столько же жителей, сколько и в конце XVIII века. Он удерживает второе место по значению после Корфу. Туристов здесь много, и им есть на что посмотреть. У нас была возможность не только объехать остров на машине, но и облететь его на небольшом самолете. Остров действительно хорош, особенно с западной части, где небольшие песчаные пляжи ютятся у подножия отвесных скал, временами переходящих в изящные и причудливые арки. Фото корабля, выброшенного на один из них (бухта Навайо), является визитной карточкой Закинфа и Ионики.

Русская эскадра простояла на Закинфе 10 дней, а потом двинулась в сторону Кефалонии. Туда же по следам эскадры Ушакова отправились и мы.

Глава 5 Змеи с Кефалонии

Весть о том, что «русские идут», добралась до Кефалонии гораздо раньше, чем первый парус показался на горизонте. Закинф и Кефалонию разделяет пролив шириной в 11 миль. Французский гарнизон, вероятно, трепетал, а местные жители с воодушевлением потирали руки. Против нескольких французских артиллерийских батарей и фортов с гарнизоном около 200 человек действовал отряд капитана 1-го ранга Поскочина. В нем было 180 штыков. Русские довольно быстро овладели всеми стратегическими точками. Французы разбежались. Всех, кого не удалось пленить сразу, переловили местные жители, испытывавшие самые недобрые чувства к захватчикам. Егор Метакса упоминал в своих записках о помощи местного населения: «Покорение сие не было кровопролитно, но делало честь благоразумным распоряжениям Поскочина. Он умел употребить с пользой усердие капитан-лейтенанта Спиро Ричардопуло, лейтенанта Глези и некоторых других греков, бывших прежде в нашей службе».

Основная масса жителей острова не симпатизировала и своим землякам, живущим в городе, подозревая их в сращивании с оккупантами. Капитан Поскочин использовал свои не самые значительные силы для того, чтобы уберечь городских от расправы. Рассказывая об этом не очень значительном эпизоде кампании по овладению Кефалонией, я не могу не упомянуть о двух фактах, которые больше связаны с историей острова. Первый факт имеет отношение к событиям осени 1943 года. Они известны как «Бойня дивизии Акви». Значительная часть греческих островов в Ионическом и Эгейском морях во время войны была оккупирована итальянцами. В сентябре 1943 года, после выхода Италии из войны, многие гарнизоны отказались сдаться и передать вооружение по требованию своих бывших союзников – немцев. На Додеканских островах (в частности, на острове Лерос) итальянцы объединились с британцами, а семитысячный итальянский гарнизон Кефалонии дрался против немцев в одиночку. Уцелевшие в боях около 5 тыс. солдат и офицеров были казнены немцами самым жестоким образом с 21 по 29 сентября 1943 года. Непокорных итальянцев расстреливали из пулеметов, сжигали, топили и даже взрывали. По обвинению в массовых убийствах на Нюрнбергском трибунале был формально осужден только командир горнострелкового корпуса генерал Хуберт Ланс – тот самый, который санкционировал водружение нацистского флага на вершине Эльбруса. Во многих частях острова сооружены воинские мемориалы в память о павших, а сами события считаются ярким примером итальянского Сопротивления во время Второй мировой войны. В 2001 году об этих трагических событиях сняли голливудский фильм «Выбор капитана Корелли» с Николасом Кейджем и Пенелопой Крус в главных ролях. Съемочной площадкой стал сам остров, а многие жители превратились в актеров.

Подобная история произошла и на острове Корфу. Операция по «нейтрализации» итальянского гарнизона называлась «Измена». Тогда были казнены 280 офицеров. Во время обследования острова Корфу с западной стороны мы обнаружили в одной пещере остатки амуниции и гору стреляных гильз от итальянской винтовки системы Каркано, произведенных в начале 40-х годов. По всей видимости, там отстреливался один из обреченных защитников.

Многие русские яхтсмены приходят на Кефалонию ежегодно в середине августа целыми флотилиями по очень интересному и мистическому поводу. Яхтсмены называют свой поход «За чудесами». Согласно местной легенде, в день Успения Божьей Матери в храм к чудотворной иконе Панагия Федуса сползаются со всей округи ядовитые змейки со светлыми крестиками на головах. В этот период они не кусают и позволяют брать себя в руки. Считается, что, если змеи не появляются, это – плохая примета. Змейки не появлялись дважды: в 1939 году, в преддверии Второй мировой войны, и в 1953 году, перед самым страшным в этих краях землетрясением. Я был на Кефалонии несколько раз, но не заставал нужный период. Мой товарищ, яхтсмен Максим Спутай, неоднократно бывавший здесь, комментирует свои наблюдения так: «Да, змеек видел сам, лично, и не раз. Когда составлял маршрут, узнал, что они действительно приползают, не кусают. Я верил, но все же хотел сам лично увидеть, развеять остатки сомнений. Все оказалось правдой! С небольшими нюансами-неточностями. Змейки приползают не 14 августа, в канун Успения Божьей Матери, а за неделю до этой даты. Бывают дни, когда нет ни одной змейки, а случается, приползают сразу несколько особей. Еще одна неточность: змеи стекаются не в храм, а к руинам колокольни стоявшего на этом месте монастыря, разрушенного во время землетрясения. И уже от колокольни священнослужители забирают змеек и переносят к алтарю. Там они помещают их в баночку, чтобы защитить от фанатичных поклонников, люди разные приезжают. Одна из змеек обязательно участвует в службе. Епископ помещает ее на посох, по которому она ползает. А по окончании службы священники благословляют змейками всех желающих. Не знаю, что это за вид змеек и насколько они опасны в остальные дни, но то, что на головках у них четко виден крест, – абсолютная правда».

Глава 6 До последней капли крови

Следующим островом на пути эскадры Ушакова стал Санта Мавра (Лефкас). Французский гарнизон в 550 человек засел в крепости на горе. В этой части остров был отделен от материка каналом шириной в несколько сотен метров. Крепость была неприступной. Я вообще не припомню, чтобы фортификационные сооружения были иными. Неприступной крепость делают воины, их дух и стойкость, а иногда и отчаянность ситуации, в которой оказываются ее защитники. Обреченный будет сражаться до конца, не ожидая пощады. В этой связи очень показательны упреки Федора Ушакова в адрес коменданта крепости на Кефалонии французского полковника Ройе. Тот якобы не выполнил своего долга: вовремя не принял мер для укрепления острова, не сделал ни одного выстрела и не заклепал ни одной пушки. В отличие от Кефалонии, гарнизон на Санта Мавре намерен был защищаться до последней капли крови. Ушаков торопился на Корфу, но посчитал необходимым задержаться и помочь приступившему к осаде крепости отряду Сенявина.

Гарнизон и не думал сдаваться. Комендант Миолет готов был оставить крепость, если гарнизон отправят во Францию безо всяких дополнительных условий. Сенявин же отвечал, что примет капитуляцию, только если французы будут считаться военнопленными. На том разошлись, и бомбардировка продолжилась. Французы не были единственными противниками русских. У них появился еще один враг – коварный, беспринципный и необыкновенно жестокий даже по меркам того времени. Это был формальный союзник, вассал турецкого султана Али-паша Янинский. Он увещевал местных жителей сладкими речами, приводя их при этом в жуткий страх, и одновременно уговаривал французского коменданта сдать крепость ему. Янинский надеялся под шумок и вопреки султанским директивам присоединить к своим владениям и остров Святой Мавры. Одно его имя приводило в трепет не только местных жителей, но и жителей восточной части Адриатики – сербов, черногорцев и греков. От человека, отправившего на тот свет своих братьев ради наследства, можно было ожидать всего. Местные старшины пришли в ужас от предложений Али-паши и тут же поведали о его происках русскому командованию. Ушаков понимал всю опасность положения и поспешил форсировать события. Он написал письмо коменданту крепости, в котором еще раз предложил сдаться и пообещал не пощадить в случае отказа.

На этот раз Миолет решил не испытывать судьбу. После непрерывной девятидневной бомбардировки крепости 3 ноября французский гарнизон сдался. Объединенной эскадре потребовалось чуть больше месяца, чтобы овладеть четырьмя островами, пленить 1300 французов, захватить более 200 пушек разного калибра. Уходя дальше на север в сторону Корфу, Ушаков оставлял на захваченных островах небольшие гарнизоны. Они пополнялись добровольцами из числа местного населения и управлялись старейшими жителями. В тот же момент Ушаков получил сообщение, что Али-паша Янинский захватил город Превезу. Это был крик о помощи греков Парги в ответ на резню, устроенную албанцами в Превезе. Ситуация осложнялась тем, что в городе был пленен русский консул Ламброс. Ушаков оказался в затруднении. С одной стороны, Али-паша считался формальным союзником и был обязан предоставить войска объединенным русско-турецким силам. С другой стороны, он не только уклонялся от этой повинности, но и готов был идти на открытое противостояние с русскими. Спасая жителей Парги, Ушаков мог попасть в немилость к Павлу: он был ограничен в своих действиях лишь Ионическими островами и нарушал свои полномочия. Вмешательство во внутренние дела Османской империи едва ли привело бы в восторг и Константинополь.

Али-паша Янинский

Родился в 1741 году. Был сыном албанского властителя в Тепелене (Южная Албания). Али-паша занял положение деребея после стычек с турецким властелином и некоторыми родственниками. Победив Селима-пашу, наместника Дельфико, добился поста наместника Южной Албании и был назначен Диваном при помощи подкупа на пост коменданта фессалийских и эпирских горных проходов.

Во время турецкой войны с Россией и Австрией в 1787 году получил наместничество в Трикале в Фессалии. В 1788 году овладел Яниной и расширил свои пределы. В 1803 году после трехлетней войны покорил сулиотов и получил титул сераскира Румелии. К 1812 году Али-паше была подвластна территория с населением до 1,5 млн человек.

Али умел держать в порядке свои провинции. Он часто прибегал к казни недовольных. Торговля и ремесла при нем процветали. Европейцы видели в Янинском искусного правителя. Но больше всего Али стал известен благодаря своим сношениям с европейскими державами. Уже во время войны с Россией Али находился в переписке с Потемкиным. Во время Египетского похода Наполеон Бонапарт послал к Али своего офицера. Став императором, в 1807 году он снова вступил с ним в сношения. Позже Али счел для себя более выгодным встать на сторону англичан, которые в 1819 году помогли ему взять албанскую прибрежную крепость Паргу.

В 1820 году султан Махмуд II решил положить конец власти Али-паши. С этой целью он послал в Албанию свои войска, которые после многочисленных стычек принудили Али к сдаче цитадели на озере Янина (1 февраля 1822 года). Вопреки условиям капитуляции, 80-летнему Али 5 февраля отрубили голову, которую доставили в Константинополь и выставили напоказ перед Сералем. Позже были казнены и его сыновья.

Федор Федорович не заблуждался насчет своего «фиктивного» союзника и считал, что тот боится лишь русских. «Оной господин Али-паша весьма сумнителен в верности Порте Оттоманской… опасается только бытности моей здесь с российской эскадрою и сил наших соединенных. Под ласковым видом старается мне льстить и обманывать», – писал адмирал посланнику Томаре 18 декабря 1798 года. Ушаков понимал всю свою ответственность за любой непродуманный, опрометчивый шаг и проявил себя как мудрый дипломат. Он отправил Егора Метаксу с письмом к Али-паше. Тот принял посланника в Превезе в доме французского консула, погибшего вместе с остальными жителями города. Метакса вспоминал, что едва не потерял сознание от смрада и вида пирамиды из отрубленных голов у входа во временную резиденцию, но нашел в себе силы убедить Али-пашу освободить консула Ламброса и отступиться от Парги. Егор Метакса так вспоминал свой разговор с Янинским:

«– Я не смею советовать Вашему Превосходительству. Чин и лета мои того мне не дозволяют. Вы славитесь вашим умом, и без сомнения не захотите поссориться с Российским Императором, и чрез то впасть в немилость у Султана; вы не захотите принудить нас сражаться против ваших войск, чем навлечете на себя неминуемо мщение греков и вообще всех христиан вам подвластных. Вашему Превосходительству необходимо нужно примириться и сблизиться с адмиралом Ушаковым.

– Да я готов сейчас это исполнить! – хмурился Али-паша в ответ. – Скажи мне откровенно, как мне поступить! Ну?! Будь ты Али-паша, что бы ты сделал?

– Ежели бы я был на вашем месте, я бы написал к адмиралу Ушакову вежливое письмо. И в нем изъявил бы сожаление мое касательно поступка войск моих против консула Ламброса, которого бы немедленно отправил к адмиралу, удовлетворив его за все то, что у него похищено. Потом укротил бы я гнев свой, примирился бы с паргиотами, и в уважение покровительства России, дал бы повеление войску моему не причинять им впредь никакой обиды. Я уверен, что поведением сим вы обратили бы на себя внимание и даже благосклонность Российского Императора.

– Какие же войска займут Паргу? – спрашивал Али-паша.

– Российские и турецкие. Я полагаю, однако ж, что адмирал позволит Вашему Превосходительству назначить и с вашей стороны 12 человек рядовых из христиан, которые будут составлять часть Султанского гарнизона. А между тем ожидаться будет решение союзных Монархов об участи Парги. Нет сомнения, что вся сия полоса матерого берега присоединится на особенных постановлениях к турецким владениям, Оттоманская же Порта предоставит управление оных Вашему Превосходительству.

Али-паша выслушал меня со вниманием, казалось, был доволен советом моим, и изъявил мне благодарность свою в сильных выражениях; потом советовался он долго с любимцем своим Махмед-Эфендием, которого решился он отправить с нами к адмиралу, уполномочив его удовлетворить все его требования и стараться всеми силами снискать его благосклонность. Али-паша обещал притом освободить на другой день утром консула Ламброса и отправить его к нам».

Из письма Ф. Ф. Ушакова Али-паше Янинскому

Высокородный и превосходительный паша и губернатор провинции Янины, командующий турецкими войсками.

Милостивый государь мой!

Почтеннейшее письмо ваше чрез нарочно присланного с наиприятнейшим удовольствием я имел честь получить. За благоприятство и дружбу, мне оказанные, и за уведомление о знаменитой победе вашей покорнейше благодарю и вас с тем дружелюбно и с почтением моим поздравляю; притом, имею честь уверить о совершеннейшей дружбе и тесном союзе наших государей-императоров… Об острове же Св. Мавры уведомляю, что я во все острова, прежде бывшие Венецианские, весьма благовременно общие приветствия наши и приглашения с командующим турецкою эскадрою Кадыр-беем послал. Острова Цериго, Занте и Цефалонию от французов мы освободили и, взяв их пленными, отослали на матерой берег полуострова Морен, а некоторых отпустили на договоры. Из острова Св. Мавры двоекратно ко мне присланы прошения островских жителей; весь народ оного острова с покорностью отдается в общее наше покровительство и просит, чтобы мы приняли их на тех же правах, на каких устанавливаем обще с Кадыр-беем все прочие острова, оставляя их свободными до высочайшей конфирмации обеих дружественных держав наших. А за сим два дни прежде вашего письма получил я также от жителей острова Св. Мавры уведомление, что они, отдавшись совсем в нашу волю и покровительство, и флаг на оном подняли российский.

Я вас, милостивый государь, поздравляю с тем, что мы на крепостях всегда поднимаем обще два флага: Российский и Турецкий. Послал я от себя два корабля к острову Св. Мавры, также и от турецкой эскадры два же корабля посланы, и приказал я командующему отдельной от меня эскадрою, флота капитана 1 ранга и кавалеру Сенявину, сей остров, крепость и обывателей принять в общее наше покровительство и учреждение; флаги поднять на крепости оба вместе, Российский и Турецкий, которые означают совершенную между нациями нашими дружбу. Надеюсь, что ваше превосходительство с таковыми благоприятными нашими распоряжениями также согласны.

При таковых благоприятных обстоятельствах надеюсь и вашему превосходительству можеммы делать помоществование и всех береговых жителей, против которых войска ваши находятся, покорить без кровопролития, об чем из многих уже мест ко мне писали и просят, и особливо из Парги, чтобы мы приняли их в нашу волю и распоряжение, и что они ожидают только наших повелений и во всем покорны. Я и Кадыр-бей дали им письма, и я в письме своем советовал им, чтобы они явились к вашему превосходительству, объявили бы оное и на таковых условиях вам отдались с покорностью.

Если благоугодно вашему превосходительству береговых жителей принять в таковое же покровительство ваше и оказать им ваше благоприятство, то они будут ободрены и во всех случаях станут делать нам всякие вспоможения. В случае же надобности, в рассуждении острова Корфу, если потребуется ваше нам воспомоществование, буду писать и просить о том ваше превосходительство и надеюсь, что вы к тому готовы.

Глава 7 Жемчужина Ионического ожерелья

Когда впервые попадаешь на острова Ионического моря (прежде всего на Корфу), сразу понимаешь, что попал в совершенно иную часть Греции. Это чувствуется буквально во всем: в климате, ландшафте, менталитете местных жителей, архитектуре. Жаркий климат вкупе с большой влажностью иногда делает пребывание на островах невыносимым. Местные жители и их дома духовно ближе к Италии, потому что острова долгое время принадлежали Венецианской республике.

Кому только не принадлежали Ионические острова за свою длительную историю! В XII веке их потеряла Византия. На три долгих века острова стали яблоком раздора между Византией, Венецией и Неаполем. В XV веке Венецианская республика окончательно прибрала к рукам это «ожерелье». Наполеоновская Франция владела островами в самом конце XVIII века всего пару лет. Ушаков выбил французов со всех островов, и прежде всего с Корфу. Русские гарнизоны оставались на островах до 1807 года, вплоть до Тильзитского мира между Россией и Францией. Потом острова на два года вновь вернулись французам, а потом… В общем, у островов – бурная биография и много хозяев. Сейчас Ионические острова экономически развиты лучше тех же Киклад благодаря туристам.

Часть эскадры Ушакова прибыла к острову Корфу 24 октября 1798 года. Основные силы подошли лишь 9 ноября. Решающий штурм и овладение островом состоялись через три с лишним месяца (18 февраля 1799 года). Что же мешало русским совершить решительный штурм сразу? На первый взгляд, Ушакову стоило попытаться сразу взять крепости, как говорится, на кураже. Ведь ему к этому моменту удалось выбить французские гарнизоны с остальных островов. На самом деле у Ушакова просто не было возможности овладеть островом с ходу. Корабли объединенной эскадры, хоть и лишили Корфу возможности получать припасы и подкрепление, не имели достаточно сил для решающего штурма.

Вид на город. Остров Корфу

Укрепления острова состояли из двух цитаделей – Старой (на выдающемся в море мысу) и Новой (на северной окраине города). Но в реальности это были пять крепостей. Все они были соединены в единую оборонительную систему с высокими каменными стенами и 650 пушками большого калибра. Крепостной гарнизон острова был серьезной силой – 3 тыс. опытных солдат под командованием не менее опытного дивизионного генерала Шабо. Несколько батарей островка Видо, отделенного от Корфу небольшим проливом, прикрывали пушками внутренний рейд и подходы к нему. Ушаков писал: «Для усиления защиты, остров Видо, имеющий в окружности до двух итальянских миль и лежащий на расстоянии около 400 сажень от крепости Корфу к северо-востоку, был также укреплен пятью батареями на выгодных местах; он прикрывал северную сторону крепостей и постоянно имел не менее 500 солдат. На нем повсюду были прорыты каналы, сделаны окопы и засеки из масленичных деревьев; во всех местах где возможно было пристать гребным судам, протянуты боны на некотором расстоянии от берега, составленные из корабельных мачт и стеньг, скрепленными между собой цепями».

Часть корабельных пушек нуждалась в замене. Свидетельство тому – множество орудий с российским двуглавым орлом, разбросанных в самых разных местах Корфу. Это как раз те орудия, которые были выбракованы с кораблей после 18 сентября и заменены на трофейные. Вы можете встретить их в самых неожиданных местах: на специально отведенном постаменте, в экспозиции цитадели, в архитектурных ансамблях. Часть пушек свалена в кучу где-нибудь на задворках и забетонирована в портовый пирс в качестве портового кнехта. И это при том, что за прошедшие два столетия их растаскивали, переплавляли и даже топили, превращая в донный груз для привязывания мурингов. Можно себе представить, как много было пушек! За несколько месяцев осады острова им пришлось изрядно потрудиться. Вот что вспоминал об этом Ушаков: «Многие картаульные единороги и 24-фунтовые пушки с кораблей, бывшие на батареях, от многой и долговременной пальбы раздулись и пришли в негодность; то такие орудия приказал я в здешней крепости переменить годными, порох же и заряды взять из магазинов и из крепостей, сколько в комплектное положение на место издержанного следует».

Вид на Новую крепость. Остров Корфу

Попытки договориться с французами о сдаче успеха не имели. Русские продолжали блокировать Корфу и во время осады рассчитывали в основном на себя. Об этом писал капитан Селивачев в своем докладе Ушакову: «Корабль турецкого паши нам никакой помощи не обещает, по большей части прячется за нас или держится в отдалении, дабы в случае нужды быть безопасным, и потому я оставил свой корабль «Святая Троица», а их суда нам ненадежная помощь». Благодаря «своевременной помощи» турок самому большому французскому кораблю «Женеро» удалось прорвать блокаду и скрыться.

Ушаков с самого начала не обольщался по поводу союзников. Они не были охочи до военного дела, зато проявляли незаурядный энтузиазм в грабежах и насилии над местным населением. Русские назначали в командиры туркам своих офицеров. Только это помогало хоть как-то держать союзников под контролем. Турки же были недовольны благородным отношением русских к сдавшемуся противнику. В этом смысле характерна просьба адмирала Кадыр-бея к Ушакову после взятия Китиры (Цериго): «По обещанию вашему, французы надеются отправится в отечество и лежат спокойно в нашем лагере. Позвольте мне подойти к ним ночью тихо и вырезать их».

Безусловно, письма, донесения и рапорты интересны и важны для понимания истории, но еще важнее эмоции людей, ставших свидетелями тех событий. Таким ценным (и, безусловно, интереснейшим) материалом для меня оказались записки капитан-лейтенанта Егора Метаксы. В первую очередь они важны для оценки личности Федора Федоровича Ушакова.

Из письма Ф. Ф. Ушакова

Много стоило мне труда дать ему уразуметь, что такового обещания не в силах дать ни сам султан Селим, потому что союзники почитают все Ионические острова не покоренною добычею, но землями исторгнутыми токмо от владений французов, и в коих все до последней пушки должно оставаться неприкосновенным. Я Али-паше представил, что бескорыстное содействие даст ему случай обезоружить врагов своих при Порте Оттоманской, а особенно Низед-пашу, бывшего тогда верховным визирем, и утвердить самого султана в хорошем об нем мнении, чем влияние его по всему матерому берегу еще более увеличится, что и высочайший российский двор не оставит, конечно, при случае оказать ему своего благоволения и наградит его щедрыми подарками.

Старая крепость. Остров Корфу

Ушаков был удивительным человеком. Его талант флотоводца и солдата сочетался с несвойственным его профессии необыкновенным благородством к поверженному противнику и реальной заботой о своих подчиненных. Свидетельства тех, кто знал Ушакова лично, кто служил под его началом, доказывают, что люди платили ему безграничной любовью. Егор Метакса – лишь частный пример, подтверждающий общее мнение о прославленном адмирале. Мои размышления о тех событиях во многом дополнились фактами и эмоциями из его записок.

Ушаков был в трудном положении. Своих сил для штурма у него не хватало. На турецких союзников полностью полагаться он не мог, а затягивать осаду Корфу было опасно. Ушакову пришлось просить военной помощи для решающего штурма у Али-паши Янинского. При этом адмирал рассчитывал привлечь силы Али к штурму, но не позволить воспользоваться плодами победы ни самому паше, ни его солдатам. Ушаков не мог допустить насилия над местным населением, на чье содействие рассчитывал. В этой ситуации он вновь решил воспользоваться способностями переговорщика Егоры Метаксы и отправил его к Али-паше с письмом. Метакса использовал противоречия Янинского со «стамбульским начальством». Али-паша был достаточно самостоятелен и своеволен, но султана все же побаивался. Однажды он даже признался Метаксе: «Едва сделаешь себе подпору и приятеля, он уже без головы, а ты без денег». В итоге Али-паша пообещал военную помощь и выделил для предстоящего штурма более 4 тыс. албанцев. В первую очередь, по замыслу Ушакова, предстояло штурмовать батареи острова Видо. Согласно общеизвестной версии, остров Видо – это и есть ключ к Корфу. Об этом говорится и в советском фильме «Корабли штурмуют бастионы» с гениальным Иваном Переверзевым в главной роли.

Смотришь на высоченные стены обеих цитаделей на самом Корфу и поневоле сомневаешься в возможности ими овладеть. О батареях же острова Видо известно мало. Вот мы и решили отправиться туда, чтобы лично узнать, что из себя представляют эти батареи и в каком виде они сохранились.

Глава 8 Ключ к дверям Корфу

К моменту посещения Видо я знал довольно занятную и несколько неожиданную историю создания его укреплений. Они были построены еще при венецианцах, в 1716–1727 годах. За два года французского владычества на острове были построены казармы на 400 человек. Дополнительно остров укрепили под началом коменданта, французского генерала Шабо. Пять батарей представляли собой весьма грозную силу. Тем не менее Видо пал после четырехчасового обстрела и высадки десантов. Сбежать удалось немногим. Большая часть защитников погибла или попала в плен. Интересная деталь: одной из причин быстрой капитуляции Корфу стала жестокость турецких союзников на Видо. Турки высадились и принялись, по обыкновению, рубить головы пленникам. Лишь заступничество русских матросов спасло жизни многим из них. Французы на Корфу, разглядывая в подзорные трубы подробности баталии на Видо, поняли, что их ждет страшная смерть, и благоразумно приняли решение капитулировать.

После того, как русские корабли покинули Корфу, наши гарнизоны оставались на всех Ионических островах до 1807 года. Потом туда вернулись прежние хозяева – французы. Они простояли на острове всего два года. Англичане, сменившие французов, вложили в реконструкцию укреплений неприлично большую сумму и сделали остров еще более защищенным. Часть бастионов они уничтожили и построили на их месте три новые крепости, соединенные подземными ходами. Во время реконструкции повезло лишь форту в северо-восточной части острова (согласно старой карте, он носит название «крепость Сколенбурга», а местные называют его «русской крепостью»). Форт пощадили, лишь слегка реконструировали и расширили. Впрочем, крепости более не пригодились: в 1863 году Корфу вошел в состав Греции, и все бастионы Видо были взорваны. Покидая остров, британцы собирались уничтожить еще Старую и Новую цитадели, но за них вступился губернатор Корфу Трикули. Форты сохранили, и сегодня они являются великолепным образцом лучших фортификационных ансамблей мира.

В годы Первой мировой войны Видо стал пристанищем для нескольких тысяч истощенных, больных и раненых сербских солдат, эвакуированных с Балканского фронта. Многие из них нашли здесь свой последний приют. Останки погибших находятся в пантеоне или на дне моря. Их попросту не успевали хоронить в земле и топили в проливе между островами Корфу и Видо. Выжившие основали сербскую колонию, часть же вернулась после войны домой. Корфу можно считать колыбелью Югославии: здесь заседал парламент Сербии в изгнании и здесь же в 1917 году была подписана Корфская декларация, послужившая основой для создания послевоенного югославянского государства.

Укрепления на острове Видо

На Видо у нас была запланирована встреча с местным энтузиастом-краеведом. Между собой в шутку мы называли его «хранитель острова дедушка Алекас». На Видо находится своеобразный греческий «Артек» – международный детский лагерь. Алекас присматривает за ним и прикладывает немало усилий, чтобы привести остров в порядок. Сам остров можно обойти меньше чем за час. При ближайшем рассмотрении оказалось, что основная часть укреплений представляет собой гранитные нагромождения, поросшие кустарником и травой. Лишь площадь провалов и размеры гранитных глыб позволяли в некоторой степени представить их изначальные габариты.

С местным энтузиастомкраеведом – «хранителем острова дедушкой Алекасом»

Впрочем, к моей радости, кое-что все же уцелело. Несколько лет назад Алекас разбирал завалы и обнаружил подземный ход в казематы бастиона, не тронутого реконструкцией английских фортификаторов. Если бы камни могли говорить, они рассказали бы об атаке русских кораблей на эти укрепления 18 февраля 1799 года. Алекас рассказал, что этот бастион местные называют «русской крепостью»: «кто тут жил, того и крепость». Ему, видимо, хочется думать, что именно русские квартиранты оставили самый заметный, а главное – позитивный след в местной истории.

