«Две тайны Христа»

Две тайны Христа (fb2) - Две тайны Христа [издание второе, переработанное и дополненное] 3004K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Б. В. Пилат

Б.В. Пилат Две тайны Христа Издание второе, переработанное и дополненное

Льву и Татьяне, без помощи которых этой книги не было бы.

Предисловие

Прошедшие две тысячи лет скрыли предмет наших поисков — даты рождения и смерти основателя христианства. И вещи, которые иногда неизвестны нам, даже читающим и чтящим Библию, верующим, могут переворачиваться перед нашим взором, подобно гальке, катимой прибоем. Волны нашего разума способны на многое, они могут вести нас по неизведанным тропкам, и, подвергаясь только порывам своей интуиции, мы останавливаемся, неизвестно почему, именно в этом месте и начинаем копать, пока внезапно яркий алмаз не блеснет под лучами солнца. Иногда удача сопутствует нам, и мы встречаем алмазы крупной величины, чаще они оказываются совсем малыми, иногда просто пылью, но все равно это будет алмазная пыль.

Некий принцип, подобный бритве Оккама, позволяет не бояться множественности. Сущность всегда одна, а наслоения, варианты и подварианты нивелируют друг друга. Противоположностью этому является свет, собранный и расщепленный призмой. Есть что-то невероятное в том, что белизна света, соприкоснувшись с призмой, распадается на такие разные красочные цвета радуги. Радуга библейских текстов, толкования, отрывки, апокрифы, а в последние годы и кумранские рукописи обогатили спектр новыми красками, радуга стала ярче и многоцветнее. Мы попытаемся собрать лучи и направить их на призму, чтобы получить белый — истинный свет. Надо верить, что у нас это получится.

Словно реставраторы, стоим мы перед прекрасной Картиной. Краски ее потускнели. Прошедшее время наслоило на нее мифы, впечатления и предания, оно набросило на это полотно тонкую липкую паутину, что придало ему очарование тайны.

Паутина Забвения, сотканная из нитей расплавленных звезд, надежно прикрывает Картину. Струны этой преграды, мерцающие, подобно тысячеглазому Аргусу, и пропадающие в бесконечности, как Млечный путь, играют созданную Творцом симфонию Времени, чарующую и призывную. Сотни, тысячи, десятки тысяч людей в разные эпохи пытались хоть на несколько мгновений прикоснуться к Вечности, Узреть, Осязать, Услышать… Уподобившись насекомым, лишенным разума, летели они к вечному и трепещущему пламени, преграда не смущала их. Зов Времени был сильнее страха, а паутина… она и есть паутина… И они застревали в ней, исступленно жужжа, иссушаясь и старясь. Насколько счастливее этих камикадзе были те, которые находили другие пути для самовыражения, для прославления своего «я». Они могли, к примеру, стоять на вершинах сияющих снежных гор, протягивая руки к небу, к солнцу, и кричать, кричать от восторга… Они могли выбирать…

Перед нами дилемма. Мы можем принять позицию Альберта Швейцера, утверждавшего, что подлинный Иисус настолько завуалирован легендами, что практически недоступен для нас[1]. Картина не подлежит реставрации.

Нам следует определиться: если мы не верим в подлинность Картины, зачем тратить время на ее реставрацию? Огромное количество материала, созданного за две тысячи лет, упрощает нашу задачу, но среди сотен гипотез и мнений всегда найдутся такие, которые будут кричать: «Это — миф, подделка!» И здесь, как и во многих других ситуациях, мы должны принять во внимание Нечто, некий тезис без всяких доказательств, иными словами, во главу угла должна быть поставлена вера. Мы верим, что Картину можно воссоздать. Это — наш риск, наш опыт, наш выбор.

Мы обязаны при этом сомневаться. Шаг за шагом мы преодолеваем наслоения времени, и красота древнего мира, подобно многоцветному вееру, раскрывается и закрывается перед нами. Иногда нам нужно набраться терпения и подождать, пока веер не развернется, есть моменты, когда необходимо поспешить, чтобы не упустить мысль, стремящуюся спрятаться в складках веера и оттуда начать корчить уморительные, смешные и не очень смешные рожицы. Поди поймай меня. Может быть, нам удастся набросить сеть на это верткое и скользкое порождение нашего разума, гибрид угря и обезьяны, но на поимку потребуются усилия… Это частные ситуации. Кольчуга решительности, которую мы надели перед великим походом, может со временем потерять блеск, но никакие сомнения не должны оставить на ней ни единой царапины. Это сомнения в существовании самой Картины, в том, что это не мистификация. Время накопило сотни подобных утверждений. Отбросим их… они — не предмет для полемики. Вера и очарование тайны будут нашими спутниками и проводниками. Они, например, вели Соломона Шехтера — первооткрывателя Каирской генизы, сказавшего: «Эта работа не для одного человека и не для одного поколения. Она будет занимать многих специалистов и в течение времени, значительно более долгого, чем одна жизнь. Однако, как говорится в старой поговорке: „Это не твой долг — завершить работу, но и не твоя воля — уклониться от нее“»[2].

Глава 1 Христос реальный

Христос был богам по природе и пользовался этой волей, которая была естественно божественной и отцовской, так как она была одной волей с Отцом. Он был также человеком по природе и пользовался естественной человеческой волей, которая никоим образом не противоречила воле Отца.

Максим Исповедник.

Любой материал, посвященный эпохе раннего христианства, должен основываться на одном из трех базисных факторов. Первый — евангелия не являются абсолютно достоверными документами и совершенно не пригодны для хронологии. Второй — все сведения, сообщаемые евангелистами, являются каноническими и не подлежат обсуждению. Третий — события, о которых идет речь в евангелиях, абсолютно реальны и достоверны, вместе с тем в евангелиях возможны отдельные неточности, вызванные различными причинами: а) ошибками, причем весьма незначительными, в особенности если это относится не к сущности событий, а к второстепенным фактам; б) на протяжении тысячелетий писцами, в особенности в первые века новой эры, могли быть внесены те или иные исправления или уточнения в текст, а затем уже эти новые трактовки были представлены в виде абсолютной истины; в) Вселенский Собор, который канонизировал даты рождения и смерти Христа, мог ошибиться.

Автор этих строк является горячим поклонником третьей версии по следующим причинам. Бессмысленно считать каноническими такие сведения, как рождение Христа во времена Ирода в 1 г. н. э. Одна информация исключает другую, поскольку год смерти Ирода — 4 г. до н. э. — не подлежит сомнению. Недостоверны, вернее, просто ошибочны сведения о первом муже Иродиады — Филипп им не был. Мужем ее дочери был, это точно. Можно приводить и другие примеры, но зачем? Задачей евангелистов была передача в мир информации о новом явлении — о приходе в мир сына Божьего, о его происхождении, общении с людьми, притчах, жизни и смерти. Не надо забывать, что ни господствующая языческая греко-римская идеология, ни ортодоксальная иудейская, из чрева которой родилось христианство, отнюдь не приветствовали появившегося «гадкого утенка». Потребовались столетия, прежде чем он превратился в лебедя (одну из самых мощных мировых религий). И евангелисты, выступая в качестве подвижников нового светлого течения, были очарованы его прагматизмом, а также одновременно сложностью и ясностью. Жизнеутверждение, искоренение грехов, вера — вот предмет их исследований. Они не историки — они певцы нового. Естественно, каждый из евангелистов стремился передавать самую достоверную информацию, которой располагал. Да и смешно думать, что они могли бы писать о Богочеловеке, в чью божественную сущность искренне верили, в плохих тонах. Конечно нет. Все евангелия проникнуты духом восторга и почтения к Учителю.

Притчи сами по себе фантастичны. Смиренье, возможность последующей жизни с ее наградами и наказаниями — вот основа новой религии. Хронология — это только фон. Но фон, начертанный рукой истории, составляет неотъемлемую часть Картины, без него нет живописи, поэтому, собственно, занимаясь фоном, мы можем лучше прояснить события двухтысячелетней давности.

Мы не берем под сомнение ни одно событие земного существования Христа, приведенное в евангелиях. Факты есть факты, люди, описывающие картину жизни с любовью, желают быть предельно объективными. Да, собственно, подобный взгляд на события избавляет нас от необходимости вдаваться в дискуссию об отсутствии информации о юных годах Христа. Три причины — основа для этого. Первая — евангелистов интересовал сам Христос, причем зрелый Христос и его учение. Вторая — в иудейской хронологии в отличие, например, от «Анналов» Тацита, где сведения практически все датируемы и описаны последовательно, принято наиболее яркие события описывать крупными мазками. Иосифа Флавия мало интересуют детали. Например, Флавий посвятил очень много страниц жизнеописанию Ирода, но для детских лет места не нашлось. Что же тогда говорить о Христе, о котором Флавий и вовсе пишет без энтузиазма. Евангелисты, как мы увидим позднее, этими фактами вообще не располагали.

Следующее соображение может быть легко оспорено, но пройти мимо него было бы некорректно. Следует помнить, что в детские и юношеские годы Иисус мало чем отличался от своих сверстников. Он просто учился и созерцал. Прагматичных иудеев трудно было изумить одаренностью ребенка, для этого требовалось нечто большее, чем чудо, а еще лучше чудо в виде врачевания, ибо это — фактор, оказывающий максимальное воздействие на человеческую психику. Еще более весомо, если это чудо будет подкреплено притчами, изумительными, иногда иносказательными. Важно и воздействие личности на людей. Легко согласиться с тем, что божественная сущность может быть, вернее, есть в ребенке. Далай-ламу, к примеру, выбирают в детском возрасте. Но одно дело божественная сущность. Нечто другое — увлечь за собой толпу. Ребенку это не под силу. Недаром все основатели великих религий делали это в зрелом возрасте. И, наконец, последнее: в силу ряда причин достоверных сведений о жизни молодого Христа не сохранилось. Поэтому в канонических евангелиях об этом ничего не написано. В апокрифах могут быть факты, подвергаемые сомнению, в канонических изданиях — нет. Конечно, отсутствие информации о большей части жизни Христа очень обедняет хронологию, но, как говорится, чего нет, того нет.

Еще одна особенность нашей идентификации — это проблема созвучия. В подтверждение возможности этой проблемы можно привести пример расшифровки Юрием Кнорозовым рукописей майя. Нас здесь интересуют не достоверность или недостоверность его расшифровки, а совсем другое: гениальная догадка Кнорозова состояла в том, что он обратил внимание на человеческие качества писца и диктовавшего ему инквизитора. Писец трансформировал услышанное в понятную ему форму изложения. Но эта трансформация исказила суть сказанного. То же самое и в нашем случае. Чтобы выяснить истинный смысл изложенного, мы будем пользоваться любой возможностью, даже интонациями, которые нельзя не уловить в подтексте того или иного стиха евангелий, и постараемся как можно точнее воспроизвести картину тех далеких событий.

По-видимому, наше обращение к расшифровке рукописей майя носит слишком абстрактный характер. Мы могли бы сослаться на многочисленные интерпретации и комментарии текстов Ветхого Завета, где дискутируются вопросы о дубликате, возникающих при переписывании текстов, о повторениях книжников, об особенностях и возможных искажениях текстов, возникающих при переводах. Обратимся к более поздним текстам.

Речь идет о Евангелии от Псевдо-Матфея, где в главе 14 младенец Иисус представляется нам лежащим в яслях «меж двух животных» — волом и ослом, стоявших в стойле, как гласит легенда. На деле же речь идет о банальном промахе переводчика одного места у «малого» пророка Аввакума из греческого текста Септуагинты (3:2), где мы читаем, что будущий спаситель Израиля заявит о себе меж двух эпох, т. е. в наше время, в наши дни: для родительного падежа множественного числа слов «животное» и «эпоха» греческий язык имеет одну форму. В латинском же переводе это место передано как «среди двух животных»[3].

Писания или тексты, вошедшие в Новый Завет, восходят не ранее чем к IV в., Мураториев канон датируют последними десятилетиями II в. Естественно, что многочисленные тексты, циркулировавшие в раннехристианских общинах, создаваемые и передаваемые на основе устных традиций, переписываемые многократно, разнились между собой. Об этом, к примеру, свидетельствует Цельс: «(Неудивительно поэтому, что) некоторые из верующих, как бы в состоянии опьянения, доходят до того, что налагают на себя руку, трижды, четырежды и многократно переделывают и перерабатывают первую запись евангелия, чтоб иметь возможность отвергнуть изобличения»[4].

Не признавать возможность неточностей либо канонизировать тексты Нового Завета было бы безусловной ошибкой. Такая позиция заводит любое объективное исследование в тупик, лишая его всякой логики. В то же время осмысление и корректировку канонических текстов необходимо проводить с величайшей осторожностью, поскольку очень легко «с водой выплеснуть и ребенка».

«Критиканство» текстов без должных доказательств создает иллюзию объективности и вседозволенности, оставляя впечатление полной безнадежности какого-либо интеллектуального прорыва через две тысячи лет.

По существу, мы вступаем на путь между Сциллой и Харибдой: «полная канонизация» — «абсолютное отрицание». При благожелательном подходе краткость или вековая «шероховатость текста» может быть легко интерпретирована «без покушений на устои» и отреставрированная фраза предстанет перед нами во всей своей первозданной красе и информативности. В качестве иллюстрации рассмотрим небольшой эпизод въезда Иисуса в Иерусалим. Анализ этой ситуации очень поучителен.

«Сказав им: пойдите в селение, которое прямо перед вами; и тотчас найдите ослицу привязанную и молодого осла с нею; отвязав, приведите ко Мне… „Скажите дщери Сионовой: се, Царь твой грядет к тебе кроткий, сидя на ослице и молодом осле, сыне подъяремной“. Привели ослицу и молодого осла и положили на них одежды свои, и Он сел поверх их» (Мф. 21:2,5,7).

«И говорит им: пойдите в селение, которое прямо перед вами; входя в него, тотчас найдете привязанного молодого осла, на которого никто из людей не садился; отвязав его, приведите. Они пошли и нашли молодого осла, привязанного у ворот на улице, и отвязали его. И некоторые из стоявших там говорили им: что делаете? зачем отвязываете осленка? И привели осленка к Иисусу, и возложили на него одежды свои: Иисус сел на него» (Мк. 11:2,4,5,7). Иоанн, по существу, дублирует Марка. «Иисус же, найдя молодого осла, сел на него, как написано: „Не бойся, дщерь Сионова! Се, Царь твой грядет, сидя на молодом осле“» (Ин. 12:14–15).

Очевидно, что перед нами дилемма. Иисус въехал в Иерусалим либо на одном осле, либо на ослице, сопровождаемой осликом. Попытка интегрировать эти сведения приводит к совершенно невразумительным результатам[5].

Э. Ренан и Ф.В. Фаррар полагают, что Иисус въехал в Иерусалим на ослице и осленке. А. Мень считает, что на одном осле. Давайте определимся и мы.

«Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не придет Примиритель, и Ему покорность народов. Он привязывает к виноградной лозе осленка своего и к лозе лучшего винограда сына ослицы своей. Моет в вине одежду свою и в крови гроздов одеяние свое. Блестящи очи его от вина, и белы зубы от молока» (Быт. 49:10–12).

«…Пусть приведут тебе рыжую телицу без порока, у которой нет недостатка, (и) на которой не было ярма» (Числ. 21:2).

«…Старейшины города того, который будет ближайшим к убитому, пусть возьмут телицу, на которой не работали, (и) которая не носила ярма, и пусть старейшины того города отведут сию телицу в дикую долину, которая не разработана и не засеяна, и заколют там телицу в долине…» (Втор. 21:3–4).

«Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима, се, Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной» (Зах. 9:9).

Нам понятно, что идея телицы, на которой не было ярма, перекликается с неразработанной долиной и является символом чистоты и непорочности. Перенос этого символа Марком и повтор его Иоанном применительно к особенностям посещения Иисусом Иерусалима просто нереален. Невозможно торжественно и размеренно въехать в город на необъезженном молодом осле. Матфей и не скрывает того, что его стих заимствован у Захарии. Образ Иисуса, торжественно въезжающего в город по дороге, устланной зелеными ветками, на которую многочисленная толпа бросала одежды, цветы, несомненно, производил огромное эмоциональное впечатление. Давно уже иерусалимские иудеи, очень далекие от восторженности, не встречали так никого. При въезде префектов народ разбегался, соблюдая принцип «от греха подальше», первосвященник практически не покидал город, да и его конформистские настроения не вызывали любви толпы. А тут огромный контраст. Может быть, в день свадьбы Ирода и Мариамны Иерусалим торжествовал в первый раз…

Матфей, пораженный величественностью момента, аллегоризирует этот незаурядный момент, придавая ему характер воплощенного пророчества Захарии. Пылкое воображение молодого человека видит перед собою двух животных. Эмоции захлестывают его. Марк — очевидец событий, он молод, он не столь эмоционален, он более точен, но окрас непорочности и торжественности довлеет над моментом, который он описывает. А прав и одновременно поэтичен Иоанн. Совмещение пророчества Захарии с реальностью происходит у него безболезненно.

Дуализм мнений и необъективная критика будут зачастую сопутствовать нам. Так, А. Донини пишет: «Голубка, которая опускается на Иисуса как Дух Божий в момент крещения, была животным самаритян, ненавистного и презираемого евреями племени, к членам которого относились как к чужестранцам и еретикам»[6].

Подобная информация, поданная тенденциозно, совершенно искажает представление, что любовь самаритян к голубям противоречит тому, что их почитали в Иудее. Сравним: «И чтобы принести в жертву, по реченному в Законе Господнем, две горлицы или двух птенцов голубиных» (Лк. 2:24). «Пришли в Иерусалим. Иисус, вошед в храм, начал выгонять продающих и покупающих в храме; и столы меновщиков и скамьи продающих голубей опрокинул…» (Мк. 11:15). У евреев, рассеянных по свету долгое время, в памяти оставались два могучих кедра, растущих на Елеонской горе и дающих убежище стаям голубей (Иерусалимский Талмуд, Тааниг, 4:8).

Сомнения в том, что Иисус мог держать в руках монету с изображением императора, лишены всякого основания. Чеканной монеты у израильтян не было до позднейшего времени, а именно до периода Маккавеев. Симон Маккавей, избранный первосвященником 18 элула (августа) 140 г. до н. э., сразу же велел чеканить монету (1 Макк. 15:6), и с этого времени до нас дошло много монет, которые можно видеть в музеях. На лицевой стороне маккавейских сиклей значится: «Святой град Иерусалим» или «Симон, князь Израиля», а на другой — год со времени освобождения. В соответствии с религиозной традицией изображений людей или животных на монетах быть не могло. Однако Иудея находилась в центре торговых путей и, независимо от желания ортодоксов, широко пользовалась монетами других стран. После вавилонского плена между иудеями вошли в употребление персидские червонцы, так называемые дарики, с изображением на лицевой стороне царя с копьем в правой руке и луком в левой руке и на обороте — неправильного четырехугольника. Эти дарики, или, по-еврейски, даркманы, стали впоследствии известны под названием драхм (1 Езд. 2:69 и др.). При римлянах также чеканились сикли (я-шекели), на которых с лицевой стороны выбивалось изображение того или иного императора, а на обороте — женщина под деревом с надписью по сторонам: «Judaca capta» (Плененная Иудея)[7].

Подобных примеров можно привести множество. Видимость объективной критики при ограниченной информативности создает великолепный фон для измышлений и критиканства. Но при желании мы поймем, что срок в две тысячи лет — вовсе не препятствие, чтобы в полном масштабе оценить явление Христа и христианства.

Истина редко бывает очевидной. Бессмысленно опираться на библейские источники как на справочные пособия, в особенности это относится к хронологии событий. Только детальный анализ и сопоставление фактов могут привести к подлинным знаниям.

Очень характерен следующий стих Деяний, относящийся к событиям 27–33 гг. (по разным датировкам). «Ибо незадолго пред сим явился Февда, выдавая себя за какого-то великого, и к нему пристало около четырехсот человек, но он был убит, и все, которые слушались его, рассеялись и исчезли» (Деян. 5:36). Аналогично у Флавия: «Во время наместничества Фада в Иудее некий Февда, обманщик, уговорил большую массу народа забрать с собою все имущество и пойти за ним, Февдой, к реке Иордан. Он выдавал себя за пророка и уверял, что прикажет реке расступиться и без труда пропустить их. Этими словами он многих ввел в заблуждение. Однако Фад не допустил их безумия. Он выслал против них отряд конницы, которая неожиданно нагрянула на них, многих из них перебила и многих захватила живьем. Остервенившись, воины отрубили самому Февде голову и повезли ее в Иерусалим. Это было все, что случилось выдающегося у иудеев во времена наместничества Куспия Фада» (И.Д. 20:5.1).

Очевидно, что информация Деяний и Флавия совершенно идентична, по смыслу речь идет об одном и том же человеке. Оба автора относятся к Февде как к отступнику, смутьяну. С небольшими различиями: в Деяниях Февда — конкурент апостолам, у Флавия — просто отщепенец. Но достоверно известно[8], что прокуратор Куспий Фад управлял Иудеей в 44–46 гг. Если автор Деяний, описывая события примерно 20-23-летней давности, допускает ошибку более чем в 15 лет, о какой хронологической точности может идти речь? Однако у нас нет выбора, мы только отмечаем, что библейские авторы не ставили перед собой задачу точной фиксации тех или иных событий. Их неточности не дают нам оснований утверждать, что все синоптики ошибались, но усомниться в правоте отдельных псалмов, когда речь идет о хронологии, мы имеем право.

Эти сомнения будут нашими спутниками на протяжении всех глав, где мы будем искать истину.

Глава 2 Тайны

В литературе в разные эпохи муссировался вопрос о существовании Христа как индивидуума, ему приписывались синтетические черты, якобы свойственные многим лицам. Эта точка зрения или гипотеза, разумеется, может быть высказана, но не более того. Обоснования ей попросту нет.

Автор не является апологетом христианства. Христианство не нуждается в защите. Вопрос о существовании Христа как исторической личности давно решен. Д.С. Мережковский приводит обзор небиблейских источников, свидетельствующих об историческом Христе. Не так уж важно, найдем ли мы еще какое-то количество свидетельств или, наоборот, возможно, будет доказано, что тот или иной текст не вполне достоверен, цель этой книги иная. Служил ли образ реального исторического лица прототипом для библейского Христа, которому были приданы слова и притчи коллектива библейских авторов, либо исторический Христос был той самой яркой и цельной личностью, чей образ был запечатлен, с самыми ничтожными изменениями, его учениками и последователями? Попробуем и мы отвлечься от стандартного и обывательского понимания «ума» и заглянуть в Зазеркалье через ту тонкую паутину восприятия, которая отделяет гениальность (тоже вид безумия) от тривиальности.

Автор настоящей книги наблюдал становление нескольких классических научных школ и одной очень интересной и перспективной религиозной доктрины. Его наблюдения и размышления можно суммировать одним словом — «невозможно». Невозможно синтезировать и описать Учителя в четких подробностях и деталях, придав ему истинно земные и реальные черты. Теоретически можно представить, что проповеди или, по крайней мере, часть из них произносил один человек, а погиб на кресте другой; гипотетически это допустимо, но только гипотетически. Мог ли один человек или группа людей создать, выдумать, изобрести такую достоверную версию, мог ли убедить евангелистов в последующем воспользоваться ею, да и для чего? Для мистификации? Ведь никаких материальных и моральных выгод автор или авторы этой версии не получили. Если говорить о смерти Христа, то в сказаниях евангелистов она передана с таким обилием ярких деталей, что очень трудно представить, чтобы люди, не присутствовавшие при казни, могли описать всё в таких подробностях, с таким знанием римских обычаев. Рассуждения о том, что Рим стремился мирными способами удерживать власть в провинциях, не соответствуют ни характеру эпохи, ни стилю первых Цезарей — Юлия, Августа и Тиберия. Любой из них был жестким и прагматичным лидером и наряду с пряником — римским порядком твердо держал в руке кнут — смертную казнь и пользовался этим кнутом в полной мере даже по отношению к близким, не говоря об иноземцах.

Прокуратор или префект был волен принять любое решение во вверенной ему провинции. Если провинция более или менее исправно платила налоги и не бунтовала, то детали его правления Рим не интересовали. По-видимому, в психологии, так же как и в физике, существует запрет, аналогичный принципу Паули. И формулируется он следующим образом: «Не может быть для одной популяции единомышленников двух полноправных лидеров». Не может быть двух главных конструкторов в КБ, двух начальников в одной лаборатории, двух командиров в одном полку, двух проповедников в одной общине. Лидер всегда один. Можно запомнить, описать его образ, сделать это с любовью или ненавистью, но роль его помощников неизбежно переместится на второй план, а затем либо затухнет, либо исчезнет совсем. Останется только опора, стержень, основа. Конечно, ученики, сподвижники, разъезжаясь по свету, разносят весть, информацию о Наставнике, придавая его личности всё новые черты, достоверные и недостоверные, истинные и гротескные. Так было всегда, и так будет впредь, но никогда первое поколение не пойдет на подмену. Для них Учитель — это воплощение идеалов, мечта, может быть и неосознанная.

Именно сочетание кротости с жесткой реальностью, полное отсутствие лакировки событий и характера Христа придают евангелиям тот сказочно-реальный стиль, от которого совершенно невозможно оторваться, как от пушкинского «Лукоморья». Именно сказочная реальность Иудеи начала новой эры с мелкими городками, вечно спорящими и говорящими на разных языках иудеями и самаритянами, жителями Набатеи, римлянами, сирийцами, египтянами и представителями огромного множества других народов служила фоном и материалом сказаний. Можно подвергнуть компьютерному лингвистическому анализу стиль притч евангелистов и получить именно тот результат, на который рассчитываем. Да, они произносились одним человеком. Можно, можно, можно…

Мессия, мешиге, мешигинер — это слово, вернее, его трансформация сохранилась на иврите, перекочевала на идиш и заслуживает несколько отдельных строк. Лучше всего оно переводится как «блаженный». Но обращает на себя внимание достоверность и отсутствие лакировки действительности в трудах всех евангелистов.

В самом деле, пути иудейской и христианской вер разошлись в первые же несколько десятков лет после смерти Христа. Петр, принявший на себя бразды правления христианской общиной, ввел в проповеди и реализовал в жизни общины новый тезис огромной разрушительной силы — фактор Воскресения. Перевоплощение живого человека в Бога, в Святого Духа было слишком непонятно для Синедриона, для ортодоксальных иудеев. Существовали и многие другие требования, на которые традиционная иудейская религия никогда бы не пошла: например, отказ от обрезания, — однако здесь применимы фразы «можно спорить» или «возможны варианты».

Здесь же клубок противоречий не мог быть размотан, вариантов не было. Конечно, иудеи на протяжении десятков, сотен лет ждали Мессию, но их нетерпение было подорвано огромным количеством шарлатанов, четко улавливающих настроение масс. И эти самозванцы сделали прагматичным и недоверчивым и народ, и Синедрион. Вариант, когда Моисей получил на горе Синай свои десять заповедей и, спустившись, оповестил народ иудейский, что беседовал с Богом, теперь бы уже не прошел. За прошедшие тысячелетия прагматичность народа возросла во много раз. В нем не стало веры. Да, иудеи хотели Мессию, причем всем сердцем, но они хотели и того, чтобы Бог привел им этого Мессию. Он должен был буквально взять своего посланника за руки и представить его толпе, причем сделать это не единожды, подобное представление должно, к примеру, происходить в храме, и причем не один раз. Тогда упрямый и недоверчивый народ Израиля, возможно, поверил бы в Мессию, поверил бы и Синедрион. Конечно, были и другие пути развития событий, но все равно оставалось неясным, каким образом грозный и неразговорчивый Бог, не имеющий ни лика, ни имени, пожелал бы явить Мессию миру. Но было понятно, в особенности Синедриону, что тот человек, которого несколько лет назад распяли на кресте, не мог стать Мессией, перевоплотиться в него. Он был смертен, значит, он не божество. Синедрион был по-своему прав. Фактор веры отсутствовал у его членов, у большинства народа, и посему восприятие нового, в основе которого лежала именно вера, было обречено на неудачу.

Пути религий расходились. Евангелия были написаны через несколько десятков лет после этих событий. Каноны новой веры уже были вполне сформированы, и ее приверженцам было очевидно, что пути религий никогда не соприкоснутся.

Спрашивается, если авторы евангелий писали художественное произведение, синтезируя образ своего героя, почему они не удержались от соблазна исключить из описания деяний Учителя последовательную приверженность иудейской религии? Нигде этого сделано не было. Ну хорошо, в молодости Учитель следовал вере отцов. Это понятно. Но далее. «Приближалась Пасха иудейская, и Иисус пришел в Иерусалим и нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей и сидели меновщики денег. И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дом Отца моего не делайте домом торговли» (Ин. 2:13–16). Здесь у Иоанна был выбор. Нужно ли было трактовать образ Христа как защитника храма, нужно ли было отказывать ему в кротости? Иоанн не мучился выбором. Он не писал художественного произведения, не рисовал образ лидера, вождя или поборника веры. Перед ним была горячо почитаемая гениальная Личность, и он лишь выполнял свой долг, описывая реальность. Эта реальность, четырехкратно дублируемая евангелиями, — не единственный достоверный материал о Христе, которым мы располагаем.

Откроем «Географию» Страбона. Греко-римский или римский мир к тому времени был огромен, разноплеменен и многолик. Могли ли римские историки уделять такому малозначащему событию, как казнь какого-то иноземца в одной из десятков провинций империи, сколько-нибудь существенное внимание? Конечно нет. Подобные казни происходили везде и мало кого удивляли. Да и в течение всего I в. официальный Рим, мягко говоря, недолюбливал христиан. У римских историков того времени был богатейший материал, на тысячелетия ставший классикой. Одна блестящая эпоха сменяла другую. Диктатура, республика, империя, войны, разврат, вереница Цезарей. В свете стольких событий информация о раннем христианстве была во многом утеряна.

Иудея, рассыпавшаяся в 70 г. на множество общин по всему миру, оплакивала свой храм, веру, государство. У оставшихся в живых были огромные проблемы со спасением основ духовности (университет в Ямнии), с сохранением обычаев и, самое главное, — жизни. Что им было до христианской общины? Евангелистам было трудно. К тому времени точная дата рождения Христа, вероятно, была забыта, скорее, просто не зафиксирована, впрочем, как и его жизнь в младенчестве. Духовность, притчи, новые идеи доминировали в сознании, никто и не подумал спросить его мать, братьев и описать события его младенчества, юношества. Все знали, что это было во времена царя Ирода. Ведь это Ирод хотел смерти младенца, которому предрекали блестящее будущее. Еще помнили, что в те годы была перепись населения, но волны времени смыли ее детали. И это — первая тайна. Скорее всего, год смерти Христа достоверно был известен большинству евангелистов, и они, как могли, фиксировали его, но не ставили это самоцелью, а отражая те или иные события, увязывали их с этой печальной датой. Другие христианские авторы так или иначе также были вынуждены коррелировать события со смертью Учителя, и естественно, что материала, способного пролить свет на эту вторую тайну — год смерти Христа, существенно больше.

Эти проблемы, находки и догадки составят основу нашей книги.

Глава 3 Версии

Детальное освещение темы увековечения дат рождения и смерти Христа возможно только в контексте с динамикой возникновения евангелий.

Прошло несколько лет после смерти Учителя, и в кругу ближайших его сподвижников, не обязательно это были только апостолы, возникла мысль записать, увековечить, канонизировать речи, притчи, жизнь Спасителя. Христианство вовлекало в свою орбиту всё новых и новых верующих, и разночтения становились недопустимыми. Необходима была кристаллизация стержневой идеи жизнеописания Христа и его притч.

Первые логии, записки, черновики были собраны и обработаны до того, как апостолы покинули Иерусалим. Иисус не вел записей. Гениальная преамбула Иоанна «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1:1) вполне характеризует Христа. Он всегда стремился к близкому общению с народом. Именно теплота его слов и обращения с людьми создали тот живой образ, который только и можно было запомнить, запечатлеть в сердце. Вполне возможно, что в общине уже имелось достаточное количество членов, знающих языки и с радостью готовых запечатлеть любое Слово об Учителе. Но только кто-то из первых, из апостолов, должен был возглавить эту работу. Возможно, эту роль принял на себя Матфей Алфеев, в недалеком прошлом мытарь, так или иначе владеющий слогом. В другом раскладе это сделал кто-либо из членов галилейского ансамбля. Ни Иаков, ни Иуда, ни кто-нибудь другой из членов семьи Иисуса не привлекались к этой работе, только тем можно объяснить полное отсутствие сведений в логиях о жизни Христа после 13-летия и до начала служения. Скорее всего, ни Иаков, ни Петр на первом этапе не принимали участия в составлении записей. Тяжелый груз организационной работы по укреплению общины не оставлял им для этого свободного времени.

Записи были сделаны, они отразили характер притч, проповедей, основных этапов не долгого контакта Учителя с учениками, однако изложение событий они вели, так или иначе преломляя их в собственном сознании, которое еще не вполне рассталось с догматами Ессейской школы, к которой они принадлежали.

Эти полуканонические логии циркулировали в Иерусалимской общине несколько десятков лет, многие из них были уничтожены в огне войны в 70 г. Иоанн, покинувший Иерусалим после 49 г., не взял их с собой. Образ Учителя и так зримо стоял в его памяти.

Накануне своей апостольской миссии Матфей придал одному из списков индивидуальные черты, и впоследствии, уже после войны, этот текст получил название «Евангелие от Матфея». Обращают на себя внимание те трудности, с которыми столкнулись первые сказители, когда речь шла о хронологии событий. Никто из апостолов не был высокообразованным человеком, не обладал широтой кругозора. В особенности это относится к галилеянам, большинство из которых были рыбаками.

Летосчисление, которое вели римляне от основания Рима, с начала Олимпийских игр или с рождения Августа, было иудеям глубоко чуждо. Вести счет от сотворения мира для апостолов было бы слишком претенциозно. Лишь два события недавнего прошлого могли быть пригодны как реперные точки для хронологии — это начало строительства в Иерусалиме Третьего храма и смерть Ирода. Для сравнения укажем, что Флавий чуть позже вполне корректно использовал для отсчета в Иудейской войне (66–73 гг.) другую немаловажную дату — падение Иерусалима (70 г.). Итак, две даты. Другие события, так или иначе запечатленные в памяти апостолов, сложили вокруг этих дат причудливый орнамент. Однако еще раз подчеркнем, что на первое место по степени важности ставилось Слово Спасителя. Жизнеописание — это только фон.

Второе евангелие предположительно создал Иоанн-Марк. Видимо, на Кипре оно приобрело окончательную форму. Вполне вероятно, что Марк между 50 г., после того как он расстался с Варнавой и Павлом, и роковым решением об отъезде Петра расспрашивал лидера общины об его впечатлениях, беседах. Результатом этого явилось то евангелие, которое так восхитило Д.С. Мережковского. «Евангелие от Марка есть Евангелие от Петра», — свидетельствует св. Юстин-мученик (150 г.). Позже, во II в., лионский епископ Иреней: «Марк возвещенное Петром передал нам письменно». Еще позже, в IV в., римский церковный писатель и историк Евсевий Кесарийский: «Марк, говорят, вспоминал слышанное в беседах с Петром» (Euseb. Demonstr. Evang. III. 89). «Сколько у Марка этих, как будто ненужных, выпавших у Матфея и Луки, только очевидцу незабвенно памятных черточек. Как Господь, сжалившись сначала над прокаженным, исцеляет его, а потом обрядным, сильным, почти грубым движением отталкивает, выстраивает из толпы „чистых“, хотя уже и исцеленного, но все еще по Закону „нечистого“; как молча окидывает взором толпу, гневаясь и в то же время скорбя, жалея; как обнимает дитя, должно быть, посадив его к себе на колени; как слепой в Иерихоне, куда зовет его Иисус, быстрым движением скидывает верхнюю одежду, вскакивает и подходит к нему (не подбегает, а подходит, потому что все еще — слепой); как ослик иерусалимского вшествия привязан снаружи дома к дверям; как женщины, ид учи ко гробу Господню в утренних сумерках, боязливо шепчутся. Вот из таких-то черточек и возникает целый зрительный образ, живое лицо Иисуса-человека» (Werne P., 1:59)[9].

Как мы уже отмечали, Иоанн Зеведеев не взял с собой в Эфес логии. Четвертое евангелие — плод его знаний, либо запись, позднее отредактированная, либо сказ, также прошедший определенную обработку. Проблема детального анализа происхождения четвертого евангелия выходит за рамки нашей книги, но очевидно, что оно было сделано выходцем из Ессейской школы после 70 г.

Существует определенное различие между тремя перечисленными евангелиями и творением Луки. Первые были созданы либо человеком, лично знакомым с Христом (как в случае с Иоанном), либо в кругу людей, знавших и любивших его (Матфей, Марк). Оба автора могли «проверить», «обкатать» свои произведения, контактируя с апостолами.

Лука был лишен подобной возможности. Присоединившись к кругу апостола Павла в конце 60-х гг., он стал верным приверженцем учения. Возможно, он встречался с кем-либо из постаревших адептов Христа в Иерусалиме. Но такие встречи были кратковременны и малоинформативны. Он начал делать записи более чем через сорок лет после смерти Спасителя. Перед ним стояла наиболее трудная задача в сравнении с другими апостолами, и он с ней блестяще справился. Его евангелие логично, красиво, это обстоятельное произведение, составленное высокообразованным человеком, но оно излишне беллетризировано.

Лука, вероятно, имел под рукой первичные тексты, варианты Матфея и Марка. Он записал много сведений от Павла, его спутников, многочисленных приверженцев. Часть из этих записей уже имела устойчивый мифологический характер, и Лука в значительной мере справился со своей задачей — выделить истину. Он также взял на себя неблаговидную роль — восполнить пробелы у Марка и Матфея и зафиксировать возраст Христа. Но Лука не был иудеем. Делать акцент в хронологии на теперь уже далекую дату смерти Ирода казалось ему просто неправильным. Поэтому он совершенно разумно решил, что годы правления Августа либо вступление на трон его преемника более подходят для этих целей. Он фиксирует результат своих опросов в знаменитой фразе: «Иисус, начиная Свое служение, был лет тридцати» (Лк. 3:23).

Это обычная «житейская» фраза, и она достоверна именно своей тривиальностью. Именно так и должны были отвечать Луке те старцы, которые могли что-либо знать о Христе. И по многим причинам в незыблемости этой фразы нет основания сомневаться. Однако эта мысль в сочетании с высказанной чуть ранее приводит к роковым последствиям. «В 15-й же год правления Тиберия-кесаря, когда Понтий Пилат начальствовал в Иудее, Ирод был четверовластником в Галилее, Филипп, брат его, — четверовластником в Итурее и Трахонитской области, а Лисаний — четверовластником в Авил инее, при первосвященниках Анне и Каиафе был глагол Божий к Иоанну, сыну Захарии, в пустыне» (Лк. 3:1–2). Тиберий пришел к власти практически сразу после смерти Августа, последовавшей 19 августа 14 г., таким образом, Иоанн приступил к Крещению около 29 г. н. э.

Чем была вызвана эта чудовищная ошибка? Может, это было искреннее заблуждение Луки, возможно, грубо ошибся он либо кто-то из первых писцов? А возможно, он пользовался ошибочной хронологией, она приведена у Климента Александрийского, и мы еще вернемся к детальному анализу этой версии.

Этой фразой Лука почти на две тысячи лет создал немыслимые проблемы исследователям. Прежде всего, он вступил в конфликт с собой в тексте евангелия. Лука свидетельствует о рождении Иоанна, а через полгода и Иисуса.

«Во дни Ирода, царя Иудейского, был священник из Авиевой чреды, именем Захария, и жена его из рода Ааронова, имя ей Елисавета» (Лк. 1:5). Ангел говорит Марии до зачатия: «Вот и Елисавета, родственница твоя, называемая неплодною, и она зачала сына в старости своей, и ей уже шестой месяц» (Лк. 1:36). Но Ирод умер весной 4 г. до н. э. Встреча Иисуса и Иоанна Крестителя произошла в 30 г., не ранее. Следовательно, к началу служения Христу было не менее 34 лет — первое противоречие.

«В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле» (Лк. 2:1). Но перепись в Римской империи проводилась в 8 либо в 7 г. до н. э. — второе противоречие.

В первой неточности не усматривают ничего необычного. Да, Лука был неточен: не «около тридцати», а чуть более, что из того?

Обратимся к Библейской энциклопедии[10]. «Иоанн Предтеча и Креститель Господень родился за шесть месяцев до рождения Господа Иисуса» (Лк. 1:5-15). И далее: «Память великого пророка Предтечи и Крестителя Иоанна Св. Церковь совершает семь раз в году, а именно: 23 сентября — в честь его зачатия, 24 июня — в день его рождения, 29 августа — в день усекновения его главы, 7 января — на другой день Крещения Господня»[11].

Итак, если Иоанн Креститель начал проповедовать в пустыне Иудейской после 24 июня 29 г. н. э., мы с полным основанием приводим наш текст к каноничеству. «Будучи тридцати лет от роду, Иоанн начал проповедовать в пустыне Иудейской». Сошлемся вновь на Библейскую энциклопедию[12]. На с. 275 приведена карта общественного служения Христа, т. е. маршруты его путешествий. Путешествие в Иерусалим на 1-ю Пасху — 30 г. Путь в Иерусалим на 2-ю Пасху — 31 г. Путь в Иерусалим и пребывание в окрестностях его на праздниках — 32 г. Казнь — весна 33 г. Даже беглый взгляд на карту предполагает, что сжать эти сроки практически невозможно. Иисус действительно очень много передвигается по Иудее, Галилее и Самарии. Каноническая версия практически сформулирована: смерть — весна 33 г. в возрасте 33 лет. Рождение — 1 г. н. э.

Относительно даты рождения, канонизированной на основании вычислений Дионисия Малого, сомнения возникали практически у всех, кто серьезно занимался проблемой, — мы к ней впоследствии вернемся. Но год смерти — 33 г. — факт значительно более серьезный. Лука противоречит Матфею.

«Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском, во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: где родившийся Царь Иудейский? Ибо мы видели звезду его на востоке и пришли поклониться ему» (Мф. 2:1–2). «Когда Ирод увидел себя осмеянным волхвами, весьма разгневался и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, во времени, которое выведал у волхвов» (Мф. 2:16).

Последний стих отодвигает дату рождения Христа еще примерно на два года назад. Надо думать, что Ирод отдавал такой приказ, понимая, что младенец достиг уже двухлетнего возраста. Следовательно, в момент встречи Христа и Иоанна Крестителя им обоим было около 36–37 лет. Это уже ошибка серьезная.

Лука противоречит Иоанну. Замечательные по своей художественной силе строки о встрече Иисуса со старцами в храме не могли быть выдуманы — это заметки очевидца. К тому же Иоанн в отличие от Луки трепетно относился ко всему, что связано с храмом. Безусловно, храня традиции ессейства, он знал дату начала его строительства Иродом Великим.

Лука противоречит своей второй книге — Деяниям. Слишком сжатые сроки получаются у него с первых дней становления Иерусалимской общины до отправления Павла в его нескончаемый путь.

Ренан принял за основу своих гениальных книг эту каноническую дату — год смерти Христа 33-й и отправил Павла в Дамаск в 36 г. Позже просто невозможно. И столкнулся с огромными хронологическими трудностями. Можно только предполагать, почему Ренан, человек редкой проницательности, сделал это. Возможно, потому, что он, находясь в натянутых отношениях с официальной Церковью, не решился лишний раз «вызывать огонь на себя».

Для этого чтобы придать хронологическую достоверность своим повествованиям, Ренан искусственно сместил на несколько лет период голода в Иудее, предложил малопродуктивную версию о пребывании Арета IV в 39 г. в Дамаске, сместил на несколько лет сроки путешествий Павла и, наконец, напрямую обвинил Павла в неточности, где он с неподдельной искренностью говорит о своем 14-летнем отсутствии в Иерусалиме. Последний пассаж дался Ренану особенно нелегко. В последующем идеи Ренана многократно дублировались[13] и заново «обосновывались», поскольку очень трудно было найти брешь в его жизнеописаниях, и она, эта брешь, если б ее удалось найти, привела бы к краху всей хронологии.

Заметим для точности, что каноническая версия не укладывается в идеологию Послания к Евреям и абсолютно противоречит Клименту Александрийскому и Оригену. К обстоятельному анализу их воззрений мы еще вернемся. По крайней мере один из интереснейших апокрифических памятников также не в ладу с Лукой, а Иродиада и Саломея, взявшись за руки, неодолимой преградой выступают против его логики.

Тема Иродиады и Саломеи настолько интересна, что мы не можем отказать себе в удовольствии начать ее осмысление в настоящей главе.

Справедливости ради следует сказать, что год смерти 33-й не является единственным в христианской литературе. Многие христианские авторы, исследователи смещали его на несколько лет назад, вплоть до 30 г., — более ранний срок ими просто не рассматривался. Это уже было бы святотатством, и мы даем интегральную характеристику их трудам под названием «вторая версия».

Разумеется, тема эта бесконечна, и мы перечислим только ограниченный круг идей, возникающих в связи с этой проблемой. Список наш, безусловно, должен быть расширен, но наша задача состоит не в цитировании трудов десятков и сотен исследователей, а в отражении конкретной концепции. Зенон Косидовский приводит цитату из книги польского ксендза Павла Штайнменна «Павел из Тарса»: «В 30 г. Иисус погибает, распятый, как раб, один из миллионов рабов, живших в Римской империи»[14]. Это первый звонок, любой объективный исследователь, изучающий жизнеописания св. Павла, просто обязан был отнести начало его странствий к 32–33 гг., а соответственно и изменить дату гибели Христа.

В Атласе библейской истории сказано: «Примерно в 27 г. н. э., в 15-й год правления императора Тиберия, Иисус вышел в свое служение людям»[15]. Объективно говоря, это уже завуалированное нарушение хронологии Луки. 15-й год правления Тиберия никак не может быть 27 г. Нас не интересует количественная величина ошибки — один год или несколько лет. В равной мере Лука мог ошибиться. Один год или, к примеру, пять лет — не так уж существенно. Важен принцип. И далее: «Вероятно, весной 30 г. Иисус в последний раз пришел в Иерусалим». Т. е. современная концепция, таинственным образом не отвергая Луку, предлагает нам 30 г. в качестве года завершения земной жизни Спасителя.

Обратимся к книге А. Меня «Сын человеческий». Она поучительна тем, что А. Мень — человек энциклопедических знаний так обосновывает свою позицию: смерть Спасителя произошла в 31 г. На с. 382 он пишет: «В Ин. 2:20 противники Иисуса говорят ему, что храм строился 46 лет. Начало же его перестройки относится к 20 г. до н. э. Следовательно, эти слова могли быть сказаны не ранее 26–27 гг. н. э.» Вопрос о начале строительства храма очень важен для хронологии. Мень, как и многие другие, например Джон Аллегро, ошибаются: начало перестройки храма — 23 г. до н. э. Далее: «Лука (3:23) говорит, что в это время Иисусу было „лет тридцать“, а император Тиберий правил уже 15 лет (3:1). Согласно восточному счету, 15-й год правления Тиберия падал на промежуток между осенью 27 г. и осенью 28 г.» И здесь неточность. Мы в последующем достаточно подробно осветим особенности древнееврейского календаря. Отметим, что в году всегда было 354 дня, а високосный месяц добавлялся на 3, 6, 8, 11, 17 и 19-й годы (система 19-летних циклов), так что возможная разница в несколько месяцев очень быстро нивелировалась.

Обобщаем вторую версию — 30 г. н. э.

Мы уделим в этой книге много места для анализа воззрений Ренана и А. Меня на дату смерти Христа по следующим причинам. Во-первых, период с 30 по 33 г. охватывает практически все возможные и сколь-нибудь заслуживающие внимания публикации по данному вопросу, во-вторых, эта литература широко доступна, по крайней мере, для русскоязычного читателя. Вместе с тем для полноты картины мы приводим достаточно большой перечень дат Вознесения Христа, а также взаимосвязанные с этим события из жизни апостола Павла, заимствованные нами из книги Ф.В. Фаррара «Жизнь и труд св. Апостола Павла» (Киев: Богдана, 1994, с. 888–889).

Как видно из таблицы, только Иделер выдвинул гипотезу о возможной дате Вознесения Христа в 29 г. Однако обоснование этой даты нам неизвестно…

Читатель сам может проанализировать данную таблицу и сделать выводы, которые ему кажутся наиболее приемлемыми, т. е. выбрать ту или иную дату смерти Спасителя.

Глава 4 Некоторые общие соображения

Нам известно только одно, на наш взгляд, полуфантастическое обоснование версии Дионисия Малого о рождении Мессии в 1 г. н. э. Это гипотеза А.Т. Фоменко.

По его версии, целый ряд событий средневековья коррелирует с событиями начала Христианской эры со сдвигом в 1053 г. «Вспышка первого года была видна на востоке, как сказано в евангелиях (Мф. 2:2, 7, 9-10). И далее: знаменитая вспышка сверхновой звезды в 1054 году произошла в созвездии Тельца[16]. Наиболее поразительным из всех остатков сверхновых звезд нашей Галактики можно считать Крабовидную туманность, которая находится на том месте, где в 1054 г. вспыхнула яркая сверхновая звезда, отмеченная в китайских и японских хрониках»[17]. Увы, это только точка зрения математика. Будь у нас свидетельство какой-либо хроники, кроме библейской, о вспышке сверхновой в 1 г. н. э. других бы доказательств не потребовалось. Но таких свидетельств пока нет. В отличие от дат затмений, легко проверяемых, как к примеру, удостоверяющих смерть Ирода в локальный интервал времени, вспышки сверхновой нельзя вычислить, пользуясь астрономическими таблицами. Если такое событие действительно произошло в 1 г. н. э., то это является веским основанием для того, чтобы оно впоследствии трансформировалось в зафиксированное знамение.

Собственно, здесь в цитировании также прослеживается определенная тенденция. Матфей просто упоминает и многократно повторяет слово «звезда», что может быть любым ярким небесным телом, не более того, а что касается даты, то существуют и более научные подходы.

Ф.В. Фаррар предлагает следующую трактовку: «Нет ничего поэтому необычайного в том, что эти восточные волхвы направились к Иерусалиму, особенно когда случились обстоятельства, которые могли побуждать на востоке еще более живое убеждение, что общераспространенное ожидание близится к исполнению. Если они были последователями Зороастра, то они видели в младенце-царе будущего победителя Аримана, предопределенного Владыку всего мира. Рассказ об их путешествии некоторые критики с пренебрежительною уверенностью низводят до степени простого поэтического вымысла; но хотя его действительная историческая достоверность основывается единственно на свидетельстве евангелиста, есть, однако же, много данных, которые показывают, что в своих главных чертах он не заключает в себе ничего невозможного или даже невероятного. Евангелист Матфей говорит, что причиной их напряженного ожидания была виденная ими на востоке звезда Мессии, а желание найти его побудило их к путешествию».

Что какое-нибудь странное звездное явление они могли истолковать как знамение явления царя — это совершенно в духе того времени. Такое мнение могло возникнуть вследствие пророчества Валаама, языческого прорицателя, которое благодаря силе своего поэтического выражения и блеска легко могло распространиться по всем восточным странам. Почти столетие спустя, в царствование Адриана, ложный мессия получил от знаменитого раввина Акибы прозвание Бар-Кохба, или Сын звезды, и повелел чеканить выпускавшуюся при нем монету с изображением звезды. Шесть столетий спустя Магомет, как известно, указывал на комету как на свидетельство своего божественного посланничества. Даже у греков и римлян было убеждение, что рождение и смерть великих людей обозначаются появлением и исчезновением небесных тел, и то же самое поверье сохранялось до сравнительно новейшего времени. Мимолетная звезда, которая появилась во время жизни знаменитого астронома Тихо Браге и была замечена им 11 ноября 1572 г., указывала, по господствовавшему тогда верованию, на короткое, но блестящее поприще некоего северного воина, и впоследствии она считалась пророческим предзнаменованием жизни и подвигов короля Густава Адольфа.

17 декабря 1603 г. произошло сближение двух великих планет — Юпитера и Сатурна в зодиакальном знаке Рыб, в видном треугольнике. В следующую весну они оказались в огненном треугольнике у Марса, и в сентябре 1604 г. — ниже Змееносца, между Марсом и Сатурном, появилась новая звезда первой величины, которая, сияя в течение целого года, начала постепенно меркнуть в марте 1606 г. и, наконец, исчезла.

Первым заметил ее Бруновский, ученик немецкого астронома Кеплера, и, по описанию его, она сверкала разноцветными огнями подобно бриллианту, ни в коем случае не была туманным пятном и не походила на комету. Эти замечательные явления обратили на себя внимание великого Кеплера, который понимал, какое громадное значение такое сближение могло бы иметь в глазах магов, и захотел исследовать, не происходило ли такого же сближения около времени Рождества Христова. Сближение Юпитера и Сатурна происходит в том же треугольнике каждые 20 лет, но в каждые 200 лет они переходят в другой треугольник и в том же треугольнике опять сближаются, только пройдя весь зодиак, по истечении 794 лет 4 месяцев и 12 дней. Кеплер открыл, что то же самое сближение Юпитера и Сатурна в созвездии Рыб происходило не менее трех раз в 747 г. от основания Рима и что весной 748 г. к ним приблизился Марс. Что такое сближение действительно было в этот период, удостоверено другими независимыми исследователями и не допускает отрицания. Как ни смотреть на этот факт, он во всяком случае замечателен. Такое сближение, конечно, сразу было бы истолковано халдейскими астрологами как указание на какое-нибудь великое событие, а так как оно произошло в созвездии Рыб, которое, по предположению астрологов, находилось в ближайшем соотношении с судьбами Иудеи, то оно, естественно, и обратило их мысли в этом направлении. Сама форма их толкования могла выработаться частью под влиянием астрологических воззрений иудеев, которая ясно указывает именно на это сближение как на знамение пришествия Мессии, частью же под влиянием общего ожидания Избавителя, которое было широко распространено в то время.

Появление и исчезновение новых звезд — феномен, во всяком случае, не такой редкий, чтобы мог вызывать сомнение. Свидетельство евангелиста Матфея о явлении такой звезды в пределах двух или, самое большее, трех лет того самого времени, в какое, как нам известно, действительно было это замечательное сближение планет, и появление такой же звезды во время такого же сближения 1600 лет спустя можно считать любопытным совпадением. В отношении главного факта в повествовании Матфея мы могли бы иметь сильное и необычное подтверждение, если бы только можно было положиться на уверение, что в астрономических таблицах китайцев сохранилось замечание о появлении новой звезды на небе именно в это время. Но, конечно, было бы напрасно основываться на показании, которое не подлежит проверке и недостаточно определенно[18].

Примерно те же соображения находим у Д.С. Мережковского.

«Кеплер в астрономических выкладках о Вифлеемской звезде, редчайшем будто бы в 7 г. до Р.Х. соединении двух планет — иудейского Сатурна и эллинского Юпитера — знамении великого Царя, Мессии, верно угаданном и вавилонскими звездочетами — „волхвами с востока“ — и побудившем их пойти в Иудею узнать, не родился ли Он там действительно, — Кеплер в выкладках своих ошибся[19]. Но вот что удивительно: не мог он знать того, что мы теперь знаем с точностью, — что настоящий канун Рождества Христова совпадает не с 1 г. н. э., а с 6-7-м до нее, потому что Иисус родился лет за 5–6 до нашего условного Р.Х., так что возможный исторический вывод из неверных вычислений Кеплера о созвездии 7 г. все-таки правилен. И вот что еще удивительней: не мог знать Кеплер и того, что в этом именно 7 г. вавилонские астрономы наблюдали действительно редчайшее небесное знамение — астрономическую прецессию, продвижение равноденственной точки из одного зодиакального знака в другой — из Овна-Агнца в Рыб. Овен-Агнец был для них созвездием бога Солнца, страдающего Таммуза-Меродаха, Искупителя, а Рыбы — знамением „великих вод“ Потопа. Память о гибели первого человечества — Атлантиде, по мифу-мистерии Платона, — сохранилась у вавилонян как ни у одного из древних народов Востока.

Видя, как Солнце вступило в равноденственную точку Рыб, ужасом второго Потопа вечно одержимые вавилоняне, может быть, сказали уже тогда, в 7 г., в канун Р.Х., как скажут потом христиане: „Скоро всему конец“. И если так же заплакали от страха, как тот маленький мальчик на руках матери, у Вифавары, Паромного домика, увидевший на черной туче белого голубя, то не засмеялись от радости, как он, потому что меньше знали, меньше видели»[20].

Выскажем здесь, как нам кажется уместным, одно простое соображение.

Существует определенная закономерность в том, что Провидение имеет свои тайны. Никто не знает место смерти Моисея. Люди другого масштаба, к примеру Чингиз-хан, также имеют право на секреты. Время сокрыло место его могилы. Но существует безжалостная несправедливость в том, что даты рождения и смерти Христа не даны нашему знанию. Они, эти даты, как игрушки на рождественской елке, во всей красе и блеске слегка вертятся вокруг оси, меняя оттенки и привлекая. И время не властно над этим расстоянием, над временным интервалом. Неприкрыто щеголяя своими одеяниями, тысячелетиями бродит по свету одна тайна, очевидная для нас. Проблема этой тайны кажется нам надуманной и несущественной — длительность земной жизни Спасителя.

Ежегодно накануне светлой Пасхи тысячи паломников со всех стран мира собираются в Иерусалиме. Голубой огонь вспыхивает один раз в году на Гробе Господнем, и 33 свечи, по числу лет Спасителя, зажигают служители от этого огня.

Может быть, в том, что мы не знаем точных дат рождения и смерти Христа, есть какой-то неведомый нам смысл? Как говорят, «пути Господни неисповедимы». И в неточности наших знаний о числе лет его жизни никакого смысла нет. Миллиарды людей воспринимают возраст Христа как очевидную истину. Во имя чего вводить их в заблуждение? Эйнштейн однажды сказал: «Господь шутлив, но не злонамерен». Давайте не усмотрим умысла в этой канонической и чтимой многими и многими людьми цифре 33 — возраст Христа.

Обсуждение следующей гипотезы мы должны начать с анализа сложных отношений между Иродом Антипой и Иоанном Крестителем. Неприглядный образ четверовластника, сложившийся на протяжении столетий, не только не нашел почитателей в литературе, богословии, но и вообще как-то замалчивался.

Ассоциация его имени с отцом уже вольно или невольно набрасывала на него мантию злодейства, а безликое, какое-то неосознанное участие в смерти Иоанна Крестителя как бы свидетельствовало если не о жесткости, то уж наверняка о бесхарактерности. Так ли это?

И.Р. Тантлевский[21] в своем блестящем описании Кумранской общины обстоятельно рассматривал отношения Ирода Великого и ессеев и пришел к выводу, что тиран оказывал им уважение и покровительство.

После смерти отца Архелай и Ирод Антипа вступили в беспощадную схватку за наследие, причем сторону Антипы приняла не только многочисленная родня Ирода, в том числе его родная сестра, но и небезызвестный Николай Дамасский. «В Риме все родственники окончательно перешли на его (Антипы) сторону, потому что Архелай был ненавистен» (И.В. 2:2.3). Август в целом утвердил завещание Ирода Великого: Антипе достались Галилея и Самария. Здесь нам интересен сам факт признания его родственниками, проницательным писателем Николаем Дамасским и цезарем Августом. Нет, не был таким уж ничтожным человеком Антипа. Ничтожества Иродиад не завоевывают.

В 6 г. н. э. Архелай видел сон, затем «…некий ессеянин Симон потребовал, чтобы ему было право говорить без стеснения, и сказал, что виденный Архелаем сон предвещает поворот судьбы его к худшему» (И.Д. 17:13.3). Вскоре он умер. Без сомнения, Антипа знал о деталях смерти брата, и предсказание ессея произвело на него впечатление. Это тем более естественно, что Иосиф Флавий напрямую говорит о необыкновенных возможностях ессеев: «Встречаются между ними и такие, которые после долгого упражнения в священных книгах, разных обрядах очищения и изречениях пророков утверждают, что умеют предвещать будущее. И действительно, редко до сих пор встречалось, чтобы они ошиблись в своих предсказаниях» (И.В. 2:8.12). Зная все это и контактируя с ессеями, Ирод Антипа должен был испытывать если не страх и почитание, то, по крайней мере, настороженность. Образуя сплоченный орден, ессеи должны были сталкиваться с формированием личности Христа, вступая с ним в дискуссии, а иногда открыто конфликтуя. Желающих детально ознакомиться с этой проблемой мы отсылаем к замечательной книге И.Р. Тантлевского, цитируемой выше.

Конкуренция и столкновения с ессеями привели к тому, что напрямую они не упоминаются ни в евангелиях, ни в посланиях, хотя дух их сложных взаимоотношений с общиной буквально пронизывает весь Новый Завет.

«Ученики Иоанновы и фарисейские постились. Приходят к нему и говорят: почему ученики Иоанновы и фарисейские постятся, а Твои ученики не постятся?» (Мк. 2:18). В этом стихе фразу «ученики Иоанновы» можно смело менять на «ессеи» — это синонимы. Как мы дальше покажем, Евангелие от Марка создавалось под влиянием апостолов с ессейским прошлым. Какой замечательно тонкой и емкой фразой характеризует Марк отношения Ирода и Иоанна: «Ибо Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святой, и берег его; многое делал, слушаясь, и с удовольствием слушал его» (Мк. 6:20). О какой ненависти здесь идет речь? И далее: «Царь Ирод, услышав об Иисусе, — ибо имя Его стало гласно, — говорил: это Иоанн Креститель воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им» (Мк. 6:14). В этом эпизоде Лука вторит Марку, однако его характеристикам не хватает точности. Последний стих Марка свидетельствует, что Ирод признавал за Иоанном необычайные возможности, он также мог творить чудеса. И в качестве резюме мы должны полностью отказаться от мысли, что Ирод Антипа лично питал неприязнь к Иоанну. Он мог побаиваться его, испытывая подсознательный страх перед неизвестным. Подобное воздействие оказывали на людей многие выдающиеся экстрасенсы, например Вольф Мессинг. Их состояние после сеансов можно охарактеризовать одним словом — дискомфорт.

Итак, всю ответственность за смерть Крестителя берет на себя Иродиада, Ирод Антипа — лишь слепое орудие в ее руках. «Ибо сей Ирод, послав, взял Иоанна и заключил его в темницу за Иродиаду, жену Филиппа, брата своего, потому что женился на ней. Ибо Иоанн говорил Ироду: „Не должно тебе иметь жену брата твоего“. Иродиада же, злобясь на него, желала убить его, но не могла» (Мк. 6:16–18).

Надо знать Иудею с ее сложнейшим клубком гражданских отношений и пламенем антиримских настроений, бросающимся на бастионы поработителей. Эмоции, долгие годы бившие через край, раскачивали челн этой страны в океане страстей, что рано или поздно должно было привести к катастрофе. Но эмоциям необходимо свежее горючее. Совершенно невероятно, что женитьба Ирода Антипы на Иродиаде произошла за несколько лет или хотя бы за год до того момента, как Иоанн положил начало своим проповедям. К тому времени это событие было бы просто забыто. Десятки, сотни, тысячи других проблем громоздились одна на другую, порождая новые страсти и мнения.

Мы настаиваем, что Глагол Божий к Иоанну и женитьба Ирода Антипы совмещены во времени. Это конец 22-го либо начало 23 г. Иоанн лишь начинает свой путь. Его выдающиеся качества не только привлекают к нему адептов и просто почитателей, но и придают ему некий ореол необычности, вводят его в круг людей, имеющих доступ к тетрарху. И в этот момент Ирод принимает свое решение. Это не позиция правителя — это эмоции влюбленного. Ирод прекрасно понимает, что его женитьба разрушает хрупкий мир с набатейским царем Аретом IV, на чьей дочери он женат, он не может не знать, что его желание вызовет бурю в ортодоксальной Иудее: он нарушает Закон. И, несмотря на это, он женится на своей племяннице.

В Иудее не было моногамии, но Ирод был искренне предан своей жене, и она в полной мере отвечала ему взаимностью, показав пример самой высокой любви, когда, будучи уже в возрасте, последовала за мужем в ссылку в языческие места.

Решение было принято. И естественно, вся Иудея и Галилея бурно начали обсуждать и смаковать это событие. Иоанн Креститель не искушен в политике, и он присоединяется к всеобщему осуждению Ирода. Ведь он нарушает Закон, а с точки зрения ессеев, вообще совершает двойное святотатство.

Безраздельно властвуя в Галилее и Самарии, Ирод Антипа, подобно своему отцу, мог иметь любое количество жен. Выбор женщины гораздо старше 30 лет в качестве спутницы жизни противоречил понятиям того времени. Мы посвятили целую главу подтверждению того факта, что Иродиада не могла быть рождена позднее 8 г. до н. э. Таким образом, в момент второго замужества ей было 30 лет, максимум 31. Чем позже датировать дату женитьбы, тем меньше вероятность этого события: возраст Иродиады — ключ к этой версии.

Фортуна в это время берет решение в свои руки, где на одной чаше весов — любовь Иродиады, а на другой — молчание Отшельника. На весах судьбы только два положения: «друг» и «враг». Стоило Иоанну где-нибудь, как-нибудь упомянуть добрым словом Иродиаду, она бы стала его верным другом, пусть не принимающим тезисы или основы его веры, но все равно другом. Креститель избрал другой путь и тем нажил себе смертельного врага. Трудно сказать, что послужило толчком к этому его шагу. Пуританизм, вера в непогрешимость древних догматов, а может быть, желание обладать этой незаурядной женщиной и понимание, что это невозможно. Нам остается только строить предположения. Во всяком случае, ясно одно: Креститель первым объявил войну Иродиаде. В этом у евангелистов нет разногласий. Только Бог знает мотивы его поступка, но Иоанн первым ступил на тропу войны, первым перешел Рубикон. Ответ Иродиады был ужасен. Всю силу, всю мощь своего воображения, своего очарования и разочарования она трансформировала в ненависть. Подобно Катону Старшему, постоянно повторявшему фразу: «Карфаген должен быть разрушен», она ложилась и вставала с одной мыслью: «Пустынник должен быть мертв». И через два года добилась своего.

Сыновья Ирода, Александр и Аристовул, были казнены в 8 г. до н. э. Иродиада родилась, вероятно, в год смерти отца, т. е. в 8 г. до н. э. Но сейчас речь не об этом. Нас интересует психология Иродиады. В самом деле, нельзя отрицать, что и сам Ирод, и его многочисленное потомство обладали импозантной внешностью. Иродиада и ее дочь были очень красивы. Саломея была ее первым и единственным ребенком. В те времена выходили замуж рано. И родить Саломею Иродиада могла, когда ей было 17–18 лет. Танцевала Саломея у Антипы, когда ей было 14–15 лет.

По-видимому, наши рассуждения о возрасте Саломеи корректны. На востоке женились рано. Дж. Комэй так комментирует события тех лет: «В то время Саломее не могло быть больше 15 лет»[22].

Саломея не могла танцевать в более зрелом возрасте, да и в более раннем тоже. Танец 12-летней девочки не мог тронуть сердце Антипы. Приплюсовав 16 к 14, получим, что Иродиада была сверстницей Крестителя. Это, в общем, гипотеза, год в ту или иную сторону вполне допустим. Но тогда становится понятно всё. Антипа отбил Иродиаду у мужа, когда ей было около 30 лет. Ее вызывающе холодная красота была горька и уничтожающа. Она чем-то походила на красоту Горгоны Медузы, завораживающе действуя на мужчин. Креститель был моралист и пуританин. Но трудно допустить, чтобы, в общем-то, кроткий человек, весь внутренний порыв которого был озарен одной идеей — служением народу, начал тратить свое дарование, свой несомненный и удивительный талант на абстрактную идею борьбы с кровосмесительством. Нет, это нереально. Да и к чему было, как говорится, «заедаться» Крестителю? Иродиада и Креститель могли встречаться, где и когда, сейчас сказать невозможно, но скорее всего эта встреча произошла вскоре после ее второго замужества. Их взгляды скрестились подобно клинкам рапиры и разошлись. И последствия этой мимолетней встречи определили всю их последующую жизнь. Неизгладимое очарование друг другом каждого из них. Магнетизм Пустынника был известен всем. Десятки палаток ставились в пустыне, и тысячи людей чередой шли из разных концов Иудеи, чтобы послушать новые проповеди, будившие подсознание и создававшие веру во что-то новое, лучшее, непознанное.

Возможно, Иродиада была в числе паломников, это очень вероятно. Слух о Крестителе буквально в несколько месяцев распространился по Иудее. Ее носилки с плюмажами рабы несли к Иордану. Летняя жара спала. Кортеж остановился прямо у реки, там, где сейчас находится помост для многочисленных туристов. Толпа расступилась. Рабы помогли ей выйти. Зная нелюбовь Антипы к путешествиям, можно предположить, что он остался дома. Впрочем, это не так важно. Гордо и царственно выходит Иродиада из носилок, ее взгляд настороженно обегает толпу. Но холод ее внешний. Она ждет встречи с Крестителем. Любопытство затаилось в ее зрачках. Оно сильнее ее. Креститель идет к ней со стороны Иордана. Он страшен, он неповторим, он очарователен. Его коричневое тело сожжено солнцем и выдублено ветром. Он жилист и строен. Он вызывающе одет — в шкуру. И на фоне этого дикого своеобразия горят огромные голубые глаза. У него светлые брови и грива светлых волос. Иродиада смотрит — пристально, тяжелым, пронизывающим взглядом. Она хочет и не может понять этого человека, столь необычного как во внешности, так и в поведении. Иоанн уже отвел глаза. Он видел Иродиаду, он прочел ее, она не интересна ему. Ее холодность и прагматизм служат надежной защитой ее сердцу. Никогда оно не распахнется перед Иоанном, и никогда она не станет его почитательницей. Он понял это. И она это прочувствовала, разве что чуть позже. Иродиада оскорблена. Их отношения начались с очарования, а кончатся ненавистью. Равнодушно смотрит она на людей, погружающихся в воды Иордана и принимающих новый образ — образ, завоевавший души миллионов людей на тысячи лет. Процедура крещения неинтересна ей. Ее интересует только один человек — Пустынник, но никогда больше его взгляд не коснется лица Иродиады. Она поворачивается и уходит. Носилки двинулись в обратный путь, а странный образ Крестителя преследует ее. Его завораживающий облик заставляет Иродиаду все больше и больше думать об этом человеке, а ее желание забыться встречает мощное противодействие души.

Она прибывает домой измученная и раздраженная. Ласки мужа не трогают ее. Даже луне, лениво гуляющей над дворцом, не может излить она свое разочарование, неудовлетворенное томление. Рана ее души начинает чуть-чуть затягиваться, ее края покрываются тонкой корочкой забвения, и в это время как гром поступает донос. В своих проповедях Креститель худо отозвался о ней, Иродиаде. Он говорил о ее долге, о кровосмесительстве, о вере отцов, о необходимости расторгнуть брак. Иродиаду можно упрекать в чем угодно, но ее искренняя любовь к Ироду Антипе очевидна.

В 39 г., когда Иродиада с мужем прибыли к Гаю Калигуле, донос ее брата изменил их судьбу. Вместо наград Гай приговорил Ирода Антипу к позорной ссылке в галльский город Лугдун (Лион). Далее цитируем Флавия: «Узнав, что Иродиада — сестра Агриппы, император вернул ей ее личные средства и, полагая, что она не захочет разделить печальную участь своего мужа, сказал, что отныне защитником ей будет брат ее. Однако Иродиада ответила на это: „Государь! Ты великодушно и милостиво предложил мне исход, но мне мешает воспользоваться милостью твоею моя преданность мужу: я, разделявшая с ним все, когда он был счастлив, теперь не считаю себя вправе бросить его при перемене судьбы“. Император рассердился на нее за это великодушие и приговорил ее к ссылке вместе с Иродом. Имущество ее он предоставил Агриппе. Такое наказание постигло Иродиаду от Господа Бога за ее зависть к брату и за то, что она легкомысленно уговорила мужа, а он ее послушался» (И.Д. 18:7.2). Так пишет историк. Согласимся, что поведение Иродиады в этом эпизоде полно благородства. Но вернемся к нашему повествованию.

Рык раненой львицы ничто в сравнении с криком, исторгнутым из уст Иродиады. Она поверила сразу. Ее неосознанные порывы все эти дни находились под жестким самоконтролем, такие факты быстро забываются. Другое дело свежая сплетня, которая будоражит всю Иудею. Да и сомнительно, чтобы потомок Ирода Великого, Ирод Антипа, несомненно знавший толк в женщинах и в полном соответствии с законом имеющий возможность взять еще несколько жен, решил расстаться с дочерью Арета ради 35-36-летней женщины. Нет, это мало вероятно. Другое дело Иродиада в полном расцвете своей красы. Ей 30 лет. И она уходит к Антипе. Она сверстница Крестителя: разница в возрасте у них год, полтора. И первая их встреча с Крестителем происходит в 23 г., когда вся страна только и моет кости ей и Антипе. А в 25 г. Саломея будет танцевать в Махероне.

Хронология жизни Иродиады.

Рождение Христа.

Глава 5 Просвещенный Рим

Пантеон греческих богов являлся неким усредненным понятием между модным салоном и союзом культуристов. Божества были прекрасны и бездушны, будто инопланетные мраморные статуи, сновавшие между Землей и Олимпом. Земные дела трогали их в минимальной степени, а проблемы, которые им приходилось решать после победы над титанами, были мелки и неинтересны. Их отношения с землянами имели только два аспекта: бог или небожитель при случае способен был осчастливить какую-нибудь женщину, а герой мог воспользоваться их благосклонностью при совершении подвигов. Героев было достаточно много: Одиссей, Ясон, Ахилл. Женщины в героическом плане в гораздо меньшей степени пользовались расположением богов, да и то, на примере Елены Троянской, послужившей истоком великолепного мифа, видно, что ни к чему хорошему это не приводило.

Салон был невыносимо скучным. Даже пища богов была однообразной, рано или поздно амброзия должна была им наскучить. Они не знали либо не понимали вкуса жаренного на костре мяса. А нектар, напоминающий по вкусу и цвету ирландский ликер с небольшой долей наркотиков, отнюдь не всегда мог заменить вино. Поступки обитателей этого салона были строго регламентированы, однако, в отличие от других божеств, их скуку необходимо было чем-то разнообразить, и им в определенных рамках дозволялось делать глупости. Гефест сумел приобрести рога, Афродита заимела любовника, Apec получил рану от смертного, а сам Зевс мог побаловаться и с Ганимедом. Яркая фантазия греков создала этот прекрасный сказочный мир, обитатели которого на протяжении столетий были идеалом физического совершенства, а затем, после покорения Греции Римом, без значительных усилий божества приобрели еще один статус и несколько столетий в образе Юпитера (Зевс) и Венеры (Афродита) владычествовали над миром.

В отношениях со смертными небожители выдерживали очень большую дистанцию, поскольку пантеон в малой степени был способен к интеллектуальной деятельности. Греческие боги не создали ни нравственного, ни духовного, ни философского начала, у них не было интеллектуального моста к людям. Все, что они могли предложить грекам, заключалось в двух словах: красота и бессмертие.

Иудейский монотеизм был качественно иной религией, поставившей на новый уровень взаимоотношения людей и Бога. Нельзя утверждать, что монотеизм — чисто иудейское изобретение. Он был и у других народов, например у персов. Но Бог иудеев был другой бог: он был суров и справедлив, он через Моисея впервые вступил в контакт со своим народом, но это был не тот контакт, который так красочно описан в мифах, это была не просто прогулка Гермеса с очередным спутником или любовь Зевса с новой подружкой.

Основой этого принципиально иного монотеизма была Вечность и Незримость. «У Бога Израиля нет родословной, как нет родителей или потомства; он ни от кого не наследует и никому не завещает своей власти. Он не умирает и не воскресает. У него нет половых признаков или желаний, как нет нужды или зависимости от каких-либо сил вне себя»[23].

Бог иудеев передал Моисею скрижали, и нравственный задел от этих десяти заповедей был грандиозен. Сам по себе факт передачи нравственной информации послужил огромным стимулом для выработки назиданий и законов.

«Он смирял тебя, томил тебя голодом и питал тебя манною, которой не знал ты и не знали отцы твои, дабы показать тебе, что не одним хлебом живет человек, но всяким словом, исходящим из уст Господа, живет человек» (Втор. 8:3).

Не только факт выхода Бога из облака и встречи его с Моисеем был важен, а и то, что при этой беседе человеку было дано Слово.

И есть огромная справедливость в том, что Бог только единожды явил себя человеку. Этого было достаточно, чтобы стимулировать мысль многих поколений целого народа. Ибо первоначальная планка, установленная Богом этими десятью заповедями, в нравственном плане была очень высока. Но в какой-то мере эта планка была похожа на мираж, поскольку, хотя самосознание народа претерпевало существенные изменения, в реалиях соблюдать все эти заповеди, а затем и другие, рожденные уже самим народом, было трудно, неизмеримо трудно.

И еще, наряду с другими, уже вторичными заповедями родилась следующая, о справедливости которой можно долго спорить: «Господь обещал тебе ныне, что ты будешь собственным его народом, как Он говорил тебе, если ты будешь хранить все заповеди Его, и что Он поставит тебя выше всех народов, которых Он сотворил, в чести, славе и великолепии, и что ты будешь святым народом у Господа Бога твоего, как Он говорил» (Втор. 26:18–19).

Сам факт богоизбранности, данный народу, обитающему географически не где-нибудь в изоляции, например на острове Пасхи, а в самом пересечении евро-азиатских торговых маршрутов, принес много бед, в первую очередь самому этому народу. Надо сказать, что, может быть, в другом случае факт богоизбранности не оказал бы столь доминирующего влияния на историю, попади он, к примеру, на почву, не столь обильно удобренную интеллектом и высокой жизненной активностью. Но что случилось, то случилось. Иудеи мгновенно подхватили факел богоизбранности, ярко раздут ли его и, что соответствует духу этого народа, стали размахивать им из стороны в сторону.

На первых порах им сопутствовала удача. Сравнительно небольшое племя сделало резкий интеллектуальный скачок. Многие окрестные племена, с которыми оно вело бесконечные войны, и причем довольно часто терпело поражение, не выдерживали постоянного давления этой высокоорганизованной структуры. Более чем через тысячу лет великая татаро-монгольская общность, объединенная Чингиз-ханом, а затем его последователями, покорила полмира, но вскоре, со смертью лидера или лидеров, через несколько поколений рассыпалась на отдельные территории. В случае Иудеи лидер — богоизбранность — был бессмертен. Подобно Давиду против Голиафа, вновь и вновь вели войны иудеи, поглощая, ассимилируя соседние мелкие племена и передавая им свою идеологию. Этот период непрерывных войн и стычек продолжался сотни лет. Необходимость выжить в такой немирной обстановке консолидировала народ не только в плане поиска новых средств борьбы, а и в сфере идеологии. Он к этому времени уже воспел свои мнимые и реальные подвиги, канонизировал их и превратил в Завет.

Приход Ассирии и Вавилона на землю Иудеи и Израиля уже ничего не менял. Духовная ограда вокруг этой общности людей уже была построена. Поражение, которое они потерпели от Ассирии и Вавилона, можно было только условно назвать неудачей. Это было поражение высокоинтеллектуальной небольшой общности людей от значительных по размеру восточных государств с многочисленной армией. С точки зрения иудеев, покорившие их народы были варварами. Смерч этого варварства, ворвавшись на их землю и наткнувшись на щит духовности, уже ничего не мог сделать. Не следует забывать, что и Ассирия, и Вавилон были типичными восточными колоссами без фундаментальной организованности и привычки к порядку. Они побеждали своей массой и вовсе не ставили перед собой цель борьбы с божествами покоренных народов, а в особенности борьбы с Незримым. Для иудеев же очередное поражение было простым звеном в цепи времени. Они проигрывали сражения и раньше. Пусть это последнее поражение более чувствительно, что из того? Ну, в цепи сгорело или оборвалось не одно звено, а несколько. Они восприняли эту трагедию в своей истории как нечто обыденное, их барды воспели мужество народа, и всё. А факел богоизбранности разгорался все ярче и приобретал новые краски. Их колена, уведенные в плен, не только ни на минуту не теряли из виду этот факел, а, наоборот, постоянно подпитывали, изощряли и развивали идеи монотеизма, находя благодарных слушателей, как среди плененных народов, так и среди победителей. Миграция в эти времена поражений отнюдь не ухудшилась, а идеи не имеют границ. С этого времени и до эпохи Александра Македонского иудеи одерживали непрерывные победы, поскольку никто не воевал с их Незримым, и они шаг за шагом отвоевывали у мира как географическое, так и духовное пространство. Александр Македонский, получивший великолепное светское воспитание, придавал вопросам веры слишком малое значение, но со всей своей гениальностью быстро оценил хозяйственную и интеллектуальную сметку иудеев. Возможно, вопрос богоизбранности вызывал у него лишь улыбку, вполне вероятно, что он, занимаясь делами огромной империи, не придал ему вообще никакого значения. Во всяком случае, он палец о палец не ударил для борьбы с Незримым. Его больше привлекали зримые вещи — Индия например.

Иудеи мгновенно воспользовались настроениями Александра, их колонии стали распространяться в Египте, в Малой Азии, на всех территориях, подвластных Александру.

Ограбление Иерусалимского храма Крассом и последующее в 63 г. до н. э. покорение Иудеи Помпеем Великим привели к новому противостоянию. Первому в мировой истории противостоянию. Четко очертанная и испытанная на протяжении тысячелетий духовность иудеев столкнулась с великолепно организованной военной, административной и законодательной системами римлян.

Их первое соприкосновение, как ни странно, было более чем лояльным. Юлий Цезарь и Октавиан Август замечательно относились к иудеям, предоставив им преимущественные права в сравнении с другими покоренными народами. И очаги иудейства мгновенно заполонили Римскую империю. В Риме насчитывалось до миллиона иудеев. В свою очередь, Рим, вернее, западная культура шаг за шагом начали проникать в Иудею. Нельзя сказать, что это происходило абсолютно безболезненно. Понадобился случай или гений Ирода, чтобы в Иудее в течение одного поколения появились амфитеатры, зрелища, гладиаторские бои, термы, изображения людей и животных и многое другое. Репрессии, которые при этом Ирод обрушил на свой народ, в счет не идут, и будут еще неоднократно иметь аналоги в истории. То, что проделывал через 1700 лет Петр Великий в России, полностью соответствует деяниям Ирода в Иудее.

Культуры, как два атлета, пришли в соприкосновение.

К этому времени котел иудейской духовности был уже полностью сварен. Возможно, ему не хватало приправы, и она немедленно появилась. В Иудее зародились политические партии.

Зелоты, фарисеи, саддукеи, ессеи немедленно вступили в интеллектуальную и вооруженную борьбу между собой. Среди существующих в наши дни партий легко найти аналоги той древней эпохи. Бесспорно, что зелоты занимали крайние националистические позиции, и их непримиримые взгляды усугубили, вернее, ускорили падение Иудеи, которую рок все равно обрек бы на гибель. Это просто был вопрос времени.

Юпитер Капитолийский — сибарит. Ему лень вступать в борьбу с Незримым и Предвечным. Он и не собирается. Его бастионы слабы. Да и сам он достаточно умудрен опытом, чтобы вступать в борьбу без шансов на победу. И зачем? За него это могут сделать победоносные легионы. Закон и Право — великолепные достижения римлян.

В сравнении с Зевсом Юпитер выглядит солиднее, его именем нарекают храмы, с ним войска вступают в бой, да и женщинами Юпитер не увлекается. Главное божество римлян чем-то напоминает верховного жреца. Но создается впечатление, что отсутствие моральных устоев и веселость нрава Зевса находились в полной гармонии с характером греков, презиравших гомосексуализм и мужеложество. Римляне, приписав Юпитеру массу совершенств, в полной мере погрузились в те же и еще большие пороки, которые они отняли у своих богов.

Греческий и римский культы объединяло одно — полное отсутствие духовной связи божеств с народом. Произошло неизбежное. При высочайшем уровне законности и права, но отсутствии божеств их место заняли эрзац-божества: хиромантия и атеизм. Рука об руку шествовали они по империи, растлевая души, прививая ложные ценности и навевая сиюминутные иллюзии. Многие римские императоры время от времени изгоняли из империи гадальщиков и ворожей, впрочем, без всякого успеха. Подобно фениксу, они возрождались вновь и вновь, стараясь занять нишу неудовлетворенной духовности. Среди аристократии отсутствие веры приводило к вседозволенности, распущенности и цинизму, а эпоха Цезарей, начиная от Суллы и кончая последними Цезарями, отличалась проскрипциями и террором.

Террора в Иудее было, пожалуй, даже больше, чем в Риме, были здесь и интриги, и проститутки, но общая атмосфера, выкристаллизовавшаяся в партию фарисеев — истинно верующих, была несоизмеримо чище, чем в Риме. Основой этой атмосферы был единый Бог. В отличие от относительно спокойной общественной обстановки в Риме политический котел Иудеи кипел. С переменным успехом, вернее, совершенно без эффекта происходила борьба различных партий, течений. Иудеи, по крайней мере часть из них, вкушая с молоком матери строфы Ветхого Завета, проникались своей богоизбранностью и презрением к римлянам. А многочисленные контакты с остальным населением Римской империи привели к образованию значительного количества новообращенных иудеев из других народов (прозелитов). И они с трудом понимали, почему их богоизбранность находится в таком контрасте с их земным материальным существованием.

Новообращенные, не чувствуя за собой традиций патриархальной иудейской семьи, не могли впитать очаровательный дух субботних посиделок или традиционных встреч с друзьями, ждали чего-то большего. Часть иудеев, главным образом обездоленные жители Иудеи, также желала чего-то; что именно, она сформулировать не могла, но чего-то очень хотела. Этим подсознательным желаниям нашлось определение — Мессия.

Римляне не покушались на религиозные обычаи иудеев, как и других покоренных народов, это было не в их правилах, но под могучим влиянием Рима в очень короткий период времени (за годы жизни Ирода Великого) Иудея из патриархальной общины людей, вопреки традициям и желанию большей части населения, начала трансформироваться в одну из самых светских провинций империи. Динамизм народа оказал ему плохую услугу. Если б эта трансформация проходила в течение более длительного времени, все было б не так болезненно. Были еще события, которые сфокусировались на этом небольшом географическом пространстве и в очень коротком временном интервале. Бог в своем единственном явлении много, очень много веков назад дал иудеям Слово и основы Закона. Но, во-первых, это было очень давно, а во-вторых, этого было мало. Невозможно представить, чтобы гордый, суровый и указующий еврейский Бог снизошел до воплощения в человеческий облик. Греческий бог не самого высокого ранга, к примеру Гермес, вполне мог посидеть под деревом со смертными и выпить с ними кувшин вина, но это было преходяще, как приезд аристократа в деревню. Бог же иудеев не был одним из них, никогда он не делил с ними их радости и печали. И эта потребность в Разделяющем и Утоляющем остро ощущалась в Иудее.

В Боге нуждались все: греки, прозелиты, иудеи, самаритяне, сирийцы — десятки народов, населяющих Иудею и другие провинции. И вот наконец он пришел. Настало время новых истин. И эти истины выкристаллизовывались во время бесед, встреч, путешествий Учителя.

Спаситель пришел. Он принес в мир Слово, это было несколько иное Слово, чем то, которое Бог поведал Моисею, но одно Слово не противоречило другому Слову. Помимо Слова он принес с собой факт своего существования в телесной оболочке, и в этот период он в полной мере Разделял и Утолял. Его приход расколол Иудею на части.

Соотношение этих частей было далеко не равномерным. И вряд ли оно существенно менялось до падения Иудеи. Петр не добился существенного увеличения численности Иудейской общины. Можно приводить десятки соображений типа того, что у него не было внутренней горячности и убежденности Павла, и т. п. Не суть важно. Основная причина — он и его община находились в цитадели иудаизма. Первоначально христианская секта в глазах Синедриона вряд ли существенно отличалась от общины терапевтов (ессеев). Они были примерно равны числом, а их догматы имели некоторое созвучие. Да и мало ли вообще в Иудее было сект, партий, движений, общин, отстаивающих те или иные взгляды. Великое множество. Обыватель привык к этому. Традиции, службы, общение — весь уклад жизни твердил об одном: да, мы такие, какие есть, мы богоизбранный народ.

Кое-кто из руководителей общин попал в историю, кое-кто нет. Флавий сохранил для нас имена некоторых из них, в основном в связи с событиями Иудейской войны, непосредственным участником которой он был. Другие нам просто неизвестны.

Вот версия А. Меня, в подтверждение которой он цитирует возможный первоначальный текст Флавия, ссылаясь на текст книги египетского историка Агания в трактовке израильского исследователя Ш. Пикеса: «В то время жил мудрый человек, которого звали Иисусом. Образ жизни его был достойным, и он славился своей добродетелью. И многие люди из иудеев и других народов стали его учениками. Пилат приговорил их к распятию и смерти. Но те, кто стали его учениками, не отреклись от его учения. Они сообщили, что он явился им через три дня после распятия и что он был живым. Полагают, что он был Мессией, относительно которого пророки предсказывали чудеса».

Во всяком случае, этот текст правдоподобен, и Флавий, бесспорно, писал нечто о Христе, иначе об этом бы не упоминал Ориген. Впрочем, сам текст мог быть и иным. Филон к тому времени был занят завершением своих философских концепций, борьбой с Апионом и т. д. Знал ли он о существовании Христа? Скорее всего — да. Но он мог расценить его группу как одну из многих новоявленных общин. А может быть, наоборот, почувствовал в новых идеях нечто существенно противоречащее его Логосу (Богу) и не захотел об этом писать.

Обратимся к греческому писателю-сатирику Лукиану, жившему около 120–190 гг. Свидетельство Лукиана вдвойне ценно для нас. Во-первых, он по происхождению сириец, т. е. человек, не обремененный греко-римским предубеждением к христианству; во-вторых, он светский ироничный писатель, осмеивающий и критикующий все подряд.

В диалоге «Друг отечества» он упоминает о троичности общества, об обновлении водой, т. е. о крещении, о галилейском Учителе и т. д. Другое произведение — «О смерти Перегрина» (13): «И как ни странно, пришли посланники даже от малоазиатских городов, по поручению христианских общин, чтобы помочь Перегрину: замолвить за него словечко на суде и утешить его. Христиане проявляют быстроту действий, когда случается происшествие, касающееся всей общины, и прямо-таки ничего не жалеют. Поэтому к Перегрину от них поступали значительные денежные средства, так что заключение в тюрьме само по себе превратилось для него в хороший источник доходов. Ведь эти несчастные уверили себя в том, что они станут бессмертными и будут жить вечно; вследствие этого христиане признают смерть, многие даже ищут ее сами. Кроме того, первый их законодатель вселил в них убеждение, что они братья друг другу, после того как отрекутся от эллинских богов и станут поклоняться своему распятому софисту и жить по его законам. Поэтому, приняв без достаточных оснований это учение, они в равной мере презирают всякое имущество и считают его общим. И вот, когда к ним приходит обманщик, мастер своего дела, умеющий использовать обстоятельства, он скоро делается весьма богатым, издеваясь над простаками».

В другом его рассказе Ион, знаток трудов Платона, говорит следующее: «Все знают сирийца из Палестины, мудреца, изощренного в таких делах, который принимает множество больных, страдающих при лунном свете падучей, закатывающих глаза и исходящих пеной; он ставит их на ноги и отпускает от себя здравыми, избавляя от болезней за крупное вознаграждение. Когда он подходит к лежащему и спрашивает его, откуда в тело вошли болезни, сам больной молчит, а злой дух — по-гречески, или по-варварски, или иначе, смотря по тому, откуда он происходит, — отвечает ему, как и откуда вошел он в человека. Сириец изгоняет духа, приводя его к клятве, причем прибегает к угрозам, если тот не соглашается. Я видел сам, как злой дух выходил из человека, похожий на черный дым» (Лукиан. Любитель лжи, 16).

Если в последнем отрывке речь идет о Христе, то это литературный Христос, о котором Лукиан мог знать только понаслышке. Он сместил его жизнь во времени на век позже и приписал ему, впрочем, без злого умысла, естественные человеческие качества — «вознаграждение за лечение» и «угрозы духам». Христу не свойственно ни первое, ни второе.

В отличие от Флавия или Тацита никому не придет в голову утверждать, что тексты Лукиана были переработаны. Совершенно естественно они вписываются в контекст рассказов, ни в малейшей мере не нарушая их стилистику. Лукиан — типичный греко-римский автор. Его герои живут в мире, населенном живыми, динамичными образами богов, гетер, героев. Соотношение, абсолютно непредвзятое соотношение, которое Лукиан отводит греко-римским и христианским событиям, составляет примерно 500:1. В I–II вв. христианство было еще не оперившейся экзотической птицей, только-только вылупившейся из гнезда, и требовать, чтобы светские авторы уделяли ему основное внимание, просто нереально. «Просвещенный» Рим не желал даже и знать детали жизни «варваров».

Глава 6 Молчание римлян

Юлий Цезарь был скорее воин, чем политик. Построив свои легионы на Марсовом поле, он произвел подсчет и ужаснулся. Со времени предыдущего ценза население Рима уменьшилось, причем значительно. Разорительные гражданские войны, экспансия перемалывали мужское население Италии, сокращая его численность. Цезарь был вынужден издать специальные указы, направленные на демографическое возрождение. Сама по себе численность населения италийских городов была невелика и не превышала нескольких миллионов человек, имеющих римское гражданство. Ко времени Августа империя совершила огромный географический и этнический скачок: десятки племен и народов влились в ее состав, образовывались новые и новые провинции со своим управленческим аппаратом. Укреплялись и реорганизовывались старые административные структуры. Огромное количество римлян знатного и незнатного происхождения получали новое служебное назначение. Сенаторы, всадники, отличившиеся воины занимали высокие посты в новых администрациях. Африка, Испания, Галлия, Сирия, Египет, Греция — вот далеко не полный список новых провинций.

Рим богател. Небольшая воинствующая, хорошо организованная группа олигархов на века захватила власть над миром. Римское общество во времена Августа представляло крайне замкнутую структуру. Август питал презрение даже к греческой культуре, неизмеримо превосходящей римскую. Сохранение римской самобытности, препятствия другим народам в получении римского гражданства — вот кредо Августа. Итак, несколько миллионов человек властвуют над миром. В Рим стекаются огромные богатства. Август — сын финансиста, недаром трижды за период своего правления он проводил переписи. Их назначение было одно: фиксация имущества и упорядоченный сбор налогов. Каковы же были эти налоги?

По данным английского востоковеда Ф.С. Гранта, во времена Иисуса житель Иудеи отдавал на подати и дани 30–40 процентов своего дохода, не считая сумм, выжимаемых мытарями нелегально[24].

Август хорошо относился к иудеям и, надо полагать, взимал с них поборы не больше, чем с других провинций. Впрочем, по отношению к сегодняшнему уровню налогов многих государств эта цифра не кажется нереальной. Однако во многих государствах, чья независимость еще до недавнего времени была реальностью, сохранялась память о десятинах, которыми измерялись все подати. При отсутствии жесткой структуры управления, грандиозных проектов и строек в плане налогов языческий строй всегда превалирует над цивилизацией. Достаточно двух десятин налогов: одна — на поддержание армии и примитивного государственного устройства, вторая — традиционная церковная десятина.

Приобщение к цивилизации принесло миру, попавшему в орбиту империи, примерно двукратное увеличение размеров налогов. Разумеется, по отношению к отдельным провинциям схема допускала корректировки. Относительно небольшая часть Римской империи, а именно граждане Рима быстро богатели. Огромные суммы денег, стекавшиеся со всех краев империи и аккумулировавшиеся в Риме, так или иначе достигали даже плебса, вольноотпущенников и рабов.

Купаясь в роскоши, Рим был избирательно демократичен. Именно дифференцированный подход позволял ему извлекать максимальную пользу из каждой конкретной провинции. Испания поставляла серебро, Египет — пшеницу, Германия — солдат, Греция — культуру, Иудея — волнения и неприятности.

Германские солдаты, отличавшиеся ростом, физической силой и необычным вооружением, были желанны в элитных войсках не только римских правителей, служили они и в гвардии Ирода.

Особняком стояли Иудея и Греция. Иудеи, в силу живости своего характера, быстро заселяли самые отдаленные уголки империи. В отдельные периоды они составляли до одной седьмой части населения Рима. Если при виде грека римлянин, объятый пламенем национализма и следуя примеру Августа, слегка морщился, то при виде иудея его презрение и негодование были сверх всякой меры.

Основная масса иудеев составляла беднейшую часть населения империи. В сравнении с римлянами, чье имущественное положение столетиями укреплялось военной добычей, раздачей денег воинам, что практиковал еще Сулла, пришельцы из Иудеи не располагали практически ничем. Их одежда, своеобразная, иногда пестрая и яркая, отличала их от местного населения, а те из них, кто получил римское гражданство, изменили только свой внешний облик. Традиции же и обычаи оставались прежними. Никакими усилиями невозможно было оторвать иудеев от традиционного безделья по субботам, от товарищеских застолий и посещений синагог, к которым они привыкли. Их обычаи, которыми они, в отличие от других покоренных народов, совершенно не собирались поступиться, вызывали сильнейшее раздражение не только у римлян, но и у других народов, влившихся в состав империи. Те же галлы, германцы, даки, африканцы, попав в столицу, в большинстве своем быстро проникались могуществом Рима, но к иудеям это не относилось. Их национальное самосознание, сталкиваясь с национализмом римлян, всегда одерживало победу.

Склонность иудеев к интеллектуальной деятельности и отсутствие у них преклонения перед авторитетами доставляли римлянам массу неприятностей. Еще Цицерону пришлось вступить в спор с неким иудейским вольноотпущенником, норовившим на равных выступать с ним в суде. Сообщения из Иудеи, все время будоражившей обстановку на восточных границах империи, также доставляли мало удовольствия. Египет, Сирия, Палестина, сохранявшие верность Риму и при случае выражавшие свою лояльность тем, что преследовали иудеев, быстро занимавших ключевые посты в экономике провинций, внимательно следили за ходом их борьбы с Римом. А чем черт не шутит? Ирод, жестко и умело правивший Иудеей, был для Рима просто удачей, которые не часто улыбались Августу. Но он уже умер. Через несколько дней после смерти грозного и великого правителя в Иудее вспыхнули волнения, закончившиеся гибелью нескольких тысяч человек.

Презрение римлян к иудеям набирало силу. Они ведь были правителями мира. Далматы, сирийцы, галлы, германцы быстро отказались от своих верований и стали добропорядочными гражданами империи, пусть и второго сорта. Иудеи же мало того, что абсолютно не воспринимали величие Рима и в сравнении с другими провинциями давали ему очень мало, еще и добивались неслыханных привилегий. Часть заработанных в Риме денег они отчисляли на свой храм, и эти средства покидали Рим. Кроме того, никто из покоренных народов не позволял себе с таким размахом и роскошью строить новые города, как это делал Ирод. У этой проблемы была и обратная сторона. Мало того, что иудеи свято придерживались своей веры, во многих городах и провинциях империи появлялись люди различного имущественного положения — от голытьбы до царей, которые переходили в иудаизм, что также было для римлян странно и неприятно.

Греция, как и Иудея, стояла особняком в отношениях с Римом. По образному выражению Карла Каутского, «как в области экономики и политики, так и в области философии и искусства Рим по отношению к Греции всегда оставался только грабителем. Его великие поэты и мыслители почти все были только плагиаторами». Все это было действительно так: только опираясь на выдающуюся интеллектуальную мощь греческой культуры, римская военная машина смогла завоевать мир. Если Иудея мало давала Риму, то Греция давала всё. Боги Рима — те же греческие, чуть постаревшие боги. Римская знать приглашала греческих риторов, грамматиков для обучения своих детей. Афинские школы по-прежнему продолжали свои диспуты. А Нерон, так и не нашедший в Вечном городе своих слушателей, получил прекрасную аудиторию в Греции. Нельзя сказать, что весь просвещенный римский мир не осознавал свою зависимость от Греции. Но что было делать?! Обойтись без греков было невозможно, они зримо или незримо присутствовали во всех областях империи.

Римская литература, взяв на вооружение красочные греческие легенды с их многообразием богов и сюжетов, получила богатейшую пищу для размышлений. Но случилось так, что будто завороженный стоял этот мир перед «Илиадой» и «Одиссей» и в течение долгих лет не пытался создать ничего своего. Усилия Рима, его лучшие умы устремились в ту свободную нишу, которую до них никто не занимал и не пытался осмыслить; закон и государственное право — вот основной вклад Рима в цивилизацию. Но ко времени Августа римская литература достигла высокого уровня развития, и свитки буквально заполонили империю. Читать стало модно, а потребность определяет появление товара и его качество. В огромном количестве на рынок стали выбрасываться произведения, обыгрывающие известные сюжеты, а затем и новые, возможно, повторяющие забытые мотивы. Несколько сотен лет в Риме продолжалась активная издательская деятельность, и главными итогами этой деятельности были произведения, так или иначе воспевающие величие Рима: мифологические сюжеты, исторические повести (Тацит, Плиний Старший), «География» (Страбон). На иудейство, по крайней мере в I в., вплоть до появления произведений Флавия, было наложено интеллектуальное табу. Этому были причины, и весьма веские.

Как ни странно, именно в последнее столетие до н. э. и в I в. н. э. иудеи обладали одним несомненным преимуществом перед другими народами, населяющими империю. По мере развития общественных отношений тяга людей к общению, к коммуникациям, коллегиальному творчеству становится все явственней — это всеобъемлющий закон, свойственный большинству биологических видов вообще; вместе легче преодолевать трудности. У иудеев в силу географического положения их родины, особенностей национального характера эта черта натуры перешла в фетиш. Постоянные войны, победы и поражения развили в народе веру в Единого, национальное самосознание и потребность в объединении и взаимной выручке. Еще пребывание в Египте и исход с многолетним блужданием по пустыне сплотили племена, вавилонское пленение с последующим расселением на чужбине тоже содействовало сплочению иудеев. Где бы они ни появлялись, в каком бы количестве ни были — одна семья или несколько, — они непременно устанавливали контакты друг с другом, будучи ограждены от остальных народов сводом своих законов и правил. Тацит в этой связи упоминает об их готовности всегда прийти на помощь друг другу. Эта национальная особенность находилась в резком контрасте с возможностями других народов. Например, объединение германцев в военные отряды практиковалось часто, но не носило признаков духовности, а именно этот фактор и потребность в нем становились доминирующими.

Положение в Риме было диаметрально противоположным. Стремление в основном патрицианских слоев к созданию клубов и обществ с политическими целями наблюдалось практически сразу же после смерти Суллы и окончания репрессий. Цезарь, по свидетельству Светония, «распустил все коллегии за исключением тех, которые вели свое происхождение от глубокой древности» (Светоний. Цезарь). Август последовал его примеру: «Некоторые фракийцы организовывались для разных неблаговидных целей… За исключением старых, признанных законом, Августом были распущены все коллегии» (Светоний. Август). Из переписки Плиния и Траяна сохранились письма, в которых Плиний сообщает об огромном пожаре, опустошившем Никомедию, и советует организовать вольную пожарную команду численностью в 150 человек. Зная нравы римского общества, он подчеркивает, что надзор за ними не будет слишком сложен. Траян, один из самых демократичных и любимых императоров, отказал. «В то время как Цезарь поставил в зависимость от разрешения Сената основание самостоятельных корпораций с собственным имуществом, — писал Гольцман, — он без всяких колебаний допускал образование иудейских коллегий с общими трапезами и собственным имуществом. При господствующем тогда стремлении объединиться в союзы, которых государство опасалось и потому преследовало, это допущение иудейских религиозных коллегий приводило к тому, что многие язычники стремились вступить в число членов этих коллегий в качестве так называемых боящихся Бога». Легко понять причину решений Цезаря, а затем и Августа, давших иудеям такие привилегии. Оба императора прекрасно понимали отсутствие всякой военной угрозы со стороны общины — это не союз гладиаторов, смешно было также допустить, что иудейские общины несут какую-то политическую угрозу империи. Скорее наоборот, присутствие инородного раздражающего фактора всегда отвлекает внимание толпы. Некий соблазн для плебса, который несли вновь образованные общины, ни Цезарем, ни Августом, ни другими императорами, так и не отменившими иудейские вольницы даже в эпоху самых тяжких преследований, в расчет не принимались. Но подобное решение было палкой о двух концах. Можно сказать, что и Цезарь, и Август своими руками, естественно, даже не подозревая об этом, стали создавать почву для будущих христианских общин. Организованное иудейское братство было чрезвычайно привлекательно. Рабы, вольноотпущенники, бедняки с завистью смотрели на это монолитное привилегированное содружество, члены которого, в силу общего духовного фактора — Единого и чувства локтя, ощущали себя умиротворенными и защищенными. Их истовое и дружное отправление службы в синагогах производило разрушительное воздействие на языческие верования присутствующей римской публики. Элитный греко-римский пантеон богов был слишком далек от народа, да и множество богов различного назначения никак не могло конкурировать с Единым.

При синагогах еврейской диаспоры образовались многочисленные группы, признающие монотеизм. Они состояли из тех, «кто боялся Бога», и, хотя вход в синагогу им был воспрещен, всё же они принимали участие в молениях, не заходя внутрь. На протяжении почти ста лет «боящиеся Бога» пребывали в «переходном» состоянии: некоторые, как это описано в Деяниях, принимали болезненный обряд (обрезание) и полностью переходили в иудаизм, а другие остались в «сопутствующих», и эти «сопутствующие» создали богатейшую почву для развития христианства.

Поражение иудеев в войне и разрушение Иерусалимского храма в 70 г. было тем переломным моментом, который окончательно повернул «боящихся Бога» к христианству. На протяжении нескольких лет иудеи, как и подобает побежденным, были предметом яростных насмешек. Это настроение испытывали все слои римского общества, в том числе и беднейшие. Император Тит настаивал на разрушении храма. Ренан, со ссылкой на Верная, пишет: «Эти два зловредных суеверия, — прибавил будто бы Тит, — хотя и противоречащие одно другому, имеют один общий источник: христиане произошли от евреев; если будет вырван корень, то и отпрыск его скоро погибнет»[25]. Обыкновенно римляне не различали евреев и христиан[26].

Светоний так пишет о Домициане: «С особой суровостью по сравнению с другими взыскивался иудейский налог: им облагались и те, кто открыто вел иудейский образ жизни, и те, кто скрывал свое происхождение, уклоняясь от наложенной на это племя дани. Я помню, как в ранней юности при мне в многолюдном судилище прокуратор осматривал девяностолетнего старика, не обрезан ли он» (Светоний. Домициан, 12).

К общественному мнению прибавился и экономический фактор. В этих условиях приверженность иудейскому культу сохраняли лишь немногие. Христианские общины, словно губка, впитывали эту неприкаянную и растерявшуюся массу людей, давая им значительно больше, чем традиционный иудейский монотеизм. Они получили веру, которая обещала им искупление прошлых грехов и позволяла надеяться на будущую жизнь.

Единственным недостатком вновь образованных христианских общин была их нелегальность. Но до поры до времени «это зловредное суеверие» рассматривалось как некое иудейское течение, а поскольку Иудея была навечно уничтожена, то и эта секта, впрочем, как и все иудейское, заслуживала только жалости и презрения. Такова была официальная точка зрения. Она была удобна и успокаивала. Она в полной мере объясняет «молчание века». Ни один уважающий себя римский литератор или историк не мог и не решался ничего сообщить о христианах. Цитата из Тацита — скорее позднейшая вставка, да и так ли это важно. Мало ли направлений и сект существует в стомиллионном обществе. Где-то до середины II в. такое положение сохранялось. С презрением отнесся к христианам Лукиан; Апулей уделил христианам в «Метаморфозах» всего несколько слов, вполне отражающих официальную точку зрения: «Презирая и попирая священные законы небожителей, исполняя вместо этого пустые и нелепые обряды какой-то ложной и святотатственной религии и утверждая, что чтит единого Бога, всех людей и несчастного мужа своего вводила она в обман, сама с утра предаваясь пьянству и постоянным блудом оскверняя свое тело» (Апулей. Метаморфозы. 9,15).

Параллельно и совершенно независимо от официального Рима стала создаваться другая христианская литература. Послания апостолов, Деяния, евангелия, многочисленные апокрифы… Мы не ставили себе цель дать полный обзор светских или христианских авторов, более полную информацию об этом можно почерпнуть, например, в превосходной книге А.Б. Рановича[27].

Принципат Августа, завершившийся в 14 г. н. э., породил начало «серебряного века» римской литературы, продолжавшегося примерно до конца правления императора Траяна (117 г.). Отсутствие сведений о христианах у таких замечательных писателей, как Сенека, Дион Хрисостом, Лукан, Федр, Марциал, Ювенал, Плиний Старший, Плутарх, на первый взгляд, просто удивительно. Цитированный выше материал относится к более позднему периоду.

Однако это только первое впечатление. Первые христианские сказания, за исключением малоизвестных логий, имели устную традицию и получили окончательное завершение и распространение только к концу I в., что сразу же значительно сужает круг авторов, которым, в принципе, были доступны эти источники.

Вполне вероятно, что до некоторых из них в устной или письменной форме могли дойти сочинения христиан. Но что бы это изменило? Плутарх вполне может писать о Спартаке и давать ему высокую оценку, в этом нет ничего зазорного. Это восстание, подавленное Крассом, является каноническим. Он может писать статью «Об Осирисе и Исиде» — они классические боги. Иисус же, погибающий в недавно покоренной, осмеянной и оплеванной Иудее, явно не годится ни для упоминания, ни тем более для основания какого-то «смешного» вероучения.

Даже в более позднее время, помимо психологических, существовали и эстетические причины непонимания «литературы» христиан. Язык притч, христианских сказаний в значительной мере отличался от стиля сатир, эпиграмм (других форм римской литературы. Он был абсолютно другим.

Однако при всем неприятии этой новой и «чуждой» веры нельзя утверждать, что молчание было абсолютным. Плиний Младший в одном из своих литературных посланий к императору Траяну упоминает о допросе под пыткою двух рабынь-дьяконисс[28]. Сущность этого явления очень точно сформулировал А.Ф. Лосев: «Библейское учение о Первоедином абсолюте как о личности греки отбросили с самого начала… Филоновский монотеизм научил греков относиться серьезно и эстетически к своим богам, демонам и героям. Но он не мог научить их монотеизму, поскольку греческая эстетика (и мы об этом говорили уже не раз) органически не была способна ни к какому монотеизму и с начала до конца оставалась политеизмом»[29]. Все сказанное Лосевым о греческой эстетике в полной мере относится и к римской.

Осмысление раннего христианства официальной римской литературой могло идти только через злословие.

Глава 7 Перепись в Иудее

В данной главе мы вступаем в полемику с Эрнестом Ренаном. Только ему в многотомной истории христианства в полной мере удалось воссоздать тот многоликий, шумный и красочный мир первых веков новой эры, когда росток христианской религии искал свой путь. Яркими и точными мазками, используя весь имеющийся на то время исторический, археологический материал, свои впечатления от посещения Палестины, Ренан создал широкомасштабную и достоверную картину того мира. Как и любой другой крупный художник, он преломлял исторические факты и собственные впечатления сообразно своим эмоциям и той идее, которую он хотел отразить в этом многоцветном полотне. Нисколько не сомневаясь в историчности Христа как человеческой личности, он не питал никакого пиетета к евангелиям, как и к другим книгам Нового Завета. Он препарировал их нещадно, четко, но не всегда корректно. Золотые искры находок, гипотез и идей буквально пронизывают все его книги.

Естественно, среди такого гигантского количества идей невозможно даже часть из них обосновать в полной мере. Многие его мнения заслуживают отдельных исследований, другим не хватает глубины. Но при любой критической оценке его труда объективности ради следует сказать, что совершенно необоснованных идей в его книгах нет. От них нельзя отмахнуться, ими невозможно пренебречь.

Мы начнем с переписи. Вопрос о переписи и месте рождения Иисуса является одним из ключевых в его генеалогии. Сбудется ли некое древнее пророчество Михея о том, что Мессия должен был быть из дома Давидова? Является ли Вифлеем городом, где родился Спаситель, либо это позднейшая вставка? Ключом к этим вопросам служит перепись.

Вначале об идеях Ренана. «Иисус родился в Назарете, маленьком городке Галилеи, совершенно неизвестном до него. Всю жизнь его называли именем „Назорея“, и только с помощью большой натяжки, в позднейшей легенде местом его рождения удалось сделать Вифлеем. Впоследствии мы увидим причину этой натяжки и каким образом она явилась необходимым следствием мессианской роли, приписываемой Иисусу»[30].

И далее: «Одним из важнейших затруднений было его рождение в Назарете, о котором все знали. Неизвестно, боролся ли Иисус против этого возражения. Может быть, оно не представлялось ему в Галилее, где мнение, что сын Давида должен быть Вифлеемлянином, было мало распространено. К тому же, для галилейского идеалиста название „сын Давида“ достаточно оправдывалось, если тот, кому его давали, способствовал славе своего народа и восстановлению прекрасного прошлого Израиля. Поощрял ли он своим молчанием составление фиктивных родословных, придуманных его сторонниками для доказательства его царского происхождения? Знал ли что-либо о легенде относительно своего рождения в Вифлееме и в особенности о хитрой выдумке, посредством которой его вифлеемское происхождение было связано с народной переписью, произведенной по повелению императорского легата Квариния? Это никому не известно. Неточность и противоречия родословных заставляют думать, что они были результатом народной работы, слагавшейся в различных местах, и что ни одна из этих родословных не была одобрена Иисусом. Никогда сам себя он не называл сыном Давида. Его ученики, менее просвещенные, чем он, преувеличивали иногда то, что он говорил о себе, и чаще всего он совсем не знал об этих преувеличениях. Прибавим еще, что в продолжение трех первых столетий много христианских групп упорно отрицало царское происхождение Иисуса и подлинность родословных»[31].

Комментарии, которыми Ренан наделил свои тезисы, не менее интересны, чем сами идеи, перечеркивающие либо принижающие ключевые положения о рождении Мессии. Прокомментируем их.

Во-первых, Ренан констатирует, что Назарет и Вифлеем существовали в реальности, однако, как бы желая подчеркнуть возможность географической трансформации, он бросает фразу: «К тому же замечательно, что был другой Вифлеем в трех или четырех милях от Назарета (Кн. Иисуса Навина, 19:15, карта Ван-Вельда)»[32]. Нам представляется, что цитирование Ренаном книги Иисуса Навина совершенно неуместно. Почти все города, в том числе Каттаф, Нагалал, Ишмрон, Идеала и Вифлеем, которые примерно за тысячу лет до новой эры отошли к племени Завулона, ко времени рождения Иисуса просто исчезли с лица земли. Евангелисты о них ничего не знали.

На наш взгляд, также совершенно естественно, что у Матфея (13:54) и Марка (6:1) употребляется термин «отечество»; ему было около трех лет, когда семья его вернулась из Египта и осела в Назарете, поэтому употребление этого термина вполне уместно. Также совершенно понятно, что для Иоанна Иисус Галилеянин — Учитель, Сподвижник, а не кто другой. Он принадлежит Галилее. В четвертом евангелии просто нет места для Вифлеема. Весомость наших доводов такая же, как у Ренана, она относится только к сфере эмоций и создает фон для ключевого вопроса: была перепись или нет? Поскольку, как считает Ренан, если переписи не было, то «путешествие семьи Иисуса в Вифлеем — факт совершенно не исторический».

Гипотеза о том, что Квириний мог быть два раза наместником Сирии, а народная перепись была лишь во время его второго наместничества[33], совершенно несостоятельна. Наместником Сирии, по крайней мере с 9 по 6 г. до н. э., был сенатор Сатурнин, и его сменил Квинтилий Вар. Слишком много имеется исторических свидетельств, чтобы эти факты брата под сомнение.

В 7 г. н. э. Квириний действительно провел всеобщую народную перепись в Иудее, только что обращенной в римскую провинцию. Это явление более чем естественно, и о каком-либо «противодействии» римским властям не могло быта и речи. Нас интересует другое. Могла ли быть в Иудее незадолго до смерти Ирода, а точнее, в период с 8 по 6 г. до н. э., какая-либо локальная фиксация населения? Ренан высказывает свой самый сильный тезис: «Во всяком случае, перепись могла быть произведена в местностях, обращенных в римские провинции, а не в царствах или тетрархиях, в особенности при жизни Ирода Великого». Тексты, которыми стараются доказать, что некоторые статистические и поземельные операции, сделанные по распоряжению Августа, могли происходить и во владениях Ирода, или не заключают в себе того, что им приписывается, или написаны каким-либо христианином, заимствовавшим эти сведения из Евангелия Луки. «…Непонятно, почему его (Иисуса) родители должны были для чисто финансового и поземельного дела являться и записываться в то место, откуда их предки вышли тысячу лет тому назад? Возлагая такого рода повинности, римская власть утверждала бы притязания, весьма грозные своими последствиями для ней самой»[34]. Этот комментарий и представляет самый веский тезис Ренана. Уточним только перед нашим анализом этого соображения, что возвращение Иосифа в Вифлеем вовсе не было связано с тысячелетней историей. Оно могло иметь и вполне земное обоснование.

Сообщение Луки распадается на два блока информации: «И пошли все записываться, каждый в свой город» (Лк. 2:3). Этой фразой Ренан почему-то пренебрег. Если допустить, что Иосиф был выходцем из Вифлеема и переехал в Назарет, как говорится, на временное место жительства, то возвращение его в город, где он был рожден и «прописан», совершенно понятно, если римляне практиковали подобный вид фиксации населения. Второй блок информации в действительности направлен на установление связи времен, на Мессианскую роль Спасителя. «Пошел также Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из рода Давидова…» (Лк. 2:4).

Выскажем два общих соображения. Ни. Матфей, ни Лука не были знакомы с нюансами римского земельного или налогового права. Зачем было изобретать такую сложную ситуацию, как рождение Божественного младенца в поле, если можно было просто сказать, что Иосиф и его жена «гостили в Вифлееме»? При этом очень мала достоверность того, что Иисус рожден зимой, — в Вифлееме в это время холодно. По нашему мнению, обстоятельства рождения были реальны, а не выдуманы.

Перейдем к поиску возможности осуществления переписи в Иудее в период 8–6 гг. до н. э.

В дальнейшем мы уточним дату смерти Ирода, произошедшую весной 4 г. до н. э. Несколько месяцев до смерти он был недееспособен. Приказ его об умерщвлении младенцев до двухлетнего возраста позволяет рассматривать наиболее вероятную дату рождения Христа в 7 г. до н. э., с возможной разницей в ту или иную сторону в 1 год.

Переписи разного масштаба совершались в Римской империи цензорами один раз в 5 лет. Цензорское пятилетие завершалось жертвоприношением быка, овцы и свиньи во имя процветания и благополучия римского народа.

Цицерон так свидетельствует о событиях 142 г.: «А вот как ответил Африкан Азеллу, осуждавшему его за несчастливое завершение цензорского пятилетия: „Нечему тут удивляться — ведь завершил ценз и принес в жертву быка тот, кто возвысил тебя из эрариев“»[35].

Тит Ливий следующим образом повествует о переписи вольноотпущенников: «Цензор может определять, где ему проходить цензовую перепись»[36]. Чуть ранее: «Консул Луций Постумий на сходке распорядился, чтобы латинские союзники, обязанные вернуться в свои города, согласно указу консула Гая Клавдия, проходили перепись не в Риме, а у себя дома»[37]. И самая примечательная фраза: «Все те из них, кто находится в Италии, в тридцатидневный срок должны пройти цензовую перепись и вернуться в провинцию, а имена тех, кто подвластен отцу или деду, должны быть заявлены»[38].

Подвластность «сына» (т. е. любого прямого потомка) отцу семейства, который отчитывался перед цензором, была в Риме пожизненной, и «сыновья» вносились в список граждан как члены семейства, а не как самостоятельные собственники. Здесь речь идет о событиях 112 г. до н. э. В указанном эпизоде речь шла об увеличении воинского набора для войны с Македонией, поэтому нам небезынтересна техника переписи. «Цензоры, чтобы помочь делу, собрав народ, объявили, что при переписи они намерены добавить к обычному общегражданскому опросу для присяги еще и такое (далее следует текст)… Цензоры выяснили причины отпусков со службы, и тех, чье увольнение оказалось незаконным, они проводили к присяге так: „По совести твоей и согласно указу цензора Гая Клавдия и Тиберия Семпрония возвратишься ли ты в провинцию Македонию и сделаешь ли это безо всякого обмана?“»[39]

Дидон так развивает эту тему: «У всех почти народов, подвластных Риму, — у галлов, бретонцев, испанцев, силезцев, киликиян и иудеев — требование подати и клятвы редко обходилось без возмущения, часто ужасного по своим последствиям».

Эта административная мера налогов связана с общей финансовой системой, введенной в Риме и столь искусно и настойчиво применяемой Августом. Чтобы понять ее смысл, необходимо помнить о введении поземельной описи во всей империи и всеобщей реформе календарного летосчисления. В сущности, Рим хотел установить плату подати: чтобы обложить каждое отдельное лицо податью, нужно было исчислить количество народа; чтобы ввести поземельную подать, нужно было иметь сведения о собственности и имуществе народа; наконец, чтобы обозначить время для сбора податей, нужно было произвести реформу календарного летосчисления.

Август не упустил из виду ничего: он назначил особых счетчиков для исчисления народа; его землемеры измеряли земельную собственность; начиная с первой всенародной переписи Август предложил египтянам и грекам летосчисление по солнечному календарю, уже введенному в Риме. Все эти действия увенчались сбором поземельной и подушной подати.

Личная перепись должна была проводиться по месту рождения, следуя обычаю, освященному эдиктом консула Клавдия, жившего за два века до н. э. В переписи требовалось обстоятельное объяснение всех малейших подробностей. Свободный житель империи должен был вписать своё имя, дать клятву верности, обозначить стоимость своего имущества, имя отца, матери и детей (Дионисий Галикарнасский. IV, 5,15).

По свидетельству Ульпия Тирского (De cencibus, I,11), каждый должен был отметить и свои лета. И он объясняет, для чего это требовалось: подать налагалась по числу лет, подобно тому, как в провинциях Сирии личная подать бралась только с мужчин старше 14 лет, а с женщин — старше 12.

Женщины свободного сословия также вошли в перепись (Дионисий Галикарнасский IV, 15). Эта особенность указывает на отличие иудейской переписи от римской. У иудеев такого обычая не было. У римлян женщины должны были один раз в год платить подушную подать. Впрочем, известна вся торжественность переписи, установленной Сервием Туллием, о которой упоминает Дионисий Галикарнасский, современник Августа (IV,4). Все жители селений должны были явиться, и каждый обязан был принести монету. Эта монета была различной для мужчин, женщин и детей. В этом проявлялась способность римлян вдаваться в частности. Те, кто наблюдал за взносами, знал таким образом число жителей каждого селения, их возраст и пол.

Обязанность женщин участвовать в переписи существовала очень долго. Созомен (Hist. Eccies.V,4), упоминая о подобной переписи в Кесарии во время правления Юлиана Отступника, пишет, что «множество христиан, женщин и детей получили приказание внести свои имена в общую перепись».

Перепись совершалась по приказанию Августа. «Император избрал двадцать человек, наиболее выдающихся по их жизни и достоинствам, и разослал их во все подвластные ему провинции, чтобы там от его имени произвести перепись людей и их имущества; в то же время он приказал после этой переписи сделать предварительный сбор подати для общественной казны»[40].

Эту десятилетиями апробированную методику цензорской деятельности римляне без особых изменений могли передать Ироду Великому. Если с небольшими купюрами данное цензорское распоряжение было применено в Иудее, то сообщение Луки становится абсолютно понятным. Еще одно дополнение: «Перепись граждан он произвел не в обычном месте и не обычным порядком, а по кварталам и через домовладельцев» (Светоний. Божественный Юлий, 42).

Чтобы завершить тему о переписи, коснемся одного сообщения Александра Меня. Речь идет уже о событиях, произошедших примерно на 200 лет позднее. В египетском тексте (ок. 104 г. н. э.) мы читаем: «Гай Вибий Максим повелевает: ввиду того, что я собираюсь провести перепись, все те, кто по какой-то причине покинул дом, пусть вернутся, чтобы пройти ценз положенным порядком»[41]. Как мы видим, за сотни лет ничего существенного в подходе римлян к переписи не произошло.

Мы убедились, что римляне широко практиковали перепись по месту жительства, придавая тексту присяги определенную направленность сообразно тем целям, ради которой она проводилась.

Мы убедились, что если во времена Ирода перепись в Иудее проводилась, то она осуществлялась по законам и опыту Римской империи, и Лука прав до мельчайших деталей. Иосиф с Марией должны были отправиться из Назарета в Вифлеем.

Прежде чем перейти к основному вопросу — поискам доказательств времени проведения первой переписи, обратимся к бесспорным фактам — второй переписи.

Назначение второй «всеобщей» переписи 6 или 7 г. н. э. совершенно понятно: «Область, некогда подчиненная Архелаю, была включена в состав Сирии. Император же послал туда бывшего консула Квириния, чтобы сделать перепись в Сирии и продать дом Архелая» (И.Д. 17:13.5). «Хотя иудеи при первых слухах о переписи с самого начала были возмущены этим, но в конце концов оставили всякую мысль о сопротивлении благодаря увещеваниям первосвященника Иоазара, сына Боэта. Уступая увещеваниям Иоазара, они, наконец беспрепятственно допустили расценку своего имущества» (И.Д. 18:1.1).

Вторая перепись прошла в Иудее относительно безболезненно. Вполне возможно, что народ к переписи Квириния уже был подготовлен первым цензором и понял, что ничего опасного эта перепись не несет. Возможна еще одна версия. Ирод продолжает перестраивать Иерусалимский храм, на это нужны средства. Агриппа, побывавший незадолго до своей женитьбы в Иудее, видит, что Ирод «разумно» распоряжается деньгами, т. е. тратит их на пропаганду величия Рима. Несомненно, он поделился с Августом своими впечатлениями. Август придавал огромное значение стабильности в Иудее. Он и его супруга Ливия пожертвовали огромные деньги на новый храм. Ничего, кроме нескольких памятных вещичек, не взял себе Август и после смерти Ирода, оставив далеко не малые суммы его наследникам. Так был ли он вообще заинтересован в значительных поступлениях налогов из Иудеи в римскую казну? Или, может быть, он прибегал к тактике, аналогичной той, которая была успешно апробирована в Галлии?

Т. Моммзен пишет: «Местное представительство располагало собственными средствами, управление которыми было возложено на специальных должностных лиц, принадлежащих к верхушке местной аристократии, и даже до известной степени участвовало в решении дел, касавшихся всей страны. Впрочем, мы знаем всего лишь один случай его непосредственного вмешательства в политику — когда во время серьезного кризиса 70 г. сейм трех Галлий увещевал треверов не отпадать от Рима. Однако сейм использовал принадлежавшее ему право заявлять жалобы на функционировавших в Галлии имперских и местных должностных лиц и, кроме того, участвовал если не в установлении налогов, то всё же в их распределении»[42]. Далее он сообщает о существовании arka Jalliarum (кассы), которая, вероятно, покрывала немалые расходы на ежегодное празднество.

У нас два возможных варианта проведения переписи в Иудее: один — стандартный, по годами отработанной схеме; другой — с разъяснениями народу о том, что ему ничего не грозит, что налоги будут направлены на строительство храма, общественные работы и т. п. Однако идея Рима одна: в любом случае на подати должен быть введен строгий кадастр. Отказывающихся пройти ценз ждет штраф.

Какой бы она ни была, эта перепись, — в стандартном или модифицированном виде, народу Иудеи необходимо было совершить над собой новое насилие. Поскольку ему была свойственна идея о своей богоизбранности, то сама собой у него напрашивалась мысль: «Кроме Бога мы никому не позволим себя пересчитывать» или «Пересчитывать нас может только Бог».

«Когда все иудеи клятвенно подтвердили свою верность Цезарю и повиновение постановлениям царя, эти лица в числе более шести тысяч человек отказались от присяги» (И.Д. 17:2.4).

Фарисеи отказались дать клятву. Были ли это только фарисеи? Или существовали и другие группы людей, противившихся переписи? Однозначно утверждать трудно, однако простой народ был нищ. Перепись его волновала мало. Саддукеи занимали проримскую позицию.

Какая же реакция должна была последовать со стороны наместника Сирии и царя Ирода? Суровый штраф либо иная мера наказания неминуемо вызвали бы бунт. Страна еще не успокоилась после казни Александра и Аристовула, произошедшей год назад.

Однако Рим не мог оставить безнаказанным отказ от клятвы. Сравним: «…консул Лентул Гетулик… повелел выскоблить из списка сенаторов Апидия Мерулу, уклонявшегося от клятвы беспрекословно повиноваться распоряжениям Августа» (Тацит. Анналы. IV, 42).

И Сатурнин с Иродом решают назначить небольшой штраф, скорее носящий чисто символический характер. Но фарисеи заупрямились. Конфликт погасила жена Ферора, брата Ирода. Она, бывшая рабыня, внесла эти деньги. К этому времени у Ирода произошел серьезный конфликт с братом отчасти из-за участия того в казни сыновей Ирода, отчасти из-за его женитьбы на рабыне. Провинция Перея, которой управлял Ферор, была бедна, доход у него был очень невелик. И штраф его жена могла уплатить только номинальный.

Перепись была проведена во всех владениях Ирода, и все области были подвергнуты налогообложению.

Но все это, как говорится, косвенные свидетельства. Процитируем Светония: «Принял он надзор за нравами и законами также пожизненно, в силу этого полномочия он три раза производил народную перепись, хотя и не был цензором: в первый раз и третий раз — с товарищами, в промежутке — один» (Светоний. Август. 27:5). Доподлинно известно, кто были его товарищи. В первом случае это Агриппа, во втором — Тиберий. Если предположить, хотя это и не обязательно, что Август придерживался обычного пятилетнего цензорского цикла, то он мог проводить перепись в 28 г. дон. э., 8 г. до н. э. и 12 г. н. э. либо в 27 г. до н. э., 7 г. до н. э. и 13 г. н. э. Принципиального значения это не имеет. Но, возможно, что перепись 8–7 г. до н. э. в Римской империи так или иначе получила отклик в вассальных странах.

Существуют по меньшей мере три повода или причины для того, чтобы перепись считать произведенной именно в 7 г. до н. э.

Первая: культ императора Августа процветает. И верноподданные заинтересованы в его укреплении и продвижении во все уголки империи, в союзные царства. Повод для этого был. Ф.Ф. Зелинский пишет: «Итак, гений царствующего императора занял место гения римского народа, подобно тому как его державная воля заменила собой коллективную волю собиравшихся на форуме или на Марсовом поле квиритов. Смысл происшедшей перемены хорошо уловили авторы реформы римского городского управления в 7 г. до Р.Х.: по их распоряжению в часовнях так называемых lares compítales (т. е. участковых гениев) между обоими ларами было поставлено изображение гения императора. „Этим, — справедливо замечает Виссова, — было дано понять Риму, а вслед за тем и другим городам Италии и империи, что официальная религия граждан должна отныне иметь своим центром почитание гения Августа точно так же, как домашний культ имел своим центром почитание гения домохозяина“»[43].

Невероятно допустить, чтобы Август или Ирод решились выставить где-либо в Иерусалиме изображение императора, но каким-то образом отреагировать на эту всеобщую вакханалию верноподданичества Ирод был обязан. Тертуллиан подтверждает проведение переписи в это время[44].

Это свидетельство ценно для нас, но тоже косвенно. Нам остается только понять, почему так четок Флавий, упоминая о второй переписи, и почему о первой, локальной, он сообщает вскользь. Мы находим этому простое объяснение. Блистательно описывая эпоху Ирода, Флавий творчески обрабатывал в основном два источника — записи самого Ирода и труды Николая Дамасского. Захватывающая история Ирода, полная интриг и противоречий, полностью завладела им. Описания других событий, не связанных напрямую с Иродом, в этот период практически не встречаются в его книгах. Можно смело утверждать, что здесь главный герой сам управляет автором. Другим соображением является сравнительно значительный промежуток времени (около ста лет) между «Иудейскими древностями» и временем переписи. Характеризуя период 7 либо 6 года до н. э., Флавий пишет: «Дело в том, что среди иудеев существовала партия, которая кичилась своим точным соблюдением предписаний Закона и имела притязания на особое благоволение Всевышнего. В полном подчинении у этой секты были женщины. Партия эта именуется фарисеями. Они могли в сильной степени оказывать противодействие царям, будучи в одинаковой мере хитры и готовы открыто воевать с ними и подрывать их авторитет. „Когда все иудеи клятвенно подтвердили свою верность Цезарю и повиновение постановлениям царя, эти лица в числе более шести тысяч человек отказались от присяги. Когда царь приговорил их за это к уплате денежного штрафа, жена Ферора внесла за них требуемую сумму“» (И.Д. 17:2,4).

Мы абсолютно уверены, что речь идет о переписи, о которой свидетельствуют Светоний и Тертуллиан. В самом деле, иудеи клятвенно, а скорее письменно подтверждают свою верность Августу. Раз письменно, это уже перепись, опись, подписка, не так уж и важна детализация названия.

Интересно другое — мера взыскания за отказ от переписи. Здесь чувствуется идеология Августа, а не Ирода. Август — финансист. Не первый раз производит он фиксацию населения и прекрасно понимает, что теперь в обширных границах империи наверняка найдутся смутьяны, которые по тем или иным соображениям не захотят ставить свою подпись под какими-либо обязательствами. Не будоражить же огромную империю из-за таких пустяков. И Август корректирует, и, кстати, вполне оправданно, закон Сервия Туллия. Не хотят подписываться, не надо, пусть платят штраф. Ирод легко соглашается с идеей Августа, сейчас действия фарисеев ни в коей мере не направлены против него лично. Наоборот, ему это на руку, пассивное возмущение против римлян отвлекает народ от борьбы с грозным и нелюбимым властителем Иудеи.

Между 7 и 6 гг. до н. э. Сатурнин и его сыновья возвращаются в Рим, а на смену ему назначается префект провинции Африка Публий Квинтилий Вар.

Вопрос о том, что в евангелиях речь идет о переписи времен Квириния, не может обсуждаться — это абсурд. Перепись была либо при Квинтилии Варе, либо чуть ранее его приезда. Евангелисты знали это, однако за несколько веков волей случая имя Квинтилий могло быть скорректировано на Квириний… благо и при нем тоже была перепись, а может быть, они ошиблись сами.

Слишком натянутой представляется гипотеза Александра Меня о том, что Квириний дважды управлял Сирией. Нереально это. Во-первых, само по себе такое двойное назначение противоречило политике Августа, во-вторых, нам доподлинно известно, что в это время Сирией правил сенатор Сатурнин, которого сменил Квинтилий Вар. Время как бы специально, на радость либо на горе историкам, затеяло одному ему ведомую игру с созвучиями имен… Квинтилий — Квириний.

Второе: в 7 г. до н. э. к Риму бескровно присоединился ряд областей, которые ранее непосредственно от него не зависели: владения царя Дейотара, сына Кастора, которые включали Гангру в Павлагонии, а также, вероятно, Амасию и другие близлежащие населенные пункты[45].

Чем не повод для переписи?

Третье: в этот же период по недоразумению из-за навета Силия, визиря арабского царя Обода, у Ирода происходит конфликт с Августом. Последний направляет ему очень резкое послание, которое в небольшой перефразировке звучало примерно так: «Я обходился с тобой как с другом, а теперь ты мой подданный» (И.Д. 16:9.3).

Проводить перепись у вассалов — это просто долг Августа перед империей. Независимо от того, был ли это в действительности повод для переписи или нет, Ирод, безусловно, был оскорблен и унижен письмом императора. Может быть, именно поэтому сведения Николая Дамасского об этом периоде жизни Ирода довольно скудны, а других источников информации, кроме самого Ирода, у Флавия не было.

Мы привели три возможные причины переписи 7 г. до н. э., и в том, что она произошла, сомнений нет. Сошлемся на А. Дидона:

«Переписи играют огромную роль в царствование Августа. Он приказывает производить их каждые пять лет в Риме и более одного раза производил их во всей остальной Италии и во всех провинциях империи.

Со времени битвы при мысе Акций до дня его смерти насчитывают девять переписей. Три из них имеют весьма важное значение и были занесены в знаменитую надпись Анкиры.

Во всяком случае, нужно принять во внимание, что этот испорченный мрамор говорит нам только о переписи римских граждан, а не всех жителей провинций империи.

Судя по знаменитой надписи на мраморе, в правление Августа переписи эти были произведены три раза: первый раз в 726 г. от основания Рима, 26-ю годами ранее начала общепринятого летосчисления, вместе с Агриппой, его товарищем по консульству; второй раз проведена была за 7 лет до Р.Х., в 746 г. от основания Рима, им одним, когда он был облечен властью консула, во время консульства Цензорина и Азиниуса; третий раз в 13 г. после Р.Х. и в 767 г. от основания Рима, в последний год своего царствования, вместе с Тиберием, его союзником в империи, во время консульства Секста Помпея и Секста Апулея. Если перепись в провинциях действительно происходила, то, очевидно, только впоследствии и как дополнение к переписи римских граждан. Обе переписи дополняют одна другую; они были величайшей услугой, которую городское начальство, призванное производить эти переписи, могло оказать империи.

Впрочем, обычай общенародной переписи всех граждан, подобно переписи населения колоний и других свободных жителей, наблюдался еще до Августа (Тит Ливий. XXIX, 37; Тацит. Анналы. XIV, 16).

За неимением подлинника возможно ли найти достоверное свидетельство о том, что эта перепись действительно проводилась в провинциях?

Тацит, Светоний и Дион Кассий говорят об этом утвердительно»[46].

Мы нашли убедительное доказательство того, что ценз — поземельная подать была в это время введена в Иудее и проходила под контролем Рима. Речь идет о событиях, произошедших через три года после завершения переписи, — о годе смерти Ирода. В Рим съехались трое его сыновей, оспаривающих наследство. В Иудее еще до их отъезда разразился бунт, тупой, бессмысленный, мистический, без повода со стороны римлян. Народ, как кипящий котел, выплескивал из себя всю горечь правления ненавистного реформатора. Не все части провинции участвуют в бунте. Самаритяне, как это было и будет повторяться не раз, — на стороне римлян. Август долго и мучительно принимает решение — империи бунты не нужны. После долгих размышлений и обсуждений Архелай назначается этнархом половины владений Ирода — Иудеи, Идумеи и Самарии. Антипе достаются Перея и Галилея, а Филиппу — Батанея, Трахон, Атранифида и область под названием «удел Зинодора».

И еще: «…самаряне были освобождены от четвертой части налогов; император даровал им эту льготу за то, что они не приняли участия в общем восстании народа» (И.Д. 17:11.4). Нужны ли более веские доказательства того, что Август во времена Ирода внимательно следил за сбором налогов в провинциях, в том числе и в Иудее, и не только знал примерную сумму налогов, но и имел точные данные о сборах, поступающих со столь малых областей, как Самария, не говоря уж об Иудее в целом.

Нам остается ответить на один вопрос, сформулированный А. Дидоном: «Как могла эта всенародная перепись происходить в Иудее, когда это маленькое царство не было еще тогда провинцией Римской империи? Перепись обыкновенно производилась в провинциях, а не в союзных царствах. В этом весь вопрос».

«Признавая, с одной стороны, существенную разницу между странами, присоединенными к Риму как составные части империи, известными под именем колоний и провинций, которые управлялись римскими префектами, и, с другой стороны, странами, в которых Рим допускал некоторое подобие независимости, позволяя им избирать себе царей, все-таки было бы огромным заблуждением полагать, что эти страны пользовались настоящей независимостью»[47].

Удивительную параллель событий, предшествующих введению ценза, можно провести между Иудеей и Каппадокией. Тем более, что одно время они были родственны. Александр, сын Ирода, был женат на Глафире, дочери царя Каппадокии Архелая. Сравниваем.

«Как только после победы над Антиохом римляне начали устраивать азиатские дела, заключая договоры о дружбе и союзы с народностями и царями, то случилось так, что всем прочим царям они оказали эту честь только лично, а царю Каппадокии — вместе с народом. После прекращения царского рода римляне согласились в соответствии с договором о дружбе и союзе с этим народом предоставить им самостоятельность, однако прибывшие послы отказались от свободы, так как, по их словам, она им не по плечу, и просили дать им царя. Римляне удивились, что может существовать какой-либо народ, столь изнуренный свободой, и разрешили им выбрать голосованием из своей среды кого пожелают. И они выбрали Ариобарзана. Когда род его прекратился в третьем поколении, царем был поставлен по распоряжению Антония Архелай (хотя и не имевший никакого отношения к ним)»[48].

Архелай слыл на Востоке мудрецом и, неизвестно по какой причине, не был любим Тиберием — тот заманил его обманом в Рим и казнил. В 17 г. Каппадокия была формально присоединена к Риму, однако ее правителем остался сын Архелая I, тоже Архелай. Через 19 лет, в 36 г., в Каппадокии произошли события аналогичные иудейским.

«Тогда же подвластный каппадокийцу Архелаю народ клитов, так как его заставляли по принятому в наших провинциях обыкновению подвергаться цензу и вносить подати, ушел в Таврские горы и там благодаря условиям местности успешно оборонялся от невоинственных царских войск…» (Тацит. Анналы. 6.40). Тертуллиан, окончивший трактат «Против Маркиона» около 212 г., как будто тоже знал о переписи Августа[49].

У нас нет, да и не может быть прямых доказательств проведения переписи Августом, однако косвенных доказательств о существовании ценза в Иудее ко времени смерти Ирода вполне достаточно, и введен был этот ценз именно в 7 г. до н. э. А свидетельство Флавия является важнейшим аргументом в ее пользу. Ведь к 4 г. н. э. реестр податей, собираемых в Палестине, в частности в Самарии, уже существовал, и он был под рукой у Августа…

Глава 8 Догматы новой веры

Миф об умирающем и воскресающем боге Таммузе, неизменно сохраняющийся в веках и отражающий восприятие человеком природных явлений, часто называют прототипом Воскресения Христа. Подобные мифы и сказания, связанные с теми или иными трансформациями, легко встретить в культуре большинства народов мира. Птица Феникс, оборотни, населяющие сказочный мир, определенным образом повлияли на этику человечества. Человек становится лучше и чище, время от времени посещая волшебный мир сказок.

Обратимся к историческому периоду формирования евангелий. Иудейская религия выступает в качестве прародительницы христианства, но любовь к потомству не может длиться вечно. Саадия, умерший в 942 г., изложил сущность иудаизма в следующем виде. Бог сотворил мир, но его первым деянием было сотворение материи. Творец един. В акте творения он преследовал цель, известную только ему. Человеку не дано вникнуть в помыслы Бога и тем самым узнать свое предназначение. Тем не менее, человек — венец творения. Подобно ахиллесовой пяте, делающей героя уязвимым, именно незнание цели есть уязвимое место мыслящего существа, оставляющее ему поле для творчества и позволившее ему сформулировать извечный вопрос: «Кто мы, откуда мы, куда идем?»

В человека вложена разумная душа, способная отличать добро от зла и познавать истину. Однако процесс познания есть краеугольный камень взаимоотношений человека с Богом. Синайское откровение Творца явилось переломным моментом во взаимоотношениях человека с Богом. Откровение, полученное Моисеем, совокупность заповедей, законов, правил — есть направляющий перст, указывающий человеку путь к высшей цели и саму цель. Человек обладает свободой воли. Путь, который он выбирает, — это только его путь. Он несет перед Богом ответственность за свой выбор. Он выполняет либо нарушает заповеди Божии. Бог ничем не обязан человеку, он не брал, не берет и не собирается брать на себя ни капли его греховности. За всё человек ответственен сам. Он стоит перед дилеммой: совершать добрые и богоугодные дела, благо путь к ним ярко очертан, либо нарушать заповеди и творить поступки, пятнающие душу. И то, и другое — его выбор. И этот выбор определил и наказание. Праведники получат блаженство, грешники — страдания. Однако устройство и реальность мира таковы, что полное воздаяние по заслугам возможно лишь в будущей жизни. Смерть — не конец бытия. Это трансформация, переход в качественно иной вид существования. Справедливость требует, чтобы замок в высший мир открывался только праведникам. Грешные души остаются неприкаянными, они ничем не защищены перед вечностью в своем непрестанном скитании по вселенной.

Несправедливость реального мира есть устоявшийся факт, и только появление Мессии в недосягаемо далеком будущем способно восстановить на Земле Высшую Справедливость. При этом возможно, в свете учения Талмуда, и воскресение из мертвых, т. е. восстановление людей в их телесных оболочках. В тех или иных вариантах иудейское богословие пережило тысячелетия. Никто не отрицает мощь этого классического монотеизма и красоту воззрений.

Греко-римский пантеон, разумеется, не обладал этой строгостью этических правил, скорее наоборот. В качестве краеугольного камня новых воззрений он мог внести только прекрасный, но крайне примитивный миф о Деметре и Персефоне, олицетворяющих вечную смену времен года, а также очаровательную сказку об Орфее и Эвридике, поведанную Овидием в «Метаморфозах». Всевоскрешающая сила любви, выраженная в песне, сама по себе может все, вернее, почти все. Печальный финал этого мифа отражает невозможность перехода через грань, отделяющую жизнь от смерти. Греки — прагматики, поэты и реалисты — не смогли этого сделать. Смертных и богов разделяла слишком большая дистанция. И тогда греки создали героев, о которых можно было петь песни и которые должны были заполнить ту нишу, которая отделяла небо от реальности. Но герои не смогли, не захотели этого сделать. Они прекрасны в мраморе, но в качестве земного воплощения они не получились, не удались ни внешне, ни духовно. Их внутренний, духовный мир был пуст и холоден.

Иудеи даже не пытались заполнить этот вакуум, да и не могли. Их Бог уже сделал все, что мог и посчитал нужным: он снизошел, он встретился с Моисеем на Синайской горе, он дал избранному народу Закон. Теперь дело людей следовать либо не следовать Закону.

Цветок христианства, взметнувшийся из небытия и обильно питаемый иудейской почвой, мог зацвести только здесь, ни в одной другой точке мира. Непрерывное томление в ожидании Мессии в сочетании со сложившимися традициями притч, экзальтированностью и полной противоположностью греко-римскому здравому смыслу вздабривали почву в этом постоянно вулканизирующем ареале. Холерический темперамент иудеев, их моментный переход от здравых рассуждений к эмоциональным решениям непрестанно волновал это человеческое море, раскачивая лодку этических воззрений и накапливая флюиды и энергию некой новой духовной потребности.

Рок, случай, божественное вмешательство — какой из этих факторов либо их сочетание привели к воплощению в такой короткий срок новой идеи, последовавшей после смерти Христа? Многоплановость и сложность этой идеи наряду с чарующей простотой, словно пламя, имеющее строгие очертания, охватили в кратчайшие сроки огромные массы людей. Но у этой новой идеи не было ни аналогов, ни прототипов. Греко-римский пантеон и иудейский монотеизм могли служить только почвой, способной произвести христианство. Ни ранее, ни позже некоего события, сокрытого от нас Провидением, мир не был готов к восприятию христианства.

Невозможно было создание каких-либо объединений при Ироде Великом. Многочисленная и хорошо организованная служба сыска мгновенно донесла бы царю о происходящем, и Ирод пресек бы попытку к структурированию групп людей, независимо от того, какие цели они преследовали. Потребовался специфический интервал времени, с одной стороны, определяемый благодушием зрелого Августа и безразличием Тиберия к событиям в Иудее, а с другой — особенностью управления этой страной Синедрионом и прокуратором, целиком полагавшимися на войска, когда брожением умов готовилось новое вино для человечества. Но ни древние мифы, ни иудейский монотеизм, ни греческий пантеон не имели ничего общего с новыми идеями христианства. Каждая догма, каждый тезис являли собой нечто новое, незаурядное, а их сочетание породило необычный культ, рождение которого очень трудно представить без вмешательства Высшего Разума:

— живой, теплый Бог, вернее, его воплощение, ходил рядом с людьми, преломлял хлеб, пил вино, учил и пророчествовал, исцелял;

— человек после смерти воскрес и перевоплотился в Бога;

— Спаситель принял на себя грехи мира;

— земные страдания открывают путь к небесному блаженству.

Из всех таинств Воскресение было самым чарующим, мистическим и необычным. Мнение Александра Меня и Тристана Ананьеля[50]о том, что после пророчества Даниила иудейские толкователи рассматривали тезис о материальном воскресении, сильно преувеличено.

Беды и нашествия, потрясавшие Израиль и Иудею, прочно на века запали в душу народа, и не было никаких оснований для изменения позиций, изложенных Екклесиастом: «Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим. Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению» (Екк. 9:3–5). Пророчество Даниила: «И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа твоего; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени; но спасутся в это время из народа твоего все, которые найдены будут записанными в книге. И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление. И разумные будут сиять, как светила на тверди, и обратившие многих к правде — как звезды, вовеки навсегда…» (Дан. 12:1–3) — носило слишком общий характер, никого не устраивало, не вдохновляло и было одним из очень многих, причем не самых популярных сказаний.

Ессейские воззрения о воскресении праведников, возможно, порожденные симбиозом этих пророчеств и гибелью Учителя праведности, носили паллиативный характер, поскольку предусматривали только воскресение души, т. е. делали ее, эту душу, бессмертной — тезис, присущий очень многим религиям.

Наряду с воскресением изначальные греховность и покаяние были весьма привлекательными факторами. Всеобщий грех уравнивал всех и заставлял почувствовать локоть ближнего правых и неправых, богатых и бедных, людей разного интеллектуального уровня, общественного положения, разных верований. Греховность и покаяние, совместно вошедшие в этот вначале утлый челн, очень быстро прочувствовали, что он вполне успешно противостоит различным коллизиям и для его успешного движения по волнам требуется только одно — общность, собрание, коллегиальность. Ибо вовсе не так страшен грех всеобщий и очень-очень сладостно совместное покаяние. И следующим заключительным звеном этой цепи — «грех — покаяние» было то уникальное свойство, которое коренным образом отличало возникшую христианскую религию от материнской — иудейской: это были «покорность, терпение, смирение». Первые два звена являлись как бы ритуальными предпосылками для этого нового качества, так мало оцененного современниками и совершенно не понятого потомками.

«Размышляя о том, почему древние народы были больше нашего преданы свободе, я прихожу к убеждению, что это зависит от той же причины, по которой нынешние люди менее сильны: это зависит от разницы воспитания, которая, в свою очередь, проистекает от различия религий древней и нашей. Наша религия показывает нам истину и участь справедливой жизни, чем заставляет меньше ценить светские выгоды, которые для язычников были выше всего, в которых они полагали свое высшее благо, и потому в поступках своих они были более жестоки, чем мы. Это видно во всех их обычаях, начиная от великолепных жертвоприношений, между тем как у нас жертвоприношения так скромны, что отличаются более чувством, чем великолепием, и не имеют в себе ничего жестокого и возбуждающего храбрость. Обряды их были пышны и торжественны, но сопровождались кровопролитием и жестокостями; они убивали множество животных, и эта ужасная бойня возбуждала кровожадность людей. Притом древняя религия боготворила только людей, покрытых светской славой, как, например, полководцев и правителей. Наша же религия признаёт святыми большею частью людей смиренных, более созерцательных, чем деятельных. Наша религия полагает высшее благо в смирении, в презрении к мирскому, в отречении от жизни, тогда как языческая религия полагала его в величии души, в силе тела и во всем, что делает человека могущественным. Наша религия если и желает нам силы, то не на подвиги, а на терпение. Это новое учение, как кажется, обессилило мир и предало его в жертву мерзавцам. Когда люди ради рая предпочитают переносить всякие обиды, нежели мстить, мерзавцам открывается обширное и безопасное поприще. Но если свет изнежился, если небесные надежды обессилили людей, то это, без сомнения, вина самих людей, которые истолковывают нашу религию в интересах лености, а не добродетели. Если бы они видели, что она допускает стремление к возвышению и ограждению отечества, то убедились бы вместе с тем, что она позволяет любить и почитать отечество и готовить себя служить ему защитником. Это ложное истолкование извращает таким образом воспитание и служит причиной того, что в наше время число республик так уменьшилось в сравнении с древностью и что, следовательно, народы теперь меньше любят свободу, чем прежде. Но и Римская империя была, по моему мнению, важной причиной этого: оружием и могуществом своим она ниспровергла все республики и уничтожила свободные учреждения. Хотя империя эта рушилась, но покоренные ею государства до сих пор, за немногими исключениями, не могут прийти в порядок и восстановить у себя свободные учреждения. Как бы то ни было, республики всего света единодушно ненавидели римлян и упорно отстаивали свою свободу. Это доказывает, что римскому народу было необходимо редкое и удивительное мужество, чтобы восторжествовать над ними»[51].

Эти незаслуженные слова, сказанные в адрес христианства таким глубоким и тонким мыслителем, как Макиавелли, свидетельствуют не только о недооценке революционизирующей силы этого качества, а о подсознательном единственно возможном пути противопоставления Риму новой индивидуальности. Иудеи, отстаивающие свою монотеистическую идеологию и самобытность силой, потерпели с очень небольшим промежутком времени два сокрушительных поражения, причем поражение Бар-Кохбы явилось для народа катастрофой, уступающей по масштабности гибели культурных ценностей разве что гибели Атлантиды.

Не ясно, сознавали ли апостолы — эти новые пророки значимость этой цепи, этого нового тезиса или действовали на подсознательном уровне. Возможно, некое мистическое чувство объединило их. Иначе чем объяснить такое резкое единодушие у абсолютно разных лиц, проповедующих и излагающих совершенно неоднозначные идеи?

«…Испытание вашей веры производит терпение. Терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка» (Иак. 1:3–4).

«Итак, будьте покорны всякому человеческому начальству для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро, — ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей» (1 Пет. 2:13–15).

«И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести» (Рим. 13:5).

«Терпение нужно вам, чтобы, исполнивши волю Божию, получить обещанное» (Евр. 10:36).

«Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть» (Откр. 2:10).

Иаков, Петр, Павел, Варнава, Иоанн Богослов — не похожие друг на друга, с разной ментальностью, на достаточно обширном географическом и временном пространстве они сформировали и выпестовали одну идею.

Былинка, стелющаяся на ветру, ветка сакуры, сгибающаяся под тяжестью снега, заложенная в основу принципа дзю-до, — вот один из основных тезисов новой веры. Только таким образом можно было противостоять мощнейшему воздействию греко-римской культуры, подкрепленному великолепной организацией военной и правовой машины. Былинка…

Глава 9 Смерть Ирода Великого

Существуют многочисленные гипотезы об источниках, которыми пользовались Матфей, Марк и Лука. Основу их составляли либо Евангелие от Марка, либо единый первоисточник — Прото-Марк. Евангелисты дополнили его иной информацией из сказаний других раннехристианских общин, причем совершенно непринципиально, были ли эти повествования зафиксированы либо фигурировали в виде устных преданий.

Конечным продуктом этих усилий явились три синоптических евангелия, с единой идеологией, однако имеющие и совершенно естественные расхождения, которые позволили, например, Боку сформулировать, на наш взгляд, совершенно фантастический тезис о существовании двух Христов[52].

Очевидно, что в первые века христианства канонической версии евангелий, впрочем, как и отдельных текстов Нового Завета, не существовало. Свидетельство Оригена тому порукой: «Конечно, можно причислить к последователям Христа и мытаря Левия, но ведь он не был в числе апостолов и считается им разве только в некоторых отдельных списках Евангелия от Марка» (Ориген против Цельса. 1:62).

Итак, варианты евангельских текстов были широко распространены, причем с определенными различиями. Однако в текстах существует каноническая информация, дошедшая до наших дней в первозданном виде. Ориген в своем возражении Цельсу в эпизодах (1:58–66) приводит многочисленные стихи евангелий и комментарии к ним, обосновывая мысль о реальности рождения Христа в период правления Ирода Великого. Идентичность текстов, используемых Оригеном, с каноническими не оставляет сомнений в том, что возможность ошибки исключена. Как говорится, что сказано, то сказано. Евангелисты хотели донести до нас информацию о рождении Христа в период правления Ирода, и это им удалось. Другое дело — вопрос о переписи.

Публий Квинтилий Вар.

Публий Сульпиций Квириний.

Созвучие их имен вполне может служить основой для ошибки.

Во II в., к 177–178 гг., гонения против христиан достигли апогея. В 178 г. Цельс создал свое конъюнктурное сочинение «Слово истины». Ясно одно, что Ориген, отвечавший ему спустя три четверти века, использовал практически те же первоисточники, что и Цельс. Стихи о деяниях Ирода в эти годы, как и за период, прошедший с первых дней распространения евангелий, не изменились.

Попробуем уточнить дату смерти Ирода, которая совершенно необходима нам для определения года рождения Христа. Архелай устроил ему великолепные проводы. На организацию их ушло минимум два-три дня. Затем, как того требовал обычай, был семидневный траур. Прошло около 10 дней, и Архелай обратился к народу с мягкой, успокоительной речью, однако настроение толпы было таково, что постепенно нарастала смута. Трудно определить точно период смуты — вероятно, от недели до двух. Требуется несколько дней, чтобы толпа сорганизовалась, а когда энергия бунта достигает апогея, она должна найти выход. Состояние апогея длится недолго. Несколько дней.

Две фразы из Флавия: «Напротив, они страшно рассвирепели и подняли целый бунт; при этом было очевидно, что они решатся на крайние меры, если к ним присоединится побольше простонародья.

В это время наступил праздник, в который иудеям древним законом предписано есть опресноки. Этот праздник носит название Пасхи…» (И.Д. 17:9.2–3).

Пасха в Иудее наступает в конце марта — начале апреля.

Следовательно, смерть Ирода с большой долей вероятности следует отнести к периоду между 15 и 20 марта. Можно ли еще более сузить этот интервал? Попробуем.

Интересно проследить последовательность событий от момента смерти сыновей Ирода — Александра и Аристовула.

У Ирода возникают подозрения в отношении своего сына Антипатра. «В это самое время в Иерусалиме находился преемник сирийского наместника Сатурнина Вар Квинтилий. Ирод послал за ним, прося его выступить советником в данном деле» (И.Д. 17:5.2).

«После того как Вар несколько раз обращался к Антипатру, но не добился от него ничего, кроме взывания к Всевышнему, он, видя неуспешность своей попытки, приказал принести яд, чтобы убедиться в его действенности. Когда яд был принесен, то по требованию Вара его должен был выпить осужденный на казнь преступник. Он немедленно пал мертвым. После этого Вар поднялся с места и распустил собрание. На следующий день он поехал в Антиохию, где, как в столице Сирии, чаще всего и пребывал. Ирод немедленно заключил сына в оковы» (И.Д. 17:5.7).

И далее: «Так как царь отчаивался в своем выздоровлении (ему было уже около 70 лет), то он стал особенно раздражителен против всех и легко сердился» (И.Д. 17:6.1). Ироду было около 70 лет в 6 г. до н. э. или, с учетом разницы в летосчислении, возможно, что в начале 5 г. до н. э.

В 5 либо 6 г. до н. э. два знатока иудейских законов отстаивали традиционные иудейские ценности.

«Такими речами Иуда и Матфей возбуждали молодежь; в это время до них донесся благоприятный им слух, будто царь скончался. Поэтому они в полдень отправились к храму, сорвали на глазах у множества бывшего в храме народа золотого орла и разбили его на куски» (И.Д. 17:6.3). Военачальник римлян захватил их в плен. «Тогда царь велел заковать их в оковы и послать в Иерихон, куда он созвал всех влиятельных иудеев. Когда последние съехались, царь пригласил их в амфитеатр. Там, лежа на постели и не будучи более в силах держаться на ногах, он принялся перечислять все свои заслуги перед ними…» (И.Д. 17:6.3).

«Боясь, как бы Ирод в своей жестокости не рассвирепел на них и не сделал бы их ответственными за происшедшее, все присутствующие стали утверждать, что все это произошло помимо их ведома и что, по их мнению, этого дела нельзя оставить безнаказанным.

Ирод обошелся с ними вообще довольно мягко, но сместил с должности первосвященника Матфея, виновника всего случившегося, и назначил первосвященником брата жены своей, Иозара. При этом же первосвященнике Матфее случилось, что на один день был назначен другой первосвященник, именно на один из дней постных. Произошло это дело таким образом: накануне постного дня Матфей видел во сне, будто бы он общается с женою. Так как он в силу этого лишился возможности отправлять свои священнические обязанности, то его заместил его родственник Иосиф, сын Элима.

Ирод сместил первосвященника Матфея, а другого Матфея, который поднял бунт, вместе с несколькими его товарищами велел сжечь живьем. В эту ночь произошло лунное затмение» (И.Д. 17: 6.4).

Упоминание о посте весной 4 г. до н. э. значительно облегчает наши поиски, поскольку у иудеев, как и у других народов, количество постов в году ограничено. И кроме того, они приведены к конкретным дням календаря, чаще всего лунного.

У Флавия речь идет о посте Эсфири, а смерть Ирода произошла скорее всего 14 либо 15 марта 4 г. до н. э.[53]

Александр Мень, ссылаясь на астрономические вычисления, считает, что затмение Луны, имевшее место перед смертью иудейского царя Ирода, произошло в марте 4 г. до н. э. Еще более точен Густав Гече: «Астрономы подтверждают, что в ночь на 12 марта 4 г. до н. э. действительно произошло затмение Луны, наблюдавшееся в Палестине, поэтому можно отнести смерть Ирода к 4 г. до н. э.»[54]

И действительно, астрономические вычисления устанавливают со строгой определенностью (Ideler. Handbuch d. Chronolog), что в ночь на 13 марта с 1 ч. 8 м. до 4 ч. 12 м. было лунное затмение, наблюдаемое в Иерусалиме.

Ущерб Луны 15 нисана пришелся в 750 г. на 12 апреля.

Если Ирод умер, судя по предыдущему, семью или восемью месяцами ранее, ап, следовательно, его смерть произошла в один из тех месяцев, которые шли за Пасхой 750 г.[55]

Существует и иное мнение. Н.А. Морозов считает, что полное лунное затмение было 23 марта 4 г. до н. э.[56] Не так уж и принципиально, кто из авторов прав. По-видимому, точную дату установить можно без труда, просто проверив расчеты.

В наших рассуждениях мы принимаем первую версию, хотя, как мы уже отмечали, соображения Н.А. Морозова нельзя сбрасывать со счета.

Еще одна цитата, относящаяся к событиям, последовавшим сразу же после смерти Ирода: «В это время некоторые иудеи, собравшиеся для того, чтобы совершить попытку к восстанию, стали громко оплакивать Матфея и его умерщвленных Иродом товарищей, которые из страха народа пред последним до сих пор не удостоились еще чести быть погребенными» (И.Д. 17:9.1). Непогребение считалось у иудеев тягчайшим грехом, и казненные 12 марта просто не могли быть непогребенными к моменту бунта, произошедшего не ранее 15–17 марта.

За несколько месяцев до смерти Ирод совершил путешествие к горячим ключам, надеясь излечиться от страшной болезни, которой он был поражен. Вероятно, это произошло осенью 5 г. до н. э.

Теперь о двух моментах у Флавия, которые можно отождествить со стихами евангелистов об избиении младенцев.

«Дело в том, что среди иудеев существовала партия, которая кичилась своим точным соблюдением предписаний Закона и имела притязание на особое благоволение Всевышнего. В полном подчинении у этой секты были женщины. Партия эта именуется фарисеями. Они могли в сильной степени оказывать противодействие царям, будучи в одинаковой мере хитры и готовы воевать с ними и подрывать их авторитет. Когда все иудеи клятвенно подтвердили свою верность Цезарю и повиновение постановлениям царя, эти лица в числе более шести тысяч человек отказались от присяги» (И.Д. 17:2.4).

Далее Флавий пишет, что происходило это при Сатурнине до приезда Вара, после смерти сыновей Мариамны, — значит, речь идет об очень узком периоде времени — 8–7 гг. до н. э. В это время Август проводил всеобщую перепись. Вполне вероятно, что перепись эта носила не только статистический характер, а походила скорее на подписной лист, в котором акцент делался на клятву верности Цезарю. С учетом границ империи, разношерстности населения и здравого подхода Августа проведение именно такой переписи было бы куда более разумным подходом, чем простой статистический учет, поскольку сферы влияния Рима автоматически получали правовое обоснование — клятву верности.

Лука мог совершенно механически допустить ошибку, написав, что перепись проводилась при Квиринии, а имел он в виду наместника Сирии — Публия Квинтилия Вара, который прибыл в Сирию примерно в это же время, либо чуть позже указанных событий. Помимо уже приводимых нами данных о переписи Августа можно еще обратиться к Тертуллиану, свидетельствующему о переписи около 7 г. до н. э.

Мережковский отмечает еще одно событие: «… в… 7 г. вавилонские астрономы наблюдали действительно редчайшее „небесное знамение“ — астрономическую прецессию, продвижение равноденственной точки от одного зодиакального знака в другой — из Овна-Агнца в Рыб».

И наконец, один из самых загадочных абзацев из Флавия:

«Если кто-нибудь вздумает объяснить прежние поступки этого человека (царя Ирода) относительно родных тем, что он совершил их из привязанности к жизни (и боязни умереть), то это его приказание является окончательно бесчеловечным, так как он, покидая жизнь, желал повергнуть весь народ в горе вследствие утраты самых дорогих ему лиц. Ведь он приказал умертвить из каждого дома по одному человеку, притом без того, чтобы эти люди совершили что-либо незаконное или обвинялись в каком-либо преступлении; все, кто, ценя добродетель, обыкновенно в такие минуты забывают свою ненависть к действительным врагам своим» (И.Д. 17:6.6).

Стиль Флавия. Фраза органически вписывается в текст. Однако реальность описываемого события стремится к нулю.

Можно предположить, что это более поздняя вставка. Но с какой целью она сделана? Ответить на этот вопрос невозможно. В то же время трудно себе представить, чтобы иудеи безропотно дали ненавистному Ироду вырезать по человеку из каждой семьи. Падение Иерусалима и гибель Иудеи, вероятно, менее трагическое событие, чем то, которое так кратко и небрежно, одним мазком фиксирует Флавий. Да и почему подобное бедствие не получило подтверждения ни у одного из других историков?

Предположим, что распоряжение Ирода никто не собирался выполнять или не мог. Такое, в принципе, возможно. Подобное приказание противоречило политике Рима и просто не могло быть реализовано. Особенно в эпоху Августа. Ни Август, ни Вар не допустили бы выполнения подобного приказа. Остается еще один вариант: распоряжение носило локальный характер и касалось какого-то момента. Ведь фраза Флавия осталась неоконченной…

Флавий приводит целый список благодеяний, которыми Август осыпал иудеев около 13 г. до н. э. Мог ли этот умудренный правитель спровоцировать волнение в такой беспокойной провинции, как Иудея? Тем более, что эхо подобного происшествия неминуемо отозвалось бы по всей империи. Какая бы из подвластных Риму провинций согласилась безропотно входить в состав государства, допускающего подобные зверства? Титу, разрушившему Иерусалим и по существу уничтожившему Иудею, даже в голову не приходило ничего подобного. Он просто уничтожал нарыв на теле империи, бесконечно раздражавший его. Но, судя по отношению Веспасиана и самого Тита к Беренике, никакой неприязни к иудеям они не имели.

Таким образом, следует предположить, что если подобный приказ и был, то он носил завуалированный, тайный характер. О нем, бесспорно, не должен был знать Квинтилий Вар, да и вообще кто-нибудь из римлян. Это было частное дело Ирода. Возможно несколько вариантов такого приказа. Первый, когда избиение должно было произойти и произошло под эгидой всеобщего наказания, кстати, тоже носившего местный характер. Отголоски этого события отразил Флавий, причем как-то неуверенно, в несвойственном ему стиле. Возможно, что, читая и перепроверяя Николая Дамасского, основного историографа Ирода, он наткнулся на какую-то расплывчатую иносказательную информацию. А подтверждения ей из-за конфиденциальности быть и не могло. Долго раздумывал историк, стоит ли приводить это сообщение. И решился. В глазах Флавия Ирод — злодей. Почему Флавий не оценил неординарность и невероятность события, сказать трудно…

Другая версия заключается в том, что заметка Флавия не имеет вообще никакого отношения к избиению, выполнявшемуся по личному приказу Ирода. Следует отметить, что во всем, что касается убийств, Ирод был знаток, такой же, как Цезарь Борджиа. Все его многочисленные убийства, казни отрабатывались тщательно. У Ирода не было срывов. За несколько дней до кончины, когда призрак смерти уже кружил над Иродом, его приказ о казни третьего сына был неукоснительно приведен в исполнение.

Если Ирод требовал конфиденциальности, то это зверство и выполнялось конфиденциально.

Ни по первой, ни по второй версии римляне в него не посвящались.

Отношение к событиям в Иудее римских писателей и многочисленных христианских авторов сравнивать нельзя. Это отношение людей, живущих в разных мирах. Сейчас нас интересует, когда могло произойти подобное событие.

Косвенно анализируя Флавия, понятно, что Ирод серьезно заболел где-то за два года до смерти, т. е. в 6 г. до н. э., и Квинтилий Вар уже сменил Сатурнина на посту наместника Сирии.

Во второй половине 5 г. до н. э., вероятно с августа по октябрь, Ирод совершил путешествие к горячим ключам, надеясь на облегчение.

Купание, как сообщает историк, только усугубило его страдания. После этого к активной деятельности он не возвращался. Его очередные казни не были чем-то из ряда вон выходящим и имели реальную причину. Казнь священников? Это неслыханно, но они возмущали народ, призывали его к бунту. И более либеральные правители, чем Ирод, не потерпели бы этого. Казнь сына? Ирод карал предателя. Предположительно, Ирод отдал распоряжение о казни младенцев с середины 6 г. до н. э. до середины 5 г. до н. э. Точнее определить невозможно. «Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов» (Мф. 2:16).

Матфей подтверждает локальность события: избиение происходило, но только в Вифлееме и его окрестностях, отнюдь не во всей Иудее. Вифлеем расположен на горе в виде амфитеатра, от западного холма до восточного, на котором находится пещера, где родился Иисус. Город находится примерно в 10 километрах к югу от Иерусалима. Отдавая свое распоряжение, Ирод имел в виду Вифлеем и, возможно, близлежащие деревни. Ни в коем случае избиение не могло коснуться Иерусалима. Это сокрыть было уже нереально. При отсутствии многоэтажных домов вифлеемский амфитеатр может вместить не более 3–4 тысяч человек. Таким образом, по приказу Ирода было умерщвлено от 50 до 80 младенцев в возрасте до 2 лет.

Несостоятельны попытки некоторых исследователей считать, что в результате резни должен был погибнуть и Иисус, и Иоанн Креститель. Надо думать, что акция тщательно готовилась, да и совсем не обязательно, что Иоанн Креститель был родом из Вифлеема.

Получается, что Ирод отдал приказ между 6 и 5 гг. до н. э., а Иисус родился не позже конца 7 г. до н. э. Хотя, конечно, не исключено, что в исступлении, мучаясь приступами боли, Ирод подумал, что именно этот младенец, которого называют будущим царем Иудеи, и усугубляет его страдания. Тогда это события 7 г. до н. э.

Логика требует, чтобы мы отразили нашу точку зрения на эту дату рождения. Когда же — 7 или 8 г. до н. э.? Автору опять приходится брать на себя неблагодарную роль апологета Ирода. До последних дней грозный иудейский царь сохранял трезвость рассудка. Да, он хотел покончить с собой, поскольку его болезнь доставляла ему неисчислимые муки. Ну и что? Казни же нескольких иудеев и собственного сына за несколько дней до смерти царя носили скорее превентивный характер и способствовали могуществу Иудеи, о будущем которой царь думал не раз, переделывая свое завещание. Слишком неудачная и тяжелая жизнь была у Ирода, чтобы он питал иллюзии в отношении своей смерти. Последние месяцы он ждал ее как избавления.

Нет никакого противоречия у Луки и Матфея в трактовке ситуации, которая возникает после рождения Спасителя.

По версии Луки, «по прошествии восьми дней, когда надлежало обрезать Младенца, дали Ему имя Иисус, нареченное Ангелом прежде зачатия Его во чреве. А когда исполнились дни очищения их по закону Моисееву, принесли его в Иерусалим, чтобы представить пред Господа» (Лк. 2:21–22). Следует полагать, что в первый месяц после рождения Младенцу ничего не грозило. Не мог же Ирод с точностью до нескольких дней определить дату рождения ребенка, да и волхвы, находящиеся в почтенном возрасте, вовсе не были обязаны тотчас бежать в Иерусалим, чтобы доложить царю о событии. Могло пройти от трех недель до полутора месяцев, прежде чем Ирод стал бы проявлять признаки гнева или понимать, что волхвы игнорировали его повеление.

После событий, описанных Лукой, вступает в силу версия Матфея: «Ангел Господень является во сне Иосифу и говорит: встань, возьми Младенца и Матерь Его и беги в Египет, и будь там, доколе не скажу тебе, ибо Ирод хочет искать Младенца, чтобы погубить Его. Он встал, взял Младенца и Матерь Его ночью и пошел в Египет и там был до смерти Ирода» (Мф. 2:13–14).

Без промедления Иосиф исполнил совет Ангела и в ту же ночь бежал в Египет. Если отвлечься от фактов, то следует полагать, что причинно-временная связь носила вероятностный характер. Ангелу было понятно, что намерение царя с учетом репутации будет довлеть над Младенцем весь период жизни Ирода, но точную дату выполнения намерений царя он знать не мог.

По-видимому, первая реакция Ирода наступила не ранее чем через полтора месяца после рождения Спасителя. Ирод понял, а может быть, многочисленные соглядатаи донесли ему: «волхвы не придут». Гнев Ирода, вернее, флюиды его ярости Ангел почувствовал. Но что-то отодвинуло на два года выполнение этого решения. Ирод в эти годы (8–7 гг. до н. э.) находился в полном сознании, и не в его правилах было останавливаться на полдороге. Только событие чрезвычайной важности могло отвлечь внимание царя. Таким событием могла быть смерть сыновей Мариамны. Однако в таком случае рождение Младенца должно было произойти не 25 декабря, а за несколько месяцев до этой даты.

К III в. н. э. эта дата была окончательно утеряна. Климент Александрийский пишет: «Он родился на 28-м году царствования Августа, в 25-й день месяца пахона. Последователи Василида также празднуют и день крещения Христа Иисуса, проводя ночь накануне его за чтением. Они говорят, что Крещение Господа последовало на 15-м году царствования Тиберия Цезаря в 15-й день месяца туги. Иные же утверждают, что это случилось в 11-й день указанного месяца. Иные из них говорят, что Христос Иисус родился в 24-й или 25-й день месяца фармути».

Евангельские источники не сообщают, и мы никогда не узнаем, что послужило причиной решения Ирода на два года приостановить преследование Божественного младенца. Бесспорно, с точностью до нескольких дней, в крайнем случае, недель он знал дату его рождения. Волхвы не вернулись к нему. И что же? Нерешительность была несвойственна Ироду. Какое же событие могло отвлечь Ирода от преследования? Думается, только казнь сыновей, произошедшая к концу 8 г. до н. э. Нельзя думать, что такое решение далось Ироду легко. Хотя время в какой-то мере сгладило тот шок, который испытал Ирод, казнив их мать Мариамну, несомненно, одно воспоминание о той, единственной, болезненным пламенем сжигало его воспаленный мозг. Трудно сказать, были ли его сыновья абсолютно не виноваты в заговоре. Возможно, как такового заговора и не было, но их дистанцирование и стремление жить своим мирком действовало на Ирода, как удар дубиной. Саломея не могла не воспользоваться такой подставкой. Антипатр, ее злейший враг, в этой ситуации присоединился к ней.

Конечно, это тоже только версия, вряд ли Саломея, которую так ценил Август, через много лет перенесла свою ненависть с Мариамны на ее сыновей. Мы обо всем никогда не узнаем.

Еще один штрих к невиновности сыновей. Николай Дамасский, имевший огромное влияние на Ирода, прибыл из Рима, внимательно выслушал Ирода и сказал: «Если ты, впрочем, все-таки решишь казнить их, то сделай это погодя, чтобы не навлечь на себя обвинения, будто ты действовал по внушению гнева, а не рассудка. Если же ты, напротив, думаешь помиловать их, то отпусти их, чтобы не вызвать на себя еще большей и окончательно непоправимой беды. Таково мнение и большинства твоих римских друзей».

Круг друзей Ирода, которых он, кстати, очень ценил, возглавлял Гай Азиний Поллион, историк, поэт и философ, любимец Августа, человек чуть старше Ирода и переживший его на один год.

Ирод последовал первой части увещевания Дамасского: он отложил казнь, он много думал и в конце концов принял роковое решение. И фраза из Флавия: «Ирод сам весьма заботливо занялся воспитанием детей сыновей своих (у Александра было от Глафиры двое мальчиков, а у Аристовула от Береники, дочери Саломеи, трое мальчиков и две девочки); когда его навещали друзья, он показывал им внуков и при этом (всегда) оплакивал судьбу, постигшую его собственных сыновей. При этом он молил Бога, чтобы его внуков не постигла подобная же участь, но чтобы они росли в добродетели и любви к справедливости и тем отплатили ему за все его попечения о них».

И далее историк подтверждает, что Ирод стал сентиментален и слезлив. Шок этих событий отвлек Ирода от Иисуса. Конечно, он не забыл про него, тираны ничего не забывают. Но психологически мало реально, чтобы в минуты, когда он искал искупления, когда его маленькая внучка Иродиада только делала первые шаги, он мог принять решение о казни младенца. Память услужливо отложила это решение на некоторое время. И очень правдоподобно, что когда в 6 г. до н. э. Ирод получил первые сведения об очередном предательстве Антипатра, исступлению его не было предела. Вся черная злоба его существа, все демоны в последний раз завладели его телом и разумом. Не столько мысли о престоле владели им в это время, сколько месть и жажда уничтожения. Это был последний всплеск эмоций угасающего организма, но приказ был отдан со всей возможной предусмотрительностью. Только Вифлеем и окрестности, и чтобы никто не узнал. Через год психологически он уже не был готов к этому. Осень 6 г. до н. э. — вот реальное время его приказа.

Иисус родился в 8–7 гг. до н. э. Свидетельство наших расчетов — дата второй переписи Августа. Тертуллиан[57] подтверждает время этого события при Сатурнине, в 8–7 гг. до н. э. Вил Дюрант[58] считает, что если Лука имел в виду именно эту перепись, то Иисус родился ранее 6 г. до н. э. Что касается Флавия, то здесь все понятно: он описывал эту эпоху, преломляя ее только через жизнеописание Ирода. Сам он, конечно, о датах всех переписей Августа ничего не знал. А Николай Дамасский об этом событии умолчал…

Глава 10 Загадка Иосифа Флавия

Высокий, с курчавыми черными волосами, миндалевидными карими глазами, Иосиф Флавий вполне заслуживает того, что Фейхтвангер посвятил ему свою великую трилогию.

Воин, не просто воин, а отважный полководец, человек, переживший абсолютно всех своих товарищей по оружию. Пленник, по достоинству дорого оцененный крестьянским взглядом императора Веспасиана, прорицатель, сумевший угадать в римском полководце будущего основателя династии Веспасианов, и, наконец, выдающийся писатель-историк, одновременно точный и страстный, на тысячелетия запечатлевший уникальные моменты истории иудеев и римлян. Флавий, отвергнутый сын Иудеи, но от этого не потерявший к ней ни любви, ни терпения. Его взгляды космополита не были поняты иудеями, но оценены римлянами. А иудейские хроники, которым он отдал последние годы жизни, и, работая над которыми, умер, были его последней данью своему народу.

Дань эта просто замечательна, аналогичного труда той эпохи не сохранилось. Но когда Флавий читал хроники Ирода, которые мы никогда не увидим, он привел их в своем труде, конечно, не напрямую, а преломляя все через призму своего многогранного таланта, через свою страстность, свое воспитание и культуру.

Живой Ирод — великий злодей, замечательный воин и политик — является ярчайшей личностью древности. Но таким ли был он на самом деле? Почему оценки иудеев и римлян столь выдающейся личности, в общем-то, противоположны? И какое, собственно, отношение имеет Ирод к нашему повествованию? Все это чуть позже. Нас интересует очень многое.

Во-первых, вторая жена Ирода — Мариамна, вернее, их внучка Иродиада, поскольку ее замужество и рождение у нее Саломеи являются ключевыми событиями в хронологии жизни и смерти Иоанна Крестителя.

Во-вторых, начало и окончание постройки Третьего храма. Ибо Иосиф прямо связывает свою летопись с этой датой.

В-третьих, перепись, которую проводили во время царствования Ирода, поскольку рождение Иисуса Христа произошло именно в период переписи.

В-четвертых, избиение младенцев, так как это избиение зафиксировано через два года после рождения Иисуса.

В-пятых, дата смерти Ирода — она также немаловажный путеводитель в хронологии.

В-шестых, потомки Ирода, фигурирующие во всех евангелиях.

В-седьмых, сама личность Ирода, поскольку мотивы поступков людей определяются событиями и ими самими.

Ссылки на даты Олимпиад и других исторических событий, как паутина, наброшены на яркую ткань основного труда Флавия «Иудейские древности».

Но Флавий, может быть, сам того не ведая, внес великую путаницу в умы тысяч исследователей, которые пытались расшифровать или сослаться на те или иные даты из его книг. Мягко говоря, их ссылки были неточны.

Ситуацию усугубляет тот факт, что иудеи отсчитывали годы правления царей с месяца нисана. Все, что было до нисана, считалось прошлым годом. Следует также отметить, что евреи пользовались лунно-солнечным календарем, месяц которого состоял из 28 дней. Начало месяца приурочивалось к полнолунию. Если в последний 28-й день иудеи не видели молодую луну, то начинали месяц с вечера следующего дня.

Но это все преамбула.

Что же все-таки скрывается за многочисленными датами Флавия? Откроем «Краткую историю евреев»[59].

1. Антоний назначил Ирода и его брата Фасаила правителями Иудеи на правах римских наместников в 41 г. до н. э.

2. Римский Сенат постановил лишить Антигона власти, а Ирода признать царем Иудеи. Было это в 40 г. до н. э.

3. По требованию Ирода Антигон был казнен в 37 г. до н. э. После этого Ирод занял трон.

Вот в чем проблема хронологии Ирода и его потомства. По отношению к какой из этих дат Флавий указывал то или иное событие?

Три отправные точки датированы, причем первые две из них практически не вызывают сомнения. Да и третья, в общем-то, с разницей в полгода тоже фиксирована.

Постепенно знакомясь с замечательными главами из Флавия, посвященными Ироду, мы приходим к пониманию того, что без привлечения дополнительной информации невозможно точно определить по Флавию дату того или иного события.

Марк Випсаний Агриппа — друг, соратник, зять, человек, наряду с Меценатом, бывший в течение многих лет истинным другом Цезаря, волей случая оказался одной из центральных фигур нашего исследования.

В национальном музее Неаполя находится мраморный бюст Агриппы Постума, сына Агриппы Великого. Грубые, неаристократические черты лица молодого человека, застывшая скорбь в уголках рта как бы говорят о его печальном будущем. Но не это интересует нас. Сравним мрамор Неаполя с мрамором Уффици, где находится скульптура Агриппы. Сын похож на отца. В застывшем мраморе нет ничего величественного. Нет гордости, тщеславия, хитрости, нет ничего примечательного. Мощная шея выдает в нем римлянина, сжатый небольшой рот, характерные глубоко посаженные глаза, весь вид свидетельствуют только об упорстве. Но мрамор обманчив.

Происходя из незнатной семьи, Агриппа отчетливо понимал, что стать первым человеком империи для него нереально. Быть другом Августа — дело другое. В душе Агриппа, бесспорно, идеалист, его советы Августу сами по себе интересны и характеризуют качества Агриппы. В 29 г. до н. э., после окончания гражданской войны, Октавиан советовался с Агриппой и Меценатом, следует ли ему отказаться от власти или хранить ее. Как передает Дион Кассий, в речи Агриппы были такие слова:

«Не удивляйся, Цезарь, что я буду советовать тебе отказаться от единовластия, хотя лично я извлек из него множество благ, пока ты им владел.

Я считаю, что надо заранее подумать не о моем личном благе, о котором я вообще не забочусь, а о твоем и об общем благе. Рассмотрим спокойно все, что связано с единовластием, и пойдем тем путем, какой укажет нам разум. Ведь никто не скажет, что нам надо любым способом схватить власть, даже в том случае, если она невыгодна. Если же мы поступим иначе, т. е. будем держаться за власть во что бы то ни стало, то будет казаться, что мы или не смогли вынести счастливой судьбы и рехнулись от успехов, или что мы, давно пользуясь властью, прикрываемся именем народа и Сената не для того, чтобы избавить их от злоумышленников, а чтобы обратить их в своих рабов. И то и другое достойно порицания.

Кто не вознегодовал бы, видя, что мы говорим одно, а думаем другое?! Разве не стали бы нас ненавидеть еще больше, если бы мы сразу обнаружили свое истинное намерение и прямо устремились бы к единовластию?!

Раз это так, то нас будут обвинять ничуть не менее, даже если вначале у нас и мыслей подобных не было, а только потом мы стали стремиться к власти. Быть рабом обстоятельств, не уметь владеть собой, не уметь использовать на благо дары счастья — все это гораздо хуже, чем причинить кому-либо несправедливость по причине несчастья. Ведь одни люди часто под влиянием обстоятельств бывают вынуждены совершать несправедливости ради своей выгоды, но вопреки своей воле, а другие люди, не владеющие собой, жаждут совершить зло, и в результате оказывается, что они поступают вопреки своей выгоде.

Если мы не обладаем трезвым рассудком, если мы не можем обуздать себя в счастье, выпавшем на нашу долю, то кто поверит, что мы будем хорошо управлять другими или сумеем достойно перенести несчастья?

Так как мы не принадлежим ни к тому, ни к другому сорту людей и так как мы не хотим ничего совершать безрассудно, а хотим делать только то, что сочтем наилучшим в результате обдумывания, поэтому давайте примем определенное решение по этому вопросу.

Я буду говорить откровенно. Ведь сам я не могу говорить иначе и знаю, что тебе не будет приятно слушать ложь и лесть.

Равноправие хорошо звучит на словах и является в высшей степени справедливым на деле. Разве не справедливо, чтобы решительно все было общим у тех людей, которые имеют общую натуру, общее происхождение, выросли в одних и тех же нравах, воспитаны в одних и тех же законах и отдали на благо родины все силы души и тела?! Быть почитаемым не за что иное, кроме как за превосходные личные качества — разве это не самое лучшее?!

Если люди управляются таким образом, то они, считая, что и блага и беды для всех одинаковы, не желают, чтобы с кем-либо из граждан приключилось несчастье, и сообща молятся о том, чтобы всем им выпало на долю самое лучшее. Если человек обладает каким-либо выдающимся качеством, то он легко проявляет его, активно развивает и с очень большой радостью демонстрирует перед всеми. А если он замечает хорошее качество в другом, то он охотно его поощряет, усердно поддерживает и в высшей степени высоко чтит. Но если кто-нибудь поступает плохо, то всякий сочувствует, считая, что проистекающие от этого урон и бесславие являются общими для всего государства. Так обстоит дело при республиканском строе.

При единовластии все обстоит иначе. Сущность заключается в том, что никто не хочет ни видеть, ни иметь никаких достойных качеств (ибо имеющий высшую власть является врагом для всех остальных). Большинство людей думает только о себе, и все ненавидят друг друга, считая, что в благоденствии одного заключается ущерб для другого, а в несчастье одного — выгода для другого.

Поскольку все это обстоит так, то я не вижу, что могло бы склонить тебя к жажде единовластия. Кроме того, ведь такой государственный строй для народов тягостен, а для тебя самого он был бы еще более неприятен. Или ты не видишь, что наш город и государственные дела еще и теперь находятся в состоянии хаоса? Трудно сокрушать нашу народную массу, столь много лет прожившую при свободе, трудно снова обратить в рабство наших союзников, одни из которых издавна жили при демократическом строе, а других освободили мы. Трудно это сделать в то время, как мы со всех сторон окружены врагами»[60].

Мы не отвергаем ни одной грани могучего таланта Агриппы, но сейчас нас интересует только его честолюбие.

Читаем у Диона Кассия: «Агриппа в Риме воздвиг храм, названный Пантеоном, в 25 г. до н. э. (храм всех богов). Называется этот храм так, быть может, благодаря изображениям многих богов на пьедесталах статуй Марса и Венеры. Я же думаю, что название происходит от того, что храм имеет вид фолоса[61], напоминающего небо. Агриппа хотел там водрузить статую Августа и присвоить зданию его имя. Но так как Август не разрешил ни того, ни другого, Агриппа поставил там статую первого Цезаря, а в преддверии храма — статую Августа и свою собственную»[62].

Достаточно яркий пример честолюбия.

Буквально через несколько месяцев возник основной конфликт между Августом и Агриппой.

Август, по общему мнению, был одним из самых выдающихся правителей Древнего Рима. Но забота об империи нисколько не умаляла его помыслов о семье. Цезарь страстно хотел внуков, ему надо было кому-то оставить империю.

В 25 г. до н. э. он выдает замуж свою единственную дочь Юлию. В мужья ей он выбрал сына своей единственной сестры Октавии, Марцелла. Свадьба двоюродных брата и сестры, двух бесспорных претендентов на наследство, должна создать в лице их внуков династию. И менее умный человек, чем Август, мог прийти к подобному выводу. Тем более, что, как сказал историк Веллей Патеркул: «…он [Марцелл] был юношей с врожденными добродетелями, с радостным настроением духа, с талантом, достойным участи, которая ему предназначалась»[63].

Тот же историк пишет: «Люди думали так: случись что с Цезарем, он [Марцелл] стал бы преемником его власти, но сомневались в том, что к этому спокойно может отнестись Агриппа». И далее: «После его [Марцелла] кончины возвратился Агриппа [он перед этим отправился в Азию под предлогом государственных дел, но, как гласит молва, на время скрылся из-за тайной вражды с Марцеллом] и взял в жены дочь Цезаря Юлию — она была до того замужем за Марцеллом, — женщину, не принесшую счастья ни ему, ни государству».

Агриппа, без сомнения, второй человек в государстве — по родству: он женат на одной из дочерей Октавии; по военным заслугам: он крупный военачальник, и только ему Август обязан своей победой над Антонием, а это значит и империей; и, наконец, по таланту: он выдающийся инженер, Леонардо да Винчи своего времени. Пока Юлия была девочкой, он всерьез не задумывался над проблемой ее замужества. И вдруг с горечью понял: нет, он вовсе уже не второй, а только третий человек в империи. Он знает, с каким нетерпением ждет Август внуков от Юлии, а после рождения внука или внуков ранг Агриппы еще понизится — он будет четвертым или пятым, но никогда больше не будет вторым.

Праздник империи — не для Агриппы. Марцелл, ввиду знатности рода и легкости характера, уверенно выдвигается на предназначенное ему место, он эдил, его любят. Все происходящее он воспринимает как должное, а как же иначе? Агриппа понимает, что ход событий именно таков, но сердце его не может примириться с этим. Проходит всего несколько месяцев, их противостояние усугубляется. Агриппа понимает, что апеллировать к Августу бесполезно, да это и не в его характере. Он собирается и внезапно в конце 25 г. до н. э. уезжает в Митилену, известную тем, что именно отсюда начал свой последний путь Помпей Великий на Лесбос. Август искренне огорчен, но он не видит выхода из создавшейся ситуации. Несколько месяцев замужества дочери открыли ему глаза на то, что такое ревность мужчины, ревность его лучшего друга. Агриппа ревнует. Август пытается его вернуть во время поездки в Азию в 24 г. до н. э., но безуспешно.

К счастью, судьба быстро развязывает этот узел. В 23 г. до н. э. Марцелл, теперь уже верховный жрец и эдил, внезапно умирает. Историки глухи на этот счет. Слишком много внезапных смертей в ту эпоху.

Ранее обзор этого события был выполнен Ф.Ф. Зелинским и заслуживает быть приведенным полностью.

«В 25 г. была отпразднована свадьба Марцелла и Юлии; на 24-й год ждали рождения младенца. Тотчас бы по всему подвластному Августу миру помчались гонцы приглашать народы в Рим на великое искупительное торжество, которое состоялось бы в следующем, 23 году. И Гораций предполагал украсить это торжество своей поэзией; ода 1.21:

Диану — нежные хвалите хором девы, Хвалите, отроки, вы Цинтия с мольбой, и т. д. —

была, по всей вероятности, написана в ожидании его. Так велика была повсеместная уверенность, что Фортуна не откажет Цезарю в этом новом драгоценном подарке.

И все-таки она ему в нем отказала. 24-й год не принес наследника императорскому дому, а следующий унес даже надежду на его появление. Марцелл занемог; отправленный лечиться в знаменитые своими морскими купаниями Байи, он там и скончался в один из последних месяцев того года, который должен был быть годом искупительного торжества. Велико было горе, причиненное смертью этого светлого, ласкового юноши; Август, не оставлявший надежды до последних дней, отказался от звания консула, в котором он рассчитывал встретить зарю золотого века…»[64]

Анализ Зелинского безусловно интересен для нас не только абсолютным совпадением хронологии, но и тем, что Зелинский, без сомнения, использовал какие-то другие источники, выпавшие из нашего поля зрения. Так, он приводит очень важное для нас уточнение: смерть Марцелла произошла в конце 23 г. до н. э.

Только два человека заинтересованы в смерти Марцелла: Ливия — жена Августа, двое детей которой от первого брака остаются не у дел, и Агриппа, но эту версию мы здесь не рассматриваем.

Буквально через несколько дней после смерти Марцелла Агриппа срочно покидает Митилену. Причин для его пребывания в Азии больше нет.

Но встреча Августа с Агриппой чуть-чуть отдает горечью. Они безусловно рады. У императоров всегда дефицит друзей. Август по-прежнему влюблен в Ливию, однако такой друг, как Агриппа, — это всегда друг. Но теперь к их дружбе примешивается настороженность. Оба задают себе вопрос: «А что же дальше?» Они понимают, что этот вопрос надо решать, причем немедленно. Юлия молода, красива, небольшая полнота только красит ее. Помимо всего, она сексуальна, вернее, гиперсексуальна, Август знает это больше Агриппы. Взгляды, которыми Юлия осматривает молодых людей, слишком многое говорят ему. Он понимает, чувствует дочь. Разве он сам, влюбившись в Ливию, не отнял ее беременной у супруга? Не побоявшись конфронтации с Сенатом, он даже предал этому союзу вид законности. Но выбор Августа был безупречен. Государственный ум Ливии и огромная чувственность позволили ей сразу же понять, какие женщины интересуют Августа. И Ливия быстро и жестко, как и всегда, действует. Она велит немедленно подобрать женщину для Августа. Наутро Август доволен. Ливия и Август за завтраком посмотрели друг на друга и рассмеялись. Впредь и эту проблему решает за Августа Ливия. Но за дочь решает он, и только он.

Агриппа явно дает понять, что не хочет видеть в качестве мужа Юлии никого другого. Но он женат. Ему около сорока. Юлия более чем вдвое младше него, но Агриппа очень хочет жениться на ней. Юлии все равно, ей нужен мужчина, и, бесспорно, по знатности Агриппа не имеет себе равных. Итак, намерения Агриппы и Юлии для Августа понятны. Теперь самое сложное. Октавия. Сестра. Женщина с безупречной репутацией. Ей необходимо сказать и доказать, что государственные интересы требуют развода ее уже стареющей дочери с Агриппой. Последний понимает все, но его честолюбивые планы связаны только с Юлией, других вариантов попросту нет. Двое — Август и Агриппа — сидят вечером и пьют. Август — в своей манере, чуть-чуть притрагиваясь к рюмке. Агриппа — много, по-солдатски. Они принимают решение. Агриппа вновь уезжает в Митилену. Идет 22 год до н. э. Целый год Цезарь ведет переговоры с Октавией. Ему искренне жаль сестру. Но делать нечего. Через год все, даже самые мелкие детали, утрясены. Агриппа получает развод, он свободен, он возвращается в Рим к свадьбе. Шествует 21 год до н. э.

Это фон, основанный на описаниях римских историков. Теперь обратимся к Флавию. Посещение Агриппой Митилены — основной ключ к хронологии Флавия.

И еще один интересный штрих — полемический. Рим приветствует женитьбу Юлии и Агриппы. Каков их брак? Юлия, которая в будущем станет притчей во языцех, известная многими скандалами и сосланная Августом, и в юности не отличалась особыми добродетелями. Светоний, говоря о Тиберии, пишет: «Юлия же своим нравом была ему противна — он помнил, что еще при первом муже она искала близости с ним, и об этом даже говорили повсюду» (Светоний. Тиберий, 7). У нас нет оснований не доверять Светонию. Смешно думать, что Агриппа не знал или не замечал слабостей своей жены. Мало того, в пору его женитьбы она была соблазнена Семпронием Гракхом (Тацит. Анналы. 1:53). Решался ли Агриппа, которому шел пятый десяток, оставлять на несколько месяцев или хотя бы недель юную и ветреную дочь Августа? Однозначно — нет.

Тогда возникает вопрос: почему многие историки и писатели с упорством, достойным лучшего применения, писали о посещении Агриппой Иудеи и Иерусалимского храма в более позднее время, например, в 15 г. до н. э., ссылаясь при этом на Флавия? Ответ на этот вопрос очевиден. Только перенос сроков строительства храма на 6–8 лет позволяет совместить эту дату с Флавием. Иной причины нет.

Как пишут римские историки, Агриппа в последний раз надолго (на несколько месяцев) отлучался из Рима только накануне свадьбы. Вернулся он в Рим в 21 г. и до самой смерти не оставлял Юлию, с которой, кстати, нажил четверых детей.

Хроники Флавия полностью год в год соответствуют римским историкам. «Тем временем в местности за Ионийским морем был в качестве представителя Цезаря послан Агриппа. Когда последний остановился для зимовки в Митилене, находившийся с ним в коротких приятельских отношениях Ирод прибыл также туда, а затем возвратился обратно в Иудею» (25 г. до н. э.) (И.Д. 15:10.2).

«По истечении 17-го года царствования Ирода в Сирию прибыл Цезарь» (24 г. до н. э.) (И.Д. 15:11.1). «После стольких прекрасных сооружений Ирод приступил при начале восемнадцатого года своего царствования к невиданному дотоле делу, а именно к перестройке храма Господня» (начало 23 г. до н. э.) (И.Д. 15:11.6). «Самый храм был отстроен священнослужителями за один год и шесть месяцев (окончен в 22 г. до н. э.). Около этого же времени царь предпринял поездку в Италию, чтобы повидаться с Цезарем, а также со своими сыновьями, жившими в Риме. Цезарь принял (22 г. до н. э.) его во всех отношениях любезно и разрешил отвезти на родину сыновей, которые уже успели закончить свое образование» (И.Д. 16:1.2).

Мы подошли к самому заметному или замечательному месту нашей идентификации, собственно, в основном ради которой и писалась данная глава. Нам необходимо совместить датировку римских историков с Флавием.

«Устроив это и узнав, что Марк Агриппа вновь прибыл из Италии в Азию, Ирод тотчас поехал к нему и просил его приехать в Иудейское царство, чтобы найти там гостеприимство преданного ему друга. Тот уступил настойчивым просьбам царя и приехал в Иудею. Ирод принял его с возможною любезностью во вновь отстроенных городах своих, где показывал ему все замечательные сооружения, а затем доставлял ему и друзьям его всевозможные развлечения и удовольствия, не щадя на это никаких средств. Так, он показал ему Себасту и вновь отстроенную приморскую Цезарею (Кесарию), равно как и сооруженные с такими крупными издержками крепости Александрион, Иродион и Гирканию. Вместе с тем он повез его также в Иерусалим, где народ встретил Агриппу в праздничных одеяниях и с криками восторга. Агриппа в свою очередь принес Всевышнему в жертву гетакомбу и устроил народу угощение, причем не давал никому перещеголять себя в щедрости. Несмотря на то, что он охотно остался бы здесь еще на несколько дней, Агриппа, однако, был стеснен временем: будучи принужден вернуться вновь в Ионию, он, ввиду приближения зимы, не считал безопасным отлагать свое плавание» (И.Д. 16:2.1). Это событие зимы 22 г. до н. э. Типичная и тенденциозная ошибка кроется в этой дате. К примеру, Джон Марко Аллегро[65] да и другие авторы относят посещение Агриппой Ирода к 15 г. Уверен, что Аллегро просто процитировал кого-нибудь из многочисленных авторитетов. Да, эта дата действительно ключевая. Ибо она ключ к хронологии строительства Третьего храма, а следовательно, к той самой фразе из Флавия: «Царь провел зиму у себя дома, а с наступлением весны направился опять к Агриппе, который, как он знал, имел в виду предпринять поход на Босфор» (И.Д. 16:2.2). Это — весна 21 г. до н. э.

«После этого Агриппа уехал с Лесбоса, царь же решил от Самоса вернуться домой и поэтому простился с Агриппою» (И.Д. 16:2). Это было в 21 г. до н. э.

Здесь идентификация дат полная. Но, к сожалению, такие удачи бывают не всегда.

Не надо думать, что записки или хроники Ирода, положенные Флавием в основу данных глав, содержат детальное хронологическое описание тех или иных событий. Отражение своих заслуг перед Римом и Иудеей, оправдание собственных поступков — вот цель Ирода. Поэтому когда Флавий употребляет выражение типа «около этого же времени», это означает только одно: он просто не знает точную дату. К счастью, в большинстве случаев Флавий предельно точен. Здесь поездка царя возможна в 21 г., во всяком случае, в начале года.

«Впрочем, пока у царя чувство родительской любви было еще сильнее всякой подозрительности и клеветы, и поэтому он очень заботился, чтобы его сыновьям оказывались всевозможные почести; когда же они достигли соответственного возраста, он женил их, а именно: Аристовулу дал в жены Беренику, дочь Саломеи, а Александру — Глафиру, дочь каппадокийского царя Архелая» (И.Д. 16:1.2). С очень большой долей вероятности события эти происходят в 21 г. до н. э. Аристовулу в ту пору идет 16 год, Александру — 17-й.

Небольшое отступление. Как правило, Флавий пользуется только достоверными фактами. Например, описывая год смерти Ирода, он говорит: «В эту ночь произошло лунное затмение». Как в последующем подтвердили астрономические вычисления, лунное затмение действительно происходило в 4 г. до н. э.

У Флавия есть еще один текст. Каждую свою главу, или, в его терминологии, «книгу», он хронологирует, например:

Содержание книги пятнадцатой охватывает период в 18 лет: 39 г. до н. э. — 21 г. до н. э.

Фактически начало событий относится к 38 г. до н. э.

Книга шестнадцатая охватывает период в 12 лет: 21 г. до н. э. — 9 г. до н. э.

Здесь у Флавия ошибка на один год: события книги оканчиваются в 8 г. до н. э.

Содержание книги семнадцатой обнимает период в 14 лет: 8 г. до н. э. — 6 г. н. э.

Флавий — не математик. При описании древностей он иногда в каждой последующей книге несколько строк посвящает событиям предыдущей книги. Это его стиль. Он историк. Вместе с тем при цитировании Ирода, ссылках на те или иные моменты из римских историков он безупречно точен. Многократные указания на даты Олимпиад и иных событий подобны указателям на трассе. Мы буквально не в состоянии свернуть в сторону. Все события датируются с высокой степенью достоверности. Надо сделать скидку на знания Флавия. Данная эпоха имела ко времени описания примерно столетнюю историю. Многие иудейские источники после разрушения Иерусалимского храма в 70 г. были уничтожены, а римские — не указывали столь малозначащих событий в одной из многочисленных провинций империи. Таким образом, отклонения в хронологии на год или два, да еще с учетом разницы в летосчислении, вполне допустимы.

Следует также помнить, что Флавий — в первую очередь писатель: моменты, которые он считает важными, он описывает, анализирует по нескольку раз, возвращаясь к ним вновь и вновь, или, наоборот, нарушает временную нить, забегая вперед в своем повествовании. Бесспорно одно: книги Флавия — замечательный и практически единственный материал для хронологии событий в Иудее тех лет — преддверии и начале христианства. Наши изыскания и анализы мы свели в хронологию Ирода по книге Иосифа Флавия «Иудейские древности» и в последующих главах еще не раз будем к ним обращаться. Отдельным событиям и личностям, например Ироду и Иродиаде, мы посвятим целые главы, где будут в деталях описаны события тех лет, но заканчивая эту главу, запомним для себя две даты, которые в будущем будут опорными в нашем повествовании: это 8 г. до н. э. — рождение Иродиады и 23–22 гг. до н. э. — начало и окончание строительства Третьего храма.

Мы завершили расшифровку хронологии событий времен Ирода по книге Иосифа Флавия «Иудейские древности». Эти же события иногда более, иногда менее, детально описаны в его другом произведении — «Иудейская война». Сравнивая тексты и даты этих двух книг, мы практически всегда будем отдавать предпочтение «Иудейской войне». Наша мотивация заключается в следующем. В хронологическом плане «Иудейская война» написана в сроки гораздо ближе ко временам Ирода, а точнее на 16 лет. Во-вторых, этот свой первый труд Флавий писал, как говорится, на одном дыхании, будучи еще совсем молодым человеком. Положение его в обществе еще было неустоявшееся, нестабильное, и он мог рассчитывать только на себя, на свою великолепную память, талант историка. Иное дело «Древности» — здесь он уже маститый, увенчанный лаврами, стареющий корифей — у него много помощников, готовящих и разрабатывающих эпизоды, отдельные события. Я ничего не утверждаю, просто логика подсказывает, что острота восприятия ситуации в этом случае поневоле притупляется.

Есть и другой аргумент. «Иудейская война» — первый труд Флавия. Практически всю хронологию тех событий Флавий ведет от разрушения Иерусалимского храма, происшедшего в середине 70 г.

Хронология событий по книге Иосифа Флавия «Иудейская война».

117 г. до разрушения храма (47 г. до н. э.) — Гиркан становится первосвященником и этнархом. Гиркан был крайне вялым и для правителя слишком слабым. Поэтому наместником Иудеи Юлий Цезарь назначил бывшего начальника войск Антипатра. Тот вскоре назначил начальником в Иерусалиме своего старшего сына Фасаила, а второго сына, Ирода, который был тогда еще очень молод (25 лет), послал с такими же полномочиями в Галилею (И.В. 1:10.4).

116 г. до разр. хр. — Цецилий Басс умертвляет Секста Цезаря (И.В. 1:10.10).

114 г. до разр. хр. — Прибытие Кассия в Сирию (И.В. 1:11.1).

113 г. до разр. хр. — Удаление Кассия (И.В. 1:11.3). Малих подкупил одного из царских виночерпиев, чтобы тот отравил Антипатра (И.В. 1:11.4).

110 г. до разр. хр. — Пленение Гиркана парфянами (И.В. 1:13.11).

109 г. до разр. хр. — Антоний назначил Ирода царем Иудеи (И.В. 1:14.4).

109 г. до разр. хр. — Прибытие в Иудею римского полководца Вентидия, возвращение в Птолемаиду Ирода (И.В. 1:15.2–3).

108 г. до разр. хр. — Вентидий призывает Симона и Ирода к совместной борьбе против парфян (И.В. 1:16.4). Изгнание парфян и смерть Пакора (И.В. 1:16.6).

107 г. до разр. хр. — победа над Паппом и взятие Иерусалима (И.В. 1:16.6–8).

107 г. до разр. хр. — смерть Антигона (И.В. 1:18.3).

104 г. до разр. хр. — возвращение Антония из Парфянского похода (И.В. 1:18.5).

101 г. до разр. хр. — землетрясение (И.В. 1:19.3). Победа Октавиана при мысе Акций (И.В. 1:20.1).

88 г. до разр. хр. — назначение Ирода наместником Сирии (И.В. 1:20. 4).

92 г. до разр. хр. — Ирод заново отстроил Иерусалимский храм (И.В. 1:21.1).

74 г. до разр. хр. — казнь Антипатра (И.В. 1:33.8).

В результате анализа двух книг Флавия бросается в глаза неравномерность сведений о датах жизни Ирода. Большинство из них приходится на первые 10–15 лет его царствования. Это вполне закономерно. На царский трон Ирода возвели римляне. Весь период римского присутствия в Сирии и Иудее, начиная со времен Помпея тщательно описан римскими историками. Флавий не встречал здесь трудностей. Кроме того, в его распоряжении были записки Ирода. В начале своего царствования Ирод делал записи, они в целом послужили хорошей основой Флавию. По существу, он создал отдельную книгу о жизни Ирода, книгу, для которой он пользовался несколькими основополагающими источниками. Трагедия жизни Ирода так или иначе связана с Мариамной. Смерть Мариамны, которую Ирод казнил в припадке слепой ярости, наверняка привела к трансформации его дееспособности. Карьера блестящего полководца окончена. В его действиях уже нет того безудержного фанатизма, напора. Он уже не замечает рядом с собой тень Фортуны. Богиня Тоски, не входящая в греческий пантеон, примостилась с ним рядом, она похожа на Мариамну, мертвую, лежащую в меду, — холодную и бесстрастную. Она не предпринимает никаких действий. Но как только Ирод погружается в сон, пытаясь отрешиться от жгучей реальности, она тихо поднимает свои бестелесные руки, окутанные прозрачным виссоном, и погружает их в сердце Ирода, холодя его, как снежинки, падающие на ладонь, и по каплям забирая его горячую кровь. Ирод понимает это. Войн практически нет. Его тяга к забвению выливается в два направления. Он строит, он упрочает государство. Он не видит, не хочет видеть около себя конкурентов. Да и на самом деле, в окружении царя нет другой такой колоритной фигуры да и не может быть. Ирод бы этого не потерпел. Он наводняет страну шпионами, он уничтожает возможных конкурентов. Он — деспот. И непокорная и говорливая Иудея смолкла и смирилась. Казнь Мариамны ужаснула страну, и, казалось, она на несколько лет уподобилась Ироду, стараясь забыться. Следующее действие Ирода еще в большей степени потрясло Иудею. Он решил перестроить храм. Если б это решение принял потомок Маккавеев, несомненно, задуманное вызвало б в массах прилив энтузиазма. Подобные стройки объединяют нацию. Но сейчас инициатором выступал Ирод-идумей, убийца прекрасной Мариамны. Можно ли ему верить? И на сколько лет затянется эта стройка? Все знают, что жизнь без храма невозможна.

Для нас интересно другое: важнейшая информация, полностью совпадающая в двух книгах Флавия и подтвержденная римским источником. Храм строился с 23 по 22 г. до н. э.

Вероятно, смерть Мариамны положила конец запискам Ирода. Забвение он находил в стройках, в огромном количестве строящихся городов. Стиль Флавия не дает возможности определить грань, где он перестал пользоваться записями Ирода, а перешел к творческой переработке монументального труда Николая Дамасского. Скорее всего, сразу же после битвы при мысе Акций. Здесь мало дат. Интриги, завязанные в клубок, узлы, распутать которые невозможно. И чувство неудовлетворенности. Уж очень явственный злодей Ирод. Сыновья Мариамны прекрасны, любимы им, они — единственное его воспоминание о Мариамне. Слишком умудрен Ирод годами, борьбой, жестокостями, слишком велик его ум, пусть даже это ум Злодея, чтобы принимать скоропалительные решения. Да и Николай Дамасский был рядом с ним в момент, предшествующий его жуткому выбору. Не все так очевидно. Что-то недоговаривает историк, не все ясно у Флавия.

Одно дело — казнь Петром Великим своего сына. Реальность деяний последнего была слишком тяжела для весов Фортуны. Нет никаких оснований полагать, что Петр жаждал смерти своего сына. Горечь и печаль владели им. Но ему нечего было бросить на вторую чашу. Это был сын от нелюбимой женщины, с ним никогда не было духовной близости.

В трагедии Ирода — все иначе. Это шекспировский сюжет. Мариамна боготворима им. Дети, ее и его дети, — вечная память о сказке, о невозвратном. Раздоры с детьми отнюдь не означают, что Ирод не любил или не любит Александра и Аристовула. Любит. И вот он перед фактом страшного решения.

Эринии, богини мщения с глазами коровы перед закланием и змеями, обвивающими их головы, обнимают вечно печальную и молодую богиню Тоски с лицом Мариамны, и все трое подходят к весам. Бестелесный и широченный рукав одеяния Тоски касается края чаши, и весы вздрагивают. И жала змей тоже опускаются в чашу, и она с грохотом опускается вниз. Ирод с трудом отрешается от страшного видения. Не дано смертным преступить волю бессмертных. Так гласит греческая идея. Но здесь знание Ирода, его приверженность монотеизму способствуют роковому решению. Для приверженца греко-римского культа Эринии — реальные существа. Для Ирода — только игра воображения. У него нет сдерживающих факторов. Он знает, что Незримый не занимается частностями. Жизнь отдельных личностей не входит в сферу его интересов. Решение остается за Иродом. Всю свою сознательную жизнь Ирод занимается именно этим. Он не привык медлить. Он больше не хочет видеть ни Эриний, ни Тоски, он делает выбор.

Хронология событий по книге Иосифа Флавия «Иудейские древности».

Хронология книг Иосифа Флавия «Иудейские древности».

Глава 11 Публий Сульпиций Квириний

Сенатор Публий Сульпиций Квириний, родившийся в аристократическом районе близ Тускула в Альбанских холмах, сделал блестящую карьеру. Доподлинно известно, что он около 6-10 гг. н. э. управлял провинцией Сирией.

Понятно желание, которое возникает у многих исследователей, забыть или исключить возможность «причесывания» евангелий, происходившего на протяжении 20 веков. Желание найти малейшую зацепку в подтверждение правоты евангелистов заставляет их приводить иногда совершенно парадоксальные и «притянутые за уши» объяснения библейских текстов.

Вернер Келлер, склоняющийся к тому, что рождение Христа произошло около 7 г. до н. э., полагает, что Квириний возглавлял кампанию против гомонадов — племени, обитавшего в горах Тавра в Малой Азии. Резиденция и штаб Квириния в 7-10 гг. находились в Сирии.

В основу его рассуждений положены тексты двух исторических раритетов о двойном легатстве Квириния. Однако он не прав.

В 1764 г. недалеко от Рима, в Тиволи, была найдена очень плохо сохранившаяся латинская надпись, свидетельствующая о важном чиновнике, дважды при Августе занимавшем должность проконсула Сирии. Имя проконсула не сохранилось. Т. Моммзен реконструировал этот текст, вполне обоснованно полагая, что Квириний — наиболее верная кандидатура на двойное легатство.

Мы приводим этот текст по книге Б.Г. Деревенского.

«Публий Сульпиций Квириний, сын Публия, консул… В качестве проконсула управлял провинцией Крита и Киренаики… Легат, пропретор божественного Августа провинции Сирии и Финикии, он вел войну против народа гомонадов, который убил Аминту, своего царя. По случаю покорения этого народа власти и могуществу божественного Августа и народа римского Сенат определил бессмертным богам два моления за успехи, достигнутые им, а ему самому постановил оказать почести триумфа. Он получил как проконсул провинции Азии и как легат, пропретор божественного Августа во второй раз провинцию Сирию и Финикию»[66].

Не отрицая, а поддерживая версию о двойном легатстве Квириния, мы вынуждены констатировать, что первое легатство происходило гораздо ранее даты возможного рождения Христа.

Нам достаточно обратиться к вполне достоверным римским источникам.

Читателей, детально интересующихся событиями этого периода, мы отсылаем к известной книге Т. Моммзена «История Рима». Расшифровка Моммзена в сочетании с текстами Тацита (Анналы, 3.48) абсолютно точна.

В 24 г. до н. э. Амиша погиб в борьбе против гомонадов. Наместник провинции Сирии и Финикии, назначенный на этот пост в 21 г. до н. э., Публий Сульпиций Квириний вступил в их область, заблокировал подвоз продовольствия и принудил к сдаче в 20 г. до н. э. Гомонадов расселили в соседних местностях, а их область обезлюдела (Страбон. География. 12:6.5).

В 12 г. до н. э. Квириний получил консульство вслед за Публием Квинтилием Варом. Затем он вплоть до кончины усыновленного Августом Гая был его советником в Армении и уж никак не мог быть в Иудее.

С 6 по 10 г. н. э. он вторично получил в управление Сирию и Финикию и умер в 21 г.

Никакого отношения ко времени первой переписи, когда Сирией управлял Гай Сентий Сатурнин (8–6 гг. до н. э.), Публий Сульпиций Квириний не имел. Да и как можно всерьез обсуждать его двойное легатство, когда достоверно известно, что с 8 по 6 г. до н. э. Сирией управлял не менее заслуженный сановник — Гай Сентий Сатурнин!

Гораздо честнее сказать: «Синоптики ошиблись». Но ошибка их вполне простительна. Дело в том, что новации Квириния были благожелательно восприняты в Иудее. Страна к этому времени была абсолютно измучена тем террором, который развязал сразу же после смерти Ирода Квинталий Вар. Вполне естественно, что все плохое, происходившее в Иудее сразу же после кончины Ирода и последовавшего за ним восстания или бунта, молва связывала с Квинтилием Варом. А он прибыл в Иудею вскоре после рождения Иисуса Христа.

Глава 12 Архелай — этнарх Иудеи

С именем Архелая связаны два необычных косвенных доказательства о дате рождения Христа.

После смерти Ирода в Иерусалиме начались волнения. «В это время наступил праздник, в который иудеям древним Законом предписано есть опресноки (этот праздник носит название Пасхи). Между тем Архелай стал опасаться за целость своего царства, если не подавит волнения народа. Поэтому он выслал все свое войско, а также кавалерию, предписав последней воспрепятствовать тому, чтобы заключенным в храме была оказываема какая-либо поддержка со стороны расположившихся вне святилища, а также ловить тех, кто избег руки пехоты и считал бы себя уже в безопасности. Таким образом всадники перебили до 3 тысяч человек; остальные ушли на ближайшие возвышенности. Затем Архелай велел возвестить всем, что разрешает им вернуться к делам своим. Тогда эти люди оставили празднование Пасхи и возвратились домой, боясь всяких осложнений, хотя они (вначале) и выказали благодаря своей необразованности такую дерзость. После этого Архелай в сопровождении своей матери, Птолемея, Николая и многих других друзей отправился в морское путешествие…» (И.Д. 17:9.3).

Отъезд Архелая в Рим состоялся в середине апреля. Он торопит узаконить свое право на наследование трона Иудеи, поскольку у него есть сильнейшая оппозиция в лице его родного брата Антипы.

«В это же самое время отправился в Рим также другой сын Ирода, Антипас (Антипа) имея в виду со своей стороны выступить претендентом на престол» (И.Д. 7:9.4).

Цезарь выслушал обе партии и отложил решение. Августа можно понять: речь идет о выборе проводника политики Рима в очень неспокойном регионе, и у него есть очень много оснований для беспокойства. Историк пишет:

«Поездка в Рим (74 г. до разр. хр., 4 г. до н. э.), которую должен был совершить Архелай, дала повод к новым волнениям» (И.В. 2:1.1). В Иудее иррациональное вновь берет верх над разумом. Объективных причин для волнений нет. Казалось бы, наоборот, народ должен радоваться смерти Ирода. Но нет, Ирод словно не желает уходить в небытие один. Тень его хочет увести с собой как можно больше народа, и это ей удается. Бессмысленное восстание 4 г. до н. э. станет прологом революции 66 г. н. э., приведшей к гибели Иудеи. Так и хочется провести аналогию между событиями 1905 и 1917 гг. в России.

Флавий так описывает начало бунта.

«При наступлении дня Пятидесятницы огромные толпы народа собрались в город»… (И.Д. 17:10.2).

Все основные претенденты на престол в это время находились в Риме, а восстание в Иудее было жестоко подавлено Варом и Сабином. «Потом Вар разослал по стране часть своего войска и стал ловить виновников возмущения» (И.Д. 17:10.10). С разрешения Вара в Рим прибыло посольство иудеев, просившее автономии. Вар, которого принято упрекать в излишней жестокости при подавлении мятежа, действует как настоящий римлянин, может быть, не наделенный слишком высокими интеллектуальными качествами. Он не возражает против поездки иудеев и целиком полагается на волю Цезаря. Но решение того должно выполняться неукоснительно. Возможно, даже вероятно, он сообщил об этом иудеям. Оба посольства практически одновременно прибывают в Рим.

Август не хочет ошибиться. Мир в провинции поставлен на карту. «Цезарь собрал совет из своих приближенных и главных римских должностных лиц в храме Аполлона» (И.Д. 17:1.1). Для нас чрезвычайно интересно и другое сообщение Флавия: «На совещании в Риме, где партии Архелая и Антипы излагали свои претензии, он (Август) в первый раз предоставил право участия и голоса усыновленному им сыну Агриппы и дочери его Юлии — Гаю» (И.В. 2:1.4). Гаю, родившемуся в 19 г. до н. э., только недавно исполнилось 15 лет[67]. Он назначен предводителем молодежи, это его первое публичное выступление, первый урок дипломатии. Юноша одарен и красноречив. Вероятно, Цезарь остался доволен его выступлением, поскольку он получает назначение в Армению, где и будет смертельно ранен. Сопровождает его в качестве ментора Публий Сульпиций Квириний.

Цезарь проявил мудрость и осторожность. Раздробил Иудею на части и отдал эти части в правление сторонникам обеих партий. Начинает воплощаться в жизнь принцип «разделяй и властвуй».

«Через несколько дней он назначил Архелая, правда, не царем, но этнархом половины владений Ирода, причем обещал ему почетный титул царя, если только Архелай заслужит это своим поведением. Вторую половину он разделил на две части и отдал их сыновьям Ирода, а именно Филиппу и Антипасу (Антипе)» (И.Д. 17:11.4).

На основании книги Флавия время назначения Архелая тетрархом легко определяется. Праздник Пятидесятницы начался в конце мая 4 г. до н. э. На подавление восстания и отправку делегатов в Рим ушло около двух месяцев. Следовательно, наиболее вероятный срок назначения Архелая — конец июля — начало августа, а прибыл он в Иудею в середине августа, возможно, и на несколько недель позже.

В конце лета либо в начале осени Архелай возвращается в бунтующую Иудею. Слухи о смерти Ирода и начале правления его сына осенью достигают Египта, где проживают родители Иисуса.

«Пришли потом в Мемфис (Миф) и, узрев фараона, они оставались в Египте три года, и Господь Иисус сотворил там много чудес, о которых не написано ни в Евангелии детства, ни в полном Евангелии. Через три года они покинули Египет и возвратились в Иудею. И когда они были уже близко от нее, Иосиф устрашился вступить в страну свою, ибо узнал, что Ирод умер и сын его Архелай наследовал ему»[68].

Конечно, можно пренебречь этой информацией. Но тогда почему пребыванию Христа в Египте отводится именно три года? И мы находим еще одно подтверждение тому, что Иисус был рожден осенью 7 г. до н. э. Слухи о жестокости Архелая конечно же доходят до Марии и Иосифа, кроме того, в Иудее идет война — чем не причина, чтобы направиться в гораздо более спокойную Галилею, где приют им обеспечен?

«Вступив в свою этнархию, Архелай, помня прежнюю неприязнь к нему, так жестоко обращался с иудеями и даже с самарянами, что на девятом году своего царствования (64 г. до разр. хр.) вследствие жалобы соединенного посольства обеих наций, был сослан императором в Виенну — город в Галлии. Его имущество перешло в императорскую казну. Прежде чем он был вызван императором на суд, ему, как говорят, приснился следующий сон. Он видел девять больших полных колосьев, которые пожирались волами; он послал за гадателями и халдеями и спрашивал у них о значении этого сна. Одни толковали его так, другие иначе. Но один ессей, Симон, дал следующее объяснение: „Колосья, кажется, означают годы, а волы — коловратность судьбы, так как они выворачивают плугом почву. Он, поэтому, столько лет останется царем, сколько колосьев он видел во сне, а затем, после разных превратностей судьбы, умрет“. Через пять дней Архелай был потребован к суду» (И.В. 2:7.3).

В «Иудейских древностях» везде вместо цифры 9 стоит 10. Архелай правил примерно 3 года и 5 месяцев до н. э., и если допустить, что он был призван к Октавиану в самом конце 6 г. н. э., то получается, что длительность его правления около 9,5 лет.

Говоря о вещем сне, в котором этнарх видел девять больших полных колосьев, ессей оказался вполне прав: только девять полных лет правления даровала Архелаю судьба. В то же время, когда много позже Флавий создавал «Иудейские древности», он описывал события крупными мазками, прибегая к формальному определению дат. Получается 10 лет. А правильно было бы сказать: «На десятом году царствования, но процарствовав полных девять лет».

Знали ли сыновья Ирода Великого о неком предсказании, сделанном много лет назад волхвами? Скорее всего да, мы еще вернемся к обсуждению этого вопроса. Во всяком случае, пока братья в Риме делили наследство, было по крайней мере три посягательства на трон Иудеи.

«В Перее нашелся некто Симон, один из царских рабов, который, надеясь на свою красоту и высокий рост, напялил на себя корону» (И.В. 2:4.2).

«Даже простой пастух, по имени Афроний, дерзал в ту минуту посягать на корону» (И.В. 2:4.3).

«К тому же времени прибыл в Рим иудейский юноша, воспитанный в Сидоне у римского вольноотпущенника, который, обладая внешним сходством с Александром, убитым Иродом, выдавал себя за последнего в надежде, что никем не будет изобличен» (И.В. 2:7.1).

За неполных четыре месяца выявилось трое претендентов на трон, и это, вероятно, далеко не полный перечень. Та обширнейшая информационная база, которой пользовался Флавий при жизнеописании Ирода, окончена. События от начала правления Архелая до прокураторства Понтия Пилата описаны им очень скупо. Но у нас есть все основания полагать, что братья, вернувшись в свои владения, прежде всего, должны были принять все меры против самозванцев, охотников за властью, тем более, что такими мерами они могли избежать вмешательства римских войск, а только затем начать восстанавливать хозяйство, города, значительно пострадавшие от римлян и арабов, разрушавших все подряд.

Демократия в этих условиях просто невозможна, и Архелай воскресил успешно апробированную его отцом систему террора и тотального сыска.

В начале 7 г., скорее всего в конце февраля либо в марте, в Иудею дошла весть о низложении Архелая, событие это вылилось во всенародный праздник. Наконец-то Рим пошел им навстречу, чаяния народа удовлетворены, жестокий тиран, продолжатель бесчинств Ирода низложен. Нет никаких оснований для возмущения против римлян. Конопий, привезший эту весть и назначенный прокуратором, с любопытством взирает на празднующие толпы.

Август слишком умудрен жизненным опытом, чтобы не понимать, как важно не оставлять ни на один день без присмотра такую беспокойную провинцию, как Иудея. При этом Конопий получает право «жизни и смерти над гражданами» (И.В. 17:8.1). И строжайшие указания всеми способами избегать конфликтов. Эта политика Августа в отношении провинций обеспечила Риму «золотой век», и на склоне лет он да и весь Рим стоят перед ее торжеством.

Приближается наиболее любимый народом праздник опресноков. Мальчику Иисусу, родившемуся в конце 7 г. до н. э., только недавно исполнилось 12 лет, и отец его, до которого дошел слух о смерти Архелая, решился. Потому что ранее, «услышав же, что Архелай царствует в Иудее вместо Ирода, отца своего, убоялся туда идти; но, получив во сне откровение, пошел в пределы Галилейские и, пришед, поселился в городе, называемом Назарет» (Мф. 2:22–23). Чтобы быть до конца точным, следует признать, что в эту версию лучше вписывается рождение Христа в конце 6 г. до н. э.

Безусловно, у Иосифа были какие-то основания опасаться Архелая. Это могла быть информация от путников о поисках некоего младенца, либо о преследовании наследников дома Давидова, либо некая иная, может быть, Высшая информация. Ни Иосиф, ни Мария не решились бы рисковать сыном.

«Каждый год родители Его ходили в Иерусалим на праздник Пасхи. И когда он был двенадцати лет, пришли они также по обычаю в Иерусалим на праздник» (Лк. 2:4-43).

Неизвестно, каким источником пользовался Лука при описании этого несомненно достоверного факта — первого посещения мальчиком Иисусом Иерусалима.

Назарет был провинцией. И яркие впечатления от этого первого посещения надолго запали Иисусу в душу. Он делился о них с учениками, которые вспомнили потом об этом. Он оставался в городе, ликующем после смерти тирана, несколько недель (весь период Пасхи и время, когда родители искали его после завершения торжеств). Везде говорили об избавлении от Архелая, о том, как он пришел к власти, какие постыдные деяния совершал. Впечатления от этого посещения отпечатались в сознании мальчика, творчески преломлялись им, нашли свое отражение в притчах.

«Некоторый человек высокого рода отправился в дальнюю страну, чтобы получить себе царство и возвратиться» (Лк. 19:12). «Но граждане ненавидели его и отправили вслед за ним посольство, сказавши: не хотим, чтоб он царствовал над нами» (Лк. 19:14). Канва, стержень — безусловно эпизод восшествия на трон Архелая, остальное — плод его творчества, сказка волшебная.

И еще, может быть, стих, характеризующий приезд Архелая: «Врагов же моих, тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над ними, приведите сюда и избейте предо мною» (Лк. 19:27). Не вполне согласуется этот пассаж с остальными стихами. Без него вполне можно было обойтись, но если Лука очень достоверно передает чью-то запись либо сказание, то следует только удивляться ее достоверности, потому что эта фраза могла быть где-то в подсознании Иисуса и войти в его сказание как бы помимо его воли. Вот и другой пласт, о котором также можно было сказать «по мотивам отставки Архелая»: «Один человек (Август) был богат и имел управителя, на которого донесено было ему, что расточает имение его; и, призвав, сказал ему: что это я слышу о тебе? Дай отчет в управлении твоем, ибо ты не можешь более управлять» (Лк. 16:2–3).

Спрашивается, почему Иисус через много лет так хорошо помнил жестокость и историю Архелая и неоднократно к ней возвращался? Вероятно, Архелай, следуя завету отца, искал некоего мальчика, грозившего стать пророком, отнять у него трон. Возникает и другой вопрос: только ли Архелай был ожесточен к возможным претендентам на престол? Разумеется, нет. «В тот день пришли некоторые из фарисеев и говорили Ему: выйди и удались отсюда, ибо Ирод (Антипа) хочет убить Тебя. И сказал им: пойдите, скажите этой лисице…» (Лк. 13:31–32).

Отношение Иисуса к дому Иродов более чем очевидно. Они преследовали и преследуют его. Он отвечает им единственно доступным ему оружием: притчами, презрением, кротостью.

Попробуем восстановить события. Рождение Иисуса сопровождается некими знамениями. Ирод встревожен. «И собрав всех первосвященников и книжников народных, спрашивал у них: где должно родиться Христу?» (Мф. 2:4).

Он не делает тайны из своего опроса, и слух о пришествии Мессии ползет по Иудее, впрочем, в который раз. Безусловно, дети Ирода знают о предсказании волхвов, знают об избиении младенцев. Но никто из них не может ручаться, что семья не уехала из Вифлеема до избиения. Ведь выживший из ума их отец отдал приказ об их умерщвлении только через два года. Почему он не сделал этого сразу, почему? Мало ли что могло произойти за эти два года! И этнарх (Архелай), и каждый из новоявленных тетрархов — Ирод Антипа и Ирод Филипп — устраивают негласный поиск мальчика из рода Давидова. Особенно свирепствует Архелай. Но границы между тетрархиями условны, вернее, их вообще нет, и найти в этих условиях ребенка практически невозможно. Но все провинции знают, что ищут какого-то младенца из рода Давидова.

Родители Иисуса лучше, чем кто-либо, знают, кого ищут, и до отставки Архелая путь Иисусу в Иерусалим заказан. Только после отставки Архелая в первый, а может быть, и единственный раз до начала проповедей Иисус посещает Иерусалим. А потом уже он, начав проповедовать, питает инстинктивное отвращение ко всему, что связано с Иродами. Он ни разу ни посещает Тивериаду, отстроенную Иродом Антипой, хотя там огромная синагога и благоприятные условия для проповедей; он избегает и Кесарию Филиппову. Стихи евангелистов можно интерпретировать двояко: «Пришед же в страны Кесарии Филипповой, Иисус спрашивал учеников своих…» (Мф. 16:13). «И пошел Иисус с учениками своими в селения Кесарии Филипповой» (Мф. 8:27). Он останавливается в деревеньках или селениях близ города, а сам город не посещает. Для наших рассуждений не так уж важна мотивация Иисуса. Может быть, он не хотел рисковать, возможно, питал инстинктивное неприятие того, что исходит от Иродов. Этому есть подтверждение. «Ирод (Антипа), увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо очень давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нем и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо. И предлагал Ему многие вопросы, но он ничего не отвечал ему» (Лк. 23:8–9).

Эта цепь логических рассуждений позволяет нам говорить не об эпизоде с избиением младенцев, а о системном антагонизме между Христом и наследниками Ирода. Самым жестоким из них был этнарх Архелай, и тогда становится вполне вероятным, что мальчик Иисус посетил Иерусалим впервые на Пасху в 6 либо 7 г. н. э., когда Иерусалим торжественно отмечал низложение Архелая. Было ему в это время около 13 лет. У этой версии существуют варианты. Маловероятно, но возможно, что Иисус родился в конце 6 г. до н. э. Родители его решились на путешествие в Иерусалим в начале 6 г., когда бесславное правление Архелая подходило к концу и его низложение уже витало в воздухе… Но психологически более достоверно, что Иисус впервые посетил Иерусалим после низложения этнарха.

Глава 13 Иоанн Креститель

На западной кромке долины Ал-Мирд расположен пологий холм, напоминающий конус, который венчает огромная крепость — Гиркания, или Гирканион. Крепость была построена жрецом, соединившим с религиозным званием религиозную власть, — Иохананом Гирканом, и получила его имя. Длительное время она служила прибежищем маккавейских царей, пока не была в 57 г. до н. э. разрушена Габинием — наместником провинции Сирии. Сделано это было в отместку Александру, сыну Аристовула, укрепившему ее против воли римских сюзеренов. Антигон, опекаемый парфянами, в пику Риму несколько подновил крепость в 40–31 гг. до н. э., а в 31 г. до н. э. она была захвачена Иродом, затем реконструировавшим ее с присущим ему талантом, блеском и расточительностью. Во всяком случае, она была полностью готова к 22 г. до н. э., когда Ирод демонстрировал ее своему другу Марку Агриппе. Впоследствии грозный иудейский царь превратил ее в тайную тюрьму, отправляя туда своих мнимых и действительных врагов, для которых крепость являлась весьма кратковременным пристанищем. Ирод был скор на руку. Подобно многим другим деспотам, правившим после него, Ирод издал приказ, запрещающий публичные и частные сборища, тем самым парализовывались всякие действия, направленные против власти. Наличие крепости-тюрьмы в какой-то мере служило напоминанием и ессеям.

Недалеко от Гиркании, в Кумране, на берегу Мертвого моря, находился монастырь. Монастырь этот пережил несколько пиков и падений в своей активной деятельности. Первое падение началось, вероятно, во времена Александра Я иная — жреца-правителя Иудеи и гонителя ессеев. Один из лидеров ессеев — Учитель праведности — был подвергнут им истязаниям в присутствии свидетелей, отказавшихся прийти ему на помощь. Мало того, часть из сторонников Учителя переметнулась к Александру, полностью поддержав его. С этой точки отсчета начинается хронология первого падения Кумранского монастыря, когда отступники ушли в небытие, а сторонники Учителя свято хранили память о нем, возможно, часть этих преданий так или иначе окрасили сказания евангелистов, описавших образ Христа. Во времена Ирода деятельность Кумранской общины еле-еле теплилась, однако после смерти Ирода дела ессеев быстро пошли в гору, и до того времени как крепость захватили вначале зелоты, а затем уже и римляне и окончательно ее разрушили в 68 г., голос ессеев был слышен и почитаем в народе.

Возможно, сразу же после смерти Архелая Иоанн Креститель ушел к ессеям. Было их в ту пору несколько сотен человек. Движение их только начало возрождаться после страшного землетрясения. В пору расцвета, примерно через 50 лет, их было уже около 4 тысяч.

Мальчику было вряд ли более 14 лет. Суровая праведность общины пришлась ему по сердцу, заставляла думать и приучала к аскетизму. Мертвое море даже в наши дни не лучшее место для существования. Там нет осознанной человеческой деятельности, там безжизненная гладь соленого моря, характерный запах, каменистые берега, точно такие же, как и гряда около Кумранской общины.

Учение ессеев, когда справедливость ставится во главу утла, а Учитель праведности — предмет поклонения, симптоматично для ищущих идеала. Впрочем, справедливость — слишком общее понятие, и не будучи ограждено сводом этических норм это определение мало что значит. Ессеи так и не успели в полной мере осознать, оградить и узаконить свою философию. Падение Иудеи, а с ней и этой нарождающейся философской школы — тому причиной.

Три ключевых момента было заложено в их мировоззрении: первобытный коммунизм — общность имущества между членами общины, отказ от жертвоприношений и, как следствие, поиск альтернативных способов очищения и отказ от женщин и рабов. Женщины, как считали ессеи, ведут к несправедливости, рабы — к недоразумениям. То немногое, что мы знаем о Крестителе, полностью подтверждает его воспитание у ессеев, его мироощущение. Дипломатия была чужда ему, хотя возможно, что даже незначительное ее проявление помогло бы ему избежать того страшного и закономерного финала, к которому совершенно непонятными тропами стремились бывший ессей и царственная внучка Ирода.

Другая сторона проблемы — доктрина ессеев в отношении женщин. У Крестителя не было никакого опыта в общении с прекрасным полом. И его магическая привлекательность для женщин была ему малопонятна. С другой стороны, он не только не знал приемов галантного обхождения, он воспринимал женщин как проблему, решения которой не знал.

Он был любопытен, но какое любопытство в пустыне у аспида, лениво греющегося на солнце! Фламинго, парящие в небе подобно шалям из розового шелка, — вот немногие его спутники. И юноша жадно впитывал знания и слова древних, он систематизировал их, как умел, и первая строфа, легшая в основу его понимания сути вещей, была такой: «Начало всякого дела — размышление, а прежде всякого действия — совет» (Серах а-Яхад. 37:20).

Затем, когда он уже много путешествовал, перемещаясь главным образом от сурового и пустынного Кумрана до цветущего и полюбившегося ему Иордана, главными для него стали слова: «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему» (Ис. 40:3). Слова эти сами вселились в него, вызывая определенный дискомфорт.

Приветливость его и частые походы наряду со своеобразной внешностью начинали приносить ему известность и имя, новое имя — Пустынник.

И еще одна, возможно, ключевая строфа, положившая начало проповедям Крестителя: «Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло» (Ис. 1:16).

Выпуклые и прозрачные звезды клешнями лучей цепляли за густую сметану Млечного пути, раскачиваясь то быстро, то медленно. Огромная всепоглощающая протяженность этой, сегодня как никогда тягучей, сметаны удерживала звезды, ограждая их от остального неба, черного и неведомого. Легкий ветерок смешал прохладу ночи со зноем дня, теплый, не жгущий, он был приятен. Человек любил смотреть в небо. Сотни раз, останавливаясь в пути, он делал одно и то же: ложился и смотрел в звездное небо. Природа заменила ему знания в тех областях, о которых не говорили старики, и эти знания были системными и бессистемными одновременно.

Предвкушение чего-то необычного, озарение, которое в той или иной мере посещает любого живущего, созерцающего и воплощающего. Вопрос один: хватит ли чутья, чтобы почувствовать и осознать это озарение?

Сначала эту реку сияющей ночи пересекла одна звезда, потом другая, третья. Звездопад, почти перпендикулярно пересекавший Млечный путь, образовал в небе мерцающий крест. Видение длилось несколько минут, потом исчезло. Но человек забылся тревожным и непонятным сном только на рассвете.

Он пропустил утреннюю прохладу, чего с ним не было много лет. И проснулся, когда тепло светила уже стало причинять неудобства. Первой его реакцией было зажмуриться от яркого солнца, он попытался продлить мгновение просыпания на секунду больше, чем требовала обычная реакция, он старался поймать что-то ускользающее, но солнечный свет, легко проникающий через веки, упрашивал его: открой глаза, взгляни. Он выполнил просьбу. Яркий и прекрасный мир расстилался перед ним, но жажда пересилила другие чувства. Он направился к воде. Иордан, как всегда, был спокоен, величествен и уютен, он был домашен и, журча, как сытый кот, встретил путника. Человек зашел в воду по щиколотки, затем, повинуясь внутреннему порыву, вбежал в воду, погрузился в нее, холод обнял его, он зажмурился. Звездный крест зажегся у него в мозгу яркой, едва уловимой вспышкой и исчез. Он выбрался из воды, озяб, тело покрылось мелкими пупырышками. Оцепенение холода длилось недолго, оно таяло под лучами уже высоко поднявшегося солнца. Средний палец его правой руки как бы нечаянно зацепился за указательный и не желал с ним расставаться. Мужчина удивленно посмотрел на них, развернул ладонь со сцепленными пальцами к себе, средний палец соскользнул с указательного, остался рядом с ним, и, как бы завидуя или ценя эту дружбу, большой и безымянный пальцы присоединились к ним. Человек чуть развернул ладонь и растопырил пальцы, они напомнили ему голову того аспида, который коротал с ним годы в пустыне. Рука хищно повернула собранные пальцы в направлении реки и неуверенно, словно ощупывая неведомое пространство, начертила сначала вертикальную линию, а затем горизонтальную — крест. Потом путник пошел добывать пищу. Время от времени идея креста яркой точкой вспыхивала, гасла, исчезала и вновь сияла — зовущая и таящая что-то. Так продолжалось несколько месяцев. И Креститель ушел от ессеев, ушел в иное измерение.

Долог был путь его к новому миру. Мир этот был чужд и враждебен. Он допускал смешение молока с кровью. Любимое кушанье галилеян — козленок, отваренный в молоке. Они блудили, меняли женщин, не чтили Единого. Мало того, грех в какой-то степени был узаконен, поскольку в храме постоянно приносились в жертву животные. Но было ли это искуплением? Ессейское воспитание заставляло его постоянно вспоминать древний текст: «Те, кто пребывает в Израиле и исполняет все эти законы в общине Святого Духа и Вечной Истины, чтобы искупить вину преступления действеннее, нежели храмовые жертвы, определенные за грех, и умилостивить Бога за оскверненную страну Израиля; действеннее, нежели мясо всесожжений и жир закланных животных, — молитвенное возношение уст их подобно фимиаму праведности и непорочность поступков — вечерней умилостивительной жертве» (Серах а-Яхад. 9: 3–5). Это все было понятно и просто. Левиты заблуждались. Бессмысленно было взывать к ним, наделенным властью и чинами, но воздействовать на мировоззрение через массы, по-видимому, было вполне возможно. Его путь не предусматривал насилия. «Не воздам никому злом, с добром буду относиться ко всякому, ибо суд всего живущего в руках Божиих, и Он воздаст каждому по делам его» (Серах а-Яхад. 10:18–20).

Но ненасилие не означает отсутствия эмоций, через край переполнявших Пустынника. Именно та страстность, которая привлекла к нему тысячи сторонников, и служила путеводной нитью его пророческому дару, в конце концов она же и привела его к гибели. Это утверждение мы находим в одной из кумранских рукописей. Дамасский документ называет древний обычай жениться сразу на двух женах при их жизни — блудом (Брат Дамесек. 4:20–21). Ирод Антипа сделал именно это. Он совершил блуд. Он мог отказаться от блуда и не сделал этого. Но он был тетрарх, сын Ирода, и это что-то да значило, он управлял Галилеей и Переей многие годы, и для этих времен это что-то значило. Впоследствии Креститель, уже обличая Ирода, не выходил за рамки дозволенного. Только этим можно объяснить свидетельство Марка. «Ибо Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный, святой, и берег его, многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его» (Мк. 6:20).

Впрочем, эта побочная проблема, которая вовсе не составляла основу высокой миссии Крестителя, как-то незаметно выдвинулась на первый план, раздвинув многие основные деяния. Она стала вначале одной из ключевых фигур, а затем и вовсе узурпировала власть, приведя Крестителя к смерти.

Стечение обстоятельств, страстность Крестителя, его постоянное стремление к совершенству, к идеалу, наконец, его фанатизм и юношеские годы, проведенные в пустыне у ессеев, придали глубокий смысл его служению, но не научили дипломатии, не привили житейской мудрости, и скорый конец его, скорее всего, был неизбежен по той или иной причине. Понимал ли это Креститель? Скорее всего — да. Но в Библии нет свидетельств этому. Наоборот, те беседы, которые вели Ирод Антипа и Креститель, свидетельствуют, что Пустынник находился на положении «почетного» узника. Антипа испытывал какое-то сладостное удовлетворение от их встреч. Мы никогда так и не узнаем, что делал он по результатам их бесед. Относится это к каким-то конкретным деяниям или к изменениям ритуалов, — вероятнее всего, второе. Равнодушие Пустынника к земным благам было общеизвестно. Но, странный факт: ни он сам, ни Христос не предполагали, не предчувствовали такую скорую и ужасную кончину Крестителя. Никто не узнает, было ли решение Иродиады экспериментом или хорошо подготовленной местью. Это не так важно. Интересно другое. Накануне гибели Иоанн же, услышав в темнице о делах Христовых, послал двоих из учеников своих сказать Ему: «Ты ли тот, Который должен придти, или ожидать нам другого?» (Мф. 11:2). Ни слова о своей участи, ни намека на свою казнь. Иисус детально отвечает ученикам, в том числе говоря им фразу: «И если хотите принять, он есть Илия, которому должно придти. Кто имеет уши слышать, да услышит» (Мф. 11:14–15). Странно это. А может быть, и нет. Возможно, Христос был слишком отрешен, чтобы получить подобную ментальную информацию. Возможно, пророческий дар Крестителя и не позволял ему ничего знать о себе. Прогноз даты своей смерти является табу во многих фантастических произведениях. Но почему об этом не знал Христос? Судя по всему, эта ситуация была совершенно неожиданна для Антипы. Он дал клятву падчерице, он должен был сдержать ее, пусть против воли: «И опечалился царь, но ради клятвы и возлежащих с ним повелел дать ей, и послал отсечь Иоанну голову в темнице» (Мф. 14:9-10).

«И услышав, Иисус удалился оттуда на лодке в пустынное место один» (Мф. 14:13). Как это часто бывает в таких случаях, ему необходимо было на несколько часов остаться одному. Но как мы уже говорили, смерть Крестителя была абсолютно внезапной для всех, кроме Иродиады.

Но дело не в Иродиаде, а в случае. Рок управлял судьбой Крестителя. Вероятно, он выполнил все свое назначение: он Известил и Окрестил. Как самостоятельное или конкурентное его учение не имело смысла. «На другой день опять стоял Иоанн и двое из учеников его. И увидев идущего Иисуса, сказал: вот Агнец Божий. Услышав от него сии слова, оба ученика пошли за Иисусом» (Ин. 1:3536). Ученики ушли, он стоял и смотрел вслед уходящей толпе слушателей Иисуса, его ученикам. Тихая грусть охватила его. Впрочем, ушли от него только двое. Креститель свято чтил обычаи ессеев. «Основную ячейку общины составляют десять человек. Они вместе трудятся, и вместе вкушают, и вместе посвящают треть ночи для чтения Торы и молитвы» (Серах а-Яхад. 6:4–8). Ушли двое. Важен сам факт их ухода. Ибо многогранное, масштабное Учение Христа входило в противоречие со взглядами ессеев, самого Крестителя. Оно имело так много преимуществ, что было обречено на успех, хотя бы на первых порах из самых обыденных человеческих побуждений. «Ибо пришел Иоанн Креститель: ни хлеба не ест, ни вина не пьет; и говорите: в нем бес. Пришел Сын человеческий: ест и пьет; и говорите: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» (Лк. 7:33–34). Трудно было Иоанну в этой неординарной ситуации. Рано или поздно динамичные и демократичные взгляды Христа должны были привести к конфликту с ним, с его знанием мира. Ибо сказано: «То, что ненавистно тебе, не делай другому — в этом вся твоя Тора, а остальное — ее толкование. Иди и учи» (Трактат Шаббат, 31а). Чему он мог учить? Он выполнил свою миссию, он произвел крещение, и он первым Известил, Признал.

В греческой мифологии даже Зевс не мог противостоять Мойрам — богиням, ткавшим нить земной судьбы человека. Возможно, и здесь ни Иисус и никто другой не могли ничего сделать. Рок.

Глава 14 Иисус и Иоанн Креститель

История взаимоотношений Иисуса и Иоанна Крестителя очень интересна по многим мотивам. Что послужило причиной встречи этих еще достаточно молодых людей разного темперамента и воззрений? Только ли любопытство двигало одиноким и безвестным Христом, когда он направлялся к Иордану? Был ли Иисус хоть краткое время учеником и последователем Иоанна Крестителя, или их дороги разошлись сразу же после встречи?

Начнем со времен Ирода. В конце 5 г. до н. э. либо чуть раньше, Ирод Великий конфиденциально отдает свое странное и чудовищное распоряжение — истребить всех вифлеемских младенцев в возрасте до двух лет. Семья плотника Иосифа вынуждена бежать в Египет. Существуют диаметрально противоположные версии о достатке семьи Иисуса. Цельс считал Марию бедной пряхой. Однако в своем крайне тенденциозном труде против христианства он часто прибегал к недозволенным трактовкам, искажению исторических фактов. Сам факт выхода Иисуса из беднейшего сословия, по мысли Цельса, должен был принизить основателя христианства. Д. Маньяни в книге «Иисус-строитель» опровергает эту версию[69]. Его точка зрения представляется нам гораздо более обоснованной.

«Во дни Ирода, царя Иудейского, был священник из Авиевой чреды, именем Захария, и жена его из рода Ааронова, имя ей Елисавета» (Лк. 1:5). Захария был отнюдь не мелким служкой, а занимал одну из высших, а вероятнее всего, самую высшую ступень на иерархической лестнице священнослужителей своего городка. «Между тем народ ожидал Захарию и дивился, что он медлит в храме. Он же вышед не мог говорить к ним: и они поняли, что он видел видение в храме; и он объяснялся с ними знаками и оставался нем. А когда окончились дни службы его, возвратился в дом свой» (Лк. 1:21–23). Весьма симптоматичные сведения. Только священник очень высокого ранга и очень уважаемый мог позволить себе некоторое время общаться с паствой с помощью знаков. И народ внимал ему. Елисавета, будучи очень знатного происхождения, просто не могла быть из бедной семьи. Если Захария был из колена Леви, то и Елисавета принадлежала к тому же сословию. Мария — ее родная либо двоюродная сестра, вероятно, была лет на 20–25 моложе Елисаветы и вполне годилась ей в дочери. Без сомнения, Елисавета, долгое время не имевшая детей, принимала самое искреннее участие в воспитании Марии и очень любила ее. Мария отвечает ей взаимностью, узнав, что Елисавета на шестом месяце, она спешно направляется к ней и покидает ее незадолго до родов. «Пробыла же Мария с нею около трех месяцев и возвратилась в дом свой» (Лк. 1:56).

Теперь у нас появляется возможность попытаться определить местность, где рожден был Иоанн Креститель. У Матфея встречается фраза: «И ты, Вифлеем, земля Иудина…» (Мф. 2:6). Сравним с Лукой: «Вставши же Мария во дни сии, с поспешностью пошла в Нагорную страну, в город Иудин. И вошла в дом Захарии, и приветствовала Елисавету» (Лк. 1:39–40).

Безусловно, в этих стихах речь идет не об Иудее, а о географической локализации колена Иудина. Самым северным городком, расположенным в гористой местности и принадлежащим этому колену, является Вифлеем. Конечно, может быть, это только совпадение. В принципе, Креститель мог быть рожден и в другом городе, например, в Хевроне, однако нам кажется, что Вифлеем более подходит для этого.

Иосиф и Мария с двухгодовалым ребенком должны были спешно покинуть Вифлеем. Имущества с ними не было. Вся их поклажа — груз одного вьючного животного, не более. Беженцев могла, например, приютить богатая Александрийская община. С большой долей вероятности можно утверждать, что весь период пребывания в Египте семья испытывала определенный дискомфорт, материальный и моральный. Никаких корней ни у Иосифа, ни у Марии в Египте не было. Поэтому сразу же, получив извещение о смерти Ирода, они постарались вернуться обратно. Произошло это весной либо в начале лета 4 г. до н. э. Малыш уже мог ходить. Объективно говоря, решение поселиться в Назарете было абсолютно правильным. Галилея отошла к Ироду Антипе, сопернику Архелая. «Услышав же, что Архелай царствует в Иудее вместо Ирода, отца своего, (Иосиф) убоялся туда идти; но, получив во сне откровение, пошел в пределы Галилейские. И пришед, поселился в городе, называемом Назарет…» (Мф. 2:23).

После трехлетнего отсутствия родственники, друзья, знакомые потянулись к дому Иосифа послушать про их приключения, посочувствовать. Назарет — глубинка, и подобные приключения целой семьи для обывателей безусловно в диковинку. Назарет они покидали редко. «Каждый год родители Его ходили в Иерусалим на праздник Пасхи» (Лк. 2:41). Это вполне вероятно. В принципе, родителям Иисуса ничего не грозило. Возможный гнев Архелая не мог быть направлен против них, да и нереально было кого-то искать средь многих тысяч паломников. И очень интересное предположение, что Иисус первый раз посетил Иерусалим весной 6 г. н. э., сразу же после ссылки Архелая в Виенну. Теперь ему некого было опасаться. Это косвенное доказательство того, что Иисус родился в 6 г. до н. э. Очевидно, что Иисус и Иоанн до крещения никогда не встречались. «Я не знал Его…» (Ин. 1:31–33). Дважды он повторяет эту мысль. Возможно, когда Иисус в первый раз покинул Галилею, т. е. в 6 г. н. э., Иоанн Креститель, который был несколько старше его, к этому времени мог либо по стопам отца готовить себя к должности священнослужителя, либо был подвергнут обычному в таких случаях годичному испытательному сроку. В 6 г. Иоанн Креститель мог еще не достигнуть 13 лет — совершеннолетия, по иудейским законам. А пребывание в Иерусалиме семьи Иисуса было кратковременным, другие города они не посещали. «Когда же по окончании дней праздника возвращались, остался отрок Иисус в Иерусалиме…» (Лк. 2:43). Дальнейшее воспитание мальчиков шло разными тропами.

Дошедшие до нас все без исключения портреты Иисуса Христа изображают человека меланхолического склада. Скорее всего, это не соответствует действительности. У меланхолика не может быть того внутреннего огня, которым обладал Христос. Сангвинический темперамент позволял его разносторонней натуре в равной степени предаваться грусти и радости. Мы разделяем мнение Д. Маньяни о его высокой образованности. Скифополь с его 30-тысячным населением, пронизанный греческой культурой, был только в 30 километрах от Назарета.

Совершенно иным был Иоанн Креститель. Все свидетельства евангелистов сходятся к одному: он был типичный холерик. Этот тип темперамента совершенно не соответствует образу жизни ессеев, у которых спокойствие и размеренность в поступках были возведены в культ. Иоанну было очень трудно, а может быть, и невозможно совместить свой внутренний жар с весьма многочисленными ограничениями ордена. Флавий сообщает: «Кто уличается в тяжких грехах, того исключают из ордена, но исключенный часто погибает самым несчастным образом. Связанный присягой и привычкой, такой человек не может принять пищу от несобрата, он вынужден питаться одной зеленью, истощается таким образом и умирает от голода» (И.В. 2:8.8). Питание Иоанна очень сходно с тем, которое описал Флавий. Матфей и Марк здесь едины — «акриды и дикий мед», именно «дикий», природный, естественный, не тронутый иноверцами. Однако вовсе не обязательно, чтобы Иоанн был отлучен от общины. Возможно, расставание было полюбовным, а может быть, он был членом ордена, получившим разрешение вести проповедь. Вряд ли мимо старейшин ускользнул его рвущийся на волю темперамент. Кто знает… «И он проходил по всей окрестной стране Иорданской, проповедуя крещение покаяния для прощения грехов…» (Лк. 3:3). У него многочисленные поклонники, последователи, оставшиеся верными ему. «Религиозная секта мандеев, считающих себя продолжателями учения Иоанна Крестителя (последователи ее сохранились до наших дней в южном Ираке), отвергает Иисуса на том основании, что он изменил своему учителю»[70]. Но вряд ли это справедливо по отношению к Иисусу, ибо никогда не был он учеником Крестителя. Слишком мимолетна была их встреча. Слишком различны темпераменты, интересы, пути.

Иоанн Креститель — в зените своей славы, но он исполнил свое предназначение. Накануне перед тысячами паломников произносит он свою прощальную речь, которая в том или ином пересказе есть у всех евангелистов. Апостолу Иоанну запомнилась фраза: «…но стоит среди вас Некто, Которого вы не знаете…» (Ин. 1:26). Что это? Метафора, или Иисус действительно скромно и незаметно, как бы примериваясь, стоит в этой толпе. На следующий день после 11 утра они встречаются. Наступает час омовения. Иоанн Креститель верен традициям ессеев. Время крещения — полдень. Его, как всегда, окружает группа единомышленников. Иисус медленно и отрешенно направляется к нему. «На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Ин. 1:29) И далее, уже после крещения: «И я видел и засвидетельствовал, что Сей есть Сын Божий» (Ин. 1:34). Ученики ошеломлены заявлением Иоанна Крестителя, они явно не осознают происходящего. Холодно. Иоанн, наверное, приглашает Иисуса в хижину обогреться. Их трапеза, если она состоялась, более чем скромна. Но Иисуса это трогает очень мало. Он слушает. Коротка речь Крестителя. Увиденное витает над ним. Ессеи уже много лет ждут прихода Мессии. Вот он. Разве Иоанн вправе учить его? Идея старшинства всегда была одной из главенствующих у ессеев. Почтительно просит он Иисуса на время отрешиться от суеты (по другой версии, встретиться с ессеями), побыть в пустыне. Они прощаются. У каждого свой путь. «На другой день опять стоял Иоанн и двое из учеников его. И, увидев идущего Иисуса, сказал: вот Агнец Божий» (Ин. 1:35–36). Слова эти были брошены вслед уходящему Иисусу. Больше они не встречались.

У нас еще одна небольшая проблема: что же было после их встречи? Здесь у евангелистов разночтения. Синоптики практически совмещают эти события. Сразу же после посещения Иоанна Иисус направился в пустыню. Из текстов Матфея и Марка следует, что в это же время слугами Ирода Антипы и был захвачен Иоанн Креститель. Согласно евангелисту Иоанну, это посещение (Иисуса), если и было, то много позднее, как и арест Крестителя. Нам представляется, что версия евангелиста Иоанна гораздо справедливее. Только Божественное Знамение или Озарение могло заставить Иоанна Крестителя так быстро и безоговорочно признать Христа. В этот момент, когда он произносил свое свидетельство, где-то в глубине души он ужасался сам себе. Учитель праведности, погибший несколько десятилетий назад при Александре Яннае, не был Мессией, которого ждали, не оправдал надежд. И вот свершилось, ему предстояло первому Узнать, Подтвердить, Крестить. Шоковое состояние в этом случае неизменно. Проведя большую часть жизни в ессейском кругу, Иоанн Креститель волей-неволей испытывал на себе влияние традиций ордена, существенно ограничивающих его кругозор. Никак невозможно сравнить его интеллект со знаниями Иисуса, жившего на границе с Десятиградьем — весьма прозрачной меже, разделяющей греческую и иудейскую культуры. Конечно, Креститель мог поддержать разговор, но не более… Весь его разум в эти минуты должен был быть сконцентрирован на одной мысли: Он пришел… Убеждать Христа в чем-либо он был совершенно не в состоянии.

Лука, писавший свой труд много лет спустя, мог задавать вопрос: «Сколько лет было Христу, когда он начинал свое служение?» И получил однозначный ответ: «Около тридцати». Что он и зафиксировал. Но точную дату ареста Крестителя уже никто не помнил, и Лука совершенно справедливо обошел ее молчанием. Он просто зафиксировал этот факт и всё, но поскольку стих этот чуть-чуть опережал информацию о крещении, то Лука не решился, просто не мог сказать, что Иоанн крестил Иисуса. Он просто записал: «Когда же крестился весь народ, и Иисус, крестившись, молился, — отверзлось небо» (Лк. 3:21). А что касается посещения пустыни, то здесь Лука прав. Много раз Иисус просто обязан был побыть наедине с собой, с Богом. «…Он уходил в пустынные места и молился» (Лк. 5:16). Но вряд ли это было после крещения. Скорее всего, он сразу же начал набирать себе учеников. Возможно, это было сделано с согласия Иоанна, а может быть, и по его просьбе. Во всяком случае, Креститель никогда не препятствовал переходу своих слушателей в «команду» Иисуса, скорее — наоборот.

Апостол Иоанн, чьим первым учителем был Креститель, к идеям и памяти которого он относился весьма бережно, — наиболее строгий хронист.

Весной 24 г. на Пасху происходят известные события в храме. «После сего пришел Иисус с учениками Своими в землю Иудейскую и там жил с ними и крестил. А Иоанн также крестил в Еноне близ Салима, потому что там было много воды; и приходили туда и крестились. Ибо Иоанн еще не был заключен в темницу» (Ин. 3:2224). И далее: «Когда же узнал Иисус о дошедшем до фарисеев слухе, что Он более приобретает учеников и крестит, нежели Иоанн (хотя Сам Иисус не крестил, а ученики Его), то оставил Иудею и пошел опять в Галилею» (Ин. 4:1–3).

Яркие проповеди, сопровождавшиеся целением, всегда привлекали внимание официальных властей, и Иисус совершенно оправданно увел свою маленькую группу в «языческую Галилею», где пресс догматов почти не ощущался. И далее кульминационные события, которые происходят накануне Пасхи 25 г. Иисус говорит: «Вы посылали к Иоанну, и он засвидетельствовал об истине. Он был светильник, горящий и светящий; а вы хотели малое время порадоваться при свете его» (Ин. 5:33, 35). В это время Иоанн Креститель, скорее всего, уже мертв.

Попытаемся обобщить наши соображения и как можно точнее отразить короткую историю взаимоотношений Иисуса и Иоанна Крестителя. Кроме евангелий, у нас практически нет информации, которая могла быть нам полезной. Редкий случай — мы ничего не можем почерпнуть на эту тему у Флавия в плане хронологии. Слабым утешением является фраза: «В год же четвертый, когда звезда засияет большая…» (Книга Сивилл, песнь 5.155). Однако она в какой-то мере созвучна нашему пониманию длительности проповедей Христа. Мы абсолютно уверены, что этот период насчитывает около 3,5 лет, с возможными отклонениями, скажем, на месяц. Кажущиеся противоречия между апостолом Иоанном и синоптиками при детальном анализе исчезают. Просто Иоанн более четко обозначил вехи периода служения Христа. Остальные евангелисты по тем или иным соображениям этого не сделали. Но начнем с анализа текстов.

Ирод Антипа женился на Иродиаде в конце 22-го либо, как нам кажется более вероятным, в начале 23 г. Очевидно, чем дальше мы будем отодвигать срок свадьбы, тем меньше ее вероятность. Иродиада стареет. Естественно, это событие становится главной темой обсуждения в Галилее и соседней Иудее. Священники не могут одобрить решение правителя. Пока Иродиада замужем за своим дядей за пределами Галилеи, это никого не тревожит, но решение Антипы кощунственно. Их мало занимает побочное действо этого решения — возможный конфликт с Аретом IV, чью дочь он так грубо и необоснованно отверг. Через 12 лет отказ от союзничества с Аретом будет достаточно неприятен для Антипы. Но сейчас против него ополчились все — Синедрион, народ, который в общем-то относительно безобиден. Но проповеди Крестителя «мутят» воду, не дают забыть о конфликте.

Осенью, в сентябре либо в октябре, Иисус направляется к Иордану, где крестит людей его дальний родственник, возможно троюродный брат. Нет никаких оснований утверждать, что они до этого встречались, — так уж сложилась судьба.

Свидетельство Луки на нашей стороне: именно в это время Иисусу 30 лет, с возможной разницей в несколько месяцев.

После крещения осенью 23 г. и 40-дневного пребывания в пустыне Иисус и его новоявленные ученики проповедуют только в Галилее. «Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской» (Ин. 3:11). «И ходил Иисус по всей Галилее, уча в синагогах их и проповедуя Евангелие Царствия и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях» (Мф. 4:23). Марк спутал начало служения Христа с его вторым путешествием, совместив два события в одно: «После же того как предан был Иоанн, пришел Иисус в Галилею, проповедуя Евангелие Царствия Божия» (Мк. 1:14). Весной 24 г. Иисус направляется в Иерусалим. «Приближалась Пасха иудейская, и Иисус пришел в Иерусалим» (Ин. 3:13). Там состоялся его знаменитый диалог с ревнителями Закона. Кто-кто, а уж они никак не могли просчитаться в годах строительства Третьего храма. Весной 24 г. ему исполнилось 46 лет. Кстати, это посещение Иисусом Иерусалима подтверждает Лука: «И повел Его в Иерусалим, и поставил Его на крыльце храма…» (Лк. 4:9). Далее Лука сообщает: «И возвратился Иисус в силе духа в Галилею; и разразилась молва о Нем по всей окрестной стране» (Лк. 4:14). Это событие осени 24 г. Летом же две группы — Иисуса и Иоанна Крестителя занимаются крещением людей. Ближе к осени Иисус и его ученики направляются в Галилею. «Не говорите ли вы, что еще четыре месяца, и наступит жатва? А Я говорю вам: возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они побелели и поспели к жатве» (Ин. 4:35). «В субботу, первую по втором дне Пасхи, случилось Ему проходить засеянными полями, и ученики Его срывали колосья и ели, растирая руками» (Лк. 6:1). «И случилось Ему в субботу проходить засеянными полями, и ученики Его дорогою начали срывать колосья» (Мк. 2:23). Это события весны 24 г. Нет даже намека в евангелиях на то, что нам удастся уточнить дату ареста Иоанна Крестителя. Он был пленен летом либо в первые осенние месяцы 24 г. Поздней осенью или в декабре 24 г. Иоанн Креститель направляет свой запрос Иисусу. «Иоанн же, услышав в темнице о делах Христовых, послал двоих из учеников своих сказать Ему: Ты ли Тот, который должен придти, или ожидать нам другого?» (Мф. 11:2–3).

В начале 25 г., до Пасхи, он был обезглавлен.

Глава 15 Иродиада

Ночь, влажная, как нос щенка, толчками тыкалась ей в ладони и шершавым языком звезд прикасалась к щекам. Они пылали. Сомнения и мысли о правильности или неверности решения мало занимали ее в то время, когда жизнь и смерть часто пересекались на тропах судьбы, и борьба их чаще всего оказывалась в пользу смерти. Было другое. Это другое заключалось в неиспользовании всех возможностей. Никогда больше она не сможет видеть эти голубые глаза, полные тоски, гнева и сожаления. Именно сожаление больше всего раздражало Иродиаду. Ибо она тоже сожалела, но ее чувство не имело никакого значения в глазах рока. Ее предначертание — быть склоняемой на века — уже наложило отпечаток на ее высокий лоб, чуть расширенные крылья маленького и аккуратного носа, затаилось в ее огромных черных глазах.

Она облокотилась на мраморные перила. Белый мрамор хорошо смотрелся в темной ночи, и его приятный холод не давал слишком далеко уйти от реальности. Голова ее, гордо покоившаяся на плечах, чуть откинулась, взгляд прошелся по сонму звезд, словно бросая им вызов, но звезды выдержали ее взгляд. Подобно тысячеглазому Аргусу, они умудрялись плести свой хоровод, причем делали это, не двигаясь с места и перемигиваясь, и это перемигивание заворожило Иродиаду, погрузив ее в бесконечный хаос воспоминаний.

Ее мысли устремились в ночь, как бы стараясь пронзить и вспомнить годы, сформировавшие ее. В год ее рождения — 8 г. до н. э. — Ирод принял второе решение, самое страшное после смерти Мариамны: он приказал умертвить своих сыновей Александра и Аристовула. Иерусалим, которого мало чем можно было удивить, в особенности казнями, содрогнулся второй раз за это столетие. Казнь сыновей, да еще по такой, как им казалось, смехотворной причине, претила иудеям. Но у Ирода была другая мера. Предательство — в его глазах было более тяжким грехом, чем всё остальное, и это предательство Ирод не мог стерпеть от собственных детей, не хотел, не желал…

Ужас матери, качавшей только что родившуюся Иродиаду, так же как и полное молчание всех родственников, ближних и приближенных, присутствующих на этой вакханалии смерти, как бы подсознательно передавался Иродиаде, а ветер, крутивший маленькие смерчи из листьев около лежавших тел, как бы шептал: и ты, и ты…

Будучи ребенком, она помнила и не помнила в полной мере нечистые, пораженные неведомой и доселе неразгаданной болезнью руки Ирода. Возможно, болезнь эта была наказанием Божиим, но тогда возникает вопрос: во имя чего ждал так долго странный иудейский Бог, позволив Ироду войти в когорту великих злодеев, которых было только трое на протяжении двух тысяч лет?[71] Казнь любимой женщины и трех сыновей — это уж слишком даже для тысячелетий.

Глаза Ирода, темные и слезящиеся, — он плохо видел в старости — иногда вспыхивали и горели тем необузданным пламенем, которое, бесспорно, было частицей ада, вселявшейся в того или иного правителя, заполнявшего государства и провинции потоками крови. Тиберий, Калигула и Нерон, словно сговорившись, продолжили вакханалию бессмысленных убийств, пришедших с Иродом; Веспасиан и Тит уничтожили государство иудеев почти на две тысячи лет. В истории Римской империи жестокость в была в моде, однако деяния Суллы или Цезаря получили гораздо меньшую огласку. Но это прихоти истории. Последние годы жизни Ирода, имеются в виду два последних года, когда Квинтилий Вар вернулся из Африки и так же бездарно проводил свое проконсульское время, как и впоследствии руководил войсками в германских лесах, не отличались сверхъестественными жертвами. Да, за пять дней до смерти Ирод велел казнить третьего сына — Антипатра. Но еще до этого совершенно бессмысленной казнью тысяч людей, выполняемой по странной прихоти Ирода, — по одному человеку из каждой семьи начались события, породившие в стране массу сомнений и толкований. На протяжении тысячелетий не было эпохи, столько раз описанной и пересказанной миллионами людей, как период с 8 г. до н. э. по 33 г. н. э. — время жизни Христа.

Горечь, ядовитая горечь ожидаемого решения чувствовалась везде: лежала на каменистой почве, на гладкой поверхности Генисаретского озера, мелкими пылинками медленно плыла по воздуху в лучах солнца, проникающих во дворец, и, словно переговариваясь с Иродом Антипой, твердила: «Ты все равно решишься».

Горечь стояла и перед дверью: толстые прутья ее, как сталактиты, опускались сверху, плавно входя в пазы. Она могла быть отперта только личным ключом Антипы, но он небрежно бросил его в ларец, стоящий у портала, бросил и забыл, словно забыл о самом этом человеке. Заключение и содержание под стражей Пустынника только на несколько дней не имело смысла. Проповеди его, конечно, раздражали тетрарха, но законы Иудеи не позволяли держать в тюрьме человека без вины. Виноватого следовало казнить, а невиновного — отпустить, запретив ему смущать народ своими проповедями. Однако время шло, а ничего пока сделано не было. И не по вине Антипы. Он, бесспорно, выбрал бы второй вариант.

Иродиада и ее дочь Саломея — эти две кошки, разгуливающие по дворцу, как и любые кошки, были истинными его хозяйками. Их грация в каждом изгибе тел и в плавных потягиваниях, их бесконечные разговоры одновременно раздражали и возбуждали Антипу. Толстая завеса, прикрывающая выходы на два небольших балкона, часто скрывала пылающее лицо его, когда он смотрел и смотрел на Иродиаду. Затем вожделение бросало его к ней, он входил, говорил несколько малозначащих фраз Саломее и уводил ее мать. Саломея, прошедшая прекрасную дворцовую школу, оставалась серьезной и бесстрастной. За все годы ее жизни во дворце отчима ни разу она ни в чем не дала ему упрекнуть себя. Ни разу усмешка или улыбка не пробегала по ее тонким губам, так похожим на губы ее прабабки Мариамны I. Они уходили — Иродиада и Антипа, — оба серьезные и торжественные. А затем Ирод Антипа бросал ее на ложе, бросал, как любую рабыню, и тогда кошачья грация покидала Иродиаду, и она становилась порывистой и жаркой, как пламя, трепещущее в ночи на болоте, — вечное и неуловимое.

Она поднималась и опускалась, словно Харибда, всасывая в себя Ирода, свою законную добычу, чтобы извергнуть его — скорлупку несчастного корабля, стихией увлеченного не туда, куда надо, и поэтому — обреченного. Потом она уходила на омовение, далекая загадочная улыбка блуждала по ее лицу, опускалась по рукам, груди, животу и пряталась в лоне. Нельзя сказать, что во дворце не было развлечений или интриг, — совсем наоборот: этот кипящий котел из различных племен и народов, смешанных рукой Господнею на маленьком участке земли, держал в тонусе не одного правителя. И распятия иудеев, а их специально распинали перед праздниками в назидание остальным, были развлечением; и варварские греко-римские гладиаторские бои, когда рабы и иудеи, которых римляне приравнивали к рабам, должны были драться с хищниками. И что бы там ни говорили, шансов на победу у людей практически не было, иначе и быть не могло: львы слишком дороги. Были, разумеется, и другие занятия: обсуждение родственников или прокуратора, но Валерий Грат, наместник Иудеи, не был жестоким человеком и не обладал ничем примечательным. Его задачей было спокойствие в провинции, и он блестяще с ней справлялся.

Не отрываясь, смотрели они друг на друга: она — Иродиада, супруга правителя тетрархии, холеная и, кажется, всевластная; она — вышедшая на охоту кошка, лениво потягивающаяся и уже выпустившая когти на той лапе, которая устремилась к добыче, на секунду задержавшись в воздухе; она — страстная и ожидающая. Он, Иоанн Креститель, — бесстрастный, отрешенный. Так повторялось несколько раз. И ни разу Пустынник не отступил от своих принципов, взгляд его был устремлен на Иродиаду, падал на нее и проходил насквозь, не задерживаясь. Это был взгляд человека, привыкшего за годы жизни в пустыне к постоянно волнующемуся морю песка. Песчинкой больше, песчинкой меньше — что она в круговороте мироздания?! Что она для человека, чье назначение было давно известно; для человека, давшего миру Новый Обряд, первым Распознавшего, первым Указавшего на Него и оставшегося в тени. Что ему, бродящему в сумерках по пустыне под руку с Вечностью, что ему до женских чар, пусть даже чар Иродиады — этой блудливой кровосмесительницы, чье гибкое тело славилось во всей Иудее, что ему до этой женщины?! Вечность — его подруга и спутница, казалось, была довольна его постоянством и в награду сулила нечто большее, чем гибкое тело или молчаливый зов Иродиады: она сулила ему пристанище в ряду своих подданных, а свободных мест в этом ряду было очень и очень мало. Пустынник выбрал Вечность — это было его право. Но каждый обязан платить за свой выбор, и судьба очень скоро потребовала с него плату. А в роли мытаря выступила Иродиада. Ее кошачья натура проявилась здесь в полной мере: она прохаживалась по крыше дворца то в одну, то в другую сторону, бросая плотоядный взгляд вниз, туда, где находилась желанная добыча — Пустынник. Однако добыча не давалась в руки — Ирод Антипа упорно молчал, когда Иродиада затевала разговор о Пустыннике. Даже тогда, когда руки его касались самых нежных ее мест и она вся, устремляясь им навстречу, говорила: отдай, отдай мне узника, — это не помогало.

Узник жил относительно свободно, письма от него ученики получали регулярно, и Антипа не препятствовал этому, сам читая их. Иоанн писал на достаточно хорошем арамейском языке, но иногда Антипа не понимал, о чем говорится в письме, так как Креститель выражался иносказательно. Он писал о каком-то новом пророке, упрекал учеников своих в недостаточной поддержке некоего Иисуса. «Я только его вестник» — так писал он о себе, но ученики его утверждали, что он, и только он являет для них мудрость Нового. Все, что касалось этого странного обряда — крещения, Ирод относил к чудачествам Отшельника. Антипа не раз приходил к узнику, и они подолгу беседовали. Антипа восседал в кресле, а узник, уцепившись за прутья решетки с такой силой, что его коричневая кожа светлела на пальцах, стоял как бы в клетке. Антипа иногда думал, что если бы постричь и причесать белые волосы Иоанна, он был бы необыкновенно красив. Именно эта мысль была ему наиболее неприятна. Ему казалось, может быть не беспочвенно, что так же думала и Иродиада, и он ревновал ее к пленнику.

Помыслы Иоанна часто были там, в Заиорданье или в пустыне, где он мог созерцать, говорить и слушать. Он не унижался до просьбы о свободе, но о чем бы они ни начинали говорить, кто-нибудь непременно вспоминал Иродиаду, и тогда Отшельник говорил о блуде, о кровосмешении, о попранных заветах, но Антипа будто и не слышал таких его слов. Пустынник наконец понял, насколько Антипа поглощен Иродиадой.

«Зачем я все это тебе говорю? — в сердцах сказал Иоанн. — Все равно ты сделаешь, как она хочет, чтобы я здесь и остался». Он был прав. Ночами Иродиада по каплям выуживала у Антипы все об узнике, и в голове у нее бродили какие-то неясные планы, как волны бушующего моря. Она не могла больше терпеть неопределенность. И в это время ее посещали воспоминания.

Приближался день рождения Ирода — сына Ирода Великого и Мариамны I — дочери первосвященника Симона Боэта. Антипа был в гостях у сводного брата. Неравенство положений братьев было делом случая или прихотью Ирода Великого, в свое время лишившего своего сына от Мариамны II наследства. Лишение наследства было не худшим злом, и с мудростью библейского пророка Ирод Боэт воспринял это известие. Антипатр, первый и, вероятно, худший из детей царя Ирода, казненный им за пять дней до своей смерти, был пожалуй, единственным, кто питал враждебные чувства к братьям. Вся остальная многочисленная и разветвленная семья царя Ирода находила возможности разумного существования, иногда даже объединялась. Конечно, виной этому была зловещая фигура самого царя Ирода. Страх придавал мужества одним, других делал еще трусливее, но во всех случаях локоть друг друга был необходим. После смерти царя Ирода сыновья его поделили страну на тетрархии в полном соответствии с завещанием. Изгой Ирод Боэт не был забыт братьями, тем более, что он был женат на одной из общих любимиц — Иродиаде, внучке Мариамны I, унаследовавшей красоту своей матери Береники и жизненную активность деда Ирода. В последние мрачные годы царствования тирана она была одной из немногих радостей обитателей дворца. Ибо только ее радостный детский смех оживлял сплошной мрак, придавая взрослым надежду и вызывая у них улыбку.

Иродиада и ее муж Ирод Боэт жили в одном из лучших домов в Кесарии. Формально Боэт занимал какую-то должность, более чем прохладно относясь к своим служебным обязанностям. Все знали, кто он, и этого было ему достаточно. Он особенно и не тяготился своим положением. Красавица жена, очаровательная дочь Саломея и спокойная жизнь его вполне устраивали. Братья редко общались между собой. Со дня рождения Саломеи, появившейся на свет в 10 г., никто их не посещал, а ему и в голову не приходило при неравенстве положений прибыть в гости во дворец к одному из трех тетрархов. Но был случай. Ирод Антипа с очень маленькой свитой без помпезности приехал в гости к брату. Они говорили в саду. Лежаки были грубо сколоченными, но это не мешало им быть мягкими и удобными. Две девушки прислуживали мужчинам ловко и быстро, когда вошла Иродиада. Служанки исчезли. Иродиада, с удивлением подняв бровь, посмотрела на Антипу. И, поскольку он был видным мужчиной, неосознанно ей захотелось ему понравиться. Он был тетрарх, богат и знатен, он был ее сводным дядей, впрочем, как и муж. Она ушла, но перед уходом плавно потянулась, и этот жест определил их судьбу. Антипа был в шоке. Очарование этого жеста было в том, что он полностью совпадал с фантазиями правителя, его пониманием женского совершенства. Этого было вполне достаточно.

Никто никогда не утверждал, что Иософата, дочь Арета, — его соседа и царя Аравии, была плохой женой, скорее наоборот, но она была широкобедра и широконоса, да и роста слишком уж маленького. Но она была законной супругой правителя тетрархии. Однако у них не было детей, и это тяготило супругов. Встреча Антипы с Иродиадой изменила все.

Вечером он ненадолго остался один на один с Иродиадой. Ее гордый профиль в лунном свете всколыхнул в нем море воспоминаний, приятных и неприятных. Эти воспоминания длились секунды, но были очень рельефны и помогли Антипе принять решение.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Я полюбил тебя сразу. Переезжай ко мне, мы будем вместе.

— Но у меня дочь, — сказала она.

— Это будет наша общая дочь — я бесплоден.

В сумерках он не увидел ее глаз, сказавших «да».

— Да, — тихо ответила она, — если ты избавишься от жены, я согласна.

— Хорошо, — ответил Антипа.

Разговор длился всего несколько минут.

Утром, еще раз увидев Иродиаду, провожавшую его, Антипа убедился в правильности своего решения. Ей в это время шел 30-й год, и она была прекрасна. Холод ее глаз не испугал Антипу, на такие мелочи он не обращал внимания.

Антипа вернулся домой, поцеловал жену Иософату, поцеловал тепло, затем сильнее: она, доверчивая и широкая, пахла приятно и знакомо. Он увлек ее в постель, но она, обычно не очень дальновидная, сейчас что-то почувствовала. Это незримое «что-то» таилось в его чуть замедленных ответах, отрешенности и еще неизвестно в чем. Он сидел или лежал больше, чем обычно. Глаза его были устремлены на север, зуда, где он встретил Иродиаду. Потом он ходил, меряя шагами балкон. На второй или третий день она сообразила, что это не болезнь. Ревность несколько дней раздирала ей грудь, не потому, что Антипа встретил другую женщину, у ее отца тоже было много женщин: она уже давно ждала, когда он приведет в дом еще кого-нибудь, как не раз делал и его отец — царь Ирод. Все это было в порядке вещей. Здесь — другое. Он не прикасался к ней неделю, отдавал отрывистые, резкие распоряжения. Такого с ним давно не было.

Спал он беспокойно, но долго, иногда поднимался только к обеду. И он, как ему казалось, нашел решение. Его слуга как бы ненароком рассказал своей подруге, что Антипа встретил другую женщину — Иродиаду, что ее одну он хочет видеть хозяйкой дворца и что якобы он сам слышал, как его господин договорился об этом с Иродиадой. Все это было намеренной утечкой информации. Иософата поверила. Поверила, потому что все сомнения говорили ей: так оно и есть. Она тоже приняла решение. Потом, когда Антипа собрался уезжать, она удержала его, она ласкалась, ее полные груди с небольшими мягкими сосками сами находили его руки, глаза и рот, невольно он целовал их. Возбуждение пеленало его. Он провел с Иософатой несколько лучших в их жизни часов. Затем она встала и ушла. Ирод вначале почувствовал недоумение и обиду, затем другой образ уже полностью овладел его воображением. Он ускакал. С ним был небольшой отряд — охрана и слуги.

Буквально через несколько часов Иософата покинула дворец. Ее верные слуги, арабы, предупредили коменданта крепости Махерон о приезде царицы, затем они предупредили ее отца, сурового и воинственного Арета. У нее не было проблем. По мере продвижения кортежа к Махерону всё новые и новые отряды, посланные ей навстречу отцом, присоединялись к ней. Отец встретил ее, встав и раскрыв объятия. Они ничего не говорили об Антипе. Сухие глаза дочери были для Арета хуже ее слез. Лишь спустя долгих 13 лет, когда гордые арабские скакуны гарцевали по Махерону, боль происшедшего почти оставила Арета.

Антипа же без препятствий приехал к брату. Сумма отступного была достаточно велика, а может быть, у ее первого мужа просто не было выхода. Во дворец они вернулись вместе. Саломея, которой шел 13-й год, была с ними. Они совершили молебен и омовения, потом удалились в спальню. Антипа, который был на несколько лет старше Иродиады, одетый в легкий и удобный халат, направился к ней. Но Иродиада жестом остановила его. Она вдруг сбросила с себя одежды и опустилась на колени на ковер, слегка отвернувшись от Антипы и изогнув свой великолепный стан. И когда Антипа увидел Иродиаду — это превзошло все его фантазии, — он был покорен и заворожен ею до самой смерти. Любила ли она мужа? О да.

Мужество и решительность, граничащая с жестокостью, — печальное наследство ее отца, странно сочетались с мягкостью и грацией ее матери, и это делало Иродиаду неотразимой. Она была кошкой, но не ручной, домашней, а киплинговской, той, что гуляла сама по себе. Она сама принимала решения и сама выполняла их.

По прошествии почти двух тысяч лет Иродиада не нуждается в наших оправданиях, но во имя истины…

«Венчанной блудницей» назвал ее Мережковский. А в чем, собственно, ее блуд? Второе замужество? Да, по ортодоксальным иудейским законам — это грех. Но грех ли это с позиций раскрепощенной Римской империи или с точки зрения нравственных устоев нашего времени? Никому и в голову не приходит называть блудницей Клеопатру, имевшую нескольких мужей и любовников.

А что касается мнения о ней Иоанна Крестителя, то ей ли, гордой царице древнего хасмонейского рода, внучке Мариамны и Ирода, терпеть выкрики и обвинения какого-то иудея, пусть внешне и привлекательного!..

Мало, очень мало у нас свидетельств об Иродиаде, а жаль…

Жестоко и бесцеремонно отстаивала она свою любовь… и вина ее в казни Крестителя минимальна. Это был акт самозащиты, ну, может, с превышением допустимых методов.

Нетерпимость, ессейское прошлое Крестителя и стечение обстоятельств — вот факторы, которые привели к печальному результату.

Глава 16 Евангелие от Иоанна

Многие и очень многие исследователи обращали внимание на реальные и кажущиеся различия или противоречия синоптических евангелий и Евангелия от Иоанна. Подсчитано даже, что идентичность описываемых событий составляет всего 8 процентов. Вполне вероятно, что это ошибка. Но в чем принципиальная разница: 8 или 20 процентов? Очевидно, что Евангелие от Иоанна написано человеком, наблюдавшим и помнившим описываемые события либо пользовавшимся другими первоисточниками. Вероятнее, много вероятнее, что Евангелие от Иоанна было написано участником событий, либо это запись очевидца событий, а отнюдь не компилятивный материал.

Что означает фраза: «На это сказали Ему (Иисусу) иудеи: Тебе нет еще пятидесяти лет — и Ты видел Авраама»? (Ин. 8:57). Может быть, она соответствует картине жизни, когда Спаситель довольно быстро покинул свое земное тело. И, следовательно, физическое состояние его не всегда было блестящим. Впрочем, это естественно. В тот период, когда Христос находился в земном обличии, надо думать, что на него распространялись обычные земные законы. Неоднократно демонстрирующие свои возможности целители, как правило, после сеанса на глазах стареют, слишком много энергии требуется для исцеления больных, да и если мир подчиняется единым законам, то исцеление непременно должно заключаться в передаче какого-то вида энергии. Донорство всегда болезненно. Любой беспристрастно читающий Евангелие от Иоанна найдет для себя нечто новое. Будучи на тот год первосвященником, Каиафа предсказал, что Иисус умрет за народ, и не только за народ, но чтобы и рассеянных чад Божиих собрать воедино (Ин. 11:51–52). Предсказание Каиафы есть только у Иоанна. Предвидел ли иудейский первосвященник, что Иисус погибнет не только за иудеев, но и за другие народы и соберет их вместе под единой доктриной? Так ли это? Либо автор вложил в уста Каиафы слово о событиях, реальность которых была у него перед глазами, — объединение иудеев и язычников под эгидой новой веры? Скорее — второе. Вкладывая в уста Каиафы мнимое или реальное высказывание, Иоанн отразил ситуацию, которую наблюдал воочию. Новая вера уже при нем объединила десятки народов, и он вполне мог оценить правоту этого предвидения.

Одна из самых загадочных фраз Иоанна: «На это сказали иудеи: сей храм строился сорок шесть лет, и Ты в три дня воздвигнешь его?» (Ин. 2:20.) Надо найти в себе мужество и сказать: где-то в евангелиях допущена ошибка либо ошибки, но где? В чем заключаются мотивы этой ошибки, ее генезис?

Как мы уже указывали, другие книги Нового Завета противоречат Евангелию от Луки, вернее, тем знаменитым стихам, где идет речь о возрасте Христа. Если проанализировать многочисленные произведения, посвященные хронологии, то следует только один вывод: сознательно или несознательно Евангелию от Луки в плане хронологии отдается явное предпочтение. Объективных доводов этому нет. Послание к Галатам написано самим апостолом Павлом. Ни у кого не возникает в этом сомнений. Почему же Павел должен ошибаться, называя период своей длительной отлучки из Иерусалима — в 14 лет? Ошибка здесь маловероятна. Автор Послания к Евреям также писал свой труд, как говорится, по свежим следам. Вероятность его ошибки гораздо меньше, чем у Луки, евангелие которого было, по крайней мере, на несколько десятков лет старше.

Кстати, интересна и правдоподобна гипотеза, что Лука является и автором Деяний. Деяния написаны очевидцем событий, хронологически они безупречны. Дата их создания 64–67 гг. Автор Деяний либо знал дату смерти Христа, либо, при желании, легко мог ее вычислить; ошибка, в крайнем случае, составила бы год, поскольку смерть Спасителя произошла весной.

Деяния указывают на 27 г.; Евангелие от Луки — после 31 г. События, описанные Лукой, — лишь реминисценция, со всеми вытекающими последствиями… Во втором случае произошла неточность.

Мы попытаемся ответить на вопрос: как и когда могла возникнуть эта трагическая ошибка?

«На это сказали Ему (Иисусу) иудеи: Тебе нет еще пятидесяти лет — и ты видел Авраама?» (Ин. 8:57.) Вряд ли что-то бы меняло, если б Иисусу, например, в это время было 25 или 30 лет. Понятно, что здесь речь идет о чем-то иррациональном, иносказательном. Поводом для этой фразы явилось утверждение Иисуса, что «Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой» (Ин. 8:56). Что имел он в виду под словами «день Мой»? Очевидно, имеет место нечто иносказательное, иррациональное. «Иисус сказал им: истинно, истинно говорю вам: прежде нежели был Авраам, Я есмь» (Ин. 8:58). Речь может идти только о божественной сущности, ибо Авраам мог знать о Мессии, о вечном, не связывая свое знание с конкретным, ничтожно малым временем земного воплощения Христа. Всем очевидно, что Христос не мог непосредственно встречаться с Авраамом. Неужели это не было понятно старцам, дискутирующим с Иисусом? Может быть, старцы, говорящие с Христом, имели в виду, что только посвященные, непременно старше 50 лет, согласно иудейской традиции, могли иметь доступ к познанию? Существует ли подтверждение нашей версии?

Тексты Кумрана[72], обнаруженные совсем недавно, дают нам огромное преимущество перед историками прошлого. Мы получаем интереснейшую информацию, способную изменить традиционное представление о многих нюансах текстов. Возьмем Евангелие от Иоанна. Цитируемый стих (8:57) рассматривался в различных аспектах, и, так же как и самому загадочному псалму о 46 годах храма, ему не придавалось серьезного значения. Никто, конечно, не рассматривал эти строки как мистификацию, но и серьезного значения им никто не придавал, уж слишком разнились они с официальной версией. Ну не 50 же лет, в самом деле, было Христу в момент инцидента в храме! Справедливо думать, что если мы найдем убедительное объяснение этому моменту, то и доверие к другим частям Евангелия от Иоанна значительно возрастет.

Публикации профессора Э.Л. Сукерника не оставляют сомнений на этот счет. В двух местах текста «Война сынов света против сынов тьмы» находим интереснейшую информацию, свидетельствующую о том, что иудеи усомнились в дееспособности Иисуса только по одной причине: он был слишком молод, а согласно традиции ессейства, должности в строгой иерархии ордена можно было занимать по достижении определенного возраста. Усмотрев в пророчествах Иисуса некую претензию на право принятия решений, его оппоненты были удивлены в первую очередь его молодостью.

Главам смен предписано быть в возрасте 50 лет и выше. Аналогичные требования выдвигаются к уставителям станов. Их возраст — от 50 до 60 лет.

«И главы их смен с причисленными к ним пусть стоят по срокам своим, по месяцам своим и по субботам, и по всем дням года в возрасте 50 лет и выше». И далее: «…и уставители станов будут от 50 лет и до 60» («Война сынов света против сынов тьмы»).

Тексты Кумрана дают богатую пищу для размышлений. Тысячелетняя духовная история Иудеи к тому времени выработала строгую регламентацию как духовенства, так и войсковых начальников. Ессеям не пришлось, да в этом и не было необходимости, изобретать ничего нового, они только воспользовались существующими законами, в основу которых положен возрастной ценз. Высшие посты в духовенстве и в армии должны были занимать люди, умудренные жизненным опытом. Подобная точка зрения, как нам кажется, вполне имеет право на существование.

В этом ключе дискуссия старцев с Христом выглядит в новом свете. Иоанн, безусловно, был знаком с концепцией возрастного ценза. И он хотел подчеркнуть своей фразой только одно. У старцев не было сомнения в возможностях Христа, их воображение занимала формальная сторона вопроса. Он был слишком молод для встреч с Авраамом. Было ему в момент этой беседы только около 30 лет. Духовность его позволила ему возвыситься до высших ступеней духовной иерархии. В глазах определенной части иудеев он мог служить Предвечному и Незримому, возможности его были безграничны, и, следовательно, он мог встречаться с Авраамом. Мог. И Иоанн лишь подчеркивает этот факт. Но их, старцев, волновала формальная сторона дела — ритуал. Они признали неограниченность духовных способностей Христа, они прониклись верой в него, но ритуал, который соблюдался на протяжении веков, который свято чтили их отцы, нельзя было нарушать. Иисус был слишком молод. Вот что волновало старцев. В настоящей книге мы не будем развивать тему ритуалов. Именно своей приверженностью традициям, ритуалу обязаны иудеи сохранением своей самобытности на протяжении тысячелетий. Китайцы говорят: «Почтительность без ритуала приводит к суетливости, осторожность без ритуала приводит к боязливости, смелость без ритуала приводит к смутам, прямота без ритуала приводит к грубости». Все древние народы мыслят близкими категориями…

Для нас чрезвычайно важна идентификация рассуждений Иоанна с текстами Кумрана. В контексте этих сопоставлений становится понятно, что стих (Ин. 8:57) не имеет ничего общего с датировкой событий. Но тогда почему мы должны верить Луке, а не Иоанну? Попытаемся выяснить, что скрывается за фразой: «Сей храм строился сорок шесть лет». Если мы найдем историческое подтверждение году начала строительства храма, то не будет никаких препятствий для обсуждения времени дискуссий Христа с иудеями, а последующий очень короткий период его жизни уже может быть определен с точностью, скажем, в год, не более. И другое очень важное событие вытекает из анализа текста Луки: признав, что Креститель родился во времена Ирода, Лука вводит в противоречие стихи о времени начала служения Христа и о годе его гибели, соотнесенном с Тиберием. Эти события взаимоисключающие. Но, установив точную дату начала строительства храма — 23 г. до н. э. — и признав, что текст Иоанна в отношении хронологии правилен, мы совместим Иоанна с Лукой, что до настоящего времени никому не удавалось. Служение Иисуса началось в 23 г. н. э., когда ему действительно было около 30, а родился он в 7 г. до н. э. Впоследствии мы покажем, что Лука здесь предельно точен, говоря, что Иисусу «около тридцати» было в 23 г., в момент же встречи с Иоанном Крестителем ему было чуть меньше 30, может быть, на полгода, так как крещение свершилось осенью 23 г.

Спор Иисуса с иудеями произошел накануне Пасхи 24 г., затем он покинул Иерусалим.

Далее говорится: «После сего пришел Иисус с учениками Своими в землю Иудейскую и там жил с ними и крестил. А Иоанн также крестил в Еноне близ Салима, потому что там было много воды; и приходили туда и крестились. Ибо Иоанн еще не был заключен в темницу» (Ин. 3:22–24).

Это уже 24 год, в котором Иоанн Креститель и был заключен под стражу, в 25 г. он был обезглавлен.

Полностью принимая на веру слова евангелиста Иоанна и полагая, что Лука ошибся, мы должны задать себе вопрос: есть ли еще аргументы в пользу Иоанна?

Имеется еще один аргумент, что единственная и каноническая фраза Луки, где речь идет о начале служения Христа, и неоднократно нами цитируемая, неточна. Нам трудно до конца понять, какой смысл вкладывал Лука в слова «начало служения». Произошло оно до встречи с Крестителем либо нет? Если придерживаться хронологии псалмов, то к «началу служения» Иисуса Креститель был уже мертв. На зыбкой почве наших поисков и находок не всегда достаточно канонической информации. «Явился человек по имени Иисус лет тридцати от роду, который избрал нас. И когда Он пришел в Капернаум, он вошел в дом Симона, чье прозвище было Петр, и открыл свои уста и сказал: когда Я проходил мимо озера Тивериадского, Я выбрал Иоанна и Иакова, сыновей Зеведеевых, и Симона и Андрея и Фаддея, и Симона Зелота, и Иуду Искариота, и тебя, Матфей. Я призывал, когда ты сидел, собирая пошлину, и ты последовал за Мною. Посему Я хочу, чтобы вы были двенадцатью апостолами для свидетельства Израилю» (Епифаний. Фрагменты Евангелия эбонитов. Настое. 30).

Очень интересное уточнение. Согласно Иоанну, встреча Христа с первыми учениками состоялась до знаменитого скандала в храме, который произошел на Пасху 24 г. Если следовать общепризнанной версии о его четырех путешествиях, то гибель его произошла весной 27 г., а рождение — около 7 г. до н. э.

Четвертое евангелие, написанное около 90 г., бесспорно, не компилятивный материал, а подвергшийся незначительной литературной обработке, главным образом в последней части, подлинный манускрипт Иоанна.

Ессейские представления и фразеология пронизывают книгу Иоанна. После открытия кумранских рукописей Дж. Аллегро высказал мысль, что «отныне Иоанн не может рассматриваться как наиболее эллинский из евангелистов, его „гностицизм“ и весь круг его идей вытекает из иудейского сектантства, коренящегося на палестинской почве, а его материал должен быть признан основанным на ранних слоях евангельской традиции»[73].

Нам очевидно ессейское прошлое Иоанна. Совсем не обязательно, чтобы он был членом общины, но взгляды ее были ему близки и понятны. К 70 г. ессейство было уничтожено и уже никогда не возродилось. Передать через столько лет традиции, мотивы и дух общины мог только апостол, вышедший из школы Иоанна Крестителя. Обратимся к анализу текста всех четырех евангелий.

«Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев, Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море; ибо они были рыболовы» (Мф. 4:18). «Оттуда идя далее, увидел Он других двух братьев, Иакова Зеведеева и Иоанна, брата его, в лодке с Зеведеем, отцом их, починивающих сети свои, и призвал их» (Мф. 4:21). Тексты Марка и Матфея о встрече Иисуса с первой четверкой апостолов практически идентичны, ибо взяты из одной логии. Но далее: «Вышедши вскоре из синагоги, пришли в дом Симона и Андрея с Иаковом и Иоанном» (Мк. 1:29). Версия Луки чуть отличается от первых двух. Она не так достоверна, события в ней переставлены местами: «Вышед из синагоги, Он вошел в дом Симона; теща же Симонова была одержима сильною горячкою; и просили Его о ней» (Лк. 4:38). Потом уже свидетельствуется о встрече с братьями: «Увидел Он две лодки, стоящие на озере; а рыболовы, вышедшие из них, вымывали сети» (Лк. 5:2).

Тем не менее версии всех трех синоптиков в сущности идентичны: практически одновременно Иисус встретился с первыми четырьмя апостолами.

Теперь обратимся к Иоанну. «На другой день опять стоял Иоанн и двое из учеников его. И увидев идущего Иисуса, сказал: вот Агнец Божий. Услышав от него сии слова, оба ученика пошли за Иисусом» (Ин. 1:35–37). «Один из двух, слышавших от Иоанна об Иисусе и последовавших за Ним, был Андрей, брат Симона Петра. Он первый находит брата своего Симона и говорит ему: мы нашли Мессию, что значит: „Христос“. И привел его к Иисусу. Иисус же, взглянув на него, сказал: ты — Симон, сын Ионии; ты наречешься Кифа, что значит: „камень“ (Петр)» (Ин. 1:40–42).

Следуя трактовке Иоанна, мы должны признать, что спутником Андрея Первозванного был либо Иаков, впоследствии, в 43 либо в 44 г., казненный Агриппой, либо сам Иоанн, и вся четверка была из школы Иоанна Крестителя. Других апостолов из числа ессеев у Иисуса не было.

Ученики Крестителя не без основания выдвинулись на первые места в ряду апостолов. Их ум уже был подготовлен к системным знаниям, да и некоторые доктрины умершего более чем сотню лет назад Учителя праведности были созвучны идеям Христа, как и многие другие общечеловеческие ценности.

Следуя евангелисту Иоанну, мы приходим к парадоксальному выводу: по каким-то причинам Андрей стал отодвигаться на второй план и как-то стал мало заметен в тени своего великого брата, однако Иоанн и Иаков были любимы Христом. «По прошествии дней шести взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, брата его, и возвел их на гору высокую одних. И преобразился пред ними: и просияло лицо Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет» (Мф. 17:1–2). У Марка еще больше свидетельств об отношении Иисуса к братьям: «Иакова Зеведеева и Иоанна, брата Иакова, нарекши им имена Воанергес, то есть „сыны Громовы“» (Мк. 3:17). «И не позволил никому следовать за Собою, кроме Петра, Иакова и Иоанна, брата Иакова» (Мк. 5:37). «И взял с Собою Петра, Иакова и Иоанна; и начал ужасаться и тосковать» (Мк. 14:33).

Нужны ли еще доказательства? Поскольку Иоанн упоминается как брат Иакова, надо думать, что первую скрипку в дуэте братьев играл именно Иаков, но, без сомнения, только они двое и, конечно, Петр были наиболее любимы Христом. И Матфей, и Марк свидетельствуют, что незадолго до смерти Христа они обращаются к Учителю с необычной просьбой: «Они сказали Ему: дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую, в славе Твоей» (Мк. 10:37). «Тогда приступила к Нему мать сыновей Зеведеевых с сыновьями своими, кланяясь и чего-то прося у Него. Он сказал ей: чего ты хочешь? Она говорит Ему: скажи, чтобы сии два сына мои сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царстве Твоем» (Мф. 20:20–21). Не важно, что Иисус отказал братьям, и не так уж принципиально, что своим вопросом Иаков и Иоанн вызвали негодование остальных апостолов. Значимо другое. Они решились, они попросили. Следовательно, у них была какая-то уверенность, надежда, что Учитель, выделяющий их, не откажет…

Лука значительно меньше строф посвящает Иакову и Иоанну, его можно понять, но все эпизоды, так красочно описанные Матфеем и Марком, проигнорированы Иоанном. Здесь возможны две версии.

Иоанн, который без обиняков называет себя «учеником, которого любил Иисус» (Ин. 21:20), попросту посчитал эти события малозначащими эпизодами, либо, что более вероятно, они были удалены при поздней правке…

Может быть, малоинтересен и другой аргумент. Иоанн единственный, кто не очень лестно отзывается о братьях Христа: «Ибо и братья его не веровали в Него» (Ин. 7:5). Скорее всего, Иоанн прав, он вышел из другой школы. Ессейство во многом противопоставляло себя ортодоксальной доктрине, Иаков же, как это следует из анализа Деяний, с трудом отходил от канонов. После смерти Христа он, только в силу того, что является братом Учителя, становится после Петра вторым лицом общины. Привилегированное положение братьев окончено, им остается только религиозное рвение.

Глава 17 Рождение Иисуса

Эта глава носит самый дискуссионный характер. Зыбкость наших рассуждений и отсутствие сколько-нибудь точной информации об этом событии заставляет нас высказывать гипотезы достаточно общего характера и поэтому легко уязвимые. Велик соблазн расписаться в своей беспомощности, но это — проще всего. Анни Безант, которую мы будем в этой главе неоднократно цитировать, пишет: «Относительно установления дня рождения Иисуса на 25 декабря Уильямсон говорит следующее: „Все христиане знают, что 25 декабря есть праздник, признаваемый ныне за день рождения Иисуса, но мало кто знает, что не всегда было так. Есть сведение, что было установлено сто тридцать шесть различных дат разными христианскими сектами. Ляйтфут относит это событие на 15 сентября, другие исследователи — на февраль или август. Эпифаний упоминает о двух сектах, праздновавших рождество — одна в июне, а другая в июле“»[74].

Образно говоря, с позиций вероятности, если взять наугад любые три дня подряд, то один из них на протяжении двухтысячелетнего существования христианства связывался с рождением Христа. Процитируем Ф.В. Фаррара: «Путешествие на востоке совершается медленно и с продолжительными стоянками, а в то время, быть может, еще медленнее, если, как можно полагать с вероятностью, страна находилась тогда в политическом смятении. Город Беероф, находящийся в двадцати пяти верстах от Вифлеема, или даже Иерусалим, лежащий от него только в десяти верстах, быть может, был последним местом стоянки Иосифа и Марии, прежде чем они прибыли к месту своего назначения. Но тяжкая усталь или даже начинавшееся предчувствие родов по необходимости замедляли путешествие девственной Матери. Другие направлявшиеся к Вифлеему с той же целью могли легко обогнать их на дороге, и когда они, с трудом поднявшись на крутой склон холма у источника Давидова, прибыли в хан[75] (вероятно, тот самый, который искони известен был под названием „дома Кимгама“; и если так, то стоящий на том самом месте, где за тысячу лет пред тем стоял родовой дом Вооза и Давида), все ливаны были уже заняты. Перепись привлекла в маленький город так много пришлого народа, что не было им места в гостинице. Усталые от дневного перехода, они поместились в прилегающей к хану пещере, служившей в качестве стойла, на сене и соломе, набросанных в пищу и подстилку для скота; и там, вдали от дома, среди масс странного люда, в знобящую зимнюю ночь, в обстановке, настолько лишенной не только всякого земного блеска, но и даже всякого удобства, что невозможно и представить себе более бедных родин, — родился Христос»[76].

Внутренний протест против этой картины, талантливо описанной английским богословом, велик.

Первое возражение — перепись. Иосиф и Мария отправились в достаточно долгий путь из-за переписи, осуществляемой явочным порядком (по месту жительства). Римляне, проводившие в это время некий ценз, о котором мы уже упоминали (отголоски сведений о нем имеются у Светония, Тертуллиана и Флавия), отнюдь не стремились провести «мероприятие ради галочки». Бурлящая Иудея приносила в сравнении с Египтом очень мало доходов, об этом много лет позже в своей гневной речи скажет Агриппа II. Конечно, Иудея имела собственного царя — верного союзника Рима. Дань ежегодную он, по-видимому, не платил, Август и не требовал этого. Ему достаточно было того, что Иудея служила буфером и раздражителем одновременно для многих народов, и в этом было ее главное достоинство и назначение. Однако порядок прежде всего. Уж коли перепись проводилась по всей империи, она должна была пройти и в Иудее. Спрашивается, во имя чего надо было проводить перепись в пик зимы, в самое неудобное время, во враждебно настроенной стране? Передвижение, а в то время многие жители Иудеи часто перемещались по стране, осуществлялось очень медленно. Было очевидно, что в этой зимней ситуации многие жители северных районов переписаться не успеют. Так во имя чего затевать отнюдь не дешевое мероприятие? С учетом финансовых дарований Августа маловероятно, чтобы он принял такое решение. Из общих соображений следует, что перепись должна проводиться либо весной, либо осенью, когда в Иудее благоприятная погода. Перепись могла быть произведена и летом, это вполне допустимо, но никак не зимой. Не вяжется это с логикой римлян.

Упоминание о холоде вызывает у нас сразу же два возражения. В Иерусалиме и его окрестностях зимой холодно. Случается снег, идут дожди, бывает минусовая температура. Обычно при такой погоде скот переводят на стойловое содержание. Этого не было, впрочем, что еще более странно, что ночью скот также не был возвращен в стойло.

Рождение Христа произошло в одиночестве, в полном соответствии с древним пророчеством, так странно сохранившимся в Талмуде. Мессия должен быть рожден в «башне стада», которая находилась по дороге из Вифлеема в Иерусалим.

Обратимся к двум стихам Луки: «В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего» (Лк. 2:8). «Когда Ангелы отошли от них на небо, пастухи сказали друг другу: пойдем в Вифлеем и посмотрим, что там случилось, о чем возвестил нам Господь» (Лк. 2:15).

Первая фраза породила толкование, что пастухи охраняли специально храмовое стадо, предназначавшееся для жертв. Об овцах говорится, что даже за 30 дней до Пасхи, т. е. в феврале, в период дождей, их выпускали на поля на вольный выпас. Речь идет о второй половине февраля, а не о конце января. Странно. И тем более удивительно, что при наличии «башни стада», где ночью, несомненно, теплее, скот был оставлен снаружи, мало того, пастухи находились довольно далеко от места рождения Христа. Подобное более вероятно для другой погоды. Метеорологи произвели точные замеры температуры воздуха близ Хеврона. В этом месте южной части Иудейских нагорий климатические условия такие же, как в Вифлееме, расположенном неподалеку. Температурные значения за три месяца оказались следующими: в декабре — 2,8 градуса; в январе — 1,6 градуса; в феврале — 0,1 градуса. Первые два месяца характеризуются также максимальным количеством осадков в году; в декабре — около 6 дюймов, в январе — около 8 дюймов. Согласно всей известной информации, климат в Палестине за последние 2000 лет не претерпел заметных изменений, следовательно, современные метеорологические исследования можно взять за основу. В период Рождества в Вифлееме ударяет мороз, и скот в такую погоду не отправляют на выпас. Этот факт подкрепляется указанием Талмуда о том, что стада следует пасти с марта до начала ноября, в течение восьми месяцев[77].

В наши дни в Палестине стараются придерживаться правил Талмуда, и это чрезвычайно важно для наших рассуждений.

Следующее наше возражение сводится к простым человеческим отношениям. Иосиф, безусловно, любил Марию. Во имя чего надо было направляться с роженицей в трехдневный путь в самое холодное время года? Думается, что регистрация Иосифа могла произойти и без участия Марии. Невозможно представить, чтобы вся Иудея начала перемещаться с целью переписи. Вероятно, представительства одного члена семьи было достаточно. Другое дело, что летом, при хорошей погоде Иосиф взял жену с собой, направляясь в довольно необременительное путешествие.

Мы исчерпали библейские источники, посвященные данной теме. Некоторые указания на период рождения Христа можно почерпнуть у Флавия. В 6 г. до н. э. Публий Квинтилий Вар принял провинцию Сирию, а через год ему пришлось судить сына Ирода — Антипатра. Богат событиями был этот год — предпоследний год жизни Ирода.

У Ирода появилась информация, что сын его участвовал, вернее руководил заговором, направленным против него. Антипатр в начале 5 г. до н. э. был в Риме. После прибытия он был судим Квинтилием Варом и не смог привести в свое оправдание ни одного аргумента. Сразу же после заседания суда он был арестован. «Посадив Антипатра в темницу, царь послал донесение об этом деле императору в Рим и поручил лицам, везшим это письмо, устно сообщить Цезарю о гнусности Антипатра» (И.Д. 17:5.7). Сразу же после отправления посольства Ирод перехватывает два письма, в том числе одно от служанки Саломеи, сестры царя Ирода, — Акмеи, свидетельствующие о полной виновности его сына. Вызвав его на допрос, Ирод практически ничего не добился. «Антипатр взвалил всю вину на Антифила, но больше не выдал никого. В гневе Ирод решил отправить сына к императору в Рим, чтобы он там дал ответ о своих страшных замыслах. Но затем он побоялся, как бы Антипатру не удалось при помощи друзей избегнуть угрожающей ему опасности, и потому по-прежнему велел держать его в темнице в оковах, сам же послал новых послов с письменным обвинением против сына, сообщил, в какой мере Акмея являлась соучастницей преступлений Антипатра, и приложил к этому копии писем» (И.Д. 17:5.8). События эти легко датируются. Два посольства отбыли в Рим в октябре-ноябре, поскольку уже в феврале Ирод получил ответ от Августа, одобряющего все его действия. С учетом времени года это наиболее вероятный срок корреспонденций из Рима. Месяц туда, месяц на рассмотрение, месяц обратно.

Сразу же после отправки писем Ирод заболел и направился на лечение в Каллирою. Улучшения не последовало. Вернувшись, он застал в Иудее мятеж, вспыхнувший на основании слухов о его смерти. В эту последнюю фазу его жизни он, конечно, мог отдать приказ об умерщвлении младенцев, но с большей вероятностью пусковым моментом могла служить гнусность Антипатра. Тогда, значит, Иисус родился осенью 7 г. до н. э.

У нас есть еще варианты из Климента Александрийского — их четыре[78]: 25 пахона — 12 марта, 19 мая, 18 ноября и 17 июня 7 г. до н. э. Все эти даты гораздо более достоверны, чем 25 декабря. Анни Безант приводит исчерпывающее объяснение этому анахронизму, им мы и заканчиваем настоящую главу.

«Св. Златоуст пишет в 390 г.: „В Риме был избран этот день, т. е. 25 декабря, как день Рождества Христова для того, чтобы в тот же день празднующие свои торжества язычники (Брюмалии в честь Вакха) не мешали христианам праздновать свое торжество без помех“. Гиббон в своем сочинении „Упадок и разрушение Римской империи“ пишет: „Римляне (христиане), не ведая, так же как и их братья, истинного дня рождения Христа, избрали для его торжественного празднования 25 декабря, время Брюмалий, или зимнего солнцестояния, когда язычники празднуют ежегодное рождение Солнца“. Кинг в своем труде „Gnostics and their Remains“ говорит: „Древний праздник, который праздновали 25 декабря в честь рождения Непобедимого[79], ознаменованный великими играми в цирке, был отнесен позднее к памяти рождения Христа, точная дата которого была, по признанию многих отцов Церкви, в то время неизвестна“. Из современных писателей Фаррар говорит: „Бесполезно пытаться отыскивать месяц и день Рождества. У нас нет никаких данных, чтобы определить их хотя бы приблизительно“. Из всего предыдущего можно заключить, что день зимнего солнцестояния был в древности празднуем во всех даже наиболее отдаленных друг от друга странах в честь рождения Бога, которого почти повсеместно считали Спасителем и Матерью которого признавалась Непорочная Дева. И все эти поразительные сходства, на которые мы указывали не только относительно рождения, но и относительно жизни этих Богов-Спасителей, слишком многочисленны, чтобы их можно было объяснить одними совпадениями.

В истории Будды легко проследить, как миф сливается с историческим лицом. История его жизни хорошо известна, и в большинстве сказаний, распространенных в Индии, о его рождении говорится как о простом человеческом появлении на свет. Но, по китайской версии, он родился от непорочной девы Майядэви, и здесь снова повторяется архаический миф о появлении нового Героя.

Уильямсон говорит, что у кельтских народов зажигали огни на холмах и теперь еще зажигают 25 декабря, и такие же огни называются у ирландцев и у горных шотландцев по имени Бэла или Баала, древнего божества кельтов — бога Солнца, хотя теперь эти огни зажигаются в честь Христа.

Верно понятый праздник Рождества мог бы представить лишь новый повод для радости и принять еще более священный характер, если бы почитатели Христа видели в нем повторение древнего торжества, празднуемого в целом мире и теряющегося в необозримой дали глубокой древности. Они узнали бы, что рождественские колокола звучат на протяжении всей человеческой истории и что из мрака времен к нам возвращается эхо их вибрирующих гармоний. Не в исключительном обладании, а во всемирном признании заключена печать истины»[80].

Попробуем воссоздать картину тех далеких событий. В 8 г. до н. э. Цезарь Август проводит перепись населения в Римской империи. Об этом событии есть упоминание у Светония. Иудея — вассальное государство, и перепись на ее территории не проводится, но рядом Десятиградье, и Ирод быстро оценивает преимущества переписи. Для римлян, возведших в культ дисциплину и порядок, перепись — только дополнительный аргумент при сборе налогов, поступления которых в казну и так стабильны. Иное дело — Иудея. Народ подвижный. Диаспора колоссальна, более миллиона человек. Мытари презираемы, причем явно. Борьба с ними, с казной, с презираемыми римлянами — одновременно национальный обычай, игра, развлечение. Все друг друга покрывают. Многие, будучи пойманы сборщиками, утверждают: «А мы здесь не живем, мы в гостях». И вся деревня готова подтвердить это. Круговая порука. Поэтому Ирод решает по примеру Рима провести перепись «по месту жительства». С некоторым опозданием по отношению к римской переписи. Идет 7 год до н. э.

Подведем итоги. Пять блоков информации составляют зыбкую основу для наших суждений, но другой информации, увы, нет, а право интерпретировать всегда остается за нами:

1) свидетельство Талмуда: выпас скота осуществляется с марта по ноябрь;

2) перепись наиболее вероятна в это же время, как и то, что Иосиф не отправился бы в обременительное путешествие с женой на девятом месяце беременности;

3) астрономические выкладки, свидетельствующие о сближении двух планет — Юпитера и Сатурна. Гелиактический восход обеих планет — 12 апреля, 29 мая — первое полное сближение, 3 октября — соединение в 18-м градусе знака Рыб, 4 декабря — последнее соединение в знаке Рыб;

4) свидетельства Климента Александрийского, варианты: 25 день месяца пахона, 24 либо 25 день месяца фармути; вычисления на основе данных Климента Александрийского — 17 июня 7 г. до н. э.;

5) психологический аспект действий Ирода: он обнаружил гнусное поведение Антипатра осенью 5 г. до н. э.

Этот год совпал с пиком культа гения Августа. «Наиболее простым и естественным образом состоялась централизация обоготворенных добродетелей: так как верноподданнический долг повелевал считать императора носителем всех добродетелей, то стали появляться алтари и храмы, посвященные Vituti Augustae, Pietati Augustae, Clementiae Augustae и т. д.»[81] Август со дня первой встречи его с Иродом вскоре после битвы при мысе Акций был, пожалуй, единственным правителем, к которому Ирод питал дружеские чувства. У них действительно было много общего. Оба были абсолютными диктаторами — что из того, что масштабы правления Ирода были меньше! Власть не определяется площадью территории. Оба долгие годы находились под обаянием Марка Агриппы, и оба скорбели о его гибели. И, наконец, оба были несчастливы в детях: с ними не было душевной близости, они были чужими. О чувствах Ирода к Августу свидетельствует и следующий факт: «Императору он завещал десять миллионов сребреников, кроме различной золотой и серебряной утвари и весьма драгоценной одежды» (И.Д. 17:8.1). Согласитесь, весьма щедрый подарок для правителя другого государства. В какой-то мере Август платил ему взаимностью, но эта взаимность базировалась отнюдь не на любви. Известна ироничная фраза, сказанная Августом после смерти Ирода: «Лучше быть свиньею Ирода, чем его сыном». В 7 г. до н. э. верноподданнические чувства Ирода были одновременно и актом забвения. Ирод искал деятельность любого рода. Он хотел забыться. Он только недавно казнил сыновей, любимых.

Нечего было и думать, чтобы в Иудее попытаться воссоздать алтарь с ликом императора. Это немедленно привело бы к восстанию. Ирод находит паллиативное решение: его подданные должны не только пройти ценз, но и клятвенно подтвердить свою верность императору. С какой-то мрачной настороженностью ждет Ирод реакции своих подданных. Она двояка: население либо игнорирует распоряжение, либо отказывается принять участие в этом новом и неслыханном для Иудеи акте. Особенно возмущены фарисеи. Считалось, что они могут предвидеть будущее, и они заявили, что «по решению Предвечного власть будет отнята у Ирода и его потомства» (И.Д. 17:2.4). Ирод очень серьезно относился к предсказаниям, об этом многократно упоминает И. Флавий. И здесь правитель Иудеи верен себе. «…Царь распорядился казнить наиболее виновных фарисеев, а также своего евнуха Багою, равно как одного из наиболее красивых в то время прислужников своих, некоего Кару. Вместе с тем он распорядился предать казни также всех тех своих близких, которые поверили предсказанию и речам фарисеев» (И.Д. 17: 2.4).

Глашатаи его непрерывно напоминают народу о необходимости переписи. Жестокость Ирода привычна для Иудеи. Случай с фарисеями — свидетельство тому, и мало-помалу вся Иудея проходит ценз.

Ирод ждет чего-то. «Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: где родившийся Царь Иудейский? Ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему. Услышав это, Ирод-царь встревожился, и весь Иерусалим вместе с ним» (Мф. 2:13). Обеспокоенность царя нетрудно понять. Описывая римские нравы периода правления Августа — Тиберия, Ф.Ф. Зелинский пишет: «Астрологию преследовали потому, что ее боялись, а боялись ее потому, что в нее верили»[82]. В Иудее в нее верили, пожалуй, еще больше, чем в Риме. Даром предсказателей обладали фарисеи, еще в большей степени — ессеи, а авторитет халдеев был вообще непререкаем. Дважды они предсказывали апостолу Павлу, и хотя Павел, влекомый высшим предназначением, игнорировал пророчества, спутники его безоговорочно верили волхвам.

Нашествие Навуходоносора переместило в Вавилон огромные массы евреев. Часть из них впоследствии вернулась на родину. Другая на века осталась в Вавилоне, подвергнувшись некой духовной ассимиляции. Из этой отчасти изолированной общности людей произошло много пророков, упомянутых в Ветхом Завете. Пророчества, неясные видения породили некую касту халдеев, чтимых во всем мире.

«Упоминания историка Масуди о некоем еврее, занимающемся практической магией, служат также подтверждением того, что магические практики египтян распространились на Восток и нашли благодатную почву среди евреев, живших в Вавилоне и вокруг него»[83].

«В 1923 г. немецкий ученый П. Шнабель расшифровал нововавилонские клинописные документы знаменитого научного заведения древнего мира — Астрологической школы в Сиппаре, в Вавилонии. Среди бесконечных перечней однообразных дат он натолкнулся на замечание о положении планет в знаке Рыб. Юпитер и Сатурн находились там неподалеку друг от друга на протяжении пяти месяцев. В пересчете на современный календарь это происходило в 7 г. до н. э.

Археологам и историкам приходится реконструировать картины былых веков с огромными усилиями, опираясь на все доступные документы и памятники, частные открытия и фрагменты. Современным астрономам куда проще! Они могут по своей воле повернуть вспять космические часы, с точностью восстановив картину звездного неба тысячелетней давности. Ведь положение небесных тел можно с одинаковой легкостью рассчитывать как вперед, так и назад.

В 7 г. до н. э. Юпитер и Сатурн действительно образовали соединение в Рыбах, и, как верно вычислил Кеплер, произошло это трижды. Математические расчеты подтвердили и то, что это тройное соединение планет особенно отчетливо наблюдалось в области Средиземноморья.

Расписание этой встречи планет в системе современных астрономических вычислений выглядит примерно так.

Сближение Юпитера и Сатурна началось в конце февраля 7 г. до н. э. Юпитер вышел из знака Водолея, двигаясь по направлению к Сатурну в знаке Рыб. Поскольку Солнце в тот период также находилось в знаке Рыб, соединение терялось в его лучах. Гелиактический восход обеих планет произошел только 12 апреля в Рыбах, Юпитер и Сатурн находились на расстоянии 8 градусов долготы друг от друга. Термин „гелиактический“ означает первый видимый восход небесного тела в лучах утренней зари.

29 мая произошло первое полное сближение двух планет в 21-м градусе знака Рыб. По долготе они совпадали, а по широте отстояли друг от друга на 0,98 градуса. Видимость соединения на утреннем небе продолжалась два часа.

Второе соединение состоялось 3 октября в 18-м градусе знака Рыб. 4 декабря имело место третье, последнее соединение Юпитера и Сатурна. На сей раз оно происходило в 16-м градусе Рыб. А в конце января 6 г. до н. э. Юпитер перешел из Рыб в Овен.

„…Мы видели звезду Его на востоке“ (Мф. 2:2), — заявили волхвы. Но такой перевод не совсем точен: в греческом оригинале здесь употреблена форма единственного числа „En te anatole“(„на востоке“), тогда как во всех других; местах используется форма множественного числа — „anatolai“. Форма единственного числа — „anatole“ — имеет специфическое астрономическое значение: наблюдение утреннего гелиактического восхода звезды. Переводчики Нового Завета, по-видимому, не знали этой тонкости.

В правильном переводе 2-й стих 2-й главы Евангелия от Матфея читается так: „Мы видели Его звезду, появившуюся в первых лучах рассвета“. Это в точности соотносится с астрономическими фактами в случае, если рассматриваемое соединение планет и есть Звезда волхвов, Вифлеемская звезда, звезда Рождества.

Но почему древние мудрецы отправились в Палестину, если с таким же успехом могли наблюдать этот астрономический феномен в Вавилоне?

Восточные звездочеты-астрологи, как известно, придавали каждой звезде особое значение. Согласно учению халдеев, Рыбы — это знак Запада, средиземноморских стран; в иудейской же традиции это знак Израиля и Мессии. Зодиакальный знак Рыб завершает годичный путь Солнца и стоит у истока нового цикла. Поэтому несложно предположить, что волхвы усмотрели в соединении Юпитера и Сатурна в Рыбах знак окончания старой эпохи и начала новой.

Все народы во все времена считали Юпитер счастливой, царственной планетой. Согласно древнееврейской традиции, Сатурн — защитник и покровитель Израиля; Тацит приравнивает его к Богу иудеев. Вавилонская астрология полагала, что эта планета покровительствует землям Сирии и Палестины»[84].

Далее возможны две версии: 29 мая 7 г. до н. э. халдеи наблюдали первое соединение двух планет с кровли Астрологической школы в Сиппаре. Они ждали этого события и сразу же поняли смысл знамения. Буквально через несколько дней они тронулись в путь. Путешествие было долгим. Волхвам понадобилось около шести недель, чтобы достигнуть Иерусалима. Тогда очень вероятна дата рождения Христа — середина июля. Однако по отношению к этой версии у нас возникает несколько возражений. Ирод не мог назначить очень непопулярную перепись в интервале между мартом и июнем, когда у иудеев два самых популярных праздника — Пасха и Пятидесятница. Зачем лишний раз будоражить народ? Да и приказ об избиении младенцев он, скорее всего, отдал только осенью 5 г. до н. э. И как-то не по-восточному, чтобы волхвы немедленно двинулись в путь после небесного знамения. И, наконец, четвертый аргумент: никаких небесных явлений в этот период просто не было. И еще один аргумент: никаких иудейских праздников в период рождения Христа не было, иначе евангелия непременно бы упомянули об этом. Таким образом, 3 октября — День Всепрощения — также исключается.

По нашему мнению, события развивались следующим образом. 29 мая — первое соединение Сатурна и Юпитера. Халдеи приходят в волнение. Они еще и еще раз перепроверяют результаты вычислений. Ошибки быть не может. 3 октября — в День Всепрощения — второе знамение. Они ждали его как некий Знак свыше, и трое избранных трогаются в путь немедленно на следующий день. Яркое сияние соединенных планет стояло у них за спиной.

Наверное, на этот же период, может быть, на три месяца (с 5 или 6 сентября по начало декабря), когда жара спадет, назначил Ирод свой ценз, преследуя две цели: присягу на верность Августу (акт политический) и ужесточение налогов. По крайней мере, во второй части Ирод преуспел. Свидетельство Флавия о событиях, последовавших после смерти царя: «Были, наконец, и такие, которые требовали отмены налогов, безжалостно взимавшихся со всего покупаемого и продаваемого на рынках» (И.Д. 17:8.4). И нам понятно, почему Иосиф направился в Иерусалим именно в эти дни: истекал срок переписи.

Халдеи прибывают в Иерусалим и повествуют о виденной звезде на востоке. Ироду, у которого, как мы уже отмечали, был замечательно поставлен сыск, доносят в тот же день. Однако он, отличаясь маниакальной подозрительностью, не сразу принимает халдеев. Он, «собрав всех первосвященников и книжников народных, спрашивал у них: где должно родиться Христу?» (Мф. 2:4). Уникальный случай, когда в единой команде работают первосвященник, высшие священнослужители, ессеи и фарисеи. Надо думать, что Ирод отвел им очень короткий срок — может быть, день, два. Многие из них знают Писание чуть ли не наизусть, и очень быстро в Книге пророка Михея они находят предсказание, сделанное 700 лет назад. «И ты, Вифлеем-Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными? Из тебя произойдет мне Тот, который должен быть Владыкою в Израиле» (Мих. 5:2). У Ирода больше не остается сомнений. Он призывает волхвов тайно, чтобы не будоражить народ, «выведал от них время появления звезды» и послал их в Вифлеем (Мф. 2:7–8).

Третье соединение должно было произойти 4 декабря в знаке Рыб, т. е. в южной части неба. Вифлеем находится к югу, и если мудрецы ушли от Ирода где-то к вечеру, то в течение своего двухчасового пути они видели перед собой ослепительную звезду, ту, которая ранее была на востоке. Они прибывают в Вифлеем между 3 и 5 декабря, а за день до их прихода родился Иисус.

А через два года, вероятно, в октябре 5 г. до н. э., Ирод, обращаясь к Вару, произносит свою обвинительную речь против Антипатра, которую заканчивает словами: «Но пусть никто из жаждущих моей крови не избегнет кары, если бы даже обвинение охватило всех моих детей кругом!» (И.В. 1:32.2). Он находится в состоянии аффекта и отдает свой чудовищный приказ. Со дня рождения Иисуса прошло чуть менее двух лет.

Глава 18 Понтий Пилат

Мировая литература насчитывает огромное количество научных трудов, художественных произведений, посвященных проблеме взаимоотношений Христа и Пилата. Детальное освещение данной темы находится за рамками данной книги. В настоящей главе мы пытаемся произвести хронологический анализ первой встречи Иисуса и Пилата, понять, в какое время она могла произойти.

Флавий, не питавший никаких симпатий к Пилату, в двух своих книгах описывает три столкновения иудеев с прокуратором. Первое — осенью 26 г., когда Пилат приказал ночью привести в Иерусалим знамена когорт, состоящие из шеста, украшенного сверху фигурой орла, под которым прикреплено несколько металлических дисков с изображением императора и полководцев.

В защиту Пилата хочется сказать следующее. Он профессиональный военный, несколько месяцев назад получивший новое назначение. Он богат и знатен, об этом свидетельствует сохранившееся именное место в Колизее. Для него знамя — вещь священная. Осенью, когда когорты переводятся на зимние квартиры в Иерусалим, он отдает совершенно естественный приказ — войти в город со знаменами. Не зная настроя иудеев, он никоим образом не подозревает, что его решение вызовет столь бурную негативную реакцию.

Филон Александрийский уточняет, что в Иерусалим было внесено два знамени, и так пишет об этих событиях (Legato ad Cajum, § 38): «Однажды иудеи стали увещевать его добрыми словами, но свирепый и упрямый Пилат не обратил на это никакого внимания; тогда те воскликнули: „Перестань дразнить народ, не возбуждай его к восстанию! Воля Тиберия клонится к тому, чтоб наши законы пользовались уважением. Если же ты, быть может, имеешь другой эдикт или новую инструкцию, то покажи их нам, и мы немедленно отправим депутацию в Рим“». Далее Филон продолжает: «Эти слова только больше раздразнили его, ибо он боялся, что посольство раскроет в Риме все его преступления, его продажность и хищничество, разорение целых фамилий, все низости, затейщиком которых он был, казнь множества людей, не подвергнутых даже никакому суду, и другие ужасы, превосходившие всякие пределы».

Несмотря на эмоциональный тон сообщения Филона, в конкретном случае кровавого столкновения удалось избежать.

Незадолго до отставки в 36 г. у Пилата была стычка с самаритянами, в которой, как нам кажется, правота прокуратора Иудеи была бесспорной. Отставка его Вителлием была делом конъюнктурным, поскольку именно Пилат пресек вспышку возможного насилия при определенной пассивности Вителлия в отношении отрядов Арета. Все эти события происходили на севере вверенной ему провинции.

Более всего нас интересует строительство водопровода, начатое и завершенное Пилатом.

Симптоматично, что три эпизода, свидетельствующие о происшествии с знаменами, о строительстве водопровода и о Христе, описаны в «Иудейских древностях» один за другим:

«Когда претор Иудеи, Пилат, повел свое войско из Цезареи в Иерусалим на зимнюю стоянку…» (И.Д. 18:3.1).

«Затем Пилат соорудил водопровод в Иерусалиме» (И.Д. 18:3.2).

«Около этого времени жил Иисус, человек мудрый» (И.Д. 18:3.3).

Иногда некоторые авторы умалчивают о зверствах Пилата. Из тех или иных соображений разделяют два события, а именно: эпизод со знаменами и статуями[85]. Весь эпизод длился шесть дней, по Флавию. Мы можем предположить, что эти события либо совмещены, либо хронологически не очень далеко отстоят друг от друга — таков стиль Флавия.

Эпизод с водопроводом очень интересен и может быть также одним из ключевых к датировке событий. Иерусалим, насчитывающий номинально около.50 тысяч душ, как и любая другая столица, в реальности был перенаселен многочисленными паломниками, просто путешественниками, купцами — он лежал на средоточии мировых торговых путей.

Многочисленные каналы для слива нечистот пролегали прямо по улицам города, создавая зловонную атмосферу. В отличие от Грата, управлявшего Иудеей около 11 лет без всяких эксцессов и деяний — он менял только первосвященников, Пилат сразу же после прибытия в Иерусалим принимает радикальные меры. Возможно, его решение было связано не столько с желанием сделать приятное иудеям, сколько с необходимостью в полной мере обеспечить водой римский гарнизон и удалить запах нечистот. Он принимает решение строить водопровод. Ни у одного из историков, разумеется, нет даты принятия этого решения, но психологически оно должно было сделано сразу же после прибытия в Иерусалим, т. е. той же осенью 26 г. в течение первых дней его нахождения в городе. Естественно, нечего и думать, чтобы попросить на это деньги в Риме. Империя привыкла брать деньги в провинциях, а не наоборот, не могло быть и речи, чтобы сократить поступление налогов в Рим, собираемых с большим трудом. И Пилат решается: он изымает в храме клад, называемый Корбаном. В первой стычке с иудеями он был вынужден отступить, поскольку, как это следует из анализа текста Филона, ему в вину хитроумные иудеи мгновенно бы поставили нарушение указов Тиберия, который, как и Август, краеугольным камнем своей политики считал мир в провинциях.

В данной ситуации Пилат не собирался идти на попятную. Он затеял благое дело, возможно, народ Иудеи гласно или негласно поддержал его, а в том, что он заручился поддержкой Каиафы, с которым делил правление почти 11 лет, нет никаких сомнений. После того как первосвященник, а затем и Синедрион поддержали его, любое действие против решения о строительстве могло рассматриваться как бунт и подавляться соответствующим образом.

«В Иудею Тиберий послал в качестве прокуратора Пилата. Последний приказал однажды принести в Иерусалим ночью изображения императора… Когда наступило утро, иудеи пришли в страшное волнение; находившиеся вблизи этого зрелища пришли в ужас, усматривая в нем нарушение Закона (так как иудеям воспрещена постановка изображений в городе); ожесточение городских жителей привлекло в Иерусалим многочисленные толпы сельских обывателей.

Все двинулись в путь по направлению к Пилату, чтобы просить его об удалении изображений из Иерусалима и об оставлении неприкосновенной веры их отцов. Получив от него отказ, они бросились на землю и оставались в этом положении пять дней и столько же ночей, не трогаясь с места.

На шестой день Пилат сел на судейское кресло в большом ристалище и приказал призвать к себе народ для того будто, чтобы объявить ему свое решение; предварительно же он отдал приказание солдатам: по данному сигналу окружить иудеев с оружием в руках. Увидя себя внезапно замкнутыми тройной линией вооруженных солдат, иудеи остолбенели при виде этого неожиданного зрелища. Но когда Пилат объявил, что он прикажет изрубить их всех, если они не примут императорские изображения, и тут же дал знак солдатам обнажить мечи, тогда иудеи, как будто по уговору, упали все на землю, вытянули свои шеи и громко воскликнули: скорее они дадут убить себя, чем преступят Закон. Пораженный этим религиозным подвигом, Пилат отдал приказание немедленно удалить статуи из Иерусалима» (И.В. 2:9.2–3).

Прошел всего лишь месяц или два, не более, а Пилат принимает «еще более кощунственное решение» — конфискует храмовые деньги. Со времен Красса такого святотатства не было. «…Население воспротивилось этому, и много десятков тысяч иудеев собрались около рабочих, занятых сооружением водопровода, и стали громко требовать, чтобы наместник оставил свой план. Как это обыкновенно бывает в таких случаях, некоторые из них позволяли себе при этом оскорбить Пилата ругательствами. Последний распорядился переодеть значительное число солдат, дал им дубины, которые они должны были спрятать под платьем, и велел им окружить толпу со всех сторон. Толпа, в свою очередь, получила приказание разойтись. Но так как она продолжала поносить его, то он подал воинам условный знак, и солдаты принялись за дело гораздо более рьяно, чем то было желательно самому Пилату. Работая дубинками, они одинаково поражали как шумевших мятежников, так и совершенно невинных людей. Иудеи, однако, продолжали держаться стойко. Но так как они были безоружны, а противник их вооружен, то многие из них тут и пали мертвыми, а многие ушли покрытые ранами. Таким образом было подавлено возмущение» (И.Д. 18:3.2).

Может быть, в бунте принимало участие не так уж много жителей города. В конце концов, часть жителей, безусловно, понимала, что водопровод строится для их блага, да и, в отличие от эпизода со знаменами, священнослужители, по крайней мере открыто, не выступали против решения прокуратора. Иное дело сельские жители, в том числе галилеяне, кстати, они могли превалировать в массе: ведь для них сокровища храма священны, и их возмущение — дань религиозному фанатизму.

Других сведений о массовых кровавых событиях в Иудее, связанных с именем Пилата, у историков нет. Сравним с Лукой: «Когда же приближались дни взятия Его от мира, Он восхотел идти в Иерусалим» (Лк. 9:51). И далее: «В это время пришли некоторые и рассказали Ему о галилеянах, которых кровь Пилат смешал с жертвами их» (Лк. 13:1). Во-первых, очевидно, что побоище, о котором повествует Лука, произошло совсем недавно, буквально несколько дней назад. Слухи в небольшой Иудее распространялись мгновенно. Во-вторых, с очень большой вероятностью можно утверждать, что речь идет об одном и том же событии, произошедшем в начале 27 г. Может быть, Лука немного не точен, утверждая, что речь идет только о галилеянах, безусловно, в толпе, избиваемой солдатами, были иудеи и из других провинций. Но скорее всего это просто метафора с целью усилить воздействие на Христа, чтобы отвратить его от последнего похода, — ведь и его называли Галилеянином.

А может быть, Лука, мастерски владевший пером, хотел оттенить, усилить впечатление, свидетельствуя, что Пилат расправился именно с галилеянами, а они воспринимались многими как адепты новой веры.

И еще один аргумент. Откроем замечательный Библейский атлас Тима Даули (карта 20)[86]. Галилея не находилась под властью Понтия Пилата. Это были владения Ирода Антипы, с которым, по крайней мере, в первый период прокураторства, у Пилата не складывались отношения. Римский чиновник столь высокого ранга, ставивший порядок превыше всего, никогда бы не решился на массовые казни людей чужой провинции. Следовательно, это либо неточность, либо метафора. Собственно, факт, что Флавий и Лука описывают одно и то же событие, у нас сомнений не вызывает.

На наш взгляд, крайне неудачно истолкован этот эпизод у Зенона Косидовского: «Из этого следует, что Пилат напал на них во время жертвоприношения, а значит, осквернил храм»[87].

Принесение в жертву ягнят до 70 г. являлось главным ритуалом Пасхи. Следует полагать, что эпизод со знаменами, безусловно произошедший осенью, многому научил Пилата. Невероятно, чтобы он решился на подобное святотатство, это бы немедленно вызвало возмущение десятков тысяч паломников, всего населения Иерусалима. И Флавий, и Филон также не преминули бы упомянуть об этом деянии прокуратора, и уж конечно невозможно было из трепещущей и динамичной толпы выделять галилеян для расправы. Да и к чему было напоминать Христу о событиях, которые могли быть почти год назад?

Нет, совсем не то хотел сказать Лука этой фразой. Предшествующий и последующий тексты свидетельствует от абсолютно другой смысловой трактовке этого стиха.

Накануне Иисус держит речь перед тысячей своих почитателей и, как бы предопределяя последующие события, в частности, говорит: «Будьте же и вы готовы; ибо, в который час не думаете, придет Сын человеческий» (Лк. 12:40). От этого стиха веет предзнаменованием и печалью. Петр чувствует это и бросает реплику «Господи! К нам ли притчу сию говоришь или и ко всем?» (Лк. 12.41).

Иисус кончает говорить, и у окружающих возникает желание предостеречь его. Стих (Лк. 13:1) просто вопит о следующем: Пилат жесток, суд его неправеден. Он не видит разницы между правым и виноватым. Римское правосудие слепо. Недавно схватили несколько галилеян, участвующих в потасовке, и Пилат велел казнить всех, не разбираясь. Подобная гипотеза, на наш взгляд, гораздо реальнее отражает положение вещей.

«Иисус сказал им на это: думаете ли вы, что эти галилеяне были грешнее всех галилеян, что так пострадали? Нет, говорю вам; но если не покаетесь, все так же погибнете. Или думаете ли, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех живущих в Иерусалиме?» (Лк. 13:2–4).

Морально-этический аспект этого диспута не имеет ничего общего с жертвоприношением. Нет сомнения в искренности людей, предупреждающих Учителя. И так же очевидна пропасть между прагматизмом предупреждающих, делящих мир на виновных и невиновных, и Христом, который говорит: «Все виновны, покайтесь». Пройдет еще очень много времени, пока эта мысль начнет проникать в сознание людей.

Конечно, Иисус знал, «…потому что не бывает, чтобы пророк погиб вне Иерусалима» (Лк. 13:33). «Вы знаете, что через два дня будет Пасха и Сын человеческий предан будет на распятие» (Мф. 26:2). И суд Пилата был скор: Спаситель был пленен в период пения петухов, до двух часов ему был вынесен приговор. Беседа Пилата с Христом была очень непродолжительной. И быстрота этого решения, и перемена настроения Пилата в полной мере характеризуют отношение римлян к покоренным народам. Независимо от нашего отношения к Пилату, абсурдность обвинения была ему очевидна. Вероятно, предлагая толпе на выбор Христа или Варавву, он был искренен, однако в своей римской правоте психология иудейской толпы просто не бралась им во внимание. А ведь ситуация для Иисуса была абсолютно проигрышной. Возможно, находись на месте Пилата его предшественник Валерий Грат, он бы не сделал подобного предложения. Он провел в Иудее очень много лет, он лучше понимал характер ее народа. В самом деле: «Тогда был в узах некто, по имени Варавва, со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство» (Мк. 15:7). Все евангелисты едины в характеристике Вараввы и его спутников, но абсолютно очевидно, что допускаемая многими мысль об убийстве Вараввой с сообщниками римского или даже сирийского легионера совершенно беспочвенна. Рим слишком любил себя, слишком заботился о своем величии, чтобы позволить безнаказанно убивать своих солдат. Никогда бы Пилат не предложил толпе выдать убийцу солдата — это полнейший абсурд. Речь может идти об одном из мелких локальных конфликтов между иудеями или, может быть, Варавва также был галилеянином — человеком из другой провинции. Анализ книг Флавия показывает, что эти конфликты, словно язвы, разъедали бывшее царство Ирода. Через несколько лет они окончились гражданской войной с одновременным антиримским восстанием и вполне закономерным поражением иудеев. Но сейчас мятежник Варавва, убивший неизвестного священника либо простого обывателя, был в глазах потерявшей разум толпы если не героем, то, по крайней мере, возмущающимся и протестующим — неважно, против чего или кого. Он переступил порог обывательства, он совершил нечто недоступное большинству из них, пока недоступное, — он убил человека. И толпа приветствовала это убийство, она сделала свой выбор… Пилату же было все равно. В презираемой им толпе не было, не могло быть различия между убийцей и праведником. Им было одно имя — Вараввы…

Предупреждавшие Христа знали это.

А может быть, следует просто вспомнить и то, что Евангелие от Луки сильно беллетризировано?

Интересно проследить психологический подтекст строительства водопровода. Флавий упоминает о начальнике царской пехоты Грате, которому сразу же после смерти Ирода приходится бороться с многочисленными разбойничьими набегами (И.В. 2:4.2; 5.2). Следует допустить, что Валерий Грат, блестяще проявивший себя в качестве военачальника и прекрасно знавший Иудею, был назначен в 15 г. прокуратором этой провинции. Во всяком случае, это вполне логично. Но для человека, живущего в Иерусалиме уже около двух десятков лет, сложившееся положение вещей, в особенности с обеспечением водой, считалось нормальным. Иное дело — новый чиновник. Не следует забывать, что зять Августа — Агриппа Великий, безвременно умерший в 12 г. до н. э., положил начало строительству акведуков в метрополии, и это занятие стало престижным. Именно поэтому, как нам кажется, решение о строительстве должно было родиться у Пилата спонтанно, в первые дни или часы пребывания в Иерусалиме. В пользу такого скорого решения может быть и то, что Пилат привез с собой жену — молодую и привлекательную, и дискомфорт Иерусалима в сравнении с Римом был для нее просто невыносим, но это — лишь версия…

Только одно возражение можно привести против этого периода — это тексты Филона Александрийского. Конкретно в отношении бунта, связанного с началом строительства, Флавий и Филон едины, если и есть разночтения, то они больше относятся к обеим книгам Флавия. Оценка действий Пилата у Флавия более чем сдержанна. В принципе, прокуратора не в чем упрекнуть. Флавий и не делает этого. Иное дело Филон. Его тон откровенно негодующ, и, хотя он не пишет о каких-либо конкретных побоищах, у него есть свидетельства о взятках и разорении древних фамилий. Возникает вопрос: когда Пилат успел совершить эти действия? Не за те же несколько месяцев 26 г., которые он провел в Кесарии!

Ответ, видимо, следует искать в следующем. Филон, в отличие от Флавия, не стремился описывать события в хронологическом порядке, он трактовал действия конкретного лица — римского сановника, недавно отозванного, пытался дать оценку его действиям за все годы прокураторства — в этом он видел свою задачу. И таким образом, оценка поступков Пилата в отношении управляемой им провинции у Филона относится ко всему периоду прокураторства, а не к его началу.

И еще одно косвенное свидетельство. Деяния нового пророка подрывали устои иудейской веры, и это, за редким исключением, было абсолютно ясно всем членам Синедриона. Незыблемые каноны совершенно иначе воспринимались римским чиновником столь высокого ранга. Для Пилата дискуссия о том, может ли кто-то из смертных разрушить храм, а затем воздвигнуть его, могла казаться забавой блаженных, и кто из них прав в совершенно бессмысленном споре, не имело ровным счетом никакого значения. Он не видел, да и не мог видеть никакой вины в этом странном человеке с ребяческим взглядом. Наоборот, кротость Иисуса, его контактность, обаяние его гениальной личности не могли оставить Пилата безучастным, более того, он сказал свою знаменитую фразу: «Се, человек!» (Ин. 19:5). И трижды он не находил вины в действиях Иисуса (Ин. 18:38; 19:4; 19:12). Симптоматично, что об этом пишет не Лука, которого можно в той или иной мере заподозрить в симпатиях к римлянам, а один из наиболее любимых учеников Иисуса — Иоанн.

У Пилата были еще зацепки, чтобы отказаться от казни: Иисус был галилеянином, т. е. жителем другой провинции, находящейся не под его юрисдикцией. Что же могло заставить Пилата изменить свое мнение и принять решение о казни?

Чиновник, попавший в новую среду, чувствует себя психологически не вполне уверенно. Не зная обычаев страны, людей, он вполне мог совершать ошибки. Легко, например, было Валерию Грату, до своего назначения много лет служившему в римских войсках. Что-что, а обычаи страны он знал прекрасно. Пилат в первые месяцы своего пребывания в Иудее совершил непростительную глупость, едва не доведя ее до крупномасштабного конфликта. Иудеи немедленно написали об этом Тиберию. Буквально несколько месяцев назад произошло столкновение по поводу строительства водопровода. Были жертвы. За очень короткий срок (менее полугода) он дважды вызвал волнение в провинциях. Рисковать далее просто не имело смысла. Да и во имя чего? Справедливости? Но человек, не веривший в истину, не очень осознавал, что ни Тиберий, ни Сенат палец о палец не ударят, если к ним поступит сообщение о казни римлянами какого-то бродяги на краю земли. Чиновники на местах располагали достаточной властью.

Толпа забывчива. Сейчас ее не интересовали действия Пилата. Инцидент со знаменами был улажен и забыт, водопровод строился. Эта возмущающаяся экзальтированная масса людей ждала пиршества, столь любимого во всех уголках мира, — она хотела крови. Уступая толпе и желанию Синедриона, прокуратор отыгрывал все позиции, которые он потерял в результате двух своих решений. Третьего доноса он допустить не мог. На наш взгляд, если бы между двумя первыми и третьим событием (казнью) прошло несколько лет, то психологический подтекст происходящего был бы не столь четок, не столь явственен, как в том случае, если б они совершались чередой.

Глава 19 День казни Христа

Любопытно сравнить, в какой день состоялась казнь Христа, по различным источникам. Ренан пишет: «Пасха праздновалась 14 низама. Но в 33 году 1 низама соответствовало, кажется, субботе 21 марта. Неточность еврейского календаря делает все эти вычисления сомнительными (См. Мемуары Акад. слов., т. XXIII, ч. 2, с. 367 и след. Новая серия)»[88].

Мы привели цитату полностью, она позволяет нам интерпретировать размышления Ренана. Однако предварительно следует внести ясность: речь идет не о неточностях египетского или еврейского календаря тех времен, а о сложностях пересчета дат через две тысячи лет.

По Александру Меню, Христос был распят 7 апреля (14 нисана) 30 г. Несовпадение расчетов Ренана и А. Меня особого значения не имеет. Очень интересны другие соображения.

«Согласно трем первым евангелистам, Тайная Вечеря совпадала с Пасхой и была седером, т. е. праздничной трапезой. Но из IV Евангелия, хронология которого, по-видимому, более точна, следует, что Вечеря произошла 13 нисана накануне самой Пасхи. Все же у синоптиков есть косвенные указания на то, что вечер четверга не был пасхальным. Утром в пятницу Симон Киринейский шел с поля, где едва ли мог находиться в пасхальную ночь (Мк. 15:21). В Иудее, по свидетельству Талмуда, вечером перед седером прекращалась всякая работа (Мишна, Песахим, IV.5). Совершенно невероятно, чтобы Синедрион назначил арест на вечер седера. В пасхальный день (до захода солнца) Иосиф Аримафейский не мог бы сделать закупок для погребения. Проф. С.-Пб. Духовной академии Д. Хвальсон выдвинул предположение, что совпадения дня Пасхи с кануном субботнего дня заставило Синедрион перенести обряд заклания агнцев на четверг (Хвальсон Д.А. Последняя пасхальная вечеря Иисуса Христа в день Его смерти. Ч. 4. СПб., 1878, III–IV, с. 352 и сл.). Но еще за несколько десятилетий до н. э. Галлель объявил, что ради субботы обряды Пасхи не переносятся (Тосефта, Песахим, IV. (а).

Попытки отрицать пасхальный характер такой вечери ведут к отрицанию всех синоптических свидетельств». А, собственно, почему?

Комментарии А. Меня, на наш взгляд, имеют различную степень весомости. Тезис о Симоне Киринеянине, мягко говоря, надуман. «Был час третий и распяли его» (Мк. 15:25)[89]. Расстояние, на которое Симон Киринеянин нес крест от претории до Голгофы, по разным данным, от 400 до 500 метров, процессия преодолела не более чем за полчаса, а начала свое движение во втором часу. Ранее, с учетом известных процедур, о которых свидетельствует евангелие, отправить в последний путь Христа было просто невозможно. Понятно, что утром в пятницу, по тем или иным соображениям, Симон Киринеянин мог быть где угодно, в том числе и в поле. Можно предположить, следуя Луке и Иоанну, что казнь была совершена на три часа позже.

Иосиф Аримафейский мог либо принести плащаницу с собой, либо приобрести ее в какой-либо лавке в Иерусалиме, например, у грека, сирийца либо египтянина. В многонациональном Иерусалиме каждый народ придерживался своих обычаев.

Другое дело — решение Синедриона. Можно принять версию Иоанна. «Но так как тогда была пятница, то иудеи, дабы не оставить тел на кресте в субботу (ибо та суббота была день великий)…» (Ин. 19:31). В этой фразе Иоанна прямой намек или указание на то, что первым днем Пасхи была суббота. По версии Иоанна, решение Синедриона не нуждается в комментариях, т. е. ничто не препятствовало аресту Спасителя.

В пользу правоты Иоанна свидетельствуют и некоторые особенности еврейской пасхи. Пасхальный седер соединяет в себе религиозный и национальный аспекты еврейства. Хлебные продукты запрещены все семь дней, и накануне Пасхи они уничтожаются. Самая типичная еда — маца, плоский пресный хлеб. Некоторые ревностные евреи едят в Пасху особую мацу — «мацу шмура» (особенно в первые два дня). Ее готовят из особой пшеницы, которую сразу после сбора предохраняют от контакта с водой. (Не за этой ли пшеницей шел в амбары Симон Киринейский?)

И еще одно наставление: «Следует приобрести новые продукты, а почти все обычные продукты следует запереть на восемь (семь) дней»[90]. Сравним с Иоанном: «И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту. И после сего куска вошел в него сатана. Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее. Но никто из возлежавших не понял, к чему Он это сказал ему. А как у Иуды был ящик, то некоторые думали, что Иисус говорит ему: „Купи, что нам нужно к празднику…“» (Ин. 13:26–29).

И самое веское свидетельство Иоанна: «Тогда была пятница перед Пасхою, и час шестой» (Ин. 19:14)[91].

Свидетельство синоптиков не совпадает с Иоанном: «В первый день опресноков, когда заклали пасхального агнца, говорят Ему ученики Его: где хочешь есть пасху? Мы пойдем и приготовим» (Мк. 14:12).

С известной долей вероятности можно допустить, что Марк был очевидцем событий. Процитируем его: «И тотчас, как Он еще говорил, приходит Иуда, один из Двенадцати, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и книжников и старейшин» (Мк. 14:43). Арест произошел между тремя и пятью часами утра — об этом свидетельствует пение петухов. Восстановить всю картину согласно устоявшейся легенде не составляет труда.

Седер окончен. Поздним вечером в четверг, вероятно около двенадцати, Иуда спешно, ведомый Предначертанием, покидает дом. Иисус отрешенным взглядом провожает его. Будущее известно Ему, оно не тревожит и не волнует Сына Божия. Около получаса требуется Иуде, чтобы Достучаться, Донести и Объяснить. Клан первосвященников действует оперативно и слаженно. Не более двух часов необходимо им, чтобы собраться и принять решение. Им прекрасно известны фанатичные ортодоксы, через несколько лет именно они обрекут на гибель Иерусалим. Может быть, именно этот случай и послужил началом той неотвратимой цепи событий, когда толпа почувствовала свою силу, когда утром она с упоением будет кричать: «Распни!» Собрать толпу фанатиков и за несколько шекелей добавить к ним группу наемных солдат несложно. Существует вполне обоснованное мнение, что основу войск Пилата составляли не кадровые римские войска, а набранные с периферии, однако, это не принципиально.

Достаточно и часа, чтобы наэлектризовать толпу. Первый день Пасхи позади. Седер закончен несколько часов назад. Отведано праздничное вино, спеты песни во славу Всеведущего, освободившего евреев из египетского плена, произнесен дийена-рефрен, означающий: «Было бы достаточно», пропета последняя песнь «Лешена-Хабаа бенерушалаим» — «Следующий год в Иерусалиме».

Люди расслабились, в этот первый праздничный день их единение с Богом как никогда велико. Горести отброшены. Часть из них еще празднует, другие уснули. И вдруг стук в дверь — найден, обнаружен «кощунствующий». Разрушительный фактор, словно заноза, вклинивается в мирное настроение людей. Они видят соседей возбужденных, вооруженных чем попало. Они не отдают себе отчета в своих действиях. Толпа множится, она наэлектризована. Участь Христа решена. Волей Судьбы либо организаторским талантом клана первосвященников именно первый день Пасхи наиболее удобен для ареста. Анализ евангелий показывает странную и удивительную оперативность первосвященников. Даже Ирод, казнивший бесчисленное количество людей, устраивал некое подобие судилища. И от ареста до казни в Иудее всегда проходило определенное время. Здесь же — арест ночью и через несколько часов казнь.

Члены Синедриона прекрасно знали, какой популярностью в народе пользуется Христос. Его необыкновенные дарования, притчи, кротость магнетически воздействуют на людей. Другой день для ареста и казни вносил бы в ожидание казни фактор непредсказуемости. Многие ощущали воздействие Христа. Любое Его слово, выкрик из толпы, знамение могли бы изменить настрой этой массы завороженных и программируемых людей. Их гнев, как стрелка компаса под действием магнита, мог принять любое направление. На этом либо на любом другом судилище существовала вероятность оправдания Его. Можно в чем угодно обвинить Каиафу и его тестя Анну. Но это был старинный первосвященческий род, умело на протяжении многих лет балансирующий между фанатичным самобытным иудейским народом и римлянами. Все происходящее было очевидно для них, для коллегии, для всего клана, для Синедриона. Надо сказать, что Иисус максимально облегчил им задачу. Он был Отрешен и Пассивен. Он Предвидел и Знал. Накануне Он трижды молился и принял Решение. Начиная с этого времени и до самой смерти дух Его пребывал в ином мире. Он замечал происходившие вокруг события, но реакция Его могучего интеллекта на них не была адекватной. Земная жизнь более не интересовала Его. Одного взгляда на скопище людей, пришедших арестовывать Его, было достаточно, чтобы понять безысходность происходящего. Горечь и грусть обуревали Сына Божия. И «сказал Иисус: как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня. Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук, но теперь ваше время и власть тьмы» (Лк. 22:52–53). Думается, что арест первосвященники могли организовать и раньше. Они много раз перебирали варианты, пока не выбрали время и концепцию обвинения. Но в будний день на одной чаше весов лежало обвинение, а на другой — обаяние Его могучей личности, ученики и излеченные. И неизвестно, что могло бы произойти.

Вот тезис, который Он впервые произнес много месяцев назад: «…вы от мира сего, Я не от сего мира» (Ин. 8:23). Он, рискуя быть непонятым, сказал и Пилату: «Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18:36). Он пребывал в ином мире.

То, на первый взгляд, пустячное обвинение, которое выдвинули против Него первосвященники, в другое время, возможно, просто бы осталось незамеченным, но не в канун Пасхи. «И некоторые, встав, лжесвидетельствовали против Него и говорили: мы слышали, как Он говорил: „Я разрушу храм сей рукотворный и в три дня возведу другой, нерукотворный“» (Мк. 14:57–58). Если строго придерживаться фактов, то лжесвидетельства не было. «Иисус сказал им в ответ: разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (Ин. 2:19). Говорил… Было. Ну и что, собственно? Такие слова мог произнести блаженный. Да и тысячи резких антиримских высказываний говорилось и повторялось каждый день в покоренной и непокорной Иудее. Не мог видеть Пилат в этих словах антиримскую направленность и повод для казни. Но, произнесенные в Пасху, они имели другой смысл. Они были пустяковыми, но их хватало для электризации толпы, для ее экзальтации, для ее фанатизма. Нужно было нечто, чтобы заставить толпу привести себя в невменяемое состояние, чтобы она почувствовала и прочувствовала, что есть Некто, кто покушается на вчерашнее единство каждого из них с Сущим, Единым, Возлюбленным. И только очень хорошая казуистическая режиссура должна была быть, чтобы вполне безобидные слова про царство, которое не от мира сего, интерпретировать как угрозу кесарю. И это было сделано мастерски, и Пилат принял решение. Быть может, на него произвела впечатление экзальтированная толпа, возможно, он был по существу безразличен к происходящему. Важен факт — предначертание свершилось.

И синоптики, и Иоанн — все утверждают, что распятие произошло 14 нисана. У нас нет ни малейших оснований брать эту дату под сомнение. Однако определить это событие по юлианскому календарю очень сложно. Еврейский лунный год длится 354 дня, но он тесно связан и с солнечным календарем. Календарь имеет 19-летний цикл: на 3, 6, 8, 11, 17 и 19 год добавляется еще один високосный месяц, чтобы праздники совпадали с соответствующим сезоном. Год делился на 12 месяцев. Каждый четный месяц имел 29 дней, а нечетный — 30 дней. Первый день нового месяца рошходеш до первых веков н. э. объявлялся еврейским судом после получения свидетельств о появлении новой луны. После катастрофы 9 ава 70 г. вся информация об этих датах утеряна, и поэтому любая интерпретация этого периода сохраняет возможность ошибок.

Еще раз обратимся к Клименту Александрийскому. Он называет три возможные даты смерти Спасителя: 25 день фаменота; 25 день фар мути; 19 день фармути.

Здесь же Климент Александрийский увязывает год смерти Христа с разрушением храма и смертью Тиберия. Это совмещение невозможно.

Согласно первой версии, Он был казнен в 28 г. Согласно второй — в 30-м. Годы правления Тиберия — именно тот камень преткновения, о который споткнулись и Лука, и Климент Александрийский.

Мы думаем, что все противоречия текста Климента имеют и другое очень простое объяснение: он — скрупулезный исследователь. Ссылки на 15-й год правления Тиберия очень просты и должны быть более поздней корректировкой текста. Ориген, бесспорно, пользующийся данными Климента Александрийского, приводит год смерти Христа — 28-й, хотя гораздо проще в полном согласии с Лукой назвать более поздний срок. Ориген не сделал этого.

Сам факт существования трех альтернативных дат свидетельствует о том, что уже во времена Климента год смерти Христа был окончательно забыт. В летописях и преданиях существовали варианты, которые Климент Александрийский собрал и привел. Мы не настаиваем на абсолютной правильности наших расчетов, но 14 нисана 27 г. совпадает с 6 апреля, рассчитанным по данным Климента Александрийского (19 фармути), и соответствует данным, приводимым Ренаном.

Три совпадения — случайность или факт?

Перейдем теперь от вопросов и гипотез к реальной картине произошедшего.

Воскресение Христа произошло в воскресенье, по иудейскому летосчислению.

Все четверо евангелистов здесь едины, и у нас нет никаких оснований брать под сомнение это утверждение.

Но в какой день Пасхи произошла его казнь? Ответ на этот вопрос очень интересен, поскольку дни новолуния можно вычислить. У синоптиков и Иоанна расхождение явное. Попытки некоторых исследователей совместить и рассматривать эти события таким образом, чтобы и «волки были сыты, и овцы целы», несостоятельны, как и во многих других случаях. Надо просто найти в себе мужество и признать, что одно из утверждений исключает другое и поэтому ошибочно. И рассмотреть обе версии.

Синоптики:

«В первый же день опресночный приступили ученики к Иисусу и сказали Ему: где велишь нам приготовить Тебе пасху?» (Мф. 26:17).

Сразу же оговоримся. Иудеи вели счёт дням от восхода до захода солнца. Подобное исчисление дней было распространено и во всём греко-римском мире (Плиний. Естественная история. 2:188).

Дни в Иудее заканчиваются между 5 и 7 часами вечера, в апреле около 6 часов вечера или чуть позднее.

Когда задали ученики Иисусу этот вопрос — до захода солнца или позже? От этого зависит, когда же наступила Пасха (или полнолуние) — в четверг либо в пятницу?

У Матфея:

«Он сказал: пойдите в город к такому-то и скажите ему: „Учитель говорит: время близко, у тебя совершу пасху с учениками Моими“. Ученики сделали, как повелел им Иисус, и приготовили пасху. Когда же настал вечер, он возлег с двенадцатью учениками» (Мф. 26:18–20).

Предоставляем читателю самому судить о вероятности события. Нам представляется, что все-таки, согласно Матфею, первый день Пасхи приходится на четверг. Ученики же задали вопрос Иисусу скорее всего утром в четверг, а не в пятницу после захода солнца.

Сам характер притч, образ существования небольшой группы людей, окружавших Христа, свидетельствует об этом. Их мироощущение было созерцательным, неспешным…

Нет, всё-таки вероятность того, что вопрос был задан в пятницу вечером, по Матфею, очень мала.

Но тогда получается некий парадокс: фразу «когда настал вечер» следует понимать, может быть, так: «когда день подходил к концу». Не следует забывать, что по иудейскому времясчислению это могло быть между 3 и 5 часами, когда четверг заканчивался.

Это тем более правдоподобно, что Матфей говорит следующее: «И воспев, пошли на гору Елеонскую» (Мф. 26:30).

Гораздо более вероятно, что Иисус повел своих учеников на гору (что совсем близко от иерусалимских кварталов, скажем, не менее получаса хода), когда еще было не так темно, как ночью, в нашем понимании.

«Потом приходит с ними Иисус на место, называемое Гефсимания, и говорит ученикам: посидите тут, пока Я пойду помолюсь там. И, взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых, начал скорбеть и тосковать. Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною. И, отошед немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты. И приходит к ученикам, и находит их спящими, и говорит Петру: так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною?» (Мф. 26:36–40).

Трижды молился в ту ночь Иисус, и Он сам обозначил примерное время одной молитвы — около часа. Затем Он около полуночи был арестован.

У нас получается, что пасхальную трапезу Иисус с учениками начал между 4 и 5 часами в четверг. Они неспешно ели и, в силу предвидения Христом событий следующего дня, вели степенную, мрачноватую беседу.

Чуть позже 7 часов вечера, когда на небе уже появились отдельные звезды, но было еще достаточно светло, они пошли на молитву.

Марк солидарен с Матфеем во всех деталях (Мк. 14:12–43).

Лука позволяет нам еще более увериться в своей правоте. У него нет понятия, что трапеза началась вечером. «И когда настал час, Он возлег, и двенадцать апостолов с Ним. И сказал им: очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания» (Лк. 22:14–15).

Зато у Луки есть то, чего нет у Матфея и Марка. Описание этой беседы. И непредвзятому читателю очевидно, что она не могла быть краткой. Очень многое должен был он сказать ученикам…

Лука позволяет нам приблизительно оценить время и других событий после ареста Христа.

«Взяв Его, повели и привели в дом первосвященника. Петр же следовал издали. Когда они развели огонь среди двора и сели вместе, сел и Петр между ними. Одна служанка, увидев его сидящего у огня и всмотревшись в него, сказала: и этот был с Ним. Но он отрекся от Него, сказав женщине: я не знаю Его. Вскоре потом другой, увидев его, сказал: и ты из них. Но Петр сказал этому человеку: нет. Прошло с час времени, еще некто настоятельно говорил: точно, и этот был с Ним, ибо он галилеянин. Но Петр сказал тому человеку: не знаю, что ты говоришь. И тотчас, когда еще говорил он, запел петух» (Лк. 22:54–60).

Арест и путь к дому Каиафы занял, по-видимому, около 1,5–2 часов. Затем разжигали огонь, устраивались, и до пения петухов прошел еще час.

Первое пение петуха Петр слышал между 3 и 4 часами утра, что вполне логично.

Ключевую фразу для понимания описываемых событий мы находим в Вавилонском Талмуде:

«До тех пор, пока не пройдет время (время это — 14 нисана после полудня и до заката), когда режут ягненка для семейной трапезы (в эпоху храма)»[92]. На практике пасхальных ягнят резали на исходе дня. Если Пасха приходилась на субботу, пасхальных ягнят начинали резать сразу же после полудня, чтобы верующие могли их запечь до начала субботы (в субботу готовить пищу запрещено).

Талмуд не оставляет нам сомнений в том, что, согласно версии синоптиков, Иисус совершал пасхальную трапезу, а его смерть произошла в новолуние — 15 нисана. Но этот вывод очень неудобен для нас, поскольку противоречит следующей информации синоптиков: «Тогда собрались первосвященники и книжники и старейшины народа во двор первосвященника по имени Каиафа. И положили в совете взять Иисуса хитростью и убить. Но говорили: только не в праздник, чтобы не сделалось возмущения в народе» (Мф.26:3–5). Аналогично у Марка (14:2).

Конечно, Синедрион совершенно не был заинтересован в том, чтобы во время праздничного богослужения начались выступления сторонников Иисуса. Логика просто требовала того, чтобы арест был проведен до начала Пасхи либо после нее.

Иисус был распят в пятницу. Таково мнение всех синоптиков. Каиафа и члены Синедриона должны были бы испытывать сильнейший психологический стресс, вынося в этот светлый праздник смертный приговор. Следующее соображение касается огромных физических нагрузок, которые должны были бы нести первосвященник и члены Синедриона, начиная свое первое совещание ранним утром, затем проводить богослужение, присутствовать на суде, казни и т. п.

И, наконец, очень мало вероятно, что первосвященник и члены Синедриона не понимали, насколько невыгодно, нецелесообразно совмещать казнь Иисуса с пасхальным богослужением. Это были несовместимые события, и вероятность их просто ничтожно мала.

У синоптиков казнь происходит на следующий день после Пасхи. У Иоанна иное мнение: «Тогда была пятница пред Пасхою, и час шестой» (Ин. 19:31).

Арест Иисуса утром в пятницу в изложении Иоанна выглядит следующим образом: «От Каиафы повели Иисуса в преторию. Было утро, и они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху» (Ин. 18:28).

Интереснейшее и одновременно абсурдное замечание. Почему они боялись оскверниться, посещая языческую преторию? Это могло быть только при одном условии — если Пасха уже наступила в четверг вечером. Но этого не произошло.

Начало Пасхи вечером в пятницу, субботу или в другой день недели формально не могло осквернить иудеев, так как начинался новый день. Другое дело, если пленившие Христа опасались осквернения из каких-либо иных соображений. Подобное возможно.

Посещение римской претории для многих иудеев было само по себе осквернением накануне субботы. Пасха здесь ни при чем.

Остается понять, почему Иоанн назвал ту субботу великой. Может быть, она все-таки пасхальная? Нет и еще раз нет. Это просто нюансы языка либо наше непонимание обычаев.

Иоанн и ранее, говоря о празднике, упоминал тот же термин: «В последний же великий день праздника стоял Иисус…» (Ин. 7:37).

Для иудеев любая суббота была святым, или великим, днем. Следовательно, Пасха могла в равной мере наступить в пятницу вечером, в субботу либо даже в воскресенье.

Существует также свидетельство Талмуда о смерти Иисуса в «канун Пасхи»[93].

Итак, две версии. У синоптиков: Пасха наступила в четверг вечером, и Иисус был распят в первый пасхальный день, в пятницу.

У Иоанна: Иисус был распят в пятницу, а Пасха наступила в субботу.

Обратимся вновь к Луке. Отличие его труда от евангелий других авторов существенно и принципиально. Матфей, Марк и Иоанн использовали в качестве базы собственные записи либо впечатления. Они описывали события так, как их запомнили.

Лука создал не только высокохудожественное, но и научное произведение. Он обработал для своего евангелия огромное количество материала. Он был летописец и историк. Разумеется, отдельные эпизоды он мог передать с искажением, скажем, сместить их во времени. По прошествии стольких лет это естественно, но в его произведении нет места фантазиям. Он всегда опирался на чьи-либо рассказы или записи. Он складывал мозаику тех сообщений, которые у него были. Чаще всего факты укладывались в единую картину без противодействия автору, и он был доволен собой и сделанным…

Но иногда он впадал в глубокую задумчивость и был растерян: как это часто бывает, сведения противоречили друг другу и были колючи. Он как мог приглаживал, притирал их, но все равно ткань повествования рвалась, и он ничего не мог поделать.

По-видимому, Иисус после смерти Архелая каждый день на Пасху посещал Иерусалим. Анализ текста Иоанна как будто бы подтверждает это сообщение. И Лука пребывал в растерянности.

Он зафиксировал начало служения. Крещение было практически совмещено с этими событиями по времени.

«Крещение Господа последовало на 15-м году царствования Тиберия Цезаря, в 15-й день месяца тиби. Иные утверждают, что это случилось в 11-й день указанного месяца»[94].

У нас нет других данных о времени крещения, кроме книги Климента Александрийского. По его данным, крещение произошло между 20 декабря 24 г. и 20 января 25 г., если принять в качестве точки отсчета начало правления Тиберия, известное Луке. Справедливости ради заметим, что Климент Александрийский, скорее всего, не был знаком с нюансами отношений Августа и Тиберия. Он знал только официальную версию начала правления Тиберия — 14 г.

Лука, по известным только ему причинам, смещает дату начала служения Христа в сравнении с Иоанном на один год. И задумывается. Ему не дает покоя фраза Исайи: «…проповедовать лето Господне благоприятное» (Ис. 61:2; Лк. 4:19). Почему?

Через несколько стихов после этой фразы следует еще более загадочное высказывание Христа:

«По истине говорю вам: много вдов было в Израиле во дни Илии, когда заключено было небо три года и шесть месяцев, так что сделался большой голод по всей земле; и ни к одной из них не был послан Илия, а только ко вдове в Сарепту Сидонскую» (Лк. 4:2526). Странная фраза. Она есть только у Луки и не в полной мере вписывается в контекст речи Христа. Что хотел сказать Иисус этой фразой? Случайна она в тексте или нет? Имеет ли она какую-то связь с высказыванием Даниила.

«И в половине седмины прекратят благоухание приношения — до того, как окончится запустение крыла и ополчение ревности опустошения»[95].

Странное перефразирование пророчества Даниила, не правда ли? Любые толкования допускает оно.

Случайно ли упоминание половины седмины в тексте Луки, кстати, не встречающееся у других евангелистов?

Очень интересна фраза: «По всей вероятности, здесь, как и в послании апостола Иакова (5:17), ведется счет этих лет, согласно иудейскому преданию (Ялкут Шимони, кн. 3 Цар.), в котором вообще 3,5 года было обычным термином для обозначения несчастной эпохи»[96].

Не хотел ли Лука отразить этим высказыванием некое событие, а именно, что служение Христа продолжалось или продолжится полседмины?

Существует три трактовки первой фразы. Согласно первой и малоубедительной, «год благоприятный» является юбилейным годом.

Ветхий Завет дает нам полное толкование юбилейного года.

Мы легко можем рассчитать юбилейный год.

Описывая осаду Иерусалима Соссием и Иродом в 37 г. до н. э., Флавий пишет: «Тот год был субботним» (И.Д. 14:16.2). Эта датировка Флавия, без сомнения, верна. 22 г. до н. э. был последним годом при жизни Ирода, когда мог праздноваться юбилей, кстати, может быть, именно к этому юбилейному году приурочил Ирод окончание строительства храма. Следующий юбилейный год — 28 г. н. э.

Но возможна и вторая версия. «И вот узнали отщепенцы (из народа), уловленные им, что его хотят побить камнями из-за ненависти к нему. Напуганные этим, они взяли его и, предводительствуемые им и триста десятью его учениками, ушли в город Антиохию, где стали готовиться к Пасхе. Пасха эта пришлась на субботний год»[97].

Нас мало интересует это фольклорное произведение, историческая ценность которого ничтожна, но этот грубый антипамфлет создан иудеями. И они не должны были ошибаться при определении субботнего года, так же как и, например, при цитировании Ветхого Завета. Если между 37 г. до н. э. (субботним) и годом казни Иисуса (тоже субботним) был только один юбилейный год, а это так, то субботний год, в котором было распятие, это 27-й либо 34-й, других нет.

Нам представляется, что Лука пророчество Исайи понимал так же, как и много лет спустя Климент Александрийский. «И относительно Его учительства, что оно должно продолжаться только один год, сказано так: год Господа благоприятный проповедовать послал меня». А может быть, 28 год действительно был юбилейным, и Лука был поражен емкостью фразы Исайи.

Исайя противоречил известным Луке фактам. Их нельзя было вместить в прокрустово ложе, не жертвуя ничем. Но Лука сделал всё, что мог. Следующая часть его евангелия в хронологическом плане расплывчата и аморфна, что не соответствует началу, но зато она позволяет принимать любые толкования о длительности служения Христа. Вскоре после крещения в 25 г. (по Луке) Иисус направляется в Иерусалим. «И повел Его (сатана) в Иерусалим, и поставил Его на крыле храма, и сказал Ему: если Ты Сын Божий, бросься отсюда вниз…» (Лк. 4:9).

В Иерусалиме Иисус был недолго, вероятно, только пасхальные праздники. Надо думать, что после смерти Архелая ежегодное посещение храма на Пасху стало у него традицией.

После праздников он направился в Галилею, в Назарет. Затем, на Пасху 26 г., он снова в Иерусалиме. Об этом свидетельствует фраза: «В те дни взошел Он на гору помолиться и пробыл всю ночь в молитве к Богу» (Лк. 6:12). Имеется в виду, конечно, Елеонская гора, на которой он будет молиться и в последний раз…

Нас не должна путать фраза: «Когда Он окончил слова Свои к слушавшему народу, то вошел в Капернаум» (Лк. 7:1). В несинодальном переводе говорится «пошел в Капернаум»[98], и это правильно.

Тонкий и изумительно информативный стих: «В субботу, первую по втором дне Пасхи, случилось Ему проходить засеянными полями, и ученики Его срывали и ели, растирая руками» (Лк. 6:1).

Много толкований вызвала эта фраза. Не будем мудрствовать и воспримем простую и понятную нам точку зрения Скалигера, который понимал фразу буквально: «первая суббота по втором дне Пасхи».

У нас есть теперь все основания для датировки дня смерти и дня Воскресения Спасителя:

25 год 15 нисана (второй день Пасхи) — суббота.

27 год 15 нисана (первый день Пасхи) — воскресенье (согласно Иоанну).

28 год 15 нисана (первый день Пасхи) — пятница (согласно синоптикам).

Глава 20 После Христа

Чего же мы достигли? У нас представление о дате рождения Христа где-то между 7 и 6 гг. до н. э., по результатам рассуждений А. Меня. Умер он, по канонической версии, в 33 г.; по современной версии, — в 30 г.

Смерть Учителя, бесспорно, была огромным ударом для небольшого круга его истинных друзей и последователей. Экзальтированная толпа в счет не идет. Всего несколько десятков человек, точнее, около семидесяти — вот истинные носители новой веры.

Иудея в эти годы напоминает сухие дрова, готовые вспыхнуть при одном упоминании об этом пламени — новой вере. Она столько лет ждет Мессию! И это не относится к какой-либо одной национальности; пестрый котел Палестины насчитывает десятки народов: иудеев, идумеев, римлян. Душевная пустота и отсутствие маяков, на которые следует ориентироваться, — вот характерное состояние масс в начале первого тысячелетия новой эры. Наука, эта замечательнейшая игра нашего времени, еще не изобретена или, точнее сказать, только в начале пути. Фактора всемирных культурных ценностей тоже не существует. Мир молод, его духовный голод колоссален, но этот мир одновременно и недоверчив. Подобно сытому коту, обнюхивающему куски незнакомой пищи, он тщательно присматривается к многочисленным идеям и проповедникам, гуляющим по Палестине и Средиземноморью — этим очагам цивилизации. Холодные мраморные божества Греции и Рима больше не нравятся ему. В них нет трепета плоти, они прекрасны, но они чужие, из другого, неодушевленного мира.

Иудейская религия, создавшая целую ограду из правил и законов, доступна далеко не каждому, да и традиционная антисемитская истерия новых правителей империи и крупных писателей Рима делает свое дело. Лишь единицы желают воспринять иудаизм в чистом виде.

Мир замер, он вышел на охоту, он затаился, он ждет. Его мучит жажда знания и неудовлетворенной духовности. Проходит несколько месяцев после смерти Учителя. Апостолы, его друзья и последователи приходят в себя. Его слова, притчи, жесты записываются и обсуждаются, по памяти восстанавливаются мельчайшие детали жизни. Но память несовершенна, кроме того, какое дело им, очарованным его идеями, до точных дат походов — они не ткут временную пряжу его жизни. Духовность — вот основной предмет их дискуссий и записей. Конечно, можно было бы узнать много больше про жизнь молодого Христа, ведь в письменном виде никаких сведений о нем до 12-летнего возраста нет. Живы его мать и братья, родственники, но это никого не волнует. Идет дискуссия вокруг его духовного наследия — образа мыслей, поступков. Постепенно отрабатывается каноническая версия. Она получает жизнь в ряде списков, которые через несколько десятков лет станут достоянием евангелистов. Но, как это обычно бывает в любом сообществе, возникает оппозиция. Нет, конечно, не оппозиция образу Учителя, наоборот, другие черты его характера кажутся определенной группе людей важнее сухого описания, они придают ему еще и поэтичность, еще большую, по их мнению, возвышенность, божественность. Конечно, в записи этой группы или неизвестного нам человека какие-то детали противоречат канонической версии, но, словно губка, эта запись впитала другую информацию — дух улиц Иерусалима, жажду общения Христа со слушателями. Эта версия не имеет большого распространения. Но каким-то образом пытливый ум Иоанна находит ее, и она становится основой его евангелия, в то время как Марк и Матфей пользуются вариантами какого-то иного первоисточника, а Лука — всеми тремя.

Но теперь, как любая структура, молодая христианская община не может существовать в своем замкнутом мирке из нескольких десятков человек. Она должна либо погибнуть, либо начать экспансию, привлекая новых людей, завоевывая их души, в свою очередь обогащаясь новыми идеями. Община, невзирая на естественные разногласия среди ее членов (не следует забывать, что это живые люди), действует как одна команда, четко и слаженно. У нее нет ясной цели, да, собственно, и не может быть. Внутренняя потребность — нести голос, образ Учителя, его идеи — вот мощнейший стимул, которым она руководствуется. Конечно, рассказы и проповеди очевидцев разнятся, они помнят и передают только наиболее яркие, красочные, убедительные моменты из жизни Христа. Они придают его образу мифические черты, они наделяют его поступками, которых он не совершал. Но не это главное, последователи начинают проповедовать. Это может быть на улице или на базаре, в дружеской беседе — неважно. Непринципиально и в каком городе: Иерусалиме, Дамаске или Риме. Слушатели всегда находятся. Часть из них не воспринимает новую информацию и уходит равнодушной, часть проявляет враждебность, другие раздумывают и ищут новых контактов. Люди общаются. Слухи о Мессии очень быстро наполняют маленькую Иудею, перехлестывают через ее границы, захватывая страны Средиземноморья.

Именно в это время мир начинает разделяться незримой чертой. Идумеи, еще в большей степени, чем иудеи, — сторонники нового учения. Греко-римский мир, сирийцы, армяне в полной мере воспринимают его. Но Египет, моавитяне равнодушны к Христу. Новые идеи не для них, они ждут своего лидера, свою религию. Экспансия новой веры лежит преимущественно на северо-запад и север. Юг и юго-восток пока для новой религии закрыты.

Насколько успешно и как быстро завоевывает мир новое учение, новая идеология? Иудея знала много пророков, однако десятки, сотни из них не оказали сколько-нибудь заметного влияния на общественную жизнь Палестины, не говоря уж о всем остальном мире.

Проблема заключается в прагматизме иудеев. Нужно нечто большее, чем слово, чтобы увлечь толпу. Учитель, вероятно, мог; обаяние его личности было так велико, что он был способен нести в мир слово, и не прибегая к чуду, однако чудо всегда имело успех, и он обращался к нему довольно часто. Божественная сущность Учителя являла его неизмеримое превосходство в качестве вестника новой идеи, и вот теперь стоял вопрос: кто, как и каким образом возьмется заполнить этот вакуум? Первых ревнителей новой религии отличали две черты: вера в Христа и в себя. Они искренне считали, что общение с Христом наделило их, по крайней мере, частью тех способностей, которые он получил от Святого Духа. Они могли произносить зажигательные речи, вдохновлять и, конечно, лечить. Вначале они знали друг друга в лицо, но это было возможно, пока их число не превышало нескольких десятков, точнее, их было около ста двадцати (Деян. 1:15). В мае-июне под руководством Петра община проявляла полное единство взглядов. «При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе» (Деян. 2:1)[99].

Затем начались проповеди, в которых Петр, бесспорно, играл главенствующую роль. Причем, как мы уже говорили, идеи христианства находили у слушателей живой отклик.

«Итак, охотно принявшие слово его крестились, и присоединилось в тот день душ около трех тысяч. И они постоянно пребывали в учении апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах… Все же верующие были вместе и имели всё общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого. И каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца, хваля Бога и находясь в любви у всего народа» (Деян. 2:41–47).

Выражаясь современной терминологией, это был первый призыв Петра. Но недвижимость и собственность надо было продать, на это требовалось время. Совершенно неправдоподобно, чтобы синагоги допускали конкурентов с новыми опасными идеями. Встречаться в синагоге они могли, но не более, им, безусловно, требовались какие-то помещения, возможно, это были обычные дома, чтобы посвящать время служению, общаться, знакомиться, пренебрегая своей национальностью, привычными убеждениями. Возможно, на это ушел год-два.

В этот период широкомасштабные проповеди с целью вовлечения в христианство новых членов не велись. Во-первых, в этом не было необходимости, во-вторых, просто физически не было возможно. На апостолов и их ревностных помощников свалилась огромная организационная программа. Приходилось отвечать на самые неожиданные вопросы практического характера: как лучше продать ту или иную вещь, где селиться, как организовать моления и т. д. Самое главное — необходимо было организовать финансовую базу для существования общины. Иисус был идеалистом, в лучшем смысле этого слова. Дела земные и вопросы быта — не его дело. Здесь нужен был другой, кто взял бы на себя ответственность за само существование быстро растущей общины.

Этим лидером стал апостол Петр. Суровая реальность заставила его отказаться от оттенков в общении с новоявленными членами общины. Только строжайшая финансовая дисциплина помогла ее становлению.

«Некоторый же муж, именем Анания, с женою своего Сапфирою, продав имение, утаил из цены, с ведома жены своей, а некоторую часть принес и положил к ногам апостолов. Но Петр сказал: Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? Для чего ты положил это в сердце твоем? Ты солгал не человекам, а Богу. Услышав сии слова, Анания пал бездыханен; и великий страх объял всех слышавших это. И, встав, юноши приготовили его к погребению и, вынеся, похоронили. Часа через три после сего пришла и жена его, не зная о случившемся. Петр же спросил ее: скажи мне, за столько ли продали вы землю? Она сказала: да, за столько. Но Петр сказал ей: что это согласились вы искусить Духа Господня? Вот входят в двери погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут. Вдруг она упала у ног его и испустила дух. И юноши, войдя, нашли ее мертвой и, вынеся, похоронили подле мужа ее. И великий страх объял всю церковь и всех слышавших это» (Деян. 5:1-11).

Обращает на себя внимание казуистический вопрос Петра. Он не просто спросил женщину, за сколько они продали землю. Он не оставил ей возможности для маневра, назвав цифру, сказанную ее мужем. Она могла согласиться с этой суммой либо нет. Петр же обязан был вселить в членов общины долю фанатизма, и он сделал это.

И вот повтор той же мысли, что в период становления община могла выжить, только полагаясь на принципы равенства и перераспределения: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа: и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее. Апостолы же с великой силою свидетельствовали о воскресении Господа Иисуса Христа; и великая благодать была на всех их. Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду» (Деян. 4:32–35). Затем состоялась публичная проповедь, возможно, хорошо подготовленная. «Многие же из слушавших слово уверовали; и было число таковых людей около пяти тысяч» (Деян. 4:4).

Число прозелитов возросло, апостолы рукоположением назначили семь диаконов для управления делами общины. Вероятно, реальное число христиан было значительно меньше 8 тысяч. Суровые требования или ограничения Петра устраивали далеко не всех, тем не менее, управлять общиной становилось все труднее. И даже семь управляющих для такой массы людей — это не много. Надо сказать, что опыт общения со своей вечно спорящей паствой оказал негативную услугу судейским религиозным властям. На протяжении веков Иудея видела слишком много проповедников и сект разного масштаба, и после смерти Христа в Синедрионе несколько лет царило спокойствие. Но джинн выпущен из бутылки. Первосвященники всполошились. Разумеется, они располагали полнотой информации о великолепной организации новой общины. Они принимают определенные меры. Один из диаконов, Стефан, вызывается на суд Синедриона. А через год он погибает. И Павел отправляется в Дамаск, чтобы доставить всех инакомыслящих иудеев в Иерусалим. Вил Дюрант с некоторыми сомнениями относит первое событие к 30 г., а второе — к 31-му. Это почти канонические цифры. Чтобы создать научную лабораторию, небольшую фирму, спортивную команду, необходимо 3–4 года. В каком же году произошла смерть Христа? Сколько нужно времени, чтобы небольшая кучка людей, оплакивающих своего Учителя, превратилась в великолепно организованную структуру со своей программой, идеологией, идеями, трансформирующими иудаизм в нечто новое и весьма привлекательное для огромных масс людей?

В этой главе мы ничего не утверждаем, просто задаем вопрос. По нашему мнению, речь идет также о 3–4 годах. Удивительно, что этот период времени от дня смерти Христа до превращения группы его сподвижников в общину, в команду в христианской литературе практически не рассматривается. Когда читаешь произведения различных авторов, создается впечатление, что всё происходит спонтанно, буквально за считанные недели. Конечно, объяснение этому есть. Согласно существующим хронологиям, смерть Христа произошла весной 31 либо 33 г. Если взять последнюю официальную версию, то она вообще не стыкуется с началом служения апостолов, поэтому об этой несуразице стыдливо умалчивается. Версия А. Меня гораздо более правдоподобна. Иисус умер в 31 г., и тогда же началось служение апостолов, но срок между первым сбором общины, а он был в мае-июне, и началом проповедей — всего несколько месяцев — так считалось. Стоит ли уделять внимание такому малому периоду времени? Стоит. Во-первых, потому, что он не так уж и мал; во-вторых, психологический подтекст этого периода времени очень велик; в-третьих, он очень важен в хронологическом и познавательном плане.

Одной из основных и, может быть, самых привлекательных черт Христа была кротость, изменившая ему, видимо, один раз в жизни. Окружение его было невоинственно. Агрессивность, если эта черта присуща народу или ее отдельным представителям, — не та почва, на которой могут произрастать идеи христианства. Итак, спутники Христа — совершенно разные по возрасту, образу жизни, моральным устоям и многим другим характеристикам. Объединяет их только могучая личность Учителя. Его духовность, Божественная сущность, Святой Дух. Что происходит с одиннадцатью людьми, которые остаются одни после смерти лидера? Женщины, искренне любившие и оплакивавшие Христа, в счет не идут, они, с учетом иудейских традиций, конечно, будут играть заметную роль в новой общине, но оставаясь на вторых ролях. А сейчас делятся первые роли новой структуры. Естественно, никто другой, кроме тех, которые сопровождали Христа, делили с ним кров, пищу, непогоду, переживали его смерть, получив огромный эмоциональный заряд, не будет допущен в этот маленький клуб. Он только для избранных. Они собираются в какой-нибудь не очень богатой таверне и ведут нескончаемые беседы. Во-первых, каждый из них сейчас, как никогда, нуждается в локте друга; во-вторых, умом и сердцем они понимают, чувствуют, что сейчас происходит нечто очень важное и что обратной дороги нет. Конечно, у некоторых из них остались определенные гражданские обязательства, семьи, да и средства к существованию добывать надо, не вечно же сидеть на шее трактирщика, поэтому никто не делает обязательным посещение собраний — это не в обычае иудеев; кто-нибудь из них, а может быть, и каждый пропускает некоторые заседания, но жажда общения не утихает.

Перед ними стоит одна из основных проблем любой биологической популяции — иерархия. Им необходим лидер.

Иисус был, как говорится, бесспорным лидером. Дистанция, отделяющая его по духу от остальных членов группы, была настолько велика, что на нее никто не посягал. Теперь же им предстояло выдвинуть кого-то из своей среды и принять или не принять дистанцию, которую он назначит. Как и в любой другой ситуации, статистически из десяти человек потенциально только один годится на роль лидера, и им стал Петр. Но очень сомнительно, что так склонные к спорам иудеи сделали свой выбор сразу — практически это невозможно. И здесь даже важен не столько период времени, в течение которого был избран новый лидер, как срок, в течение которого он учился быть лидером, утвердился в новой роли. Вряд ли это несколько месяцев. Иоанн — второй человек в иерархии. Петр, безусловно, очень талантлив, и у него есть дар убеждения, способность к врачеванию и превосходная хозяйственная сметка. И он начинает проповедовать. В приватных беседах любой из членов общины волен излагать свои взгляды. Петр не только этому не противится, но, наоборот, — приветствует. Но эти беседы, эти разговоры — только почва, на которую необходимо пролить живительную влагу его убежденности, его веры, — без этого стержня вовлечение новых членов в общину невозможно.

Проходит несколько месяцев, скорее всего это конец лета или осень того года, когда погиб Христос, и Петр решается. Боль утраты трансформировалась в решимость, да и другие члены группы хотят уверить себя, что они не ошиблись, что их избранник достоин продолжать дело Учителя.

Первая же проповедь в Иерусалиме превосходит все его ожидания. Появляются тысячи приверженцев. Толпа больше молчит, но вдруг в конце взрывается радостным и единодушным проявлением восторга. В первом приближении, все они приверженцы нового учения. Но что же дальше? Община демократична. Она приветствует речь Петра, его идеи, его личность. Но сейчас ей очень нужны средства. Апостолы не работают. Средств остальных 110 человек, не имеющих постоянных доходов, не хватает на содержание общины. Такое положение дел не удовлетворяет никого, и в первую очередь Петра. Поэтому отречение от материальных благ — одна из основных идей его проповедей. Большинство первых слушателей — люди обездоленные, без существенного достатка, и эти идеи Петра доступны им: расстаться с последней монеткой, а почему нет? Ситуацию это не меняет. Всеобщее равенство превосходно, есть шанс на будущее. Конечно, это очень и очень малая часть того богатства идей, которые Петр бросает в толпу. Но нас интересует материальный мир, поскольку именно трансформация сознания не только нищих, но и зажиточного класса — вот одна из первоочередных задач Петра и других апостолов. Этой программе, по-видимому, уделяется очень большое внимание. «Левит, родом Киприянин, у которого была своя земля, продав ее, принес деньги и положил к ногам апостолов» (Деян. 4:37).

Поскольку этот факт зафиксирован в Библии, то в контексте следует считать его неординарным. А сколько же времени необходимо на обращение? Естественно, первое собрание ничего не решает. Почти наверняка вновь уверовавшие захотели лично пообщаться с Петром. Ему необходимо несколько часов, чтобы внимательно и чутко выслушать каждого. В день он мог, например, переговорить с десятью людьми. Тогда на обращение или на беседу с первым набором (3 тысячи человек) понадобится почти год. Так же, как обращенный левит с Кипра наверняка должен был несколько раз общаться с Петром, прежде чем принял окончательное решение расстаться с имуществом. Ему еще надо было отплыть на Кипр, совершить продажу и вернуться в Иерусалим. На все это необходимо время. Затем обращение еще 5 тысяч человек. Что это? Просто фраза или реальное явление? Если это реальность, то сколько же времени ушло на становление общины? Требуется определенное время, чтобы зафиксировать эти 5 тысяч в качестве первых христиан.

Мы задали вопросы, ответы на которые каждый должен сделать сам. Имеет полное право на жизнь версия, согласно которой новая идеология распространялась подобно пожару, и сведения о количестве обращенных носили приблизительный характер. Мы ничего однозначно не утверждаем, нам предстоит оценить вероятность той или иной версии, поскольку точный ответ просто неизвестен. Но сочетание событий может в значительной мере пролить свет на проблему.

Вернемся к Стефану. Он новый человек в общине, ему нужно время, чтобы освоиться с канонами, риторикой. Допустим, на это требуется несколько месяцев. Сомнительно, чтобы Деяния посвятили так много места человеку, если он не внес определенного вклада в распространение новой веры. Сколько же длятся его проповеди? В чем их суть?

«А Стефан, исполненный веры и силы, совершал великие чудеса и знамения в народе. Некоторые из так называемой синагоги Либертинцев и Киринейцев и Александрийцев и некоторые из Киликии и Асии вступили в спор со Стефаном, но не могли противостоять мудрости и Духу, которым он говорил» (Деян. 6:8-10). Гигантский ареал иудейских Церквей вступает в спор с новым проповедником. Значит, он того заслуживает, он опасен. Необходимо время, чтобы Церкви получили сведения о Стефане, осознали, почувствовали угрозу, а затем вступили в спор. Вряд ли нескольких месяцев для этого достаточно. Минимальный срок — около года.

Служение Стефана требует отдельного разговора. Время же спрессовано в Библии. О чем говорить, когда Крестителю — соратнику и Предтече в евангелиях посвящено всего несколько строк? Стефану — еще меньше. А этот период важен, очень важен.

Иисус зажег и поднял факел новой веры. Павел около 30 лет создавал в Средиземноморье и Малой Азии очаги христианства. Вклад Стефана в христианство заключается в том, что он заложил первый камень новой веры за пределами страны. Христос служил только в границах Иудеи, Галилеи и Самарии, никогда в период своих путешествий он не приближался к побережью, никогда не покидал пределов Палестины. Слишком короткий срок уготовила ему судьба. И он, следуя року и Голосу, шествовал по одному ему известным путям.

Павел не только нес далее этот факел, он сформулировал новую доктрину, свою доктрину, оказавшую огромное влияние на разделение путей иудейской религии и христианства. Он выдвинул тезис верховенства веры над законом Торы, законом их отцов. И это было для многих малоприемлемо. «Закон, имея тень будущих благ, а не самый образ вещей, одними и теми же жертвами, каждый год постоянно приносимыми, никогда не может сделать совершенными приходящих с ними» (Евр. 10:1). «Проклят всяк, кто не исполняет постоянно всего, что написано в книге закона. А что законом никто не оправдывается пред Богом, — это ясно, потому что праведный верою жив будет» (Гал. 3:10–11). «Ибо мы признаем, что человек оправдывается верою, независимо от дел закона» (Рим. 3:28). Следствием этого тезиса явился второй: изначальная первородная вина, грех перед Богом и необходимость искупления.

Понятно, почему Павел предпочитал вести свое служение за пределами Иудеи: с этими взглядами ему очень трудно пришлось бы в ортодоксальном Иерусалиме. По мере же отдаления от Иудеи увеличивалось количество смешанных браков, да и религиозные устои иудеев там были больше подвержены новым веяниям. В самой же Иудее гордый, воинственный и ироничный народ в большинстве своем не принимал идеи первородного греха. Как же?! Они ведь избраны Богом! Разве это вина? С готовностью они соглашались с тем, что могут время от времени шалить, совершать ошибки, быть виноватыми, в конце концов, ну и что! Это вовсе не означает, что у них не оставалось возможности исправления, совсем наоборот. Во всех случаях шанс должен быть. Эта идея шанса краеугольным камнем лежала в национальном самосознании иудеев, в их религиозном мировоззрении. Идея ада, развитая впоследствии христианством, была также глубоко чужда им. Между раем и адом не было дверей. Последующая загробная жизнь христиан не допускала оттенков. Праведник есть праведник, грешник есть грешник. Для иудеев это все было неприемлемо. Они соглашались с христианами в том, что человек греховен, грешен, ну и что из того?! Бог был для них отцом. А отец может, вернее, обязан быть снисходительным к своим детям, их шалостям и шуткам. Смешно думать, что отец может принести вред им, своим детям! Наказывать, конечно, можно, но только в рамках разумного. Эта разумность наказания и концепция о возможности раскаяния, осознания грехов была именно той канвой, которая через много веков привела человечество к мысли, что «нет предела совершенству».

Но это будет позже. А ко времени служения Стефана иудеи имели уже около 2 тысяч лет борьбы со своим окружением за единобожие. И их критика идолопоклонства была просто уничтожающей.

«Люди рассудительные вполне основательно считают достойным порицания и насмешек то, что одних богов должно представлять себе безбородыми и молодыми, других же старыми и бородатыми, что одни покровительствуют искусствам, так, например, один является кузнецом, другая — ткачихою, один воюет и сражается с людьми, другие играют на цитре или находят удовольствие в стрельбе из лука, наконец, то, что у них возникают между собой из-за людей ссоры и распри, доходящие до того, что они не только поднимают друг на друга руку, но даже, подвергаясь со стороны людей поранениям, страдают и чувствуют боль. И не является ли необычайной гнусностью и несообразностью то, что все они, как боги, так и богини, повинны в самых невоздержанных половых сношениях с людьми? Затем самые могущественные боги, а между ними на первом плане сам благородный отец (небожителей), преспокойно взирают на то, как заключают в темницу или топят в море соблазненных ими же и беременных от них женщин, не будучи в силах, вследствие тяготящего над ними рока, ни спасти своих же собственных детей, ни перенести без слез их смерти. Милая вещь также следующее: боги настолько бесстыже любуются прелюбодейством, совершаемым у них же на небе, что некоторые открыто признаются в своей зависти к тем, которые опутаны. И чего ждать от них, когда даже самый старший и царь их не мог воздержаться от совокупления с женою по крайней мере до тех пор, пока не ушел в свою спальню? А те боги, которые служат людям, то строя им за плату дома, то нанимаясь в пастухи, иные же сидя в заключении в медной темнице наподобие преступников, кого из благоразумных людей они ни побудили бы побранить изобретателей всех этих басен и прийти в ярость от великой глупости людей, распространяющих эти басни? Люди эти приписали божеской природе и самим богам робость и страх, бешенство и хитрость и такие страсти, хуже которых нет ничего; тем же из божеств, которые пользовались доброю славою, они побуждали государства устраивать жертвоприношения. В силу всего этого они очутились в большом затруднении, будучи обязанными считать одних богов дарующими всевозможные блага, других же губителями; поэтому они и отвращают от себя внимание последних всякими умилостивительными средствами и подарками, имея дело как будто с самыми гнусными из людей и боясь подвергнуться с их стороны какому-нибудь крупному злу, если не задобрить их предварительно взяткою»[100].

Вот уже в течение многих веков иудеи несли миру идею единобожия, и они находились в полном согласии со своим Богом — Незримым и Всеобъемлющим. Конечно, они ждали Мессию. Но принципы фантастики тогда не были известны, и их богословы не дискутировали на своих диспутах вопрос «Каким должен быть Мессия?». С позиций ортодоксальной иудаистики даже постановка подобного вопроса казалась кощунственной. Но если б этот вопрос обсуждался, основным требованием или просьбой к Мессии была бы свобода. Так или иначе все свои беды основная масса иудеев связывала с римлянами. Вторжение римского и греческого, т. е. светского, образа жизни в Иудею они расценивали как национальную трагедию. Трансформированный Иродом Иерусалим, современность, сквозившая в каждой новой постройке, вызывали их молчаливый — и не только — протест. Шествие войск Пилата со знаменами императора, приведшее их к выступлению, в общем-то также не было обязательным. Римляне — победители мира и, как это было принято на протяжении столетий до и после них, совершали переход с развернутыми знаменами. Тиберий, как и его предшественник Август, никогда не стремился к конфликтам в провинциях. Недопонимание со стороны римлян тут могло быть, но не более того. Таких ситуаций были тысячи. Они возникали каждый день и наслаивались на сознание народа. Эта аккумуляция впечатлений, мнимых и действительных обид, в конце концов, вылилась в кровавое восстание, разрушение Третьего храма и рассеяние.

Как ни странно, многие иудеи, если не большинство, умом осознавали пагубность борьбы с Римом, ну и что из того?! Душа их, полыхающая вечным и негасимым огнем, была глуха к слабым призывам разума. Римляне были иноверцами, они были поработителями, захватчиками.

Потомки Ирода, правящие Иудеей, поделенной на тетрархии, были совершенно разными людьми: к правлению одних, например к Филиппу, не было особых претензий, к другим были. Но тетрархи были свои. Забыто, что они потомки идумеев. Они приняли иудейскую веру, они отстаивали ее. И в конце концов, хороших правителей практически не бывает.

Все существо жителей Иудеи протестовало против римлян. Но если фактор порабощения был доминирующим, то на втором месте их негодования, возмущения и ожидания была экономика. В Иудее, впрочем, как и во многих других римских провинциях, например в Египте, экономическое положение было далеко не блестящим. Август, а в особенности Тиберий после смерти оставили римскую казну в прекрасном состоянии. Чего-то же это стоило! Ограбление — типичный лозунг завоевателей. Подводя итоги, следует признать, что тот Мессия, которого ждали иудеи, должен был заняться решением двух основных проблем: избавлением от римского ига и улучшением экономического положения. Других пожеланий к нему не было.

Да, в Иудее были секты, общины или философские школы. Терминология здесь большого значения не имеет. Да, они исповедовали различные течения философской и религиозной мысли. Но если говорить объективно, никакого покушения на устои в этих школах не было. Пожалуй, только в воззрениях ессеев проскальзывал некий новый тезис — отказ от жертвоприношений. Но законы Моисея они чтили еще более свято, чем основная масса обывателей. И эти школы или течения не всегда пользовались благорасположением властей.

Фон, который мы нарисовали, отражает ситуацию в Иудее и синагогах, когда около 30 г. раздался буквально вопль никому не ведомого молодого человека Стефана. «Мессия, он жил среди нас, он только недавно умер!» Мы никогда не узнаем сущность проповедей Стефана. Вряд ли он обладал риторикой Павла, да и идеология раннего христианства была еще не сформулирована. Синедрион, занятый своими проблемами и видевший много проповедников, а возможно, и ужаснувшийся смерти Христа, медлил с реакцией, но остальные общины от Египта до Киликии и далее на запад отреагировали дружно. Через несколько месяцев весть о проповедях дошла до всех общин. Они проверяли и перепроверяли информацию еще не один день. И поняли: здесь что-то другое, совсем новое. И их ответ был дружен: «Бог не может быть человеком». «Бог не может быть убит».

Это была первая встреча иудейских общин за пределами Иудеи с новой верой.

Иерусалимская община вскоре сбросила с себя оцепенение, и Стефан был убит.

«Савл же одобрял убиение его. В те дни произошло великое гонение на Церковь в Иерусалиме, и все, кроме апостолов, рассеялись по разным местам Иудеи и Самарии» (Деян. 8:1).

Трудно сказать, была ли последняя проповедь Стефана причиной гонений либо к тому времени ортодоксальная Церковь почувствовала оплошность. «А Савл терзал Церковь, входя в дома и влача мужчин и женщин, отдавал в темницу» (Деян. 8:3). Гонения на молодую общину христиан продолжались. Следует обратить внимание на то, что Савл — в то время еще совсем юноша — предается этому занятию со всем пылом своей незаурядной, даже фанатичной натуры. И, вероятно, ему нужно время, чтобы завоевать себе имя на этом поприще. Как нам кажется, это месяцы. Далее: «Между тем рассеявшиеся ходили и благовествовали слово. Так, Филипп пришел в город Самарийский и проповедовал им Христа. Народ единодушно внимал тому, что говорил Филипп, слыша и видя, какие он творил чудеса» (Деян. 8:4–6).

«Находился же в городе некоторый муж, именем Симон, который перед тем волховал и изумлял народ самарийский, выдавая себя за кого-то великого. Ему внимали все, от малого до большого, говоря: сей есть великая сила Божия. А внимали ему потому, что он немалое время изумлял их волхованиями. Но когда поверили Филиппу, благовествующему о Царствии Божием и о имени Иисуса Христа, то крестились и мужчины, и женщины. Уверовал и сам Симон и, крестившись, не отходил от Филиппа; и, видя совершающиеся великие силы и знамения, изумлялся» (Деян. 8:9-13).

Три момента интересны в этих нескольких строках. Во-первых, Самария была отдельной провинцией или областью со своими обычаями и традициями и находилась в оппозиции ортодоксальной Иудее. Во-вторых, Филипп был иудеем, — и это отнюдь не облегчало его жизнь во время проповедей, которые, по всей видимости, не всегда проходили гладко. В-третьих, в Самарии имелся свой проповедник — Симон, человек не без способностей, занимавший определенную общественную нишу и имевший свою аудиторию. Требовалось нечто неординарное, проповеди непременно со сверхъестественными явлениями, чтобы Симон признал правоту своего конкурента Филиппа. Цена всему этому одна — время. «Находившиеся в Иерусалиме апостолы, услышав, что самаряне приняли слово Божие, послали к ним Петра и Иоанна, которые, придя, помолились о них, чтобы они приняли Духа Святого. Ибо Он не сходил еще ни на одного из них, а только были они крещены во имя Господа Иисуса» (Деян. 8:14–16), т. е. произошло двухэтапное обращение в христианство целой провинции. Вначале Филипп обращал и крестил самаритян, затем Петр и Иоанн возложили на них руки. На это потребовалось около года, не менее.

Филипп же направился вначале в Газу, а затем «оказался в Азоте и, проходя, благовествовал всем городам, пока пришел в Кесарию» (Деян. 8:40). На это тоже ушло не менее года.

Нам очень важно подвести итоги этого микроотрезка времени — от первых дней после смерти Христа до начала путешествий Павла. Дело в том, что путешествия Павла с определенной степенью точности поддаются хронологическому анализу. Таким образом, чем точнее нам удастся оценить анализируемый период времени, тем ближе мы подойдем к искомой дате — дню смерти Христа.

• Май-июнь — дни Пятидесятницы — первый либо один из первых сборов общины (1 г.).

• Первая проповедь Петра — август-сентябрь 1 г.

• Вторая проповедь Петра — конец 1 — начало 2 г.

• Проповедь Стефана — 2 г.

• Гонения Савла (Павла) — 3–4 гг.

• Двухэтапное обращение самаритян — 4–5 гг.

• Дальнейшие проповеди Филиппа (от Газы до Кесарии) — конец 5 г.

• Принятие Павлом христианства — 6 г.

Только теперь открывается эпоха Павла (Савла), проповедь которого началась в Дамаске в 33 г. Практически это не могло произойти ранее конца 32 г. «Когда же прошло довольно времени, иудеи согласились убить его» (Деян. 8:23). Далее христианство распространяется только в пределах Иудеи и Сирии, и длится этот период до 41 г., поскольку Ирод Агриппа I, на которого ссылаются Деяния, царствовал короткое время: 41–44 гг. В отместку за гонения на Петра и казнь Иакова смерть иудейского царя имела логическую основу. «Но вдруг Ангел Господень поразил его за то, что он не воздал славы Богу; и он, быв изъеден червями, умер» (Деян. 12:23). В отношении червей — это, бесспорно, преувеличение. Агриппа умер внезапно, присутствуя на публичных играх в Кесарии. Скорее всего, его отравили. А упоминание о червях — отголоски о смерти его отца — Ирода Великого.

Еще несколько слов о Павле, прежде чем мы придем к хронологии. Чего стоит одна его фраза: «Вы слышали о моем прежнем образе жизни в иудействе, что я жестоко гнал Церковь Божию, и опустошал ее, и преуспевал в иудействе более многих сверстников в роде моем, будучи непримиренным ревнителем отеческих моих преданий» (Гал. 1:14). Какой ценой и за какой срок далось Павлу, совсем еще молодому человеку, это преуспевание?

Павел направляется в Дамаск. Его намерения просты и понятны Синедриону. Молодой человек — ярый ревнитель веры. Но в дороге на Павла нисходит Нечто. Он видит Христа, он прозревает. Он, и только он должен в одиночестве, только на основе явления, на основе собственного мироощущения и отголосков, обрывков тех воспоминаний о речах гонимых им приверженцев Христа сформировать некую свою концепцию и донести ее до толпы. Колоссальный труд.

Глава 21 Начало служения апостола Павла

Многие авторы, приводя различный год смерти Иисуса Христа, связывают это событие с последующим фактором — началом служения апостола Павла. Так, годом смерти Христа считают:

Вил Дюрант — 30 г.

Д. Мережковский — 31 г.

Атлас библейской истории — 34 г.[101]

А. Мень — 36 г.

Э. Ренан — 36 г.

Мережковский делает совершенно фантастическое допущение, что Павел обратился в веру, когда Спаситель еще был жив, что никак не согласуется с Деяниями. Вил Дюрант относит смерть Христа на 30 г., а Ренан говорит о хронологической ошибке Павла в Послании к Галатам.

Любой из перечисленных авторов вынужден отступить от канонических текстов по одной причине — они не согласуются между собой. Кто-то из евангелистов ошибался. Особенно интересны два текста: Евангелие от Луки и Деяния, которые, как полагают, тоже написаны Лукой. В каком из них он допустил ошибку? С точки зрения логики, в первом, поскольку современником, очевидцем и непосредственным участником событий второго текста он был сам.

Путешествия Павла могут быть одним из ключевых моментов в дискуссии о времени смерти Спасителя, поскольку очевидно, что Павел начал свое служение примерно через 6 лет после ухода Христа. Другой не менее важный аргумент — возможность определить этот период с очень большой точностью.

Хронология служения апостола Павла.

Ренан так определил дату смерти Стефана: «Год смерти Стефана не установлен с точностью» (между 36 и 38 г.)[102]. Эта датировка Ренана интересна для нас сама по себе, поскольку подтверждает нашу точку зрения, что Стефан погиб не ранее чем через 3 года после ухода Спасителя. По вычислению Ренана, это именно 36 г., поскольку далее он пишет: «Он (Павел) остался в Дамаске, потом жил в Гауране, и в течение трех лет (38–41) учил там, что Иисус — сын Божий»[103].

Соглашаясь с Ренаном во многом, мы отвергаем лишь то, что озарение Павла наступило сразу же после смерти Стефана. Текст Деяний свидетельствует, что это произошло много позже.

Основная проблема настоящей главы — максимально точное описание событий между 40 и 50 гг., ибо этот период не очень подробно освещен в Деяниях. Тому есть причина.

Ренан пишет: «По-видимому, Лука впервые появляется в обществе Павла во время первого путешествия апостола в Македонию около 55 г.». Оставим на совести автора этот год. Мы еще вернемся к этой дате. На наш взгляд, очень важной. Примечательно другое. Много строк посвятил Ренан обоснованию того, что автор Деяний и третьего евангелия — одно и то же лицо.

С определенной долей вероятности следует признать правоту Ренана. Но это только в отношении того, что у третьего евангелия и Деяний — один автор. «Во многих местах, начиная с 10 стиха 16 главы, автор Деяний употребляет в рассказе местоимение „мы“, указывая таким образом, что в ту пору он входил в состав апостольской группы, окружающей Павла»[104]. Но ввиду того, что Деяния были написаны, очевидно, после третьего евангелия и что дата составления третьего евангелия с довольно большой точностью отнесена к годам, следовавшим за разрушением Иерусалима (70), невозможно отнести составление Деяний ко временам ранее 71 или 72 г.[105]

На наш взгляд, выводы Ренана абсолютно беспочвенны и представляют собой только дань традиции. Любой историк, ученый-хронист при составлении какого-либо труда в первую очередь фиксирует факты. Они, перенесенные на бумагу, уже живут своей жизнью, они являются канвой для последующих находок, гипотез, версий. Мозг, после того как факты запечатлены, подсознательно отмежевывается от них, приступая к поиску новых ассоциаций, в которых запечатленным фактам отводится роль некоего стержня. Другого пути для творчества просто нет.

Обратимся к тексту Деяний. Лука излагает события, вначале записывает все, что знает о Павле, а начиная с Македонии, сообщает о каждом его шаге — канва создана. Но Лука только спутник. Властность Павла не является тайной для любого беспристрастного исследователя. В какой-то мере Павел — диктатор. Но одному принципу в отношениях с людьми он не изменял никогда — это чистота воззрений. Он не шел на компромисс ни с Иаковом, ни с Варнавой, которому, кстати, был всем обязан, ни с Петром. А в отношениях со своими сподвижниками он, как говорится, «соблюдал дистанцию». «Сюртук его всегда был застегнут на все пуговицы», и темой его бесед в многочисленных путешествиях всегда было будущее, не прошлое. Поэтому Луке, во-первых, не хватает информации о служении Павла после отправления его в Дамаск, во-вторых, в отношениях с Иерусалимской общиной он занимает примирительную позицию: она близка ему по духу. Зачем это нужно было бы делать Луке, если б Иерусалимской общины не существовало? А она была уничтожена вместе с Иерусалимом летом 70 г.

В мае 67 г. начались серьезные военные действия между Римом и Иудеей. Надо думать, что в это время свободное перемещение между двумя государствами было ограничено и до гибели Иерусалима не восстанавливалось. Полную информацию о событиях в Иудее, а также о деталях жизни Спасителя Лука мог получить только в этот период, не позднее. Хронологически третье евангелие было создано сразу же после Деяний. И если материал Деяний и третьего евангелия вступает в противоречие, то Деяниям должно быть отдано предпочтение. Возможно, полный текст евангелий был сформирован через несколько лет после разрушения Иерусалима, но то, что основные тезисы Деяний были написаны сразу же, как говорится, по горячим следам, не вызывает у нас сомнения.

Фраза: «Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала» (Деян. 1:1) — скорее носит смысловой характер, подчеркивая преемственность евангелия и Деяний. Порядок окончательной формулировки не так уж и важен.

Дважды в своих книгах Ренан указывает на прибытие Варнавы и Павла в Антиохию в 45 г. Таким образом, он отводит пребыванию Павла в Тарсе 4 года и 4 года на становление общины после отъезда Павла. У нас нет существенных разногласий с Павлом о периоде становления общины. По нашим данным, это 6 лет. Однако, направляя Варнаву и Павла в Иерусалим в 45 г., Ренан резко и грубо рвет хронологическую ткань Деяний. В Деяниях ясно сказано, что Варнава и Павел прибыли в Антиохию до гибели Ирода Агриппы.

Далее — мастерская мотивировка Ренана, что во времена Клавдия в римских провинциях время от времени вспыхивал голод. Все это так. Но нас интересует не голод вообще, а голод в Иудее. И это событие происходило не в 44 г., как пишет Ренан, а по крайней мере один раз в период 46–49 гг. во времена Тиберия Александра. Кстати, Александр, с точки зрения Рима, прекрасно справлялся со своей должностью, получив после Иудеи повышение, он стал наместником (этнархом) Египта.

Вся эта небрежная и легкая манипуляция фактами позволяет Ренану достичь трех задач:

1) оставить дату гибели Христа — 33 г.;

2) обосновать фразу из Деяний — «год в Антиохии»;

3) хоть как-то совместить слова Павла из Послания к Галатам со временем посещений им Иерусалима после своего обращения.

С последней задачей Ренан справиться не в состоянии. По Ренану, из Дамаска Павел возвращается в Иерусалим в 41 г., а в следующий раз — в 51 г. Со второй задачей Ренан справляется, произвольно перенеся голод на 44 г.

У нас другая трактовка событий.

Действительно, Варнава и Павел год провели в Антиохии, и далее они покинули ее, направляясь, вероятно, в Селем. Лука об этом не знает, как, впрочем, и о других деталях проповедей Варнавы и Павла до следующего посещения Иерусалима. Но хронику этих событий мы можем восстановить с высокой степенью точности.

Проблема Луки и его отношений с Павлом очень важна для трактовки событий. Лука, бывший в числе сподвижников Павла, не принимал безоговорочно ни его прошлого, ни его взглядов на пути развития христианства. Об этом говорит и его достаточно пиетное и в общем-то трепетное отношение к Стефану и всему, что касается первых дней существования христианской общины. А к Петру автор испытывал вполне заслуженное уважение. Попытки Ренана представить Петра — в контрасте Павлу — некой слабохарактерной личностью ничем не подкреплены. Его дуализм, его кажущееся «двурушничество» по отношению к христианам-язычникам — плод долгих раздумий возвышенного ума. Необходимость и двойственность, идущие рука об руку, предопределяли как начало их служения, так и последующие шаги. Петр — один из наиболее преданных учеников Иисуса. Он, как и вся школа Христа, начинал с иудейского монотеизма. Для них Сущий, Предвечный, Незримый является истинным Богом. Образ Иисуса, который был для них не Богом, а Учителем и Соратником, все время стоит у них перед глазами. Они мучительно ищут для него место рядом с Сущим. И, очевидно, каждый находит его то в одной, то в другой области духовности. Мнения их неоднозначны. Коллегиальные решения вырабатываются медленно. Шаг за шагом развивается община, раздвигая границы иудаизма, называя Иисуса Христом. И медленная трансформация иудаизма — это в большей мере борьба с собой, друг с другом. Каждый отход от канонов старой веры — это событие.

Павел находится в ином положении. Его образование незначительно. Стиль его речей говорит о том, что он никогда не посещал греческих школ. Риторика его незамысловата. Его язык — это язык простонародья. Он малообразован. У него нет иерусалимской школы. Конечно, в детстве он изучал Талмуд, но только в той мере, которая позволяет сказать: «Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь». Рабби Гамалиил ставит нравственные начала выше духовных. И именно эта жажда нравственного идеала при недостатке образованности придает Павлу такой нетерпимо фанатичный и привлекательный облик. Павел — юноша экзальтированный и комплексующий, об этом свидетельствуют его послания, где он часто упоминает разные недостатки, — вряд ли может рассчитывать на верхние ступени в иерусалимской иерархии.

Бурный успех Стефана, совсем молодого человека с внешностью патриарха, вызывает у него возмущение, смущение, зависть и ярость. Подсознательно он завидует ему. Его ересь, привлекающая толпы людей, кажется ему непонятной и дикой. Возможно, именно проповеди Стефана впервые познакомили Павла с образом Иисуса. Стефан и Павел — кажущиеся антиподы. Оба ищут высшую духовность, и оба ее находят. Это тем более вероятно, что, согласно преданию, оба они родом из Тарса и даже родственники[106]. Гибель Стефана вызывает в душе Павла страшное опустошение. Враг, вернее, его образ уничтожен. Что же дальше? И Павел, возможно, до конца того не осознавая, бежит от самого себя, он находит для себя не новую цель, а отголоски старой цели — искоренение ереси в Дамаске. Но едва Павел покидает Иерусалим, мираж ереси исчезает. Мнимого врага — Стефан-то имел конкретный образ — теперь нет. Но враг не может быть безлик. В душе Павла вакуум. Но мозг не терпит вакуума. В эти минуты Павел похож на цыпленка, которому завязали глаза. Он яростно и настойчиво требует помощи. И Божий образ является ему. Но не сам по себе, а в сопровождении двух даров — убеждения и исцеления. Собственно, даром убеждения Павел обладал и до дамасской дороги. Он просто не осознавал этого. Дар исцеления — новое качество, дарованное Павлу. Образ Христа, рожденный в его воспаленном мозгу, — это не образ Соратника или Учителя: это образ Истины, это его истинный Бог. И Павел уверовал (подсознательно он, по-видимому, был готов к этому), он занимает место Стефана. И теперь на этой дороге в Дамаск он совершает огромный нравственный и пространственно-временной скачок. У него огромное преимущество в сравнении с любым членом Иерусалимской общины. У него есть свой сформированный Логос — свой Бог, свой Христос, и он ни с кем и никогда не обязан и не будет обсуждать его. Он уже не иудей, он космополит, человек мира. Никогда Павел не согласится на то, что кто-либо из его слушателей по расовым или религиозным соображениям должен быть ограничен в доступе к Богу. Никогда. Его первое возвращение в Иерусалим не было триумфальным. Скорее наоборот: многие его взгляды показались одиозными и неправильными. Варнаве удалось сгладить ситуацию, но ценой компромисса. Молодого проповедника отсылают.

Долгие годы, проведенные в Киликии, Сирии и главным образом в Тарсе, убеждают Павла в своей правоте. Но эта правота — правота одиночного гения — не отточена, не апробирована, не критикуема. Варнава всецело поддерживает Павла в его первом путешествии, но это не удовлетворяет его. Он нуждается в оппонентах. А академическая школа христианства — это Иерусалим, это апостолы. И Павел, уже достаточно умудренный, склоняется к компромиссу: он обрезает Тита, он посещает Иерусалим, но теперь он уже воплощает другое — новое, царственное течение со своими традициями и порядками. Община слушает его, она восхищается, удивляется, негодует. Вряд ли события в Иерусалиме протекают так гладко, как об этом говорит автор Деяний, но ни у Иерусалимской школы, ни у школы Павла нет выхода, и они приходят к компромиссу.

Павел не может без Иерусалимской коллегии. Он не самозванец, он несет слово Христа. Сам факт его земного существования и присутствие людей, знавших и сопровождавших его, вкушавших вместе с ним пищу, придают ему уверенность, особенно в первые годы. Это уже потом, по прошествии многих лет, в период второго пришествия в Иерусалим он выступает как равный апостолам, как независимая новая и мощная сила. Он делится своими успехами, и нельзя, невозможно отвергнуть колоссальный успех его проповедей. Деяния всех остальных апостолов бледнеют перед чудовищной силой его Дара. Варнава свидетельствует: да, успех налицо. Новые Церкви множатся и процветают. Слухи получают зримое воплощение. Вот он стоит перед ними невысокий, горбоносый, слегка сутулый, и говорит, рассказывает о своих чаяниях, деяниях, воплощениях. Они слушают его, удивляясь и восхищаясь, иногда настороженно, недоверчиво. Он разорвал путы традиционной веры, веры отцов. Христос, его Христос стал иным, приобрел новые, незнакомые черты. У Павла есть могущественные аргументы. Христос не гнушался. И апостолам, диаконам, ревнителям новой веры нечего сказать. Они ропщут, они недовольны. Но всем известна ситуация с самаритянкой. Христос сделал это естественно, для него не было различия между страждущим иудеем и иноверцем. Здесь сказать нечего, но партия ревнителей — фарисеев, которую возглавляет Иаков, брат Господа, обладает одним могучим аргументом: всё это так, говорят они, но Иисус был в вере отцов, что из того, что со дня его смерти прошло 22 года, что некоторые из апостолов канули в вечность в своих проповедях и нет детей от них, а другие умерли. Проходят века, тысячелетия. Вера отцов может, должна, обязана трансформироваться. Они согласны, что приход Христа тому порукой, но всему есть свои границы. Трансформация веры не должна затрагивать основных принципов. А это обрезание! Здесь у Павла сторонников практически нет да и быть не может. Иерусалим воплощает в себе оплот веры. И официальная доктрина, которую последовательно отражают до 37 г. Каиафа, а далее Ионаф, Симон Канфера и др., мирно уживается с новой сектой. Времена Стефана прошли. Иерусалимская община ввела в свою доктрину новый элемент. Но, как говорится, чем бы дитя ни тешилось… За многие годы официальный Иерусалим привык к борьбе: ессеи, саддукеи, фарисеи, зелоты — каждая из этих могущественных и влиятельных партий отстаивает свое миропонимание. Понятно, что их воззрения не могут да и не должны быть тождественны. Партий с аналогичными взглядами просто не существует. Но все они чтут Единого Сущего, чтут субботу, веру отцов и обрезание. Все партии блюдут основы веры, отличая еврея от нееврея. Новая секта или партия ровным счетом ничего не меняет в Иерусалиме. Этот либерализм или интеллектуальная терпимость и недалекость официальных властей, религиозных хранителей, Синедриона — всех рано или поздно должны были привести к катастрофе. И они приведут к ней во времена Нерона, когда зелоты приобретут вес, когда их настойчивость и демагогия выльются в бессмысленное и безысходное кровавое восстание, приведшее Иудейское царство к исчезновению на 2000 лет. Внимательный и беспристрастный исследователь должен признать, что та традиционная замкнутая и нетерпимая Иудея уже изжила себя. Могучий дух монотеизма, порожденный ею, призывно возопил в мире. И огромная Римская империя услышала его зов. Она содрогнулась и, словно повитуха, бережно приняла на руки новорожденного младенца — Христианство. И Павлу суждено было во время второго посещения Иерусалима принять на себя роль повитухи. Ему надлежало перерезать нить, связывающую мать и дитя. И, надо сказать, сделал он это умело и профессионально. Его акушерский дар проявился в том, что он обрезал Тита, своего ближайшего сподвижника и ученика, мы не говорим — друга. В нашем понимании, у Павла не было друзей. Все — его новые обращенные. Его спутники были только его любимыми и не очень любимыми учениками. Они находились на определенной дистанции от учителя. И преступить эту дистанцию было невозможно.

Павел, сознавая полную бессмысленность содеянного, обрезает Тита. Ничего не происходит, но даже у самых ярых его противников больше нет аргументов. Тит в полной мере привержен новой вере, но в традиционных рамках теперь он — иудей. И готовая разразиться буря в стакане воды — стихает. Недовольные ворчат. Но Павел — держава. С ним необходимо считаться. Его поддерживает огромное количество новых ячеек, новых структур. Начинать борьбу с ним сейчас бессмысленно. Да и всего год или полтора назад, когда Варнава привез финансовую помощь общине, и без того нищей в нищей Иудее, а тогда еще и задыхающейся в тисках голода, разве он не оказал им истинную помощь? Они помнят содеянное. Но даже самые яростные его противники понимают сущность трюка с обрезанием. Ибо это всего лишь трюк. Павел, как это он скажет Петру через несколько лет, — епископ эллинов. У него даже мысли нет о массовом обрезании. К чему, зачем? Новая вера своим успехом обязана именно отсутствию препятствий. И риторика Павла, корявая, необработанная, столь далекая от греческих и римских школ, действенна, удивительно действенна. Она содержит в себе элементы повтора, речь его страстна и завораживающа. Многие диктаторы, приходившие к власти до Павла и после него, также обладают этим могучим даром воздействия на толпу, на массы. Павел — диктатор, духовный диктатор, скромность его быта не камуфлирует его истинной цели духовного диктата.

Нет, Иерусалимская община, сама сконцентрировавшая достаточное количество людей, в той или иной мере обладающих, как мы это теперь называем, экстрасенсорным воздействием, не падает ниц и не обольщается. Она делает еще одну ошибку, а, впрочем, может ли она в данной ситуации не совершить этот просчет? Она закрывает глаза на происходящее. Павел выдержал экзамен. Он равный среди них. Они признали его. Внутренне Павел доволен и горд. И ему есть чем гордиться. Мудрость его сейчас проявила себя в полной мере. Он приобщен к Иерусалимской общине. Он признан теми, кто видел Христа. Миссия его в Иерусалиме завершена.

Практически все члены общины в какой-то мере ошарашены этой хаотичной дискуссией. Они не могут, да и не хотят удерживать в Иерусалиме этого маленького, страстного, темпераментного и яростного еврея. Он хочет нести дальше Слово. Пусть несет. И в помощь ему, вернее для подстраховки либо контроля, направляются Иуда и Сила. Иерусалимская община не берет на веру слова Павла. Ей хочется знать, так ли это? Слишком оптимистичны слова этого странного человека.

Наверное, Павел ухмыльнулся. А может быть, он был и рад. В диспутах в дороге он мог отточить свое слово, свою религию. Он в полной мере ощущает свою силу. Его спутники либо станут его приверженцами, либо исчезнут в небытии. Разумеется, речь не идет о Варнаве. Если у Павла и был друг, то это только Варнава. Они уходят из Иерусалима. Оставшиеся пребывают в каком-то невесомом состоянии. Они озадачены. Они понимают, что Павел не остановится, не станет смиреннее. Он будет нести свою миссию. И она будет для всех: иудеев, прозелитов, греков.

Через несколько месяцев Петр, один из немногих апостолов, которого Павел воспринимает всерьез, встречается с ним и получает гневную отповедь. Петр отнюдь не «робкий ограниченный ум», как это считает Ренан. Он человек другого масштаба, другого темперамента. Он высок, кряжист, силен и в целом добродушен. Он типичный флегматик, Кифа — Скала. Житейские и духовные волны разбиваются о его постоянство и преданность. Один раз он ошибся, смалодушничал. И боль Христа, с которой он воспринял это его малодушие, навсегда отпечаталась в его сердце. С достоинством и волей Петр принял на себя неимоверную тяжесть первых лет организации и становления общины. Теперь каноны новой веры известны и закреплены. Петр, Дар которого происходит от общения с Учителем, постоянно это осознаёт. Он так же, как и Варнава, несет свою миссию далее за пределы Иерусалима и Иудеи. За ним ореол одного из лидеров, он в не меньшей степени, чем Павел, обладает Даром. И он тоже обращает язычников, он делит с ними трапезу. Это его грех в глазах истинно верующих, т. е. в глазах членов Иерусалимской коллегии. Он больше не способен к двурушничеству либо двойственности. И он не знает, как сохранить веру отцов, неся Христа в иной, чуждый и такой разный мир. Компромисса не получается, да его и не может быть. В период 49–50 гг. завершается расхождение иудео-христианства.

Павел, человек странного, подвижного как ртуть холерического темперамента, не признаёт оттенков. Для него раздумья и колебания Петра неприемлемы, сомнения — не его стиль. Вся его миссия проникнута одной мыслью: «Кто не с нами, тот против нас». Но при встрече с Петром он сдерживает свой темперамент. Много лет назад Петр не отторг его, совсем еще мальчишку. Он не сказал ничего против Павла. Он не сказал ничего против Павла и во второй иерусалимской дискуссии. Но Павел понимает состояние и положение Петра и произносит сакраментальную фразу: «Если ты, будучи иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?» (Гал. 2:14). Впрочем, это только фраза. Эти два человека, совершенно непохожие как внешне, так и психологически, испытывают огромное влечение друг к другу. Их объединяют вера, Дар и предназначение.

Фраза Павла, конечно, не ограничивает поле деятельности Петра, как, впрочем, и других миссионеров. Павел отчетливо понимает, что это невозможно. Да он и не ревнив. Наоборот, он обращает Силу в свою веру, находит ему достойное занятие. С Петром иной сказ. Павел формулирует ограничения: Петр несет веру обрезанным, Павел — остальному миру. Глубина этой формулировки либо ограничения поразительна.

Христианство распространяется двуэтапно. Первая стадия — синагога и язык (греческий, арамейский, сирийский либо их смесь). Все проповеди начинаются Павлом в синагогах для иудеев. На языке, доступном и понятном как Павлу, так и слушателям. На второй стадии, если руководители местных общин не принимают превентивных мер и изгоняют Павла либо других приверженцев новой веры, в число слушателей и посвященных попадают прозелиты, эллины, множество других страждущих. Петр испытывает определенный душевный дискомфорт, когда число новообращенных стремительно растет. Понятно, что вновь приобщенные не отвечают всем требованиям новой веры, а главным образом все более отдаляются от религии иудаизма. Что делать с ними? Для Павла изначально все ясно. Непонятно одно: сможет ли Петр ограничить рамки своего великого Дара? Трагическая гибель Петра, предсказанная Христом, свидетельствует об обратном. Проповедуй Петр только в рамках Иерусалимской общины, ничего бы не произошло. Судьба и рок привели его туда, где Нерон положил начало борьбе неверия с верой. И он завершил свое предназначение.

Но вернемся к началу наших рассуждений. Есть ли какие-либо документальные свидетельства, кроме Деяний, о периоде пребывания Павла в Антиохии? Таких событий достаточно много. Во-первых, это все, что связано с Еленой Адиабенской, которой мы посвятим целую главу. С ней соотносятся и другие факты, годы правления Агриппы Великого и голод в Иудее. Последнее событие не может быть зафиксировано с точностью до года, но так ли это важно, поскольку наша хронология и так уже имеет много подтверждений. А время и продолжительность голода — только отдельные кирпичи в здании Хроноса.

Глава 22 Хронология жизни Елены Адиабенской

«Потом Варнава пошел в Таре искать Савла и, найдя его, привел в Антиохию. Целый год собирались они в церкви и учили немалое число людей, и ученики в Антиохии в первый раз стали называться Христианами» (Деян. 11:26). Нам очень интересна эта фраза. Во-первых, представляется чрезвычайно важным как можно точнее установить дату прибытия Варнавы и Павла в Антиохию. Не будь этого гениального поступка Варнавы, совершённого либо по наитию, либо предначертанного свыше, неизвестно, какими бы путями пошло развитие христианства. Во-вторых, очевидно, что их совместные проповеди длились только год. Далее мы должны принять либо версию Деяний, по которой они оба отправились в Иерусалим, либо принять на веру слова Павла о том, что после первого двухнедельного посещения Иерусалима он не был там до второго путешествия, связанного с вопросом об обрезании.

Поверим Павлу. Тем более, что фраза: «Тогда ученики положили, каждый по достатку своему, послать пособие братьям, живущим в Иудее, что и сделали, послав собранное к пресвитерам через Варнаву и Савла» (Деян. 11:29–30). Неточность этой фразы позволяет принять и другую трактовку: деньги были просто переданы через лидеров общины. Их отъезд в Иерусалим не был обязателен. Логика заставляет нас думать, что в Иерусалим направился один Варнава. Стоит нам уточнить дату голода в Иудее, и мы ответим на оба вопроса, поставленные в начале главы.

Ренан пишет: «Ужасный голод посетил страну на 4-м году царствования императора Клавдия, в 44-м году»[107]. Ренан ссылается на многочисленные источники, обосновывая свою точку зрения. Проанализируем их: «И один из них, по имени Агав, встав, предвозвестил духом, что по всей вселенной будет великий голод, который и был при кесаре Клавдии» (Деян. 11:28). Но в этом стихе, как и вообще в Деяниях, дат нет.

Затем речь идет о посещении Иерусалима Еленой Адиабенской, но неизвестно, в каком году (И.Д. 20:2.6). Потом сообщение о голоде во времена прокураторства Тиберия Александра в 46–49 гг. (И.Д. 20:5.2). В «Анналах» Тацита приводятся события 50 г. (12:43). Другие источники информации мало что прибавляют к нашим знаниям. Мы можем утверждать, что Ренан не точен в цитировании, 44 год выбран им произвольно, так было удобно, но верной остается мысль, что в царствование Клавдия голод почти ежегодно возникал в какой-либо части империи.

Попробуем подойти к датировке с другого конца — с изучения хронологии жизни Елены Адиабенской.

«…К северу же (от Вавилонии) лежат Мидия и Армения, а на западе — Адиабена и Месопотамия. Адиабена — большей частью равнина. Хотя эта область является частью Вавилонии, но все же у нее свой особый правитель; в некоторых пунктах она граничит с Арменией» (Страбон. География. 16:18–19).

Небольшая провинция Адиабена в силу своего географического положения в тот далекий период оказывала достаточно большое геополитическое влияние на окружающий мир.

Царь Адиабены Монобаз I (Базей) влюбился в свою красавицу-сестру Елену. От их сожительства родился сын Монобаз II — черноглазый, спокойный и очень уравновешенный мальчик. Легенда гласит, что через несколько лет, когда Елена была беременна во второй раз, царь сделал во сне неосторожное движение, коснувшись ее живота. В ту минуту боль буквально пронзила его мозг и он услышал голос, требующий осторожного обращения с женой, поскольку младенец в утробе ее зачат по особенному желанию Господа Бога. Сын был назван Изатом, и Монобаз любил его пуще всех остальных детей, рожденных от многих жен и наложниц.

И тут нам улыбается удача: Иосиф Флавий и Тацит повествуют об одних и тех же событиях. Мы подробно расскажем о правлении Изата, но вначале о годе его смерти, который является ключевым для нашего повествования. «…Изат умер 55 лет от роду, на 24-м году своего правления. Он оставил после себя 24 сына и столько же дочерей. Преемником он назначил своего брата Монобаза в благодарность за то, что он во время его отсутствия после смерти отца их так верно сохранил ему престол» (И.Д. 20:4.3).

«Сверх того, их досаду растравлял правивший адиабенцами Монобаз, который добивался ответа, какой помощи и от кого ему ожидать» (Тацит. Анналы. 15:1). Произошло это в 63 г., в том же, когда «в консульство Меммия Регула и Вергиния Руфа у Нерона родилась дочь от Поппеи…» (Тацит. Анналы. 15:23). Таким образом, Изат родился в 8 г., а начал править в 39 г., т. е. еще во времена Гая Калигулы.

Сводные братья Изата все как один испытывали острую антипатию к Изату, поскольку и без слов было понятно, кого Монобаз предназначает себе в преемники. Но стареющему царю нельзя было отказать в предусмотрительности. Прекрасно зная обычаи Востока, он отправляет сына к царю Авеннеригу, правителю мисанейцев, столица которых, город Спасинхаракса, была расположена в устье Тигра у Персидского залива. Страна находилась довольно далеко от Адиабен, но это казалось царю только преимуществом. Авеннеригу, красивый и умный юноша, понравился ему, и он отдал ему в жены свою дочь Симахо и одну из провинций страны.

Почувствовав приближение смерти, Монобаз послал за Изатом. Когда сын прибыл, на радостях царь подарил ему самую красивую область — Харран, где сохраняются остатки ковчега, в котором, по преданию, спасся Ной во время Потопа. Флавий пишет: «Эти остатки по сей день показываются всем желающим».

После смерти отца Изат отбыл в Миссанию, хладнокровно поручив все дела матери. У него были для этого все основания. В Миссании его ждала жена. Провинцией также нужно было распорядиться. В Адиабене Елена назначила временно исполняющим обязанности царя своего старшего сына Монобаза. «Она сама возложила на него диадему, вручила ему именной перстень отца — сампсерою и велела ему управлять государством до прибытия брата. Последний скоро приехал, узнав о смерти отца. Затем он сменил своего брата Монобаза, который передал ему правление.

В то время как Изат жил в Спасинхараксе, некий иудей-купец, по имени Анания, вошел в сношения с женами (покойного) царя и познакомил их с сущностью иудейской религии. Таким образом, Анания при посредстве женщин стал известен также Изату, которого ему тоже удалось склонить на свою сторону, и когда Изат был призван отцом своим в Адиабену, Анания сопровождал его по настоятельной просьбе Изата. Тем временем и Елена, которую просветил другой иудей, приняла иудаизм».

Незадолго до смерти Монобаза авантюрная политика двух братьев — Анилея и Асинея, занимавших важные посты в Парфянском царстве и враждовавших с лонянами, привела их к гибели. После этого в Вавилоне устроили страшную резню иудеев, традиционно живших в этой стране со времен разрушения Первого храма. Соседние страны, в том числе и Адиабена, приняли бежавших иудеев. Один из них — Анания — стал полезен женам Монобаза еще при его жизни и познакомил их с иудейской религией. «Когда Изат, став царем, прибыл в Адиабену и увидел тут своих братьев и прочих родственников в оковах, он был очень недоволен этим. Считая безбожным не только умерщвлять их, но и томить их в темнице, а с другой стороны, не считая безопасным держать их при себе, когда они могли быть злопамятны, он отправил их вместе с их семьями в Рим к императору Клавдию, а прочих послал в качестве заложников к парфянскому царю Артабану» (И.Д. 20:2.4). Гай Калигула был убит 24 января 41 г. Следовательно, Изат вернулся в Адиабену и официально начал править в конце 40 г., отсутствуя около года. Здесь наша ошибка в расчетах не может превышать нескольких месяцев.

«Узнав затем, насколько его матери нравятся положения иудейской религии, он поспешил и сам принять эту веру, а так как не мог считать себя настоящим иудеем, пока не принял обрезания, то выразил готовность подвергнуться и этому.

Когда же его мать узнала об этом, она пыталась отговорить его и указывала на опасность, связанную с таким переходом: ведь он царь и может навлечь на себя неудовольствие своих подданных, которые, узнав о его расположении к иноземцам и их обычаям, смогут не пожелать повиноваться царю-иудею. Так рассуждала Елена и всячески старалась отговорить сына от его намерения; последний между тем передал все ее речи Анании. Анания вполне согласился со взглядами царицы и стал грозить Изату покинуть его и уехать, если он будет настаивать на своем. При этом Анания указывал на то, что он сам, если все это дело станет известным, должен опасаться и за себя, так как все будут считать именно его виновником такого перехода и наставником царя в столь недостойном деле. Анания присовокуплял, что Изат может поклоняться Господу Богу и не принимая обрезания, если уже он непременно желает примкнуть к иудаизму. Такое поклонение, по его мнению, будет гораздо важнее принятия обрезания. Когда же Анания указал еще на то, что Предвечный простит ему это упущение, так как он согласился на него по необходимости и из соображений политического свойства, царь наконец склонился в пользу мнения Анании. Однако Изат не мог вполне подавить в себе желание подвергнуться обрезанию. После этого к нему однажды прибыл некий Елеазар, галилейский иудей, пользовавшийся славою большого знатока Закона. Этот-то человек и склонил Изата подвергнуться обрезанию. Войдя к царю и приветствовав его, Елеазар застал его за чтением Моисеева Пятикнижия и воскликнул: „О царь, ты не исполняешь главного закона и этим грешишь против Господа Бога! Тебе следует не только читать эти законы, но раньше всего исполнять их. Доколь же ты хочешь оставаться необрезанным? Если тебе до сих пор неизвестны законоположения на этот счет и ты не знаешь, в чем заключается настоящее благочестие, то познакомься теперь с этим“. При этих словах он перестал откладывать дело, но перешел в другую комнату, позвал врача и велел ему совершить операцию. Затем он послал за своею матерью и за своим наставником Ананией и сообщил им о случившемся. Последние были поражены и очень испуганы этим, боясь, как бы при распространении известия о поступке царя Изат не подвергся опасности потерять царство, так как подданные не захотят повиноваться человеку, который предался чужим обычаям; вместе с тем они боялись и за себя, так как их могли признать виновниками всего этого дела. Однако Господь Бог оградил их от осуществления их боязни. Когда Изату и его детям пришлось действительно подвергнуться серьезным опасностям, Он выручал их всегда из затруднительного положения и тем показывал, что люди, уповающие на Него и доверяющиеся Ему одному, постоянно получают награду за свое благочестие.

Впрочем, об этом мы поговорим впоследствии. Тем временем мать царя, Елена, видя, что мир в стране не нарушается, что ее сын счастлив, всеми любим и благодаря заступничеству Предвечного заслужил расположение даже иноземных народов, возымела желание поехать в город Иерусалим поклониться пользовавшемуся известностью храму Господа Бога и принести там благодарственные жертвы. Поэтому она просила сына дать ей на то разрешение. Изат весьма охотно исполнил просьбу матери, распорядился подготовить все нужное для поездки, снабдил ее очень крупною суммою денег и проводил ее довольно далеко, когда она отправилась в Иерусалим. Приезд царицы был весьма полезен и кстати для жителей, потому что в это время город страдал от голода и много жителей умирало от недостатка в съестных припасах. Тогда царица Елена послала нескольких лиц своей свиты с крупными суммами в Александрию для закупки хлеба, а других приближенных на Кипр за сушеными финиками. Поручения ее были быстро выполнены и, когда посланные вернулись, она стала раздавать пищу нуждавшимся. Этим благодеянием она навсегда оставила среди нашего народа добрую о себе память. Когда же ее сын Изат узнал об этом голоде, то и он послал значительные деньги иерусалимским начальникам. Распределенные среди нуждающихся, эти деньги спасли многих от жестоких мучений голода. Эта династия вообще оказала нашему городу большие услуги; как мы зато выручали ее, мы расскажем впоследствии» (И.Д. 20:2.4–6).

Рассуждая о возможности голода в период 40–50 гг., обратимся к следующим фактам. «Чтобы не вдаваться в подробности, достаточно сказать, что огромные состояния, и среди них все наследство Тиберия Цезаря — 2 миллиарда 700 миллионов сестерциев — он промотал меньше чем в год» (Светоний. Гай Калигула. 37). «Налоги он собирал новые и небывалые — сначала через откупщиков, а затем, так как это было выгоднее, через преторианских центурионов и трибунов. Ни одна вещь, ни один человек не оставались без налога. За все съестное, что продавалось в городе (Риме), взималась твердая пошлина» (Светоний. Гай Калигула. 40). «И этот народ приступил к Гаю с настоятельною просьбою об ослаблении поборов и облегчении бремени налогов. Гай не согласился, а так как народ слишком бурно выражал свои желания, он распорядился схватить крикунов и безотлагательно казнить их. Так велел Гай, и приказание его было исполнено…» (И.Д. 19:1.4).

Зададим себе вопрос: если ситуация в Риме накануне смерти Гая была столь плачевной, какова же была ситуация в провинциях, с которыми Рим считался очень мало? Наверняка их экономическое положение, особенно в нелюбимой Гаем Иудее, было ужасным.

«…Он выписал из Рима все убранство старого двора (двора Августа Тиберия), а для доставки собрал все наемные повозки и всю вьючную скотину с мельниц, так что в Риме и хлеба подчас не хватало» (Светоний. Гай Калигула. 39).

Конечно, это был частный эпизод, но при нехватке хлеба обыватель впадает в панику, запасается продовольствием, и спрос на продукты питания растет. По-видимому, терминалы Рима во времена Гая также с трудом справлялись с доставкой продовольствия. Флавий пишет: «Исключение составляют разве только задуманные им гавани в Региуме, в Сицилии для стоянки прибывающих из Египта судов с хлебом. По общему признанию, эти сооружения имели громадное значение и представляли большую пользу для моряков. Однако он так и не довел их до конца, и дело остановилось на полпути. Причиною тому служило то обстоятельство, что Гай думал о разных ненужных вещах и тратил деньги на свои удовольствия, которые могли удовлетворить его одного и которые делали невозможным более щедрый отпуск сумм на полезные предприятия» (И.Д. 19:2.5).

В полной мере осознавая всю важность установления точной даты голода, не будем довольствоваться только свидетельствами Светония и Флавия.

Царствовать после начнет один муж хитроумный, Он число три получил — на имя его указует Знак этот. Золота он соберет отовсюду немало, Но, не довольствуясь тем огромным богатством, бесстыдно Он награбит все и сложит все вместе под землю. Мир тут настанет. Арет отдохнет от жестоких страданий. Многое царь прояснит, обратившись к искусству гаданья, Выведать силясь, что жизнь ему посылает. При нем же Знак будет дан величайший: красны от крови, на землю Капли прольются [— то кровь царя, чья жизнь пресечется]. Он преступит закон во многом и тяжкое бремя Римлянам взвалит на плечи, уверовав в силу пророчеств: Будет Сенат обезглавлен, и голод охватит народы Фракии, Каппадокии, Италии и Македонян. Сможет Египет один прокормить многолюдные филы[108].

В данной книге речь идет о правлении Калигулы. Полное совпадение с цитируемыми авторами. Добавим, что о периоде голода во времена Калигулы сообщает также Евсевий (Хроника, 2.152).

Итак, четыре сообщения об одном событии.

Клавдий за два года справился с голодом — наследством Калигулы, что позволило ему в 43 г. совершить успешный поход в Британию. Война — очень дорогое предприятие, и маловероятно, что он отправил в Британию 50-тысячный корпус, имея за спиной голодающий Рим.

Царь будет править за ним, которому знак дважды десять. Он доберется до самых окраинных вод океана[109].

Была еще одна, может быть, самая веская причина голода. Это иудейский погром в Александрии 38 г. и его следствия. Моммзен пишет: «Торговая жизнь замерла, лавки закрывались». Вплоть до посольства к Гаю, так красочно описанного Филоном, торговля в Египте, осуществляемая в основном через Александрию, контролировалась иудеями. Мало того, что 400 домов было разрушено. Было еще совершено святотатство. 38 членов совета старейшин, стоявшего тогда во главе иудейской общины Александрии, были публично в цирке высечены розгами. Богатые иудеи эмигрировали из Египта, спасая свои капиталы. Все сложные нити управления торговлей были разрушены, и империя быстро почувствовала следствие погрома. Поступление зерна из Египта в Рим резко сократилось, оно подорожало. Однако Гаю, которому осталась гигантская казна Тиберия, удавалось делить деньги между закупками продовольствия и развлечениями. Через три года денег не стало вообще. И наступил голод.

Безусловно, все предпосылки голода к моменту смерти Гая были. Смена власти отнюдь не способствовала улучшению ситуации в первый период правления Клавдия. Происходила смена чиновничьего аппарата. Хаос вначале не уменьшился, скорее — наоборот. Приход Клавдия к власти был совершенно неожиданным. Император старался править справедливо, это ему удавалось, и он должен был предпринимать все меры, чтобы завоевать признание римлян. Естественно, все это просто обязано было происходить за счет провинций… Казна была пуста, а Клавдию для начала реформ необходим был стартовый капитал, который, по политическим соображениям, можно было взять только с провинций. Следовательно, со второй половины 41 г. провинции должны были ощущать нехватку средств. А наиболее реальное время голода — конец 41-начало 42 г.

В 40 г., до возвращения Изата, Елена принимает иудаизм. В 41 г., вернувшись, он отправляет своих родственников подальше, к Клавдию и Артабану, а вскоре, в том же 41 г., и сам принимает иудаизм, и уступая просьбам матери, отпускает ее в Иерусалим. Событие это могло произойти в период конца 41 г. и начала 42 г. Обсудим эту версию. Флавий, как мы уже не раз убеждались, располагавший материал в строго хронологическом порядке, описывает события, имевшие место после отъезда Елены в Иерусалим и после того, как Изат по примеру матери отослал значительные суммы в Иерусалим. Надо полагать, что пока мать доехала до Иерусалима, приняла решение о помощи голодающим, известила Изата и он послал деньги, прошло несколько месяцев. Мы утверждаем, что это события 42 г. Расположение материала в «Иудейских древностях» свидетельствует, что свой отъезд в Иерусалим Елена Адиабенская совершила до известных взаимоотношений Изата и Тиридата, которых мы коснемся ниже.

Описывая события 36 г., Тацит сообщает: «А Тиридат между тем с согласия парфян принял под свою руку Никефорий и Анфемусею и несколько других городов, которые, будучи основаны македонцами, носят греческие названия, а также Гал и Артмиду, исконные города парфян, и это было радостно встречено всеми, кто проклинал жестокость выросшего в Скифии Артабана и надеялся на легкий нрав получившего римское воспитание Тиридата.

Наибольшим поклонением окружила его Селевкия, могущественный, обнесенный стенами город, впавший в варварство и удерживающий устройство, которое дал ему его основатель Селевк. В нем избирают 300 богатых и известных своей мудростью граждан, которые образуют Сенат; есть гражданская власть и у простого народа. И когда между ними устанавливается согласие, они ни во что не ставят парфян, но если у них возникают раздоры, тогда и те, и другие стремятся заполучить их помощь против соперников, и те, поддержав одну из сторон, забирают власть над обеими. Это и случилось незадолго перед тем, в царствование Артабана, который, руководствуясь собственной выгодой, отдал простой народ в подчинение знатным, ибо управление, осуществляемое народом, создает свободу, тогда как господство немногих ближе к царскому произволу. Прибывшего к ним Тиридата они осыпали старинными царскими почестями, а также и теми, которые так щедро придумало новейшее время; вместе с тем они не скупились на подношения Артабану, по матери Арсакиду, а по отцу — безвестного происхождения. Управление Селевкией Тиридат предоставил народу. Затем, когда он стал обдумывать, в какой день ему торжественно вступить на престол, прибывают письма от Фраата и Гиерона, правителей наиболее значительных префектур, с просьбой немного повременить. Решив дождаться столь могущественных мужей, он тем временем отправился в Ктесифон, местопребывание парфянских властителей; но так как Фраат и Гиерон со дня на день откладывали поездку, сурена[110] в присутствии многих и под возгласы общего одобрения повязал голову Тиридата царскою диадемой» (Тацит. Анналлы. 6:41–42).

Для нас очень важны сведения о том, что в 36 г. Селевкия ушла из-под власти Артабана. В том же году Артабан восстанавливает свои права на престол. В 41 г. против него зреет заговор, с которым он при помощи Изата успешно справляется.

«Между тем парфянский царь Артабан узнал, что его сатрапы устроили против него заговор. Не считая себя безопасным среди них, он решил уехать к Изату, чтобы просить его о помощи и о восстановлении своем в царской власти, если это будет возможно. Таким образом, он поехал к нему в сопровождении своих родственников и слуг и встретился на пути с Изатом, которого он сам прекрасно знал, но который не знал его вовсе. Подъехав ближе, Артабан начал с того, что, по обычаю своей страны, пал ниц, а затем уже обратился к нему со следующими словами: „О царь! Не отвращай от меня, явившегося к тебе просителем, взора своего и не относись безучастно к моей просьбе. Меня постигло несчастие, я превратился из царя в частное лицо и теперь прибегаю к твоему заступничеству. Подумай о том, сколь непостоянна судьба, вспомни, что всех нас может постигнуть несчастие, и подумай о моей любви к тебе. Ведь если я буду покинут тобой без помощи, то могут явиться и другие, более смелые злоумышленники, которые восстанут против других царей“. Эти слова Артабан произнес со слезами на глазах и низко склонив голову.

Когда Изат узнал имя просителя и увидел его в таком жалком и измученном состоянии, то немедленно соскочил с коня и воскликнул: „Мужайся, царь, и пусть теперешнее несчастие не сокрушает тебя! Настоящая печаль твоя скоро сменится радостью. Во мне ты найдешь друга и товарища, который будет лучше, чем ты сам рассчитывал: или я верну тебе обратно твой парфянский трон, или предоставлю тебе собственный“.

С этими словами он предложил Артабану сесть на коня, а сам пошел пешком рядом с ним, чтобы оказать ему тем высокую честь. Артабан не мог равнодушно отнестись к этому, стал отказываться от предложенной ему чести и сказал, что обязательно сойдет с коня, если Изат, в свою очередь, не сядет на лошадь и не пойдет вперед. Изат, наконец, уступил его настояниям и также поехал верхом. Привезя затем гостя во дворец, он стал оказывать ему всевозможный почет, сажая его во время заседаний и обедов на первое место. При этом он не взирал на теперешнее его положение, но делал все это из уважения к его прежнему сану, отлично сознавая, что всякого человека могут постигнуть превратности судьбы. Вместе с тем Изат написал парфянам письмо, убеждая их вновь принять к себе своего царя Артабана, причем ручался им клятвенно и своим царским словом, что всем им будет дарована амнистия. Хотя парфяне и не отказывались вновь принять к себе Артабана, однако они ответили, что это им теперь невозможно потому, что они уже доверили власть другому лицу (его звали Киннамоном) и теперь опасаются, как бы среди них из-за этого не произошли волнения. Когда Киннамон узнал об этом ответе парфян, он немедленно сам написал Артабану (воспитанником которого он был; Киннамон отличался добрым и благородным сердцем), чтобы тот доверился ему и приехал назад получить от него обратно бразды правления. Артабан доверился ему и поехал. Киннамон же выехал ему навстречу, преклонился пред ним как пред царем, и сняв со своей головы диадему, возложил ее на голову Артабана.

Таким образом Артабан при содействии Изата вернул себе трон, которого раньше лишился благодаря своим сановникам. Он не забыл оказанных ему Изатом благодеяний, но старался воздать ему за это тем, что у парфян считается особенно почетным, а именно: он разрешил ему носить прямую тиару и спать на золотой кровати.

Эти привилегии принадлежали одним только парфянским царям. Вместе с тем он предоставил Изату также обширную и плодородную область, которую отнял у армянского царя. Имя этой области — Низибис; тут когда-то македоняне основали город Антиохию, прозванную Епимигдонийской» (И.Д. 20:3.1–3).

Однако в начале 42 г. Артабана предательски убивает его брат Готарз (Тацит. Анналы. 11:8).

Сын его, Вардан, вступает в борьбу с Готарзом. В 43 г. «по возвращении Вардана в Парфию, на 7-й год после своего отпадания, ему сдается Селевкия, так долго, к стыду парфян, от них ускользавшая». Затем Вардан посетил важнейшие префектуры; он был полон желания отвоевать Армению и предпринял бы такую попытку, если б легат Сирии Вибий Марс не грозил ему войною (Тацит. Анналы. 11:9-10).

Далее Тацит живописно описывает смерть Вардана около 45 г., незадолго до секулярных игр в апреле 47 г. (Тацит. Анналы. 11:1011). Впрочем, эти данные — только веха в хронологии, созданной Флавием и Тацитом.

Поскольку Вибий Марс был отозван Клавдием в 44 г., эта цитата из Тацита служит вторым подтверждением того, что эти события произошли в 43 г., — оба эти свидетельства делают совершенно несостоятельным утверждение Ренана о приезде Елены Адиабенской в Иерусалим в 44 г. По существу, Елена Адиабенская нокаутирует всю хронологию Ренана.

Теперь у нас достаточно материала, чтобы попытаться охарактеризовать события тех далеких времен.

В 41 г. Изат встречается с галилейским законоучителем и производит себе обрезание. Несколько месяцев Елена, принявшая иудаизм ранее, беспокоится о благополучии сына в связи с его неординарным поступком. Страна абсолютно спокойно восприняла это событие. И в конце 41 г. она изъявила желание поехать в город Иерусалим поклониться пользовавшемуся известностью храму Господа Бога и принести благодарственные жертвы.

Психологически весьма вероятно, что Елена, приняв новую веру, сразу же захотела посетить храм, а не сделала это несколькими годами позже. Расположение материала в тексте у Флавия и в Деяниях также подтверждает, что это событие произошло до 44 г. — года, когда был отравлен Ирод Агриппа I.

В Деяниях мы можем найти еще и четвертое косвенное подтверждение данной хронологии. В те дни пришли из Иерусалима в Антиохию пророки, и один из них, по имени Агав, встав, предвозвестил Духом, что по всей вселенной будет великий голод, который и был при кесаре Клавдии (Деян. 11:27–28).

Этот стих Деяний дает основание думать, что предсказание пророков было сделано еще при другом кесаре — Гае Калигуле, т. е. во второй половине 40 г., — тогда впечатление от текста существенно усиливается.

В конце 40 г. либо в начале 41 г., еще до смерти Гая Калигулы, Варнава приводит Павла в Антиохию. Чуть позже, может быть, через несколько месяцев, в Антиохию приходят пророки. В конце 41 г. либо в начале 42 г., в первый же год правления Клавдия, в Иерусалиме наступает голод, который застает Елена Адиабенская. Варнава с пожертвованиями отправляется в Иерусалим, и здесь наступает второй неизвестный период в жизни Павла. Лука не знает, что делал, как существовал Павел в Тарсе в течение пяти лет — с 36 по 40 г. — и чем он занимался в Антиохии с 42 по 48 г. Вероятнее всего, он продолжал проповеди, укрепляя первый очаг христианства. В Антиохии его любили.

С 44 по 46 г. наместником Иудеи был Куспий Фад. «Преемником Фада стал Тиберий Александр, сын александрийского алебарха Александра, который выдавался среди своих сограждан как знатностью своего происхождения, так и богатством. Вместе с тем алебарх отличался также благочестием, тогда как сын его не оставался верен древним традициям. В это же самое время случился в Иудее и тот большой голод, когда, как я рассказывал выше, царица Елена на большие деньги закупила хлеба в Египте и раздала его нуждающимся…» (И.Д. 20:5.2). Елена после приезда в Иерусалим оставалась в нем до смерти Изата примерно в течение 22 лет. И, бесспорно, оказывала благодеяния жителям Иерусалима в течение всего своего пребывания в городе. Иудеи не забыли благодеяний Елены. В центре города, в Акре, ей был построен дворец, который был сожжен при гибели Иерусалима. Сыновья, многочисленные родственники Изата и Монобаза жили в Иерусалиме и после смерти Елены и были пленены Титом, тогда же была разрушена и гробница Елены.

Тиберий Александр правил Иудеей с 46 по 49 г., когда он был отозван, а вскоре стал наместником (этнархом) Египта. В период его наместничества в Иудее отмечается вторая вспышка голода, вероятно, это 47–48 гг., и вновь Елена пришла на помощь голодающим. Флавий описывает два разных периода голода: первый — во время приезда Елены, второй — в период правления Тиберия Александра. Следует полагать, что голод прекратился к 48 г. Возможно, даже очень правдоподобно, что христианская община поддержала своих иерусалимских собратьев и в это время. В 48 г., когда голод окончился, в Антиохию вернулся Варнава вместе с Иоанном-Марком. Не следует преувеличивать период совместного миссионерства Павла и Варнавы, легко подсчитать, что их первое путешествие длилось около 7 месяцев (Деян. 13:4; 14:27).

Затем в 49 г. они были вместе на эпохальном совещании в Иерусалиме, а вскоре расстались. Как нам кажется, и Павел, и Варнава затаили в душе обиду, и у каждого из них был свой повод.

Варнаву легче понять. Он был, вероятно, единственным, кто принял и понял Павла 14 лет назад, в 36 г. Павел же, проживший около 9 лет в Антиохии, считал ее своей вотчиной, он осознавал свое лидерство в их связке и требовал подчинения, он — типичный лидер. Другой причиной их разногласия была идеология. Объективно говоря, Иерусалимская иудео-христианская община была мертворожденным ребенком. Нельзя было совместить общечеловеческие, масштабные цели Павла с приверженностью традициям остальных апостолов. Их миссии были безусловно полезны в плане нарождения новых ячеек христианства, однако после разрушения Третьего храма и уничтожения центра иудео-христианства остальные общины, независимо от направлений, должны были, словно кристаллы в мозаике, сложиться в некий новый конгломерат с новой идеологией. И здесь победа Павла была очевидной. Но до этого было его Послание к Галатам, где он просто забыл упомянуть о Варнаве.

Хронология жизни Елены Адиабенской.

Глава 23 Второе послание апостола Павла к Коринфянам

«В Дамаске областной правитель царя Ареты стерег город Дамаск, чтобы схватить меня; и я в корзине был спущен из окна по стене и избежал его рук» (2 Кор. 11:32). Эти строки Павел пишет коринфянам, вспоминая о своем первом путешествии. А началось оно так. «Савл же, еще дыша угрозами и убийством на учеников Господа, пришел к первосвященнику и выпросил у него письма в Дамаск к синагогам, чтобы кого найдет последующих сему учению, и мужчин и женщин, связав, приводить в Иерусалим» (Деян. 9:1–2)[111].

Опровергают ли эти строки нашу идентификацию? Мнение Александра Меня сводится к следующему: «Царь Арета получил от Калигулы г. Дамаск в 37 г., в 40 г. он умер. Следовательно, гонение Ареты на Павла произошло не позднее этого времени. Но поскольку наместник Ареты в Дамаске стал преследовать апостола через три года после обращения, то само его обращение можно датировать 35–36 гг.».

Нас не удовлетворяет это объяснение.

У Флавия сказано: «Арет на основании этого решил начать войну со своим зятем, именно на границах Гамалитиды. Собрав войско, обе стороны вступили в борьбу, причем вместо Арета и Ирода сражались их военачальники. В происшедшей тут битве все войско Ирода было уничтожено благодаря измене нескольких перебежчиков, которые примкнули к Ироду, принадлежа, собственно, к числу подданных тетрарха Филиппа. Ирод отписал об этом Тиберию. Император разгневался на действия Арета, послал Вителлию приказ объявить ему войну и представить ему Арета либо живьем, либо в оковах, либо прислать ему его голову» (И.Д. 18:5.1).

История взаимоотношений Ирода Великого и его потомков с Аретом такова. После смерти царя Аравии Обода некто Эней захватил трон и назвал себя традиционным для арабов именем Арет. Случилось это около 9 г. до н. э. Август, вначале гневавшийся на Арета за самовольный захват власти, затем несколько успокоился, отменил свое первоначальное решение о передаче Аравии в подчинение Ироду и утвердил за Аретом IV власть. Впоследствии отношения Арета с потомками Ирода складывались не совсем удачно. Враждуя с Архелаем, он послал в Птолемаиду (недалеко от Дамаска) пешие и конные отряды, участвовавшие совместно с римлянами в подавлении разбойничьих шаек и восставших иудеев. Затем между тетрархией Антипы и Аравией, находящейся к юго-востоку от Иереи, наступил недолгий мир. Дочь Арета IV — супруга Ирода Антипы. После того как Антипа отправил ее к отцу, враждебные отношения возобновились. Арет умер в 40 г.

Вряд ли мотивация мести за развод дочери, которую приводит Иосиф Флавий, в полной мере соответствует действительности. Истинная причина совсем другая: территория, власть и, естественно, старая вражда.

В 36 г. умер брат Ирода Антипы — Филипп, в течение 39 лет управлявший северо-восточной тетрархией, полученной им после смерти отца. Тиберий немедленно присоединил эти области к Сирии, а в 37 г. Калигула передал их своему другу Ироду Агриппе.

«Едва Гай сделался императором, как он освободил Агриппу из тюрьмы и назначил его царем над тетрархией Филиппа, который тем временем умер (34 г. до разр. хр.)» (И.В. 2:9.6). Детей у него не было. Жена его, Саломея, вскоре вторично вышла замуж в возрасте 26–27 лет. Согласно «Иудейским древностям», смерть его произошла на два года раньше. Однако Флавий прав именно в своей первой книге, а в «Иудейских древностях» — неточность. Тетрарх умер в начале 36 г. Более точная датировка не так принципиальна, однако ясно, что он умер в первом квартале 36 г., буквально за несколько дней до битвы с Аретом. Войну начал Арет. Ирод Антипа был об этом осведомлен, поскольку сумел подготовиться и собрать войско. Битва произошла в начале 36 г. Характерным для него стилем с оттенком презрения Флавий описывает военные действия, которые вели Ирод Антипа и Арет. Они не участвовали в битве, воевали их полководцы. Ирод Антипа не унаследовал воинского дарования своего отца. Арет одержал победу. У Ирода Антипы, отличавшегося апатией, не было ни сил, ни желания продолжать войну. Арет немедленно воспользовался ситуацией. Все провинции, лежащие к востоку от Иудеи, попали в сферу его влияния. Его представители оказались в Дамаске. Кесария Филиппова также видела его всадников. Ирод Антипа теперь в полной мере осознал потерю брата-союзника. Он уязвим с востока и северо-востока. Ежу остается только одно — апеллировать к Тиберию. Мы не знаем, какие аргументы, обвиняющие Арета, приводил Ирод Антипа в своем послании. Но Тиберия он убедил, в этом нет сомнения.

Луций Вителлин совместно с Павлом Фабием был консулом в 34 г. Через год их сменили Гай Цестий и Марк Сервилий, а во главе всего, что затевалось на Востоке, Тиберий ставит Луция Вителлия.

В 36 г. Вителлий готовит войну с Аретом. Но к этому времени Павел уже покинул Дамаск.

История первого и единственного посещения Павлом Дамаска заслуживает отдельного разговора. Выходец из фарисеев, за ученость называемый Славою Закона, раввуни Гамалиил I был внуком великого учителя Галлеля. По-видимому, определенное время он жил в Тарсе Киликийском, и Павел был его способнейшим учеником. Переехав в Иерусалим, он пригласил с собой Павла, побуждения его были самые лучшие. Выдающиеся способности Гамалиила позволили ему вскоре стать членом Синедриона. По некоторым данным, он в течение 32 лет был его председателем. Важно другое. Рвение, с которым Павел (Савл) преследовал инакомыслящих, позволяло ему без труда получить напутствие для поездки в любую местность империи. Им или ими был выбран Дамаск — столица Сирии. Наверное, мы никогда не узнаем до конца мотивацию Павла, первосвященника и Гамалиила. Может быть, географическое расположение Дамаска, находящегося в отдалении от морских трасс, говорило в пользу данного решения? Спокойствие сирийцев и отдаленность от моря служили гарантией того, что информация о грядущих событиях не расползется слишком быстро. Но, впрочем, это только версия.

Вителлий был готов к войне с Аретом весной 37 г., что свидетельствует о том, что свое распоряжение Тиберий отдал именно в 36 г. — в год смерти Филиппа. Накануне праздника Пасхи он двинул к границам Аравии два полновесных римских легиона и множество легковооруженных воинов и всадников, которые были ему предоставлены сирийскими и иудейскими правителями. Но войска совершили только один переход до Птолемаиды. Далее предстояло пересечь Галилею и Иудею, и, пока Вителлий решал этот вопрос, Тиберий умер. Власть перешла к Гаю Калигуле. Полномочий на продолжение войны у Вителлия не было, и он вернулся в Антиохию. Флавий пишет, что Арет, прекрасно понимавший бесперспективность войны с римлянами, гадал по полету птиц и пришел к выводу, что неприятель не дойдет до столицы Идумеи — Петры. Так и случилось.

Нет в литературе сведений о передаче Калигулой Дамаска Арету, да так и не должно быть. Дамаск — сирийский город, находящийся к северу от Иудеи, не был подвержен смутам и легко управлялся римскими наместниками в описываемый период — вначале Вителлием, а затем Петронием. Не было никакой необходимости Калигуле, первые годы правления которого были вполне разумны, отдавать часть своих владений какому-то мелкому царьку. Да и не в римских традициях это было. Другое соображение: Петра, бывшая столица Идумеи, находилась к юго-востоку от Иудеи, и, направляя своих посланников из Петры в Дамаск, Арету волей-неволей пришлось бы пересекать Иудею, что привело бы к новому обострению ситуации. Рим был заинтересован в спокойствии своих провинций, в равномерном поступлении налогов, а не в смутах.

Вопрос может стоять так: могли ли представители Арета по тем или иным соображениям находиться в Дамаске в 35 г. после его блистательной победы? Да, конечно, восток Иудеи был обнажен, границы владений Филиппа также охранять было некому.

Возможно и другое толкование. Бесспорно, весь Восток знал о поражении, которое потерпели войска Антипы и Филиппа. О нем говорили. Иудейская община Дамаска не могла не муссировать этот вопрос. Может быть, ассоциации 36 г., связанные с именем Арета, остались глубоко в сознании Павла, и он отразил их в своем послании? Но посещение Дамаска не могло происходить ни в 40, ни в 41 г. Вряд ли мы когда-либо узнаем мотивацию А. Меня, писавшего о передаче Дамаска Арету. Может быть, это просто неточность ученого?

В библейских источниках, кроме фразы Павла, упоминаний об Арете нет. Светоний и Тацит не приводят никаких сведений о нем. В «Иудейской войне» Флавий вскользь пишет о войне Ирода Антипы с Аретом, не приводя никаких деталей. Наиболее полная и единственная детальная информация об этих событиях содержится в «Иудейских древностях». Однако у Флавия есть одно интересное разночтение: это годы войны между Иродом и Аретом. В «Иудейских древностях» — 33–34 гг., в «Иудейской войне» — 35–36 гг. В первой книге историк пишет: «В происшедшей тут битве все войско Ирода было уничтожено благодаря измене нескольких перебежчиков, которые примкнули к Ироду, принадлежа, собственно, к числу подданных тетрарха Филиппа». Следовательно, в момент описываемых событий Филипп был еще жив. И далее по тексту: «Ирод написал об этом Тиберию. Император разгневался на образ действия Арета, послал Вителлию приказ объявить ему войну и представить ему Арета либо живым в оковах, либо прислать ему его голову». Но в 34 г. Вителлий еще выполнял свои консульские обязанности в Риме. Война с Аретом формально началась в 36 г., вернее, осенью 36 г., поскольку военные действия, к которым Вителлий был полностью готов, внезапно прекратились в марте 37 г., когда проконсул получил сообщение о смерти императора.

Интересующие нас события описаны у Флавия подробно. В 36 г., после смерти Филиппа, Тиберий присоединил его владения к Сирии, передав ей доходы от тетрархии. Весной 36 г. Ирод Агриппа уезжает в Рим. В сентябре-октябре 36 г. по приказу Тиберия его бросают в тюрьму. А в конце 37 г. Гай освобождает своего друга. «Возложил ему на голову диадему и провозгласил его правителем тетрархии Филиппа, к которой он присоединил еще тетрархию Лисания. Начальником стоявшей в Иудее римской кавалерии он назначил Марулла». В 38 г. Агриппа возвращается в Иудею.

Невозможно представить, чтобы Арет либо его наместники могли находиться в Сирии до последней войны с Иродом Антипой. Между его владениями в Аравии и Дамаском находилась римская Иудея и тетрархия Филиппа. Сразу же после поражения Ирода и смерти Филиппа отряды Арета стали беспрепятственно передвигаться по обширной области, вплотную граничащей с Сирией, и проникли в Дамаск. Общая граница Аравии с Сирией и Кесарией Филипповой постоянно вводила Арета в соблазн. Психологически, победив братьев, Арет просто обязан был вступить в Филиппову столицу, а там до Дамаска рукой подать. Письмо Ирода прояснило Тиберию ситуацию. Дальнейшее промедление могло изменить всю геополитическую ситуацию в этом и без того неспокойном регионе.

У Флавия мы находим подтверждение нашей версии. Обратимся еще раз к фразе: «Император разгневался на образ действия Арета…». На что мог разгневаться Тиберий? На поражение Ирода Антипы? Несерьезно это. Можно читать и перечитывать труды историков Древнего Рима, раннехристианских авторов. Евреи, впрочем, как и многие другие народы, покоренные римлянами, были для них варварами. Не делалась никаких поблажек и арабам. Исключение могло быть разве что для греков, без языка, религии, философии которых они обойтись не могли. Да и то Август приносил извинения Сенату, когда произносил фразу по-гречески.

Мелкая стычка двух варваров (имеются в виду Арет и Ирод) не могла, не должна была заинтересовать 75-летнего, все больше впадающего в маразм Тиберия. Другое дело — геополитика. Тиберий — талантливейший полководец эпохи. Август и он сделали максимум возможного для географического расширения империи, для укрепления ее границ. При всех своих недостатках, выявившихся в преклонном возрасте (это мог быть старческий маразм или сексуальные расстройства), Тиберий был всецело предан империи, заботам о ее границах и благосостоянии. Просто после поражения Ирода Арет осмелел. Его отряды заполонили Галилею, проникли в тетрархию Филиппа, дошли до Дамаска. Этот период мог длиться со второй половины 35 г. до первых месяцев 36 г.

Существует еще один довод в пользу данной гипотезы. Нам достоверно известны следующие периоды консульства:

Павел Фабий и Луций Вителлий — 34 г.

Гай Цестий и Марк Сервилий — 35 г.

Квинт Плавтий и Синет Пакиней — 36 г.

Поскольку в 34 г. Луций Вителлий выполнял в Риме свои гражданские обязанности, то назначение его в Сирию следует отнести к первой половине 35 г. Как свидетельствует Тацит, после этого под предводительством Вителлия начались две летние кампании 35 г. и 36 г. против парфян. Если быть более точными, то война окончилась весной 36 г.

Тиберий, верный своему принципу «разделяй и властвуй», создал треугольник правителей: Артабан-Тиридат-Митридат, на различии интересов которых римляне очень искусно играли. Артабан в начале 36 г. послал Тиберию в качестве заложника своего сына Дария. Этому предшествовала встреча Артабана и Вителлия у берегов Евфрата, а затем роскошный обед в палатке, специально сооруженной Иродом Антипой на середине моста. Едва обед закончился и положенные по такому случаю слова были произнесены, Ирод немедленно направил послание Тиберию, где подробно описал происшедшее. Вителлий, с присущей ему вальяжностью, не торопился информировать императора, он со своим войском неспешно отправился в Антиохию. Каковы же были его изумление и гнев, когда в Антиохии его ждало известие от Тиберия, что он полностью осведомлен о свершившемся событии. Флавий пишет: «Вителлий страшно рассердился, видя в этом поступке (Ирода) большее оскорбление, чем это было на самом деле». Т. е. весной 36 г. Вителлий сам палец об палец бы не ударил, чтобы помочь Ироду в чем-либо. Только приказ Тиберия либо покушение на свою проконсульскую должность со стороны Арета могли заставить его вновь объединиться с Иродом. Весной или в начале лета 36 г. Вителлий возвращается в Антиохию.

«Тогда же подвластный каппадокийцу Архелаю народ клитов, так как его заставляли, по принятому в наших провинциях обыкновению, подвергаться цензу и вносить подати, ушел в Таврские горы и там благодаря условиям местности успешно оборонялся от невоинственных царских войск, пока легат Марк Требеллий, присланный наместником Сирии Вителлием с четырьмя тысячами легионеров и отборными вспомогательными войсками, не окружил осадными сооружениями два холма, на которых засели варвары (меньший из них называется Кадра, другой — Давара), и не вынудил силой оружия к сдаче дерзнувших на попытку прорваться и, отрезав воду, — всех остальных» (Тацит. Анналы. 6:41). Эта цитата из Тацита интересна по многим причинам. Речь идет о каппадокийском царе Архелае, по-видимому, родном брате Глафиры, жены Александра — сына царя Ирода. Во-вторых, другие провинции наряду с Иудеей также испытывали бремя податей и время от времени возмущались. И в-третьих, Луций Вителлий со всей серьезностью отнесся к этой кампании, передав войску осадные орудия.

Вряд ли кампания длилась меньше трех месяцев, и не похоже, чтобы Вителлий был готов к войне на два фронта, географически диаметрально противоположных: один — на северо-западе, другой — на юго-востоке. Кампанию с каппадокийцами он, вероятнее всего, завершил к осени 36 г., после чего стал готовиться к войне с Аретом.

В 36 г. в Риме разразился ужасный пожар. Тацит пишет: «Для определения понесенных каждым домовладельцем убытков были избраны мужья четырех внучек Цезаря — Гней Домиций, Кассий Лонгин, Марк Виниций, Рубеллий Бланд, и к ним добавлен, по назначении консулом, Публий Петроний». Здесь мы впервые встречаемся с Публием Петронием — будущим наместником Сирии.

С Вителлием мы расстаемся в Иудее, где его в первой половине апреля застало сообщение о смерти Тиберия. Флавий пишет: «На четвертый день (от начала Пасхи 37 г.) он получил письменное сообщение о смерти Тиберия и потому заставил население присягнуть на верность императору Гаю Калигуле. Вместе с тем он отозвал также свое войско и распустил его на зимние стоянки, так как теперь, с переходом престола к Гаю, Вителлий не имел полномочий продолжать войну. Рассказывают, что и Арет при известии о походе Вителлин стал гадать по полету птиц и пришел к заключению, что неприятельское войско не дойдет до Петры: из военачальников сторон умрет либо тот, кто начал войну, либо тот, кто отдал приказание к выступлению войск, либо тот, против кого направлен весь поход» (И.Д. 18:5.3).

Так завершилась несостоявшаяся война Рима с Аретом. Событие в целом малозначащее, поскольку ни Тацит, ни Светоний о нем ничего не пишут. Об Арете не упоминает и Флавий. Примерно в это же время (апрель 37 г.) Гай назначает начальником стоявшей в Иудее римской кавалерии Марулла, который сменяет Марцелла. Вителлий остается в Иудее до 39 г., потом его отзывают. «Разгневанный тем, что одни иудеи так презирают его, Гай послал в Сирию легата Петрония, преемника Вителлин» (И.Д. 18:8.2). Тацит пишет: «Мне известно, что об этом человеке в Риме ходила дурная слава и что он оставил по себе позорную память, но провинциями он управлял с поистине древнею доблестью!» Нет, ничем не запятнал себя перед Римом Луций Вителлий. Мы забыли, как нам кажется, один очень важный элемент этого исторического отрезка времени. Вителлий сравнительно недавно прибыл из Рима. Император поручает ему ответственнейшую миссию — войну с парфянами. А как же Понтий Пилат? Очевидно, что дружеских отношений у них не было. Идет 36 год, наверное, осень. И тут Пилат совершает поступок совершенно неоправданный, если учитывать его десятилетнее пребывание в Иудее.

«Также и самаряне не удержались от возмущения. Их смутил некий лживый человек, который легко во всем влиял на народ. Он побудил их собраться на гору Гаризим, которую они считают особенно священною. Тут он стал уверять пришедших (отовсюду) самарян, что покажет им зарытые здесь священные сосуды Моисея. Самаряне вооружились, поверив этой басне, и расположились в деревушке Тирафане. Тут к ним примкнули новые пришельцы, чтобы возможно большею толпою подняться на гору. Однако Пилат предупредил это, выслав вперед отряды всадников и пехоты, которые, неожиданно напав на собравшихся в деревушке, часть из них перебили, а часть обратили в бегство. При этом они захватили также многих в плен. Пилат же распорядился казнить влиятельнейших и наиболее выдающихся из этих пленных и беглецов.

Когда этим дело кончилось, представители верховного совета самарян явились к бывшему консулу Вителлию, который теперь был прокуратором сирийским, и стали обвинять Пилата в казни их погибших соплеменников, говоря, что последние пошли в Тирафану вовсе не с целью отложиться от римлян, но для того, чтобы уйти от насилия Пилата. Тогда Вителлий послал Марцелла, одного из своих приближенных, в Иудею, чтобы принять там бразды правления, Пилату же велел ехать в Рим для ответа пред императором в возводимых на него обвинениях» (И.Д. 18:4.1–2).

Неубедительно и более чем странно выглядит эта история в изложении Флавия. Немыслимо, чтобы Пилат за решение толпы самаритян подняться на гору из тех или иных побуждений прибег к оружию. Факт своего вооружения самаритяне не отрицают. По их утверждению, конфликтовать с римлянами они не собирались, и это может быть правдой, — зачем же вооружаться?

Вернемся к событиям, последовавшим вскоре после смерти Ирода. Вся Иудея, и это естественно, приходит в волнение. Происходят столкновения с римлянами. Вар направляет два легиона из Сирии в Иудею. «Войска, высланные вперед, получили приказание спешить в Птолемаиду. Между прочим, когда он проходил через город Верит, жители дали ему вспомогательный отряд в полторы тысячи человек. Равным образом и царь каменистой Аравии, Арет, который из вражды к Ироду сдружился с римлянами, послал ему довольно значительные пешие и конные отряды. Когда же вся рать собралась в Птолемаиде, он дал часть ее своему сыну и одному из своих друзей для того, чтобы они начали войну с галилеянами, населяющими окрестности Птолемаиды. Было совершено нападение, и враги были обращены в бегство. Затем был занят город Сепфорис, жители его проданы в рабство, а город сожжен. Сам Вар во главе всего войска двинулся к Самарии, но не причинил этому городу никакого вреда, так как жители его не принимали участия в смутах» (И.Д. 17:10.9).

Примерно через 40 лет стареющий Арет вновь разоряет северные границы Иудеи, проникая в страну из Сирии и с востока.

В принципе, волнения на севере страны, поражение Ирода мало беспокоят Пилата, но некий самаритянин, возмущающий толпу, уповает на бесценные сокровища Моисея. С их помощью можно добиться прекращения зависимости от иудеев. Не так уж важно, от кого собираются освобождаться самаритяне. Практически наверняка их несостоявшиеся волнения были направлены против иудеев, ведь не иудеи, а они носители истинной веры.

Время для мятежа более чем благоприятное. Остатки войск Ирода Антипы практически не готовы к организованному сопротивлению. Арет обещает свою помощь. Но пока Вителлий обстоятельно готовит свою кампанию против Арета, Пилат быстро принимает решение. Мятеж, не успев зародиться, подавлен. Со всех позиций и по любым меркам прокуратор абсолютно прав, но в дело вмешивается политика. Вителлию просто необходимо поставить во главе Иудеи своего человека, и он делает это. Повод найден.

В этой истории интересно одно: вне конкретной исторической ситуации, а именно стычек с Аретом и ослабления Иудеи, законопослушные самаритяне не решились бы на мятеж.

Могло ли быть, чтобы захват Сирии мелким арабским правителем прошел мимо внимания историков?

До 39 г. Сирией правит достаточно жесткий и умудренный сановник — Вителлий. Затем, уже по возвращении в Рим, он прослыл лизоблюдом, стараясь заслужить благоволение Гая. А так ли это? Зная умопомрачение последнего, возможно, он просто отвоевывал право на жизнь. Затем его сменяют Петроний и далее Марс. В этой хронологической ткани нет ни одной трещины, куда бы мог вклиниться правитель далекой Аравии.

Версия Ренана.

«Когда Иерусалимскую Церковь разогнали, ярость его (Павла) обрушилась на соседние города. Его приводили в бешенство успехи новой веры. Узнав, что в Дамаске образовалась группа верных, он испросил у первосвященника Феофила, сына Анны, верительную грамоту в синагогу этого города с полномочием задержать там всех неблагонамеренных людей и привести их связанными в Иерусалим.

Этот возмутительный произвол объясняется падением со смертью Тиберия римского авторитета в Иудее. Царствовал сумасшедший Калигула. Администрация расползалась по всем швам. Все, что теряла гражданская власть, захватывал фанатизм. Со времени отставки Пилата и уступок, которые сделал туземному населению Луций Вителлий, приняли за правило предоставлять евреям управлять страной на основании местных законов. Тысячи местных тиранов не замедлили воспользоваться такою слабостью и беспечностью верховной власти. В это время Дамаск только что перешел в руки царя Арета, имевшего свою резиденцию в Петре. Сама судьба покровительствовала этому храброму и могущественному государю. Разбив наголову Ирода Антипу, он устоял и перед римскими войсками, которыми командовал императорский легат Луций Вителлий. Весть о смерти Тиберия (16 марта 37 г.) неожиданно заставила Вителлия отступить. Арет овладел Дамаском и посадил там своего этнарха (наместника)»[112].

Проанализируем цитату.

В Деяниях действительно сказано: «Савл же, еще дыша угрозами и убийством на учеников Господа, пришел к первосвященнику и выпросил у него письма в Дамаск к синагогам» (Деян. 9:1–2). Имя первосвященника не называется, с таким же успехом это мог быть Каиафа или Анна.

Никакого ослабления римской власти сразу же после смерти Тиберия не произошло. Наоборот, после приезда Вителлия в Иерусалим и вплоть до известных событий со статуей Калигулы, т. е. до 40 г., в Иерусалиме сохранялось относительное спокойствие. Совершенно непонятно, на основании чего Ренан решил, что в это время власть Рима в Иудее ослабла. А бывшие владения Филиппа получили нового властителя (Ирода Агриппу).

Арет действительно в самом начале 36 г. разбил Ирода Антипу, но о том, чтобы он устоял перед войсками Вителлия, не могло быть и речи. Судьба просто не дала им возможности сразиться. Весть о смерти Тиберия действительно заставила Вителлия вернуться с войсками в Антиохию в апреле-мае 37 г. «Но это не было отступление. Просто у него не было санкций на продолжение войны. Через четыре года после смерти Гая Клавдий издал указ, которым утверждал за Агриппою власть, дарованную ему Гаем, причем отзывался о царе в весьма лестных выражениях. Он прибавил к его владениям все области, которыми правил дед Агриппы Ирод Великий, а именно Иудею и Самарию. Эти области он отдал ему как принадлежащие ему по праву рождения. Кроме того, Клавдий предоставил ему еще Авилу, которой управлял некогда Лисаний, и всю местность в пределах Ливанского хребта. Затем он на форуме в Риме заключил клятвенный союз с Агриппою. Антиоху он подарил отнятые у него владения, а именно часть Киликии и Коммагену. Вместе с тем он освободил также алебарха Александра (Лисимаха), который навлек на себя гнев Гая и томился в темнице; он был с ним издавна дружен, тем более, что тот заведовал делами его матери Антонии. Сын этого алебарха женился на дочери Агриппы, Беренике. Когда Марк — так звали сына алебарха — умер, Агриппа выдал его вдову за своего брата Ирода и упросил Клавдия предоставить Ироду царство Халкидское» (И.Д. 19:5.1).

Следует добавить, что, по Полибию (5:71.2), Авила — столица области Авилены в Келесирии недалеко от Дамаска.

Вояж Apera в Дамаск мог длиться от двух до восьми месяцев, не более. На первых порах это были просто конные рейды в цивилизованный, мирный, многонациональный город. Затем Арет назначил своего наместника, причем вся процедура передачи власти происходила без кровопролития и абсолютно безболезненно. Небольшая римская администрация наверняка успела покинуть город. Так же незаметно римляне вернули Дамаск.

Арет совершенно не планировал воевать с Римом и не занимался вандализмом. Уместно сравнить этот очень краткий период истории с временным завоеванием парфянами Сирии в 38–39 гг. Мы без труда находим описание этого события. Тит Ливий планировал дать развернутое описание войны с парфянами[113]. Анней Флор пишет, что после поражения парфян «Сирия была возвращена Риму без войны»[114]. Но наиболее интересно описание этого периода Флавием. Оно нечетко, невнятно, но совершенно логично. Пристало ли ему, военнопленному, снявшему цепи только после того, как Веспасиан стал Цезарем, писать о поражениях римлян, даже временных? Не следует забывать, что и Тит, и Домициан редактировали его книги. Может быть, и в данном случае завуалированность сообщений Флавия имеет ту же природу.

Чтобы проникнуть в Дамаск, Арету приходилось бы каждый раз вторгаться в Иудею, где стояла римская конница Марулла и которой правил Ирод Антипа (до своего отъезда в Рим), а далее пересекать владения Ирода Агриппы, дарованные ему Гаем в 37 г. В Сирии же его ждал Луций Вителлий. Реальна ли подобная ситуация? Кстати, после несостоявшейся войны 37 г. Арет исчез со страниц книг Флавия.

И еще один небольшой эпизод, характеризующий нравы римских сановников. Через несколько лет после того как владения Агриппы значительно расширились, Петрония сменил Марс и стал наместником Сирии. Агриппа, чья популярность в народе значительно возросла, направился в Тивериаду. «В это время Агриппа пользовался уже большим уважением в глазах прочих царей. Поэтому к нему сюда съехались Антиох, царь Коммагены; Сампсигерам, царь эмесский; Полемон, владетель Понта, и, наконец, его собственный брат Ирод, царь халкидский. Всех этих лиц Агриппа принял радушно и любезно, выказывая тем самым большое великодушие, почему эти цари и считали его достойным своего почетного посещения. Пока гости еще были у него, прибыл сирийский наместник Марс. Желая почтить в его лице римлян, царь Агриппа выехал ему навстречу за семь стадий от города. Впрочем, этот же самый поступок его относительно Марса послужил поводом к недоразумению. Дело в том, что Агриппа выехал к нему навстречу в сообществе прочих гостивших у него царей. Однако это согласие между последними и такая их дружба показались Марсу подозрительными, так как он полагал, что столь тесное общение нескольких правителей между собой не может быть особенно полезно в римских интересах. Поэтому Марс вскоре послал к каждому из царей по одному из своих приближенных и советовал каждому немедленно вернуться в свою область. Агриппа отнесся к этому поступку Марса с крайним неудовольствием, и с тех пор между ними установились дурные отношения» (И.Д. 19:8.1).

В общем-то безобидную пирушку царей этого региона римский наместник пресек четко и решительно. Политика Рима требовала одного — сохранения геополитического равновесия. Возможно ли, чтобы Арет часто пересекал две враждебные провинции и делил власть со знатным и умудренным жизненным опытом Луцием Вителлием? Нет, это — миф…

Невозможно вклинить Арета в сонм правителей Дамаска хотя бы на короткий отрезок времени после 36 г. Слишком много внимания уделяли Тиберий и Гай этой провинции. Знатных и умелых римлян назначали они руководить Сирией.

И последняя гипотеза, основанная на случайном совпадении фактов. «Жители Дамаска из ненависти к Птолемею, сыну Меннея, призвали к себе Арета и назначили его царем Келесирии. Последний пошел против Иудеи, разбил Александра в одном сражении, но после состоявшегося мирного соглашения отступил» (И.В. 1:4.7). Здесь речь идет об Apere I, воевавшем с Александром Яннаем в 79 г. до н. э. Но, признав эту версию, мы отказываем в авторстве послания Павлу. Тогда это был другой автор…

Мы просто не находим другого хронологического отрезка, кроме конца 35 — начала 36 г., когда представители Арета могли быть в Дамаске и когда Павел был вынужден покинуть город. В Атласе библейской истории есть фраза: «Около 34 г. фарисей Савл (Павел), яростный противник новой секты, отправившийся в Дамаск, чтобы арестовать там верующих в Иисуса, сам на пути обратился в христианство»[115]. Мы с полной уверенностью можем скорректировать эту дату. Событие происходило на два года раньше…

Обобщим наши рассуждения. Застарелая вражда между потомками Ирода и Арета передается из поколения в поколение. Любовь Ирода Антипы к Иродиаде расшевелила тлеющее пламя вражды Арета к Ироду, возможно, это было проявлением извечной вражды потомков Исаака и Исава. Перея, находившаяся под управлением Антипы, — постоянный и естественный раздражитель для Арета, объект его набегов. Надо думать, что небольшая тетрархия Ирода Антипы (Галилея и Перея) и так не приносили ему достаточных доходов, а постоянные набеги Арета просто разоряли его. У Арета хватило ума не вторгаться в Иудею, находившуюся под римским протекторатом, так что повода у римлян для вмешательства в «разборки варваров» не было. В 35 г. произошло сражение между объединенными войсками Ирода Антипы и его брата Филиппа. Один из приближенных Филиппа совершает предательство, и войска братьев терпят поражение. После этого обширнейшая область, включающая Десятиградие, находящееся под римским протекторатом, Галилею, Перею, Кесарию Филиппову отошли под власть Арета. Этот небольшой, но блестящий период правления царя Набатеи замалчивается как Тацитом, так и Флавием. Может быть, надвигающаяся война с парфянами, а возможно, и дерзость Арета требуют твердой руки в Сирии. В 35 г. наместником Сирии назначен Вителлий. Никто не отказывал отцу будущего императора в воинской доблести, и дипломатом он был отменным. Победа над парфянами, вечными врагами римлян, гораздо более престижна, чем стычка с каким-то мелким царьком. Вителлий собирает все силы и направляется на северо-восток (в Парфию). Ирод Антипа, также поднаторевший в дипломатии, бросает на произвол судьбы своих подданных, сохранивших во многом ессейские традиции и со времен Крестителя не почитавших тетрарха. Он справедливо считает, что римляне могут помочь ему сохранить власть в тетрархии. В общем он был прав. После ухода практически всех сирийских легионов в Парфию и присоединившихся к ним остатков войск Ирода руки у Арета развязаны. Он не только владеет территорией Сирии, но и, продвигаясь на север от Кесарии Филипповой, захватывает Дамаск и удерживает его от 6 до 8 месяцев (лето 35 г. — весна 36 г.). Это время, когда Павел вынужден бежать из Дамаска.

Попутно возникает вопрос: а чем, собственно, прогневал Павел этнарха Дамаска? Арет IV безусловно был неординарной личностью и, судя по Флавию, отчетливо понимал бесперспективность глобальной войны с Римом. Конные набеги — одно, а затяжная война с дисциплинированными римскими когортами — нечто иное. Этнарх Дамаска, видимо, как и Арет, вполне осознавал, что он временщик. Его основной целью могли быть сбор налогов либо прямой грабеж населения. Здесь у нас обильное поле для гипотез. Можно допустить, что Павел в своих проповедях выступил против действий этнарха, но, на наш взгляд, более правдоподобна другая гипотеза. В сущности, Павел в своих посланиях ни разу не нарушил хронологию. Правильнее сказать, что его тексты дошли до нас без существенных купюр и ошибок переписчиков. Может быть, во время кратковременного правления Арета, когда коридор в Аравию был открыт, Павел совершил первую весьма краткосрочную вылазку? «И не пошел в Иерусалим к предшествовавшим мне апостолам, а пошел в Аравию и опять возвратился в Дамаск» (Гал. 1:17).

Развивая этот тезис, следует полагать, что первая и единственная проповедь Павла в Аравии вызвала резко негативный отклик у немногочисленных слушателей и у Арета, которому через несколько дней донесли о происшедшем. Павел был вынужден бежать в Дамаск, где его настиг гнев правителя. Об этом неудавшемся вояже больше нигде сведений нет, да и Павел уже никогда больше не делает попыток направиться на восток.

Красочные письма Ирода, обрисовывающего ситуацию в Сирии и Галилее в очень мрачных тонах, находят отклик у Тиберия. Он отдает приказ Вителлию наказать непокорного Арета. Однако Арет еще до возвращения войск Вителлия спешно ретируется из бывшей тетрархии Филиппа, которая с 36 г. (после смерти Филиппа) стала частью провинции Сирии. Его отступающие войска оккупируют тетрархию несчастного Ирода Антипы, который по-прежнему ничего не может противопоставить Арету. Царю Аравии «везет». Вителлий неожиданно вступает в борьбу с клитами. И эта война длится все лето 36 г. Воевать на два фронта Вителлий не хочет, не видит необходимости. Тетрархия Ирода Антипы его не волнует. С учетом их отношений он затягивает кампанию на Востоке. Арет тонко чувствует настрой прокуратора Сирии. Самаритяне, находящиеся под прокураторством Понтия Пилата, так или иначе реагируют на присутствие войск Арета, тем более, что в ту далекую пору граница являлась понятием условным. Весть об их волнении доходит до ушей прокуратора, и в один из осенних дней 36 г., когда они собираются на горе Гаризим, он принимает превентивные меры…

А война Apera с Римом так и не состоялась…

Чтобы завершить картину, обратимся к нумизматике. В доказательство пассажа о захвате Аретом Дамаска Ренан[116], приводит сведения, что в серии римских монет Дамаска оказывается пробел на всё царствование Калигулы и Клавдия (Eckhel. Doctrina num vet. Ч. 1, т. III, с. 330).

Ренан, как это часто с ним бывает, неточен в цитировании, и эта маленькая неточность создает видимость проблемы, которой не существует. Царь набатеев Арет, речь идет, вероятно, о прадеде Арета IV, враждовавшего с Иродом Антипой, стал царем Келесирии, которого призвали на царство войска, занимавшие Дамаск (И.Д. 13:15.2). Произошло это около 80 г. до н. э. Потомки его по традиции тоже получали имя Арет. Покорение Помпеем Сирии и Иудеи положило конец протекторату набатеев над Сирией и Дамаском. Поход Марка Скавра, полководца Помпея, на аравийскую Петру завершился перемирием. Город устоял. (И.Д. 14:5.1). Габиний около 55 г. до н. э. наголову разбил набатеев, хотя неизвестно, захватил он их столицу Петру или нет. С этой поры нет никаких сведений о протекторате набатеев над Дамаском. Монеты с надписью «Царь Арета — друг греков» действительно печатались (Eckhel. 3, 330; Liynes, Rev. de munism. 1858, p. 311).

Моммзен предполагает, что монеты могли быть отчеканены близ Дамаска, но это только версия, поскольку Дамаск обычно чеканил монеты с изображением римских императоров.

«Мельхиор де Вогюэ (Melanges d’arch. orientale арр., p. 33) указал на то, что в период между правлениями Тиберия и Нерона, точнее, между 62 и 33 гг. до н. э. (Sauley. Num. de la terra sainte, 36), отсутствуют императорские монеты из Дамаска, и к тому периоду относил правление в Дамаске набатеев, причем предполагал, что император Гай, проявляя свое благосклонное отношение к этому арабскому князю, как и ко многим другим ленным князьям, отдал ему Дамаск в ленное владение. Но подобного рода пробелы в монетах представляют собой довольно частое явление и не требуют столь углубленных объяснений. Поэтому приходится отказаться от попытки найти какой-либо хронологический опорный пункт для истории Павла в самоуправных действиях царя набатеев в Дамаске и вообще отказаться определить время пребывания Павла в этом городе»[117].

Свидетельство Моммзена очень важно для нас. Он располагал тем же объемом нумизматической информации, что и Ренан. Объективная информация заключается только в том, что в Дамаске не были найдены римские монеты с 62 по 33 г. до н. э. Но это не период Калигулы и Клавдия, как неудачно эти даты интерпретирует Ренан. Не найдены монеты и с 33 по 37 г., когда империей правил Тиберий, вполне лояльно относившийся к потомкам Ирода. Объяснение Моммзена наиболее правдоподобно. Отсутствие монет этого периода в Дамаске ровным счетом ничего не доказывает, тем более что они чеканились в соседней Иудее.

И.Д. Амусин[118], ссылаясь на раскопки 1969 г. археологической экспедиции под руководством П. Бар-Адона и открытие третьего кумранского поселения — Айн-эль-Хувейр, свидетельствует о находке монет, датируемых временем Ирода, Архелая и Агриппы I (37 г. до н. э. — 44 г. н. э.), что говорит о том, что те гигантские потрясения, которые претерпела Иудея с начала правления династии Иродов, не повлияли на чеканку монет и вряд ли чеканка монет прекратилась в Дамаске на сколько-нибудь длительный период начиная с 33 г.

Глава 24 Путешествия апостола Павла

В 48 г. Варнава возвращается в Антиохию вместе с Иоанном-Марком. Прошло 5 или 6 лет с тех пор, как он отправился в Иерусалим. Безусловно, поскольку он привез денежную помощь — первый взнос, полученный новой Иерусалимской общиной от периферийной Церкви, он был принят с распростертыми объятиями. Деньги поступили в период голода, как они были кстати! И другое — рассказы Варнавы об успехах веры в Антиохии были встречены одобрением. Возможно, Варнава бессознательно, в силу того, что он был здесь, он был из своих, иерусалимских, присвоил себе часть лавров Павла. Сточки зрения психологии, это вполне оправдано. 5-6-летнее пребывание в Иерусалиме не могло не сказаться на мировоззрении Варнавы — оно стало более консервативным, более склонным к традиционному иудаизму. Это пик славы Варнавы, и он невольно должен был преисполниться собственной значимости. Это отнюдь не означает, что чувства его к Павлу на этом этапе притупились либо претерпели изменения. По-прежнему он замечательно относится к Павлу, осознавая его гений. Но тут еще одно обстоятельство. Петр знакомит его с Иоанном-Марком, сыном Марии, в доме которой Петр так часто любил бывать. Мария — подруга Петра, и юноша для него много больше, чем просто молодой человек. Всю свою невостребованную отцовскую нежность Петр переносит на Иоанна-Марка. Естественно, взгляды молодого человека ничем не отличаются от мировоззрения Петра, они — его отражение.

Рассказы Варнавы будоражат воображение молодого человека, к которому Варнава тоже привязался. Иоанн-Марк упрашивает Варнаву взять его с собой и без труда получает согласие от Петра, матери и Варнавы.

Легко рассчитать, что прибывают они в Антиохию где-то в августе-сентябре 48 г. Если б это была первая половина года, Лука, скорее всего, отнес бы событие, как он делает это не раз, к одному из значимых праздников — Пасхе либо Пятидесятнице.

Думается, что встреча Варнавы и Павла была сердечной. В отношении Иоанна-Марка у Павла нет ни положительных, ни отрицательных эмоций. Время покажет. Для него Иоанн-Марк — просто молодой человек. В Антиохии за эти годы у Павла появился круг почитателей, учеников, которые безоговорочно признают его лидерство. Это Симеон Нигер, Луций Киринеянин и родственник Ирода Агриппы — Менахем.

Они, Варнава и Павел, обмениваются новостями, постятся. Во время одного из постов один из них либо оба чувствуют Озарение. Они должны нести веру дальше. Для них это непростое решение. В течение многих лет их мир был замкнут в системе Антиохия-Иерусалим. В большей мере это решение потребовало мужества от Павла, поскольку в Антиохии он достиг всего. Это его епархия, он здесь почитаем. В октябре либо ноябре Павел, Варнава и Иоанн-Марк отправляются в Селевкию, а затем на Кипр. Варнава — выходец с Кипра, и у него были все основания убеждать Павла начать свою миссионерскую деятельность именно с этого острова, где у Варнавы были родственники и, вероятно, почитатели. Никаких доводов против Кипра у Павла не было, он прекрасно понимал, что лучше начать свою деятельность с мест, где, по крайней мере, есть кров и пища. Климат Кипра с его ужасающей летней жарой прекрасно известен Варнаве, и для начала миссии осень, когда жара спала и собран урожай, — лучшее время. В октябре либо ноябре 48 г. начинается их проповедь в Саламине. Они обходят весь остров, благо благодаря связям родственников Варнавы их путешествие не обременительно. Трудно установить, сколько времени провели они в Антиохии. Вероятно, 3–4 месяца. Во-первых, на Кипре, среди родственников Варнавы, бесспорно, гордившихся им, вести проповедь было просто. Число слушателей множилось. С ними пожелал встретиться проконсул Кипра Сергий Павел. Сам факт этой встречи — огромный успех молодого христианства. Невероятно, чтобы беседа двух иудеев с римским проконсулом произошла через несколько недель или месяцев после их прибытия. Должно было пройти много времени — 3–4 месяца, прежде чем проконсулу донесли, что проповеди Варнавы и Павла собирают огромное количество народа. Иоанн-Марк, надо полагать, не проповедовал, он учился, старался понять, что имеет в виду Павел в своих неординарных и эмоциональных высказываниях.

По-видимому, на Кипре в это же время и не без успеха пророчествует и другой иудей — Вариисус Елима. Проконсул желает выслушать обе точки зрения. Деяния гласят, что Павел, который в отличие от Варнавы обладал Даром, произнес: «И ныне вот, рука Господня на тебе: ты будешь слеп и не увидишь солнца до времени. И вдруг напал на него мрак и тьма, и он, обращаясь туда и сюда, искал вожатого» (Деян. 13:11). Надо думать, что это произвело огромное впечатление на Сергия Павла.

Не то чтобы он принял веру, для чиновника его ранга и положения это было невозможно. Немедленно бы последовал донос в Рим, и он бы лишился своего поста. Однако духовная мощь новой религии произвела на него огромное впечатление. Кроме того, проконсул небезосновательно мог предположить, что гораздо лучше, чтобы иудеи да и примкнувшие к ним свободно излагали свои воззрения, чем устраивали бунты. Подобная точка зрения полностью совпадала с политикой Клавдия. Проконсул высказал свое благорасположение Павлу и Варнаве. На этом их миссия на Кипре была завершена. Их ученики и последователи вполне могли нести новую веру и самостоятельно.

Весной, в феврале либо марте, они покинули Кипр, отплыв из Пафа в Пергию. Здесь происходит конфликт между Павлом и Иоанном-Марком, всецело преданным Петру. Павел прекрасно разбирается в людях. Он понимает, что Иоанн-Марк — из другого, ортодоксального мира. Никогда проповеди Павла не разбередят его душу. Он чужой. В свою очередь, ортодоксала Иоанна-Марка речи Павла приводят в ужас. Он почитает Варнаву; его сдержанные проповеди, исполненные в духе конформизма, так же как и Послание к Евреям, приписываемое ему, гораздо менее ярки, чем послания Павла, но приемлемы для Иоанна-Марка. Он понимает, что для распространения веры необходимо идти на уступки, но не настолько же! Он возвращается в Иерусалим. Варнава искренне огорчен, но примирить Павла и Иоанна-Марка он не в состоянии.

Пергия — просто порт. Павел и Варнава в нем не задерживаются и сразу же направляются в Антиохию Писидийскую. В городе их встретили доброжелательно. Руководители синагоги дали им полную возможность выступить перед иудеями. Субботняя проповедь Павла имела огромный успех. Она приведена в Деяниях полностью. Слух о новых проповедниках распространился с огромной быстротой. «В следующую субботу почти весь город собрался слушать слово Божие» (Деян. 13:44). На проповедь пришли как евреи, так и неевреи. Часть иудеев с ортодоксальным мышлением была просто в шоке от такого понимания веры. Павел и Варнава изложили свою позицию. «Ибо так заповедал нам Господь: „Я положил Тебя во свет язычникам, чтобы Ты был во спасение до края земли“» (Деян. 13:47). Призывы Павла и Варнавы и их монологи о главенствующей роли иудеев в распространении Слова Божия имели лишь ограниченный успех у ортодоксов. Как это принято в иудейской среде, начались дискуссии.

Шло время. «И слово Господне распространялось по всей стране» (Деян. 13:49). В Антиохии они, с учетом переездов, были 1,5–2 месяца. После чего партия ортодоксалов победила, и Павел с Варнавой были изгнаны из Антиохии. «Они же, отрясши на них прах от ног своих, пошли в Иконию» (Деян. 13:51). Был, скорее всего, апрель 49 г.

В Иконии сценарий действий в Антиохии повторился один к одному. «В Иконии они вошли вместе в иудейскую синагогу и говорили так, что уверовало великое множество Иудеев и Еллинов» (Деян. 14:1). «…Они пробыли здесь довольно времени…» (Деян. 14:3). Можно смело утверждать, что не менее месяца, а затем наступил извечный конфликт с ортодоксальной партией. Павла и Варнаву предупреждают о том, что их хотят побить камнями, и они покидают Иконию. Идет май 49 г. После Иконии путь Павла и Варнавы: Листра-Дервия-Листра-Антиохия Писидийская-Писидия-Памфлия-Атталия. Оттуда они отплыли в Антиохию. Пешком они прошли около 600 километров, на что ушло примерно 1,5 месяца. В каждой вновь созданной Церкви они постились, назначали пресвитеров, общались и корректировали воззрения вновь уверовавших. Если в среднем положить по неделе на каждый город, то получается около 2 месяцев, а всего они в дороге пробыли около 3,5–4 месяцев и вернулись в Антиохию, скорее всего, в начале сентября.

«Прибыв туда и собрав Церковь, они рассказали все, что сотворил Бог с ними и как он отверз дверь веры язычникам. И пребывали там немалое время с учениками» (Деян. 15:1–2).

В Антиохии, которую смело можно считать отправным географическим пунктом новой веры, они пробыли не менее месяца. В октябре они отправились в Иерусалим. Это примерно 550 километров. «Они проходили Финикию и Самарию, рассказывая об обращении язычников, и производили радость великую во всех братиях» (Деян. 15:3). В Иерусалим они вступили в ноябре-декабре 49 г., никак не ранее.

В декабре происходит знаменитое совещание в Иерусалиме (собор), о котором Павел впоследствии скажет: «Потом через четырнадцать лет, опять ходил я в Иерусалим с Варнавою, взяв с собой Тита» (Гал. 2:1). Это так. Последний раз Павел был в Иерусалиме в конце 35 г., либо в самом начале 36 г.

На этом совещании происходит знаменательное событие. Иерусалим признает Антиохию, узаконивает «языческую Церковь». «Апостолы и пресвитеры и братия — находящимся в Антиохии, Сирии и Киликии братьям из язычников радоваться» (Деян. 15:23). С Антиохией все понятно, но надо думать, что Церкви в Сирии и Киликии возникли и укрепились не только в том далеком 35 г., когда их основал Павел, но и во время отсутствия Варнавы в периоды с 43 до 48 г. Павел курировал и, наверное, посещал эти Церкви.

Декабрь 49 и начало 50 г. «Павел же и Варнава жили в Антиохии, уча и благовествуя, вместе с другими многими, слово Господне» (Деян. 15:35).

Весной 50 г. наступает разрыв Павла и Варнавы. Психологический контекст этого события весьма примечателен. Успехи этого тандема до сих пор поражают воображение. За кратчайший период времени, около десятка лет, основано неисчислимое количество новых Церквей на огромном географическом пространстве. Да и с финансовых позиций — это выдающееся достижение. Даже добровольные пожертвования — огромная радость для вечно нищей Иерусалимской Церкви. В этом дуэте они прекрасно дополняют друг друга. Варнава — благообразный, степенный, без единого физического недостатка. Речь его размерена, малопонятна, но умиротворяюща. Он — признанный апостол. Павел — красноречивый, живой как ртуть, резкий, порывистый, непредсказуемый. Внешность его совершенно непредставительна. Трудно отдать кому-либо из них предпочтение. Павел — не диакон, не пресвитер, не апостол. Все его действия носят полулегальный характер. Теперь Иерусалимская Церковь узаконила апостолов язычества. Но апостолов новой Церкви всего два: Варнава и Павел. Признав Павла, Иерусалим, пусть задним числом, но узаконивает все, что он делает. Для Павла это огромное достижение. Он окрылен. Возможно, Варнава испытывает разочарование. К его радости за Павла примешивается легкая горечь. Раньше они были равны на чашах весов, Дар Павла уравновешивали достоинства Варнавы. Теперь Павел, со своей властностью, склонностью к лидерству, получает преимущество. Дружба равных должна перейти в отношения иерархии.

Через некоторое время Павел предлагает посетить вновь основанные ими Церкви. Варнава не возражает. Но в этом соглашении много подводных камней. Варнаве почти 50 лет. Скитания начинают утомлять его. Весна. Он предлагает плыть на Кипр. В его доводах есть резон. На Кипре сейчас прекрасно, Церковь безоговорочно приняла новые воззрения, проконсул к ним благорасположен. Павел предлагает идти в Сирию, Киликию и далее по маршруту первого путешествия. С точки зрения проповедника, он прав, новые Церкви далеко не так крепки в вере, как Кипрская, да и возможностей для обращения здесь гораздо больше. Павел стареет и хочет посетить родных в Тарсе. Варнаве не нравится мысль о длинных весенних переходах, Павел настаивает. Варнава склонен согласиться, но есть одно «но». Апостолы снарядили в Антиохию двоих диаконов — Иуду и Силу. Иоанн-Марк по рангу не попал в эту миссию. Но несколько дней назад он прибыл в Антиохию и сразу же пришел к Варнаве, единственному, кого он хорошо знает и к кому питает симпатию. Молодой человек близок ему по духу. Он поддерживает мировоззрение Иерусалимской Церкви. У них масса общих знакомых, воспоминаний.

Варнава предлагает Павлу взять Иоанна-Марка с собой. Ответ Павла — как выпад рапиры: «Никогда», — бросает он. Варнава просит объяснить. Павел снисходит до этого. Ему не нравится Иоанн-Марк, этот святоша. Вот и всё. Повод найден. Подсознательные страхи и желания Варнавы приобретают четкие очертания. Он понимает, что это разрыв. Но он хочет на родину. Они не прощаются. Варнава и Иоанн-Марк садятся на корабль и отплывают на Кипр. Вероятно, за несколько месяцев до этих событий, в конце 49 либо в начале 50 г., их посещает Петр, дискуссия которого с Павлом носит очень острый характер. Впоследствии Павел вспоминает: «Вместе с ним (Петром) лицемерные и прочие Иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лицемерием» (Гал. 2:13).

Павел делает очень сильный ход. Он приглашает в попутчики Силу, имевшего прочные корни в Иерусалимской общине. Да и внешние данные у него под стать Варнаве. Он уравновешен. Сила мгновенно соглашается. Фантастическое обаяние Павла давно уже спеленало его густым туманом фраз и яркостью впечатлений.

Павел, при всей своей страстности, имеет огромный опыт путешествий. Весну они проводят в Сирии и Киликии среди родных, знакомых и почитателей. Общины рады встречать их.

В мае либо июне они отправляются странствовать. Их путь: Дервия и Листра, где в прошлом году они с Варнавой основали Церкви. Их путешествие проходило без эксцессов. Во всех случаях они ссылались на авторитет Иерусалимской Церкви. Этого, как правило, было достаточно, поскольку служащие синагоги не были сильны в нюансах иудейской веры. На это ушел июнь. В июле они отправились в миссию протяженностью около тысячи километров. Они прошли Фригию и Галатию, дошли до Троады, не задерживаясь, прибыли в Самофракию, дошли до Неаполя и пришли в Филиппы. Путь их должен был занять около 4 месяцев. Ноябрь 50 г. застает Павла и Силу в темнице в Филиппах. «Вдруг сделалось великое землетрясение, так что поколебалось основание темницы» (Деян. 16:26). Землетрясение в том году подтверждает Тацит.

Затем в ноябре началось их путешествие по маршруту Амфиполь-Апполония-Фессалоники. На это ушло, как мы считаем, около 2 месяцев. Начиная с февраля 51 г. «Павел, по своему обыкновению, вошел к ним и три субботы говорил с ними из Писаний» (Деян. 17:2). В марте они вынуждены покинуть Фессалоники и направиться в Верию. «Здешние были благомысленнее Фессалоникийских: они приняли слово со всем усердием, ежедневно разбирая Писания, точно ли это так» (Деян. 17:11). Однако в мае он вынужден покинуть Верию и направиться в Афины. В Афинах ареопаг не воспринял идеи Павла, число обращенных было очень невелико, и он, дождавшись Силу и Тимофея, которые как бы прикрывали его бегство из Верин, направился в Коринф. «И он оставался там год и шесть месяцев, поучая их слову Божию» (Деян. 18:11).

У нас есть еще одна уникальная возможность проверить нашу хронологию. «После сего Павел, оставив Афины, пришел в Коринф и нашел некоего Иудея, именем Акилу, родом Понтиянина, недавно пришедшего из Италии, и Прискиллу жену, жену его, — потому что Клавдий повелел всем Иудеям удалиться из Рима, — пришел к ним» (Деян. 18:1–2). Очевидно, что эти события произошли совсем недавно, не более нескольких месяцев назад; они поспешили поделиться с Павлом своим горем, они нуждались в утешении.

Сравним со Светонием: «…родосцам, покаявшимся в былых провинностях, вернул свободу». И через одну фразу текст: «Иудеев, постоянно волнуемых Христом, он изгнал из Рима» (Светоний. Божественный Клавдий, 25:3,4). Свобода родосцам была предоставлена в 51 г. Надо думать, что и изгнание иудеев из Рима произошло не позже 51 г. Этой версии придерживается также А. Донини[119].

У Павла Орозия, историка первой половины V в., мы находим интереснейшее подтверждение нашей версии: «В том же девятом году (правления) Клавдия (50 г.) были изгнаны из Рима иудеи», как сообщает Иосиф (Флавий)[120].

У Флавия в современных текстах нет упоминания об этой дате. Но это мало что меняет. Не выдумал же ее Орозий в конце концов? Он либо перепутал, что более вероятно, либо использовал другой текст «Иудейской войны» Флавия, где эта цифра была…

Мы полагаем, что с очень большой долей вероятности изгнание евреев из Рима произошло в конце 50 г.

Семья эта, изгнанная из Рима, устроилась, обжилась на новом месте. «И по одинаковости ремесла, остался у них и работал: ибо ремеслом их было делание палаток» (Деян. 18:3).

«Между тем во времена проконсульства Галлиона в Ахайе напали Иудеи единодушно на Павла и привели его пред судилище, говоря, что он учит людей чтить Бога не по Закону. Когда же Павел хотел открыть уста, Галлион сказал Иудеям: Иудеи! если бы какая-нибудь была обида или злой умысел, то я имел бы причину выслушать вас; но когда идет спор об учении и об именах и о Законе вашем, то разбирайтесь сами; я не хочу быть судьею в этом. И прогнал их от судилища. А все Еллины схватили Сосфена, начальника синагоги, били его пред судилищем; и Галлион нимало не беспокоился об этом. Павел, пробыв еще довольно дней, простился с братьями и отплыл в Сирию» (Деян. 18:12–18).

Галлион поступил так же, как и ранее Пилат: он не захотел вмешиваться в распри иудеев — ни к чему это римскому сановнику. Из найденной при раскопках в Дельфах надписи следует, что проконсул Галлион находился в Коринфе в 51 г.[121]

Крайне интересна детализация этой информации. «В Греции, в г. Дельфы, хранится вырезанное на камне письмо императора Клавдия к дельфийцам. В этом письме проконсулом Греции назван Галлион, брат философа Сенеки, тот самый, на суд которого был привлечен апостол Павел его врагами-иудеями в Коринфе. Известный ученый Дейсман в своей статье об этом памятнике (приложена к книге Дейсмана „Paulus“, 1911, с. 159–177) доказывает, что письмо это написано в период времени от начала 52 г. до 1 августа 52 г. Отсюда он заключает, что Галлион был проконсулом в этот же год и, вероятно, вступил в должность 1 апреля 51 г. или даже позже, летом. Павел же пробыл до вступления на проконсульство Галлиона в Коринфе полтора года, следовательно, он прибыл в Грецию, и именно в Коринф, в первом месяце 50 г., а уехал отсюда в конце лета 51 г. Таким образом, по Дейсману, второе миссионерское путешествие апостола продолжалось с конца 49 г. до конца 51 г. Но такое предположение покоится на недостаточно твердых основаниях»[122]. Соображения Дейсмана в некотором плане нам представляются корректными.

У нас есть очень важное уточнение Вернера Келлера: «Согласно указу Клавдия, вновь назначенные чиновники должны были отправляться из Рима в провинции 1 июля. Следовательно, Галлион прибыл в Ахайю около 1 июля 51 г. до н. э.»[123] Луций Юний Новат Галлион прибывает в конце июня либо начале июля в Коринф. Никто бы не осмелился в первые дни пребывания нового проконсула беспокоить его по столь ничтожному вопросу, как проповеди Павла. Иное дело, к примеру, через полгода-год, когда Галлион уже полностью освоился в новой должности. В этой связи совершенно непонятен аргумент о сроках встречи Павла и Галлиона. В Деяниях сказано: «Павел, пробыв еще довольно дней, простился с братиями и отплыл в Сирию…» (Деян. 18:18). Нам трудно, конечно, судить, как долго оставался Павел в Коринфе после встречи с Галлионом. Лука не мог этого знать наверняка, но наиболее вероятно, что это конец 51-начало 53 г.

Павел пребывал в Коринфе с июля 51 до января 53 г. «Он оставался там год и шесть месяцев, поучая их слову Божию» (Деян. 18:11). В конце января Павел со своими спутниками Акилой и Прискиллой отплыл в Эфес. Вероятно, он пробыл там не более двух-трех недель, «простился с ними, сказав: мне нужно непременно провести приближающийся праздник в Иерусалиме; к вам же возвращусь опять, если будет угодно Богу», и отправился из Ефеса (Акила же и Прискилла остались в Эфесе.) (Деян. 18:21). В начале февраля Павел отплыл из Эфеса. В начале марта он приплыл в Кесарию. И через несколько дней перед Пасхой вошел в Иерусалим. Проведя праздник в Иерусалиме, в апреле 53 г. он вернулся в Антиохию.

География путешествий Павла и Варнавы, а затем Павла с другими спутниками описана очень точно. Нам надо было только принять в качестве отсчета возможную скорость передвижения апостолов. Мы полагаем, что в среднем это около 10 километров в день. На основании этого допущения и выполнены наши расчеты. Здесь ошибки практически быть не может. Возможная погрешность в полмесяца, от силы в месяц ничего не меняет.

После праздника опресноков Павел прибывает в Антиохию. «И, проведя там несколько времени, вышел и проходил по порядку страну Галатийскую и Фригию, утверждая всех учеников» (Деян. 18:23). Мы не встречаем больших трудностей с установлением периода третьего путешествия Павла. «Несколько времени», проведенного в Антиохии, — это, скорее всего, чуть больше года. Слишком много сил и энергии отдано Павлом Антиохии. В этой Церкви все благополучно. Павла значительно больше волнуют области, по которым пролегает его последний маршрут.

Вероятно, в мае или июне 54 г. началось его третье путешествие по центральной Малой Азии. Он посещает Церкви Дервии, Листр, Иконии, Антиохии Писидийской и далее направляется в Эфес. До Эфеса он проходит путь около 800 километров, период его проповедей — от 3 до 4 месяцев. Таким образом, с учетом длительности передвижения, до Эфеса он добирается в сентябре-октябре 54 г. О длительности пребывания Павла в Эфесе информация дублируется. В Эфесе, «придя в синагогу, он небоязненно проповедовал три месяца, беседуя и удостоверяя о Царствии Божием. Но как некоторые ожесточились и не верили, злословя путь Господень перед народом, то он, оставив их, отделил учеников и ежедневно проповедовал в училище некоего Тиранна. Это продолжалось до двух лет…» (Деян. 19:8-10). Далее Деяния повествуют о чудесах, которые творил Павел, излечивая многочисленные болезни, и о трансформации воззрений некоторых колдунов, чародеев и конкурентов, которых тогда было великое множество. У Павла к этому времени появилось огромное количество учеников. В Эфесе его ждали Акила и Прискилла, которых он оставил здесь в конце второй миссии. К ним присоединились спутники Павла из Македонии — Гай и Аристарх и эфесяне Тимофей и Эраст. Двоих последних Павел отослал в Македонию, а сам «оставался на время в Асии. В то время прошел немалый мятеж против пути Господня» (Деян. 19:22–23). «По прекращении мятежа Павел, призвав учеников и дав им наставления и простившись с ними, вышел и пошел в Македонию» (Деян. 20:1).

«Пройдя же те места и преподав верующим обильные наставления, пришел в Елладу. Там пробыл он три месяца» (Деян. 20:2–3). В Элладе у него вскоре возник конфликт с иудеями. Это конец 57 г., и он вначале хочет вернуться в Сирию, а затем «пришло ему на мысль возвратиться через Македонию» (Деян. 20:3).

У Павла устойчивый круг учеников и почитателей. «Его сопровождали до Асии Сосипатр Пирров, Вериянин, и из фессалоникийцев Аристарх и Секунд, и Гай Дервянин и Тимофей…» (Деян. 20:4). Тихик и Трофим направились чуть раньше в Троаду, где ожидали основную группу. Далее автор Деяний приводит один из ключевых стихов для хронологии этого периода миссии Павла. «А мы после дней опресночных отплыли из Филипп и дней в пять прибыли к ним в Троаду, где пробыли семь дней» (Деян. 20:6).

Праздник опресноков начинался на второй день Пасхи и продолжался вместе с Пасхою неделю. Первый и последний дни этого праздника очень уважались и отличались всеобщими собраниями во дворе скинии (Лев. 23:7–8). Праздник Пасхи начинался со второй половины марта и продолжался по середину апреля. А Пятидесятница, называемая праздником седмиц и праздником жатвы, отмечается через 50 дней после начала Пасхи. Павел почитал оба праздника, об этом свидетельствуют Деяния и тексты его посланий, поэтому он был весьма ограничен во времени, т. е. имел всего около 40 дней для прибытия в Иерусалим, «потому что он поспешал, если можно в день Пятидесятницы быть в Иерусалиме» (Деян. 20:16).

Путь Павла после окончания дней опресноков выглядит так: Филиппы-Троада-Асе-Митилена-Хиос-Самос-Трогиллиян-Милет (Деян. 20:13–15). На это ушло примерно 20 дней. Павел торопится. Но предчувствуя, что это его последние встречи, он хочет встретиться с пресвитерами из Эфеса, где он провел так много времени. «Из Милета же послав в Эфес, он призвал пресвитеров Церкви» (Деян. 20:17). Павел произносит пред ними речь, говоря: «Посему бодрствуйте, памятуя, что я три года день в день и ночь непрестанно со слезами учил каждого из вас» (Деян. 20:31). Эфес Павел покидает в сентябре 57 г., пробыв там действительно около 3 лет. Продолжительность македонской миссии — 6–7 месяцев, в том числе дорога: Павел и его спутники прошли около тысячи километров. Из Эллады (Коринфа) он со спутниками выступает в феврале 58 г. и, проделав путь примерно в 500–600 километров и проповедуя, в начале марта прибывает в Филиппы, где и встречает праздник опресноков, вероятно, до первой половины апреля 58 г. Из Милета он отплывает в Кос-Родос-Патару-Финикию-Тир (Деян. 21:1–3). До Пятидесятницы остается менее 20 дней. И около 10 дней уходит на путешествие до Тира. Павел со спутниками в пути уже около месяца, и он понимает, что не успевает. В Тире он пробыл 7 дней. Затем отплыл в Птолемаиду, где пробыл лишь один день. Затем пешком направился в Кесарию и остановился в доме Филиппа Благовестника, одного из семи диаконов. Несмотря на предчувствия и предостережения учеников, высказанные ему в Тире, и пророчество Агава в Кесарии, Павел решает идти в Иерусалим. Тот же пророк Агав, которого, по-видимому, Павел уважал и который предсказал в 40 г. голод, сразу же после смерти Гая Калигулы (Деян. 11:28) вновь встретился Павлу, и предсказание его было зловеще. «Между тем как мы пребывали у них многие дни, пришел из Иудеи некто пророк, именем Агав, и вошед к ним, взял пояс Павлов и, связав себе руки и ноги, сказал: говорит Дух Святой: мужа, чей пояс, так свяжут в Иерусалиме иудеи и предадут в руки язычников» (Деян. 21:11). Но отговорить Павла от похода не удалось. В конце июня либо начале июля 58 г. он вступает в город.

В июле его арестовывают, что можно понять из его страстной речи перед Феликсом. «Ты можешь узнать, что не более двенадцати дней тому, как я пришел в Иерусалим для поклонения» (Деян. 24:11). Какое-то время Феликс с Друзиллою слушают Павла. «По прошествии двух лет на место Феликса поступил Порций Фест» (Деян. 24:27). Все совпадает, поскольку достоверно известно, что Феликс прокураторствовал в Иудее с 52 по 60 г.

Таким образом, мы можем сопоставить путешествия и миссии Павла с хронологией жизни Елены Адиабенской, голодом в Иудее, землетрясением, временем правления Галлиона и прокураторством проконсула Феста. География путешествий Павла очень подробно описана в Деяниях, поэтому, с учетом проходимого им расстояния, возможность ошибки в расчетах более чем на несколько месяцев просто исключена. В особенности сказанное относится к событиям после 49 г. Приняв за основы эти реперные даты, второе посещение Павлом Иерусалима в 49 г. и достоверность Послания к Галатам, мы приходим к выводу, что Павел вернулся из Дамаска в Иерусалим в конце 35 либо самом начале 36 г.

Новая хронология служения апостола Павла.

Глава 25 Хронология служения апостола Павла

Попробуем сверить нашу хронологию с Ренаном. Начало своей второй книги — «Апостолы» Ренан знаменует фиксированной датой смерти Христа — 3 апреля 33 г.

Возьмем за отправную точку наших рассуждений такую фразу Ренана: «Несомненно одно: Деяния написаны тем же автором, что и третье евангелие, продолжением которого они служат». Не станем останавливаться на доказательствах этого положения, ибо оно никогда серьезно и не оспаривалось[124]. У нас нет желания опровергать этот тезис, наоборот, мы думаем, что Ренан прав, отметим, кстати, что речь идет об Евангелии от Луки. А поскольку единственным источником хронологической привязки дня смерти Христа является именно Лука, то следует допустить, что если в Деяниях встретится какая-то информация, противоречащая его первому труду (Евангелие), то в равной мере он мог ошибиться и в первом, и во втором случае.

Цитата: «Не будем, однако, опережать ход событий. Мы дошли почти до тридцать седьмого года. Тиберий на Капри и не подозревал, какой размах приобретает христианство. Новая секта в два-три года поразительно разрослась. В ней числилось несколько тысяч верующих»[125]. Логики подхода Ренана и нашего идентичны с разницей в 6 лет. Далее: «Год смерти Стефана не установлен с точностью (между 36 и 38 гг.); поэтому мы не знаем, падает ли на Каиафу ответственность за нее. Каиафа был смещен Луцием Вителлием в 36 г., вскоре после Пилата…»[126] Здесь и ранее Ренан ошибается. И Пилат, и Каиафа были смещены Вителлием весной 37 г. Но год смерти Стефана — 36-й — полностью совпадает с нашими расчетами (с той же разницей в 5–6 лет). Ренан не зафиксировал точную дату убийства Стефана, указав период между 36 и 38 гг. Дальнейшая логика его рассуждений свидетельствует о том, что он выбрал датой убийства Стефана именно 36 г.

Еще один штрих: «Свидетели же положили свои одежды у ног юноши, именем Савла, и побивали камнями Стефана, который молился и говорил: Господи Иисусе! прими дух мой» (Деян. 7:5859). Летописцем, как мы уже отмечали, считается Лука, долгие годы сопровождавший Павла и потому наверняка знавший его возраст. Был ли в тот далекий год Павел юношей либо уже зрелым мужем? Судя по реакции и страстности, с которыми Павел предавался гонениям, а затем вдруг изменил свое мнение, не просто мнение, а мировоззрение — перешел на другую степень духовности, он скорее юноша. «Савл родился в Тарсе, в Киликии, в 10 или 12 году нашей эры»[127]. Следовательно, по Ренану, было ему в это время от 26 до 28 лет. Не много ли для юноши?

Это существенное в цепи рассуждений. Более правдоподобно, что 20-летний юноша фанатически преследует Стефана и сторонников, а затем меняет свою точку зрения, чем, скажем, мужчина 26 лет.

«Благодаря гонениям 37–38 года киновигская иерусалимская церковь была избавлена от испытания временем. Она пала в расцвете сил, прежде чем ее подорвали внутренние смуты. Для тех, кто участвовал в ее жизни, она осталась чудным сном, воспоминание о котором воодушевляло их в дни испытаний, идеалом, к которому христианство всегда будет стремиться вернуться, никогда не достигая его»[128].

И далее начало 9 главы: «Гонения 37 года имели своим последствием, как это бывает всегда, распространение того учения, которое хотели задавить»[129]. Конец 9 главы: «Уже в 38 году, через пять лет после смерти Иисуса и, может быть, через год после смерти Стефана, вся Палестина по сю сторону Иордана слышала благую весть вышедших из Иерусалима миссионеров»[130].

Начало 10 главы: «Но 38 год принес нарождающейся церкви еще одну победу. К этому времени можно с большой долей вероятности отнести обращение того самого Савла, который, как мы видели, участвовал в побитии камнями Стефана, был главным действующим лицом в гонениях 37 года, а затем таинственной силой благодати стал самым пылким из учеников Иисуса»[131].

«Он остался в Дамаске, потом жил в Гауране и в течение трех лет, с 38-го по 41-й, учил там, что Иисус — сын Божий»[132].

До сих пор хронология Ренана в точности соответствует нашей с разницей в 6 лет, вызванной разным началом отсчета. На этом пути логических рассуждений расходятся. Цитируем начало 10 главы книги Ренана: «С 38 по 44 год никаких гонений не тяготело, по-видимому, над церковью»[133]. Нам кажется, что чувство меры здесь отказывает автору. Он описывает события, представляющие огромный интерес для нашего повествования: «Калигула, по крайней мере, после болезни, которая окончательно помрачила его ум (октябрь 37 г.), представлял ужасное зрелище полоумного, управляющего миром с безграничной властью, какая когда-либо была в руках человека. Гибельный закон цезаризма делал возможным такие ужасы и лишал всяких средств бороться с ними. Это продолжалось три года и три месяца. С чувством стыда приступаешь к повествованию в серьезном историческом труде о таких вещах, о которых нам придется сейчас рассказать. Прежде, чем приступить к рассказу об этих бесчинствах, приходится воскликнуть вместе со Светонием: „Reliqua ut de monstro narranda sunt!“

Самым безобидным занятием этого безумца были заботы о собственном божеском достоинстве. Он вкладывал в это долю горькой иронии, смысл серьезного и комического (чудовищу не чуждо было остроумие), что-то вроде ядовитой насмешки над человеческим родом. Враги евреев поняли, какую выгоду можно было извлечь из этой мании. До такой степени понизился в то время уровень религиозного сознания, что не поднималось никакого протеста против кощунственных выходок цезаря. Один культ наперерыв перед другим спешил наделить его титулами и почестями, которые были присвоены богам этого культа. Вечная слава евреям за то, что среди этого низкого идолопоклонства они подняли голос возмутившейся совести. Их нетерпимость, натолкнувшая их на такие акты жестокости, показала теперь и свою хорошую сторону. Утверждая, что одна только их религия абсолютно истинная, они не преклонялись перед ненавистным капризом тирана. Для них это послужило началом неисчислимых бед. Было достаточно, чтобы в каком-нибудь городе нашелся человек, недовольный синагогой, злой или просто озорливый, чтобы это повело к ужасным последствиям. Сегодня находили воздвигнутым Калигуле алтарь на таком месте, где евреи всего менее могли его терпеть. Назавтра толпа шалопаев вопила, что евреи одни только отказываются поместить статую императора в своих местах для молитвы; толпа устремлялась в синагоги и молельни, устанавливала там бюсты Калигулы и ставила несчастным альтернативу: или отказаться от своей веры, или совершить преступление оскорбления величества. Затем следовали страшные гонения.

Уже не раз повторялись подобные забавы, когда императору внушили еще более дьявольскую мысль: поместить его колоссальную статую из золота в святая святых Иерусалимского храма и заставить евреев посвятить сам храм его божественной особе. Эта подлая интрига едва не ускорила на 30 лет восстание и гибель еврейской нации. Только умеренность императорского легата Публия Петрония и заступничество царя Ирода Агриппы, пользовавшегося благоволением Калигулы, предупредили катастрофу. Но пока меч Херея не освободил землю от самого гнусного тирана, какого она когда-либо носила, евреи повсюду жили в постоянном страхе. Филон оставил нам подробности неслыханной сцены, разыгравшейся после того, как депутация, во главе которой он находился, была допущена к императору. Калигула принял их во время посещения им вилл Мецены и Ламии близ моря в окрестностях Путеол. Он был в веселом настроении. Его любимый шут Геликон забавлял его, рассказывая ему всякий вздор про евреев. „А! так это вы, — сказал он им с горьким смехом, оскаливая зубы, — вы, которые одни только не хотите признать меня богом и предпочитаете обоготворять того, кого вы не можете даже назвать?“ Эти слова сопровождались ужасным богохульством. Евреи трепетали. Их противники александрийцы заговорили первыми: „Ты почувствовал бы еще большее омерзение к этим людям и ко всей их нации, государь, если бы только знал, какое отвращение питают к тебе, ведь они одни не приносили жертв за твое здоровье, в то время как все народы делали это“. При этих словах евреи закричали, что это клевета и что они трижды приносили за благополучие императора самые торжественные жертвоприношения, какие только знает их религия. „Пусть так, — сказал Калигула с серьезным комизмом, — вы приносили жертвы, это хорошо, но все-таки не мне вы их приносили. Какая мне от них выгода?“ Затем, повернувшись к ним спиной, он поспешно направился во внутренние покои, отдавая по пути приказания об исправлениях, то и дело поднимаясь вверх и спускаясь вниз. Несчастные депутаты (среди них и Филон, старец восьмидесяти лет, быть может, со дня смерти Иисуса наиболее почтенный человек того времени) следовали за ним вверх и вниз, запыхавшиеся, дрожащие, служа посмешищем для императорской свиты. Вдруг Калигула, обернувшись, спросил: „Кстати, почему это вы не едите свинины?“ Льстецы засмеялись. Присутствовавшие при этом чиновники суровым тоном заметили им, что своим неумеренным смехом они оскорбляют императорское величество. Евреи что-то залепетали. Один из них довольно нескладно сказал: „Но ведь есть люди, которые не едят баранины“. — „Ну да! — сказал император, — у этих есть серьезное основание. Баранье мясо не вкусно“. Затем он сделал вид, что интересуется их делом, но едва они начали свое объяснение, как он оставляет их и идет отдавать приказания относительно украшения залы, которую ему хотелось отделать слюдой»[134].

Все абсолютно точно у Ренана в отношении Калигулы, но где же логика во фразе об отсутствии гонений на Церковь с 38 по 44 г.? Наоборот, поскольку в годы правления Калигулы основу христианской секты составляли евреи, трудно предположить, чтобы лизоблюды на местах не старались угодить Цезарю. В 37–40 гг. отношение императора к евреям непременно должно было сказаться на христианских общинах. Другое дело, если сместить события на 6 лет назад.

В 31 г. в Риме подавлен заговор Сеяна. Тиберий также впадает в маразм, но это маразм другого типа — подозрительность и обостренная сексуальность. Никакого отношения к евреям и христианам она не имеет. Тиберий боролся с ветряными мельницами, и название этим мельницам было одно — римский народ. Именно своими последними годами жизни этот один из самых блестящих полководцев эпохи и замечательный хозяйственник перечеркнул блеск своих деяний и был причислен к тиранам.

По нашему счету, между 33 и 36 гг. происходила миссия Павла в Дамаске. По рассуждениям Ренана, — в 38–41 гг.

В 36 г. у Павла была просто скверная ситуация. Иудеи грозились убить его. Вероятно, именно его проповеди в это время вызывали сильнейшее противодействие. Он прибывает в Иерусалим. Отношение к нему у членов молодой христианской общины двоякое: они его попросту не знают либо помнят по гонениям на Стефана. События трехлетней давности еще свежи в их памяти. И тут Варнава, может быть в одиночестве, противостоит многим, убеждая их о том, что Павел в Дамаске смело проповедовал во имя Иисуса (Деян. 9:27). Варнаве удалось склонить на свою сторону, по крайней мере, часть сомневающихся. И община принимает абсолютно верное решение — отослать Павла. Время покажет, что он из себя представляет. «Братия, узнав о сем, отправили его в Кесарию и препроводили в Таре» (Деян. 9:30). Думается, что в это время судьба Павла решалась за его спиной, поскольку он был в роли отверженного. Только два человека — Петр и брат Господа Иаков — встречались с ним. Теперь основной вопрос: сколько времени пребывал Павел в Тарсе?

Апостолы или, вернее, руководители общины, для которых Павел, несомненно, является «белой вороной», отправляют его в Таре. Этим решается много задач. Все понимают незаурядное дарование этого очень молодого человека, но, как им кажется, его страстность, его интеллектуальный экстремизм, его методы не во всем приемлемы для общины. Может быть, повзрослев, он станет не таким «колючим»? А может быть, и другая, более простая мысль пришла им в голову: отправим его на родину, а дальше посмотрим, что будет.

В 36 г. Павел на долгие годы покидает Иерусалим. «Церкви же по всей Иудее, Галилее и Самарии были в покое, назидаясь и ходя в страхе Господнем; и, при утешении от Святого Духа, умножались» (Деян. 9:21). Благоприятное время — апостолы легко находят слушателей среди страждущих иудеев. Деяния повествуют о путешествиях Петра: он был в Лидде и Иоппии, в последней он пробыл длительное время, затем в Кесарии и снова в Иоппии.

Петр возвращается в Иерусалим. «Услышали Апостолы и братия, бывшие в Иудее, что и язычники приняли слово Божие» (Деян. 11:1). С некоторой подозрительностью и непониманием слушали они несколько лет назад Павла, не делавшего разницы между иудеями и другими народами. Теперь Петр — признанный лидер и повторяет путь Павла. Что это? Петр объясняет им свою позицию: «Итак, если Бог дал им такой же дар, как и нам, уверовавшим в Господа Иисуса Христа, то кто же я, чтобы мог воспрепятствовать Богу?» (Деян. 11:17). Первое объяснение дано. Конфликт погашен. «Выслушав это, они успокоились и прославили Бога, говоря: видно, и язычникам дал Бог покаяние и жизнь» (Деян. 11:18).

Проходит время. «Между тем рассеявшиеся от гонения, бывшего после Стефана, прошли до Финикии и Кипра и Антиохии, никому не проповедуя слово, кроме Иудеев. Были же некоторые из них Киприяне и Киринейцы, которые, придя в Антиохию, говорили Еллинам, благовествуя Господа Иисуса. И была рука Господня с ними, и великое число, уверовав, обратилось к Господу» (Деян. 11:19–21).

Несомненно, община в некоторой растерянности, попытки оградить новое учение в рамках иудаизма несостоятельны, просто невозможны. Все больше и больше людей разных национальностей, верований принимают новую веру. Наконец после долгих споров возобладало мнение, что в новую веру надо обращать всех. Это эпохальное решение имело место в 41 г. «Дошел слух о сем до церкви Иерусалимской, и поручили Варнаве идти в Антиохию. Он, прибыв и увидев благодать Божию, возрадовался и убеждал всех держаться Господа искренним сердцем; ибо он был муж добрый и исполненный Духа Святого и веры. И приложилось довольно народа к Господу» (Деян. 11:22–24).

Однако у Варнавы хватает объективности оценить свои возможности, и он понимает, что как проповедник он значительно уступает тому молодому человеку, который так страстно начинал свою миссию здесь же, в Антиохии. С другой стороны, Варнаву все время раздирают сомнения. Он до мозга костей иудей, он действует с оглядкой. Угодно ли Господу обращение новых народов? Эти сомнения, эта двойственность никогда не будут понятны Павлу, и в последующем, примерно через год-полтора, это приведет к первой трещине в их отношениях. Но в этот конкретный момент решение Варнавы — ключевое для быстрого продвижения христианства. «…Варнава пошел в Таре искать Савла и, найдя его, привел в Антиохию. Целый год собирались они в церкви и учили немалое число людей, и ученики в Антиохии в первый раз стали называться Христианами» (Деян. 11:25–26).

В конце 49 либо начале 50 г. Павел и Петр встречаются. Несомненно, на встрече присутствует Варнава. Как связующий, как человек, прекрасно знающий обоих мудрецов. С присущей ему страстностью Павел начинает свою обличительную речь. Это, скорее, монолог, чем диалог, — Петр больше молчит. Не то чтобы ему нечего сказать. Напор и аргументация Павла, его очаровывающее, завораживающее выступление сказывается и на Петре. Павел резок, порой он бросает неосторожные слова, которые ранят Варнаву, справедливо считающего, что Павел ему многим обязан. Первая трещина пробегает между ними, и через несколько лет они расстанутся навсегда. Психологический подтекст их совместной деятельности и последующей разлуки понятен. Павел — ярчайший и единоличный лидер. Рядом с собой он может видеть учеников, подвижников, почитателей, но не соратников. Он должен, обязан соблюдать дистанцию.

Варнава понимает, что он во многом уступает Павлу, но в его понимании дружбы больше терпимости, да и кругозор, широта взглядов Павла ему недоступны. Вскоре их пути разойдутся.

Но нас интересует другое. Могло ли становление общин, о котором так детально сказано в Деяниях, произойти в короткий период времени — в течение 1–2 лет? Нет, не могло…

Если мы принимаем версию Ренана, то о Послании к Галатам придется забыть. По нашей же хронологии, одно событие подтверждает другое. «Потом, спустя три года, ходил я в Иерусалим видеться с Петром и пробыл у него дней пятнадцать. Другого же из Апостолов я не видел никого, кроме Иакова, брата Господня. А в том, что пишу вам, пред Богом, не лгу. После сего отошел я в страны Сирии и Киликии. Церквам Христовым в Иудее лично я не был известен, а только слышали они, что гнавший их ныне благовествует веру, которую прежде истреблял, и прославляли за меня Бога» (Гал. 1:18–24). «Потом, через четырнадцать лет, опять ходил я в Иерусалим с Варнавою, взяв с собой и Тита» (Гал. 2:1).

Здесь диссонанс в словах Павла относительно Сирии и Киликии с текстом Деяний. Согласно последним, он сразу же отплыл в Тарс. «Потом Варнава пошел в Таре искать Савла и, найдя его, привел в Антиохию» (Деян. 11:25).

Когда же Варнава отыскал Павла? Теперь мы абсолютно уверены, что это было при Клавдии, между 41 и 42 гг. Причем Павел и Варнава сразу из Тарса направились в любимую ими Антиохию. В это время в Иерусалиме происходили известные события, зафиксированные в Деяниях.

Есть гораздо более простое хронологическое объяснение гонениям, чем то, которое предлагает Ренан. Между 32 и 33 гг., т. е. до приезда Вителлия в Сирию, в Риме произошло следующее: «В это время из Иудеи бежал человек, боявшийся обвинения в нарушении некоторых законов и наказания за это. Вообще это был гнусный человек. Он тогда проживал в Риме и соединился здесь с тремя подобными ему негодяями. К ним примкнула Фульвия, знатная женщина, принявшая иудаизм. Они убедили ее послать пурпур и золото в Иерусалимский храм, и когда та сделала это, то они присвоили его себе, как то и было их первоначальным намерением. Тиберий, которому по желанию Фульвии сообщил об этом муж ее, Сатурнин, бывший с императором в дружественных отношениях, распорядился изгнать из Рима всех иудеев. Консулы выбрали из них четыре тысячи человек и послали их в качестве солдат на остров Сардинию. Гораздо большее число, однако, они предали казни, потому что те отказались от участия в военной службе благодаря запрещению этого иудейскими законами» (И.Д. 18:3.5).

Это гонение времен Тиберия, во-первых, не было направлено против христиан, во-вторых, оно не было направлено против евреев вообще, а только против евреев Рима и не носило, вероятно, кардинального характера. Евреи, конечно, не могли хорошо относиться к Тиберию после случившегося, но и весь римский народ в последние годы правления так же люто ненавидел старца, впавшего в маразм. Общая ненависть помогла быстрой реабилитации могущественной общины, и при Гае она всего за несколько лет оправилась после указа Тиберия.

Очевидно, что изгнание евреев из Рима ни в коей мере не усложнило задачу Павла, скорее наоборот. Те группы, которые бежали из Рима в Дамаск, нуждались в утешении, в Благой Вести, и проповеди Павла попадали на благодатную почву. А зверства Гая он пережил в Тарсе, и возвращение к активной деятельности совпало с тем периодом, когда народ, подвергаемый очередным гонениям, был рад сплотиться вокруг новой идеи.

«На восемь лет он укрылся от истории в своем родном городе. Возможно, он вновь испытал влияние теологии мистического спасения, популярной среди греков. Затем к нему явился Варнава и попросил о помощи в основании Церкви в Антиохии. Работая вместе (41–42 гг.), они обратили в христианство столько неофитов, что Антиохия вскоре превосходила все другие города численностью христианской общины»[135]. Здесь же впервые возник термин «христиане». Дата эта почти достоверна. Ошибка всего на 2 года.

«В те дни пришли из Иерусалима в Антиохию пророки. И один из них, по имени Агав, встав, предвозвестил Духом, что по всей вселенной будет великий голод, который и был при Клавдии» (Деян. 11:27–28). Иосиф Флавий указывает, что голод был во времена Тиберия Александра, прокураторство которого падает на 46–49 гг. В этот период времени Павел активно вел свою проповедническую деятельность.

Заметим еще для общей картины следующие факты в изложении Ренана: «Таким образом, апостол пленником вернулся (в начале августа 58 г.) в город, откуда ушел двенадцать дней перед тем»[136].

«Провели на Мальте три месяца, от 15 ноября 60 г. до 15 февраля 61 г., или около того»[137].

«…Узник Павел вошел в Рим в марте 61 г., в 7-й год царствования Нерона»[138].

В определении этих дат все авторы едины, и у нас нет никаких разногласий с Ренаном.

В этой главе нас не интересовал спор о хронологии, просто, выбрав в качестве оппонента одного из эрудированнейших и популярных авторов, мы пытались сравнить его логику в оценке первых лет существования молодой христианской общины со дней смерти Христа и до отплытия Павла в Таре и последующего возвращения с Варнавой. А возвращение из Тарса не могло быть позднее 41 г. И, как следствие, если принять на веру Послание к Галатам, то смерть Христа не может быть даже в 28 г., а только в 27 г.

Эрудиция, огромный литературный талант позволили Ренану воссоздать яркий и пестрый мир Палестины и Средиземноморья, когда побеги христианства, словно хрупкие ростки тростника, пробивались сквозь языческое многообразие и иудейский монотеизм. Персонажи книг Ренана живут своими интересами, страстями, живут не только обособленно от реальных лиц, но и мало в чем согласуясь со своим автором. О любом из его героев можно сказать те же слова, которые он сказал о Павле: «Христос, которого он видел на пути в Дамаск, что бы он там ни говорил, не был Христос Галилеи; это был Христос его собственного воображения, его ума». Из сухих и точных, словно математические формулы, стихов евангелий, красочных и страстных посланий Павла он извлек живые образы, послав их в наш мир. И мир этот через две тысячи лет встретил его героев далеко не однозначно. Огромный тираж изданий на протяжении столетий говорит о любви, однако исследователи не всегда разделяют этот восторг.

Причина этому одна — стиль. Манипулируя огромным количеством литературного материала, Ренан взял на себя непосильный труд провести реальных исторических лиц по тропе, лежащей между скудностью фактической информации и пылкостью своего воображения. И здесь он иногда терпел фиаско. Герои раннего христианства, ожившие под его могучим даром, сами брали его за руку и водили его пером так, как считали нужным. Эти люди, наделенные страстями в не меньшей степени, чем сам Ренан, увлекли его в волшебный мир научной сказки — «фэнтэзи», как это принято говорить теперь. И, конечно, этот мир далеко раздвинул границы реальности, отталкиваясь от истины, словно от батута. Они, эти герои, потребовали от Ренана, чтобы он сопровождал их в путешествиях, победах и страданиях, и он, словно нехотя, а затем все в большей степени, подобно раннехристианскому герою, поддавался обаянию своих персонажей. Он наделил их яркой внешностью, могучим даром убеждения, страстями, он брал слово или фразу из контекста и обращал ее в повесть, наделяя новыми и новыми качествами. Читающий мир приветствовал эту трансформацию, но ученый все больше и больше впадал в скепсис. Например, в Послании к Галатам Павел пишет: «Ходил я в Иерусалим видеться с Петром и пробыл у него дней пятнадцать». Ренан трансформирует эту мысль, и звучит она так: «По-видимому, он жил в доме Петра»[139]. Понятно, что Ренан, описывая первое возвращение Павла в Иерусалим, просто не имел выхода. Он был загнан в угол. Павел, неказистый, с глубоко посаженными глазами, стоял позади плотного жизнерадостного Ренана, и ни один образ, ни одно сравнение не могло быть им сделано без оглядки на эту гениальную личность. Павел писал его рукой.

А был ли возможен кратковременный альянс Петр-Павел, и что мог оставить он в душах этих двух лидеров? Не следует обольщаться фразой «пробыл у него», в данном контексте это скорее означает «у него, в Иерусалиме, в его епархии», где угодно, но не дома. Петр достаточно жестокий, как и любой вождь, пусть даже первой весьма любвеобильной христианской общины. Он политик, привыкший решать многочисленные текущие вопросы. Приютить в своем доме человека, 3 года назад приветствовавшего убийство Стефана, ярого гонителя общин? Во имя чего? Чтобы ослабить свое влияние на общину? Петра никак нельзя упрекнуть в легкомыслии. Скорее наоборот: он был не очень скор на решения, но последователен. Приютить в своем доме человека, о котором Варнава говорит, что он осознал и раскаялся? Нет и еще раз нет. Другое дело встретиться с Павлом. Это его долг, долг вожака любой биологической популяции первым встречаться с неизвестностью. Возможно, их встреча произошла в Иерусалимском храме, возможно, еще где-нибудь на нейтральной территории. Не суть важно. Они стояли, потом сидели, наверняка настороженные, и вели малозначащие беседы. Вероятно, только во второй или в третий раз Павел начал излагать свое видение Христа. Петр, образ Спасителя для которого был не навеянным собственным воображением, а фотографией — яркой, блестящей — был запечатлен в мозгу, вряд ли пришел в восторг от излияний Павла. Страсть и ярость Павла, скорее, насторожили его. Возможно, по собственной инициативе, а может быть, и с подачи Петра другие апостолы не пожелали встречаться с Павлом. Он не мог быть своим для Петра, он был из чужой стаи, и эта чужая стая была его — Павла. Но Петр сразу же, неважно — в первую или вторую встречу, осознал, почувствовал всю силу внутреннего огня этого совсем еще молодого человека, он понял его огромную пользу для движения, для новой веры. У них не было общих воспоминаний и общих целей. У каждого из них был в душе свой бог, и он вел их разными тропами. Оба понимали, что отъезд Павла — это лучший вариант. Непринципиально, чья это была мысль, оба понимали необходимость отъезда, и Павел уехал. Уехал в вечность.

Это была просто иллюстрация метода, не более. Теперь обратимся к одной из самых замечательных и самых трагических, как нам кажется, ошибок Ренана.

Желание сделать из Павла усердного посетителя Иерусалима, побудившее автора приблизить срок его прибытия в Иерусалим и удлинить продолжительность первого пребывания там после обращения, по-видимому, навело его на мысль приписать апостолу одним путешествием больше. По его словам, Павел пришел в Иерусалим с Варнавой, чтобы доставить пожертвования верным во время голода 46–49 гг. (Деян. 11:30). Между тем Павел категорически утверждает, что в промежутке между путешествием, которое имело место спустя 3 года после его обращения, и путешествием, где решился вопрос об обрезании, он не был в Иерусалиме. Другими словами, Павел, безусловно, отрицает все путешествия в Иерусалим, кроме описанных в Деяниях (9:26 и 15:2). Если бы, вопреки всякому смыслу, мы стали отрицать тождественность путешествия, описанного в Послании к Галатам (2:1 и след.), с путешествием, описанным в Деяниях (15:2 и след.), то и тогда получилось бы не меньшее противоречие. «Потом, спустя три года (после обращения в Дамаске), — говорит Павел, — ходил я в Иерусалим видеться с Петром и пробыл у него дней пятнадцать… Потом через 14 лет я опять ходил в Иерусалим…». Возникает вопрос: считать ли начальной датой этих 14 лет обращение Павла или же его путешествие, которое последовало за обращением лишь через 3 года? Примем первый вариант, наиболее благоприятный для того, кто хочет отстаивать правильность рассказа Деяний. Все-таки осталось бы, по крайней мере, 11 лет, по Павлу, между первым и вторым путешествием в Иерусалим. Но, безусловно, не прошло 11 лет между событиями, рассказанными в Деяниях (9:26 и след.), и теми, о которых говорится в 11:30. Если бы, тем не менее, мы стали настаивать на таком утверждении вопреки всякой очевидности, то опять-таки попали бы в безвыходное положение. В самом деле, то, что рассказано в Деяниях (11:30), произошло около того времени, когда умер Иаков, сын Зеведеев, а смерть Иакова — единственная точная дата в Деяниях апостолов, так как она последовала незадолго до смерти Ирода Агриппы I в 44 г. Так как второе путешествие Павел предпринял, по крайней мере, через 14 лет после своего обращения, то в таком случае, если только действительно Павел совершил это путешествие в 44 г., его обращение должно было бы произойти в 30 г., а это — абсурд. Итак, невозможно серьезно говорить о путешествии, упоминаемом в 11:30 и 12:35 Деяний. Все эти скитания, очевидно, рассказаны автором весьма неточно[140].

Ренан сомневается в правоте автора Деяний. Павел не мог совершить путешествие в Иерусалим в 44 г., обращение не могло произойти в 30 г. Оба вывода верны. Но откроем Флавия. Мы уже видели, как точен он в своих хрониках. Да и описываемые события были для него совсем недавними. Флавий подтверждает голод в Иерусалиме в 46–48 гг. Но до этого был голод 41–42 гг. Павел и Варнава могли, обязаны были прибыть в Иерусалим в 49 г. И было это через 14 лет после бегства Павла из Дамаска. И автор Деяний и апостол Павел — оба правы.

У нас есть еще одна уникальная возможность проверить свои расчеты. Обратимся к событиям Деяний, описывающим пребывание Павла и Силы в темнице: «Около полуночи Павел и Сила, молясь, воспевали Бога; узники же слушали их. Вдруг сделалось великое землетрясение, так что поколебалось основание темницы» (Деян. 16:25–26).

Сравним: «При консулах Тиберии Клавдии (в пятый раз) и Сервии Корнелии (Орфите) поспешили досрочно облачить Нерона в мужскую тогу» (Тацит. Анналы. 12:41).

«В этом году было много знамений: на Капитолий сели зловещие птицы; во время землетрясения от следовавших друг за другом толчков обрушились дома» (Тацит. Анналы. 12:43). Дата облачения Нерона в мужскую тогу известна — 50 г. Следовательно, наши расчеты верны. Или верны с очень большой долей вероятности. Мы акцентируем внимание на фиксированной дате — конце 50 г., до Фессалоник и до Афин Павел и Сила покинули Македонию.

Землетрясения могут следовать одно за другим, это соответствует действительности, но амплитуда толчков далеко не равноценна.

Попробуем проанализировать информацию Тацита и Деяний. Это было достаточно сильное землетрясение, подобных катастроф в мире каждый год происходит от 15 до 20. Две тысячи лет назад никакого понятия о сейсмостойкости домов люди не имели. Стены римских построек, во всяком случае большая их часть, были из камней неправильной формы, скрепленных очень слабым раствором. И часть из них была разрушена, но серьезно Рим не пострадал, иначе тон Тацита был бы совсем другим. В Филиппах, находящихся от Рима на расстоянии примерно 920 километров, разрушений вообще не было, «поколебалось только основание темницы». Таким образом, мы можем предположить, что эпицентр находился километрах в 150–300 восточнее Рима, а сотрясения достигали 7 баллов, в Филиппах, может быть, были чуть более 4 баллов.

Бесспорно, автор Деяний и Тацит пишут об одном и том же природном явлении, и это позволяет нам сказать, что Лука точен, очень точен в хронологии Деяний, а следовательно, дата начала второго путешествия Павла фиксируется с высокой степенью точности. Значит, деяния Павла начинаются после смерти Стефана, в 29 г.; Павлу в это время было 19 лет либо чуть более.

Азарт, который преследовал нас на всем протяжении анализа книг Ренана, позволил обосновать хронологию шести событий, сведенных нами в таблицу. Эти факты из жизни Петра могут служить маяками в нашем движении к цели. Он покинул Дамаск в самом конце 35 г. либо, что еще более вероятно, в самом начале 36 г., а следовательно, прибыл в него в 33 г.

И мы согласны с Ренаном в том, что со дня смерти Христа до Озарения Павла прошло около 6 лет.

Сопоставления.

Глава 26 Свидетельство апостола Павла

«Я иудеянин, родившийся в Тарсе Киликийском, воспитанный в сем городе при ногах Гамалиила, тщательно наставленный в отеческом Законе, ревнитель по Боге, как и все вы ныне» (Деян. 22:3). Эта фраза, сохраненная для нас Лукой, только недавно ставшим спутником Павла, передает характерный стиль апостола без всяких искажений. Он иудей фарисейского происхождения, он свидетельствует это и, что еще более важно для нас, говорит: «Я достаточно долго пробыл в Иерусалиме, где наставлялся в вере отцов. Я свой». Нас еще не раз будет интересовать, сколько времени пробыл Павел в Иерусалиме? И еще он утверждает: «Я учился у рабби Гамалиила, я чту его». Это почитание и свидетельство Павла вдвойне важно для нас, из него следует, что Павел происходил из достаточно зажиточной семьи и, надо думать, еще в детстве обратил на себя внимание своими выдающимися способностями. Рабби Гамалиил, сын рабби Симона и внук величайшего ученого своего поколения — Галлеля, видимо, находился в Тарсе сравнительно недолго, не более 3 лет. Иудейская прослойка в этом городе была достаточно обширна, и, возможно, на очень короткое время он был откомандирован в Таре для просвещения. Не связанный никакими обязательствами перед Иудейской общиной Тарса, он мог выбрать себе учеников только в соответствии с их интеллектуальными способностями, вряд ли их было более 30. Павел был его учеником и последовал за ним в Иерусалим, что для нас означает очень много.

Гамалиил являлся наси (князем) Синедриона в 30 г. (Хагига II, 2)[141]. Этой фразой Александр Мень начинает великую путаницу в своих рассуждениях, из которой нет выхода.

Павел прибыл в Иерусалим либо одновременно с Гамалиилом, либо на несколько лет позже. Экзальтированному и очень молодому человеку скучно было в Тарсе без блестящих проповедей учителя. Попутно заметим, что приезд из Тарса в Иерусалим — поступок очень молодого человека. Выйди Павел из юношеского возраста, он, скорее всего, уже был бы женат. Родился он между 10 и 12 гг.

Независимо от того, готовился Павел к должности священнослужителя либо нет, он должен был жениться, поскольку иудаизм предписывает брак для всех, не делая исключений. Устная Тора гласит: «Человек, у которого нет жены, обречен на существование без радости, без блаженства, без ощущения истинной ценности жизни, без Торы, без защиты и без мира» (Йевамот, 62в).

Примем во внимание обычаи иудеев. Павел должен покинуть Таре и отправиться в Иерусалим. Одно дело, когда переезд совершает уже взрослый, по иудейским меркам, муж, старше 20 лет. Ему всегда могут ехидно задать вопрос: «А почему ты не женат?» А Павел неказист, и подобный вопрос для него был весьма болезнен.

Иное дело, когда юноша, лишь недавно достигший совершеннолетия, отправляется в Иерусалим к любимому учителю либо вместе с ним, чтобы пополнить багаж знаний.

Мы здесь должны полностью исключить возможность того, что Павел родился ранее 12 г. Это маловероятно. Он родился в 12 либо 13 г., а отправился в Иерусалим вместе с Гамалиилом, оценившим его дарование, его страстность, в 28 г., когда ему было 15–16 лет. Через год он увлекся новым течением.

Мень пишет: «В отличие от саддукейской иерархии, „глава“ фарисеев Гамалиил рекомендовал относиться терпимо к новому учению (Деян. 5:34). Это произошло в 30 или 31 году»[142]. Если следовать версии Меня, то Павлу в момент приезда в Иерусалим должно быть 18–20 лет, что слишком много. В Иудее, как, впрочем, и везде на Востоке, женились рано, а он был холост. Павел в этом случае мог встречаться с Иисусом, а этого не произошло. К этому времени, т. е. после Пятидесятницы, были две проповеди апостолов и их первый арест. Затем было массовое обращение и продажа земли. «Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями и домами, продавая их, приносили цену проданного» (Деян. 4:34). Когда же последовал второй арест? Мы полагаем, что через 1–2 года после смерти Христа, т. е., по вычислению Меня, — это 32 либо 33 г. «Встав же в Синедрионе, некто фарисей, именем Гамалиил, законоучитель, уважаемый всем народом, приказал вывесть Апостолов на короткое время. А им сказал: мужи Израильские! подумайте сами с собою о людях сих, чтό вам с ними делать… И ныне, говорю вам, отстаньте от людей сих и оставьте их: ибо, если это предприятие и это дело — от человеков, то оно разрушится; а если от Бога, то вы не можете разрушить его; берегитесь, чтобы вам не оказаться и богопротивниками. Они послушались его и, призвав Апостолов, били их и, запретив им говорить о имени Иисуса, отпустили их» (Деян. 5:34–35; 38–40).

Гамалиил продемонстрировал свою мудрость, призвав Синедрион положиться на время. Ложное отомрет само собой. Апостолов бичевали не сильно, скорее, если можно так выразиться, для профилактики, и отпустили, Синедрион они покинули сами.

Устные традиции евреев были около 400 г. оформлены в Иерусалимский Талмуд, а примерно через 100 лет — в еще более почитаемый Вавилонский Талмуд. Мень пишет: «Талмуд говорит о таком Синедрионе, руководство которым принадлежало богословам. Во дни земной жизни Христа главами его были Галлель, его сын Симон (иногда отождествляемый с праведным Симеоном евангелия) и его внук Гамалиил» (Хагига, II, 2)[143]. Хронологию Меня, полностью зашедшую в тупик, иносказательно и косвенно подтверждает Ренан. «Прекрасные правила Галлеля, резюмировавшие весь Закон в справедливости, правила Иисуса, сына Сирахова, сводившего весь культ к добрым делам, были или забыты, или преданы проклятию. Одержал верх Шамай со своим односторонним, узким кругозором. Громадная масса „преданий“ заглушила Закон под предлогом его поддержания или истолкования»[144].

Парадокс заключается в том, что Гамалиил, прибывший в Иерусалим до 30 г., не мог возглавлять Синедрион и присутствовать при вынесении смертного приговора Христу. Морально-этические соображения Павла, уверовавшего в Спасителя, не позволили бы ему в конце жизни так тепло отзываться о своем первом наставнике. Попутно отметим, что, согласно преданию, он в течение 32 лет при Тиберии, Калигуле и Клавдии был председателем Синедриона[145]. Впрочем, эта цифра завышена. Мень находит изящное, но абсолютно некорректное решение данного парадокса. Он вводит понятие второго Синедриона, который управлялся богословами. В пользу данного положения Мень цитирует Флавия. Сделаем это и мы. «Габиний учредил пять Синедрионов и разделил весь народ на пять округов, так, что одна часть иудеев имела свое управление в Иерусалиме, другая в Гадаре, третья в Амафунте, четвертая в Иерихоне, а пятая в галилейском Сепфорисе» (И.Д. 14:5.4). Таким образом единый Синедрион страны был упразднен. Было это до ограбления Крассом Иерусалима.

Вероятно, такое положение, полностью игнорировавшее национальные традиции, не могло длиться долго. Ко времени правления Цезаря «все вернулось на круги своя». «Решение и постановление консула Гая Цезаря таково: пусть сыновья его (Гиркана) правят народом иудейским и пользуются доходами с представленных им земель, а первосвященник, он же и правитель иудеев пусть творит верховный суд» (И.Д. 14:10.3). И вот знаменитый суд Синедриона над Иродом, красочно реконструированный Я.Л. Чертком: «Во главе Синедриона стояли тогда Семиа и Авталион, перенявшие свой сан от рабби Симон-бен-Шета. Когда судьи заняли свои места, явился обвиняемый. Он предстал в пурпурной мантии, окруженный толпою тяжело вооруженных телохранителей. Такое необычайное зрелище навело страх на членов Синедриона; смутился и Гиркан; как пораженные сидели все с потупленными взорами и безмолвствовали. После мучительной паузы поднялся президент Синедриона, праведный и неустрашимый Семиа, и сказал: „Точно так, как вы, судьи, и ты, мой царь, я в первый раз вижу человека, который в качестве подсудимого осмелился бы в таком виде предстать пред вами. До сих пор обвиняемые обыкновенно являлись в траурной одежде, с гладко причесанными волосами, дабы своей покорностью и печальным видом возбудить в верховном совете милость и снисхождение. Но наш друг Ирод, обвиняющийся в убийстве и призванный к суду вследствие такого тяжелого преступления, стоит здесь в порфире, с завитыми волосами, среди своей вооруженной свиты для того, чтобы в случае если мы произнесем законный приговор, убить нас и посмеяться над законом. При всем этом я нисколько не упрекаю Ирода, если он своей личной безопасностью дорожит больше, чем святостью законов, — виноваты вы все вместе с царем, которые так много позволяли ему до сих пор. Но не забудьте, что наш Бог велик! Придет день, когда тот, которого вы, в угоду Гиркану, хотите оправдать, вас же и накажет и не пощадит также и царя“»[146].

В этом заседании Синедриона примечательно то, что его возглавлял не слабохарактерный первосвященник Гиркан, назначенный Цезарем, а ученый, книжник, человек мужественный и во всех отношениях достойный.

Другой руководитель Синедриона, рабби Иоханан-бен-Закай, хитроумным способом бежавший из Иерусалима в 70 г., также не был первосвященником. Мы с полным основанием можем утверждать, что иудейские первосвященники пользовались не только огромным влиянием духовного лидера, но и вершили те или иные светские дела, являясь как бы буфером между правителем, если он был, и Синедрионом. Но у великого Синедриона, состоящего из 71 члена и заседающего в Иерусалимском храме, был свой лидер. И в этом была определенная логика. Судьи заседали ежедневно, с утра до полудня.

Малые Синедрионы располагались практически в каждом городе Иудеи, творя гражданские и уголовные дела. Иерусалимский Синедрион являлся высшим юридическим и религиозным авторитетом, но первосвященник не мог позволить себе участвовать в ежедневных заседаниях. Воспользуемся интереснейшей информацией И. Телуппсина о Синедрионе: «При особо важных преступлениях глава Синедриона[147] назначал различных судей (одних — для расследования свидетельств против обвиняемого, других — для сбора доказательств его невиновности). Эти судьи затем сообщали результаты своих расследований коллегам. В отличие от современных прокуроров (или адвокатов), судьи Синедриона не были заинтересованы в вынесении обвинительных (или оправдательных) решений. Особое правило постановляло, что если члены Синедриона единогласно признавали человека виновным в преступлении, караемом смертной казнью, — его не казнили, — само единогласие означало, что никто из судей не искал как следует опровергающих обвинение свидетельств. В других случаях для поддержания обвинения было достаточно 37 или более голосов. В дни, когда судьи рассматривали преступления, караемые смертью, им запрещалось есть и употреблять спиртное. При открытом голосовании самые молодые, недавно назначенные судьи высказывались первыми, чтобы не подпасть под влияние мнений более опытных коллег»[148].

Синедрион в Иерусалиме был только один.

Теперь приступим к реконструкции событий. Гамалиил вернулся в Иерусалим из Тарса около 28 г., и в этом же году либо в начале 29 г. выступил на знаменитом заседании Синедриона при осуждении апостолов. Он еще не председательствовал в Синедрионе. Сила либо некто другой, поведавший об этом Луке, назвал бы Гамалиила председателем, если бы он им был. Скорее всего, руководить Синедрионом он стал чуть позже, примерно через год. Павел нисколько не преступал этических норм, уверовав в Христа и чтя Гамалиила. Никакого отношения к смерти Спасителя он не имел, находясь в Тарсе. С огромной долей вероятности, Синедрионом, вынесшим смертный приговор, руководил его отец Симон, а до него — Галлель, умерший около 5 г. н. э.

А у нас появляется важнейшее доказательство того, что смерть Христа произошла до 30 г.

Глава 27 Подвижничество святого Луки

Основа наших знаний о годах земного существования Христа базируется на сведениях, почерпнутых в Евангелии от Луки, поэтому нам крайне важно проследить путь Луки от неловкого и преданного спутника Павла до гениального летописца.

Через 17-ю главу Деяний пролегает рубеж, который как бы делит это произведение на две части. В первой части описываются путешествия Павла со слов третьих лиц, во второй — от участников событий. «Миновав же Мисию, сошли они в Троаду. И было ночью видение Павлу: предстал некий муж, Македонянин, прося его и говоря: приди в Македонию и помоги нам. После сего видения тотчас мы положили отправиться в Македонию, заключая, что призывал нас Господь благовествовать там» (Деян. 16:8-10). Самое простое решение — считать, что начиная с Троады, а может быть чуть раньше, в обществе Павла появился Лука. Подобной версии придерживался Ренан. Мы категорически отвергаем эту мысль.

В Листрах к Павлу пришел, вероятно, наиболее преданный его последователь. «…Там был некоторый ученик, именем Тимофей, которого мать была Иудеянка уверовавшая, а отец Еллин» (Деян. 16:1). «Его пожелал Павел взять с собою; и, взяв, обрезал его ради Иудеев, находившихся в тех местах; ибо все знали об отце его, что он был Еллин» (Деян. 16:3). Безусловно, Павел из-за особенностей своего темперамента был не очень приятен в общении, поэтому Сила, который до этого времени был единственным спутником Павла, надо думать, был рад новому товарищу. Их встреча произошла в июне 50 г. До ноября 50 г. они путешествовали втроем, а в конце месяца Павел и Сила были заключены в темницу, правда, ненадолго. Начиная с февраля 51 г. и до марта они проповедовали в Фессалониках, поселившись у некоего Ионаса, принявшего христианство. Однако напряжение в городе нарастало. «Братия же немедленно ночью отправили Павла и Силу в Верию, куда они прибыв, пошли в синагогу Иудейскую» (Деян. 17:10). Это апрель-май 51 г. «Но когда Фессалоникские Иудеи узнали, что и в Верии проповедано Павлом слово Божие, то пришли и туда, возбуждая и возмущая народ. Тогда братия тотчас отпустили Павла, как будто идущего к морю, а Сила и Тимофей остались там. Сопровождавшие Павла проводили его до Афин и, получив приказание к Силе и Тимофею, чтобы они скорее пришли к нему, отправились» (Деян. 17:13–15). На наш взгляд, это совершенно ясное указание на то, что Павел вошел в Афины один, без спутников; кстати, описывая его пребывание в Афинах, Лука нигде не употребляет термин «мы». «После сего Павел, оставив Афины, пришел в Коринф» (Деян. 18:1). В июле 51 г. он прибыл в Коринф и через некоторое время поселился у некой четы, только что бежавшей сюда же из Рима. Возможно, это август-сентябрь 51 г. Втроем они занялись ремеслом — изготовлением палаток. «А когда пришли из Македонии Сила и Тимофей, то Павел понуждаем был Духом свидетельствовать Иудеям, что Иисус есть Христос» (Деян. 18:5). Втроем они пробыли в Коринфе до конца 52 г. Здесь же в 52 г. и были писаны оба Послания к Фессалоникийцам, начинающиеся практически идентичной фразой: «Павел и Силуан и Тимофей — церкви Фессалоникской в Боге Отце и Господе Иисусе Христе…»(1 Фес. 1:1). Это послание от трех лиц — Павла, Силы и Тимофея. Луки здесь нет и в помине. В конце 52 г. Павел «…простился с братиями и отплыл в Сирию (и с ним Акила и Прискилла)…» (Деян. 18:18). Далее, после краткого посещения Эфеса перед Пасхой он вступил в Иерусалим. Трудно сказать, остались ли Сила и Тимофей в Коринфе либо отправились с Павлом. Деяния как будто свидетельствуют о первом. Впрочем, это и не так важно. В конце 52 либо на Пасху 53 г. Павел расстается с Силой, с которым он впервые встретился в декабре 49 г. в Иерусалиме. Сила заслуживает отдельного разговора. Скорее всего, он был диакон из числа ста двадцати участников первого собрания. «Тогда Апостолы и пресвитеры со всею церковью рассудили, избрав из среды себя мужей, послать их в Антиохию с Павлом и Варнавою, именно: Иуду, прозываемого Варсавою, и Силу, мужей, начальствующих между братиями» (Деян. 15:22).

Сила, 22 года впитывавший дух Иерусалимской школы, наверняка вместе с Варнавою присутствовал на том историческом диспуте Павла с Петром в Антиохии, где выявились их расхождения. Второе путешествие он проделал вместе с Павлом, да и о первом походе был хорошо осведомлен. Как ему было трудно с Павлом, все больше отдалявшимся от традиций цитадели! Разница в воззрениях школ была настолько велика, что их разрыв был неизбежен. Почти наверняка записки о жизни Павла в период второго путешествия были сделаны Тимофеем и отредактированы Силой. Не следует забывать, что долгие месяцы Сила и Тимофей были вместе без Павла. Тимофей совсем молод, его жизненный опыт невелик. Он слушает, запоминает, записывает…

Деяния, созданные рукой мастера, абсолютно идентичны по стилю. Но это не относится к информативности. Первый этап написан сочно, крупными мазками, фрагментарно. Он повествует о первых годах существования общины после смерти Христа. Это рассказ Силы, больше не от кого в окружении Павла почерпнуть эти сведения. Несомненно, это — свидетельство очевидца. Возможно, рукопись или заметки просматривал Иоанн-Марк, через много лет вновь встретившийся с Павлом, разумеется, он был знаком с Лукой, об этом свидетельствует Послание к Колоссянам. «Приветствует вас Аристрах, заключенный вместе со мною, и Марк, племянник Варнавы (о котором вы получили приказания: если придет к вам, примите его)…» (Кол. 4:10) и далее: «Приветствует вас Лука, врач возлюбленный, и Димас» (Кол. 4:14). Никаких шероховатостей или неточностей в этом блоке нет. Все обстоятельно, достоверно там, где речь идет о событиях, очевидцем которых был Сила. Кстати, все, что связано с убийством Иакова, — это тоже его рассказ. Маленькая неточность — «и Анна первосвященник» (Деян. 4:6.). С 17 по 37 г. первосвященником был Каиафа.

Но вот более позднее рассуждение-вставка: «Мысль о Февде» — это уже Лука (Деян. 5:36) — первая серьезная хронологическая ошибка.

Наименее информативна и достоверна вторая часть — отбытие Павла в Дамаск в начале 33 г. и до первого собора 49 г. Здесь один очевидец событий — сам Павел, а в его памяти сохранились только те самые яркие впечатления, которыми он иногда делился со слушателями. Но информации слишком мало. Из Павла много не вытянешь. И неопределенности множатся.

Сразу две неточности о деталях бегства из Дамаска: «И не пошел в Иерусалим к предшествовавшим мне Апостолам, а пошел в Аравию и опять возвратился в Дамаск» (Гал. 1:17). «После сего отошел я в страны Сирии и Киликии» (Гал. 1:21). Этих сведений в Деяниях нет. Автор о них не знает.

Полное отсутствие данных о жизни Павла в Тарсе. Никакой информации о пребывании апостола в Антиохии с 41 по 48 г., т. е. до возвращения Варнавы из Иерусалима.

И третья серьезная ошибка в этом блоке: «А Варнава и Савл, по исполнении поручения, возвратились из Иерусалима (в Антиохию), взяв с собою и Иоанна, прозванного Марком» (Деян. 12:25). Павел в Иерусалиме не был. Пожертвования отвозил один Варнава. В описании первого периода мы насчитали 5 неточностей.

Когда Лука стал спутником Павла, он был очень молодым человеком, годился Павлу в сыновья и почитал апостола без всякой меры. Павел платил ему тем же. Но в эти последние годы до иерусалимской трагедии апостол уже оброс свитой сподвижников, правда, часто по тем или иным причинам покидавших учителя.

Испытывал ли Павел разочарования и горечь? — вопрос скорее риторический. Да. Человек редкой убежденности, он делал свое дело исключительно под влиянием идеи. Уход одних учеников, приход новых — это неизменная составляющая его бытия. «Имея веру и добрую совесть, которую некоторые отвергнув, потерпели кораблекрушение в вере. Таковы Именей и Александр, которых я предал сатане, чтоб они научились не богохульствовать» (1 Тим. 1:19–20). «Ты знаешь, что все Асийские оставили меня; в числе их Фигелл и Ермоген» (2 Тим. 1:15). «Ибо Димас оставил меня, возлюбив нынешний век, и пошел в Фессалоники, Крискент — в Галатию, Тит — в Далматик; один Лука со мною» (2 Тим. 4:10). «Александр медник много сделал мне зла. Да воздаст ему Господь по делам его! Берегись его и ты, ибо он сильно противился нашим словам. При первом моем ответе никого не было со мною, но все меня оставили. Да не вменится им!» (2 Тим. 4:14–16).

Невероятно, чтобы Лука, начавший вести свои записи вскоре после их встречи, приставал к апостолу с расспросами. Ему приходилось пользоваться впечатлениями Тимофея, фразами, обмолвленными Павлом, рассказами его спутников — не более того.

Теперь нам предстоит самая трудная задача — определить, когда же Павел мог повстречаться с Лукой. Ренан пишет: «Сам он пошел в Филиппы, отпраздновал там Пасху и провел в отдыхе с самыми любимыми для него людьми те семь дней, в которые ели опресноки. В Филиппах Павел нашел ученика, который во время второй его миссии руководил его первыми шагами в Македонии, по всей вероятности, не кого иного, как Луку. Он снова взял его с собою и таким образом приобщил к путешествию рассказчика, которому предстояло передать нам воспоминания о нем с бесконечным очарованием и правдивостью»[149].

Время посещения Павлом Филипп — март — первая половина апреля 57 г. Версия о встрече Павла с Лукой во время второго путешествия, как мы уже писали, ничем не подтверждена. Ни малейшего намека на нее в Деяниях нет, а все послания Павла свидетельствуют о другом: соратники его постоянно меняются, мелькают многочисленные имена, но Луки среди них нет. Единственное, что извиняет Ренана в этом эпизоде, это благая цель — его желание продлить контакт Луки с Павлом. Впрочем, на наш взгляд, гораздо лучше и без натяжки выглядит версия, что первичные записи об апостольской деятельности Павла вели несколько человек. Вначале это был Тимофей, а затем, возможно, и Тертий, писавший под диктовку Павла Послание к Римлянам. Оно интересно тем, что Павел продиктовал его после посещения Македонии, во время третьей миссии. «Ибо Македония и Ахайя усердствуют некоторым подаянием для бедных между святыми в Иерусалиме» (Рим. 15:26). Это одно из последних по времени посланий, написанных на свободе, в котором Павел сообщает о своих планах посещения Испании и направляет приветствия сподвижникам, верующим. Упоминаются 33 имени. Луки среди них нет. Ренан полагает, что послание было написано и отправлено в Рим через Фиву — канхрейскую[150] диакониссу зимой в начале 57 г. Это вполне коррелирует с нашими расчетами. Осенью, точнее, в сентябре 56 г. Павел покидает Эфес и направляется в Македонию, затем в Элладу. И здесь в Деяниях пробел. Нет информации о его пребывании в Коринфе. Однако, безусловно, Эллада — это именно Коринф, Павел провел там всю зиму. Ренан прав, утверждая, что «составление и рассылка так называемого Послания к Римлянам заняли большую часть тех трех зимних месяцев, которые Павел провел на этот раз в Коринфе»[151]. Деяния подтверждают текст послания в том плане, что Луки среди спутников Павла не было. «Его сопровождали до Асии Сосипатр Пирров, Вериянин, и из Фессалоникийцев Аристарх и Секунд, и Гай Дервянин и Тимофей, и Асийцы Тихик и Трофим» (Деян. 20:4).

Лука мог присоединиться к ним после Коринфа, например, сразу же после дней опресночных в Филиппах, т. е. в апреле 57 г., — практически очень небольшой период времени, в течение которого могла произойти эта встреча. Филиппы либо Троада — апрель 57 г.

Напряженность интеллектуальных усилий в Коринфе не позволила спутникам Павла вести там какие-либо записи. Однако с появлением в команде Луки текст Деяний буквально оживает. Чего стоит одна только фраза: «В горнице, где мы собрались, было довольно светильников!» (Деян. 20:8).

Лука оставался с Павлом весь период римского заключения (Послания к Колоссянам, Филимону).

И здесь последняя по счету ошибка Луки, которую можно объяснить тем, что в момент ареста Павла он испытывает сильнейший стресс: имя первосвященника ускользает из его памяти или, что нам кажется более достоверным, он его не знает.

«Первосвященник же Анания стоявшим перед ним приказал бить его (Павла) по устам. Тогда Павел сказал ему: Бог будет бить тебя, стена подбеленная! Ты сидишь, чтобы судить по закону, и вопреки закону велишь бить меня» (Деян. 23:2–3). Эти два стиха Луки очень интересны. Первосвященник, приказывающий бить обвиняемого перед лицом Синедриона, совершает поступок беззаконный и аморальный. Но что означает ответ Павла? Предвидение? Ошибка дублируется.

Действительно, Анан, сын Анана, погиб от рук сикариев (И.В. 2:17.9). Но был ли он первосвященником во время ареста Павла? «Узнав о смерти Феста, император послал в Иудею наместником Альбина. Около того же времени царь (Агриппа) лишил Иосифа первосвященнического сана и назначил преемником ему Анана, сына Анана же. Последний, именно Анан-старший, был очень счастлив: у него было пять сыновей, которые все стали первосвященниками после того, как он сам очень продолжительное время занимал это почетное место. Такое счастье не выпадало на долю ни одного из наших первосвященников» (И.Д. 20:9.1). И у нас появляется интереснейшая возможность уточнить имя первосвященника, издевавшегося над Павлом.

Анан, сын Сефа, тесть Иосифа Каиафы, — сопредседатель и член Синедриона, осудившего Христа, человек, пять сыновей которого стали первосвященниками. Из составленной нами таблицы, приведенной в конце главы, следует, что ни один из них не подходил для данной роли. Маттафий был снят с должности в 44 г., а Анан, назначенный первосвященником в 62 г., удержался лишь 3 месяца.

Версия о том, что в это время первосвященником был Ананий, сын Недевея, малоубедительна. Он также был освобожден в 51 г., а вместо него назначен Ионафан.

Во время описываемых событий, т. е. в прокураторство Феста первосвященником был Измаил, сын Фаба. Вероятнее всего, Лука получил известие о смерти последнего сына, Анана, от руки сикариев в 66 г., а торжество возмездия ассоциировалось у него с именем этого первосвященнического рода. Это ошибка, такая же, как и перемещение во времени в случае с Февдой.

А первосвященник в это время другой, не из рода Анана, а Измаил, сын Фаба (см. таблицу).

Подводим итоги. При оформлении текста Деяний, которое, безусловно, было выполнено после гибели Павла и разрушения храма, автором было использовано три блока информации:

1) события в Иерусалиме — рассказ Силы; иначе как объяснить, что Лука, практически не знавший Иерусалимской общины, с такой теплотой и детализацией описывает ее становление;

2) записи спутников Павла;

3) собственные впечатления и записи автора.

Великое мастерство Луки заключается именно в том, что он органически объединил эти разные по стилю и информативности сведения в единую хронологическую ткань, составляющую неотъемлемую часть нашей культуры.

Вероятно, положившись на имеющиеся у него записи и чувствуя Дар, Лука решил написать развернутое евангелие, а затем и его продолжение после разрушения храма, когда трагедия этого события как-то уже утряслась, стала обыденностью. В Деяниях он совершает минимум две хронологические ошибки (Февда, первосвященник), вполне вероятно, что он, пользуясь ошибочной хронологией (ее приводит Климент Александрийский), на пять лет перенес сообщения о Крестителе и Христе.

Бесспорно, очевидец (Сила) обладает первичной информацией. «Некоторые из так называемой синагоги Либертинцев и Киринейцев, и Александрийцев и некоторые из Киликии и Асии вступили в спор со Стефаном» (Деян. 6:9). Невероятно вспомнить и пересказать эти детали после разрушения храма, около 80 г., когда был окончательно сформирован текст Луки и Деяний. Между этими событиями — более 50 лет. Старцы, с которыми гипотетически мог беседовать Лука, никогда бы не припомнили этих особенностей. Или нюансы второго путешествия: «И нашел некоторого Иудея, именем Акилу, родом Понтянина, недавно пришедшего из Италии, и Прискиллу, жену его (потому что Клавдий повелел всем иудеям удалиться из Рима), — пришел к ним» (Деян. 18:2). Кто, кроме Павла, Силы и Тимофея, мог знать о том, что Акила и Прискилла только что покинули Рим? Стресс от этого события еще не оставил эту молодую чету, и, естественно, они стремились поделиться своими горестями с окружающими. Павел выслушал, утешил, вселил надежду, но только пришедшие в Коринф Сила и Тимофей могли письменно засвидетельствовать происшедшее.

Умело сшитая Лукой хронологическая и географическая ткань поражает своей достоверностью. В то же время все, что связано с особенностью религиозной жизни Иудеи, остается для него тайной. Возможный кратковременный приезд в Иерусалим до ареста Павла — вот все, чем он располагал. И это приводит к специфическим неточностям. Лука не знает и не понимает, что первосвященник может быть только один. «И он пошел и говорил с первосвященниками и начальниками, как Его предать им» (Лк. 22:4). «Первосвященникам же и начальникам храма и старейшинам, собравшимся против Него, сказал Иисус…» (Лк. 22:52). «…И повелел собраться первосвященникам и всему Синедриону…» (Деян. 22:30). Впрочем, может быть, Лука берет за основу Матфея (26:59; 27:36). Нам кажется, что Матфей, безусловно, знал, что первосвященник в Иудее один, и ни при каких обстоятельствах не допустил бы подобной, по тем меркам очень грубой, ошибки. В других местах он точен (Мф. 26:57–58,62,65). Эта небрежность — результат усилий греческих переводчиков, ставивших целью усилить эффект от судилища. Аналогично у Марка (14:60,61,66 и 14:1, 15:1,3,10). Лука, о котором упоминает Павел в трех посланиях, один из немногих поддерживающих апостола в его связи с внешним миром во время римского заключения. С учетом пребывания Павла в Кесарии — это не менее 4–5 лет. Лука довольно хорошо должен был обжиться в Риме, и независимо от того, какой версии придерживаться о дальнейших странствиях Павла после освобождения, ясно, что Лука, не покидавший его в самое тяжелое время, и далее оставался с апостолом. А все путешествия и апостольское служение Павла могли происходить в Риме и Испании, кончина — в Риме. Психологически не было никакой необходимости Луке удаляться из Рима, может быть, при Нероне он покинул Вечный город, но только на время. Начиная с правления Веспасиана он безвыездно жил в Риме, все более проникаясь идеями совмещения иудео-христиан с Римом, иначе просто нечем объяснить проримский дух его евангелия. На периферии, например в Антиохии, оно совершенно не было бы оценено. Версия римского создания третьего евангелия примерно около 80 г. выглядит наиболее убедительной: Луке в это время около 50 лет, он приобрел достаточный жизненный опыт… Но был он в Иерусалиме только очень короткое время до ареста Павла и, конечно, большую часть либо весь период, когда Павел был арестован и заключен в темницу в Иудее.

Нам теперь понятно, что Лука не только мог, но просто не мог не совершать небольших текстовых и хронологических ошибок. Он находился в ином положении, чем Тацит, Светоний, Флавий. Первые двое занимали очень высокие чиновничьи посты, а Флавий имел писцов, да и сведения о событиях ему готовили.

Лука же был совершенно один. Весь материал, которым он пользовался при составлении своего евангелия, — это труды Матфея, Марка, неизвестная нам логия и, возможно, записи, которые он составил после бесед с Иоанном-Марком. С Силой он не встречался, с другими участниками событий тоже. Иерусалим к тому времени был разрушен, и никаких письменных памятников и консультаций он получить не мог. Надо полагать, что могучая Римская община помогала ему чем могла, преподнося устные предания как факты. Они, словно змеи, переплетались перед глазами Луки, создавая странные и привлекательные картины, иногда совершали свой танец на расстоянии, вступая в диссонанс друг с другом. Он отбирал, синтезировал. Мозаика слов, текстов, воспоминаний постепенно складывалась в единую ткань. События ярко и выпукло занимали свои места, но у Луки не было цифр, припоминаемых или записанных очевидцами. Деяния, в которых нет ни одной даты, образовали изумительный по точности хронологический документ, такой же, как произведения Тацита и Флавия. В них нет хронологических ляпсусов. Все удивительно, фантастически точно. И просто необдуманно выглядят высказывания некоторых современных авторов, приписывающих описание жизни и подвига Павла Маркиону[152].

Евангелие потребовало от Луки значительно большего мужества и терпения, чем от Матфея или Марка. Он не знал его участников, не был очевидцем событий. Он вполне мог интуитивно «придвинуть» к себе, к своему времени те далекие события. Это так естественно. Причем он предельно точен и сдержан в своих выкладках и умозаключениях. Он пишет, что Спасителю к началу служения было около 30 лет — никому и в голову не придет мысль опровергать эти сведения. Он только осторожно, очень осторожно упоминает об Иоанне Крестителе, увязывая его служение с правлением Тиберия. Вряд ли ему приходило в голову, что почти через две тысячи лет множество людей начнет сопоставлять и располагать эти события в единую хронологию. Но можно понять и их, терпеливых и настойчивых, — у них нет выбора.

Вряд ли Лука, так осторожно и скурпулезно описавший хронологию служения Павла, пользовался непроверенными фактами. Мы смело можем утверждать, что никаких точных дат он не знал, он сомневался. Он хотел зафиксировать события и искал варианты. Может быть, ему попалась та самая «ошибочная» хронология, которую мы цитировали в главе о Клименте Александрийском: «Тиберий правил 26 лет 6 месяцев 19 дней». Это трактовка, все объясняющая и, на наш взгляд, наиболее достоверная. Может быть, где-то он почерпнул сведения, что Тиберий стал трибуном в 9 г. н. э.? Он мог отождествить начало трибунской деятельности с императорской властью. Мы можем строить еще множество версий, оценить достоверность которых нам вряд ли удастся…

И в конце нашего небольшого эссе, где мы отдаем дань подвигу этого великого хронолога, небезынтересно ознакомиться с одним пассажем св. Иренея, когда он пишет о Маркионе: «Сверх того, он искажал Евангелие Луки, устраняя все, что написано о рождестве Господа…» (Иреней, с. haer. 1:27)[153]. Может быть, эта правка Маркиона, энергично отстаивающего свои взгляды, исказила текст Луки и вошла в канон? И эта версия тоже весьма интересна, задумаемся над ней. Почему именно текст Луки, а не других евангелистов? Только Лука с присущей ему обстоятельностью просто обязан был привести сведения о рождении Христа. Почему они неточны, мы можем только строить версии.

Иудейские первосвященники.

Первосвященик/Годы/Источник

Анан, сын Сефа — 7-15 — И.Д. 18:2.1

Исмаил, сын Фаби — 15 — И.Д. 18:2.2

Елеазар, сын Анана*[154] — 15–16 — И.Д. 18:2.2

Симон, сын Камифа — 16–17 — И.Д. 18:2.2

Иосиф Каиафа — 17–37 — И.Д. 18:4.3

Ионаф, сын Анана* — 37–38 — И.Д. 18:5.31**[155]

Феофил, сын Анана* — 38–41 — И.Д. 19:6.2**

Симон Канфера, сын Боэта — 41–42 — И.Д. 19:6.2

Маттафий, сын Анана* — 42–44 — Черток Я.Л.[156]

Элионей, сын Канферы — 44–46 — И.Д. 19:8.1

Иосиф, сын Кемея — 46–49 — И.Д. 20:5.2

Ананий, сын Недевея — 49–51 — И.Д. 20:5.2

Ионафан — 51–52 — И.Д. 2:13.3

Измаил, сын Фаба — 52–60 — И.Д. 20:8.8

Иосиф Кавий, сын Симона — 60–62 — И.Д. 20:8.11

Анан, сын Анана* — 62 (3 месяца) — И.Д. 20:9.1

Иисус, сын Дамнея — 62 — И.Д. 20:9.1

Иисус, сын Гамалиила — 62 — И.Д. 20:9.4

Матфей, сын Феофила — 62–64 — И.Д. 20:9.7

Анан, сын Анана — 64–66 — И.В. 2:17.6

Прокураторы Иудеи

Годы правления

Колоний — 6-8

Амбивий Марк — 8-10

Руф Анний — 10-15

Грат Валерий — 15-26

Пилат Понтий — 26-37

Марцелл — 37-44

Фад Гай Куспий — 44-46

Тиберий Александр — 46-49

Куман Вентидий — 49-52

Феликс Марк Антоний — 52-60

Фест Порций — 60-62

Альбин Луций — 62-64

Флор Гессий — 64-66

Глава 28 Послание к Евреям

Еще одно доказательство. Оно невелико и, разумеется, тоже косвенно. Речь идет о Послании к Евреям. Практически никто из серьезных ученых не сомневается, что оно принадлежит не Павлу. Не нужен лингвистический анализ. Это, как говорится, видно невооруженным глазом. Для Павла Иисус — космополит, человек мира: для безвестного автора он — только еврейский первосвященник. Это не отдельный эпизод, а идеология послания. Все, о чем сказано в послании, абсолютно чуждо Павлу, но не об этом речь. Нас интересует не анализ послания, а только одна фраза в нем и время, когда оно было написано.

Очевидно, что речь идет о последних годах жизни Павла и о небольшом отрезке времени после его смерти.

Невозможно писать Послание к Евреям, постоянно упоминая первосвященников и нюансы их службы, если храм уже разрушен. В качестве примера фраза: «Потому, что здесь такие священники, которые по закону принимают дары…» (Евр. 8:4). Если бы храма не было, бесспорно, послание было бы написано в других тонах. Но храм был разрушен в 70 г. Смерть Павла относят к 64 г. В конце послания фраза: «Знайте, что брат наш Тимофей освобожден, и я вместе с ним (если он скоро придет) увижу вас» (Евр. 13:23). Тимофей — сподвижник и спутник Павла. Можно допустить, что он был освобожден накануне или вскоре после смерти Павла, а послание написано чуть позже. Теоретически это могло быть сразу же после смерти Павла, т. е. в конце 64 г. Ренан с большой долей вероятности датирует событие 66 г.

«Наконец, заметим, что, написав еврейским христианам, Павел переступил бы самое твердое из своих решений: ни в коем случае не проповедовать на почве иудео-христианских церквей, дабы апостолы обрезания, со своей стороны, не вмешивались в дела церквей необрезанных. Итак, Послание к Евреям не принадлежит апостолу Павлу. Кем же оно было написано? Где? Кому? Все это мы рассмотрим в другой книге. В настоящее же время нас занимает только время написания столь важного произведения. А это время можно определить с довольно большой точностью. По всем признакам, Послание к Евреям написано ранее 70 г., так как служба левитов в храме изображается там продолжающейся правильно и непрерывно. С другой стороны, стихи XIII:7 и V:12 являются, по-видимому, намеком на смерть иерусалимских апостолов, например, Иакова, брата Господня; стих XIII:23, как кажется, относится к освобождению Тимофея после смерти Павла; стих Х:32 и сл., а может быть, и XIII:7, на мой взгляд, суть ясные упоминания о гонении Нерона в 64 г. Стих III:7 и сл., по-видимому, содержит намек на начало Иудейского восстания (66 г.) и предчувствие последующих бедствий; место это к тому же влечет нас к выводу, что 40-й год со смерти Иисуса еще не прошел, скорее всего, что он приближается. Итак, все это вместе заставляет нас предполагать, что Послание к Евреям написано в период времени от 65 до 70 г., всего вероятнее — в 66 г.»[157]

Этот год прошел под эгидой подготовки к войне. Тогда Веспасиан начал стягивать к границам Иудеи расположенные на Востоке римские войска. Политическая ситуация в империи, а Веспасиан ее чувствовал точно, была такова, что он предпочитал собирать войска, а не жертвовать ими. В полном разгаре война была осенью, и в основном сражение развернулось за крепость Иотапату. Веспасиан покорял Галилею. Прямого намека на разрушение Иерусалима еще не было. Хотя, конечно, угроза самому существованию Иудеи уже витала в воздухе. Годом раньше прокуратор Сирии Цестий Галл уже пытался взять Иерусалим. Его войска заняли наружные и неукрепленные стены города, однако вскоре были отброшены. Внутренний город торжествовал победу. Надолго ли? «Итак, выйдем к Нему за стан, нося Его поругание. Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евр. 13:13–14). А впрочем, может быть, здесь речь идет о начале служения Павла.

Самое знаменитое место в послании: «…где искушали Меня отцы ваши, испытывали Меня, и видели дела Мои сорок лет» (Евр. 3:9). Ренан, комментируя эту фразу, делает замечательный пассаж:

«Место это, к тому же, влечет нас к выводу, что 40-й год со смерти Иисуса еще не прошел, скорее всего, что он приближается». У Ренана просто нет выхода: по канонической версии, с момента смерти Христа прошло только 33 года.

Но если проанализировать весь тон послания, увещевательный и обеспокоенный, и сделать вполне корректное предположение, что написано оно в 67 г., то… автор послания высокоэрудирован, пользуется огромной репутацией среди новообращенных иудеев. Дата смерти Христа не была для него тайной. Получается 27 г.

Послание к Евреям бестелесно и очень трудно поддается хронологической обработке. «Иудеи терпеливо сносили все, но когда прокуратором стал Гессий Флор, подняли мятеж. Легат Сирии Цестий Галл двинулся на подавление, но вел дело нерешительно и проиграл почти все сражения. То ли так суждено ему было, то ли напало на него нестерпимое отвращение к жизни, но вскоре он умер, и Нерон прислал на его место Веспасиана» (Тацит. Анналы. 5:10).

Гессий Флор, вымогатель и тиран, правил Иудеей с 64 по 66 г. Цестий Галл — консул-суффект 42 г., пропреторский легат провинции Сирии в 66–67 гг. Далее Тацит пишет: «Веспасиан был в то время в расцвете славы, удача сопутствовала ему, у него были отличные полководцы, и за два лета победоносная армия Веспасиана овладела всей Иудейской равниной и всеми городами, кроме Иерусалима. Следующий год был полон событиями гражданской войны, в Иудее же ничего важного не произошло. Но едва восстановили мы в Италии мир, пришлось заботиться о делах на границах. Иудеи были единственным народом, который отказался подчиниться Риму, и это вызвало всеобщее негодование».

Мы можем попытаться проанализировать послание, исходя из трех возможных отрезков времени:

1) восставшие одерживают повсеместно победы над Цестием Галлом;

2) второй — очень короткий — 67 г., вернее, с января до мая. Цестий Галл в это время уже мертв, а армия Веспасиана еще только начинает свои неумолимые операции;

3) эпоха чередующихся побед Веспасиана.

Обратимся к тексту Послания.

«Старайтесь иметь мир со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа» (Евр. 12:14). Как вяжется этот стих с фразой Тацита о непокорности иудеев? Трудно представить себе, что можно обращаться с подобным увещеванием к народу, терпящему поражение от Веспасиана и беспощадно им караемому. Подобное обращение вызвало бы яростный протест у иудеев независимо от религиозных воззрений. Но существует краткий период относительного мира на этом маленьком отрезке истории Иудеи.

Цестий Галл умер в январе либо в начале февраля 67 г. В феврале этого же года Нерон назначил командующим армией в Иудее Тита Флавия Веспасиана, бывшего командира легиона в Англии, бывшего римского консула, бывшего африканского губернатора. Крестьянская внешность и незнатное происхождение практически исключали его из числа конкурентов в борьбе за власть, по крайней мере, таково было мнение Нерона. Так пишет Иосиф Флавий, прекрасно отразивший этот период в «Иудейской войне». Логику Веспасиана характеризует следующая цитата:

«Лучшим полководцем, чем я, является бог, который хочет отдать иудеев в руки римлян без всякого напряжения сил с нашей стороны, а войску нашему подарить победу, не связанную с риском. Пока враги собственными руками губят сами себя, пока терзает их самое страшное зло — междоусобная война, нам лучше пребывать спокойными зрителями этих ужасов и не ввязываться в борьбу с людьми, которые ищут смерти и неистово беснуются друг против друга… Самообладание и обдуманность приносят столько же славы, сколь и подвиги в бою, когда они ведут к победе. А пока враг истощает сам себя, мое войско будет отдыхать от трудов войны и наберется сил… Итак, ради безопасности разумнее всего предоставить самим себе людей, пожирающих друг друга» (И.В. 4: 6. 8).

Получив назначение в конце зимы, Веспасиан немедленно начал готовить армию. Однако делал это, не спеша, в стиле Августа, тем более, что междоусобица в Иудее была ему на пользу.

Флавий пишет: «В эти сияющие весенние дни пришли римляне. От прибрежных городов с запада и северо-запада они медленно продвигались вглубь страны. Большинство городов не оказывало римлянам сколь-нибудь серьезного сопротивления. Только в первой половине мая произошло первое локальное сражение за город Магдалу. Евреи, которыми руководил энтузиазм, ничего не могли сделать с отлаженной римской машиной. Потерпевшие поражение бежали на Генисаретское озеро, где более четырех тысяч человек было убито». После этого произошло первое крупное избиение евреев, и до 109 тысяч евреев было продано в рабство.

К осаде Иотапаты Веспасиан приступил 31 мая 67 г. Героическая оборона города длилась до 20 июля 67 г. Знал ли безымянный автор Послания к Евреям об этих событиях? Безусловно, нет. Послание пресно. В нем не чувствуется ярости и внутренней убежденности Павла. Оно другое. Читаешь его, и создается впечатление, что оно направлено против междоусобиц среди иудеев вообще и среди иудео-христиан в частности, поскольку, как и в период любой гражданской войны, люди одной веры зачастую оказываются по разные стороны баррикад.

Автор послания не обладал сколь-нибудь заметным воображением, да и дара предвидения у него не было; впрочем, для каждого события нужны предпосылки. Откуда ему было знать, что напоенный миазмами страха и подозрительности в последние годы правления Нерона римский Сенат принял решение, впервые прозвучавшее через много столетий после известного высказывания Катона Старшего о Карфагене: «Иерусалим должен быть разрушен».

Закономерное поражение группы иудеев, возглавляемых Иосифом Флавием, было тенденциозно преподнесено в Иерусалиме чудом спасшимся Иохананом Гисхальским и ускорило падение Иерусалима, поскольку партия зелотов развязала гражданскую войну против фарисеев.

Веспасиан под предлогом легкого ранения вернулся в Птолемаиду, к прекрасной Иродовой Кесарии. И взял Яффу. В Кесарии, столице тетрархии Филиппа, он встретился с Агриппой II и его сестрою Береникой. Царь, отлично представляя себе силу военной машины римлян, безоговорочно принял их сторону. Историки и современники далеко не однозначно оценили поступок царской семьи. Между тем для подобного решения требовалось изрядное мужество. И впоследствии Агриппа II и Береника очень много сделали для спасения и возрождения иудейских центров духовности.

Веспасиан без боя взял Тивериаду, у стен которой вначале потерпел поражение, овладел Тарихеей и Гамалой, а затем подчинил себе Ямнию и Азот. К зиме 67 г. приморье и Галилея были в руках у римлян. В отличие от Карфагена, когда речь шла о географическом господстве над миром, здесь был следующий этап — духовное господство. Иудейская религия неагрессивна. Оградившая сама себя сводом законов и правил, она передвигалась по миру как странная заморская птица, вызывающая определенный временный интерес, но мало кому хотелось обратиться в птицу. Повадки, ужимки, обычаи иудеев, заполняющих гигантское пространство Римской империи, были мало приемлемы для римлян, но они со свойственной образованной элите широтой натуры в массе своей терпимо относились к чужестранцам, в том числе к иудеям. Отдельные вспышки антисемитизма, регулярно повторявшиеся после смерти Августа, картины существенно не меняли. Янус Квирин и Юпитер Капитолийский в содружестве с Венерой, Марсом и другими богами, как казалось, вполне могли противостоять еврейскому Богу — Единому и Незримому. Но в этой четко нарисованной картине все было слишком контрастно. В палитре не хватало оттенков. И иногда, когда в той или иной части империи евреи уж слишком досаждали жителям, причем это могли быть кто угодно: римляне, сирийцы, египтяне, некая наиболее просвещенная часть населения испытывала непонятный трепет и холод оттого, что их сонм богов ничего не мог противопоставить одному Всесильному, как его именовали иудеи.

Выход на арену христиан в течение нескольких лет изменил расклад сил в духовном и нравственном противостоянии. Теперь уже римскому сонму богов противостояла не чужеземная птица во главе с Незримым, а спаянная своей духовностью община людей десятков национальностей, объединенная единым Богом, одновременно небесного и земного происхождения. Именно дуализм происхождения Спасителя был тем стержнем, или жезлом, в котором на протяжении тысячелетий так нуждалось человечество и на поиски которого оно потратило столько энергии и сил. И понадобилось вмешательство Провидения, чтобы именно в этом наэлектризованном и экзальтированном иудейском котле, бывшем средоточием встреч, контактов, дружб и вражды десятков народов мира, вспыхнула искра, зажегшая пламя новой религии. И ветер необходимости и острой потребности народов Средиземноморья очищающим вихрем пронесся по всей империи и дальше за ее пределы. И слабые попытки мраморных статуй взяться за руки и противопоставить что-либо этому пожару, пожару чувств в душах, ничего не дали. Человеческое тепло и земная реальность легко одерживали победу над прекрасным и далеким чертогом. Юпитера Капитолийского.

Раннехристианские общины, которые римляне во многом отождествляли с иудеями, что отчасти было справедливо, в духовном плане были более чем агрессивны. Они, рожденные в иудейском котле, так же как и их родители, не сомневались в своем предначертании — высшем назначении. Но назначение иудеев заключалось во фразе: «народ, избранный Богом» — свеча, лучина, освещающая путь. Иудеи категорически отвергали мысль, что у человечества или народа могут быть и другие свечи. Такая мысль не могла им даже прийти в голову, она не была нигде зафиксирована да и не имела права на существование. В священных книгах говорилось про избранный Богом народ, и добавить к этому было нечего. Они были одни на эту планету, и этим было все сказано. Совсем другое заключалось в философии христиан. Спаситель был с нами, он ушел всего несколько лет назад. Он уже принял на себя все грехи мира, наши с вами грехи. От вас ничего не требуется, уже все сделано, абсолютно все. Только «поверьте, поверьте, поверьте». И этот вопль — «Поверьте!» — стоял во всей империи. Его слышали все, согласные и несогласные, обездоленные и сытые. Римская знать с усмешкой, любопытством и легким раздражением прислушивалась к этим странным призывам. Спаситель отстоял от Юпитера Капитолийского так же далеко, как и незримый иудейский Бог. И эти три центра духовности заключили в свой треугольник всю империю и Рим. Впрочем, во времена Нерона не делалось большой разницы между восточными божествами. Культ Изиды потерпел существенное поражение от Юпитера еще во времена Тиберия и так никогда и не оправился. А новый пожар возмущения зародился в Иерусалиме. И подсознательное чувство опасности флюидами охватило весь Рим, пребывающий в роскоши и узаконивший мужеложество. Оба явления, считавшиеся непростительным грехом у христиан и иудеев, явились несколькими видами горючего, подброшенного в костер, на котором готовилось варево противостояния.

Опасность и зараза нового надвигались из Иерусалима, и он должен быть разрушен. Знал ли, чувствовал ли автор послания, что, казалось бы, заурядным бунтом, которые так часто происходили на окраинах империи, закончившимся разрушением Тивериадского дворца, где жил тоже иудей — Агриппа, потомок Ирода Великого, был дан повод для начала рассеяния иудеев по миру? Безусловно, нет. У него ведь не было Дара. Мог ли он допустить, что грозный ветер римского нашествия, превративший около миллиона иудеев в рабов, позволит в еще большей мере проникнуть в мир их идеологии? Исторгнутые из своей земли, они, вернее, большинство из них осознали свой грех перед Всесильным и Всемилостивым. А спасительная идея христианства была рядом, совсем рядом. И часть из них, этих обездоленных и угнетенных, вместе со своими нехитрыми пожитками взгромоздила на плечи хворост христианства и понесла его дальше в мир, щедро разжигая из этого хвороста костер, на котором так удобно было варить свои воспоминания о прошлом и воспоминания о будущем, а их случайные попутчики, греясь у костров, поглощали варево их сказаний, тепло которых все глубже проникало в жилы, расползалось по сознанию и затуманивало взор. Впрочем, это было чуть позже.

Ясно одно: Послание к Евреям не могло даже теоретически быть написано позже апреля 67 г. Раньше — да. А наиболее вероятный срок — ровно через 40 лет после смерти Христа с отклонением на месяц в ту или иную сторону.

Только одна вещь после послания вошла в канонический текст Нового Завета — Апокалипсис. Разумеется, эти вещи написаны людьми, обладающими разной долей таланта. Выдающееся литературное мастерство, воображение, озарение позволили Иоанну Богослову на много веков предвосхитить ад Босха, «Капричос» Гойи и атомные пожары XX века.

Знал ли он — неизвестный автор Апокалипсиса — о грандиозном пожаре в Риме, после которого на христиан обрушились страшные бедствия? Как и автор послания, безусловно, нет. В глазах толпы деяния правителя чаще всего подобны качелям, причем крайние положения амплитуды служат мерилом добрых и злых дел. Нерон в течение 5 лет был любимцем толпы. И вдруг, совершенно необоснованно молва приписывает ему поджог Рима. Виновные известны — это служители одного из восточных культов.

«И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами. Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время, это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнусное и постыдное и где оно находит приверженцев. Итак, сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащим к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличенных не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому» (Тацит. Анналы. 15:44).

Последняя фраза очень примечательна. Через много сотен лет антисемиты обвиняли евреев в том же, в чем во времена Нерона римляне. Главным преступлением христиан считалось то, что они якобы приносят в жертву новорожденных римских младенцев, вкушая их плоть и кровь. Нерон покончил с собой 9 июня 68 г. Апокалипсис, как нам кажется, был написан сразу же после зверств и смерти Нерона, вероятно, в июле-августе 68 г., пока картины этих событий не смыло всепоглощающее время. «И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его и не приняли начертания на чело свое и на руку свою» (Откр. 20:4). И другое доказательство, пусть несколько спорное. В Откровении сказано: «Зверь, которого ты видел, был, и нет его…. Семь голов суть семь гор, на которых сидит жена, и семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не пришел, и когда придет, не долго ему быть. И зверь, который был и которого нет, есть восьмой из числа семи… Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями» (Откр. 17:8-11,18).

Очевидна прозрачность камуфляжа, к которому вынужден был прибегнуть Иоанн Богослов: Рим построен на семи холмах и царствует над земными царями. Нерон был шестой римский император. По первой версии, речь идет именно о нем, фраза: «А другой еще не пришел, и когда придет, не долго ему быть» — может быть отнесена к любому из следующей троицы: Гальбе, Отону или Вителлина. Слишком недолгим было их правление.

Гальба — 9 июня 68 г. — 15 января 69 г.

Отон — 15 января 69 г. — 25 апреля 69 г.

Вителлий — 2 января 69 г. — 20 декабря 70 г.

Ни Гальба, ни Отон, ни Вителлий в период своего кратковременного правления не досаждали ни иудеям, ни христианам. Не до этого было. В Риме шла гражданская война. Кстати, Иоанн Богослов мог и пренебречь периодом правления Отона — слишком уж кратковременным оно было. «И зверь, который был, и которого нет, есть восьмой из числа семи». Кто это? Нерон, последние полтора года путешествующий по Греции, либо Вителлий. Некоторые историки ведут отсчет римских императоров не от Юлия Цезаря, а от Октавиана Августа. Следовательно, по второй версии, указанные события происходят в период правления Гальбы. А упоминавшийся зверь — опять же Нерон, о смерти которого ходили самые разнообразные слухи, либо Вителлий, который в таком случае безвинно виноват. Никакого отношения к преследованиям христиан он не имел. Однако именно в период его правления произошло крушение Иудеи и как следствие — гибель Иудейской христианской общины. Впрочем, для нас важно другое. Период написания Апокалипсиса — 68 г.

Цитируемый выше стих легко отнести к событиям 64 г. Можно спорить о том, какие обстоятельства наложили отпечаток на пророчества Иоанна Богослова. Но ясно, что гибель иудейских городов и иудеев не могла быть не запечатлена в его творчестве. И еще один факт: «…и злословие от тех, которые говорят о себе, что они Иудеи, а они не таковы, но сборище сатанинское» (Откр. 2:9). «…Из сатанинского сборища, из тех, которые говорят о себе, что они Иудеи, но не суть таковы, а лгут…» (Откр. 3:9).

Немыслимо, чтобы в это время, когда слово «иудей» являлось синонимом слова «гонимый», кому-то из многочисленных народов Римской империи хотелось стать иудеем. Иоанн Богослов не понимал или не осознавал этого. Другое дело, что Иоанн Богослов, сам иудей и ярый последователь Петра, отождествлял слова «иудей» и «христианин». Новая вера для него была естественной, сама собой разумеющейся — как сон или пища. Он предвидел те трудности, которые ждут эту веру в будущем, но, возможно, полагал, в противовес Павлу, что именно вовлечение других народов в новую веру явилось причиной возникновения «сатанинских сборищ».

Послание к Евреям странно само по себе. Весна 67 г. — крайний срок его написания. Существует мнение, высказанное Г. Гече, что оно создано в последнем десятилетии I в., но нет никаких доказательств данной гипотезы. Невозможно ответить на вопрос: для чего писать это совершенно своеобразное по стилю письмо в конце I в.?

Послание к Римлянам, бесспорно принадлежащее Павлу, несет идеологию подчинения власти, причем не обязательно духовной, ибо нет власти не от Бога. «И поэтому надо повиноваться не только из страха наказания, но и по совести» (Рим. 13:5). Уплата налога также обязательна: «Итак, отдавайте всякому должное: кому пόдать — пόдать; кому оброк — оброк; кому страх — страх; кому честь — честь» (Рим. 13:7).

То, что хорошо для упорядоченной империи римлян, совершенно неприемлемо для иудеев.

Иуда Галилеянин еще при Квиринии укорял евреев в том, что они кроме Бога признают над собою еще и власть римлян. Конечно, светски настроенные иудеи, потомки Ирода, другие сановники в полной мере осознавали мощь римской военной машины и бесперспективность борьбы с ней. Однако основная масса, питаемая религиозной экзальтацией, больше склонялась к идеям, которые выразил Галилеянин. Во времена Навохудоносора и эпохи гибели Первого храма вину иудеев можно было представить как «божественное наказание». Сейчас было нечто другое. Война иудеев с вавилонским нашествием носила характер национально-освободительной, а поражение — типичная уступка более развитой цивилизации нашествию варваров. После приобщения Иудеи Александром Македонским к греко-римскому миру жизнь изменилась. Геополитическое положение Иудеи было таково, что она органически обязана была войти в состав Римской империи. Другого просто быть не могло. Ирод, а затем Агриппа I и Агриппа II максимально расшатали патриархальность Иудеи, сделав ее полноценной светской провинцией, гораздо быстрее многих других воспринимавшей «новые идеи». Борьба против римлян не была необычной. Если парфяне вели с Римом непрерывную цепь сражений разного масштаба, то это понятно с точки зрения борьбы за обладание целым географическим регионом. Все иудеи — от ремесленника до правителя — осознавали бесперспективность борьбы с Римом, однако с мазохистским удовольствием продолжали ее. Мистическая и неодолимая сила рока вела к тому, что национальное самосознание ортодоксальной части — доминирующей части иудеев крепло день ото дня. Возникновение христианства, безусловно, явилось определенным раздражителем для ортодоксов, но гораздо более сильным и действенным было поведение римских чиновников, которые рассматривали любую вверенную им провинцию как средство наживы. Иудея не являлась исключением.

Веллей Патеркул пишет и Квинтилии Варе: «То, что он не пренебрегал деньгами, показала Сирия, во главе которой он стоял как правитель: бедным он вступил в богатую страну, а вернулся богатым, оставив ее бедной».

Валерий Грат, вероятно, рассматривается в качестве идеального прокуратора. Понтий Пилат, пришедший ему на смену, был богат. Вся его конфронтация с иудеями не перешагнула грань полномасштабного конфликта. Во времена Нерона Иудеей правили худшие чиновники. По свидетельству Тацита, «особой жестокостью и сластолюбием отличался Антоний Феликс — раб на троне». Гессий Флор, по происхождению грек, вымогатель и жесточайший тиран, сменивший Альбина, довел иудеев до восстания. В этом есть определенная доля истины. Но мистическая предопределенность или рок оказывали не менее существенное влияние на ситуацию, чем личные качества прокураторов. Да, они грабили, притесняли.

Считается, что экономическая ситуация в Иудее была ужасной. Так ли это? Обратимся к словам Агриппы Н, сказанным им в сердцах в своей речи накануне кровавых событий 66 г.: «В один месяц он (Египет) уплачивает римлянам большие дани, чем вы за целый год, и, кроме денег, снабжает Рим хлебом на четыре месяца». Нет, не только трезвый финансовый расчет являлся причиной восстания. В фокусе событий 64–67 гг. сошлись рок, экзальтация, экономика, гражданские несогласия, недовольство прокуратором и многое другое.

Ренан считает, что Павел вошел в Рим в марте 61 г., в 7-й год царствования Нерона, при консулах Цезеннии Пете и Петронии Турпилиане. Деяния на этом кончаются, а с ними исчезает бесценный источник объективной информации, переводя нас на зыбкую почву догадок. С большой долей вероятности можно считать, что Павел благополучно, что опять же отчасти следует из Деяний, дожил до гонений на христиан, устроенных Нероном. Далее, следуя апокрифам, мы должны придерживаться одной из версий: либо Павел жив после избиения, либо нет. Но сначала о событиях 64 г. Пожар разгорелся 19 июля 64 г. близ Порта Капена в части Большого цирка, расположенной между холмами Палатин и Целий. Многочисленные лавки, наполненные легко воспламеняющимися товарами, с типичной скученностью, характерной для многих городов древности, громоздились одна над другой, и в сполохах пламени, перекрывающих узкие извилистые улицы, то там, то здесь возникали новые очаги наполненные новым горючим материалом — людьми. Пожар, словно веселясь в своем вечном хороводе, обошел Палатинский холм, уничтожил Велабро, Карины, Форум, затем спустился вниз и пировал целую неделю; у Эсквилинского холма он чуть замедлился и свирепствовал еще три дня. Люди, потерявшие кров, близких, надежду, как сомнамбулы, бродили по пепелищу. В этой ситуации необходимо было найти виновных. Народу нужно было дать нечто более сильное, чем огонь и пепел, следуя классическому требованию римлян «хлеба и зрелищ».

Нельзя сейчас безапелляционно утверждать, что сценарий последующих за пожаром зверств создан одним Нероном. Театр был для него способом существования, тем миром, где он чувствовал себя гораздо лучше, чем в реальности. И вот сейчас судьба позволила ему создать школьный спектакль, положив начало новой эпохе зверств, объектом которых впервые стали христиане. Невозможно ответить на вопрос: почему именно христиане, а не любимые всеми в качестве преследуемых евреи? Возможно, Нерон руководствовался идеей, что кровь своих соплеменников горит ярче. В качестве другой мотивации можно было бы назвать «предательство». Иудеи, как оскомина, уже надоели. Незадолго до этого часть из них перебил Тиберий. Это избиение мало кого тронуло, можно сказать, оставило равнодушным римский народ. Спектакль, который устроил Нерон, прочно стоял на трех столпах — крови, пытках и сексе. Кровь и пытки применительно к другим народам не могли всколыхнуть погрузившихся в транс римлян, а секс у них был в какой-то мере явлением кощунственным. Требовалось нечто другое. И надо отдать должное Нерону, он сумел найти альтернативу трансу, охватившему Рим. Христиане были названы виновниками пожара.

Вначале трезвый и прагматичный Рим с недоверием воспринял это известие. Угрюмые лица, усмешки, колкости по отношению к Нерону — вот что следовало за вестью, в считанные часы облетевшей весь город. Начали припоминать, а кто же такие христиане. В Риме была уже достаточно большая прослойка прозелитов, просто интересующихся новыми, необычными идеями. Для Нерона, воспитанного на греческой культуре, статуи были большими друзьями, чем люди. Для христиан, перенявших у иудеев страсть к единобожию, это были просто кумиры язычников. Обычаи римлян посылать статуям воздушные поцелуи, говорить с ними были глубоко чужды им, как, впрочем, и многое другое. Прозелиты были замечательным объектом для преследований, и они стали им. В начале августа тюрьмы в Риме стали наполняться главным образом бедняками, христианами либо сочувствующими им. Начались пер вые публичные казни. В исполнении Нерона все это носило необычайный характер. Секс на сцене, в котором император, зашитый в шкуру зверя, совокуплялся с жертвами, приводил толпу в экстаз. В дополнение к этому следовали пытки, терзание жертв зверями, а в довершение — сжигание жертв. Массовый психоз пришел на смену отчаянию. В эти дни за весь период правления Нерона народ впер вые был един со своим императором. Пиршество, которое он устроил, как и все остальное, вскоре подошло к концу. Оно окончилось так же внезапно, как и началось, но нельзя сказать, что оно прошло совершенно бесследно для Рима.

Возможно, именно эта массовая казнь своих соплеменников положила начало моральной деградации Рима, приведшей в конце концов к гибели империи. Но это был первый подобный опыт в римской истории. Вакханалия кончилась. Трупы и пепел были захоронены, и надо было восстанавливать город. Всеобщее отупение не отпускало Рим. Не то чтобы жители устыдились. Многие испытывали определенный дискомфорт и какую-то тоску, причем нельзя было разобрать, тоска ли это по безвозвратно ушедшему прошлому либо по пиршеству Нерона. Оставшиеся в живых христиане в большинстве своем покинули Рим, некоторые иудеи последовали их примеру. И что самое страшное для отцов нарождающейся веры в моральном плане ей нанесен был страшный удар. В иудейской религии все понятно. Бог гневается на свой народ, и только одному Ему определять меру гнева или наказания. Привлекательность христианства заключалась именно в Мессии, который был рядом, должен был помочь, но не смог либо не захотел, что в глазах жертв не имело большого значения. Вера иудеев, как и прозелитов, была поколеблена.

Необходимо остановиться еще на одной характерной черте иудейского народа — это сплоченность в минуты опасности. Многовековая история и желание сохранить свою индивидуальность выработали в народе тесное чувство локтя, проявляющееся в минуты опасности. Теперь, в период гонений на Церковь, существенную часть которой составляли иудео-христиане, реакция их была одна: разочарование, сплочение и возврат к вере отцов.

В каком же году написано послание? Ренан в двух своих книгах[158]указывает на 66 г. Определенная логика в этой датировке есть. Трудно допустить, чтобы Тимофей, сподвижник Павла, был схвачен в период гонений Нерона. Большая часть христиан, попавших в руки озверевшей черни в этот страшный период, погибла. Гонения кончились так же внезапно, как и начались. Возникло состояние отголосков периода преследований. Вероятно, Тимофей был схвачен в конце 64 г., либо в начале 65 г., но это уже не грозило ему смертью. Если каким-то образом связать послание с событиями в Иудее, то оно могло быть написано либо до мая 66 г., либо весной 67 г.

Флавий пишет: «Между тем кесарийские эллины добились того, что Нерон объявил их хозяевами города, и принесли грамоту, заключающую в себе это решение. Это положило начало войне (4 г. до разр. хр.) на 20-м году владычества Нерона, 17-м году правления Агриппы в месяц артемизия» (май) (И.В. 2:14.4). Автору послания — по мнению Тертуллиана, это был Варнава — потребовалось определенное время, чтобы осмыслить положение дел в христианском мире, прежде чем писать к иудеям. Если отвлечься от мысли Ренана, что послание носило локальный характер и было адресовано римским евреям, и если придать ему более общий, глобальный смысл, то нам кажется, что весна 67 г. предпочтительнее весны 66 г. К началу 65 г. христианская община в Риме практически была уничтожена. Ее ядро либо казнено, либо эмигрировало. Нерон не менял да и не был способен изменить свои убеждения. Другое дело, что эпизод с христианами был уже полузабыт. Собственная артистическая деятельность и переживания занимали его в гораздо большей степени. Но это не относится к гонимым. Ужас происшедшего маской Горгоны навис над молодым христианским миром, завораживая его, лишая дееспособности. Достаточно ли года, чтобы сердца людей начали оттаивать, чтобы воспоминания чудовищного кошмара стали покидать подсознание? А тут еще события весны 66 г. В этот короткий период истории, как и в начале маккавейской войны, капризная Фортуна была целиком на стороне иудеев. Римляне терпели одно поражение за другим. Хмель побед, безусловно, ударил в головы победителям. Благодарственные гимны распевались по всей Иудее. И это не только производило огромное впечатление. Безусловно, хвальбы и моления сплачивали нацию. В этот момент все замечательные картины Ветхого Завета всплыли с новой силой. И при всей разноголосице чаяний отдельных партий, рвавшихся к власти, у иудеев доминировал один Бог — Незримый и Победоносный.

Может быть, именно в этот момент возникла острая необходимость в послании, целью которого было подбодрить иудео-христиан Италии и предостеречь их собратьев в Иудее. Может быть, именно это вызвало аллегорический стиль послания.

Другой целью может являться необходимость так или иначе заполнить вакуум, создавшийся после гибели бесспорных лидеров общины — Петра и Павла. Человек со стороны не мог позволить себе роскошь писать в назидательном стиле иудеям, это было бессмысленно. Только приближенный, хорошо известный и зарекомендовавший себя в течение многих лет мог подхватить факел христианства. Не так уж важно, был ли это Варнава или некто другой, — это предмет самостоятельного исследования. Ясно одно: читая предыдущие послания Варнавы, мы непременно сталкивались с ним, имя его упоминалось в текстах, он — один из посвященных. Последняя мотивация — 40 лет. Цифра «40» вошла в историю еврейского народа: ведь 40 лет Моисей водил заблудший и погрязший в грехах народ, пока не настал срок вывода его из пустыни. Замечательная ассоциация не могла остаться незамеченной. 40 лет как Господь принял на себя грехи мира. И эта перекличка событий была как нельзя кстати, необходимо было только одно: поверить, причем огонь этой веры должен был быть постоянным. Это тихое всепожирающее пламя преданности не могло быть погашено или забыто в период мирских забот, как раньше, когда искупительная кровь, пролитая на алтаре, служила ощущением грехов. Кристалл веры не мог быть подменен ни жертвой, ни чем другим. Он, остававшийся холодным и ярким во время вакханалии побед иудеев, только он должен был заполнить нишу душевной пустоты иудеев Рима и иллюзии иудеев метрополии.

И все-таки мы уверены, что Тертуллиан был прав. Варнава, присоединившийся к общине примерно в 28 г., безусловно, знал год смерти Спасителя. Был он на несколько лет старше Павла, иначе невозможно объяснить его расположение к великому апостолу. Около 50 г. он отбыл на Кипр — свою родину. Кипр — идеальное место для распространения новой веры: с одной стороны, близость к Иудее позволяла Варнаве всегда быть в курсе событий, в то же время нам просто неизвестны имена других апостолов, которые могли бы написать подобное послание…

Хотя, если отвлечься от мысли, что Послание к Евреям непременно должен был писать апостол, — это мог быть и какой-нибудь образованный проповедник «второй волны», например Аполлос.

Глава 29 Хронология Климента Александрийского

В лето от сотворения мира 5199, от Потопа 2957, от рождения Авраама 2015, от Моисея и исхода израильтян из Египта 1510, от коронования царя Давида 1032, в 65 седмицу пророчества Даниила, в 194 Олимпиаду, в лето 752 от основания города Рима, в лето 42 правления Августа Октавия, когда по всей земле был мир, Иисус Христос, вечный бог и сын вечного Отца… вочеловечился от девы Марии.

Римский мартиролог.

Климент Александрийский, «Строматы». Ярчайшее произведение раннего христианства, неоднократно цитируемое на протяжении веков. Хронология этой книги заслуживает отдельного исследования. Почему-то этого сделано не было. Причиной, вероятно, являются полное несоответствие его рассуждений и выкладок с какой-либо логикой. Даты, называемые или полученные Климентом Александрийским, настолько одиозны, что, принимая их во внимание, следует начать пересмотр официальной хронологии. Правда, эта новая возможная датировка рождения и смерти Христа ни в коем случае не прояснит ситуацию.

Проще, конечно, отмахнуться от его собранных из лоскутков хроник. Но Климент Александрийский, родившийся около 150 г. и умерший не позднее 215 г., ближе кого бы то ни было, кроме евангелистов, стоял к исследуемым нами событиям. Он был одним из образованнейших людей своего времени. В его проповедях насчитывается около 1500 цитат из Ветхого Завета, 2000 — из Нового Завета, 360 — из античной классической литературы. Фундаментально образован, преследуем, в период правления Септимия Севера бежавший из Египта в Каппадокию, он замечателен еще и тем, что цитируемые им списки Библии зачастую, вернее в большей части, отличаются от тех, которые мы признаём в качестве канонических. С точки зрения историка это просто клад. Возникает вопрос: какие причины, какая мотивация двигала Климентом Александрийским в том или ином случае? Почему этот образованнейший человек придерживался тех или иных взглядов?

Создавал он свою книгу примерно через 100 с небольшим лет после евангелистов. Предания, многочисленные списки Библии, которые через несколько лет собрал Ориген, были в полной мере доступны ему. Тенденциозность Клименту была абсолютно чужда. Возможно, так и должно быть, что он был пристрастен, выступая в качестве апологета христианства. Однако и здесь в своих произведениях он был абсолютно корректен к другим народам и религиям. Тогда что? Что заставило этого мудрого и просвещенного человека допустить столько ошибок? Неправильно определить время рождения Христа и его смерти?

Прежде чем начать анализировать текст Климента Александрийского, приведем одну цитату: «Иосиф Флавий, родом иудей и составитель истории иудеев, предлагает нам летосчисление, по которому от Моисея до Давида считается 585 лет; от Давида до 2-го года царствования Веспасиана — 1179 лет; с этого года до 10-го года царствования Антонина — 77 лет. Таким образом, от Моисея до 10-го года царствования Антонина Иосиф насчитывает 1933 года»[159].

Нас интересует не точность хронологии в этой цитате, а совсем другое. Антонин, современник Климента, на много лет пережил Иосифа Флавия. Откуда у энциклопедиста Климента Александрийского это нелепейшее временнόе сравнение? Неточность, поздняя правка текста? Да и зачем править такой малозначащий текст, никакого отношения не имеющий к христианству? Очень и очень трудно заподозрить Климента Александрийского в ошибке. Мы нигде не узнаем ответа на этот вопрос, но версия о поздней правке его книг очень актуальна и позволит нам чуть дальше еще раз вернуться к ней.

Процитируем, на наш взгляд, самые интересные и самые загадочные страницы у Климента Александрийского[160]:

«Некоторые с 1-й Олимпиады до основания Рима считают 24 года; с основания Рима до изгнания царей, сопровождавшегося учреждением консульства, — 243 года; с изгнания царей до смерти Александра — 186 лет; от смерти Александра до победы Августа, после чего Антоний в Александрии покончил с собой, — 294 года (Август тогда же в 4-й раз был избран консулом); от этого времени до учреждения в Риме Домицианом игр — 114 лет; от первого проведения этих игр до смерти Коммода — 111 лет.

Некоторые историки от Кекропа до Александра Македонского насчитывают 1828 лет, а с Демосфна — 1250 лет. От взятия Трои до прихода Гераклидов — 120 или 180 лет; с этого последнего события до архонта Эвенета, во времена которого, как говорят, Александр пришел в Азию, по свидетельству Фания, протекло 715 лет, по Эфору же, — 735, по Тимею и Клитарху, — 820, по Эратосфену же, — 774. Дурид со взятия Трои до прихода Александра в Азию считает 1000 лет; от этого последнего события до Эвенета, бывшего архонтом в Афинах во время смерти Александра, — 11 лет; от смерти Александра до правления Германика Клавдия Цезаря — 365 лет. От времен же Клавдия до смерти Коммода число лет известно достоверно».

Воспользовавшись счислением, принятым у эллинов, обратимся к хронологии варваров[161], дабы изобразить периоды куда большей продолжительности.

От Адама до Потопа насчитывают 2148 лет и 4 дня. От Сима до Авраама — 1250 лет. От Исаака до раздела Обетованной земли — 616 лет. Со времени судей до Самуила — 463 года 7 месяцев. За правлением судей следует правление царей, продолжавшееся 572 года 6 месяцев и 10 дней.

После парей из племени Иуды начинается владычество персов, продолжавшееся 235 лет.

После персидского владычества — владычество македонское. Если считать его продолжавшимся со времени Александра до смерти Антония, оно охватывает 312 лет и 18 дней.

Затем следуют римские императоры. От Августа до смерти Коммода протекло 222 года. С окончания 70-летнего плена и возвращения иудеев в землю отцов до нового ига, которое их постигло в царствование Веспасиана, считают 410 лет. Наконец, от Веспасиана до смерти Коммода — 121 год 6 месяцев 24 дня. Деметрий в своей «Истории иудейских царей» говорит, что колена Иудино, Вениаминово и Левиино не были уведены Сеннахеримом в плен и что с этого плена до последнего, наложенного на жителей Иерусалима Навуходоносором, прошло 128 лет и 6 месяцев; что от года, в который десять племен израильских были уведены в плен из Самарии, до царствования Птолемея IV прошло 573 года и 9 месяцев, а со времени, когда они уведены были в плен из Иерусалима, — 338 лет и 3 месяца. Но сам Филон не согласен с Деметрием относительно хронологии истории царей иудейских. Кроме того, и Эвполем в своем сочинении на ту же тему от Адама до 50-го года царствования Птолемея Деметрия, царя египетского, двенадцатого из Птолемеев, насчитывает 5149 лет, а со времени выведения Моисеем иудеев из Египта до того же времени — 80 лет; от этой эпохи до консульства в Риме Гая Домициана и Сабина прошло 120 лет.

А теперь, чтобы лучше обозначить эпоху, в которую родился Спаситель, следует, я думаю, изложить хронологию римских императоров. Август царствовал 43 года, Тиберий — 22, Гай — 4, Клавдий — 14, Нерон — 14, Гальба — 1, Веспасиан — 10, Тит — 3, Домициан — 15, Нерва — 1, Траян — 19, Адриан — 21 и Антонин — 21. Далее, царствование Марка Аврелия, прозванного Антонином, и Коммода составляют вместе 32 года. От Августа до смерти Коммода прошло 222 года, а от Адама до смерти Коммода — 5784 года 2 месяца 12 дней.

Некоторые историки излагают хронологию римских императоров так. Юлий Цезарь правил Римским государством 3 года 4 месяца и 5 дней. После него царствовал Август 46 лет 4 месяца и 1 день; потом Тиберий — 26 лет 6 месяцев 19 дней; Гай Цезарь — 3 года 10 месяцев и 8 дней; Клавдий — 13 лет 8 месяцев и 28 дней; Нерон — тоже 13 лет 8 месяцев и 28 дней; Гальба — 7 месяцев и 6 дней; Отон — 5 месяцев и 1 день; Вителлий — 7 месяцев и 1 день; Веспасиан — 11 лет 11 месяцев и 22 дня; Тит — 2 года и 2 месяца; Домициан — 15 лет 8 месяцев и 5 дней; Нерва — 1 год 4 месяца и 10 дней; Траян — 19 лет 7 месяцев и 15 дней; Адриан — 20 лет 10 месяцев и 28 дней; Антонин — 22 года 3 месяца и 7 дней; Марк Аврелий Антонин — 19 лет и 11 дней; Коммод — 12 лет 9 месяцев и 14 дней. Таким образом, от Юлия Цезаря до смерти Коммода прошло 236 лет и 6 месяцев. А от Ромула, основателя Рима, до смерти Коммода считается 953 года и 6 месяцев. Спаситель родился на 28-м году правления Августа, во время проведения первой переписи. Верность этой даты доказывается сообщением Евангелия от Луки: «В 15-й же год правления Тиверия кесаря… был глагол Божий к Иоанну, сыну Захарии…» (Лк. 3:1–2). И еще в том же евангелии написано: «Иисус, начиная Свое служение, был лет тридцати…» (Лк. 3:23). И относительно Его учительства, что оно должно было продолжаться только год, сказано так: «…послал Меня… проповедовать лето (год) Господне благоприятное» (Ис. 61:1–2). Таковы слова пророка и Евангелия. Таким образом, 15 лет жизни Спасителя, пришедшиеся на царствование Августа, и другие 15 лет, падающие на царствование Тиберия, составляют 30 лет, протекшие до дней Его страданий. Со дня Его смерти до разрушения Иерусалима считают 42 года и 3 месяца; с разрушения Иерусалима до смерти Коммода — 128 лет 10 месяцев и 3 дня. Вообще с Рождества Господа до смерти Коммода протекло 194 года 1 месяц и 13 дней.

Некоторые историки хронологическую точность простирают до того, что указывают не только год, но и день рождения Спасителя, утверждая, что Он родился на 28-м году царствования Августа, в 25-й день месяца пахона. Последователи Василида также празднуют и день крещения Христа Иисуса, проводя ночь накануне его за чтением. Они говорят, что крещение Господа последовало на 15-м году царствования Тиберия Цезаря, в 15-й день месяца тиби. Иные же утверждают, что это случилось в 11-й день указанного месяца.

Некоторые из тех, кто тщательно исследует малейшие подробности страданий нашего Господа, полагают, что это случилось на 16-м году царствования Тиберия Цезаря, в 25-й день месяца фаменота; другие же — в 25-й день месяца фармути; третьи утверждают, что это последовало в 19-й день месяца фармути. Иные из них говорят, что Христос Иисус родился в 24-й или 25-й день месяца фармути.

Климент Александрийский, проживавший в Египте, использовал в конкретном случае древнеегипетский солнечный календарь, совершенно своеобразный и не похожий на другие. Мы приводим расшифровку некоторых его дат.

Египтяне различали три сезона (по 4 месяца каждый):

1. Время Половодья (ахет): середина июля — середина ноября.

2. Время Восходов (нерет): середина ноября — середина марта.

3. Время Засухи: середина марта — середина июля.

Названия египетских месяцев в греческих и арамейских документах восходят к названиям египетских праздников[162]:

Месяца обозначались номерами (первый месяц Половодья, второй месяц Половодья и т. д.).

Каждый месяц имел 30 дней (без всякой связи с фазами Луны). Остальные 5 дней не входили в календарь и добавлялись в конце последнего месяца. Они назывались по-гречески эпигоменой, т. е. дополнительными.

Новый год должен был начинаться 19 июля (по юлианскому календарю), в день, когда на небе восходил (т. е. становился видимым Сириус). Однако поскольку високосных дней не прибавлялось, то каждые 4 года новый год отставал на 1 день и только через 1460 лет опять приходился на день восхода Сириуса, а в 2778 г. он уже приходился на 18 июля и через 120 лет отставал на месяц.

Первое засвидетельствованное совпадение официального нового года с реальным (астрономическим) произошло в 1322 г. до н. э., а последнее — в 139 г. н. э., что позволяет нам определить время рождения Спасителя по юлианскому календарю. В качестве проверочных данных примем во внимание информацию, что в середине III в. до н. э. месяц тот приходился на октябрь-ноябрь, т. е. в начале I в. н. э. месяц тот должен быть в период августа-сентября.

Основа наших рассуждений — 139 г. н. э. Тогда месяц тот начался 19 июля. В 19 г. н. э. новый год наступил 19 августа. А 1 г. до н. э. — 24 августа, 27 г. н. э. — 17 августа.

Следовательно, по одной из версий Климента Александрийского, Христос родился 19 мая 1 г. до н. э.

Даты его смерти могут быть следующими:

25-й день месяца фаменота — 12 марта,

25-й день месяца фармути — 12 апреля,

19-й день месяца фармути — 6 апреля.

Интересно одно: по крайней мере, месяц или неделя смерти Христа совпадает с каноническим сроком. Земное его существование прекратилось весной, и 6 апреля, вычисленное нами, в 27 г. может приходиться на 14 нисана.

В рассуждениях Климента Александрийского есть еще одна интересная тема. Нет ни одного пассажа, указывающего на рождение Спасителя зимой. Это произошло либо поздней весной, либо летом. 25-й день месяца пахона или 24, 25-й день месяца фармути — это конец апреля — середина мая, отнюдь не зимние месяцы.

Воспользуемся некоторыми датами, которыми оперирует Климент Александрийский, и попробуем понять логику его рассуждений.

Для начала запишем в хронологической последовательности даты, которые будут полезны нам при расшифровке.

Основание Рима — 754 либо 753 г. до н. э.

Александр Македонский — 10 июня 323 г. до н. э. умер.

Юлий Цезарь — 15 марта 44 г. до н. э. умер.

Октавиан Август — 19 августа 14 г. умер.

Германик Клавдий Цезарь — 25 января 41 г. начал править.

Разрушение Третьего храма — 9, 10 августа 70 г.

Веспасиан — 23 июня 79 г. начал править.

Коммод — 31 декабря 192 г. умер.

«Вообще с Рождества Господня до смерти Коммода протекло 194 года 1 месяц и 13 дней». Эта одна из семи загадочных фраз Климента Александрийского скорее всего никогда не получит однозначного толкования.

31 декабря 192 г. Коммод был убит в результате заговора, организованного его любовницей Марцией и начальником охраны Квинтом Эмилием. Дата эта ни у кого не вызывает сомнения и многократно подтверждается современником Коммода Климентом. Многие его хронологические ряды заканчиваются именно Коммодом. Бесспорно, время рождения Коммода Климент Александрийский знал.

Тогда, произведя несложные вычисления, получим дату рождения Спасителя 2 г. до н. э., 18 ноября.

Чем далее мы движемся от зимнего солнцестояния — официальной даты рождения Христа — в сторону более теплых времен, тем более она достоверна. Слишком холодно 25 декабря в Иудее. Слишком холодно для пастухов…

Впрочем, Климент Александрийский совершенно не настаивает на своей хронологии, упоминая еще несколько дат.

Чуть ранее: «Со дня его смерти до разрушения Иерусалима считают 42 года и 3 месяца: с разрушения Иерусалима до смерти Коммода — 128 лет 10 месяцев и 3 дня».

Иерусалим был разрушен 9 ава (конец июля) 70 г. Смерть Христа произошла не в конце апреля, а в его первой половине, но здесь трудно упрекнуть Климента Александрийского в неточности.

Считаем:

70 год 8 месяц 10 день — разрушение храма + 128 лет 10 месяцев 3 дня = 199 год 6 месяц 13 день — год смерти Коммода (неверно).

С. 98: «От смерти Александра до победы Августа, после чего Антоний в Александрии покончил с собой, — 294 г.»

323 — 294 = 29 г. до н. э. (верно).

С. 99: «От смерти Александра до правления Германика Клавдия Цезаря — 365 лет».

365 — 323 = 42 г. до н. э. (верно).

С. 99: «От Веспасиана до смерти Коммода — 121 год 6 месяцев 24 дня».

121,5 + 70,5 = 192 г. (верно).

С. 99: «Со времени Александра до смерти Антония — 312 лет и 18 дней»

356 — 312 = 44 г. до н. э. (неверно).

С. 99: «От Августа до смерти Коммода протекло 222 года».

222 — 192 = 30 лет (верно, если принять дату отсчета правления Августа как 30 г. до н. э.).

С. 100: «От Юлия Цезаря до смерти Коммода прошло 236 лет и 6 месяцев».

236 — 44 = 192 года (верно).

С. 101: «От Ромула, основания Рима, до смерти Коммода считается 953 года и 6 месяцев».

953,5 — 754 = 199,5 лет (неверно).

Не так уж много в мировой литературе столь ясно и четко написанных страниц, страниц, которых не тронуло безжалостное время. Но ясность этих строк обманчива, их расшифровка — едва ли менее интересная задача, чем Розеттского камня.

Проверяя выкладки Климента Александрийского, приходим к следующим выводам: он имел всю возможную полноту сведений о датах рождения и смерти, времени правления тех выдающихся людей, на которых ссылался. Несоответствие, причем явное, обнаруживается в двух случаях: в первом речь может идти о существовании альтернативной информации о дате основания Рима либо каких-то сведений о рождении Ромула; во втором наряду с текстом Луки должны быть какие-то другие записи о годе рождения Христа.

Начнем со времени основания Рима. Следуя легенде, именно падение Трои явилось причиной возникновения Рима. Эней, любимый отпрыск Афродиты, избежал многих опасностей и добрался до Италии. Священные изображения богов он пронес через все скитания, они хранили его путь. Эней взял в жены Лавинию, дочь здешнего царя Лациума. Их потомок — Нумитор стал царем главного латинского города — Альбы Лонги. Узурпатор лишил его власти и, чтобы пресечь род Энея, убил сыновей Нумитора, а его единственную дочь Рею Сильвию заставил стать жрицей богини Весты и, следовательно, дать обет девственности. По поэтической версии Овидия, однажды Рея лежала на берегу реки, «обнажив грудь, чтобы поймать прохладное дуновение», и уснула. Марс, очарованный жрицей, одарил ее двумя близнецами. Амулий, дядя Реи Сильвии, велел бросить детей в Тибр. Река осторожно вынесла плот на берег под смоковницей, посвященной Рулшне, богине вскармливания новорожденных. Там их вскармливали дятел и волчица. Затем дети были найдены пастухом Фаустулом, который со своей женой Аикой Лоренцией воспитал их. Став взрослыми, близнецы убили Амулия и вернули власть деду Нумитору, а сами решили основать новый город. Боги отдали предпочтение Ромулу, послав ему в качестве знака двенадцать коршунов на Палатине. Рем, завидуя брату, развязал с ним ссору и был убит. Ромул основал город, дал ему свое имя и стал его первым царем. Произошло это 21 или 22 апреля 753 г. до н. э. Кстати, Рим находился от Альбы на достаточно приличном расстоянии. Археологические данные не подтверждают и не опровергают достоверность этих легенд, однако в Капитолийском музее хранится бронзовая статуэтка начала V в. до н. э., изображающая капитолийскую волчицу, кормящую Ромула и Рема. Ромул правил 38 лет, а затем исчез во время грозы. Через несколько дней Ромул явился некоему Юлию Прокулу и велел передать, что вернулся на небо к Марсу и стал богом Квирином, покровителем Рима. Легенда одновременно обосновала богоизбранность и воинственность римского народа. Трон наследовал тоже легендарный царь — Нума Помпилий, правивший с 715 г. по 673 г. до н. э.

И еще, дата рождения Ромула неизвестна и в литературе не дискутировалась. Считается, что дата освящения Рима и начало правления Ромула автоматически совпадают. Хотя это и совсем не обязательно, возможна ситуация, что над всем оседлым населением этой первой италийской области, находящейся в окружении этрусских поселений, властвовал дед Ромула. Естественно, при закладке нового города юноше было не до чествований, и формальным царем строящегося поселения был Нумитор. В таком случае основание Рима было на несколько лет раньше, чем Ромул был провозглашен его царем.

Можно высказать и совершенно противоположную гипотезу.

Эмиль Бок пишет: «Историки, к примеру, уже высказывали предположения, что отрезок времени между основанием Рима и датируемым Дионисием Малым началом христианской эры фактически на 6 лет короче: то есть Рим был основан не в 753-м, а в 747 году до Р.Х.» И далее: «Результат этого исследования совпадает с датировкой Рудольфа Штайнера, который относит основание Рима к 747 году до Р.Х.»[163].

Существует и другая точка зрения о двух эрах. Рим был основан в 753 г. до н. э., согласно эре Варрона, или в 751 г. до н. э., согласно эре Катона. По Цицерону, это событие произошло на 2-м году 7-й Олимпиады, т. е. в 750 г. до н. э.

Ни одна из перечисленных дат нас не устраивает. Чтобы привести в соответствие год смерти Коммода с вычислениями Климента, придется принять 761 либо 762 г. в качестве даты основания Рима.

Поскольку предпосылок для этого нет, можно допустить, что у Климента Александрийского была определенная мотивация для того, чтобы принять 761 либо 762 г. за дату основания Рима, однако огромна доля вероятности, что Климент Александрийский не прибегал ни к каким ухищрениям, а использовал каноническую датировку. Мы столь тщательно рассмотрели этот вопрос, чтобы в последующем он не стал предметом дискуссий.

Несовпадение расчетов Климента Александрийского с известными нам датами произошло не от незнания. У него была иная мотивация.

Десятки раз перечитывал я Климента Александрийского, и чувство неудовлетворенности не оставляло меня. Где-то в очень узком текстовом интервале должна быть фраза следующего содержания: «А еще утверждают, что со дня рождения Спасителя до смерти Коммода протекло 199 лет 6 месяцев и 13 дней».

Он записал эту фразу и произвел вычисления.

«От Ромула, основателя Рима, до смерти Коммода считается 953 года и 6 месяцев» и далее «Со дня его смерти…».

Все совпадало. Мы никогда не узнаем, кто первым обратил внимание на эти расчеты и ужаснулся. Они коренным образом противоречили Луке. Думается все же, что в текст Климента Александрийского вмешались уже после его смерти. Автор бы внес изменения в два других основополагающих вычисления, а так впопыхах было принято самое простое решение. Несколько основных «неканонических строк» были из текста просто удалены и всё. Но если мы восстановим их, то получим:

199 год 6 месяц 13 день — 192 год 12 месяц 31 день = 6 лет 6 месяцев 13 дней.

Дата рождения Христа, по Клименту, — 17 июня 7 г. до н. э.

Есть одно заметное и бросающееся в глаза противоречие, на которое необходимо обратить внимание. Климент Александрийский, Ориген и Тертуллиан — наиболее уважаемые и цитируемые авторы раннего христианства. И это справедливо. Во многих аспектах их работы до настоящего времени имеют непреходящую ценность. Не существует сколько-нибудь серьезного труда по зарождению христианства, в котором бы не цитировались эти авторы.

Но два момента, две цитаты из Климента Александрийского и Оригена на протяжении веков замалчиваются или игнорируются. Речь идет о дате смерти Христа.

Климент Александрийский называет ее — весна 28 г. Ориген также ссылается на 28 г. Полагают, что Ориген просто бездумно повторил дату Климента Александрийского, но как это мало похоже на Оригена, аккуратно и методично препарирующего сочинение Цельса.

Зададим себе вопрос: располагали ли Климент Александрийский и Ориген более полной информацией, чем мы, о тех далеких событиях? Бесспорно. Свитки Ветхого и Нового Завета имелись тогда в значительно больших вариантах, чем в настоящее время и, хотя отличия евангелий от канонического текста, используемого нами, незначительны, они есть.

Тексты евангелий были уже окончательно сформированы. У Климента Александрийского перед глазами были канонические фразы Луки: «В 15-й год при Тиверии кесаре было слово Божие к Иоанну сыну Захарии» и еще «Был же Иисус, когда пришел креститься, лет тридцати». Вообще во всех произведениях Климента Александрийского в отношении Ветхого Завета виден не меньший пиетет, чем в отношении Нового Завета. Слова пророков были для него не меньшим авторитетом, чем тексты евангелистов. Скорее наоборот, в силу особенностей человеческой психики все старое кажется значительно более достоверным, чем новое… Здесь же Климент Александрийский пишет: «И относительно его учительства, что оно должно было продолжаться только один год сказано так: „Год Господа благоприятный проповедовать послал Меня…“» (Ис. 61:2).

В современной транскрипции Исайя звучит иначе и допускает совершенно иные толкования. Наш список совмещает этот текст в первом и втором стихах: «…Господь… послал Меня… проповедовать лето Господне благоприятное в день мщения Бога…» (Ис. 61:1–2).

Климент Александрийский понимал этот стих буквально и совершенно оторвано от реалий, описанных евангелистами. Ветхий Завет превалировал у него над Новым. Он полагал, что служение Христа длилось один год. Тогда смерть Спасителя должна была произойти не позднее 29 г.

Предположим, что у Климента Александрийского, а возможно, и у Оригена, была какая-то иная, полуофициальная версия о дате смерти Спасителя, однако она не совмещалась с Лукой и Исайей, и у Климента не было выхода. Он поставил самый ранний срок, который только мог, не противореча Луке, — 28 г., точнее, первая декада мая 28 г. Это наталкивает нас на мысль, что никакой информацией о более поздней дате смерти Спасителя он не располагал.

Гораздо убедительней выглядит следующая версия. Была, непременно должна, обязана была быть информация о смерти Христа в 27 г. Климент Александрийский долго должен был раздумывать над этим противоречием. С одной стороны, согласно одному из списков Луки, крещение Христа не могло произойти ранее 28 г. Вряд ли это было зимой. И, таким образом, никак не укладывается в единую схему то, что сразу же после крещения Спаситель был распят.

Из книги Климента следует, что он пользовался каноническим текстом Луки. Что же не позволило ему перенести смерть Христа хотя бы на год? Возможно, была другая дата, которую он решил не приводить в книге.

Основная ошибка всех последующих рассуждений кроется в первопричине — в ошибке Луки, принявшего ошибочную хронологию. Повторим цитату Климента: «Некоторые историки излагают хронологию римских императоров так: Юлий Цезарь правил Римским государством 3 года 4 месяца и 5 дней. После него царствовал Август 46 лет 4 месяца и 1 день; потом Тиберий 26 лет 6 месяцев 19 дней…».

Если Лука использовал те же источники, что и Климент Александрийский, то смещение в определении дат и событий вполне объяснимо…

Хронология Климента Александрийского без оглядки на Луку дает:

рождение Христа — 7 год до н. э., июнь 17 день;

смерть — 28 год (весна).

«Ведь Иерусалим, если только я не ошибаюсь, был разрушен через 42 года после распятия Иисуса»[164]. Проще всего отмахнуться от этой фразы Оригена, посчитать ее за механический повтор из Климента Александрийского. Но невероятно, чтобы Ориген не знал классическую фразу Луки. Тогда почему же он привел именно ее? Мы ни в коей мере не утверждаем, что знание Климента Александрийского — последняя инстанция, просто это еще один штрих в общей картине. И Климент, и Ориген должны были принять год смерти — 27-й, но не решились…

Глава 30 Рассказ о царе Авгаре

Обратимся к апокрифам. Среди огромного множества подобных произведений мы не нашли ничего, что бы опровергало или подтверждало нашу хронологию. За исключением…

Евсевий Кесарийский (ок. 263–340) — ранневизантийский христианский писатель и церковный деятель, с 311 г. епископ Кесарии Палестинской. Автор нескольких известных сочинений: «Хроники», не сохранившейся на греческом языке, «Приготовления к Евангелию», возможно, «Жития императора Константина». Написанная им «Церковная история», первая в ряду произведений этого жанра христианской литературы, повествует о событиях от возникновения христианства до 324 г. Она была завершена в 324 или 325 г.

Рассказ о царе Авгаре написан до Миланского эдикта 313 г. и является, во-первых, сравнительно ранним источником; во-вторых, датирован; в-третьих, это сирийский, а не христианский источник, имеющий, что чрезвычайно важно, дубликат на армянском языке. Сам Евсевий Кесарийский указывает на то, что историю об обращении в христианство Авгара он заимствовал из письменного сирийского источника, хранившегося в архиве Эдессы, и перевел его буквально с сирийского языка на греческий.

У нас нет никаких оснований брать под сомнение правдивость автора. Остановимся только на том факте, что сирийские церковные деятели критически оценивали хронологию Евсевия Кесарийского. Иаков Эдесский в VI в. завершил свой известный труд «Хроники». Обратим внимание на время. Событие происходило как раз тогда, когда христианский мир утверждал каноны времени рождения и смерти Спасителя. Во введении к этой книге Иаков критикует каноны Евсевия Кесарийского, говоря об ошибке в 3 года в его вычислении. Если следовать канонической версии о годе смерти Христа, в хронологии Евсевия Кесарийского ошибка может достигать 5 лет.

Датировка описываемых событий однозначна: 340 г. эры Селевкидов — это 29 г. н. э. Армянский перевод «Учения Аддея апостола», выполненный Л. Тинерсоном, содержит ту же дату — 340 г. Дата эта, конечно, противоречит официальной версии. Но поскольку речь идет только об апокрифе, то попытки ее изменить или уточнить предпринимались эпизодически, как бы с ленцой. В Сидийской рукописи IV в. «Учение Аддея апостола» дата скорректирована на 32 г., текст также претерпел некоторые изменения. Понятно, что это сделано для совмещения канонической версии смерти Спасителя с текстом апокрифа.

Достоверно одно: Евсевий пользовался очень ранними источниками, в которых нет ничего исторически противоречивого (невозможного), т. е. это неявный апокриф. Мы еще вернемся к его анализу.

Сидийская рукопись IV в. «Учение Аддея апостола» — апокриф явный.

В тексте Евсевия Кесарийского речь идет о дате прибытия одного из учеников Христа в Эдессу, исцелении там паря Авгара Ухама и последующей его проповеди в 29 г. Событие происходит после воскресения Его из мертвых.

В сидийском тексте Авгар в 32 г. посылает неких сановников Уккама, Марьява, Шмешграма и Ханнана в Иудею. Они направляются к Сабину, сыну Евстрагия — наместнику Сирии, в город Элевтерополь (Бет Гуврин). История не знает такого наместника в Иудее и Сирии, помимо всего наместник никак не мог пребывать в маленьком, заштатном городке. События происходят до смерти Христа и в момент распятия. Изменена сама идеология первичного текста. Естественно, с одной целью — следовать канонической версии.

Другие неточности: Протоника — жена Клавдия — второго лица при правлении Тиберия, что противоречит фактам. Ответ Тиберия Авгару полон несуразностей и, безусловно, является поздней вставкой.

Сама по себе рукопись интересна, как любой документ той далекой эпохи. Однако очевидно, что за четыре или пять веков идея чудесного исцеления Авгара претерпела существенные изменения как в смысловом, так и в текстуальном плане, в особенности в части датировки событий. Согласно рукописи IV в., когда хронология Дионисия Малого стала каноном, смерть Христа происходит в 33 г.

Вернемся к анализу текста, который приводим практически полностью.

Отрывок из «Церковной истории» Евсевия Кесарийского[165].

I.12. 3–4. Говорят, что одним из них (апостолов) был Фаддей, о котором я сейчас и изложу историю, дошедшую до нас.

I.13. История же о Фаддее такова.

Божественность Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, прославляемая из-за чудодейственной силы всех людей, привлекала великое множество (людей), живущих даже далеко от Иудеи, надеждой исцеления от болезней и всяких страданий. Также и царь Авгар, который славно правил народами за Евфратом и страдал страшной и человеческими средствами не излечимой болезнью, как только услышал об имени Иисуса и его деяниях, многократно всеми свидетельствуемых, сейчас же послал письмоносца, прося избавления от болезни. Он же (Иисус), в то время не ответил просителю, однако письма же собственного его удостоил, обещая послать к нему одного из своих учеников для исцеления его от болезни и для спасения как его, так и всех его близких. Немного времени спустя это обещание ему исполнилось. После воскресения Его из мертвых и вознесения на небеса Фома, один из 12 апостолов, отправил Фаддея, принадлежащего к 70 ученикам Христа, по Божественному внушению в Эдессу проповедником и евангелистом учения Христа, им же было совершено все обещанное нам Спасителем. Ты имеешь письменное свидетельство, взятое из архивов в Эдессе, царского тогда города. Ведь здесь именно, в общественных документах, имеются как древние, так и сделанные об Авгаре (записи), и они (записи) находятся (в архивах) еще и теперь, с того времени сохраняемые.

Копия письма, написанного Авгаром-топархом Иисусу и посланного ему через Ананию-гонца в Иерусалим:

«Авгар Ухама, топарх, Иисусу, благому Спасителю, объявившемуся в пределах иерусалимских, здравствовать. Слышал я о Тебе и о Твоих исцелениях, которые без лекарств и кореньев Тобой совершаются. Говорят, что Ты слепых делаешь зрячими, хромых — ходячими и прокаженных очищаешь, и нечистых духов и демонов Ты изгоняешь, и мучимых долговременной болезнью исцеляешь, и мертвых воскрешаешь. И все это услышав о Тебе, положил в уме (подумал) одно из двух: или что Ты Бог и, сошедши с неба, совершаешь такое, или Сын Бога, творящий это. И поэтому я счел нужным просить Тебя, чтобы Ты взял за труд прийти ко мне и болезнь, которая у меня есть, исцелить. Слышал также, что иудеи ропщут на Тебя и хотят причинить Тебе зло. Город же маленький есть у меня и прекрасный, который достаточен для обоих».

Копия письма Иисуса через Ананию-гонца топарху Авгару:

«Блажен ты, уверовавший в Меня, не увидев Меня, ибо написано обо Мне: увидевшие в Меня не уверуют в Меня, а не видевшие Меня, те уверуют и будут жить. О том же, что ты написал Мне, чтобы Я пришел к тебе, то должно Мне все, для чего Я послан сюда, исполнить, и после исполнения Я буду взят к пославшему Меня, и, когда Я буду взят (вознесен), пошлю тебе кого-либо из Моих учеников, чтобы излечил твою болезнь и жизнь тебе и всем, кто с тобой, предоставил».

К этим письмам присоединилось еще на сирийском языке и такое:

«После вознесения Иисуса Иуда, он же Фома, послал ему Фаддея-апостола, одного из семидесяти, который, придя, поселился у Товии, сына Товии. Когда же услышали о нем, напомнили Авгару, что пришел сюда апостол Иисуса, как обещано тебе. Тогда же Фаддей начал силой Бога исцелять всякую болезнь и недуг, так что все удивились. Когда же услышал Авгар о великих чудесах, которые он совершил, и как он исцелял во имя и силой Иисуса Христа, то заподозрил, что он тот, о котором Иисус написал, говоря: „Когда вознесусь, пошлю тебе некоего из Моих учеников, который болезнь твою излечит“. Так, призвав Товию, у которого он (Фаддей) поселился, (Авгар) сказал: „Слышал я, что некий могущественный муж, прибыв, остановился в твоем доме, приведи его ко мне“. Товия, придя к Фаддею, сказал ему: „Топарх Авгар призвал меня и приказал привести тебя к себе, чтобы исцелить его“. И Фаддей сказал: „Иду, ведь силой Бога к нему я послан“. Итак, на другой день утром Товия, взяв Фаддея, пошел к Авгару. Когда он (Фаддей) вошел, а у него (Авгара) присутствовали и находились вельможи, тотчас же с его вступлением великое видение явилось Авгару на лице апостола Фаддея, увидев которое, Авгар поклонился Фаддею, все присутствующие удивились, ибо они не увидели видения, одному Авгару оно явилось. Тогда он (Авгар) спросил Фаддея: „Действительно ли ты ученик Иисуса, Божьего Сына, который сказал мне: „Пошлю тебе кого-либо из учеников Моих, который излечит тебя и жизнь тебе дарует?““ И Фаддей ответил: „Поскольку ты сильно уверовал в пославшего меня, за это я направлен к тебе. И если еще сильнее будешь верить в Него, то в зависимости от твоей веры будут (исполняться) для тебя желания твоего сердца“. И Авгар сказал ему: „Так я уверовал в Него, что хочу сам, взяв войско, сразиться с иудеями, чтобы их разбить, если бы не препятствие этому со стороны Римского государства“. И сказал Фаддей: „Господь наш исполнил волю Отца Своего и, исполнив, вознесся к Отцу“. Говорит ему Авгар: „И уверовал я в Него и в Отца Его“. И Фаддей сказал: „Поэтому я возлагаю руку мою на тебя во имя Его“. И когда он это сделал, тотчас излечился (Авгар) от болезни и страдания, которое было у него. Удивился Авгар тому, что, как слышал он об Иисусе, так на самом деле и вышло через посредничество его ученика — Фаддея, который его без лекарств и кореньев исцелил, и не только его, но и Авду, сына Авду, у которого была подагра. Когда он, подойдя, упал к его ногам, то был исцелен мановением руки и молитвой, и многих других их сограждан он излечил, совершая великие чудеса и проповедуя слово Божие. После этого Авгар сказал: „Ты, Фаддей, творишь такое силой Бога, что мы сами удивляемся; и поэтому прошу тебя поведать мне о пришествии Христа, как оно произошло, и о могуществе Его, и какой силой Он совершил то, о чем я слышал“. И Фаддей ответил: „Теперь я промолчу, ибо послан возвещать слово, завтра собери мне всех своих граждан, и им я возвещу и посею в них слово жизни — о пришествии Иисуса, как оно истинно на самом деле произошло, и о Его миссии, и для чего Он был послан Своим Отцом, и о могуществе, и деяниях Его, и тайнах, о которых Он говорил в мире, и какой силой Он это совершал, и о Его новой проповеди, и об умалении, и об унижении, как Он Сам смирял Себя, и умер, и принизил Свою Божественность, и был распят, и спустился в ад, и сокрушил преграду, от века неразрушимую, и воскресил мертвых, и сошел один, а поднялся со множеством народа к Своему Отцу“. Итак, приказал Авгар назавтра собрать своих граждан, чтобы слушать проповедь Фаддея, и после этого распорядился дать ему золота и серебра, тот же не принял, сказав: „Если мы оставили свое, то как возьмем чужое?“ Это произошло в 340 году».

Согласно Евсевию, обращение эдессян в христианство было совершено апостолом Фаддеем (каноническое имя, засвидетельствованное евангелическими текстами).

С точки зрения историка, обращение целой провинции в христианство мог совершить не кто иной, как апостол. Поэтому при переводе сирийского текста Евсевий действует сознательно и тенденциозно. Он приводит все к одному знаменателю. Хотя… в начале текста фраза: «После воскресения Его из мертвых и вознесения на небеса Фома, один из 12 апостолов, отправил Фаддея, принадлежащего к 70 ученикам Христа, по Божественному внушению в Эдессу проповедником и евангелистом учения Христа, им же и было совершено все обещанное нам Спасителем». Далее: «После вознесения Иисуса Иуда, он же Фома, послал ему Фаддея-апостола, одного из семидесяти, который, придя, поселился у Товии, сына Товии». Между первой и второй фразой явное противоречие. Вполне понятно, что Фаддей мог быть один из 120, которые были в числе учеников Христа, и его мог послать апостол с определенной миссией. Но алогично, чтобы один рядовой апостол послал с миссией другого. В принципе, Петр или Иоанн могли это сделать, но не Фома.

Остается полагать, что «усиление» — Фаддей-апостол — сделано Евсевием.

Теперь остановимся на датировке, как нам кажется, — самом важном месте текста. По нашей хронологии, апостолы и первые ученики собрались летом 27 г. После убийства Стефана, последовавшего в конце 29 г., началось первое преследование христиан. «В те дни произошло великое гонение на церковь в Иерусалиме. И все, кроме Апостолов, рассеялись по разным местам Иудеи и Самарии» (Деян. 8:1). Из этого текста следует, что апостолы чуть более двух с половиной лет не отлучались из Иерусалима. Но вероятность того, что в 29 г. один из учеников Христа был направлен в Эдессу, очень велика независимо от мотивации. Апостолы спасали ядро своей организации. Только они сами остались в Иерусалиме, возможно, перейдя на короткий отрезок времени на полулегальное либо нелегальное положение. Остальные их соратники должны были покинуть Иерусалим. Во-первых, они несли Слово Божие, они не могли поступить иначе, ибо несокрушимое внутреннее пламя буквально пожирало их. Они просто обязаны были нести факел новой веры, и никто не мог отнять у них эту потребность.

Был еще один смысл в массовом исходе первых учеников, общавшихся с Христом. В критической ситуации, когда бы вдруг исполнилось пророчество Христа в отношении Петра, новые ячейки могли сами стать центрами новой религии. К примеру, после гибели Иерусалима еврейскую духовность сохранила маленькая Ямния.

Нам трудно сейчас в полной мере оценить всю мотивацию или аргументацию Евсевия. Но очевидно, что в глазах быстро растущей общины те первые, которые стояли у распятия, которые были рядом со Спасителем в его последние часы, приобретали определенный ореол избранности. Так что любой из них, покинувший Иерусалим, автоматически становился апостолом.

Глава 31 Даты явные и неявные

Анализируя множество апокрифов и рукописей, очень редко имеющих какую-то реальную основу, а чаще — это плод человеческой фантазии, мы задумываемся над тем, почему или каким образом даты, относящиеся ко времени рождения или смерти Христа, были откорректированы.

По здравом размышлении понятно, что иного просто не могло быть. Десятки, сотни раз то или иное сочинение читалось, перечитывалось, правилось.

Хотя канонические даты были узаконены, но существовало по крайней мере два случая, когда рукописи не претерпевали правок: если рукопись была малодоступна либо написана на незнакомом многим языке, к примеру армянском. Или же если интересующая читателя дата была привязана к какому-либо незначительному, малоизвестному событию. Тогда ее пропускали без поправок.

Примером такого отношения к фактам является замечательная книга Б.Г. Деревенского «Иисус Христос в документах истории».

Обратимся к рукописи Агания Манбиджского (Всемирная история, том II) и комментариям редактора[166].

Понятно, что в эпоху Средневековья либо цензуры это были бы редакторские правки.

«В 32 г. Ирода* и 309 г. (эры) Двурогого**, в среду, 25 числа месяца кануна первого***, а согласно греческому счету — в 12-й день в полнолуние, родился Господь наш Мессия — да будет Он славен! Со времени сотворения Адама минуло 5506 лет****».

Комментарии редактора:

* 5 г. до н. э.

** 3 г. до н. э. Под прозвищем «Двурогий» на Востоке известен Александр Великий, здесь имеется в виду эра Селевкидов, начавшаяся в 311 г. до н. э.

*** Сирийский месяц, соответствующий декабрю-январю.

**** У Георгия Синкелла в «Хронике»: 5500 лет.

Прокомментируем «Комментарии».

В 37 г. до н. э. Ирод участвовал в осаде Иерусалима, а утвержден римским Сенатом на должность правителя Иудеи был в 39 г. до н. э.

Таким образом, правильно записать 7 г. до н. э.

Тогда бросается в глаза расхождение и в четвертом комментарии: 5506 лет и 5500 лет — 6 лет, также свидетельствующее о том, что одна из цифр, на наш взгляд, 5506 лет, была правлена.

Переводчик, редактор, читая «Всемирную историю», не знал дату начала правления Ирода (неявная дата), но хорошо знал начало эры Селевкидов и «Хронику» Георгия Синкелла и по своему разумению внес исправления в текст…

Что-то же дало основание блаженному Августину написать: Христос умер в консульство двух Геминов, в 8-й день до апрельских календ? (О граде Божьем, 18.54)[167]. Нам интересно, что названа иная дата рождения, отличная от канонической, и дата смерти также перенесена на день позже. Почему?

Впоследствии идея Августина механически, с незначительной ошибкой (Руфин) была перенесена в Евангелие от Никодима (Деревенский Б.Г. Иисус Христос в документах истории, с. 176).

Нам кажется, что здесь проявилось известное психологам свойство либо качество «приближения». Может быть, блаженному Августину была известна какая-то более ранняя дата, и он, не решаясь вступить в противоречие с официальной точкой зрения, а это не всегда было возможно, избрал некий компромисс…

Аналогичные несуразности содержатся и в хронографии Абу-л-Фараджа[168].

Подобных несуразностей можно найти множество. Но не это главное. Нас интересует тенденция.

Годы, прошедшие со дня вознесения Спасителя, можно условно разделить на два периода. Первый, когда устная и письменная традиция и носили объективный и зачастую противоречивый характер, т. е. реальность описывалась такой, какой ее видели и воспринимали современники. Во втором периоде все возможные источники были скорректированы и приведены к официальной версии. Возможно, что начало подобной корректировке было положено Маркионом, и уж совершенно точно, что после принятия официальной хронографии Дионисия Малого это было сделано по всем доступным источникам. В частности, была исправлена рукопись о царе Авгаре, и очень серьёзной правке подверглись «Строматы» Климента Александрийского. Из него были вытравлены версия о рождении Христа 17 июня 7 г. до н. э., сведения о начале правления Тиберия в 10 г. 8 месяце 27 дне, а возможно, и другие события. Исчезновение явных дат в эпоху Средневековья не только вполне допустимо, но и попросту неизбежно. Однако анализ неявных дат и событий тоже позволяет нам восстановить события прошлого. Впрочем, множество косвенных улик — это тоже достаточно веский аргумент…

Глава 32 Соотношение лунного и солнечного календарей

Установление месяца и дня, когда был казнен Иисус, представляется ключевым и позволяет ответить на очень многие вопросы, в том числе и указать год этого события, поскольку из анализа предыдущей главы следует два возможных варианта:

1) Иисус умер в том году, когда Пасха приходилась на пятницу (точка зрения синоптиков).

2) Иисус умер в том году, когда пятница была пред Пасхою (Иоанн) или был канун Пасхи (Талмуд).

Следует заметить, что Евангелие от Иоанна — наиболее позднее и наиболее антииудейское евангелие, сформулированное тогда, когда христианство уже прочно встало на ноги. Поэтому искать какую-то общую основу для Евангелия от Иоанна и Талмуда вряд ли оправданно. Скорее всего, это просто параллельный взгляд на одно и то же событие.

Существует точка зрения, что основная трудность в пересчёте или корреляции иудейского и юлианского календарей кроется в рассеянии, последовавшем за разрушением Иерусалимского храма в 70 г. На десятилетия после этого письменная традиция иудеев была прервана, а та, что была продолжена в раввинистической школе (Бейт ха-Мидраш) в Ямнии, не сохранилась.

«В 200 г. в основном благодаря деятельности раввина Ехуды ха-Наси появились различные собрания устного лишнатского материала (лишнайот). Они увенчали собой записанную Мишну, которая обрела всеобщий авторитет. При небольших разночтениях она стала основой для Палестинского и Вавилонского Талмуда»[169]. Вероятно, к этому же периоду относится и возрождение еврейского календаря, хотя существуют и другие мнения.

Морозов приводит интереснейшую информацию, посвященную этому вопросу. Мавританский астроном XIV в. Исаак Израэли из Толедо в своей книге «Основы вечности» считает, что действующий теперь еврейский календарь введен около 500 г., а знаменитый гебраист, астроном и математик XIX в. Хаим Слонимский целым рядом трудолюбивых изысканий доказал в своей книге «Основы високосности», что творцом современного еврейского календаря был не кто иной, как Хасанга-Даян из Кордовы, введший его первоначально в Испании в 953 г., откуда он и распространился. Но из этого необходимо следует, что и так называемое «Заключение Талмуда» было не около 5000 г., а лишь после 953 г.

Таблица 1.

Начала еврейских лунных месяцев по циклу Израэли-Морозова.

Приняв за основу табл. 1 начала еврейских лунных месяцев из книги Исаака Израэли «Основы вечности», Н.А. Морозов — блестящий эрудит и астроном — переработал ее к началу отсчета в 1949 г.

Мы приводим таблицу Н.А. Морозова с необходимыми пояснениями автора к ее использованию (табл. 2).

Таблица 2.

Циклические числа.

Пояснения Н.А. Морозова.

Таблица эта оказалась годной без всяких поправок только между XIV и XVII вв., потому что в каждые три столетия средний год этого «дарованного цикла» опережает юлианский с небольшим отклонением на 1 день[170]. При вычислениях за этими пределами надо пользоваться поправочной табл. 3.

Таблица 3.

Вековые поправки.

Как применять «вечный календарь» Израэли, понять легко.

Например: Когда начались еврейские месяцы в 5 г.

Основа — 1949 г.

Исследуемый год — 5.

Разность — 1944.

Вычитаем ближайшее циклическое число — 1938 из табл. 2.

Год цикла по Израэли — 6-й.

По последнему результату берем 6-ю графу табл. 1, из которой видим, что в исследуемом 5 г. месяц нисан начался бы 23 марта, ийар — 22 апреля, если бы средняя величина «дарованного цикла» была равна юлианскому. Но в 5 г. разница по табл. 3 дошла до +5 дней, которые и надо приложить к числам всей строки. Значит, в 5 г. месяц нисан начался 23 + 5 = 28 марта; ийар 22 + 5 = 27 апреля и т. д. И действительно, 28 марта 5 г. было солнечное затмение в 14 часов 39 минут по Гринвичу. Но тогда — увы! — еще не существовало еврейского календаря, и наше вычисление имеет лишь теоретический интерес.

Понятно, что благодаря неравномерности лунного движения по эллиптической орбите отступления истинных новолуний от первых чисел еврейского календаря могут достигать даже и двух дней.

Последняя фраза Н.А. Морозова просто бесценна для нас: он допускает возможность погрешности в 2 дня.

На основе данных Израэли-Морозова нами проведены вычисления интересующего нас периода (табл. 4).

Таблица 4.

Определение иудейской Пасхи на основе данных Израэли-Морозова[171].

Для сравнения или уточнения сделанных расчетов воспользуемся другим независимым источником. Например, Дидон приводит следующую таблицу (табл. 5)[172].

Таблица 5.

Вероятное определение 15-го числа месяца нисана с 28 по 36 г.

Табл. 5 заслуживает внимания хотя бы потому, что автором при расчетах использовано понятие «вероятное определение».

Мы видим, что идеология расчетов по таблицам Израэли-Морозова и Дидона абсолютно совпадает. Проблема заключается в том, что ошибка в расчетах даже на один день для нас неприемлема.

Обратимся к интереснейшей книге Г.В. Носовского и А.Т. Фоменко «Математическая хронология библейских событий».

Мы не будем обсуждать экстравагантные взгляды авторов, базирующиеся на излишней математической формализации истории. Справедливость методов математического моделирования, которые использовали авторы для вычисления дат реального первого весеннего астрономического полнолуния (вычисленные по формулам Гаусса), не вызывает у нас сомнения.

Но вначале несколько цитат из этой замечательной работы:

«Современные исследователи Библии принимают, что иудейская Пасха (полнолуние) в год Воскресения Христа началась „вечером в четверг“, а не в субботу, как это сказано в Евангелии от Иоанна. Другими словами, они существенно меняют „календарные условия Воскресения“. Основанием для этого служит то, что, согласно евангелиям, Христос с учениками ел пасхального агнца перед Тайной Вечерей именно в четверг. Отсюда делается вывод о том, что в четверг вечером начинается иудейская Пасха. В то же время такой взгляд на календарную ситуацию во время страстной седмицы противоречит сразу нескольким местам Евангелия от Иоанна и византийской церковной традиции…

В этой традиции существует ясно выраженный средневековый взгляд (Кормчая, Златоуст, Феофилакт), согласно которому иудейская Пасха — полнолуние — в год распятия Христа была именно в субботу, как это сказано в Евангелии от Иоанна, а Христос сознательно велел приготовить пасхального агнца раньше срока — в четверг. Это нарушение сроков особо подчеркивалось восточными богословами, так как оно косвенно отражено в богослужении Православной Церкви, которая при совершении литургии использует квасной (дрожжевой), а не пресный хлеб — так как, согласно церковному преданию, на Тайной вечере, происходившей в четверг, еще до праздника Пасхи, не было опресноков (их полагалось есть начиная с пасхального вечера)»[173].

Мы привели эту цитату для того, чтобы у читателя сложилось полное представление о том, каким путем пытаются различные Церкви совместить синоптиков и Иоанна.

Перейдем к вычислениям. За основу наших рассуждений мы приняли таблицу дат первых весенних астрономических полнолуний, созданную Г.В. Носовским и А.Т. Фоменко, и с помощью популярной и несложной компьютерной программы «Гороскоп» вычислили день недели, на который приходится то или иное новолуние (табл. 6). Результаты, приведенные в табл. 6, были совершенно непредсказуемы и неожиданны для нас. Мы получили полную сходимость с нашими рассуждениями.

25 год (пятница) 3 апреля (15 нисана) — первый день Пасхи, Суббота — второй день Пасхи, по Луке.

27 год (воскресенье) 10 апреля (15 нисана) — первый день Пасхи, по Иоанну.

28 год (пятница) 30 марта (15 нисана) — мерный день Пасхи, по Луке.

Создается впечатление, что Иоанн и синоптики прекрасно знали лунный календарь, а даты смерти, Воскресения кем-то из них были смещены на один год, что и вызвало путаницу в евангелиях. Возможные причины ошибки мы выскажем в следующей главе; разумеется, они носят гипотетический характер.

Однако, прежде чем перейти к следующей главе, выскажем нашу позицию по сделанным вычислениям. Сходимость расчетов, выполненных по данным Израэли-Морозова и Носовского-Фоменко, позволяет нам с уверенностью считать, что иудейская Пасха 27 г. пришлась на воскресенье, а Пасха 28 г. — на пятницу.

Но в случае допустимых расхождений приоритет по точности, безусловно, за Носовским-Фоменко, чей математический аппарат не вызывает сомнения.

Таблица 6.

Таблица дат первых весенних астрономических полнолуний.

Глава 33 Генезис евангелий

В споре об историчности отчетов Матфея, Марка, Луки и Евангелия от Иоанна синоптикам всегда отдают предпочтение. На первый взгляд это закономерно. Синоптические евангелия черпали свои сведения из одного предания, во всяком случае, смысловая и историческая корреляция событий, описанных в них, очевидна. В завуалированной форме общественная деятельность Христа укладывается, согласно синоптикам в 1 год и несколько месяцев, в полном согласии с Исайей.

Евангелие от Иоанна другое. События в нем длятся более трех лет. И в настоящее время стало общепринятым, что Иоанн-богослов допускал значительные ошибки в хронологии и географии.

Выразителем этой позиции стал Ч. Додд, опубликовавший книгу «Историческая традиция».

Нам потребовалось много усилий, чтобы понять, что общественная деятельность Христа занимает одно и то же время и у синоптиков, и у Иоанна. Более ранее опубликование синоптических евангелий в этом случае не является аргументом в их пользу, а скорее наоборот. Они могли быть общепризнанны ранее, они могли ранее подвергнуться единому редактированию, ввергнувшему их в одну традицию. Неважно, кто это был — Маркион или кто-то еще. Важно другое.

Историческая канва повествования синоптиков была втиснута в пророчество Исайи — один год и приурочена к «юбилею», т. е. к 28 г. н. э. Текст Иоанна, ставший широко доступным только во времена Траяна, т. е. после 110 г. н. э., такой правке не подвергался. И в случае разночтения синоптиков и Иоанна предпочтение следует отдавать четвертому евангелию. Такова наша гипотеза.

Попробуем обосновать нашу точку зрения. Фраза Ницше: «Попытки, известные мне, исходя из евангелий вычитать историю „души“, кажутся мне доказательствами отталкивающей психологической легкомысленности»[174] — представляется нам глубоко ошибочной. При ограниченности фактической информации только психологические аспекты способны дать нам поле для новых версий и идей… Поэтому, изучая особенности и мотивацию историчности, мы просто обязаны рассматривать психологические аспекты, при которых было создано то или иное произведение. После вознесения Христа власть в общине делят Петр и Иаков, брат Иисуса. Против Петра возражений нет. Он был дружен с братьями еще до встречи с Иисусом (Лк. 5:10). Он лидер, оставленный Иисусом, он был в числе Двенадцати. Но Иаков… Психологический подтекст ситуации: Иаков — выскочка. По крайней мере, часть апостолов, если не все они, должны с неодобрением, с подозрением относиться к фигуре Иакова. С другой стороны, они понимают умом, но не сердцем психологическую необходимость включения Иакова в число приближенных — так гораздо проще управлять еще очень небольшой общиной: ведь с ними брат Спасителя. Но ум еще не означает признания. Все время, пока во главе Церкви будет стоять Иаков, будет сохраняться явный или неявный антагонизм между ним и апостолами.

Иоанн через много лет напишет прямо: «Ибо и братья Его не веровали в Него» (Ин. 7:5). Очень смелое и резкое заявление. Будь у Иоанна хоть малейшая доброжелательность по отношению к братьям Иисуса, а точнее к Иакову, никогда б он не позволил себе ничего подобного. Чуть ранее мать Иисуса, по-видимому, поверившая в возможности сына, просит Его достать вино. На что Он ей отвечает не вполне корректно: «Что Мне и тебе, жено? Еще не пришел час Мой» (Ин.2:4).

Очень интересен апокриф, приведенный Д. Флуссером: «Там сообщается, что после распятия Иисуса к нему приходят его мать Мария со своими сыновьями Иаковом, Симоном и Иудой и стоят перед ним. И он, вися на кресте, сказал ей: „Возьми своих сыновей и уйди отсюда“»[175].

Последующая фраза Иоанна: «При кресте Иисуса стояли матерь Его, и сестра матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина. Иисус, увидев матерь и ученика, тут стоящего, которого любил, говорит матери Своей: Жено! се сын твой. Потом говорит ученику: се, матерь твоя! И с этого времени ученик сей взял ее к себе» (Ин. 19:25–27). Этим пассажем Иоанн убивает двух зайцев. Четко оконтуривает небольшую группу людей, прощающихся с распятым, и фиксирует преемственность. Ему, именно ему, Иоанну, а не кому-нибудь другому поручил Иисус заботу о своей матери. Синоптики, хотя и не так явно, подтверждают сказанное Иоанном (Мф. 12:46–50; Лк. 11:27–28; 8:28–30).

Но в сложившейся ситуации что сделано, то сделано. В тесную общность людей, словно инородное тело или заноза, включается Иаков, и не просто включается, а волей случая или своих братских отношений с Иисусом становится вторым лицом в общине.

Нельзя сказать, чтобы Иаков ранее не был знаком с догматами Иисуса, знал, конечно, но слишком сильно было на него влияние религии отцов, и он не мог отойти от канонов иудаизма. Теперь он прозрел. Очень быстро меняет, вернее, дополняет свое миропонимание, а, собственно, и менять-то нечего, это все тот же традиционный иудаизм, в который вмещается новая идея: Иисус — Мессия. «Вы ждали Мессию — он пришел, это Иисус. Но всё в жесточайших рамках традиционного иудаизма» — вот кредо Иакова. Очень быстро формирует он для себя некую новую концепцию и будет придерживаться ее всю жизнь. Идеи Павла, которые он в последующем будет вынужден признать, практически не влияют на стержень его учения. От образованных Павлом общин отказаться нельзя, от них поступает основное финансирование на содержание Иерусалимской общины, но можно сделать оговорку: язычникам дозволена упрощенная форма нового учения — пусть так. Нельзя же, да и нет необходимости, чтобы они прониклись всеми тонкостями его, Иакова, учения.

Иоанну, его брату, другим апостолам приходится с удивлением взирать на взлет Иакова. Что же послужило причиной его прочного становления на вершине иерархии? Во-первых, причина в его образованности. Д. Флуссер пишет: «Особенно учеными считались в ту пору столяры. Когда возникал спор по поводу сложного вопроса, бывало, говорили: нет ли здесь столяра, сына столяра, который помог бы решить нам этот вопрос? Иисус был столяром или сыном столяра, возможно, и тем и другим»[176]. Поскольку Иаков был родным сыном Иосифа, он с еще большей вероятностью унаследовал профессию и ученость отца.

Иаков был образован, худощав и фанатичен. Вполне вероятно, что он истинно осознал величие своего брата и стал его ярым приверженцем. Его мучительная смерть, по некоторым данным, — тому свидетельство.

Что же мог ему противопоставить Иоанн — простой рыбак? У нас очень мало сведений о братьях Зеведеевых. Хотя Иисус решил взять в ученики Иакова Зеведеева и Иоанна, брата Иакова, нарекши им имена Воанергес, т. е. «сыны Громовы…» (Мк. 3:17), Марк не поясняет, что означает «сыны Громовы». Аналогов этому словосочетанию в арамейском языке нет. Предполагают, на основании Лк. 9:54, что они вспыльчивы, но это только версия. Более вероятно, что братья, как это и положено рыбакам, отличаются хорошими физическими данными, обладают громким голосом. И, как это ни странно, уязвимы. Даже если они и были некоторое время в окружении Иоанна Крестителя, это отнюдь не прибавило им уверенности.

«Один же из учеников Его, которого любил Иисус, возлежал у груди Иисуса» (Ин. 13:3). Он был беззаветно предан Учителю и совершенно не подходил на роль лидера. Это естественно. В окружении Иисуса вообще не было, да и не могло быть фигуры аналогичного масштаба. В контексте этого Петр тоже не был лидером.

Иное дело Иаков. Над ним не давит фигура брата, он, как далекое облако, был и нет. Они никогда не были близки, а сейчас его идеи подпирает храм. Громада его как бы нависает над Иаковом и твердит, причем постоянно: «Здесь твое могущество». Те идеи, которые проповедует Иоанн, — крещение и вера при отказе от жертвоприношений — не кажутся ему столь принципиальными. Впрочем, с верой в Мессию он согласен. Но зреет и новое направление: Павел с его фантазиями, отказом от обрезания и тесным общением с язычниками, их обращением. Петр, занимающий промежуточную позицию, осуждается, по меньшей мере, частью новых лидеров.

Иоанн ожесточается. Существует очень интересное свидетельство Ренана: «По-видимому, характер Иоанна отличался большой резкостью, крайней нетерпимостью, причем он выражался жестко и грубо…»[177]. Вероятно, его брат Иаков был наделен теми же качествами. Однажды он не выдержал и вывел из себя Агриппу II, в целом довольно умеренного правителя. Агриппа в 44 г. казнил его. Иоанн остается один.

Ренан далее пишет: «Петр всегда подражал Павлу, издали следил за его путешествиями, занимал после него твердые позиции, которые могли обеспечить успех общему делу. Вероятно, именно по примеру Павла он поселился около 54 г. в Антиохии. Точно так же слух о прибытии Павла в Рим, распространившийся во второй половине 61 г. по Иудее и Сирии, мог внушить ему мысль о путешествии на запад. По-видимому, он явился с целым апостольским обществом. Прежде всего, за ним обыкновенно следовал его переводчик Иоанн-Марк, которого он называл своим сыном. Мы уже не раз замечали, что апостол Иоанн также большей частью сопровождал Петра»[178].

Здесь Ренан дает огромное количество источников. Создается впечатление, что Иоанн сопровождал Петра за пределами Палестины. При обстоятельной проверке источников все построение Ренана рушится. Не было этого да психологически и не могло быть.

В первые несколько лет после смерти Иисуса община питается высокими идеалами, ей нет дела до мелких разборок, до иерархии. Да, Петр — лидер, и Иоанн почти всегда рядом с ним — как друг, как единомышленник. Они все очень молоды, они — идеалисты. Долго так продолжаться не может. Под натиском партии Иакова позиции Петра слабеют, а мнение Иоанна вообще мало кто принимает во внимание.

Иоанн, скорее всего, родился между 2 и 5 г. н. э. К моменту описываемых событий он уже далеко не мальчик. Вера его в Христа по-прежнему непоколебима, но не в его характере все время быть в тени Петра и Иакова. В ноябре-декабре 49 г. Павел и Варнава присутствуют на знаменитом совещании в Иерусалиме. Во время следующего путешествия в Иерусалим его встречает только Иаков. Ни Петра, ни Павла в городе уже нет.

Наиболее вероятно, что в начале, например в январе, 50 г. Петр посещает Антиохию. Приезд Павла и Варнавы глубоко повлиял на его миропонимание, да и число его приверженцев в Иерусалиме все меньше. Тень храма все время борется с тенью Христа. Количество сторонников Иакова непрестанно растет. Забывается, что Петр был рядом с Иисусом, но все помнят, что Иаков — брат Христа. Петр покидает Иерусалим спешно, через месяц или два после отъезда Павла: создается впечатление, что он бежит из города. Без сомнения, Иоанн уезжает одновременно с ним, но встречаться с Павлом он не желает. Если Петр конформист, то Иоанн не готов принимать доктрину Иакова, а еще в большей мере — самого Иакова. Оба — и Петр, и Иоанн — не могут мириться с личностью Иакова, узурпировавшего власть в общине. А взгляды Павла для Иоанна слишком радикальны. Кроме того, они с Павлом схожи в одном: оба лидеры, оба не способны подчиняться, оба хотят слушать в первую очередь себя. Иоанн и Петр прощаются навсегда. Иоанн направляется в Эфес, где у него множество сподвижников по духу. Естественно, Иоанн не берет с собой ни логий, ни тезисов, ни каких-то других записей о Христе. Зачем они ему, он и сам знает все о Христе гораздо лучше этих выскочек. Он в расцвете сил — ему от 45 до 48 лет.

Иаков, вероятно, не только не огорчен, но и обрадован, лишившись противодействия Петра и Иоанна. Теперь никто не мешает ему завершить построение иудео-христианской общины так, как он ее понимает. Свои взгляды он подытожит в Соборном послании Иакова, а вскоре после этого погибнет мученической смертью. В послании ничего не говорится о нашествии римлян — из этого мы делаем вывод, что ни при каких обстоятельствах оно не могло быть написано после 66 г.

Община вряд ли успела уже оправиться после смерти Иакова, как в Иудею пришла война. Ренан полагает, что община покинула Иерусалим в первые месяцы 68 г.[179] Мы вполне с ним солидарны, поскольку весной этого же года Веспасиан продолжил оккупацию Иудеи. Детали побега общины блистательно описаны Ренаном, и мы не будем их повторять. Община переселяется в нейтральную Пеллу, расположенную на левобережье Иордана. Заметим, что левобережье Иордана гористо. На восточный берег Иордана, в Питанию и Гавланитиду переходят галилейские общины. Для них это важнейший моральный, этический и политический шаг. Они отмежевываются от иудейских ценностей, они демонстрируют свою лояльность Риму. Следует отдать должное римлянам: они не преследуют общины.

Ренан пишет: «Таким образом, владения Агриппы II стали приемной родиной для палестинских иудео-христиан. Особое значение этому эмигрировавшему христианству придавало то обстоятельство, что оно захватило с собой последние остатки семьи Иисуса, пользовавшиеся самым глубоким уважением и получившие на греческом языке название деспотии, т. е. ближних Господа. Вскоре мы действительно увидим, что заиорданское христианство продолжало евионизм, т. е. проповедь предания, основанного на словах Иисуса. Здесь родились впоследствии синоптические евангелия»[180].

29 августа 70 г. храм пал. Дела задержали Тита в Иудее. Флавий коротко пишет: «Отплытию в Италию помешала зима»[181]. После посещения Египта весной 71 г. Тит возвращается в Рим, и 8 апреля в Большом цирке состоялся триумф.

Вести о событиях в Иудее, о деталях невероятного спасения иудео-христианской общины и ее относительном благополучии достигают Малой Азии и Италии, скорее всего, в марте, когда судоходство возобновилось. Очень неправдоподобно, чтобы кто-то из иудео-христиан решил пересекать Иудею до отъезда Тита. Вряд ли римляне так уж тонко различали, где иудей, а где иудео-христианин. Любой христианин, покинувший Заиорданье, имел шанс попасть в рабство.

Безусловно, в синагогах, в новых молитвенных домах Малой Азии и Италии произносились благодарственные молитвы, но всех страшил предстоящий триумф. Неизвестно, как поведут себя римляне по отношению к христианам. Зверства Нерона еще свежи в памяти. И Иоанн-Марк, больше просто некому, решает или получает задание написать небольшой отчет, книгу о сущности христианства, о лояльности к Риму.

Для полноты картины вернемся на несколько лет назад. Нам точно известна дата посещения Петром Антиохии. Думается, что Петр понимал, чувствовал, что покидает Иерусалим навсегда. Записи его проповедей он поручает взять с собой Иоанну-Марку. Петр называл его своим сыном и полностью доверял ему. Антиохия, один из крупнейших центров христианства, — вотчина Павла. Эмоциональная реакция Павла на приезд Петра вполне понятна. Безусловно, некоторое время, может быть это годы, между ними не устанавливаются отношения. Парадокс заключается в том, что Петру ехать практически некуда. Вернуться в Иерусалим для него невозможно. В 50 г. иудеи изгоняются Клавдием из Рима, а поскольку римляне не делают большого различия между иудеями и христианами, путь в Рим Петру заказан. Постепенно Павел осознаёт, что пребывание Петра в Антиохии имеет и свои плюсы. Он — своеобразный буфер между иудеями Рима, быстро вернувшимися в Вечный город; он сглаживает противоречия с Эфесской Церковью, большая часть которой занимает откровенно враждебную по отношению к Павлу позицию. Примерно через 10 лет, возможно в 61 г., Петр переезжает в Рим. Каковы были отношения между апостолами в Риме? Некоторые данные позволяют думать, что отношения были добрые. Вскоре мы увидим, что Марк, секретарь Петра, отправится в Азию с поручением от своего господина и рекомендацией от Павла. И далее: «Вследствие реакции, которая происходила против Павла, Петр, в силу некоторой оппозиции, всё более и более становится главой апостолов»[182]. Естественно, в этих условиях авторитет Иоанна-Марка, как ближайшего сотрудника Петра, растет.

Трагическая гибель Петра в 64 г. и Павла, последовавшая через несколько лет, упрочит позицию Иоанна-Марка. Апокалипсис в конце 68 или начале 69 г. предписывает иудеям покинуть Рим. «И услышал я иной голос с неба, говорящий: выйди от нее народ Мой, чтобы не участвовать нам в грехах ее и не подвергаться язвам ее» (Откр. 18:4). Руководители Римской Церкви покидают Вечный город. С точки зрения логики, Иоанн-Марк должен вернуться в Антиохию, где он прожил около 10 лет, хотя это вовсе и не обязательно. Его евангелие могло быть написано и в Малой Азии. И наверное, так и произошло.

Евангелие Марка было создано на греческом языке. Это уже что-то. Вспомним, что еще Август противился распространению в Риме греческого влияния. Многочисленные книги, ходившие в Риме, были написаны на латыни. Чернь, к которой относились многие члены первых христианских общин в Риме, греческого языка не знала. Возможен аргумент, что Иоанн-Марк не настолько хорошо владел латынью, чтобы создавать на ней свое евангелие. Да, это так, но настолько ли хорошо он владел греческим, чтобы во враждебной атмосфере Рима излагать свои мысли на греческом или переводить тезисы Петра с арамейского? Заметим, что он был еще ограничен во времени. Данный факт представляется нам малоубедительным. Он мог писать в Пелле, в Антиохии, а вероятнее всего, в Малой Азии, говорившей преимущественно по-гречески. Хочу привести интересную фразу Бруно Бауэра: «Между Марком и Иоанном нет разницы по качеству, есть только по количеству исторической правды»[183].

Каков же процесс написания его евангелия? Иоанн-Марк берет свои записи, тезисы речей Петра и слегка обрабатывает их. Он вкладывает в уста Иисуса последнюю информацию, полученную из Иудеи: «И будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется. Когда же увидите мерзость запустения, предреченную пророком Даниилом, стоящую, где не должно (читающий да разумеет), тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы…» (Мк. 13:13–14). «Но в те дни, после скорби той, солнце померкнет, и луна не даст света своего…» (Мк. 13:24).

В евангелии нет ничего антиримского. Оно начинает распространяться по мере того, как размножается, но наиболее вероятный срок его написания — это конец марта — начало апреля 71 г. X. Коэн относит его написание к 70–72 гг.[184] Так что наши датировки практически совпадают. Сомнений ни в сроках опубликования, ни в авторстве евангелия практически нет. Приведем лишь некоторые наиболее авторитетные свидетельства христианских авторов.

«Евангелие от Марка есть евангелие от Петра» (Юстин Мученик, около 150 г.). «Марк возвещенное Петром передал нам письменно»[185].

Их много, о них детально пишут Ренан и Мережковский, но, на наш взгляд, свидетельств достаточно.

Обратимся к евангелиям от Матфея и Луки. Не будем вдаваться в детальный анализ их написания. Детальный анализ читатель может найти в книге Эрнеста Ренана «Евангелия: второе поколение христианства» (М.: Терра-Терра, 1991, с. 311).

Наш анализ периода написания Евангелия от Луки не будет долог из-за очевидности события.

Первое соображение носит общий характер. Если полагать, что Деяния и евангелие написаны одним автором, то нет смысла разносить их по времени. Лука, только окончив свое первое произведение — Деяния, под влиянием следующего события — падения Иерусалима — должен был написать второе.

Второе — Евангелие от Луки самое благодушное, это евангелие прощения за веру, евангелие умиротворения. Подобное возможно написать только при всеобщем благоденствии империи, которое и было во времена правления Веспасиана и Тита. Домициан, наследовавший титул, был ненавидим не только иудеями и христианами, но и всем населением Рима. У нас появилось первое временное ограничение.

Лука не знал Евангелие от Матфея. Матфей не знал творение Луки. Это дает основание предполагать, что они написаны в различных областях империи с разницей не более чем в 3–5 лет, поскольку христианские общины активно общались между собой. Таковы предпосылки. Процитируем Ренана:

«Время, когда было написано Евангелие от Луки, может быть установлено с достаточной достоверностью. Все признают, что оно написано позже 70 года; но вместе с тем оно не могло быть написано много позже этого года»[186]. Мы полностью согласны с Ренаном. Очевидно, что Лука — свидетель не только гибели Иудеи, но и триумфа Тита в Риме. Его сведения о событиях рассыпаны по всему евангелию, значительно шире, чем у Марка. Если их собрать воедино, получается небольшое повествование.

«И сказал: о если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих; ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего» (Лк. 19:42–44).

«Когда же увидите Иерусалим окруженный войсками, тогда знайте, что приблизилось запустение его. Тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы: и кто в городе, выходи из него; и кто в окрестностях, не входи в него. Потому что это дни отмщения, да исполнится все написанное. Горе же беременным и питающим сосцами в те дни; ибо великое будет бедствие на земле и гнев на народ сей. И падут от острия меча, и отведутся в плен во все народы; и Иерусалим будет попираем язычниками, доколе не окончатся времена язычников» (Лк. 21:20–24).

«И шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем. Иисус же, обратившись к ним, сказал: дщери Иерусалимские! Не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших. Ибо приходят дни, в которые скажут: „блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие“. Тогда начнут говорить горам: „падите на нас“ и холмам: „покройте нас“» (Лк. 23:27–30).

Какое поэтическое повествование о гибели Иерусалима и шествии пленных! Но что же дальше? Лука сообщает: «И будут знамения в солнце и луне и звездах, а на земле уныние народов и недоумение; и море восшумит и возмутится. Люди будут вздыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную, ибо силы небесные поколеблются» (Лк. 21:25–26). Этот пассаж, на наш взгляд, ключевой к пониманию степени информированности Луки. После гибели Иерусалима, после стольких бедствий — поэтическая неопределенность, хотя очень хочется чего-то: потрясений, некоего возмездия, но их нет. А между тем у Светония: «Его правления не миновали и стихийные бедствия: извержения Везувия в Кампании, пожар Рима, бушевавший три дня и три ночи, и моровая язва, какой никогда не бывало» (Светоний. Божественный Тит. 8.3).

Это не просто извержение — это катаклизм мирового масштаба. Ничего подобного не было за всю осознанную историю человечества. Вот где просто необходимо усмотреть знамение, возмездие, предзнаменование. Затем следует страшный мор, а в 80 г. — сильнейший пожар, уничтоживший весь округ Капитолия и Пантеон. Землетрясения длительное время тревожат греко-римский мир, вновь вспыхивает голод. Об этих событиях повествуют все: Тацит, Светоний, Плиний, Евсевий, Сивиллы.

Зададим себе вопрос: можно ли пройти мимо, казалось бы, очевидного бедствия — этого проклятия Риму за бедствия иудеев, христиан? Возможно ли не описать эти знамения, очевидцем которых ты являешься?

На наш взгляд, нет. Лука уделил столько внимания даже деталям событий, связанных с поражением Иудеи, что этот факт просто не мог быть обойден его вниманием.

Очевидно, что извержение Везувия 24–25 августа 79 г., погубившее десятки тысяч людей, Луке неизвестно, как незнакомы ему и другие бедствия. Все остальные рассуждения просто не имеют смысла. Его евангелие написано до 80 г. И конечно, в силу многогранного таланта автора оно излишне беллетризировано.

Евангелие от Матфея — самая значимая книга христианства — написана в тот же период. Но вопрос — где? На основании того, что книга написана на сирийском, Ренан полагает, что в одном из городов Сирии. Подобное возможно. Однако вспомним, что поражение Иудеи практически не сказалось на благополучии Агриппы II. Под его правлением остаются Галилея и Перея. В Тивериаде он чеканит монеты. Родные Иисуса укрылись рядом, в Батанее. От них можно получить определенную информацию. И Матфей создает генеалогию Христа, идея которой, возможно, заимствована из какого-то иудейского источника, он существенно расширяет речения Христа, а события после его смерти происходят здесь же рядом, в Галилее…

И теперь самое трудное — Евангелие от Иоанна. «Иоанн в Эфесе приобретал все больше влияния. Первенство его было признано во всей провинции, за исключением Иерополиса, где жил Филипп. Церкви в Смирне, Пергаме, Фиатире, Сартах, Филадельфии, Лаодикее признали его своим главой, почтительно выслушивали его замечания, советы, упреки. Апостол или тот, кто присваивал себе право говорить от его имени, вообще принимал с ним суровый тон… Враждебность Иоанна и его окружающих была, по-видимому, особенно ожесточенной и глубокой по отношению к небольшим общежитиям учеников того, кто получил прозвание нового Валаама. Такова несправедливость, присущая всем партиям, такова страстность, которою были преисполнены эти сильные еврейские характеры, что, вероятно, и исчезновение „разрушителя Закона“ (Павла) приветствовалось криками радости со стороны его противников. Для многих смерть этого мятежника, смутителя была истинным избавлением. Мы уже видели, что Павел чувствовал себя в Эфесе как бы среди врагов»[187].

К этой совершенно справедливой картине, нарисованной Ренаном, нечего добавить. В рядах сторонников Иоанна царит редкостное единодушие. После смерти Петра последний сдерживающий, этический, фактор исчезает. И школа или группа Иоанна создает Апокалипсис с яркой антипавловской направленностью. Во время антиримского восстания в Иудее симпатии школы Иоанна как на стороне иудеев, так и на стороне иудео-христиан. Но восстание подавлено. Храм погиб. Пора б и осмотреться. Как стая волков, эта группа оглядывается по сторонам. А бороться или драться вроде и не с кем. Иудея побеждена, но не мировоззрение иудеев. Однако требуется какое-то время, чтобы окончательно перерезать пуповину, чтобы повернуться к иудаизму на 180 градусов, чтобы осознать, что наша религия другая, наша идеология другая. Надо было выпестовать, выкристаллизовать эту идею, оформить ее вначале в своем сознании, а уж затем, словно оперившуюся птицу, пустить ее навстречу жаждущему миру.

Вначале антагонизм между ортодоксальным иудаизмом и христианством не носил столь очевидного характера. У иудеев существовали многочисленные партии: ессеи, фарисеи, саддукеи, зелоты, чей радикализм был просто губителен для страны. Вражда между отдельными представителями партий частенько бывала окрашена кровью. Официальный Иерусалим конечно же стремился избавляться от самых ярких носителей новомодного течения: кому-кому, а лидерам Иерусалима после деспотичного правления Ирода Великого роль личности была вполне понятна.

Были казнены Иисус, Стефан, Иаков Зеведеев, Иаков — брат Христа, десятки других отступников. Это вполне вписывалось в традиции. Александр Яннай казнил фарисеев, зелоты умерщвляли саддукейскую элиту, Ирод с одинаковой страстью рубил головы и фарисеям, и саддукеям. Он был демократ. Но вся эта кухня варилась в одном котле — иудейском, и в пламени были видны отсветы только их эмоций. А фоном или котлом, стенки которого они грели, являлось присутствие римлян. И этот фактор в конце концов стал решающим.

И Петр, и Павел в своих проповедях, посланиях призывали к законопослушанию, но к римскому, к уважению римского правопорядка. В глазах ортодоксов это было отступничеством. А что было делать руководителям небольшой новой общины? С одной стороны, их противником был храм, вернее, его тень, а драться с тенью не под силу ни одной доктрине. С другой стороны, была власть, и эта власть была римской. Конфликтовать или вести сражение на два фронта было нельзя, невозможно. Из двух зол выбирают меньшее. Петр и Павел выбрали римлян. С иудейскими ортодоксами договориться было нельзя, с Римом — можно. Может быть потому, что Риму было глубочайшим образом наплевать на подобные абстрактные построения. Идеи христиан о том, что по окончании времен Христос будет судить живых и мертвых и воздаст каждому по заслугам, вызывали у римлян жалость, поскольку они были прагматиками и реалистами, а Окончание Времен — хвала Юпитеру Капитолийскому! — наступит не скоро, очень не скоро. И они задавали этим блаженным, иногда даже участливо, прямой и ясный вопрос:

— Верите ли вы в земную власть божественного Цезаря?

И получали нужный ответ.

— Да, да.

Они задавали второй вопрос:

— Сохраняете ли вы лояльность империи?

И вновь получали нужный ответ. И третий вопрос не давал оснований для юридического преследования. Он гласил:

— Надо ли платить налоги кесарю?

Ответ был тот же:

— Да.

После этого у многих трезво мыслящих римлян опускались руки. Получалось, что христиане — вполне порядочные граждане.

Конечно, подобные идеи и отношения выкристаллизовались не сразу и были понятны далеко не всем императорам. Но евангелия, в особенности Луки и Матфея, должны были отразить их, иначе в этих евангелиях вообще не было смысла. После веры в Спасителя сохранение хороших отношений с Римом являлось важнейшей прерогативой молодой общины.

Кровожадный Нерон, однако, не видел никакой разницы между иудеями и христианами: кровь тех и других была одного цвета.

Веспасиан и Тит были по-римски лояльны и к тем, и к другим. Да, они уничтожили Иудею, но это был только политический акт по отношению к взбунтовавшейся провинции. Империя просто не может существовать, если хотя бы один бунт останется безнаказанным, но по отношению к гражданам империи они были лояльны. Тит вообще 4 года жил на Востоке, в частности в Иудее. И любовницей у него была Береника — красивейшая женщина Востока. О какой ненависти идет речь?

Домициан был слеплен из другого теста. Со ссылкой на Диона Кассия Ренан пишет: «Гонения Домициана обрушились одинаково и на евреев, и на христиан»[188]. Произошло это в 95–96 гг.

Но ситуация в корне отличалась от той, которая была при Нероне в 64 г. Синоптические евангелия, ходившие в списках уже целое поколение и ставшие достоянием любой сколь-нибудь значимой общины, сделали свое дело. Христиане поняли то, что давно знали иудеи, — они поняли, что у них другая этика, другая духовность и что им необходимо ограждать свою духовность. Они теперь твердо знали: да, Христос вышел из среды иудеев, но они не поняли, предали и распяли его.

Времена Траяна расставили все точки над «и».

Траян, наследовавший Нерве, был выдающимся правителем. На протяжении всей жизни он был любим войсками и народом, не прилагая к этому особых усилий. Великолепные физические данные, выносливость и несомненное дарование государственного деятеля говорили сами за себя.

Современники считали его фигурой масштаба Августа. Еще в начале своего правления он велел утопить доносчиков, культ которых процветал в Риме со времен Августа, что вызвало, и вполне заслуженно, неподдельный энтузиазм народа. Во внутренней политике он продолжал идеологию Августа, отстаивая исконно римские ценности. В числе этих ценностей, разумеется, была чистота религиозных воззрений.

При ближайшем рассмотрении этого вопроса выяснилось, что опасность, исходившая от иудеев, резко преувеличена. Если в начале века или еще несколько десятилетий назад евреи вели прозелитскую политику, что так или иначе приводило к тому, что часть римлян проникалась их «зловредной» религией, то со становлением христианства их религия, и так не особенно привлекательная из-за запретов и ограничений, ушла в тень, перешла в глухую защиту. Теперь не было места в империи, где не видны были бы щупальца нового религиозного течения. Траян, с присущей ему интуицией гениального правителя, сразу же определил, откуда следует ждать неприятностей. Небольшая консервативная община иудеев, ограничивающая прием новых членов, была совсем не опасна. Главный враг — христианство. И ограничения, и репрессии не заставили себя ждать. Эта направленная враждебность властей застала их врасплох. Совсем недавно их преследовали наряду с иудеями. Почему же сейчас основная травля направлена против них? Это было, безусловно, несправедливо. Они почувствовали себя на самом дне котла, в котором варились вместе с иудеями, и стенки обжигали их в первую очередь. Необходима была поварешка, чтобы перемешать содержимое котла и восстановить справедливость. Этой поварешкой и стало Евангелие от Иоанна.

Для нас не так уж важно, диктовал его лично Иоанн, или это создание его школы, его последователей. Понятно одно: автор или авторы взяли за основу реальный исторический материал. На наш взгляд, историчности в Евангелии от Иоанна никак не меньше, а даже больше, чем в синоптических. Однако время было не такое, чтобы писать относительно нейтральное евангелие. Вполне вероятно, что авторы располагали значительной информацией о путешествиях Иисуса по Галилее, — ведь Иоанн был их очевидцем. Но в конкретной исторической ситуации акцентировать внимание на этом было нельзя. Значительно больший интерес представляли события в Риме, а именно треугольник: иудеи-Христос-римляне. Следовало расставить акценты и показать, кто истинные враги христиан, и это было сделано. Поэтому в историческом аспекте просто бессмысленно говорить об антисемитском настрое Евангелия от Иоанна. Оно выполняло определенные функции, оно просто не могло быть иным. И создано оно было конечно же только через несколько лет после прихода к власти Траяна, но не в последние годы его правления, когда он вел изнурительные войны на Востоке. Это было в разгар его активности в империи где-то около 99-115 гг.

В нашей книге для нас важно если не признать факт, то, во всяком случае, принять версию, что Иоанн в плане хронологической достоверности является не менее надежным источником, чем синоптики.

Глава 34 Служение Христа

Какая-то предрешенная неопределенность таится в хрониках синоптиков, когда пытаешься понять, а сколько же все-таки лет длилось служение Христа? Пушкинским «пойди туда, не знаю куда…» можно охарактеризовать наши поиски. Словно помело злой или завистливой колдуньи прошлось по рукописям, создавая и нагромождая неопределенности. Десятки, сотни раз перечитывая евангелия, стремясь понять, что это — поздняя правка текстов, приглаживание их под одну каноническую гребенку либо завороженность синоптиков той самой фразой, на которую ссылался много позже Климент Александрийский: «В лето Господне благоприятное…» И мне показалось, что если через 150–180 лет после евангелий Климент Александрийский так трепетно относился к фразе Исайи, то и евангелисты должны были принимать ее во внимание. Но Лука располагал огромной массой материала, его попытка втиснуть всю массу фактов о путешествии Христа, если оно продолжалось, как мы полагаем, опираясь на Иоанна, три с половиной года, должно быть обречено на провал. Трудно укрывать обилие фактов.

У нас два свидетельства о крещении: согласно Клименту Александрийскому, конец декабря-начало января и Хронография Абу-л-Фараджа: «В четвертый день недели, в шестой день кануна последнего Христос принял крещение от Иоанна в Иордане»[189].

Не бог весть что такое наши достоверные свидетельства, но их два, а это уже что-то. Тем более, что, во-первых, у нас ничего другого нет, а во-вторых, независимо от того, в каком месяце родился Христос, если принимать во внимание сообщение Луки о начале служения его в 30-летнем возрасте, у нас разброс всего лишь в несколько месяцев, допустим ноябрь-февраль.

Поскольку у нас нет других версий, будем считать, что крещение произошло в первых числах января. Теперь у нас два варианта: 1) пойти по пути заклейменного Церковью воззрения (длительности служения около года или чуть более). Кстати, подобная версия бытует и в наше время. «С этого момента (встреча с Иоанном Крестителем) до своей смерти (1,3 года) Иисус был бродячим проповедником»[190]; 2) признать правоту Евангелия от Иоанна… Согласно Иоанну (Ин. 1:28), Креститель совершал свой обряд вблизи Вифавары. Это звучит очень правдоподобно. Вифавара переводится как Дом переправы, и, следовательно, количество паломников здесь должно возрастать. Люди могли посещать его проповеди и с левобережья Иордана. Об этом городе также упоминается в книге Судей (7:24): Вифавара расположена примерно в 50 километрах от Иерусалима.

Иисус принимает крещение. Ему, естественно, надо осмыслить происходящее. Он переправляется через Иордан и уходит в пустыню. По другой версии, именно сейчас он знакомится с воззрениями ессеев, на такую возможность указывает фраза Марка: «…и был со зверями (ессеями)» (Мк. 1:13).

Поселения ессеев были тоже на левобережье Иордана.

Его пребывание в пустыне длится 40 дней. Затем он неспешно направляется в Иерусалим. Анализ всех евангелий, их размеренное повествование свидетельствует, что Иисус передвигался по провинциям неспешно, словно осмысливая увиденное, каждый свой шаг.

В Иерусалиме его дважды искушает дьявол, вначале на горе, по-видимому Масличной, затем на крыле храма.

Путь от Вифавары до Иерусалима занял не меньше недели. Несколько дней ушло на преодоление искушений. Это происходит в конце февраля либо начале марта.

Далее возможны следующее трактовки. Иисус проводит Пасху в Иерусалиме. Принимая эту версию, мы уже не можем отклониться от Иоанна. Служение длится примерно 3,5 года.

Но для нас гораздо интереснее завуалированные, туманные сведения синоптиков. Узнав, что Иоанн заключен в темницу, Иисус немедленно покидает Иудею.

Иоанн был схвачен слугами Ирода Антипы близ Иерусалима и заключен в крепость Махерон, расположенную в 60 километрах от Иерусалима. Если б Креститель был схвачен где-нибудь на Иордане, севернее Иерусалима, он почти наверняка был бы увезен в Тивериаду, в Галилею, где находилась резиденция Ирода Антипы.

Напомним, что Ирод Антипа управлял двумя провинциями — Галилеей и Переей. Граница Переи пролегала примерно в 30 километрах от Иерусалима, а единственной стоящей крепостью в Перее был Махерон.

Картина выглядит следующим образом. На Пасху в Иерусалим съезжаются все. Ирод Антипа вместе с красавицей Иродиадой, на которой он только женился, тоже прибывает в Иерусалим. Туда же направляется и Иоанн Креститель. Здесь и происходит обличение Крестителем этого кровосмесительного брака. В этом есть одна странность. Отец Иродиады, Аристовул, был сводным братом ее первого мужа Филиппа, точно так же, как и второго, — Антипы. Ирод был женат на двух своих племянницах. А Иродиада для своих мужей была сводной племянницей. Не было объективных и веских доводов у Крестителя для критики этого брака. Но он был ессей, пуританин…

Итак, он раздражает Иродиаду, не Ирода, конечно же в первую очередь ее. Происходит это перед Пасхой либо чуть позже, в день рождения Ирода Антипы.

У нас на этот счет есть довольно любопытное, хотя и не очень убедительное свидетельство: это день рождения Ирода Антипы.

Ирод Антипа, один из сыновей Ирода Великого, получил по отцовскому завещанию Галилею и Перею, которыми управлял в качестве тетрарха (четвертовластника) с 4 г. до н. э. по 39 г. н. э. Он известен по Евангелию от Луки как злейший противник Иисуса, искавший его смерти (13:31) и принимавший участие в суде над ним (23:7-12). Всеми синоптиками приводится рассказ о том, как во время празднования дня рождения Ирода был казнен Иоанн Креститель (Мф. 14:1-10; Мк. 6:14–28; Лк. 9:7–9). Библеисты обратили внимание на то, празднества, связанные с «днем рождения Ирода» (Herodis venere dies), были известны и римским писателям, в частности, поэту-сатирику Персию (34–62). Однако место это в сатире Персия во многом неясно и наводит комментаторов на всевозможные догадки и предположения. Дело в том, что после описания роскошного пиршества Персий вдруг говорит о «мрачных призраках» и «опасности», угрожавших Ироду, отчего тот бледнел и удалялся на молитву. Под «призраками» римляне понимали тени умерших людей, которые три дня в году — 9, 11 и 13 мая выходили из преисподней и причиняли вред живым людям. Ряд исследователей находит здесь намек на Иоанна Крестителя, который был казнен Иродом как раз на одном из таких пиров и слухи о воскресении которого из мертвых весьма встревожили его (Мф. 14:1–2; Мк. 6:14; Лк. 9:7–9).

«В общем, стихи Персия производят то впечатление, — отмечал А.П. Лопухин, — что содержание их взято с натуры или, по крайней мере, записано с рассказа очевидцев»[191].

Ввиду трудности понимания стихов Персия даются два варианта перевода на русский язык.

Persius. Saturae, V, 179–188

At cuum Herodis venere dies, unctaque fenestra Disposiae pinguem nebulam vomuere lucemae, Portantes violas, rubrumque amplexa catinum, Cauda natat thynni, tumet aiba fidelia vino, Labra moves tacitus, recititata sabbata palles. Turn nigri lémures, ovoque pericula turto…

Персии. Сатиры, V, 179–188

Когда Наступал Ирода день рожденья и роскошные окна Убирались светильниками, которые, украшенные фиалками, Изливали облака благовоний, в красном блюде плавала Вкусная рыба, а в белых сосудах пенилось вино, Ты молча шевелил губами и, бледный, молился по субботам. Но это лишь мрачные призраки, опасности, Не стоящие разбитого яйца…

(Пер. П. Лопухина)

Когда же Иродов день наступил и на окнах стоящие сальных Копотью жирной чадят светильники, что перевиты Цепью фиалок; когда на глиняном плавает блюде Хвостик тунца и вином горшок наполняется белый, Шепчешь ты тут про себя и бледнеешь — ради Субботы. Черные призраки тут, от яиц надтреснутых беды…[192]

(Пер. Ф.А. Петровского)

Согласно евангелиям, как рождение, так и смерть Иисуса на кресте сопровождались необычайными природными явлениями. «В шестом же часу настала тьма по всей земле и продолжалась до часа девятого», — читаем у трех первых евангелистов о небесных знамениях во время распятия Иисуса (Мф. 27:45; Мк. 15:33; Лк. 23:44), и это сообщение, повторяемое ими почти слово в слово, несомненно, восходит к одному общему источнику.

Не так уж важно, когда точно был схвачен Креститель: где-то между серединой апреля и серединой мая. Такова наиболее правдоподобная версия.

Мы можем принять ее во внимание либо нет. Даже в том случае, если мы полностью ее отвергаем, Иисус не мог покинуть Иерусалим ранее конца февраля — начала марта.

«И возвратился Иисус в силе духа в Галилею; и разнеслась молва о нем по всей окрестной стране» (Лк. 4:14).

«Он был в Назарете и проповедовал в субботу» (Лк. 4:16).

«Проповедовал в синагогах галилейских» (Лк. 4:44).

Встретил учеников, переправлялся через Генисаретское озеро, был в неком городе, где исцелял (Лк. 4:12), уходил в пустынные места и молился. Другие синоптики еще более уточняют, удлиняют период этого второго путешествия.

У нас один вопрос: мог ли Иисус все эти посещения, исцеления, молитвы, размышления, посещение домашнего очага и марш-бросок примерно в 250–300 километров уместить в один месяц? Потому что ответ на этот вопрос является ключевым к расшифровке фразы: «В субботу, первую во втором дне Пасхи…» (Лк. 6:1).

На наш взгляд, при любых выкладках это сообщение Луки относится ко второй пасхальной субботе. Это непреложный факт.

И тогда мы обязаны взять за канву наших рассуждений Евангелие от Иоанна. Служение длилось 3,5 года, а Лука повествует о субботе второго года после начала служения.

Здесь есть один, на наш взгляд, очень важный нюанс: характеризуя Пасху этого года и вторую субботу, Лука, безусловно, использовал чьи-то записи этой «истинной» субботы, по хронологии Иоанна.

Выдвинем гипотезу об этом смещении хронологий.

Уточнение «в субботу, первую во втором дне Пасхи» придумать невозможно. Лука, обладающий несомненным даром беллетриста, не мог не понимать, насколько украшает его творение этот штрих и с удовольствием поместил его в летопись.

На наш взгляд, у него было только два варианта получения этой информации, причем только от людей, которые непосредственно сопровождали Христа в первые дни и вошли в число 70 первых избранных учеников. Это могли быть Сила и Иоанн-Марк. Сила мог долгие вечера совместного проживания и шитья палаток вспоминать и вспоминать, тем более, что он имел постоянный круг слушателей, ловящих каждое его слово. Они слушали и запоминали… и пересказывали дальше…

В Послании к Колоссянам, написанном апостолом Павлом между 54 и 62 гг. из римского плена, есть две фразы:

«Приветствует вас Аристарх, заключенный вместе со мною, и Марк, племянник Варнавы (о котором вы получили приказания: если придет к вам, примите его)» (Кол. 4:10)

И далее: «Приветствует вас Лука, врач возлюбленный…» (Кол. 4:14).

Несомненно, Марк, которому уже было около 50-ти, и Лука, совсем еще молодой человек, были знакомы. Пожилые люди любят рассказывать…

Лука сместил эту хронологию на один год, и все основные вехи, в том числе лунный календарь 28 г., когда произошло распятие, по Луке, был дан им и синоптиками совершенно правильно. Дата распятия, по синоптикам, — 30 марта 28 г. в пятницу полностью соответствует лунному календарю. Но на промежуточную характеристику некой пасхальной субботы Лука попросту не обратил внимания еще и потому, что он не придавал ей большого значения. Многие события служения Христа у него в сравнении со строгим Иоанном да и с остальными синоптиками смещены во времени на несколько лет или месяцев. Создается впечатление, что Лука стремился собрать, систематизировать максимальное количество сведений, фактов о Христе, и ему это удалось. Но составить четкую последовательность этих фактов он не сумел. Возможно, у него не хватило времени, а может быть, и желания, поскольку перед ним маячила фраза из Исайи, а Евангелием от Иоанна он пренебрег, либо не знал его вовсе…

При всем внешнем правдоподобии хронологии Иоанна и синоптиков различны между собой.

Поэтому мы приводим абсолютно четкую, выверенную хронологию Иоанна и несколько более расплывчатую, аморфную и весьма спорную хронологию синоптиков, базирующуюся на известных высказываниях Луки.

Детальное освещение служения Христа выходит за рамки настоящей книги. Здесь мы ставили перед собой цель показать те стержневые вехи, на которых базируются обе хронологии. Выбирать ту или иную, как говорится, дело вкуса.

Автор убежден, что хронология Иоанна имеет несомненное преимущество, но это только мнение.

Климент Александрийский в «Строматах» базировался на Евангелии от Луки и евангелиях синоптиков. Евангелие Иоанна тогда не было каноническим и было распространено мало. Возможно, в старых списках Луки было больше сведений о распятии в 28 г. Во всяком случае, и Климент Александрийский, и Ориген знали этот год. Однако впоследствии, когда были канонизированы официальные даты рождения и смерти Спасителя, все другие даты, так или иначе расходившиеся с официальной версией, были удалены из текста евангелий. Осталась лишь неявная информация, которая, как казалось, не противоречит канонам…

Но мы просто обязаны рассмотреть мотивацию, которая могла привести к смещению хронологий.

Служение Христа (по Иоанну).

Служение Христа (по синоптикам).

Глава 35 Правота святого Луки

Давайте еще раз вернемся к самой странной и загадочной фразе Луки: «В 15-й же год правления Тиберия кесаря…» Казалось бы, что это — очевидная дата, но при детальном рассмотрении она имеет множество подводных камней. Если б Лука написал, к примеру, «в 15-й год после смерти кесаря Августа», сомнений в датировке не возникало бы. Эта дата фиксирована. Но начало правления Тиберия…

Окунемся в атмосферу того времени. Никаких справочных пособий, газет, календарей и т. п. в те годы не существовало. Конечно, были записи в Сенате, хроники, другая письменная информация. Много было книг в свитках. Рим был читающим городом. Но Лука, обычный врач, сириец со странностями, не имел никакого доступа к официальным источникам. Ему приходилось рассчитывать только на общедоступную информацию, да и вряд ли он придавал дате, на которую сослался в своем труде, определяющее значение.

Надо еще коснуться некоторых особенностей характера Тиберия. В старости он впал в маразм, и всеобщее признание народа сразу же пошло на убыль. Незадолго до начала правления и первые годы после того, как он был назван наследником Цезаря, он был ироничен и не терпел подобострастия. Титул «божественный» он отверг, так же как и название месяца тиберий. Храмов в его честь тоже не возводили. Информация о его жизни не так доступна, не так освещена, как, например, об Августе.

А много ли мы знаем о событиях 50-60-летней давности? Это в наше-то время! Зададим себе этот вопрос и попытаемся на него ответить.

Не стоит упрекать Луку. Возможно, в своей спорной и сомнительной фразе он предельно точен как историк. Поясним эту мысль.

3 августа 9 г. Тиберий одерживает в Иллирике великую победу. Процитируем Моммзена: «Позднейшие авторы называли Батонову победу 6–9 гг. самой тяжелой из всех, какие когда-либо приходилось вести Риму против внешнего врага со времен Ганнибаловой войны. Иллирийской земле эта война нанесла жестокие раны. Когда юный Германии прибыл в столицу с вестью о решительном успехе, ликование в Италии не имело границ. Но это ликование продолжалось недолго: почти одновременно с сообщением об этом успехе в Рим пришло известие о таком поражении, какое Август за 50 лет своего правления пережил только раз…»[193]

Осенью 9 г. н. э. германская армия Рима под предводительством Вара потерпела жесточайшее поражение. Это стало известно в Риме через 5 дней после прибытия Германика. Скорее всего, в конце 9 г. Тиберий и его победоносная армия возвращаются в Рим.

«…Ему был назначен и триумф, и многие другие великие почести. Некоторые даже предлагали, чтобы он принял прозвище Паннонский, другие — Непобедимый, третьи — Благочестивый. Но на прозвище наложил запрет Август, еще раз пообещав, что Тиберий будет доволен и тем именем, которое унаследует после смерти отца, а триумф отложил он сам, так как город еще оплакивал поражение Вара. Тем не менее в столицу он вступил в консульской тоге и в лавровом венке; в Сенате он взошел на возвышение и занял место меж двух консулов рядом с Августом; а потом, приветствовав отсюда народ, он, сопровождаемый всеми, проследовал в храмы»[194].

Война 6–9 гг. — величайший триумф Тиберия. В 9 г. он получил трибунскую власть. Авторитет его в армии непререкаем. Светоний пишет: «Его не раз отзывали, но он упорно продолжал войну…» Эта фраза говорит нам о многом. Август — откровенно слабый полководец — на склоне лет попросту завидовал Тиберию. Но тот был слишком хорошим полководцем, чтобы не понимать, что он «дожмет» эту трехлетнюю войну, и он продолжал ее по праву. Условия, в которых проходили сражения, были тяжелейшие. Не хватало продовольствия, базы снабжения отставали от войск. Подкрепления запаздывали.

Сослуживец Тиберия Веллей Патеркул пишет: «На протяжении Германской и Паннонской войн никто из нас, будь он выше или ниже по положению, в случае болезни не оказывался без заботы Цезаря об излечении и поправке здоровья, словно все его помыслы были совершенно свободны от бремени великих дел и нацелены на одно это. Была наготове запряженная повозка; находились в общем пользовании его носилки — их довелось испытать, подобно другим, и мне. Не было никого, кому не сослужили бы службу для поправки здоровья и лекари, и кухонное оборудование, и переносная баня, предназначенная лишь для него (одного)»[195]. В 10 г. он отправился в Германию — необходимо было восстановить положение. «А за Рейном вел он такую жизнь, что ел, сидя на голой траве, спал часто без палатки»[196]. Естественно, что авторитет его в армии был высок и непререкаем.

Рассчитаем:

Смерть Тиберия — 37 год 3 месяц 16 день,

Время правления — 26 лет 6 месяцев 19 дней[197],

Начало правления — 10 год 8 месяц 27 день.

В современных изданиях «Стромат» этой даты нет. Как мы уже говорили раньше, книги Климента Александрийского подвергались правке, редактированию. Но судьбе было угодно сохранить для нас эту неявную дату, с которой и начал отсчет своей хронологии Климент Александрийский. Но ведь не сам же он ее выдумал? Где-то она фигурировала раньше? Может быть, эта дата была в то время широко распространена? Мог ли ее знать Лука, другие синоптики, Иоанн?

Продолжим наш анализ.

Вновь процитируем Веллея Патеркула:

«Императору Тиберию, вступившему в Германию, продолжали сопутствовать доблесть и счастье. Разбив силы врага в сухопутных и морских сражениях, он устранил огромную опасность, возникшую в Галлиях, и раздоры среди черни в Виенне, скорее обуздывая, чем карая. И тогда Сенат и римский народ своим постановлением предоставили Тиберию по предложению его отца власть над провинциями, равную той, которой (Август) обладал сам; ибо было бы абсурдно, чтобы ему не подчинялись те, кто был им освобожден, чтобы тот, кто первым отправился на помощь провинциям, не мог претендовать на власть над ними»[198].

Здесь у Светония и Патеркула некоторые расхождения.

Светоний пишет: «Вернувшись через два года из Германии в Рим, Тиберий отпраздновал отложенный триумф»[199]. Торжество происходило 23 октября 12 г. Здесь же сообщение: «На средства от военной добычи он посвятил богам храм Согласия, а потом храм Кастора и Поллукса от имени своего и брата». Это неточность. Согласно Диону, храм Кастора и Поллукса был отстроен еще в 6 г. Это дает нам право предположить, что следующая фраза Светония тоже допускает возможность хронологической ошибки. «Немного времени спустя консулы внесли закон, чтобы он [Тиберий] совместно с Августом управлял провинциями и производил перепись»[200].

Идея считать эру Тиберия не со смертью Августа, а с началом их совместного правления приходила к историкам и раньше. Архиепископ Аверкий, читая курс лекций о Священном Писании Нового Завета в 1951–1953 гг. в Свято-Троицкой духовной семинарии штата Нью-Йорк, пожалуй, впервые попытался это сделать. Однако, по-видимому, он использовал для хронологии весьма популярную книгу Светония, и поэтому эра Тиберия началась у него в 12 г. н. э.[201]

Мы можем придерживаться этой версии. Но при здравом размышлении должны все-таки от нее отказаться. Август всегда ограничивал Тиберия в триумфах. Безусловно, он ревниво относился к его славе в последние годы. На первый раз такое удобное сочетание «триумф-соправление» маловероятно. А вот заочное соправление после великой победы — это Август мог перенести.

Подтверждение этой версии мы находим у Патеркула. Он указывает, что сенатское постановление было вынесено. Патеркул, очевидец этих событий и страстный почитатель Тиберия, заслуживает большего доверия. По крайней мере, в психологическом аспекте его бастионы гораздо менее уязвимы.

Попробуем восстановить картину.

Известие о поражении армии Вара производит в Риме впечатление взорвавшейся бомбы.

Август причитает: «Квинтилий Вар, верни легионы!»

Светоний и Дион Кассий здесь единодушны.

Веллей Патеркул пишет: «Об обстоятельствах столь страшного бедствия, тяжелее которого римляне не испытывали в столкновении с внешним миром после разгрома Красса в Парфии, мы, как это делали и другие, попытаемся, не вдаваясь в детали, рассказать в надлежащем сочинении». И далее: «При этих новостях Цезарь (Тиберий) мчится к своему отцу»[202] Он прибывает в Рим в конце 9 г. либо в самом начале 10 г., так как 11 января участвует в освящении римского храма Конкордии[203]. У нас не много сведений о войне 10 г. Этим в какой-то степени мы обязаны патологической неприязни, которую испытывал Тацит к Тиберию, однако у нас есть другие источники.

В марте или апреле 10 г. римская армия под предводительством Тиберия выступает. Весна — хорошее время для начала военных действий.

Надо думать, что Тиберий движется стремительно. Повествуя о событиях, последовавших после смерти Августа, Тацит пишет: «Пока нас задерживали сначала траур по случаю смерти Августа, а затем междоусобица, обитавших невдалеке германцев никто не тревожил. Между тем римляне, двигаясь с большой быстротой, пересекают Цезийский лес и линию пограничных укреплений, начатую Тиберием» (Тацит. Анналы. 1:50).

Нарушение геополитического равновесия, вызванное поражением Вара, налицо. Возникает угроза восстания в Галлии, а этого Рим допустить не может.

В армии единоначалие. В 11 г., пишет Моммзен, пост командующего был поделен между Тиберием и Германиком[204].

Отношения Августа и Тиберия всегда были двойственными. За военными удачами Тиберия Август, по крайней мере в последние годы, всегда наблюдал с некоторой досадой. В его глазах старший сын Ливии был просто баловнем судьбы, и с этим нельзя было не считаться.

Когда у Августа стали появляться многочисленные внуки, он удалил Тиберия в изгнание на Родос, но это ни к чему не привело. Один за другим гибнут два внука Августа, третий же признан невменяемым и будет убит в 14 г. по приказу Тиберия, а Юлию в результате несложной интриги Тиберия, который терпеть не мог свою бывшую жену, Август вынужден отправить в заточение.

Двойственность отношения Августа к Тиберию, как никто, передает Светоний. В эти годы Август пишет письмо Тиберию, возможно, оно написано в 10 г.

«Будь здоров, любезнейший мой Тиберий, желаю тебе счастливо сражаться за меня и за муз; будь здоров, любезнейший мой друг, и, клянусь моим счастьем, храбрейший муж и добросовестнейший полководец… Я могу только похвалить твои действия в летнем походе, милый Тиберий. Я отлично понимаю, что среди стольких трудностей и при такой беспечности солдат невозможно действовать разумнее, чем ты действовал»[205].

А чуть ранее Светоний передает фразу, якобы пересказанную спальниками, которую они услышали от Августа после беседы с Тиберием: «Бедный римский народ, в какие он попадет медленные челюсти».

Тиберий конечно же знал отношение Августа к нему. И у него был единственный способ удержать свое положение наследника — это добиться победы в Германии.

В Галлиях спокойно. Патеркул пишет: «Он укрепляет Галлии, размещает войска, усиливает опорные пункты и, оценивая себя в соответствии со своим величием, а не самоуверенностью врагов, угрожающих Италии новым нашествием кимвров и тевтонов, переправляется на другой берег Рейна»[206].

Здесь у историков разночтение. Моммзен полагает, что переправа на правый берег Рейна могла произойти в 11 г. Это противоречит логике ведения войны Римом после поражения от варваров и психологическому подтексту противостояния Август — Тиберий. Переправа на правый берег должна была состояться в июне-июле 10 г., а первое сражение — в конце июля 10 г.

Веллей Патеркул оставляет нам замечательное описание тактики Тиберия: «…во время квестуры я отказался от провинции и был направлен легатом к самому Тиберию. Какие вражеские войска мы увидели в первый год! Как целесообразно благодаря предвидению военачальника мы избегали крупных соединений вражеских сил и одолевали их по частям…»[207]

У нас нет сомнений в том, что, перейдя Рейн, Тиберий не стал медлить и, не дожидаясь объединения германских племен, вступил в сражение. Ему не нужна была крупная победа. Он прекрасно понимал, что для Рима сейчас важен просто успех…

«Впрочем, даже среди своих успехов он едва не погиб от руки какого-то бруктера[208]: тот уже пробрался в окружавшую Тиберия свиту, но волнение его выдало, и под пыткой он признался в преступном замысле. Вернувшись через два года из Германии в Рим, Тиберий отпраздновал отложенный триумф»[209].

Возвратился Тиберий в Рим в сентябре либо октябре, поскольку его триумф состоялся 23 октября 12 г.

Из этого вытекает, что происшествие, о котором повествует Светоний, произошло либо в конце лета, либо осенью 10 г.

А 27 августа 10 г. Сенат, получив сообщение о победе Тиберия, выносит свое известное постановление. Какое удивительное совпадение с Климентом Александрийским!

С этого момента совершенно обоснованно можно вести начало правления Тиберия.

Именно так и поступает Лука. Отдадим должное его историческому чутью. Для своей версии жизнеописания Христа он выбирает не формальную дату начала правления Тиберия, а фактическую. Конечно, эта дата была широко известна в Римской империи, об этом свидетельствуют значительно более поздние ссылки на нее Климента Александрийского, однако, на наш взгляд, целесообразно высказать несколько гипотез о мотивах действия Луки.

Безусловно, его евангелие написано много лет спустя после смерти Тиберия, далеко не самого популярного императора. Почему же он не выбрал более известные даты для своей хронологии, к примеру, дату смерти Августа, о которой в эпоху Луки знали все?

Логику сподвижника Павла можно понять. Упоминая о Тиберии, он первым делом решает важную проблему ассоциаций. Он четко фиксирует события, он говорит: деятельность Христа происходила в эпоху императора Тиберия. Он не оставляет никаких шансов для сомнений у читающих, может быть, не очень грамотных и эрудированных. Иисус начал свое служение в эпоху императора Тиберия. По нашим рассуждениям, Христос родился в конце 7 г. до н. э.

15-й год правления Тиберия, по летосчислению Луки, наступил 28 августа 24 г. Ну, может быть, не точно в конце августа, но скорее всего в это время, т. е. Христу тогда действительно было около 30 лет.

Но у нас остаются две неопределенности: это «начало служения» и «время крещения».

Евангелисты использовали различные критерии для термина «начало служения».

Иисус встретился со своими первыми учениками осенью 23 г. Но можно ли эту встречу назвать началом служения? И да, и нет. Повествуя о событиях осени 24 г., Лука пишет: «И возвратился Иисус в силе духа в Галилею; и разразилась молва о нем по всей окрестной стране» (Лк. 4:14). Возможно, что именно осень 24 г. принимает Лука в качестве «начала служения». Во многом он прав: до этого времени Иисус только вынашивал свои идеи, готовил последователей, учеников.

Что же касается «глагола Божия к Иоанну в пустыне», то, возможно, Лука приурочил этот пассаж к аресту Иоанна Крестителя, произошедшего осенью 24 г., тем более что очень трудно разграничить события от их первой встречи осенью 23 г. и крещения Иисуса до ареста Крестителя осенью 24 г.

С полным основанием можно утверждать, что на всем протяжении этого отрезка времени Иоанн повторял мысль: «Я крещу вас водою, но идет Сильнейший меня, у которого я недостоин развязать ремень обуви. Он будет крестить вас Духом Святым и огнем» (Лк. 3:16). В самом деле, не один же раз произнес Иоанн эту фразу. Он Предтеча, он должен был много раз повторять это, пытаясь донести смысл этого до своих последователей…

И все же основную причину возможного смещения хронологии мы не объяснили, а только зафиксировали.

Более подробно об этом мы поговорим в следующей главе.

Глава 36 Год юбилейный или субботний

Климент Александрийский полагал, что смерть Христа произошла весной 28 г.[210]

Несколькими строками выше в «Строматах» читаем:

«И относительно Его учительства, что оно должно продолжаться только один год, сказано так: Год Господа благоприятный проповедовать послал Меня» (ср.: Ис. 61:1).

В отношении длительности служения Христа Климент Александрийский допускает типичную ошибку. Некоторые ученые, например Дж. Комэй, считают, что его служение длилось 1 год и 3 месяца[211]. Хотя в наше время подобная точка зрения считается архаичной. Но не выдумал же Климент Александрийский свое утверждение! Безусловно, он заимствовал эту идею у евангелистов.

Находим у Луки ту же самую ссылку: «…проповедовать лето Господне благоприятное» (Лк. 4:19).

У Климента просто несинодальный перевод.

И ранее: «Дух Господень на мне; ибо он помазал меня благовествовать нищим и послал меня наделять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу» (Лк. 4:18; Ис. 61:1). Сравним: «И насчитай себе семь субботних лет, семь раз по семи лет, чтоб было у тебя в семи субботних годах сорок девять лет; и воструби трубою в седьмой месяц, в десятый (день) месяца, в день очищения трубите трубою по всей земле вашей; и освятите пятидесятый год и объявите свободу на земле всем жителям ее: да будет это у вас юбилей» (Лев. 25:8-10).

Какая красивая идея! Служение Христа продолжалось 1 год. Авторитет Исайи непререкаем. И в год юбилейный Иисус своей искупительной жертвой провозглашает наступление благоприятного — юбилейного года. До настоящего времени многие комментаторы Библии вполне обоснованно считают, что «лето благоприятное» — это именно юбилейный год. Год, в котором рабов следовало отпускать на волю, прощать долги и т. п.

Остается только доказать, что 28 год был юбилейным. Описывая осаду Иерусалима Соссием и Иродом в 37 г. до н. э., Иосиф Флавий свидетельствует: «Тот год был субботним» (И.Д. 14:16.2). Авторитет Флавия для нас в данном случае непререкаем. Какой смысл ему лгать или ошибаться? 37 + 28 = 65, т. е. со времени штурма Иерусалима прошло 65 лет. Без сомнения, в этот период времени уже был один юбилей, теперь — следующий. Отняв от 65 два юбилейных года, получим 63 — число, кратное 7, прошло 9 субботних лет и два юбилея. Последний — именно в 22 г.

Мы находим удивительное подтверждение данной версии. Предыдущий юбилей был в 22 г. до н. э. Именно в этом году Ирод закончил строительство храма. Могло ли быть случайным подобное совпадение? В принципе, да, но вероятность этого ничтожно мала: слишком опытным политиком был Ирод, чтобы упустить такой шанс — освятить храм именно в юбилейном году, и он не упустил его…

Соотнесемся с предыдущей главой. Все у нас получается просто замечательно. В 28 г. Пасха приходилась на пятницу. Все четверо евангелистов свидетельствуют, что Христос был казнен именно в этот день, какие могут быть сомнения! Но попробуем опровергнуть это стройное построение. Удастся это нам или нет — судить читателю.

Это не особая Пасха — это Пасха юбилейного года. В ночь с четверга на пятницу все правоверные иудеи наверняка справляли праздничный седер… Никаких работ, никаких продаж в это время быть не могло. Но… в пасхальный праздник римские солдаты встречают Симона Киринеянина, возвращающегося с поля (Мф. 27:32). Мысль почти абсурдная.

По поводу Симона Киринеянина хочется поговорить особо. Д. Флуссер пишет: «По пути к месту казни римляне принудили одного проходящего мимо еврея, по имени Симон из Кирены, что в Северной Африке, нести крест Иисуса (Мк. 15:21). Для римских оккупационных войск использование в иудейские праздники паломников в качестве рабочей силы было обычным делом»[212]. Флуссер ошибается. Симон Киринеянин не был паломником, и вся версия рассыпается в прах. О нем глухо пишет Матфей, наименее оригинальный из всех евангелистов. Кирена была известным центром иудаизма, и в том, что иудей из Кирены переселился в Иерусалим, не было ничего необычного. Симон Киринеянин, почтенный отец Александра и Руфа, возвращается с поля (Мк. 15:21). Ему вторит Лука (23:26). Паломничество вряд ли совершают с детьми. А если он паломник, что ему делать на полях?

В первый день Пасхи женщины, похоронив Христа, «приготовили благовония и масти» (Лк. 23:56). Вероятность этого события существует, но она мала. Все лавки в это время закрыты. А в день смерти Спасителя Иосиф Аримафейский тоже находит лавку, чтобы купить плащаницу (Мк. 15:46).

«Пришел также и Никодим… и принес состав из смирны и алоя, литр около ста» (Ин. 19:39). Не хранил же дома Никодим такое количество благовоний.

Против трех последних соображений мы просто не смогли найти контраргументов. Иисус испустил дух около 9 часов (Лк. 23:4446). По современному счету времени, около 6 часов вечера, промучившись на кресте около 6 часов. На этом первый день Пасхи был окончен. И теоретически лавки могли открыться. Это могло бы произойти в любой день, но не в пятницу после захода солнца, когда у иудеев началась суббота. Лавки были бы закрыты и в пятницу, и в субботу.

Еще один веский аргумент: можно ли было в пасхальную ночь или под утро собрать 71 человека, т. е. Большой Синедрион, на котором должен был решаться столь важный вопрос, как жизнь человека?

X. Коэн в своей интереснейшей книге «Иисус — суд и распятие» приводит многочисленные аргументы о невозможности в этот период еврейского суда над Иисусом[213]. Смысл их сводится к юридическим тонкостям: невозможно заседание Синедриона ночью в частном доме, вне территории храма. Подобное разбирательство не могло проходить ни в праздник, ни накануне праздника.

На наш взгляд, подобные аргументы действительно имеют место, но они хороши для штатных ситуаций. В экстремальных ситуациях все возможно.

Была или нет тогда «нештатная», экстремальная ситуация?

Ключевую фразу находим у Марка: «Через два дня надлежало быть празднику Пасхи, и искали первосвященники и книжники, как бы взять Его хитростью и убить; но говорили: только не в праздник, чтобы не произошло возмущение в народе» (Мк. 14:1–2).

Матфей допускает некоторое перефразирование и вкладывает эти слова в уста Иисуса (Мф. 26:1–2), от этого информативность сообщения практически нивелируется.

Основные события разворачиваются в среду.

Накануне Пасхи Иисус въезжает в Иерусалим. Тысячи людей приветствуют его. «…Весь город пришел в движение…» (Мф. 21:10). О нем говорили: «Это Иисус, пророк из Назарета Галилейского» (Мф. 21:11). Толпа все более экзальтируется. «И предшествовавшие, и сопровождавшие восклицали: Осанна! Благословен грядущий во имя Господне! Благословенно грядущее во имя Господа царство отца нашего Давида! Осанна в вышних!» (Мк. 11:9-10).

Попытка дискуссии в храме не удалась. На вопросы первосвященника и старейшин «Какой властью ты это делаешь? И кто Тебе дал власть делать это?» (Мк. 11:28) Иисус уходит от ответа.

Можно ли в этой ситуации рассуждать, как это делает X. Коэн, об антагонизме между иудеями и римлянами?

И римская, и иудейская власти должны, просто обязаны с нарастающей тревогой относиться к этому явлению. Бессмысленно рассуждать, кто обеспокоен больше, — возможно, римляне.

За несколько дней до этого на вопрос «Дозволено ли давать кесарю или нет?» Иисус двусмысленно ответил: «Отдавайте кесарю кесарево, а Божие — Богу».

Внешняя красивость и правильность ответа далеко не очевидна, в особенности для римского чиновника. Представьте себе ситуацию, когда к вам на концерт приходит налоговый инспектор и спрашивает, нужно ли платить налоги, а вы при большом стечении народа отвечаете: «Государству то, что ему положено, остальное — Богу». Ваш ответ может принимать несколько иную фразеологическую окраску, но суть его остается понятной налоговому инспектору. Для себя он выносит одно: «Государство недополучит часть доходов». Другой трактовки просто не существует. Причем эта фраза произнесена прилюдно. Она провокационна. От нее веет запахом серы, потому что сам по себе даже косвенный призыв не платить налогов, безусловно, одобряется иудеями, и он может привести к волнениям.

Рудольф Штайнер, много размышлявший над духовными проблемами евангелий, пишет: «Римские Цезари требовали для себя божественного почитания. Иисус из Назарета тем словам (кесарю — кесарево) дал следующее значение: „Отдавайте цезарю цезарево, а нечто сохраняйте для Бога, которого вам надлежит искать в другом существе, а не в цезаре“»[214]. Это другая трактовка все той же крамолы.

Иисус постоянно собирает вокруг себя огромную аудиторию. В город начинают стекаться паломники, число их растет, соответственно возрастает число слушателей Иисуса.

В четверг Пилат призывает к себе Каиафу, возможно, и других представителей иудейской элиты и говорит следующее:

«Рабби, я призвал вас для того, чтобы выразить свою обеспокоенность вашим бездействием. Ваш молодой проповедник при вашем попустительстве и любви к дискуссиям собирает огромное число почитателей, а от его проповедей несет бунтом. А я — старый служака и бунт чувствую за много дней. Мы, римляне, прекрасно осведомлены о вашем отношении к власти Цезаря. После смерти Ирода радостный настрой толпы без всякого на то повода перерос в бунт против римлян. Случилось это, если вы помните, на Пасху. Я вовсе не хочу крови, ни вашей, ни, в особенности, римской, слишком много я ее видел, но мой долг предупредить вас, что если меры не будут приняты, то любые публичные выступления будут жестоко подавлены. Я все сказал».

Иудеи откланиваются. Пилат все сделал правильно, он их предупредил.

Каиафа срочно собирает совещание. «Тогда собрались первосвященники и книжники и старейшины народа во двор первосвященника по имени Каиафа» (Мф. 26:3). Первосвященник просто обязан был выступать первым. Он докладывает собранию, что сказал Пилат. Свою речь он заканчивает фразой, под которой мог бы смело подписаться любой из первосвященников Иудеи: «Лучше одному человеку умереть за народ».

Участь Иисуса предрешена, никто не решается да и не видит необходимости выступать в его защиту. Наоборот, в такие минуты вспоминается все: и богохульство, и непонятные слова о разрушении храма, и многое другое. Их беспокоит только одно: «Только не в праздник, чтобы не сделалось возмущения в народе» (Мф. 26:5). То же самое говорит и Марк (14:2). «Через два дня надлежало быть празднику Пасхи и опресноков. И искали первосвященники и книжники, как бы взять Его хитростью и убить…» (Мк. 14:1). Марк вкладывает эти слова в уста Иисуса, но это только литературный прием.

Совещание должно было окончиться поздно вечером в четверг, или, по иудейским меркам, уже в пятницу, которая наступила после захода солнца. Откладывать поимку Иисуса просто нет времени. И тут наступает время отмести две несуразности, о которых написано так много. Иисус не скрывается, и не думал скрываться. Он ничего не ведает о решении, а если и обладает даром предвидения, то все равно не предпринимает никаких действий. Импульсивного предательства Иуды либо нет вообще, либо оно носит, так сказать, очень ограниченный характер. Если б Каиафа и священнослужители приняли решение арестовать Иисуса на следующий день, они могли бы сделать это без всяких треволнений. Но у них нет времени. Арест Иисуса в пятницу влечет за собой перенос суда на субботу, чего допустить нельзя.

Донос Иуды в этих условиях выглядит как-то слишком лакированно, что ли. Только что вынесено решение об аресте возмутителя спокойствия, и тут же донос о его местонахождении. Слишком необычное совпадение. Скорее всего, Иуда был соглядатай, давно следивший за перемещениями Иисуса. Когда священнослужителям срочно понадобилась информация, они получили ее.

Остановимся еще на одной небольшой частной проблеме, на которую впервые обратил внимание К. Каутский. Он пишет: «Надо вспомнить, что это та самая толпа, которая вчера еще кричала: „Осанна“ (как царю, которая вчера еще устилала путь его своими одеждами и единодушно, без малейшего протеста приветствовала его). Именно эта привязанность к нему массы была, согласно евангелиям, главной причиной, почему аристократы искали смерти Иисуса, почему они боялись схватить его днем и выбрали для этого ночь.

И вот эта же самая толпа так же единодушно охвачена теперь чувством дикой и фанатической ненависти к Иисусу, к человеку, обвиняемому в преступлении, которое в глазах всякого иудейского патриота делает его объектом самого высокого уважения, т. е. в попытке освободить иудейское государство от иноземного владычества.

Что случилось, что могло вызвать такую внезапную перемену настроения? Чтобы сделать ее понятной, необходимы были очень сильные основания»[215].

Интересное соображение, не правда ли? А ровным счетом ничего не случилось. Город накануне Пасхи наводнен паломниками, среди которых огромное число почитателей Христа.

Пилат уже столкнулся с еврейским фанатизмом несколько месяцев назад, когда фанатики предпочитали смерть доставке штандартов в храм. Не мог он не понимать, что арест Иисуса вызовет вспышку фанатизма. Прекрасно знала настроение толпы и храмовая элита. У нас нет никаких сомнений в том, что при аресте Христа обе ветви власти действуют заодно. «Итак, Иуда, взяв отряд воинов и служителей от первосвященников и фарисеев, приходит туда с фонарями и светильниками и оружием» (Ин. 18:3). «Тогда воины и тысяченачальник и служители Иудейские взяли Иисуса и связали Его» (Ин. 18:12).

Совещание у Каиафы. Суд Синедриона и суд Пилата проводились в неурочное время, спешно. В этих условиях и Пилат, и Каиафа просто обязаны были сделать всё возможное, чтобы не допустить на суд паломников, настроением которых манипулировать было невозможно. Они могли разбудить, привлечь на свою сторону только жителей Иерусалима, своих приверженцев, фанатиков. Вряд ли их было больше, чем несколько сотен человек. У нас есть свидетельство Иоанна, что через 6 часов после казни около распятых осталось всего несколько человек (Ин. 19:25).

Могло ли подобное произойти в первый пасхальный день при стечении многотысячной толпы?

Все приведенные нами доводы заставляют нас усомнится в очевидности того, что пятница была первым пасхальным днем, но мы должны отдавать себе отчет, что, сдвигая начало Пасхи на любое число дней (непринципиально, на сколько), мы столкнемся с ожесточенной критикой, зачастую эмоциональной. Предпасхальной Тайной вечери не было.

Разумеется, вечеря была, и была, может быть, тайной, хотя, скорее всего, ничего тайного в ней не было, но она не была пасхальной. Для того чтобы заставить себя слушать, необходимо найти более веские аргументы в пользу того, что пятница не была первым пасхальным днем.

Наш самый сильный аргумент — свидетельство апостола Павла. Примерно за 15 лет до написания Евангелия от Марка в 1-м Послании к Коринфянам он много времени посвятил обсуждению вечери — факте бесспорном. Но… она не была ни тайной, ни пасхальной.

«…Вы собираетесь так, что это не значит вкушать вечерю Господню» (1 Кор. 11:20). «Ибо я от Самого Господа принял то, что и вам передал, что Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и, возблагодарив, преломил и сказал: „Примите, едите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое, сие творите в Мое воспоминание“. Также и чашу после вечери, и сказал: „Сия чаша есть новый завет в Моей крови; сие творите, когда только будете пить в Мое воспоминание“» (1 Кор. 11:25). «Посему, братия мои, собираясь на вечерю, друг друга ждите» (1 Кор. 11:33).

Назидания Павла в сравнении с евангелиями не менее убедительны, но в них ничего не сказано о том, что вечеря была тайной. Мог ли Павел упустить этот факт? Создается впечатление, что при написании евангелий факт этот был сильно беллетризован, и вечеря стала тайной, пасхальной и в сюжет был введен Иуда. Павел ничего об этом не знал…

Вторым на чашу весов ложится свидетельство Иоанна: «…тогда была пятница пред Пасхою, и час шестой» (Ин. 19:31).

Иоанн дублирует сообщение, что Пасха еще не наступила. «От Каиафы повели Иисуса в преторию. Было утро; и они вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху» (Ин. 18:28). Какая информативная фраза! Во-первых, они, т. е. фанатичные, богобоязненные иудеи, не ели пасху, а Иисус с учениками ел, вернее, уже съел. Немного странно.

Мы почти явственно видим, как небольшая группа фанатиков стоит перед входом в преторию, что-то чуть слышно бубня и переминаясь с ноги на ногу. Прохладно, раннее утро, хочется спать.

Содеянное не бодрит, а устрашает их. Войти в преторию они боятся по нескольким причинам. Вспомним слова Петра к благочестивому сотнику Корнелию: «…вы знаете, что иудею возбранено сообщаться или сближаться с иноплеменником…» (Деян. 10:28). Пилат не просто нечестивец, он предводитель нечестивцев.

У Иоанна есть прямое указание на то, что Пасха должна наступить в субботу: «Но так как тогда была пятница, то иудеи, дабы не оставить тел на кресте в субботу (ибо та суббота была день великий), просили Пилата, чтобы перебить у них голени и снять их» (Ин. 19:31).

На первый взгляд все ясно. Тела распятых не должны осквернять начало пасхальной субботы, т. е. Пасха должна начаться в субботу вечером.

Закон Моисеев гласит: «Если в ком найдется преступление, достойное смерти, и он будет умерщвлен, и ты повесишь его на дереве, то тело его не должно ночевать на дереве, но погреби его в тот же день» (Втор. 21:22).

Выясняется, что суббота здесь ни при чем. Закон предписывает снять тела распятых с деревянного креста до захода солнца. А оставлять тело на субботу — грех вдвойне.

Свидетельство Иоанна не уступает по весомости сообщениям синоптиков, и мы полагаем, что чаша весов склоняется в пользу того, что пятница не была первым пасхальным днем.

Два свидетельства из Талмуда: «Накануне Пасхи повесили Иисуса» (Санг. 43а — барайта, имеющаяся в древних рукописях, но изъятая из позднейших изданий); «И его (бен Стада — Иисуса) повесили накануне Пасхи» (Санг. 67а).

Это единственные источники Талмуда, свидетельствующие о времени казни Иисуса. Оба подтверждают версию Иоанна. На наш взгляд, это уже весомо.

И наконец, мы находим удивительное доказательство правоты Иоанна. Евангелия, а в особенности псевдоевангелия и апокрифы, были направлены против религии и этики евреев. Вполне естественно, что в их среде ходили некие памфлеты, высказывания, противодействующие евангелиям. Литературное воплощение этого антиевангелия носит название «Тольдот Иешуа» («Родословие, или происхождение, Иисуса»). Находка в Каирской генизе фрагмента этого произведения, относящегося к V в., позволяет предположить, что это произведение по времени своего написания примыкает к эпохе создания Талмуда.

Цитируем «Страсбургскую рукопись»:

«Ибо тогда же повели его на казнь. Это было в пятницу, за день до субботы, когда надлежало быть Пасхе». Ничего нового в этой информации нет.

«И вот узнали отщепенцы (из народа), уловленные им, что его хотят побить камнями из-за ненависти к нему. Напуганные этим, они взяли его и, предводительствуемые им и триста десятью его учениками, ушли в город Антиохию, где стали готовиться к Пасхе. Пасха эта пришлась на субботний год.

Тогда он (Иешуа) в образе Сына (Божия) явился в Иерусалим справлять праздник»[216].

Первое указание на субботний год, который предшествовал юбилейному. Это 27 год. В этом году Пасха пришлась на воскресенье или на субботний день после заката солнца. И мы считаем свои доказательства исчерпывающими.

Луке очень хотелось совместить три события:

1) Начало отсчета его хронологии — начало правления Тиберия, правильнее было бы сказать «соправления». Это день сенатского постановления — 10 г., 27 августа;

2) длительность служения Христа, где реальность его путешествий вступила в противоречие с заветом Исайи;

3) дату смерти, которая пришлась бы на юбилейный «святой» год.

В какой мере удалось это Луке, судить читателю, но отзвуки его записей, которые были впоследствии отредактированы в угоду официальному канону, дошли до нас в изложении Климента Александрийского.

А смерть Христа произошла не в юбилейном, а в субботнем году…

Глава 37 По следам одной сенсации (славянская версия)

В сентябре 1925 г. на 55-м конгрессе германских филологов в Эрлангене доктор Eisler докладывает о сенсационном открытии профессором Юрьевского университета Берендтом древнеславянского перевода «Иудейской войны» Иосифа Флавия. Во второй части этой книги содержатся сведения о личности Спасителя, отсутствующие в дошедшем до нас греческом переводе. Профессор Лехманн-Хоуп делает полный перевод этого текста, напечатанный 13 декабря 1925 г. во «Frakfurter Zeitung», перевод которого на французский был помещен в бельгийском журнале «Revue Catalogue» 22 января 1926 г. Историчность и подлинность текста Лехманн-Хоупа обосновывает следующим образом. Первоначально текст «Иудейской войны» был написан Флавием на арамейском, которым он блестяще владел. Затем труд неоднократно переводился на греческий. Оригинал же, не дошедший до нас и, вероятно, более полный, чем перевод, был предназначен для евреев и вообще для жителей Ближнего Востока, где арамейский употреблялся повсеместно. Этот текст мог попасть в Армению и Персию, оттуда в Хазарию, принявшую иудаизм при кагане Обадии. Из Хазарии текст попал к славянам. Эта версия очень правдоподобна. По данным арабских источников, в частности Масуди, иудейская религия стала доминирующей в каганате во времена халифа Хару-ар-Рашида. Следовательно, реформаторская деятельность Обадии началась на рубеже VIII–IX вв., через несколько лет после воцарения его на троне сразу же после смерти его отца, последовавшей в 790 г. После принятия иудаизма Обадией и двором «стали стекаться к нему иудеи из разных мусульманских стран и из Рима»[217]. «Он выстроил дома собрания и дома учения и собрал мудрецов израильских, дал им серебро и золото, и они объяснили ему 24 книги Священного Писания, Мишну и Талмуд и сборники праздничных молитв»[218]. Вполне допустимо, что тексты «Иудейской войны» были в Хазарии — иудеи тщательно сохраняли все, что связано с гибелью Третьего храма. В 860 г. каганат посетила христианская миссия, возглавляемая создателем славянской письменности Кириллом, а в конце X в. сын Святослава, Владимир, овладел этой страной и наложил на хазар дань.

Возможная схема миграции текста очень правдоподобна. Мы приводим интересующий нас текст полностью.

«Тогда появился один человек, если его можно назвать человеком. Его природа и внешний вид были человеческими, но его появление было сверхчеловеческое. Он делал чудеса посредством невидимой силы. Одни говорили, что это наш первый законодатель, воскресший из мертвых и творящий много исцелений и чудес. Другие думали, что он был послан Богом. Но, судя по его деяниям, я бы не назвал его Божьим посланцем. Ибо во многом он действовал несогласно с законом и не соблюдал субботы, по обычаю наших предков. Впрочем, он не делал ничего постыдного или преступного, действуя только своим словом. Многие из народа последовали за ним и приняли его учение, другие же — колебались, (хотя) и верили, что через него еврейский народ может освободиться от римлян. Он имел обыкновение удаляться из города на Оливковую гору и там производил исцеления. Полтораста рабов собралось вокруг него, а также много простого народа. Видя его силу, видя, что он своим словом делает все, что хочет, они требовали, чтобы он вошел в город, свергнул Пилата и римских воинов и царствовал над ними. Но он это отклонил. Когда еврейские старейшины обо всем узнали, первосвященники собрались и сказали: „Мы слишком слабы и немощны, чтобы сопротивляться римлянам, но лук уже натянут; пойдем к Пилату и расскажем ему, что слышали, тогда нас нельзя будет ни в чем обвинить; если же он узнает это через других, то лишит нас нашего имущества, мы будем уничтожены, и дети Израиля будут распяты“. И они пошли сообщить Пилату. А он послал своих людей, и много народу погибло. Чудотворца же Пилат повелел привести к себе. После допроса римляне его схватили и распяли по отеческому обычаю» (И.В. 2:9.3).

Текст интереснейший и заслуживает обстоятельного анализа, но это выходит за рамки настоящей книги. Вероятно, можно привести достаточно доводов в пользу и против его подлинности. По мнению автора, если это все-таки подлинный текст Флавия, а не стилизация под него, то он содержит достаточно много наслоений, вызванных временем и многочисленными адаптациями. Серьезнейшее возражение вызывает упоминание Флавием термина «первосвященники», маловероятно, что ему принадлежит фраза «лук уже натянут», но это частности. Текст усиливает наше восприятие евангелий в том плане, что распятие Христа произошло по политическим мотивам. Скорее всего, крайности здесь неуместны. Обе точки зрения на смерть Христа совмещаются между собой.

Последний, пятый сын Анана, тестя Каиафы, который летом 62 г. казнил Иакова, брата Господня, принадлежал к партии саддукеев. «Анан же младший… имел крутой и весьма неспокойный характер; он принадлежал к партии саддукеев, которые… отличались в судах особенною жестокостью» (И.Д. 20:9.1). Анан-старший в это время был еще жив, и было ему около 90 лет.

Первое свидетельство Флавия о жестокости саддукеев на суде чрезвычайно важно для нас. Саддукеи, принадлежащие к религиозной элите, были, по-видимому, немногочисленны, однако доминировали среди священнослужителей. Библейский фундаментализм — так можно сформулировать их кредо. Принцип «око за око» принимался ими буквально, что в общем-то не было свойственно основной массе иудеев, этим, вероятно, и можно объяснить если не их жестокость, то ожесточение ко всякому инакомыслию. Другой стороной их мировоззрения было гипертрофированное религиозное рвение. «(Ритуальная) нечистота ножа была для них хуже, чем самоубийство» (Тосефта, Иома, 1:10). Устные законоположения фарисеев ими безоговорочно отвергались. Только Моисеев Закон знали и чтили они. Крайний фанатизм иссушал и ожесточал их сердца. «Отношения же саддукеев между собою суровее и грубее; и даже со своими единомышленниками они обращаются как с чужими» (И.В. 2:11.14). «По учению саддукеев, души людей умирают вместе с телом, они не признают никаких других постановлений, кроме Закона. Они считают даже похвальным выступать против учителей своей собственной философской школы. Это учение распространено среди немногих лиц, притом принадлежащих к особенно знатным родам. Впрочем, влияние их настолько ничтожно, что о нем и говорить не стоит. Когда они занимают правительственные должности, что случается, впрочем, редко и лишь по принуждению, то саддукеи примыкают к фарисеям, ибо иначе они не были бы терпимы простонародьем» (И.Д. 18:1.4). Анан принадлежал к древнему и знатному роду, иначе невозможно объяснить колоссальное влияние этой семьи на Синедрион. Сам он, пять его сыновей и зять в разное время, вплоть до гибели Иерусалима, становились первосвященниками. Надо знать обычаи и традиции Иудеи, чтобы совершенно исключить переход одной семьи из одной партии в другую. Следовательно, и Анан-старший, и Каиафа были саддукеями.

Синедрион во времена Христа был представлен только двумя партиями. Зелотское движение только начинало свой путь в никуда. Отдельные представители этой партии вряд ли отличались какими-либо сформировавшимися взглядами и вовсе не были агрессивны; вспомним, что Симон Зелот — один из апостолов.

Участие ессеев в официальной религиозной жизни из-за традиций ордена исключалось. Таким образом, оставалось две партии — саддукеев и фарисеев, представляющих некое подобие современного двухпартийного парламента. Мнение о численном преобладании фарисеев в Синедрионе глубоко ошибочно и могло сформироваться под впечатлением того, что Иисус обличал фарисеев. Реже он беседовал с саддукеями. Их религиозный фанатизм не исключал возможности диспута. В Деяниях обстоятельно описано отношение Синедрйона к новой общине. «Когда они говорили к народу, к ним приступили священники и начальники стражи при храме и саддукеи» (Деян. 4:1). «И Анна первосвященник и Каиафа и Иоанн и Александр и прочие из рода первосвященнического» (Деян. 4:6). «Первосвященник же и с ним все принадлежащие к ереси саддукейской, исполнились зависти» (Деян. 5:17). «Встав же в Синедрионе, некто фарисей, именем Гамалиил, законоучитель, уважаемый всем народом, приказал вывесть апостолов на короткое время» (Деян. 5:3–4). Обе партии присутствуют в Синедрионе, образуя некую неустойчивую систему. Примерно через 30 лет Павел успешно пользуется этим. «Узнав же Павел, что тут одна часть саддукеев, а другая фарисеев, возгласил в Синедрионе: мужи братия! Я фарисей, сын фарисея, за чаяние воскресения мертвых меня судят. Когда же он сказал это, произошла распря между фарисеями и саддукеями, и собрание разделилось. Ибо саддукеи говорят, что нет воскресения ни Ангела, ни духа; а фарисеи признают и то и другое. Сделался большой крик, и встав, книжники фарисейской стороны спорили, говоря: ничего худого мы не находим в этом человеке; если же дух или Ангел говорил ему, не будем противиться Богу» (Деян. 23:6–9).

Фарисеи составляли ядро интеллигенции Иудеи, и если считать, что фарисей и интеллигент — синонимы, то все становится на свои места. Иисус охотно и много общался с ними. Фарисей Симон был его учеником (Лк. 7:36–41), Иисус бывал у него дома, впрочем, это далеко не единственное его общение с фарисеями. «Когда Он говорил это, один фарисей просил Его к себе обедать. Он пришел и возлег» (Лк. 11:37).

Точнее всего реакцию фарисеев описывает Иоанн: «Тогда некоторые из фарисеев говорили: не от Бога этот человек, потому что не хранит субботы. Другие говорили: как может человек грешный творить такие чудеса? И была между ними распря» (Ин. 9:16). Невозможно более емко описать это типично интеллигентское брожение. Часть фарисеев была на стороне Христа, другая, естественно, против, но тезис о нарушении субботы совершенно недостаточен для того, чтобы фарисеи, вернее их ортодоксальная часть, решились на арест. А вот с саддукеями у него не могло быть общих точек соприкосновения. Новости очень быстро распространялись по Иудее. Он призывал к равенству — они были богаты. Он воскрешал — они не верили. Он считал себя Сыном Божиим — для кого-то это было святотатство, а выкрики в толпе типа «благословен Царь, грядущий во имя Господне» (Лк. 19:38) несли явственную угрозу. Они принимают меры… Было решение Синедриона религиозным или политическим, не так уж принципиально, оно состоялось…

В славянском переводе «Иудейской войны», а именно в пятой книге, Лехманн-Хоуп нашел другое, на наш взгляд, фантастическое дополнение к греческому тексту. Речь идет о надписях на стене, отделявшей внутренний двор храма от святилища. На трех языках: еврейском, греческом и латинском — инородцам воспрещался вход в святилище. Согласно славянскому тексту, над упомянутыми надписями помещена еще одна, гласящая, что Иисус «был распят иудеями за то, что предвещал разрушение города и уничтожение храма». На наш взгляд, это явный апокриф. Невероятно, чтобы наряду с таблицами или надписями, имеющими силу Закона, было помещено чисто информативное сообщение. Интересно другое: четко сформулированная мысль, за что был распят Спаситель; она дополняет и объясняет настроение толпы, скандировавшей: «Распни!»

Для Синедриона неприемлемо его мессианство, Воскресение; для толпы — он предвещает гибель города и храма; для Пилата — он запрещает платить подать кесарю.

Третье, возможно, самое интересное сообщение, заключается в выдержке из книги Иосифа Флавия, которую Лехманн-Хоуп нашел у Иоанна Александрийского (VII в.). В этом варианте книги Флавия сообщается, что Иисус в возрасте 33 лет был обвинен иудеями в желании уничтожить их веру и заменить ее на новую. В Иерусалиме вспыхнуло восстание. Ночью Иисус был арестован и предан Пилату, который «либо под внушением страха, либо будучи подкупленным приказал его распять, хотя и не нашел в нем никакой вины». Интересно упоминание о ночном аресте, ранее встречаемое только у евангелистов. Восстания в Иерусалиме в это время не было — это точно, а ночные волнения были обычным явлением для этого города. Даже если данный отрывок и является апокрифом, то у нас появляется еще одно свидетельство того, что Иисус умер в возрасте 33 лет. Причем эта информация из другого независимого источника.

Глава 38 Индийские легенды

Сведений о жизни Христа в возрасте от 13 до 29 либо 30 лет нет. Евангелисты и историки обходят этот период молчанием. Естественно, что создавшийся вакуум оставляет простор для художественных домыслов и научных попыток ретроспективно восстановить хронологическую нить. Возможности в последнем варианте не очень велики, ибо очень трудно рассчитывать на появление новых достоверных литературных и археологических памятников, освещающих именно эти годы земной жизни Спасителя. Только лингвистический анализ текстов и евангелий, непредвзятый анализ притч Учителя может пролить свет на этот вопрос. Впрочем, существуют и другие точки зрения.

Наиболее обстоятельная версия изложена в классическом труде Ренана и заключается в том, что молодость Христа прошла в Галилее. Художественные произведения, например книга А. Кезендеаниса[219], развивают, может быть, слишком вольно эту тему. Э. Шюре[220] посвятил целую главу своей книги пребыванию Иисуса у ессеев и последующему крещению в Иордане. И, наконец, самое молодое, но очень бурно развивающееся направление — путешествие Христа в Индию.

Первая часть мифологии (имеется в виду пребывание Христа в Индии с 13 до 27–29 лет) не вызывает особых возражений с позиций христианской доктрины. Помимо нашего основного аргумента — полного отсутствия индийских мотивов в нарождающемся христианстве — есть еще один побочный: отсутствие приверженности Христа иудейским доктринам, по крайней мере, в первый период проповедей. Подобных примеров множество. Вряд ли, став в полном смысле слова космополитом, Иисус сохранил бы то рвение, с которым он очищал от торговцев храм в Иерусалиме. В дальнейшем мы прибегнем и к другим аргументам.

Вторая часть индийских хроник — имеется в виду путешествие в Индию после распятия — рассматривается в двух аспектах. Вместо Христа был распят другой человек, а он каким-то образом был спасен и отправился в Индию, либо его путешествие по Индии было в духе после Воскресения. Обе гипотезы имеют явно фантастический характер и вступают в конфликт с основами христианской веры. «Если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, и вера наша» (1 Кор. 15:14). Тем не менее, поскольку это направление интенсивно развивается и в скором будущем выльется в одно или несколько самостоятельных религиозных вероучений, ознакомимся с его догматами.

Полный и очень интересный обзор этого направления с привлечением малоизвестного материала дал Л.В. Митрохин[221].

Начало этих красивых легенд и знакомство с ними западного читателя, вероятно, следует отнести к 1994 г., когда в Париже была опубликована книга Николая Нотовича «Неизвестная жизнь Иисуса Христа», вызвавшая, пожалуй, значительно больше критики, чем восторга. Многое из того, о чем писал Нотович, до настоящего времени словно умышленно сокрыто пеленой забвения, и никак не удается ни подтвердить, ни опровергнуть результаты его путешествия.

«Существует огромная литература секты ахмадийцев, получившей распространение в конце XIX в. в Британской Индии, а затем в других странах и насчитывающей, по некоторым данным, более 10 млн. человек.

Перед нами небольшого формата книга на английском языке „Иисус в Индии“, представляющая собой перевод с урду трактата „Масих хиндустан мен“, принадлежащего перу основателя секты ахмадийя Хазрата Мирзы Гулям Ахмада. Еще в 1899 г. он доказывал в ней, что, согласно кашмирским легендам, Иисус не умер на кресте, но выжил, после чего направился в Афганистан, Кашмир и Тибет „в поисках исчезнувших племен израилевых“.

Чем же была вызвана эта публикация? Кто был Мирза Гулям Ахмад? И для чего мусульманскому богослову из пенджабского города Калиан понадобилась версия о том, что Иисус не был умерщвлен на кресте, не возносился на небеса, а обосновался в Кашмире, где и умер в преклонном возрасте, окруженный детьми и родственниками? Оказывается, все это понадобилось, чтобы убедить своих последователей в том, что Иисус никогда не воскреснет и не придет вновь на Землю вершить свой „страшный суд“, а также для доказательства, что „обещанный“ в Ветхом Завете Мессия — опять-таки не Иисус Христос, а сам новоявленный пророк Хазрат Мирза Гулям Ахмад!»[222]

Значительно более интересна другая информация А.В. Митрохина. Приведем этот пассаж полностью:

«Летом 1988 г. в ряде индийских крупнейших изданий[223] появилось сообщение о выходе в свет новой книги об Иисусе Христе кашмирского историка профессора Фиды Хассанаина, директора департамента археологических исследований штата Джамму и Кашмир, под интригующим названием „Пятое евангелие“. В работе этого историка, многократно выступавшего в печати, собраны новые доказательства пребывания в Индии основателя христианства в юном возрасте и последующего возвращения его в эту страну после известных событий в Палестине. „Пятое евангелие“ дает нам и другие сведения: о смерти Иисуса Христа в городе Сринагаре (Кашмир), где и было погребено его тело, о новой дате рождения Иисуса (по выкладкам Хассанаина, он родился за семь лет до „Рождества Христова“, т. е. в 7 г. до н. э., причем 17 июня, а не 25 декабря, как принято считать) и т. п.

Для доказательства истинности своих утверждений автор „Пятого евангелия“ (судя по названию книги, он претендует, как минимум, на звание „евангелиста“ в одном ряду с канонизированными Церковью Матфеем, Марком, Лукой и Иоанном) ссылается на всякого рода сведения, почерпнутые им из самых различных индийских источников, включая легенды, сказания, упоминания в древних местных рукописях и т. п. В частности, ссылаясь на древнюю рукопись на санскрите „Бхавишья Махапурана“, которую он датирует 115 г., Хассанаин приводит такого рода эпизод: кашмирский царь Шалияхан, правивший с 39 по 50 г., во время своего путешествия встретил около небольшого селения (в 18 км от нынешнего Сринагара) светлокожего человека в белоснежных одеяниях. На вопрос, кто он таков, тот ответил: „Я известен как сын Божий, рожденный от девственницы“, — и будто бы добавил при этом, что „пострадал от рук неправедных людей, потому что проповедовал, чтобы люди служили Богу“.

Достойно внимания и другое утверждение: Иисус Христос похоронен в Ханьяре, одном из районов Сринагара, в гробнице „Розабал“. Правда, когда несколько экспертов из Израиля, Западной Германии и Великобритании приехали в Кашмирскую долину, чтобы обследовать эту гробницу, им было отказано в ее осмотре. Еще раз это случилось в 1987 г., когда местные мусульманские смотрители гробницы, которые утверждают, что происходят по прямой линии от Иисуса Христа, категорически воспрепятствовали входу в „Розабал“ немецким археологам.

Повторяя несколько тривиальные утверждения о том, что все четыре канонизированных евангелия не сообщают о жизни Христа в возрасте между 14 и 29 годами, Хассанаин берет на себя задачу уничтожить эти „белые пятна“ в биографии Иисуса. Найдя в Евангелии от Луки намек на то, что до появления уже в зрелом возрасте в Иерусалиме Христос „был в пустыне“, кашмирский исследователь рисует следующую романтическую историю в своем „Пятом евангелии“: Иисус примерно в 13-летнем возрасте тайно покинул своих родителей и вместе с иудейскими купцами направился из Иерусалима в Индию, чтобы „стать совершенным в божественном слове“. Он все это время провел в Гималаях, а когда ему исполнилось 29 лет, возвратился в Палестину. Эта информация, утверждает индийский историк, была почерпнута из тибетских рукописей, обнаруженных русским художником Николаем Рерихом в 1925 г.

После же своего бегства из Иерусалима, продолжает Хассанаин, Иисус прибыл в Дамаск, а оттуда по Вавилонской дороге пришел в Серахс, в междуречье Тигра и Евфрата; в дальнейший маршрут пророка входила Месена, крупный торговый центр Древнего Востока, а также города Хамадан и Нишапур, откуда берут начало две дороги — одна через Герат и Кандагар (нынешний Афганистан), а другая в Бухару и Самарканд. Иисус будто бы дошел даже до Кашгара (современный Синьцзян), где, по преданию, находилось место погребения Марии Магдалины, вместе с которой Иисус якобы и путешествовал по Средней Азии. После смерти Магдалины Иисус возвратился в Балх и, следуя вдоль побережья реки Инд, дошел до Синда, а после пересечения пяти рек Пенджаба достиг Раджпутаны, откуда после долгих странствий и приключений добрался наконец до долины (т. е. до Кашмира). Эти сведения Хассанаин заимствует, по всей вероятности, из апокрифического Евангелия Фомы.

В Кашмире, по версии Хассанаина, Иисус стал известен как Юз-Асаф. Кашмирский историк Мулла Надри, которого Хассанаин цитирует, писал в этой связи: „В древних индийских рукописях я обнаружил, что был Иисус, Дух Господа, который принял имя Юз-Асаф“. Здесь, в Кашмире, он, по местному преданию, и умер. Гробница Юз-Асафа более известна в народе как „Тахт-и-Сулейман“ (трон пророка Сулеймана). В ней, если верить кашмирскому исследователю, сохранилась надпись: „В этом году Юз-Асаф провозгласил о своем намерении проповедовать, то был год 54-й“. При этом будто бы существует и добавление, что он, Юз-Асаф, — пророк „детей Израиля“. К какому летосчислению относится приводимая Ф. Хассанаином дата, на каком языке исполнена надпись, нам, к сожалению, неизвестно, а потому все это требует тщательной проверки.

Наконец, в доказательство кашмирского этапа в жизни Иисуса Христа сообщается еще об одном древнем сказании. В старинной (опять-таки по данным Хассанаина) индуистской сутре „Натха Намавали“ имеется своеобразная версия Воскресения Иисуса Христа, который назван в рукописи Ишой Натхой. Вот что сообщает нам „Натха Намавали“ (текст приводится в переводе с английского).

„Иша Натха пришел в Индию в возрасте 14 лет. После этого он возвратился в свою страну и начал проповедовать. Вскоре, однако, его жестокие и алчные соотечественники устроили против него заговор и распяли его. После распятия Иша Натха впал в состояние самадхи с помощью йоги. Увидев это, иудеи посчитали, что он умер. И именно в этот момент одному из его гуру, великому Читану Натхе, который находился в глубокой медитации в Гималаях, явилось видение пытаемого Иши Натхи. Тогда Читан Натха сделал тело последнего легче воздуха, и оно пролетело над землей Израиля. День прибытия тела Иши Натхи в Гималаи, как следует из той же „Натха Намавали“, ознаменовался громом и молнией, а великий гуру Читан Натха взял тело Иши Натхи и вывел его из состояния самадхи, после чего сам отвел его в „священную землю ариев“. Иша Натха поселился там, создав в отрогах Гималаев свой ашрам“».

Идеи Хассанаина можно разбить на три группы.

Первая — о путешествии взрослого Христа после распятия. Эта мысль нами даже не рассматривается потому, что она противоречит не только одному из основных, если не основному догмату христианства, но и сведениям евангелий, детально описывающих подробности распятия. Невероятно, чтобы человек, распятый на кресте, остался жив. Таких прецедентов в Римской империи не было.

Вторая — чисто математические выкладки, сделанные на основании эпохального труда Климента Александрийского. Они, безусловно, верны и не нуждаются в комментариях. Другой вопрос, следует ли их абсолютизировать, поскольку у автора «Стромат» находим еще три альтернативные даты рождения Христа?

Третья — наиболее спорная, поскольку библейскими источниками она не опровергается и не противоречит всему, что мы знаем о Богочеловеке. Трудов, развивающих эту тематику, появляется все больше и больше.

Не станем цитировать другие многочисленные источники и псевдоисточники, свидетельствующие об этом уникальном путешествии 13-летнего мальчика. Трудно поверить, что человек, подвергшийся в наиболее восприимчивом к знаниям возрасте такому мощному и яркому психологическому фактору, как индуизм, начисто отверг либо забыл все традиции индуизма-брахманизма, все правовые институты и культы этого сложнейшего вероучения. Проповеди, притчи, образ жизни Христа очень далеки от этого. Конечно, при желании можно найти и определенные параллели, например, брахман-отшельник, предающийся аскезе, либо традиционный процесс брахманизма — нравственное усовершенствование человека на всем протяжении его жизненного пути. Но подобные примеры можно найти практически во всех религиях мира. Кстати, такая точка зрения на это «путешествие» слишком уже очеловечивает Христа. Если не сомневаться в его божественности, то не следует ли задать себе вопрос — а зачем? Зачем Богочеловеку, так ярко и целеустремленно проповедующему мысль о Едином, посещать многоликую Индию? Чтобы самоусовершенствоваться, познать? Но нужно ли это Божественной Сущности? Вряд ли, речь идет о стремлении развить в Индии новое религиозное течение. Культура этой страны настолько самобытна, что действует на все другие религии как мощный и универсальный растворитель, адаптируя и преломляя любые воззрения применительно к своим многовековым обычаям. Да и был ли во всем этом толк? Даже традиционный ортодоксальный иудаизм с огромным трудом мирился с христианством, и потребовались неимоверные усилия адептов нового учения, наконец, просто стечение обстоятельств для того, чтобы это мощнейшее древо в полной мере укоренилось в границах Римской империи.

Но допустим, что 13-летний мальчик попадает в Индию. До этого возраста основой его воспитания являлась традиционная раввинистическая этика, кругозор его невелик. Пренебрежем языковым барьером. Гениальный либо просто одаренный мальчик должен был очень быстро овладеть языком либо наречием ариев, традиций которых в библейских источниках нет. И далее, знакомство с окружающим миром. Огромный и красочный мир Индии, поглотивший на протяжении тысячелетий множество культов и обрядов, трансформировавший их в разные течения индуизма, должен был буквально «ошпарить» сознание мальчика. Многочисленные, многоголовые, многорукие и многоликие боги закружили бы его в пестром хороводе, наполненном цветами, запахами и сказками. Очень тяжело, вернее, невероятно, чтобы ребенку удалось безболезненно перенести психологическую атаку этой культуры, не признающей и не понимающей единого ритуала, не согласной с традициями Предвечного и отвергающей прагматизм, столь характерный для иудеев. Да и основная культурная традиция Индии — кастовость — не совмещалась с идеями Спасителя о равенстве. Нет, не будем всерьез рассматривать эту версию.

Заметим, что индийская версия полностью противоречит новейшим исследованиям христианских авторов, например сицилийского писателя Фортунато Паскулиано[224]. Чтобы быть последовательными, детально проанализируем один любопытный и своеобразный аргумент в пользу пребывания Иисуса в Индии: ближайший ученик Иисуса, Иоанн, начинает свое евангелие с цитаты из Вед, поэтому точность этих глав спорна. Как отметил Джон Вудруф, четвертое евангелие начинается величественно: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Это те же строки, что и в Ведах: «Prajapatir vai idam asit (В начале был Брахман). Tasya vac dvitya asit (У которого был Вак, или Слово…) Vac vai paramam Brahma (И Слово есть Брахман)» (The Garland of Letters. 7-th ed. Pondicherry: Ganesh and Co., 1979, p. 4)[225].

Пренебречь этим сильнейшим и интереснейшим аргументом или не прокомментировать его было бы просто некорректно. По-видимому, в этой проблеме могут быть два аспекта. В том, что культуры тесно соприкасались и в греко-римском мире могли находиться записи Вед, сомнений нет. Страбон сообщает: «В Антиохии, близ Дафны, ему (Николаю Дамасскому) пришлось встретиться с индийскими послами, которые направлялись к Цезарю Августу. В сопроводительном послании было обозначено больше послов, но в живых осталось только трое (их-то, по его словам, он и видел); остальные умерли большей частью из-за тягот долгого путешествия. Послание было написано по-гречески с обозначением автора, которым был Пор. Последний, хотя и властвовал над шестьюстами царями, но все же весьма высоко ставил честь быть „другом Цезаря, выражая готовность разрешить проход через свою страну, куда бы Цезарь ни пожелал идти, а также обещал содействие во всех его справедливых предприятиях“»[226]. Интересно, что встреча Николая Дамасского с послами могла произойти накануне совершеннолетия Христа. Август в эти годы вовсе не стремился к экспансии, стремясь ограничить, зафиксировать и стабилизировать границы империи. Будучи прагматиком, он в полной мере осознавал, что походы в Индию империи просто ни к чему, последний «познавательный поход Элия Галла в Египет и Африку» дался совсем не легко. Поэтому следует полагать, что посольство встретило самый теплый прием. И у империи с частью индийских правителей установились вполне дружественные отношения, предопределявшие широкий обмен культурными ценностями, а путь в Индию так или иначе проходил через Иудею.

Вполне правомерно мнение, что в евангелии, которое было создано, по крайней мере, через 50 лет после смерти Христа, действительно использован ведический материал, но никакого отношения к Учителю он не имеет. Допустима и мысль о том, что это отголосок идей, так или иначе обсуждавшихся в кругу Христа.

Попробуем извлечь больше информации из анализа высказывания Иоанна. Можно бесконечно долго восхищаться этой замечательной фразой, искать ее истоки в Ветхом Завете, но там ее нет. Она противоречит самой сущности иудаизма. Иеремия многократно говорил так: «И было слово Господне…» или «Слово, которое было… от Господа», когда он пророчествовал в духе традиционного монотеизма. Ездра говорил: «Слово Твое исходило, и тотчас являлось дело» (Езд. 3:43). Однако в рамках иудаизма нельзя найти такое сравнение, сказать, произнести: «Слово было Бог». Кощунственность подобной фразы, невзирая на ее красоту, очевидна. Она чужая — из другого мира. Как же могла возникнуть эта фраза у Иоанна? Нам представляется, что появлению этой фразы мы обязаны тенденциям окончательного формирования и становления христианства. Пророку Иезекиилю мы обязаны определением «Сын человеческий» (Иез. 2:1 и далее). Евангелисты охотно пользуются им, например, Мк. 10:33, Лк. 22:22. Христос для них — «Сын человеческий». Нет, они нисколько не сомневаются в его божественном происхождении, но на это словосочетание как бы наложено табу. По Матфею, «воззвал Я (Господь) Сына Моего» (2:15). И только дьявол говорит Ему: «Если Ты Сын Божий, бросься вниз…» (Мф. 4:6). Или выкрики бесноватых: «Что тебе до нас, Иисус, Сын Божий? пришел Ты сюда прежде времени мучить нас» (Мф. 8:29). «Бывшие же в лодке подошли, поклонились Ему и сказали: истинно Ты Сын Божий» (Мф. 14:33).

Матфей очень близко к барьеру, он может дотронуться до него рукой, но перешагнуть — никогда. Псалом «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф. 28:19) никак не должен нас смущать — это, безусловно, более поздняя вставка, не было во времена Матфея идеи о триединстве, либо она была, но только в зародыше. У Марка очень интересен диалог: «Опять первосвященник спросил Его и сказал Ему: Ты ли Христос, Сын Благословенного? Иисус сказал: Я; и вы узрите Сына человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных» (Мк. 14:61–62). По существу, Иисус ушел от прямого ответа, прекрасно осознавая, что, сказав Сын Божий, он подпишет себе смертный приговор. У Луки, писавшего позже первых синоптиков, диалог не менее интересен, чем у Марка: «И сказали все: итак, Ты Сын Божий? Он отвечал им: вы говорите, что Я» (Лк. 22:70). Все как-то робко, завуалированно. Нить иудео-христианства еще не разорвана. Страшно, кощунственно страшно сказать: «Сын Божий». У Иоанна сочетание «Агнец Божий» и «Сын Божий» употребляется, пожалуй, чаще, чем «Сын человеческий» (Ин. 1:29, 34, 36–49; 3:16 5:25,28; 9:35; 10:35; 11:27; 19:37). И ключевая фраза к пониманию проблемы — «Я и Отец — одно» (Ин. 10:30). Эта концепция является повитухой фразы Иоанна, действительно заимствованной из индуистской мифологии. Но это произошло отнюдь не при Христе, а на 80-100 лет позднее, когда идея триединства достаточно окрепла. Подтвердим наш тезис.

В поздневедийский период в роли верховного божества все чаще выступает Праджапати — бог-творец и бог-отец; к началу эпического периода его сменяет Брахма, в известной мере, как полагают, под влиянием философской поэзии Упанишад (VII–VI вв. до н. э.), где Брахма выступает как персонификация высшего объективного начала — Брахмана[227]. При очень большом внешнем подобии фраз невозможно отождествить три фразы из Вед со стихом Иоанна. В индийском пантеоне Брахман не был богом-сыном или богочеловеком, он был трансформацией Праджапати — его следствием, естественным продолжением и, невзирая на относительно поздние философские спекуляции, трансформировался и дальше.

И фраза из Вед лучше звучала бы так: «Праджапати создал Начало, и Слово было в Начале, и Слово есть Брахма». В таком виде идея Вед не многим отличается от высказываний Иеремии. Ее ступенчатость значительно принижена в сравнении с эстетическим и информативным сказанием Иоанна. Только ему удалась та редкая и уникальная, немного абсурдная, а потому сказочная рекомбинация, когда он парадоксально и гениально сформулировал некую новую идею, время которой пришло. И не так уж важно, читал он Веды или нет… Если и читал, то эти выдержки могли отложиться у него в памяти, а может быть, этого вовсе и не было. Фон, который создал Иеремия, другие пророки, которых Иоанн, безусловно, читал, был вполне достаточен, чтобы сказать: «Густой, наэлектризованный локальный мир, в который был погружен Иоанн, начинавший диктовать свое великое творение, плотной пеленой окружал его, придавая какой-то мистический ореол ирреальности. И только это мистическое, сомнамбулическое, божественное состояние, погружение в подсознание позволило ему вернуться в события многолетней давности — своей юности и начать свое самое необычное и самое точное евангелие этой великой фразой…»

Глава 39 Перечитывая Булгакова

Ни одна из десятков, а может быть, и сотен прочитанных мною книг о Христе и той эпохе по силе психологического воздействия не конкурировала с «Мастером и Маргаритой». Даже любимый мною Ренан с его энциклопедическими знаниями и красотой слога не мог сравниться с Булгаковым. Ему не хватало Воланда, ему не хватало фантазийности. Я был ошарашен и очарован булгаковскими героями и уведен ими неизвестно куда, и когда они смилостивились и вернули меня в реальность, позволили размышлять, мне стали приходить в голову странные идеи.

Тень чего-то необычного, мистического реяла над Булгаковым и его романом, ощущение какого-то предначертания не оставляло меня. Роман, начатый в 1928 г. и доведенный до 15 главы, был сожжен автором в 1930 г. Однако Булгаков не мог отказаться от своего детища. Две независимые сюжетные линии, разделенные временем, не могли, может быть, и не хотели идти рядом, но судьба распорядилась по-иному.

В 1933 г. Булгаков вернулся к работе. Вплоть до самой смерти он правил роман. В архиве осталось восемь его редакций. Однако правки относятся главным образом к основной сюжетной линии фантасмагории под названием «Маргарита». У меня создалось впечатление, или, чтобы сказать точнее, мое мистическое чувство шептало, подсказывало мне, что роман о встрече Иисуса и Понтия Пилата не писался долго, не мог писаться годами. Подобные вещи не могут вынашиваться, они создаются в едином порыве звездного озарения, а потом существуют сами по себе…

Булгаков просто приоткрыл некую пространственно-временную дверь, и порыв времени принес в наш мир картину увиденного Мастером. А потом дверь захлопнулась. Тот мир был реален и жесток и не имел ничего общего с пляской, которую устраивала Маргарита среди звезд и Млечного пути. Лишь одна картина удержалась в · памяти Булгакова, она постоянно возвращалась к нему, даже когда он, уже смертельно больной, дописывал эпилог романа.

Навстречу ему тяжелой шаркающей походкой кавалериста шел пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат и звал его за собой…

Роман в романе, отдельный роман. Не так уж важно, что хотел выразить Булгаков в своем повествовании и противостоянии Христа и Пилата. Возможно, у него была или мелькала мысль написать отдельный роман, посвященный Христу, хотя он, переживший много, отчетливо понимал, что это невозможно. Синеглазый романист…

В. Катаев написал: «Он (Булгаков) не был особенно ярко-синеглазым. Синева его глаз казалась несколько выцветшей, и лишь изредка в ней вспыхивали дьявольские огоньки горящей серы, что придавало его лицу нечто сатанинское».

Двенадцать долгих нескончаемых лет создавал он свое творение. А может, вернее, почти наверняка он начал задумываться над ним раньше, когда, работая земским врачом в Смоленской губернии, долгими вечерами читал Библию. Наиболее вероятно, что читал он ее в основном с 1916 по 1918 г. Гражданская война застала его в Киеве, а после этого он только переосмысливал сюжеты того далекого прошлого, сравнивая их с реальностью.

Разумеется, мы даже не будем пытаться ответить на вопрос: создаются ли гениальные произведения под диктовку или, по крайней мере, по наветам некой Высшей силы, либо это просто игра воображения? Это не тема данной книги. Нас волнует другое: а именно — глубина проникновения, глубина понимания автором эпохи, в которую жил Христос. Он вряд ли читал какие-то исторические книги о Христе — образ жизни, который он вел, не располагал к этому. Однако дух его, несомненно, был там, в Иерусалиме, когда Христа впервые привели к Пилату, и он, этот дух, оставался в Иерусалиме и в момент казни, и еще некоторое время после нее. Он подмечал удивительные подробности, часть которых сохранил и сумел донести до тела, в котором привык останавливаться. И в промежутке между приступами головной боли, — а свою головную боль он очень умело переложил на Понтия Пилата, именно поэтому она получилась столь реалистичной — он, мучаясь, вспоминал то, о чем ему нашептал вернувшийся дух. А дух сообщал ему некие странные подробности.

«Голова его была прикрыта белой повязкой, с ремешком вокруг лба». Мне всегда казалось, что это не так, но ни я, ни мой дух не были в то время в Иерусалиме, а его — был, и я поверил в повязку и ремешок, и в запах розового масла, и в мозаичный пол, и горьковатый дымок — это кашевары начали готовить обед, хотя если бы я был на месте Пилата, я бы велел разместить казармы подальше от претории… Я поражался диалогам, которые вели Иисус и Понтий Пилат. В действиях прокуратора мне было ясно все. Вероятно, так или подобным образом должен был вести себя высокопоставленный римский чиновник, но мог ли вести себя подобным образом Христос, был ли он столь наивен, отвечая на вопросы прокуратора, — ведь он не мог не понимать в своей наивности, в своей прямоте, что сейчас на карту поставлена его жизнь? В его ответах не было логики. Нереально думать, что Христос «играл»… Эта кощунственная мысль не вяжется ни с повествованием, ни с самим романом, где всё ирреальность, и завораживает нас именно потому, что оно правдиво. Итак, Иисус был правдив, когда давал показания прокуратору, когда отвергал или опровергал, как сейчас пишут, выдвинутые обвинения. Как далеко могла зайти его правдивость? Понимал ли он, что ступает на ту самую проволоку, которая подвешена под куполом цирка, когда отвечал прокуратору?

«…Однако, послушав меня, он (Левий Матвей — сборщик податей) стал смягчаться, — продолжал Иешуа, — наконец бросил деньги на дорогу и сказал, что пойдет со мною путешествовать…» Прокуратор, естественно, не поверил…

«Пилат усмехнулся одной щекой, оскалив желтые зубы, и промолвил, повернувшись всем туловищем к секретарю:

— О, город Ершалаим! Чего только не услышишь в нем. Сборщик податей, вы слышите, бросил деньги на дорогу!»

Я понимал неверие Пилата, но то, что он «усмехнулся одной щекой», заставило меня в какой-то мере поверить в то, что Иисус мог отвечать именно так, а не иначе. Я поверил его безнадежной наивности, когда он делал комплимент прокуратору: «Ты производишь впечатление очень умного человека». И я абсолютно поверил Иисусу, который на извечный вопрос «что есть истина?» ответил:

«— Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет».

Гениальность этих слов заключается именно в том, что на вопрос Пилата вообще не существовало ответа, а он получил его. И ответ был точен и справедлив…

Я не хотел спорить с Булгаковым, хотя, в моем понимании, такая «наивность» плохо сочеталась с Иисусом, изгоняющим менял из храма. Да и я не считал, что «наивность» — лучший способ защиты, однако дух Булгакова, наверное, был прав. Ведь Иисус, безусловно, знал исход… И тогда почему он не мог быть безразлично наивен?

И ключевая, самая непонятная для меня фраза Булгакова: «Двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи».

Впервые на слова Булгакова, вероятно, обратила внимание И. Дербина[228]. Рассуждения ее очень ценны для нас, и мы будем их неоднократно цитировать:

«А сколько лет было Иисусу во время распятия на кресте? Евангелисты указывают довольно точно: распят он был в возрасте 33 лет, — т. е. в 33 г. по Р.Х., и в обиходе мы часто говорим, что 33 года — это „возраст Христа“. А вот булгаковскому Иешуа в год казни было всего 27 лет.

Булгаков не мог не знать Евангелия. Что же он имел в виду?»

Мы вслед за Дербиной повторяем этот вопрос. Приведем версии Дербиной — они, на мой взгляд, неверны, но чрезвычайно интересны.

Версия 1.

«Размышляя над таинственной булгаковской цифрой, я вспомнила и иные 27-летние рубежи. И Пушкин, и Лермонтов своих „Пророков“ написали в 27 лет. Значение слова „пророк“ (про-Рок) и 27-летний возраст в моем сознании объединились общим мистическим содержанием. Совпадения такого рода — это знак времени, неизвестная нам точка отсчета…»

И далее:

«Можно предположить, что Булгаков был согласен с преданием о распятии Христа в 33 г. н. э. — с невероятно определенной точкой отсчета, тогда как Ему было в час распятия лишь 27 лет».

Версия 2.

«Новый Завет повествует об исполнении мессианской задачи, возложенной Богом-Отцом на Иисуса Христа.

Новый Завет состоит из 27 книг».

Вот ответ на вопрос о возрасте Христа. Образ Христа представлен автором не столько в годах, сколько в деяниях Христа, которые описаны в 27 книгах Нового Завета. Таким образом, писатель указывает, что главное в его герое то, что является сутью новозаветной мистерии — Мессианство Христа.

Версия 3.

Она основана на книге Л. Орлова «Магия чисел» — так пишет Дербина, поэтому я не в состоянии более полно охарактеризовать источник.

На этом Дербина заканчивает свою статью. А мы продолжим ее анализ.

Некий мистицизм или символизм цифры 27 вполне соответствует нашим рассуждениям, да и проще всего сказать, что 27 книг Нового Завета как-то созвучны наступившей новой эре, когда и завершил свое земное существование Христос.

Весьма далекими от истины кажутся нам рассуждения Дербиной о какой-то взаимосвязи 27-летнего рубежа с Пушкиным и Лермонтовым. В том гипертрофированном мире, в котором творил Булгаков, возможно, нашлось бы место Гофману, но не двум русским поэтам. Вряд ли здесь есть соответствие. Но нам позволительно высказать и свою гипотезу для интерпретации булгаковской фразы.

Булгаков был далек от системного изучения всего, что связано с Христом. Эта тема затронута в его творчестве всего один раз. И то я абсолютно уверен, что его больше всего интересовали психологические и моральные аспекты, связанные с противостоянием Христа и Пилата и с последними днями жизни Спасителя…

Даже цифра 33, т. е. длительность земной жизни Христа, мало занимала Булгакова, но что он знал наверняка, так это то, что новая эра начинается в год рождения Христа.

Сделаем допущение, что Булгаков в процессе создания своего гениального произведения получает некие знания. Причем эти знания вполне могут лежать в наших материалистических рамках. Он мог, к примеру, вдумчиво читая Новый Завет, как и автор этих строк, прийти к мысли, что Иисус был казнен в 27 г. — тогда он, не задумываясь, фиксирует его возраст, ведь рожден-то он в 1 г. н. э.

Возможно и другое объяснение. Каким-то мистическим образом разум писателя получает доступ в Неведомое. И там он получает информацию о прошедшем, о Христе, о Пилате. Сквозь туман роящихся красочных образов он видит и цифру 27. Всем известна каноническая версия, что Христос вознесся в 33 г. и Булгаков, не полемизируя, фиксирует привидевшуюся цифру. Он пишет, что Иисус жил 27 лет. Может быть, он и понимал, да скорее всего понимал, что здесь что-то не так, но цифра была очень яркой и часто возникала в подсознании…

Глава 40 Ессейство

Александр Македонский умер. Преемники его как могли поделили великую империю, но, что вполне естественно, прочного мира между отдельными провинциями не было. Война Антиоха Епифана и Птолемея IV за обладание Келесирией достигла апогея в 169 г. до н. э., когда войско Птолемея IV, состоящее преимущественно из иудеев, потерпело сокрушительное поражение. Антиох Епифан самолично ограбил храм, предоставив солдатам полную свободу в продолжении зверств. Этим деянием он приостановил обычные жертвоприношения на три года и шесть месяцев[229].

«Вошел в святилище с надменностью и взял золотой жертвенник, светильник и все сосуды его, и трапезу предложения и возлияльники, и чаши и кадильницы золотые, и завесу, и венцы золотые украшенные, бывшие снаружи храма, все обобрал. Взял и серебро, и золото, и драгоценные сосуды, и взял скрытые сокровища, какие отыскал. И взяв все, отправился в землю свою и совершил убийства, и говорил с великой надменностью. Посему был великий плач в Израиле, во всех местах его. Стенали начальники и старейшины, изнемогали девы и юноши, и изменилась красота женская. Всякий жених предавался плачу, и сидящая в брачном чертоге была в скорби. Вострепетала земля за обитающих на ней, и весь дом Иакова облекся стыдом» (1 Макк. 1:21–29).

Нашествие Антиоха и надругательство над храмом венчает эпоху Второго храма, начавшуюся чтениями Эзрой Торы осенью 428 г. По-видимому, он обладал выдающимся даром убеждения, поскольку ему удалось вырвать у народа обещание прекратить браки с иноплеменниками. К лету следующего года процесс был завершен. «Еще раз публично зачитали отрывки из Торы и составили документ, согласно которому община обязывалась неукоснительно блюсти обособленность, субботу и правила относительно культа и содержания храма. Под документом были поставлены подписи и печати Нехемии, первосвященника, духовенства и левитов»[230].

Решение это имело двоякий смысл: с одной стороны, оно воздвигало ограду вокруг Иудеи, сообщая ей на века практически полную изоляцию от соседей; с другой стороны, оно способствовало воссозданию государства, которое после нашествия Навуходоносора практически не существовало. Любое государственное образование имеет периоды становления, расцвета и упадка. То же самое произошло и с Иудеей эпохи Второго храма. Вначале окрепли государственные и правовые институты. Мудрецы, книжники продолжили духовное воспитание народа, но ко времени Александра Македонского подобная изоляция Иудеи была уже анахронизмом. Она бастионом самобытности стояла почти в середине нового — яркого и коммуникабельного греко-македонского мира. И ее стены быстро давали трещины. Мир трансформировался с огромной быстротой — купцы, караванщики, пересекавшие и въезжавшие в Иудею, привозили всё новые и новые идеи. И, вероятно, около 200–190 гг. до н. э. натиск этих новых сведений об окружающем мире привел к серьезному расколу в обществе, брожению умов, когда и возникли три движения, которые как бы предопределили современные партии: саддукеи — консерваторы, фарисеи — либералы и ессеи — социалисты.

Война против Антиоха, как и много сотен лет назад, объединила и всколыхнула народ. «По прошествии двух лет послал царь (Антиох) начальника податей в города Иудеи, и он пришел в Иерусалим с большою толпою; коварно говорил им слова мира, и они поверили ему; но он внезапно напал на город и поразил его великим поражением, и погубил много народа израильского; взял добычи из города и сожег его огнем, и разрушил дома его и стены его кругом. И увели в плен жен и детей, и овладели скотом. Оградили город Давидов большою и крепкою стеною и крепкими башнями, и сделался он для них крепостью. И поместили там народ нечестивый, людей беззаконных, и они укрепились в ней; запаслись оружием и продовольствием, и, собрав добычи иерусалимские, сложили там, и сделались большою статью. И было это постоянною засадою для святилища и злым диаволом для Израиля. Они проливали невинную кровь вокруг святилища и оскверняли святилище. Жители же Иерусалима разбежались ради них, и он сделался жилищем чужих и стал чужим для своего рода, и дети его оставили его. Святилище его запустело, как пустыня, праздники его обратились в плач, субботы его — в поношение, честь его — в унижение. По мере славы его увеличилось бесчестие его, и высота его обратилась в печаль. Царь Антиох написал всему царству своему, чтобы все были одним народом, чтобы каждый оставил свой закон. И согласились все народы по слову царя. И многие из Израиля приняли идолослужение его и принесли жертвы идолам, и осквернили субботу. Царь послал через вестников грамоты в Иерусалим и в города иудейские, чтоб они следовали узаконениям, чужим для сей земли, и чтоб не допускались всесожжения и жертвоприношения, и возлияния в святилище, чтобы ругались над субботами и праздниками и оскверняли святилище святых, чтобы строили жертвенники, храмы и капища идольские, и приносили в жертву свиное мясо и скотов нечистых, и оставляли сыновей своих необрезанными, и оскверняли души их всякою нечистотою и мерзостью для того чтобы забыли Закон и изменили все постановления. А если кто не сделает по слову царя, да будет предан смерти. Согласно этому, писал он всему царству своему, и поставил надзирателей над всем народом, и повелел городам иудейским приносить жертвы во всяком городе. И собрались к ним многие из народа, все, которые оставили Закон, — и совершили зло на земле; и заставили (сынов) Израиля укрываться во всяком убежище его. В 15-й день хаслева 145 г.[231] устроили на жертвеннике мерзость запустения, и в городах иудейских вокруг построили жертвенники, и перед дверями домов и на улицах совершали курения, и книги Закона, какие находили, разрывали и сожигали огнем; у кого находили книгу завета, и кто держался Закона, того по повелению царя предавали смерти. И так поступали они с израильтянами, приходившими каждый месяц в города. И в 25-й день хаслева, принося жертвы на жертвеннике, который был над алтарем, они по данному повелению убивали жен, обрезавших детей своих, а младенцев вешали за шеи их, дома их расхищали и совершавших над ними обрезание избивали. Но многие в Израиле остались твердыми и укрепились, чтобы не есть нечистого, и предпочли умереть, чтобы не оскверняться пищею и не поругать святого завета, — и умирали. И был весьма великий гнев над Израилем» (1 Макк. 1:29–64).

Подобных зверств Иудея, пожалуй, не испытывала за всю свою многовековую историю. Война, которую возглавил Маккавей, была естественным развитием событий. Но очень вероятно, что Учитель праведности, принявший общину ессеев накануне или сразу же после вторжения Антиоха, сумел выразить чувства народа, впавшего в оцепенение. Может быть, именно в этот период им было создано замечательное эпическое произведение «Борьба сынов света против сынов тьмы», а после поражения Антиоха — «Благодарственные гимны». Возможны и другие версии, однако несомненно одно: борьба против Антиоха — лучшая возможность для самовыражения, и Великий Законодатель ессеев создавал свои положения начиная с периода этой освободительной войны, а ессеи жили долго. Сто лет для них было нормой.

Поражение Антиоха Епифана венчает собой конец патриархальной Иудеи — Иудеи эпохи Второго храма. Пробуждение национального самосознания спящей Иудеи катализировало окончательную поляризацию саддукеев, фарисеев и ессеев. Тезис «мессианства», который, казалось, должен был постепенно потухнуть, уйти в небытие, после изгнания захватчиков неожиданно получил новую пищу. Гиркан и Александр Яннай повели активную захватническую и ассимиляционную политику по отношению к своим соседям. И начались активные контакты иудеев с греко-римским миром. Началась новая эпоха греко-римской Иудеи, продолжавшаяся до разрушения храма в 70 г.

Ярый сторонник эллинизации, Александр Яннай вел непрерывные войны со своим окружением. Вот как описывает Иосиф Флавий одно из его сражений с Димитрием Эвкером, сыном Антиоха Грипа, царя Сирии. «Александр пошел навстречу союзным силам: против их трехтысячной конницы и 40 тысяч пехоты он выставил 1000 всадников и 8 тысяч наемной пехоты, кроме того, еще 10 тысяч иудеев из своих сторонников. До начала битвы цари пытались через герольдов переманить друг у друга отдельные отряды. Димитрий старался привлечь к себе наемников Александра, последний надеялся склонить на свою сторону ставших под знамя Димитрия иудеев. Но так как иудеи сохранили свою злобу, а эллины верность, то решение дела должно было быть предоставлено оружию» (И.В. 1:4.5). В этом фрагменте нас интересует не факт или исход сражения, а динамика эллинизации. Всего около 80 лет назад произошло вторжение Антиоха, а теперь происходит битва, где с одной стороны выступают сирийцы и иудеи, с другой — иудеи и эллины. Саддукеи — немногочисленная элитарная партия, собравшая под свои своды наиболее зажиточную часть иудеев, — отвергла мессианство, быстро эллинизировалась, а в последующем активно поддерживала протекторат Рима.

Ф.В. Фаррар, со ссылкой на Талмуд, характеризует семь классов фарисеев. «Между ними были фарисеи — шехемиты, т. е. согбенные, ходившие с согбенной спиной в знак того, что они несли на своих плечах всю тяжесть Закона; спотыкающиеся фарисеи (никфи), которые были так смиренны, что никогда не поднимали ног от земли и потому постоянно спотыкались; истекающие кровью фарисеи (кинаи), которые всегда натыкались на стены и ранили себя, потому что были так целомудренны, что не могли ходить с открытыми глазами, боясь увидеть женщину; известковые фарисеи (мефоркиа), которые как бы известкой залепляли себе глаза по той же причине; фарисеи скажи-мне-другую-заповедь-и-я-исполню-ее, многие из которых встречаются и во время служения Спасителя, и боязливые фарисеи, которые во всем действуют по побуждению страха. Только последний седьмой класс составляли „фарисеи по любви“, которые повиновались Богу вследствие сердечной любви к Нему»[232].

Будучи самой многочисленной и самой «народной» партией, фарисеи отображали настроение и верование основной массы иудеев и как партия были мало чем примечательны. В каком резком контрасте находится с ними партия ессеев! Сохранив на протяжении 200 лет свое преклонение перед Законодателем, ессеи ко времени антиримского восстания насчитывали несколько общин, условия существования или среда обитания которых так или иначе повлияли на их воззрения. Одни из них, проживавшие в Дамаске или близ него, полагали, что жениться на двух женах — это блуд; другие вообще брали обет безбрачия; третьи, вероятно, жили обычной жизнью. Эти особенности существования отдельных групп, подобно монастырям, жизнь которых всегда имеет свои особенности, не бросаются в глаза. Стержневые идеи их вероучения были едины. Каждый член этой сплоченной и не очень многочисленной общины, подобно члену ордена в средневековой Европе, был всегда желанным гостем в своей среде — он был один из них. Группировка эта была интересна многим.

Они с одинаковым равнодушием, если не сказать презрением, относились к непосвященным.

Они имели свой календарь.

Они обладали ясновидением. Флавий приводит многочисленные примеры их всегда сбывающихся пророчеств правителям начиная с Гиркана. Они пророчествовали Ироду, его сыновьям и внукам и даже апостолу Павлу.

Они, что, вероятно, самое главное, впервые создали некое уложение общественной жизни, названное впоследствии общинным коммунизмом. Причем их эксперимент, озаренный верой, скорее всего, можно считать первой и единственной удачной попыткой подобного рода.

И еще: их объединение носило характер ордена, доступ туда был открыт только для Прозревших. В отличие от иудаизма начала I тысячелетия, активно привлекавшего прозелитов, и христианства, высоко ценившего миссионерскую деятельность, ессейство оставалось элитарной структурой. Прозревший должен был пройти через множество испытаний, связанных даже с истязаниями. Традиции индийских йогов в этом плане вполне можно сопоставить с некоторыми телесными правилами ессеев. Уже в то далекое время у них была своя Галаха[233], основу которой наряду с Пятикнижием составляли Заветы или Воззрения их Законодателя, и были еще многие и многие особенности, так красочно описанные Флавием и Филоном Александрийским.

Поиск гармонии с природой составлял одну из основных черт их вероучения. Они считали, что люди слишком пусты и суетны. Находки Кумрана дают бесценные сведения об этих первых поборниках равенства. В письме руководителей Кумранской общины, адресованном священнослужителям Иерусалимского храма, написанном много позже смерти Учителя праведности, перечисляются 20 законов, по поводу которых у авторов сложилось свое мнение. В другом фрагменте — «Флорилегиум» говорится о созидании «Храма человеческого», чтобы «воскурять в нем дела Торы». Высшее божественное установление, как казалось ессеям, навсегда покинуло людей храма, власть имущих, и они нашли свою отдушину — пустыню. Центр их, находившийся в долине Энгадди, на западном берегу Мертвого моря, странно смотрелся со стороны. Торжество направленных человеческих усилий постепенно преображало этот лунный, безжизненный пейзаж. Островки буйной зелени, аккуратно возделанные небольшие поля разнообразили желто-серое безмолвие. Сюда из всех отделений ордена стекалась информация, и здесь, в умиротворяющей близости Мертвого моря, она медленно перерабатывалась, подвергалась комментариям и очень редко чуть-чуть корректировала положения Законодателя. Общечеловеческие ценности, заложенные в основу учения ессеев, не претерпевали изменений, и очевидно, что молодой христианской общине, только начинающей свое продвижение в будущее, приходилось мириться с тем, что рядом существует орден, чьи положения сходны с новой доктриной. Дискуссии их были не всегда доброжелательны. Горячие, эмоциональные выступления христиан разбивались о ледяное бесстрастие ессеев. Давние традиции ессеев приучили их терпеливо и хладнокровно относиться к чужим идеям. «Нашкодившие дети» — так можно назвать чувства, которые испытывали они к «непосвященным». И эти уроки и дискуссии были, может быть, более важны, чем количество новообращенных. Ессейство породило еще один феномен: движение Иоанна Крестителя было повивальной бабкой многих выдающихся апостолов, из симбиоза некоторых ессейских идей и воззрений Крестителя вышли многие апологеты христианства, такие, например, как Аполлос. Отголоски этого движения так или иначе были восприняты христианством, но созвучие их учений строится отнюдь не на духовном или божественном уровне. У них совсем другое мерило — мораль.

Глава 41 Предшественники Христа

Первый тип предшественника Христа в мировой культуре носит явно фольклорный характер.

Вишну — второе лицо в божественной тримурти (Брахма, Вишну и Шива) — вочеловечился в образе Кришны, в различных транскрипциях получившего имя Иисну, Джисну. Проводится аналогия с богом-сыном — вторым лицом Троицы. Кришна может звучать, как Хрисна, а Христос — как Кристос. «И тот и другой явились в мир для его спасения. Оба рождены девой, рождение того и другого ознаменовалось чудесами, в обоих случаях первыми пришли поклоняться пастухи. Повторяются: преследование злым царем (Канса и Ирод), избиение младенцев, спасение божественных новорожденных ангелом, основные элементы деятельности Спасителей. Оба собирают вокруг себя группу учеников, творят чудеса исцеления больных и воскрешения мертвых, изгоняют бесов из одержимых, умирают в результате козней и злобы жрецов, причем их смерть сопровождается „траурными знамениями природы“, оба возносятся после исполнения своей миссии на небеса»[234].

Эта схематическая модель ни в коей мере не отражает инвариантность индуистских или индийских воззрений. Например, представление о строении вселенной — «яйца Брахмы». Сотворив вселенную, Брахма утверждает землю среди вод и звезды на небе, определяет течение времени, создает смерть для спасения Земли от перенаселения и т. д. Богам, своим потомкам, он отдает во владение отдельные сферы мироздания, учреждает основные социальные и политические институты, устанавливает на Земле дхарму — священный закон, религиозные обряды и обычаи, сословное деление общества и права и обязанности четырех варн (сословий), институт брака и т. д. Особенно подчеркивается в эпосе роль Брахмы в утверждении царской власти на небесах (где он ставит Индру царем над богами) и на Земле. Но и Брахма, первоначально выступающий как «самосугций» (сваямбху), впоследствии утрачивает свое превосходство и вневременную позицию. В эпосе во главе пантеона наряду с Брахмой становятся Вишну и Шива. Боги же, занимавшие главные места в ведийском пантеоне, переходят на следующую (ниже) ступень иерархии, где составляют группу локапалов, хранителей мира, каждый из которых владеет одной из стран света[235].

При ближайшем рассмотрении легко убедиться, что дело даже не в многобожии, а в ином, своеобразном построении индийского пантеона. Индийский пантеон принципиально не мог быть прародителем христианства, даже ближайшие ассоциации между этими религиями невозможны.

Огромное количество танцующих, поющих, постоянно меняющихся божеств, решающих неисчислимое количество проблем, вплоть до «течения времени» либо деления общества на сословия, совсем не стыкуются с мрачноватым иудейским монотеизмом, а Кришна, предстающий на алтарях в виде темнокожего (синекожего) прекрасного юноши, играющего на флейте, вряд ли может серьезно рассматриваться в качестве «прародителя» Христа. Совпадение сюжетов — необходимый атрибут развивающейся цивилизации. «Известно явление „бродячих сюжетов“ в мировом фольклоре, известно, как повторяются мифологические мотивы. Д. Фрезер в своей книге „Фольклор в Ветхом Завете“ привел огромное количество примеров того, как ветхозаветные повествования перекликаются с фольклорными и мифологическими сказаниями, распространенными у народов различных концов земного шара. Одних только легенд о потопе он насчитал около полутораста»[236]. Итак, фольклор.

Вторая идея — мистическая. Она сродни тем, которые приводят, например, сравнивая биографии Линкольна и Кеннеди. Вероятно, есть какая-то высшая закономерность в том, что жизненный путь основателей двух великих религий имеет общие черты, но нам вряд ли дано постигнуть первопричину этих аналогий. Гаутама Будда, родившийся в 563 г. до н. э., согласно буддийским текстам составивший известное пророчество, что в далеком будущем — через 500 лет у него должен появиться наследник — Майтрейя, которого иногда отождествляют с Христом, прожил очень интересную жизнь.

«Зачатие — тоже непорочное. Рождение происходит тоже в пещере, оно возвещается звездой, приводящей к божественному новорожденному трех волхвов или царей для поклонения. Есть и пастухи, голос с неба, небесное воинство. Правда, рождение Будды обставлено более шикарными и пышными легендами, чем рождение Христа: ликует вся природа, сам новорожденный разражается целой речью, в которой обещает уничтожить дьявола и его воинство, осчастливить все народы и т. д., цари и князья предлагают свои великолепные дворцы для проживания божественного младенца. В роли Симеона-богоприимца, фигурирующего в евангелиях, выступает старец Асита. В отличие, правда, от евангельского и брахманистского рассказов, царь Бимбасара, которому сообщают о рождении Будды, не соглашается подвергнуть его преследованиям, а, наоборот, становится его последователем. В дальнейшем у Будды все идет, как по евангелиям: приношение младенца в храм, история с тем, как мальчик в 12-летнем возрасте задержался в храме и был потерян родителями, пост и искушения в пустыне, крещение, весь образ жизни (безбрачие, бездомность). Доходит до деталей: например, любимый ученик у Будды именовался Анандой, у Иисуса — Иоанном, перекликаются и имена предателей — Иуда и Девада»[237].

Какое странное и мистическое впечатление производит эта жесткая схема, однако детальное ознакомление с буддизмом покрывает ее пеленой тумана и отодвигает дальше и дальше к горизонту. Флора и фауна буддизма надежно стерегут его от чужих взглядов. Дерево бодхи — под ним и только под ним возможно просветление — растет где-то очень далеко, за тридевять земель, наги (мифические змеи и драконы), охраняющие священные тексты и понимающие Будду, живут там же. Прошлое, рождение Шакьямуни (Гаутамы) в образе животных непонятны и, может быть, даже оскорбительны для иудея, а главное — Будда во всех своих проявлениях наделен приличным животиком, он типичный сибарит, совершенно не созданный для страданий. Не все так однозначно в этом сопоставлении…

Платон, находившийся под огромным впечатлением слов Сократа, сказанных на судилище: «Я верю в свой собственный разум, тем более должен я верить в богов, которые являются разумными духами вселенной», и сжегший свои стихи со словами: «Вулкан! Иди сюда, Платон нуждается в тебе», — обладал трезвым и возвышенным умом. Недаром Шюре отнес его к посвященным.

«В одном из самых темных мест второй книги „Государства“ Платон восхваляет образ некоего „распятого праведника“, который оказался объектом всяких нападок, гонений, жертвой мучений вплоть до казни на кресте из-за попыток практиковать возвышенную жизнь, чуждую всякого соглашательства, хотя ему и в самом деле удалось добиться безмятежного и достойного уважения существования. Но это ли, по мысли апологетов, чудесное предвосхищение страстей и смерти Христовой? Климент Александрийский был в этом глубоко убежден на заре III в.» (Строматы, 5:14). Чем-то таинственным, предвосхищающим мистерии Нострадамуса является данная аналогия.

Учитель праведности — великий законоучитель ессеев, основатель их ордена, наиболее таинственная и неизвестная фигура, явился из небытия только в последние годы и сразу же положил начало множеству толкований фантастических гипотез и измышлений. Безусловно, развитие кумранологии во многом расширило наш кругозор, обогатило нас бесценными сведениями о мире двухтысячелетней давности, однако отождествление Учителя праведности с Христом, на наш взгляд, еще менее правомерно, чем Будды.

Ессейство, как и христианство, зиждется на основе воззрений их вероучителей, и эти учения имеют столько же различий, сколько и общих черт, а следовательно, и взгляды вероучителей не всегда совпадают, более того, мы к этому еще вернемся, во многом они — антиподы. Но было бы более чем странно не находить во взглядах ессеев и христиан общих черт. Два католических ордена, две политические партии одной страны неизменно должны иметь нечто общее, стержневое, являющееся отражением национального колорита, географии, вероучений — словом, всего того, на чем зиждется человеческая культура. В нашем случае имеется та же самая аналогия. Но проблемы, наиболее волнующие и спорные, связанные с Учителем праведности, остаются, и мы обсудим их в следующей главе.

Глава 42 Учитель праведности

«После Бога они больше всего благоговеют перед именем законодателя: кто хулит его, тот наказывается смертью… Война с римлянами представила их образ мыслей в надлежащем свете. Их завинчивали и растягивали, члены у них были опалены и раздроблены; над ними пробовали все орудия пытки, чтобы заставить их хулить законодателя или отведать запретную пищу, но их ничем нельзя было склонить ни к тому, ни к другому. Они стойко выдерживали мучения, не издавая ни единого звука и не роняя ни единой слезы. Улыбаясь под пытками, посмеиваясь над теми, которые их пытали, они весело отдавали свои души в полной уверенности, что снова их получат в будущем» (И.В. 2:8-10).

На наш взгляд, именно этими фразами тождество ессейства и христианства характеризуется гораздо лучше, чем многочисленными сравнениями кумранских и библейских текстов. Горнило этих логичных и исторически необходимых аналогий — национальная идея и национальный колорит.

Разрушение Первого храма и ассиро-вавилонские завоевания положили начало масштабному рассеянию иудеев по миру. Переселив в свою страну часть иудеев, в том числе интеллектуальную элиту, завоеватели быстро подпадали под их влияние. Они имели к тому времени более чем тысячелетний опыт толкования Писания да и вообще чего угодно. Их проповедники и пророки, наделенные экстрасенсорными способностями, без труда улавливали флюиды настроений своих поработителей, быстро становившихся марионетками в их руках. Интеллектуальное превосходство массы пленников и отдельных индивидуумов, в частности, позволяло им добиваться неслыханных привилегий. Навуходоносор, Кир и их потомки полностью подпали под влияние иудеев. Только часть из пленников добровольно вернулась в Иерусалим в 616–536 гг. до н. э., остальная масса уже настолько прочно осела и создала национальные очаги в Месопотамии, что не видела смысла в возвращении.

Александр Македонский в период своей недолгой жизни значительно катализировал перемещение по миру всех народов, и в особенности иудеев, к которым он был благорасположен, при нем они активно селились в Египте. Селевк Никатор, его преемник в Азии, вернул часть иудеев из Вавилона в новое царство Сирийское, надеясь на их предприимчивость, и они быстро освоились в Дамаске и Антиохии. Юлий Цезарь и Август также всячески выделяли иудеев. Их влияние распространялось от Адиабен (нынешний Курдистан) до Испании. Они селились в Пальмире, городах Счастливой Аравии, особенно в Петре. Множество из них проживало в Армении. Антиох Великий различными посулами привлек несколько семей из Месопотамии во Фригию и Лидию, наделив их особыми льготами.

Рим, столица огромной империи, со своими неограниченными возможностями, привлекал их как никакой другой город. Либерализм и демократия этого города способствовали этому. Помпей, завоевавший Иудею, переселил в Рим множество пленных, многие из которых уже через несколько лет стали вольноотпущенниками. При Августе их было около 8 тысяч человек, и, хотя Цезарь практически никого не наделял римским гражданством, они легко мирились со своей «второсортностью». Влияние их росло с чудовищной быстротой. Их постоянное общение с метрополией поддерживало в них неугасимый «дух богоизбранности», а насмешки и колкости, которыми их осыпали по всей империи, не оставляли даже царапины на щите их Предназначенности. Надо сказать, что сатира и здоровый дух римлян были обоюдоострыми — их сонм Олимпийских богов отдалялся все больше, превращаясь в замечательную сказку, но если сказка становилась все более красочной, то в реальности образовался вакуум. Подсознательно Рим понимал это. Эдикты Тиберия и Клавдия, предписывающие иудеям покинуть Рим, не достигали цели. Часть из них через несколько лет возвращалась, другая, обросшая связями, знакомствами, расселялась дальше по империи, получая огромные льготы от своих связей и действуя, как говорится, не по уставу.

Филон писал: «Иудеи — не как другие народы, запертые в границах своей страны: они обитают почти по всему миру и расселились по всем материкам и островам». Их небывалая духовная общность и склонность к взаимовыручке давала им огромные преимущества и в торговых делах. Например, вся торговля хлебом в Египте находилась в их руках, а ежегодные поставки его в Рим, осуществляемые преимущественно через соплеменников, приносили барыши обеим сторонам. Римляне, привыкшие к классической схеме торговых договоров и налогов, никак не могли приспособиться к их образу мышления и действия. Часть из них, достаточно разбогатев, жила, не таясь, по законам империи. Другая — синагогальными письмами, записками от друзей постоянно перемещалась из провинции в провинцию, из города в город, селясь у членов общины, заключая сделки в течение получаса на словах. И эта оперативность в торговле придавала им неоспоримые преимущества, они очень быстро достигали успеха, вызывая еще большее непонимание и зависть. Римляне, захватив множество пленных в войне 66–73 г., насмехались над ними, удивляясь безразличию части из них к телесным мукам. Флавий, описывающий беспрецедентное мужество ессеев, был очевидцем этих событий, он восхищался ими, но ему, проникнутому духом космополитизма, было очень трудно понять те два фактора, которые выделило ессейство: это «Учитель» и «массовое (индивидуальное) продолжение жизни». И можно четко определить, что отличает ессейство от христианства. Ессейство — несостоявшееся мессианство. Христианство — состоявшееся мессианство. Добавим еще, что жесткая обрядовость и национальная ориентация в отличие от демократического и космополитического христианства лишали ессейство всякой перспективы.

Ионатан Хасмоней — один из пяти братьев Маккавеев, стал первосвященником в 152 г. до н. э., впрочем, Флавий утверждает, что это произошло на 5 лет позже. Сразу же после своего назначения он передает послание спартанцам, которых иудеи считали «братским племенем». К этому же времени, т. е. до смерти Ионатана, последовавшей в 143 г. до н. э., относится и первое упоминание Флавия об ессеях. Вероятно, их орден был основан незадолго (за несколько десятилетий) до этого.

Гиркан, возведенный в сан первосвященника, правил Иудеей с 135 по 106 г. до н. э. «…Удачи Гиркана и его сыновей возбудили к нему зависть со стороны иудеев. Особенно не расположены были к нему фарисеи — иудейская секта, о который мы упоминали выше. Эти фарисеи пользуются таким авторитетом в глазах народа, что им безусловно верят, хотя бы они говорили против царя или первосвященника. Учеником их был некогда и Гиркан, который пользовался с их стороны большим расположением».

Однажды он пригласил к себе на пир фарисеев и в весьма примирительном тоне вел с ними застольную беседу. Хозяин и гости распинались в любезностях, присутствующие засвидетельствовали праведность Гиркана, но тут случился конфуз. Некто Елеазар без всяких на то оснований сказал: «Если хочешь знать истину, то, желая быть справедливым, ты должен сложить с себя сан первосвященника и удовлетвориться положением правителя народа». Когда же Гиркан спросил его о причине необходимости такого отречения от первосвященнической власти, тот ответил: «Мы слышали от стариков, что ты родился в то время, когда мать твоя находилась в плену у Антиоха Епифана» (И.Д. 13:10.5). Это была явная ложь, и Гиркан рассвирепел. Фарисеи, присутствовавшие на пире, в глаза сочувствовали Гиркану, однако, когда к ним апеллировал Гиркан, совершили огромную ошибку, приговорив Елеазара к бичеванию и заключению в тюрьму. Флавию, который сам был фарисеем, при описании настоящего момента изменяет вкус. «Итак, фарисеи в данном случае не остановились на смертной казни за клевету (как то полагалось по закону)» (И.Д. 13:10.6).

Подобное пренебрежение законом вообще, а по отношению к царю в частности прозвучало как пощечина. Оскорбление, сделанное прилюдно и не смытое кровью, превращало Гиркана в посмешище.

Испытав незаслуженное унижение, Гиркан примкнул к партии саддукеев, запретив народу соблюдать установленные фарисеями законоположения. «Благодаря последнему обстоятельству как сам Гиркан, так и его сыновья стали ненавистны народу» (И.Д. 13:10.6).

Саддукеи, требовавшие соблюдения писаного закона, по существу настаивали только на соблюдении общечеловеческих ценностей. 10 заповедей Моисея по достоинству ценились и соседними народами. «…Фарисеи передали народу, на основании древнего предания, множество законоположений, которые не входят в состав Моисеева законодательства» (И.Д. 13:10.6)

Зажиточная аристократическая небольшая часть иудейского общества эллинизировалась, обладая достаточной широтой кругозора, «…тогда как на стороне фарисеев была чернь» (И.Д. 13:10.6). Культура, признающая только ортодоксальные традиции, вступила в противостояние с этой династией.

Александр Яннай, вступивший на престол через год после смерти отца и правивший со 103 по 76 г. до н. э., унаследовал все его проблемы. Ведя многочисленные войны с соседями, он постоянно конфликтовал и с собственным народом. «…В длинном ряду последовавших одна за другой битв он в течение 6 лет истребил не менее 50 тысяч иудеев. Эти победы, доставшиеся ему ценой опустошения собственного царства, так мало, однако, радовали его, что он положил оружие и старался словами склонить своих подданных к примирению. Но высказанная им уступчивость и изменчивость характера сделали его в глазах народа еще более ненавистным; когда он, добиваясь причины, спрашивал, что ему сделать для того, чтобы умилостивить народ, ему ответили: „Умереть, ибо и смерть после таких злодейств едва ли может примирить их с ним“» (И.В. 1:4.4). Венцом этого противостояния явилось его указание: «Распять около 800 иудеев и перерезать на виду их всех жен и детей» (И.Д. 13:14.1).

По-видимому, царь хорошо знал психологию народа, примерно через 15 лет после этого злодеяния «царица увидела его столь близким к смерти и убедилась, что более уже нет никакой надежды на его спасение, то она, ударяя себя в грудь и плача, стала убиваться по поводу предстоящего ей и ее детям одиночества и сказала мужу: „На кого оставляешь ты теперь меня и детей, столь нуждающихся в поддержке, и как отнесется ко всему этому народ, столь тебя ненавидящий, когда узнает о твоей смерти?“ На это царь просил ее слушаться его советов, а именно, крепко с детьми держаться престола и скрыть от солдат его смерть, пока город (Рогава) не будет взят; затем же, когда они после блестящей победы вернутся в Иерусалим, предоставить фарисеям какую-нибудь привилегию, ибо если последние станут хвалить ее за дарованную им милость, то тем самым они расположат и народ в ее пользу. При этом царь заметил, что фарисеи могут сильно повредить в глазах иудеев тому, кто относится к ним недружелюбно, равно как могут оказать поддержку тому, кто к ним отнесется ласково. Дело в том, что народ им очень верит, если они из зависти говорят о ком-нибудь дурно; этому примером является он сам, так как они, униженные им, поссорили его с народом.

„Итак, ты, — сказал он, — по прибытии в Иерусалим призови к себе самых влиятельных из них (фарисеев), покажи им мой труп и предоставь им поступить с ним как угодно, захотят ли они лишить меня погребения за все нанесенные им мною обиды, или как-нибудь иначе во гневе опозорить меня. При этом обещай им не предпринимать ничего в делах правления помимо совета их. И вот, если ты так скажешь им, то они и меня удостоят более почетных похорон, чем могла бы ты устроить мне, так как они уже более не захотят обидеть мертвого, да и ты будешь править спокойно“. С этим советом жене своей царь умер, процарствовав 27 лет и прожив без одного года 50 лет» (И.Д. 13:15.5).

Яннай — великий предшественник Ирода Великого, как и его последователь, хорошо знал человеческую природу. Фаррар приводит и другую фразу Александра, заимствованную, по-видимому, из Талмуда и сказанную им жене на смертном одре: «Не бойся истинных фарисеев, но бойся подкрашенных фарисеев»[238].

Жена, властная и умная женщина, не перечила. «Александре удалось взять крепость, и затем она обратилась к фарисеям сообразно указанию своего покойного мужа; передав им труп последнего и бразды правления, она успокоила гнев фарисеев на Александра и вместе с тем окончательно расположила их к себе. Фарисеи стали после этого распространять в народе добрую славу о деяниях Александра и уверяли народ, что у них погиб праведный царь. Этим они так разжалобили и своими похвалами так настроили народ, что последний почтил царя своего более торжественными похоронами, чем кого-либо из предшествовавших правителей» (И.Д. 13:16.1).

Мы посвятили так много места описанию этого периода, поскольку из всех приведенных аналогий Учитель праведности (справедливости) «считается наиболее вероятным аналогом и предшественником Христа». Фигура всплыла из небытия вместе с находками Кумранских рукописей и шаг за шагом начала отвоевывать у своих предшественников место под солнцем, вызывая ожесточенные споры и массу самых противоречивых гипотез.

Как нам кажется, мы вправе допустить, что в эпоху Александра Янная жил один из величайших учителей ессеев, и образ этого праведника оказал огромное влияние на мировоззрение общины. Тождество некоторых идеологических концепций, основанных на близости исходных предпосылок, о которых мы уже говорили, неминуемо должно было привести как к подобию их речений, так и к следствиям поступков их почитателей. Следует также учитывать мир Иудеи, обильно пропитанный ортодоксальностью и, несмотря на указы Янная, подчиняющийся массе вековых традиций. Этот мир за сто лет — от Учителя праведности до Христа — претерпел очень малые изменения. Мир ессеев не менялся вообще. То же солнце грело те же камни, так же размеренны и монотонны были их жизнь и гадания. Время замедляло свой бег в этом оазисе, впрочем, так же медленно текла жизнь тогда и сейчас, например, у бедуинов в пустыне.

Очень много литературы посвящено Учителю праведности, не будем ее дублировать. Проследим возможные причины и дату смерти этой загадочной и великой личности.

Отношения партий саддукеев и фарисеев нельзя трактовать как борьбу белого с черным, подобная аналогия в конкретном случае совершенно неуместна. Обе партии имели нечто прогрессивное в отношении трактовки пути развития Иудеи и наоборот. Саддукеи, отстаивающие в период Александра Янная общечеловеческие ценности и Моисеев Закон, вызывали не только гнев партии фарисеев. Ессеи, чернь, книжники да и некоторая часть элиты придерживались крайне националистических позиций, традиции которых можно было поддержать или оградить только огромным количеством законов, правил, толкований. Закон Моисея в исполнении саддукеев широко открывал дверь греко-римскому миру — его вторжению в Иудею. Логика их не была лишена парадокса: Гиркан полностью ассимилировал Идумею — наконец-то произошло великое единение потомков Исаака и Исава, и это объединенное братство при Яннае повело бурную экспансию, захватывая и ассимилируя огромное количество финикийских, моавитских, сирийских городов. При этом оно вело неприкрытую и непрекращающуюся борьбу с Яннаем, которому во многом было обязано своими победами и активно противодействовало проникновению в Иудею греко-римской идеологии. Александр Яннай, как и впоследствии Ирод, сплачивал нацию, являясь символом Нечестивости, что, кстати, нашло свое отражение в Кумранских рукописях, при условии, конечно, что этим нечестивым жрецом был именно он.

События эпохи Гиркана и Александра Янная, в отличие от периода правления Ирода, описаны Флавием весьма скучно. У Янная не было своих летописцев. К свиткам ессеев, которые они считали священными, естественно, он не имел доступа. В то же время, будучи фарисеем, он, безусловно, знал традиции этой партии. Чудовищная трагедия безвинной гибели 800 фарисеев с их семьями передавалась из поколения в поколение. Она была тем страшна для Иудеи, что свершил это злодеяние вовсе не пришелец, обращенный идумей Ирод, а свой, истинный иудей — хасмоней, потомок Давида. Этому не было оправдания.

Флавий — единственный, кому мы обязаны сведениями об этом периоде, вероятно, испытывал дефицит информации. Александр Яннай в своей жестокости, свирепости и пренебрежении национальными традициями ни в чем не уступал Ироду Великому, а в отношении чисто национальном сделал гораздо больше — объединил Иудею и Идумею, превратив их в единый народ, и существенно раздвинул границы своей страны. Но если при описании времен Ирода Флавий имел его записи, хронику Николая Дамасского, обширную информацию из римских источников, то здесь — сухие факты. О деяниях общины ессеев, очень мало расположенных к открытости в период Александра Янная, он практически ничего не знал. Хотя в других главах он, вероятно, не понимая значимости для истории этого момента, все же возвращается к теме.

В поисках информации о годах жизни Учителя праведности мы поневоле вынуждены обратиться к пророчествам Даниила: «Опустошение храма совершилось вполне сообразно предсказанию Даниила за 408 лет, когда пророк объявил, что македоняне разрушат святилище» (И.Д. 12:7.6) — это первое событие. В 169 г. до н. э. Антиох Епифан осквернил храм. И произошло это не через 408 лет, а через 418 лет после того, как летом 587 г. халдеи овладели Иерусалимом и разрушили город. Две маленькие неточности Флавия (механическая ошибка на 10 лет и замена халдеев на македонян, в последние годы досаждавших иудеям) не так уже принципиальны. Важно другое: пророчества Даниила в полной мере были известны ему. Если интерпретировать события по Флавию, то между ними должно лежать 62 седмины лет, т. е. минимум 434 г., а не 408 лет. Но это просто констатация факта.

Второе событие, если рассматривать их в хронологическом порядке, — это смерть Учителя праведности. Эдикт Кира, разрешающий иудеям вернуться на родину, по разным источникам, был издан между 538 и 536 гг. до н. э. Для нас это не так существенно. Если воспользоваться этими данными, то смерть Учителя праведности произошла между 104 и 102 гг. до н. э., во времена Александра Янная. В принципе, тогда это вполне могло иметь место. У данной версии достаточно много сторонников. Процитируем Джона Аллегро: «Глава ессейской общины, так называемый Учитель праведности, предательски пал от руки человека, названного „нечестивым жрецом“, давно уже отождествляемого с Александром Яннаем. Мне довелось как-то высказывать мнение, что Учитель, по всей вероятности, был замешан в восстании на его ранней стадии, но затем, не дожидаясь исхода борьбы, увел свою общину в изгнание в пустыню. Не будет ли в связи с этим наиболее естественным предположить, что оставшиеся в живых зачинщики восстания после поражения воспользовались последним шансом на спасение и в поисках убежища бежали в пустынные места к Учителю? Теперь уже против воли пришлось принять их. Это означало конец, и другой свиток сообщает нам в зашифрованной искусной игрой слов форме, как в некий день искупления в „доме изгнания“ Учителя появился „нечестивый жрец“ и заставил его испить чашу яда своего. Последняя фраза — хорошо доказанный эвфемизм выражения „умертвил его“, и трудно было бы предположить иной способ умерщвления Учителя, нежели тот, которому подверглись 800 других повстанцев. Более того, нельзя не признать, что неоднократно упоминаемая фраза о „чаше“ в устах Иисуса, предвидевшего свое распятие иудеями, подстрекаемыми верховным жрецом, является чем-то большим, нежели простое совпадение»[239].

Огромным достоинством этой версии является то, что Александр Яннай — единственный правитель этого периода, узурпировавший обе ветви власти. Он был одновременно и царем, и первосвященником. Ирод, например, не решался присвоить себе титул первосвященника. Термин «нечестивый жрец» абсолютно подходит именно и только к нему. А в отношении неточностей… «К довершению его несчастия народ тут же восстал против него, и он вступил с ним в ожесточенную борьбу, длившуюся 6 лет, в течение которых он перебил не менее 50 тысяч иудеев» (И.Д. 13:13.5).Только затем уже была та знаменитая битва при Бемеселисе или Бетаме, после которой он велел казнить 800 фарисеев. Приблизительно это произошло через 10 лет после начала правления, около 95 г. до н. э., с возможной разницей в 2 года, т. е., Аллегро ошибается в своей гипотезе о казни Учителя праведности с 800 фарисеями. Да и как-то алогично это. Что общего у руководителя довольно мощного ордена с бунтовавшим народом? Впрочем, в ряду преступлений Александра Янная достаточно временного пространства для казни вождя ессеев. Примерно в 103–102 гг. до н. э. Александр завоевал Рафию, Газу и Анфедон. Флавий пишет: «Вслед за покорением этих городов против Александра вспыхнуло восстание иудеев; дело разразилось в праздничный день, как вообще у иудеев волнения вспыхивали большею частью во время праздников» (И.В. 1:4.3). В этой первой вспышке ненависти погибло более 6 тысяч человек. Возможно, один из них и был Учитель праведности.

В то же время тезис о «чаше», которой Аллегро придает такое значение, на наш взгляд, вообще не имеет никакой ценности из-за распространенности этой идеи у многих народов мира.

И третья, самая распространенная версия — пророчество Даниила относится только к Христу. Для ясности процитируем его в изложении Климента Александрийского: «Семьдесят седмин для твоего народа и святого города сокращены, чтобы преступление закончилось и грех был запечатан, и неправды изгладились и были бы изгнаны, чтобы возобладала правда вечная, видение и пророчество запечатлелись и помазан был святой святых. Узнаешь и уразумеешь: от того (времени) вышло слово (повеления) отличить и отстроить Иерусалим до Владыки — помазанника — 7 седмин и 62 седмины; и (народ) возвратится, и отстроятся улицы и укрепления, и отнимутся времена. И через 62 седмины истребится помазание, и суда не будет ему. И город, и святыня погибнут с Владыкой, который грядет. Будут погубляемы (как) в Потопе, пока по причине убыли не прекратится война. И укрепит завет для многих седмина одна, и по истечении половины (той седмины) уничтожится жертва. Мне и возлияние. И во святилище (будет) мерзость запустения, и до окончания времен будет положен конец запустению. И в половине седмины прекратят благоухание приношения — до того как окончится запустение крыла (храма) и (будет) ополчение ревности (на) опустошение» (Дан. 9: 24–27)[240].

Текст имеет несколько иной смысл и допускает иное толкование, чем современная версия, но не это главное. Ни под каким видом он не коррелирует с эдиктом Кира 538 (536) г. до н. э. В поисках приемлемого решения выдвигались многочисленные версии. А.П. Лопухин считал, например, что началом отчисления седмин служил указ Артаксеркса Лонгимана, изданный им в 457 г. до н. э.[241]

Мы не находим эту трактовку убедительной. По А. Меню, Нехемия отбыл в Палестину в декабре 445 г.[242] Мы полагаем, что указ был в 456 г., и тогда 483 (7 седмин и 62 седмины) — 456 = 27 г. н. э. — год смерти Христа.

Впрочем, мы не настаиваем на этой версии.

Другая идея датировки основана на сопоставлении текста Иезекииля: «И я определил тебе годы беззакония их числом дней: 390 дней ты будешь нести беззаконие дома Израилева» (Иез. 4:5) и Дамасского документа, гласящего: «Через 390 лет по предании их в руки Навуходоносора, царя Вавилона, он нашел их и взрастил от Израиля до Аарона корень насаждения… но были слепы они в течение 20 лет, и Бог постиг их проблемы и дал им Праведного Учителя, чтобы следовали они пути истинному, и известил последующие поколения, что он сделал с отступниками» (Дамасский документ, СД 1:51–12). Пассаж Иезекииля о 390 днях вряд ли напрямую коррелирует с текстом ессейской рукописи. Мы можем принять эту аналогию, но прежде еще несколько странностей. «И поднимался пламень над печью на 49 локтей» (Дан. 3:47). 70 седмин — то же, что и 49 локтей, умноженных на 10. Приговоренные к средней тяжести наказанию, по Пятикнижию, наказывались 39 палочными ударами. Иезекииль и Дамасский документ предлагают удесятеренную величину. Цифра 40 является священной для иудеев, много раз упоминаемая в Ветхом и Новом Заветах. Традиция иудеев, сохранившаяся на протяжении двух тысячелетий, — употреблять какое-либо цифровое значение с термином «без одной». Вспомним И. Бабеля: «Как сделался он зятем человека, у которого было 60 дойных коров без одной». Конечно, преступнику не могло быть назначено 40 палочных ударов, ведь именно столько лет иудеи бродили по пустыне. Это должно было быть именно «сорок без одного».

Но если мы пренебрегаем этими совпадениями и принимаем на веру, что эти, отчасти мистические, совпадения носят случайный характер и лишены обрядовой логики, то далее все просто. Без труда можно вычислить время становления общины — около 196 г. до н. э., но вряд ли Учитель праведности мог принять и возглавить ее около 176 г. до н. э. Слишком молод он был для этого. Традиции ессеев были очень строги на этот счет. Высшую ступень в иерархии он мог занять, когда ему было больше 50 лет. На это указывают многочисленные пассажи из свитков Кумрана. Можно строить сколько угодно гипотез о времени становления ордена, но, пожалуй, наиболее вероятно, что община ессеев зародилась до 160 г. до н. э., а Учитель праведности, сформулировавший ее аскетический и весьма своеобразный устав, погиб при Александре Яннае.

Мы ничего не знаем об его облике. Бледные сполохи Кумранских рукописей донесли до нас лишь его отдельные взгляды, воспринятые некоторыми разветвлениями ессейства. Но кем бы он ни был, дух его был могуч, и он, этот известный законодатель, заслуживает нашего уважения хотя бы за то, что некие догматы, сформулированные им, вдохновляли ессеев более чем через 200 лет, придавая им ореол высочайшего мужества и духовности.

Заветы его не носили сколь-нибудь божественного характера, да и он ни в коей мере не претендовал на это.

Он был фигурой масштаба Будды или Христа. Судьба поместила его в один из интереснейших периодов истории, именно ей мы обязаны кратким знакомством с его наследием, далеко не лишенным интереса.

Глава 43 Трансформация воззрений

Идеи ессейства в воззрениях Христа обладают широким спектром аналитических возможностей. Большинство ученых находят совпадения идеологии Кумранской общины с раннехристианскими традициями. Детальный анализ этой проблемы лежит за рамками данной книги. Хотя, на наш взгляд, в этом нет ничего необычного. Формирование общин, в основу идеологии которых положены такие тезисы, как равенство, братство и единоначалие, неизбежно происходит по идентичным законам. Большинство ветхозаветных пророков — Исайя, Амос, Михей и другие — достаточно резко обличали богатство и преступления богатых. Их социальный пафос в такой же степени тождествен взглядам христиан, как и значительно более поздней общины. Невозможно также отрицать, что все галилейские ученики Иисуса в качестве первого учителя признавали Иоанна Крестителя. Их знакомство с учением ессеев носило отнюдь не поверхностный характер. Если же говорить о сыновьях Зеведеевых, то здесь можно с огромной долей уверенности утверждать, что они, по крайней мере в молодости, разделяли ессейские воззрения.

Нас будет интересовать вопрос: в какой мере идеология христианской общины I в. перекликается с ессейством и как обязана она этим Христу либо его ученикам? Нам представляется, что рассуждения Шюре об упадке арийской расы, еврейского народа и греко-римского мира во взаимосвязи с пребыванием Иисуса у ессеев — образец великолепной художественной прозы, не имеющей ничего общего с реальностью. Достаточно простые соображения свидетельствуют о том, что Иисус не следовал традициям ессеев. В частности, он охотно пил вино, общался с женщинами, но не это главное. Филон не излагает в сколь-нибудь систематизированном виде идеологические воззрения ессеев, а отмечает только, что в области философии они оставляют вне поля своего зрения логику и физику, «зато изучению этики они уделяют очень большое внимание». При этом, как говорит Филон, они руководствуются тремя канонами: любовью к Богу, любовью к добродетели и любовью к человеку. Основной элемент технологической концепции ессеев сформулирован Филоном следующим образом: «Божественное является причиной всех благ и ни одного из зол». Возможно, эта краткая формула содержит ядро дуалистических представлений. Ведь если зло не порождено Богом, то, очевидно, оно имеет другое начало, которое в какой-то мере может быть противопоставлено божественному. Таковы основные черты, характеризующие ессеев, по трактату «О том, что каждый добродетельный свободен».

Более конкретную и яркую картину повседневной внутренней жизни ессеев дает Филон в уже названном выше отрывке из «Апологии». Ессеи, говорит Филон, — это взрослые люди, не увлекаемые уже страстями, они «вкушают несложную и поистине действительную свободу. Свидетельством свободы является их образ жизни. Никто из них не имеет ничего собственного: ни дома, ни раба, ни земельного участка, ни скота и никаких других средств приобретения богатства. Все внося в общий фонд, они совместно пользуются доходами всех. Живут они вместе, создавая товарищества по типу фиасов и сисситий и все время проводя в работе на общую пользу. Усердно занимаясь трудом, они смело соревнуются, не выставляя в качестве предлога ни жару, ни холод, ни какие бы то ни было изменения погоды. За привычную работу они принимаются еще до восхода солнца, а оставляют после заката, сохраняя при этом здоровье не меньше тех, кто участвует в гимнастических состязаниях. Они полагают, что их занятия полезнее для жизни и приятнее для души и тела, а также более долговременны, чем упражнения на состязаниях, ибо не теряют своего значения даже с наступлением зрелого возраста. Одни их них, сведущие в делах посева и обработки земли, трудятся на земле, другие ведают стадами, имея на попечении разнообразных животных, некоторые заботятся об ульях пчел. Часть же занимается ремеслом, чтобы не терпеть недостатка ни в чем, что необходимо для жизни; однако они ничего не накапливают сверх того, что необходимо для повседневных нужд. Из этих людей различных занятий те, кто получает плату, отдают ее одному казначею, избранному поднятием рук. Казначей же, взяв деньги, покупает съестные припасы и дает изобильную пищу и все другое, необходимое для существования человека. Ежедневно питаясь вместе за общим столом, они радуются одному и тому же, будучи сторонниками малых потребностей и отвергая расточительность как болезнь тела и души. Общим у них является не только стол, но и одежда. Для зимы у них приготовлены крепкие плащи, а для лета — дешевые накидки; желающий легко может взять такую одежду, какую захочет, так как то, что считается принадлежностью одного, является достоянием всех и, напротив, то, что принадлежит всем, принадлежит и каждому в отдельности. И если кто-нибудь из них заболеет, то его лечат из общих средств и все помогают ему заботами и вниманием. Старики же, если они окажутся без детей, обычно завершают жизнь не только как многодетные, но и как имеющие очень хороших детей; у них счастливейшая и прекраснейшая старость, они удостаиваются привилегий и почета со стороны большого числа людей, которые считают нужным ухаживать за ними скорее по добровольному решению, чем по закону природы. Отлично видя, что брак — единственное, что может в большей мере разрушить их общность, они отказались от него и прекрасно соблюдают воздержание. Никто из ессеев не берет себе жен, так как женщины самолюбивы, не в меру ревнивы и искусно влияют на образ мыслей мужчины, склоняя его к себе и завлекая постоянными чарами» (Philon. Apologia, VIII: 11.3-14)[243].

Какой-то безысходностью и предначертанностью веет от этой размеренной и монотонной идеологии. Мог ли Богочеловек, изменивший лицо мира, фатально воспринимать эту прокоммунистическую доктрину?

И еще одно: ограниченность. Такая небольшая секта, как ессеи, насчитывающая всего около 4 тысяч человек, так или иначе, должна была ограничивать свои контакты с внешним миром, сузить свой кругозор. Фанатизм Крестителя — яркий тому пример. Иисус со своим миролюбием и кротостью, широтой кругозора был полным антиподом Крестителя, чье ессейское прошлое не вызывает сомнений.

Значительно проще предположить, что Сын Божий, чье высокое предназначение было очевидно, должен был проникнуться всеми знаниями, всей многовековой мудростью избранного народа, из среды которого ему предстояло выбрать адептов новой веры. И он избрал их, первых уверовавших практически сразу и без колебаний. Вся первая тройка будущих апостолов, последовавших за Андреем Первозванным, в очень большой степени воспринимала идеи ессейства. Постоянный почти четырехлетний контакт Учителя с учениками не мог быть и не бывает односторонним. В многочисленных встречах, посещениях, путешествиях они с большей или меньшей уверенностью отстаивали свои убеждения, задавали вопросы. Их вера, выкованная и перекованная, создавалась на основе увеличивающегося разрыва в познании мира между Христом, непрерывно аккумулирующим новые знания о многообразии их духовности и формулирующим своими притчами и проповедями новую этику, и ними, решающими обыденные житейские проблемы. Их мозг медленно и неуверенно перемалывал новые знания, они робко, как бы впотьмах, на ощупь изучали друг друга. Это была еще не новая общность, а просто люди, привыкающие жить едиными интересами, целями.

Конечно, Иисус в полном объеме, особенно после крещения и многочасовых бесед с Крестителем, был знаком с учением ессеев. Он мог оценить те рациональные моменты, которые, по крайней мере, не противоречили его идеям.

Очень интересную и правдоподобную гипотезу приводит И.Р. Тантлевский[244], согласно которой в греческой транскрипции между словами «ессеи» и «звери» имеется значительное сходство, и тогда текст в евангелии, где говорится о пребывании Иисуса в пустыне (Мк. 1:13), приобретает совершенно иной смысл.

Иисус встречался с ессеями. Независимо от того, воспринимаем мы или нет эту гипотезу, предпосылки к созданию христианской общины, может быть, невольно впитывали в себя некоторые идеи ессеев. Ими буквально был пронизан воздух Иудеи. Те идеи мессианства, которые отчасти были утрачены со смертью Учителя праведности, отнюдь не были похоронены. Пророчество Даниила, безусловно, трактуемое ими как неоправдавшееся пришествие Учителя праведности (Дан. 9:24–27), вступало в альянс с другим его пророчеством — о Мессии, и тень этого Мессии неотступно следовала буквально за каждым жителем Иудеи, время от времени порождая экзальтированных пророков, провозглашавших себя бог знает кем. Безусловно, ученики Иоанна Крестителя и Христа многократно вступали в дискуссии, поскольку их идеи, как две научные школы, развивались параллельно. Не так уж важно, принимал ли сам Иисус участие в беседах. Любая дискуссия продвигает проблему вперед, апостолы обогащались новыми идеями. Но утверждение, что в основу христианства легли какие-то интерпретации идей ессеев, глубоко ошибочно. Ни один из догматов или таинств христианства не получил законченную формулировку в воззрениях ессеев, а именно воскресение Христа помогло в полной мере сформулировать и отточить доктрину. Без этого сильнейшего основного фактора христианство скорее всего ждала бы такая же незавидная участь, как множество других течений религиозной мысли. Скорее наоборот: именно необъяснимо быстрое оформление христианства в совершенную религиозную структуру позволило в последующем на этом могучем религиозном древе привить и развить самые разнообразные идеи, в том числе и идеи ессейства, вылившиеся в идеологию Иоанна Крестителя, а затем получившие воплощение в современном баптизме. А генезис развития этих аналогий вполне понятен…

На наш взгляд, совершенно неправомерно рассматривать раннее христианство как некое продолжение или развитие поздних ессейских традиций. Оба движения развивались в единой языковой и духовной среде и обладали более или менее равными материальными возможностями. Отдельные индивиды либо небольшие группировки, безусловно, общались между собой, и далеко не всегда их встречи носили характер антагонизма. Скорее наоборот, как и любые живые люди, в конкретной исторической ситуации они могли встречаться на застольях, просто столоваться, вести многочисленные дискуссии и, что вполне естественно, менять или уточнять свои убеждения. Ученики Иоанна Крестителя — яркий тому пример, через несколько десятков лет ученики апостола Павла обратили в христианство некоего Аполлоса, стоявшего до встречи на убеждениях, очень близких к ессейским. Вероятно, часть учеников апостола Павла тоже изменила свои воззрения, о чем он сообщает в своих посланиях.

Прежде чем более детально рассмотреть параллелизм двух движений, проведем некое обобщение.

«В одном из самых оригинальных исследований Фридриха Энгельса, опубликованном в 1884 г., за год до его смерти, в теоретическом журнале немецких социалистов „Neue Zeit“, самые ранние христианские общины, о которых пишет Ренан, сравниваются с местными секциями I Интернационала в первые годы его существования. В самом деле, их сближает народное окружение бедняков и бесправных и сходная структура, выделенная из совокупности общества; тот же порыв новообращенных при незначительных организационных возможностях; в одно и то же время передовые и наивные формы взаимопомощи и солидарности в противопоставлении привилегированному и эгоистическому миру. Сравнение, по-своему, несомненно справедливое»[245].

Можно привести в качестве мотивации и первые шаги французской и русской революций, питаемых едиными идеями.

П.А. Кропоткин, анализируя народное действие, его идею периода Французской революции, пишет: «Мысль народа выражалась в формах чисто отрицательных… Но если в смысле положительном идеи народа оставались неясными, то в смысле отрицательном они были в некоторых отношениях вполне определены. Во-первых, ненависть бедняка ко всей праздной, ленивой, развращенной аристократии, господствовавшей над ним, в то время как гнетущая нужда царила в деревнях, в темных закоулках больших городов; эта ненависть была совершенно определенна. Затем, ненависть к духовенству, потому что оно сочувствовало скорее аристократии, чем кормившему его народу. Ненависть ко всем учреждениям старого порядка, которые, не признавая за бедными никаких человеческих прав, делали их бедность еще более тяжелой»[246].

«Вы хотите свободы без равенства, а мы хотим равенства, хотим, потому что без равенства мы не можем представить себе свободы»[247]. Здесь необходимо небольшое уточнение: любое богатство — духовное либо материальное — создается на почве состязательности или конкурентности идей отдельных индивидов, институтов, фирм, компаний, объединений. Таким образом в конкретный период времени происходит обогащение отдельных групп людей. Богатство в человеческом обществе вообще является некой категорией неравенства. Равенство бедных — категория значительно более доступная и понятная.

Третьим основным компонентом революционизирующих идей является фетишизация некоего признака. В случае более поздних движений — это некая абстрактная идея. В ессействе и христианстве — это мессианство. В отличие от маккавейских войн либо восстания Бар-Кохбы — фактор отрицания у этих движений был ослаблен и пассивен.

Но местный колорит потребовал еще неких второстепенных категорий: мистицизм, волховство, врачевательство, сверхъестественное и ритуал. Причем различия ессейства и христианства в этих категориях были не столь явственны. Ессеи волховали, предсказывали, врачевали; христиане же не занимались волховством. Отрицание трюкачеств и волховства существенно осложнило задачу христианства, поскольку воздействие этих категорий в ту эпоху, как, впрочем, и в нашу, очень велико. «А чтобы доказать, что он действует по указанию свыше, он спрятал во рту орех, обмазанный тлеющей серой, и во время речи слегка дул на него, испуская пламя. Это чудо привлекло к нему сначала две тысячи (рабов) из встречных…»[248]

В отношении ритуала следует упомянуть хотя бы совместные трапезы…

Традиции ритуалов оказывают сильнейшее влияние на людей на протяжении тысячелетий. Эми Пальмер, французский католик, так описывает свои впечатления от праздника Иом Кипур, который он посетил накануне принятия сана. «То, что открылось мне в тот момент, вовсе не было еврейской религией. Это был еврейский народ. Зрелище множества людей с талитами на плечах внезапно открыло предо мной картину далекого прошлого… Как только я увидел молитвенные накидки на всех участниках службы, я почувствовал, что все они так или иначе совершают богослужение… Мне показалось, что это молчаливое собрание находилось в ожидании чего-то… весь культ отмечен особой печатью ожидания и веры в будущее… Так ритуалы и символы часто способны выразить большее, чем самые лучшие объяснения»[249].

Общие идеи ессейства и христианства:

— пассивное отрицание;

— равенство бедных;

— мессианство;

— врачевательство, предсказательство;

— ритуал.

После смерти Учителя идеология христианской общины в первые годы должна была находиться под довлеющим влиянием ессейства. Необходимо было на пустом месте формировать хозяйство. В условиях острой нехватки средств только уравниловка при скудном финансировании могла помочь выживанию. Но в этом случае ничего не надо было изобретать, испытанные десятилетиями идеи ессеев лежали на поверхности. Выдающиеся организаторские способности Петра помогли ему постепенно придать Иерусалимской общине относительную финансовую стабильность. Однако на протяжении, по крайней мере, первых 20 лет она очень нуждалась. Об этом свидетельствуют Деяния, Павел, Варнава, да и другие быстро растущие общины в меру возможностей помогли Иерусалимской Церкви и, думается, к началу зелотских волнений 66 г., т. е. ко времени гибели Иакова Праведного, она достигла вершины своего финансового расцвета.

Вероятнее всего, в конце 29 г. Стефан был убит. «В те дни прошло великое гонение на Церковь в Иерусалиме, и все, кроме апостолов, рассеялись по разным местам Иудеи и Самарии» (Деян. 8:1). Трудно объяснить, чем руководствовались апостолы, когда принимали подобное решение. Возможно, они хотели сохранить вместе ядро общин, а чувство локтя придавало им уверенности. Однако по прошествии нескольких недель или месяцев это решение было изменено. «Находившиеся в Иерусалиме апостолы, услышав, что Самарине приняли слово Божие, послали к ним Петра и Иоанна» (Деян. 8:16). Знаменателен этот стих. Во-первых, он свидетельствует о гибкости и высоких управленческих способностях руководителей общины. Решение было принято и через короткий промежуток времени изменено. Можно назвать огромное количество причин, в силу которых началось великое рассеяние апостолов, возможно, это были усиливающиеся гонения либо поиск новых источников финансирования. Не так уж важно. Событие состоялось.

Момент ухода первых апостолов почему-то обойден вниманием исследователей, а ведь он чрезвычайно интересен, поскольку характеризует их личностные качества, интересы, привычки, да и отношения внутри этой элитной группы. Не позже конца 29 г. часть из них уже покинула Иерусалим, и, вероятно, в 30 г. там оставалось лишь четверо, которые, конечно, ненадолго покидали его, но они были, как бы принимаемы в главной общине, — это Петр, Иаков Праведный, Иоанн и Иаков Зеведеевы. Тому есть документальное свидетельство Павла. «И узнав о благодати, данной мне, Иаков и Кифа и Иоанн, почитаемые столпами, подали мне и Варнаве руку общения, чтобы нам идти к язычникам, а им к обрезанным» (Гал. 2:9). Так пишет Павел о событиях 49 г. Иаков Зеведеев к этому времени был уже мертв, а через несколько лет Петр и Иоанн покинут Иерусалим. Петр направится в Рим. Рок и предсказание Христа ведут его в Вечный город, а Иоанна — в Эфес, где продиктует он свое знаменитое четвертое евангелие. Велика доля вероятности, что они покинут Иерусалим одновременно.

Скучно и неуютно становится в этом городе. Окончилась эпоха голода 41–48 гг. Прокураторы, назначаемые Цезарями, в особенности Нероном, в своей свирепости далеко превосходят своих предшественников. Создается впечатление, что отблеск деяний этого жесточайшего тирана падает на Иудею. Община напоминает сонное царство. Идут малозначащие споры о том, о сем. От многих, давно унесших в мир Благую весть, нет никаких сведений. Пожалуй, только небольшая, но крепкая и уверенная в себе экклесия[250]Кипра, ведомая Варнавой, процветает, и как грибы после дождя множатся Церкви, создаваемые Павлом.

В эти первые годы Петр и Иоанн идут рядом. Они по-прежнему дружны, они — явные лидеры общины. Иаков же выполняет роль символа: он родной брат Учителя, но не более того. Только один раз в начале пути семья Иисуса собралась вместе. «После сего пришел Он в Капернаум, Сам и матерь Его, и братья Его, и ученики Его; и там пробыли немало дней» (Ин. 2:12). Он не исходил с остальными одиннадцатью всю Палестину, не вдыхал вместе с ними запах ночи. Он чужак. Взгляды его только начинают складываться. Но ему нравится его положение. Он достаточно умен, чтобы не претендовать на роль лидера. Придет время, и Петр, направившись в Рим выполнять ведомое только ему и Учителю Предназначение, добровольно отдаст ему роль единоличного вождя. Кстати, отъезд Петра в Рим вполне мог быть вызван разногласиями между ним и Иаковом. Уж слишком разными они были. Уместно процитировать одну апокрифическую фразу: «Те, кто со мной, не понимают меня» (Деяния Петра, Аграфа). Между 29 и 30 гг. у Иакова уже было довольно много приверженцев. Многим новоявленным членам общины импонирует, что рядом с ними брат Мессии, ярый сторонник веры отцов, до боли знакомой и чтимой ими. В евангелии евреев эта мысль уже приобретает главенствующий оттенок: именно Иакову первому явился Иисус после Воскресения, что само по себе значит очень много. Итак, Петра все меньше понимают в Иерусалиме. Если принять во внимание наше допущение, что Петр и Иоанн практически одновременно покидают Иерусалим, мы можем попытаться приблизительно оценить дату этого события.

В конце 49 либо начале 50 г. Петр приезжает в Антиохию, где состоялась его знаменитая дискуссия с Павлом. На встрече непременно присутствовали Варнава, Иоанн-Марк и Сила. Наверное, только Павел был вполне доволен случившимся, где он в полной мере дал волю своему темпераменту. Варнава, Сила и Иоанн-Марк испытывали дискомфорт, а Петр пережил стресс. К тому времени у него уже есть огромный опыт апостольской деятельности, и хотя его успехи скромнее, чем у Павла, число его сторонников и последователей, в особенности за пределами Иерусалима, велико. Он возвращается в Иерусалим, чтобы через несколько лет покинуть его навсегда.

В начале лета 54 г. Павел отправляется в третье путешествие. В этом путешествии нас интересует Эфес. В первое свое посещение Эфеса он только один раз побывал в синагоге, один раз беседовал с прихожанами. Возможно, из-за спешки у него не сложилось четкого мнения об этой Церкви. Его близкие и неизменные друзья, Акила и Прискилла, оставались в Эфесе. Неизвестно, где застала его весточка с призывом о помощи, скорее всего во Фригии.

Вот как разворачивались события в Эфесе: «Некто иудей, именем Аполлос, родом из Александрии, муж красноречивый и сведущий в писаниях, пришел в Эфес; он был наставлен в начатках пути Господня и, горя духом, говорил и учил о Господе правильно, зная только крещение Иоанново» (Деян. 18:24–25). Нет сомнения в том, что, будучи выходцем из Александрийской школы, Аполлос был хорошо образован. Удивляет другое — широкое распространение идей Иоанна Крестителя, вступающих в диссонанс с учением Павла. Акила и Прискилла начинают дискуссию с Аполлосом, и, вероятно, они достигают некоего компромисса. Аполлос, по крайней мере, частично воспринимает новые идеи. Однако у новых адептов нет ни образованности, ни страстности Павла. Учение, которое преподносит Аполлос, даже после бесед все равно имеют Иоаннов, ессейский уклон. Акила и Прискилла чувствуют это, но сделать ничего не могут. Тогда они избирают самый правильный вариант: по взаимной договоренности Аполлос уезжает в Коринф. «Во время пребывания Аполлоса в Коринфе Павел, прошед верхние страны, прибыл в Ефес и, нашед там некоторых учеников, сказал им: приняли ли вы Святого Духа, уверовав? Они же сказали ему: мы даже и не слыхали, есть ли Дух Святой. Он сказал им: во что же вы крестились? Они отвечали: во Иоанново крещение. Павел сказал: Иоанн крестил крещением покаяния, говоря людям, чтобы веровали в Грядущего по нем, то есть во Христа Иисуса. Услышав это, они крестились во имя Господа Иисуса, и когда Павел возложил на них руки, нисшел на них Дух Святой, и они стали говорить иными языками и пророчествовать. Всех их было человек около двенадцати» (Деян. 19:1–7). Итак, в Эфес вползла ересь, на первое посещение Павла пришло только 12 человек. С такой обструкцией он встречался впервые. Но не в правилах Павла идти на попятную. «Придя в синагогу, он небоязненно проповедовал три месяца, беседуя и удостоверяя о Царствии Божием. Но некоторые ожесточились и не верили, злословя путь Господень пред народом, то он, оставив их, отделил учеников и ежедневно проповедовал в училище некоего Тиранна. Это продолжалось до двух лет…» (Деян. 19:8-10). Павел встречает очень сильную, укоренившуюся оппозицию, действует оперативно и быстро. Три месяца он проповедует всем, затем из слушателей отбирает костяк и занимается только с ними, остальные подвержены другим идеям. Почти 3 года уходит у Павла на эфесскую эпопею. В городе слишком много его противников.

«А из занимающихся чародейством довольно многие, собрав книги свои, сожгли пред всеми; и сложили цены их, и оказалось их на пятьдесят тысяч драхм» (Деян. 19:19). Конечно, в полной мере ересь Павлу искоренить не удалось. Проблема усугублялась как разностью позиций, так и несклонностью Павла к каким-либо компромиссам. Осенью 57 г. он навсегда покинул Эфес. В конце июня либо в начале июля 58 г. он вступает в Иерусалим. Здесь уже повествование очевидца — Луки. «На другой день Павел пришел с нами к Иакову; пришли и все пресвитеры» (Деян. 21:18). Ни Петра, ни Иоанна в Иерусалиме нет. Слишком уважаемы их имена. Лука не мог бы пропустить такое. В период между осенью 57 и летом 58 г. Иоанн и Петр покидают Иерусалим. Петр направляется в Рим, а Иоанн — в Эфес, где и остается. Иоанново слово не чужеродно ему, он очень быстро находит компромисс между группами. Он здесь на своем месте…

Для большинства новых членов экклесий Иисус занимает место если не на уровне Моисея, то уж наверняка не ниже старозаветных пророков. Живой пророк только недавно был с ними! Многие лично знали его. И они готовы с радостью принять в члены общины любого иноверца. Правда, с известными оговорками. Он должен чтить Закон и подвергнуться ритуалу. Братство адептов Христа, сохраняющих в своей среде традиции ессейства, начинает сдавать позиции. Именно в этом году произошла та первая стычка между никогда не ладившими Петром и Иаковом, которая положила начало их неприязни и конца которой не было до одновременной смерти обоих.

Иаков одержал безусловную победу. Но именно это поражение Петра дало огромный толчок развитию христианства на новых территориях.

Причудливая архитектура нового вероучения стала возникать на основе сплава ессейства с мессианским иудаизмом, но этот симбиоз длился очень недолго, уже в 49 г. в него вмешался фактор огромной разрушительной силы. Апостол Павел, прибывший со своими приверженцами на первый Иерусалимский собор, привез с собой не только перечень, традиции и пожертвования вновь образованных Церквей, он, подобно ярчайшей комете, притащил за собой хвост свершений, проблем и поступков, которые были столь тесно переплетены, что вместе с самим Павлом создавали одну новую проблему, решения которой не было вообще. Он создал огромное количество новых Церквей, и успех миссии Павла оспаривать мог разве только сумасшедший. Причем все эти общины верили в истинного Бога — в Иисуса Христа. Те пожертвования, которые уже сделали и еще сделают в будущем новые епархии, были совершенно необходимы Иерусалиму. Без финансовых донорских вливаний община не могла жить. К роскоши, пусть и относительной, привыкаешь. В понимании многих блюстителей традиций, на этом и кончилось все хорошее, что привез Павел. Он не обладал чувством юмора, в отличие от Петра был никудышным дипломатом, упрям, горд, своеволен, неконтролируем. Вопрос приема в Церковь необрезанных был деликатно обойден стороной. Всем было понятно, что Павел не пойдет на компромисс. В некоторых новых общинах число прозелитов было велико и имело явную тенденцию к еще большему увеличению. Из этого тупика не было видно выхода. Павел считал себя апостолом, равным другим, а могущество новых епархий, в которых его безоговорочно почитали, давало ему на это полное право. Нет, он не отрицал авторитет руководителей Иерусалимской Церкви, но признавал их авторитет не как индивидуумов, как личностей, а только как людей, отмеченных Христом.

«Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть что Христос умер за грехи наши, по Писанию. И что Он погребен был и воскрес в третий день, по Писанию, и что явился Кифе, потом двенадцати; Потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые почили; Потом явился Иакову, также всем Апостолам; А после всех явился и мне, как (некоему) извергу. Ибо я наименьший из Апостолов и недостоин называться Апостолом, потому что гнал Церковь Божию. Но благодатию Божею есмь то, что есмь; и благодать Его во мне не была тщетна, но я более всех их потрудился; не я, впрочем, а благодать Божия, которая со мною» (1 Кор. 15:3-10).

Вот, собственно, кредо Павла. Он знает, что сделал больше, чем все остальные апостолы, и эта внутренняя убежденность и раскрепощенность придают его болезненному телу огромную духовность и силу.

Павел настойчив. Без устали он проповедует верность Писанию и вносит в мир две новые концепции: богословскую — «Мессия жив, он воскрес, он с нами» и фактор вины и покаяния. На глазах изумленных сподвижников в немыслимо короткое время эти концепции обрастают ритуалами и сами становятся ритуалом — радостным, зовущим, сияющим бесконечным очарованием неведомого. Периферийные языческие Церкви без труда усваивают новые идеи. Их предшествующее религиозное рвение очень невелико и не подкреплено стержневой идеей. Павел понимает, что идеи новой общины во многом совпадают с воззрениями ессеев, и это не может не раздражать его. Часто, очень часто ему приходится вступать в борьбу с лжепророками, с ессеями (1 Кор. 15:32). (Информация И.Р. Тантлевского).

Тяжелее всего новые идеи прививаются в Иерусалиме. Каждый приход Павла — это эффект гусеницы, брошенной в муравейник. Многие из них, с молоком матери впитавшие ортодоксальные идеи иудаизма, с трудом воспринимают позиции ессейства, а уж к воззрениям Павла у них явная аллергия. Они рады бы втянуть его в бесконечные дискуссии, но Павел уже умудрен опытом. Он не хочет без необходимости расходовать силы своей благородной и возвышенной души. В полной мере он осознаёт тщетность усилий. Интуиция заставляет его действовать словно опытного фехтовальщика. Он делает выпад, всегда эффективный, и исчезает. Краток срок его пребывания в Иерусалиме. В растерянности оставляет он своих недругов и оппонентов. Он был, и его нет. А с миражами не ведут дискуссию. Никто в Цитадели не может похвастаться, что Павел хоть в чем-то уступил свои позиции, пошел на компромисс. И эта неопределенность в большей степени, чем что-либо другое, расшатывает бастионы Цитадели. Посещение Павлом Иерусалимской экклесии положило начало четкому и быстрому разделению общин, хотя, может быть, на этом этапе основные действующие лица этого процесса — Петр, Иоанн и Павел — этого и не подозревали.

Итак, Павел и Варнава приходят в Иерусалим, где начинаются яростные дискуссии между их сторонниками и противниками, «Тогда восстали некоторые из фарисейской ереси уверовавшие и говорили, что должно обрезывать язычников и заповедовать соблюдать Закон Моисеев. Апостолы и пресвитеры собрались для рассмотрения сего дела» (Деян. 15:5–6).

Петр, со дня основания общины ее непререкаемый лидер, принимает сторону Павла. Делает это он после многочисленных дискуссий, и наверное, у него есть определенные соображения, когда он, начиная свою речь, напоминает о своем лидерстве. «По долгом рассуждении Петр, встав, сказал им: мужи, братья, вы знаете, что Бог от дней первых избрал из вас меня, чтобы из уст моих язычники услышали слово Евангелия и уверовали» (Деян. 15:7). Он сразу же направил собрание в нужное русло. Иаков поддержал его. Но это была последняя победа Петра в общине. После отъезда Павла дебаты в ней не прекращались, и есть все основания считать, что ортодоксы стали брать верх. Мы не в состоянии в полной мере оценить то возмущение, которое в это время испытывал Петр. У сторонников Иакова было более чем достаточно причин, чтобы либерализм Петра превратить в объект насмешек и издевательств. Чувствует он себя в роли вождя уже далеко не так уверенно. Происходит гласное и негласное размежевание его с Иаковом, чья позиция неизменна. Петр приезжает к Павлу в Антиохию, столицу христиано-языческой веры — вотчину Павла. Встреча, которую устроил ему Павел, ошеломила Петра. Павел говорит ему все, что думает, он не склонен к компромиссам, он прямо обвиняет Петра в двуличии. Горечь и растерянность Петра в эти минуты не поддаются описанию. В Иерусалим ему нет возврата. Церковью стал управлять Иаков, с Павлом у него нет общих точек соприкосновения, и Петр направляется в Рим. Явного противостояния между Иерусалимом и периферией нет. У Иакова хватило мудрости сказать: «Ведомы Богу от вечности все дела Его. Посему я полагаю не затруднять обращающихся к Богу из язычников. А написать им, чтобы они воздерживались от оскверненного идолами, от блуда, удавленины и крови, и чтобы не делали другим того, чего не хотят себе» (Деян. 15:18–20).

Иаков произнес гениальную фразу, приписываемую деду учителя Павла Галлелю: «Не делай другим того, чего не хочешь себе», — фразу по своей насыщенности и информативности не менее значимую, чем любая из десяти заповедей. Он не стал предлагать никому из новообращенных придерживаться всех заповедей Моисея, видимо, считая это слишком тяжелым бременем. Однако к универсальной заповеди он добавил четыре ограничения, позволяющих отличить язычника от Познавшего. Конечно, это не было изобретением Иакова (Лев. 7:24–27), однако эти слова, сказанные исключительно вовремя, положили начало тому хрупкому дружелюбию между Иерусалимской и другими новыми общинами, которое просуществовало вплоть до падения Иерусалима. Члены общины, жившие за пределами Иудеи, а также оставшиеся в живых в периферийных городах и селениях Иудеи, через некоторое время почувствовали необходимость в воссоздании письменных традиций. Использовали весь материал, который был под рукой, однако гибель Иерусалима почти полностью уничтожила все базовые (первичные данные) общины. Идеи равенства, столь почитаемые как ессеями-кумранитами, так и христианами, причудливо сплелись в единый клубок воспоминаний, который в свете недавней страшной трагедии, потрясшей их устои, катился в одном направлении, альтернативы которому не было, — в сторону мессианства и искупления за грехи. Создатели письменных традиций не могли да никогда бы и не сумели четко разделить эти идеи — они, совершенно не искажая ясный лик Христа, начали вместе с ним свое долгое и нескончаемое шествие.

Новозаветная литература, создавая свои специфические литературные формы — послания, евангелия, не заимствовала и не использовала формы и жанры кумранской литературы. Наряду с многочисленными чертами сходства между кумранской и новозаветной литературами можно обнаружить немало существенных различий. Основное и решающее отличие заключается, в том, что Кумранская община ограничивалась верованием в грядущий приход Мессии, в то время как само возникновение христианства связано с верой в уже состоявшийся приход Мессии — Иисуса Христа.

Вернемся чуть назад, к первым годам общины. Официальная Церковь после гибели Христа вполне справедливо посчитала, что движение обезглавлено. В его окружении не было да и не могло быть равной ему по масштабу фигуры. Это непонятная леность ортодоксов дала молодой общине то, в чем она больше всего нуждалась, — время на становление. Как ни странно, убийство Стефана, совершённое скорее всего группой молодых фанатиков во главе с Савлом, должно было бы привлечь в общину новых членов. Синедрион, ладивший с римлянами, не пользовался особой любовью народа. Официальные власти ни в коем случае не хотели доводить дело до кровавых столкновений, прекрасно понимая, что вероятность трансформации любых междоусобиц в антиримское движение очень велика. Даже судилищу над Христом был предан некий оттенок законности. Власть ограничивалась превентивными мерами. «А Савл терзал церковь, входя в дом, и влача мужчин и женщин, отдавал в темницу» (Деян. 8:3). Во всяком случае, апостолы могли совершенно свободно передвигаться по Иудее, Самарии, другим провинциям, проповедуя и вовлекая в общину новых членов. После Стефана следующая гибель одного из лидеров христианства произошла через 16 или 17 лет в 43 либо 44 г., когда Иродом Агриппой I был казнен Иаков Зеведеев. Деяния молчат о причинах казни, но, зная эмоциональный характер братьев, можно допустить, что в его энергичных проповедях были затронуты личные мотивы.

Иосиф Флавий много и обстоятельно пишет об Агриппе, о его римской школе. Это был просвещенный, проницательный и дальновидный политик, с широким кругозором. Вряд ли только из-за религиозных разногласий он бы решился предать апостола смерти. «В Иерусалиме в это время жил иудей, считавшийся особенно глубоким знатоком законов. Его звали Симоном. Когда однажды царь уехал в Цезарею, он собрал народ на сходку и решился выступить тут с обвинениями против Агриппы, говоря, что последний не религиозен и что ему следовало запретить доступ в храм, куда могли входить лишь природные иудеи. Эти речи Симона к народу были (немедленно) письменно сообщены царю военачальником города. Тогда Агриппа послал за Симоном и по прибытии его велел ему сесть рядом с собою (Агриппа в это время был в театре). Затем он мягко спросил его: „Скажи мне, что делается тут противозаконного?“ Симон не нашелся, что ответить на это, и стал просить у царя прощения. Царь простил его раньше всякого другого; вообще он считал мягкость особенно царственным качеством и понимал, что великим мира сего более приличествует доброта, чем гнев. Затем он дал Симону еще кое-что из подарков и с этим отпустил его» (И.Д. 19:7.4). Этот эпизод характеризует отношения Агриппы с ортодоксами, однако справедливости ради следует отметить, что к вере он относился вполне серьезно. В Талмуде сказано много лестного об Агриппе I, в частности, он возобновил упраздненное Иродом чтение Второзакония в конце субботы. И однажды в храме, читая стих: «Из среды твоих братьев выбери себе царя», — он заплакал: наполовину он был иудей. Народ, тронутый словами царя, быстро его успокоил, говоря: «Ты наш брат, ты наш брат». Возможно, что в своей заочной полемике с царем Иаков, чьи ессейские воззрения абсолютно противоречили поступкам Агриппы, высказывал мысли ортодоксального толка. Нечем ни подтвердить, ни опровергнуть эту гипотезу.

Итак, по списку Деяний в Иерусалиме в момент образования общины находились: Петр, Иаков Праведный, Иоанн и Иаков Зеведеевы, Андрей, Филипп, Фома, Варфоломей, Матфей Алфеев, Симон Зелот, Иуда и только что избранный Матфей. Только через несколько сотен лет после описываемых событий сложились предания, поэтому все наши построения об этом периоде будут носить чисто умозрительный характер.

Первыми ушли трое. Произошло это между концом 29 и серединой 30 г.

Еще во время странствий Христа Андрей начал выпадать из ансамбля четырех. Причин этого мы никогда не узнаем. Благодаря Иоанну нам известно, кто стал другом Андрея, — это апостол Филипп. Как и Андрей, он был уроженец Вифсаиды. «Из одного города с Андреем и Петром» (Ин. 1:44). Когда эллины изъявили желание встретиться с Иисусом и просили об этом Филиппа, он не осмелился сам просить Учителя о встрече. «Филипп идет и говорит о том Андрею; и потом Андрей и Филипп сказывают о том Иисусу» (Ин. 12:22).

Апостол Варфоломей, именуемый так по отцу, имел собственное имя Нафанаил, чем и объясняется разночтение евангелий. Он также был уроженец Каны Галилейской (Ин. 1:45–49; 21:2). Эти трое и братья Зеведеевы, уроженцы одной местности, несомненно, составляли обособленную группу в окружении Петра, образуя ядро ессейского толка. Симон Зелот, также происходивший из Каны Галилейской, принадлежал к другой партии и никогда в полной мере не проникся мировоззрением ессеев. Они пошли, вероятнее всего, знакомыми местами, по которым не раз проходили вместе с Учителем. Светлая грусть воспоминаний только укрепила их веру в Божественную Сущность Христа. Конечным пунктом их совместного странствия, видимо, был Дамаск. Здесь их пути разделились. Апостолы совершили скромную совместную трапезу и простились. Варфоломей направился в малоазийские области, затем в Аравию. Существует предание, что он проповедовал в Эфиопии, Индии и Армении, где и погиб мученической смертью, однако челночный путь его от Эфиопии до Индии и возвращение в Армению более чем сомнителен.

Андрей и Филипп направились в Скифию тем же путем, которым несколько месяцев назад прошел один из их новоявленных братьев — апостол Фаддей, посланец общин к царю Авгару.

Вместе они несли христианство в Скифию, затем Филипп направился во Фригию. Предание гласит, что при Домициане он был распят на кресте в Иерасполе.

Андрей Первозванный после Скифии направился на северо-запад, дошел до Киева, где на одном из холмов водрузил крест с пророческой надписью: «Видите ли горы эти? Поверьте мне, на них воссияет благодать Божия». Недолго пробыв в этих местах, он направился на юго-запад и мученически погиб в Ахайе.

Примерно в одно время с галилеянами либо чуть позже Фома (Дидим) Близнец выбрал для своих проповедей Индию. На Малабарском берегу долгое время существовала община христиан, именующая себя христианами апостола Фомы.

Симон Зелот, или Канаит, по крайней мере, до встречи с Христом принадлежал к наиболее националистической партии Иудеи — фарисеям, ревнителям веры. В основном их деятельность привела к роковой войне Иудеи с Римом и уничтожению храма. Пацифистские воззрении апостолов Ессейской школы никак не совмещались со взглядами зелотов. Под влиянием Христа мировоззрение Симона чудным образом претерпело изменение, объединив всепоглощающую любовь к Учителю с ортодоксализмом. В этот странный и своеобразный мир Симона Зелота никто не мог достучаться. Он был молчалив и замкнут. Ни старый ортодоксальный мир, ни новая, создаваемая при нем религия, где образ и действия Учителя обсуждались и трактовались, причем не всегда трепетно, не привлекали его более. Он хотел остаться с Учителем один на один. Он направился на юг, в Африку, проповедуя в Египте, Киринее, Ливии, Нумидии и Мавритании. Первую часть пути он преодолел с новым апостолом Матфеем. Тот также не был многословен, значимость предстоящей миссии давила на него. В Египте они расстались. Путь Матфея лежал еще дальше на юг — в Эфиопию.

Иуда долгие годы оставался в Палестине, проповедуя евангелие в Иудее, Галилее, Самарии, Идумее. Иаков не отпускал надолго апостола. Поддержка брата в многочисленных дискуссиях была ему совершенно необходима.

Матфей первые годы проповедовал преимущественно иудеям. Возможно, первоначальные знания о Христе утеряны при гибели Иерусалима. Логии создавались при его непосредственном участии. Из всех оставшихся в Иерусалиме апостолов он наиболее подходил для этой цели.

Эта глава дает лишь приблизительное представление о чаяниях и устремлениях апостолов вскоре после гибели Христа.

Послесловие

Подобно древним людям, сидящим у костра и завороженным трепетом огня, мы через призму двух тысячелетий вглядываемся в пламя, зажженное основателем христианства. И понимаем, что ничто не может зафиксировать точные границы пламени — такова его природа.

Сейчас, по прошествии многих веков, невозможно настаивать на достоверности тех или иных событий, но поиск истины не менее прекрасен, чем она сама.

Тысячи людей, вносивших свой посильный вклад в установление картины возникновения христианства, создали законченное произведение, канонизированное, узнаваемое и любимое.

Как и в любой проблеме, ученые высказывали совершенно полярные мнения — от полного отрицания существования Христа как исторического лица до скрупулезного следования евангелиям. Попытки внести нечто новое в проблему так или иначе должны базироваться на нестандартных, парадоксальных гипотезах. Например, основатель школы российских физиков А.Ф. Иоффе повествует об одной из сессий Геттингенской академии 1925 г.: «На том же заседании профессор богословия на основании убедительных данных показал, что описываемые в евангелии истории представляют собою пересказ легенд, существовавших в Сицилии за много веков до Христа»[251]. Подобные сообщения вызывают у нас улыбку. И мысль о том, что мы не одиноки в постулировании «новых истин», придает нам смелости.

У нас не вызывает сомнений, что списков евангелий, в особенности в первые века, было огромное множество, ими, не дошедшими до нас, пользовались Климент Александрийский и Ориген. Тексты, имеющиеся в нашем распоряжении, несут бесценный клад информации о той далекой эпохе. Однако ошибки и неточности, появившиеся на столь долгом пути, неизбежны, и может быть, нам не повезло… Именно ключевая фраза хронологии тех событий, на наш взгляд, ошибочна: «В 15-й же год правления Тиберия кесаря… был глагол Божий к Иоанну, сыну Захарии, в пустыне» (Лк. 3:1). Если стоять на позиции, что Лука не мог ошибиться, то эту книгу не стоило и читать. В другом случае читателю может быть интересно, на чем основывались наши идеи. Вопросы, которые мы задавали истории и себе, следует разделить на несколько категорий.

К первой относится установление историчности и времени тех или иных событий.

Наши доказательства того, что Иродиада родилась не позже 8 г. до н. э., вряд ли можно подвергнуть сомнению, так же, как нам кажется, абсолютно безусловны факты, что Третий храм строился с 23 по 21 г. до н. э. Новым является детальный анализ периода пребывания Арета в Сирии и невозможность даже кратковременного правления в Дамаске Арета IV в период с 39 по 41 г. Хронология жизни Елены Адиабенской, составленная нами на основе анализа книг Тацита, Флавия и евангелий, как нам кажется, тоже очень точна. Апостол Варнава привел Павла в Антиохию в 41 г.

Эти сведения, так же как и детальное описание очень небольшого хронологического отрезка, когда могло быть написано Послание к Евреям, сообщение о путешествии одного из апостолов в 29 г. к царю Авгару, и составляют канву нашего повествования.

Отдельным исследованием следует считать анализ Деяний. Мы в полной мере убеждены, что сообщение Луки о землетрясении, когда Павел и Сила были в темнице, полностью подтверждено Тацитом и поэтому легко фиксируется. В совокупности с другими фактами, такими как выселение евреев из Рима Клавдием в 51 г., датами проконсульства Галлиона в 51–52 гг., нам без труда удается с точностью до нескольких недель проследить продолжительность пребывания Павла в его путешествиях. Фраза Павла о том, что он 14 лет не был в Иерусалиме, абсолютно достоверна, и, следовательно, он попал в Дамаск в конце 32 либо в начале 33 г.

Особняком стоят два замечательных утверждения Климента Александрийского и Оригена о том, что Иисус был распят в 28 г. Автору стоило больших усилий удержаться от соблазна «подогнуть» всю хронологию под эту авторитетнейшую информацию. Очевидно, в этом случае книга была бы гораздо менее уязвима со стороны критики. Однако тот материал, которым располагал автор, никак не позволял сделать это без очень серьезных допущений, и, при очень большом сожалении, с этой мыслью пришлось расстаться. Возможно, в будущем появятся другие доводы и мотивы, которые позволят внести полную ясность в проблему 27 либо 28 г.

К четвертой и последней группе предпосылок относятся так называемые «дела житейские», когда вопросы имеют психологический, либо этический, либо другой подтекст, и на которые нет однозначных ответов. Автор, однако, не считает, что ценность этих положений существенно уступает историческим фактам.

Некоторые из подобных рассуждений основаны на человеческой психологии и вряд ли уступают в точности математическим выкладкам. Три вопроса из этой серии имеют вполне конкретные ответы.

Ирод Антипа не мог влюбиться в 36-летнюю Иродиаду и тем более жениться на ней.

Иоанн Креститель мог обличать Иродиаду и Ирода Антипу только сразу же после свадьбы, через несколько лет подобные разговоры уже бы никем не воспринимались.

Саломея могла танцевать в Махероне в возрасте 13–16 лет, до своего первого замужества — ни раньше и не позже.

Другие вопросы либо рассуждения, например, о том, случайным или не случайным было первое посещение Иисусом Иерусалима после смерти Архелая, не имеют однозначных ответов, а только служат фоном для уточнения отдельных эпизодов нашего повествования.

Весь цикл рассуждений о времени кровавых столкновений в правление Пилата также оставляет почву для дискуссий. Аналогичных аргументов в книге достаточно много. Безусловно, некоторые из них могут быть оспорены. Другие со временем будут признаны ошибочными и отвергнуты — это естественный ход человеческого познания.

Вместе с тем у автора есть еще три довода, связанных с рождением Христа, которые подтверждают правомерность основных идей, развиваемых выше. Первый базируется на том безусловном факте, что Иисус вряд ли мог родиться ранее 6 г. до н. э. Серьезных возражений в пользу более позднего воплощения Богочеловека практически нет. Если принимать во внимание слова Луки о начале его служения, то это событие 22–24 гг. И, наконец, последнее. Тридцать три свечи, которые мы зажигаем в память о прожитых им годах. Есть что-то мистическое и прекрасное в этой цифре и, если можно понять довод, что Провидение по какой-то причине завуалировало либо скрыло от нас даты рождения и смерти Спасителя, то совершенно неприемлем тезис, что Бог «водит за нос» человечество. Нам хочется закончить эту книгу повтором замечательной фразы Альберта Эйнштейна: «Господь шутлив, но не злонамерен».

Примечания

1

Schweitzer A. Geschichte der Leben-Jesu Forschung. 1918, р. 512.

(обратно)

2

SchechlerS. Studies in Iudaism. Ser. 2. L., 1908, p. 29. Дойель Л. Завещанное времени. М.: Наука, 1980, с. 443.

(обратно)

3

Донини А. У истоков христианства. М.: Политиздат, 1989, с. 25.

(обратно)

4

Цельс. Правдивое слово // Ранович А.Б. Первоисточники по истории раннего христианства: Античные критики христианства. М.: Политиздат, 1990, с. 279.

(обратно)

5

Толковая Библия. СПб., 1911, т. 8, с. 325.

(обратно)

6

Донини А. У истоков христианства, с. 21.

(обратно)

7

Лопухин А.П. Библейская история Ветхого Завета. Монреаль, 1986, с. 399.

(обратно)

8

Каутский К. Происхождение христианства. М.: Политиздат, 1990, с. 284.

(обратно)

9

Мережковский Д.С. Иисус Неизвестный. М.: Республика, 1996, с. 637–638.

(обратно)

10

Библейская энциклопедия. М.: B-press; Центурион, 1991, т. 1, с. 341.

(обратно)

11

Там же, с. 324.

(обратно)

12

Там же, т. 2, с. 274–276.

(обратно)

13

TailorI. The Etnarch of King Aretas at Damascus: A Note on 2 cor II, 32–33, RB 99. 1992, p. 719–728.

(обратно)

14

Косидовский 3. Сказания евангелистов. M.: Политиздат, 1981, с. 22.

(обратно)

15

Атлас библейской истории. Российское Библейское общество, 1995, с. 32. и’ Мень А. Сын человеческий. М.: P.S., 1991, с. 464.

(обратно)

16

БСЭ, 3-е изд., т. 23, с. 53.

(обратно)

17

Фоменко А.Т. Критика традиционной хронологии античности и средневековья: (Какой сейчас век?): Реферат. М.: МГУ, 1993, с. 114.

(обратно)

18

Фаррар Ф.В. Жизнь Иисуса Христа. СПб., 1893, с. 17–19.

(обратно)

19

Астрономические выкладки Кеплера в действительности не совпадают с возможными сроками появления Вифлеемской звезды. Детально о расчетах Кеплера см. в кн.: Толковая Библия. СПб., 1912, т. 3, с. 43.

(обратно)

20

Мережковский Д.С. Иисус Неизвестный. М.: Республика, 1996, с. 140.

(обратно)

21

Тантлевский И.Р. История и идеология Кумранской общины. СПб., 1994, с. 177.

(обратно)

22

Комэй Дж. Кто есть кто в истории евреев. М.: Внешсигма, 1998, с. 385.

(обратно)

23

Кауфман И. Религия древнего Израиля // Библейские исследования. М., 1997, вып.1, с. 30.

(обратно)

24

Грант Ф.С. Экономический фон евангелий. Оксфорд, 1926.

(обратно)

25

Бернай. Veber die Chronic des Sulpicius Severus. Берлин, 1861. Ренан Э. Антихрист. M.: Teppa-Teppa, 1991, с. 382.

(обратно)

26

Ренан Э. Антихрист, с. 121.

(обратно)

27

Ранович А.Б. Первоисточники по истории раннего христианства: Античные критики христианства, с. 479.

(обратно)

28

Свенцицкая И.С. Раннее христианство: страницы истории. М.: Политиздат, 1987, с. 113.

(обратно)

29

Лосев А.Ф. История античной эстетики: Ранний эллинизм. М.: Искусство, 1979, с. 764, 768.

(обратно)

30

Ренан Э. Жизнь Иисуса. Апостолы. М.: Советский писатель, 1991, с. 70–71.

(обратно)

31

Там же, с. 193.

(обратно)

32

Ренан Э. Жизнь Иисуса. Апостолы, с. 193.

(обратно)

33

Моммзен Т. Res gastac divi Augusti. Berlin, 1965, S. 111. Ренан Э. Жизнь Иисуса. Апостолы, с. 70.

(обратно)

34

Ренан Э. Жизнь Иисуса. Апостолы, с. 71.

(обратно)

35

Цицерон М.Т. Об ораторе. Кн. 2:66.268.

(обратно)

36

Ливий Т. История Рима от основания города. М.: Наука, 1994, т. 3, 65:15.

(обратно)

37

Там же, 62:9.

(обратно)

38

Там же, 63:14.

(обратно)

39

Ливий Т. История Рима от основания города. М.: Наука, 1994, т. 3, 63:14.

(обратно)

40

Дидон А. Иисус Христос. Т. 2. М.: Терра-Книжный клуб, 1998, с. 286–287.

(обратно)

41

Мень А. Сын человеческий, с. 328.

(обратно)

42

Моммзен Т. История Рима. Т. 4. Ростов н/Д, 1997, с. 18–19.

(обратно)

43

Зелинский Ф.Ф. Соперники христианства. СПб.: Логос, 1995, с. 73.

(обратно)

44

Тертуллиан. Против Маркиона, 4:19.

(обратно)

45

Моммзен Т. История Рима, т. 4, с. 214.

(обратно)

46

Дидон А. Иисус Христос, т. 2, с. 287–288.

(обратно)

47

Дидон А. Иисус Христос, т. 2, с. 287–288.

(обратно)

48

Страбон. География (7:2.11). М.: Ладомир, 1994, с. 508.

(обратно)

49

Тертуллиан. Против Маркиона, 4:19.

(обратно)

50

Ананьель Т. Христианство: догмы и ереси. СПб., 1997.

(обратно)

51

Макиавелли Н. Государь; Рассуждения о первой декаде Тита Ливия; О военном искусстве. М.: Мысль, 1996, с. 230–231.

(обратно)

52

Бок Э. Детство и юность Иисуса. М.: Энигма, 1996, с. 231.

(обратно)

53

Фарисеи отмечали день смерти царя Ирода 2 шевата (вторая половина января) как полупраздник, однако эта дата не соответствует действительности.

(обратно)

54

Гече Г. Библейские истории. М.: Политиздат, 1990, с. 299.

(обратно)

55

Дидон А. Иисус Христос, т.2, с. 285.

(обратно)

56

Морозов Н.А. Христос; Во мгле минувшего; При свете звезд. Кн. 4. М.: Крафт-ЛЕАН, 1998, с. 381.

(обратно)

57

Тертуллиан. Против Маркиона, 4:19.

(обратно)

58

Дюрант В. Цезарь и Христос. М.: Крон-Пресс, 1995, с. 606.

(обратно)

59

Дубнов С.М. Краткая история евреев. М.: Сварог, 1996, с. 447.

(обратно)

60

Федорова Е.В. Императорский Рим в лицах. Смоленск: Инга, 199.5, с. 416.

(обратно)

61

Фолос (или толос) — древнегреческое купольное культовое сооружение.

(обратно)

62

Дион Кассий, 53:27.

(обратно)

63

Малые римские историки. М.: Ладомир, 1996, с. 387.

(обратно)

64

Зелинский Ф.Ф. Соперники христианства, с. 403.

(обратно)

65

Аллегро Дж. Сокровища медного свитка. М.: Наука, 1967, с. 64.

(обратно)

66

Деревенский Б.Г. Иисус Христос в документах истории. СПб.: 1988, с. 20.

(обратно)

67

Моммзен Т. История Рима, т. 4, с. 281.

(обратно)

68

Арабское евангелие, 25:26. Деревенский Б.Г. Иисус Христос в документах истории, с. 273–274.

(обратно)

69

Ильинский М. Еще одно революционное вторжение в биографию Христа // Известия. 27 декабря 1997 г.

(обратно)

70

Свенцицкая И.С. Раннее христианство: страницы истории, с. 67.

(обратно)

71

Двумя другими злодеями, совершившими зверства аналогичного порядка, считались китайский император Чин Ши Хванти и Митридат Великий.

(обратно)

72

См., например: Амусин И.Д. Кумранская община. М.: Наука, 1983; Тексты Кумрана. Вып. 2. СПб., 1996.

(обратно)

73

AllegroJ. The Deal Sea Scrolls and Origns of Christianity. N.-Y., 1958, p. 423.

(обратно)

74

Безант А. Эзотерическое христианство. М., 1991, с. 85.

(обратно)

75

Хан — хлев, «башня стада».

(обратно)

76

Фаррар Ф.В. Жизнь Иисуса Христа, с. 5–6.

(обратно)

77

Келлер В. Библия как история. М.: Крон-Пресс, 1998, с. 393.

(обратно)

78

См. главу: Хронология Климента Александрийского.

(обратно)

79

Солнца.

(обратно)

80

Безант А. Эзотерическое христианство, с. 86–87.

(обратно)

81

Зелинский Ф.Ф. Соперники христианства, с. 73.

(обратно)

82

Зелинский Ф.Ф. Соперники христианства, с. 305.

(обратно)

83

Les Praires d'Or (ed. B. de Meynard). T.U. Paris, 1865, p. 266–267. Бадж У. Египетская религия, египетская магия. М.: Новый акрополь, 1996, с. 189.

(обратно)

84

Келлер В. Библия как история, с. 388–390.

(обратно)

85

Фаррар Ф.В. Жизнь Иисуса Христа, с. 519.

(обратно)

86

Даули Т. Библейский атлас.

(обратно)

87

Косидовский 3. Сказания евангелистов, с. 200.

(обратно)

88

Ренан Э. Жизнь Иисуса. Апостолы, с. 264.

(обратно)

89

9 часов утра по современному счету времени.

(обратно)

90

Телушкин И. Еврейский мир. М.: Изд-во Еврейского университета, 1992, с. 488.

(обратно)

91

12 часов по современному счету времени.

(обратно)

92

Вавилонский Талмуд, Таанит, 1.

(обратно)

93

Вавилонский Талмуд, Синедрион, 43а, 67а.

(обратно)

94

Климент Александрийский. Строматы: Отцы и учители Церкви III века, т. 1. М., 1996, с. 101.

(обратно)

95

Перефразирование библейского текста Климентом Александрийским.

(обратно)

96

Толковая Библия. СПб., 1911–1913, т. 3, с. 157.

(обратно)

97

Тольдот Иссид. Страсбургская рукопись, 5.

(обратно)

98

Священное Писание в свете духовной науки / Пер. Г.А. Бондарева. М., 1998, с. 687.

(обратно)

99

Здесь отрабатывается версия, противоречащая сведениям первых двух и четвертого евангелий о пребывании апостолов в Галилее после смерти Христа, поскольку любое изменение хронологии будет в нашу пользу.

(обратно)

100

Флавий И. О древности иудейского народа. СПб., 1895, гл. 34.

(обратно)

101

Атлас библейской истории, с. 32.

(обратно)

102

Ренан Э. Жизнь Иисуса. Апостолы, с. 472.

(обратно)

103

Там же, с. 495.

(обратно)

104

Ренан Э. Жизнь Иисуса. Апостолы, с. 368.

(обратно)

105

Там же, с. 372.

(обратно)

106

Толковая Библия, т. 10, с. 48.

(обратно)

107

Ренан Э. Жизнь Иисуса. Апостолы, с. 522.

(обратно)

108

Книга Сивилл. М.: Энигма, 1996, Песнь 12:48–63.

(обратно)

109

Там же, Песнь 5:25–26.

(обратно)

110

Сурена — первый министр в Парфянском царстве.

(обратно)

111

Мень А. Сын человеческий, с. 415.

(обратно)

112

Ренан Э. Жизнь Иисуса. Апостолы, с. 488.

(обратно)

113

Ливий Т. История Рима от основания города: Периохи книг 126, 127.

(обратно)

114

Флор Анней. Две книги римских войн //Малые римские историки, с. 181.

(обратно)

115

М.-Ф. Басле. Апостол Павел. Ростов-на-Дону: Феникс, 1999, с. 451.

(обратно)

116

Ренан Э. Жизнь Иисуса. Апостолы, с. 448.

(обратно)

117

Моммзен Т. История Рима, т. 4, с. 374–375.

(обратно)

118

Амусин И.Д. Кумранская община, с. 28.

(обратно)

119

Донини А. У истоков христианства, с. 177.

(обратно)

120

Орозий. История против язычников // Деревенский Б.Г. Иисус Христос в документах истории, с. 163.

(обратно)

121

Косидовский 3. Сказания евангелистов, с. 135.

(обратно)

122

Толковая Библия, т. 10, с. 380.

(обратно)

123

Келлер В. Библия как история, с. 430.

(обратно)

124

Ренан. Э. Жизнь Иисуса. Апостолы, с. 376.

(обратно)

125

Там же, с. 465.

(обратно)

126

Там же, с. 472.

(обратно)

127

Ренан Э. Жизнь Иисуса. Апостолы, с. 482.

(обратно)

128

Там же, с. 473.

(обратно)

129

Там же, с. 475.

(обратно)

130

Там же, с. 481.

(обратно)

131

Ренан Э. Жизнь Иисуса. Апостолы, с. 482.

(обратно)

132

Там же, с. 495.

(обратно)

133

Там же, с. 497.

(обратно)

134

Ренан Э. Жизнь Иисуса. Апостолы, с. 499.

(обратно)

135

Дюрант В. Цезарь и Христос, с. 630.

(обратно)

136

Ренан Э. Апостол Павел. М.: ТЕРРА-TERRA 1991, с.226.

(обратно)

137

Там же, с. 236.

(обратно)

138

Там же, с. 237.

(обратно)

139

Ренан. Э. Апостолы, с. 505.

(обратно)

140

Ренан Э. Жизнь Иисуса. Апостолы, с. 378–379.

(обратно)

141

Мень А. Сын человеческий, с. 368.

(обратно)

142

Мень А. Сын человеческий, с. 368.

(обратно)

143

Мень А. Сын человеческий, с. 368.

(обратно)

144

Ренан Э. Жизнь Иисуса, с. 257.

(обратно)

145

Библейская энциклопедия, с. 151.

(обратно)

146

Черток Я.Л. Примечания к кн. «Иудейская война». Орел, 1991, с. 51.

(обратно)

147

В транскрипции автора — «Сангедрин».

(обратно)

148

Телушкин Й. Еврейский мир, с. 98.

(обратно)

149

Ренан Э. Апостол Павел, с. 211.

(обратно)

150

Канхрея — восточная гавань Коринфа в Саронском заливе.

(обратно)

151

Ренан Э. Апостол Павел, с. 205.

(обратно)

152

Ананъель Т. Христианство: догмы и ереси, с. 349.

(обратно)

153

Ранович А.Б. Первоисточники по истории античного христианства: Античные критики христианства, с. 230.

(обратно)

154

Звездочкой отмечены пять сыновей Анана, сына Сефа.

(обратно)

155

Здесь у Флавия некоторые расхождения в датах.

(обратно)

156

Чертой Я.Л. Примечания к книге И. Флавия «Иудейская война».

(обратно)

157

Ренан Э. Апостол Павел, с. IXXXI.

(обратно)

158

Ренан Э. Апостол Павел, с. 31 и Антихрист, с. 9.

(обратно)

159

Климент Александрийский. Строматы: Отцы и учители Церкви III века, т. 1, с. 102.

(обратно)

160

Климент Александрийский. Огроматы: Отцы и учители Церкви III века, т. 1, с. 98–101.

(обратно)

161

Т. е. евреев.

(обратно)

162

История древнего Востока: Учебник // Под ред. В.И. Кузнецова. М.: Высшая школа, 1979, с. 449.

(обратно)

163

Бок Э. Детство и юность Иисуса. М.: Энигма, 1996, с. 107–108.

(обратно)

164

Ориген против Цельса. М.: Изд. Учебно-информационного экуменического центра ап. Павла, 1996, с. 280.

(обратно)

165

Мещерская Е. Апокрифические деяния апостолов. М.: Присцельс, 1997, с. 136–140.

(обратно)

166

Деревенский Б.Г. Иисус Христос в документах истории, с. 415.

(обратно)

167

Гай Фуфий Гемин и Луций Рубеллий Гемин — консулы 29 г.

(обратно)

168

Деревенский Б.Г. Иисус Христос в документах истории, с. 417.

(обратно)

169

Брюс М. Мецгер. Канон Нового Завета: Происхождение, развитие, значение. Библейско-богословский институт св. ап. Андрея. 1998, с. 111.

(обратно)

170

Прецессия еврейского календаря 1° в столетие, а юлианского только 0°63′; а в три столетия разница 0°37′ × 3 = 1°11′.

(обратно)

171

Морозов Н.А. Христос: Во мгле минувшего при свете звезд. Кн. 4. М.: Крафт-ЛЕАН, 1998, с. 152–159.

(обратно)

172

Дидон А. Иисус Христос, с. 304.

(обратно)

173

Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Математическая хронология библейских событий. М.: Наука, 1997, с. 220.

(обратно)

174

Флуссер Д. Иисус, свидетельствующий о себе. Екатеринбург: Урал ЛТД, 1999, с. 28.

(обратно)

175

Там же, с. 29.

(обратно)

176

Флуссер Д. Иисус, свидетельствующий о себе, с. 28.

(обратно)

177

Иреней. Adv. haer.; III, III, 4; Евсевий. Н.Е., III, 28, 6. Откровение святого апостола Иоанна, гл. II и III, 2. 10:11; 3. Ин. 9:10. Цит. по кн.: Ренан Э. Антихрист, с. 262.

(обратно)

178

Ренан Э. Антихрист, с 19–20.

(обратно)

179

Ренан Э. Антихрист, с. 224.

(обратно)

180

Ренан Э. Антихрист, с. 227.

(обратно)

181

Флавий И. Иудейская война (7:1.3).

(обратно)

182

Ренан Э. Антихрист, с. 25.

(обратно)

183

Мережковский Д.С. Иисус Неизвестный, с. 641.

(обратно)

184

Коэн X. Иисус — суд и распятие. Иерусалимский издательский центр. 1997, с. 371.

(обратно)

185

Мережковский Д.С. Иисус Неизвестный, с. 637.

(обратно)

186

Ренан Э. Евангелия: второе поколение христианства, с. 153.

(обратно)

187

Ренан Э. Антихрист, с. 262–264.

(обратно)

188

Ренан Э. Евангелия: второе поколение христианства, с. 178.

(обратно)

189

Январь-февраль.

(обратно)

190

Комэй Д. Кто есть кто в истории евреев, с. 223.

(обратно)

191

Цит. по кн. Деревенский Б.Г. Иисус Христос в документах истории, с. 33.

(обратно)

192

Римляне гадали на яйцах, кладя их в огонь. Если яйцо трескалось, это считалось дурным признаком.

(обратно)

193

Моммзен Т. История Рима, т. 3, с. 605.

(обратно)

194

Светоний. Тиберий, 17.

(обратно)

195

Патеркул В. Римская история, 114.3.

(обратно)

196

Светоний. Тиберий, 18.

(обратно)

197

Климент Александрийский. Строматы: Отцы и учители Церкви III века, с. 100.

(обратно)

198

Патеркул В. Римская история, 121.

(обратно)

199

Светоний. Тиберий, 20.

(обратно)

200

Там же, 21.

(обратно)

201

Архиепископ Аверкий. Четвероевангелие: Руководство к изучению Священного Писания Нового Завета. М.: Изд-во Православного Свято-Тихоновского богословского института, 1999, с. 70.

(обратно)

202

Патеркул В. Римская история, 20.

(обратно)

203

Светоний. Тиберий, 27.1; Дион Кассий, 56.32.

(обратно)

204

Моммзен Т. История Рима, с. 617.

(обратно)

205

Светоний. Тиберий, 22.4–5.

(обратно)

206

Патеркул В. Римская история, 120.1.

(обратно)

207

Патеркул В. Римская история, 2.111.

(обратно)

208

Бруктеры — германское племя, упорно сопротивлявшееся римлянам.

(обратно)

209

Светоний. Тиберий, 19, 20.

(обратно)

210

Климент Александрийский. Строматы: Отцы и учители Церкви III века, с. 101.

(обратно)

211

Комэй Дж. Кто есть кто в истории евреев, с. 223.

(обратно)

212

Флуссер Д. Иисус, свидетельствующий о себе, с. 178.

(обратно)

213

Коэн X. Иисус — суд и распятие, с. 108–109.

(обратно)

214

Рудольф Штайнер о значении и особенностях евангелий: Священное Писание в свете духовной науки // Пер. Г.А. Болдырева. М.: Информ-пресс, 1998, с. 539.

(обратно)

215

Каутский К. Происхождение христианства, с. 374.

(обратно)

216

Деревенский Б.Г. Иисус Христос в документах истории, с. 347–349.

(обратно)

217

Аль Масуди. Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. 1908, вып. 38, с. 44.

(обратно)

218

Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка в X в. Л. 1932, с. 97.

(обратно)

219

Кезендеанис А. Последнее искушение Христа. М.: Аст-пресс, 1993, с. 415.

(обратно)

220

Шюре Э. Божественная эволюция. М., 1997, с. 347.

(обратно)

221

Митрохин Л.В. Иисус Христос в Индии: легенды и сказания // Вокруг Иисуса. Киев: Общество ведической культуры, 1993.

(обратно)

222

Митрохин Л.В. Иисус Христос в Индии: легенды и сказания // Вокруг Иисуса, с. 3, 36.

(обратно)

223

HassanainF. The Fifth Gospel. Srinagar, 1988.

(обратно)

224

Паскулиано Ф. Детство Иисуса Христа // Караван, 17.04.98 г.

(обратно)

225

Профит Э.К. Утерянные годы Иисуса. Summit University Press, 1997, с. 353–354.

(обратно)

226

Страбон. География, с. 668–669.

(обратно)

227

Мифы народов мира: Энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1991, т. 1, с. 535.

(обратно)

228

Дербина И. Числовой символ спасения // Наука и религия, 1995, № 7, с. 53.

(обратно)

229

Пророчества Даниила.

(обратно)

230

Мень А. История религии: В поисках пути, истины и жизни. М.: Слово, 1992, т. 5, с. 31.

(обратно)

231

В декабре 168 г. до н. э.

(обратно)

232

Фаррар Ф.В. Жизнь Иисуса Христа, с. 439–440.

(обратно)

233

Галаха — устная интерпретация Библии (Ветхого Завета).

(обратно)

234

Крыеелев И.А. Что знает история об Иисусе Христе? М.: Советская Россия, 1969, с. 201.

(обратно)

235

Мифы народов мира: Энциклопедия. 1991, т. 1., с. 535.

(обратно)

236

Крывелев И.А. Что знает история об Иисусе Христе? С. 203.

(обратно)

237

Крывелев И.А. Что знает история об Иисусе Христе? С. 201.

(обратно)

238

Фаррар Ф.В. Жизнь Иисуса Христа, с. 439.

(обратно)

239

Аллегро Дж. Сокровища медного свитка, с. 71.

(обратно)

240

Климент Александрийский. Строматы, 21.

(обратно)

241

Лопухин А.П. Библейская история, с. 344.

(обратно)

242

Мень А. История религии: В поисках пути, истины и жизни, т. 5, с. 305.

(обратно)

243

Амусин И.Д. Кумранская община, с. 190–191.

(обратно)

244

Тантлевский И.Р. История и идеология Кумранской общины, с. 178–179.

(обратно)

245

Дочини А. У истоков христианства, с. 85.

(обратно)

246

Кропоткин П.А. Великая Французская революция. М.: Наука, 1979, с. 15–16.

(обратно)

247

Там же, с. 288.

(обратно)

248

Ранович А.Б. Первоисточники раннего христианства: Античные критики христианства, с. 101.

(обратно)

249

Вайнфельд М. Теологические течения в Пятикнижии: Библейские исследования. М., 1991, вып. 1, с. 308.

(обратно)

250

Экклесия — народное собрание.

(обратно)

251

Иоффе А.Ф. Встречи с физиками. Л.: Наука, 1983, с. 62.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава 1 Христос реальный

Глава 2 Тайны

Глава 3 Версии

Глава 4 Некоторые общие соображения

Глава 5 Просвещенный Рим

Глава 6 Молчание римлян

Глава 7 Перепись в Иудее

Глава 8 Догматы новой веры

Глава 9 Смерть Ирода Великого

Глава 10 Загадка Иосифа Флавия

Глава 11 Публий Сульпиций Квириний

Глава 12 Архелай — этнарх Иудеи

Глава 13 Иоанн Креститель

Глава 14 Иисус и Иоанн Креститель

Глава 15 Иродиада

Глава 16 Евангелие от Иоанна

Глава 17 Рождение Иисуса

Глава 18 Понтий Пилат

Глава 19 День казни Христа

Глава 20 После Христа

Глава 21 Начало служения апостола Павла

Глава 22 Хронология жизни Елены Адиабенской

Глава 23 Второе послание апостола Павла к Коринфянам

Глава 24 Путешествия апостола Павла

Глава 25 Хронология служения апостола Павла

Глава 26 Свидетельство апостола Павла

Глава 27 Подвижничество святого Луки

Глава 28 Послание к Евреям

Глава 29 Хронология Климента Александрийского

Глава 30 Рассказ о царе Авгаре

Глава 31 Даты явные и неявные

Глава 32 Соотношение лунного и солнечного календарей

Глава 33 Генезис евангелий

Глава 34 Служение Христа

Глава 35 Правота святого Луки

Глава 36 Год юбилейный или субботний

Глава 37 По следам одной сенсации (славянская версия)

Глава 38 Индийские легенды

Глава 39 Перечитывая Булгакова

Глава 40 Ессейство

Глава 41 Предшественники Христа

Глава 42 Учитель праведности

Глава 43 Трансформация воззрений

Послесловие Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg