«Порт-Артур (Том 1)»

Александр СТЕПАНОВ

ПОРТ-АРТУР

ТОМ I

Анонс

Роман "Порт-Артур", один из лучших исторических романов советской литературы, посвящен русско-японской войне 1904-1905 гг. Используя огромный документальный материал и личные наблюдения, автор рассказал в нем правду о героической многомесячной обороне крепости Порт-Артур, художественно-достоверно выписав образы русских патриотов - адмирала Макарова, генералов Белого, Кондратенко, многих офицеров и солдат.

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Ясный морозный день клонился к вечеру. Солнце освещало косыми предвечерними лучами Порт-Артур и окружавшие его мрачные серые скалистые горы. С моря дул слабый ветерок, сметая сохранившийся еще кое-где снег.

В порту и в городе необычайное для будничного дня оживление. Все чиновное русское население Квантуна 26 января 1904 года съехалось в Порт-Артур, где сегодня состоится традиционный бал в день Марии. На этот раз он должен был быть особенно торжественным, ввиду того что в числе именинниц также была жена начальника порт-артурской эскадры вицеадмирала Старка-Мария Ивановна.

С полудня поздравители длинной чередой потянулись к дому адмирала, а вечером там же должен был состояться бал. Всем хотелось хотя бы одним глазком взглянуть на празднично одетую публику, на блестящих моряков и военных, принарядившихся штатских. Сам наместник царя на Дальнем Востоке, адмирал Алексеев, обещал со своим блистательным штабом посетить этот бал.

Ввиду тревожного времени уже с семи часов вечера к адмиральскому дому стали съезжаться и сходиться многочисленные гости. Первыми появились мичманы и лейтенанты и сухопутные офицеры со своими дамами, затем прибыли капитаны всех рангов и полковники в залитых золотом мундирах, с тяжелыми густыми эполетами на плечах. Они и их жены составили почетную свиту около адмиральской четы, приветливо встречавшей гостей.

Адмиральский дом быстро наполнялся. В зале оркестр заиграл полонез, и флаг-офицер адмирала Старка, лейтенант Дукельский, высокий красивый шатен, предложил кавалерам приглашать дам. За полонезом последовал вальс, и бал развернулся.

Жена адмирала наблюдала за танцующими, перебрасываясь замечаниями с окружающими. Но вот дежурный вестовой доложил о прибытии самого наместника.

Адмирал с женой поспешили ему навстречу.

Адаексеев, еще не старый человек, с открытым приветливым лицом, в придворном мундире, почтительно поцеловал руку адмиральши, принеся ей свои поздравления, и вошел с нею в зал.

Музыка смолкла, и все замерли в глубоком поклоне перед его высокопревосходительством. Алексеев сделал общий поклон собравшимся и попросил продолжать танцы. Пары вновь завертелись.

Наместник был озабочен. Ему назойливо вспоминались еще два дня назад полученные телеграммы о разрыве дипломатических сношений с Японией, которые до сих пор не были опубликованы и о которых знали даже не все старшие начальники из сухопутных. Вспомнилось и сегодняшнее донесение гражданского губернатора Квантунской области о поспешном выезде японцев из Квантуна. Но особенно неотвязно вертелось в голове Алексеева его собственное распоряжение о несвоевременности постановки противоминных сетей ограждения на судах, стоящих на внешнем рейде".

Несмотря на успокоительную телеграмму министра иностранных дел Ламсдорфа, категорически отрицавшего возможность войны, смутное опасение все же портило "строение Алексеева. Он ежеминутно ожидал распоряжений из Петербурга или известий от находящихся в колийском порту Чемульпо крейсера "Варяг" и канонерки "Кореец".

Поэтому, когда к нему подошел Старк и шепотом допросил разрешения покинуть бал и отправиться на эскадру, Алексеев только одобрительно закивал головой.

- Забирайте всех нужных вам офицеров, но потихоньку, без переполоха.

Публика и так сегодня нервничает в связи с отъездом японцев. Бал должен продолжаться. Это внесет общее успокоение в умы. Завтра я обязательно сам побываю на эскадре, - проговорил он.

Танцы продолжались, время шло, но никаких тревожных известий не поступало, и даже состоящий при Алексееве представитель министерства иностранных дел Плансон, которого в Артуре называли дипломатическим барометром, был, против обыкновения, спокоен и мирно беседовал с известными артурскими негоциантами: англичанином Томлинсоном и американцем Смитом. Оба они вели большую торговлю с Японией и были весьма заинтересованы в отношениях России и Японии.

- Никогда Российская империя не была так далека от воины со Страной Восходящего Солнца, как сегодня, - уверял Томлинсон, высокий, рыжий, краснолицый мужчина лет сорока. - Мы, англичане, никогда не допустим до этого. Война принесет огромные убытки нам, мирным предпринимателям. В качестве союзника Англия всегда сумеет обуздать японскую военщину, если она только вздумает рискнуть на такую авантюру, как война с Россией.

- Япония слишком бедна, чтобы вести большую войну. И никто ей не даст денег на такое проблематичное предприятие, как единоборство с русским колоссом, - вторил англичанину Смит.

Плансон недоверчиво поглядывал на своих собеседников. Мнения их далеко не совпадали с действиями английского правительства, которое всего полтора года как заключило военный союз с Японией, направленный в основном против России и Китая. Совсем недавно в печати промелькнуло сообщение о предоставлении Америкой крупного займа Японской империи. Как дипломат, Плансон понимал, что союз и заем имеют общую цель - усилить военную мощь Японии и обеспечить ей тыл на случай войны. Плансону было только неясно, когда именно предполагает Япония начать военные действия против России, сейчас или через год, два.

Сегодняшний отъезд японцев из Артура, конечно, был тревожным признаком, но в то же время было известно, что японский консул в Артуре сегодня обедал у генерала Стесселя, побывал у наместника и адмирала Старка и всех заверил в полном миролюбии Японии и набрал много поручений в Нагасаки, обязуясь в недельный срок все покупки доставить в Артур.

- В газетах промелькнуло сообщение, что японский объединенный флот вышел в море по неизвестному направлению, - заметил Плансон.

- Это не более чем обычные в японском флоте зимние маневры, - отозвался Смит.

- Ни о чем другом сейчас не может быть и речи, - подтвердил Томлинсон.

Несколько успокоенный, Плансон отошел к другим гостям.

- Как вы думаете, мистер Смит, рискнут японцы начать "спектакль" в ближайшие дни? - справился Томлинсон.

- Получивши деньги, надо делать то, на что они даны. Японский консул заверил меня, что флот микадо находится в полной боевой готовности.

- Вы правы. За этим наблюдают офицеры британского флота, которые находятся при штабе японского адмирала Того. Они сумеют заставить его выполнить принятые на себя обязательства, - согласился Томлинсон.

- От моего брата, командира американского стационера в Чемульпо, я знаю, что там вскоре появится японский флот, - конфиденциально сообщил Смит.

- Возможно, что одновременно он появится и перед Артуром, - добавил Томлинсон.

- Наберемся немного терпения и проследим, как будут развертываться события. Все же следует заблаговременно запастись паспортом о подданстве нейтральных стран, например, Швейцарии или Мексики.

- Я предвосхитил вашу мысль, мистер Смит; уже неделю как стал швейцарским подданным и за действия англичан не отвечаю.

- С месяц, как я имею в кармане мексиканский паспорт, - в тон ему заметил Смит.

Дурное настроение Алексеева стало понемногу рассеиваться. Под звуки музыки время проходило быстро, и незаметно дошла очередь до мазурки, считавшейся, по артурским обычаям, гвоздем каждого бала.

Наместник поднялся и встал с именинницей в первой паре. Заиграла музыка, и Алексеев, с неожиданной для его тучной фигуры легкостью, заскользил со своей дамой по паркету. Весь зал с вниманием следил за этой парой. Когда очередь дошла до сольных номеров и наместник опустился на колено перед дамой, медленно кружа ее вокруг себя, стекла неожиданно задрожали от гула артиллерийской стрельбы. Сквозь окна были видны многочисленные зарницы выстрелов, звуки которых сливались в сплошные раскаты грома.

Весь зал дружно зааплодировал и танцевальному искусству превосходительной пары, и неожиданному, столь - своевременному салюту эскадры, за который приняли стрельбу многие из присутствующих. Сам Алексеев совершенно забыл о своих недавних опасениях. Стрельбу же посчитал за проводимое нынешнею ночью учение по отбитию минных атак. Это счастливое совпадение стрельбы с его выступлением на балу окончательно привело Алексеева в отличное настроение.

Общее оживление усилилось, и пары закружились еще быстрее под аккомпанемент артиллерийской стрельбы. Бал продолжался.

В квартире командира Квантунской крепостной артиллерии генерал-майора Василия Федоровича Белого по случаю именин его жены Марии Фоминичны состоялся небольшой семейный вечер. Молодежь танцевала в зале под рояль, артиллеристы усердно звенели шпорами и стучали каблуками об пол, вертя до упаду своих дам. Пожилые "матроны" расселись вдоль стен и, наблюдая за молодежью, судачили между собой.

Местный сердцеед, командирский адъютант Коля Юницкий, на ломаном французском языке дирижировал танцами, на ходу отпуская комплименты дамам.

В соседней комнате за карточными столами сидели старшие офицеры во главе со своим генералом. Огромный, толстый, с лицом, заросшим волосами до самых глаз, полковник Тахателов шумно упрекал своего командира за ошибки в игре.

Генерал молча записывал штраф мелком на зеленом сукне. Два других игрока пышноусый капитан Гобято и седой полковник Стольников подсчитывали выигрыши.

За соседним столом также шла оживленная игра.

Раздавшиеся с моря выстрелы вызвали среди присутствующих недоумение.

- Следует запросить моряков об этой стрельбе, - предложил Гобято, когда с моря донеслась канонада.

- Зачем запрашивать? - возразил Белый. - Ясно, что это учение, да еще приуроченное к именинам жены Старка. Салют имениннице, так сказать!

Все вышли на балкон и оттуда любовались, поеживаясь от холода, красивой картиной, развернувшейся на внешнем рейде.

Эскадра блистала огнями многочисленных прожекторов, усиленно освещая спокойное море. На судах то и дело вспыхивали взблески выстрелов, громко ухали пушки, заливисто трещали пулеметы, и в беспрерывно передвигающихся лучах прожекторов неожиданно возникали то громады броненосцев, то мелкие силуэты сторожевых судов, а то и отдельные шлюпки.

Над Золотой горой взвились одна за другой три боевые ракеты и, разорвавшись высоко вверху, целым снопом ярких звездочек начали опускаться в воду, выхватывая на минуту из темноты внутренний рейд с портом и доками, Старый город и горы Тигрового полуострова.

- Как изумительно красиво! - восхищались дамы.

- Совсем как на настоящей войне, - заметила одна из них. Воевать только не с кем, - заметил Белый.

- Ас японцами?

- Ну, куда им до нас!

В это время затрещал телефон, и адъютант поспешил подойти к нему. Лицо его, как только он поднес трубку к уху, сразу вытянулось.

- Ваше превосходительство, - доложил он. - Капитан Страшников с Тигрового Хвоста доносит, что сейчас было совершено нападение на нашу эскадру и есть поврежденные суда. Один броненосец приткнулся к берегу у Девятой батареи.

- С ума сошел Страшников? - обозлился Белый. - Какое там нападение?

Просто маневры. Быть может, моряки умудрились в суматохе сами себя подорвать, так это все же еще далеко не нападение. Передайте Страшникову, что я запрещаю ему наводить панику, - приказал генерал Юницкому.

- На то он Страшников, чтобы наводить страх на других, - заметил Тахателов.

Все вернулись в комнаты.

Стрельба постепенно стихла, и только прожектора еще продолжали усиленно ощупывать море и берег.

Вскоре гости сели за ужин.

- Выпьем по чарке горилки, - предложил генерал своим гостям, - щоб наша доля нас не чуралась - как поют у нас на Кубани, - щоб нам в Артуре жилося и чтобы никто нас здесь не беспокоил.

Все охотно чокнулись, выпили, еще чокнулись, усердно заработали челюсти, и гул общего разговора наполнил комнату. Два денщика в белых перчатках обносили гостей разнообразными блюдами, а хозяева внимательно следили за тем, чтобы винные бокалы не стояли пустыми.

О недавнем происшествии на море было забыто.

Комендант крепости Порт-Артур генерал Стессель был в хорошем расположении духа. Он только что обыграл в винт своих обычных вечерних партнеров: начальника своего штаба генерала Рознатовского, адъютанта ротмистра Водягу и штабного подполковника Дмитриевского.

Пока игроки были заняты картами. Вера Алексеевна Стессель с помощью своих четырех воспитанниц-сироток накрывала на стол. Худенькие девочки боязливо поглядывали на свою благодетельницу, от которой ежеминутно можно было ожидать и затрещин и поцелуев.

Не успели гости расположиться за столом, как с моря послышались выстрелы.

Стессель, начавший было затыкать за пуговицу сюртука салфетку, насторожился.

- Что это может значить, Владимир Семенович? - обратился он к Рознатовскому. - Сейчас половина двенадцатого ночи - Вероятно, моряки решили стрельбой ознаменовать высокоторжественный день именин своей адмиральши, иронически ответил Рознатовский.

- Это черт знает что такое! Сколько раз я просил их ставить меня заблаговременно в известность о своих маневрах. Береговые батареи откроют по ним когда-нибудь огонь, и будут неприятности. Завтра же еще раз доложу об этом наместнику, - возмущался Стессель.

- Ведь подумай только, Анатоль, - обратилась Вера Алексеевна к мужу, даже когда ты бываешь именинник, не говоря уже обо мне, ни одна пушка в крепости не стреляет, а этой кривляке Старк салютует весь флот. Подумаешь тоже - первая дама в Артуре!

- Обещаю тебе, Верочка, что в этом году на твои именины заставлю стрелять из всех пушек с утра до вечера в твою честь, - поспешил успокоить разгневанную супругу генерал.

- Узнайте-ка все же, ротмистр, в морском штабе, в чем там дело, обратился Рознатозский к Водяге.

- Слушаюсь! - ответил ротмистр, выходя из-за стола.

- Отчего вы, ваше превосходительство, не поставите у себя телефон? Время теперь тревожное, да и удобство эго большое, - спросил у Стесселя Дмитриевский.

- Не выношу эту трескучую мерзость. Беспокойства много, а толку мало вечно неисправен. Пусть уж в штабе трещит, а писаря ко мне с докладом бегают. Живая связь куда надежнее всех этих электрических штучек.

Возвратившийся Водяга доложил, что на море происходит ночное учение эскадры по отбитию минных атак и что крепости беспокоиться нечего.

Но в это время Водягу опять вызвали к телефону и, вернувшись, он сообщил, что какой-то капитан Страшников с батареи Тигрового Хвоста доносит о том, что эскадра только что кем-то была атакована и один из кораблей подорван.

- Немедленно справьтесь об этом у генерала Белого. Если сообщение неверно, то прикажите арестовать на двадцать суток Страшникова за распространение ложных сведений, - приказал Стессель.

Ротмистр вышел исполнять приказание.

- Наверное, все пустяки. Не может же война начаться без предупреждения, вмешалась Вера Алексеевна. - Да и кто осмелится здесь, на Востоке, напасть на нашу Россию? Тебе наместник ничего не говорил? - обратилась она к мужу.

- Ничего. Даже не намекал, даже слухов не было. Только наши газетчики из "Нового края", известные врали, хотели что-то напечатать о тревожном положении в отношениях с Японией, да я запретил им помещать такой вздор.

Виданное ли дело - мы и Япония! Нет, это, конечно, просто маневры, окончательно решил Стессель.

- Ваше превосходительство, - доложил вернувшийся Водяга, - генерал Белый по вашему приказу арестовал капитана Страшникова на двадцать суток.

- Правильно, - одобрил Стессель. - Теперь можно и пропустить по чарочке за здоровье сегодняшней именинницы, - ехидно подмигнул он жене.

- За ее здоровье моряки и без нас сегодня выпьют целое море вина, презрительно ответила генеральша.

- Тогда за сегодняшних японцев, что так напугали наших храбрых артиллеристов, - вставил Рознатовский.

Прямо с бала адмирал Старк прибыл на свой флагманский броненосец "Петропавловск", где в этот вечер было назначено важное совещание. Здесь он уже застал начальника морского штаба наместника, румяного и добродушного малоподвижного толстяка, контр-адмирала Витгефга, командира порта Артура контр-адмирала Греве, своего флаг-капитана Эбергарда и других чинов эскадры.

Старк зачитал свой рапорт наместнику о принятии мер по охране эскадры в ночное время. Он предлагал отказаться от постановки противоминных сетей, ввиду того что они имелись не на всех судах и могли служить помехой при необходимости экстренного съема кораблей с якоря.

- Они могут намотаться на винты и тем помешать движению судов, да и защищают они не весь корпус корабля, оставляя нос и корму открытой.

Наместник считает необходимым установку сетьевого бона перед входом на внутренний рейд. К его изготовлению уже приступили, - закончил свой доклад Старк.

- Недельки через две мы его с помощью божьей соорудим, но не знаю, насколько прочен он будет и выдержит ли сильное волнение, обычное на внешнем рейде... - вяло проговорил Греве, пуская клубы ароматного дыма к потолку.

- Значит, в настоящее время центр тяжести обороны эскадры ложится на охраняющие эскадру в ночное время миноносцы и на дальнюю крейсерскую разведку днем, - резюмировал Витгефт.

- Это равносильно надежде на помощь Николая-угодника, - усмехнулся Эбергард. - Как можно ночью в темноте уследить за подходом миноносцев, которые к тому же будут идти без огней? Это все равно что пытаться увидеть иголку в стоге сена.

- Не посмеют японцы напасть на нас! Уверяю, что отъезд японцев из Артура лишь демонстрация с целью напугать нас, - ответил Витгефт.

- Похоже на то! - вмешался Греве. - Я достоверно знаю, что сегодня японский консул в Чифу обедал у Стесселя и обязался через неделю привезти его жене шелковые материи и различные безделушки из Нагасаки; он взял даже деньги вперед. Моя жена очень сожалела, что не смогла воспользоваться его любезностью, - За последние годы японцы не раз выезжали из Артура, но никакой войны не было. Не будет и на этот раз. Они нас пугают, да мы не из пугливых, не испугаемся, - поднялся с места Витгефт. - Пора и по домам.

На палубе пробили шесть склянок, когда адмиральский катер отвалил от "Петропавловска".

- Помяните мое слово, Оскар Викторович, никакой войны не будет, - уже с катера крикнул Витгефт, обращаясь к Старку.

Командующий эскадрой вернулся к себе в каюту и стал готовиться ко сну. С немецкой аккуратностью он снимал одежду и передавал ее стоящему перед ним вестовому матросу.

- Все вычистить как следует, а то сегодня я заметил на сюртуке пыль Лодырничать стал, прохвост, - сквозь зубы цедил адмирал, злобно глядя на застывшего перед ним матроса.

В этот момент ночная тишина была нарушена грохотом сильного взрыва, а затем послышались беспорядочные артиллерийские выстрелы. Старк удивленно прислушался к ним и приказал матросу немедленно узнать, что происходит на эскадре. Стрельба быстро усиливалась. Старк торопливо оделся и поспешил сам выйти на палубу. Треск выстрелов мелких калибров перекрывался грохотом орудий крупного калибра.

- Они совсем с ума сошли! Можно подумать, что происходит форменный бой! бормотал Старк, появляясь на палубе.

Его оглушил грохот стрельбы. По морю бегали ленты прожекторных лучей, то собираясь в одно место, и тогда стрельба особенно усиливалась, то разбегаясь по сторонам. Стреляли справа, слева, спереди, но по кому велся огонь, разобрать было невозможно. В воздухе в разных на" правлениях со свистом пролетали снаряды, грозя поразить своих. На мачтах беспрерывно мигали разноцветные огни сигнальных фонарей.

- Немедленно прекратить стрельбу! - закричал вне себя от ярости адмирал, но голос его потонул в общем шуме.

Старк поднялся на мостик, где уже находились его начальник штаба, флагманский артиллерист, командир броненосца и другие офицеры - Что за пальба? Прикажите дать сигнал о прекращении стрельбы! - тотчас приказал он.

- Война, ваше превосходительство. С "Ретвчзана" передали: "Терплю бедствие, имею пробоину", - доложил Эбергард.

- Не может этого быть! Очевидно, наши миноносцы подорвали "Ретвизан" при неосторожном обращении с минным аппаратом. Прикажите поднять вверх луч боевого фонаря. Этот сигнал должен остановить бесполезную стрельбу, приказал Старк, Поднять сигнал: послать шлюпки бедствующему "Ретвизану".

Надо немедленно назначить следствие для выяснения причины всего этого переполоха. Вот что значит у страха глаза велики! Наслушались толков о возможности войны с Японией и сумасшествуют теперь по всякому поводу! возмущался адмирал.

Но стрельба снова вдруг вспыхнула, несмотря на все сигналы с "Петропавловска". В снопе прожекторных лучей на короткое мгновение промелькнул силуэт миноносца и скрылся. Он был похож на те, которые находились в эту ночь в охранении, и был одинаково с ними окрашен.

- По своим бьют! Когда же будет конец этой вакханалии? Прикажете под страхом наказания прекратить стрельбу! - неистовствовал Старк, размахивая руками перед физиономией Эбергарда.

- Ваше превосходительство, "Цесаревич" сигнализирует: "Взорван, имею сильную течь, нуждаюсь в немедленной помощи, прошу прислать буксир", доложил вахтенный офицер.

- Чепуха, вздор, не верю... - бормотал еще Старк, но Эбергард уже почтительно возражал:

- Это война, эскадра подверглась нападению.

- С "Паллады" передают: "Пробоина, развожу пары", - подошел с новым докладом вахтенный офицер.

- Передайте сигнал: "Выслать шлюпки к подорванным судам, развести пары", распорядился Старк, наконец поверив в печальную действительность.

В это время к "Петропавловску" подошел миноносец "Бесстрашный", который был в охранении, и его командир доложил адмиралу:

- На море вражеских судов не замечено.

В ответ ему пришлось услышать много весьма неприятных слов по своему адресу. Адмирал велел идти в порт.

Затем Старк приказал крейсеру "Новик" поднять пары и преследовать неприятеля в море, что и было незамедлительно выполнено.

В этот день на крейсере первого ранга "Паллада" с утра происходила погрузка угля, так как назавтра ожидался поход к Корейским берегам. Спасаясь от угольной пыли, все, кто не был занят на корабле, поспешили съехать до вечера на берег.

Окончилась погрузка только с наступлением темноты, перед самым спуском флага.

Наскоро окатив палубу и кое-как, до утра, приведя крейсер в порядок, матросы посменно направились в баню. Пробило уже пять склянок, когда последняя партия матросов наконец добралась до своих коек, и на корабле бодрствовали одни вахтенные. На море было тихо; легкий туман временами ненадолго окутывал эскадру. Вдоль берега Тигрового полуострова вытянулись в одну линию темные громады семи броненосцев, дальше в море стояли шесть крейсеров, а дежурные миноносцы расположились по концам эскадры.

На флагманском корабле-броненосце "Петропавловск" - пробило шесть склянок. Одновременно начался перезвон и на остальных кораблях эскадры.

Вахтенные с удовольствием предвкушали скорую смену.

В это время с северо-востока, со стороны Дальнего, показалось несколько миноносцев, идущих под всеми огнями. Вахтенный начальник на "Палладе", лейтенант Бровцин, был несколько удивлен их появлением и начал в бинокль разглядывать подходящие суда. Это были обычного типа четырехтрубные миноносцы с кожухом посередине, каких было много в артурской эскадре. Не уменьшая хода, они шли прямо на "Палладу", что еще более смутило Бровцина.

- Сорокин, - обратился он к дежурному сигнальщику, - спроси у них опознавательные.

- Есть спросить опознавательные! - повторил сигнальщик и поднял нужный сигнал.

Подойдя к эскадре на два-три кабельтова, миноносцы разделились. Два из них направились к голове эскадры, а остальные - к концевым кораблям. Тотчас же раздались один за другим два сильных взрыва. Офицеры и матросы торопливо начали выбегать на палубу, занимая места по боевому расписанию, когда один из миноносцев, подойдя к "Палладе", выпустил в нее одну за другой две торпеды.

С мостика были прекрасно видны красные взблески минных выстрелов, и в темной ночной воде появились хорошо видимые светящиеся полосы от приближающихся торпед.

- Торпеда с левого борта! - испуганно закричал один из матросов.

Как бы в ответ ему с уходящего миноносца донеслись крики: "Банзай!

Банзай! - и почти тотчас раздался грохот взрыва "Палладу" сильно качнуло, затем накренило на правый борт. На палубу обрушились столбы воды, сбивая с ног людей.

Артиллеристы бросились к своим орудиям и открыли частый огонь по всему, что казалось им подозрительным на море. Другие матросы спешно спускали шлюпки на воду, готовясь покинуть подорванный корабль. Многие тащили огромный брезент, собираясь подводить пластырь под пробоину, некоторые бросились в кочегарку, откуда пришло сообщение о начавшемся в бункере пожаре.

В это время на палубе появился артиллерийский офицер лейтенант Грязнов и поспешил взять в свои руки управление огнем. Комендоры, увидев своего офицера, постепенно начали успокаиваться.

Бровцин вместе с боцманом руководил осмотром пробоины и подводкой пластыря. В трюм устремился пожарный дивизион во главе с мичманом Акинфиевым и инженером-механиком Лосевым.

Пока команда "Паллады" занималась спасением своего корабля, японцы, пользуясь возникшей сумятицей, благополучно скрылись в море, хотя корабли эскадры сразу открыли по ним стрельбу. Спасаясь от своих же снарядов, миноносцы поспешно укрылись на внутреннем рейде. Прошло около часа, пока стрельба наконец постепенно затихла. Подорванные корабли подошли к берегу и приткнулись на мелководье: "Ретвизан" у Тигрового Хвоста, а "Цесаревич" напротив, под Золотой горой, "Паллада" остановилась невдалеке от "Цесаревича".

С "Петропавловска" потребовали сведения о полученных на "Палладе" повреждениях и понесенных потерях. Мичмана Акинфиева тотчас же отправили на шлюпке с докладом.

Выслушав доклад, Старк послал мичмана в Артур сообщить о случившемся наместнику.

Было около часа ночи, когда мичман добрался до дома Старка.

Постеснявшись войти в зал в непарадной форме, он вызвал адъютанта наместника. Увидев взволнованное лицо Акинфиева, лейтенант увел его в одну из боковых комнат и тут выслушал.

- Прошу вас ничего не разглашать, пока я не доложу обо всем наместнику.

Ожидайте здесь дальнейших распоряжений, - предупредил адъютант.

Как ни были ошеломляющи и неожиданны полученные сообщения, Алексеев все же сумел сохранить внешнее спокойствие.

Опустившись вниз, он выслушал от Акинфиева подробное сообщение о нападении миноносцев на эскадру.

- Так вы, мичман, утверждаете, что подорваны броненосцы "Ретвизан", "Цесаревич" и крейсер "Паллада"? Вы не ошибаетесь? - переспросил адмирал.

- Никак нет, ваше высокопревосходительство!

- Атаковали-то нас японцы? - допытывался наместник.

- Миноносцы четырехтрубные, с кожухом посередине, похожи на наши с Невского завода. После попадания мины были слышны крики "банзай". На корме одного из них я видел белые иероглифы.

- Похоже, что действительно японцы, - проговорил Алексеев. - Все же необходимо немедленно отдать приказ о высылке из Квантунского полуострова всех англичан, как японских союзников, а заодно и американцев.

В это время в комнату вошел Плансон и, задыхаясь от волнения, одним духом выпалил:

- Ваше высокопревосходительство! Сейчас получены телеграммы о том, что сегодня, то бишь вчера, днем в Чемульпо японской эскадрой блокированы крейсер "Варяг" и канонерка "Кореец".

- Да не может быть! - вырвалось у Акинфиева.

Все присутствующие, бледные и расстроенные, обернулись к Алексееву.

Помолчав немного, тот спросил:

- Откуда у вас эти сведения?

- Сообщение перехвачено из "Норд Чайна ньюс".

- Так, может быть, это все газетная утка?

- Приведена полностью телеграмма в Петербург нашего консула в Чифу Тидемана. Кроме того, сведения подтверждает комендант Владивостока. О судьбе "Варяга" и "Корейца" пока ничего не известно.

- Нет сомнений, ваше высокопревосходительство, - проговорил Плансон, японцы напали на нас без объявления войны.

- Надо немедленно предупредить через Сеул находившихся в Чемульпо "Варяга" и "Корейца", - забеспокоился Алексеев.

- Телеграфной связи с Сеулом нет уже несколько дней. Наши же радиостанции на кораблях слишком маломощны для связи с Чемульпо, - напомнил Плансон.

- Если это и так, то прежде всего - никакой паники. Я отправлюсь на эскадру. Мне все же кажется, что сведения о повреждениях, причиненных нашим судам, сильно преувеличены.

Только теперь Алексеев вспомнил наконец о крепости и приказал Дукельскому передать Стесселю распоряжение о вызове по тревоге гарнизона.

Было уже далеко за полночь. Японцы давно скрылись в туманной ночи, и только эскадра усиленно освещалась прожекторами, опасаясь повторного нападения миноносцев.

В штабе крепости, кроме сонных дежурных писарей, никого не оказалось.

Приняв срочный пакет из штаба наместника и выслушав от матроса-рассыльного сообщение о происшедшем, один из писарей стремглав полетел с пакетом на квартиру к старшему адъютанту штаба подполковнику Дмитриевскому. Добудиться подполковника среди ночи было не легко, и прошло еще почти полчаса, пока Дмитриевский, вскрыв пакет, отправился с докладом к Стесселю.

Генерал давно уже мирно почивал, спали и все его домашние. Пришлось долго ждать, пока наконец сонный денщик открыл дверь. Но будить генерала он не решился.

Подполковнику пришлось самому осторожно стучать в дверь генеральской спальни.

На стук вышла Вера Алексеевна. Узнав, в чем дело, она-с деловым спокойствием осведомилась, кому уже известно о нападении японцев, и предложила Дмитриевскому немедленно сообщить о случившемся генералу Белому, командирам дивизий, Рознатовскому, вызвав всех их немедленно в штаб.

Подполковник, привыкший к частым вмешательствам генеральши в служебные дела, только почтительно поддакивал всем ее распоряжениям.

Отпустив Дмитриевского, Вера Алексеевна отправилась будить мужа.

Начало войны с Японией не особенно взволновало ее: она с мужем проделала недавно китайский поход, доставивший ее мужу славу, чины, ордена, ореол героя. Поэтому она так спокойно восприняла известие о войне.

Разбуженный супругой, Стессель реагировал на сообщение о войне совершенно иначе. Он стал задыхаться от волнения, его начала бить нервная лихорадка, и он никак не мог сразу одеться.

Вера Алексеевна знала, что ее муж подвержен в тревожные минуты приступам паники, совершенно теряя самообладание и из бравого генерала превращаясь в мокрую курицу. В такие минуты ее присутствие было для него совершенно необходимо. Она подошла к мужу и ласково поцеловала его в лысину.

- Успокойся, Анатоль Возьми же себя в руки. Я уже приказала вызвать в штаб Фока, Кондратенко, Белого и Рознатовского. Ты с ними посоветуешься, и все будет хорошо, - уговаривала она мужа.

Генерал постепенно успокоился, поцеловал своего "начальника семейного штаба" и уже зычным командирским голосом приказал денщику подать шинель.

Вера Алексеевна до дверей проводила мужа и набожно перекрестила его на дорогу.

Шагая по темной улице, Стессель чутко прислушивался к ночным шорохам города. Над Артуром стояла тихая туманная ночь. Город был погружен в тьму и мирный сон, только собаки заливисто лаяли в китайской части города да изредка ветер доносил звуки музыки из морского собрания.

- Танцуют... - грубо выругался Стессель. - Японцев прозевали за танцами, шаркуны паркетные!

В штабе Стессель застал Рознатовского и Дмитриевского. Вполне войдя уже в роль полководца, генерал поздравил их с началом военных действий и, заметив волнение своего начальника штаба, сухо сказал ему:

- Ваше превосходительство, теперь не время нервничать, когда коварный враг напал на русскую тверды" ню на Дальнем Востоке. Возьмите себя в руки, Было ровно два часа ночи, Вечеринка у Белого сильно затянулась. После ужина, несмотря на поздний час, молодежь продолжала усердно отплясывать, а старшие все еще хлопали картами по зеленому сукну. Тахателов, соскучившись за картами, присоединился к танцующим, возбуждая общее веселье своей неповоротливой огромной фигурой.

Подпевая самому себе, полковник пытался танцевать кавказскую лезгинку с младшей дочерью Белого семнадцатилетней Варей.

- Эх, зурнача нет. Я бы вам показал, как наурскую танцуют! Варя, невеста моя, достань ноты для лезгинки, сейчас женюсь, - смеялся полковник.

Варя, живая, веселая вертушка с остреньким личиком, в ответ громко смеялась, показывая ровные белые зубы. За лезгинкой последовала мазурка, в которой во всем блеске проявил себя Юницкий, награжденный бурными аплодисментами присутствующих.

Телефонный звонок из штаба крепости со срочным вызовом Белого к Стесселю переполошил всех.

Было ясно, что произошло что-то экстраординарное, если Стессель бодрствовал среди ночи.

Подоспевший в это время из штаба пакет разъяснил все. Сразу приняв официальный тон. Белый громко обратился к своим гостям:

- Господа офицеры! Японцы совершили дерзкое нападение на наш флот в Чемульпо и Артуре. Война началась. Прощу вас немедленно отправиться по своим частям Офицеры дружно щелкнули шпорами и стали спешно прощаться. Дамы взволнованно зажужжали, обсуждая страшную новость.

В штаб Стесселя вскоре собрались: высокий, мумиеобразный начальник Четвертой Восточносибирской стрелковой дивизии генерал-майор Фок, всегда добродушно улыбающийся, неизменно спокойный и уравновешенный начальник вновь формируемой Седьмой Восточносибирской стрелковой дивизии генерал-майор Кондратенко, генерал-майор Белый и, наконец, неизменный ротмистр Водяга.

Стессель прочитал собравшимся сообщение штаба наместника и предложил высказаться. Первым заговорил Кондратенко.

- Надо не говорить, а действовать. Поднять полки по тревоге и направить их в пункты, намечаемые мобилизационным планом, - коротко произнес он.

- В том-то и беда, что у нас мобилизационного плана до сих пор нет, возразил Рознатовский.

- То есть как это нет? - изумился Кондратенко. - Крепость существует шестой год, а мобилизационный план до сих пор не разработан?

- Сколько раз говорил я вам, Владимир Семенович, чтобы вы поторопились с составлением мобилизационного плана. Безобразие это нетерпимо дальше! накинулся Стессель на Рознатовского.

- Но, ваше превосходительство, я вам три варианта докладывал, а вы не удосужились их рассмотреть и утвердить, - отпарировал Рознатовский.

- Теперь не время для споров. Надо срочно наметить план обороны крепости и всего Квантунского полуострова, - оборвал его Стессель.

- Моя бригада разбросана в Дальнем, Цзинджоу, Артуре и у железнодорожной станции Нанталин, - начал Фок. - Ее необходимо срочно сосредоточить в одном месте, полагал бы, или в Артуре для защиты крепости, или у Нангалина, как узловой станции, откуда полки легко могут быть переброшены по любому направлению.

- Мы не знаем, где японцы, - заметил Дмитриевский, - быть может, они уже высаживают на побережье десант, связь у нас по берегу плохая.

Упоминание о десанте вновь повергло Стесселя в панику. Он вскочил с места.

- Четвертую дивизию надо не сосредоточивать, а рассыпать по всему берегу для наблюдения за морем, Седьмую дивизию, как еще не вполне укомплектованную, оставить в Артуре или двинуть поблизости - в Голубиную бухту или в бухту Луизы. Нет, лучше двинуть лишь одну бригаду туда, а другую сосредоточить при штабе крепости; Роман Исидорович, я вас прошу остаться при мне. С уходящими полками направьте генерала Горбатовского.

Приняв это решение, Стессель немного успокоился. Наличие целой бригады в непосредственной близости к его штабу и присутствие Кондратенко, успокоительно действующего на него, придало ему бодрости.

- Где же начальник инженеров крепости полковник Григоренко? - вдруг спохватился Стессель. - Я хочу знать, в каком состоянии находится сухопутная оборона крепости.

- Я его вызвал в штаб, но его не застали дома, верно, где-либо в городе на именинах застрял, - доложил Дмитриевский.

- Черт знает что такое! Враг у ворот крепости, а как дело обстоит с сухопутной обороной - неизвестно. Роман Исидорович, быть может, вы знаете, как идет постройка сухопутных фортов и батарей? - спросил Стессель. Григоренко я целую вечность не видел. Он комке только за деньгами является, а я ему не даю, больно много тратит, их.

- И напрасно, ваше превосходительство. У Григоренко не хватает денег для расчета с рабочими-китайцами, и постройка чего-то да стоит. С положением на сухопутных фортах я знаком хорошо. Недавно сам с Григоренко объезжал работы.

Положение там очень плохое. Готов, да и то далеко не совсем, лишь один форт номер два, но и на нем еще артиллерийские позиции не оборудованы. На фортах номер один и номер три ведутся еще только земляные работы. Работы там не меньше чем на три-четыре месяца. Форт номер четыре лишь разбивается на местности, к работам на фортах номер пять и номер шесть и на всех промежуточных батареях и укреплениях еще не приступали. Так что сухопутной обороны в настоящий момент фактически не существует, - резюмировал свой доклад Кондратенко;

- Что же инженеры четыре года делали? - кричал Стессель.

- Инженеры дома в Новом городе себе строили, на это и деньги ушли, буркнул Фок.

- Береговые укрепления закончены. Сооружены двадцать две батареи.

Очевидно, инженеры этим и занимались, - заметил Белый.

- Кроме того, крепостные артиллеристы уверяют, что у них и людей для обслуживания сухопутного фронта нет, - вставил Дмитриевский.

- Совершенно верно, - подтвердил Белый. - В конце января из Варшавы к нам должен отправиться вновь сформированный Третий батальон, но едва ли раньше марта он будет здесь. Без него людей у меня не хватит.

- Не оставить ли в таком случае полки Четвертой дивизии в Артуре? предложил Рознатовский.

- Ни в коем случае, - горячо запротестовал Стессель. - Нельзя допустить высадки японцев где-либо на Квантуне. Для этого необходимо везде быть готовыми к отражению десанта.

- Я считаю, что опасность десанта явно преувеличивается, - спокойным тоном сказал Кондратенко. - Морской десант на неприятельскую территорию очень трудная вообще операция. При наличии же зимней штормовой погоды и пусть ослабленного, но все же еще боеспособного флота десант для японцев может кончиться катастрофой. Едва ли они в ближайшее время рискнут на него, но все же следует иметь в виду эту возможность. Наблюдать за морем необходимо.

- Что же мне делать? - не унимался Фок.

- Тебе дана задача - охранять берег, сам думай, как ее лучше выполнить, уже миролюбиво промолвил Стессель.

- Хороша задача - охранять двести верст берега. При этом еще немедленно, по тревоге, среди ночи, неизвестно где, - недовольно ворчал Фок, поднимаясь с места.

- А вам ясна задача, Роман Исидорович?

- Вполне. Разрешите уйти? - откланялся Кондратенко.

За ним последовал и Фок. Белый также стал прощаться.

Ржавая военная машина Порт-Артура заработала. Поднятые по тревоге части двигались в разных направлениях по улицам города. Вновь сформированные полки Седьмой дивизии впопыхах забыли захватить боевые патроны; не зная города, полки путались в темноте, попадали не туда, куда надо, сбивая с толку себя и других; конные ординарцы скакали с различными приказаниями и путали части, внося еще большую суматоху в общий беспорядок. Полки столпились на улицах и площадях, отчаявшись до рассвета разобраться во всем этом сумбуре.

На железной дороге не оказалось ни свободных составов, ни паровозов, и части Четвертой дивизии были двинуты походным порядком за сто-сто пятьдесят верст по гористой и разбитой дороге.

Только наступление рассвета наконец дало возможность разобраться во всем этом хаосе.

Стессель, серый от бессонной ночи, объезжал полки, поздравлял их с началом войны и призывал "чудо-богатырей" не посрамить земли русской и на радость царю-батюшке побить японцев. Солдаты, измотанные бессонной ночью, вяло слушали генерала и нестройно кричали "рады стараться".

Береговой фронт Порт-Артура был протяжением около девяти верст. Правый его фланг находился на юге, упираясь в горный массив Ляотешаня, у бухты Белого Волка. Расположенные здесь батареи носили наименование батарей Белого Волка. Далее к северу, вдоль побережья, шла гряда Тигровых гор, отделяющих внутренний бассейн от моря. Высота этих гор достигала пятидесяти шестидесяти сажен, так что они почти полностью скрывали от взоров противника с моря и внутренний артурский рейд и город. Полтора десятка батарей, расположенных на Тигровке, как коротко называли Тигровые горы, составляли вместе с батареями Белого Волка южный сектор берегового фронта. Тигровка оканчивалась низкой песчаной косой Тигровым Хвостом, загнутым в сторону внутреннего рейда. Тигровый Хвост узким и мелким каналом отделялся от Золотой горы, господствовавшей над всем северным сектором берегового фронта.

На этой горе находилось несколько батарей, что делало ее сильнейшим опорным пунктом всего берегового фронта. Впереди Золотой горы выступал в море Электрический Утес, названный так за свою наиболее мощную в крепости электропрожекторную установку. Далее к северу, постепенно снижаясь, шла Крестовая гора с расположенным перед ней Плоским мысом, а затем гора Стрелковая, составлявшая часть идущего перпендикулярно к берегу Драконовского хребта. Здесь, на месте стыка берегового и сухопутного фронтов, находилась левофланговая береговая батарея номер двадцать два.

Так как Порт-Артур прежде всего считался морской крепостью, задачей которой являлась защита русского флота от нападений с моря, то немедленно по его занятии в 1898 году было преступлено к сооружению береговых батарей.

Всего на приморском фронте было сооружено девять долговременных батарей нормальной профили, двенадцать батарей временных, облегченной профили, со ста восемью орудиями. Среди них было всего пять десятидюймовых пушек и десять одиннадцатидюймовых мортир, остальные орудия были более мелких калибров. Самой сильной считалась батарея Электрического Утеса, на которой находилось пять десятидюймовых пушек и две пятидесятисемимиллиметровых, игравших роль пристрелочных орудий.

Эта батарея, расположенная на высоте сорока четырех саженей над уровнем моря на сплошном гранитном массиве, имела 180 метров длины и около 21 метра ширины. Ее гранитный бруствер круто обрывался к морю и был так же сер, как и склоны Золотой горы, что очень 25 способствовало маскировке укрепления со стороны моря. Хотя сами орудия и не имели щитов для прикрытия прислуги, но над площадкой для наводчиков, сверху, у десятидюймовых пушек имелись легкие козырьки из волнистого железа. Забетонированный гранитный бруствер почти полуторасаженной высоты до известной степени укрывал людей от огня морских орудий. Между орудиями в десятисаженных траверсах находились пороховые и снарядные погреба и казармы для номеров, имевшие выходы к орудийным площадкам. На флангах батарей крайних траверсов были устроены бетонные казармы на взвод артиллеристов. На среднем траверсе, несколько опущенная в бруствер, помещалась сложенная из камня будка для горизонтально-базного дальномера. Самостоятельного командирского пункта на батарее не было, и предполагалось, что в бою командир будет находиться около дальномера. На правом фланге в одном общем гнезде помещались две скорострельные пристрелочные пушки.

Вдоль всей батареи, сразу за орудийными площадками, шла широкая шоссейная дорога. Несколько на отлете, справа от батареи, на небольшой высеченной в скале площадке расположен был прожектор.

В глубокой лощине за Утесом имелись одноэтажные казармы для размещения роты крепостной артиллерии, офицерский флигель и несколько хозяйственных сооружений. Тут же, в пещере, выдолбленной в тыловой стороне Утеса, помещались электрическая станция и погреб для провианта. От казарм и флигеля к батарее вела широкая пологая дорога. Перед офицерскими квартирами был разбит небольшой палисадничек, а несколько поодаль виднелась площадка для ротного огорода.

Попасть на Утес из города можно было или перевалив через Золотую гору, или в объезд ее. Обе эти дороги были длинны и извилисты, что делало сообщение Утеса с городом довольно затруднительным.

Большая сложность управления огнем такой батареи, как батарея Электрического Утеса, заставляла назначать на нее командиров из числа наиболее опытных и знающих офицеров крепостной артиллерии.

В момент начала военных действий батареей на Электрическом Утесе командовал капитан Николай Васильевич Жуковский, который жил здесь же. При батарее были также квартиры для двух младших офицеров - штабс-капитана Чижа и поручика Борейко.

Двадцать шестого января батарея номер пятнадцать Электрического Утеса целый день была занята приемкой трехсот десятидюймовых и такого же числа пороховых зарядов. Солдаты были крайне утомлены перетаскиванием тяжелых пятнадцатипудовых снарядов и четырехпудовых зарядов, которые им приходилось вручную носить в погреба. Тяжелая и опасная работа была окончена лишь с наступлением темноты.

Уставшие за день солдаты после ужина и вечерней переклички сразу же разошлись по койкам; не долго сидел в своем кабинете и Жуковокий. Вскоре весь Утес погрузился в крепкий сон. Только часовой одиноко бродил по батарее в ожидании смены.

В девять часов вечера на пост заступил канонир Давид Заяц-маленький, худощавый еврей, случайно попавший в артиллерию и своим неказистым видом резко выделявшийся среди стройных, высоких, крепких артиллеристов.

Пройдясь по батарее, Заяц поднялся на бруствер и уселся на камень около дальномерной будки: ночью можно было допустить и отступление от устава гарнизонной службы.

Поставив около себя винтовку, Заяц свернул цигарку и с удовольствием закурил. Перед его глазами расстилалось спокойное, чуть туманное море и виднелась цепь ярких огней эскадры.

Мысли Зайца перенеслись в далекие Свенцяны, где осталась его молодая жена с двумя маленькими детьми. Прошло уже почти четыре года, как он их покинул, будучи призван на военную службу и отправлен за десять тысяч верст в Порт-Артур. Больше месяца ехал Заяц до Артура, пытался в дороге бежать, но был пойман, выпорот и направлен под конвоем к месту назначения. Несладко жилось ему и в Артуре. Слабосильный, не пригодный к тяжелой службе в артиллерии, он был зачислен в нестроевую команду.

Заяц промерз, встал со своего места и прошелся вдоль бруствера батареи.

Все было по-прежнему спокойно, по-ночному тихо и темно.

Неожиданно на море прогремел выстрел, за ним другой, третий, загрохотала сразу вся эскадра. Заяц удивленно смотрел на море, не понимая, что там происходит. Потом решил - "моряки маневру делают", и стал спокойно наблюдать за развертывающейся перед ним картиной. Взблески выстрелов, огни прожекторов, столбы воды, взлетавшие вверх при падении снарядов в море, представляли красивое зрелище.

"Здорово жарят, как у нас на состязательной стрельбе", - подумал Заяц.

Подошел разводящий и сонным голосом осведомился, что это за стрельба.

- Ученье у моряков, - ответил Заяц.

Разводящий почесался, зевнул и лениво проговорил;

- Тебе еще полчаса достаивать, сам придешь, разбудишь Белоногова, а я спать завалюсь, - и неторопливо спустился с бруствера, Вскоре стрельба прекратилась, и Заяц пошел сменяться После смены, согревшись в теплом караульном помещении, он мгновенно заснул.

Разбудили его около четырех часов утра.

- Смена, что ли? - пробурчал он.

- Какая смена, японец войной на нас пошел! Рота по тревоге вызвана на батарею, - ответил ему дежурный по роте.

- Да ну? - изумился Заяц. - Значит, как с вечера стреляли моряки, была война, а не маневры?

На батарее в темноте двигались солдаты. Мерцали ручные фонари. Пороховые и снарядные погреба были открыты, чехлы с орудий сняты, около них толкались солдаты Откуда-то из темноты доносился спокойный голос Жуковского. На море было совершенно тихо. Эскадра по-прежнему усиленно освещалась прожекторами.

Заяц пришел к своему посту у денежного ящика, досадуя на беспокойную ночь. Он еще не верил, что началась война, и считал, что все эго только солдатские побасенки.

- Генерал Белый сообщил, - говорил Жуковский солдатам, - что японцы неожиданно напали на наш флот и взорвали три корабля. Можно ожидать с минуты на минуту нового нападения. Поэтому за мор, ем надо следить в оба и быть готовыми к открытию огня.

Заяц насторожился.

- Неужели и впрямь война? Прощай тогда Свенцяны надолго, если еще живой останешься, - волновался он.

- Прикажите прожекторной команде наладить освещение, - кому-то в темноте отдавал распоряжение командир роты - В случае тревоги немедленно сообщить мне и сразу же вызвать людей на батарею.

- Слушаюсь, ваше высокоблагородие.

По голосу Заяц узнал фельдфебеля Назаренко.

Люди ушли с батареи, и Заяц опять зашагал в темноте.

Около восьми часов утра, когда утренний туман над морем стал рассеиваться, на горизонте один за другим стали показываться многочисленные дымки. Несколько миноносцев понеслись им навстречу.

Находившийся в это время на батарее штабс-капитан Чиж приказал дальномерщикам следить за миноносцами, которые не то шли на разведку, не то собирались атаковать появившиеся корабли.

Миноносцы, далеко не дойдя до приближавшихся дымков, вдруг легли на обратный курс, усиленно сигнализируя при этом флагами.

Штабс-капитан решил, что тревога была ложная, и уже начал спускаться с бруствера, когда вдруг загрохотали двенадцатидюймовые пушки с флагманского броненосца "Петропавловск", а затем и других кораблей. Чиж сразу ослабел и должен был опереться о дальнемерную будку, чтобы не упасть: он понял, что перед ним в утренней дымке ясного солнечного дня находится вся японская эскадра.

Быстро нарастающий свист падающих снарядов окончательно вывел его из душевного равновесия. Он кубарем слетел вниз и ринулся в один из бетонных казематов. Тут, под защитой бетонного свода, он наконец сообразил, что ему надо было делать, и послал за ротным командиром.

Вызванные по тревоге солдаты торопливо бежали из казарм к орудиям, озираясь на разрывы снарядов.

По дороге к батарее показались бегущие Жуковский и Борейко, торопливо одевавшиеся на ходу, и Чиж облегченно вздохнул.

- На дальномере! - еще издали заорал оглушительным протодьяконским басом Борейко.

Дальномерщики припали к визирам, наводя их на четко видневшиеся силуэты японских кораблей.

- Пять тысяч шестьсот! - выкрикнул сигнальщик дистанцию до цели.

- Прицел двести пятьдесят, целик право два! - скомандовал подошедший к батарее Жуковский.

Солдаты бросились наводить орудия, длинные и тонкие дула которых медленно поворачивались вслед за движущейся эскадрой.

- Пять тысяч четыреста! - снова закричал дальномерщик.

Чиж рискнул выйти из своего каземата навстречу Жуковскому, смущенно улыбаясь.

- Вы должны были подготовить батарею - к стрельбе, - сухо обратился к нему Жуковский и поднялся на бруствер дальномерной будки. Чиж последовал было за ним, но свист летящих снарядов заставил его вновь быстро спуститься вниз под надежное бетонное прикрытие.

Зато Борейко, расправив свои богатырские плечи, огромными шагами ходил по батарее и громко командовал:

- Наводить в переднюю мачту головного, корабля! Всем одинаков. Поняли, сучьи дети? - и тут же вскакивал на площадку наводчика, сам проверяя правильность наводки.

- Куда, дура, целишь? - кричал он, на испуганного солдата. - Сказано, наводи на мачту, а ты навел на трубу. Поправь, и, ткнув солдата кулаком в бок, Борейко бежал, дальше, не обращая внимания на японские снаряды, уже рвавшиеся вблизи батареи.

- Пять тысяч двести двадцать! Пять тысяч двести! Пять тысяч сто восемьдесят! - ежесекундно выкрикивал дистанцию сигнальщик. Жуковский в бинокль продолжал разглядывать японскую эскадру. Она шла кильватерной колонной параллельно берегу, держа курс на юг. Впереди были броненосцы, а крейсера и более легкие суда держались в хвосте.

- Пять тысяч сто! Пять тысяч восемьдесят! Пять тысяч шестьдесят! неслось из дельномерной будки.

- Батарея, залпом! - закричал Жуковский, высоко подняв вверх руку в знак внимания.

- Батарея, залпом! - подхватил на другим конце батареи Борейко.

Орудийная прислуга отпрянула от орудий к самому брустверу, наводчики откинулись назад на своих площадках, туго натянув шнуры запальных вытяжных трубок, готовые с силой дернуть за них, орудийные фейерверкеры стояли рядом с орудиями, с поднятыми вверх правыми руками, обернувшись лицом к командиру.

Чиж, выглянувший было из каземата, быстро юркнул назад и торопливо зажал пальцами уши.

- Пли! - скомандовал Жуковский, опуская руку.

- Пли! - повторил Борейко.

Пять огромных огненных столбов вырвались из дул орудий, и в следующее мгновение батарея заволоклась густыми клубами синего порохового дыма, за которым скрылись и море и берег. Запахло селитрой и серой. Орудия с грохотом откатились по наклонным рамам лафетов и затем скатились по ним на прежние места.

Дым медленно расходился по батарее. Стала видна японская эскадра.

Жуковский в Борейко вскинули бинокли к глазам, было ясно видно, как вокруг головного корабля взвились четыре высоких всплеска воды и одновременно против средней его трубы взметнулся - столб сперва черного дыма, а затем белого пара.

- Два недолета, два, перелета, одно попадание, - громко доложил сигнальщик.

- Попал под накрытие, стервец, - обрадовался Борейко.

- Малость подсыпали перцу. Запарил! Очевидно, мы ему попортили паропроводы, - ответил. Жуковский. - Александр Александрович, может быть полюбуетесь на наши успехи - обратился он к вновь вынырнувшему на свет божий Чижу.

- Четыре тысячи восемьсот! Четыре тысячи семьсот! - выкрикивал дистанцию сигнальщик.

- Прицел двести тридцать, целик тот же! - скомандовал Жуковский.

Орудийные дула опять поползли следом за японской эскадрой.

Неприятельские - корабли опоясались огнями и легким, быстро тающим в воздухе зеленоватым дымком.

- Японец бьет, ваше благородие, - доложил сигнальщик.

- Закройсь! - скомандовал Борейко.

Несколько крупных снарядов одновременно обрушилось на батарею. Они рвались спереди, сзади и с боков. Едкий удушливый дым окутал батарею. Все поспешили укрыться, и только Жуковский по-прежнему стоял на бруствере, да внизу Борейко, чертыхаясь, подбирал падавшие около него еще горячие осколки и внимательно разглядывал их.

Сменившись с караула, Заяц улегся спать в казарме и - не захотел на нее выходить, когда японцы начали обстреливать Электрический Утес. Но когда совсем близко разорвался, снаряд и посылались осколки стекла, Заяц мгновенно выскочил на двор. Как раз в этот момент над его головой с ревом пронесся снаряд и гулко разорвался в тылу. Заяц от страха присел было на землю, а затем, оглянувшись вокруг, стремительна побежал на батарею.

Подгоняемый все новыми разрывами, он, пригнув голову, с разбега бросился в первый попавшийся каземат. При входе в него стоял, пугливо озираясь. Чиж, и Заяц угодил головой прямо ему в живот. Удар был так силен, что слабонервный и перепуганный штабс-капитан потерял сознание и повалился на пол.

Заяц, сбив с ног офицера, так испугался, что тотчас выскочил обратно из каземата. При этом он налетел на Борейко. Но огромного поручика не так-то легко было сбить с ног. Он схватил Зайца за шиворот, сильно тряхнул и свирепо проговорил:

- Ты обалдел, что ли, Заяц? Куда тебя черт несет? Марш в крайний каземат, будешь при перевязочном пункте, - и в назидание так огрел его по шее, что Заяц едва удержался на ногах.

Разделавшись с Зайцем, Борейко пошел проведать Чижа и нашел его лежащим на полу. Около хлопотали два солдата, приводя его в чувство.

- Что случилось? - удивленно спросил поручик.

- Так что, Заяц, вашбродие, как шальной, влетел в каземат да ударил головой в живот их благородие. Они и чувства лишились, - сообщили ему солдаты.

- Позвать фельдшера, пусть приведет штабс-капитана в чувство, распорядился Борейко и пошел к Жуковскому.

- Чиж в обморок упал, - весело доложил он командиру. - Дурак Заяц налетел на него, а тот с перепугу и сомлел, как рыхлая баба.

- Послали туда фельдшера? Ладно. Давайте продолжать стрельбу, - коротко бросил в ответ капитан.

Японцы перенесли огонь на эскадру, и батарея немедленно ожила.

Как только обстрел Утеса прекратился, по дороге к нему с Золотой горы показался экипаж, окруженный свитой верховых. Еще издали были видны красные отвороты генеральских шинелей. Через десять минут коляска докатилась до Электрического Утеса, и из нее вышли Стессель и Белый. Выставив грудь вперед и высоко подняв голову, Стессель придал себе внушительный вид. Приняв рапорт Жуковского, он громко поздоровался с солдатами. Те ответили вразброд.

Стессель сразу нахмурился.

- Разве с такими солдатами можно воевать? Они даже на приветствие как следует отвечать не умеют, а еще кадровики Хотел их крестами наградить за сегодняшний бой, а теперь воздержусь. Пусть сперва научатся отвечать как следует. Никакого порядка у вас в роте нет, капитан! - раскричался он на Жуковского.

Тут его взгляд упал на усмехнувшегося Борейко.

- А вы, поручик, чему смеетесь? Почему вы не по форме одеты?

Борейко с удивлением осмотрел себя.

- Где ваша шашка? - крикнул Стессель.

- А зачем она мне, ваше превосходительство, - спокойно возразил поручик.

- Японские броненосцы, что ли, ею рубить?

- Как... Не по форме одет! - уже не помня себя, кричал Стессель. Арестовать! Убрать!

- Я, ваше превосходительство, разрешил господам офицерам во время боевых стрельб быть без оружия: шашка мешает, когда приходится подниматься на лафет для проверки наводки, - вмешался Белый.

- Не законно... Не по уставу... Самовольство... Объявлю выговор в приказе! - продолжал кричать Стессель.

Все молча глядели на бушевавшее начальство.

- У вас были попадания в неприятельские корабли? Есть раненые на батарее?

- наконец несколько успокоился Стессель.

- Выявлено три прямых попадания в головной броненосец. На батарее раненых нет, - доложил Жуковский.

Рассеянно выслушав ответы, Стессель взошел на бруствер.

Японцы начали приближаться к Артуру. В воздухе раздался зловещий свист снаряда. Стессель неожиданно проявил горячий интерес к устройству дальномера и одним махом оказался в дальномерной будке. За ним туда же спешно юркнули сопровождавшие его Водяга и Дмитриевский Остальная генеральская свита торопливо спустилась с бруствера вниз. Только Белый да Жуковский остались на месте и продолжали рассматривать японскую эскадру.

Снаряд шлепнулся перед батареей, но не разорвался. Все облегченно вздохнули. Стессель вновь зашагал по брустверу.

- Японцы приближаются, - доложил Стесселю Дмитриевский - Да, надо немедленно вернуться на Золотую гору. Там лучше видна вся картина боя и есть связь со всеми батареями. Едемте сейчас же обратно, господа, - заторопился Стессель.

Не успела генеральская коляска проехать и половины пути, как японские снаряды вновь посыпались на Утес и на дорогу к Золотой горе.

С батареи было видно, как вся сопровождающая генерала кавалькада вдруг вскачь понеслась в гору, обгоняя генеральский экипаж. Стессель, с ужасом оглядываясь на море, стоял в экипаже и усиленно наколачивал кучера в шею.

Испуганные близким разрывом снаряда, лошади подхватили и понесли.

Глядя на эту сцену, Борейко громко захохотал.

- Нечего сказать, храбрецы! Пока тихо - орлы, а как заслышат свист снаряда, сразу мокрыми курицами становятся.

- Вы бы потише, Борис Дмитриевич, солдаты все же вокруг, - обратился к нему Жуковский. - Подите лучше проведайте Чижа - уж не умер ли он там со страху Борейко застал Чижа все еще усиленно охающим.

- Поправляетесь? - буркнул Борейко.

- Ох, нет! У меня, наверное, от удара в живот будет перитонит. Как только поправлюсь, я этого чертова Зайца до полусмерти изобью, чтобы он на будущее время смотрел, куда бежит.

- Напрасно: он был взволнован так же, как и вы.

Дав еще два-три залпа по берегу, японцы скрылись в море.

- Отбой! Пробанить орудия, - скомандовал Жуковский.

Когда батарея была приведена в порядок, Жуковский, выстроив солдат, громко поблагодарил их за службу.

- Рады стараться! - дружно и весело ответили солдаты.

- Вам бы так генералу отвечать. А то теперь без крестов остались, упрекнул их Жуковский.

- Успеем еще заработать не один раз, - ответил за солдат Борейко, - и Георгиевские и деревянные. Первых поменьше, вторых побольше.

- Разойдись! - отпустил роту капитан я стал спускаться с батареи.

В глубоком погребе, сплошь заставленном бочками с кислой капустой, солеными огурцами, солониной и прочими продуктами, во время боя собралось все тыловое население Электрического Утеса: писаря, артельщики, каптенармусы, кузнецы, портные и прочий нестроевой люд, обслуживающий батарею и роту. Возглавлял их сам ротный фельдфебель-Денис Петрович Назаренко, которого Жуковский оставил наблюдать за порядком в тылу. Тут же в погребе восседала на скамье краснолицая жена фельдфебеля со своей шестнадцатилетней рослой дочкой Шуркой.

Когда стихли орудийные выстрелы, все население погреба вылезло наружу.

- Спасибо за службу! - шутливо крикнул им Борейко.

- Рады стараться, - смущенно ответили "герои".

Поддерживаемый денщиком, к ним медленно подошел Чиж. Он все еще не оправился и потерял свой фатовской вид. Прежде всего он потребовал от Жуковского немедленного предания суду Зайца "за умышленное нанесение удара своему офицеру".

- Бог с вами, Александр Александрович. Да он со страху ничего не видел, когда на вас налетел. Какой же тут суд. Ну, выругайте дурака, только и всего, - удивился Жуковский.

- Нет, тут умышленное нападение солдата-еврея на русского офицера. Это, если хотите, оскорбление чести мундира, прошу суда, - настаивал Чиж.

- Вы еще не совсем оправились, дорогой, отдохните, успокойтесь, тогда мы и поговорим с вами об этом, - не соглашался Жуковский и пошел к себе.

- Тогда я сам расправлюсь с Зайцем, по-свойски, - вспыхнул Чиж.

На свою беду. Заяц как раз в это время проковылял невдалеке.

- Заяц, сюда! - окликнул его Чиж.

Солдат подошел и испуганно смотрел на офицера.

- Как ты, сволочь, смел сбить меня с ног? - заорал капитан, - Виноват, ваше благородие, нечаянно, с перепугу, - залепетал Заяц.

- Брешешь, жидовская морда, нарочно. - И Чиж со всего размаху ударил солдата по лицу.

Удар был так силен, что Заяц едва устоял на ногах. Из разбитого носа и губ потекла кровь, на глазах показались слезы. Но, скованный дисциплиной, он продолжал стоять навытяжку.

Чиж бил его долго и с остервенением, пока Заяц, покачнувшись, не стал медленно опускаться на землю.

- Встань, стерва! - заорал капитан и, ткнув его ногой еще несколько раз, ушел.

Солдаты издали наблюдали за избиением и поспешили на помощь к Зайцу, лишь только офицер отошел. Его подняли и понесли в казармы.

- В чем дело? - спросил появившийся Борейко.

Солдаты рассказали ему о происшедшем.

- Отнести Зайца в казарму, отлить водой и прислать ко мне взводного Родионова, - распорядился Борейко.

Когда Родионов, такой же огромный и массивный, как и поручик, не спеша, с чувством собственного достоинства подошел к Борейко, последний приказал:

- Скажи фельдфебелю, что Заяц переведен в мой взвод, и освободи его на три-четыре дня от всех нарядов. Зайцу прикажи на глаза штабс-капитану не показываться. И если его Чиж еще тронет, то я сам поговорю с ним.

- Слушаюсь! Заяц нам во взводе сгодится, он на все руки мастер, - ответил Родионов.

Вернувшись с Утеса на Золотую гору, Стессель и Белый имели довольно растерянный и напуганный вид. Их свита только у самой батареи сумела задержать испугавшихся лошадей и тем спасла генералов от неприятности.

- Счастливо отделались, - со вздохом облегчения проговорил Стессель. - На будущее время буду ездить только верхом; легче с одной лошадью справиться, чем с парой, да когда еще кучер дурак и трус.

- Хорошо все, что хорошо кончается, - примирительно ответил Белый.

В самом начале боя один из двенадцатидюймовых японских снарядов попал в каземат на Тринадцатой батарее, пробил полуторасаженный слой земли, затем два аршина бетона и разорвался, убив трех солдат и тяжело ранив двух... Как только бой кончился и японцы ушли в море, командир батареи капитан Зейц решил отслужить панихиду по убиенным. Из Управления артиллерии был вызван священник.

Когда Стессель и Белый вышли из экипажа и подошли к батарее, рота Зейца была уже выстроена. Около покрытых шинелью трупов седенький попик служил панихиду, усердно махая кадилом. Зейц с офицерами стоял впереди, одним глазом наблюдая за приближающимся начальством.

Солдаты стояли, вытянувшись в струнку, с фуражками на согнутой левой руке. На лицах их застыло суровоскорбное выражение. Слышались тяжелые вздохи, мелькали руки крестящихся. Попик заунывным голосом провозгласил "вечную память новопреставленным воинам". Хор тихо и торжественно запел "вечную память".

Генерал Стессель, подойдя к телам усопших, картинно отвесил три земных поклона и, откинув шинели, прикрывавшие трупы, приложился к покойникам.

Попик заторопился и, путая слова молитв, поспешил закончить панихиду. Как только он кончил, Стессель обратился к солдатам с речью:

- Братцы! Коварный враг неожиданно напал на нас, но не застал врасплох.

Сегодня вы сами видели попадания наших снарядов в японские корабли. И да не смущается сердце ваше первыми жертвами войны. Мир праху героев, живот свой положивших за веру, царя и отечество. Не посрамим же земли русской и белого царя-батюшки. За проявленное вами сегодня мужество награждаю вас крестами.

Ура!

- Ура! - угрюмо, но дружно и четко подхватили солдаты.

- Вот это часть! Не то что там, внизу. С такими героями мы всех японцев, как мух, перебьем! - пришел в восторг генерал.

- Кому же, ваше превосходительство, кресты давать? Батарея ведь сегодня не стреляла, и люди сидели по казематам? - спросил Зейц.

- Героев у вас более чем достаточно. Выберите достойнейших. Фельдфебеля, фейерверкеров и других начальствующих нижних чинов наградите в первую голову.

- Ваше превосходительство! На батарею едет наместник со своим штабом, доложил Юницкий Белому.

Стессель сразу засуетился.

- Солдат выстроить вдоль батареи! Господам офицерам стать в строй! Я буду лично командовать, - распорядился он.

Все бросились по своим местам. Один только Тахателов недоуменно спросил:

- А японцы как же? Если они опять подойдут к берегу, мы не успеем вовремя открыть по ним огонь, так как, пока солдаты добегут до орудий, пройдет много времени.

- Праздный вопрос, полковник, - оборвал его Стессель. - Наместника необходимо встретить как полагается, а там видно будет, что делать.

Рота успела уже выстроиться во фронт, когда Алексеев добрался до батареи.

- Рота, смирно! Для встречи справа, слушай-на кар-а-а-аул! - скомандовал Стессель.

- Здравствуйте, дорогой Анатолий Михайлович, - приветствовал его наместник. - Чуть только бой, а ваше превосходительство уже на самой опасной батарее. Здорово, артиллеристы! Спасибо за службу молодецкую! Сегодня, с первого же разу, перепугали японцев своим метким огнем.

- Должен довести до сведения вашего высокопревосходительства, что наша доблестная эскадра сражалась также с подлинным геройством. Артиллерийская стрельба кораблей была исключительно меткой. У адмирала Того должны быть большие потери. Прошу принять мое поздравление со столь блестящими действиями моряков, - рассыпался Стессель в комплиментах, зная любовь Алексеева к флоту.

- Позвольте мне от лица моряков поблагодарить ваше превосходительство за столь высокую оценку действий нашего истинно геройского флота. Счастлив буду донести обожаемому монарху о трогательном единодушии в бою армии и флота.

Затем их превосходительства трижды облобызались.

Обойдя батарею и еще раз поблагодарив солдат, адмирал отбыл в город.

- Теперь и нам можно отправиться по домам. Василий Федорович, поблагодари солдат и офицеров за службу и прикажи-ка подать коляску. Японцы, кажется, вовсе скрылись с горизонта.

Генералы, усевшись в коляску, приятно ободренные похвалой, наперебой хвалили Алексеева и моряков.

- Изумительно умный человек. Сразу видно, что царских кровей, восхищался наместником Стессель.

- Если бы все моряки были такими, то ночного позора не было бы, - вторил ему Белый.

- Да и так ли уж велик позор? Правда, моряки малость прозевали, но корабли починят, и флот обретет свою прежнюю грозную силу. Только бы Алексеев остался в Артуре, - мечтательно говорил Стессель.

- Все же нам надо более тесно связаться с флотом, а то мы мало знаем, что у них делается.

- Связь держать следует, но надо при этом смотреть, чтобы моряки нас не оседлали.

- Но наместник ведь тоже моряк.

- Он прежде всего наместник. Поэтому его сердцу должны быть милы не только моряки, но и армия. Сегодняшнее его поведение подтверждает это предположение.

Уже прощаясь с Белым, Стессель еще раз вспомнил об Электрическом Утесе.

- Василий Федорович! Ты, пожалуйста, обрати внимание на Пятнадцатую батарею, пусть подтянутся, а то не рота, а бабья команда какая-то. Если найдешь нужным - представь к наградам нижних чинов и офицеров. Только, чур, с разбором.

- Жуковский и Борейко - одни из лучших офицеров у меня в артиллерии.

Конечно, я буду просить об их награждении. Да и среди канониров и фейерверкеров найдется кого наградить, - ответил Белый.

В городе Стессель застал необычайное оживление. Разбуженные бомбардировкой артурские обыватели, как только сообразили, что началась война, стремительно бросились сперва в погреба и подвалы, спасаясь от вражеских снарядов, а по окончании боя - на вокзал.

Из домов тащили наскоро увязанные вещи и узлы. Все артурские извозчики, рикши и китайские кули были донельзя загружены. Вскоре вокруг вокзала образовался громадный табор беженцев. На путях стояло несколько товарных составов, уже полностью набитых пассажирами, но паровозов для них не хватало.

Заметив среди пассажиров штатских, генерал немедленно приказал:

- Всю эту стрюцкую рвань высадить. В первую очередь посадить в вагоны семьи господ офицеров и чиновников. Ротмистр Водяга, поручаю вам наблюдение за выполнением этого распоряжения, - приказал генерал и покатил домой.

Дома Стесселя встретила Вера Алексеевна. Она бросилась на шею мужа и долго целовала и крестила его.

- Ты истинный герой, Анатоль! Мне уже говорили, каким ты был храбрецом под огнем на батареях. Один стоял на бруствере, когда все прятались. Даже наместник был поражен твоей храбростью. Но ты должен беречь себя для России.

Если ты, не дай того бог, погибнешь, то кто же сможет тебя заменить в Артуре? - тараторила генеральша.

- Ну, положим, я был на батареях осторожен. Хотя, надо правду сказать, там временами было жутковато, осколки так и свистели вокруг. Но меня бог миловал, остался цел, - мягко прервал Стессель жену.

Солнечный луч, пробившись сквозь щель в оконных ставнях, скользнул по лицу лежащей в постели женщины и разбудил ее.

Она потянулась, громко зевнула и, решительно соскочив на пол, открыла ставни. Яркий солнечный день наполнил веселым отблеском моря всю комнату.

Рива взглянула в окно на расстилавшийся перед ней внутренний рейд, окружавшие его серые горы, на раскинувшийся по берегу Старый и Новый город.

Ее внимание остановилось на странно приткнувшихся к берегу, около выхода на внутренний рейд, двух судах. Она сразу узнала хорошо знакомые ей броненосцы - "Цесаревич" и "Ретвизан". Никогда до сих пор она не видела, чтобы корабли стояли так близко к берегу. Ее постоянные кавалеры моряки неоднократно, разъясняли ей опасность для крупных судов приближения к берегу.

"Наверное, ночью вздумали втягиваться на внутренний рейд, да и сели на мель", - подумала она и вспомнила при этом командира "Цесаревича", слывшего первым умником среди артурских моряков - немолодого, весьма представительного капитана первого ранга Григоровича, и хитрого, похожего на цыгана, командира "Ретвизана - капитана первого ранга Шенсновича, считавшегося одним из лучших командиров порт-артурской эскадры.

Наглядевшись в окно, Рива подошла к зеркалу. Взгляд ее скользнул по тонкому смуглому личику южанки с большими темно-карими глазами, с тонким греческим носом, яркими губами, чуть оттененными сверху темным пушком, затем спустился на красивую шею, плечи, упругие груди, которыми так гордилась Рива. Она осталась довольна собой.

Осмотрев себя, Рива приступила к утреннему туалету. На звон серебряного колокольчика, увитого драконами, в комнате появилась маленькая служанка, похожая на большую куклу с хорошеньким фарфоровым личиком, и, приседая и кланяясь, нещадно коверкая русские слова, залепетала утреннее приветствие.

- Мыться! - скомандовала Рива.

Раздавшаяся с моря канонада отвлекла ее внимание. В окно были видны дымки выстрелов на кораблях эскадры, в УЗ! КОМ проходе между Золотой горой и Тигровой.

В это время неожиданно во внутреннем бассейне вырос большой столб воды, что совершенно озадачило Риву.

- Что это такое большое могло упасть в бассейн? - недоумевала она.

Черный столб дыма, появившийся у вокзала и сопровождавшийся грохотом взрыва, открыл ей истину.

- Кто-то стреляет! - в испуге вскрикнула она.

- Японси, японси, война русски, - залопотала служанка.

- Какая война? Что ты городишь!

- Носю японси море воевал.

- Чего же ты до сих пор молчала, дура! - обозлилась Рива. - Война, а она молчит, как истукан. Когда ты поумнеешь? Всякий вздор рассказывает, а о войне молчит.

Торопливо одевшись, Рива вышла на улицу. На набережной Нового города собралась толпа, с любопытством наблюдавшая за ходом боя. Яркий, солнечный день был так хорош, что не верилось в начало страшной войны. Происходивший бой воспринимался большинством зрителей как боевое учение, и только когда один из снарядов, взорвавшись о, коло берега, осыпал толпу осколками, люди в панике бросились бежать. Рива увидела матроса с "Ретвизана" и начала расспрашивать о случившемся.

- Война, барышня. Японец ночью на нас неожиданно напал, - мрачно ответил матрос.

- Потери большие?

- Двое без вести пропали да троих сейчас в госпиталь привезли.

- Матросы или офицеры?

- Все матросы. Разве сейчас кого-нибудь из офицеров ранят. Так и жарит японец по "Ретвизану" и "Цесаревичу", - разговорился матрос.

- А почему они приткнулись к берегу?

- Чтоб, значит, не потонуть.

- Как потонуть? - испугалась Рива.

- Ночью японец подорвал с носа "Ретвизана" да с кормы - Цесаревича", а "Палладу - прямо против машинного отделения. Их и отвели на мелководье, а японец теперь хочет их добить. Но наши корабли и береговые батареи тоже не молчат, здорово бьют по японцу. Должно быть, скоро отгонят его от Артура, пояснил матрос.

Рива была расстроена в, сем услышанным. Она подумала о своем возлюбленном - лейтенанте Дукельском, который находился на "Петропавловске".

- На "Петропавловске" все благополучно? - осведомилась она.

- Покуда ничего плохого с "Петропавловска" не слыхать.

Бой на море уже закончился, и толпа вновь собралась у пристани, к которой то и дело подходили катера с различных кораблей эскадры, подвозя раненых.

Стонущие, забинтованные фигуры вызывали тревожное любопытство толпы. Все старались поближе протиснуться к носилкам, узнать фамилии раненых, обстоятельства ранения.

Вместе с ранеными выгружали и трупы убитых, покрытые Андреевским флагом.

В толпе закрестились, кто-то всхлипнул, Рива тоже взволнованно засморкалась и стала разыскивать знакомых офицеров.

Наконец она увидела розовощекого мичмана Андрюшу Акинфиева. Хотя Рива и не была с ним знакома, но ввиду исключительных обстоятельств решилась обратиться к нему.

- Подвезите меня к эскадре, господин мичман, - попросила она.

- Простите, сударыня, но женщинам на боевом корабле во время боя не место, - сурово отрезал мичман.

- Да я на корабль и не хочу, мне только посмотреть на эскадру.

- Праздное любопытство, сударыня, - был неумолим Акинфиев.

В это время подошел знакомый лейтенант Малеев с броненосца "Севастополь".

Увидев его, Рива повторила свою просьбу.

- Куда же я вас повезу, Ривочка?

- Только до прохода, оттуда я взгляну на эскадру, а затем пересадите на обратный катер.

- Идет! Андрюша, - обратился лейтенант к Акинфиеву, - сообщи Юрасовскому, что нам с тобой перевод на "Страшный" уже оформлен. Прошу, Ривочка, занять место на катере. Чур, дальше Тигрового не везу.

- Хорошо, - согласилась Рива.

- Отваливай! - скомандовал лейтенант, и катер заскользил по гладкой поверхности бухты.

Старый и Новый город, разделенные долиной реки Лунхе и горой Перепелкой, как бы жмурясь под яркими солнечными лучами, задумчиво смотрели в подернутые легкой дымкой тумана тихие воды залива.

Рива молча слушала рассказ поехавшего вместе с ними Акинфиева о ночной атаке японскими миноносцами русской эскадры.

Катер пристал к небольшой пристани у прохода между низкой песчаной косой Тигрового Хвоста и гранитной громадой Золотой горы. Эскадра уже втягивалась на внутренний рейд. Первыми прошли миноносцы и среди них "Страшный", на который ссадили с катера Акинфиева. Крепко пожав Малееву руку, мичман сухо козырнул Риве. Его надутый вид был так смешон, что и Малеев и Рива рассмеялись, и Рива дружески протянула юноше руку. Покраснев, Акинфиев чуть пожал ей руку и стремительно поднялся по трапу на миноносец.

За миноносцами шли легкие крейсера "Новик" и "Баян", за ними на буксирах медленно проплыли громады броненосцев. Когда с катером поравнялся "Петропавловск", Рива стала внимательно вглядываться в стоящих на палубе офицеров. Вскоре на командирском мостике, у самого его края, она разглядела рослую фигуру Дукельского. Рива усиленно замахала носовым платком, стараясь привлечь его внимание. Малеев передал ей мегафон.

- Привет, Ривочка, я сегодня у тебя обедаю, - весело прокричал лейтенант в мегафон.

- Жду, - неожиданно громко ответила она и замахала мегафоном в знак приветствия. "Петропавловск" медленно проплыл мимо них.

Добравшись до дому, она немедленно принялась за приготовление обеда.

С Дукельским ее связывало старое знакомство. Еще в тысяча девятьсот первом году она, увлеченная общим потоком всевозможных коммерсантов, авантюристов и спекулянтов, покинула родную Одессу и вместе с "заведением мадам Шнеерзон" отправилась на Дальний Восток на пароходе "Владимир", на котором ехал и лейтенант Дукельский. Предприимчивая мадам Шнеерзон уже в дороге развернула деятельность своего учреждения. Но Рива заболела ангиной и не могла принимать кавалеров. Мадам тотчас объявила ее лентяйкой, притворщицей и так стала преследовать, что доведенная до отчаяния Рива в Красном море пыталась выброситься за борт. Об этом происшествии узнал весь пароход. Дукельский, узнав о случае с Ривой, решил выкупить ее у хозяйки.

Почему это ему взбрело в голову, он не смог бы объяснить и сам. Дукельский был не злым человеком, но оставался весьма далеким от всякой сентиментальности.

Он предложил "мадам" отступного за Риву и привез ее в Порт-Артур, где нанял для нее маленький домик.

Было около трех часов, когда лейтенант позвонил в передней. Рива сама открыла ему дверь.

Вручив ей свертки с покупками, он прошел за ней в небольшую столовую, убранную в восточном стиле.

Куинсан поспешила накрыть на стол.

- Ну, Жоржик, рассказывай, что и как произошло за эти два дня? - спросила Рива, усаживая Дукельского за стол.

- Что произошло? То, чего давно следовало ожидать. Японцы решили вернуть себе обратно Квантуй и, вероятно, прихватить кое-что из Южной Маньчжурии. И началась война, - объяснил Дукельский.

- Но напали-то они подло, без объявления войны, ночью, - возразила Рива.

- Для них все средства хороши. Мы прохлопали, и они нас поймали и в Артуре и в Чемульпо.

- Как в Чемульпо?

- Да так! Они выследили в Чемульпо "Варяга" и "Корейца" и предложили им вступить в бой со всей эскадрой адмирала Урну. Результат боя пока неизвестен. Но, зная Руднева, можно с уверенностью сказать, что наши корабли не опозорили Андреевский флаг. Офицеры и матросы там под стать своему командиру.

- Верно, много погибло на "Варяге" и "Корейце"? - забеспокоилась Рива. Ведь там твои друзья - Алеша Ляшенко, Червинский, Степанов. Живы ли они сейчас?

- На войне не без потерь. Сейчас мы живы, а что будет завтра, никому не известно, - философски ответил Дукельский.

- Сегодня-то большие потери? - поинтересовалась Рива.

- "Полтава", "Диана", "Аскольд" и "Новик" получили по подводной пробоине и требуют ремонта. За первые сутки войны у нас выбыло из строя: ночью три, сегодня утром четыре да в Чемульпо погибли два, итого девять боевых кораблей. Недурное начало войны!

- Как же мы будем воевать теперь?

- Как воевать? Залезем на внутренний рейд со всеми броненосцами и крейсерами и будем коптить небо.

- Так что ты будешь все время в Артуре сидеть? - обрадовалась Рива.

Во время обеда Куинсан, то и дело подходившая к столу, внимательно вслушивалась в русскую речь.

Дукельский шутя раза два ущипнул ее. Служанка игриво засмеялась.

- Жорж, оставь ее. Как тебе не стыдно щипать ее при мне, - возмущалась Рива.

- Да ты, никак, все еще ревнуешь меня, Ривочка, - смеялся лейтенант.

Убрав со стола, Куинсан ушла в свою каморку и, достав кусочек бумаги, начала кисточкой и тушью выводить иероглифы. Ее кукольное личико приняло серьезное выражение.

Покончив с записями, Куинсан присела у окошка и задумалась. Ей вспомнилась далекая родина, детство в бедной крестьянской семье в глухой японской деревушке, вечная нужда, голод, а иногда и колотушки отца с матерью. Куинсан грустно вздохнула и провела рукой по голове, задев при этом за заколотый в волосы черепаховый гребень. Это напомнило ей о жизни в токийском доме терпимости, куда ее продали за долги отца, встречу с Танакой, молодым красивым офицером. Он подарил ей гребень вскоре после их знакомства.

В ушах Куинсан как бы снова зазвучал голос Танаки, его пылкие и нежные заверения. Она любила слушать его, смотреть в его глаза, когда он говорил ей о великой родине - Стране Восходящего Солнца. Тогда глаза его горели, а объятия были такими жаркими... На кухне по-прежнему было тихо, темно и тепло, захотелось спать. Куинсан зевнула, но, превозмогая сон, заставила себя вспомнить переезд во Владивосток, первые шаги в разведывательной работе. И снова рядом с собой увидела Танаку, теперь уже своего учителя.

Теперь Куинсан больше не слышала от него нежных речей, он был очень строг.

Он даже бил ее иногда, когда она плохо выполняла его задание. Затем в памяти встал Порт-Артур, поступление в дом Ривы. Тут Куинсан довольно улыбнулась: что ж, она заслужила похвалу, Танака будет доволен. Она, маленькая Куинсан, хитро сумела войти в доверие хозяйки.

В окошко постучали. Куинсан поспешила выйти во двор, где ожидал оборванный старик. Низко кланяясь, он протянул руку за подаянием. Куинсан торопливо вошла в кухню, схватила там большой кусок хлеба и засунула в него исписанную бумажку. Выйдя на улицу, она позвала старика в переднюю и долго говорила с ним. В их разговоре упоминались названия всех поврежденных русских кораблей. Когда наконец старик, захватив хлеб, ушел, Куинсан тихонько вошла в столовую и прислушалась. Из спальни доносился храп.

Глава 2

Неяркое зимнее солнце длинными негреющими вечерними лучами освещало рейд с многочисленными военными и коммерческими судами и полукитайский, полуевропейский портовый городок Чемульпо, который служил морским портом для корейской столицы Сеула. Спавший было днем мороз к вечеру заметно усилился, в бухте появились льдины, затрудняющие передвижение китайских шампунок и катеров с различных военных кораблей. В числе их находились русский крейсер "Варяг" и канонерская лодка "Кореец". Оба корабля несли службу стационеров и находились в распоряжении русского посланника при корейском дворе Павлова.

Сегодня на крейсере были получены от посланника секретные пакеты для срочной отправки в Порт-Артур. На следующий день "Кореец" должен был отправиться с ними в Артур.

В уютной и просторной кают-компании "Варяга" собрались офицеры вместе со своим командиром, который только что вернулся из Сеула.

Кадровый офицер гвардейского экипажа, Руднев смолоду приобрел дипломатический лоск и такт. Командование весьма это ценило и неизменно направляло Руднева туда, где международная политическая обстановка грозила осложнениями, как это имело место сейчас в Корее.

После войны с Китаем в 1894-1895 годах Корея фактически оказалась под протекторатом Японии. Царская Россия тоже зарилась на эту страну. Обоих соперников привлекали большие природные богатства Кореи и ее важное стратегическое положение. Она являлась как бы мостом между Японией, Маньчжурией и Приморьем. Поэтому вопрос, кто будет главенствовать в Корее, приобретал важное международное значение. Слабая экономически и значительно уступающая России в военном отношении Япония не могла сама решиться на войну с русским колоссом. Только после заключения в 1902 году военного союзного договора с Англией и получения в 1903 году большого займа на военные нужды из США японцы рискнули выступить против России. Тон японской дипломатии стал вызывающим. Сталкивая Японию с Россией, англо-американцы надеялись, что война ослабит обе стороны и позволит им занять главенствующее положение в Корее и Маньчжурии.

Вся эта сложная политическая игра велась в корейской столице Сеуле, и эта политика явилась причиной того, что в небольшом корейском порту Чемульпо одновременно находились военные корабли Англии, России, Франции, Италии, Америки и Японии.

По прибытии в Чемульпо Руднев посетил Сеул, побывал при дворе корейского императора, установил дружескую связь с командирами стационеров других стран, в том числе и с японским крейсером "Чиода". В дружеской беседе за стаканом вина Руднев узнавал все политические новости и часто был больше в курсе событий, чем сам посланник Павлов. Дипломатическая деятельность не мешала Рудневу быть знающим моряком и хорошим командиром своего крейсера.

Офицеры очень уважали и ценили своего командира, который сумел сплотить их в одну дружную товарищескую семью.

В этот вечер Руднев только что вернулся из Сеула, куда ездил для выяснения международной обстановки. Посланник Павлов заверил его, что даже в случае разрыва дипломатических сношений войны между Россией и Японией не будет. В этом его убедили не только японский посланник, но и послы Англии и Америки.

Все это Руднев и сообщил своим офицерам.

- Тем не менее я предложил посланнику, ввиду возможности внезапного начала военных действий, сегодня же отправиться в Порт-Артур на "Варяге". Но Павлов категорически отказался покинуть свой пост без указаний наместника Алексеева, хотя уже несколько дней как японцы прервали под предлогом технических неполадок всякое сообщение с Порт-Артуром... Все же Павлов решил сообщить в Порт-Артур о происходящем, и завтра "Кореец" уйдет туда с секретными пакетами, а заодно и доставит десант с "Севастополя", который нес охрану посольства, закончил Руднев свой рассказ.

- Попадут в Артур к самому балу у Старка. Прямо с корабля на бал.

Счастливцы, - заметил молоденький мичман Ляшенко.

- Да, завтра там будет весело, потанцуют и повеселятся вволю, не то что в здешней дыре, - поддержал его лейтенант Червинский.

- Пошлем с "Корейцем" письма нашим друзьям: Дукельскому, Акинфиеву, тотчас решил Ляшенко.

- Передайте и от меня поклон Ривочке. Ударная девчонка, не чета здешним, заметил Червинский.

- Надо составить подробный рапорт о наших действиях Старку и наместнику.

Попрошу вас помочь мне в этом, Анатолий Григорьевич, - обернулся Руднев к Степанову.

- Есть, Всеволод Федорович! - отозвался старший офицер корабля. - Значит, пока можно не тревожиться за нашу судьбу?

- Пока - да. Но все же поручите вахтенным повнимательнее следить за тем, что происходит на рейде и в городе, - ответил Руднев.

Долго не спал в этот вечер комендор носового шестидюймового орудия Бондаренко. Днем он побывал на берегу и встретился со своим знакомым матросом с японского крейсера "Чиода". Они знали друг друга по жизни в Приморье, вместе рыбачили и были друзьями. Японец под большим секретом рассказал, что среди японцев идут упорные разговоры о войне с Россией, которая должна начаться в ближайшие дни. Днем Бондарснко не придал большого значения этому, но теперь слова японца неотвязно кружились в голове.

- Что, ежели японцы и впрямь нападут на нас? На крейсере никто не подозревает о надвигающейся опасности, все спят. Да он заберет "Варяга" голыми руками! Надо немедля обо всем доложить старшему офицеру, - решил он наконец и стал быстро одеваться.

Степанов еще не спал. По взволнованному лицу матроса он понял, что тот пришел с важными известиями.

- Дозвольте, вашбродие, доложить по долгу присяги, - неожиданно для себя проговорил Бондаренко официальным тоном.

- Говори, в чем дело?

Матрос подробно рассказал обо всем слышанном от японца.

- Почему сразу не доложил об этом? - спросил Степанов.

- Запамятовал за делами, а в койке лежа вспомнил.

Степанов сразу оценил важность полученных известий и вместе с матросом направился к Рудневу.

Командир подробно расспросил Бондаренко, внимательно выслушал и, наградив чаркой водки за проявленную бдительность, отпустил его.

- Необходимо быть начеку! - проговорил Руднев.

- Быть может, поднять пары и, пользуясь темнотой, попытаться до рассвета уйти в Артур на соединение с эскадрой? - предложил Степанов.

- Какой вы, Анатолий Григорьевич... торопливый. Каждой войне предшествует разрыв дипломатических сношений, за которыми следует объявление войны, и уже после этого начинаются военные действия. Прикажите вахтенным особенно внимательно следить за всем происходящим на рейде, особенно за "Чиодой".

Передайте то же на "Кореец".

Степанову ничего не оставалось, как уйти. Поднявшись на мостик, он передал вахтенному офицеру Червинокому распоряжение командира и сообщение Бондаренко.

- Наш командир, по-моему, излишне доверчив. Японцы, как показывает японо-китайская война, не соблюдают общепринятых норм международного права, вздохнул Степанов. - Обо всем, что заметите на рейде, немедленно докладывайте прямо Рудневу.

- Есть, - вытянулся вахтенный офицер и окинул взглядом густой туман, которым была покрыта бухта. "Трудно что-либо разглядеть в такую погоду", подумал Червинский про себя и погрузился в воспоминания о далеком Артуре, где находились друзья и его маленькая японская "мусмешка" Юха.

Едва засерел восток и начал расходиться ночной туман, как на "Варяге" обнаружили исчезновение с рейда японского крейсера "Чиода". Он ушел ночью с потушенными огнями, под покровом ночного тумана...

- Как вы его прозевали? - набросились матросы и командиры на вахтенных, сильно смущенных своей оплошностью.

- Ни зги ночью не было видно, а он, япошка, тишком, как ворюга, сбежал в море, - оправдывались виновные.

Весть об уходе "Чиоды" обеспокоила всех. Руднев тотчас направился на английский крейсер "Талбот", командир которого, коммодор Бейли, был старшим военно-морским начальником на рейде. Командир "Варяга" надеялся узнать у англичан последние политические новости. Одновременно Руднев приказал канонерской лодке "Кореец" спешно готовиться к отплытию в Порт-Артур.

Доставлявшие на "Варяг" продукты торговцы-корейцы сообщили о готовящемся японском десанте в Чемульпо.

- Японси приди нет? - тревожно спрашивали они. - Японси пу шанго. Корейси продай, купи нет. Корейси чифан нет, корейси умирайло, японец живи.

Было ясно, что атмосфера в Чемульпо быстро сгущалась. Японские агенты распространяли в городе панические слухи о предстоящем захвате всей Кореи японскими войсками и поголовной резне всех корейцев.

Корейцы были дружески расположены к русским и видели в них защитников от японских захватчиков, которых научились ненавидеть еще в японо-китайскую войну.

Коммодора Бейли Руднев застал в отличном расположении духа Из письма своего друга артурского негоцианта Томлинсона англичанин узнал, что японцы очень нуждаются в его помощи и готовы заплатить за нее хорошие деньги.

Томлинсон рекомендовал ему поближе познакомиться с командиром "Чиоды" капитаном Терауче. На днях японец передал коммодору предложение "оказать небольшую услугу божественному повелителю Страны Восходящего Солнца" микадо и задержать в Чемульпо русские военные корабли до подхода туда японской эскадры адмирала Уриу. Это предложение совпадало с официальными указаниями Британского адмиралтейства всемерно содействовать союзной Японии, но делать это по возможности незаметно для русских. Ввиду этого коммодор приложил все старания для того, чтобы рассеять опасения Руднева о возможности в ближайшие дни начала военных действий со стороны Японии. Бейли клятвенно уверял своего "друга" сэра Руднева в незыблемости корейского нейтралитета и своей готовности защищать нейтралитет Кореи всеми наличными средствами вплоть до применения артиллерийского огня против его нарушителей.

- Япония слишком слаба, чтобы рискнуть на единоборство с огромной Российской империей. Но недавние легкие победы над Китаем вскружили некоторые горячие головы. Возможно, что японцы рискнут на морскую демонстрацию против Владивостока, Порт-Артура или Чемульпо, но на открытый конфликт они никогда не рискнут. Таково мое мнение, равно как и мнение первого лорда адмиралтейства правительства его британского величества короля Эдуарда.

- Внезапный уход "Чиоды" внушает мне самые серьезные опасения, - возразил Руднев, пытливо вглядываясь в непроницаемое лицо своего собеседника.

- Я уверен, что сегодня ночью крейсер вернется на рейд... - отозвался англичанин, припоминая указания по этому вопросу Терауче.

- ...вернется в сопровождении целой эскадры... - перебил Руднев.

- Заверяю вас, сэр, здесь, в Чемульпо, будет соблюден самый строгий нейтралитет. В этом заинтересованы стационеры всех стран, находящиеся на рейде. Даю вам слово англичанина, мы сумеем воздействовать на нашего союзника сдерживающим образом, - категорически утверждал Бейли.

Руднев понял, что ничего большего он не добьется, и направился на "Варяг". Там его встретили сообщением, что радист беспрерывно принимает сигналы на японском языке. Адмирал Уриу отдавал своей эскадре различные приказы. Надо было торопиться с отправкой "Корейца" в Порт-Артур. Руднев вызвал к себе командира канонерской лодки капитана второго ранга Беляева и приказал ему возможно скорее собираться в поход. При следовании в Артур Беляев должен был всячески избегать столкновений с японцами и не поддаваться на возможные с их стороны провокации.

- Ваша основная задача - во что бы то ни стало срочно доставить наместнику секретные пакеты и предупредить его о подозрительном поведении японцев в Корее, - напутствовал Руднев командира "Корейца".

Через полчаса канонерская лодка уже вышла в море. Было половина четвертого пополудни.

Стояла тихая, слегка мглистая морозная погода. Медленно развернувшись, "Кореец" прошел мимо "Варяга", а затем, миновав иностранные крейсера, подошел к находящейся у входа корейской брандвахте.

Расположенный в глубине бухты, город быстро исчез в тумане. На рейде смутно проступали торговые и военные суда. Вдали сквозь мглу открылся перед входом на рейд остров Идольми, справа и слева от которого проходил фарватер, обставленный буйками, уже по-ночному подмигивающими разноцветными огоньками.

На мостике находился сам Беляев, высокий, рослый мужчина лет пятидесяти, с изящной, почти седой бородкой и огромным красным носом, и штурман, поджарый, с энергичным лицом, лейтенант Левицкий, который внимательно следил за створами фарватера.

- Жалко, что стоит штиль, - заметил Беляев, - а то поставили бы паруса и двойной тягой пара и ветра живо добежали бы до Артура.

- Подождите, Иван Александрович, - отозвался Левицкий, - выйдем из Идольми, там, быть может, и засвежеет. Пока же мы идем этим крученым фарватером, паруса нам будут только мешать.

- Люблю парусное дело. Чисто, никакой копоти и вони, спокойно, не тарахтит эта проклятая машина, да и больше морской лихости! Особенно когда под свежим ветром приходится рифы брать. По марсам и реям разбегутся матросы и висят на мачтах над кипящей бездной моря. Ничего этого нет на современных утюгах. Все сейчас в технике, а былую лихость негде и применить.

- Да, Иван Александрович, вам, должно быть, трудновато придется, коль скоро вы получите в командование крейсер или другое судно.

- Ну их к шутам совсем! Двадцать пять лет плавал почти все время под парусами, а теперь изволь-ка на старости лет переучиваться, всякие там электрические да гальванические штучки изучать. Нет, лучше выйти в отставку, пойти капитаном на какую-нибудь парусную шхуну и доживать свой век, бороздя моря и океаны под марселями да кливерами.

- По носу японские корабли, вашбродие, - доложил сигнальщик.

- Они нам не помеха. Пусть стоят себе на здоровье у Идольми. Сообщите о них сигналом на "Варяг".

- Слева на параллельном курсе четыре их же миноносца, - продолжал сигнальщик.

- Похоже, что они нас поджидают у выхода в море, - забеспокоился Левицкий.

- Сколько их всего-то?

- На норд-весте шесть крейсеров, во главе с броненосным крейсером "Асама", а на юге пока шесть миноносцев, которые идут на сближение с нами.

Оба офицера подняли бинокли и стали всматриваться в темнеющие в тумане силуэты японских судов.

На палубе расположились возвращаемые в Артур из Сеула матросы с "Севастополя", где они несли охранную службу, и забайкальские казаки.

Севастопольцы иронически поглядывали на парусный рангоут "Корейца" и предлагали матросам канонерки распустить паруса для увеличения хода.

- Так ветра же нет, - возражали матросы "Корейца".

- А мы подуем, - предлагали шутники.

Приблизившись к японской эскадре, "Кореец" хотел было оставить ее в стороне, но японские миноносцы уклонились влево, а крейсера - вправо, и канонерская лодка оказалась между кильватерными колоннами японских судов.

Было хорошо видно, как на кораблях орудия и минные аппараты торопливо приводились в боевое положение, с них снимались чехлы, стояла прислуга, готовая к немедленному открытию огня по "Корейцу". Когда лодка поравнялась с головным японским кораблем, легким крейсером "Нанива", на котором развевался адмиральский флаг, идущий в конце броненосный крейсер "Асама", в девять тысяч тонн водоизмещения, вышел из строя и преградил дорогу русскому кораблю. Одновременно на нем подняли сигнальные флаги, и бортовые орудия направили дула на "Корейца".

- Разберите сигнал, - приказал Беляев вахтенному начальнику мичману Бирюлеву.

- Но каково нахальство! Преграждать путь военному кораблю дружественной державы и при этом угрожать открытием огня! - возмущался Бирюлев, перелистывая код международных морских сигналов.

- Дружба-то наша с Японией, видать, кончилась, - возразил Левицкий. Давно уж в здешних местах попахивает порохом. Только наши горе-дипломаты этого не замечали.

- Если нас не пропустят через северный фарватер, попробуем пройти южным.

Положите лево руля, - распорядился Беляев.

Но едва канонерская лодка изменила курс, как перед ней выросло сразу четыре миноносца. На палубах этих кораблей была видна прислуга при орудиях и минных аппаратах, один из них для большей убедительности выпустил по "Корейцу" мину, которая прошла под его кормой.

- Пробить дробь-тревогу! Изготовиться к бою! - скомандовал Беляев срывающимся от волнения голосом.

Тотчас по русскому кораблю разнеслись, слившись в зловещем аккорде, резкие звуки горна и глухая барабанная дробь. Палуба заполнилась матросами, кинувшимися к пушкам, пулеметам и к минным аппаратам. Звякнули открываемые орудийные замки, загремела подача, и "Кореец" с обоих бортов ощетинился дулами орудий. Офицеры устремились на мостик в ожидании приказания от своего командира.

- Куда же нам деться, вашбродие? - испуганно спрашивали у офицеров казаки. - Кони ж наши от стрельбы со страху попрыгают в воду.

- Не до вас! Держите своих лошадей как хотите, - отмахивались от них моряки.

"Вернуться обратно в порт", - разобрал наконец сигнал Бирюлев.

- Стоп! - скомандовал в машину Беляев. - Что же нам делать, господа? обернулся он к взволнованным офицерам.

- Вступить в бой с японцами - чистое безумие! Через три минуты мы будем на дне и, кроме того, не успеем предупредить "Варяга", который, ничего не подозревая, стоит без паров в Чемульпо. Его могут захватить врасплох и взять в плен. Поэтому нам необходимо возвращаться, - за всех ответил Левицкий, сохранивший спокойствие при неожиданном нападении японцев.

Памятуя указания Руднева не ввязываться в бой, Беляев тотчас же согласился с этим.

- Назад, до полного, - скомандовал он в машину. - Право на борт!

Забурлив водой, "Кореец" стал поспешно отходить перед все приближающимися японскими судами.

Расстояние до некоторых миноносцев сократилось до одного-полутора кабельтовых. На ближайшем из них в бинокль прекрасно были видны смеющиеся физиономии японцев, стоящих у орудий. На командирском мостике, широко расставив ноги, с сигаретой в зубах, стоял командир и делал неприличные жесты по направлению русских.

- Вашбродие, - обратился к Левицкому комендор одной из маленьких тридцатисемимиллиметровых револьверных пушек, - дозвольте стрелять!

- Не сметь стрелять! Японцы нас моментально потопят, - в ужасе заорал мичман Бирюлев, оттаскивая комендора.

- Так и мы же, вашбродие, не безоружные! Пока он нас потопит, мы прихватим не один миноносец, - упирался матрос.

Развернувшись, "Кореец" полным ходом направился в Чемульпо. Японские миноносцы конвоировали его с обеих сторон.

Беляев трясся от волнения и негодования, но сдерживался, хотя офицеры и просили у него разрешения обстрелять наглого противника.

- Мы уже в нейтральных водах, поэтому нельзя открывать огня, - убеждал их Беляев.

Но тут один из матросов не вытерпел и неожиданно без команды дал-таки два выстрела из револьверного орудия по ближайшему миноносцу. Были ли попадания, никто те разглядел, но японцы тотчас отстали.

- Давно бы так! - пробурчал один из офицеров. - Нахалов всегда надо учить.

Уже с темнотой войдя на рейд, пробили отбой, но у орудий все же оставили часть прислуги. "Кореец" стал за кормой "Варяга", и Беляев тотчас же поехал с докладом к Рудневу.

Командир "Варяга" целый день провел в подготовке крейсера к бою Из перехваченных японских радиограмм выяснилось наличие около Чемульпо целой эскадры адмирала Уриу, которая сопровождала пароходы с десантом Японцы, очевидно, собирались высадить его если не в самом Чемульпо, то где-то поблизости от этого порта, что явилось бы нарушением корейского нейтралитета и грозило войной.

Руднев все же надеялся, что "Корейцу" удастся прорваться в Порт-Артур и уведомить наместника адмирала Алексеева о тревожном положении в Корее.

Одновременно командир "Варяга" попытался снова связаться с русским посланником в Сеуле, но почта была занята японцами и телеграф не действовал.

По-зимнему рано, в пять часов по местному времени, стемнело, с моря волнами наплывал туман, и возвращающегося "Корейца" опознали лишь тогда, когда он почти вплотную подошел к "Варягу", бросив якорь неподалеку от него.

Всем стало ясно, что с канонеркой что-то случилось. Руднев с нетерпением поджидал Беляева и, как только он поднялся на палубу крейсера, встретил его у трапа.

- Японцы преградили нам дорогу в море и под угрозой своих орудий заставили вернуться в Чемульпо, - одним духом выложил Беляев.

- Значит, начало военных действий неизбежно! - ответил ему Руднев.

Затем он увел Беляева к себе в каюту и заставил его подробно рассказать обо всем происшедшем с "Корейцем".

В это время вахтенный начальник через вестового доложил, что следом за "Корейцем" на рейде невдалеке от "Варяга" бросили якорь два японских крейсера, четыре миноносца и три транспорта.

В темноте слышались отрывистые слова японской команды и шум двигающихся по палубам матросов. Мичман Нирод перевел, что на японских кораблях отдана команда зарядить минные аппараты и направить их на русские корабли. Руднев приказал пробить боевую тревогу и вызвать всех матросов к орудиям и минным аппаратам.

Ощетинясь орудиями, "Варяг" приготовился встретить нападение врага. Едва встав на якорь, японцы принялись высаживать десант на берег. Мимо "Варяга" на буксире катеров проплывали шаланды с пехотой и артиллерией и направлялись к пристаням, где торопливо и высаживались. С "Варяга" было видно, как японские солдаты грелись около разложенных на берегу больших костров.

- Японцы захватывают Чемульпо и отрезают нас от суши, лишают всякой связи со всем миром, - забеспокоился Беляев.

- Быть может, это делается по соглашению с нашим посланником Павловым? высказал предположение Степанов.

- Этого не может быть, - возразил Руднев. - Он протестовал даже против высадки здесь одного батальона японцев, а сейчас высаживается не менее полка, да еще с артиллерией. Кроме того, Павлов, наверное, поставил бы меня об этом в известность. Несомненно, японцы в нарушение корейского нейтралитета занимают своими войсками Чемульпо.

- Тогда необходимо заявить самый энергичный протест против этих захватнических действий, - горячился Беляев.

- Я немедленно заявлю протест коммодору Бейли, но думаю, что он останется без последствий Протестовать тут надо огнем орудий, а не дипломатическими нотами, - отозвался Руднев.

Через несколько минут он в полной парадной форме, в треуголке на голове, с палашом уже прибыл на "Талбот" в сопровождении мичмана Нирода.

Выслушав Руднева, коммодор Бейли отправился на один из прибывших японских крейсеров для "выяснения причин нарушения корейского нейтралитета".

Руднев не стал его ожидать и вернулся на "Варяг".

Несмотря на позднее время, на крейсере никто не спал. Артиллеристы дремали около своих пушек, вахтенные и сигнальщики не сводили глаз с моря и японских кораблей, силуэты которых смутно темнели в тумане.

Руднев обошел весь корабль. Как всегда в минуты опасности, он был совершенно спокоен, шаг его тверд, голос весел. Его спокойствие передавалось и команде. Матросы слушали его уверенный голос, видели неторопливую, по-морскому с перевалочкой походку, и бодрость любимого начальника передавалась им.

- С таким командиром не пропадем! Он знает, что надо делать, - говорили между собой матросы.

Мучительно медленно тянулось время, наполненное тревожными звуками беспрерывного движения японских лодок и катеров, высаживающих десант. Стихло только под утро. Туман еще более сгустился, полностью скрыв суда на рейде.

Когда забрезжил рассвет, на рейде не оказалось ни одного японского корабля. Они ушли под покровом ночи и тумана. Зато весь город был уже занят японскими войсками. Во многих местах развевались флаги Страны Восходящего Солнца.

Вскоре к Рудневу подошел Нирод и доложил, что по радио японцы передают распоряжения своим судам приготовиться к бою с русскими военными кораблями, находящимися на рейде в Чемульпо.

- Командующий японской эскадрой адмирал Уриу дает указания отдельно каждому из своих кораблей, - закончил Нирод.

- Не может же японская эскадра атаковать нас здесь, на якорной стоянке в нейтральном порту! - недоумевал Руднев, но все же приказал сыграть боевую тревогу.

Утренний туман постепенно рассеялся. К "Варягу" подошел катер с французского стационера крейсера "Паскаль", на котором находился командир последнего капитан Виктор Сене. Француз сообщил о получении им приглашения срочно прибыть на "Талбот" на совещание по поводу высадки японского десанта в Чемульпо. Руднев решил ехать вместе с ним.

К своему удивлению, они застали там в сборе всех командиров иностранных судов, которые о чем-то совещались с коммодором Бейли.

При появлении Руднева и Сене они тотчас замолчали и поднялись им навстречу.

Командир "Варяга" официальным тоном зачитал свой протест по поводу высадки японцев в Чемульпо и передал его англичанину, после чего обменялся рукопожатиями со всеми присутствующими.

- Вам, вероятно, сэр, неизвестен этот документ, - проговорил Бейли, протягивая исписанную бумагу Рудневу, который прочитал следующее:

"Сэр! Честь имею уведомить Вас, что, ввиду существующих в настоящее время враждебных действий между Японской и Русской империями, я должен атаковать военные суда Русского правительства, находящиеся в Чемульпо, силами, находящимися под моей командой, в силу чего я почтительнейше прошу Вас удалиться от места предстоящего сражения, дабы состоящие под Вашей командой суда при этом не пострадали. Начало атаки будет иметь место не ранее четырех часов пополудни девятого сего февраля 1904 года. То же почтительнейше прошу передать и торговым судам Вашей нации.

Имею честь быть, сэр, Вашим покорнейшим слугой.

С. Уриу. Контр-адмирал, командующий Имперской Японской эскадрой на рейде Чемульпо".

- К сожалению, я такого документа не получал, - добавил Руднев, окончив чтение.

- Он был послан всем командирам нейтральных судов. Вам же, сэр, через российского консула был отправлен следующий вызов, - отозвался Бейли и прочитал:

"Командиру крейсера "Варяг" Императорского Российского Флота.

Сэр! Ввиду начала военных действий между Японией и Россией я имею честь почтительнейше просить Вас покинуть со всеми судами, находящимися под Вашей командой, порт Чемульпо до полудня 9 февраля 1904 года (27 января 1904 года по русскому стилю). В противном случае я атакую Вас в порту.

Имею честь быть Вашим почтительнейшим слугой.

С. Уриу.

1. Контр-адмирал Императорского Японского Флота и командующий Японской эскадрой на рейде в Чемульпо".

И англичанин протянул бумагу командиру "Варяга".

- Прошу слова, сэр Бейли, - выступил Руднев, который уже обдумал план дальнейших действий. - Поскольку речь идет о "Варяге" и "Корейце", которыми я имею честь командовать, разрешите мне высказаться по затронутому вопросу.

Адмирал Уриу прислал мне вызов на бой. Я его принимаю и около полудня выйду с обоими русскими кораблями в открытое море. Надеюсь, что этим вопрос будет исчерпан.

- Вы настоящий храбрец, мосье! - воскликнул Сене, пожимая, руку Рудневу.

Как только француз опустился на свой стул, все заговорили сразу, не слушая друг друга.

- Это безумие с вашей стороны, сэр Руднев, вступать в бой со столь превосходящими силами, какие имеются у японцев, - громко ораторствовал Бейли.

- Я никогда не сомневался в храбрости наших русских друзей, но все же не ожидал, что наш общий друг, мосье Руднев, так смело примет вызов адмирала Уриу, - вторил ему Сене.

- Я могу только восхищенно аплодировать, - заверял всех итальянец Бореа.

- Но все же, рассуждая трезво, у вас, капитан Руднев, нет никаких шансов на успех в предстоящем бою. Ваша гибель неизбежна. Не проще ли самим взорвать ваши корабли, а офицеров и матросов разместить на нейтральных судах. В этом случае уцелеют хоть люди, - деловито предложил коммодор, разглаживая свои рыжие бакенбарды.

- С точки зрения гуманности это наиболее правильное решение, - поддержал его Сене.

- Но едва ли достойно настоящих воинов! По моему мнению, ваше предложение равносильно отказу принять бой, пусть и безнадежный. Мы, русские, исстари привыкли спрашивать, где враг, а не считать его силы, - с достоинством ответил Руднев.

- Нам остается только преклониться перед вашим мужеством, синьор, - за всех ответил Бореа.

Командир "Варяга" стал прощаться. Коммодор потребовал шампанского, и все выпили за успех русских в предстоящем бою.

- Победа или смерть! Таков ваш лозунг, - резюмировал общие пожелания Бейли, пожимая на прощанье руку Руднева, который спешил вернуться на свой крейсер.

Оставшись один, Бейли тотчас отправил адмиралу Уриу копию протокола заседания с планами русских.

На "Варяге" о начале военных действий уже знали из письма русского консула в Чемульпо. Основные приготовления к бою были сделаны накануне, и теперь лишь принялись окончательно приводить артиллерию в боевой порядок, очищать палубу от хлама, выбрасывать за борт лишнее дерево, снасти - все, что могло дать пищу огню, Осматривали и задраивали водонепроницаемые перегородки, люки, запасные полупорты в артиллерийской палубе. Опробовали противопожарные средства, прокладывали пожарные шланги.

"Варяг" принадлежал к классу легких крейсеров дальних разведчиков. Он имел значительную артиллерию и обладал хорошим ходом. Красивый, стройный четырехтрубный корабль с двумя мачтами, крейсер был построен в 1899 году в Америке на филадельфийских верфях. Водоизмещение его достигало шести тысяч пятисот тонн при длине в сто двадцать метров и ширине в пятнадцать метров.

Бортовой брони он не имел, на нем была лишь броневая палуба и то незначительной толщины. Артиллерийское вооружение крейсера составляло двенадцать шестидюймовых, двенадцать семидесятипятимиллиметровых и четырнадцать мелких пушек. Орудийных башен на крейсере не было, и пушки стояли открыто, имея лишь щитовое прикрытие. Располагалась артиллерия следующим образом: в носовой и кормовой части - шесть шестидюймовых и две семидесятипятимиллиметровых пушки, по бортам находились по четыре семидесятипятимиллиметровых пушки, мелкая артиллерия была разбросана по всему кораблю. "Варяг" развивал скорость до двадцати трех узлов. По скорости и силе вооружения в японском флоте не было равного ему легкого крейсера.

Но "Варяг", конечно, значительно уступал по мощности тяжелому броненосному крейсеру "Асама", входившему в состав эскадры адмирала Уриу.

Японский крейсер имел девять тысяч шестьсот тонн водоизмещения и располагал восемнадцатью крупными орудиями.

"Варяг" кишел, как муравейник. Офицеры, каждый по своей специальности, отдавали необходимые распоряжения для боя. Матросы, исполняя приказания, быстро двигались по палубе и трапам. Степанов с боцманом обходил корабль, проверяя каждую мелочь.

По прибытии Руднев немедленно созвал на мостик всех офицеров и объявил им о начале войны.

- Я принял вызов японцев и до полудня покину Чемульпо. Остается еще три часа в нашем распоряжении. Этого времени нам вполне достаточно для подготовки к сражению.

- Вы намерены прорываться в открытое море? - спросил Степанов.

- Конечно. Если же это не удастся, то постараемся хотя бы нанести врагу наибольший вред перед своей гибелью.

- Японцы во много раз сильнее нас. Один "Асама" не уступит "Варягу" и "Корейцу", вместе взятым. Артиллерия у него мощная. Единственное наше преимущество-это значительная скорость хода у "Варяга" - большая, чем у самого быстроходного японского крейсера. Но с нами тихоходный "Кореец", имеющий всего тринадцать узлов. Поэтому я предлагаю взорвать его, команду принять на "Варяг" и идти на прорыв, - предложил Степанов.

- "Кореец" располагает двумя восьмидюймовыми пушками, каких нет на "Варяге", а поэтому может нам принести большую пользу, взрывать его я не намерен, - ответил Руднев.

- Тогда можно ему поручить ведение демонстративной атаки на одном фронте, в то время как мы войдем на прорыв на другом.

- Это поставит "Корейца" в безвыходное положение. Он наверняка погибнет.

- Зато, быть может, "Варягу" удастся выйти в море, а там мы легко уйдем от погони.

- Я никогда не оставлю "Корейца" в бою. Или мы вместе уйдем, или оба погибнем.

- Это весьма благородно, но едва ли разумно с государственной точки зрения. Мы должны любой ценой сохранить для флота такой крейсер, как "Варяг", - заметил Степанов.

- Ваше рассуждение недостойно русского офицера, - рассердился Руднев. "Кореец" пойдет в кильватере за нами, а в бою будет видно, что ему делать.

Попрошу господ офицеров разойтись по своим местам и разъяснить матросам создавшееся положение.

- Есть! - вытянулись офицеры и поспешили сойти с мостика.

Руднев подозвал к себе Червинского, исполнявшего обязанности минного офицера, и велел подготовить крейсер к взрыву, на случай если ему будет грозить опасность быть захваченным врагом, - пояснил командир.

Вскоре за приказаниями прибыл Беляев. Узнав о принятом решении, он стал возражать:

- "Кореец" будет обузой для вас. По-моему, его следует вывести на глубокое место и затопить, команду интернировать на нейтральных судах. Наша артиллерия столь устарела, что не может состязаться с японской. Кроме того, у меня казаки и севастопольцы, которые несли охрану нашего посольства в Сеуле и теперь направляются в Артур. Теснота страшная.

- Казаков переведите на пароход "Сунгари", пусть ждут там исхода боя.

Половину севастопольцев передайте мне. Не будут доставать ваши пушки до врага, идите смело на сближение с ним, пока ваши снаряды не будут долетать до цели.

- Но если японцы начнут отходить, не допуская "Корейца" на действительный выстрел?

- Тем лучше, выйдем в море и направимся в Артур.

- Вам-то хорошо так говорить, имея двадцать узлов хода, а я куда денусь со своими тринадцатью узлами?

- Выброситься в крайности на берег и взорвать лодку. Будьте готовы к выходу к половине двенадцатого дня. В бою следите за моими сигналами; в случае выхода моего из строя в командование отрядом вступит Степанов.

- Есть, - поторопился ответить Беляев и спустился на поджидавшую его шлюпку.

Отпустив командира "Корейца", Руднев отправился в обход своего крейсера.

Около передней шестидюймовой пушки правого борта он задержался и стал наблюдать, как старший комендор орудия Бондаренко неторопливо и методично опробовал все механизмы, устраняя малейшие люфтики и заминки. С подручными матросами он особенно тщательно осматривал оптические прицелы, лишь с месяц тому назад установленные на "Варяге", да и то далеко не у всех орудий.

Новыми прицелами еще ни разу не пользовались при стрельбе.

- Не подгадишь, Бондаренко, с новыми прицелами? - обратился к нему командир, - Быть может, снять их да поставить старые?.. С теми-то обращаться вы умеете хорошо.

- Никак нет, ваше высокоблагородие, я и со стеклянными прицелами справлюсь, только не знаю, сбиваются ли они при выстреле. Но, по моему разумению, не должны; прочно устроены, - не торопясь ответил комендор.

- Смотри! Я на вас, комендоров, особенно надеюсь. Не забудь выпить сегодня лишнюю чарку, - проговорил Руднев и пошел дальше.

Выше среднего роста, стройный, с темной густой бородкой, представительный и подобранный, он обходил команду, с которой проплавал уже около двух лет и которую прекрасно знал. Матросы, в свою очередь, хорошо изучили своего требовательного, но заботливого командира. Сегодня Руднев, как всегда, расспрашивал матросов об их самочувствии, шутил по поводу предстоящего боя:

- Помните, ребята, цельтесь в самого адмирала Уриу, чтобы не было промаха! Попадете, не ровен час, в его адъютанта или вестового, толку от этого не будет.

Он, как обычно, попробовал матросский обед, похвалил кока, приказал сегодня никому не отказывать в добавке.

- Сытый матрос смелее воюет, - пояснил он.

Хотя и прежде матросы не жаловались на недостаток питания, но сегодня все могли наесться до отвала.

Командир "Корейца" объявил офицерам и команде о начале военных действий и решении Руднева прорваться сквозь японскую эскадру в Артур.

Офицеры единодушно одобрили намерение сразиться с превосходящими силами врага.

- Если не победим, то нанесем потери японцам и выведем из строя несколько их судов, - ответил за всех офицеров Левицкий.

- Непринятие вызова японцев покрыло бы нас несмываемым позором, - вторили ему другие.

Беляеву осталось лишь отдать распоряжение о подготовке к бою. На корабле закипела работа. Ни среди офицеров, ни среди матросов не было заметно растерянности или волнения. Матросы перекидывались острыми? шутками.

Комендоры у орудий прикидывали, как удобней расположить подаваемые на палубу боевые припасы для двух восьмидюймовых пушек, расположенных по бортам, и одного шестидюймового ретирадного орудия на корме, которые составляли основное вооружение "Корейца".

К одиннадцати часам все работы на "Варяге" были окончены, и Руднев приказал собрать команду на верхней палубе. Когда она была выстроена, Руднев вышел перед фронтом и объявил матросам о начале военных действий с Японией.

Затем он зачитал письмо Уриу и объяснил все коварство поведения японцев.

Команда загудела от негодования.

- Нам выхода нет. Город занят японцами, у входа в море находится эскадра.

Мы находимся в ловушке, поэтому я решил принять бой с целью прорваться в Артур. В бою действуйте спокойно и точно. Пожаров, пробоин не бойтесь. При дружной работе мы с ними справимся. Комендоры должны наводить орудия так, чтобы ни один снаряд не пропал даром. Враг сильнее, но не храбрее нас, а храбрость, как вы знаете, города берет. Помолимся же теперь богу и смело пойдем в неравный бой под Андреевским флагом. Ура!

Под громкие крики матросов музыка исполнила гимн, и команду распустили.

Тотчас же просвистали к вину. Матросы длинной вереницей потянулись к ендове, около которой со списком в руках уже стоял баталер. Руднев приказал сегодня всем выдать двойную порцию вина и усиленное довольствие. Начиная с унтер-офицеров, матросы по очереди выпивали одну за другой обе чарки, крякали и вытирали усы оборотной стороной ладони.

- Напоследок выпьем, чтобы глаз был вернее, когда по японцу станем наводить наши пушки, - бодро проговорил комендор Сайкин.

- Да, драка должна быть жаркая. Кое-кто попадет и в царство небесное, отозвался артиллерийский квартирмейстер Зубов.

- Не про матросов оно написано; для нас поди черти в аду сковородки да клещи разогревают. Ждут не дождутся дорогих гостей, - продолжал балагурить Сайкин.

- Хоть бы перед боем зря языком не трепал, - остановил его Бондаренко.

Обычно не пьющий и получавший винное довольствие деньгами, он сегодня тоже подошел за своей порцией.

- Ты это что, Петр Григорьевич? - удивился баталер. - Кроме того, тебе от командира положена еще одна чарка. Пей сразу три, может, повеселей станешь.

- Набьем японцу по первое число, долго будет помнить, - хвастливо заметил унтер-офицер Зубов.

- Не хвались, идучи на рать, - оборвал его Бондаренко. - Сила у него большая супротив "Варяга" да "Корейца".

- А ты раньше времени панихиды не пой, комендор, - ответил унтер и, сплюнув за борт, отошел.

Бондаренко плотно пообедал, перекрестил лоб после еды и, не дожидаясь команды, направился к своей пушке.

- Знатно поели сегодня, - встретил его Сайкин, - никому отказа в добавке не было. Ешь - не хочу!

- На полное брюхо воевать легче. Набитый живот не всякий осколок пробьет, - усмехнулся Бондаренко, - дайкась прикурить, Захарыч.

Оба матроса деловито свернули цигарки и задымили махоркой.

В кают-компании в этот день было необычайно оживленно.

Предстоящий бой вызвал приподнятое настроение. Офицеры пригласили к себе в кают-компанию командира и потребовали шампанского. Содержатель кают-компании также постарался на славу и приготовил роскошный обед. За столом шел оживленный разговор. Офицеры торопливо поглощали все находящееся на столе, перебрасываясь шутками.

- Надо поторапливаться, господа, - громко проговорил Руднев. - В половине двенадцатого мы снимаемся с якоря.

Затем он приказал разлить шампанское.

- За сегодняшнюю победу! - провозгласил он.

- ...или смерть! - дружно ответили ему офицеры.

Перед концом обеда в кают-компании появился вольнонаемный кок офицерского камбуза Иван Кузьмич Криштофенко, или просто Кузьмич.

Его круглое, как луна, багрово-красное лицо с заплывшими жиром живыми глазами было преисполнено торжественности. Белый халат и поварской колпак блистали белизной.

- Разрешите, ваше высокоблагородие, обратиться к вам с просьбой, подошел он к Рудневу.

- Хочешь на прощанье перед уходом с "Варяга" сказать нам несколько слов?

- спросил капитан.

- Никак нет! Сколько лет вместе мы жили на "Варяге" в ладу и мире, негоже поэтому мне перед боем, как трусливой крысе, покидать свой корабль.

Дозвольте остаться на крейсере и зачислиться добровольцем-матросом, - с достоинством неторопливо ответил повар.

- Ай да молодец наш Кузьмич! Конечно, оставайся, будешь в бою при мне.

Господа, я предлагаю выпить за нашего кормильца и поильца Кузьмича, который готов идти с нами на смертный бой, - поднял свой бокал Руднев.

Офицеры ответили дружным "ура", а расчувствовавшийся, растроганный Кузьмич, стыдливо смахнув досадливую слезу, выпил поднесенное ему шампанское.

- Заверяем вас, Всеволод Федорович, - обернулся Степанов к Рудневу, - что пример Кузьмича еще более вдохновит нас на предстоящую борьбу до последнего дыхания. Ура!

- Со щитом или на щите, - подхватили офицеры, чокаясь друг с другом, - За нашего командира, ура!

- За матросов, за наш "Варяг", за нашу великую родину, - ответил Руднев.

Ровно в назначенное время "Варяг" в сопровождении "Корейца" двинулся с места. Тотчас же на обоих кораблях пробили боевую тревогу и подняли на мачты стеньговые флаги. Как бы приветствуя русских, из-за туч выглянуло яркое солнце и осветило мрачный рейд Чемульпо Город сразу разукрасился белыми и красными пятнами построек, засинело море, в котором плавали еще не успевшие растаять льдины. На иностранных судах взвились целые гирлянды разноцветных флагов, выражающих приветствие и лучшие пожелания идущим на бой русским судам.

Когда крейсер поравнялся с "Талботом", с английского корабля грянул русский гимн, выстроенная на палубе команда взяла на караул, салютуя русскому флагу.

То же повторилось при прохождении мимо "Паскаля", "Эльбы" и "Виксбурга".

Темпераментные французы не выдержали, с криком смяли строй и начали подбрасывать вверх свои береты с красными помпонами, шумно выражая свой восторг.

- Можно подумать, что мы не в бой идем, а на парад, - взволнованно проговорил Ляшенко.

Торжественные проводы на всех подействовали ободряюще. Бондаренко перестал хмуриться и деловито возился около орудия.

Миновав брандвахту и выйдя на внешний рейд, русские увидели перед собой четко вырисовывавшиеся на светлом голубом фоне неба шесть темных силуэтов японских крейсеров и восемь миноносцев. Они расположились в строе пеленга по направлению входного маяка таким образом, что закрывали оба прохода в море вокруг острова Идольми. На головном крейсере "Нанива" развевался флаг адмирала Уриу. За ним в кильватерной колонне стояли пять других крейсеров.

Концевым был "Асама".

Офицеры и матросы русских кораблей с тревожны" любопытством всматривались в очертания вражеских судов, столь превосходящих их числом. Для того чтобы выйти в море, нужно было прорываться сквозь строй японской эскадры.

- Что, Бондаренко и Сайкин, у вас, поди, глаза разбежались от такого большого числа целей? - шутливо спросил Ляшенко у комендоров.

- Сегодня, вашбродь, вам будет лафа. Куда ни стрельнешь, все равно без промаха попадешь в какой-либо японский корабль. Все море ими перегородили, что забором, - отозвался Сайкин.

- Да, легче будет наводить, чем на состязательной стрельбе. Там миноносец тянет два махоньких щита, в них попасть очень трудно, а тут перед тобой сразу шесть огромных кораблей. Каждый снаряд попадет в нужное место, поддакнул Бондаренко.

"Варяг" и "Кореец" еще не вышли за пределы нейтральных вод, как японцы сигналом предложили им сдаться - Но еще не вполне рассеявшийся на море туман помешал быстро разобрать его, и японцы, не дождавшись ответа, первые открыли огонь. Тяжелый гул выстрела докатился до "Варяга" почти одновременно с падением снаряда. Против орудий Ляшенко поднялся сверкающий на солнце столб воды, смешанный с дымом. По бортам корабля и броне башни градом забарабанили осколки.

- Вот, черт возьми! Снаряды взрываются даже при ударе о воду, - удивленно проговорил Степанов, выглянув из боевой рубки, где он находился вместе с Рудневым.

- Да, не чета нашим, которые и при попадании в броню не всегда рвутся, отозвался командир.

Он внимательно осмотрел в бинокль эскадру противника, стараясь нащупать его слабые места. С первого же взгляда для Руднева стала ясна почти полная безнадежность предстоящего боя, но он не потерял присутствия духа и продолжал хладнокровно оценивать обстановку. План действий быстро сложился у него в голове.

- Я атакую концевые легкие крейсера японцев - "Чиода" и "Такачихо" и постараюсь, отогнав их, прорваться в море. Обстреляйте эти корабли усиленным огнем, - приказал он Степанову.

- Сообщите по семафору "Корейцу", чтобы он не отставал от нас и по мере возможности поддерживал огонь своими восьмидюймовыми пушками, - обернулся он к Червинскому, исполнявшему при нем обязанности флаг-офицера.

- Есть! - вытянулись офицеры и поспешили исполнить приказ своего командира.

- Наводить в переднюю мачту японского судна "Чиода", что стояло рядом с нами в порту, - объяснил Ляшенко комендорам распоряжение, полученное от Степанова. И комендоры, забыв обо всем, припали к окулярам оптического прицела, старательно наводя свою пушку на указанную цель.

- Готов! - в один голос доложили Сайкин и Бондаренко своему командиру.

- Пли! - зычным голосом скомандовал Ляшенко.

Два огневых смерча вырвались из дул орудий, и снаряды, урча и завывая в воздухе, понеслись в сторону японцев. Ляшенко вскинул бинокль.

Столб черного дыма на корме и всплеск воды рядом с бортом показали, что цель попала под накрытие.

- Пли! - скомандовал тотчас же мичман, и пушки опять окутались легким светло-зеленым, остро пахнущим эфиром облаком бездымного пороха.

"Варяг" загремел из всех своих орудий, ведя огонь по японской эскадре с правого борта.

Вскоре в крейсер один за другим попало несколько снарядов. Осколки с воем понеслись в разные стороны. На баке загорелся разбитый вельбот. Кузьмич, одетый в матросскую форму, находился около рубки. Заметив огонь, он с необычайной для его полноты быстротой слетел вниз и с пожарным шлангом в руках кинулся его тушить. Сильная струя воды ударила в самую середину пламени. В несколько секунд пожар был потушен, только обуглившиеся головешки продолжали еще шипеть и дымить. Но тут раздался новый взрыв. Струей воздуха повара несколько раз перевернуло через голову и больно ушибло о кнехты.

Больше удивленный, чем испуганный, он тотчас вскочил на ноги и осмотрелся.

Неподалеку на палубе лежал убитый матрос. Из пожарных шлангов во все стороны хлестала вода. Кузьмич, стараясь не смотреть на обезображенный труп, попытался исправить шланги, но новым взрывом был отброшен к самому переднему мостику. Напуганный повар поспешил забраться на него и укрыться в боевой рубке.

- Молодчина, Кузьмич, ежели жив останешься, получишь крест, - похвалил его Руднев, следивший за ним.

- Рад стараться! Покорнейше благодарим, - ответил матрос.

- "Чиода" горит, ваше высокоблагородие, - радостно сообщил сигнальщик Снигирев.

Японский крейсер, пылая от носа и до кормы, начал поспешно уходить, укрываться за другие корабли.

- Перенести огонь на "Наниву", - бросил Руднев, - и еще раз прикажите "Корейцу" не отставать.

Через несколько минут, охваченный пожаром, флагманский корабль последовал за "Чиодой".

По "Варягу" пронеслось громовое "ура". Путь в море был свободен. Прибавив ходу, Руднев устремился в прорыв.

Осторожный командир "Корейца" следовал за "Варягом" на дистанции двух-трех кабельтовых, дабы направляемые в крейсер снаряды при перелете не попадали в канонерскую лодку.

Когда же "Варяг" устремился в прорыв, Беляев и вовсе отстал.

Заметив маневр русских, "Асама" полным ходом пошел им наперерез, за ним двинулись и остальные суда. Японская эскадра в этот момент расположилась по дуге, вогнутой в сторону русских, а "Варяг" оказался в ее центре.

Воспользовавшись этим, адмирал Уриу приказал сосредоточить на нем весь огонь. Русский крейсер буквально засыпало снарядами. Вода около его бортов кипела от беспрерывных всплесков. Корабль заволокло дымом от многочисленных попаданий и возникших пожаров.

На палубе то и дело слышались крики, звавшие носильщиков, но их не хватало для уборки всех раненых. Один из снарядов попал в верхний мостик, разнес в щепы штурманскую рубку, перебил всех дальномерщиков на фор-марсе.

Находившийся тут же мичман, граф Нирод, был убит.

Последующими выстрелами было подбито несколько орудий, прислуга которых почти вся погибла. Непрерывно следующими один за другим попаданиями вражеских снарядов были произведены большие опустошения на палубе, сбито четыре шестидюймовых, пять семидесятимиллиметровых и шесть мелких орудий.

Осколками разорвавшегося у фок-мачты снаряда были ранены стоявшие рядом с Рудневым штаб-горнист и барабанщик, но оба остались в строю.

Рулевой Снигирев, будучи ранен в спину, скрыл свою рану, до конца боя оставаясь на своем месте. Ординарец Руднева, квартирмейстер Чибисов, получив ранение в обе руки, не ушел на перевязку и заявил, что не оставит своего командира до своей смерти. Перечисление этих подвигов можно преумножить до бесконечности, так как охваченные боевым энтузиазмом матросы не щадили своих жизней, глядя на геройское поведение своего бесстрашного командира.

После разрыва одного из крупных снарядов около командирской рубки по крейсеру распространился слух, что Руднев убит. Это вызвало некоторое замешательство среди матросов Узнав об этом, Руднев, невзирая на сильнейший обстрел и ежеминутно рвущиеся снаряды, вышел на мостик, откуда его могли видеть матросы, находящиеся на палубе, и обратился к ним с призывом:

- Помни, ребята, мы русские моряки и смерти никогда не боялись! Не посрамим же русского флага и чести флота российского, - кричал он в мегафон, стараясь быть услышанным возможно большим числом матросов Увидев своего командира, хотя и раненого, но оставшегося на боевом посту, матросы закричали "ура" и с удвоенной энергией продолжали вести бой.

- Усильте огонь до предела и сосредоточьте его на "Асаме", - приказал Руднев полуоглохшему от грохота стрельбы и беспрерывных разрывов снарядов старшему артиллерийскому офицеру.

Электрическое управление огнем было давно разрушено, и он, пренебрегая опасностью, лично обходил пушки, указывая цели.

- Не задерживайте огня, Алеша, - крикнул он Ляшенко, стараясь перекричать грохот боя. - Весь огонь по "Асаме". - И офицер скрылся в дыму.

Смолкнувшие на минуту пушки снова начали стрелять.

"Варяг" почти прорвался в море, японские суда находились уже у него на правом траверзе. Еще несколько минут, и русский крейсер ускользнет из подстроенной ему ловушки.

- Прибавить оборотов до предельного, - приказал Руднев в машинный телеграф.

Из-за дыма далеко сзади мелькнул "Кореец". На нем не было видно никаких повреждений, и он вел медленный огонь из своих восьмидюймовок.

- Поднять сигнал "Корейцу" не отставать и усилить огонь до предельного, решительно приказал Руднев.

В этот момент два восьмидюймовых снаряда одновременно попали в батарейную палубу левого борта "Варяга", и из всех люков и орудийных полупортов вырвались клубы дыма, огня, страшный грохот потряс крейсер от клотика до самого киля, и судно стремительно повалилось на правый борт. На верхнюю палубу начали один за другим выскакивать обожженные матросы. Дым все увеличивался; казалось, что крейсер сейчас погибнет.

- Кузьмич, узнай, в чем дело, и пошли от моего имени на батарейную палубу старшего офицера, - скомандовал Руднев. - Мичман Червинский, верните людей на место.

- Назад, никакой паники! - крикнул он матросам в мегафон, выходя из боевой рубки на мостик.

Червинский и Кузьмич с криками набросились на матросов. В дыму промелькнула фигура Степанова со сбитой на затылок фуражкой. В сопровождении пожарного дивизиона ни нырнул в первый же люк, ведущий в батарейную палубу.

Матросы быстро успокоились и, понукаемые насмешками толстого повара, двинулись вниз за старшим офицером.

Батарейная палуба была полна дыму. В правом борту зияла огромная пробоина, в которую заливалась вода. Пять орудий, исковерканных и сорванных со своих станков, загромождали палубу. В уцелевших беседках левого борта в патронах горел порох. Несколько человек прислуги уцелевших орудий вытаскивали раненых и пытались, как могли, тушить пожар. Продолжавшая работать электрическая вентиляция вместо чистого воздуха засасывала снаружи только новые порции дыма, чем еще больше затрудняла дыхание людей.

Молоденький мичман Губонин, совсем охрипнув, старался навести порядок. С прибытием пожарного дивизиона во главе со Степановым дело сразу пошло на лад. Огонь в беседках залили, остановили вентиляцию, а подоспевшие плотники приступили к заделке пробоины деревянными щитами. Вскоре три еще исправные орудия правого борта опять начали стрелять.

С видом победителя Кузьмич доложил о веем происшедшем Рудневу. Его лицо и одежда до того были испачканы сажей, что командир сразу даже не узнал его.

- Ты, оказывается, прирожденный вояка, Кузьмич! - улыбнулся Руднев.

Не успел повар окончить свой доклад, как взорвавшийся на шкафуте снаряд зажег лежавшие там матросские койки. Смрадный, густой, удушливый дым пополз по палубе.

- Алексей Сергеевич, возьмите матросов и отправляйтесь тушить пожар, обернулся Руднев к Червинскому, единственному офицеру, оказавшемуся в этот момент около него.

- Есть! - мичман мигом слетел на палубу.

Несмотря на пробоины, многочисленные разрушения и то и дело возникавшие пожары, "Варяг" продолжал неуклонно идти вперед и яростно отстреливался от наседавшего врага. Вследствие повреждения дымовых труб ход крейсера несколько упал, и "Асама" вновь стал нагонять, стремясь преградить ему путь в море.

Вдруг яркое пламя огненным зонтом взвилось на мостике рядом с рубкой.

Руднева струей воздуха сильно ударило о броневую стенку, и он потерял сознание. Одновременно были убиты осколками стоящие рядом с ним штаб-горнист, барабанщик и ординарец, ранены оба рулевые, а мичман Губонин, в этот момент находившийся в боевой рубке, сильно обожжен. Одежда на нем сохранилась лишь с одной стороны тела, на другой остались тлеющие лоскутки ткани.

Кузьмичу показалось, что у него треснула от взрыва голова, и несколько мгновений он крепко держался за нее обеими руками, как бы опасаясь, что она развалится на части, но затем он пришел в себя и, превозмогая боль, вместе с тяжело раненным рулевым старшиной Смирновым кинулся к штурвалу и помог вести крейсер по заданному курсу.

Едва Руднев пришел в себя, как новый снаряд ударил в крышу рубки и своими осколками перебил штуртросы, идущие к рулю. Крейсер, потеряв управление, начал описывать циркуляцию. Теряя сознание от головокружения и слабости, Руднев все же остался на посту и тотчас послал Кузьмича за Степановым.

- Разыщи его хоть на дне мороком, от этого зависит судьба "Варяга", напутствовал он повара.

Кок устремился на ют, куда незадолго перед тем прошел Степанов. Верхняя палуба была вся окутана дымом от еще тлевших головешек. Матросы из шлангов и прямо из ведер заливали последние остатки пожаров. Поминутно спотыкаясь на избитой, исковерканной палубе, перескакивая через еще не убранные трупы и разные обломки, загромождавшие дорогу, он добрался до офицерской кают-компании, обращенной в перевязочную, где и нашел Степанова. На обеденном столе, покрытом клеенкой, старший судовой врач делал перевязки и неотложные операции. На всех диванах лежали стонущие тяжелораненые, воздух был пропитан дурманящей смесью запахов лекарств, камфары и свежей человеческой крови. Войдя в помещение, повар побледнел и сам чуть не лишился чувств при виде этой жуткой картины. Капитан сидел на стуле, и судовой фельдшер накладывал ему бинты на задетое осколком левое плечо. Степанов морщился от боли, но молча терпел. Выслушав Кузьмича, он заторопился, попросил врача дать ему мензурку спирта и поспешил на мостик. Весь черный от копоти, в шинели, разорванной в нескольких местах осколками, с наполовину обожженными усами и бородкой, он предстает перед своим окровавленным командиром.

- Анатолий Григорьевич, голубчик, отправляйтесь в румпельное отделение и переведите управление на ручной штурвал, - распорядился Руднев.

- Есть! А вы бы тем временем сходили на перевязку, Всеволод Федорович, проговорил Степанов.

- Не до этого сейчас! Торопитесь, а то как бы японцы не воспользовались нашей беспомощностью и не потопили нас.

Проводив Степанова, Руднев вышел на мостик и осмотрелся. Верхняя палуба от самого носа до мостика дымилась от огня, заливаемого водой из шлангов.

Фор-марс и половина фок-мачты были снесены, из четырех труб осталось три; что делалось на корме, за дымом невозможно было разобрать. Японцы уже успели пересечь русским путь в открытое море и сосредоточенным бортовым огнем продолжали расстреливать "Варяга".

Кузьмич, у которого воинственный пыл значительно упал после всего виденного в кают-компании, забился в рубку и, тяжело вздыхая, мысленно обращался за помощью к извечному покровителю русских моряков Николе-угоднику.

- Зажурился, хлопчик! - улыбнулся Руднев, заметив расстроенный вид повара.

- Больно сильно голова разболелась, - сконфузился Кузьмич.

- До свадьбы пройдет.

- Как бы с акулой венчаться не пришлось.

- Авось и на девушке еще женишься.

Руднев взглянул на часы. Было четверть первого. С начала боя прошло всего полчаса.

"Прорваться не удалось, черт возьми, - понял Руднев. - Надо перед гибелью утопить хотя бы один из японских кораблей".

- Держать курс на сближение с неприятелем, - скомандовал он в мегафон на корму.

Несколько матросов голосом передали команду дальше. Переведенный на ручное управление, крейсер вновь двинулся навстречу врагу, стреляя из всех еще уцелевших орудий.

- Вашскородие, на "Асаме" пожар, - радостно доложил сигнальщик.

Руднев взглянул на вражеский корабль. Вся его корма была объята пламенем, дым широким веером поднимался к безоблачному голубому небу. Охваченный пожаром, крейсер медленно удалялся. Зато остальные японские корабли усилили свой огонь.

Несколько снарядов один за другим попали в правый борт, нанеся "Варягу" пробоины ниже ватерлинии. Вода хлынула в угольные ямы и третью кочегарку.

Крейсер сел на корму и получил крен на левый борт. Все находящиеся поблизости, занятые тушением пожаров матросы во главе с Червинским кинулись подводить пластырь на пробоины. Кочегарные квартирмейстеры Жигарев и Журавлев, с опасностью для жизни, по горло в ледяной воде, задраили двери в угольные ямы и тем спасли "Варяга" от немедленного потопления. Машинная команда под руководством трюмного механика Сизова приладила запасную донку и откачала воду из кочегарки. Затем удалось выровнять крен, затопив два отсека с правого борта. Замолкнувшая было вследствие сильного крена артиллерия правого борта вновь заговорила.

Хотя расстояние до японцев сократилось до тридцати кабельтовых, Руднев упорно продолжал идти вперед. Легкие крейсера, лишившись поддержки "Асама", начали отступать. Появилась надежда на прорыв в море.

"Дойдем ли мы в таком виде до Порт-Артура? - с тревогой думал командир "Варяга", осматривая избитый корабль. - Лучше утонуть в море, чем попасть в плен", - тотчас успокоил он себя.

В это время "Асама" вновь занял свое место в голове эскадры, Руднев понял, что наступают последние минуты "Варяга". С двадцати пяти кабельтовых восьмидюймовые снаряды крейсера "Асама" могли пронизать насквозь неброннрованный русский крейсер. Его опасения не замедлили оправдаться. Две восьмидюймовых бомбы, попав в лазарет с левого борта, разорвались у правого.

Осколки попали в переднюю кочегарку и вывели из строя три котла. Пар со свистом стал вырываться наружу. Машина остановилась. "Варяг" стремительно повалился направо. Испуганные матросы, побросав свои места, кинулись к левому борту, на ходу расхватывая уцелевшие спасательные круги и пробковые матрацы.

- По местам! - в мегафон заорал Руднев с мостика. - Мичман Червинский, займитесь подводкой пластыря, задрайте затопленные отделения. Боцман, стрелять каждого, кто только попытается прыгнуть за борт.

Решительный и властный голос командира успокаивающе подействовал на всех.

- Чего бросились, как стадо баранов? - гудел боцман, отталкивая матросов от борта.

- Снизу кричат - тонем, пар шипит, вода хлещет, в лазарете всех перебило и перекалечило, обварило пятерых кочегаров, мы испужались, - сконфуженно оправдывались они.

Видя критическое положение русского крейсера, японцы вновь предложили ему сдаться. В ответ Руднев Приказал, насколько возможно, усилить артиллерийский огонь. Затем спросил мнение своего помощника о дальнейших действиях.

- Уйдем за Идольми, попытаемся там починиться, насколько возможно, и попробуем снова прорваться, - предложил старший офицер.

Руднев поморщился. Показывать корму противнику он считал для себя позорным, но делать было нечего, и скрепя сердце он отдал приказание лечь на обратный курс. Японцы, понесшие большие потери в бою, не рискнули преследовать русские корабли. Они отошли в море и приступили к исправлению многочисленных повреждений.

Как только "Варяг" начал отходить за Идольми, Беляев забеспокоился.

- Мы должны прикрыть "Варяга" огнем всех своих орудий, - волновался он.

- К сожалению, наши пушки не отличаются дальнобойностью, и мы едва ли сможем помочь "Варягу", - ответил Левицкий.

- Это не играет теперь роли. Важно показать японцам, что мы готовы всеми наличными средствами защищать свой крейсер. Немедленно открывайте огонь из всех наличных пушек, - распорядился Беляев.

Левицкий только махнул рукой и сошел вниз.

Бирюлев открыл огонь из восьми - и шестидюймовых пушек. Канонерская лодка окуталась пороховым дымом, но снаряды по-прежнему далеко не долетали до цели. Японцы ограничивались лишь редким артиллерийским огнем.

Но тут из-за острова навстречу "Варягу" на всех парах вылетел миноносец и кинулся в атаку. Единственный оставшийся в живых на крейсере барабанщик глухо пробил сигнал отражения минной атаки. Степанов кинулся к правому борту, где уцелело только четыре пушки.

- Алексей Сергеевич, огонь по миноносцу! - крикнул Степанов, подбегая к Ляшенко.

Но комендоры обеих орудий уже без команды взяли его на прицел. Пушки мгновенно были заряжены. До миноносца оставалось не более десяти кабельтовых. На солнце четко виднелся белый бурун на его носу и стоящие у минных аппаратов люди. Дым длинным шлейфом тянулся за ним.

- Пли! - коротко крикнул Ляшенко.

Пламя от выстрелов на секунду закрыло цель, затем над миноносцем взметнулось черно-белое облако дыма и пара. Не успело оно разойтись, как на поверхности воды показалась лишь масса плавающих деревянных предметов, среди которых виднелись черные точки человеческих голов.

По "Варягу" пронесся радостный крик.

- Спасибо, молодцы! Оба получите кресты, - обратился Степанов к Бондаренко и Сайкину.

- Рады стараться! Покорнейше благодарны, - дружно ответили матросы.

Бой кончился. "Варяг" и "Кореец" уже вошли в нейтральные воды. Ляшенко прошелся по палубе, с грустью смотря на повреждения корабля. Матросы разминались у орудий.

- Здорово разделали нас японцы, - проговорил мичман, обернувшись к матросам.

- Мы, вашбродие, тоже в долгу не остались, ихним крейсерам, особливо "Чиоде", солоно сегодня пришлось, даром что мы одни супротив шестерых сражались, - ответил Сайкин, выглянув из башни.

Вдруг рядом неожиданно грохнул взрыв запоздавшего снаряда. Осколки брызнули во все стороны. Сайкину снесло голову, Бондаренко показалось, что его толкнули в правый бок каленым железом, и он потерял сознание. Остальные матросы попадали ранеными на палубу.

Уже по пути к острову Идольми из доклада Степанова о состоянии крейсера Руднев понял невозможность дальнейшего ведения боя и решил вернуться в Чемульпо.

Как только "Варяг" и "Кореец" стали в порту на свои прежние места, со всех военных кораблей к ним направились вельботы и катера. Первым к "Варягу" подошел катер "Талбот" с коммодором Бейли. Но так как все трапы после повреждения в бою спешно чинились, то англичанин должен был несколько подождать или воспользоваться шторм-трапом. Последнее командир "Талбота" признал ниже своего достоинства и в ожидании спуска обычного трапа занялся наружным осмотром повреждений "Варяга". Сэр Бейли внимательно разглядывал зияющие пробоины и подведенные под некоторые из них парусиновые пластыри.

Катер его шел почти вплотную к борту корабля, и коммодор мог рукою ощупывать края пробоин и подводку пластырей.

- Вери гуд!