Ступенька за ступенькой мы спускались в глубь каземата. Впереди замаячил свет. С каждым шагом он становился все ближе. Мы оказались у ряда амбразур. В их узких щелях плескалось голубое море. Эта часть бастиона оказалась совершенно пустой. Она не пострадала ни от времени, ни от подрыва. Казалось, люди совсем недавно покинули это место. Мне не удалось найти ни одного автографа на стенах, но следы пребывания людей я все же увидел. В углу одного из помещений я обнаружил аккуратное углубление правильной прямоугольной формы. Скорее всего, это было сделано для иконы. Такие традиции существовали у православных воинов, стремившихся обустроить свое жилье, пусть даже и временное. Подобные углубления я встречал в бастионах русских крепостей времен Первой мировой войны. Правда, в бастионе на Видо были возможны варианты: углубление сделали либо русские, либо сербы, занявшие 116 лет спустя все пригодные для жилья помещения. Я склоняюсь к русской версии: помещение было обнаружено относительно недавно, отсутствие автографов на стенах говорило в пользу этой версии – во времена сербского присутствия вход в каземат был завален.

Все, что сохранилось от некогда грозных укреплений, свидетельствовало, что они не стали легкой добычей. Они были взяты 18 февраля 1799 года. В тот день русским удалось взять еще два форта на самом Корфу – Сан-Сальвадор и Святого Авраама. Получается, что Видо действительно стал ключом к Корфу, а взятие еще двух укреплений лишь уверило бригадного генерала Шабо в решительном настрое русских и заставило его не проливать кровь понапрасну и почетно капитулировать.

Я вглядывался через амбразуру в лазурное мелководье, и в голову пришла мысль, определившая наши планы на следующий день. В день штурма батарей Видо каждый из кораблей (в соответствии с диспозицией) должен был подойти к острову и встать на шпринги напротив каждой из батарей.

Корабль становился на якорь в определенной позиции и, будучи практически неподвижным, вел огневую дуэль с береговой батареей. Шпринг (трос), заведенный в скобу станового якоря, другим концом проведенный на корму, предназначался для удержания корабля в заданном положении или его поворота в ту или иную сторону для переноса огня. Согласно схеме атаки острова, против этой батареи вел бой флагманский корабль Ушакова «Святой Павел». Кораблям, стоявшим под ураганным огнем французов, не сразу удалось подавить огонь береговой артиллерии. Они получили серьезные повреждения. Я подумал, что стоит поискать следы того боя на дне моря, прямо перед батареей.

Конечно, я не собирался искать корабль, потому что русские тогда не понесли потерь. А вот следы боя не могли не остаться. С этими мыслями я поднимался наверх.

Глава 9 Эхо войны

На следующий день нам не понадобились ни акваланги, ни гидрокостюмы. Июльская вода была теплой, как парное молоко. Глубина в районе поиска составляла не более 6–8 метров. Вода была прозрачной, что позволяло видеть с поверхности даже небольшие объекты на дне. В тот день я лишний раз убедился, что чутье вкупе с прочными знаниями и упертостью почти всегда дает нужный результат.

Я не скажу, что находки посыпались, как из рога изобилия, но их оказалось много. Мы находили большие и маленькие фрагменты деревянных частей корабля, обросшие за два века прочным панцирем. При попытке вскрыть этот панцирь куски дерева превращались в странную волокнистую массу черного цвета. Она разлагалась прямо на глазах. Зато в этих деревянных кусках мы нашли самые разные предметы – куски металла, картечь и даже ядра средних размеров (около 15 сантиметров в диаметре). Эти находки подтвердили правильность предположений – здесь действительно был жаркий бой. Найденные фрагменты корабля были кусками борта, выломанными картечью и ядрами. Место поиска было определено очень верно. Я не сомневался, что бой против батареи вел флагманский 74-пушечный корабль адмирала Ушакова «Святой Павел».

В конце дня нас ждала еще одна находка – стяжной костыль для крепления деревянных частей корабля, наглядно демонстрировавший технологию судостроительного процесса той эпохи. Важным было и то, что стяжной костыль оказался с того же «Святого Павла». По согласованию с греческими властями, мы отправили его в Россию и передали в музей ВС РФ.

Обилие находок нас несколько удивило, а обнаруженный на песке небольшой бронзовый цилиндр высотой около 3 сантиметров и вовсе озадачил. Цилиндрик при ближайшем рассмотрении оказался запалом от бомбы. Он выглядел так, словно его кто-то аккуратно поставил на песок несколько минут назад. Совсем небольшое движение воды – и, казалось, он завалится набок. Ясно стало, что прошедший накануне сильный шторм «проявил» на мелководье все наши находки.

Плакетка, подаренная Павлом I острову Корфу

Сам запал оказался настоящей загадкой. Я пытался идентифицировать его принадлежность, но мои познания в этой области были явно недостаточными. Хотя я сразу понял, что деталь была, скорее всего, не из интересующего нас периода – конструкция запалов на рубеже XVIII и XIX веков была чуть проще. Позднее исследование подтвердило мою догадку. Запальные трубки такой конструкции и такого ударного действия стали производить с 30-х годов XIX столетия. В это время на острове квартировали англичане. Вероятно, наш экземпляр оказался на дне после учебных стрельб.

Корфу капитулировал. 22 февраля 1799 года в церкви Святого Спиридона была отслужена благодарственная литургия во славу русского оружия. В ней участвовал и Ушаков. Этот храм в центре старого города сегодня стал самым посещаемым на острове. В нем вы с удивлением обнаружите, что добрая половина прихожан – русские туристы и паломники. Не многие из них знают, чем известна эта церковь, кроме деяний святого Спиридона. Если вы посетите церковь, обратите внимание на овальную плакетку, расположенную на противоположной от алтаря стене. Это и есть русский след. Ушаков передал плакетку жителям Корфу от императора Павла I как знак защиты и покровительства.

Освобождение острова от французов решено было отметить также в первый день Пасхи – 27 марта 1799 года. Адмирал Ушаков предложил духовенству совершить крестный ход с выносом мощей святого Спиридона. Биограф Ф. Ф. Ушакова Ростислав Карпович Скаловский пишет об этом событии: «В избранный адмиралом день, 27 марта, народ собрался со всех деревень и ближайших островов; русские войска были расставлены по обеим сторонам пути, по которому должна была идти процессия, и часть их расположилась на главной площади. Гробницу и балдахин поддерживали наши генералы, штаб– и обер-офицеры и первые лица города. Ее обнесли вокруг крепостных строений, и в это время из всех крепостей производилась пальба; войско стреляло беглым огнем из ружей. Вечером весь город был иллюминован, и народ беспрерывно восклицал: «Виват! Государь наш – избавитель Павел Петрович!»

Могила капитанлейтенанта Павла Савицкого. Смотрители храма Иоанна Предтечи

Пройдя через небольшую площадь, вы окажетесь в другом храме – Иоанна Предтечи. Он являет собой полную противоположность первому. Хоть он и расположен в многолюдной туристической зоне, там почти не бывает людей. Русский след есть и здесь: могила капитан-лейтенанта Павла Савицкого, умершего от холеры в мае 1799 года. Имя этого офицера я обнаружил в документах уже после возвращения домой. Оказалось, что Савицкий был одним из ближайших соратников адмирала Ушакова, старшим офицером линейного корабля «Святой Петр», а его командиром был будущий адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин. Савицкий упомянут в числе отличившихся еще при взятии Измаила: 29 февраля 1792 года он был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. В рапорте Ушакова Павлу I от 7 ноября 1798 года он был также отмечен как отличившийся при взятии крепости Святой Мавры, оказавшейся весьма крепким орешком: «Капитан-лейтенант Савицкий высадил на берег десант, с поспешностию помогал советами своими устраивать батареи и понуждать крепость к скорейшей сдаче, при действиях был с довольным мужеством и храбростию».

Памятник Ушакову на Корфу

По представлению вице-адмирала Ушакова за храбрость при взятии этой крепости Савицкий был пожалован в кавалеры ордена Святой Анны 3-го класса. Могила капитан-лейтенанта Павла Савицкого в храме Иоанна Предтечи – это единственное уцелевшее захоронение времен той кампании. Оно является местом поминовения всех русских моряков, павших при освобождении Ионических островов.

И, пожалуйста, оказавшись на Корфу, не забудьте побывать у памятника нашему великому соотечественнику, адмиралу Федору Федоровичу Ушакову. Памятник расположен у подножия Новой крепости на восточной набережной старого города. Ушаков был не просто флотоводцем, не проигравшим ни одного сражения. Он был нравственным человеком, дипломатом и автором основ Конституции Республики Семи Островов. Согласно его замыслу, высшая административная власть сосредотачивалась в руках выборного сената на Корфу. Делегаты в сенат выбирались от дворян и зажиточных жителей всех семи островов. Но эту тему – управление Республикой Семи Островов, освобождение Неаполитанского королевства и Адриатики – я оставляю нетронутой. Это уже совсем другая история.

Конец третьей части

Послесловие

Как странно все получалось в истории России! Три периода русской истории оказались неразрывно связанными друг с другом! Многие знаковые события того времени происходили в Греции либо были так или иначе связаны с ней. В 1770 году Екатерина Великая начала свой греческий проект. Его продолжил тот, кто не любил императрицу, но оказался, вопреки всему, преемником ее идей и замыслов. Павел I основал Республику Семи Островов, некий плацдарм для воссоздания свободной Греции. Русская эскадра адмирала Гейдена в Наваринском сражении 1827 года сделала получение Грецией независимости необратимым.

Участниками тех событий часто были одни и те же люди. Греки, оказавшиеся в России, обрели в ней вторую родину и дали на новой почве новую поросль. Все они оказались вовлеченными в реализацию новых замыслов, так или иначе связанных с исторической родиной. Кем бы они ни становились в России, они не теряли своей аутентичности и мечтали видеть Грецию свободной. Примеров этому – великое множество. Ламбрас Качонис начал службу в 1-й Архипелагской экспедиции графа Орлова и всю жизнь посвятил этой идее. Он продолжал свою борьбу даже тогда, когда она входила в явное противоречие с русской политикой. Иоаннис Каподистрия начинал еще с Ушаковым на Корфу во времена существования Республики Семи Островов. Впоследствии он уехал в Россию и сделал карьеру дипломата, а когда спустя много лет вернулся в Грецию, стал ее первым президентом.

Таких персонажей, связей, событий, совпадений много. Русских всегда влекла Греция. А греки, волею судеб оказавшиеся в России и обретшие новую родину, никогда не жалели, что их жизнь повернулась именно так.

Два народа по-прежнему многое объединяет. В первую очередь – вера. В эпоху глобализма она все еще определяет общий вектор взаимного влечения и проникновения культур. Мы все родом из Византии. Это имеет значение в нашем циничном мире, возможно, даже большее, чем мы думаем.

Я не пытаюсь идеализировать отношения греков и русских в нашем общем прошлом. В них было все. Конечно, при наличии гуманитарных целей и высоких задач геополитика и сейчас (как и в прошлом) во многом влияет на нашу ориентацию в пространстве. Я не люблю политиков. Все они принципиально отличаются от нас, обычных людей, стремящихся выстраивать между собой настоящие, искренние отношения. Мы интуитивно пытаемся наделить властителей судеб мира качествами обычных людей. И напрасно: цинизм, к сожалению, часть их природы. Политики почти всегда говорят не то, что думают, и делают не то, что хотят.

Знание своей истории должно быть потребностью и необходимостью. Оно становится «высокооктановым топливом» для истинного патриотизма и объективной оценки событий и вызовов сегодняшнего дня. Настоящий патриотизм – это не влюбленность, когда ты в состоянии эмоционального подъема не понимаешь: а каков в реальности объект обожания? Любовь – это чувство осознанное, когда ты знаешь историю свой страны и в час побед, и в час поражений, и в мгновения позора. Только в этом случае любовь будет искренней, осознанной и аргументированной. Для тебя и окружающих.

Говоря правду о своем прошлом, мы выбиваем оружие из рук своих оппонентов. Иначе всегда есть шанс, что правду за тебя скажет кто-то другой. Ура-патриотизм – это лекарство кратковременного действия. Увы! Ура-патриоты, как правило, плохо понимают, о чем говорят, и мыслят в основном незатейливыми лозунгами, мало знают и легко поддаются манипулированию и внушению.

При формировании своего личного мнения стоит помнить, что история, ее интерпретация, мнения о ней – это не то, что было в действительности. История – это то, как действительность видели и оценивали очевидцы событий и, конечно, люди, общавшиеся с ними. А еще историки. Они оценивали и оценивают эту действительность по-разному. Как на навигационной морской карте – наносимые с разных точек пеленги сходятся и образуют на ней некий «виртуальный треугольник погрешностей». Вот истина где-то в нем.

Список литературы

Смилянская Е. Б. «Россия в Средиземноморье»

Веселаго Ф. А. «Материалы для истории русского флота»

Веселаго Ф. А. «Общий морской список»

Коковцев М. Г. «Описание Архипелага и Варварийского берега»

Долгоруков Ю. В. «Записки князя Юрия Владимировича Долгорукого. 1740–1830»

Хметевский С. П. «Журнал Степана Петрова сына Хметевского о военных действиях русского флота в Архипелаге и у берегов Малой Азии в 1770–1774 годах»

Метакса Е. П. «Записки флота капитан-лейтенанта Егора Метаксы»

Гребенщикова Г. А. «Балтийский флот в период правления Екатерины II»

Паш ван Кринен «Краткое описание островов Архипелага, приведенных в российское подданство»

Скаловский Р. К. «Жизнь адмирала Ф. Ф. Ушакова»

Энтони Кросс «Британцы в Петербурге: XVIII век»

Грейг С. К. «Собственноручный журнал капитана-командора С. К. Грейга»

Огюст де Шуазель-Гуфье «Voyage Pittoresque en Grèce»

Примечания

1

Фрегат – военный трехмачтовый корабль с полным парусным вооружением, с одной или двумя (открытой и закрытой) орудийными палубами. Предназначался как для дальней разведки, так и для крейсерской службы.

(обратно)

2

Пинк – плоскодонное, двух– или трехмачтовое парусное судно с косыми латинскими или прямыми парусами. Использовался для разведки и крейсерских операций.

(обратно)

3

Линейный корабль – крупный по размерам трехмачтовый боевой корабль с 2–3 артиллерийскими палубами, имевший от 60 до 135 орудий. Вел бой, находясь в кильватерной колонне (линии баталии), отчего и получил свое название).

(обратно)

4

Палеологи – последняя и наиболее долговечная династия императоров Византии, правившая на протяжении двух столетий – со времени изгнания Михаилом VIII из Константинополя крестоносцев в 1261 году до взятия Константинополя турками в 1453 году.

(обратно)

5

Хиосская резня – расправа турок 11 апреля 1822 года над жителями острова Хиос за их поддержку борцов за независимость Греции. Из 120 тыс. жителей острова около 25 тыс. были убиты, 45 тыс. проданы в рабство. 23 тыс. бежали с острова, образовав хиосскую диаспору. Оставшаяся часть жителей острова была обращена в ислам.

(обратно)

6

Раки – имеется в виду ракия, местная водка.

(обратно)

7

Шебека – парусно-гребное трехмачтовое судно с косыми парусами. При длине до 35 метров имела до 20 пар весел и от 20 до 50 пушек.

(обратно)

8

На самом деле экспедиция продлились не шесть лет, а несколько дольше. Последний корабль вернулся в Кронштадт только в 1776 году, то есть спустя два года после заключения мира.

(обратно)

9

В 1770 году в Санкт-Петербурге проживало около 1500 англичан, которые занимались коммерцией, а также служили в русской армии и на флоте.

(обратно)

Оглавление

От издателя

От автора

Часть первая В погоне за графом Орловым

  Глава 1 В путь!

  Глава 2 Не будите спящего кота

  Глава 3 Чесменский успех

  Глава 4 Губернские хроники. Парос

  Глава 5 Кортик. Патмос

  Глава 6 Дом с покатой крышей. Миконос и Тинос

  Глава 7 Музей под открытым небом. Делос

  Глава 8 Школа для «гречат». Наксос

  Глава 9 Сердце губернии. Парос

  Глава 10 Таинственные каракули. Антипарос

  Глава 11 Могила Гомера. Иос

  Глава 12 Голубая пещера. Кастель Россо

  Глава 13 Тосканский рай. Ливорно

Часть вторая Кто убил «Святослава»?

  Глава 1 Подозреваемые

  Глава 2 Монастырь-государство

  Глава 3 Первая ошибка Эльфинстона

  Глава 4 Важнейший успех русского флота

  Глава 5 Вперед! На Константинополь?

  Глава 6 Корабли-мертвецы

  Глава 7 Два капитана

  Глава 8 Путешествие на корабль «Святослав»

  Глава 9 После трагедии

Часть третья Закулисье Республики Семи Островов

  Глава 1 Заклятые друзья

  Глава 2 Тюрьма Сервантеса

  Глава 3 Наваринский дым с пламенем

  Глава 4 Цветок Леванта

  Глава 5 Змеи с Кефалонии

  Глава 6 До последней капли крови

  Глава 7 Жемчужина Ионического ожерелья

  Глава 8 Ключ к дверям Корфу

  Глава 9 Эхо войны

Послесловие

Список литературы Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg