«Беспредел и Тирания. Историко-политические этюды о преступлении и наказании»

Беспредел и Тирания. Историко-политические этюды о преступлении и наказании (fb2) - Беспредел и Тирания. Историко-политические этюды о преступлении и наказании 1477K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Франц

Андрей Франц Беспредел и Тирания Историко-политические этюды о преступлении и наказании

Введение

Эта книга возникла из недоумения по поводу одного любопытного социального феномена. Феномен этот не так давно прописался в Российской Федерации. Он относительно молод, но уже весьма влиятелен. Распространение имеет среди российских политических элит и примазавшихся к ним слоев творческой интеллигенции. Его имя - предощущение тирании. Где-то на рубеже 2012-2013 годов политический класс России вдруг начал тревожно принюхиваться к окружающей действительности, опасливо выискивая в ней признаки грядущей тирании.

Одни из нас, условно относимые к "патриотическому" лагерю, предвкушают тиранию с нескрываемым торжеством. Можно сказать, потирая руки. Другие, столь же условно именуемые "либералами", ждут ее воцарения с тщательно скрываемым ужасом. Но вот это общее, вполне еще неясное, не опирающееся ни на какие строгие политические выкладки ожидание - да! Оно буквально разлито в воздухе.

Оно прорывается в десятках статей, сотнях блогов, публичных выступлениях, интервью…

Вот, сидят и беседуют милые, интеллигентные люди. Сидят, обсуждают вялотекущую политику, перемывают косточки администрации Президента, лидерам оппозиции, наконец, заходит речь о проекте "Лицо России", где, как все помнят, изначально в большой отрыв ушел Сталин.

Собчак: Вы считаете, что сейчас если мы абстрагируемся от проекта, а вернемся в сегодняшнюю жизнь, репрессии востребованы обществом?

Гордон: Да, но я вынужден с сожалением констатировать, что у нас Иосифа Виссарионовича на политическом горизонте нет.

Собчак: С сожалением?

Гордон: С сожалением.

Собчак: Вы бы хотели, чтобы он появился?

Гордон: Я бы хотел, чтобы он появился, потому что…

Собчак: Вы бы хотели, чтобы он пришел к власти?

Гордон: Потому что я не вижу выхода из того тупика, в который мы себя загнали.

Собчак: А вы понимаете, что вы будете в числе первых, кого сошлют подальше от Москвы, а потом строить БАМ?

Гордон: Судьба[1].

Ну, вот как понять это гордоновское: "Судьба"? Человек отдает отчет в том, что грядущая тирания отправит его на строительство БАМа, но признает это не просто неизбежным, а еще и необходимым - судьба… А иначе он не видит выхода из того тупика, в который мы себя загнали.

Что же это за тупик? И почему лишь с помощью тирании можно найти из него выход? Загадка! Впрочем, несколько дальше мы найдем на нее ответ. Но это - потом, в самой работе. Пока же продолжим ощущать. Ощущать вместе с нашими соотечественниками грядущую тиранию.

Вот, с аналогичными предощущениями выступает "самый свободолюбивый единоросс России" Валерий Федоров. "…мы стоим на пороге долгой и довольно жестокой диктатуры…"[2], - уверяет читателя самый свободолюбивый. Правда, он, в отличие от Гордона, вовсе не намерен покорно смиряться с наступающей тиранией. По его мнению, должен появиться внутрисистемный лидер, который рискнет бросить вызов "опричнине".

Вот тщетно призывает российских элитариев к разуму, умеренному альтруизму и разумной солидарности Валерий Зорькин. Иначе тирания, - предостерегает заслуженный юрист. "Коль скоро разум, с его способностью приподняться над сиюминутностью и эгоизмом, не остановит войну всех против всех, то либо-либо. Либо эта война уничтожит государство и общество. Либо государство станет чрезмерно жестким"[3].

Или вот, прямо-таки глас вопиющий: "Россия находится на пороге масштабных и необратимых потрясений, инициированных самой властью, которые затронут очень широкие слои населения. Жизнь будет быстро меняться, и далеко не в лучшую сторону. Масштаб случившегося с Россией элитами не осознан, брошенный историей вызов недооценен, глубинный смысл происходящего не понят. Пока российские элиты приспосабливаются к жизни при авторитаризме, Россия плавно, но неуклонно скатывается в тоталитаризм. Те, кто готовится жить при Пиночете, могут быть весьма разочарованы, неожиданно обнаружив себя живущими при Муссолини или Сталине"[4].

Страшно? А то ж! И ведь, между прочим, в верную сторону предощущает товарищ, простите - господин.

Целую книгу изваял на эту же тему Игорь Валерьевич Аверкиев - исполнительный директор, эксперт и член правления Пермской гражданской палаты, член Пермского регионального правозащитного центра, 1960 г.р., образование высшее историческое, характер стойкий, нордический. Хотя, с характером могу и ошибаться. Во всяком случае, книга озаглавлена вполне себе в истерическом ключе: "В ожидании людоедов. Кто придет к власти в России после Путина?"[5]

Как оценивает текущий политический режим г-н Аверкиев? Вполне, между прочим, здраво. "Путинский режим - это то единственное, что сегодня удерживает "людоедов" от "большого похода" на российскую свободу: он их разбудил - он их и дозирует, его они и слушаются, по крайней мере, пока. До поры до времени путинисты и "людоеды" у нас как "добрый" и "злой" жандармы". Людоедами эмоциональный и ранимый г-н Аверкиев именует тех, кто на языке строгой политологии называются сторонниками тирании.

"Если в ближайшее время, - предупреждает коллег по политическому классу г-н Аверкиев, - ничего кардинально не изменится в умонастроениях и публичной активности российского "среднего класса" и его политических чревовещателей, то свобода партстроительства, честные выборы и всеобщее избирательное право с неизбежностью приведут к власти в России таких "людоедов", при которых путинский режим нам покажется реальным "торжеством демократии и прав человека". И опять он прав. Приведут.

Похоже, тиранический режим в России действительно неизбежен. Работает, работает здесь некоторая историческая закономерность, природу коей мы подробнейшим образом обсудим в книге. Разберемся и с тем, как эту закономерность можно, нет, не отменить, но - обойти по большой дуге. Впрочем, об этом позже. А пока продолжим обзор умонастроений российского политического класса, сжавшегося как кролик в ожидании грядущей тирании.

Особого внимания заслуживает отдельно стоящая группа граждан, настроенных не столь стоически как г-н Гордон. Имя им - легион, так что не будем даже приводить конкретные примеры. Пытаясь отвертеться от грядущей тирании, они прибегают к практикам, по сути своей совершенно магическим. Честное слово, иначе их и не назовешь - типичная вербальная магия примитивных народов.

Магические манипуляции здесь выполняются в форме обличения - только не смейтесь, пожалуйста - "кровавого режима Путина". Суть вербальной магии здесь вполне очевидна. Повторяя на тысячи ладов мантру о "кровавом путинском режиме", наши доморощенные "маги" бессознательно, совершенно не понимая, что они делают на самом деле, пытаются "убедить" Провидение, что тирания уже здесь, она уже - вот она, наступила. Все! Все-все-все-все-все! Все плохое, что могло случиться с политическим классом России, уже случилось! И ничего БОЛЬШЕГО, пожалуйста, не надо! Ну, не надо, пожалуйста!!!

Потому, что БОЛЬШЕЕ - это и есть та самая грядущая тирания, которую гражданам почему-то очень не хочется. И которую они таким экзотическим способом "отгоняют". Дескать - вот он уже, "кровавый режим", в наличии. Куда уж больше?!

Кажется, А. Кох в одном из своих блогов не выдержал и высказался в том смысле, что мол, граждане! Ну чего же вы так-то уж! Кофе по утрам подают, газеты вовремя доставляют - чего вам еще-то нужно. Ведь, не исключено, что лет через двадцать мы все будем вспоминать эпоху Путина как золотое времечко. Сидя на лесоповале.

И вот опять лесоповал. Откуда? Бог весть!

Страшно…

Так что же это? Откуда этот страх? Ведь реальный сегодняшний расклад политических сил ни в коей мере не предвещает никаких ужасов. И Путин, и его окружение - вполне себе либеральные и абсолютно не кровожадные граждане. Потолок их политических амбиций - это чтобы, не дай Бог, ничего не случилось.

Политические игрища в "наших", в "ваших", в "народный фронт", в "спецназ президента" и так далее? Их опереточный характер не замечает лишь тот, кто крепко, двумя руками закрывает себе глаза, чтобы ничего не видеть.

"Возмущенный народ", "взбесившаяся чернь"? Ну, за двадцать-то прошедших лет уже как-то можно понять, что народ подает голос лишь при наличии раскрученных публичных лидеров, административного ресурса, политической оргструктуры, жестко контролируемого фрагмента СМИ, корпуса политических менеджеров и финансового обеспечения. То есть, при наличии за спиной того, что политологи называют контрэлитой. Которая заказывает, организует и проплачивает все это удовольствие в лице "возмущенного народа". Все остальное время он, народ, занят вопросами собственного выживания и к политике не имеет даже косвенного отношения.

Никакой контрэлиты, способной и желающей с опорой на "народ" смастерить в России тиранический режим, не существует даже в проекте. Ее вообще нет. Никакой. А тот сегмент политического класса, который с о-о-чень большими натяжками можно назвать "контрэлитой", он как раз и украшает себя белыми лентами, выходит на Болотную, и боится, боится, боится. Ее - тирании.

Интересная штука! Политических предпосылок тирании в лице конкретных партий, программ, лидеров вроде бы нет, а предощущение тирании есть. Откуда же оно берется?

А берется оно из накопленного генетического опыта, веками, а то и тысячелетиями вбиваемого в подсознание политического класса. И этот опыт не просто вещает, а можно даже сказать - верещит, что если было сказано "А", то после этого рано или поздно, но обязательно наступит "Б". И еще этот опыт подсказывает, что "А" уже случилось. И, стало быть, "Б" - не за горами.

"Б" - это, как Вы понимаете, уважаемый читатель, та самая грядущая тирания. Но что же скрывается под литерой "А", с неизбежностью влекущей за собой все прелести тиранического режима?

Современная политическая наука не выработала пока точного понятия, строго описывающего скрывающееся под "А" содержимое. Поэтому нам с вами для его описания придется привлекать понятия из других разделов человеческого опыта. Наиболее подходящим в данном случае оказался концепт, выработанный в уголовной среде. А именно, понятие "беспредела". Именно оно и будет применяться для анализа сегодняшней ситуации.

Гипотеза, которую мы с Вами, уважаемый читатель, проверим в этой книге, проста, как апельсин, и прозрачна, как слеза младенца. И заключается она в следующем. Если в социальной системе был допущен серьезный социальный беспредел, то рано или поздно система ответит на него тиранией.

Станцию "Беспредел" мы уже проехали, следующая остановка - "Тирания". Именно ее и предощущает российский политический класс, прекрасно осведомленный, а то и активно поучаствовавший в российском беспределе. Именно в этом подсознательном опыте и коренятся истоки предощущения тирании, гнетущего российские элиты.

Вот такое у меня, как у автора этой книги, предположение.

Оно, разумеется, нуждается в проверке. А проверить его не просто, а очень просто. Взять известные исторические эпизоды, связанные с формированием тиранических режимов, и посмотреть - а не предшествовали ли им ситуации социального беспредела? Если предшествовали, тогда все понятно. И предощущениям российского политического класса следует верить. Правильно ощущают. Ну, а если окажется, что тирании возникают на пустом месте, буквально ни с того, ни с сего, тогда… Придется писать другую книгу.

Впрочем, не придется. Для тех, кому читать особо некогда, могу приоткрыть завесу и доложить полученный в ходе исследования результат. Таки да - предшествовали! Не верите, можете убедиться сами. Раскрываем книгу и начинаем читать.

Ах да, перед тем, как пускаться в путь, научная скрупулезность требует определиться в понятиях. Что есть тирания, и что есть беспредел? Но мы с Вами этого делать не будем. Про тиранию в любом политическом словаре прочитать можно - не проблема. А что такое социальный беспредел - это нам еще предстоит установить в ходе исследования. Ни в учебниках политологии, ни в монографиях по политической философии это понятие пока что не проанализировано. Так что, мы с Вами, уважаемый читатель, будем здесь первопроходцами.

Или первопроходимцами? Ну, в общем - вскрытие покажет.

Автор искренне благодарен Антону Бакову, без чьего волшебного пенделя он, автор, даже и не подумал бы слезть с печи и написать хоть пару строк на политические темы. И, конечно же, никакой книги не было бы без моей жены Лары, которая долгими зимними вечерами честно читала каждый новый фрагмент, искренне и в красках описывала его гениальность и непреходящую ценность для прогрессивного человечества, чем стимулировала автора на написание очередного куска и отвращала от того, чтобы забраться обратно на печь, предварительно засунув туда все ранее написанное.

Теперь все.

Сентябрь 2013, Баден, Австрия

I. Беспредел и Тирания по-древнегречески. Случай Солона - Писистрата

Разумеется, уважаемый читатель, анализ тирании и ее происхождения начнем мы с Вами с древних греков. На то есть множество оснований. Во-первых, именно они впервые одарили политическую мысль классическими примерами тиранических режимов. Равно как и классическими образцами их политико-философского анализ. Так что, без греков никуда. Да и не может считаться серьезным политико-философский трактат, если начинает не от греков. Любой критик Вам подтвердит, что без них - мелковато будет.

Но главное даже не это. Главное - неистовый дух познания, доставшийся нам от этих удивительных людей. Не восхвалять, не проклинать, но понимать - вот удел политического философа. Это пришло к нам оттуда, от греков. Спиноза со своим "Не смеяться, не плакать, не проклинать, а понимать" лишь повторил то, что пришло к нам от них. Так вот, очень важно на самом старте нашего исследования зарядиться этой прекрасной тягой к пониманию. Удивительно, знаете ли, прочищает мозги. И настраивает на правильный лад.

Ведь мы с Вами не первые и не последние, кто занимается мышлением в периоды кризисов и катастроф. Но именно греки сумели поставить этот процесс на… Впрочем, простой пример скажет о них лучше чем самые развесистые мои славословия.

С таким же примерно, как у нас сегодня, настроением собрались когда-то в Храме Аполлона семь великих мудрецов древней Греции. VI век до нашей эры. Гора Парнас. Поросшие еще не вырубленным лесом горные вершины. Где-то далеко, на самом горизонте небо сливается с водами Коринфского залива. Белоснежная колоннада портика. Укрывшись в тени храма, негромко (а может быть и громко - кто знает?) беседуют семь величайших мужей Греции: Фалес, Питтак, Биант, Солон, Клеобул, Мисоне и Хилон.

О чем шла речь в стенах древнего прибежища Пифий, способных прорицать будущее и слышать волю богов? Наверное, о том, что золотой век гомеровских богов и героев давно позади, и никакими, даже самыми величайшими, чудесами его не вернуть. Что повсеместное упразднение власти басилеев - неправосудных, готовых за взятку вынести любое судебное решение "царей-дароядцев"[6] - ни к чему не привело.

Наоборот, с каждым днем становится только еще хуже. Ибо полисная знать не хочет и думать ни о чем, кроме собственного обогащения, так что крестьянину получить ссуду на закупку посевного зерна меньше, чем под 20% годовых просто негде. И вот, большинство крестьянских наделов заложено, а еще больше уже перешло за долги во владение "лучших людей". И многие тысячи ранее свободных граждан за долги обращены в рабство и проданы на чужбину. И если так пойдет, то скоро просто некому будет встать в ряды городского ополчения, чтобы в случае нападения отразить врага. А доведенный до отчаяния демос уже обнажает оружие внутри городских стен, и скоро брат пойдет на брата…

Трудно сказать точно, о чем именно спорили в дельфийских стенах величайшие мудрецы древней Эллады. Увы, стенограмма их бесед, скорее всего, не велась. Но, с другой стороны, о чем еще можно было говорить в самый разгар общегреческого аграрно-политического кризиса VI в. до н.э.?

Впрочем, для нас, сегодняшних, важно даже не содержание их диспута, а его результат, высеченный затем на стенах Храма Аполлона и дошедший до наших дней. Ведь результатом беседы семи мудрецов стало понимание того, с чего следует начинать преодоление постигших их родину бедствий. Так что, когда опустилась пыль из-под сандалий спускающихся по горной дороге мудрецов, свои инструменты взяли в руки каменотесы. И высекли на стене Храма результат их диспута: "ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ".

Вот с этим мудрым напутствием и начнем мы с Вами наше плавание в волнах политической философии. Не восхвалять, не проклинать, но понимать!

1. Предыстория афинской тирании.

Большинство политических сведений об этой эпохе мы черпаем из чуть ли не единственного дошедшего до нас исторического источника, "Афинской политии" Аристотеля и его же "Политики". Нет, есть еще, конечно же, и биография Солона у Плутарха в "Сравнительных жизнеописаниях". Но это, все же, больше биография и в значительно меньшей степени политическая аналитика. Так что, именно Аристотель - наш гид в сегодняшнем расследовании. И пусть труд Стагирита отстоит от описываемых им событий более, чем на два столетия, более ранних и столь же подробных описаний политического кризиса Афинской республики VI в.до н.э. до нас просто не дошло.

Что же пишет Аристотель о временах, предшествующих политическим реформам Солона и следующей за ними тирании Писистрата? "Вообще государственный строй был олигархический", - читаем мы во втором параграфе главы "Древнейший государственный строй"[7]. Для нас с вами, не понаслышке знающих все прелести олигархического государственного строя, не станет откровением описание повседневной политической напряженности в Афинах этого времени. "В течение долгого времени происходили раздоры между знатью и народом", - доносит ее до нас Аристотель.

Что же не поделили народ и знать? Не так уж и мало - жизнь и свободу большинства граждан Афин. "Главное было то, - пишет Аристотель, - что бедные находились в порабощении не только сами, но также и дети и жены. Назывались они пелатами и шестидольниками, потому что на таких арендных условиях обрабатывали поля богачей. Вся же вообще земля была в руках немногих".

Здесь следует дать некоторые пояснения.

Дело в том, что земля в описываемое время еще не могла быть предметом купли-продажи. Она была собственностью рода. Земельные участки могли лишь передаваться по наследству в семье. Они и передавались, дробясь среди нескольких наследников и мельчая при этом. Очень быстро наступил момент, кода величина земельных участков уже не могла прокормить семью. В то же время, продать участок и заняться чем-то другим было нельзя. То есть, заняться-то было можно, а вот продать участок, чтобы вложить деньги в новое дело - нельзя.

Поэтому большинство афинян пытались изо всех сил выжить, кормясь со своих, с каждым поколением мельчающих, участков. Поскольку выжить было невозможно, брали в долг, прежде всего - посевной материал для будущего урожая. Единственным залогом под ссуду был сам участок. И к концу описываемого периода фактически все земельные участки в Аттике покрылись ипотечными камнями, свидетельствующими, что данный участок заложен по ссуде.

А дальше все просто. Поскольку отчуждать участок в свою пользу кредитор не мог - земля есть собственность рода - должник оставался на земле, но трудился уже как арендатор, отдавая, то ли одну шестую часть урожая, то ли пять шестых[8]кредитору.

Дальше - еще проще. Поскольку остающимся в распоряжении арендатора урожаем прокормиться было просто невозможно, он брал новые ссуды, но уже под залог самого себя (самозаклад) и своей семьи. Подходил срок уплаты, и кредитор отводил должника вместе со все семьей на рабский рынок. В качестве товара, естественно. Как говорят сегодняшние правильные пацаны, нормальная схема получилась.

Вот об этом, обо всем, и пишет Аристотель в "Афинской политии": "При этом, если эти бедняки не отдавали арендной платы, можно было увести в кабалу и их самих и детей. Да и ссуды у всех обеспечивались личной кабалой вплоть до времени Солона. Он первый сделался простатом[9]народа. Конечно, из тогдашних условий государственной жизни самым тяжелым и горьким для народа было рабское положение. Впрочем, и всем остальным он был тоже недоволен, потому что ни в чем можно сказать, не имел своей доли."[10]

2. Аристократия, или лучшие люди в естественной среде обитания.

Что же толкало родовую полисную аристократию на столь безудержное закабаление своих соплеменников? Что же они, прямо звери были все какие-то, что ли? Вообще-то, да, конечно же, звери. Ну, в смысле - животные. Увы, здесь сказала свое слово природа человеческой цивилизации как таковой. Ведь человеческое общество, переходя от неолитической общины к эпохе бронзы, умудрилось возродить утерянную было в новокаменном веке ключевую характеристику обезьяньего стада. Наше общество, точно так же, как и обезьянье - это цивилизация статуса.

Во главе - "альфа-самец", который имеет все и в первую очередь. Рядом с ним - "бета-самец" который имеет также все, но во вторую очередь, и который за эту привилегию спиной к спине с вожаком отстаивает их права на все от любых сторонних притязаний. Ну, и "омега-самцы", которые, если что-то и имеют, то по остаточному принципу. То, что останется от альфы и беты.

Так устроено общество шимпанзе, но так же устроено и цивилизованное человеческое стадо. Еще Гомер, описывая статус героев (то есть, альфа-самцов), говорил об особой доблести, которой они обладают, получая ее от прародителей-богов. Проявляется эта доблесть в двух вещах. Во-первых, на поле брани, где герой безудержно царит, даже не замечая "простых воинов" и сталкиваясь всерьез лишь с такими же, как и он сам, героями. Ну, и во-вторых, неизменным спутником доблести уже у Гомера было богатство.

Доблесть и богатство - вот признаки альфа-статуса античного грека (да и не только его). Однако, прошли века, и великих героев на поле брани заменил строй, который очень скоро превратится в знаменитую греческую фалангу. Никакому Ахиллесу не справиться с хорошо обученным строем копейщиков. Время индивидуальной доблести уходит в прошлое. Ее заменяет коллективная слаженность строя.

А как же демонстрация статуса? Увы, остается только богатство. "…сейчас, - пишет о позднегреческой родовой знати Уолтер Донлан, - когда воинская доблесть потеряла свое значение, демонстрация статуса аристократии свелась к демонстрации ее богатства. Отсюда берет начало многократно описанное в научной литературе явление "демонстративного потребления" как особого стиля жизни с пирами, охотой и т. д. Это был способ социального самоутверждения аристократии"[11]

Да, а все это требует трех вещей: денег, денег и еще раз денег. Ничего не напоминает? Яхты, куршавели, лимузины, телки, гнущиеся под грузом бриллиантов… А в ответ на возмущение рабочих снижением зарплат - брезгливое, сквозь зубы: "Не желаете работать за эти деньги - привезу сюда китайцев, а вы можете уматывать куда хотите!"[12]

Так что, пока никакого отличия между ситуацией в Аттике VI в. до н.э. и современной Россией мы не наблюдаем. И наверняка, если бы вдруг где-то поблизости обнаружился рабский рынок, то товарняки, набитые дорогими россиянами, были бы первыми на подъездных путях. Типа, ничего личного - бизнес.

3. Солон предупреждает…

Вот в такой ситуации и выходит на политическую сцену Солон - афинский политик, законодатель и поэт, один из "семи мудрецов" Древней Греции. Тот самый, что участвовал в сходке величайших мужей Эллады, состоявшейся в храме Аполлона.

Естественно, Солону все происходившее вокруг него очень и очень не нравилось. Ведь, в отличие от своих собратьев по аристократическому классу, он был еще и философ. То есть, человек умный и способный смотреть значительно дальше собственного носа. А там, впереди, если оставить все так, как идет, родные Афины не ждало ничего хорошего. А только лишь аттический бунт, бессмысленный и беспощадный. (извините, Александр Сергеевич!)

Первое, что он пытается сделать, это воззвать к совести и здравому смыслу афинской аристократии. Ведь рубят же сук, на котором сидят, уроды! Воззвать Солону было легче, чем кому бы то ни было. Если кто не знал, так Солон был не только философ, но еще и поэт. Из пяти с лишних тысяч строк его поэтического наследия до нас дошло всего 283 строки.

И среди них - такие:

Кривдой полны и владыки народа, и им уготован Жребий - снести много бед за своеволье свое. Им непривычно спесивость обуздывать и, отдаваясь Мирной усладе пиров, их в тишине проводить, - Нет, под покровом деяний постыдных они богатеют И, не щадя ничего, будь это храмов казна Или народа добро, предаются, как тати, хищенью, - Правды священной закон в пренебреженье у них![13]

А еще - такие:

Будет тот час для народа всего неизбежною раной, К горькому рабству в полон быстро народ попадет! Рабство ж пробудит от дремы и брань, и раздор межусобный: Юности радостный цвет будет войной унесен. Ведомо иго врагов: град любезный оно сокрушает Через крамолу, - она неправдолюбцам люба! Беды такие народу грозят, а среди неимущих В землю чужую тогда мало ль несчастных пойдет, Проданных в злую неволю, в позорные ввергнутых узы, Дабы познали они рабства тяжелого гнет?[14]

Или даже такие:

Сердце велит мне афинян наставить в одном убежденье - Что беззаконье грозит городу тучею бед.[15]

Сильные, безусловно сильные и откровенные строки. Если по сегодняшним меркам, то чистая 282 статья автору, а текст - в федеральный список экстремистских материалов.

Однако, в отличие от российских олигархов, древнеафинские олигархи были все же вынуждены прислушаться к неистовым призывам своего беспокойного собрата по классу. И дело здесь вот в чем. Над лучшими людьми нашего Отечества сегодня, в общем-то, особо не капает. К подавлению гражданского неповиновения органы МВД и внутренние войска вполне готовы. В случае массовых трудовых споров к услугам владельцев заводов-газет-параходов армии гастарбайтеров. Ну, а на случай слишком уж отмороженных наездов со стороны конкурентов из-за рубежа в арсеналах хранятся пусть старенькие, но все же вполне себе ядерные бомбы.

Ничего этого не было у современников Солона. Внутренних войск нет - в случае гражданских беспорядков мечом приходится отмахиваться самостоятельно. Гастарбайтеров тоже пока немного. Полноводный поток их в рабских ошейниках польется только еще лет через 100-150. Но самая большая проблема была с ядерной бомбой. Ибо ядерная бомба античного мира с необходимостью требовала демократии. Ведь это была фаланга…

4. Винтовка рождает власть. Особенно - демократическую.

Итак, ядерной бомбой античной Греции была фаланга. "Гоплитская революция" VII в. до н.э. просто вынесла все остальные виды вооружения с поля брани. Грозные коробки тяжелобронированных копейщиков в унифицированных доспехах с продуманной тактикой и отточенной техникой движений и перестроений не оставляли ни единого шанса любому иному войску - независимо от качества оружия и количества его носителей.

Ногу приставив к ноге и щит свой о щит опирая, Грозный султан - о султан, шлем - о товарища шлем, Плотно сомкнувшись грудь с грудью, пусть каждый дерется с врагами.[16]

И оглушительный визг деревянных флейт, и звон литавр, и земля, вздрагивающая от синхронной поступи нескольких тысяч[17]здоровых, хорошо накачанных мужиков в бронзовой упаковке… Короче, страшное дело!

Так вот, фаланга - это коллективный способ ведения войны. Здесь все равны. Аристократ, ведущий свою родословную от самого Зевса, здесь ничем не отличается от любого крестьянина, кожевника или кузнеца, у которых хватило денег справить себе тяжелый пехотный доспех. Более того, успех фаланги вообще зависит от того, насколько унифицированы каждое движение, каждый шаг, каждый вздох ее бойцов.

Но если все равны на поле брани, то у этих самых тысяч бойцов в мирное время возникают вопросы. А именно, почему мы не равны внутри городских стен? Вот как описывает эти социальные процессы в своей "Политике" Аристотель:

"И в Греции, после упразднения монархического строя полноправными гражданами были в первое время воины, а именно вначале - всадники; объясняется это тем, что тогда на войне силу и перевес давала конница, а тяжеловооруженная пехота за отсутствием в ней правильного устройства была бесполезна: опытности в деле устроения пехоты, равно как и выработанных правил тактики, у древних не было, почему всю силу они и полагали в коннице. С ростом государств и тяжеловооруженная пехота получила большее значение, а это повлекло за собой участие в государственном управлении большего числа граждан. Вот почему древние называли демократиями те виды государственного строя, которые мы теперь называем политиями."[18]

Иначе говоря, появление фаланги как массового коллективного вида вооруженных сил начинает провоцировать в Греции новый виток[19]военной демократии. Или, по Аристотелю, политии. И вот здесь возникает вопрос, наиболее болезненный для афинской олигархии. Мало того, что коллеги по воинскому строю начинают требовать себе своей доли городской власти. Это бы еще как-то можно стерпеть. Гораздо хуже другое.

Участник фаланги - гоплит, тяжеловооруженный пехотинец. Тяжелое вооружение стоит немалых денег. Следовательно, обладание "ядерной бомбой" античного мира требует наличия среди горожан нескольких тысяч достаточно зажиточных людей, способных обеспечить себя доспехом. А вот это уже начинает не получаться. Ибо кредитно-залоговая политика полисной знати привела к середине VI в. до н.э. к массовому обнищанию рядовых горожан. Становиться в строй фаланги становится просто некому! Слишком мало людей может себе это позволить. А это уже опасно для всех - в том числе и для знати. Ведь фаланги и Спарты, и Коринфа, и Мегар могут в любой момент показаться под стенами.

5. Реформы Солона. Маленькая Афинская диктатура.

Вот в такой ситуации "лучшие люди" Афин и оказались просто вынужденными прислушаться к увещеваниям Солона.

Нужно иметь в виду, что годам примерно к шестидесяти Салон становится во всех отношениях самым влиятельным и авторитетным политическим деятелем Афин. А главное, в условиях нарастающего конфликта между демосом и знатью он рассматривался всеми социальными слоями как подходящая, компромиссная фигура.

Аристократы видели в нем "своего" ввиду его в высшей степени знатного происхождения. Ведь происходил он из знатного рода Кодридов, который ранее был царской династией. Массы же рядового демоса помнили о протестах поэта-политика против чрезмерного угнетения крестьян. Торгово-ремесленная прослойка несомненно принимала во внимание то обстоятельство, что Солон сам занимался - и не без успеха - торговлей. То есть, хорошо понимал их проблемы и нужды. В общем, он больше, чем кто-либо из афинян, подходил для проведения реформ.

Фактически, Солон начального периода своей диктатуры - это такой древнегреческий Путин. Человек, которому доверяют и на которого надеются практически все враждующие элементы социальной системы. Верхи полагают, что "ворон ворону глаз не выклюют". Низы же искренне уверены, что вот сейчас-то и начнем всех, кого нужно, "мочить в сортире".

Впрочем, какой характер будут иметь его преобразования - об этом, вероятно, мало кто имел ясное понятие. Демос наверняка рассчитывал, что Солон возьмет в свои руки тираническую власть и будет действовать примерно так же, как тираны соседних с Афинами городов. То есть, будет преследовать полисную знать, изгонять аристократов и конфисковать их имущество. А главное - проведет всеобщий передел земли на равных основаниях. Аристократы, со своей стороны, полагали, что Солон проведет лишь необходимый минимум преобразований. То есть, им не придется делать почти никаких уступок народу и их власть останется практически незыблемой.

Как бы то ни было, в 594 г. до н.э. Солон был избран архонтом-эпонимом[20]. Само по себе это мало что значило: архонт, хотя бы даже и первый в коллегии, был лишь одним из магистратов аристократического полиса, и должность еще не давала ему полномочий на проведение чрезвычайных мер. Солона, однако, избрали не только архонтом, но также, по словам Плутарха, "примирителем и законодателем", а по выражению Аристотеля вообще "вверили ему государство".

И вот на этот факт прошу обратить особое внимание. Ибо здесь мы сталкиваемся с первым элементом алгоритма выведения любой (как мы это увидим в дальнейшем) республики из структурного политико-экономического кризиса. А именно: выделение особого, пользующегося непререкаемым авторитетом, лица. И наделение его чрезвычайными полномочиями. Подобного рода фигуру мы встретим при изучении кризиса республиканского строя во все времена и в любых географиях.

Что сделал Солон, получив чрезвычайные полномочия? Первое и главное - он отменил долговую кабалу афинян. Вот что сообщает нам Аристотель: "Взяв дела в свои руки. Солон освободил народ и в текущий момент и на будущее время, воспретив обеспечивать ссуды личной кабалой. Затем он издал законы и произвел отмену долгов, как частных, так и государственных, что называют сисахфией, потому что люди как бы стряхнули с себя бремя"[21]Более того, все уже проданные в рабство афиняне были выкуплены из неволи за счет городской казны.

Так был вскрыт самый болезненный нарыв на теле республики. То, что республиканская знать самостоятельно не сделала бы ни при каких обстоятельствах! Даже если бы промедление грозило реальной гибелью. (А к этому все и шло). Ибо против социально-классового инстинкта не попрешь! Обезьяна не может взять и в одночасье превратиться в человека. Увы.

Далее Солон приступил к реформам политической системы. Фактически, это была попытка раздать всем сестрам по серьгам. То есть, разделить власть между всеми наличествующими в полисе социальными группами. Вот как характеризует реформаторскую деятельность Солона Аристотель. "Солона же некоторые считают превосходным законодателем: он упразднил крайнюю олигархию, положил конец рабству простого народа и установил прародительскую демократию, удачно смешав элементы разных государственных устройств; ареопаг представляет олигархический элемент, замещение должностей посредством избрания - элемент аристократический, а народный суд - демократический"[22].

Главное, что сделал Солон, это разделил все общество на четыре имущественных разряда и определил, какие должности в городском магистрате могут замещаться представителями каких разрядов. Критерием принадлежности к определённому разряду служил размер годового дохода, исчисляемый в сельскохозяйственных продуктах.

Пентакосиомедимны: имеют доход более 500 медимнов зерна или 500 метретов вина или оливкового масла, на свои средства снаряжают боевые корабли, могут избираться архонтами и казначеями.

Гиппеи: имеют доход свыше 300 медимнов зерна, могут содержать боевого коня, избираются на все остальные выборные должности городского магистрата.

Зевгиты: имеют доход свыше 200 медимнов зерна, служат гоплитами, избираются на все остальные выборные должности городского магистрата.

Феты: имеют доход менее 200 медимнов зерна, служат во вспомогательных войсках, не могут занимать должности городского магистрата, но могут участвовать в работе народного собрания и суда присяжных.

Очевидно, что политическая структура полиса у Солона является производной от принципов военной демократии. Доступ к городским должностям определяется той ролью, которой данная социальная группа играет на поле боя. Снаряжает ли боевые корабли, формирует подразделения кавалерии или тяжелой пехоты, служит во вспомогательных войсках.

Имущественный ценз существенен лишь постольку, поскольку определяет способность гражданина обеспечить себе снаряжение для боя. С незначительными изменениями предложенная Солоном политическая структура полисной власти прослужит Афинам до конца республиканского периода. А это означает, что в целом она признавалась справедливой представителями всех городских слоев.

Наконец, в области экономики Солон ввел очень важный закон. Он сделал возможным куплю-продажу земли, но при этом ограничил максимальный размер земельного надела, которым мог владеть гражданин полиса. Иначе говоря, после земельной реформы стала невозможной экономическая политика знати по концентрации земельного фонда полиса в руках немногих знатных родов. Фактически, это был сильнейший удар по земельным магнатам Афин.

6. Дошел до и остановился перед…

Ну, а что же не сделал Солон из того, что от него ожидали? Он не сделал главного. Не произвел перераспределение земли на общих основаниях. Данный лозунг был хорошо известен в античности, в разные времена он выносился на повестку дня на гребне социальной борьбы и был по сути ключевым требованием рядовых граждан полиса. При этом каждый раз под переделом земли подразумевалось возвращение к первичному равенству, т. е. к тем временам, когда земля была поделена поровну между общинниками.

Были ли такие времена? Делилась ли когда-то земля поровну? На оба вопроса можно ответить утвердительно. В легендарные времена "темных веков", когда греческие племена оседали на жительство в удобных долинах, раздел земли действительно производился по жребию на равные участки. Память об этом обычае сохранилась уже в самом названии получаемого таким образом участка земли - "клер", что значит "жребий"[23].

Пытаясь в своих реформах пройти путем "середины", путем "примирения" враждующих городских партий, которых по большому счету было всего две - "знать" и "народ" - Солон угодил в ловушку, уготованную всем центристам. В поисках компромиссных решений он потерял поддержку как той, так и другой партии.

Совсем, как сегодняшний Владимир Путин. Либералы клюют его за то, что идет на поводу у требований всяческого быдла. Националисты же и остатки коммунистов крайне недовольны тем, что далеко не все олигархи замочены в сортире. А ведь поначалу так на это надеялись!

Аналогичная история случилась и в Афинах. Городская знать сочла, что в результате реформ потеряла слишком много - и это действительно было так. Ограничение в размере земельной собственности поставило крест на привычных ростовщических схемах экономического доминирования. Нужно было искать новые схемы или же терять имеющиеся позиции.

Но и демос, малоземельное крестьянство точно также не дождалось от Салона исполнения своего главного требования - увеличения за счет общего передела своих земельных наделов. Которые бы, наконец, оказались достаточными для прокорма семьи.

Всего за год своих реформаторских усилий Солон превратился из самого популярного политика Афин в человека, не имеющего поддержки ни в одной социальной группе. В этом смысле Путин, разумеется, на порядок круче Солона. Ему на это потребовалось более десяти лет. Да, так вот, возвращаясь к Солону. Жить ему в городе стало не просто неуютно, но и небезопасно. Нет, остатки былого имени все же сохранили опального политика от изгнания. Но вот стопроцентных гарантий сохранения жизни и здоровья уже не давали.

Так что, не дожидаясь неприятностей, Солон "отбывает в путешествие", где и проводит десять лет своей жизни. Впрочем, возвращение домой, спустя десятилетие, ничем не радует знаменитого афинянин. Надежды на то, что за десятилетие страсти поулягутся, не оправдались. В действительности, междоусобные смуты продолжались еще несколько десятилетий. Было даже несколько случаев, когда из-за напряженности в государстве не могли избрать эпонимного архонта.

То есть, несмотря на ликвидацию самых острых проявлений системного кризиса олигархической республики (долговая кабала и концентрация земли в руках немногих), несмотря на формирование эффективных и справедливых институтов власти, кризис продолжал разрастаться. Почему? Да потому, что не были сформированы условия для решения экономических проблем большинства народа. Малоземелье демоса и, как следствие, массовая нищета народа никуда не делись.

И потребовалась настоящая тирания, от которой столь упорно отказывался Солон, чтобы решить еще и эту, главную задачу. Лишь тирания Писистрата действительно вывела полис из затянувшегося на многие десятилетия структурного кризиса.

7. Доктор прописал тиранию! И не нужно заниматься самолечением…

Итак, в 561 г. до н.э. в Афинах устанавливается, наконец, тирания[24], которую демос столь долго и тщетно ожидал от Солона. Единоличную власть захватывает его родственник Писистрат - знатный, амбициозный аристократ, уже прославившийся на полях сражений. Свою политическую карьеру он начинал в рядах сторонников солоновских преобразований. Стареющий Солон всячески пытался предотвратить такое развитие событий, протестовал, призывал к сопротивлению, но все было тщетно. Слишком уж подавляющим было большинство народа, требующее установления в Афинах тирании.

Что сделал в Афинах Писистрат, придя к власти? Ничего оригинального. Абсолютно все то же самое, что осуществляли в это время тираны в других греческих полисах. Кипсел и Периандр в Коринфе. Феаген в Мегарах. Фрасибул в Милете. Гелон в Сиракузах. Орфагор в Сикионе. Поликрат в Самосе. Лигдамид в Наксоссе. И так далее. Фактически, все греческие тираны действовали одинаково, как под копирку.

Изгоняли наиболее обогатившиеся за счет земельной ипотеки аристократические семьи, а их земельные владения делили между малоземельными крестьянами. Организовывали масштабные общественные работы, отстраивали свои города, прокладывали водопроводы и дороги - давая заработок городской бедноте. Именно по завершению периода старших тираний греческие полисы приобретают тот вид, что восхищает нас на картинках в учебниках древней истории.

Да, годы спустя, во времена "классической демократии" Фемистокл создал великолепный Пирей - афинский торговый и военный порт. Но сами-то классические Афины - дело рук тирана Писистрата! Именно при Писистрате Афины становятся тем, чем они были последующие века - крупнейшим торговым и ремесленным центром. Малоземельное крестьянство при его правлении активно начинает осваивать городские специальности, товарное производство. Город расширяется ремесленными кварталами[25].

Усилиями тиранов колонизация территорий Средиземноморья превращается из частной инициативы греческих родов - в важнейший элемент государственной политики полиса. Избыток населения нужно было куда-то девать - и колонизация выходит на государственный уровень. Наконец, тираны начинают самым активным образом возвышать людей искусства - художников, архитекторов, скульпторов, музыкантов. Именно в этот период закладывается, например, общегреческая традиция бесплатного посещения театров.

Вот, всем этим и занялся Писистрат. Прежде всего, достигнув власти, он приступил к массовому изгнанию противников. По словам Геродота, "одни пали в сражении, другие бежали из отечества вместе с Алкмеонидами…" Все это были владельцы крупных земельных участков, составлявших значительную часть территории Аттики. По афинским законам, земли изгнанных конфисковывались, а затем были разделены между беднейшими крестьянами - с запрещением продавать, закладывать и сдавать в аренду.

Но самое главное, Писистрат организует за счет государственной казны дешевый сельскохозяйственный кредит для крестьян Аттики. То есть, ликвидирует сам корень бед, приведший к аграрному кризису VI в до н.э. Лишь с этого момента можно с уверенностью говорить о крушении ростовщических схем обогащения родовой знати, приводивших к массовому обнищанию рядовых общинников.

Вот как об этом пишет Кристиан Майер, специалист финансовым и налогово-бюджетным отношениям древних обществ. "Когда представители знати в различных областях страны закладывали основы тирании, они ввели регулярно взимавшиеся налоги на доходы, достигавшие одной десятой или одной двадцатой части дохода. Это позволяло тираниям тратить деньги на содержание наемников и при необходимости на возведение укреплений, на строительство храмов, городских стен, водопроводов, колодезных сооружений, колоннад, прокладку дорог, устройство празднеств и, наконец, осуществлять определенные инвестиции. Многое из того шло на пользу городам и, вероятно, являлось важным вкладом тирании в укрепление и развитие своего хозяйства и городов"[26]Вот из этих-то бюджетных средств и был организован дешевый сельскохозяйственный кредит, положивший конец ростовщическим схемам полисной знати.

8. Лишь в тени тирании распускаются цветы демократии.

Но вот на что следует обратить особое внимание. Ни Писистрат, ни его потомки ни на йоту не изменили те схемы функционирования демократических учреждений полиса, что были сформированы Солоном. Афинское народовластие функционировало в полном соответствии с духом и буквой законов Солона! Более того, под "пристальным вниманием" афинского тирана олигархические кланы имели намного меньше возможностей влиять силой и подкупом на работу городского магистрата, нежели это станет потом, во времена Аристофана. Когда тирания уступит свое место "чистой демократии".

Ведь как осуществлялся "демократический процесс" в Афинах позже, во времена "чистой демократии", когда потомки Писистрата утратили власть, и она целиком перешла к народному собранию? Это нам с Вами, уважаемый читатель, замечательно показывает Аристофан во "Всадниках".

Особенно прелестной получилась у него сцена спора демагога Клеона (Кожевника) и богатого торговца Колбасника за благосклонность Народа, изображенного афинским сатириком в виде глубоко впавшего в маразма старца. Доказывая свою полезность Народу, Клеон апеллирует к многочисленным заговорам против Народа, которые он, Клеон, разоблачил. Колбасник же подкладывает сначала мягкую подушку под народное седалище, затем надевает на старческие ноги Народа теплые башмаки, а уж когда на плечи Народа ложится подаренный Колбасником плащ, то умиленный Народ выдает восторженный комментарий:

- Такой премудрости, клянусь, и Фемистокл не ведал, Хоть и неплох его Пирей[27]. По-моему, так, право, Вот эта выдумка с плащом Пирею не уступит!

Во "Всадниках" Подкуп избирателей - в лице Колбасника - с сухим счетом побеждает Демагогию, представленную Клеоном. Но в целом, Демагогия и Подкуп - неотъемлемые характеристики любой так называемой "демократической республики", всегда и с неизбежностью превращающие ее в инструмент власти "лучших людей", будь то родовая аристократия, или торгово-финансовая олигархия.

Демократических республик не бывает, вот что следует нам запомнить раз и навсегда! Какие бы демократические механизмы власти не изобретались политическими реформаторами, какие бы народолюбивые словеса не развевались на ее знаменах, любая республика по своей сути всегда - аристократическая (олигархическая) республика. Вся разница между ними лишь в величине фигового листка, прикрывающего аристократическое (олигархическое) естество республиканской формы правления. История античных полисов, средневековых европейских коммун, русских Новгорода и Пскова дают на эту тему миллион самых разнообразных иллюстраций.

Так что возможные претензии, например, господина Суркова на авторские права по поводу "управляемой демократии" не имеют под собой ни малейшего основания. В рамках республиканской формы правления, она всегда и везде была и, разумеется, будет управляемой. Управляемой в интересах олигархического "высшего класса". Единственное, что можно поставить в зачет современным "демократам", это новые технологии подтасовки результатов выборов. Здесь - да, нужно отдать должное. Современные технологии "голосования" и "подсчета голосов" дают демократам нашего времени совершенно новые возможности по сравнению с древними Афинами или средневековым Новгородом. Ну, так ведь технический прогресс и не стоит на месте.

Так вот, фактически, старшие греческие тирании были своего рода "демократиями под опекой". Когда все демократические учреждения полиса функционировали в соответствии со своим назначением, а тиран "приглядывал", чтобы аристократия, обладающая финансовым и организационным превосходством над демосом, не могла слишком уж сильно "нагнуть" демократию в свою пользу.

Как пишет известный античник, профессор Суриков, "и отдельные полисы, и Греция в целом скорее выигрывали, чем проигрывали от деятельности тиранов"[28]. Кстати, собственно античная интеллектуальная традиция никогда и не выходила за рамки не более, чем "легкого неодобрения" старших тираний. По принципу, да, демократия конечно лучше, но мы же все всё понимаем…

Тираны прибегали к насилию? Да, нехорошо. Но прибегали не более, чем это было до них, когда противоречия и взаимная ненависть "народа" и "знати" приводили к политическим убийствам и массовым вооруженным столкновениям на улицах городов.

Тираны изгоняли из городов знатные семейства? Тоже нехорошо. Но ведь точно также изгоняли и их самих. Сам Писистрат в процессе установления своей власти был неоднократно изгоняем усилиями крупнейших аристократических родов Афин. Оно ведь - на войне, как на войне…

Тираны привлекали войска из других городов для установления своей власти? Ай, как неприлично! Но мы же взрослые люди и знаем, что делали они это в значительно меньшей степени, чем их противники из аристократического лагеря. Ибо в большей степени опирались на вооруженную помощь собственного демоса, уже тогда составлявшего костяк армии.

Вот в таком, примерно, духе. Истерические ноты в обличении "зверств тирании", превращение ее в "абсолютное зло" появляется в Европе, спустя примерно 2000 лет после падения старших греческих тираний. Демонизация тиранов имела свои особые причины и своих весьма заинтересованных авторов. В дальнейшем, если дойдут руки, и если к тому времени наши исторические экскурсы не наскучат уважаемому читателю, мы остановимся на этом более подробно.

Но важно в действительности не это. Важно другое. Оказывается, демократическая форма правления, принятая греческими городами из рук старших тираний[29], продержалась очень недолго. И сравнительно быстро перешла в руки младших тираний - как существенно более устойчивых форм правления. Это - на заметку тем, кто полагает, будто "демократизация общества" - тот самый путь, что предотвращает появление тиранических режимов. Во всяком случае, родина демократии, Древняя Греция показывает нам прямо противоположные сюжеты. Чем "демократичнее" демократия, тем быстрее и основательное сменяет ее новая тирания. Посмотрим, как это было.

9. От старших - к младшим тираниям. Кто вы, мистер Алкивиад?

Всем известно, что полисы древней Эллады явили миру первые классические образцы демократического правления. Древняя Греция - родина демократии. Но очень мало, кто задавал себе вопрос, а как долго просуществовали древнегреческие демократические режимы? Вот как долго продержалась "чистая демократия" в тех же Афинах?

А это легко подсчитать. Ее начало датируется свержением тиранической династии писистратидов. Это 510 г. до н.э. А когда написаны "Всадники" Аристофана, где "демократический народ" изображен маразматическим старцем, которым крутят как хотят олигархические группировки? Точная датировка "Всадников" отсутствует, но если учесть, что первая комедия афинского комедиографа вышла в 427 г. до н.э., то очевидно, что от "начала демократии" до "Всадников" прошло около 100 лет. А ведь в комедии Аристофана демагогия, подкуп и откровенное манипулирование народом в интересах олигархических групп - это уже повседневная, набившая оскомину и всем давно известная рутина.

Так, когда же существовала в таком случае "настоящая демократия"? Похоже, не так уж и долго - в период Греко-Персидских войн. 499 - 449 гг до н.э. с перерывами. Так что, если даже считать от свержения писистратидов, то всей "настоящей демократии" получается лет 60-70. И все! А шуму-то, уже 25 веков не стихает: демократия… демократия… демократия…

Одним из провозвестников грядущих, "младших"[30] тираний многие античные авторы считают афинянина Алкивиада[31] - воспитанника Перикла, оратора, военноначальника, государственного деятеля. Фактически, это был человек, откровенно стремившийся к установлению тиранического правления в Афинах, лично полностью готовый к этому, и не переступивший заветной черты лишь потому, что в Афинах что-то "чуть-чуть не созрело".

В оценке этой непростой исторической фигуры соперничают два, на первый взгляд диаметрально противоположных подхода. Первый из них представлен профессором Я. С. Лурье, который полагал, что Алкивиад лишь по видимости был беспринципным авантюристом. На самом же деле, в его действиях обнаруживается последовательное "стремление опереться на торгово-промышленные слои, чьи интересы выходили за рамки полиса". В связи с этим политическая деятельность Алкивиада была подчинена идее создания обширной территориальной монархии в рамках Средиземноморья, а стремление к тирании, о котором говорят древние авторы, было лишь внешним выражением этого тяготения к большой централизованной монархии, к эллинистическому царству[32].

Вторая позиция, пожалуй, ярче всего выражена в работах профессора Э. Д. Фролова. По его мнению, Алкивиад как раз и есть просто-напросто беспринципный политический авантюрист. Эдакий кондотьер от политики, которому было все равно, на что опираться, лишь бы достичь своей цели - единоличной власти над полисом. "В сущности, для него в политике всегда была лишь одна цель - личное первенство, к достижению которого он стремился, во что бы то ни стало, любыми средствами, дозволенными или недозволенными, отвечавшими тогдашним представлениям о морали или нет"[33].

Но почему-то никто не хочет видеть наиболее очевидную вещь. Да, Алкивиад был действительно беспринципным политическим авантюристом[34]. Да, в своих политических притязаниях он опирался на поддержку отдельных представителей торгово-промышленного класса. Но сама-то возможность установления тиранического правления открывалась для него лишь потому, что большинство народа, "демоса", до последней степени достало правление афинской олигархии! Их алчность, разоряющая "бизнесы" простого народа. Их политический цинизм, как угодно обманом и подкупом вертящий народным собранием. Их организационная и военно-политическая импотенция, многие годы не позволяющая закончить изнурительную пелопонесскую войну. И так далее.

Именно афинский народ хотел тирании, избавляющей его от прогнившей насквозь власти афинской олигархии - вот главная основа всех политических планов авантюриста Алкивиада! Об это совершенно недвусмысленно свидетельствует Плутарх в биографии Алкивиада. "…у простого люда и бедняков снискал поистине, невиданную любовь: ни о чем другом они более не мечтали, кроме того, чтобы Алкивиад сделался над ними тираном, иные не таясь, об этом говорили, советовали ему презреть всяческую зависть, стать выше нее и, отбросив законы и постановления отделавшись от болтунов - губителей государства… [Текст в оригинале испорчен] действовал и правил, не страшась клеветников"[35].

Вот ключ к пониманию ситуации. Тираническое правление для огромного большинства греческих полисов конца V - начала IV вв. до н.э. было спасением от "губителей государства", стоявших во главе политической системы. От олигархических кланов, ставших фактическими хозяевами якобы "демократических" республик.

И то, что Алкивиад все же не сделал последнего шага в своем политическом развитии и не захватил власть в Афинах, объясняется всего лишь его личной оценкой ситуации. А именно: олигархи еще недостаточно ослабили себя в непрерывной межклановой войне, а положение демоса еще не настолько отчаянное, чтобы обеспечить 100%-ю гарантию успеха при захвате и удержании тиранической власти в городе.

Кстати, это отлично понимает тот же профессор Фролов, который, правда, при этом почему-то не делает из своего понимания соответствующих выводов. Вот, что он пишет: "Алкивиаду не суждено было стать родоначальником новой тирании в Афинах. Причиной тому была не слабость его характера … причиной был случай, несовпадение личной готовности Алкивиада выступить в качестве авторитетного руководителя государства с характером политической обстановки в Афинах, в тот момент оказавшейся недостаточно шаткой, недостаточно "больной" для установления тирании"[36].

Недостаточно "больная" политическая обстановка - превосходная формулировка! Иначе говоря, болезнь олигархической республики еще не зашла слишком далеко, чтобы можно было с полной уверенностью в успехе сметать прогнившую политическую конструкцию и брать власть в свои руки. Еще оставался какой-то процент населения, не до конца утративший демократические иллюзии. Еще была вероятность, что кто-то встанет на защиту давно не существующих в реальности, но столь милых сердцу демократических институтов….

Однако, еще чуть-чуть времени, и … Алкивиаду не дали этого "чуть-чуть". Усилиями правящей верхушки он был удален из города, так и не успев сделать последнего шага к установлению тирании.

10. Вы хотите тирании? У нас есть их для вас!

А вот другим политическим авантюристам повезло больше. Дионисию в Сиракузах. Ликофрону и Ясону в Фессалии. Механиду и Набису в Спарте. Фрикодему в Эанфии. Неогену в Орее. Харигену в Гестии. Фемисону в Эретрее. Калию и Тавросфену в Халкиде. Херону в Пелене. Аристрату и Эпихару в Сикионе. Миасею в Аргосе. Неону и Фрасилоху в Мессене…

Все они были точно такими же политическими авантюристами, как и Алкивиад. По преимуществу - предводителями наемных отрядов. Все они были вполне беспринципны и взламывали режимы олигархической власти, при полной поддержке народа, не из идеологических соображений, а потому, что это был единственно возможный вариант получения власти. Власть была у олигархов, и более ее взять было просто не откуда.

Опора на народ была единственным вариантом установления тиранической власти. Но и тирания была для народа единственным вариантом выживания в условиях насквозь прогнивших олигархических режимов "губителей государства". Фактически, младшие тирании, как и старшие, были по существу "народными тираниями", обеспечившими режим выживания демоса за счет насильственной экспроприации власти у олигархических кланов в пользу тирана. Единственное различие между ними был в том, что старшие тирании тщательно взращивали внутри себя демократические институты, с тем, чтобы, будучи через какое-то время свергнутыми, освободить их от своей опеки, отпустить в свободное плавание. Тогда как младшие тирании не питали уже никаких иллюзий относительно потенциала демократических форм правления. И имели характер, почти что вполне монархический.

Афины, к своему глубочайшему несчастью, не имели своей младшей тирании. И чуть позже я объясню, почему вынужден был употребить оборот "глубочайшее несчастье". Да, так вот, прослеживая политическое развитие собственно Афин, предоставивших нам свой политический строй для исследования случая Солона-Писистрата, мы не имеем возможности рассмотреть, как действовали младшие тирании на территории Греции.

Поэтому отвлечемся на некоторое время от политической истории этого великого города и посмотрим, а что же представляли собой младшие тирании? При этом не будем брать особо выдающиеся случаи, вроде Сиракуз, а остановимся на каком-нибудь совершенно рядовом греческом полисе и на установлении в нем тиранического режима. Ибо с незначительными отклонениями в ту или другую сторону, так же было и везде.

Вот, например, Сикион, греческий полис на северо-востоке Пелопоннеса, в глубине Коринфского залива, между реками Асоп и Гелиссон. Город, не представляющий собой ничего особенно выдающегося. Разве что, если верить Плинию Старшему, именно здесь около 580-577 гг. до н.э. учениками легендарного Дедала была основана художественная школа. Греки также утверждали, что в Сикионе произошло открытие живописи, но это я бы отнес к области территориального пиара. В общем, ничего особенного. Готов поспорить, что подавляющее большинство читателей впервые встретили его название на страницах этой книги и очень быстро о нем забудет.

Как и в большинстве других случаев, тирания устанавливается здесь в ходе одной из бесчисленных войн, сотрясающих Грецию V - II вв до н.э. То есть, устанавливается с опорой на внешнюю военную силу. В данном случае летом 369 г. до н.э., в ходе Беотийской войны[37]беотийцы прорывают спартано-афинский заслон на Коринфском перешейке, проникают в Пелопоннес, соединяются с аргивянами, аркадянами и элейцами и выдвигаются в сторону Сикиона. На состоявшемся народном собрании города естественным образом встает вопрос о необходимости разрыва со Спартой и присоединения к Беотийскому союзу.

Между тем, власть в городе принадлежит, олигархическим кланам, тесно связанным со спартанским покровительством. Естественно, никто из простых горожан не горит желанием грудью вставать на защиту родной олигархии. Однако, и открыто выступить за сдачу города и переход в противоположный лагерь непросто. Ведь в руках у городского магистрата довольно крупный контингент наемников, которых не интересует политика, а только лишь регулярная выплата жалованья. С ним же пока все в порядке.

Неизвестно, как долго демократическая оппозиция в Сикионе собиралась бы с силами для решающего выступления, если бы она не обрела вдруг, совершенно неожиданно для себя, энергичного вождя. В роли такого выступил Эвфрон, знатный гражданин, который ранее принадлежал к партии олигархов и совсем еще недавно в числе других крайних лаконофилов голосовал против отпадения от Спарты. Теперь же, в ожидании подхода войск Беотийского союза, он решает, что долее хранить верность Спарте бессмысленно. Резко переменив фронт, он обращается к аргивянам и аркадянам с предложением устроить в Сикионе демократический переворот.

Не правда ли, весьма узнаваемый человеческий тип? Можно сказать, "сикионский Алкивиад". Беспринципен, энергичен, предприимчив, готов на все, чтобы получить власть. И, что характерно, в отличие от Афин V в. до н.э., политическая обстановка в Сикионе IV в. до н.э. была уже "достаточно больной" для того, чтобы тирании желало подавляющее число горожан. И так было фактически везде. Везде была "достаточно больная" обстановка. И везде находился "свой Алкивиад".

Союзники с удовольствием откликнулись на предложение Эвфрона и предоставили в его распоряжение своих воинов. Как только те явились в Сикион, Эвфрон созвал народное собрание. Он устроил его прямо на городской площади и пригласил на него именно народ, демос, подчеркивая обоими этими жестами намерение преобразовать государственный строй на началах полного равноправия. Собрание согласилось с Эвфроном, и было избрано пять новых стратегов, в том числе и сам Эвфрон. Скорее всего, тут же было принято постановление о репрессиях против олигархов-лаконофилов, на основании которого Эвфрон позднее изгнал целый ряд знатных и богатых граждан.

По свидетельству недоброжелателей, распоряжаясь по собственному усмотрению государственной казной, храмовыми сокровищами и имуществом тех, кто изгонялся по обвинению в лаконофильстве, он осыпал подарками и расположил к себе многих старых наемников и навербовал еще новых, так что в короткий срок создал послушное своей воле войско в 2 тыс. человек. Репрессиями, которые он проводил, опираясь на решение народного собрания, а еще больше на силу своих наемников, он раздавил сикионскую олигархию.

По свидетельству Ксенофонта, Эвфрон во всяком случае заботился о том, чтобы иметь среди граждан преданных себе людей. Убийцы Эвфрона на судебном процессе обвиняли его в том, что он, обрушиваясь с гонениями на лучших людей, в то же время освобождал на волю и наделял гражданскими правами рабов. Но так или примерно так поступали все тираны позднегреческой эпохи. Репрессии и экспроприации олигархии - с одной стороны, экономическая поддержка демоса, рабов и, особенно, наемной армии - с другой стороны.

Не удивительно, что когда в результате олигархического заговора Эвфрона все же убивают на чужбине, народ удостаивает его просто необычайных почестей. Одним из первых актов сформированного демократического правительства был перевоз тела Эвфрона на родину. Покойный тиран удостоился героических почестей. Он был погребен на городской площади, вопреки древнему обычаю, запрещавшему хоронить мертвецов в пределах городских стен. И впредь его стали почитать как нового основателя города.

Это ж как старый олигархат достал людей!

Так, через тиранию, греческие полисы выходили из кризиса олигархического правления. А многие, по примеру Сиракуз, так в ней и оставались, чтобы с течением времени более или менее плавно войти в македонскую или уже в римскую державу.

11. А кто не хочет грузить люминий, будет грузить чугуний.

Правление тридцати в Афинах.

И вот теперь, наконец, - о судьбе тех, кто "счастливо избежал" тиранической власти. И мы вновь возвращаемся в Афины.

У Афин не случилось своего тирана. Алкивиад пришел слишком рано, а потом стало уже слишком поздно. Политическая обстановка достаточно быстро перешла из "недостаточно больной" в "слишком больную" и на город обрушился ужас. В исторических хрониках он назывался "Правление Тридцати".

Как это часто бывает, ужасу предшествовало крупное поражение в войне. Нам ли не помнить ужас 1905-07 годов после русско-японской или ужас 1917 после катастрофического выхода из Первой Мировой! В Афинах конца V в. до н.э. роль русско-японской войны сыграло поражение в Пелопонесской войне. Территория Аттики была фактически оккупирована войсками спартанцев и их союзников, а Лисандр - главнокомандующий спартанского флота - стал, выражаясь современным языком, главой оккупационной администрации. Именно он и продиктовал афинянам условия послевоенного политического устройства.

Вот как описывает сложившуюся ситуацию Аристотель в "Афинской политии". "… Лисандр взял в свои руки всю власть над государством и установил правление Тридцати при следующих обстоятельствах. (3) Мир был заключен у афинян на том условии, чтобы они управлялись по заветам отцов. И вот демократы старались сохранить демократию, а из знатных одна часть - люди, принадлежавшие к гетериям, и некоторые из изгнанников, вернувшиеся на родину после заключения мира, - желала олигархии. … Когда же Лисандр принял сторону приверженцев олигархии, народ в страхе был вынужден голосовать за олигархию"[38]

Итак, тридцать представителей наиболее влиятельных афинских семейств, получили монополию на власть, оградившись от народа, так сказать, штыками оккупационных войск. Каков был их дальнейший образ действий? Об этом снова читаем мы у Аристотеля. "Взяв в свои руки управление государством, они не стали считаться ни с какими постановлениями, касающимися государственного устройства. Они назначили пятьсот членов Совета и прочих должностных лиц из предварительно намеченной тысячи кандидатов и, избрав, сверх того, в помощники себе десятерых правителей Пирея, одиннадцать стражей тюрьмы и триста биченосцев в качестве служителей, распоряжались государством по своему усмотрению"[39].

Ну да, начали распоряжаться государством по своему усмотрению. Это-то не удивительно - на то и получили власть из рук оккупантов, чтобы распоряжаться властью по своему усмотрению. Самое интересное заключается в другом. Куда устремилось "усмотрение" тридцати "лучших людей" Афинской республики? Вообще-то трактат Аристотеля не лучший источник информации о тех временах. Слишком сух и информативен. Ведь это, по сути, учебник политологии для молодого Александра. Там нет места эмоциям.

Намного эмоциональнее описывает правление Тридцати Ксенофонт в своей "Греческой истории". Судите сами. Вот, например, описание того, как правящий олигархат просит Лисандра прислать в Афины спартанский гарнизон. "Лисандр исполнил их просьбу и исходатайствовал для Афин гарнизон и гармоста Каллибия. Получив гарнизон, правители стали всячески ублажать Каллибия, чтобы и он, со своей стороны, одобрял все их действия, и так как в их распоряжении была часть прибывших с Каллибием солдат, то они стали арестовывать кого угодно: не только дурных и безнравственных людей, но вообще тех, про которых они полагали, что они наименее склонны терпеливо переносить надругательства и что, в случае если бы они попытались противодействовать правителям, к ним бы примкнуло наибольшее число приверженцев"[40]. Вот это уже строки не аналитика, но публициста! "Ублажать Каллибия", "терпеливо переносить надругательства"… Чувствуется личное отношение к происходящему!

Зато у Аристотеля - описание политической технологии. Изложение фактов и их аналитика. Но даже сухие строчки "учебника политологии" завораживают.

Для начала - законотворческая деятельность. Прежде всего, был внесен законопроект, позволяющий "казнить любого из граждан, не принадлежащих к списку трех тысяч"[41]. Перечень из трех тысяч граждан был фактически списком государственного кадрового резерва правящей олигархии. В действительности здесь были перечислены ближайшие родственники и члены гетерий[42]правящей верхушки. Именно из этого списка шло назначение на государственные должности среднего и низшего звена. Своего рода, номенклатура.

Далее - меры государственной безопасности. Для ее обеспечения правящие олигархи "отобрали оружие у всех, кроме трех тысяч, и вообще во всех отношениях стали проявлять еще в большей степени жестокость и злодейские наклонности"[43]. О, даже политического аналитика Аристотеля проняло! И он не выдержал, начав "выражаться". Но по сути меры, принятые для разоружения народа были для него понятны и очевидны. Какая может быть государственная безопасность для олигархической группировки во власти - при вооруженном-то народе! Конечно, его нужно перво-наперво разоружить.

Ну, и, наконец, главное. Ради чего все затевалось. "… когда они укрепили власть свою в государстве, они не стали щадить никого из граждан, но убивали всех, кто только выдавался по состоянию или по происхождению или пользовался уважением. Так делали они, стараясь незаметно устранять опасные элементы и желая грабить их имущество. Так за короткое время они погубили не менее полутора тысячи человек…"[44]. Согласитесь, неплохие результаты для группировки, находящейся у власти менее года.

12. Олигархия, как она есть, или праздник жизни на улице "Лучших людей".

Правлении Тридцати - что же это было? Какова политическая сущность данного политического режима? Этот вопрос весьма занимал еще античную интеллигенцию. Более того, сами афиняне затруднялись в квалификации данной формы правления. Вот как описывает это Ксенофонт. "Некоторое время спустя, после того как было казнено много людей, часто совершенно невинных, и повсюду можно было заметить, как сходятся граждане и с ужасом спрашивают друг у друга, какие новые порядки их ожидают"[45]

"Какие новые порядки их ожидают". Это перевод Ксенофонта, сделанный С. Я. Лурье. А вот Э. Д. Фролов приводит в своей работе совсем другой перевод этого же фрагмента: "…многие граждане с недоумением и ужасом спрашивали себя: что же это за власть?"[46]

Что же это за власть? Этот перевод намного точнее передает недоумение, охватившее умы афинян. Недоумение, затем перекочевавшее в труды античных историков, писателей, философов, и докочевавшее до наших дней. Что же это за власть?

Дело в том, что прекрасно политически подкованные афиняне отлично умели классифицировать все современные им формы власти и технологии их деятельности. Они понимали, как действует демократия. Демократия расставляет на государственные должности людей, зарекомендовавших себя в отстаивании интересов демоса, и пытается противостоять политическим и экономическим притязаниям партии олигархов (аристократов). Да, и здесь дело может дойти до вооруженного противостояния и убийств, но всем понятно - кто, кого и по какому принципу убивает. Сторонники демократии убивают сторонников олигархов.

Также было понятно, как действует олигархия. Олигархия расставляет на государственные посты "лучших людей" и их приближенных из олигархических гетерий и на законодательном уровне делает все возможное для ущемления интересов демоса и продвижения политических, имущественных и деловых интересов олигархических кланов. И здесь афинянам тоже было все понятно. Кто, кого и по какому принципу убивает - буде дело дойдет до оружия. Сторонники олигархов - сторонников демократии.

Наконец, тирания. И здесь тоже все было достаточно стандартизировано. Тиран ограничивает влияние и интересы олигархов, прикармливая за счет этого партию демократов и опираясь на нее. В случае вооруженного насилия понятно, что страдают олигархи и их сторонники. Демократы же, стоя за широкой спиной тирана, помогают олигархам страдать максимально бодро, качественно, с огоньком. То есть, тиран в союзе с демократами тиранит олигархическую партию. И здесь ничего сложного. Все так делают.

В общем, при всех известных афинянам политических режимах всегда было понятно - кто, кого и за что убивает. А вот при правлении Тридцати все пошло абсолютно не по правилам. Ибо здесь убивали всех. Разумеется, убивали богатеньких олигархов - с удовольствием экспроприируя все, честно нажитое непосильным трудом. Что ж это было не ново. При тираниях такой modus operandi - нормальное явление.

Но столь же охотно убивали и демократических лидеров[47], что в данном случае совсем уже непонятно. Ведь это для тираний было совершенно нехарактерно. Такое было возможно лишь во времена олигархического правления. Не удивительно, что сбитые с толку афиняне вопрошали: ЧТО ЖЕ ЭТО ЗА ВЛАСТЬ? Какова природа политического режима, свалившегося на их голову с молчаливого попустительства наварха Лисандра?

С подачи античной еще интеллигенции возобладала трактовка, характеризующая Правление Тридцати как некую "расширенную" тиранию. Где на месте одного тирана сидят целых тридцать и тиранствуют себе коллективом - сообща. Во многих источниках, как древних, так и современных, мы именно такое обозначение и находим "Правление тридцати тиранов", "Тридцать тиранов", "Тирания тридцати" и т.д. На каком основании историческая мысль вывела такого рода формулировки?

Исключительно на основании сходства репрессий, осуществляемых всеми греческими тираниями против олигархов, и аналогичными репрессиями при "Правлении тридцати". Оно и понятно. Впечатлительная античная интеллигенция всегда остро реагировала на несчастья "лучших людей". Именно эти несчастья и бросились в глаза как античным, так и современным авторам в процессе политического осмысления природы "Правления тридцати". Раз обижают олигархов - значит тирания.

При этом казни демократов, абсолютно нехарактерные для тиранических режимов Эллады, просто выпускаются из виду. И это тоже понятно. Кого могут интересовать казни каких-то там простолюдинов, когда так страдают "лучшие люди" … Это последнее же всегда так волнительно!

И только умница Аристотель, политолог номер один всего античного (да и средневекового, чего уж там!) мира не повелся на некоторое внешнее сходство "Правления тридцати" с образом действия античных тиранов. В его "Античной политии", в тринадцатой главе Первой Книги, где описывается "Правление тридцати", вы не найдете ни одного употребления термина "тиран", "тирания" и т.д. Только олигархия, и никак иначе!

Почему, в чем здесь дело? Можно только гадать - философ не оставил никаких специальных пояснений на эту тему. Видимо, ему и так все было понятно. А можно не гадать, а подумать собственной головой. И тогда нам тоже все станет понятно.

13. "Железная пята" и ее природа.

Тирания - режим единоличной власти. Возможен ли он был без опоры на демократическую партию греческих полисов? Ни в коем случае. Опираясь на мечи наемного войска можно было отобрать власть над полисом у олигархических кланов. Но вот удержать ее без опоры на союзников в лице демократических лидеров и их политических клик было невозможно.

Ну, выше всех человеческих возможностей - иметь, к примеру, 3000 лично обязанных и лично контролируемых сторонников, на которых можно положиться, которых можно расставить на ключевые посты в государстве, и т.д. Поэтому опора на демократов и их политические клики для тирана неизбежна.

А вот тридцать олигархов вполне в состоянии лично контролировать 3000 сторонников, состоящих из их родственников и членов клиентелы[48]. И им-то никакие демократические лидеры и их партийные клики для функционирования государственного аппарата точно не нужны. А, наоборот, только мешают, смущая народ политическими призраками "народного правления".

То есть, формулы власти, характерные для греческих тираний и для "Правления тридцати" принципиально различны.

Тирания есть единоличная власть, отнимающая власть у олигархических кланов (ибо власть к этому времени давно находится у них, и только у них), и действующая с опорой на демократических лидеров и их политические клики.

"Правление тридцати" - есть коллегиальная власть части олигархических кланов, узурпирующая власть всего остального олигархата и действующая с опорой на личные клиентелы правящей группировки.

Иначе говоря, "Правление тридцати" ознаменовало собой высшую форму олигархического правления, олигархию, доведенную до своего логического завершения. Когда число реально властвующих олигархов сжимается до физически минимально возможного количества, а все остальное население, в том числе и "бывшие олигархи", в равной степени подвергаются репрессиям и экспроприациям. Опускаются все без исключения - вот способ действия, свойственный данной форме власти.

Фактически, это та точка, к которой стремится любое олигархическое правление в своем естественном, не нарушаемом внешними препятствиями, развитии. Та конечная, "последняя" олигархия, которую изобразил, например, Джек Лондон в "Железной пяте". Можно сказать, что "Правление тридцати" и было Железной Пятой, почти год попиравшей онемевшие от ужаса Афины. И если бы не ее военное поражение, неизвестно, как бы еще сложилось будущее великого города.

Теперь понятно, от какого "счастья" избавляли свои полисы военноначальники (а в большинстве своем тирании в греческих полисах устанавливались именно ими), захватывающие власть и устанавливающие тиранический режим правления. Независимо от личных мотивов и устремлений, они наносили правящим олигархиям столь чувствительные поражения, от которых те еще долго не могли оправиться. А далее на их аппетиты накладывала уже свою тяжкую длань выросшая на Балканах македонская монархия.

* * *

А сейчас самое время подвести некоторые итоги случаю Солона - Писистрата

Первое. Аграрно-политический кризис в Греции VII-VI в. до н.э. был кризисом политического и экономического всевластия полисного олигархата, позволяющего ему присваивать основные жизненные ресурсы городских общин, обрекая подавляющее большинство горожан на нищету, кабалу и рабство.

Правда, тут сразу же возникает встречный вопрос. А можно ли это назвать беспределом? В самом деле, любые сильные мира сего, любая элита стремится к максимально возможному увеличению своего могущества, силы и богатства. Это - нормально и естественно. Других элит, других аристократий в природе просто не бывает. Выкачивать ресурсы из социума - их естественное состояние и право, ровно в той же мере, как естественным правом волка является возможность закусывать окружающими его косулями и прочими овечками.

Грести все под себя - это присущий социальным элитам инстинкт номер один. Собственно говоря, именно по этой способности, по этому качеству они - элиты, аристократии - изначально и формируются. Дальше мы посвятим целый раздел вопросу происхождения человеческих аристократий. И обсудим этот сюжет значительно более подробно. Но уже сейчас можно сказать одно: социальный эгоизм - есть главная природная характеристика лучших людей. И формирование социальных стратегий и технологий с позиций собственного эгоизма - есть естественное состояние аристократии, как бы она себя ни называла и в каком бы тысячелетии ни проживала.

Так что, сама по себе эксплуатация демоса не может считаться беспределом со стороны аристократии. Какой бы "бесчеловечной" эта эксплуатация ни была. Ведь и само человеческое общество по сути своей бесчеловечно. Оно лишь воспроизводит на новом уровне те структуры доминирования, что были заложены еще на уровне обезьяньего стада. А это означает, что жрать слабого - естественное право сильного. Так что, тут все в порядке и находится пока в пределах понятий.

Но когда же в таком случае нормальная - по понятиям - эксплуатация превращается в беспредел? Где та грань, что отделяет естественное право лучших людей на всемерное увеличение своего собственного могущества - от беспредела?

Такая грань существует. Действия представителей элиты по увеличению своего собственного могущества становятся беспределом тогда, когда начинают серьезно подрывать коллективное могущество того человеческого стада, к которому данная элита принадлежит.

Именно эта история и случилась с греческими полисами в VII-VI в. до н.э. Ростовщические схемы закабаления общинников привели к реальному обнищанию подавляющего большинства граждан. И результат не замедлил сказаться. Обнищавший крестьянин или горожанин в принципе не может быть гоплитом - тяжеловооруженным пехотинцем фаланги. Ибо вооружение гоплита требует определенного уровня благосостояния.

Таким образом, личное обогащение полисной аристократии привело к серьезному ослаблению ее коллективной военной мощи, выражавшейся тогда в количестве тяжелой пехоты и боевых судов. И вот на этом фоне дальнейшее развитие эгоистических стратегий личного обогащения и усиления могли привести к военному краху полисного социума в целом. Не зря ведь Солон в своих стихах пугал собратьев по аристократическому сословию тем, что "юности радостный цвет будет войной унесен", и что "ведомо иго врагов: град любезный оно сокрушает". Дальнейшее осуществление прежних стратегий обогащения и усиления аристократических кланов Афин могло реально привести к их военному падению.

И вот это уже - полный беспредел.

Поэтому совершенно не случайно Солон осуществляет реформы, призванные поделиться властью и политическим влиянием. Это, правда, не нынешнее призрачное "разделение властей". Нет, там было все чисто конкретно. Власть в городе получают гоплиты, всадники, моряки - те, кто составляет основу коллективного могущества аристократии. Вот с ними, в соответствии с реформами Солона, и должны были поделиться властью аристократические кланы Афин.

Правда, одной власти оказалось недостаточно. Пришлось поделиться еще и богатством. Этот процесс мы пронаблюдали уже в исполнении тирана Писистрата.

Таким образом, на примере случая Солона - Писистрата мы с вами, уважаемый читатель, можем сформулировать первое, пока еще неполное и несовершенно определение социального беспредела:

"Социальным беспределом" будем мы называть естественные сами по себе эгоистические стратегии аристократических (элитных) кланов по увеличению своего индивидуального богатства и могущества, если реализация этих стратегий наносит существенный ущерб коллективному могуществу аристократического сословия данного социума в целом.

Каждый имеет право идти и напилить дров. Но делать это, отпиливая сук, на котором сидишь - уже беспредел. Так что, совершенно не случайно умный Зорькин призывал российских лучших людей к разуму и способности "приподняться над сиюминутностью и эгоизмом". Ведь в противно случае - или гибель, или тирания.

И вот тут мы совершенно естественным образом приходим к возникновению в обществе тиранического режима. Как показывает случай Солона - Писистрата, тирания не падает с дуба и не возникает на пустом месте. Для нее требуется ряд условий.

Первое - факт социального беспредела, ставящий аристократическое сословие в целом на грань коллапса. В качестве такого коллапса может выступить угроза военного поражения - как это было в Афинах. А может и просто абсолютный произвол мировых финансовых элит, обладающих сегодня всеми рычагами для того, чтобы диктовать российским "элитариям" как размеры их капиталов, так и режимы пользования этими капиталами. Не говоря уж о возможности в любой момент эти капиталы или их часть просто и незатейливо конфисковать. Так что, факт резкого снижения коллективного могущества российских элит по сравнению с элитами советскими, полагаю, ни у кого сомнения не вызывает. Не вызывал сомнений аналогичный факт и у Солона, небезуспешно взывавшего к инстинкту самосохранения аристократических кланов Афин.

Второе условие, необходимое для возникновения тиранического режима - это готовность одного или нескольких аристократических кланов, объединив усилия, переломить данную тенденцию, пусть даже ценой жизни тех идиотов, которые не понимают, что поезд катится в пропасть. Это - очень важно. Как мы помним, и Солон, и Писистрат принадлежали к богатым и могущественным аристократическим родам.

Дело в том, что собственно народные волнения, выступлении и даже бунты против аристократии всегда обречены на поражение. История не знает исключения из этого правила. Лишь представители аристократических кланов, элитных группировок, опираясь на кадровую, организационную и финансовую мощь своих кланов, могут качественно организовать народ, демос на то, чтобы серьезно взять аристократическое сословие за глотку.

По-другому не бывает. Все успешные тиранические режимы, разбивающие в пух и прах могущество господствующих аристократий, опирались на кадровый, организационный и финансовый ресурс наиболее решительных и радикальных группировок этой самой аристократии. И здесь история точно так же не знает исключений.

И, наконец, третье условие. Успешный тиранический режим ради достижения успеха всегда идет на политический союз с демосом, направленный против аристократии как сословия. Соблюдение этого условия мы наблюдаем во всех тиранических режимах Эллады. Несколько позже увидим мы его в тираниях Мария и Цезаря, равно как и в европейских тираниях Нового и Новейшего времени.

Собственно говоря, сама политическая формула тирании выглядит следующим образом. Тирания - есть политический союз тирана и народа, направленный на сокрушение могущества аристократии.

Приходящая на смену социальному беспределу тирания, как правило, сопровождается примерно сходным перечнем мероприятий. Первое и ключевое из них - более или менее кровавая экспроприация состояний аристократии, "не внявшей голосу разума". Из этого правила, пожалуй, также нет исключений.

Правда, совершенно напрасно духовные сторонники аристократии будут иронизировать на тему "отнять и разделить". Как раз насчет "разделить" тиранические режимы не слишком-то разбегаются. Зато эпоха тираний всегда оказывается временем беспрецедентного накопления публичного капитала - как в виде городских зданий, сооружений, инфраструктуры, культурных институтов, так и в виде укрепляющихся демократических институтов власти.

Да-да, сами по себе демократические институты власти ничуть не страдают под игом тирании, составляя формальный костяк всякой публичной власти и колеблясь в диапазоне функционирования от полностью "управляемой демократии" - до "демократии под надзором". Пример последней мы наблюдаем в Афинах при Писистрате и его наследниках. Но, как можно будет увидеть в дальнейшем, все известные истории тираны проявляли особое внимание к развитию структур местного управления и народного представительства. Ведь народ - это тот самый союзник, без которого никакая тирания невозможна в принципе. Соответственно, политические структуры народного представительства - важнейшая составляющая тиранического режима.

Более того, в рамках политической философии тиранической власти свобода и демократия - две вещи несовместные. Ведь кто наиболее в состоянии воспользоваться плодами свободы? Разумеется, аристократия, олигархические кланы, имеющие огромный опыт и политические ресурсы для того, чтобы очень быстро перетянуть одеяло демократической власти на себя. Именно поэтому любая уважающая себя тирания стремится к известному ограничению политической свободы, дабы оградить народовластие от деформирующего влияния аристократического лобби. Ограничение свободы аристократии, - полагает тираническая власть, - есть необходимое условие нормального функционирования народовластия.

Впрочем, не рано ли мы делаем свои выводы, опираясь всего лишь на один исторический эпизод? Всего лишь на опыт одной Афинской республики. Может быть, все это - уникальные и исключительные характеристики политической борьбы именного этого древнегреческого полиса? Что ж, за мной, уважаемый читатель! Нас ждет величайшая из республик древнего мира - великий и вечный Рим! Посмотрим, а как здесь беспредел аристократии порождает тиранию?

II. Беспредел и Тирания по-древнеримски. Случай Гракхов - Мария - Цезаря

Для тех, кто всерьез интересуется природой тирании, история Рима, особенно республиканского его периода, должна служить просто таки учебным пособием. Именно здесь мы можем, как нигде более подробно и в деталях пронаблюдать, как механизмы господства аристократии над плебсом с неизбежностью приводят в конечном итоге к краху римской Республики, к почти столетию гражданских войн, к почти полному коллапсу римского социума. И лишь установление монархического режима правления оказывается спасением от тех неразрешимых противоречий, в которые римская аристократия с удивительным упорством и настойчивостью загнала сама себя.

История республиканского Рима - это история побед аристократии над плебсом. Но удивительным образом это история того, как каждая эта победа все более и более приближала римскую аристократию к окончательному собственному поражению

Изучение истории Римской республики и тех противоречий, что ее в конечном итоге уничтожили, заставив римлян искать спасение в монархическом принципе правления, при всей схожести общих контуров развития с историей Афин, вовсе не повторяет "на новом материале" развитие греческого республиканизма. Нет, история крушения Римской республики скорее дополняет те представления о развитии и самоуничтожении республиканского строя, что мы наблюдали в греческой истории.

В самом деле, исследуя случай Солона - Писистрата, мы с вами весьма внимательно рассмотрели, как алчность родовой аристократии чуть было не разрушила полностью сами жизненные основы существования греческого полиса. Анализируя реформы Солона, а еще более те задачи, что были взяты на себя и выполнены старшими греческими тираниями, мы пронаблюдали, как тиранический принцип правления предотвратил почти что неизбежную социальную катастрофу античного республиканизма. Дав возможность республике просуществовать еще несколько столетий.

А вот дальше в нашем повествовании случился разрыв, возможно не очень заметный для читателя, но в действительности - крайне важный. Обозначив конец VI - середину V вв. до н.э. как расцвет республиканского строя в большинстве греческих полисов, мы тут же констатировали крайне быстрое исчерпание демократических принципов республиканского строя и перехват республиканской власти олигархической полисной верхушкой. Что привлекло к мгновенному по историческим меркам росту социальной напряженности, обнищанию демоса и формированию ярко выраженного социального "запроса на тиранию". Каковой запрос и был реализован младшими греческими тираниями V - II вв. до н.э.

Но вот как это происходило, как господство городского олигархата привело к исчерпанию жизненных основ зрелого уже греческого республиканизма, как республиканская олигархия сумела отпилить сук, на котором сидела, как в большинстве народа была сформирована потребность в единоличном тираническом правлении, - об этом не было написано ни слова. А ведь это важно, не правда ли?

Так вот, история Римской республики является, пожалуй, наиболее подробным и классически строгим ответом на все эти "как?". Фактически история Рима - это лучшая в мире иллюстрация того, как господствующий республиканский олигархат своими собственными руками подрывает и уничтожает сами основания республиканской формы правления, исчерпывает их, создает абсолютно неразрешимый в рамках республики кризис и приводит к неизбежности монархического правления, где этот кризис только и может быть разрешен.

Итак, Римская республика, ее триумф и падение. Ну, а нашим проводником по римской истории станет, конечно же, Теодор Моммзен[49] - самый лучший рассказчик, какого только можно себе пожелать.

1. Реформы Сервия Туллия. Опять, как и везде, винтовка рождает власть.

Если мы вспомним содержание реформ Солона, то без сомнения увидим четкое деление их на две части: гражданские реформы и экономические реформы. Первые определяли условия гражданства в полисе, обозначали политические права граждан и прописывали алгоритмы участия граждан в управлении государством. Экономическая часть реформ отменила долговое рабство афинян и заблокировала возможность концентрации земель в руках немногих крупных землевладельцев.

В Риме гражданская часть реформ была осуществлена еще в эпоху царей. Так называемая реформа Сервия Туллия[50] фактически повторила солоновы преобразования в области гражданского устройства. Как мы помним, до Солона афинское гражданство определялось принадлежностью к родам - основателям города. Солон же вводит новый формат гражданства - в зависимости от участия в городском ополчении, в соответствии с одним из четырех имущественных классов.

Аналогичные преобразования осуществляет и Сервий Туллий. К его времени в Риме уже сформировалось как бы две общины - граждане и "неграждане". Первые - это те, кто принадлежал к родам, населявшим когда-то Палатинский и Квиринский холмы и считающимся основателями города. Вторые - "приблудные" и "понаехавшие". То есть люди, считавшиеся "под покровительством" одного из "коренных" родов. Эти люди находились в экономической зависимости от старых родов и оказывали им те или иные услуги. Эти-то вот клиенты старых римских родов и составляли плебс. Тогда как принадлежащие к палатинским и квиритским родам считались "отцами" - патрициями.

Изначально именно принадлежащие к патрицианским родам являлись гражданами и несли гражданские обязанности, главной из которых была обязанность с оружием в руках выступать на защиту города и на завоевание новых земель. Именно патриции осуществляли всю политическую власть в Риме эпохи архаики. Они собирались на куриальные[51] сходки - комиции[52] - и решали на них государственные дела. Главными из которых были выборы царей и интеррексов, объявление войны и заключение мира, вступление в политические союзы и распределение государственных земель. Однако, очень быстро выяснилось, что одни лишь патрицианские рода не в состоянии в одиночку нести обязанности по обороне города и расширению его власти на окрестные территории.

Привлечение неграждан, - пишет Теодор Моммзен, - началось, вероятно, вследствие экономических тягот: последние рано были распространены на людей зажиточных (locupletes) или "податных" (adsidui), и освобождены от них были только совершенно неимущие, "производители детей" (proletarii, capite censi). Затем последовало политически более важное привлечение неграждан к воинской повинности. Отныне эта последняя возлагалась уже не на граждан как таковых, а на землевладельцев (tribules), все равно были ли они гражданами или нет: воинская повинность превратилась из личной в имущественную.[53]

Итак, воинская повинность превратилась из личной - в имущественную. Не важно, принадлежишь ли ты к "старым" родам, или нет, но если у тебя есть земля - будь добр на доходы от земли справить себе оружие, доспехи - и марш в строй! Но при этом простые землевладельцы, "неграждане" не имели никаких политических прав, оставаясь политически зависимыми от патрициев.

В отличие от Афин, римские источники не доносят до нас информацию о глубоких политических кризисах на этой вот стадии перехода от родовых структур гражданства к имущественным. Весьма вероятно, что царская власть оказалась более чуткой к нарастающим противоречиям, нежели это было в республиканских Афинах, и осуществила политически реформы, не дожидаясь социального взрыва.

Во всяком случае, Сервий Туллий ввел плебеев в состав римской общины, то есть, дал им гражданство. А далее он в гражданской области сделал ровно то, что до него Солон. А именно, разделил все население Рима на пять имущественных разрядов - в зависимости от размера земельного надела. И каждый из них нес определенную, твердо установленную воинскую повинность.

Принадлежавшие к первому разряду, или владевшие полным наделом, должны были являться вполне вооруженными и потому преимущественно составляли боевое войско (classis). Граждане следующих четырех разрядов, принадлежавшие к числу более мелких землевладельцев, а именно владевшие тремя четвертями, половиной, четвертью и восьмой долей полного крестьянского участка, хотя также были обязаны служить, но от них не требовалось полного вооружения, и потому они стояли в военном отношении ниже.

Ну, и наконец, сам алгоритм участия в политической жизни Рима теперь был привязан участию в войске. Каждый класс выставлял теперь определённое количество войсковых единиц - центурий. И - самое главное - он получал такое же количество голосов в центуриатных комициях - по количеству выставляемых на поле битвы центурий

Иначе говоря, куриальные комиции были заменены центуриатными комициями. В переводе на русский язык это означает следующее. Если раньше народные собрания собирались по родам (курии), то теперь - по воинским подразделениям, центуриям. Ну, все в полном соответствии с принципами военной демократии: воюешь - имеешь политические права, не воюешь - извини!

Собственно, для государств античности это были стандартные реформы при переходе от архаического периода, где главенствовал род, к классическому периоду, где гражданство ставилось в зависимость от имущественной способности участвовать в войске[54].

Итак, реформами Сервия Туллия основные проблемы с гражданством в римской общине на долгие годы вперед были решены. Последующее через какое-то время превращение монархии в республику не несло для римского общества кардинальных изменений, ибо все политические структуры будущего республиканского строя уже давно созрели внутри монархии[55], и им осталось лишь заявить о себе каким-то громких политическим жестом. Изгнание Тарквиния Гордого - последнего царя Рима - и стало таким жестом.

При этом собственно царская власть - как совокупность властных полномочий - никуда не делась. Она просто была поделена на двоих человек - консулов, избираемых на центуриатных комициях сроком на один год. Каждый из консулов мог заблокировать решение своего коллеги, что давало некоторые гарантии от злоупотребления властными полномочиями.

Отныне главным двигателем римской истории стали внутренние экономические противоречия между гражданами, которые превратили жизнь республики фактически в гражданскую войну, то затихающую, то разгорающуюся с новой силой и в конечном итоге - все же погубившую Республику.

2. Римская республика - есть республика рабоч…, виноват, товарищи - пока только крестьян!

Что же это за противоречия? Попробуем разобраться в них более детально.

Подводя итоги реформам Сервия Туллия, мы видим, что отныне и на долгие годы вперед основой основ римского государства становится земледелец, крестьянин, с мечом в руках отвоевывавший для себя все новые и новые земли, а затем - уже плугом - закреплявший их за растущей державой. "Как государственное устройство, так и вся римская военная и завоевательная политика, пишет в этой связи Моммзен, - были основаны на оседлости; так как в государстве имел значение только оседлый житель, то и война имела целью увеличить число таких оседлых членов общины.

Покоренная община или была вынуждена совершенно слиться с римским земледельческим населением, или - если дело не доходило до такой крайности - не облагалась ни военной контрибуцией, ни постоянной данью, а уступала часть (обыкновенно треть) своих полей, на которых потом обычно возникали жилища римских земледельцев. Были многие народы, умевшие так же побеждать и завоевывать, как римляне; но ни один из них не умел подобно римскому закрепить вновь приобретенную землю в поте своего лица и вторично завоевывать плугом то, что было завоевано копьем"[56]

Фактически, ключевым элементом самоподдерживающейся римской экспансии был механизм раздачи государственных земель. Земледелец в составе римского войска эти земли отвоевывает. Затем государство их делит и раздает членам общины, тем самым увеличивая количество новых земледельцев, готовых встать в строй римских легионов и добыть для себя новые земли. Именно вокруг раздачи земель и происходила главная политическая борьба эпохи Республики.

Итак, земледелец, вторично завоевывающий плугом то, что было завоевано копьем. Вот - основа и фундамент расширяющейся римской державы. Именно уничтожение этого ключевого элемента стало началом конца Республики. Но кто же уничтожил римского пахаря, отняв у него землю и превратив его в неимущий и безземельный пролетариат? Кто уничтожил этот когда-то мощнейший фундамент Римского государства? На чьих руках, выражаясь фигурально, кровь Римской республики?

Для того, кто внимательно прочитал предыдущую главу, очевидно, что уничтожение римского крестьянства как станового хребта римской государственности - могло быть делом рук только лишь республиканской олигархии, на уровне основных инстинктов стремящейся к присвоению ключевых ресурсов общества.

Для римского общества ключевым ресурсом была земля. Именно борьба за землю между римским крестьянством - с одной стороны, и римской земельно-финансовой олигархией - с другой стороны и составляла главное содержание истории Римской Республики. Несколько огрубляя, можно сказать, что аграрная история римской Республики - и была политической историей этого периода. А победа римской олигархии, окончательное присвоение ею государственных земельных фондов, ознаменовало собой начало конца Республики, ее погружение в нескончаемую череду гражданских войн, завершившихся установлением монархической формы правления.

Посмотрим, как это было.

3. Лучшие люди Рима, или битва за землю начинается!

Олигархический класс формировался в Риме трояким образом. Во-первых, в него вошли "старые граждане" - патриции, в руках которых были закреплены важнейшие государственные функции: формирование Сената, формирование городского магистрата, кооптация членов жреческих коллегий, утверждение решений Народного Собрания. Во-вторых, денежные капиталисты, ростовщики, извлекающие из римского крестьянства земельную ренту. Наконец, за счет формирования системы откупов[57] очень быстро возник слой богатых откупщиков, берущих "на аутсорсинг" исполнение важнейших фискальных и организационно-снабженческих функций Римского государства. Все эти три отряда лучших людей достаточно быстро сливаются в один господствующий политический класс. В римскую знать.

И первым крупным шагом республиканской знати по присвоению ключевого ресурса Республики стало постепенное замещение системы раздачи государственных земель так называемыми оккупациями. Что такое оккупации?

Если государственные раздачи земель производились путем государственного распределения завоеванных пахотных угодий между рядовыми гражданами путем отдачи земельных угодий в собственность или долгосрочную аренду, то оккупации земель имели совсем другую основу. Это был самовольный захват государственных земель на "временной основе" - до тех пор, пока эти земли не поступят в систему государственных раздач. Иначе говоря, владельцем земли становился тот, кто первый успевал на ней "осесть". А "временное пользование" очень быстро превратилось в постоянное и бессрочное. И "оккупированные" земли до системы государственных раздач просто перестали доходить.

Вот что пишет об этом Теодор Моммзен.

"До тех пор постоянно производилась раздача земель, в особенности в случае завоевания новой территории; при этом наделялись землей все самые бедные граждане и оседлые жители … Хотя правительство и не осмелилось совершенно прекратить такую раздачу земель и тем более ограничить ее одними богатыми людьми, но оно стало производить наделы реже и в меньших размерах, а взамен их появилась пагубная система так называемой оккупации, состоящей в том, что казенные земли стали поступать не в собственность и не в настоящую срочную аренду, а в пользование тех, кто ими прежде всех завладел, и их законных наследников, с тем, что государство могло во всякое время отобрать землю назад …

Но теперь это временное пользование не только превратилось в постоянное, но, как и следовало ожидать, стало предоставляться только привилегированным лицам или их фаворитам … К этому присоединилось, вероятно, уже в ту пору возникавшее крупное сельское хозяйство, вытеснявшее мелких клиентов-фермеров, взамен которых стали возделывать землю руками пахотных рабов; этот последний удар было труднее отвратить, чем все вышеупомянутые политические захваты, и он оказался самым пагубным.

Тяжелые, частью неудачные войны и вызванное этими войнами обложение чрезмерными военными налогами и трудовыми повинностями довершили остальное, вытеснив землевладельца из дома и обратив его в слугу, если не в раба заимодавца, или же фактически низведя его как неоплатного должника в положение временного арендатора при его кредиторах. Капиталисты, перед которыми тогда открылось новое поприще для прибыльных, легких и безопасных спекуляций, частью увеличивали этим путем свою поземельную собственность, частью предоставляли название собственников и фактическое владение землей тем поселянам, личность и имущество которых находились в их руках на основании долгового законодательства.

Этот последний прием был самым обыкновенным и самым пагубным: хотя он иных и спасал от крайнего разорения, но ставил поселянина в такое непрочное и всегда зависевшее от милости кредитора положение, что на долю поселянина не оставалось ничего, кроме отбывания повинностей, и что всему земледельческому сословию стала угрожать опасность совершенной деморализации и утраты всякого политического значения."[58]

4. Народ безмолвствует? Ага, щас!

Не правда ли, знакомая картина! Примерно за столетие до этого ровно аналогичную ситуацию застает Солон в Афинах. Земля сконцентрирована в руках немногих, основная масса крестьянства - в долговой кабале у полисной знати, воевать некому. В Афинах долговой кризис был разрешен Солоном, наделенным для этого диктаторскими полномочиями. В Риме тоже не обошлось без диктатора. Но, к чести римлян нужно сказать, что главную роль в разрешении долгового кризиса сыграл здесь не диктатор, а сам народ.

Вот как это было. Слово Теодору Моммзену.

"Строгое применение долгового законодательства … возбудило раздражение среди всего крестьянства. Когда в 259 г. [495 г. до н.э.] был сделан призыв к оружию ввиду предстоявших опасностей войны, военнообязанные отказались повиноваться. Затем, когда консул Публий Сервилий временно отменил обязательную силу долговых законов, приказав выпустить на свободу арестованных должников и прекратить дальнейшие аресты, крестьяне явились на призыв и помогли одержать победу.

Но по возвращении с поля битвы домой они убедились, что с заключением мира, из-за которого они сражались, их ожидают прежняя тюрьма и прежние оковы; второй консул Аппий Клавдий стал с неумолимой строгостью применять долговые законы, а его коллега не посмел этому воспротивиться, несмотря на то, что его прежние солдаты взывали к нему о помощи. Казалось, будто коллегиальность была учреждена не для защиты народа, а в помощь вероломству и деспотизму; тем не менее, пришлось выносить то, чего нельзя было изменить.

Но, когда в следующем году война вновь возобновилась, приказания консула уже оказались бессильными. Крестьяне подчинились только приказаниям назначенного диктатором Мания Валерия, частью из почтения перед высшею властью, частью полагаясь на хорошую репутацию этого человека, так как Валерии принадлежали к одному из тех старинных знатных родов, для которых власть была правом и почетом, а не источником доходов.

Победа снова осталась за римскими знаменами; но, когда победители возвратились домой, а диктатор внес в сенат свои проекты реформ, он встретил в сенате упорное сопротивление. Армия еще не была распущена и по обыкновению стояла у городских ворот; когда она узнала о случившемся, среди нее разразилась давно угрожавшая буря, а корпоративный дух армии и ее тесно сплоченная организация увлекли даже робких и равнодушных. Армия покинула полководца и лагерную стоянку и, удалившись в боевом порядке под предводительством легионных командиров, которые были если не все, то большею частью из плебейских военных трибунов, в окрестности Крустумерии, находившейся между Тибром и Анио, расположилась там на холме как будто с намерением основать новый плебейский город на этом самом плодородном участке римской городской территории.

Тогда и самые упорные из притеснителей поняли, что гражданская война поведет к их собственному разорению, и сенат уступил. Диктатор взял на себя роль посредника при определении условий примирения; граждане вернулись в город, и внешнее единство было восстановлено. Народ стал с тех пор называть Мания Валерия "величайшим" (maximus), а гору на той стороне Анио - "священной". Действительно, был нечто могучее и великое в этой революции, предпринятой самим народом без твердого руководителя, со случайными начальниками во главе и кончившейся без пролития крови; граждане потом охотно и с гордостью о ней вспоминали."[59]

Впрочем, народ Рима рано радовался. Ведь долговые амнистии коснулись лишь текущего момента. Сами же долговые законы никуда не делись. Точно так же, как никуда не делись земельные оккупации, передающие государственный земельный фонд исключительно в руки богатых и знатных. Так что, стояние легионов у Крустумерии всего лишь на некоторое время отсрочило кризис. И не более того.

5. Путь славный, имя гордое народного заступника…

Наиболее дальновидные и честные представители римской знати не могли этого не понимать. Им было очевидно, что ростовщическая политика, загонявшая римлян в долговую кабалу и в рабство, а также политика концентрации земель в руках патрициата, превращавшая становой хребет Рима, земледельца в неимущий пролетариат - с неизбежностью приведут к социальному взрыву, который просто разнесет Республику вдребезги и пополам.

Одним из них был Спурий Кассий[60], выходец из старого патрицианского рода, удачливый военный, популярный государственный деятель. Именно он в конце своего третьего консулата внес на рассмотрение Сената аграрный закон, который бы возобновил раздачи государственной земли в том виде, как это было во времена Сервия Туллия.

Почему именно этот человек решил вступить в борьбу с римским Сенатом, отстаивая интересы народа Рима? Трудно сказать. Известный немецкий античник Генрих Штолль считал - и я, пожалуй, присоединюсь к этому мнению - что главным мотивом римского военноначальника был вопрос чести. Вот, что он пишет: "Весьма вероятно, что при переговорах с удалившимися на Священную гору плебеями патриции сделали уступки относительно ager publicus.[61] Но именно в то время Спурий Кассий был вторично избран консулом, и он, без сомнения, содействовал заключению мира. Так как сделанные тогда обещания были отложены потом в сторону, то, будучи избран консулом в третий раз, он, может быть, счел себя обязанным снова поднять это дело, чтобы исполнить долг справедливости в отношении народа"[62]

Черт возьми, хорошо сказано! Долг справедливости в отношению народа! Как здорово было бы нашим законодателям уметь произносить хотя бы вполовину такие же сильные слова. А если бы еще и следовать им…

Итак, Спурий Кассий предложил гражданской общине измерить общинные земли и частью сдать их в аренду в пользу государственной казны, частью разделить их между нуждающимися. Другими словами, он попытался вырвать из рук сената заведование государственными землями и, опираясь на народ, положить конец эгоистическому захвату земель. Случилось это в 486 г. до н.э., то есть через девять лет после первой сецессии[63] на "священную Гору".

В соответствии с новым законом, доли патрициев при получении общественных земель должны быть строго ограничены, оставшуюся после выделения доли патрициев землю следовало разделить среди плебеев. При этом с участков, принадлежащим патрициям, должна была взиматься десятина урожая - в качестве налога в казну, который до этого платили только плебеи.

Предложенный закон вызвал активное недовольство коллеги Спурия Кассия - второго консула Прокула Виргиния и других патрициев. Тем не менее, закон был принят, но в дальнейшем на практике так ни разу и не применялся. Почему?

Тит Ливий в своей "Истории Рима от основания Города" пишет кратко и емко. "Спурий Кассий, бывший консул, обвинен в стремлении к царской власти, осужден и казнен"[64]. Если же рассказывать чуть подробнее и в лицах, то дело было так. В 485 году до н. э., после окончания срока консулата, Спурий Кассий перед комицией курий был обвинён квесторами[65] Кезоном Фабием Вибуланом и Луцием Валерием Потитом в попытке узурпации власти.

На каком основании? Как ни странно, исторические документы не донесли до нас ни единого доказательства, которыми оперировали обвинители Спурия Кассия. Так что мы просто не знаем, на каком основании он был обвинен. И были ли такие основания вообще. И мы с вами имеем полное право толковать такое удивительное молчание исторических документов наиболее естественным образом. Не было никаких оснований, поэтому их и не донесли до нас хроники. А вот обвинение - точно было. И имело лишь одну-единственную меру наказания - смертную казнь.

Каковая и была без всякого промедления приведена в исполнение. Квесторы низвергнули государственного преступника с Тарпейской скалы. Его имущество было конфисковано и посвящено богине Церере, дом снесен, а место, на котором он стоял, перекопано, посыпано солью и оставлено пустым. Статуя, изображавшая бывшего консула, расплавлена.

Вот так вот умели олигархи Римской Республики расправляться со своими врагами.

"Так великий и заслуженный человек пал жертвой своекорыстия патрициев, которые ради служения своим личным интересам и своей мести не побоялись совершить убийство невинного",[66] - заканчивает Генрих Штолль рассказ о великом, но, увы, малоизвестном широкому читателю римском консуле. Нужно сказать, что обвинители Спурия Кассия не остались без награды. В первые же два года после его казни и Кезон Фабий, и Луций Валерий были избраны консулами. Что ж, римский Сенат умел быть благодарным!

И все же - притязал ли Спурий Кассий на царскую власть? С фактической стороны, похоже, это обвинение является полным вздором. Но вот в анализе этого сюжета, сделанном Теодором Моммзеном, мы находим совершенно гениальное утверждение: "… есть что-то похожее на правду в обвинении, что он хотел присвоить себе царскую власть, так как он действительно подобно царям попытался оградить свободных простолюдинов от своего собственного сословия".[67]

Блестящая, классическая в своей строгости и ясности формулировка! Царская власть - есть попытка оградить свободных простолюдинов от своего собственного сословия. Умри - лучше не скажешь! Запомним ее, ибо это - основа основ любой монархической идеологии. А также - хорошей, правильной, монархической правоприменительной практики.

6. Нет человека - нет проблемы? Ошибаетесь, граждане!

Вернемся, однако, в Римскую Республику. Положение дел после казни Спурия Кассия самым наглядным образом опровергло известное правило, согласно которому "нет человека - нет проблемы". Ибо человека уже не было, а проблема, как раз, осталась. С одной стороны - недовольство плебса, народные бунты в самом прямом смысле слова. С другой стороны - война за порогом, а воевать некому. Война с эквами, война с вольсками. С Вейями - это город такой - тоже война. Но кто же будет воевать за родимое отечество, если получает от него лишь пинки и земельные оккупации?

Фактически, уже здесь мы наблюдаем вступление Римской республики в зону беспредела. Беспредела в уже принятом нами смысле слова. Ведь Сенат Рима, римские олигархи действуют самым естественным для себя образом - увеличивают свое собственное богатство и могущество за счет разорения низшего класса. Но именно разорение римских землевладельцев опять-таки естественным образом приводит к ослаблению коллективного могущества римской аристократии перед лицом внешних врагов - эквов, вольсков, вейентов и т.д. Иначе говоря, уже на этом этапе римский патрициат почти спилил тот самый сук, на котором сидел.

Дошло до того, что Кезон Фабий, да-да, тот самый, бывший когда-то обвинителем Спурия Кассия, став консулом в 479 г. до н.э., начал призывать Сенат к исполнению аграрного закона, предложенного его казненным предшественником. Вот как сильно припекло!

В таком вот режиме более или менее горячей гражданской войны проходит еще пара десятилетий, пока Сенат, наконец, не соглашается на создание гражданского уложения, где были бы урегулированы все спорные вопросы между народом и Сенатом Рима. В Грецию было отправлено посольство с поручением привезти оттуда Солонов и другие греческие законы. И вот, после его возвращения были выбраны децемвиры на 451 г. до н.э. - десять особо доверенных граждан от плебса и от патрициев, заменяющих в этом году всю высшую государственную власть и уполномоченных на составление гражданского уложения Республики.

Сказать по правде, насчет вхождения плебеев в состав децемвирата я погорячился. Ибо это была только теория. В действительности же, как писал Теодор Моммзен, "несмотря на то, что было дозволено выбирать и плебеев, оказались выбранными исключительно патриции - так сильна была в то время аристократия"[68]

Как же так получилось, что при явном количественном большинстве плебса в состав децемвирата были избраны исключительно патриции? Может быть, они пользовались всеобщим уважением, их любили? В общем-то, нет. Это были десятилетия бунтов и общей ненависти между плебейской и патрицианской партиями. Так в чем же секрет?

А дело было все в том, что в Римской Республике уже тогда были весьма развиты институты народовластия. И, соответственно, технологии манипулирования результатами выборов. Послушаем Теодора Моммзена!

"Как хитро велись интриги, всего лучше видно из того, что уже в 322 г. [432 г. до н.э.] было признано необходимым издать особый закон против злоупотреблений на выборах, который, как и следовало ожидать, не принес никакой пользы. Если не удавалось повлиять на избирателей подкупом или угрозой, то за дело брались распорядители выборов.

Так, например, они допускали так много плебейских кандидатов, что голоса оппозиции разделялись между этими кандидатами и пропадали без всякой пользы, или же они устраняли из списка тех кандидатов, которых намеревалось выбрать большинство. Если же, несмотря на все усилия, исход выборов оказывался неудовлетворительным, то спрашивали жрецов, не случилось ли при птицегадании или при совершении каких-нибудь других религиозных обрядов чего-нибудь такого, что доказывало бы недействительность выборов, а жрецы всегда находили то, что от них требовалось"[69]

Не правда ли, мило? Вот ввести еще птицегадание в российское Законодательство о выборах, и никаких отличий от древнеримской практики просто не останется. Но, однако, мы с вами отвлеклись от деятельности децимвирата, коим было поручено уже составить, наконец, Конституцию Римской Республики.

7. Конституция должна быть конституционной, или Законы Двенадцати Таблиц.

Итак, Конституция таки была составлена и высечена на двенадцати медных таблицах, отчего и получила название законов "Двенадцати таблиц". Что ж мы находим в единственном за всю историю Римской республики общеправовом уложении?

О, мы находим весьма подробно расписанные процедуры судопроизводства. И, конечно же, наказания: кого, чем, сколько раз и по каким местам бить за то или иное правонарушение. Еще более подробно расписано правовое регулирование имущественных отношений, вплоть до того, можно ли употреблять в пищу желуди, нападавшие с соседнего участка, или же это собственность соседа? К чести римского правосудия, Закон ?10, начертанный на 7-й Таблице, разрешал съедать желуди, упавшие с соседского дерева на твой участок. Равно, как и пользоваться урожаем с дерева, которое ветром было с соседского участка склонено на твой.

То есть, уголовные преступления и имущественные споры новым сводом законов решались на раз. Еще лучше обстояло дело с долговым законодательством. Третью Таблицу, посвященную долговым разборкам, нужно приводить всю. Чтобы стало понятно, какая судьба ожидала народ Рима, затаивший дыхание в ожидании Конституции.

Приводим:

Таблица III.

1. Пусть будут [даны должнику] 30 льготных дней после признания [им] долга или после постановления [против него] судебного решения.

2. [По истечении указанного срока] пусть [истец] наложит руку [на должника] . Пусть ведет его на судоговорение [для исполнения решения] .

3. Если [должник] не выполнил [добровольно] судебного решения, и никто не освободил его от ответственности при судоговорении, пусть [истец] ведет его к себе и наложит на него колодки или оковы весом не менее, а, если пожелает, то и более 15 фунтов.

4. [Во время пребывания в заточении должник], если хочет, пусть кормится за свой собственный счет. Если же он не находится на своем содержании, то пусть [тот, кто держит его в заточении,] выдает ему по фунту муки в день, а при желании может давать и больше.

5. Тем временем, [т.е. пока должник находился в заточении], он имел право помириться [с истцом], но если [стороны не мирились, то [такие должники] оставались в заточении 60 дней. В течение этого срока их три раза подряд в базарные дни приводили к претору на комициум и [при этом] объявлялась присужденная с них сумма денег. В третий базарный день они предавались смертной казни или поступали в продажу за границу, за Тибр.

6. В третий базарный день пусть разрубят должника на части. Если отсекут больше или меньше, то пусть это не будет вменено им [в вину] .[70]

Ну, как-то так. Месяц на то, чтобы расплатиться. Потом два месяца в колодках и либо на продажу, в рабы, за Тибр, либо на месте разрубить, что не мучился. Я думаю, российские конкретные пацаны бы одобрили. Впрочем, судя по публикациям в СМИ, примерно так у них дела и поставлены. Все в лучших демократических традициях. Обкатанных двумя с половиной тысячелетиями демократического развития.

А о чем же не было сказано ни слова? Нет, уважаемый читатель, с вами не интересно! Вы опять сразу обо всем догадались. Конечно же, ни слова не было сказано о правовом регулировании пользования государственными землями. О раздачах государственных земель - ни слова! Вот ведь, с-с-с-у… [удалено цензурой]

Между тем, как попытки реформ подавлялись в самом зародыше, - подводит предварительные итоги Теодор Моммзен, - "неурядица становилась все более и более невыносимой, так как, с одной стороны, государственная земельная собственность все более и более увеличивалась благодаря удачным войнам, а с другой стороны, крестьянство все более и более обременялось долгами и беднело"[71]

8. Казнить нельзя помиловать. Лициниевы законы и Золотое Столетие Римской республики.

Новая попытка предотвратить гибель римского крестьянства, а вместе с ней и Римской республики, принадлежит народным трибунам Гаю Лицинию и Люцию Секстию. Как это уже стало в Риме доброй традицией, они выходят с инициативой, конечно же, очередного аграрного закона. Который, по сути своей, не отличается ни от аграрного законодательства Сервия Туллия, ни от закона Спурия Кассия.

Вот ведь, люди! В течение уже двух столетий долбятся лбами в одну и ту же дверь, а толку - только лбы расшибают! Нет, не таков римский политический класс, чтобы вот так вот просто, взять и слить свои экономические интересы! Пусть погибнет народ, но восторжествует… Что, думаете закон? Какой уж там закон - экономические интересы крепкой, сплоченной и энергичной римской земельной олигархии! Да, вот так будет правильно.

И, тем не менее, несмотря ни на что, народные трибуны вновь выдвигают закон. В собственно аграрной своей части он предписывал:

не дозволять никому из граждан пасти на общественных выгонах более ста быков и пятисот овец;

никому не дозволять брать из свободных государственных земель во временное владение (occupatio) более пятисот югеров[72];

оставшиеся земли распределить между бедняками участками по семь югеров;

обязать землевладельцев употреблять для возделывания их полей определенное число свободных работников соразмерно с числом их пахотных рабов

облегчить положение должников вычетом из капитала уплаченных процентов и рассрочкой уплаты остальной части долга[73]

То есть, все то же самое! Ограничить аппетиты земельной аристократии, спасти римское крестьянство - фундамент римского государства.

Но закон мало выдвинуть, его же нужно еще и принять. А Сенат его отклонил! А народ Рима возьми, да и снова выдвинь Лициния и Секстия на следующий год трибунами. А те, понятно дело, снова со своим законом. А Сенат снова отклонил. А народ Рима опять выдвигает… И так десять лет!

Лишь в 367 г. до н.э. законы Гая Лициния и Люция Секстия вступают в силу. И следует даже сказать, что в первое время после издания этих законов должностные лица строго следили за их исполнением. В том числе и касательно максимума оккупированной земли. И даже нередко присуждали к тяжелым денежным штрафам владельцев несоразмерно больших стад, пасущихся на общественном поле.

И надо же, ситуация на какое-то время стабилизировалась!

Нет, нельзя сказать, что все сразу стало хорошо. Прежде всего, тяжелым грузом нависали накопленные крестьянским сословием долги. Об этом свидетельствуют и назначение банковской комиссии для регулирования долговых отношений и для выдачи ссуд из государственной казны в 352 г. до н.э. И установление очередных "законных сроков уплаты" в 347 г. до н.э. Но, тем не менее, позиции крестьянского сословия хоть как-то стабилизировались. Количество крестьянских хозяйств впервые перестало уменьшаться и начало расти!

Еще одним шагом в "народосбережении" римского народа можно по праву считать закон, внесенный в 326 г. до н.э. консулом Гаем Петелием. Согласно этому закону должник мог отвечать по своей задолженности лишь имуществом, но не свободой. Долговая кабала, наконец-то, была упразднена. Спустя два с половиной столетия после Солона, Гай Петелий сделал то же самое для римских общинников. Отныне римлянин не мог быть обращен в рабство за долги!

Фактически, столетие, последовавшее за принятием лициниевых законов, можно считать Золотым Веком Римской Республики. Ибо римское крестьянство - становой хребет Республики, добилось некоторой стабилизации своего положения. И ответило на это мечом - яростно расширяя пределы державы.

"В блестящих внешних успехах, - пишет Теодор Моммзен, - которые были достигнуты римскою общиною в течение ста лет, отделявших последнюю войну с вейентами от войны с Пирром, постоянно чувствуется, что юнкерство уступило свое место крестьянству"[74]. Да, в борьбе с земельной аристократией римский народ, если и не победил, то хотя бы и не проиграл окончательно. Но даже этого хватило, чтобы сделать потрясающий рывок во внешней экспансии. Увы, лишь для того, чтобы столкнуться с новым, еще более могущественным врагом. Который вскоре и нанесет римскому крестьянину окончательное поражение, похоронив тем самым и Республику.

Имя этого врага - финансовая олигархия.

9. А теперь - римские капиталисты в естественной среде обитания…

Первоначально финансовый капитал вырастает в Риме из капитала ростовщического. Исходным пунктом римского денежного хозяйства, - пишет по этому поводу Моммзен, - естественно, было ссудное дело, "и никакой другой отраслью коммерции римляне не занимались более усердно, чем промыслом ростовщиков (fenerator) и торговцев деньгами, или банкиров (argentarius). Верный признак усовершенствованного денежного хозяйства - переход крупных денежных дел от капиталистов к игравшим роль посредников банкирам, которые получали и производили уплаты вместо своих доверителей, помещали и занимали вместо них деньги и вели их денежные дела как внутри государства, так и за границей, - достиг своего полного развития уже во времена Катона".[75]

С развитием системы государственных финансов к ростовщикам-банкирам добавляется еще один класс денежных капиталистов. Это - откупщики. Фактически, это был тот самый аутсорсинг государственных функций, о котором на каждом углу взахлеб рассказывают наши системные либералы - как о чем-то чрезвычайно новом, жутко современном и невероятно эффективном.

Разумеется, ничего нового в системе откупов фискальных функций государства нет. Римские капиталисты осуществляли это весьма бойко, паровым катком прокатываясь по тем сферам государственных полномочий, операции в которых им удавалось выкупить у государства. "Система ведения дел через посредников, - пишет Моммзен, - проникла во все римские деловые сношения. Государство прежде всех вступило на этот путь, так как стало отдавать капиталистам или обществам капиталистов на откуп за твердо установленную, подлежавшую получению или уплате сумму все свои самые сложные доходные статьи, все поставки, повинности и сооружения".[76]

Наконец, Римское государство начало получать гигантские доходы за счет эмиссии "мировой валюты". Римский динарий не отстает ни на шаг от римских легионов. Везде, куда бы ни вступала нога римского солдата, прежде всего, закрываются монетные дворы. В местном ведении остается лишь эмиссия и оборот медных денег. Вся остальная денежная масса эмитируется только в Риме и запускается в оборот - с невиданными прибылями для римского государства.

Все это в совокупности создало в Римской Республике гигантское денежное хозяйство, денежные капиталы и денежных капиталистов. Рим становится финансовой столицей мира. "…денежное преобладание Рима над остальным цивилизованным миром было так же бесспорно, как и его преобладание политическое и военное. Рим занимал в этой области такое же положение по отношению к другим странам, какое занимает в настоящее время Англия по отношению в европейскому континенту"[77]. Ну, или - добавим мы со своей стороны - какое занимают США по отношению ко всему миру.

До сих пор помню, как целую жизнь назад, будучи молодым докторантом, забрался я в сборник речей Цицерона - уж и не помню за какой надобностью. Вообразите случившийся со мной культурный шок! Ведь что я знал о Цицероне? Ну, оратор… поборник республиканский свобод, белая тога, неистовые речи на Форуме, бичующие врагов республики… Типа, "доколе будешь ты, Катилина…", - и далее по тексту. Короче, горячее сердце, чистые руки и все такое. И что же я нахожу?

Вот образчик, речь в защиту закона об открытии военных действий в Азии против очередного противника Рима. О чем же вещает великий оратор? Какие доводы находит он, чтобы обнажить римский меч?

"Кроме того, - гремит на Форуме голос великого оратора, - постоянные доходы с провинции: римские курсы, римские денежные операции, проводимые здесь, на форуме, состоят в тесной, органической связи с денежными оборотами в Азии; крушение этих последних не может не втянуть в ту же пучину и первых. А если так, то можете ли вы сомневаться в необходимости приложить все свое усердие к ведению такой войны, которая ограждает славу нашего имен, благосостояние союзников, богатейшие источники доходов и, наконец, имущество многих наших сограждан, сохранность которого необходима в интересах государства"[78]

Добро пожаловать в мир римского финансового капитализма! Самого развитого капитализма древнего мира. Очень немногое из того, что умеют делать с деньгами сегодняшние дельцы Уолл-Стрита, не умели финансисты, заседавшие в римском Форуме. Умение делать деньги из воздуха, из полученных денег - большие деньги, а из больших денег - сумасшедшие, это еще оттуда…

И вот здесь возникает проблема, свойственная любому развитому денежному хозяйству. А именно - потребность в крупных материальных активах, способных функционировать в качестве средств сбережения при этой гигантской денежной массе. Крупная недвижимость - вот лучшее средство сбережения для финансового капитала. А в эту эпоху единственным объектом крупной недвижимости выступает земля. Лишь вложение финансовых средств в земельную недвижимость выступает гарантией сохранения капитала от деловых и политических рисков.

И начинается охота за землей.

10. Люди гибнут за металл, или конец римского крестьянства.

Технически все было достаточно просто. Вот как описывает технологию захвата земли Моммзен. "Капиталисты продолжали скупать мелкие участки, а у несговорчивых собственников попросту захватывали землю без всякой купчей. Конечно, не всегда дело обходилось мирно. Излюбленным методом было следующее: когда крестьянин находился на военной службе, капиталист выгонял его жену и детей из дома и, таким образом, ставил его перед совершившимся фактом и принуждал к покорности. … В Этрурии старая местная аристократия в союзе с римскими капиталистами уже к 620 г. [134 г. до н.э.] довела дело до того, что там не было ни одного свободного крестьянина. На форуме в Риме говорили во всеуслышание: у диких зверей есть логовища, а у римских граждан остались только воздух да солнце, и те, кого называют властителями мира, не имеют больше ни клочка собственной земли"[79]

В конечном итоге, земледелие в Риме все в меньше степени становилось занятием крестьян и все в большей - финансовых капиталистов, концентрирующих у себя землю. "Но в каком же положении находилось само земледелие? - задает вопрос Теодор Моммзен. - С III до V в. от основания Рима [ок. 550-250 гг. до н.э.] капитал вел войну против труда, отнимая у трудящихся крестьян земельную ренту в форме процентов за долги и передавая ее в руки спокойно живших на доходы рантье. Эта борьба смягчилась главным образом благодаря расширению римского хозяйства и переброске находившихся в Лациуме капиталов на спекуляции во всей области Средиземного моря.

Но теперь и эта широкая сфера деятельности стала оказываться недостаточной для возраставшей массы капиталов, а безрассудное законодательство в то же время старалось, с одной стороны, принуждать искусственным путем сенаторов к помещению их капиталов в италийской земельной собственности и, с другой стороны, систематически обесценивать италийские пахотные земли снижением хлебных цен. Таким образом началась вторичная кампания капитала против свободного труда, или, что в древности было одно и то же, против крестьянского хозяйства, и как ни была первая борьба жестока, она по сравнению со второй кажется мягкою и человеколюбивою.

Капиталисты перестали ссужать крестьян деньгами под проценты - это было само по себе трудно, потому что мелкие землевладельцы уже не получали сколько-нибудь значительных чистых доходов, и сверх того недостаточно просто и радикально; они стали скупать крестьянские участки и в лучшем случае заводить там хутора с рабским хозяйством. Это также называли земледелием, а в действительности это было применением чисто денежного хозяйства к производству земледельческих продуктов. … на пространстве, которое при существовании старинного мелкого землевладения прокармливало от ста до ста пятидесяти крестьянских семейств, теперь жило только одно семейство свободных людей и около пятидесяти большей частью неженатых рабов"[80].

Фактически, на месте крестьянского сельского хозяйства очень быстро вырастает капиталистическое сельское хозяйство. То есть, хозяйство, ведущееся на больших площадях купленной земли руками купленных сельскохозяйственных рабов. Труд которых обходился собственнику земли намного дешевле, чем труд свободных арендаторов.

"Вместо прежнего, несоответствующего теперь требованиям времени способа, при котором свободный человек продавался за долги в рабство, капитал использовал теперь с самого начала труд рабов, законно приобретенных за деньги. Прежний столичный ростовщик выступал теперь в соответствующей времени роли предпринимателя-плантатора. Но конечный результат был в обоих случаях один и тот же: обесценение италийского крестьянского землевладения; вытеснение мелкого крестьянского хозяйства хозяйством крупных землевладельцев сначала в некоторых провинциях, а затем и в Италии; переход крупного хозяйства в Италии преимущественно на скотоводство, разведение маслин и виноделие, и, наконец, замена как в провинциях, так и в Италии свободных работников рабами"[81].

Итак, новой системе хозяйствования италийский крестьянин оказывается просто не нужным. Тот, кто мечом создал великую державу и плугом закрепил ее за собой - оказывается теперь просто лишним. И господствующий олигархический класс Рима с необыкновенной энергией начинает замещать народ Рима другим народом - таким, какой ему теперь более подходит.

11. Если власти не нравится свой народ, она всегда может выбрать себе новый.

Эпическое полотно замены римского народа на более подходящие римскому олигархату контингенты рисует Теодор Моммзен. "Теперь же новая система рабовладельческого хозяйства, совершенно так же, как в Америке, опиралась на систематическую охоту за людьми. … тогдашней страной негров была Передняя Азия; критские и киликийские корсары, настоящие профессиональные охотники за людьми и работорговцы, опустошали сирийское побережье и греческие острова. С ними соперничали римские откупщики податей, устраивавшие в зависимых государствах охоты на людей и обращавшие их в своих рабов.

Это приняло такие размеры, что около 650 г. [104 г. до н.э.] царь Вифинии заявил: он не в состоянии доставить требуемые от него войска, так как все трудоспособное население в его владениях уведено в рабство откупщиками податей. В источниках сообщается, что на крупный невольничий рынок в Делосе, где малоазийские работорговцы сбывали свой товар италийским спекулянтам, однажды поутру было доставлено до 10 000 рабов, которые уже к вечеру были все распроданы. …"[82]

Тогда тоже высказывалось мнение, что местная раса отличается особой выносливостью и поэтому особенно пригодна для рабства. Так, Плавт[83] хвалит "породу сирийцев, которая лучше всех других переносит лишения". К концу рассматриваемого периода число свободного населения в Италии никак не превышало семи миллионов человек, а количество рабов достигало тринадцати миллионов.

Что-то это мне напоминает? О, кажется, понял. Все это поразительно похоже на массовый завоз гастарбайтеров из Средней Азии на работу в Россию. Действительно, их труд оказался намного выгодней, нежели труд "дорогих россиян". Любой вменяемый экономист легко докажет это с цифрами в руках. Н-да… И чем это закончилось в Риме?

А там завоз гастарбайтеров принял совершенно эпический размах. Руками рабов выращивался дешевый сицилийский хлеб. Руками рабов разрабатывались рудники. Рабы гнали деготь и выполняли разные другие работы. Вошло в обыкновение отправлять целые стада невольников на испанские рудники, где управляющие охотно брали их и платили за них высокие цены. Многие сельскохозяйственные работы сдавались теперь на "аутсорсинг" специальным конторам, держащим для этого сельскохозяйственных рабов. Так, уборка винограда и маслин обычно производилась в Италии крупными землевладельцами не с помощью собственных работников, а сдавалась по договору рабовладельцу. Уход за скотом везде поручался рабам. Моммзен упоминает даже "о вооруженных рабах, которые верхом на лошадях пасли стада на обширных пастбищах в Италии. Такой же метод скотоводческого хозяйства скоро сделался излюбленным средством римских спекулянтов и в провинциях".[84]

Фактически, коренной этнотип римского крестьянина, составляющего грозные легионы ранней Республики, был вытеснен "дешевыми рабочими руками" из Передней Азии. Ну, и где теперь эти русоволосые, коренастые, широкоплечие, "с бочкообразной грудью" римские легионеры? Они исчезли, растворились. Посмотрите на современного итальянца и попробуйте найти десять отличий от сирийца, порода которых, если верить Плавту, "лучше других переносит лишения".

Этнически, современное население Италии - потомки "гастарбайтеров" из Малой и Передней Азии, завезенных на полуостров в рабских ошейниках. Так что, ничего нового. Наш олигархат, массово завозящий таджиков и узбеков, просто тупо копирует социальные рецепты, детально отработанные две с лишним тысячи лет назад правильными римскими пацанами.

Ну, а в Риме тем временем, начинаются процессы уменьшения НАРОДА. Лучше всего они видны на цифрах снижения призывного контингента республиканской армии. Мы ведь с вами помним, что количество военнообязанных и количество крестьян, пашущих свою землю - это в Римской республике одно и то же. Снижение призывного контингента - и есть снижение количества римского народа.

Вот какие цифры приводит Моммзен. "С конца войны с Ганнибалом до 595 г. [159 г. до н.э.] число граждан постоянно возрастает; причину этого следует искать главным образом в постоянных и значительных раздачах государственных земель … В 595 г. [159 г. до н.э.] насчитывалось 328 000 граждан, способных носить оружие. Но с этого года начинается систематическое падение: в списках 600 г. [154 г. до н.э.] числится 324 000, в 607 г. [147 г. до н.э.] - 322 000, в 623 г. [131 г. до н.э.] - уже только 319 000 граждан, способных носить оружие, - грозный показатель для эпохи глубокого внутреннего и внешнего мира. Если бы дело пошло так и дальше, то в конце концов все граждане распались бы на две части - плантаторов и рабов, и государству пришлось бы, подобно парфянским царям, покупать себе солдат да невольничьем рынке"[85]

Впрочем, Моммзен совершенно напрасно употребляет здесь сослагательное наклонение. Ибо пройдет еще несколько десятилетий римской истории, и призывной принцип формирования римской армии действительно сменится наймом. Армия станет наемной. Солдат действительно станут покупать. Ибо римское крестьянство, создавшее Республику и составлявшее когда-то ее грозные легионы, исчезнет как класс. Будет превращено в безземельную и деклассированную городскую чернь.

А принадлежащий римским олигархам хлеб будут производить принадлежащие римским олигархам рабы на принадлежащей римским олигархам земле. Альфа-самцы римского стада, наконец, скроят мир по своему вкусу!

Но об этом - чуть позже. Ведь у нас впереди последний акт драмы. На сцене, наконец, появляются братья Гракхи - Тиберий и Гай. Последние воины Республики, попытавшиеся защитить ее крестьянские корни от топора обезумевшего в своей алчности республиканского олигархата.

12. Появление главного героя. Тиберий Гракх.

Столь длинная предыстория к появлению главных героев нашего повествования сделана мной не случайно. Ведь очень важно было понять, какая главная пружина раскручивала маховик политической истории Римской Республики от ее основания - до трагического конца. Весь имеющийся у нас материал показывает: такой главной пружиной была борьба вокруг аграрного законодательства, регулирующего раздачи государственной земли.

Идут раздачи земли в стабильном режиме - Республика растет и развивается. Римская знать перехватывает каналы землепользования, замыкает их на себя - и Республика тут же начинает корчиться в судороге гражданского конфликта. Иначе говоря, нормальное функционирование аграрного законодательства - это был не только вопрос жизни и смерти римского крестьянства. Это был еще и вопрос жизни и смерти самой Республики. И, соответственно, вопрос жизни и смерти римской аристократии. Что прекрасно понимали наиболее дальновидные представители господствующего в Республике класса. И что наотрез отказывался понимать сам господствующий класс. С упорством, достойным лучшего применения роющий себе могилу. Куда через сто с небольшим лет от описываемых нами событий рухнет вслед за ним и сама Республика.

Однако сейчас еще ничто не решено. Еще остаются шансы на предотвращение неумолимо надвигающегося краха. И этими шансами пытается воспользоваться Тиберий Гракх - наверное, самый неподходящий для этой ноши человек в Риме.

"Тиберий, добрый и благонравный юноша, с мягким взглядом и спокойным характером, - характеризует его Теодор Моммзен, - казалось, меньше всего годился для роли народного агитатора"[86]. Восемнадцатилетним юношей участвовал он в осаде Карфагена и за храбрость удостоился похвалы Сципиона и военных отличий. Вернувшись же с победоносным войском домой, он со всей горячностью и ригоризмом молодости включился в интеллектуальные дискуссии наиболее образованных людей того времени о причинах упадка государства и о необходимости улучшить положение италийского крестьянства.

10 декабря 134 г. до н.э. Тиберий Гракх вступает в должность народного трибуна. В первом же своем публичном выступлении он предлагает немедленно издать закон, который в целом был не чем иным, как повторением закона Лициния-Секстия. Предложенный им законопроект предполагал, что государство должно отобрать все государственные земли, оккупированные частными лицами, которые пользовались государственной землей в это время уже совершенно безвозмездно.

При этом каждому владельцу предоставлялось право оставить за собой в качестве постоянного и гарантированного владения 500 югеров, а на каждого сына еще по 250 югеров, но в общей сложности не более 1 000 югеров, или же получить взамен их другой участок. За улучшения, внесенные прежним владельцем, как то - за постройки и насаждения, предполагалось выдавать денежное вознаграждение. Отобранные таким образом земли "должны были быть разделены на участки по 30 югеров и розданы римским гражданам и италийским союзникам, - но не в полную собственность, а на правах наследственной и неотчуждаемой аренды с обязательством возделывать землю и уплачивать государству умеренную ренту".[87]

Сенат легко принял вызов "заигравшегося юнца" и прибег к приему, издавна употреблявшемуся в таких случаях. Внесение законопроекта на обсуждение было парализовано протестом, внесенным вторым трибуном. Марк Октавий, "человек решительный и убежденный противник закона, предложенного Гракхом, опротестовал закон перед голосованием; таким образом по закону предложение было снято с обсуждения"[88].

Тогда Гракх в свою очередь приостановил функционирование государственных органов и отправление правосудия и наложил печати на государственные кассы. С этим примирились, так как, хотя это и представляло неудобства, но до конца года оставалось уже немного времени. Растерявшийся Гракх вторично внес свое предложение. Октавий, разумеется, снова опротестовал его. "На мольбы своего сотоварища и прежнего друга не препятствовать спасению Италии он ответил, что их мнения расходятся именно по вопросу о том, какими мерами можно спасти Италию"[89].

На этом возможности мирного продвижения аграрного закона были исчерпаны. Перед Тиберием Гракхом встала дилемма. Либо отказаться от своих идей и легко получить "прощение" от аристократической верхушки, которая до сих пор держала его "пусть и с придурью, но за своего". Либо же идти на обострение, на конфликт, который может закончиться лишь победой одной из сторон. Молодой трибун выбирает второй путь.

13. Смерть героя. Последний воин Республики.

И мы возвращаемся к повествованию Теодора Моммзена. "Тогда Гракх прервал переговоры с Октавием и обратился к собравшейся толпе с вопросом: не утрачивает ли свою должность тот народный трибун, который действует в ущерб народу? На этот вопрос последовал почти единогласный утвердительный ответ; народное собрание … состояло в большинстве из сельских пролетариев, прибывших из деревни и лично заинтересованных в проведении закона. По приказанию Гракха ликторы удалили Марка Октавия со скамьи трибунов. Аграрный закон был проведен среди всеобщего ликования и избраны были первые члены коллегии по разделу государственных земель"[90].

Фактически, акция Тиберия Гракха была первым звонком стучащейся в двери Римской республики тирании. Ведь тирания, как мы помним, это узурпация власти с опорой на низшие классы общества, направленная на ограничение интересов высших классов. Удаление Марка Октавия стало актом узурпации власти народных трибунов. Несомненный шаг к формированию тиранического правления, которого страстно не желал сам Тиберий, но отступать было некуда.

Взбешенные сенаторы не скрывали, что, быть может, примирятся с новым законом в силу необходимости. Все-таки, правосознание древних римлян - это что-то особенное! Против принятия закона можно воевать хоть с оружием в руках, но если он принят - нужно подчиняться. Однако, непрошенному законодателю тут же дали понять, что он не избегнет мести "лучших людей" Римской Республики.

Квинт Помпей заявил, что в тот самый день, когда Гракх сложит с себя полномочия трибуна, он, Помпей, возбудит против него преследование. И "это было далеко не самой опасной из тех угроз, которыми осыпали Гракха враги. Гракх полагал, и, вероятно, правильно, что его жизни угрожает опасность, и поэтому стал появляться на форуме лишь в сопровождении свиты в 3-4 тысячи человек"[91]

Фактически, единственным способом спасти свою жизнь стало для Гракха избрание трибуном на второй срок. Ну, а там где выборы, там и "избирательные технологии".

"Трибы собрались для избрания трибунов на следующий год, и первые голоса были поданы за Гракха. Но противная партия опротестовала выборы и добилась, по крайней мере, того, что собрание было распущено и решение было отложено до следующего дня.

Наступил второй день выборов. Голоса были поданы так же, как накануне, и снова был заявлен протест. Тогда началась свалка. Граждане разбежались, и избирательное собрание фактически было распущено; Капитолийский храм заперли"[92].

Можно долго рассказывать о перипетиях "избирательного процесса" по-древнеримски, но это уже не интересно. Перейдем сразу к финалу.

"… консуляр Публий Сципион Назика, рьяный аристократ и человек горячий, крикнул своим единомышленникам, чтобы они вооружались чем попало и следовали за ним. Из сельских жителей почти никто не пришел в город на выборы, а трусливые горожане расступились перед знатными лицами города, которые с пылающими гневом глазами устремились вперед с ножками от кресел и палками в руках. Гракх в сопровождении немногих сторонников пытался спастись бегством. Но на бегу он споткнулся на склоне Капитолия, перед статуями семи царей, у храма богини Верности, и один из рассвирепевших преследователей убил его ударом палки в висок. Впоследствии эту честь палача оспаривали друг у друга Публий Сатурей и Луций Руф. Вместе с Гракхом были убиты еще триста человек … Вечером тела убитых были брошены в Тибр"[93].

Как обычно, Тиберий Гракх был впоследствии обвинен в стремлении к царской власти. Комментируя это утверждение, Теодор Моммзен замечает, что, по всей видимости, ничего подобного и Гракха и в мыслях не было. Но тут же и добавляет, что это-то и плохо. То, что идея получения царской власти была чужда Гракху, рисует молодого трибуна, с точки зрения Моммзена, как раз с негативной стороны. "Эта идея, - пишет Моммзен, - вероятно, была чужда Гракху, но это является для него скорее новым обвинением, чем оправданием. Ибо владычество аристократии было столь пагубно, что гражданин, которому удалось бы свергнуть сенат и стать на его место, пожалуй, принес бы государству больше пользы, чем вреда"[94].

Как всегда, Моммзен классически точен в своих оценках. Владычество аристократии было столь пагубно, что гражданин, которому удалось бы свергнуть сенат и стать на его место, пожалуй, принес бы государству больше пользы, чем вреда. Именно этот вывод следует из всего, что прошло сих пор перед нашими глазами.

Иначе говоря, по мнению Моммзена, установление тиранического режима стало бы благом для римского государства в тех условиях, в какие оно было загнано неограниченной алчностью и эгоизмом римской аристократии. И то, что Тиберий Гракх не строил планов узурпации власти и установления тирании, характеризует его, - по мысли Моммзена, - как раз с худшей стороны.

Кто как, а я согласен!

И, кстати, уважаемый читатель, кажется, нам начинает приоткрываться тайна младших тираний древне Эллады? Ведь там, с поправками на местные условия, наверняка было все то, что мы видим сейчас в Риме. Безграничная власть аристократии, неистово уничтожающей самые основы народной жизни - с одной стороны. И растянувшаяся во времени гибель демоса, страстно желающего "твердой руки", обуздывающей аристократическую свору - с другой. Вот на этой щедро удобренной почве и вырастали в Греции цветки младших тираний.

Собственно, на ней же, как мы еще увидим, взрастет и древо Римской Империи. Но пока еще рано. Ибо Тиберий Семпроний Гракх, пусть даже ценой своей жизни, но все же несколько отсрочил падение Республики. Как и падение убившего его республиканского олигархата.

Ведь стоивший его автору жизни, аграрный закон Тиберия Гракха принят и работает. Более того, результаты его работы не замедлили сказаться. Лучше всего об этом говорят сухие цифры. Их и приводит Теодор Моммзен.

"Но яснее всего говорят о значении реформы данные цензовых списков. Цифры, опубликованные в 623 г. [131 г. до н.э.], … показывают только 319 000 граждан, способных носить оружие. Но спустя 6 лет (629 г.) [125 г. до н.э.] эта цифра не только не снизилась, как это имело место во все предыдущие годы, а, наоборот, еще поднялась и достигла 395 000 человек, т. е. прирост составлял 76 000 человек. Это увеличение, - несомненно, результат того, что сделано было для римского гражданства комиссией по раздаче земель"[95].

Впрочем, с таким же правом можно сказать и то, что это был последний вздох Римской Республики перед ее окончательной, пусть и растянувшейся на столетие гибелью. Ведь в 129 г. до н.э. Сципион Эмилиан, глава комиссии по раздаче государственных земель, после многочисленных жалоб тех, кто лишался в результате ее работы своих земельных владений, принял ряд постановлений, фактически парализовавших ее работу. Работа комиссии была приостановлена, а затем и свернута. Все, больше шансов у Республики не оставалось.

14. Гай Гракх. Мы пойдем другим путем.

Трудно найти в истории людей более непохожих друг на друга, чем Тиберий и Гай Гракхи. Первый, так и оставшийся на всю жизнь мечтательным юношей, вспыльчивым, храбрым, ранимым, желающим только добра и рухнувшим под непосильной ношей спасения народа, которую он взвалил на себя, не будучи к ней совершенно готовым. Второй - прирожденный политик, боец, человек, стоящий обеими ногами на земле, знающий чего он хочет и как этого достичь.

Но гораздо более, нежели их личные качества, братьев различают те политические пути, которые они избрали. Если Тиберий видел свою политическую миссию в спасении Республики от алчности и недальновидности ее истинных хозяев, то Гай понял главное. Он понял, что Республику не спасти - она обречена. Аристократия в принципе не в состоянии изменить своему основному инстинкту - все большему и большему увеличению собственного богатства и могущества. И до тех пор, пока власть находится в руках у аристократии - а власть в любой республике всегда принадлежит аристократии - никто и ничто не сможет отвернуть ее с гибельного пути разрушения самих основ римской государственности.

И значит, спасение римского государства в том, чтобы оно сменило свою природу. Таким образом, Гай Гракх стал первым, кто, не дрогнувши, ступил на путь установления тиранического режима. Он стал первооткрывателем на этом пути. Многие с большим или меньшим успехом последуют за ним. Пока, наконец, история римских тираний не завершится блистательной диктатурой Цезаря. Но, об этом позже.

Сейчас - Гай Семпроний Гракх.

"Подобно Тиберию, - пишет Теодор Моммзен, - Гай тоже чуждался пошлых развлечений, был высоко образованным человеком и храбрым солдатом. Он с отличием сражался под начальством своего тестя под Нумантией и затем в Сардинии. Но своей талантливостью, твердостью характера и особенно страстностью своей натуры он стоял несравненно выше Тиберия. С необычайной ясностью и уверенностью этот молодой человек справлялся впоследствии со множеством вопросов и дел, возникавших при практическом применении его многочисленных законов, и обнаруживал при этом крупнейшие дарования настоящего государственного деятеля"[96].

Первое, с чего начал свою политическую карьеру Гай Гракх, избравшись трибуном, это проведением в жизнь закона, позволявшего трибуну избираться после окончания срока полномочий на новый срок. Таким образом, он обезопасил свою жизнь, подготовив почву для дальнейших политических реформ.

Далее же Гай начал подготовку того, что оказалось непосильно ни по складу характера, ни по глубине понимания происходящего для его старшего брата Тиберия. Гай Гракх начал подготовку к установлению режима единоличного правления. То есть, того, что греки называли тиранией. Ибо было уже очевидно, что никакие иные варианты развития событий не смогут решить те проблемы, в которые погрузилась Республика, увлекаемая туда волей своих хозяев.

В отличие от брата, Гай был настоящим политиком. Поэтому свою подготовку к свержению власти Сената он начал с поиска союзников. Естественным и очевидным союзником любой тирании являются беднейшие классы. Сельский и городской пролетариат Рима. Поэтому первые шаги будущего диктатора были направлены на установление тесного союза с пролетариатом.

Понимая, что попытки возобновить раздачи государственных земель тут же столкнут его с "лучшими людьми" Рима, и осознавая свою пока еще неготовность к этому столкновению, Гай находит другой вариант. Заимствуя греческий опыт, он начинает организацию римских гражданских колоний, вывозя безземельных пролетариев за пределы римской метрополии и наделяя их там землей.

"Гай сделал верный шаг вперед за пределы аграрного закона Тиберия, предложив основать колонии в Италии, в частности в Таренте и главным образом в Капуе. Таким образом, он включил в фонд подлежавших разделу земель также те земли, которые до сих пор отдавались в аренду от казны и исключались из раздачи. При этом взамен прежнего способа раздачи, исключавшего организацию новых общин, была принята колонизационная система. Несомненно, эта мера тоже вводилась для того, чтобы новые колонии, обязанные революции самим своим существованием, постоянно служили опорой революционной партии. …

Еще более важные последствия имело другое мероприятие. Гай Гракх первый переселил италийских пролетариев в заморские владения государства. Так например, на территорию прежнего Карфагена он отправил 6 000 колонистов, набранных, по-видимому, не из одних римских граждан, а также и из италийских союзников, и даровал новому городу Юнонии права римской гражданской колонии. Основание этой колонии и само по себе имело важное значение, но еще важнее было установление самого принципа эмиграции за пределы Италии. Это создавало постоянный отводный канал для италийского пролетариата и обещало не только временную помощь"[97].

Впрочем, здесь мы не наблюдаем ничего принципиально нового. Все старшие греческие тирании делали основание новых колоний одним из краеугольных камней своей государственной политики. Наделение малоземельного крестьянства землями заморских территории оказалось неизменным императивом любых средиземноморских тираний. Не избежал этого и Гай Гракх. Так была заложена первая опора поддержки будущей тирании. Теперь беднейшие слои плебса и их лидеры становятся безоговорочными союзниками партии реформ. Следующим шагом будущего тирана стало привлечение на свою сторону могущественного финансового клана римских откупщиков. В его время на рынке откупа государственных полномочий существовала довольно жесткая конкуренция между римскими капиталистами и откупщиками из провинций. Используя имеющиеся в его руках политические рычаги, Гай Гракх фактически вытесняет провинциалов с этого рынка, замыкая гигантские финансовые потоки на столичных финансовых воротил.

Новое налоговое законодательство, продавленное в Сенате Гаем Гракхом, "фактически совершенно устраняло провинциалов от участия в откупах. Для взимания в провинции Азии десятинных, пастбищных и таможенных сборов образовалась колоссальная ассоциация римских капиталистов. … Таким путем для римского купечества открылось в Азии золотое дно, и члены новой ассоциации стали ядром финансовой аристократии, образовали нечто вроде "купеческого сената", с которым вынуждено было считаться даже само правительство"[98]. Нужно ли говорить, что неожиданно объявившийся в Риме "купеческий сенат" оказывал полную и безоговорочную поддержку лишь одному римскому политику - Гаю Семпронию Гракху.

Теперь у будущего тирана появляется вторая могущественная опора. Не менее, а может быть, и более важная, нежели римский плебс и его лидеры. Таким образом, предварительная политическая подготовка к взятию власти была успешно завершена. И можно было начинать атаку на римский Сенат.

15. В предчувствии тирании, или первый блин комом.

"Подготовив таким образом два своих орудия, пишет Теодор Моммзен, - пролетариат и купечество, Гракх приступил к своей главной цели - низвержению власти аристократии. Свергнуть власть сената значило, во-первых, путем нового законодательства лишить его наиболее важных функций, а во-вторых, путем мероприятий более личного и временного характера разорить аристократию. Гракх сделал то и другое.

До сих пор в исключительном ведении сената находилось в первую очередь административное управление; Гракх лишил сенат его административных функций. С этой целью он разрешал важнейшие вопросы управления через комиции и принимаемые на них законы, т. е. фактически с помощью велений трибунов, затем по возможности ограничивал сенат в текущих делах и, наконец, захватывал множество дел в свои собственные руки. …

Новый хозяин государства, не спрашивая сената, распоряжался государственной казной; раздача хлеба возлагала на государственные финансы длительное и тяжелое бремя. Не спрашивая сената, он распоряжался также государственными землями, учреждал колонии не на основании постановления сената и народа, как это делалось прежде, а по одному лишь постановлению народа.

Он распоряжался также в провинциях, отменил путем народного постановления систему обложения, введенную сенатом в провинции Азии, и заменил ее совершенно другой системой обложения. К важнейшим текущим делам сената принадлежало ежегодное разграничение деятельности обоих консулов; это право осталось, правда, за сенатом, но косвенное давление, которое сенат оказывал прежде на этих высших должностных лиц, было теперь ослаблено, так как разграничение функций обоих консулов должно было отныне производиться сенатом еще до выборов данных консулов.

Наконец, с беспримерной энергией Гай сосредоточил в своих руках разнообразнейшие и сложнейшие дела правительства. Он сам контролировал раздачу хлеба, выбирал присяжных, сам основывал колонии, несмотря на то, что по должности трибуна не имел права выезжать из города, руководил дорожным хозяйством и заключал договоры о постройках, руководил прениями в сенате, назначал выборы консулов. Короче говоря, он приучал народ к мысли, что все исходит от одного человека; управление вялой и как бы парализованной сенатской коллегии он затмил своим личным управлением, энергичным и искусным. …

В результате всех этих мероприятий сенат совершенно лишился своих прав контроля, а из административных функций удержал только те, которые глава государства нашел нужным ему оставить"[99].

Для всякого, способного и желающего разобраться в событиях, - пишет Теодор Моммзен, - Семпрониевы законы свидетельствуют с полнейшей очевидностью, что Гай Гракх вовсе не собирался утвердить Римскую Республику на новых демократических основаниях, как это воображали многие добродушные люди в старые и новые времена. Наоборот, он хотел совершенно отменить республиканские учреждения, он стремился к ежегодно возобновляемому и фактически пожизненному трибунату с неограниченной властью, опирающейся на полное подчинение формально суверенных комиций. "Взамен республики он хотел ввести тиранию, или, говоря современным языком, монархию, не феодальную и не теократическую, а наполеоновскую абсолютную монархию"[100].

Каждый шаг Гая Гракха был преступлением против Республики, против республиканской формы правления. Был ли Гракх преступником? - задается вопросом Теодор Моммзен. Да, разумеется, был. И тут же следует парадоксальное, но абсолютно справедливое продолжение: "И все-таки этот величайший из политических преступников был в то же время воссоздателем своей страны. В римской монархии нет почти ни одной положительной идеи, которая не восходила бы к Гаю Гракху"[101].

Здесь Моммзен смешивает тиранию и монархию в один политический ком. Это - не совсем верно. И в самом конце книги мы остановимся на этом более подробно. Пока же отметит главное. И в Греции, и в Риме тирании были реакцией на беспредел аристократического сословия. Но сама их антиаристократическая направленность делала тиранические режимы временными и неустойчивыми. Они были успешны лишь до того момента, пока взламывали могущество аристократии. Но вот стать катализаторами дальнейшего положительного развития социума тираниям не удавалось. Лишь монархии, наследующие весь положительный потенциал тираний, но свободные от их недостатков, формировали политический ресурс дальнейшего развития. Но об этом мы будем говорить в самом конце книги.

Итак, возвращаясь к Гаю Гракху. Пока мы тут с Вами, уважаемый читатель, беседовали о монархии, наш герой, несмотря на всю свою политическую одаренность, увы, потерпел поражение. Ведь никакой талант не может заменить опыт. А вот политического опыта единоличного правления в Риме еще просто не было.

Первым прилетевшим в него камнем стал вопрос о римском гражданстве латинов, рассоривший Гая с римским плебсом. Желая расширить гражданство на возможно больший круг жителей Италии, дабы расширить базу своей поддержки, диктатор натолкнулся на ожесточенное сопротивление лидеров римского пролетариата. Последние не без основания полагали, что статус гражданина дает римскому плебсу слишком много материальных преференций, чтобы делиться ими с кем-то еще.

Сенатские же политики, мгновенно уловившие трещину, возникшую между Гракхом и народом Рима, тут же кинулись ее расширять, соблазняя народ новыми колониями уже не за морем, а в самой Италии. Так Гракх лишился поддержки народа. Мгновенно учащаяся на своем и чужом опыте аристократия этот народ просто-напросто перекупила.

И когда Гракх в третий раз выставил свою кандидатуру в трибунат, он элементарно не был избран. А дальше - дальше политический конфликт быстро перерос в вооруженное столкновение, где военная сила оказалась на стороне Сената. В ходе уличных столкновений с сенатской партии Гай Гракх был убит.

Принесший голову Гракха Луций Септумелий, человек знатного происхождения, получил обещанное вознаграждение. Тела убитых были брошены в реку, дома вождей отданы толпе на разграбление. Против приверженцев Гракха начались массовые судебные процессы. Сообщают, что около 3 000 человек было повешено в тюрьмах.

Память Гракхов была официально предана проклятию. Даже Корнелии было запрещено надеть траур после смерти ее последнего сына. "Однако страстная привязанность, которую очень многие питали к обоим благородным братьям, особенно к Гаю, еще при их жизни, трогательным образом обнаружилась и после их смерти в том почти религиозном почитании, которое народные массы, вопреки всем полицейским запретам, воздавали памяти Гракхов и тем местам, где они погибли"[102].

Впрочем, даже сама гибель Гай Гракха стала бесценным вкладом в копилку политического опыта будущих римских диктаторов. Мгновенный и точный удар, нанесенный вражеской партией, ясно показал, что первым шагом после установления диктатуры должно стать возможно большее физическое ослабление политических оппонентов. Так что, все будущие римские тирании начинались теперь с опубликования многотысячных проскрипционных списков. Списков семей, поставленных вне закона, когда каждый желающий имел право вырезать поименованное в списках семейство и присвоить его имущество. Отныне и до установления монархии, каждая новая тирания в Риме сопровождалась волной массового политического террора.

Так лекарство, единственно возможное в сложившейся ситуации, начинало становиться уже опаснее самой болезни. Вот только никаких иных вариантов развития к тому времени уже просто не было возможно. И оставшееся до установления Империи время римляне проводят весело, задорно, с огоньком и по локоть в крови.

16. Слово за армией. Военная реформа Мария, или еще один шаг к тирании.

Реставрация власти республиканской верхушки сопровождалась окончательным уничтожение крестьянского землевладения в Италии. Социальный упадок усиливался с ужасающей быстротой. "С тех пор, как аристократия добилась легального разрешения скупать участки мелких землевладельцев и теперь, снова обнаглев, все чаще прибегала к насильственным выселениям, мелкие крестьянские хозяйства исчезали, как капли дождя в море"[103]. Умеренный демократ Луций Марций Филипп в одном из выступлений на Форуме заявляет, что среди всей массы римских граждан едва ли найдется 2 000 зажиточных семейств.

Снова по всей Италии вспыхивают многочисленные восстания рабов. К ним добавляются восстания в Аттике и - самые массовые - в Сицилии. Подавление восстаний рабов требует уже полного напряжения всех военных сил Республики. А ведь к этому добавляются еще и внешние войны, которые не прекращаются ни на миг.

Борьба с лигурами, с кельтами, с заалпийскими галлами, с аллоброгами и арвернами, с далматами, с гельветами, с боями, с таврисками, с карнами, ретами, эвганеями, венетами, япидами, скордисками, кимврами…

В 113 г. до н.э. кимвры разбивают войска Гнея Папирия Карбона. В 109 г. до н.э. - терпит поражение армия Марка Юния Силана. Спустя два года гельветы заманивают в засаду армию под начальством консула Луция Кассия Лонгина. "Сам главнокомандующий, его легат консуляр Луций Писон и большая часть войска погибли. Гай Попилий, временно принявший командование над той частью армии, которая укрылась в лагере, капитулировал, обязавшись пройти под ярмом, отдать половину обоза и выдать заложников"[104].

В 105 г. до н.э., в битве при Араусионе кимвры разбивают объединенное войско Квинта Сервилия Цепиона и Гнея Маллия Максима. При этом "погибло до 80 000 римских солдат и около 40 000 всякого сброда, находившегося при армии, спаслось же только 10 человек … Весь Запад как бы почувствовал, что римское могущество начинает колебаться"[105].

Вот они - результаты беспредела римской аристократии! Небывалый рост личного могущества и богатства каждого, и столь же небывалое падение коллективного могущества всех вместе!

Новый военный набор обнаружил острый недостаток в людях. Все италики, способные носить оружие, должны были поклясться, что не покинут Италии. Капитанам судов, находившихся в италийских гаванях, запрещалось брать к себе на борт военнообязанных мужчин. Трудно сказать, что произошло бы, если бы кимвры тотчас же после своей двойной победы двинулись через Альпы в Италию. Но они сначала наводнили область арвернов, с трудом отражавших их натиск в своих крепостях. Вскоре кимврам надоело заниматься осадой крепостей, и они двинулись дальше, но не в Италию, а на запад, к Пиренеям. Это был подарок судьбы, спасший Римскую республику от немедленной военной катастрофы

Всем было ясно, что причина катастрофы заключается в самой системе. Уничтожение олигархической верхушкой самой основы римского могущества - его крестьянского сословия - привело государство на грань политической, социальной и военной катастрофы. Уже для каждого стало очевидным, что лишь режим единоличного правления, ликвидирующий власть олигархической верхушки Республики, может спасти государство и народ от гибели. "Верный инстинкт общественного мнения говорил ему, что единственным средством против олигархии является тирания. Сообразно с этим общественное мнение поддерживало всякую попытку видных военных оказать давление на правительство и в той или иной форме свергнуть олигархию и заменить ее диктатурой"[106].

Римское общество в едином порыве сформировало социальный заказ на героя, на победоносного и популярного в армии военноначальника, который твердой рукой сметет обветшавшую власть Сената. И такой герой, конечно же, нашелся. Им стал главнокомандующий римской армии Гай Марий[107].

Еще во время африканской войны Марий начал проводить реорганизацию армии, превращая ее из народного ополчения в наемное войско. Он продолжил и завершил это дело во время своего пятилетнего командования, когда пользовался неограниченной властью не столько на основании своих полномочий, сколько по необходимости, ввиду критического положения. С этого момента армия теряет какие-либо связи с республиканскими учреждениями и зависит лишь от степени удачливости своего командующего - будучи преданной ему лично.

Иначе говоря, армия превращается в послушный инструмент любого политического переворота, совершаемого ее командиром. "…эта военная реформа, замечает Теодор Моммзен, - была настоящей политической революцией, хотя еще в неразвитом виде. Конституция республики строилась, главным образом, на принципе, что каждый гражданин - в то же время солдат, и каждый солдат - прежде всего гражданин. Поэтому с возникновением особого солдатского сословия этой конституции должен был наступить конец. … Теперь существовало постоянное войско, военное сословие, гвардия. В армии, как и в гражданских учреждениях, были уже заложены все основы будущей монархии. Недоставало только монарха. Двенадцать орлов, паривших некогда над Палатинским холмом, призывали царей; новый орел, врученный легионам Марием, предвещал власть императоров"[108].

Однако, не будем опережать события. Ведь для получения верховной власти Марий должен еще победить врагов Рима. Что ж, с этим он справляется более чем прилично.

Прибыв в 104 г. до н.э. в заальпийскую армию во главе многочисленных италийских и союзных отрядов, он начинает чуть ли не с нуля - подъем дисциплины, тренировки, боевое слаживание частей. На это уходит почти два года. Но результат того стоил. В битве при Aquae Sextiae свежеобученное и еще не слишком опытное войско Мария разбивает объединенные силы тевтонов. Сам король Тевтобод оказался в числе пленников римлян.

Таким образом Галлия была избавлена от германцев. Это произошло вовремя, так как их соратники, кимвры к этому времени перешли через Альпы. В союзе с гельветами кимвры без труда прошли с берегов Сены в долину верхнего Рейна, через Бреннерский перевал перешли Альпы и, следуя по течению рек Эйзака и Эч, спустились в италийскую равнину.

30 июля 101 г. до н.э. в битве на Раудийских полях Гай Марий разбивает и кимвров. Комментируя эти победы, Теодор Моммзен совершенно справедливо замечает: "Эти сражения были не только поражениями кимвров и тевтонов, но вместе с тем также поражениями правительства. С ними связывались совершенно иные надежды, чем расчеты снова беспрепятственно заниматься денежными делами по ту сторону Альп или земледелием в Италии.

Прошло 20 лет с тех пор, как окровавленный труп Гая Гракха был унесен волнами Тибра. 20 лет Рим терпел и проклинал правительство реставрированной олигархии. Но еще не появлялся мститель за Гракха, человек, способный продолжить дело, начатое Гракхом. Ненависть и надежда царили в сердцах многих, самых худших и самых лучших граждан. Не нашелся ли, наконец, в лице сына арпинского поденщика тот человек, который сумеет осуществить их месть и их надежды? Не стоял ли Рим действительно на пороге второй революции, которой так боялись и так горячо желали?"[109]

Итак, новый кандидат в диктаторы Рима определился. Победоносный военноначальник, возглавляющий преданные лично ему легионы. Что еще нужно для того, чтобы мановением руки смахнуть обветшавшие республиканские конструкции с политической площадки Рима?

Как оказалось, нужно еще немало. Как минимум, мозги.

17. Тирания Мария: опять двойка!

Для выполнения задачи овладения всей полнотой государственной власти Марий мог избрать один из двух путей. Во-первых, можно было попытаться свергнуть олигархию, став в качестве императора[110] во главе армии. Второй вариант - ввести конституционные реформы законным путем. На первый путь его толкало его собственное прошлое, на второй - пример Гракха.

Нетрудно понять, почему он не вступил на первый путь и, пожалуй, даже не обдумывал этой возможности. Сенат был или казался таким бессильным и растерянным, таким ненавистным и презренным, что для борьбы с ним Марий не нуждался в иной опоре, кроме своей громадной популярности. В крайнем случае, Марий мог рассчитывать, даже после роспуска войска, на солдат, уволенных из армии и ожидавших наград за свою службу.

Итак, Марий, отпраздновав триумф, распустил, согласно с установленными порядками, свою армию и вступил на путь, указанный примером Гая Гракха. Путь этот заключался в том, чтобы достичь верховной власти, используя существующие государственные должности. Для этого Марий нуждался в поддержке так называемой народной партии и ее тогдашних вождей. Это было тем более важно, что победоносный полководец не обладал сам качествами и опытом, необходимыми для господства при помощи уличной толпы. "Таким образом демократическая партия после долгого периода ничтожества внезапно снова приобрела политическое значение"[111].

Но что такое "демократическая партия" этого периода? Фактически, к описываемому времени это были уже просто толпы римской черни - шлак, оставшийся после выгорания народа. И ее вожди - "повелители и слуги толпы", живущие в политике лишь постольку, поскольку в состоянии удовлетворить ее крайне непритязательные запросы. Сводящиеся в целом - к требованиям "хлеба и зрелищ"!

Одним из ее вождей был Гай Сервилий Главция, которого Цицерон прозвал римским Гиперболом. "Это был грубый человек самого низкого происхождения, циничный уличный краснобай, но деятельный и даже внушавший страх своим дерзким остроумием"[112].

Второй, Луций Аппулей Сатурнин, был пылким оратором, умевшим увлекать своих слушателей. В демократический лагерь он перешел из-за обиды на Сенат, устранивший его от управления хлебным ведомством и передавший эту популярную должность сынку "из хорошего семейства". Сатурнин был, несомненно, самым энергичным врагом Сената, но "вместе с тем он больше всех своих предшественников был склонен к насилиям и неразборчив в средствах. Он всегда был готов вынести борьбу на улицу и бить противника не словами, а дубинами"[113].

Таковы были союзники, вместе с которыми Марий намеревался конституционным путем осуществить государственный переворот. Первоначально все идет неплохо. Марий избирается консулом, а его партнеры по государственному перевороту, вожди народной партии Сатурнин и Главция - соответственно, трибуном и претором. Казалось бы, ключевые государственные должности под контролем, можно начинать государственные реформы.

Сами реформы не отличались новизной. Все те же раздачи государственных земель, все тот же вывод новых гражданских колоний, да плюс к этому, по требованию популяров[114] - еще более дешевые, за символическую оплату, раздачи хлеба римскому городскому пролетариату. Последнее встретило самое энергичное сопротивление со стороны правительства, что и понятно. В Сенате доказывалось неопровержимыми цифровыми данными, что хлебный закон приведет государственную казну к банкротству.

Уже на этом этапе реформ стало понятно, что союз с уличным демагогами - а именно таковыми были лидеры популяров - весьма опасен и может поставить под удар как самого Мария, так и дело реформ в целом. С огромным скандалом, с применением насилия, но закон был все же принят. Однако, грубое давление предводительствуемых Сатурнином уличных банд оттолкнуло от Мария сословие римских капиталистов, которые ранее поддерживали реформы и на которых когда-то опирался Гай Гракх.

Таким образом, Марий лишился поддержки одной из влиятельнейших частей римского политического класса. Вдобавок к этому очень скоро происходит раскол и с "пролетарской партией". И Марий остается один. Вот как это описывает Теодор Моммзен:

"Тогда как его товарищи вносили предложения решающего характера, а солдаты его проводили их с оружием в руках, сам Марий держался совершенно пассивно. … Мало того, Марий испугался им самим вызванных демонов, и обратился в бегство. Когда его товарищи прибегали к средствам, которых честный человек не мог одобрить, но без которых нельзя было достичь поставленной цели, он вел себя, как все морально и политически неустойчивые люди: отрекаясь от участия в их преступлениях, он, в то же время, пытался воспользоваться плодами их"[115].

В результате политической бездарности Мария, реформаторский союз, сформированный еще Гаем Гракхом, распался, а сам кандидат в диктаторы был политически уничтожен. "Трудно представить себе положение более жалкое, чем то, в котором очутился … герой Акв и Верцелл. Положение его было тем более жалким, что все невольно сравнивали его с тем блеском, который окружал Мария еще несколько месяцев назад. При выборах должностных лиц уже никто ни в лагере аристократии, ни в лагере демократии не думал больше выставлять кандидатуру победоносного полководца. Человек, который 6 раз был консулом, уже не мог осмелиться выставить свою кандидатуру даже на должность цензора"[116].

18. Поздно. Слишком поздно!

Итак, вторая после Гая Гракха попытка установления единоличного правления оказалась бесплодной - прежде всего, из-за политической бездарности самого кандидата в диктаторы. Но не только в этом дело. Вспомним еще раз замечательную реплику Моммзена по поводу обвинения Спурия Кассия в попытке присвоения царской власти.

Тогда Моммзен сказал следующее: есть что-то похожее на правду в обвинении, что он, Спурий Кассий хотел присвоить себе царскую власть. Так как он действительно подобно царям попытался оградить свободных простолюдинов от своего собственного сословия. Превосходное выражение миссии царской власти! Но при всей гениальности этой формулировки, она все же обладает некоторой неточностью. Ибо вместо неясного и содержательно пустого понятия свободный простолюдин здесь должно было бы стоять понятие народа.

Деклассированные банды уличного пролетариата под предводительством Сатурнина - состоят ли они из свободных простолюдинов? Да, безусловно! Вот только им уже никакая тирания и вообще ничто на свете не поможет. Это уже шлак, пена, оставшаяся от народа. Которого за четыре столетия господства республиканской олигархии просто не стало. Физически.

Почему это столь важно для понимания провала диктатуры Мария? Да ведь это же очевидно! Да, тиран, как и царь защищает народ от своего собственного сословия. Но он и опирается на народ! А мог ли Марий опереться на римский народ? Нет, и еще раз нет! Народа уже не было.

Ведь народ - это не только некоторая совокупность индивидов. Нет, это люди, встроенные в определенный жизненный уклад. В котором они живут, трудятся, обеспечивают свое будущее и будущее своей семьи. Этот жизненные уклад формирует их интересы, которые они готовы защищать, в том числе и с оружием в руках. Этот жизненный уклад формирует их достоинство, их понимание, "что такое хорошо, и что такое плохо".

Так вот, всего этого за четыреста лет господства Республики просто не стало. Римский крестьянин, копьем и плугом создавший Республику, исчез. Исчез народ. А ведь именно народ - есть главная опора тирании. А значит, попытка Мария было обречена. Нет, он мог бы реализовать военную диктатуру, опираясь на верные ему легионы. Но он сам отказался от этого, желая легальной единоличной власти.

И он ошибся. Ибо легальную единоличную власть дает лишь народ, поддерживающий царя, тирана, диктатора и т.д., отстаивающих его, народа, интересы от олигархического беспредела.

Вспомним, с чего мы начинали рассказ о политической истории Рима! Мы говорили о реформах Сервия Туллия, шестого римского царя. О реформах, фактически создавших жизненный уклад римлян. О реформах, сделавших римского земледельца хозяином своей земли и позволивших ему возвести на этой земле великую средиземноморскую державу.

Уже тогда в самом начале римской истории мы наблюдаем все те силы, что направляли затем ее развитие. Мы видим Сенат, недовольный реформами, дававшими землю плебеям. Мы видим попытку Сената сместить царя-реформатора руками его наследника, Луция Тарквиния. Но мы видим и народ, который вступился за реформатора и вынудил непрошенного наследника бежать из Рима[117].

Здесь политический союз царя и народа очевиден, прозрачен и понятен. Царь проводит преобразования, совпадающие с коренными интересами народа. Царь защищает эти преобразования от противодействия олигархического класса. Народ поддерживает царя. Если нужно, то и силой. Все ясно, понятно и органично.

Но как и с кем было заключать политический союз Марию, когда НАРОДА-то уже давно нет, он окончательно "изведен" за четыреста лет господства римского олигархата. Его место заняла химера - потерявшие человеческий облик банды римской черни. Шлак, оставшийся от римского народа. Естественно, что попытка опереться на него не могла завершиться иначе, как падением.

И здесь нужно вспомнить еще одну удивительно точную ремарку Моммзена, сделанную по поводу самой первой "славной революции". Той самой, что случилась за девять лет до реформаторской попытки Спурия Кассия. Помните, римские легионы ушли тогда на "священную гору" и не возвращались до тех пор, пока им не были обещаны долговая амнистия и земельная реформа, возвращающая порядки Сервия Туллия.

Именно тогда, ожидая решения властей относительно своих требований, вооруженный римский народ создал институт народных трибунов. Властную инстанцию, теоретически способную блокировать решения любой самой высшей власти, если она идет в ущерб народу. Но вот как комментирует создание трибуната Теодор Моммзен:

"Утверждали, будто народный трибунат предохранил Рим от тирании. Если бы это и было правдой, то все-таки это не имело бы важного значения; перемена формы правления сама по себе еще не составляет несчастия для народа, а для римлян несчастием было скорее то, что монархия была введена слишком поздно, т. е. после того как физические и душевные силы нации истощились"[118].

Вот оно - главное! Монархия в Риме утвердилась слишком поздно, то есть после того, как физические и душевные силы нации истощились. Установление монархического режима во времена Спурия Кассия, при живом еще римском народе, создало бы невероятной силы импульс дальнейшего развития римского мира. А вот монархический режим, фактически созданный в рамках тирании Цезаря и унаследованный Октавианом-Августом, пришел, увы, слишком поздно. Когда народа уже не стало. Но и попытка Мария, и даже, наверное, Гая Гракха случились уже слишком поздно для римского народа.

19. Цезарь. Рок сильнее гения!

Итак, от тирании Мария до тирании Цезаря прошло более полувека. Это были страшные десятилетия. Бесконечные войны, восстания, революции и реставрации. Но было ясно одно. Вся органическая структура римской республики погибла. "… от нее не оставалось ничего, кроме аморфной массы более или менее разнородных элементов. Риму угрожала опасность полной анархии и внешнего и внутреннего разложения государства. Политическое развитие определенно шло к деспотизму. Спор шел еще лишь о том, будет ли деспотом замкнутый круг знатных семейств, сенат, состоящий из капиталистов, или же монарх"[119].

"Даже самый разумный государственный деятель оказывался в положении врача, который находится в мучительной нерешимости, продлить ли агонию умирающего или сократить ее. Не подлежит сомнению, что для Рима было бы тем лучше, чем скорее и решительнее тот или другой деспот устранит все остатки старого свободного строя и найдет новые формы и формулы для того скромного благосостояния человеческого общества, которое совместимо с абсолютизмом"[120].

Последняя из римских диктатур, диктатура Цезаря, совершенно естественно и ожидаемо перетекла после его убийства в принципат Августа. Случилось то, чего уже не могло не случиться. Империя пришла на землю гордого Рима. Вот только земля эта была уже пуста и бесплодна, ибо не было на ней народа. Наемная армия и наемная бюрократия - таковы были теперь опоры монархического режима.

Понимал ли это последний тиран Республики? Скорее всего, нет. Для него единоличное правление означало что-то вроде восстановления народной монархии Сервия Туллия, где величественный союз царя и народа кладет предел безумным и безудержным притязаниям аристократии. Ведь конечный итог этих притязаний Цезарь видел своими глазами. Гибель народа и разрушение государства.

Не мог пройти мимо этой удивительной духовной близости политических режимов и наш с вами рассказчик, Теодор Моммзен. "Но еще поразительнее, - пишет он, - … внутреннее родство монархии Сервия Туллия с монархией Цезаря; если древние цари римские при всем их полновластии были все-таки повелителями свободной общины и к тому же являлись заступниками простого народа от обид со стороны патрициата, то и Цезарь ставил себе задачей не упразднить свободу, но осуществить ее, и прежде всего сломить невыносимый гнет аристократии. Нас не должно также удивлять, что Цезарь, всего менее бывший политическим археологом, обратил свои взоры за полтысячелетие назад, для того чтобы найти образец для своего нового государства. … Цезарь так же сознательно пошел по стопам Сервия Туллия, как впоследствии это сделал Карл Великий по отношению к нему самому и как Наполеон, по крайней мере, старался опереться на пример Карла Великого"[121].

И, тем не менее, политическому идеалу Цезаря не суждено было сбыться. Ибо для народной монархии эпохи Сервия Туллия недоставало теперь главного компонента - народа. Империя, заложенная Цезарем, могла теперь быть только военно-бюрократической. Удерживаемой лишь наемной бюрократией и наемной армией. Удерживаемой до поры, до времени. До тех пор, пока бюрократия, а затем и армия не сообразят, что в состоянии не только удерживать власть императора, но назначать ее. И наступает эпоха "солдатских императоров". Но это уже не важно. Ничто не важно после того, как исчезает народ!

Осознавая высочайшею трагедию рассказываемой им истории, Моммзен сам в своем повествовании поднимается на уровень древнегреческих трагиков: "Рок сильнее гения! - пишет он. - Цезарь хотел стать реставратором гражданского строя, а сделался вместо этого основателем ненавистной ему военной монархии, он ниспровергнул владычество аристократов и банкиров в государстве лишь для того, чтобы на его месте водворилось господство солдатчины, и привилегированное меньшинство по-прежнему угнетало и эксплуатировало нацию"[122].

Вместе с тем, нельзя не отдать должное. Монархия, выросшая из тирании Цезаря и занявшая ее место, сумела на целых четыреста лет затормозить обрушение римского общества. Более того, Рим времен империи знал времена подлинного могущества и блеска.

Но, увы! Могущественная римская империя, потрясая своей мощью, охраняла уже лишь блестящий, но пустой остов. Остов, лишенный внутреннего народного содержания. Ведь римский народ был выжжен в войнах, революциях и гражданских конфликтах. А еще более - был заменен другим народом. Главным достоинством которого, с точки зрения аристократии, было наличие рабского ошейника и абсолютная зависимость от воли господина. Ведь именно так и должен выглядеть идеальный народ - не так ли?

Проблема лишь в том, что любой государственный остов, лишенный народного содержания, пуст и неустойчив, как бы блистательно и грозно ни смотрелся он со стороны. Так и римский императорский остов, оставленный без подпитки народом Рима, рухнул ровно тогда, когда в Средиземноморье пришли новые народы.

III. Кто же вы, "лучшие люди"?

В предыдущих двух главах мы с Вами, уважаемый читатель, весьма внимательно и подробно рассмотрели, как аристократия, элита, лучшие люди, раз за разом, доводили свои общества до катастрофических системных кризисов. Увидели мы и то, как из этих кризисов с необходимостью вырастали тирании, обрушивающие на аристократическое сословие всю мощь "пролетарского гнева". Ведь именно на низшие сословия опирались в рассмотренных случаях греческие и римские тираны в своей борьбе против лучших людей.

Но можем ли мы в чем-то обвинять греческую и римскую аристократию? Можем ли мы ее в чем-то серьезно упрекнуть? Отнюдь. Ведь и те, и другие действовали, исходя из своих представлений о правильном устройстве общества. О том, как надо. О том, что в жизни естественно и правильно. Фактически, они действовали, исходя из своей природы. А это, пожалуй - самое глубокое, предельное основание для любого социального действия. По-другому никто никогда поступать и не может. Ни аристократ, ни пролетарий. Другое дело, что представления о правильном устройстве общества у аристократии и народа существенно разные. Но народ нас пока не интересует. Мы же с вами исследуем лучших людей, не так ли?

Так вот, аристократические, элитаристские представления о правильном устройстве нашего мира хороши всем. Как правило, они и интересны, и остроумны, и глубоки, и даже эстетически привлекательны. У них есть лишь один недостаток. Время от времени, с пока что не просчитанной социальными науками периодичностью, эти представления приводят аристократию под топоры тираний. На виселицы и в изгнания. В ГУЛАГи, на лесоповалы и прочие малопривлекательные места.

В чем же суть аристократических воззрений на мир? О, на эту тему написано множество великих и прекрасных книг! Некоторые из них мы чуть позже даже на секунду-другую откроем. Но лишь на чуть-чуть. Просто не хватит ни времени, ни книжной площади для того, чтобы пересказывать все их подробно.

Однако можно ли в одной фразе, в одном предложении, в одном абзаце сформулировать самую суть аристократического взгляда на мир? В принципе, да. Если коротенечко, то вся аристократическая философия, со всеми ее аристократическими потрохами, умещается в следующем утверждении:

ВСЕ ВОКРУГ ГОВНО, И ТОЛЬКО МЫ, ИЗБРАННЫЕ, Д"АРТАНЬЯНЫ!

Вдумайся, уважаемый читатель, в эту великую максиму, вчувствуйся в нее, вживись, сделай ее своею плотью и кровью - и ты сам не заметишь, как легчайшей пушинкой взлетишь к сияющим вершинам социального Олимпа. Туда, где восседают, делают свои дела, перетирают проблемы, принимают решения ЛЮДИ, то есть люди в полном и безоговорочном смысле слова. Те, кого только и можно считать собственно людьми. Ибо остальные…. Для них замечательная польская аристократия изобрела очень правильный и выразительный термин, с удовольствием взятый на вооружение наиболее честными и последовательными из современных российских элитариев.

Этот термин - быдло. Скот, который можно и нужно доить, стричь, время от времени забивать, можно - в зависимости от вкусов и пристрастий - кого-то даже холить и лелеять, демонстрировать на художественных выставках, концертах конференциях… Но это - не ЛЮДИ.

В переводе на более привычный нам с вами язык политической философии, любая аристократическая философия делит мир на людей и рабов - которые людьми не являются по определению. И если в каком-либо обществе народ по какой-то причине не состоит еще из рабов, то это не его заслуга, а всего лишь недоработка аристократии данного общества. Общество, цветущее многообразием рафинированных индивидуальностей аристократов-рабовладельцев - таков предельный социальный идеал любой аристократии.

И если народу этот идеал не нравится, то не так уж и сложно этот народ заменить на другой. Более гибкий. Собственно, именно так наиболее последовательные аристократии и поступали. Вот, буквально десяток-другой страниц назад мы с Вами, уважаемый читатель, своими глазами пронаблюдали, как римский патрициат заменил свой римский народ на другой, состоящий из палестинских, сирийских, киликийских, греческих и т.д. рабов. Другое дело, что большого счастья это лучшим людям Рима в конечном итоге не принесло. Но факт - налицо. Ибо деление на господ и рабов - вечный и неизменный социальный идеал любой аристократии. Будь то первое тысячелетие до нашей эры, или двадцать первый век после Христа.

- Эк, вы, батенька, хватили! - поправит меня сведущий в истории читатель. - Греция, Рим… То ж времена-то какие были? Рабовладельческая общественно-экономическая формация! А сейчас - совсем другое. Сейчас гуманизм на дворе. Свободный труд свободных людей. И никакого рабства.

Не стану спорить. Не стану даже напоминать, как еще двести лет назад свободные белые люди хватали свободных черных людей и обращали их в рабство. Дело даже не в этом. Ведь и правда, на какое-то время индустриальный способ производства снял рабский труд с повестки дня. Ну, не способен раб к сложному индустриальному труду.

А робот? Робот способен? Восемнадцать лет назад довелось мне посетить кузнечно-прессовый цех одного французского автозавода. И что вы думаете? Двое рабочих на весь цех. Один заготовки в штампы вставляет, другой готовые детали снимает и на тележке за пределы цеха вывозит. И было это, еще раз напомню, восемнадцать лет назад.

Механический раб из железа и пластика, который делает все, что нужно, и при этом не имеет собственной воли? А ведь это индустриальная перспектива ближайших 15-20 лет. Не правда ли, заманчивая штука для тех, кто - вполне возможно - до сих пор в глубине души считает рабство идеальным состоянием для низшего класса? А что, все логично. Наверху господа, аристократия, "лучшие люди". Ниже - человеческая обслуга для всяких тонкостей, типа науки, искусства, завивки, педикюра … А внизу рабы, питающиеся от розетки и круглосуточно вкалывающие на производственных линиях… А остальные где-то примерно пять с лишним миллиардов народу - да просто лишние!

- Нет, такое невозможно! - возразит мне проникнутый идеями человеческого достоинства читатель. - Пять столетий развития гуманистических идей не прошли даром! Человечество изменилось! Титаны Возрождения! Гуманизм! Человек - мера всех вещей! Ну, и так далее.

Вот тут мне, наверное, самое время взъяриться и, бешено сверкая глазами заорать. Что-нибудь вроде:

- Да что бы вы, болезные, понимали в гуманизме! Вы почитайте, почитайте своих гуманистов! Только внимательнее! И сами тексты, а не пересказы профессиональных "толкователей"! И вы все про ваш долбанный гуманизм узнаете!!!

Но нет, не стану я бешено вращать глазами. Так же как не стану, истошно вопя, выдавать уважаемому читателю вышеуказанный текст. И не потому, что не согласен со смыслом, а по причинам сугубо прозаическим. Все дело в грамматике. Вот нет у меня твердой уверенности, после какой части речи следует там ставить неопределенный артикль "бл…ть". А без него вся речевая конструкция хромает. И, в общем, как-то не смотрится.

Поэтому смирим эмоции и просто пошлем читателя… э-э-э, к первоисточникам. Возьмем, к примеру, такого титана гуманизма, как Франсуа Рабле. Остановим взор на главном труде всей его жизни, на романе "Гаргантюа и Пантагрюэль". Благоговейно откроем хрупкие от времени страницы, вдохнем пыль веков, вникнем…

1. Все для человека, все во имя человека … - в правильном смысле слова.

"Достославные пьяницы и вы, досточтимые венерики (ибо вам, а не кому другому, посвящены мои писания)!…"[123]

Ой, нет! Авторское предисловие пропускаем, это не интересно. Приникнем сразу к сокровищницам духа, к идеальному представлению гуманиста Рабле о правильном устройстве общества. С любовью и добросердечием описывает он свой общественный идеал, размещая его в созданном братом Жаном Телемском аббатстве. Вот как живут обитатели славного аббатства:

"Вся их жизнь была подчинена не законам, не уставу и не правилам, а их собственной доброй воле и хотению. Вставали они, когда вздумается, пили, ели, трудились, спали когда заблагорассудится; никто не будил их, никто не неволил их пить, есть или еще что-либо делать. Такой порядок завел Гаргантюа. Их устав состоял только из одного правила: Делай что хочешь"[124]. Этому же правилу, кстати, соответствует и само название аббатства, которое происходит от греческого слова - "телема", что значит "воля, желание".

Поражает воображение здание обители гуманизма. "Здание это было стократ пышнее Бониве, Шамбора и Шантильи; в нем насчитывалось девять тысяч триста тридцать две жилые комнаты, при каждой из которых была своя уборная, кабинет, гардеробная и молельня и каждая из которых имела выход в большой зал. Башни сообщались между собой изнутри и через жилой корпус при помощи винтовых лестниц, ступени которых были сделаны частью из порфира, частью из нумидийского камня, частью из мрамора-змеевика; …"[125].

Помилосердствуй, уважаемый читатель! Дозволь тормознуться на середине, сил нет перечислять до конца все эти архитектурные излишества. Надеюсь, и так понятно, как замечательно живут люди в Телемской обители. Что? Кто живет? Ну, можно было бы уже догадаться - лучшие люди там живут.

Вот как они выглядят, по мысли Рабле:

"Все это были люди весьма сведущие, среди них не оказалось ни одного мужчины и ни одной женщины, которые не умели бы читать, писать, играть на музыкальных инструментах, говорить на пяти или шести языках и на каждом из них сочинять стихи и прозу. Нигде, кроме Телемской обители, не было столь отважных и учтивых кавалеров, столь неутомимых в ходьбе и искусных в верховой езде, столь сильных, подвижных, столь искусно владевших любым родом оружия; нигде, кроме Телемской обители, не было столь нарядных и столь изящных, всегда веселых дам, отменных рукоделиц, отменных мастериц по части шитья, охотниц до всяких почтенных и неподневольных женских занятий"[126].

Ну, лучшие люди, чего вы хотите! Прекрасны, обходительны, языками, опять же, владеют. Одеваются в шелка и бархат, драгоценными камнями очень даже не брезгуют. Ну, с женщинами по части моды и так все понятно, но ведь и мужики от них не отстают!

"У мужчин были свои моды: чулки, шерстяные или же суконные, темно-красные, розовые, белые, черные; бархатные панталоны таких же или приближающихся к этим цветов, с вышивками и прорезами по вкусу каждого; куртки из парчи золотой, парчи серебряной, бархата, атласа, шелка, тафты, таких же цветов, с прорезами, прошивкой и отделкой - всем на загляденье; шнуры - шелковые, таких же цветов, пряжки - золотые, с эмалью; камзолы и кафтаны - из золотой парчи, золотой ткани, серебряной парчи, бархата, расшитые, как кому нравилось; плащи - такие же роскошные, как и у дам…"[127]

Уф, замаялся перечислять, а ведь и до половины не дошел. И все про мужской гардероб. Вы с подозрением спросите, как бедные мужики со всем этим безобразием справлялись? Нет, и еще раз нет! Даже и не надейтесь застать нашего гуманиста врасплох. У него все ходы записаны! Обслуга-то на что?!

"… там были особые гардеробщики, каждое утро державшие наготове любую одежду, а также горничные, умевшие в мгновение ока одеть и убрать даму с ног до головы"[128].

Более того, чтобы благородным телемитам было, что повесить в свои гардеробные, волею автора создана целая фабрика по их обслуживанию.

"А чтобы телемиты никогда не ощущали недостатка в одежде, возле Телемского леса было построено огромное светлое здание в полмили длиною и со всеми возможными приспособлениями, - там жили ювелиры, гранильщики, вышивальщики, портные, золотошвеи, бархатники, ковровщики, ткачи, и каждый занимался своим делом и работал на телемских монахов и монахинь"[129].

Вот. Работали, стало быть, люди. На телемских монахов и монахинь. А, с другой стороны, чему тут удивляться? Это же так нормально, так естественно, когда люди поплоше и попроще работают на лучших людей! Так что, с гардеробными и гардеробщиками мы худо-бедно разобрались. Осталось разобраться с проблемой туалетных комнат.

Что? В чем там была проблема? Ну, как же, дело-то естественное! Натура-с. Чтобы лучшие люди могли в туалетной комнате чем-то погадить, предварительно же им нужно было что-то скушать, не так ли? Особливо, после верховой прогулки или какой другой соколиной охоты. Это ж, какой аппетит разыграться должен! И его ведь нужно чем-то удовлетворять! А на какие, стесняюсь спросить, средства?

О, не спешите впадать в кручину относительно судьбы лучших людей! У Рабле все продумано!

"На содержание обители Гаргантюа определил в год два миллиона триста шестьдесят девять тысяч пятьсот четырнадцать нобилей с изображением розы, каковую сумму монастырская казна должна была получать в виде гарантированной земельной ренты, в подтверждение чего Гаргантюа выдал особые грамоты"[130].

Ну вот, видите, все и разрешилось. Не останутся лучшие люди голодными. И туалетные комнаты не пропадут в запустении. Два с лишним миллиона нобилей земельной ренты, это вам не баран чихнул! Это, знаете ли, сумма! А? Что такое земельная рента? А это денежка, которую мужик платит за право землицу пахать, да урожай на ней собирать. Вот он вспашет, засеет, обиходит, от вредителей обережет, соберет, на базар отвезет, продаст, налоги королю заплатит, ну - и монастырю арендную плату не забудет. Так, нобиль за нобилем, два миллиона триста… - ой, опять со счета сбился - короче, очень много нобилей в год и накапает. И на покушать хватит, и на лошадок с соколами, и на всякое другое разное.

Вот так видит себе идеальное устройство общества великий европейский гуманист Франсуа Рабле. Со всем почтением должен доложить, что и остальные великие гуманисты от него не далеко ушли. Кого ни возьми, хоть Мора, хоть Кампанеллу - везде лучшие люди занимаются разнообразной благородной умственностью, а на них рабы и прочий подлый народец горбатится. Ибо гуманизм! Все для человека. Он, человек, знаете ли, ни в чем не должен нуждаться! Ну, это если мы правильно друг друга понимаем и говорим о человеке в лучшем смысле слова. То есть, о лучшем человеке. Вот, он и не нуждается…. А причем здесь крестьяне и прочие гардеробщики с гранильщиками?

2. Аристократия, она же элита…

Здорово ошибаются те, кто полагает, будто последние две с небольшим сотни лет торжества "вроде бы демократических" форм правления в Европе и США сколько-нибудь поколебали позиции аристократической идеи. Отнюдь, знаете ли!

Мысль о том, что править человеческим стадом должны лучшие люди - вечна. И исчезнет она лишь с исчезновением последнего человека. Наверное. А, может быть, и его переживет. Ибо сложно представить, чем станут лучшие люди к тому времени, когда просто человеки им уже не понадобятся. Впрочем, не будем гадать на кофейной гуще, а вернемся к нашему повествованию. К аристократии.

Впервые наиболее внятно и разборчиво о праве лучших людей на то, чтобы управлять всеми остальными высказался Платон. В его диалоге "Политик" некто Чужеземец долго и местами нудно разбирают с Сократом-младшим, в чем состоит "царское искусство". Вместе они убеждаются в том, что людей, владеющих этим искусством крайне мало, что это вообще - врожденное. И, конечно же, очень большая удача, когда находится такой гражданин и осчастливливает все прочее население своим правлением.

Правда, и здесь есть нюанс. Люди, даже владеющие "царским искусством" - тоже бывают разные. Одни рассудительны. Другие, наоборот, вспыльчивы и мужественны. И в одном человеке такие разнородные качества вряд ли могут сочетаться. Поэтому наилучший вариант правления, это когда сразу несколько разных лучших людей, обладающих "царским искусством", правят всеми остальными. Такой способ правления и называется аристократическим. Собственно, этим и завершается длинный-предлинный диалог. Вот так вот, весьма даже пафосно, завершается:

"Ч у ж е з е м е ц. Итак, вот что мы называем завершением государственной ткани: царское искусство прямым плетением соединяет нравы мужественных и благоразумных людей, объединяя их жизнь единомыслием и дружбой и создавая, таким образом, великолепнейшую и пышнейшую из тканей. Ткань эта обвивает всех остальных людей в государствах - свободных и рабов, держит их в своих узах и правит и распоряжается государством, никогда не упуская из виду ничего, что может сделать его, насколько это подобает, счастливым"[131].

Идея о том, что управление людьми - удел лучших, во все времена подкреплялась совершенно очевидным и насквозь житейским соображением. Ведь в любой человеческой кучке, соберись в нее даже совершенно жалкие, никчемные личности, обязательно найдутся такие, что окажутся посильнее, половчее, посообразительнее всех прочих. Они, в конечном итоге, и окажутся на верхушке данного человеческого стада. Станут его элитой, аристократией. Процесс этот неизбежный и естественный как сама жизнь.

В какое столетие ни ткнем мы взыскующим пальцем, всегда наткнемся на мыслителя, который сложно или, наоборот, просто - на тех же самых пальцах - объяснит нам все преимущества аристократического способа правления. Вот, буквально, для эксперимента: айнц-цвай-драй - начало двадцатого века. Да, пожалуйста! Лето 1918. Великий русский философ Николай Бердяев как раз дописывает книгу "Философия неравенства" - аж, в целых четырнадцати письмах! Особенно впечатляет письмо шестое "Об аристократии". Кстати, полезно ознакомиться.

"Аристократия, как управление и господство лучших, как требование качественного подбора, остается на веки веков высшим принципом общественной жизни, … И все ваши демократические крики, которыми вы оглашаете площади и базары, не вытравят из благородного человеческого сердца мечты о господстве и управлении лучших, избранных, не заглушат этого из глубины идущего призыва, чтобы лучшие и избранные явились, чтобы аристократия вступила в свои вечные права"[132].

Николай Александрович с легкостью повергает в прах демократические иллюзии и говорит, в сущности, то же самое, что наблюдали и мы с вами в предыдущих главах. Что нет, и не может быть никаких демократий. Что правит всегда меньшинство. Как бы оно ни называлось. Меньшинство, состоящее из самых-самых… Впрочем, чего это мы за него стараемся, Николай Бердяев и сам изъясниться в состоянии:

"Не обманывайте себя внешностью, не поддавайтесь слишком жалким иллюзиям. С сотворения мира всегда правило, правит и будет править меньшинство, а не большинство. Это верно для всех форм и типов управления, для монархий и для демократий, для эпох реакционных и для эпох революционных. Из управления меньшинства нет выхода. И ваши демократические попытки создать царство большинства, в сущности, являются жалким самообманом"[133].

Да-а-а. Все ж таки это была школа! Вот, умели сказать в раньшие времена! Так, чтобы жилка завибрировала, и шерсть на загривке мурашкой пошла. Так, чтоб прочувствовать, чтоб до печенок! Впрочем, не одни русские - такие умные. Примерно в это же время и примерно об этом же пишут итальянец Гаэтано Моска[134], француз Вильфредо Парето[135], немец Роберт Михельс[136] и, вероятно, немало других, менее известных обществоведов.

Создаваемая в это время общесоциологическая теория элит является в наше время одной из наиболее авторитетных социологических теорий. А для практикующих политологов - и вообще доминирующей. Хочешь понять тот или иной политический сюжет - разберись, какая из элитных группировок и с какой целью его реализует. Так работает современная политология. И лучше или хуже, но она работает.

А значит, утверждение Бердяева, что всегда правило, правит и будет править меньшинство, а не большинство - истинно. Ну, а то, что в состав этого меньшинства могут протиснуться только самые лучшие - это же так очевидно! Как говорят американцы: "Если ты такой умный, то где твои денежки?" Можно сколько угодно обзывать дураками и идиотами тех, кто наверху. Но они-то там, а ты, умник, здесь. И этим все сказано. Кто тут умник, а кто - погулять вышел.

Итак, привилегированное меньшинство, оно же аристократия, она же элита правит человечески стадом. Так было. Так есть. И так будет. Власть лучших людей неизбежна, как восход и заход солнца. Ну, а то, что в результате их власти подвластные им человеческие сообщества столь же неизбежно погружаются в пучины кризисов и рано или поздно гибнут - кто ж в этом виноват? Жизнь так уж устроена!

Так, уважаемый читатель?

Нет, уважаемый читатель, не так!

Все, что было написано в этом параграфе, на самом деле - одна большая, сложно устроенная и дурно пахнущая куча гов…, виноват - политической философии. И для того, чтобы всерьез, а не понарошку, говорить о политическом будущем нашей страны, нам придется с этой кучей аккуратно и не спеша разобраться. И разматывать накрученный за много веков клубок придется с самого начала. С выяснения того, что это такое и как появлялась на свет аристократия.

Ведь в действительности, все мы чувствуем, что аристократия, элита, состоит из существ, в чем-то существенно отличающихся от обычных людей. Но в чем это отличие, откуда и когда оно появилось? Побеседуем об этом чуть более подробно.

3. Аристократии нет … аристократия есть. Следите за руками!

Были ли времена, когда не было аристократии? Если верить Николаю Бердяеву, то нет. "С сотворения мира всегда правило, правит и будет править меньшинство …" - ну, и далее по тексту. Впрочем, Николай Александрович тут, конечно же, хватил лишку. То ли в порыве интеллектуального энтузиазма, то ли от незнания исторических фактов - кто теперь разберет? Как бы то ни было, в этом своем утверждении Бердяев ошибся. Впрочем, не он один.

Действительно, весьма многие полагают, что "альфа-самцовая" природа современных социумов есть непосредственное наследие обезьяньего стада, в котором доминирует сильнейший и умнейший. Тот, кто своею силой и умом способен подчинить себе остальных. Вот, дескать, и элиты, они же аристократии, скомпонованы такими вот альфа-самцами, силой, умом, изворотливостью, гибкостью жестокостью и т.д. выгрызшими себе место под солнцем.

Весьма художественно эту политическую философию когда-то выразил Джек Лондон. Помните его роман "Морской волк?" Главный герой с героиней попадают на фактически пиратский корабль, находящийся под командованием главного антигероя - Волка Ларсена. Человека незаурядной силы, ловкости, ума, который держит в настоящем страхе и трепете всю свою команду отъявленных головорезов, просто подавлял любого своей мощью. Этакий сверхчеловек. Настоящий альфа-самец! Лучший человек. Или, во всяком случае, достойная заготовка для него.

Как видится мир Волку Ларсену? "Я верю, что жизнь - нелепая суета… . - Она похожа на закваску, которая бродит минуты, часы, годы или столетия, но рано или поздно перестает бродить. Большие пожирают малых, чтобы поддержать свое брожение. Сильные пожирают слабых, чтобы сохранить свою силу. Кому везет, тот ест больше и бродит дольше других, - вот и все!"

Вот эти-то, самые крупные "куски закваски", сумевшие пожрать тех, кто мельче - суть лучшие люди, альфы, элиты, аристократия и т.д. Вроде бы все логично.

И, тем не менее, это - ошибка. Такого непосредственного наследования поведенческих моделей силового доминирования от животного стада - к человеческому обществу не было. А было все совершенно иначе.

Дело в том, что и в животном мире мы наблюдаем не одну, а, как минимум, две модели лидерства. Одна - та, которую мы уже столь долго обсуждаем. Модель лидерства - за счет силового доминирования, за счет подчинения группы наиболее совершенными особями. и и т.д. Теми, кто в периодических схватках с претендентами на лидерство раз за разом подтверждает свой альфа-статус. Это - модель лидерства сильнейшего.

Но есть и другая модель лидерства. С. Л. Уошберн и Ирэн Деворе[137] наблюдая павианов на свободе, обнаружили, например, что стадо управляется не одним вожаком, сильнейшим из сильных, а "коллегией" из нескольких старейших самцов. В наблюдавшемся случае один их трех сенаторов был почти беззубым старцем, а двое других - тоже давно уже не "в расцвете лет". Совершенно очевидно, что ни один из этих самцов не мог по своим физическим кондициям претендовать на альфа-статус.

За счет чего же сохранялось их лидерство в стаде? Вот лишь один пример. Когда однажды стаду грозила опасность забрести на безлесном месте в лапы ко льву, то стадо остановилось, и молодые сильные самцы образовали круговую оборону более слабых животных. Но старец один вышел из круга, осторожно разведал местонахождение льва, затем вернулся к стаду и отвел его дальним кружным путем, в обход льва, к безопасному ночлегу на деревьях. Все следовали за ним в слепом повиновении, никто не усомнился в его авторитете.

Опыт - индивидуальный опыт, используемый в обыденной практике и передаваемый более молодым особям. Вот основа власти в данной модели доминирования. Не сила и агрессивность, а накопленный опыт.

Так вот, если мы обратимся этнографическим данным, посвященным человеческим сообществам на этапе разложения родового строя, то везде увидим одну и ту же картину. В главе сообществ стоят старейшины, носители опыта. Военные вожди - наиболее сильные и агрессивные особи племени - тоже присутствуют, но их власть функциональна и временна. Они - лишь предводители военных походов. И не более того. За рамками военного похода никакой особой власти они не имеют. Скажем, римлян, наблюдавших за социальным устройством германских племен - да того же Тацита - такое безвластие вождей и полнота власти в руках старейшин очень удивляла.

И, тем не менее, факт остается фактом. Родовая община, в лоне которой человечество прожило намного дольше, нежели в "цивилизованном" обществе, не знает власти альфа-самцов. Власть принадлежит старикам, носителям ценного опыта. Людьми в общине правила не сила, а возраст соответствующий ему опыт.

Сумел дожить до зрелого возраста, накопил разнообразного опыта - как охотиться, как землянку рыть, как каменный топор обкалывать - и вся молодежь тебя с восхищенно раскрытыми ртами слушает. Опыт, стало быть, перенимает. Знай себе, управляй!

Ну, а не дожил - тут уж извини. На нет и суда нет!

В этот период нет еще никакого представления о лучших и худших людях. Никакой аристократии, элиты и т.д. нет и в помине. Не идет даже и речи о каком бы то ни было "врожденном благородстве", "царском искусстве", изначально отличающем аристократа от простолюдина. Каждый автоматически, в силу прожитых лет и приобретенного опыта включался в управляющий контур родовой общины. Дожил до седин - и молодец, добро пожаловать в клуб старейшин! Управленцев каменного века. Так жили даже и в новокаменном веке наши давние-давние предки, индоевропейцы.

Французский ученый Ж. Дюмезиль установил, что в неолите родовые общины индоевропейцев делились внутри себя на три "возраста" или "цвета". Седобородые старые жрецы надевали белые одежды. Жрецы приносили жертвы и молились грозному всемогущему богу неба, облаков и всей Вселенной. В красное одевались молодые, сильные и отважные юноши - воины, храбрецы и защитники племени. Они молились могучему богу жизни и смерти, повелителю гор, вооруженному копьем-молнией. Черную, синюю или коричневую одежду носили мужчины средних лет, земледельцы и скотоводы, труженики и кормильцы общин. Они поклонялись богам-близнецам, просили у тех плодородной земли, высоких урожаев и здорового скота[138].

В общем, все логично. Пока молодой, мозгов нет, зато силы девать некуда - красную гимнастерку на грудь и в строй! Повоюй слегка, силушку молодецкую потешь, дурь растряси. Повоевал - молодец, пора делом заняться: семью заводить, землю пахать, овец пасти, детей кормить. Ну, а седина в бороду, силы уже не те, зато мозгов накопилось немеренно - добро пожаловать в мудрецы-старейшины. Беседовать с Богом Неба и по результатам бесед осуществлять общеполитическое руководство жизнью общины.

Где здесь аристократия? Пока не видно. В принципе, каждый человек проходит здесь по одним и тем же ступеням социальной лестницы, завершая свою жизнь в составе руководящей группы общины. Здесь пока в управленческий клуб вхож каждый - для этого нужно просто дожить до соответствующего возраста.

Хронологически, это у нас с вами мир, идущий издревле и захватывающий период неолитической революции, где земледелец и скотовод уже вытеснили охотника и собирателя, но никаких государств и даже племенных союзов еще даже близко нет. То есть, в зависимости от региона, где-то по VI - V тысячелетия до нашей эры.

Наших предков, носителей базовой для нас, русских, гаплогруппы[139] R1a, называемой еще "арийским геном", в таком вот формате властных отношений не одно тысячелетие носило по свету. Образовалась она примерно 20 тысяч лет назад где-то на Алтае и на протяжении многих тысячелетий продвигалась на запад. R1a проходит Тибет, Индостан[140], Иранское плато, Анатолию[141], и между 8 и 6 тысячелетием до нашей эры прибывает на Балканы и придунайские равнины, принеся туда свои прото-индоевропейские языки[142]. Все это время ни о какой аристократии еще и речи нет. Общиной правят старики.

На Балканах наши предки оказываются в самый разгар Неолитическая революция. Охота и собирательство уже давно заместились земледелием и скотоводством. А учитывая климат и замечательное плодородие почв, все это приносит с собой обильное питание. Наши предки начали старательно плодиться. И где-то даже размножаться. Во всяком случае, к началу медного века индо-арийский демографический котел уже бурлит и кипит. Выплескивая из себя все новые и новые миграционные волны. Внимание, аристократии все еще нет! У власти все еще старики.

В IV-III тысячелетии до нашей эры арийская популяция делится на пять групп. Одна из них стекает с Балкан на Среднерусскую равнину[143] и впоследствии мигрирует обратно назад, в Европу. Создавая по пути сначала ахейскую, а затем, при следующей миграционной волне, и дорийскую цивилизации. Вторая арийская линия[144] мигрирует через Кавказ в Месопотамию и далее в Сирию, Ирак, Аравийский полуостров - это так называемые митаннийские арии. Третье направление миграции - в Среднюю Азию и далее на Иранское плато. Это авестийские арии. Четвертое направление - на Южный Урал и далее в Индию. Это индоарии[145]. Наконец, последнее направление миграция ариев идет в Зауралье[146], и далее в Алтайский регион, на юг Сибири, в Монголию и далее до Северного Китая, внеся заметный лексический вклад, например, в древнекитайский язык.

И вот тут-то, в конце пути, когда арии оседают на вновь обретенные земли, мы везде с удивлением обнаруживаем уже что-то, отдаленно напоминающее аристократию. Что-то такое, что с течением времени начинает напоминать аристократию все больше и больше. Пока, наконец, не превратится в нее полностью. Становясь управляющим привилегированным меньшинством возникающих тут и там ранне-государственных образований. Да, именно в этот период военно-силовой, альфа-самцовый элемент родовых общин вдруг "выбился в люди", став во главе человеческий сообществ.

Стало быть, аристократия завелась где-то в пути! Где-то в дороге от балкано-причерноморского демографического котла к местам окончательной дислокации. Вот там бы в пути и посмотреть, откуда у нормальных людей вдруг образуется аристократия. Да уж больно далеко это от нас по времени.

Давайте возьмем что-нибудь к нам поближе. И глянем, как возникала аристократия у германцев и славян. Процессы все те же самые, но уже имеются какие-никакие описания, оставленные римскими историками и географами. Да и к нам все же поближе и даже как-то роднее. Итак, …

4. Возникновение аристократии у германцев и славян: сиротское детство.

Стоп, а можно ли мешать германцев и славян в одну кучу? Оговорюсь сразу. Германцев и славян мешать в кучу можно! Ни в общественном строе, ни в хозяйственном укладе, ни в нравах и обычаях большой разницы между ними изначально не было. На это обратил внимание еще в первом веке нашей эры Корнелий Тацит. Так, завершая описание Свевии, которая точно входила в область расселения германцев, римский ученый переходит к певкинам, венедам и феннам. Замечая при этом, что затрудняется точно сказать, относятся ли они к германцам или к сарматам.

Однако, что касается венедов - а мы знаем, что это точно славянское племя - у Тацита особых сомнений нет. "Венеды, - пишет он, - многое заимствовали из нравов последних (сарматов - А. Ф.), так как они, занимаясь грабежом, исходили все леса и горы … Однако их следует причислить скорее к германцам, ввиду того что они и дома прочные строят, и щиты имеют, и любят ходить и даже быстро - все это совершенно чуждо сарматам, всю жизнь проводящим в кибитке и на коне"[147].

Так что, если уж очевидец Тацит легко причисляет славян венедов к германцам, то и нам нет никакого резона изо всех сил соблюдать научную тщательность и пытаться выискивать между ними различия. Будем считать по умолчанию: все, что характерно в эти времена для одних, в той же степени относится и к другим.

Итак, есть ли у германцев и славян, описываемых римскими авторами на рубеже нашей эры, аристократия? Вопрос этот не такой простой, как кажется. Все мы помним из учебников истории, что ранне-государственная аристократия происходит из племенных вождей, их ближников и дружин. Более того, в англо-саксонской социальной антропологии утвердился даже целый термин, обозначающий переходную стадию от родового общества, где всем правят старейшины родов, то есть старики - к обществу ранне-государственному, где правит уже аристократия. Так вот, у англичан этот переходный тип социума называется "Chiefdom"[148], то есть "вождество". Социальная общность, где всем рулит верховный вождь и его вождеская компания.

Были ли у германцев и славян две тысячи лет назад вожди? Однозначно, были! Римские писатели с ними общались, и следы этого общения документально зафиксированы. А в какой степени эти вожди управляли жизнью племени? Да, фактически, ни в какой. Потому, что это были всего лишь военные вожди. Если кому повоевать - это к ним. А со всем остальным как-то и без вождей справлялись.

Пораженный этим фактом в самое сердце, Корнелий Тацит пишет: "вожди начальствуют над ними, скорее увлекая примером и вызывая их восхищение, если они решительны, если выдаются достоинствами, если сражаются всегда впереди, чем наделенные подлинной властью. Впрочем, ни карать смертью, ни налагать оковы, ни даже подвергать бичеванию не дозволено никому, кроме жрецов, да и они делают это как бы не в наказание и не по распоряжению вождя, а якобы по повелению бога, который, как они верят, присутствует среди сражающихся"[149].

Иначе говоря, вожди германцев и славян того времени - это такие могучие Ахиллесы. Непередаваемо хороши на поле битвы, но и все. В нормальную повседневную жизнь племени никто их особо не пускает. Суд и расправу вершат жрецы, которые, как мы помним из Дюмезиля, рекрутируются из старейшин.

Руководят хозяйством и - главное - распределением земли опять-таки старейшины, либо же специально уполномоченные народным собранием люди. Которые много позднее в деревенских уже общинах примут имя старост. Это подтверждает и Гай Юлий Цезарь в своих "Записках о Галльской войне". Так, описывая вопросы землепользования у свевов, одного из крупнейших германских племен того времени, он отмечает: "…должностные лица и старейшины ежегодно отводят родам и группам живущих вместе родственников, где и сколько они найдут нужным, земли, а через год принуждают их перейти на другое место"[150].

Это что же получается? Все известные нам аристократоведы и аристократолюбы в один голос утверждают: аристократия возвысилась и образовала высший класс общества именно потому, что она оказалась автором и носителем великого искусства управления людьми. Именно за то, что она оказывает обществу потрясающе ценные управленческие услуги, аристократия и имеет невообразимое по сравнению с простолюдином количество социальных благ. Драгоценное "царское искусство" - вот пропуск аристократии на вершину социальной пирамиды.

А тут что же мы видим? Будущая аристократия в лице военных вождей - отдельно. А реальное управление в лице старейшин и жрецов - отдельно. И собственно, никто вождей к управлению подпускать и не собирается. Даже в голову никому не приходит. И без них вполне себе люди как-то сами по себе управляются. Управление принадлежит "геронтологическому сословию" - старикам. И каждый член рода в положенное время присоединяется к этому управленческому сословию. С возрастом.

Но, как мы сейчас понимаем, у будущей аристократии был все же отличный шанс приватизировать в свою пользу также и управление. Имя этому шансу - перманентная рево… Ой, нет, перманентная революция - это у Троцкого. А у германо-славянского вождеского корпуса - перманентная война.

5. Возникновение аристократии у германцев и славян: героическая юность.

- Известно ли Вам, уважаемый читатель, имя Ариовиста?

- Ну, как же, - добродушно усмехнется в ответ образованный читатель. - Кто не знает Ариовиста! Это же вождь германского племени свевов. Талантливый был мужик. В свое время чуть не всю Галлию под себя подмял. За что и поплатился. Ибо был великим Цезарем жестоко бит, в прямом смысле слова. Поскольку геройски погиб в сражении с войском гениального римского стратега. А к чему такой детский вопрос? - насторожится образованный читатель.

В самом деле, к чему бы это? И нет ли здесь какого подвоха?

Любому, кто одолел предыдущие две главы и мужественно взялся за третью, понятно: подвох наверняка есть, вот только в чем? Не стану тянуть кот за хвост и сразу задам следующий вопрос:

- А откуда Вам известно, уважаемый читатель, что Ариовист был вождем именно племени свевов, а не какого-нибудь другого?

- Ну, это даже как-то неприлично такое спрашивать, - оскорбится образованный читатель.- Это же в каждом энциклопедическом словаре написано!

Вот мы и дошли до обещанного подвоха. Лично я не прочитал ни одного энциклопедического словаря. Зато первый том "Записок о Галльской войне", повествующий о войне с Ариовистом, проштудировал, чуть ли ни с лупой. И представьте себе, не нашел ни единого упоминания о том, что Ариовист имеет хоть какое-то отношение к свевам! Везде о нем говорится как о вожде, или короле германцев.

Нет, я понимаю, что авторы энциклопедических словарей - люди ученые. И они наверняка могли установить племенную принадлежность Ариовиста по каким-то другим источникам. Но если бы они опирались исключительно на Цезаря, то эта информация оказалась бы им недоступна.

Но почему?! Почему Цезарь именует своего противника вождем германцев? А вовсе не свевов? Может быть, он просто не в курсе племенной принадлежности своего противника? Нет, в это как-то трудно поверить. А, может быть, ему вообще не известно племенное деление северных варваров, и он, поэтому, всех скопом величает германцами? Опять мимо! По тексту книги мы находим множество упоминаний о самых разных германских племенах. И Цезарь немало о них знает, римская разведка честно отрабатывает свой хлеб.

Так почему же в "Записках…" Ариовист фигурирует не как вождь свевов, а как вождь германцев? Ведь никаких общегерманских племенных союзов, предшественников государственных образований, в это время еще не существует. Племена, и только! Откуда тогда германцы в собирательном смысле? А ответ прост. Ариовист пришел завоевывать Галлию вовсе не как представитель великого и славного племени свевов! И не для свевов он ее завоевывал[151]. А для кого же?

Заглянем в "Записки…". Вот секваны жалуются, что Ариовист оттяпал у них треть всех земель, а теперь "приказывает им освободить ему еще одну треть, потому что несколько месяцев назад к нему прибыли 24 тысячи гарудов, которым нужно приготовить место для их поселения"[152].

Кто такие Гаруды?[153] Какое они отношение могли иметь к свевам? Да никакого. Совершенно отдельное германское племя. Тогда почему "вождь свевов" требует для гарудов землю? И если бы только они одни! Вот Цезарю удается ловким маневром вынудить Ариовиста принять генеральное сражение. Тот выводит из лагеря свое войско и строит его. Батюшки, кого мы там только ни встречаем: "гаруды, маркоманны трибоки, вангионы, неметы, седузии, свевы"[154]. Короче, полный германский интернационал! Нет, свевы там тоже есть. В конце списка, после седузиев.

Как же это они все попали в войско к "вождю свевов"? Может быть, вместе со своими племенами? Да нет, ничего подобного! Племена их в эти неспокойные времена как раз сидели ровно и никуда не двигались. Так что, племенными ополчениями это быть не может.

Иначе говоря, и Ариовист - не "вождь свевов", поскольку выступает сейчас не от них, а сам по себе. И бойцы его в войске находятся не как племенное ополчение (ибо нет такого племенного союза, включающего вышеозначенные племена), а сами по себе.

Сами по себе, как кто?

Сами по себе - как германская молодежь, которая вышла погулять, силушку молодецкую потешить. В прямом смысле слова. Как же это так? Да очень просто, отвечает нам Юлий Цезарь.

Дело в том, что в мирное время у германских племен "нет общего правительства, старейшины отдельных областей и округов творят там суд и улаживают споры".[155] То есть, занимаются своими взрослыми делами. Скука! А молодежи куда податься? Что, думаете некуда? Очень даже есть куда! А разбойничьи набеги на что?

"Разбойничьи набеги, - пишет Юлий Цезарь, - если только они ведутся вне территории данного племени, не считаются позором; [германцы] выставляют на вид их необходимость как упражнения для юношества и как средство против праздности. И вот, когда кто-либо из первых лиц в племени заявляет в народном собрании о своем намерении предводительствовать [в военном предприятии] и призывает тех, кто хочет следовать за ним, изъявить свою готовность к этому, тогда подымаются те, кто одобряет и предприятие, и вождя, и, приветствуемые собравшимися, обещают ему свою помощь"[156]

С Цезарем вполне согласен Тацит, при этом он вносит важное уточнение. "Если племя, в котором они родились, коснеет в долгом мире и праздности, то многие из знатных юношей [по своему собственному почину] отправляются к тем племенам, которые в то время ведут какую-нибудь войну, так как этому народу покой противен, да и легче отличиться среди опасностей, а прокормить большую дружину можно только грабежом и войной"[157].

Да, это верно, большую дружину можно прокормить только грабежом и разбоем. Не покладая рук. Тот же Ариовист в доверительной беседе поведал Цезарю, что находится в походе уже четырнадцать лет. А попробуй иначе прокормить такую дружину! Так что, "пусть Цезарь вступит с ним в борьбу с оружием в руках, когда угодно: он узнает тогда, что значит храбрость непобедимых германцев, в высшей степени искусных в войне и в течение четырнадцати лет не видавших над собой крова"[158]

Грабеж и разбой! Прошли те времена, когда это было просто невинное развлечение юношества. Теперь это же просто золотое дно какое-то! В XIX веке исследователи экономики горских народов, прежде всего народов Кавказа, создадут очень интересное экономическое понятие. "Набеговая экономика". Экономика, где разбой, грабеж становятся ключевым источников материальных ценностей. Разбой в этой экономической модели становится на то место, которое в других моделях занимает труд. Место поставщика материальных ценностей. Место создателя стоимости.

Так вот, в эпоху разложения родового строя индоевропейцев именно набеговая экономика становится фундаментом формирования нового социального порядка. Немногочисленные в старые добрые времена - теперь молодежные банды насчитывают десятки тысяч бойцов и захватывают целые страны! Супердержаве древнего мира - Риму и его лучшему полководцу Цезарю потребовалось напряжение всех сил, чтобы справиться с молодежной бандой Ариовиста. А ведь он был не первый и не последний.

За полсотни лет до него эта же супердержава чуть было не двинула коньки от набега такой же точно банды кимвров в компании с тевтонами. Современные историки любят говорить, что, дескать, кимвров согнал с их мест подъем уровня морской воды. И двинулись они всеми чадами и домочадцами, на телегах в поисках лучшей доли. А вот Страбон, чей дедушка вполне мог с оружием в руках сходиться с кимврами при Верцеллах, с современными историками не согласен.

"О кимврах, - пишет он, - кое-что рассказывают неправильно, а кое-что является недостаточно достоверным. Ведь никто, пожалуй, не поверит, будто бы причиной их превращения в бродяг и разбойников было то, что с полуострова, где они жили, их выгнал большой прилив. Они и теперь живут в той же области, которой владели прежде…"[159] Вот так вот! И теперь, при Страбоне кимвры живут на старом месте. Никуда не делись, никуда не ушли.

А кто же были те, что двинулись на Рим? Молодая поросль в поисках "лучшей доли"? Причем, ведь и до похода на столицу мира кимвры успели заявить о себе именно как "бродяги и грабители". Сначала прогулялись на Азовское море - это от Ютландии-то! На карту при случае гляньте! Дошли до Керченского пролива, после чего греческий Боспор получил невеселое наименование "Киммерийский". Потренировались. Набили руку. И лишь затем направились, как сейчас любят говорить, "покорять столицу". В прямом смысле слова.

Да и не одни направились. Сначала компанию им составляли лишь тевтоны и амброны. А затем кто только ни присоединился! Не знаю, кто это такие, но Страбон пишет о галлах-скордисках, тевристах, таврисках. После которых кимвры, наконец, направились "к богатым золотом, но мирным гельветам. Гельветы видели, что богатство, полученное от разбоев, превосходит их собственное, и пришли в возбуждение, особенно их племена тигурины и товгены; они даже присоединились к движению [кимвров] ."[160]

А теперь прикиньте ситуацию. Если уж "богатые золотом гельветы" сообразили, что "богатство, полученное от разбоев, превосходит их собственное", то что говорить о всех остальных! Молодежные банды разбойников и грабителей оказываются теперь не просто чем-то вроде спартакиады народов для подрастающего поколения, но глобальным экономически и политически значимым институтом.

Да и только ли теперь? Вспомним основание Рима. Да, по легенде Ромул и Рем - царские сыновья. Вот только папа-царь отправил младенцев в корзинке поплавать по реке. Поймал корзинку пастух. И стали братья пастухами. Однако, скучное это дело. И ушли они из пастухов - куда? Правильно, в разбойники! Так гласит легенда. Именно в составе банды разбойников и стали они основателями Рима.

А эпизод с похищением сабинянок! Отчего образовался в свежеоснованном Риме дефицит женщин? Так, брезговали соседние народы отдавать своих дочерей "толпе бродяг" - как опять-таки гласит легенда. Пришлось девушек честно похищать. То есть, фактически Рим тоже был когда-то основан "молодежной бандой". Ну, если верить легенде.

А еще рассказывают об Аттиле, Биче Божьем. Дескать, привел он несметные орды степняков - гуннов. И сильно они все вместе потрясали вселенную. Правда, современные историки на исключительно степном характере гуннского союза уже не настаивают, а соглашаются с тем, что состав был полиэтничный[161]. То есть, много там всяких было. Примерно, как и у Ариовиста.

Но вот, например, у Приска Панийского, лично посещавшего столицу Аттилы "через три реки к северу от Истра"[162], нет никаких гуннов. И хунну, и тем более сюнну там тоже нет. А есть только унны ouvvoi. Звук х возник уже в римской интерпретации. Так и пишет Приск, знай себе: "Над Уннами царствовал Руа" или "Римляне советовались об отправлении к Уннам посольства"[163]…

Тому, кто читал "Повесть временных лет" это обязательно должно кое-что напоминать. Ведь там встречается очень похожее слово: "уные". Уные, т.е. "младшие", "молодые", "юные". Краткие прилагательные в славянских языках появились раньше полных[164]. Именно так должна была называться "молодая дружина", собравшаяся - возможно, на основе разных племен и народов и отправившаяся "за лучшей долей". И вот, какая-то сотня лет гуляния молодежной банды за лучшей долей, и в результате - новая мировая империя. Империя "гуннов". Правда, ненадолго, всего лет на триста. Но люди до сих пор помнят!

Ладно, не буду так уж сильно настаивать на этой версии. Дело не в конкретных фигурах, как бы грандиозны они ни были. Дело в принципе. А исследуя этот самый принцип, мы с вами пришли к довольно неожиданному выводу. Все эти многочисленные миграции индоевропейцев, создающие в разных регионах ранне-государственные образования с управляющей аристократической верхушкой, были фактически "походами за зипунами". То есть, многолетними, многодесятилетними, и то и многовековыми экспедициями "молодежных банд", вырвавшихся из под гнета обычного порядка, где всем рулят старейшины. Молодежных банд, создающих в процессе свой собственный порядок, где всем рулят уже не старики, а военные вожди. Экономической же основой оказывается не земледелие и не скотоводство, а разбойная, набеговая экономика.

Именно в рамках этого "нового порядка", в рамках "цивилизации молодежных банд" военные вожди, не игравшие ранее никакой значительной управленческой роли в жизни старой индоевропейской неолитической общины, начинают теперь играть главную роль. Ибо это теперь уже не старая родовая община, а Chiefdom, "вождество", царство военных вождей. А главным из искусств, формирующим ключевые социальные лифты снизу вверх, оказывается теперь искусство грабежа и разбоя.

В пути молодые разбойники мужают, обзаводятся семьями, рождают новые поколения маленьких разбойничков, оседают на завоеванных землях, превращая аборигенов в рабов или обкладывая их данью. То есть, становятся фактически новым народом. Народом, где управляющая группа состоит уже не из патриархальных родовых старейшин, но из военных вождей, их приближенных, их дружины. То есть, из людей, продемонстрировавших наибольшие успехи в искусстве грабежа и разбоя.

Мне могут сказать, что это все было тогда, давным-давно. Прошли тысячелетия, и все изменилось. Да, уважаемый читатель. И нет, уважаемый читатель.

Да, это было давно. Но нет, прошедшие тысячелетия ничего не изменили. Ибо то, что произошло тогда - произошло НАВСЕГДА. Политический порядок современности, это - при всех изгибах и инновациях исторического процесса - продолжение того политического порядка, который был установлен тогда. Именно о нем сказал когда-то мудрый старец Гераклит из Эфеса: "Война - отец всех вещей, царь всех вещей: одних она объявляет богами, других людьми, одних творит рабами, других свободными".

* * *

А теперь отвлечемся. И даже развлечемся. И послушаем, как настоящий писатель - не нам, самоделкиным, чета - всеми фибрами души ощущает в сегодняшней аристократии ее вечно молодой и вечно животворящий дух. Дух разбоя и грабежа. Честное слово, от себя не вставлю ни буквы. Слово Сэмюэлю Лэнгхорну Клеменсу. Он же Марк Твен.

Интермеццо 1.

Марк Твен. "Мы - англосаксы".

"… Прошлой зимой на банкете в клубе, который называется "Дальние Концы Земли", председательствующий, отставной военный в высоком чине, провозгласил громким голосом и с большим воодушевлением: "Мы - англосаксы, а когда англосаксу что-нибудь надобно, он идет и берет".

Заявление председателя вызвало бурные аплодисменты. На банкете присутствовало не менее семидесяти пяти штатских и двадцать пять офицеров армии и флота. Прошло, наверное, около двух минут, прежде чем они истощили свой восторг по поводу этой великолепной декларации. Сам же вдохновенный пророк, изрыгнувший ее из своей печени, или кишечника, или пищевода - не знаю точно, где он ее вынашивал, - стоял все это время сияя, светясь улыбкой счастья, излучая блаженство из каждой поры своего организма. (Мне вспомнилось, как в старинных календарях изображали человека, источающего из распахнутой утробы знаки Зодиака и такого довольного, такого счастливого, что ему, как видно, совсем невдомек, что он рассечен опаснейшим образом и нуждается в целительной помощи хирурга.)

Если перевести эту выдающуюся декларацию (и чувства, в ней выраженные) на простой человеческий язык, она будет звучать примерно так: "Мы, англичане и американцы - воры, разбойники и пираты, чем и гордимся".

Из всех присутствовавших англичан и американцев не нашлось ни одного, у кого хватило бы гражданского мужества подняться и сказать, что ему стыдно, что он англосакс, что ему стыдно за цивилизованное общество, раз оно терпит в своих рядах англосаксов, этот позор человеческого рода. Я не решился принять на себя эту миссию. Я вспылил бы и был бы смешон в роли праведника, пытающегося обучать этих моральных недорослей основам порядочности, которые они не в силах ни понять, ни усвоить.

Это было зрелище, достойное внимания, - этот по-детски непосредственный, искренний, самозабвенный восторг по поводу зловонной сентенции пророка в офицерском мундире. Это попахивало саморазоблачением: уж не излились ли здесь наружу под нечаянным ударом случая тайные порывы нашей национальной души? На собрании были представлены наиболее влиятельные группы нашего общества, те, что стоят у рычагов, приводящих в движение нашу национальную цивилизацию, дающих ей жизнь: адвокаты, банкиры, торговцы, фабриканты, журналисты, политики, офицеры армии, офицеры флота. Все они были здесь. Это были Соединенные Штаты, созванные на банкет и полноправно высказывавшие от лица нации свой сокровенный кодекс морали.

Этот восторг не был изъявлением нечаянно прорвавшихся чувств, о котором после вспоминают со стыдом. Нет. Стоило кому-нибудь из последующих ораторов почувствовать холодок аудитории, как он немедленно втискивал в свои банальности все тот же великий тезис англосаксов и пожинал новую бурю оваций. Что ж, таков род человеческий. У него всегда в запасе два моральных кодекса - официальный, который он выставляет напоказ, и подлинный, о котором он умалчивает.

Наш девиз: "В господа веруем…" Когда я читаю эту богомольную надпись на бумажном долларе (стоимостью в шестьдесят центов), мне всегда чудится, что она трепещет и похныкивает в религиозном экстазе. Это наш официальный девиз. Подлинный же, как видим, совсем иной: "Когда англосаксу что-нибудь надобно, он идет и берет".

* * *

Ну как, немного развлеклись? А Марк Твен - он, конечно же, гений! Это нам с вами нужно наворочать полкниги, чтобы понять - кто она такая, аристократия. А у настоящего писателя раз, одна страница текста - и всем все ясно. Что такое аристократия, и каково ее самое глубокое, потаенное нутро. Грабеж и разбой - вот тот корень, из которого вырастает аристократия.

Ведь Марк Твен не о США писал, а об аристократии США. О тех, кто представлял "наиболее влиятельные группы общества". О тех, "что стоят у рычагов, приводящих в движение национальную цивилизацию". Но все это с тем же успехом можно сказать о любой аристократии. Поверьте, любая аристократия, любая социальная верхушка вообще - такова. Просто англо-саксы из всех аристократов - самые аристократические.

Однако, достаточно. Развлеклись, и снова - за работу. Ведь дух разбоя как истинная суть аристократии - это лишь цветочки. А впереди нас ожидает нечто, намного более увесистое, чем примитивный разбой и грабеж. Впереди нас ждет рождение такой интереснейшей штуки, как власть. Которая, раз возникнув, навсегда приватизирует и проглотит когда-то стоявшее независимо от нее управление. Ибо теперь, после этого, управление раз и навсегда станет не более, чем функцией власти. Тем самым платоновским "царским искусством". За которое власть предержащие смогут теперь запрашивать у общества практически любую цену.

6. Рождение власти - это очень больно.

Вернемся теперь на какое-то время к Ариовисту. Он нам еще понадобится. Помните, как Цезарь приводит жалобы секванов? "А Ариовист, после того как однажды победил боевые силы галлов в сражении при Адмагетобриге, стал властвовать надменно и жестоко, требовать в заложники детей самых знатных [галлов] (obsides ?ubiiisstmi cuiusque liberos) и подвергать их всяческим жестоким наказаниям и мучениям, если только какое-нибудь его приказание не исполняется немедленно"[165].

Строго говоря, секваны сами не понимают, какую чушь они несут великому полководцу! Ведь "жестокие наказания и мучения" - это еще очень мягкий вариант рождающейся на их земле власти. Ибо, в действительности, власть рождается из причинения смерти.

Здесь нам с вами, уважаемый читатель, придется слегка притормозиться в нашем повествовании о становлении аристократии и сделать небольшое теоретическое отступление. Отступление о власти.

Что такое власть? И откуда она взялась на нашу голову? Еще не так давно наиболее популярным ответом на эти вопросы была так называемая "гидравлическая теория" возникновения власти и государства. Ее основоположник, Карл Виттфогель[166], считал, что власть и государство возникали на берегах великих рек из потребностей управления ирригацией. Дескать, гидротехнические работы требовали объединения усилий больших масс людей. Сами люди ни в жизнь бы для этого не сумели объединиться. Просто ума бы не хватило! Вот, лучшие люди, управленцы, эффективные менеджеры их в кучу и согнали. Дабы строить плотины и прочие каналы. Так вот и возникло государство с его властью. При помощи которой царская администрация управляла трудом всех остальных во имя общего блага - большого урожая.

К счастью, уважаемый читатель, сегодня мы можем смело спустить эту теорию возникновения власти и государства в унитаз. И причина здесь проста.

Археологические данные показывают, что, по крайней мере, в двух районах, которые основоположник "гидравлической" теории власти, приводит в качестве иллюстрации своей гипотезы - в Месопотамии и в Китае - развитое государство появилось задолго до широкомасштабной ирригации[167]. В Египте же, наоборот, крупные ирригационные сооружения появляются еще в додинастический период. То есть, до государства. Когда более сорока неолитических еще общин - номов - осуществляли свои ирригационные проекты, нимало не нуждаясь для этого в объединяющей воле царской власти. Таким образом, ирригация не была причиной появления государства и не играла той роли, которую приписывал ей Виттфогель.

В таком случае, как же появляется власть и вырастающее из нее государство. И что вообще такое власть?

Выше мы уже говорили, что власть совсем не равна управлению. Это разные вещи, у них разный возраст и разные истоки. Управление имеет тот же возраст, что и человеческие общности вообще. И большую часть своей истории человечество управлялось стариками. Старейшинами.

А вот власть - более молода. Она возникает лишь во времена массовых миграций вооруженной арийской (и не только) молодежи - этих "бродяг и разбойников", оседавших на понравившихся им землях. Именно власть создает ранние государственные образования - то, чего не знала неолитическая община Homo Sapiens"ов.

Разбирая феномен власти, обнажая его до самого скелета, выдающийся теоретик и философ власти Карл Шмит выявляет ее центральное ядро. То, вокруг чего накручивается затем вся цивилизация власти - ее социальные структуры, ее боги, ее мораль, ее эстетика, ее философия, ее мифы, ее песни и стихи… Как рассуждает Карл Шмит?

Любое человеческое действие, полагает он, делит реальность на две противоположные части. Труд делит реальность на полезное и бесполезное. Экономика - на рентабельное и нерентабельное. Искусство - на прекрасное и безобразное. Мораль - на доброе и злое. Наука на истинное и ложное. Религия на святое и грешное. Медицина на здоровое и больное. И так далее. А чем же характерно политическое действие, или власть?

Карл Шмит, пожалуй, впервые дает абсолютно четкий и недвусмысленный ответ на этот вопрос. "Специфически политическое различение, - пишет он, - к которому можно свести политические действия и мотивы, - это различение друга и врага"[168]. Далее немецкий философ делает крайне важное уточнение. Ключевой характеристикой врага является его "чужесть", "инаковость", принципиальное "отличие" от нас. "Он есть именно иной, чужой, и для существа его довольно и того, что он в особенно интенсивном смысле есть нечто иное и чуждое", - пишет Карл Шмит.

Собственно политическое отношение между нами и врагом может быть описано, согласно Шмиту, только одним фундаментальным понятием. Это понятие борьбы. Или, если хотите, войны. Для философа это - синонимы. "Враг, - пишет Шмит, - … это только борющаяся совокупность людей, противостоящая точно такой же совокупности."

И, наконец, главное во всем шмиттовском "Понятии политического". Вот как он сам об этом говорит. "Понятия "друг", "враг" и "борьба" свой реальный смысл получают благодаря тому, что они … сохраняют особую связь с реальной возможностью физического убийства".

Вот так вот. Возможность физического убийства всего иного, чуждого, отличного от тебя, физическое убийство врага и есть, по мнению Карла Шмитта, ключевое ядро власти. Та самая смерть Кощея, что на конце иглы, а игла в яйце, а яйцо в утке, а утке в зайце и т.д. Война, перманентная война с чужими, их убийство - есть тот фундамент, из которого вырастает власть. А вместе с нею - и государство.

7. Рождение власти: еще больнее…

- Но позвольте, - возразит здесь внимательный читатель. - Славяно-германские племена этого времени постоянно находятся в состоянии мелких и крупных стычек с соседями. И при этом у них не возникает никаких новых властных структур, никакого государства.

Вон, тот же Цезарь, описывая быт свевов, пишет: "Величайшей славой пользуется у них то племя, которое, разорив ряд соседних областей, окружает себя как можно более обширными пустырями. [Германцы] считают отличительным признаком доблести [данного племени] то обстоятельство, что изгнанные из своих владений соседи его отступают и никто не осмеливается поселиться вблизи этого племени; вместе с тем оно может считать себя [благодаря этому] в большей безопасности на будущее время и не бояться внезапных неприятельских вторжений"[169].

- Что ж, отвечу на этот вопрос. Войны, которые велись племенами, были, если можно так выразиться, гомогенными. Враждующие этносы не накладывались друг на друга. Племя либо защищало свою территорию от чужаков, не допуская их к себе. Либо же, захватывало чужую территорию, заставляя чужаков переселяться куда-то еще. Иначе говоря, племя не смешивалось с иными. Оно, либо не допускало их на свою территорию, либо выдавливало с занимаемой ими территории.

Совершенно иначе обстоят дела у "молодежных банд", которые оседают на заселенных территориях, формируя там гетерогенные общности. Общности, состоящие из победоносных пришельцев и подчинившихся им автохтонов. Именно из такой гетерогенной общности и вырастает Chiefdom, вождество, где социальную верхушку, будущую аристократию, составляет военный вождь, его ближники и дружина.

Разумеется, это относится не только к военным миграциям ариев. Аналогичные антропологические материалы получены, например, при исследовании африканских и южно-американских "вождеств". Так, французский антрополог Жан Пуайон, исследуя распределение властных позиций у африканцев народа Ашанти (Чад), обнаружил, что "во всех племенах туземцы используют различение автохтонного и пришлого населения"[170]. Причем, "Владетель Великого Маргаи" (верховный вождь) всегда принадлежит к пришлому населению, а "Владетель Маргаи Горы" (шаман) - к автохтонному. Иначе говоря, административно-правовая и военно-политическая власть находится у пришлых. А общение с духами земли - у местных, которые связаны с этими духами древними кровно-родственными узами.

Аналогичные наблюдения находим мы у Виктора Тэрнера. Исследуя племенную элиту народа Ндембу, он точно так же, как и Пуайон, обнаруживает два верховных статуса. Один из них - канонгеша - представляет верхушку военно-политико-правовой иерархии и принадлежит этнически пришлому населению. Другой титул - кафвана - концентрирует в себе управление религиозно-ритуальными практиками, амулетами и ведовством. Он принадлежит главе народа мбвела, который "после долгого сопротивления попал в зависимость к завоевателям лунда, предводительствовавшимися первым канонгешей"[171].

"В отношениях между лунда и мбвела, - пишет далее Виктор Тэрнер, - а также между канонгешей и кафваной мы находим привычное в Африке различение между политически и военно сильным народом и подчиненным ему автохтонным народом, который, тем не менее, силен ритуально"[172]. И это действительно привычное для Африки различение. Можно с ходу привести еще не менее полудюжины антропологов, которые получили аналогичные материалы и по Африке, и по Мадагаскару, и по архаическим структурам на других территориях.

Вот мы с вами и находим, наконец, этих чужаков, в противостоянии с которыми выкристаллизовывается феномен власти. Чужой, иной - это автохтон, на землю которого пришла вооруженная "молодежная банда". Убийство - это единственное, что она умеет делать действительно хорошо. Ведь годы, а то и десятилетия до этого она занималось только этим - "грабежами и разбоем".

Далеко в прошлом остались покинутые когда-то племена с их старейшинами и жрецами, совместно управлявшими жизнью общин. Далеко в прошлом остались законы, по которым эти общины управлялись. Оседающие на найденных землях, возможно, уже далеко не молодые "молодежные банды" знают теперь только одно право - право войны. И один инструмент реализации этого права - мучительство и убийство не подчиняющегося.

Вот и Цезарю, интересующемуся, по какому праву Ариовист мучает и убивает секванов и эдуев, тот простодушно отвечает: по праву войны! "Право войны таково, что победители распоряжаются побежденными, как хотят, и сам римский народ привык распоряжаться побежденными по своему произволу, а не по указаниям других"[173].

Убийство вооруженным пришельцем чужака-автохтона - реальное или возможное - становится тем фундаментом, на котором строится социальная структура образующегося из них вождества. Очень быстро эти убийства принимают ритуальный характер, регулярно напоминающий всем, кто есть кто в формирующейся социальной общности.

Так, известный синолог Л. С. Васильев[174], анализируя процессы формирования первой китайской государственности Шан-Инь, отмечает явные следы постороннего влияния. Ибо одним из ключевых культурных символов Шан-Инь является боевая колесница. И это в то время, как китайский неолит не знает ни колеса, ни одомашненной лошади. Зато Карасукская культура завалила весь южный транссибирский коридор каменными изображениями боевых колесниц. Доехав на них, в конце концов, и до китайского междуречья. К прозябающим там без всякой цивилизации неолитическим автохтонам. И вломив им не по-детски!

Налицо складывание той самой гетерогенной общности - из понаехавших на боевых колесницах победителей и побежденных местных. Формируется первое ранне-государственное образование Шан-Инь. И что же мы там находим?

а. новые типы построек: дома-дворцы, городские стены, мавзолеи

б. письменность

в. массовые человеческие жертвоприношения

Могилы шан-иньской знати просто завалены черепами. Их сотни, а в особо важных погребениях и тысячи. Заметим, что массовые человеческие жертвоприношения не свойственны были ни китайским неолитическим автохтонам, ни воинам-колесничим карасуксой культуры. Лишь после их торжественной встречи погребения новой знати начинают напоминать склады черепов.

Почему? Да потому, что возникающая при их встрече власть не может реализовать себя и утвердить себя иначе, чем через убийство местного - чужого. Власть - это и есть убийство, только в ряде случаев отложенное или нависающее над обществом как возможность. Возможность убийства. Потенциал убийства. Далее эта возможность кодифицируется, записывается - письменность-то ведь для чего-то изобрели! И вот вам уже свод законов. За что, как и по какому поводу будет происходить убийство.

Но законом это станет еще очень потом. А сейчас это просто ритуал, регулярно напоминающий, кто есть кто. Кстати, ритуальные жертвоприношения - это неотъемлемая часть культуры вождеств в любой части света, где мы только их ни находим. Инки, создающие свою империю под вопли регулярно жертвуемых аборигенов - мочика, чиму, наска, уари, чачапойя. Критяне-минойцы, с их ежегодными, собираемыми по всей Элладе, человеческими "подарками" Минотавру. Про Африку - вообще молчим.

Или вот - очень остроумное изобретение пришедших на Пелопонесс дорийцев. Устраивать массовые скучные ритуалы им, видимо, не позволяло знаменитое лаконское чувство юмора. Зато ежевесенние охоты подростков и юношества на "провинившихся" илотов - ахейских уже к тому времени автохтонов - очень приветствовались. Все получали море удовольствия. Кроме илотов, разумеется.

Убийство создает цивилизацию власти. Оно выстраивает вертикальную иерархию. Кто убивает - тот и наверху. Кого убивают - тот внизу. Убийство определяет горизонтальные границы новых социальных общностей. Эти границы теперь там, докуда дотягиваются мечи возникающей знати. Убийством проникнута поэзия новой цивилизации.

Гомера все читали? Что такое "Илиада", как не превосходнейшее описание многочисленных, весьма милых и крайне романтичных убийств? Или вот, почти две тысячи лет спустя, уже не у гомеровских ахейцев, а у совсем почти наших франков, как раз в это время потихонечку превращающихся во французов:

Мне пыл сражения милей Вина и всех земных плодов. Вот слышен клич: "Вперед! Смелей!" И ржание, и стук подков. Вот, кровью истекая, Зовут своих: "На помощь! К нам!" Боец и вождь в провалы ям Летят, траву хватая, С шипеньем кровь по головням Бежит, подобная ручьям[175]

Красота! Вот она, жизнь-то!

Но это даже не главное. Главное в том, что теперь убийством проникнута вся мотивационная сфера человеческих общностей.

Спросите неолитического старейшину, почему каменный топор обкалывать нужно вот под этим углом, а не под другим? Он вам начнет рассказывать - почему и как, как кремневая кромка строится, где какая хрупкость, какого размера должны быть сколы и т.д. Мотивация, создаваемая старейшиной - как правило, практическая, идущая от опыта содержания трудовой операции. Кто застал еще русскую деревню и дедову науку - как траву косить, как коня запрягать - тот примерно представляет.

Спросите неолитического жреца, почему вот прямо сейчас нужно идти на поле и засевать его ячменем? Он ответит, что вот когда солнышко над той березой по утрам встает, да половина диска туманом закрыта, да птицы над горой большими стаями летать начинают, тут-то боги и хотят, чтобы люди на поля выходили. А если кота за одно место протянуть, богов не послушаться, то боги или засуху на поля пошлют, или ячмень до осенних дождей вызреть не успеет. В общем, мотивация уже посложнее, с богами вперемешку, но тоже все более или менее понятно.

А теперь спросите вождя или какого его дружинника, почему вы должны идти на его поле и там маис окучивать?

- Да потому, что я тебе пасть порву, паршивец эдакий! Моргала выколю! В угол поставлю! Если не пойдешь сию же секунду!

Такой становится базовая мотивация социального действия для большинства людей внутри новой цивилизации. Цивилизации власти. Таковой она остается и по сию пору. Если хорошенько порыться и очистить ее от наросшей за тысячелетия упаковки.

8. Запад Европы. Время сволочи.

Если мы с Вами, уважаемый читатель, заглянем в карту рейнского правобережья, начиная от устья, и километров на пятьсот вверх по течению, там, где вольно раскинул свои кроны Тевтобургский лес, то в I-II веках нашей эры обнаружим множество мелких племен, никак и ничем не прославившихся в германской истории. Какие-то Хамавы, Брукстеры, Херуски, Тенктеры, Хатты, Узипеты, Сигамбры … - кого там только нет[176]! Из всех из них лишь Тенктеры с Узипетами в I веке до нашей эры отметились робкими попытками перебраться в Галлию. А когда Юлий Цезарь им навалял, то они укрылись у Сигамбров. Когда же Цезарь перешел Рейн, то все три племени попрятались в густых лесах так, что великому полководцу оставалось лишь плюнуть и вернуться обратно. Вот и все их исторические деяния.

А вот кого там точно нет, так это никаких Франков. Ну, нету Франков ни в первом, ни во втором веке нашей эры!

А вот если мы возьмем карту III века, то никаких Брукстеров с Херусками не обнаружим. Зато вся эта территория будет окрашена одним цветом с аккуратной надписью: "Франки". Мало того, в 50-х годах III в. полчища франков огнем и мечом проходят по Галлии и Испании, подвергая их разграблению. Уничтожают город Тарракон, захватывают корабли и перебираются на них в Северную Африку. Там нападают на город Тетуан, что на марокканском побережье, и тоже с удовольствием грабят. В начале 70-х - новое вторжение, и опять в Галлию. Теперь удар направлен на область Кельн - Тонгерен - Бавэ и на долину Мозеля. С огромным напряжением сил император Проб побеждает их и оттесняет обратно за Рейн. Как мы дальше увидим, ненадолго.

Кто такие эти франки, откуда вдруг взялись - не понятно. Не было, не было и вдруг - на тебе! Нет, в некоторых книжках осторожно предполагают, что франки - это племенной союз, составившийся из осколков этих самых племен[177]. Но нигде не написано, с чего вдруг племена жили себе, жили, а потому вдруг - раз, и вдребезги! На осколки! Из которых, непонятно с чего, вдруг вырастает племенной союз. Загадка прямо.

Теперь, внимание! Первое столкновение римлян с франками произошло предположительно в 231 году, когда расквартированный в Бонне легион I Minervia победил на Нижнем Рейне неких германских пришельцев. Имя их до нас не дошло, однако, ряд ученых предполагают, что это были именно франки[178]. Между тем, впервые имя племенного князя, возглавлявшего франкское войско, становится известно римлянам из сообщений о римском походе против франков 288 года под командованием императора Максимиана. Это этого князя звали Геннобауд, и именно его Максимиан "заставил подчиниться"[179]

Итак, прошло более 50 лет, случилось несколько кровавых вторжений, а имена племенных князей остаются неизвестными. И только через пятьдесят семь лет после первого столкновения удается узнать имя племенного князя. Чудеса, да и только! Спрашивается, куда смотрит римская разведка?

А, может быть, и нет никаких чудес? Если предположить, что никаких племенных князей поначалу и не было. Равно, как не было и никакого "племенного союза". А был общегерманский сброд вооруженных молодежных ватаг, собравшихся вокруг разнообразных "атаманов" и ищущих для себя "зипунов" за Рейном.

В этом мнении нас особенно укрепляет Георг Вебер, автор пятнадцатитомной "Всеобщей истории". Он любезно переводит на современный немецкий язык наименования всех этих так называемых "племенных союзов". И все становится на свои места. Вот что пишет профессор Вебер: "К середине III века германские племена между Эльбой и Рейном, до того бессильные и спивавшиеся, стали образовывать военные союзы. Так на базе древних племен, уже превратившихся в реликты и неспособных отразить наступление римской армии Германика даже после удачного истребления трех легионов Вара в Тевтобургском лесу, возникли новые этнические образования с условными названиями: франки - свободные, саксы - ножовщики, алеманны - сброд, свевы - бродяги"[180].

Прекрасные условные названия, не правда ли! Ну, то, что франки - "свободные", это вроде и так всем известно. Саксы, "ножовщики" - не очень хороший перевод. Скорее, просто "ножи"[181]. Алеманны, "сброд" - прекрасное название. В русском языке синонимом является еще и сволочь, то, что из разных мест сволокли в одно. Свевы, "бродяги" - тоже неплохо.

Выглядит крайне неправдоподобно, что племена "до того бессильные и спивавшиеся", вдруг образовали военные союзы. А вот сбежавшаяся оттуда с оружием в руках и в поисках лучшей доли молодежь, ставшая "свободной" от своих племен, старейшин, жрецов и т.д. - то есть франками - это весьма правдоподобно. "Свободные", "Бродяги", "Ножи", "Сброд" - нарисуй любое из этих название баллоничиком с краской где-нибудь в Бронксе, никто и не обернется. Подумаешь, еще одна молодежная банда о себе заявила! Фактически, это и были молодежные банды, только довольно крупные. И их было много.

Так что, насчет "военных союзов" уважаемый профессор, похоже, погорячился. Скорее, весь этот военизированный сброд напоминал нашу Запорожскую Сечь, где атаманы кучковались со своими ватагами, планируя походы за Рейн, за зипунами - либо самостоятельно, либо совместно с другими такими же атаманами. Вот поэтому и не могли римляне за пятьдесят лет узнать имя хоть какого-нибудь верховного вождя. Ну, не было у них поначалу верховных вождей. В лучшем случае, выборные "наказные атаманы". Фактически, это был не племенной союз, а - как пишет профессор Цоллнер - "группы разных дружин из самых различных племен"[182].

К IV веку весь этот "сброд", вся эта сволочь уже обрастает семьями, каким-никаким имуществом, более или менее структурируется вокруг военных вождей. Среди военных вождей формируется какая-никакая иерархия, обозначается военная аристократия. И вот, в IV веке все эти обитатели "Зарейнской Сечи" под общим именем франков получают у римлян права федератов - союзников - и оседают в Галлии.

В V веке, после ряда сражений с римскими наместниками, франки окончательно становятся единственной властью на территории римской Галлии, обкладывают местное население данью, распределяют лучшие земельные угодья между своими. Так, из "немецкого казачества", из военизированного общегерманского сброда начинается уже более или менее современная Европа и ее аристократия.

9. Восток Европы - то же самое.

Совершенно аналогичные процессы происходят в это же самое время и на самом востоке Европы, в предуралье, у " камня Рип". Здесь, начиная также где-то со II века нашей эры, формируется "Прикаспийская Сечь", составленная, правда, уже не из немецкого, а из угорского сброда. Который в III веке заявит о себе как об уннах, а к V веку создаст гигантскую гуннскую державу.

Правда, с гуннами - спасибо Льву Гумилеву! - в российской истории произошел настоящий анекдот. Прямо, конфуз какой-то! Ибо ему - вынь, да положь! - обязательно нужно было обосновать происхождение гуннов от хунну, или сюнну, кочевавших в те далекие времена на северо-западе Китая! Несколько извиняет его лишь то, что он не сам это придумал, а ухватился за гипотезу профессора Иностранцева, который еще в 1926 году выступил с большой работой[183], отождествлявшей наших родных гуннов и азиатских хунну.

А ведь г-ну Иностранцеву сразу тогда сказали, что никак этого не может быть. Американец О. Мэнчен-Хелфен[184] так прямо и указал, что искусство гуннов и хунну совершенно различно. Более того, никаких археологических подтверждений перехода целого этноса с берегов Селенги на Волгу просто нет. И это легко проверяется.

Дело ведь в том, что весь южный транс-сибирский коридор, начиная со степей северного Казахстана и заканчивая степями Маньчжурии, делится на две несмешивающиеся части. Восточная его часть, начиная от Забайкалья и до Северного Тибета, охватывает степную часть Маньчжурии, всю Внутреннюю, Восточную и Центральную Монголию, резко обрывается на западных склонах Хангайских гор. Вся эта гигантская территория в археологическом смысле принадлежит культуре плиточных могил. В плиточных могилах погребены монголоиды северной (палеосибирской) ветви этой расы. К ним принадлежат и китайские хунну, они же сюнну.

Начиная же от западных склонов Хангайских гор и до самых степей северного Причерноморья, плиточные погребения резко сменяются погребениями курганного типа. Там похоронены европеоиды, начиная от скифов, сарматов, массагетов, аланов и далее по списку[185]. Так вот, никаких следов плиточных погребений, которые сопровождали бы перемещение китайских хунну на территорию скифских курганных могил, нет. А значит, не было и самого перемещения.

Правда, Лев Гумилев находит выход, но, если честно - дохленький. По его предположению, сяньбийцы, разгромившие хунну на северо-западе Китая, гнали их, аж до самого Поволжья. И только там, утомившись, повернули обратно[186]. Естественно, во время погони было не до погребений. Вот и не осталось следов. Версия крайне смешная. Погоня длиной почти в пять тысяч километров - сама по себе достаточно экзотическая идея. Почему бы вообще вокруг света ребят не погонять?

А уж то, что после пяти тысяч километров, загнав хунну фактически в поволжскую ловушку[187], сяньбийцы вдруг устали и повернули назад - это вообще ни в какие ворота не лезет. Но даже если бы все было и так, как выдумали это себе г-да Иностранцев с Гумилевым - что мешало хунну после окончания погони вновь начать хоронить своих мертвецов как привыкли - то есть, в плиточных могилах? Но нет - одни лишь курганы хранят покой гуннских воинов. А значит, не было никаких хунну, монголоидов с северо-запада Китая. А были европеоиды, носители культуры курганных захоронений. Откуда?

Да местные они! Приуральская лесостепная зона этого времени обильно населена угорскими племенами. Которые и выталкивают своих унных в прикаспийские и приазовские степи, где образуется своя "Приазовская Сечь" - точно такая же, какая формировалась в это же время из германского сброда в правобережье нижнего Рейна. Во всяком случае, когда в V - VI веках гуннская держава разваливается, и ее этнический субстрат оседает на огромной территории от Дуная - до Поволжья, для греческих историков его происхождение не составляет никакой тайны. Они так и называют осевшие народы - по именам их породивших угорских племен: "гунны-савиры", "гунны-утигуры", "гунны-кутригуры", "хунугуры"[188]. То есть, гунны из угорского племени савиров, гунны из угорского племени утигуров и так далее.

В отличие от германцев, угрская вооруженная молодежь ищет "доли" не только на юге и юго-западе, но даже и на севере. Большинство северных народов восточной Европы имеют двуэтничный характер. Аборигенный финский этнос и пришлый угорский. В мордве мы находим финских эрзя и угорских мокша. Марийцы состоят из горных черемисов - финнов и луговых черемисов - угров. "Чудь белоглазая" - финны, "Чудь заволоцкая" - угры. Ну, и далее на восток: вогулы, ханты, манси - все это двуэтничные общности, образованные уграми с местными циркумполярными этносами.

Фактически, в V - VI веках создаются две гигантские территории, контролируемые "сечевиками". "Рейнское казачество" в лице франков, саксов, алеманнов, свевов и т.д. подчиняет себе территорию центральной и западной Европы. А "Каспийско-Азовское казачество" в лице гуннов подчиняет гигантские территории восточной Европы, северного Причерноморья, Поволжья. Эти державы сталкиваются на Каталаунских Полях - по уровню потерь фактически с ничейным результатом. Однако, побежденными согласились считать гуннов. Как пишет Проспер Аквитанский, "в произошедшей битве, когда обе стороны, столкнувшись [и] не уступив [противнику], понесли несметные потери, побеждёнными следует считать гуннов на том основании, что те из них, кто выжил, лишившись уверенности в [исходе] сражения, стали отступать в свои [земли] "[189].

Ну, а почему эти территории нельзя назвать империями, державами и т.д.? Тут все просто. Просуществовали они в качестве сколько-нибудь целостных образований удивительно короткое время. Империя Франков распадается уже при сыновьях Хлодвига, и начинается то, что в исторической литературе именуется "феодальными усобицами". Фактически, это война всех против всех.

Воюют все! Кто только может держать в руках меч и способен сколотить вокруг себя сколько-нибудь значительную банд… простите - дружину. Аристократия все же, а не разборки на Черкизоне!

Совершенно аналогичная ситуация складывается на Востоке. После смерти Аттилы власть переходит к его сыновьям. Они справедливо озабочены "правильным" разделом владений. А как это проверить, кроме как в честном бою! К этому тут же добавляются восстания покоренных гуннами племен. Финита! Держава распадается.

Однако, гунны ведь при этом никуда не деваются. На Венгерской равнине мадьяры - одна из угорских этнических общностей - ассимилируют славянских и отчасти германских автохтонов, становясь верхушкой прото-венгерского Chiefdom"а. От которого и пойдет великий венгерский народ.

В Приднепровье осядет другая угорская общность - руссы, или россы. Они ассимилируют полян, древлян, дубичей, вятичей, кривичей и так далее, и составят верхушку восточно-славянского Chiefdom"а. От которого пойдут великие украинский и беларусский народы.

Только не нужно при этом вспоминать норманнов. Не было их там! Ни в одной скандинавской саге не упоминается о плавании по Днепру, о преодолении днепровских порогов и т.д. А, между тем, "росская" навигация по Днепру была регулярной и неоднократно описанной.

Кто не верит - откройте "De administrando imperio"[190] Константина Порфирородного. Есть там прелюбопытнейшая глава ?9, называется "О Россах, которые из России приходят в челнах в Константинополь". В частности, любознательный император записывает названия днепровских порогов - "по-славянски" и "по-росски". Естественно, это разные названия, поскольку славяне с россами в это время еще не смешаны - десятый век, все же. Славяне в это время являются лишь "данниками россов".

В конце 19 века Владислав Норбертович Юргевич не поленился и проверил этимологию упомянутых императором Константином "росских" названий порогов, а также других топонимов и огромного количества имен из древнерусских летописей. И что же мы видим? А видим мы совершенно очевидные венгерские корни фактически во всех топонимах и именах. Иначе говоря, "росские" названия природных объектов были сделаны на угорском, то есть на гуннском, наречии[191].

Фактически, "россы" Константина Порфирородного - это угры, составляющие властную верхушку формирующейся в Приднепровье двуэтничной угро-славянской общности. До полной ассимиляции еще далеко, славяне пока еще не более, чем данники угров. Но еще пара столетий, и эта ассимиляция произойдет. Этноним господствующего угорского этноса станет самоназванием Киевской "руси". Вот только, само название Киева при этом придется вести не от мифического "Кия", а от венгерского/угрского kovi - камень.

Венгерско-гуннско-угорская версия происхождения Руси усиленно изымалась из ранних летописных источников в - угоду нормано-германской версии. Но все переписать невозможно. Ведь свидетельства рассеяны по огромному множеству самых различных документов. Все не процензурируешь.

Вот, например фрагмент из рукописи английского посланника Джайлса Флетчера при дворе царя Федора Иоанновича. "Царский дом в России, - пишет он, - имеет прозвание Белого. Название это (как предполагают) происходит от королей венгерских, и это кажется тем вероятнее, что короли венгерские некогда действительно так назывались, как пишут Бонфиний и другие историки этой страны. Именно в 1059 году упоминается об одном Беле, который наследовал брату своему Андрею, обратившему венгров в христианскую веру, от коей они отступили, по безбожию и внушению турков. Второй того же имени прозывался Белою слепым, и некоторые из его преемников носили то же название".

Цитируя одну из бесед Ивана Грозного, Флетчер передает его реплику: "Я не русский, предки мои германцы". И тут же комментирует: "Русские полагают, что венгерцы составляют часть германского народа, тогда как они происходят от гуннов, занявших насильно ту часть Паннонии, которая теперь называется Венгрией"[192]. Иначе говоря, для Флетчера в XVI веке венгерско-гуннское происхождение русской знати представляется очевидным фактом.

* * *

Впрочем, это не столь важно. А важно то, что в период I-VI веков нашей эры и на западе Европы, и на востоке происходя два фундаментальных социальных процесса. Во-первых, и там, и там происходит первичная селекция. А именно, выделение в германских племенах на Западе и в угорских племенах на Востоке наиболее воинственного человеческого материала. Поодиночке, в составе небольших ватаг, мелкими и крупными дружинами стекаются в места скопления военного элемента те, кто не желает жить от сохи, а намерен жить от меча.

Наиболее близким аналогом такого военно-территориального образования, из всех известных нам, может служить Запорожская Сечь. Место скопления вооруженных ватаг, стекавшихся туда из самых разных мест. На Западе это - общегерманская "Зарейнская сечь". На востоке - общеугорская "Каспийско-Азовская сечь". В результате первичной селекции туда стекаются, по сути - грабители и разбойники. Те, для кого добыча составляет теперь единственный источник благополучия. Труд же становится делом презренным и низким.

Наблюдательнейший Тацит не оставил это без внимания. Вот его описание отделившегося от рода и племени германского военного элемента: "Когда они не идут на войну, то все свое время проводят частью на охоте, но больше в [полной] праздности, предаваясь сну и еде, так что самые сильные и воинственные [из них] ничего не делают, предоставляя заботу и о доме, и о пенатах, и о поле женщинам, старикам и вообще самым слабым из своих домочадцев; сами они прозябают [в лени], по удивительному противоречию природы, когда одни и те же люди так любят бездействие и так ненавидят покой"[193].

Итак, первый фундаментальный процесс, происходящий в данный период, это первичная селекция и выделение военно-разбойного элемента из многочисленных племен и этносов - в особые военно-территориальные "сечеподобные" образования. Второй же фундаментальный процесс - военная экспансия "Сечи", когда "сечевики" оседают на территориях облагаемых данью этносов, создавая впоследствии двуэтничные военно-политические образования - Chiefdom"ы. Где автохтонный этнос играет роль "народа", а пришлые становятся его военно-политической верхушкой - аристократией.

Рано или поздно происходит ассимиляция двуэтничной общности, превращение ее в единый народ. Но теперь он уже разделен на аристократию и "низы". Примитивная дань превращается в регулярные налоги. Это, если "низы" остаются лично свободными. Иной вариант - физическое порабощение "низов". Либо силовое порабощение, как у спартанцев, либо финансово-долговое, как у афинян.

Итак, военно-разбойный элемент, выделяющийся из общин в эпоху разложения родового строя и начинающий самостоятельное существование - вот тот корень, из которого вырастают "цветы" аристократии. Это пришло еще оттуда: если англосаксу что-нибудь нужно, он идет и берет. Военно-разбойный элемент, оседающий на "крышуемой" территории превращается в элиту завоеванного народа. Именно с этих пор происходит коренная ломка моделей социального лидерства. На смену обладающим социальным опытом старикам приходят обладающие военной силой вожди. Именно тогда сила - во всех ее проявлениях - становится социальным маркером управляющего сословия.

И именно с этих времен наращивание собственной силы и могущества становится инстинктом номер один для любой аристократии. Тем самым инстинктом, что вдребезги разносит впоследствии любую оседланную аристократией социальную общность, вызывая в качестве ответной реакции "запрос на тиранию".

Здесь уважаемый читатель вправе ожидать от меня каких-либо социальных или моральных инвектив, направленных в адрес аристократии. Или даже социальных рецептов, направленных на "ликвидацию", "нейтрализацию", "ограничение всевластия" и т.д. элит, которые в действительности представляют собой всего-навсего модифицированные и облагороженные временем разбойничьи шайки. Чего-нибудь о социальном переустройстве общества на более разумных началах.

Однако, увы, я обману его ожидания. Ничего этого не будет. По одной простой причине. Любое силовое уничтожение аристократии всегда приводило, приводит и, вероятно, будет приводить лишь к тому, что носители силы, уничтожающей аристократию, становятся новой аристократии. И круг повторяется. Раз за разом.

Один из таких кругов завершился буквально на наших глазах. Большевики, физически и социально уничтожившие имперскую аристократию, уже в середине 30-х сложились в новое аристократическое сословие. "Партвельможи" - так называли новую большевистскую элиту в народе. Лично я слышал это слово от своих деда с бабкой, в молодости идейных комсомольцев, до войны еще поднимавших целину.

Оба были сталинистами до конца жизни. Ибо тиран Сталин на какое-то время сумел - за счет весьма жестоких репрессий - подчинить себе этот слой. Но его власть закончилась буквально на следующий же день после смерти. А слой партвельмож развился в полноценную (в социальном, а не в этическом смысле) аристократию, к концу 80-х легко и непринужденно совершившую обратный размен власти на собственность. И мы пришли к тому, с чего начинали. Так стоило ли огород городить?

Да что там большевики! Выпусти на необитаемый остров десяток ботаников, и уже к вечеру среди них обязательно обнаружится, как минимум один, кто обломает о колено врученный перед высадкой сачок - тем самым превратив его, пусть в хиленькую, но дубину - и с хищной рассудительностью начнет присматриваться к гербариям, собираемым его коллегами. Он и станет родоначальником аристократии на этом острове. И так везде.

Намного лучше, чем смог бы когда-нибудь автор этих строк, сказали о процессах автогенерации элиты Аркадий и Борис Стругацкие. Помните знаменитый диалог с профессором Будахом?

- … Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужда, а вместе с тем и все, что разделяет людей".

- И это все? - спросил Румата.

- Вам кажется, что этого мало?

Румата покачал головой.

- Бог ответил бы вам: "Не пойдёт это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему останутся нищими".

- Я бы попросил бога оградить слабых, "Вразуми жестоких правителей", сказал бы я.

- Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их.

Будах перестал улыбаться.

- Накажи жестоких, - твёрдо сказал он, - чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым.

- Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придётся карать всех, а я не хочу этого

И автор этой книги тоже не хочет. Ну, или не может, какая разница? И, стало быть, ему придется с болью в сердце отложить в сторону дорогую для него идею о поголовной ликвидации всяческих элит (на предмет создания для народа человеческой жизни) и признать очевидный факт: человеческой жизни для народа не будет. Никогда. Будет только более или менее. Ибо все, что сверх того - принадлежало, принадлежит и будет принадлежать аристократии. Сильным мира сего. Превратившим искусство разбоя в искусство власти и не собирающимся в обозримой перспективе от него отказываться.

* * *

Но, кажется, мы с Вами отвлеклись, уважаемый читатель. А ведь нас с Вами ждет еще столько славных событий, живописующих беспредел аристократии и следующих за ним катаклизмов тиранического правления.

И начнем мы с беспредела по-европейски.

IV. Беспредел по-среднеевропейски

Итак, возвращаемся к оставленному нами в прошлой главе "зарейнскому казачеству". Представляющему собой в лице франков, алеманов, бургундов, вандалов, лангобардов, готов, саксов и прочей сволочи, не что иное, как военно-разбойную фракцию, отделившуюся от германских племен и пустившуюся в свободное плавание. Именно оно занимает в течение III - V веков нашей эры территории Западной Римской империи. На земли европейских провинций Империи приходят те, кто прошли первичную селекцию и закалили себя в войнах, грабежах и разбоях. Братва!

Римские крупные землевладельцы потихоньку слились в метрополию. Территориальные власти где-то столь же тихо исчезают, где-то демонтируются вооруженной рукой новопоселенцев, где-то номинально остающиеся римские административные должности "навешиваются" на реальную военную власть германцев.

Военные вожди германцев фактически составляют теперь высшую власть на приобретенной территории. И начинается процесс формирования аристократии. Но не сразу, далеко не сразу. Ведь кроме первичной селекции, оторвавшей германских "сечевиков" от родных пашен и коз и заставившей многие годы кормиться копьем и мечом, будущая европейская аристократия сначала должна была пройти еще и вторичную селекцию. Отбирающую из всей массы воинов, грабителей и разбойников - лучших из лучших. Тех, кто в наибольшей степени сумел продвинуться на пути войны, грабежа и разбоя.

Смотрим.

1. Вторичная селекция европейской аристократии.

В процессе вторичной селекции осевшая на земле масса "германского казачества" вновь делится на оседлую и военную фракции. Оседлая фракция смешивается с местными и становится земледельцами, общинниками и принимает участие в военных действиях лишь тогда, когда община, мир поверстает их в ополчение. Меньшая часть остается верна мечу, грабежу и разбоям, составляя дружину и двор королей. Это уже - почти готовая аристократия западной Европы.

Фактически, структура населения, сложившаяся в VI-VII веках в той же Галлии, выглядит теперь так. В сельской местности землепользователи, оставшиеся от римского общества - рабы, колоны, вольноотпущенники и т.д. - достаточно быстро смешиваются с пришлыми. Образуя более или менее однородное земледельческое сословие. Это сословие структурируется в виде крупных соседских общин - то, что позже получит название марки.

Община, марка - полностью независимая и самоуправляемая конструкция, Universitas, мир. Высшая власть - собрание общинников. Исполнительная власть - избранный староста, сотский, и его помощники - десятские. Большинство судебных дел решается общинным судом. Вопросы землепользования - в компетенции общинного собрания. Община разверстывает и собирает подати в пользу королевского двора, а также разверстывает государственную службу. Прежде всего, участие общинников в военных действиях.

Обращаем внимание, что, несмотря на оставшуюся от войска организационную структуру (староста общины - сотский, его помощники - десятские), возникающая община фактически копирует структуру власти старых еще, "досечевых" родовых общин, управляемых стариками, старейшинами. Ибо выборное начальство - старосты - выбираются по авторитету, жизненному опыту, знанию права, опыту правоприменения, моральному авторитету и т.д. Но никак не по военной силе. Старосты не являются военными вождями общины. Они - носители производственного и жизненного опыта.

Военная власть существует теперь отдельно от общин. Это - королевский двор и дружина. Никаких управленческих функций по отношению к общинам она не несет. Все, что связывает королевский двор с общинами, это получение. Получение податей на содержание двора и дружины. И получение ополчения для ведения военных действий. Все. Ах, да! Несколько раз в год королевские чиновники заезжают на территорию общин для вершения суда "по особо важным делам". Теперь точно все.

Все, чем занят королевский двор с дружиной и привлекаемым по необходимости общинным ополчением - это война. Набеги за добычей и округление земельных владений - таково основное и постоянное занятие военной аристократии варварских королевств. И если I - V века можно было назвать временем первичной селекции, когда от основного, стабильного населения германских племен отделялся их военный элемент, становился "бродягами", "сбродом", "свободными", образовывал огромные вооруженные "сечевые" массы и оседал на оставляемых Римом территориях, то VI-VII века - это для германцев время вторичной селекции. Повторное разделение на оседлую и военную фракцию.

Каково соотношение оседлых и военных? Народа и аристократии? Лень искать точные данные, но можно опереться на косвенные оценки. Корсунский и Гюнтер приводят примерные цифры германцев, вторгшихся в середине V в. в римскую Галлию. Оценочно, это 450-500 тыс. человек. Из них примерно 50 тыс. бургундов, от 100 до 150 тыс. вестготов, 100 тыс. алеманнов и 200 тыс. франков[194]. По мнению этих авторов, из полумиллиона вторгшихся германцев было примерно 50-100 тыс. способных нести военную службу мужчин[195].

Здесь они, конечно, ошибаются. Ведь их расчеты опираются на идею, что в пределы Галлии вступили германские племена. И тогда цифра "военнообязанных" из расчета один к пяти, один к десяти - вроде бы правильная. Вот только вторгались в Галлию не племена, а сечьь. Ватаги, банды головорезов. Дружинный сброд. По большей части бессемейный. А это уже совсем другие цифры. Полагаю, больше половины пришедших в Галлию были воинами. Но даже если взять половину, то одних только франков - около ста тысяч воинов.

А теперь внимание! После победы при Тольбиаке, когда войска франков одержали победу над алеманнами, Хлодвиг I принимает крещение. Вместе с ним крестится вся его дружина - три тысячи человек. Три тысячи человек! Три процента от количества вторгшихся в Галлию франкских вояк. А возможно и меньше.

Иначе говоря, вторичная селекция разделяет пришедших в Галлию разбойников, бандитов, головорезов на две неравные части. На большинство, не окончательно утерявшее способность к простому, обычному труду и осевшее на земле. И меньшинство - всего каких-то несколько процентов от пришедших германцев. Те, для кого война и разбой стали единственно возможным образом жизни. Самые-самые! Истинные носители великого и неукротимого духа разбоя. Превосходно выраженного затем англосаксами, помните? "Когда англосаксу что-нибудь надобно, он идет и берет!"

Если же брать во внимание не количество пришедших франков, а целиком население покоренной ими северной Галлии - а это не менее двух миллионов человек - то соотношение оказывается еще более чудовищным. Собственно королевская дружина, формирующая остов будущей франкской аристократии, составляет доли процента, ничтожные доли процента от населения провинции! Но это настоящие, прирожденные разбойники, лучшие из лучших! Прошедшие многолетний отбор и не одну селекцию! Истинная аристократия.

Именно она, составляющая несчастные доли процента населения франкской Галлии, и поработит вполне еще свободных в VI веке гало-франков. Всего за каких-то два-три столетия! Римской аристократии понадобилось для этого значительно больше. Так что, прогресс, безусловный прогресс!

Как франкская аристократия осуществляла приватизацию народа? Очень, очень интересно. Намного интереснее, чем в Риме. Если римская аристократия грубо и в лоб выгнала свой народ с земли, превратив его в городской пролетариат и завезя вместо него новый народ, изначально прибывающий на землю Рима в качестве рабов, то франкская аристократия поступила намного тоньше. Ей удалось всего за 200-300 лет приватизировать свой народ, не прибегая ни к каким "внешним заимствованиям" народа.

Воистину, это достойно самого пристального снимания!

Смотрим.

2. Мы не рабы, рабы - они! Истоки беспредела по среднеевропейски.

Итак, наш рассказ о переходе от общества военной демократии, где все по-настоящему свободны, к режиму средневекового европейского крепостничества. Где свободна только аристократия, а еще два-три столетия назад свободные общинники наглухо порабощены. Однако, начнем мы повесть о приватизации галло-франкского народа с сюжета, показывающего, насколько чуждо было франкам какое бы то ни было рабство на старте - когда они только еще осели в Галлии.

Григорий Турский в своей "Истории Франков" рассказывает о судьбе некоего Андарахия, ставшего в конечном итоге графом короля Сигиберта. Указанный Андарахий был изначально рабом сенатора Феликса - его личным слугой. А так как он был личным слугой хозяина, то он вместе с ним занимался словесностью и получил, таким образом, хорошее образование. "И вот став из-за этих знаний надменным, он начал смотреть свысока на своих хозяев и отдался под покровительство герцога Лупа, когда тот по приказу короля Сигиберта прибыл в Марсель. Вернувшись оттуда, Луп приказал Андархию находиться в его свите, настойчиво предлагая его королю Сигиберту, и, в конце концов, передал его в услужение ему"[196]. Вот так вот, из рабов в графы - вполне показательный для франков пример вертикальной мобильности.

Этот сюжет замечательно демонстрирует, насколько мало значили в ранне-франкских королевствах оставшиеся от римлян рабские социальные статусы. Вообще ничего не значили! Рассказ датируется 568 годом - вторая половина шестого века. Самих же франков мы застаем в это время по-настоящему свободными. Поскольку земля принадлежит общинам, и какая бы то ни было личная зависимость общинников от знати отсутствует. Выплачиваемые общинами подати - вполне посильный "налог на безопасность", который никого особенно не напрягает.

Фактически, на территории общины, марки, сама община является высшей властью. Все вопросы решает общее собрание и избираемые им должностные лица. Согласно "Салической правде", никто не может поселиться на общинных землях без единогласного (!) согласия общинников. Более того, если община дозволяет кому-то поселиться на своей территории - королевскому дружиннику, чиновнику или монастырю - те наряду со всеми платят подати и несут повинности, в соответствии с количеством полученной земли[197]. Это - шестой век от Рождества Христова.

А в девятом-десятом веках мы на этих же землях находим крестьян, находящихся в разной степени личной и поземельной зависимости от сеньоров. Начиная от находящихся фактически в рабской зависимости сервов и заканчивая полусвободными вилланами, грундгольдами и т.д. Откуда взялись сеньоры, и как им удалось скрутить в бараний рог свободных общинников?

На самом деле, борьба феодального и общинного принципов землевладения - это ключевая пружина аграрной истории Средневековья. Схематично эта аграрная история выглядит так. Сначала есть только общины и находящаяся в их собственности земля. Плюс достаточно большое количество "ничейной" земли. Которая и раздается "за службу" королевской дружине и приближенным. Так параллельно коллективному, общинному землевладению появляется и частное землевладение, сеньория. А затем сеньории, разрастаясь, мало-помалу поглощают общины, которые на исходе Средневековья существуют уже полностью на господских землях и, осуществляя функции частичного самоуправления, полностью лишены статуса землевладения.

Победа сеньории над маркой у германских народов, победа боярской вотчины над волостной общиной у славянских народов - так можно в одной фразе уместить содержание аграрной истории средневековой Европы[198]. А если вдаваться в детали, то об этом написаны десятки и сотни томом исторических исследований.

Но как, почему? Как удалось ничтожной доле процента населения стать господами над вчера еще свободными общинниками?

Разумеется, германская, равно как и угро-славянская знать использовали и старые добрые античные схемы закабаления людей. Например, долговое рабство. "Закупы" удельной Руси - это должники, не сумевшие выплатить долга и ставшие холопами.

Разумеется, использовалась и старая добрая земельная ипотека. Когда земельные наделы общинников становились залогом по безнадежным долгам и переходили в собственность заимодавцев. Все это было. И ничего нового тут средневековые господа не изобрели. Порабощение земледельца через ипотечный заклад земельного участка - это мы помним еще из предыстории к реформам Солона. Шестой век до нашей эры.

Разумеется, имел место и простой захват общинной земли. Правда, это было уже чуть позже, когда знать, сеньоры по-настоящему вошли в силу. Особенно часто это касалось выморочных земель, владельцы которых умерли, например, от эпидемии. Вот типичный пример - выдержка из судебного иска крестьян Ликуржской волости о 22 деревнях и починках, захваченных боярами и митрополичьими слугами:

"Волость Ликуржская запустела от великого поветрия; а те, господине, деревни и пустоши волостные разоймали бояре и митрополиты, не ведаем которые, за себя тому лет сорок… И нам, господине, тогда было не до земель, людей было мало, искать некому"[199]

Такого рода крестьянские иски о захватах земли были совершенно типичным явлением, что на Руси, что в Европе. Но и здесь ничего особенно нового мы не находим. Римские земельные оккупации были прямыми предшественниками средневековых земельных захватов. Так что и здесь европейские сеньоры, равно как и славянские бояре всего лишь шли по стопам великих предков. Хотя, в подавляющем большинстве своем, ничего о них и не знали.

И, тем не менее, средневековой аристократии, этим лучшим людям западной и восточной Европы, есть чем гордиться. Ибо и они сумели внести свой вклад в копилку мировой цивилизации. Именно их усилиями была создана социальная технология добровольного самопорабощения вольных земледельцев. То, что римляне только начали было изобретать, но так и не успели довести до ума - Империя закончилась.

На Западе это называлось коммендация. От латинского глагола commendare - рекомендовать, поручать, вверять. Коммендация - это вверение себя более сильному. На Руси это же самое явление называлось закладничество. Заложиться, спрятаться за более сильного - такова этимология понятия.

Коммендационные отношения касались не только личной службы или других обязанностей. Для земледельцев они в первую очередь касались их земельных наделов. Для когда-то свободных общинников покровительство означало включение их земельных участков в земельный фонд сеньории. А затем получение их обратно от господина под условие несения той или иной службы. Отдающийся под покровительство общинник отныне был уже не полноправным владельцем своего надела, а его временным или пожизненным пользователем.

Покровительство "сильных людей" закреплялось грамотами с типовым содержанием такого, например, рода:

"…Всем известно, что я не имею чем кормиться и одеваться. Посему я просил благочестие ваше… отдаться и коммендироваться под ваше покровительство… на условии, чтобы вы помогали мне и снабжали меня пищею и одеждою, сообразно тому, как я буду служить и угождать вам; и пока я буду жив, должен буду нести вам службу и послушание свободного человека и не буду иметь права выйти из-под вашей власти и покровительства… Если один из нас захочет нарушить данное соглашение, то уплатит другой стороне (столько-то) солидов, и соглашение это навсегда сохранится неизменным".

Это типовая Турская формула восьмого века[200]. Под таким договором ставили свои подписи тысячи людей. Но можно и еще круче, например так:

"Знатному и собственному господину моему ____________, от ___________.

По совету злых людей пытался я захватить землю вашу, которую я обрабатываю в месте, именуемом ______________, чего я не должен был делать, и землю ту я хотел захватить в собственность, но не смог, так как для этого не было оснований (quod пес ratio prestitit); вы и ваши должностные лица вернули ее себе, нас же с нее согнали, затем, однако, по просьбе почтенных людей вы отдали нам ее для обработки; вот почему мы и обратились к вашему могуществу с этой прекарной грамотой, чтобы мы держали эту землю доколе это будет вам угодно, не нанося вам тем самым никакого ущерба. Обещаем вам нести те же самые повинности, что и прочие ваши держатели (accolani). Если же мы не станем этого делать и окажемся нерадивыми, медлительными и непокорными, тогда в силу этой прекарной грамоты, как если бы она возобновлялась каждые пять лет, пусть нас публично присудят к тому, к чему по закону присуждают медлительных и нерадивых, вы же имеете право изгнать нас с той земли.

Составлена эта прекарная грамота ___________, в день ___________, в год правления короля_____________"[201].

Здесь типовое обращение за покровительством к знатному лицу подразумевает следующее:

1) Человек свою собственную землю признает как бы изначально принадлежащей этому самому знатному лицу;

2) Человек винится в том, что "по совету злых людей" ее захватил и обрабатывал;

3) Человек признает правомочность того, что его с этой земли согнали;

4) Человек благодарит знатное лицо за то, что "по просьбе почтенных людей" оно обратно отдало эту землю ему для обработки;

5) Человек обещает за эту землю нести те же повинности, что и прочие держатели земель знатного лица;

6) Человек просит грамотку, в которой бы все вышеуказанное законным образом излагалось.

И ведь это не некая уникальная выдумка некоего уникального мошенника и афериста. Это - тоже ТИПОВОЙ ДОГОВОР, который заполняли и подписывали тысячи людей.

Такая операция называлась в Европе прекарий[202]. В рассматриваемом нами сюжете речь идет о прекарии предоставленном (precarium data), означающем закрепление повинностей и службы за тем, кто, вынужденный жизненными обстоятельствами, получал землю "как бы господскую" под обязанности, перечисленные в прекарной грамоте. Хотя были и прекарии возвращенные, где земля общинника прямо передавалась господину с условием обратного возвращения бывшему владельцу, если он обязуется нести за нее определенные повинности.

Но что же это были за жизненные обстоятельства, заставлявшие людей искать "покровительства сильных" - пусть даже за счет потери личной свободы? Это становится совершенно понятным, лишь только мы откроем какую-нибудь летопись того времени. Не важно, германскую или славянскую. По сути, в них написано одно и то же. Различаются лишь имена, география и даты. А суть одна. Раз уж мы столько говорили о франках, возьмем франкскую летопись - "Историю франков" Григория Турского.

- … Герменефред восстал против брата и, послав к королю Теодориху тайных послов, предложил ему принять участие в преследовании своего брата. При этом он сказал: "Если ты убьешь его, мы поровну поделим его королевство". Обрадованный этим известием, Теодорих направился к нему с войском…

- … Хлотарь же и Хильдеберт направились в Бургундию и, осадив Отён и обратив в бегство Годомара, заняли всю Бургундию…

- …А Теодорих с войском пришел в Овернь, всю ее опустошил и разорил…

- Но когда Сигивальд жил в Клермоне, он совершал там много [72] злодеяний. А именно: он и сам отбирал имущество у разных лиц, и слуги его постоянно совершали кражи, убийства, набеги и различного рода преступления…

- … Но так как готы после смерти короля Хлодвига захватили многое из того, что им было уже завоевано, Теодорих послал Теодоберта, а Хлотарь - Гунтара, своего старшего сына, отвоевать эти области.

- … А Хильдеберт и Теодоберт собрали войско, намереваясь идти против Хлотаря…

- … король Хлотарь послал против них войска и уничтожил большую их часть. Он прошел всю Тюрингию и опустошил ее …

- … Каутин (епископ Клермоны) был таким жадным, что чьи бы границы ни примыкали к его межевому знаку, он считал для себя равносильным гибели, если хоть на сколько-нибудь не уменьшит эти владения. У знатных людей он отнимал их со спором и скандалом, у простых людей захватывал силой.

- … А король Хильдеберт, пока Хлотарь воевал с саксами, пришел в Реймскую Шампань, дошел до самого города Реймса, все опустошая грабежами и пожарами…

- … Король Хлотарь в сильном гневе на Храмна отправился против него с войском в Бретань…

- … Но в то время, когда Сигиберт был занят гуннами, Хильперик, брат его, захватил Реймс и отнял все принадлежавшие Сигиберту города. И из-за этого - что еще хуже - между ними возникла междоусобная война.

- … Цельс выступил и взял город Авиньон. Затем он подошел к Арлю, окружил его и начал осаду города, где заперлось войско Сигиберта

- Говорят, что лангобарды устроили такую резню среди бургундов, что невозможно было сосчитать число убитых. … Они разбредались по виллам соседних городов, грабили и уводили в плен жителей, и все опустошали.

- … Но Базилий и Сигарий, жители Пуатье, собрав войско, решили оказать ему сопротивление. Муммол окружил их со всех сторон, потеснил, напал на них и уничтожил…

- … Но когда войско Гундовальда обратилось в бегство, Теодоберт совершил великое избиение народа и подверг пожару большую часть Турской области…

- …Большинство деревень, расположенных вокруг Парижа, он [Сигиберт] также сжег тогда, и вражеское войско разграбило как дома, так и прочее имущество, а жители были уведены даже в плен, хотя король Сигиберт давал клятву, что этого не будет…

Не надоело, уважаемый читатель? Это выписки всего лишь из двух книг "Истории Франков". Охватывают они временной отрезок в 64 года. Всего же книг - десять. Охватывают два столетия. И выглядят примерно одинаково. "Напал", "пошел с войском", "сжег", "разрушил", "ограбил", "увел в плен" … Свою пятую книгу Григорий Турский начинает почти со стенаниями: "Мне опостылело рассказывать о раздорах и междоусобных войнах, которые весьма ослабляют франкский народ и его королевство…"[203]

Ишь, опостылело ему! Не хочет человек понимать, что основной инстинкт аристократии - это увеличение своего личного могущества. А как его увеличить, если справа, слева, спереди и сзади - точно такие же аристократы? У которых тоже основной инстинкт! Им тоже - надо. И значит - только война! Она одна позволяет расширить собственные границы могущества, за счет сужения границ соседских. Вот и скачут рыцарские кони по крестьянским полям. Куда деваться-то? А ему, понимаешь, опостылело!

Впрочем, уверен, что Григорий Турский был не один такой "диссидент". Наверняка любители и знатоки русской словесности без труда отыщут аналогичные сентенции в древнерусских летописях. Ибо везде было одно и то же. Лишь со сдвижкой в пару веков.

Франкскому летописцу опостылело рассказывать о раздорах и междоусобных войнах. Понимаю. А теперь попробуем представить себе, каково это было - жить на земле, по которой ежегодно, а то и не по разу в год, прокатываются волны этих самых раздоров и междоусобных войн! Каково это - быть тем разменным материалом, кого разоряют, жгут, убивают, уводят в плен, дабы насолить противнику!

А ведь сражались не только короли, о которых писал Григорий Турский. Короли - лишь вершина айсберга. Сражались, жгли и разоряли герцоги, графы, епископы, бароны… И вся эта непрекращающаяся камарилья, сцепившись друг с другом, прокатывалась по крестьянским полям, домам. Тут поневоле задумаешься, такая ли уж это большая цена - собственная свобода - за возможность укрыть себя и свою семью от очередного набега за крепкими стенами господского дома?

И люди платили эту цену. Отдавали себя под покровительство сильным. Ну, как тут не вспомнить старика Гераклита из солнечного Эфеса: "Война - отец всех, царь всех: одних она объявляет богами, других - людьми, одних творит рабами, других - свободными". Средневековые господа сумели сделать нечто, недостижимое для господ античных. Они превратили войну в ежедневную реальность каждого своего соплеменника. И результаты превзошли все ожидания! Разделение на рабов и свободных осуществилось на диво быстро - буквально влет! Мастера, что тут скажешь…

Не удивительно, что когда мудрец Гераклит понял все про людей, то - по свидетельству Диогена Лаэртского - "возненавидев людей, удалился и стал жить в горах, кормясь быльём и травами". Хоть в горы, хоть в пустыни, хоть траву жрать - только подальше от этой мрази! Что тут скажешь, понятная, в общем-то, позиция.

3. Мудрец, король и император.

Однако, далеко не все готовы были следовать примеру Гераклита и удаляться от мира в горы и пустыни. Подальше от непрерывно воюющей аристократии. Многие оставались. И кое-кто даже пытался размышлять на тему - что же со всем этим безобразием делать. Ведь любому человеку, обладающему головным мозгом и время от времени им пользующимся, было понятно, что бесконтрольная резвость лучших людей, их непрекращающаяся борьба между собой за ресурсы может привести только к одному. К ликвидации народа - главного источника этих самых ресурсов. История Рима уже показала, как это бывает.

Решение этой проблемы, ставшее классическим, было описано довольно поздно. Лишь в 1651 году Томас Гоббс переложил данную проблему на язык точной и прозрачной теории. Выдав столь же ясный и прозрачный рецепт ее решения. Правда, его работа "Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского", вышедшая в Англии, была после его смерти по решению Оксфордского университета публично сожжена. А задолго до этого католическая церковь включила произведения Гоббса в "Список запрещенных книг".

Что же такого крамольного написал мудрый англичанин? Да, в общем, ничего особенного. Как и большинство островитян, он был человеком приземленным. И сложных теорий, в отличие от немцев, не измышлял. А просто описывал то, что видел. Видел же он следующее.

Естественная жизнь человека - есть война против других людей. Bellum omnium contra omnes. Война всех против всех. "Пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех"[204].

Разумеется, это не относилось ко всяким там портным, горшечникам, зеленщикам и прочим землепашцам. А только к Людям - к тем, кто силой, умом и хитростью вырывает из окружающей действительности кусочек хлеба и на него ломтик масла. Горшечники и зеленщики - это, как раз, всего лишь фрагменты окружающей действительности. Природный ресурс, за который, собственно, и идет война всех против всех. Примерно, как звери в лесу или рыбы в реке.

Поэтому, чтоб не путаться, мы будем людей в гоббсовском смысле слова писать с большой буквы - Люди. Про себя понимая, что речь идет о лучших людях, об аристократии. А вовсе даже не обо всех людях вообще, как это мы себе понимаем. Впрочем, представление о людях лишь как о Людях с большой буквы свойственно было ведь всем гуманистам.

Помните Рабле? Люди живут Телемском аббатстве, ходят по лестницам, "ступени которых были сделаны частью из порфира, частью из нумидийского камня, частью из мрамора-змеевика". Ну и прочие приятности жизни тоже к их услугам. В том числе, горничные, гардеробщики, портные, вышивальщицы, гранильщики, ювелиры и прочие предметы обстановки. Которых к людям никто и не думал причислять. А еще глубже, в самом низу лежит покоренная и обузданная природная стихия - крестьянин, который в форме земельной ренты и оплачивает весь этот праздник жизни.

Так вот, возвращаясь к Гоббсу. Разумеется, он не хуже Гераклита понимал, что подобная ситуация войны всех против всех может вести только к одному - к самоистреблению Людей и деградации всей системы в целом. Но точно так же понимал он и другое: сами по себе эти его Люди положить конец междоусобным войнам или хотя бы как-то их ограничить не в состоянии. И нам-то с вами, знающим их историю, это вполне понятно. Ведь сколько системных селекций было пройдено, чтобы вывелась эта порода. Порода, способная лишь брать, отбирать, зато делающая это безупречно! Ведь сколько сотен лет внутривидовой борьбы отточили это умение до совершенства!

Нет, самоограничение Людей в их борьбе всех против всех было решительно невозможно. И Гоббс это превосходно понимал. Значит, необходимо ограничение со стороны? Разумеется! Но, откуда же ему взяться?

Государство, - понял британский мыслитель, - этот "живой, смертный бог", этот Левиафан[205], лишь он может присвоить себе естественное право каждого Человека вести войну против остальных Людей. Государство для Гоббса есть воистину живое существо. Верховная власть - его душа. Судьи и чиновники - суставы. Советники - память. Законы - разум и воля, искусственные цепи, прикрепленные одним концом к устам суверена, другим - к ушам подданных. Награды и наказания - нервы. Благосостояние граждан - сила. Безопасность народа - занятие. Гражданский мир - здоровье. Смута - болезнь. Гражданская война - смерть.

Мощь Государства - Левиафана безмерна, она просто несравнима с мощью любого, даже самого могущественного человека. Соответственно, суверен, государь, воплощающий в своем лице мощь государства, и является естественным ограничителем всепоглощающей войны всех против всех.

Власть суверена абсолютна: ему принадлежат право издания законов, контроль за их соблюдением, установление налогов, назначение чиновников и судей; даже мысли подданных подчинены суверену - правитель государства определяет, какая религия или секта истинна, а какая нет. Мощь суверена, многократно превосходящая совокупную мощь любого из Людей - вот сила, способная ограничить бесконечную войну всех против всех или хотя бы свести ее к приемлемым масштабам. Ибо государь, способный дать по кумполу любому не в меру воинственному подданному - действительно прекрасное миротворческое средство.

Фактически, Гоббс дал первое в истории серьезное теоретическое обоснование Тирании как способа "регулирования" беспредела лучших людей. Однако, хорошая теория всегда появляется слишком поздно. Когда в основном всем все уже и без нее понятно. Практики же не могут ждать так долго. И, как правило, начинают действовать без всякой теории - наощупь. В истории франков первым таким практиком стало легендарный Хлодвиг, создатель первой франкской империи. Именно он объединил разрозненные королевства франков под своей рукой, положив начало общефранкскому государственному единству. Как и положено практику, он поступил без выкрутасов - просто физически вырезал всех, кто имел хоть какие-то шансы на ведение войны в сколько-нибудь серьезных масштабах. Вот как описывает сие управленческое решение летописец франков Григорий Турский.

"Короли же, о которых упоминали выше, были родственниками Хлодвига. Их брат по имени Ригномер по приказанию Хлодвига тоже был убит в городе Ле-Мане. После их смерти Хлодвиг захватил все их королевство и все их богатство. После того, как он убил также многих других королей и даже близких своих родственников, боясь, как бы они не отняли у него королевство, он распространил свою власть над всей Галлией. Однако, говорят, собрав однажды своих людей, он сказал о своих родственниках, которых он сам же умертвил, следующее: "Горе мне, что я остался чужим среди чужестранцев и нет у меня никого из родных, которые могли бы мне чем-либо помочь в минуту опасности". Но это он говорил не из жалости к убитым, а из хитрости: не сможет ли он случайно обнаружить еще кого-либо [из родни], чтобы и того убить"[206].

Вот как-то так. Простенько и со вкусом! И без всяких теорий. Раз - и готово! Сколько тиранов до него и сколько - после него поступали аналогичным же образом? Просто не счесть!

С тактической точки зрения решение, предложенное Хлодвигом, можно было считать безупречным. Последние годы его царствования франки действительно наслаждались всеми благами мирной жизни, плодились и размножались. Ну и что с того, что Хлодвиг думал, прежде всего, не об их благе, а о своем собственном? Результат-то налицо!

Однако в стратегической перспективе рецепт первого франкского объединителя оказался - простите за масло масляное - совершенно бесперспективным. Ибо уже дети Хлодвига, поделив папину империю на троих, вновь кинулись в войнушку со всем пылом юных, горячих сердец. А за ними - и все прочие лучшие люди франкского племени.

Нужно сказать, что без всякого контроля со стороны франкская знать резвилась довольно долго. Сто семьдесят лет. Устанавливала все более и более "правильные" границы между владениями друг друга. Примучивала вольные земледельческие общины.

Ах, этот русский язык! Воистину, великий и могучий! Ну, в каком еще языке можно так точно и метко обозначить процесс приведения кого бы то ни было под собственную власть? Примучить… Через мучение привести под себя… Примучить дулебов, примучить вятичей… Кого там еще примучивала угро-славянская военная знать?

А вот франкские лучшие люди примучивали гало-франкские земледельческие общины, и весьма в этом, как мы уже видели, преуспели.

Первую попытку повторить феноменальный успех Хлодвига предпринял Пипин Геристальский[207], ставший в 680 году мажордомом Австразии - крупнейшего и наиболее воинственного франкского королевства. В течение нескольких лет он подчиняет Нейстрию - еще одно франкское королевство, терпит поражение от бургундов, захватывает Фризию.

И вот здесь Пипин сталкивается с довольно неприятным открытием. Да, объединив разрозненные франкские королевства, он смог прекратить королевские войны. Но положить предел герцогским, графским, баронским, рыцарским войнам он оказался в принципе не в состоянии. Ведь война - это естественное право благородного! Его не поняли бы собственные соратники!

Поэтому, не будучи способен прекратить войну всех против всех, Пипин мог бороться лишь с ее последствиями. То есть, с особо вопиющими, наглыми и циничными случаями порабощения лучшими людьми территориальных крестьянских общин. "Особенно же он подавил злоупотребления должностных лиц, герцогов и графов и принудил их быть справедливыми к населению", - данная формулировка кочует практически по всем интернет-документам, посвященным этому нашему герою. Хотя мне так и не удалось отыскать ее источник в исторических документах VII - VIII веков.

Этим же самым - "подавлением злоупотреблений" - занимался и его сын, Карл Мартелл, и знаменитый внук - Карл Великий. От последнего мы находим уже вполне себе внятные документы. Например, такие:

Из капитулярия 776 г.

Глава 1.

Во-первых, все мы согласно постановили, чтобы обязательственные грамоты, данные некоторыми людьми, закабалившими и себя [самих] и своих жен, сыновей и дочерей в рабство, если будут где найдены, уничтожались и чтобы пребывали свободными, как прежде[208].

Ну, буквально Солон какой-то! Даром, что император, а вот тоже против рабства выступает. И законные документы уничтожать велит. Что же так не нравится Карлу Великому в прекарных и коммендационных грамотах, ставших к этому моменту самыми массовыми документами эпохи? Об этом мы узнаем из другого капитулярия:

Из капитулярия 811 г.

О том, по каким причинам люди, которые должны нести военную службу, отказывают в послушании.

…

Глава 2.

… бедняки жалуются на лишение их собственности; одинаково жалуются и на епископов, и на аббатов, и на их попечителей, на графов, и на их сотников.

Глава 3.

Показывают, что, если кто отказывается передать свою собственность епископу, аббату, графу или… сотнику, ищут случая, чтобы осудить такого бедняка, а также заставить его идти на войну, и это до тех пор, пока, оскудевши, волею-неволею собственность свою не передаст или не продаст, и те, кто совершит передачу, проживают дома без всякого беспокойства.

…

Глава 5.

Другие же показывают, что тех, кто победнее, притесняют и заставляют идти в поход, а тех, кто имеет что дать, домой отсылают.

…

Глава 8.

Есть еще и такие, которые, оставаясь дома, говорят, что и сеньоры их сидят дома, а они не иначе как с сеньорами своими должны идти, если будет приказание на то от государя императора. Некоторые же по сему случаю коммендируют себя таким сеньорам, о которых они знают, что на войну не отправятся[209].

Ага, теперь все понятно? Пипиниды столкнулись с той же бедой, с которой в Афинах столкнулся Солон, а в Риме Лициний. И называется эта беда снижение призывного контингента. Когда люди порабощаются или закладываются за господина - они уже не несут никакой ответственности перед верховной властью за несение государственного тягла. В частности - и на службу в армии им теперь начхать. Если раньше свободные общинники обязаны были на любой призыв своего короля снаряжать одного воина от четырех семей, то теперь фигушки! Теперь они лишь "не иначе как с сеньором своим должны идти". Вот к нему - и все вопросы.

Более того, даже пока еще свободные общинники отказываются от императорской службы. Ибо прекрасно понимают, что пока они воюют за императора где-нибудь в саксонских болотах, их хозяйство и земля непременно окажется в руках сильного и богатого соседа. Так что, лучше уж дома остаться.

Задним числом оценивая ситуацию, мы можем констатировать, что все капитулярии великого императора франков, отстаивающие свободу слабых мира сего от поползновений сильных, так и остались жалкими писульками. Не стоящими даже того пергамента, на который были нанесены. Но почему же не мог император Карл Великий вызвериться этаким Левиафаном на нарушителей своей воли и силой заставить их исполнять написанное?

Ответ очевиден. Его силу, с помощью которой он успешно громил саксов на севере и арабов на юге, составляли те самые графы, бароны и рыцари, которые в свободное от императорской службы время как раз и занимались примучиванием соседских крестьянских общин. Они бы его точно не поняли. Против них у него не было никакой силы.

Что собственно, и подтверждается распадом империи Карла Великого сразу же после смерти ее основателя. Его попытку прекратить войну всех против всех и следующее из нее порабощение народа можно смело считать незасчитанной. И еще более сотни лет скачут по полям кони, горят нивы, штурмуются замки, геройствуют героические герои… И геройствовать бы им и по сию пору, но тут за дело берется Католическая Церковь!

4. Движение Божьего Мира.

Как и положено столь солидной организации, Церковь берется за дело неторопливо, но основательно. И первым ходом начавшейся операции по принуждению лучших людей к миру, естественно, становится информационно-психологическая кампания. Ее размах поражает воображение. Ибо во второй половине десятого века всем добрым христианам как-то незаметно и исподволь становится известно, что в 1000 году наступает Конец Света. И сам Сын Божий, сидя одесную от своего Небесного Отца, станет судить своих заблудших овец по грехам их.

Столь же незаметно и исподволь в повседневную жизнь паствы проникает ощущение прошедшей истории как цепи несчастий, неудач и поражений. Крушение великой Римской Империи. Крушение империи Карла Великого. Явная неспособность людей справиться со "злом этого мира"… Все это совершенно определенно должно было закончиться чем-то настолько ужасным, что в страхе сжимались сердца самых свирепых и неустрашимых.

"Эти исключительные несчастья, - пишет Жюль Мишле в своей многотомной "Истории Франции", - разбивали их сердца и пробуждали в них искры милосердия и сострадания. Они вкладывали мечи в ножны, сами содрогаясь под карающим мечом Бога. Уже не имело смысла бороться или воевать за эту проклятую землю, которую предстояло покинуть. Месть также потеряла смысл: каждый понимал, что его врагу, как и ему самому, остается жить недолго"[210].

Впрочем, сам Эдмон Поньон, из работы которого я с удовольствием выдрал сентенцию Мишле, был не склонен очень уж высоко оценивать психологический эффект пиар-кампании "Конец Света". Так, описывая переход Церкви от информационной кампании уже непосредственно к организационным мероприятиям, он обнаруживает не слишком-то обескураженную аудиторию. Вот, что мы видим глазами Поньона.

В 990 году, - рассказывает нам французский историк, - епископ Ги Анжуйский созвал в Ле-Пюи нескольких прелатов южных провинций. Результатом этой встречи явилось очень важное обращение, адресованное всем добрым христианам и сынам Церкви:

"Пусть отныне во всех епископствах и графствах никто не врывается силою в церкви; пусть никто не угоняет коней, не крадет птицу, быков, коров, ослов и ослиц с их ношей, баранов, как и свиней. Пусть никто не уводит людей на строительство или осаду замков, если эти люди не живут на принадлежащей ему земле, в его вотчине, в его бенефиции. Пусть духовные лица не носят мирского оружия, пусть никто не причиняет вреда монахам или их товарищам, путешествующим безоружными. Пусть только епископы и архидиаконы, которым не выплатили подати, имеют на это право. Пусть никто не задерживает крестьянина или крестьянку, чтобы принудить их заплатить выкуп"[211].

Документ этот заставляет задуматься о том, во что превратило славное рыцарство жизнь нормальных людей, коли были выставлены такие интересные требования. И если даже оставить в стороне подозрения, будто лучшие люди вооруженной рукой угоняли коней, крали птицу, быков, коров, ослов и ослиц с их ношей, то оставшиеся пункты также навевают грусть.

- Врывались силою в церкви?

- Врывались!

- Уводили людей на строительство или осаду замков?

- Уводили!

- Задерживали крестьян с крестьянками, чтобы принудить их заплатить выкуп?

- Задерживали!

Скорее всего, в этом призыве были перечислены далеко не все развлечения лучших людей>. Но, как бы то ни было, организационное начало движению Мира Божия было положено.

Всех верующих призывали собраться на специальную ассамблею в середине октября, для того чтобы пообещать не нарушать эти запреты. Впрочем, по свидетельству очевидцев, присутствующие не продемонстрировали ожидаемого от них энтузиазма. И лишь наличие войск двоих племянников епископа подтолкнуло их к тому, чтобы решиться дать требуемое обещание.

Однако, в том и заключалась неведомая для мирских владык сила Церкви, что она была способна, во-первых, к проведению долгосрочных - на многие десятилетия вперед - операций. А во-вторых, к спокойному и методично му наращиванию усилий в выбранном направлении, начиная с малого и достигая к финалу удивительной мощи.

Если ассамблея в Ле-Пюи насчитывала всего лишь несколько прелатов, то через два года уже более крупная ассамблея собирается в Шарру, в Пуату. И вновь созванные по инициативе целого ряда епископов рыцари приносят клятвы больше не нападать на "бедных" под угрозой церковных санкций. А через тридцать с лишним лет мы можем наблюдать, как Роберт Благочестивый созывает в 1024 году уже всеобщую ассамблею, на которую собираются священники, аббаты, сеньоры, крестьяне со всей Франции.

Ассамблеи "Божьего мира" теперь проводятся в Орлеане и Вердене-на-Соне уже регулярно. Более того, движение идет в регионы. Кроме "общефранцузских ассамблей" аналогичные мероприятия проводятся теперь в разных районах королевства. "Почти каждый диоцез, - пишет Эдмон Поньон, - провел свою ассамблею"[212].

Договора, заключавшиеся на этих ассамблеях, сильно отличались друг от друга в деталях. Однако, все они стремились ограничить войны как в плане числа втягиваемых в них людей, так и в плане времени. "Мир Господень" обязывал воюющие стороны щадить бедняков, слабых, женщин, людей Церкви и их имущество; "Перемирие во имя Бога" запрещало военные столкновения с пятницы по воскресенье, в Великий пост и некоторые другие литургические периоды.

В 1054 году Собор в Норбонне составляет исчерпывающий перечень запретных для ведения военных действий дней. Иначе говоря, если раньше война была исключительно предметом естественного права любого сеньора, то теперь ведение войны вводится уже в область канонического, церковного права. Появляется представление о "законных" и "незаконных" войнах. И самое главное, еще раз подтверждается недопустимость убийства христианами друг друга. "Да не убьет один христианин другого христианина, ибо тот, кто убивает христианина, несомненно, проливает кровь Христа"[213].

Наконец, Церковь начинает формировать базу для моральной систематизации войны. Начинается анализ военных действий с точки зрения их "справедливости" - "несправедливости".

Святой Августин, епископ Гиппона[214]: "Справедливыми называют войны, каковые мстят за несправедливости, когда народ или государство, с которым предстоит воевать, не стали карать своих за причиненное ими зло или возвращать то, что было похищено посредством таковых несправедливостей".

Исидор Севильский: "Справедлива та война, которую ведут после предупреждения, с целью вернуть свое добро или изгнать врагов"[215].

Декрет Грациана от 1150 г.: "Война справедлива, если ее ведут с честными намерениями, под руководством законной власти и в оборонительных целях либо с целью вернуть несправедливо захваченное добро"[216].

Итак, на войну и воинствующих сеньоров наложены как правовые, так и моральные ограничения. В силах ли человеческих сделать нечто большее? Еще как в силах! Вы плохо знаете Святую Церковь, если полагаете, будто она остановится на таких мелочах. Ее планы и возможности оказались куда как более солидны и интересны….

5. Клермонский призыв.

С самого утра, 26 ноября 1095 года на равнине у Клермона[217] воцарилось небывалое оживление. Давно прошел слух, что после закрытия созванного в этом городе церковного собора римский Папа произнесет перед народом очень важную речь. Собор открылся 18 ноября и его заседания продолжались уже целую неделю. Всю эту неделю к Клермону стекались толпы людей самого разного звания. Всех их вела надежда воочию увидеть и услышать главу Апостольского Престола и наместника Христа на Земле.

К помосту, сооруженному для понтифика еще накануне славного дня, собралась огромная масса людей. Сотни рыцарей и владетельных сеньоров. Тысячи монахов и священников, съехавшихся из монастырей и приходов едва ли не всей Франции. Десятки тысяч простолюдинов из окрестных селений. Все они ждали появления преемника св. Петра, как дети ждут чудес в новогоднюю ночь.

И вот зазвонили церковные колокола Клермона. Под их звон из ворот города выступила процессия высших сановников католической апостольской церкви. В высокой тиаре и белом облачении - сам Папа. За ним четырнадцать архиепископов в парадных одеждах. Далее на небольшом отдалении двести двадцать пять епископов и сто настоятелей крупнейших христианских монастырей. Гомон толпы превращается в рев, тысячи людей падают на колени и молят о благословении. Но вот Папа всходит на помост и воздевает руку, прося тишины. Людское море медленно стихает, и Урбан II начинает говорить.

- Народ франков, народ загорный, народ, по положению земель своих и по вере католической, а также по почитанию святой церкви выделяющийся среди всех народов: к вам обращается речь моя и к вам устремляется наше увещевание. Мы хотим, чтобы вы ведали, какая печальная причина привела нас в ваши края, какая необходимость зовет вас и всех верных католиков. От пределов иерусалимских и из града Константинополя пришло к нам важное известие, да и ранее весьма часто доходило до нашего слуха, что народ персидского царства, иноземное племя, чуждое богу, народ, упорный и мятежный, неустроенный сердцем и неверный богу духом своим, вторгся в земли этих христиан, опустошил их мечом, грабежами, огнем, самих же их частью увел в свой край в полон, частью же погубил постыдным умерщвлением …[218]

Тут, конечно же, нужно сказать, что известие о взятии Иерусалима шло к Урбану довольно долго. Сельджуки захватили его в 1071 году, но лишь через двадцать четыре года, в 1095 году Папа решает донести его до сведения общественности. Ладно, спишем на крайне медленное движение информации в одиннадцатом веке[219]. Самое интересное начинается дальше.

- Они опрокидывают алтари, оскверняя их своими испражнениями, обрезают христиан и обрезанные части кидают в алтари или в крещальни.

Рассказывая об осквернении храмов язычниками-сельджуками, Папа, конечно же, погорячился. Ибо сельджуки были никакими не язычниками, а мусульманами. И вряд ли позволили бы себе такие вольности в храмах, посвященных вполне уважаемому в исламе пророку Исе. Капитулируя перед султаном Алп Арсланом, жители Иерусалима выговорили себе право исповедовать свою религию и владеть своим имуществом. И, в целом, это условие было соблюдено. Однако, военная пропаганда - строгая наука. И если по сценарию требуется, чтобы оскверняли храмы, значит оскверняли!

Далее - очень важный момент. Демонизация врага. Чтобы кровь закипела в жилах и рука ухватилась за рукоять меча с одним-единственным желанием: убивать тварей прямо сейчас, здесь, не сходя с места! С этим в Клермонской речи тоже было все в порядке.

- И если им хочется предать кого-нибудь позорной смерти, пронзают посреди живота, лишают детородных членов, привязывают к дереву и, гоняя вокруг него, хлестают до тех пор, пока из них не выпадают внутренности и сами не падают наземь. Иных же, привязанных к деревьям, поражают стрелами; иных, раздев донага и согнув шею, ударяют мечом и таким способом испытывают, каким ударом можно убить сразу. Что же сказать о невыразимом бесчестии, которому подвергаются женщины, о чем говорить хуже, нежели умалчивать?

Не менее важный раздел речи - о текущем моменте и первоочердных задачах франкского народа. Нужно сказать, что анализ текущего момента был сделан Католической Церковью весьма четко, изложен кратко и доходчиво. Почти приближаясь по лапидарности и выразительности к знаменитому: "Фабрики - рабочим, земля - крестьянам, мир - народам". Впрочем, мы увлеклись. Так что там говорил папа о текущем моменте и первоочередных задачах?

- Земля, которую вы населяете, сжата повсюду морем и горами, и поэтому сделалась тесной при вашей многочисленности. Богатствами же она не обильна и едва прокармливает тех, кто ее обрабатывает. Отсюда происходит то, что вы друг друга кусаете и пожираете, аки псы алчущие, ведете войны, наносите смертельные раны.

Что ж, все абсолютно верно. Земли не хватает, желающих - море, приходится рвать глотки каждому, кто только приблизится на расстояние броска. С этим, конечно же, нужно кончать, и Святой престол знает, как. Постановка цели - совершенно на уровне понимания лучших людей. Там, в Палестине - много вкусненького. Иди и возьми!

- Идите ко Гробу Святому, а святая церковь не оставит своим попечением ваших близких. Освободите Святую Землю из рук язычников и подчините ее себе. Земля та течет молоком и медом; те, кто здесь сиры и убоги, там будут счастливы и богаты. Иерусалим - плодороднейший пуп земли, второй рай. Он просит, ждет освобождения и непрестанно молит вас о помощи.

Правда, тут Папа опять слегка погрешил против истины. Малая Азия действительно была житницей Византии. Великолепно организованная сложнейшая система ирригации позволяла совершать тамошним садам и нивам просто чудеса плодоношения. Но все это было до того, как туда пришли сельджуки со своими стадами, шатрами и прочим кочевым укладом. К моменту произнесения речи в Клермоне от ирригационной системы не осталось и колышка, и рекламируемая Папой территория была фактически на грани голода.

Но на что не пойдешь ради достижения главной цели - избавления собственной земли от бесчисленных вооруженных орд лучших людей! И - вот оно! Нет, не устоял, проговорился! Проболтался, ради чего все это затевается.

- Так пусть же они отправятся на бой с неверными - бой, который стоит начать и который достоин завершиться победой, - те, кто до сих пор предавался частным и беззаконным войнам, на великую беду для верующих! Пусть же станут они отныне рыцарями Христа, те, кто был всего лишь разбойниками! Пусть же они теперь с полным правом ведут борьбу с варварами, те, кто сражался против своих братьев и родичей![220]

- Так хочет Бог!!! - неистовствовали тысячи собравшихся, многие из которых уже сегодня нашьют на одежду крест. Почти двести лет, не оскудевая, будет течь на Святую Землю полноводный поток до зубов вооруженных пилигримов. Но начало ему было положено именно здесь, в Клермоне, 26 ноября 1095 года. Папой Урбаном II.

Ну, вот все и разъяснилось. Операции Святой Церкви по принуждению лучших людей к миру вступила в свою финальную - экспортную стадию. То есть, кого не удалось умиротворить дома - отослали подальше, чтобы они там безобразия нарушали. И ведь получилось, еще как получилось!

В первый крестовый поход отправилось по разным оценкам от шестидесяти до ста тысяч самых отъявленных головорезов. А когда в 1146 г. по призыву Святого Бернарда взяли крест король Франции Людовик VII и император Конрад, число крестоносцев под их началом достигало уже 140000 человек[221].

В течение двух столетий наиболее агрессивные и воинственные особи лучших людей откачивались на восток, чтобы сложить там свою голову. Десятки и сотни тысяч! Возвращалось меньшинство. Все это означало чрезвычайно важную вещь! Те, кто остался на Востоке - больше не врывались в европейские церкви, на угоняли людей для постройки и осады европейских замков, не задерживали европейских крестьян с крестьянками, чтобы принудить их заплатить выкуп. И даже несчастных европейских ослов с ослицами и их поклажей, - и тех не угоняли.

Накал войны всех против всех ощутимо ослаб. И это не замедлило сказаться на положении народа. К концу двенадцатого века наиболее омерзительные формы крепостничества, прежде всего серваж, сходят на нет. Жизнь несколько успокаивается, и народ получает возможность вздохнуть спокойней. Личная зависимость крестьян все более и более приобретает формы поземельной зависимости, выражаемой всего лишь в выплате земельной ренты. Той самой, что так вдохновляла гуманиста Франсуа Рабле при описании жизни лучших людей в Телемской обители.

Так что, цель, поставленная и достигнутая Католической Церковью в процессе принуждения лучших людей к миру, вполне оправдывала те маленькие хитрости, на которые ей приходилось пускаться в процессе.

В романе, написание которого пришлось временно отложить в сторону, чтобы заняться этой вот книгой, я попробовал представить себе, а какова эта цель. Как с точки зрений церкви должен был выглядеть правильный мир? Как должны жить люди? Каково в этом мире место христианского монарха? Ну, и место самой церкви?

Рискну выложить этот фрагмент здесь. Ибо он - как раз о существе обсуждаемых здесь вопросов. Как сделать жизнь людей безопасней? Как укротить вооруженное сословие? Какова в этом роль монархов и Церкви.

Сам роман - историческая авантюра времен четвертого крестового похода. В выложенном фрагменте инициатор четвертого похода, Папа Иннокентий III обсуждает со своим легатом, Эррико Соффредо[222] полученные им разведданные о планах венецианцев относительно того, как перенацелить направление удара крестоносного войска с Египта на Константинополь. А затем незаметно переходит к рассуждению о мире, о людях, о месте христианского монарха и христианской церкви в этом мире.

Интермеццо 2.

О Граде Божьем.

Рим, Patriarkio

25 октября 1198 г.

- Вот таковы, мессер, планы этих разбойников, этих безбожников, венецианских купцов! И гореть мне в аду, если я когда-нибудь слышал что-то, хотя бы наполовину столь же коварное! - Кардинал Соффредо остановился, ибо последние минуты вел рассказ уже на ногах, нервно меряя покои Его Святейшества из угла в угол. Промокнул лоб платком, хотя было совсем не жарко и разъяренно добавил, - сам Дьявол не смог бы придумать ничего лучшего для посрамления усилий Святой Церкви по освобождению Святой земли от его приспешников!

Его Святейшество, Иннокентий III, молча сидел в своем кресле, задумчиво перебирая в руке четки. По костистому, еще не старому лицу нельзя было прочитать ничего, что свидетельствовало бы о реакции на услышанное. Лишь складки, уходящие от крыльев носа в коротко постриженную седую бороду, стали еще резче. Да жилы на лбу вздулись более обыкновенного.

Прошла минута, другая - пока, наконец, Папа не принял какого-то решения. Взгляд переместился на ожидающего его слов собеседника. Мягкая улыбка тронула уголки рта, и тихие, спокойные слова, как бы подчеркивая взвинченный тон только что умолкшего кардинала, заполнили комнату.

- Ну, что ж, Эррико, ты вновь послужил Святой Церкви, и сделал это лучше, чем кто бы то ни было другой на твоем месте… Не спорь! - возвысил он голос на попытавшегося было возразить мессера Соффредо, - твоя задача была неимоверно трудна. Посылая тебя на Риальто, я молил Господа, чтобы тебе, сын мой, удалось выяснить хоть что-то. Но, честно говоря, не очень-то надеялся на успех. То, что тебе удалось хотя бы отчасти раскрыть планы этих морских разбойников - воистину чудо Господне!

Иннокентий вновь погрузился в размышления, но теперь уже совсем ненадолго, секунд на десять-пятнадцать, не более.

- Да, конечно жаль, что твоя "ящерица" далеко не все смогла услышать из-за шума бури. И еще менее сумела из услышанного понять и донести до нас. Но мы и не вправе требовать большего от уличного мальчишки, выросшего в шайке римских воров. - Иннокентий перебрал несколько бусинок в четках. - Итак, что из услышанного мы можем принять в качестве достоверных сведений?

- Первое. - Папа большим пальцем отщелкнул бусинку. - Готовится покушение на Ричарда[223]. Мы это предвидели и приняли свои меры. Венецианцам они известны, и нечестивцы ищут способы их обойти. Какие способы будут найдены, мы предугадать не можем. Все, что в наших силах, это еще более усилить меры безопасности. Письмо командору гвардии уйдет сегодня же.

- Второе. - Еще одна бусинка отправилась вслед за первой. - Нам известно, кого они прочат в предводители христового воинства. Признаться, сейчас я не вижу ни одного способа отклонить кандидатуру маркграфа Монферратского, если до этого дойдет. Впрочем, время подумать на эту тему у нас еще есть.

- Третье. - Иннокентий задумался, и последняя бусинка далеко не сразу присоединилась к первым двум. - Каким-то образом, мы пока не понимаем, каким, венецианцы намерены завлечь войско в долговую кабалу. И заставить отработать долг, напав на Константинополь. - Папа нахмурился и чуть более угрюмо произнес. - Признаться, это для меня самая темная часть плана. Именно здесь, как нельзя более важны детали. А их у нас, увы, нет.

- Это значит, мессер, - взгляд понтифика уперся в Соффредо, - что ваша задача остается прежней. Быть рядом и все время начеку. Участвовать во всем, что выпадет крестоносцам в проклятой Богом Венеции. И в нужный момент увидеть то, что окажется недоступным взгляду простых воинов. Увидеть под ворохом листьев детали настороженной ловушки!

Соффредо поклонился и отступил, было, к выходу. Однако в движениях его сквозила некая неуверенность, что не укрылось от взгляда Папы.

- Ты испытываешь сомнения, сын мой! Твою душу грызет некая мысль, но ты не решаешься высказать ее вслух. - Повелительным жестом Иннокентий указал на кресло, в которое тотчас опустился его собеседник. Сам сел в кресло напротив. - Быть может, какие-то детали предстоящего дела, которых я не вижу отсюда, из Рима, но которые видны тебе? Тогда самое время обсудить их, пока мы вместе, и расстояния нас еще не разделили…

Мессер Соффредо с видимым трудом оторвал глаза от пола и взглянул в лицо его Святейшества.

- Нет, отче. Я не вижу в предстоящем задании каких-то новых трудностей, кои заметно превышали бы то, с чем мы уже столкнулись в Венеции. Но, … вы правы. Вы правы! - Взгляд Соффредо обрел, наконец, уверенность, а гордый голос вновь напомнил о десятках поколений благородных предков, заседавших в Сенате еще во времена великого Цезаря.

- Вы правы, мессер, мою душу терзает вопрос, и я не нахожу на него ответа! - Кардинал запнулся, не зная с чего начать. Иннокентий терпеливо ждал. Наконец, Соффредо попытался сформулировать свою мысль. - Я неоднократно беседовал с дожем Дандоло. Это великий человек! Он обладает выдающимся умом, великолепным образованием, огромным опытом.

Кардинал, похоже, нащупал свою мысль, и теперь слова лились из него все быстрее и быстрее.

- С мессером Дандоло можно говорить, воистину, на любую тему, и всегда его познания будут поражать своей глубиной, а суждения - своей оригинальностью и непоколебимой логикой. - Соффредо на секунду остановился и тут же продолжил. - Я видел Венецию. И меня не покидало удивление от увиденного - насколько разумно и добротно организована жизнь этого города! Воистину, на одних лишь песках и болотах люди сумели создать державу, способную сегодня бросить вызов любому христианскому государству!

Кардинал снова остановился, сжимая кулаки в душевном волнении. Его дыхание участилось, выступивший, было, румянец тут же сменился бисеринками пота. Папа с видимым интересом наблюдал за всеми этими эволюциями, но по-прежнему хранил молчание. Наконец, Соффредо подошел к главному.

- Я не могу понять - почему?! Почему все эти люди, обладающие мудростью и мужеством, огромной житейской сметкой и невероятной, уму непостижимой изобретательностью - почему они обращают свои таланты во зло? Почему они не с нами, а против нас?!

Иннокентий понимающе кивнул и поднялся из кресла. Придержав за плечи, усадил обратно попытавшегося тоже встать кардинала. Прошелся по комнате. Затем подошел к Соффредо, наклонился и запечатлел у него на лбу легкий пастырский поцелуй.

Удивительное дело, но эта отеческая ласка вдруг разом вымела в душе Соффредо всю горечь и накипь непонимания. Осталось лишь спокойное внимание к тому важному, что сейчас будет сказано.

- Мой бедный Эррико, - Иннокентий ласково улыбнулся, и кардинал невольно ответил на его улыбку своей. Так называла его когда-то мама, особенно когда нужно было смазать щипучей настойкой ободранное колено или синяк под глазом. - Ты слишком много времени провел в седле, мотаясь из города в город, из страны в страну, распутывая козни врагов нашей матери Церкви. Такая жизнь приличествует скорее воину, нежели духовному лицу…

- Молчи, сын мой, - мягко остановил он пытавшегося возразить Соффредо. - Твои труды на благо Церкви воистину бесценны. Но отдавая им всего себя без остатка, ты невольно лишаешь себя возможности размышлять. Размышлять о жизни, о людях, о Боге. То есть, обо всем том, без чего наши земные дела оказываются ничтожной суетой.

- Нет! - Папа вновь остановил встающего кардинала, - это сказано ни в коей степени не в укор. Каждый из нас приносит свою жертву на алтарь Господа нашего. И ты тоже принес свою. Однако за каждой жертвой рано или поздно следует воздаяние, - Иннокентий неожиданно весело улыбнулся. - Вот мы сейчас в качестве воздаяния и попытаемся восполнить пробелы в твоих богословских размышлениях.

Папа положил ладони на "Евангелие" несколько мгновений лаская пальцами телячью кожу переплета. Затем показал его удивленному кардиналу.

- Скажи мне, сын мой, как переводится название этой книги с греческого языка?

- "Благая весть", - ответил ничего не понимающий мессер Соффредо.

- Верно, - поощрительно улыбнулся Папа. - Прости за школьный вопрос: а о чем же эта весть?

- О том, - мессер Соффредо решил про себя уже ничему не удивляться, - что Сын Божий, приняв мученическую смерть, стал искупительной жертвой за все грехи погрязших в пороках и невежестве людей.

- Да, это так, - кивнул понтифик и уже сам продолжил. - То есть, жертва, принесенная Сыном Божьим, искупила весь неисчислимый груз грехов, и люди получили возможность начать жизнь заново, с чистого листа. - Папа чуть заметно усмехнулся и продолжил. - Казалось бы, все просто: веди себе дальше праведную жизнь, и вечное блаженство тебе уготовано!

- Ну и как, - после некоторой заминки продолжил Папа, - стала ли жизнь людей намного безгрешнее?

Мессер Соффредо вынужден был лишь отрицательно помотать головой. Слова почему-то отказывались покидать его напряженное волнением горло.

- А почему же это так? - задал следующий вопрос Иннокентий. Удивительное дело, все вопросы Папы были простые, а вот отвечать на них было мучительно трудно. Слова казались какими-то деревянными, ни в малой степени не отражающими всю сложность скрывающихся за ними смыслов.

- Ну, - начал было мессер Соффредо, - человек несовершенен…

- Стоп! - тут же прервал его Папа. - Энрико Дандоло тоже несовершенен? А ведь ты, сын мой, ровно пять минут назад превозносил до небес его совершенства! Но между тем, злодейство, задуманное им, тысячекратно превосходит все зло, которое могло бы, напрягаясь изо всех сил, совершить население не самой маленькой христианской страны. Причем, каждый из жителей был бы при этом намного менее совершенен, нежели мессер Дандоло.

- Так в несовершенстве ли человека дело?

- Отче, - взмолился несчастный Соффредо, - вы задаете вопрос, на который у меня нет ответа! И это мучит меня уже который день!

- Полно, - улыбнулся Иннокентий. - Обещаю, что из этой комнаты ты выйдешь, унося ответ с собой … Но для начала напомни мне, пожалуйста, первый стих из Нагорной проповеди Господа нашего Иисуса Христа.

- Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное… - знакомые слова легко ложились на язык, унося куда-то все сложности, делая мир простым и понятным.

- Итак, блаженны нищие духом. - Папа поднял кверху указательный палец и тут же уткнул его в сторону Соффредо. - А кто это такие, нищие духом?

И вновь простой, казалось бы, вопрос поставил кардинала в тупик. Иннокентий же между тем продолжал.

- Простонародье в темноте своей считает "нищими духом" всяких юродивых и просто сумасшедших. Ты тоже согласен, что Царство Небесное должно принадлежать сумасшедшим?

Господи, от слов понтифика попахивало ересью. Кардинал Соффредо сжал покрепче зубы и помотал головой. Нет, он так не считает!

- Так кто же они, "нищие духом", коим по праву принадлежит Царство Небесное? - Вопросы Папы били в какую-то одному ему известную точку, Соффредо же пребывал в полной растерянности. Слишком уж все это отличалось от вопросов, решаемых им в повседневной жизни.

- Хорошо, поставим вопрос по-другому, - не успокаивался Иннокентий. - Можно ли Энрико Дандоло назвать "нищим духом"?

Тут уже Соффредо замотал с головой с полной уверенностью. Действительно, какой же из венецианского дожа нищий духом. Папа, казалось бы, прочитал его мысли, ибо продолжил:

- И впрямь, какой из Дандоло "нищий духом"? Он умен, образован, обладает огромным опытом, изощрен в искуснейших интригах… Нет его дух никак не назовешь нищенским. Он богат и многосторонен, отточен Аристотелем, могуч и гибок. Так что же с ним не так? Почему закрыто мессеру Дандоло Царство Небесное?

- Его дух - оружие… - неожиданно вырвалось у Соффредо. Чему он и сам несказанно удивился. Довольный же Иннокентий поднял вверх указательный палец.

- Вот! Под духом мы все разумеем старый добрый разум. И слова Нагорной проповеди имеют в виду его же. - Папа на секунду задумался. - Змее Господь дал яд, орлу крепкий клюв, льву когти и зубы, человеку - разум. Чье оружие сильнее?

Соффредо улыбнулся, признавая правоту наставника. Папа же продолжал.

- Как и любой инструмент, разум может быть направлен для какой угодно надобности. Как на добро, так и на зло. Куда же по большей части направляют люди дарованный им Господом разум?

Соффредо промолчал, но Иннокентию ответ уже и не требовался.

- Самые грубые из нас, их еще называют воины, переплавляют данный им разум в воинскую доблесть. - Папа заговорщицки ухмыльнулся. - Я как-то наблюдал битву двух горных баранов на узкой тропе по дороге в Алеппо. Поверь мне, ни единого существенного различия с рыцарским турниром я не нашел. Битва, драка, сражение - все это столь сильно укоренено в животной природе, что направляя свой дар в эту область, человек по сути своей ничем от животного и не отличается. Только не говорите об этом нашим рыцарям, - все так же ухмыляясь, попросил папа, - зачем попусту обижать добрых христиан!

- А скольких могучих усилий разума требуется от королей, императоров, иных владетельных особ в их постоянной заботе о расширении своих земель! - Папа развел руки в стороны, ладонями к себе. - Или же, наоборот, в защите своих земель от воинственных притязаний соседей. - Ладони понтифика повернулись наружу.

- Но ведь то же самое делает любая волчья стая. Защита своих охотничьих угодий - ее главнейшая забота. То есть, и здесь разум направлен на достижение целей, вполне животных по своей природе!

Папа уже расхаживал по комнате, яростно жестикулируя. Видно было, что произносимые сейчас слова выношены давно. И терзания мессера Соффредо стали лишь поводом вслух сказать давно и тяжко продуманное.

- Перенесемся теперь в королевские дворы. - Иннокентий сделал приглашающий жест, как будто и вправду приглашал собеседника совершить такое путешествие. - Что мы там видим? Невероятные, блистательные интриги придворных, дабы занять более высокое место при особе обожаемого монарха. Вот уж где человеческий разум блистает во всей своей изощренной мощи!

Папа саркастически улыбнулся и продолжил.

- Один купец, побывавший в Индии, рассказывал мне об удивительных животных. Их называют обезьяны. Даже по внешнему виду они чем-то напоминают человека. Живут в стаях. В каждой стае есть свой король. Есть королевские жены, на которых никто не смеет посягать. Есть приближенные первого ранга, второго, и так далее - вплоть до самых низших и забитых членов стаи. Есть даже правила этикета, которые неуклонно соблюдаются. И, конечно же, есть интриги, позволяющие занять место повыше, поближе к обезьяньему королю.

Иннокентий как бы изумленно развел руки и вопросительно промолвил:

- То есть, что же?! И при королевских дворах блистательный разум придворных направлен на самые животные по своей природе цели? Те же самые цели, что преследуют обезьяньи придворные обезьяньих королей? - И сам же себе ответил:

-Увы, это так! Слишком многое из того, что мы делаем в этом мире, ничем не отличает нас от животных. И данный нам разум направлен на цели животные, но не человеческие. Как бы изощрен он ни был! Но где же тогда человек? В чем он, человек? Как отыскать человека в том животном, которого Господь наш в неизреченной милости своей вооружил разумом? Помнишь, и Диогена этот вопрос когда-то мучил - просто так, что ли, он ходил по улицам Афин с горящим фонарем?[224] А это - важно, сын мой! Ведь не животным, но человеку уготовано Царство Божие. Именно человека наставляем мы на путь, ведущий к Богу. Так кто же он, человек, если почти все, что люди делают, заимствовано ими из животного царства?

В комнате повисла ничем не прерываемая тишина. Добрые христиане в такое время давно спят. Ночные же тати крадутся тихо, стараясь не нарушать лишним шумом спокойный сон своих сограждан.

- Молчишь, сын мой? А ведь ответ прост и содержится в первой главе той Книги, свет которой наша Церковь несет народам Божьего мира. Ну же, вспоминай!

Выждав несколько секунд, Иннокентий взял с полки "Ветхий Завет", безошибочно раскрыл его в нужном месте и прочитал: "Бог создал человека по образу и подобию своему". По образу и подобию своему, - повторил он.

- Помнишь брата Варфоломея, нашего садовника?

Соффредо неуверенно кивнул. При чем тут это?

- А вспомни, сколь дивной красоты розы выращивает он в саду Патриаркио! - Соффредо, и правда, вспомнил. Свежайшие, самых разнообразных расцветок соцветия, удивительный аромат… - А какие прекрасные клумбы и узоры из разных цветов все лето не переводятся в нашем саду? Воистину, Божья красота!

Иннокентий обернулся к мессеру Соффредо.

- Скажи, сын мой, что заставляет отца Варфоломея делать все это?

- Ну, наверное, он любит цветы…

- Вот! - Указательный палец Иннокентия вновь уперся в потолок. - Любовь, творящая и созидающая мир вокруг нас. Ведь и Господа нашего мы называем Творцом, Создателем. Он, своей неизреченной любовью, сотворил наш мир. Но ведь и брат Варфоломей - пусть в меньших масштабах - делает то же самое. Творит то, на что у Господа не хватило времени или терпения. Господь создал шиповник. Но розы из него сделал уже человек! Вот он, брат Варфоломей - и есть истинный образ и подобие Господа! Именно он, любовью своей, сотворил маленький кусочек Божьего мира, что каждый день видим мы, выходя за ворота. То есть, вовсе даже не разум, погрязший в животном естестве человека, но любовь, созидающая мир вокруг нас, делает человека образом Божьим.

- А вспомни, - продолжал папа, - как брат Юлий пять лет назад возглавил наш Скрипторий…

- О, да! - обрадовано припомнил Соффредо. - Очень скоро книги, выходящие из под пера наших переписчиков, стало просто не узнать!

- А все потому, что брат Юлий влюблен в книги, как в родных детей. И знает о них все, что только в силах знать человек. И нет для него большей радости, чем поставить на полку нашей библиотеки еще один хорошо переписанный том!

- Да что далеко ходить, - вспомнил вдруг Иннокентий, - ты же сам рассказывал мне про праздник капусты на ярмарке в Шампани. И как светилось лицо крестьянина, вырастившего самый большой и красивый кочан сезона! Но ведь и Диоклетиан когда-то отказался от императорской власти ради капусты, которую он собственноручно вырастил[225].

- Кстати сказать, - нахмурился Иннокентий, - намного менее известен другой факт из жизни великого Императора. В 296 году, еще будучи всесильным властителем мира, он издает эдикт, повелевающий уничтожить все старинные книги, учившие тому, как добывать и плавить золото и серебро. Провидец, он уже тогда понимал, что может сделать с миром золото…

- Так вот, только созидающая любовь, - вернулся Папа к своим предыдущим словам, - созидающая любовь - вот что делает человека образом и подобием Господа нашего. Любовь садовника к розам, любовь переписчика к книгам, любовь строителя к дому, корабела - к кораблю, да хотя бы и крестьянина к капусте! Любя и возделывая Божий мир, приближаемся мы к Богу, все же остальное в нас - от животного царства.

- И вот теперь, - Иннокентий вновь уселся напротив мессера Соффредо, - мы переходим к последней стадии наших рассуждений. Попробуем мысленно поставить рядом мессера Дандоло и брата Варфоломея! Кто из них умнее, образованнее, остроумнее, обладает лучшей эрудицией, логикой и риторикой? Кто "богаче духом"? Не правда ли, в области разума Энрико Дандоло оставляет далеко позади скромного брата Варфоломея!

Иннокентий печально вздохну и жалеющим тоном продолжил:

- Ведь со сколькими хищниками дожу Светлейшей Республики нужно столкнуться в борьбе за свои охотничьи угодья! Поневоле отточишь свое главное оружие - разум. И разум великолепного дожа внушает истинное восхищение. Он удивителен! А теперь зададим другой вопрос: кто из них двоих счастливее?

- Брат Варфоломей! - потрясенно прошептал кардинал Соффредо.

- Конечно, - спокойно подтвердил Иннокентий, - ведь у него есть все, что он любит. А другого ему и не нужно. Вот о таких, как брат Варфоломей, как брат Юлий, как крестьянин из Шампани, с его капустой, и сказано Господом нашим: "Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное". Понимаешь, Доменико, - заговорщицки прошептал папа, - им для этого даже умирать не обязательно. Они носят свое Царство Небесное уже здесь, в себе, при жизни…

Пока кардинал Соффредо ошарашено вникал в последнюю мысль, папа встал, прошел к окну, вернулся обратно.

- Семьсот лет назад святой Августин Аврелий назвал христианскую Церковь Градом Божьим, возводимым на земле. Простаки толкуют это как храм, в стенах которого находится алтарь, "дом Божий". Глупцы!

Папа выпрямился, глаза его блеснули.

- Град божий - это весь христианский мир, где брат Варфоломей может спокойно выращивать свои возлюбленные розы, брат Юлий - переписывать свои возлюбленные книги, а крестьянин из Шампани - растить свою возлюбленную капусту. Мир, где никто из них не боится, что придет сильный или умный хищник и растопчет розы, сожжет книги, заберет капусту. Ибо над всем христианским миром стоит на страже единый христианский император и держит всю эту свору двуногих зверей в крепкой узде. А рядом с императором - Святая Церковь, наставляющая его в Божьих заповедях. Вот что такое Град Божий.

Глаза Иннокентия заблестели еще ярче. А голос - казалось, вся резиденция понтифика заговорила вдруг голосом наместника Святого Петра: обшитые дубом стены, резной потолок, яркие светильники вдоль стен…

- Ради него, во имя его наше с тобой служение, сын мой! А еще вернее - ради малых сих, кто воистину суть образ и подобие Божие. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное…

Кардинал присмотрелся и не поверил себе. Из глаз человека, повелевавшего отсюда королям и императорам, по впалым щекам в рано поседевшую бороду текли крупные слезы…"

6. Упущенный шанс Святого Престола.

Вот таким могло бы быть идеальное воплощение христианского цивилизационного проекта.

- Люди, спокойно и мирно возделывающие Божий мир.

- Христианский монарх, Император, удерживающий аристократическую свору на крепком поводке и не позволяющий им рвать Божий мир в клочья.

- Церковь, помогающая ему в этом молитвой и отеческим наставлением.

Увы, могло бы быть. Если бы высшее руководство Церкви не состояло точно так же из лучших людей. В 1075 году Папа Григорий VII составляет из двадцати семи тезисов документ, получивший название Dictatus papae, Диктат Папы. Среди тезисов, относящихся в большинстве своем к управлению внутрицерковной жизнью, оказались, к сожалению, и другие. Те, что обозначили претензию Церкви на прямое обладание высшей мирской властью.

- Один папа может носить императорские регалии.

- Все князья должны целовать ногу только у папы.

- Папа вправе низлагать императоров.

Эти три пункта Dictatus papae сыграли роль зубов дракона, взошедших в самом ближайшем будущем неисчислимыми бедствиями для христианского мира. Вместо созидания Христианского государства руководство Католической церкви встало на путь построения Теократического государства.

В чем разница? Разница принципиальная. Концепция христианского государства различает духовную и светскую власть, отводя той и другой их собственные, уникальные, невзаимозаменяемые социальные ниши. Богу - Богово, а Кесарю - Кесарево. Идея же теократического государства отдает всю, в том числе и светскую, власть в руки клира. Иначе говоря, верхушка христианских иерархов "сами захотели царствовати и всем владети". И, разумеется, натолкнулись на жесткий отпор светских владык.

Первый акт драмы - это многолетнее противостояние самого Григория VII и императора Генриха IV. Поводом к конфликту стали спорные выборы архиепископа Миланского. В том же 1075 году, фактически сразу же после написания Dictatus papae, наместник Святого Престола запрещает императору Генриху IV вручать инвеституру[226] прелатам. В ответ император собирает в Вормсе высшее немецкое духовенство и объявляет о низложении Папы. Тогда Папа отлучает Генриха от церкви и освобождает его вассалов от обязательств верности.

Немецкие князья немедленно воспользовались этим, объявив, что отказываются подчиняться императору. У разбитого в нескольких сражениях Генриха не остается другого выхода, как признать своё поражение. В январе 1076 году он с горсткой приближённых совершает тяжёлый переход через Альпы и встречается с папой в северо-итальянском замке Каносса. Сняв с себя королевские одежды, босой и голодный он три дня ждет соизволения на встречу, умоляя понтифика на коленях. Папа даровал прощение и временно вышел из противоборства.

Впрочем, завершается первое крупное сражение пап и императоров лишь через пятьдесят лет. Завершается там же, где и началось - в Вормсе. В 1122 году император Генрих V и папа Каликст II встретились здесь и заключили, наконец, компромиссный Вормсский конкордат. По его условиям избираемые прелаты получали духовную инвеституру - возведение в сан (кольцо и посох) от папы, а светскую - право на землевладение (скипетр) от императора.

Первая битва церковных и светских владык закончилась компромиссом. Но, увы, здесь, в Вормсе закончилась не война, а лишь ее первое сражение. За Гогенштауфенами последовал Карл Анжуйский. За ним Филипп Красивый, противостояние с которым закончилось знаменитым Авиньонским пленением пап[227]. И, хотя пленением это можно было назвать достаточно условно - скорее сотрудничество, но лидерство в этом сотрудничестве принадлежало уже королям Франции.

За Авиньонским пленением, после которого папы возвратились в свою римскую резиденцию, последовал так называемый "Великий раскол". Ведь большинство кардиналов папской курии составляли теперь французы, приехавшие из Авиньона. Они настаивали на избрании очередным папой француза. Римский же народ требовал, чтобы папой был римлянин. Выбран был, наконец, итальянец Урбан VI, человек крутого и даже жестокого нрава.

Новый папа начал свое правление исправлением нравов клира. Коснулось это и кардиналов. Оскорбленные французские кардиналы, захватив папские драгоценности, покинули Рим, объявили избрание Урбана недействительным и выбрали своего папу Климента VII. Тот по старой памяти вскоре тоже поселился в Авиньоне.

Климента признали Франция, Неаполь и Испания. Урбана - остальные государства. Таким образом, в Римской церкви появилось двоевластие.

О борьбе пап и светских государей можно рассказывать дальше и дальше. Но это уже не интересно. Погрязнув в борьбе за мирскую власть со светскими властителями, Римская Католическая Церковь упустила свой шанс стать великим миротворцем христианского мира. Вместо того, чтобы рука об руку с христианскими королями создавать то, что Гоббс назвал бы Левиафаном - великую христианскую империю, покончившую бы раз и навсегда с любой несанкционированной агрессией лучших людей, церковные иерархи сами увлеченно вступили в войну всех против всех.

А потом было уже поздно. Светские государи сами взялись за создание своих, карманных Левиафанов. В Европе наступала эпоха абсолютных монархий.

V. Тирания по-среднеевропейски или Левиафан раскованный

Итак, всемирного христианского царства не состоялось. Вышвырнутое из Палестины европейское рыцарство продолжает уже у себя дома увлеченно меряться … хм … ну, допустим, копьями. И просто так, по-соседски - беря штурмом соседские замки и теряя от аналогичных визитов соседей свои собственные. И по серьезному - сбиваясь в крупные армии, катком прокатывающиеся по сопредельным отдаленным территориям.

Поначалу превосходную возможность людей посмотреть и себя показать давала лучшим людям серия англо-французских войнушек, позже получивших общее название "Столетняя война". Длилась она аж сто шестнадцать лет и доставило море удовольствия обеим участвующим сторонам. Нет, были, конечно же, и недовольные, но кто их слушал? А выглядело это примерно так:

"Если по английскую сторону границы пейзаж был унылым и мрачным, то как описать ужасную наготу в десять раз более разоренной французской стороны? Вся земля была изуродована и обезображена, покрыта черными пятнами сожженных ферм и серыми, костлявыми остовами того, что некогда было замками. Поломанные ограды, искрошенные стены, виноградники, засыпанные камнями, развалившиеся арки мостов - куда ни посмотришь, всюду видишь следы разрушений и грабежей. … Это была действительно истерзанная и поруганная земля, и можно было проехать от Оверни на юг до границ Фуа и не увидеть ни одного улыбающегося лица, ни одной уцелевшей фермы.

Время от времени им попадались странные исхудавшие фигуры людей, шаривших и копавшихся среди колючек и чертополоха; заметив всадников, они поднимали руки и убегали в кусты поспешно и испуганно, словно животные. Не раз отряд видел целые семьи у дороги, бедняги слишком ослабели от голода и болезней, чтобы бежать, и сидели, как насторожившиеся зайцы, тяжело дыша, с ужасом в глазах. И так эти несчастные отощали, так были измучены и измотаны - сутулые и костлявые, с унылыми, безнадежными, ненавидящими лицами … То там, то здесь среди кустарников виднелись шалаши из палок и веток, служившие им убежищем и скорее похожие на курятники, чем на человеческое жилье. И ради чего было им строить и трудиться, если любой искатель приключений, проходя мимо, мог поджечь их хижины, да и собственный феодальный властитель побоями и бранью стал бы отнимать у них жалкие плоды их трудов? Это были последние глубины человеческого несчастья…"

Представляете, сто шестнадцать лет такой жизни! Четыре поколения. Мы так живем, и наши отцы, и деды, и прадеды так жили… Кстати, это был фрагмент из романа сэра Артура Конан-Дойля "Белый отряд". Романа, который сам сэр Артур заслуженно считал лучшим из когда-либо им написанного.

И не нужно саркастически улыбаться, имея в виду, что в художественной книжке можно все, что угодно наворотить. Романисты девятнадцатого века проявляли недюжинную фантазию в выстраивании сюжетных линий, в описании характеров и т.д. Но вот, что касается исторических реалий, быта, костюмов, повседневной жизни - тут они проявляли просто удивительную скрупулезность. Так что, когда мы читаем описание прошедших эпох такими авторами, как Вальтер Скотт, Виктор Гюго, Артур Конан-Дойль, им не просто можно - нужно верить.

Впрочем, если желаете - вот вам свидетельство профессионального историка. "Повсюду на горизонте виднелся дым от горящих деревень и подпаленных риг. В такой ситуации никто не осмеливался покидать город, отправляться в путь, рисковать своим состоянием. Французская экономика впала в паралич. Сокращение населения было не менее ощутимым, чем прекращение хозяйствования. Целые деревни стояли заброшенными, бедная местность Юрпуа и богатая - Валуа выглядели настоящими пустынями, так же как Овернь или Керси, Мен или Ангумуа. Лимож остался без жителей. Самые торговые улицы Тулузы опустели и к тому же стали нежилыми…"[228]

Другой профессиональный историк, Эдуард Перруа, описывая в своей книге "Столетняя война" начало Жакерии - крестьянской войны на севере Франции, сначала как бы даже удивляется: "Восстание крестьян областей Бове и Суассона, - пишет он, - носит загадочный характер. Это один из тех страшных взрывов ярости бедноты, которые так часто встречались в средние века и в которых имущий класс видел только вспышку разнузданности черни"[229].

Действительно загадка! И чего людям не хватало?

Впрочем, сам профессиональный историк, кажется, сумел ее разгадать. Вот его вводы. Для объяснения причин крестьянского восстания "достаточно вспомнить о разорениях, которые творили рутьеры[230], … бродившие по стране и грабившие ее, то от имени англичан, то ссылаясь на наваррцев, о грубой настойчивости агентов фиска. Может быть, чашу народного гнева переполнили и требования сеньоров, многие из которых, попав в плен при Пуатье, нуждались в деньгах для своего выкупа; но текстов, которыми можно что-либо здесь доказать, у нас нет"[231]

Да, текстов крестьяне почему-то не оставили. Зато хорошо запомнился лозунг, дошедший от Жакерии до наших дней. Лозунг простой: "Бей дворян"[232]. И почему-то никакой загадочности я ни в этом лозунге, ни в самом проекте не вижу. Наоборот, все очень даже понятно и психологически достоверно.

Как бы то ни было, в 1453 году французские аристократы, наконец, выбивают своих английских коллег за пределы континента, оставляя им в утешение лишь Кале. Англичане за сто с лишним лет явно не навоевались и поэтому уже через два года затевают "Войну роз"[233], которая будет их развлекать еще лет тридцать. Впрочем, лучшие люди Французского королевства точно так же свежи, бодры, полны энергии и - в отсутствие британских партнеров - с удовольствием предаются междоусобным разборкам.

Ничуть не сомневаясь в дарованиях французской аристократии, я уверен, что, в конце концов, они сумели бы придумать что-нибудь не менее креативное, чем потасовка Йорков и Ланкастеров в Англии.

Точно, так бы и было! Если бы не пришел Он!

1. У истоков французского абсолютизма.

Если попытаться отследить первую непроизвольную реакцию любого более или менее образованного человека на словосочетание "французский абсолютизм", то с большим отрывом от всех остальных последуют три ассоциации:

1. Людовик XIV;

2. "Король-солнце";

3. Государство - это Я!

И это, в общем, правильные ассоциации. Людовик XIV действительно стал символом французского абсолютизма. А шире - символом абсолютной монархии как таковой. Но они не учитывают одного важного факта. Король-Солнце, при всей своей личностной неординарности, лишь пожинал плоды абсолютной монархии. Посеяны же они были совсем другим человеком. Его имя - Людовик XI[234].

Именно Людовик XI стал примером для подражания и политическим наставником Короля-Солнца. "Наставления", написанные Людовиком XI для своего сына, дофина Карла, затем было специально переиздано и, вместе с составленной в 1689 "Историей Людовика XI"[235], стало настольной книгой Людовика XIV. Именно по этим двум книгам учился он искусству абсолютной власти.

Итак, Людовик XI. Именно этот король - сын Карла VII, победителя англичан, завершившего Столетнюю войну - заложил основы первого европейского Левиафана. Государства, обладающего силой и властью, достаточной для обуздания аристократии. Именно Людовик XI, задолго до Короля-Солнца, сказал: "Это я - Франция!".

Был ли наш герой нравственным человеком? Нет, он не был нравственным человеком. Современники называли его L'universelle aragnee, Всемирный паук, и он на все сто процентов соответствовал этому мрачному титулу. Короля обвиняли в двух - правда, не доказанных - покушениях на родного отца. По уверениям некоторых, его отец, Карл VII "умер от голода: он отказывался принимать пищу, опасаясь отравы от сына"[236]. Все тот же Людовик XI руководил дворянским вооруженным мятежом[237] против венценосного родителя.

В одном из писем он рассказывает, зубоскаля, как велел обезглавить изменившего ему парламентского советника, адвоката Ударта де Бюсси. "А для того, чтобы его голову можно было сразу узнать, - пишет король, - я велел нарядить ее в меховой колпак, и она находится сейчас на Хесденском рынке, где он председательствует"[238].

Казематы и пыточные замка Лош, превращенного им в королевскую тюрьму, приводили в содрогание современников, чья нервная система была, в общем, вполне закалена видами пыток и казней. Но устроенные там Людовиком клетки, где заключенные без единого луча света томились годами, не имея возможности разогнуться во весь рост, приводили в ужас даже их. Человек, неоднократно предававший своих союзников и столь же легко ожидавший предательства от них - нет, Людовик XI был кто угодно, но только не нравственный человек.

Это, если смотреть с одной стороны. Ну, типичный тиран, можно даже сказать - деспот! Теперь взглянем на венценосный профиль с другой стороны.

У русскоязычных исследователей истории Франции Людовик XI получает неофициальный титул "собирателя земель". Аналогия понятна. И она, кстати, совершенно справедлива. Его отец Карл VII в результате победоносной, завершающей части Столетней войны присоединил к французской короне земли Нормандии. А питающий инстинктивное отвращение к войне Людовик XI прирастил королевский домен намного большими территориями. Сделками, договорами, дипломатическими интригами, деньгами он приобретает Руссильон, Сердань, Артуа, Пикардию, Анжу, Мен, Прованс, Бретань… - в общем счете четырнадцать феодальных владений присоединены им к королевскому домену. Фактически, Французское королевство в том виде, в каком мы его знаем - это результат трудов именно Людовика XI.

За год до вступления нашего героя на престол, в 1460 году основной налог государства составлял 1 млн. 200 тыс. ливров в год. А в 1483 году, в год смерти Людовика доход государства вырос более чем втрое и составлял уже более 4 млн. ливров в год. Да, это результат и увеличения количества подданных, и упорядочения системы налогообложения. Но это еще и результат общего обогащения населения Франции в целом.

Именно Людовик XI стоит у истоков французской торгово-промышленной революции. Приглашенные лично им мастера из Италии, Греции, Германии и других стран закладывают во Франции основы шёлковой промышленности, горнорудного дела, печатного дела и т. д. Производство шелка в Туре и Лионе начинает очень скоро конкурировать со знаменитыми итальянскими производителями. В 1470 году в Париже и в 1473 году в Лионе открываются первые французские типографии. Страну охватывает книгоиздательский бум. При Людовике XI во Франции начинается серьезное дорожное строительство. Наконец, учреждение новых национальных и региональных ярмарок дает новые импульсы развития экономике страны.

Именно при Людовике XI возрождается национальная почтовая служба. Один из образованнейших людей своего времени, Людовик покровительствует наукам и искусствам, особенно медицине и хирургии. Хотя и не королевское это дело, но именно он реорганизует медицинский факультет в Парижском университете. Наконец, французские литературоведы считают его одним из основоположников жанра французской новеллистики.

Так кто же он, первый из созидателей европейского Левиафана? Какие уроки должно извлечь из его деятельности? Являются ли методы его властвования уникальными, производными исключительно от его личности и личной судьбы? Или же они универсальны и вытекают из общих задач любой тирании, связанных с обузданием власти лучших людей?

Давайте разбираться.

2. Тиран.

В самом начале своего правления Людовик терпит военное поражение от объединенного войска лидеров феодальной знати, составивших так называемую Лигу общественного блага[239]. Девизом лиги было: "Против тирании короля!" Проиграв на полях сражений, Людовик довольно быстро разваливает Лигу путем дипломатических интриг, сталкивания лигеров лбами, путем небольших и впоследствии наверстываемых территориальных уступок, путем финансового подкупа и т.д. Но нам важно другое. Был ли Людовик XI тираном?

Разумеется, был!

Его главной и единственной страстью была воля к власти. Все остальное - лишь производные от этой могучей личностной доминанты. Иной человек и не смог бы избрать своим жизненным стержнем и ориентиром - идею единоличного правления. Это именно тот человеческий тип, что мы встречаем в греческих тиранах V-II веков до нашей эры. Такими же были римские диктаторы поздней Республики, начиная от Гая Гракха и заканчивая Юлием Цезарем. Или даже - Октавианом Августом, первым принцепсом грядущей Империи.

Никакой другой человеческий тип и не может стать строителем Левиафана. Удивительная гибкость Людовика, способность быстро восстанавливаться после поражений, его невероятно изворотливый ум, его настойчивость и неразборчивость в достижении целей, его жестокость к врагам, все это имело один энергетический источник - волю к власти. Только такой человек мог сказать - и не в полемическом запале, а выдавая сокровенное - "Это я - Франция!"

Естественным следствием этой всепоглощающей страсти была ненависть и отвращение к аристократии. Ведь кто такой аристократ? Это человек, властвующий по-праву. По праву лучшего. Мы ведь с вами не забыли, что аристократы - это лучшие люди? И именно поэтому обладают властью. Так вот, для настоящего тирана нет, и не может быть никаких лучших людей! Равно, как и никаких прав на власть. Ибо власть может быть только его и никого другого. Любая власть может истекать лишь от него и делегироваться другим людям лишь от его имени. Какая-либо власть по-праву, это прямой вызов! Нет уж, если власть, то только "Именем короля"!

Поэтому аристократы для Людовика - не соперники и не конкуренты. Ведь соперничество и конкуренция - это отношения внутри аристократии. Это отношения между равными. Но никто не может быть равен королю! Аристократия - это то, чего, по идее, вообще не должно было бы быть на свете. Явный недосмотр Провидения. Король категорически отказывается принадлежать к этому сословию. Он всеми фибрами души вне его. Для Людовика аристократия - нечто, оскорбительное, отвратительное самим фактом своего существования. Это уже неприязнь на уровне личностной фобии.

Любая рыцарственность, как комплекс моральных и эстетических ценностей, созданных аристократией за семь столетий своего предшествующего развития, для Людовика в лучшем случае смешна. И он не упускает случая поиздеваться над ней. Тимофей Николаевич Грановский[240] в своих лекциях рассказывал о весьма характерном случае.

Будучи вообще небольшим поклонником рыцарских турниров, один из них, устроенный Филиппом Бургундским молодой дофин наблюдал с неожиданным вниманием и интересом. Особенно его веселили успехи неизвестного рыцаря, который - один за одним - выбивал рыцарей из седла и жестоко избивал в поединках на мечах. Как выяснилось позднее, это был специально подосланный Людовиком мясник, обладающий удивительной физической силой и прекрасно поставленным ударом[241].

Всем, чем только мог, основатель французского абсолютизма демонстрировал, что он не принадлежит к сословию аристократов. Он не желал быть всего лишь первым среди равных. Нет, только - единственным!

Первым символом отторжения себя от аристократии становится для Людовика одежда. Она фрондирующее буржуазна. Когда молодой Людовик въезжает в Париж для того, чтобы после смерти отца вступить на престол, парижане в растерянности. Сопровождающий дофина герцог Карл Бургундский привлекает взгляд и выглядит воистину по-королевски. Но где же сам будущий король? Неужели - вот этот, одетый, как купец средней руки, и совершенно теряющийся в толпе блестящих кавалеров, мужчина?

Да, это именно он. Хоть так, хоть костюмом, но отгородиться от ненавистной ему аристократии.

Вторым после одежды инструментом отчуждения от аристократии становится поведение и речь. В превосходном романе Вальтера Скотта "Квентин Дорвард" Людовик XI представляется главному герою дядюшкой Пьером, купцом.

- "Меня зовут дядюшка Пьер. За титулом я не гонюсь, потому что человек я простой и живу скромно, довольствуясь небольшим доходом".

Да и при дальнейшем знакомстве максимум, на что оказалась способна фантазия главного героя, это представить своего собеседника "синдиком или, возможно, членом магистрата города Тура".

Это действительно был "король среднего сословия", - как характеризует его манеры и поведение Тимофей Николаевич Грановский[242]. Аналогичную мысль высказывает А. А. Васильев, цитируя мемуары Филиппа де Коммина: "Было видно сразу, что новый король будет королем простого народа, а не королем вельмож"[243].

Правда, в считающемся классическом переводе "Мемуаров" Ю. П. Малинина эта мысль выражена несколько иначе: "Он был, естественно, другом людей невысокого положения и врагом всех могущественных"[244]. Но суть, я полагаю, и там, и там передана достаточно прозрачно. Он действительно был врагом всех могущественных. И, хотя бы поэтому - другом людей невысокого положения.

Это, пожалуй, универсальная характеристика любой тирании, начиная с афинского Писистрата и заканчивая тиранами ХХ века. Ибо тирания - как принципиальный антиаристократизм - неизбежно и вынужденно тянется к противоположному полюсу, к народу. Наполеон, Муссолнини, Гитлер, Сталин - независимо от того, как мы оцениваем их деятельность - и психологически, и поведенчески были именно таковы. Глубоко антиаристократичны и внутренне народны. Как и положено всем тиранам.

- Так уж и всем, усомнится тут вдумчивый читатель. - А как же, например, Пиночет? Вот уж где меньше всего народности.

- А вы хоть раз слышали, чтобы кто-то "из приличного общества" назвал его тираном? - отвечу я вопросом на вопрос. И ведь это действительно фигура из совершенно другого социального ряда. Из другой социальной обоймы. Его, скорее, можно причислить к военным диктаторам, выступающим от имени аристократии для "усмирения взбунтовавшейся черни". Весьма, кстати, почтенная фигура в аристократической системе ценностей.

В римской истории точнейшим аналогом Пиночета является Сулла. Сулланский террор - это террор, направленный против "популяров", плебейской партии эпохи гражданских войн. Если его оппонент Марий - это пусть и очень неумелый, но все же тиран, опирающийся на поддержку народа, то Сулла - типичнейший "усмиритель черни". Они антиподы. Они по разному дышат, мыслят и чувствуют. Они даже эстетически - полная противоположность. По-народному простоватый "старый солдат" Марий и ценитель литературы, музыки, театра, изящно-утонченный гедонист Сулла.

Кстати, характерной чертой "усмирителей" является отсутствие ярко выраженной воли к власти. Они действуют от имени аристократии и для аристократии - в ее моральном и правовом поле. И после успешного подавления "черни" легко уступают власть гражданскому правительству, сформированному все той же аристократией. Пример Суллы, и пример Пиночета - тому наглядное подтверждение. Им тоже, по своему, "за Державу обидно". Вот только "державой" для них является исключительно аристократически устроенный жизненный уклад.

Так вот, возвращаясь к Людовику - он бесконечно далек от аристократии. Это не Сулла и не Пиночет. Противопоставляя себя аристократии, Людовик не имеет иного выхода, кроме как "рядиться в тогу народа". Ведь других-то тог попросту нет. Или аристократия, или народ. Третьего не дано. И со всем пылом своей неординарной личности, рожденный в королевской опочивальне Людовик "рядится под народ". Да так, что не только Станиславский, но и он сам, наедине с собой мог бы сказать: "Верю!"

А, с другой стороны, что тут особенного? Тираны - они все такие!

3. Мир хижинам.

Итак, народность - естественный способ самопозиционирования для Людовика XI. Ведь он - тиран! Но отношения с народом для тирана - это нечто большее, чем просто имидж. Нет, это еще и ключевой политический союз.

Прямое столкновение с аристократией - гибельно для тирана. Людовик понял это в самом начале своего правления, столкнувшись с войсками Лиги. Объединенные силы господствующего класса намного превосходят его собственные ресурсы и возможности. Значит, нужны союзники. Таким естественным союзником становится для начинающего тирана третье сословие, города.

Людовик ведет широкую сеть "спецопераций", поддерживающих города в борьбе с их господами. Королевские агенты - частые и желанные гости в магистратах Льежа, Гента, Брюгге… Ведь феодальные властители крупных городов - это и враги короля. Где же и искать себе поддержку, как не у тех, кто сам давно готов к бунту против своих аристократов?

Впрочем, опора на третье сословие - это не только тактика политической борьбы. Нет, это еще и политическая стратегия. Нет, это даже нечто большее. Это другое видение мира.

Ведь как устроен мир аристократа? Мира аристократа - это мир господ. Крупных и мелких. Могущественных и не очень. Богатых и обедневших. Но господ. Все господа в этом мире занимаются одним и тем же делом - увеличением своего могущества. Воюют, вступают в коалиции, в браки, поступают на службу к более могущественным господам, интригуют… Да, где-то внизу по умолчанию существует подлый класс, но он существует за пределами мира аристократа. Умные о его существовании не упоминают, а глупые - даже и не подозревают. Воспринимая исключительно как явление природы или часть естественного ландшафта.

Но для Людовика мир устроен иначе. В его мире нет господ. Для него есть монарх и есть его подданные. Все! Никакой аристократии, лучших, каких-то особенных людей в этом мире нет. Аристократия исключена из мира абсолютной монархии. Ты или подданный или никто! Чемодан - вокзал - заграница. Или каземат - суд - плаха.

Что интересно, собственно подданных, то есть третье сословие, платящее налоги, такая картина мира тоже более, чем устраивает. И когда несколько позже король жесткой рукой начинает подчинять городское самоуправление королевской администрации, требуя "избирать" на освобождающие в магистратах вакансии своих людей, горожане достаточно охотно подчиняются королевской воле.

Что это, последствия "неизбывного рабства", "потребности в господской руке"? Да глупости! Эти же самые горожане, вздев брони и взяв в руки копья, с увлечением поднимали на них своих "естественных господ" - епископов, графов или герцогов. В чем же дело? За что такие преференции королю?

А ответ здесь прост, и основывается он исключительно на здравом смысле народа.

- Один господин - намного лучше, чем сотня. Один и сожрет, и выпьет меньше. А самое главное - не будет постоянных драк и скандалов между господами, от которых разорения больше, чем от потребленной на халяву жратвы и выпивки.

Примерно аналогичные рассуждения пришлось мне как-то услышать в Париже, в середине девяностых, на одном из маленьких социально-политических междусобойчиков. Каха Бендукидзе, как спонсор проводимого семинара для молодых российских политиков, делал доклад на тему "Федерализм в России". И начал он свой доклад примерно следующим образом:

- Вся проблематика федерализма в Российской Федерации сводится к простому вопросу. Где будут воровать - в Москве или на местах. Я считаю, лучше в Москве. Меньше сумеют украсть…

Иначе говоря, чем выше в социальной пирамиде находится центр отъема у народа материальных излишков, тем меньше он сумеет "отъять". При условии, разумеется, что этот центр сохраняет за собой монополию на "отъятие". И другим, пониже, "отымать" не позволяет. Идеальный вариант, когда центр отъятия - на самой вершине пирамиды, у государя. И больше никаких господ, протягивающих руки к народному достоянию.

Разумеется, для народа, еще прекрасно помнящего результаты господской резвости во времена Столетней войны, такая политическая позиция была более чем понятна и близка. Одно государство, один король. Поэтому, конечно же, Людовик XI пользовался весьма значительной поддержкой городов и, как это ни банально звучит - любовью простого народа.

Впрочем, и сам он прекрасно понимал, что "любовь народа", это один из самых значительных его активов. Вот в этом-то мы с вами можем быть точно уверены! В своем наставлении сыну, дофину Карлу, которое было посвящено искусству государственного управления, Людовик пишет:

"Лучшая крепость, которую государь может иметь в своем королевстве, - это держать подданных в любви, справедливости и мире, и чтобы торговля могла иметь свое развитие всюду. Ибо, таким образом, они будут иметь добро и настолько же больше достанется ему, и его подданные будут желать, чтобы он жил и правил, и также его будут любить и иностранцы, за добрую славу, которая о нем распространяется. В мире нет более надежного способа защитить свое имущество, чем быть любимым [подданными], и нет ничего более ужасного, чем быть запуганным [ими] "[245].

Заметьте, что этот текст написан для аудитории из одного-единственного человека - принца Карла. Это не рекламное признание в любви народу, тиражом в несколько миллионов экземпляров, изданное перед президентскими выборами. Это вообще написано не для народа, а лишь для сына. Передача ему своего опыта власти и управления. Передача того, что понято, пережито и осмыслено. Чтобы сын, наследник, вставая на путь монарха, лучше понимал направление движения и встречающиеся на пути ловушки и волчьи ямы.

И вот он, жизненный и политический опыт тирана! Лучшая крепость государя - это любовь подданных. Неплохо для тирана? Да уж, тираны - они все такие!

4. Война дворцам.

Ну, а как обстоят дела с аристократической партией Французского королевства? О ней можно сказать только одно: она очень быстро потеряла голову. Людовик так и пишет в одном из своих писем: "Во Франции не осталось головы, которая бы крепко держалась на плечах"[246]. И в самом деле, просто какая-то чума прошла дворам французской знати, выкашивая лидеров феодальной вольницы:

1471 год - схвачен и брошен в тюрьму герцог Алонсонский.

1472 год - "внезапно" умер герцог Гиенский (съел за обедом что-то не то).

1473 год - штурмом взят замок одного из самых ярых поклонников герцога Бургундского, вечного бунтаря - графа Арманьяка, а сам граф убит.

1477 год - брошен в тюрьму и затем казнен герцог Немурский.

1477 год - в битве при Нанси гибнет главный враг короля - герцог Бургундский

Получив последнюю новость, король, как пишет Филипп де Коммин, "так обрадовался этой новости, что не сразу сообразил, что ему делать"[247]. Впрочем, соображал Людовик довольно-таки быстро. И всегда умел устроить себе маленький праздник из гибели своих врагов. Так, например, очень сильное впечатление на зрителей произвела казнь герцога Немурского.

Главной уликой по его преступлениям было его собственноручное дружеское письмо к королю, где он признавался в прошлых прогрешениях и восстаниях, рассчитывая вероятно, что повинную голову и меч не сечет. Видимо, он не знал, что это - русская поговорка, и во Франции она не действует. Так и вышло. Герцог был при большом скоплении народа обезглавлен, а "под эшафотом стояли малолетние дети герцога Немурского, так что на них капала кровь казненного отца"[248].

Впрочем, подобного рода изыски, при всей утонченности исполнения, все же лишь украшение системы. Сама система - намного важнее. И Людовик XI сумел ее создать. Имя этой системе - комиссары короля.

Всем известно, что жестокие "комиссары", толпами казнившие людей направо и налево - это изобретение ужасных большевиков. Люди более образованные знают, что нет: большевики лишь использовали это изобретение. А авторство на "комиссаров" принадлежит Великой Французской революции. И только самым дотошным известно, что и парижские революционеры - лишь жалкие плагиаторы. Ибо "комиссаров" впервые ввел в практику именно Людовик XI.

Вот что рассказывает об этом Наталия Ивановна Басовская[249], автор более, чем ста пятидесяти работ по истории средних веков. Предлагаю ознакомиться с отрывком из ее беседы с Сергеем Бунтманом на "Эхе Москвы":

- "Комиссары - чиновники короля. Допустим, дело такого-то, которого невзлюбил король, обвинив его в чем-нибудь, может быть, даже абсурдном, этого человека, король рассчитывает присвоить его имущество. И присвоит. Эти комиссары знают заранее, какой нужен приговор. Начинается эта особая система, судебная система Людовика Одиннадцатого, при которой приговор известен загодя. При этом король набожный, принимает участие во всех паломничествах. Это образцовый лицемер.

- При этом как он расправлялся со своими врагами? Итак, комиссары заранее знают: приговор - смерть. Приговор очень быстрый, судебный процесс очень короткий, казни обязательно публичные. Король требовал, чтобы тела или головы казненных были надолго выставлены напоказ. Их прибивали к воротам города, иногда возили в специальных телегах за королем и демонстрировали в разных городах.

- Отрубленные головы, руки возили по городам, прибивали к воротам. В тележках специальных за королем везли клетки… повозки, в повозке клетка, и там, в страшенных кандалах, специально выкованных, тяжелых, огромных возили за королем этих преступников по несколько месяцев для устрашения.

- Цитирую Людовика Одиннадцатого из его наставления сыну. "Злодея карают не за совершенное им злодеяние, а в назидание другим. Да убоятся они творить зло"… В итоге, большой страх, большой испуг. Ему уже легче разговаривать с бывшими лигерами"[250].

Действительно, при столь продуманной системе государственного террора Людовику XI было достаточно легко разговаривать с бывшими лигерами. Да и вообще с аристократами. Все-таки системный подход, культура государственного управления - немалое дело. Европа-с!

Уж, наверное, если бы Иосиф Виссаиронович Сталин был знаком с историей и методами правления Людовика XI, он бы не стал пенять ему на излишнюю мягкость. Как это он вынужден был сделать в адрес Ивана Грозного. Помните рассказ Николая Черкасова, сыгравшего в фильме Сергея Эйзенштейна роль Ивана Грозного, - рассказ о его встрече со Сталиным? Нет, не удержусь, процитирую кусочек! Очень уж точен сталинский анализ итогов правления первого русского царя:

- Коснувшись ошибок Ивана Грозного, Иосиф Виссарионович отметил, что одна из его ошибок состояла в том, что он не сумел ликвидировать пять оставшихся крупных, феодальных семейств, не довел до конца борьбу с феодалами, - если бы он это сделал, то на Руси не было бы смутного времени… И затем Иосиф Виссарионович с юмором добавил, что "тут Ивану помешал Бог": Грозный ликвидирует одно семейство феодалов, один боярский род, а потом целый год кается и замаливает "грех", тогда как ему нужно было бы действовать еще решительнее!..[251]

Вот, правильно! Нужно действовать решительнее. Людовик - тот действовать любил и умел. Вспомните список семейств, приведенный в начале параграфа. А ведь это была лишь вершина айсберга! Если взялся терроризировать аристократию, то по-серьезному, без всяких этих "шаг вперед - два шага назад". Под самый корешок! Чтобы испугались навсегда. А кто недоиспугался, тому добавили в ночь Святого Варфоломея, когда было по разным оценкам вырезано от пяти до тридцати тысяч бунтовщиков. Ну, в смысле - протестантов.

Да, у европейцев это всегда хорошо получалось. Это вам не русские варвары, которые ничего до конца довести не могут. Вот тот же Иван, по недоразумению прозванный Грозным, пишет тестю Карла IX, императору Максимилиану II, по поводу резни в Париже: "Ты, братъ нашъ дражайший, скорбишь о кровопролитии, что у французскаго короля въ его королевстве несколько тысячъ перебито вместе съ грудными младенцами: христианскимъ государямъ пригоже скорбеть, что такое безчеловечие французский король надъ столькимъ народомъ учинилъ и столько крови безъ ума пролилъ"[252].

Вот, что бы понимал в искусстве государственного управления?! С несчастными пятью семействами разобраться не сумел! Добренькие все, блин! "Слезинка ребенка"… Поучился бы у Людовика XI, глядишь, и по сию пору Рюриковичи на русском престоле сидели. Без жуткой смуты. Пять семейств извести не смог, а туда же, с критикой… Азия-с!

Впрочем, у нас еще будет время обсудить правление Ивана IV. Ведь он решал задачи абсолютно те же самые, что выпали на долю Людовика XI. И, как мы увидим несколько позже, решал значительно менее успешно. Так что, не будем опережать события и вернемся к нашему Всемирному Пауку.

Отрицая за аристократией суверенное право на власть, он точно так же отрицает за ними и суверенное право на собственность. И власть и собственность аристократии, по мнению Людовика существуют лишь милостью короля. Разумеется, последнее существовало изначально только в теории, и Людовику потребовалось двадцать лет, чтобы воплотить ее в жизнь. Оно и понятно, ведь король покусился на краеугольный камень позднего феодализма - на понятие сеньории как неотъемлемой и суверенной собственности аристократа. Однако, в "Наставлениях" дофину Карлу Людовик уже совершенно осознанно называет все королевство - своей сеньорией, или доменом[253]. Точно так же, как столетие спустя Иван Грозный назовет Московское царство своей вотчиной. Никаких иных сеньорий во Французском королевстве, равно как и никаких иных вотчин в Московском царстве теперь нет и быть не может!

Следующее право, которое Людовик выдергивает из рук лучших людей - это право суда. Мы ведь с вами помним, что изначально во франкском государстве право высшего суда принадлежало королевским чиновникам - графам. Лишь Кьерзийским капитулярием Карла Лысого от 877 года должность графа становится наследственной. Именно с этого момента управляемые графами округа начинаю превращаться в их домены, или сеньории. И право суда оказывается одним из мощнейших инструментов "приватизации" округа.

Думаю нашим отечественным рейдерам не нужно рассказывать, насколько важная это вещь - подконтрольный суд - в святом деле приватизации чужой собственности. Прекрасно понимает это и Людовик XI. И поэтому, наряду с "комиссарским правосудием", направленным исключительно против своих противников, он начинает формировать систему общенационального правосудия для всех остальных. Вырывая ее из рук территориальных "сеньоров".

Да, для него справедливость - не более, чем "средство укрепления королевской власти, через установление судебной монополии на территории всего королевства"[254]. И поэтому король работает над системой правосудия, не покладая рук. Фактически, ряд ученых вообще называют создаваемый Людовиком абсолютизм "судебной монархией"[255]. Ведь как осуществлялось правосудие ранее?

Еще за сотню лет до него высшим органом правосудия был Королевский Совет. Туда входили принцы крови, крупнейшие вассалы, назначавшиеся королем высшие сановники (канцлер, коннетабль и др.) и, наконец, вводившиеся туда монархом отдельные советники, сведущие в правовых или финансовых вопросах. В середине XIII в. произошла первая метаморфоза - из Королевского совета выделился специализированный трибунал из юристов, который стал называться Парижским парламентом.

Но правосудие Парижского парламента распространялось лишь на территорию королевского домена. Что делает король? Расширяя юрисдикцию Парижского парламента, он учреждает парламент в Дофине (1453 г.), в Гиени (1462 г.), в Бургундии (1477 г.) и других провинциях. Расширение прерогатив Парижского парламента на всю территорию Франции позволило королевской власти:

1) значительно ограничить феодальную и церковную юрисдикцию;

2) тем самым укрепить позиции королевской власти.

Ну, и третье, самое главное. Независимо от того, думал ли король о народе, или же думал лишь об укреплении своей власти, народ получил судебную систему, значительно менее зависимую от произвола местных феодалов. Фактически, именно Людовик XI заложил во Франции основы современного судопроизводства.

Именно его эдикт от 21 октября 1467 г. провозгласил несменяемость судей. Всего три причины могли вести к потере судейского портфеля. Первая - смерть. Вторая - добровольный отказ от места. Третья - должным образом установленное совершение уголовного преступления. "Отныне мы не будем жаловать никаких наших должностей, если они не будут вакантными по причине смерти или из-за совершенно добровольного, должным образом оформленного отказа от них их владельцев - или же вследствие уголовного преступления (forfaiture), коль скоро его факт будет установлен судом в должных юридических формах, при компетентности судей"[256]

Спустя полвека Клод Сейссель в своем трактате "Великая французская монархия" писал, что во Франции юстиция "обладает большим авторитетом, чем в любой другой стране". В том числе и потому, что судьи "несменяемы (sont perpetuelz), и короли не властны их уволить иначе как за преступление"[257]. Вот она - диктатура закона, воцарившаяся вслед за укреплением власти установившего ее тирана!

Итак, право суда было вырвано из рук лучших людей. И, вместе с суверенным правом на власть и суверенным правом на собственность заботливо приватизировано королем. Для того, чтобы вложить это все в строительство Левиафана. Левиафана, или Государства, отныне и вовек подавляющего произвол лучших людей.

* * *

Завершая краткий обзор войны дворцам, что устроил во Франции Людовик XI, мы можем сказать, что он положил начало фундаментальному изменению социального статуса вооруженного человека. Если до него "блаародный", будь то рыцарь, барон или герцог - неважно - был абсолютно суверенной социальной единицей, руководствующейся исключительно своими частными интересами, то Людовик вводит в оборот совершенно другую концепцию "рыцаря".

Выдернув из-под него властный суверенитет, имущественный суверенитет и судебно-правовой суверенитет, он оставляет "блаародного" всего лишь военным профессионалом на королевской службе. И не более! Вот что пишет он в "Наставлении" своему сыну: "В деле сражения рыцари в государстве могут быть уподоблены ученым и докторам в других науках. И поэтому никто не должен получить рыцарское достоинство, если он не любит блага королевства и общества"

Задача рыцаря - сражаться, "чтобы успокаивать разногласия народа и сражаться, чтобы избавить … от тех, кто препятствует общему благу"

"Рыцари предписаны для защиты и обороны общего блага и, если они хорошо оплачиваются их жалованьем, но живут за счет общества, они должны скорее называться грабителями, чем рыцарями, равно как и те, кто их поддерживает"[258].

Общее благо - вот ключевая концепция, положенная Людовиком в фундамент искусства государственного управления. В этой концепции лучшие люди, аристократия - не более чем высококвалифицированные профессионалы на службе у короля. Король знает, что есть общее благо! Задача всех остальных - вовремя получать от него деньги и исправно их отрабатывать на пути достижения этого самого общего блага.

Разумеется, от формулировки идеи до ее реального воплощения пройдет еще не одно столетие. И заложенный Людовиком XI фундамент французского абсолютизма будет еще два столетия спустя достраиваться кардиналом Ришелье, сносящим при помощи артиллерии укрепленные гнезда французской аристократии. Но! Именно Людовиком был сформулирован ключевой принцип абсолютной власти - общее благо.

Взглянем еще раз на ключевую идею Людовика XI. Король - есть выразитель общего блага. Заменяем слово "король" на "нацию" и получаем Великую Французскую революцию, отделяющую современность от L'Ancien Regime. Общее благо - есть вообще ключевая социальная идея, лежащая в основе общества Модерна, общества современности. И сформулировал ее, воплотил первый набросок, пролив при этом море крови, ибо иначе никак - интересы слишком многих сильных мира сего она просто множила на ноль - убийца, садист и клятвопреступник, жестокий тиран, один из величайших монархов мировой истории, всемирный паук Людовик XI.

5. А на том берегу.

Итак, французский Левиафан, усилиями и молитвами Людовика XI, родился, омылся в крови французской аристократии и начал потихоньку расправлять плечи. А как обстоят дела на другом берегу Канала? На том самом, где через две сотни лет Томас Гоббс переведет политическую практику абсолютизма на уровень политической философии.

А там тоже все очень хорошо.

Прагматичные англичане, устроив династическую войну под знаменами Йорков и Ланкастеров, замечательно проредили аристократические ряды. Что, несомненно, самым положительным образом сказалось на формировании абсолютной монархии британского образца.

Разумеется, речь не идет о поголовном уничтожении старой английской аристократии. Эта идея, долгое время пленявшая умы историков своей экстравагантностью, к нынешним временам может считаться вполне утратившей ореол научной основательности.

Еще в 1872 году Кингтон Олифант в своей статье "Была ли старая английская аристократия уничтожена в Войне Роз"[259] публикует результаты своих скрупулезных подсчетов. Как выяснилось, безвозвратно исчезли с лица королевства всего пять старинных родов. Остальные, пусть изрядно прореженные, благополучно достигли 1485 года, когда Генрих Тюдор высадился в Уэльсе, двинулся вглубь страны, победил Ричарда, павшего в битве при Босворте, и стал основателем новой династии.

Откуда же тогда в английской культуре и даже, частично, в английской историографии представление о Войне Роз - как об эпохе, положившей конец старой аристократии и давшей начало какой-то новой? Вспомните Шекспира и его "Ричарда III"! Какие слова вкладывает он в уста королевы Маргарет, обращающейся к Томасу Грею, первому маркизу Дорсету:

"Молчите, маркизенок ! Наглы вы! Ваш новый герб едва лишь установлен. Судить ли может новое дворянство, О горе тех, кто потерял его? Тот, кто высоко, вихрям всем подвержен, И, падая, он вдребезги разбит!"

По версии Шекспира, именно три десятилетия войн между приверженцами Йорков и Ланкастеров стали временем исчезновения старой аристократии в воцарения аристократии новой. Как это часто случается, художественная правда, созданная гением, оказывается намного могущественней исторической правды. Ибо в действительности все было совершенно иначе.

Если посмотреть в лицо фактам, то в ходе собственно Войны Роз феодальная знать достаточно эффективно воспроизводила себя на высших государственных позициях как при Йорках, так и при Ланкастерах. Проанализировав креатуры на получение пэрского титула, молодой российский историк А. Г. Румянцев пришел к закономерному выводу. Большинство креатур во время войны поставляла титулованная знать. И лишь со значительным отставанием идет нетитулованное дворянство[260].

А вот после воцарения Тюдоров в Англии как раз и начинается строительство собственного Левиафана. То есть, абсолютной монархии. И здесь уже без новых людей, "нового дворянства" не обойтись. На момент вступления на престол последней из Тюдоров, Елизаветы I, то есть в 1558 г. 46% пэров Англии обладали этим титулом в первом или втором поколении. В 1628 г. они составляли 57%. Между 1574 и 1603 гг. в рыцарское достоинство было возведено 332 человека. Численность дворянства возрастала в полтора раза быстрее численности всего населения[261].

Иначе говоря, почти пятидесятипроцентная ликвидация старой аристократии (судя по динамике креаций в Палату лордов) произошла в Англии вовсе не в ходе Войны Роз, а в период царствования династии Тюдоров. Столь радикальная замена господствующего сословия, разумеется, не могла осуществляться в рамках "спокойного" политического режима. Так что, мы с вами, уважаемый читатель, вполне можем говорить о тирании Тюдоров - пусть это будет нашим открытием в исторической науке.

Причем, тирании весьма жестокой. Глядя на восемьдесят тысяч казненных в царствование одной только Елизаветы Тюдор, наш доморощенный тиран Иван Грозный со своими жалкими четырьмя тысячами жертв лишь нервно курит в углу. Впрочем, мера жестокости, проявленная по отношению к аристократии - вовсе не самый главный признак эффективной тирании.

Как показал опыт тиранических режимов, главная мера эффективности тирании - степень привлечения социальных низов к занятию становящихся "вакантными" мест в прореживаемых элитах. И вот в этом отношении династия Тюдоров оказалась, по крайней мере среди современников, вне конкуренции.

Откуда рекрутируются "новые дворяне" Тюдоровской эпохи? Разумеется, из городской буржуазии. Сто двадцать лет правления династии Тюдоров - это сотни и тысячи раз повторенные сюжеты мольеровского "Мещанина во дворянстве". Монархия активно способствует массовой скупке владений и титулов городским купечеством, справедливо рассматривая его как свою опору в противостоянии мятежной, горделивой и своевольной "старой знати".

Впрочем, зажиточное крестьянство точно так же получает в это время зеленый свет. Так, например, йомен Бейлс из Чарлтона впервые появился в деревне при Генрихе VIII. Во втором поколении этот род уже украсил свою фамилию припиской "джентльмен". А в 1643 году заменил ее титулом "баронет". Другой йомен, Томас Вент между 1543 и 1551 гг. скупил всю землю виллы Косби (более 1000 акров) и тем самым приобрел статус джентльмена. Его сын построил себе дворец, сохранившийся до сих пор[262].

Итак, народ, простонародье, получает в тираническую эпоху становления абсолютизма отличный шанс пробиться наверх. Именно поэтому тюдоровская эпоха, создавшая фантастические социальные лифты для третьего сословия, отразилась в предшествующей ей Войне Роз, наложив на нее отпечаток "конца старой аристократии". Но нет, не война, а мир положил конец старой аристократии. Конец ее месту в государстве и обществе. Ибо это место начинает активно занимать новая аристократия - аристократия кошелька.

Разумеется, английский абсолютизм не повторяет полностью абсолютизм французский. Так, если Людовик XI собирал Генеральные Штаты - этот реликт сословной монархии - всего один раз, практически упразднив его, то Генрих VII пришел к тому же результату прямо противоположным образом. Он, наоборот, полностью подчинил английский Парламент монаршей воле, превратив его в королевскую "машинку для голосования".

Скажем, его сын Генрих VIII "волею парламента" осуществляет реформацию церкви, создав англиканскую церковь, став ее высшим иерархом, закрыв сотни монастырей и конфисковав их гигантские земельные владения. Но вот на английском престоле оказывается его внучка, Мария Тюдор. Мария - истовая католичка - возвращает английскую церковь в лоно Святого Престола, и английский парламент исправно вотирует контрреформу. Наконец, королевские регалии переходят к правнучке основателя династии Елизавете, и ее подданные все той же "волею парламента" вновь становятся англиканами.

Парламент оказывается просто на диво послушным инструментом в руках династии Тюдоров. Чем достигалась такая дисциплина? Во-первых, разумеется, мощным слоем заседающей в Парламенте "новой знати", прекрасно помнящей, кому она обязана своим возвышением. Ну, и, конечно же, старый добрый террор. Наработок первопроходца европейского абсолютизма Людовика XI никто не отменял. И машина террора, направленная против "много о себе понимающей" знати действовала вовсю.

В 1487 году Генрих VII в. создает в своем Тайном совете еще один комитет. От украшенного звездами потолка залы заседаний этот комитет получает название Звездной Палаты[263]. Первоначально Звёздная палата была апелляционным судом, призванным минимизировать влияние аристократов на правосудие и обеспечить защиту прав простолюдинов (commoners). Очень скоро к судебной функции добавляется функция контроля за соблюдением королевского Статута от 1503 года о роспуске феодальных дружин.

Фактически же при Генрихе VII этот комитет стал высшим административно-судебным трибуналом в Англии. И уже для его сына, Генриха VIII Звездная палата начинает работать как главный инструмент террора против неугодной ему и слишком много себе позволяющей "старой" аристократии. Не забывая при этом заботиться и о королевском кармане - путем конфискаций, наложения штрафов, получения выкупов и т. п. сборов.

Если мы вспомним о "комиссарском правосудии" Людовика XI, то увидим, что оно точно так же выполняло обе эти функции. Первое - организация машины репрессий, призванной запугать старую аристократию до икоты. Второе - пополнить за ее счет королевскую казну. И то, и другое Звездная палата Тюдоров выполняет безупречно.

При Елизавете Звездная палата достигает пика своей свирепости, беспощадно прибегая к самым членовредительным наказаниям. Как пишет Джордж Райли Скотт, "Звездная палата применяла одни из самых жестоких пыток, которые когда-либо покрывали позором английское правосудие"[264]. Впрочем, о штрафах она при этом тоже не забывает.

Шерифы, судьи, присяжные, приговоры которых Звездная палата находила неправильными, одинаково испытывали на себе гнетущий контроль этого учреждения, зачастую разделяя судьбу "недостаточно осужденных" Что не могло не сказаться на их энтузиазме при проведении следственных и карательных мероприятий.

Как и положено репрессивно-карательному органу, компетенция Звездной палаты быстро стала совершенно неопределенной. Она сама определяла, какое дело подлежит ее рассмотрению. Фактически, это был репрессивно-карательный орган государственного террора, направленный Тюдорами против аристократии.

Впрочем, ошибкой было бы полагать, что репрессивные функции были привязаны Тюдорами исключительно к деятельности Звездной палаты. Ничего подобного. Любое крупное государственно мероприятие сопровождалось в то же время и акциями репрессивного характера. И инструментом репрессий служил при этот тот государственный орган, который "отвечал" за реализацию проекта в целом.

Вот как Генрих VIII готовит, например, церковную реформу.

Сделав государственным секретарем Томаса Кромвеля, он уполномочил его разослать во все графства Англии комиссии с целью инспекции монастырей. Эти-то комиссии и стали затем инструментом королевских репрессий против церковного руководства. И ничего, обошлись без всякого участия Звездной палаты. Провели репрессивную кампанию на пять с плюсом!

Прежде всего, в задачи этих комиссий входило с исчерпывающей полнотой дать отчет о поведении и симпатиях обитателей монастырей и аббатств.

"Это поручение было воспринято с энтузиазмом многими придворными, в том числе Лэйтоном, Прайсом, Кэйджем, Питером и Белласисом, которые установили якобы чудовищные беспорядки во многих духовных общинах. Против общин были выдвинуты обвинения. Сейчас трудно судить, справедливыми они были или ложными, но они сопровождались столь шумной кампанией, что восстановили против монахов весь народ"[265].

Вскоре после этого были назначены новые расследования и свершились новые репрессии. Как писал Уильям Голдсмит: "Король проводил их с такой энергией и со столь сомнительной законностью, что менее, чем через два года он прибрал к рукам все церковные поместья и доходы. Число подвергшихся карам монастырей достигло 645, причем 28 из них возглавлялись аббатами, состоявшими членами парламента. В нескольких графствах было разрушено 90 колледжей, 2374 церкви и часовни, а также 110 госпиталей. Доходы от всех этих учреждений составляли 161 000 фунтов стерлингов, или около 1/20 национального дохода. Поскольку об этих реквизициях поползли самые противоречивые слухи, Генрих позаботился о том, чтобы все, кто мог быть ему полезными, или, наоборот, опасными в случае возникновения оппозиции, получили свою долю в награбленном. Он либо дарил часть конфискованных земель своим ближайшим придворным, либо продавал им эти земли по весьма низким ценам, либо обменивал даже на не очень выгодных для себя условиях эти земли на другие владения"[266]

Впрочем, заботы короля простирались не только лишь на коллекционирование материальных благ. Его заботы о душе своих подданных также заслуживают самого пристального внимания. Взгляды Генриха VIII по этому вопросу были изложены в государственном акте, который получил в народе красноречивое название "кровавого статута".

По этому закону, пишет все тот же Голдсмит, - "каждый, кто устно или письменно отрицал пресуществление, или утверждал, что церковь обоих типов является необходимой, или что священники имеют право вступать в брак, или что обет целомудрия может быть нарушен, или что тайные мессы не имеют смысла, или что тайные исповеди не нужны, объявлялся виновным в ереси и подлежал смертной казни через повешение или сожжение заживо, смотря по определению суда"[267].

Ну, вот как-то так выглядело формирование Левиафана по английскую сторону Канала. При множестве отличий в деталях, иногда даже весьма важных - например роль Парламента - никаких отличий в сути проводимых преобразований. С одной стороны - опора на третье сословие и нетитулованное дворянство. С другой стороны - террор, направленный против старой феодальной знати и князей церкви.

Кстати сказать, наш неудачливый российский тиран, Иван Грозный неоднократно пытался поставить вопрос о секуляризации монастырских вотчин. Но так и не преуспел. Единственное, что ему удалось - это несколько притормозить их рост. И все. А уж экспроприация церковного имущества, - об этом он мог только мечтать! С завистью глядя на размах экспроприаций церковной недвижимости, проведенных его британским коллегой, и судорожно пересчитывая казенные медяки, столь недостающие ему для ведения бесконечной Ливонской войны.

Однако, вернемся в Европу.

С большими или меньшими отличиями, но именно так формировались абсолютистские режимы и в остальной Европе. Общим алгоритмом их формирования становится террор против земельной аристократии, осуществляемый с опорой на городскую буржуазию, то есть, будем называть вещи своими именами - на финансовую аристократию.

Впрочем, везде, где абсолютистские режимы укрепляются, через некоторое время запускаются процессы конвергенции этих двух аристократий. К XIX веку "чистых" военно-феодальных аристократических родов просто не остается. Вся европейская аристократия оказывается служило-торгово-финансовой. Благополучно сочетая в своих руках бразды государственного управления с рычагами финансовой власти.

Вот как описывает это в своей "Книге снобов" Уильям Теккерей:

"Старик Памп метет лавку, бегает на посылках, становится доверенным приказчиком и компаньоном; Памп-второй становится главой фирмы, нагребает все больше и больше денег, женит сына на графской дочке. Памп-третий не бросает банка, но главное дело его жизни - стать отцом Пампа-четвертого, который уже является аристократом в полном смысле слова и занимает место в палате лордов как барон Памп, а его потомство уже по праву наследования властвует над нашей нацией снобов."

На самом деле, ничего удивительного в этом нет. Ведь финансовая аристократия изначально, в самой глубине веков, возникла из того же самого источника, что аристократия "меча и топора". Их кажущееся разделение было временным и очень непрочным. А Новое Время и вовсе стерло всяко различие между теми лучшими людьми, что оседлали человечество с мечом в руке, и теми, что сделали это со слитком золота за пазухой.

Рассмотрим это чуть более подробно. Ибо генеалогия финансовой аристократии окажется критически важным моментом при анализе особенностей формирования русского Левиафана. Ведь именно это - что уж тут скрывать - является для нас наиболее интересным и значительным сюжетом мировой истории. И именно к нему мало-помалу подбираемся мы в своих исторических штудиях.

Причем, как мы с вами увидим чуть позже, именно некоторые отличия в судьбе отечественной финансовой аристократии по сравнению с их европейскими коллегами сделает российского Левиафана столь… ну, скажем так - своеобразным. Так что, небольшое отступление не только не уведет нас слишком уж далеко от главной темы, но наоборот, позволит понять становление нашего отечественного Левиафана более объемно и рельефно.

6. Небольшой экскурс в генеалогию финансовой аристократии.

Исторически первой фигурой, олицетворяющей собою собственно финансовую аристократию, был купец. Торговец. Еще на самом старте его исторического бытия с ним приключилась примерно такая же штука, что и с военно-силовой аристократией. А именно, изначально он вовсе даже не участвовал в тех процессах товарообмена, которые современное человечество ставит ему в заслугу и развитием которых легитимирует его властные позиции в современном обществе.

Грубо говоря: товарообмен был, а Торговца - не было.

Помните, пару глав назад мы говорили о власти и управлении. Управление было всегда. Но лишь сравнительно недавно, всего лишь 5-6 тысячелетий назад, "людям войны" удалось приватизировать эту важнейшую социальную функцию. Которую они лишь сравнительно недавно научились делить с "людьми денег".

Точно также обстоят дела и с товарообменом. Именно Торговцу с большой буквы "Т" ставят в заслугу организацию этого важнейшего социального института. Ведь именно товарообмен лежит в материальной основе современного мира. Ну, как тут не воздвигнуть бронзовую стелу в честь Торговца, создавшего торговлю, а с нею и современный мир! И заслуженно имеющего за это свой высокий социальный статус и не менее высокие социальные блага.

Однако, если мы повнимательнее взглянем в собственное прошлое, то увидим, что слава эта не совсем заслуженная. И дела здесь обстоят примерно так же, как и с "царским искусством" силовой аристократии. А именно: большую часть своей истории человечество осуществляло товарообмен, нимало не нуждаясь для этого в фигуре Торговца.

С неолитическими общинами все понятно - индивидуальная торговля отсутствовала там в принципе. Субъектом товарооборота была вся община в целом. "Все, кто занимался изучением торговых связей, указывают на то, что в первобытных обществах или архаических цивилизациях эти отношения носят совершенно особый характер: они затрагивают все население в целом и осуществляются самим коллективом, а индивидуальная инициатива отсутствует"[268]

Иначе говоря, товарооборот здесь есть, а вот Торговца - нет. От имени общины обменные операции ведут старейшины. Точно так же, как обстоят в это время дела и с управлением: управление есть, а будущая аристократия в лице вождей к нему никакого отношения не имеет. И управлением, и товарооборотом занимались старейшины; и каждый член общества в свой строк таким старейшиной становился.

Более того, когда вооружившись медным, а затем и бронзовым мечом военная аристократия создает первые государства - товарооборот резко увеличивается, а вот Торговца все еще нет. Ибо товарооборот медного и значительной части бронзового веков осуществляется непосредственно царями.

Товарооборот этого времени - царский товарооборот. Цари строят флоты, снаряжают караваны. Более того, мы можем констатировать, что уже в III тысячелетии до н.э. весь "цивилизованный мир" - а это Средиземноморье - покрыт сетями интенсивнейшего товарообмена. А вот торговли, осуществляемой торговцами, все еще нет. Товарами обмениваются по-прежнему цари.

С Кипра, с Синайского полуострова в Египет и Месопотамию везут медь. Когда синайская медь заканчивается, в структуру товарообменов включаются медные рудники Закавказья. Из оловянных месторождений Малой Азии поступает олово. После их исчерпания осваивается атлантический маршрут к олову Британии. Взамен корабли везут египетское зерно и египетское золото, везут ткани и гончарные изделия из Месопотамии. Из Ливана корабли везут древесину, получая взамен металлы, керамику, зерно… Фактически, уже выстроен глобальный мировой товарообмен, а вот Торговца, как особой социальной функции все еще нет. Цари обмениваются друг с другом продукцией царских мастерских и принадлежащим лично им сырьем. Цари снаряжают караваны, принимают и отправляют грузы.

"Я построил большие ладьи и суда перед ними, - хвастается один из египетских фараонов, - укомплектованные многочисленной командой и многочисленными сопровождающими (воинами); на них их начальники судовые с уполномоченными (царя) и начальниками для того, чтобы наблюдать за ними. Причем суда были нагружены египетскими товарами без числа. Причем они сами (суда) числом в десятки тысяч отправлены в море великое - Му-Кед.. Достигают они страны Пунт. Не подвергаются они опасности, будучи целыми из-за страха (передо мной). Нагружены суда и ладьи продуктами Страны Бога, всякими чудесными вещами их Страны, многочисленной миррой Пунта, нагруженной десятками тысяч, без числа ее …"[269]

И судовые начальники, и сопровождающие груз воинские команды, и ответственные за торгово-обменные операции приказчики - это все непосредственно подчиненные фараона. Ни о какой самостоятельной, на свой страх и риск, торговле речи здесь даже не идет.

Если мы посмотрим на торговых контрагентов египетских фараонов, то у них организация товарообмена устроена точно так же. Скажем, шумерские тамкары - это точно так же торговые агенты на службе у царя. Фактически, царские приказчики. Законы Хаммурапи под страхом смерти запрещают кому бы то ни было, кроме них вести торговые операции. И так - везде. Царский товарообмен есть, а торговли - нет.

В чем разница между царским товарообменом и привычной нам торговлей? А разница гигантская. Отсутствует фигура посредника. Торговца. Цари обмениваются своим. Посредник оперирует чужим. И операции эти подчинены довольно жестким правилам. Главных из них всего два. А именно - покупать по конкурентным ценам, а продавать по монопольным. Конкурентные цены продаж, как известно, в пределе стремятся к цене издержек производства выставленного на рынок товара. Монопольные цены продаж - опять таки в пределе - формируются как отношение всего платежеспособного спроса в данном сегменте рынка к выставленному на продажу количеству товара.

В переводе на русский, покупка выставленного по конкурентной цене товара позволяет "купить подешевле", а продажа его по монопольной цене дает возможность "продать подороже". Соответственно, находясь в промежутке между двумя этими такими разными механизмами ценообразования, торговец и концентрирует в своих руках гигантские богатства. И если он все делает правильно, то - в отсутствие форс мажора - он обречен на процветание.

Но пока ничего этого еще нет. Нет и в помине никакой конкуренции, ибо и источники сырья, и производственные мастерские находятся в руках государства. Нет и самого Торговца, ибо никто просто не позволит ему строить корабли и снаряжать караваны. Товарообмен - монополия государства. То есть, Царя и его тамкаров.

Все меняется в XIII веке до н.э. Многочисленные обитатели островов Средиземноморья, занимавшиеся до этого морскими промыслами и мелким береговым разбоем, объединяются вдруг в гигантские пиратские флотилии, разнеся вдребезги и пополам все "великие державы" древнего мира. Одна за другой погибают дворцовые культуры Крита, Месопотамии и Ханаана. Рушится империя хеттов Лишь Египту удается с огромным трудом отбиться от "народов моря" - именно такое название получило древнее морское казачество у современных историков.

На еще недавно цветущее, высоко цивилизованное, объединенное разветвленнейшими отношениями товарообмена Средиземноморье опускаются Темные века. Морские коммуникации, бывшие основными артериями товарообмена, оказываются полностью под властью "народов моря". Они же пираты. Они же морские разбойники. Царский товарообмен исчезает по весьма уважительной причине - царей фактически не осталось. Лишь фараоны умудряются как-то отбиваться от бесчинствующих морских сечевиков. И вот тут-то, на руинах погибшей древнейшей структуры товарообмена на авансцену, наконец-то выходит фигура Торговца.

Причем, появляется она поначалу довольно робко. Изначально Торговец ничем не отличается от пирата. Собственно, он по своей первой и основной профессии пиратом и является. А что делать? В эти неспокойные времена все, что хоть как-то держится на воде, занимается исключительно пиратством. В основным - береговым. Поскольку на воде грабить нечего - богатых торговых караванов просто нет. Зато береговым пиратством занимается каждый уважающий себя античный вождь.

Вот, например, греческий Ахиллес, красавец-мужчина:

Я кораблями двенадцать градов разорил многолюдных; Пеший одиннадцать взял на троянской земле многоплодной; В каждом из них и сокровищ бесценных и славных корыстей Много добыл…

Ну, вождь, герой, что тут еще скажешь! Не намного отстает от него и хитроумный Одиссей:

Прежде чем в Трою пошло броненосное племя ахеян, Девять я раз в корабле быстроходном с отважной дружиной Против людей иноземных ходил - и была нам удача; Лучшее брал я себе из добыч, и по жребию также Много на часть мне досталось; свое увеличив богатство, Стал я могуч и почтен

Причем, сокровища бесценные - конечно же, хорошо. Но это дело такое: тут удалось сокровища подломить, там не удалось - как повезет. Но на один товар уважающий себя пират мог рассчитывать всегда. Это, понятно дело, люди. Появляется даже новая перспективная морская профессия - андраподистов, "делателей рабов".

Вот, историк античного рабства описывает нам его источники: "Война пополняла ряды рабов, но с известными перерывами; морской разбой содействовал этому более постоянно и непрерывно. Этот обычай, который в Греции предшествовал торговле и сопутствовал первым попыткам мореплавания, не прекратился даже тогда, когда сношения между народами стали более регулярными и цивилизация более широко распространенной; нужда в рабах, ставшая более распространенной, стимулировала активность пиратов приманкой более высокой прибыли. Какую легкость для этого представляли и край, окруженный морем, и берега, почти всюду доступные, и острова, рассеянные по всему морю!"[270]

Обратите внимание, Валлон пишет о морском разбое - как об обычае, предшествующем торговле. И это верно не только в историческом смысле, но и в логическом. Захваченного раба нужно продать. Не есть же его! И вот уже пират потихонечку начинает становиться торговцем.

Привычка к продажам захваченного добра - первая ступень в торговых университетах нашего пирата. А дальше - больше. Рано или поздно до внутреннего взора изумленного пирата доходит простая вещь. Продавать награбленное - это, конечно здорово и приятно. Но ничуть не меньше можно навариться, привезя в знакомые уже места сбыта то, что там очень нужно и дорого, а на другом берегу моря этого полно, и можно взять по дешевке.

И вот уже историк рассказывает нам, как "пиратство … должно было пасть и пало побежденным противопоставленной ему более планомерной и менее стихийной организацией товарного обмена. В этом противоречии двух форм сношений - пиратской и торговой - победила торговля, и пиратские (длинные) корабли Греции заменились торговыми (круглыми) кораблями"[271]

Так из пиратского логова мало-помалу, бочком выбирается фигура Торговца. Но еще не одно тысячелетие эти две морские профессии будут успешно сочетаться, напоминая всем и каждому, что Торговец - это не какое-то там паршивое "третье сословие", а точно такой же, как и земельная аристократия, человек с ружьем. Впрочем, его современники в этом не особо и сомневаются. Так, в римских юридических сборниках - дигестах - зафиксирован закон, приписываемый Солону, где перечислены три равноправные профессии: моряки, пираты и купцы[272].

Торговец - это точно такой же хищник, как и представитель военно-земельной аристократии. Просто он раздевает свою жертву - не оглушая ее кистенем, а чуть более технично. Зажав в ценовую вилку. Но по происхождению-то они с Воином - близнецы-братья. Ну, в самом деле, существенно ли отличается морской разбойник от разбойника лесо-степного? Просто Торговец оказался чуть-чуть умнее. И да - ему для жизни необходима вода. Хотя бы крупная судоходная река. А лучше - море. На суше при тогдашних средствах передвижения особенно не развернешься.

Привычное нам по европейскому Средневековью низведение Торговца в ряды третьего сословия - это, строго говоря, уникальный исторический казус, характерный для континентальных территорий Европы, временно выпавших из мирового торгового обмена. Если мы возьмем, например, города Средиземноморья, где морская торговля не прерывалась ни на миг, то увидим, что торговцы, финансовая аристократия в целом, привычно оккупируют высшие социальные позиции.

Аналогичная ситуация и в торговых республика ранней Руси. Князей с дружинами нанимают, прогоняют - и заправляет всеми этими процессами торгово-финансовая аристократия республик. Там им и в голову не приходит, что они какое-то "третье сословие". А с другой стороны, и сами князья, и их дружинники ни в малой степени не стесняются заниматься торговыми гешефтами - это норма. Фактически, политический класс Киевской Руси представлял собой военно-торговое сословие, не разделенное на отдельно существующих Воина и Торговца.

Как только происходит освоение европейцами атлантических торговых маршрутов, так мы сразу же наблюдаем революцию городов, силовой выход их из-под власти феодальных сеньоров. Сначала это происходит в Нижних Землях. Купечество становится реальной силой. И на эту силу - Гент, Брюгге, Льеж - тут же опирается Людовик XI в своей борьбе против феодальной силы "людей меча".

Аналогична ситуация становления абсолютизма в Англии. "Новое дворянство" Тюдоров - это фактически уже торгово-промышленный класс, хорошо поднявшийся на шерсти и внимательно присматривающийся к атлантическим торговым маршрутам.

Для чего нам необходимо было сделать этот краткий экскурс в историю торгово-финансовой аристократии? Для того, чтобы еще раз подчеркнуть одну простую, но важную вещь. Европейский абсолютизм, поднимаясь и укрощая силу военно-феодальной аристократии, при этом опирался на точно такую же силу другой аристократии - торгово-финансовой.

Военно-феодальная и торгово-финансовая аристократии - близнецы братья, выросшие из одного и того же источника. Этот источник - разбой. Сухопутный разбой для военно-феодальной аристократии. Морской разбой - для аристократии торгово-финансовой.

И это в глазах и современников, и потомков вполне оправдывало ту чудовищную по нынешним меркам жестокость, с которой укрощалось могущество военно-феодальной аристократии. Раздавить одну аристократию во имя воцарения другой, которая, к тому же, очень скоро по историческим меркам сольются в едином порыве с недодавленной первой - это, при всех издержках, вполне себе рукопожатный исторический процесс. Жестокость Людовика XI или Генриха VIII воспринимается как оправданная жестокость. Как необходимые издержки прогрессивного самого по себе исторического процесса. Как разборки между своими.

А вот в России становление абсолютизма происходило принципиально иначе. Торгово-финансовая аристократия практически не участвует в формировании российского Левиафана. Русский абсолютизм не является одновременно восхождением Торговца к вершинам власти.

Вместо того, чтобы опираться на городскую буржуазию - которая по своей мощи, по правде говоря, и близко не стояла с поднявшейся на морской торговле буржуазией европейской - русский абсолютизм давит княжескую вольницу исключительно военно-административными инструментами. Их собирательное наименование - Золотая Орда и наследующее ей Московское государство. А это уже - совсем другое!

Европейский абсолютизм выводит торгово-финансовую аристократию к вершинам власти. Русский же абсолютизм не выводит торгово-финансовую аристократию к властным вершинам. Именно поэтому жестокость становления европейского абсолютизма воспринимается европейцами как естественная, необходимая и оправданная. А точно такая же, и где-то даже уступающая европейским образцам, жестокость русского абсолютизма воспринимается ими как неоправданная. То есть, как дикость и варварство.

Вот как выглядит русский Левиафан глазами "просвещенной Европы".

7. Не брат ты мне!

Одним из самых ярких и полных компендиумов европейского воззрения на историю русского абсолютизма является IV глава не слишком-то обиходной в советском марксизме работы Карла Маркса "Разоблачения дипломатической истории XVIII века"[273]. В этой главе в концентрированном виде собрано все то, что думает собирательный Запад о становлении централизованного русского государства.

Итак, как представляет Европа истоки русской государственности?

"Колыбелью Московии, - пишет основоположник научного социализма, - было кровавое болото монгольского рабства… А современная Россия есть не что иное, как преображенная Московия". И в этом он, кстати, был абсолютно прав. Модель централизованной российской государственности действительно была сформирована в эпоху "татаро-монгольского ига", чем бы оно в действительности не являлось. А, как мы увидим чуть дальше, являлось оно совсем не тем, чем считал его Маркс и современная ему официально принятая версия российской истории.

"Ввиду того, - пишет далее Маркс, - что численность татар по сравнению с огромными размерами их завоеваний была невелика, они стремились, окружая себя ореолом ужаса, увеличить свои силы и сократить путем массовых убийств численность населения, которое могло поднять восстание у них в тылу". Ну, если убрать из этого текста представления об "азиатской природе" татарского террора, то написанное Марксом очень даже имеет смысл. Нужно только понимать, что сам он, рождая подобные формулировки, ориентировался на те образцы колониальной экспансии, что были продемонстрированы европейцами в Новом Свете.

Будучи в курсе абсолютно террористических по своей природе технологий колониального подчинения аборигенов португальцами, испанцами, голландцами, англичанами, Маркс привычно опрокидывает эти технологии в прошлое, приписывая аналогичную практику и "татарам". Вот только, как мы убедимся несколько дальше, абсолютно правомерны и обратные аналогии. Гласящие, что в действительности татарский террор был в полной мере колониальным по своему происхождению. Впрочем, об этом - в следующих главах. А пока вернемся к Марксу.

"В 1328 г. Юрий, - продолжает далее наш мыслитель, - старший брат Ивана Калиты, подобрал у ног хана Узбека великокняжескую корону, отнятую у тверской линии с помощью наветов и убийств. Иван I Калита и Иван III, прозванный Великим, олицетворяют Московию, поднимавшуюся благодаря татарскому игу, и Московию, становившуюся независимой державой благодаря исчезновению татарского владычества. Итог всей политики Московии с самого ее появления на исторической арене воплощен в истории этих двух личностей".

Так вот посмотришь - ну ужас же! Сплошные наветы и убийства… А вспомнишь потом Людовика XI или Генриха VIII, и на душе полегчает. Вполне, вполне в тренде европейских тенденций действуют московские государи. И даже гордость какая-то за предков просыпается, ведь по времени они своих европейских коллег даже несколько опережают. Пусть и ненамного, но все же!

Каким образом - по мнению Маркса - удалось Ивану Калите использовать военное могущество "татар" для подавления сопротивления русских удельных князей? О, ужасно подлым и бесчеловечным образом! "Он убедил хана назначить его сборщиком дани во всех русских уделах. Облеченный этими полномочиями, он вымогал деньги под вымышленными предлогами. Те богатства, которые он накопил, угрожая именем татар, он использовал для подкупа их самих".

Ну, вот как нехорошо! Запугивал князей татарами, вымогал у них дань, а потом на эти же деньги подкупал все тех же татар, чтобы снова ими всех запугивать. Просто бесчестный обман какой-то! Нет, чтобы как все нормальные государи завести себе какую-нибудь "Звездную палату" и вымогать деньги не угрозами татарского набега, а как водится у приличных людей - пытками. Ну, дикари же, Азия!

"Склонив при помощи подкупа главу русской церкви перенести свою резиденцию из Владимира в Москву, он превратил последнюю в религиозный центр и соединил силу церкви с силой своего престола, сделав таким образом Москву столицей империи. При помощи подкупа он склонял бояр его соперников-князей к измене своим властителям и объединял их вокруг себя". Фи, пра-а-тивный! Везде один сплошной подкуп. То ли дело, у нас в Европе, тот же Людовик XI… Упс-с! Отставить! Людовик, блин, не подходит - он тоже все больше подкупом дела решал…

"За все время своего правления, - продолжает жечь глаголом немецкий политэконом, - он ни разу не уклонился от намеченной им для себя политической линии, придерживаясь ее с непоколебимой твердостью и проводя ее методически и дерзко. Таким образом он стал основателем московитской державы, и характерно, что народ прозвал его Калитой, то есть денежным мешком, так как именно деньгами, а не мечом проложил он себе путь". Это что? Мне послышалось, или Маркс начинает превозносить основателя русского Левиафана? Слова-то какие: "придерживаясь ее с непоколебимой твердостью", "проводя ее методически и дерзко"… Так и хочется вслед за Марксом воскликнуть: "Ай, маладца, Иван Калита!"

Точно так же, как Людовик XI лишь начал процесс формирования французского абсолютизма, а завершение его мы слышим в грохоте пушек Ришелье, сносивших на фиг укрепленные замки военно-феодальной аристократии, Иван Калита является лишь основоположником русского абсолютизма, указавшим путь своим преемникам. И преемники не подкачали!

Признает это и Маркс. "Политику, начертанную Иваном I Калитой, проводили и его преемники: они должны были только расширить область ее применения. Они следовали ей усердно, непреклонно, шаг за шагом. Поэтому от Ивана I Калиты мы можем сразу перейти к Ивану III, прозванному Великим". Слышите, "усердно, непреклонно, шаг за шагом". Вот же Маркс! Вроде и в душу наплевать хочет, а там, наоборот, законная гордость за предков. Попробуйте-ка сами в течение нескольких поколений правителей вот так вот: усердно, непреклонно, шаг за шагом!

Так, а что у нас с Иваном III, прозванным Великим? Граждане-товарищи, а ведь и правда великий! Вы только послушайте, что пишет наш германский, если по-честному - русоненавистник!

"В начале своего правления (1462 - 1505) Иван III был еще данником татар, удельные князья еще оспаривали его власть, Новгород, глава русских республик, властвовал над северной Россией, Польско-Литовское государство стремилось завоевать Московию, наконец, ливонские рыцари еще не были обезоружены. К концу его правления мы видим Ивана III сидящим на независимом троне, рядом с ним - дочь последнего византийского императора, у ног его - Казань, обломки Золотой Орды стекаются к его двору, Новгород и другие русские республики порабощены, Литва лишена ряда своих владений, а ее государь - орудие в руках Ивана, ливонские рыцари побеждены. Изумленная Европа, в начале правления Ивана едва знавшая о существовании Московии, стиснутой между татарами и литовцами, была ошеломлена внезапным появлением на ее восточных границах огромной империи, и сам султан Баязид, перед которым Европа трепетала, впервые услышал высокомерную речь московита".

Ну?! Кто скажет, что не Великий? Так прямо и рвется из глубины души: "Бо-о-о-же-е, Царя-я-я храни-и-и, Си-и-и-ильный, держа-а-а-а-вны-ы-й…". Или хотя бы что-нибудь про Союз нерушимый.

А вот Марксу все это категорически не нравится. Потому, что неправильно все делает Иван III. Не по европейски. "Иван освободил Московию от татарского ига не одним смелым ударом, а в результате почти двадцатилетнего упорного труда. Он не сокрушил иго, а избавился от него исподтишка". Вот! Ну, кто ж так делает? Нет, чтобы одним смелым ударом! А он - исподтишка… "Таким образом, - заключает Маркс, - могущество было им не завоевано, а украдено. Он не выбил врага из его крепости, а хитростью заставил его уйти оттуда". Да! Вот как с таким государем водиться? Как такому руку подавать? Могущество крадет, врага из крепости хитростью выманивает…

"Иван победил Золотую Орду, не вступая сам в битву с нею. Бросив ей вызов и сделав вид, что желает битвы, он побудил Орду к наступлению, которое истощило последние остатки ее жизненных сил и поставило ее под смертельные удары со стороны племен ее же собственной расы, которые ему удалось превратить в своих союзников. Одного татарина он перехитрил с помощью другого. Хотя огромная опасность, которую он на себя навлек, не смогла заставить его проявить даже каплю мужества, его удивительная победа ни на одну минуту не вскружила ему голову. Действуя крайне осторожно, он не решился присоединить Казань к Московии, а передал ее правителям из рода Менгли-Гирея, своего крымского союзника, чтобы они, так сказать, сохраняли ее для Московии. При помощи добычи, отнятой у побежденных татар, он опутал татар победивших".

Низко! Гнусно и низко ведет себя Иван III! Вместо того, чтобы сразиться по-рыцарски с драконом, он пускается в совершенно азиатские хитрости, которых нахватался, понятное дело, у тех же татаро-монголов. И сам он в конечно итоге, от них ничем не отличается. Такой же точно азиат. И все они, русские, азиаты. Воплотившие в себе самые гнусные и мерзкие черты монгольского рабства. Такова общая мысль Маркса, красно нитью проходящая через всю главу. Впрочем, это еще не все. Дальше этот азиат начинает по своему, по-азиатски расправляться с русскими вольностями. И в первую очередь, с оплотом русской вольности, Великим Новгородом.

"Так как Вятская республика, - возмущается Карл Маркс, - объявила себя нейтральной по отношению к Московии и Орде, а Псковская республика с ее двенадцатью пригородами обнаружила признаки недовольства, Иван начал льстить последней и сделал вид, что забыл о первой, тем временем сосредоточив все свои силы против Великого Новгорода, с падением которого, он понимал, участь остальных русских республик будет решена. Удельных князей он соблазнил перспективой участия в разделе этой богатой добычи, а бояр привлек на свою сторону, использовав их слепую ненависть к новгородской демократии. Таким образом ему удалось двинуть на Новгород три армии и подавить его превосходящими силами". Азиат, азиат, азиат! Разделяет и властвует, мерзавец! Divide et impera - чисто азиатский принцип. Ну как, как может просвещенная Европа иметь хоть что-то общее с такой вот гнусной азиатчиной, с этим мерзким монгольством?!

И вот, наконец, завершение:

"Подведем итог. Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала virtuoso в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира".

В общем, ужас, беспросветный мрак и тьма неизбывного рабства!

Но почему же, черт возьми, рабства?! Если мы рассмотрим по отдельности каждый из элементов стратегии московских государей, то не обнаружим там ничего такого, что не обнаруживалось бы также и в абсолютистских стратегиях просвещенной Европы. Жестокость? Ничуть не большая, чем в Европе. Стремление действовать не грубой силой, и интригами и подкупом? Фирменный стиль Людовика XI. Неуклонное применение принципа "Разделяй и властвуй"? Азы европейского политического искусства, полученного еще из рук императорского Рима.

Что же не так?

А все не так! Вернее - не так в главном. Если в Европе на смену одним господам, одной аристократии приходит другая, то в России другой аристократии просто неоткуда взяться. Ее нет! Ее просто исторически не случилось. Не возникла она на территории Русской равнины. Или же - куда-то исчезла. Не дожив до эпохи формирования русского Левиафана. И его пришлось строить без участия столь важной для современного Запада торгово-финансовой аристократии. Без господ. А раз нет господ, значит что? Правильно - рабство.

Но что же случилось с русским Торговцем? Почему не смогла сформироваться на русской равнине финансовая аристократия? Почему московские государи вынуждены были обуздывать могущество военно-феодальных сеньоров сами, без участия городской буржуазии. А вот это, пожалуй, самая интригующая загадка того периода, который по глупости, догматическому невежеству, а то и по злому умыслу продолжают именовать "татаро-монгольским игом".

Это мы с вами рассмотрим в следующей главе самым внимательнейшим образом. Но уже сейчас совершенно ясно одно. Общая схема исторического процесса выглядела на Русской равнине следующим образом:

1. Удельная эпоха феодальной раздробленности и княжеских усобиц

2. "Татаро-монгольское иго"

3. Возникновение Московского централизованного государства, русского Левиафана, "монгольские" черты которого так бесят прогрессивную европейскую общественность.

Наша с вами ключевая задача - понять, чем же было это "иго" в реальности. Откуда взялось. И почему политическим результатом его двухсотлетнего существования стало отсутствие торгово-финансовой аристократии в структуре русского политического класса. Ведь именно это отсутствие стало тем фундаментальным водоразделом, что непримиримо разделило европейский абсолютизм и его русский аналог.

Итак, все внимание на "татаро-монгольское иго" - эту колыбель неправильного русского абсолютизма.

VI. Бепредел по-киевски. Увы, без тирании - до нее просто не дожили

В отличие от Московской Руси, из которой вышли мы все, буквально как из гоголевской "Шинели", Киевская Русь IX-XII веков была как раз тотально торговым социумом. Европа XII-XIII веков, переживающая торговую и монетарную революции, без труда признала бы в киевских руссах своих братьев по разуму и достойных конкурентов по бизнесу. Но - не срослось.

В этой главе мы с Вами выясним, уважаемый читатель, почему не срослось. И какую роль в том, что были упущены уникальные гео-экономические шансы, сыграл беспредел древнерусской аристократии.

1. Das Marktland, или формирование древнерусской экономической провинции.

Древняя Русь - действительно в чем-то уникальное явление. Хотя, вполне возможно, уникальное - лишь по сравнению с привычными нам представлениями о формировании государств раннего Средневековья. Но, не исключено, что совсем наоборот, как раз древняя Русь - типичное явление, а неверны именно наши представления о возникновении средневековых раннегосударственных социумов.

Ведь что рассказывают нам иной раз и по сию пору о переходе от общества эпохи "варварства" к первым раннегосударственным образованиям? Дескать, племенная социальная структура трансформируется в союзы племен. Эти племенные союзы формируют протогосударственные общности. В городовых центрах этих общностей возникает государственная администрация, постоянное войско, и все прочие причандалы средневекового государства.

Так вот, ничего этого не было в процессе становления древнерусской цивилизации. Во-первых, в ее первоначальной организации ни малейшей роли не сыграло племенное деление славян, обитающих на Русской равнине. Даже первичное территориальное структурирование Киево-Новгородской Руси ничуть не совпадало с предшествующим племенным разделением территорий.

Первая политическая форма, структурирующая население Руси к середине IX в. это - городовая область. Городовая область была ничем иным, как торговым округом под управлением укрепленного города, который вместе с тем служил и промышленным средоточием для этого округа. Эти области и звались по именам городов. Так вот, эти городовые области ни в малейшей степени не совпадали с племенными территориями предшествующей эпохи.

Так, Новгородская область состояла из славян ильменских с ветвью кривичей, центром которой был городок Изборск. В состав Черниговской области вошла северная половина северян с частью радимичей и с целым племенем вятичей. Переяславскую область составила южная половина северян. Киевская область состояла из всех полян, почти всех древлян и южной части дреговичей с городом Туровом на Припяти. Северная часть дреговичей с городом Минском оторвана была западной ветвью кривичей и вошла в состав Полоцкой области. Смоленская область составилась из восточной части кривичей со смежной частью радимичей. Таким образом, древнее племенное деление не совпадало с городовым, или областным, образовавшимся к половине XI в. Значит, не размещением племён очертились пределы городовых областей. А чем?

Если мы посмотрим на карту, то увидим простую вещь. Все эти города, и крупные - Киев, Переяславль, Чернигов, Смоленск, Любеч, Новгород, Ростов, Полоцк - и сотни мелких, были "рассажены" по трем крупнейшим транспортным артериям. Это западно-двинский путь "из варяг в греки". Это волховско-днепровский путь туда же. И это верхневолжская часть пути "из варяг в персы". Средневожскую часть занимали булгары. Нижневолжскую - хазары.

Фактически, все города древней Руси возникали как торговые фактории. И логика их возникновения подчинялась не племенному делению, а торговой логистике. Волоки, складские центры на развилках торговых путей, стояночные пункты (погосты), рынки на крупных торговых перекрестках, ремесленные центры, оптовые склады по сбору "биржевых товаров" (меха, мед, воск), загоны для содержания "живого товара" - рабов, корабельные мастерские и т.д. И, разумеется, города - место дислокации гарнизонов, занимающихся охраной торговых путей.

Иначе говоря, с самого начала своего формирования структура древнерусских городовых областей задавалась не логикой племенного расселения, а торговой логикой русской экономической провинции. И решала, по сути, две взаимосвязанных задачи:

инфраструктурное обеспечение торговой логистики

охрана торговых путей.

Сейчас нам довольно трудно представить, насколько разветвленной была эта городская инфраструктура. Михаил Николаевич Тихомиров в своей классической монографии "Древнерусские города" насчитывает 25 крупных по европейским меркам городов, чье существование документально зафиксировано уже к Х веку нашей эры[274]. Но при этом он приводит еще многие сотни названий мелких городищ, чьи имена тоже присутствуют в русских летописях, и которые также играли немаловажную роль в обеспечении торгового оборота русской экономической провинции. А въедливый Сергей Яковлевич Парамонов, писавший под псевдонимом Сергей Лесной, добавляет к списку Тихомирова еще 231 название городов, упомянутых в русских летописях, но упущенных М. Н. Тихомировым[275].

Так что, можно себе представить масштаб торговой деятельности провинции, обеспеченной столь солидной инфраструктурой. Вне всякого сомнения, имя Гардарики - страны городов - древняя Русь получила вполне заслуженно. И вся эта колоссальная городская инфраструктура была посвящена одному Богу - Богу торговли.

Ежегодный политически календарь городового округа диктовался исключительно задачами торговли. Осенне-зимний период городская вооруженная дружина проводит в полюдье, собирая дань с окрестного славянского населения. Эта дань концентрируется в городе, ожидая половодья. Весной и в начале лета торговые флотилии, нагруженные данью, спускаются по западно-двинскому, днепровскому, волжскому путям. В это время приводятся в состояние повышенной боевой готовности гарнизоны, выставленные по городищам вдоль берега. Движение торговой флотилии сопровождает княжеская городская дружина. Делается все возможное, дабы избежать засад, выставляемых по берегам степняками.

Пункт назначения торговых флотилий - либо центр мира, Константинополь, либо волжский Булгар, либо хазарский Итиль. Либо же, заплатив в Итиле десятипроцентную транзитную пошлину - еще дальше, в персидский Дербент и на рынки Ближнего Востока. Фактически, военно-политическая и административная структура городовых областей древней Руси являла собой механизм экономического насоса, собирающего с территории русской экономической провинции колониальный товар и доставляющего его на рынки Византии, персидского Закавказья и Ближнего Востока.

Почему мы говорим о колониальном товаре? Потому, что везлось, в основном, сырье. Ключевыми статьями экспорта служили:

Меха

Мед и воск

Рабы

Единственным исключением из списка колониальных товаров служило оружие. Арабские источники доносят до нас информацию о торговле мечами, "которые можно согнуть дугой, и они после этого разгибаются". Но основной статьей экспорта служили все же рабы - челядь. Уже в Х - XI вв. челядь составляла главную статью русского вывоза на черноморские, волжско-каспийские и византийские рынки.

Русский купец того времени всюду неизменно являлся с главным своим товаром, с челядью. Арабские и персидские писатели Х в. живописуют его, торгующего челядью на волжских базарах или в Дербенте. Выгрузившись, он расставлял свои скамьи, лавки, на которых рассаживал живой товар - рабынь. С тем же товаром являлся он и в Константинополь. Когда греку, обывателю Царьграда, нужно было купить раба, он ехал на рынок, где "русские купцы приходяще челядь продают".

Импорт на Руси - это, в первую очередь, предметы роскоши, товары престижного потребления. Из Византии - прежде всего шелк. Тяжелый византийский шелк - непременный атрибут одежды аристократа. Его стоимость - золотом по весу. Для русов, посещавших Константинополь в X в., шелк, ценимый наравне с золотом, был наиболее желанным продуктом "мастерских великолепия".

Согласно "Книге Эпарха"[276], выделка и продажа шелка контролировались государством, которое гарантировало его высокое качество. Объем дефицитного шелка, разрешенного к вывозу из империи, не должен был превышать стоимости в 50 номисм на одного купца. По договору 944 г. устанавливался официальный имперский контроль над вывозом шелка. Ткани осматривались и пломбировались специальными печатями государственного чиновника[277].

Кроме тканей и одежды, из Константинополя везли украшения, ювелирные изделия, посуду, вино, масло, пряности, белоглиняную расписную керамику, изделия из стекла, мозаичные наборы, зеркала, книги, предметы христианского культа, изделия художественных мастерских и т.д. С рынков Персии и арабского востока к аналогичному набору добавлялись изделия из хлопка, ковры, лошади.

Военная политика русских князей также целиком и полностью подчинена торговым интересам. Самым видным явлением во внешней истории Руси IX-XI вв. были военные походы киевских князей на Царьград. До смерти Ярослава их можно насчитать шесть. Это Аскольдов поход 860 года, Олегов 907 года, два Игоревых - 941 и 944 годов, второй болгарский поход Святослава 971 года, и, наконец, поход Ярослава, 1043 года. Каждый из этих походов нес на своих знаменах "месть за обиды", нанесенные в Константинополе русским купцам. Фактически же это было силовое обеспечение благоприятных условий русской торговли на византийских рынках. Именно поэтому каждая русско-византийская война завершалась не только мирным договором, но и торговым трактатом.

Так, межгосударственный договор 907 года включал статьи, в соответствии с которыми Русь получила право беспошлинной торговли в Византии. "…да творять куплю, якоже им надобе, не платяче мыта ни в чем же"[278]. Сверх того, согласно договора, приезжающим в Византию для торговли купцам русских городов - Киева и столиц подвластных ему восточнославянских земель - полагались "уклады" (в виде шестимесячного довольствия - хлебом, вином, мясом, рыбой, фруктами).

Прибывая и отбывая из Константинополя, купцы обязывались регистрироваться, в город могли проходить лишь через одни ворота, не более 50 человека за раз и в сопровождении имперского чиновника. Со своей стороны Олег обязывался гарантировать "порядок и уставную дисциплину"[279]. По истечении шести месяцев, отправляясь домой, купцы получали на дорогу еду, а также якоря, снасти, паруса и другое необходимое снаряжение, сдаваемое по приезду. Все последующие договора точно также касались режима пребывания и торговли, а также устанавливали цены на важнейшие позиции во взаимном товарообмене.

Таким образом, можно сказать, что изначально древняя Русь сразу, еще на старте, формируется как торговая провинция, завязанная на византийские, персидские и ближневосточные рынки. Если торговая революция в западной Европе начинает набирать обороты лишь в XII веке, то Киевская Русь уже в X-XI веках - это территория тотального международного товарообмена.

Как пишет Георгий Владимирович Вернардский, "… в Киевской Руси, как в Византии, монетарная эономика превалировала над натуральным хозяйством. И, в отличие от Запада, не феодальное поместье, а город был главным фактором экономической и социальной эволюции страны"[280].

Более того, в Х веке древнерусскому государству выпадает уникальный, превосходный шанс вообще войти в число мировых торговых лидеров. Шанс, который древнерусские лучшие люди бездарнейшим образом пролюбили! Расставшись в результате не только с позициями в мировых рейтингах, но и с головой.

2. Шанс!

Размышления о том, кем могла бы стать, но не стала Киевская Русь, прямо таки навевают хриплый голос солиста группы "Гротеск". Помните, из потрясающего советского мультика "Остров сокровищ":

И вот, когда вы в двух шагах От груды сказочных богатств, Он говорит вам: "Бог подаст". Хитрый шанс….

А ведь все так и было. И "в двух шагах", и "Бог подаст"… Но - обо всем по порядку, ведь имя этого шанса - Великий шелковый путь.

Со II века до Рождества Христова и вплоть до начала V века нашей эры торговый оборот между регионами Восточной Азии и странами Средиземноморья вёл из Сианя через Ланьчжоу в Дуньхуан, где раздваивался. Северная дорога проходила через Турфан, далее пересекала Памир и шла в Фергану и казахские степи, через Мавераннахр, вдоль южного побережья Каспия, через Закавказье выходя к юго-восточному побережью Черного моря. А там, через византийские торговые фактории восточного побережья и Крыма - в Константинополь. Южное же ответвление торговой трассы шло мимо озера Лоб-Нор по южной окраине пустыни Такла-Макан через Яркенд и Памир (в южной части) вела в Бактрию, а оттуда - в Парфию, Индию и на Ближний Восток вплоть до Средиземного моря. И - тоже в Константинополь.

В немалой степени значение Константинополя как центра европейского мира определялось в первой половине тысячелетия еще и тем, что именно здесь завершались обе ветви великого торгового пути. Но вот наступает 420 год. Вспыхнувшие в державе Сасанидов очередные гонения на христиан стали поводом для нанесения византийцами давно готовящегося "превентивного удара" по своему главному геополитическому сопернику. Месопотамский поход положил начало целой серии ирано-византийских войн, последняя из которых завершилась лишь через двести с лишним лет, в 627 году окончательной победой Византии.

Частота и интенсивность конфликтов была такова, что некоторые историки предпочитают говорить об одной двухсотлетней ирано-византийской войне. Борьба за контроль над Арменией, Сирией, Египтом и Месопотамией поглощала все силы двух империй. Все это время северная ветвь Великого шелкового пути фактически бездействовала, ибо ее финальная часть как раз проходила по театру военных действий.

Однако, в VII веке, когда, измотавши друг друга в кровопролитных сражениях, две великие державы готовы были уже сложить оружие, смертельная угроза нависает и над южной частью Пути. Бросив все силы в топку взаимного противостояния, региональные гегемоны совершенно упускают из вида те процессы, что начинаются на Ближнем Востоке. А там население не упускает возможности воспользоваться наступившей вдруг "бесхозностью" и с головой бросается в пучину "национально-освободительной борьбы". Которое в исторической науке получило название эпохи арабских завоеваний.

Как Вы понимаете, уважаемый читатель, религиозные бунты, гонки на верблюдах под знаменем Пророка, штурмы городов и прочие героические эпизоды становления первого Халифата никак не способствовали правильным гешефтам международной торговли. И еврейские купцы-рахдониты, главные торговые операторы Великого шелкового пути, уходят на север. Далеко на север. Не на старую северную трассу, идущую вдоль южного берега Каспия, а еще дальше - на северное его побережье.

Караваны из Китая и Средней Азии идут теперь в обход державы Сасанидов. Через Северный Прикаспий на Северный Кавказ. В связи с этим на Кавказе появляются два ответвления Великого шёлкового пути - Мисимианский и Даринский. А в волго-донском междуречьи ключевой военно-торговой факторией Великого шелкового пути становится Хазарский каганат.

Он контролирует теперь важнейшие логистические позиции северного участка Пути. Это, во-первых, сама переправа через Волгу и, во-вторых, морской выход в Каспийское море. Здесь, в устье Волги отстраивается мощная крепость Итиль, становящаяся новой столицей каганата. Наконец, в-третьих, это волго-донский волок, кладущий начало речному пути через всю Русскую равнину (по Оке, Свапе, Сейму и Десне) и - спускаясь по Дону - к Азовским и Крымским торговым факториям. Волго-донский волок защищает вторая по значимости крепость хазар - Саркел. О значении начинающегося здесь пути говорит хотя бы тот факт, что клады восточных монет, найденные на берегах Оки, составляют треть всех монетных кладов, обнаруженных в Восточной Европе.

Видимо, именно в этот период политическая элита хазар перенимает иудаизм от рахдонитов, принесших ей столько замечательных ништяков. Через территорию каганата идет из Китая фарфор и металлическая посуда, лакированные изделия и косметика, духи, чай, рис. В дорожных мешках купцов можно найти слоновые бивни, носорожьи рога, черепаховые панцири, пряности и многое другое. Из Центральной Азии вывозятся кони, военное снаряжение, золото и серебро, полудрагоценные камни и изделия из стекла, кожа и шерсть, ковры и хлопчатобумажные ткани, экзотические фрукты - арбузы и персики, курдючные овцы и охотничьи собаки, леопарды и львы… Ну, и, разумеется, шелк! В течение VIII-IX веков каганат переживает настоящий взлет, наращивая свое богатство и могущество. Скромная десятина от проходящих через территорию каганата торговых караванов. Не менее скромная половина[281] от военной добычи русских дружин, спускающихся в Каспий слегка повоевать и пограбить. Все это не могло не сказаться на благосостоянии нового регионального гегемона.

И вот тут-то, в 962 году для Киевской Руси наступает эпоха Шанса. В этом году Хазарский каганат предпринимают попытку подчинить крымских готов, владеющих рядом торговых факторий на побережье. Об этом повествует нам документ, фрагменты которого получили в современной историографии название "Записки готского топарха"[282].

Неспособные отбросить хазар своими собственными силами, готы вступают в переговоры с союзными им тмутараканскими руссами. На переговорах было принято решение искать покровительства "властителя к северу от Дуная, который обладал бы сильной армией и был горд своими военными силами, от народа которого они не отличались по обычаям и манерам". К северу от Дуная один-единственный правитель подходил в это время под данное описание. Это киевский князь Святослав Игоревич. Именно к нему в Киев было отправлено посольство и именно с ним заключен договор, по которому крымские готы и русские признавали Святослава как своего сюзерена, а он, в свою очередь, обещал защищать их от хазар.

В военной кампании по одним источникам 963 года, по другим 965 года Святослав подвергает Хазарский каганат первому разгрому. Саркел взят и под именем Белой Вежи включен в состав державы Святослава. А в 968 году эта же судьба постигает столицу Хазарии Итиль. Это - конец Хазарии и ее контролю над северным участком Великого шелкового пути. Теперь ключевые гео-экономические позиции в регионе взяты под русский контроль. И переправа через Волгу, и выход в Каспий, и волго-донский волок теперь принадлежат русским. Даже готские и тмутараканские крымские торговые фактории, находятся теперь под контролем Святослава - как их сюзерена.

А между двумя этими военными операциями лежит первый балканский поход Святослава. Который в гео-экономическом отношении нисколько не менее важен, нежели удар по Хазарии. Ведь он включает в державу Святослава устье Дуная - крупнейшей судоходной реки центральной Европы. Устье Дуная, свободное от чудовищных днепровских порогов, превращающих торговую навигацию по нему в экстремальное приключение.

В 969 году, после окончательного разгрома хазар он объявил своей матери и боярам: "Я бы не хотел оставаться в Киеве, но предпочел бы скорее жить в Переяславце на Дунае, поскольку - это центр моего царства, где собраны все богатства: золото, шелка, вино и различные фрукты из Греции, серебро и лошади из Венгрии и Богемии, меха, воск, мед и рабы из Руси"[283]. Вне всякого сомнения, Переяславец на Дунае как торговый порт и логистический центр всего северного участка Великого шелкового пути был бы намного предпочтительнее Киева. Но, увы, не срослось.

Империя переиграла Святослава. В 972 году он погибает под ударами печенежских мечей. Сделав, пожалуй, более, чем кто бы то ни было, для превращения Киевской Руси в регионального торгового гегемона. После его смерти от торговой империи руссов тут же отрезают два ключевых логистических элемента. На западе Византия возвращает себе устье Дуная, тут же становящееся собственностью вновь усилившегося Болгарского царства. А на востоке Волжская Булгария берет под контроль устье Волги. Главные приобретения Святослава с его смертью оказываются утеряны.

Были ли эти потери фатальными для возникающей русской державы? Разумеется, нет! Но лишь при одном условии. Если бы его наследники продолжили работу в направлении, указанном Святославом. Если бы были возвращены под контроль устья Волги и Дуная. Именно эти две позиции превращали бы Киевскую Русь в самостоятельного игрока на рынке международной торговли. Увы, этого не происходит.

В их отсутствие русские князья по-прежнему сбывают Византию и арабам меха, воск и мед, но это уже другое. Это - всего лишь колониальная торговля. От международного торгового транзита в русскую казну попадает теперь далеко не столько, сколько могло бы при ином развитии событий.

Впрочем, и этого хватает, чтобы запустить те культурные процессы, которые через несколько веков на Западе получат имя Возрождения. Скапливающиеся в Киеве богатства привлекают заморских художников и заморскую роскошь. За столом киевских князей XI в. гостей забавляют музыкой. До сих пор в старинных могилах и кладах южной Руси находят относящиеся к тем векам золотые и серебряные украшения совершенно удивительной работы. Уцелевшие остатки построек XI-XII вв. в старинных городах Киевской Руси, храмов с их фресками и мозаиками поражают своим мастерством. Следы так и не случившегося русского Возрождения.

Ибо Возрождение стоит все-таки намного дороже!

Как бы то ни было, создатели древнерусский киевской державы - ни Владимир Святой, ни Ярослав Мудрый - не завершили работу, начатую их великим предком. И Волга, и Дунай отныне текли за пределами границ Киевской Руси. Шанс, связанный с контролем над главной торговой артерией этого времени - северным участком Великого шелкового пути - был упущен.

Может быть, именно тогда были посеяны семена той сокрушительной катастрофы, что постигнет древнюю Русь в XIII веке? Как знать…

3. Беспредел по-киевски: танцуют все!

А, между тем, на подмостках древнерусского политического театра начинают разыгрываться до боли знакомые сценарии. Ко времени смерти Святослава три его сына управляли Русью в качестве наместников. Ярополк правил Киевом, Олег - землей древлян, а Владимир - Новгородом. Между Олегом и Ярополком "вспыхивает вражда", несколько лет войны, где Олег и погибает.

Владимир бежит на север, к варягам, набирает там войско и выступает против Ярополка. В ходе переговоров сторонники Владимира убивают Ярополка, и на Руси, наконец, наступает некоторое затишье. В 985 г. Владимир пытается повторить военную компанию Святослава по овладению устьем Волги, но решающей победы не добивается. Что касается повторного обретения устья Дуная, то об этом речи даже не идет. Решив, что с Империей лучше дружить, чем воевать, Владимир принимает христианство и всю оставшуюся жизнь занимается мирным (за небольшими исключениями) устроением доставшейся ему державы.

Ну, а после смерти равноапостольного князя во весь рост начинается кровавая междоусобица его сыновей. Братская любовь? Не, не слышали! Зато более двадцати лет межкняжеских разборок.

Святополк Окаянный убивает Бориса и Глеба. Брат Святослав пытается сбежать из древлян на Запад, но погибает по дороге. Княжащий в Новгороде Ярослав набирает варягов, Святополк прихватывает печенегов, и они четыре года - с1015 по 1019 - гоняют друг друга по Руси. Пока Ярослав, наконец, не садится на Киевский стол. Сбежавший в Польшу Святополк в компании с Болеславом I отбирает Киев обратно, потом ссорится с ним, остается один и вновь вышибается из Киева Ярославом, бежит в Галицию, где и умирает.

Болеслав покидает этот дружеский междусобойчик не один. С собой он забирает - видимо на память - все города по левобережью Западного Буга: Червен, Волынь, Холм, Броды, Сутейск, Луческ, Ярославль, Угровеск, Столпье, Всеволож, Верещин и другие. Но на это в пылу братоусобных разборок никто особого внимания уже не обращает - до того ли!

Ведь у Ярослава появляется новый противник - брат Мстислав. К этому времени тот уже твердо закрепился в восточном Крыму и Тмутаракани. В 1022 году косоги признали его своим сюзереном, после того как он убил в схватке их князя Редедю. Укрепив свое окружение хазарами, косогами и, возможно, яссами, Мстислав выступает на север и занимает земли северян. Ярослав снова возвращается в Новгород и обращается за помощью к варягам. Хакон Слепой подписывается на это дело, приведя в Новгород сильное варяжское войско.

Решающая битва произошла в 1024 году при Листвене, недалеко от Чернигова. Победа досталась Мстиславу. Решив, что, наверное, уже навоевались, братья договариваются честно поделить Русь на две части по руслу Днепра. Правда, в 1036 году Мстислав отправился на охоту, но там разболелся и умер. Его единственный сын умер тремя годами раньше. Так что, Ярослав становится неоспоримым властителем всей Руси

В 1043 году Ярослав пытается совершить очередной поход против Византии, но не слишком удачно. Потерпев поражение от византийского флота и, затем, нанеся ему ответное поражение, русское войско высаживается на побережье, но оказывается вынужденным сдаться византийцам, которые, не мудрствуя лукаво, ослепили многих пленников.

Нет, Ярослав много сделал для Киева. Византийскими мастерами были построены великолепный Софийский собор, несколько других церквей, новая крепость, блистательные Золотые Ворота. Много внимания уделялось распространению просвещения. Создается Софийская библиотека, идет массированная закупка, переписывание и переводы книг. Но это был, пожалуй, последний вздох Киевской Руси.

Умирая, Ярослав оставляет государство своим сыновьям: Изяславу, Святославу, Всеволоду, Вячеславу, Игорю. Обойденными остаются внук Ярослава от умершего ранее старшего сына - Ростислав Владимирович - и Всеслав Полоцкий. Последний не участвует в великокняжеском разделе просто потому, что полоцкие князья уже несколько десятилетий, как начали отделяться от общерусских политических разборок. А вот Всеслав решил поучаствовать.

И начинается беспредел. Ростислав сделал свой первый ход, захватив город Галич, откуда он был, однако, изгнан старшими сыновьями Ярослава. Затем он пошел на Тмутаракань, которая входила в долю Святослава Черниговского и управлялась его сыном Глебом. Ростислав выгнал Глеба из Тмутаракани, но, когда Святослав пришел на помощь своему сыну, захватчик оставил город.

Впрочем, как только Святослав возвратился в Чернигов, Ростислав снова напал на Глеба и опять сел княжить в Тмутаракани. Это, однако, не понравилось византийцам. Под предлогом переговоров греческий наместник Херсонеса (Катепано) прибыл в Тмутаракань и на государственном пиру отравил напиток Ростислава. Князь умер неделю спустя.

В это же время Всеслав Полоцкий уже отчаянно бьется на северо-западе с триумвиратом старших сыновей Ярослава. В 1067 году он, потерпев поражение, согласился на переговоры, был вероломно схвачен и привезен в Киев как пленник. Триумф, однако, длился недолго.

Половцы, пришедшие на смену печенегам, разбивают объединенное войско братьев и разгоняют их по столичным городам. И если Святослав и Всеволод переживают эту неприятность без особого труда, то Изяслав в Киеве сталкивается с русским бунтом - бессмысленным и беспощадным. Бунтовщики освободили Всеслава из заточения и объявили его князем Киева.

Изяслав отправляется в Польшу попросить помощи у короля Болеслава II и получает ее. Всеслав вынужден бежать обратно в Полоцк. У киевлян не остается другого выбора, как снова принять Изяслава, оговорив условие, что тот не будет преследовать зачинщиков восстания. Сам он, действительно, этого не делает, но до его вступления в город посланный вперед сын Изяслава казнит много знатных жителей, и виноватых и невинных.

Казалось бы, триумвират старших ярославичей восстановлен. Но ненадолго. Уже в 1073 году созревает тайный заговор двух его членов - Святослава и Всеволода - против третьего, Изяслава. Тот снова отправился в Польшу, но на этот раз помощи не получает. Тогда он обращается к императору Германии Генриху IV и к Папе Григорию VII, высказывая желание сделать Русь "владением Святого Петра". Тоже без особого результата.

Взаимные разборки длятся еще более двадцати лет, что, мягко говоря, совсем не идет на пользу русской земле и русской торговле. Наконец, в 1097 году князья решают собраться на сходку и перетереть по понятиям. В русской истории это событие получило название Любечского Съезда русских князей.

Внуки и правнуки Ярослава Мудрого съехались в родовой замок Мономаха - Любеч для того, чтобы "устроить порядок на Руси". На съезде присутствующим был задан риторический, но вполне себе резонный вопрос. "3ачем губим Русскую землю, сами на себя ссоры навлекая? А половцы землю нашу расхищают и радуются, что нас раздирают междоусобные войны".

Ничего не напоминает? Помните наши с Вами выписки из "Истории франков" Григория Турского. И его вопль души из пятой книги: "Мне опостылело рассказывать о раздорах и междоусобных войнах, которые весьма ослабляют франкский народ и его королевство…". Черт, все то же самое! Ну, разве что с разницей в несколько сотен лет.

Вернемся, однако, к нашим баран… в смысле - к князьям. В постановляющей части решений Съезда было зафиксировано следующее: "Да с этих пор объединимся чистосердечно и будем охранять Русскую землю, и пусть каждый владеет отчиной своей".

Князья договорились, что за каждым из них сохраняются земли их отцов - детей Ярослава Мудрого. За нарушение этого порядка князьям-отступникам надлежало держать ответ перед всей землей. Им грозило наказание со стороны остальных князей. На этом договоре участники Любечского съезда целовали крест в знак верности соглашению.

Однако, едва князья разъехались по домам, как из Киева пришло ошеломляющее известие. Святополк и Давыд Игоревич в Киеве схватили, а затем ослепили князя Василька. Тот приехал в столицу помолиться в храм святого Михаила. Его зазвал к себе в гости Святополк, и Василько был схвачен в великокняжеском дворце. Пойти на это злодеяние уговорил Святополка Давыд Игоревич, опасавшийся на Волыни предприимчивого Василька. Он запугал великого князя тем, что Василько и Мономах замышляют против него заговор.

Давыд отвёз Василька в Белгород, там в деревенской избе его повалили на пол, придавили доской грудь и руки и слуга Давыда острым концом ножа вынул из глазниц глаза Василька. Потерявшего сознание молодого князя завернули в ковер и повезли на Волынь, во владения Давыда, где заключили в темницу. Город Теребовль и близлежащие земли, принадлежащие Васильку, были захвачены Давыдом.

Княжеская сходка не помогла. Водоворот беспредела закручивался все сильнее и сильнее. Втягивая в свою ненасытную глотку все новые и новые города, земли, жизни и имущество русских людей. Начинается время, обозначенное в учебниках истории как эпоха "феодальной раздробленности".

4. О, светло светлая и прекрасно украшенная земля Русская: продолжение банкета.

Из учебников истории нам с вами, уважаемый читатель, известно, что "татаро-монголы", ворвавшись на Русскую равнину, уничтожили цветущую цивилизацию Киевской Руси. Нанеся тем самым непоправимую травму формирующемуся русскому этносу и его государственности. Остановимся на это месте. Склоним голову. Помолчим. Особо чувствительным не возбраняется пролить слезу.

В тех же учебниках скромно упоминается, что Киевская Русь переживала тогда не самые лучшие времена. Времена феодальной раздробленности и княжеских усобиц. Кое что из истории княжеских усобиц мы с вами, уважаемый читатель, уже упомянул. Так что, любой грамотный человек, прочтя эти строки, имеет право полагать, что понимает, о чем идет речь. Ну, раздробленность… Ну, усобицы….

Так вот, он не понимаете, что это такое! Единственный метод, позволяющий реально понять, что такое княжеские усобицы - это разработанный и блестяще использованный мною "Метод тупого научного тыка".

Начнем с первой, тупой его части. И тупо выпишем всех Великих князей Киевских за последние сто с небольшим лет существования матери городов русских до момента нашествия "татаро-монголов". В составленной нами Жовто-блакитной Таблице 1 ("Князья, блин…!") оказывается не много, не мало, ПЯТЬДЕСЯТ ТРИ правления за 104 года. Меньше, чем по два года на одну великокняжескую отсидку.

Князья, блин!

Жовто-блакитная Таблица 1

Вячеслав Владимирович (1139) Мстислав Изяславич (1167-1169) Ингварь Ярославич (1202-1203) Всеволод Ольгович (1139-1146) Глеб Юрьевич (1169-1170) Рюрик Ростиславич (1203-1204) Игорь Ольгович (1146) Мстислав Изяславич (1170) Роман Мстиславич (1204) Изяслав Мстиславич (1146-1149) Глеб Юрьевич (1170-1171) Ростислав Рюрикович (1204-1205) Юрий Владимирович Долгорукий (1149-1150) Владимир Мстиславич (1171) Рюрик Ростиславич (1205-1206) Вячеслав Владимирович (повторно, 1150) Роман Ростиславич (1171-1173) Всеволод Святославич Чермный (1206-1207) Изяслав Мстиславич (1150) Михаил Юрьевич (1173) Рюрик Ростиславич (1207-1210) Юрий Владимирович Долгорукий (повторно) 1150-1151) Всеволод Юрьевич Большое Гнездо (1173) Всеволод Святославич Чермный (1210-1212 или 1214) Изяслав Мстиславич (повторно, 1151-1154) Рюрик Ростиславич (1173) Ингварь Ярославич (1212 или 1214) Вячеслав Владимирович (повторно, 1151-1154) (соправитель) Ярослав Изяславич (1173-1174) Мстислав Романович Старый (1212 или 1214-1223) Ростислав Мстиславич (1154) Святослав Всеволодович (1174) Владимир Рюрикович (1223-1235) Изяслав Давыдович (1154-1155) Ярослав Изяславич (1174) Изяслав (Мстиславич или Владимирович) (1235-1236) Юрий Владимирович Долгорукий (повторно, 1155-1157) Роман Ростиславич (1174-1176) Ярослав Всеволодович (1236-1238) Изяслав Давыдович (повторно, 1157-1159) Святослав Всеволодович (1176-1181) Михаил Всеволодович (1238-1240) Ростислав Мстиславич (повторно, 1159-1161) Рюрик Ростиславич (1181) Ростислав Мстиславич (1240) Изяслав Давыдович (повторно, 1161) Святослав Всеволодович (1181-1194) Даниил Романович Галицкий (1240) Ростислав Мстиславич (повторно, 1161-1167) Рюрик Ростиславич (1194-1202) Михаил Всеволодович (1240-1243) Владимир Мстиславич (1167) Роман Мстиславич (1202)

За 104 года призовые места по длительности непрерывного правления заняли:

Всеволод Ольгович (1139-1146)

Ростислав Мстиславич (повторно, 1161-1167)

Рюрик Ростиславич (1194-1202)

Все их эпохальные достижения находятся в вилке от шести до семи лет непрерывного правления. Ну, а остальные участники княжеской гонки? О, здесь всецело господствовал олимпийский принцип: главное не победа, а участие! Наиболее массовый результат среди участников - это 1-2 года непрерывного правления. А затем могучий пинок - и эстафетная палочка уже в руках у следующего претендента. Впрочем, даже несколько месяцев сидения в великокняжеских палатах тоже шли в зачет.

Несомненно, зрителей этого замечательного марафона заинтересуют технологии и спортивные секреты финалистов великокняжеских гонок. Надо сказать, что средневековые политические технологии были довольно однообразны, и зачастую претенденты на победу просто копировали маленькие хитрости друг друга. В целом они сводились к простой вещи: прийти под стены Киева с войском, при максимально большом количестве союзников, и в ходе товарищеской встречи либо замочить оппонента, либо прогнать его вон.

В качестве союзников конкурсантов, первое место с большим отрывом занимали половцы. Далее шла княжеская родня претендентов на престол. 3-4 места традиционно делили ляхи и угры. А далее, с большим отрывом, спортсмены из развивающихся стран: торки, берендеи, черные клобуки и т.д.

Чтобы реально ощутить замечательный спортивный дух соперничества, почувствовать на губах вкус этой великолепной эпохи, необходимо использовать вторую часть моего исследовательского метода, а именно - технологию научного тыка. Она состоит из трех последовательно совершаемых действий. Первое: берете любую, первую попавшуюся в руки древнерусскую летопись. Второе: открываете ее на любой, первой попавшейся странице, относящейся к периоду 1139-1243 годов. Третье: либо уже на этой странице, либо на двух-трех следующих вы обнаруживаете красочное описание великокняжеских спортивных забав.

Например, такие:

"Тогда же пришли половцы, в помощь Юрию против Изяслава; Юрий же объединился (против Изяслава) с Ольговичами, и с Владимиром Давыдовичем, и с половцами, пришел к Киеву и встал шатрами напротив"[284]

Это у нас с вами Юрий Владимирович Долгорукий пришел гнать из Киева Изяслава Давыдовича. А что в это время делают Половцы? Сами понимаете, изгнание князя - это командный вид спорта, и без половцев тут никак не обойтись.

А половцы, тем временем, оставивши Юрия с Владимиром Давыдовичем и с товарами напротив Витичева, сами же на конях, "в бронях, со щитами и копьями, чтобы биться, вошли в Днепр, и покрылся Днепр множеством воинов"[285]

В это время к основной группе спортсменов добавляются Берендеи, Торки, Черные Клобуки, и все вместе они "великую пакость сотворили", "монастыри отторгли", "села пожгли", "огороды посекли"[286].

Так, с песнями, шутками и прибаутками - все вместе, дружно посадили на Киевский престол Юрия. Правда, ненадолго. Отдохнув пару лет на скамейке запасных, Изяслав приступает к тренировкам, восстанавливает спортивную форму, набирает новую команду, и в 1151 году возвращает себе великокняжеский трофей. Чтобы через три года уступить его уже Ростиславу Мстиславовичу.

Полагаю, первый научный тык следует признать удачным. Попробуем еще? Прокручиваем летопись на мониторе…. Куда пришли? Ага, все тот же 1151 год. Недалеко текст прокрутили. Что там у нас? О, Юрий, уже уступив киевский стол возвратившемуся с сильной командой Изяславу, решил попытать счастья в Чернигове. Теперь он в компании со Святославом и, конечно же, с неизменными половцами, приступил к стенам города.

"Поутру Юрий и Святослав исполчили воинов, подошли к городу и встали, не дойдя Семыня; тогда же множество половцев приехали к городу биться, взяли и зажгли острог, а также пожгли все пригороды, и всей силой встали около города"[287]

Эх, красота, вот она жизнь! Добрый конь, сабля вострая в руке, Что еще нужно для счастья?! Дома пожгли, что там было - пограбили, баб и девок - ну, сами понимаете… Все, решено: я бы в воины пошел, пусть меня научат… А там еще чуть-чуть и до аристократов недалеко!

Впрочем, что-то я размечтался. А у нас метод научного тыка еще не закончен. Нужно куда-нибудь подальше текст крутануть, дабы чистоту эксперимента не нарушить. Так, крутим-крутим, куда попали? О, прекрасный выбор! 1168 год. Даже докручивать ничего не нужно, сразу прямо на подходящем месте и остановились. Вот, только что Мстислав Изяславович Владимира Мстиславовича (не сына!) из Киева выгнал. А сам сел. Ну-ка, ну-ка…

"В лето 6676. Выгнал Мстислав Владимира Мстиславича из Киева, и пошел Владимир к половцам; сам же Мстислав в Киеве сел. Той же зимой послал князь Андрей из Суздаля сына своего Мстислава на Киевского князя Мстислава, с ростовцами, и владимирцами, и суздальцами, и было их князей 11: …. Мстислав же Изяславич затворился в Киеве-городе и сидел крепко. И стояли у города 3 дня, и помог Бог и святая Богородица, и отчая и дедова молитва князя Мстислава Андреевича с братьею своею, и взяли Киев; такого же никогда не бывало. А Мстислав Изяславич бежал с братом из Киева с малою дружиною, а княгиню его взяли, и сына его и дружину пленили, и весь Киев пограбили, и церкви и монастыри, за 3 дня и иконы, и книги, и ризы. Это же сделалось за грехи их…"[288].

Вот это я понимаю: помолились Богу и святой Богородице - и те сразу помогли. И Киев взять, и церкви с монастырями пограбить, а там иконы, книги, ризы - короче нехило бабок на этом подняли. Что значит - вовремя и кому надо помолиться! Жителей, конечно, немножко жалко, но это же все было за грехи их. Так что сами и виноваты - нечего было грешить напропалую!

Ну, и напоследок, для закрепления навыка. Дальше, я полагаю, читатель уже и сам справится с применением моей исследовательской методы. Так, крутим, вертим, стоп. 1203 год. Батюшки святы!

"В лето 6711, второго января, в день святого Сильвестра, папы Римского, взят был Киев Рюриком, и олеговичами, и всею половецкою землею. И сотворилося великое зло в русской земле, какого не было от крещения над Киевом; и напасти были, и брали его, но такого зла не случалось: не только Подол взяли и пожгли, но и Гору, и святую Софию митрополичью разграбили, и Десятинную святую Богородицу, и монастыри все, и иконы содрали, и разное другое, и кресты честные, и сосуды священные, и книги, и платье блаженных первых князей, что повешены были в святых церквях на память, все положено было себе в полон"[289].

Вот так и жила ты, о, светло светлая и прекрасно украшенная земля Русская! Многими красотами была прославлена ты. Озерами многими, реками и источниками местночтимыми. А еще бесчисленными городами великими, селениями славными. И, чего уж греха таить, князьями грозными, боярами честными и вельможами многими. Всем ты была преисполнена, земля Русская! Тихо жила, мирно. Благостно.

Правда, нужно сказать, что уже к середине XII века от всей этой благости Поднепровье начинает основательно пустеть. Отлив населения из Поднепровья происходит в двух направлениях. Один поток идет на запад, на Западный Буг, в область верхнего Днестра и верхней Вислы, в глубь Галиции и Польши. Здесь создается русская заготовка тому, что спустя пару-тройку столетий станет Великим княжеством Литовским. Другой поток населения мигрирует на северо-восток, в приокские леса и верховья Волги. Туда, где, опять-таки пару-тройку столетий спустя, возникнет Великое княжество Московское.

Ну, а киевская Русь? А киевская Русь стремительно пустеет. Вот лишь один пример. Когда Святослав Ольгович в 1159 году отказывается составить компанию своему двоюродному брату Изяславу в очередной княжеской разборке, то закономерно получает угрозу: "Смотри, брат! Когда, бог даст, управлюсь в Галиче, тогда уж не пеняй на меня, как поползешь ты из Чернигова обратно к Новгороду Северскому".

На что Святослав отвечает, чуть ли не со слезами: "Господи, ты видишь моё смирение… взял я город Чернигов с семью другими городами, да и то пустыми: живут в них псари да половцы". Псари да половцы! Иными словами, в этих городах остались лишь княжеские дворовые люди да осевшие на Руси половцы. Понаехавшие . Между прочим, в числе этих семи запустелых городов Черниговской земли встречаем мы и один из самых старинных и богатых городов Поднепровья - Любеч. Тот самый, где за пятьдесят с лишним лет до этого состоялся знаменитый Любечский Съезд русских князей. Не помог съезд! Лишь псари да половцы живут ныне в древней вотчине Владимира Мономаха. А народ разбежался кто куда…

Одновременно с признаками отлива населения из Киевской Руси замечаем мы с Вами, уважаемый читатель, и следы упадка её экономического благосостояния. Русь, пустея, вместе с тем и беднеет. Вес серебряной гривны кун, содержавшей в себе при Ярославе и Мономахе около двухсот грамм серебра, с половины XII в. стал быстро падать - знак, что начали блокироваться каналы, которыми притекали на Русь драгоценные металлы. Во второй половине XII в. вес гривны кун упал уже до ста грамм, а в XIII в. он падает ещё ниже, так что в Новгороде около 1230 г. ходили гривны кун весом в 50-55 граммов.

Мстислав Изяславич волынский в 1167 г. стараясь подвинуть князей в поход на степняков, указывал на бедственное положение Руси. "Пожалейте, - говорил он, - о Русской земле, о своей отчине: каждое лето поганые уводят христиан в свои вежи, а вот уже и пути у нас отнимают". И тут же перечислил черноморские пути русской торговли, упомянув между ними и главный - греческий.

Вот эту-то тишь, да гладь, да Божью благодать и накрыло черной мглой татаро-монгольского нашествия. Все! Никакой тебе воли. Одно сплошное монгольское рабство. Ни войско самому собрать, ни городок соседний захватить, ни пригороды спалить, ни пограбить всласть, ни даже баб с девками, того… На все теперь разрешения спрашивать приходится. В Сарай ехать. Престол какой занять хочешь - изволь в Орде справку взять, ну, в смысле, ярлык на княжение. А сам - ни-ни! А то приедет злой татарин, мало не покажется. Короче, натуральное иго! Где-то, я бы даже сказал - тирания. Но нет, не скажу. Ибо очень похоже, что было здесь что-то совсем другое.

Было ли это вот ослабление могущества и благосостояния древнерусской княжеской аристократии следствием их собственного беспредела? Полагаю, несомненно! Люди сами, своими собственными руками вырыли себе могилы. Сами спилили сук, на котором столь удобно располагались когда-то их деды и прадеды. Лично у меня этот вывод не вызывает никаких вопросов.

Но вот одна заноза тупо зудит в голове, порождая смутные сомнения. Как-то уж больно вовремя свалилось на ослабевшие древнерусские плечи это самое "монгольское иго". Как-то слишком логичным оказалось вдруг появление неодолимого воинства с востока. Как-то слишком решительно была захлопнута крышка гроба над головами киевской аристократии.

Что это было - слепая историческая случайность? Вроде гигантского метеорита, упавшего на Землю, изменившего климат и уничтожившего динозавров? Или же некоторая закономерность? Или даже, страшно сказать, некий злой и могущественный умысел, решивший расправиться с очень уж надоевшими конкурентами?

Вот вопрос, что встает перед нами в полный рост. И нам придется давать уже на него ответ. А это - ой, как не просто. Ибо что такое татаро-монгольское иго никто толком не знает. Сегодня в дополнение к официально признанной версии нашествия монгольских орд Чингисхана существуют не менее полудюжины версий, не имеющих ничего общего ни с официально признанной версией, ни друг с другом. И как с этим разбираться?

5. А не поработать ли нам с документами?

В самом деле, а не обратиться ли нам с Вами, уважаемы читатель, к документальным свидетельствам татаро-монгольского ига? Дабы с фактами в руках ответить на поставленный вопрос. Что же такое обрушилось в действительности на слишком уж разыгравшихся лучших людей киевской Руси?

Нет, не обратиться. Ибо никаких документальных свидетельств татаро-монгольского ига в действительности не осталось.

- Как так не осталось! - возмутится сохранивший безупречную порядочность читатель. - И здесь воровство?! Историки покрали, растащили и продали все документы из архивов? Дабы прикупить себе участок-другой на Рублевке?!

Нет, тут я, конечно, должен вступиться за честь историков. Дело в том, что подлинных документов, оставшихся от самих "татаро-монголов" в руках историков никогда и не было. Так что, жителям Рублевки можно не беспокоиться. Не появятся у них в соседях работники отделов старинных рукописей. Если не верите мне, поверьте авторитетнейшему источнику. Вот он - "Сборник материалов, относящихся к истории Золотой орды".

Как же начинает предисловие к монументальному труду Владимира Густавовича Тизенгаузена? Сядьте и держитесь за стул покрепче: "Золотая орда и зависевшие от нее владения, в совокупности именовавшиеся улусом Джучи, как известно, не имели своих летописей - по крайней мере, они до нас не дошли…"[290]. Так что, никаких летописных документов от государства, по слухам осуществлявшее над нашими предками это самое иго, до нас не дошло. Во всяком случае, в письменном виде. А слухи, как известно, к делу не пришьешь. Тем более, по прошествии семисот лет.

Но, может быть, если ничего не осталось от самой Орды, нам помогут русские летописи? Так сказать, письменные показания пострадавшего? Очень сомневаюсь. Поскольку с показаниями явно поработали. Судите сами.

Всего в пользовании историков находятся три наиболее древних летописных свода, содержащих описание Батыева нашествия на Русь. Все остальные - более поздние, и фактически переписывают события "нашествия" из этих трех. Базовыми же летописными сводами принято считать Лаврентьевскую летопись, Новгородскую летопись, Ипатьевскую летопись.

Казалось бы, немало. Да вот беда, доверять им в разделах, повествующих о Батыевых ордах, оказывается, нет никакой возможности!

Вот Г. М. Прохоров разбирает Лаврентьевскую летопись. Начало, прямо скажем, настораживает. "Кодикологический анализ Лаврентьевской летописи, - пишет он, - … позволил нам обнаружить, что изготовители рукописи заменяли ее уже написанные листы 153-164, причем некоторые из этих листов, по-видимому, не один раз. Эти рамки плотно охватывают в летописи все известия о завоевании Руси татаро-монголами"[291].

О чем это говорит? О том, что над повествованием о нашествии "татаро-монголов" активно поработали. Что-то дописывали, вставляли, переписывали… Так вот, из дальнейшего анализа Г. М. Прохорова выясняется, что поработали более, чем активно.

Оказывается, весь текст данного фрагмента рукописи является не описанием личных впечатлений или же сведений, полученных летописцем от других людей, а … "сборной солянкой", составленной из кусочков этой же самой летописи, но более ранних лет! Из более ранних "кусочков", всего лишь иногда чуть-чуть подправленных "для связности текста". Ну, и с заменой имен главных действующих лиц, естественно.

Для описания разгрома татарами Рязанского княжества использован фрагмент летописи от 941 года, описывающий разгром византийского побережья дружиной князя Игоря.

Картины разорения татарами Суздальской земли текстуально, из слова в слово повторяют рассказ о половецком набеге на Киев в 1203 году .

Сообщение о горестных чувствах владимирцев и последующие рассуждения целиком заимствованы из статьи 1093 года, также посвященной половецкому набегу.

Описание разгрома татарами Владимира - это описание разгрома половцами Киева в 1203 году .

Рассуждения летописца о причинах и смысле обрушившихся на Русь бедствий заимствованы из статьи 1093 года .

Пассаж, посвященный благочестию Юрия Всеволодовича, скомбинирован из отрывков статей 1015 и 1206 годов, а его молитвы совпадают с молитвами Бориса и Глеба . Из той же статьи 1015 г. взята за образец фраза для сообщения о смерти князя Василька Константиновича.

Для описания похорон Василька и его характеристики сделан ряд дословных заимствований из статей 1206, 1125, 1218 и 1175 гг.

Вступление в 1238 г. князя Всеволода Ярославича на престол великого княжения Владимирского дословно описано словами рассказа о вступлении в 1206 г. на новгородский стол князя Константина Всеволодича.

Так что, все повествование о приходе Батыя на Русь скомпоновано из кусков этой же летописи, но более ранних разделов. Надо сказать, что компилятивный характер описания прихода "татаро-монголов" на Русь отмечали и раньше. Скажем, помещенная там "похвала" Юрию Всеволодовичу текстуально переписана из сюжетов этой же летописи, посвященных св. Борису и Глебу, Владимиру Мономаху, Всеволоду и его княгине… На это еще более полувека назад обратил внимание Б. Л. Комарович[292].

Иначе говоря, лаврентьевское описание пришествия "батыевой орды" представляет собой не более, чем компиляцию литературных штампов батальных сцен X-XII веков. Которые вставлены в летопись ВМЕСТО ЧЕГО? Кто ж его теперь знает!

Зато есть все основания полагать, что НИЧЕГО из того, о чем повествует летописец, вполне возможно и не было. А было что-то другое. О чем мы, весьма вероятно, никогда и не узнаем. Но еще раз повторю, Лаврентьевский список - один из трех древнейших, что имеется на руках у отечественных историков. Все остальные писались - во всяком случае в том, что касается "Батыева нашествия" - с него.

Что касается соответствующих разделов Новгородской и Ипатьевской летописей, то они до настоящего момента не подвергались столь подробному анализу. Однако, их описания прихода "безбожных татаровей" во главе с "царем Батыем" настолько незначительно отличаются от лаврентьевского рассказа, что их взаимная связь совершенно очевидна. Хотя в остальных своих разделах эти три летописи значительно отличаются. Различная региональная привязка диктовала и различные наборы описываемых событий, разные обоймы действующих лиц, различные оценки происходящих событий. И лишь в описании батыева нашествия все три рукописи проявляют поразительную схожесть.

Так что боюсь, что на русские летописи в деле получения достоверной информации о "татаро-монгольском иге" надежда плохая. Ведь все эти летописные своды составлялись в момент становления Московского государства. Невозможно поверить, что столь горячая тема не была подвергнута политической цензуре, исходя из соответствующей политической конъюнктуры. А с ней нам еще разбираться и разбираться.

Что еще из русских литературных памятников?

"Слово о погибели русской земли"? "Слово…" традиционно интерпретируется как информация о появлении татаро-монголов на Руси. А вот мы сейчас это и проверим. Прочитаем его полностью, от начала и до конца и выясним, как там монгольские орды на Руси объявились. Читаем - вон оно, все в подстрочнике лежит[293]. От первой буквы до последней.

Прочитали? Это все. Больше от "Слова о погибели русской земли" до нашего времени ничего не дошло. Ну, и как? Хоть малейшее упоминание о татаро-монголах удалось отыскать? Нет? Вот и у меня не получилось.

А еще у меня не получилось в годы жизни упомянутого в "Слове" Владимира Мономаха (1053-1125) отыскать на византийском троне ни одного упомянутого там же императора Мануила, который бы ему "от страха великие дары посылал". И даже так уж, на всякий случай, на годы правления великого князя Владимира - Красна Солнышка (980-1015 гг) тоже ни одного императора Мануила не пришлось.

Единственный Мануил, который мог бы теоретически упоминаться в "Слове…", если это действительно повесть о приходе на Русь татаро-монголов - это Мануил I Комнин, правивший с 1142 по 1180. Но тут, как на грех, большая напряженка с Владимирами. Владимир Мономах к моменту вступления Мануила Комнина на престол уже 17 лет как совсем мертвый. И ему "дары великие" точно ни к чему.

Единственный киевский князь Владимир, чье правление приходится на годы правления Мануила Комнина, это ничтожнейший Владимир Мстиславович, просидевший в 1171 году три месяца на Киевском престоле и благополучно почивший, чуть-чуть не дождавшись насильственного свержения. Больше среди византийских императоров в период, предшествующий "нашествию", ни одного Мануила нет.

Следующий Мануил - это уже император Трапезундской империи - не самого крупного осколка Византии, оставшегося после взятия Константинополя крестоносцами. Время его правления 1238 - 1263 годы. И вновь ни одного киевского великого князя Владимира именно на этот период не приходится! И среди владимиро-суздальских князей ни одного Владимира нет. И среди новгородских князей ни один Владимир на имеющихся в Византии Мануилов не попадает. Кому же посылал великие дары несчастный Мануил, дабы отстоять от врага любимый Царьград?

Бог весть…

Вы все еще полагаете "Слово о погибели русской земли" историческим документом, повествующим о прибытии на русскую землю татаро-монгольского воинства? Нет? Вот и я нет. Что бы еще взять?

"Повесть о разорении Рязани Батыем"? Как показал Д. И. Иловайский, это - всего лишь литературное произведение, но ни разу не исторический документ[294]. Историческое фэнтэзи. Изучение истории Англии по произведениям Шекспира - намного более надежное предприятие. Хотя бы потому, что Шекспир творил уже в эпоху книгопечатания.

Так что, не осталось на нашей с Вами земле, уважаемый читатель, ни одного достоверного письменного свидетельства о посещении этой земли бесчисленными ордами "татаро-монголов". Не осталось, как ни ищи!

Впрочем, есть ведь еще и зарубежные источники. Уж там-то наверняка все точно описано. Кто такие, откуда, куда и зачем? Смотрим.

6. Письма издалека.

Начнем с современников "нашествия". Что может быть достоверней?

Вот один из авторитетнейших персидских авторов, Джузджани, единственный пишущий современник ранних "монгольских" завоеваний, описывает взятие Хорезма. "Войско монголов прибыло к воротам Хорезма и начался бой. В продолжение 4 месяцев жители Хорезма сражались с ними (с монголами) и отражали неверных, которые, наконец, взяли город, предали весь народ мученической смерти и разрушили все строения…"[295]. Вроде бы все хорошо и замечательно. За одним единственным исключением. Нет, и никогда не было такого города "Хорезм".

Хорезм - это культурный регион, а впоследствии и государство на северо-западе современного Узбекистана. В начале VIII века в Хорезме было три крупных города - столица Кят, Хазарапс и Ургенч. В 996 году правитель северного Хорезма Мамун ибн Мухаммед объединил Хорезм в единое государство и сделал столицей Гургандж (Ургенч)[296]. Зимой 1221 г. началась осада Ургенча неким войском, которое историки согласились считать войском Чингиз-хана.

Так же считает и Джузджани. Вот только можно ли ему верить? Если автор не знал даже названия осаждаемого города, путая его с названием государства. А ведь Хорезм - граничащее с Персией этого времени государство. И такой конфуз. Это примерно так же, как если бы мы с Вами, уважаемый читатель, вдруг написали, что НАТО подобралось непосредственно к оборонительным стенам Украины, долго обстреливало ворота из тяжелых орудий, в конце концов сломало их и вошло в город. В город по имени Украина.

Ну, вот насколько можно доверять сведениям этого автора? Который путать мог все, что угодно, поскольку "в страхе перед монголами" бежал в Индию и жил там при дворе нескольких султанов, занимая должность главного казия Дели. И всю информацию записывал от "заслуживающих доверия людей". А ведь там кто угодно мог оказаться…

Не менее любопытной оказывается при более пристальном рассмотрении "Истории завоевателя мира" Джувейни. Он же Ала-ад-дин Ата Малик ибн Мухаммед Джувейни. Вроде бы уважаемый человек, губернатор Багдада, Ирака и Хузистана. Сочинения Джувейни использовались впоследствии в качестве первоисточников и Рашид-ад-дином, и Вассафом, а через них - всеми последующими историками "монгольского владычества", пересказываясь часто почти буквально.

Открываем "первоисточник", читаем. "Оттуда они (царевичи) отправились в земли Руси и покорили области ее до города М.к.с., жители которого, по многочисленности своей были (точно) муравьи и саранча, а окрестности были покрыты болотами и лесом до того густым, что (в нем) нельзя было проползти змее. … Через несколько дней они оставили от этого города только имя его, и нашли (там) много добычи. Они отдали приказание отрезать людям правое ухо. Сосчитано было 270 000 ушей"[297].

Среди историков существует договоренность считать, что "М.к.с." - это Москва. Как, узнаете столицу нашей родины первой половины XIII века? 270 000 ушей, и жителей - подобно муравьям и саранче! Как вы понимаете, археология Москвы дает на XIII век совсем другие цифры. На порядок меньшие. Запись в Тверской летописи от 1156 года гласит о том, что владимиро-суздальский князь Юрий Долгорукий заложил крепость Москву в устье реки Неглинной, выше реки Яузы. Крепость заняла треугольник с периметром сторон по разным данным от 800 до 1200 метров. Закладка состоялась, еще раз напомню, всего лишь за 80 лет до визита "монголов". Могли в ней разместиться обладатели 270 000 ушей?

Более того, археология Москвы вообще не находит следов каких-то значительных катаклизмов в середине XIII века. А, наоборот, свидетельствуют о "непрерывном и поступательном развитии Москвы в XIII в."[298] Но если это не Москва, то вообще - о чем писал Джувейни и как все это стыкуется с общепринятой историей "Монгольской империи"?

Впрочем, с этими "московскими" ушами мы столкнемся еще не раз. Например, Вассаф на голубом глазу уверяет нас, что "они (монголы) произвели там грабеж и разбой. Согласно приказанию они отрезали убитым уши и насчитано было 270 000 ушей"[299]. Зато лишившийся ушей город прибавил у Вассафа одну букву и стал теперь называться "Р.м.л.ш." Ну, вы, конечно же, сразу узнали Москву!

И не говорите мне, что он все переписал у Джувейни! Это школьники на ЕГЭ переписывают. А у историков это называется "опираться на источники".

Согласитесь, что на фоне 270 000 отрезанных ушей сообщение хивинского автора XVI века Утемиш-хаджи о том, что "московский государь получил известие /о движении врага. Он/ вышел навстречу со ста пятьюдесятью тысячами человек…"[300]. выглядят как-то даже блекловато. Подумаешь, армия в сто пятьдесят тысяч человек! Вот 270 000 ушей - это круто! А то, что даже объединенная Русь в лучшие свои времена никогда не выставляла столь многочисленной армии - ну, это же такие мелочи…

Не менее замечательные открытия ожидают нас и у Рашид-ад-Дина. Приглашаю насладиться. "Бату, Орда, Гуюк-хан, Менгу-каан, Кулькан, Кадан и Бури, - пишет средневековый хронист, - совокупно осадили город Арпан и в три дня взяли (его)"[301]. Три попытки Вам, уважаемый читатель, чтобы угадать, о каком русском городе идет речь. Если не получится, то вот подсказка. В соответствующей сноске мы находим редакционное уточнение: Арпан - это Рязань. Вы точно уверены, что Арпан и Рязань имеют что-то общее?

А ведь на этом "татаро-монгольские" достижения не заканчиваются. После всего перечисленного они "овладели городом Ике", где был убит Кулькан. Вам известен древнерусский город Ике? Мне - нет. А вот, историки согласились считать город Ике Коломной. На каком основании? Так ведь всем известно, что Кулькан был убит под Коломной. Значит, Ике - это Коломна. Вас устраивает такая логика?

Далее был осажден "город Юрия Великого". Впрочем, это вариант, предложенный переводчиком. Ибо в тексте Рашид-ад-Дина название города читается как Бурки-Бузург. Вам такой город на Руси, наверное, не известен? Вот и переводчику - тоже нет. А давай, переведем, - думает себе переводчик, - переведем Бурки-Бузург как город Юрия Великого! Бурки - Юрий, вроде похоже звучит. Давай, - радостно отвечают историки. Ну, а раз речь идет о Юрии, так это наверняка "город Тверской Торжок". Больше вроде бы никаких Юриев, кроме удельного властителя Тверского Торжка, под рукой нет. Значит, будем переводить город "Бурки-Бузург" как Тверской Торжок.

Однако, и это еще не все. После всех совершенных ранее подвигов под Арпаном, Ике и Бурки-Бузургом "татаро-монголы" в пять дней берут Переславль. Ну, это историки так думают. В оригинале, вообще то, стоит "Кыркла". Ну, чем не Переславль? Как только прочитали про "кырклу", сразу любому и понятно, что Переславль.

И под занавес - Киев, мать городов русских. Правда, это историки нам так говорят.

А в тексте написано так: "… и в девять дней взяли большой город русских, которому имя Манкеркан". Вот как бы мы без подсказки историков смогли догадаться, что это Киев? Да никак! А они нам сносочку. Мол, читать нужно не Манкеркан, а Манкерман - "по всей вероятности это Киев". Вот так вот прямо и пишут: по всей, стало быть, вероятности. Вся - это 100%. Значит, точно Киев, мамой клянусь!

И как воспринимать такие, с позволения сказать, источники? Либо зарубежный летописец что-то перемудрил со своим кальяном, запустив туда совсем не те ингредиенты. И тогда место рукописи - в разделе творчество душевнобольных, а не в исторических хрониках. Либо же товарищ был вообще не в курсе относительно театра военных действий. Но как ему тогда вообще верить? Либо, наконец, он просто какую-то другую войну описывал. А мы ее, в гордыне своей, к родным осинам прикручиваем.

Так что, друзья мои! Когда речь идет о "татаро-монгольском иге", забудьте о хрониках и летописях. Может быть, во всех остальных случаях это - кристально чистые источники информации. Вполне возможно. Но на "монголах" они явно сбоят. Все хором.

И, кстати. В ходе написания этого параграфа у меня возникла замечательная гипотеза, как правильно расшифровывается город, где было отрезано 270 000 ушей. Я думаю, что М.к.с. - это Международная Космическая Станция. А что, версия не хуже всех прочих! Эх, жаль я не историк…

7. Чем бы ни было иго, оно точно не было ни монгольским, ни татарским.

Итак, более или менее достоверных письменных источников у "татаро-монгольского ига" не было. Чего еще там не было? О, совершенно точно, что там не было монголов.

Об отсутствии какого бы то ни было монгольского следа на русской равнине со всей определенностью говорят этно-генетические исследования[302]. Минимальные вкрапления монголоидного генетического субстрата начинаются лишь за Уралом. На русской же равнине он практически отсутствует. Особо интересующихся могу отослать к сайту Лаборатории генографии[303], где имеет смысл более подробно ознакомиться с результатами большого исследовательского проекта "Русский генофонд". Ничего такого, что неизбежно появилось бы в русском генофонде в результате двухсотлетнего владычества сколько-нибудь заметного количества монгольских завоевателей, там не было обнаружено.

Так что, генетических следов монгольского присутствия нет.

Чего еще нет? Еще не обнаружено никаких следов монгольского письма. Хотя вроде бы, должно быть

Дело в том, что, согласно легенде, Чингиз-Хан в 1204 велел уйгурскому писцу по имени "Та-та-тун-а" на основе уйгурского алфавита создать письменность, позволяющую запечатлеть монгольский язык. Так вроде бы было создано так называемое "старо-монгольское письмо". На основе которого значительно позже якобы возникло еще с десяток вариантов монгольской письменности. Вот только ни одного документа, повествующего о походе монголов на запад, на этом "старо-монгольском письме" до нас не дошло. Даже "Сокровенное сказание монголов" обнаружилось почему-то только в китайской иероглифике. Вынырнув из небытия лишь в конце XIX века.

Ну, а другие документы, пусть не летописи, а что-нибудь попроще? Может быть, они смогут поведать о делах монголов на Руси и в Европе на их родном языке? Увы, не смогут! НИ ОДНОГО памятника монгольской письменности, повествующего о присутствии монголов за пределами родных степей, до нас опять-таки "не дошло". Вот Иштван Вашари анализирует письменные источники о делах Золотой орды и приходит к неутешительному выводу. "Современные повествовательные источники написаны почти исключительно на языке тех стран, которые были во враждебном отношении с Золотой ордой, в первую очередь, на арабском, персидском и русском. А тюркоязычные источники касательно ранней татарской истории, т.е. периода Золотой орды, все довольно позднего происхождения…"[304]. Как видим, ни о каком "старо-монгольском письме" речь даже и не заходит. А почему?

- А потому! - отвечает Иштван Вашари. Вот взялся он изучать ханские ярлыки, данные итальянским черноморским факториям, а они только на латыни и на итальянском. То есть, как бэ "в переводах".

- А оригиналы где?

- Дак, утеряны!

- А на каком языке были оригиналы?

- Ну, на половецком[305] были, на персидском[306] были…

- А на монгольском были?

- А как же! "В 13 веке официальным языком канцелярий Монгольской империи был монгольский…"[307]

- Ну, и где можно познакомиться хоть с одним документом на монгольском?

- Виноват! Не дошли-с….

- А на каком дошли?

- Дак, на всяких дошли. На половецком, персидском, арабском, русском… О, в XIV веке появляются документы, написанные уйгурскими буквами! Так прямо в латинских переводах и пишут, мол "этот документ написан Франческин ди Джибелетто уйгурскими буквами"[308]

- А оригиналы, написанные уйгурскими буквами, есть?

- Нет, только пометки переводчиков в латинских текстах, что оригиналы были уйгурскими буквами писаны.

- А каков язык оригиналов, написанных уйгурскими буквами?

- Ну-у-у, … эта…. вообще-то, "в конце документа становится ясным, что подлинник был написан на татарском языке"[309].

- Уф-ф… Звездец!

Особенно умиляют "монгольские" ярлыки, написанные на половецком языке. Ведь вроде бы, согласно официально принятой версии "татаро-монгольского" нашествия, "монголы" прибыли в южно-русские степи, находясь в погоне за половецкими племенами, чем-то очень сильно "монголам" досадившим. В результате всех произошедших разборок, половцы были поголовно вырезаны, за исключением тех, кто нашел прибежище у венгров.

И тут, здравствуйте! Обнаруживаем не просто письменные источники на половецком языке, но "монгольские" ярлыки! То есть официальные документы завоевателей, дающие право на власть, на проживание в границах территории, на занятие определенными видами деятельности и т.д. Это примерно то же самое, как если бы в нацистской Германии после уничтожения и изгнания всех евреев документы рейхсконцелярий писались бы на идише. Шутка.

Ладно, пропускаем справедливо рвущуюся из груди обсценную лексику и зададим прямой и однозначный вопрос: есть ли хоть одно письменное свидетельство на монгольском языке, ну хоть как-то связанное с величайшей из когда-либо существовавших, Монгольской империей? Так вы знаете, есть! Даже целых два. Одно находится сейчас в Эрмитаже. Так называемый Чингисов камень.

Был найден в XIX веке в Сибири, при впадении реки Хирхиры в Урулюнгуй (бассейн Аргуни). Датируется 1224-1225 годами. Местные толмачи прочитывали на камне имя "Чингис-хан", почему он и получил такое название. Есть даже перевод. Даже целых два. Можете ознакомиться:

- Первый перевод: "Когда Чингис-хан, после нашествия на народ сартагул, возвратился, и люди всех монгольских поколений собрались в Буга-Сучигае, то Исунке (Есунгу) получил в удел триста тридцать пять воинов хондогорских"

- Второй перевод: "Когда после завоевания сартаульского народа Чингисхан собрал нойонов всего монгольского улуса в местности Буха-Суджихай, Есунхэ выстрелил (из лука) на 335 саженей"[310]

Выбирайте любой перевод, какой понравится - на ваш вкус.

- А где же про поход монголов на Запад?

- Так нету! Только про полученные 335 воинов. Или, по-другому, про выстрел на 335 саженей.

Особенно трогает однозначность перевода. Она же достоверность. Она же … (удалено цензурой).

Впрочем, есть еще одно письменное свидетельство, выполненное чисто конкретно старо-монгольском письмом. И не просто свидетельство, а свидетельствище! Печать хана Гуюка на письме папе Иннокентию IV. Вот она:

Рис. 1. Императорская печать Монголии на письме папе Иннокентию IV

Казалось бы, красота! Есть, есть письменные свидетельства монгольского владычества! Но и тут меня терзают смутные сомнения. Ведь по свидетельству папского легата Плано Карпини, печать эта была вырезана русским ремесленником Кузьмой. Так прямо и пишет, что встретил "некоего Русского по имени Косму, бывшего золотых дел мастером у императора и очень им любимого". Добрый Козьма "показал нам и трон императора, который сделан был им раньше, чем тот воссел на престоле, и печать его, изготовленную им, а также разъяснил нам надпись на этой печати"[311].

Вот каким боком Кузьму значительно раньше 1246 года, когда состоялся визит Плано Карпини, в монгольские степи занесло? Чтобы успеть и трон выстругать, и печать изготовить. Ну, откуда ему там взяться? Или все же это было не в степях Монголии?

Да и само посещение итальянским дипломатом ханской ставки "вблизи Каракорума" выглядит крайне сомнительно. Плано Карпини отбывает из Лиона 16 апреля 1245 г.[312] Верю. Посещает Киев 4 февраля 1246 г. Опять верю. Прибывает в ханскую ставку 22 июня 1246 г. "вблизи Каракорума". Не верю. Это около семи тысяч километров. За полгода. Тысяча с лишним километров в месяц. Пребывает у "монголов" до 13 ноября 1246 года, затем возвращается обратно почти в точности тем же путем, что и прибыл, достигает Киева 9 июня 1247 г. Те же семь тысяч километров за те же полгода. НЕ ВЕРЮ.

И пусть опытный дипломат даже записывает кучу имен свидетелей, "чтобы не возникло у кого-нибудь сомнения, что мы были в земле Татар", элементарная арифметика и знание примерной скорости передвижения в те времена свидетельствуют: врет, собака! Не был Карпини в Монголии. По времени получается, что ненамного дальше Волги он проехал. Не в Монголии встретил он русского ремесленника Кузьму, изготовившего печать. И, стало быть, "старо-монгольский" характер изображения оказывается под большим вопросом. Особенно, если учесть, что само письмо "Монгольского императора" написано на персидском. Ну, не владел хан старо-монгольским. И перевести некому было. Так, на персидском и изъяснялись…

Кстати сказать, подробный анализ отчета францисканцев вообще не выдерживает ни малейшей критики.

В своем отчете папский легат описывает монгольский похоронный обряд. Историки до сих пор удивляются, как это ему удалось стать свидетелем ритуала, на который обычно посторонних не пускают. А вот археологи не удивляются. Они просто и тупо раскапывают монгольские погребения в Забайкалье и убеждаются, что те ничего общего с описанным Плано Карпини обрядом не имеют.

Более того, в 1990 и 1991 году по маршруту францисканской миссии прошли две этнографические экспедиции. Проводилась фото- и киносъемка костюмов, базаров, бытовых сцен, обрядов, святых мест, свадебных ритуалов и т. д. Как и ожидалось, большая часть этих материалов не имеет ни малейших точек соприкосновения с картиной, нарисованной францисканцами. Так что, и европейские источники "татаро-монгольского ига" следует воспринимать крайне осторожно.

Ну, ладно, Бог и ним, с Плано Карпини, вернемся к нашим рукописным свидетельствам о "монгольской империи". Дело в том, что как раз о монгольской-то империи там ничего и нет.

Арабские и персидские рукописи ничего не говорят нам собственно о монголах. Нет, они готовы считать монголом Чингиз-хана, вот только сам-то он громить ни Семиречье, ни Закавказье не ходил. Ходили его якобы "сыновья" и "внуки". А их войска именуются во всех хрониках татарскими. О том, что они еще к тому же оказываются и монгольские мы узнаем исключительно из ремарок русского переводчика. Но никак не из текста оригинала. Примерно так (ремарки переводчика в круглых скобках):

В продолжение 4 месяцев жители Хорезма сражались с ними (монголами) и отражали неверных…[313]

Когда каан (Угетай) воссел на престол (монгольского) царства…[314]

"Когда они (монголы) опрокинули ограды царских шатров, войско келаров смутилось и обратилось в бегство"[315]

"Где бы войска (монгольские) ни искали следов (его), нигде не находили…"[316]

"Итак, приступив к завоеванию областей Ирака, они (монголы) сперва взяли (города) Хар и Семнан…"[317]

"…. Они (монголы) двинулись оттуда (из Хамадана) против них и уничтожили всех."[318]

"они (монголы) окружили их и в один миг убили 30 000 грузин"[319]

"Затем они (монголы) двинулись на страну русских и на кипчаков, ушедших туда"[320]

А вот не подскажи нам переводчик, что речь идет о монголах, а просто и тупо переведи текст - та и не узнали бы мы, что речь о монголах идет.

То есть, ситуация складывается пикантная. Переводчик историю в гимназии учил. И он знает, что речь идет о монголах. Поэтому на тот случай, если читатель вдруг об этом не знает, он снабжает перевод напоминаниями - мол, о монголах речь идет, а не о ком-то другом. Мало ли, что в текстах рукописей о монголах ни слова! Нет, шалишь мы-то точно знаем, что арабские и персидские авторы имели в виду именно монголов. И не кого-нибудь другого. А почему в тексте оригиналов упоминаний об этом нет? Так это и так всем известно было, чего лишний раз напрягаться, дефицитную тушь попусту расходовать.

И тогда вопрос, уважаемый читатель: достаточно ли убедительно письменные источники доказывают приход именно монголов в Туркестан, Семиречье и на Русскую равнину? Или, может быть, там оперировал кто-то совершенно другой, свободно изъяснявшийся на всех самых ходовых языка этой местности, но даже не слыхавший о наличии в природе "монгольского языка"? На арабском - пожалуйста. На персидском - нет вопросов. На половецком, русском - и это найдем. На итальянском, на латыни - только закажите! И лишь на монгольском языке - ни одного документального свидетельства. Так был ли мальчик-то? А если был, то был ли он монголом?

Ведь, прямо, чего ни хватишься в связи с Монгольской империей - ничего нет!

- Знаменитый ямской тракт, аж, до самого Каракорума?

- Ходили там казачки в 16 веке, ни кола, ни двора от него не нашли.

- Сама столица Монгольской империи, Каракорум?

- Ну, при сильно развитой фантазии развалины буддийского монастыря 16 века можно, конечно же, принять за остатки столицы величайшей из империй. Но тяжело… тяжело.

- Чеканка собственной монеты?

- Опять мимо! Монета все больше арабская, персидская, европейская, булгарская, русская. И только те, где разобрать, ну, совсем уже ничего нельзя, нумизматы договорились относить к монгольской чеканке.

И так - за что ни хватись!

- Ну, хорошо, - с болью в сердце согласится недоверчивый читатель. - Допустим монголов в составе иноземного войска и впрямь не было. А татары-то Вам чем не угодили? Ну, пусть будет не татаро-монгольское, а просто татарское иго. Уж факт наличия татар вы оспаривать не собираетесь?

- Нет, не собираюсь. Но тут есть нюанс. Причем нюанс ровно такой же, как в известном и очень-очень неприличном анекдоте. Сейчас объясню какой, и вы непременно со мной согласитесь.

Вот Иван Васильевич Лучицкий исследует генуэзские архивы XIV-XV веков, касающиеся поступления рабов из северного Причерноморья. И что же он находит в генуэзских архивах? В среднем здесь из 25 выставленных на продажу рабов было 20 татар, 1 грек и "4 каких-то пришлых". А по архивам Флоренции и вовсе нечто несообразное. На 259 рабов-татар приходилось 27 греков, 7 русских и 7 турок[321].

В Палермо во второй половине XIV века из 376 рабов, поступивших от крымских генуэзцев, 287 человек или около 76% (!) были татарами. Во Флоренции чуть позже, в конце XIV в., из 389 проданных рабынь 259 женщин также были татарками[322]. Другой современный автор, С. П. Карпов, подтверждает, что "в тех нечастых случаях, когда в источнике указан этнос рабов, то это почти всегда… мусульмане, то есть татары по преимуществу"[323].

В другой своей работе он приводит более детальную раскладку по этническому составу поступающих с черноморского побережья рабов. Так, в период с 1381 по 1408 г., в Генуе рабы черноморского происхождения составляли примерно 80,7 % от общего числа всех рабов. Но внутри этой группы соотношение очень интересное. Татар - 79,3%, черкесов - 8,9, абхазов - 1,5, аланов - 0,3, мингрелов - 0,2, русских - 6,7%[324]. В Тане, центре работорговли на Азовском море, по актам венецианского нотария Бенедетто Бьянко (1359-1363 гг., учтено 209 рабов), татаро-монголы составили 84%, черкесы - 11%, аланы- 3%, русские - 2%, евреи - 0,5%[325].

И вот, я интересуюсь спросить. В свете таких данных по черноморской работорговле у кого-нибудь повернется язык что-то сказать о "татаро-монгольском иге"? Когда монголов тут вообще отродясь не бывало. А татары уверенно держат львиную долю рынка работорговли. Но исключительно - в качестве товара. Вот в этом-то и есть нюанс.

Как-то не складывается у меня в голове представление о "татарском владычестве" с данными по черноморской работорговле. Где татары - а со второй половины XIV века они еще к тому же и мусульмане - составляют большую часть живого товара. А все дошедшие до нас "накладные" на живой товар - либо на латыни, либо на итальянском.

Что-то там было не так. И что-то не так с официальной версией "татаро-монгольского ига". Она все больше и больше производит впечатление искусно сконструированного политического мифа.

Кстати, о мифе.

Есть ли признаки, позволяющие более или менее достоверно отнести некоторое повествование к мифу, литературному произведению, сказке, вымыслу? Да, таких признаков немного, но они есть. Одним из ключевых признаков, позволяющих отнести повествование к мифу, литературному вымыслу, является наличие так называемых бродячих сюжетов.

Литературоведы определяют бродячие сюжеты как устойчивые комплексы мотивов, составляющие основу устного или письменного произведения, переходящие из одной страны в другую и меняющие свой художественный облик в зависимости от новой среды своего бытования[326]. Зададимся вопросом: присутствуют ли в повествовании о "монгольской империи" эти самые бродячие сюжеты?

А ведь присутствуют. Даже если мы уберем в сторону все откровенно сказочные сюжеты типа легенды о рождении Чингис-хана от солнечного луча или мифа о золотом орле, который принес Ясу Чингисхану, а будем строго придерживаться исключительно "исторического знания" о монгольской империи, такие сюжеты обнаружатся. И будут - пусть не прямым, но косвенным - доказательством мифологичности всей "чингизидской истории".

Вот один из примеров бродячего сюжета, кочующего из региона в регион вслед за якобы "монгольским войском":

1215 год. Хорезмшах Мухаммед убивает послов Чингис-хана. Последний, рассвирепев, готовит поход в Семиречье, дабы отомстить за их гибель;

1223 год. Русские князья убивают монгольских послов. За этим следует битва на Калке и жестокое наказание провинившихся князей;

1225 год. При дворе корейского правителя убивают монгольского посла. Корея отказывается от вассалитета по отношению к монголам. В 1231 году карательная экспедиция монголов восстанавливает статус-кво;

1232 год. Осада Южной столицы Цзинь, города Бяньцзинь. Уставшие от сражения монголы заключили перемирие и стали отводить войска. Но чжурчжэньские солдаты убили монгольского посла, что привело к продолжению войны;

1239 год. Менге и Бату, восхищенные красотой Киева, посылают послов с предложением сдать город мирно, дабы избежать разрушений. Князь Михаил Всеволодович приказал перебить татарских послов. Киев берут штурмом;

1241 год. Вступив в пределы Венгрии, Батый отправил к венгерскому королю послов, но Бела IV приказал послов убить. В результате - разгром и резня в королевстве;

1259 год. Хулагу отправил посольство к мамлюкскому султану Кутузу в Каир с ультиматумом. В ответ на это требование Кутуз, по инициативе Бейбарса, приказал казнить послов;

1281 год. Японцы отказываются признать монгольский сюзеренитет, а также убивают монгольских послов. В ответ хан Хубилай снаряжает 50-тысячное войско для похода в Японию.

Короче, все окружающие практически только тем и занимаются, что убивают монгольских послов. На что возмущенные монголы тут же дают адекватный ответ. Вот это и называется бродячий сюжет. Вернейший признак легендарности текста, приютившего этот сюжет на своих страницах. Разумеется, это не является прямым доказательством, но осадочек, что называется, остается. В совокупности со всеми остальными сюжетными неувязками мы можем практически с полной уверенностью констатировать:

так называемая "великая монгольская империя" есть мифологическая оболочка абсолютно самостоятельных исторических событий, имеющих свои собственные, ни разу не "монгольские" причины, следствия и исторический смысл.

Какие причины и какой смысл? До этого мы еще доберемся. А пока присмотримся к монгольскому мифу чуть более внимательно. Ведь разгадав, мы поймем - кто или что прихлопнуло не в меру расшалившихся лучших людей киевской Руси. Вместе, разумеется, с самой Русью.

VII. "Монгольская" политическая магия и ее разоблачение

Двенадцатый - начало тринадцатого века не зря называют высоким средневековьем. Это действительно время цивилизационной зрелости христианских королевств Европы. Но высоким это время было не только в Европе. В это время сформировался целый пояс цивилизаций, находящихся на примерно равном уровне развития.

Двигаясь с западной оконечности Евразии на восток, мы наблюдаем сначала двуслойный пирог христианских и исламских цивилизаций. Северный слой составляют христиане. Сначала католические королевства Европы. Далее на юго-восток Византия, а на северо-восток русский княжества. Далее юго-восточная часть христианского пояса прерывается государством сельджуков, за ними разноплеменная солянка Кавказа. Еще восточнее Уйгурский каганат и каганат Кара-китаев, тоже по большей части христианские. И все это упирается в конфуцианский регион Китая.

Южный, исламский слой цивилизационного пояса начинается на западе государством Альмохадов, оседлавших юг Пиренеев и побережье северной Африки. Затем египетский султанат Айюбидов. Далее, по северу Аравийского полуострова, Мосул и халифат Абассидов. Еще дальше на востоке южное побережья Каспийского моря делят Азербайджан и Хорезмский султанат, который на востоке граничит уже с Кашмиром и королевствами Тибета, а на юге через перевалы соединяется с государствами Индостана. И все это, точно так же, как и северный христианский цивилизационный пояс, упирается в громаду Китая.

К концу XII века весь этот гигантский цивилизационный пояс, включающий естественно и Китай, уже прошел фазу военной "притирки" границ. Входящие в него государства в целом осознали невозможность радикальной перекройки границ внутри цивилизационного пространства. Иначе говоря, впервые после Pax Romana сложилось новое обобщенное представление об ареале цивилизации. Цивилизации, включающей в себя вышеперечисленные христианские, исламские, буддистские и конфуцианские общности.

Ну, а там, где возникает представление о цивилизации, неизбежно формируется и представление о соседствующем с нею мире варварства. Цивилизация - это христианско-исламско-буддийско-конфуцианский пояс оседлости. Варварство - это кочевые племена центральной и северной Евразии.

Фигура варвара-кочевника начинает осознаваться как нечто, принципиально противостоящее цивилизации. Противостояние с ним, в том числе и военное, ощущается как неизбежное. Причем противостояние не так, как с цивилизованными оседлыми соседями, но в апокалиптическом смысле. Как "последний бой" цивилизации и варварства.

Такова ситуация на конец двенадцатого - начало тринадцатого века. Европа уже готова к столкновению с неведомым Варваром, она уже заранее напугана, хотя пока еще и неизвестно - кем или чем. Дело за немногим - поднести спичку к этому парящему заряду страха перед неведомым Варваром, дать подходящую картинку. И можно быть уверенным, что она ляжет на более чем подготовленную почву.

1. Монгольская империя как миф. Военное могущество монголов.

И спичка была поднесена. Весть о гигантской, величайшей в истории, Монгольской империи кочевников, протянувшейся на семь тысяч километров с востока на запад - это было как раз то, что нужно. То, чего ждали и боялись. Европа содрогнулась. Точно так же, как до нее содрогались государства исламского ареала. Причем, что характерно, "содрогание" было связано не с конкретными характеристиками противника, а с индивидуальными цивилизационными фобиями каждого из "содрогающихся".

Так, например, мусульмане содрогались на тему, что варвары пришли им мстить за притеснения христиан. "И распространилась о них ложная молва, - писал, например, армянский историк Киракос Гандзакеци, - будто они - моги и христиане по вере, [будто] творят чудеса и пришли отомстить мусульманам за притеснение христиан; говорили, будто есть у них церковь походная и крест чудотворный; …. И эта ложная молва заполнила страну"[327]

А вот для жителей Британии слухи о неведомых тартарах связаны были, прежде всего, с их главным страхом - с базировавшимися на окрестных островах морскими пиратами, регулярно разорявшими побережье. Поэтому запись в хронике монастыря Св. Эдмунда, датируемая 1239 годом, выглядит так: "Племя нечестивое, тартаринс называемое, которое недавно нахлынув с островов, наводнило собою поверхность земли, опустошило Венгрию с прилежащими к ней областями"[328].

По принципу: у кого что болит, тот о том и говорит. И именно того - боится, привязывая свои страхи к неведомым "тартарам".

Согласен с мифологическим характером поступающих о татарах слухов и личный секретарь хорезмского султана Джелал ад-Дина ан-Насави: тюрки в войске султана "считают, что татары не из рода людского, не знают страха, нет на них следа мечей и не уходят они, ибо на них не действуют копья"[329]

Но как раз на сопоставлении слухов-то мы и можем кое-что выяснить. Вот Фома Сплитский пишет о слухах, нахлынувших на венгерские города непосредственно перед прибытием туда западного экспедиционного корпуса "татаро-монголов". Одни, по его словам, - утверждали, что монголы сооружают громадные машины и множество военных орудий, с помощью которых будут разрушать города; другие уверяли, что они собирают в кучи землю и камни наподобие гор и, оказываясь таким образом выше городов, легко ими завладевают[330].

Аналогичную информацию о куче земли и камней, позволяющей брать укрепленные города, находим мы двадцатью годами раньше в "Полном своде всеобще истории" Аль-Асира. Повествуя об осаде "татарами" крепости Мансуркух, он пишет: "… царь их приказал собрать, сколько можно было, мелкого и крупного леса. Сделав это, они стали класть слой дерева, а поверх его слой земли, и не переставали (делать) это до тех пор, пока образовался высокий холм насупротив крепости. Тогда находившиеся в ней собрались, открыли ворота ее, вышли из нее и сделали общее нападение…"[331]

Совершенно очевидно, что с точки зрения военной истории, эпизод этот является чистейшей фантастикой. Ибо строители такого сооружения, примыкающего непосредственно к крепостной стене, были бы сверху легко расстреляны осажденными. Вероятно, поэтому нам удалось обнаружить этот эпизод лишь в самом первом, 1884 года русском издании аль-Асира[332]. Ни в одном из более поздних изданий эпизода с взятием крепости Мансуркух путем насыпания кучи земли и бревен уже нет. Можно предположить, что издатели просто постеснялись вставлять в текст настолько фантастические эпизоды, подрывающие доверие к источнику в целом.

Но ведь откуда-то взялись эти фантастические слухи сначала у персидских авторов, описывающих события 1221 года, а затем у европейских хронистов, повествующих о годе 1241! Откуда?

Ну, а осадные машины, применяемы "татаро-монголами"! В "Жизнеописании султана Джелал ад-Дина" ан-Насави мы находим описание вражеской осадной техники. Читаем: ""Когда они приблизились к нему, то остановились на восток от него в селении Нушаджан, изобилующем деревьями и водой и (оставались там), пока не пополнили того, чего им не хватало, из черепах (матрас), подвижных башен (даббаба), катапульт (маджаник) и таранов (джамалун)"[333].

Казалось бы, весь арсенал тяжелой техники налицо: черепахи, подвижные башни, катапульты, тараны. Вот только в примечании к данному фрагменту переводчик честно признается: "(В оригинале следующие термины: *** *** ***[334] - точное значение каждого из этих терминов в научной литературе, насколько известно, не установлено)".

Ну, не прелестно ли! Точное значение терминов матрас, даббаба, маджаник, джамалун в научной литературе не установлено. Но - видимо опять-таки "по всей вероятности" - это черепаха, подвижная башня, катапульта, таран.

А теперь поразмыслим. Из всей этой машинерии реально действующим в истории осадным орудием является только таран. Воспроизведенные современными реконструкторами по римским чертежам катапульты вышибали стопорные балки если не с первого, то со второго выстрела. А уж что касается черепах и подвижных осадных башен, то их даже воспроизводить не нужно. Любой инженер, глядя на картинку, скажет, что без подшипников эти конструкции вообще на осях не провернутся, что деревянные колеса в принципе не в состоянии выдержать такой вес, и даже если бы там были стальные оси, металлические колеса и современные подшипники, такую конструкцию по пересеченной местности без мощного дизеля не протянуть.

То есть, подвижные осадные башни и осадные черепахи это - фантастика. По поводу осадных башен в русском языке есть даже выражение: "Турусы на колесах". Данное выражение, если верить словарям, означает небылицы, чепуху, вздор; означает, что сказанное лицом X представляется полностью выдуманным, абсолютно невозможным, излишне фантастичным и совершенно не имеющим отношения к действительности[335]. Откуда в русском языке взялось это выражение?

Дело в том, что "турусы" - это производное от французского tour (букв. "башня"). Либо же от turres ambulatoriae "передвижные башни" древних римлян. То есть "башни", а тем более "передвижные осадные башни" - это в русском языке эквивалент небылиц, чуши, полной и абсолютной фантастики. Турусы на колесах. И это действительно так. Их существование просто не вписывается в законы сопромата. А эти законы, в отличие от диамата с истматом, обойти невозможно.

Итак, внимание! Представления о передвижных осадных башнях - это чисто европейская военная фантастика, отсылающая слушателя к легендарным временам Древнего Рима и Греции, где такие вот чудеса военной техники якобы применялись.

А теперь вопрос: откуда чисто европейская фантастика берется в трудах араба ан-Насави? Да еще за двадцать лет до того, как венгры в Европе начали пугать друг друга старшилками об осадных машинах неведомых "татаро-монголов". Напомню, что ан-Насави описывает события 1221 года, а Фома Сплитский рассказывает о событиях 1241 года.

Откуда в Семиречье образца 1221 года появляются слухи, содержащие фантастику чисто европейского происхождения? Ведь до этого ни арабы, ни персы, ни тюрки в фантазиях на тему "осадной техники" замечены не были. А к европейцам "татаро-монголы" еще не пришли, и европейцы фантазировать про осадную технику еще не начали.

Не говорит ли все это о том, что кто-то из европейцев появлялся в Семиречье и, будучи "заслуживающим доверия человеком", рассказывал доверчивым хронистам небылицы по поводу технических чудес монгольского войска? И был этот "кто-то" весьма образован и начитан относительно военной фантастики, приписываемой войнам греко-римской эпохи.

Ну, и последний гвоздь в тему осадной техники татаро-монголов. Всем известно, что осадную технику делали для них китайские инженеры, которых жестокие кочевники захватили при разгроме северо-китайской империи Цзинь. Но вот мы открываем Мэн-да бэй-лу, что в переводе означает "Полное описание монголо-татар" и читаем описание военного дела татар. И вот ведь какой ужас! Оказывается укрепленные города и крепости империи Цзинь упомянутые кочевники берут с использованием "[колесниц, напоминающих] гусей, куполов для штурма, катапультных установок"[336]

То есть, империя Цзинь еще не разгромлена. Китайские инженеры еще не пленены. А дикие степные кочевники уже используют сложную осадную технику. В том числе и "купола для штурма", которые, нужно полагать, являются китайским переводом "осадных башен" греко-римлян, средневековых европейцев, арабов и стенающих от надвигающегося ужаса венгров. Иначе говоря, это те самые турусы на колесах, которые добрались уже и до Китая. Что характерно, считается, что Мэн-да бэй-лу, или "Полное описание монголо-татар" вышло в свет именно в 1221 году. Как раз тогда, когда "татаро-монголы" громили стены крепостей Семиречья, если верить арабским авторам, с помощью матрасов, даббабаов, маджаников и джамалунов. Военные же эпизоды, связаннее с разгромом Цзинь вообще должны иметь место не позднее 1211 года.

И я снова повторяю уже прозвучавший вопрос, лишь изменив его географическую привязку. Откуда в 1221 году у Чжао Хуна, сунского посланника в империю Цзинь и предположительного автора "Полного описания монголо-татар" появились слухи о чудесных осадных механизмах татаро-монголов, примененных при разгроме империи Цзинь? Когда физически эти механизмы вообще невозможны. А "как-бэ-исторически" - должны были появиться лишь после "захвата степными кочевниками китайских инженеров"? То есть, после победы над цзиньцами. А не во время борьбы с ними.

Единственно возможной представляется версия, что эти чисто европейские слухи, эта чисто европейская военная фантастика была из Европы целенаправленно кем-то принесена и через "заслуживающих доверие людей" скормлена арабским, персидским и китайским авторам. Дабы вознести до небес непобедимую силу тех войск, которые были для важности поименованы "монголами".

И возникает вопрос: кому и зачем нужна была монгольская версия происходящих в ряде регионов событий? Кому и зачем нужна была страшная легенда о величайшей империи, протянувшейся на семь тысяч километров? Кто и зачем сочинил легенду о чуть ли не Императоре Вселенной - Чингиз-хане?

2. Монгольская империя как миф. Политическая генеалогия монголов.

Впрочем, зачем нужна была легенда о могущественных монголах - как будто бы очевидно. Прежде всего, для того, чтобы запугать их будущих противников. Империя протяженностью семь тысяч километров. Кошмарная осадная техника, перед которой пасуют стены любого города. Войско, включающее сотни тысяч всадников: это для Европы-то, где 2-3 тысячи всадников - уже огромная армия. Кстати, и для Руси - тоже. Но это - лишь верхний слой. Под которым скрывается слой гораздо более серьезный.

Представьте себе, что перед вами стоит задача в быстром темпе сколотить из множества варварских племен какое-то более или менее единое целое. Пусть ненадолго, для выполнения какой-то локальной военной задачи. Грубо говоря, сколотить на какое-то время армию, изначально состоящую из банд под руководством независимых полевых командиров. Как привлечь их к выполнению этой задачи? Только деньгами? Деньги нужны, но этого недостаточно. Ведь нужна еще и согласованность действий. Нужно соподчинение их в рамках какой-то единой иерархии. То есть, для всего этого необходимо некоторое сплочение племенных элит. А для эпохи варварства сплочение разноплеменных элит - задача вполне себе нетривиальная.

Впрочем, специалист-культуролог сумеет подсказать Вам, уважаемый читатель, вариант-другой. Одним из наиболее действенных является внедрение в информационное пространство племенных элит представления о великом общем предке, потомками которого они все являются. Точно так же, как множество царских родов, например, древней Эллады, выводили свою родословную напрямую от Зевса.

Так вот, внедрение представлений об общем великом предке не только консолидирует варварские элиты, но и структурирует их. Выстраивает в некую иерархию - в соответствии с мерой родственной близости к этому самому предку. Похоже, в XIII веке такие специалисты-культурологи нашлись.

Мне могут возразить, что процесс консолидации племенных тюркских элит вокруг образа великого предка мог произойти естественным путем, без всякого искусственного вмешательства. Да, мог. Вот только в реальности такие процессы занимают многие десятилетия, а то и столетия. В нашем же случае омонголивание тюрок происходит практически в течение жизни одного поколения. И это означает, что где-то здесь поработала рука мастера. И крайне любопытно, где же в XIII веке могли обитать столь продвинутые специалисты в области культурологи и в целом - социальных технологий? А ведь без них тут явно не обошлось.

Очень неплохо алгоритм омонголивания описан у Рашид ад-Дина. "В настоящее время, - пишет он, - вследствие благоденствия Чингис-хана и его рода, поскольку они суть монголы, - [разные] тюркские племена, подобно джалаирам, татарам, ойратам, онгутам, кераитам, найманам, тангутам и прочим, из которых каждое имело определенное имя и специальное прозвище, - все они из-за самовосхваления называют себя [тоже] монголами, несмотря на то, что в древности они не признавали этого имени. Их теперешние потомки, таким образом, воображают, что они уже издревле относятся к имени монголов и именуются [этим] именем"[337].

Это - на самом деле крайне интересно. Ведь для того, чтобы запустить такой процесс консолидации и иерархического структурирования варварских элементов, его авторы должны были обладать весьма значительным гуманитарно-технологическим опытом. Ибо процесс не только запустился, но дальше уже начал работать в самоподдерживающемся режиме.

Так, у Джувейни в "Истории завоевателя мира" мы находим семь сыновей Джучи - сына Чингисхана. Это Бахмал, Хорду, Бату, Шибакан, Тангут, Берке и Беркечар[338]. Рашид ад-Дин перечисляет нам уже четырнадцать сыновей. А вот составленный в XV веке "Муизз аль-Ансаб" осчастливливает нас целыми восемнадцатью отпрысками достойного потомка Потрясателя Вселенной. Все это подозрительно напоминает историю с сыновьями лейтенанта Шмидта.

Почему столь интенсивно росло число потомков Чингиз-хана? Это понятно - прибавляются все новые и новые элитные кланы, которым требуется происхождение от сыновей или, на худой конец, внуков великого предка. Сыновей на всех не хватает, и придворным хроногрофам приходится выискивать "в архивах" до сих пор не обнаруженных "сыновей" и "внуков". В общем-то, понимали это и древние авторы.

Изначально легендарный, то есть искусственно сконструированный, характер монгольства подтверждают и китайские авторы, под боком у которых созревал Чингисхан. Откроем еще раз Мэн-да бэй-лу.

О "нынешнем императоре Чингисе" там рассказывает китайский автор по имени Хун. Глава, посвященная ему, называется "Начало возвышения татарского владетеля". Татарского, обратите внимание, владетеля. А вовсе не монгольского. "Нынешние татары, - пишет автор, - очень примитивны и дики и почти не имеют никакой системы управления". Стало быть, татары. А что же монголы?

- Монголы были, мы этого не отрицаем, - честно отвечает Мэн-да бэй-лу, - только очень давно. Старики не припомнят. "[Я], Хун, часто расспрашивал их [об их прошлом] и узнал, что монголы уже давно истреблены и исчезли". Далее китайский автор, как и положено настоящему историку, ссылается на источники:

В Цза-цзи [Ли Синь-чуаня сказано] : "Существовало еще какое-то монгольское государство. [Оно] находилось к северо-востоку от чжурчжэней. При Тан его называли племенем мэн-у. Цзиньцы называли его мэн-у, а также называли его мэн-гу. [Эти] люди не варили пищи. [Могли видеть ночью] . [Они] из шкур акулы[339] делали латы, [которые] могли защитить от шальных стрел….

Теперь татары называют себя Великим монгольским государством, и поэтому пограничные чиновники именуют их [сокращенно] мэн-да. Но [эти] два государства отстоят друг от друга с востока на запад в общей сложности на несколько тысяч ли. Неизвестно почему [они] объединены под одним именем…

В Гу-цзинь цзи-яо и-пянь Хуан Дун-фа сказано: "Существовало еще какое-то монгольское государство. [Оно] находилось к северо-востоку от чжурчжэней….. Только в четвертом году нашего [периода правления] Цзя-дин татары присвоили их имя и стали называться Великим монгольским государством"[340].

То есть, вот оно оказывается как. Где-то на северо-восточном побережье Китая когда-то в незапамятные времена существовало некое государство мэн-гу. Его жители могли видеть ночью, не варили пищи и делали доспехи из шкуры акул. Дикие татары откуда-то прознали про это давнее-предавнее государство и решили присвоить себе его имя. Вот интересно, откуда это дикие и не имеющие никакой письменности татары узнали о существовавшем когда-то монгольском государстве?

- Так это совсем просто, отвечает нам китайский источник, - "[татары] восхищаются монголами как воинственным народом и поэтому обозначают название династии как "великое монгольское государство". [Этому] также научили их бежавшие чжурчжэньские чиновники".

То есть, информация о неких когда-то давно живших воинственных монголах вообще появилась у татар от бежавших из Цзинь чжурчженьских чиновников? Оф-фигеть! А может быть и вовсе не от чиновников? И не от чжурчженьских? А вообще от неких "заслуживающих доверие людей"?

Ну, вскрытие покажет. Будем читать далее.

Пока же понятно, что, по версии китайских историков, вполне себе дикие тюркские племена, общеименуемые татарами, вдруг решили присвоить себе имя уничтоженного когда-то давно племени монголов в "латах из шкур акулы", живших на побережье Тихого океана, и провозгласили себя Великим монгольским государством. То есть, получается, что у Чингиз-хана, следуя китайским историкам, вообще никаких монголов под рукой не было. А были татары (тюрки), ни с того, ни с сего возомнившие себя монголами.

Иначе говоря, монгольство - уже тогда было не более чем лэйблом для "самовосхваления" тюркской племенной знати в самых различных регионах тогдашнего мира. Начиная с Дальнего Востока, и заканчивая тюркскими элитами Туркменистана, Средней Азии, Закавказья, Поволжья после приход туда "татаро-монголов". Монгольство с самого начала было некой идеологемой, внедренной в тюркскую среду для формирования общей идентичности тюркской племенной знати. По словам китайских источников, эта идеологема появилась у тюрок - от бежавших чжурчженьских чиновников. Но, вполне возможно, что и не от них.

И возникают вопросы.

Первый. А был ли мальчик? Существовали ли в действительности эти самые мэн-гу, не варившие пищу, видевшие в темноте и носившие латы из шкур акул? Или это фантастика?

Второй. С чьей подачи и чьими руками идеологема монгольства была внедрена в среду тюркской племенной знати, да еще так шикарно, что начала затем самовоспроизводиться самостоятельно и вообще жить собственной жизнью? Кто у нас в XIII веке такой продвинутый, квалифицированный, обладающий, судя по почерку, огромным опытом социального манипулирования?

Третий. Существовал ли в действительности "великий император", или это легендарная личность, необходимая, чтобы пометить и объединить в некое якобы монгольское единство различные тюркские племенные элиты. А также события, происходящие в самых различных регионах.

Четвертый. Было ли единое "татаро-монгольское" войско, последовательно выполняющее план по "завоеванию мира"? Или же были совершенно различные воинские контингенты, выполнявшие локальные задачи в регионах и связанные лишь мифической принадлежностью к мифической же империи?

Пятый. А была ли вообще империя, если в 1247 году, то есть через тридцать пять лет после ее якобы провозглашения, францисканская миссия во главе с Плано Карпини находит, фактически, лишь независимые "улусы"? Да и позже никаких материальных следов от империи не обнаруживается?

Похоже, на все эти четыре вопроса нам придется пока что ответить одинаково: "Не знаю". Да, был некий перечень военных ударов по конкретным территориям и с вполне понятными, как мы убедимся в дальнейшем, политическими целями. И был чингизидский миф, призванный придать этим ударам видимость действий необоримого и непобедимого семьтысячкилометрового имперского монстра. Чтобы никто и дернуться в ответ не попытался. И ведь не пытались. Почти двести лет никто, за исключением Тамерлана. А вот он попытался, и выяснилось, что король-то, того - неодетый. А военная сила "татаро-монголов", мягко говоря, несколько преувеличена. Впрочем, это уже неважно.

Важно другое. Кто и зачем создал политический миф "Татаро-монгольской империи"? Разберемся с этим, понятно станет и все остальное.

3. Cui prodest?

Cui prodest? Кому выгодно? Собственно именно этот вопрос задает себе всякий уважающий себя следователь после того, как установлены и систематизированы все имеющие в распоряжении у следствия факты. Ибо чаще всего, кому выгодно - тот и садовн… в смысле - убийца. А в нашем случае - творец чингизидского "татаро-монгольского" мифа.

Большинство из тех, кто не склонен доверять конвенциальной версии "татаро-монгольского ига", полагают главными выгодоприобретателями от прихода "татаро-монголов" потомков Всеволода Большое Гнездо. Каковые в лице Ярослава Всеволодовича и наследовавшего ему Александра Ярославовича (партийный псевдоним "Невский") собственно и стали родоначальниками династии московских государей, подмявших под себя вольную Русь. "Омонголившись" - если следовать Марксу - они создали на северо-востоке Руси "российско-монгольское царство", пятнающее своей "азиатчиной" все, до чего только могли дотянуться его загребущие руки.

Наиболее ярким мыслителем этого направления можно считать Льва Гумилева, подающего, правда, "русско-монгольский симбиоз" исключительно в положительных тонах. Ну, а экстремальным выражением этой позиции дарят нас новые хронологи во главе с гг. Фоменко и Носовским, искренне уверенными, что Александр Невский и Батый - это вообще одно лицо.

Несколько глубже пытается копнуть "татаро-монгольскую" историю широко известный в узких политических кругах Петр Хомяков. В своем сочинении "Россия против Руси" он признает роль Ярослава Всеволодовича и Александра Ярославовича в "организации ига", но не более, чем в роли региональных исполнительных менеджеров проекта. Самим-де им такое не потянуть, ибо слишком большой объем организационной работы нужно было провернуть на всей территории Руси, дабы обеспечить прием "зимней военной кампании" татаро-монголов.

Одна только заготовка сена по всей территории Руси для зимней кампании кочевников требует разветвленной и влиятельной сетевой структуры. Таковой, по его мнению, таковой могла быть только православная церковь. РПЦ, - полагает Петр Хомяков[341], - вот истинный автор проекта "татаро-монгольское иго". Она и обеспечила себе за счет нанятых с бору по сосенке военных контингентов, названных татаро-монголами, небывалые политические и экономические преференции. А также - с их помощью окончательно "воцерковила" вольную Русь.

Может быть, может быть… При некотором напряжении фантазии можно даже уничтожение и изгнание половцев включить в сферу интересов русской православной церкви. И разгром волжских булгар. И, если уж совсем поднатужиться - даже погром в Закавказье. И впрямь, далеко ли до того Закавказья? Рукой подать! Буквально, ближайший кандидат на обращение в "истинную веру". Это - при очень большом напряжении фантазии.

Но уж точно никакой фантазии не хватит для включения в сферу интересов РПЦ разгром государства хорезмшахов в Семиречье и империи Цзинь в северном Китае. А ведь эти события имели место быть. И, более того, они включены в чингизидский миф как деятельность "татаро-монголов". Кто организовал эти события - монголы? После всего вышеперечисленного упоминать о монголах становится как-то даже неприлично.

Тогда, может быть, это дело рук татар? Ну, перемкнуло крышу, возомнили себя монголами и отправились завоевывать все до последнего моря. Бывает. Они, правда, в своих степях и первого-то моря не видали, чего их к последнему понесло? Сумасшедшие, что с них возьмешь!

Но и эта гипотеза не работает. Даже при самом высоком градусе сумасшествия описываемые в китайских источниках татары сами по себе не могли бы натворить всего того, что им приписывают. И причина проста. У них не было железа.

Вот сунский автор Ли Синь-чуань (1166-1244) пишет в своем сочинении о современных ему татарах: "Татары только охотятся и стреляют [из лука] . [Они] являются дикими, а по характеру - смелыми и отважными. Поскольку в [их] землях не добывают железа, то в наконечниках стрел [у них] используется кость. Люди Ляо впервые основали места для торговли и давали им [татарам] товары в ходе посольств, при этом железо строго запрещалось [ввозить к татарам] "[342]. Несколько иначе Ли Синь-чуань цитируется в "Полном описании монголо-татар". "Те, которые дальше [от китайских земель], называются дикими татарами. [Они] не имеют утвари и доспехов, а для стрел употребляют только костяные наконечники. Так называемые дикие татары еще различаются как белые и черные. Нынешний Тэмoджин есть черный татарин"[343] / При небольшом различии в содержании приведенных цитат, суть, я полагаю, ясна. Железа у татар не было! А ведь, согласитесь, вооружившись стрелами с костяным наконечником, довольно проблематично разгромить несколько не самых слабых империй и создать свою собственную, протяженностью в семь тысяч километров.

Нет, какое-то железо к татарам все равно попадало. Тот же китайский автор описывает контрабандные торговые сделки с получением татарами железных китайских монет: "Железные монеты из таких [мест как] Хэдун и Шэньси, а также монеты из Юньчжуна, покупались татарами. Татары, заполучив их, в результате сделали множество оружия и доспехов из них". Потрясающе! Вот только много ли оружия и доспехов можно смастерить из добытых контрабандой железных монет? Хватит, чтобы вооружить многосоттысячное войско для покорения мира?

Вот на рисунке фрагменты защитного вооружения татаро-монголов, найденные в могильнике "Дворцы"[344], раскопанном российскими археологами в восточном Забайкалье. По ним видно, что "татаро-монголы" были вооружены вполне на уровне лучших мировых стандартов своей эпохи. Это ж сколько монет должно было пойти на один только защитный комплект! А если добавить сюда еще ударное вооружение, да металлические элементы конской сбруи, то…

То это означает только одно. Диких татар кто-то еще и вооружил. Для того, чтобы они смогли сначала разгромить племена столь же диких соседей, затем войска империи Цзинь, и уж затем двинуться на запад. И что? Немалые гешефты, связанные с вооружением диких татар современным железным оружием и снаряжением - это все тоже РПЦ провернула?

Как-то сомнительно. Ведь это огромный объем торгово-закупочных операций. Что-то здесь не столько церковниками, сколько купечеством попахивает.

Так что, если и были у русской православной церкви какие-то свои интересы в проекте "татаро-монгольское иго", то уж точно, что ни на автора проекта, ни на ключевого исполнителя РПЦ абсолютно не тянет. Не те масштабы. В лучшем случае региональный менеджер одного из подпроектов. Пиар-обеспечение, "говорящая голова в телевизоре". Плюс заготовка сена для монгольских лошадок. И не более.

Кому же тогда реально выгодно было вооружать татар? Создавать им героический миф об общем предке - Потрясателе Вселенной и т.д.? Распространять пугающие слухи о невиданной осадной технике?

Давайте подумаем еще раз. Ведь что в действительности было сделано в рамках "татаро-монгольского проекта"? Смотрим внимательно.

1207 год. Разгром ойратов и кыргызов.

1208 год. Первый поход на тангутское государство Си Ся.

1209 год. Подчинение Уйгурии.

1211 год. Разгром империи Цзинь.

1218 год. Разгром каганата Кара-китаев

1221 год. Разгром государства хорезмшахов, вторжение в Закавказье.

1223 год. Уничтожение и изгнание половцев.

1227 год. Разгром тангутского государства Си Ся.

1236 год. Разгром Волжской Булгарии.

1239 год. Разорение Северо-восточной Руси.

1240 год. Разгром Юго-западной Руси.

1241 год. Европейский поход.

Если мы выложим все эти военные мероприятия на карту, то увидим простую и очевидную логику происходящего. За исключением первого и последнего пунктов, идет последовательное взятие под контроль ключевых участков Великого шелкового пути и узловых перекрестков, связывающих его с другими важнейшими торговыми путями.

Первым барьером на Великом шелковом пути в начале XIII века были чжурчженская империя Цзинь и тунгутское царство Си Ся, входившие в состав материкового Китая. Дело ведь в том, что само понятие "торговля с Китаем" для этого периода является совершенно неточным. Источником "китайских товаров" в это время является южная империя Сун, переживающая тогда бурное развитие сельскохозяйственных и ремесленных технологий. Именно оттуда поступает в Европу шелк, фарфор, бумага, драгоценные украшения и все остальное, ради чего стоило снаряжать торговые караваны.

Но если мы посмотрим на карту, то увидим простую вещь. Выход из южного Китая на северную равнину транссибирского степного коридора плотно перекрыт империей Цзинь и, в меньшей части, царством Си Ся. Соответственно, проход торговых караванов через их территорию - это, в самом лучшем случае, немалые транзитные пошлины.

В худшем же случае это означает полную потерю каравана, поскольку Цзинь находится в перманентном военном конфликте с Сун[345]. Что такое проход торгового каравана по воюющей территории - объяснять не нужно. Но вот, о чудо, в 1208 году "татаро-монголы" совершают первый, не слишком пока удачный поход против Си Ся, а к 1211 году фактически завершают разгром Цзинь. Первый барьер снят.

Итак, караван, тяжело нагруженный сунскими товарами, спокойно проходит по разгромленной и подчиненной Цзинь и выходит на просторы транссибирского степного коридора. Проходит по территориям уже присоединенных к "Монгольской империи" кереитов, меркитов, найманов. Подходит к землям Уйгурии. Что, снова транзитные пошлины?

Как бы не так! В 1209 году правитель Уйгурского идикутства Идикут Баурчук, правильно оценив политическую конъюнктуру, отверг покровительство каракитаев, чтобы принять покровительство Чингиз-хана. То есть, уйгуры добровольно, не доводя до греха, входят в состав растущего как на дрожжах "монгольского" государства.. Уйгурский барьер тоже снят.

Пройдя земли уйгуров, караван входит на территорию Каганата каракитаев. Территория эта, правда, уже не совсем каракитайская. В 1212 хорезмшах Мухаммед II ликвидировал государство Караханидов и взял их земли под свою руку. Ничего страшного! Через шесть лет "монгольское" войско во главе с Субэдэй-багатуром и Тохучар-нойоном быстренько исправляет эту историческую несправедливость. И земли бывшего Каракитайского каганата становятся "монгольскими". А раз "монгольскими" - значит снова никаких транзитных пошлин. Красота, третий барьер снят!

А еще через три года, к 1221 году уже все территориальные владения хорезмшахов принадлежат "Монгольской империи". Ходжент, Термез, Ургенч, Хива, Бухара, Самарканд… Все это не только опорные точки китайского транзита. Это еще и выход на рынки арабского востока. А Самарканд, кроме того - узловой пункт, где соединяются китайский транзит и идущий через афганский Балх торговый путь в Индию.

И вся эта замечательная транзитная и торговая инфраструктура становится собственностью чьей? Правильно, "Монгольской империи". То есть, наш караван спокойно, мирно и без безумных транзитных пошлин проходит все эти места. Да еще успевает в дороге слегка расторговаться с арабскими, персидскими и индийскими купцами. Ну, чем не жизнь?

Далее путь каравана лежит в обход южного побережья Каспийского моря, к Дербенту. А по дороге, как пробка, куча мелких и крупных государств Закавказья. Расчистить! В 1221 году отряды Джебе и Субедея входят туда с территории северного Ирана и сносят до основания Марагу, Ардебиль, Хой, Нахичеван, Байлакан и другие города. Объединенное грузино-армянское войско тоже разбито. Проход на Дербент открыт. Это уже тоже теперь "монгольская" территория. И караван спокойно шагает в сторону Дербента. С Дербентом, правда, пришлось повозиться, но и эта проблема к 1222 году решена. Впереди волго-донские степи, аж до самого Крыма, где расположены основные итальянские торговые фактории.

Есть, правда, две маленькие проблемы. Первая проблема - половцы. Именно они контролируют теперь волго-донское и донско-днепровское междуречья. Прикаспийские и причерноморские степи - это их территория. Не беда! Были ваши - будут наши. И в 1223 году в результате карательной экспедиции "татаро-монголов" степи очищаются от половцев до состояния, буквально, стерильной чистоты. Немногие выжившие находят приют у венгров. Ура, теперь и в степях больше ничто не угрожает свободе торговли!

Вторая проблема несколько сложнее. Как известно, Волга впадает в Каспийское море. А на Волге расположены города Волжской Булгарии. Контролирующие богатейший торговый путь из обильных лесом и пушниной верховьев Волги через Дербент в Персию и на арабский Восток. А через волго-донский волок - в Черное море и оттуда в страны средиземноморского бассейна.

Но низовья Волги - это еще не все. В действительности, это был путь "из варяг в персы". Путь начинался от берегов Балтики, вёл вверх по Неве и Волхову через Ладогу и Рюриково Городище в озеро Ильмень. Отсюда торговые ладьи сплавлялись вверх по Ловати до волоков Валдайской возвышенности, по которым суда перетаскивали в бассейн Волги. Из всех трех торговых путей "из варяг" волжский был самым богатым. Во всяком случае, поволжские клады серебряных дирхемов на порядок многочисленнее и настолько же богаче, нежели днепровские или двинские.

И последнее. Волжская Булгария - крупнейший металлургический центр раннего Средневековья. Прежде всего, центр черной металлургии и металлообработки. Металлургический район Биляра занимал огромную по тем временам площадь более одного гектара. Полусферические горны из сырцовых кирпичей. Воздуходувные устройства на водяном приводе. В условиях высокой температуры получалось высококачественное железо, которое отправляли в кузнечные мастерские.

Успешно развивалась и цветная металлургия. Булгарские бронзолитейщики и медники выпускали в основном разнообразную посуду кувшины, чаши, блюда, кумганы, светильники, тазы и подносы, а также чаши от весов, гирьки-разновесы и т.д.

Короче, весьма привлекательный кусочек для свободной торговли. Но какая может быть свободная торговля, когда вокруг всего этого великолепия находится Булгарское государство, которое тоже хочет иметь свою долю от торговых гешефтов? Решение очевидно. Торговлю и ремесла оставляем, государство - долой!

Не откладывая в долгий ящик, сразу после разгрома половцев и русских на Калке "монгольское войско" поворачивает на северо-восток. Дабы проделать аналогичный фокус уже с булгарами. Получается не сразу. В 1223 году хитрые волжане заманивают интервентов в засаду и уничтожают экспедиционный корпус, чуть ли не полностью.

Но ничего! "Татаро-монгольские" поклонники свободы торговли вернулись в 1229 году под командованием Субэдэя и Кокошая, посланных новым великим ханом Угэдэем. Они разбили пограничный отряд булгар на реке Урал. Несколько лет спустя, в 1232 году, "монгольская" кавалерия покорила юго-восточную часть Башкирии и заняла южную часть самой Волжской Булгарии. Заканчивается же все в 1236 году, когда "монгольские" войска во главе с Батыем осадили и захватили Биляр, Булгар, Сувар, Джукетау и ряд других городов и укреплений Волжской Булгарии.

Финита. Булгарское государство уничтожено. Вся поволжская торговля и металлургия теперь "монгольские". И уже никто и ничто не мешает нашему с вами купеческому каравану свободно и беспошлинно вести здесь свои гешефты.

Итак, вволю наторговавшись и имея на борту кроме китайских уже и арабские, и персидские, и булгарские, и - чем черт не шутит - даже варяжские товары, наш торговый караван прибывает на побережье Черного или Азовского морей. Там их ожидают венецианские и генуэзские торговые фактории. Матрега, Тана, Мапа, Кафа, Солдайа…

Товары перегружаются на корабли и вперед - в благословенную Европу. Правда, увы, еще не все препятствия остались позади. Ведь впереди встреча с черноморскими пиратами.

Да, друзья мои, да - с пиратами. Вы, конечно же, много раз слышали о великом торговом пути "из варяг в греки", что проходил в южной своей части по широкому Днепру, на берегу которого, блистая золотыми куполами, стояла мать городов русских - славный Киев. Так вот, эти слухи несколько преувеличены. Для внешней торговли этот путь подходил не очень хорошо.

Мало того, что нужно проходить тяжелые северные волоки в верховьях Ловати, так ведь и по Днепру-то совсем беда. Пороги. 10 порогов и 30 каменных гряд, покрывающих расстояние почти в восемьдесят километров. Все это груженый торговый корабль может преодолеть лишь весной, по талой воде. Теоретически. А может и не преодолеть. Все же остальное время изволь разгружаться и тащить корабли волоком. Повторяю, восемьдесят километров.

Все это было прекрасно известно еще византийцам IX века. Скажем, император Лев VI в своей "Тактике" пишет, что "северные скифы" используют "более быстроходные, легкие и меньшие по размерам" суда, чем арабы, "потому что, спускаясь к Черному морю по течению рек, они не могут использовать более крупные суда"[346]

Впрочем, один из видов торговли вполне мог процветать, несмотря на наличие днепровских порогов. Так, американские исследователи С. Франклин и Д. Шеппард отметили, что "рабы составляли наиболее заметную и, возможно, единственную ценную статью дохода. Такие самоходные товары были очень удобны для преодоления Днепровских порогов, и именно они чаще всего назывались как вид товаров в договорах Руси с Византией в 911 и 944 гг."[347].

Но в целом, торговое значение днепровского пути весьма преувеличено. Без нормального выхода в море, то есть - на внешние рынки, это не очень удобная транспортная артерия. В лучшем случае - работорговля. Но это, что касается торговых кораблей.

А вот легкие гребные боевые суда днепровские пороги вполне преодолевали. У запорожских казаков еще в XVII веке одним из любимых развлечений был фигурный спуск по днепровским порогам. А дальше - устье Днепра и выход в море. Ну, где там купеческие корабли с китайскими, арабскими, персидскими (нужное - подчеркнуть) товарами? Сарынь на кичку!

Так что, будь это крупный торговый узел конкурентов по черноморской торговле, как считает официальная история, или же пиратское гнездо, как полагают люди, более осведомленные в тонкостях речной навигации - неважно. Киев должен был быть уничтожен. Он и был уничтожен в 1240 году Батыем на пару с Субэдэем. Посетивший его шесть лет спустя Плано Карпини флегматично констатирует: "этот город был весьма большой и очень многолюдный, а теперь он сведен почти ни на что: едва существует там двести домов".

Итак, после никому точно не известной зимней компании 1237-1238 года в Северо-восточной Руси, "монголы" в 1240 году закатывают южную, поднепровскую Русь практически под асфальт. На несколько столетий она почти полностью выпадает из летописей и хроник. Теперь уже ничего не мешает свободной торговле просвещенного Запада с не менее просвещенным дальним и ближним Востоком.

А почему "никому не известной" зимней кампанией, надеюсь понятно. Тут и махинации с летописями в части "батыева нашествия", тут и город М.к.с. с 270 000 отрезанными ушами, и Арпан - Рязань вместе с Ике - Коломной и Кырклой - Переяславцем… Короче, дело темное - что там было на самом деле. Но ясно одно. Все "разоренные" интервентами города Северо-восточной Руси остались на месте. Более того, археологические раскопки не обнаруживают особых "перерывов" в их развитии". Понаехавшие же беженцы были с юга на север, а не наоборот.

Подводя итоги деятельности "Монгольской империи" в первые и единственные тридцать пять лет ее существования, мы видим удивительную вещь. Абсолютно все ее военные телодвижения укладываются в нехитрую по сути, но грандиозную по масштабам исполнения задачу. А именно - в обеспечение зоны свободной торговли в границах Великого шелкового пути и в прилегающих зонах торговых перекрестков. Такая, понимаешь, глобализация во имя торжества общечеловеческих ценностей и свободной торговли.

Не обошли вниманием этот факт и многочисленные биографы великого "монгольского императора":

- Идеалом Чингис-хана было "создание единого царства Человечества", при котором "прекратятся взаимные войны и создадутся условия для мирного процветания человечества как в области духовной, так и материальной культуры"[348]

- Империя Чингис-хана - прообраз современной глобализации. Она пронизала Евразию торговыми путями, связывая Европу и Китай. "Армии монголов уничтожили уникальность цивилизаций вокруг себя, разрушая защитные стены, которые изолировали одну цивилизацию от другой, и связывали все культуры воедино"[349]

- Чингисхан сформировал современный мир торговли, коммуникации и больших светских государств больше чем любой другой человек. Он был полностью современным человеком в своей мобилизованной и профессиональной войне и в своей верности ценностям всемирной торговли и верховенству светского права и международного законодательства[350].

- …завоевания Чингисхана внесли "великие изменения в отношения между Азией и Европой", они создали "реальные условия для мирового рынка и мировой торговли"[351]

Ну, и далее по списку. Перечисление авторов можно продолжать, но мысль, полагаю, ясна. А теперь вопрос. Могли ли наследники Всеволода Большое Гнездо, смастерившие в итоге всего этого безобразия Московское государство, быть заказчиками и организаторами такого грандиозного проекта?

Могли? Даже не смешно!

А Русская Православная Церковь, которую также числят в выгодоприобретателях от "татаро-монгольского ига"? Как она смотрится в роли заказчика?

Никак не смотрится!

А может быть, это сам Тэмуджин такой умный оказался? Скакал-скакал по своим степям на коне, стрелял из лука стрелами с костяными наконечниками, а потом возьми себе, да и подумай. "А не создать ли нам трансконтинентальную зону свободной торговли? Чтобы, черт возьми, сформировать уже условия для мирового рынка! А то скачем тут, как какие-то дикие татары, а Евразия торговыми путями нифига не пронизана! Не, шалишь брат….

Все, с этой минуты мы вовсе не татары, а воинственные монголы, в доспехах из шкуры акулы. И пойдем мы на Запад, к последнему морю. Чай не темная древность, а просвещенный XIII век на дворе. Даешь мировую торговлю, глобализацию и общечеловеческие ценности!" И ломанулись неисчислимые тумены монголов устанавливать глобализацию…

Что, опять не смешно? Ну, тогда я уж и не знаю…

Хотя нет, я-то как раз знаю. Сейчас расскажу, как все было на самом деле.

4. Ничего личного, просто бизнес…

Ричард Плантагенет, который должен был возглавить IV Крестовый поход, был плохим королем, но прекрасным военноначальником. Его план нанесения удара по Египту был безупречен. Салладин уже, слава Аллаху, вкусил райского блаженства со всеми причитающимися ему гуриями, а его сыновья передрались за власть между собой и с родным дядей - младшим братом Салладина. В стране бардак, гражданская война. Так что, сплоченный экспедиционный корпус крестоносцев имел все шансы на овладение дельтой Нила и прилегающими территориями.

А Египет - это серьезно. Это крупнейшая на тот момент экономика арабского мира. Это все еще житница Средиземноморья. Это все еще не истощившаяся золотодобыча в Нубии. В общем, это - много чего привлекательного. И главное - это превосходная база для дальнейшей экспансии в Сирию, Палестину, Ливан и т.д.

Трудно сказать, какое будущее ожидало бы европейскую цивилизацию, сумей Ричард реализовать свой план вторжения в Египет. Полагаю, никто бы не остался внакладе. Кроме одного маленького, но очень важного кусочка европейской цивилизации. Кроме Венецианской республики.

К концу XII века венецианцев связывают с Египтом множество торговых связей. Экспорт леса, железа, оружия, кожи, пеньки, холста. Импорт зерна, ремесленных изделий. И самое главное: венецианцами уже протоптан и прикормлен путь через Суэцкий перешеек в Красное море. А оттуда - на кораблях, вдоль аравийского побережья - на рынки Индии. Откуда уже налажен поток драгоценных заморских товаров во все христианские королевства Европы. Ткани, ковры, специи, изделия индийских мастеров… И что, вся эта с огромными трудами выстроенная структура - на слом?

Что было дальше? Как ответили гордые венецианцы на угрозу своему растущему бизнесу? А было так:

Интермеццо 3.

Эпизод первый: скрытая угроза.

Риальто, Palazzo Dukale

18 августа 1198

…. Покрытые изящной резьбой и позолотой створки распахнулись, впуская в гостиную Энрико Дандоло. Крепкий, несмотря на свои без малого девяносто, подтянутый, с навсегда въевшимся просоленным загаром - сорок первый дож Светлейшей республики направился к председательскому месту. Присутствующие - те, кто сидел - встали, в знак почтения к этому выдающемуся человеку.

Не тратя времени на предписанную дворцовым этикетом благодарственную молитву Святому Марку, Дандоло опустился на малиновый бархат кресла.

- Мессеры, благодарю, что сумели откликнуться на мое приглашение, хоть и прозвучало оно в неурочное время. Однако, новости, которые нам следует обсудить, слишком важны, чтобы медлить.

Дож положил руку на принесенный с собой свиток. - Здесь копия буллы Иннокентия III с призывом к повторному освобождению Иерусалима из-под пяты неверных. - В зале мгновенно установилась полная тишина, пока грубый - весь в деда - мессер Орсеоло не выразил общее мнение:

- Не было печали!

- Uno avulso, non deficit alter[352], не преминул щегольнуть римской ученостью мессер Дзиани. - Мне казалось, после столь неудачно закончившейся экспедиции в святую землю, предпринятой Генрихом VI, мы на какое-то время можем забыть об этой проблеме. Тем более, сам Господь ясно высказал свое отношение к этому предприятию, послав Гогенштауфену лихорадку. Говорят, он выпил холодного вина в жаркий день, простудился и умер?

- Ничего себе лихорадка, - не унимался разошедшийся Орсеоло, - после которой почти два месяца исходишь поносом[353] и умираешь от страшных болей в животе! Передайте мои поздравления мессеру Сельвио, мы все у него в долгу!

Лицо старого дожа, казалось, ничуть не изменилось, но в зале как будто резко похолодало. - Мессер Орсеоло, мы все ценим ваше живое участие в делах Республики, но сегодня Совет обсуждает не прошлое, а будущее Лагуны.

- Прошу прощения, мессер, - опомнился оказавшийся вдруг в одиночестве Орсеоло, - просто мне совсем недавно доложили детали этой прошлогодне истории, и я хотел бы… - замявшийся Орсеоло вынул из кармана свернутый вчетверо лист бумаги и протянул его дожу. - Это вексель на предъявителя. Пять тысяч серебряных денариев. Мессер Сельвио может получить их в любой момент и в любой конторе нашего торгового дома. - Орсеоло оглядел членов Совета и уже более твердым тоном добавил, - полагаю, нам следует поощрять столь удачные инициативы…

- Несомненно. Впрочем, каждый член Совета вправе иметь собственную позицию по данному вопросу, - Энрико Дандоло встал, благо этикет не требовал от членов Малого Совета непрерывного многочасового сидения. Чуть покачивающаяся походка явно показывала, что грозный дож все еще чувствует себя на палубе боевой галеры, хотя уже много лет не видит даже собственных рук.

- Им потребуются корабли. Кроме нас сегодня никто больше не в состоянии предоставить флот, способный перевезти целое войско. Готовы ли мы, мессеры, перевезти войско крестоносцев в Палестину, Сирию, Египет, или куда они там еще решат? - Дандоло прошел мимо стола заседаний к окну, вернулся назад. - Этот вопрос нам зададут не раньше, чем через полгода. Но ответ нам нужно готовить уже сегодня. Ибо любой ответ Республики, - голос дожа стал чуть громче, - требует подготовки.

- Палестина, Сирия, Египет! - Себастьяно Морозини вскочил со стула. - А за рыцарями придут купцы! Имперцы, французы, англичане… И что?! Мы, которые многие десятилетия торили пути на юго-восток, обживали их, обустраивали, договаривались с одними разбойничьими шайками, чтобы они очищали море и пески от других… Мы, которые заваливали дорогими подарками халифов, а теперь еще и султана - теперь мы по собственным дорогам должны будем бегать наперегонки со всякими … - Мессер Морозини, не в силах совладать с нахлынувшими чувствами, рухнул обратно на стул.

- Теперь жди очередной папской буллы о запрете торговли с сарацинами, - меланхолично, в никуда проговорил Флабьянико. - Все, как всегда: лес, корабли, парусина, пенька, металлы, оружие… А у меня как раз несколько больших контрактов на далматскую сосну.

- Да подтирались мы этими буллами, и будем подтираться, - снова встрял Ореоло, что ты Флабьянико, как маленький! Я вообще не понимаю, что нам мешает просто отказаться от перевозки войск? Ну, что они могут сделать?! - Мессер Орсеоло нахмурил кустистые брови, зло сверкнул глазами. - С берега нас не взять, а море - наше!

- Еще двести лет назад, - все столь же меланхолично ответил Флабьянико,- когда земли Республики ограничивались Лагуной, это был бы наилучший выход. Но сегодня наши владения тянутся по всему адриатическому побережью. - Флабьянико лениво шевельнул кистью, полюбовался на тщательно отполированные ногти, чуть слышно вздохнул. - Белла Венгерский уже отнял у нас Задар. Вы готовы, мессер, позволить разъяренным нашим отказом крестоносцам помочь ему отнять все остальное?

- А ведь на этот раз у них может все получиться… - вступил в разговор ранее что-то напряженно обдумывающий Джованни Фальер. Иннокентий выбрал на редкость удачное время. Салладин мертв. Его сыновья и его младший брат увлеченно режут друг друга, пытаясь "по справедливости" поделить оставшиеся без вождя земли. - Фальер широко улыбнулся, как бы сочувствуя ведущейся наследниками Саладина справедливой борьбе. - С караванами из Акры и Тира приходят известия одно занятнее другого. Аль-Адиль[354] отнял Дамаск у Аль-Афдала[355].

Скептические улыбки собеседников тут же указали оратору, что это для них далеко не новость. Но тот, нимало не смущаясь, продолжал.

- По словам Ибн аль-Асира… а вот ему, - Фальер поднял вверх указательный палец, - я склонен верить более, чем кому-либо, - его господин предался алкоголю и наслаждениям гарема. Затем, выпнутый дядей из Дамаска и мучимый раскаянием, он отправился было в крепость Сархад - дабы посвятить жизнь молитвам и медитации. Но тут, - улыбка мессера Фальера больше походила уже на волчий оскал, - на редкость удачно свалился с коня и сломал шею Аль-Азиз[356], отхвативший при дележе родительского наследства Египет.

- Кстати, - добавил тут же Фальер, - мне в свое время довелось довольно близко познакомится с Аль-Азизом. Прекрасный, просто удивительно ловкий был наездник! И как это он так…? Да, так вот сейчас, - как бы спохватываясь продолжил рассказчик, - Аль-Афдал передумал предаваться молитвам и медитации и собирает войско окрестных беев, дабы успеть в Египет раньше дяди.

- А когда они туда наперегонки доберутся, - перешел к заключительной части мессер Фальер, - да пару-тройку месяцев погоняют друг друга по пустыне, да устроят где-нибудь генеральное сражение… - то даже небольшой кучки крестоносцев будет достаточно, чтобы добить оставшихся и оставить Египет с Сирией вовсе без войск, - взялся закончить за рассказчика никак не угомонящийся мессер Орсеоло.

- Благодарю вас, мессер, - иронически поклонился Фальер, - вы удивительно точно сформулировали мою мысль. Кстати, - продолжил он, - по моим сведениям король Ричард неоднократно высказывался в том смысле, что следующую экспедицию, когда она будет объявлена и если ему поручат ее возглавить, будет направлена им именно в Египет.

Малый Совет Республики Святого Марка глубоко задумался, пытаясь осмыслить складывающуюся ситуацию. Дож также молчал, не прерывая размышлений своих соратников.

- Мессеры, - прервал затянувшееся молчание ни разу еще не высказавшийся Аугусто Партечипацио. - А не преувеличиваем ли мы масштабы свалившихся на нас … м-м-м, затруднений? - Мессер Партечипацио оглядел собравшихся и продолжил. - Предположим на минуту, что затеянный Иннокентием поход полностью удался. Палестина, Ливия, Сирия, Египет приведены к покорности Кресту. Толпы купчишек из Европы, как справедливо заметил мессер Морозини, устремляются на Восток.

- И что они там найдут? Сарацинских пиратов у анатолийского побережья. Десятки скачущих на своих верблюдах шейхов, прибирающих к рукам все, что им только встретится. …Э-э-э, в Красном море пиратов пока нет, но ведь это так несложно организовать. Мессеры, - Партечипацио с достоинством поднялся с кресла, - мы ходим по этой земле и плаваем в этих водах уже больше двухсот лет. Мы знаем каждую кочку в песках и каждый подводный риф в море. - Оратор гордо оглядел присутствующих. - Нам ли бояться новичков, коим понадобится еще двести лет, чтобы только хоть как-то освоиться?

Лица членов Совета посветлели, спины выпрямились, плечи расправились. Кто-то облегченно вздохнул, кто-то улыбнулся. Действительно, что это они? Что за паника на пустом, по сути, месте?

И тут старый дож Энрико взревел.

Тупицы!!! - ревел дож, - прижитые безголовыми ослицами от тупоголовых баранов! Разом побагровевшее лицо, красные от гнева слепые глаза … пугали. - Да в одном только мизинце Иннокентия больше мозгов, чем во всех ваших вместе взятых ослиных задницах!

Дож с грохотом опустил ладони на тяжелую столешницу красного дерева и уперся невидящим взором в онемевших от неожиданности людей. - Вы что же, вообразили, что на кону всего лишь ваши жалкие доходы?! Слепцы, да вы оглянитесь вокруг!!! - Слепой старик повернулся к окну, как бы показывая, куда именно его зрячие собеседники должны смотреть.

- Корона Священной Римской Империи после смерти Генриха валяется на земле. Против Филиппа Швабского, имеющего на нее хоть какие-то права, Иннокентий - руками Кельнского архиепископа Адольфа - тут же выставил Оттона Брауншвейгского, младшего сына Генриха Льва. - Мессер Дандоло набрал в легкие новую порцию воздуха и продолжил, почти не снижая тона. - Теперь эти двое, в компании поддерживающих их германских князей будут драться за императорскую корону ровно столько, сколько это понадобится Иннокентию.

- А что у нас с короной византийских Басилевсов? - Дож на мгновение примолк, как бы ожидая ответа. - Она тоже болтается на гвоздике. Алексей III слаб, нелюбим подданными, ненавидим святошами и запуган усиливающимся могуществом германцев. Единственную свою опору он видит, вы удивитесь, именно в Иннокентии, в Римской церкви. - Дандоло чуть приподнял голову к потолку и, глумливо передразнивая оригинал, чуть ли не проблеял: "Мы-ы-ы являя-я-я-емся двумя еди-и-и-нственными мировыми си-и-и-лами: единая римская це-е-е-рковь и единая империя наследников Юстиниа-а-а-а-на; поэтому мы должны соедини-и-и-и-ться и постараться воспрепя-я-я-я-тствовать новому усилению могущества западного импера-а-а-а-тора, нашего сопе-е-е-е-рника".

- С копиями писем Иннокентия и Алексея вы можете ознакомиться в моем личном архиве. - Дож слегка усмехнулся, - очень увлекательное чтение. Итак, обе императорские короны болтаются сегодня в воздухе, и жонглирует ими Иннокентий.

Взгляды присутствующих теперь уже не отрывались от фигуры старого дожа, словно завороженные неумолимой логикой его слов.

- Понятно, что бесконечно все это продолжаться не может. Но бесконечно Иннокентию и не нужно. Нужно всего лишь привести Ричарда Английского в Палестину, отбить Святые места, Животворящий Крест и Гроб Господень.

Острое понимание зажглось в глазах его слушателей. - Да, конечно, дальше уже все понятно! Кого, как не героя Священного Похода, образец рыцарства и будущего Святого, предложит организовавший этот поход папа в императоры германским князьям? Разумеется, ненавидящие друг друга сторонники Филиппа и Оттона с радостью ухватятся за вариант "ни нашим, ни вашим".

Энрико Дандоло слегка усмехнулся. - Разумеется, Ричард Львиное Сердце - не более, чем железнобокий болван на троне. Но уж думать-то Иннокентий сумеет и за двоих. Дальше рассказывать?

- Не нужно, мессер, - Джовани Фальер встал и низко поклонился слепцу, - дальше и так понятно. Надев на Ричарда корону западной империи, Иннокентий получит возможность легко и почти безболезненно вытряхнуть Алексея из короны восточной…

- Надев ее затем все на того же железнобокого болвана, - завершил мессер Орсеоло.

- Иными словами, - присоединился меланхоличный мессер Флабьянико, - Иннокентий преследует цель, не дающую покоя всем папам, когда-либо занимавшим Святой Престол: единый христианский мир, единая христианская империя, единая христианская церковь…

- Да, - дож, наконец, опустился в свое кресло. - И он, как никогда, близок к ней. - Целая минута, а то и больше, прошли в молчании. Затем Дандоло поднял голову. - Надеюсь, вы понимаете, мессеры, что внутри этой империи нет, и не может быть места свободной венецианской Республике?

Прошло еще несколько мгновений. Где-то жужжал комар, невесть как выживший в окуриваемых специальными травами помещениях. За окном прошелестел поднявшийся с ближайшего болота выводок цапель. Наконец дож расправил плечи и ровным голосом произнес.

- Я не знаю, что нам следует делать. И вы этого не знаете тоже. Поэтому сейчас мы разойдемся и будем думать. Но помните одно. Что бы ни случилось, венецианский флот с крестоносцами не должен прибыть в Египет!

- Что бы ни случилось!!!

* * *

Что характерно, он туда и не прибыл. Ибо при осаде замка Шалю-Шаброль в Лимузене Ричард Львиное Сердце удивительно вовремя ловит арбалетный болт, затем гангрена, и знамя предводителя крестовых паломников, так и не успевшее попасть в руки Ричарда, оказывается у Тибо III, графа Шампанского.

Тибо прибывает к венецианцам и заключает договор о перевозке крестоносцев в Египет. Договор скалькулирован из расчета четыре серебряных марки за коня и две за человека. Итого, 85 тысяч марок. Особый пункт оговаривал, что эта цифра не меняется ни при каких обстоятельствах, независимо от того, сколько крестоносцев реально взойдет на палубы венецианских транспортов.

А затем, 24 мая 1201 года умирает и Тибо Шампанский. От чего-то. Вслед за Ричардом Английским. Вождем выбирают маркграфа Монферратского, а по Европе ползут нехорошие слухи о дурных предзнаменованиях похода. В самом деле, два вождя крестоносцев погибают один за другим - вряд ли это может в кого-то вселить оптимизм.

В конечном итоге, для погрузки на суда в Венецию прибывает значительно меньше воинов, нежели изначально было рассчитано. Но сумма в 85 тысяч марок остается неизменной. Вожди похода устраивают сбор средств, вынимая из карманов последнее, но все равно не хватает примерно тридцати пяти тысяч марок серебра. А это - гигантская сумма. Одна марка, это примерно восемь тройских унций. Или, двести сорок девять граммов. Умножаем на 35 000, получаем без малого девять тонн серебра. И взять их абсолютно неоткуда.

Вот тут-то дож Энрико Дандоло и предлагает крестоносцам отработать возникший долг. Сначала взять далматинский город Задар, незадолго до этого предпочевший власти венецианцев покровительство Беллы Венгерского. А затем - Константинополь, главную сокровищницу Средиземноморья.

В 1204 году Константинополь взят совместным венецианско-крестоносным войском. На его месте возникает так называемая "Латинская империя". В руки венецианцев попадают гигантские богатства, накопленные за долгие века византийскими купцами и василевсами.

Но их главный приз - контроль над черноморскими проливами, которые до сих пор были в руках у Византии. А это до чрезвычайности затрудняло торговые операции на Черноморском побережье. Теперь же все барьеры сняты, контроль над проливами в руках марионеточной Латинской империи, и венецианцы устремляются в Крым. Византийские владения в Причерноморье оказываются в их руках. И уже начиная с 1206 года до нас начинают доходить нотариально заверенные в Салдайе (ныне Судак) торговые сделки, проведенные венецианскими купцами.

1206 год - очень важен для нашего повествования. Это - первые торговые сделки, проведенные венецианскими купцами[357] в принадлежавшей венецианцам черноморской торговой фактории, заверенные венецианскими нотариусами и беспошлинно прошедшие через контролируемые венецианцами черноморские проливы. Фактически, это начало торговой монополии венецианцев в черноморской торговле, которая закончится лишь через пятьдесят с лишним лет по Нимфейскому трактату. Это - прорыв богатейшей и могущественнейшей торговой державы Европы на восток, к новым богатствам и новым рынкам.

Но в этом же году происходит еще одно немаловажное событие.

Согласно официальной истории, именно весной 1206 года у истоков реки Онон на курултае "монгольских племен" Тэмуджин был провозглашён великим ханом и получил титул "Чингисхан". Отсюда начинается его наступление на Запад. Наступление, сносящее все и всяческие барьеры для свободной торговли по Великому шелковому пути. Пути, который завершался на черноморском побережье. Завершается в ставших после 1204 года венецианскими торговых факториях.

Так для кого же очищало торговые пути "монгольское" войско?

Вы скажете, что генуэзцы появились в северном Причерноморье раньше венецианцев. И именно они могли быть заказчиками "татаро-монгольского ига".

Нет, не могли. Да, они и в самом деле появились в северном Причерноморье раньше венецианцев. Согласно хрисовулу Мануила Комнина, заключившего договор в ноябре 1169 г. с лигурийским посольством во главе с Амико ди Мурта, "корабли генуэзских купцов имеют право проходить во все земли, кроме России[358] и Матреги[359], если только его (императора) властью им будет туда разрешение"[360]. И генуэзцы действительно начинают колонизацию Крым на сорок с лишним лет раньше венецианцев.

Вот только после взятия Константинополя крестоносцами и образования Латинской империи в 1204 году венецианцы получают монопольный контроль над черноморскими проливами. Генуэзцы исчезают из северного Причерноморья до 1261 года. И возвращаются они туда лишь после того, как, оказав помощь Никейской империи в отвоевании Константинополя, получают по Нимфейскому договору полную свободу торговли на всей территории византийской империи, а также в Чёрном море, которое объявлялось открытым только для греческих, генуэзских и пизанских судов. Все венецианские владения в Константинополе и других регионах передаются генуэзцам, а венецианские корабли должны были быть изгнаны из всех портов. Но это будет лишь после 1261 года.

Иначе говоря, в период с 1204 по 1261 годы Венеция является монополистом в черноморской торговле. Именно в этот период все и случается. "Монгольская империя", разгром Цзинь и Си Ся, разгром государства Хорезмшахов и царств Закавказья, уничтожение и изгнание половцев, разгром Волжской Булгарии и Киевской Руси. Все укладывается в этот период.

Даже совершенно невнятный европейский поход "татаро-монголов" находит свое абсолютно логичное объяснение. Вместо того, чтобы всласть пограбить захваченные европейские города, установить там свои гарнизоны, обложить жителей данью, экспедиционный корпус уходит на побережье Адриатики и чего-то ждет до конца 1241 года. А потом, видимо не дождавшись, поворачивает в 1242 году вспять и уходит на восток. Чего же ждали "татаро-монголы" на побережье последнего моря?

Ответ, в общем-то, очевиден. В 1241 году правитель Никейской империи, Иоанн III Ватац предпринимает вторую попытку освобождения Константинополя от латинско-венецианского владычества. На усиление своим союзникам (или заказчикам?) - венецианцам и идет экспедиционный корпус Субедэя, ожидая на побережье посадки на венецианские корабли.

Впрочем, их помощь не потребовалось. В этот раз Балдуин II справился с никейцами самостоятельно. И экспедиционный корпус "монголов" возвращается к местам постоянной дислокации.

Полагаю, что сказку о возвращении "монголов" из Европы в связи со смертью хана Угэдэя и необходимостью выбора нового великого хана никто всерьез не воспринимает? Особенно, если учесть, что Батый на выборы так и не поехал. Просто на самом деле никаких иных задач у "монголов" в Европе, кроме оказания помощи против никейцев, и не было. Их и так было слишком мало, даже для того, чтобы контролировать территории, уже включенные в зону ответственности. Какая уж тут Европа!

И "монголы" поворачивают вспять. В Крым и на Волгу. Дабы держать под контролем Черное и Каспийское моря. Где венецианцы, а после 1261 года и генуэзцы полностью прибирают к рукам основной торговый оборот. Все остальные остаются с носом.

5. А ваше место, джентльмены, расположено неподалеку от туалетной комнаты!

Вот так оно и было. А может и не так - точно сегодня никто не скажет. Вполне возможно, что агенты венецианцев действительно сделали ставку на молодого и перспективного татарского "полевого командира" Тэмуджина, вооружив его железным оружием и "монгольской" легендой, далеко возвышающей над окружающими татарскими племенами.

А может быть, и не было никакого Чингисхана. А были нанятые венецианцами воинские контингенты в разных регионах Великого шелкового пути, хорошо вооруженные и снабженные великой легендой, согласно которой командиры наемников - сыновья и внуки некоего богоподобного Чингисхана. Все возможно….

Возможно, что и половцев целиком никто не уничтожал, а они были наняты для контроля прикаспийских и причерноморских степей в интересах нанимателей. А уничтожали и в Венгрию прогоняли только "лишних", чье количество было избыточно для нанимаемых воинских контингентов. Иначе откуда бы взяться ярлыкам, написанным на половецком языке и выдаваемым "татаро-монголами" итальянским факториям в Крыму? Явно выписывали эти ярлыки "татаро-монголы" вполне себе половецкого происхождения. И это возможно…

Версий много.

Скажем, последователи Льва Гумилева объясняют путешествие "монголов" длинной в восемь тысяч километров исключительно взрывом некой "пассионарности". Вот взорвалась она среди "монгольских" племен, и понеслись все на Запад, к последнему морю.

Может быть - может быть… Жаль только, что с чем ее едят, эту пассионарность, откуда она берется, да и существует ли вообще на свете - все это науке не известно. Зато чудеса, совершенные с помощью туго набитого денежного мешка, многие из нас видели лично, а некоторые даже принимали личное участие в их организации. Так что, руки венецианцев, набитые отнятыми у византийцев денежками, представляются куда более реальным фундаментом "татаро-монгольского проекта", чем никому не ведомая "пассионарность", изобретенная г-ном Гумилевым. Хотя, романтично, чего уж там…

Впрочем, для нас с вами это не главное. Главное - результат. Результат же оказался довольно специфическим. Зажатая в приокских лесах, Северо-восточная Русь была отрезана от участия в международном торговом обмене. На юго-западе поднепровская торгово-пиратская Киевская Русь было просто снесена с лица земли. На востоке же вся торговая инфраструктура Волжской Булгарии была взята под плотный контроль "татаро-монгольских" контингентов, действующих исключительно в интересах своих итальянских партнеров.

Отсечение русской аристократии от международной торговли - вот главный (для нас) политический итог "татаро-монгольского ига". Независимо от тех целей, которые ставили и достигали авторы монгольского проекта. Без воды, без крупных судоходных рек, а еще лучше - моря, торгово-финансовая аристократия никак не заводится. А именно от воды-то, от Днепра, Дона и от Волги "татаро-монголы" великороссов и отжали. В леса, к медведям в берлоги…

Единственный русский торговый регион, оставшийся относительно независимым, это Новгород-Псков-Вятка. Но и там тоже было далеко не все так радужно, как это представлялось, например, Карлу Марксу. Увы, не мог этот регион стать ни "оплотом русской вольности", ни зоной формирования русской финансовой аристократии.

И дело здесь вовсе не в тирании Московских государей. Причины лежали намного глубже. Главная из них - экономическая слабость и несамостоятельность русского торгового северо-запада.

К сожалению, миф о великой и могучей торговой республике в лице Господина Великого Новгорода - не более, чем миф. На это еще в XIX веке обратил внимание Д. И. Иловайский. "Нет сомнения, - писал он, - что торговля много способствовала в Новгороде выделению некоторых родов в так называемое боярство. Но еще большую долю участия в этом выделении принимали вотчинные и поземельные владения … торговые интересы далеко не играли в Новгородском государстве такой преобладающей роли, как у нас привыкли о том думать"[361].

В чем тут дело? А дело в том, что в экономике Новгорода и всего русского северо-запада четко выделяются два периода. Для экономии места будем говорить только о Новгороде, тем более, его экономика доминировала в регионе. Так вот, на протяжении X-XII веков мы с вами наблюдаем так называемый "денежный период" экономического развития Новгорода. То есть, период классической торговой экономики.

Новгородские купцы активно сплавляются "в греки", имеют в Константинополе торговые подворья, то есть - ведут жизнь классической торговой аристократии. Константинополь - это принципиально важно, поскольку именно здесь торговый центр мира, крупнейший мировой рынок. Новгородские берестяные грамоты этого периода посвящены по большей части именно торгово-финансовым вопросам. Клады этого времени полны монет со всех концов света.

Однако, к концу XII века "денежный период" новгородской экономики завершается. XIII-XIV века - это так называемый "вотчинный период" новгородского хозяйства. Самым ценным и часто упоминаемым в документах активом становится земля. Земля, на которой можно вести промысловое хозяйство, попутно занимаясь подсобным земледелием и скотоводством. Владели вотчинами в Новгородской земле не отдельные люди, а целые боярские роды - патронимии. Вотчины были разбросаны по лесной округе. Каждое поколение боярского рода приращивало к патронимии новые земельные владения. Ценилась в них не пахотная малоплодородная земля, а промысловые угодья. Чащи, где водился пушной зверь. Деревья, на которых жили дикие пчелы, и можно было культивировать бортничество. Речные и озерные ловли рыбы[362].

В чем причина такого резкого слома хозяйственного профиля региона?

А все дело в том, что византийская торговля новгородцев обеспечивалась военной силой Киевской Руси. Политическим фундаментом новгородской торговли были договоры Великих Киевских князей от 911, 944, 971 и 1043 годов. Каждый из этих договоров заключался по завершению очередной русско-византийской войны. И главные статьи этих договоров посвящались праву русских купцов торговать в Константинополе, и на других византийских рынках, обустройству их торговых факторий, правилам пребывания, режиму торговли, нормам судебного регулирования внутри русской торговой общины и т.д. Фактически, все русско-византийские войны велись за право пребывания русских купцов на византийских рынках. А вовсе не от избытка щитов, которые так и чешется - к чему-нибудь прибить.

Для нас это, в общем, понятно. Не бывает свободной торговли, не подкрепленной парой-тройкой современных авианосных соединений. В IX-XI все было точно так же.

А потом киевским князьям стало не до этого. Их главной задачей стало - просто усидеть на Киевском столе хотя бы чуть больше, чем 1-2 года. Какие уж тут русско-византийские войны! И русские купцы быстренько лишаются всех торговых привилегий в Константинополе, которые переходят к купцам итальянских торговых республик. Прежде всего - к венецианцам.

В 1082 году в благодарность за военную помощь против норманнов Алексей I Комнин подписывает "Золотую буллу", по которой Венеция обрела право свободно и беспошлинно торговать по всей территории Византии, а в самом Константинополе получила торговые ряды и некоторые пристани на берегу Галаты. Русских же от византийских рынков тихо отжали. В том числе, и новгородцев.

Плохо торгуется без авианосцев за спиной!!!

Не случайно в русской истории рубеж середины XII столетия характеризуется как время "обеднения" Руси. Вот что пишет об этом Василий Осипович Ключевский. "С половины XII в. стало заметно, с конца еще заметнее обеднение Руси. Оно обнаруживалось между прочим в постепенном вздорожании денег - знак, что одной из причин его был упадок внешней торговли, ослабивший прилив драгоценных металлов из-за границы. Русская ходячая гривна, так называемая гривна кун становилась все легковеснее: в начале XIII в. она содержала в себе только ? фунта серебра, а в 1230 г. равнялась в Новгороде даже 1/7 ф., тогда как в более раннее время ходили гривны в треть фунта и даже в полфунта"[363].

Таким образом, вытеснение русских купцов из византийской торговли очень быстро сказывается на экономике региона. Русь беднеет.

На угасание средиземноморской торговли накладывается кризис персидской торговли - так называемый "кризис серебра" на Востоке. Поток серебряных дирхемов, питавший русскую торговлю до XI века, в XI столетии также иссякает. Это стало результатом, с одной стороны, истощением и прекращением разработки наиболее богатых месторождений персидского серебра. С другой же стороны - политическими событиями, распрями и войнами в этом регионе. В любом случае, в XI веке чеканка серебряной монеты там почти повсеместно прекращается.

Таким образом, русская торговля со странами Закавказья в это время также сворачивается.

Ничуть не лучше обстояли дела и на Балтике. Еще в XI - первой половине XII века новгородцы ведут активную балтийскую торговлю, посещают Любек, Готланд, торгуют в Дании, Швеции. В это время существует даже объединение "заморских купцов", поставивших в 1156 году на Торгу церковь Параскевы[364]. Но к концу XII века ганзейский союз возглавляет Любек, и активной торговле новгородцев приходит конец. Устанавливается крайне жесткий и бесправный режим пребывания новгородцев в портах ганзейских городов, что делает активную "выездную" торговлю фактически невозможной.

А в это время торгово-финансовая Европа, что называется, сосредотачивается. Там происходит то, что позже назовут "Торговой революцией"[365]. Ее ключевой узел - монетизация экономических связей. Европа активно накачивается деньгами. Активизируются германские серебряные копи, прежде всего - Гослар, "город на серебре", одна из любимейших резиденций Гогенштауфенов. За Госларом следуют копи Фрайберга, Фризах в Тироле, Йиглаву в Моравии. В Италии - копи Монтьери близ Сиены и Вольтерры, копи Иглезиаса в Сардинии, пизанские копи.

В 1228 г. венецианцы строят на Большом канале здание для приема немецких купцов, Фондако деи Тедески. Этот Фонд - ключевое передаточное звено, по которому немецкое серебро, превращенное в монету, растекается по самой мощной торговой сети того времени - венецианской. Отныне венецианская серебряная монета чеканится в основном из "l"arcento che vien d'Alemagna" (серебра, идущего из Германии).

Впрочем, из Германии серебро в это время экспортируется не только в Италию, оно достигает также Рейнской области, Юга Нидерландов и Шампани, откуда распространяется по Франции, в основном давая возможность покупать продукты питания. Часть этого серебра ганзейские купцы везут на запад, прежде всего в Англию. Один документ 1242 г. показывает, что Лондон получал серебро в слитках из Фландрии и Брабанта, а иностранные монеты - из очень многих городов Германии и Фландрии, в частности из Кёльна и Брюсселя[366].

Ну, а Русь? Льется ли серебро в кассы новгородских купцов, ведущих столь интенсивные торговые обмены с Ганзой? Увы, не льется. Жак Ле Гофф по этому поводу туманно сообщает: "… рост денежного обращения, произошедший вследствие активности ганзейцев, оказался ограниченным в восточной части их торговой территории, поскольку там сохранялись меновая торговля и "кожаная монета", то есть шкурка куницы в качестве денежной единицы. Ввести металлическую монету в Пскове и Новгороде, где в конце XIII в. всякая торговля в кредит была запрещена, не удалось"[367].

Так и видишь после этого сообщения обросших мохнатыми бородами русских варваров, двумя руками вцепившихся в свою "кожаную монету" и категорически отказывающихся торговать за серебро. Ну, дикари, Азия-с! И от торгового кредита, столь животворного для европейской торговли - тоже отказываются. Вот не понимают люди своего счастья!

Правда, после более внимательного рассмотрения ситуации картинка несколько меняется. Градусов, примерно, на сто восемьдесят. Дело в том, что после вытеснения новгородцев из германских портов, вместо этого на территории Новгорода устанавливается сначала готская, а затем ее сменяет немецкая торговая фактория, обеспечивающая на территории Новгорода торговые операции ганзейских купцов. Так вот, Устав ганзейской фактории - скра - весьма жесток.

Так, например, все скра, принятые в конце XIII века и позже, запрещают немецким купцам торговать с новгородцами за серебро - только меновая торговля! Известный историк русского хозяйства, Иосиф Кулишер пишет: "Скра исходят из непосредственного обмена товара на товар в русско-ганзейской торговле и ведут борьбу с куплей-продажей на деньги. Пятая скра требует продажи сукна лишь на воск или меха или иной товар, а шестая запрещает иную торговлю, кроме меновой под угрозой 10 марок штрафа"[368]. Вот так вот! Русские очень даже бы и не прочь торговать за серебро. Да и немецкие купцы иногда идут на это дело. Но если попались - штраф, и не маленький.

Что еще запрещают ганзейская скра? Еще запрещает кредит. "Ганзейцы ведут далее усиленную борьбу с кредитными операциями, запрещая брать в долг у русских деньги или товары - это установлено уже во второй скра (ст. 28) под угрозой пени в 10 марок серебра с каждой занятой сотни[369].

Впрочем, речь идет не только о денежном кредите. Товарный кредит тоже абсолютно не приветствовался. Четвертая скра повторяет постановление второй, прибавляя, что "никто не должен покупать или брать в долг новгородский товар, за который будет уплачено в Дерпте или в другом месте, но не там, где товар куплен"[370]

Другие постановления скра относятся к отношениям между немцами и русскими. Они запрещают немцам устраивать товарищество с русскими или брать их товары на комиссию (sendeve - ст. 29)[371]. Более того, даже просто оказывать русским транспортные услуги для доставки их товара на западные рынки - тоже под запретом. Так, например, категорически запрещалось брать товар, принадлежащий новгородцу на немецкие суда, с тем, чтобы новгородский купец мог им торговать на Западе[372].

Ну, а если новгородцы вдруг настолько осмелеют, что как и раньше попытаются вести в Европу свои товары на собственных кораблях, то к их услугам всегда ганзейские пираты. Которые настолько похожи на ганзейских купцов, что отличить первых от вторых практически невозможно. И которые с гарантией, быстро и качественно потопят любое новгородское судно, выходящее в Балтийское море.

Чужие здесь не ходят! Неоднократные попытки новгородцев заключить с Ганзой договор "чистого моря", где немцы гарантировали бы безопасный проход по морю, все до единой закончились ничем. Лишь Иван III, включив Новгород в состав Великого княжества Московского, сумел заключить такой договор. Да и то - лишь до портов Ливонии и Курляндии.

Иначе говоря, именно Устав ганзейской торговой фактории в Новгороде, а шире - вся торговая политика Ганзы, блокирует проникновение денежного оборота на Русь, разрешая только меновую торговлю. Именно Устав ганзейской торговой фактории в Новгороде блокирует развитие кредитных отношений в новгородской торговле. Именно ганзейская Скра оформляет отношения Ганзы и Новгорода как торговой метрополии, ведущей монопольную торговлю с сырьевой колонией.

Так что, уже в XIV веке новгородцы вообще не плавают. Остаются лишь легендарные воспоминания о "Садко" и его морских путешествиях. Все торговые операции ведутся ганзейцами на территории самого Новгорода. Фактически, новгородская торговля оказывается запертой в городских стенах.

Резко деградирует и структура торгового оборота. В ранний, "денежный" период новгородский экспорт за счет транзита с юга на север был весьма сбалансирован. К собственным товарам - мехам, меду, воску, моржовой кости, жемчугу северных рек, льну, конопле, ремесленным изделиям (в частности русским булатным мечам) - добавлялись транзитные византийские и восточные товары. Шелковые ткани, паволоки, парча, ювелирные украшения, предметы роскоши, оружие. Соответственно, импорт не выглядит по сравнению с экспортом слишком уж "высокотехнологичным". Покупаемое на Западе вино, пиво, серебряная и оловянная посуда, замки, металлическая утварь, кожа, пергамент, стекло, сукна разных сортов[373] выглядят как более или менее "технологически равнозначный" обмен.

К XIV веку от технологической равнозначности уже не остается и следа. Фундаментальная монография Анны Леонидовны Хорошкевич "Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV - XV веках"[374] попросту и без затей разделена на две неравные части. Первая часть "Вывоз", вторая "Ввоз".

Что же находим мы в первой части "Вывоз"?

Глава первая. Пушнина.

Глава вторая. Воск.

Глава третья. Кожа и другие товары.

И все! Причем, не нужно питать особых иллюзий по поводу "других товаров". Из других товаров в конце XV века в структуре вывоза появляется лишь "москотильный товар"[375]. Плюс некоторое, откровенно мизерное, место в структуре вывоза принадлежит "охотничьим птицам". К XVI веку добавляется лен и пенька. И ВСЕ! А львиная доля экспорта - это пушнина и воск. Самая что ни есть сырьевая продукция, собираемая в гигантских вотчинах новгородских бояр.

Ну, а что находим мы на "Ввозе"? Там все более солидно. Ткани, соль, благородные металлы, цветные металлы, оружие, квасцы, янтарь, стекло, лошади, мед, вино, пиво, сельдь…

Иначе говоря, в течение XIII-XIV веков экономика русского северо-запада форматируется как исключительно сырьевая. Торговля же затачивается как строго колониальная. То есть, продажа на своей территории массовых сырьевых товаров[376] приезжим купцам в обмен на привозные, более технологичные.

Самостоятельный вывоз собственных товаров, либо же закупка импортных в местах их производства - жестко заблокированы. Также жестко заблокировано поступление на Русь серебра, позволившего бы в перспективе монетизировать экономику, развивать более активно внутреннюю торговлю, самостоятельно выходить на внешние рынки.

Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы прийти к очевидному выводу, сформулированному полтора века назад Николаем Ивановичем Костомаровым: "Новгородская торговля была более выгодна для немцев, чем для благоденствия туземного края… Новгородская волость служила предметом эксплуатации для немцев"[377]

Это, кстати, вполне подтверждается итогами заседания Ганзейского союза 1628 года. В частности, там говорится, что "все его крупнейшие коммерческие предприятия в Европе основывались на торговле с Новгородом"(!)[378] Все крупнейшие коммерческие предприятия в Европе!

Членами Ганзы в разное время были более 200 больших и малых городов, расположенных в бассейне Северного и Балтийского морей. Даже если по одному крупнейшему коммерческому предприятию на город - это ж бешенные деньги!

А если бы хоть на минуту вообразить себе, что торговый обмен Ганзы и Новгорода был хоть как-то эквивалентным - это ж каким невероятным богачеством могла обернуться для Новгорода такая торговля! Если уж ВСЕ КРУПНЕЙШИЕ КОММЕРЧЕСКИЕ ПРЕДПРИЯТИЯ Ганзы В ЕВРОПЕ вырастают из новгородской торговли!

Об этом, кстати, упоминает и Ричард Пайпс в 3-й главе своей книги "Россия при старом режиме". Глава называется "Торжество вотчинного уклада". Громоздя друг на друга множество полу-правд, умолчаний и передергиваний, этот пример он приводит как бы для демонстрации того, какое роковое преступление совершил Иван Грозный в 1570 году, когда "в припадке безумия" "велел сравнять Новгород с землей". "После этой дикой выходки Новгород раз и навсегда был низведен до положения заштатного городка"[379].

Дескать, в припадке безумия жестокий тиран уничтожил торговую жемчужину, курицу, несущую золотые яйца, великий торговый мегаполис, через который Русь могла бы приобщиться к благам мировой цивилизации. Понятное дело, иначе как безумием такое не объяснить. Своими руками развалить главный источник торговых доходов! Ну, понятно дело - безумец!

Вот только Пайпс - профессиональный лжец! Не было великого торгового мегаполиса. Для того и потребовались байки о тотальном разрушении города, дабы хотя бы так ответить на вопрос - куда же делась торговая Мекка русского северо-запада? Если археологи, сколько ни копают, находят всего-навсего следы вполне себе заштатного городка, никак на торговую Мекку не похожего. А вечевая площадь, где, согласно историческим мифам, бушевали многотысячные толпы демократических новгородцев, по обмерам вмещает никак не более пятисот человек. Если встать поплотнее и не толкаться.

Так что, не было никакой Мекки! Была колониальная фактория Ганзейского торгового союза, где за ножи и бусы… простите, за шерстяные ткани и еще всего понемножку выменивался сырьевой колониальный товар - меха и воск. Торговая номенклатура невелика, зато объемов всей Европе хватало. И вот на этом натуральном обмене и создавались ВСЕ крупнейшие коммерческие предприятия Ганзы в Европе.

Так что, когда Пайпс все в той же третьей главе описывает великое множество причин, приведших к повторному формированию в Московском государстве вотчинного уклада - и это в то время, когда на Западе бушует Торговая Революция - он упускает всего лишь одну, но главную причину.

Московское царство вынуждено было возрождать феодальный уклад по той простой причине, что Киевская Русь, Киевское государство с треском проиграло свою последнюю и главную торговую войну. Занявшись вплотную междоусобными разборками, киевская аристократия получила такой удар от конкурентов, который по своей мощи можно сравнить, пожалуй, лишь с событиями 22 июня 1941 года. Вот только, в отличие от сценария ХХ века, тогда эта война закончилась полным поражением. Не осталось ни государства, ни аристократии, ни самого южно-русского этноса. Его остатки растворились в лесах Северо-востока, влившись в сумрачные ряды будущих великороссов.

Унаследовавшая русское имя и часть южно-русского населения, Московская Русь была заперта в приокских лесах и полностью отрезана от мировых торговых путей. От той самой Торговой Революции XIII века, что подготавливала Европу к взрыву капиталистического развития. А в приокских лесах московские государи были вынуждены конструировать второе издание вотчинного хозяйства. Слишком далеко было от них до той революции. Не дотянешься. Колониальная сырьевая торговля - это был максимум, на что им приходилось рассчитывать.

Таковы итоговые результаты аристократического беспредела по-киевски. Увы, он не всегда заканчивается тираниями. Иногда результаты бывают гораздо худшими. А именно - беспредел может заканчиваться гибелью самой социальной системы. Ведь конкуренты вокруг не зевают. А добить ослабевшего для расчистки себе места под Солнцем - что может быть естественнее и правильнее?

И еще один вопрос под занавес. Могло ли в приокской глухомани подняться сколько-нибудь мощное торгово-финансовое сословие? Сословие, способное играть хоть сколько-то заметную политическую роль? Сословие, способное быть относительно равным политическим партнером для государства, создаваемого Великими Московскими князьями? Сословие, способное стать реальным выгодоприобретателем от создания централизованного государства и абсолютной монархии? То сословие, что мы видим в Венеции, Флоренции, Генуе, Льеже, Генте, Брюгге, Любеке, Гамбурге, Бремене …

На все эти вопросы ответ один: нет! Увы, колониальная буржуазия всегда слаба и вторична по отношению к буржуазии метрополий.

Ведь настоящие доходы получает лишь тот, кто держит в руках оба конца торговой коммуникации. Причем эта торговая коммуникация должны соединять рынки с существенно различными условиями производства и, соответственно, выставляемыми на продажу товарами. Только так можно "купить подешевле" товар, массово производимый в одном месте, и "продать подороже" его там, где он является редкостью. То ест, купить по конкурентной цене, а продать - по монопольной.

Иными словами, лишь мореплавание и "заморская" торговля создают в эту эпоху подлинные состояния. Состояния, где количество денег переходит в новое качество - в политическую власть и влияние.

Ничего этого не было у новгородцев. Вся русская торговля этого периода носит исключительно внутренний характер. А значит, ни действительно крупных состояний, ни по-настоящему влиятельной торгово-финансовой аристократии в ареале формирования Московского государства возникнуть не может. Они и не возникают.

Русский Торговец оказывается полностью отрезан от мировой торговли и заперт в приокских лесах.

Днепровский торговый узел уничтожен.

Волжский взят под контроль конкурентами.

Балтийский низведен до зоны колониальной торговли.

В такой ситуации качество русской торгово-финансовой аристократии оказывается примерно таким же, как у произведенной из г…на пули. То есть, никаким. В мировой торговой табели о рангах место русской торговой аристократии оказывается подозрительно близко от … ну, скажем - от туалетной комнаты.

И когда московским государям приходит время строить централизованное государство, они просто вынуждены обходиться своими силами. Своими политическими технологиями. И, самое главное, строить его по своим собственным лекалам. Вот в этот момент и закладывается фундаментальное различие русского абсолютизма от абсолютизма европейского. Вообще русского и европейского политического стилей. Ибо торгово-финансовой аристократии Европы ОТНЫНЕ И ВОВЕКИ будут чужды любые политические элиты, выбравшиеся из московских пущ.

VIII. Беспредел и недотирания по-московски

Итак, мы переходим к зарождению московского государства. Которое Карл Маркс, искренне ненавидя, справедливо считал колыбелью современной ему России. Московия - политическая модель любой государственности, которая возникала впоследствии на русских равнинах. И все политические беспределы, равно как и все вырастающие в ответ тирании - по своей природе суть плоть от плоти политических катаклизмов, случавшихся в московском государстве. Кстати сказать, наша с Вами, уважаемый читатель, Российская Федерация алгоритмами своей политической жизни точно так же вырастает из политического опыта Московии. Равно как и Российская Империя, и СССР. Все это ветви одного и того же, московского политического древа.

И ненависть Маркса к Московии и Российской Империи, доживи он до наших дней, точно так же распространялась бы и на СССР, и на РФ[380]. Ведь она была ни в коей мере не проявлением его личных тараканов в голове. Наоборот, здесь он вполне себе выражал общую установку всего политического класса Европы. Ибо это было отношение европейской торгово-финансовой аристократии к чужим.

Русское государство и создававшие его русские политические элиты были по самой своей природе чужды европейскому политическому классу, родившемуся в Торговой революции XIII века и выросшему под сенью европейских абсолютных монархий. Русский политический класс, отрезанный от участия в мировой торговле, поднимался совсем на других дрожжах. Киевская аристократия, выживи она в "татаро-монгольской" подставе, была бы своей, хотя бы и составляла жестокую конкуренцию. Аристократия московская будет чужой всегда.

Почему?

Сразу же отбросим в сторону всякие глупости, вроде "азиатской жестокости" русского государства по сравнению с просвещенным европейским абсолютизмом. Людям, хоть немного осведомленным в исторических реалиях, очевидно, что европейское государство было намного более жестоким как количественно, так и качественно. То есть, и жертв было больше, и умертвлялись они куда более изощренными способами. Стало быть, какой-то особо высокий уровень брутальности никак не может служить отличительной характеристикой русского абсолютизма.

Что же еще?

Одно из самых любимых сравнений одного из самых нелюбимых мною тележурналистов, Владимира Познера звучит следующим образом: "Пока в Европе было Возрождение, в России было татаро-монгольское иго". Это сравнение кочует из программы в программу, так что нет смысла давать какую-то отдельную ссылку. Оставим в стороне хронологические неточности такого сравнения, оценив их как несущественные. Будем говорить по сути. Суть же данного сравнения проста, а прилагаемый к нему контекст подразумевает следующее. Когда в Европе расцвел гуманизм и культ человеческой индивидуальности, в России процветало "монгольское рабство" и наследующий ему тоталитаризм Московского государства.

Соответственно, вот они, две стартовые точки отсчета: раскрепощение и свобода человека - с одной стороны, закрепощение и рабство - с другой стороны. Что называется - почувствуйте разницу. Ну, и вывод очевиден: современным русским следует смирить гордыню и, медитируя на европейские ценности, по капле выдавливать из себя раба.

Свобода и рабство - таково в своем предельном выражении противопоставление Европы и России. Разумеется, если смотреть со стороны Запада, равно как и со стороны всеми фибрами души находящихся там русских западников.

Что ж, попробуем согласиться с предложенной нам формой противопоставления. Пусть будет рабство. Посмотрим, как оно возникало, из каких необходимостей, к чему приводили прорывы к свободе, и почему они с неизбежностью приводили к формированию более или менее суровых тиранических режимов.

1. Сколько стоит Ренессанс?

Для начала вернемся к тому самому сравнению Познера. О Возрождении в Европе и татаро-монгольском иге на Руси. Лукавство данного сравнения многослойно. Оно не только в хронологических натяжках, которые мы договорились не замечать как несущественные. Лукавство в данном случае проникает в саму суть вопроса.

Во-первых, как мы уже убедились на примере гуманиста и образцового "возрожденца" Франсуа Рабле, раскрепощение и свобода касались в Европе не каждого человека, а лишь лучших людей - аристократии. Прежде всего, той аристократии, что поставлялась теперь торговыми классами европейских городов. Но и это бы было не страшно - в конце концов надо же с кого-то начинать!

Главная проблема в другом. Европейский Ренессанс как особое культурное явление мог возникнуть лишь при наличии довольно толстого слоя праздного класса. Который сам по себе, в грязном белье не зарождается. А образуется лишь в определенных местах и при определенных обстоятельствах.

Строго говоря, сама идея свободы и независимой человеческой индивидуальности возникает исключительно в недрах праздного класса. Там, где он появляется в сколько-нибудь значительных количествах. Понятие это довольно важно, остановимся на нем чуть подробнее.

Ввел его в научный оборот американский экономист и социолог Торстейн Веблен, издав в 1899 году книгу "Теория праздного класса". Фактически, у Веблена люди, составляющие праздный класс общества, характеризуются всего двумя ключевыми признаками. Первое: они имеют возможность не работать, получая средства к жизни иным образом. Второе: их потребление носит демонстративный характер, подчеркивающий высокий социальный статус этих людей.

Что касается отношения к труду, то Веблен особо подчеркивает, что у социальной общности, порождающей праздный класс, "должен быть хищнический уклад жизни…, то есть мужчины, составляющие в этих случаях праздный класс, должны усвоить привычку причинять ущерб силой и хитростью"[381]. Разумеется, причинение ущерба силой или хитростью важно не само по себе, а как способ пропитания, захвата и удержания "охотничьих угодий". Именно хищнический социум - набеговый, грабительский, присваивающий - и создает в своем развитии определенную человеческую прослойку, называемую Вебленом праздным классом.

Фактически, речь идет у него все о той же аристократии, коей мы с Вами, уважаемый читатель, посвятили в этой книге так много места. Вне всякого сомнения, идея свободы - идея насквозь аристократическая. Используя образы Джека Лондона, свобода - это независимость "куска закваски" от всех остальных кусков, его право пожирать их в соответствии исключительно со своим аппетитом, его способность противостоять аналогичным посягательствам на себя со стороны других "кусков закваски". То есть, свобода - это как раз и есть тот образ жизни, которую ведут "хозяева жизни", элита, аристократия, праздный класс.

Неизбежность же и необходимость демонстративного потребления мы уже обсуждали с вами в главе, посвященной древнегреческой аристократии. Демонстративное, статусное потребление - есть способ социального позиционирования себя внутри социальной иерархии и демонстрации своей принадлежности к праздному классу. Демонстрация статуса. В действительности, любая аристократия, любая элитная верхушка общественной пирамиды обречена на демонстративное потребление.

У вырастающей из пиратского промысла торгово-финансовой аристократии, как мы уже видели, рано или поздно "трофеи хищнических набегов как общепринятый показатель успеха и превосходства в силе… все более заменяется накопляемой собственностью"[382]. Вместе с ростом собственности, накопленной в руках аристократии, растет и уровень демонстративного потребления, указывающий на ее привилегированное общественное положение.

Развитие праздного класса с необходимостью ведет за собой и развитие форм демонстративно-статусного потребления. Если для варварского вождя вполне достаточно ожерелья, где на живую нитку нанизаны обломки украшений из разграбленных им жилищ, то его отдаленные потомки создают уже целые системы ритуалов и сопутствующих им материальных признаков статуса. Иначе говоря, система демонстративного потребления все более и более усложняется.

И вот, рано или поздно, наступает момент, когда фантазия аристократа, обладателя богатства приходит к истощению относительно поиска все новых и новых средств, демонстрирующих его высокое общественное положение. "В условиях подчинения требованию демонстративного потребления, - пишет Веблен, - атрибуты человеческой жизни - такие как жилище, обстановка, экзотические безделушки, гардероб, питание, - стали столь сложными и обременительными, что потребители не могут должным образом справиться с ними без посторонней помощи"[383].

И такая помощь, разумеется, приходит. Для возведения невиданно роскошных жилищ появляется сословие дворцовых архитекторов. Для украшения интерьеров - художники, скульпторы, дизайнеры… Далее - ювелиры, элитные портные, кулинары и обувщики. Следующим шагом демонстративного потребления оказываются новые, изящные виды досуга. Музыкальные и литературные вечера, спектакли, изысканные празднества… Соответственно, растет сословие мастеров духовного производства - литераторов, музыкантов, артистов, философов, риториков и т.д.

Слой праздного класса набухает и ширится за счет "культурной обслуги" - мастеров и инструкторов престижно-статусного потребления. Рано или поздно этот культурный слой достигает критической массы, когда художественные ценности начинают фонтанировать как бы "сами по себе" - без привязки к ситуации конкретного заказа. Хотя и социальная привязка и социальный адресат конечно же остаются. Это - аристократия, праздный класс.

И, разумеется, темы, идеи, сюжеты, обыгрываемые, описываемые в архитектуре, в картинах, в стихах, романах, пьесах, философских трактатах - все они, так или иначе, вращаются вокруг ключевой ценности праздного класса. А какая у ключевая ценность праздного класса? Правильно, ценность индивидуальной свободы личности.

Свобода человеческой личности и сама человеческая личность становятся тем идейным стержнем, вокруг которого нарастают гигантское многообразие различных культурных сюжетов. Ибо таков духовный стержень заказчиков всего этого великолепия. А заказчиком является итальянская торгово-финансовая аристократия. Именно она на рубеже XII-XIII веков берет под контроль мировую торговлю, вырывая ее из рук одряхлевшей Византии и ее торговых партнеров. Именно в ее руках оказываются в это время главные денежные потоки этого мира. И именно вокруг ее культурных потребностей начинает нарастать слой культурного "обслуживающего персонала". Итальянской "творческой интеллигенции".

Связь здесь прямая и кристально очевидная. Рубеж XII-XIII столетий - обретение полного контроля над мировой торговлей. А уже вторая половина XIII века описывается в искусствоведческих монографиях как раннее итальянское Возрождение. XIV же век - это уже пик, культурный взрыв, Высокое Возрождение.

Вот только фундаментом всего того художественного великолепия, что мы называем Ренессансом, являются ОЧЕНЬ БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ, сконцентрированные в главных торгово-финансовых центрах тогдашнего мира - в торговых республиках Средиземноморья. Венеции, Генуе, Пизе, Флоренции, Неаполе, Милане, Падуе…

Здесь и только здесь крутятся в XIV веке главные деньги средневековой Европы. Именно здесь и именно вокруг этих денег вырастает сословие итальянской "творческой интеллигенции", обслуживающей демонстративное потребление торгово-финансовой аристократии. Не удивительно, что именно отсюда и шаганет в мир то, что культурологи и искусствоведы называют Итальянским Возрождением. Ведь именно с него все и начинается.

Таким образом, столь любимый Владимиром Познером феномен Возрождения напрямую вытекает из уникальной хозяйственной ниши, занимаемой торгово-финансовой аристократией итальянских городов. Практическая монополия на международную торговлю (а затем и на международный банкинг) создает здесь как фантастические состояния, позволяющие безболезненно содержать орды творческой интеллигенции, так и огромную потребность в ее услугах. Ибо самостоятельно справиться со стремительно возросшим объемом демонстративно-статусного потребления итальянская финансовая аристократия уже не может. Нужны профессионалы. И они появляются в большом количестве.

Это - на Западе.

А что же на востоке, на Руси? А там, как мы помним, "татаро-монгольское иго". Как оказалось, оно тоже имеет некоторое отношение к деятельности средиземноморской торгово-финансовой аристократии. Слишком уж много оснований, заставляющих рассматривать именно ее как заказчика, организатора и главного выгодоприобретателя от проекта "татаро-монгольское иго". Вот только результаты деятельности венецианско-генуэзской финансовой аристократии, прикрываемые на русских равнинах мифом "Монгольской империи", носят по понятным причинам прямо противоположный характер.

И главный для нас с вами результат - выдавливание великорусского этноса из всех позиций, где хотя бы гипотетически можно было ожидать появления сколько-нибудь серьезного слоя торгово-финансовой аристократии. Вышибание русского Торговца с мировых рынков . А это означает весьма печальную вещь. Праздный класс Московского царства вынужден формироваться на очень и очень тощей основе. Это - всего лишь военно-административная аристократия, московское боярство.

Московское боярство на порядок, а то и на два, беднее итальянского купечества. Корректно сравнить их доходы - технически довольно непростая задача, требующая большой работы. Несколько проще провести сравнение государственных бюджетов. Что даст хоть какой-то масштаб для сравнения.

Возьмем для сравнения все ту же Венецию. Бюджет Венеции в начале XV века составлял 1,6 млн. флоринов[384], при населении "Империи торговых постов" - так называли тогда Венецианскую республику, около 1,5 млн. человек. Если учесть, что флорин чеканится в это время из золота и весит 3,53 г., то это получается 5 648 кг. золота. Делим его на полтора миллиона жителей, что дает нам 3,76 г. золота на человека в год.

Бюджета Великого Княжества Московского на это же время мне найти не удалось - нашел лишь на конец XVI века. В это время Москва живет несколько богаче, чем за век до этого, но - пренебрежем. В конце XVI века по сообщению Джайлса Флетчера бюджет Великого княжества Московского выглядел следующим образом: "Город Псков с его областью платит каждый год тяглом и податью около 18 000 рублей, Новгород 35 000, Торжок и Тверь 8000, Рязань 30 000, Муром 12 000, Холмогоры и Двина 8000, Вологда 12 000, Казань 18 000, Устюг 30 000, Ростов 50 000, город Москва 40 000, Сибирь 20 000, Кострома 12 000. Весь годовой итог простирается до 400 000 рублей"[385].

Обратим внимание, что платят "тяглом и податью". То есть, сюда входит и стоимость государственных работ, выполняемых по "госзаказу". Так что, это - не только наличные, но и цена работ, что всегда хуже. Но, опять пренебрежем. Итак, 400 000 рублей. Население в эти годы - около шести миллионов человек. Один рубль после денежной реформы Елены Глинской составлял 68 г. серебра. Четыреста тысяч умножаем на шестьдесят восемь грамм, получаем 27 200 кг. серебра. Теперь честно делим это на шесть миллионов душ населения. Получаем 4,5 г. серебра.

Обменный курс золота и серебра колебался от 10:1 в античности до 16:1 в XVIII веке. Возьмем среднее значение 13:1. Переводя венецианскую бюджетную обеспеченность в серебро получаем 48,88 г. серебра на человека. Против 4,5 г. серебра на человека по бюджету Великого княжества Московского. Иначе говоря, бюджетная обеспеченность венецианца оказывается в одиннадцать раз выше, чем у москвича. Как я и говорил - на порядок.

Понятное дело, что все эти подсчеты - очень грубые и приблизительные. Но хотя бы порядок цифр понять позволяют.

Теперь сравним - пусть столь же грубо - параметры личных доходов итальянской и московской аристократии. Так, богатый венецианский купец в один год получал в XV веке порядка 19 тысяч флоринов прибыли. Жалованье венецианского дожа составляло 5250 флоринов, посла - 3125. Доход высокопоставленного клирика - порядка 18 тысяч флоринов[386].

Что касается московских бояр, то Джайлс Флетчер оценивает максимальный доход "рядового боярина" в 1700 рублей в год. Из них, около 1000 рублей - доходы с поместья, и не более 700 рублей - плата за исполнение государственных должностей[387]. Разумеется, есть несколько человек, чьи доходы существенно выше. Но тот же Флетчер сумел назвать всего две таких фамилии - Годунов и Глинский. Будем сравнивать венецианские 19 тысяч флоринов и московские 1700 рублей годового дохода? Или поверим на слово, что личный доход венецианского купца уже не на порядок, а на два порядка превосходит доход московского боярина?

Ну, и наконец, налоги. Общая совокупность уплачиваемых государству обязательных платежей в период Московского государства именуется тяглом. Тягло - это личная финансовая служба совершеннолетнего населения низших классов в пользу государства[388]. Высшие классы денег не платили, поскольку бояре и дворяне свое тягло отрабатывали службой, а Церковь имела до определенного времени налоговый иммунитет. Пока не выяснилось, что государству этот иммунитет, ну - уже совсем не по карману!

В московский период в состав тягла включались: стрелецкие деньги, ямские деньги, деньги на корм воеводам, в подмогу подъячим, сторожам, палачам, тюремным и губным целовальникам, на строение воеводских дворов, губных изб и тюрем, в приказную избу на свечи, бумагу, чернила, дрова, прорубные деньги (за позволение зимою в прорубях воду черпать, платье мыть и скот поить)[389]. Тяглые люди помимо всего прочего были обязаны создавать и чинить крепости в городах, строить мосты и т.д.

Много это или мало? Насколько тяжелым было налоговое бремя в Московском государстве? Очень тяжелым. Настолько тяжелым, что массовым явлением стали побеги тяглых людей с мест их проживания. Причем это явление стало до того распространенным, что в 1658 г. за уклонение от тягла пришлось ввести высшую меру наказания - смертную казнь.

А теперь сравним эту налоговую систему с какой-нибудь итальянской. Возьмем для разнообразия Флоренцию. В середине XV веке флорентийцы в виде прямых налогов платили 0,5% с дохода (!) и делились на четыре группы. Первая - богачи - 2% населения - платили 10 флоринов (доход более 2000), вторая - 16% населения - от 2 до 10 флоринов (доход от 400 до 2000). Самая многочисленная - 54% горожан - доход от 80 до 200 флоринов в год. 28% граждан были так бедны, что не платили налогов[390]. Все же остальные доходы бюджета составляли разнообразные косвенные налоги и пошлины.

Теперь понятно, что это такое - быть задвинутыми в самый глухой медвежий угол международной торговли? И насколько пребывание в этом месте отличается от экономических условий в торгово-финансовых метрополиях?

Ну, а дальше уже все и так понятно. Доходы итальянских городов, монополизировавших международную торговлю и международный банкинг, вполне себе позволяли финансировать такую замечательную вещь, как итальянский Ренессанс. А вот доходы московского боярства, уже не одно столетие как вытесненного с международных рынков и ведущего колониальную торговлю в самом паскудном, сырьевом ее варианте, шире, чем на бревенчатые палаты и скоморохов с медведями никак уже было не растянуть. Нищета-с!

Чтобы это почувствовать, достаточно просто заглянуть в прайсы мастеров Возрождения[391]:

Статуя из мрамора: 100-120 флоринов Малая алтарная доска: 20-40 флоринов Мраморный рельеф: 30-50 флоринов Средний живописный алтарь: 40-70 флоринов Большой или многостворчатый алтарь: 170-180 флоринов Позолоченный бронзовый рельеф (например, рельефы купели сиенского баптистерия работы Донателло и Гиберти): 180-200 флоринов Скульптурная группа "Пьета" Микеланджело: 150 римских дукатов Украшение фонтана "Фонте Гайя мастером Якопо делла Кверча: 2000 флоринов Памятник кондотьеру Гаттамелате, руки мастера Донателло: 1650 дукатов Материал и отливка бронзовых "Райских дверей" флорентийского баптистерия: 1135 флоринов

Так что, возвращаясь к Владимиру Познеру и его сравнению Возрождения с татаро-монгольским игом, мы можем честно сказать, чем на самом деле первое отличается от второго:

1) Итальянское Возрождение - есть эффект монополизации итальянскими торговыми республиками мировой торговли. "Иго" - есть эффект вытеснения великорусских территорий на самые задворки торговых путей.

2) Итальянское Возрождение возникает там, где бюджетная обеспеченность на порядок, а личные доходы на два порядка превышают обеспеченность и доходы граждан, имеющих сомнительное удовольствие наслаждаться "игом".

3) Итальянское Возрождение там, где оказывается вполне достаточным прямого налогообложения в полпроцента доходов. "Иго" же там, где для того, чтобы элементарно свести концы с концами, государству приходится обкладывать людей такими налогами, что лишь угроза смертной казни заставляет людей их платить.

4) Наконец, как только мировые торговые пути перемещаются из Средиземного моря в Атлантику, так сразу же Возрождение перестает быть сугубо итальянским и становится голландским, испанским, французским, английским и т.д. Возрождением. Появляется денежка. И появляется толстый слой праздного класса, способный это Возрождение как произвести, так и потребить.

Вот и все!

Бедность, ужасающая бедность - вот коренное отличие стартовых условий московского политического стиля от стиля европейского. Именно она задает политические алгоритмы выживания как народа, так и аристократии, оцениваемые на Западе как рабство. Рабство вырастало из бедности.

Впрочем, до рабства народа никому на Западе никакого дела никогда не было, нет, и не будет. Рабство народа - это нормально. При куда более ужасающем рабстве польского быдла никому и в голову не приходило отказывать Польше в европейской идентичности. Пугало и вызывало отвращение то положение аристократии в Московии, которое казалось рабством европейскому наблюдателю. Именно рабство аристократии развело Европу и Россию по разные стороны цивилизационного барьера.

Понимали ли это лучшие люди Московии? Разумеется. Фактически, вся военно-политическая история московского государства и наследующей ему Империи - это попытка преодолеть данный цивилизационный разрыв. Для этого нужно было совершить невозможное - выбраться из того медвежьего угла, в который русская аристократия была задвинута благодаря раззвиздяйству своих киевских предков. Выбраться и встроиться в те финансовые потоки, которые могли бы стать для русской аристократии фундаментом свободы и независимости. Попытка оказалась, увы, абсолютно безуспешной. Но сам масштаб совершенных усилий - впечатляет!

Оценим хотя бы общие контуры совершенного. На фоне того, чем в это же самое время занимаются в Европе.

2. А у нас в квартире газ, а у вас?

Итак, европейская торгово-финансовая аристократия оказывается тем восходящим классом, что уже в XIII-XIV столетиях становится двигателем экономического развития и социальных изменений в Европе. Разумеется, как и положено аристократии, она тоже безостановочно бьется промеж себя за доминирование. Но доминирование - это слишком общее наименование. За что же конкретно бьются лучшие люди Европы? Что является главным источником их доминирования?

Детский вопрос - конечно же, рынок! За рынки и сражается между собой европейская аристократия, не щадя живота - ни своего, ни чужого. Причем, местные рынки исторически мгновенно огораживаются частоколами национальных государств. И теперь уже государство не пускает сюда чужих. Протекционизм на долгое время становится ключевой политической идеей европейских наций. Стало быть, предметом для конкуренции остаются лишь дальние, заморские рынки. Заморские рынки - вот что становится в это время главным активом европейской аристократии.

Наступает время колониальной экспансии и, соответственно, колониальной гонки. Кто быстрее возьмет под контроль и эффективнее запустит в торговый оборот все новые и новые территории, открываемые отважными моряками?

Век Великих географически открытий начинается с геополитических потерь. Во вторник 29 мая 1453 столица Византийской империи, Константинополь, была захвачена турками-османами под предводительством султана Мехмеда II. Это стало смертным приговором восточной торговле королей Средиземноморья - Генуи и Венеции. Средиземноморские торговые пути попадают под плотный контроль османов. Итальянцы вынуждены активно финансировать морские путешествия с целью нахождения пути в Индию - в обход Африки.

Впрочем, периферийная на тот момент Европа и сама не сидит без дела. Еще за столетие до этого, в XIV веке португальцы, французы, испанцы посещают Канарские острова. В 1344 году Папа Клемент VI дарует острова Кастилии. Канарские острова - это экзотические фрукты и древесина. Но еще это - база для дальнейшей экспансии на Запад.

А что происходит в 1344 году на Руси? А Русь пока что из всех сил рвется к морю. За три года до этого, в 1341 году она под руководством Симеона Гордого установила контроль над Новгородом. Сейчас сидит, смотрит бухгалтерские книги и понимает, как немного она от этого контроля получила…

В 1427 году Португалия открывает и захватывает Азорские острова. Снова множество колониальных приятностей! А позже, в XVII веке Азоры станут центром торговли между Европой, Индией и Америкой. Их гавани будут принимать галеоны, гружёные золотом и сокровищами, вывезенными из Перу и Мексики.

А что в это время происходит на Руси? А там - ничего. Перерыв на династическую войну за Московский престол, которая тянется, с 1425 аж по 1452 годы[392].

В 1460-х годах португальцы добираются до побережья Гвинейского залива, богатого золотом и слоновой костью. Золото! Слоновая кость! Новый рывок Португалии в торговой конкуренции…

А что в это время происходит на Руси? А Русь закончила великокняжеские разборки и по-прежнему рвется к морю. Недавно завершился очередной поход московского великого князя Василия II Темного на Новгород, который за время междоусобиц опять отбился от рук. В Яжелбицах заключен договор, по которому Новгород становился данником Москвы.

В 1482 году португалец Диогу Кан открывает устье реки Конго, а в 1486 доходит до Кейп-Кросса. Это уже территория современная Намибия. Что такое Намибия? Кроме никому в то время не нужного вольфрама и урана, это еще и залежи золота, серебра, алмазов.

А что происходит в это время на Руси? А она все еще рвется к морю. В 1479-1480 годах подавлено очередное антимосковское восстание в Новгороде. Из Новгорода в разные московские города переселяются свыше 15 тыс. жителей - бояр, купцов, "житьих людей". На их место испомещаются московские служилые люди. Теперь Новгород окончательно входит в состав Московского царства. Вот только от Новгорода до моря - как до Пекина на корточках. Заперта Балтика. На ганзейский замок. Чужие здесь не ходят.

1492 год. Колумб высаживается на северо-восточном побережье Кубы и затем на северном побережье Эспаньолы. Начинается великая и страшная история освоения Америки. Пряности, экзотические фрукты, драгоценные породы дерева и много-много золота!

А что происходит в это время на Руси? А она, как и раньше, все рвется к морю. В 1487 году Иван III захватывает Казань, сажая на престол Казанского ханства союзника Москвы - Мухаммеда-Эмина. Первый шаг к Каспийскому морю сделан. Но - всего лишь первый шаг. На Балтике же в 1492 году основывается крепость Ивангород. Русские, наконец-то понимают, что никакой нормальной торговли, когда корабли приходится волоком перетаскивать через Волховские пороги, быть не может. Нужны морские гавани. Впрочем, до них еще далеко.

1498 год. Небольшой исследовательский флот под командованием Васко да Гамы прибывает в Каликут. Морской путь вокруг Африки в Индию, наконец, открыт. Правда попытки да Гамы получить наилучшие торговые условия не удались из-за низкого качества и, соответственно, стоимости привезенных ими товаров. Но - не беда! Португальцы никогда не забывали, что торговцы по первой своей специальности - еще и пираты. В течение последующих двадцати лет побережье Бенгальского залива и островных территорий будет самым вдумчивым и ответственным образом разграблено.

А что происходит в это время на Руси? Все тоже самое. Она по-прежнему рвется к морю. Сейчас она как раз зализывает раны после Русско-Шведской войны, где Иван III пытался к русскому Ивангороду добавить еще и шведский Выборг. Получилось не очень хорошо. Ивангород шведы сожгли, а Выборг, поняв, что не удержат, взорвали. Счет 1:1. До моря все еще как до Луны.

1510 год. Португальцы захватывают остров Гоа, который становится базой их индийской экспансии. 1521 год. Кортес захватывает Теночтитлан. Повержена империя ацтеков. Захвачена просто фантастическая добыча. В Европе начинается эпоха испанского золота.

А Русь все так же рвется к морю. Как раз в промежутке между этими двумя событиями, в 1514 Иван III году восстанавливает в Новгороде ганзейскую факторию, предварительно заключив с Ганзой договор, который новгородцы неоднократно пытались, но так и не смогли заключить в период своей независимости. Договор о "чистом море", согласно которому Ганза берет на себя ответственность за все "неприятности", которые могут возникнут с новгородскими торговцами в ливонских (только ливонских!) портах и по дороге к ним. Понятно, что других пиратов, кроме ганзейских, в этих водах не водится, так что ответственность брать можно.

1557 год. Португальцы получили разрешение занять Макао. Вплоть до XIX века Макао остается важнейшим центром португальской торговли с Китаем, Японией, Филиппинами, Юго-Восточной Азией, Гоа и Мексикой.

А Русь все рвется к морю. В 1552 году Иван Грозный в который раз берет Казань. Теперь уже - навсегда. Казань присоединяется к территории России. Москва закрепляется на Волге, но до контроля каспийских морских путей все еще далеко. На севере же как раз закончилась очередная русско-шведская война[393]. Шведы не сумели захватить русский Орешек. Русские в ответ не смогли взять шведский Выборг. Счет опять 1:1. Все остались при своих.

Вообще-то, у меня много еще есть чего сказать на эту тему. История, она - длинная. Но суть, думаю, понятна и так. Пока европейская торгово-финансовая аристократия, наслаждаясь всеми преимуществами колониальной торговли, богатела и форматировала Европу под себя, русская аристократия была занята гораздо более прозаическим занятием. Она пыталась вылезти из колониальной задницы. Она все это время рвалась к морю. Причем, рвалась далеко не всем своим составом. Большая ее часть уже давно свыклась и с колониальным положением территории, и с феодальным характером государства. Рвались к морю московские государи и их клики. Таща за волосы остальную часть боярства:

Четыре Казанских похода

Два Астраханских похода

Два Крымских похода

Два Азовских похода

Десять русско-турецких войн (!)

Крымская война

Так Россия рвалась к Черному и Средиземному морям. И всегда опаздывала! Когда Россия укрепилась на Черном море, основные торговые пути уже давно ушли из Черноморско-Средиземноморского бассейна в Атлантику. А свободу средиземноморского мореплавания и гарантированный выход в Атлантику через Гибралтар Россия и вовсе получила лишь в 1945 году. Заявив о себе как о мировой державе, которую просто очень рискованно тормозить в черноморских проливах и в Гибралтаре.

А уж как Россия рвалась на Балтику!

Три московско-новгородские войны

Четыре ливонских войны

Восемнадцать русско-шведских войн(!), половину из которых вели со шведами еще новгородцы в период своей независимости.

И все напрасно! Когда Россия в начале XVIII века все же выходит в море, там уже все давно "поделено до нас". Океаны давно и прочно принадлежат португальцам, голландцам и англичанам. Мировая торговля как источник первоначального накопления капитала для индустриального рывка - необратимо упущена. Поезд просто ушел.

Но самый главный результат этого многовекового титанического стремления русских вытащить себя за волосы из лесной чащи Великого княжества Московского заключается в другом. На этом пути из приокских лесов русские и терпели неудачи, и достигали весьма впечатляющих успехов. Но и успехами своими, и неудачами русская аристократия была обязана только одному - государству. Не доминированию на внешних рынках, как аристократия Европы, а государству! Другого актива у нее в руках просто не было.

Вот она - фундаментальная разница в modus operandi европейской и русской аристократии:

Главный актив лучших людей Европы - рынки. Их борьба друг с другом - за рынки. Их экспансия - вовне, во имя захвата все новых и новых рынков. Их доминирование друг относительно друга - за счет максимально широкого и эффективного контролирования мировых рынков.

Главный же актив лучших людей великорусского этноса - государство. Их борьба друг с другом - за место внутри государственного механизма. Их экспансия - внутрь, во имя захвата все новых и новых приводных ремней государства. Их доминирование друг относительно друга - за счет максимально широкого и эффективного контролирования государственного аппарата.

Элементарный пример. Ермак со товарищи покоряет Сибирь. Что сделал бы на его месте португалец, голландец, англичанин? Правильно, организовали бы частную компанию по эксплуатации богатств завоеванных территорий. Что же делает Ермак? "Приводит Сибирь под государеву руку"! Плохо ли это, или хорошо, но для нас государство и только государство является универсальным инструментом социального действия.

В России так и не возникло сословия, самостоятельно утвердившегося на мировых рынках и имеющего базу собственной устойчивости вне государства. Все, что мы можем и умеем делать, мы можем и умеем лишь в государстве и посредством государства. Русская аристократия не освоила иных кроме государства инструментов социального доминирования.

Увы, государство - это наше все. В прямом смысле этого слова. Это культурный код, вшитый русскому человеку веками весьма специфического развития великорусского этноса. Ибо от мест формирования другого культурного кода - рыночного, великорусский этнос был физически отрезан в течение всех столетий его созревания и развития. Даже воровать как следует, и то русский в состоянии только в государстве и через государство.

Отныне и вовеки государство оказывается единственным серьезным активом российских элит. Рынки и возможность подняться на торговле остались где-то далеко за горизонтом. И, соответственно, все кризисы отечественных элит, в ходе которых они подвергались разнообразным санкциям - от легкого порицания до серьезного вырезания - были вызваны неаккуратным их обращением с этим вот активом. С государством.

3. Парадоксы свободы по-русски.

Итак, государство. Московское государство. Что же в нем было такого, что - на взгляд просвещенных европейцев - превратило русских в "рабов, рабов сверху донизу"? Причем, еще раз повторимся, чтобы не забыть: речь исключительно о "рабстве" аристократии. До рабства социальных низов никому и никогда в Европе дела не было. Народное рабство вытаскивали на свет исключительно по необходимости, для нужд информационного террора.

А вот "рабство" высших классов действительно служило источником фундаментальной психологической несовместимости европейской и русской аристократии. Когда, при каких условиях и из каких необходимостей возникло это "рабство"?

Будем смотреть. И выискивать те эпохи и те причины, в силу которых русская аристократия - высший и, хотя бы поэтому, самый свободный класс русского общества оказался вдруг в "рабстве".

Начнем, как всегда с самого начала. Была ли в "рабстве" киевская аристократия? Ни в коем случае! Древнерусский вариант лучших людей вполне соответствовал передовым образцам своего времени. Соответствовал самым придирчивым требованиям к вольности аристократии. Купеческая старш ина торговых городов на путях из варяг в греки, да плюс к ней нанимаемые пришлые княжьи дружины, обеспечивающие безопасность торговых путей - все это составляло вполне достойную часть торговой цивилизации IX - XI столетий. Вне всякого сомнения, это был золотой век свободы для лучших людей.

Но все это удовольствие закончилось в сороковых годах XIII века. Разодранная княжескими междоусобицами, молодая днепровская Русь оказалась неспособной соответствовать высокому статусу торгово-пиратской державы. И была в рамках проекта "татаро-монгольское иго" стесана старыми и умными итальянскими конкурентами чуть ли не до самого базальта.

На сотни лет вперед южнорусские земли превращаются в Дикое Поле, ставшее единственным памятником проигравшим. Лузерам. Позволив обыграть себя итальянцам, киевская аристократия не только погибла сама, но и навсегда утратила перспективу для русских элит на занятие доминирующих позиций в мире.

Никогда более русский этнос не сможет уже создать торговой цивилизации, являющейся лидером и двигателем европейского развития последнего тысячелетия! Ослабив своим княжеским беспределом собственное государство, киевская аристократия проиграла конкурентную борьбу итальянцам, навсегда выведя русское племя из числа торговых народов. То есть, фактически - перекрыв ему магистральный путь европейского развития.

Следующий выпуск русской аристократии - это аристократия северо-восточных княжеств, находящихся под "татаро-монгольским игом". Наиболее распространенная версия о происхождении "русского рабства" относится как раз к этому периоду. Дескать, пройдя школу "монгольского рабства", школу монгольской азиатчины, будучи в течение двух столетий "в рабстве" у монголов, русская аристократия и научилась этому самому "рабству". Переняла азиатский, рабский политический стиль. Сама переродилась в рабское сословие. Именно эту концепцию и разделяет (или делает вид, что разделяет) г-н Познер, противопоставляя Возрождение на Западе и "татаро-монгольское иго" на Руси.

Что здесь не так? Строго говоря, не так здесь все, от первой и до последней буквы.

Начнем с того, что "татаро-монгольское" присутствие никак не стесняло главного права лучших людей того времени - права с мечом в руках биться за место под солнцем.

Так, после смерти Александра Невского и раздела ядра княжества между его сыновьями только в 70-90-х годах XIII века ими было организовано 14 (!) военных походов друг против друга. На предмет более правильного распределения папиного наследства. И, что характерно, никакие "татаро-монголы" им не мешали выяснять отношения.

В ходе родственных разборок были начисто разорены юго-восточные окраины (мордва, Муром, Рязань). Неоднократно организовывались походы в поддержку владимирских князей на новгородские "пригороды", изрядно пощипав и разграбив последние. Да, безусловно, "татаро-монгольские" контингенты привлекались для участия в княжеских разборках. Точно так же, как столетия назад привлекались половцы и печенеги. Но именно привлекались. Военная инициатива шла от русских.

Так, например, Дмитрий Александрович вначале был свергнут с княжения в результате двух походов с привлечением войск волжской орды. Затем он вернул себе Владимир при помощи воинских контингентов Ногая. А в 1293 году сначала он, а затем в 1300 году и сам Ногай - были свергнуты Тохтой. Так ведь и в киевский период все примерно так же происходило.

Ну, и где мы с Вами, уважаемый читатель, можем обнаружить здесь "монгольское рабство"? Где попирание монгольским сапогом прав и свобод лучших людей копьем и мечом биться за место под солнцем? Да нигде! Все, что мы видим, пока что ничем не отличается от княжеских разборок киевского периода. Ну, появился в степи вместо половцев новый игрок, который точно так же, как и раньше участвует в аристократических войнушках за власть. А может быть, и не вместо половцев, а сами половцы под новым именем "монголов". Особенно, если учесть "монгольские" ярлыки, написанные на половецком языке - что мы с вами видели в одной из прошлых глав.

Так что, политические свободы русской аристократии "под монголами" сохранились практически в том же объеме, что были и раньше. Да, у русских князей появился военный сюзерен, привлекавший их войска к свои операциям в Европе, в Персии, на Кавказе. Так вассальные отношения - норма того времени, а вовсе никакое не рабство. Особенно, если учесть, что сюзерен брал на себе гарантии от внешних военных угроз.

Может быть, выплата дани создавала для русских какие-то необычайные трудности? Да тоже не особенно. Собираемая десятина была более, чем щадящим налогом. Особенно, если учесть, что собирали ее не сами "монголы", а мусульманские купцы-откупщики - "бессермены". А после побивания бессерменов - кстати сказать, оставшегося совершенно безнаказанным - монгольский выход и вовсе собирался руками русских же князей.

Нет, как хотите, а ни в политических, ни в экономически условиях "татаро-монгольского" присутствия на Руси я никакого рабства углядеть не могу! Как ни пытаюсь. По сравнению, например, с испанским владычеством в Нидерландах это был курорт, да и только! Так что, все вопросы по "монгольскому рабству", "монгольскому игу" - к полякам. К хронисту Яну Длугошу, впервые в 1479 году охарактеризовавшему политический режим к востоку от польских границ как"iugum barbarum" - варварское иго. Или к Матвею Меховскому, который в 1517 осуществил этническую привязку "ига" - "jugo Tartarico", татарское иго.

Русские же летописи ничего подобного не содержат. Ни ига, ни рабства, ни каких-то особо выдающихся страданий народа под пятой завоевателей. Страдания и рабство начали сочиняться уже в XIX веке. В исторических трактатах, художественных сочинениях, картинах и т.д. А вот простые исторические факты говорят нам совершенно обратное. А именно: уровень свободы аристократии в период "монгольского" (или кто там был на самом деле?) присутствия на Руси находился не намного ниже того уровня свободы, которым русская аристократия наслаждалась в киевский период.

И, значит, не "монголы" и не "школа монгольского рабства" находятся у истоков той русской несвободы, что уже лет пятьсот так напрягает европейцев. Такой вот парадокс: под "монгольским игом" русские вполне себе остаются свободными, а после освобождения от "монгол" каким-то образом появляется вдруг рабство. Откуда же оно взялось, это рабство? Придется разбираться с этим в подробностях.

4. Начало пути: в деревню, в глушь, в Саратов…

Итак, что же собой представляла русская аристократия, оставшаяся на Северо-востоке? А с ней происходят довольно значительные изменения. Несмотря на вспыхивающие тут и там княжеские разборки, усобицы и счеты, большая часть внешнеполитических военных вопросов переходит теперь в ведение Золотой Орды. Объем военной ответственности княжеской администрации ощутимо сжимается в размерах. Соответственно, типичный удельный князь второй половины XIII-XIV веков становится значительно в меньшей степени воином, нежели его киевские предшественники[394]. Зато он в несравненно большей степени оказывается теперь сельским хозяином.

Вот как описывает социальный типаж удельного князя этого времени Василий Осипович Ключевский. "Правительственный характер удельного князя, - пишет он, - соответствовал уровню его общественного сознания и его политическому одиночеству. Он все более уединялся в своей отчине, переставал чувствовать себя звеном в родственной цепи князей, облегающих кольцом всю землю Русскую. Но и в своем уделе он собственно был не правитель, а владелец; его княжество было для него не обществом, а хозяйством; он им не правил, не устроял его, а эксплуатировал, разрабатывал. Он считал себя собственником всей территории княжества, но только территории с ее хозяйственными угодьями. Люди, свободные лица юридически не входили в состав этой собственности. Свободный человек приходил, работал и уходил, был экономической случайностью в княжестве. Князь не видел в нем подданного в нашем смысле этого слова…"[395].

Вот это принципиально важные пункты: княжество в удельный период становится для князя не обществом, а хозяйством. В чем разница? А разница принципиальная. Общество - есть система политических отношений нескольких независимых хозяйствующих субъектов. Хозяйство - есть частная собственность одного хозяйствующего субъекта. Так вот, теперь на два с лишним столетия внутренние отношения в русских княжествах перестают быть политическими и становятся исключительно хозяйственными.

Пожалуй, именно отсюда вылезает затем весьма специфический характер русского самодержавия. Ведь и для Великих князей Московских, а затем и для русских царей подвластная им территория также будет не обществом, а объектом хозяйственных интересов. Вотчина! Вотчина, по наследству доставшаяся от отцов и дедов.

Наиболее явным образом идея государства как вотчины была выражена Иваном Грозным в его знаменитой переписке с князем Курбским. Мы, - пишет Иван, "по божию изволению и по благословению прародителей и родителей своих как родились на царстве, так и воспитались, и возмужали, и божием повелением воцарились, и взяли нам принадлежащее по благословению прародителей своих и родителей, а чужого не возжелали…"[396].

Вотчина по своей правовой природе ничем не отличалась от удельного княжества. И то, и другое суть частная и безусловная собственность их владельца. "Теперь, - пишет В. О. Ключевский, - удельное княжеское владение усвоило себе юридическую особенность владения боярского - знак, что оно стало считаться полной частной собственностью владельца"[397].

На эту особенность устройства русских удельных княжеств обращал особое внимание и русский правовед Борис Николаевич Чичерин. Рассматривая характер отношений между удельными князьями, он отмечает подавляющие доминирование частно-правовых отношений над отношениями публично-правовыми. Владея каждый своим участком, князья менялись ими, покупали друг у друга, "одним словом, поступали как частные владельцы, а отнюдь не как государи, управляющие единою землею"[398].

Все сделанные Чичериным выводы базируются на анализе им огромного числа духовных и договорных грамот великих и удельных князей, среди которых показательной является для него первая духовная грамота Ивана Калиты. "В целом, - пишет он, - в ней выражается общий характер всех духовных грамот князей того времени, все их воззрения на общественные отношения. О государственных понятиях, об обществе, которого князь есть представитель, нет и помину. Все распоряжения носят частный характер… Нет ни малейшего намека на то, чтобы наследники владели одного ряда имуществом по государственному праву"[399].

Как была устроено удельное княжество[400]? Его сравнительно небольшие военные силы управлялись слугами вольными - наемными профессионалами, боярами, получавшими от князя плату либо деньгами, если их хватало, либо землями, отдаваемыми им князем уже в боярскую вотчину. Принципиальное отличие боярской вотчины от западноевропейского феодального лена заключалось в том, что вотчина являлась именно вознаграждением за службу, а не условным земельным владением, как лен[401].

Иначе говоря, получение вотчины не обязывало ее владельца и дальше выполнять какие-то служебные или военные обязанности по отношению к князю. Боярин, имея вотчину в одном княжестве, вполне мог нести военную службу другому князю и даже воевать под его знаменами против князя, во владениях которого были расположены его вотчины. "Слуга вольный, - пишет В. О. Ключевский, - мог покинуть князя, которому он служил, и перейти на службу к другому князю, не теряя своих владельческих прав на вотчину, находившуюся в покинутом княжестве"[402].

Это разделение служебных и поземельных отношений слуг вольных очень точно и настойчиво проведено в договорных грамотах князей удельного времени. Так, в договоре сыновей Калиты 1341 г. младшие братья говорят старшему, Семену: "А боярам и слугам вольным воля; кто поедет от нас к тобе или от тобе к нам, нелюбья мы не держати". Это значит, что если слуга вольный покинет службу при дворе одного брата и перейдет к другому, оставленный брат не должен мстить за это покинувшему его слуге. При этом все его вотчины остаются при нем.

В отличие от русской вотчины удельного времени, европейский феодальный лен давался при условии несения ленником оговоренной в вассальном договоре регулярной - определенное количество дней, либо по определенным случаям - военной службы сюзерену. Эта принципиально важное отличие вотчинного боярского землевладения от феодального землевладения в Европе, в громадной степени - как мы увидим в дальше - повлияла на всю позднейшую политическую историю Московии. Именно вольная боярская вотчина является в это время главным фундаментом боярской свободы. Она же станет и ключевой целью опричной тирании. Но об этом - позже.

Сейчас же заметим, что слуга вольный, русский боярин в это время оказывается пока что еще намного свободнее западно-европейского феодала. Земельная собственность принадлежит боярину абсолютно и не накладывает никаких служебных обязательств. Феодальная западная собственность на землю, наоборот, является владением условным и предполагает прописанную в ленном договоре службу. Прежде всего - военную.

Кроме слуг вольных, несущих при удельных князьях военную службу, существовали также и слуги дворные, осуществляющие административное управление имуществом удельных княжеств. Управляя значительными активами и неся серьезную имущественную ответственность, слуги дворные очень быстро также получают в удельных княжествах боярский статус. Фактически, они являются доверенными приказчиками удельного князя. Как писал В. О. Ключевский, "боярская дума при князе удельного времени является советом главных дворцовых приказчиков"[403].

Одни из них, так называемые путные бояре, заведовали путями, то есть теми или иными доходными отраслями, имеющимися в княжестве. Допустим, рыбными ловлями, если в границах княжества имелись богатые рыбные водоемы. Бортничеством, если окрестные леса позволяли эффективно развивать этот промысел. Добычей пушнины, деревообработкой, металлургией и так далее… В переводе на современный русский, они возглавляли отраслевые министерства.

Другие бояре управляли территориями. Городами и сельскими административными территориями - волостями. В городах сидели княжьи наместники, в волостях - волостели. Фактически, удельный князь и его боярство представляли собой ООО по эксплуатации природных ресурсов удельного княжества. Князь - гендиректор. Бояре и дети боярские (дворяне) высший и средний менеджмент. Работники, как пишет В. О. Ключевский, "снимали у князя его земли, городские или сельские, за что платили ему подать, тягло, и носили название людей тяглых, земских или черных"

Князь и высший менеджмент "удельного ООО" являлись одновременно и его владельцами-учредителями. Их задачей было обеспечение доходов с территорий и промыслов для княжеской казны. Поступление доходов обеспечивалось управленческими усилиями путных бояр, наместников и волостелей. Вознаграждение же своего труда боярский менеджмент получал из разницы между доходами, получаемыми с территорий и промыслов, и тем, что он отправлял в княжескую казну. Вот на эти, как говорится, "два процента" боярство удельного князя и жило[404].

Нужно сказать, что боярский менеджмент во главе с удельным князем, как правило, представлял крепкую управленческую команду взаимосвязанных и взаимозависимых людей. Отдельные управленческие функции довольно быстро превратились фактически в родовую собственность боярских семейств, передаваемую по наследству. А удельное княжество, будучи по внешней видимости личной "вотчиной" князя, достаточно быстро становится "коллективной собственностью" боярского менеджмента. Разумеется, при безусловном главенстве "гендиректора" удельного ООО - самого князя.

Это ощущение крепко спаянной и взаимозависимой управленческой команды передает нам, например, житийное описание смерти князя Дмитрия Донского. Чувствуя приближение кончины, Дмитрий, по словам сочинителя его жития, дал сыновьям следующее наставление: "Бояр своих любите, честь им достойную воздавайте против их службы, без воли их ничего не делайте".

Потом умирающий князь обращается к боярам с такими словами: "Вы знаете, каков мой обычай и нрав, родился я перед вами, при вас вырос, с вами царствовал; воевал вместе с вами на многие страны, противникам был страшен, поганых низложил с божиею помощию и врагов покорил, великое княжение свое сильно укрепил, мир и тишину дал Русской земле, отчину свою с вами сохранил, вам честь и любовь оказывал, под вами города держал и большие волости, детей ваших любил, никому зла не сделал, не отнял ничего силою, не досадил, не укорил, не ограбил, не обесчестил, но всех любил, в чести держал, веселился с вами, с вами и скорбел, и вы не назывались у меня боярами, но князьями земли моей"[405].

Последнее - крайне важно. Дмитрий называет своих ближников не боярами, но князьями земли моей. Князьями, во главе с Великим князем. А все вместе они оказываются фактически коллективным собственником и коллективным управителем княжества. В целом - достаточно жесткая и работающая конструкция. Которая, однако, имела внутри себя некоторые конструктивные изъяны. Малозаметные на уровне удельных княжеств, эти изъяны начинают проявлять себя все более и более в процессе собирания земель и укрупнения Великого княжества Московского. А когда княжество превращается в гигантское Московское царство, его врожденные изъяны становятся роковыми, разнося царство вдребезги и пополам.

Вот как это было.

5. Боярский цикл аристократического беспредела - его истоки.

Более всего боярский политический цикл аристократического беспредела ассоциируется с именем Ивана Грозного[406], хотя начинался он еще при его деде, а закончится лишь реформами Петра I. Но в чем состоял этот беспредел? Как выразил себя? Да и был ли он? Вот об этом нам с вами предстоит поговорить более подробно.

Среди множества факторов и явлений русского средневековья можно выделить три важнейших социально-управленческих явления, унаследованных от удельного, а то и от Киевского периода, которые спровоцировали московский цикл аристократического беспредела. Это:

1) "Кормленческий" характер управления территориями;

2) Вотчинный характер боярского землевладения;

3) Удельный характер наследования родовой боярской собственности.

Именно вокруг этих трех исторических явлений и раскручивался маховик боярского беспредела по-московски. Разберемся с ними более внимательно.

Начнем с кормлений. Ни один историк русского Средневековья не оставил без внимания этот замечательный феномен государственного управления. Описывая систему кормлений, В. О. Ключевский характеризует ее так: "Должность областного управителя называлась кормлением: управитель кормился на счет управляемых в буквальном смысле этого слова"[407].

Система кормлений как способ управления территориями сложилась в киевские времена. Фактически, это наместничество. В этот период кормление представляло собой вид пожалования великих и удельных князей своим доверенным лицам. Князь посылал в города и волости бояр в качестве управленцев - наместников и волостелей. Те, в свою очередь, из своих дворовых людей формировали территориальную администрацию, включающую тиунов, доводчиков и праветчиков. Население было обязано содержать ("кормить") их всех в течение всего периода службы.

И вот ведь, что интересно! Изначально слово "кормление" не имело ни малейшего отношения ни к питанию, ни к пищеварению. Строго говоря, первоначальное значение этого слово как раз и есть "управление". От слова корма - задняя часть корпуса судна, на которой крепится рулевое, или кормовое весло. С помощью этого весла кормчий управляет ходом судна. Кормит, - ударение на последнем слоге.

Это управление судном, а также по аналогии - и всем остальным, и называлось кормление. Никакого питания здесь и в помине не было. Отчасти первоначальный смысл слова сохранился в его церковном варианте - окормление, то есть духовное попечение и предводительство. А вот светский вариант словоупотребления очень быстро свелся к процессам потребления всего, что шевелится. От "управления" в значении слова кормление не осталось и следа.

Как же так? Ведь изначально само-собой предполагалось, что княжеские наместники, управляющие территориями, будут, что называется, "честно делиться". То есть делить доходы с княжеской казной в соответствии с заранее установленными правилами. Так, например, в дошедшей до нас духовной грамоте великого князя московского Семена Гордого, где он отказывал весь свой удел своей княгине, завещатель делает распоряжение, чтобы его бояре, которые останутся на службе у его княгини и будут править волостями, отдавали ей половину доходов с управляемых ими округов. То есть, система распределения доходов с кормлений заранее определялась как фифти-фифти. Половина кормленщику, половина хозяину.

Но, увы, система кормлений стала синонимом коррупции и злоупотреблений. Когда, с одной стороны, население терпело "обиды и притеснения", а с другой стороны, поток ресурсов, доходящих до княжеской казны, становился все тоньше и тоньше. Иначе говоря, система кормлений стала мощным фактором экономической децентрализации территории, ресурсы которой все более и более "приватизировались" кормленщиками и не доходили до великокняжеской казны.

И это, в общем, естественно. Кто на чем сидит, тот то и имеет. Так всегда было, есть и будет - до той поры, пока существует на свете аристократия, лучшие люди.

Совершенно аналогичные процессы, например, уже наблюдали мы с вами во франкском государстве. Там графы были изначально территориальными чиновниками, обладающими военно-административной и судебной властью на территории графства. Фактически, те же самые княжьи наместники, что тиуны и волостели на Руси. Но, как показывает история, очень быстро графы приватизируют властные полномочия, делают их наследственными, а параллельно приватизируют и сами территории графств. Превращая их в наследственные домены. Ну, а далее - распад франкской державы и многие века феодальной раздробленности.

Так вот, система кормлений по своей природе несла все тот же самый потенциал приватизации "управленцами" сначала ресурсов территории, а потом и ее самой. Единственным противоядием против превращения "кормленщиков" в независимых феодальных властителей были все более укорачивающиеся сроки "кормления", не позволявшие им, что называется, пустить корни. Аналогичный прием, кстати, использовал Сталин против "укоренения" номенклатуры. Это называлось ротацией кадров.

Но нет сомнений, что изобретательность лучших людей легко позволяла обходить это препятствие на пути к заветной цели каждого аристократа - личному могуществу и независимости. Позволяла как при Великих князьях Московских, так и при Сталине.

Фактически, децентрализация кормленщиками управления и замыкание ресурсов территории на себя - естественный процесс обретения аристократом cвободы и независимости от какой-либо власти. Децентрализация в данном случае является политическим синонимом свободы. Децентрализация и автономизация - естественное выражение личной свободы аристократа.

Что же в этом плохого? Почему мы должны рассматривать децентрализацию управления как фактор аристократического беспредела? Ответ очевиден. После избавления от "татаро-монгольского" военно-политического зонтика Московии пришлось самой, своими силами реагировать на все внешние угрозы. И очень быстро выяснилась простая вещь: лишь жесточайшая централизация всех ресурсов позволяла в это время Великому княжеству Московскому более или менее успешно реагировать на ту систему военных вызовов, которая сложилась в XV-XVI столетиях.

Собственно, именно военная сила решала в это время - быть или не быть Московскому государству вообще. И, соответственно, быть или не быть московской аристократии.

На юго-востоке набеги казанцев, астраханцев, крымцев, ногаев превратились в их ежегодный промысел. Не раз уже упомянутый нами Флетчер писал, что татары крымские обыкновенно нападали на пределы Московского государства раз или дважды в год, иногда около троицына дня, чаще во время жатвы, когда легче было ловить людей, рассеянных по полям. Здесь война шла непрерывно. Все это требовало предельной мобилизации всех военных сил государства. Ведь речь шла а о физическом выживании великорусского этноса. Жить ему далее или, превратившись в крупнейший источник работорговли, быть рассеянным по рабским рынкам Турции и Европы.

Но и на северо-западе Московии войны практически не затихали. В период с 1492 по 1595 гг. только на северо-западных окраинах русского государства прошло три войны со Швецией и семь войн с Литвой - Польшей, совместно с Ливонией. Эти войны поглотили не менее 50 лет. Иначе говоря, на северо-западе ровно половина отмеченного столетия прошла в войнах.

Так, например, в 1558 году, в ходе Ливонской войны Иван Грозный берет Нарву. Уже в следующем году она открылась как русский порт. Нарвским жителям было предоставлено право свободной торговли в России и беспрепятственных отношений со "Священной Римской империей", подданными которой были все северонемецкие ганзейские города. Русские купцы получили право торговать не только в Швеции, но и ездить через шведские владения "в Любок, Антроп и во Ишпанискую землю, и во Англию, и во Францыйскую землю"[408].

И почти мгновенно здесь вырастают просто чудовищные торговые обороты. По подсчетам шведского историка А. Аттманна, Нарва в этот период поставляет 81% всего балтийского экспорта пушнины, 23% воска, 42% льна и конопли, 94% сала[409]. То, что просто критически важно для растущей Российской экономики. Но, увы, уже через 23 года Швеция развязывает войну, в которой забирает Нарву себе.

Мотивировка очевидна, да ее никто и не скрывает. В обращении шведского короля Густава I Вазы, а также польского короля и великого литовского князя Сигизмунда II Августа к римскому папе, английской королеве Елизавете и другим европейским государям мы находим прямой призыв к общеевропейской торговой блокаде Нарвы. Поскольку "московский государь… ежедневно усиливается по мере большого подвоза к Нарве разных предметов, так как оттуда ему доставляются не только товары, но и оружие, доселе ему неизвестное, и мастера и художники: благодаря сему он укрепляется для побеждения всех прочих государей"[410].

Не удивительно, что Северная война Петра I опять начинается с Нарвского похода.

Были ли необходимы эти войны? Разумеется! Ведь это была та самая борьба за выход к морю, который только и давала надежду на полноценное существование московской аристократии. Это была, фактически, борьба за европейский выбор. Оставаться ли русским европейским народом, или быть сброшенным в отстойник азиатского варварства Куда ж деваться-то!

Русские, оставшись в конце XII века за бортом международной торговли, усиленно пытаются вскочить на подножку уходящего поезда торговой цивилизации. Но для этого необходимо морское побережье с незамерзающими портами. А оно, вместе с городами Ригой, Ревелем и Нарвой в XV-XVI столетиях находится под властью Ливонской конфедерации.

Ливония - не только паразит, живущий исключительно за счет русского торгового транзита. Это еще и санитарно-культурный кордон, отделяющий Московию от европейской культуры. Особенно ярко, прямо таки образцово, это проявилось в так называемом деле Шлите . Это дело кочует по всем источникам, касающимся эпохи Ивана Грозного, поэтому грех было его не вспомнить. Тем более, оно очень хорошо демонстрирует неизбежность для русских XVI века агрессии на Северо-Запад - просто для того, чтобы оставаться русскими.

А дело Шлитте - это просто песня! Иван IV поручил Гансу Шлитте завербовать в Европе и привезти в Москву мастеров и докторов, которые умеют ходить за больными и лечить их. Также заказаны были книжные люди, понимающие латинскую и немецкую грамоту. Кроме того, царь нуждался в мастерах, умеющих изготовлять броню и панцири, горных мастерах, знающих методы обработки золотой, серебряной, оловянной и свинцовой руды, золотых дел мастерах, ружейных мастерах, мастерах по отливке колоколов. Также были приглашены строительные мастера, умеющие возводить каменные и деревянные города, замки и церкви, полевые врачей, умеющих лечить свежие раны и сведущие в лекарствах, люди, умеющие привести воду в замок, и бумажные мастера и т.д.

Всего Шлитте завербовал около 300 человек, среди которых, помимо ремесленников, было 4 теолога, 4 медика, 2 юриста, 4 аптекаря, 5 толмачей.

Специалисты переправлялись в Московию двумя группами. Первая направилась по суше через Пруссию и Ливонию. В Вендене вся группа была арестована. Специалистов продержали в заключении 5 лет, а потом оставили на службе в Ливонии.

Вторая группа с самим Шлитте направлялась к Любеку, чтобы далее отплыть в Ревель. Ливонская конфедерация, боясь, что привезённые Шлитте мастера усилят военный и экономический потенциал Московии, просила любекский магистрат сделать все возможное, чтобы не пропустить Шлитте и его спутников в Москву. В Любеке Шлитте задержали. Любек, связанный с конфедерацией ганзейскими соглашениями, предъявил ему иск на крупную сумму. Шлитте отказался платить и был посажен в тюрьму

Понятно и то, что в окружении крымцев, казанцев, астраханцев, ногаев - на юго-востоке, Польши, Литвы, Ливонии - на северо-западе, Московское государство могло выжить лишь как исключительно централизованная и максимально милитаризованная структура. Любая децентрализация, любая оставшаяся от благословенных ордынских времен "воля" для слуг вольных, означала проигрыш геополитической партии, ведущейся в такой серьезной компании.

Поэтому, да - децентрализация социального организма и формирование для себя социальной позиции, самодостаточной и независимой от какой-либо власти - это естественное стремление любой аристократии. Дух свободы неотделим от аристократии. И, поскольку это стремление естественное, аристократия имеет на него безусловное право. Но ровно до тех пор, пока децентрализация не становится синонимом ослабления и гибели всего социального организма в целом. Вместе с успешно децентрализовавшей его аристократией. А Московия безвылазно находится именно в такой ситуации.

Так или иначе, в эпоху царствования Ивана IV система кормлений была ликвидирована. А значит, был ликвидирован один из краеугольных камней боярской свободы. На место фактически независимых от государя кормленщиков приходят приказные дьяки, крапивное семя, государевы людишки. Да, через несколько сотен лет они тоже сумеют обрести свою независимость и свою свободу. Но пока это время еще не пришло. А вот объем политической свободы лучших людей московского государства значительно уменьшился.

Вторым краеугольным камнем боярской свободы была вотчина. Именно безусловно-частный характер вотчинного боярского землевладения был главной опорой экономической свободы и независимости московской аристократии.

Как мы помним, наличие боярской вотчины в княжестве не привязывало боярина к государственной и военной службе князю-сюзерену, как это было в Западной Европе. "А боярам и слугам вольным воля". Русский боярин не был обязан службой за землю. Сам частный характер вотчинного землевладения был становым хребтом свободы русского боярства. Вотчина - частная собственность аристократа, за которую он не обязан ничем и никому.

Боярин-вотчинник в любой момент мог "отъехать" на службу польскому, литовскому, венгерскому государям. При этом все его московские вотчины оставались за ним. Все доходы с этих вотчин оставались за ним. Вооружаемые с этих доходов ратники составляли его боевую дружину, которая в любой момент могла оказаться под литовскими, польскими или венгерскими знаменами.

Фактически, боярин-вотчинник оказывался для московских государей не зависимым от него слугой, а "вольным стрелком", который служит "за интерес". В системе частного вотчинного землевладения отсутствовала главная скрепа, что привязывала в Европе вассала к сюзерену. Отсутствовала земельная зависимость. Вотчина не делала вотчинника поземельно-зависимым от князя.

Единственным "интересом", с помощью которого московский государь мог привязать к себе такого "вольного слугу", были все увеличивающиеся кормления и возможность получения от государя все новых и новых вотчин за "успехи в службе". И здесь мы сталкиваемся с третьим фактором, раскручивающим беспредел по-московски - удельной системой наследования. Именно эта система делала получение все новых и новых вотчин критически важным фактором для русского боярства. Можно сказать - главным условием выживания.

Что такое удельная система наследования? Это, попросту говоря, система наследования, при которой все наследники получают более или менее равную долю наследуемых имуществ. Каждый из наследников по мужской линии получает свой удел. Этим русская аристократия существенно отличалась не только от системы наследования в Западной Европе, но даже и от соседних Польши и Литвы.

Там уже в XI-XIII веках повсеместно устанавливается принцип майората, согласно которому родовая недвижимость не может делиться между наследниками главы рода и передается, как правило, старшему сыну. Младшие в роду вынуждены идти служить, заниматься торговлей, постригаться в монахи и т.д. Иначе говоря, имущество рода не делится между наследниками, а накапливается - разумеется, при условии рачительного и эффективного управления. Соответственно, чем древнее аристократический род, тем выше уровень накопленных родовых владений. Тем он богаче.

В России же принцип майората был законодательно введен лишь Указом Петра I "О единонаследии" от 23 марта 1714 года. До этого имущество рода по смерти главы делилось в условно равных долях между всеми наследниками. Соответственно, каждая смена поколений в боярском роду приводила к дроблению родового капитала и уменьшению персонального могущества каждого из наследников по сравнению с представителем предшествующего поколения. Без интенсивного притока земельного капитала извне боярские роды были обречены на измельчание и вырождение.

Вот простейший и нагляднейший пример. По смерти Всеволода Большое Гнездо его верхневолжская вотчина по числу его сыновей распалась на 5 частей. При старшем Владимирском княжестве, которое считалось общим достоянием Всеволодова племени, появилось четыре удела: Ростовский, Переяславский, Юрьевский (со стольным городом Юрьевом Польским) и Стародубский на Клязьме.

Когда внуки Всеволода стали на место отцов, Суздальская земля разделилась на более мелкие части. Владимирское княжество продолжало наследоваться по очереди старшинства, но из него выделились 3 новых удела: Суздальский, Костромской и Московский. Ростовское княжество распалось на две части. Из него выделились младшие уделы Ярославский и Углицкий. Переяславский удел также распался на несколько частей: рядом со старшим уделом Переяславским возникли два младших, из него выделившихся, Тверской и Дмитрово-Галицкий. Только княжества Юрьевское и Стародубское остались нераздельны, ибо первые их князья оставили лишь по одному сыну. Итак, Суздальская земля, распадавшаяся при детях Всеволода на пять частей, при внуках его раздробилась на двенадцать.

Оцените. Уже в третьем поколении дедовская вотчина разделилась на 12 частей! Можно ли сопоставить мощь этих двенадцати удельных князей с могуществом их деда Всеволода? Очевидно, что нет. Налицо процесс измельчения и вырождения владетельного рода. И эти процессы шли во всех знатных семействах русской аристократии!

Отсюда вытекает ключевая потребность русской боярской аристократии в постоянном увеличении родовых вотчин. В полном соответствии с принципом Льюиса Кэрролла: даже для того, чтобы оставаться на месте, необходимо было очень быстро бежать. Разумеется, и европейская аристократия была заинтересована в росте родовых владений - это общий поведенческий инстинкт любой аристократии. Но для русского боярства это был вопрос жизни и смерти. Или постоянный приток новых земельных владений, или боярский род мельчает и угасает в течение нескольких поколений.

В эпоху становления Великого княжества Московского этот вопрос решался за счет интенсивного "собирания земель". Держа в руках ключевой общерусский финансовый ресурс - сбор татарской дани - московские князья получали возможность интенсивно наращивать свои землевладения. Покупать, выменивать, забирать за долги, получать в наследство или в качестве приданого, изредка завоевывать княжеские уделы менее удачливых соседей.

Вот этот вот постоянно увеличивающийся земельный фонд и служил источником вознаграждения "за службу" московскому боярству. Позволяя боярским аристократическим родам переживать процессы смены поколений без катастрофического уменьшения размеров личных боярских вотчин.

Но всякая халява рано или поздно заканчивается. Для Великого княжества Московского халява закончилась вместе с гибелью Золотой Орды. Знаменитое Стояние на Угре, ознаменовавшее в 1480 году избавление ВКМ от вассального подчинения Сарай-Берке, столкнуло Москву с таким количеством взрослых проблем, с которым она попросту начала не справляться.

Как мы помним, раньше решение серьезных внешних военных задач не входило в компетенцию русских удельных князей. Для этого существовала татарская конница. Удельный князь XIII-XIV веков - сельский хозяин, а не военноначальник. Военные вопросы решали татарские мурзы. Теперь, после "обретения свободы", отвечать на военные вызовы нужно было уже самостоятельно. А их, как мы видели, было более чем достаточно.

Даже просто для элементарного выживания Москва должна была содержать весьма значительные военные силы. Английский посол Джайлс Флетчер, бывший в Москве в 1588 - 1589 гг., оценил численность ратников, получавших ежегодно жалованье и находившихся на постоянной службе, примерно в сто тысяч[411]. Но он не указывает количества многочисленных городовых детей боярских, которых мобилизовали только для известного похода и потом распускали по домам. Флетчер не говорит и о служилых инородцах - казанских татарах, черемисах и мордве, которых французский капитан Жак Маржерет, командовавший в Москве отрядом наемников, насчитывал до 28 тысяч.

Ключевым вопросом сначала для Великих князей Московских, а затем и для первых русских царей, стал вопрос: на какие средства содержать все это воинство?

Как мы помним, сколько-нибудь серьезных источников денежного капитала, даваемых лишь международной торговлей, у Великих князей Московских не было. Это в лопающейся от торговых прибылей Италии, начиная примерно с XIV века, расцветает военное наемничество, и три последующих столетия - это бесконечные войны, ведущиеся силами кондотьеров. У Москвы денег на наемное войско в том объеме, что требуется для соответствия имеющимся военным угрозам, нет.

Единственный капитал - земля. Совершенно естественно, что московское правительство, независимо от того, кто сидит в данный момент на великокняжеском престоле, пытается запустить землю в оборот, в срочном порядке формируя систему аналогичную западноевропейскому феодализму. А именно, земля - в обмен на военную службу. То есть, пытается ввести вместо системы вотчинного землевладения, где земля находится в безусловной собственности - поместную систему[412], где земля находится в условной, служебной собственности. Принцип: земля в обмен на службу.

И вот здесь вдруг оказывается, что земельный фонд Великого княжества Московского и даже наследующего ему Московского царства отнюдь не безразмерен. Ведь для содержания одного только полностью снаряженного ратника в то время необходимо было более 50 гектаров пашни[413]. "Со ста четвертей добрые угожей земли человек на коне и в доспехе полном, а в дальной поход о двуконь"[414] Причем, нужны была не просто пашни, а вместе с обрабатывающими ее крестьянами. Откуда брать такое количество земли?

"На степном юге, - пишет В. О. Ключевский, - где государству нужно было особенно много военно-служилых людей, правительство располагало для их хозяйственного обеспечения обширными пространствами земли плодородной, но слабозаселенной, еще нуждавшейся в усиленном хозяйственном обзаведении. В центральных уездах земли менее плодородные были достаточно заселены и обзаведены, но их уже мало оставалось в распоряжении правительства. Здесь господствовало крупное вотчинное землевладение, боярское и церковное"[415].

Вот оно, главное препятствие на пути роста военной силы московского государства! Господство крупного вотчинного землевладения - боярского и церковного. Слишком большая часть земельного фонда принадлежала фактически независимым от государства частным владельцам!

Примерно треть земельных угодий Московского царства к XVI веку входила в монастырские вотчины. Монастырские земли, естественно, не были обязаны государству никакой службой. То есть, с них не формировались военные силы государства. Вместе с тем, теоретически они должны были наравне со всеми остальными тягловыми землями платить в казну соответствующие налоги. Теоретически.

А практически все крупнейшие монастыри - самые богатые землевладельцы - обладали Жалованными грамотами (Тарханами). Которые, во-первых, освобождали монастырские вотчины от государственного надзора, а, во-вторых, наделяли земли самыми разнообразными налоговыми льготами. То есть, практически уровень налоговых поступлений с монастырских вотчин был существенно ниже, чем с черных государственных земель.

Еще примерно треть земельного фонда к началу царствования Ивана IV была занята боярскими вотчинами. Боярская вотчина несла государево тягло, то есть - платила в казну. Вот только система государственного учета - землемерия - по боярским вотчинам полностью отсутствовала. Соответственно, налоговые выплаты выстраивались чуть ли не по принципу "сколько не жалко". Ну, или по принципу - "сколько уже невозможно скрыть". Что тоже не способствовало росту поземельных доходов царской казны.

Вместе с тем, доходы от вотчины позволяли боярам снаряжать собственные боярские дружины, с которыми они приходили к Великому князю для ведения военных действий. Казалось бы, боярские земли участвуют в формировании совокупных военных сил Московского государства. Но это - именно, что казалось бы.

Во-первых, размеры боярских дружин, формируемых в вотчинах, ничем не регламентировались. Соответственно, ничто не заставляло вотчинника выставлять воинские контингенты "на пределе возможностей". Они и не выставляли, руководствуясь не столько общегосударственными соображениями относительно воинской "потребности", сколько собственным хозяйственным усмотрением.

Кроме того, как мы помним, боярин-вотчинник вообще никаким законом не обязан служить в войске Великого князя. Он делает это лишь постольку, поскольку это соответствует его экономическим и политически интересам. И если вдруг оказывается, что служба другому государю оказывается лично для него в какой-то мере выгоднее, удобнее, почетнее и т.д. - он имеет полное право "отъехать" к этому господину на службу. "А боярам и слугам вольным воля". При этом за ним сохраняются как вотчинные земли в покинутом княжестве, так и доходы с них.

Таким образом, боярское войско, набираемое в вотчинных землях, оказывается крайне ненадежным воинским ресурсом, который в любой момент может обернуться против самого Московского государства. Придя туда, например, под польскими или литовскими знаменами. И действительно, летописи XV-XVI веков полны упоминаний о "бегунах" - боярах и удельных князьях, отъезжающих на службу к геополитическим противникам Москвы, либо же "приезжающим" оттуда на службу московским государям.

Нередко такие отъезды связаны с нанесением серьезного военного ущерба покидаемой стороне. В Степенных книгах все чаще появляются такие, например, записи[416]:

Разумеется, московское правительство не могло мириться с постоянной угрозой появления все новых и новых "безумных бегунов московских". Ибо она самым прямым и непосредственным образом угрожала непосредственно существованию государства. На государственных землях вводится система испомещения, то есть условного, личного и временного держания земли служилыми людьми. Помещиками. Большая часть вновь поступающих земельных ресурсов идут теперь не на "вознаграждения" боярам-вотчинникам, а под испомещение служилого люда в обмен на военную службу. "Следы усиленной и систематической раздачи казенных земель в поместное владение появляются уже во второй половине XV в.", - так описывает эти процессы В. О. Ключевский[417].

Массовый приток земель в вотчины, обеспечивающий "любовь" между Великими князьями Московскими и их боярами-вотчинниками, практически иссякает. Вся поступающая земля идет теперь под испомещение служилых людей. Земли для раздачи новых вотчин больше нет.

Как мы помним, для русского боярства это - смертный приговор. Ведь система наследования по-прежнему раздробляет родовую недвижимость, превращая наследников крупных земельных магнатов в землевладельцев средней величины, а их потомков - и вовсе в захудалых людишек. И лишь постоянный приток новых земельных владений может стабилизировать экономическое положение боярских родов.

Взаимное недовольство московских князей и боярства становится видимым уже при Иване III. "Жалобы со стороны бояр, - пишет Сергей Федорович Платонов, - начались с Ивана III, при Василии раздавались сильнее, и при обоих этих князьях мы видим опалы и казни бояр; но с особенной силой эта борьба разыгралась при Иване Грозном, когда в крови погибла добрая половина бояр"[418].

Действительно, уже при Иване III начинаются первые столкновения и "репрессии" против отдельных, особо языкастых бояр. Естественно, ни одна из сторон не высказывает истинных причин зарождающейся вражды. Вполне вероятно, в полной мере их и не осознавая. Иван III недоволен излишними "умствованиями" бояр. Бояре бурчат на "нарушение старины" и т.д. Иначе говоря, вслух произносимые причины разлада бесконечно далеки от причин действительных. Не случайно Ключевский, описывая начинающийся "разлад" между московскими государями и боярством, вводит в XXVIII Лекции своего "Курса русской истории" подраздел: "Неясность причин разлада".

Хотя, конечно же, такому крупному историку должно быть стыдно находить в данной ситуации какую-то "неясность". Ведь ситуация-то - прозрачней некуда! "Вольное" боярское сословие, "вольное" боярское войско, "вольное" вотчинное землевладение становятся ключевым фактором уязвимости московского государства. Что является вполне достаточной причиной для растущей враждебности государя к своему правительственному сословию.

С другой стороны, переориентация московских государей на служилых людей, получающих землю во временное пользование при условии несения службы, обрекает боярские роды на неизбежное вырождение. Ведь принцип майората при наследовании земельной недвижимости так и не нашел своего места в русской юридической практике того времени. Оскудевание притока земельных владений - это конец! Все это, разумеется, не способствовало "любви" боярского сословия к своему государю.

Лишь подавляющая мощь московских государей сдерживает, до поры - до времени, взрыв боярского недовольства. Но всем уже очевидно, что любое ослабление великокняжеской власти станет сигналом к аристократическому бунту. И вот, это ослабление власти, наконец, происходит. Смерть Великого князя Василия III, оставившего после себя малолетних Ивана и Юрия, приводит к династическому кризису и последовавшему за ним взрыву внутриэлитной войны, вылившейся в настоящий боярский беспредел.

Прежде, чем перейти к рассмотрению боярского беспредела, подведем некоторые итоги уже проанализированного материала.

Первое. Система кормлений и вотчинное землевладение были краеугольными камнями, на которые опиралась свобода аристократического сословия московского государства. Однако, выйдя из-под военной опеки Золотой Орды, московское государство сталкивается с таким количеством военных и цивилизационных вызовов, что лишь предельная централизация ресурсов и милитаризация всего политического уклада может обеспечить его дальнейшее выживание.

Второе. Ликвидация системы кормлений и курс на ликвидацию вотчинного землевладения, все это вместе означало курс на ликвидацию свободы и независимости аристократического сословия. То есть, первые шаги по формированию той самой русской несвободы, которая так возмущала и возмущает европейцев.

Третье. Не мифическая "школа монгольского рабства", а экономическая нищета и комплекс геополитических и военных вызовов оказываются тем спусковым крючком, который запускает процессы "порабощения" аристократического сословия Московии.

Разумеется, московская аристократия не могла молча смириться налагаемым на нее ярмом несвободы. Бунт был неизбежен. Равно как и неизбежно последовавший за ним режим тирании. Смотрим, как это было.

6. Беспредел по-московски. Боярское правление.

По смерти Василия, в малолетство его сына, требовавшее продолжительной опеки, власть надолго попала в руки бояр. Теперь они могли распорядиться государством по-своему, осуществить свои политические идеалы и согласно с ними перестроить государственный порядок. Но они не пытались строить никакого нового государственного порядка. Разделившись на партии князей Шуйских и Бельских, бояре повели ожесточенные усобицы друг с другом из личных или фамильных счетов, а не за какой-либо государственный порядок.

Так описывает Ключевский боярское правление в период династического кризиса и детства Ивана IV.

Правда, он не уточняет содержание "личных и фамильных счетов". А, между тем, оно очевидно. Это кормления и вотчины: государственные должности, а также города и деревни, принадлежавшие выбывающим из борьбы "конкурсантам" и становящиеся призом для победителей. Фактически, годы после смерти (а вернее, убийства - отравления) Елены Глинской - это время большого передела. Своего рода, наши с вами "лихие девяностые". Когда земельные активы превратились из недвижимого имущества в очень даже движимое. Успешно переходя из рук прежних владельцев в руки тех, кому на данный момент посчастливилось больше.

Не удивительно, что Ключевский, симпатизировавший боярской аристократии, "зверски затерроризированной" впоследствии Иваном IV, посвятил полутора десятилетиям боярского правления всего 11 строк в XXVIII главе своего "Курса русской истории". Это из тысячи-то с лишним страниц! Полагаю, более подробное описание данного периода позволило бы этому либеральному историку и ненавистнику тираний как-то по-другому, может чуточку добрее, взглянуть на тиранию Ивана Грозного. Но, увы-увы! Либералы не умеют поступаться принципами. Если факты противоречат принципам, то тем хуже для фактов. А вот современники, не ведавшие еще в темноте своей либеральных идей, прав и свобод, режут правду-матку, ничуть не стесняясь. Инженер и архитектор Петр Фрязин, потомок итальянских зодчих, участвовавших в строительстве Московского Кремля, после смерти Елены Глинской бежал в 1538 году за границу. На допросе в Юрьеве (Дерпте), объясняя причины своего побега, он заявил: "…нынеча, как великого князя Василья не стало и великой княги[ни], а государь нынешней мал остался, а бояре живут по своей воле, а от них великое насилье, а управы в земле никому нет, а промеж бояр великая рознь; того деля есми мыслил отъехати прочь, что в земле в Руской великая мятеж и безгосударьство…"[419].

Вполне согласны с протоколами допроса Фрязина и русские летописи. Так, в кратком Новгородском летописце по списку Н. К. Никольского страшный московский пожар в июне 1547 г. объяснялся Божьим гневом, ибо "в царствующем граде Москве умножившися неправде, и по всей Росии, от велмож, насилствующих к всему миру и неправо судящих, но по мъзде, и дани тяжкые […] понеже в то время царю великому князю Ивану Васильевичю уну сущу, князем же и бояром и всем властелем в бесстрашии живущим…"[420].

Или вот, рассказ о конфликте князей Шуйских с кн. И. Ф. Бельским по поводу раздачи думских чинов осенью 1538 г. "И многые промежь их бяше вражды о корыстех и о племянех их, всяк своим печется, а не государьскым, ни земьсскым"[421].

Сергей Михайлович Соловьев, пытаясь усмотреть в вакханалии боярского беспредела какие-то "принципы", попробовал толковать о столкновение двух противоположных начал - родового и государственного. Но в результате все равно получилось вполне себе беспринципное столкновение личных интересов, полностью торпедирующее общесословный интерес укрепления государства перед лицом воинственных притязаний геополитических конкурентов.

После смерти Елены Глинской, пишет он, "в челе управления становятся люди, не сочувствовавшие стремлениям государей московских", люди, совершенно преданные удельной старине. "В стремлении к личным целям они разрознили свои интересы с интересом государственным, не сумели даже возвыситься до сознания сословного интереса". Своекорыстным поведением Шуйские, Бельские, Глинские лишили себя поддержки "земли" и в итоге "окончательно упрочили силу того начала, которому думали противодействовать во имя старых прав своих"[422].

Ему вторит С. Ф. Платонов. "Все столкновения бояр представляются результатом личной или семейной вражды, а не борьбы партий или политических организованных кружков"[423]. О невозможности найти "правых и виноватых" пишет В. Б. Кобрин, констатируя бесплодность всех попыток определить, какая из боярских группировок "прогрессивнее", а какая - "реакционнее". По его мнению, в годы "боярского правления" шла просто "беспринципная борьба за власть"[424].

Что это - естественное право аристократов делать все необходимое для роста своего индивидуального могущества? Или беспредел, подрывающий основы коллективного могущества всего аристократического сословия?

Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно чуть пристальнее вглядеться в исторический контекст боярского правления.

В 1534 году литовский гетман Радзивилл вторгается вместе с татарами и опустошает окрестности Чернигова, Новгород-Северска, Стародуба, Брянска и др. Крымский хан захватывает Астрахань, разоряет город до основания. Московскому государю обращено требование о выплате 15 тысяч золотых дани ежегодно. В первых сражениях Стародубской войны московские воеводы потерпели полное поражение, потеряв всю армию убитыми и пленными. Летом следующего года Стародуб был сожжен дотла, к его восстановлению приступили лишь весной следующего, 1536 года[425].

Победители взяли большой "полон". М. Вельский пишет, что численностью "пленные едва не превышали наших", поэтому Ян Тарновский "велел казнить всех старых и… менее годных", оставив в живых лишь тех, кто моложе. Краткий летописец рисует ужасающую сцену устроенной победителями резни: "подсадных людей и пищальников и чернь сажали улицами да обнажали да секли". Согласно Евреиновской летописи, пленных детей боярских казнили целый день, "и много трупов мертвых… лежаше до тысечи". Один из польских сановников писал в декабре 1535 г. советнику императора К. Шепперу, что перед шатром Тарновского было казнено 1400 "бояр"[426].

Как явствует из переписки Сигизмунда I, осенью начинается массовое дезертирство из русских полков на сторону противника. Перед литовским правительством встает даже вопрос об их размещении. Информируя короля о "москвичах", которые "з войска неприятельского до панства нашего втекають", литовское командование просило указаний о том, где их размещать.

В ответ Сигизмунд распорядился временно поселить "оных москвич, которыи з неприятельского приехали, або приеждчати будуть", на господарских дворах и "велел жита по колку бочок и сена на кони их подавати", а также жаловать деньгами "по две або три копы грошей"[427].

В варшавском архиве Радзивиллов сохранилась "память" князю Михаилу Юрьевичу Оболенскому - подробная инструкция похода из Рославля на Кричев. Князь М. Ю. Оболенский должен был вместе с рославльским воеводой Григорием Григорьевичем Колычевым подойти к Кричеву "на утреней зори безвестно" и попытаться взять острог, а если это не удастся, то идти "на Крычовские места на целые воевати, чтобы им как дал Бог тамошних мест гораздо повоевати".

Финал этой истории выясняется из корреспонденции, которую получил из Вильна князь Альбрехт Прусский в августе 1536 г. В частности, в письме от 4 августа упоминалось о полученном только что королем известии, что разбиты 1300 человек "московитов" и 50 взяты в плен, в том числе князь Оболенский, Колычев и некий третий воевода. 28 августа, как сообщали князю Альбрехту, в Вильно были доставлены воеводы Оболенский и Колычев, "вместе с другими пленниками… захваченными у крепости Кричев"[428].

В 1537 г. Великое княжество Московское уступает Литве Гомель и Любеч.

В Крыму начинается междоусобица между братьями за ханский престол. Москва пытается использовать это и оказать поддержку одному из враждующих братьев. Но победителем выходит другой брат, и враждебная Москве ханская власть устанавливается не только в Крыму, но и в Казани. Сторонник Москвы, казанский хан Енадей убит, власть в Казани захвачена ставленником Крыма Сафа-Гиреем.

Престиж Москвы повсюду падает. Московские владения подвергаются все более дерзким и частым нападениям. Московские города сжигают, пленных бояр и детей боярских казнят тысячами, а воевод - возят напоказ. И вот, на фоне этой далеко не благостной картины мы наблюдаем, как полтора десятилетия московские вельможи интригуют, сражаются, убивают друг друга, подвергают своих противников опале и заключениям, выхватывают друг у друга должности, кормления и вотчины, грабят население, разворовывают царскую казну… В общем, отрываются по полной.

Так беспредел это, или нет?

Ответ, полагаю, очевиден. Беспредел в чистом виде. Пятнадцать лет беспощадных внутриэлитных войн настолько ослабили московское государство в целом, что ущерб от них для всего аристократического сословия стал очевиден даже самым "отмороженным" группировкам боярской элиты. Именно поэтому боярская верхушка встретила вступление Ивана IV на престол даже с некоторым облегчением. По принципу: "Лучше ужасный конец, чем ужас без конца".

7. Беспредел по-московски. Первая тирания.

С именем Ивана Грозного связана эпоха первой антибоярской тирании.

И личность Ивана, и его эпоха столь многофакторны, сложны и противоречивы, что по уму надо бы только о них писать отдельную книгу. Впрочем, книг о нем написан уже миллион, в том числе и вполне приличных. Поэтому, хватая себя из руки и безжалостно обрубая многочисленные боковые сюжеты и разветвления, остановлюсь лишь на главном. На реформах первой половины жизни и собственно на тирании - на опричнине.

Либеральные историки, указывая на реформы молодого Ивана и приписывая их действиям "избранной Рады", Сильвестра и Адашева, полагают, что именно ими и исчерпывается весь позитивный потенциал правления Ивана IV. А далее наступает Тьма и ужас опричнины, которая есть проявление безумия, абсолютного Зла и т.д. Отказываясь от комментариев и дискуссий по этому поводу - ибо, учитывая количество именитых участников, здесь потребовалась бы еще одна, отдельная книга - посмотрим, какие задачи были решены, а какие нет в первую половинную царствования Ивана Грозного.

Обычно "избранной Раде" приписывают три реформы, проведенные в первую половину царствования Ивана. Губная реформа, военная реформа и церковная реформа. При этом губная приписывается ошибочно, ибо она была проведена еще матерью Ивана, Еленой Глинской. "Младореформаторы" во главе с Сильвестром и Адашевым лишь добавили сформулированные при ней юридические нововведения в судебник Ивана III, получив в качестве результата "исправленный и дополненный" Судебник образца 1550 года.

Какие задачи были решены губной реформой? Во-первых, было осуществлено некоторое ограничение власти наместников и волостелей. Параллельно с этим были расширены элементы земского самоуправления, вводившие в судебную процедуру наместнического (волостельского) суда избранных общиной "излюбленных людей", контролировавших законность процесса и принимаемых решений. Кроме того, целый ряд уголовных дел был вообще изъят из наместнического суда и отдан в ведение Губных старост, избираемых из среды уездных детей боярских.

То есть, был несколько ограничен произвол "кормленщиков". Вместе с тем, реформа лишь положила начало постепенной ликвидации системы кормлений, которая растянулась чуть ли не на полстолетия. В источниках даже и второй половины XVI мы встречаем упоминания о кормлениях. Впрочем, начало ограничения произвола лучших людей в системе государственного управления было положено.

Военная реформа. Военная реформа окончательно утвердила поместный порядок комплектования войска - как основной. Иначе говоря, боярские полки становятся лишь некоторым дополнением к основной массе войска, сформированной за счет государевых земель по принципу "земля в обмен на службу". Кроме того, вводятся стрелецкие полки, вообще централизованно финансируемые из казны. Фактически, военная реформа начинает процесс вывода военной силы из-под руки лучших людей. В перспективе (но только в перспективе!) лишая их возможности силой навязать свою волю московскому государю.

Наконец, церковная реформа. Отвлекаясь от собственно церковных дел, отметим главное. На Стоглавом Соборе 1551 года так и не удалось поставить барьер дальнейшему росту церковных земельных владений. Являясь к тому времени собственником не менее, чем одной трети пахотных земель, церковь обладала к тому же наилучшим потенциалом для приобретения все новых и новых угодий. Обладая значительными налоговыми льготами, не расходуясь на войско, не неся издержек по государственному управлению, церковь была богатейшим покупателем земель, предлагая цены покупок, недоступные остальным землевладельцам. Кроме того, не иссякал источник земельных приращений через завещания и земельные пожертвования.

Единственное, что удалось сделать на Стоглаве, это обязать архиепископов, епископов и монастыри передать государственной казне все земли, пожалованные им после смерти Василия III, т. е. во времена смуты и беззаконий боярского правления. Кроме того, церковные власти должны были вернуть старым владельцам - дворянам и крестьянам - поместья и черные земли, отнятые за долги или "насильством". И все![429] Секуляризации церковных земель не было. Как этих земель не хватало потом Ивану Грозному для ведения Ливонской войны!

В целом, возвращенные церковью земли был каплей в море, никак не решающей ключевых проблем, стоящих перед Московским царством. Ведь при всей кажущейся необъятности его территорий, "земельный голод" стал главным ограничителем роста русской военной силы. И если взять под контроль монастырские вотчины русскому "самодержцу" было абсолютно не под силу - слишком грозным противником стала бы в этом случае православная церковь - то попытаться ввести в государственный служебный оборот земли боярских вотчин было просто необходимо.

И это было сделано в рамках проекта "опричнина". Именно в это время началась массовая экспроприация вотчинного земельного фонда и передача его в поместное землевладение.

По своей политической природе опричнина была, вне всякого сомнения, классической тиранией. То есть, политическим союзом тирана и низших классов, направленным против высшего класса - боярской аристократии. В качестве низшего класса, участвующего в данном политическом союзе, следует считать сословие детей боярских. В переводе на общепонятный русский, дети боярские - это сословие, выросшее из "боевых холопов" и начинающее в эпоху Ивана Грозного претендовать на место основного военного сословия московского государства. То, что чуть позже будет называться дворянством.

Политический смысл опричнины - террор, направленный на ограничение свободы и политической мощи боярской аристократии. Экономический же ее смысл - экспроприация боярской вотчины, превращение ее в поместное землевладение. Что само по себе еще даже больнее, чем политический террор, ударило по свободе боярской аристократии. Какая там свобода без собственных источников дохода!

Огосударствление (чуть не сказал "национализация") боярских вотчин - вот суть и главный смысл опричнины, что бы там о ней ни говорили наши либеральные историки. Кстати, превосходный пример мышления либеральных историков являет в этом смысле Василий Осипович Ключевский, демонстрируя по этому вопросу кристально-чистую раздвоенность сознания.

Повествуя в XXXIII Лекции своего "Курса русской истории" о мобилизации боярских вотчин в государственную службу и о правовом уравнивании их с поместными землями, рассказывая о том, как "вотчина, подобно поместью, переставала быть полной частной собственностью и становилась владением обязанным, условным", Ключевский с полным пониманием и одобрением относится к этому процессу.

И действительно, для человека хорошо знающего историю, очевидно, что введение боярских вотчин в поместный служебный оборот было абсолютно необходимым условием просто даже физического выживания московского государства. Ведущиеся Московией войны требовали ратников. А их в необходимом количестве могли дать только поместные земли.

Вместе с тем, сам рассказ о мобилизации вотчин получился у Ключевского совершенно смазанным, без подробностей. Вроде бы все как-то само-собой получилось. "Тогда во множестве исчезали вотчины, владеемые исстари, унаследованные от отцов и дедов, во множестве стали являться вотчины новые, недавно купленные, вымененные, чаще всего пожалованные". Но куда стали исчезать "владеемые исстари" вотчины? Откуда и с какой стати возникли вдруг вотчины "чаще всего пожалованные"? Бог весть!

У Ключевского мы ни слова не найдем о том, что исчезновение "исстари владеемых" и появление "пожалованных" вотчин - это как раз результат действия опричнины. То, ради чего она, собственно, и затевалась. Именно в опричный период царь Иван Васильевич вплотную начал "перебирать людишек", выводя старинные роды с исстари занимаемых ими вотчин и жалуя им новые земли русских украин.

Вывод боярских семейств с "исстари владеемых" земель - это как раз и был процесс, когда "во множестве исчезали вотчины". А на украинах Московского царства появляются новые вотчины - теперь уже "пожалованные" царем выведенным из центра боярским родам и отягощенные служебными обязанностями. На освободившихся же старых вотчинных землях испомещался служилый люд. Собственно, в этом и заключался главный смысл всего проекта.

В качестве правового обеспечения изменения характера вотчинного землевладения выступил закон от 1572 года. В нем наряду с понятием "исконной вотчины" вводится новое правовое понятие: "вотчина государского данья", или "даточная" вотчина. Почти исчезнувшая к этому времени "исконная" вотчина по прежнему принадлежит своему владельцу на условиях полной и безусловной частной собственности. А вот владение "даточной" вотчиной, то есть землями, полученными у государя взамен реквизированных в опричнину, - оно уже сопровождается условиями, изложенными в жалованной грамоте. Где оговаривается как порядок наследования полученных земель, так и порядок несения службы, связанной с владением полученными землями.

Именно Закон от 1572 года окончательно приравнял вотчину к поместному землевладению, фактически отменив тем самым правовое существование вотчины в старом смысле слова. Так был забит главный гвоздь в гроб боярской свободы.

Хорошо это или плохо? Для нормального исследователя это не хорошо и не плохо. Это - неизбежно . Ибо иначе - очередной геополитический проигрыш примерно такого же масштаба, какой случился во времена Киевской Руси. Так что, можно сказать, что порабощение высшего класса стало ценой выживания социума в целом. Без уплаты этой цены известным местом накрылся бы и сам социум, и его высший класс.

Но это - для нормального исследователя. Поскольку крупные русские историки принадлежат за небольшим исключением к идейным либералам, то на опричнине их сознание "раздвояется". Опричнина, как и любая тирания вообще, для либерала - абсолютное зло, и ничего полезного и положительного от нее происходить не может. Поэтому мобилизация вотчин - это хорошо. А опричнина, осуществившая мобилизацию вотчин - это плохо.

Наш либерал вполне готов употребить в пищу хорошо приготовленную яичницу. Но процесс разбивания яиц не вызывает у либерала ничего, кроме громогласных проклятий в адрес жестокой тирании, прямо таки асфальтоукладчиком проехавшейся по вышеуказанным яйцам! И это, увы, относится далеко не только и не столько к уважаемому Василию Осиповичу Ключевскому. Любой современный либерал точно таков же. Омлет к утреннему кофе - с нашим удовольствием. А разбивателей яиц - к позорному столбу!

8. Недопрессованный беспредел - хуже, чем недолеченный триппер. Ибо порождает Смуту.

Еще раз: было ли правление Ивана Грозного тиранией? Безусловно! Отчет Иоганна Таубе и Элерта Краузе о пребывании в Московии, сделанный для Иоанна Хоткевича и пересланный затем герцогу Курляндскому Готхарду Кеттлеру именно так когда-то и был озаглавлен: "Великого князя Московского неслыханная тирания вместе с другими поступками, совершенными им с 66-го по 72-й год…" [430]

Весь текст прямо-таки целенаправленно акцентирует внимание именно на тиранический характер правления Ивана:

"по дьявольскому наваждению и тиранскому своему обыкновению…"

"он хотел удовлетворить своей ядовитой тиранской наклонности…"

"сожрала и уничтожила его злоба и тиранская душа…"

"такие тиранства совершал он…"

"казни, притеснения и тиранства совершают по приказанию великого князя…"

"такие и подобные неслыханные тиранства…"

Все, происходящее в Московском царстве - это тирания, проистекающая из ядовитой злобы в душе Ивана Грозного. Вот что узнаем мы из этого отчета. И такой ядовитой злобой пылала тираническая душа Ивана, что даже "от злобы в течение сорока дней у него выпали волосы из головы и бороды". Правда, заметим в скобках, что это больше похоже на отравление солями ртути, коих впоследствии в останках Ивана и его наследников найдено по 20-50 ПДК, но это так, мелочи.

Собственно, именно этот текст, составленный двумя лифляндскими дворянами, бывшими в московском плену и якобы ставшими свидетелями всех творимых безобразий, и направил все последующие европейские оценки деятельности Ивана IV.

Так что, давая нашу собственную оценку тирании Ивана Грозного и ему самому как тирану, мы с Вами, уважаемый читатель, оказываемся между двумя крайностями. Одни историки клеймят его как Главного Злодея русской истории, которого по злодейству сумел превзойти лишь столетия спустя Самый Главный Злодей - Сталин. Для них всех Иван Грозный - это безумный маньяк, сладострастно упивающийся убийствами, казнями и мучительством людей. Этакий Доктор Зло XVI столетия.

Другие - во главе с митрополитом Петербургским и Ладожским Иоанном (Снычёвым)[431] - наоборот, организовали целое общественное движение внутри РПЦ по канонизации Ивана Грозного как общерусского Святого[432]. Более того, в своей статье, направленной против канонизации, яростный антиканонизатор Е. А. Газов вынужден признавать: "В PR-е своих идеек канонизаторы на голову выше своих противников…", "аргументы против "канонизаторов" просто поражают своей беспомощностью…"[433].

Кто же прав?

Я думаю, что истина, как всегда, где-то посредине, но все же ближе ко второй точке зрения. Ибо в лице Ивана Грозного мы сталкиваемся с тем самым случаем, когда Господь налагает крест не по силам. Когда силы и калибра личности оказывается недостаточно для решения тех гигантских исторических задач, которые падают на ее плечи. Нечто подобное мы уже встречали в лице Тиберия Гракха. Человека, вынужденного в силу исторической необходимости подписаться на тиранию, но по своим личным качествам в тираны никоим образом не годного.

Ведь, если отбросить в сторону разнообразные психологизмы и объективно оценить тиранию Ивана, то она окажется весьма слабой, непозволительно мягкой, непоследовательной, ничуть не решающей тех задач, которые должна была решить настоящая тирания. Как тиран, Иван Грозный оказался откровенно слаб и мягкосердечен.

Да, первый русский царь сумел ликвидировать систему кормлений. Да, он фактически уничтожил вотчинное землевладение, заменив его поместным. Безусловно, это его заслуги как тирана и государственного деятеля. Но ликвидировал ли он живую силу того боярского слоя, который являлся главными выгодоприобретателями от действия этих двух ключевых институтов боярской свободы? Сумел ли он хотя бы ненадолго подорватьмогущество ключевых аристократических родов? Отрезал ли он голову боярской фронды?

Увы, этого не произошло.

Вспомним "всемирного паука" Людовика XI. Человек честно выполнил взваленную на него историей работу. Все крупнейшие герцогские роды были им весьма дотошно обезглавлены и затерроризированы до судорог. Даже не дети, но лишь внуки казненных им вельмож вновь осмеливаются начинать играть в политические игры с государством.

А что в Москве?

А в Москве уже в царствование Бориса Годунова мы вновь обнаруживаем у трона все тех же Шуйских, Мстиславских, Воротынских, Голицыных, Куракиных. То есть всех лидеров аристократической партии, с вожделением поглядывающих на шляхетскую вольность в соседней Польше. Всех тех, кто, воспользовавшись трехлетними недородами и вызванным ими голодом, свалили Годунова и начали раскручивать маховик Смуты. Едва не ставший роковым для русского государства.

Иначе говоря, опричный террор, направленный против боярской аристократии, был до безобразия слаб, недостаточен как по масштабам, так и по жестокости. Короче говоря - неадекватен стоящим перед ним задачам. Задача обезглавливания аристократической партии, блестяще выполненная Людовиком XI, была бездарно провалена Иваном IV. Результатом этой мягкости явился осуществленный этой партией государственный переворот, уничтожение Годунова (скорее всего - отравление) и целование креста Лжедмитрию. Что и стало спусковым крючком русской Смуты.

Но можем ли мы ставить в вину Ивану проявленную им преступную мягкость? По здравому размышлению - нет. К сожалению, это был не тот человек, который действительно подходил для осуществления качественной тирании. Вспомним мемуары Филиппа де Коммина! Повествуя о реакции Людовика XI на известие о гибели своего главного врага, автор рассказывает, что Людовик в первый момент просто не знал, что сделать от радости. От радости!!! То есть, нормальный тиран, для которого нет слаще запаха, чем запах трупа своего врага.

А Иван? Это, пожалуй, единственный в мире "тиран", тщательно записывающий имена казненных им врагов в синодик, чтобы заказать по ним заупокойную молитву. Да еще и в церкви покаяться за совершенный грех. Ну, какой из него тиран?!

Ричард Ченселлор, английский купец и, вероятно - как все купцы того времени - по совместительству шпион, так описывает царя Иоанна: "В отношении к подданным он удивительно снисходителен, приветлив; любит разговаривать с ними, часто дает им обеды во дворце и, несмотря на то, умеет быть повелительным: скажет боярину: "Иди!" - и боярин бежит: изъявит досаду вельможе - и вельможа в отчаянье; скрывается, тоскует в уединении, отпускает волосы в знак горести, пока царь не объявит ему прощения. Одним словом, нет народа в Европе более россиян преданного своему государю, коего они равно и страшатся и любят. Непрестанно готовый слушать жалобы и помогать, Иоанн во все входит, все решит, не скучает делами и не веселится ни звериною ловлей, ни музыкою, занимаясь единственно двумя мыслями: как служить Богу и как истреблять врагов России!"[434]

Нет, государи мои, Иван IV представлял собою совершенно негодный человеческий тип для того, чтобы качественно исполнять ремесло тирана. Для этой профессии нужен человек попроще, но с мощным внутренним стержнем из трех вещей: властолюбия, властолюбия и еще раз властолюбия. Такого стержня в Иване, увы, не оказалось. И он согнулся под грузом упавшей на его плечи тирании, как гнется медный гвоздь под ударом невпопад свалившегося молота. Оставив "кадровые" задачи своей тирании практически невыполненными.

Несравненно более повезло в этом смысле, например, Англии. Тиранический режим, направленный на ликвидацию старой и выведение новой аристократии (джентри), осуществляла там целая династия. Два Генриха, Мария и Елизавета. Что мы знаем о них? Генрих VIII - "Это был самый непереносимый мерзавец, позор для человеческой природы, кровавое и сальное пятно в истории Англии", - так характеризует его большой знаток английского национального характера Чарльз Диккенс.

Дочь Генриха, Мария заслуженно носит в английской истории титул Мария Кровавая. И верно, такого количества крови протестантской знати не было и нет на руках ни у кого в истории Англии. Наконец, современница Ивана Грозного, Елизавета Тюдор. Обладая мирным и деликатным прозвищем "королевы-девственницы", Елизавета, надо полагать, не оставила в памяти потомков каких-то особо кровавых воспоминаний. Да и то сказать, всего-то 89 тысяч казненных в период ее царствования - было бы о чем говорить!

А все вместе Генрих VII, Генрих VIII, Мария Тюдор и Елизавета I составляют что? Правильно, "Золотой Век Тюдоров". Время, когда Англия по-настоящему вырывается впереди планеты всей. Введите эти три слова в любой интернет-поисковик, и он предложит Вашему вниманию, уважаемый читатель, тысячи интернет-документов о Золотом веке Тюдоров. Художественные книги, научные монографии, статьи, форумы…

А вот Иван Грозный не смог, при всех своих заслугах, пролить необходимое количество крови. Не сумел. Не тем оказался человеком. Жалкие 4,2 тысячи казненных, записанные в синодиках - это и все, что он сумел сделать для своей страны. Да, конечно, некоторые доброжелатели добавляют ему десять тысяч новгородских жертв. Но это просто даже не честно.

Еще Костомаров, не самый, мягко говоря, большой поклонник Ивана Грозного, отметил, что коллективные захоронения в Новгороде, это были жертвы чумы, морового поветрия. Жертвы чумы и легли в "скудельницу" у новгородского Рождественского храма. Это подтверждается и тем, что погибших свозили в братскую могилу все лето, но только в августе их отпели[435]. А Новгородский поход когда был? Вот то-то, что зимой! Но разве этому клубу фанатиков Грозного чего докажешь? Нет, - говорят, - это все Грозный, чуть ли не самолично десять тыщ народа покромсал…

Или вот, Альберт Шлихтинг совершенно "правдиво" описывает картины новгородских казней. Где, якобы толпа народа загонялась на лед, а потом вокруг них лед обрубался топором и все они вместе с получившейся льдиной уходили под воду[436]. Вроде бы это уже вполне по-тирански. Вот только любителям физической культуры настоятельно рекомендую попробовать порубить хотя бы полуметровой толщины лед - топором. Буду счастлив выслушать подробности этого экстремального упражнения.

Фантазии г-на Шлихтинга в описании разного рода тиранических бесчинств нет предела. Ужасные подробности следуют одна за одной, внушая слушателю необходимый душевный трепет. Но вот дело доходит до фактов и цифр, да притом еще могущих быть подтвержденными независимыми наблюдателями. И масштаб свершаемых ужасов как-то неумолимо сжимается. В описании московских казней 1570 года мы читаем, как для умерщвления были выведены на площадь 300 человек. И что же тиран?

А тиран "…велит вывести на средину 184 человека и говорит своим боярам, которые стояли в некотором отдалении от упомянутой толпы телохранителей: "Вот возьмите, дарю их вам, принимайте, уводите с собою; не имею никакого суда над ними", и они были отпущены из упомянутой толпы стоявших кругом к свите бояр"[437]. И все. Из трехсот приговоренных казнено лишь 116 человек. А 184 помиловано. А ведь это все люди, уличенные в письменных сношениях с Польшей и Литвой - на предмет отложения всего северо-запада Руси от Московии - под польско-литовским протекторатом. Ну, куда это годится? Разве так порядочные тираны себя ведут?

То ли дело, просвещенная Европа! Карл IX - за одну только ночь (правда, Варфоломеевскую) более 20 тысяч народу извел - и ничего. У Генриха VIII около 80 тысяч подданных как корова языком - и тоже никаких рефлексий. Даже Эрих XIV, король Швеции, и тот умудрился без особых душевных терзаний привести на эшафот порядка 20 тысяч шведов. А наш Иван?!

Нет, правильно говорят в народе: "Не садись не в свои сани". Не дано тебе тираном быть - лучше даже не берись. Ах, деваться некуда было? Ну, тогда сам себе и виноват. Сам взялся, сам и мучайся. И ведь мучился, чудак! Так всю жизнь и промучился. Мучается, бывало, и сам себя жалеет: "Тело изнемогло, болезнует дух, раны душевные и телесные умножились, и нет врача, который бы исцелил меня. Ждал я, кто бы поскорбел со мной, и не явилось никого; утешающих я не нашел - заплатили мне злом за добро, ненавистью - за любовь". Ну, вот куда такому - в тираны, спрашивается?

Вот и выходит, что только в святые. Такую ношу непосильную на себе всю жизнь тащить! Не, точно - святой. СВЯТОЙ!

Им, святым, что ни поручишь - ничего толком до ума не доведут. Так и в нашем случае. Недовырезанная верхушка боярской партии уже через двадцать лет после его смерти устраивает такой беспредел, что лишь Чудо Господне спасает Московскую Русь от повторения судьбы своей Киевской предшественницы.

Новая вспышка недолеченного Иваном Грозным боярского беспредела называется в русской истории Смутой.

9. Русская смута, или беспредел без предела.

В 1584 году долго и вдумчиво отравляемый мирными подданными, тиран, наконец, умирает. Еще ранее от этого же умирает Иван Иванович, его сын и наследник. Надо полагать, что отравление сулемой[438] (хлорид ртути HgCl2) - наследственное заболевание тиранов. Более того, оно же при последующих исследованиях обнаружилось и у тиранской мамы, Елены Глинской, и даже у первой тиранской жены[439].

Впрочем, может быть, мы и зря катим бочку на подданных. Ведь еще в августе 1582 года, то есть за полтора года до смерти Ивана Грозного, А. Поссевин - посланник папской курии при московском дворе, которого Иоанн здорово подставил, обломав в вопросе строительства латинских храмов на Руси - в отчете Венецианской Синьории заявил, что "московскому государю жить не долго"[440]. Хотя, нет, не зря. Отравление сулемой - процесс длительный, и без участия подданных тут никак не обошлось.

На царство венчается, как и положено, остающийся пока еще в живых младший сын тирана - Федор Иоаннович. Тот самый, что тут же получил от своего шведского коллеги Карла IX уважительное наименование durak. Впрочем, это был не политический вызов, а медицинский диагноз. Царевич был слабоумен. И его необходимо было как можно скорее сажать на престол. Ибо вокруг durak"a на престоле как раз и возникают варианты - для умных людей, разумеется.

Естественно, при царе Федоре тут же создается регентский совет из четырёх человек: Богдана Бельского, Никиты Романовича Юрьева (Романова), князей Ивана Фёдоровича Мстиславского и Ивана Петровича Шуйского[441]. Впрочем, борьба четырех боярских кланов длится совсем недолго. За год все они полностью вылетают из игры. В 1584 году обвинен в измене и сослан Б. Бельский. В следующем году отчего-то вдруг скончался Никита Юрьев. Престарелый князь Мстиславский был насильственно пострижен в монахи. Наконец, подвергается опале и Шуйский. Фактически с 1585 года Россией правит Борис Годунов.

И все бы хорошо, но подрастает законный наследник Ивана Грозного, царевич Дмитрий. И рано или поздно придется уступать ему место на царстве. А может быть и не придется. Как пишет современник и очевидец событий, Д. Флетчер, "младший брат царя, дитя лет шести или семи …, содержится в отдаленном месте от Москвы, под надзором матери и родственников из дома Нагих, но (как слышно) жизнь его находится в опасности от покушений тех, которые простирают свои виды на обладание престолом в случае бездетной смерти царя. Кормилица, отведавшая прежде него какого-то кушанья (как я слышал), умерла скоропостижно"[442].

И ведь, как в воду глядел, глазастый! В 1591 году царевич Дмитрий Иванович то ли сам себя зарезывает, то ли его зарезывают - историки до сих пор определиться не могут. Но факт - налицо. Ну, и уж коль пошла такая пьянка, в 1598 году, схватив семейный вирус (но уже не сулемы, а мышьяка - в размере 854 мкг на 100 г. тела) отправляется в лучший мир царь Федор Иванович.

Династия Рюриковичей благополучно пресеклась. Новым царем, слегка поинтриговав, становится все тот же Борис Годунов. Взойдя на престол, Борис продолжает политику свертывания всяческой боярской демократии. Естественно, за счет репрессий представителей лучших боярских родов. Старые, еще опричные связи Бориса очень ему в этом помогают.

И так правит долго и счастливо. Аж целых семь лет. До 13 апреля 1605 года, когда он вдруг почувствовал дурноту. Позвали лекаря, но царю стало хуже: из ушей и носа пошла кровь. Весьма вероятно, вирус почившего тиранического семейства оказался стойким и передался теперь уже нахватавшемуся тиранских привычек царю Борису. Каковой и последовал вслед за Федором Ивановичем все в тот же лучший мир.

А между тем, по стране уже который месяц курсирует с отрядами поляков и казаков чудесно воскресший царевич Дмитрий. Или Лжедмитрий I, как предпочитают называть его историки. Шестнадцатилетнего Федора Борисыча Годунова вместе с матерью московские бояре быстренько убивают, и 20 июня 1605 года под всеобщее ликование народа Лжедмитрий I торжественно вступает в Москву.

Московское боярство во главе с Богданом Бельским публично признает его законным наследником и князем Московским. 24 июня рязанский архиепископ Игнатий, ещё в Туле подтвердивший права Дмитрия на царство, возводится в патриархи. Законный Патриарх Иов смещается с патриаршьей кафедры и заточается в монастырь. 18 июля в столицу въезжает царица Марфа, тут же признавшая в самозванце своего сына. А 30 июля происходит венчание Лжедмитрия I на царство.

Все! Дело сделано. Тирания Ивана Грозного и продолжившего его линию Бориса Годунова окончательно свергнута. Ибо царевич Дмитрий не имеет в Москве НИКАКОЙ базы собственной поддержки. И, стало быть, зависит полностью только от окружающих трон бояр. Сбылась мечта идио…, простите - аристократии. С воцарением Лжедмитрия I наступает, наконец, боярское царство.

Басмановы, Бельские, Романовы и еще ряд товарищей, сплотившись вокруг трона, оттесняют от него лишних. Лишними оказались Шуйские, Голицины, Куракины и ряд других товарищей. Которых сначала чуть было не казнили, но потом просто сослали, а затем в вовсе простили. Но они, разумеется, нехорошее в душе затаили.

Итак, все вроде бы хорошо. Но остается ряд шероховатостей. Во-первых, совершенно неприлично начинает вести себя свежеповенчанный на царство царь. Вместо того, чтобы во всем слушаться сплотившихся вокруг трона лучших бояр, он вдруг завел себе "Тайную канцелярию" состоящую исключительно из поляков. Капитаны Мацей Домарацкий, Михаил Склиньский, Станислав Борша и личные секретари царя Ян Бучинский, Станислав Слоньский и Липницкий - вот кто теперь составляет его ближний круг. Бояре просто возмущены тем, что царь "не пускает к себе ни одного русского, высокого или низкого звания, без воли и согласия поляков, которые скоро заберут себе все что ни есть в казне, и она вскоре совсем опустеет".

Т-а-а-а-а-к! Казну - полякам, а нам что?! И ведь мало того: на всякий случай царь учреждает при своей особе иностранную гвардию. Которая должна обеспечивать его личную безопасность, полностью отстранив от дел русскую охрану. Это возмутило уже совсем многих: он, что же это, нам не доверяет?! Ну, подумаешь, своих царей потравили! Дело-то житейское. Наши цари - хотим и травим…

Сплотившихся у трона начинают терзать смутные сомнения: уж не вознамерился ли - теперь уже всем сразу понятно, что Лжедмитрий - сам царствовати и всем владети? В Варшаву отправляются гонцы - сначала швед Петр Петрей, а затем боярский сын Иван Безобразов - с тайным поручением сообщить Сигизмунду, дескать, ошибочка вышла. Никакой это не Дмитрий, а самый настоящий самозванец.

Увы, король под страхом смерти запрещает московским посланцам разглашать подобную информацию. Шведам же, также поддерживавшим Лжедмитрия и вовсе было по-барабану: главное, чтобы седалище, сидящее на Московском троне, четко придерживалось положений торгового договора от 1595 года, крайне невыгодного русским купцам, но зато изрядно пополнявшего карманы их шведских коллег.

Короче, сплотившимся становится окончательно ясно, что произошла огромная и трагическая ошибка. Пригрели на груди змею. Буквально, аспида. И, ясен пень, вовсе никакого не царевича. На Запад рассчитывать тоже не приходится - оттуда помощь не придет. Все придется делать самим. Четко уяснив для себя это обстоятельство, сплотившиеся тут же входят в политические сношения с к счастью так и не казненным Василием Шуйским. У которого с собой было. Вернее - был. Стоявший под Москвой новгородско-псковский отряд, который готовился к походу на Крым.

Вот, силами этого-то отряда сплотившиеся, объединив усилия с Василием Шуйским - во имя спасения Родины от Самозванца - совершают новый государственный переворот. В ночь с 16 на 17 мая 1606 года боярская оппозиция, воспользовавшись озлоблением москвичей против явившихся в Москву на свадьбу Лжедмитрия польских авантюристов, подняла восстание, в ходе которого самозванец был убит. А уже 19 мая группа приверженцев Шуйского "выкликнула" его царём. В каком качестве он и был коронован 1 июня Новгородским митрополитом Исидором. Царь Василий целует крест боярам насчет соблюдения их прав и свобод - уф, кажется можно вздохнуть спокойно….

Увы, только кажется. Ибо беспредел начал из высоких боярских сфер потихонечку спускаться вниз. Народ ощутил на губах вкус беспредела, и этот вкус ему, народу, определенно понравился. Так что, уже в сентябре этого же, 1606 года к Москве приближается целое войско под предводительством Ивана Болотникова.

Советские историки, руководствуясь самым правильным на свете учением, обозвали этот эпизод "крестьянской войной Ивана Болотникова" Дескать, собрались в кучу холопы, понаделали себе копий из вил и кос и двинулись в бой за светлое будущее. Вот только они умолчали об одной маленькой, но важной детали. Это были не просто холопы. Это были, в большинстве своем, боевые холопы. Ратники, оставшиеся в голодные годы без попечения хозяев, но сохранившие свое главное имущество. Пищаль, мушкет или какой другой огнестрел. И, вдобавок к нему, что-нибудь клинковое. Так, на всякий случай.

Правда, никакого другого имущества у них, как правило, не было. Но очень хотелось. А где имуществом еще обзаводиться, если не в Москве?

К братве Болотникова присоединились терские, волжские и запорожские казаки под руководством Илейки Муромца. Туда же влилось дворянство близлежащих губерний: рязанское, тульское, северское. Видимо, пустив шапку по кругу, добыли немного денег на наемное войско. Не много - не мало, десять тысяч ландскнехтов с артиллерией.

Организацию и боевое слаживание "крестьянское войско" проходит под руководством путивльского воеводы Г. П. Шаховского. И вот, 7 октября 1606 года армия Болотникова осадила Москву. А затем еще целый год войска Шуйского и болотниковцы гоняли друг друга по святой Руси, пока, наконец, царскому войску не удалось одержать верх над "холопами".

Не успели разобраться с ними, а под Москвой уже очередная напасть - Лжедмитрий ? 2. Он же - Тушинский вор. К концу 1608 года власть Лжедмитрия II распространяется на Переяславль-Залесский, Ярославль, Владимир, Углич, Кострому, Галич, Вологду.

Верными Москве остаются Коломна, Переяславль-Рязанский, Смоленск, Нижний Новгород, Казань, уральские и сибирские города. Казалось бы, можно и повоевать. Ну, подумаешь, гражданская война!

Но тут, почувствовав, что на Руси много вкусненького осталось без охраны, из степи приходит стотысячная Ногайская Орда. Разорены южные украйны и Северские земли. В 1607 году крымские татары впервые за долгое время перешли Оку и разорили центральные русские области. Польско-литовскими войсками разгромлены Шуя и Кинешма, взята Тверь. Войска литовского гетмана Яна Сапеги осаждают Троице-Сергиев монастырь. Отряды пана Лисовского захватывают Суздаль. Даже города, добровольно признавшие власть самозванца, беспощадно разграбляются отрядами интервентов.

Правительство Василия Шуйского заключает с Швецией Выборгский договор, по которому в обмен на военную помощь шведской короне передавался Корельский уезд. Карл IX предоставляет пятитысячный отряд наёмников. Кроме того - десятитысячный отряд "всякого разноплемённого сброда" под командованием Я. Делагарди. 10 мая 1609 года русско-шведские силы занимают Старую Руссу, а 11 мая разбивают подходившие на помощь польско-литовские отряды. 15 мая отряды Чулкова и Горна громят польскую конницу у Торопца.

Ну, а дальше во всю мощь начинает разворачиваться полководческий талант Михаила Скопина-Шуйского, который к марту 1610 года просто разнес все, что шевелится. 12 марта 1610 года полки Скопина-Шуйского торжественно вступают в столицу. А уже 23 апреля успешный молодой полководец после недолгой болезни умирает. Никто не сомневается, что он отравлен царём Василием Шуйским и его бездарным в военном отношении братом Дмитрием. Которые вполне обоснованно видели в Михаиле будущего конкурента в борьбе за власть.

4 июля 1610 года состоялась битва при Клушине. Польская армия под руководством гетмана Жолкевского на голову разбивает русско-шведское войско Шуйского и Делагарди. Полякам открывается путь на Москву. Возмущенное боярство свергает царя Василия и подписывает договор с гетманом Жолкевским, согласно которому королем России становится Владислав IV - сын Сигизмунда.

Ну, а пока Владислав думает над сделанным ему предложением, подписанты в количестве семи человек образуют, так сказать, Временное правительство - до прибытия на царство оного Владислава. В исторической науке этот период русской истории получил говорящее название Семибоярщина.

Кроме того, в ночь на 21 сентября подписанты - так, буквально на всякий случай - тайно открывают ворота Кремля и впускают войска гетмана Жолкевского. Оккупация Москвы завершена. После отъезда гетмана власть переходит к командующему гарнизоном Александру Гонсевскому. Его "правой рукой" становится боярин Михаил Салтыков. В будущем - как и все подписанты - "жертва, пленник и заложник коварных поляков".

Чего же хотят подписанты? Да, ровно того же, что раньше хотели сплотившиеся. Более того, в действительности это одни и те же лица. А их хотения легко вычисляются из Договора от 17 (27) августа 1610 г. о признании королевича Владислава русским царем[443]:

"жалованье денежное и вотчины, кто что имел, тому быти по-прежнему";

"Суду быти по-прежнему обычаю и по судебнику Российского государства, а будет похотят в чем пополнити для укрепления судов, и государю на то поволити с думою бояр и всей земли";

"А кто винен будет, того по вине его казнити, осудивши наперед с бояры и с думными, людьми";

"не сыскав вины и не осудивши судом всеми бояры, никого не казнити";

"Доходы государские с городов, с волостей, также с кабаков и с тамог велети государю сбирати по-прежнему; не поговоря с бояры, ни в чем не прибавляти";

"а на запустошенные вотчины и поместья дати льготы, поговоря с бояры";

"А про вора, что называется царевичем Дмитрием Ивановичем, гетману промышляти с нами, бояры, как бы того вора изымати или убити";

"И во всем королевичу Владиславу Жигимонтовичу делати по нашему прошенью"

Естественно, Сигизмунд III засунул этот договор боярам - не в сказке сказать, в какое место. Но сам смысл их хотелок из текста договора вырисовывается кристально ясно. Боярское царство - вот ради чего вся эта свистопляска затевалась. Царство, где все делается, поговоря с бояры. А не поговоря - ничего не делается. И во всем - делати по нашему прошению. А не по нашему - не делати. Так сказать, вековая мечта любого аристократа.

И к чему она привела? Гражданская война. Банды воров, казаков и авантюристов со всего приграничья бродят по Руси, вымогая млеко, курка, яйки … Орды ногайцев и крымчаков. Поголовно вырезаемые иностранными войсками защитники не сдавшихся на разграбление городов[444]. Вот это, братцы, и называется беспредел. С большой буквы "Б".

Очень хорошо когда-то определил, что такое беспредел с большой буквы "Б" Иван Забелин. Это, сказал он, "глубокое потрясение, великое "шатание" именно государства… ибо в это время всесторонним банкротом оказался не народ, а само правительство, сама правящая и владеющая власть…"[445].

Можно еще долго рассказывать и о политическом банкротстве Семибоярщины, и об ужасах польско-литовско-шведской интервенции. Еще дольше можно повествовать о том, как купечество средневолжских городов, в свое время поголовно забранных в опричнину, и круто под опричниной хорошо поднявшихся, решило вмешаться в московские безобразия, портящие им весь бизнес. Вмешалось и скинулось денежкой на ополчение. Каковое под руководством купца Минина и князя Пожарского и выгнало иностранные войска с русской территории.

Но это будет уже другая история.

10. Мафия бессмертна!

Сейчас же хочу успокоить тех, кто очень переживал за судьбу московской боярской верхушки, закрутившей все это безобразие, развязавшей в стране гражданскую войну и призвавшей интервентов во главе с Владиславом на Руси царствовати и всем владети. Так вот, никакого Нюрнбергского процесса над ним не было. Князь Пожарский - добрейшей души человек - объявил их жертвами, пленниками и заложниками коварных поляков. Так что, все остались живы и на свободе.

В результате приободрившаяся Семибоярщина заблокировала самому Пожарскому участие в выборах царя и быстренько организовала выборы из членов самой себя. Сделать это было тем проще, что ополчение, покончив с поляками в Кремле, тут же разошлось по домам, и князь остался без малейшей военной поддержки. А, с другой стороны, как бы ему, ополчению, не разойтись? Ведь люди это были все больше наемные, воевали за денежку, собранную почтенным купечеством. Купец же - мужчина расчетливый. Интервентов выгнали? Спасибо, все свободны - финансирование проекта закрывается. Вот и разошлось ополчение кто куда.

А кто такой князь Пожарский без ополчения за спиной? Да никто, и звать его никак! Ну, мало ли, что природный рюрикович и герой-освободитель. На Москве, знаете ли, такие расклады не проходят. Что Пожарскому в доходчивой форме и объяснили.

Правда, и у Семибоярщины с выборами нового царя не все гладко получилось. Очень весело и с подробностями рассказывает нам об этом оставшийся неизвестным современник событий - вероятно, простой московский горожанин - в "Повести о Земском соборе 1613 года"[446].

Как оказалось, гвоздем всех событий, связанных с избранием царя, был нисколько не Земский собор. А вовсе даже казаки, пришедшие сначала под Москву вместе с Тушинским вором, а потом присоединившиеся к ополчению Минина и Пожарского.

Дело в том, что казаки, в отличие от ополчения, никуда из Москвы уходить и не думали. Совсем наоборот, они в большом количестве собрались в столице и вели себя примерно так же, как нынешние лица кавказской национальности. Разве что, лезгинку хором не плясали. Хотя, за гопак уже никто не поручится.

Так вот, как повествует неизвестный автор, "донских же и польских казаков въехачи в Москву тогда сорок тысяч, … И хожаше казаки во граде Москве толпами где ни двигнутся в базар человек 20 или 30, а все вооружены самовластны, а менше 15 человек или десяти никако же не двигнутся. А от бояр же чину никто же с ними вопреки глаголати не смеюще и на пути встретающе и борже в сторону воротяще от них, но токмо им главы своя покланяюще". Картина, полагаю, насквозь знакомая и понятная.

Семибоярщина же на Соборе в это время занята промеж собой интригами - кому на Руси царем быть. В качестве претендентов участвуют: польский королевич Владислав, шведский принц Карл-Филипп, князь Дмитрий Трубецкой, а также представители родов Годуновых, Шуйских, Голицыных, Мстиславских и Куракиных. Кандидатуры для избрания на царство предлагаются участниками собора путем "выкрикивания". Докричались до того, что уже решили было жребий метать.

И тут в дело вступает казачий фактор - казакам очень хочется царского жалования, а царя все нет и нет!

В конце концов, обращаются к митрополиту. Вот как не без юмора пишет неизвестный москвич: "Казаки же не можаху дождати от боляр совету их, хто у них будет царь на Росии, и советоваше всем казачьим воинством. И приступиша казаков до пяти сот и болше ко двору Крутицкого митрополита, и врата выломав и вшед во двор, и глагола з грубными словесы митрополиту: "Дай нам, митрополит, царя государя на Росию, кому нам поклонитися и служити, и у ково нам жалованье просити…"

Грубные словеса казаков митрополита, натурально, взволновали. И он, "страхом одержим бысть, и бежа через хоромы тайными пути к бояром, и сказа все по ряду бояром: "Казаки хотят мя жива разсторгнути, а прошают на Росию царя". Типа, давайте быстрее, а то с меня спросят, и по-серьезному.

Выйдя к народу, спикеры Собора огласили список претендентов и предложили по-быстрому царя "избрать жеребьем, да кому Бог подаст". Однако, станишников такой подход к серьезному делу никак не удовлетворил. Дескать, это не по-божьему получается: "не по Божей воли, но по самовластию и по своей воли вы избираете самодержавца".

А по Божьей воле будет вовсе даже князь Федор Никитич Романов. Он, правда, сейчас слегка в литовском плену, но ничего! "Есть сын его князь Михаиле Федорович. Да подобает по Божий воли тому державствовать". И возопиша атаманы казачьи и все воинство казачье велим гласом воедино: "По Божий воли на царствующем граде Москве и всеа Росии да будет царь государь и великий князь Михаиле Федорович и всеа Росии!" И многолетствовали ему, государю".

Так оно и получилось. Казаков опять же можно понять. Дед Михаила, Никита Романович Захарьин, при царе Иване Грозном был начальником над сторожевою и станичною службою. То есть, наказным атаманом всей казачьей службы польных городов. Так что, мужики своего, казачьего царя выбирали. Впрочем, московское боярство особо и не сопротивлялось, понимая, что ""Миша-де молод, разумом еще не дошел и нам будет поваден".

Так и оказалось. Все боярские кондиции Миша подписал и честно, царствуя на пару с папой Филаретом, их выполнял. Так что и при нем, и при сыне его Алексее Михайловиче Тишайшем то самое боярское царство и было. Добилась своего русская аристократия!

Описывая историю русских политических учреждений, Максим Максимович Ковалевский приводит свидетельства абсолютного безвластия первых Романовых. "Один летописец того времени, родом из Пскова, - пишет он, - с негодованием рассказывает, как при Михаиле бояре держали страну в своей власти, не обращая на царя никакого внимания и не боясь его… Шведский писатель Фоккеродт говорит, что среди обязательств, принятых на себя юным царем, имелось и такое, по которому без согласия собора царь не должен был вводить новые законы, назначать какие-либо налоги или затевать войну. Почти то же самое повторяет и немецкий авторитет Штрааленберг, вполне основательно замечая, что идея таких ограничений была заимствована в Польше, где уже в середине XVI столетия, при Стефане Батории, сейм и частный совет пользовались значительной политической властью"[447].

Впрочем, новые законы - это материя тонкая, не враз ощутимая. А вот по деньгам боярство обуло казну самым решительным образом.

Дело в том, что московское боярство вернуло себе по результатам Смутного времени свободу торговли. Как известно, еще Иван Грозный установил фактически государственную монополию на торговлю "заповедными" товарами. Выражалось это в том, что соответствующие товары у приехавших на торг русских купцов забирались в казну или покупались в кредит. А далее - уже иностранные купцы не имели права покупать на торгу ничего, до тех пор, пока ими не будут выкуплены все казенные запасы. После этого казна из полученных денег производила расчет уже с русскими купцами.

Суть нововведения очевидна. Если до этого иностранное купечество имело дело с разрозненными продавцами и легко сбивало цены за счет ценовых сговоров, то при Иване Грозном оно столкнулось с монополией продавца. И было вынуждено давать те цены, которые выставляла казна. Естественно, при монопольном положении продавца эти цены были существенно более высокие. Пободайся-ка с монополистом! Ну, гений!

В том числе и эта мера позволила Ивану финансировать разорительную Ливонскую войну. И, хотя в конечном итоге, русская экономика все же не выдержала запредельных военных нагрузок, без монополии внешней торговли все закончилось бы намного раньше и гораздо хуже.

Так вот, по итогам Смуты русская олигархия возвращает себе свободу торговли. И наслаждается ею, аж до 1649 года. Все это время англичане и отчасти голландцы свободно устанавливают цены на основные продукты экспорта. Стоит ли говорить, что доходы казны от экспортной торговли падают в этой связи просто до неприличия. Лишь после убийства короля Карла Алексей Михайлович воспользовался этим, чтобы вызвать старшин английских купцов и объяснить, что раз короля Карлуса убили, то разговор с вами будет теперь совсем другой.

Но потребовалось еще двадцать лет, чтобы настроить протекционистские таможенные механизмы, разрушенные отечественными почитателями свободы торговли. И лишь в 1667 году, после принятия протекционистского Таможенного устава русская экономика оказалась более или менее защищена от ценового диктата иностранного капитала.

А еще через 15 лет на царство садится Петр I и ссаными тряпками выметает боярскую аристократию из высших эшелонов государственной власти. Приведя туда новый правительственный класс. Наступает эпоха "русского дворянства". Которое теперь будет состоять из немцев и быстро онемечивающихся правнуков боевых холопов Ваньки Болотникова.

Во всяком случае, так считает общепринятая версия восхождения Петра. А как оно там было на самом деле - об этом, пожалуй, нужно отдельную книгу писать.

* * *

Итак, уважаемый читатель, мы с Вами пролистали страницы жизни боярской аристократии - правительственного класса Московской Руси. Пронаблюдали, как выходит она из недр Северо-Восточных княжеств русского улуса Золотой Орды. Посмотрели, как набирает силу в качестве приказчика таинственных "татаро-монголов". Как сталкивается с взрослой жизнью, оставшись без опеки старших "татаро-монгольских" товарищей. И как неумолимая сила обстоятельств, любовно сжав объятиями смертельных гео-политических противников, вынуждает боярское сословие расставаться с вольной волей - во имя выживания.

Перед нашими глазами промелькнула эпоха боярского беспредела, когда лучшие люди всеми силами пытались удержать в руках ту волю, что составляет главное достояние любой аристократии. А вслед за ней прокатилось и время вполне себе бессильной тирании Ивана "Грозного", тщетно пытавшегося смирить и сломать боярскую свободу - во имя выживания царства. Провал его робких попыток закономерно закончился Смутой, гражданской войной и разрушением государства. Из под развалин которого боярская аристократия выбралась живой и здоровой - с вожделенной свободой в руках. Которой и наслаждалась целых два, а то и три поколения. Пока очередной государь, нащупав опору в новом правительственном классе, не выбросил старый на свалку истории.

Этот первый жизненный цикл русского государства является модельным для всех последующих. Ибо там все повторяется. Точно также и новый правительственный класс, петровское дворянство, едва почувствовав на губах вкус власти, начнет борьбу за волю. И окунется в беспредел гвардейского столетия. И будет гвардия менять монархов на троне, как веера на балу меняет капризная красавица. И получит политическую свободу из рук Екатерины II.

А экономическую свободу ей и получать не нужно было. Ведь выражением и главным воплощением этой свободы стало то феноменальное воровство на госслужбе и в армии, с которого начали еще птенцы гнезда Петрова. И которое закончилось лишь вместе с крушением созданного ими государством. Карамзинское "ВОРУЮТ" - это не о коррупции. Это - о происходящей явочным порядком децентрализации ресурсных потоков в государстве. Так же, как когда-то формой децентрализации ресурсных потоков были знаменитые кормления. Другой экономической свободы этот правительственный класс не только никогда не знал, но не мог себе даже и теоретически помыслить.

Наконец, скромная маленькая уси-пусечная тираниечка Николая I. Повесившего после гвардейского бунта 1825 года всего пятерых зачинщиков. И это там, где любой нормальный тиран пролил бы просто реки крови! Фактически, дворянская аристократия тиранийки Николая даже и не заметила. Хотя - чисто на всякий случай - и присвоила ему погоняло Николай Палкин. Так, на всякий случай - мало ли?

Ну, а дальше - печальная история бездельничающего на воле правительственного класса, прокутившего, прогулявшего и заложившего свои земли, усадьбы и имения. Укравшего все, что только не приколочено. А что приколочено - отодравшего и укравшего тоже. Класса, все более и более уступающего свои политические позиции новому восходящему сословию - разночинцам. И, в конце концов, погибшего в огне им же самим развязанной революции.

Еще семьдесят лет, и вот - это же самое колесо прокрутилось уже на фоне советских декораций. Вот новые опричники в форме НКВД волокут в ГУЛАГ и в расстрельный подвал новых партвельмож. А вот и ХХ Съезд, знаменующий окончательную и бесповоротную победу советской аристократии над ужасами сталинской тирании. И вот уже из-под обломков советского государства выходит она, все та же совноменклотура, но в элегантном обличии губернаторов, президентов, банкиров и миллиардеров. Ах, как явственно напоминает она нам счастливое боярство эпохи царей Михаила и Алексея Михайловича!

Свободна, наконец-то свободна!!!

Но тут 2012 год переваливает на 2013. И особо чувствительные носы новой/старой политической элиты начинают тревожно внюхиваться в окружающую действительность. Выискивая в ней вдруг почудившийся страшно знакомый запах. Запах тирании.

Полно, уважаемый читатель! Не стоит так уж сильно тревожиться. У меня есть для Вас отличная новость. Все русские тирании рождаются недоношенными и очень быстро умирают, так и не решив поставленных перед ними задач.

Режим опричнины Ивана Грозного длится всего семь лет. Затем она превращается в Государев Двор и постепенно сходит на нет.

Николай I, хоть и должен был включить тиранию на всю катушку, но вообще так и не удосужился этого сделать. Испугался.

Даже образец свирепости, тирания Сталина длилась всего 16 лет. С 1937, когда он стал боле или менее независимым правителем, и по 1953, когда его убили. Сравним это все хотя бы с функционированием английской Звездной Палаты, выполнявшей совершенно те же функции антиаристократического террора. Она существовала с 1487 по 1641 год. И все это время была органом внесудебной расправы с врагами королевской власти. Или теми, кого королевская власть соизволяла таковыми объявить. Почти двести лет. Пять поколений государей. Целая династия и еще немного. Вот сколько должна длиться настоящая тирания, чтобы воспитать правильную аристократию. Ту, которой окажется затем по силам подмять под себя весь мир.

Так что, больше оптимизма, уважаемый читатель! У Вас есть все шансы пережить грядущую тиранию. И, может быть, даже насладиться всеми благами пост-тиранического бытия.

- А нельзя ли как-нибудь вообще без тирании? - слышу я слегка растерянный голос уважаемого читателя.

- Можно…. Да, можно.

Вот об этом-то мы и побеседуем с Вами, уважаемый читатель, в самой главной части нашей книги. В Эпилоге.

Эпилог

Первое, что мы сделаем, добравшись наконец до Эпилога, - это пошлем к черту всех древних греков с римлянами, средневековых и ренессансных европейцев и даже славных представителей незалэжной Киевской Руси. Ведь все они интересовали нас с Вами исключительно для того, чтобы понять тенденцию, нащупать и установить закономерность. Рассмотреть в мелких подробностях, как из преступления само собой, практически без посторонней помощи, неумолимо вырастает наказание.

Посмотрели, и будет. В реальности всех нас интересует исключительно наша собственная жизнь. И каким бы боком ее повернуть, чтобы солнышко светило поярче, чтобы света, воздуха, воды и пищи доставалось побольше. Нам и, желательно, нашим детям. Вот об этом, оглядываясь на все, пролистанное в прошедших главах, и поговорим. И начнем, как водится, с судеб российских элит, они же аристократия, они же лучшие люди.

А судьбы нашим элитам достались весьма хитровывернутые. С самого своего появления на свет русская аристократия вынуждена была сидеть на двух стульях. Вероятно, именно поэтому седалище ее, заточенное под это дело, уродилось весьма широким - что впоследствии было принято пораженными европейцами за редкостную широту русской души.

Что же это за стулья?

Стул № 1 - это врожденная привязка к находящимся за бугром центрам мировой торговли. Причем, привязка в качестве периферийных рабочих органов в цепочках товарной дистрибуции. Сидя на этом стуле, русская аристократия играла роль этакого пылесоса, собирающего на огромных варварских территориях сырьевые ресурсы и приволакивающего их на мировой рынок. В обмен на продукцию "мастерских великолепия", "индустриальных мастерских", "мастерских высоких технологий" и т.д.

Номенклатура собираемого сырья никогда не поражала разнообразием, зато объемов вывоза хватало, за исключением последних трех веков, всему цивилизованному миру:

IX-XVI столетия - меха, мед и воск

XVI-XVIII столетия - лен, пенька, древесина

XVIII столетие - чугун

XIX столетие - хлеб

Конец ХХ - начало XXI столетия - углеводороды, металлы, лес

В обмен лучшие люди привозили в Отечество византийские шелка, брабантские кружева, английскую шерсть, французский парфюм, бельгийские паровозы, американские (тайваньские) компьютеры и т.д. Будучи периферийным окончанием европейских товарных цепочек, русская аристократия всегда душою своею принадлежала ей, Европе.

Нет, разумеется, всяческие размолвки по поводу цен и условий торговли случались - как на рынке без этого! Но, в целом, это были внутренние разборки торговой Европы, протянувшей свои цепкие пальцы (каковыми и выступали русские элиты) к сырьевым ресурсам Русской равнины, Сибири, Дальнего Востока. Русская аристократия была, так сказать, просвещенным европейцем среди заснеженных варварских пространств Востока. И не нужно думать, что такое повелось только с Петра. Ха-ха три раза! И киевское полюдье, и московская вотчина были механизмами территориального сбора сырьевых ресурсов для отправки на мировые рынки.

Единственное, что сделал Петр, это слегка поменял этнический состав русской элиты, онемечил ее, сделав более заточенной под европейские реалии. Языки, парики и прочая галантерейность… Так что, столетие спустя, она по-русски даже и разговаривать-то не вполне умела. Но это - нюансы, не меняющие сути. Ибо суть всегда была и оставалась одна: собольи шкурки в обмен на швейцарские часы. Вся огромная Сибирь была захвачена исключительно для одного: ясак в царскую казну. Мягкая, то есть, рухлядь. Не так уж и давно - по историческим меркам - замененная на нефть с газом.

Но все это удовольствие мы с Вами наблюдаем, обозревая русскую аристократию, сидящую на стуле ?1. А ведь был еще и стул ? 2. На котором покоилось все то же седалище. Но выглядело оно уже категорически иначе!

Все дело в том, что развитие европейского торгового класса рано или поздно, но с неизбежностью приводило его к простой и очевидной мысли:

- А на фига сдались нам эти уроды? - начинал понимать вдруг Herr, ну допустим, Klaus. - Что это мы, такие умные, неужели сами не сумеем выкачивать из русских аборигенов куньи шкурки, пеньку, чугун или нефть с газом?

- Ваша правда, почтенный сосед! - отвечал ему не менее почтенный Herr, к примеру Manfred. - Вот и племянник Михель, здоровый уж лоб, к делу пристраивать пора, а некуда - все места заняты. А там такие перспективы!

И, натурально, племянник Михель вместе с кузеном Франсуа, выстроившись клином, сиречь свиньей, прибывали на русские равнины - принимать дела у дирекции местной торговой фактории. Простите, у русской аристократии. Надо ли говорить, насколько последней не нравились такие повороты в кадровой политике торгового дома "Европа и Ко"!

Понятно, что русская дир…, простите - аристократия - аргументировано возражала. Как правило, ее аргументов оказывалось достаточно. И после захоронения трупов и обмена военнопленными восстанавливался stats quo. лучшие люди Russland"а собирают и концентрируют ресурс для отправки его на европейские рынки. Они же получают взамен соответствующие исторической эпохе цацки.

И все бы хорошо, но тут заколосившаяся в Европе индустриальная революция добирается до военного дела. У Франсуа и Михеля появляется оружие и военная организация, делающая их существенно сильнее русских коллег. Появляются не умозрительные, а вполне реальные шансы призвать к порядку зарвавшуюся региональную администрацию русского филиала. И провести уже, наконец, давно назревшие кадровые перестановки.

И вот тут-то лучшие люди России внезапно оборачиваются к прежде социально близким им европейцам той стороной седалища, что все это время мирно покоилась на стуле ? 2.

- Oh, mon dieu!… O, mein Gott! - хором восклицают пришедшие на собеседование в 1812 году Франсуа с Михелем . - Эти чертовы русские воюют не по правилам! Они привлекли для выяснения отношений между благородными людьми - народ! Alarme! Les partisans!…Alarm! Partisanen!…

И тут европейцев вполне можно понять. Это действительно было совершенно не по правилам. Народ - сам по себе - не воевал уже много веков. Ни в Европе, ни в России. Только - в гражданских войнах, когда все воюют со всеми. А так - ни-ни! Народ был трудовым и налоговым ресурсом, за который сражались между собой лучшие люди. Это - да, было. Еще он был рекрутируемым аристократией пушечным мясом. Это тоже - в порядке вещей, когда в форме и при знаках различия. А вот чтобы выступать в войне как более или менее самостоятельная сила - нет, это было просто даже неприлично.

Ну, представьте себе. Забита стрелка между пацанами - на тему, кто будет крышевать квартал питейных заведений и общепита. И тут одна из сторон, крышевавшая этот квартал прежде, приводит на стрелку вместе со своими быками - поваров и официантов, наскоро вооружив их кухонными ножами и мясницкими топорами. Это я Вас спрошу, как - по понятиям?!

Нет, государи мои, это - никак не по понятиям…

О чем и пытались втолковать нашим лучшим людям перебравшиеся обратно на ту сторону Немана остатки кадровой комиссии. На что тут же получили ошарашивший всех ответ:

- А клали мы на ваши понятия, - на полном серьезе отвечали потрясенным европейским кадровикам лучшие люди с русского отдела. - Это у вас, там, в Европе понятия. А у нас здесь, в России, свои понятия. И вообще тут вам не здесь! Да, азиаты мы… Да, скифы мы! Типа - с раскосыми и жадными глазами. Мильоны, говорите вас? Хе, а нас тьмы и тьмы, и тьмы….

Ну, и далее по тексту, смотрите у Блока - там все написано.

Это они так европейцам втирали. Чтобы те не очень-то… А к народу совсем другой базар пошел. Мол, брателло, мы с тобой одной крови, типа - ты, и я! Мы с тобой оба русские, православные, нам с тобой всякие европы - не указ! Эх, вдоль по Пи-и-и-те-е-р-ской… Не, ты пахать-то не забывай, arbeiten, arbeiten, khoroschiy muszik!

- Простите, господа… - начинали было крутить свою волынку совершенно уже растерянные европейцы, - а как же…

- Не простим! - твердо отвечала на это русская аристократия. При этом она быстренько выхватывала из группки отдельно стоящих неподалеку граждан профессорского вида первого попавшегося философа или писателя, и тот бодро отбарабанивал ничего уже не понимающим европейцам все, что лично он думает о славянском единстве, русской национальной идее и всечеловечности русской души.

Нет, понятное дело, не вся русская аристократия была такой отмороженной. Среди нее в немалом количестве встречались и вполне здравомыслящие люди. Кои понимали, что там, в Европе, все ж таки какое-никакое, а начальство. Что все серьезные ништяки идут оттуда. И надо бы как-то, лояльней, что ли. Я бы сказал - гибче, толерантней. Из них потом произошли российские либералы. А из отмороженных на всю голову - патриоты. Но беда-то в том, что и первые, и вторые были двумя сторонами одной и той же жопы.

И хорош смеяться! Поживите-ка сами с таким геморроем…

Все, не отвлекаемся. Так вот, дальше, как на грех, до России доковыляла, наконец, индустриальная революция. И тут началось!

Дело в том, что в индустриальную эпоху сравнительная сила национальных аристократий начала определяться тем, сколько народу сумели они вынуть из деревни, переместить в город, отмыть, причесать, подлечить, приодеть, обучить грамоте, азам дисциплины - и приставить к станкам. Натурально, чем больше обученного и дисциплинированного народу стоит у станка, тем сильнее национальная элита. И тем проще ей строить козьи морды всем прочим элитам, на чужое позарившимся.

Первой-то это дело английская аристократия сообразила. И быстренько своего muszik"a с земли согнала. Сначала в работные дома при мануфактурах - ну, это типа нашего ГУЛАГа, только размах слегка пожиже. Кто не хотел в дома - welcome на виселицу. Поначалу - так тьму народа перевешали. А потом ничего, попривык народ. А уж когда с индустриального лидерства дивиденд пошел - так с ним, с народом, даже поделиться сообразили. Типа, "рабочая аристократия". Ну, вы поняли…

В индустриальную эпоху любить народ оказалось страсть как экономически выгодно. Ибо с этого начало здорово капать.

Короче, англичане наклепали пушек, ружей, паровозов, кораблей и всяческой прочей машинерии и быстренько захватили полмира под себя. А то и больше. Торгуют с ним, с полмиром и еще больше богатеют. Высшая раса, сахибы - однозначно…

И все бы хорошо, но тут эту фишку просекли еще и немцы. А у них же все по-серьезному. Типа, Ordnung. Они британский опыт учли, проанализировали и выдали на гора чисто немецкий продукт. Да такой, что все ахнули! Называется социальное государство. Бисмарк изобрел и внедрил, умник хренов! Всю Европу на уши поставил.

Ведь что эти тевтоны учудили? Если в Англии каждый буржуин своего рабочего самостоятельно отмывал, дисциплинировал, обучал и к станку ставил, то Бисмарк придумал натравить на это дело немецкое государство. Чтобы уже государство заботилось о народном жилище, народном здоровье, народном социальном обеспечении, народной грамотности, и так далее. Мол, народ! Мы тут среди немецкой аристократии посовещались, и есть такое мнение - все для тебя сделать. Ты только, родной, иди к станку, работай и ни о чем не беспокойся. Все у тебя будет, и ничего тебе за это не будет.

А немецкое государство, государи мои, это знаете ли сила! Это - тот самый орднунг. Это: пацан сказал - пацан сделал! И начал Второй Рейх клепать промышленных рабочих просто с невероятной силой - буквально, в промышленных масштабах. И заодно всячески поддерживать немецкую инженерную мысль, дабы могла она точно и в срок всяческий плод индустриальной революции пожинать и по тевтонским сусекам раскладывать.

Нарастил, стало быть Второй Рейх себе мышцу немеренно, оглянулся по сторонам - а в мире все уже между англичанами и французами поделено. Не, ну обидно, да? Короче, решил Второй Рейх это дело немножко переделить, чтобы все - по справедливости. Кусочек в Африке, кусочек в Азии… Курочка, она, знаете ли - по зернышку.

Англичане с французами, натурально, тут же скооперировались в военный союз - Антанта называется - и звонят русскому Императору. Тут, дескать, заварушка с немцами намечается, надо бы подписаться. У тебя muszik"ов много, они нам на фронтах антикайзеровской коалиции очень даже понадобятся.

Тот сначала давай упираться. Типа, вы чего, с дуба рухнули? У меня с кузеном Вили никаких антагонистических противоречий сроду нет. Мы с ним, можно сказать, вообще не разлей вода. И, между прочим, у меня индустриализация еще только-только начинается, ружей мало, пушек мало, заводов почти и вовсе нету.

А те ему: "Знать - ничего не знаем!" Вот тебе кредит в зубы, быстренько строй свои заводы, а в Антанту - прямо сейчас подписывайся. Не хочешь?! Ну, тогда извини! Тогда у тебя революция.

И точно, как в 1905 полыхнуло, так два года народ и бунтует. Заводских вроде бы утихомирили, так ведь тут деревня за вилы взялась. Барские усадьбы пошла жечь. А деревня - это 135 миллионов человек из 150 возможных.

Тут уж Николай II быстренько понял, что деваться некуда, в Антанту подписался и глянь-ка! В три месяца всю революцию - как корова языком слизнула. Как и не было ее. Вот, правильно, американцы говорят: добрым словом и пистолетом убеждать намного лучше получается, чем одним только добрым словом.

Да, так я к чему всю эту историю веду? После того, как основные сюжеты с I Мировой Войной уже закончилась, когда Российская империя вместе со Вторым Рейхом, на радость англичан и французов, испустили дух - на трупе почившей Империи зашебуршилась новая зарождающаяся политическая элита. Социал-демократы, плавно перекочевавшие в большевиков. И вот ведь что интересно. Все вокруг в обломках, камня на камне не осталось, но осталось ПОНИМАНИЕ.

Понимание того, что их будущая сила - в народе. А вернее, в том количестве muszik"ов, что удастся к станку пристроить. Насмотрелись на немцев, которые со своим социальным государством одни чуть всю Европу в интересное положение не нагнули. Тем более, если учесть, в каком авторитете были немецкие социал-демократы у своих русских коллег. Не мудрено, что последние посматривали на государство, созданное Бисмарком, весьма внимательно. А промышленную организацию Второго Рейха вообще считали образцом для подражания. Где все уже сделано как надо, осталось лишь взять власть в свои руки.

Так что, ничуть не удивительно, что на русских равнинах начало возникать государство, во многих существенных чертах копирующее Второй Рейх. Во-первых, централизованное индустриальное планирование. И, во-вторых, государственная социалка. Ликвидация безграмотности. Всеобщее бесплатное начальное образование. Бесплатное медицинское обслуживание и социальное обеспечение. Развитие науки и высшей школы. Примерно этаким вот образом:

- В чем сила, брат?

- В тотальной индустриализации и массовой подготовке - по мере возможностей - качественного промышленного рабочего и инженерно-технического персонала.

А вовсе не в том, что Вы, уважаемый читатель, там себе подумали. Нужно сказать, что новая русская аристократия пошла намного дальше своих немецких учителей. Она вообще притворилась, что у нее в государстве никакой аристократии нет. Одни только рабочие. Ну, еще крестьяне. И, в плепорцию, сколько положено - народной интеллигенции. СССР был высшим взлетом государственного капитализма и бисмарковской модели социального государства.

Вообще-то, это было прекрасное время, кроме шуток! Невиданное дело, народ здесь и вправду на минутку решил, что он в жизни чем-то рулит и что-то решает - простите за масло масляное. Что он, народ, стоит на пути к обществу, где действительно все для него, для народа, и все во имя его же. Даже не подозревая, что его уютные хрущевки, его бесплатная медицина, его чудесные пенсии и его лучшее в мире образование - это всего лишь факторы политического могущества новой русской политической элиты. Простите за "русскую" - это я уж так, по привычке.

И результат был более, чем впечатляющий! Выйдя из абсолютных руин, за несколько десятков лет нагнуть под себя треть земного шарика - это вся библиотека Гиннеса нервно жмется в подсобке, не смея нос на сцене показать. Прямо скажем, советская аристократия сумела оттянуться по-полной! Полагаю, здесь мы имеем дело с рекордом, который уже никто никогда не повторит. Просто для этого не сложится соответствующая ситуация.

Впрочем, недолго музыка играла. И в конце 80-х годов прошлого века эта же самая советская аристократия сама, своими собственными ручками, совершенно безвозмездно, то есть даром - все свое государство разломала. Ну, может быть и не совсем безвозмездно, но - в мелкую крошку!

- Что же она, дура что ли? - непременно спросит здесь внимательный читатель. Не совсем, уважаемый читатель, не совсем. Нет, в значительной своей части, конечно же, дура - спору нет. Может быть, даже в большей своей части. И ее стремление выбраться из-под давящей длани государства на полную волю - это обычный, сдобренный вековыми традициями, аристократический беспредел. Так оно и было.

Но в любой аристократии есть маленький, но гордый кусочек, который играет роль инстинкта самосохранения. И когда аристократия пускается во все тяжкие, этот маленький, но гордый кусочек если и не останавливает ее, то хотя бы подает внятные сигналы: туда нельзя! Как, например, Солон в Афинах.

Да его могут не послушать и с воем и гиканьями рухнуть в пропасть. Такое бывает. Но вот не различить его голос в общем шуме невозможно. Однако, в нашем случае ничего такого не было. Голос самосохранения молчал. Почему?

Полагаю, ответ прост. Тем, кто поумнее, стало понятно, что индустриальные рецепты могущества советской элиты исчерпаны. Все, что можно было сделать на пути массовой постановки соотечественников к разнообразным станкам, уже сделано. Здесь пространства развития больше нет.

Теоретически, есть вариант выхода на новые ступени могущества. За счет формирования контуров нового технологического уклада. Который, опять таки теоретически, позволит тысячекратно увеличить мощь, сосредоточенную в их руках. Вот только есть одно НО!

Это будут уже не их руки.

Новый технологический уклад уже целиком станет царством яйцеголовых. Из их среды выйдет аристократия, способная управлять всем этим могуществом.

- А как же мы?

- А вы - на свалку!

- Ну, н-е-е-е-е-т! Мы еще порулим! Хоть тушкой, хоть чучелом!

Где там наши западные партнеры? Не находите ли, уважаемые лорды, Herr"ы и сэры, что у нас с вами общая проблемка нарисовалась? Смена технологического уклада и возможная ротация социальных элит - это ведь не шутка! Тут бы нужно как-то сообща что-то подумать…

- Отчего же не находим, очень даже находим, - отвечали лорды, Herr"ы и сэры, - и насчет сообща подумать - тоже весьма ценная мысль. Правда, придется вас сначала слегка рачком поставить. Ну, сами понимаете, за последние двести лет у нас на вас на всех немалый зуб образовался. Ну, а потом и подумать можно.

- А и поставить! - соглашались самые умные, - что же не поставить? И впрямь заслужили. А по последним веяниям в области полового поведения, так это еще даже и в тренде будет. Как есть - поставить!

И вот теперь, отстояв в упомянутой позе положенное, русские элиты вновь оказываются на распутье. Ведь те два стула, с которых все началось, никуда не делись. Русская аристократия по-прежнему является периферийным рабочим органом западных дистрибутивных цепочек. И, соответственно, принадлежит душой и телом тем, кто держит эти цепочки в руках. Осуществляя свою главную трансакцию XXI века: нефть в обмен на цацки.

С другой стороны, русской аристократии по-прежнему нужно как-то оберегать свою поляну и свою капусту от слишком уж пристального внимания мирового начальства. Ведь у него - как и пятьсот, и двести лет назад - все так же девать некуда многочисленных кузенов и внучатых племянников. Которых нужно куда-то пристраивать.

Вот только теперь русская аристократия оказалась в значительно худшем положении, чем раньше. Дело в том, что из формулы ее могущества исчез народ. Собственно, как фактор могущества элит, он исчез везде. В мире автоматических заводов - а это реальность ближайших 15-20 лет - народ больше просто не нужен.

Более того, он не нужен уже довольно давно. Ведь на переходный период - на время перехода от традиционной европейской индустрии к тотально роботизированной индустрии следующего технологического уклада - роль роботов дешево и с удовольствием взяли на себя китайцы. И отлично справляются. Китайского народа достаточно на всех. А скоро и его не потребуется. Так что, социальное государство с треском сливается везде. Правда, мы можем гордиться - мы были первые.

Массовая армия тоже везде исчезает из военных раскладов. На любые Большие Батальоны давно уже запасены соответствующие моменту боеприпасы. Поэтому войны ближайшего будущего - это точечные удары сравнительно небольших групп профессионалов, обладающих средствами усиления с бесконечно варьируемой степенью могущества.

Итак, народ больше не является фактором силы - ни в экономике, ни в армии. Пожалуй, его впервые в писаной истории просто отпустят на волю - паситесь, как хотите! Естественно, за оградой и под присмотром - чтобы не слишком под ногами путался.

И как же быть в этой ситуации русской аристократии? Ведь именно ставка на Великий и Могучий Русский Народ была ее козырной картой последние двести лет. Европа и США как-то и без этого справлялись.

И здесь, как мы с Вами понимаем, уважаемый читатель, путь русской аристократии опять раздвояется. В полном соответствии с уже описанной меблировкой.

Одни счастливчики, ухватив Бога за бороду, таки найдут себе место среди западного истэблишмента. Да, разумеется, это будут места не в первом и, наверное, даже не в десятом ряду. Вы ведь понимаете:

- Папа, а я когда вырасту, буду генералом?

- Будешь, сынок. Вырастешь, выучишься, послужишь и станешь генералом.

- А маршалом буду?

- Нет, сынок. У маршала растет свой сын.

Так что, дело житейское и насквозь понятное. Там уже давно есть, кого посадить в первые ряды. Впрочем, можно и на пятнадцатом ряду неплохо устроиться. Чем очень многие сейчас и занимаются. Устраиваются.

Но, как всегда, есть одно Но!

Во-первых, количество мест в западных стаях не резиновое. И есть подозрение, что на столь обильно разросшиеся российские элиты их может просто не хватить.

Во-вторых, для западных партнеров есть весьма привлекательные альтернативные модели поведения по отношению к нашим мальчишам, жаждущим занять место подле них. А именно: выставить глупых мальчишей из денег и отпустить с миром. Добротная, обладающая длительной историей и весьма почтенная традиция. О ней у нас многие помнят. Могут и поостеречься со всем честно заработанным непосильным трудом - на Запад. Заберут ведь и спасибо не скажут.

Ну и, в-третьих. Среди российских лучших людей достаточно много таких, кого место в пятнадцатом ряду просто не устроит. Они привыкли сидеть в директорской Ложе (не подумайте ничего такого) и не намерены слишком уж резко менять свои привычки.

По этим ли, по другим ли причинам, но часть русской аристократии вынуждена будет пытаться реализовать иную стратеги, нежели их рассевшиеся на пятнадцатых рядах и далее коллеги. А именно, отморозившись напрочь, самим стричь свою поляну и самим охранять ее от дружеского внимания конкурентов.

Вот для этих последних я и пишу последние строки моей книги. Все остальные больше не найдут в ней ничего, для себя интересного. С ними я просто прощаюсь. До свидания!

* * *

Итак, государи мои, если вы все еще держите в руках книгу, значит вы - последние русские, владеющие русскими равнинами. Про русский народ я молчу, ибо просто не знаю, кем и чем он станет, будучи отпущенным в свободное плавание. Но мы ведь и говорим не о народе. Мы говорим о вас - о тех, кто владел и до сих пор владеет этим народом и этими пространствами.

Да, народ вам сейчас не нужен. Маргарет Тэтчер, озвучив сдуру цифру в 15 миллионов человек, была, в общем-то, близка к истине. Примерно столько вам и понадобится для кадрового обеспечения своего господства над ресурсами этих территорий. Которые уже и сейчас пусты, зато каждый десятый россиянин, либо живет в Москве, либо каждое утро ездит туда на работу. Мусор, абсолютно бесполезные для вас люди.

Так что, сказала она все правильно. Другое дело, что брякать такие вещи на весь свет - не стоило. Ну, дура-баба! Что у Людей на уме, то у бабы на языке.

Я не буду говорить о технологиях, которые необходимы для эксплуатации этих территорий. Об этом лучше говорить с теми немногими технарями, которые еще остались, и которые понимают процессы, сопровождающие смену технологического уклада. Которые видят вектора технического развития и более или менее способны приземлять их к имеющимся условиям. Я в этом - откровенный тормоз. Образование не то, к сожалению.

Не буду я говорить и о военных технологиях, необходимых для того, чтобы просто остаться на этих территориях. Уверен, и здесь найдутся люди, намного более сведущие, нежели скромный автор этой книги.

Поэтому давайте побеседуем о том, в чем я хоть немного, но понимаю. О политической форме, позволяющей остающимся здесь - оставаться здесь и дальше.

Дело в том, что пока элита, владеющая территорией, представляет собой банку со скорпионами, рвущими друг у друга кусок из горла, данная территория является законной добычей любой стаи, которая решит наложить на нее лапу. Истина проста: сохранить территорию за собой может только стая.

Современная русская аристократия, даже решившаяся остаться здесь, такой стаей не является даже в первом приближении. Пока что это сборище шакалов, занимающихся исключительно личным благополучием и личным могуществом своих кланов. Приходи и бери их голыми руками. И, если им пока еще позволяют контролировать русские пространства и русские ресурсы, то только потому, Большие Парни до сих пор не смогли договориться - кому и что отойдет в процессе раздела. Вот поэтому все пока и заинтересованы в сохранении status quo. Это продлится не бесконечно.

Когда и где возникает стая? А возникает она тогда и там, где появляется понимание. Понимание того, что интересы стаи - выше интересов собственного клана. У людей политической формой такого понимания является монархия.

Именно монархия, и только монархия являет собой сколько-нибудь действующую и жизнеспособную альтернативу тирании. Во-первых, просто потому, что она включает в себя ее главную черту - обуздание аристократического беспредела. Но есть существенная разница.

Тирания - есть внешнее и насильственное ограничение воли аристократии. Монархия подразумевает добровольное и сознательное самоограничение аристократией своей свобода - в пользу фигуры монарха. А это принципиальная разница. Собственно, это и есть главное в монархии.

Да, монарх далеко не всегда по своим личным качествам является вождем - это редкий и очень счастливый случай, и не более того. Также редко он является и классным топ-менеджером - это тоже большое везение. Хотя, к слову сказать, при специфическом "монаршьем" воспитании у него все-таки больше шансов стать хорошим руководителем, нежели у человека с улицы.

Но, опять таки, и это не главное. Монарх - при хороших советниках - может совсем даже не быть выдающимся управленцем. Так в чем же смысл монархии? А вот в чем.

Монарх - это ежедневно торчащий перед глазами символ того, что есть уровень интересов, превышающий по важности для всех, в том числе и для тебя - важность интересов твоего клана, твоего рода, твоей банды. Это - крайне важно, но даже и это не самое главное.

Монарх - это фигура, на которую обращена лояльность сильных мира сего. И вот эта-то лояльность, ежедневно подтверждаемая делами, ритуалами, жертвами, кровью… - она-то и есть главное в монархии.

Сознательная лояльность сильных мира сего к уровню интересов, находящемуся над их повседневными частными клановыми интересами - вот суть и смысл монархии. Вот ее стержень, на который затем вешается все остальное.

Будучи явным образом сформулированными, эти интересы создают точку отсчета приоритетов - что необходимо в первую очередь, что во вторую. Они же создают твердую почву для вынесения суждений в элитных конфликтах. Кто прав, кто виноват? Прав тот, чьи действия в большей степени соответствуют достижению общих целей стаи. Наконец, эти интересы задают социальную иерархию - кто выше, кто ниже. Выше тот, кто полезнее в деле достижения общих интересов стаи. Они задают систему социальных фильтров и социальных лифтов. Наверх продвигается тот, кто полезней в деле достижения общих интересов стаи. И так далее.

Именно так возникает у людей стая - самая жизнеспособная форма совместного существования человеческих существ. И именно монархия является естественной политической организацией, воплощающей данную форму. Не столь важна личность монарха - она может быть всякой. Но безмерно важна его символическая функция. Монарх, это - то же самое, чем когда-то был пионерский салют у юных пионеров: вечно живое напоминание, что общественное выше личного.

У тех, кто это поймет и всем сердцем примет - есть шанс остаться и властвовать над русскими равнинами. Добро пожаловать во взрослую жизнь! Остальным - лучше уже сейчас готовить себе место в чужих стаях. Пусть даже на пятнадцатом ряду. Для них здесь вариантов нет.

Как же нам с Вами, уважаемый читатель, начать создавать русскую монархию прямо с завтрашнего дня, здесь и сейчас, не дожидаясь каких-то "конституционных решений" и прочих благоглупостей с Охотного ряда, Старой площади, Белого дома и т.д.? Это хороший и правильный вопрос. Правда, он выводит нас из области политической философии - в область политической технологии. Тоже знакомое дело. Плавали, знаем. Но, чтобы по-настоящему войти в него, давайте все-таки закроем эту книгу. И с чистой совестью начнем писать следующую.

Уже об этом.

Примечания

1

[1] "Владимир Владимирович перестал понимать, что делать дальше" - Александр Гордон о Путине, сотрудничестве с Сурковым и письме против Ходорковского. -344595/28191/

(обратно)

2

[2] "Мы стоим на пороге диктатуры, которая будет сметена революцией" -06-18-10/100837.html?fb_action_ids=598517010182098&fb_action_types=og.recommends&fb_source=other_multiline&action_object_map=%7B%22598517010182098%22%3A144638059063027%7D&action_type_map=%7B%22598517010182098%22%3A%22og.recommends%22%7D&action_ref_map=%5B%5D

(обратно)

3

[3] Валерий Зорькин. Доверие и право

(обратно)

4

[4] Владимир Пастухов. Тотализатор.

(обратно)

5

[5] См.: Аверкиев И. В. В ожидании людоедов. Кто придет к власти в России после Путина?

(обратно)

6

[6] … И страдает

Целый народ за нечестье царей, злоумышленно правду

Неправосудьем своим от прямого пути отклонивших.

И берегитесь, цари-дароядцы, чтоб так не случилось!

Правду блюдите в решеньях и думать забудьте о кривде.

Зло на себя замышляет, кто зло на другого замыслил

Гесиод, Труды и Дни

(обратно)

7

[7] Текст приведён по изданию: Аристотель. "Политика. Афинская полития". Серия: "Из классического наследия". М, Мысль, 1997, с. 271 - 343. Не отходя от компьютера, посмотреть можно здесь: 

(обратно)

8

[8] Об этом до сих пор спорят антиковеды

(обратно)

9

[9] Простат, то есть защитник, представитель интересов, народа. "Простатами народа" на протяжении большей части V в. до н. э. были выходцы из знатных родов, вроде Фемистокла или Перикла.

(обратно)

10

[10] Аристотель, там же.

(обратно)

11

[11] Donlan W. The Aristocratic Ideal in Ancient Greece. Attitudes of Superiority from Homer to the End of the Fifth Century В. C. Lawrence, 1980. P. 35

(обратно)

12

[12] Игра без правил // Русский предприниматель, № 11, ноябрь 2004. Цитата принадлежит Ходорковскому, из тех времен, когда он еще был на свободе.

(обратно)

13

[13] Солон. Элегия "Благозаконье". Полный текст можно посмотреть, например, здесь:

(обратно)

14

[14] Там же

(обратно)

15

[15] Там же

(обратно)

16

[16] Тиртей. Лирика. Эллинские поэты. - М.: Ладомир, 1999.

(обратно)

17

[17] Несколько тысяч - это сколько? Затрудняюсь ответить, с арифметикой у меня не очень. Однако исторические описания говорят, что длина фаланги доходила до 1,3 километра по фронту. Оптимальная глубина построения считалась в восемь рядов, но бывало и больше. Вот, кто умеет считать, пусть и прикинет - сколько это народу

(обратно)

18

[18] Аристотель. Политика, IV, 10,10 (1297 b) //Аристотель. Сочинения: В 4 т. Т. 4. - М.: Мысль, 1983 Жми сюда: Полития, по Аристотелю, это вид государственного устройства, где участие в государственных делах принимают лишь те, кто в состоянии обеспечить себя комплектом тяжелого вооружения.

(обратно)

19

[19] Новым этот виток военной демократии является потому, что первые военные демократии были присущи эпохе перехода от варварства к бронзе, эпохе миграций и завоеваний территорий, то есть эпохе, непосредственно предшествовавшей возникновению цивилизаций бронзового века. Впрочем, такие вот первичные военные демократии возникали в человеческой истории многократно - с каждой новой эпохой великих переселений народов. Начиная с многочисленных переселений древних ариев, и заканчивая эпохой великих переселений германцев и славян - уже в первом тысячелетии нашей эры. И везде политическим режимом эпохи переселения была военная демократия.

(обратно)

20

[20] АРХОНТ, властное официальное лицо во многих древнегреческих городах-государствах. Так, в Афинах было 9 архонтов, которых вначале избирало народное собрание, а с 5 в. до н.э. они определялись жребием. Главным архонтом был архонт-эпоним, заведовавший гражданскими и административными вопросами. Год в Афинах получал имя того лица, которое было тогда архонтом-эпонимом (греч. эпоним - "дающий свое имя"). (См.: Энциклопедия Кругосвет. Универсальная научно-популярная онлайн-энциклопедия. Жми сюда: 

(обратно)

21

[21] Аристотель. Афинская полития (I, IV,6)

(обратно)

22

[22] Аристотель. Политика. (II, IX, 2)

(обратно)

23

[23] См.: Туманс X. Рождение Афины. Афинский путь к демократии: от Гомера до Перикла (VIII-V вв. до н. э.). СПб.: ИЦ "Гуманитарная Академия", 2002.

(обратно)

24

[24] Напомню, что греки не вкладывали в слово "тирания" никакого политически или морально негативного смысла. Фактически, это был технический политический термин, означающий правление единичного лица, узурпировавшего республиканскую власть при поддержке большинства граждан республики. Ярко выраженный негативный оттенок данное понятие приобретает лишь во времена Просвещения, на фоне крайне жестоких методов тиранического правления в итальянских коммунах - сеньориях.

(обратно)

25

[25] См.: Спорные вопросы антиковедения. -info.ru/ancien2.htm

(обратно)

26

[26] Кристиан Майер. Как афиняне финансировали свои общественные структуры // Все начиналось с десятины. М., Прогресс, 1992. С. 56

(обратно)

27

[27] Среди преобразований, предпринятых Фемистоклом накануне вторжения персидского царя Ксеркса в 480 году до н. э., важнейшее значение имели укрепление гавани Пирей и наращивание боевого потенциала афинского военного флота с 70 до 200 триер

(обратно)

28

[28] Суриков И. Е. Аристократия и демос: политическая элита архаических и классических Афин. МОСКВА, Русский Фонд Содействия образованию и Науке. 2009. С. 83

(обратно)

29

[29] Античники различают "старшие" или раннегреческие и "младшие" - позднегреческие тирании. Первые возникают в VI-VII веках до н.э. Вторые же - в V столетии до н.э., после сравнительно недолгого господства чисто демократических форм правления. Младшие тирании существуют значительно дольше - до II века до н.э., когда греческие полисы попадают сначала под влияние Македонской монархии, а затем - под власть Рима.

(обратно)

30

[30] Позднегреческие тирании, возникающие в период V - II вв. до н.э.

(обратно)

31

[31] Алкивиад (450 до н. э., - 404 до н. э.) - древнегреческий афинский государственный деятель, оратор и полководец времён Пелопоннесской войны.

(обратно)

32

[32] См.: Лурье С. Я. Две истории пятого века // Плутарх. Избранные биографии. М.; Л., 1941.

(обратно)

33

[33] Э. Д. Фролов. Греция в эпоху поздней классики (Общество. Личность. Власть) СПб.: Издательский Центр "Гуманитарная Академия", 2001. С. 80

(обратно)

34

[34] Плутарх приводит совершенно убийственную характеристику Алкивиада, данную Фринихом, одним из афинских военноначальников. Осенью 412 г. он предупреждал своих товарищей, подготовлявших олигархический переворот, против сотрудничества с Алкивиадом. И вот, как описывает этот эпизод Плутарх. "…лишь один из стратегов, Фриних из дема Дирады, выступил против него, подозревая (и не ошибаясь в своих подозрениях!), что Алкивиад так же равнодушен к олигархии, как и к демократии и просто ищет путей к возвращению (в Афины - А. Ф.), а потому клеветою на народ старается выиграть во мнении самых могущественных граждан". Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах": Наука; Москва; 1994. С. 214

(обратно)

35

[35] Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах": Наука; Москва; 1994. С. 219-220

(обратно)

36

[36] Э. Д. Фролов. Греция в эпоху поздней классики (Общество. Личность. Власть) СПб.: Издательский Центр "Гуманитарная Академия", 2001. С. 102

(обратно)

37

[37] Беотийская война (378-362 года до н. э.) - военный конфликт в Древней Греции между Беотийским союзом во главе с Фивами и Пелопоннесским союзом во главе со Спартой. В войне также участвовали другие греческие государства, которые были то на стороне Фив, то на стороне Спарты. Причиной войны стало недовольство спартанской гегемонией.

(обратно)

38

[38] Аристотель. Афинская полития, (I, XII, 34)

(обратно)

39

[39] Там же, (I, XIII, 35)

(обратно)

40

[40] Ксенофонт. Греческая история. Перевод с древнегреческого и комментарии С. Я. Лурье. Издание третье. Издательство "Алетейя", Санкт-Петербург, 2000. Книга вторая.

(обратно)

41

[41] Аристотель. Афинская полития, Там же, (I, XIII, 37)

(обратно)

42

[42] Гетерия (греч. - союз, товарищество) - в древних греческих демократиях союзы знатных для ограждения себя от притязаний народа. Первоначальной их целью была взаимная поддержка при домогательстве должностей, в процессах и т. п. wikipedia

(обратно)

43

[43] Аристотель, Там же.

(обратно)

44

[44] Там же.

(обратно)

45

[45] Ксенофонт. Греческая история. Там же

(обратно)

46

[46] См.: Э. Д. Фролов. Греция в эпоху поздней классики. С. 106-107

(обратно)

47

[47] Ксенофонт приводит весьма характерный диалог двух правителей из олигархической тридцатки - Ферамена и Крития - где и поясняется необходимость расправы с лидерами демократов. "Первое время Критий был единомышленником и другом Ферамена. Когда же первый стал склоняться к тому, чтобы казнить направо и налево, не считаясь с количеством жертв, так как сам он пострадал от афинской демократии, будучи изгнанным, Ферамен стал противиться: "Нехорошо, - говорил он, - казнить людей, вся вина которых в том, что они пользовались популярностью в толпе, если от них не было никакого вреда добрым гражданам. Ведь и я, и ты сам многое говорили и делали только лишь для того, чтобы угодить афинянам". Критий, который был тогда еще другом Ферамена, возражал ему на это: "Честолюбивые люди должны стараться во что бы то ни стало устранить тех, которые в состоянии им воспрепятствовать" (Ксенофонт. История Греции, там же.)

(обратно)

48

[48] Клиентела - понятие уже из римской истории, обозначающее группу лиц, лично зависимых и лично обязанных своему патрону, поддерживающих его во всякого рода деятельности, обслуживающих его интересы и пользующихся за это его покровительством. В современной политологии понятие получило довольно широкое терминологическое хождение как раз для обозначения подобного рода отношений в современной политической практике.

(обратно)

49

[49] Теодор Моммзен. История Рима. Для работы использованы следующие издания "Истории Рима".

Т. I: Теодор Моммзен. История Рима. - СПб.; "НАУКА", "ЮВЕНТА", 1997. Воспроизведение перевода "Римской истории" (1939-1949 гг.) под научной редакцией С. И. Ковалева и Н. А. Машкина.

Т. II: Моммзен Т. История Рима. Т. 2. От битвы при Пидне до смерти Суллы. Гос. соц.-экономич. изд-во, Москва, 1937. Русский перевод под общей редакцией Н. А. Машкина.

Т. III: Моммзен Т. История Рима. Т. 3. От смерти Суллы до битвы при Тапсе. ОГИЗ ГОСПОЛИТИЗДАТ, Москва, 1941. Русский перевод И. М. Масюкова под общей редакцией Н. А. Машкина.

(обратно)

50

[50] Сервий Туллий (Servius Tullius) - согласно преданию, шестой из царей Древнего Рима, правивший в 578-535 г. до н. э. Ему приписываются реформы государственного строя и большая строительная деятельность.

(обратно)

51

[51] Курия (лат. curia) - одно из древнейших подразделений римского населения. Согласно традиционным представлениям, Ромул разделил римлян на три трибы, Тиции, Рамны и Луцеры, а каждую из триб - на 10 курий, которые были, в свою очередь, образованы группами семей, или родами (лат. gentes). Некоторые учёные считают, что одна из триб являлась объединением латинских родов, другая - сабинских и третья,- повидимому, этрусских. Упомянутые 300 родов составляли римский народ (populus Romanus), к которому мог принадлежать лишь тот, кто был членом рода, а через свой род - членом курии и трибы. Таким образом, деление основывалось на родстве, и господствовали при таком устройстве патрицианские роды.

(обратно)

52

[52] Комиций (лат. comitio, от лат. comeo - схожусь, собираюсь) - народное собрание в Древнем Риме.

(обратно)

53

[53] См.: Теодор Моммзен. История Рима. Т. I. С. 87

(обратно)

54

[54] Скажем, совершенно аналогичные преобразования находим мы несколько ранее в Спарте. Там, согласно законам Ликурга, полноправным гражданином Спарты мог являться лишь тот, кто вносил ежемесячно натуральные, а с конца VI в. до н. э. и небольшие денежные взносы в общий котел совместно питавшихся членов воинского подразделения. Эти совместные обеды воинов назывались у спартиатов фидитиями, и лишь член фидития мог участвовать в политической жизни Спарты. Плутарх, описывая спартанские фидитии, замечает, что аналогичные порядки существовали и на Крите, где совместные трапезы воинов назывались андриями. Отголоски этой древнейшей воинской традиции мы находим в сравнительно недавнее время на просторах Османской империи - в военной символике янычар. Так, знаменем полка у янычар считался бронзовый котел для приготовления пищи, который таскал на себе байрактар (знаменосец). Его потеря влекла за собой величайший позор и расформирование подразделения. Полком командовал чорбаджи (дословно - суповар), а звание старшего офицера-сотника, например, было ашчи-уста (дословно - повар).

(обратно)

55

[55] Как пишет Теодор Моммзен, "эта революция была консервативна, насколько вообще может быть консервативен государственный переворот, и она, в сущности, не уничтожила ни одной из главных основ общинного быта" Теодор Моммзен. История Рима. Т. I. С. 213

(обратно)

56

[56] Там же, С. 158-159

(обратно)

57

[57] "Государство стало мало-помалу передавать все свои косвенные доходы и все сложные расчеты и сделки в руки посредников, которые уплачивали казне или получали от нее условленную сумму и затем уже хозяйничали на свой собственный риск. За такие предприятия могли браться, понятно, только крупные капиталисты и преимущественно крупные землевладельцы, потому что государство было очень требовательно насчет материального обеспечения; таким образом, возник тот класс откупщиков и ростовщиков, который имеет такое большое сходство с теперешними биржевыми спекулянтами и по своему поразительно быстрому обогащению, и по своей власти над государством, которому он, по-видимому, оказывал услуги, и наконец по нелепой и бесплодной основе своего денежного могущества" (Т. Моммзен. Т.I. С. 220

(обратно)

58

[58] Там же, С. 221-222

(обратно)

59

[59] Там же, С. 222-223

(обратно)

60

[60] Спурий Кассий Вецеллин (лат. Spurius Cassius Viscellinus) (около 540 - 485 год до н. э.) - видный римский политический и военный деятель VI-V веков до н. э.; трижды избирался консулом и дважды был удостоен триумфа.

(обратно)

61

[61] ager publicus - общинные земли (А. Ф.)

(обратно)

62

[62] Генрих Вильгельм Штолль. История древнего Рима в биографиях. Смоленск, "РУСИЧ", 2003. С. 49

(обратно)

63

[63] Сецессия (лат. secessio, от secedo - ухожу) - в Древнем Риме демонстративный уход плебеев за черту города (на Священную гору или Авентинский холм).

(обратно)

64

[64] Тит Ливий. История Рима от основания Города. II, 41.

(обратно)

65

[65] Квестор (от лат. quaestor, от quaerere - букв. "расспрашивать", "расследовать") - один из римских ординарных магистратов. Были первоначально лишь общими помощниками консулов без какой-либо специальной компетенции. Позже их положение сделалось более самостоятельным: они стали избираться в трибутных комициях и тогда они постепенно стали специализироваться в двух областях - уголовной юрисдикции и заведовании государственной казной и государственным архивом. Однако пока уголовная юрисдикция находилась в руках консулов, квесторы, как их помощники, производили предварительное следствие (quaestores parricidii).

(обратно)

66

[66] Генрих Вильгельм Штолль. История древнего Рима в биографиях. С. 51.

(обратно)

67

[67] Теодор Моммзен. История Рима Т.I, С. 230

(обратно)

68

[68] Теодор Моммзен. История Рима Т.I, С. 231.

(обратно)

69

[69] Там же, С. 234.

(обратно)

70

[70] Законы XII Таблиц

(обратно)

71

[71] Теодор Моммзен. История Рима Т.I. С. 242

(обратно)

72

[72] Югер (лат. jugerum) - у древних римлян мера поверхности, служившая для измерения поля и составлявшая собственно площадь, которую можно вспахать в день парой (uno jugo) волов, впряженных в ярмо. Причём под словом jugerum подразумевается то же, что под словом jugum (ярмо, запряжка). Фактически, представлял собой прямоугольную площадь в 240 футов длины и 120 футов ширины (28800 кв. римских футов = 2518,2 кв. метра

(обратно)

73

[73] Теодор Моммзен. История Рима Т.I. С. 243

(обратно)

74

[74] Теодор Моммзен. История Рима Т.I. С. 249

(обратно)

75

[75] Там же, С. 657

(обратно)

76

[76] Там же, С. 657

(обратно)

77

[77] Там же, С. 660

(обратно)

78

[78] Марк Туллий Цицерон. Речь за закон Манилия. VII, 18-19

(обратно)

79

[79] Теодор Моммзен. История Рима. Т.II, С. 81

(обратно)

80

[80] Там же, С. 665-666.

(обратно)

81

[81] Теодор Моммзен. История Рима. Т.II, С. 75

(обратно)

82

[82] Теодор Моммзен. История Рима. Т.II, С. 76

(обратно)

83

[83] Тит Макций Плавт (лат. Titus Maccius Plautus, - 254 до н. э., Сарсина, Умбрия - 184 до н. э., Рим) - выдающийся римский комедиограф

(обратно)

84

[84] Теодор Моммзен. История Рима. Т.II, С. 76

(обратно)

85

[85] Теодор Моммзен. История Рима. Т.II, С. 81

(обратно)

86

[86] Теодор Моммзен. История Рима. Т.II, С. 84

(обратно)

87

[87] Там же, С. 86

(обратно)

88

[88] Там же, С. 87

(обратно)

89

[89] Там же.

(обратно)

90

[90] Там же, С. 88

(обратно)

91

[91] Там же.

(обратно)

92

[92] Там же.

(обратно)

93

[93] Теодор Моммзен. История Рима. Т.II, С. 89-90

(обратно)

94

[94] Там же, С. 95

(обратно)

95

[95] Там же, С. 97

(обратно)

96

[96] Там же, С. 102

(обратно)

97

[97] Там же, С. 104-105

(обратно)

98

[98] Там же, С. 109

(обратно)

99

[99] Там же, С. 110-112

(обратно)

100

[100] Там же, С. 113

(обратно)

101

[101] Там же, С. 115

(обратно)

102

[102] Там же, С. 121

(обратно)

103

[103] Там же, С. 129

(обратно)

104

[104] Там же, С. 168.

(обратно)

105

[105] Там же, С. 169-170

(обратно)

106

[106] Там же. С. 171

(обратно)

107

[107] Гай Марий (лат. Gaius Marius; ок. 157 до н. э., Арпин - 86 до н. э., Рим) - римский полководец и политический деятель, вождь популяров. Семь раз был избран в консулы, в том числе пять раз подряд в 104-100 до н. э. Провёл реорганизацию римской армии

(обратно)

108

[108] Теодор Моммзен. История Рима. Т.II, С. 186-187

(обратно)

109

[109] Теодор Моммзен. История Рима. Т.II, С. 179

(обратно)

110

[110] Император (лат. imperator - повелитель, хозяин, полководец) - древнеримский почётный воинский титул, наиболее распространённый в период Поздней республики. Почётный титул появился в период второй Пунической войны, первым императором стал Публий Корнелий Сципион Африканский. Как правило, солдаты называли своего полководца императором после победы в крупном сражении. Полководец-император получал право на триумф и на использование титула в своём полном имени. Никаких изменений правового статуса он не давал. Тем не менее, титул императора и триумф были максимальным возможным достижением для римских военачальников.

(обратно)

111

[111] Там же, С. 189

(обратно)

112

[112] Там же, С. 190

(обратно)

113

[113] Там же, С. 190-191

(обратно)

114

[114] Популяры (лат. populares от populus - народ) - идейно-политическое течение в поздней Римской республике конца II-I вв. до н. э., противостоящее оптиматам и отражавшее интересы плебса.

(обратно)

115

[115] Теодор Моммзен. История Рима. Т.II. С 195

(обратно)

116

[116] Там же, С. 198

(обратно)

117

[117] Он вернулся лишь много лет спустя, когда Сервий Туллий был уже глубоким стариком, и все-таки убил его, заняв трон.

(обратно)

118

[118] Теодор Моммзен. История Рима. Т.I. С. 228

(обратно)

119

[119] Там же, Т.II. С. 356.

(обратно)

120

[120] Там же, С. 357

(обратно)

121

[121] Там же, С. 388-389

(обратно)

122

[122] Там же, С. 417

(обратно)

123

[123] Да-да, уважаемый читатель, именно этими чеканными строками начинается указанное великое произведение.

(обратно)

124

[124] Франсу Рабле. Гаргантюа и Пантагрюэль. Кн.I, гл. LVII

(обратно)

125

[125] Там же, I, LIII.

(обратно)

126

[126] Там же, I, LVII

(обратно)

127

[127] Там же, I, LVI

(обратно)

128

[128] Там же.

(обратно)

129

[129] Там же.

(обратно)

130

[130] Там же, I, LIII

(обратно)

131

[131] См.: Платон. Политик. 

(обратно)

132

[132] Николай Бердяев. Философия неравенства. Письма к недругам по социальной философии. Париж: YMCA-Press, 1990. Письмо шестое "Об аристократии"

(обратно)

133

[133] Там же.

(обратно)

134

[134] Гаэтано Моска (1858 - 1941) - итальянский юрист и социолог. Один из основоположников теории элит.

(обратно)

135

[135] Вильфредо Парето (1848 - 1923) - итальянский инженер, экономист и социолог. Один из основоположников теории элит.

(обратно)

136

[136] Роберт Михельс (1876 - 1936) - немецкий социолог, внёс существенный вклад в разработку теории элит.

(обратно)

137

[137] Подробнее см.: Сельченок К. Психология человеческой агрессивности.

(обратно)

138

[138] См.: Дюмезиль Жорж. Верховные боги индоевропейцев / Пер. с франц. Т. В. Цивьян. - М.: ГРВЛ "Наука", 1986. - 234 с. Серия: "Исследования по фольклору и мифологии Востока".

(обратно)

139

[139] Гаплогруппа (в популяционной генетике человека - науке, изучающей генетическую историю человечества) - группа схожих гаплотипов, имеющих общего предка, у которого в обоих гаплотипах имела место одна и та же мутация - однонуклеотидный полиморфизм

(обратно)

140

[140] примерно 12 тысяч лет назад

(обратно)

141

[141] примерно 10 тысяч лет назад, где лингвистами впервые зафиксированы прото-индоевропейские языки между 8 и 6 тыс. до н.э.

(обратно)

142

[142] Анатолий Клесов. Арии R1a.

(обратно)

143

[143] Ее потомки ныне представлены субкладом R1a-Z280 и дочерними субкладами

(обратно)

144

[144] В основном субклад L342.2 и дочерний L657

(обратно)

145

[145] Надо сказать, что современные индийские ученые в едином патриотическом порыве оспаривают теорию арийского завоевания Индостана. Полагая, что это - выдумка колонизаторов и их дипломированных лакеев от генетики. Индийские генетики уверены, что гаплогруппа R1a - это вовсе даже их собственная, родная автохтонная индийская гаплогруппа. (Sanghamitra Sahoo, Anamika Singh, G. Himabindu, Jheelam Banerjee, T. Sitalaximi, Sonali Gaikwad, R. Trivedi, Phillip Endicott, Toomas Kivisild, Mait Metspalu, Richard Villems, and V. K. Kashyap A prehistory of Indian Y chromosomes: Evaluating demic diffusion scenarios (англ.) // Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America. - 2006. - В. 103. - Т. 4. - С. 843-848.; Swarkar Sharma, Ekta Rai, Prithviraj Sharma, Mamata Jena, Shweta Singh, Katayoon Darvishi, Audesh K Bhat, A J S Bhanwer, Pramod Kumar Tiwari and Rameshwar N K Bamezai The Indian origin of paternal haplogroup R1a1* substantiates the autochthonous origin of Brahmins and the caste system (англ.) // Journal of Human Genetics. - 2009. - В. 54. - С. 47-55.) Вот только здесь есть нюанс! В целом примерно 30% индийского населения является носителем R1a. А вот верхние касты - 72%. Такое неравномерное распределение генетических признаков возникает ТОЛЬКО в одной ситуации. Когда один этнос завоевывает другой, формируя его властную верхушку. Так что, пусть утрутся патриотические индийские генетики! Арийская миграция в Индостан БЫЛА!

(обратно)

146

[146] Образовав при этом 4800-4400 лет назад карасукскую культуру

(обратно)

147

[147] Корнелий Тацит. О происхождении германцев и местоположении Германии. Гл. XLVI

(обратно)

148

[148] Термин "вождество" (англ. chiefdom) впервые употребил К. Оберг в работе "Типы социальных структур среди южно-американских и центрально-американских племен". М. Саллинз и Э. Сервис создали обобщающую теорию вождества, в которой подчеркнули важную роль экономического фактора в оформлении социальной стратификации. В 1970-е годы в терминах "вождества" стали анализироваться культуры позднего неолита, бронзового века и начала железного века Западной Европы.

(обратно)

149

[149] Корнелий Тацит. О происхождении германцев и местоположении Германии. Гл. VII

(обратно)

150

[150] Цезарь. Записки о Галльской войне. Книга IV, гл. 22

(обратно)

151

[151] В этом мы можем быть уверены на 100% Дело в том, что практика завоевания земель, присущая собственно свевам, у Цезаря описана также достаточно подробно. Только в четвертой книге. "Племя свевов, пишет он, - самое большое и воинственное из всех германских племен. Говорят, что у них сто округов и каждый [округ] ежегодно высылает из своих пределов на войну по тысяче вооруженных воинов. Остальные, оставаясь дома, кормят себя и их; через год эти [последние] в свою очередь отправляются на войну, а те остаются дома. Благодаря этому не прерываются ни земледельческие работы, ни военное дело." (Книга IV, гл. 1). Иначе говоря, племя завоевывало землю вахтовым методом. А у Ариовиста - нечто вроде экспедиционного корпуса, полтора десятилетия находящегося в походе. Принципиально различные технологии, цели, задачи и социальный смысл.

(обратно)

152

[152] Цезарь. Записки о Галльской войне. Книга I, гл. 31.

(обратно)

153

[153] Гаруды (лат. Harudes, Charudes), германское племя, происходившее из Северной Ютландии, позднее переселившееся в область между рекой Неккаром и Боденским озером. У Птолемея - племя, жившее на Кимбрском полуострове. Служили в войске Ариовиста.

(обратно)

154

[154] Цезарь. Записки о Галльской войне. Книга I, гл. 51.

(обратно)

155

[155] Цезарь. Записки о Галльской войне. Книга IV, гл. 23.

(обратно)

156

[156] Там же.

(обратно)

157

[157] Корнелий Тацит. О происхождении германцев и местоположении Германии. Гл. XIV

(обратно)

158

[158] Цезарь. Записки о Галльской войне. Книга I, гл. 36.

(обратно)

159

[159] Страбон. География. Книга VII, гл.II, 1.

(обратно)

160

[160] Там же.

(обратно)

161

[161] См., например: Отто Дж. Маенхен-Гельфен. Мир Гуннов. Принстон, США, 1970.

(обратно)

162

[162] Истр - древнее название реки Дунай.

(обратно)

163

[163] Сказания Приска Панийского // СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ ВОСТОКА И ЗАПАДА.

(обратно)

164

[164] Собственно, полные появились как объединение кратких прилагательных и древних местоимений

(обратно)

165

[165] Цезарь. Записки о Галльской войне. Книга I, гл. 31.

(обратно)

166

[166] Карл Август Виттфогель (1896-1988). Основоположник ирригационной теории государства. Он считал, что необходимость возникновения государства обуславливалась необходимостью объединить большие массы людей для строительства и поддержания каналов, плотин, которые впоследствии обеспечивали урожаем всё общество и тем самым сохраняли баланс в обществе. В связи с этим данная необходимость приводит к образованию "менеджериально-бюрократического класса", порабощающего общество. К. А. Виттфогель деспотизм называет "гидравлической", или "агроменеджериальной", цивилизацией.

(обратно)

167

[167] Для Месопотамии Роберт М Адаме сделал следующий вывод: "ничто не указывает на то, что подъем династической власти в южной Месопотамии был связан с необходимостью управлять водной системой каналов" (Adams, R. М. Factors Influencing the Rise of Civilization in the Alluvium Illustrated by Mesopotamia In Krjeling. Chicago, University of Chicdgo Press, 1960. Р. 281). О Китае французский синолог Жак Жерне также писал: "Хотя создание системы регулирования течения воды и ирригации и контроль за этой системой могли оказать влияние на политическое устройство военных государств и имперского Китая, но факт остается фатом исторически именно существовавшие до этого структуры государства и большое количество хорошо подготовленных работников, подкрепленные армией, сделали возможными грандиозные проекты по ирригации" (Gernet, J Ancient China, from the Beginnings to the Empire. London. Faber and Faber, 1968. P. 92)

(обратно)

168

[168] Карл Шмит. Понятие политического. /шмитт_к._понятие_политического?page=5

(обратно)

169

[169] Цезарь. Записки о Галльской войне. Книга IV, гл.23

(обратно)

170

[170] См.: Островский А. Б. Школа французского структурализма: вопросы теории // Советская этнография, 1988, № 2. С. 36

(обратно)

171

[171] Тэрнер В. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983. С. 172

(обратно)

172

[172] Там же, С. 173

(обратно)

173

[173] Цезарь. Записки о Галльской войне. Книга I, гл. 36.

(обратно)

174

[174] См.: Васильев Л. С. Генезис древнекитайской бронзы и этнокультурные связи Инь. М.: Наука, 1964.

(обратно)

175

[175] Бертран де Борн. Мила мне радость вешних дней.

Там еще про разведку очень душевно написано:

Мила разведка мне - и с ней,

Смятенье мирных очагов,

И тяжкий топот лошадей,

И рать несметная врагов.

(обратно)

176

[176] Карты

(обратно)

177

[177] См. например: А. Р. Корсунский Р. Гюнтер Упадок и гибель Западной Римской Империи и возникновение германских королевств (до середины VI в.). Издательство Московского университета 1984. Гл.9.

(обратно)

178

[178] См.: Gunther R., Kopstein H. Die Romer an Rhein und Donau. Zur politischen, wirtschaftlichen und sozialen Entwicklung in den romischen Provinzen an Rhein, Mosel und oberer Donau im 3. und 4. Jahrhundert. Berlin 1975 (VZAGA 3) Berlin, 1975. S.70

(обратно)

179

[179] Panegyrici latini, 2, 10, 3 // Mynors, R.A.B. XII Panegyrici Latini. Oxford: Clarendon Press, 1964

(обратно)

180

[180] Вебер Г. Всеобщая история. Т. IV. М., 1893. С. 447-451.

(обратно)

181

[181] Сакс. Если рассмотреть профили холодного оружия, то самым популярным из них у всех времен и народов будет "утиный нос": расширение (елмань) и ниспадающий обух "drop point". Самый древний нож с таким абрисом - это сакс

(обратно)

182

[182] См.: Zollner E. Geschichte der Franken bis zur Mitte des 6. Jahrhunderts. Munchen, 1970, S. 1-6

(обратно)

183

[183] К. А. Иностранцев. Хунну и Гунны (разбор теорий о происхождении народа Хунну китайских летописей, о происхождении европейских Гуннов и о взаимных отношениях этих двух народов). // Л.: 1926. 152+4 с. (Второе дополненное издание.) [Издания Ленинградского ин-та живых восточных языков им. А. С. Енукидзе. 13. Труды туркологичекого семинария. 1.] -ka-1926.htm

(обратно)

184

[184] Maenchen-Helfen О. The Huns and the Hsiling-nu // Byzantion. American Series. III. T. XVII. 1925.

(обратно)

185

[185] Подробнее См.:

(обратно)

186

[186] См.: Гумилев Л. Н. Хунны в Азии и Европе. // "Вопросы Истории" № 6-7, 1989.

(обратно)

187

[187] Ширина русла в нижнем течении около километра. Мостов нет. Плавсредств нет. С погоней на хвосте переправиться невозможно. Остается лишь вступить в безнадежный бой с преследователями и погибнуть.

(обратно)

188

[188] Скржинская Е. Ч. Комментарии. // Иордан. О происхождении и деяниях готов. М., I960. С. 222-223.

(обратно)

189

[189] Проспер Аквитанский. Хроника Проспера Аквитанского. [Часть вторая. От смерти Валента до гибели Валентиана Третьего и захвата Рима Вандалами] .1364//Восточная Литература. Средневековые исторические источники Востока и Запада.

(обратно)

190

[190] De Administrando Imperio ("On the Governance of the Empire") is the Latin title of a Greek work written by the 10th-century Eastern Roman Emperor Constantine VII. ("For his own son Romanos"). It is a domestic and foreign policy manual for the use of Constantine's son and successor, the Emperor Romanos II.

(обратно)

191

[191] О мнимых норманнских именах в русской истории. Одесса, 1866. 74 С.

(обратно)

192

[192] См.: Флетчер Д. О государстве русском. М.: Захаров, 2002. С. 33

(обратно)

193

[193] Корнелий Тацит. О происхождении германцев и местоположении Германии. Гл. XV.

(обратно)

194

[194] А. Р. Корсунский, Р. Гюнтер. Упадок и гибель Западной Римской Империи и возникновение германских королевств (до середины VI в.). Издательство Московского университета, 1984. Гл. IX. 

(обратно)

195

[195] И тут уважаемые авторы очень удивляются. Ведь вторгшимся германцам "противостояло галло-римское население численностью примерно от шести до десяти миллионов человек". Как же войско в 50-100 тысяч клинков смогло справиться с несколькими миллионами местных? "По-видимому, - полагают Корсунский и Гюнтер, - столь непреодолимыми германцев, а среди них в первую очередь франков, сделали, прежде всего, остатки родовых отношений и возникшие из синтеза феодальных элементов как приходящего в упадок рабовладельческого общества, так и разлагающегося родоплеменного строя новые общественные отношения, особенно отношения собственности". Ничего себе объяснение! Кто-нибудь что-нибудь из него понял? А в действительности ведь все просто. Неверные представления о сути и содержании миграционных процессов этого времени заставили авторов раз в пять занизить число воинов, сражающихся против римских войск. Не племена это были! А банды головорезов. И гражданских там было крайне мало.

(обратно)

196

[196] Григорий Турский. История франков. Кн.4, гл.46. 

(обратно)

197

[197] Как пишет в этой связи Н. П. Павлов-Сильванский: "поземельные права общины не ограничивались одной альмендою. Общине принадлежало высшее владение на все земли ее территории, как незанятые, так и освоенные частными собственниками. Это высшее поземельное право владения общины (как dominium eminens), … может быть приравнено к территориальной власти государства. Оно проявлялось в том, что все покинутые, запустевшие участки переходили во владения общины, и община распоряжалась ими на тех же основаниях, как и угодьями альменды. По тому же началу высшей поземельной власти общины в основе общинного единения, в основе общинных обязанностей и прав отдельных лиц лежало владение участком земли, принадлежавшим к общинной территории. По тому же началу к отбыванию тягла наряду с крестьянами привлекались так же и лица привилегированных сословий, дворянства и духовенства, раз они приобретали участки общинной земли". (Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в России. М.: Наука, 1988. С. 53-54).

(обратно)

198

[198] "Эти два учреждения, - пишет Павлов-Сильванский, - община и боярщина, основные учреждения средневекового строя, у нас, так же, как на Западе, рано вступают между собою в борьбу, а в результате исторического процесса средних веков крупное землевладение типа боярщины в удельной Руси, всюду одерживает верх над крестьянскими свободными общинами-союзами" (Там же, С. 63)

(обратно)

199

[199] Н. П. Павлов-Сильванский, С. 65.

(обратно)

200

[200] См.: О. А. Омельченко. Всеобщая история государства и права. ТОН - Остожье, 2000. Т.1. № 24. Формирование правовых институтов феодального строя. -gosudarstva-i-prava-2/150.htm

(обратно)

201

[201] Из формул Маркульфа. "Monumenta Germamae Histonca", Formulae, p. 100.

(обратно)

202

[202] Прекарий (precarium) - в римском праве форма обладания вещами и правами (обыкновенно - недвижимостями и связанными с ними правами: пользования, права прохода, водопоя и др.), основанная на добровольной и безвозмездной уступке их со стороны собственника вещи или обладателя права по просьбе (откуда и название) лица, получающего пользование, и с правом взять во всякое время обратно данное, иначе говоря - владение из милости. … В конце империи в Риме и в первой половине средних веков в новых государствах Европы преобразованный институт римского прекария получает новую, еще более важную социальную роль. Бедные и слабые люди и мелкие владельцы земель, ища защиты и покровительства сильных и богатых, обращаются к ним с просьбами оказать им эту защиту за уступку в собственность их земель и имущества и предоставить им путем выдачи грамоты право пользоваться этими землями на зависимом праве, обыкновенно с обязанностью платить определенный оброк. Собственники принимали земли по грамоте, содержавшей просьбу (precario), и отдавали их обратно по другой, содержавшей уступку пользования (praestaria). Позднее стали раздаваться в прекарий. и собственные земли крупных владельцев, в интересах привлечения рабочих. Таким образом римский прекарий преобразовался в средневековую прекарию, носившую уже юридический характер. Прекария устанавливалась на срок (обыкновенно 5 лет), пожизненно и наследственно; срочные уступки делались с правом возобновления на следующее пятилетие и имели целью постоянно поддерживать сознание верховного права собственника земель. Обязываясь платить оброк, прекарист имел средневековое зависимое вещное право на землю, аналогичное позднейшему dominium utile, и юридическое владение ею (Sewere). При бессрочных прекариях. принадлежность земли верховному собственнику и признание возможности поворота к нему владения выражались в самом характере реального или символического оброка, свидетельствовавшего о подчинении. Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. - С. -Пб.: Брокгауз-Ефрон. 1890-1907. /Прекарий

(обратно)

203

[203] Григорий Турский. История франков. Кн. 5. Предисловие.

(обратно)

204

[204] Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского.// Гоббс Т. Сочинения в 2 томах. Т.2. М.: Мысль, 1991. С. 94

(обратно)

205

[205] Левиафан - библейский персонаж. В Библии так именуется огромное и страшное морское чудовище невыясненного происхождения: "Кто может отворить двери лица его? Круг зубов его - ужас. … От его чихания показывается свет; глаза у него, как ресницы зари. Из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры. Из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. … Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь; оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему; "…" он царь над всеми сынами гордости. (Иов I,6-26)

(обратно)

206

[206] Григорий Турский. История франков. Кн.2, гл.42.

(обратно)

207

[207] Пипин Геристальский (фр. Pepin d'Heristal) (ок. 635 - 16 декабря 714) - майордом Австразии (680-714), майордом Нейстрии и всего Франкского государства (688-695).

(обратно)

208

[208] Хрестоматия по истории средних веков, т. I, M., 1953, стр. 152 - 153

(обратно)

209

[209] Там же, стр. 150-151.

(обратно)

210

[210] См.: Эдмон Поньон. Повседневная жизнь Европы в 1000 году. М.: Молодая гвардия, 1999. С. 12

(обратно)

211

[211] Эдмон Поньон. Повседневная жизнь Европы в 1000 году. С. 107

(обратно)

212

[212] Там же

(обратно)

213

[213] См.: Huberti, Ludwig. Studien zur Rechtsgeschichte der Gottenfrieden und Landfrieden. Ansbach: C. Brugel & Sohn, 1892. S. 317-321

(обратно)

214

[214] Теперь Аннаба в Алжире

(обратно)

215

[215] См.: Russell, Frederic Hooker. The just war in the middle ages. Cambridge; New York: Cambridge University Press. 1975.

(обратно)

216

[216] Friedberg, Emil. Corpus Juris Canonici. Lipsiae: Tauchnitz, 1879. Pars 1. P. 894.

(обратно)

217

[217] Клермон - город и коммуна на юге центральной части Франции, столица региона Овернь и префектура департамента Пюи-де-Дом. Правителем его в раннем средневековье был епископ. Клермон был местом проведения двух церковных соборов - в 535 и 1095 годах. На втором Клермонском соборе папа Урбан II призвал свою паству выступить в крестовый поход.

(обратно)

218

[218] О чем и как именно говорил Урбан II доподлинно неизвестно. Сохранилось несколько списков папской речи, но даже очевидцы передавали потом его слова по-разному. Это, впрочем, вполне понятно: ведь речь папы, уже весьма пожилого человека, вряд ли была слышна всем, и его слова пересказывались стоящими в передних рядах во время многочисленных пауз. С одним из вариантов реконструкции Клермонской речи Урбана II можно ознакомиться здесь:

(обратно)

219

[219] Хотя, это, конечно же, не так. Уже в 1074 Папа Григорий VII обращается с посланием к графу Гийому I Бургундскому, к германскому императору Генриху IV, к маркграфине Матильде Тосканской и, наконец, "ко всем верным св. Петра", призвав их выручить восточную церковь из беды и для этого принять участие в войне на Востоке. Но тогда ситуация еще не созрела.

(обратно)

220

[220] Historia hierosolymitana, I, 4 // R.H.C, Hist. occ. T. III. P. 324.

(обратно)

221

[221] См.: Перну Р. Крестоносцы. СПб.: "Евразия", 2001. - 320 с. Гл. "Технические средства", п.1 "Организация завоевания".

(обратно)

222

[222] Соффредо Эррико Гаэтани (Soffredo, также известный как Soffredo Errico Gaetani; его имя также пишут как Soffrido, Goffredo) - католический церковный деятель XII века. На консистории в середине 1182 года был провозглашен кардиналом-дьяконом с титулом церкви Санта-Мария-ин-Виа-Лата. Участвовал в выборах папы 1185 (Урбан III), 1187 (Григорий VIII), 1187 (Климент III), 1191 (Целестин III) и 1198 (Иннокентий III) годов.

(обратно)

223

[223] Ричард Плантагенет, король Англии.

(обратно)

224

[224] Древнегреческий писатель (111 в.) Диоген Лаэртский в 4-й книге своего труда "Жизнь, учение и мнения знаменитых философов" рассказывает, как однажды великий философ Древней Греции Диоген Синопский (IV в. до н. э.) зажег днем фонарь и пошел с ним по городу. На недоуменные вопросы горожан он отвечал кратко: "Ищу человека". (то есть "настоящего", полноценного в нравственном отношении; при встрече с таким человеком фонарь Диогена должен был погаснуть). Тем самым философ хотел сказать, что найти совершенного человека, который полностью отвечал бы этому званию, практически невозможно, его буквально "днем с огнем не сыщешь"

(обратно)

225

[225] После торжественного сложения с себя власти в Никомедии, 1 мая 305 года, Диоклетиан отправился на родину, в Иллирию, и поселился в своем поместье в Салоне, где прожил 8 лет в уединении. На попытку Максимиана и Галерия убедить его возвратиться снова к власти он ответил решительным отказом, заметив, между прочим, что если бы они видели, какова капуста, которую он сам посадил, то не стали бы в другой раз приставать к нему со своими предложениями.

(обратно)

226

[226] Инвеститура - в средневековой Европе юридический акт передачи земельного владения или должности, закреплявший вассальную зависимость и сопровождавшийся церемонией передачи какого-либо символического предмета (кома земли, посоха, кинжала, перчатки и т. д.) от сеньора к вассалу. Особым видом инвеституры была церковная инвеститура, состоявшая в назначении на церковные должности и введении в сан. До конца XI века право церковной инвеституры фактически принадлежало императорам Священной Римской империи. Церковные сановники являлись одновременно крупными светскими феодалами и в этом качестве находились в вассальных отношениях с императорами.

(обратно)

227

[227] Авиньонское пленение пап - период с 1309 по 1377, когда резиденция глав католической церкви находилась не в Риме, а в Авиньоне. В 1309 Климент V (француз), ставший папой вскоре после поражения папы Бонифация VIII в конфликте с королём Франции Филиппом IV Красивым, переехал в Авиньон. Этот город, принадлежавший графам Прованса, папа Климент VI выкупил в 1348 в свою собственность. В Авиньоне папы чувствовали себя в гораздо большей безопасности, чем в беспокойном Риме, где происходили острые конфликты между аристократическими родами. К тому же Папское государство в центре Италии тогда фактически распалось. К Авиньонскому периоду относится правление: Климента V (1305-1314); Иоанна XXII (1316-1334); Бенедикта XII (1334-1342); Климента VI (1342-1352); Иннокентия VI (1352-1362); Урбана V (1362-1370); Григория XI (1370-1378)

(обратно)

228

[228] См.: Ж. Фавье Столетняя война. -reading-lib.org/chapter.php/1003120/158/Fave_Zhan_-_Stoletnyaya_voyna.html

(обратно)

229

[229] Э. Перруа. Столетняя война. СПб.: Евразия, 2002. С. 154

(обратно)

230

[230] Рутьеры - Routiers - одно из названий бродячих наемных дружин в средние века

(обратно)

231

[231] Э. Перруа. Там же.

(обратно)

232

[232] См.: Ж. Фавье. Там же

(обратно)

233

[233] Война Aлой и Белой розы - серия вооружённых династических конфликтов между группировками английской знати в 1455-1485 годах в борьбе за власть между сторонниками двух ветвей династии Плантагенетов - Ланкастеров и Йорков

(обратно)

234

[234] Людовик XI, Louis XI (3 июля 1423, Бурж, Франция - 30 августа 1483, замок Плесси-ле-Тур, Франция) - король Франции в 1461 - 1483 годах из династии Валуа.

(обратно)

235

[235] См.: Leclerq F. Notes sur le texte et son auteur // Louis XI. Lе Rozier des guerres. Paris, 1994. P. 2.

(обратно)

236

[236] Т. Н. Грановский. Лекция 3 -15 сентября // Лекции по истории Средневековья. (Лекции 1849-1850) . Москва: Наука, 1986. - С. 16

(обратно)

237

[237] Прагерия (фр. Praguerie) - восстание крупных феодалов во Франции в 1440 г. против короля Карла VII. Руководил Прагерией дофин Людовик, будущий Людовик XI. Восстание было подавлено, а его участники помилованы. Название получило от столицы Чехии Праги, незадолго до этого охваченной гуситским движением. Таким образом участники Прагерии были приравнены к еретикам и бунтовщикам более низких сословий.

(обратно)

238

[238] См.: С. Э. Цветков. Нововведения Людовика XI. // Узники Бастилии. М.: Армада-пресс, 2001.

(обратно)

239

[239] Лига общественного блага - коалиция феодальной знати, поднявшая мятеж против политики централизации государства, которую проводил французский король Людовик XI. Образовалась в 1464-65. Фактически, Лигу общественного блага возглавлял Карл Смелый. Номинальным же главой считался - Карл Беррийский, брат Людовика XI. В Лигу входили также герцог Бретани, герцог Бурбон и другие крупнейшие аристократы Французского королевства

(обратно)

240

[240] Лига общественного блага - коалиция феодальной знати, поднявшая мятеж против политики централизации государства, которую проводил французский король Людовик XI. Образовалась в 1464-65. Фактически, Лигу общественного блага возглавлял Карл Смелый. Номинальным же главой считался - Карл Беррийский, брат Людовика XI. В Лигу входили также герцог Бретани, герцог Бурбон и другие крупнейшие аристократы Французского королевства

(обратно)

241

[241] См.: Грановский Т. Н. Там же, С. 17-18.

(обратно)

242

[242] См.: Грановский Т. Н. Там же.

(обратно)

243

[243] См.: А. А. Васильев. Людовик XI против Карла Смелого.

(обратно)

244

[244] Филипп де Коммин. Мемуары. М. Наука. 1986. С. 35

(обратно)

245

[245] Розовый куст войн, составленный королем Людовиком XI для Монсеньора Дофина Карла Его сына. Опубликован с рукописи, найденной в замке Нерак в кабинете Короля Сьером Президентом Д'Эспане, Королевским Советником в Государственном и Частном советах. - Перевод со старофранцузского Дорониной Л. Л.

(обратно)

246

[246] Т. Н. Грановский. Там же, С. 26

(обратно)

247

[247] Филипп де Коммин. Там же, С. 186.

(обратно)

248

[248] Т. Н. Грановский. Там же

(обратно)

249

[249] Наталия Ивановна Басовская - советский и российский историк-медиевист, доктор исторических наук, профессор. Специалист по истории средних веков Западной Европы. Занимается проблемами истории международных отношений в Западной Европе XII-XV вв., политической истории Англии и Франции, истории исторической науки.

(обратно)

250

[250] Эхо Москвы с профессором РГГУ Натальей Басовской. -echo/

(обратно)

251

[251] См.: Черкасов И. К. Записки советского актера. М., 1953. С. 378-381.

(обратно)

252

[252] См.: Виппер Ю. Р. Иван Грозный. Гл.2; VI. М., Издательство "Дельфин". 1922. -ivan-groznyi/gl2.htm

(обратно)

253

[253] См.: Доронина Людмила Леонидовна. Людовик XI и его представления об обязанностях государя (по "Наставлениям" дофину Карлу). Автореферат на соискание ученой степени к.ист.н. Саратов - 2004. С. 16-17

(обратно)

254

[254] Там же, С. 17-18

(обратно)

255

[255] См.: В. Н. Малов. Три этапа и два пути развития французского абсолютизма. // Французский ежегодник 2005. М., 2005. C. 90-133. -fr.narod.ru/statji/Malov-2005.html

(обратно)

256

[256] Recueil general des anciennes lois francaises. T. 10. P., 1825. P. 542.

(обратно)

257

[257] Цит. по: В. Н. Малов. Три этапа и два пути развития французского абсолютизма.

(обратно)

258

[258] Розовый куст войн, составленный королем Людовиком XI для Монсеньора Дофина Карла Его сына.

(обратно)

259

[259] These five Names - Bonville, Tiptoft, Beaufort, Holland and Lovell - are all the names of peers ennobled before the Wars of the Roses that were swept out of the land by the actual strife, leaving no lawful issue. I don"t mean to say that scores of noblemen did not fall in the thirty-two years of the bloodsched. … All I contend for is, that the English Peerage had in 1487 utterly lost but very few of its old names enrolled within it before 1455. - Эти пять имён - Бонвиль, Типтофт, Бофор, Холланд и Лавел - это единственные пэры, которые были аристократами до Войн Роз и были сметены с лица земли в ходе самого конфликта, не оставив законных наследников. Я не утверждаю, будто за 32 года кровопролития не погибло множество дворян… Всё, что я заявляю - это то, что английская аристократия на 1487 год полностью потеряла только очень немногие старые дома, существовавшие до 1455 года. См.: T.L. Kington Oliphant. Was the Old English Aristocracy Destroyed by the Wars of the Roses? // Transactions of the Royal Historical Society. Vol. 1, (1872). P.353-354

(обратно)

260

[260] Румянцев А. Г. "Новые люди" в среде английской знати XV в. // Человек. Природа. Общество. Актуальные проблемы. Материалы 12-й международной конференции молодых ученых. 27-30 декабря 2001 г. С-Петербург, 2001 с. 489

(обратно)

261

[261] См.: Joseph, B.L. Shakespeare's Eden. London, 1970. Р. 37-39.

(обратно)

262

[262] См.: М. А. Барг. Шекспир и история. М.: Книга по требованию, 2012. С. 7

(обратно)

263

[263] Звёздная палата (англ. Star Chamber, лат. Camera stellata) - существовавший в 1487-1641 годах чрезвычайный суд при короле Англии.

(обратно)

264

[264] Д. Р. Скотт. История пыток. Пер. с англ. Обухова А. А. М.: Олма-Пресс, 2002. С. 123

(обратно)

265

[265] См.: Голдсмит У. История Англии от нашествия Юлия Цезаря до смерти Георга II. Париж: Европейская библиотека Будри, 1849. Гл.XXIII, разд.III

(обратно)

266

[266] Там же, Гл.XXIII, разд.IV.

(обратно)

267

[267] Там же.

(обратно)

268

[268] См.: Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995. С. 105.

(обратно)

269

[269] Хрестоматия по истории Древнего Востока в 2-х тт., т. I. M., 1980., с. 113

(обратно)

270

[270] Валлон А. История рабства в античном мире. Греция. М., 1936. с. 60-61

(обратно)

271

[271] Колобова К. М. вопросу о судовладении в Древней Греции. Л., 1933. с. 10-11

(обратно)

272

[272] Digestae. - Corpus iuris civilis, v. I. Berlin, 1922, XLVII, 22, 4

(обратно)

273

[273] Посмотреть работу можно здесь:

(обратно)

274

[274] См.: М. Н. Тихомиров. Древнерусские города. М., 1956. С. 15

(обратно)

275

[275] См.: С. Лесной. История руссов. Держава Владимира Великого. М., Вече. 2012. С. 21-34

(обратно)

276

[276] Книга эпарха - официальный свод уставов константинопольских ремесленных и торговых корпораций, находившихся в ведении эпарха - градоначальника. Правила кодифицированы в IX-X веке, в царствование Льва VI Мудрого.

(обратно)

277

[277] См.: Ениосова Н. В., Пушкина Т. А. Находки византийского происхождения из раннегородского центра Гнездово в свете контактов между Русью и Константинополем в Х в. С. 58

(обратно)

278

[278] Цит. по: Новосельцев А. П., Пашуто В. Т. Внешняя торговля Древней Руси (до середины XIII в.) // История СССР, № 3, 1967.

(обратно)

279

[279] "да запретить князь… приходящим Руси зде, да не творять пакости в селех [и] в стране нашей". Там же.

(обратно)

280

[280] Вернардский Г. В. Киевская Русь. Пер. с англ. Е. П. Беренштейна, Б. Л. Губмана, О. В. Строгановой. Под ред. Николаева Б. А. - Тверь: ЛЕАН, Москва: АГРАФ, 1996. С. 16

(обратно)

281

[281] Так, направляясь в Закавказье в 912 году, руссы были вынуждены просить хазар о пропуске их по Дону и Волге за половину военной добычи. Впрочем, честно рассчитавшись на обратном пути, они очень скоро лишились и второй половины, поскольку исламская по большей части гвардия кагана не смогла стерпеть безобразий, творимых руссами на землях их единоверцев. В связи с чем, в компании с булгарами и буртасами, устроила засаду, где русы, уцелевшие в закавказский военных операциях и полегли почти все. См.: Сахаров А. Н. 'Дипломатия Святослава' - Москва: Международные отношения, 1982. Гл.3.

(обратно)

282

[282] См.: Ф. Вестберг. "Записка готского топарха", Византийский Временник № 15, 1908 г.

(обратно)

283

[283] Цит. по: Вернардский Г. В. Киевская Русь. С. 55.

(обратно)

284

[284] Летопись по Лаврентьевскому списку. СПб, Типография Императорской академии наук. 1872. С. 313

(обратно)

285

[285] Там же, С. 314-315

(обратно)

286

[286] Там же, С. 315

(обратно)

287

[287] Там же, С. 321

(обратно)

288

[288] Там же, С. 336-336.

(обратно)

289

[289] Там же, С. 397

(обратно)

290

[290] См.: В. Г. Тизенгаузен. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой орды. Т.II. Изд-во АН СССР. М.,Л., 1941. С. 3.

(обратно)

291

[291] Г. М. Прохоров. Повесть о Батыевом нашествии в Лаврентьевской летописи. С. 77

(обратно)

292

[292] См.: История русской литературы, т. II, ч. 1. М.-Л., 1945. С. 93

(обратно)

293

[293] "О, светло светлая и прекрасно украшенная, земля Русская! Многими красотами прославлена ты: озерами многими славишься, реками и источниками местночтимыми, горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями, разнообразными птицами, бесчисленными городами великими, селениями славными, садами монастырскими, храмами божьими и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всем ты преисполнена, земля Русская, о правоверная вера христианская! Отсюда до угров и до ляхов, до чехов, от чехов до ятвягов, от ятвягов до литовцев, до немцев, от немцев до карелов, от карелов до Устюга, где обитают поганые тоймичи, и за Дышащее море; от моря до болгар, от болгар до буртасов, от буртасов до черемисов, от черемисов до мордвы - то все с помощью божьею покорено было христианским народом, поганые эти страны повиновались великому князю Всеволоду, отцу его Юрию, князю киевскому, деду его Владимиру Мономаху, которым половцы своих малых детей пугали. А литовцы из болот своих на свет не показывались, а венгры укрепляли каменные стены своих городов железными воротами, чтобы их великий Владимир не покорил, а немцы радовались, что они далеко - за Синим морем. Буртасы, черемисы, вяда и мордва бортничали на великого князя Владимира. А император царьградский Мануил от страха великие дары посылал к нему, чтобы великий князь Владимир Царьград у него не взял. И в те дни,- от великого Ярослава, и до Владимира, и до нынешнего Ярослава, и до брата его Юрия, князя владимирского,- обрушилась беда на христиан…"

(обратно)

294

[294] См.: Иловайский Д. И. История Рязанского княжества. М., 1884.

(обратно)

295

[295] Из "Насировых разрядов" Джузджан//В. Г. Тизенгаузен. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой орды. Т.II. Изд-во АН СССР. М.,Л., 1941. С. 14

(обратно)

296

[296] Ныне Куня-Ургенч, Дашогузский велаят Туркменистана на границе с Узбекистаном, в 150 км к северо-западу от Дашогуза. Не путать с Ургенчем, столицей Хорезмской области Узбекистана, основанной в XVII веке жителями Куня-Ургенча, переселившимися из-за изменения русла Аму-Дарьи.

(обратно)

297

[297] Из "Истории завоевателя мира" Джувейни // Сборник материалов, относящихся к истории Золотой орды. С. 23

(обратно)

298

[298] См.: Панова Т. Д. Москва и монгольское нашествие: характер культурного слоя Кремля XIII в. // Русь в XIII веке: континуитет или разрыв традиций? М., 2000.

(обратно)

299

[299] Из "Истории Вассафа"// Сборник материалов, относящихся к истории Золотой орды. С. 85.

(обратно)

300

[300] Утемиш-хаджи. Чингиз-наме. / Факсимиле, перевод, транскрипция, текстологические примечания, исследования В. П. Юдина. Алма-Ата, 1992. С. 94.

(обратно)

301

[301] Из "Сборника летописей" Рашид-ад-Дина // Сборник материалов, относящихся к истории Золотой орды. С. 36

(обратно)

302

[302] См.: Two Sources of the Russian Patrilineal Heritage in Their Eurasian Context. -9297(07)00025-0

(обратно)

303

[303] /

(обратно)

304

[304] Вашари И. Жалованные грамоты Джучиева улуса, данные итальянским городам Кафа и Тана // Источниковедение истории улуса Джучи (Золотой орды). От Калки до Астрахани. 1223 - 1556. Казань, 2001. С. 193.

(обратно)

305

[305] "И я, брат Доминик Полонус из ордена братьев-проповедников (т.е. доминиканцев), когда попросили меня, перевел от слова до слова все вышесказанное с половецкого на латинское в 1333 году Господа на седьмом дне августа" (Там же, с.197)

(обратно)

306

[306] "Подобным образом в другом переводе повторяется: "Эти грамоты переведены с персидского на латинский" … персидский язык был известен как lingua franca в трансконтинентальной торговле Золотой орды, особенно в Крыму…" (Там же, с.197-198)

(обратно)

307

[307] Там же, с.198

(обратно)

308

[308] Там же.

(обратно)

309

[309] Там же, с 199

(обратно)

310

[310] См.: Чингисов_камень /Чингисов_камень

(обратно)

311

[311] См.: Иоанн де Плано Карпини. История Монгалов, именуемых нами Татарами. ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ О тех областях, через которые мы проехали, и об их положении, о дворе императора Татар и его князей и о свидетелях, которые нас там нашли. ? II. Об устройстве двора императора и его князей. п. VIII.

(обратно)

312

[312] Подробную датировку путешествия Плано Карпини см.: здесь -discovery.ru/?page_id=50

(обратно)

313

[313] Из "Насировых разрядов" Джузджани // Сборник материалов, относящихся к истории Золотой орды. С. 14.

(обратно)

314

[314] Из "Истории завоевателя мира" Джувейни // Сборник материалов, относящихся к истории Золотой орды. С. 21

(обратно)

315

[315] Там же, С. 23

(обратно)

316

[316] Там же, С. 24

(обратно)

317

[317] Из "Сборника летописей Рашид-ад-Дина" // Сборник материалов, относящихся к истории Золотой орды. С. 31

(обратно)

318

[318] Там же

(обратно)

319

[319] Там же, С. 32

(обратно)

320

[320] Там же, С. 33

(обратно)

321

[321] Лучицкий И. В. Рабство и русские рабы во Флоренции в XIV - XV вв. Киев, 1886. С. 15

(обратно)

322

[322] Ланда Р. Г. Средиземноморье: общность истории и культуры // Европа и Россия: проблемы южного направления: Средиземноморье - Чёрное море - Каспий. М., 1999. С. 627

(обратно)

323

[323] Карпов С. П. Работорговля в Северном Причерноморье первой половины XV в. (преимущественно по данным массарий Каффы). // Византийский временник. Т. 46. М., 1986. С. 142

(обратно)

324

[324] Карпов С. П. Венецианская работорговля в Трапезунде (конец XIV-начало XV в.). С. 197

(обратно)

325

[325] Там же, с.198.

(обратно)

326

[326] См.: СЮЖЕТЫ БРОДЯЧИЕ. http://feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/leb/leb-1511.htm

(обратно)

327

[327] Киракос Гандзакеци. История Армении / Пер. с древнеарм., предисл. И коммент. Л. А. Ханларян. М., 1976. С. 11.

(обратно)

328

[328] Там же, С. 101

(обратно)

329

[329] Шихaб ад-Дин Мухаммад ан-Насави. Сират ас-султaн Джалaл ад-Дин Манкбурны (Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны) . М., 1996. С. 36.

(обратно)

330

[330] Фома Сплитский. История архиепископов Салоны и Сплита. М., 1997. XXXIX

(обратно)

331

[331] Ибн аль-Асир. Полный свод всеобщей истории. 

(обратно)

332

[332] Аль-Асир. Полный свод всеобщей истории. Текст воспроизведен по изданию: Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды, том I. Извлечения из сочинений арабских. СПб. 1884.

(обратно)

333

[333] Ан-Насави. Жизнеописание султана Джелал ад-Дина. 

(обратно)

334

[334] Написано по-арабски

(обратно)

335

[335] ТУРУСЫ НА КОЛЁСАХ//Фразеологический словарь русского языка

(обратно)

336

[336] См..: Полное описание монголо-татар. Текст воспроизведен по изданию: Мэн-да бэй-лу ("Полное описание монголо-татар"). М. Наука. 1975

(обратно)

337

[337] Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. I. Кн. 1 / Пер. с перс. Л. А. Хетагурова. Ред. и примеч. А. А. Семенова; . Кн. 1. М.; Л., 1952. С. 103

(обратно)

338

[338] Из "Истории завоевателя мира" Джувейни // Сборник материалов, относящихся к истории Золотой орды. Т II. С. 21

(обратно)

339

[339] Шкуры акул, на минуточку, это тихоокеанское побережье. И ни разу не монгольская степь.

(обратно)

340

[340] См..: Полное описание монголо-татар.

(обратно)

341

[341] Подробнее см.: Хомяков П. Россия против Руси, или почему же Россия не Америка на самом деле. М., 2004.

(обратно)

342

[342] Цит. по: Храпчевский Р. Монголо-татарская контрабанда.

(обратно)

343

[343] См.: Полное описание монголо-татар.

(обратно)

344

[344] В. Ф. Немеров. Воинское снаряжение и оружие монгольского воина XIII-XIV вв. 

(обратно)

345

[345] Между прочим, татарам удалось так легко справиться с Цзинь еще и потому, что все ее оборонительные сооружения, все лучшие воинские контингенты были развернуты на юг, против Сун. Удара с севера никто не ждал

(обратно)

346

[346] Leo VI. Tactica, XIX. 69// Patrologiae cursus completus. Series graeca. Vol. 107. Col. 1012. Ed. A.Dain. Paris, 1943. P.32.

(обратно)

347

[347] Франклин С. , Шеппард Д. Начало Руси: 750 - 1200. СПб, Изд-во "Дмитрий Булавин", 2000. С. 178.

(обратно)

348

[348] Эренджен Хара-Даван . Чингисхан как полководец и его наследие.

(обратно)

349

[349] Джек Уэзерфорд. Чингисхан и рождение современного мира. #t15

(обратно)

350

[350] Там же

(обратно)

351

[351] Валеннтина Скляренко. Чингисхан. #t30

(обратно)

352

[352] Если отломить одну ветвь, сразу появляется другая (Вергилий, "Энеида") (лат.)

(обратно)

353

[353] Увы, именно об этом пишут, например, Марбахские Анналы: "Позднее, в августе, когда в лесу, где били очень холодные источники, он радовался успешной охоте - тогда днём стояла сильная жара, а ночью наступал такой холод, что будто бы ледяная стужа и зима сковали землю, - в ночь на праздник Святого Сикста (6 августа) его вдруг охватила лихорадка. Оттуда он велел отвезти себя в находящуюся на расстоянии двух дней пути Мессину, где его стал мучить понос, однако на праздник Святого Михаила (29 сентября) он почувствовал себя лучше и решил двинуться в Палермо. Когда почти вся его семья с всем обозом была уже в пути, болезнь снова поразила его, и в день перед упомянутым праздником, после доброй исповеди, с раскаянием в сердце он покинул этот мир. Вся земля была потрясена его смертью, так как вскоре разразились многие беды и войны, продолжавшиеся ещё долгое время." (Текст переведен по изданию: Marbacher Annalen // Otto von St. Blasien. Marbacher Annalen. Ausge waehlte Quellen zur deutschen Gechichte des Mittelalters. Bd. 18a. Darmstadt. 1998. )

(обратно)

354

[354] Брат Салладина

(обратно)

355

[355] Младший сын Салладина

(обратно)

356

[356] Старший сын Салладина

(обратно)

357

[357] Самый ранний из дошедших до нас составлен в 1206 г. между купцами Захариа Стагнория и Пьетро Феррагуто. См.: А. Г. Еманов. К вопросу о ранней итальянской колонизации Крыма. -19-06.pdf

(обратно)

358

[358] Побережье Азовского моря

(обратно)

359

[359] Тмутаракань

(обратно)

360

[360] Codice diplomatico della Republica Genova. Roma, 1939, v. 3, act. 50, p. 112. Цит. по: А. Г. Еманов. К вопросу о ранней итальянской колонизации Крыма.

(обратно)

361

[361] Иловайский Д. И. Исторические сочинения, ч.2. М. Типо-литография И. Н. Кушнерева и Ко,1987. С. 53

(обратно)

362

[362] См.: Господин Великий Новгород. -roliki/card/gospodin-vielikii-novghorod

(обратно)

363

[363] Ключевский В. О. Боярская дума Древней Руси. М., Синодальная типография, 1902. С. 96

(обратно)

364

[364] См.: Экономические связи России с Данией и Норвегией в IX-XVIII вв. - Труды ЛОИИ, вып.II. Л.,1970. с.15

(обратно)

365

[365] Очень много и подробно об этом можно почитать здесь: Spufford, Peter. Money and its use in Medieval Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 1988. 

(обратно)

366

[366] См.: Жак Лe Гофф. Средневековье и деньги. Очерк исторической антропологии. Гл. 5. ОБМЕН, ДЕНЬГИ, МОНЕТА В ТОРГОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ XIII ВЕКА #t6

(обратно)

367

[367] Там же.

(обратно)

368

[368] Кулишер И. История русского народного хозяйства. -Kulisher_Istoriya-russkogo-narodnogo-khozyaystva/20

(обратно)

369

[369] Там же.

(обратно)

370

[370] Там же.

(обратно)

371

[371] Там же.

(обратно)

372

[372] Андреев В. Ф. Северный страж Руси. Очерки истории Средневекового Новгорода. Л., 1985. С. 76.

(обратно)

373

[373] См.: Шафоростов Д. С. . Особенности русско-византийской торговли в XII-первой трети XIII века.// Вестник Тюменского государственного университета. 2009, № 7. С. 65

(обратно)

374

[374] Хорошкевич А. Л. Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV - XV веках. М., Изд-во АН СССР. 1963.

(обратно)

375

[375] Москотилье - красильные и разные аптечные припасы, употребляемые в ремеслах. См.: Там же. С. 158

(обратно)

376

[376] В более поздние времена этот тип товаров получит наименование "биржевые товары" - нефть, газ, лес, зерно, металл и т.д. Ничего не напоминает?

(обратно)

377

[377] Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. СПб., Типография товарищества "Общественная польза", 1863. Т. II. С. 202

(обратно)

378

[378] Андреевский И. О Договоре Новгорода с Немецкими городами и Готландом, СПб., 1855, стр 4.

(обратно)

379

[379] Пайпс Р. .: Россия при старом режиме. С. 94. -payps-rossiya-pri-starom-rejime.html

(обратно)

380

[380] Прекрасный пример тому - Збигнев Бжезинский. Ненавидя СССР, он точно также ненавидит и РФ. Хотя, казалось бы, современная Россия отряхнула с ног своих прах СССР и всего "советского". Но нет! Русский дух так просто не вытравить. И для изысканного западноевропейского носа он одинаково отвратителен, как в исполнении СССР, так и из-под подмышек Российской Федерации.

(обратно)

381

[381] Т. Веблен. Теория праздного класса. М.: Изд-во Прогресс, 1984. С. 62

(обратно)

382

[382] Там же. С. 77

(обратно)

383

[383] Там же. С. 106

(обратно)

384

[384] См.: Березин И. Краткая история экономического развития. М.: Русская Деловая Литература, 1999. Гл.3. 

(обратно)

385

[385] Флетчер Д. О государстве русском. М., Захаров, 2002. С. 63-65.

(обратно)

386

[386] См.: Яков Кротов. Справочник путешественника по времени. 

(обратно)

387

[387] Флетчер Д. Там же, с. 50

(обратно)

388

[388] См.: Исаев М. А. Толковый словарь древнерусских юридических терминов: От договоров с Византией до уставных грамот Московского государства. М., 2001. С. 100

(обратно)

389

[389] Шеленков С. Эволюция понятия налога: от Древней Руси к Московскому государству.

(обратно)

390

[390] См.: Яков Кротов. Справочник путешественника по времени. 

(обратно)

391

[391] См.: Виктор Головин. Шедевры и деньги. Итальянское искусство раннего Возрождения с финансовой точки зрения. 

(обратно)

392

[392] Оцените, за это время на престоле успели посидеть: Иван Темный - 5 раз, Юрий Дмитриевич - 2 раза, Юрий Шемяка - 2 раза, Василия Косой - 1 раз. Десять правлений за 27 лет. Ну, прямо как в старые, добрые киевские времена

(обратно)

393

[393] Русско-шведская война 1554-1557 годов.

(обратно)

394

[394] Это в меньшей степени касается пограничных территорий, находящихся в постоянных конфликтах с северо-западными и западными соседями. Но в целом военная компонента в деятельности княжеских администраций ощутимо теряет в весе.

(обратно)

395

[395] В. О. Ключевский. Боярская дума Древней Руси. С. 76.

(обратно)

396

[396] Первое послание Ивана Грозного Курбскому

(обратно)

397

[397] В. О. Ключевский. Боярская дума Древней Руси. С. 76

(обратно)

398

[398] Чичерин Б. Н. Опыты по истории русского права М., 1858. С. 69

(обратно)

399

[399] Там же, с.240

(обратно)

400

[400] Подробнее см.: В. О. Ключевский. Курс русской истории. Полное издание в одном томе. М., Издание Альфа-книга, 2009. - 1197 С. Лекция XXXI

(обратно)

401

[401] Лен, феод, фьеф - земли (реже - фиксированный доход или право на получение дохода), пожалование вассалу сеньором в наследственное владение, пользование и распоряжение на условиях несения вассалом военной, административной или придворной службы в пользу сеньора.

(обратно)

402

[402] Там же, Лекция XXXII, С. 322

(обратно)

403

[403] В. О. Ключевский. Боярская дума Древней Руси. С. 125

(обратно)

404

[404] Если мы взглянем на систему экономических отношений в современной теневой экономике РФ, то обнаружим экономику русского удельного княжества в ее первозданном и незамутненном виде. Смотрящие по регионам получают дань с территорий и крупных региональных бизнесов. Ее поступление обеспечивается управленческими усилиями смотрящих по локальным территориям (наместники и волостели), а также авторитетными бандитами, введенными в советы директоров крупных региональных бизнесов (путные бояре). Вознаграждение как первых, так и вторых происходит за счет превышения объема собираемой дани над теми нормативными ее объемами, что идут в региональный общак.

(обратно)

405

[405] См.: Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т.3., гл.7. Княжение Димитрия Иоанновича Донского (1362-1389).

(обратно)

406

[406] Честно говоря, называть Ивана IV - "Грозным" даже язык не поворачивается. Стоит лишь сравнить несчастные четыре тысячи жертв его тирании с 89 тысячами казненных при ивановой современнице Елизавете I, с многими десятками тысяч жертв Варфоломеевской ночи, с почти сотней тысяч жертв испанского террора в Нидерландах и прочими выпуклыми эпизодами европейской истории, как становится понятным, что никакой он не Грозный. А скорее - Нежный. Или Мягкий. Ну, в лучшем случае - Тишайший, как называли впоследствии Алексея Михайлович. Но уж никак не Грозный. Тем не менее, факт тирании имел место быть. Причем, тирании крайне слабой, чрезвычайно мягкой и абсолютно неуспешной. Увы, она не сумела полностью ликвидировать те корни боярского беспредела, которые эту тиранию, собственно, и вызвали к жизни. Потребовалась разрушение и затем последующее восстановление русской государственности, а затем еще и тирания Петра I, чтобы завершить боярский цикл беспредела по-московски.

(обратно)

407

[407] Подробнее см.: В. О. Ключевский. Курс русской истории. Лекция XXVIII, раздел "Кормленщики".

(обратно)

408

[408] См.: Сборник Русского исторического общества. СПб., 1910, т. 129.

(обратно)

409

[409] Зимин А. А., Хорошкевич А. Л. Россия Времен Ивана Грозного. М.: Наука, 1982. С. 113

(обратно)

410

[410] См.: Новодворский В. Борьба за Ливонию между Москвою и Речью Посполитою (1570-1582). СПб., 1904.

(обратно)

411

[411] Подробнее см.: В. О. Ключевский. Курс русской истории. Лекция XXXI.

(обратно)

412

[412] "Поместьем в Московской Руси назывался участок казенной или церковной земли, данный государем или церковным учреждением в личное владение служилому человеку под условием службы, т. е. как вознаграждение за службу и вместе как средство для службы. Подобно самой службе, это владение было временным, обыкновенно пожизненным. Условным, личным и временным характером своим поместное владение отличалось от вотчины, составлявшей полную наследственную земельную собственность своего владельца". См.: В. О. Ключевский. Там же.

(обратно)

413

[413] "За каждым служилым ратником в походе, - пишет В. О. Ключевский, - предполагалось по закону 150 десятин пашни, не считая луговой земли". См.: В. О. Ключевский. Там же. Полагаю, здесь маститый историк допускает некоторое преувеличение. Примерно в три раза. Согласно Уложения о службе от 1556 года, минимальная норма обеспечения землей служилого человека в составляла "10 обеж или 100 четвертей доброй земли". Четверть в старорусской системе мер равнялась половине десятины. Десятина же составляла 1,0925 гектара. Соответственно, 100 четвертей доброй земли - это порядка 50 гектаров пашни.

(обратно)

414

[414] Уложение о службе от 1556 года.

(обратно)

415

[415] В. О. Ключевский. Там же

(обратно)

416

[416] Книга степенная царского родословия. Часть II. // Полное собрание русских летописей. Т.21, ч.2. СПб, Типография М. А. Александрова. 1913. С. 528

(обратно)

417

[417] В. О. Ключевский. Курс русской истории. Там же

(обратно)

418

[418] Платонов С. Ф. Полный курс лекций по русской истории. Петроград. 1917. С. 366

(обратно)

419

[419] Цит. по: М. М. Кром. "Вдовствующее царство": Политический кризис в России 30-40-х годов XVI века. М.: Новое литературное обозрение, 2010. Введение.

(обратно)

420

[420] ПСРЛ. Л., 1929. Т. IV, ч. 1. Вып. 3. С. 620

(обратно)

421

[421] ПСРЛ. СПб., 1904. Т. 13, ч. 1. С. 126

(обратно)

422

[422] Соловьев С. М. Сочинения. М., 1989. Кн. III. С. 425-426.

(обратно)

423

[423] Платонов С. Ф. Иван Грозный. Пб., 1923

(обратно)

424

[424] Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой России. М., Мысль - 1985. С. 214-215.

(обратно)

425

[425] Подробнее см.: Кром М. М. Стародубская война. 1534-1537. Из истории русско-литовских отношений. М.: Рубежи XXI, 2008.

(обратно)

426

[426] Там же.

(обратно)

427

[427] См.: Малиновский И. Сборник материалов, относящихся к истории панов-рады Великого княжества Литовского. Томск, 1901. № LVI. С. 222, 223

(обратно)

428

[428] Там же.

(обратно)

429

[429] Изменение государственной политики в этом вопросе происходит только в 70-х - 80-х годах, когда на соборах 1573, 1580 и 1581 годов проводятся положения, решительно ограничивающие имущественные права церкви. Этому способствовало крайнее ослабление митрополичьей власти, когда во главе церкви ставились лица, решительно ни в чем не способные противостоять царским стремлениям. Собор 1573 года запретил отказывать вотчины многоземельным монастырям, собор же 1580 года запретил все способы увеличения вотчин, кроме исключительно пожалования, дозволенного исключительно малоземельным и безземельным монастырям. Подробнее см.: Тесля А. А. История законодательства о праве поземельной собственности в России с IX по начало XX века. Учебное пособие. - 2004. Раздел 3. Право собственности в Московской Руси -law.narod.ru/wissled/teslya/zemsob/zs33.html

(обратно)

430

[430] См.: Великого князя Московского неслыханная тирания …

(обратно)

431

[431] См.: Высокопреосвященнейший Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. САМОДЕРЖАВИЕ ДУХА. http://rus-sky.com/history/library/samoderj.htm

(обратно)

432

[432] См.: Форум по канонизации Ивана Грозного /t-1735.html

(обратно)

433

[433] См.: Газов Е. А. О ситуации вокруг "канонизации" Ивана Грозного. -credo.ru/site/?act=lib&id=2587

(обратно)

434

[434] Цит. по: Митрополит Иоанн Ладожский. Самодержавие духа. СПб… Царское дело, 1995, с. 145

(обратно)

435

[435] См.: Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. - М., Мысль, 1993. С. 308

(обратно)

436

[436] См.: АЛЬБЕРТ ШЛИХТИНГ. Краткое сказание о характере и жестоком правлении московского тирана Васильевича. 

(обратно)

437

[437] Там же.

(обратно)

438

[438] С 1963 по 1965 г. специальная комиссия Министерства Культуры СССР провела комплексные исследования останков Иоанна Грозного, царевича Иоанна, царя Феодора Иоанновича и полководца Скопина-Шуйского. В останках Федора Иоанновича и Скопина-Шуйского ничего криминального обнаружено не было. А вот волосы тирана и его наследника содержали соединения ртути. Содержание ртути превышает предельно допустимую норму в 33 раза. Доза, вызывающая смертельный исход не превышает 40мкг/100г массы тела. И у царя, и у царевича содержание ртути было порядка 1333мкг/100г.

Кстати, байки об убийстве Иваном Грозным своего сына - тоже враки. В п. 12 экспертной справки написано буквально следующее: "При исследовании волос, извлеченных из саркофага Иоанна Иоанновича крови не обнаружено". Следует отметить, что молекулярная структура крови такова, что смыть ее следы с волос, даже при помощи мыла - невозможно. Вот так-то! Умели люди работать. Сначала сына отравили, а потом на папу мокруху повесили. Многие до сих пор верят.

См.: МАТЕРИАЛЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ОСТАНКОВ ЦАРЯ ИВАНА ГРОЗНОГО, ЦАРЯ ФЕДОРА ИВАНОВИЧА, ЦАРЕВИЧА ИВАНА ИВАНОВИЧА И КНЯЗЯ СКОПИНА-ШУЙСКОГО // Федеральное государственное учреждение Государственный историко-культурный музей-заповедник "Московский Кремль". Отдел рукописных, печатных и графических фондов, фонд 20, оп. 1966, ед. хр. 9.

(обратно)

439

[439] В 90-х годах было проведено исследование ряда захоронений московских великих княгинь и цариц. При этом был выявлен факт отравления все той же сулемой матери Иоанна Васильевича Елены Васильевны Глинской (умерла в 1538 году) и его первой жены Анастасии Романовой (умерла в 1560 году).

Всего же в организмах царской семьи найдено следующее количество вредных ископаемых:

Царь Иоанн IV Васильевич - 150/1333 (мышьяк/ртуть, мкг/100г)

Великая княгиня Елена Глинская, мать Иоанна Васильевича - 893/56

Царица Анастасия Романова, первая жена Царя Иоанна - 832/4821

Царевна Мария (младенец), дочь Иоанна Васильевича - 3869/244

Царевич Иоанн Иоаннович, сын Иоанна Васильевича - 267/1333

Царь Феодор Иоаннович, сын Иоанна Васильевича - 854/37

Разумному - достаточно.

(обратно)

440

[440] Валишевский К. Иван Грозный. Воронеж: Изд-во ФАКТ, 1992. С. 390

(обратно)

441

[441] Подробнее см.: Скрынников Р. Г. Борис Годунов. М., Наука, 1978. С. 16 - 17.

(обратно)

442

[442] Флетчер Д. О государстве русском. М.: Захаров, 2002. С. 34-35

(обратно)

443

[443] Полный текст Договора -referat.ru/Хрестоматия

(обратно)

444

[444] Население северских городов Стародуба и Почепа полностью погибло во время вражеского штурма. После Смутного времени имя севрюков практически исчезает из истории.

(обратно)

445

[445] Забелин И. Минин и Пожарский. Прямые и кривые в смутное время. М.: 1883. С. 1.

(обратно)

446

[446] "Повесть о Земском соборе 1613 года"

(обратно)

447

[447] См.: Ковалевский М. М. Очерки по истории политических учреждений России.

(обратно)

Оглавление

Введение

I. Беспредел и Тирания по-древнегречески. Случай Солона - Писистрата

  1. Предыстория афинской тирании.

  2. Аристократия, или лучшие люди в естественной среде обитания.

  3. Солон предупреждает…

  4. Винтовка рождает власть. Особенно - демократическую.

  5. Реформы Солона. Маленькая Афинская диктатура.

  6. Дошел до и остановился перед…

  7. Доктор прописал тиранию! И не нужно заниматься самолечением…

  8. Лишь в тени тирании распускаются цветы демократии.

  9. От старших - к младшим тираниям. Кто вы, мистер Алкивиад?

  10. Вы хотите тирании? У нас есть их для вас!

  11. А кто не хочет грузить люминий, будет грузить чугуний.

  12. Олигархия, как она есть, или праздник жизни на улице "Лучших людей".

  13. "Железная пята" и ее природа.

II. Беспредел и Тирания по-древнеримски. Случай Гракхов - Мария - Цезаря

  1. Реформы Сервия Туллия. Опять, как и везде, винтовка рождает власть.

  2. Римская республика - есть республика рабоч…, виноват, товарищи - пока только крестьян!

  3. Лучшие люди Рима, или битва за землю начинается!

  4. Народ безмолвствует? Ага, щас!

  5. Путь славный, имя гордое народного заступника…

  6. Нет человека - нет проблемы? Ошибаетесь, граждане!

  7. Конституция должна быть конституционной, или Законы Двенадцати Таблиц.

  8. Казнить нельзя помиловать. Лициниевы законы и Золотое Столетие Римской республики.

  9. А теперь - римские капиталисты в естественной среде обитания…

  10. Люди гибнут за металл, или конец римского крестьянства.

  11. Если власти не нравится свой народ, она всегда может выбрать себе новый.

  12. Появление главного героя. Тиберий Гракх.

  13. Смерть героя. Последний воин Республики.

  14. Гай Гракх. Мы пойдем другим путем.

  15. В предчувствии тирании, или первый блин комом.

  16. Слово за армией. Военная реформа Мария, или еще один шаг к тирании.

  17. Тирания Мария: опять двойка!

  18. Поздно. Слишком поздно!

III. Кто же вы, "лучшие люди"?

  1. Все для человека, все во имя человека … - в правильном смысле слова.

  2. Аристократия, она же элита…

  3. Аристократии нет … аристократия есть. Следите за руками!

  4. Возникновение аристократии у германцев и славян: сиротское детство.

  5. Возникновение аристократии у германцев и славян: героическая юность.

  6. Рождение власти - это очень больно.

  7. Рождение власти: еще больнее…

  8. Запад Европы. Время сволочи.

  9. Восток Европы - то же самое.

IV. Беспредел по-среднеевропейски

  1. Вторичная селекция европейской аристократии.

  2. Мы не рабы, рабы - они! Истоки беспредела по среднеевропейски.

  3. Мудрец, король и император.

  4. Движение Божьего Мира.

  5. Клермонский призыв.

  6. Упущенный шанс Святого Престола.

V. Тирания по-среднеевропейски или Левиафан раскованный

  1. У истоков французского абсолютизма.

  2. Тиран.

  3. Мир хижинам.

  4. Война дворцам.

  5. А на том берегу.

  6. Небольшой экскурс в генеалогию финансовой аристократии.

  7. Не брат ты мне!

VI. Бепредел по-киевски. Увы, без тирании - до нее просто не дожили

  1. Das Marktland, или формирование древнерусской экономической провинции.

  2. Шанс!

  3. Беспредел по-киевски: танцуют все!

  4. О, светло светлая и прекрасно украшенная земля Русская: продолжение банкета.

  5. А не поработать ли нам с документами?

  6. Письма издалека.

  7. Чем бы ни было иго, оно точно не было ни монгольским, ни татарским.

VII. "Монгольская" политическая магия и ее разоблачение

  1. Монгольская империя как миф. Военное могущество монголов.

  2. Монгольская империя как миф. Политическая генеалогия монголов.

  3. Cui prodest?

  4. Ничего личного, просто бизнес…

  5. А ваше место, джентльмены, расположено неподалеку от туалетной комнаты!

VIII. Беспредел и недотирания по-московски

  1. Сколько стоит Ренессанс?

  2. А у нас в квартире газ, а у вас?

  3. Парадоксы свободы по-русски.

  4. Начало пути: в деревню, в глушь, в Саратов…

  5. Боярский цикл аристократического беспредела - его истоки.

  6. Беспредел по-московски. Боярское правление.

  7. Беспредел по-московски. Первая тирания.

  8. Недопрессованный беспредел - хуже, чем недолеченный триппер. Ибо порождает Смуту.

  9. Русская смута, или беспредел без предела.

  10. Мафия бессмертна!

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg