«Загадочные этруски»

Загадочные этруски (fb2) - Загадочные этруски 11183K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ян Буриан - Богумила Моухова

Ян Буриан, Богумила Моухова Загадочные этруски

М.: Наука, 1970

От авторов

На территории Италии, между реками Арно на севере и Тибром на юге, в I тысячелетии до нашей эры развивалась одна из наиболее интересных цивилизаций античного мира. Там жил народ, резко выделявшийся среди тогдашних примитивных племен. Он первым втянул Италию в самый водоворот мировых событий и вместе с греками — задолго до римлян — подошел к порогу современной истории Европы. В названии Тирренского моря до наших дней сохранилось имя, которое греки дали этому народу, — тиррены или тирсены, а его латинское наименование — туски или этруски — до сих пор, звучит в названии Тоскана.

Но это не единственное наследие, оставленное этрусками. Мы все время находим новые данные о том, какую значительную роль сыграли этруски в истории человечества. Тем не менее наши сведения о их цивилизации во многом остаются отрывочными, туманными и неопределенными. Помимо других причин это объясняется и тем, что звезда этрусков взошла рано и сияла недолго, не успев привлечь внимание античных историков.

Сегодня этруски вызывают живой интерес ученых и являются предметом жарких споров и долгих раздумий. В целом море литературы об этрусках можно найти самые различные по жанру и характеру произведения: с серьезными исследованиями соседствуют работы публицистов, рассчитанные на дешевый внешний эффект, наряду с осторожными суждениями встречаются книги, обещающие раскрыть все загадки. Тем не менее этрускология до сих пор окутана туманом многочисленных неясностей. Столкновение гипотез и борьба мнений лишь придают популярность проблемам, о которые разбиваются усилия науки. Это увеличивает интерес и ученых и широких кругов читателей к этрускам и создает особую атмосферу, полную скепсиса и оптимизма, сомнений и ожиданий.

Как это ни странно, в чешской литературе до настоящего времени не было общедоступного труда об этрусках. Чтобы восполнить этот пробел, мы и попытались рассказать, как возникла этрусская проблема, что наука сегодня знает и чего не знает об этом народе, который был одним из самых развитых народов древнего мира. Мы не ставим перед собой исследовательских целей, не стремимся разрешить неясные и спорные вопросы, мы хотим лишь рассказать о них — об одних подробнее, о других короче, в зависимости от того, что читатель может о них знать и что ему может быть интересно. Нам пришлось произвести тщательный отбор среди обширного материала, и мы не случайно решили не касаться деталей, которые занимают лишь узких специалистов.

Если картина, которую мы нарисуем, останется кое-где нечеткой, если мы часто будем употреблять выражения «правдоподобно», «быть может», «скорее всего», пусть читатель не сетует: это лишь отражает неполноту нынешних знаний, скудость твердо установленных фактов и относительность научных аргументов.

С этой оговоркой мы приступаем к нашему рассказу. Начнем его с того, как этруски были забыты.

Как они были забыты и открыты вновь

Древние Вейи, в те дни и вы называлися царством, Гордо на форуме там трон золоченый стоял, Нынче поет среди стен лишь унылая дудка пастушья. Зреют на ваших костях в поле широком хлеба.

Проперций[1]

Может быть, с этрусками не было бы связано столько загадок, если бы сохранилось одно сочинение. Написал его Клавдий — римский император, правивший в 41—45 годах н. э. По мнению одних, он был столь мудр, что притворялся глупым, а по мнению других, утверждающих, что никто не притворяется глупцом,— был действительно глуп. Как властитель Клавдий ничем не выделялся, зато, кажется, любил писать и увлекался науками, особенно историей. По свидетельству своего биографа Светония[2], он нашел наряду с многочисленными историческими произведениями трактат об игре в кости и восемь книг мемуаров. Любовь к изучению прошлого Клавдий проявлял еще в молодости. Тогда он читал свои произведения вслух. Будучи императором, он продолжал писать, но уже сам не выступал, а передавал свои работы для оглашения чтецам.

Среди его исторических произведений были два, которым он придавал большее значение, чем остальным. Об этом свидетельствует тот факт, что он написал их на греческом языке, знанием которого гордился.

«Карфадоника», или «История Карфагена»[3], и «Тирреника» — «История тирренов», или, как сказали бы мы сейчас, «История этрусков», — были объемистыми трудами: «Карфадоника» состояла из восьми, «Тирреника» — из двадцати книг. Мы не знаем, написал ли их Клавдий еще в молодости или позднее, однако бесспорно, что в тот период, когда он занимал трон, книги эти были в чести. Как рассказывает Светоний в жизнеописании Клавдия, «он присоединил к старому Александрийскому музею[4] новый, названный его именем, и распорядился, чтобы из года в год по установленным дням сменяющиеся чтецы оглашали в одном из них этрусскую историю, в другом — карфагенскую: книгу за книгой, с начала до конца, как на открытых чтениях». К этому следует добавить, что Александрийский музей был одним из важнейших культурных и научных центров древнего мира.

Что же заставило Клавдия заниматься историей именно этих двух древних народов? Был ли его интерес к карфагенянам и этрускам лишь случайным или он отражал стремление глубже заглянуть в тот исторический период, когда Рим скромно стоял у самого начала своего пути и вынужден был отвоевывать позиции в Италии в борьбе против этрусков и греков, а за пределами полуострова — против карфагенян? Мы этого не знаем и можем лишь догадываться о содержании этих книг.

Дело в том, что произведения Клавдия об этрусках и карфагенянах не сохранились. По всей вероятности, двадцать книг Клавдия об этрусках — а интересуют нас прежде всего именно они — были своеобразной энциклопедией познаний об этом народе. Судя по объему труда Клавдия, император, очевидно, еще не имел причин жаловаться на скудость источников.

Раскопки "Склепа Тифона" в тарквиниях. Гравюра XVIII в.

В I веке н. э. он располагал множеством свидетельств, которые до нас уже не дошли. Он мог видеть памятники этрусской культуры, впоследствии разрушенные. Он слышал речь этрусков. Правда, в его время она звучала все реже, но все же еще раздавалась в этрусских городах. Он мог встречаться с этрусками, причем не только в Этрурии, но и непосредственно в императорском дворце. Ведь к этому народу принадлежала его первая жена, Плавтия Ургуланилла. Через нее Клавдий познакомился с ее родней и благодаря этому был сравнительно тесно связан с этрусским миром своей эпохи.

Как поражает нас это обилие легкодоступных сведений сегодня, когда мы смотрим на молчащие этрусские надписи и следим за титаническими усилиями их расшифровать!

Произведения Клавдия, однако, уже в то время были явлением исключительным. Клавдий систематизировал сведения, которые до него, насколько нам известно, не были обобщены ни в одном самостоятельном исследовании. Странным может показаться и то, что они принадлежали перу римлянина, а не этруска. Это тем более удивительно, что в эпоху императоров было немало образованных этрусков, которые нередко занимали высокое положение и могли бы при желании сами написать произведения, подобные трактату Клавдия, если не лучше.

Вот, например, Гай Цильний Меценат, выдающийся политик и доверенное лицо цезаря Августа. Его имя стало нарицательным: пользуясь своим влиянием, Меценат поддерживал деньгами одаренных поэтов и художников. К ним относился известный римский лирик Гораций. Из его стихотворений мы узнали, что у Мецената были царские предки. Трудно сказать, что имел в виду поэт, но дословно его выражение означает, что Меценат происходил из древнего аристократического рода, который занимал ведущее положение в одном из этрусских городов. Родовое имя Цильний часто встречается в Арреции, городе, расположенном на севере Этрурии. Не исключено, что предки Мецената происходили именно оттуда.

Несмотря на то что Меценат, этруск по происхождению, был близок к искусству, не сохранилось никаких сведений о том, что он интересовался прошлым своего народа. Судя по всему, он больше внимания уделял проблемам, которые ставила перед ним его эпоха.

То же самое можно сказать и о другом этруске — авторе сатирических басен Авле Персии Флакке, выходце из этрусского города Волатерры. И он проявлял больше интереса к современным проблемам Рима, чем к истории своего народа. Его дидактические сатиры являются реакцией на римские нравы.

Некоторым исключением среди оримлянившихся этрусков был друг Цицерона[5] Авл Цецина, который тщательно изучал этрусскую «науку» толкования молний. Вероятно, именно от него Цицерон почерпнул сведения о предсказаниях этрусками будущего, на которые ссылается в труде о гадании. Цецина, истинный сын Этрурии, верил в действенность древних этрусских ритуалов, которым его обучил отец.

Когда в 58 году До н. э. Цицерон был изгнан, Цецина предсказал, что он вскоре вернется. Предсказание сбылось, Цицерон вернулся. Однако спустя десять лет в изгнание отправился сам Цецина: в гражданской войне между Цезарем и Помпеем он стал на сторону Помпея и даже сочинил памфлет на Цезаря. Победивший Цезарь в наказание сослал его. Цецине не помогли ни связи Цицерона, ни его собственная книга «Жалобы». Последние следы Цецины ведут из Сицилии в Азию и там теряются.

О Цецине напоминают лишь редкие ссылки на его произведения у Плиния Старшего[6], несколько цитат, приводимых в «Вопросах естествознания» Сенеки[7], и немногочисленные письма к Цицерону.

Примечательно, что и Цецина проявлял интерес исключительно к этрусской науке о предсказаниях, т. е. к той области этрусской культуры, которая оказалась наиболее долговечной и продолжала существовать даже тогда, когда этрусков как народа не стало.

Этрусское зеркало. Воин на коне.

Другие известные нам исторические деятели, этруски по происхождению, не оглядывались назад и не причисляли себя к народу, который уже сыграл свою роль на исторической арене.

Это бесспорный признак неотвратимой гибели.

Вследствие отсутствия у этрусков интереса к своему прошлому обобщить все, что было известно об истории этрусского народа, выпало на долю греков и римлян. Но их занимала в первую очередь история собственного народа, они, по-видимому, не желали тратить время на систематическое отыскивание сведений об историческом развитии этрусков. Однако они все же упоминают об этрусках. Греческие и римские историки, жившие при закате Римской республики и становлении империи и изучавшие мифический период римской истории, должны были, хотели они того или нет, хотя бы вскользь говорить об этрусках. Авторы, занимавшиеся географическим описанием Италии, не могли пройти мимо обширной области, которую занимала Этрурия. Однако их сообщения об этрусках носят случайный характер, касаются в основном отдельных фактов, легендарных событий, тех или иных достижений этрусков и не отличаются ни точностью, ни глубиной. Ведь внимание историков было сосредоточено на других проблемах, этруски существовали для них только в связи с римлянами и в тени Рима, который, по их представлениям, с самого начала занимал на Апеннинском полуострове ведущее положение.

Как мы увидим, подобный взгляд далек от исторической действительности. Но что еще хуже — он явился ситом, через которое просеивались сообщения об этрусках и их роли в истории Италии и Средиземноморья. Это привело к многочисленным искажениям истины. Покров забвения, который уже лег на события прошлого, тем самым увеличился еще на один слой полуправд и легенд.

По злой воле судьбы, до нас дошел не подробный труд Клавдия, а лишь некоторые источники, из которых он черпал данные.

Наиболее полное описание этрусков принадлежит Диодору, историку I века до н. э., писавшему по гречески. Приводимые им сведения об этрусках не являются плодом его самостоятельных исследований. Он заимствовал их, как, впрочем, и многие другие факты, из работ греческого историка Посидония, жившего на рубеже II и I веков до н. э. Более или менее дословное заимствование целых отрывков не являлось в древности чем-то предосудительным, подобный образ действий никого не смущал. И Диодор, насколько мы можем судить по отдельным трудам, достаточно широко пользовался трудами Посидония и нередко просто переписывал их.

Итак, Диодор, точнее — Посидоний, рассказывает об этрусках:

«Они отличались мужеством, захватили обширную территорию и заложили много славных городов. Они также выделялись своими морскими силами и долгое время владычествовали на море, так что благодаря им соседнее с Италией море получило название Тирренского. Для совершенствования сухопутных войск они изобрели горн, очень помогающий при ведении войны и названный в их честь тирренским. Высших воинских начальников они удостоили звания ликторов, предоставили им право сидеть в креслах из слоновой кости и носить тогу с красной полосой. В домах они построили очень удобные колоннады, чтобы заглушать звуки, издаваемые многочисленной челядью. Большую часть этого переняли римляне, завели в своих поселениях и улучшили. Они жадно учились, в первую очередь письменности, науке о природе и богах; больше всех других людей они занимались наукой о молниях. Поэтому до сих пор ими восхищаются правители почти всего мира и используют их в качестве толкователей предзнаменований, посылаемых богами с помощью молний. А так как они живут на земле, которая, возделанная, рожает им все, то урожай их плодов достаточен не только для того, чтобы питаться, но и приносит богатый доход, позволяет жить с излишествами. Дважды в день они заставляют готовить себе богатые блюда и другие вещи, обычные при роскошной жизни. Они приобретают простыни, расшитые цветами, и множество серебряных чаш, и рабов для обслуживания их; одни рабы отличаются красотой, другие облачены в одежды, более дорогие, чем подобает рабу. А просторные жилища имеет не только их прислуга, но и большинство свободных. Силу свою, которая издавна была предметом зависти других, они полностью растратили.

Понятно, что они лишились боевой доблести своих отцов, если проводят время в оргиях и недостойных мужчины развлечениях. Их расточительности способствовала не в последней степени богатая земля. Ибо они живут на земле весьма тучной, на которой можно возделать все, и собирают богатый урожай всех плодов.

В Этрурии всегда хороший урожай, и раскинулись в ней обширные поля. Она разделена крутыми холмами, тоже пригодными для обработки. Там достаточное количество влаги не только зимой, но и летом».

Сведения об этрусках встречаются во многих местах пространного произведения Диодора, но они относятся к конкретным историческим событиям, к многочисленным военным конфликтам, из которых этруски всегда выходили побежденными. Такой же конкретный характер имеют и многие сообщения других историков: их внимание привлекали главным образом сражения, результаты которых оказывали большое влияние на развитие событий древности. Естественно, конечно, что историки охотно упоминали о своих победах и чужих поражениях. Исключение составляют сведения о религии этрусков. Она явно возбуждала интерес, особенно их умение предсказывать будущее.

Об этрусках говорит и Тит Ливий, известный римский историк, живший в начале нашей эры и прославившийся объемистым произведением «Римская история от основания города», в котором он изложил историю Рима от ее легендарных истоков до современной ему эпохи. Однако характеристика этрусков, данная Ливием, беднее, чем описание Диодора:

«Туски еще до основания Рима владели огромными пространствами на суше и на море. Наименования нижнего и верхнего морей, омывающих Италию наподобие острова, указывают на прошлое могущество тусков, потому что италийские народы одно море назвали Тусским, по имени этого народа, а другое Атриатическим морем, по имени Атрии, колонии тусков; греки эти самые моря зовут одно Тирренским, а другое Адриатическим. И, простираясь от одного до другого моря, туски заселили оба края, основав там по двенадцати городов, раньше по ту сторону Апеннин до нижнего моря, а с течением времени выслав колонии и по ту сторону Апеннин, в таком же числе, сколько и метрополий, и заняв этими колониями все местности за рекою Падом вплоть до Альп, за исключением земли венетов, заселяющих угол морского залива».

Одновременно с Ливием жили два известных ученых, писавших на греческом языке, — географ Страбон и историк Дионисий из Галикарнаса. У них было достаточно оснований упоминать в своих работах об этрусках.

Однако оба они руководствовались общим направлением своих трудов.

«До тех пор, пока у этрусков был один правитель,— рассказывает Страбон, — они были очень сильными. Но со временем их организация, вероятно, распалась, и они разбились на отдельные города, уступив нажиму соседнего населения. Ибо в противном случае они бы не оставили тучную землю и не пустились бы в разбой на море, одни на этих, другие на тех водах. Ведь они были способны, объединившись, не только отразить нападение, но и сами нападать и предпринимать далекие экспедиции».

Дионисий Галикарнасский создал обширный исторический труд об основании Рима. По характеру этого исследования на его страницах не могли не появиться сообщения об этрусках. Дионисий ставил перед собой вполне определенную цель — он интересовался различными важными событиями и изменениями в государственно-правовой области. Поэтому не удивительно, что в его труде можно прочитать следующее сообщение:

«Как некоторые рассказывают, принесли (этрусскому царю в Риме Тарквинию[8]) двенадцать топоров, по одному из каждого этрусского города. Это, как кажется, этрусский обычай, что перед каждым правителем идет ликтор, который кроме связки прутьев несет и топор. И каждый раз, когда эти двенадцать городов предпринимали совместное выступление, они передавали эти двенадцать топоров одному правителю, которому поручали общее командование».

Так Дионисий Галикарнасский описывает истоки символики власти римских чиновников — связки прутьев с воткнутым в них топором, которая означала их право применять к провинившимся телесные наказания и даже казнить.

Сведения об этрусках, их истории и жизни, приводимые греческими и римскими авторами, иногда совпадают, иногда дополняют друг друга, а иногда находятся в противоречии. В одном случае, как мы узнаем в дальнейшем, такое противоречие создало проблему, которая по сей день вызывает ожесточенные споры.

Однако, судя по всему, в начальный период Империи римляне имели четкое представление о роли этрусков в истории человечества, об их познаниях и достижениях. Некоторые стороны их жизни были известны более досконально. Это касается особенно римского периода истории этрусков. Тем не менее, несмотря на наличие довольно полных сведений об этрусской цивилизации, они явно не составляли всеобъемлющей и объективной картины жизни этого народа.

В I веке н. э. этрусская культура еще не была загадкой, но вскоре у рампы исторической сцены стали развертываться новые события, а представления об этрусской цивилизации постепенно затуманились и стерлись из человеческой памяти.

Со II века н. э. язык этрусков, без сомнения, перестал быть живым, разговорным языком. Интерес античных писателей к этрускам, их истории и жизни ослабел. Это вполне понятно: с конца II века н. э. начался постепенный, но неудержимый упадок римского могущества, а это обстоятельство вовсе не благоприятствовало оживлению интереса к этрускам. Кстати, это относится не только к этрускам. Внимание римлян было поглощено жгучими социальными, хозяйственными, военными и другими проблемами, и такая ситуация не стимулировала исторические исследования. Те же исторические труды, которые появлялись, за редким исключением, не представляли собой научной ценности. Вместо серьезных и глубоких работ по истории Рима стали распространяться краткие обзоры важнейших событий, причем нередко совершенно невразумительные. Авторы подобных обзоров не утруждали себя скрупулезным исследованием исторических фактов.

В этих работах лишь изредка встречаются более или менее ценные сведения, которые могут обогатить наши знания об этрусках. Чаще всего в них повторяются легенды об этрусских царях, правивших когда-то в Риме, и сообщения о сражениях, в которых участвовали этруски. Однако иногда сведения и такого рода имеют известную ценность, особенно если они пересказывают источник, который до нас не дошел и о котором мы иначе вообще не узнали бы.

К подобным сведениям относится, например, сообщение о событии, происшедшем в 265 году до н. э. в этрусском городе Вольсиниях. Мы узнаем о нем из короткой цитаты из произведения Тита Ливия, которую во II веке н. э. вставил в свою работу римский историк Юлий Флор, а также из работы христианина Павла Орозия «История против язычников», написанной в V веке н. э.

Флор отметил лишь самые общие черты события:

«Вольсинская война. Последними из жителей Италии под защиту (Рима) попали вольсинцы, самые богатые из этрусков, которые когда-то попросили о помощи в борьбе с рабами, обратившими против своих господ свободу, им дарованную, захватившими управление городом и державшимися господами. Однако они были наказаны Фабием Гургием».

Орозий, живший почти на три столетия позже, рассказывает об этом намного подробнее:

«В то время вольсинцы, самые могущественные из этрусков, оказались из-за стремления к излишествам почти на краю гибели. Вследствие того, что их беззаботность превратилась в привычку, они предоставляли рабам скопом свободу, приглашали их на свои трапезы, сочетались с ними браком. Вольноотпущенники, которые получили некоторую власть, замыслили обрести ее всю преступным путем и после того, как избавились от ига рабства, воспылали мечтой о владычестве и прокляли своих бывших господ, которым верно служили, пока те были их хозяевами. Итак, вольноотпущенники, которые задумали преступление,— а их было такое количество, что смелая попытка эта закончилась удачей, — захватили город и присвоили имущество и жен своих господ, а самих их лишили крова и изгнали. Несчастные, изгнанные, голодные, они пришли в Рим. Там они рассказали о своей горькой судьбе и с плачем высказали свои жалобы. Римляне отомстили за них и своей властью способствовали восстановлению их бывшего положения».

И, как мы знаем из Флора, сами захватили город.

Но у самого Тита Ливия, который, бесспорно, был одним из основных источников сведений о событиях в Вольсинии, мы этот рассказ не найдем. Книга, в которой о них говорилось, утеряна. О ней сохранилось лишь более чем лаконичное описание, в котором говорится: «Книга содержит также рассказ об успешных сражениях с пунами и Вольсиниями».

Трудно поэтому сказать, кто из двух авторов передал рассказ Тита Ливия точнее. Еще труднее определить, как в действительности разыгрывались описываемые события. Дело в том, что из других сообщений мы узнаём, что Фабий Гургий, который, согласно Флору, усмирил восставших, был в этой битве ранен и умер еще до того, как город сдался. Триумф над Вольсиниями отметил в 265 году до н. э. Фульвий Флакк.

В то время, когда сама этрусская культура почти исчезла и начала стираться из памяти людей, об этрусках упоминали кроме историков поборники христианства. Они атаковали их верования, особенно сравнительно широко распространенные предсказания будущего. О самих этрусках первые христиане не сообщали ничего нового, но их упоминания — важное свидетельство того, что, несмотря на противоборство других культов, в частности все шире распространявшегося христианства, некоторые религиозные представления этрусков еще сохранялись, намного пережив породившую их культуру.

Батальная сцена, украшающая боковой щит этрусской колесницы VI в до н. э.

Подавляющее большинство более поздних писателей, как христианских, так и языческих, имеет об этрусках уже неясные, а порой и искаженные представления. Этрусков-тирренов смешивали с иберами, жителями Испании, и сообщения о событиях, связанных с историей этрусков, все чаще сменяются лаконичными упоминаниями о прошлых временах. Само понятие Этрурии постепенно становится чисто географическим.

И все же даже среди литераторов сравнительно позднего периода нашелся человек, который занялся собиранием сведений об этрусках. Это был Сервий, лингвист, живший в IV веке н. э.

Стимулом ему послужила работа над комментарием к произведениям римского поэта Вергилия, принадлежавшего к преданным приверженцам императора Августа[9] и, как и Гораций, пользовавшегося поддержкой Мецената.

Не удивительно, что главное поэтическое произведение Вергилия, «Энеида», проникнуто желанием прославить Августа и его род и доказать, что приход Августа к власти логически завершал развитие событий от самого основания Рима, которым управлял не случай, а воля богов. При описании легендарных событий, связанных с основанием Рима, Вергилий во многих местах упоминает об этрусках. Поэтому при разборе стихов Вергилия Сервию часто приходилось комментировать тот или иной факт из жизни этрусков.

Примечания Сервия к стихам Вергилия редко имеют существенное значение, в большинстве случаев они очень кратки, как, впрочем, и подобает комментариям. Но иногда они представляют определенный интерес — в тех случаях, когда приводятся цитаты из более обширных сообщений об этрусках.

В восьмой книге «Энеиды», например, Вергилий рассказывает, как богиня Венера посылает знамение своему сыну Энею:

...визгливый звук несся по небу из этрусского горна...

Сервий замечает: «Звук трубы Вергилий называет этрусским, ибо известно, что военный горн изобрели туски».

Подробнее, но тем не менее тоже коротко и несколько сумбурно Сервий комментирует следующие строки Вергилия...

Недалеко от сих мест, на древних основанный камнях, Град Агиллина стоит, где Лидийское[10] некогда племя, Славное в брани, в хребтах сидело Этрусских. Сей город Много годов процветал, но ныне гордою властью И жестокой войной Мецентий-царь овладел им. Что поминать о делах жестоких, убийствах тирана? Боги да их сберегут ему на главу и потомкам. Как он мертвых тела с живыми связывал...

Сервий по этому поводу пишет:

«Акилла (Агиллина) сегодня называется Цере. Мы уже раньше говорили, что Лидия является провинцией. Когда два брата Лидий и Тиррений стали с трудом уживаться на ее маленькой территории, после результатов жеребьевки Тиррений с большим количеством людей покинул Лидию и переселился в Италию и эту область назвал Тирренией. Они долго занимались морским разбоем, как пишет и Цицерон в «Гортензии», а пленных они наказывали новым способом: они их привязывали к трупам убитых. Вергилий приписывает эти поступки также Мецентию, ибо он был царем Тиррены. В то время они назывались тиррены, позже — туски...»

Сервий последний древний писатель, в произведениях которого сохранились более или менее подробные сведения об этрусках. С окончанием эпохи античности иссякли источники сведений об этрусской цивилизации, и знания о ней перестали пополняться. И это все, чем располагает человечество. Больше к ним ничего не добавилось — наоборот, какая-то часть была утеряна.

Так продолжалось долгое время — более тысячи лет.

Однако в течение всех этих столетий сохранялось множество памятников, оставленных этрусками: развалины построек, руины городов, остатки каналов, обширные кладбища, росписи и скульптуры, урны с изображениями человеческих лиц и огромное количество великолепно обработанных орудий. На них иногда можно разглядеть полу стершиеся буквы, столь же непонятные, как и записанные ими слова и все следы давно живших людей. Что означали эти надписи? К кому они были обращены? Кого интересовали? Кто придавал им какое-либо значение?

Вероятно, нередко случалось, что, находя на этрусской могиле урну или вазу, беря в руки изделие, созданное этрусками, люди равнодушно, иногда даже с суеверным страхом отбрасывали его в сторону или уничтожали. Сколько их таким образом было потеряно, сколько уничтожило время?

Бессмысленно строить об этом догадки. Остается фактом, что даже такой великолепный памятник этрусского искусства, как Капитолийская волчица[11], который еще в X веке находился в Латеранском дворце в Риме, не возбудил широкого интереса. Та же участь постигла и этрусские вазы, найденные в веке в Арреции. Мы можем лишь догадываться о том, что некоторые этрусские могилы служили источником вдохновения Данте, когда он описывал Ад, и что этрусская живопись была известна Микеланджело. На одной его фреске изображена голова, прикрытая шкурой волка, которая напоминает голову бога подземного царства Аида[12], воспроизведенного в одной из могил в Тарквиниях.

Это лишь туманные и не всегда достоверные свидетельства того, что в средние века и в ранний период новой истории не совсем угас интерес к этрусской культуре и ее создателям. Но, вне сомнения, его проявлял лишь очень ограниченный круг людей.

Одним из них был доминиканец Аннио де Витербо, который в 1498 году издал «Семнадцать томов о различных древностях с замечаниями Фр. Иоанна Аннио де Витербо». Это был сборник отрывков из работ античных авторов — Катона, Фабия Пиктора и др., которые Аннио снабдил примечаниями. Во фрагментах говорилось об италийских племенах, в том числе и об этрусках. В одном из латинских текстов упоминается и город Витербо, где родился Аннио, как центр и исходный пункт распространения этрусского могущества. Кроме сообщений, написанных по-латыни, Аннио первым в истории собрал коллекцию этрусских надписей и попробовал их расшифровать с помощью еврейского языка, который тогда считался родоначальником всех языков. Так он столкнулся с загадкой этрусков, но вряд ли Аннио или кто-либо из его современников это сознавал.

Вскоре, однако, выяснилось, что Аннио не только комментатор изданных им отрывков из произведений римских историков, но во «многих случаях — их автор. Оппоненты Аннио обнаружили, что и латинская надпись, прославляющая Витербо, не более как подделка. Несчастного Аннио, который стал фальсификатором из любви к родному городу, долго преследовали критики.

Самих лее этрусков постигла неудача: даже эта история не вызвала к ним интереса.

Примерно на полвека позже, в 1553 или 1554 году, в Ареццо была найдена фигура химеры[13], а в 1556 году в Санквинете — статуя оратора. Но и эти великолепные произведения этрусских мастеров не привлекли к себе сколько-нибудь пристального внимания.

Авиаснимок некрополя в Цере. Средняя часть, обведенная чертой, исследована. Белые кружки за ее пределами – не раскопанные тумулы.

Более систематический интерес к этрускам и этрускологии первым проявил Томас Демпстер, шотландский барон, профессор сначала Пизанского, а затем Болонского университетов. С 1616 по 1619 год он составил «Семь книг о царстве Этрурии», в которых собрал все упоминания античных авторов об этрусках, их истории, мифологии и культуре. Демпстер уделил внимание и этрусскому языку, но при этом ошибочно причислил к этрусским многие надписи, которые в действительности не имеют отношения к этому языку. Он, к примеру, не отличал этрусские тексты от умбрских. Демпстер был также первым исследователем, составившим список этрусских слов, значение которых знали и объясняли римские и греческие писатели. Полный оптимизма, он, однако, часто принимал желаемое за действительное.

Его труд был издан лишь спустя сто лет. Это говорит о том, что тот период еще нельзя назвать эпохой возрождения интереса к этрускам.

Перелом наступил только в XVIII веке, который сыграл для изучения истории этрусков такую же роль, какую сыграл XVI век для истории Рима и XIX век для истории Греции.

Новые находки вызывали восхищение и заставляли задуматься над эпохой, в которую они были созданы. Если удавалось доказать, что эти памятники были созданы этрусками, они пополняли наши познания об этом народе и в то же время выдвигали новые проблемы, которые влекли за собой возникшие давно, но нерешенные вопросы. Ибо при изучении античных произведений об этрусках создается схематичное, неполное, а порой и противоречивое представление. Оно напоминает большую мозаику, в которой во многих местах зияют пустоты. Но еще не наступило время для того, чтобы критически осмыслить это представление, еще все принимается за чистую монету.

В XVIII веке начали производить первые раскопки этрусских некрополей[14] вблизи города Волатерры, нынешней Вольтерры. В 1739 году там был обнаружен богатый склеп влиятельной семьи Цецинов, поэтрусски — Цецнов, которая долгое время правила в Волатеррах. Авла Цецину, представителя этого известного рода, мы уже знаем — Цицерон считал его одним из самых образованных этрусков своего времени. В могиле большой семьи Цецинов было найдено сорок алебастровых урн. Спустя пятьдесят лет было раскопано еще одно захоронение Цецинов — также с сорока урнами, третий склеп ожидал своего открытия до 1810 года. Потомки этого почти бессмертного рода жили еще в XVIII веке. Последний из них — епископ Цецина — умер в 1765 году.

Находки из могилы Цецинов были переданы в волатеррский городской музей, один из лучших музеев Тосканы. Они побудили флорентийца Франческо Гори написать трактат, который вошел в его обширный труд о произведениях этрусского искусства, снабженный многочисленными иллюстрациями. Однако Гори отнес к ним слишком широкий круг произведений древнего искусства и включил в их число многие памятники греческой и римской культуры.

В его оправдание следует сказать, что творения этрусков не всегда можно было отличить от римских и особенно греческих шедевров. Эта задача стала легче лишь много времени спустя, когда были изучены специфические особенности работ греческих и римских мастеров, с одной стороны, и этрусских — с другой.

Гори жил в то время, когда внезапно вспыхнувшее чувство восхищения этрусками достигло апогея. Поклонники их культуры добывали все новые и новые сведения, нередко переоценивая ее роль. Первоначальное безразличие и последующий интерес к этрускам, хотя и восторженный, но тем не менее вполне оправданный, сменился настоящей этрускоманией.

Типичным ее представителем был Марио Гварначчи (1701 — 1785). Его трехтомный труд прославлял этрусков, выдвигал их на первое место среди народов Италии и даже ставил на некоторых этапах исторического развития выше «варварской» Греции. Среди его ошибочных выводов есть и тезис о родстве этрусского и еврейского языков. Взгляды Гварначчи встретили резкую критику, но он настаивал на них и даже потребовал наказать одного из своих оппонентов.

В XVIII веке начало свою деятельность первое научное этрускологическое общество — Этрусская академия, основанная в 1726 году в Кортоне. Ее членами было около 140 человек, в том числе около сорока граждан Кортоны. Академия проводила регулярные заседания, на которых зачитывались сообщения о новых открытиях этрусских памятников, проводились научные дискуссии по вопросам этрусского алфавита, этрусской религии, истории и т. д. Особенно большой заслугой Академии явилось создание коллекций этрусских находок и обширной библиотеки. О деятельности Академии свидетельствует также несколько томов сообщений, которые выходили в течение более чем полустолетия.

Последним в плеяде этрускологов XVIII века был Луиджи Ланни (1732—1810), археолог и филолог, поднимавший в своих работах вопросы, связанные с новыми археологическими открытиями и сообщениями античных авторов об Этрурии и ее истории. Он также затрагивал проблему этрусского языка. Результаты его исследований характерны для общего состояния эгрускологии конца XVIII века: она пополнилась новыми сведениями о цивилизации этрусков, но научные выводы находились на грани между истиной и фантазией.

XIX век, когда было осознано значение науки, принес с собой и более трезвый взгляд на этрускологию — исследователи начали проявлять более критическое отношение. Эта тенденция ясно выражена в обобщающем труде Карла Готфрида Мюллера «История этрусков», опубликованном в 1828 году. Мы к нему еще вернемся.

Несколько позднее, в 1848 году, Георг Деннис издал в Лондоне путевые заметки, в которых он так ярко и увлекательно описал памятники этрусских городов и этрусские некрополи, что ученые до сих пор обращаются к его работе.

Ж. Марти сделал первую попытку обобщить данные об этрусском искусстве.

Проблемы этрусского языка привлекали внимание филологов различных национальностей.

Но что особенно важно, с начала XIX века предпринимались более широкие археологические исследования в этрусских некрополях. Толчком к более интенсивным, хотя и ненаучным, несистематическим, раскопкам послужил случай. В 1828 году некий крестьянин в окрестностях древнего города Вульчи вспахивал поле, принадлежавшее Луи Бонапарту. Неожиданно вол, который тянул плуг, вместе с плугом провалился под землю. Потрясенный крестьянин увидел, что животное упало в глубокую просторную яму, полную различных предметов. Как потом выяснилось, это была богатая этрусская могила. Находка принесла крестьянину вознаграждение, а Луи Бонапарту огромное состояние. Лишь тот, кому, по сути дела, принадлежала заслуга открытия,—несчастный вол— остался в проигрыше: он заплатил за археологическую сенсацию своей жизнью.

Богатство этой могилы возбудило необычайный интерес к этрусским захоронениям. За короткий период времени были раскопаны и даже ограблены многочисленные этрусские склепы в окрестностях Тарквиний, Цере, Кьюзи и других городов. Но открытия эти не всегда были столь сенсационными, как неожиданная находка в Вульчи.

Больше всего повезло патеру Реголини и генералу Галасси: в 1836 году им удалось найти вблизи Цере вход в могилу, богатство которой превзошло все ожидания. Но о ней мы еще будем говорить дальше.

Большинство раскопок, однако, было предпринято в силу причин, не имевших отношения к научным исследованиям. Их проводили аристократы-землевладельцы, которых, за небольшими исключениями, привлекали драгоценности. Вместе с ними «открывателями» этрусков в этот период становились люди самых различных профессий — рядом с каноником работал офицер, рядом с патером — трактирщик Пипарелло, который в 1850—1860 годах вел раскопки в Кьюзи.

Когда золотая лихорадка спала, слово получили те, кто проявлял к творениям этрусков подлинный интерес. Среди них был и тосканец Франсуа. Он обнаружил в Вульчи захоронение, которое в его честь теперь называется «Могилой Франсуа».

Этот склеп, сооруженный после 150 года до н. э., оживил интерес к легенде о владычестве этрусских царей в Риме. Как мы еще будем говорить ниже, римляне отождествляли полулегендарного этрусского царя Сервия Туллия с Мастарной, не менее легендарным героем этрусского города Вульчи. Согласно преданию, Мастарна — Сервий Туллий стал царем Рима после сражения с предшествующим римским царем Тарквинием Приском.

Одна из фресок «Могилы Франсуа» изображает борьбу римлян с этрусками, среди которых находится и Мастарна: его имя написано рядом с одной из фигур. Это открытие подтвердило предположение, что предание об этрусских царях, в древности правивших Римом, было распространено в течение длительного времени и среди этрусков. Поэтому фреска из «Могилы Франсуа» обязательно фигурирует в качестве иллюстрации во всех работах и исследованиях, посвященных основанию Рима.

Ощутимым рубежом в истории этрускологии стал конец XIX и главным образом начало XX века. Усовершенствовались методы наук, которые занимаются изучением различных сторон этрусской культуры. Увеличилось число районов, где археологи вели систематические раскопки остатков цивилизации древних этрусков. Наряду с некрополями начали изучать, хотя вначале довольно робко, города, например Марцаботто и Тарквинии. Благодаря этому появились работы, посвященные либо отдельным открытиям, либо всей истории этрусков в связи с развитием остальной территории Италии, Греции и стран Востока.

Новые открытия оказывали непосредственное влияние и на изучение этрусского языка, ибо все письменные памятники этрусков, за исключением одной рукописи — Льняной книги, или Книги мумии, обнаруженной во второй половине прошлого века, представляли собой надписи на различных предметах, надгробиях, зеркалах, найденных случайно или при археологических раскопках.

Для того чтобы к работе могли приступить филологи, необходимо было прочитать, описать и опубликовать эти надписи. В конце XIX и начале XX века за решение этой задачи взялась группа ученых, начавших последовательно издавать все этрусские надписи. Таким образом они положили начало труду, который полностью удовлетворяет каждого специалиста в этой области.

Достижения этрускологических исследований в этот период нельзя обозначить одной восходящей линией, ибо они — заслуга целой плеяды этрускологов, каждый из которых работал в определенной области этой науки. Трудно определить, чей вклад больше. Но о всех них можно сказать одно — их труд по сей день служит фундаментом этрускологии.

В настоящее время над разрешением загадок погибшего мира этрусков работают многие выдающиеся исследователи из различных университетов. Важными центрами этрускологии являются и музеи — Археологический музей во Флоренции, Грегорианский этрусский музей в Ватикане, музей в Вилла Джулия в Риме. В них сосредоточены самые известные коллекции этрусских находок. Этрускология стала научной дисциплиной и уже не может пожаловаться на недостаток внимания. С 1927 года во Флоренции выходит журнал «Стади Этруски», который рассказывает обо всех ее успехах и трудностях. Этрускологи теперь проводят более широкие и глубокие исследования, старые методы исследования стали точнее и тоньше, им на помощь пришли новые, и все же нельзя избавиться от впечатления, что неимоверные усилия целых поколений талантливых и трудолюбивых ученых лишь совсем ненамного продвинули вперед наши познания, да и то лишь в том смысле, что перед нами теперь яснее вырисовывается этрусская проблема, но отнюдь не сам мир этрусков.

Из множества неразрешенных проблем, которые накопились во всех ответвлениях этрускологии, особенно остро стоят две — происхождение этрусков и их язык. Если предположить, что мы положили на одну чашу весов всю литературу по этим двум проблемам, а на другую — перечень результатов, которых удалось добиться после длительных и сложных исследований, то мы бы оказались свидетелями довольно своеобразного соотношения. На чаше «язык» против высоких стопок книг, брошюр и бесчисленных статей лежало бы несколько страничек с твердо установленными правилами этрусского правописания и перечень этрусских слов, значение которых известно точно или но крайней мере с большой степенью вероятности. Что же касается вопроса происхождения этрусков, то результат был бы еще более плачевным!

Не удивительно поэтому, что ученые снова и снова обращаются к документам, которые оставили после себя этруски, стремясь найти в них еще не обнаруженные следы или данные, проливающие свет на этрусскую цивилизацию.

Методы изучения этрусских захоронений становятся все более совершенными. В последнее время археологи прибегают к помощи естественных наук, особенно геофизики. Теперь, прежде чем начать раскопки, ученые определяют, где под поверхностью земли может находиться каменный склеп. Они замеряют специальными электрическими зондами сопротивление различных слоев земли. Полученные данные сводятся в диаграмму, которая позволяет определить местонахождение искомого объекта.

Городская стена в Волсиниях. Раскопки французской экспедиции

Англичанин Р. Аткинсон из Эдинбурга первым использовал этот метод в археологии. В Италии его горячо поддержала группа миланцев во главе с инженером Карло Маурильо Лерици. Лерици написал книгу о новых методах археологических исследований при отыскивании погибших культур и несколько работ аналогичного содержания. Он усовершенствовал хметод электрозондажа и использовал его при изучении этрусских захоронений. Кстати, они оказались очень удобными объектами для применения различных технических методов исследования.

В Тарквиниях был также применен так называемый сейсмический метод. Он основан на том, что волны от взрыва, проходя через различные слои почвы и встречая на своем пути скрытый объект, либо отражаются от него, либо преломляются и тем самым помогают его обнаружить.

После того как местоположение каменного склепа обнаружено, с помощью электрического прибора в потолке высверливается отверстие диаметром около десяти сантиметров. Через это отверстие внутрь можно опустить перископ или фотоаппарат и таким образом определить, в каком состоянии находится захоронение, или до начала раскопок произвести съемки. При раскопках этрусских склепов, стены которых украшены уникальными фресками, особенно важно, что работы ведутся не вслепую, а при наличии заранее полученных надежных данных. С помощью этого метода можно также точно определить местонахождение входа в гробницу, что облегчает его розыски. Он эффективен и в тех случаях, когда могилы не представляют никакого интереса, ибо полностью разграблены или находятся в таком плачевном состоянии, что их раскопки теряют всякий смысл.

Успешному внедрению новых методов археологических исследований в Южной Этрурии особенно содействовали Общество по охране памятников (Sopritendenza alle Antichita dell’Etruria Meridionale) и фонд имени Лерици Миланского политехнического института. Это уникальное научное учреждение, подобного которому нет больше ни в Италии, ни, вероятно, во всем мире. Оно играет выдающуюся роль в деле изучения античных памятников не только в Этрурии, но и в Южной Италии. Его сотрудники проводили исследования в некрополях Цере, Вульчи, Тарквиний и в других местах.

Давайте посмотрим, как проводятся археологические работы в окрестностях Тарквиний. Некрополи здесь обширные, занимают площадь около ста гектаров. На этой огромной территории надо было отобрать для исследований определенные точки. Выбор пал на одно из главных захоронений, которое теперь называется Монтероззи. В нем еще раньше были обнаружены богато украшенные могилы, к тому же эта часть некрополя отличается весьма неоднородным геологическим строением, и было важно проверить, можно ли в этом случае использовать при археологических исследованиях геофизические методы, тем более что аналогичные условия встречаются на всем побережье Тирренского моря.

Работы в Тарквиниях были разделены на несколько этапов. Основному этапу, намеченному на 1958 год, предшествовали кратковременные пробные операции 1955 — 1957 годов, во время которых испытывалась и совершенствовалась аппаратура — электрои фотозонды, перископы и т. д. — и проводились другие работы.

Основное внимание уделялось комплексности и всесторонности исследования. Поэтому были использованы все средства для ускорения работ и улучшения их качества, в частности аэрофотосъемка. Первые попытки произвести аэрофотосъемку археологи предприняли еще в 1911 году, когда с воздушного шара было заснято первоначальное русло Тибра, но более или менее регулярно аэрофотосъемку стали применять лишь с 1922 года. Полученные с ее помощью снимки облегчили труд археологов и при исследовании этрусских некрополей, главным образом в североэтрусском городе Спине,— об этом пойдет речь дальше. До начала раскопок в Тарквиниях были изучены авиаснимки окрестностей, сделанные до второй мировой войны и после ее окончания. Правда, они предназначались для других целей, но все равно могли быть полезны для археологов. Результаты оказались не очень утешительными. Снимки помогли только определить размеры захоронения и местонахождение отдельных могил, главным образом тех, которые не трудно заметить и без аэрофотосъемки. Что же касается склепов, расположенных на большей глубине и представлявших особый интерес для группы Лерици, то они не были выявлены.

Другой важной частью подготовки явились геологические изыскания. Они должны были не только помочь выбрать наиболее подходящие инструменты для археологических работ, но и объяснить, почему в захоронениях около Тарквиний стенная живопись разрушается.

Оказалось, что верхние слои почвы вокруг Тарквиний насыщены известняком. Под ними лежит не пропускающий воду слой глины. И именно в этом слое, в который не могла проникнуть поверхностная вода, сооружали свои склепы этруски. Они хорошо знали структуру почвы и использовали эти познания при строительстве некрополей. Ни в одном из обследованных склепов, а всего их насчитывается 516, не было обнаружено поверхностной воды.

Следовательно, надо было искать другую причину повреждения фресок и могил. В результате кропотливых исследований Лерици пришел к выводу, что разрушение коснулось лишь склепов, вскрытых либо археологами, либо грабителями, которые недостаточно плотно заделали вход, так что через него или оставленное отверстие в могилу проникали атмосферные осадки. Многие могилы были уничтожены вследствие смещения или колебания почвы. Сквозь трещины внутрь проникала вода, причинявшая непоправимый ущерб.

Эти сообщения вызывают особое беспокойство, потому что некоторые из открытых ранее захоронений, представляющие собой большую ценность, «потерялись», а среди такого множества могил их невозможно вновь разыскать. Налицо серьезная угроза, что их фрески исчезнут навсегда. Группа Лерици действительно нашла несколько склепов, в которых от росписи остались едва заметные следы.

Инженер Лерици ратует за свои методы главным образом потому, что благодаря им можно за короткий срок обследовать обширные некрополи, выяснить их состояние и приступить к работе там, где это представляется необходимым.

После изысканий в Тарквинийском некрополе Монтероззе, например, Лерици пришел к выводу, что там следует провести ускоренные работы для спасения того, что еще можно спасти. Ибо, по его словам, есть много причин опасаться, что Тарквинийский некрополь действительно превратится в настоящее кладбище, на котором от ценнейших могил останутся лишь бесполезные развалины.

Далеко не все этрускологи разделяют энтузиазм инженера Лерици и его сотрудников. Его противники считают, что использование новых методов может нанести вред склепам. Возражая им, Лерици делает упор на быстроту работ, являющуюся сейчас главным условием спасения этрусских памятников. В пользу Лерици убедительно свидетельствуют конкретные результаты, которых ему удалось добиться. Вновь открыты десятки могил, стены которых украшены фресками. Особенно выделяются склепы «Олимпийские игры» и «С лодкой». Эта простая констатация фактов тем более важна, что, по утверждению Лерици, при помощи традиционных методов с 1894 года не было обнаружено ни одной могилы с фресками.

В Этрурии проводятся и другие успешные археологические исследования — в Сан-Севера и этрусском порту Пирги. Их ведет этрускологический институт Римского университета. В последнее время живой интерес возбудила находка трех золотых пластинок с двумя этрусскими надписями и одной пунической. О них будет говориться ниже.

В раскопках этрусских памятников принимают участие и иностранные археологи, главным образом французские и шведские. Французской экспедиции, которой вот уже несколько лет руководит профессор Раймон Блок, поручено обследование окрестностей Вольсиний. Сотрудники шведского института с 1956 года работают в окрестностях Сан-Дживенале вблизи от Витербо в Южной Этрурии.

Пора рассказать о результатах всех этих усилий, о том, насколько удалось реставрировать картину древней этрусской цивилизации с помощью римских и греческих авторов, сохранившихся памятников или, наконец, этрусских текстов. Итак, перейдем к тому, что мы в итоге знаем сегодня об этрусках.

Это и составит содержание следующих глав.

Этрурия — великая держава древнего мира

Туски еще до основания Рима владели огромными пространствами на суше и на море.

Тит Ливий

Во II тысячелетии до н. э. Италия была малоизвестным уголком Средиземноморья. Ни ее состояние на заре истории, ни начальный уровень развития не предвещали, что она станет центром одной из самых могущественных и обширных империй в истории человечества. О древнейшем ее населении мы практически не знаем ничего, кроме того, что оно существовало и пользовалось примитивными каменными орудиями.

Около 1800 года до н. э. в Италии появились новые поселенцы. Они умели обрабатывать бронзу и были знакомы с простейшими способами земледелия. Жилища они возводили на сваях. Эти постройки характерны для цивилизации, которая развивалась в плодородных областях Северной Италии.

В конце II тысячелетия до н. э. в Италию проникла новая волна переселенцев. По уровню культуры они превосходили коренное население и прежних пришельцев: они умели обрабатывать железо, изготавливать оружие, орудия труда и другие предметы первой необходимости, пользовались гончарным кругом. Найденные украшения и другие изделия, обработанные более сложными способами, свидетельствуют не только об определенной степени развития, но и о постепенной социальной дифференциации среди носителей этой культуры.

Центром ее была область, расположенная вблизи от нынешнего поселения Виллановы около Болоньи, поэтому вся эта цивилизация называется культурой Виллановы. Следы ее встречаются и в других районах Италии, и, что особенно важно, их находят практически во всех местностях, где впоследствии возникли главные этрусские центры.

Вход в «Склеп Касуччини» в Клузии

Несмотря на то что население Италии к этому времени уже шагнуло вперед, оно достигло немногого в своем развитии. В конце II и начале I тысячелетия до н. э. местные племена жили в деревнях? которые, как правило, представляли собой скопление примитивных круглых хижин с наклонной крышей, крытой камышом или соломой. Внешний вид этих жилищ можно представить себе по глиняным урнам, напоминающим их по форме. Представители культуры Виллановы периодически переселялись на новые места, но со временем все более явственной становится тенденция к оседлой жизни. Источником пропитания им служило примитивное земледелие и скотоводство.

В ту эпоху страны Востока — Египет, Месопотамия, Малая Азия перевернули уже не одну славную страницу своей истории. Еще в III тысячелетии до н. э. у Нила стали воздвигаться гигантские пирамиды, считавшиеся одним из чудес света. В 1728 — 1686 годах до н. э. правитель древнего Вавилона царь Хаммурапи — гроза четырех стран света, как он себя называл, создал первый в истории человечества знаменитый Кодекс законов. В 1296 году до н. э. был заключен первый мирный договор, закрепивший победу египетского фараона Рамзеса II над могущественной империей хеттов. Население Италии еще не умело ни писать, ни читать, а в государствах Востока уже было создано множество письменных памятников. Между уровнем развития, достигнутым на Востоке, и примитивными культурами, сложившимися на итальянской территории в начале I тысячелетия, существовала глубокая пропасть.

Только в VIII веке до н. э. картина начала меняться. На Апеннинском полуострове появились первые города и поселения с действительно высокой культурой. Пульс жизни в них стал биться быстрее, ее формы становились все многообразнее, и вся эта древняя периферия, которую представляла собой до того времени Италия, пришла в движение.

Немалая заслуга в этом принадлежала грекам. Сравнительно большое число их переселилось в VIII—VI веках до н. э. в Италию. На южном побережье они основывали колонии, которые вскоре превратились в важные порты и экономические центры. Греческие колонисты не выпускали из поля зрения и Сицилию.

Другим эпицентром важных перемен стала Тоскана, где тоже появились города. Они возникали в тех районах, где прежде сосредоточивалась культура Виллановы. Носителями этой городской цивилизации были этруски — в это время они впервые появились на исторической сцене. Они продолжали культурные традиции своих предшественников, но поднялись ступенью выше над ними. Своеобразным символом поступательного движения может служить находка, обнаруженная на юге Этрурии, в Тарквиниях, и датируемая VIII веком до н. э.: глиняная урна виллановского типа, прикрытая бронзовым этрусским шлемом. На первый взгляд кажется, что урна и шлем обработаны одинаково. Этруски действительно были органически связаны с более ранними достижениями культуры Виллановы, и тем не менее характер их изделий, раскапываемых археологами, явно изменился.

Превращение простых поселений Виллановы в процветающие города, обработка в больших масштабах металлов, развитие ремесел, торговли и морского судоходства, установление связей с другими странами в Западном и Восточном Средиземноморье — вот характерные черты великого перелома, который здесь произошел. Благодаря ему Этрурия стала Этрурией И возвысилась до уровня других цивилизованных стран своего времени.

Итак, возникновение культуры этрусков несомненно явилось знаменательной вехой в истории древней Италии. Объяснить, почему так случилось, пока не в состоянии историки и археологи, изучающие древний период итальянской истории. При нынешнем уровне наших знаний практически невозможно ответить на вопрос, пришли ли этруски в Италию из другой страны или они принадлежали к местному населению. Без ответа пока остается и вопрос, почему именно они создали новую цивилизацию. Ведь в Италии до их появления жили другие племена, у которых было все необходимое, чтобы достичь таких же успехов.

Как мы убедимся в дальнейшем, некоторые этрускологи в качестве ответа на этот вопрос выдвигают гипотезу, будто этруски не принадлежали к местным италийским племенам, а пришли со стороны и принесли с собой свои знания. Эти ученые рисуют красочные картины экспансии этрусков: воины с металлическими щитами в руках сходят с кораблей, после долгого пути приставших к берегам Италии. Пришельцы захватывают Среднюю Италию и покоряют местное население. Эта картина впечатляет, но выводы из этой гипотезы не менее уязвимы, чем она сама для сторонников других теорий происхождения этрусков.

Каждый этрусский город представлял собой самостоятельную единицу, своеобразный город государство, независимый от других городов, хотя и поддерживавший с ними экономические связи. Стремление этрусских городов сохранить свою самостоятельность в какой-то степени обусловливалось и тем, что Этрурия не имела естественного географического центра, способного объединить их экономически и политически.

Как мы уже отмечали, греческий географ Страбон объяснял могущество этрусков единством этрусских городов: «До тех пор, пока у этрусков был один правитель, они были очень сильными...» На самом деле этрусские города не достигали более или менее длительного и прочного экономического, политического или военного единства. В Этрурии никогда не возникало единого государственного образования в какой либо форме.

Двенадцать этрусских городов составляли свободную федерацию, связующим звеном которой была религия. Мы не знаем, какие точно города входили в федерацию. Предполагается, что в их числе были Арреций, Кортона, Перузия, Вольсинии, Клузий. Создание такой федерации не было чем-то необычным в древнем мире. Подобные образования встречались и в других странах, например в Греции.

Названные этрусские города объединял культ богини Вольтумны. В ее честь было построено общее святилище, скорее всего вблизи Вольсиний, нынешней Больсены. Здесь раз в год собирались правители городов и другие жители и устраивали торжественные игры в честь богини. По-видимому, члены этрусской федерации пользовались при этом правом критиковать своих правителей. Кульминационным пунктом торжеств были выборы царя, который, однако, лишь формально возглавлял этрусскую федерацию. Даже когда несколько этрусских городов воевали против общего врага, у каждой армии был свой военачальник.

Правили этрусскими городами аристократические роды. Старейшины родов — лукумоны — оказывали влияние на все стороны городской жизни. Интересы аристократов защищали и те, кто не относился к знати, но зависел от ее покровительства,—в древности их называли клиентами. Они получали экономическую помощь от своих покровителей — патронов — и за это оказывали им всяческие услуги.

О том, как осуществлялось управление этрусскими городами, мы знаем очень мало. Вначале городом правил царь. Впоследствии этрусские города превратились в своеобразные аристократические городские республики. Во главе городов скорее всего стояла коллегия чиновников. Некоторые члены коллегии выполняли, очевидно, определенные обязанности. Число чиновников, управлявших городом, было сравнительно велико. Однако более точных или хотя бы более надежных сведений о функциях отдельных чиновников и всей администрации в целом до сих пор получить не удалось.

В конце VII века до н. э. этрусские города настолько выросли и усилились, что начали вести экспансионистскую политику на территории Италии. Жители этих городов направлялись в области, лежавшие к северу и югу от Этрурии, и основывали там новые колонии и города.

В северные области Италии особенно многочисленные экспедиции этрусков проникли в конце VI века до н. э. Колонисты чаще всего покидали родные города из-за недостатка продовольствия. Это были в основном выходцы из Перузии, Клузия, Вольсиний, Волатерр... Колонии, возникавшие на севере, становились, подобно городам самой Этрурии, процветающими центрами ремесла и торговли. К ним относился один из самых известных этрусских городов в Северной Италии — Фельсина (нынешняя Болонья), а также Мантуя, Спина, Атрия и др. Через колонии этруски контролировали плодородную Паданскую равнину. Города Северной Италии также образовали лигу, похожую на этрусскую федерацию, однако о первой лиге мы имеем еще меньше сведений, чем о второй, так как об этрусках Северной Италии до нас дошли только очень скудные свидетельства, а серьезные археологические исследования здесь до сих пор не проводились.

Одновременно власть этрусков распространялась на юг. Сравнительно быстро этруски проникли на южный берег Тибра, захватили территорию Лация в Центральной Италии и начали проникать в соседнюю Кампанию. Древнее предание приписывает этрускам заслугу основания крупных городов Кампании — Капуи и Нолы. Влияние этрусков в сильной степени ощущалось и на территориях, сопредельных с одной стороны с Лацием, с другой — с Этрурией. Эту область населяли фалиски — ager Faliscus. Они находились в экономической, да и в политической зависимости от этрусков. Но этруски не оказали влияния на язык фалисков, хотя на их земле были найдены этрусские надписи, свидетельствующие о том, что этруски жили здесь.

К середине VI века до н. э. этруски владели обширной территорией, простиравшейся от Падуи до Нолы. Италия стала для них мала. С усилением их могущества на море этруски начали проявлять притязания на земли, находившиеся за пределами Италии. Однако завоевывать их приходилось в жестокой борьбе.

Большим успехом этрусков был захват Корсики. Здесь произошло первое крупное столкновение этрусков с греками, которые стремились упрочить свое влияние в западной части Средиземного моря, где Корсика занимала важное стратегическое положение. Сильная колония Массалия[15], основанная приблизительно в 600 году до н. э. фокейцами[16], была, или по крайней мере должна была быть, опорным пунктом греков в тех областях, который им не принадлежали. Естественно, что греки были заинтересованы в подчинении Корсики. Через нее можно было осуществлять связь с родиной, она служила базой в торговых сношениях с Западным Средиземноморьем. Напряженность между этрусками и греками, вызванная сначала скрытым, а затем явным стремлением обоих государств к овладению Корсикой, привлекла пристальное внимание сравнительно близко расположенного Карфагена.

Голова Тинии (?) из Вольсиний. Вторая половина V в. До н. э. Высота 27 см

Эта на первых порах незаметная колония, основанная, по преданию, в 814 году финикийскими купцами, которые на своих судах пробирались из восточной части Средиземного моря все дальше и дальше на запад, сравнительно быстро превратилась в торговую гавань, через которую проходила большая часть товаров, перевозимых морским путем в Западном Средиземноморье. Карфагеняне не могли равнодушно относиться к тому, что происходило на противоположном европейском берегу. Главным своим соперником и конкурентом они по праву считали греков, которые владели важными портовыми городами на побережье Южной Италии и Сицилии.

Когда отношения между греками и этрусками на Корсике обострились, карфагеняне заняли сторону этрусков. В это время были заложены основы союза между этрусками и карфагенянами против общего врага, который самым своим существованием ограничивал их влияние. В 540 или 538 году произошло военное столкновение греческого флота с этрусскими и карфагенскими кораблями. Геродот[17], описавший эту битву, рассказывает:

«По прибытии на Кирн[18] фокейцы поселились там вместе с людьми, которые пришли туда пять лет тому назад, и соорудили храмы своим богам. Так как они занимались грабежом всех соседей, то на них пошли общими силами тиррены и карфагеняне, причем союзники имели по шестидесяти кораблей. Фокейцы со своей стороны снарядили суда числом шестьдесят и вышли навстречу неприятелю в так называемом Сардинском море. В морском сражении фокейцы одержали так называемую Кадмову победу[19]; сорок кораблей их были уничтожены, а уцелевшие двадцать сделались негодными к употреблению, так как они потеряли металлические носы. После этого фокейцы возвратились в Аллалию[20], взяли там своих детей, женщин и различное имущество, сколько могли вместить корабли их, покинули Кирн и поплыли в Регий»[21].

Таким образом, хотя победу одержали греки, плоды ее пожали их соперники. Этруски захватили остров и, согласно свидетельству Диодора, «собирали с туземцев в качестве налога смолу, воск и мед, ибо все это на острове было в изобилии».

В VI веке до н. э. могущество этрусков достигло своей вершины. Влияние этрусков на суше и на море можно без преувеличения сравнить с влиянием греков и карфагенян. Эта «большая тройка» определяла в ту эпоху ход политического развития в Западном Средиземноморье. Дружественные отношения этрусков и карфагенян не были кратковременными. Их союз против греков долго определял равновесие сил в этой части древнего мира. «Брак по расчету» между этрусками и карфагенянами оправдал себя — за исключением Массалии, в западной части Средиземноморья не было ни одной более или менее значительной греческой колонии. А колонизация греками самой Италии была остановлена на границе, до которой распространялось влияние этрусков.

Значение этрусков в период расцвета их могущества выходило за узкие в то время рамки древней Италии. Сама же Италия благодаря этрускам и грекам впервые в истории стала ареной столкновения политических и экономических интересов в Средиземноморье.

Итак, карфагеняне, этруски и греки — и ни единого упоминания о Риме, который достиг своего величия лишь несколько веков спустя. Вечный город, город Ромула, которому, по горделивым представлениям римлян, при самом его зарождении было предопределено владеть миром, вообще еще не существовал в ту пору, когда к северо-западному побережью Африки приставали корабли финикийских мореплавателей, когда в Этрурии благоденствовали крупные города, а в греческих колониях в Южной Италии процветала культура с ярко выраженными эллинистическими чертами.

Как мы уже говорили, в расцвете своего могущества этруски проникли на левый берег Тибра и захватили Лаций. Они обнаружили здесь малочисленное население, находившееся на сравнительно низком уровне развития. Занималось оно в основном скотоводством и земледелием. Там, где впоследствии возник Рим, на холмах над Тибром находились небольшие поселения, а между ними лежали болота, затруднявшие переход с одного холма на другой. Примитивные поселения пастухов были разобщены и представляли собой более или менее обособленные хозяйства. Между ними, естественно, часто устанавливались контакты, но они никогда не приводили к попытке объединения. Связывало их только совместное отправление культов. Сегодня мы можем лишь задавать вопросы, как долго продолжалось бы подобное существование и какие изменения должны были бы произойти в жизни этих поселений для того, чтобы здесь возник город, если бы не вмешательство извне.

Этруски, вторгшиеся в Лаций, были, естественно, не единственным племенем, обосновавшимся в этих местах. Согласно преданию, среди первых жителей Рима кроме этрусков были также латины и сабины. Судя по всему, в предании есть исторически правдоподобное зерно, хотя это и нелегко доказать. Но не вызывает сомнения, что именно этруски создали из мелких деревень настоящий, спланированный по архитектурным канонам город и аппарат его управления.

Там, где было суждено вознестись властелину мира Риму, сложились наилучшие условия для того, чтобы этруски могли проявить свои выдающиеся способности в области строительства и ремесел. Они построили замечательный канал — в будущем римляне назовут его cloaca maxima, по которому отвели воду из болот в Тибр и таким образом осушили землю между поселениями. В наши дни нелегко даже представить себе, какую важную роль сыграло это замечательное сооружение. Известно, однако, что Плиний Старший восхищался им.

«Под ним протекают,— рассказывает Плиний,— семь потоков, сведенных в один, и бурное течение, стремительно мчась, уносит с собой все, а если, кроме того, идут ливни, то оно сотрясает свое русло и стены строения. Иногда Тибр гонит воды назад, и различные потоки внутри сталкиваются, но, несмотря на это, крепкое сооружение выдерживает напор. Наверху везут огромные тяжести, но сводчатая постройка не гнется, на нее падают обломки зданий, которые сами внезапно обрушились или были уничтожены пожарами, земля колеблется от землетрясений, но тем не менее она выдерживает это уже семь сотен лет со времени (этрусского царя) Тарквиния Приска, являясь чуть ли не вечной. Это великолепное сооружение нельзя обойти молчанием тем более, что знаменитейшие писатели о нем не упомянули».

И Плиний добавляет такую интересную деталь:

«Когда Тарквиний Приск это сооружение создавал руками людей и не было известно, сколь долгим и тяжелым будет этот труд, и когда римляне из-за отвращения к нему подряд кончали жизнь самоубийством, этот царь нашел новое и никогда ни до этого, ни после не использовавшееся средство с ними бороться: он заставил тела тех, кто умер таким образом, прибить к кресту на обозрение всем, а также для того, чтобы их разорвали хищные птицы. И поэтому стыд, присущий народу римскому и часто помогавший добиться победы в битвах, почти проигранных, пришел на помощь и в этот раз. Однако в этом случае они стыдились того, что должно случиться на том свете, т. е. при жизни стыдились того, чего должны были устыдиться после смерти. Само же сводчатое сооружение, ими построенное, было столь просторно, что по нему могла проехать арба, груженная сеном».

О том, что этруски к работам на римских стройках широко привлекали местное население, свидетельствует также Тит Ливий. По его сообщениям, люди работали на строительстве «подземного большого канала — сточной ямы для всех помоев города».

Благодаря этрускам на месте прежнего болота возник центр нового города. Здесь был заложен forum Romanum — знаменитая большая римская площадь, вначале — центр Рима, потом — Италии и, наконец, империи, охватывавшей большую часть тогдашнего мира. На Капитолийском холме этрусские архитекторы построили храм богам Юпитеру, Юноне и Минерве[22] и тем самым передали новый город под защиту божественной триады. Новое поселение, еще не очень большое по размерам и незначительное по своей роли, они окружили стеной, защищавшей жителей от внешней угрозы.

Так на месте древних поселений возник новый город, в котором поселились и новые жители — выходцы из Этрурии, в основном ремесленники и торговцы. В память о них одна улица в Риме была названа викус Тускус — Этрусская улица. Это название сохранялось довольно долго. Вероятнее всего, и само название нового города — «Рома» — по происхождению этрусское.

Можно предположить, что и управление Римом сначала мало чем отличалось от формы правления в других этрусских городах. Эту точку зрения подтверждает наряду с прочими доказательствами и тот факт, что, как нам известно из приведенных отрывков античных текстов, именно от этрусков римляне переняли многие традиции, укоренившиеся в их общественной жизни, например кресло из слоновой кости, являвшееся знаком отличия римских чиновников, тогу, отороченную пурпуром, связки прутьев с воткнутыми топорами, символизировавшие власть ликторов.

Во главе Рима стояли этрусские цари. Согласно римским легендам, это были Тарквиний Приск, Сервий Туллий и Тарквиний Гордый.

Легенда утверждает, что династия эта происходила из этрусского города Тарквинии. Тарквиний Приск был якобы сыном грека Демарата из Коринфа, который покинул свой город и поселился в Тарквиниях. Там у него родились два сына — Лукумон и Аррунт. Аррунт вскоре умер, а Лукумон стал наследником всего отцовского состояния. Несмотря на это, он был недоволен своим положением в Тарквиниях, ибо к нему, чужеземцу, жители города относились с пренебрежением. По совету своей жены Танакил — легенда называет ее честолюбивой женщиной, умевшей добиваться своей цели,—он переселился в Рим, где принял имя Тарквиния Приска, и впоследствии стал римским царем.

Подобные легенды трудно подвергнуть научному анализу. Не исключено, что в основе предания лежит исторический факт, так как в этрусских письменных памятниках действительно встречается имя Тархуниес, т. е. Тарквиний. Возможно, однако, что название тарквинийской династии автоматически произошло от названия города Тарквинии, важного центра на юге государства этрусков.

Некоторые легенды рассказывают и о конце правления Тарквиния Приска. Согласно одной из них, произошел конфликт между римлянами и правителями этрусского города Вульчи — братьями Гаем и Авлом Вибеннами, причем Гай Вибенна попал к римлянам. Однако он был освобожден искателем приключений этруском Мастарной, который сверг Тарквиния Приска и сам стал римским царем.

Сказание о Мастарне и его друзьях Авле и Гае Вибеннах относится к легендарному периоду истории Этрурии и Рима. Об этом свидетельствует и тот факт, что эти герои встречаются на многих памятниках, созданных в честь различных событий.

Своеобразную загадку представляет собой рисунок, выгравированный на этрусском зеркале, найденном вблизи Вольсиний.

В центре гравюры изображен юноша, который сидя играет на лире. Перед ним с двумя исписанными табличками в руках сидит мальчик Артила. Сзади, прячась за деревьями, подходят два вооруженных человека, справа — Авл, слева — Гай Вибенна. Издали за этой сценой наблюдает бог Сильваний. Он прячется за скалой, и видна лишь его голова.

Точно объяснить смысл этой сцены, которая с некоторыми вариациями повторяется и на барельефах этрусских урн, до сих пор не удалось. И хотя образ Кака фигурирует в греческой и римской мифологии, там он встречается при совершенно иных обстоятельствах. О нем рассказывается, что он украл у спящего Геракла стадо скота и был за это наказан Гераклом[23]. На этрусском же зеркале мы видим совершенно другую картину: здесь Как выступает как предсказатель и скорее напоминает Аполлона[24], чем преступника, ворующего скот. Если на гравюре действительно изображен как предсказатель, то в этом случае можно предположить, что на табличках, которые держит в руках его товарищ Артила, начертано предсказание. Возможно также, что Как и Артила устали и отдыхают. Вибенны, изображенные с обоих краев зеркала, приближаются к ним явно не с добрым умыслом. Свидетельство тому — их военные доспехи и обнаженный меч, который держит в руке Гай. Судя по всему, братья хотят захватить обоих путников в плен.

Эта сцена вряд ли может помочь выяснить, действительно ли существовали братья Вибенны. Предпринимая такую попытку, мы попадаем в сложный лабиринт легенд. Поэтому приходится обратиться к другим источникам.

Одним из них является речь, которую в 48 году н. э. произнес в римском сенате император Клавдий. Это произошло при не совсем обычных обстоятельствах. Дело в том, что жителям Галлии[25] было разрешено занимать высокие посты в Риме. Тем самым римляне дали свое согласие на то, чтобы провинциалы[26] становились членами сената. Клавдий ожидал, что римская и вообще итальянская аристократия окажет этому акту сопротивление. Желая предупредить возможные возражения, он произнес речь, в которой доказывал, что и в прошлом многие выдающиеся римские деятели были чужеземцами. Среди других он упомянул Тарквиния Приска, сына Демарата, и затем перешел к его преемникам:

«После Тарквиния Приска... был Сервий Туллий, сын рабыни Окресии, по крайней мере, с нашей точки зрения. С точки же зрения этрусков, он был самым верным другом Гая Вибенны, всегда находился рядом с ним при всех его неудачах, а когда он был по прихоти судьбы изгнан и отступил с остатками воинов Гая из Этрурии, он захватил холм (один из римских холмов), назвав его в честь своего военачальника холмом Гая. Сам же он изменил имя — по этрусски он звался Мастарна — и, приняв имя, которое я уже приводил, стал в качестве царя править на благо всем».

В этом сообщении важно совершенно определенное отождествление Мастарны со вторым этрусским царем в Риме, Сервием Туллием.

Когда в Вульчи был раскопан «Склеп Франсуа», относящийся примерно к середине II века до н. э., в нем, как мы уже говорили, была обнаружена фреска с несколькими батальными сценами. На одной из них Мастарна освобождает от пут своего друга Гая Вибенну, на другой — Тарквиний сражается с одним из сторонников Мастарны. Эти фрески, найденные в позднем этрусском захоронении, свидетельствуют о том, что легенды о сражениях между Тарквинием Приском и Мастарной были долгое время распространены и среди этрусков. Не исключено, что использование подобных сюжетов в ту пору, когда вследствие римской экспансии слава этрусков окончательно померкла, является реминисценцией эпохи, когда судьба Рима зависела от результатов борьбы двух враждующих групп этрусков.

Споры о том, насколько достоверны сообщения о Мастарне, вновь разгорелись после открытия, сделанного одним из ведущих итальянских этрускологов, Массимо Паллотино, во время раскопок святилища в Вейях. Он нашел обломок вазы, на котором сохранилось написанное на языке этрусков имя Avile Vipiennas. Ваза скорее всего была предметом ритуального жертвоприношения, а имя на вазе обозначало жертвователя. После этой находки Паллотино присоединился к тем, кто считает, что Авл и Гай Вибенны исторические личности, так как надпись на вазе можно датировать серединой VI века до н. э., т. е. тем временем, когда, по мнению историков, в Риме правили этрусские цари.

Можно ли в связи с этим согласиться и с утверждением, что, Мастарна или — как его называли римляне — Сервий Туллий также существовал в действительности? Ответить на этот вопрос нелегко.

Не исключено, что этрусское слово mastarna было не собственным именем, а термином, обозначавшим определенную должность. Его чаще всего связывают с латинским словом magister, как первоначально называли того, кто значил больше (magis) других. В переводе этот термин наиболее точно выражается словом «предводитель».

Легенда, рассказывающая о том, что Мастарна — Сервий Туллий стал римским царем после того, как захватил город, не единственная версия этого события. Существуют также предания — о них мы еще будем говорить, — гласящие, что Сервий Туллий стал царем, во-первых, законным путем, во-вторых, с ведома и согласия Тарквиния Приска. Легенда даже утверждает, что Сервий Туллий родился в тарквинийском дворце и что его матерью была рабыня Окресия, как об этом упоминал в своей речи император Клавдий, а отцом — божество Лар[27].

Из рассказанного видно, как нелегко под густым покровом легенд и преданий обнаружить реально существовавшую историческую личность. Не облегчает задачи и то обстоятельство, что о многих героях повествуют различные легенды. Скорее наоборот, это еще больше запутывает проблему.

Но какими бы результатами ни увенчались попытки установить достоверность легенд об этрусских царях Рима, ничто не сможет изменить того факта, что Рим стал Римом благодаря этрускам, что он вошел в историю как один из этрусских городов, что с первого момента существования Вечного города на него оказывали благотворное воздействие все те элементы, которые способствовали превращению других этрусских городов в важные политические и экономические центры Италии.

Голова Гермеса. Терракотовая голова из храма в Вейях. Конец VI в. До н. э.

Ускоренному росту могущества Рима содействовало и то обстоятельство, что этруски сознательно хотели превратить этот город в опорный пункт своего господства в Лации, откуда оно должно было распространиться дальше на соседнюю Кампанию. Они, естественно, не могли предположить, что город, которому они помогли выйти на историческую арену, сыграет важнейшую роль в уничтожении их господствующего положения в Италии.

Больше того. Они не могли предположить, что Рим приложит все усилия к тому, чтобы уничтожить и исказить документы и факты, свидетельствующие о былом могуществе этрусков, а их истинная роль в деле становления Рима будет покрыта таким толстым слоем всяческих измышлений, что впоследствии ученым лишь ценой огромного труда удастся отыскивать крупицы исторической правды.

Римляне, известные своей непомерной гордостью, не могли допустить, чтобы у начала исторического пути их города, владычествующего над всем миром, стояли «толстые этруски», как они пренебрежительно выражались. Вместо этого они старались убаюкать себя легендами, в которых правда смешивалась с полуправдой и даже прямым вымыслом и не оставалось места для объективной оценки исторического значения этрусков. Так создавался миф о славном происхождении Рима, который от самого своего возникновения стоял якобы выше своих соседей, ибо его судьба как будущего властелина мира была заранее предопределена. Этот миф был признан исторической реальностью. В таком виде он попал в исторические труды, и один историк стал заимствовать его у другого.

Древние легенды и сказания отличались тем, что повествовалй об отдельных личностях, родах или целых народах, связывая их со сказочным миром героев или даже богов. Римляне питали слабость к легендам и мифам, прославлявшим возникновение Рима и подчеркивавшим, что urbs aeterna — вечный город — был основан теми, кто вел свое происхождение от небожителей и своими судьбами был связан с легендарной историей Греции, особенно с событиями, которые разыгрались во время войны греков против Трои[28]. Таким путем римляне хотели сравняться с древними греками, в античную эпоху считавшимися недостижимым образцом.

Поэтому Рим так упорно настаивал на достоверности легенды о том, что праотцом римского народа был троянский герой Эней, сын богини Венеры[29], который после падения Трои и многочисленных приключений добрался до берегов Италии. Основателем Рима в глазах римлян был Ромул, представитель рода Энея и сын бога войны Марса. Так через посредничество Энея и Ромула у колыбели Рима становились сами боги.

По иронии судьбы римляне, почитавшие Энея как праотца римского народа, даже само предание об Энее заимствовали у этрусков.

Однако цели своей римляне добились — даже в древнюю эпоху невозможно было отличить, где кончается мир фантазии и начинается действительная история. В результате почти полностью был предан забвению период расцвета этрусского могущества. Сейчас нелегко выяснить, когда произошло то или иное важное событие, например когда был основан Рим. Согласно наиболее распространенной версии, город был заложен в 753 году до н. э. Однако эта дата связана с Ромулом. Шведский археолог Е. Гирстед, занимающийся изучением древнего периода римской истории, стоит на более реалистических позициях: по его мнению, Рим был основан примерно в 575 году до н. э., в правление этрусской династии. Но и эта точка зрения вызывает немало возражений и сомнений.

История упадка этрусков, особенно ее поздний период, намного богаче конкретными данными.

Судя по сведениям о древних этрусках, можно предположить, что кратковременный расцвет их могущества был в то же время началом их постепенного упадка. Уже в первой половине V века до н. э. мы встречаемся с первыми признаками ослабления их могущества. Это отразилось в легенде о том, что последний этрусский царь, Тарквиний Гордый, был изгнан из Рима. Он якобы вызвал ненависть всего римского населения, и его изгнание было встречено с восторгом. Так Рим освободился от этрусского владычества.

Согласно легенде, изгнание произошло в 510 году, однако достоверность этой даты вызывает сомнение. В 510 году из Афин были изгнаны тираны, и очень возможно, что римские историки хронологически перенесли это событие в легендарную эпоху становления Рима и соединили его со свержением этрусской династии. Гирстед считает, что этруски были изгнаны из Рима примерно в середине V века до н. э.

Потеря Рима была первым серьезным поражением этрусского мира. В римских преданиях сохранилось много легенд, связанных с этим событием. Это сказания о героической борьбе римлян со свергнутым Тарквинием Гордым, который стремился восстановить господство этрусков над Римом с помощью Порсены — царя этрусского города Клузия. К ним относится и рассказ о Горации Коклесе — он один удержал деревянный мост через Тибр против войск врага, и предание о героической римлянке Клелии, спасшей девушек заложниц, которых держали в плену этруски.

Наибольшую известность, однако, получил, вероятно, рассказ о мужественном Муции Сцеволе, которому принадлежит наибольшая заслуга в том, что конфликт закончился в пользу Рима.

Рим был осажден этрусками во главе с Порсеной и находился уже в безвыходном положении, так как осада длилась долго и в городе не хватало продовольствия. Казалось, что Рим должен пасть. И тогда римский юноша Гай Муций отправился тайно в этрусский лагерь, чтобы убить Порсену и спасти Рим от поражения.

Он случайно пришел в тот момент, когда воинам выплачивали жалованье. Порсена с писарем сидел в толпе воинов. Муций смешался с ними, и вскоре ему представился удобный случай. Он без колебаний бросился на врага. Но его жертвой стал царский писарь, одетый в царское облачение. С окровавленным кинжалом в руке Муций пытался бежать, но был пойман и приведен к царю.

Ливий, в сочинениях которого приводится эта легенда, приписал Муцию следующие слова, с которыми тот обратился к Порсене:

«Я — римский гражданин; зовут меня Гаем Муцием; как враг я хотел убить врага и так же готов умереть, как готов был совершить убийство. Римляне умеют храбро и действовать и терпеть. И не один я замыслил это против тебя: за мной следует длинный ряд ищущих той же чести. Итак, если тебе угодно, то приготовься каждый час рисковать своей головой и видеть в преддверии своего дворца меч врага: такую войну объявляем тебе мы, римские юноши; не бойся войска, не бойся битвы; ты один будешь иметь дело с отдельными людьми.

Когда царь, воспламененный гневом и напуганный опасностью, отдавал приказание развести кругом огни, грозя ему, если он не раскроет тотчас же, о каких засадах он говорил ему загадочно, тот ответил: «Вот тебе, чтобы ты понял, как ценят тело те, которые предвидят великую славу!» При этих словах он положил правую руку на огонь, разведенный для жертвоприношения. Когда он жег ее, точно ничего не чувствуя, царь, вне себя от удивления, вскочил со своего седалища, приказал оттащить юношу от алтаря и сказал: «Уходи ты, дерзнувший на более вражеское дело против себя, чем против меня! Я сказал бы, исполать тебе, если бы твоя доблесть стояла за мое отечество; теперь же я освобождаю тебя от ответственности, которой ты подлежал по праву войны, и отпускаю тебя целым и невредимым!» Тогда Муций, как бы желая отблагодарить, сказал: «Так как ты чтишь доблесть, то получи в дар от меня то, чего ты не мог добиться угрозами: мы, триста лучших римских юношей, поклялись бороться против тебя этим способом; первый жребий пал на меня; остальные будут являться каждый в свое время, кому придется по жребию, пока судьба не даст попасть в тебя!»»

После этого Муций был отпущен. Под впечатлением случившегося Порсена предложил римлянам мир. Таким образом, несмотря на все старания, замыслы Тарквиния и Порсены не осуществились.

Однако и после потери Рима этруски еще сохраняли свое могущество на территории Италии. Они попрежнему пользовались влиянием в Кампании и на севере Италии, а их флот продолжал вести оживленную торговлю в Западном Средиземноморье. Тем не менее величие этрусков уже клонилось к закату, и перед будущим историографом период высшего расцвета их могущества предстанет кратким мгновеньем, уже омраченным тенью событий, которым вскоре предстояло произойти. Судьба этрусков уже решалась не в самой Этрурии, а за ее пределами. Рим, свергнувший господство этрусков, расширял свое влияние в Лации, и предание повествует о том, что уже в первой половине V века до н. э. произошли открытые столкновения между Римом и этрусским городом Вейями. Не случайно конфликт произошел именно с Вейями. Этот богатый город, известный и как культурный центр, где создавались лучшие произведения этрусских скульпторов, был естественным конкурентом Рима. Римляне не могли считать свое положение достаточно прочным, пока поблизости процветал другой город, который мог отнять у них славу, по праву принадлежавшую, с точки зрения римлян, только Риму. Легенда утверждает даже, что триста представителей римского рода Фабиев решили на свой страх и риск выступить против Вей и избавить тем самым Рим от угрозы, которую собой представлял этот город. Героический жест Фабиев не достиг цели. Вместо победы они нашли в сражении с этрусками смерть.

Один день Фабиев всех послал в сражение славное, Всех посланных в бой загубил единственный день...

Говорит римский поэт Овидий в поэме, прославляющей этот подвиг. И все же римлянам удалось добиться по крайней мере того, что с течением времени они стали равноправными партнерами Вей. Решительная проба сил была только отложена.

Ограничению могущества этрусков способствовали не в последнюю очередь и их старые соперники греки, особенно жители сицилийских колоний. Сицилийские греки создали сильный флот и не желали делить с этрусками господство на море и прибыль от торговли.

Влияние этрусков на море основывалось не только на силе их флота. Не менее эффективным оружием являлся их союз с Карфагеном. Однако карфагеняне вовсе не были непобедимы. Их ахиллесовой пятой были сухопутные сражения, в которых они добивались куда меньших успехов, чем в морских битвах.

Сицилийские греки имели все основания с опасением следить за действиями Карфагена: западная часть Сицилии находилась в руках карфагенян, которые проникли туда еще в VIII веке до н. э. Это постоянно создавало напряженность в отношениях между Карфагеном и Сицилией.

Согласно античным источникам, в 480 году к острову подошел карфагенский флот и на берег сошла армия, насчитывавшая 300 тысяч человек. В этой битве у города Гимера победила греческая армия, предводительствуемая сиракузским тираном Гелоном, хотя она была намного малочисленнее. После этого у карфагенян не оставалось надежды на полный захват Сицилии и установление контроля над близлежащими областями Средиземного моря. Поражение Карфагена значительно ослабило и морские позиции этрусков, опиравшихся на его поддержку.

В 482 году Анахилай, тиран греческих городов Регии и Занкла на юге Италии, закрыл Мессинский пролив для этрусских кораблей. Тем самым был нанесен еще один удар по могущественным конкурентам Греции, которые в это время испытывали многочисленные трудности на суше и на море. Поводом к дальнейшему вмешательству греков послужили события, разыгравшиеся непосредственно в центре Италии, что само по себе свидетельствует о растущем влиянии греков. Этруски стали угрожать греческой колонии Кумы, расположенной вблизи нынешнего Неаполя, и она попросила помощи у тирана Сиракуз Гиерона I. Его флот вместе с кумскими кораблями встретился в 474 году недалеко от Кум с морскими силами этрусков и нанес им сокрушительное поражение.

Битва у Кум положила конец влиянию этрусков в Средиземноморье. С этого момента от былой славы Этрурии как морской державы остался лишь слабый отблеск. Падение влияния на море вскоре отразилось и на событиях, происшедших на суше. В 453 —452 годах до н. э. этрусский флот не сумел защитить от опустошительных набегов сиракузцев не только Корсику, но и самоё Этрурию. Этруски потеряли остров Ильву (ныне Эльба), который имел для них большое хозяйственное значение как богатейший источник железной руды.

Позициям этрусков на Апеннинском полуострове были еще до этого нанесены удары, которые ослабили их господство, особенно в Центральной Италии. Рост могущества Рима в Лации, сопредельной с Этрурией провинции, имел далеко идущие последствия. Кампания, которой владели этруски, оказалась изолированной от их остальной территории. В 506 году этруски предприняли попытку овладеть городом Арреций в Лации, чтобы укрепить там свое влияние, но потерпели неудачу. Тиран Кум разбил этрусков и тем самым в значительной степени способствовал ослаблению этрусского могущества в Италии.

После этого поражения стало ясно, что господству этрусков в Кампании подходит конец. Однако прошло еще немало времени, прежде чем этруски покинули Кампанию. В 424 году до н. э. в Кампании вспыхнул мятеж против этрусков, около 420 года он окончился победой восставших. Так завершилась эпоха этрусского владычества в Кампании. Не позднее 424 года Капуя стала независимым городом.

После неудач в Лации, Кампании и на море этруски опирались только на собственно Этрурию, хотя на севере Италии в их подчинении еще оставались области, имевшие важное стратегическое и хозяйственное значение. Но и здесь быстро приближалась катастрофа.

Уже сравнительно давно этруски сталкивались с римлянами в тех областях, где их интересы непосредственно соприкасались. Борьба велась недалеко от Рима, и прямым поводом для конфликтов были постоянные трения между Римом и Вейями. Позиции усиливались тем, что на их стороне находился влиятельный латинский город Фидены.

Химера. V в. До н. э.

Война вспыхнула в 438 году до н. э. Оба соперника были безжалостны. Фиденяне убили четырех парламентеров римлян, а римский консул Гай Корнелий Косс умертвил царя Вей — Толумна. Его доспехи римляне принесли на Капитолии в жертву Юпитеру Феретрию[30]. Во время одного из сражений этрусским воинам даже удалось проникнуть в Рим, однако они были отброшены и римские легионы захватили Фидены. Мятеж фиденян, во время которого были истреблены римские колонисты, закончился победой Рима и уничтожением всего мятежного города. В 426 году, спустя двенадцать лет после начала войны, конфликт между Вейями и Римом был на время урегулирован и соперники заключили двадцатилетний мир.

Однако соотношение сил менялось не в пользу Вей, которые после уничтожения Фиден потеряли верного и надежного союзника.

В 406 году Вейи и Рим померились силами в последний раз. Римляне осадили Вейи, и эта осада длилась якобы свыше десяти лет. Войне с Вейями римляне придавали большое значение, считая, что от нее во многом зависит судьба Рима. И, быть может, именно поэтому в римских преданиях сохранились полу правдоподобные рассказы об этой войне, превозносящие воинскую доблесть Марка Фурия Камилла, победителя Вей.

Римляне проявили себя жестокими победителями. Жителей Вей перебили или продали в рабство. Их судьба должна была послужить предостережением другим этрусским городам, чтобы те знали, к каким последствиям приводит сопротивление Риму. Участь Вей была решена раз и навсегда — городскую территорию передали римским гражданам.

После падения Вей дорога в Этрурию была открыта для Рима. И римляне, люди практичные, не преминули воспользоваться этой возможностью. Город Капена, который поддерживал Вейи в борьбе против Рима, в 395 году сам стал добычей завоевателей.

Едва закончились военные действия на юге Этрурии, как этрускам пришлось сдерживать напор кельтских или, как их называли римляне, галльских племен. Еще в конце V века они начали проникать в Северную Италию, а оттуда в начале IV века повели стремительное наступление на юг. Первой жертвой кельтских завоевателей пала этрусская колония Мельн, расположенная восточнее нынешнего Милана. Затем кельты стали захватывать один за другим города на севере Италии. Это было вторжение орд, сметавших все на своем пути. Быть может, именно поэтому в Северной Италии следы пребывания этрусков встречаются намного реже, чем следовало бы ожидать. В середине IV века до н. э. кельты господствовали уже во всей Северной Италии.

Но еще раньше, приблизительно в 390 году до н. э., кельты предприняли нападение на Этрурию. Им удалось захватить город Клузий, а оттуда они начали проникать дальше на юг, к границам районов, которые находились под владычеством Рима. 18 июля 387 года до н. э. они встретились близ Рима с римскими легионами и наголову их разбили. Гордый Рим, прежде сам нападавший на своих соседей, неожиданно оказался жертвой вражеских войск. Больше того: кельты захватили город и сожгли его. Сохранился лишь храм на Капитолийском холме, защитников которого, как утверждает легенда, в критическую минуту разбудил крик священных гусей[31].

Вторгшиеся кельты обошлись с римлянами не менее жестоко, чем с этрусками. Положение последних было особенно тяжелым: им почти одновременно с двух сторон угрожали враги, от которых они не могли ждать пощады. Этрусков спасло только то, что кельты, с невероятной быстротой продвинувшиеся в Центральную Италию, не дали римлянам воспользоваться трудностями, которые испытывали этруски в связи с вторжением врага в Паданскую долину.

Однако римляне быстро оправились от ран, нанесенных кельтами. Они уплатили высокую контрибуцию, кельты ушли, и Рим восстановил свои силы.

Иначе складывались дела этрусков. Их силы были подорваны. Правда, они вместе с другими италийскими племенами совершали нападения на римские территории, особенно когда Рим был ослаблен кельтским вторжением, однако эти попытки не причинили Риму значительного ущерба. В 384 году до н. э. сиракузский тиран Дионисий I атаковал с моря итальянское побережье и разгромил город Пирги — порт Цере, одного из важнейших центров Южной Этрурии. Греческий флот, насчитывавший 60 кораблей, во главе с самим Дионисием вновь дал почувствовать этрускам свою силу.

Слабеющие этруски утратили свое влияние и на Корсике.

А между тем римляне, обретшие былое могущество, в 383 году основали в Южной Этрурии колонию Сутрий, а спустя десять лет колонию Непета, ставшие базами римского владычества на территории этрусков.

В конце первой половины IV века до н. э. произошло столкновение между Римом и одним из самых сильных городов Южной Этрурии — Тарквиниями.

О накале борьбы свидетельствуют следующие факты: в 358 году тарквинийцы принесли в жертву богам 307 римских пленных, четырьмя годами позднее столь же жестокий поступок в отместку совершили римляне. Ливий рассказывает об этом событии, имевшем место в 354 году: «...с одними тарквинийцами поступлено строго. Урон их в битве был весьма велик, но число пленных, нам доставшихся, еще более. Из них выбрано триста пятьдесят восемь человек из лучших семейств; они отосланы в Рим; прочие пленные умерщвлены без всякого сострадания. Народ Римский не менее строго поступил и с теми пленными, которые были присланы в Рим: они были предварительно наказаны розгами и потом им отрубили головы».

После этих событий Тарквинии в 351 году до н. э. заключили с Римом мир, длившийся 40 лет, но так и не смогли встать прочно на ноги.

В IV веке до н. э. влияние этрусков непрерывно ослабевало. Этрусские города один за другим попадали в подчинение Риму. Вспыхивавшие в них мятежи против римского господства напоминали усилия человека, яростно сотрясающего свои оковы, но не способного их порвать. Однако в конце IV века до н. э. этруски еще проявляли известную самостоятельность и проводили независимую политику. В это время возникла парадоксальная ситуация: теснимые римлянами, этруски, ощущая свою беспомощность, искали пути сближения с давними врагами и выступали против ближайших союзников. Они старались добиться дружбы сиракузского тирана Агафокла. В 307 году до н. э. этрусский флот прибыл в Сиракузы, чтобы оказать помощь грекам в борьбе против Карфагена. Но этрускам так и не удалось завоевать расположение сицилийских греков. Впрочем, иначе и не могло быть. Слабеющие этруски утратили дружбу

Карфагена и не добились союза с греками. Они остались одни со всеми своими проблемами, покинутые окружающим миром, который проявлял полное безразличие к их трудностям.

Попытка оказать помощь Сиракузам была последней значительной акцией этрусского флота, навсегда разорвавшей союз между этрусками и карфагенянами.

На суше этрусков также преследовали неудачи. В 309 году до н. э. римляне разбили этрусские войска у Вадимонского озера. IV век закончился для этрусков сплошными поражениями.

В начале III века этруски объединились с кельтами, а также с самнитами, луканами и другими италийскими племенами и в последний раз попытались задержать распространение римского влияния. В 295 году этруски и кельты были разбиты у Сентина, в 283 году потерпели поражение у Вадимонского озера. Не суждено было сбыться мечте кельтов и этрусков о господстве над Центральной Италией. Она подпала под полное влияние Рима.

Из этрусских городов дольше всех сохраняли самостоятельность Вольсинии. Они были захвачены римлянами в 265 году до н. э.— об этом уже говорилось выше. Славная история этрусков подошла к бесславному концу.

После поражений этрусских городов на захваченных территориях распространялось римское влияние, которое постепенно вытеснило древние традиции и обычаи. Романизация Этрурии началась еще в IV веке до н. э. Сюда переселялись римские колонисты, этрусские города сначала внешне, а с течением времени и по существу становились городами римскими. В Тоскане зазвучала латынь. Римляне создали в Этрурии сеть дорог, которая полностью удовлетворяла их стратегические и экономические потребности. Этрурия и этруски постепенно исчезали из мира, рамки которого составляла Италия, находившаяся под господством Рима.

Побежденные этруски наконец смирились с тем, что перестали быть хозяевами в собственном доме. Их непокорность сменилась преклонением перед могуществом Рима, и до конца III века до н. э. у римлян не было оснований сомневаться в лояльности своих невольных подданных. Даже когда Рим боролся с внутренним кризисом или преодолевал внешнеполитические трудности, этруски не поднимались на борьбу с ним. Они сохранили верность Риму и во время опасного вторжения в Италию карфагенского полководца Ганнибала в период Великой Пунической войны (218 — 201 гг. до н. э.) и столетием позже, когда с 91 по 88 год взбунтовалась большая часть италийских племен и римлянам с большим трудом удалось подавить восстание.

Верность этрусков была вознаграждена тем, что им широко предоставлялось римское гражданство. Однако эта привилегия обернулась против них самих: вместе с римским гражданством они заимствовали привычки римлян и все больше пользовались латынью, постепенно забывая родной язык.

Так потеря политической самостоятельности привела в конечном итоге к полному забвению этрусского языка, а также, в известной степени, и всей культуры, созданной этрусками. В последующие столетия их достижения затмила слава Рима. Романизацией Этрурии и превращением исторических центров этрусков в неотъемлемую часть римской Италии завершилась история народа, к которому неприменима поговорка: конец всему делу венец.

Тайна происхождения

...Миновав многие народы, они прибыли наконец к омбрикам[32], где основали город и живут до настоящего времени.

Геродот

...кажется мне, что правы скорее те, кто считает их местным населением, а вовсе не пришельцами.

Дионисий Галикарнасский

Вопрос о происхождении этрусков был не ясен уже в древности.

В V веке до н. э., когда слава этрусков еще не закатилась, греческий историк Геродот, которого называют «отцом истории», записал интересные сведения. В одном из произведений он, описывая главным образом столкновение между греками и персами в первой половине V века до н. э., сообщил много ценных данных о жизни других современных ему народов и в том числе о малоазийских лидийцах. Одного этого отрывка было бы достаточно, чтобы прославить Геродота на века, даже если бы больше ничего из его произведений не сохранилось:

«...в царствование Атиса, сына Манея, была большая нужда в хлебе по всей Лидии. Вначале лидийцы терпеливо сносили голод; потом, когда голод не прекращался, они стали измышлять средства против него, причем каждый придумывал свое особое. Тогда-то, говорят они, и были изобретены игры в кубы, в кости, в мяч и другие, кроме шахматной игры; изобретение шахмат лидийцы себе не приписывают. Изобретения эти служили для них средством против голода: один день они играли непрерывно, чтобы не думать о пище, на другой день ели и оставляли игру. Таким способом они жили восемнадцать лет. Однако голод не только не ослабевал, но все усиливался; тогда царь разделил весь народ на две части и бросил жребий с тем, чтобы одной из них остаться на родине, а другой выселиться; царем той части, которая по жребию оставалась на месте, он назначил себя, а над выселявшейся поставил сына своего, по имени Тиррена. Те из них, которым выпал жребий выселиться, отправились в Смирну[33], соорудили там суда, положили на них нужные им предметы и отплыли отыскивать себе пропитание и местожительство. Миновав многие народы, они прибыли наконец к омбрикам, где основали города и живут до настоящего времени. Вместо лидийцев они стали называться по имени сына того царя, который заставил их выселиться; имя его они присвоили себе, и названы были тирренами».

Так звучит самый древний связный рассказ античного историка о происхождении этрусков, считавшего, что этруски не принадлежали к местному италийскому населению, и объясняющего, как возникло наименование «тиррены», которое греки употребляли для этрусков.

Тот факт, что Геродот упоминает о происхождении этрусков, сам по себе не является чем-то исключительным и вовсе не может служить доказательством исторической достоверности версии греческого историка. В древнее время было принято интересоваться происхождением самых различных явлений. Люди хотели знать, кто основал их город, кто был праотцом их народа, кто заложил тот или иной социальный институт, и если не могли найти действительные источники или настоящих основателей, то придумывали легендарных героев или все объясняли вмешательством богов.

Интересно другое — откуда Геродот почерпнул сведения, которые он излагает. Сам он источника не указывает. Вполне возможно, что он пересказал предание, распространенное в его время. Ничего более конкретного мы пока не можем сказать по этому поводу.

Гидрия из Цере. Вторая половина VI в. до н. э.

В древности долгое время господствовала точка зрения, что этруски пришли в Италию с востока. Она подтверждается тем, что практически на протяжении всего античного периода писатели и историки придерживались в общем единого взгляда на происхождение этрусков. Познакомившись ближе с их высказываниями, мы убедимся, что со всех случаях прямым или косвенным источником их сведений был Геродот.

«Ибо так же как народ тусков, живущий на побережье Тосканского моря, пришел из Лидии, так и венеты, известные как обитатели Ядранского моря, были изгнаны из захваченной Атенором Трои»,— пишет Юстин в обработанной им «Всемирной истории» Трога (Помпей Трог был одним из историков эпохи Цезаря).

«В этот период в Лидии правили два брата, Лидий и Тиррен; и они после того, как были принуждены к этому неурожаем, бросили жребий, кто из них должен вместе с частью населения покинуть родину. Жребий пал на Тиррена. Он доплыл до Италии и дал земле и ее населению и морю свое имя, которое стало известным и до сих пор сохраняется»,—пишет Веллей Патеркул, малоизвестный историк эпохи императора Тиберия (14 — 37 годы н. э.).

В римский период гипотеза о восточном происхождении этрусков иногда использовалась и для достижения определенных практических целей. Об этом свидетельствует один из самых знаменитых римских историков, Корнелий Тацит, живший на рубеже I и II веков н. э. В «Летописи» Тацит говорит об императоре Тиберии:

«Но Кесарь для отвращения молвы сей, присутствуя часто в сенате, в продолжение многих дней слушал послов Азиатских, препиравшихся о городе, в котором приличнее в честь его храм воздвигнуть. Одиннадцать городов имели прения о преимуществе, силами неравные, но права их были одинаковы».

Далее Тацит приводит доводы, с помощью которых отдельные города стремились добиться, чтобы именно им была оказана эта честь. Наконец, осталось лишь два — Сарды и Смирна.

«Сардяне, как единокровные Римляне, представляли оічределение Етрурии: «ибо Тиррен и Аид, от царя Атиса рожденные, по причине умножившегося народа разделили оный между собою. Лид остался в отеческих землях, а Тиррену предоставлено основать новые селения, и по именам предводителей народ, в Азии поселившийся, наименован Лидянами, а в Италии — Тирренами...»

Смирняне вспоминали не только славное происхождение своего города, но «обратились к оказанным Римскому народу услугам, на которые наибольшую надежду полагали». Сенат принял решение в пользу Смирны. Благодаря Тациту до наших дней сохранился в своеобразной интерпретации один из пересказов сообщения Геродота, который, однако, отличается от первоначальной версии в одном существенном пункте: Геродот называл пунктом сбора лидийцев перед их отплытием в Италию не Сарды, а Смирну.

Среди античных историков нашелся, насколько нам известно, всего один, который усомнился в достоверности рассказа Геродота. И не только усомнился, но резко выступил против него.

Это был Дионисий из малоазийского города Галикарнаса. Он жил в Риме в конце I века до н. э., входил во влиятельную литературную группу и оказал воздействие на литературную деятельность своего времени. Интересовался он главным образом вопросами ораторского искусства, но написал также и исторический трактат «Римские древности», в котором анализирует самую древнюю фазу римской истории от основания Рима до его первого столкновения с Карфагеном, когда римское государство впервые выступило на международной арене как серьезный претендент на гегемонию в западной части Средиземноморья.

Дионисий Галикарнасский подробно описал в своем труде легендарный период римской истории. Он стремился доказать, что родословную римского народа следует вести прямо от греков. Этрусков он упоминает поэтому, только анализируя историю Греции и Рима и сопоставляя параллельные явления, характерные для развития обоих государств. Тем не менее приводимые им сведения об этрусках, в том числе об их происхождении, до сих пор представляют немалый интерес.

Дионисий отрицает точку зрения Геродота, ибо, утверждает он, у этрусков не было с лидийцами ни общего языка, ни общих богов, законов или традиций. «Поэтому, кажется мне, правы скорее те, кто считает их местным населением, а вовсе не пришельцами». Полемизируя с Геродотом, Дионисий ссылается и на то, что современник Геродота Ксанф, автор четырехтомной «Истории лидийцев», вообще не упоминает о их переселении в Италию. По версии Ксанфа, сына царя Атии звали вовсе не Тиррен, а Тореб, и он остался в Малой Азии, где владел частью царства своего отца. По имени Тореба его подданные якобы назывались торебяне, а один из малоазийских городов стал именоваться Тореб.

Свидетельство Дионисия представляет собой особый интерес, потому что Дионисий знал этрусков и мог слышать их речь. Кроме того, он сам происходил из местности, которая считалась прародиной этрусков. Сегодня мы можем лишь строить догадки, кого он имел в виду, говоря о тех, «кто считает их местным населением». Не менее интересно было бы узнать, какие аргументы выдвигали эти люди против Геродота в поддержку своей точки зрения. На эти вопросы мы, к сожалению, еще не получили ответа.

Некоторые современные исследователи называют Дионисия Галикарнасского создателем так называемой этрусской проблемы. Но если бы процитированный отрывок из произведения Дионисия не дошел до нас, этрусская проблема все равно так или иначе возникла бы. Ибо своеобразие этрусского языка, этрусского искусства и всей этрусской цивилизации само по себе выдвигает вопрос об источниках ее зарождения.

Когда ученые стали собирать и анализировать свидетельства античных авторов, которые могли бы пролить свет на происхождение этрусков, их внимание привлекло одно место в обширном произведении Тита Ливия, заставляющее думать, что в древности, возможно, существовала еще одна точка зрения на этот вопрос. Передаем слово Титу Ливию:

«И альпийские племена, бесспорно, тоже по происхождению этруски, особенно ретии, которые, однако, под влиянием окружающей природы одичали до такой степени, что они не сохранили от старых обычаев ничего, кроме языка, но даже и язык они не сумели сохранить без искажения».

Ливий имеет в виду население древней Ретии — области, простирающейся от Боденского озера до Дуная и включающей нынешний Тироль и часть Швейцарии. Что же касается происхождения этрусков, то процитированный отрывок из Ливия, к сожалению, недостаточно ясен и допускает различные толкования. Одно из них заключается в том, что еще в древности считали, что этруски проникли в Италию с севера по суше и что Ретия была своеобразным промежуточным пунктом на их пути. В отличие от предыдущих теорий это уже гипотеза современных исследователей.

Итак, в древности не было четкого, общепринятого мнения о том, пришли ли этруски в Италию со стороны и если да, то откуда. Решить эту задачу было суждено будущим поколениям. Но прошло много столетий, прежде чем мир снова открыл этрусков, и это не могло помочь решению загадки. Когда в наше время исследователи попытались выяснить спорный вопрос о происхождении этрусков, по случайному стечению обстоятельств наибольшее число сторонников вначале имела теория или скорее гипотеза о том, что этруски пришли в Италию с севера.

В XVIII и начале XIX века, когда эта проблема возникла снова и была сделана попытка найти ее решение, ученые не располагали глубокими и широкими познаниями об этрусском народе. Стремясь раскрыть тайну его происхождения, они в основном начинали с того места, где обрывались свидетельства Геродота, Дионисия и Ливия. Высказывание Дионисия казалось им достаточно убедительным и поколебало веру в историческую достоверность рассказа знаменитого Геродота, но в то же время не было столь бесспорным, чтобы устранить все сомнения. Поэтому главным источником сведений, к которому обращались при поисках родины этрусков, стал Ливий.

Сторонники его точки зрения подчеркивали два обстоятельства. Первое — это сходство звучания слов «Ретия» и «расенна» — так называли себя этруски. Второе — тот факт, что в придунайской ретийской области были обнаружены надписи, сделанные этрусскими буквами на языке, не только похожем на язык этрусков, но, по мнению некоторых исследователей, идентичном с ним. Авторитет Ливия, таким образом, возрос еще более, а теория северного происхождения этрусков, казалось, была доказана.

Казалось... На самом деле проблема была решена далеко не окончательно, и точка зрения Ливия торжествовала не долго. Собственно говоря, ее с самого начала опровергали данные другого античного историка. Им был не кто иной, как Плиний Старший, который пишет, что ретами называли этрусков, которых в IV веке до н. э. вытеснило из долины реки По вторжение кельтов. Эта гипотеза объясняет и происхождение этрусских находок в придунайской области.

Сторонники теории северного происхождения этрусков, однако, не сложили оружия. Один из самых известных приверженцев этой точки зрения, немецкий историк Б. Г. Нибур (1776—1831), много сделавший для углубления наших знаний о древнейшем периоде истории Италии и Рима, отверг мнение Плиния как бездоказательное. Он утверждает, что области, из которых якобы этруски были вытеснены под напором кельтов, в то время вообще не были заселены и, следовательно, этруски пришли не из Италии в Ретию, а, наоборот, из Ретии в Италию. Ретия была для них исходным пунктом для похода через Альпы в Италию.

Новые открытия не подтверждают это предположение. Доказано, что надписи, найденные в ретийской области, сделаны в сравнительно поздний период — примерно во II веке до н. э., то есть никак не могут служить доказательством северного происхождения этрусков.

У этой гипотезы было немного сторонников, в последнее время ее отстаивали лишь единицы, но недавно в пользу северного происхождения этрусков высказались выдающиеся итальянские исследователи де Санктис и Луиджи Парети.

Де Санктис считает этрусскими племена, которые пришли в Италию с севера примерно в 1800 году до н. э. и, как мы уже говорили, строили сооружения на сваях.

Парети опубликовал в 1926 году большой труд, доказывающий, что этрусками были пришельцы, которые в конце II тысячелетия до н. э. проникли в Италию с севера и создали культуру Виллановы.

Однако отождествление этрусков с носителями древних археологических культур не подтверждено убедительными аргументами. Поэтому теория северного происхождения этрусков остается недоказанной и наименее привлекательна для исследователей, желающих оперировать наименьшим количеством неизвестных.

Советский этрусколог Н. Н. Залесский, в последнее время систематически занимавшийся исследованием этрусков в Северной Италии, сравнил данные археологии со свидетельствами античных историков и пришел к выводу, что этруски жили в Центральной Италии и двигались с юга на север, а не наоборот. По его мнению, этрускам не принадлежала вся территория Северной Италии. Центрами их влияния были отдельные города, которые не поддерживали с самой Этрурией тесных контактов и в которых кроме этрусков жили люди других племен.

Судя по всему, большинство исследователей, особенно немецких, склоняется в последнее время к точке зрения Геродота. Этому способствовали некоторые данные, на первый взгляд неопровержимо доказывающие его правоту. Новые открытия как бы помогли Геродоту вновь обрести утраченную репутацию.

Один такой спасательный круг был брошен египтологами. В египетских надписях, сделанных в XII веке до н. э., говорится о врагах, приплывших изза моря и угрожавших тогдашней Египетской империи. Это были «морские народы», обитавшие, по всей вероятности, на островах Эгейского моря или на побережье Малой Азии. Выяснилось, что один из этих народов назывался турша, что имело особенно важное значение для этрускологов: название «турша», встречающееся в египетских надписях, они отождествили с греческим названием этрусков «тиррены» и приписали этрусским мореплавателям неудавшуюся попытку вторжения в Египет.

В 1885 году было сделано важное открытие на острове Лемнос, находящемся в Эгейском море. Два французских археолога, Кузен и Дюррбах, нашли близ деревни Каминия надгробную стелу, на которой штрихами был изображен воин с копьем и круглым щитом. Рядом с рисунком на стеле была выбита греческими буквами надпись, но не на греческом языке, хотя основное население острова составляли греки. При сравнении текста с этрусскими письменными памятниками было доказано, что язык, на котором он написан, имеет общие черты с этрусским, а может быть и тождествен с ним.

Лемносская стела, как и сами этрусские надписи, до сих пор не поддается расшифровке, но сам собой напрашивается вывод, что стела имеет отношение к этрускам. Отсюда естественно сделать умозаключение, что этруски некоторое время жили на острове.

Из этого вытекает, что этруски пришли в Италию из-за моря, а Лемнос был временным пунктом, где они останавливались на пути с востока на запад, или даже исходной точкой, откуда начала свое продвижение одна из групп этрусских мореплавателей.

Теория малоазийского происхождения этрусков получила подтверждение в дальнейшем, когда было обнаружено, что между некоторыми малоазийскими и этрусскими именами существует удивительное сходство. В пользу этой теории свидетельствуют и некоторые восточные элементы, ясно различимые в архаическом изобразительном искусстве этрусков. Их можно объяснить как влияние восточной родины этрусков, как реминисценцию традиций и образа мыслей малоазийских тирренов.

Казалось, что факты доказывают сообщения Геродота. Одни данные согласовывались с другими и подтверждались третьими. И тогда некоторые ученые осмелились пойти дальше и задать вопросы, на которые нелегко найти ответ: когда тиррены пришли в Италию? Каким образом это произошло?

В науке смело поставленные вопросы ведут либо к сенсационным открытиям, либо к рискованным гипотезам. Надо сказать, что различного рода предположения о приходе этрусков в Италию — а их было сделано не так уж мало — относятся в своем большинстве ко второй категории, хотя люди, высказывавшие их, приложили немало усилий и проявили недюжинное остроумие для того, чтобы их конструкции выглядели как можно правдоподобнее и убедительнее.

Эти гипотезы переносят нас в последние столетия II тысячелетия до н. э. В то время в Восточном Средиземноморье происходили коренные изменения, определившие будущую судьбу и величие Европы, населенной пока что примитивными племенами, которые умели применять лишь каменные орудия и не знали городской цивилизации. В наших представлениях об этой эпохе до сих пор смешиваются реальные события, мифы и догадки, несмотря на то что археологические исследования приводят к новым открытиям, которые помогают обнаружить совершенно неожиданные связи между странами и континентами.

Лемносская стела. VII в. до н. э.

Большое значение имели тогда восточные районы нынешней Греции, острова, лежащие между Грецией и Турцией, Крит и западное побережье Турции — то есть область, именуемая в специальной литературе Эгейской. Как и вся восточная часть Средиземноморья, Эгейская область в последней трети II тысячелетия до н. э. была ареной сложных событий, в которых важную роль играли могущественные державы того времени — Египет, царство хеттов и Микены в Пелопоннесе. Царство хеттов и Микены слабели, Египет же благодаря своему выгодному географическому положению сумел удержать сильные позиции. Однако и он подвергся нападениям между XIV и XIII веками до н. э., когда этого района достигли народы, пришедшие морским путем с востока и продвигавшиеся дальше на запад.

«Морские народы» — так их называют некоторые источники — внушали страх населению прибрежных областей. Вместе с тем их экспансия открыла новую эпоху в истории Эгейской области. На развалинах старых культур в последующий период возникла новая цивилизация, достигшая очень высокого развития, особенно в Греции. С этими мощными движениями и преобразующими ход истории событиями в Эгейской области, бесспорно, связано и проникновение в XII — X веках до н. э. в Италию с севера по суше новых племен, носителей уже известной нам культуры Виллановы. Они говорили на индоевропейских языках и отличались от более древнего населения Италии тем, что умели выплавлять и обрабатывать железо.

Сторонники теории восточного происхождения этрусков считают их приход в Италию из Малой Азии частью так называемого эгейского переселения. Большинство из них полагает, что этруски появились в Италии не все одновременно, что они прибывали на новую родину постепенно, небольшими группами. По мнению австрийского исследователя ІІІахермейера, например, этруски заняли территорию Центральной Италии двумя большими волнами.

Если вспомнить о средствах, которыми располагали мореплаватели в первые века I тысячелетия до н. э., то действительно трудно предположить, что все этруски переселились в Италию одновременно. Вряд ли также они могли преодолеть расстояние между Малой Азией и Италией, не делая остановок по пути. Если они избрали этот далекий и трудный путь, то группы переселенцев должны были останавливаться в удобных для них пунктах и лишь спустя более или менее длительное время двигаться дальше.

Дата прихода этрусков в Италию определяется поразному. Нынешние сторонники теории восточного происхождения высказываются против слишком раннего периода. Преобладает точка зрения, что этруски захватили Умбрию в первой трети I тысячелетия до н. э. Одни считают, что это произошло в IX или VIII веке до н. э. По мнению Шахермейера, первая волна этрусков достигла Италии в начале I тысячелетия до н. э., вторая — в VIII веке. Однако, несмотря на многие убедительные свидетельства, восточная теория принимается далеко не всеми исследователями. Скептические замечания расшатывают ее хитроумную конструкцию, в ней находят изъяны, которые снова говорят о непрочности позиций ее сторонников, и тень сомнения падает на все, что считалось доказанным или хотя бы правдоподобным. Лишенные своей опоры, гипотезы опять становятся тем, чем были с самого начала,— построениями, выражающими лишь мнение своих создателей.

Скептической переоценки не избежал и сам Геродот. Его рассказ о прибытии тирренов в Италию, который сторонники восточной теории считали ее историческим фундаментом, противники называли не больше не меньше как легендой, с помощью которой греческий историк «объяснил» сходство между названиями малоазийского города Тира и италийских тирренов — этрусков.

А как же быть с данными, которые, по мнению некоторых исследователей, убедительно доказывают правдоподобность рассказа Геродота?

Критика сильно поколебала веру в них.

Названия «турша» и «тиррены» вовсе не обязательно принадлежали одному и тому же народу, во всяком случае, это не подтверждается бесспорными данными. Но если вызывает сомнение этот факт, то и все остальные умозаключения оказываются беспочвенными. Больше того, нигде не сказано, что народ, который египтяне называли «турша», действительно двигался с востока. В сложном переплетении событий, характерном для Восточного Средиземноморья в период эгейского переселения, турши могли явиться не с востока, а с запада и оттуда угрожать безопасности Египта.

Вопрос о лемносской стеле, считающейся одним из наиболее убедительных доказательств истинности восточной теории, ее противники, как правило, обходят молчанием. Но прежде чем пытаться дать историческое объяснение этому действительно уникальному открытию, необходимо ответить на ряд нелегких вопросов и в первую очередь доказать, что надпись действительно сделана на этрусском языке. Пока это не удалось, поэтому делать далеко идущие выводы преждевременно. Но один факт заставляет быть осторожным — археологические раскопки на Лемносе, как и в других районах Восточного Средиземноморья, пока не привели к открытию, которое можно было бы с уверенностью связать с этрусками и которое бы бесспорно свидетельствовало о их пребывании в Малой Азии. Когда же противников теории восточного происхождения этрусков вынуждают высказать их точку зрения на лемносскую стелу, они уклончиво отвечают, что она может быть одиночным свидетельством того, что Эгейская и Тирренская области в древности были населены жителями, которые говорили на родственных языках, или что между территорией, населенной этрусками, и островом Лемносом существовала связь, обусловленная неизвестной пока миграцией населения в доисторическую эпоху. Так же они объясняют примеры внешнего, по крайней мере, языкового родства между малоазийскими областями и Этрурией.

Против теории восточного происхождения этрусков был, наконец, выдвинут и такой аргумент: если этруски пришли в Италию с востока морским путем, то почему почти все их города в Италии находятся вдали от морского побережья, а не на берегу, что было бы естественнее для народа, связанного с морем?

Конечно, всегда легче указывать на изъяны других теорий, чем найти убедительные аргументы в подтверждение своей точки зрения, ибо со стороны ошибки и недостатки намного заметнее. Однако это не может служить оправданием в мире науки, признающем только точные и логичные доказательства. Остается лишь признать, что теория восточного происхождения этрусков имеет немало слабых сторон и ее поборники не настолько уверены в себе, чтобы просто отмахнуться от выдвигаемых против нее возражений.

В не лучшем положении находится и третья теория — теория местного происхождения этрусков.

Ее сторонники, а к ним относятся, например, известные итальянские этрускологи Альфредо Тромбетти и Джакомо Девото, главные свои аргументы черпают из области лингвистики. Они подчеркивают, что язык этрусков не относится к индоевропейским языкам, на которых говорили переселенцы, проникавшие в Грецию и Италию во II тысячелетии до н. э. Население, жившее в Италии до их прихода, говорило на другом языке, который и следует считать родоначальником языка этрусков. Таково, по крайней мере, мнение исследователей, утверждающих, что этруски не только происходят от италийских племен, но и относятся к древнейшему населению Италии.

Но если этруски действительно представляют собой автохтонное население Италии, то как объяснить тот факт, что связанные с ними находки относятся к сравнительно позднему периоду — точнее, к VIII, самое раннее к концу IX века до н. э.? Как, далее, объяснить, что язык древнего италийского населения оказался настолько жизнеспособным, что стал основой для языка этрусков, в то время как никаких других достоверных сведений об италийских автохтонах не сохранилось?

Таким образом, и теория о местном происхождении этрусков имеет свои «белые пятна», и ее аргументы не всегда убедительны.

Ученых, естественно, не может ободрить тот факт, что усилия многих известных исследователей не дали никаких результатов, кроме новых гипотез, пусть нередко остроумных и более или менее правдоподобных, но все же не подтверждаемых неопровержимыми доказательствами, и что за их хрупкой конструкцией мы ясно различаем Геродота или Дионисия Галикарнасского.

Некоторые даже впали в пессимизм, не веря, что тайну происхождения этрусков когда-либо удастся открыть. Да и есть ли смысл пытаться это сделать? Часть этрускологов, например известная итальянская исследовательница Луиза Банти, сознательно ограничивается изучением лишь фактов, ощутимых в буквальном смысле слова. Разбирая и описывая археологические находки, Луиза Банти стремится воссоздать по возможности более полную и яркую картину этрусской цивилизации, величия которой не может умалить ни один из вариантов происхождения этрусков.

Однако даже самое глубокое и детальное исследование, сводящееся только к анализу археологических находок, не дает возможности всестороннего изучения этрусков и их культуры. Отношение к сложнейшему вопросу происхождения этрусков помимо всего прочего отражает современный взгляд на всю этрусскую цивилизацию. Бесспорно, мы оценивали бы иначе раннюю фазу итальянской и римской истории, если бы были уверены, что этруски действительно относятся к местному населению Италии. Насколько конкретнее, далее, была бы наша оценка влияния Востока на зарождающуюся историю Европы, если бы удалось доказать, что родиной этрусков на самом деле была Малая Азия.

К тому же проблемы не перестают быть проблемами из-за того, что на них закрывают глаза или откладывают их в сторону. Они могут быть забыты, могут быть временно отодвинуты на задний план, но потом они снова возникнут и привлекут к себе внимание.

Итак, проблема остается, а поскольку до сих пор гипотезы не привели к желаемой цели, некоторые исследователи пытаются достичь ее другим путем — не при помоіци рискованных умозаключении, а отыскивая бесспорные факты.

Где же их искать?

Где же, как не в Этрурии, отвечают ученые. Ведь именно здесь этрусская цивилизация достигла расцвета, а сами этруски стали могущественным народом древнего мира. Поэтому, как считает один из самых известных и эрудированных итальянских этрускологов, Массимо Паллотино, главное не в том, пришли ли этруски в Италию и если пришли, то откуда, а в том, как сложился на территории Италии этрусский народ и благодаря чему достиг таких успехов. Дионисий Галикарнасский, вероятно, благосклонно отнесся бы к такой точке зрения, которая снова переносит проблему, хотя и в несколько преображенном виде, исключительно на территорию Италии.

Стела Авла Фелуска из Ветулонии. VII в. до н. э.

Паллотино исходит из того, что этруски, бесспорно, существуют в Италии с VIII века до н. э. и что с этого момента можно проследить и описать процесс развития этрусков и создания ими своей культуры.

Паллотино правильно замечает, что развитие этрусков происходило не в безвоздушном пространстве. На этот процесс оказывала влияние не только италийская среда того времени — в первую очередь соседние племена, в частности носители культуры Виллановы,— но и окружающий мир, особенно Греция и восточные области Средиземноморья. Благодаря морским связям Этрурии с другими странами и переселению чужеземцев в этрусские колонии этрусская цивилизация складывалась под сильным влиянием греческой и восточной культур. Это обстоятельство создает впечатление, что этрусская культура генетическая составная часть восточной цивилизации.

С мнением Паллотино во многом совпадает точка зрения немецкого историка Ф. Альтхейма. Последний уделил значительное внимание ранней фазе итальянской истории и тоже считает, что этруски возникли и развивались в Италии и там же творили свою историю. По его мнению, этруски — явление чисто италийское.

Альтхейм сделал попытку проанализировать этнический состав этрусских городов. На основе сведений, полученных из античных источников, он сделал вывод, что городское население не было чисто этрусским, что этрусский народ в том виде, как мы его себе сейчас представляем, возник путем слияния нескольких первоначально самостоятельных этнических элементов. Подобный процесс, продолжает цепь своих рассуждений Альтхейм, вовсе не из ряда вон выходящее явление для древней Италии, следовательно, этруски не представляют собой исключения.

Но разве можно своеобразие этрусской цивилизации объяснить лишь тем, что нация в процессе своего становления восприняла от одного народа одно, а от другого — другое? Разве этот народ не должен был привнести и много своего, чтобы из смеси разнородных элементов создать культуру, которая не только восхищала современников, но и поражает людей нашего времени? Паллотино придает большое значение влиянию на этрусков Востока, Альтхейм подчеркивает влияние Греции. Обе точки зрения, бесспорно, справедливы. Но почему именно этруски из всех италийских племен оказались восприимчивы к греческому и восточному влияниям? И мог ли Восток оказывать столь сильное влияние, чтобы оставить неизгладимую печать на рождающейся нации в отдаленной Италии, чье историческое значение невозможно было тогда предугадать? Не существовало ли в действительности более тесных связей между Востоком и Этрурией, которые бы лучше объясняли наличие в этрусской культуре восточных элементов?

Таким образом, даже продуманные и как будто убедительные теории не свободны от вопросов, вызывающих сомнения. Это особенно заметно в тех случаях, когда аргументы не очень хорошо обоснованы, а связь между ними не особенно прочна.

Тяжелые врата, охраняющие тайну этрусков, до сих пор закрыты. Этрусские скульптуры, в оцепенении смотрящие в пустоту или погрузившиеся с мечтательной полуулыбкой в самосозерцание, всем своим видом показывают, что им нечего сказать нашим современникам. Этрусские надписи до сих пор хранят молчание, как бы утверждая, что они не предназначены ни для кого, кроме тех, кто их создал, и уже никогда не заговорят.

Но если бы даже надписи выдали свою тайну, пролили бы они ослепительный свет на историю и цивилизацию этрусков?

Возможно, расшифровка этрусских надписей имела бы большое историческое значение, ибо они, вероятно, могли бы раскрыть конкретные взаимосвязи этрусков с остальным миром и принесли бы новые данные о их происхождении. Не исключено, однако, что они не привели бы нас к неожиданным выводам. Ведь расшифровка этрусских надписей скорее всего подтвердила бы одну из уже существующих теорий. За вратами, которые, возможно, когда-нибудь со скрипом откроются, может оказаться пустота.

Не подтверждаемое неоспоримыми доводами утверждение, что этруски скорее всего составляют автохтонное население Италии, «если не пришли с Востока», отражает нынешние взгляды на эту сложную проблему. И хотя результаты не могут по достоинству вознаградить исследователей, все же их титанические усилия не совсем бесплодны — в полемике выявляется сила и слабость различных аргументов.

Несмотря на скудость положительных результатов, не стоит впадать в пессимизм. Ведь было немало неразрешимых, казалось бы, загадок, к которым в конце концов все же подобрали ключи. Не исключено поэтому, что благодаря неожиданному открытию, находкам гениального исследователя или, наконец, случаю мы когда-нибудь будем знать больше о происхождении этрусков.

Загадка языка

Ни с одним другим народом их язык не схож.

Дионисий Галикарнасский

Среди языков, на которых когда-то говорили на территории Италии, этрусский язык занимал особое место. Он был распространен не только в самой Этрурии, но и в областях, которыми этруски владели на севере, а также в провинциях Лации и Кампании. Речь этрусских моряков звучала и в портовых городах западной части Средиземного моря. Кроме того, этруски в течение столетий были связаны с греками и карфагенянами, и поэтому не исключено, что в древности этрусский язык могли знать не только этруски. Тем не менее их язык — самая трудная проблема, стоящая перед этрускологами.

Некоторые ученые считают, что еще в I веке до н. э. этрусский язык был языком живым. Однако уже в предшествующее столетие его потеснила латынь, которая неудержимо распространялась вместе с политической властью римлян. К I веку н. э. почти не осталось людей, которые говорили бы по этрусски. Вскоре за тем этрусский язык был предан забвению, настолько полному, что уже несколько поколений ученых прилагают воистину титанические усилия, чтобы хотя бы отчасти понять смысл этрусских слов.

Прочитать этрусские надписи сравнительно не трудно, потому что этрусский алфавит основан на древнегреческом. Даже дилетант при некотором усилии может понять этрусские буквы, ибо они в свою очередь явились основой для алфавита латинского, которым мы пользуемся поныне. Но хотя этрускологи могут читать этрусские тексты, тем не менее они находятся в положении человека, который, не зная венгерского языка, держит в руках венгерскую книгу. Он знает буквы, поэтому может прочитать слова и целые фразы, однако их смысл остается для него загадкой.

Специалист в области этрусского языка может утешаться тем, что он избавлен от трудностей, которые выпали на долю исследователей других мертвых языков. Им приходилось решать уравнение с двумя неизвестными: сначала прочитать текст и лишь потом приступить к изучению самого языка. Этрускологи даже могут проследить развитие этрусского алфавита, так как среди находок есть и несколько предметов со списком букв — алфавитом,— датируемых различными эпохами.

Один алфавит нашел итальянский этрусколог А. Минто, который проводил раскопки в обширном некрополе вблизи от города Марсилиана де Альбенья. Наряду с другими он вскрыл захоронение, имевшее форму круга диаметром 18 метров. В центре была глубокая прямоугольная яма, в которой находились три скелета и бронзовый котел с изделиями из золота и слоновой кости. Наибольшую ценность представляла пластинка из слоновой кости размером 5 на 9 сантиметров. На ней сохранились остатки воска, в котором резцом выдавливались буквы. С одного края пластинки были нанесены 26 букв этрусского алфавита VIII века до н. э. Небольшие размеры пластинки вызывают сомнение в том, что ею пользовались для письма. Одни ученые считают, что это был букварь, помогавший тем, кто учился писать. По мнению других, табличка служила своего рода свидетельством о том, что ее владелец грамотный человек, что он умеет писать, чем отличается от других людей и стал известен в Марсилиане. Именно поэтому табличку положили рядом с умершим.

В Черветри (древнем Цере) в знаменитой «Могиле Реголини-Галасси» был обнаружен этрусский алфавит на нижней кайме сосуда, использовавшегося, вероятно, в качестве чернильницы. Этот алфавит «моложе» того, о котором мы говорили выше, — он относится, вероятно, к VII веку до н. э. Знаки обоих алфавитов очень схожи. На стенке того же сосуда помещен букварь со знаками ci са cu се vi va vu ve zi za zu ze hi ha hu he и т. д. Подобные буквари были обнаружены и в других местах, так что это не единственная находка такого рода.

Существует точка зрения, что букварями пользовались те, кто учился читать и писать. Однако тот факт, что азбуки нанесены на предметах, найденных в захоронениях, и даже на стене одного этрусского склепа, навел французского этрусколога Ж. Эргона на мысль, что они служили не только педагогическим целям.

Эргон исходит из того, что древние народы наделяли письменность огромной, часто магической силой. Почему же, спрашивает он, этруски должны быть исключением? Вполне возможно, что они закладывали буквари в могилы именно потому, что приписывали буквам силу, способную освободить человека от власти времени, и что письменность для них была неразрывно связана с понятием протяженности во времени или даже с самой вечностью. Точка зрения Эргона, который принадлежит к ведущим современным французским этрускологам, не может не привлечь к себе внимания своей оригинальностью. Но не зашел ли он в своих умозаключениях чересчур далеко и не стремится ли найти решение вопроса в слишком смелой и усложненной гипотезе?

Этрусскому алфавиту и, главное, проблемам его возникновения, как, кстати, и всему, что касается этрусков, посвящено множество исследований. Одна буква 8 — она соответствует звуку «f» и напоминает иногда восьмерку — вызвала целую научную полемику. Символ, похожий на эту букву, из всех известных нам алфавитов есть только у малоазийских лидийцев. После всего, что было сказано о происхождении этрусков, нас не удивит, что среди этрускологов раздались голоса, утверждающие, что этруски вывезли этот знак со своей малоазийской прародины. Но сразу же нашлись противники этой точки зрения, которые не отказываются от своих возражений по сей день. Они подчеркивают, что буква 8, обозначающая звук f, не встречается в самых древних известных нам алфавитах, а в более поздних стоит на последнем месте, из чего следует, что она была присоединена дополнительно. Вопрос осложняется тем, что, хотя буква 8 действительно не встречается в древнейших алфавитах, ее можно обнаружить на некоторых надписях VII века до н. э. Этот факт мог бы служить веским подтверждением аргумента, что буква 8 = f связана с Малой Азией, если бы не то обстоятельство, что надписи с буквой 8 встречаются только в Ветулонии.

Известный этрусколог М. Хаммарштрём занял в этом сложном вопросе сторону тех, кто отстаивает малоазийское происхождение буквы 8. Он считает, что ключ к решению проблемы дает теория Шахермейера о постепенном проникновении этрусков из Малой Азии в Италию: одна волна этрусков — именно та, которая затем осела в Ветулонии, принесла с собой из Малой Азии букву 8. Вначале ее применяли только те, кто был принесен этой волной, и лишь потом она распространилась среди других этрусков. Надо сказать, что гипотеза Хаммарштрёма не единственная и не получила общего признания.

Тот, кто хочет заниматься проблемой этрусского письма или языка, должен прежде всего познакомиться с памятниками, на которых написаны или выгравированы этрусские слова. В распоряжении и дилетантов и ученых имеется множество надписей, обнаруженных на надгробиях, урнах, скульптурах и черепицах. Они часто встречаются также на этрусских вазах, сосудах и зеркалах.

Наибольшее количество надписей найдено в самой Этрурии. В областях, расположенных к югу и северу от нее, их уже меньше. Отдельные находки обнаружены и за пределами Италии. К подобным открытиям относится, например, небольшая табличка из слоновой кости с этрусской надписью, найденная в Карфагене.

Часто нелегко определить, к какому веку относятся изделия и надписи на них.;. Эпиграфисты, изучающие этрусские надписи, датируют их, руководствуясь разными критериями, например по признакам, характерным для предметов, на которых сделана надпись, или по аналогии с другими изделиями, найденными вместе с данным предметом, в том числе по монетам, на которых стоит год чеканки. При определении хронологии надписи опытному этрускологу многое может подсказать форма букв и даже звучание написанного слова. Так, например, греческое имя Klytaimnestra на древнеэтрусском языке звучит Cluthumustha, на более позднем — Clutmsta.

Бронзовый фонарь из Кортоны. Вид снизу. Вторая половина V в. до н. э.

Самые ранние из известных нам этрусских надписей относятся к VII веку до н. э., самые поздние — к V веку до н. э. Затем они исчезают, и их место занимают надписи латинские. Число этрусских надписей достаточно велико — предполагается, что их около десяти тысяч. К сожалению, существенная часть сохранившихся надписей не облегчает задачи исследователей, стремящихся понять значение этрусских слов, так как девять десятых из них представляют собой короткие надгробные надписи типа следующей[34]:

PARTUNUS. YEL . VELTHURUS . SATLNALC . RAMTHAS[.]

имя умершего имя его отца имя его матери

ВЕЛ ПАРТУНУ СЫН ВЕЛТУРУСАИ II РАМТИ САТЛНЫ

CLAN. AVILS ХХIIХ LUPU

сын год возраст умер

УМЕР 28 ЛЕТ

Чаще всего эти короткие надписи содержат лишь имя умершего, его возраст и лишь изредка скупые сведения о должностях, которые он занимал. Второй пример:

[AL]ETHNAS: ARNTH: LARISAL: ZILATH:

имя умершего имя его отца должность

APHT АЛЕТНА СЫН ЛАРИСА БЫЛ ЗИЛАТОМ

TARCHNALTHI: АМСЕ

название города был

В ТАРКВИНИИ

Из-за стереотипности надписей и их крайне скудного словарного состава подавляющее большинство их бесполезно для расшифровки этрусских текстов. И хотя этрускологи разобрали множество надписей, тем не менее их познания ограничиваются очень небольшим количеством выражений.

Положение не изменилось и после того, как случайно были обнаружены фрагменты самого большого рукописного этрусского памятника, который специалисты назвали латинским термином liber linteus — «Льняная книга». Льняная — потому что она написана на льняной ткани. Редкостная удача, что из античных книг, написанных на тканях, сохранился именно этрусский текст, ибо, судя по упоминаниям античных писателей, книги такого рода были распространены больше всего в Риме. От древних же авторов мы знаем, что у римлян это были книги либо официального, либо религиозного характера.

Этот уникальный литературный памятник был найден при обстоятельствах, которые представляют собой цепь неожиданностей и случайностей.

В середине прошлого века один хорватский турист путешествовал по Египту. Страстный коллекционер, он купил там мумию женщины и привез ее в Вену, где она стала украшением его собрания редкостей. После смерти коллекционера его брат, не зная, что делать с мумией, подарил ее загребскому музею. Там заметили, что на полосах ткани, в которые была завернута мумия, виднелись следы надписей, и лишь тогда наконец обратили внимание на «упаковку» мумии. Правда, в то время никто еще не знал, что речь идет о этрусском тексте, и полагали сначала, что надпись сделана на арабском языке, затем — что на эфиопском, и лишь австрийский египтолог Й. Кралл установил, что это этрусский памятник. Он же первым опубликовал в 1892 году текст «Льняной книги».

Liber linteus, или, как ее еще называют, книга Мумии, первоначально имела форму свитка шириной около 35—40 сантиметров и длиной несколько метров. Текст на свитке был написан столбцами, из которых сохранилось неполных двенадцать на нескольких полосах длиной от 30 сантиметров до 3 метров.

Множество гипотез и предположений объясняет, каким образом на свитке, в который была завернута египетская мумия, относящаяся к периоду от 150 до 30 года до н. э., оказался этрусский текст. Может быть, эта женщина была дочерью или женой этруска, который переселился в Египет, там обосновался и похоронил умершую по местным обычаям, но не забыл при этом о своей вере и вложил в одежду мумии этрусский религиозный текст? А может быть, отец или супруг умершей женщины служил наемником в египетской армии? Или, что вернее, был толкователем божественных знамений? А впрочем, есть ли вообще какая-нибудь связь между умершей и этрусской книгой? Эти и подобные вопросы ставят перед собой многие исследователи, но никто не дал на них более или менее достоверного ответа. Ни одно из их предположений нельзя отвергнуть, и все же ни одно никогда не станет столь бесспорным, как тот непреложный факт, что рост умершей — 162 сантиметра.

Со времени Кралла памятнику уделяли внимание многие выдающиеся этрускологи. Несмотря на это, удалось выяснить очень мало фактов.

Существует много других этрусских литературных памятников, смысл которых пытаются понять филологи. Стараясь расшифровать этрусские тексты, они пользуются различными методами. Что же это за методы и, главное, какие они дали результаты?

Некоторые исследователи связали свои надежды с этимологическим методом, который оправдал себя при расшифровке других мертвых языков. В основе его лежит принцип расшифровки неизвестного языка с помощью родственного уже знакомого языка.

Этруски нередко употребляли выражения, похожие на словосочетания, свойственные латыни, греческому и другим языкам. Может быть, этруски заимствовали их у римлян и греков, а может быть, наоборот. В этрусских текстах, например, нередко встречается слово vinum — не что иное, как латинское vinum или наше «вино»,— а также слово qutun, происходящее от греческого kothon и обозначающее сосуд особой формы.

Вместе с тем некоторые этрусские выражения лишь по чистой случайности сходны с выражениями других языков (точно так же японское словосочетание «ой чотто мате» — «добрый день» — напоминает украинскую фразу). Тем не менее многие этрускологи строят на этом сходстве гипотезы, утверждая, что речь идет о равнозначных словах, и даже делают выводы о родстве соответствующего языка с этрусским. Отталкиваясь от подобных умозаключений, они пытаются определить смысл других этрусских слов и переводить этрусские тексты.

Классическим примером ученого, который при исследовании этрусских текстов попался в сети этого метода, является В. Кортсен, немецкий латинист, утверждавший, что этрусский язык относится к индоевропейским и тесно связан с латынью.

Этот исследователь, немало сделавший для изучения латыни, много лет посвятил исследованию этрусского языка. Плод его длительного труда — изданное в 1874—1875 годах объемистое двухтомное произведение «Язык этрусков». Но уже в 1874 году в книжных лавках появилась тоненькая книжечка другого немецкого исследователя, Вильгельма Декке. На 39 страницах Декке утверждал, что Кортсен при изучении этрусского языка попал в плен иллюзий и пытался доказать невозможное. Наряду с другими грубейшими ошибками Кортсен совершенно необоснованно принимал этрусское числительное mach — мы еще к нему вернемся — за имя собственное, которое, по мнению Кортсена, первоначально писалось Machus и соответствовало латинскому имени Magus. Этрусское слово avі 1 Кортсен также считал именем собственным. Но оно часто встречается в этрусских надписях и явно означает «год», так как родственники умершего, как правило, указывали па могильных плитах его возраст. Например:

AVILS • LXX • LUPU AVILS • LX • LUPUCE

умер 70 лет умер 60 лет

AVILS . SEMPIIS . LUPUCE умер 7 (?) лет

Этот пример наглядно показывает, как одна ошибочная гипотеза влечет за собой целый ряд заблуждений. Принимая avil за имя собственное, Кортсен, естественно, должен был объяснить, почему оно встречается в этрусских надписях так часто. Ученый предположил, что оно принадлежало каменотесу или скульптору, который таким образом увековечил себя. При этом Кортсен высказал еще одну гипотезу: этрусское слово lupu или 1 ирисе, которое также встречается часто в надгробных надписях и стоит рядом с avil, означает «изваял» по аналогии с греческим словом eglypse. Надо сказать, что Кортсена довольно часто вводило в заблуждение внешнее сходство этрусских и греческих слов. Он отождествлял не только lupu и eglypse, но также и turce — «дальше» и ctoreuse — «вырыл» и т. д. Это завело его в лабиринт грубых ошибок, из которого он не мог выбраться без чужой помощи. В результате известный ученый затратил впустую огромные усилия только потому, что руководствовался ошибочным методом.

После Кортсена многие исследователи пытались и До сих пор пытаются именно таким способом расшифровать этрусский язык. Одни прибегают к помощи греческого, другие считают, что этрусский язык родствен латыни, третьи ищут ключ к расшифровке в хеттском, албанском, армянском, германских и славянских языках. Некоторые ученые не довольствуются индоевропейской группой и связывают этрусский с семитскими, кавказскими, турецким, китайским, малоазийскими языками и даже обращаются к Американскому континенту.

Известный итальянский ученый Альфредо Тромбетти в 1928 году высказал мнение, что этрусское выражение thaclthi — он считал, что это падежное изменение слова thaca,—схоже с латинским tego — «закрываю», toga — «тога», с греческим stege — «крыша», «дом», санскритским sthagati — «закрывает», древнеперсидским teg или tech — «дом» и даже арабским dag — «зарывать» и чеченским thchauw — «крыша». Подобные выражения он отыскал и в африканских языках: на языке бари слово lo-dek означает «крыша» и т. д. Тромбетти был убежден, что ни один язык не изолирован полностью от других, что в каждом встречаются слова и выражения, схожие по звучанию и по значению с инакоязычными. Он без колебаний объяснял значение этрусских слов по аналогии с любым азиатским, африканским или европейским языком. Поэтому он и перевел этрусское слово thaca как «крыша».

Результаты подобных опытов приводят в восторг их авторов, но, как правило, вызывают сомнения не только у противников этимологического метода, но и у большинства беспристрастных исследователей. В одних случаях подобные работы служат предметом долгой и горячей полемики, в других с ними расправляются круто и безжалостно. Так, например, работе Г. Павана «Введение в изучение этрусского языка», опубликованной в 1959 году, в которой автор стремится расшифровать этрусский язык с помощью китайского и греческого, французский филолог М. Лежен вынес очень краткий приговор. Изложив главные «оригинальные» тезисы Павана: «Этрусский язык — язык догреческий. Китайский язык — язык индоевропейский. Поэтому вполне разумно этрусский язык расшифровывать с помощью исторической и сравнительной китайско-греческой грамматики», Лежен лаконично добавляет: «Комментарии излишни».

Кувшин буккеро. VI в. до н. э.

Неудачи многих исследователей, пытавшихся расшифровать этрусский язык с помощью других языков, обусловлены не отсутствием у них таланта, трудолюбия или знаний. Если исключить нескольких фантазеров или дилетантов, то среди этрускологов очень часто встречаются люди, обладающие всеми данными для научной работы. Им мешал избранный ими метод, весьма плодотворный при изучении других языков, но абсолютно непригодный для языка этрусков. Они и сами бы это поняли, если бы довели свои рассуждения до логического конца. Лишь вследствие недопустимой небрежности и непоследовательности, характерной для исследований этих ученых, у них создалось ложное впечатление, что благодаря этимологическому методу можно добиться положительных результатов. В самом деле, при попытках доказать родство одного языка с другим языком или даже с целой группой необходимо педантично соблюдать строго установленные правила, систематически выискивать соответствия, выявлять отклонения от правил и находить им объяснение. Тот, кто допускает различные исключения и не объясняет их надлежащим образом, заранее обречен на неудачу. Если, скажем, кто-то утверждает, что этрусское числительное thu аналогично латинскому duo — «два», то он должен определить по крайней мере, в каких случаях этрусский звук th соответствует латинскому d. А это вовсе не так Просто, как может показаться на первый взгляд, ибо многие придерживались подобной точки зрения, но никто не сумел ее доказать.

Чаще всего поборники этимологического метода грешат тем, что высказывают гипотезу, а потом, увлеченные ходом своих рассуждений, считают ее уже доказанной. Мы в этом убедились на примере Кортсена. Естественно, что при таком методе у них концы сходятся с концами. Ученые не отдают себе отчета в том, что причина тому — слишком вольное обращение с этрусскими словами. В большинстве случаев эти исследователи одержимы идеей раз и навсегда расшифровать язык этрусков и не могут извлечь урок из того, что при помощи этимологического метода этрусский язык расшифровывали уже неоднократно, всякий раз по-разному, но всегда ошибочно.

Среди ведущих этрускологов преобладает точка зрения, что в данном случае этимологический метод не может привести к успеху, ибо среди языков нет такого, который был бы схож с этрусским. И хотя язык надписи на лемносской стеле близок к этрусскому или даже полностью соответствует ему, однако расшифровать ее не удается в течение уже многих лет, и, следовательно, она пока ничем не может помочь раскрытию тайны этрусков.

Обособленность этрусского языка — одно из самых серьезных препятствий на пути его расшифровки при помощи этимологического метода. Это вынуждало этрускологов искать другой способ. Таким оказался метод комбинаторный, который позволил и позволяет добиться обнадеживающих результатов.

Этот метод основан на предположении, что для объяснения смысла этрусских слов следует полагаться только на сохранившиеся этрусские тексты, не обращаясь к другим языкам, ибо, по мнению его приверженцев, этруски говорили на языке, совершенно несхожем с другими. Так утверждал почти две тысячи лет назад Дионисий Галикарнасский. Другой отправной точкой является убеждение, что каждая надпись имеет непосредственное отношение к предмету, на котором она нанесена. Ученые сравнивают надписи, главным образом короткие, отыскивают в них одинаковые слова, обращают внимание на форму написания, стремятся определить связи между словами и постичь их смысл или смысл всей надписи. Так, например, было установлено значение некоторых слов, связанных с родственными отношениями: clan — сын, sech = дочь, ati = мать, puia = жена. Однако даже этого скромного результата было добиться нелегко. Это видно из того, что до сих пор не выяснено, какое слово обозначало у этрусков «отец».

Комбинаторный метод в этрускологии насчитывает примерно столько же лет, что и метод этимологический. Один из первых этрускологов, итальянец Луиджи Ланци, умерший в 1810 году, достиг при его помощи некоторого успеха. Однако он довольно часто пользовался и методом этимологическим, поэтому создателями комбинаторного метода считаются Вильгельм Декке (1831 — 1897) и Карл Паули (1839 — 1901).

Биографиям этих двух немецких ученых, вначале друзей, а потом непримиримых врагов, присущи общие черты, типичные для судеб многих этрускологов.

Декке, который был немного старше Паули, заслужил признание этрускологов тем, что решительно отверг этимологический метод Кортсена. Работы Декке представляют собой столь знаменательную веху в развитии этрускологии, что его нередко называют основателем научного изучения языка этрусков. Его изыскания, подытоженные в четырехтомном труде «Этрусские исследования», изданном в 1875 — 1876 годах, основаны на новом, комбинаторном методе. Декке подготовил к новому изданию классический труд К. О. Мюллера по истории этрусков, впервые увидевший свет в 1828 году, причем с такой добросовестностью обобщил новые данные и точки зрения, что по праву завоевал всеобщее признание.

Среди тех, кто поздравил Декке с успешной борьбой против этимологического метода, был тридцатишестилетний Карл Паули, первые работы которого в области этрускологии вышли несколькими годами позже — з 1879 — 1880 годах.

По неизвестным причинам Вильгельм Декке свернул со своего первоначального пути и двинулся в том же направлении, что и Кортсен, которого он так резко критиковал. Его многочисленные дальнейшие исследования, а главное, расшифровка надписи на Мальянской табличке должны послужить предостережением каждому, кто относится к этрусским текстам слишком вольно.

Небольшая Мальянская табличка, которая хранится в настоящее время во флорентийском музее, с обеих сторон исписана этрусскими буквами. Толкование текста вызывало и продолжает вызывать немалые трудности. Декке так перевел его содержание (мы приводим лишь начало надписи):

CAUTHAS . TUTHIU . AVILS . LXXX . EZ.

(Богу) Кауто на целый год 180

СНІМTНМ . CASTHIALTH LACTH . HEVN .

жертв молока овец

В попытках перевести этрусский текст Декке в значительной степени прибегнул к латыни. Он связал этрусское слово tuthiu с латинским totus — «целый», в слове chimthm увидел латинское centum — «сто», lacth отождествил с латинским lac — «молоко». Так он довольно легко перевел надпись на Мальянской табличке, не сталкиваясь со слишком сложными проблемами. Это дало ему основание писать в заключении статьи о работе над табличкой:

«Таким образом, впервые удалось расшифровать в общих чертах более или менее пространную этрусскую надпись. Я уверен, что после этих кратких выводов не останется больше сомнений в том, что язык этрусков, несмотря на многочисленные тесные связи с греческим, все же относится к романской группе индоевропейских языков».

Вскоре, однако, нашелся исследователь, которому подобное смысловое отождествление созвучных латинских и этрусских слов подсказало мысль создать в буквальном смысле слова пародию на метод Декке. Этим ученым был не кто иной, как Карл Паули. Когда-то он приветствовал успех Декке, но даже своему другу не смог простить его заблуждения. Он высмеял их, применив тот же метод, что и Декке. Паули подобрал греческие и латинские выражения, созвучные этрусским словам, имеющимся на Мальянской табличке. Сделать это было совсем не трудно, но результаты, полученные Паули, совершенно не походили на перевод Декке: «Сожжен восьмидесятилетний Титикус и его пепел похоронен на священном месте». Столь же вольно, как и Декке, Паули отождествил этрусское cauthas с греческим kaio — «жгу», ez с латинским глаголом est — «есть», lacth с латинским существительным locus — «место» и т. д. В заключение можно сказать, что до сих пор о надписи на Мальянской табличке достоверно известно лишь одно — что этот текст сакрального характера, о чем свидетельствуют имена богов — Каута, Марис, Тин, встречающиеся среди множества других непонятных слов.

Между Декке и Паули произошли новые резкие столкновения, яростная полемика между ними усилилась. Автор некролога о Карле Паули, известный этруеколог Г. Гербиг, упоминает о годах вражды между Декке и Паули как о безотрадной поре в истории этрускологии, и без того не слишком счастливой.

По существу прав был Паули, но в полемическом задоре он заходил слишком далеко. Выступая против Декке, он подверг критике и работы его ученика и сподвижника С. Бугге. Так, Паули через ученика нападал на учителя. Бугге, сторонник этимологического метода, прочел одну из этрусских надписей с помощью итальянского языка. Паули продемонстрировал шаткость и бездоказательность его толкования, расшифровав эту же надпись с помощью литовского языка, хотя, как и в случае с Мальянской табличкой, вовсе не считал свой перевод верным. Он хотел лишь показать, что, придерживаясь пути, по которому идет Бугге, и обладая богатой фантазией, он может прочитать в этрусских надписях именно то, что хочет и что отвечает его заранее придуманной схеме.

Паули не только критиковал. Он изучал методы исследования этрусского языка и в 1885 году высказался по этому вопросу в небольшой статье «Правильный и нелегкий метод расшифровки этрусских надписей». В то время как Вильгельм Декке уже полностью подпал под власть этимологического метода и заявил, что язык этрусков относится к индоевропейским, Карл Паули твердо встал на защиту метода комбинаторного и призвал к терпению, которое не признает поспешных выводов, однако помогает медленно, но верно двигаться к цели.

Это покажется неправдоподобным, но Карл Паули сам не избежал тенет этимологического метода. Он, например, совершенно серьезно отождествлял латинское название этрусков Tu(r)sci и греческое Tyrsenoi с предполагаемым названием обитателей древней Трои — Troses — троянцы. Отталкиваясь от этого предположения, он пытался разыскать прародину этрусков там, где находилась Троя. Таким образом, даже Паули оказался недостаточно стойким, по мнению известного этрусколога Г. Гербига, который назвал его утверждения необоснованными и сомнительными.

К счастью, последние годы своей жизни Паули посвятил изданию этрусских текстов и отказался от попыток расшифровать их с помощью этимологического метода. Он решил осуществить свой замысел — издать собрание сохранившихся этрусских надписей,— ради которого не жалел ни труда, ни времени, и благодаря этому занял почетное место в истории этрускологии. Эта нелегкая работа была не по плечу одному человеку. Карл Паули нашел восторженных помощников не только в своей семье, но и среди ученых, которые продолжили его труд. Первый том собраний этрусских надписей вышел спустя год после смерти Паули и стал нетленным памятником его научного подвига.

Как Паули, так и Декке добивались положительных результатов при расшифровке этрусских текстов, только когда пользовались комбинаторным методом. Все их неудачи коренятся в одном — в этимологическом методе.

Но и комбинаторный метод имеет свой предел возможностей. Одно время этрускологи даже считали, что они исчерпаны. Правда, эти чересчур пессимистические голоса вскоре умолкли, но и в наши дни этрускологи сознают, что комбинаторный метод далеко не всемогущ. С его помощью нельзя, например, определить точное значение слова. Иллюстрацией может послужить этрусское слово turce. Оно встречается во многих надписях то в виде turce, то в виде turuce или turice и переводится глаголом «дал». Однако вполне возможно, что оно означает «преподнес подарок», «подарил» или «посвятил», но исследователь, пользующийся комбинаторным методом, не может уловить эти тонкости.

Известным и часто встречающимся примером того, как ученые пользуются этим методом, являются этрусские числительные.

В 1848 году братья Кампанари нашли в Тоскане две игральные кости, на гранях которых было написано шесть слов: mach, thu, zal, huth, сі, sa. Кроме того, сохранилось немало этрусских игральных костей, на которых вместо слов нанесены точки, обозначающие соответствующие цифры. Кортсен предположил,, что слова на игральных костях составляют связное предложение, и прочитал его так: Mach thuzal huth cisa, что в переводе на латинской язык означало Mogus donarium hoc cisorio dedit — «Магус вырезал это в качестве подарка». Кортсен считал, что резчик по имени Магус вырезал кости и с надписью принес в дар, по всей вероятности, какому-то божеству. Это предположение, хотя и оригинальное, но совершенно фантастическое, было встречено с недоверием, и Вильгельм Декке сразу и убедительно его опроверг.

После Кортсена с этрусскими числительными «воевало» не меньше десяти известных и признанных этрускологов, которые пытались определить, какие цифры обозначаются словами mach, thu, zal, huth, сі, sa. Они пытались найти решение задачи с помощью игральных костей, на которых вместо слов были нанесены точки, но убедились, что этот путь, к сожалению, не ведет к цели. Дело в том, что на этрусских игральных костях точки размещены различными способами. На одних сумма точек противоположных граней равна семи (1 : 6, 2 : 5, 3 : 4), на других точки расположены так —1:4, 2:5, 3:6 или 1:6, 2 : 4, 5 : 3. Прежде всего необходимо было выяснить, какая из этих систем применена на тосканских костях.

Тогда ученые обратились к текстам, где часто встречаются цифры, т. е. к надписям надгробным и связанным с жертвоприношениями. После тщательного изучения они пришли к выводу, что этрусские десятки чаще всего имеют окончание alch. От числительного sa удесятеренное числительное обозначается словом sealch от mach — muvalch и т. д. Затем было установлено, что этруски, очевидно, присоединяли некоторые единицы к десяткам, как римляне, т. е. другим, нежели мы, способом. В латыни число 29 изображается как 30 без единицы, 28 — как 30 без 2, 38 — как 40 без 2, и так до 89. Этрускологи предполагают, что нечто подобное, вероятно, имело место и в этрусском языке, с той только разницей, что этруски отнимали цифры от 1 до 3, так что число 27 этруски изображали как 30 без 3, 37 как 40 без 3 и т. д. Но при этом ученые не смогли установить, какое числительное какую цифру обозначает.

Этрусская дорога. В каменистом грунте осталась глубокая колея

Каков дальнейший ход рассуждений ученых? Числительного, обозначающего число, в десять раз превышающее thu, они не нашли и поэтому предположили, что thu обозначает единицу, ибо словесное выражение числа 10, как правило, не имеет ничего общего со словесным выражением числа 1. Но исследователям не удалось отыскать и удесятеренное числительное от huth, следовательно, это числительное тоже могло оказаться словесным выражением единицы. Этрускологи пытались преодолеть эти трудности, создавая новые комбинации. В текстах, в которых, по их мнению, упоминаются даты, числительное huth связано с zathrum (предполагается, что это 20 — удесятерение от zal), но никогда не связывается с числительным cialch — предположительно 30. А так как в календаре не может быть числа большего, чем 31, ученые заключили, что huth, встречающееся вместе с числительным zathrum (20), — цифра, большая, чем 1, может быть — 4.

Все эти умозаключения имеют немало изъянов, так как основываются на предположениях, которые могут быть как правильными, так и ошибочными. Казалось бы, этрускологам не следует идти дальше этим путем. Тем не менее они делают все новые попытки, невзирая на то, что для этого им приходится нагромождать одну гипотезу на другую.

Немецкий этрусколог Ганс Штольтенберг систематизировал надгробные надписи, в которых приводятся цифровые данные о возрасте умерших. Он определил, что кривая на графике смертности этрусков достигает кульминации в точке, соответствующей 55 годам. Точно так же он изобразил диаграмму надписей, на которых возраст умершего написан словами. В результате получилось, что чаще всего встречается слово muvalch. По мнению Штольтенберга, это числительное должно означать 50, а числительное mach — соответственно 5. Пик второй кривой диаграммы приходится на 60 лет. Согласно Штольтенбергу этому числу отвечает словесное выражение sealch, следовательно, числительное sa означает 6. Слово huth, по Штольтенбергу, означает 4.

Хотя изобретательность и трудолюбие Штольтеберга не могут не вызвать восхищения, тем не менее

трудно заглушить голос сомнения, нашептывающий, что его метод и сконструированные им комбинации не всегда достаточно надежны. Ведь даже если бы он систематизировал все сохранившиеся надписи, то и в этом случае они составили бы лишь часть целого, а статистика вероятных совпадений не всегда безошибочна.

Некоторые исследователи, суммируя приведенные данные, по праву высказывают сомнение в том, что thu соответствует 1, a mach — 5. Что же касается числительных sa и huth, то и тут нет единого мнения, какое из них означает 4, а какое — 6.

Надпись, недавно найденная в «Могиле Харунов» в Тарквиниях, вначале пробудила надежду, что наконец-то будет выявлено значение числительного huth. Однако очень скоро эта искорка надежды заглохла под тяжестью скептических аргументов.

В этой могиле художник изобразил на двух стенах по две фигуры Харунов, стоящих возле нарисованных дверей. Третья стена осталась пустой, но предполагается, что и здесь должны были быть изображены двое Харунов. Надпись рядом с последней фигурой гласит: charum huths, что нетрудно истолковать как «четвертый Харун». Однако если принять во внимание еще двух перевозчиков в подземное царство, то мы опять окажемся на прежнем месте: huth — это 4 или 6?

Если задуматься над всеми этими комбинациями, которые должны были раскрыть значение всего лишь четырех коротеньких этрусских слов,— а мы привели взгляды только немногих этрускологов,— то не останется ничего иного, как согласиться с мнением Г. Гербига, который написал в 1907 году: «Тосканские кости до сих пор остаются самым грустным свидетельством недостатка знаний у нас. Полемика по этому вопросу, к сожалению, с убийственной очевидностью показывает, что самые блестящие математические догадки бесполезны в лингвистике, если она не располагает необходимыми фактами».

Определенное подспорье этрускологам, применяющим комбинаторный метод, оказывают двуязычные латиноэтрусские надписи. Однако подобных билингв, которые оказались столь полезными при расшифровке египетских иероглифов и кипрской слоговой письменности, среди этрусских текстов встречается крайне мало, и, что еще хуже, они очень коротки. Этрускологи многого ждут от находки настоящей обширной билингвы, некоторые даже связывают с ней все свои надежды, но пока они вынуждены ждать. Исследователи-оптимисты утешаются мыслью, что настанет время, когда археологические раскопки можно будет проводить не только в местах захоронений этрусков, как это было до сих пор, но и там, где они жили,— т. е. под территорией нынешних итальянских городов. Другие исследователи, настроенные скептически, не верят, что когда-нибудь будут найдены билингвы, отличающиеся от уже известных ныне. Только будущее покажет, кто был прав — скептики или оптимисты.

Уверенность этрускологов в том, что им удастся найти новые билингвы, не лишена оснований. Действительно, почему в будущем не может быть найден связный и более или менее обширный латино-этрусский текст, относящийся к тому периоду, когда латынь вытесняла этрусский язык и когда на территории этрусков говорили и на их родном языке и на латыни?

Волнующую историю об одной загадочной билингве рассказывает французский археолог и этрусколог Раймон Блок. Во время археологических раскопок этрусских памятников он познакомился с тосканским крестьянином, который рассказал, что нашел камень, покрытый одновременно письменами, которые он мог прочитать, — скорее всего это была латынь — и совершенно незнакомыми буквами. Блок предположил, что это могла быть долгожданная латино этрусская билингва, и сразу начал вести раскопки в том месте, где крестьянин якобы зарыл камень. Можно представить себе его разочарование, когда он ничего не нашел. До сих пор Блок не знает, придумал ли словоохотливый итальянец историю с камнем или он его расколол, а может, и вовсе уничтожил.

Несмотря на то что этрускологи столько раз обманывались в своих надеждах расшифровать язык этрусков, каждая новая находка двуязычной надписи вызывает у них прилив оптимизма. В последнее время интерес ученых и широкой общественности возбудили результаты раскопок вблизи нынешнего поселения Санта-Севера, в древнем Пирги, примерно в 50 километрах к северу от Рима.

В 1964 году, на седьмой год работ — они проводились с 18 июня по б августа, — археологи нашли между фундаментами двух храмовых строений три золотые таблички, из которых две — это установили сразу — были покрыты этрусскими буквами. Стараниями исследовательницы Е. Колонн место уникальной находки было зарисовано и сфотографировано, затем ассистенты сообщили об открытии своему руководителю профессору М. Паллотино.

Паллотино вначале отнесся к сообщению недоверчиво. Но, как он сам пишет, в тот же день таблички лежали на его рабочем столе, и, хотя их еще не успели распрямить, ему удалось на двух разобрать отдельные этрусские слова, например avil — год, а на третьей он увидел пунические буквы и прочитал имя богини Астарты[35].

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что для исследования табличек немаловажное значение имеет число пробитых в них отверстий. Табличка с длинной этрусской надписью и пластинка с пуническим текстом имели по десяти отверстий, предназначенных для сравнительно больших гвоздей, а табличка с короткой этрусской надписью — двенадцать отверстий для мелких гвоздиков. Исходя из этого и из некоторых других данных, ученые решили, что первые две таблички с пуническим и большим этрусским текстами были, по всей вероятности, изготовлены и прикреплены одновременно. Отсюда оставался лишь один шаг до вывода о том, что эти тексты связаны между собой.

Изучением табличек занялись семитолог Джованни Гарбини, исследовавший пунический текст, и Паллотино, взявшийся за расшифровку этрусских надписей. Благодаря их усилиям за сравнительно короткое время были достигнуты первые результаты.

Хотя они, по словам обоих исследователей, не являются окончательными, тем не менее выясняют некоторые вопросы, связанные с сенсационным открытием. Обратимся сначала к табличке с пуническим текстом. Гарбини дает такой, пока приблизительный, перевод:

Владычице Астарте. Это святое место основал и посвятил Тефери Велианас, царь Цере, в месяце ZBH

SMS в качестве подарка храму и священной

земле (?); так как Астарта ему помогла (?)

три года править, в месяц KRR в день погребения

божества. А лет изваянию божества

в его храме (столько), как этих

звезд.

Пунический текст можно разделить на три части. В первой говорится о посвящении — не ясно, святыни, храма или статуи, — богине Астарте. Во второй объясняется, почему было сделано посвящение. Эти части, несмотря на некоторые неясности, в общем относительно понятны. В отличие от них третья часть совершенно непонятна, и попытки истолковать ее пока оказались бесплодными.

Подобную структуру имеет и большой этрусский текст, приблизительный пересказ которого в интерпретации Паллотино звучит так:

Это — храм (или святыня), а это — место статуи??, посвященной Уни-Астарте:

Тефери Велианас (или некто, имеющий к нему отношение, или вместе с Т. В.) его преподнес; и так как это касается каждого из этих мест (или того у кто имеет отношение к каждому из этих мест)??у пожертвован за то, что был возведен на престол?? на три года... (и) жертва для (речь идет о чем-то имеющем отношение к жрецу храма или к месту пребывания самого высокого сановника??)...

Следуют данные, относящиеся к статуе?? и годам (также имеющим к чему-то отношение)...

Паллотино и Гарбини считают, что пуническая надпись и большой этрусский текст были сделаны по случаю посвящения богине Уни-Астарте статуи, святыни или даже храма.

При расшифровке короткой этрусской надписи Паллотино пришлось действовать самостоятельно, ибо тут он уже не мог хотя бы частично опираться на пунический текст. В этой надписи также встречается имя Тефери Велианаса. По мнению Паллотино, речь идет о ритуале, касающемся жертвоприношений и обрядов на том месте, которое Тефери Велианас посвятил богине.

Исследования показали, что хотя длинная этрусская надпись по содержанию ближе к пуническому тексту, чем короткая, тем не менее оба этрусских текста содержат схожие места. До сих пор на пути расшифровки текстов остается немало трудностей, связанных не с прочтением табличек — они написаны очень четко — а с пониманием. Немаловажное значение для дальнейших лингвистических исследований имеет тот факт, что большой этрусский и пунический тексты не идентичны, следовательно, мы не можем говорить о настоящей билингве. Поэтому Паллотино при расшифровке большой этрусской надписи не всегда мог руководствоваться пуническим текстом.

Паллотино сосредоточил усилия на детальном исследовании сохранившегося этрусского текста. Шаг за шагом он выяснял, встречаются ли слова, изображенные на табличке, в других этрусских надписях, и сопоставлял этрусские слова с пуническими.

Чтобы понять метод работы Паллотино, проследим, как он выясняет значение слова unialastres.

Голова льва. Одна из подвесок ожерелья. VI-V вв. до н. э.

Паллотино пишет:

«Это словосочетание несомненно содержит имя богини, которой преподнесен дар. С первого взгляда ясно, что словосочетание unial, часто встречающееся в этрусской эпиграфике, а также в надписях, найденных в Пирги, генитив oT4Uni (Гера, Юнона). Но тогда возникает вопрос, как эту группу выделить, представить самостоятельным словом, если между ней и последующими словами нет разделительного знака. Теоретически можно также предположить, что речь идет об одном слове с генитивным суффиксом наподобие слов spurestres, sacnicstres и т. д., которые, кстати говоря, являются позднеэтрусскими. Мне, однако, кажется, что намного проще пытаться отделить часть astres, которую я бы без особых колебаний определил как этрусскую транскрипцию имени богини Астарты. В тексте у нее нет пунической приставки для имен существительных женского рода, но имеется окончание этрусского генитива на s. В результате мы имели бы стоящие рядом два имени божества unial astres... Если бы эти имена действительно стояли рядом, это могло бы означать ассимиляцию и слияние этрусской и пунической богинь, как явствует из того факта (даже если не принимать во внимание сходство astre — Астарта), что Уни и Астарта и на этрусской, и на пунической табличках упоминаются как божества, которым предназначен дар. Примеры подобной ассимиляции встречаются в письменных и литературных памятниках. Пропуск разделительного знака указывает на близость имен, которые в данном случае выступают почти единым словосочетанием, означающим одно божество. Основываясь на параллели между этрусским и пуническим текстами, можно сказать, что сочетание unial-astres, возможно... связано со вступительной дарственной формулировкой пунической надписи».

Подобным образом Паллотино объясняет и другие слова и словосочетания, но не всегда так же успешно. Несмотря на эрудицию обоих ученых, толкование некоторых мест пунической и этрусской надписей остается во многом неясным. Вероятно, пройдет немало времени, прежде чем будет найдено удовлетворяющее всех толкование. Эта работа имеет столь важное значение, что в ближайшее время следует ожидать целого потока исследований, в которых этрускологи мобилизуют все свои способности для расшифровки табличек.

Однако даже из полученных результатов уже ясно, какую ценность представляют собой золотые таблички из Пирги для пополнения наших знаний о различных сторонах этрусской цивилизации. В отличие от других сохранившихся надписей, в большинстве своем имеющих религиозный и погребальный характер, в данном случае мы имеем дело с аутентичными документами, которые касаются, пусть косвенно, этрусской истории. Здесь мы впервые узнаем о существовании исторической личности — Тефери Велианаса... В пуническом тексте он именуется главой города-государства Цере, который через Пирги поддерживал связь с Тирренским морем. И хотя нельзя установить, был ли Тефери Велианас царем, пользовавшимся неограниченной властью, выборным правителем города или даже простым священнослужителем, но это первое лицо, подвизающееся на общественном поприще, о котором нам поведал официальный этрусский документ. О всех остальных деятелях мы узнали из греческой и римской литературы или из неофициальных надписей. Так, например, из рассказов Ливия мы узнали о Ларте Порсене, из «Энеиды» Вергилия — о царе Цере — Мезенции. Однако трудно сказать, были ли это реальные исторические личности или вымышленные персонажи.

Значение табличек этим не ограничивается. Они свидетельствуют о тесных связях между этрусками и Карфагеном. Создается впечатление, что в областях близ Пирги и Цере карфагеняне пользовались значительным влиянием. Известно, что Пирги не был чисто этрусским городом, само его название — греческого происхождения (Пиргой), к тому же здесь, по свидетельству античных документов, находилось греческое святилище. Нетрудно допустить, что в порту, который связывал этрусков с различными частями Средиземноморья, могли воздаваться почести и чужеземным божествам, в частности пуническим.

В этой связи новое значение приобретает тот факт, что на географической карте Tabula Peutingeriana, относящейся к концу II века н. э., на месте нынешней Санта-Маринеллы, расположенной примерно в 10 километрах от Пирги, отмечено поселение Пуникум. И хотя достоверность этого документа во многих случаях представляется сомнительной, не исключено, что в нем упоминается о существовавшей когдато в окрестностях Цере колонии, жители которой могли иметь в Пирги святилище или хотя бы статую пунического божества.

Ввиду большой ценности сведений, полученных при изучении табличек, было очень важно определить дату их создания. Для этого были использованы все средства. На основании археологических данных Джованни Колонна отнес весь комплекс находок, к которым принадлежат золотые таблички, к 500 — 480 годам до н. э. Семитолог Дж. Гарбини применил палеографический метод. Он сравнил по типу письма пуническую надпись из Пирги с другими пуническими текстами и датировал ее первой половиной

V века до н. э. Паллотино также старался определить время создания табличек при помощи палеографии. Он доказал, что формой написания букв они отличаются от древнейших этрусских надписей, а следовательно, не могут быть отнесены к архаической эпохе. В этих надписях уже встречается напоминающая восьмерку буква для звука f, но вместо знака к выступает с, что наряду с другими признаками характерно для текстов последних десятилетий VI века до н. э. Кроме того, этрусским надписям из Пирги присущи черты, типичные для письменных памятников Цере, например особая форма s. Элементы, подобные встречающимся на золотых табличках, можно обнаружить и на аттических сосудах из «Могилы греческих ваз» захоронения Бандитация в Цере. Сосуды относят к периоду между 510 и 460 годами до н. э. Больше того, с точки зрения палеографии, надписи из Пирги схожи с текстами конца V — начала IV века до н. э. Однако отсутствие некоторых особенностей этих текстов, например рубленой формы букв f и th, вместо закругленной, не дают право отнести Пиргинские таблички к концу V века.

Для определения времени создания табличек важна и фонетическая форма слов. Для золотых табличек типично наличие в словах безударных гласных, в то время как в поздних этрусских текстах они редуцированы. Например, ранняя форма thefarie, turuce, thamuce, а поздняя — thefri, turce, thamce. Так что и эти данные приводят к заключению, что этрусские надписи на золотых табличках относятся к концу века до н. э., примерно к 500 — 490 годам.

Расшифровка пиргинских надписей еще далеко не закончена. Можно надеяться, что дальнейшие исследования увенчаются новыми открытиями, не только историческими, но и лингвистическими, хотя мы имеем дело не с подлинной, как думали раньше, билингвой.

Настоящие двуязычные надписи встречаются очень редко и не представляют собой большой ценности для этрускологии. В большинстве своем это надгробные надписи. Как мы уже имели возможность убедиться, они очень коротки и содержат лишь имя умершего и важнейшие сведения о нем.

Исследователи всегда уделяли очень большое внимание этрусским билингвам. Интересная билингва найдена в Пезаро, на восточном побережье Центральной Италии. На ней каллиграфически выведены латинские слова, среди которых есть два таких: haruspe [х] fulguriator — гаруспик и толкователь молний. В этрусском тексте им соответствуют три слова, написанные мелкими неразборчивыми буквами: netsvis • trutnvt • frontac. К сожалению, пока не удалось определить, какое этрусское слово отвечает соответствующему латинскому.

Не менее примечательная билингва обнаружена на мраморной урне в форме храма, найденной в большом «Склепе Волумниев» между Перузией и Ассизи. Основная надпись, большими буквами, сделана на латыни:

P. VOLUMNIUS. A. F. VIOLENS / CAFATIA. NATUS

Этрусский текст написан мелкими буквами, форма которых указывает на их позднее происхождение:

PUP • VELIMNA AU CAHATIAL

Латинская буква Р.—сокращение имени Публий, которое по этрусски звучит «Пуплие» и сокращено в этрусской надписи до Pup. Публий Волумний, по этрусски Пуплие Велимна, один из представителей рода Волумниев. Затем следуют сведения о его происхождении. Буквы A. F.— сокращение выражения Auli filius — сын Авла. В этрусской надписи этому латинскому выражению соответствуют две буквы — Аи, которые считают сокращением слова Aules, т. е. родительного падежа единственного числа распространенного этрусского имени Аулий, по-латыни — Авл. Aules может означать либо сын Аулия, либо — родившийся в Ауле. Латинское слово violens — резкий, внезапный, дикий — в этрусском тексте отсутствует. Таким образом, мы, к сожалению, знаем на одно этрусское слово меньше, чем могли бы. В обеих надписях указывается на происхождение умершего со стороны матери. Латинскому сочетанию Cafatia natus — рожденный в Кафатии — соответствует этрусское слово Cahatial. Ученые предполагают, что окончание аl тоже присуще родительному падежу единственного числа и, следовательно, это выражение означает то же самое, что и латинское Cafatia natus.

Так как латино-этрусских билингв очень мало, ученые задумались над тем, нельзя ли восполнить этот недостаток. Немецкий этрусколог Карл Ольцша, известный обзорами трудов по этрускологии и собственным исследованием загребской «Льняной книги», предложил ввиду отсутствия настоящих билингв создать искусственные.

Теория Ольцши и его метод, названный методом параллельных текстов или билингвистическим, основан на предположении, что на Апеннинском полуострове этруски не были изолированы. Длительное соседство с другими италийскими племенами, особенно с умбрами и римлянами, привело, по его мнению, к сближению с ними, к установлению многосторонних связей, прежде всего торговых и экономических, но также политических и культурных. Эти связи обязательно должны были оставить следы в этрусских памятниках.

Убежденный в этом, Ольцша приступил к расшифровке текста «Льняной книги». Из предшествующих работ он уже знал, что перед ним письменный памятник религиозного характера, и прежде всего поставил перед собой задачу определить, на какие части делится сохранившийся текст. Ему удалось выделить разделы, посвященные богам Крапу (он отождествляется с умбрийским богом Грабовием), Натунсу (который является не кем иным, как Нептуном) и каким-то малоизвестным богам.

Ольцша сопоставил отдельные части книги и изучил их конструкцию. Он пришел к выводу, что перед ним ритуальный текст, относящийся к нескольким божествам. Чтобы понять его грамматический строй, он обратился к латинским источникам, главным образом к умбрским религиозным памятникам, так называемым Tabulae Iguvinae, сокращенно — ТІ, так как считал, что все тексты такого рода построены по одному принципу, хотя и написаны на разных языках.

Ольцша был убежден, что религиозные литературные памятники очень удобно сравнивать, так как при ограниченном словаре они насыщены часто повторяющимися формулировками.

В результате исследований Ольцша высказал предположение, что загребская «Льняная книга» — своеобразный религиозный календарь, содержащий обращенные к богу просьбы и молитвы за благополучие города (неизвестно, правда, какого), перечисление дат, когда бога надо благодарить за исполнение желаний, а также сведения, какие жертвы ему следует приносить.

Хотя Ольцша относится к признанным этрускологам и достаточно осторожен в своих выводах, ему не удалось избежать критики. Чешский исследователь, профессор классической филологии Карлова университета, автор информационных обзоров о состоянии этрускологии Карел Яначек написал в 1953 году:

«О заслугах Ольцши в деле изучения и восполнения текста 1.1. (liber linteus) я скажу дальше. Вначале я хочу высказать критические замечания. От признания параллельности текстов до убежденности в том, что они схожи,—расстояние немалое. Ольцша не всегда оперирует достаточно четкими исходными данными... он вынужден одну гипотезу строить на другой и тем не менее отваживается делать выводы...

Но я упрекаю Ольцшу в двух других основных недостатках: во-первых, он преувеличил сходство между ТІ и 1.1. Он забыл, что костяком 1.1., по крайней мере ее большей части, являются даты, в то время как в ТІ они не упоминаются. Уже одно это ставит под сомнение близость памятников, о которых идет речь. Во вторых, Ольцша не только не отыскивает параллелей и доказательств для своих грамматических конструкций... но не проявляет последовательности даже в определении формы...»

Спустя десять лет, в 1963 году, австриец А. Пфиффиг также заявил, что Ольцша преувеличил сходство между умбрскими религиозными текстами и этрусской «Льняной книгой». С его точки зрения, надо еще доказать, в чем и, главное, насколько схожи эти тексты. Пфиффиг призвал с особой осторожностью сравнивать письменные памятники отдельных племен Апеннинского полуострова с этрусскими. Его скептическое отношение обусловлено знаменитым высказыванием Дионисия Галикарнасского о том, что у этрусков был не только совершенно не похожий ни на какой другой язык, но что и образ жизни они вели особый.

Пфиффиг тоже признает сходство умбрских религиозных текстов с этрусской «Льняной книгой», но в отличие от точки зрения Ольцши считает его частичным и весьма поверхностным.

Итак, самый большой рукописный этрусский памятник до сих пор вызывает немало споров. Да и не только он, многие более или менее крупные этрусские тексты интерпретируются по-разному. Если окинуть взглядом главные памятники этрусской письменности, то мы снова убедимся, что толкование этрусских текстов продолжает оставаться спорным и неясным.

Стоит упомянуть о надписи на черепице, найденной в 1889 году в кампанском городе Капуе и относящейся к V веку до н. э. Примерно половина этого довольно пространного текста настолько повреждена, что его нельзя прочитать. Надпись сделана так, что на одной строке она идет слева направо, на другой — справа налево. В тексте встречается много имен богов, следовательно, скорее всего это религиозный памятник. Кроме того, удалось разобрать слова an pilie и acale, что обрадовало этрускологов, ибо эти слова относятся к небольшому числу выражений, известных благодаря тому, что они включены в латинский словник VIII века н. э. В нем сказано, что этруски месяц май называли ampiles, а июнь — aclus. Названия месяцев также подтверждают гипотезу, что надпись на Капуанской черепице, подобно тексту на ткани, в которую была завернута загребская мумия, является религиозным календарем.

Не меньше трудностей связано с другим памятником, так называемым Cippus Perusinus, Перузийской четырехгранной колонной. Текст на ней содержит меньше слов, чем Капуанская черепица, и бесспорно относится к более позднему периоду. Некоторые исследователи считают, что надпись на колонне представляет собой юридический текст, другие, главным образом юристы, полагают, что это текст религиозный.

Судя по некоторым признакам, ближе к истине этрускологи, которые предполагают, что это текст юридический. В нем не встречаются имена богов, что по меньшей мере странно для религиозного текста. Надпись интерпретируют как соглашение между представителями двух родов — Афуной и Велтиной — о пользовании гробницей. Но, как всегда в случаях с этрусскими надписями, это, естественно, не единственная версия.

Немалое значение имеет группа надписей на этрусских саркофагах. Самая длинная из них — «надпись Пулены», найденная в Тарквиниях. На крышке саркофага — изваяние лежащего немолодого мужчины, по мнению более ранних исследователей — чиновника, по мнению современных — священнослужителя. Он опирается на левый локоть, с достоинством глядя вперед и придерживая правой рукой развернутый свиток. Надпись, выгравированная на свитке, начинается с указания имени, происхождения и должности умершего:

LRIS . PULENAS . LARCES . CLAN . LARTHAL . PAPACS .

. VELTHURUS . NEFTS . PRUMTS . PULES . LARI SAL .

. CREICES...

Еще Даниельссон вместо papacs читал ratacs, a Тромбетти в 1928 году высказал мнение, что ratacs напоминает умбрское слово fratreks, что в переводе на латынь означает fratricus. Не имея на то достаточных оснований, он с готовностью поставил знак равенства между несуществующим этрусским выражением ratacs и латинским словом frater — брат. Другие специалисты в области эпиграфики и среди них Дж. Бонамичи прочитали это слово не как ratacs, а как patacs. Правда, впоследствии Бонамичи предложил читать его как papacs, и этот вариант сейчас наиболее распространен. Один лишь этот пример показывает, как важно быть точным при чтении и описании этрусских надписей.

Однако верное прочтение надписи еще не устраняет всех трудностей. Что означают отдельные слова, какие родственные отношения они выражают?

Э. Веттер так перевел первые две строки «надписи Пулены»: «Ларис Пулена, сын Ларса, со стороны отца внук Ларта, со стороны матери внук Велтура, правнук Лариса Пула Крейса». Эту версию перевода признают не все. В коротеньком словаре этрусских выражений, составленном Паллотино, после буквы «П» идет весьма неопределенный перевод слова papacs: «Papa — отец? или дед? papacs?, papals (papats-er) — другие термины, означающие родство, но скорее всего противоположные выражению nefts (внук)?»

До сих пор удалось определить значение весьма небольшого числа этрусских слов. Некоторые слова мы узнаем из античных произведений. Например, римский историк Сервий пишет, что обезьяну этруски называют avimus. Это подтверждает и грек Страбон. Из «Жизнеописания Цезаря Августа» Светония мы узнаем, хотя и не с полной достоверностью, значение этрусского слова a is, множественное число которого aiser. Светоний рассказывает, что перед смертью императора Августа в его статую ударила молния и сбила букву С в слове Caesar. Толкователи предзнаменований заявили, что Августу осталось жить сто дней, ибо буквой С римляне обозначали количественное сто, и что после смерти он будет «причтен к богам, так как aesar, остальная часть имени Цезаря, на этрусском языке означает бог».

Этрусская монета из Волатерр с надписью "Велатри"

Подобных примеров не слишком много, и этот путь пополнения наших знаний об этрусском языке зависит от случайностей. Поэтому исследователям не остается ничего другого, как ценой кропотливого труда постепенно отыскивать значение этрусских слов.

В наши дни, несмотря на напряженную работу, ведущуюся более ста лет, мы вовсе не вправе утверждать, что этрусский язык расшифрован. Достигнутые до сих пор результаты свидетельствуют о том, что этот язык занимает особое место среди уже известных нам и что его нельзя понять с их помощью. Поэтому не могли увенчаться успехом попытки применения этимологического метода и расшифровки этрусского языка с налета.

Однако было бы неверно утверждать, что мы совсем ничего не знаем. Этрускологи могут определить значение некоторых слов. Они обладают в одних случаях поверхностными, в других — более глубокими познаниями этрусской грамматики, как в области словообразования, так и синтаксиса, и способны, хотя и в ограниченных рамках, определить характер этрусских письменных памятников. Массимо Паллотино утверждает:

«Все ведет к предположению, что в дальнейшем результаты будут накапливаться постепенно и что они будут зависеть от небольшого числа источников, если не появятся решающие факторы — например пространная этрусско-латинская билингва. Суть проблемы, следовательно, скорее в ее качественной стороне, нежели в количественной. Не стоит задавать вопрос, расшифрован ли этрусский язык, надо спрашивать — до какой степени».

Основы могущества, причины падения

...населяют и возделывают землю, которая им рождает все.

Диодор

Благодаря чему, собственно, этруски так возвеличились, заняли столь значительное положение на Апеннинском полуострове и во всем Средиземноморье? Были ли причиной тому выгодное положение их городов, благоприятный климат, плодородная почва или богатые месторождения металлических руд? Или все дело в исключительных способностях народа, среди которого выросли искусные ремесленники, строители, торговцы и моряки? А может быть, главную роль сыграли дипломатическая хитрость правителей отдельных городов или воинская отвага и удача?

Здесь мы снова сталкиваемся со многими неизвестными и прежде всего с тайной происхождения этрусков.

Бесспорно, одной из причин удивительно быстрого, почти внезапного расцвета этрусской культуры была необычайная восприимчивость этрусков к достижениям различных народов тогдашнего мира.

Когда начался их расцвет, да и позднее рядом с ними на италийской земле кроме малоразвитых местных племен жили греки. Отношения между греческими и этрусскими городами были не очень дружеские — они соперничали друг с другом. Однако существовавшая между ними напряженность не исключала культурных и даже экономических связей. Довольно быстро этруски познакомились с греческой письменностью и обучились письму. Они знали греческих богов и греческие мифы — например, Троянский цикл. Это оказало значительное влияние на их собственное мифотворчество.

Этруски были знакомы и с греческим искусством.

Из греческих городов на юге Италии и из самой Греции в Этрурию доставляли различные товары. Во время всех более или менее значительных археологических раскопок на территории Этрурии были найдены в большом количестве греческие сосуды, свидетельствующие о широком ввозе изделий из Греции. Не вызывает сомнения, что они пользовались здесь спросом. Среди находок, датируемых VIII веком до н. э., встречаются греческие вазы. Одним из главных поставщиков их был известный город Коринф, лежащий на перешейке между Пелопоннесом и материковой Грецией. Афинские мастера посылали свои уникальные изделия этрусским аристократам. Не случайно одна из самых знаменитых греческих ваз, ваза Франсуа, найдена в Этрурии. Этот шедевр афинского гончара Эрготима и художника Клития, который украсил ее сюжетами из греческой мифологии, относится примерно к 570 году до н. э.

Греческий мир воздействовал на Этрурию не только своими изделиями, не только тем, что поставлял образцы и являлся источником сюжетов. Несмотря на прохладные в общем политические отношения между этрусскими и греческими городами, в некоторые этрусские центры переселялись греческие ремесленники, так что местные мастера имели возможность перенять все их навыки. Легенда о Лукумоне, отец которого переселился из Коринфа в Тарквинии, в какой-то степени отражает процесс греческой иммиграции. Это предание примечательно и в другом отношении: после того как Тарквинии наскучили Лукумону, он переселился в Рим. Греция — Этрурия — Рим: при желании в этом движении можно увидеть символический путь исторического развития, который вел от этрусков к мировой Римской империи.

В VIII веке до н. э. у этрусков были также хорошо налаженные связи с финикийцами, народом купцов и моряков. Уже в то время, когда лишь создавались предпосылки будущего этрусского могущества, финикийцы ввозили в Этрурию товары с Востока. Впоследствии их экономическое влияние в этрусских городах было постепенно вытеснено влиянием греков. Однако, как мы уже говорили, этруски установили политические контакты и начали сотрудничать с финикийской колонией Карфагеном. Карфагеняне, хорошие мореплаватели и торговцы, были союзниками этрусков в борьбе против Греции и, кроме того, поставляли им все необходимые товары, что имело большое значение: этруски всегда имели в избытке те изделия или сырье, которым не могли обеспечить себя сами,—например, стеклянные украшения и слоновую кость... Карфагеняне доставляли и металлическую посуду, пока этруски сами не достигли подлинного мастерства в обработке металлов.

Эти контакты обогащали опыт этрусков и заставляли местных ремесленников тянуться за более развитыми странами. Примечательно, что некоторые заготовки для своих изделий этруски ввозили из весьма отдаленных районов, например из Урарту.

Но связи с другими странами служили лишь своеобразным импульсом для развития собственного творчества этрусков. Все, чему они научились, изучая чужой опыт, все, чем они его пополнили, представляет собой уже их собственный вклад в технический и культурный прогресс. Ввоз иностранных товаров вообще не может быть основой для роста благосостояния, так как всегда требует наличия в избытке отечественных изделий для обмена. Источник богатства этрусков, их славы и могущества нужно искать прежде всего в самих этрусских городах. Ибо символом как величия, так и своеобразной ограниченности и слабости этрусской цивилизации был цветущий город.

Кульминация могущества этрусков в Италии совпадает с периодом наивысшего расцвета этрусских городов. В VII и VI веках до н. э., а в некоторых случаях еще в V веке и даже позднее этрусские города были развитыми центрами, оказывавшими значительное влияние на всю Этрурию.

Трудно сказать, какой из этрусских городов пользовался наибольшим влиянием, так как ни один не выделялся среди других, скорее наоборот, каждый сохранял в рамках этрусского мира свое своеобразие и значение, основанное на экономической самостоятельности и силе.

Окинем их хотя бы мимолетным взглядом.

На юге Этрурии находились три города, которые, вероятно, играли наиболее значительную роль в истории и жизни этрусков, — Вейи, Цере, Тарквинии. Благодаря своему положению они особенно способствовали распространению этрусского влияния на юге и довольно быстро пришли в столкновение с растущим могуществом Рима.

Длительные конфликты между Вейями и Римом свидетельствуют о том что Вейи были сильным и богатым городом. Это подтверждают и многочисленные некрополи, обнаруженные в его окрестностях. Наверняка когда-то в этом городе жизнь била ключом. О связях с окружающим миром свидетельствуют греческие вазы, которые могли попасть сюда только через посредство других городов, ибо Вейи не имели собственного порта. Здесь встречаются и местные изделия, главным образом глиняные, техническая обработка которых намного превышает их художественные достоинства. В истории этрусской культуры Вейи занимают особое место как родина школы скульпторов, откуда вышел Вулка, автор подлинной жемчужины этрусского изобразительного искусства — терракотовой скульптуры бога Аполлона.

Когда Рим находился еще под этрусским господством, главным образом архитекторы и художники Вей способствовали возвеличению развивающегося города. Капитолийский храм своим созданием обязан этрусским художникам и вейским ремесленникам.

Южноэтрусский город Цере этруски называли Цисра, а греки — Акилла. Вблизи от него находились месторождения металлических руд. Город лежал недалеко от моря, а на самом побережье вырос небольшой, но очень оживленный морской порт Пирги. Это первоначально греческое поселение сыграло важную роль для быстрого развития Цере.

Через порт Пирги жители Цере были связаны с самыми различными уголками древнего мира. В город прибывали товары из близких и далеких стран. Это были и вазы, созданные в Коринфе, и греческая керамика, и золотая и серебряная посуда из Сирии, Финикии и Кипра, и драгоценные ювелирные изделия и слоновая кость из других стран Востока. Все это наглядно свидетельствует о кипучей жизни города, в котором обитало много иностранцев, особенно греков. Как показывают находки, Цере не прятал эти богатства, а способствовал распространению иностранных товаров в соседних областях.

С середины VII века до н. э. Цере стал важным производственным центром, где главным образом обрабатывался металл, добытый в его окрестностях.

С середины VI века до н. э. в Цере начало развиваться производство глиняных сосудов для воды — гидрий, со своеобразным орнаментом: художники перенесли мотивы, характерные для росписи греческих ваз, в этрусскую среду. Судя по некоторым признакам, вазы эти были созданы греками, жившими в Цере, которые хотя и приспособились к новым условиям, но не забыли о культурных традициях своей родины.

Этрусские сосуды. IV в. до н. э.

Цере в то время был поистине международным городом. Свидетельством экономического процветания, плодами которого пользовалась в первую очередь городская знать, являются богато украшенные могилы в окрестностях Цере.

Знаменитый город Тарквинии — этруски называли его Тархна — также был важным центром ремесел. Здесь было налажено производство бронзовых изделий, с которыми до середины VII века до н. э. не мог серьезно конкурировать ни один город. Лишь со второй половины VII века до н. э. соседний Цере начинает теснить Тарквинии. Как и в окрестностях Цере, вблизи Тарквиний обнаружены многочисленные могилы с украшениями и ювелирными изделиями, которые относятся к наиболее ценным художественным произведениям древнего мира. И конечно, не случайно предание именно этот город называет родиной первого римского царя этрусского происхождения — Тарквиния Приска.

К южноэтрусским городам, которые играли важную роль в течение всего периода этрусского могущества, относится и Вульчи. Вершины своего развития этот город достиг в VI и V веках до н. э. Здесь также усиленно развивалось производство бронзовых изделий. Они вывозились не только в другие области Италии, но и за ее пределы. Вероятно, в Вульчи во второй половине VI века до н. э. создавались знаменитые чернофигурные вазы. Одно время ученые полагали, что их ввозили из областей, расположенных вблизи Понта.

Однако тщательное изучение показало, что эти изделия были созданы греческими мастерами, работавшими в этрусском городе. Скорее всего то был или по крайней мере мог быть Вульчи. Подтверждением этой догадки служит сходство некоторых сюжетов, изображенных на чернофигурных вазах и на других художественных произведениях из Вульчи.

В окрестностях Вульчи в наше время обнаружены также некрополь и одна из самых знаменитых этрусских могил — «Могила Франсуа».

В Центральной Этрурии в отличие от ее южной и северной частей не было ни одного значительного экономического центра. Вольсинии — по этрусски Велзна — приобрели известность скорее как средоточие религиозной деятельности. Поэтому некоторые исследователи склоняются к мысли, что здесь следует искать святилище Вольтумнину, о котором известно, что оно было культовым центром лиги двенадцати этрусских городов.

В Северной Этрурии, наоборот, были расположены большие города. Одним из них была Популония, или, как ее называли этруски, Пуплуна или Фуфлуна. Это был единственный этрусский город, стоявший непосредственно на берегу моря. Популония была одним из главных центров производства и обработки металлов в древности. Известность она приобрела вначале благодаря обработке бронзы, затем — железа. Этому немало способствовали расположенные поблизости месторождения меди (в нынешней Кампилии) и железной руды (на острове Ильва). Интересно, что обработка и производство железа в Популонии развились в сравнительно поздний период — особенно в IV веке до н. э., т. е. в то время, когда Южная Этрурия уже почувствовала растущую силу Рима.

Волатерры, по-этрусски Велатри, в IV веке до н. э. также переживали период расцвета. Богатые могилы свидетельствуют о зажиточности населения. Из местных изделий прославились глиняные краснофигурные сосуды и, естественно, уже в наше время — небольшие урны для пепла со статуэткой, изображавшей умершего, на крышке. Через Волатерры влияние этрусков распространялось дальше на север, к самой долине реки Арна, являвшейся северной границей Этрурии.

Металл обрабатывался также в Ветулонии (Ветлуне, Ватлуне). Особую известность получили изделия из золота. Драгоценности, вышедшие из мастерских ветулонских ювелиров, выделялись своим совершенством. Они принадлежат к лучшим и наиболее ценным творениям этрусских мастеров. Интерес к ним проявляли и другие этрусские города, например Клузий и Фельсина. Однако торговые связи Ветулонии, судя по археологическим находкам, не были столь широкими, как это дает право предположить высокий уровень ее художественных изделий.

Клузий, который сами этруски, по всей вероятности, называли Клевзия или Камаре, известен прежде всего из легенды о царе Порсене, который тщетно пытался помочь Тарквинию Гордому вернуть римский трон. В конце VII и начале VI века до н. э. Клузий был процветающим городом. Доказательством тому также служат захоронения. Урны, по форме напоминающие человеческие фигуры, свидетельствуют о мастерстве и изобретательности клузийских гончаров.

Кортона, Арреций, Перузия — города Северной Этрурии — также пользовались широкой известностью. Наибольшее внимание античные летописцы уделяли, пожалуй, Аррецию, нынешнему Ареццо. Отдельные находки, обнаруженные в районах этих городов, пока что воссоздают лишь неясную картину, не позволяющую судить о их положении в период расцвета. Получить подробные сведения о них до сих пор остается мечтой историков и археологов.

В наших сведениях об этрусском ремесленном производстве также много пробелов и неясностей. Мы практически ничего не знаем о положении этрусских ремесленников, хотя можем с известной долей уверенности предположить, что в этрусских городах преобладали мелкие ремесленные мастерские и что ремесленное производство не достигло сколько-нибудь высокой концентрации. В мастерских, вероятнее всего, трудились сами владельцы, они же и продавали свои изделия. Возможно, ремесленники в незначительной степени использовали труд рабов. Однако подавляющее большинство ремесленных изделий было создано мелкими свободными производителями, которые славились своим мастерством.

Особое искусство этруски проявляли в обработке металлов. Оно принесло им мировую известность как истинным художникам.

Одним из условий широкого производства изделий из металла, естественно, является наличие в достаточном количестве металлических руд. Италия не слишком ими богата, но все месторождения находятся на территории, которую населяли этруски. Это прежде всего железная руда, которую добывали в сравнительно больших масштабах в отрогах гор между Популонией и Рузеллами, а также на уже упоминавшемся острове Ильва, расположенном недалеко от Популонии. Сравнительно богатые месторождения меди находились в окрестностях Популонии, Волатерр, Ветулонии и Рузелл. Недалеко от Популонии этруски добывали также цинк и серебро и, судя по всему, эксплуатировали даже месторождения серебра на Сардинии. В наносах реки Пад попадалось золото, и вполне возможно, что этруски знали об этом.

Некоторые исследователи предполагают, что именно рассказы о рудных месторождениях в Центральной Италии заставили этрусков совершить длительное путешествие из Малой Азии в Италию. Поскольку, однако, гипотеза о малоазийском происхождении этрусков не доказана, эта точка зрения остается пока лишь догадкой.

Техника добычи и выплавки металлов во всем древнем мире и, естественно, в Этрурии была очень примитивной, но этруски не ограничивались добычей руды с поверхности земли. Находки в тех местах, где жили этрусские горняки, к сожалению, не дают нам возможности составить более или менее ясное представление об условиях работы в этрусских шахтах. В известной степени нам могут быть полезны имеющиеся у нас сведения о характере труда в греческий и римский периоды, ибо горняки древности всюду применяли одинаковую технику. Молот, заступ, кирка, лопата — вот основные орудия горняков, с помощью которых они добывали руду и отбрасывали породу. Если порода была сравнительно мягкой, ее убирали прямо руками. Судя по терриконам шлака, оставшимся после выплавки металла в окрестностях Популонии, добыча руд здесь велась в течение длительного времени и в больших масштабах. После сортировки руда поступала в небольшие плавильные печи, остатки которых сохранились в основном в окрестностях Ветулонии, Волатерр и Популонии.

В то время из руд умели выплавлять лишь незначительную часть содержащегося в них металла, поэтому не так давно оказалось даже выгодным переплавить металлургические отходы этрусков. В период своего расцвета Этрурия добывала сравнительно много руды, т. е. была одним из крупнейших производителей металла в древнем мире. Это помогло Этрурии занять особое положение в Средиземноморье.

Спрос на металл в самой Этрурии был столь велик, что отечественных источников руды ей не хватало. Некоторые виды металлов приходилось ввозить. Кроме золота и серебра Этрурия ввозила цинк, необходимый для производства бронзы. Главным поставщиком его в древнем мире была Британия, откуда он доставлялся в Этрурию через Галлию.

Из меди, бронзы, олова, серебра, но главным образом из железа этрусские ремесленники изготовляли различные изделия, инструменты, оружие, посуду, из золота и серебра — ювелирные изделия, ценность которых часто определялась тонкостью работы не меньше, чем материалом, из которого они были сделаны.

Этрускам было также выгодно ввозить слоновую кость, которую обрабатывали резчики, и янтарь, доставлявшийся не только из Сицилии, но и из Прибалтики через территорию нынешней Чехословакии. При тогдашних транспортных средствах подобное путешествие через всю Европу было нелегким предприятием.

Не меньшую изобретательность этрусские ремесленники проявляли при обработке других материалов. Из дерева они строили корабли, благодаря которым добились могущества на море и успехов в торговле. Они умели обрабатывать камень для строительных целей. Остатки этрусских зданий свидетельствуют о высоком уровне технических знаний и мастерстве этрусских каменотесов и архитекторов, проявлявшихся уже в тот период, когда окружающие италийские племена жили в примитивных постройках и деревенских поселениях.

Урна из Клузия

Чаще всего этруски пользовались глиной. Они создавали из нее не только предметы обихода, но и уникальные художественные изделия. Вначале глиняные предметы ввозились в Этрурию из Греции, однако вскоре местные гончары, вероятно не без помощи греков, создали собственное производство. Их изделия напоминали греческие образцы, но во многих случаях в них уже проявились техническое мастерство и художественное дарование этрусков. Типичными образцами гончарного искусства этрусков являются различной формы глиняные сосуды с блестящей поверхностью. Благодаря специальной глине и особой технике обжига этрусским мастерам удалось добиться черной, напоминающей тушь, окраски поверхности. Эти вазы, обозначаемые в специальной литературе итальянским термином «буккеро», украшены барельефами.

Создатели ваз явно стремились к тому, чтобы придать им сходство с металлическими изделиями, и в большинстве случаев им это удавалось. Наряду с изящными, легкими, тонкостенными вазами встречаются массивные сосуды с толстыми стенками, которые, однако, тоже не лишены своеобразия и изящества. Тяжелые буккеро производились главным образом в Клузии, вероятно, начиная с середины VII века до н. э.

К этрусским изделиям, прославившимся своим совершенством далеко за пределами Этрурии, относились и шерстяные ткани.

Большое количество разнообразных высококачественных товаров, производимых этрусскими ремесленниками, было одним из условий интенсивной торговли, которую Этрурия вела как на внутреннем, так и на внешнем рынке. Естественно, что в основном торговля представляла собой товарообмен, при котором за экспортируемые изделия взимались товары одинаковой ценности.

В период расцвета своего могущества этруски вели главным образом морскую торговлю, но пользовались и сухопутными торговыми путями. Экспортировали они не только предметы роскоши, но и предметы повседневного обихода — ножи, топоры, ключи, ведра. Некоторые изделия этрусков, особенно металлические, славились и в таких развитых государствах, как Греция. Этрусские товары находили покупателей в далеких краях — в Африке, Малой Азии и даже в Южной России.

Когда влияние этрусков на море пошатнулось, они вынуждены были искать новые рынки для своих товаров. Этому вопросу в последнее время много внимания уделил венгерский археолог Й. Г. Сцилаги, который показал, что изменения в ориентации этрусской торговли были вызваны усилением позиций сицилийских греков и явным стремлением Карфагена проводить в Средиземноморье экспансионистскую политику, что не оставляло места для торговой деятельности этрусков. Тот факт, что этруски вынуждены были искать покупателей для своих товаров в новых областях, является первым признаком приближающегося упадка. Он наступил не скоро, но, исследуя вопрос, почему в V веке до н. э. металлические изделия этрусков стали встречаться в разных уголках Европейского континента, например в Британии и Скандинавии, следует помнить об общем экономическом положении этрусков. Металлические сосуды с плоским утиным носом, которые изготовлялись, по всей вероятности, в этрусском городе Вульчи, встречаются в Рейнской и в некоторых западных придунайских областях. Они были обнаружены и в Чехии, хотя ни разу не попадались в Венгрии или Штирии. Самая значительная находка на чешской территории раскопана в Градиште у Писка, где рядом с таким сосудом обнаружены золотые серьги в форме челнока. Й. Филип пишет об экспорте этрусских товаров в районы, заселенные в то время кельтами:

«Сосуды с утиным носом, бесспорно, составляли лишь часть разнообразного экспорта. Вывозилась главным образом посуда, в особенности для вина, предназначенная в основном для высшей знати, как об этом свидетельствуют некоторые находки в могилах. Вывозилось также на север вино, и, вероятно, в немалом количестве».

Этрусские изделия служили образцами для кельтских ремесленников. Доказательство этого — местные копии этрусских изделий.

Развитие торговли, многосторонний товарообмен привели к возникновению в Этрурии денежной системы. Однако этрусские монеты появились в северных странах сравнительно поздно —в конце VI и начале V века до н. э., т. е. в то время, когда «золотой век» Этрурии уже миновал.

Правда, с деньгами этруски были знакомы и раньше. Им были известны греческие монеты, чеканившиеся в Фокее и в других малоазийских греческих городах. Наряду с ними в качестве средства платежа ходили куски необработанного металла, цена которых время от времени определялась взвешиванием. Неудобства, связанные со взвешиванием и делением кусков необработанного металла, были устранены путем введения в обиход золотых и серебряных кружочков, которые, несмотря на меньшие размеры и вес, имели большую ценность. Эти кружочки находились в обращении до появления чеканной монеты.

Трудно объяснить, почему этруски, прославившиеся искусной обработкой металлов, пользовались примитивными монетами, которые каждый город чеканил сам. К тому же их было в обращении слишком мало для страны, у которой ремесло и торговля составляли основу хозяйственной деятельности. Это заставляет предположить, что в Этрурии довольно долго сохранялись примитивные формы торговли — непосредственный обмен одних изделий на другие.

Этрусские монеты чеканились как из бронзы, так и из драгоценных металлов — золота и серебра.

Бронзовые или медные средства платежа вначале чаще всего представляли собой четырехугольные куски металла с определенным знаком или символическим изображением. Судя по некоторым признакам, в Клузии, например, изготовлялись пластины с изображением быка. На круглых бронзовых монетах ставились имена городов, где они чеканились. Особенно широкое распространение получили монеты, отчеканенные в Популонии, Ветулонии, Клузии и Волатеррах.

Бронзовые монеты имели различные размеры и достоинство.

Этрусские золотые монеты вначале походили на греческие деньги, попадавшие в Этрурию из Малой Азии, а впоследствии на них сказалось влияние выдающихся кампанских чеканщиков.

Примерно с середины V века до н. э. этруски начали чеканить серебряные деньги. Среди них выделяется серия с изображением головы мифического существа Горгоны. Эти монеты, вероятно, происходят из Популонии. В III веке до н. э. этруски перестали чеканить монеты. Их место заняли римские деньги.

Примечательно, что в этрусском экспорте были представлены и продукты земледелия.

Вопреки мнению Диодора, которое мы уже приводили, земля этрусков вовсе не была столь плодородной, чтобы рождать в изобилии, во всяком случае без применения тяжкого труда. Большую часть территории Этрурии занимали горы, засушливые районы, либо, наоборот, болота и трясины. Чтобы собрать хороший урожай, крестьянам приходилось трудиться в поте лица своего. Кроме того, необходимо было проводить различные технические усовершенствования. Там, где это было возможно, этрусские инженеры проводили обмеры, чтобы определить трассы осушительных каналов и оценить экономическую эффективность ирригационных систем, превращающих бесплодную землю в плодородные поля, намечали линии каменных заграждений, которые препятствуют перемещению почвы на горных склонах. Осушение болот не только увеличивало посевные площади, но и улучшало санитарные условия: коегде благодаря этому были уничтожены очаги малярии, от которой страдало население.

Планирование и проведение осушительных и ирригационных работ требовало от этрусков навыков и знания некоторых теоретических основ техники. Не боясь впасть в преувеличение, мы вправе говорить о высоком инженерном искусстве тех, кто планировал и осуществлял эти мероприятия. Но откуда этруски получили эти знания? Привезли ли они их с Востока, если действительно явились оттуда, или приобрели в Италии под влиянием окружающих условий?

При этом для обработки земли этруски пользовались несовершенными даже для той эпохи орудиями. Они применяли, например, примитивный плуг, влекомый парой волов, и простейшие орудия для окапывания, а обмолот урожая производили самым простым способом — разбрасывали колосья на току и прогоняли по ним скот. Правда, этруски знали пресс для изготовления вина.

Кем, собственно, были этрусские земледельцы? Среди населения этрусских сельских районов несомненно было много представителей других италийских племен. Ведь даже этрусские города с этнической точки зрения не представляли собой однородные образования, хотя этруски составляли в них преобладающую часть населения. В северных городах наряду с этрусками жили лигуры, в самой Этрурии — умбры, нередко греки, а также люди из других италийских племен — латины, сабины и др. В деревне процент неэтрусков был, конечно, еще больше.

Этрусское зеркало. На нем изображена любовная сцена, заимствованная с греческого оригинала. Бескрылый эрот на заднем плане — пример нарушения художником традиционного образа для сохранения единства композиции

Составить себе представление о жизненном уровне этрусского крестьянина нелегко. Некоторые исследователи считают, что большая часть земли в Этрурии или по крайней мере самые плодородные земли принадлежали этрусской аристократии. Эта гипотеза может показаться на первый взгляд обоснованной, но она порождает новые вопросы, в частности — кто же работал в предполагаемых латифундиях?

На этот вопрос отвечают поразному. Это могли быть либо рабы — а они несомненно существовали в иерархии этрусского общества, либо свободные люди различных категорий — поденщики, нанимавшиеся владельцами земли, клиенты, свободные безземельные крестьяне, мелкие арендаторы, получавшие землю во временное пользование на определенных, твердо оговоренных условиях. Однако ни одно из этих объяснений не может удовлетворить нас полностью.

Не подлежит сомнению, что рабы, которые занимались физическим трудом, в основном были заняты в сельском хозяйстве. Но было ли их столько, что они могли удовлетворить потребность в рабочей силе обширнейших латифундий? Наверняка нет. В период расцвета этрусского могущества рабство еще нигде не получило такого распространения, чтобы рабы могли стать преобладающей рабочей силой в сельском хозяйстве. Этрурия в этом отношении не была и не могла быть исключением. Труд рабов и в этрусском обществе служил лишь дополнением к труду свободных членов общества.

Часть исследователей, которые считают, что в Этрурии существовали крупные земельные владения, в поддержку своей концепции высказывают предположение, что землю в латифундиях обрабатывали мелкие свободные крестьяне, зависевшие от землевладельца.

И все же, судя по многим признакам, крупного землевладения в Этрурии в то время еще не существовало. Не исключено, конечно, что отдельные лица сумели захватить большие поля, но основная масса земли находилась скорее всего во владении мелких крестьян, которые ее обрабатывали вместе с членами своей семьи или с помощью нескольких рабов.

О положении рабов в Этрурии мы можем строить лишь туманные предположения. По мнению некоторых ученых, иногда на этрусских фресках изображены рабы. Это прежде всего те, кто прислуживает на пиршествах,— музыканты, танцовщицы и др. Создается впечатление, что условия жизни рабов не очень отличались от условий, в которых жили бедные слои свободного населения. Рабство здесь, безусловно, не было так распространено, как, скажем, в классической Греции или Риме, и, следовательно, еще не было сопряжено с проявлениями жестокости.

Мы не знаем даже числа рабов, имевшихся в Этрурии. В большинстве своем это, естественно, были пленные, которых этруски захватывали во время войн и потом продавали частным лицам. Отдельные города, вероятно, владели определенным числом рабов и использовали их на общественных работах. Однако об этой форме рабовладения мы не знаем ничего достоверного.

Часть рабов, по всей вероятности, поставляли в Этрурию мореплаватели, которые нередко нападали на приморские поселения, грабили все ценное и захватывали пленных. Такое поведение было для того времени довольно обычным. Понятия «морской торговец» и «пират» у некоторых народов древнего мира были столь тесно связаны, что во многих случаях их невозможно было отделить одно от другого.

Некоторые рабы, вероятно, были захвачены в самой Италии, особенно в ее средней части, которую этруски постепенно экономически и политически подчиняли себе. При этом какоето число жителей, вероятно, становилось рабами.

Существует мнение, что на строительстве ирригационных и осушительных систем в Этрурии было занято сравнительно много людей и что это скорее всего были рабы. Первая часть этого предположения, бесспорно, справедлива, но вторая вызывает серьезные сомнения. Прежде всего, рабов было не так уж много, чтобы они могли стать главной рабочей силой на строительстве. Вполне возможно, далее, что существовала трудовая повинность для многочисленных слоев свободного населения. Различные доказательства подтверждают предположение, что в древнем мире свободные тоже использовались на важных общественных работах, если иным способом нельзя было обеспечить необходимое количество рабочих рук. Наиболее известен способ, с помощью которого древние египтяне набирали рабочих для строительства пирамид. Геродот рассказывает, что каждые три месяца одну часть населения Египта сменяла другая — так, чтобы в распоряжении строителей было не меньше 100 тысяч человек. Разумеется, в основном это были египетские крестьяне.

Доказательством того, что мысль о трудовой повинности не была чужда этрускам, может служить полулегенда, связанная с последним этрусским царем в Риме — Тарквинием Гордым. Она упрекала царя в том, что римский народ погружен во рвы и сточные канавы, которые он копает, что римляне, победившие все окружающие народы, превратились из воинов в каменотесов и ремесленников.

Хотя социальные отношения в сельском хозяйстве Этрурии, особенно вопрос об использовании в качестве рабочей силы рабов, остаются во многом неясными, не подлежит сомнению, что этрусская деревня значительно отличалась от сельскохозяйственных областей других государств древнего мира. Лишь этим можно объяснить, почему античные историки так высоко оценивали сельское хозяйство Этрурии.

Знакомясь с хозяйством, свидетельствующим о трудолюбии, способностях, мастерстве самих этрусков и жителей территорий, которыми они владели, с процветающими городами и деревнями, убеждаясь в том, что этруски с успехом проникали в близлежащие и отдаленные районы, невольно задаешь себе вопрос: если этруски так выделялись среди окружающих племен, если они настолько опередили их в своем развитии, почему же в конечном итоге они оказались порабощенными? Почему Рим, а не Тарквинии, Вейи, Цере или другой классический этрусский город в Тоскане объединил под своим владычеством сначала всю Италию, а затем Средиземноморье? Не заслуживали ли этруски более достойного будущего, чем то, которое им уготовила история?

Как и вопрос о предпосылках возвышения Этрурии, который мы оставили в значительной степени открытым, так и причины ее падения мы можем обрисовать лишь в общих чертах. Полного ответа пока никто дать не может.

Экономическое могущество само по себе не могло стать для этрусков достаточно надежной защитой от тех, с чьими интересами они сталкивались. Ведь именно высокоразвитые центры, какими были этрусские города, нуждались в хорошо организованной армии, которая не только защищала бы их от врага, но и служила орудием экспансии, укрепляла их могущество. Между тем этрусские войска, несмотря на хорошее вооружение — оно, особенно вначале, во многом копировало доспехи греков,— не представляли собой единой силы всех этрусских городов. Это скорее были самостоятельные подразделения наемников, набранных в основном среди местных италийских племен, которыми командовал тот, кому удалось захватить власть в городе. История Этрурии знает несколько подобных полуисторических, полулегендарных личностей — отчасти героев, отчасти авантюристов, которые прославились либо собственными подвигами, либо победами своих дружин.

Подобно тому как этруски не смогли создать более или менее постоянного политического или военного объединения, экономические усилия отдельных городов были разрозненными.

Поэтому даже период наивысшего расцвета этрусков скрывал в себе зародыши их падения.

Этрусские города пришли в упадок не одновременно и в различной степени. Закат их в общем начался в V веке до н. э., но из этого правила были и исключения. К ним наряду с Популонией и Волатеррами, о которых мы уже говорили, относится Цере, где в IV веке до н. э. керамическое производство достигло временного расцвета. Даже в конце III века до н. э. некоторые этрусские города экономически были столь сильны, что оказали помощь римскому полководцу Публию Корнелию Сципиону, который готовился к нападению на Карфаген. Об этом пишет Тит Ливий:

«Этрусские города сами пообещали, что они помогут Сципиону по мере своих возможностей. Церяне предложили морякам зерно и всевозможные виды продовольствия. Популонцы пообещали железо, волатеррцы — строительный лес и пшеницу, арретяне — три тысячи щитов, столько же шлемов, копья тяжелые галльские и длинные римские для пятидесяти тысяч воинов, секиры, заступы, ножи, лодки, каменные якоря для сорока военных кораблей, сто двадцать тысяч мер[36] пшеницы и денежную помощь декурионам[37] и гребцам. Перузийцы, клузийцы и рузеллийцы предлагали пихтовый деловой лес для строительства кораблей и большое количество зерна».

Ухудшение положения Этрурии в Средиземноморье сопровождалось и внутренними трудностями. В некоторых городах произошли беспорядки и были изгнаны представители аристократических родов. Около 300 года до н. э. такая судьба постигла знаменитый род Цильниев в Арреции, а несколько позднее, как мы уже упоминали, и аристократов Вольсиний. Примечательно, что за поддержкой аристократы обращались к Риму, который, оказывая им помощь, укреплял свои позиции в Этрурии. Очевидно, опора этрусской аристократии на Рим способствовала распространению римского влияния.

Римская экспансия, которая угрожала самому существованию этрусков, застала их разрозненными. Города, которые подвергались нападению, оставались в большинстве случаев изолированными. Остальные, как правило, держались в стороне, теша себя надеждой, что борьба Рима с другим этрусским городом их не коснется.

Когда в I веке до н. э. греческий историк Диодор попытался понять причину упадка этрусков, он, как мы уже говорили, увидел ее в их расточительности. Но это не так. Не только слава этрусков закатилась, но и сами они в конце концов прекратили свое существование из-за того, что подпали под римское владычество.

Под властью римлян некогда процветающая Этрурия уже не смогла достигнуть былого экономического могущества. Это может вызвать справедливое недоумение: почему римляне не воспользовались тем, что создали этруски? Почему опустели этрусские мастерские — ведь они могли работать на римлян и выпускать изделия с их клеймом?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо вспомнить о римской политике в целом. Римляне, естественно, вовсе не хотели, чтобы вблизи от их столицы развивались этрусские города — потенциальные конкуренты Рима. К тому же богатства, добываемые римлянами в колониях вне Италии, и товары, поставляемые самостоятельными средиземноморскими государствами, снижали интерес Рима к этрусским изделиям. Известную роль сыграло и развитие городов в Южной Италии. Благодаря ему былое значение этрусских городов не только в Тоскане, но и во всей Италии стало уменьшаться. Постепенно теряя свое экономическое значение, последние, как правило, становились сельскохозяйственными центрами.

Итак, этрусские города все больше теряли силу, которая вознесла их до уровня великой державы, а с ней и все, что способствовало расцвету своеобразной этрусской цивилизации.

Этрусский микромир

...восемнадцать красивых и больших городов, для жизни великолепно приспособленных.

Плутарх[38]

Стены, возвышавшиеся среди полей, замыкали в себе особый микромир этрусского города. Что ни город — то мир в себе. Насколько позволяли его узкие рамки, люди уже в те далекие времена жили полнокровной интересной жизнью. Тех, кто не смог достигнуть подобного уровня жизни, привлекал ее поверхностный, но манящий блеск. Городские стены охраняли ремесленников, чьи руки создавали великолепные изделия из металла, глины и других материалов. Под защитой стен знать коротала время в пиршествах, наслаждалась музыкой, танцами, состязаниями... Из-за стен появлялись воины в латах, внушавшие страх плохо вооруженным племенам Центральной Италии. В городах жили жрецы и прорицатели, умевшие предсказывать волю богов и даже оказывать на нее влияние.

Весь ли этот мир исчез? Что от него сохранилось?

Археологические открытия и отрывочные сведения античных историков дали нам возможность взглянуть на давно угасшую жизнь этрусских городов. Эти картины, ограниченные узкими рамками отдельных событий и очень фрагментарные, создают весьма одностороннее впечатление. Ведь уже в древности внимание посторонних привлекала роскошь богатых, затмевавшая куда более скромное существование бедной части населения. Поэтому дошедшие до нас памятники повествуют главным образом о жизни знатных семей.

Кроме того,—об этом уже говорилось выше — в этрусских городах почти не проводились археологические исследования. Все, что осталось от их поселений, в основном покоится в земле. В последующие века на этих местах выросли города или поселения, окруженные плодородными полями. Чтобы вести раскопки, надо сначала выкупить землю. Естественно, что этрускологи предпочли вскрывать иные — лучше сохранившиеся и сулившие больше надежд на успех — объекты, например склепы и целые некрополи, которые, хотя это и звучит парадоксально, были и до сих пор остаются наиболее богатым источником наших знаний о жизни этрусков.

Итак, что же мы все-таки знаем? Из рассказов античных авторов известно, что закладка города не была для этрусков только технической проблемой. Их мировоззрение основывалось на представлении, что жизнь человека предопределена богами. Поэтому прежде всего они стремились узнать волю неба по полету птиц. Затем определялось священное место — центр города, по-латыни mundus. Через него проводились две главные оси, одна с востока на запад — decumanus, вторая с севера на юг — cardo. Впоследствии эту традицию унаследовали римляне. Этот обычай описан с весьма интересными подробностями составителем словарей римлянином Фестом, жившим во II веке н. э.

Урна в виде дома. Южная Этрурия.

Основатель города, покрыв голову углом платка, прокладывал плугом с бронзовым лемехом вокруг территории будущего города борозду. Поднятый пласт земли должен был лечь внутрь круга, чтобы в будущий город текло богатство. Плуг тянули бык и нетель, бык — с внешней стороны круга, чтобы город был сильным по отношению к внешним врагам, нетель, как символ будущего изобилия в городе — с внутренней. Борозда в представлении людей того времени играла ту же роль, что и крепкие стены. Она разделяла два мира — тот, что находился под защитой богов, и тот, который был ее лишен. Однако спустя короткое время жители города, как правило, уже обносили очерченный круг не только символической, но и настоящей стеной. Если верить легенде, точно так же был основан и Рим.

Когда археологи заинтересовались ранними этрусскими городами, они были удивлены тем, что планировка многих из них не соответствует идеальным принципам градостроительства. Обнаружилось, что эти города в значительной мере застраивались хаотично, а изгибы и повороты их улиц, часто многочисленные, обусловлены рельефом местности. Лишь в городах, основанных позлее, около VI—V веков до н. э., стала применяться строгая планировка с системой взаимноперпендикулярных улиц и кварталов. В тот период эти урбанистические принципы применялись не только в Этрурии, но и во всем цивилизованном Средиземноморье, и пальма первенства в этой области принадлежит отнюдь не этрускам. Только римляне почему-то считали, что планированное градостроительство — заслуга этрусков.

Шахматный принцип планировки был применен при строительстве этрусского города, заложенного в VI веке до н. э. Этот город, расположенный близ Марцаботто, недалеко от Болоньи, и называвшийся, вероятно, Миса,— его название до сих пор точно не установлено — просуществовал недолго. Уже в IV веке до н. э. на него напали кельты. Судьба обошлась с обитателями города безжалостно, но для археологов это обернулось удачей. Они обнаружили настоящий этрусский город, в котором внезапно оборвалась жизнь, и поэтому все, что дошло до нас, сохранилось в первозданном виде. На Мису не повлияли последующие исторические перемены, перестройка и расширение города — короче, это были этрусские Помпеи[39]. Перед глазами археологов предстали остатки небольшого поселения, расположенного на важном торговом пути.

Главные улицы Мисы были на удивление широкими — с мостовой и тротуарами они достигали 15 метров. Параллельно и перпендикулярно им тянулись более узкие улочки. От стоявших когда-то вдоль них домов то тут, то там сохранились каменные фундаменты. Остальные строительные материалы — дерево и необожженный кирпич — оказались менее долговечными. Над городом возвышался акрополь, в котором нашли остатки храмов и алтарей. Улицы, по всей вероятности, были мощеные, и город имел свою канализационную сеть. По аналогии с Марцаботто можно представить себе систему обеспечения города питьевой водой. В акрополе, вблизи от источника, находился крытый водный резервуар из туфа. От него отходили четыре трубопровода, также выложенные туфом. Трубопровод, по которому вода из резервуара поступала в город, удалось обнаружить сравнительно недавно — в 1954 году, хотя отдельные его части были найдены раньше. Трубы сделаны из терракоты, один их конец немного шире, другой — уже, так что они вставляются один в другой.

Неизбежной принадлежностью города является и некрополь, могилы в нем не поражают роскошью, но и бедными их не назовешь.

Наряду с этрусскими Помпеями интерес специалистов привлекает этрусская Венеция — расположенный неподалеку город Спина. Первые раскопки в окрестностях Спины, которая в V веке до н. э. была самым крупным этрусским портом на Адриатическом море, проводились в 1922 году, но не дали результатов. Обнаружить город не удалось.

Новая попытка была предпринята в 1953 году и также не увенчалась успехом. Однако годом позже итальянские археологи Нерео Альфиери и П. Е. Ариас обнаружили множество захоронений и на этом основании заключили, что Спина находится недалеко.

Определить точное местоположение города на побережье, изрезанном лагунами, было трудно. Правда, Страбон подробно описал местность, где располагался город, но сведения греческого географа оказались ненадежными.

Неожиданно стало известно, что христианский храм Девы Марии, построенный в VI веке н. э., расположен на месте языческого святилища, которое находилось вблизи одного из рукавов реки По, названного Старая По. Это важное для этрускологов сообщение, однако, надо было проверить, прежде чем начинать раскопки. Археологи засели за архивы, и действительно в 1956 году им удалось найти документ, который подтвердил эти сведения.

Кроме того, Альфиери и Ариас воспользовались данными аэрофотосъемки. Она дала неожиданные результаты. На фотографиях запечатлелся древний канал длиной 3 километра и шириной 30 метров, который соединял Спину с морем. В соответствии с градостроительными принципами этрусков канал был сориентирован с востока на запад, а часть его представляла собой decumanus Спины. Параллельно и перпендикулярно главному шли более узкие каналы. Так археологи обнаружили, что Спина была городом каналов. Ее дома строились на сваях, а жители передвигались по воде.

Значение Спины как порта особенно возросло во второй половине V века до н. э., после того как сиракузцы разгромили этрусков в Тирренском море и фактически закрыли им туда доступ. В Спину корабли доставляли из Аттики керамические изделия, а из Спины вывозили главным образом зерно, выращенное в долине По, янтарь, поступавший с севера, и другие изделия. Порт находился на перекрестке дорог, соединявших Этрурию с Грецией. Здесь происходила ассимиляция этрусков с греками.

Греки занимали в Спине не менее влиятельное положение, чем знатные этруски. Об этом говорят богатые греческие могилы. Вообще некрополь Спины представляет собой наглядную картину социального расслоения жителей города. В нем можно встретить и бедные могилы и роскошные склепы, не оставляющие сомнений в том, что в них захоронены богачи. Спина, город для своего времени космополитический, как вообще всякий морской порт, рассказала о себе еще далеко не все. Некоторые археологи считают, что именно здесь, где существовала греко-этрусская среда, скорее всего может быть найдена греко-этрусская билингва, которая даст ключ к расшифровке этрусского языка.

Раскапывая остатки этрусских городов, археологи находят «города без домов», по остроумному замечанию Анри Гаррела-Курте, автора книги «Италия в эпоху этрусков». По остаткам фундаментов бывших строений очень трудно судить о том, как выглядел этрусский дом. Тем не менее некоторое представление о нем составить можно. Путеводителем при этом служит форма склепов: многие из них несомненно строились по аналогии со зданием, которое человек занимал при жизни, но были намного прочнее.

В этрусских захоронениях встречаются также урны, по виду напоминающие дома или хижины. Одни — более ранние — имеют двухскатную крышку, в которой у более поздних, например у известной каменной урны из Клузия, сделано отверстие. Такое же отверстие встречается на некоторых склепах. Это не что иное, как копия окна в крыше жилища, через которое в центральное помещение проникал свет и стекала дождевая вода в бассейн, устроенный в полу. Конструкция крыши с отверстием в ней была не простой, ее подсказал, очевидно, многолетний опыт. Этруски, ценившие воду, сумели найти оптимальное решение, которое заимствовали и римляне.

Золотая чаша из Пренесте

Судя по всему, немало элементов римских домов унаследовано от этрусков. Этот факт также помогает нам реконструировать этрусское жилище.

Если мы положим рядом планы одного этрусского склепа и римского дома, то в глаза бросится разительное сходство между ними. Склеп этот был обнаружен в середине прошлого века недалеко от Перузии. Он довольно большой, к каменным входным дверям ведут крутые ступени. Сразу за входом находится самое просторное помещение, которое напоминает римский атрий[40]. По правую и левую сторону от центрального зала расположены комнаты меньшего размера — точно так же, как по бокам атриев в жилых домах. Атрий гробницы ведет в таблинум[41]. В римских и, несомненно, в этрусских домах таблинум представлял собой комнату главы дома. В таблинуме гробницы тоже стояла урна Арнта Велимны, главы многочисленного рода Велимнов — Волумниев. Рядом находились урны других членов его семьи. Склеп Волумниев, относящийся к III веку до н. э.,— точная копия жилого дома.

Благодаря находкам из этрусских склепов мы знаем также и обстановку дома. В Клузии была даже найдена коллекция миниатюрной посуды, которой пользовались этрусские хозяйки.

Мебель у этрусков была простая и состояла, как правило, из немногих предметов. Для сна служили лежанки. Но ими с успехом пользовались и во время трапез: этруски возлежали на них, опираясь на один локоть, а пищу брали с низких, прямоугольных столиков на трех ножках. Кроме того, были распространены и более высокие столы на четырех ножках. Полагают, что этруски пользовались креслами. Во всяком случае, кресла из терракоты и бронзы встречаются в могилах клузийского некрополя. На них стояли канопы — урны в форме человеческого тела. В нескольких могилах обнаружены каменные кресла, но при жизни этруски скорее всего сидели на плетеных креслах. Позже их сменили легкие греческие сиденья. Платяного шкафа в этрусском доме не найдешь — в то время одежду хранили в сундуках. Из предметов домашнего обихода тогда больше всего ценили не мебель, а подсвечники, треножники, жаровни, нередко представлявшие собой настоящие произведения искусства.

Мы знаем также, как этруски одевались. Источником этих сведений являются произведения этрусских скульпторов, а также фрески на стенах могил. Мужское платье довершал короткий плащ, надевавшийся через голову. Он ниспадал с левого плеча, оставляя правое открытым. На рисунке, относящемся к VI веку до н. э., такой плащ — тебенна — надет даже на царе. Тебенна, обычно пурпурная, по краям была отделана вышивкой. От этрусков эту часть одежды заимствовали римляне. У них тебенну носили жрецы и воины.

Значительно больше в Риме была распространена удлиненная тебенна — тога. Удлиненную тебенну классического образца мы видим на бронзовой скульптуре Оратора, относящейся к I веку до н. э.

Женщины с течением времени стали носить свободно ниспадающие льняные туники. Туника, состоявшая из двух частей, скалывалась на плече. Рукава были не обязательны. Поверх туники, ниспадавшей многочисленными складками,—часто ее перехватывал пояс, — накидывали белый плащ с красной или черной каймой.

Наряду с повседневной одеждой существовали и более изысканные наряды. На этрусских фресках изображены танцовщики и музыканты в ярких платьях, поражающих своими линиями и покроем. Возможно, однако, что это были специальные туалеты, предназначенные для особо торжественных случаев.

Что касается обуви, то тут этруски имели довольно большой выбор. Они могли, например, носить кожаные остроносые туфли, перепоясанные ремешками, кожаные или матерчатые сапоги с вышивкой, шнуровавшиеся спереди, сандалии без каблука, иногда на деревянной подошве, или обувь, подобную той, что мы видим на скульптуре Оратора.

Богатые женщины любили украшения. Раскопки свидетельствуют не только об изысканном вкусе этрусских женщин, но и о невоздержанности некоторых из них, кичившихся многочисленными драгоценностями. Например, тело Лартии, похороненной в Цере, в могиле, названной по имени нашедших ее Реголини и Галасси, было в буквальном смысле слова завернуто в золотые и серебряные драгоценности. Среди них особенно выделяются золотые браслеты, перстни и большая пряжка.

Могила была завалена драгоценностями и украшениями из золота и серебра. Это свидетельствует о богатстве привилегированных слоев этрусского общества, об окружавшей их роскоши. В одной из гробниц в Марсильяне найдена изумительная золотая пряжка, украшенная уточками, меандровыми узорами и парой золотых львят. Много драгоценностей, особенно пряжек, найдено и в Ветулонии. Этруски, как мы говорили, во многих видах ремесел были непревзойденными мастерами. Перед их ювелирными изделиями останавливаешься, не в силах отвести восхищенный взгляд.

Итак, по свидетельству археологии, этрусские женщины одевались довольно пышно. Это влечет за собой вопрос: какое положение занимали они в обществе?

Этрускологи сходятся во мнении, что главой этрусской семьи, как и римской, был мужчина. Однако этрусские женщины в отличие от римлянок и гречанок пользовались в семье большим авторитетом и принимали активное участие в общественной деятельности. Поведение этрусских женщин даже вызывало сомнение в их нравственности — настолько оно отличалось от привычек римлянок и гречанок, интересы которых в основном ограничивались семьей и домом. Аристотель[42], ссылаясь на утверждения историка Феопомпа[43], обвиняет этрусских женщин в том, что они пировали вместе с мужчинами, лежа под одним плащом. Драматург Плавт[44] писал, что этрусские девушки накапливали приданое, занимаясь проституцией.

Каков был истинный идеал этрусской женщины, мы не знаем. Известно лишь, как представляли себе совершенную женщину римляне: pudica, lanifica, domiseda, т. e. она должна была быть целомудренной, уметь ткать, сидеть дома. Естественно, многие римлянки восставали против этого шаблона. Из «Жизнеописания императора Августа» Светония мы знаем, что Август носил одежду, которую ему изготовила жена Ливия вместе с дочерью Юлией и внучкой, тоже Юлией. Но, по-видимому, обе Юлии охотнее пряли и ткали, чем исполняли обет целомудрия. Августу, который очень ценил в семье добропорядочность, не оставалось ничего иного, как в конце концов выгнать обеих.

Известно, что принимались меры, направленные на ограничение свободы нравов римских женщин. Тот же император Август разрешал замужним римлянкам смотреть сражения гладиаторов только с верхних ярусов. На состязания атлетов их вовсе не допускали. А гречанки? За исключением жрицы богини Деметры они не имели права принимать участие в олимпийских играх. Этрусским же женщинам не возбранялось участвовать в играх и танцах. Роскошно одетые, они могли присутствовать на всех состязаниях и даже выполнять роль распорядителя.

Отличия в нравах этрусских и римских женщин видны и из рассказа-легенды Тита Ливия. Ливий повествует о событии, которое произошло в тот период, когда Римом правил этрусский царь Тарквиний Гордый. Под его предводительством римляне пытались овладеть городом Ардеи. Сначала им это не удалось, и они приступили к длительной осаде. Во время осады, как рассказывает Ливий, царские сыновья устраивали пиршества и попойки. На одном из таких сборищ у Тарквиния Коллатина разговор зашел о женах. Каждый стал хвалить свою супругу. Тарквиний Коллатин сказал, что не нужно лишних слов, и предложил всем убедиться, что его жена — Лукреция лучше остальных. Мужчины, не долго думая, повскакали на коней и в ту же ночь домчались до города, где оставались их жены. Они обнаружили, что Лукреция сидит дома и прядет, а ее невестки проводят время в обществе, наслаждаясь роскошными трапезами. По рассказу Ливия, самой достойной оказалась Лукреция, в образе которой воплощен римский идеал женщины и жены. Ж. Эргон в книге «Жизнь этрусков» указывает, что среди этих женщин Лукреция была единственной римлянкой, в жилах жен других Тарквиниев текла этрусская кровь. Об этой важной подробности Ливий умалчивает.

Развлекающимися и пирующими с мужчинами этрусские женщины изображены и на стенных фресках в склепах. На фресках более позднего периода они, правда, помещены сзади мужчин и едят сидя, видимо научившись у римлянок скромности.

Этрусских женщин нельзя было ограничить четырьмя стенами дома. Влиятельных представительниц аристократических семей привлекала общественная деятельность, ибо на этом поприще они могли проявить инициативу и оказаться в гуще событий. Сохранились предания о том, как воля женщин сказывалась на жизни общества.

Одно из них — легенда о Танакил, жене полумифического этрусского царя Тарквиния Приска. Как мы уже говорили, Тарквиний Приск стал римским царем благодаря своей жене. Однако Танакил была не только тщеславна. Предание приписывает ей и другие качества. Как многие этруски, она умела толковать предзнаменования и воспользовалась этим искусством в своих интересах. Однажды у Сервия Туллия, грудного ребенка рабыни из Тарквинийского дворца, воспламенилась головка. Поднялся крик, все бросились тушить пламя, но Танакил, привлеченная шумом, распорядилась, чтобы никто не касался ребенка, пока он сам не проснется. И действительно, как только младенец открыл глаза, сверхъестественное знамение исчезло.

Танакил тайно сообщила своему мужу, царю Тарквинию, что этот мальчик станет его преемником. Они взяли его на воспитание и, когда он вырос, обручили со своей дочерью, показав тем самым, что прочат юношу в наследники трона.

Предсказание Танакил сбылось, причем она активно содействовала этому: когда Тарквиний Приск был убит своими врагами, жаждавшими власти, она помогла Сервию Туллию занять престол.

В этом предании внимание исследователя больше всего привлекает тот факт, что в борьбе за римский престол в период этрусской династии власть мужчинам передавала женщина. Многие ученые занимались легендой о Танакил, рассматривая ее с разных точек зрения. В основном они сходятся во мнении, что рассказ Ливия вовсе не обязательно основывается на исторических фактах. Именно на примере легенды о Мастарне — Сервии Туллии мы видим, как часто предания противоречат одно другому.

И в римской среде некоторые влиятельные женщины этрусского происхождения сохранили энергию и привычки, присущие миру этрусков. Этрусская кровь, как генератор энергии, проявляла себя спустя столетия после упадка могущества этрусков. По крайней мере так считает, основываясь на рассказах римского историка Тацита, французский этрусколог Эргон. Он обратил внимание на то, как Тацит описывает в «Летописях» Ургуланию, пользовавшуюся влиянием при императорском дворе. Дружба с императрицей Ливией, женой Августа, вознесла ее, по словам Тацита, «выше законов... Впрочем, сила Ургулании столь была безмерна, что когда в сенате по одному делу нужно было ее свидетельство, то она в сенат прийти отреклася, и для отобрания онаго послан был к ней претор[45]...»

Энергия этой влиятельной женщины проявилась в одном особом случае. Как пишет Тацит, ее внук «претор Плавций (далее Плавт) Сильван жену свою Апронию с верху дома своего низринул долу; приведен будучи тестем Апронием к Кесарю, ответствовал с видом, замешательство изъявляющим, что, объят быв сном, ничего не помнит и что Апрония сама себя убила». Император Тиберий этой выдумке не поверил и пришел к убеждению в виновности Плавта. Его ждало суровое наказание. Однако решительная бабушка послала внуку кинжал, чтобы он покончил с собой и избежал судебного преследования.

Поведение Ургулании так заинтересовало Эргона, что он решил узнать, чем оно объясняется. Он выяснил, что сын Ургулании женился на Лартии, женщине явно этрусского происхождения, судя по ее имени. Примеру отца последовали сыновья. Уже упомянутый М. Плавт Сильваний женился на Апронии — девушке с этрусским именем. Другой внук Ургулании, П. Плавт Сильваний, был женат на Вибии, предки которой также были этруски. У Ургулании оставалось еще двое внуков — Авл Плавт Ургуланий и девочка Ургуланила, которую Ургулания выдала замуж не за этруска, а за будущего императора Клавдия, увлекавшегося этрусской историей. Вполне возможно, что эта полуримская, полуэтрусская атмосфера в семье побуждала Клавдия проявлять интерес к истории этрусков.

Явное стремление сохранить в семье этрусскую кровь, не говоря уже об энергии Ургулании, свидетельствовало, по мнению Эргона, о том, что сама она по происхождению была этруской. Подтверждение своей догадки Эргон пытался найти в отрывке латинской надписи, обнаруженной в Тарквиниях, которая хотя и относится к I веку н, э., но связана с этрусской историей. В этом фрагменте сохранилась часть имени прославляемого героя — orbol, которую Эргон дополняет и отождествляет с именем Ургулан или Ургуланий, очень похожим на женское имя Ургулания или Ургуланила.

Видное положение этрусских женщин в семье и их активное участие в общественной жизни породило точку зрения, будто у этрусков был матриархат.

Это мнение в основном зиждется на исследованиях Бахофена, известного швейцарского историка права, автора монографии «Матриархат», который видит следы и отзвуки матриархата прежде всего в том, что этруски вели родословную по женской линии. Утверждения Бахофена проверил немецкий этрусколог и филолог Фридрих Слотти. Он изучил этрусские надписи, в основном надгробные, в которых так или иначе говорилось о происхождении человека, и пришел к заключению, что надписей, в которых родословная велась по материнской линии, немного. И если рядом с именем умершего стоит имя его матери — метронимикон, то, по утверждению Слотти, как правило, приводится и имя отца — патронимикон. И стоит оно перед метронимиконом. Поэтому, по мнению Слотти, нельзя делать неосмотрительных выводов на основании того обстоятельства, что в надписях происхождение умершего иногда определяется по материнской линии, — это можно объяснить тем, что имя матери имело не меньшее значение, чем имя отца. Ибо, считает Слотти, подобные случаи вовсе не говорят о том, что отец был неизвестен, так же как нельзя считать, что если происхождение указано по отцовской линии, то неизвестна была мать.

Примечателен и способ указания метронимикона на надписях. Иногда дается и собственное имя матери, и родовое, как, например, на надписи из Клузия:

TIUZA TIUS : VETUSAL CLAN ТHANAS TLESNAL AVI : <L&ht; : <S> XIII. XIII.

Тиуза, сын Тиа Ветусе и Таны Тлеснай, в возрасте 13 лет

В других случаях встречается лишь родовое имя:

LARTH : VELU : ARNTUAL : TETINAL : CLAN

Ларт Вела, сын Арнта и одной из Тегинов

В этом случае мать фигурирует лишь как представительница рода, а не как конкретное лицо.

Немаловажное значение, по утверждению Слотти, имел возраст надписей, на которых наряду с патронимиконом указан метронимикон. Это все сравнительно молодые надписи. Самые ранние из них относятся к IV веку до н. э., большинство же — к III и II векам до н. э. Слотти задает закономерный вопрос: почему этруски указывали таким способом происхождение лишь в поздний период и следует ли из этого делать вывод, что в древности они определяли свое происхождение по материнской линии? Точка зрения, будто этрусские надписи с одним лишь патронимиконом или именами обоих родителей свидетельствуют об упадке материнского права, по мнению Слотти, несостоятельна.

Ключ к объяснению, почему на надгробных надписях указывается метронимикон, Слотти находит именно в том, что это имело место в основном в III и II веках до н. э., т. е. в тот период, когда этруски потеряли уже всё или почти всё и подчинились Риму. Этрусская аристократия стремилась сохранить и выставить напоказ привилегии, которыми она еще пользовалась, и с этой целью действовала так же, как в наши дни поступают представители аристократических семей: подчеркивала чистоту этрусской крови. Именно этим, по мнению Слотти, можно объяснить этрусский обычай указывать на происхождение и по отцовской, и по материнской линиям.

Бесспорно, эти выводы заслуживают внимания. Работа Слотти опровергает точку зрения, будто надписи, где упоминаются имена предков, говорят о наличии в этрусском обществе элементов матриархата. При этом Слотти не отрицал, что такие элементы могут быть обнаружены другим путем. Он исходил из того, что этрусские женщины занимали в обществе совсем иное положение, чем древние римлянки.

Теория матрилинеарного наследования особенно привлекательна для сторонников восточного происхождения этрусков. Дело в том, что в труде Геродота есть такое замечание о малоазийских ликийцах из Анатолии: «Они называют себя по матерям, а не по отцам. Если вы спросите мужчину, кто он, он ответит, назвав свою мать и мать своей матери».

Греческий историк Феопомп нечто подобное говорил и об этрусках — они якобы имели общих жен, и их дети не знали отцов. Однако весь комплекс этих вопросов еще ждет своего разрешения.

В жизни этрусских городов немалое значение имели общественные игры. И в этом этруски нашли верных учеников и последователей в лице римлян, которые интересовались играми, если верить преданию, еще во времена основания «вечного города».

Ливий рассказывает, что Тарквиний Приск устроил роскошные и великолепно организованные игры в честь победы над соседними латинами. «Во время игр проводились конные состязания и выступали кулачные бойцы, в основном приглашенные из Этрурии»,— заявляет Ливий.

Намного более наглядно, чем античные историки, рассказывают о играх фрески на стенах одной из этрусских могил в Тарквиниях — «Могилы авгуров», названной так потому, что на ее стенах изображены две фигуры, которые исследователи принимают за авгуров — предсказателей будущего, угадывавших волю богов по полету птиц. Фигуры стоят по разным сторонам закрытой двери, их жесты можно истолковать как ритуальные. Некоторые другие признаки также говорят о том, что это — жрецы-прорицатели. А в том, что это скорее всего авгуры, нас убеждают нарисованные в нескольких местах птицы.

Фрески «Могилы авгуров» открывают жестокие обычаи этрусков, которые соблюдались в первую очередь при похоронах знати. В честь умершего обычно проводились бои, чаще всего между пленными. Это была кровавая борьба не на жизнь, а на смерть, с применением различных садистских приемов.

Фрески знакомят нас с двумя такими боями. На одной изображены двое обнаженных мужчин за секунду до того, как один бросится на другого. Художнику удалось отразить решимость каждого соперника выйти из борьбы победителем. Мускулистые тела свидетельствуют о могучей силе, суровое выражение лиц предвещает безжалостную борьбу.

На второй фреске показана более жестокая сцена: полукомичный, полудемонический человек по имени Ферсу в фантастическом наряде, с уродливой маской на лице следит за кровопролитной схваткой собаки с человеком. Борющийся обнажен, но голова его закутана тканью или кожей, так что он должен вслепую биться с разъяренным, голодным псом. Правда, он вооружен палкой, но пользоваться ею может лишь ограниченно, так как она обмотана веревкой, которая захлестнута петлей вокруг его левой ноги. Один конец веревки привязан к запястью его правой руки, которой он сжимает палку, другой держит в руке Ферсу.

Смысл изображения ясен. Пленный в этом последнем бою пользуется палкой только в пределах, лимитируемых длиной веревки, Ферсу же по своему усмотрению ее укорачивает. Сражающийся может сам себя повалить на землю, если слишком сильно дернет за веревку, обмотанную вокруг ноги. В другой руке Ферсу держит еще одну веревку, привязанную к шее собаки, где наверняка имеется какое-то приспособление, раздражающее пса, если тот неожиданно ослабеет или успокоится. Ферсу, таким образом, выступает в роли кровавого дирижера, который, с одной стороны, защищает собаку от слишком решительной обороны человека, с другой — обеспечивает зрителям по возможности более длительное, острое и кровопролитное зрелище.

Может показаться непонятным, как высокоразвитый народ, каким были этруски, мог любоваться подобным зрелищем. Но мы бессильны против исторической правды.

Было бы, однако, неправильно видеть только эту, трудно для нас объяснимую, сторону жизни этрусков. Давайте посмотрим и на другие ее проявления, отображенные на фресках «Могилы охоты и рыбной ловли» в Тарквиниях.

Это почти лирические сцены, воспроизведенные с мягким реализмом. Неизвестный этрусский художник проявил тонкий вкус, выписывая отдельные детали и объединяя их в общую композицию. В идиллической картине рыбной ловли и возвращения охотников с добычей художнику удалось передать красоту жизни. Состояние покоя, характерное для рыбаков, передается и возвращающимся охотникам. Казалось бы, тема должна была скорее побудить художника изобразить шумную и радостную толпу людей, раззадоренных погоней за животными и хвастающих своей добычей. На самом деле картина проникнута спокойствием, приподнятостью, даже какой-то отрешенностью от действительности, несмотря на то что каждый образ в отдельности вполне реалистичен.

Обитатели древних этрусских городов нередко болели. И вероятно, в искусстве врачевания этруски достигли очень высокого уровня, ибо оно вошло в пословицы и поговорки, которые намного пережили этрусскую цивилизацию.

Известно, что этруски знали целебные свойства источников и некоторых растений. Теофраст, греческий ученый, живший в IV—III веках до н. э., в сочинении о растениях пишет: «...Эсхил говорит в своих элегиях, что народ этрусков — это народ, знающий лекарства». Римский историк Мартиан Капелла, живший в IV—V веках н. э., подтверждает это мнение: «Этрурия, прославленная открытием лекарств».

Этрусские произведения изобразительного искусства дают представление о том, насколько хорошо этрускам была известна анатомия человеческого тела. Но, кроме того, мы располагаем куда более точными данными, свидетельствующими о том, что этруски знали строение органов животных и человека.

Этрусское зеркало. Аполлон и Артемида. III в. до н. э.

В развалинах храмов, а также в специальных ямах вблизи от них было обнаружено множество глиняных, мраморных и бронзовых моделей — так называемых вотивов — рук, ушей, ног, а также внутренних органов животных и человека.

Этрусские зубные протезы

Этруски приносили эти изображения в жертву божествам, заботящимся о здоровье людей и животных, и просили их помощи, чтобы излечиться от болезни или сохранить от падежа скот, а также благодарили за выздоровление. Вотивы прикреплялись к стенам в святилищах. Когда на стенах больше не оставалось места, жертвоприношения — их нельзя было осквернять — снимали и складывали в особые священные ямы.

В первые десятилетия XX века ученые придавали этим моделям внутренностей очень большое значение, считая их уникальными древними свидетельствами анатомических познаний этрусков. Со временем, однако, стало ясно, что многие вотивы содержат грубые ошибки. Поэтому сейчас исследователи оценивают вотивы намного более сдержанно. Распространено мнение, что эти изделия создавались этрусскими ремесленниками по заказу для жертвоприношения богам. Качество исполнения зависело только от способностей мастера, причем при изображении органов не требовалась особая точность. Поэтому по вотивам нельзя судить об уровне знаний этрусков в области анатомии.

Казалось бы, что, поскольку этруски занимались предсказаниями по внутренностям животных, они должны были бы в совершенстве знать строение их тела. Но и этот вопрос до сих пор не совсем ясен. Бесспорно, гаруспики, узнававшие волю богов по внутренним органам, в общих чертах знали, где они расположены, какую имеют форму и окраску. Не следует, однако, забывать, что анатомия Животных интересовала их вовсе не с научной точки зрения, так что гаруспики, конечно, не слишком обогатили познания этрусков по этому вопросу.

Большего уважения этруски заслуживают как стоматологи. В этрусских могилах найдены зубные протезы, из которых два экспонируются в ливерпульском музее. Один представляет собой четыре золотых кольца, которые стягивали четыре зуба. Сохранились лишь два крайних здоровых зуба, а искусственные выпали. Во втором протезе, наоборот, два искусственных средних зуба пережили века. Каждый из четырех зубов был стянут золотым кольцом, а искусственные зубы, кроме того, были еще и приклепаны. Некоторые протезы были сделаны так умело, что служили своим владельцам до самой их смерти. По всей вероятности, вблизи Старой Фалерии, где найден череп с сохранившимся зубным мостом, когда-то работал опытный протезист.

Другой вид протеза предназначался для укрепления шатающихся зубов. Чтобы устранить этот недостаток, этрусские дантисты тонкой золотой проволочкой, словно спиралью, опоясывали основание зубов.

Кроме того, этруски надевали на испорченные зубы золотые и терракотовые коронки.

Таких успехов в протезировании этруски смогли добиться лишь благодаря высокому мастерству, которое отличает все их изделия и принесло им широкую популярность. В данном случае оно лишь проявилось в несколько необычной сфере деятельности.

Вот и все, что можно рассказать о жизни этрусских городов. Наш рассказ можно было бы дополнить многими подробностями, но они ничего не изменили бы по существу.

Мы понимаем, что нарисованная нами картина страдает односторонностью и фрагментарностью, так как в ней не показаны будни этрусского города, жизнь простых людей с их волнениями, надеждами и заботами.

Нелегко проникнуть за внешнюю оболочку явлений и узнать, о чем думали эти люди, жившие в древности, что чувствовали и переживали. И все же кое-что — пусть немного — мы знаем об этрусках благодаря их своеобразной религии и удивительным произведениям искусства, сохранившимся после них.

Родина суеверий

Они ревностно изучали науку о богах.

Диодор Сицилийский

В древние века религия не была только личным делом каждого человека. Она пронизывала все области жизни, в том числе важнейшие сферы общественной и государственной деятельности. В этом отношении этруски не представляли собой исключения.

Религия помогала им понимать и решать многочисленные проблемы, для которых они порой не могли найти разумного объяснения. Она помогала преодолевать чувство собственной беспомощности в неумолимом и беспощадном беге времени, заканчивавшемся неизбежной смертью. Ответственность за судьбу людей, городов и целых государств была переложена на богов. Эти порождения человеческой фантазии считались истинными творцами счастья и несчастья человечества.

Религия оказывала огромное влияние на этрусков. Они постоянно были обеспокоены желанием узнать намерения богов, владычествующих над миром и загробным царством. Они не жалели ни труда, ни времени, чтобы выяснить волю небожителей, исполнить их указания, угодить им, удовлетворить все их желания, устранить все, что им не нравится. Они старались и свои стремления приспособить к воле богов. Жрецы этрусков считались оракулами, предсказывающими будущее, им внимали со слепой верой даже в других странах.

Римский историк Тит Ливий писал об этрусках и их религии: «Народ, который посвятил себя религии больше других народов, потому что он отличался искусством религию культивировать». А в IV веке н. э. Арнобий, известный апологет христианства, назвал Этрурию «родиной и матерью суеверий».

От мира своеобразных представлений этрусков остались руины, по которым ученые с большим трудом воссоздают картину этрусской религии. Но краскам ее по яркости и колориту еще далеко до оригинала.

Мы знакомимся с этим миром и по изображениям, созданным живописцами или граверами на декоративных изделиях и зеркалах. Перед нами встают боги и герои мифов и легенд. Рядом с изображениями богов приведены их имена, обычно на этрусском языке Некоторые из них по звучанию явно близки к греческим и римским. Например, этрусская Аритими — это греческая Артемида[46], этрусская Уни схожа с римской Юноной, Богов и легендарных героев, чьи имена не имеют соответствия в греческой или римской мифологии, нетрудно идентифицировать по роли, в которой они выступают на изображениях, или по другим признакам. Так, например, нетрудно установить, что этрусская богиня Туран — это греческая Афродита или римская Венера, этрусский Тиния — греческий Зевс или римский Юпитер. Фрески на стенах гробниц дают возможность познакомиться и с представлениями этрусков о загробной жизни.

Среди письменных памятников также немало документов религиозного характера, но, к сожалению, они пока не расшифрованы. Об этрусской религии упоминают и римские писатели, однако к их сообщениям следует подходить с особой осторожностью. Ведь они относятся к периоду, когда наряду с этрусской религией существовали и другие культы, намного более жизнеспособные, чем стареющие религиозные представления и обычаи этрусков. Вполне понятно, что римляне, исповедовавшие иную веру, не могли проникнуть в незнакомый им культ настолько глубоко, чтобы верно передать чуждые им — а иногда и просто непонятные — религиозные представления.

Для религии этрусков характерен политеизм — множественность божеств. Тем труднее проникнуть в этрусский пантеон и разобраться в нем. Кроме того, первоначальные верования этрусков подпали под сильное влияние греческих и итальянских, и сейчас трудно их разделить.

Мы не имеем цельного представления о мире этрусских богов и многих из них знаем только по именам. Этот мир представлял собой своеобразную иерархическую лестницу, на вершине которой вначале находилось одно всемогущее божество, а позже двое богов — Тин, или Тиния,—бог молний, и Туран— владычица всего живого. Эту божественную двоицу этруски вскоре отождествили с высшим греческим божеством Дием и богиней Афродитой или римскими Юпитером и Венерой. Как пишет Сенека, Тин повелевал молниями трех видов. Одними он мог предупреждать и предостерегать людей; вторые представляли собой большую опасность, и их Тин мог послать, только посоветовавшись с двенадцатью другими богами; третьими — самыми страшными — Тин карал смертных по совету избранных богов. Сила удара последних молний была столь велика, что они безжалостно уничтожали все живое на своем пути.

Аполлон (?). Терракотовый бюст из храма в Фалериях. Начало II в до н. э.

Имя высшего этрусского божества — Тин или Тиния выгравировано на зеркалах, изображено на посуде, оно известно также по модели овечьей печени, найденной в Плаценции, но о ней мы еще будем говорить впереди. Не совсем ясно, как этруски его себе представляли. Правда, найдены бронзовые статуэтки, самые ранние из которых относятся к V веку до н. э., похожие на изображения высшего греческого божества Дия, но другие сохранившиеся фигурки с молниями совсем не похожи на греческого громовержца Дия или римского Юпитера. На зеркалах Тин также изображен то как Зевс, то как юноша, не имеющий ни малейшего сходства с Дием, и лишь надпись «Тиния» не позволяет принять этого молодого бога за Аплу (этрусская модификация греческого Аполлона) или за другое божество. Этрускологи до сих пор не могут дать удовлетворительного объяснения этому эклектизму в представлении о богах, совершенно несвойственному грекам и римлянам.

Так как Этрурия была морской державой, среди богов не могло не быть могущественного морского бога. Он назывался Нетун. Здесь явно чувствуется сходство с именем, которым назвали бога морей римляне — Нептуном. Он изображался с трезубцем, так же как и его греческий прототип Посейдон. Этрусский бог войны Марис походил на статного и моложавого римского Марса. В Этрурии также поклонялись богу вина, олицетворявшему, подобно греческому Дионисию, веселье и жизнелюбие. Его чтили особенно в городе Популонии, по-этрусски Пуплуне или Фуфлуне, в честь которого бога веселья назвали Фуфлус. С подземным царством ассоциируется бог Турмс, который приводил души умерших в загробный мир, как греческий Гермес[47] или римский Меркурий. Его особенно чтили в городе Арреции. Многие другие этрусские божества также были тесно связаны с определенными городами. В этом сказывается замкнутость этрусских городов. Жители Перузии, например, были горячими поклонниками бога огня Сефланса. Но кроме Сефланса существовал другой бог огня, изображение которого напоминает греческого Гефеста[48] или римского Вулкана. Город Популония чеканил монеты с изображением бога огня и покровителя кузнецов — Велканса.

Один из этрусских богов (или одна из этрусских богинь?), который согласно Варрону[49] был даже главным этрусским божеством, удостоился великой чести. Его поместили в римский пантеон, где называли Вортумн или Вертумн. Скульптура бога стояла на Этрусской улице, и римский поэт Проперций писал о ней:

В теле едином моем что дивишься ты образам многим? Отчие признаки ты бога Вертумна узнай. Родом и племенем я — этруск, но нимало не горько Было мне в бегстве от войн бросить вольсинский очаг.

По мнению некоторых ученых, это божество является этрусской богиней Вольтумной, в святилище которой, находившемся, по всей вероятности, в Вольсинии, проходили, по сведениям античных историков, религиозные празднества. Римляне, вероятно, присвоили это божество, но в мужском варианте. Они были убеждены, что, похитив чужих богов, добьются их благосклонности и легко одержат победу над врагами, лишившимися поддержки свыше.

Однако не все исследователи придерживаются единой точки зрения на богов этрусского пантеона. Некоторые, например, считают, что бога Вортумния, о котором упоминал Варрон, и Вертумна, о котором писал Проперций, нельзя отождествлять с этрусской богиней Вольтумной. И так как ни Вортумний или Вертумн, ни Вольтумна в этрусских надписях не упоминаются, то скептическое отношение этих ученых нельзя считать необоснованным. Больше того, Вольтумна — богиня, а Вертумн — бог. Но против последнего возражения другие этрускологи выдвигают контраргумент, заключающийся в том, что религиозные представления этрусков не были достаточно четкими и что между богами мужского и женского пола не делалось различия.

Даже бог войны Марис вызывает у этрускологов затруднения. Его имя созвучно с именем римского бога Марса. Однако на этрусских зеркалах Марис часто изображается безоружным, что вовсе не подобает богу войны. Зато на зеркалах же встречаются три других вооруженных бога — Ларан, Царслан и Летан, которых по праву тоже считают богами войны. Коекто из ученых, глядя на этот список военных министров в этрусском пантеоне, с сомнением качает головой, считая, что для этрусков слишком много богов войны.

Подобных споров при определении сферы действия отдельных богов немало, и возникают они в связи с самыми различными ситуациями. Это обстоятельство свидетельствует о том, что пока лишь в немногих случаях можно говорить об этрусской религии с полной или хотя бы частичной достоверностью.

В честь своих богов этруски строили святилища и храмы. Однако наши знания , об этих постройках тоже очень отрывочны. Дело в том, что этрусские храмы создавались из непрочных материалов. Кроме того, археологи долгое время мало ими интересовались, уделяя главное внимание раскопкам богатых этрусских могил. А когда очередь дошла до исследования этрусских городов, от храмов остались лишь необожженные кирпичи, каменные фундаменты и кое-где лепка из обожженной глины. И все-таки даже по этим остаткам мы можем представить себе, как выглядели внутри и снаружи храмы этрусков. Определенную помощь нам оказывает описание храма, обнаруженное в произведении римского зодчего Витрувия[50].

Внимание ученых привлекла в первую очередь та особенность этрусских храмов, что они, как правило, разделены на две или три части. Точно так же была разделена святыня римской капитолийской триады — Юпитера, Юноны и Минервы, строительство которой, по преданию, было начато в тот период, когда Римом правила этрусская династия Тарквиниев.

До сих пор вызывает споры вопрос, чтили ли в храмах, разделенных на две или три части, двух, трех или нескольких богов. Еще более усложнилась эта проблема сейчас, когда выяснилось, что божественная триада, собственно, была у этрусков одна, известная и римлянам: Тин (Юпитер), Уни (Юнона), Менрва (Минерва). Раньше считали, что триаде богов небесных соответствует триада богов подземных, но оказалось, что это не так. Вместо триад богов мы гораздо чаще на рисунках или зеркалах встречаем двоицы богов — таких, как Аплу — Аритими (Аполлон — Артемида), Аита — Персипуай (Аид — Персефона)50 и т. д.

На этрусских зеркалах, найденных тысячами, и на могильных фресках часто встречаются также изображения легендарных героев. Темой для подобных сюжетов их создателям — художникам и ремесленникам — служили свои и чужеземные, в частности греческие, мифы о жизни богов и полубожественных героев.

Некоторые мифологические сюжеты пользовались особым успехом. Очень часто на зеркалах изображен Геркл, по-гречески Геракл, известный у римлян под именем Геркулеса. Этот герой, по греческой мифологии сын бога Дия и смертной Алкмены, был вынужден служить ревнивой жене Дия — Г ере, которая подвергала его многочисленным опасностям и заставляла совершать сверхчеловеческие подвиги. Однако, несмотря на все усилия, Гера не смогла добиться своей цели. Геракл каждый раз выходил победителем и таким образом благодаря Гере стал прославленным и всеми почитаемым героем.

На одном зеркале V века до н. э., найденном в Вульчи, мы видим рядом Геракла и Атланта. Эта сцена взята из мифа о Геракле, который по приказу Геры вынужден был служить Эврисфею, царю Тиринфа. Эврисфей велел Гераклу принести три золотых яблока из садов Гесперид. Когда царь задал эту почти невыполнимую задачу, Геракл не знал, куда идти и где искать яблоки. Он бродил по земле, пока не добрался до Атласа, великого титана, державшего на плечах небесный свод. Геракл уговорил Атласа, чтобы тот помог ему достать золотые яблоки, и пообещал, пока Атлас будет ходить, взять на себя его тяжкое бремя. Атлас действительно принес яблоки, которые охраняли нимфы Геспериды, но решил сам отнести их Эврисфею и навсегда оставить Геракла держать небосвод. Но умный Геракл его перехитрил. Он не стал возражать Атласу, но попросил того на минуту подержать ношу: ему якобы хотелось положить на плечи подушку, чтобы небесный свод не так на них давил. Ничего не подозревавший Атлас согласился, а Геракл, избежавший ловушки, сразу же пустился в обратный путь. Художник запечатлел их в тот момент, когда Геракл уходит. Геракл сделал шаг в сторону, в правой руке у него палица, в левой — золотые яблоки, и видно, что он не намерен мешкать.

Другой мифологический сюжет, часто повторяющийся на гравюрах, — суд Париса[51]. В древних Тарквиниях было найдено поврежденное зеркало, относящееся к III веку до н. э. На нем можно разглядеть трех богинь, из которых пастух Парис должен был выбрать самую красивую. Гравер подписал под каждой фигурой имена — Менрва (на зеркале осталась лишь часть «нрва»), Уни, Туран и Элахснтр, т. е. Александр, как еще называли Париса. Зеркало с подобным сюжетом находится в коллекции художественно промышленного музея в Брно.

На зеркале из Пренесте, датируемом III веком до н. э., Юпитер творит суд над Венерой и Прозерпиной. Предметом раздора стал прекрасный Адонис[52], которого, однако, мы не видим — он спрятан в ящике. Этим ящиком очень энергично стремится завладеть Прозерпина, а Юпитер, небрежно держа в левой руке свои молнии, со строгим видом что-то ей выговаривает. По греческому мифу, Венера доверила воспитание Адониса богине подземного мира Прозерпине, которая его так полюбила, что отказалась отпустить из своего царства. Юпитер рассудил, что Адонис должен одну треть года находиться у Прозерпины, другую — у Венеры, а третью там, где он пожелает. Естественно, Адонис решил две трети года проводить у богини красоты Венеры, но об этом уже зеркало не сообщает. Имена богинь Венос, Прозепна и бога Юпитера (Дия) написаны на древней латыни. Интересно, что каждое из них стоит в другом падеже.

На шкатулках, так называемых цистах, и на зеркалах, особенно эллинистического периода (с конца

IV века до н. э.), часто изображена богиня Туран со своей свитой — прелестными девами, иногда крылатыми, одеяние которых состоит лишь из сандалий и диадемы. Их украшают бусы, в руках они держат коробочки с благовониями. Это Ласы, демонические полубожественные персонажи, которые сопровождали не только Туран, но и других богинь.

Иногда на зеркалах и цистах воспроизведены эпизоды из греческой мифологии, которые не встречаются в других произведениях изобразительного искусства. При этом гравер, который либо плохо знал греческий миф, либо не совсем понимал его, нередко кое-что изменял в сюжете. Так, например, на одной гравюре показана Медуза Горгона[53], из тела которой, после того как Персей отрубил ей голову, появились два чудовища. А в греческом мифе говорится, что из крови Медузы родились два ее сына —Пегас и Хрисаор. Некоторые мифические сюжеты на зеркалах нельзя считать новой версией уже известного мифа — просто их создатели допустили ошибку. И тем не менее изображения на зеркалах и цистах — ценный источник наших сведений о мифологии этрусков. Не следует, однако, забывать, что мифология, разумеется, далеко не всегда совпадала с религиозными представлениями этрусков. Ведь заимствование мифологических сюжетов другого народа вовсе не означает исповедание его веры.

Антропоморфная канопа. VII в. до н. э.

Однако этрусков прославили не столько их боги, частично известные нам из греческого и римского пантеонов, сколько жрецы-прорицатели и религиозное учение — disciplina Etrusca, как его называли римляне, важной составной частью Антропоморфная канона, которого было умение сказывать будущее по внутренностям животных и объяснять значение молний, посылаемых богами.

Этрускам эти знания якобы передали сами боги. Согласно легенде, рассказанной Цицероном, этрусский землепашец, работавший на поле возле Тарквиний, случайно провел более глубокую, чем обычно, борозду. Из нее вылез божок Тагес с детским лицом, но мудрый, как старец, и обратился к пахарю с речью. Тот испугался и поднял крик. На его зов сбежались люди. Они выслушали Тагеса, который умел предсказывать будущее по внутренностям животных. Вожди этрусков записали слова Тагеса в священные книги.

Искусству прорицания научила этрусков и нимфа, именуемая по-латыни Бегое, Вегое или Вегоя, а поэтрусски — Вецуи. Она преподала им сложную науку толкования молний, которые считались божественными знамениями, и дала кое-какие практические знания, например научила Аррунта Велтимна измерять поля. Изложенные Бегое принципы также были занесены в священные книги. В дальнейшем оба учения—Тагеса и Бегое — постоянно обогащались опытом жрецов, наблюдавших за жертвенными животными и молниями, и обросли обширной религиозной литературой.

Священные книги были троякого рода. В одних давались подробные указания, как узнавать волю богов по внутренностям жертвенных животных. В других истолковывались божественные знамения, посылаемые с помощью молний. В третьих — наиболее многочисленных — говорилось, как закладывать города и строить храмы, как управлять государством. К третьей категории относятся и книги мертвых, рассказывающие о смерти и посмертной жизни, а также специальные книги, объясняющие некоторые предзнаменования. Священные по своему характеру, они не были лишь чисто практическим руководством. Судя по сообщениям античных историков, в них излагались взгляды на сотворение мира, его судьбу и другие подобные вопросы, волнующие человечество с древнейших времен.

Римлян интересовали религиозные книги этрусков, многие из них были переведены на латынь. Один такой перевод — до нас он не дошел — сделал в первой половине І века до н. э. М. Тарквиний Приск, который сыграл немалую роль в распространении этрусской теологии. Однако римляне начали интересоваться этрусской религией слишком поздно, в тот период, когда уже имели о ней не более ясное представление, чем о собственных архаических религиозных культах. Хотя римляне были современниками этрусков, образ мышления последних был им чужд, поэтому вряд ли они могли правильно понять их религию.

Из всего религиозного «опыта» и обрядов этрусков римлян больше всего интересовала гаруспиция, т. е. предсказания по внутренностям жертвенных животных. Значение самого термина «гаруспиция» пока спорно. Вторую часть его лингвисты связывают с латинским словом spicio, встречающимся лишь в словосочетаниях и означающим «смотрю, наблюдаю». Первая же часть слова труднообъяснима, и ее толкуют по-разному. Одни исследователи связывают ее со словами некоторых европейских языков, обозначающими внутренности. Другие отождествляют «гару» с ассирийским словом har, что означает — печень. Эта довольно старая гипотеза долгое время имела много приверженцев, но затем от нее отказались. Теперь же она снова получила распространение, так как обнаружилось, что между гаруспициями этрусков и вавилонян есть сходство. Подобное объяснение слова «гаруспиция» особенно привлекательно для сторонников восточной теории происхождения этрусков. Однако далеко не все лингвисты отождествляют частицу «гар» с ассирийским словом «печень».

Печень жертвенных животных действительно была предметом самого пристального внимания гаруспиков. Среди этрусских памятников есть один любопытный предмет — бронзовая печень овцы с именами богов, найденная в 1877 году в окрестностях Плаценции, нынешней Пьяченцы. С самого начала было ясно, что «печень» служила «шпаргалкой» гаруспикам или тем, кто только учился искусству предсказаний. Форма букв свидетельствует о том, что это изделие относится к III веку до н. э., а может быть, и к более позднему времени. Поверхность печени тщательно разделена на секторы, на которых выгравированы имена богов, как добрых, так и злых. Одни из них мы знаем по надписям, другие встречаем впервые, третьи пока даже не можем правильно прочесть.

Следует напомнить, что подобные глиняные модели печени были обнаружены в одном из центров царства хеттов и в других странах Востока. Конечно, между открытием в Плаценции и находками на Востоке прошло немало лет, и только новые раскопки смогут доказать бесспорную связь между этрусским вотивом печени и моделями, найденными в других местах. Тем не менее некоторые исследователи склонны утверждать, что плацентская печень свидетельствует о тесных контактах этрусков с Востоком. Не исключено, однако, что сходные религиозные ритуалы устанавливались в разных странах самостоятельно, независимо друг от друга. Короче, и в этом случае мы не можем дать окончательного ответа — и проблема остается открытой.

Функции гаруспика мы можем себе представить в общих чертах благодаря гравюре на зеркале, найденном в Вульчи. Художник IV века до н. э. изобразил этрусского жреца склонившимся над столиком с остатками внутренностей, в которых легко распознать трахею и легкие. В левой руке гаруспик держит печень и внимательно ее рассматривает.

Жрец, предсказывавший по внутренностям судьбу человека или целого государства, должен был в совершенстве знать цвет и форму печени, ибо малейшее их изменение предопределяло будущее, выявляя волю богов. Гаруспики особое внимание уделяли caput iocineris — пирамидальному отростку, который бросается в глаза и на плацентской печени. Большой отросток предвещал человеку, который обратился к гаруспику, радость и процветание, маленький — несчастье и даже смерть.

Расчлененный отросток угрожал городу войной и расколом. Нарост на его вершине, подобный венцу, толковался как недвусмысленное предзнаменование победы в войне. Понятно, почему гаруспики именно пирамидальному отростку придавали такое большое значение: разнообразие его форм открывало широкие возможности для их фантазии.

Но гаруспики не ограничивались этим отростком. Они изучали верхнюю — неблагоприятную, и нижнюю — благоприятную стороны печени. Доброе предзнаменование на верхней стороне означало счастье для того, кто интересовался своей судьбой, то же предзнаменование на нижней стороне — счастье для его врага.

Как правило, гаруспики рассматривали печень и желчь жертвенного животного, реже — его сердце и легкие. Имело значение также, какому животному принадлежали внутренности. Предписания, касающиеся этого пункта, были довольно строгими. Животные, предназначенные для жертвоприношения, в основном крупный рогатый скот, должны были быть совершенно здоровыми и не оказывать сопротивления, когда их вели к жертвенному алтарю.

В компетенцию гаруспиков входило также толкование знамений, посылаемых богами посредством молний. Это была нелегкая «наука», которую тоже часто называли гаруспицией. Толкователь молний изучал небосвод. Мартиан Капелла, римский писатель

V века н. э., пишет, что этруски делили небесный свод на шестнадцать частей, в каждой из которых помещался один из богов. Восточная сторона при этом считалась благоприятной, западная — неблагоприятной. Между именами богов, приведенными на бронзовой печени из Плаценции, и именами, названными Капеллой, есть определенное сходство. Несомненно также, что Капелла менее надежный свидетель, чем этрусский религиозный памятник. И все же, при всех разночтениях, предсказание по внутренностям животных и толкование молний основывались, видимо, на одних и тех же принципах.

Жрец, наблюдавший за молниями, став лицом к югу, старался точно определить, откуда молния вышла и куда была нацелена. При этом он определял не только, какой бог послал молнию, но и почему он это сделал, как надо выполнять его волю или толковать предзнаменование, ибо, с точки зрения гаруспиков, молнии были разные. Одни советовали или, наоборот, не советовали приниматься за дело, в успехе которого вопрошающий не был уверен, другие посылались уже после того, как смертный совершил поступок, и показывали, был ли этот поступок хорошим или плохим. Были, наконец, молнии, предназначавшиеся для тех, кто в данный момент ничего не делал и не намерен был делать, и являвшиеся напоминанием и даже прямой угрозой.

Самые грозные молнии шли с северо-запада, самые благоприятные вспыхивали на северо-востоке. Определенное значение при этом имели цвет и форма молний, дата, когда молния сверкнула, место, куда она ударила.

Если молния попадала в общественное здание или на общественную территорию, значит, поселению угрожали внутренние раздоры или государственный переворот. Если же она ударяла в городскую стену, то гаруспики предсказывали нападение врага, и именно с той стороны, куда молния попала. Молния часто ударяла в святилище. В этом случае знамение толковалось в зависимости от того, кому святилище было посвящено.

Ливий описывает церемонии, которые устраивали римляне, когда происходило нечто подобное:

«Молния ударила в храм царицы Юноны на Авентине[54]. Так как предсказатели объяснили, что это знамение имеет отношение к матронам и что богиню следует умилостивить дарами, то, согласно эдикту курульных эдилов, были созваны на Капитолий женщины, живущие в самом городе и не далее (расстояния) 10 камней от города; здесь они сами из своей среды выбрали 25, к которым остальные должны были доставлять пожертвования из своего приданого. На эти деньги был сделан дар — золотая чаша и отнесена на Авентин; матроны чисто и непорочно принесли жертву. Тотчас был назначен децемвирами день для другого жертвоприношения той же богине; порядок его был таков: от храма Аполлона повели через Карментальские ворота двух белых коров; за ними несли две кипарисных статуи богини Юноны; затем шли 27 девиц в длинной одежде и пели в честь царицы Юноны гимн, который в то время, для людей, стоявших на довольно низкой ступени развития, казался, может быть, достойным похвалы, а теперь, если передать его, негармоничный и нескладный; за рядом девиц шли децемвиры, увенчанные лавровыми венками и в обшитых пурпуром тогах; от ворот они пришли по Югарской улице на форум; здесь процессия остановилась, и, взявшись руками за веревку, девицы шли мерным шагом в такт гимна. Затем они двинулись далее по Этрусской и Велабрской улицам через Бычачью площадь на Публициев холм и к храму царицы Юноны. Здесь децемвиры заклали двух жертвенных животных, а кипарисные изображения были внесены в храм».

Глиняный саркофаг из Цере

По убеждению этрусков и римлян, во власти гаруспиков было отвести угрозу бога или по крайней мере смягчить ее. С этой целью жрецы совершали магические ритуалы и обряды, призванные умилостивить божество.

Место, куда попадала молния, гаруспики тщательно очищали, устраняли следы удара молнии и закапывали все, что было при этом повреждено. Затем они окружали пострадавший участок оградой и посвящали божеству, а для смягчения его гнева приносили жертву. На месте «погребения» молнии делали соответствующую надпись. В Риме очистительными жертвоприношениями, как правило, занимались гаруспики, получавшие свои полномочия от сената. Иногда сенат поручал выполнение подобных обрядов римским жрецам. Их ритуальные действия несколько отличались от ритуала этрусков.

Этруски и римляне верили, что гаруспики способны молитвами и жертвоприношениями добиться того, чтобы боги посылали или, наоборот, не посылали молнии.

Даже эти несколько примеров убеждают нас в том, что учение о значении молний, так же как и наука о предсказаниях по внутренностям животных, было разработано в Этрурии до мельчайших деталей. Этрусские жрецы считались непререкаемыми авторитетами в своей области. Не удивительно, что к их услугам часто прибегали и римляне. Благодаря этому о деятельности гаруспиков сохранились довольно подробные сведения.

Сначала римляне обращались к этрусским гаруспикам лишь в случае крайней необходимости, так как считали их учение чуждым своим верованиям. Лишь позже, когда римляне подчинили себе этрусков, гаруспиция постепенно стала почти органической частью официальной римской религии.

Один из первых случаев, в связи с которым гаруспики были приглашены из Этрурии в Рим, описан Титом Ливием:

«Мысли людей ужаснуло сообщение, что во Фрусине (город в Лации) родился ребенок, выглядевший как четырехлетний. Немалое удивление возбудил его рост, но намного большее волнение вызвало то, что невозможно было — подобно тому, как это произошло двумя годами раньше в Синуессе,— определить, мальчик это или девочка.

Гаруспики, вызванные из Этрурии, провозгласили, что это неблагоприятное знамение, и распорядились вывезти дитя с территории Рима, удалиться с ним от суши и утопить его посреди моря. И положили дитя в ящик и заживо бросили его в море».

Во времена Республики и в начале Империи (примерно до I века н. э.) гаруспиция была прерогативой жрецов этрусского происхождения. А когда в них стал ощущаться недостаток, римляне даже принуждали юношей из привилегированных этрусских семей заниматься пророчеством. Римская знать стремилась к тому, чтобы учение гаруспиков сохраняло свои аристократические черты. И действительно, пророчества гаруспиков в период Республики играли на руку аристократии Рима. Они были направлены против демократических движений, с одной стороны, и против попыток отдельных влиятельных лиц захватить в свои руки власть — с другой. Этрусские гаруспики, например, приложили усилия, чтобы воспрепятствовать народному трибуну 123 — 121 годов до н. э. Гаю Гракху, предложившему разместить безземельных римлян в Африке, там, где раньше стоял Карфаген. Они заявили, что при основании колонии волки якобы подрыли межевые столбы, обозначающие ее границы, и что это неблагоприятное знамение, знак несогласия богов с предложением Гракха. Гаруспики ссылались главным образом на то, что после победы над Карфагеном в 146 году до н. э. римляне прокляли его территорию и запретили строить на ней поселения.

Столь же рьяно гаруспики старались воспрепятствовать установлению диктатуры Суллы и Цезаря.

Со временем гаруспики стали неотъемлемой частью жизни Рима. В период Империи, а может быть, уже и в конце Республики, они объединились в коллегию, или корпус, центром которого были Тарквинии. Римляне обращались к гаруспикам и по личным вопросам, и по делам, имевшим важное государственное значение. Когда в 70 году н. э. обновлялся Капитолийский храм, гаруспики имели решающий голос при обсуждении вопросов, связанных с выбором строительных материалов и способа строительства. Некоторые римляне слишком часто обращались к ним за помощью и, вероятно, злоупотребляли ею, так как император Тиберий распорядился, чтобы гаруспики гадали для частных лиц лишь в присутствии свидетелей.

Император Клавдий, идеализировавший историческое прошлое этрусков, естественно, благоволил и к их религии. По его инициативе учение гаруспиков, несколько видоизмененное, стало в известной степени составной частью римской религии. О предложениях Клавдия рассказывает римский историк Тацит: «Клавдий сделал доклад сенату об [учреждении] коллегии гаруспиков, дабы их древнейшая в Италии деятельность не вышла по нерадению из употребления. [Он говорил], что гаруспики были часто призываемы в несчастные времена Республики и по их совету были восстановляемы обряды и впредь правильнее соблюдаемы, что вельможи Этрурии или по своей воле, или по побуждению римских сенаторов сохраняли эту науку и передавали ее далее своим семействам, что все это теперь делается с меньшей охотой вследствие беспечности государства относительно добрых нравов и потому, что получили силу чужеземные суеверия; конечно, в настоящее время всё [в государстве] благополучно, но следует воздать благодарность богам за их благосклонность тем, чтобы не дать священным обрядам, исполнявшимся в трудные времена, прийти в забвение во времена счастливые. На этом основании было сделано сенатское постановление, чтобы понтифики[55] обратили внимание на то, что следует сохранить и утвердить из учения гаруспиков».

Доверчивостью людей, однако, вскоре начали злоупотреблять предприимчивые дельцы, для которых гаруспиция стала золотым дном. Они предлагали свои услуги, разумеется не бескорыстно, в основном солдатам и крестьянам. «...Гаруспики, весталки — все они заставляют простых, необразованных людей тратить деньги ради лживых суеверий», — пишет Колумелла[56]. О мнимых гаруспиках говорит и Катон[57]: «Пусть не спрашивает совета у гаруспиков, авгуров, весталок и звездочетов». Особенно интересна точка зрения на гаруспицию Цицерона. В своей книге о предсказаниях он в дискуссии с братом говорит:

«Принимая во внимание государство и общественную значимость религии, я думаю, мы должны ее уважать. Но здесь мы одни и, следовательно, можем, ничем не рискуя, оценивать вещи, особенно я, который в большинстве вещей сомневается. Рассмотрим, если хочешь, сначала внутренности. Может ли ктолибо кого-либо убедить, что гаруспики вследствие длительного опыта знают, что якобы предсказано во внутренностях? Но как долго этот опыт мог накапливаться и как давно его стали использовать? Или каким образом они сообща договорились о том, какая сторона неблагоприятна и какая благоприятна, какая извилина предвещает несчастье, а какая успех и благополучие? Чтобы обо всех этих вещах могли договориться гаруспики этрусские, элидские[58], египетские и пунические? Но они не могли этого сделать, да и вряд ли это сделать мыслимо.

Ведь каждый, как известно, предсказывает по внутренностям по-разному, и у них нет единой общей науки. Кроме того, если внутренности обладают свойством предсказывать будущее, они должны быть связаны с естественной сущностью вещей или должны быть подвержены воздействию и воле богов. Но что может иметь общего с сущностью вещей, могущественной и прославленной, определяющей все частности и все движение, — я даже не беру желчь, хотя некоторые считают эту часть внутренностей, видимо, важнейшей, — но печень могучего быка, или его сердце, или легкие? Что имеют в себе эти внутренности столь значительного, чтобы по ним можно было бы предсказывать будущее?»

Легенду о Тагесе, которого, как мы знаем, нашел в борозде некий тарквинийский пахарь, Цицерон сопровождает следующим полемическим, полным иронии, комментарием:

«Будет ли кто-нибудь так глуп, чтобы поверить, что был вырыт — бог ли, человек? Если бог, почему он вопреки своему естеству скрывался в земле, чтобы появиться на свет выкопанным? Как же так, разве не мог этот бог познакомить людей со своим учением с места более возвышенного? Если же был этот Тагес человеком, то как он мог жить под землей? И далее, где он мог научиться тому, чему учил других? Право же, сам я глупей тех, кто такому болтуну верит, если против них так долго говорю».

Нет, Цицерон не верил гаруспикам:

«Хорошо известно высказывание Катона, который удивляется, почему гаруспик не смеется каждый раз, когда увидит гаруспика. Сколько их предсказаний исполнилось? Или, если исполнилось какое-нибудь их предсказание, где доказательство, что это не произошло случайно? Когда Ганнибал, живший в изгнании у царя Прусия[59], предлагал ему сражаться до конца, царь ответил, что он не осмеливается, ибо якобы этого не позволяют сделать предзнаменования внутренностей. В ответ Ганнибал воскликнул: «Смотрите-ка! Неужели ты поверишь скорее куску телятины, чем опытному полководцу?»»

Но, несмотря на то что Цицерон и многие другие выдающиеся люди относились к искусству гаруспиков скептически, тем не менее вера в их предсказания укоренилась в сравнительно широких слоях населения надолго.

Марс из Тоди. IV в. до н. э.

Ведь даже в IV веке н. э. император Константин, в правление которого были прекращены гонения на христиан, вынужден был издать строжайшее распоряжение, запрещавшее гаруспикам приносить жертвы у общественных алтарей и в храмах, и в конце концов приказал им прекратить под страхом смерти свою деятельность. Однако попытка Константина уничтожить гаруспицию не увенчалась успехом. При его наследниках, в период заката римского могущества, гаруспики продолжали заниматься предсказаниями. Правда, фортуна не всегда поворачивалась к ним лицом: порой власти смотрели на их действия сквозь пальцы, а порой сжигали их книги.

Вырвать корни этого учения было почти невозможно, и христианам пришлось еще долго вести с ним борьбу. Встречаются упоминания о том, что даже в VII веке н. э. издавались указы о том, чтобы гаруспики не занимались пророчеством.

Этруски, как и другие древние народы Средиземноморья, верили в загробную жизнь, поэтому обставляли погребение так, чтобы мертвые могли продолжать на новом месте свою земную жизнь. Лишь этим можно объяснить обычай этрусков строить склепы наподобие домов, снабжать их предметами первой необходимости, украшать стены фресками и хоронить мертвых в одежде и с драгоценностями. Это был даже не акт уважения, но прямая обязанность живых по отношению к мертвому. С давних пор в Этрурии была известна и кремация тел. Можно предположить, что, по представлениям этрусков, душа и тело не связаны тесными узами и сожжение тела освобождает душу. Примечательно, что пепел сожженных ссыпали в урны, напоминавшие формой дома или тело человека, как, например, знаменитые антропоморфные клузийские канопы, о которых мы еще будем говорить.

Но в общем у этрусков, как явствует из их погребального ритуала, были настолько сложные представления о загробной жизни, что пройдет еще, вероятно, немало времени, прежде чем в этот вопрос будет внесена ясность. На основании сохранившихся могильных фресок и сопоставления греческих и этрусских религиозных культов можно сделать вывод, что у этрусков, вероятно, существовало несколько совершенно отличных друг от друга представлений о загробной жизни. Так, например, этрускам было не совсем ясно, живут ли умершие в самой могиле или переселяются в подземное царство. Обе эти точки зрения мирно уживались рядом, причем вторая распространилась главным образом под воздействием воззрений греков на загробную жизнь.

Сведения о том, как представляли себе этруски загробную жизнь, мы черпаем в основном из фресок богатых этрусских склепов в Тарквиниях, Цере, Популонии и т. п.

На них часто изображалось путешествие в подземное царство. Усопший отправляется туда пешком, верхом или на колеснице, иногда на руках крылатого гения. А какова сама загробная жизнь? На некоторых картинах эта жизнь изображена полной радости, веселья и гармонии; умершие участвуют в богатых пиршествах, устроенных в их честь, во время которых все присутствующие наслаждаются музыкой и танцами. На других фресках мы видим богов подземного царства из греческой мифологии — Аида с волчьей шкурой на голове, которого этруски называли Аита или Эита, и Персефону, по-этрусски Персипуай. Главным сюжетом этих фресок также является трапеза, но проходит она в совсем другой обстановке. Лица демонов, прислужников бога мрачного подземного царства, не выражают мира и спокойствия, как бы излучаехмых персонажами предыдущих фресок. Эти демонические существа, порожденные представлениями самих этрусков, внушают страх. Таков, например, Харун, хотя и названный как Харон — у греков мифический перевозчик через реку Стикс[60], — но не имеющий со своим греческим прототипом ничего общего, кроме имени. Крючковатый нос, оскаленный рот и синее, словно гниющее, тело производят отталкивающее впечатление получеловека, полузверя. Другой, уже чисто этрусский, демон — Тухулха в своем безобразии не уступает Харуну. Лошадиные уши и нос, напоминающий клюв грифа, обезображивают лицо, крылья нетопыря, подымающиеся над его головой и обвивающие талию и ноги, дополняют образ.

Немаловажен тот факт, что фрески, на которых изображены радостные пиры и празднества, относятся к более раннему периоду — к VI и V векам до н. э., тогда как тревожные, зловещие изображения стали появляться в IV веке до н. э. Большинство исследователей считает, что это изменение было вызвано начинавшимся закатом этрусского могущества. Однако нельзя утверждать, что тревожные образы стали появляться лишь в этот период. Более вероятно, что они встречались и раньше, наряду с образами светлыми и радостными, которым этруски в ту пору отдавали предпочтение. Лишь когда в этрусском обществе начали доминировать пессимистические настроения, в мифологии возобладали тревожные образы смерти, а также изображения телесных наказаний и мук. Именно отсюда мрачное видение смерти и загробной жизни распространилось на Рим и способствовало появлению страха перед смертью, с которым в последующие годы философии пришлось вести трудную борьбу.

Считается, что религия этрусков исследована лучше других областей этрускологии. Тем не менее, как мы видим, ученые и здесь часто разводят руками. Хотя источников, пополняющих наши сведения об этрусской религии, немало, все же дает себя знать тот факт, что сакральные этрусские тексты и надписи пока молчат. Возможно, однако, что, даже если они заговорят, мы и тогда не узнаем многого, так как подавляющая часть этрусской религиозной литературы до нас не дошла.

Этрусское искусство

Чего люди сумеют добиться, возделывая землю, плавя металл и возводя строения, зависит от их духовной силы.

Саллюстий[61]

Изобразительное искусство считается одним из важнейших критериев характера и зрелости национальной культуры. Именно в этой области многие древние народы достигли больших высот, создав искусство, которое стало неотъемлемой частью культурной сокровищницы человечества.

Этрускам тоже принадлежит ряд великолепных творений искусства, свидетельствующих о техническом совершенстве и художественном мастерстве их создателей. В этих произведениях в своеобразной форме отразился духовный мир этрусков. Нелегко проникнуть в него, вглядываясь в безмолвные лица этрусских статуй, в угловатые позы фигур, воспроизведенных на стенах склепов, в мелкие глиняные и металлические предметы обихода. Для понимания искусства, особенно изобразительного искусства древнего народа, надо знать его литературу и выраженные в ней философские, этические и религиозные воззрения. Но у этрусков практически не было литературы, поэтому так трудно понять их миросозерцание.

Быть может, в силу этого обстоятельства к искусству этрусков долгое время относились неправильно. Исследователи, которые изучали цивилизацию этрусков, признавали, что у них были великолепные мастера, создавшие уникальные по форме глиняные, каменные и металлические изделия, восхищались строителями этрусских городов, соглашались, что творившие там скульпторы и живописцы оставили произведения исключительной художественной ценности, но тем не менее отвергали существование этрусского искусства.

Это убеждение порождено формальной точкой зрения на произведения этрусского искусства. Дело в том, что высшим мерилом художественного творчества длительное время считалось искусство греческое, с которым сопоставлялись шедевры других народов. Подобный принцип был применен и к этрусскому искусству. Между греческими и этрусскими памятниками искусства обнаружились удивительные параллели и совпадения, которые механически объясняли тем, что этруски лишь копировали недосягаемые греческие образцы. Так укоренилось мнение, что этрусское искусство — явление второразрядное, что оно лишь отблеск и тень искусства греческого.

Маститые ученые, отказавшие этрускам в самостоятельном художественном творчестве, не смогли принизить этим истинное значение и величие этрусского искусства. Наоборот, они лишь изобличили самих себя в том, что не способны понять сущность художественного творчества этрусков. Среди тех, кто отвергал самобытность этрусского искусства, были даже ученые, считавшиеся в свое время выдающимися этрускологами. Своими ценными открытиями они расширили наши познания об этрусках, но, как только речь заходила об их искусстве, они становились в позу отрицания, которая не позволяла глубже в него проникнуть.

Апполон из Вей. Конец VI - начало V в. до н. э.

Это мнение господствовало в XIX веке. Но с увеличением интереса к этрускам стали громче раздаваться голоса, утверждавшие самобытность этрусского искусства. Одним из исследователей, которые стремились определить место искусства в этрусском обществе и не отрывали или старались не отрывать художественное творчество от миросозерцания этрусков в целом, был немецкий историк искусства Винкельман.

Он родился в 1717 году. С памятниками римского и греческого искусства Винкельман имел возможность не только познакомиться по книгам, но и увидеть их воочию. Этот ученый, которого иногда называют основоположником современной истории искусства, наиболее систематически изложил свои взгляды на античное искусство в 1764 году, в знаменитой «Истории искусства древности». Мы не будем касаться положительных и спорных сторон этого труда. Нам хочется лишь подчеркнуть, что для Винкельмана не существовало вопроса, можно ли вообще говорить об этрусском искусстве. Этрусское искусство было для него таким же бесспорным фактом, как искусство греческое, римское или египетское. И то, что этрусское искусство не достигло уровня греческого, не заставило его презрительно отмахнуться от этрусских художественных произведений. Наоборот, он стремился выделить исконно этрусский элемент в этрусском искусстве, справедливо полагая, что решение этой проблемы можно найти в историческом развитии этого народа.

В XIX веке взгляды Винкельмана были отвергнуты. Возобладала противоположная точка зрения, о которой мы уже говорили. Однако общая оценка этрусского искусства, распространенная в наши дни, приближается скорее к теории Винкельмана, чем к воззрениям его противников. И хотя до сих пор иногда возникает вопрос, можно ли говорить об этрусском искусстве и если да, то в какой мере, ответ всегда дается положительный, хотя разные ученые приводят в подтверждение этого тезиса разные доказательства.

Никто не отрицает, что греческое влияние в этрусском искусстве действительно было очень велико. Настолько велико, что специалисты не без основания считают авторами многих творений не этрусков, а греков, живших в этрусских городах. Вместе с тем, как мы уже говорили, в художественных произведениях этрусков можно различить типично восточные элементы. В этом черпают свои доказательства сторонники теории восточного происхождения этрусков. Ее противники различными способами объясняют появление этих черт, в частности высказывают догадки, что в Этрурии творили мастера из восточных стран или что здесь особенно сильно было влияние Востока, распространившееся в VII и VI веках до н. э. по всему Средиземноморью, а значит, не только в Этрурии, но и в самой Греции.

Однако в этрусском искусстве есть и черты, определяющие его подлинную индивидуальность, выражающие типические особенности этрусской среды.

Своеобразие этрусского искусства ощущается особенно сильно в изделиях, вышедших из мастерских чеканщиков по металлу и гончаров, а также во фресках, украшающих могилы знатных этрусков. Оно проявляется в реализме, в умении подчеркнуть характерные детали, что придает этрусскому искусству грубоватость выражения, присущую местной италийской среде и отличающую этрусское искусство от греческого.

Истинную красоту, скрытую в этрусских произведениях искусства, в большинстве случаев трудно заметить при поверхностном осмотре. При первом взгляде на этрусские памятники они производят впечатление непривычной суровости, иногда даже жестокости. Лишь длительное изучение их содержания и формы позволяет понять, в чем сила их эмоционального воздействия.

Наряду с реализмом, характерным для этрусского искусства, необходимо подчеркнуть его тесную связь с мифологическим миром религиозных представлений. Его герои были хорошо знакомы каждому этруску, они сопровождали его на протяжении всего жизненного пути. Не удивительно, что мифология оказала влияние на художественное творчество. Боги, демоны, легендарные титаны не были для этрусков тенями, отброшенными несуществующими телами, наоборот, они представляли собой такую же реальность, как их собственная жизнь. Наряду с бытовыми сценами и веселыми пиршествами мифология и религия были наиболее обильным источником сюжетов для этрусского искусства.

В попытках объяснить этрусское искусство еще много неясного и спорного. Трудности часто возникают при уточнении времени создания отдельных произведений и даже при периодизации этрусского искусства.

Стремясь определить отдельные этапы его развития, исследователи обычно сравнивают произведения этрусков с памятниками других народов, особенно греков, выявляя степень их влияния. Мы приведем одну из периодизаций, в которой сделана попытка установить наиболее общие тенденции в развитии этрусского искусства.

Его началом считается VIII век до н. э. В памятниках того времени чувствуется влияние ранних италийских и средиземноморских культур железного века. Простой геометрический орнамент встречается не только на древнейшей греческой керамике, но также на изделиях мастеров Италии. Мы видим его и на произведениях, приписываемых этрускам.

Второй период — ориенталистский — продолжался с VII до начала VI века до н. э. Он характеризуется появлением восточных элементов. В этом сказались связи этрусков с Востоком. Некоторые изделия свидетельствуют об особенно тесных контактах с Египтом и Финикией. Посредником между Этрурией и Востоком был Кипр, занимавший в тогдашнем Средиземноморье важное положение. О сильном восточном влиянии на этрусское искусство говорят увлечение изображением демонических существ, обработка металлических предметов и изделий из слоновой кости, а также архитектура склепов.

В третьем периоде, охватывавшем примерно VI и первую половину V века до н. э., в этрусском искусстве чувствовалось влияние греческих культурных центров в Ионии, Малой Азии и Аттике. Греческие художественные изделия, особенно вазы, явились образцами, которым следовали этрусские художники. Часто они учились у греческих мастеров, переселившихся в Этрурию. Вначале этруски просто копировали тематику и технику греков, но постепенно сами стали выдающимися мастерами.

Все эти фазы — от древнейшей до аттической — иногда называют архаическим периодом в развитии этрусского искусства. Его конец относится ко второй половине V века до н. э., когда наступил закат этрусского могущества. В искусстве этого времени тоже происходил определенный упадок: старые формы отступали, а новые, равные им, не появлялись.

Новые веяния принес IV век до н. э.: этрусское искусство возродилось благодаря воздействию классических греческих образцов. В III и II веках до н. э. на него оказывало влияние интенсивно развивавшееся искусство в греческих государствах. Однако эллинистические образцы, нередко рассчитанные на внешний эффект, уже не воздействовали на этрусков так сильно, как произведения ионической и аттической эпох. Эллинистические скульптуры и другие художественные произведения были не совсем понятны этрускам, хотя и служили им образцами. Когда же не стало экономического и политического могущества этрусков и сами они начали все больше распыляться среди непрестанно увеличивавшихся групп римских переселенцев, наступила заключительная фаза этрусского искусства и его окончательный закат.

Однако этрусское искусство нельзя понять исходя лишь из чужеземного влияния, ибо, как мы уже говорили, для него характерны совершенно самобытные черты, а значение этрусских произведений искусства обусловлено их техническим совершенством и особой ролью, которую они играли в жизни этрусков. Именно с этой точки зрения надо оценивать творения этрусских мастеров. Практический ум этрусков проявлялся во всем. Они создавали произведения искусства, не только обладавшие художественной ценностью, но и полезные. Это относится к предметам домашнего обихода, к украшениям, а также к чисто художественным творениям, например, к фрескам и статуям.

Творческий дух этрусков проявился и в таком прикладном виде искусства, как архитектура. Для строительства городов и уникальных зданий, особенно храмов, естественно, нужны были опытные архитекторы и инженеры. Сохранившиеся укрепления в некоторых этрусских городах свидетельствуют о том, что этруски умели решать довольно сложные технические задачи. Для творчества этрусских зодчих наиболее типичны склепы. Они привлекают внимание прежде всего своим внешним видом. Многие из них поражают размерами, например гробницы из обширных некрополей в окрестностях Цере и других городов. Известный римский энциклопедист Плиний Старший, живший в I веке н. э., привел в. своем труде описание могилы клузийского владыки Порсены, сделанное в веке до н. э. римлянином Варроном:

«Порсена похоронен недалеко от Клузия, где оставил четырехгранный памятник из каменных плит; длина его сторон составляет 300 стоп (88,8 метра), высота 50 стоп (14,8 метра). В этом квадратном постаменте расположен непроходимый лабиринт; если кто-нибудь в него войдет без клубка шерсти, то не сможет найти выход. На этом четырехгранном основании стоит пять пирамид, четыре в углу и одна в центре. У основания они шириной 75 стоп (22,2 метра), а высотой 150 стоп (44,4 метра). Они сужаются в высоту так, что сверху покрыты металлическим кругом, с которого свисают колокола на цепях. Их раскачивает ветер, и их звук слышен вдали, так же как это было в Додоне. На этом круге стоят четыре пирамиды, каждая высотой 100 стоп (29,6 метра). Над ними на общем основании стоят пять пирамид, высоту которых Варрон не сумел привести; этрусские предания, однако, утверждают, что они были так же высоки, как вся постройка до них».

Толкование этого отрывка связано с трудностями, как и попытка реконструировать по приведенному описанию гробницу Порсены или отыскать ее среди других могил и склепов.

Вне зависимости от того, насколько достоверны сообщения Варрона и Плиния, не подлежит сомнению, что некоторые этрусские склепы действительно достигали больших размеров.

Могилы этрусков имели различное строение. К самому раннему периоду относятся небольшие шахтовые могилы, на дно которых ставили биконическую урну с пеплом умершего. Этот способ погребения мертвых был известен на севере Италии еще в доэтрусскую эпоху. Глиняные урны прикрывали крышкой, нередко в форме шлема. Наряду с кремацией мертвых хоронили в могилах, напоминающих рвы.

С VII века до н. э. в Этрурии распространились могильные помещения в виде круглой комнаты, в которую помещали саркофаг с телом умершего. Могилу вытесывали в скале или сооружали из каменных плит. Крыша представляла собой так называемый ложный свод — он отчетливо виден на рисунке, изображающем могилу в городе Кастеллина-Мариттима недалеко от Волатерр.

Капитолийская волчица. Конец VI - начало V в. до н. э.

Круглые стены склепа сужались к потолку. На ряд каменных плит, пригнанных друг к другу и уложенных по окружности, клали следующий ряд, несколько меньшего диаметра, так, чтобы он выступал с внутренней стороны. Таким образом постепенно создавался ложный свод, естественно, менее прочный, чем свод настоящий. Чтобы потолок не обрушился, центр свода обычно подпирали толстым столбом. До этрусков ложный свод знали еще греки, применявшие его в знаменитых микенских могилах, но не им принадлежит честь его изобретения. Цепочка тянется дальше на Восток. Вероятно, ложный свод свидетельствует о заимствовании древними греческими и этрусскими зодчими строительных методов Востока. Ранняя греческая архитектура, как и этрусская, не избежала восточного влияния.

Внутреннее помещение могилы соединялось с внешним миром ходом, заканчивавшимся дверью, которая буквально и символически связывала мир мертвых с миром живых. В некоторых случаях коридор, ведущий к могиле, служил погребальным помещением, как, например, в известной «Могиле Реголини-Галасси».

Могилы подобной конструкции, обозначаемые греческим термином «толос», были широко распространены.

Типичны для этрусских некрополей и внушительного вида склепы, так называемые тумулы, обнаруженные в окрестностях нескольких этрусских городов. Особенно известны тумулы, расположенные вблизи от Цере.

Строился тумул так: вокруг большого склепа или нескольких небольших могил сооружали круговой фундамент, на который насыпали глиняный куполообразный холм. Тумулы производят величественное впечатление благодаря строгой простоте и большим размерам — самый крупный тумул в Цере имеет в диаметре 48 ж, т. е. по площади равен небольшому городскому кварталу.

Строительство таких могил, разумеется, обходилось недешево. Их внутреннее убранство свидетельствует о том, что возводились они лишь для погребения знатных людей.

Тумулы строили до VI века до н. э. Одновременно получило распространение и более простое погребальное сооружение — каменный склеп с дверьми, но без верхнего сферического глиняного холма, нередко вытесывавшийся в скалистых отрогах гор. Подобные склепы постепенно вытесняли обширные куполовидные гробницы, но не стали единственной формой захоронения у этрусков. В последние века до нашей эры погребальный обряд упростился. Участились случаи кремации тел, что обходилось дешевле пышного погребения в склепах.

Города мертвых сооружались этрусками столь же добротно, как и города живых, а может быть, еще тщательнее. Жилые дома в этрусских городах чаще всего представляли собой легкие здания, а обширные некрополи, эти выдающиеся творения этрусских инженеров, строились прочно и массивно, на века, чтобы они давали надежный приют тем, кто в них покоится. Этрусские гробницы в окрестностях Цере, Тарквиний, Ветулонии и Популонии — уникальные в своем роде сооружения.

Некрополи располагались вблизи от городов и представляли собой замкнутый комплекс, своеобразный мир в себе. Города мертвых были настоящими двойниками и спутниками мира живых, как и сама смерть, незаметно, но постоянно сопровождающая человека на его жизненном пути. Царские гробницы строились не хаотически одна возле другой, общий план некрополя был продуман, в нем чувствуется та же целеустремленность, что и в планировке городов. Традиции не позволяли хоронить мертвых в стенах города, но их останки, особенно богачей, все равно покоились в обстановке, во всем напоминающей ту, что окружала их при жизни.

Этрусские кладбища не только выдающиеся памятники архитектуры. В склепах сохранилась обстановка и утварь, благодаря которым мы можем ближе познакомиться с бытом этрусков и глубже проникнуть в их духовный мир. Описать все крупные этрусские склепы и могилы и подробно разобрать значение каждого памятника для исследования этрусской цивилизации невозможно. Поэтому мы упомянем лишь о некоторых, не применяя к ним эпитета «наиболее значительные», чтобы не принижать значения других склепов, о которых мы не сумели рассказать из-за недостатка места.

Одна из самых известных в наши дни и больших этрусских могил, как ни странно, была найдена лишь в прошлом веке. Заслуга ее открытия принадлежит, как мы уже говорили, людям очень далеким друг от друга по профессии — патеру Алессандро Реголини и генералу Винченцо Галасси, которые в 1835 — 1837 годах проводили раскопки в окрестностях Цере.

Тщательное изучение этого памятника пролило свет на историю его строительства. Оказалось, что он не сразу обрел тот вид, в котором дошел до нас. Вначале это был склеп, внутрь которого вел каменный коридор. К нему с обеих сторон примыкали две круглые комнаты. Впоследствии, когда рядом были погребены останки умерших, быть может принадлежавших к другим родам, склеп оброс обширным тумулом, ныне называемым «Могилой Реголини-Галасси». Территория тумула настолько расширилась, что включила в себя и все другие захоронения. Считают, что более поздние могилы относятся примерно к V веку до н. э.

Стена, окружающая тумул, коридор в «Могиле Реголини-Галасси» и помещения, куда он вел, сооружены из крупных туфовых плит. Стены центрального коридора в верхней части сходятся в виде конуса. Это все тот же ложный свод, построенный путем смещения плит.

Коридор разделялся дверьми на две погребальные камеры. В задней части коридора был обнаружен покоившийся на ложе труп женщины в роскошном платье с золотым шитьем, украшенный драгоценностями, о которых мы уже упоминали. На сосудах, найденных рядом, стоит имя Лартия. По всей вероятности, так звали умершую.

В передней части коридора нашли труп мужчины, лежавший на легком бронзовом ложе. Его имя неизвестно, как и имя другого мужчины, погребенного в одной из боковых комнат. Не исключено, что это был клиент или раб Лартии, убитый при похоронах госпожи.

В отличие от соседних могил, ранее ограбленных, центральный склеп остался нетронутым, и в нем сохранились все богатства. Многочисленные металлические и глиняные изделия местного и иноземного происхождения, предметы первой необходимости и редкие украшения, щиты и мечи, погребальное ложе, четырехколесный и двухколесный возки, трон и другие предметы, длинный перечень которых значительно увеличивает объем работ на эту тему, свидетельствуют о высоком уровне жизни этрусской аристократии второй половины VII века до н. э.

Судьба находок из «Могилы Реголини-Галасси» сначала сложилась неудачно. Желая как можно скорее познакомить мир с сенсационными открытиями, ученые в спешке допустили в публикациях ряд ошибок и неточностей. Изделия, вынесенные из склепа, вначале были сложены в доме Реголини и лишь потом переданы в Ватиканский музей, где они поныне составляют гордость залов, посвященных этрускам и их цивилизации. Точная классификация этих предметов потребовала огромного труда итальянских археологов, ибо иногда невозможно было определить, в какой части могилы находился тот или иной предмет. За решение этой трудной задачи взялись Г. Пинза и в последнее время Л. Парети. Благодаря их усилиям удалось достаточно достоверно определить местоположение отдельных находок, так что сегодня можно сказать, что мы знаем, как первоначально выглядела «Могила Реголини-Галасси».

В Цере были открыты и другие захоронения, значение которых, однако, не столь велико. Для истории культуры немалый интерес представляют небольшие камерные склепы, простые по конструкции, но построенные каждый на свой манер.

Архитектура камерных склепов также напоминала дома этрусков. Склепы обычно делились на три комнаты — они должны были заменить умершему жилище, из которого его вырвала смерть. Их внутреннее убранство свидетельствовало о том, что мы находимся в мире мертвых, где не существует понятия времени и перемен. Все здесь — ложа, кресла, подушки и т. п.— сделано из камня. Из камня же сложены стены и потолки.

Все могилы, представляющие собой какую-либо ценность, названы по характерным находкам, обнаруженным в них. К наиболее известным склепам Цере относится «Могила с цветными рельефами», датируемая V веком до н. э. Ее стены и два столба, поддерживающие потолок, украшены лепными изображениями предметов домашнего обихода. Здесь можно увидеть щиты, мечи, шлемы, топоры, различную утварь. В нишах, выбитых в скале, покоились останки умерших. В этой гробнице была похоронена сравнительно большая группа людей. Самое почетное место — центральная ниша предназначалась, вероятно, главе семейства и его супруге и отличалась от других ниш более богатой лепкой фронтальной стены. На одном из ее фрагментов изображены Тифон и трехглавый пес Кербер, который, согласно мифу, охраняет вход в подземное царство. Дно ниши спереди сделано в виде ложа с подушками. Члены богатой этрусской семьи, которая построила склеп, не боялись смерти, ибо верили, что и в загробной жизни будут неразлучны.

Мысль о том, что смерть переносит усопших в мир, который является лишь иной формой жизни земной, вызывают и два других склепа из Цере — «Могила с нишей» и «Могила со щитами». В первой привлекает внимание открытая и несколько приподнятая ниша, сооруженная посередине центральной комнаты. В ней помещалось широкое супружеское ложе, вероятно символизировавшее прочность брачного союза, который не смогла разрушить даже смерть.

Другой склеп примечателен своим оформлением, которое состоит из щитов, выбитых в стенах, и простого, но величественного кресла, вероятно указывавшего на высокое положение умершего.

Одинокое кресло как бы ожидает в тиши могилы прихода своего владельца. А большое пустое помещение создает впечатление, что умершего ждут тени его друзей, которые хотят перекинуться с ним несколькими словами.

Значение этрусских склепов для изучения культуры не исчерпывается техническим совершенством и своеобразием построек и уникальностью обнаруженных в них находок. Многие могилы стали богатым источником сведений о живописи этрусков, одной из наиболее интересных сторон искусства этого народа.

К самым древним этрусским гробницам, украшенным фресками, относится «Грот Кампана», находящийся в окрестностях древних Вей. Эту могилу VI века до н. э. нашли в 1842 году, исследования велись и весь следующий год. Фрески «Грота Кампана», бесспорно, свидетельствуют о зарождении этрусской стенной живописи. По ним видно, что художнику еще было трудно изобразить движение и равномерно распределить детали картины по всей площади, соблюдая между ними пропорцию. Фрески создают впечатление скованности. Не исключено, что этому немало способствовало и влияние восточного искусства, образы и сюжеты которого фигурируют на фресках. Сказочные чудовища — сфинксы и хищные звери — изображены рядом со сценой охоты, которая вдохновила художников, оформлявших другие склепы. Охота, вероятно, играла важную роль в жизни этрусской аристократии. Более тщательный анализ выявляет не только восточное, но и критское влияние, Даже этот ранний памятник привлекает яркими красками, типичными для всех этрусских фресок.

Поистине уникальна стенная живопись склепов в окрестностях Тарквиний.

Первые ’ значительные открытия были сделаны здесь в XV веке, и с тех пор интерес к этому городу постоянно растет Раскопанные могилы неизменно вызывают восторг и восхищение. Перед теми, кто видел картины на их стенах, открылся мир этрусков во всем его многообразии и красочности. Здешние находки относятся к разным периодам. Самые ранние могилы датируются второй половиной VI века до н. э., самые поздние — II веком до н. э., следовательно они являются свидетелями почти всей истории взлета и падения этрусского народа.

Из того богатства, которое мы находим в могилах Тарквиний, нелегко отобрать наиболее интересные II типичные фрески. Ведь каждая могила — это своеобразный документ своей эпохи, каждая представляет собой частицу материальной и духовной жизни этрусков, являясь единственным и неповторимым воспроизведением быта и религиозных представлений обитателей этрусских городов. Стенная роспись, о которой мы будем говорить ниже, позволяет бросить лишь беглый взгляд на мир, изображенный па фресках, но и этого достаточно, чтобы убедиться в необычайном даровании художников, чьи произведения воздействуют на современного человека, быть может, несколько иначе, но с не меньшей силой, чем на людей, для которых они предназначались.

Треножник из Вульчи. Середина VI в. до н. э.

Как и в склепах, находящихся в других частях Этрурии, стенная живопись в Тарквиниях должна была создавать иллюзию, что место вечного отдыха этрусских вельмож — их дом, полный жизни, и что смерть не лишила его обитателей связи с миром.

К самым ранним склепам, украшенным фресками, относится «Могила с быками» (вторая половина века до н. э.), названная так потому, что на ее стенах дважды изображены быки. Их стилизованные контуры нанесены простыми, даже грубоватыми штрихами.

Это упрощение не режет глаз, несмотря на то что художник не сохранил пропорций тела животных, удлинив и сузив его. Смысл этого изображения до сих пор неясен. Возможно, этрусский художник находился под влиянием распространенного в Средиземноморье представления о быке как о символе плодородия. Если это действительно так, то, видимо, художник хотел противопоставить бренности бытия, о которой не может не думать каждый, кто входит в склеп, идею постоянно обновляющейся жизни.

Из фресок, сохранившихся в «Могиле с быками», особенно интересна сцена, изображающая последнее мгновение перед смертью троянского героя Троила, сына царя Приама. Троил скачет к водоему, чтобы напоить своего коня, но из засады выглядывает греческий герой Ахилл. Через секунду Ахилл выскочит — и Троил падет на землю мертвым.

Весь комплекс фресок вызывает мысли о роковой неотвратимости судьбы и внезапности смерти. Она настигает человека в тот момент, когда он ее меньше всего ждет. Однако герои не умирают. Они гибнут в бою, покрывая себя славой, благодаря которой продолжают жить и после смерти в мыслях и сердцах будущих поколений. Источником, вдохновившим художника на создание этих росписей, был хорошо известный этрускам цикл легенд о Троянской войне. До сих пор, однако, неясно, почему именно эти сюжеты были использованы во фресках «Могилы с быками».

Их рисунок еще не отточен, замысел и исполнение довольно примитивны. Могучий конь, например, слишком велик по сравнению с фигурами Троила и Ахилла. Стремление заполнить пустое место ведет к перенасыщению росписей второстепенными деталями.

Сюжетом фресок в тарквинийских склепах часто служит культовое чествование мертвого. Одним из наиболее распространенных способов выказать уважение к нему был оргиастический танец под аккомпанемент музыки, сопровождавшийся обильными трапезами. Пиршества в честь мертвых, судя по всему, не отличались от радостных празднеств — излюбленного времяпрепровождения этрусской аристократии. Фрески с изображением поминального пиршества больше всего поражают тем, что на них радость жизни преобладает над страхом смерти. Музыка, танцы, вкусная еда помогают забыть о ней, отвлекают от мыслей о том, что такая же участь ждет всех. На картинах участники празднеств, среди которых, как правило, изображен и умерший, живут только данным мгновением.

Подобной тематике посвящена и живопись «Склепа со львицами», относящегося к концу VI в. до н. э., и других знаменитых могил Тарквиний, например, «Склепа с леопардами» (середина V века до н. э.), «Склепа с триклинием[62]» (вторая половина V века).

На фресках последних двух могил передана атмосфера этрусских пиршеств, явное стремление этрусской аристократии к беззаботному времяпрепровождению. Ничего не меняется от того, что эти сцены всего лишь декорации в царстве смерти. По сравнению с грубоватыми росписями из «Могилы с быками» в склепах «С леопардами» и «С триклинием» более утонченные и отшлифованные изображения. Все же и они еще сохраняют известную простоту, придающую им одновременно жизненность и утонченность. Греческая живопись того времени, бесспорно, оказала влияние и на художественную выразительность этрусских фресок.

Сюжеты стенной росписи в тарквинийских склепах не ограничиваются, однако, поминальными трапезами. Мы уже говорили о «Могиле авгуров» и «Могиле охоты и рыбной ловли». Их фрески воспроизводят две различные стороны жизни этрусков. Над идиллической сценой рыбной ловли художник изобразил поминки. Супружескую чету окружает прислуга. Музыканты услаждают слух пирующих, раб черпает для них вино из большой амфоры. Картины «Могилы охоты и рыбной ловли» озарены заходящим солнцем.

В то же время на стенах гробниц встречаются изображения другого рода, особенно в период упадка могущества этрусков. Идиллическое видение загробного мира уступает место мрачным представлениям о демонических силах, господствующих над судьбой человека, который после смерти становится беспомощной игрушкой в их руках. Изменяется характер традиционного сюжета поминальной трапезы — меланхоличен образ пирующих, как бы замкнувшихся в себе. Всей картине недостает жизнерадостности, которая раньше роднила мертвых с живыми.

В стенной живописи склепов отражается сущность философии этрусков, на которую сильное влияние оказал весь ход развития их истории. Первоначальное представление о том, что со смертью не кончается радость жизни, сменяется прямо противоположным убеждением и примирением с этим грустным фактом.

Покорность судьбе — такова идея поздней этрусской фрески в одной из могил в Вульчи, названной по имени ее открывателя «Склепом Франсуа». Мы уже говорили о значении этой гробницы для понимания истории этрусков. Тема смерти здесь трактуется, как в тарквинийском «Склепе с быками», в связи с троянским мифологическим циклом. В центре фрески изображен Ахилл, который умерщвляет пленного врага, принося его в жертву душе своего друга Патрокла, убитого троянцами. За действиями Ахилла следят Харун с молотком в руках и крылатый демон Ласа. Ни тот, ни другой не останавливают Ахилла, хотя взгляд Харуна выражает сочувствие несчастному, обреченному на смерть. Ведь неумолимой судьбы не избежать — живет лишь тот, кому суждено, а тот, кому предначертано закончить свой жизненный путь, неизбежно умрет. Покорность судьбе, которую символизируют собой фигуры, наблюдающие за жестокими действиями Ахилла, — таков логический вывод из этой сцены.

Этрусская живопись относится к наиболее замечательным сторонам этрусского искусства. Художники, украшавшие стены склепов, умели передавать свои замыслы с особым лаконизмом и простотой. Их произведения поражают также цветовыми контрастами. Наше восхищение их мастерством увеличивается при мысли, что они вынуждены были творить при слабом искусственном свете, в полутьме могил.

Большинству этрусских живописцев присуще умение изобразить героев в движении или за мгновение до его начала. Танцовщицы, схваченные в момент резкого поворота, кажется, вот-вот закончат пируэт, при исполнении которого они застыли, повинуясь волшебной кисти художника. Противники на стене «Склепа авгуров» в следующую секунду бросятся друг на друга... Реализм изображения порождает даже звуковую иллюзию: нам кажется, что с фрески «Склепа охоты и рыбной ловли» доносится шум птичьих крыльев или звук музыкального инструмента, сопровождающего хоровод. Только люди на картинах безмолвствуют, ни одна сцена не оставляет впечатления беседы. Гордое молчание персонажей надгробных фресок лишь усиливает впечатление монументальности.

Желание отобразить динамику движения заставляло этрусских художников воспроизводить не только отдельные самостоятельные сцены, но и целый комплекс событий. Одно событие они делили на несколько картин, сюжетно связанных между собой. Так возник своеобразный стиль изображения сцен, последовательно ведущих рассказ. Этот стиль — вклад этрусков в развитие творческого художественного метода.

Мы бы преуменьшили значение этрусской живописи, если бы ограничились признанием того, что она Подражала греческой живописи, если бы расценивали ее только как средство ознакомления с неизвестными творениями художников Греции или приписывали ее возникновение полностью или главным образом заслугам эллинских мастеров, творивших в Этрурии. Этрусские росписи в большинстве своем были созданы этрусскими художниками, это продукт духовного мира этрусков и один из ключей к его познанию.

Стремление к реалистическому изображению действительности нашло выражение не только в этрусской живописи, но и в скульптурных произведениях. Среди наиболее типичных творений подобного рода особенно интересны изображения людей. И в этом случае художественное творчество было неразрывно связано с погребальными обрядами. Ведь скульптуры чаще всего украшают урны и саркофаги.

Этруски издавна стремились подчеркнуть индивидуальность человека. Замечательные изделия этрусских мастеров, так называемые антропоморфные канопы, в большом количестве найдены в окрестностях древнего Клузия (некоторые из них относятся к веку до н. э.). Это овальные урны, стилизованные под человеческое тело, с ручками в виде человеческих рук. Урна закрывалась крышкой с изображением головы умершего.

При изготовлении крышек проявилось умение этрусков передать портретное сходство. Отдельные изделия отличаются друг от друга не меньше, чем сами люди при жизни, но выражение их лиц говорит о том, что они смотрят на нас не из мира живых. Эти портреты напоминают посмертные маски, снимавшиеся, как правило, с лиц зажиточных этрусков.

Урну с крышкой помещали на подставку, имевшую форму трона или парадного кресла с широкими подлокотниками, подобно креслу из «Склепа со щитами», обнаруженному в окрестностях Цере. Смысл этого обычая ясен — тот, кто занимал при жизни высокое положение, хотел и после смерти сохранить свои привилегии и давал это понять потомкам.

Скульптурные изображения умерших и в более поздний период украшали урны и саркофаги. На плитах, закрывающих саркофаг, и на крышках урн возлежали фигуры мужчин, женщин и даже супружеские пары.

Эти произведения часто называют вершиной портретного искусства этрусков. Создателей саркофагов обвиняют в том, что, стараясь подчеркнуть особенности модели, они впадали в грубый реализм и даже натурализм. Действительно, этрусским скульпторам нельзя отказать в желании точно отобразить действительность в любом ее виде. В некоторых случаях скульпторы подчеркивали индивидуальные черты лица еще и тем, что голову изображали непропорционально большой по сравнению с телом. Показывая стариков, этруски не скрывали морщин, избороздивших их лоб и щеки, толстяки не становились на их скульптурных портретах стройнее. Наоборот, складывается впечатление, что создатели этих уникальных произведений искусства несколько шаржировали, подчеркивая неправильность в лицах изображаемых.

В этом, вероятно, секрет своеобразия этрусских надгробных скульптур и производимого ими впечатления. Они, бесспорно, представляют собой значительное явление в этрусском искусстве. Те черты их произведений, которые сегодня представляются нам крайним проявлением реализма, близки к традициям народного изобразительного творчества, еще не поднявшегося до осмысления реалистического портрета, характерного для классического греческого и римского искусства.

Лишь под влиянием эллинистического искусства индивидуальные черты этрусских портретов стали менее резкими, хотя скульптуры сохранили свое характерное выражение.

Этрусские скульпторы создали выдающиеся произведения, совершенство которых не может не вызывать восхищения. Самое знаменитое из них — статуя Аполлона, найденная в Вейях вместе с обломками скульптуры бога Меркурия.

Аполлон и Меркурий из Вей, созданные около 500 года до н. э., являются шедеврами этрусского изобразительного искусства. Они изваяны замечательным мастером, имя которого случайно сохранилось: Вулка прославился терракотовыми скульптурами, предназначавшимися как для Вей, так и для Рима, Которым тогда правили этрусские цари.

Оба эти памятника раскопал в 1916 году итальянский археолог Джилиоли. Они были частью оформления храма Аполлона, являясь персонажами сцен борьбы Аполлона с Геркулесом за лань. От всей сцены остались лишь обломки, но ученым удалось реконструировать ее, так что она, пусть не полностью, все же соответствует первоначальной композиции. Статую Аполлона, к счастью, время почти не тронуло. В ней мы можем наблюдать черты, типичные для этрусской скульптуры конца VI века до н. э.,— характерное выражение лица, реалистическое отображение пропорций тела, легкость, с которой ваятель передал движение. Благодаря этому мы вправе назвать статую Аполлона уникальным памятником этрусского искусства.

Немного глубже была обнаружена скульптура женщины с ребенком на руках, которая по технике исполнения некоторых деталей напоминает статую Аполлона. Вероятно, ее создал скульптор школы Вулки, ибо она также датируется примерно 500 годом до н. э. Не меньшего восхищения заслуживает бронзовая статуя воина из Тоди, известная под названием Марс из Тоди. Это выдающееся произведение искусства, найденное в 1835 году, относится к IV веку до н. э., когда на этрусков уже оказала сильное влияние классическая греческая скульптура. Мягкое и мечтательное выражение лица изображенного юноши контрастирует с прочным панцирем и копьем, недвусмысленно свидетельствующими о том, что его профессия — война. Шлем с высоким гребнем, который можно увидеть на старых фотографиях древней скульптуры, представлял собой дополнение XIX века. В наше время шлем с головы воина снят. Марс из Тоди, жемчужина этрусской коллекции Ватиканского музея, стоит с непокрытой головой, гордый и безучастный, равнодушно внимая спорам своих поклонников, из которых одни досадуют, что великий воин без шлема, а другие возмущаются тем, что на него могли надеть шлем.

К началу I века до н. э. относится бронзовая скульптура Оратора, найденная в Санквинете в окрестностях Тразименского озера. Из надписи на постаменте явствует, что это статуя Авла Метеллы. Скульптура была создана в то время, когда в Этрурии усиливалось культурное влияние Рима. Романизированный этруск—его нелегко отличить от римлянина— спокойным жестом правой руки призывает к тишине слушателей, к которым он хочет обратиться с речью. Скульптурой Оратора этрусский мир как бы прощается со своим прошлым, ибо неумолимый ход истории уже показал, что этрусской культуре суждено Умереть, Статуя Авла Метеллы нечто большее, чем доказательство зрелости поздней этрусской скульптуры. Это трагическое свидетельство судьбы этрусков в период укрепляющегося римского могущества.

Голова Горгоны

Тематика этрусской скульптуры не исчерпывается изображением человека. Здесь, как и в живописи, проявилось увлечение этрусков изображениями животных. Скульпторы не отступили даже перед нелегкой задачей воспроизвести мифологическое чудовище химеру. К не менее известным творениям относится и Капитолийская волчица, датируемая концом VI — началом V века до н. э. Полагают, что она была создана скульптором, работавшим или обучавшимся в известной мастерской в Вейях, где, как мы уже говорили, была изваяна статуя Аполлона. Однако утверждать наверняка, что Капитолийская волчица вышла из Вей, нельзя. Итак, в этом вопросе еще немало темных мест, которые ждут исследователя.

Скульптура волчицы как бы несет на себе клеймо эпохи своего возникновения, когда в этрусском искусстве еще чувствовалось влияние так называемого линеарного искусства, в более ранний период распространенного в Греции. Благодаря прямым передним лапам животного и шее, являющейся продолжением тела, кажется, что волчица оцепенела. Тем не менее изображение в целом не производит впечатления окаменелости, застывшей неподвижности. Выполненная в реалистической манере голова волчицы словно оживляет схематичные тело и лапы и приковывает к себе внимание зрителя, благодаря чему второстепенные детали ускользают из его поля зрения.

Капитолийская волчица относится к циклу мифов о легендарных основателях Рима — Ромуле и Реме, которых их дядя приказал утопить в Тибре. Благодаря счастливому стечению обстоятельств им удалось избежать уготованной участи. На помощь детям, плакавшим на берегу Тибра, якобы пришла волчица, лишившаяся своих волчат. Она накормила Ромула и Рема своим молоком и тем самым спасла от голодной смерти.

В эпоху Возрождения к изображению волчицы были присоединены фигуры Ромула и Рема. Предполагалось, что тем самым скульптуре будет придан ее первоначальный вид. Однако в настоящее время волчица демонстрируется в том виде, в каком была найдена. Она притягивает зрителя своим взглядом, несколько презрительным и устремленным мимо него в мир неведомых зверей, к которому она сама принадлежала без Ромула и Рема, спрятавшихся в ее тени.

Статуя мифического существа химеры, относящаяся к V веку до н. э., вначале вызвала немало споров. Ученые, не слишком верившие в творческие способности этрусков, считали, что она либо ввезена из эллинистических областей, либо создана греческим мастером, творившим в Этрурии.

В наши дни эти сомнения отпали и Химера считается одним из высших достижений художественного гения этрусков. И действительно, немногие из этрусских памятников так наглядно и убедительно, как Химера, демонстрируют характерное для этрусского искусства сочетание изысканности и простоты. В целом эта скульптура создает впечатление сказочного существа. Но если вглядеться в отдельные ее части, исполненные в реалистической манере, это впечатление исчезает, ибо сами по себе они не кажутся страшными и необычными. Но на зрителя, естественно, оказывает воздействие вся скульптура, а не отдельные ее детали.

Восхищение вызывает не только художественная композиция мифологического существа, но и мастерство исполнения, ибо отдельные части скульптуры — на первый взгляд несовместимые — слиты в единое целое удивительной впечатляющей силы. Достигается это благодаря поистине математической точности и совершенству исполнения.

Художественные произведения из камня, созданные этрусскими мастерами, столь же совершенны, как и изделия из металла и обожженной глины. Этрусские скульпторы, конечно, использовали для своей работы наиболее распространенный на их родине материал — чаще всего туф или известняк, иногда алебастр. Как правило, они выбирали материал помягче, легче поддававшийся обработке. Не лишено интереса, что знаменитые в римский период залежи высококачественного мрамора вблизи от Луны, на севере Этрурии, не были известны этрускам.

Камень служил этрускам для создания надгробных стел с изображением фигур умерших. Стелы относятся к ранней эпохе — VII веку до н. э. Из камня ваялись саркофаги, барельефы урн, скульптуры мужчин, женщин, животных и мифологических существ.

О художественной одаренности этрусков свидетельствуют не только монументальные произведения, но и мелкие изделия — украшения и предметы обихода. Они изготовлены со вкусом и выдумкой, которые говорят о том, что этруски и в повседневной жизни стремились к красоте.

Светильники, канделябры, треножники, курильницы, металлическая и глиняная посуда, зеркала и другие предметы быта привлекают к себе внимание своим изяществом.

Было бы напрасной тратой сил пытаться охарактеризовать многочисленные и разнообразные стороны этрусского искусства малых форм. Сделать это в нескольких словах практически невозможно. Наглядное ознакомление с некоторыми подобными изделиями дает больше, чем самое обширное повествование.

Об успехах, которых добились этруски в производстве глиняной посуды, мы уже говорили. Буккеро и другие глиняные изделия заняли свое место не только в хозяйстве этрусков, но и в истории их искусства.

Глина в руках этрусских скульпторов и простых ремесленников была столь благодатным материалом, что изделия из нее ценились наряду с мастерски обработанным металлом. Фантастические глиняные маски с изображением медузы-горгоны широко применялись в качестве антефиксов[63].

Среди металлических предметов многочисленную группу находок составляют зеркала. Как и на металлических шкатулках и вазах, на тыльной стороне зеркал воспроизведены сюжеты из мифологии. Нередко встречаются и сцены повседневной жизни. Они изобилуют деталями, значительно обогащающими наши познания об этрусках. На многих зеркалах есть надписи, поясняющие смысл рисунка.

Особый интерес представляет техника изображения отдельных сцен. Ограниченная площадь зеркала, его стереотипная круглая форма, сам способ работы — гравировка по металлу — определяли отличие от могильных стенных фресок. Нетрудно, однако, заметить и сходство между ними, например наличие в обоих случаях наряду с тщательно выписанными деталями откровенно схематических набросков. Круглая форма зеркала вынуждала художников к рациональному ее использованию. Им приходилось изображать фигуры склоненными или сидящими, помещая стоящих в середину зеркала, или же уменьшать фигуры по бокам. Края зеркал украшались стилизованным орнаментом из переплетения цветов, веток и т. д.

Выгравированные изображения украшали также металлические сосуды — цисты. Их поверхность, естественно, предоставляла художникам больше возможностей, чем зеркала.

Но наивысшее достижение этрусков в этой области — их ювелирные изделия, отличающиеся великолепной техникой исполнения, изяществом, изысканностью форм. Особенно успешно этруски обрабатывали золото, причем нередко в качестве образца они пользовались чужеземными ювелирными изделиями, особенно восточными. И хотя этрусские драгоценности ни в чем им не уступали, в богатых склепах встречается немало украшений, привезенных из других стран. Это убедительно свидетельствует о том, что этрусская аристократия жила в богатстве и роскоши. Изяществом поражают ювелирные изделия этрусков из ажурной проволоки, так называемая филигрань, и гранулированные украшения, замечательные, кроме того, техникой изготовления.

Грануляция, т. е. припаивание мельчайших золотых шариков к медному основанию, пользовалась большой популярностью у этрусских ювелиров. Золотые крупинки были очень малы, почти микроскопичны — на этрусских украшениях они достигают 0,14 мм в диаметре. Естественно, для каждого изделия их требовалось огромное множество. На некоторых, особенно дорогих изделиях, их число достигало нескольких тысяч.

Искусство грануляции, достигшее высокого уровня в древнем мире, около 1000 года н. э. было забыто. Только в XIX веке были сделаны попытки выяснить технику грануляции, но они не дали результатов. Тайну удалось открыть лишь намного позже — в 1933 году. Раньше никто не мог объяснить, как золотых дел мастера в древности припаивали золотые крупинки к меди, не расплавляя их при этом. Технология оказалась довольно сложной. Золотые шарики особым способом приклеивали к папирусу, который затем накладывали на медную основу и постепенно нагревали. При температуре 890 градусов шарики припаивались, так как при нагревании меди в контакте с золотом их общая температура плавления ниже, чем при нагревании каждого металла в отдельности. В этом и заключается секрет припаивания золота к меди.

Однако тайна грануляции до сих пор не раскрыта до конца. Загадкой, например, остается, как, собственно, древние ювелиры изготавливали сами золотые шарики.

Этруски уже в сравнительно ранний период умели гравировать камни для перстней. Вначале их привозили из других стран, в частности из Греции. Вскоре, однако, их стали изготовлять и в самой Этрурии. Судя по многочисленным находкам, они были у этрусков в моде.

В наше время уже не возникает сомнений в том, существовало ли этрусское искусство. Ряд работ, особенно последнего времени, посвященных творчеству этрусков, говорит о восхищении наших современников этим народом, который именно в искусстве проявил свое стремление к совершенству: он сумел научиться у других народов тому, в чем они были достойны подражания, и, перенося иноземные образцы на свою почву, изменил их в соответствии со своими традициями.

Типичные черты этрусского искусства еще долго продолжали жить в искусстве римском, которое с самого своего возникновения находилось под сильным влиянием этрусков.

В чем смысл работы этрускологов

К проблемам, о которых мы говорили в предыдущих главах, вряд ли можно что-нибудь добавить в заключение.

Мы могли бы, конечно, остановиться на многих других вопросах и подробнее рассказать о том, о чем говорили в книге. Но от этого при нынешнем уровне знаний общая картина этрусской культуры не изменилась бы.

Мы пытались показать, какое обилие проблем сопряжено с этрусской цивилизацией, какие титанические усилия прилагались и прилагаются для их разрешения, сколько остроумных идей оказались бесплодными и чьи открытия представили собой научную ценность. Быть может, скептик спросит: зачем множество людей тратит столько труда нередко лишь для того, чтобы снова и снова столкнуться со старыми проблемами или поставить новые вопросы? Возможно, иногда в ходе повествования нам следовало проявить больший оптимизм. Ведь если сравнить то, что мы знаем об этрусках, с тем, что было известно, скажем, сто лет назад, то окажется, что итоги не столь уже плачевны и путь к достижению цели вовсе не закрыт.

Но вопрос, каков смысл усилий этрускологов, все же обоснован, и от него нельзя просто отмахнуться. Ответить на него нетрудно. Наука не может обходить нерешенные проблемы. Для нее естественно стремление познать непознанное. Смысл этого познания в некоторых случаях выступает более ясно, чем в других, иногда он скрыт совсем, но от этого значимость решения задачи не снижается.

Неважно, как оценивает целесообразность исследований этрускологов историк, естествоиспытатель или человек, не интересующийся наукой. Как бы ни разнились их взгляды на этот труд, он будет вестись, пока проблемы этрускологии не будут решены.

Роль этрусков в историческом развитии Европы была недостаточно оценена ранее, и во многих случаях это упущение не исправлено до сих пор. Их оттеснили на задний план греки и особенно римляне, которые, как мы видели, приложили немало усилий, чтобы память об этрусках стерлась. Тем не менее остается фактом, что этрусская цивилизация расцвела раньше, чем достигли вершины своего развития греки. Именно этруски вместе с греками подвели Европу к порогу ее истории.

Мы попытались в этой книге показать, за что этрускам должны быть благодарны римляне, а следовательно, и наши современники. Уже то, что этруски стояли у колыбели будущего центра одной из самых значительных и обширных империй мира, дает науке право проявлять к ним самый глубокий интерес.

Естественно, что историческое развитие этрусков затрагивает одни народы больше, другие меньше. Особенно близки они к той стране, на территории которой жили и оставили созданные ими памятники культуры. Не удивительно поэтому, что в Италии этрусская проблема вызывает живейший интерес. Но, как мы уже видели, значение этрусской цивилизации выходит за национальные границы, и ученые других стран не могут остаться к ней равнодушными.

Размышляя над судьбами этрусской цивилизации, мы снова видим, каким сложным путем развивалась культура человечества, из какого множества корней она вырастала, сколько труда и творческих усилий вложили в нее давно погибшие и забытые народы. Нередко их вклад бывает трудно распознать сразу, и его приходится выявлять постепенно, шаг за шагом.

Значение этрусков в том, что они не стояли в стороне от процесса развития мировой культуры и создали цивилизацию, которая занимала почетное место в древнем мире. Высокий уровень их развития требует от нас пристального к ним внимания.

Этрусские памятники ценны тем, что оказали влияние на развитие мировой культуры. Познание их — цель этрускологов, придающая глубокий смысл их тяжелому труду.

Послесловие

Книга двух чешских писателей, Яна Буриана и Богумилы Моуховой, «Загадочные этруски» появилась в 1966 году и сразу вызвала большой интерес читателей. Это совершенно закономерно: этрусский народ, оставивший заметный след в истории древней Италии, насытивший ее землю яркими и самобытными памятниками, уже давно привлекает внимание не только ученых-специалистов, но и широкого круга людей, интересующихся далеким прошлым нашей культуры.

Для людей, живущих во второй половине XX века, интерес к прошлому связан не только с естественным желанием расширить свой кругозор, лучше понять окружающую действительность, нащупать связь, тянущуюся к современности от древних культур, сложившихся еще на заре человечества. Это своего рода эстафета, передаваемая от одного века к другому. Так, XX век со всеми его блестящими достижениями в области науки и техники неразрывно связан с XIX, XVIII и XVII столетиями, и если разматывать эту тонкую нить, то она нас приведет в глубь веков, к самым истокам культуры, без которых были бы невозможны достижения современности.

Свою долю в создание общечеловеческой культуры внесли и этруски — народ, населявший область древней Италии на заре ее истории. Он значительно опередил в своем развитии окружавшие его италийские племена, о чем красноречиво свидетельствуют памятники материальной и духовной культуры этрусков. Об этом же свидетельствуют и античные авторы — греческие и римские. Расцветшая в столь раннее время цивилизация этрусков имела огромное влияние на дальнейшее развитие не только древней Италии, но и всего античного мира. Страница, вписанная этрусками в историю общеевропейской культуры, оказалась настолько самобытной, что до сей поры среди ученых продолжаются жаркие дискуссии о том, кто такие этруски, откуда они взялись, какую роль сыграли в истории Римского государства, ставшего на долгий период центром всего античного мира.

Земля Италии скрывает в себе массу еще неведомых археологических памятников, оставленных многочисленными народами древности. Начиная от жалких остатков жилищ человека каменного века и кончая сохранившимися до наших дней на поверхности земли сооружениями древних римлян, такими, как знаменитый римский акведук, Пантеон, Колизей и множество других, не менее известных памятников, древняя италийская земля раскрывает историю развития человеческого общества на протяжении многих веков. Она щедро предоставляет в распоряжение ученых многочисленные произведения искусства, гробницы, предметы быта и целые города, подобные Помпеям и Геркулануму. И все же среди этого обилия памятников остатки архитектурных сооружений, гробницы, предметы художественного ремесла и искусства, созданные этрусками, выделяются своей оригинальностью, ярким своеобразием, высокой степенью мастерства, которые привели к возникновению специальной науки — этрускологии, одной из самых «загадочных» наук.

Если сформулировать кратко, в чем состоит загадка этрусков, то в первую очередь это — вопрос об их происхождении. Второй загадкой, не менее (а может быть, и более) важной, является язык этрусков, на котором сделаны многочисленные этрусские надписи — огромный эпиграфический материал, накопленный за все время существования этрускологии и лежащий бесценной, но, увы, бесполезной грудой перед глазами каждого этрусколога. Это ли не досада!

Не случайно поэтому неизведанные области этрускологии превратились в поля ожесточенных сражений между теми учеными, которые считали, что они проникли в тайну этрусского языка и уже располагают ключом к разрешению всех загадок, заданных этрусками много столетий назад, и теми исследователями, которые, не жалея сил, остроумия и эрудиции, с горечью доказывали, что все эти «открытия» не выдерживают строгой критики и не могут считаться убедительными, а следовательно, не решают проклятой загадки. Увлекательная история этих сражений, побед и поражений отдельных исследователей, напоминающая кровопролитные сражения, происходившие на землях самой Этрурии в битвах этрусков с латинянами, ярко описана авторами книги, и потому нет нужды останавливаться на этом вопросе. Остается лишь непонятным то обстоятельство, что наши авторы в главе, посвященной истории расшифровки языка этрусков, обходят молчанием одну из весьма любопытных книг по этрускологии. Она выпущена французским востоковедом-лингвистом 3. Майяни под названием «Этруски начинают говорить» (в русском переводе вышла в 1966 году) и содержит чрезвычайно интересную и смелую попытку на очень широком языковом материале показать связь языка этрусков с иллирийским языком, который когда-то бытовал у древнего населения северо-западных областей Балканского полуострова. 3. Майяни, считая себя дилетантом в этрускологии и не претендуя на полное и бесспорное разрешение проблемы дешифровки этрусского языка, предлагает этрускологам ключ, с помощью которого, по его мнению, можно начать процесс восстановления древнего языка, забытого еще в начале нашей эры.

В чем же заслуга 3. Майяни с точки зрения современного состояния дешифровки этрусских надписей? Сделанные им наблюдения о сходстве словаря и отдельных грамматических форм, бытующих в современном албанском языке, со словами и формами, обнаруженными в этрусских надписях, не являются его открытием. Эти параллели приводились и раньше. Майяни, использовав опыт своих предшественников, собрал огромный материал и провел систематические сопоставления отдельных слов, отметая все то, что могло носить случайный характер. Вполне возможно, что открытый им ключ позволит серьезно отнестись к высказанной им гипотезе об определенном родстве древнего этрусского и албанского языков, хотя у ряда этрускологов ключ Майяни может вызвать взрыв иронического негодования, ибо он воскрешает уже однажды признанный бесперспективным сравнительный метод — т. е. сопоставление этрусского языка с различными мертвыми и живыми языками. Правда, один из поборников другого метода расшифровки этрусских надписей — комбинаторного в статье, посвященной вопросу о возможности интерпретации этрусских надписей, трагически воскликнул: «Не есть ли это полный крах?» (имея в виду результаты Первого международного съезда этрускологов, где шла речь об успехах, достигнутых с помощью комбинаторного метода дешифровки). Впрочем, как нам представляется, Майяни в своих сопоставлениях применяет оба эти метода и часто достигает убедительных результатов. Известного успеха достиг и советский ученый А. И. Харсекин, тоже применивший отвергнутый большинством этрускологов сравнительный метод для исследования этрусского языка. В небольшой по объему, но весьма насыщенной материалом работе[64] он привел значительное количество примеров общности этрусских и древнегреческих слов, причем не только политических и культурных терминов, что возможно объяснить тесными связями и прямыми заимствованиями этрусков у греков.

Исследования А. И. Харсекина вскрыли более глубокое и существенное родство, свидетельствующее об общности этих языков. Он показал сходство образования глагольных форм, местоимений, числительных, предлогов. Подобные же изыскания проводятся учеными в области сопоставления хеттского и этрусского языков (А. Тромбетти, В. Георгиев). Здесь также намечается ряд параллелей при сопоставлении некоторых этрусских глаголов и местоимений с хеттскими. Таким образом, неутешительные выводы, к которым приходят авторы книги «Загадочные этруски», утверждая, что этрусский язык занимает особое место и что его нельзя понять с помощью какого-нибудь из тех языков, которые мы знаем, представляются нам неоправданно пессимистическими. После долгих мучительных поисков ученым удалось найти языковую среду, в ареале которой, по-видимому, следует производить дальнейшие изыскания в области изучения этрусского языка. Этот путь в сочетании с достижениями комбинаторного метода, давшего уже определенные результаты, должен привести к успешному решению «загадки» этрусских надписей, хотя, возможно, 3. Майяни, увлекшись, слишком оптимистично восклицает на страницах своей книги: «Этрусская Бастилия взята!»

Столь же загадочной является проблема происхождения этрусков. В ранней истории Западного Средиземноморья этруски наряду с греками и карфагенянами были основными народностями, которые определяли все историческое и культурное развитие этих областей. Поиски так называемой прародины этрусков, ожесточенные дискуссии по этому поводу породили литературу, не менее обширную и разнообразную, чем исследования, посвященные дешифровке этрусских надписей.

Разногласия по этому вопросу мы находим уже у древних авторов. Собственно говоря, до нашего времени основные положения, вокруг которых ведется дискуссия о прародине этрусского народа, остались без изменения со времени античности. Поскольку в этрусской культуре и искусстве сильны бесспорные восточные черты, то одна часть ученых стоит на позициях Геродота и выводит этрусков из малоазийской области Лидии. Другие сторонники переселения этрусков в Италию следуют за Ливием и считают, что этруски пришли из области Центральных Альп. Ученые, отстаивающие местное происхождение этрусков, по существу разделяют точку зрения Дионисия Галикарнасского. Каждый из сторонников одной из этих концепций приводит для ее обоснования большое количество фактов, почерпнутых из археологических, лингвистических и прочих данных. А поскольку за время существования этрускологии накоплен огромный и невероятно разнообразный материал, то в этой поистине бездонной сокровищнице каждый исследователь находит те данные, которые, по его мнению, подкрепляют высказываемую точку зрения неоспоримыми доказательствами. В сложности и многогранности духовной и материальной культуры этрускови заключается ловушка, которую поставил для этрускологов загадочный народ, создавший высокую цивилизацию и намного опередивший в своем развитии остальные племена и народности древней Италии. Не случайно в современной этрускологии вопрос о происхождении этрусков уступил место вопросу формирования и развития этрусской народности и культуры уже в соприкосновении с другими италийскими племенами. Это стремление к историческому подходу в изучении этрусков представляется куда более плодотворным и может привести к положительным результатам и в решении загадки происхождения этрусков. По такому пути воссоздания истории развития культуры, экономики, ремесла, политических и культурных связей этрусков на основании большого археологического материала и античных источников пошел и советский ученый Н. Н. Залесский, посвятивший этрускам несколько исследований[65].

Затрагивая вопрос о колонизации этрусками областей Италии, мы снова попадаем в водоворот противоречивых мнений. Взгляды ученых на столь многогранный и сложный вопрос, как значение этрусков или этрусского элемента в истории древней Италии, столь же многогранны и разноречивы. Нет никаких сомнений в том твердо установленном наукой факте, что на заре исторической жизни Италии этруски далеко ушли вперед в своем развитии, что у них существовала развитая городская жизнь, торговля, ремесла, искусство, что этрусский торговый флот поддерживал связи со многими областями Средиземноморья. Однако ограниченность наших сведений о социально-политической организации этрусков, политическом строе в сочетании с многочисленными культурными, религиозными и политическими заимствованиями, бытовавшими у римлян (и известными нам как этрусские), явилась питательной средой для возникновения различных концепций. Одни исследователи полагают, что в Риме царского периода существовало этрусское владычество, т. е. Рим был этрусским городом и резиденцией этрусских царей. Другие видят лишь этрусское влияние, но отрицают политическую власть этрусков. Третьи утверждают, что существовала единая и мощная этрусская держава от Альп до Кампании с централизованным управлением, руководившим всей этрусской колонизацией в остальных областях Италии. Однако, как справедливо отмечает в одной из своих работ Н. Н. Залесский, в самой проблеме этрусской колонизации по существу заключены два вопроса, тесно связанные между собой,— это вопрос о политическом владычестве этрусков в той или иной области и вопрос об экономическом и культурном влиянии этрусков на соседние племена. Поскольку признаки экономического и культурного влияния этрусков не могут служить доказательством их политического владычества, то, не располагая прямыми данными, нельзя утверждать, что этруски господствовали над всеми италийскими областями. Твердо установлено наукой политическое господство этрусков лишь в нескольких италийских областях — Кампании и Паданской области, не считая собственно Этрурии, однако не подлежит сомнению их огромное влияние в области культуры, обычаев, религиозных представлений и обрядов на население древнего Лация, этой колыбели грозного и могущественного Римского государства, подчинившего своему влиянию весь античный мир.

Авторы нашей книги, рассказывая о сложных и запутанных путях, которыми бредет современная этрускология в поисках «прародины» этрусков, приводят читателя к малоутешительному выводу о том, что «тяжелые врата, охраняющие тайну этрусков, до сих пор не открыты».

Подобным рефреном заканчивается почти каждая глава, и это по существу очень верный прием, поскольку в таком сложном вопросе, как освещение этрусской проблемы для широкого круга читателей, осторожность в отборе имеющихся данных является необходимым условием. Поэтому легкий налет пессимизма, характеризующий весь настрой книги, вполне закономерен. Ведь авторы не желают вводить читателя в заблуждение, а хотят рассказать о современном состоянии науки об этрусках, по возможности проводя четкую грань между областью достоверного и областью предполагаемого.

Рисуя яркую картину процветания Этрурии, ее широких торговых связей со всем культурным миром той эпохи, ее столкновения с другими торговыми средиземноморскими центрами, авторы находятся в более благоприятном положении. Они черпают свои сведения из книг древних историков, уделявших большое внимание торговому и политическому соперничеству и военным столкновениям греков, этрусков и карфагенян. Причины упадка Этрурии они правильно ищут в отсутствии единства среди самих этрусских городов, некогда процветавших в виде мощных федераций (этрусские «двенадцатиградья»). Разногласия между городами и внутри городских общин, вызванные социальными противоречиями, привели к потере ряда городов и областей, находившихся за пределами собственно Этрурии, а следовательно, и к утрате богатых колоний и того политического и экономического значения, какое имели этруски прежде. Длительная борьба с крепнущим Римом привела к тому, что этруски безвозвратно утеряли свою политическую самостоятельность и постепенно растворились в массе других италиков, вошедших в состав могущественной Римской державы. Но все, что этруски создали и распространили в подвластных им областях,— основы государственного устройства, планировка городов, техника строительных сооружений, архитектура, искусство, религия,— все это навсегда осталось в основе культуры древней Италии римской эпохи, и на всем протяжении античного периода мы постоянно сталкиваемся с пережитками этрусских традиций.

К сожалению, от этрусских городов, бывших когда-то центрами кипучей культурной, торговой и ремесленной жизни, почти ничего не осталось. Поэтому трудно судить о том, какой вид имели значительные этрусские города. Мы знаем только, что когда римские войска после ожесточенного штурма захватили этрусский город Вейи, то он, наполовину разрушенный, сожженный и разграбленный, показался римлянам настолько красивее и благоустроеннее их родного города, что часть солдат пожелала переселиться в Вейи со своими семьями. Больших усилий стоило отговорить их от этого намерения.

Пытаясь на основании имеющихся данных нарисовать картину городской и сельской жизни этрусского общества, наши авторы с большой осторожностью относятся к категорическим заключениям некоторых ученых, утверждающих, что у этрусков существовало уже крупное землевладение типа римских латифундий. Хотя этрусское общество было рабовладельческим и мы знаем от античных авторов, что у этрусков существовала категория зависимых земледельцев, трудно представить себе, чтобы Этрурия, не являвшаяся централизованным государством, могла располагать огромным количеством рабов, необходимым для обработки больших земельных угодий. Пока не прочтены этрусские надписи, мы не можем с уверенностью судить о степени развития рабовладения у этрусков, о самой системе рабовладельческих отношений в этрусском обществе.

Быт этрусков, их жизненную философию и религиозные представления лучше всего сохранили некрополи — города мертвых, которые не были разрушены ни врагами, ни временем. Именно в них скрылась от полного забвения этрусская цивилизация и потом, через много столетий, засияла яркими красками своих росписей, богатством украшений, красотой и изысканностью различных изделий, вышедших из рук этрусских ремесленников и художников. Ранняя италийская стенная живопись представляет собой памятники искусства мирового значения не только для этрускологов, а для историков искусства вообще: это единственный материал для изучения ранней античной живописи, поскольку ране греческая стенная роспись вообще не сохранилась и мы знаем о ней лишь по рассказам античных авторов. Авторы нашей книги широко использовали огромный материал, который дала археология в распоряжение этрускологов. Заглядывая в этрусский «микромир», как они выражаются, они живо и увлекательно рисуют обстановку, в которой жил и трудился этот замечательный народ, описывают его обычаи, одежду, развлечения, взаимоотношения. Тем более досадными являются такие непонятные упущения, как отсутствие более подробного описания вооружения этрусков, хотя авторы несколько раз говорят о «грозных, закованных в бронзу» воинах, страшных для соседних племен, а погребения содержат богатейший материал для красочного описания этрусского войска, состоявшего из конницы и пехоты.

Вооружение этрусских воинов в основе было заимствовано у древнегреческих гоплитов (тяжеловооруженной пехоты). Этрусские воины носили панцирь, обшитый бронзовыми пластинками, шлемы различных форм — круглые, высокие с длинными нащечниками (коринфского типа), украшенные высокими гребнями с султаном (такой шлем надет на голове воина, изображенного на погребальной стеле, найденной в Ветулонии). Щиты у этрусков также были нескольких типов — круглые и продолговатые, различные по величине. Копья, мечи, двойные секиры (лабрисы) — вот набор оружия этрусков. Были среди них и пращники, так как найдено большое количество свинцовых или каменных снарядов для пращи, на которых есть надписи на этрусском языке.

Вера в силу заклятий, предзнаменований и предсказаний, в магические свойства различных предметов была характерна для религий всех народов древности. В главе «Родина суеверий» авторы с большой живостью и не без юмора рассказывают об этой интереснейшей стороне духовной жизни наших загадочных этрусков, которая придавала им таинственный и загадочный ореол даже в глазах современников.

Некоторое возражение может вызвать эта глава лишь в том плане, что в ней недостаточно четко показаны совершенно очевидные восточные влияния, которые особенно ярко прослеживаются в погребальном ритуале этрусков.

Значительная роль, которая отводится у этрусков загробному культу, сама по себе свидетельствует о сильном восточном (египетском и сирийском) воздействии на их религиозные представления о загробной жизни.

Обилие вещей, сопровождающих умершего в загробную жизнь, и весь их набор перекликаются с заупокойным инвентарем восточных погребений.

Особенно сильно выражены восточные элементы в ранней живописи этрусков. Ярким примером служат росписи «Грота Кампана» и этрусского двухкамерного погребального сооружения, датируемого VII веком до н. э. Яркие краски (красная и желтая по голубому фону), пестрый орнамент, заполняющий свободное пространство в главной композиции,— все это напоминает декоративную ковровую ткань. Фигуры всадников, зверей (льва и пантеры), сфинкса переданы в фантастических пропорциях и чрезвычайно стилизованы. В этом же «Гроте Кампана» среди многочисленного погребального инвентаря были обнаружены большие глиняные сосуды для хранения зерна или жидкости (пифосы), которые были украшены типичным восточным рельефным орнаментом — «финикийской плетенкой». А роспись ваз с изображениями животных — львов, пантер, горных козлов, фигуры которых были расположены в декоративных поясах, заполненных в промежутках пестрым геометрическим орнаментом, подражала росписи ране греческих ваз восточного стиля.

В главе об искусстве Буриан и Моухова показали, что этруски нашли формы выражения, присущие им одним. А ведь искусство — это тот общечеловеческий язык, на котором люди могут рассказать о своей жизни, мечтах, о том, что они считают истинно прекрасным, без переводчика, одной только силой своего художественного гения. Именно благодаря памятникам искусства мы знаем о этрусках достаточно много (правда, не столько, сколько хотелось бы), хотя надписи их только начинают говорить. Огромное влияние этрусков на культуру Рима (а следовательно, и на общечеловеческую культуру) переоценить трудно. Древнейшие римские государственные установления, сословия, должности, религиозные обряды, обычаи пришли в жизнь римского народа непосредственно от этрусков.

Этрусский период развития италийской культуры предстает перед нами столь же закономерным, как и последовавший за ним

римский период. Поэтому появление книги о загадочных этрусках, где все стороны сложнейшей этрусской проблемы и ее современное состояние освещаются для широкого круга читателей, не обладающих специальной подготовкой, представляется весьма своевременным.

То обстоятельство, что авторы не скрывают от читателей всех препятствий, стоящих на пути решения загадок, заданных этрусками, а, наоборот, всячески подчеркивают трудности, на каждом шагу возникающие перед этрускологами, не пытаясь объяснить путем собственных домыслов еще не объясненное, несомненно, относится к числу неоспоримых достоинств этой книги. Ну, а что до трудностей, то, когда одного великого физика спросили, что же больше всего помогает в решении сложной проблемы, он ответил: «трудности».

А. А. Нейхардт

Примечания

1

Секст Проперций — римский лирический поэт Ї в. до н. э., прославившийся элегиями.— Здесь и далее прим. ред.

(обратно)

2

Гай Светоний Транквилл — римский историк, известный главным образом своей знаменитой книгой «Жизнеописание двенадцати цезарей», где он излагал в основном факты из личной жизни римских императоров, анекдоты, придворные сплетни.

(обратно)

3

Карфаген — город-государство в Северной Африке, ставший в период с VII по II в. до н. э. одной из крупнейших торговых держав древнего мира. Борьба с Римским государством за господство в Средиземноморье привела к гибели Карфагена в середине II в. до н. э.

(обратно)

4

Александрийский музей — научный центр, созданный в Александрии в III в. до н. а. Туда приглашали выдающихся ученых, поэтов, писателей, философов, которые жили на средства музея и занимались науками, литературой и преподаванием.

(обратно)

5

Марк Туллий Цицерон (I в. до н. э.) — выдающийся римский оратор, политический деятель и писатель.

(обратно)

6

Гай Гилиний Секунд (І в. н. э.) — известный римский политический деятель, натуралист и историк. До нас дотла только его знаменитая «Естественная история в 37 книгах», которая представляет собой настоящую античную энциклопедию. Плиний Старший погиб, наблюдая извержение Везувия в 79 г. н. э.

(обратно)

7

Луций Анней Сенека (I в. н. э.) — знаменитый римский философ и писатель. Был воспитателем императора Нерона, превратился в одного из самых влиятельных римских сановников, а затем, обвиненный в заговоре, покончил жизнь самоубийством.

(обратно)

8

Луций Тарквиний Приск (Древний) — пятый царь Рима, по происхождению этруск из города Тарквинии. По традиционной римской хронологии, время его правления пришлось на рубеж VII —VI вв. до н. э.

(обратно)

9

Гай Юлий Цезарь Октавиан Август правил с 27 г. до н. э. по 14 г. н. э. Период его правления совпал с расцветом римской литературы и искусства (так называемый «золотой век Августа»), когда творили знаменитые поэты Вергилий, Гораций, Овидий и др.

(обратно)

10

Лидия — область на западе Малоазийского полуострова. После захвата римлянами Малоазийского полуострова — часть римской провинции Азии.

(обратно)

11

Капитолийская волчица — знаменитая бронзовая статуя, изображающая волчицу, кормящую двух мальчиков — Ремула и Рема. Ромул, согласно римской легенде, основатель города Рима.

(обратно)

12

Аид — владыка подземного мира в античной мифологии (он же Гадес или Плутон) и одновременно название самого «царства мертвых», места обитания теней умерших.

(обратно)

13

Химера — огнедышащее чудовище из древнегреческой мифологии, с головой льва на козлином туловище, с хвостом, заканчивающимся змеиной головой, и находящейся на спине головой козы. Химера, сжигала все живое своим огненным дыханием, пока не была уничтожена героем Беллерофонтом.

(обратно)

14

Некрополь — могильник, кладбище (от «некрополис» — «город мертвых»).

(обратно)

15

Массалия находилась на месте современного Марселя.

(обратно)

16

Фокея была важной греческой колонией в Малой Азии. Фокейцы занимались морской торговлей и в конце VII в. до н. э. начали проникать в Западное Средиземноморье.— Прим. авт.

(обратно)

17

Геродот — греческий историк V в. до н. э., автор «Истории» в девяти книгах. Труд Геродота представляет собой огромную ценность, так как содержит массу сведений не только исторического, но географического и этнографического характера.

(обратно)

18

Кирн — современная Корсика.

(обратно)

19

Намек на известный миф о гибели двух братьев из рода Кадма, погибших в единоборстве. — Прим. авт.

(обратно)

20

Аллалия — колония фокейцев на Корсике.

(обратно)

21

Перевод Ф. Г. Мищенко, 1886.

(обратно)

22

Юпитер — верховное божество римского пантеона, владыка неба, повелевающий дождями и молниями. Юнона — супруга Юпитера, женская ипостась верховного бога, от которой также зависели урожай, благоденствие, успех в делах и победа в битвах. Минерва — богиня, покровительствовавшая ремеслу, искусству, наукам, врачеванию, мирному труду*

(обратно)

23

Геракл — один из самых популярных героев греческой мифологии (римский Геркулес), прославившийся двенадцатью подвигами.

(обратно)

24

Аполлон — бог солнечного света, мудрости, покровитель искусств.

(обратно)

25

Галлия — область, занимавшая в древности территорию современной Франции.

(обратно)

26

Провинциалы — население покоренных римлянами областей (провинций), не имевшее прав римских граждан.

(обратно)

27

Лары — древнеримские божества, охранявшие дом и семью. Изображения ларов находились возле очага, в центре дома, в ящике — ларарии. Во время семейных празднеств ларам совершались жертвоприношения.

(обратно)

28

Троя — город на малоазийском побережье Геллеспонта, погибший в результате девятилетней осады его греками. Все события Троянской войны описаны в знаменитых эпических поэмах «Илиада» и «Одиссея».

(обратно)

29

Венера — римская богиня плодородия и растительности, покровительница супружеской любви.

(обратно)

30

Феретрий — один из эпитетов Юпитера. Обычно полководец, возвращаясь с победой, приносил в дар Юпитеру Капито-лийскому лучшую часть добычи.

(обратно)

31

Священные гуси находились при храме на Капитолии. Встревоженные звоном оружия галлов, пытавшихся взобраться ночью на Капитолий, они загоготали и разбудили римских воинов.

(обратно)

32

Омбрики — племена, населявшие италийскую область Умбрию.

(обратно)

33

Смирна — древний город на западном побережье Малой Азии.

(обратно)

34

Точки или двоеточие отделяют на некоторых этрусских надписях слова друг от друга. Квадратные скобки означают, что тот, кто сделал надпись, стремился как-то заполнить пробел в тексте.

(обратно)

35

Астарта — богиня плодородия в древней Финикии, покро¬вительница брака и любви. В греко-римской мифологии была отождествлена с Афродитой-Венерой.

(обратно)

36

Мера — единица измерения объема, равная 10,5 литра.— Прим. авт.

(обратно)

37

Декурион — десятник, командир отделения, состоящего из десяти человек.— Прим. авт.

(обратно)

38

Плутарх — древнегреческий писатель, философ-моралист (46 — 126 гг. н. э.). Самое значительное его сочинение — «Сравнительные жизнеописания», биографии выдающихся деятелей Греции и Рима.

(обратно)

39

Помпеи — город в древней Италии, близ Неаполя, у подножия Везувия, погибший вместе с городами Геркуланумом и Стабиями в 79 г, н. э. Помпеи были засыпаны семи девятиметровым слоем горячего пепла и потому сохранили тот вид, какой имели в момент катастрофы.

(обратно)

40

Атрий (атриум) — центральное помещение жилого дома, с отверстием в крыше.

(обратно)

41

Таблинум — центральное парадное помещение жилого дома, где хозяин принимал гостей и занимался делами. Здесь же находились портретные бюсты предков, а также редкости и особенно ценные предметы роскоши.

(обратно)

42

Аристотель — великий греческий мыслитель, живший в IV в. до н. э. Литературное и научное наследство Аристотеля охватывает почти все отрасли знаний античной эпохи.

(обратно)

43

Феопомп — древнегреческий историк IV в. до н. э. Автор «Греческой истории» в 12 книгах, дошедшей до нас в отрывках, и «Истории Филиппа Македонского» в 58 книгах.

(обратно)

44

Тит Макций Плавт — знаменитый римский комедиограф, живший и творивший в середине III — начале II в. до н. э.

(обратно)

45

Претор — одна из главных государственных должностей в древнем Риме. Претор ведал судебными процессами по гражданским делам, а в отсутствие консула заменял его.

(обратно)

46

Артемида (в римской мифологии Диана) — богиня-владычица диких зверей, покровительница охоты. Позднее ее стали почитать и как богиню луны.

(обратно)

47

Гермес — божество, покровительствующее путникам, купцам, торговле, прибыли.

(обратно)

48

Гефест — бог огня и кузнечного ремесла.

(обратно)

49

Марк Теренций Варрон — крупный римский ученый, писатель и политический деятель I в. до н. э. Он написал около 600 книг по самым различным отраслям античных знаний.

(обратно)

50

Витрувий — знаменитый римский архитектор и инженер I в. до н. э., написавший труд «Девять книг об архитектуре». Книга Витрувия по существу — античная энциклопедия по архитектуре, суммирующая достижения древних греков и римлян в этой области. 50Персефона (Прозерпина) — дочь богини плодородия Деметры, похищенная богом подземного мира Аидом (Плутоном) и ставшая владычицей этого царства.

(обратно)

51

Парис — сын троянского царя Приама, выступивший судьей в споре богинь Геры, Минервы и Афродиты о том, кому предназначено яблоко с надписью «прекраснейшей». Получив яблоко, Афродита в награду пообещала ему любовь прекраснейшей из смертных женщин — жены спартанского царя Менелая Елены. Похитив Елену, Парис привез ее в Трою, что и вызвало Троянскую войну.

(обратно)

52

Адонис — божество умирающей и воскресающей растительности, почитавшееся в виде юноши редкой красоты.

(обратно)

53

Медуза Горгона — одна из трех чудовищных сестер, взгляд которых обращал все живое в камень. Тела Горгон были из меди, пальцы снабжены острыми когтями. У Медузы на голове вместо волос вились ядовитые змеи. Медузу убил герой Персей, отрубив ей голову волшебным мечом, и с помощью ее головы превратил в камень своих врагов.

(обратно)

54

Авентин — один из семи холмов, на которых был построен Рим. На Авентинском холме находились многие знаменитые храмы — богини Дианы, Юноны Царицы, храм Свободы.

(обратно)

55

Понтифик — член одной из самых значительных жреческих коллегий, обладавшей высшей культовой властью.

(обратно)

56

Луций Юний Колумелла — римский писатель и известный агроном I в. н. э.

(обратно)

57

Марк Порций Катон Старший — государственный деятель и писатель II в. до н. э.

(обратно)

58

Элида — область в Пелопоннесе.

(обратно)

59

Прусий — царь Вифинии, где скрывался Ганнибал от преследований римлян. По требованию римского посла Прусий согласился выдать Риму Ганнибала. Узнав об этом, Ганнибал покончил с собой.

(обратно)

60

Стикс и Ахеронт — реки, текущие в подземном царстве. Река Стикс окружала царство мертвых. Через нее перевозчик Харон переправлял в челне тени умерших в подземный мир.

(обратно)

61

Гай Крисп Саллюстий (I в. до н. э.) — известный римский историк и политический деятель, сторонник Юлия Цезаря.

(обратно)

62

Триклиний — столовая в римском доме, предназначенная для торжественных трапез.— Прим. Авт.

(обратно)

63

Антефиксы — украшения из обожженной глины, прикрывающие концы балок по краям кровли.

(обратно)

64

А. И. Харсекин, Вопросы интерпретации памятников этрусской письменности, Ставрополь, 1963.

(обратно)

65

Н. Н. Залесский, Этруски в Северной Италии, Л., 1959; Его же, К истории этрусской колонизации Италии в VII — IV вв. до н. э., Л., 1965.

(обратно)

Оглавление

От авторов

Как они были забыты и открыты вновь

Этрурия — великая держава древнего мира

Тайна происхождения

Загадка языка

Основы могущества, причины падения

Этрусский микромир

Родина суеверий

Этрусское искусство

В чем смысл работы этрускологов

Послесловие Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg