«Континент коротких теней»

Континент коротких теней (fb2) - Континент коротких теней (пер. А. Ю. Грушевский) 15927K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Пауль Вернер Ланге

Пауль Вернер Ланге Континент коротких теней

История географических открытий в Африке

Под крыльями Гора

Видимо, был 595 год до нашей эры, когда вблизи мыса Агульяш (мыса Игольного) у южной оконечности Африки, представляющего собой нагромождение песчаниковых глыб, появились странные корабли. Их обшивка из кедра, некогда сверкавшая в лучах солнца, потрескалась, огромные паруса, сшитые из белых и ярко-красных полотен, выгорели. Краска, когда-то покрывавшая вырезанные из дерева лошадиные головы на носу и взметенные кверху рыбьи хвосты на корме, была смыта пенными волнами. Однако не эти следы длительного плавания определяли настроение моряков, управлявших кораблями. Ликование и уверенность охватили их, когда они, обогнув предгорья, установили, что береговая линия повернула на северо-запад. Ведь моряки эти были финикийцами, посланными египетским фараоном Нехо II (609–594 гг. до н. э.1) для совершении самого значительного плавания древности — плавания вокруг Африки. Они снисходительно улыбались, видя, как египтяне, плывшие вместе с ними, вымаливали заступничество у своего соколоподобного бога Гора, ибо считали, что финикийские божества не оставляли их в беде. А Луна и Солнце — очи бога, воплощенного в соколе, — взирали на предприятие не всегда одобрительно. У побережья Сомали на них обрушился неистовый муссон2, вблизи экватора в прибрежных водах подстерегали коралловые рифы, в Мозамбикском проливе их подхватило могучее течение, заставившее испытать смертельный ужас. И вот наконец удалось достичь места, где крылья Гора касаются земли. Высоко над ними простерся голубой купол его оперения; исхлестанные непогодой лошадиные головы смотрят в ту сторону, где лежит известный морякам мир их родины.

Во всяком случае, так могло быть. До сих пор мы точно не знаем, ни когда состоялось это мужественное плавание, ни числа и внешнего вида кораблей, на которых плыли древние мореходы, ни имени хотя бы одного из них. Мы располагаем лишь свидетельством греческого историка Геродота из Галикарнаса (ок. 484–425 гг. до н. э.), который спустя полтора столетия после названного события путешествовал по Востоку и в Египте узнал следующее: «Ливия же [тогдашнее название Африки], по-видимому, окружена морем, кроме того места, где она примыкает к Азии; это, насколько мне известно, первым доказал Нехо II, царь Египта. После прекращения строительства канала из Нила в Аравийский залив [т. е. Красное море] царь послал финикиян на кораблях. Обратный путь он приказал им держать через Геракловы Столпы… Финикияне вышли из Красного моря и затем поплыли по Южному [Индийскому океану]. Осенью они приставали к берегу и, в какое бы место в Ливии ни попадали, всюду обрабатывали землю; затем дожидались жатвы, а после сбора урожая плыли дальше. Через два года на третий финикияне обогнули Геракловы Столпы и прибыли в Египет. По их рассказам (я-то этому не верю), во время плавания вокруг Ливии солнце оказывалось у них

Финикийские суда; некоторые с оснасткой и приспособлением для тарана. Ассирийский храмовый рельеф времен Скнахериба (705–681 гг. до н. э.)

на правой стороне. Так впервые было доказано, что Ливия окружена морем».3

Замечание Геродота, высказанное им в последнем предложении, вызвало много толков среди его современников и последователей. С одной стороны, людям, жившим севернее тропика Рака4, казалось немыслимым, что при плавании в западном направлении солнце может находиться справа. С другой стороны, к тому времени уже сформировалась картина мира, выдвинутая задолго до этого другим греческим ученым. Обоснованная и усовершенствованная астрономом и математиком Клавдием Птолемеем (ок. 90 — ок. 160), она оставалась господствующей на протяжении нескольких столетий. Согласно ей, Индийский океан представлял собой внутреннее замкнутое море, окруженное в том числе и африканским побережьем. Поэтому Африку нельзя обогнуть. Кроме того, даже в нашу эпоху высказывались мнения, что древнеегипетские суда были слишком примитивны для такого плавания и что в сообщении Геродота нет никаких упоминаний о поразительных природных условиях африканского побережья. Однако с тех пор смельчаки дерзают пускаться в океан на бальсовых плотах, камышовых, надувных лодках и других необычных плавательных средствах. Кое-кого они заставили вспомнить, что техническое совершенство — лишь результат, а не предпосылка человеческой активности. По поводу других возражений не без основания указывалось, что в сообщении Геродота речь идет о сведениях «из вторых рук» и нельзя же в самом деле из обстоятельства, что историк не упоминает в своем труде Рим, делать вывод, что Рима тогда не было. Изменилось и мнение о древнейших морских плаваниях: «Еще до расцвета великих династий в долине Инда, древнейших шумерских и египетских цивилизаций скульпторы и художники вырубали на скалах и стенах горных пещер, расположенных на египетском берегу Красного моря, изображения больших парусных кораблей, а гончары из дельты Нила украшали свои вазы картинками судов. На большинстве этих изображений, которым более пяти тысяч лет, можно видеть плывущие в море большие корабли с круто загнутыми носом и кормой и двумя надстройками, похожими на рубку. Помимо мачты и парусов, на некоторых из них было до сорока-пятидесяти гребцов, чтобы плыть в штиль и ускорять ход судна. На этих ранних изображениях видно, что корпуса первых кораблей, способных плавать по морю, были сделаны из связанных между собой пучков азиатского камыша «тифа» или африканского папируса».5

Исследовав предварительно свою землю, египтяне могли однажды решиться отправиться на таких камышовых колоссах через Средиземное море в Ливан, где обнаружили в избытке то, чем была бедна их страна, — лес. Видимо, морские корабли без киля, с очень крепкой деревянной обшивкой и могучей мачтой, снабжённой реей (изображением одного из таких судов распорядился около 2450 года до нашей эры украсить свою гробницу фараон Сахур), были построены из долговечного ливанского кедра. Известно, что в ту эпоху Египет уже в течение пятисот лет не только ввозил данный вид дерева, но и поддерживал морские сношения с шумерами6, жившими в нижнем течении Евфрата и Тигра. Правда, еще не установлено окончательно, кто же был первым, наладившим эти связи. Плавали египетские моряки и на Синайский полуостров, богатый малахитом и бирюзой. Уже примерно в 2700-е годы до нашей эры сообщается, что фараон Снофру, отец Хеопса, посылал целые флотилии деревянных грузовых судов (одна из флотилий насчитывала сорок кораблей) в Библ на финикийском (ныне сирийско-ливанском) побережье. О том, какую страсть, кроме всего прочего, питал Снофру к морским путешествиям, повествует папирус Весткар.

Подданные, взгляды которых не очень устраивали египетских фараонов, вскоре отплывали в страну благовоний Пунт, загружали в Угарите (на территории сегодняшней Сирии) медь, в критских гаванях — оружие и предметы искусства, в Библе выгружали папирус и, возможно, привлеченные торговлей оловом и серебром, добирались даже до страны, которую мы сегодня называем Испанией.

Для понятия «корабль» тогда существовало не менее пятидесяти семи обозначений, что указывает на соответствующее многообразие типов судов. Около 1800 года до нашей эры фараон Аменемхет III повелел доставить по воде саркофаг, вырубленный из цельного куска кварцита, весивший почти 800 тонн, а примерно к 1500 году до нашей эры египетские корабелы достигли такого совершенства, что результаты их работы были еще более поразительными. Тогда на одном из судов из Карнака вниз по Нилу были доставлены два обелиска, весившие каждый по 700 тонн и достигавшие 30 метров в длину. Конечно, подобный громоздкий груз

Египетское морское судно с опущенной мачтой. Рельеф на гробнице фараона Сахура в Абу-Сире (XXVI в. до н. э.)

весом почти 1500 тонн никогда не доверили бы морю, но сейчас речь идет лишь о возможностях, которыми располагали египетские мореплаватели. Возможности эти, бесспорно, были значительными и приведены здесь лишь в общих чертах. И все-таки остаются вопросы относительно сообщения Геродота. Несмотря на то, что оно содержит крайне скупые сведения, тем не менее сомнительно, что «так впервые было доказано, что Ливия окружена морем». Мы еще узнаем, как целеустремленно египетские правители посылали своих людей на исследование Африки не ради славы или ни к чему не обязывающей жажды знаний, а в поисках сырья, золота и других ценностей. Поэтому представляется сомнительным, что предприятие, затеянное по повелению Нехо II, до того не имело аналогов. Скорее всего, оно такое же «единственное в своем роде», как и упомянутая Геродотом попытка соединить Нил каналом с Красным морем. Осуществление подобного намерения было начато уже во времена Среднего царства (ок. 2040–1730 гг. до н. э.). Следовательно, и в этом случае Нехо заимствовал идею у древних, пожертвовав ради нее жизнью ста двадцати тысяч человек.

Как бы то ни было, Африка, бесспорно, была открыта самими африканцами, и первое плавание вокруг Африки было предпринято ими или, по крайней мере, по их настоянию. Это так настойчиво подчеркивается здесь потому, что дальнейшее повествование в основном будет ограничено Центральной и Южной Африкой. Кроме того, не должно сложиться впечатление, что мы потакаем мнению тех, кто считает Северную Африку совершенно изолированной от остального континента и исторически связанной преимущественно с Востоком и Европой. На самом деле прошло не так уж много времени с тех пор, как Сахара разделила континент. Древнеегипетская цивилизация — это преимущественно дар неразделенной Африки, многие ее корни простираются в местности, лежащие южнее Сахары.

«Кто пьян oт вина — протрезвеет, кто пьян от богатства — никогда» (суахили, Восточная Африка)

Но вернёмся к рассказу об исследовательских походах в Тропическую Африку. Например, одно из письменных свидетельств сообщает, что во славу уже упомянутого фараона Сахура в страну Пунт были посланы суда, которые доставили в Египет ценнейшие товары: 80 000 мер мирры, 6000 весовых единиц электрума7 и 2600 стволов драгоценной благородной древесины. Мирра — это смола, содержащая много эфирных масел и распространяющая при нагревании сильный, стойкий аромат. Она использовалась при врачевании, как маслянистая добавка к мази при бальзамировании трупов, но чаще при совершении культовых обрядов. Последние требовали огромного количества дорогостоящих ароматических веществ, доставляемых из южноаравийского Хадра-маута и Сомали: около 1200 года до нашей эры потребности одного только храма Амона8 в Фивах составляли ежегодно 2189 кувшинов и 304 093 четверика мирры или ладана.

Египетские боги были очень разборчивы: в списке товаров, затребованных Рамсесом III, подчеркивалось» что цвет благовоний может меняться только «от облачного янтарно-желтого до похожего на лунный свет призрачного бледно-зеленого». Совершенно очевидно, что благовония, цена на которые повышалась из-за таможенных сборов, транспортных расходов, а также за счет торговцев-посредников, играли в экономике Древнего Египта роль, сходную с той, какую значительно позже стали играть в европейской торговле дальневосточные пряности.

Государство, располагавшее весьма дееспособным флотом, не могло оставаться равнодушным к оттоку из страны драгоценных металлов, которые уже тогда приходилось ввозить. Плавание в Пунт, осуществленное по приказу Сахура, было поэтому, бесспорно, не первым, а доставленные драгоценная древесина и электрум могли стимулировать подобные начинания. Очередное подтверждение этому находим на могильной плите кормчего Хнемхотепа из Элефаптины, неподалеку от сегодняшнего Асуана. На плите значится, что мореплаватель, живший около 2300 года до нашей эры, одиннадцать раз плавал в Пунт вместе с кормчим по имени Хви и каждый раз благополучно возвращался. Одиннадцать плаваний в Пунт с одним и тем же человеком свидетельствуют не только о взаимном расположении и привязанности обоих, но и о традиционных морских путях и связях, обусловленных дружественным взаимовыгодным обменом.

Древнее царство (2778 — ок. 2263 г. до н. э.) пришло в упадок по вине непокорной провинциальной знати и из-за социальных волнений. Раздробление Египта продолжалось и во времена Гераклеополитов9, разрушались привычные экономические связи, страну потрясали голодные бунты. Наконец фараон Ментухотеп I вновь восстановил централизованную власть, и с 2040 года до нашей эры начался период Среднего царства. И только тогда мы снова услышали о путешествии в Пунт, на сей раз от высокопоставленного вельможи Ментухотепа II по имени Хену. Он повел три тысячи человек из Коптоса у Фив через раскалённое ущелье Вади-Хаммамата10. Вначале их целью было побережье Красного моря у нынешнего Кусейра. Опасаясь непредвиденных обстоятельств, Хену приказал выбить на скале: «Мой господин повелел отправиться с кораблем в Пунт и доставить свежую мирру». Затем надпись рассказывает о невзгодах этого перехода. Каждый его участник, а многие были тяжело нагружены деталями и такелажем будущего корабля, получал в день только две меры воды и двадцать хлебных лепешек; по пути пришлось вырыть двенадцать колодцев. Тем не менее этот поход не был из ряда вон выходящим событием. Какой вельможа не захотел бы прославить себя деянием, достойным упоминания в некрологе своего повелителя! Надпись же Хену скорее всего своеобразный путеводный знак, символ его местолюбия, да и сделана она была, возможно, для ободрения будущих мореплавателей.

Среднее царство пало под напором азиатских кочевников гиксосов11, которые в то время двигались через Переднюю Азию. Только после их изгнания фараоном Яхмосом (1562–1537 гг. до н. э.) вновь возникло четко организованное государство, обладавшее силами расширить свои границы. С 1490 по 1468 год до нашей эры оно управлялось женщиной, царицей Хатшепсут, которая сначала была регентшей при несовершеннолетнем пасынке Тутмосе III. После ее двадцатидвухлетнего правления он, видимо, ее сместил.

«Люди, собирающие ягоды в одном лесу, друг друга не любят» (Ботсвана, Южная Африка).

В период царствования этих двоих Египет достиг самой большой протяженности и накопил доселе невиданные знания об окружающем мире. В анналах Тутмоса III упоминаются названия 359 северных и 269 южных народов. О жизни и судьбе царицы Хатшепсут, которая была необыкновенно умна, красива и любила роскошь, ходили легенды. Но не будем останавливаться на жизнеописаниях царицы, ибо в них не упоминаются рабы и крестьяне, мученическое существование которых и обеспечивало ее блестящую и расточительную жизнь. Склонности царицы Хатшепсут обнаруживаются в ее храме в Дейр-эль-Бахри12 неподалеку от города богов Луксора. Красочные рельефы изображают прибытие кораблей из плавания в Пунт, организованного царицей в 1482–1481 годах до нашей эры. Надписи гласят:

«Счастливым было отплытие воинов правителей обеих стран [то есть Верхнего и Нижнего Египта]. Счастливым было их прибытие в страну Пунт. По повелению бога богов Амона они должны были доставить разнообразные ценности из различных районов этой страны. Это осуществила царица Хатшепсут. Ни разу подобное этому не случалось при других царях, издавна живших в этой земле. В Пунте можно запастись благовониями в любом количестве и загрузить ими корабли к взаимному удовлетворению.

Целое поле палаток воинов, присланных из Египта, было разбито там, где на ступенчатых террасах растут благовонные деревья страны Пунт, расположенной по обе стороны моря. Сделано это было для того, чтобы достойно встретить правителей этой страны. Для них были привезены хлеб, пиво, вино, мясо, сушеные фрукты и множество других товаров из Египта, как повелели советники фараона. Правитель Пунта прибыл на берег и привез дары.

Когда повелители страны Пунт появились на берегу, они низко поклонились воинам царицы, приветствуя их. Они восхваляли и превозносили бога богов Амона. Корабли были полностью загружены дорогими изделиями, а также множеством ценных сортов деревьев страны Пунт. Кроме того, было взято много благовонной смолы и свежей мирры, большое количество эбенового дерева, слоновой кости и чистого золота из страны Аму, а также краска для глаз, обезьяны с песьими головами и длиннохвостые обезьяны, «ветровые» собаки, шкуры леопардов и к тому же местные жители с детьми.

Воины разместились на кораблях, благополучно вернулись по морю назад и с легким сердцем отправились в Фивы» 13.

На одном из рельефов изображена страна Пунт, вся в буйной зелени деревьев, в ветвях которых гнездятся диковинные птицы. Под деревьями приютились свайные постройки местных жителей, похожие на плетеные корзины-ульи с лестницами у входа; вокруг спокойно пасется сытый скот. Но где же находилась эта божественная страна, о которой уже не раз говорилось? Бесспорно, наиболее благоприятное место по «обе стороны моря», то есть Индийского океана, для произрастания деревьев, содержащих благовонные смолы, — это южноаравийский Хадрамаут и побережье Сомали. Обезьяны с «песьими головами» (павианы) и леопарды обитают или обитали по обе стороны Аденского залива. Мало что проясняет и упоминание о «ветровых» собаках. Может быть, это гепарды или камышовые кошки. Похоже, египтяне действительно использовали их в качестве «охотничьих собак». Тем не менее многие ученые, пытавшиеся разгадать загадку страны Пунт, считают, что ее надо искать в Сомали, поскольку упоминаются эбеновое дерево, слоновая кость и длиннохвостые обезьяны. «Согласно довольно привлекательной гипотезе, она находилась в северном Сомали и простиралась до мыса Гвардафуй. Это гористая местность с посадками, заложенными на террасах и похожими на изображенные в Дейр-эль-Бахри. На этих террасах растет много деревьев, в том числе ладанное дерево [босвелия], из которого получают ладан»14.

На берегу Пунта. Корабли царицы Хатшепсут загружаются саженцами ладанного дерева, павианами, тюками с товарами. Рельеф в храме Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри (около 1480 г. до н. э..)

Вводит в заблуждение и другая фреска. Та, на которой изображена толстая властительница Пунта, выступающая рядом с супругом навстречу египтянам. Нижняя часть ее тела приземиста и толста, особенно пышны ягодицы, что типично для представительниц женского пола бушменов и готтентотов (нама), В наше время готтентоты и бушмены населяют Южную Африку, поэтому некоторые исследователи предполагают, что моряки Хатшепсут достигли именно Южной Африки. Разные варианты прочтения надписей, не всегда определенное и четкое их содержание оставляют простор для всевозможных толкований, тем более что нигде не упоминается продолжительность плавания. Однако нельзя не признать, что наши сегодняшние знания о передвижениях африканских кочевых народов еще далеки от совершенства. Именно готтентоты, по-видимому, принадлежат к народам, которые когда-то кочевали по территориям, расположенным ближе к северу. Само собой разумеется, этот аргумент не разубедит тех, кто до сих пор считает, что Пунт находился в Южной Африке.

Новое доказательство для продолжения спора было найдено в шкатулке, которая некогда, на последнем этапе существования Древнего царства, сопровождала в последний путь знатную египтянку. Грим, обнаруженный в шкатулке, содержит сурьму, однако месторождения сурьмы в те времена еще не были обнаружены ни в Персии, ни в Малой Азии, ни в Северной, ни в Западной Африке, Таким образом, сурьма могла быть доставлена только из Южной Африки, скорее всего из района нижнего течения Замбези. Именно там, по предположениям некоторых ученых, и располагалась страна Пунт времен царицы Хатшепсут. И все-таки подобное предположение кажется рискованным. Кто может сегодня, спустя

Супруги-правители Пунта. Рельеф из храма Амона в Дейр-эль-Бахри (около 1480 г. до н, э.)

четыре с половиной тысячелетия, безошибочно установить, где находились разработки тех или иных месторождений? Известно также, что сурьма добывалась уже шумерами и ассирийцами15. Но даже если мы признаем, что упомянутая в хвалебной оде царице Хатшепсут краска является именно сурьмой, все равно это не очень поможет в поисках страны Пунт.

Бесспорно, древнеегипетские моряки были в состоянии преодолеть под парусами в период, когда дует северо-восточный муссон, маршрут в четыре тысячи морских мили от Кусейра до устья Замбези. На фресках в храме Амона неподалеку от Дейр-эль-Бахри изображены значительные достижения тогдашнего кораблестроения: более прочная конструкция рулевого весла16, более надежные мачты с подвижными реями, между которыми мог сильнее надуваться парус. Часто встречающийся довод, что морякам помешало бы достичь берегов Южной Африки Мозамбикское течение, не верен. «Скорость этого направленного на юг течения, начинающегося у мыса Делгаду, зависит, смотря по обстоятельствам, от соответствующего муссона. Северный муссон ускоряет его, и оно достигает скорости три-четыре морские мили в час, южный муссон уменьшает скорость течения до одной-двух морских милей в час, иногда даже наступает штиль» 17. Значит, если дул юго-западный муссон, египетские парусные суда, на которых было от тридцати до пятидесяти гребцов, вовсе не были обречены на гибель у устья Замбези, И все-таки это по меньшей мере смелое допущение — искать Пунт в Южной Африке. Существуют только предположения, но не доказательства присутствия там посланцев царицы Хатшепсут. Кто знаком с восточноафриканским побережьем, когда там неистовствует муссон, тот засомневается в том, что кормчий Хнемхотеп мог дожить до преклонных лет, хотя океан между Восточной Африкой и Индией и по сей день бороздят довольно ветхие дхау18. Уважения заслуживает преодоление под парусами даже тех 1450 морских миль, которые разделяют Кусейр и мыс Гвардафуй на сомалийском берегу.

Величайшим триумфом стало для царицы Хатшепсут возвращение экспедиции, посланной в Пунт. Она велела посадить привезенные деревца, дающие благовонную смолу, вокруг храма Амона — первое в истории упоминание о попытке развести в садах повелителя чужеземные растения. «Собственноручно она приготовила благовонную эссенцию из мирры, доставленной из такой дали, чтобы намазать свое тело. Вокруг распространилось божественное благоухание, до самой страны Пунт донесся этот аромат. Ее кожа стала золотистой, лицо сияло, словно солнце, так она осветила всю землю».

Маршруты ранних путешествий и исследовательских походов вокруг Африки и в глубь континента (от примерно 2300 г. до н. э. по примерно 100 г. н. э.)

Это случилось около 1481 года до нашей эры. Когда первая из благороднейших спустя тринадцать лет умерла (была убита или низложена), фараон Тутмос III, охваченный жаждой мести, велел уничтожить даже ее имя на надписях. Храм же, на стенах которого она в честь бога Амона воссоздала кусочек страны Пунт, пережил все невзгоды. Вырезанные блоки песчаника с разрисованными фризами являются сегодня, как и статуя, изображающая Хатшепсут, совершающую воздаяния богам, и ее сфинкс, самыми привлекательными экспонатами одного из берлинских музеев.

«Варились в одном котле мстительность и камень. Камень разварился. Мстительность осталась твердой» (пенде. Заир)

Возможно, у читателя данного повествования возникнут Два заблуждения. Первое — что история и культура африканских

Ложечка для мази в виде плывущей женщины. XVIII династия (XIV в. до н. э.)

народов, живших южнее Сахары и якобы издавна находившихся в состоянии безмятежности и покоя, формировались исключительно под влиянием внешних воздействий. Действительно, хвастливые сообщения древних хронистов, в которых сведения по этнографии более чем скудны, способны произвести такое впечатление. Когда корабли царицы Хатшепсут пересекли океан, население Западной, Центральной, Восточной и Южной Африки переживало стадию неолита19. Между прочим, наши предки тогда только-только перестали возводить курганы, характерные для раннего периода бронзового века, причем их бронзовый век, несомненно, был подарком средиземноморских культур. И хотя даже из скудных египетских источников видно, каковы были истинные причины, гнавшие в море моряков, тем не менее рождались легенды об исключительно сильном влиянии египетской, финикийской и сабейской культур на народы Тропической Африки, которые благодаря им были выведены из исторического мрака к свету. Здесь уместно привести мнение известного французского ученого Жана Сюре-Каналя, высказанное им в 60-е годы, к которому, не принимая в расчет Эфиопию и Республику Судан, до настоящего времени больше нечего добавить: «Несостоятельность тезиса египетского происхождения культур Черной Африки… мы только что доказали на примере лингвистики. До настоящего времени во всей Черной Африке найдено только три предмета, египетское происхождение которых точно установлено. И это все, что может служить истинным доказательством; кроме того, не определено, когда эти три предмета попали туда»20.

Второе заблуждение может касаться того, что египтяне были в высшей степени предприимчивыми моряками и исследовали Африку главным образом морским путем. И это неверно. В Средиземном море они лишь следовали в кильватере критских и финикийских судов, в Индийском океане — народов Передней Азии. Первым свидетельством экспедиции, предпринятой в глубь страны, является текст письма, которое отправил фараон Египта своему доверенному лицу — Хирхуфу. Около 2300 года до нашей эры Хирхуф был одним из правителей Верхнего Египта и осуществил по меньшей мере четыре исследовательских похода на юг. Он так гордился вестью, полученной от повелителя, что часть текста приказал выбить в качестве надгробной надписи:

«Из твоего письма мы узнали, что ты послал во дворец весть фараону о благополучном завершении тобой и твоими спутниками похода в страну Деревьев и что вы находитесь на обратном пути. В своем письме ты упоминаешь о всевозможных больших и красивых подарках, которые везешь.

Ты сообщаешь… что везешь из страны Призраков карлика для божественных танцев, похожего на того, какого привез из страны Пунт хранитель божественной печати во времена фараона Асоси. Ты сообщаешь своему высокому повелителю, что такого не привозил ни один из тех, кто отправлялся в страну Деревьев.

Поторапливайся же без задержек и промедления, двигаясь на север, в столицу, и захвати с собой карлика, доставленного из страны Призраков… Высокий повелитель желает его видеть незамедлительно, сильнее, чем подарок из страны Бронзы [Синая] и из страны Пунт» 21.

Может быть, именно его предки погадали в Египет в качестве «карликов дли божественных танцев»? Пигмей из племени акка.

Где находилась страна Деревьев, или страна Призраков, вряд ли когда-нибудь будет установлено. Хирхуф мог проникнуть далеко в глубь бассейна верхнего Нила или в Центральную Африку, где жили эти карлики-пигмеи. Но не исключено, что несчастного вывезли оттуда африканские торговцы, видимо, уже знавшие, как высоко ценят египтяне этих малорослых людей, в особенности в качестве танцоров, ибо бытовало мнение, что их танцы вызывают благорасположение богов. Во время другого путешествия Хирхуф побывал в стране Нам. Через восемь месяцев после начала путешествия он вернулся назад с поклажей, которую несли триста ослов. Он привез благовония, эбеновое дерево, шкуры леопардов, зерно, слоновую кость и много других вещей; он щедро давал названия местностям, через которые следовал, и имена их властителям. Но сегодня все это звучит просто загадочно. Тем не менее его эпитафия сообщает о существовании к югу или юго-западу от Египта высокоорганизованного общества, настолько преуспевающего, что оно пробудило интерес и жадность правителей Нила, Ибо Хирхуф особо отмечал, что был послан в Иам для «разведки путей сообщения с этой страной».

Тутмос III в период своего единоличного правления осуществил семнадцать военных походов, в том числе один в Нубию22, Не в первый раз богиня-воительница Сахмет поворачивала свою львиную голову в сторону Нубии. Как сообщается в надписи на стеле, выполненной каменотесом фараона Рамсеса II (1290–1224 гг. до н. э.), которую нашли южнее Асуана, чрезвычайно богатые месторождения золота в восточной части Вади-Аллаки довольно продолжительное время не удавалось должным образом разрабатывать, В тексте эта местность названа Акита.

«…В один из этих дней случилось, что Его Величество восседал на великом троне из электрума, увенчанный короной с двойным убором из перьев, чтобы подумать о землях, из которых доставляется золото, и чтобы обсудить планы сооружения колодцев на безводной дороге, ибо он слышал, что в земле Акита встречается много золота, однако путь туда совершенно лишен воды. Если много караванов направляется туда для промывки золота, то лишь половина доходит — они умирают от жажды на дороге вместе с ослами, которых они гонят перед собой… Поэтому из этой земли из-за недостатка воды не доставляется золото» 23.

Намерение было осуществлено. В 1282 году до нашей эры на пути в Акиту был вырыт артезианский колодец и устроены многочисленные хранилища для воды. Вади-Аллаки превратился в оплот египетского владычества. Просительные письма правителей Передней Азии, которыми тогда были завалены канцелярии фараонов, показывают, как далеко на юг продвинулись египтяне. Правда, благодеяния египтян распространялись не на многих. В то время как Рамсес II увековечивал и прославлял свое имя возведением гигантских, поражающих воображение скульптур в храме в Абу-Симбеле, ливийские, хеттские24 и нубийские рабы должны были рыть песок пустыни, добывая вожделенный металл. Даже более чем через тысячелетие, когда греческий историк Диодор побывал в Египте, его потрясла судьба этих обездоленных. Закованные в цепи, они работали под охраной чужеземных надсмотрщиков, с которыми не было ни малейшей возможности достичь понимания. Непрерывно понукаемые, измученные побоями, жаждой и голодом, они «желали смерти больше, чем продолжения жизни».

Но все нубийское золото и даже «божественные танцы» темнокожих карликов не могли помешать тому, что блистательные периоды египетской истории становились все короче и короче. Ливийские племена и «народы моря», среди них этруски25, ахейцы26, а также ликийцы из Малой Азии и сикулы с острова Сицилия, периодически объединялись и нападали на империю. Верховные жрецы и предводители отрядов наемников боролись с фараонами за власть, в Средиземном море финикийцы захватили морскую торговлю. Периоды расцвета сменялись восстаниями в завоеванных областях страны и мятежами низших слоев населения. Наиболее символичным по сравнению с любым другим событием того времени стало то, что многие гробницы фараонов в Долине царей у Фив были разграблены. Вера в божественное происхождение египетских владык канула в Лету.

Под натиском только что упомянутых «народов моря» оказались и финикийцы, к которым мы вновь хотим обратиться. В результате нападений «морских народов» они потеряли свои возделанные сельскохозяйственные угодья, которые пришли в запустение или попали в руки арамейцев27, пришедших из глубины Аравийского полуострова. Это привело к тому, что финикийцы полностью отдались морской торговле, тем более что их критские конкуренты за два столетия до этого победили ахейцев и под напором «народов моря» пришли в упадок Микены в Греции. Вскоре после своего появления в Средиземноморье (в конце IV тысячелетия до н. э.) финикийцы переняли и усовершенствовали ремесленные традиции сирийцев, земля которых была скудна, и они были не в состоянии преобразовать ее, занимаясь террасным земледелием. Кроме того, финикийцы удачно использовали свое географическое положение между старыми культурами Востока и менее развитыми районами Южной Европы, а также между Месопотамией и Египтом. Поток товаров, состоявший из бронзы и древесины, предметов роскоши и зерна, текший через финикийские города-государства Библ, Сидон и Тир, пополнялся там пурпурными одеяниями, резными изделиями из слоновой кости и вещами, сделанными умельцами-ремесленниками по металлу.

Разумеется, предприимчивые финикийские купцы не ограничивали свою деятельность лишь посредничеством. Очень скоро они раскинули на островах и вдоль побережья Средиземного моря сеть опорных поселений и колоний, продвинулись в Черное море и Атлантику, Позже их следы были обнаружены на Азорских островах и в Марокко. Сами они не видели ничего особенного в столь далеких плаваниях. И хотя именно финикийское письмо легло в основу почти всех известных алфавитов, финикийцев можно называть какими угодно, но только не общительными. Они ревниво скрывали свои знания, а порой продавали их буквально на вес золота.

«Что знаешь — принадлежит тебе, что говоришь — другим» (бафиа, Камерун).

С этим столкнулся и царь Соломон (965–928 гг. до н. э.), правитель тогда еще молодого Израильско-Иудейского государства. За предоставленных ему Хирамом I из Тира (969 936 гг. до н. э.) ремесленников и строительные материалы он должен был не только ежегодно поставлять в Тир 20 000 мешков пшеницы и 20 000 ведер оливкого масла, но и передать финикийцам двадцать пограничных городов. О дальнейших взаимоотношениях двух монархов сообщает Библия в Третьей книге Царств. «Царь Соломон также сделал корабль в Ецион-Гавере, что при Елафе, на берегу Чермного моря, в земле Идумейской. И послал Хирам на корабле своих подданных корабельщиков, знающих море, с подданными Соломоновыми; и отправились они в Офир, и взяли оттуда золота четыреста двадцать талантов, и привезли царю Соломону» (Третья книга Царств, гл. 9, ст. 26–28), Оказывается, одним этим плаванием дело не кончилось. Из десятой главы (она повествует о богатстве и великолепии царя Соломона) удивленные потомки узнают: «И корабль Хирамов, который привозил золото из Офира, привез из Офира великое множество красного дерева и драгоценных камней… И все сосуды для питья у царя Соломона были золотые, и все сосуды в доме из Ливанского дерева были из чистого золота; из серебра ничего не было; потому что серебро во дни Соломоновы считалось ни за что. Ибо у царя был на море Фарсисский корабль с кораблем Хирамовым; в три года раз приходил Фарсисский корабль, привозивший золото, и серебро, и слоновую кость, и обезьян, и павлинов. Царь Соломон превосходил всех царей земли богатством и мудростью» (там же, гл. 10, ст. 11, 21–23). Другие варианты этого отрывка Библии упоминают вместо красного эбеновое дерево, вместо павлинов — рабов. Но от этого на диво скупой рассказ не становится яснее.

Итак, мы узнаем лишь то, что царь Соломон посылал в страну Офир флот и что добраться туда, очевидно, можно было только морским путем. В противном случае он, бесспорно, отказался бы от далеко не бескорыстной помощи Хирама и снарядил бы караваны. Есть, правда, возражения, что караванные пути были тогда слишком ненадежны. Но это не очень веский довод, поскольку и морские плавания порой бывали весьма опасным предприятием. Примерно в это же самое время правительница Сабейского28 царства (царица Савская) пересекла страну с караваном, везшим около 120 центнеров золота, без каких бы то ни было затруднений. Кроме того, мы узнаем, что Офир — это довольно далекая страна (путешествие туда, возможно, длилось три года), лежащая южнее залива Акаба в тропической зоне и неимоверно богатая золотом.

Понятно, почему загадка Офира на протяжении многих столетий будоражила жаждавшую золота Европу. Колумб считал, что разгадал эту тайну, когда в 1503 году обнаружил на северо-западе Панамы месторождение золота. Тогда он заверял испанских владык: «Соломон все это покупал — золото, драгоценные камни, серебро. Вы же можете просто-напросто послать туда [в Верагуа в Панаме) корабли и отдать приказ, чтобы все это Вам доставили». Грабительский поход, который советовал предпринять Колумб, не вызывает удивления, ибо в Библии не сказано, что Соломон покупал свои сокровища. Затем решили, что страна Офир находится на тихоокеанских Соломоновых островах, в честь этого и получивших свое название, Правда, его придумал не Альваро Менданья де Нейра, открывший острова в 1568 году, а какой-то служащий испанской колониальной администрации, обладавший богатой фантазией. В 1609 году португальский историк Жуан душ Сантуш перенес Страну золота в Перу, и теперь осталось только две части света, в которых не искали бы соломоновы рудники. Принимая в расчет сегодняшние знания, можно предполагать, что страна Офир все-таки скорее всего находилась в Передней Индии, Южной Аравии или Восточной Африке, Но Индия была слишком населена, чтобы там можно было беспрепятственно охотиться за сокровищами, а в Южную Аравию были проложены караванные пути. Таким образом, остается только Восточная Африка, а именно Нубия, северная Эфиопия или старый южноафриканский район золотоносных месторождений в нынешнем Зимбабве.

Что свидетельствует в пользу Нубии? Царь Соломон был женат на одной из дочерей египетского фараона и таким образом мог узнать о золотых рудниках, которым фараоны Египта были обязаны своим богатством. Но египетские правители в то время уже не имели власти над Нубией. Их империя распалась, ливийские племена безнаказанно проникали в дельту Нила, восстания сотрясали страну, и немногие оставшиеся приверженцы старого порядка не могли даже спасти мумии своих божественных правителей от разбойничьих налетов.

Жительница Страны золота: нубийская танцовщица с традиционными серебряными украшениями и шрамами на руках

Но из этого вовсе не следует, что нубийские рудники оказались заброшенными: вокруг хватало алчных соседей. В этих рудниках и могло быть добыто то поражающее воображение количество золота, которое затем доставили на родину моряки Хирама и Соломона. Награбили они его или принимали участие в его добыче (в отличие от израильтян финикийцы кое-что смыслили в горном промысле и промывке руды), так и останется неизвестным. Но в этом случае есть сомнение, что подобное предприятие не могло длиться три года. Однако в Библии и не говорится, что путешествие длилось все три года, а сказано: «…в три года раз приходил… корабль, привозивший золото…» Это может означать, что плавание осуществлялось каждые три года, чтобы доставлять на рудники свежую рабочую силу, поскольку вырабатываемое количество металла не требовало более частых плаваний. Бесспорно, при подобной трактовке в поле зрения попадает и северная Эфиопия, где у Кэрэна находятся древние покинутые рудники по добыче золота.

А какие доводы говорят в пользу Зимбабве29, той юго-восточной области Африки, где были обнаружены и гигантские постройки, и остатки древних золотых копей? Собственно, только романтическая, нередко пагубная приверженность некоторых ученых рассматривать величественную культуру Зимбабве как завещание египетских и финикийских колонизаторов. О блеске той цивилизации будет рассказано ниже, когда мы пойдем по следам тех, кто открывал ее для Европы. Пока же отметим, что истоки этой цивилизации восходят к X веку нашей эры. Значит, уже одно это делает бессмысленным любое предположение о связи плаваний в Пунт или Офир с культурой Зимбабве. Когда впервые была высказана эта версия, был избран путь, который неизбежно должен был завести в тупик. Она зиждилась не на обосновании возможностей и потребностей древних египтян и финикийцев, а на попытке объяснить происхождение этой изначально загадочной африканской цивилизации. Такой перевернутый ход мысли, возможно, и годится для того, чтобы отстоять чьи-либо заблуждения, но неизбежно заводит из чистой воды в тину.

Но об этом позже. Влияние Египта на Тропическую Африку до предпринятого по указу фараона Нехо II плавания вокруг континента простиралось, видимо, лишь на область, ограниченную на западе оазисом Куфра, на юге — нильскими болотами провинции Бахр-эль-Газаль и на востоке — мысом Гвардафуй. Это не означает, что с районами, лежащими за пределами названной области, не были налажены торговые отношения. Вполне вероятно, например, что африканцы, добывавшие в начале первого тысячелетия до нашей эры руду на центральнонигерийском плато Бау-чи и создавшие впечатляющую культуру Нок, сами нашли

Терракотовая голова. Культура Нок (Нигерия)

себе торговых партнеров из долины Нила. Ведь многочисленные наскальные изображения в Сахаре свидетельствуют, что африканские народы при посредничестве обитателей пустыни принимали активное участие в товарном обмене, который связывал ливийский Сирт с Гао на Нигере и южное Марокко с Сенегалом и Гундамом, тоже лежащим на Нигере. По первой из названных торговых дорог, а они действительно были дорогами, по которым могли двигаться вьючные быки и телеги, до Египта, несомненно, доходили какие-то сведения. Но до значительного сближения, видимо, все-таки не дошло.

Итак, следуя за бегом времени, мы вернулись к событию, описанному в начале главы: к первому плаванию вокруг Африки. Оно, бесспорно, состоялось. Кстати, солнце можно видеть справа, если двигаться на запад и в северных широтах. Но тогда моряки, возвращавшиеся через Красное море, никак не могли находиться в плавании два года. Кроме того, в задании, полученном от Нехо, было четко сказано, что следует обогнуть Африку, «через Столбы Геракла [Гибралтарский пролив] приплыть в Северное [Средиземное] море и достичь таким образом Египта». Такая определенность исключает всякие сомнения. Как протекало плавание, можно строить только догадки. Возможно, моряки покинули Египет в конце лета, проследовали на юг вдоль побережья Сомали, подгоняемые северо-восточным муссоном, который дует здесь в октябре — ноябре, а область юго-восточных пассатов30 преодолели с помощью Мозамбикского течения. Пассат, до тех пор препятствовавший продвижению вперед, по ту сторону мыса Игольного услужливо наполнил их паруса. Наибольшие трудности подстерегали мореплавателей в экваториальной зоне штилей и там, где они задержались из-за северо-восточного пассата и Канарского течения. Совершенно неясно, на каком берегу они сеяли свое зерно, но для истории открытия Африки это не имеет значения, равно как и само предприятие. Как и смелые плавания викингов в Америку, оно не оказало влияния на ход истории. Тем не менее интересно знать, что же побудило Нехо II осуществить такое в высшей степени необычное начинание.

Исторические источники изображают фараона приверженцем политики морской торговли, который хотел соединить каналом дельту Нила с Красным морем, открыл свои гавани для финикийских и греческих купцов-мореплавателей и усилил египетский флот судами, построенными по образцу греческих триер31. После того как в 605 году до нашей эры он проиграл Вавилону32 битву при Каркемише, потерял сирийские и палестинские владения, а вавилонские войска осадили северо-восточные границы империи, его интерес мог обратиться на юг. То, что протяженность Африки с севера на юг такова, что его посланцам пришлось преодолеть расстояние, равное почти двум окружностям Земли, Нехо II не мог и вообразить.

Для его финикийских партнеров обстоятельства сложились еще хуже. Вавилон угрожал и им, а их монопольную торговлю в Средиземном море потеснили греки. До чего же заманчиво было открыть новые территории на юге или разведать беспрепятственный морской путь в северо-западные африканские колонии! И финикийцы поплыли туда, в такую же неизвестность, как Колумб и Магеллан, и были так же неустрашимы, когда Земля показывала им свой лик.

Коронованным особам их деяния не принесли выгоды. Нехо не дожил до возвращения мореплавателей; спустя семьдесят лет Египет стал составной частью Персидской империи, а будущие фараоны персидскими царями. Поблек и блеск финикийцев. Уже в 575 году до нашей эры Тир вынужден был покориться вавилонскому владычеству. Через некоторое время библейский пророк Иезекииль так описывал падение некогда процветавшей финикийской метрополии: «Кто как Тир, так разрушенный посреди моря! Когда приходили с морей товары твои, ты насыщал многие народы; множеством богатства твоего и торговлею твоею обогащал царей земли. А когда ты разбит морями в пучине вод, товары твои и всё толпившееся в тебе упало… Торговцы других народов свистнули о тебе; ты сделался ужасом, — и не будет тебя вовеки» (Книга пророка Иезекииля, гл. 27, ст, 32–34. 36).

Страна за пустыней

Кроме неожиданного сообщения о плавании вокруг континента, читатели Геродота вряд ли узнают что-нибудь об Африке по ту сторону Сахары. «Ливия» Геродота заселена лишь египтянами, берберскими племенами, эфиопами, а также пришлыми финикийцами и греками. Описание Геродота обрывается там, где начинаются ужасы пустыни. «Еще далее в глубь страны Ливия безлюдна, лишена зверей, безлесна и не орошается дождями, и нет там даже росы» 33. Более образно вряд ли можно продемонстрировать, до какой степени Сахара препятствовала изучению Тропической Африки.

Сейчас стало возможным увидеть то, что было сокрыто для «отца истории». Но сначала представляется разумным очертить место будущих событий. Тропическая Африка простирается до Капской области и располагается примерно между Северным и Южным тропиками. Она относится к самым жарким районам земного шара. На севере находится зона саванн34 и лесов, известная под физико-географическим понятием «Судан» и охватывающая пространство от южных рубежей Сахары до влажных прибрежных лесов Верхней Гвинеи и водораздела рек Судана и бассейна Конго. Само собой разумеется, что название «Судан» не имеет ничего общего с одноименным государством, а происходит от арабского билад-ас-Судан — «страна черных». На западе район ограничен Атлантикой, на востоке — Эфиопским нагорьем. В этих границах в четко выраженной последовательности представлены все ландшафтные зоны от полупустынь до влажных тропических лесов35. Это объясняется тем, что по мере продвижения на юг благодатные дожди становятся все более обильными и меняется продолжительность сухих и влажных сезонов.

Конечно, и внутри этой зоны имеются многочисленные контрасты. Судан можно разделить на три района. К западному относятся низменность вдоль рек-близнецов Сенегала и Гамбии, затопляемая во время наводнений, обширная котловина в излучине Нигера, холмистое плато Верхней Гвинеи и пояс лесов на южных склонах Верхнегвинейской возвышенности. Таким образом, с физико-географической точки зрения этот район охватывает бассейны рек Сенегала, Гамбии и излучину Нигера, с политической — ряд западноафриканских государств, от Мавритании до Камеруна. Далее к востоку располагается район озера Чад с бассейнами впадающих в него рек. Границы этого района (Центральный Судан) в основном совпадают с границами Центральноафриканской Республики и южными областями Чада. И наконец, Восточный Судан — бассейн Белого Нила и территория Республики Судан.

Так как в дальнейшем мы хотим предоставить слово путешественникам-первооткрывателям, чтобы они поведали нам о прелестях и невзгодах, о великолепии или убожестве этих областей, то здесь мы лишь кратко упомянем их самые характерные признаки. Это поможет понять многообразие культур, с которыми мы встретимся. И хотя их формирование не определялось той или иной географической средой, она, тем не менее, препятствовала или способствовала развитию цивилизаций. Без сомнения, суданская зона лесов и саванн предоставляла широкие возможности для поселения, охоты, для занятия земледелием и скотоводством Например, близость влажных тропических лесов позволяла выращивать бататы, ямс, маниоку, а также рис, бананы и масличные пальмы. И все это давало урожай круглый год. Правда, требовались большие усилия, чтобы расчищать от леса все новые площади, поскольку при подсечно-огневом земледелии поля быстро истощаются и зарастают сорняками. Дальше к северу сухие и влажные саванны создают идеальную среду для обитания крупных травоядных — легкой добычи охотника. Не столько девственный лес с его кажущейся щедростью, сколько саванна предоставляет разнообразные дары тропической природы.

«Трава, высокая трава повсюду, на равнинах и в горах, на хребтах и их склонах. Лишь вдоль многочисленных водных протоков тянутся отливающие серебром полосы, поросшие пальмами, или виднеются галерейные36 темно-зеленые леса. На полях и в селениях, заботливо ухоженных человеком, бросается в глаза густокрасный цвет латеритных37 почв. Над травой на расстоянии многих метров один от другого возвышаются отдельные низкорослые деревца, по своему внешнему виду и очертаниям похожие на наши фруктовые деревья»38.

В сухой сезон, когда трава отмирает, в саванне наступает время, наиболее благоприятное для занятия подсечноогневым земледелием, хотя огонь и таит в себе серьезную опасность. Во влажной саванне разведение скота довольно проблематично, поскольку именно здесь обитает наводящая ужас муха цеце39. Более благоприятны условия для скотоводства в сухой саванне, где на значительном удалении от пустыни разводят не только верблюдов, коз и овец, но и лошадей, ослов и крупный рогатый скот. Почвы и климат позволяют выращивать здесь просо, арахис, хлопчатник. Таким образом, можно сказать, что климат, отличающийся контрастами, необходимость в связи с сухим сезоном делать запасы, а также естественные предпосылки для занятия скотоводством и земледелием создают в саванне условия, более благоприятные для жизни и деятельности человека, чем в лесной зоне. «Оба вида производства дают возможность получать добавочный продукт, который значительно превосходит минимум, необходимый для одного только поддержания и продолжения жизни. Благодаря этому появляется возможность для возникновения других профессий и дальнейшего прогрессивного разделения труда, так как добавочный продукт, весь или его часть, может пойти на [содержание]

Резная деталь двери (Камерун)

 ремесленников, работающих на сельскохозяйственную общину»40,

Таким образом, возникает вопрос, способствовала ли природа Судана тому, чтобы его жители обменивались своими изделиями с населением других местностей. На первый взгляд кажется, что реки только для этого и созданы. Не говоря уже о бассейне Нила, но спроецированный на карту бассейн Нигера покрыл бы собой территорию от реки Дордонь на юго-западе Франции до устья Одера и дотянулся бы до Босфора. Однако, как и большинство африканских рек, Нигер не на всем протяжении судоходен. Угол наклона его очень мал, поэтому во многих местах его русло не смогло прорезать твердый каменистый грунт. Пороги, неглубокие рукава и острова удерживали людей от опасной затеи. В нижнем течении Нигера, после впадения в него реки Бенуэ, так неспешно текущей из центральных районов континента, возникают опасные мели. Наконец воды Нигера, с трудом достигнув дельты, исчезают в ней, этом рассаднике бесчисленных полчищ паразитов-кровососов. Примерно то же самое наблюдается вдоль русла Сенегала. Его поначалу быстрому течению препятствуют водопады и пороги. Но полупустыня поглощает такое количество воды, что река месяцами не достигала бы берега моря, если бы не атлантический прибой, поднимающимся навстречу течению и проникающий на сотни километров в глубь суши. В Центральном Судане река Лотоне и один из ее притоков, а также река Бенуэ связывают Гвинейский залив с бассейном озера Чад. В то же время по реке Шари можно попасть из бассейна озера Чад в бассейн Конго. Оба этих водных пути сыграли огромную роль в открытии и изучении региона озера Чад. Непосредственного соединения с бассейном Нила теперь не существует. Там, в верховьях Белого Нила, возникла самая большая в Африке область болот, названная Сэдд, — неимоверная путаница обильно разросшихся водяных растений, препятствовавшая всякому судоходству вплоть до начала нашего столетия.

Ненамного благоприятнее для судоходства и морское побережье Судана. За исключением отдельных заводей и лагун, берег представляет собой довольно плавную линию и совершенно

Растительность в районе верхнего Нила. Особую экзотику местности придают заросли папируса, стебли которого достигают шестиметровой высоты и заканчиваются своеобразными розетками из листьев.

не защищен от могучего прибоя. В противоположность родине викингов, где шхеры и фьорды манили выйти в море, в Тропической Африке не могло возникнуть подобное желание и не развилось мореплавание в открытом море. Значит, оставались лишь тяжелые сухопутные пути для осуществления товарного обмена, не всегда достаточно выгодного из-за нехватки вьючных и тягловых животных. По дороге приходилось преодолевать нехоженые дремучие леса, коварные реки; людей и животных изводили мухи цеце. Более того, во время мучительных переходов путешественники, изнуренные клещами и ленточными червями, страдали и от других напастей Африки — лихорадки, дизентерии, нападений диких животных. Еще и поэтому «страна за пустыней» осталась для Геродота сокрытой. В то же время он писал, что «эта страна очень богата золотом, и в ней водятся огромные слоны, всевозможные дикорастущие плодовые деревья, а также эбеновое дерево. Люди там очень высокого роста, красивые и самые долговечные»41.

Обзор населения, обитающего сегодня на территории так называемого Судана и других районов Тропической Африки, представляет значительную трудность. С одной стороны, народы живут сейчас как внутри, так и вне границ, очерченных в период колониального владычества совершенно произвольно, без учета этнических взаимосвязей, С другой — их классификация по этническим группам, имеющим общее происхождение, до сих пор остается спорной42. Многие попытки в этой области привели к ошибочным, даже гибельным выводам. Например, попытка связать расовые и языковые признаки привела к тому, что на свет появились «раса банту» и «хамитская раса». Некоторые народы, сведенные таким образом в единые группы, имеют между собой столько же общего, сколько британцы и те индийцы, которые сегодня говорят только на английском языке.

«Тот, кто раскопает родник, найдет муть, кто придет за ним, напьется чистой воды» (суто, Юго-Восточная Африка).

Насколько спорен подобный подход, видно на примере пигмеев с их ярко выраженными расовыми признаками, которые, однако, не имеют собственного языка, а говорят на языках соседних негроидных народов. Население Тропической Африки, хотя это и довольно широкое обобщение, часто делят на четыре антропологических типа43. Самой многочисленной из этих групп является негроидная. Для ее представителей характерен темный цвет кожи, от каштаново-коричневого до густо-черного, а также вьющиеся кольцами или спиралями черные волосы. Другие признаки, такие, как толстые губы, приплюснутый курносый нос, выдвинутая челюсть, проявляются в разной степени, а могут и вообще отсутствовать. В некоторых районах Сахары, в зоне Сахеля44 и в Восточной Африке негроиды смешались с представителями европеоидной расы, так что их вряд ли можно отнести к какому-либо определенному типу.

Представитель негроидной расы: хауса (Западная Африка)

Среди представителей негроидной расы по внешнему виду выделяются нилоты, очень высокие сухопарые люди с особенно темной кожей, живущие в верхнем течении Нила. На самом востоке Судана и в Восточной Африке живут, разделяя места обитания с негроидами, представители эфиопской расы. Они имеют темно-коричневый, доходящий до красных оттенков цвет кожи, в большинстве своем средний рост, длинные, лишь слегка вьющиеся волосы, тонкие черты лица. Существует предположение, что западноафриканский народ фульбе является ветвью этой антропологической группы и что на свои нынешние места расселения он перекочевал из Восточной Африки.

Особенно непривычен, на наш взгляд, внешний вид пигмеев, рост которых не превышает одного метра сорока двух сантиметров и поселения которых разбросаны в экваториальном девственном лесу. Они имеют бледно-желтый цвет кожи, широкий рот, тонкие губы, сильно приплюснутый нос. Их вьющиеся спиралями волосы менее густы, чем у большинства представителей негроидной расы. Некоторые ученые считают, что пигмеи принадлежат не к негроидам с деградировавшими расовыми признаками, а относятся к самостоятельной очень древней расе. Другие рассматривают их внешность как результат приспособления к условиям жизни во влажном тропическом лесу. Из античных свидетельств можно заключить, что когда-то области расселения пигмеев были значительно более обширными. То же самое можно сказать о представителях бушменской расы — бушменах и готтентотах (нама), населяющих в настоящее время Юго-Западную Африку. Бушмены в отличие от готтентотов низкорослы, ниже метра шестидесяти. Остальные же признаки у них общие: темно-желтая до красноты кожа, сильно вьющиеся, разделенные на пучки и стоящие торчком волосы, ярко выраженная приверженность, особенно у женщин, к стеатопигии, то есть, хотя это звучит и не очень привлекательно, к сильному развитию подкожного жирового слоя на бедрах и ягодицах.

Жители суданской области, на которых пока направлен наш интерес, представлены множеством этнических групп, но лишь некоторые из них можно назвать многочисленными. На севере Нигерии и юге Республики Нигер это народ хауса, занимающийся преимущественно земледелием; в городах хауса освоили профессии ремесленников и купцов. По численности за ними идут фульбе, живущие на территории центрального Сенегала, центральной Гвинеи, Мали, на юге Нигера, в Нигерии и центральном Камеруне. Вместе с родственным им народом тукулер они занимаются и земледелием и скотоводством. Народы йоруба и акан являются преимущественно земледельцами и живут в лесной зоне побережья Гвинейского залива; этническая группа игбо, обитающая на юго-востоке Нигерии, предпочитает выращивание корнеплодов и рыбную ловлю. Многочисленные моей, живущие в Буркина-Фасо и северной Гане, и мандинго, расселившиеся в глубинных областях Сенегала, Гвинеи и Кот-д’Ивуара, а также в Мали, занимаются в основном земледелием. Ближе к бассейну

Деревянная чаша, в которой хранились пальмовые зерна, предназначенные для религиозных целей, Йоруба {Западная Африка)

озера Чад семья суданских народов представлена ка-нури и багирми, живущими в окрестностях озера Чад, и банда, живущими в Центральноафриканской Республике. Их хозяйственная деятельность та же, что была описана выше, поскольку природа здесь похожа на западносуданскую. На крайнем юго-западе Республики Судан, в Центральноафриканской Республике и на северо-востоке Заира, в основном на границе лесной зоны и в лесостепи, расселился народ азанде. Его хозяйственная деятельность основывается исключительно на выращивании корнеплодов, что существенно отличает азанде от пастухов-кочевников динка, нуэр, шиллук

Нилоты. Представители этнической группы макарака (адио) из района верхнею Нила на охоте

и бари. Эти нилоты, пришедшие на юг Республики Судан из местностей, лежащих между озерами Тана и Рудольф (Туркана), во время влажных сезонов занимаются земледелием, а в сухие сезоны перегоняют свои стада на летние пастбища.

После такого описания, довольно обобщенного и схематичного, может сложиться впечатление, что в суданской области неизменно велась несколько идиллическая и созерцательная сельскохозяйственная деятельность. На самом же деле со времен средневековья и до периода, когда естественное развитие этой области было прервано внешним вмешательством, там происходили процессы, почти не уступающие аналогичному ходу развития в Европе.

Другой большой район Африки охватывает бассейн реки Конго. Большая часть этого района принадлежит Заиру, остальная расположена в Центральноафриканской Республике, Камеруне, Экваториальной Гвинее, Габоне и Конго. Почти вся территория бассейна Конго, за малым исключением, покрыта влажными экваториальными лесами. Вот как описывал их географ Лео Вайбель: «С могучих деревьев, стволы которых похожи на колонны, во все стороны веерообразно свешиваются древовидные корни, достигающие нескольких метров длины. Одно такое дерево поэтому может быть до двадцати метров в обхвате. Гигантские лианы, часто с руку или ногу толщиной, обвивают стволы деревьев, взбираются по ним наверх, образуя гротескные сплетения, перебрасываются, словно

Во влажном тропическом лесу

снасти корабля, с кроны одного дерева на другое, падают отвесно вниз на землю, лежат на земле, похожие на свернувшихся змей, и снова ползут наверх по другому стволу. На сучьях и ветвях, даже на листьях деревьев расположились целые полчища растений-паразитов, в основном орхидей, которые пытаются множеством прямых воздушных корней дотянуться до земли. Листья большие и маленькие, узкие и широкие, твердые и мягкие, светлые, отливающие серебром, и темно-зеленые закрывают все щели и просветы в куполе леса. На твердых скальных породах покоится могучий многометровый слой пород выветривания, в основном красной глины… Повсюду валяются гниющие стволы деревьев; прелая листва и сухостой покрывают землю» 45.

Наряду с влажными тропическими лесами в этом районе есть и разреженные лесные массивы, которые переходят в галерейный лес и саванну там, где пассаты приносят сухой тропический воздух из Судана или из Южной Африки. Таким образом, и здесь мы встречаем не менее благоприятные условия для хозяйственной деятельности человека, чем в суданской зоне. Однако влажный экваториальный лес не слишком привлекательное место для человеческого жилья. И хотя фрукты и съедобные корнеплоды можно собирать круглый год, а реки богаты рыбой, лес постоянно захватывает землю, с таким трудом отвоеванную крестьянами, он истощает поселенца, если тот не покидает этот рассадник паразитов и микробов. Кроме мелких, в лучшем случае средних размеров животных, здесь почти нет дичи, на которую можно было бы охотиться. Случайно убитые окапи или лесные слоны не спасают от постоянной нехватки мяса, которую приходится восполнять улитками, лягушками, змеями и другой мелкой живностью. Возбудители болезней, размножающиеся во влажном тропическом климате круглый год, препятствуют разведению крупного рогатого скота, для которого и без того не хватает пастбищ. Так что разведение домашних животных ограничивается содержанием птиц, а также собак и коз. Такие условия в состоянии затормозить развитие человека, унизить его, пока он не соберет силы в борьбе с тропическим лесом и не выступит против него планомерно и подготовленно. Поэтому крупные политические объединения в этом районе создавались не жителями бассейна Конго с их лесным земледелием, а теми, кто обрабатывал землю в саванне и в прибрежных областях.

«Одной рукой узел не завязать» (фана, Камерун).

Но и для них непроходимый девственный лес оставался препятствием, тормозящим хозяйственную деятельность и товарный обмен. Даже река Конго (Заир) с истоками Луа-пула и Луалаба — самая длинная после Нила река Африки не сумела преодолеть эту преграду окончательно. Как раз в нижнем течении, в области, наиболее благоприятной для развития сельского хозяйства, реку преграждает цепь из тридцати двух порогов и водопадов, создающих непреодолимый барьер для судоходства. Это не значит, однако, что другие отрезки реки не использовались для налаживания столь необходимых связей. Использовались, и довольно основательно: уже первые португальские мореплаватели видели на Конго суда, в которых могло разместиться до двухсот человек. Тем не менее вода и лес преграждали доступ в глубь страны до тех пор, пока нескончаемые потоки людей, нагруженных разобранными деталями судов, не проникли вверх по реке выше естественных преград, а деревья-гиганты из дремучего леса не были распилены на железнодорожные шпалы.

Для прибрежных районов бассейна Конго в общих чертах характерно все то, что уже перечислялось нами относительно побережья Западного Судана, — сплошной песчаный пляж с песчаными мелями перед ним и необузданным атлантическим прибоем.

В бассейне Конго живут представители многих народов, в том числе уже упоминавшиеся азанде, которые совместно с мору-монгбету расселились на северо-востоке Заира. К многочисленным этническим группам северной части этого района относятся также фанг, живущие в южном Камеруне и Габоне. Они говорят на одном из языков банту и занимаются лесным земледелием, как и родственные им во многих отношениях монго, банги и нгала, заселившие центральные части бассейна Конго. По реке Итури в северо-восточном Заире в тропических лесах разбросаны многочисленные группы пигмеев, объединенных общим названием мбути. Другая область их расселения охватывает южный Камерун и центральные районы влажных лесов Заира. По его южным границам живут конго, мбунда и лунда, занимающиеся земледелием в саваннах и лесах. Перечисленные народы бассейна Конго промышляют также охотой и нередко рыбной ловлей.

Третий район расположен в Восточной Африке. Его границами на западе являются восточные окраины бассейнов верхнего Нила и Конго, а также рифт Луангвы46; на юге — нижнее течение Замбези и на востоке — Индийский океан. С точки зрения политико-административной к этому району относятся Эфиопия, Джибути, Сомали, Кения, Уганда, Руанда, Бурунди, Танзания, Замбия, Малави и север Мозамбика, Ландшафты Восточной Африки очень разнообразны и определяются рельефом. Так, например, в Эфиопии некоторые пространства голы и пустынны, как в Сахаре, другие представляют собой плато с отвесными, словно у крепости, склонами, равнины и низменности заняты богатыми дичью степями или тропическими лесами и болотами.

В целом Восточная Африка — это плоскогорье, возвышающееся более чем на тысячу метров над уровнем моря, изрезанное разломами, в некоторых из них образовались озера. Кое-где над плоскогорьем поднимаются горы вулканического происхождения и потухшие вулканы, в том числе покрытые вечными снегами Килиманджаро, Кения и массив Рувензори. На их склонах располагаются отвоеванные жителями у горных лесов, окутанных туманами, поля; у подножий вулканов, а также вдоль узкой и своеобразной полосы побережья находятся самые многолюдные поселения. Европейцам Восточно-Африканское плоскогорье тоже представлялось во всех отношениях заманчивым и привлекательным. «Благодаря географическому положению и высоте здесь возник ландшафт, которому нет аналогов во всем мире. Нигде не встретишь ничего более пышного и великолепного, как будто бы Африка, вознесясь на высоту две тысячи метров, возвысила и свою светлую и сильную сущность. Краски сухие, но лоснятся, как гончарные изделия. Деревья имеют разреженную, нежную листву. Форма их совсем не такая, как у европейских деревьев: они образуют не кроны или купола, а горизонтальные ряды. Отдельно стоящие высокие деревья из-за этого становятся похожими на пальмы, в них ощущается что-то героическое и романтическое, как в парусных кораблях; и кромка леса производит необычное впечатление: кажется, что весь лес слегка раскачивается. Из травы по всей равнине то тут, то там торчат старые колючие деревья, голые и кривые, а трава остро пахнет тимьяном и болотным миртом; в некоторых местах аромат так силен, что свербит в носу. Все цветы на плоскогорье или у лесных ползущих растений и лиан — мелкие, словно уменьшенные, как цветы на дюнах; только в начале влажного сезона на плоскогорьях расцветают крупные мясистые лилии с тяжелым стойким ароматом. Перспективы на диво далеки. Все, что видишь, дышит величием, свободой и несравненным благородством» 47.

Спустившись вниз, мы попадаем в полосу лесов, которые у подножий гор переходят в галерейные леса и саванны. Это в первую очередь относится к наветренным склонам гор, где юго-восточный пассат изливает свои дожди. На подветренных территориях преобладают скудные полупустынные саванны с редким травянистым покровом. Но несмотря на это, восточноафриканские саванны — родина богатого видами животного мира: слово «ньяма», обозначающее на языке суахили «фауна саванны», одновременно означает «мясо».

«Кто просит подаяние мясом, просит тетиву». (пенде, Заир).

Охота всегда играла значительную роль в жизни народов, населяющих эти области, но основу их хозяйственной деятельности составляет земледелие. Основные культуры, возделываемые крестьянами в этих районах, — просо, бататы и кунжут, арахис, маниока и маис. Кроме того, влажный климат прибрежной полосы Кении и Танзании, в естественных условиях поросшей вечнозелеными лесами, позволяет закладывать рисовые поля и банановые рощи, как это делается в зоне лесного земледелия на плоскогорье. Важное место в хозяйстве прибрежных районов занимают плантации кокосовых пальм. В отличие от крестьян, живущих в саванне, которые содержат из домашних животных только птицу и коз, скотоводческие народы Уганды и Кении, перекочевавшие сюда с севера, имеют огромные стада крупного рогатого скота. Там, где оба вида хозяйственной деятельности соприкасаются, произошло их смешение: земледельцы стали заниматься скотоводством, а пастухи сеять просо.

Этот и без того схематический обзор, касающийся больше тропических районов Восточной Африки, чем Эфиопии и Сомали, был бы совсем неполным, если бы мы прошли мимо Великих озер и рек Восточной Африки. Среди озер выделяется озеро Виктория, достигающее лишь семидесятипятиметровой глубины, но занимающее площадь, равную Ирландии, и усыпанное множеством островов. Самая многоводная река, впадающая в озеро, Кагера, является истоком Нила, который затем, покинув озеро, через водопад Оуэн течет на северо-запад и ниже водопада Кабарега впадает в озеро Мобуту-Сесе-Секо (Альберт). Затем Нил продолжает свой путь на север, пока у Хартума не сливается с Голубым Нилом, несущим свои воды из озера Тана на Эфиопском нагорье. Озеро Мобуту-Сесе-Секо — часть водной цепи, покрывающей дно Восточно-Африканского разлома. К этой цепи, помимо других озер, относятся очень глубокое ярко-голубое озеро Танганьика и окруженное величественными горами

Охота на «ньяма»: загон и яма-ловушка. Так Охотились квена-тсвана (Южная Африка)

озеро Ньяса (Малави). В отличие от озера Виктория, почти круглого, похожего на море, другие из перечисленных озер имеют удлиненную форму, вытянутую вдоль рифта» но каждое из них занимает площадь большую, чем Бельгия. В то время как озера являются ареной оживленного судоходства, едва ли хоть одна из рек Восточной Африки судоходна на всем протяжении. Например, по Нилу между озером Мобуту-Сесе-Секо и Нимуле ходят большие колесные пароходы, но затем река, вздымая пенные струи, преодолевает несколько порогов и врывается в Республику Судан так стремительно, что скорее разделяет, чем связывает территории. Голубой Нил и другая река Эфиопии, Атбара, из-за множества порогов и водопадов тоже не могут служить привлекательными водными путями. А реки Сомали Уойб, Веби-Шебели и Джуба, единственные, имеющие постоянное течение, все же истощаются в сухой сезон. Даже большие реки тропических областей Восточной Африки Рувума, Руфиджи, Пангани и Тана — не способны обеспечить непрерывное судоходство. Только по реке Шире, соединяющей озеро Ньяса с Замбези, и по ней до Индийского океана суда могут ходить на всем протяжении.

Морское побережье Восточной Африки в отличие от побережий уже рассмотренных нами районов имеет достаточное число удобных гаваней. Они располагаются в устьях рек, защищенных коралловыми рифами. Дело в том, что в пресной воде, приносимой реками, кораллы развиваться не могут, и образуются естественные обширные заводи, защищенные рифами от морского прибоя. Благоприятные условия складываются и на подветренных сторонах островов, расположенных неподалеку от берега, например на островах Пемба, Занзибар, Мафия. Именно поэтому эти побережья давным-давно стали перекрестками путей активной морской торговли.

Северные части Восточной Африки населены преимущественно представителями народов амхара и тиграи, живущими в северной и центральной Эфиопии и занимающимися земледелием; земледельцами и скотоводами оромо (или галла), населяющими западную и южную часть Эфиопии и степные районы Кении, а также кочевниками-скотоводами сомали, перегоняющими свои стада на юго-востоке Эфиопии, по всей территории государства Сомали и в северо-восточных областях Кении. Население остальных частей Восточной Африки, за исключением европейцев, индийцев и арабов, поселившихся здесь позже, состоит из негроидов, смешавшихся с представителями эфиопской группы. Самые многочисленные из них — народы, говорящие на языках банту и занимающиеся земледелием в саванне, например ганда и сога, торо, хима (ньянко-ле) и ньоро на юге и юго-западе Уганды, а также близкие им в культурном и языковом отношениях руанда и рунди в Руанде, Бурунди и близлежащих областях. Похожую хозяйственную деятельность ведут кикуйю в Кении, нъямвези в

Оскалившийся лесной черт. Красное дерево. Камба (Кения)

Танзании, малави в Малави и бемба в Замбии. Суахили — этническая общность, возникшая в результате смешения береговых племен банту, арабов, персов, индийцев, а также отдельных групп банту, доставленных работорговцами из внутренних областей континента, — в настоящее время широко расселились по всему побережью Кении и Танзании и занимаются в основном торговлей и ремеслами, В Кении и Танзании проживают также скотоводы-кочевники масаи, когда-то очень воинственные. Вдоль восточных берегов озера Виктория расселились нилоты, например луо, а на севере Уганды и Кении — тесо, туркана, ачоли, ланго, покото (сук) и нанди.

Наконец, осталось рассказать о Южной Африке, пространства которой с севера ограничены плато Лунда, рифтом Луангвы и нижним течением Замбези и на территории которой расположены государства Ангола, южная часть Мозамбика, Зимбабве, Ботсвана, Намибия, ЮАР, Свазиленд и Лесото. Климат в этом районе с постепенным продвижением к югу не становится прохладнее и дождливее, как этого можно было бы ожидать, а определяется высотой над уровнем моря и влиянием пассатных ветров и морских течений, подступающих к побережью. Климатические и ландшафтные контрасты станут еще заметнее, если пересекать Южную Африку с востока на запад. Восточные прибрежные территории расположены в зоне воздействия юго-восточного пассата, дующего со стороны Индийского океана и несущего тяжелые

Ландшафт Калахари. На переднем плане вельвичия удивительная (Welwitsch: mirabilis) — особенное растение пустыни, которое может существовать длительный срок, до пятисот лет, даже при самых неблагоприятных условиях.

дождевые облака. Там, где он освобождается от своей ноши, проливаясь дождями, землю покрывают тучные луга с отдельно стоящими деревьями, а в низинах и на холмах растут густые леса. Прибрежная равнина, постепенно расширяющаяся к северу и на территории Мозамбика сильно заболоченная, а также предгорные долины словно предназначены для возделывания самых разнообразных культур. Скотоводством же в основном занимаются в горных местностях. За равниной пятнами простираются саванны и травянистые степи (вельды), все более скудные по мере удаления от побережья. Чем дальше к западу, тем суровее становятся ландшафты, начиная с горных плато с истощенными глинистыми и каменистыми почвами (Карру) и полупустыни (юго-запад Калахари) и кончая абсолютно голой пустыней Намиб, куда только туман приносит влагу и о которой говорят, что бог создал ее во гневе. Ближе к западному побережью опять появляются степи и саванны, в северной своей части более плодородные, но не обладающие тем не менее пышной растительностью, поскольку воздушные массы, охлажденные холодным Бенгельским течением, препятствуют поднятию вверх влажного морского воздуха и образованию тем самым осадков. Поэтому пустыня Намиб подходит к самому берегу океана, а реки, большую часть года едва заметные, могут иногда, как Оранжевая, почти пересыхать в устье.

В обзоре, построенном по такому принципу, совсем не упомянуты природные условия Капской области, близкие, но существу, северному Средиземноморью, а также особенности местностей, расположенных вдоль северной границы Южно-Африканского региона. Но до поры до времени такой обзор можно считать достаточным. А чтобы скрасить получившуюся несколько мрачноватой картину, приведем описание того, как преображаются после редких дождей южноафриканские полупустыни.

«Летом солнце высушивает и прокаливает почвы Карру почти до твердости обожженного кирпича. Прекращается всякая жизнедеятельность растений. Только представители семейства мезембриантемовых и другие суккуленты еще живут; живут под верхней коркой корни гортензий, беркей и астр, живут луковицы лилейных, которые заботливая природа укрыла густой эластичной сетью из древовидного волокна. Как только в прохладное время года дождь проникает в их убежище, волокна впитывают влагу и, растягиваясь, размягчают жесткую почву. Следующий дождь находит землю уже разрыхленной, а стебли — готовыми прорезаться. И в считанные дни вся беспредельная даль покрывается ковром великолепной зелени. Еще несколько дней, и распускаются тысячи и тысячи цветов разной формы — гроздья, кисти, головки, колокольчики; при ласковом полуденном солнце мезембриантемы и гортензии раскрывают свои сверкающие соцветия, горящие красками, и пестрый блеск распустившихся цветов почти забивает молодую зелень. Воздух напоен пряным, зачастую дурманящим ароматом»48.

Наскальная живопись бушменов: так называемая «белая дама» (в сущности, воин, из Брандберга (Южная Африка)

Уже упоминалось, что многие реки Южной Африки не пригодны для судоходства. Кванза судоходна только в нижнем течении, Кунене, тоже текущая по территории Анголы, вообще несудоходна. Южноафриканские реки Оранжевая и Вааль, протекая по раскаленной пустыне Калахари, истощаются, смиренное их течение не имеет здесь ничего общего с бьющей ключом силой верховий. Правда, их уровень (это касается и других рек региона) после продолжительных дождей повышается на десять, а то и на двадцать метров, но подобные природные феномены не обеспечивают постоянства водных сообщений. В бессточных центральных районах реки вообще теряются в солончаках или болотах. Даже на восточном побережье, где увлажнение значительно выше, дела не так хороши, как можно было бы ожидать, взглянув на карту. Замбези и Сави в своих верховьях преодолевают множество порогов и водопадов, Лимпопо не имеет препятствий для судоходства только на отрезке в двести пятьдесят километров. Повторяется то, что уже говорилось о других реках Тропической Африки. Иногда их можно использовать в верховьях, чаще в среднем течении и реже в низовьях, но непрерывной водной артерией, судоходной на всем протяжении, не является ни одна из них.

Южная Африка — родина бушменов, дамара, готтентотов и других народов. Часть бушменов кочует по степям Калахари в пределах Ботсваны и все еще занята собирательством и охотой, часть — расселилась в Намибии и южной Анголе. С тех пор как они были вытеснены в эти районы, добыча пропитания стала для них очень сложной. Они часами и даже днями вынуждены были выслеживать редкую дичь, но чаще вся их еда состояла из луковичных корнеплодов. Родственные бушменам кочевники-скотоводы готтентоты к началу европейской колонизации населяли Капскую область. Они были искусными охотниками, разводили крупный рогатый скот и овец, были знакомы с обработкой металла, но земледелием не занимались. После того как их согнали с исконных земель, они поселились в полосе сухих степей и саванн, протянувшейся от юго-запада ЮАР через Намибию до юга Анголы.

К негроидам и представителям народов, говорящих на языках банту, относятся гереро — в прошлом кочевой народ, занимающийся скотоводством на западе Ботсваны и северо-востоке Намибии. Соседняя с ними Ангола, напротив, заселена

Женщины-гереро в традиционных головных уборах и разукрашенных накидках из шкур крупного рогатого скота.

этническими группами, занимающимися в основном земледелием в сухих лесах и саваннах. Это конго, амбунду, овимбунду и чокве. Относясь к так называемым западным банту, они имеют в языковом, хозяйственном и культурном отношениях много общего с восточными банту — живущими в Зимбабве шона и матабеле, и южными банту ЮАР. Правда, у двух последних групп преобладают смешанные формы хозяйства — земледелие и скотоводство. Сегодняшние коса, зулу, тсонга, суто, педи и тсвана к моменту прибытия первых европейских поселенцев были не только ловкими и умелыми охотниками, но одновременно занимались и мотыжным земледелием, которое было хорошо развито. Они славились охотой с облавой, когда в огромные ямы-ловушки загонялась дичь, изготавливали, еще не зная гончарного круга, керамические изделия, плавили и обрабатывали железо и вели оживленный товарный обмен. Роды и кланы объединялись в общины с патриархальным укладом; возникало заметное социальное расслоение. Уже существовал акрополь в Зимбабве, сельскохозяйственные культуры, возделываемые на обширных террасах, и многое другое, что до сих пор скрывает южноафриканская земля.

Колесница богов и Лунные горы

Вернемся, однако, к истории географических открытий и выразим надежду на то, что только что завершенный обзор поколеблет бытующее и поныне представление об Африке как о континенте, где любому падают прямо в рот если не жареные голуби, то бананы. Более или менее идиллические картины природы, какими они могут показаться, ни в коем случае не должны заслонять то обстоятельство, что эта часть света подвержена губительным засухам. Почти всегда это стихийное бедствие достигает ужасающих масштабов.

Следующим, кто смело отправился к берегам Африки, был грек Евтимен из Массалии, нынешнего Марселя. О нем известно очень мало. Бесспорно, он был знающим моряком, ибо имеются данные, что он составил перипл (нечто вроде руководства для моряков) о Средиземном море и Атлантике. Жители его родного города, основанного около 600 года до нашей эры фокейцами49, вели очень активную торговлю до тех пор, пока фараон Амасис (569–526 гг. до н. э.) не закрыл массалийские фактории в Египте. Возникшие в связи с этим ограничения когда-то широких прав в торговле, видимо, и побудили массалийских купцов в середине VI века до нашей эры обратиться к опытному моряку Евтимену. По всей вероятности, ему поручили найти пути, по которым купцы собирались продолжать торговать с Африкой. Куда он и его спутники попали — неясно. Нам известно лишь скупое сообщение Евтимена в изложении римского политического деятеля, философа и писателя Сенеки (ок. 4 г. до н. э. 65 г. н. э.): «Я совершил плавание по Атлантическому морю. Оттуда течет Нил, река, наиболее полноводная в период пассатных ветров, так как они нагнетают морскую воду. Когда же пассатные ветры утихают, море успокаивается, и вследствие этого сила течения Нила уменьшается. Впрочем, морская вода здесь пресна на вкус, а водяные животные напоминают нильских» 50.

Наряду с одним из самых ранних, хотя и явно неудачным объяснением того, как течет Нил, в сообщении Евтимена содержатся сведения, что на западноафриканском побережье он видел впечатляющее устье реки, где водились крокодилы и бегемоты. А тогда эти животные считались исключительно нильскими. Поэтому возникло предположение, что грек доплыл до Сенегала. Это действительно первая река, в которой следующие с севера мореплаватели в наши дни могут встретить крокодилов. Но на самом деле все не так просто. Известно, что Сахара когда-то была местом обитания самых различных представителей животного мира, в Атлантический океан с Атласских гор, тогда еще поросших лесом, стекало множество рек. Например, в марокканской реке Дра, русло которой ныне теряется среди полей зерновых и только кое-где можно обнаружить ее слабое течение, находили скелеты крокодилов и бегемотов. Евтимен же вполне мог видеть здесь этих животных. Живые крокодилы встречались в болотах центральносахарского района Тассилин еще в 1876 году. Примерно в это же время немецкий исследователь Африки Георг Швейнфурт слышал, что крокодилы водятся в центральных опустыненных районах Мавритании. И действительно, вскоре именно там был убит один из них. В этом нет ничего удивительного, мы хотим лишь показать, что Евтимен совсем необязательно должен был достичь устья Сенегала.

Атлантический прибой у западноафриканского побережья, называемый калема, осложнял высадку на берег очень многим мореплавателям.

Тем не менее его мужественное плавание имело значительные последствия: вряд ли можно рассматривать начинание Евтимена и последующее плавание Ганнона в отрыве друг от друга, а его ошибочное мнение, что один из рукавов Нила течет по Западной Африке, бытовало вплоть до конца средневековья.

«Только один копает колодец, но многие приходят, чтобы из него напиться» (пенде, Заир)

Египет, только что нанесший серьезный удар массалийским купцам и предоставивший право торговли грекам из Милета, утратил способность на подобные выпады. В 525 году до нашей эры, ослабленный неудачными военными походами и внутренними беспорядками, он был покорен войсками персидского царя Камбиса (528–522 гг. до н. э.). Целое столетие персидские цари были и египетскими фараонами. Но военачальники Камбиса по-прежнему не имели возможности нежиться в тени пальм или диктовать своим писцам приукрашенные мемуары. Вместо этого они вынуждены были воевать с Карфагеном, жителями оазиса Сипа в Ливийской пустыне и Эфиопским царством51. о котором лазутчики доносили самые разнообразные сведения.

Карфаген остался цел и невредим потому, что финикийские кормчие кораблей Камбиса, похоже, неожиданно вспомнили о своих родственных узах с Карфагеном, второй военный поход персов захлебнулся в песчаной буре, участники третьего пережили не меньшие невзгоды. Вот как описывает их судьбу Геродот: «Не успело войско пройти пятой части пути, как уже истощились взятые с собой съестные припасы. Вьючные животные были также забиты и съедены… Пока воины находили еще съедобную траву и коренья, они питались ими. Когда же пришли в песчаную пустыню, то некоторые воины совершили страшное дело: каждого десятого они по жребию убивали и съедали. Когда Камбис узнал об этом, то в страхе, что воины съедят друг друга, прекратил поход и велел повернуть назад. В Фивы царь прибыл, потеряв большую часть своего войска»52.

Персидский царь не терял надежды заполучить богатую добычу и готовился с войсками пересечь гористую пустынную местность, лежащую между 2-м и 4-м порогами Нила. Ведь его лазутчики из Элефантины сообщили, что в «царстве долговечных эфиопов53» пленных сковывают золотыми цепями, устраивают так называемую трапезу солнца (лужайка, полная вареного мяса), моются в источнике с живой водой. Когда же действие воды наконец иссякает, они мумифицируют умерших по египетскому способу и помещают мумию в полый столб из прозрачного камня. Что это? Проявление буйной фантазии Востока? Лишь отчасти: в IX веке до нашей эры в Нубии, до тех пор находившейся под властью Египта, возникло государство Куш54, которое в короткий срок достигло такой мощи, что подавило египетских властителей, и нубийские монархи стали фараонами XXV династии (715–663 гг. до н. э.). Изначально их резиденцией была Напата55 у 4-го порога Нила, но город утратил свое значение примерно за три десятилетия до похода Камбиса и уступил свою роль Мероэ, находившемуся выше по течению, на полпути между устьем Атбары и местом слияния Белого и Голубого Нила. В обеих метрополиях расцвела культура, основанная на египетских образцах, но трансформировавшаяся в самостоятельные творения. Возникли храмы и пирамиды, украшенные великолепными фризами, системы орошения, протянувшиеся на большие расстояния; появились рудники по добыче золота, меди, драгоценных камней и множество железоплавильных печей. Мероэ называют «африканским Бирмингемом». Были разработаны собственные знаки для письма, более совершенные, чем египетские иероглифы.

Между прочим, ученым Берлинского университета имени А. Гумбольдта так и не удалось разгадать кое-какие загадки мероитской культуры, когда они несколько лет назад производили раскопки в Мусавварат-эс-Суфре — культовом комплексе, обнаруженном к юго-западу от Мероэ. Ибо время и постоянно менявшиеся правители страны повлияли на то, что многие черты этого потрясающего наследия человеческой культуры не поддаются расшифровке. Или вот еще один пример. В прошлом веке немецкий египтолог Карл Рихард Лепсиус56 описывал, как турецкие оккупанты готовы были предоставить в его распоряжение целые компании по сносу мероитских пирамид, В этих работах они уже хорошо поднаторели. К чести Лепсиуса, он дал отпор подобным варварским устремлениям. Но к сожалению, в те времена находилось мало таких, кто при виде африканских памятников культуры испытывал бы благоговение.

«Есть сорок видов сумасшествия, но только один вид здравого человеческого разума» (суто, Юго-Восточная Африка).

Сведения о следующей попытке персов исследовать Африку мы находим опять-таки у Геродота.

Некий Сатасп из рода персидских царей совершил насилие над женщиной, за что был приговорен к смерти. Его матери удалось вымолить у царя Ксеркса (485–465 гг. до н. э.) дозволения ее любимому сыну проявить себя во время плавания вокруг Африки. Если плавание будет удачным, приговор должен быть отменен.

«Ксеркс согласился. Сатасп же прибыл в Египет, снарядил там корабль с египетскими корабельщиками и затем отплыл к Геракловым Столпам. Выйдя за Столпы, он обогнул Ливийский мыс под названием Солоент и потом взял курс на юг. Много месяцев плыл Сатасп по широкому морю, но путь был бесконечен. Поэтому Сатасп повернул назад и возвратился в Египет. Оттуда он прибыл к царю Ксерксу и рассказал следующее: очень далеко в Ливии им пришлось плыть мимо земли низкорослых людей в одежде из пальмовых листьев. Всякий раз, когда мореходы приставали к берегу, жители покидали свои селения и убегали в горы. Тогда персы входили в их селения, но не причиняли никому вреда, а только угоняли скот. Причиной же неудачи плавания вокруг Ливии Сатасп выставил следующее: корабль их не мог, дескать, идти дальше, так как натолкнулся на мель. Ксеркс, однако, не поверил правдивости этого рассказа. Он подверг Сатаспа прежнему наказанию: повелел распять на кресте…»57

Это вовсе не невероятная история. Зона безветрия, простирающаяся далеко в глубь Гвинейского залива, на недели задерживала мореплавателей и более поздних времен. Правда, ничего не говорится о дождях, характерных для этой зоны как раз в период штиля. Но во время долгой дороги от персидского двора, где Геродот узнал об этом случае, до Самоса кое-что могло и утратиться. Например, стоило бы добавить, что команда Сатаспа, бесспорно, состояла из финикийцев, которые значительно превосходили персов в мастерстве кораблевождения и которые, как мы скоро услышим, уже плавали в Западную Африку. Загадочным остается и происхождение маленьких людей. Одежда указывает на жителей Экваториальной Африки, но известно, что самые низкорослые их представители никогда не занимались скотоводством. Это, в частности, относится к тогдашним нама и в особенности к бушменам. Очень трудно допустить также, что оба эти народа вообще когда-либо жили на западноафриканском побережье. Видимо, ответ на эти вопросы следует искать, исходя из того, что многие народы побережья Гви-нейского залива, например квени (гагу), живущие в Кот-д’Ивуаре, имеют маленький рост, что даже издали сразу бросается в глаза.

Все загадки были бы мгновенно разрешены, если бы машина времени Герберта Уэллса дала нам возможность поговорить с кем-нибудь из финикийских кормчих той эпохи. И хотя блеск Сидона и Тира давным-давно угас, предприимчивая, упорная и молчаливая деятельность финикийских моряков и купцов стала приносить свои плоды в другом месте, А именно в Карфагене, основанном, согласно легенде, в 825 году до нашей эры выходцами из Тира и в скором времени превратившемся из обычной базы морской торговли в центр, обладавший большой политической силой: карфагеняне, в частности, заперли своими кораблями Гибралтарский пролив, чтобы массалийцы не могли воспользоваться сведениями, которые доставил Евтимен. Подобная демонстрация морской мощи преследовала цель не только устранить греческих конкурентов с западноевропейского рынка олова, но и помешать возможным географическим открытиям в Атлантике. Это наглядно иллюстрируют события, сопровождавшие блокаду пролива. Карфаген завоевал южную часть Испании, послал своего «адмирала» Гимилькона на разведку морской дороги к оловянным месторождениям Корнуэлла и поручил около 500 года до нашей эры «адмиралу» Ганнону колонизацию Западной Африки. Хотя мы отдаем себе отчет, что употребленные

Боги приносят дары мероитскому владыке. Рельеф из Мероэ

выражения звучат уж слишком современно, но как выразиться иначе? Ганнон, например, не был адмиралом в том смысле, в каком сейчас употребляется это слово. Он был одним из двух правителей Карфагена, которые избирались сроком на один год. Это знаменательно для оценки ранга его миссии. О ней сохранились отдельные фрагменты на греческом языке.

«И решили карфагеняне послать Ганнона в плавание за Столбы Геракла, чтобы основать ливийско-финикийские поселения. И он отправился в сопровождении 60 пятидесятивёсельных кораблей, с 30 000 мужчин и женщин, съестными и прочими припасами». Дальше описывается, как карфагеняне через Гибралтарский пролив вышли в Атлантику и на побережье современного Марокко основали, помимо прочих, поселения Тимиатерион и Арамбис. Последнее поселение было заложено после того, как обогнули мыс Солоент (Кантен). Затем у реки Лике (Дра) они завязали дружеские отношения с местными жителями, некоторые из которых вызвались сопровождать их дальше в качестве переводчиков. Потом их путь продолжался до Зеленого мыса и дальше до «неимоверно большой бухты», которую сейчас, видимо, следует искать в районе устья реки Гамбии. «Запасшись водой, плыли дальше пять дней вдоль земли, пока не прибыли в большой залив, который, по словам переводчиков, называют Западным Рогом [бухта Бисау?] В нем оказались большие острова. На островах — соленые озера, а на озере — другой остров. Сюда мы причалили, но целый день ничего не видели, кроме леса,

Вид на бухту Камерун. Справа — окутанная облаками «Колесница богов» Ганнона, слева — Maлая гора Камерун

а ночью — много зажженных огней; слышали звуки флейты, кимвалов и тимпанов и сильные крики. Нами овладел страх, и прорицатели велели оставить остров. Поспешно отплыв, мы прошли мимо знойной страны, полной благовоний. Из нее огромные огненные потоки выливались в море. Страна недоступна вследствие жары. Поспешно мы отплыли оттуда в страхе. Носились мы четыре дня и ночью увидели землю, полную пламени. В середине был весьма высокий огонь, больше, чем другие. Казалось, что он касался звезд. Днем это оказалось величайшей горой, называемой Колесница богов.

Через три дня, проплыв пламенные потоки, мы прибыли в залив, называемый Южным Рогом. В глубине залива был остров, полный диких людей. Более многочисленны были женщины, с телами, покрытыми шерстью. Переводчики называли их гориллами. Мужчин мы преследовали, но не могли поймать, они все убежали, цепляясь за скалы, защищаясь камнями. Трех женщин мы схватили, но они, кусаясь и царапаясь, не захотели следовать за ведшими их. Убив их, мы сняли с них шкуры и привезли в Карфаген. Дальше мы не плавали. У нас не хватало припасов»58.

Собственно, бесспорным в тексте этого впечатляющего документа истории географических открытий представляется лишь число поселенцев: из него ясно, что на каждом корабле находилось по пятьсот человек. Начало повествования стилистически отличается от всего рассказа. Тому могут быть разные объяснения. Другой вопрос, как далеко проследовал Ганнон вдоль западноафриканского побережья после того, как заложил названные поселения. Чтобы ответить на этот вопрос, нельзя просто сложить промежутки времени, которые он указывает, поскольку нет, например, данных о продолжительности плавания из Тимиатериона до мыса Солоент и из Арамбиса до Ликса.

В этой связи заслуживает внимания сообщение Флавия Арриана (ок. 95—175), грека, жившего в Риме. «Ганнон, ливиец родом, двинувшись из Карфагена, выплыл в море через Геркулесовы столбы, имея слева Ливийскую землю. Он плыл по направлению к востоку 35 дней. Когда он повернул к югу, то встретился с большими трудностями: с недостатком воды, с палящей жарой, с потоками огня, вливающимися в море» 59.

«Кто захочет танцевать под музыку львиного рычания?»(суахили. Восточная Африка).

Без сомнения, Арриан использовал какие-то другие источники, которые потом были утеряны. Мы можем только вместе с Рихардом Хеннигом и другими историками и географами сделать вполне обоснованный вывод, что Ганнон плыл тридцать пять дней от мыса Пальмас, где береговая линия позволила ему повернуть на восток. Позже, очевидно в заливе Бенин или Биафра, он вынужден был вновь плыть на юг. Но именно там есть одна-единственная гора, соответствующая описанию Ганнона, с которой «огненные потоки выливались в море». Это действующий до сих пор вулкан Камерун высотой 4070 метров. При его последнем извержении в феврале — марте 1922 года огненный столб, казалось, опять «касался звезд», а раскаленные потоки лавы низвергались в море.

Есть и другие трактовки. Некоторые считают, что «Колесница богов» — это гора Какулима на побережье Гвинеи, вокруг которой горели кустарники. Но даже если это и так, все равно Ганнон совершил грандиозное предприятие. Что же заставило его и его спутников пуститься в неизвестность? Об этом можно судить по сообщениям греческого географа, жившего в IV веке до нашей эры и известного под именем Псевдо-Скилак. Он описывает, как карфагеняне в Керне (видимо, на острове Арген у мыса Кап-Блан) обменивали греческую керамику, египетские драгоценные камни и благовония на слоновую кость и шкуры диких животных. К перечисленным товарам следовало бы добавить еще золото и рабов, манивших в Западную Африку мореплавателей и в более поздние времена.

Сами собой возникают вопросы, предпринимали ли карфагеняне на суше что-либо подобное своим морским начинаниям и располагали ли предшественники и современники Ганнона сведениями о Тропической Африке, которые они могли получить через посредничество североафриканских народов. Ответы могут быть положительными. Вспомним хотя бы поразительные знания местных переводчиков и лоцманов из Ликса, которые задолго до экспедиции Ганнона дали названия многим местностям западноафриканского побережья.

Известны похождения пяти юношей-насамонов60, отличавшихся своенравным поведением. Из-за своих проступков, как изображает Геродот, они вынуждены были покинуть родные места на востоке ливийского Сирта и отправиться через пустыню

«навстречу заходящему солнцу». Если бы они точно пошли в эту сторону, то добрались бы лишь до Атласа, но они выбрали, как явствует из рассказа, юго-западное направление. Сначала они миновали «населенную местность» (вероятно, оазисы Авгила, Мурзук, Гарама), затем прошли через «область диких зверей» и безотрадную пустыню и вновь достигли мест, где раскинулись луга и росли деревья. К сожалению, их радость по поводу собранных там плодов длилась недолго, ибо их схватили «маленькие люди» и потащили в какой-то город. Там «все люди были так же малы, как и их вожаки, и [тоже] черного цвета. Мимо этого города протекает большая река, а течет она с запада на восток, и в ней были видны крокодилы».В целом рискованное предприятие завершилось благополучно, и можно, видимо, допустить, что пятеро насамонов одними из первых побывали в овеянном легендами Томбукту, расположенном в среднем течении Нигера. Карфагеняне могли получать сведения и от гарамантов61, которые вели торговлю как с ними, так и с народами Судана.

Большой сигнальный барабан (Камерун)

Примерно в то самое время, когда Ганнон плыл к «Колеснице богов», а преемник Камбиса Дарий I велел завершить строительство канала между Нилом и Красным морем, начатое когда-то Нехо II, персы, до тех пор непобедимые, столкнулись с превосходящей военной силой — греками. Примерно с 1000 года до нашей эры, когда все греческие племена обрели постоянную родину, началось формирование вследствие быстрого хозяйственного развития греческих городов-полисов. Их экономическое и политическое могущество основывалось на труде «говорящих инструментов» (так позже стали презрительно называть рабов), высоком мастерстве ремесленников, в частности искусных мастеров по обработке железа, продуктивном земледелии, развивавшемся по восточным образцам, и постоянно расширявшейся торговле. В каждом отдельном случае возвышение города-государства происходило по-разному, но в большинстве своем расцвет греческих полисов — это утренняя заря демократии, лучи которой пробились благодаря возникновению новых экономических условий.

Знать, владевшая землей, прежде всего сумела захватить крестьян, которые оказались ее должниками или батраками, а также окружила себя большим количеством рабов, которых становилось все больше за счет пленения людей. Тем самым знать множила число своих исторических противников. Другие импульсы исходили из окраинных земледельческих районов полисов, которые были уже не в состоянии снабжать продуктами питания быстро растущее население городов и где уже не хватало материалов и сырья для удовлетворения все возраставших потребностей ремесленников. Подобная социальная напряженность заставляла обедневших людей, чьи права были ущемлены, в том числе и представителей знати, утративших богатство из-за наследственного раздела имущества, а также предприимчивых купцов выходить в широкий мир. Они стали «сеятелями городов», то есть теми, кто основывал колониальные полисы на островах и берегах Средиземного и Черного морей. Приток товаров из колоний, увеличившееся вследствие расширения торговли производство денег, а также ряд других причин вновь привели к усугублению социальных противоречий, которые можно было разрешить только уступками или реформами. Происходило это далеко не мирно. Геродот рассказывает, как в одном из полисов были зарублены сотни возмущенных протестующих людей. Отрубали руки даже тем, кто в поисках спасения стучался в ворота храма. Так в борьбе того времени рождалась в полисах (за исключением особой ситуации в Спарте) демократия, при которой имущественное благополучие стоило больше знатного происхождения. Воистину рай для состоятельных горожан, владельцев виноградников, рудников и оливковых рощ, для купцов, судовладельцев и ростовщиков! А у райских врат, как это часто случалось и позже, томились обманутые и обделенные мелкие ремесленники, крестьяне, рабы.

«На каждого, кто прохлаждается в тени, найдется кто-нибудь на солнцепеке, кто мучается вместо него» (Борну).

Процветавшие греческие полисы очень скоро возбудили зависть Персии, которая вознамерилась распространить свои владения, и без того простиравшиеся до Инда, Нила и Босфора, еще и на Европу. Персы одержали ряд побед над некоторыми разрозненными городами-государствами; изгнанные тираны и отщепенцы из числа знати нашли пристанище при персидском военном штабе. Но потом моральное превосходство греков, борющихся за свою родину, имущество и гражданские свободы, обратилось в сокрушительную силу. Несмотря на значительно превосходящие силы персов, они одержали победы при Марафоне, Саламине и Платеях. В 449 году до нашей эры, после очередной победы, греки добились мира как для самой Греции, так и для греческих городов-государств. В Малой Азии триумф был полным, но для обеспечения спокойствия внутри страны победа мало что дала. Противоречия между мелкими производителями товаров и рабовладельцами, имевшими в своем распоряжении тысячи «говорящих инструментов», все углублялись. Поначалу отдельные полисы пытались сгладить эти противоречия путем расширения жизненного пространства за счет других городов-государств. Но в 338 году до нашей эры Филипп II из «варварской» Македонии силой объединил их под своей властью. Теперь стало возможным противостоять постоянной опасности, исходившей из персидского царства: в любой момент быть отрезанными от источников сырья и рынков сбыта.

Начатое Филиппом II продолжил его сын Александр III. На гигантских тетрерах и пентерах62, оборудованных специальными скамьями, на которых объединяли свои усилия, ускоряя ход кораблей, до двухсот гребцов, войска Александра, насчитывавшие тысячи клинков, снабженные пращами и приспособлениями для метания копий, покорили Персию. Основанная Александром недолговечная империя простерлась до Индии. Рассказывают, что перед смертью (323 г. до н. э.) «царь царей Азии» повелел открыто пронести себя с обнаженными руками через Вавилон, чтобы весь народ и каждый человек в отдельности мог видеть, что даже великий Александр уходит из этого мира с пустыми руками. Требование, достойное ученика Аристотеля. Однако самое ценное из того, что получили и в свою очередь дали миру в ходе этих событий ненасытные завоеватели и их многочисленные войска, сами в конце концов разбитые, до поры до времени оставалось неоцененным: на Ближний Восток греки принесли античную культуру, но и сами познакомились с чужой природой и обществом, что послужило толчком для новых начинаний.63

За девять лет до смерти Александра Египет встречал македонцев как спасителей от персидского рабства. Однако позднее для коренных жителей страны Нила почти не осталось причин вспоминать это событие с восторгом, в то время как для царей династии Птолемеев64 и их сторонников, для ученых, художников, рабовладельцев и купцов, обосновавшихся в только что основанной Александрии, это было сказочное время. И если поначалу они не внесли свою лепту в историю географических открытий Африки, то лишь потому, что Александр неустанно организовывал походы на Ближний Восток и особенно интересовался чудесами и сокровищами Индии. Кроме того, многое было утрачено, погребено под «мусором», оставленным внутренними раздорами и нашествиями завоевателей. План Александра организовать плавание вокруг Африки, о котором сообщает Флавий Арриан, не был осуществлен. Преемник Александра в Египте Птолемей I (323–283 гг. до н. э.) располагал лишь разрозненными сведениями об Африке, поэтому прежде всего приказал оживить караванные пути, ведущие в Судан, и исследовать побережье Красного моря. Делалось это «в поисках боевых слонов и слоновой кости». К моменту смерти третьего царя династии Птолемеев Африка дала им и то и другое, а также множество иных ценных вещей; ее побережье было исследовано до мыса Гвар-дафуй.

Обзор греческой истории данного периода мы привели относительно подробно, поскольку расцвет Греции и возвышение Рима имеют много сходных черт. Отныне ход времени стала определять поступь римских легионов — военно-милицейских

Восточная оконечность Африки, мыс Гвардафуй в Сомали

формирований рабовладельцев, к которым постепенно стали причислять всех свободных граждан в возрасте от семнадцати до двадцати шести лет. И хотя римская демократия строилась не по образу и подобию афинской, диктаторам, консулам и сенаторам из города на Тибре удалось сгладить противоречия между патрициями и плебеями. В кажущемся на первый взгляд странным явлении, заставившем всю страну как бы в едином порыве последовать за военными знаменами, на самом деле не было ничего таинственного — обычный грабеж других народов. Словно Мальстрем римское государство поглотило испанское серебро, сицилийское зерно, греческих ученых и пунийских рабов, словно губка впитало эллинские знания и культуру. Но возникшая структура не только поглощала, она и рождала. Рождала плодотворные идеи, механизмы эксплуатации, искусство, традиции. С удивительной самоуверенностью она овладела греческим пантеоном, переступила через устоявшуюся боязнь изображать людей такими, какие они есть, снабдила то, что ей досталось, настолько же простыми, насколько и гениальными приспособлениями: например, греческие триеры — абордажными мостиками, с помощью которых войска могли действовать и в море.

Покуда складывавшаяся система развивалась, она могла предоставить свободу от налогов одним, хлеб и зрелища другим и казалась непобедимой. К концу 146 года до нашей эры была покорена Греция, разрушен Коринф, а Карфаген, давнишний соперник Рима в Западном Средиземноморье, после продолжительных битв, имевших переменный успех, и трехлетней осады был стерт с лица земли. Бывшая резиденция Ганнона, бывшие верфи и арсеналы Гимилькона, их склады и конторы, храм бога Мелькарта, которому совсем недавно было принесено очередное жертвоприношение детьми, — все было сожжено, разграблено, засыпано землей вперемешку с солью.

Сейчас уже трудно сказать, что побудило римлян незадолго до или сразу после падения Карфагена последовать путем Ганнона. Сохранилось лишь сообщение Плиния Старшего (23–79): «Когда Сципион Эмилиан стоял в Африке во главе войска, автор анналов Полибий получил от него флот для того, чтобы, проплыв вокруг, исследовать эту часть света. Он сообщает, что расстояние от гор (Атласа) на запад через леса, полные диких зверей, которые водятся в Африке, до реки Анатис 485 000 шагов» 65.

Полибий (ок. 200–120 гг. до н. э.) был греческим учителем полководца Сципиона, который в 146 году до нашей эры покорил Карфаген. Как можно предположить из текста, плавание состоялось еще до окончания 3-й Пунической войны66 и было предпринято, по всей вероятности, в военных целях. История географических открытий в Африке благодаря Полибию не слишком обогатилась, хотя, по мнению некоторых авторов, он продвинулся до острова Арген у мыса Кап-Блан. В сообщении Плиния содержатся отрывочные сведения о народах Северо-Западной Африки и отдельных ее территориях, но ни слова не говорится о торговых фортах или поселениях Ганнона.

Поэтому вновь не мешало бы упомянуть о том, чего не заметили открыватели тех времен. В 1943 году на оловянных рудниках около северонигерийской деревни Нок нашли ряд предметов, с которыми рудокопы обычно не сталкиваются: украшения, терракотовые головки с выпуклыми лбами и широко открытыми глазами, остатки керамических изделий и статуэтки из того же материала. Британский археолог Бернард Фэгг сразу же организовал обследование и других близлежащих рудников, где были найдены различные предметы. Особое внимание привлекли терракотовые головки необычной формы. Все они отличались друг от друга, но в то же время имели и много общего: брови, похожие на сплетенные шнурочки, глубоко высверленные зрачки глаз и почти треугольные нижние веки. Мастерство, с каким были сделаны эти реалистические произведения искусства, их совершенный стиль говорят о высокоразвитой культуре, бесспорно не ограниченной только районом деревни Нок67. Следы этой культуры были обнаружены искусствоведами в скульптурах Ифе68, изготовленных значительно позже. Но сначала необходимо было объяснить, как эти предметы, а среди них встречались фигурки слонов и обезьян, попали в шахты. Было установлено, что рудоносные слои возникли примерно две с половиной тысячи лет назад в руслах рек. Эти очень стремительные реки частенько обрушивались на поселения, и течением захватывало оттуда различные предметы, которые вместе с вымываемой рудой образовывали на дне наслоения. Проведенное радиоуглеродным методом69 исследование органических веществ, сопутствующих находкам, дало ошеломляющие результаты: оказалось, что эти предметы относятся к периоду между IX и II веками до нашей эры. До сего момента, несмотря на открытия в Бенине70 и Ифе, только некоторые ученые допускали возможность, что в Африке южнее Сахары так рано могла возникнуть совершенно самобытная и развитая культура. Кроме отшлифованных каменных топоров, в рудниках были найдены железные мотыги рудокопов, остатки плавильных печей и железная окалина. Значит, люди, жившие в Ноке, находились тогда на этапе перехода от неолита к железному веку. Переход к выплавке металлов происходил минуя стадию бронзы, чему способствовали месторождения легко выплавляемой латеритной железной руды, — явление, типичное для всей Тропической Африки.

Терракотовая головка с надутыми щеками. Культура Нок (Нигерия)

Как это всегда бывало, когда случай предоставлял возможность заглянуть в историю африканской культуры, и на этот раз были предприняты отдельные попытки приписать находки посторонним влияниям. А не попадались ли там изображения бородатых мужчин, возможно карфагенских поселенцев, а не было ли железоплавильное производство основано мероитскими кузнецами из «африканского Бирмингема»? Бесспорно, уже с древнейших времен между африканскими народами существовали довольно глубокие взаимосвязи. Бывали периоды, когда история Египта была тесно связана с Нубией, а на некоторых отрезках истории Эфиопии сказывалось влияние пришельцев с Аравийского полуострова. Существуют красноречивые свидетельства связей между африканцами Судана и берберскими племенами.

Остается вопрос, были ли эти контакты продолжительными, Народная мудрость гласит: можно завести лошадь в воду, но нельзя заставить ее напиться. Поскольку речь идет о людях, может показаться, что приведенное сравнение не очень меткое, но оно образно передает существо проблемы. Новшества, привнесенные извне, только тогда получат продуктивное развитие, когда те, кого ими «одаривают», достигли определенного общественного уровня, позволяющего найти созидательное применение этим новшествам. Карфагенские гончары и мероитские кузнецы бесполезно прозябали бы в своих поселениях, если бы жителям долины Нок не пришлись по вкусу их навыки и возможности. Кроме того, нет ни малейших указаний на присутствие инородных ремесленников. В терракотовых изделиях из Нока так четко прослеживаются негроидные черты, что даже самые ярые противники не могли не заметить этого факта, а ранний опыт по выплавке железа, приобретенный самостоятельно, объясняется всего лишь геологическими условиями. Однако не должно сложиться впечатление, что культура Нок была каким-то из ряда вон выходящим явлениям. Она лишь весомое звено в цепи, о которой мы до сих пор имеем только отрывочное представление и которая продолжается в искусстве Сао71 в Чаде и Мали, а также в скульптурах нигерийского Ифе.

В ходе нашего повествования мы то и дело будем узнавать о людях, готовых «на крыльях бабочки долететь до Луны». Имеются в виду такие представители человечества, как, например, мужчина, изображенный на относящейся примерно к 1530 году гравюре на дереве неизвестного художника. Этот человек без сожаления покинул родные солнечные равнины, разбил своим странническим посохом стеклянный небесный купол и теперь смотрит, подняв в благоговейном приветствии правую руку, в глубины мироздания. Он может ослепнуть от хаоса блуждающих небесных огней и яростного свечения колеса истории. Прах равнин давит на него тяжким грузом, каждый следующий миг он может расстаться с жизнью, но это ничто по сравнению с величием деяния.

К смельчакам такой категории можно отнести и грека Евдокса из города Кизик на побережье Мраморного моря.

«Неизведанная даль беспокоит сердце, знакомые окрестности — только ноги» (суто, Юго-Восточная Африка).

Около 120 года до нашей эры он попал в Египет, видимо, в качестве купца. Египет и Сирия к тому времени лишились сухопутных торговых связей с Индией. Следовательно, это был подарок судьбы, что именно в тот момент в Красном море подобрали последнего моряка, оставшегося в живых после крушения индийского судна. Его обучили греческому языку, чтобы разузнать важную тайну — морскую дорогу из Африки в Индию. Южным арабам и индийцам уже давно было известно, в какое время года, не подвергаясь опасности, можно довериться муссонным ветрам, постоянно дующим с юго-запада или с северо-востока. Мореплаватели же, отправлявшиеся в путь из Египта, все еще не решались потерять из виду берег. Подсчитано, что на подобные плавания требовалось два года. Возможно, цифра покажется преувеличенной, но тогда эти плавания, бесспорно, были очень длительными. Спасённый индиец согласился стать лоцманом, и среди тех, кто поплыл вместе с ним в Индию, оказался и Евдокс. В одном из трудов греческого географа Страбона (ок. 63 г. до к, э. — 19 г, н. э.), который ссылается на современника Евдокса Посидония, рассказано о его дальнейшей судьбе.

«Отплывши оттуда [из Египта] с дарами, он, возвратившись, привез взамен их разные предметы и драгоценные камни… Но Евдокс обманулся в своих надеждах, потому что Эвергет [тогдашний правитель Египта Птолемей VIII] отнял у него все товары. По смерти Эвергета жена его Клеопатра получила царскую власть, и она послала снова Евдокса с большими приготовлениями. На обратном пути Евдокс был занесен в страну, находящуюся выше Эфиопии. Приставая здесь к некоторым местностям, он располагал к себе население подарками: хлебом, вином, фигами, которых там не было; за это он получал от них воду и проводников, причем записал также некоторые слова туземного языка. Когда он нашел оконечность передней части корабля, уцелевшую от кораблекрушения, на которой вырезан был конь, он посредством расспросов узнал, что кораблекрушение потерпели плывшие с запада, и взял этот обломок с собою».

Затем Евдокс вернулся в Египет и вновь был лишен добычи, полученной в Индии, теперь уже преемником Клеопатры. Но не этот произвол побудил его к дальнейшим действиям, а полученные от других моряков сообщения, что корабли из южноиспанского Гадеса (сегодняшнего Кадиса) украшены подобными изображениями лошадей. Рыбаки из Гадеса, как уверяли матросы, на таких кораблях очень часто посещают марокканские прибрежные воды. «Некоторые из матросов узнали оконечность корабельного носа: она принадлежала одному из кораблей, отплывших довольно далеко от Ликса и более не возвращавшихся. Евдокс из этого заключил, что круговое плавание около Ливии возможно»72.

Логичный вывод: ведь если люди, «плывшие с запада», достигли Восточной Африки, значит, континент можно обогнуть. Конечно, Евдокс ничего не знал ни о своем персидском предшественнике Сатаспе, ни о плавании вокруг Африки, осуществленном по приказу Нехо II. Поэтому намерение найти морскую дорогу в Индию вокруг Африки, безусловно продиктованное желанием обогатиться, свидетельствует о его большой отваге. Без покровительства какого-либо монарха, без официального ходатайства и, видимо, без содействия тогдашних контор по страхованию имущества, а они существовали уже давным-давно, грек решился на начинание, повторить которое отважились лишь спустя полтора тысячелетия. С тремя кораблями в обществе «молодых музыкантов, врачей и разных других мастеров» он отплыл из Гадеса и после некоторых приключений достиг места на западноафриканском побережье, где люди говорили «тем же самым языком, слова которого записаны были им прежде». Это, конечно же, весьма странно. Если Евдокс не ошибся, он должен был доплыть до экваториальной области Западной Африки, ведь только там он мог встретить племена, говорящие на каком-то из языков банту, с которым он, видимо, встречался в Восточной Африке. Но тогда получается, что кочевые передвижения африканских народов носят замкнутый характер. Поэтому из плавания Евдокса можно сделать самые разные выводы, и мы привели его лишь как одно из ранних свидетельств силы исследовательского духа. Потом Евдокс, должно быть, повернул назад и в Марокко продал корабли. Его усилия вдохновить марокканского правителя на новое исследовательское плавание чуть было не кончились для Евдокса трагически. Коронованному лицу активность и энергия Евдокса пришлись не по вкусу. Очевидно, он был знаком с мудрым арабским изречением о чужеземных купцах, приходящих, как голодные мыши, и уходящих, как сытые быки. Поэтому правитель решил удовлетворить просьбу грека, но приказал по пути выбросить его на пустынном острове. Евдокс каким-то образом узнал о неблаговидном намерении. Он бежал в римские владения, затем в Испанию и там вновь оснастил два корабля для плавания в Индию. Взяв с собой «земледельческие орудия, семена, он взял также искусных плотников и отправился в ту же экспедицию с тем намерением, чтобы, если плавание замедлится, провести зиму на упомянутом выше острове и, посеявши семена и собравши плоды, совершить плавание, задуманное вначале». На этом сведения о мореплавателе Евдоксе заканчиваются, больше о нем никогда не слышали.

Прошли десятилетия, не принесшие новых знаний об очертаниях и населении Африки. В 31 году до нашей эры римляне захватили Египет, уже давно находившийся под их опекой, а через семь лет вынуждены были проследовать путем, проложенным Камбисом. Когда какие-то военные

«Сытый человек костер не разведет» (пенде, Заир).

перипетии задержали многочисленные римские легионы в Аравии, мероитская царица Аманишакет велела захватить Сиену, Элефантину и Филы, разорить храм и снести колонны Октавиана. (Октавиан одержал победу в войне с Марком Антонием и Клеопатрой VII и с 27 года до нашей эры, скромно изменив свой титул, стал именоваться императором Цезарем Августом — divi filius — «сыном божественного».) Его наместник Петроний, как утверждает Страбон, тут же направил против непокорных 10 000 пеших воинов и 800 всадников, захватил и разрушил их священный город Напату. Правда, римляне вскоре убедились, что заложенные в Нубии форпосты невозможно удержать. Поэтому «сын божественного» кесаря предложил царице Аманишакет почетный мир.

Однако еще большую опасность для Мероитского царства представляло государство, возникшее на Эфиопском нагорье, — Аксум73. Сегодня предполагают, что оно возникло в V веке до нашей эры, когда сабейцы74 начали активное проникновение из Южной Аравии в Эфиопию. Сначала они, вероятно, основали там только поселения. Сабейцы были мудрыми купцами и сразу поняли, насколько удобно «просматриваются» с Эфиопского нагорья торговые пути между Египтом, Мероэ, внутренней Африкой, Пунтом, Аравийским полуостровом и Индией. Довольно короткой была и дорога через Красное море к караванным путям Южной Аравии, и до II века до нашей эры, пока греки и римляне не вмешались в эту торговлю, а химьяриты75 с юго-запада Аравии не захватили власть в Сабе, дела в сабейских поселениях на африканском побережье Красного моря шли превосходно. Даже после падения Сабы государство оставалось достаточно сильным и успешно противостояло мощным атакам химьяритов, отстояло гавань Адулис76 на Красном море и продолжало контролировать все приграничные с ней торговые пути.

События, происшедшие в тот период, имеют важное значение потому, что они характеризовали начало самостоятельного развития совершенно независимого от Сабы Аксумского государства. Столица Аксум была заложена в самом начале I века новой эры и вскоре превратилась в центр, откуда распространялась политическая власть. Кроме того, она стала средоточием впечатляющих экономических и культурных достижений. По всей местности вокруг раскинулась сеть плотин и каналов для орошения, большие площади на террасах заняли земледельческие культуры, получили бурное развитие добыча и обработка железа; таможенные налоги, равно как и поступления за посредничество в торговле, умножали богатства господствующих классов. Изменилось начертание букв в алфавите пришельцев, смешавшихся с местным населением, трансформировался внешний облик богов, например сабейский бог Луны Альмаках, имевший вид быка, приобрел тело эфиопского горного барана. Навыки, изначально принесенные из Сабы, эллинское влияние и собственное творческое вдохновение слились и воплотились в выдающихся достижениях материальной культуры: великолепных дворцах, гигантских монолитных колоннах, роскошных храмах и гробницах. Все это возводилось в основном рабами, которых аксумские монархи захватывали во время многочисленных военных походов на территориях государств, окружавших царство Аксум, и в Южной Аравии. В середине IV века нашей эры они наконец завоевали Мероэ. В те времена аксумская монета ценилась как в долине Нила, так и в долине Инда, император Восточноримской империи Константин в надежде на союз слал письменные послания «высокопочитаемым царям Аксума».

Статуя с южноаравийской надписью. Так называемый сабейский период. Из Асби (Эфиопия)

Мы несколько забежали вперед, но, вернувшись в глубь веков, обратим взор ко временам начала нашей эры. Между 41 и 54 годами (по некоторым, до сих пор бытующим представлениям, это произошло около 100 года) некий греческий мореплаватель совершил поразительные географические открытия. Звали его Диоген, и то, что с ним случилось на обратном пути из индийских гаваней, раньше уже произошло с его земляком Евдоксом. Встречные северные ветры не дали его кораблю войти в Аденский залив, пронесли его в южном направлении мимо мыса Гвардафуй и выбросили на побережье Восточной Африки. Там он, должно быть, отправился берегом и как будто бы посетил озера, в которых берут начало истоки Нила. Очень нечеткие сведения Клавдия Птолемея, полученные им из вторых рук, в равной мере позволяют сделать вывод о том, что Диоген сам эти озера не видел, а рассказали ему о них арабские купцы, в то же самое время путешествовавшие по Восточной Африке в поисках золота, слоновой кости, черепашьего панциря, страусовых перьев и рабов.

Решению древней загадки о местонахождении истоков Нила, вокруг которой было много споров, был посвящен исследовательский поход двух римских центурионов, состоявшийся примерно в 60-е годы и описанный уже упомянутым Сенекой. «Я слышал сообщение об этом двух центурионов, которых император Нерон послал для исследования истоков Нила… Я слышал, что они рассказывали, будто проделали длинное путешествие, когда они благодаря помощи царя эфиопов, который о них позаботился и направил их к царям соседних стран, добрались до крайней земли. Мы дошли, рассказывают они, до огромных болот, происхождения которых не знали и местные жители, и ни у кого не может быть надежды это выяснить. Растения так сплетены в воде, что ни пешком, ни на судне нельзя преодолеть эти воды… Там, рассказывали они, мы видели два утеса, из которых вырывались со страшной силой могучие воды Нила. Но будь то исток или только приток Нила, берет ли он там свое начало или лишь появляется вновь после того, как раньше ушел под землю, не думаешь ли ты, что, как бы то ни было, он вытекает из большого подземного озера?» 77

Замечание Сенеки, что Нерон послал своих центурионов вверх по течению Нила, «ибо наряду с другими добродетелями он прежде всего любил правду», можно расценить лишь как тонкую иронию. Жажда славы, а также советы министров и военных, алчно взиравших на Мероитское и Аксумское царства, побудили императора, к тому же страдавшего манией величия, отдать этот приказ. Легионеры, очевидно, достигли области нильских болот, простирающейся между устьями рек Бахр-эль-Газаль и Собат и получившей название Сэдд. Течение реки здесь очень медленное, образуются запруды и гати из массы плавучих водорослей, папируса, нильской капусты и нильских геоцинтов. Возникшие запруды мгновенно зарастают травой и камышом и производят впечатление твердой земли. Пробиться сквозь такие заросли иногда бывает не под силу даже бегемоту, и на первый взгляд эта картина может послужить иллюстрацией к тому, что рассказывали центурионы.

Однако представляется все же, что тогда уже имелись более глубокие и обширные знания об истоках Нила. Например, Сенека в другом месте своего труда сообщает, что Нил вытекает из двух озер-истоков — «Крокодилового» и «Водопадов», — которые в свою очередь питаются снегами, покрывающими близлежащие горные вершины. Картина почти соответствует действительности, если допустить, что заснеженные близлежащие горные вершины — это горный массив Рувензори, а «озеро Водопадов» — это озеро Альберт78 с водопадами Кабарега. Водных заводей, похожих на озера, где обитает бесчисленное множество крокодилов, найдется в округе предостаточно. Тот, кто объясняет имеющиеся факты подобным образом, упускает из виду озера Кьога и Виктория, но в целом приходит к тем же самым выводам, к каким первоначально могли прийти путешественники, прибывшие с севера.

Кроме того, Гай Плиний Старший спустя буквально несколько лет писал, что, «по некоторым сообщениям», нильские болота являются родиной карликов. Лишь в 1870 году, когда в район Сэдд прибыла исследовательская экспедиция Георга Швейнфурта, выяснилось, что те, чьи рассказы записал Плиний, не фантазировали. «Мухаммед обнаружил нескольких пигмеев… и притащил к моей палатке, несмотря на его отчаянное сопротивление и дикое поведение, странного маленького человека, который сидел на корточках на его правом плече. Чтобы не упасть, он в страхе обхватил голову Мухаммеда и бросал во все стороны испуганные взгляды… Мне оставалось только уставиться во все глаза на реальное, живое воплощение легенды, бытовавшей тысячелетия, зарисовать его и расспросить»79.

Еще более удивительны сообщения о битвах между пигмеями и журавлями, подобные тем, что были упомянуты два с половиной тысячелетия назад в «Илиаде». Рихард Хенниг, который уделил этому вопросу особое внимание, считает, что нильские болота — это такое место, где можно было наблюдать бои между пигмеями и журавлями, когда пигмеи охотились на журавлей или разоряли их гнезда. Учитывая сообщение Хирхуфа, относящееся примерно к 2300 году до нашей эры, о привезенном им «карлике для божественных танцев», можно с уверенностью предположить, что египтяне обладали достаточными знаниями об этом районе и каким-то образом передали их античной Греции.

«Так лишь на битву построились оба народа с вождями, Трои сыны устремляются, с говором, с криком, как птицы: Крик таков журавлей раздается под небом высоким, Если, избегнув и зимних бурь, и дождей бесконечных, С криком стадами летят через быстрый поток Океана, Бранью грозя и убийством мужам малорослым, пигмеям, С яростью страшной на коих с воздушных высот нападают».

(Гомер, «Илиада»)

В культурном и историко-географическом отношениях такие параллели, бесспорно, очень интересны, но они ни в коей мере не принижают значения того, что совершили оба римских центуриона и их спутники.

Тем же военным целям служил, по-видимому, и поход против «эфиопов», который в 86 году возглавил Юлий Матери и в котором приняло участие союзное племя гарамантов. «Эфиопами» тогда обобщенно называли жителей Тропической Африки. У Геродота о гарамантах написано, что им доставляло удовольствие устраивать охоту на темнокожих людей, преследуя их на боевых колесницах. Римляне и гараманты вместе пересекли Сахару и «после четырехмесячного пути, во время которого продвигались только в южном направлении, прибыли в эфиопскую землю Агисимба, где собираются носороги». Так записано Птолемеем. Агисимбу позже, возможно и неправомерно, отождествляли с оазисом Аир в Республике Нигер, Большинство же авторов считают, что Матери и его войско добрались до озера Чад, в окрестностях которого в те времена обитало множество носорогов.

Болота в районе верхнего Нила.

Во всяком случае, существует единое мнение о том, что Агисимба была самой южной областью Западного Судана, где в античный период побывали греки или римляне. Что явилось причиной такого большого скопления носорогов, обычно ведущих очень размеренный образ жизни, остается неясным, но легионеры, пришедшие сюда с тяжелым оружием, в доспехах и со щитами, обитыми железом, не могли не заметить этого необычного зрелища.

Деятельность греко-римских мореплавателей, быть может, выжимала меньше пота, но была не менее опасной. Поистине счастливое стечение обстоятельств сохранило до наших дней «Перипл Эритрейского моря»- руководство для мореходов, составленное около 100 года греческим купцом-мореплавателем, по существу, лоция Красного моря и части Индийского океана. В ней профессионально и четко дана подробная картина морской торговли между Египтом и Китаем, Малабарским побережьем и Восточной Африкой. Обращается внимание и на опасности, подстерегающие моряков: пираты, штормы, мели. Эти описания и сегодня привлекают внимание специалистов и доказывают, что горизонты тогдашнего мореплавания были шире, чем мы нередко себе представляем, а протяженные

Ландшафт в окрестностях oзepa Чад

морские торговые пути к отдаленным землям не были привилегией только будущих времен. Правда, торговля была ограничена рамками, в какие ее посланцев ставил рабовладельческий класс. Например, в «Перипле» речь идет о пряностях, шелке, слоновой кости, ценных породах древесины, ароматических веществах и тому подобных предметах роскоши, что отвечало потребностям высших слоев населения. Находясь у них на службе, ни евдоксы, ни тем более магелланы не могли возвыситься до своих возможностей. Таким образом, другим силам суждено было проложить кильватер мировой торговли, охватывающей все континенты. И приходит на память Плиний, написавший однажды с упреком: «Следовало бы доплыть до края света, чтобы там предстала римлянка во всей своей красе, в своем прозрачном одеянии, ко всеобщему удивлению и восторгу».

Относительно Восточной Африки автор «Перипла» рассказывает в основном о городе-гавани Рапта, получившем свое название по наименованию арабских лодок, которых здесь было очень много. Гавань стала самым значительным торговым пунктом Азании. Вероятно, это территория побережья между Могадишо и Софалой. По сведениям, содержащимся в «Перипле», Азания была населена высокими людьми, жившими «как независимые владыки», но платившими арабам дань. Страна располагала большим количеством слоновой кости, правда, менее ценной, чем слоновая кость из Адулиса, рогов носорогов, а также черепаховых панцирей, по качеству не уступавших индийским; вывозилось и немного кокосового масла. Самую активную деятельность здесь проявляли в те времена арабские купцы из Музы (Моха), привозившие много товаров, среди которых первое место занимали «различного рода вещи из стекла». Отношения коренного населения Азании с арабскими купцами, кормчими и матросами были тогда очень дружескими и близкими, поскольку, как сообщалось в «Перипле», арабы хорошо знали районы страны и говорили на языке местных жителей. Окрестности гавани Рапта — «последние торговые места Азании направо (к югу) от Береники80 по этому берегу; далее за этими местами простирающийся Океан не исследован; он загибается на запад и, простираясь вдоль отдаленных частей Эфиопии, Ливии и Африки по направлению к югу, соединяется с Гесперийским морем [Атлантическим океаном]»81.

Пирсы Рапты, к которым, возможно, причаливал еще Диоген, до сегодняшнего дня не обнаружены. Предполагается, что они находились где-то около Дар-эс-Салама или в устье реки Руфиджи.

Статуэтка группы духов. Резьба по эбеновому дереву. Маконде (Танзания)

Еще дальше на юг продвинулся в начале II века купец Диоскур, о котором Птолемей сообщал, что он достиг мыса Прас. За ним, вероятно, как раз и находится нынешний мыс Делгаду на границе между Танзанией и Мозамбиком. Тем удивительнее представляется мимоходом упомянутое в «Перипле» сообщение о том, что Индийский океан к югу от Африки сливается с Атлантикой. Откуда взялись эти сведения? Изучал ли автор Геродота или внимательно прислушивался к рассказам арабов, которых недаром называли «финикийцами Индийского океана»? Но великий Птолемей не поверил этим сведениям, провел южнее Рапты широкую дугу до Юго-Восточной Азии и тем самым дезинформировал читателей многих поколений. Лишь один раз он использовал информацию из «Перилла», когда упомянул, что озеро Псебо (Тана) является истоком Голубого Нила, а к западу от него за Страной людоедов возвышаются Лунные горы, чьи снежные вершины питают озера, из которых вытекает Белый Нил.

Больше все эти авторы уже ничего не могли сказать. Начиналась агония античного мира.

«Кто покидает родной очаг…»

Римская империя пала. Даже самым ее дальновидным государственным мужам не удалось предотвратить социальные противоречия между рабами, закабаленными арендаторами, мелкими крестьянами и ремесленниками, с одной стороны, и их эксплуататорами — с другой. Еще недавно такая могущественная империя была расшатана народными восстаниями, экономическими кризисами, недовольством войск, мятежами легионеров; бежавшие с земель крестьяне превратились в разбойников с большой дороги. Когда мы читаем о конце блистательной эпохи, сердца наполняются болью, мы сожалеем о ее немощи и, тем не менее, испытываем определенное облегчение, что варвары нанесли ей смертельный удар. Однако это только написать легко. Легко забылись и ужасные страдания, выпавшие на долю людей только потому, что им суждено было жить именно на этом отрезке пути развития человечества.

В 395 году от Римской империи окончательно откололась ее восточная часть, и события здесь приняли менее драматический характер. Византия просуществовала еще свыше тысячелетия, поскольку ее правителям удавалось утешать с помощью Святого писания притесненных и обездоленных. Политические и экономические реформы тоже приносили плоды, формируя специфическую модель феодального развития. В остальной Европе, а также в тех областях, которые ранее были наиболее отсталыми, феодализм разрастался на развалинах рабовладельческого строя. Поначалу развитие феодализма сдерживалось свойственным ему на первом этапе замкнутым натуральным хозяйством, до поры до времени не было широкого поля деятельности для предприимчивых купцов, судовладельцев, банкиров и для стремящихся к открытиям путешественников и мореплавателей, для ученых и изобретателей. Картина мира того времени, созданная в монастырях, в своем надменном легкомыслии представляется мрачной и даже порочной по сравнению с выдающимися достижениями античности. Новая религия нередко тоже начинала свой победный марш с варварского произвола. Когда в 391 году христианство в Египте стало государственной религией, его обезумевшие от счастья приверженцы разрушили более 40 000 статуй и несметное количество храмов. Новая религия низвела науки и искусства до положения смиренных слуг. Достаточно сравнить «Географию» Птолемея с наивным воззрением на мир жившего в VI веке купца по имени Косма Индикоплов, который очень много путешествовал, побывал даже в сверкавшей золотом и благоухавшей пряностями Индии, а потом закончил свою жизнь монахом и оставил после себя изображение Земли в виде Моисеева святого ковчега; Вселенная у него вращалась вокруг Арарата.

Итак, традиционно считается, что Европа погрязла во мраке. Однако бывает такая темнота, при которой у некоторых посевов развиваются особенно буйные, могучие всходы. Поскольку нашей путеводной нитью является история географических открытий на Африканском континенте, давайте пока обратим наш взор на земли, залитые солнцем. Там, в году 609-м или 610-м, в месяце рамадане, уже престарелому по тамошним понятиям человеку по имени Мухаммед (569–632) явился архангел Гавриил (ангел Джабраил) и объявил, что он избран богом подарить людям истинную веру и спасти их от приближающегося Страшного суда. Родиной Мухаммеда был Хиджаз — обрамленная горами полоса побережья между Синайским полуостровом и Меккой, местность, создававшая выгодные предпосылки для подобной миссии. Район, где до той поры кочевали племена бедуинов, нанимавшихся подчас проводниками и охраной в тянувшиеся мимо караваны, постепенно стал местом постоянного проживания купцов и ростовщиков. Хиджаз лежал в стороне от арены междоусобиц двух самых могучих империй того времени — персидского царства Сасанидов и Восточноримской империи. Война требовала постоянного притока товаров, и жители Мекки, основанной на перекрестке самых важных торговых путей, сделали единственно возможное, что должно было содействовать улучшению

Жители Африки с пёсьими головами, одноглазые, изображенные самым немыслимым образом. Левый пытается укрыться в тени собственной гигантской ступни. Гравюра из «Универсальной космографии» Себастьяна Мюнстера. Базель, 1544 год

положения арабских купцов. Они ввели так называемые священные месяцы, когда кровная месть и любые военные стычки у стен города прекращались. Это еще больше умножило славу храма Каабы82, где хранилась мусульманская святыня — «черный камень». Священные месяцы были необходимы, поскольку вокруг Мекки бушевали кровавые столкновения, возникавшие как на социальной почве, так и из-за географического положения города. Рыскавшие в окрестностях кочевники грабили крестьян и караваны. Кланы, разбогатевшие благодаря подорожным пошлинам, разбойничьим налетам, а иногда и за счет труда рабов, оспаривали у кланов, терпевших убытки, пастбища в долинах и колодцы. Таким образом, обстоятельства требовали идеологии, которая сгладила бы социальные противоречия, положила бы конец анархии, царившей в Хиджазе, где не было централизованной власти, и направила бы ярко выраженную воинственность его жителей на внешние цели. И ее дал Мухаммед. Вначале осмеянный за одержимость, переживший удары переменчивой судьбы, часто вынужденный приспосабливаться, порой отрекаться, он объединил своих земляков под зеленым знаменем ислама.

«Мудрость приходит со шрамами» (пенде, Заир)

Сейчас не место обсуждать этого уважаемого человека, открыто признававшего свои слабости, отказывавшегося от славы чудотворца и очень хорошо понимавшего нужды своих последователей, или рассказывать о его учении. Для нас важны два момента из Корана: «священная война» (джихад) и абсолютное признание торговой деятельности как богоугодной.

Уже в VI веке священная война привела арабских кочевников в Малую Азию и в долину Инда, а в VIII веке их многочисленные войска, покорив Северную Африку, продвинулись до Иберийского полуострова и захватили его почти полностью. Этой самой огромной в истории человечества империи не суждено было длительное существование, но культурная общность арабов сохранилась и по сей день. В пределах границ империи наследие античности не было забыто, оно было сохранено и оживлено. В отличие от тщеславной, закоснелой Европы пустыня породила сыновей, которые, невзирая на предрассудки, прививали своим подданным навыки и культуру независимо от их расовой или религиозной принадлежности. Иными словами, они, видимо, заставляли тех, кто хотел свободы вероисповедания и самостоятельности, дорого платить за это, но не придавали большого значения их богам и цвету кожи. Последствия подобного подхода имели ошеломляющие результаты. Еще недавно такие неприхотливые бедуины начали превозносить в складных четверостишиях совершенство любимых женщин или качающуюся поступь верблюда, начали рисовать очаровательные миниатюры или с увлечением и знанием дела писать трактаты о лечении больных оспой.

Скажете, идеализирую? Действительно, дорогостоящие арабские кинжалы выковывались не для того, чтобы ими стричь волосы;; без палача не было княжества, а тот, кто поднимался против эксплуатации, имел свободу выбора только между петлей, мечом и камнями. Так же неточно было бы представлять расцвет исламской культуры как творение потомков одних лишь бывших бедуинов. Он был обусловлен деятельностью и объединенных под их властью индийцев, персов, египтян — мусульман, христиан, язычников, иудеев. И тем не менее нам придется прибегать к подобным обобщениям, чтобы дать более или менее полное представление об «арабском мире».

Итак, те, кто к этому миру принадлежал и был в состоянии, взялись за переводы и распространение трудов Архимеда, Аристотеля, Галена и Птолемея, за сравнение их с собственными знаниями и достижениями, за создание на их образцах своей литературы. В арабской литературе наряду с произведениями по математике и медицине особой популярностью стали пользоваться описания путешествий. Иначе и быть не могло, ведь Мухаммед сам был купцом и говорил: «Кто покидает родной очаг в поисках знаний, идет по пути божьему». Семнадцатая сура Корана прямо настаивает на морских плаваниях, в ней утверждается, что именно Аллах гонит вперед корабли правоверных, «на которых вы стремитесь к изобилию». В конце концов, все это было результатом издревле существовавшей традиции. «Его величество изобилие» манило выйти в мир уже многие поколения арабов. Знаменитый Синдбад не скрывал, каковы были побудительные причины его стремления вдаль, и рассказывал своим слушателям: «Я пробыл в Багдаде некоторое время, живя в крайнем счастье, довольстве и веселье, и захотелось мне попутешествовать и прогуляться, и стосковалась моя душа по торговле, наживе и прибыли, — душа ведь часто побуждает ко злу». Правда, в те времена купцы чаще всего сами уже не выходили в море. Разделение труда было достаточно прогрессивным. Разветвленные торговые отношения и банковские связи требовали, чтобы глава фирмы оставался на месте, в то время как его капитаны, предводители караванов и руководители филиалов непосредственно вели торговлю. Купцы — их профессия после профессии воина была самой престижной — стояли значительно выше своих нарочных. Например, в XII веке хронист по имени Баха-ад-Дин разделял мнение своих единоверцев, что суд не должен принимать к сведению свидетельства моряков, поскольку только глупцы, писал он, могут «ради какого-то убогого кусочка золота или серебра ступать на корабль».

Наряду с торговлей многообразию и развитию литературы о путешествиях способствовала предписанная пророком обязанность совершать паломничества в святые места. В дальние странствия пускались люди самого разного социального происхождения, они могли сравнивать и передавать свои знания. Кто был охоч до чудес, мог познакомиться с ними даже на городских базарах, где сочинители арабской мюнхгаузениады подслушали целые главы.

«Везде на оживленных базарах, прилавки торговых лавок прогибались под грузом слитков золота, женских украшений, изделий из слоновой кости, роскошно украшенного оружия, благовонных специй, рулонов шелка. Работорговцы громко расписывали достоинства черных рабов, продавцы страусовых перьев били в гонги, зазывая покупателей. В полутьме внутренних помещений некоторых лавок, устланных дорогими коврами, на вышитых подушках восседали самые уважаемые купцы, считавшие ниже своего достоинства заманивать клиентов шумом и криком. Там насыпали в мерные чаши жемчужины, достигавшие порой размера голубиного яйца, драгоценные камни, на которых еще не обсохла кровь убитых владельцев (разбой был распространенной формой перехода имущества от одного к другому), отмеривали ладан и мирру. Индия, Китай, Эфиопия, Греция, Рим — все они встретились здесь в этом смешении людей, почитающих сотни богов и говорящих на сотне языков» 83.

Одной из основных целей арабских торговых караванов была «Страна золота» — западноафриканская империя Гана84, откуда уже в VIII веке в Северную Африку хлынул обильный поток золота. Империя Гана не имела ничего общего с государством, носящим сегодня такое же название, и находилась на самом юге сегодняшней Мавритании. Существует предположение, что в III–IV веках берберские племена, разбитые римлянами, были вытеснены сюда, и их появление способствовало расцвету установившегося на здешних территориях общественного уклада. Это говорит не против, а в пользу уровня развития местного населения. Видимо, уже на рубеже эр здесь сформировались крупные племенные союзы, между которыми вскоре наладились широкие торговые контакты. Таким образом, пришлая берберская аристократия только пожала плоды, созревшие без какого-либо ее участия. Господство берберов, смешавшихся с местным населением, длилось примерно до 770 года, когда власть захватили представители африканского народа сонинке85. Они и вышедшая из их рядов династия Са-раколле раздвинули границы империи от побережья Атлантического океана до окрестностей Томбукту и от южномавританской Сахары до реки Фалеме, протекающей в треугольнике, который очерчен сегодня границами Сенегала, Гвинеи и Мали.

Самые ранние упоминания о процветавшей ганской торговле, зависевшей в первую очередь от богатых месторождений золота, оставили арабские географы Ибн Хаукал ан-Насиби в X веке и Абу Убайд Абдаллах ал-Бакри столетие спустя. Например, Ибн Хаукал сообщал из Аудагосты86- поселения берберов-лемтуна у северо-западной границы Ганы, — что подорожная пошлина выросла там в течение одного срока службы в общей сложности до 400 000 динаров. (Динар — золотая монета, весившая от трех до четырех с половиной граммов.) Можно представить себе, как богаты и многочисленны были караваны, пересекавшие границу. Ибн Хаукал писал лишь о поразивших его местных порядках. Например, он лично был свидетелем судебного разбирательства, когда должнику было предписано выплатить 42 000 динаров

Ал-Бакри мы обязаны красочным описанием Кумби-Са-ле — столицы государства Гана. Город был разделен на две части. В одной, где возвышалось двенадцать мечетей, селились исключительно мусульмане. Другая была окружена мощным валом. Там находились дворец правителя, мечеть для гостей-муеульман и «хижины с круглыми крышами», в которых жил простой народ. Все постройки были возведены «из камня и дерева акации». Вокруг было много колодцев и простирались

Западноафриканские музыканты. Такие музыканты, чья профессия передается по наследству, до сих пор встречаются при дворах племенных вождей и в городах Западной Африки. Они играют на свадьбах, при обрядах обрезания и на других праздниках Мандара (Камерун)

поля, засаженные овощами. О придворных нарядах и обычаях жителей ал-Бакри писал: «Никто из единоверцев царя не облачается в шитые одежды, кроме него самого и наследника престола, сына его сестры. Остальные люди одеваются в хлопчатые, шелковые или парчовые повязки в зависимости от достатка. Мужчины, все без исключения, бреют бороды, женщины выбривают головы. Царь… дает людям аудиенцию в шатре для разбора поступающих жалоб; вокруг шатра во время аудиенции стоят десять коней под золочеными покрывалами, а сзади царя находятся десять юношей с кожаными щитами и мечами, украшенными золотом. Справа от него стоят сыновья знати его страны в красивой одежде, в волосы у них вплетены золотые нити. Правитель города сидит перед царем на земле, а вокруг него также на земле сидят везиры. У входа в шатер — породистые собаки с золотыми и серебряными ошейниками, к которым прикреплено множество золотых и серебряных блях; они не сводят пристального взгляда с царя, охраняя его от любых посягательств. О царской аудиенции сообщают барабанным боем. Барабан, называемый «даба», — это длинный полый кусок дерева. Приближаясь к царю, его единоверцы падают на колени и посыпают головы прахом. Таково их приветствие царю»87.

В сложившемся сообществе, несмотря на все его великолепие, еще проявлялись черты племенного патриархального уклада, территориальное единение основывалось на шаткой вассальной зависимости, порой принудительной. В торговле же, выходившей далеко за пределы страны, государство играло пассивную роль. В 1076 году Кумби-Сале, населенный, по тогдашним подсчетам, более чем 30 000 жителей, пал под ударами Альморавидов88, развязавших усобицу в Северной Африке. Город был обращен в пепел, правители Ганы вынуждены были принять ислам. И хотя государство вскоре опять стало независимым, оно распалось вследствие внутренних раздоров и никогда больше не смогло обрести былого величия, хотя известно было еще и на рубеже XII–XIII веков. Арабский писатель и путешественник Якут ибн Абдаллах ар-Руми (1179–1229) описывал, какие трудности приходилось преодолевать купцам, чтобы попасть в Гану. «Горячие ядовитые ветры» высушивали воду в бурдюках, порой приходилось убивать дорогостоящих караванных верблюдов, чтобы получить из их внутренностей хоть сколько-нибудь влаги; вода, добытая из немногих имевшихся колодцев, вызывала болезни. Тем не менее привлекательность «Страны золота» не иссякала, Ар-Руми называет и товары, которые везли в Западную Африку мусульмане: соль, древесину, вероятно ароматического сандалового дерева, стеклянные бусы, медные украшения всех видов и форм.

Другой автор тех лет, которому мы обязаны картографическим изображением арабских представлений о Земле, носил впечатляющее имя Абу Абдаллах Мухаммед ибн Мухаммед аш-Шериф ал-Идриси (1100–1165). Он получил образование в Кордове, объездил всю Северную Африку и частично Малую Азию и наконец оказался в Палермо при дворе норманнского короля Обеих Сицилий Рожера 11 (1130–1154). Рожер собирал вокруг себя ученых самых разных направлений, особенно тех, кто обладал выдающимися географическими знаниями. Сообразовывался ли он при этом со своими завоевательскими планами, остается только гадать. Во всяком случае, ему пригодились знания по географии, когда он начиная с 1147 года повел войска норманнов против Византии через всю Грецию, Далмацию и Корфу и распространил свое господство на Тунис, Триполитанию и другие районы Северной Африки. Придворный географ Рожера ал-Идриси именно в это время создал свой главный труд под поэтическим названием «Развлечение истомленного в странствии по областям» — знаменитую карту мира, выгравированную на серебряной пластине, а также комментарии к ней. То, что было выгравировано на серебре, не было самой совершенной картиной арабского представления о мире, но оно весьма показательно в плане знакомства с Африкой.

Картина мира ал-Идриси

Тот, кто внимательно посмотрит на карту, сразу обратит внимание на два момента, сбивающих с толку и полученных в наследие от Птолемея. Во-первых, потоки, стекающие с Лунных гор, вливаются в три обширные области болот, в свою очередь питающие не только Белый Нил, но и его западный рукав, достигающий на территории Ганы Атлантики, — ошибочный вывод, которого придерживался и Евтимен, Русло же Голубого Нила, напротив, изображено почти правильно. Во-вторых, ал-Идриси хотел остаться верным завету «оракула географии» Птолемея и изобразил восточноафриканское побережье вытянутым далеко на восток, тем самым замкнув Индийский океан. Правда, любой моряк мог сказать ему, что от мыса Гвардафуй в Софалу89 следует плыть не на восток, а на юг, однако мнение великого грека стоило гораздо больше, чем рассказы тех безрассудных людей, которые «ради какого-то убогого кусочка золота или серебра ступают на корабль».

«Хромает вождь, хромают и его советники» (пенде. Заир).

Всадник из Багирми (государство Борну) Конь и всадник защищены «доспехами» из стеганой хлопчатобумажной материи

Если не принимать в расчет неверно указанного направления к Софале и произвольного расстояния между населенными пунктами, то истинному положению вещей соответствует лишь их последовательность: Барбария на сомалийском побережье, страна Зиндж90 в отдаленных окрестностях сегодняшней Момбасы, империя Вак-Вак на Замбези. Правда, ал-Идриси вынужден был поместить остров Мадагаскар там, где на самом деле находится индонезийский островной мир, чем доставил себе явные неудобства, поскольку не смог зафиксировать на карте многие и многие знания об этом районе мира, которыми уже давно располагали арабы.

Вдоль течения легендарного западного рукава Нила мы обнаруживаем государство Канем91 — предшественника Борну92. Правящей верхушке изначально жившего там кочевого народа тубу (теда)93 удалось в VIII веке захватить власть над канури и над соседними племенами. Предпосылкой возвышения Канема явилось его географическое положение к востоку и северо-востоку от озера Чад, где переплелось множество караванных путей, связывавших глубинные районы Африки с ливийской областью Феццан и оазис Дарфур с дорогами, ведущими к Нилу. Если правителям представлялась возможность обобрать следовавших через страну купцов, они делали это с помощью многочисленной вооруженной силы. Сообщается, например, что правитель Канема в XIII веке мог выставить рать из 300 000

Африканские кузнецы. Наряду с такими простыми плавильнями нередко встречались стационарные плавильные печи со сложными системами вытяжки. Бари (район верхнего Нила)

всадников. Даже если это преувеличение, тем не менее одетая в доспехи кавалерия представляла собой, бесспорно, опасную силу. Рабы, захваченные во время военных походов, играли определенную роль в хозяйственных отношениях, но, как и везде в Тропической Африке, труд этих несчастных использовался в основном лишь в домашнем и дворцовом хозяйстве, имевшем патриархальный уклад, и редко принимал другие формы. Это значит, что масса рабов не была занята крупным производством будь то сельскохозяйственной или ремесленной продукции, как это было характерно для античной Греции или Италии. И поскольку в собственной стране попавшим в рабство пленным не находилось применения, их нередко продавали мусульманским торговцам. В XIV веке арабский путешественник Ибн Баттута рассказывал, что в Канеме продаются «красивые невольницы и одежды». К тому времени феодальные раздоры расшатали государство, которое позже возродилось к западу от озера Чад как султанат Борну, и оно приняло ислам, поскольку его правитель Хуме (1085–1097) совершенно сознательно использовал учение Мухаммеда для укрепления внутреннего государственного порядка. Благодаря этому возникли довольно тесные связи между Канемом и мусульманской Северной Африкой. Уже в 1257 году ко двору в Тунисе были доставлены подарки из империи на озере Чад, в том числе и удивительно красивый жираф.

Если на карте ал-Идриси изображение Восточной Африки было искажено, то составленный им комментарий почти соответствовал действительности. В нем ал-Идриси называет Малинди и Момбасу в стране Зиндж гаванями, откуда вывозится высококачественное железо. Кое-кто сегодня может удивиться, узнав, что знаменитые дамасские и толедские клинки нередко ковались из африканского железа. В этой книге мы уже обращали внимание читателей на впечатляющий возраст африканской черной металлургии, следы которой находят не только в Мероэ и долине Нок, но и в центральной части континента. «… Остатки древних железоплавильных печей и следы железного шлака археологи обнаружили в пещере у селения Мум-бва на реке Кафуэ, притоке Замбези, Результаты проведенных здесь раскопок позволяют предположить, что на территории сегодняшней Замбии уже во втором столетии до нашей эры имелось примитивное железоплавильное производство. К находкам, обнаруженным на глубине от полутора до двух метров, подтверждающим этот вывод относятся железные топоры» 94.

Подобные достижения древнего общества, изолированного от более развитых районов пустыней и дремучими лесами, достойны упоминания. Правда, рудоплавильное производство не всегда было стабильным, но во времена ал-Идриси африканцы из Шабы (Заир) уже более двух столетий добывали медную руду, а к югу от долины Лимпопо вождей племени шона95 хоронили в облачении из множества золотых украшений, имевших совершенные формы и достигавших нескольких фунтов веса.

Придворный географ Рожера ничего не знал об этом. Его взор был устремлен к прибрежным городам, о которых рассказывал еще «столп арабской географии средневековья» Абу Хасан Али ибн ал-Хусейн ал-Масуди, умерший в 956 году. Ал-Масуди путешествовал по Китаю, Индии, Персии, Сирии и Египту; похоже, что путешествовал и по Восточной Африке до Софалы или даже до Мадагаскара. Во всяком случае, он знал об империи Вак-Вак и ее правителе, располагавшем войском из 300 000 всадников на быках. Многочисленные вожди в округе платили ему дань. Для тех, у кого такая мощная военная сила могла вызвать зависть, путешественник сообщал, что в Вак-Ваке царей-тиранов, не долго думая, убивают, а наследников лишают трона.96 Гавань Софалу ал-Масуди всегда называл только «золотой». Более поздние сообщения подтвердили справедливость его восторгов. На набережных Софалы громоздились кожаные мешки с золотом, слитки железа и меди, бивни слонов. Горы страусовых перьев, шкур и кож из загадочной страны Мономотапы 97 располагались рядом со связками древесины мангровых деревьев, очень ценимой в качестве строительного материала, так как в ней не заводились термиты. Там можно было увидеть персидские стеклянные изделия, китайский фарфор и индийские ткани. Запечатанные сосуды хранили чудеса восточной фармакологии: смесь истертого в порошок

Момбаса. Гравюра на дерене. Париж, 1575 год

рога белого носорога с его желчью, которая, говорят, помогала от колдовства и дурного глаза; толченая слоновая кость, применявшаяся против проказы; кусочки слоновой кожи для лечения головной боли и горячки. А рядом на корточках примостился еще более дорогой товар — «черная слоновая кость» — девушки и мускулистые юноши. Их девственность будущие владельцы будут оберегать самым отвратительным образом.

Как сообщал автор «Перипла Эритрейского моря», арабские купцы появились на восточноафриканском побережье уже очень давно. В VII веке, когда внутренние раздоры и религиозные войны вынудили огромное число арабов и персов покинуть родину, бывшие торговые фактории превратились в города. Дату возникновения многочисленных поселений сейчас можно установить в основном только по мусульманским источникам. Например, датой основания Пате, Ламу, Килвы и других тридцати двух населенных пунктов можно приблизительно считать 696 год; остров Пемба был заселен около 730 года. Могадишо в 887-м, а Килва в 957 году упоминаются как города, населенные арабами, но, конечно, невозможно установить точные даты, когда издавна существовавшие фактории превратились в города и оказались под защитой мавров. Точно так же нельзя говорить и о поселениях только арабов. Около 1150 года ал-Идриси писал, что в Сене на Замбези, кроме африканцев, проживают выходцы из Индии; клад из 250 китайских монет, найденный у Кайенгвы на Занзибаре, был зарыт самое позднее в 1265 году. Конечно, монеты могли попасть туда очень разными путями (китайские торговые плавания в Восточную Африку датируются более поздним временем), но это свидетельствует о том, что эти области посещались купцами со всего мира98.

Однако суть заключается в другом, в легенде об «арабских» городах-государствах на территории Восточной Африки. Новейшие исследования лишают эту легенду всякого правдоподобия.

«Главные торговые города, например Могадишо, Пате, Малинди, Момбаса, Занзибар, Ламу, Килва, Софала, а также селения на множестве мелких островов возникли не столько из-за переселения сюда арабских, персидских или даже индийских купцов и появления из их числа правящих династий, сколько в первую очередь в результате существенных социальных процессов внутри самого бантуязычного населении прибрежной Африки. В XIII–XIV веках на фоне расширения морской торговли стали происходить определенные социально-экономические и культурные изменения, благодаря которым население приняло ислам, но возникновение именно африканских торговых империй и государственных образований совершенно однозначно. Имеющиеся арабские и раннепортугальские источники не оставляют никакого сомнения в том, что большую часть населения, представленного во всех слоях общества, составляли африканцы, которые развили свой собственный язык и свою культуру»99

Таким образом, процессы образования государств в Восточной Африке мало чем отличаются от процессов формирования государств в Западном и Центральном Судане. Наглядным свидетельством их самобытного развития является не только архитектура, но прежде всего литературные памятники культуры суахили — хроники — «глубокие по смыслу лирические сказания, эпические стихи, написанные собственной письменностью, производной от арабской».Негритянское население восточноафриканских прибрежных городов, примечательное не только цветом кожи, но и выразительными шрамами на лице, служившими украшением, описывал также Абу Абдаллах Мухаммед Ибн Баттута (1304–1377). Его полное имя по вполне понятным причинам мы не приводим. Он был одним из самых неутомимых путешественников в нашей истории. Четверть века он бродил по Китаю и Западной Африке, Индии и России и оставил обширный многокрасочный труд по географии, значение которого невозможно переоценить. Много раз лишавшийся гарема, который следовал за ним и имущества, часто на волосок от смерти, гонимый жаждой чудес, знаний и богатства, этот необычный человек вглядывался в мир, о котором мы знали бы значительно меньше, если бы такого человека не было. Арабская пословица гласит: «Египет близок тому, кто туда стремится». Для Ибн Баттуты любая страна была близка. В Восточную Африку он попал в 1331 году и исследовал ее побережье до Килвы100 — в те времена большого города, полностью построенного из дерева, над которым возвышались купола трехсот мечетей. Кроме этого, Ибн Баттута не сообщает о Килве ничего такого, чего мы не знали бы.

Значительно интереснее его сведения о Западном Судане, куда Ибн Баттута отправился по заданию марокканского султана в 1352 году. Это путешествие имело целью в первую очередь посещение империи Мали101 основанной преимущественно народом малинке, входящим в группу мандинго, и возвысившейся вслед за государством Гана. Ее воинственный правитель Сундиата (1230–1255). используя предоставленные привилегии в торговле, четкую систему эксплуатации и дееспособные вооруженные силы, создал прекрасно организованное государство. На севере его граница обозначалась мавританским караванным путем, проходившим через Валату, на юге — частью Гвинейской возвышенности (плато Фута-Джал-лон), на востоке Дженне102 на реке Бани и на западе — нижним течением Гамбии. Позже, захватив еще большие территории, Мали при Мусе I (1307–1332) достигло такого расцвета. что мусульманские купцы слетелись туда, словно мухи на бороду продавца сладостей. Муса взбудоражил весь исламский мир, когда в 1324 году отправился в паломничество. Царя, восседавшего на прекрасном коне, постоянно окружало более полутысячи рабов. В Мекке он разбросал толпе нищих 20 000 кусочков золота, а в Каире его щедрость так пошатнула курс золота, что он восстановился лишь спустя несколько лет. Империя Мусы принимала арабских ученых и художников: упоминается, например, что малийские правители пригласили даже архитектора из далекой Андалузии. На так называемой Каталонской карте103, изготовленной в 1375 году, художник отвел Мусе определенное, достойное зависти место. Он изобразил царя на европейский манер: в одной руке скипетр, в другой — огромный самородок золота.

Но не одно лишь золото было тем краеугольным камнем, на котором покоилось благосостояние империи Мали. Оно основывалось также на продуктивном земледелии, возделывании хлопчатника, производстве хлопчатобумажных тканей, добыче значительного количества меди и, конечно, на торговле. Ибо тот достигал могущества, кто держал руку на пульсе товарного обмена солью и золотом между Северной и Западной Африкой. Вместе с расцветом империи Мали возрастало и значение ее торговых центров — Томбукту104, ставшего вскоре вместо Валаты целью почти всех караванов, следовавших из Сахары, и Дженне.

Объятия. Резьба по эбеновому дереву. Маконде (Восточная Африка)

Томбукту превратился не только в самое посещаемое место, где шел товарный обмен и расцветало ремесленное производство, но и в культурный центр всего Западного Судана, манившего своими чарами даже испанцев, французов и итальянцев. Здесь смешивался шум оживленных портняжных мастерских и мастерских резчиков по сандаловому дереву, число которых переваливало порой за сто. с криками лодочников на Нигере и бормотанием учеников, проникавшим на улицы из примерно ста пятидесяти мусульманских школ; здесь сверкали на солнце минареты, украшенные листовым золотом, а над стенами дворца возвышались гигантские башни, похожие на голубятни.

Ибн Баттута прибыл в Томбукту со стороны Валаты и оставался там семь месяцев. К тому времени он был уже стареющим человеком, обремененным тяготами путешествий, глубоко верующим и довольно мрачным. Очевидно, только этим можно объяснить его ужас при виде голых грудей женщин, ходивших по улицам, красоту которых он раньше восхвалял. И все-таки его отзывы о «королеве пустыни», как повсюду называли Томбукту, да и обо всей империи Мали, можно назвать почтительными. Путешественник, которого не раз грабили во время поездок, особенно превозносил то обстоятельство, что в

Обработка хлопчатобумажного волокна

государстве Мали все было очень хорошо организовано, купец всегда мог найти гостеприимный ночлег и не бояться актов насилия. Спустившись вниз по течению Нигера, Ибн Баттута в конце концов оказался в Гао105 — «большом городе на Ниле, самом красивом из негритянских городов, очень богатом и в изобилии снабжаемом продовольствием». Его пребывание здесь длилось четыре недели, пока он наконец не присоединился к каравану, который с шестью сотнями рабынь возвращался назад через Сахару.

«Большой город на Ниле» (Ибн Баттута тоже поддался ложному представлению, что Нил в Западной Африке имеет рукав, начинающийся у Лунных гор) к тому времени уже три столетия являлся столицей сонгаи, поднявшихся сюда вверх по течению Нигера из Бенина. Тогда они были вассалами правителя Мали, но в конце XIV века, отделившись, создали свою империю, под власть которой в 1468 году попал и Томбукту. Затем последовали завоевание Дженне, битвы с вторгшимися в Мали племенами туарегов и моей и расцвет государства Сонгаи106 Этническую основу составлял народ сонгаи, который покорил города-государства хауса107, возникшие с X века на северо-западе сегодняшних Нигерии и Нигера. Правители империи Сонгаи открыли новые месторождения золота, усовершенствовали сельское хозяйство, ввели регулярные налоги и содержали постоянное, размещенное в гарнизонах войско, а также военный флот на Нигере, Теперь уже правитель Сонгаи Мухаммед I в 1495–1497 годах во время паломничества в Мекку потряс исламский мир, И его дорога была усыпана розданным золотом. Его сопровождали пятьсот всадников и тысяча пеших воинов. Египетские купцы на обратном пути, не задумываясь, дали в долг возвращавшемуся в Судан монарху 150 000 дукатов.

Таким образом, это блистательное время отражает тот период истории, когда сами жители Тропической Африки стали путешественниками и открывателями. И неудивительно, что правитель Мали Абу Бакари II отправил в 1307 году (по другим источникам — в 1312-м) флотилию в Атлантику. В сообщении его преемника рассказывается:

«Мы происходим из семьи, в которой монарший сан передается по наследству. И вот предшествовавший мне правитель решил, что нет ничего невозможного в том, чтобы убедиться в наличии противоположного берега у моря ал-Мухит [Атлантического океана]. Одержимый этой мыслью и воодушевленный желанием доказать свою правоту, он приказал снарядить несколько сот судов, набрал для них команды и присоединил к ним также много других судов, снабженных золотом, съестными припасами и водой в таком изобилии, что все это могло удовлетворять потребности команды в течение многих лет. При отплытии он обратился к командирам со следующей речью: «Не возвращайтесь, прежде чем вы не достигнете самой крайней границы океана или прежде чем не будут исчерпаны ваши съестные припасы или питьевая вода».

Они отплыли и долго отсутствовали; прошло много времени, но никто не возвращался. Наконец вернулось одно судно. Мы спросили кормчего этого судна, что же случилось. Он ответил: «Государь, мы долго плыли, пока не встретили мощного течения, подобного реке. Я шел последним за другими судами. Все суда, шедшие впереди, продолжали плавание, но едва подошли к этому месту, как начали исчезать одно за другим, и мы так и не узнали, что же с ними случилось. Я же не захотел оказаться во власти этого водоворота и потому вернулся».

Султан не захотел поверить этому сообщению и не одобрил поведения командира. Затем он приказал снарядить две тысячи судов, из которых одна половина была предназначена для него самого и его спутников, а другая — для припасов и питьевой воды. Он доверил мне правление и со своими спутниками вышел в море ал-Мухит. При таких обстоятельствах мы видели его и других в последний раз»

.108

И хотя предприятие заслуживает восхищения, связанное с ним предположение о раннем открытии Америки, как это делают некоторые авторы, совершенно беспочвенно. Действительно, европейские путешественники видели в XIX веке на Нигере прочные крытые лодки, в которых могло разместиться свыше ста человек, но нельзя переносить условия XIX века на XIV. Лодки на реке Нигер не были оснащены ни парусами, ни уключинами для весел. Значит, их ход направлялся коротким веслом типа байдарочного, а не закрепленным в уключине. Такой способ передвижения вполне отвечал условиям плавания по реке, тем более что Мали даже не граничит с морем. О том, что оснастка судов Абу Бакари была несложной, говорит и их количество. Скорее всего они походили на те, на которых плавал по Нигеру Ибн Баттута: «Корабль состоял из одного-единственного выдолбленного ствола дерева». Поэтому исследование Атлантики, предпринятое жаждущим знаний султаном и его подданными, могло кончиться только трагически. Возражении же, будто хронист Пьетро Мартир и конкистадор Васко Нуньес де Бальбоа109 в XVI веке сообщали о живущих в Центральной Америке очень темнокожих людях, явно несостоятельны. В конце концов, люди с сильно выраженной пигментацией кожи встречаются в Индии, Индонезии, Австралии и Меланезии.

Еще несколько слов, посвященных морским делам. Поводом к тому является следующее замечание на карте мира, изготовленной в 1459 году венецианским монахом Фра-Мауро110:

«Около 1420 года шло одно судно, или так называемая индийская джонка, морем из Индийского океана по пути к островам Мужчин и Женщин, за мыс Диаб между Зелеными островами в Море Тьмы на запад, держа курс на Алгарви. Сорок дней не видели моряки ничего, кроме воздуха и воды. В благополучном плавании прошли они, по их расчетам,

Короткие весло. Эдо (дельта Нигера)

2000 миль. Через 70 дней судно вернулось наконец к названному мысу Диаб. Собираясь пристать к берегу, моряки увидели яйцо птицы, именуемой Рух. Это яйцо величиной с амфору. А сама птица так велика, что от конца одного крыла до конца другого 60 шагов, и она совсем легко поднимает в воздух слона и других огромных животных и причиняет жителям тех стран значительный ущерб из-за невиданной быстроты ее полета»111.

Кажется, речь действительно идет о плавании вокруг Южной Африки, и это мнение многими разделялось. «Острова Мужчин и Женщин», напоминающие знаменитую легенду об амазонках, по мнению различных ученых, следовало искать у побережья Сомали. «Индийская джонка» была, по-видимому, арабским судном, построенным на манер индийских (арабское кораблестроение переняло от Индии много новшеств). На арабское происхождение приведенного сообщения (это мнение наряду с другими разделяет и Рихард Хенниг) указывает и название «Море Тьмы», которым называли тогда Атлантический океан исключительно арабы. Слово же «Диаб», напротив, скорее всего индийского или индонезийского происхождения. Чаще всего оно употреблялось по отношению к островам и означало «смотрящий на две воды». Следовательно, остается неясным только, управлялся ли названный корабль

На реках и в районе Великих озёр Африки европейские путешественники видели впечатляющие свидетельства мастерства местных корабелов. Боевые суда на Озере Виктория

индийцами или просто возвращался из индийских гаваней. Более существенным представляется то, что сказано дальше, поскольку, если кого-то отнесет мимо входа в Аденский залив к каким-то «Зеленым островам» в «Море Тьмы» в направлении Алгарви (португальская провинция?), тот должен сначала обогнуть южную оконечность Африки. Именно там на карте Фра-Мауро и расположен «Диаб» — остров, близкий к берегу, лежащий перед Ethyopia austral, которую Фра-Мауро в отличие от Птолемея изображает так, что ее можно обогнуть. Таким образом, кажется, все ясно, надо только найти «Зеленые острова» в Атлантике. Но тут как раз и возникают сомнения. Ближайшими атлантическими островами, заслуживающими такого наименования, могут быть Сан-Томе и Принсипи в заливе Биафра. Но в указаное время туда не могли бы добраться даже арабские суда позднего средневековья, имевшие кормовой руль, оснастку, похожую на оснастку каравелл, и как минимум две палубы.

Чаще случалось другое. Моряков в Индийском океане подхватывал муссон и тащил далеко в направлении алгарви. Это слово означает всего-навсего юг, а название той португальской провинции имеет арабское происхождение. И так как моряки недооценивали протяженность Африки к югу, то думали, что оказывались в Атлантике. На самом деле их проносило в восточноафриканских водах мимо поросших зеленью островов за Мадагаскар. Да и сам «Диаб» Фра-Мауро — это скорее всего Мадагаскар, который действительно смотрит на две воды: Мозамбикский пролив и Индийский океан. Таким образом, плывя наконец вновь на север, снесенные ветром мореплаватели высадились на «Диабе» — Мадагаскаре и нашли там яйцо к тому времени уже вымершей слоновой птицы (Aepyornis maxim us). Благодаря ранним сообщениям о птице, достигавшей трехметровых размеров, калейдоскопический мир арабских сказок обогатился легендами о птице Рух, в которых миролюбивый гигант, не умевший летать, уносил в свое гнездо слонов и потерпевших кораблекрушение мореплавателей. Яйца этих птиц, кстати, были действительно в три раза крупнее страусовых.

Если приведенное выше мнение и противоречит тому, что высказывал Александр Гумбольдт в своем замечательном труде «Критические исследования…», то противоречит лишь с одной оговоркой: гипотеза о появлении когда-либо арабских судов у южной оконечности Африки вполне правомерна и достойна в качестве таковой дальнейшего существования. Действительно, едва ли можно предположить, что утверждение ал-Масуди, относящееся к X веку, о возможности обогнуть Африку было им слепо заимствовано у Геродота, Евдокса или у автора «Перипла Эритрейского моря».

Тем временем арабский халифат112, объединенный под зеленым знаменем ислама, распался уже столетие назад. Сказка о равноправии всех мусульман действовала объединяюще лишь непродолжительное время. Как те, кто извечно подвергался эксплуатации, так и знать, оказавшаяся не у власти, восстали, сплотились вокруг потомков Мухаммеда и начали уничтожать друг друга в религиозных войнах. Правда, раскол империи халифов на множество соперничавших феодальных государств не привел к их упадку, а, напротив, способствовал их политическому, экономическому и культурному подъему.

Вглядываясь, однако, с высот времени в ту эпоху, осознаешь, что будущее уже давно принадлежало другим силам. Как ни парадоксально это звучит, но именно деспотичная власть восточных владык стала причиной того, что их подданные проиграли в экономическом споре с Европой. Возьмем, к примеру, купеческое сословие, которое придало мощный импульс ходу географических открытий. Извечное стремление купечества к обогащению сдерживалось разнообразными препонами, такими, как упорядоченное налогообложение или предписанная Кораном благотворительная деятельность. Для купечества было мало поводов отправляться вдаль доселе

Саранча, попавшая в сети, пожирает друг друга» (суто, Юго-Восточная Африки).

не изведанными путями или направлять корабли к никем не виданным берегам. Поэтому горизонты мусульманских купцов ограничивались в основном областями Судана и Восточной Африки, известными с античных времен.

Воин масаи

Деятельность личности, подобной Фуггеру113, которая одной рукой покупала курфюрстов, медь и сельдь, а другой — оказывала финансовую и политическую поддержку предприятиям, в ходе одного из которых было совершено первое плавание вокруг Земли, была на Востоке немыслима. Красочные, зачастую похожие на сказки сообщения арабских путешественников имели не только историко-культурное значение, но читателям в конторах Аугсбурга они казались скучными, ибо их не интересовали ни морские драконы, ни птицы-гиганты, убивающие слонов. Им было безразлично, что в Томбукту богатство человека определялось количеством лошадей и книг, они хотели знать, за какие деньги можно приобщиться к этому богатству. И если мы часто слышали, что арабские купцы в один вечер могли бросить к ногам танцовщиц все свое состояние, то причиной тому была не только восточная пылкость. Там, где золото не имеет цены или имеет малую цену, оно теряет свою притягательную силу: кто не может пускать его в рост или вкладывать в прибыльное дело, легко отдает его на пустое. Поэтому будущее должно было принадлежать тем, кто, охваченный невиданной жаждой наживы, в поисках богатств проникал во все уголки земного шара, всеми правдами и неправдами урывал деньги, а затем упивался пляской биржевого курса. Эта красочная картина нарисована не для того, чтобы провести глубинное исследование исторических процессов, а для того, чтобы заставить нас задуматься.

Ни в какое сравнение с европейцами не идут и другие открыватели Африки: индийцы, индонезийцы, китайцы. Тем не менее именно китайским географам мы обязаны, например, ранним, но очень подробным описанием народов, живших в Африке. Так, китайский исследователь IX века сообщает:

«Страна По-Па-Ли находится в юго-западном океане. Ее жители кормятся не зерном, а мясом, часто они даже нацеживают кровь из жил быка, мешают ее с молоком и в сыром виде принимают внутрь. У них нет тканой одежды, они оборачивают свои тела в овчину, которая их полностью закрывает, Женщины у них чистоплотны и благовоспитанны. Своих сограждан-земляков они ловят и продают иностранцам по очень большим ценам. Слоновая кость и амбра — продукты их страны.

Испокон веков эту страну не удавалось захватить чужеземцам. В сражениях они используют в качестве копий бивни слонов, ребра и рога буйволов; они вооружены нагрудными щитами, луками и стрелами. Арабы постоянно на них нападают»114.

Меч и кожаные ножны

Это описание, которое частично могло бы быть отнесено к масаям и их красивым женщинам, а частично к другим народам, очень отличается от описаний отвратительных существ, какими воображение европейцев того времени населяло южное полушарие.

Бог и деньги

Европа миновала свои, казалось бы, мрачные времена. В отличие от античного способа производства феодальный строй принес людям более широкие свободы. Труд даже крепостного крестьянина, обремененного различными повинностями, но имевшего свое хозяйство, основанное на личной собственности, без сомнения, был значительно более созидательным и продуктивным, чем труд раба. Возникли новые способы обработки земли, совершенствовались орудия земледельческого труда и способы упряжи; водяная мельница вытеснила цеп, ветровое колесо заменило балансирный насос. Даже ужасы чумы не могли воспрепятствовать тому, что прибавочный продукт этого общества постоянно возрастал.

Мы не можем проследить за сменой всех причин и следствий, но новые отношения товарного обмена так же неуклонно начали подтачивать и феодальный строй. Крестьяне добились права, а иногда им это даже предписывалось, часть своих повинностей, ранее взимавшихся в виде барщины или натуральных продуктов сельского хозяйства, возмещать деньгами, которые они выручали на городских рынках, ставших центрами тогдашнего развития. Под защитой могучих крепостных стен развернули свою деятельность купцы и ростовщики. В отличие от закостенелых деспотий Востока они стали не слугами режима, а посредниками нового образа жизни. Объединенные с землевладельцами общими устремлениями, они при помощи ремесленников, поселившихся в городах с целью избежать крепостной зависимости, постепенно освобождались от опеки феодальных сеньоров. Жизнь на городских рынках под влиянием самых разнообразных изменений (например, вследствие непрерывно совершенствовавшегося земледелия и животноводства, постоянного роста численности населения и продуктивности ремесленного производства) била ключом. Рыночная торговля охватила все близлежащие земли, в потоке поспешно чеканившихся монет тонули старые привилегии и унаследованные структуры власти.

Так могло бы быть, но феодализм не отдавал без боя ни старые привилегии, ни власть. Деньги только подтачивали феодальный строй, тонул же он в крови. Крестьяне не просто добивались права продавать на рынке прибавочный продукт, но отвоевывали это право. Ремесленники не просто селились в городах, а бежали от крепостников, и нередко их побеги кончались петлей. Городские колокола чаще призывали горожан к обороне, а не на городское вече. Хваленое купеческое сословие бессовестно использовало всех и вся, когда его стремление к прибыли наталкивалось на ограничения, обусловленные феодальным способом производства. Причем купечеству было все равно, что носили те, кого оно использовало, — латы, мантии или холщовые рубахи. Оно подливало то масло, то воду в огонь общественных противоречий, сообразуясь лишь с собственной выгодой. Тех, кто, гонимый бурями времени, потерял исконные связи, оно не приводило к свету социальной справедливости, а низвергало в рудники.

Именно так, хотя и не всегда столь обостренно, развивались события в Португалии — государстве, возникшем в 1139 году в западной части Иберийского полуострова после тот, как граф Афонсу Энрики (Афонсу 1, 1128–1185) и его войско одержали победу при Оурике над маврами, захватившими здешние земли в VIII веке. После битвы Афонсу Энрики провозгласил себя королем. В 1147 году его войска при поддержке крестоносцев отбили Лиссабон, а столетие спустя преемники Афонсу I освободили из-под мавританского владычества провинцию Алгарви. Именно тогда, на два с половиной столетия раньше Испании сбросив иноземное иго, Португалия приняла свои современные очертания. Все это звучит победоносно, но Португальское королевство в ходе продвигавшейся с севера на юг реконкисты (движения за освобождение исконных земель) ступило на тернистый путь. Во-первых, оно должно было оказывать сопротивление недоброжелательному испанскому соседу, признавшему королевство только после того, как Афонсу 1 в 1143 году объявил страну папским леном, что обеспечило ему защиту со стороны Ватикана. Духовенство, изначально ставшее идеологом политики реконкисты, направленной на единение, приобрело поэтому еще большее влияние и ждало благодарности в виде политических уступок и поместий. Во-вторых, духовно-рыцарские ордена и феодалы требовали за собственное участие в военных походах, а также за участие в походах своих вассалов значительной доли от завоеванного. И наконец, следовало достойно наградить крестьян, на которых и легли основные тяготы тех войн и которые принимали в них участие не ради царства небесного, а ради земли и освобождения от феодальной зависимости. Города, эти бастионы реконкисты, тоже ждали новых привилегий.

Королям Португалии удалось довольно ловко, правда попадая иногда в щекотливые положения, вырвать политическую власть у духовенства. Продолжалось это три столетия, сопровождалось и интердиктами и анафемами, но проходило менее кровопролитно, чем соперничество с Испанией и дворянством, восставшим против усиливавшейся централизованной власти. Только ценой бесчисленных жертв, павших в сражениях, таких, например, как при Алжубарроте (1385), мятежные

«Петухи корм друг другу не добывают» (суто, Юго-Восточная Африка).

гранды были усмирены. Тогда португальское войско, усиленное английскими лучниками, окончательно разбило вооруженные силы Испании, в состав которых входили переметнувшиеся на сторону Испании португальские дворяне и их союзники. Благодаря всем этим многочисленным перипетиям португальские города, ставшие крепостями королевства, достигли невиданного расцвета.

Короче говоря, в результате реконкисты Португалия оказалась далеко впереди других европейских государств. Сначала корона утверждала себя в качестве централизованной власти, опираясь на военную повинность, но со временем стала располагать многочисленным и очень боеспособным отрядом дворянства, жаждущего приличествующей его званию деятельности. Кроме того, в народе живы были идеи крестовых походов, питавших идеологию реконкисты, культивировалась и процветала непримиримая религиозная воинственность, подобная «священной войне» Мухаммеда, которую можно было направить на внешние цели. И наконец, сами по себе военные конфликты отвели городам вполне конкретную роль, что обусловило невиданный расцвет ремесленного производства и обеспечило торговой буржуазии значительные преимущества.

Однако одним лишь этим нельзя объяснить превращение Португалии в могучую морскую державу. Португальцы были крестьянами, и если среди них попадались опытные рыбаки, то не только рыбная ловля побуждала их обращать пристальный взор на море. Например, с давних времен близкое североафриканское побережье манило завязать морскую торговлю. Особенно оно привлекало итальянских судовладельцев, банкиров и купцов, обосновавшихся в Порту и Лиссабоне после того, как эти гавани освободились от исламского владычества и стали узловыми пунктами средневековой морской торговли между Ближним Востоком и приморскими городами Севера. Стремление к развитию мореплавания было вполне очевидным. Те, кто хотели доставить свои товары на английские или фландрские рынки, отделенные от остального континента враждебной Испанией (Франция, связанная дружественными отношениями с Кастилией, тоже принимала участие в этой блокаде), хочешь не хочешь вынуждены были пускаться в морские плавания. Кроме того, нападения кастильского флота и берберских пиратов заставляли пробовать свои силы и в сражениях на море. Неудивительно поэтому, что уже Диниш I (1279–1325) велел насадить у Порту хвойные леса (древесина и смола шли исключительно на судостроение), пригласил в страну итальянских капитанов и корабелов, предоставив им значительные привилегии. Подобная политика повлекла за собой снижение цен на строительные материалы и оснастку для кораблей, судовладельцам предоставлялись поблажки при взимании пошлин, возникла система морского страхования, моряков возводили в рыцарское звание.

К началу XV столетия Португалия стала обладательницей значительного флота. Но как только коронованные особы отводили от него взор, в глаза бросались менее приятные вещи. Торговля скорее истощала, чем обогащала страну. Завоеванное когда-то золото оседало в чужих кошельках. Торговая буржуазия требовала деятельности, рассчитанной на длительный срок. Социальные противоречия между феодальной знатью и крестьянством уже невозможно было преодолеть за счет крестовых походов или захвата новых земель; всякого рода дары уже не успокаивали ропщущее дворянство. И правители в который раз принялись изучать географические карты, дабы найти выход из удручающее положения. Но чтобы грабительский военный поход принес значительные выгоды, нужно избрать очень богатого противника,

Португальские каравеллы XV века

будущие военные действия не должны требовать чрезмерного количества ядер и пороха, осуществить его следует без союзников. Кроме того, желательно, чтобы жертвы исповедовали иную религию, тогда наряду с богоугодной бедностью их можно будет одарить истинной верой. И разве то был не перст господень, указавший на североафриканскую Сеуту115, где мусульманские купцы и пираты, помимо прочих драгоценностей, прятали горы мерцающего золота из Судана?

Был 1415 год, когда тень святого креста и осененных им людей, алчущих золота, пала на Сеуту. Более двухсот кораблей доставили к городу 45 000 вооруженных солдат, и он был завоеван с минимальными потерями, погибло едва ли два десятка человек. В тот момент, когда победители в самой большой мечети Сеуты запели «Тебя, бога, хвалим», пробил час конкисты — завоевания новых земель, наступила эпоха Великих географических открытий. Разгорелось пламя, поглотившее в равной мере индийские хижины и индийские дворцы, мечети в Килве и княжеские склепы в Малакке. Миновало всего лишь столетие, а конкистадоры уже мародерствовали в Бразилии; первая португальская каравелла бросила якорь в устье Жемчужной реки у Кантона.

Во время штурма цитадели Сеуты особенно отличился принц Генрих (дон Энрики Навигатор, 1394–1460), которому только что исполнился двадцать один год. Будущие историки нарекли его «Мореплавателем», хотя плавание в Сеуту было единственным, в котором он лично принял участие. Традиционная историография приписала ему всю славу инициатора последующих исследовательских плаваний португальцев. И действительно, энергия и предприимчивость принца Энрики оказали существенное влияние на ход открытий западноафриканского побережья. Поэтому в описаниях он часто предстает как всесторонне одаренная выдающаяся личность эпохи Великих географических открытий. Он не жалел ни личного состояния, ни средств ордена Христа, магистром которого являлся, чтобы сбросить покров тайны с чудес дальних стран. Однако в действительности по приказу Генриха Мореплавателя была предпринята только треть африканских плаваний, осуществленных под португальским флагом в период с 1415 по 1460 год. Остальные были организованы короной, тортовыми домами и отдельными феодальными магнатами. Это ни в коей мере не умаляет его роль первопроходца, но проясняет побудительные причины тех героических предприятий.

Согласно девизу „Deiis et moneta“ («Бог и деньги»), начинания эти преследовали цель не только открыть дорогу в Индию. Значительно большую роль играли три момента: суданское золото, торговля рабами и поиски царя-священника Иоанна. В Португалии давным-давно знали о несметных богатствах западноафриканских владык (достаточно вспомнить Каталонскую карту 1375 года) и искали пути к их сокровищам. Поставленные перед выбором, отдаться на волю качающейся поступи караванных верблюдов или вручить себя качке на волнах, португальцы выбрали последнее, тем более что таким образом они могли обойти территории, относящиеся к исламской сфере влияния. Но наряду с мирской алчностью действовали и религиозные устремления. Еще очень сильны были идеи крестовых походов и реконкисты: тогда они в первую очередь направлялись против Османской империи116. Не последнюю роль играло и опасение, что когда-нибудь доступ к дальневосточным товарам будет вообще перекрыт. Предположение стало реальностью самое позднее в 1453 году, когда турецкие войска захватили Константинополь- последний оплот Византийской империи. Правда, и до и после падения Константинополя итальянские купцы заботились, чтобы в обмен на черкесских рабов и венецианское стекло в Европу все-таки поступали китайские шелка и малабарский перец, но эти товары из-за появившейся промежуточной торговой инстанции невиданно вздорожали. Естественно, возникло желание напиться не из ручья, а из самого источника. Хорошо бы при этом, ведь сие угодно богу, еще и нанести серьезный удар по Османской империи или, того лучше, отвоевать Иерусалим.

Правда, намерения принца Энрики не были столь обширными. С течением времени они подвергались изменениям, но постоянно определялись стремлением найти источники суданского золота, раздобыть рабов и заручиться союзниками в борьбе против ислама. Поэтому неопределенные сведения о царе-священнике Иоанне (имелись в виду христианские цари Эфиопии либо индусы, обращенные в христианство святым Фомой117), изображением которого многие художники-картографы украшали свои карты, побудили принца Энрики начать его поиски на берегах Африки. В конце концов, и космографы и путешественники с давних пор уверяли, что западный рукав Нила впадает в Атлантику. Разве не заманчиво начать обходной маневр, который, по всей вероятности, даст возможность португальцам найти братьев по вере и нанести удар в спину турок-османов?

Встречается мнение, что только в завоеванной Сеуте принц Энрики и его современники будто бы получили сведения об Африке, выведав их через шпионов или под пытками у пленных. И хотя тогдашние хронисты сообщают то же самое, это было бы явной недооценкой знаний и энергии европейцев. Например, Ватикан уже длительное время наводил справки об Эфиопии, христианское население которой хоть и считалось в Риме еретическим, но вызывало интерес. И хотя папа Александр III в 1177 году в своем письме называл эфиопского владыку лжецарем и хвастуном, в какой-то момент сближение должно было произойти. Ибо папская булла 1267 года потребовала от магистра доминиканского ордена начать осуществлять миссионерскую деятельность в Нубии и Эфиопии. Мы знаем о восьми доминиканских монахах, отправившихся туда в 1316 году, а в 1327 году посланцы Эфиопии добрались до Испании. Трудно сказать, какое влияние оказали эти контакты на развитие европейской географии, но в сочетании с опытом и знаниями византийских и итальянских купцов они не могли остаться безрезультатными. Так, в средневековом справочнике для путешественников довольно точно описан путь из Венеции в Аксум и ландшафты местности Шоа, где сегодня расположена Аддис-Абеба, а украшенная золотом базилика Аксума названа красивейшей в мире.

Кроме того, европейцы уже давно извлекали пользу из трудов арабских географов и путешественников, таких, как ал-Идриси, служивших при европейских дворах. Использовались, в особенности на Пиренейском полуострове, знания еврейских и мавританских ученых; были широко известны описания Восточной Африки, сделанные Марко Поло118 на основе индийских и китайских сообщений. Существовали и свидетельства, что называется, из первых рук, поскольку европейцы тоже исследовали Черный континент. Например, родившийся на Мальорке схоласт, алхимик и миссионер Раймунд Луллий рассказывал в написанном им в 1283 году труде, что некий безымянный монах в 1280 году добрался до Гао на Нигере и обнаружил там «много языческих вождей и князей, которые поклоняются солнцу, звездам, птицам и зверям. Жители этой страны многочисленны и высоки ростом. Они черные и не придерживаются никакого закона»119.

Когда крестовые походы пришли к своему бесславному концу, хроника 1291 года сообщила о повторении плавания Евдокса:

«В тот самый год Тедизио Дориа, Уголино Вивальди и его брат с некоторыми другими гражданами Генуи начали готовиться к путешествию, которое прежде никто другой не пытался предпринять. И они наилучшим образом снабдили две галеры съестными припасами, питьевой водой и другими необходимыми вещами, которые были в них размещены, и в мае направили их в Сеуту, чтобы плыть через океан в индийские страны и купить там прибыльные товары. Среди них находились два упомянутых брата Вивальди, а также два еще юных монаха. Это удивляло не только очевидцев, но и тех, кто об этом слышал. После того как они обогнули мыс, называемый Годзора [Тарфая] о них не слышали больше ничего достоверного. Да сохранит их Господь и приведет их на родину здоровыми и невредимыми»120.

В самом деле удивительно. Вновь рассказ о людях, не сумевших преодолеть искушение долететь на крыльях бабочки до Луны. Во всяком случае, мы можем более четко представить себе, что их на это толкало. Жажда дальневосточных дорогих товаров и участие монахов были очень характерны для

Серебряный церемониальный крест (Эфиопия)

подобных начинаний. Между прочим, Тедизио Дориа был членом могущественного генуэзского рода, и принять участие в этом предприятии его могла заставить жесточайшая конкурентная борьба, которую вынуждена была вести Генуя против Венеции. В то время венецианцы располагали лучшей связью с Востоком, и плавание Вивальди могло бы устранить это преимущество. Крестовые походы, их оживляющее воздействие на итальянское мореходство и, в конце концов, их провал тоже оказали определенное влияние на это удивительное предприятие. Где и как оно закончилось, совершенно неясно. Примечательно, что Сорлеоне Вивальди, сын пропавшего без вести Уголино, в 1315 году отправился на поиски отца, но поплыл не на запад, а на восток и, должно быть, добрался до Могадишо. Какова причина выбора такого направления, остается загадкой, ибо маловероятно, что братья Вивальди были первыми европейцами, обогнувшими южную оконечность Африки. В К 455 году генуэзец Антонио Узодимаре, состоявший на португальской службе, утверждал, что в районе реки Гамбии он повстречал потомка Вивальди. Но его сообщение, полное разных фантастических домыслов, вряд ли заслуживает доверия.

«С ложью случается то же, что и с Луной: порой она затмевает дневной свет» (шамбала, Восточная Африка).

Примерно около 1315 года французский миссионер, вероятно по имени Гильом Адан, путешествовал по южным

Базар на караванной площади в Могадишо

территориям Восточной Африки. Он мог быть одним из уже упоминавшихся восьми доминиканцев, посланных тогда в Эфиопию. Однако гораздо более совершенными были знания караванных путей через Сахару и их конечных пунктов в торговых центрах суданских областей. С 1219 года итальянские купцы регулярно посещали Тунис, и мы можем допустить, что уже с тех пор они сопровождали в район Нигера свои товары. Так, существовал договор, заключенный в 1320 году между венецианскими торговцами и правителем Туниса, согласно которому итальянским караванам предоставлялись охрана и сопровождение.

Опыт и знания венецианцев были обобщены в “Libro del Со-noscimiento“ («Книге познания»), составленной между 1345 и 1350 годами. Автором книги предположительно был испанский монах. Он свел воедино все известные географические данные того времени и опубликовал их в виде романа о путешествиях. В книге упоминаются западноафриканский мыс Бохадор, многие оазисы, империя Гана, реки Нигер, названная Нилом, и Сенегал. Приводятся также соответствующие действительности сведения о том, что на Сенегале добывается золото, а легендарная империя царя-священника Иоанна, которую до того искали в Азии, перенесена в Эфиопию.

В 1346 году каталонец Жакме Феррер отправился в плавание к «Золотой реке», впадающей в океан в Западной Африке. Бесспорно, это была южномарокканская река Дра. Правда, в ней не добывалось золото, но мусульманские купцы иногда перегружали драгоценный металл, полученный в результате торговли в империи Мали, на корабли, приплывавшие сюда из Сафы. Достигли ли Феррер и его спутники цели и вернулись ли благополучно назад, неизвестно.

Наконец, в 1364 году моряки из Дьеппа и Руана, продвинувшись до Зеленого мыса в сегодняшнем Сенегале, начали вести там торговлю и основали поселения, которые просуществовали и посещались на протяжении полувека. Правда, об этом проникновении в Африку французов впервые было упомянуто в труде, вышедшем в свет в Париже только в 1669 году, что было расценено авторитетными учеными как проявление национального французского тщеславия. Тем не менее нельзя просто так отклонить предположение, что в те времена и французы появлялись на африканском побережье. В этой связи наиболее достоверные сведения мы имеем лишь о мореплавателе знатного происхождения Жане де Бетанкуре. В 1402 ходу он, покровительствуемый кастильской короной, прибыл на Канарские острова с целью их колонизации. В 1403 или 1404 году Бетанкур направился в Марокко, «где захватил семьдесят мавританских рабов».Интересна судьба француза из Тулузы Ансельма д’Изальгие, о котором существуют более подробные сведения. Врач и натуралист, объездивший многие страны Европы и Азии, он в 1405 году неожиданно оказался в Гао. Бесспорно, француза

Резная расческа. Ньямвези (Восточная Африка)

встретили очень доброжелательно, поскольку он пробыл в этом торговом городе на Нигере более восьми лет. Здесь он занимался изучением естественных наук, женился на африканке, обладавшей не только красотой, но и богатством, и составил превосходный турецко-арабский словарь. Его дальнейший жизненный путь порой напоминает авантюрный роман. Снедаемый тоской по родине, д’Изальгие пустился в опасный обратный путь, на него напали корсары, и он был разлучен с семьей, которую позже совершенно случайно нашел на одном из необитаемых островов. Наконец, все вместе они счастливо прибыли на родину. Сообщается, что кавалеры Тулузы впоследствии устраивали отчаянные рыцарские турниры в честь необыкновенно красивых дочерей д’Изальгие. Сообщается и о черном евнухе, привезенном д’Изальгие в Европу, который прославился тем, что вылечил наследника французского престола от какой-то болезни.

Таким образом, европейцы в то время располагали определенными знаниями об Африке, большая часть которых достигла гранитных скал Сагриша, где принц Энрики на утесах, омываемых волнами Атлантики, основал Терса Навал (Тегса Naval). Так назывался поселок, центром которого были крепость, причал для кораблей, бросавших якорь у Сагриша, и обсерватория, где Энрики принимал своих капитанов, гордо или смиренно возвращавшихся из плаваний, и собрал наиболее выдающихся картографов, астрономов, математиков, космографов и моряков своего времени. Ибо Терса Навал стал исследовательским центром, местом, где жили и творили португальские, каталонские и другие ученые, но в первую очередь еврейские, ставшие посредниками в освоении знаний арабских географов. В 1427 году к ним присоединился картограф Жафуду Крешкиш. Он был сыном автора Каталонской карты, того самого, который полстолетия назад изобразил владыку Мали Мусу с массивным золотым самородком в руке.

Сейчас мы обратимся к эпохе, с которой до сего времени большинство авторов начинали описание истории географических открытий в Африке, и сможем быстрее продвигаться вперед. Пространный обзор древнеегипетских, античных, а также арабских исследовательских и торговых походов был приведен здесь для того, чтобы показать: испокон веков Африку расценивали как сокровищницу, откуда каждый мог черпать по своему собственному усмотрению. Сначала интерес распространялся преимущественно на сырье, затем на людей. Так, имеются ранние свидетельства того, что арабские работорговцы вывозили «черную слоновую кость» не всегда с позволения местных владык. Например, правитель Борну в 1391 году жаловался в письме главе мамлюков121, что арабы похищают его подданных и продают в рабство. Но Африка недолго оставалась местом одних лишь грабительских походов и разбойничьих налетов. Вскоре она стала ареной ожесточенной политической и экономической борьбы пришлых народов, полем

«Кто хочет залезть на дерево, должен начинать снизу» (ашанти, Гана).

битвы, где не существовало условностей, тем паче десницы господней, где истинные «людоеды» заставляли погибать тех, кого они и без того предназначали для прожорливых глоток плантаций и рудников, И во все времена Черный континент видел самые черные, карикатурные черты своих «открывателей».

Вначале капитаны принца Энрики вряд ли кому-либо мешали. Их продвижение вдоль африканского побережья напоминало поведение человека, раздувающего огонь и все время отстраняющегося от искр. Причем нет оснований сомневаться в их энергии и мужестве — им предстояло преодолеть нечто большее, чем просто неизведанные морские дороги. Нужно было миновать мыс Нан неподалеку от устья реки Дра. Считалось, что он является южным пределом плаваний в Атлантике. Существовал еще мыс Бохадор, названный на Каталонской карте 1375 года мысом Буетдер. О нем говорилось, что праведных христиан, заплывших за него, знойное солнце превращает в черных, как смоль, негров, а неодолимое течение утаскивает в бездны южного полушария. И это еще ерунда по сравнению с тем, о чем перешептывались люди в портовых тавернах. А ведь туда надо было плыть на открытых рыбацких лодках, сверяясь с морскими картами, на которых было полно изображений картушек компасов и надувающих щеки ангелов,

Жители Западной Африки: А — раб, В- крестьянин, С — рыбак. Рисунок из мастерской де Бри, Франкфурт, 1603 год

но очень мало очертаний побережий. И тем не менее уже в 1416 году моряк по имени Гонсалу Велью Кабрал обогнул мыс Нан, став первым португальским мастером морского дела. Старинная моряцкая мудрость «Кто мыс Нан обойдет, назад дороги не найдет» была опровергнута.

Однако прошло почти два десятилетия, прежде чем щитоносец принца Энрики Жил Ианиш в 1434 году обогнул мыс Бохадор, представляющий собой нагромождение прибрежных скал у выдающейся в море песчаной банки. Ианиш, посвященный после возвращения на родину в рыцари, привез принцу множество чаш с так называемыми розами Святой Марии122 в качестве доказательства, что и по ту сторону мыса далеко не вся жизнь уничтожена солнцем. В том же году или на следующий Ианиш вместе с Афонсу Гонсалвишем Балдаей продвинулся до Ангра де лос Руйвос близ Северного тропика, который Балдая пересек в 1436 году. После того как в самом начале этого плавания на берегу были обнаружены следы верблюдов и лошадей, два спутника Балдаи решили провести вылазку на берег и обнаружили кочевников-берберов, но встреча закончилась вооруженной стычкой. Только в 1443 году, когда Нуну Триштан миновал мыс Бланко (Кап-Блан), которого он же впервые достиг два года назад, португальцы встретили африканцев с более темной кожей.

Тут-то и обнаружились истинные цели португальцев. Порожденные страстным желанием и игрой воображения поиски Рио-де-Оро («Золотой реки») и вызванная необходимостью получения нужных сведений драматическая и тайная охота за людьми, характерные для первых плаваний, сменились более прибыльными и «богоугодными» делами. В 1444 году в бухте Арген южнее мыса Кап-Блан появилось сразу шесть каравелл. Что там творили их команды, описал хронист Азурара: «Наконец богу, узревшему добрые дела, было угодно озарить тех, кто в разнообразном служении ему перенес невиданные тяготы, воздать славой за их муки и возмещением за их затраты, ибо мужчин, женщин и детей было поймано в общей сложности 165 штук» 123.

Для некоторых алчность стала роковой. В том же 1445 году, когда Диниш Диаш обогнул мыс Зеленый, самую западную оконечность Африки, его земляк Гонсалу ди Синтра и многие его товарищи пали под шквалом берберских копий. Через два года в устье Гамбии такая же судьба постигла Нуну Триштана и некоторых его спутников. Невзирая на подобные происшествия, похищение людей продолжало определять деятельность португальских первооткрывателей, которая тем самым наконец получила экономическую основу. Многие заслуживающие уважения авторы часто подчеркивают, что принц Энрики не приветствовал и не желал такого развития событий, а требовал, чтобы его капитаны проводили время отнюдь не в охоте за рабами. Возможно, так оно и было. Однако теперь биение пульса географических открытий в Африке определяли уже не дальновидные цели Энрики и его ученых из Терса Навал, а рынок рабов в Лагуше. Яркие описания опасностей океана, несовершенства первых каравелл, исчезающих берегов раскаленного континента до некоторой степени вводят читателя в заблуждение, ибо продвижение португальцев к мысу Доброй Надежды в значительной степени замедлилось потому, что они больше значения придавали звону монет в своих кошельках, чем звукам фанфар, В то же время это нисколько не умаляет ни их достоинств, ни тех из их достижений, которые внесли вклад в познание облика Земли. Они всего лишь следовали за блеском двух сияющих светил своего времени — за богом и деньгами.

Кроме того, нельзя забывать, что португальцы на протяжении десятилетий искали не морскую дорогу в Индию, а легендарный рукав Нила, впадавший в океан, по представлениям античных и арабских географов, где-то в Западной Африке. В 1455 и 1456 годах итальянцы Альвизе да Кадамосто и Антонио Узодимаре по заданию принца Энрики поднялись вверх по Гамбии, Они должны были найти предполагаемое устье Нила,

Жители Юго-Западной Африки. А — вождь, В — женщина с украшениями из меди, С — воин, принесший на продажу бивень слона. Рисунок из мастерской де Бри, Франкфурт, 1603 год.

царя-священника Иоанна и не упускать из виду поиски тропических пряностей. Ведь в 1453 году Константинополь, последний опорный пункт Европы в Восточном Средиземноморье, оказался в руках турок. Окончательная изоляция от торговли с экзотическим Востоком была предопределена. Для тех, кто знаком с сообщениями арабских путешественников, изложенными ранее, информация обоих мореплавателей, как, впрочем, и большинства их современников, представляет мало интересного. Так, например, скудные сведения Кадамосто о Мелли (Мали) не идут ни в какое сравнение с описаниями Ибн Баттуты.

К тому времени «Золотая империя» существовала уже в тени своего могучего соседа — Сонгайской державы. Многие ее бывшие подданные оказались беззащитными перед нападениями ненасытных правителей Сонгаи124 и воинственных берберов.

«Принц Португалии взял в аренду на десять лет остров Арген [южнее мыса Кап-Блан], чтобы торговать с арабами [берберскими племенами]. Бухту острова никто не мог посещать, кроме тех, у кого было специальное разрешение. Христиане возвели на острове поселения и фактории, где вели торговлю с арабами. Те прибывали на остров, чтобы получить различные товары, в том числе шерстяную одежду, хлопок, серебро и аль-хезели [видимо, обобщенное название более грубых тканых изделий], а также плащи, ковры и другие аналогичные вещи, но в первую очередь зерно, ибо им постоянно недостает пропитания. За это они отдают рабов, которых доставляют из Страны черных, и золотой песок… Упомянутые арабы имеют много берберских лошадей, предназначенных для торговли, которых они пригоняют в Страну черных и меняют у правителей на рабов. В зависимости от качества одну такую лошадь меняют на десять-пятнадцать рабов. Арабы привозят с собой также мавританский шелк, производящийся в Гранаде и берберском Тунисе, серебро и другие товары, получая в обмен на них любое количество рабов и еще немного золота. Рабов доставляют на рынок города Ходена [Вадан, сахарский центр торговли, примерно в 600 километрах восточнее Аргена], где всех их разделяют. Одних направляют к горам Барха [Барка в Киренаике], а затем на Сицилию, других — в город Тунис и по всем берегам Берберии, некоторых вновь доставляют на Арген и там продают португальским арендаторам. Таким образом, португальцы в тот год переправили кораблями тысячи рабов» 125. Мы не стали указывать конкретный год и уточнять, находился ли тогда в тех краях Кадамосто, чтобы не взваливать только на его плечи вину за торговлю людьми. Ведь это общеизвестный факт, что она поощрялась и расширялась в соответствии с европейскими потребностями.

Оба итальянца и их спутники поднялись вверх по Гамбии примерно на сто километров. Во время первого путешествия они были отброшены назад вооруженными африканцами, в ходе второго разочаровались в сулящих мало выгоды условиях торговли и вернулись в Португалию. На родину они прибыли, абсолютно уверенные в том, что плавали по Нилу, сообщили об открытии восточной группы островов Зеленого Мыса и упомянули о Южном Кресте. Узодимаре, не без юмора уведомивший письмом своих кредиторов в Италии, что в настоящее время он не может удовлетворить их претензии, тем не менее обстоятельно рассказал о своих приключениях, поведал небылицы о царе-священнике Иоанне, передал многочисленные домыслы, услышанные от разных людей, и не забыл упомянуть о потомках экспедиции Вивальди.

Сведения, полученные португальским мореплавателем и хронистом Диогу Гомишем, достойны большего внимания и доверия. В 1457 году он проследовал маршрутом обоих итальянских мореплавателей и поднялся по Гамбии до порогов Барракунда, неподалеку от которых, видимо, располагалось селение Кантор.

«По всей стране распространился слух, что в Канторе находятся христиане; люди устремились к нам со всех сторон — из Томбукту на севере и из Серра-Желей на юге; пришли жители Киокиа, большого города, окруженного стеной из обожженных кирпичей. От тех людей я услышал, что в их стране очень много золота и что туда приходят за золотом караваны верблюдов и дромадеров с товарами из Карфагена и Туниса, Феса и Каира, а также из всех сарацинских стран, потому что там есть запас золота… Они сказали, что их царя зовут Бормелли и что вся Страна негров на правом берегу реки им завоевана и ему подвластна, а сам царь живет в. городе Киокиа. Мне рассказали, что царь владеет всеми рудниками и что обычно перед воротами его чертога лежит золотой самородок в том виде, в каком добывают его из земли, причем он так велик, что его с трудом могут сдвинуть 20 человек, и царь всегда привязывает к нему своего коня»126.

«Бормелли» Гомиша — это, несомненно, правитель империи Мали, столица которой тогда насчитывала шесть тысяч укрепленных строений. В ней процветал ткацкий промысел, и хлопчатобумажные ткани из Мали очень ценились на рынках Томбукту и Дженне.

Особенно впечатляют те сообщения Гомиша, в которых уверенный в себе моряк обращает внимание на заблуждения Птолемея, длительное время считавшегося «оракулом средневековой географии». После того как Гомиш красноречиво воспел тропическую растительность, он заметил: «С вашего позволения, я пишу о его милости Птолемее, который в своих трудах сообщил нам много правильного о делении мира, но в одном ошибался. Он разделил известный ему мир на три части, а именно: на обитаемый средний пояс и необитаемые арктический (из-за царящего там холода) и тропический (из-за испепеляющей жары). Но сейчас подтвердилось обратное. В районе экватора живет бесчисленное множество черных народов, а деревья достигают там невиданной пышности и высоты, ибо именно на юге повышается сила и быстрота роста растений, хотя их формы кажутся странными» 127.

Многие надежды, которые связывались с дарами этой природы, не оправдались. Упоминавшийся Узодимарой гвинейский перец «малагета» оказался неподходящим заменителем дальневосточного перца. Смолы, воск и пальмовое масло были не теми товарами, которые могли окупить риск африканских плаваний, а слоновую кость необходимо было сдавать короне за ничтожное вознаграждение. Следовательно, первооткрывателей того времени двигали вперед, по существу, только поиски рабов и золота. В 1460 году, в год кончины Генриха Мореплавателя, Перу ди Синтра и Суэйру да Кошта достигли берегов сегодняшних Сьерра-Леоне и Либерии (существует множество источников, в которых плавание ди Синтры датируется 1461–1462 годами, но здесь и далее мы придерживаемся датировок австрийского историка Гюнтера Хаманна).

Создается впечатление, что деятельность первооткрывателей после смерти принца Энрики замерла почти на десятилетие. Кое-кто даже сделал вывод, что теперь некому стало указывать португальским мореплавателям новые цели, но такой подход — явная переоценка личности принца. Португальцы хоть и медленно, но верно продвигались вперед. К сожалению, сохранилось мало сведений о периоде времени между 1469 и 1474 годами, когда посланцы торгового дома Фернана Гомиша осуществляли удивительные плавания. Как раз в это время Гомиш получил, выплачивая ежегодный налог в сумме 500 дукатов, преимущественное право торговли в Африке при условии, что он каждый год будет исследовать около 600 километров неизвестных африканских побережий. Его капитаны с большим энтузиазмом взялись за выполнение этой задачи.

В 1471 году Жуан ди Сантарен и Перу ди Ишкулар достигли Золотого Берега (побережья нынешней Ганы), и есть кое-какие сведения о том, что вскоре они продвинулись до лагуны, названной Рио де Лагуш, в которой ныне расположена столица Нигерии. Моряк по имени Фернан да По в 1472 году проплыл вдоль изгиба Гвинейского залива и стал, вероятно, первым европейцем после Ганнона, увидевшим гору Камерун, В 1473 или 1474 году Лопу Гонсалвиш наконец пересек экватор и достиг мыса Лопес в сегодняшнем Габоне. Таким образом, купеческая предприимчивость оказала весьма благотворное влияние на ход истории географических открытий; за пять или шесть

«Не смейся над тем, кто упал, если на дороге есть неровные места» (пенде, Заир).

лет был исследован такой же отрезок побережья, какой был освоен в течение предшествовавшею полувека.

Конечно, капитаны Гомиша могли получить только очень поверхностные впечатления. Мы практически ничего не узнали от них о народах, с которыми они наконец встретились, кроме тех мест, на которые распространялся ислам, мало — о сказочных тропических лесах и совсем ничего — о поразительной культуре внутренних районов страны. Именно поэтому мы вновь вынуждены обращаться к сведениям, дошедшим до нас не от первооткрывателей, а от путешественников более позднего времени, а также к информации, полученной от археологов, историков и других ученых. Например, в 1485 или I486 году португалец Жуан Афонсу д’Авейру посетил по заданию своего короля двор правителя Бенина (ныне Бенин-Сити) на западе страны, сегодня носящей название Нигерия. По всей вероятности, д’Авейру, поднявшись на каравелле вверх по реке Бенин, достиг резиденции, расположенной на песчаной равнине среди влажного тропического леса. Там он увидел лодки, вмещавшие до ста человек. Еще более впечатляющими были церемониал, каким встретили посланца, и рассказы о религиозном главе Бенина, чья власть могла сравниться только с властью папы. Не была ли то весть о царе-священнике Иоанне, которого так долго искали? Во всяком случае, прощание было очень почтительным, и вместе с португальцами в Европу отплыл доверчивый Охен Окун, первый посланник Бенина в Лиссабоне.

Маска из слоновой кости и бронзы из Бенина (Нигерия)

Еще интереснее были сообщения голландца Дирика Рюйтера, опубликованные им в 1600 году в труде «Описание царства Бенин».

«Город кажется очень большим. Когда я гостил в доме у Маттея Корнелиса, расположенном примерно в четверти часа пути от ворот, я и оттуда не мог разглядеть конца улицы. Дома в этом городе расположены по порядку, один дом следует непосредственно за другим, и они пристроены друг к другу так же, как дома в Голландии. Двор правителя огромный, и внутри него много больших четырехугольных площадей, окруженных галереями, в которых постоянно находится охрана. Я так далеко заходил в этот двор, что миновал, пожалуй, четыре подобные большие площади, и, куда бы я ни взглянул через множество ворот, я видел другие площади… Правитель имеет многочисленную знать. Если вельможа отправляется ко двору, то следует туда верхом. На лошадях они сидят так же, как у нас в стране женщины, а с каждой стороны идут оруженосцы, за которых они держатся. В зависимости от высоты положения за ними следует определенное число оруженосцев. Некоторые из них держат большие щиты, прикрывая ими господина от солнца. Эти идут перед ними, кроме двух, за которых он держится. Другие следуют сзади, играя на музыкальных инструментах: кто на барабанах, кто на рожках и флейтах».

Помимо прочих приятных вещей, Рюйтер сообщал о жителях, принадлежавших к народу бини (эдо)128, что они «очень порядочные люди, никогда не причиняют другим зла и ни при каких обстоятельствах не ограбят чужеземца. Их карают смертью, если они поведут себя по отношению к чужестранцу недостойно»129.

Поселение, где, судя по всему, Рюйтер чувствовал себя вполне уверенно, принадлежало к свободному союзу так называемых городов-государств йоруба130 существовавших уже на протяжении нескольких столетий и достигших наибольшего расцвета в XIV–XV веках. Политическим центром этого сообщества, все еще находившегося под сильным влиянием племенной организации, был Ойо (на современных картах Олд-Ойо — к юго-западу от Илорина), а духовным — Ифе, расположенный примерно посередине между Олд-Ойо и Бе-нин-Сити. Там была резиденция они (правителя Ифе), который хранил святой меч и короновал алафина (правителя Ойо). Жуан Афонсу д'Авейру высказал догадку, что именно они и есть тот самый легендарный царь-священник Иоанн.

Бенин был деловым городом. Поборы с крестьян окрестных местностей наряду с таможенными пошлинами и рыночными налогами укрепляли благосостояние правителя, его придворных, служащих и жрецов. Кузнечное ремесло, латунное и бронзовое литье, изготовление хлопчатобумажных тканей и обработка кож все эти промыслы велись мастерски. Позже широкая торговля рабами еще больше умножила богатства владык, но это случилось после того, как португальцы и следовавшие за ними другие европейцы вмешались в развитие государства. Правда, и раньше военнопленных обращали в рабов, но экономическое значение в качестве рабочей силы и объекта торговли они приобрели лишь во времена охоты за «черной слоновой костью». В то время Бенину удалось распространить свое влияние на западе до Видаха в нынешней Народной Республике Бенин, а на востоке до нигерийского Бонни. Но все его великолепие было лишь внешним. По существу, государство находилось в состоянии упадка, с тех пор как его правители дали подкупить себя чуждыми представлениями о ценностях и, злоупотребив своим положением, продали в розницу самое ценное свое достояние — дееспособных людей. Когда в 1897 году они попробовали отстоять свою самостоятельность, существовавшую только номинально, последовала британская «карательная экспедиция»131 и с Бенином было покончено.

Город Бенин

Тогда европейцы впервые завладели всемирно известной бенинской бронзой132 — уникальным явлением африканского искусства. Наряду с фигурками зверей и скульптурными изображениями членов правящих семей и их вельмож, бесспорно предназначавшихся для культового почитания предков, были известны и рельефы, на которых порой бывали изображены европейские пришельцы и солдаты. Так как первоначально подобные вещи с трудом поддавались датировке, делались попытки отрицать исконно африканское происхождение этих произведений искусства и даже заявлять о том, что португальцы якобы были теми, кто обучил народ эдо бронзовому литью. Высказывались предположения и о том, что они возникли под древнегреческим или даже индийским влиянием.

Бронзовое изделие из Ифе (Нигерия)

И все-таки если по тем или иным причинам представляется затруднительным однозначно отнести бронзу Бенина к определенным культурным традициям или временным рамкам, то совершенно очевидно, что она является составной частью придворной культуры, которой соответствуют изделия из дерева, глины и терракоты культуры крестьянской. Тем, кто нуждается в дополнительных аргументах, можно напомнить о значительно более древних изделиях культуры Нок. Согласно устным преданиям, Бенин освоил технику бронзового литья скорее всего в XIII веке, заимствовав ее из Ифе.

Уже давно доказано, что литье в Западной Африке существует свыше тысячелетия. Медь с V века добывалась в Мавритании, а латунь с XI века попадала в суданские области транссахарскими торговыми путями. Если учесть возраст бронзовых изделий, которые были найдены в восточнонигерийском Игбо-Укву133, то придется признать, что бенинские высокохудожественные изделия — распространенная традиция. И то, что эти совершенные произведения искусства, а их часто сравнивают с превосходными изделиями эпохи Возрождения, по сей день кажутся неожиданными, говорит скорее о трудности работы археологов, чем о каких-то предполагаемых посторонних влияниях «высших культур».

Конго, Мыс и царства

Проследуем вновь за португальскими моряками. Их могущество ослабело после того, как Португалия приняла участие в войне за кастильское наследство (1475–1479) и испанские корабли стали появляться у западноафриканского побережья. Лишь после заключения Алкасовашского мира134 вновь начались исследовательские плавания. И вызваны они были целенаправленной политикой Жуана II (1481–1495). Уже в год своей коронации он послал флотилию под командованием Дишу Азанбужи к Золотому Берегу с целью заложить к востоку от нынешнею мыса Три-Пойнтс укрепленный поселок Сан-Жоржи-да-Мина (Эльмина). 19 января 1482 года на берег сошли пятьсот солдат и сто ремесленников и, несмотря на яростное сопротивление местного вождя, через двадцать дней возвели круговую стену будущей крепости, которая до 1642 года защищала земных поверенных «Святого Георгия из Мины». Укрепленное поселение не только способствовало торговле золотом и рабами, но и служило базой для флотилий, следовавших мимо, и было опорным пунктом в соперничестве с арабскими караванными путями на юго-западе Судана. Нет никаких данных о том, что Жуан знал о проделках финикийских мореплавателей, но его приказ затопить доставленные в Португалию транспортные суда, чтобы во всей Европе распространился слух, будто до Эльмины можно добраться только на лучших каравеллах португальской постройки, очень напоминает злые шутки финикийцев

Не вполне ясно, откуда началось плавание, предпринятое в 1482 году Диогу Каном, — из Эльмины или из Лиссабона. Но бесспорно, Кан стал первым, кто использовал крепость для пребывания в ней кораблей. Поплыв из Эльмины на юг. он примерно в августе 1482 года достиг могучей реки. Уже за несколько дней до этого цвет моря изменился, стал сначала грязно-зеленым, потом светло-коричневым, в воде плавали бревна, ветки и какие-то странные растения. Вскоре португальцы почувствовали силу течения этой реки и увидели ее устье: сверкающую гладь воды, раскинувшуюся более чем на десять километров среди песчаных отмелей и огненно-рыжих скал. По берегам, словно зеленая стена, стоял лес, в воду свисали корни-ходули мангров. То была река Конго (Заир), вверх по которой поднялись Кан и его спутники. Хронист Лука Ваддинг сообщал об этом предприятии:

«После смерти Афонсу [V] король Жуан II принял на себя управление королевством и, посоветовавшись с опытнейшими математиками, пришел к решению проникнуть через Атлантический океан на Восток, чтобы расширить торговлю сокровищами Счастливой Аравии135 и богатствами индийских берегов. Поэтому он доверил корабли Якову Кану, добродетельному человеку, и повелел ему в 1484 [1482) году продвинуться за предел, достигнутый при Афонсу, и донести имя Христово до варварских народов. Кан достиг огромной реки Саирис (Конго), которая ответвляется от истоков Нила и при все возрастающем объеме и напоре гонит пресную воду на 80 миль по океану сквозь его соленые воды, что моряки, к великой своей радости, обнаружили, черпая воду из океана. Кан поднимался по реке против течения и видел чернокожих язычников эфиопов (!) добродушного нрава и поведения, которых он, одарив безделушками, заманил на свой корабль, куда они пришли в самом веселом настроении. Они держались уверенно и без страха, Кан обращался с ними хорошо и, изъясняясь с ними жестами, сумел узнать, что ими правит очень могущественный царь, столица которого расположена выше по реке, в глубине страны, Кан отправил к царю несколько португальцев с подарками, наказав им собрать сведения о стране и людях, и привез с собой в Португалию четырех эфиопов, которых он задержал с их согласия, причем свято обещал им, что они возвратятся домой целыми и невредимыми»136.

Вновь обманчивые, постоянно возрождавшиеся надежды: рукав Нила и загадочный монарх в глубине страны. Видимо, Кан тщательно обследовал окрестности устья Конго и, оставив там своих людей, весной 1483 года поплыл дальше на юг. Он достиг мыса Санта-Мария на южном побережье Анголы, а затем вернулся назад к устью Конго и, не найдя своих людей, забрал вместо них в Португалию четырех упомянутых выше «эфиопов». Когда Кан в последние месяцы 1483 или в первые месяцы 1484 года прибыл в Лиссабон, он привез не только ошеломляющую весть о реке Конго, но и известие о том, что береговая линия южнее мыса Санта-Мария поворачивает на восток. Король Жуан и его советники, чьи вожделения к тому времени, надо думать, далеко превзошли прекрасные цели принца Энрики (им уже мерещились «богатства берегов Индии»), теперь должны были сделать вывод, что найден путь в Индийский океан. В конце концов, ведь существовали карты, в том числе карта Фра-Мауро и так называемый Лаврентийский портулан137 1351 года, на которых Атлантический и Индийский океаны соединялись к югу от Африки. Правда, это противоречило картине мира Птолемея, но его ученые воззрения к тому времени уже не раз оказывались несостоятельными. Именно эти обстоятельства побудили Жуана II осенью 1484 года отказать итальянцу, жившему в Португалии, который обещал, что доплывет до Индии, следуя на запад. Просителя звали Колумб, и он добрался до «своей Индии» спустя восемь лет, будучи уже на испанской службе.

«Дерево узнаёт цену ветке, когда она отпадает» (овамбо, Юго-Западная Африка).

Португальские географические открытия севернее экватора (XV в.)

Африканские спутники Диогу Кана, напротив, были встречены очень доброжелательно. Королева Португалии снизошла даже до того, что стала крестной матерью самого красивого из них, по имени Закута. Разумеется, не обошлось без святой воды; церемония была очень пышной, и отнеслись к ней со всей ответственностью. Впоследствии португальские монахи повторили ее на свой лад в Анголе, когда перед отправкой в Бразилию крестили прикованных друг к другу рабов. Итак, есть все, основания предположить, что африканцы были полны впечатлений от роскоши португальского двора и европейских достижений, когда в 1485 году вернулись вместе с Канем на Конго. Как свидетельствует надпись на падране у порогов Еллала, Кан на этот раз поднялся вверх по реке на 150 километров, пока не обнаружил водопады: «Aqui chegaram os navios do… eclarecido rei D. Joao segundo de Portugal — Diogo Cao, Pero Anes, Pero da Costa…» Возможно, португальцы отправились туда, чтобы найти оставленных там земляков, возможно, чтобы встретиться с посланцами царя. А могло быть и так, что эта надпись была выполнена на обратном пути следующего плавания, в ходе которого португальцы как минимум достигли мыса Кросс в Намибии. Как и в других местах, Кан воздвиг на этом мысе каменную колонну с гербом. Подобные колонны — падраны — знаменовали собой как географические открытия, так и португальские притязания на власть. Та, что стоит на мысе Кросс, провозглашает: «С сотворения мира прошло 668… [?1, а с Рождества Христова — 148…[?) лет, когда всемогущий высокочтимый король Жуан U Португальский повелел своему рыцарю Диогу Кану поставить здесь столбы» 138. Тот, кто ценит ощущения, рождаемые подобными свидетельствами истории географических открытий, может сегодня увидеть падран с мыса Кросс в Музее немецкой истории в Берлине.

Уже упоминавшийся ранее Лука Ваддинг сообщал, что на обратном пути Кан все-таки встретился с царем Конго139, который был не только глубоко тронут преподнесенными дарами (среди подарков были, например, лошади и такие двусмысленные подношения, как образцы дальневосточных пряностей), но и выразил желание принять христианство и в будущем создать дружественный союз. Правда, есть кое-какие сомнения, что Диогу Кана тогда уже не было в живых, но встреча португальцев с царем, видимо, состоялась и могла окончиться так, как удовлетворенно сообщает Ваддинг: «Под незримым влиянием небесного озарении он открыл наконец Кану, когда тот собирался в отъезд, свое желание воспринять святое христианское учение и распространить его среди своего народа. Кроме того, португальскому государю были посланы ответные подарки, а также благородные отроки, вверенные попечению Закуты, одного из тех людей, которые уже побывали в Португалии, с просьбой наставить их в истинной вере и как можно скорее прислать обратно с несколькими священниками, кои должны были обратить в христианство весь народ» 140.

Палран с мыса Крос

В отличие от общественного уклада Западного Судана в Конго только-только была достигнута первая ступень образования государства. Правитель, маниконго, — скорее главный вождь, чем царь, — правил союзом племен, расселившихся на территории от Габона до Анголы и от атлантического побережья до долины реки Кванго (сегодня это пограничный район между Анголой и Заиром). Как и правители Западного Судана, принявшие ислам, маниконго сразу понял, какие преимущества в притязаниях на власть сулит ему религиозное мировоззрение, принесенное португальцами. Несмотря на то, что складывавшиеся социальные отношения уже предопределили маниконго роль высшего жреца и самого знающего посредника при переходе в царство предков, христианство давало ему более широкие возможности избавиться от противников. То, что это был троянский конь, которому он открывал ворота своей резиденции Мбанза-Конго (на севере Анголы), правитель вряд ли предвидел. Страна располагала медными и железными рудниками, здесь ковали прекрасное оружие, изготовляли орудия труда и украшения; из волокон пальмы рафии делали ткани, а в качестве денег использовали раковины улиток нзимбу. Такая страна не могла не привлечь португальцев хотя бы из-за природных богатств и численности населения. Вначале все,

«Два вельможи из Конго»; на заднем плане город Сан-Сальвадор. Рисунок из мастерской де Бри, Франкфурт, 1597 год

казалось, устроилось ко взаимному удовлетворению и выгоде. Маниконго стали истинными царями, конголезская знать обучалась в университете Коимбры и высших учебных заведениях Лиссабона, португальские ремесленники превратили Мбанзу в украшенный церквами и дворцами Сан-Сальвадор, а корабли, на которых они прибывали, загружались драгоценными металлами, слоновой костью, пряностями и рабами.

Однако это было сотрудничество неравноправных партнеров. После того как примерно с 1530 года плантации на островах Зеленого Мыса и в Бразилии стали требовать все больше и больше рабов, в империи начались междоусобицы, поскольку португальцы по мере надобности поддерживали самых бессовестных вождей. Тщетно жаловался Афонсу I (1507–1543) своему «брату-королю» в Лиссабоне: «Слишком большую свободу дают Ваши служащие и агенты тем людям и купцам, которые получают разрешение прибыть в наше царство. Они ведут здесь дела торговые и прочие, какие нами запрещены… Вы не можете себе представить, как велик ущерб, ибо вышеназванные купцы ежедневно ловят наших подданных… Они захватывают их и затем продают. Так велика, сир, их испорченность и необузданность, что наша страна близка к тому, что мало-помалу она самым настоящим образом обезлюдит» 141. Но напрасна была вера в чувство справедливости европейских величеств, безрезультатно последующее запрещение работорговли. Как стихийное сопротивление, так и сопротивление, использовавшее объединяющую силу традиционных народных верований, закончились под ударами более совершенного оружия или на кострах. Предполагаемое партнерство на деле оказалось прожорливым червем, изглодавшим царство изнутри. Страсть к обогащению, неразрывно связанная с историей становления капитализма, вымела конголезское царство, словно неистовая заколдованная метла в руках мальчика, который не знал, как обуздать вызванные им самим чары.

Географ и историк Оскар Петель (1826–1875) в одном из своих трудов назвал иберийских конкистадоров «героическим сбродом»- Это противоречивое словосочетание кратко, но метко передает, наверное, их самые типичные черты. Вероятно, каждый герой должен был сам себя уверять, что его деяния ведут к возвышенному и прекрасному (оценка этих понятий зависит от времени и в каждом обществе наполняется новым содержанием). Бесспорно, они были мужественными людьми, если преодолевали недружественные океаны и исследовали области загадочных культур. Если верить конторским книгам Фуггера и Гомиша, они даже служили прогрессу, то есть, по понятиям того времени, возвышенному и прекрасному. Их самые неприглядные черты формировались под влиянием социальных битв в собственной стране, где во все времена вешали, колесовали, сжигали и четвертовали, а также под влиянием

Фетиш из гвоздей. Район нижнего Конго

привычной, длившейся столетиями войны против мавританских завоевателей, И если в Европе всеобщий упадок правопорядка еще оставался в пределах определенных границ (к выгоде правящего класса), то где-нибудь в другом месте можно было выплеснуть накопившееся возмущение. Нередко бывало и так, что достижения тогдашних первооткрывателей принижались исключительно из-за побудительных причин их плаваний, а последствия их деятельности описывались с оправданным отвращением. И то и другое, естественно, ни к чему не приводит до тех пор, пока не задашься вопросами, а каковы на самом деле те общества, где благосостояние одних непременно обусловливает нищету других, и действительно ли мировоззрение конкистадоров окончательно принадлежит прошлому.

Очень многим первооткрывателям не дано было использовать свои открытия на благо собственной эпохе, а тем более узнать их последствия. К таким первооткрывателям, кажется, можно отнести и португальского моряка Бартоломеу Диаша (ок. 1450–1500), История его семьи наглядно отражает ход событий того времени: его предок Диниш первым обогнул Зеленый мыс, а внук стал торговцем рабами в империи Конго. Диаш, видимо, располагал солидными знаниями о плавании в африканских водах, когда в июле или августе 1487 года был назначен командиром флотилии из трех кораблей, на которых он должен был обследовать неизвестные берега Южной Африки. Сначала он прибыл на побережье Анголы, оставил там транспортное судно и водрузил свой первый падран на мысе у бухты Людериц (бухта Ангра Пекена в Намибии), Позже две каравеллы под командованием Диаша попали в шторм, и суда с зарифленными парусами в течение тринадцати дней боролись с ураганом.

К сожалению, хронисты того времени сообщили очень мало сведений о ходе плавания, тогда самого продолжительного в европейской истории географических открытий, и почти ничего — о страданиях людей, его осуществлявших. Только колониальный чиновник и историк Жуан де Барруш (1496–1570) упомянул о смертельном страхе, сковавшем людей на борту, когда волны невиданной высоты бросали корабли из стороны в сторону, а холодный ветер рвал паруса. Чтобы снова приблизиться к берегу, Диаш приказал после бури плыть на восток. Конечно, он не мог установить, как далеко суда были отнесены штормом на юг, но когда спустя много дней земля так и не показалась, Диаш предположил, что находится поблизости от «конца Африки». Вскоре изменили курс на северный и наконец — по-видимому, в последних числах января 1488 года — увидели песчаный пляж с разбросанными по нему скалами, а за ним — возвышающуюся по мере удаления от берега зеленую каменистую равнину, поросшую густым лесом. Это был Фиш-Бей на юге Капской области Спустя семьдесят лет после начала плаваний вдоль африканского побережья

«Шумные воды тебя далеко не унесут» (паре, Восточная Африка).

форштевни португальских каравелл указали на Индийский океан.

Многочисленные стада, которые пасли непривычно светлокожие люди, стали причиной того, что местность получила название «бухта Пастухов». Ее обитатели держались поодаль, а истощенные моряки с досадой наблюдали за рвением своего счастливого предводителя. Только несколько дней, таково было их требование, они будут продвигаться в северо-восточном направлении, а затем повернут обратно. Диаш согласился. В то время на подобные протесты не реагировали с такой

Португальские открытия южнее экватора (XV в.)

жестокостью, как в более поздние времена. И Кадамосто, и Колумб, и другие капитаны покорялись воле команд. В результате корабли достигли устья реки Грейт-Фиш, вода которой имела красноватый оттенок. В этом месте бушевал гигантский прибой.

Необходимость повернуть назад, вероятно, очень расстроила Диаша. На мысе Падроне, как зафиксировал Барруш, он еще раз обнял установленную там колонну с гербом, словно «отпускал из рук сына, который отправляется в пожизненную ссылку». О дальнейшем плавании вокруг мыса Агульяш (Игольного) и вокруг мыса Доброй Надежды, названного Диашем мысом Бурь, сообщается очень скупо. Поэтому обратимся к записям Дуарту Пашеку Перейры, современника Диаша, опытного моряка и коменданта форта Эльмина: «С полным основанием этот мыс был назван мысом Доброй Надежды, ибо Бартоломеу Диаш, который открыл его по заданию покойного короля Жуана в 1488 году, дал ему это название… когда увидел, что берег поворачивает на север и на северо-восток: к Эфиопии ниже Египта до Аравийского залива. Таким образом, родилась большая надежда на открытие Индии. Мыс лежит

Одежда и вооружение нама

 на 34°30′ южной широты [на самом деле всего на 9 севернее]… местность очень гориста. Зимой, с апреля до конца сентября, очень холодно и море штормит: негры этой местности идолопоклонники. Эти звероподобные люди одеваются в необработанные шкуры зверей; но они не такие черные, как негры Джолофо, Мандинго и других частей Гвинеи. Там нет торговли, но много коров, коз и овец и очень много рыбы. Некоторые говорят, что этот мыс — мыс Пласу [Прас; Делгаду], о котором рассказывал Птолемей, но я так не думаю; я больше склонен считать, что он соответствует Лунным горам. Птолемей сообщал о них, что там берет начало Нил. ибо в том месте, на 34°30′ к югу от экватора, где Птолемей разместил Лунные горы, как раз и находится мыс Доброй Надежды» 142.

Если не обращать внимания на несколько причудливую географию, а заметки Перейры были сделаны около 1505 года, цитата содержит примерное описание предков готтентотов (нама), кочевавших тогда по Капской области. Упомянутая одежда из недубленых шкур — это так называемая «каросс». которую носили перекочевавшие к югу бантуязычные племена. Делали ее следующим образом. Обратную сторону высушенной шкуры многократно чистили крупным песком, после чего долго мяли руками, смазанными жиром, пока она не становилась мягкой и эластичной. Кроме этого, Перейра оставил поистине красочные описания природных условий Мыса (мыса Доброй Надежды, — Ред.), И хотя его сведения о буйно растущих там мяте, ромашке и других травах сегодня с трудом поддаются объяснению, они все-таки показывают, что восприятие Перейрой природы не ограничивалось лишь вполне понятным интересом к растениям, имевшим экономическое значение.

Помимо тщательного картографирования, а также астрономических и метеорологических наблюдений, оказавшихся очень важными для его последователей, Диаш, несомненно, занимался и изучением растительности. «К сожалению, из его заметок, в источниках едва упомянутых, до будущих поколений ничего не дошло. Поэтому историческая наука, как и в отношении аналогичных работ Кана, вынуждена отказаться от знакомства с результатами тех древнейших встреч с природными феноменами Южной Африки» 143.

А вот дальнейший жизненный путь Диаша, напротив, известен достаточно хорошо. Вернувшись в декабре 1488 года на родину, он достиг поста управляющего финансами «Дома Гвинеи» (нечто вроде колониального министерства), но зеленую страну на Мысе так больше никогда и не увидел. Завершить дело Диаша был избран более молодой и знатный Васко да Гама (ок. 1469–1524), а Диаш сопровождал его лишь до островов Зеленого Мыса, До этого он поднимал вопрос о строительстве более совершенных кораблей и, видимо, предостерегал да Гаму о зоне безветрия и о встречном Бенгельском течении. Никак иначе нельзя объяснить курс, который выбрал да Гама, так далеко углубившийся в Атлантику. В 1500 году Диаш командовал одним из кораблей Педру Алвариша Кабрала144, который сначала открыл Бразилию и уже оттуда поплыл в Индию. Диашу было поручено основать торговую факторию в восточноафриканской Софале, но он пал жертвой тех самых штормов, которые свирепствуют в районе мыса Бурь. Слава его открытий вскоре была приписана да Гаме, и спасти от забвения дело Диаша выпало Мартину Генриху Лихтенштейну, о котором речь пойдет впереди.

Тем временем португальцы сухопутным путем приблизились к суданскому золоту, царю-священнику Иоанну и рубинам Индии. В 1483 году восемь посланцев короля Жуана проследовали от устья Гамбии до Томбукту и передали местному правителю «лошадей, вьючных животных и мулов вместе со сбруей и некоторые другие дары, которые в тех странах весьма ценятся». Мы не знаем, последовали ли за этим посольством другие, но из участников этого вернулся назад только один, остальные умерли от болезней. В 1487 году Педру ди Ковильян (ок. 1447–1525) затеял одно из самых смелых путешествий того времени. Он и его спутник Афонсу ди Пайва, с которым Ковильян позже расстался, знали арабский язык и, переодевшись мусульманскими купцами, решили проследовать арабскими торговыми путями. Действительно, Ковильян таким образом попал через Египет в Переднюю Индию и в 1489 году перебрался оттуда в Софалу, Хронист того времени сообщает, что он самолично «хотел посетить прославленные рудники». У нас еще будет возможность рассказать о них. Познакомившись со многими восточноафриканскими портовыми городами, Ковильян в 1490 году вернулся в Каир, где его ждал приказ короля найти царя-священника Иоанна.

Столь конкретное указание объясняется обширными сведениями об Эфиопской империи. Ее цари, возвысившиеся с XIII века до правителей огромного феодального государства, неоднократно посылали в Европу духовных и светских послов, а иногда даже высказывали четкое желание объединить свою церковь с римско-католической. Такое стремление может быть объяснено как тем, что Эфиопия, граничившая с исламским миром, находилась под постоянной угрозой быть захваченной мусульманами, так и тем, что итальянские купцы, посещавшие страну, оказывали в этой связи определенное посредничество. Так, в 1482 году Баттиста Имола, участник папского посольства, встретил при эфиопском дворе не только ливанца и испанца, но сразу десятерых очень состоятельных своих соотечественников, видел церкви, расписанные и украшенные

Тот, кто обустраивает затенённое место, и тот, кто там сидит, — разные люди» (пенде, Заир)

Кожаный короб для хранения жира- Нама {Южная Африка)

итальянскими художниками, и даже орган итальянской работы. То, что подобные контакты носили не только религиозный характер, показывает диалог, записанный Имолой:

«“К чему стремились вы в этой чужой стране?” — спросил я этих людей, “Найти сокровища и драгоценные камни, — ответили они. — Но, поскольку царь не разрешает нам вернуться домой, мы все недовольны, хотя он хорошо с нами обращается, в соответствии с рангом каждого из нас. Он любит беседовать с нами о политике…”» 145

Стремление эфиопского монарха беседовать о политике понятно. Находившиеся в вассальной зависимости захваченные им султанаты стремились к самостоятельности; крестьяне и рабы, которых безжалостно эксплуатировали светские и духовные феодалы, сопротивлялись, поднимая многочисленные восстания.

Шейное украшение из латуни. Оромо (Эфиопия)

Во всяком случае, вполне вероятно, что Жуан II к 1490 году располагал достаточными сведениями, чтобы уговорить своего посланца Ковильяна направить стопы в Эфиопию, где должен был побывать Пайва, к тому времени уже умерший. Педру ди Ковильян появился при дворе эфиопских владык в 1493 или 1494 году. К сожалению, сам он не смог ничего сообщить в Португалию о стране и ее высокоразвитой культуре. Как и многие другие иностранцы, он стал высокопоставленным советником царя, но лишился права вернуться на родину. Однако некоторые из добытых им сведений через Индию и Восточную Африку все же попали в Лиссабон и заполнили пробелы на картине, которую Диаш вынужден был оставить незавершенной.

Но на миссии Ковильяна португальско-эфиопские отношения не прервались. После того как в 1517 году турецкие войска завоевали Египет и исламские султанаты вдоль Красного моря получили поддержку, эфиопские монархи, испытывавшие к тому же натиск кочевников-оромо, обратились за помощью к своим «братьям-христианам» и Португалии. Но те вовсе не спешили на подмогу, а еще несколько десятилетий продолжали грабить Восточную Африку и Индию. Таким образом, продвижение султанов, поощряемых турками, вначале не встретило должного отпора: с 1527 по 1540 год они захватили восточную и центральную часть Эфиопии, сожгли Аксум, разграбили сокровища короны и уничтожили весь царский род.

«Лучше быть укушенным родственником, чем обласканным чужим.» (Эфиопия)

Только в 1541 году, когда мусульмане стали угрожать португальскому морскому пути в Индию, четыреста португальских солдат высадились на западном берегу Красного моря. Боевая сила этого войска и его роль в исходе войны часто переоценивались. Эфиопы тоже располагали огнестрельным оружием, нанимали на службу арабских канониров и стали добиваться военных успехов, как только переняли новую тактику боя. Поэтому совместная победа над исламскими захватчиками и над оромо (галла) не привела к превосходству португальцев. Правда, некоторое время казалось, что хлынувшие в страну толпы иезуитов опекают царей, но вскоре их навязчивое самонадеянное поведение вызвало протест местных правителей и народа. В 1632 году иезуиты были изгнаны из Эфиопии. Лишившись торговых связей, простиравшихся далеко за пределы страны, империя изолировала себя от мира; европейцев, проникавших в страну, ждала смертная казнь.146

Однако сейчас нас значительно больше интересует особая предприимчивость миссионеров: в 1613 году испанский священник Педру Паиш стоял на берегу гигантского озера, окаймленного зарослями акаций и мощного, толщиной с руку, папируса. Поросшие буйной зеленью базальтовые острова поднимались над светло-голубой поверхностью воды. Это было озеро Тана- исток Голубого Нила. 21 апреля 1613 года Паиш

Оромо из Эфиопии. В данном случае изображен монах

обнаружил в местности Годжам, расположенной южнее озера Тана, два неприметных родника, дающих начало реке Малый Аббай, самой крупной из рек, впадающих в озеро Тана. «Мне удалось увидеть то, что так сильно и так тщетно стремились познать Кир, Камбис, Александр и Юлий Цезарь», — ликовал священник. Полтора столетия спустя Джеймс Брюс скажет похожие слова. А через двенадцать лет после Паиша его брат по ордену миссионер-иезуит Жироме Лобу тоже достиг озера Тана и водопадов Тис-Исат у его южной оконечности, образуемых ревущим потоком Голубого Нила. Лобу забрался на выступы скал, что стало возможным благодаря сухому сезону. и увидел перед собой пенящуюся воду, а в ущелье внизу сверкающую радугу. Одна из загадок, которую ставила перед античными географами святая река, была разгадана.

Удивительные путешествия Педру ди Ковильяна, казалось бы, увели нас далеко в сторону от пути, которым неуклонно продвигались вперед португальские мореплаватели. Однако едва ли правомерно отделять одно от другого: миссия Ковильяна была одним из самых значительных шагов далеко идущего и глубоко продуманного плана. В 1497 году, через девять лет после возвращения Диаша, из Лиссабона отправились наконец в историческое плавание, окончившееся 20 мая 1498 года в индийском порту Каликут, Васко да Гама и его спутники. Правда, их предприятие, действительно проложившее новые пути, при ближайшем рассмотрении теряет значительную долю блеска, каким его наделили европейские историки. Не были завязаны узы дружественной торговли, соединившие разные континенты, нигде «дикие» народы не падали ниц перед «белыми богами», нигде не встретились «варвары», чью темноту могло бы просветить сияние креста. Плавание да Гамы даже не было из ряда вон выходящим морским предприятием: из Малинди в Каликут его привел арабский лоцман.

Еще раньше, при первой высадке на восточноафриканском берегу, неподалеку от устья Лимпопо, да Гама с удивлением убедился, что даже в этой уединенной местности ему предлагают в обмен не черепа, бисер или бананы, а вполне доброкачественные слитки меди. А чуть позже в небольшой бухточке ему дали понять, что корабли, на которых он приплыл, никого здесь не поражают. Когда прибыли в Мозамбик, первую большую гавань Восточной Афики, которую увидели португальцы, хронист да Гамы записал, что жители Мозамбика мусульмане одеваются в прекрасные льняные и хлопчатобумажные ткани и носят головные уборы, прошитые золотыми нитями. Они ведут торговлю с белыми маврами (очевидно, имелись в виду арабы и индийцы). Находившиеся в гавани корабли были, загружены золотом, серебром, слоновой костью, жемчугом, пряностями и тканями: «то все были товары, в которых нуждались жители этой страны». Да Гама не упустил случая и нанял в Мозамбике местных лоцманов. Двоих из них он пытал потом кипящим маслом, когда они привели его в Момбасу, где арабские

«Грива льва видна всем. Грива человека скрыта» (суто, Юго-восточная Африка)

и суахилийские купцы встретили конкурентов враждебно. В другом случае он был менее изобретателен: султан Момбасы, приславший ему в подарок лодку, полную фруктов, овец и дорогое кольцо, получил в ответ коралловую цепь. Это был, пожалуй, последний дар из европейского рога изобилия. Что за ним последовало, описал оставшийся неизвестным суахилийский хронист: «Португальцы привезли обтесанные камни из Португалии в Момбасу и возвели ту самую крепость, что стоит и поныне, и расположили там гарнизон, чтобы обеспечить повиновение жителей Момбасы. Суахили увидели, что их власть иссякает. Беззаконие и право сильного взяли верх» 147.

Пошатнулась не только власть суахили. После того как португальцы подожгли некоторые города, ограбили купцов и везде основали крепости и фактории, исчезли и «многочисленные корабли», которые еще можно было видеть во времена плавания да Гамы. Зависимые племена, жившие в глубине страны, воспользовались ослаблением своих бывших господ и довершили разрушение. Но опорным пунктам Португалии в Восточной Африке не суждено было удержаться надолго. Между 1652 и 1729 годами воины султанатов Маскат и Оман, поддерживаемые африканцами, изгнали пришельцев из всех городов севернее Мозамбика. Однако суахили и народам из внутренних районов страны это не принесло радости: прежние торговые партнеры теперь превратились в завоевателей.

«Золотую Софалу», о которой сообщал арабский географ ал-Масуди, где на набережных высились горы «золота и других великолепных вещей», в том числе шкуры леопардов, черепаший панцирь и слоновые бивни, весившие каждый более полуцентнера, Васко да Гама видел во время своего первого плавания. В 1500 году экспедиция в Индию под руководством Педру Алвариша Кабрала вновь посетила Софалу. И сразу среди португальцев распространились слухи, поддержанные арабами, что западнее Софалы простирается империя Мономотапа, где находится страна Офир, откуда царь Соломон велел привозить горы золота. Поэтому вскоре португальцы решили попытаться найти правителя империи и его рудники. Когда состоялся поход — неизвестно. Но историк и летописец Барруш, умерший в 1570 году, уже располагал многочисленными сведениями об этих земельных пространствах, ибо описал многие рудники и местности, на которые распространялась власть Мономотапы:

«В провинции Тороа, иначе ее называют Бутуа, властитель которой находится под защитой Беномотапы, также есть золотые копи. Эта провинция граничит с большой равниной, и ее рудники самые старые в стране. Они находятся на равнине, в центре которой расположен четырехугольный дворец; стены его имеют толщину 25 пальм148, но не очень высокие. Они сложены из гигантских обтесанных камней, не скрепленных никаким строительным раствором, известковым или иным, а над воротами имеется надпись, которую исследовали ученые мавры, но не сумели прочитать. Неподалеку расположены другие здания такой же постройки и возвышается башня высотой более 12 клафтеров149. Все эти постройки называются зимбабве, что означает дворец, и расположены на расстоянии примерно 170 лиг150 от Софалы между 20-м и 21-м градусами южной широты. Беномотапа [Мономотапа] обычно находится в зимбабве. Он не отличается от других ни великолепием одежды, ни богатством предметов обихода. Он одевается в местную очень красивую плетеную ткань. В качестве знака своего сана он носит на поясе маленькую мотыгу с ручкой из слоновой кости как символ земледелия. Многие очень видные князья являются его подданными.

Кафры151 в этой стране по цвету кожи и облику походят на других негров, но не такие необузданные и нецивилизованные, как те, что живут на побережье Занзибара. Они верят в одно-единственное высшее существо, и у них нет идолов. Их дома, или хижины, построены из свай, прислоненных к столбу в середине наподобие центральной подпорки в палатке, и покрыты камышовыми циновками и глиной.

Конных боев у них нет, они сражаются пешими и вооружены луками, стрелами, метательными копьями и мечами. Многоженство у них введено официально. Сам Беномотапа имеет, должно быть, более тысячи жен. Однако его первая жена, даже если она по происхождению ниже, является повелительницей остальных, а ее сын становится наследником престола» 152.

Современник Барруша Дуарти Барбоза, получивший свою информацию до 1519 года (позже он принимал участие в плавании Фернана Магеллана к Островам пряностей и во время этого плавания погиб), описывал другие интересные подробности: церемонии, во время которых вожди, находившиеся в вассальной зависимости, приносили Мономотапе дань, или войско амазонок, насчитывавшее до шести тысяч женщин, которыми пожелал командовать монарх.

Современные исследования самых больших каменных построек Старого Зимбабве153 — а именно там длительное время находилась резиденция правителя Мономотапы (мвене мутапы) — позволили установить, что они — дело рук народа шона, говорящего на одном из языков банту. В X веке шона переселились из районов центрального Конго на уже обжитые территории сегодняшних Замбии и Зимбабве, а позже распространили свое влияние на район Трансвааля (ЮАР) и оставили память о себе в курганах Мапунгубве154. Территория, на которой они преобладали, простиралась тогда на западе до пустыни Калахари, на востоке до местностей, прилегающих к побережью Мозамбика, а на севере до Замбези. Известные теперь во всем мире стены Старого Зимбабве ни в коем случае не являются единственным впечатляющим наследием раннефеодальных государственных союзов того времени.

План «храма» Зимбабве

«Между побережьем Индийского океана и центральными районами Зимбабве было найдено более трехсот развалин каменных строений. Встречаются также тысячи некогда разрабатывавшихся рудников: золотые и медные копи, месторождения железной руды, оловянные рудники. Огромные площади террас, на которых выращивались самые разные растения, каналы для орошения, каменные руины поселений и кладбищ, колодцы, достигающие двенадцатиметровой глубины, выбитые прямо в скалах, — все это немые свидетели высокоразвитой и давно минувшей культуры» 155.

Как показывают археологические находки и упомянутый Баррушем «символ земледелия» на поясе мвене мутапы, эта культура основывалась на земледелии, которым занималось оседлое население. Создаваемый им избыток продуктов дал начало прогрессивному разделению труда, которое особенно проявилось в кузнечном и гончарном деле, а также в совершенствовании техники разработки месторождений. Огромные доходы давала и торговля с прибрежными городами. Потоки золота, меди, железа, слоновой кости, рабов, меда, воска, дорогих мехов и многих других товаров текли тогда в течение столетий к морю, а возвращались, превратившись в персидские стеклянные изделия, индийский и индонезийский бисер, аравийские украшения и китайский фарфор.

То, что разделение труда в государстве шона носило именно такой характер, отнюдь не доказано. Но несомненно, ее история протекала более действенно, живо и красочно, чем здесь описано. Поэтому давайте посмотрим на один из самых ярких ее результатов, на руины Старого Зимбабве — выдающийся памятник древнего строительного искусства народов Тропической Африки. Эти руины находятся в саванне примерно в трехстах километрах к югу от нынешней столицы Хараре и окружены близко подступающими горными плато. На одной из гранитных скал возвышается так называемый «акрополь», Он занимает площадь около 2600 квадратных метров и включает в себя ритуальные места и много жилых строений, которые могли выглядеть именно так, как их описал Барруш: круглые хижины с характерными конусообразными деревянными крышами, крытыми соломой; стены сложены из деревянных свай и «дага» глиняных кирпичей. Во внешней стене «акрополя» имелись проемы — ворота и канавы для стока воды. Для ограждения иногда использовали гранитные блоки. На начальной стадии строительства применялись лишь естественные куски гранита, но позже стали использовать тщательно обтесанные блоки, укладывая их рядами и мастерски подгоняя друг к другу. Мимо огороженных дворов извилистые дороги вели через долину к «храму». Это название употребляется довольно условно. До сих пор ученые окончательно не установили функции построек. Предполагают, что так называемый «храм» был резиденцией мвене мутапы. Его внешняя стена,

Руины Зимбабве

достигающая в длину 244 метров, в толщину 5,2 метра и в высоту 9,8 метра, окружает район площадью примерно 4600 квадратных метров. Внутри, помимо башни, и ныне имеющей высоту более 9 метров, находилось по крайней мере еще сорок хижин. Один из археологов подсчитал, что на строительство «храма» и близлежащих более мелких дворов пошло около 120 000 тонн обработанных гранитных блоков, причем все они были подогнаны друг к другу без использования связующего раствора.

Сегодня нет уже никаких сомнений, что Старый Зимбабве — творение негритянских мастеров-строителей. Эта местность уже с XI века стала ареной оживленной строительной деятельности. Тогда же возникли и первые стены «акрополя». Самые внушительные постройки, например часть стены, огораживающей «храм», и коническая башня, без сомнения, были возведены на рубеже XIII–XIV веков, Примерно за полстолетия до прибытия португальцев правители Старого Зимбабве перенесли свой политический центр к северу, в центральную часть долины Замбези. Вскоре после этого между членами правящего семейства началась борьба за власть, за владение землей и преимущества в торговле. Империя распалась на соперничавшие между собой владения вождей. Окончательному падению Старого Зимбабве способствовало то, что исторические торговые пути, перешедшие в руки португальцев после захвата ими сначала Софалы, а затем Сены и Тете на Замбези, пришли в запустение. Политического значения Старый Зимбабве тогда уже не имел. Святой огонь, который когда-то постоянно поддерживали самые уважаемые кузнецы, погас, террасное земледелие и оросительные каналы пришли в упадок. Потоки дождей смыли истлевшие хижины и хозяйственные постройки. Кочевавшие здесь пастухи, копаясь иногда в горах мусора, находили фарфоровые черепки и раскрашенные сверкавшими красками фигурки хищной птицы, вырезанной из полудрагоценного камня, с лапами, как у льва. Но никто уже не знал, что она означала.

Кровопускание

Итак, в своих примерных очертаниях Африка для Европы была открыта. Если бы португальцев манила жажда знаний или влекли вперед неизведанные дали, как, например, мореплавателей принца Энрики и их последователей, они воспользовались бы возможностью познать загадочный мир в глубине континента. Но этого не случилось. Португалия, страна с полуторамиллионным населением, принялась за грабеж открытых земель, распространив свои притязания от лесов красного дерева в Бразилии до плантаций инжира на Малабарском берегу и рощ гвоздичных деревьев на индонезийских островах. Ее власть предержащие не ощущали потребности и не располагали достаточными силами, чтобы разведывать пути, уводящие за пределы сектора обстрела их прибрежных крепостей. Лишь иногда, когда их манили золотые копи мневе мутапы или вынуждал мученический обет, данный Всевышнему, португальцы отваживались проникать в глубь материков, но частенько подобные попытки кончались трагически, И в особенности в Африке. Племенам, жившим в глубине континента, к которым уже наведывались охотники за рабами, нельзя поставить в вину то, что они враждебно встречали любого пришельца, а на караванных путях устраивали кровавые ловушки. Поэтому карты Тропической Африки, составленные в скором времени, на протяжении столетий выглядели так, как их описал ирландский писатель Джонатан Свифт (1667–1745) в одном из своих сатирических стихотворений: на них были нанесены лишь контуры берегов, а те места, где располагались обитаемые земли, заполняли варварские сцены и изображения диких зверей. Да и печатные труды о народах и ландшафтах Черного континента появлялись очень редко. Один из самых значительных трудов, «Описание Африки и достопримечательностей, которые там есть», вышедший в свет в 1526 году, до начала XIX века оставался самым исчерпывающим произведением о Западном Судане, что символично само по себе. Этим трудом Европа обязана мавру ибн Мухаммеду ал-Ваззану (1493–1552), который во время плавания по Средиземному морю угодил в руки сицилийских пиратов, а затем попал в Рим, где папа Лев X, мелочный по части отпущения грехов, но в остальном довольно щедрый человек, наделил его христианской верой, досугом для писания книги и новым именем — Лев Африканец.

На протяжении более чем двух столетий Африка оставалась предметом скорее колониальной истории, чем истории открытий, но при этом не следует забывать, что то и другое неразрывно связано. Алчность европейских купцов и разбойников — а это тоже взаимосвязано — была направлена на золото, другие полезные ископаемые, слоновую кость, но прежде всего на людей. Конкиста свирепствовала в Африке, как безудержный кровавый ураган. Казалось, что испанские и португальские завоеватели больны, что их одолело непреодолимое тропическое бешенство, До сих пор кое-кто считает, что подобный душевный склад огрубевших иберийцев был порожден длительными войнами против мавров, хотя каждый может убедиться, что представители других национальностей вели себя отнюдь не лучше, как только им для этого предоставлялась возможность. То, что творилось в Африке, осуществлялось по волчьему закону общества, которое не может

Португальский солдат. Бронзовая статуэтка из Бенина (Нигерия)

жить без грабежа и эксплуатации. Хронисты того времени описывают, как чудовищная жадность побуждала конкистадоров на безумные поступки. Они заливали в рот своим жертвам расплавленный свинец, поджаривали их на раскаленных решетках, бросали на растерзание голодным псам, надеясь получить от них сведения о каком-нибудь «Эльдорадо» или спрятанных кладах.

Да и что могло их сдерживать? Практически не было человека, чья совесть не была бы изуродована религиозной нетерпимостью и глупым убеждением, что он принадлежит к «избранной расе». Отдельные голоса тех, кто еще мог воспринимать весь ужас положения, были услышаны лишь тогда, когда оказалось слишком поздно. Если на острове Эспаньола (Гаити), открытом Колумбом в 1492 году, в 1508 году насчитывалось шестьдесят тысяч индейцев, то ровно через четыре десятилетия их осталось всего пятьсот человек. Да, тому способствовали болезни и массовые самоубийства, но это не делает привлекательнее идеологию, которая не умерла вместе с конкистадорами. Будь то остров Эспаньола или район Конго — оба были ареной одинаковых устремлений, одинакового человеконенавистничества. Пример тому — высказывания одного немецкого «исследователя» Африки, который возражал гуманно настроенным критикам или просто сомневавшимся:

«Они не хотят признать, что во время путешествия исследователь имеет право защищать свою жизнь или прокладывать себе путь. Разве он должен позволить себя убить, если какой-то кучке тупоумных черных отродий не нравится, что он следует через их территорию? Разве он должен жертвовать людьми, которые отдали себя служению его делу, из-за глупости или жадности какого-нибудь дикого вождя? Разве может он, служащий великой цели, свернуть знамена перед звероподобными людоедами и отступить? Или разве допустимо оставлять страны, которые могут предоставить средства к существованию тысячам и тысячам цивилизованных людей, в руках маленькой кучки ленивых дикарей?» 156

К этому можно добавить лишь то, что автор разоблачительных строк, говоря о великой цели, думал о месторождениях меди в Катанге (нынешняя Шаба) и, предпринимая буквально политый кровью поход через Африку, защищал свое собственное участие в деле, в которое вложил 50 000 марок, а вовсе не «цивилизованное» человечество. Конкистадоры исповедовали те же воззрения. В результате их жутких деяний оказалось, что не осталось почти никого, кто смог бы спуститься в кубинские рудники или стал бы промывать золото в реках Эспаньолы. Несмотря на всю «заботу», проявленную об индейцах тайно (их испанские высочества Фердинанд и Изабелла в сентябре 1501 года указывали: «Им следует меньше купаться, чем раньше, ибо Нам ведомо, что сие приносит им большой вред»), на Антильских островах к тому времени они почти вымерли. Даже сильные, крепкие карибы, согнанные с островов и континента, оказались на грани вымирания, как только их отправили на работу в рудники. И тут вспомнили о прекрасно сложенных жителях Африки, которые все равно попусту тратили время, создавая сомнительные государственные образования и непонятную культуру. Именно Бартоломе Лас Касас (1474–1566), священник, совладелец кубинских рудников и «апостол индейцев» (после примечательной борьбы с собственной совестью), оказался тем, кто поднял вопрос о доставке людей из Африки. И хотя он действительно предложил нечто подобное, чтобы приостановить окончательное истребление индейцев, это не повод приписывать ему то, чего не было: будто бы он является духовным отцом работорговли. Истинные ее творцы сидели в советах по наблюдению за деятельностью рудников или взирали из ухоженных поместий на собственные плантации сахарного тростника, в то время как летописца, безжалостно обличавшего их чудовищные злодеяния, пытались усмирить чиновники цензурного ведомства.

Так никогда и не удалось точно установить, сколько африканцев стало жертвами работорговли. Общие оценки колеблются между двадцатью и ста миллионами. Но исходя только из старинных транспортных и торговых списков, нельзя сделать достоверных заключений, поскольку рабов захватывали и во время военных действий, когда похищались целые племена. Тот, кто оставался в живых после военных перипетий, часто не выдерживал тягот перехода к побережью или пыток транспортировки. Цифры, приведенные в документах ООН, говорят сами за себя: в 1650 году население Африки составляло 18 % всего населения Земли, в 1900-м — только 7,5 %. И хотя подобные оценки можно критиковать и расценивать с совершенно разных точек зрения, бесспорно одно: в течение пяти столетий из артерий Африки хлестала кровь, отлавливались ее самые молодые, крепкие и духовно активные люди, которые превращались затем в «говорящие инструменты». Невозможно даже представить, сколькими разнообразными красками они могли бы украсить палитру общественной и культурной жизни планеты, сколькие из них могли бы стать художниками, учеными или государственными деятелями!

Иногда по этому поводу слышатся возражения, будто неравномерное развитие африканских народов не допускает подобных предположений и что даже в никем не потревоженной Африке голод, эпидемии и войны привели бы к тем же последствиям. А работорговля якобы даже способствовала прогрессу, поскольку в Африке стали разводить маис и маниоку, а общественная активность усилилась благодаря доходам, передаваемым работорговцами своим африканским подручным. И что главный груз ответственности лежит на самих

«Вид подобного работоргового каравана возмущает благородного и чувствительного человека до глубины души. Мы видели мужчин, тяжки которых были не толще руки ребенка, видели женщин, чья иссушенная грудь болталась, словно пустая сума, на ребрах, выступающих наружу на ширину пальца. Мы видели беременных, полумертвых от изнеможения и настолько угрожающе худых, что в их чреве можно было видеть очертания еще живого ребенка»

(Decken С. С. v. d. Ref sen in Ost-Afrika… Bd. I—2, Leipzig u. Heidelberg, 1869–1871).

африканцах, ибо они продавали своих земляков арабам и индийцам еще до появления европейцев и дальше продолжали действовать как услужливые поставщики.

Неравномерное развитие народов — явление повсеместное. Мы воспринимаем это обстоятельство как должное, не задумываясь, что послужило тому причиной — форма челюсти или цвет кожи. Учитывая то, что развитие африканских народов шло как самостоятельным путем, так и в результате соприкосновения с другими культурами, нет смысла оспаривать предпосылки и возможности их развития. Само собой разумеется, что и без европейского вмешательства они вели бы кровопролитные войны и пережили бы полные страданий времена на пути к формированию централизованной власти. Но в ходе исторического развития могли бы быть достигнуты более совершенные общественные формы, если бы огромные регионы не лишались самого главного, что есть в любом общественном укладе, — людей.

Странно слышать о доходах, которые получали африканские пособники. Какое развитие могло ускориться от алкоголя, стеклянных бус, раковин каури, поношенной одежды, ситца и огнестрельного оружия? И хотя эти товары, несомненно, приводили к социальному неравенству, оно было довольно незначительным, поскольку накапливался малоценный хлам, но одновременно подрывался местный ткацкий промысел;

Рабы, закованные в рогатины

оружие же служило не для того, чтобы завоевывать власть над новыми подданными, а для того, чтобы загонять миллионы трудоспособных людей в чужие края, где требовалась рабочая сила.

Говорят, что работорговля была присуща не только Европе. Однако между потребностями восточного общества, хозяйство которого основывалось главным образом на труде женщин гарема, евнухов и домашних рабов, и потребностями американского плантатора существует громадная разница. Наконец, так уж повелось, что пособников неблаговидных деяний называют преступниками. И европейцы действительно находили среди африканских правителей таких, которые готовы были на любые услуги. Но в этом африканские вожди ничем не отличались, например, от германских князей, продававших целые полки воевавшим между собой странам. Все, что тогда происходило в Африке, определялось общими законами развития человечества. Эти законы имели силу повсюду, и неважно было, где находились те, кто придавал им определенную форму, — танцевали ли в зеркальных залах Версаля или плясали вокруг языческих идолов в бассейне Конго.

Известно, что на даровщинку даже уксус слаще меда. Поэтому прошло немного времени, и представители других национальностей вмешались в прибыльную разбойничью торговлю на побережье Западной Африки. Сначала они вмешались как пираты: за три десятилетия, с 1500 по 1531 год, одни только французские корсары захватили около трехсот тяжело нагруженных португальских каравелл. Позже — как спекулянты и контрабандисты. Сам ход истории поощрял их махинации. Португалия и Испания, с 1580 года объединенные под единым скипетром, оставались феодальными государствами, судьба которых определялась не буржуазией. Ценности и товары, собранные со всего света, протекали через Иберийский полуостров, не оставляя сколько-нибудь заметного следа и не принося исторически ощутимых результатов. Наиболее ценные товары объявлялись монополией короны и продавались в розницу тем, кто мог больше заплатить. В результате в страну слетелось огромное количество предприимчивых дельцов из Англии, Фландрии, Франции и Германии. То, что оставалось, купцы реализовывали дальше с соответствующей надбавкой в цене.

Португальский купец с денежным кольцом в руке, Бронзовый барельеф из Бенина (Нигерия)

Если бы полученная от такой торговли прибыль становилась основой накопления капитала в собственной стране, то есть если бы на эти деньги строились мануфактуры, разрабатывались рудники, развивался бы рудоплавильный промысел или закладывались бы верфи! Но нет, на эти деньги возводились лишь сказочные дворцы и сооружались еще более пышные храмы и церкви. Все сплошь наслаждались искусствами. Число дворян в две тысячи раз превышало число ткацких станков, и в то время, как другие государства защищали свои рынки, промыслы и ремесла путем взимания пошлин

«Он кроит платье до того, как родился ребенок» (суахили, Восточная Африка).

и ограничения торговли, шерсть испанских овец пряли в Нидерландах, а затем она возвращалась в Испанию, но уже в качестве дорогостоящего готового товара.

Во всяком случае, со второй половины XVI века картина была именно таковой. Правда, поначалу награбленное на других континентах добро оживило португальскую и испанскую экономику, и даже нищие и бродяги принялись за работу. Гигантские потребности колоний, поступавшие оттуда драгоценные металлы и товары оказали явно активизирующее воздействие. Но постепенно поток золота и серебра вызвал падение стоимости драгоценных металлов и соответствующее резкое вздорожание всех других товаров. Поля крестьян, которые были не в состоянии вынести непомерный груз налогов, заросли бурьяном, дешевые иностранные товары подорвали ремесленное производство. Иберийский полуостров, по словам сословных выборных чинов, превратился в «Индию для иностранцев». Но к особенно быстрому упадку испанские владыки привели государство тогда, когда в борьбе против Реформации они встали под штандарты католицизма. Их не соответствовавшая велениям времени мечта о «великой христианской империи», которая должна была образоваться в ходе бесчисленных битв, пожирала не только людей, но и очень много денег. Уже в первой половине XVIII века золото и серебро полностью исчезли из денежного обращения. Но на медные монеты нельзя было купить ни немецкого курфюрста,

Нападение работорговцев

ни австрийского наемника, А Фуггеры, Вельзеры и Гримальди давали взаймы только в том случае, если им предоставлялись преимущества в торговле в колониях, будь то на море или на суше. Они, а также «протестантские нищие» из отпавших нидерландских провинций и торговая буржуазия из Лондона и Дьеппа — все принялись растаскивать наследство империи, в которой никогда не заходило солнце.

Известно, например, каким образом елизаветинская Англия (1558–1603) обескровливала испанский флот. Значительно реже встречаются упоминания о том, что знаменитые пираты Джон Хокинс (герб которого, кстати, украшало изображение закованного в цепи африканца) и Фрэнсис Дрейк начинали свое восхождение с работорговли. Хокинс, ставший впоследствии весьма почтенным сэром, казначеем морского ведомства и вице-адмиралом, так описал способ, каким Англия открывала для себя Африку:

«На Канарских островах мы запаслись водой, 4 ноября поплыли к побережью Гвинеи и до 12 января тщательно изучали берег от Риу-Гранди до Сьерра-Леоне. В это время мы не брали на борт более 150 негров. Но болезни наших людей и время года вынудили нас плыть дальше вдоль африканского побережья. Я надеялся раздобыть за наши товары некоторое количество золота и тем оплатить плавание. Но как раз в этот момент к нам пришел негр и сообщил, что его повелителя и царя притесняет соседний правитель, и поэтому он просит у нас помощи; он обещал нам столько рабов, сколько в этом бою будет захвачено пленных. Это побудило меня вмешаться и оказать помощь. Я послал туда 120 наших людей. Было 15 января 1568 года, когда мы напали на город враждебного негритянского правителя.

Мужчина с оружием и бочонком пороха. Золотая гирька. Ашанти (Гана)

Город насчитывал примерно 8000 жителей и был на свой лад хорошо укреплен и окружен стеной. Кроме того, его отважно защищали, так что наши войска не сразу одержали верх, а понесли потери — шестеро убитых и сорок раненых. Наши запросили срочной подмоги, которую я тут же выслал, ибо успех этого предприятия мог способствовать ходу нашего дальнейшего плавания; на этот раз я сам пошел с ними. С помощью людей союзного негритянского вождя мы обложили город, хижины которого были покрыты влажными пальмовыми листьями, и с суши и с моря множеством горящих головешек и взяли его штурмом. Во время этого боя мы захватили пленными 250 мужчин, женщин и детей, а дружественный нам царь захватил даже 600 пленных, из которых мы надеемся выбрать какое-то количество для себя» 157.

Лишь 850 пленных из селения, где жили восемь тысяч человек! Эта цифра позволяет представить, каким жестоким был бой, хотя, возможно, многие из осажденных все же сумели спастись бегством. Хокинс, которого обманул африканский компаньон, не дав обещанной доли военнопленных, отплыл, имея «на борту от 400 до 500 негров».

«Если человек тебе лжет, обмани его, сделав вид, чти поверил его лжи» (пенде, Заир).

Он их не пересчитывал, да в этом и не было необходимости. «Черную слоновую кость» загоняли на корабль в таком количестве, сколько мог вместить трюм. Несчастные сидели так плотно, что не могли ни лечь, ни поменять положение, потолок трюма был настолько низок, что выпрямиться было невозможно. В таких условиях возникали эпидемии, многие умирали, и «груз» значительно убывал. Еще большие потери бывали при быстром ходе корабля, поскольку люки приходилось плотно задраивать, и многие пленные погибали из-за смрада и жары. А во время штиля они гибли из-за нехватки питьевой воды. Наконец, работорговцы часто избавлялись от лишнего «груза», просто выбрасывая людей за борт. Только позже, когда рабов уже нельзя было получить даром, с ними стали обходиться бережнее: отделяли женщин и детей от мужчин, стригли волосы, чтобы не слишком активно плодились паразиты, иногда обмывали морской водой и даже ставили чаны для отправления естественных потребностей. В конце концов, как говорил добропорядочный гражданин Иоахим Неттельбек, который в 1772 году принимал участие в подобном плавании, «ведь эти типы стоили денег». На палубу, чтобы освежиться, их выводили крайне неохотно, поскольку многие из них частенько пользовались предоставившейся возможностью покончить со своими муками одним прыжком в море.

Трюм работоргового судна. Рисунок XVIII века

Но даже наличие кое-каких удобств на борту едва ли могло скрасить существование. Достаточно представить себе, каково было этим людям, разлученным со своими близкими, с гноящимися метками на теле от каленого железа, прикованным друг к другу цепями, — оторопь берет. Вряд ли кто-либо в состоянии вообразить, что испытывали женщины, потерявшие детей и мужей и находившиеся в полной власти своих охранников. Трюм быстро плывущего, раскачивающегося на волнах судна, где выли сошедшие с ума, а дети задыхались среди тел и нечистот, где кричали от боли охваченные страхом люди, в руки и ноги которых врезались металлические оковы, это был настоящий ад. Описанная картина не бред больной фантазии, так было на самом деле, и это много раз подробно описано.

Если Хокинс и его современники тайно проникали в пределы иберийской колониальной империи, рискуя головой, их последователи действовали уже с меньшим риском. В 158В году шквалом английских ядер была уничтожена «Непобедимая армада»158 — гордость испанского морского владычества. И если раньше английские, французские и голландские трансатлантические торговые плавания осуществлялись только в том случае, если приносили прибыль Португалии, то теперь эти страны начали активно бороться за собственную прибыль. Так началась эпоха торговых войн, во время которой (примерно с 1600 года) эмиссары крупных торговых компаний уничтожали друг друга в жестоких схватках. Особенно яростной была борьба между англичанами и голландцами, новичками в освоении африканскою побережья, пока распри между ними не разрешились на европейских полях сражений. По мере того как ослабевала мощь испанской короны, на арену борьбы выступали новые конкуренты: шведы, датчане, бранденбуржцы, курляндцы. Но вскоре стало очевидным, что у них не хватает ни военных, ни экономических возможностей выстоять в этой борьбе. Так, например, крепость Гросс-Фридрихсбург, заложенная 1 января 1683 года на Золотом Берегу курфюрстом Бранденбургским Фридрихом-Вильгельмом, с самою начала испытывала на себе враждебное отношение голландцев. Доклад некоего господина Вердика, который в 1686 и 1687 годах был комендантом расположенного неподалеку от Гросс-Фридрихсбурга форта Аксим, немного раскрывает будничные распри противников:

«Он показал… что получил приказ от генерал-директора [голландской Вест-Индской компании] чинить Бранденбургской африканской компании препятствия, какие только возможно… и он исполнил его, блокировав все подступы к их форту Гроес-Фридрихсбург, а также задерживал и арестовывал купцов, которые хотели попасть в него или отбывали оттуда… Он слышал, что именно тогда… господин Ниманн, комендант Гросс-Фридрихсбурга, прибыл к устью реки Анкоб-ры… чтобы получить разрешение на возведение там крепости… Он отправился туда маршем [то есть вместе с местными жителями Аксима], имея намерение напасть на названного Ниманна и взять его в плен… но ему не повезло. Люди из Аксима бросили его и чуть было не убили… Однако он бежал и на обратном пути по крайней мере испытал радость оттого, что ему удалось в мелкие кусочки разнести каноэ, на котором плыл господин Ниманн» 159.

«Гнев петуха проявляется только на просе» (хауса, Западная Африка).

Но не всегда подобные перипетии кончались так неожиданно, иногда удавалось втянуть в европейские распри африканцев. Во всяком случае, противники мастерски использовали друг против друга местные племена, например ашанти с Золотого Берега. И неважно, кто при этом одерживал верх, разбойниками и обманщиками были все. Частенько западноевропейские торговцы пользовались тем, что во многих районах Тропической Африки население было знакомо со средствами платежа: ими служили медные отливки, железные деньги в виде слитков, мотыги и другие инструменты, а также раковины улиток каури. Подобные денежные единицы были когда-то введены арабскими купцами и вскоре распространились от Томбукту до Конго и от побережья Нижней Гвинеи до озера Чад и дальше в Центральную Африку. Было очень выгодно пригонять с Мальдивских островов или из Восточной Африки целые суда, груженные этими маленькими раковинами. Примерно до середины XIX века, пока не разразилась «инфляция каури», такие сделки проходили повсеместно. Африканцам эта разменная монета создавала преимущества, свойственные любой валюте, но скрытое мошенничество они распознать не могли. По свидетельству голландцев, в 1679 году на побережье Нижней Гвинеи, в областях между нынешними странами Кот-д Ивуар и Нигерия, за

Голландская крепость Нассау на мысе Зеленый

одного раба платили 60 фунтов «гвинейских платков» (тряпок), 14 железных палочек или 80 фунтов раковин каури. В зависимости от охвата денежным обращением, удаленности от побережья и других причин цены могли меняться, и порой очень значительно.

«Так, в 1624 году за одного раба на побережье Камеруна давали две или три пригоршни раковин каури, то есть около 60 штук, в то время как на побережье Гвинеи примерно в 1725 году требовали 80 000 штук, В 1850 году один раб в Адамауа стоил 8000 каури, а в верховьях Нигера — 20 000 каури. Это была средняя цена для отдаленных районов… История торговли с использованием раковин каури — типичный пример эксплуатации народов, стоящих близко к природе, так называемыми культурными народами. Уже арабы наживались на подобной торговле, но они, пересекая с караванами верблюдов или носильщиков пустыни и страны, часто населенные враждебными племенами, преодолевали невзгоды, опасности и расстояния. Для европейцев же с их кораблями риск был не очень велик, но именно они извлекали наибольшую прибыль из работорговли, которая ни в коем случае не достигла бы таких масштабов без массового импорта раковин каури» 160. Бесспорно, история валюты-каури — характерный пример европейско-африканского «торгового партнерства».

Танцевальная маска, украшенная раковинами каури. Куба (Заир)

Гнусная работорговля уже тогда вызывала возмущение, В Англии, которая во втором десятилетии XVIII века почти полностью захватила в свои руки это неприглядное занятие, протестующие голоса гуманно настроенных людей раздавались особенно громко. Одним из первых был предвестник эпохи Просвещения философ Джон Локк (1632–1704), чьи взгляды на работорговлю были схожи со взглядами недавно упоминавшегося нами Лас Касаса. Локк, между прочим, принадлежал к «Новой королевской африканской компании», которая вела торговлю рабами, и даже извлекал выгоду из ее предприятий, пока в своем «Трактате о буржуазной государственности», увидевшем свет в 1689 году, не проклял рабство. К нему присоединились другие ученые, а также члены различных религиозных сообществ, в первую очередь — квакеры161. Возможно, борьбу против торговли людьми они рассматривали как средство в борьбе со своими противниками в официальных церковных кругах. Сознательно или неосознанно, но именно просветители — буржуазные идеологи, провозглашавшие и защищавшие притязания своего класса на полную, касавшуюся всех сторон общественной жизни власть, — стали яростными борцами против рабства. Их активность и влияние значительно усилились после того, как в июле 1789 года парижане начали штурм восьмибашенной Бастилии и произошла Французская революция. Представители английского Просвещения давали свободу своим рабам, выкупали их из неволи, основали в 1792 году приют для 1900 африканцев, возвращенных из Канады, разоблачали в публикациях и парламенте всю мерзость работорговли. И наконец в январе 1807 года парламент после длительных дебатов вынес решение о запрещении с марта следующего года постоянной торговли рабами, правда, сначала только в Вест-Индии. Французский национальный конвент уже в 1794 году предоставил свободу всем рабам. На решение британского правительства, бесспорно, повлияло то, что и до и после резолюции конвента во французских колониях в Вест-Индии продолжали вспыхивать восстания рабов. В 1808 году конгресс Соединенных штатов Северной Америки категорически запретил ввоз рабов в страну. В 1834 году работорговля прекратила существование во всей Британской империи. Подчеркиваем: торговля, а не рабство.

Не запоздалая ли победа человечности и разума над необдуманной страстью к наживе?

Буржуазная революция в Англии 1640–1660 годов устранила все препятствия на пути дальнейшего развития капиталистических отношений. Но уже через столетие богатства, награбленные когда-то Хокинсом, Дрейком, Эссексом, Ралеем и другими пиратами, доходы, полученные от работорговли, разорения Ирландии, американских, африканских, азиатских и океанийских колоний, а также прибыли, вырученные как прямым путем, так и через посредников на европейских рынках, вызвали новую революцию — промышленную. Начался переход от мануфактур к индустриальному капитализму. Мелкие ткацкие мастерские и работа на дому сменились фабричным производством, требующим сотен рабочих рук. На ткацких фабриках лопастные колеса, вращаемые водой, приводили в движение тысячи веретен. Паровые машины стали источником новой, механической рабочей силы. Открывшиеся вместе с этим возможности и потребности ускорили изобретательскую деятельность во всех сферах жизни. С началом использования машин возросла потребность в металле и понадобилось усовершенствование литейного производства; усложнение хозяйства обусловило модернизацию средств передвижения и транспортировки. Не было ни одной области человеческой деятельности, где в течение нескольких десятилетий не произошли бы значительные преобразования. Но особенно заметные изменения, сыгравшие в мировой истории роль, более значительную, чем технические кумиры того времени, произошли в социальной сфере. Возник класс промышленного пролетариата. Работая по двенадцать — восемнадцать часов в сутки, мужчины, женщины и даже дети превратили Англию в «мастерскую мира».

Результатом этого бурного развития стало то, что покупательная способность населения оказалась ниже предложения. Теперь в Лидсе и Норвике производилось больше тканей, а в Бирмингеме и Шеффилде больше металлических изделий, чем можно было реализовать на внутреннем рынке. На европейском же рынке прибыль резко уменьшали налоги и другие ограничения. И тогда английские промышленники окинули мир опытным взглядом. Не глупо ли перевозить миллионы людей из Африки в Америку и делать из них исправных потребителей британских товаров, вместо того чтобы заставить их разрабатывать для британской индустрии природные богатства своей собственной страны? Теперь примитивные формы закабаления потеряли всякий смысл, поскольку появились «железные негры» более трудолюбивые и выносливые, чем любой человек. И если до сих пор могучее лобби капиталистов-торговцев, импортеров сахара и табака, владельцев североамериканских или карибских плантаций и, разумеется, работорговцев, могло проваливать в парламенте предложения об отмене рабства, то после американской войны за независимость (1775–1783) оно потеряло свои влиятельные позиции. Торговая буржуазия отныне должна была отойти на второй план; начался новый, более сложный этап в истории развития общественных отношений, основанных на эксплуатации.

«Один должен держать рога, пока другой доит. (хауса, Западная Африка).

Таков был фон, на котором противники работорговли, упоенные счастьем, провозгласили победу человечности и разума.

Восстание на работорговом судне. Рисунок XVIII века.

Конечно, мы не собираемся осуждать ни человеческое счастье, ни то время. Ведь это была эпоха, когда в США появилась Декларация независимости, один из самых впечатляющих и революционных документов в истории человечества, когда вожди Французской буржуазной революции провозгласили, что все люди свободны и рождены с равными, неприкосновенными правами, когда еще льстили себе красивой иллюзией, будто личная польза порождает пользу общественную. Мы только хотели подчеркнуть, что людям, действующим во имя гуманистических идей, успех сопутствует лишь тогда, когда их идеи развиваются в соответствии с изменяющимися общественными условиями.

Работорговля же тем временем продолжалась. Британские каперские суда, с помощью которых надеялись ее подорвать (одновременно они тайком укрепляли английские позиции в Африке), едва ли способствовали ее уменьшению. Часто бывало так, что работорговцы, едва завидя на горизонте военный корабль, выбрасывали за борт свой человеческий груз. Южнее экватора это отвратительное занятие вообще не было запрещено, и, кроме того, как старые, так и новые владыки этого мира все еще ценили труд рабов. Под видом платы за предоставленную свободу, в качестве работы по контракту или вовсе неприкрытое рабство существовало в колониях вплоть до нашего столетия.

Кое-кто может спросить, почему в книге, посвященной истории географических открытий, появилась эта глава. Ответ таков: работорговля это история географических открытий в самой неприглядной и отталкивающей форме. Кроме того, она стала причиной упадка подававших надежды африканских государств и парализовала развитие всего континента. В конце концов, когда европейские дельцы после краткой оценки взялись делить между собой Тропическую Африку, пришлось придумывать тому оправдание. И как исследовательские, так и завоевательные походы более позднего времени оправдывали тем, что необходимо покончить с деятельностью арабских разбойников, торговцев рабами и слоновой костью. Действительно, эта деятельность в связи с возросшими потребностями восточноафриканских плантаций и феодальных государств Северной Африки и Передней Азии в XIX веке оживилась. Граждане Европы с возмущением узнавали об их гнусных злодеяниях, взволнованно прислушиваясь к словам некоего Генри Мортона Стэнли:

«Каждый малейший обломок слоновой кости, попавший в руки арабского купца, наверное, был обагрен потоками человеческой крови. Каждый килограмм кости стоил жизни мужчине, женщине или ребенку; за каждые пять килограммов сожжено жилище, из-за пары клыков уничтожалась целая деревня, а за каждые два десятка погибала целая область со всеми жителями, деревнями и плантациями. Просто невероятно, чтобы в конце XIX столетия, столь сильно двинувшего

Бивень слона, украшенный резьбой (Габон)

 человечество вперед, из-за того только, что слоновая кость идет на украшения да на бильярдные шары, все роскошные страны Центральной Африки опустошались вконец, целые племена и народы гибли и исчезали с лица земли!»162

Если бы подобное описание относилось к работорговле, картина была бы такой же. Все эти слова значительно раньше можно было бы сказать о европейских негодяях. Однако теперь «благородная» Европа смело и весело показала обнаруженному в глубине Африки арабскому дракону свой незапятнанный лик и сбила с его туловища отвратительную голову. Вскоре мы узнаем, с чьей помощью и каким образом сия забывчивая дама нашла туда дорогу.

Загадка Нила и Нигера

В 1778 году группа ученых и других влиятельных граждан основала в Лондоне «Ассоциацию для содействия открытию внутренних частей Африки» («Африканскую ассоциацию»). Ее первый секретарь объявил задачи и объяснил связанное с ними довольно пространное название этой организации. «Сообразуясь с велением времени избавиться от груза незнания, так не соответствующего его характеру, несколько персон, глубоко убежденных в возможности и необходимости расширения человеческих знаний, предлагают план создания общества для содействия открытиям и исследования глубинных районов Африки» 163. Председателем избрали сэра Джозефа Банкса (1743–1820), заручившись тем самым поддержкой самого видного британского естествоиспытателя своего времени. «Африканская ассоциация» не являлась колониальным союзом для раздела территорий, которые будут открыты в будущем столетии, но, разумеется, не была и объединением независимых ученых, намеревавшихся собирать деньги для своих экспедиций на благотворительных балах. Она ставила своей целью исследование и нанесение на карту доселе неведомых районов Африки и наставляла своих путешественников обходиться с местными жителями только доброжелательно. Правда, члены ассоциации желали несколько большего, чем только освободить свое время от неведения. По их мнению, добытые знания должны были оказать помощь торговцам и поселенцам. То, что это послужит колониальной экспансии, многие члены ассоциации сознавали, видимо, так же мало, как в свое время Джозеф Банкс, сопровождавший Джеймса Кука164 в его первом плавании вокруг Земли и считавший, что плавание организовано исключительно для наблюдения за астрономическим феноменом; позже он предложил отправлять в Австралию английских преступников.

Знания европейцев тех лет о внутренних районах Африки действительно не соответствовали так называемому духу времени. До сих пор им были известны только очертания берегов, о глубинных районах континента рассказывались всякие небылицы. Например, в романе Даниеля Дефо (ок. 1660–1731) «Капитан Сингльтон» герой пересекает и исследует Центральную Африку, как того требует «дух времени», и описывает кладбища слонов, раскинувшиеся на целые мили, где он видел скелеты с тремя бивнями; там в реках изобилие золота, а жители очень сговорчивы.

Когда основывалась «Африканская ассоциация», в Европе располагали очень скудными знаниями о странах Судана, португальских колониях и Капской области. В 1652 году голландец Ян ван Рибек и девяносто поселенцев высадились в Столовой бухте и начали строительство Капстада. Их образно называли огородниками голландской Ост-Индской компании. Эта фактория стала местом, где останавливались моряки, плывшие в восточноазиатские владения или возвращавшиеся оттуда. Здесь они пополняли запасы провизии и воды и производили необходимые ремонтные работы. Было ясно, что такой оазис привлечет и исследователей. В 1705 году в Капстаде появился немец Петер Кольб (1675–1726). Осиротевший сын кузнеца нашел покровителей, которые обеспечили ему приличное образование. В 1701 году он прибыл в университет в Галле, где получил степень доктора философии и начал читать лекции по математике и астрономии. Через два года он поступил на службу в качестве секретаря и домашнего учителя к прусскому барону Фридриху фон Крозику. Страсть к астрономии побудила барона оплатить Кольбу переезд в Капскую колонию, чтобы он там занялся астрономическими исследованиями. Когда Крозик умер и денежные поступления прекратились, Кольб стал служащим Ост-Индской компании, пока в 1712 году болезнь глаз не вынудила его вернуться на родину.

Ему мы обязаны первым научным описанием скотоводов нама (готтентотов165) живших в Южной Африке на территории от Капской колонии до реки Грейт-Кей на восточном побережье. Стада коров и овец были собственностью больших патриархальных семейств; скот служил только для того, чтобы обеспечивать общину молочными продуктами; мясо для пропитания добывалось охотой. На этом хозяйственная деятельность койкоин (истинных людей), как называли себя нама, далеко не исчерпывалась. Они плавили руду и изготовляли оружие, о котором Кольб писал: «Тот, кто увидит их стрелы и хассагайи [копья]… и узнает, что они делались без применения молота и щипцов, напильника или каких-либо других инструментов, тот, бесспорно, этому обстоятельству очень удивится и подумает, что если кто-нибудь и считает их [нама] глупыми и наивными, то жизнь доказывает обратное: у них светлый и достаточно развитой ум» 166.

Восхищение вызывали впечатляющие успехи народной медицины, великолепные полированные украшения из слоновой кости, целесообразно устроенные хижины, крытые шкурами. Их дома, похожие на пчелиные ульи, были выстроены вокруг круглой площади, куда при наступлении темноты загоняли скот. Пришельцы-голландцы назвали эти поселения, в которых жило до трехсот — четырехсот человек, краалями. Сообщество нама находилось на стадии активного прогрессивного развития, ибо уже существовали глубокие социальные различия, и кочевники нама применяли труд рабов, захваченных в плен во время войн.

Железоплавильни нама

Кольб точно зафиксировал эти и многие другие подробности, описал природные условия и человеческие отношения, составил словарь языка нама. Некоторые авторы позже критиковали его труды за откровенную приверженность к чудесам, но не могли умалить достижения этого необыкновенного человека, наставника будущих естествоиспытателей. Не кто иной, как Георг Форстер167, отстаивал значение наследия Кольба, хотя и содержащего порой неправильные заключения, не всегда имеющего внутренний порядок, но сохранившего для нас то, что неумолимо стирает время.

«Сорок языков — сорок копий» (суахили, Восточная Африка).

Особенно ценны гравюры, приведенные в книге Кольба; их часто перепечатывали. Они на удивление правдивы, например точное и меткое изображение носорога (раньше было принято в сценах африканской жизни изображать индийских носорогов). Описания природных ландшафтов у Кольба значительно менее совершенны. Его внимание привлекали исключительно плодородные земли, а в остальном рассказ был скуп и фрагментарен; в лучшем случае он отмечал «колодцы с кристально чистой водой» или «благороднейшие овощи».

Ровно через шесть десятилетий после того, как Петер Кольб покинул Капскую колонию, немцы Рейнгольд и Георг Форстеры, совершавшие кругосветное плавание с Джеймсом Куком, встретили на юге Африки шведского натуралиста Андреаса Спаррмана (1747–1787). Они уговорили ученого принять участие в плавании, и тем самым окончилось его пребывание в Капской области, которое обогатило не только ботанику и зоологию, но и этнографию. Ведь Спаррман, до этого уже путешествовавший по Восточной Азии, был более образованным и опытным наблюдателем, чем Кольб. Он дополнил его сведения о нама и дал первую обширную информацию о бушменах168. Швед описал очень бедную материальную культуру бушменов, но отнесся к ним с большим сочувствием: «То… что колонисты содержат рабов и делают с ними что хотят, воспитывает в них по отношению к бушменам определенную жестокость, которая заслуживает всеобщего отвращения… Ловля этих людей многими воспринимается как развлечение, хотя при этом хладнокровно рвутся святые узы, какими природа наделила супругов, родителей и детей… В состоянии дикости бушмены, без сомнения, пребывают длительное время; в этом состоянии они, видимо, существовали всегда, как и другие дикие [племена]… Но такое их нынешнее плачевное положение существует с того времени, как христиане-европейцы присвоили себе право на эту часть света и устроили здесь охоту за рабами» 169.

Бушмены находились на первобытнообщинной стадии развития, занимались охотой и собирательством и кочевали группами от пятидесяти до ста пятидесяти человек в определенном, облюбованном данной группой районе. Во время сухого сезона они разделялись на отдельные семьи с примерно дюжиной членов. Кроме копий, метательных булав, луков и стрел с каменными или металлическими, как правило отравленными, наконечниками, выменянными у нама или банту, у них почти не было другого оружия или домашнего скарба, который их только обременял бы. Несколько корзин, мешков из шкур, а также страусиные яйца, используемые для хранения питьевой воды, составляли почти все их имущество на временных стоянках, которые они защищали от ветра сплетенными ветками. Разумеется, было бы неправильно отделять эту материальную культуру, напоминавшую каменный век, от духовной. Оставленные бушменами наскальные рисунки, их ярко выраженная любовь к музыке и особенно их чарующие сказки и легенды говорят о необычном мышлении и воображении этого народа.

Военные сцены. Наскальная живопись бушменов (Южная Африка)

Рассказ бушмена производит поразительное впечатление: бушмен изображает дикого зверя, высматривающего добычу, потягивается всем телом, играет мускулами под кожей, словно подкрадывающийся к дичи лев, подражает всем повадкам животного, о котором рассказывает; он завораживает слушателя своими движениями, хаосом душераздирающих звуков, ужимок и гримас. Даже не зная языка, получаешь зримое представление от таким образом рассказанной истории. То, что люди, существование которых почти исключительно определялось длившейся сутками охотой или утомительными поисками клубней и кореньев, имеют такую всеохватывающую склонность к сочинительству, приоткрывает одну из тайн нашего человеческого возвышения. Когда Спаррман посетил Капскую колонию, голландские поселенцы видели в бушменах только ненавистных похитителей скота и отстреливали их, словно зайцев, распространяя легенды о них как о тупоумном и свирепом народе. «Между тем ни готтентоты, ни эти бушмены, ни оседлые племена не расположены к насилию и мести», — утверждал швед. И если кто-то ему возражал, ссылаясь на то, что ученый никогда не был владельцем скота, то у него неизменно возникал вопрос, оправдывает ли благополучное существование коров и овец истребление многочисленных племен готтентотов и бушменов.

Третьим видным исследователем Африки того времени был шотландец Джеймс Брюс (1730–1794). Отправиться на Черный континент его побудили, вероятно, душевная травма, перенесенная в юности, а также неугомонный, эксцентричный характер. Брюсу, сыну состоятельного землевладельца, богатому, впечатлительному и одаренному молодому человеку, мир, очевидно, казался прочным и не требующим перемен: он так и не нашел слов для обличения ужасов работорговли, которых он не мог не заметить. Он предполагал посвятить себя теологии, однако отец настаивал на изучении юридических наук. Брюс избежал и того и другого и отправился в Лондон, чтобы стать служащим Ост-Индской компании170. Там он влюбился в дочь виноторговца, женился и потерял ее через девять месяцев после свадьбы. Это случилось в Париже. Брюсу тогда было лишь двадцать четыре года. Он целиком отдался активной деятельности: изучал в Испании арабские рукописи, путешествовал по Западной Европе, а в 1762 году был назначен британским консулом в Алжире. Оставаясь в глубоком убеждении, что его ведомство никому не нужно, он продолжил свои путешествия и через шесть лет, будучи в Каире, вместе с итальянцем Луиджи Балуд-жани поднялся вверх по Нилу, к истокам священной реки. Обходными путями, переодетые в мусульманское платье, оба в 1769 году прибыли в эфиопский порт Массауа, а через год — в столицу страны Гондэр. Нельзя сказать, что встретили их там сердечно. Эфиопские владыки твердо придерживались политики изоляции. Кроме купцов, в основном греческих, европейцам крайне редко разрешалось посещать страну. В последний раз — в 1699 году — это был французский врач Шарль Понсе. Но Брюс (Луиджи Балуджани умер в Гондэре) кое-что умел, и это позволило ему предстать перед царским семейством. Он лечил от оспы и произвел очень хорошее впечатление своими знаниями, природным достоинством и благородным поведением — Брюс не увидел разницы между лондонским и эфиопским дворами. Лишь внешние проявления показались ему варварскими: непрекращающиеся феодальные раздоры, войны, солдаты, возвращающиеся домой с копьями, украшенными внутренностями побежденных врагов, зверский способ вырезания кусков мяса из живого крупного рогатого скота. Позже в Европе его сообщения о мерзостях гражданской войны никто не подверг сомнению, но о скоте, который так терзают, часто велись споры.

Уже в 1770 году вслед за эфиопской армией Брюс попал к водопаду Тис-Исат (Тис-Аббай), через который Голубой Нил вытекает из озера-истока, «Водопад был самым великолепным зрелищем, какое я когда-либо видел. Высота его значительно преувеличена. Миссионеры говорили, что высота падения воды составляет пятьдесят футов. Хотя измерение действительно очень затруднено… я смею утверждать, что она приближается скорее к сорока футам, чем к какой-нибудь иной величине. Вода в реке из-за дождей значительно прибыла и падала сплошной водяной массой шириной более половины английской мили. Она обрушивалась с такой неимоверной силой и с таким шумом и гулом, что я просто оглох и на какое-то время полностью лишился рассудка. Густая дымка или туман обволакивают водопад со всех сторон. Они висят и в вышине, и внизу над руслом, указывая его путь, в то время как самой воды совсем не видно. Это — одно из красивейших

Джеймс Брюс у истока Голубого Нила

и великолепнейших творений, которым пренебрегают из-за лжи какого-то подлого, фанатичного священника» 171.

Брюс ошибался. Водопад обрушивался с высоты 45 метров, и его ширина была значительно меньше, чем думал исследователь. Под подлыми и фанатичными священниками подразумевались миссионеры Педру Паиш и Жироме Лобу, которые скорее были рассудительными людьми, не только принимавшими участие в спорах по вопросам веры, но и оставившими очень ценные сведения об Эфиопии. С тем, что они увидели «дым без огня» на полтора столетия раньше, Брюс никогда не мог смириться. В ноябре 1770 года вместе с греческим купцом он тоже стоял у истока Малого Аббая. Наполнив кокосовую скорлупу водой, он провозгласил здравицу в честь короля Георга III Английского, Екатерины II Российской, а также некой Марии, такой же далекой. (Тостом за Екатерину Брюс хотел доставить приятное своему компаньону, борцу против турок; кем была Мария, пусть останется его тайной.)

«Пыль одолевает метлу, женщина — мужчину» (гереро, Юго-Западная Африка).

Возвращение походило на кошмарный сон. Сначала Брюс то и дело оказывался на грани жизни и смерти. Больной лихорадкой, начисто ограбленный, изнуренный паразитами, расплодившимися под кожей, Брюс зимой 1773/74 года добрался до Каира и в июне 1774-го прибыл в Лондон. Очевидно, он претендовал на уважение и почитание современников. Но когда так много путешествовавший Брюс спустя почти семнадцать лет опубликовал свой труд, он был обруган и осмеян. Английская поговорка гласит: «Кто не может избить лошадь, колотит седло». Брюс был лошадью, а пять томов подробного описания его путешествий — седлом. Их автор вызвал сразу множество нападок: за то, что выдал за свои рисунки Луиджи Балуджани, за высокомерное отношение к предшественникам, за чрезмерную уверенность в том, что Голубой Нил является основным истоком Нила. А его ложь относительно соавторства, а его невыносимое самомнение, а достойный сострадания скот? Тем не менее, несмотря на некоторые неточности, содержавшиеся в книге «Путешествия для открытия истока Нила», Джеймс Брюс остается первым исследователем Эфиопии Нового времени. Уже в 1798 году, когда Франция напала на Египет, его произведение начали читать с большим вниманием.

Великолепный щит из кожи буйвола, украшенный золотой и серебряной чеканкой (Эфиопия)

Но Джеймс Брюс до этого не дожил. Доходы от поместья и расположенных на его земле угольных шахт до конца жизни обеспечивали ему безбедное существование. Он еще успел узнать, что последнее издание «правдивых» рассказов Мюнхгаузена было посвящено ему и что Французская революция потрясла тот мир, который казался ему так хорошо устроенным, хотя Мария его и не дождалась.

Примерно так обстояли дела по изучению Африки к моменту основания «Африканской ассоциации». Само собой разумеется, что в данном повествовании мы можем проследить за жизненным путем далеко не всех исследователей. И если в дальнейшем речь пойдет преимущественно об английских и немецких путешественниках, это вовсе не значит, что представители других национальностей не внесли достойного вклада в описываемые события. Например, следует упомянуть французского натуралиста Мишеля Адансона (1727–1806), который в 1749–1754 годах работал в Сенегамбии — на территории нынешних государств Сенегала и Гамбии. Объектами наблюдений Адансона, правда, были не столько ландшафты и люди, сколько почвы и их пригодность для выращивания хлопка, пряностей или табака, а также изучение возможности использования местных сортов деревьев. Опубликованная в 1757 году в Париже его книга «Естественная история Сенегала» — яркое свидетельство европейских колонизаторских устремлений. Она, бесспорно, оказала влияние на последующее развитие событий. Нельзя не упомянуть и картографа Жана Батиста д’Анвиля (1697–1782), который сам по Африке не путешествовал, но с удивительной точностью составил ее карту по сообщениям путешественников, миссионеров и колониальных служащих.

Маршруты путешествий и исследовательских походов в Северной Африке (XVIII–XIX вв.)

Если голландец Олферт Даппер в 1670 году изображал Нил вытекающим вместе с Конго (Заиром) из большого центральноафриканского озера, напоминающего море, то на карте д’Анвиля изображение примерно соответствовало истине. Он отверг также мнение Даппера, что Сенегал, Гамбия и Нигер будто бы соединяются в одну речную сеть.

Именно изучением этих проблем и занялась «Африканская ассоциация», открыв тем самым эпоху систематического исследования Африки. Существует ли предполагаемый западный рукав Нила, пересекающий всю суданскую зону и впадающий в пределах Западной Африки в Атлантику? Связаны ли с ним Сенегал, Гамбия и Нигер? Как следует толковать сообщения о реке, текущей у Томбукту в восточном направлении? То, насколько широко были распространены в то время представления, заложенные еще античными и арабскими космографами, разделяемые и Генрихом Мореплавателем, доказывает, например, предположение Брюса, что Нигер берет начало в провинции Кордофан (Республика Судан). Но помимо этого, были и еще причины, почему ассоциацию так притягивала загадка Нигера: суданская зона была самой населенной территорией в Тропической Африке и могла стать хорошим рынком сбыта. Один легендарный Томбукту порождал самые разнообразные устремления. Но первые предприятия ассоциации чаще всего оказывались неудачными. Ее посланцы становились жертвами болезней, африканских или арабских конкурентов.

В конце XVIII века английский врач Том Уинтерботтом172 (ок. 1765–1859) почти достиг верхнего течения Нигера. Раньше он был активным борцом против работорговли и теперь прибыл в Сьерра-Леоне и Гвинею, чтобы изучить влияние местного климата на здоровье европейских поселенцев. Здесь мы упоминаем его имя, поскольку он внес выдающийся вклад в этнографию, опубликовав в 1803 году в Лондоне «Сообщение об африканских аборигенах в окрестностях Сьерра-Леоне».

Значительно более известными по сравнению с предыдущими были исследования шотландца Мунго Парка (1771–1806). Сын фермера, седьмой ребенок в семье, где было тринадцать детей, он стал учеником врача, а затем изучал медицину в Эдинбурге. Его ярко выраженный интерес к ботанике, а также помощь брата, работавшего в Лондоне садовником, способствовали знакомству с сэром Джозефом Банксом, который помог молодому человеку, оставшемуся без средств к существованию, устроиться на парусник, следовавший в Ост-Индию. В качестве судового врача Парк отправился в Индонезию, в свободное время занимался научными изысканиями и по возвращении на родину сделал доклад в британском Линнеевском обществе, которое и порекомендовало его «Африканской ассоциации». По ее заданию в мае 1795 года Парк отбыл в Гамбию.

«Ищи насекомых у леопарда и станешь мудрее» (бафиа, Камерун).

Видимо, не лишено оснований предположение, что Парка, имевшего очень скромный достаток, на этот шаг толкнуло как желание проявить себя, так и вознаграждение, объявленное за решение проблемы Нигера. В июне, сойдя на берег у устья Гамбии, он познакомился с народами мандинго, занимавшимися возделыванием риса и одновременно посредничеством в торговле рабами, золотым песком, слоновой костью и воском. «Они сильны, прекрасно сложены и трудолюбивы, а женщины добродушны, резвы и пылки». Эти качества африканских женщин Парк часто будет восхвалять и позже: их чувство сострадания не раз выручало его из безвыходных положений. В бассейне Гамбии он встречал женщин, отягощенных крупными и тяжелыми медными украшениями на руках и ногах, что должно было свидетельствовать о богатстве их мужей. Такие медные браслеты изготавливались местными кузнецами. У мандинго был и еще способ украшать себя: «Если молодые люди собирались жениться, они приглашали кузнеца, и тот острым инструментом (напильников у них не было) придавал зубам остроконечную форму». Наряду с такими специфическими подробностями и упоминанием о том, что женщины мандинго носят одежду, расшитую в виде звезд раковинами моллюсков, Парк обстоятельно описал их быт, хижины, обмазанные глиной, домашнюю обстановку, которую составляют койки, несколько матрасов и приспособления для сидения, кухонную утварь. Разумеется, он и не подозревал, что рассказывает о членах племенного сообщества, относящегося к основателям древней империи Мали, и возникшего около 1725 года феодального государства народа фульбе на плато Фута-Джаллон173.

Поднявшись вверх по течению реки до английского торгового поселения Пизания, Парк вынужден был остаться здесь до декабря, так как пошли дожди и он заболел тропической лихорадкой. Только теперь, лежа в прогнившей хижине, измученный малярией и лишенный сна из-за невыносимого кваканья лягушек и сиплого тявканья гиен, он осознал, на какое опасное предприятие решился. Ему была известна судьба его предшественника майора Хаутона, отправившегося в эти края в 1790 году и убитого где-то в глубине страны. Из множества самых разных вариантов, которые возникают в подобной ситуации, молодой человек избрал самое невероятное: изучил язык малинке174. В начале декабря 1795 года он отправился из Пизании вверх по течению Гамбии и повернул к верховьям Сенегала, на берегу которого расположился стоянкой 28 декабря. Оттуда он направился дальше к северо-востоку. Парк быстро продвигался вперед, поскольку, кроме двух сопровождавших, взятых в Пизании, спутников у него больше не было, а вожди племен понемногу облегчали его багаж, взимая таким образом подорожную пошлину. Путешественник

Карта Центральной Африки. На юге озеро Заир — предполагаемый исток Конго и Нила

пересекал живописные, тщательно ухоженные местности, но у него было мало времени для наблюдений. Постепенно ландшафт становился все однообразнее, и он попал в район, где жили берберские племена и где к нему начали относиться все более враждебно, особенно после того, как у него не осталось уже ничего ценного, что можно было бы украсть. К счастью, ни один из местных владык и проводников не позарился на шляпу Парка, где он хранил дневник.

Трудно представить его в подобной ситуации. Но нежное лицо юноши на сохранившемся портрете обманчиво. Парк был таким же крупным человеком, как Брюс, о котором восторженная современница говорила: «Самый большой мужчина, которым можно любоваться бесплатно». Трудно оценить сейчас и поведение берберов. Бесспорно, у них были все основания считать европейца шпионом; кроме того, многие из них были профессиональными разбойниками, другие действовали

Мунго Парк (после путешествий в глубинные районы Африки)

по заданию алчных племенных вождей. Тем более приятно узнавать, что время от времени Парк находил пропитание и крышу у людей, которые сами жили в безысходной нужде. Однажды это была негритянская рабыня, увидевшая, как он ест солому, и оказавшая ему помощь; в другой раз его спас от жажды какой-то бербер. Правда, он дал ему напиться из лохани для скота, ибо губы неверного могли осквернить любой другой сосуд. Но мусульмане, разумеется, могли точно так же поступить и в Европе. В конце концов Парка схватили какие-то берберо-бедуины и доставили ко двору «мавританского царя»175, где над ним глумились и издевались как только могли. И то был, несомненно, промысел господень, что отталкивающее надругательство, уготованное ему, окончилось совсем не так, как рассчитывали. Свинья, которая должна была броситься на христианина, в страхе забилась под трон владыки страны. Три месяца длился плен. «Несколько недель я испытывал самые невероятные мучения и самое отвратительное обращение. Мало того, что целый день в соломенную хижину, где меня заперли вместе с дикой свиньей, проникали тучи злобных насекомых, больших и малых… что меня ругали и оскорбляли на все лады, меня еще морили голодом, не давали пить и преследовали жесточайшими насмешками, так что я впал в глубокую горячку. Будучи в состоянии пароксизма, я однажды вышел из хижины и улегся под деревом. Но ко мне подошла целая толпа и кто-то, не долго думая, выстрелил в меня из пистолета, но дважды произошла осечка. Я был совершенно и абсолютно вне закона» 176.

Сегу

Парк вновь проявил себя как незаурядная личность. Когда у его мучителей прошел пыл и они оставили его в покое, он с их помощью обучился арабскому языку, а когда представилась возможность бежать, бежал не к побережью, а в глубь страны, где предположительно протекал Нигер. В июле 1796 года, после многодневного пешего перехода, держась за лошадь, такую же изголодавшуюся, как и он, Парк наконец увидел у города Сегу177 (нынешнее Мали) свою цель: «Я поднял голову и, к моей безграничной радости, увидел наконец главный объект моей миссии, долгожданный и величественный Нигер, который, искрясь под утренним солнцем, широкий, как Темза у Вестминстера, медленно катил свои воды к востоку. Я побежал к берегу, напился воды и воздел руки к небу, чтобы от всей души возблагодарить создателя всего сущего, что он увенчал все мои усилия победным концом» 178.

Мысль о Вестминстере не лишена основания и в другом отношении. На берегах реки, удаленных друг от друга более чем на километр, возвышались серо-коричневые глинобитные дома, в которых проживало около тридцати тысяч человек, а над ними — купола мечетей города Сегу; на реке качались многочисленные лодки. Но Парка не пустили в город ибо правитель Сегу боялся мести берберов. И вновь его приютили сострадательные негритянки. И вот он лежит, посланец далекой «Африканской ассоциации», на полу прядильной мастерской, а вокруг поют женщины; «Ветры воют, льют дожди. Бедный белый мужчина пришел, слабый и истощенный, и сел под нашим деревом. У него нет матери, которая дала бы ему молока, и нет жены, которая намолола бы зерна». Мужчина, записавший эту песню, подарил хозяйкам на следующее утро две пуговицы от жилета.

«Сладкий сок дерева видят лишь тогда, когда ветвь уже сломана» (фанг, Центральная Африка).

Конь, сумка с компасом и оставшиеся две пуговицы вот самое ценное, что у него еще было. Он отправился вниз по течению Нигера и хотел добраться до Томбукту или до Дженне. Но нас уже не удивляет, когда мы читаем, что его конь пал, а через несколько дней он сам вынужден был отступиться. На обратном пути им пренебрег даже голодный лев.

23 августа Парк прибыл в Бамако, где его в очередной раз ограбили, на сей раз в прямом смысле слова — до рубахи. Но доброжелательные мусульмане раздобыли ему кое-какую одежду. Прежде чем в июне 1797 года он добрался до Пизании, ему еще не раз пришлось принимать помощь местных жителей. Например, африканец Каарта Таура семь месяцев самоотверженно выхаживал больного малярией, пока тот не смог продолжить свой путь к побережью. На Гамбии он встретил наконец так называемую «цивилизацию»; американское работорговое судно- «Так как судовой врач умер, я занял его место на корабле, и все рабы оказывали мне большое доверие, поскольку я мог говорить на их языке, а многие видели меня и раньше». Тем не менее две дюжины из них не пережили плавания на остров Антигуа. Маленький, но характерный вклад в «этнографию».

Когда в декабре 1797 года Парк возвратился на родину, сэр Джозеф Банкс и другие члены «Африканской ассоциации» узнали ненамного больше, чем раньше. Только то, что Нигер течет на восток и поэтому не может быть связан с Сенегалом и Гамбией. Более радостно была воспринята весть о густонаселенных местностях, о прилежно ведущихся сельскохозяйственных работах и о железоплавильном промысле. Вышедшая в свет в 1799 году книга Парка «Путешествие в глубь Африки» сразу завоевала широкое признание общественности. Такое признание было заслуженным, однако автору книга принесла недостаточно денег, чтобы открыть врачебную практику в Эдинбурге или Лондоне. Но об этом позже.

После того как Мунго Парк вернулся на родину, молодой немец Фридрих Конрад Хорнеманн (1772–1801) наконец дождался своего шанса сорвать покров тайны с Нигера. Сын пастора из Хильдесгейма, он штудировал теологию в Гёттингене, но потом заинтересовался исследованием дальних стран и даже разработал проект пересечения Сахары. С этим проектом он обратился в «Африканскую ассоциацию», получил поддержку и с 1796 года стал стипендиатом ассоциации в Гёттингене, где продолжил обучение, но теперь уже начал изучать естественные науки и арабистику. В этом нет ничего удивительного. Многие немецкие ученые покидали родину, где некому было финансировать проекты, требовавшие длительных изысканий. Они исследовали по заданию русских Сибирь или отправлялись в странствия по миру для Великобритании, стоявшей в экономическом, политическом и научном отношениях в одном ряду с Францией, в то время самой развитой и прогрессивной державой мира. Кроме того, британским политикам казалось более выгодным использовать в экспедициях, которые должны были обогатить не только науку, иностранцев.

В 1797 году Хорнеманн прибыл в Каир, но «египетские приключения»179 Бонапарта и чума задержали его там почти на год. Наконец, под видом мусульманского купца он начал путешествие к юго-западу. По дорогам, еще не хоженным европейскими исследователями, он прошел через оазис Сива к Мурзуку в Феццане, а оттуда в Триполи. В 1800 году Хорнеманн отправился на поиски государства Борну у озера Чад. Его сообщения из тех мест в Европу так и не попали. Но он, несомненно, там побывал. Впоследствии было установлено, что Хорнеманн посетил торговый центр хауса Кацину180 (в нынешней Нигерии) и добрался до Сокото181, то есть до среднего течения Нигера. Затем он направился дальше вниз по течению реки на юг, но в Бокани, то есть примерно в семистах километрах от устья Нигера, умер от дизентерии. Так как записи об отрезке пути южнее Мурзука отсутствуют, имя Хорнеманна сейчас известно только специалистам. Его мужественное, полное опасностей пересечение Сахары, закончившееся почти у Гвинейского залива, тем не менее остается одним из самых удивительных достижений.

Генриха Лихтенштейна (1780–1857), напротив, мы знаем по крайней мере как основателя Берлинского зоопарка. Именно с его вдохновенным описанием зацветающего плоскогорья Карру вы познакомились в главе «Страна за пустыней». Видимо, на него огромное впечатление произвели труды Георга Форстера «Плавание вокруг света» и Александра Гумбольдта «Наблюдения природы». И если его мастерство не всегда достигает их вершин, тем не менее его произведение в другом отношении остается и сегодня достойным пристального внимания.

Наше повествование, обусловленное ходом истории, требует, чтобы сначала мы обратили свой взор на Южную Африку. Там в 1802 году и появился Генрих Лихтенштейн, доктор медицины из Гамбурга. Он стал домашним учителем и врачом губернатора Капской колонии. Понятно, что окружавшее его общество и то, что начиная с 1804 года он стал еще и военным врачом, оказали влияние на отношение Лихтенштейна к местным жителям, образ жизни которых он принялся сразу же изучать, Лихтенштейн стремился в равной степени понять мотивы поведения и колонистов (буров), и аборигенов. Он уповал на вышестоящее правосудие, которое, естественно, выносило порой свое решение с завязанными глазами.

Танец с флейтами. Тсвана

Его мнение о критическом положении буров, видимо, было вызвано тем, что Капская колония стала тогда ареной казавшегося запутанным «двойного колониализма»: с 1795 по 1802 год между потомками голландских колонизаторов и британскими завоевателями велась война, которая окончилась тем, что в 1806 году буры окончательно попали под власть англичан. Для исконных же жителей Южной Африки во все времена мало что менялось. В 1803 году в период временного отступления британских захватчиков губернатор Якоб Абрахам де Мист сообщал о бушменах: «Этих человеческих созданий отстреливают, как зайцев и волков». Усилия Лихтенштейна составить обо всем объективное представление неизбежно уготовили ему противоречивую посредническую роль правительственного комиссара: в своих воззрениях он часто склонялся к либерализму, но они же предостерегали его от скоропалительных выводов.

О бушменах, поставленных в безвыходное положение и в то же время пользовавшихся дурной славой кровожадных разбойников, он писал:

«Сам по себе человек, составляющий единое целое с природой, незлобен и тем более не будет злым в угоду принципу. Он слепо подчиняется своим естественным прихотям и страстям, толкающим его на поступки, которые кажутся нам на нашем высоком уровне развития преступлениями, однако их можно посчитать таковыми только в том случае, если сам «преступник» воистину осознает наказуемость свершенного им деяния. Но голод или желание съесть что-нибудь более вкусное, чем змеи, муравьи или сало морских коров, вынуждают бушмена на кражу, а порой даже на убийство, причем его совесть мало что ему подсказывает, и не надо доискиваться до злого воровского умысла или отыскивать в его черепе орган, благодаря которому он якобы испытывает удовольствие от убийства»182.

Бесспорно, Лихтенштейн осознавал, что является свидетелем не борьбы между двумя разными культурами, а настоящей колониальной войны. Но мир нельзя освободить от подобных явлений лишь теми мерами, на которых настаивал Лихтенштейн, то есть «смягчением нравов» или «постепенным совершенствованием партий, борющихся друг с другом».

«Огонь и хлопчатник не уживаются в одном месте» (хауса, Западная Африка).

Наряду с сообщениями о бушменах, готтентотах и племенах кафров (народы коса, зулу и другие), описание бечуанов (тсвана), о которых впервые упомянули англичане Джон Тратер и Уильям Сомервилл, представляет и поныне значительную ценность. «Красная шея», как называли бечуаны Лихтенштейна из-за его кроваво-красного воротника с отворотами, наблюдал их жизнь в больших поселках, окруженных ухоженными полями со стадами крупного рогатого скота.

«Их главное занятие — скотоводство. Они очень берегут свой скот, как и коса. Только скота у них больше, и некоторые владеют восемью-десятью различными и очень многочисленными стадами… Уход за скотом и здесь занятие исключительно мужское; молоко, сыворотка и сыр — любимая пища… Наряду с крупным рогатым скотом особое предпочтение отдается козам; они употребляют в пищу молоко и мясо козлят, но в первую очередь это животное ценится ими из-за шкуры, из которой они делают очень хорошую кожу для нижней одежды и передников… Земледелием они занимаются более серьезно, чем кафры. Их поля хорошо обработаны и тщательно огорожены, на них, помимо кафрского проса, растут еще два сорта бобовых, тыквы и арбузы. Земледелие — занятие женщин. Их орудия труда — железные мотыги и лопаты из твердого дерева; урожай заботливо собирается и хранится для пропитания в холодное время тода… [Меня] охватило глубокое чувство радости, что судьба позволила мне раньше многих других познакомиться с этими особенными людьми, народом более чем необразованным, чье бытие так долго было чуждо любым наукам, и которых я с каждым часом все больше любил и все выше ценил» 183.

Когда британские войска в 1806 году окончательно завоевали Капскую колонию, Лихтенштейн покинул Южную Африку. Основанный им союз между бурами и бечуана принес «народу более чем необразованному» только ущерб. Бечуаны помогли бурам, постоянно подвергавшимся нападениям воинственных племен зулу и уступившим натискам британцев, окончательно изгнать эти воинственные племена. Однако бывшие партнеры отобрали затем у бечуанов лучшие земли и оттеснили их в резервации.

К «королеве пустыни»

Вернемся еще раз к Мунго Парку, мужественному и неутомимому исследователю, чья судьба вскоре взволновала молодых европейских читателей не меньше, чем приключения Робинзона или маленького Джима Хокинса. То, что его второе путешествие описывается значительно реже, объясняется, возможно, не только недостатком материала.

Сразу же по возвращении на родину Парку предложили принять участие в топографических работах в Австралии, но он отклонил предложение и занялся обработкой своих предыдущих впечатлений. Доход от книги несколько приободрил его: в 1799 году он женился на юной особе, с которой уже давно был знаком. Правда, это счастливое время было несколько омрачено заботами о поисках средств к существованию, которые обеспечили бы приличествующий его положению достаток. Лишь в октябре 1801 года Парку удалось открыть врачебную практику в Пиблсе. Но это были далеко не те заработки, на которые он мог бы рассчитывать в Эдинбурге. В 1803 году, когда в Пиблсе умер врач с богатой клиентурой, Парк написал брату, что тяжелые годы, кажется, позади. Но именно в этот момент его призвал к себе лорд Хобарт, государственный секретарь колониального ведомства. На сей раз Мунго Парку предстояло исследовать Нигер, располагая куда большими материальными возможностями. В его распоряжение предоставлялось 5000 фунтов, в Западной Африке он мог нанять под свое командование до сорока пяти солдат, его сопровождали художники и четыре плотника, с чьей помощью на Нигере должно было быть построено небольшое судно. Многочисленное оснащение — научные инструменты, товары для обмена, оружие — явно отягощало предприятие. Кроме того, никто не знал, не вызовет ли подобным образом снаряженная экспедиция соответствующее враждебное отношение. Неужели Парк не сделал выводов из пережитого в первом путешествии? Зачем он вновь отправляется в путь? Такие вопросы, несомненно, задавали ему родственники. Но Парк покинул их под каким-то предлогом и сообщил о своем отъезде письмом.

В апреле 1805 года он и его спутники высадились в устье реки Гамбии. В областях, на которые распространялось влияние

«Моэнемоката, который в своих походах заходил дальше, чем большинство арабов, сказал мне: «Если человек разговаривает с туземцами добродушно и вежливо, то он может пройти невредимым по земле самых дурных племен в Африке». Это верно, но нужно, кроме того, иметь время. Нельзя проходить по стране бегом, нужно дать народу время познакомиться с тобой, чтобы успели улечься первоначальные опасения» (запись в дневнике Давида Ливингстона от 28 октября!870 года).

мандинго, они довольно быстро продвигались вперед, но очень скоро выявились недостатки столь многолюдной экспедиции. В одиночку исследователь худо-бедно, но пробился бы, сезон дождей где-нибудь переждал бы. Теперь же его терзали постоянные заботы о провизии, носильщиках и вьючных животных; на привалах снаряжение привлекало грабителей, с наступлением дождливого сезона появились тучи москитов, а с ними и лихорадка. Когда экспедиция в августе 1805 года добралась до Нигера у Бамако, она насчитывала вместо сорока человек одиннадцать. «Когда я убедился, что за время нашего путешествия мы потеряли три четверти солдат и к прочим несчастьям у нас не осталось ни одного плотника, который мог бы построить лодку, чтобы плыть дальше к новым открытиям, именно тогда будущее показалось мне покрытым мраком». И оно действительно было неприглядно. Людей, плывших вниз по реке в открытой лодке, изводила жара, которая «могла зажарить даже язык быка». Лодку они еще сумели сторговать, но по мере приближения к Сегу положение их становилось все сложнее, все ощутимее — враждебное окружение. Вблизи Сегу (Парка вновь не пустили в город) из частей нескольких лодок соорудили довольно большое судно.

В это время, в ноябре 1805 года, Мунго Парк вынужден был сообщить жене о смерти ее брата, который до этого момента сопровождал Парка. Это было его последнее письмо, «…у меня еще достаточно людей, чтобы добраться по реке до моря и ответить на любое оскорбление… Я намерен нигде не высаживаться, пока не достигну побережья, что произойдет, я думаю, примерно в конце января. Тогда с первым кораблем мы отправимся в Англию. Вполне вероятно, что я уже буду в Англии, когда ты получишь это письмо». Предыдущие письма тоже содержали надежду на благоприятный исход, хотя надежды уже давно не было. То, что вскоре случилось с экспедицией, состоявшей теперь уже только из восьми человек, известно по рассказам местного проводника. Преследуемая продолжавшимися вымогательствами и враждой, то и дело вступая в перестрелки, экспедиция, тем не менее, проследовала своим путем мимо Томбукту и Гао до порогов у селения Буса в северной Нигерии. Там она попала в засаду, и все европейцы погибли.

Мы никогда не узнаем, что переживал Мунго Парк, проплывая мимо Томбукту, который так долго искал, что испытывал он, когда река повернула свой бег и потекла не в глубь страны, а на юг. Может быть, он уже раньше знал, что Нигер впадает в Атлантику, а может быть, корабль на побережье, каким он собирался добраться домой быстрее того письма, такая же призрачная надежда, что была уготована и для его жены.

Мунго Парка часто и охотно представляли как образец одухотворенного и страстного исследователя, святым усилиям которого во имя науки препятствовали, как могли, африканские дикари, которые наконец его и убили. Другие, напротив, обращаясь к событиям его второго путешествия, видели в нем завоевателя, стрельбой подавлявшего гордость и сопротивление местных жителей. Но какой огонь горел в душе этого человека, каким притягательно юным, должно быть, он был! Ибо мы начинаем стариться, видимо, тогда, когда уже не в состоянии рискнуть жизнью во имя идеи. Его сын, гардемарин Том Парк, в 1927 году сошел с корабля, чтобы в окрестностях Бусы заняться поисками отца. Продвинувшись в глубь страны менее чем на триста километров, он заболел лихорадкой и умер.

«Не плачут только в доме врага» (пенде, Заир).

Обращает на себя внимание странная закономерность тогдашних британских исследовательских экспедиций: люди, принимавшие в них участие, в большинстве своем были шотландцами. То же самое относится и к Хью Клаппертону (1788–1827). Кто бы мог подумать, что мальчику, выросшему в окружении двадцати братьев и сестер, предначертано совершить выдающиеся исследовательские путешествия. Его жизненный путь начался с каютного юнги на одном из ливерпульских судов, а потом привел его на камбуз другого судна, поскольку он отказался чистить сапоги капитану. Но это ему тоже не понравилось, он сбежал и какое-то время промышлял с морскими пиратами, пока в 1808 году не завербовался на королевский военный корабль. Морская война с Францией дала ему возможность сделать блестящую карьеру. Его подвиги не остались незамеченными. Начальство отметило его, повысив в чине до капитана. Вернувшись в 1820 году на родину, Клаппертон познакомился с шотландским врачом и естествоиспытателем Уолтером Аудни (1791–1824), который его любовь к авантюрным приключениям направил на Африку.

Низвергнутая королева: Томбукту, XVIII век

Исследование Африки никогда не было делом одних лишь добропорядочных господ из «Африканской ассоциации», которая, кстати, и на сей раз принимала участие в предприятии. Все нити управления держал в руках лорд Батерст, в то время государственный секретарь колониального ведомства. Он назначил Аудни будущим консулом в империи Борну, хотя ее еще не видел ни один британец, и нашел третьего участника экспедиции — майора Диксона Денема (1786–1828), не менее выдающегося офицера, чем Клаппертон, награжденного даже медалью Ватерлоо, хотя в знаменитом сражении он не участвовал. Аудни и Клаппертон (Денем отправился за ними через год) начали свое наступление на Нигер из Триполи и проследовали маршрутом через Мурзук, проложенным когда-то Фридрихом Хорнеманном, на котором уже потерпели неудачу их земляки Ритчи и Лайон. Путь обоих исследователей, двигавшихся на юг древними караванными тропами, иногда вместе, иногда врозь, был более чем тяжек, но окончился для них удачнее, чем для тех сотен африканских рабов, чьи трупы они видели разбросанными в так называемой «пустыне» Тиббу. Правда, они не миновали встреч с грабителями, были и другие недоразумения, но в ноябре 1822 года они достигли озера Чад. Последними европейцами, стоявшими на его берегу, были, видимо, римские легионеры и Хорнеманн. Внешний вид озера может разочаровать. Оно довольно мелководно и в зависимости от сезона года постоянно меняет очертания: открытая поверхность воды появляется редко, как правило, она обрамлена многометровой полосой зарослей папируса, камыша и тростника; те места, которые часто заливаются водой, можно определить лишь по свежевыросшей траве или болотной растительности.

Затем путешественники прибыли в Кукаву — столицу империи Борну — и впервые прошлись по обеим частям города, окруженным стеной шестиметровой высоты, по «торговому» городу и «резиденции». Они увидели тщательно возделанные поля, на которых народ канури выращивал просо и рис, осмотрели улицы, на которых жили и работали ремесленники: кузнецы по грубой ковке и мастера по благородным металлам, шорники, сапожники, портные, ткачи. На рынке продавали фрукты, зерно и оружие, скот, рыбу и керамику, предметы упряжи, благовонные смолы и рабов. На великолепных скакунах по улицам проносились закутанные в шелковые бурнусы принцы и родственники султана и их охрана в кольчугах или доспехах из хлопка. Все это стало привычной картиной, когда Клаппертон один (Аудни скончался в пути) добрался через Кано184 в Сокото. Денем в это время исследовал берега озера Чад, В Сокото в 1804–1810 годах аристократия народа фульбе захватила власть и воспользовалась наследием народа хауса. Она воцарилась от Нигерa до западной границы Борну и от Сокото до Адамауа185 (западный Камерун). Там, всего лишь в пяти дневных переходах от реки, Клаппертон закончил свой тяжкий переход к Нигеру, ибо султан Сокото запретил ему следовать дальше. Может быть, к его же благу, поскольку Денему, втянутому в раздоры между канури и фульбе, пришлось на самом себе испытать, как опасно бывает пребывание в Западном Судане.

После многих рискованных перипетий и лишений (краткость нашего повествования вынуждает нас употреблять подобные выражения) оба оставшихся в живых путешественника в январе 1825 года вновь появились в Триполи. Они привезли подарки султана Борну британскому королю, но главное — знания о государствах Западного Судана, в последний раз описанных Львом Африканцем, и астрономические координаты тех местностей. Основная и единственная задача — установить дальнейшее течение Нигера осталась нерешенной. Денем предполагал, что река впадает в озеро Чад; Клаппертон, напротив, считал, что она течет к Гвинейскому заливу. Последнее мнение для английских купцов было более предпочтительным. Если это действительно так, тогда до империи Борну, султан которой готов заключить с британцами торговые отношения, можно добраться значительно более простым путем, чем через пустыню,

Лорд Батерст и его единомышленники действовали без промедления. Уже в декабре 1825 года западнее нигерийского Лагоса высадилась группа исследователей: назначенный командиром Клаппертон, капитан Парк, врачи Диксон и Моррисон, а также человек по имени Ричард Лендер (1804 1834). Этот самый Лендер, который в нашем повествовании сыграет важную роль, был слугой Клаппертона. Необычным слугой. В 1823 году он уже сопровождал некоего майора в путешествии по Капской области и теперь отказался от выгодных предложений, чтобы отправиться в Африку с Клаппертоном.

«Человек разделит с другом и ногу кузнечика» (алава. Восточная Африка).

Экспедиция двинулась в глубь страны на север, где предполагали обнаружить Нигер. Диксон, Парк и Моррисон погибли. Лендера, больного дизентерией, Клаппертон нес на руках, хотя у него самого был жар и повреждена рука — результат мужественного поступка, когда он спас жизнь ребенку. К счастью, в государстве народа йоруба, свободно организованном, но стабильном, они встретили дружественных, готовых помочь африканцев. Им и усилиям какого-то английского купца они обязаны тем, что наконец нашли Нигер. Лендер и Клаппертон переправились через него неподалеку от порогов, у которых закончил свою жизнь Мунго Парк. Оттуда они двинулись через Кано в Сокото, надеясь добраться до Томбукту и еще раз побывать в Борну, но междоусобная война расстроила их намерения. В апреле 1827 года Хью Клаппертон умер вблизи Сокото, измученный дизентерией и потерявший надежду разгадать загадку Нигера. Этот человек стоял на пороге лучших лет жизни, но, к счастью, он успел сполна использовать так называемые хорошие годы. Бывший соратник Клаппертона Диксон Денем пережил его на год. В 1828 году желтая лихорадка положила конец его исследованиям в Сьерра-Леоне и на острове Фернандо-По (Биоко).

Добравшись до побережья, Ричард Лендер в 1828 году вернулся в Англию. Он издал дневники Клаппертона, добавил от себя описание кое-каких событий и уже в 1830 году вместе с братом Джоном (1807–1839) вновь оказался в Африке. С побережья Нигерии братья отправились в Бусу, поднялись на лодке вверх по Нигеру, оставив позади примерно сто английских миль, а затем спустились вниз по течению до болотистой, поросшей манграми дельты. Таким образом, загадка Нигера была решена и гигантская дуга его русла разведана вплоть до истока. Но триумф этот дался Лендерам непросто. Их не раз грабили и обманывали, они даже попали в плен к работорговцам, однако в декабре 1830 года все же оказались на острове Фернандо-По, после того как один английский купец, хотя и не без колебаний, заплатил за них требуемый выкуп. Вряд ли их судьба, впрочем, как и судьба других исследователей того времени, свидетельствует о ярко выраженной враждебности африканских племен в окрестностях Нигера. Караванные пути, некогда проложенные в Западном Судане арабскими купцами, сделали ненадежными работорговля и междоусобные войны.

К моменту возвращения Ричарда и Джона Лендеров на родину в Великобритании было основано Лондонское географическое общество, которое впоследствии поглотило «Африканскую ассоциацию». Правда, финансовую базу третьей экспедиции Лендера к Нигеру обеспечили другие люди. В 1832 году ливерпульские купцы создали «Компанию по торговле с внутренними областями Африки». Они оснастили два парохода — «Куорра» (водоизмещением 145 тонн) и «Албурка» (водоизмещением 55 тонн), а также бриг, загруженный углем и товарами. На них Лендер и его товарищи в июле 1832 года отправились к дельте Нигера. Таким образом, технические новшества были поставлены на службу экспедициям, трудности которых были уже достаточно хорошо известны. Действительно, между дельтой Нигера и островом Фернандо-По удалось установить прибыльные торговые связи. Но Ричард Лендер проявил к этому мало интереса. Он предоставил торговые сделки своему преемнику, а сам на лодке начал обследовать обширную дельту реки. У селения Брасс мушкетным выстрелом он был ранен в бедро. Пулю вынуть не удалось, и Лендер, едва достигнув тридцатилетнего возраста, умер в 1834 году на острове Фернандо-По от гангрены.

Жизненный путь Лендера типичен для того поколения европейских исследователей Африки, которое, по-видимому, можно назвать героическим. Сегодня многие авторы, рассматривая результаты их деятельности и стремясь высказать непредвзятую точку зрения, часто принижают их поступки, наделяя этих людей неприглядными, жестокими чертами. Конечно, люди вроде Парка, Клаппертона и Лендера не открывали ничего такого, что было бы совсем уж неведомым. И те естествоиспытатели, чьи имена ныне входят составной частью в латинские названия животных и растений, в прямом смысле слова открывали их довольно редко, но они их впервые подробнейшим образом описали и систематизировали. Именно в этом и заключается преимущество Европы. На этом континенте возникла политическая и экономическая система, подчинившая себе все народы и все ландшафтные зоны Земли как объекты грабежа и разорения, И то, что за первыми, часто отзывчивыми и добросердечными посланцами Европы последовали люди типа Бейкера, Стэнли, Петерса186 и, наконец, целые полчища головорезов-наемников, чья деятельность сопровождалась убийствами и обманом, было неизбежно, пока суть общественного строя определялась эксплуатацией. Конечно, отчасти это может затмить блеск выдающихся исследовательских начинаний, но не может умалить их исторического значения, ни в коей мере не может поставить под сомнение смелость, упорство и уверенность в своих силах исследователей того времени, их беззаветную самоотверженность как одно из лучших человеческих качеств.

Разумеется, такой похвальный отзыв может привести к новым несправедливостям и односторонним суждениям. Ведь мы очень мало знаем о таких людях, как Джонсон и Демба, сопровождавших Парка в его первой экспедиции, или о Мухаммеде эль-Гатрони, верном товарище в путешествиях Барта, Рольфса187 и Нахтигаля188, который был родом из Мурзука. Еще меньше мы знаем об африканцах, надежных и бескорыстных проводниках, соратниках многих исследователей. Бывало, что они выносили назад к побережью трупы европейцев, которых сопровождали.

И уж совсем изредка мы можем прочитать, например в книге миссионера Людвига Крапфа, о таком удивительном африканце, который задолго до Деккена189 и Мейера190 поднялся на снежную вершину Килиманджаро. Поэтому хорошо было бы никогда не забывать, что мнимый контраст между белым и черным пытливым исследовательским умом создается не цветом кожи, а обыкновенной типографской краской.

И все-таки Западный Судан скрывал еще одну тайну — Томбукту, «королеву пустыни». Того, кто откроет эту тайну, ждали премии в 3000 фунтов или 10 000 франков, учрежденные географическими обществами Англии и Франции. В 1825 году на поиски блистательной торговой столицы, известной из арабских источников, Британия отправила шотландца Александра Гордона Лэнга (1793–1826). Лэнг уже обладал определенными знаниями о суданских областях, поскольку служил офицером в Сьерра-Леоне и принимал участие в колониальной войне против ашанти на Золотом Берегу. Он приступил к своей миссии очень уверенный в себе, ибо во время подготовки к путешествию в июле 1825 года женился в Триполи на дочери британского консула. Через два дня после этого события он отправился в путь через Сахару. Ему не удалось избежать ни лихорадки, ни разбойничьих нападений туарегов191, но, миновав оазисы Гадамес, Туат и Тауденни, он все же добрался до Томбукту. Очевидно, он был первым европейцем после Бенедетто Деи (1469), вошедшим туда добровольно. В отличие от последовавших за ним путешественников Лэнг открыто признал свою веру и, не таясь, занялся исследовательской работой. Возможно, именно поэтому мы никогда не узнаем, что же он выяснил: в конце сентября 1826 года этого честного и открытого человека задушили подозрительные или фанатичные мусульмане.

В 1827 году за Лэнгом последовал француз Рене Кайе (1799–1838), одна из самых примечательных личностей в истории географических открытий в Африке. Сын приговоренного к пожизненному заключению пекаря, человек без имущества, почти без образования, без покровителя в каком-либо ведомстве или научной организации. Только страсть и непреклонная воля побудили его уже в юные годы принять решение найти Томбукту — город, воплотивший в себе, по его мнению, все чудеса Африки (вероятно, он читал восторженные рассказы об этих чудесах, ставших модными после завоевания Наполеоном Египта). В шестнадцатилетнем возрасте он в качестве слуги впервые попал в Сенегал. Узнав о британской экспедиции, которая искала пропавшего без вести Мунго Парка, он последовал за ней без средств и без оснащения. Однако это его намерение, как и последующее, окончилось неудачей, унижениями и полным физическим истощением, что, однако, ничуть не ослабило энергии Кайе.

Наконец он нашел службу в Сенегамбии, затем в Сьерра-Леоне и только весной 1827 года, располагая значительной суммой денег, изучив арабский язык и мусульманский образ жизни, присоединился к каравану, следовавшему на восток. Он ловко избегал всяческих недоразумений, выдавая себя за египтянина, захваченного в плен и увезенного во Францию, а теперь через Томбукту якобы возвращавшегося на родину. Эта хитрость оградила его от враждебности, но не спасла от изнурительных переходов, лихорадки и цинги. Прошел целый год, прежде чем Кайе через плоскогорье Фута-Джаллон и области верхнего Нигера добрался до реки, спустившись вниз по которой он на лодке достиг своей цели.

То, что он увидел 20 апреля 1828 года, была низвергнутая королева: глиняные постройки, окруженные до самого горизонта бледно-желтым песком, а над ними бледно-розовое небо. Нигде не было видно крытых золотом минаретов, торговля не приносила прибыли, во всем ощущались неуверенность и запустение. В городе, о котором Лев Африканец писал, что в нем творили многие и многие художники и ученые, что его королевский дворец забит золотом в слитках, пластинах и блоках, некоторые из которых весили по 1300 фунтов, теперь проживала только пятая часть тогдашнего населения. За его обладание с переменным успехом боролись туареги и фульбе. Давным-давно умолкли барабаны, звуками которых правители Сонгаи сзывали народ на аудиенции. С караваном, направлявшимся в Марокко, Рене Кайе в мае 1828 года покинул Томбукту. Никто не заметил, что среди них затесался загорелый до черноты странник в лохмотьях, страдавший душераздирающим кашлем и пытавшийся облегчить свои страдания бормотанием сур Корана, и что этот человек тайком производил какие-то измерения с помощью компаса, а на полосках запачканной бумаги вел какие-то записи. В сентябре 1828 года он предстал перед французским консулом в Танжере — изможденный и далеко не такой гордый, как он воображал себе эту сцену год назад. Кайе навеки лишился как своей главной мечты, так и здоровья, но во Франции его ожидали многочисленные почести. Он стал рыцарем ордена Почетного легиона; с помощью президента Парижского географического общества были опубликованы его путевые заметки; родной магистрат избрал его бургомистром. Но шло время, и начало раздаваться все больше сомневающихся голосов. В результате ему сократили назначенную почетную пенсию.

«Сидящий на земле не боится упасть» (найма, Гана).

Ровно через десять лет, почти день в день после того, как он покинул Томбукту, Кайе умер, окруженный недоброжелательностью разочарованных сограждан.

Генрих Барт (1821–1865) был сыном крестьянского сироты, ставшего впоследствии богатейшим гамбургским купцом. Именно ему суждено было подтвердить сообщение Кайе. Отец научил сына ценить все буржуазные добродетели и дал ему блестящее образование. Уже с юных лет Барт отличался трудолюбием, способностью к языкам и необщительностью. Но скорее всего это была та необщительность, в которой болтуны и бездельники обвиняют других, как только чувствуют, что их разоблачили. В 1844 году в Берлинском университете двадцатитрехлетний Барт был удостоен ученой степени за работу о торговых связях античного Коринфа. Отец поощрил его за это поездкой по странам Средиземноморья. Барт, и до этого очень любивший путешествовать, использовал ее для первых систематических исследований.

В Северной Африке он занялся совершенствованием своих знаний в арабском языке и получил кое-какой опыт общения — давшийся, правда, довольно трудно — с мусульманами, чья ненависть к чужакам возросла еще больше в результате колониальной войны, которую Франция вела в Алжире.

В историю географических открытий в Африке Барт вошел после того, как не удалась его работа в качестве приват-доцента. Лекции, да такие, чтобы слушатели сидели, затаив дыхание, явно были не его стихией. А увлечь студентов курсом античной географии в Берлине, да еще в 1848 году, явно было безнадежным предприятием. Поэтому он охотно откликнулся на предложение своего учителя и покровителя, географа Карла Риттера192, принять участие в английской экспедиции в Западный Судан, которую должен был возглавить Джеймс Ричардсон (1809–1851). По существу, экспедиция Ричардсона имела задание завязать политические и экономические отношения со странами Судана. Но Барту и его коллеге, геологу и астроному Адольфу Офервегу (1822–1852), удалось убедить британское министерство иностранных дел в необходимости постановки и научных задач. Нельзя не отметить, что оба немца с лихвой окупили свое участие в экспедиции.

Экспедиция началась в марте 1850 года, но в нашем повествовании мы опустим описание того отрезка пути, который не имеет отношения к Тропической Африке, хотя и он был полон драматических событий. Барт не раз находился на грани гибели. Однажды его спасла собственная кровь, которую он высасывал, погибая от жажды, и сердобольный туарег, в другом — спасителями были представители того же племени, которые до этого угрожали его жизни. Когда экспедиция вместе с караваном, груженным солью, спустилась с плато Аир и попала в пределы Судана, ее багаж значительно поубавился. В январе 1851 года путешественники разделились. Ричардсон, жестоко страдавший от лихорадки, кратчайшим маршрутом направился из Таджелета в Кукаву, Офервег — в район Маради на юге Нигера для проведения топографических работ, а Барт — в Кано, который когда-то разыскивал Клаппертон. Встретиться всем вместе они предполагали в Кукаве. Но когда Барт пересек границу султаната Борну, он узнал, что Ричардсон умер.

Кано предстал перед исследователем как город торговли и ремесел. Он был узловым центром в сети транссахарских путей торговцев солью, на его рынках продавались клинки, сделанные мастерами соннике, французский шелк, венецианский цветной бисер, а также местные хлопчатобумажные ткани и кожаные изделия. Но Барт видел и теневые стороны того благополучия, которое возникло вместе с приходом купцов из Кацины, спасавшихся бегством от берберских захватчиков.

«Мы исследовали вдоль и поперек все жилые кварталы, и я с высоты седла мог наблюдать самые разнообразные сцены общественной и частной жизни. Картины тихого уюта и домашнего счастья, пустого мотовства и безнадежной бедности, активной деятельности и сонного безделья. В одном случае в глаза бросается продуктивное ремесленное производство, в другом — налицо ярко выраженное равнодушие.

Я увидел на улицах, рынках и в домах все стороны жизни. Это была богатая, красочная картина мира, живущего для самого себя и внешне, казалось бы, довольно отличного от того, что мы привыкли видеть в европейских городах, и все же в своем многообразии очень сходного. Здесь мы видели множество лавок, полных местными и привозными товарами, с покупателями и продавцами, имевшими самый различный облик, цвет кожи и одежду. Но все они были объединены одной целью: в крике и споре выторговать себе хоть какое-то преимущество перед другими. Вот затененный шатер вроде загона, полный полуголых и полуголодных рабов, оторванных от своей родины, жен или мужей, от своих детей или родителей. Построенные в ряд, словно скот, они затравленно глядят на покупателей, в страхе ожидая, в чьи же руки будет вручена их судьба. Другая часть шатра наполнена тем, что отвечает самым разнообразным потребностям людей, где богатый найдет изысканные деликатесы для дома, а бедный остановится, разглядывая разложенный товар и пытаясь унять голод» 193.

Исследователь, настроенный столь сочувственно и внимательно, даже не подозревал, что налаженные им контакты в области торговли, политики и транспортно-географических связей, не облегчат существующую нищету, а, напротив, усугубят ее. Как и многие другие, он стал первопроходцем колониальной эпохи в надежде, что она будет способствовать укреплению централизованной власти и положит конец работорговле и произволу некоторых местных вождей, что путем расширения торговли и внедрения европейского способа производства будут разрешены многие социальные противоречия. Он думал, что за ним придет «свет цивилизации», но это оказался всепожирающий огонь.

«Даже если ты больше собственного отца, все равно ты ему не ровня» (нлима, Гана).

Именно потому, что он очень искренне и сердечно смотрел на вещи, его совесть в отличие от его последователей была чиста, именно поэтому он внимательно изучал исторические и культурные достижения суданских народов. Барт первым из европейцев собрал устные предания и открыл для европейской науки Тарик-эс-Судан, ценнейшую хронику XVII века, а также многие другие рукописи.

Прибыв из Кано в Кукаву, Барт стал готовиться к экспедиции на озеро Чад. Она состоялась в апреле, то есть за два месяца до начала дождливого сезона. Поэтому попытки Барта обнаружить пространства открытой воды оказались безуспешными. Погружаясь почти по седло в топкий грунт, он рассматривал стада слонов, видел бегемотов, крокодилов, антилоп и бесчисленное множество водоплавающих птиц.

В мае 1851 года в Кукаву прибыл Офервег, истощенный и страдающий малярией. Барт один отправился в Йолу, город, лежащий к юго-западу от Чада и основанный за десять лет до этого народом фульбе. Он полагал, что неподалеку от него находится мощный приток Нигера. Конечно, небезопасно таким вот образом то и дело пересекать границы враждующих государств, но исследователю, великолепно знавшему Коран и даже получившему прозвище Абд-эль-Керим (Слуга Всемилостивейшего), грозило значительно меньше опасностей, чем его предшественникам. 18 июня он, первый из европейцев после братьев Лендер, стоял на берегу реки Бенуэ и любовался зеленой полоской воды, отражавшей галерейные леса, и «богатым ландшафтом» Адамауа — «пространством для деятельности будущих поколений». И действительно, очень скоро на Бенуэ появились британские пароходы, занявшиеся поисками возможностей проникновения во внутренние районы Африки, а позже Герхард Рольфс поднял над этой водной артерией свой флаг.

В сентябре вместе с Офервегом Барт разыскал местность северо-западнее озера Чад, принадлежавшую некогда великой империи Канем, Редко где путешественников встречали с таким гостеприимством, как встретили проживавшие здесь канембу, чье трудолюбие, богатство и красота всегда привлекали охотников за рабами из Борну. Всю неприглядность подобных грабительских походов Барт смог увидеть воочию, когда вместе с войском Борну направился в окрестности озера Чад, лежащие южнее. Бесконечные колонны украшенных перьями солдат, пеших и восседавших на лошадях,

Правитель и воины государства Канем

верблюдах и мулах, гнали около трех тысяч человек, оставляя по дороге более половины из них мертвыми и изувеченными.

Женщина-фульбе с традиционными украшениями. В кожаных мешочках-амулетах на макушке спрятаны выписанные из Корана цитаты, приносящие счастье

Затем удалось проникнуть в Багирми194, правда только до Масеньи. Дальнейшему продвижению помешал плен, к счастью кратковременный, во время которого Барт тренировал свое терпение, изучая записки Мунго Парка. Далее произошло очень печальное событие: в сентябре 1852 года умер Адольф Офервег. Его заслуги были впоследствии оценены по достоинству благодаря работам Барта: ведь именно в тех случаях, когда в определении местоположения местностей принимал участие Офервег, координаты этих местностей были указаны правильно.

Миновало двенадцать месяцев. За это время последний из оставшихся в живых членов экспедиции пересек районы, населенные фульбе, сонгаи и туарегами, и оказался у ворот Томбукту. Бывшая «королева пустыни» выглядела именно так, как ее описывал Кайе: оживленный торговый город, но от былых знаменитых ремесленных мастерских, школ и дворцов не осталось и следа. Здесь «Слуга Всемилостивейшего» нашел Тарик-эс-Судан и другие ценные рукописи. Барт делал выписки из этих рукописей, ночи напролет дискутировал со вспыльчивыми мусульманами и на собственном опыте познал цену подстерегавших повсюду опасностей и приступов лихорадки. После восьмимесячного пребывания в Томбукту, срок которого определил отнюдь не он сам, исследователь отправился назад, в Кано и Кукаву. Неподалеку от столицы

«Отдых с грузом на голове — не Отдых» (канури, Западная Африка).

Борну произошла знаменательная встреча: в центре Судана Барт натолкнулся на Эдуарда Фогеля (1829–1856), посланного британцами для осуществления задач, поставленных перед Офервегом. Его «бойкий соотечественник» пробирался в район среднего течения Бенуэ. В последний раз они встретились в Кукаве, откуда Фогель направился в султанат Вадаи в Восточном Судане и там, принятый за шпиона, был убит. А Генриху Барту суждено было прочитать некрологи, которые посвятили Фогелю современники В августе 1855 года он прибыл в Триполи и в сентябре вернулся в Лондон.

Отныне он мог по праву считать себя самым удачливым путешественником по Африке. В своем пятитомном труде «Путешествия и открытия в Северной и Центральной Африке» он нарисовал красочную картину Сахары, вид которой определялся в то время не столько морем песка, сколько горами, каменистыми равнинами и оазисами. Было установлено, что Бенуэ не вытекает из озера Чад, и прослежена речная сеть Адамауа и Багирми. Кроме того, было сделано множество открытий в области лингвистики, этнографии, истории и других отраслей, благодаря которым, по словам Александра Гумбольдта, Барт открыл для Европы континент.

Несмотря на признание, оказанное труду Барта научной общественностью, его произведение никогда не издавалось достаточно большим тиражом. Для автора, награжденного орденами, медалями и почетными званиями, но вынужденного вести изнурительную борьбу за возможность нормально

Крестьянский двор мусгои. В центре типичный для архитектуры мусгои глиняный купол с орнаментом

преподавать и вести мало-мальски обеспеченный образ жизни, это обстоятельство было особенно горьким. Кроме того, выяснилось, что суровый и необщительный человек мог скорее договориться с африканскими владыками, чем с представителями министерства иностранных дел или Берлинской академии. Могли быть и другие противоречия, ибо наряду с идеями, встречавшими полное одобрение, Генрих Барт высказывал взгляды, которые выглядели по меньшей мере несовременно. И если еще можно было согласиться с тем, что Барт относил африканцев к равноправным членам всего человеческого сообщества, то мысль о том, что европейские нации выбросили на африканское побережье подонков общества, а исконное местное рабство превратили в гибельную работорговлю, кое для кого была просто кощунственна.

Дым тысяч деревень

Наряду с торговцами, промышленниками, политиками, колониальными служащими и учеными бросали взоры на Африку и представители духовенства. В Англии и во Франции возникали многочисленные миссионерские общества, основатели которых вовсе не хотели подражать монахам из Луанды, принимавшим участие в работорговле. Напротив, посланцы этих обществ должны были разъяснять всю неприглядность подобной деятельности и пытаться ей препятствовать. При этом они еще старались создать всевозможные осложнения мусульманским соперникам. Примеры самоотверженного труда множества миссионеров и их бескорыстной борьбы за права угнетенных африканцев столь многочисленны, а заслуги их столь очевидны, что ирония здесь, видимо, неуместна. Однако несмотря на уважение и симпатию к этим выдающимся людям, нельзя не отметить, что результатами их деятельности часто злоупотребляли, а сами миссионерские общества во многих местах становились крупными землевладельцами, обзаводились плантациями и вынуждены были заключать союзы с господствующими колониальными кругами. Да и могло ли быть иначе? Ведь целью всех миссионерских движений всегда было распространение той идеологии, которая способствовала созданию предпосылок для собственного утверждения, и это могло быть осуществлено только в согласии, а не в противоречии с колониализмом. Наглядный пример тому — жизненный путь немецкого миссионера Людвига Крапфа, который, будучи сострадательным самаритянином, выдающимся открывателем и лингвистом, одновременно служил переводчиком в колониальной армии.

Но здесь речь пойдет о шотландце Давиде Ливингстоне (1813–1873), сыне уличного торговца чаем. Могло случиться и так, что он затерялся бы среди миллионов никому неизвестных людей, благодаря которым Англия получила название «мастерской мира». Окончив в десять лет деревенскую школу, он с шести утра до восьми вечера вынужден был работать на ткацкой фабрике под Глазго. Но, попав в такие удручающие условия, мальчик напрягал всю силу воли, чтобы из них вырваться. В свободное время он штудировал учебник латинского языка, который приобрел на первую же зарплату.

Вскоре он мог читать Вергилия и Горация и стал посещать вечернюю школу. Позже Ливингстон вспоминал, как часто среди ночи мать отбирала у него книги, в основном научные труды и описания путешествий, чтобы он хотя бы пару часов поспал.

«Сон — питание бедняков» (тсвана. Южная Африка).

Такую жизнь можно красочно описать, но испытать на себе — очень трудно. Многие годы книги были его единственными товарищами, а сложившаяся репутация чудака в лучшем случае вызывала подтрунивание сверстников.

В 1836 году Ливингстон скопил достаточно денег, чтобы заплатить за курс обучения. Он начал посещать лекции по медицине, теологии и античным языкам. Стипендия Лондонского миссионерского общества дала ему возможность продолжить образование. Глубоко религиозный, как и отец, он давно решил, что отправится миссионером в Китай. Но так называемая «опиумная» война между Великобританией и Китаем помешала этому намерению. Как раз в это время молодой врач познакомился с миссионером Моффетом, работавшим в Южной Африке. Тот нарисовал Ливингстону притягательную картину страны бечуана (тсвана): «К северу от моей миссии расположена обширная равнина. Часто ранним утром в свете восходящего солнца я наблюдал там дым тысяч деревень, поднимающийся к небу. В этих деревнях не было еще ни одного посланника веры господней».

В 1840 году, после того как посвящение в миссионеры чуть было не сорвалось из-за недостаточной профессиональной подготовленности Ливингстона в качестве проповедника, он все-таки отбыл в Капскую колонию. Во время плавания капитан судна познакомил его с секретами астрономического определения координат различных точек Земли, и Ливингстон достиг в этом такого совершенства, что позже по его топографическим съемкам были составлены самые лучшие карты Южной Африки. В июле 1841 года он добрался до миссии Моффета в Курумане, расположенной на берегу одноименной реки южнее пустыни Калахари, — самой удаленной точки продвижения посланцев христианской веры. Уже по дороге ему стадо ясно, что бурам195, обосновавшимся в Капской колонии, вовсе не нужна никакая спасительная религиозная миссия. Согнанные англичанами с колонизированных земель и ущемленные отменой рабства, они после кровопролитных боев с коса, зулу и другими народами отвоевали себе наконец новые владения к северу от рек Оранжевая и Вааль. Ливингстон должен был сразу же определить, на чьей стороне его симпатии: на стороне местных жителей или сегодняшних хозяев страны. И он сделал свой выбор твердо и открыто. Доказательством тому служат слава, которую он снискал как милосердный врач, уважение, которое постоянно выказывали ему африканцы, и ненависть, доходящая до предела, которую испытывали к нему буры. Бывало, что миссионер снабжал местных жителей оружием и даже раздобыл пушку и другие «дьявольские приспособления» буров. Кроме того, он не хотел участвовать в доходных манипуляциях «посланцев Христа», прибывших из Голландии: они за бесценок скупали источники, орошали близлежащие земли, а затем сдавали их в аренду. Без сомнения, Ливингстон видел отрицательные черты и тех людей, которым пытался преподать святое учение: межплеменные распри, воровство скота, порой просто вопиющую небрежность. Но он понимал истинные причины такого положения вещей и осознавал гибельность для местного населения охоты буров за рабами, поскольку практически все работы по дому и по хозяйству в европейских поселениях выполняли обращенные в рабство местные жители.

Понятно, что у Ливингстона было множество причин, заставивших его искать пути на север: и поиски свободных земель, и стремление к ничем не ограниченной миссионерской деятельности, и желание разведать еще неоткрытые неведомые пространства. Во время одного из своих путешествий в 1849 году он вместе с охотниками на слонов Осуэллом и Мёрреем, местными проводниками и сотней вьючных животных первым из европейцев пересек пустыню Калахари. Оказалось, что это не просто пустыня, покрытая тончайшим белым песком, а целый комплекс ландшафтов от опустыненных саванн до степей, пересеченных отдельными водотоками и речными долинами.

Жители Калахари у водоёма

Населяли эти местности, однообразные и далеко не плодородные, бушмены и так называемые «люди Калахари» — проникшие в пустыню пришельцы тсвана. Первые, как уже описывалось, вели истинно кочевой образ жизни, добывая пропитание собиранием луковичных растений и довольствуясь скудной добычей на охоте. Вторые жили оседло, разводили коз, выращивали дыни и тыквы, торговали шкурами шакалов и других пустынных животных. Часто можно было видеть, как они заботливо поили коз из скорлупок страусовых яиц, наполненных водой из редких колодцев. Здесь, где сама жизнь была неразрывно связана с природой, владение скотом было равнозначно богатству. И Ливингстона часто спрашивали, сколько коров у королевы Виктории.

Мираж, представший перед нашими взорами на этих солончаках, был чудесным-.. Не нужно было ни капли воображения, чтобы создать самую точную картину огромных масс воды: волны колыхались одна за другой, и деревья так живо отражались на поверхности, что даже скот, который не был на привязи… все — лошади, собаки, а с ними и готтентоты — устремились к обманчивой воде. Стадо зебр казалось в мираже таким похожим на слонов, что Осуэлл принялся седлать свою лошадь, чтобы охотиться на них»

(Д. Ливингстон. Путешествия и исследования в Южной Африке. М-, 1955, с. 52).

Когда путешественники к северу от Калахари достигли галерейных лесов, росших по берегам рек, у них возникла мысль, которая впоследствии целиком захватила миссионера и исследователя: он изучит все реки Южной Африки, чтобы найти естественные проходы в глубь страны, принести туда идеи Евангелия и завязать равноправную торговлю.

«С того времени все сильнее и сильнее овладевала мною надежда на открытие водного пути в совершенно еще не исследованную и густонаселенную область, и когда мы достигли озера, то эта мысль заняла такое огромное место в моих планах, что само открытие озера казалось делом маловажным» 196.

Тот, кто написал эти строки, вскоре вошел в историю открытия Африки как «Ищущий реки». Упомянутое озеро — это озеро Нгами, открытое Ливингстоном 1 августа 1849 года. Большое гладкое зеркало воды было окружено зарослями тростника. Сегодня от озера, и тогда уже очень мелкого, осталось одно болото. (Как и на севере Африки, пустыня постепенно наступает на приграничные местности.) Другие результаты путешествия были более долговременными. Измерения высот убедили Ливингстона в том, что Калахари имеет чашеобразную форму; он впервые описал ее степные районы.

Из Колобенга, поселения, основанного им на южной границе пустыни, миссионер в 1850 и 1851 годах вновь предпринимал попытки отправиться на север. Но первая попытка окончилась почти безрезультатно, так как члены его семьи (с 1844 года Ливингстон был женат на дочери Моффета Мери) тяжело заболели лихорадкой. Второе же путешествие привело его вместе с Осуэллом к Замбези. Несмотря на сухой сезон, река достигала 300–600 метров ширины и была довольно глубокой. Согласно сведениям португальцев, ее истоки должны были находиться далеко на востоке, но взор португальских хронистов никогда не достигал районов, расположенных на значительном удалении от устья реки. Доброжелательные представители племени макололо, сопровождавшие исследователя во время перехода через равнину, покрытую гигантскими холмами-термитниками и поросшую зарослями мимоз, к Замбези, рассказывали, как выглядит река в сезон дождей. Тогда ее уровень поднимается на шесть метров, и вода затопляет пространство шириной в двадцать английских миль. Может быть, этот могучий поток — приток Нила или он несет свои воды навстречу Конго? Как бы то ни было, Давид Ливингстон считал, что нашел то, о чем мечтал во время путешествия к озеру Нгами.

Весной 1852 года он перевез Мери и детей на побережье, чтобы отправить их в Англию и не беспокоиться за них во время путешествия по реке. Вернувшись в Колобенг, Ливингстон увидел, какое мудрое решение он принял. На миссию напали буры, убили шестьдесят человек и почти двести увели в рабство.

«Краб не может породить птицу» (нзима, Гана)

Домашняя обстановка, книги и аптека Ливингстона были сожжены или разграблены. Любопытная деталь: когда жертвы нападения напомнили мародерам христианскую заповедь, те в воскресенье прервали грабеж, присутствовали в миссионерской церкви на богослужении и разорили поселок только утром в понедельник. Учитывая такую богобоязнь, можно себе представить, как манили Ливингстона внутренние районы Африки.

Итак, теперь он направился к племени макололо у реки Квандо, под чьим покровительством некогда спокойно оставлял свою семью. Макололо вновь сопровождали его до Замбези. Но найти место, где климат позволял бы заложить новое миссионерское поселение, не удалось. Это огорчило Ливингстона, ибо он очень хотел вывести «добросердечных и верных макололо» из местностей, зараженных тропической лихорадкой, подрывавшей их здоровье. Видимо, в порыве благодарности он питал надежду, что сможет таким образом оградить их от бессовестных торговцев и буров. То, что буры следовали за ним по пятам и что сам он играл двойственную роль в событиях, вызывавших у него отвращение, он, видимо, никогда так до конца и не осознал.

Первое намерение Ливингстона не оеуществилось. Теперь он хотел по крайней мере помочь макололо завязать выгодную торговлю с португальскими владениями на западном побережье. «Желание макололо завести торговлю непосредственно с побережьем совершенно совпадало с моим собственным убеждением в том, что без торговли невозможно достигнуть прогресса и процветания народа» 197.

Таковы были побудительные причины экспедиции, начавшейся в ноябре 1853 года, маршрут которой пролегал из южных районов сегодняшней Замбии до Луанды в Анголе. С «Ищущим реки» двинулись в поход двадцать семь африканцев. Они не были проводниками в прямом смысле этого слова. Да и в остальном группа отличалась от того, что принято в подобных предприятиях. Ее снаряжение составляли всего лишь двадцать фунтов бус, необходимые научные инструменты, проектор «волшебный фонарь»), с помощью которого Ливингстон демонстрировал зрителям картины из библейской жизни, и всего три ружья.

Путешественники поплыли в лодках вниз по извилистой Чобе к Замбези, не без приключений минуя водные стремнины и увертываясь от рассерженных бегемотов. Тем не менее пока не было оснований сожалеть о своем выборе. Да и позже, пробираясь вверх по Замбези, иногда в лодках, иногда используя лошадей и вьючных ослов, они еще несколько недель оставались среди соплеменников. Только встречи с агрессивными крокодилами доставляли беспокойство. Жители окрестных деревень спешили навстречу экспедиции, обеспечивали ее мясом, молоком, маслом. Проповеди Ливингстона были здесь настолько популярны, что по его просьбе освобождали военнопленных. Но в декабре реку пришлось оставить — все надежды на не слишком утомительный переход разбились об ее стремнины и пороги. К тому же начался сезон дождей. Путешественников донимали комары, то и дело приходилось преодолевать полноводные потоки и залитые водой низины. В начале 1854 года они достигли империи Лунда198. Это было раннефеодальное образование, во главе которого стояла военная аристократия. Столица империи осталась в стороне, да Ливингстон и не пытался ее найти. Зато он обнаружил отчетливые следы матриархата: вождями здесь были женщины. Одна из предводительниц готова была сопровождать экспедицию дальше, но миссионер отнесся к ее любезному предложению без энтузиазма, ибо на даме не было никакой одежды, кроме амулетов.

Вплоть до озера Дилоло, расположенного на открытом экспедицией водоразделе между бассейнами Коню и Замбези, Ливингстон восторгался хорошо обработанными полями и высокоразвитым плавильным производством, а также оказанным ему исключительно гостеприимным приемом. По другую сторону озера он встретил менее приятных людей. Они торговались за каждый клубень маниоки, а их жадные до обогащения вожди предъявляли немыслимые требования, угрожая порой расправой. Это и понятно. Экспедиция попала в районы, в которых уже не раз побывали работорговцы и где привыкли обирать следовавшие мимо караваны. Но путешественник, не имевший при себе ценных товаров и не собиравшийся получать большую прибыль на побережье, вряд ли отвечал таким запросам. И здесь его исключительное мужество имело поразительное воздействие, все обошлось без применения оружия. Кстати, не менее удивительно и то, насколько спокойно Ливингстон управлялся со своими африканскими спутниками. Ведь, по их представлениям, он был всего лишь выдающимся лекарем, а не воином или охотником, которому следует беспрекословно подчиняться. Конечно, они понимали доброе отношение, но едва ли этого было достаточно для руководства экспедицией. Напротив, безусловное уважение, с которым Ливингстон относится к африканцам, оказывалось куда более важным, «То и дело я убеждался, что для взаимопонимания с народами, близко стоящими к природе, наилучшим средством является искренность и откровенность».Совершенно обессиленный, измученный голодом и малярией, маленький отряд в последний майский день 1854 года прибыл в Луанду. Ливингстон горд своими достижениями и все-таки вынужден признать, что главная задача осталась нерешенной: дорога на запад оказалась слишком тяжелой и не подходящей для торговли. Неутомимому человеку представилось две возможности. Одна — это английский военный корабль, бросивший якорь в бухте Луанды. Офицеры уговаривали его отправиться назад вместе с ними. Но Ливингстон — человек чести, и он не может бросить своих спутников, словно носильщиков, с которыми уже расплатился. Кроме того, его не оставляет мысль испробовать вторую возможность — проникнуть на восточное побережье. Может быть, в этом направлении Замбези судоходна на всем протяжении? Его намерение поддержали и португальские власти и духовенство, ибо они были очень заинтересованы в исследовании областей между Анголой и Мозамбиком. Ведь когда-то африканские торговцы (помбейруш199) пересекали континент с запада на восток и с востока на запад. С тех пор, правда, прошло очень много лет, и вряд ли имеет смысл во всем подражать помбейруш. Но может статься, что Ливингстону удастся проложить более удобный путь.

Переход к главному поселению макололо на реке Линьянти, начатый в сентябре 1854 года, длился одиннадцать месяцев, На сей раз исследователь нашел все свое имущество целым и невредимым. И хотя «дикари» давно считали Ливингстона без вести пропавшим, его добро не тронули. Их вождь Секелету активно помогал начинанию исследователя: только благодаря ему стала возможной экспедиция на восточное побережье. Ведь жалованье Ливингстона, а также небольшое пособие Лондонского географического общества и полученные в Анголе товары были давным-давно израсходованы. Однако до сих пор упорно не замечается тот факт, что вождь африканского племени финансировал пересечение континента европейцем. Именно Секелету обеспечил экспедицию носильщиками и гребцами, предоставил в ее распоряжение вьючных ослов и провизию, раздобыл бусы и железные изделия, которые служили во многих местах средствами платежа.

Путешествие было продолжено в ноябре 1855 года. Сначала Ливингстон и его спутники продвигались по воде до водопада Виктория на Замбези. Впервые европеец любовался этим величественным явлением природы, которое макололо называли «Мози-оа-тунья» — «Рокочущий дым». Пять громадных столбов дыма он увидел уже издали. Они выглядели будто пожар в степи и сливались с облаками. Конечно, ученый понимал, что это распыленная вода, поднимающаяся вверх над потоком, достигающим почти двухкилометровой ширины и падающим вниз с высоты около ста метров. На реке было разбросано множество островов. Ливингстон приказал грести по бурной, стремительно вздымавшейся воде к тому, который сегодня носит его имя. С самого его краешка он наблюдал за бездной, наполненной грохотом и туманом, любовался брызгами, переливающейся радугой, вглядывался в тропический лес, затянутый постоянной дымкой тумана.

«С левой стороны острова открывается прекрасный вид на массу воды, от которой поднимается один из столбов пара; совершенно прозрачная, она низвергается со скалы и образует вид густой сплошной массы пены до самого дна. Ее белизна вызывала у меня представление о снеге… Я никогда не видел такой картины» 200.

Водопад Виктория, названный так в честь английской королевы, навсегда остался для Ливингстона самым чудесным зрелищем в Африке. Сегодня его памятник можно видеть с так называемого «Чертова водопада» на реке, по которой он с такой самоотверженностью продвигался.

Район водопада обошли по саванне, богатой дичью. При виде сотен зебр, буйволов и газелей, пасущихся на равнине, исследователь очень пожалел, что не может запечатлеть эти ландшафты с помощью фотографии. Он опасался, что огнестрельное оружие вскоре положит конец этой идиллии. Вернувшись на Замбези, путешественники убедились, что из-за продолжительных дождей уровень воды в реке угрожающе поднялся; ветви и стволы деревьев, плывущие по реке, мешали продвижению лодки. Поэтому снова пришлось отдать предпочтение сухопутному пути. К сожалению, Ливингстон не заметил порогов Кебрабаса и позже опубликовал в своих путевых заметках мнение о Замбези, больше соответствовавшее его надеждам, чем истинному положению вещей.

В марте 1856 года достигли Тете, первого форпоста европейской цивилизации, в окрестностях которого отчетливо ощущались последствия работорговли. Поселок оказался типичным португальским колониальным селением. Двадцать солдат гарнизона коротали время в тщетном ожидании жалованья; угольные шахты, плантации и золотые прииски пришли в упадок, с тех пор как торговля людьми стала приносить больше прибыли.

«Два куска мяса сводят муху с ума» (хауса, Западная Африка).

В селении неподалеку от устья Замбези Ливингстон увидел просто плачевные сцены. Некогда крупный торговый центр был полностью запущен и выплачивал дань появлявшимся здесь время от времени воинам-зулу, которые считали португальцев «порабощенным племенем». Португальское господство основывалось лишь на силе укрепленных прибрежных городов-крепостей и разжигаемых работорговлей межплеменных распрях. Поэтому экспедиция отказалась от дальнейшего исследования основного русла Замбези, которое уже было нанесено на карту, и 20 мая 1856 года северным рукавом вышла к Индийскому океану, закончив путешествие в приморском городке Келимане. Таким образом, впервые европеец пересек Африканский континент. Большинство его спутников остались в Тете, собираясь заняться крестьянским трудом и ждать, пока «Ищущий реки» не вернется назад из Европы.

В жизни Давида Ливингстона наступили самые знаменательные дни. Королевское Географическое общество окружило его почестями и наградило золотой медалью, издание путевых заметок принесло ему состояние. Перед промышленниками и купцами он восхвалял африканское сырье, перед фабричными рабочими говорил о трудолюбии и социальном согласии. Ничего удивительного, что британская буржуазия не только проявила расположение к этому простодушному человеку, но и оказала ему политическую поддержку. Сама королева Виктория назначила ему аудиенцию.

Водопад Виктория на реке Замбези

Но когда Ливингстон сказал, что будет счастлив поведать африканцам о встрече «со своим вождем», королева Великобритании и Ирландии, будущая повелительница Индии, кажется, на миг потеряла самообладание. Затем, улыбнувшись, она сделала вид, что пропустила оплошность мимо ушей. Другие ошибки подобного рода не прошли без последствий, поскольку Ливингстон не скрывал своего мнения, что сначала следует улучшить жизненные условия африканцев и полностью искоренить работорговлю. Он миссионер и служит Христу как с секстантом, так и с кружкой для пожертвований — и когда открывает пути для торговли, и когда помогает африканским спутникам добывать мясо буйволов. Только свободный и независимый африканец достоин приобщения к Евангелию, Но миссионерскому обществу нужны были «овечки», примерная, добровольно повинующаяся паства. Разрыв был неизбежен.

Когда в мае 1858 года Давид Ливингстон возвратился на Замбези, он был уже не миссионером, а британским консулом в Мозамбике. Правительство поручило ему изучить глубинные районы континента, установить контакты с местными правителями и уговорить их заняться выращиванием хлопка. На небольшом пароходике, доставленном к устью Замбези в разобранном виде из Англии, он отправился вверх по реке. «Ma-Роберт» (так назывался пароход по африканскому имени Мери Ливингстон) оказался строптивым партнером. Несмотря на то что его топка пожирала горы дров, скорость едва достигала скорости челнока. В Тете Ливингстон вновь встретился с верными макололо. Правда, тридцать из них за это время умерли от оспы, но остальные снова отправились в путь вместе с ним. Экспедиция с трудом продвигалась вверх по реке, но вскоре наступило разочарование. Пороги Кебрабаса оказались непреодолимыми, и «Ma-Роберт», астматически пыхтя, повернул на Шире, северный приток Замбези. Местные жители говорили, что Шире вытекает из огромного озера, которое даже на быстроходных лодках можно переплыть лишь за полтора дня. Вдоль реки часто встречались продолговатые заводи, то здесь, то там поросшие голубыми водяными лилиями, и так называемые тропы слонов — заболоченные местности, где порой можно было увидеть одновременно до восьмисот неуклюжих гигантов. Но затем путь вновь преградили водопады. В честь президента Географического общества Ливингстон назвал их водопадами Мёрчисона201. Он обошел препятствие и в апреле 1859 года обнаружил укрытое среди высоких гор озеро Чилва, не имеющее стока. Конечно, это было не то водное пространство, о котором ему рассказывали, но запасы провизии подошли к концу, и экспедиция вынуждена была повернуть назад.

Танец воинов зулу

Через четыре месяца Ливингстон вновь направился в верховья Шире. К тому моменту, как экспедиция, миновав водопады Мерчисона, углубилась в горы, все сорок два ее члена, из которых только четверо были европейцами, были буквально до крови искусаны москитами. Невредимыми оставались лишь голенища сапог, шутил один из ее участников. Маршрут экспедиции шел по плоскогорью, сплошь поросшему то густым кустарником, то лесом, мимо поселений манганджа — трудолюбивых и умелых крестьян и ремесленников. Особенно продуктивным было выращивание ими проса. Вызывало восхищение мастерство ткачей, кузнецов, гончаров. Общий душевный подъем и распространяемая повсюду вера в единого творца настроили Ливингстона снисходительно по отношению к обычаям страны, на самом деле не очень-то ему нравившимся: веселые попойки, а также способ, каким женщины с помощью колец, палочек и пластин украшали проколотую верхнюю губу. Конечно, такие украшения могли показаться европейцу безобразными, но если вспомнить, что для некоторых азиатских и американских культур вполне нормальным считается деформирование черепа и уродование ступней ног, то придется признать, что подобные вещи не влияют на уровень развития народа. Интересно, что охотники за рабами не брали в плен женщин с такими украшениями. Возможно, поэтому такого рода идеал красоты и распространился столь широко.

«То, что выставлено на продажу. Становится грязным» (пенде, Заир)

16 сентября 1859 года экспедиция вышла к озеру Ньяса, достигающему 500 километров в длину и более чем 50 километров в ширину. Это было то самое озеро, о котором Ливингстону рассказывали на Замбези. Но на сей раз ему удалось увидеть только его южную оконечность. Вода, грязно-зеленая у самого берега, постепенно становилась цвета индиго; вокруг поднимались высокие горные цепи. Ученый успел заметить, как густо населены окрестности и какой удар можно нанести работорговле, если именно здесь положить ей конец. Ведь переход из глубинных районов континента, где в основном и действовали охотники за людьми, только тогда становился выгодным, если жертвы тащили на себе слоновую кость.

Издержки на продовольствие и подорожную пошлину едва-едва окупались продажей рабов. Если же по озеру Ньяса будет плавать европейское судно и его команда будет закупать имеющуюся в наличии слоновую кость, подорвется основа работорговли. Конечно, судно должно быть доставлено сюда по Шире в разобранном виде. К сожалению, «Ма-Роберт», днище которого в последнее время дало течь, явно не подходил для озера, где часто случаются штормы.

Идея Ливингстона нашла в Англии поддержку. И в то время, как он вместе с макололо, решившими вернуться домой, поплыл вверх по Замбези, исследуя ее среднее течение, британское правительство приступило к оснащению парохода «Пионер», а духовенство в Кембридже и Оксфорде занялось организацией так называемой университетской миссии.

Женские украшения: на лице рубцы для красоты, в верхней губе специальный диск

Было решено заложить миссионерские поселения на плоскогорьях вокруг озера Ньяса, поскольку Ливингстон хорошо отзывался о тамошнем климате. Однако, когда в январе 1861 года исследователь, вернувшийся с верховьев Замбези, встретился с командой «Пионера» и миссионерами, выяснилось, что португальские колониальные власти резко отрицательно относятся к присутствию британских посланцев святой веры. И «Пионер» взял курс к реке Рувума на северной границе колонии, так как предполагалось, что река имеет связь с озером Ньяса. Но сезон дождей уже кончился, и судно не всегда могло найти необходимую для плавания полутораметровую глубину. Очень часто ему угрожала судьба «Ma-Роберт», изъеденного ржавчиной и затонувшего на песчаной отмели у Тете. Вот почему плато Маконде, которое миссионеры будут искать и позже, осталось без христианского поселения.

С несокрушимой верой в свои силы, свойственной тогда британским гражданам, экспедиция повернула к Шире и основала на одном из ее притоков миссионерскую станцию. Португальские власти открытого противодействия не оказывали, но постоянно разжигали племенные междоусобицы в районах миссионерской деятельности, что сильно повышало пошлины на реках.

Давид Ливингстон занялся исследованием южного и западного берегов озера Ньяса, еще раз проплыл в лодке вверх по реке Рувума, но так и не достиг ее истоков. Был 1862 год, год трагических событий. Жена Ливингстона, приехавшая из Южной Африки на Замбези, чтобы в дальнейшем сопровождать мужа, умерла от тропической лихорадки. Его брат Чарлз, до тех пор участвовавший в экспедиции, вынужден был вернуться назад из-за затяжной дизентерии. Кажется, «Ищущего реки» повсюду подстерегали неудачи. На озере Ньяса и в долине реки Шире, как никогда раньше, свирепствовала работорговля: то и дело попадались разоренные и опустошенные деревни, валялись горы скелетов; очень часто приходилось освобождать колеса «Пионера» от трупов, плывущих вниз по реке. Умирали миссионеры, а их глава, епископ, необдуманно вмешивался в межплеменные распри.

Возможно, Ливингстон уже догадывался, что его географические открытия способствуют не только развитию торговли и распространению святой веры. Однажды, направляясь в верховья Замбези, он с горечью заметил, что вслед за ним на расстоянии нескольких дневных переходов следуют работорговцы. И Ливингстон вдруг решился на то, на что раньше вряд ли осмелился бы: он силой освободил рабов, которых гнали к побережью. Кроме того, он все больше и больше приходил к выводу, что работорговля — это предприятие не двух-трех негодяев, а составная часть политики, против которой ему нечем бороться.

«Если нет лука, нечего хватиться за стрелы» (канури, Западная Африка).

Вернувшись с Рувумы на Шире, где уже некоторое время находился разобранный колесный пароход «Леди Ньяса», готовый к транспортировке через пороги Мерчисона, Ливингстон получил сообщение британского правительства о том, что экспедиция завершена. Очевидно, срыв чисто экономической стороны предприятия отпугнул кое-кого из покровителей. Иначе трудно объяснить, почему экспедицию прекратили, когда так близок был конечный результат. Не исключено, что в Лондоне и, конечно, в Лиссабоне с нарастающим недовольством наблюдали за усилиями Ливингстона порвать сеть, так изящно сплетенную работорговцами и колониальными властями.

Поскольку Шире была еще недостаточно полноводной для обратного пути, Ливингстон решил использовать ближайшие месяцы для новой экспедиции на западный берег озера Ньяса. Оттуда он двинулся в глубь страны, так как услышал, что там находится много озер, из которых берут начало могучие реки. И действительно, плато к западу от Ньясы оказалось водоразделом. Вопрос, приведут ли реки, текущие на север, к Нилу или Конго, так и остался без ответа. Министерство иностранных дел недвусмысленно сообщило, что жалованье членам экспедиции будет выплачиваться только до конца 1863 года. И еще раз Ливингстон на озере Ньяса стал свидетелем безысходной нищеты, увидел толпы изможденных, голодных людей, спасавшихся от работорговцев в труднодоступных зарослях тростника. В январе 1864 года он на «Пионере» покинул Шире и в апреле — мае на собранной «Леди Ньяса» переправился без помощи хотя бы одного матроса из Занзибара в Бомбей. Там судно можно было выгодно продать (как и «Ma-Роберт», оно являлось его собственностью), но «Ищущий реки» все еще питал надежду на поддержку в собственной стране.

Охота за рабами на берегу Луалабы

И он ее получил. Правители Англии с удовольствием тешат себя обществом этого исключительного человеколюбца. Они пристально внимают его лекциям об уме и трудолюбии африканцев, бурными аплодисментами прерывают те места лекций, где речь идет о борьбе с работорговлей. Но не забыли ли и оратор и слушатели, что британские войска только что залили кровью Китай, Индию и Южную Африку и вырезали ашанти на Золотом Берегу? Или в Англии можно утешать себя созданием гуманистических обществ? Что касается Ливингстона, то он твердо уверен, что на смену охоте за рабами придет равноправная торговля и достойное человека существование. И недооценивают его те биографы, которые довольствуются лишь скупыми строками его произведений. Для Ливингстона уже не является загадкой, почему в дальнейшем его желают видеть лишь на научном поприще и почему

Маршруты путешествий и исследовательских походов в Центральной и Южной Африке (XIX в)

правительственные ассигнования и пособие Географического общества на этот раз так постыдно малы. Ему позволительно искать истоки Нила и Конго, но средства для достойного оснащения экспедиций, корабли и предметы торговли больше не доверяют странному человеку, лишенному политического чутья. Ибо где же те договоры о торговле и политических союзах, которые он должен был привезти? Все, о чем он говорит, известно и уже было предметом тайных переговоров между Лондоном и Лиссабоном. Его географические изыскания могут, конечно, произвести впечатление на сэра Родерика Мерчисона и других друзей естествознания, но для промышленности Великобритании они почти не имеют значения.

Ливингстон продал «Леди Ньяса» и большую часть состояния употребил для оснащения новой экспедиции. Перед отъездом из Англии ему суждено было узнать, что его сын Роберт погиб в Америке в войне между Северными и Южными штатами. В январе 1866 года, когда Ливингстон вновь ступил на африканскую землю, он выглядел человеком утомленным, разочарованным, ищущим уединения. Вопреки своим прежним привычкам он целый год не давал о себе знать, и уже в 1867 году его сочли пропавшим без вести.

«Лучшее лекарство oт дыма — уйти (пенде, Заир).

Но ученый в это время с многочисленным караваном носильщиков (индийские и арабские купцы внесли свою долю в предприятие) уже побывал в долине Рувумы, обогнул с юга озеро Ньяса и пересек реку Чамбеши. 1 апреля 1867 года он вышел к южной оконечности Танганьики. Озеро длиной 650 километров с водой лазурного цвета является частью Центральноафриканского вулканического разлома, к которому относятся и озера Ньяса, Киву, Эдуард и Мобуту-Сесе-Секо. Экспедиция достигла его в том месте, где водную гладь окружают буйные леса, резко контрастирующие с серыми и красными песчаниковыми скалами. За озером на тогдашних картах Африки начинались обширные «белые пятна». В ноябре 1867 года Ливингстон обнаружил озеро Мверу со множеством островов, в июле следующего — заболоченное, во многом напоминающее Чад озеро Бангвеулу. Он считал, что многочисленные водотоки, озерки и речушки, расположенные вокруг Бангвеулу, являются истоками Замбези, Конго и Белого Нила. Ученые тогда еще не были уверены в том, что открытое Джоном Спиком озеро Виктория — действительно исток Нила. Но кое в чем Ливингстон все-таки оказался прав: река Луапула, протекающая неподалеку от озера Бангвеулу, и открытая им в марте 1871 года Луалаба относятся к бассейну верхнего течения Конго.

Однако подобные открытия никогда не давались легко. Носильщики все разом сбежали. Во-первых, они боялись на долгом обратном пути угодить в руки охотников за людьми, во-вторых, их интерес к географическим открытиям, естественно, был невелик. Исследователя огорчил не столько сам факт бегства ненадежных людей, сколько исчезновение вместе с ними вещей, предназначенных для торговли, и медикаментов.

«Плечи несут чужой груз, животы — свой собственный» (суто, Юго-Восточная Африка).

Недельные переходы через заросли травы в человеческий рост, через колючие кустарники, раскаленные степи и коварные болота подточили его здоровье. Его мучили кашель, жар, гнойные нарывы на ногах. Из труднейших ситуаций Ливингстона выручали не только его преданные помощники Суси и Чума, но и арабские работорговцы. Приходилось мириться с обществом тех, кого он ненавидел больше дьявола. Исследователь вынужден был признать, что они использовали в своих целях и его славу, и проложенные им пути. Более того, ему суждено было познакомиться с человеком, завершившим дело его вдохновенных и гениальных исследовательских походов.

Переход во время сезона дождей

Вернувшись с Луалабы, Ливингстон, обессиленный и без средств, в ноябре 1871 года добрался до Уджиджи, поселения, расположенного на северо-восточном берегу озера Танганьика, где в 1869 году он уже находил пристанище на протяжении четырех месяцев.

«В то время как мое настроение было на самой низкой точке, добрый самаритянин был уже совсем рядом: однажды утром Суси примчался и еле выговорил, задыхаясь: «Англичанин! Я его вижу!» — и ринулся прочь, ему навстречу. В голове каравана развевался американский флаг, указывавший на национальность чужестранца. Тюки с товарами, цинковые ванны, громадные чайники, кастрюли, палатки и т. д. — все это заставило меня подумать: «Это роскошно оснащенный путешественник, а не такой, как я, не знающий, что предпринять дальше…»202 Это был Генри Мортон Стэнли, корреспондент газеты «Нью-Йорк геральд», посланный Джеймсом Гордоном Беннетом-младшим203, затратившим на эту экспедицию свыше 4000 фунтов, получить точные сведения о докторе Ливингстоне, если он жив, а если умер, то доставить его кости на родину.

И вот они встретились — посланец нью-йоркского газетного магната и истощенный, почти беззубый, похожий на призрак исследователь. Вся последующая жизнь Генри Мортона Стэнли прошла под знаком этой встречи. Ливингстон тоже был счастлив: читает письма детей, пьет с журналистом шампанское из серебряного кубка, читает наизусть Байрона, Бернса, Лонгфелло. Насколько непохожими друг на друга были эти двое, выяснилось позже. Особенно когда они вместе исследовали северную часть озера Танганьика, чтобы установить, не связано ли оно с другими озерами и не относится ли к системе истоков Нила. Вот тогда особенно ярко проявились резкие различия между ними. Пожилой человек старался избегать любого проявления враждебности, брался за оружие лишь тогда, когда его жизни грозила непосредственная опасность, да и то стрелял в воздух. Молодой предпочитал грубую силу, постоянно хотел кого-то проучить и лишь в редких случаях принимал во внимание то, что его спутник очень не одобрял стрельбу по убегающим людям. Уважительное, внимательное отношение Ливингстона к африканцам его, бесспорно, удивляло. Гуманистические убеждения, лежавшие в основе такого отношения, ему не были свойственны, он явно не понимал, что матросская фуражка, упомянутая им всуе, была головным убором британского консула.

Совместные поиски какой-либо реки, вытекающий из озера Танганьика, закончились безрезультатно. Ни к чему не привели и усилия Стэнли уговорить Ливингстона вернуться на родину. Того мало что связывало с Европой, и он очень хорошо понимал, что в данном случае ему уготована роль походного трофея. Они расстались в марте 1872 года в Уньяньембе неподалеку от Таборы. Стэнли направился к побережью, а Ливингстон — к озеру Бангвеулу. Он до сих пор считал, что Луалаба — это Белый Нил, чьи истоки должны впадать в озеро Бангвеулу. Где-то там находились и Лунные горы античных географов. Переход вскоре превратился в истинное мучение: равнину заливали потоки дождя, застарелая дизентерия отнимала последние силы, все чаще спутники вынуждены были нести Ливингстона на руках. Тем не менее он добрался до озера, обследовал его, но так никогда и не узнал его тайны. В ранние утренние часы 1 мая 1873 года Суси и Чума нашли Ливингстона стоящим на коленях перед походной кроватью. Они думали, что он молится, но сердце великого исследователя Африки больше не билось.

Суровый только по отношению к самому себе, он до последнего дня своей жизни прокладывал пути через Африканский континент, не прибегая к насилию, и подарил человечеству неоценимые знания по географии и этнографии Африки. Ливингстон взялся за это, конечно же, не только ради стремления познать неизвестное, ради осознания своей миссии или тщеславия; нет, он хотел подтвердить свои проповеди конкретными делами. Однако слова его прозвучали, как крик птицы в осеннем небе. Они обратили внимание многих на юг, но мало кто содрогнулся, мало кого они подвигли на конкретные дела — Но и незамеченными они тоже не остались, поскольку были слишком человечны:

Суси, курящий кальян, и Чума

«Все, что я могу сказать в своем уединении, — это пусть щедро ниспадет небесная благодать на того, будь он американцем, британцем или турком, кто поможет залечить эту открытую рану мира».

Дым тысяч деревень побудил его когда-то приехать в Африку. Он нашел его, но то был уже не дым пастушьих костров. Только в июле 1871 года на Луалабе в течение одного дня он увидел около семидесяти горящих поселений и около четырехсот трупов.

Темнокожие соратники Ливингстона похоронили его сердце в окрестностях озера Бангвеулу, обработали труп солью и выставили на солнце. Потом в труднейших условиях они девять месяцев несли его тело к прибрежному городу Багамойо. Последнее прибежище «Ищущий реки» нашел в центральной части Вестминстерского аббатства.

Прежде чем мы покинем места, где Ливингстон начал свои походы, нужно рассказать еще об одном исследователе Южной Африки, о Карле Готлибе Маухе (1837–1875). И делаем мы это не потому, что достижения обоих можно сравнивать или даже считать равноценными, а потому, что жизненный путь этого человека отражает развитие географических знаний.

Когда колыбель Карла Мауха еще качалась в Вюртемберге, ему тоже никто не пел в колыбельных песнях, что когда-нибудь он будет исследовать местности по ту сторону экватора. Правда, одаренный и целеустремленный мальчик рано, уже во время учебы в реальном училище, стал подавать надежды. Ему даже присудили церковную стипендию для посещения семинара по подготовке учителей. Для родителей (его отец был сначала столяром, потом унтер-офицером) такое восхождение сына по социальной лестнице требовало определенных жертв. Уже и поэтому Маух стремился освоить больше, чем того требовалось. Он выучил английский и французский языки и старался усовершенствовать свои математические знания. После прохождения практики он в 1858 году получил место домашнего учителя.

Видимо, уже тогда молодого человека совершенно покорили карты Африки, на которых было множество «белых пятен», и сообщения отважных путешественников. Ибо в 1863 году он обратился к церковному руководству, ведавшему обучением, с просьбой освободить его от учительской службы.

«Обращаясь к Вам с просьбой, я не преследую никакой корыстной цели, мои побуждения могут быть признаны скорее благородными. Ради достижения этой цели я готов пожертвовать жизнью, а если достигну ее, то это будет великое служение науке. Цель моя, которую я считаю единственным смыслом моей жизни, не что иное, как присоединиться к экспедиции во внутренние районы Африки или, коль скоро такая возможность представится, организовать ее на свой страх и риск»204.

Ответом было требование выплатить 235 талеров школьного налога, Маух мог только просить, чтобы церковный совет отсрочил выплату или «раскрыл над его головой рог изобилия». Рог изобилия, конечно, остался закрытым, но вожделенный заграничный паспорт он в конце концов все-таки получил. В последующие годы Маух, у которого к тому времени не было ничего, кроме убеждений, не любил говорить о стоявшей перед ним великой задаче. Однако своему великодушному покровителю, географу и картографу из Готы Августу Петерманну205, он позже рассказывал, что провел в Лондоне пять месяцев «в самых непотребных условиях». Кажется, он рассчитывал получить место домашнего учителя в Каире, но это намерение сорвалось. И тогда для воплощения в жизнь своей мечты ему осталось только одно — стать моряком.

Плавание длилось более года, прежде чем Карл Маух смог списаться на берег в южноафриканском порту Дурбан. Это случилось 15 января 1865 года. На стене дома он прочёл девиз всех умных путешественников: «Слушай, смотри, молчи!» Словно сомнамбула, бродит бывший учитель по округе, слушая пронзительное стрекотание цикад, монотонные крики попугаев, прислушиваясь к пока еще непонятным разговорам темнокожих людей.

«Приходя в гости, следует открывать глаза, а не рот» (Танзания).

Экзотические цветы, гнетущий мрак близкого дремучею леса, переливающаяся кожа ящериц, ярко-красные, словно светящиеся крабы в зарослях мангров — все это поражает его взор. Труднее соблюдать третье требование девиза. Отсутствие средств вынуждает Мауха постоянно — и устно, и в письмах — просить о поддержке. Его усилия вырваться из безденежья, работая сельскохозяйственным рабочим, охотником на слонов, старателем на бриллиантовых и золотых приисках, тщетны. Фермеры, миссионеры и охотники на диких животных готовы ему помочь, но Маух должен прежде всего надеяться сам на себя.

Когда ему удалось скопить немного денег, он накупил бисера, ситца и других товаров, подходящих для обмена на продукты, переправился через Лимпопо и проник в страну воинственных матабеле. Этот удивительно крепкий и высокий человек, должно быть, производил очень странное впечатление. Он был одет в куртку из кожи, кожаные штаны и кепку, босые ноги были засунуты в громадные ботинки, и над всем этим возвышался огромный зонт от солнца. Может быть, поэтому он показался матабеле тихо помешанным. Но ему это было только на руку. Маух часто попадал в щекотливые ситуации, то его грабили, то брали в плен. Особенно недоверчиво как африканцы, так и буры относились к его геологическим и картографическим исследованиям. Одни принимали его за лазутчика, разведывавшего возможности охоты за рабами, другие считали, что этот некто, который обстукивает каждый камень, тайком ищет в их владениях золото. «Так исследовать страну — хуже каторги».

«Если хочешь быть слоном, то и кучи ты должен делать, как у слона» (суахили, Восточная Африка).

Вооруженный одним только карманным компасом, Маух изучил и нанес на карту район, охватывавший по широте более восьми градусов. В ходе своего второго путешествия в местности, расположенные к северу от Лимпопо, он действительно нашел в бассейне реки Умфули золотоносные поля. Но он был не первым: вокруг виднелись входы в покинутые шахты, остатки плавильных печей, отвалы шлака. Что за народ добывал здесь золото? Это открытие поставило перед Маухом еще один, не менее важный вопрос: следует ли ему, прервав исследования, взяться за руководство акционерным обществом по добыче золота, которое ему предлагают? Но он все же выбрал науку. Значительное влияние на такое решение оказал Август Петермаин, вдохновленный результатами картографических исследований Мауха. Он объявил сбор средств и сумел переслать учёному значительную сумму денег для продолжения исследований. На них Маух приобрёл измерительные приборы и необходимые товары для обмена.

Деньги, предоставленные вюртембергскими властями, научными союзами, миссионерскими обществами и читательскими кружками, а также пожертвованные отдельными лицами, принесли проценты совсем особого рода. После менее удачного третьего путешествия, а также после тщетных попыток найти в бассейне реки Вааль месторождения алмазов, Карл Маух 5 сентября 1871 года обнаружил руины Зимбабве.

Трудности путешествия по Южной Африке

В письме от 12 сентября, в котором он впервые сообщил о находке Петерманну, рассказывается и о некоторых препятствиях на его пути.

«После всех ограблений… мое добро… сократилось до нескольких бусин и медных пуговиц. Причем в этих местах, населенных так густо, что крааль стоит вплотную к краалю, требуются большие средства, чтобы быть всем другом. Наступившее время года не позволяет совершать длительных походов, и я должен обустроиться здесь на летние месяцы уже хотя бы потому, что никогда не рискну отправиться дальше без согласия и поддержки местных жителей. Я должен срочно послать людей в Саутпансберг за товарами… но это опять стоит денег, и, к сожалению, немалых, и мне трудно судить, какова будет сумма. Я не вижу другого выхода, как выписать вексель на Ваше имя, за который Вы поручитесь, чтобы можно было закупить товары для обмена с местными жителями. Я уверен, что в летние месяцы намою золота, что нужды больше не будет.

…Зимбабве, известное из португальских источников, находится к востоку отсюда на расстоянии 11 английских миль и представляет собой огромную крепость, состоящую из двух частей. Гигантские скалистые развалины одной раскинулись на горе высотой около 400 футов. Другая расположена на небольшом возвышении и отделена от первой узкой долиной. Снять план обеих сейчас не представляется возможным, так как стены, достигающие в некоторых местах 30 футов, всё закрывают, а попытки подойти ближе не удались из-за густых, непроходимых зарослей. Стены построены без раствора из отесанных гранитных камней, величина которых более или менее соответствует нашему обожженному кирпичу… В южной части возвышается… башня до 30 футов высоты, внизу цилиндрической, вверху конической формы. Перед передней стеной лежит несколько совершенно черных камней, заставивших меня подумать, что это места захоронений. Как уже упоминалось, заросли кругом столь густы, что при кратком ознакомлении мало что можно увидеть».206

Позже он обследовал руины более внимательно и узнал, что макалака, поселившиеся в окрестностях, часто выкапывают из земли металлические предметы. Возникла мысль, что золотые рудники, обнаруженные им, некогда разрабатывали строители Зимбабве. Другие скупые и противоречивые сведения позволили Мауху предположить, что «развалины на горе — копия храма Соломона на горе Мория, а развалины на равнине — копия того дворца, в котором жила царица Савская, когда ее посетил царь Соломон». Прибрежный город Софала, предположил Маух дальше, должен быть соответственно гаванью библейского Офира. В то время, когда европейские ученые считали невозможным существование самостоятельно развившихся великих империй в Африке южнее Сахары, его взгляды нашли широкую поддержку.

Карл Маух, располагая средствами и инструментами, недостойными даже упоминания, добился выдающихся успехов и нанес на карту обширные районы Южной Африки, некоторые из которых, как он сам с гордостью замечал, «раньше едва ли имели названия». К 1872 году здоровье человека, обладавшего недюжинной силой, оказалось настолько подорванным, что он еле-еле добрался до побережья. В Келимане он встретил сердобольного капитана, который согласился взять его на борт и довезти до Марселя. В январе 1873 года он прибыл в Германию. Множество поездок с лекциями, всеобщее признание и подарки, полученные от вюртембергского князя, видимо, убедили Мауха, что бремя нужды ему больше не угрожает. Однако на самом деле опьяненным восторгом первых лет существования единой империи ее новым властям были глубоко безразличны золотоносные месторождения, находившиеся в чужих руках, равно как и храм царя Соломона, и его открыватель. Предпринятое Маухом в 1874 году исследовательское путешествие в Вест-Индию отразилось лишь на его наличных деньгах, поскольку исследователь-одиночка не привык путешествовать в компании.

«Колдун ненавидит худого человека» (дуала, Камерун).

Все последующие попытки Мауха найти место в каком-нибудь научном институте или музее срывались. Через год справочник Майера сообщил, что Маух умер в Блаубёйрене в 1875 году, не достигнув даже тридцативосьмилетнего возраста.

Юго-восточный банту: колдун овамбо

Оказалось, что один из самых значительных немецких исследователей Африки вынужден был работать на цементном заводе в Блаубёйрене и ночевать в здании железнодорожного вокзала. Он так и не смог найти время для систематизации своих записок в единый груд. Мучимый астмой и другими болезнями, он часто проводил ночи перед широко открытым окном своей комнаты. Убогое времяпрепровождение для человека, который мог быть директором акционерного общества и иметь достаточно денег, чтобы купить мороженое даже в преисподней! В страстную пятницу 1875 года он выпал из этого окна и 4 апреля умер в больнице города Штутгарта.

«The Nile is settled!»

Джеймс Брюс уже пил из родника, дающего начало Голубому Нилу, был найден Томбукту и разведано течение Нигера. Но никто пока не разгадал загадку, которая уже в течение тысячелетий волновала человечество: откуда берет начало Белый Нил и где находятся Лунные горы, на склонах которых зарождаются его истоки.

Но вот в середине столетия немецкие миссионеры, находившиеся в Восточной Африке на службе британского миссионерского общества, сообщили, что видели горы, покрытые снегом. В записках Иоганна Ребманна (1820–1876) говорится; «Мы расположились в центре местности, где много диких животных — носорогов, буйволов и слонов, и уснули, хранимые богом, тихо и спокойно под колючим кустарником. Этим утром мы разглядели горы Джагга четче, чем когда бы то ни было, а около десяти часов я увидел вершину, окутанную ослепительно белым облаком. Мой проводник назвал то белое, что я увидел, просто «береди» — «холод», но мне было совершенно ясно, что это было не что иное, как снег»207. Это случилось 11 мая 1848 года в местах расселения народа джагга (чага), к югу от массива Килиманджаро. Вершина, которую увидел Ребманн, была Кибо208 (5895 м). Вечные снега действительно покрывают вершину потухшего вулкана, самую высокую в Африке. На следующий год коллега Ребманна, миссионер Людвиг Крапф (1810–1881), открыл гору Кения (5200 м), расположенную севернее, на самом экваторе, и тоже покрытую сверкающей шапкой снега.

«Кибо для них благословенное место, символ их родины, простирающей свою благодать на много дневных переходов. С нее стекают потоки, превращающие их земли в цветущие и плодороднейшие угодья. Там рождаются тяжелые грозовые облака, которых страстно ждут в жаркое время года бедняки, поскольку богатеи, облеченные властью, не дают им пользователя водой из каналов, проложенных общими усилиями. Кто приходит сверху, то есть с Кибо, должен здороваться первым, ибо он приходит из Счастливой стороны»

(Bruno Gutmann. Dichten tind Denken der Dscftagganeger, 1909).

Снег над раскаленными саваннами Восточной Африки? Европейские ученые отнеслись к этому сообщению с недоверием, некоторые его просто отвергли. Особенно резко нападал на миссионеров английский географ Уильям Десборо Кули, покровитель Барта, уже длительное время занимавшийся систематизацией всех сообщений о гидрографических условиях Центральной Африки. Это игра воображения, скопление облаков или преломление света, считал он. Даже гениальный Александр Гумбольдт, поднявшийся почти до самого нижнего края ледника на вершине Чимборасо, тоже находящейся около экватора, выражал сомнение.

Дискуссия была в самом разгаре, когда посланники веры вновь заставили заговорить о себе. Якоб Эрхардт, семь лет проработавший вместе с Крапфом и Ребманном, опубликовал в 1856 году в Лондоне карту Центральной Африки, на которой было изображено гигантское внутреннее море Уньямвези, охватывавшее по широте почти четырнадцать градусов.

Вид на вершину Кибо

В действительности Эрхардт неправильно истолковал рассказы арабских и суахилийских торговцев, сообщавших ему о трех разных водоемах — об озерах Виктория, Танганьика и Ньяса. Теперь на Эрхардта вполне справедливо нападал Кули, располагавший более точными сведениями, хотя практические заключения Эрхардта основывались не на его личных выводах, а на обших заблуждениях миссионеров.

Среди лиц, особенно заинтересовавшихся сообщениями Ребманна и Эрхардта, были Ричард Фрэнсис Бёртон (1821–1890) и Джон Хэннинг Спик (1827–1864), Оба были сыновьями обеспеченных родителей, и оба служили офицерами в британской колониальной армии в Индии, прежде чем заняли достойное место в истории географических открытий. Спик был страстным охотником, в поисках дичи исходившим многие мили. Офицерского казино, алкоголя и табака он избегал, словно чумы. Очень рано у него пробудилась страсть к путешествиям в неизведанные районы мира, поводом к чему могла послужить зоологическая коллекция отца, экспонаты которой он пополнял бесчисленным количеством рогов и других охотничьих трофеев. Отличительными чертами его характера были упорство, настойчивость, выдержка и казавшийся загадочным дар интуитивного обобщения полученной информации. Ричард Бёртон казался более рациональным, его побуждения были более понятными. Он был в высшей степени рассудительным и толковым человеком, ограниченным, пожалуй, только надменностью викторианской эпохи. Бёртон любил посещать индийские базары, переодевшись нищим или лоточником, любил смешиваться с пришедшими на свадьбу гостями или с толпой паломников. Новый язык никогда не был для него препятствием. Хинди, например, он выучил еще до того, как отправился в Индию. К концу своей бурной жизни он в совершенстве владел более чем двадцатью языками. Мастерство переодевания пригодилось ему в 1853 году, когда он под видом мусульманского паломника посетил святые города Мекку и Медину, куда христианам доступ был категорически запрещен. На следующий год ему посчастливилось проникнуть в эфиопскую провинцию Харэр, где почти не бывали европейцы. Это случилось после его знакомства со Спиком, и некоторое время они вместе исследовали Сомали. Едва избежав смерти от копий непокорных сомалийцев, они приняли участие в Крымской войне на стороне Турции.

Серебрянное нагрудное украшение (Сомали)

В 1856 году Бёртон добился, что Королевское Географическое общество снарядило под его руководством экспедицию в глубинные районы Африки. К тому времени он уже был известен в научных кругах: его труды об Индии, Аравии и Восточной Африке снискали широкую признательность. Поэтому нет ничего удивительного, что его намерение нашло поддержку, были выделены необходимые средства, и даже министерство иностранных дел предоставило в его распоряжение 1000 фунтов. Было решено, что сопровождать его будет Джон Хэннинг Спик. Не часто две столь яркие индивидуальности совместно отправлялись исследовать мир.

«Нож подтачивает оселок, оселок — нож» (фанг, Камерун)

В декабре 1856 года они прибыли на Занзибар. С тех пор как войска оманского султана занялись изгнанием из этих мест португальцев и временно основали на Занзибаре самостоятельный султанат, остров стал арабскими воротами в Восточную Африку. Отсюда высылались флотилии для борьбы с правителями Момбасы, Малинди и Килвы, здесь располагался перекресток почти всех торговых путей восточной части континента. Многие годы французы закупали здесь рабов для своих владений в Индийском океане, а арабские дхау вывозили «черное золото» в северном направлении. Невольничий рынок был самым оживленным местом на Занзибаре, но лишь к концу века он стал служить британцам и немцам отправной точкой для свершения откровенных злодеяний. Однако Бёртон и Спик видели там и другую сторону торговли. Североамериканские корабли выгружали хлопчатобумажные ткани и изделия из латуни, британские загружались гвоздикой, смолой и копрой, трюмы арабских судов были наполнены отливавшей всеми оттенками красного цвета каменной солью из Омана. Рабы несли на натруженных плечах слоновую кость, складывали на набережной горы мешков, полных черепашьего панциря, раковин каури, плодов пальм и цветного бисера. Именно на торговле основывалась власть султана над континентальными районами между Могадишо и Келимане. Он мог позволить себе не смазывать лафеты своих пушек, пока возле его дворца располагались английские, американские, ганзейские и индийские конторы и консульства.

Оба британца запаслись на Занзибаре товарами для обмена и наняли караван носильщиков. Ибо нет таких вьючных животных, которые могли бы вынести вредоносные укусы мухи цеце. Но большое количество носильщиков вынуждает каждую экспедицию брать с собой больше провизии, что в свою очередь требует новых носильщиков. А вместе с ростом числа участников увеличивается подорожная пошлина, которую приходится выплачивать в глубинных районах страны. Соответственно увеличивается и объем вещей в виде тюков ткани, стеклянных бус, раковин каури и других товаров для обмена, и количество носильщиков вновь возрастает. Торговые караваны поэтому часто насчитывали по двести, а иногда по пятьсот и даже тысяче человек. Бёртон и Спик не располагали такими средствами и возможностями, но если бы и располагали, все равно не смогли бы их употребить. Когда они в июне 1857 года в прибрежном городе Багамойо решили усилить свой караван, арабские купцы распространили такие зловещие слухи, что все попытки нанять носильщиков сорвались.

«Когда рана залечена, исчезают и мухи» (суто, Юго-Восточная Африка).

Британцы вынуждены были купить вьючных ослов, и вскоре им пришлось беспомощно наблюдать, как умирали животные, а груз оставался лежать на дороге. Значительно больше повезло им с ближайшими помощниками, взявшимися их сопровождать. Это были Сиди Бомбей и Мвиньи Мабруки из племени яо, жившего к северу от реки Рувумы. И хотя Бомбей, Мабруки и оба исследователя обменивались не только словами, но иногда шли в ход и кулаки, тем не менее оба африканца постоянно оставались незаменимыми помощниками. Позже они еще раз сопровождали Спика к озеру Виктория и вниз по Нилу, привели Стэнли к озеру Танганьика, а Бомбей в конце концов вместе с английским морским офицером Верни Ловеттом Камероном (1841–1894) пересек Африку от Багамойо до Бенгелы.

Еще во время пребывания на Занзибаре Бёртон и Спик совершили короткое путешествие в Момбасу и в горы Усам-бара в бассейне реки Пангани. Они сразу же заболели жесточайшей малярией, хотя и принимали хинин, исцеляющее воздействие которого было известно уже несколько столетий. Но никто не знал правильной дозировки. Подорванное здоровье многих исследователей Африки того времени, признаки опьянения, полуобморочные состояния, о которых то и дело упоминалось в дневниках, объяснялись неправильным использованием этого препарата. Бёртон, употреблявший смесь хинина, алоэ и опиума, обрек себя, кроме всего прочего, еще и на иное воздействие.

В июне 1857 года экспедиция, насчитывавшая восемьдесят человек, отправилась из Багамойо на поиски внутреннего моря, описанного Эрхардтом. В прибрежной области Узарамо их путь буквально устилали жертвы эпидемии оспы. Дальше тоже встречались печальные картины: покинутые деревни, следы охоты на людей. Вначале исследователи продвигались вдоль караванных путей арабских купцов и в ноябре добрались до Таборы. Здесь они впервые услышали о трёх больших озерах, расположенных во внутренних районах страны, и, несмотря на жесточайшие приступы малярии, которые мучали обоих, без промедления устремились дальше. 13 февраля 1858 года Спик и Бёртон — а с ними и Европа — открыли озеро Танганьика. Путешественники отнеслись к своему открытию без особого восторга. Спик страдал от какой-то местной болезни глаз и увидел «вместо большого озера только туман и дымку». Бёртон писал, что вначале был ужасно огорчен, что пожертвовал здоровьем ради такого незначительного события. Но, выйдя из леса на обрывистом берегу озера, он пришел в «восторг и восхищение». Водная гладь переливалась всеми оттенками светло-голубого цвета, вдали просматривались мягкие очертания серо-голубых гор. Стаи уток, цапель, бакланов и пеликанов гнездились у берега густо поросшего тростником.

Как позже Ливингстон и Стэнли, Бёртон и Спик принялись искать на северном берегу озера вытекающую из него реку, но безрезультатно. Поскольку припасы экспедиции подходили к концу, Бёртон решил, что разумнее вернуться на побережье, но Спик не соглашался. И когда его спутник слег в Таборе с очередным приступом малярии, он отправился на поиски озера Ньянза, или Укереве, по рассказам арабов находящегося севернее Танганьики. Он вышел к нему 30 июля 1858 года неподалеку от Мванзы

«Пологие острова с округлыми вершинами, покрытыми лесом, и шероховатые обрывистые хранитные скалы отражались в спокойной глади озера, на которой кое-где можно было заметить маленькую черную точку — юркий челн рыбака-мванза. Внизу передо мной на пологом откосе между деревьями то тут, то там клубился дымок и виднелись хижины, крыши которых контрастировали с изумрудной зеленью великолепного кустарника» 209.

Спик направился вдоль восточного берега бухты, которая теперь носит его имя. Лишь 3 августа он смог беспрепятственно рассмотреть водоем, похожий на море. «Я больше не сомневался, что из озера, плещущегося у моих ног, берет начало та самая река, истоки которой породили столько слухов и стали целью стольких исследователей». Откуда такая уверенность? Скорее всего, она была результатом интуиции и размышлений: в Таборе купцы, побывавшие в далеких землях, рассказывали британцам не только об озере Ньянза, но и о реке, вытекающей из него в северном направлении, по которой однажды приплыли большие суда. Спик тут же решил, что имеются в виду корабли Мухаммеда Али210, которые тот трижды отправлял с исследовательскими целями вверх по Нилу. «Причиной того, что эти экспедиции не достигли Ньянзы, были пороги, которые вследствие большого перепада высот должны находиться между северной оконечностью Ньянзы и тем местом, докуда добрались экспедиции, то есть 4°44/ северной широты. Именно они сделали дальнейшее продвижение экспедиции невозможным» 211.

На самом деле все именно так и было, но вначале это не более чем смелое предположение. И первым его решительно не одобрил Ричард Бёртон, что в конце концов расстроило дружбу обоих англичан. Причем Бёртон вовсе не утверждал, что его спутник обязательно не прав, он лишь осуждал доказательства Спика, часто далеко не безупречные. Но, очевидно, делал он это со свойственной ему едкой иронией, а Спик воспринимал обоснованный скептицизм как оскорбление. В результате обратный путь в Багамойо был полон стычек, порой просто смехотворных. Правда, следует учитывать,

«Слепой не прославляет зрение» (бафиоти, Ангола).

что оба были больны. В горячечном бреду они обвиняли друг друга в нечестности и враждебности относительно событий, давным-давно минувших. Но потом Бёртон вновь самоотверженно выхаживал больного спутника. В марте 1859 года они наконец вернулись на Занзибар. Спик был здоров и полон сил, а Бертон выглядел хуже привидения. Даже у людей, ко всему привыкших, его вид вызывал ужас. Ему пришлось задержаться в Адене, а Спик поспешил в Лондон навстречу ликующим современникам.

Рукоплескания английских граждан были вызваны не только надеждой на то, что наконец разгадана древняя географическая загадка. В 1807 году британцы были изгнаны из тех мест, откуда вернулся Спик. Как раз к моменту его возвращения совместными усилиями с французскими партнерами им удалось превратить Египет в полуколонию. И тут появляется Спик и вручает ключ от внутренних районов страны. «Если озеро Ньянза действительно исток Нила, в чем я не сомневаюсь, какие преимущества это дает английским предпринимателям на Ниле, какое широкое поле деятельности откроется, если Англия, как я надеюсь, не оставит это открытие без внимания». Он мог не волноваться. Правда, некоторые сомневались и даже выражали недовольство гем, что Спик назвал озеро именем королевы Виктории, не доказав, достойно ли оно такой чести.

Гранитные скалы на южном берегу озера Виктория

Но Джон Хэннинг Спик не придавал значения болтовне, он готовился к новой экспедиции, которая обошлась британскому правительству в 2500 фунтов. И на сей раз нашелся достойный во всех отношениях спутник — Джеймс Огастес Грант (1827–1892), в прошлом служивший офицером в Индии и некоторое время бывший партнером Спика по охоте, человек рассудительный и самоотверженный.

В августе 1860 года исследователи встретились на Занзибаре и в октябре выступили из Багамойо с караваном, насчитывавшим более двухсот человек. Тринадцать месяцев они пробирались через районы, опустошенные голодом, междоусобными войнами и охотой за рабами, где господствовало лишь право сильнейшего. Только ценой больших издержек (на этот раз путешественники располагали, кроме прочего, еще и золотыми часами, пятьюдесятью ружьями и горами других подарков) Спик и Грант смогли добраться до озера Виктория.

«Подарок это не то, что от тебя уходит, а то, что ты получаешь» (пенде, Заир).

И только тогда, когда они пересекли границ) государства Карагве212 на западном берегу озера, окончились все их беды. Руманика, правитель Карагве, встретил чужеземцев очень предупредительно, обеспечил провизией, дал сопровождающих и охотно поделился своими знаниями. Европейцы пользовались всем с большим удовольствием. По данным Руманики Спик составил карту района. Руманика указал им путь и в соседнее королевство Буганду213. В январе 1862 года люди, посланные Руманикой в Буганду, сообщили, что экспедицию ожидает там гостеприимная встреча. Грант был настолько тяжело болен, что его нельзя было даже нести, поэтому Спик отправился один. Во время путешествия на север он переплыл в лодке широкую реку, которую назвал «благородным потоком». Это была Кагера, полноводный приток озера Виктория.

Спустя много лет географы, разыскивая ее исток, принимали за истоки Нила реки Рувуву и Рукарару, пока более глубокие знания не положили конец спору. Сейчас известны две системы истоков, принадлежащие одна озеру Виктория, другая — озеру Мобуту-Сесе-Секо (Альберт). Первая начинается у восточного берега озера Киву и проходит через Рукарару и Ньяварунгу до Кагеры. Вторая берет начало на восточном склоне вулкана Вирунга, впадает вместе с водами Ручуру в озеро Эдуард и, наконец, через Семлики — в озеро Мобуту-Сесе-Секо. Лунные горы древности, таким образом, могут отождествляться как с горной цепью Вирунга, так и с массивом Рувензори.

Если во владениях Руманики условия жизни казались удивительными, то в Буганде Спик увидел «нечто большее, чем богатство и благополучие. Вся страна — это картина умиротворенной красоты на фоне бесконечного озера». Жители, в основном представители народа ганда, занимались земледелием. Они выращивали бананы, бататы, бобы, просо и другие культуры, ловили в озере рыбу. Ловкие мастера строили искусно украшенные лодки, занимались выделкой кож, гончарным делом и обработкой металлов. Особую роль в ремесленном производстве играло изготовление тканей из волокон фикусовых растений.

Верша для рыбной ловли, сплетённая из волокон пальмовых листьев (Западная Африка)

20 февраля 1862 года Спика принял глава этого раннефеодального государства. Одетые в козьи шкуры музыканты торжественно и с шумом провели его через ворота в резиденцию (всего ворот было восемь). Резиденция (насчитывавшая более пятидесяти хижин) располагалась на холме Рубага, неподалеку от сегодняшней Кампалы. И вот он предстал перед кабака (правителем) Мутесой I. Это был молодой человек с коротко подстриженными волосами, одетый в традиционную накидку из плетеной ткани. Увидев Спика, он поднес к губам расшитый золотом шелковый платок, чтобы скрыть смех по поводу такого необычного визитера, которому предстояло четыре с половиной месяца быть его пленником. Описывая свои встречи с Мутесой, в которых впоследствии участвовал и Грант, Спик старался показать, что тоже вел себя по-королевски, вынуждая тем самым монарха проявлять уважение. К сожалению, он заблуждался и вводил в заблуждение своих читателей: довольно часто ситуация выглядела так, как будто кабака принимал обоих европейцев за неуклюжих придворных шутов и забавлялся их странным поведением. Ведь владыки Буганды были истинными королями. Мутеса I, исключительно твердо правивший страной, происходил из старинного знатного рода, отстоявшего свою власть в кровавых столкновениях не только с соседним государством Уньоро, но и в собственной стране. Стэнли сообщал, что кабака мог повести в военный поход сто пятьдесят тысяч вооруженных воинов, а его флот насчитывал 200–300 судов, каждое из которых могло вместить до ста человек. Все свободные мужчины в стране были военнообязанными, а вдоль границы располагалась цепь хорошо организованных военных поселений. Офицеры, назначаемые исключительно королем, принадлежали к особому военному сословию и обеспечивали мгновенное и беспрекословное выполнение его приказов. Тот, кому удавалось остаться в живых после натиска такой армии, становился рабом в Буганде или продавался арабским торговцам. Подобные сделки, а также привилегии в торговле слоновой костью и другими товарами укрепляли королевскую власть. Но в основном она зиждилась на праве пользования землей. Кабака по своему усмотрению раздавал землю, продукты, определял подати и награждал своих сановников обширными земельными пространствами вместе с находившимися на них людьми и скотом.

Неприкосновенным оставалось только то, что принадлежало жрецам, этим могущественным поверенным бога плодородия Мукасы и бога войны Кибука. Здесь заканчивалась безграничная власть правителя; только после смерти ему суждено было войти в бугандийский пантеон в качестве полубога. А до этого он должен был склоняться перед служителями богов. Когда в 1877 году те остались недовольны количеством королевских даров, они стали уверять, что Мукаса наложил проклятие на воду озера Виктория и теперь четверть года к ней запрещено даже притрагиваться. Торговлю и рыбную ловлю пришлось прекратить. Только после того, как Мутеса I подарил храму Мукасы двести рабов и большое стадо, гнев бога прошел.

«Петух любит маслины, но не в котле вместе с ним» (бафиа, Камерун).

Кстати, бугандийским правителям так и не удалось подчинить своей власти жреческое сословие. После прибытия христианских миссионеров, которых они хотели использовать для этой цели, бугандийские правители очень скоро разделили судьбу королевского рода государства Конго.

Борьбу за власть между верховным правителем и представителями

Спик и Грант на приеме у правителя (кабака) Мутесы I

духовенства в Буганде мы описали лишь для того, чтобы показать, почему африканские владыки часто так дружелюбно встречали посланцев святой веры.

«Кто берет деньги у белых, стоит под дулом пушки» (ашанти, Гана).

Во всяком случае, с «просвещением» это не имело ничего общего. Конечно, и бу-гандийское духовенство было достаточно надежным защитником государства. При преемниках Мутесы миссионерам порой приходилось расплачиваться за свою деятельность кровью.

В июле 1862 года исследователи наконец смогли покинуть двор Мутесы и отправились дальше на север. В Уньоро пологие зеленые холмы Буганды сменились обрывистыми гранитными скалами, многочисленными озерами и реками. Пока Грант исследовал внутренние районы страны, Спик продвигался вдоль берега, эгоистично прикидывая, как бы ему избавиться от спутника, который за ним явно не поспевал. 28 июля 1862 года он обнаружил водопад Рипон, с которого низвергался вытекавший из озера Виктория Нил.

«“Камни”, как ганда называют водопад, представляют самое интересное зрелище из того, что я видел в Африке… И хотя ландшафт был прекрасен, мои ожидания не были полностью удовлетворены, поскольку склон небольшой горы закрывал вид на большую часть озера и сам водопад, образованный скалистым уступом около 12 футов в высоту и от 400 до 500 футов в ширину. И тем не менее этот вид надолго приковывает к себе внимание зрителя. Рокот бушующей воды, тысячи рыб, изо всех сил прыгающих вверх навстречу потоку.

Барабанщик ганда (Уганда)

рыбаки… вышедшие из лодок и расположившиеся со своими рыболовными снастями и крючьями на каждом камне, крокодилы и бегемоты, сонно лежащие в воде, переправа, тянущаяся через реку выше водопада, стадо, пригнанное к краю озера на водопой. Все это, вместе с привлекательнейшими окрестностями — невысокими горами, на вершинах поросшими травой, а на склонах и у подножия деревьями, — создает такую гармоничную картину, что лучше вряд ли можно себе вообразить» 214.

Спик считал, что цель экспедиции достигнута: «Я видел, что старый отец-Нил, вне всякого сомнения, начинается в Виктории-Ньянзе, и это озеро, как я и предсказывал, является великим истоком священной реки». Такая категоричность удивляет. Ведь он не проводил тщательных исследований озера ни по воде, ни по суше. Каковы, собственно, доказательства того, что его открытия 1858 года и водопад Рипон относятся к одному и тому же озеру? Почему река, вытекающая из него, обязательно Нил? Разумеется, эти вопросы мучали Спика, и он сделал попытку спуститься вниз по реке, но это ему не удалось. Он возвратился в тогдашнюю столицу государства Уньоро215, вновь встретился с Грантом, и до ноября 1862 года оба находились при дворе правителя Камраси. Путешественники познакомились с другим общественным укладом, основу которого составляло преимущественно скотоводство. Некоторые особенности, например кочевой образ жизни, препятствовавший образованию в стране крупных поселений, повлияли на то, что по сравнению с Бугандой в их суждениях проскальзывало порой пренебрежение. Тем не менее государство Уньоро показалось британцам достаточно основательным, чтобы рекомендовать его в качестве торгового партнера, а также для организации миссионерской деятельности.

Покинув резиденцию Камраси, экспедиция направилась к водопадам Карума. Там она оставила водную артерию и самым коротким путем вышла к Афудду (у сегодняшнего Нимуле). В феврале 1863 года Спик встретился в Гондокоро со своим лучшим другом Сэмюэлом Уайтом Бейкером (1821–1893), который в поисках путешественников и почестей первооткрывателя поднялся вверх по Нилу. Горящие глаза изможденных, одетых в свисающие лохмотья людей, которых он обнял, сказали Бейкеру, что в одном отношении он уже опоздал. Прошло четыре месяца, прежде чем исследователи прибыли в Англию, но знаменитая депеша Спика, посланная из Египта, уже заранее известила мир, что „the Nile is settled” — «с Нилом все в порядке».

Британские поклонники географии и торговли ликовали. Когда Спик в первый раз делал доклад в Королевском Географическом обществе, в здании были выбиты окна, толпу приходилось сдерживать далеко не нежными усилиями. Конечно, просвещенные слушатели сразу поняли, что картина течения Нила у Спика явно неполная. Другим не нравилась его решительность. Джеймс Куин писал в «Морнинг эдветайзер», что «самые выдающиеся имена Европы опорочены тем, что в явно недостойной варварской стране местности называют их именами. Особенно посрамлено имя нашей благородной и милостивой правительницы [Виктории]».

«Если хочешь убить сову, не садись напротив» (суто, Юго-Восточная Африка).

Высказывая свою точку зрения, Ричард Бёртон заявил, что реки берут начало не в озерах, а в горах, и это известно каждому ребенку. Не только Бёртон, но и другие выдающиеся исследователи, например Давид Ливингстон и Чарлз Бик, выразили свое сомнение.

16 сентября 1864 года Спик и Бёртон должны были предстать перед научной общественностью и обосновать свои противоположные взгляды. Ричард Фрэнсис Бёртон страстно ждал диспута. На этот раз он не лежит в лихорадке, на этот раз Джек Спик (до сих пор он называет его так, как во времена их дружбы) не ускользнет от ответа. Неожиданно в зал вошел человек. Возник шум, и новость наконец достигла Бёртона: Джек умер. Джон Хэннинг Спик отправился накануне поохотиться в поместье своего ближайшего родственника. Так и осталось тайной, направил ли он ружье на себя сам или выстрел, пронзивший ему грудь, произошел случайно.

Дискуссия по поводу местонахождения истока Нила продолжалась.

Водопад Рино». К нашему времени этот природный феномен оказался на дне водохранилища

И Ричарду Бёртону еще предстояло убедиться, что Спик в основном был прав. Он по-прежнему оставался страстным путешественником. Сразу после окончания совместной экспедиции со Спиком Бёртон посетил Северную Америку, а в 1861 году вместе с немецким ботаником Густавом Манном (1835–1916) впервые поднялся на вулкан Камерун — «Колесницу богов» Ганнона. Затем он был гостем правителя Бенина, вместе с Верни Ловеттом Камероном исследовал «золотые земли» на побережье Гвинеи, был британским консулом на Фернандо-По, побывал в Бразилии, Сирии и Триесте, в 1886 году был посвящен в рыцари и написал огромное количество книг, в которых иногда очень самонадеянно отзывался об африканских народах. Но значительно более долгую жизнь снискал другой его труд, который можно назвать

лучшим подарком Бёртона будущим поколениям, — его многотомный перевод сказок «Тысячи и одной ночи». На нем до сих пор основываются немецкие издания.

А теперь вернемся к Сэмюэлу Уайту Бейкеру, о котором уже шла речь. Ведь именно ему принадлежит честь открытия озера Альберт, второго большого озера — истока Нила. Бейкер был богат, охота и путешествия в основном заполняли его жизнь Правда, иногда путешествия вызывались необходимостью: семья имела плантации на Ямайке, Маврикии и Цейлоне (Шри-Ланка). Бейкеров можно было встретить везде, где Великобритания эксплуатировала, подавляла или пыталась опекать другие народы. Их можно было видеть в Вест — и Ост-Индии в качестве плантаторов, а в Южной Африке — при уничтожении так называемых кафрских племен (1850–1853). В качестве штабных офицеров они участвовали в Крымской войне. Сэмюэл Бейкер в это время тоже служил англо-турецким интересам, работая инженером-железнодорожником на строительстве важного стратегического объекта в Добрудже. В I860 году по окончании работ он женился вторым браком на венгерке Флоренс. Красивая, отважная, энергичная и жизнерадостная, она была верным и незаменимым товарищем в путешествиях.

Уже весной 1861 года супруги появились в Египте. Если они и вступали в разговоры, то отвечали всем, что желают поохотиться в окрестностях Голубого Нила. Сначала они действительно охотились, и животный мир Африки понес определенные потери, но на самом деле путешествие по эфиопским притокам Нила служило более высоким целям. Однако прежде чем взяться за осуществление своих планов, Бейкеры решили изучить арабский язык и познакомиться с условиями жизни в Африке. В июле 1862 года они прибыли в Хартум, резиденцию египетского генерал-губернатора. Город в месте слияния Голубого и Белого Нила был центром работорговли, коррупции и бесстыдного обогащения. Сэмюэлу и Флоренс Бейкер стоило больших денег и терпения нанять здесь три судна с экипажами, на которых они в декабре отправились; вверх по Нилу. В папирусовых джунглях Сэдда им пришлось тяжко: едва переносимая влажность воздуха, летающие и ползающие мучители всех мастей, страшные стычки между членами экипажа, обессиленными и раздраженными непрерывной борьбой с дикой растительностью, которая распространилась по поверхности воды.

«Червь пожирает семя потихоньку» (паре. Восточная Африка).

Немногим лучше было и в Гондокоро, последнем населенном пункте перед серией порогов. Бейкер назвал его «Колонией убийц» — работорговцев, хотевших любой ценой помешать экспедиции

Именно здесь они встретились со Спиком и Грантом, и Бейкер разочарованно спросил: «Неужели на мою долю не осталось ни одного листочка от ваших лавров?» Да целый венок еще можно заполучить. Кстати, в Буганде и Уньоро Спик и Грант слышали, что Нил после водопадов Карума впадает в еще одно большое озеро. Но им не удалось разведать этот отрезок его течения, поскольку как раз в это время там воевали войска Камраси. Бейкеру было достаточно такого импульса, чтобы с невиданной энергией двинуться дальше на юг. Он преодолел все: интриги арабских противников, враждебность местных племен, настроенных работорговцами, бунт своих носильщиков. Когда кончились запасы хинина и пало последнее вьючное животное, даже это его не остановило. Наконец 14 марта 1864 года он увидел свою часть лаврового венка — озеро Альберт.

Водопад Мерчисона (Кабарега)

«Пляж был сложен очень чистым песком, на который набегали волны, похожие на морские, и выбрасывали траву, будто водоросли на английском побережье. Это было великолепное зрелище — смотреть на колоссальный водный резервуар могучего Нила, наблюдать, как тяжелые валы накатываются на берег. А на юго-западе, если смотреть туда, так же безнадежно искать берег, как и в Атлантическом океане. Я был тронут до глубины души, когда любовался этим великолепным зрелищем. Моя жена, последовавшая за мной с такой преданностью, стояла возле меня, бледная и обессиленная, на берегу большого озера, достичь которого мы так стремились. На его пляж еще не ступала нога европейца, глаза белого человека никогда не окидывали взором его необозримую поверхность… Вот он, огромный бассейн Нила, принимающий каждую каплю воды, от проходящего дождя до бурлящего горного потока, текущую из Центральной Африки на север»216.

Веер из перьев. Бари (район верхнего Нила)

Следуя вдоль восточного берега озера, Бейкеры через две недели обнаружили место впадения Нила, текущего из озер Виктория и Кьога, в озеро Альберт. Чуть выше по течению их ожидало, вероятно, самое великолепное зрелище, которое может представить река: она обрушивалась с высоты более сорока метров, снежно-белая между позеленевшими скалами. Перед темными утёсами скопились стада бегемотов, на песчаных отмелях вплотную друг к другу, словно бревна, лежали крокодилы, Но нападение агрессивного бегемота прервало лицезрение природы. Супругам не позавидуешь: без проводника, измученные тяготами дождливого сезона, больные малярией, они не в состоянии были идти подряд более пятнадцати минут. Им пришлось преодолеть невероятные испытания, прежде чем в мае 1865 года они прибыли в Хартум.

Огромное значение тогдашних исследовательских экспедиций нередко становилось очевидным с течением времени, иногда миновали десятилетия, прежде чем за героем следовало войско. Но Сэмюэл Уайт Бейкер вернулся сам, и уже через четыре года. Официальная версия — по заданию египетского вице-короля Измаила положить конец бесчинствам работорговцев в верховьях Нила. Как писал Бейкер в своей книге «Измаилия», промыслом «черной слоновой кости» там занимались более 15 000 охотников за рабами. «Вооруженным бандам из Хартума подвластны огромные земельные пространства — местные племена связаны с ними договорами о нападении на соседей, похищении женщин и детей, а также многочисленных стад овец и крупного рогатого скота». Все это так, но это было только поводом для вооруженного похода, во время которого отряды Бейкера завоевали так называемую Экваториальную провинцию217. Когда английские войска в Уньоро натолкнулись на решительное сопротивление, Бейкер без зазрения совести заключил союз с работорговцами, которых только что порицал.

«Чем дешевле каша, тем больше живот» (канури, Западная Африка).

Одновременно и поучительно и неприятно читать в его заметках, как он обходился с народом бари, жившим в верховьях Нила. Его представителей он называл «неистребимыми паразитами», которым, однако, должна

Селение бари, Несколько странная поза мужчины, в которой он замер, характерна для многих нилотов

быть дарована свобода. С каким удовольствием он принимал участие в резне и при этом замечал, что «нет более подходящей страны для тренировки в стрельбе»! Читатели «Измаилии» узнали также, почему необходимо уничтожать, «как паразитов», представителей племени бари: они не могут понять, что теперь должны угнать свои стада с пастбищ, на которые отныне распространяется верховная власть Египта.

Конечно, речь ни в коем случае не идет только об одном Египте, правительство которого оплатило половину стоимости строительства Суэцкого канала, притеснялось британскими и французскими кредиторами и понимало, что может оказаться государственным банкротом. Измаил и Бейкер были фигурами вполне заменимыми в той игре, на которую их вдохновляли европейские деловые круги. Следует также заметить, что военный поход Бейкера не нанес никакого ущерба работорговле: исследователи, путешествовавшие по областям верхнего Нила, по-прежнему характеризовали ее как процветающую статью дохода.

Один из них, Георг Швейнфурт (1836–1925), был сыном состоятельного виноторговца из Риги. Его любовь к ботанике, проявившаяся уже с ранних лет, нашла понимание в семье, хотя некоторые поступки Швейнфурта в области научных изысканий на первых порах могли вызывать отвращение: однажды его застали, когда он варил дохлую кошку, чтобы затем препарировать ее скелет. Но подобный способ изучения природы, очевидно, выработал в нем ту самую черту характера, которая позднее стала определяющей, — особую склонность к деталям. Некоторые видели в этом определенную ограниченность, но, может быть, именно самозабвенное увлечение красочными подробностями и приковывает читателя до настоящего времени к произведениям Швейнфурта. Он учился в Гейдельберге, Мюнхене и Берлине и в 1862 году получил ученую степень с правом преподавания курса ботаники нильского района. Склонность к педантизму касалась и его лично: его одежды, поведения, походного снаряжения, где всегда был в запасе парадный костюм, и даже его почерка (он писал гусиными перьями). Готовясь к своему первому африканскому путешествию в Египет и Восточный Судан, он приобрел все доступные гербарии тех мест, чтобы при определении растений не пользоваться иллюстрациями. Результаты путешествия, длившегося с 1864 по 1866 год, так наглядно продемонстрировали его возможности, что ему вручили значительную сумму из фонда Гумбольдта, которая должна была быть употреблена на ботанические исследования в тропических областях западных притоков Нила.

В июле 1868 года Георг Швейнфурт вновь ступил на африканскую землю. Он был великолепно оснащен и обеспечен весомыми рекомендательными письмами. Единственное, что мучило его, — это непомерно увеличившаяся селезенка, результат перенесенной два года назад тяжелой малярии. Поскольку он знал, что официальное сопровождение в египетских колониях мало чего стоит, он обратился к хартумскому генерал-губернатору с просьбой найти ему попечителя в лице какого-нибудь богатого купца. Их торговые караваны в поисках слоновой кости доходили до районов слияния реки Бахр-эль-Газаль с Белым Нилом, а укрепленные фактории могли бы очень пригодиться ученому. Кроме того, купец взял бы на себя обязательство обеспечить его лодкой для плавания по Нилу, носильщиками, провизией и тому подобным. В результате Швейнфурт в январе 1869 года совершенно спокойно пустился в путь в страну азанде (ньям-ньям), хотя они, как ему рассказывали, питались в основном людьми, причем преимущественно исследователями. Опытный путешественник, конечно, догадывался, что скрывается за подобными утверждениями: желание отпугнуть конкурентов и спокойно проворачивать свои неблаговидные дела.

Воин ачоли из района верхнего Нила

Кроме того, он был достаточно проницателен, чтобы не заметить мерзостей, творившихся за кулисами общественной жизни, свидетелем которых он вскоре стал сам. Там, где другие наблюдатели, находившиеся в плену гуманистических идеалов, видели лишь сброд, он замечает еще и человека: «В основном то были молодые люди, эти так называемые солдаты, почти все жители нубийской части долины Нила, где они из-за громадных налогов больше уже не могли существовать. Так как крестьянский труд не спасал их ни от голода, ни от нужды, то они предпочли стать разбойниками, охотниками на людей и похитителями скота»218.

«Когда мы слышим о таком бесчеловечном злодеянии, то в первый момент с отвращением отворачиваемся от виновников, Но ведь эти люди поступают так под влиянием темных суеверий, по законам, унаследованным ими от предков, и они не знают вокруг себя людей, мыслящих и чувствующих иначе, они не видят лучших примеров. И я задаю себе вопрос, не следует ли их простить скорее, чем убийц в культурных странах, которые, несмотря на воспитание и окружающую среду нравственных людей, хладнокровно, с хитрым расчетом совершают самые низкие преступления и убийства» (Юнкер В. В. Путешествия по Африке М„1949, с. 391).

Мимо зарослей камыша, мимо пахучих лесов акаций и однообразных степных просторов, продвигался Швейнфурт на юг, встречаясь со скотоводами динка и рыбаками шиллук, переживая опасные столкновения с буйволами и роями пчел. То и дело ему попадались опустошенные местности, хранившие следы охоты за рабами. «Множество человеческих костей, костей рабов, которых скосила эпидемия, устилает степь; вследствие пожаров они полуобуглившиеся. Итак, обгоревшие человеческие кости — вот приметы, которые оставляет на своем пути работорговля по всей Африке».

В Мешра-эр-Рек, болотистой местности, откуда берет начало река Бахр-эль-Газаль, завершилось плавание по реке. Иногда следуя вместе с торговыми караванами, но в основном предпринимая самостоятельные походы, Швейнфурт наблюдал колоритную картину жизни нилотских племен в северной части плоскогорья Азанде. Например, о луо (джолуо), родственных народу шиллук, которые в отличие от своих соседей почти не разводили скот, а занимались земледелием и были искусными кузнецами, он пишет:

«В марте месяце, то есть перед началом сева, луо покидают свои хижины и отправляются кто на берег реки, чтобы заняться рыбной ловлей, кто в лес, чтобы плавить металл. В том месте, где много дров, они делают плавильные печи из чистой глины по числу занятых на плавке людей и группируют их до дюжины плотно друг к другу в тенистых местах, огороженных колючим кустарником. Женщины и дети следуют за ними, взяв с собой все имущество, какое можно нести. Посреди дремучего леса это выглядит странно, пестро и хаотично.Узкие плавильные печи конической формы заканчиваются расширением наподобие ковша. Сделанные полностью из глины, они достигают всего 1,2 метра в высоту. «Ковши» наполняют рудой и углем: поддувала, имеющиеся в нижней части печей, обеспечивают подожженную смесь необходимым воздухом Получается железо, сильно смешанное со шлаком, поэтому его надо еще неоднократно нагревать и обрабатывать, пока не получится достаточно чистый продукт в виде пластин и болванок. Изготовленные из них заступы, крючья, наконечники для копий и другие предметы служат не только в обиходе, но и как средства платежа».

У бонго ученый нашел самобытные проявления искусства: вырезанные из дерева фигуры в натуральную величину выходят, словно процессия, из могилы вождя. Они изображают вождя и членов его семьи, в наивной манере подчеркивая их индивидуальные черты и половые признаки. Кроме того, вырезанные изображения украшены жемчужными ожерельями и оклеены волосами, чтобы своим обликом больше походить на умерших. Швейнфурту понравились пение бонго и их явно выраженная музыкальность, хотя его чуткий слух привык к более нежным звукам.

 «Могучие удары булав по натянутой коже гигантского барабана производят звуки, изображающие удар грома, от которого трескается дуб. Резкое завывание бури, шум и свист дождя под порывами ветра — все это способен передать только стоголосый хор с сильными глотками. Вой напуганного дикого зверя передается звучанием трубы, щебечущие голоса птиц — свистом и звуками флейт…»219

В январе 1870 года экспедиция достигла района расселения народа азанде (ньям-ньям)220. Люди, вышедшие навстречу путешественнику, производили очень странное, даже дикое впечатление: воины в угрожающей позе, в одной руке копье, в другой щит и сабля причудливой формы, бедра обмотаны шкурами длинношерстных обезьян; волосы заплетены в длинные косы, лоб и грудь украшены нанизанными на шнурки зубами убитых врагов, что подтверждало дурную репутацию представителей этого народа. Кроме того, Швейнфурт заметил несомненные признаки каннибализма и подробно описал все, что ему об этом стало известно. Он назвал каннибализм отвратительным явлением, но воздержался от неуместных оценок. Тем не менее он охарактеризовал азанде как необыкновенно отважных охотников, искусных кузнецов, гончаров и резчиков по дереву, а также как страстных певцов и любителей развлечений. Только позже, «в один из немногих несчастных дней» путешествия, он увидел на своем пути початки кукурузы, куриные перья и стрелу — грозное объявление войны. Если кто-нибудь осмелится разломить хотя бы один початок или украсть курицу, будет немедленно убит стрелой. Исследователь и его спутники выполнили требование, но на них все равно напали, и они вынуждены были применить оружие.

Учитывая размах работорговли и межплеменные раздоры, удивительно, что подобные вещи происходили нечасто. Если не принимать в расчет этот случай, «пожиратель листьев», как называли Швейнфурта из-за его занятий ботаникой, мог беспрепятственно исследовать страну. Причем этот белый человек, который повсюду бродит, собирает всякую всячину для непонятных колдовских затей, рисует людей на особом белом материале, а когда они поют, пишет странные переплетенные знаки, должен был показаться азанде более чем зловещим Каннибализм же — это ни в коем случае не проявление звериных наклонностей, а составная часть культа, когда люди получали силу убитых, по их представлениям, самым действенным способом.

«Укушенный змеей убегает от веревки» (канури, Западная Африка)

Продвигаясь дальше на юг, Швейнфурт в марте 1870 года встретился с союзом племен мангбету, где его принял верховный вождь Мунза.

«Одетый в торжественный черный наряд и в высокие сапоги на шнуровке, которые придавали [его] легкой фигуре благодаря утяжелившейся походке более импозантный характер», исследователь предстал перед повелителем, увешанным «кольцами, цепями и множеством других украшений своеобразной формы на руках, ногах, шее и груди. На голове спереди у него было украшение в виде месяца; все было начищено и отшлифовано до блеска. Правитель сиял в своем тяжелом великолепии, словно в красно-медном мерцании воскресной кухни… Это был Мунза, правитель мангбету, отблеск тех полумифических владык Центральной Африки» от которых до сегодняшнего дня дошли только имена… Настоящий дикий король… Но в нем не было ничего неестественного или заимствованного» 221.

Арфы восточных азанде

И вокруг Мунзы все было великолепно: зал для приемов тридцатиметровой длины, по стенам которого было развешено оружие; его свита, толпа музыкантов, безобразный придворный шут. Королевскими были и черты лица Мунзы, «скрывавшие алчность и жестокость», ни разу его губы не дрогнули в улыбке.

Посёлок Мангбету

Вслед за ним пришли еще более алчные и жестокие правители. Георг Швейнфурт был одним из немногих европейцев, видевших блеск государства мангбету. В 1873 году Мунзу застрелил один из охотников за рабами. Страна, благосостояние которой основывалось на обилии слоновой кости, месторождениях меди и богатейших урожаях, была разорена и присоединена к египетской Экваториальной колонии. Через десять лет после экспедиции Швейнфурта русский исследователь Африки Вильгельм (Василий) Юнкер (1840–1892) сообщал из бывшей столицы мангбету: «Но от всех достопримечательностей культурного селения ничего не осталось. Даже большая описанная Швейнфуртом галерея для торжественных собраний исчезла; напрасно искал мой взор на обширной равнине еще что-либо, хотя бы деревянный столб, который бы не сгорел полностью» 222.

Швейнфурт внес еще один значительный вклад в этнографию, открыв племя пигмеев акка, но затем счастье, кажется, оставило его. В декабре 1870 года сгорел поселок, в котором он остановился. Дневники за 825 дней путешествия, составленные им словари, антропологические и метеорологические заметки, медикаменты, коллекция насекомых и многочисленные предметы этнографической коллекции, а также снаряжение — все превратилось в пепел. Несмотря на потери, он не прервал экспедицию и только в июле 1871 года вернулся в Хартум. Великолепная память и даты, зафиксированные во время сбора гербария, помогли ему позже опубликовать путевые заметки «В сердце Африки» — произведение, имевшее большой успех. Одно только английское издание принесло автору сорок тысяч золотых марок.

Георгу Швейнфурту была суждена еще долгая жизнь ученого. Он обрушивался на работорговлю, как никто другой, и, хотя и ему было свойственно заблуждение, что ответственное и прогрессивное колониальное правление — единственное средство залечить раны Африки, все же он допускал и другой способ развития, позволявший избежать колониальной опеки.

«Я видел Африку, и она до сих пор у меня перед глазами такая, как она есть, — гигантское здание рабства, а не такая, какой она должна быть, — огромный район совместного свободного труда над общими задачами человечества. В конечной победе доброго дела, как и в будущем черной части рода человеческого, я никогда не усомнюсь».

Мунза (правитель) на троне

Конец и начало на Конго

Ссылка на людей типа Карла Мауха, Георга Швейнфурта или Вильгельма Юнкера может создать обманчивое представление, будто их влияние на ход тогдашних исследований в Африке было значительным. Гораздо более явно потребности эпохи проявлялись в таких личностях, как Бейкер и Бёртон, Камерон и Спик. За исключением одного, все они были офицерами и в качестве консулов участвовали в политике; иногда они вновь возвращались в Африку командирами колониальной армии. Их немецким коллегой наряду с другими может быть назван Герман фон Виссманн (1853–1905) — офицер и путешественник, первым пересекший Экваториальную Африку с запада на восток, а затем командовавший колониальной армией в Восточной Африке. Или Густав Нахтигаль — блестящий, беззаветный исследователь, генеральный консул империи, прокладывавший путь германскому колониальному владычеству в Западной Африке. Сознавали ли эти люди, какую роль уготовила им их родина? В данном случае это неважно. Как правило, они действовали в полном согласии с идеологией правящих классов. Впрочем, трудно сказать, откуда могла бы взяться другая идеология. Хотя пламя гуманизма, возможно, еще теплилось в каминах благополучных бюргерских домов, но, по существу, оно уже служило тому, чтобы проложить путь более совершенному эксплуататорскому строю. Сложившееся положение вещей подчинило себе почти всех исследователей Африки, и неважно, какой они были национальности. Примером тому может служить швейцарец Вернер Мунцингер (1832–1875), который не только обогатил Европу знаниями о северных областях Восточной Африки, но был еще полномочным представителем трех наций и погиб во время военной экспедиции против народов, которые он изучал.

Все это, естественно, значительно обедняло содержание путевых заметок и сообщений, поскольку речь шла лишь о том, чтобы в наиболее короткие сроки разведать как можно большие пространства и удовлетворить потребности тех, кто их сюда посылал. Впрочем, довольно часто эти цели совпадали с собственными. И если описание пройденных маршрутов и географических деталей велось сравнительно четко, то этнографические исследования ограничивались отражением отдельных курьезных случаев. Постепенно центральное место в повествованиях наряду с описанием природных условий и экзотических особенностей, отмечавшихся с симпатией, содроганием или покровительственно, занял герой, сам являвшийся путешественником и способный преодолеть все на свете. Один из таких героев, наиболее удачливый, носил имя Генри Мортон Стэнли (1841–1904). С ним мы уже встречались в главе, рассказывавшей о Давиде Ливингстоне. Стэнли был журналист, и, очевидно, поэтому его стиль отличался от стиля других путешественников. Тем не менее он стал олицетворением целой эпохи.

«Ненавидь не человека, а злое дело» (тсвана, Южная Африка).

Чтобы понять успех и низость, преданность и презрение, свойственные этому человеку, необходимо упомянуть хотя бы некоторые эпизоды из его жизни. Джон Роуленде — таково его настоящее имя — никогда не знал своего отца, а мать была слишком бедна и, видимо, слишком молода, чтобы иметь желание воспитывать ребенка. Кроме того, это касалось ее репутации в обществе и шансов на будущее, поскольку позор внебрачной связи был слишком тяжким гнетом. И так как маленького Джона нельзя было поместить в благородный пансион или спрятать в швейцарском замке, его как неизбежное зло стали сбывать с рук на руки.

В определенном смысле можно считать, что отчимом Стэнли было капиталистическое общество. И это общество не сразу нашло ему достойное применение. Родственники, напуганные затратами на содержание ребенка, избавились от него, сдав в приют, и он оказался во власти полусумасшедшего, который наставлял своих наголо стриженных воспитанников, избивая их до крови березовыми розгами. Играть дети могли только тогда, когда погода не позволяла работать. Многие не выносили зверских избиений. Результатом такого воспитания были сломленные, безвольные создания, гордые лишь тем, что не принадлежат к жителям ирландского квартала, этому скопищу отверженных. Но находились и такие, кто приходил к убеждению, что надо быть еще более жестоким, еще более ловким и хитрым, чтобы пробиться в жизни. Однажды Джон Роуленде, не выдержав издевательств, швырнул в лицо ненавистному мучителю разбитые очки и убежал. Но этим он еще не обрел свободы, его по-прежнему продолжали обманывать и использовать как опустившиеся родственники, так и капитан корабля, на котором он в конце концов попал в Америку. Как и многие европейцы, мальчик видел в Соединенных Штатах «первую ступень на пути к достоинству и свободе». Как и некоторым другим, ему действительно повезло. В Новом Орлеане он нашел место в одном из торговых предприятий Генри Стэнли, купца с «мягким сердцем и твердым черепом», который принял его, как отец.

Когда ему исполнилось двадцать лет, в США началась Гражданская война (1861–1865), но Стэнли считал себя скорее ловким дельцом, чем патриотом. Вопрос рабства никогда его особенно не волновал. Это была не его война. И лишь когда ему прислали нижнюю юбку, уязвленное самолюбие заставило его вступить в армию Южных штатов, что положило конец его мечтам о свободе и достоинстве: «Заповеди господни «ты не должен» были переделаны в «ты должен». Ты должен убивать, лицемерить, лгать, красть, клеветать, вожделеть, ненавидеть и проклинать, а если на тебе при этом еще и красивый мундир, то будь ты хоть президентом, хоть простолюдином, никто тебя не осудит. Запрет не творить подобные вещи был отменен, а распутство и преступления всех мастей были разрешены»223. Во время военных действий и в лагере для военнопленных, видя обозы с трупами, невероятную подлость и зверства, Стэнли понял, что все еще находится в приюте, хотя розгами теперь уже размахивали другие, и что, как и там, здесь выживает самый беспощадный и самый предприимчивый. Отныне он таков, каким останется навсегда: одинокий, агрессивный, тщеславный мужчина с «железной волей».

После плена Стэнли вновь работал на судах. Некоторое время служил на военном корабле Северных штатов, затем его жизнь походила на ту, какую позже вел Джек Лондон. Начало его журналистской деятельности покрыто мраком. Штатным корреспондентом он стал в 1867 году. При выполнении первого большого задания — серии репортажей об «умиротворении» индейцев в западных прериях — он получил уроки обхождения с «примитивными» народами, которые никогда не забывал. Каковы были результаты этих уроков, показывает сделанный им вывод, что «истребление индейцев — это в первую очередь не вина белых, а в основном следствие неукротимой дикости самих красных племен». Но Стэнли крайне редко выражался так определенно. В своих очерках он демонстрировал сдержанную симпатию к мужественному врагу, изображал события захватывающе, сентиментально и в то же время поверхностно — дар истинного военного журналиста. Именно в качестве такового он и отрекомендовался в 1868 году Джеймсу Гордону Беннету, издателю газеты «Нью-Йорк геральд», имевшей самый большой в Америке тираж. Корреспондентом этой газеты он впервые попал в Африку — в качестве свидетеля колониальной войны.

Арена действий — Эфиопия, которая в отличие от Египта и Судана все еще отстаивала свою независимость. А с предстоящим открытием Суэцкого канала страна приобретала особое значение. Эфиопское побережье Красного моря с XVI века находилось под турецко-египетским правлением, и, следовательно, теперь на него должно было распространиться британское влияние. И тут очень кстати эфиопский император Федор II (Теодрос, 1855–1868) арестовал британского консула Чарлза Дункана Камерона и еще около сорока

европейцев, занимавшихся интригами против императора, чтобы вынудить его к дальнейшим переговорам. Действия Федора II мы ни в коем случае не оправдываем. Он, без сомнения, был одной из самых зловещих фигур на эфиопском троне, но даже наиболее консервативно настроенные британские историки сетовали, что дипломатические усилия по освобождению заложников были чисто формальными. Вместо этого Великобритания в 1867 году отправила в Эфиопию экспедиционный корпус, который уже через год вырос до 40 000 солдат. Эфиопская авантюра стоила не менее девяти миллионов фунтов и завершилась тем, что Федор покончил жизнь самоубийством в крепости Магдала. Перед этим британцам были переданы почти все заложники. За их муки было убито семьсот и ранено тысяча пятьсот эфиопов; с британской стороны было двое убитых и несколько раненых.

«Когда борются два слона, страдает трава» (суахили, Восточная Африка).

Об этом победоносном походе и сообщил Стэнли, да так захватывающе, что взбудоражил американских читателей, и так оперативно, что, когда сообщение о взятии Магдалы уже появилось в «Геральд», британское правительство еще ничего об этом не знало. Ловкий журналист подкупил в Суэце телеграфиста, чтобы тот передал его телеграмму первой. Между прочим, позже Стэнли нашел возможность вновь продемонстрировать свои способности репортера колониальных войн, когда британские войска свирепствовали среди народа ашанти на Золотом Берегу.

В 1869 году Беннет поручил Стэнли поиски пропавшего без вести Давида Ливингстона. Вполне вероятно, что газетный король, принимая такое решение, стоившее ему 9000 фунтов, рассчитывал на будущих читателей в Великобритании. Ведь «Геральд» уже доказала, что она проворнее британского правительства. Как мы знаем, счастье не изменило Стэнли. Из его книги «Как я нашел Ливингстона» читатели гораздо больше узнали об авторе, который, погоняя караваны и раздавая удары плеткой, продвигался вперед с оружием, «спущенным с предохранителя», чем об Африке. И тем не менее, несмотря на эти и другие недостатки (например, карты делались на основании измерений, полученных с помощью одного лишь компаса), книга Стэнли остаётся по-своему блестяще написанным, «классическим» исследовательским произведением об Африке. Она вышла в свет через четыре недели после возвращения Стэнли в Соединенные Штаты, и уже одно только это обстоятельство характеризует энергию автора. Правда, сначала английские газеты и отдельные читатели встретили Стэнли в штыки. Его называли американским выскочкой, утверждали, что он заболел от страха и сидел в джунглях, пока его в конце концов не нашел Ливингстон. То, что за подобными нападками скрывались не столько смущение и зависть, сколько конкурентная борьба прессы, Стэнли так и не распознал. Его вновь использовали и одурачили. И только прием у королевы Виктории заставил нападавших угомониться.

Птица в ловушке. Золотая гирька Ашанти (Гана)

Для Генри Мортона Стэнли этот прием, кажется, был самым сильным впечатлением жизни. «Что меня больше всего поразило, это выражение власти, которое излучали ее глаза; ее спокойная, дружеская, но не двусмысленная снисходительность». Это трепетал перед троном маленький Джон Роуленде. Королева же написала дочери в Берлин: «Это решительный, некрасивый, маленький человек с сильным американским акцентом».

«Ястреб знает, как выглядит курица изнутри» (хауса. Западная Африка).

С точки зрения географической науки поиски Ливингстона принесли один-единственный результат: открытие Рузизи — реки, которая из озера Киву течет в озеро Танганьика. Поскольку Ливингстон предполагал, что озеро Танганьика является частью водной системы Нила, это открытие вызвало скорее разочарование. Ливингстон и в дальнейшем не отказался от своих представлений, что из озера Танганьика должна вытекать река, относящаяся к бассейну Нила. Но в действительности водораздел между бассейнами Нила и Конго располагается несколько севернее, в горных районах Бурунди и Руанды. Запутанная сеть всех этих рек и озер, а также водоразделов между ними прояснилась уже после смерти Ливингстона. В феврале 1874 года Верни Ловетт Камерон, исследуя южную часть озера Танганьика, обнаружил реку Лукуга, вытекающую из него. Ее течение привело Камерона к Луалабе и к окончательному выводу, что озеро имеет сток только в западном направлении. Но, как и Ливингстону, арабские торговцы помешали Камерону проследовать вниз по Луалабе. Иначе он установил бы то, что уже два года назад утверждал в своих научных трудах немецкий географ Эрнст Бем (1830–1884): Луалаба — это верховья Конго.

Апрель 1874 года. Похороны Давида Ливингстона в Лондоне, в Вестминстерском аббатстве. Среди гостей, которым была доверена честь нести краешек покрывала, шел и Генри Мортон Стэнли. Возможно, он размышлял о том, почему «Ищущему реки» не дано было под конец жизни совершить впечатляющие географические открытия, удавшиеся Бейкеру, Бёртону или Спику. Разумеется, он судил с точки зрения своего времени, того нового времени в исследовании Африки, ради наступления которого он сам приложил столько усилий. Между строк в его заметках, посвященных памяти Ливингстона, можно прочитать, почему, по его мнению, так произошло: Ливингстон был слишком добр по отношению к тем, кто его сопровождал, и слишком мягок и сговорчив с враждебными и алчными вождями. Он же, напротив, в дальнейшем будет самым быстрым: всех опередит и не даст запугать себя ни грозными воинами, ни высокими подорожными пошлинами224.

Сразу после похорон Ливингстона Стэнли занялся поисками финансовой поддержки для предприятия, которое отодвинет в тень все предыдущие исследовательские путешествия в Африку: он обследует акватории озер Виктория, Альберт и Танганьика, установит их истинную протяженность и, наконец, изучит течение Луалабы и той реки, в которую она впадает. Деньги он надеялся получить и получил от издателей лондонской «Дейли телеграф» и «Нью-Йорк геральд». Оба не скупились.

«Лепи глину, пока она влажная» (суахили. Восточная Африка)

Когда в ноябре 1874 года Стэнли из Багамойо отправился в глубь страны, его экспедиция насчитывала триста пятьдесят шесть человек. Караван растянулся более чем на километр. Медная проволока, ситец, мешки, полные бисера, раковин каури и провизии, ящики со снаряжением, а также разобранный, достигавший двенадцатиметровой длины бот из кедрового дерева «Леди Элис» — все это несли на своих плечах носильщики. Стэнли непреклонно гнал их вперед, поскольку хотел любой ценой превзойти дневные переходы всех своих предшественников. И действительно, его караван проходил в день в среднем на четыре километра больше, но к январю 1875 года восемьдесят девять носильщиков сбежали, тридцать заболели, двадцать умерли. С припасами обходились более бережно, чем с людьми. Так, из путевых заметок читатели узнали о так называемом марше голода, когда не побрезговали протухшим мясом павшего слона, в то время как караван все еще вел с собой скот для убоя, В конце концов Стэнли очень неохотно велел раздать носильщикам немного муки.

Стенли и его носильщики

В последнюю неделю января Стэнли вступил в первое из более чем тридцати сражений этого путешествия. Видимо, это были две тысячи воинов-вататуру, вставших на его пути. И вполне возможно, что он открыл огонь не из жажды развлечения. Другой вопрос, почему он не обратил внимания на множество предостерегающих примет, ведь даже в Африке две тысячи воинов не падают с неба. Но Стэнли никогда не соглашался идти в обход, если мог пробить себе дорогу огнем.

«Желудок манит птицу туда, где ее могут поймать» (канури, Западная Африка).

Иногда, когда ему оказывали сопротивление, он впадал в настоящее неистовство: «Кровь моя кипит, и дикая ярость охватывает меня против отвратительных человеческих отбросов, населяющих эту землю. Я преследую их до самых их деревень, сломя голову гоню их в леса, уничтожаю их храмы из слоновой кости и в большой спешке поджигаю их хижины»225. Миссионер, проповедовавший в той местности, установил, что «отвратительные человеческие отбросы», которые будто бы окружили Стэнли и которых он утопил в крови, имели миролюбивый обычай, встречая гостей, окружать их широким кругом и провожать до деревни. Однако этот пришелец принял их за черных демонов и имел наготове только одну, очень болезненную форму приветствия — стрельбу. И он совершенно искренне выходил из себя, когда иной раз его действия не встречали одобрения в Европе. В конце концов никто же не возмущался его сообщениями об истребительных колониальных войнах в Америке и Африке. С какой стати он теперь не прав, если делает то же самое, за что солдат обеих его родин награждали орденами?

Примерно там, где Джон Хэннинг Спик в 1858 году достиг озера Виктория, 27 февраля 1875 года вышла к внутреннему морю, окруженному темно-синими горами, и экспедиция Стэнли. В течение последующих двух месяцев Стэнли исследовал водоем и доказал, что выводы Спика были правильными. Он сумел ликвидировать «белые пятна», которые еще были разбросаны на карте озера, нашел место впадения Кагеры, многочисленные озера и, конечно, дорогу в резиденцию кабака Мутесы I из Буганды. Как и его предшественники, он не мог не восхититься этим хорошо организованным общественным укладом; именно там родилось единственное ценное сообщение по этнографии за все время данного путешествия. Правда, и оно очень скоро затмилось описаниями сражений. Когда Генри Мортон Стэнли в октябре 1875 года направился к западу, все жители окрестностей озера Виктория должны были осознать, чего, по его мнению, они заслуживают: «дикие» — знакомства с действием огнестрельного оружия, «цивилизованные» — упрощенного перевода Библии.

В соседнем государстве Уньоро его встретили так враждебно, что он сумел только бросить взгляд в сторону озера Альберт, но не исследовать его. Это и понятно. Преемник Сэмюэла Бейкера на посту губернатора, британский генерал Чарлз Джордж Гордон226, как раз в это время направлялся из египетской Экваториальной провинции с войсками против Уньоро. Что же касается озера Альберт, то Стэнли его вообще не видел, ибо мнение Бейкера о его водной поверхности было слишком преувеличенным. Поэтому Стэнли, видимо, решил, что голубое, расчерченное белыми барашками прибоя зеркало воды, которое он увидел с высоты горной цепи, и есть одна из бухт озера Альберт. Но это было озеро Эдуард, расположенное южнее, где не бывал еще ни один европеец. Попутно на Стэнли свалился еще один плод с дерева географических открытий, ценность которого он так до конца и не понял: вершина, увиденная им в январе 1876 года к северу от его маршрута, была предвестницей массива Рувензори, тех самых Лунных гор, которые так долго искали.

В 1888 году, после того как восстание махдистов227 сбросило египетское владычество в Судане, что стоило головы Чарлзу Джорджу Гордону, и Экваториальная провинция отделилась от «материнского» лона,

Мужчины из Буганды

Стэнли во главе спасательной экспедиции вновь появился в районе между озерами Альберт и Эдуард. На этот раз ему посчастливилось увидеть редкое явление природы, когда массив Рувензори (5109 м) и соседняя с ним вершина на некоторое время представили взору свои снежные шапки. Только на следующий год это зрелище стало более привычным. Лейтенант Стейрс, участник экспедиции Стэнли, поднялся даже до высоты 3254 метра, и его командир смог самоуверенно написать: «В одном из наиболее глухих углов земного шара вечно окутанный туманами, опоясанный грозовыми тучами, в таинственном полумраке скрывался доныне один из величайших горных гигантов, снежные главы которого вот уже пятьдесят веков составляют главный источник жизни и благосостояния египетских народов» 228. Последняя большая загадка Африки, таким образом, была раскрыта.

Но вернемся к событиям 1876 года. В последние майские дни Стэнли достиг Уджиджи, того места на берегу озера Танганьика, где он когда-то встретил Ливингстона. Вновь собрали «Леди Элис». Через семь недель озеро было досконально изучено и нанесена на карту вся его береговая линия. Вернувшись в Уджиджи, исследователь убедился, что его неуемная энергия для других невыносима. Более сорока носильщиков сбежали, и среди них Калулу. Последнее обстоятельство особенно больно задело самолюбие Стэнли, так как бывший мальчик-раб, которого ему подарили во время первого африканского путешествия, был для него гораздо большим, чем просто внимательным слугой. Калулу с тех пор всегда и везде сопровождал Стэнли, ходил в английскую школу и стал прототипом главного героя в книге «Мой Калулу» — сентиментальной истории подростка, написанной, видимо, под влиянием идей Ливингстона, которые некоторое время занимали Стэнли. Кое-кого из бежавших удалось поймать, среди них оказался и Калулу, позже утонувший в Конго.

«Если ты любишь собаку, то должен мириться с ее блохами» (фанг. Центральная Африка).

Поскольку экспедиции угрожали оспа и дизентерия, Стэнли, не теряя времени, нанял новых носильщиков. 4 сентября 1876 года он пересек озеро и двинулся на запад; уже через сорок один день караван остановился на берегу Луалабы. Бледносерый поток шириной полтора километра, в который в этом месте впадала Луама, изгибался с юга на северо-запад. «Мой долг добраться по нему до моря, какие бы препятствия ни встали на моем пути».Стэнли знал, что для осуществления этого намерения ему необходимо в первую очередь заручиться поддержкой арабско-суахилийских торговцев, распространивших свою власть по Луалабе до Ньянгве (примерно напротив сегодняшнего Ки-бомбо). Для этого он заключил соглашение с Хамедом бен Мухаммедом, больше известным под именем Типпо-Тип229, самым влиятельным охотником за рабами и добытчиком слоновой кости в этом районе. «Наконец Типпо-Тип согласился и подписал контракт, и я выдал ему чек на 1000 фунтов. 5 ноября 1876 года наше воинство, насчитывавшее 700 человек (рабы Типпо-Типа и моя экспедиция), покинуло Ньянгве и вступило в зловещие северные лесные районы»230. Из этих слов вполне можно заключить, что успехи Стэнли не всегда основывались на его невиданной энергии.

Великолепный медный топор

Правда, влажный тропический лес, раскинувшийся перед ним, вряд ли можно было преодолеть лишь при помощи денег и наемников. Лежавшие на земле стволы деревьев и ветки преграждали путь, опавшая листва скрывала вязкую трясину. То и дело поскальзываясь, мучимые муравьями и другими насекомыми, люди тащились вперед в одежде, мокрой от пота и капавшей отовсюду влаги. Кругом стоял запах гнили, во мраке под деревьями-гигантами, достигавшими тридцатиметровой высоты, лишь изредка мог сверкнуть цветок или раздаться крик какой-нибудь птицы, иногда слышалось сопение бегемота в реке.

19 ноября экспедиция перебралась с правого берега на левый. Стэнли, Фрэнсис Покок (последний из трех английских попутчиков, оставшийся в живых), Типпо-Тип и тридцать гребцов продолжали путь на «Леди Элис», остальные шли по берегу, повторяя изгибы реки. Постоянно возникали столкновения. Местные жители хорошо знали по голосам подручных Типпо-Типа, охотников за рабами, и уже поэтому оказывали ожесточенное сопротивление. После одной из очередных кровавых побед Стэнли захватил двадцать три большие лодки. Поскольку на них он мог перевести всю свою экспедицию, насчитывавшую теперь около ста пятидесяти человек, он довольно спокойно отнесся к тому, что Типпо-Тип решительно отказался сопровождать его дальше. Расстались они 27 декабря 1876 года неподалеку от населенного пункта Винья-Ньяра, расположенного примерно на 2°30′ южной широты.

Стенли на реке Конго

Река достигала уже 1600–1800 метров ширины, ее берега и острова поросли густым лесом. В путевых заметках Стэнли, постепенно все больше и больше походивших на военный дневник, сообщается о жителях, живших в поселках, защищенных рвами и оградами. Их хижины, сплетенные из растений, имели как круглые, так и остроконечные крыши. Питание жителей составляли маниока и бананы, а также то, что удавалось добыть путем рыбной ловли и охоты. Особенно высоко ценилась соль, которую племена на Конго получали, сжигая в специальных печах определенную траву. Так как маниоку можно выращивать только в течение трех лет, а затем почва полностью истощается, приходилось постоянно отвоевывать у леса новые посевные площади. Делалось это так. Подлесок вырубали и, когда он засыхал, сжигали, большие же деревья не трогали. Эту работу выполняли мужчины; посев, уход за растениями и сбор урожая составляли заботу женщин. Как мужчины, так и женщины носили фартуки из аккуратно сплетенных пальмовых волокон. Они подпиливали зубы, чтобы кончики зубов становились острыми, и украшали тело рубцами. Чтобы рубцы получались узловатыми или утолщенными, в надрезы насыпали порошок красного дерева. Особое распространение имела обработка дерева. Ритуальные маски, большие церемониальные кубки, фигурки предков, табуретки, скамеечки, ступки, всевозможные сосуды — все это свидетельствовало не только об умении и старании, но и о явном художественном вкусе. Кроме того, весьма значительными были успехи кузнецов и корабелов: прекрасно выполненное оружие и лодки, достигавшие порой тридцати метров в длину и украшенные богатой резьбой.

В январе 1877 года экспедиция сразу после пересечения экватора оказалась у первого из семи водопадов, делавших невозможным дальнейшее плавание. С неимоверными усилиями пришлось тащить лодку посуху. На это ушло семьдесят восемь часов напряженнейшей работы, но не успели обойти первый водопад, как послышался шум следующего. Прошло двадцать два дня, прежде чем совершенно обессилившие члены экспедиции миновали последнее препятствие. За водопадами река стала еще шире и вскоре образовала два, три, четыре и даже шесть рукавов, отделенных друг от друга многочисленными островами.

«Бег выигрывает не самый сильный, а самый выносливый» (тсвана, Южная Африка).

18 февраля экспедиция вновь пересекла экватор. К концу месяца русло реки сузилось, и Стэнли опасался, что перед ними новые водопады. Но 12 марта берега снова широко отошли друг от друга, и взору путешественников открылось большое, похожее на озеро расширение — Стэнли-Пул, сразу за которым начались водопады Ливингстона со всеми их опасностями. Русло реки очень быстро сузилось. Экспедиция уже на следующий день оказалась перед целой серией из тридцати двух водопадов и порогов, оканчивающейся порогами Еллала. Про нижний из первых трех, называемый Отец, Стэнли писал, что никогда не видел такого бешеного потока. Мимо крутых скал вода устремлялась в огромную чашу, ударялась о дно и взлетала вверх метров на шесть, чтобы там рассыпаться в пену и брызги. «Шум был ужасный, оглушающий. Я могу сравнить его только с грохотом скорого поезда в скалистом туннеле». Водопады следовали один за другим; разница высот между первым водопадом и последним составляла более трехсот метров. До июля люди тащили и волокли свои лодки по настилам из хвороста через скользкие скалы, шипящую воду и прибрежный ил. Фрэнсис Покок и Калулу при этом погибли. В конце концов пришлось бросить лодки. Одетые в лохмотья и истощенные, оставшиеся в живых люди брели вдоль берега реки.

9 августа 1877 года первопроходцы Конго прибыли в Бому. С тех пор как они покинули остров Занзибар, прошло 999 дней. Если не считать сбежавших ранее носильщиков, остров вновь увидели только сто восемь из трехсот пятидесяти шести членов экспедиции, причем некоторые из них были дети, родившиеся в пути.

На этом история географических открытий в Африке получила определенное завершение. Конечно, нужно было еще исследовать могучие притоки Конго, остались неизученными огромные земельные пространства, имелись неизвестные европейцам большие озера и заснеженные вершины, на которые ни разу не ступала нога человека. Но в общих чертах территории и водные ситемы между Каиром и мысом Доброй Надежды были уже известны. Прошли времена гениальных одиночных исследований и сообщений, заставлявших ликовать целые народы. Началась эпоха не менее трудоемкого, а подчас и еще более беззаветного детального изучения отдельных местностей. Но это уже не отвечало вкусам такого человека, как Генри Мортон Стэнли. Когда его сообщения о густонаселенных, богатых слоновой костью районах Конго не нашли в Англии должного понимания, он нанялся на службу к бельгийскому королю Леопольду II, весьма предприимчивому монарху, который в 1879 году послал его на Конго. Стэнли располагал почти не ограниченными финансами, в его распоряжении были горы товаров для обмена, небольшой пароход, паровой баркас, лодки, скорострельная пушка; в устье Конго было доставлено оружие, снаряжение, разборные средства передвижения, а также всевозможные инструменты.

«Леди Элис» в стремнине

Под руководством Стэнли была построена дорога в обход водопадов Ливингстона, более четырехсот вождей были вынуждены заключить союзнические договоры и соглашения, было заложено сорок военных фортов, в том числе Леопольдвиль, нынешняя Киншаса. Никто не пытался скрыть цели подобных затрат: «Район нижнего Конго оказался непродуктивным и поставлял поначалу только арахис, пальмовое масло и корм для скота, а чуть выше по течению — ископаемую смолу и слоновую кость. Верхнее же течение Конго располагало ценнейшими лесами и плодороднейшими почвами. Строительное дерево, дерево особо ценных пород, красное дерево, слоновая кость, каучук, кофе, ископаемая смола и тому подобное — все эти сокровища нужно было только поднять, если организовать безупречный торговый транспорт»231.

Пытаясь опередить пришедшего с севера французского конкурента графа Пьера Саворньяна де Бразза232, Стэнли сколачивал и сторговывал для Леопольда личную колонию, подобной которой новейшая история не знала. В 1884 году, когда Стэнли покинул бассейн Конго, это образование в качестве так называемого «Свободного государства Конго» было признано большинством стран мира и оставалось до 1908 года фактически личным владением короля. Только международный скандал, вскрывший чудовищные злоупотребления, заставил Леопольда передать большую часть своего владения бельгийскому государству. Мнение населения этого «самого свободного из всех свободных государств», численность которого к тому времени уменьшилась вполовину, конечно же, никого не интересовало. Еще раз способности Генри Мортона Стэнли понадобились в 1887–1889 годах, когда английские бизнесмены вдруг воспылали горячей привязанностью к осажденному в Экваториальной провинции Судана губернатору Эмин-Паше (настоящее имя — Эдуард Шнитцер)233. Выше уже говорилось о наиболее важном с географической точки зрения результате этого предприятия, затеянного не столько ради спасения от восставших махдистов губернатора и его подчиненных, сколько ради новых территориальных захватов и восьмидесяти тонн слоновой кости, находившихся в руках Эмина. Путевые заметки Стэнли содержали восторженный отзыв не только о сверкающих вершинах Рувензори, но и о великолепных боевых качествах пулемета «максим».

Стэнли еще раз вернулся в Африку, посетив Капскую колонию. Человек, которого к тому времени даже английские газеты принялись обвинять в том, что он прошел по Черному континенту, словно огненный смерч, отныне пытался преуспеть в роли почтенного гражданина. Он женился и даже стал депутатом парламента. Но когда не посчитались с его мнением и напомнили ему о его происхождении, он, оскорбившись, уехал в свое поместье. У ручья «Конго», у пруда «Стэнли-Пул», мучимый приступами малярии и другими болезнями, он провел свои последние дни. Что же его так задело? Его, кто полностью соответствовал идеалам своего общестна, кто проявлял столько энергии, будто ему предстояло сотворить мир!

«Если ты богат, тебя ненавидят, если беден презирают» (ашанти. Гана).

Ни одному другому исследователю Африки не удалось осуществить столь успешные походы, ни один не удостоился такого признания. Он написал целую дюжину толстенных книг, круг его читателей составляли миллионы. Его лекции встречались восторженно, да нет, просто благоговейно. И тем не менее жизнь его не удалась. В конце ее он чувствовал разлад и разочарование. Ибо если путешественник сравнивает свои усилия и пройденные пути с повседневным трудом других, то единственным мерилом оказывается радость от самого путешествия. Генри Мортон Стэнли познал это в избытке. Но мерить себя и свою жизнь иными представлениями о человеческих ценностях, сочувствовать, интуитивно понимать других людей, даже если у них иной образ жизни, обладать даром расположения, симпатии и единения с непохожими на тебя обитателями Земли — все это ему не было дано. Никто не научил его ценить подобные вещи. «Самые большие успехи, — разочарованно

Результат деятельности белого человека — такие тщательные путевые наброски и измерения позволили нанести на карты глубинные районы Африки

отмечал он, — очень часто сопряжены с непонятной меланхолией».4 мая 1904 года Дороти Стэнли похоронила своего мужа в Вестминстерском аббатстве. Впрочем, умерший и не сомневался, что будет упокоен рядом с Ливингстоном. Но и на этот раз «неизбежное зло», как когда-то называли Джона Роулендса, было деликатно, но решительно отодвинуто на задний план.

Однако мы несколько отклонились от цели нашего повествования. Период времени, о котором сейчас идет речь, охватывает много достойных упоминания, впечатляющих, а в некоторых случаях и поучительных судеб исследователей. Например, нельзя не упомянуть такого одержимого неудачника, как Карл Клаус фон дер Деккен, страстного исследователя и путешественника, погибшего тридцатидвухлетним Или Готлиба Адольфа Краузе, чья научная деятельность сопровождалась редкой для того времени гуманистической, антиколониальной направленностью. Но все же давайте ограничимся теми событиями, которые мы описали, и остановимся на знаменательной дате — 1885 год. Знаменательной не только в истории географических исследований в Африке, но и в политической жизни. В ноябре 1884 года в Берлине состоялась конференция по Конго, на которой встретились делегаты тринадцати европейских стран, Турции и США, чтобы разделить между собой бесхозные, по их мнению, районы Африки, Участники переговоров, длившихся до февраля 1885 года, использовали достижения Барта, Ливингстона, Стэнли и многих других исследователей, чтобы произвольно провести границы, что исказило естественные связи на континенте, а также для обоснования других своих притязаний Всю неприглядность этого дележа трудно даже вообразить. То, как оно до сих пор сказывается на жителях Африканского континента, передают строки из стихотворения Мишеля Кайойа, поэта из Того:

Самое неприятное — это то, чему меня учили Относительно этой даты… В течение целого урока нам перечисляли Имена партнеров по Берлинской конференции, Их выдающиеся способности, Их качества ловких дипломатов… Перед нашими застывшими лицами восхваляли: Умиротворение в Африке, Благодеяния цивилизации… Мужество исследователей и первопроходцев, Бескорыстный гуманизм. Но никто не указал… на оскорбления, На бесчестие, которое нас повсюду сопровождало… Мой народ стал машиной… Мой народ колонизировали.

Необыкновенно удачно завершилась конференция для короля Леопольда II, чье так называемое «Свободное государство Конго» было признано официально, а он сам был объявлен знаменосцем борьбы против работорговли. А также для рейхсканцлера Отто фон Бисмарка. Довольно продолжительное время Бисмарк не был сторонником расширения колониальных империй, ибо опасался, что таким образом могут чрезмерно усилиться Великобритания и Франция и произойдет их сближение, опасное для Германской империи. Умело используя противоречия в интересах разных государств, Бисмарк вышел на политическую сцену в качестве арбитра в яростной дележке и преподнес германские запросы как наименьшее зло на настоящем этапе. О том, что он, как и целый ряд других представителей, не собирался бороться в Африке за «мир и справедливость», говорит его требование просто-напросто вычеркнуть эту формулировку из документов конференции, Тем более что немецкие десанты уже в декабре 1884 года бесчинствовали на западноафриканском побережье, и это было только началом резни.

Результаты колониальной эксплуатации в Африке видны везде и везде болезненно ощутимы. И довольно часто кажущийся беспредельно могучим «индустриальный колониализм» срывает попытки народов Африки выйти из кабальной зависимости. Расстроенные экономические и социальные отношения, оставленные бывшими хозяевами, алкоголизм и проституция наряду с огромным количеством беженцев и калек побудили некоторых доброжелателей обвинить «разрушительный белый мир» в «подрыве и искоренении культурных устоев». Но не существует «превосходства белых» и «убожества черных». Везде были и есть только люди, которые совместно живут и трудятся. И было бы неразумно с парализующим чувством вины смотреть на историю, не признавая того, что общество и прогресс не развивались без унижения и даже уничтожения людей. Но куда больше жители Африки страдают не от подрыва культурных устоев, а от сырьевой политики «индустриального колониализма», от утаивания всех научных и технических достижений последних столетий, от засухи, малярии, дизентерии. Им недостает не симпатии, которая ни к чему не обязывает, а маиса и маниоки. Они прилагают все усилия, но вряд ли без продуманной помощи скоро выберутся из нужды, в которой оказались не по своей вине.

Может быть, эта книга даст толчок к пониманию того, как жители Африки оказались в такой зависимости. Во всяком случае, она должна быть, безусловно, полезной. Ведь бросил же Патрис Лумумба в лицо своим палачам: «Настанет день, когда история скажет свое слово. Но это будет не та история, которой обучают в Брюсселе, Париже или Вашингтоне… Африка создаст свою историю, и это будет как на Юге, так и на Севере, история славы и достоинства».

Этот день наступил. И колониальная империя на Черном континенте, на первый взгляд такая прочная, развалилась в два десятилетия. Ее жители теперь открывают себя сами. С удивительным самопожертвованием они вели бескомпромиссную борьбу за достоинство и национальную независимость. И то, что в этой борьбе они не поставили во главу уг ла противоречия между так называемыми белыми и черными, нас очень обнадежило. Мы с симпатией и сочувствием наблюдаем, как эта борьба выходит за рамки просто социального освобождения. Это длительная, изнурительная борьба, в ходе которой неизбежны и отступления, и даже поражения. Но самым важным является то, что народы Африки включились в определение дальнейшего хода мировой истории, что они тоже участвуют во всемирных усилиях по созданию справедливого общественного устройства.

Результат деятельности белого человека: одни получают страну, другие шоколад — привет плантациям какао из Тюрингии и Рейнской области

У автора было много возможностей составить собственное мнение о людях и природе Тропической Африки. И если бы его спросили о самых сильных впечатлениях, он рассказал бы о полной беспомощности перед угрозой нищеты, об удивительных проявлениях симпатии по отношению к нам и еще, пожалуй, о рассвете над Килиманджаро, А если бы ему задали неожиданный вопрос, не дав времени на то, чтобы подумать, сентиментальным или нет покажется его ответ, он вспомнил бы об улыбке африканца, о той вечно живой улыбке ребенка, который видит, что король-то голый. Он бы высказал пожелание, чтобы Африка и в историческом плане стала тем, чем, бесспорно, является с точки зрения географической, — континентом коротких теней.

Хронологическая таблица

1434

Жил Ианиш огибает мыс Бохадор.

1441

Нуну Триштан у мыса Бланко (Кап-Блан). Первые рабы и золотой песок доставляются в Лиссабон.

1445

Жуан Фернандиш высаживается на побережье Сенегала, чтобы подробнее разузнать о транссахарской торговле золотом и солью.

1469

Флорентийский купец Бенедетто Деи в Томбукту.

1473 (или 1474)

Лопу Гонсалвиш достигает мыса Лопес.

1481

Первые английские купцы в Западной Африке.

1482

Диогу Азанбужи основывает Эльмину, Диогу Кан достигает устья Конго. Баттиста Имела в Эфиопии.

1488

Бартоломеу Диаш у юго-восточного побережья Капской области. Открытие мыса Доброй Надежды.

1494

Тордесильясский договор. Разделение известного мира на испанскую и португальскую сферы влияния. Африка южнее Сахары подпадает под юрисдикцию Португалии.

1498

Васко да Гама в Келимане, Мозамбике, Момбасе и Малинди.

1500

Корабли Педру Алвариша Кабрала в Мозамбике, Софале, Килве и Малинди. Диогу Диаш открывает Мадагаскар. Французские пираты начинают нападать на португальские парусники у побережья Гвинеи (до 1531 года погибло примерно 300 судов).

1501

Первые африканские рабы доставляются в Вест-Индию.

1502–1503

Основание португальских факторий в Мозамбике. Килва вынуждена платить дань золотом и драгоценными камнями. Португальцы под предводительством Руй Лоренсу Равашку грабят Занзибар.

1505

Франсишку Алмейда завоевывает Килву и Момбасу. Запрет на торговлю между Софалой и городами суахили вызывает восстание в Софале. Руй Пирейра и Жуан Гомиш Абреу исследуют восточный берег Мадагаскара.

1512

Оставлена крепость Килва, многочисленные жители которой еще в 1506 году бежали в Малинди и на Коморские острова. Первые португальские сообщения о Большом Зимбабве.

ок. 1515

Томе Пириш в своей книге «Suma Oriental» упоминает купцов из Заилы, Малинди, Момбасы и Килвы, которые торгуют в Малакке.

1519

Испанец Фернандес Энсиско в своей книге «Suma de Geograp-hia» сообщает об «эфиопском Олимпе» — Килиманджаро.

1520

Португальское посольство к эфиопскому двору.

1540

Первая партия рабов доставляется из Анголы в Бразилию.

ок. 1550

Купец Антониу Кайду становится советником мвене мутапы. Африканские рабы составляют десятую часть населения Лиссабона.

1561

Англо-французский флот у Золотого Берега. Правитель государства Ндонго (на территории нынешней Анголы) арестовывает иезуитских миссионеров, проникших в глубь страны, и разрывает все отношения с Португалией. Казнь при дворе мвене мутапы иезуита Гонсалу ди Сильвейру.

1569

Первая португальская крепость в Момбасе. Франсишку Баретту подавляет восстание в Килве. Его поход против Мономотапы срывается.

1574

Гарнизон в крепости Мозамбик разгромлен африканцами.

1575

Основание Луанды.

1576

Крепость Аккра (в Гане) разгромлена африканцами.

1579

Начало длительных восстаний в Анголе.

1595

Первые голландские корабли огибают мыс Доброй Надежды.

1604

Осада голландцами Мозамбика.

1610–1613

Мвене мутапа ведет войну против португальцев.

1618

Основание английской крепости в Гамбии. Учреждение «Компании по проникновению лондонских купцов в Африку». Педру Паиш у истоков Голубого Нила.

1622

Осада Мозамбика англичанами и голландцами.

1627–1656

Восстания в Анголе под предводительством правительницы Анны Нзинга Мбанди Нголы.

1641

Первое постоянное укрепленное поселение европейцев на сенегальском побережье.

1645

Первая партия рабов отправляется из Мозамбика в Бразилию.

1652

Ян ван Рибек основывает Капскую колонию. (Первое голландское поселение в Африке было заложено в 1638 году.)

1657

Начало ввоза в Капскую колонию рабов с Мадагаскара и с Явы.

1658–1660

Война между голландскими колонистами и готтентотами.

1661

Войска из Омана, усиленные воинами суахили, изгоняют португальцев из Момбасы.

1668

Высылка всех европейцев, не принявших государственную религию, из Эфиопии.

1670–1696

Экспорт зерна из Капской колонии в Батавию (Джакарта).

1673

Основание французской сенегальской компании по вывозу рабов.

1687

Закладка французских поселений на Берегу Слоновой Кости.

1729

Окончательное изгнание португальцев из Момбасы.

1730

Первое упоминание о выращивании арахиса в Гамбии.

1730–1747

Английский парламент утверждает ежегодные ссуды, выделяемые для финансирования поселений в Западной Африке.

1734

Начало выращивания на Мадагаскаре сахарного тростника.

1770

Закладка на Мадагаскаре плантаций пряностей, саженцы которых доставлены из Индонезии.

1777

Основание французской работорговой конторы в Килве.

1779–1781

Война колонистов Капской колонии против народа коса.

1788

Основание британской «Африканской ассоциации».

1795

Первая высадка британских войск в Капской колонии.

1795–1802

Джон Барроу (1764–1848) исследует Капскую провинцию до реки Оранжевой и составляет географическое описание Южной Африки.

1796

Мунго Парк в Сегу и Бамако.

1800

Фридрих Конрад Хорнеманн в Кукаве, Кацине и Бокани.

1802–1811

Португальские мулаты торговцы Педру Жуан Баптиста и Анастасиу Жузе впервые пересекают Центральную Африку от Анголы до Мозамбика.

1805–1806

Второе путешествие Мунго Парка на Нигер.

1808

Сьерра-Леоне становится британской колонией.

1813–1814

Иоганн Людвиг Буркхардт (1784–1817) в Нубии.

1822–1824

Путешествия Уолтера Аудни, Диксона Денема и Хью Клаппер-тона по Западному Судану.

1823–1831

Восстание ашанти против британского колониального владычества на Золотом Берегу.

1825–1827

Путешествие Клаппертона и Ричарда Лендера из Лагоса в Сокото.

1828

Рене Кайе в Томбукту.

1831

Начало промышленного производства пальмового масла в сегодняшнем Бенине.

1831–1833

Эдуард Рюппель (1794–1884) производит картографические и топографические измерения в Эфиопии.

1834–1835

Восстание коса под предводительством вождя Макомо (Южная Африка).

1838

16 декабря (Национальный праздник Южно-Африканской Республики), битва на реке Кровавой. Буры убили более 3000 воинов зулу (их потери составили всего трое раненых). Начало разгрома государства зулу.

1839

Начало французской колонизации Габона.

1843

Аннексия Великобританией бурской республики Наталь. Французский протекторат на Берегу Слоновой Кости.

1843–1900

Испания распространяет свои экваториальные островные колонии, которыми она владеет с 1778 года, на континент (Рио-Муни).

1845

Королева Ранавалуна 1 вводит ограничения в торговле и требует подчинения всех иностранцев законам страны. Английские и французские корабли обстреливают Таматаве (Мадагаскар).

1847–1848

Егор Петрович Ковалевский (1811–1868) исследует отдаленные районы Восточного Судана.

1848

Ласло Мадьяр (1817–1864) плывет вверх по Конго (Заир) до водопадов Еллала. Иоганн Людвиг Крапф и Иоганн Реб-манн исследуют район между Момбасой и Килиманджаро.

1849

Давид Ливингстон у озера Нгами.

1851

Генрих Барт в Кукаве и на неисследованной территории государства Адамауа. Открытие реки Бенуэ. Ливингстон на Замбези.

1853

Барт в Томбукту. Теодор фон Хёйглин (1824–1876) исследует среднее течение Белого Нила.

1855

Ливингстон у водопада Виктория на Замбези.

1856

Ливингстон пересекает Африканский континент от Луанды до Келимане.

1858

Ричард Фрэнсис Бёртон и Джон Хэннинг Спик у озера Танганьика. Спик открывает озеро Виктории.

1859

Ливингстон у озера Ньяса.

1862

Александрина Тинне (1839–1869) проводит исследования в районе верхнего Нила. Спик у водопадов Рипон. Карл Клаус фон дер Деккен и Отто Керстен (1839–1900) поднимаются на массив Килиманджаро (повернули назад на высоте 4280 м).

1865–1866

Заключение договоров о протекторате и последовавшее за этим строительство французских военных укреплений в Гвинее.

1865–1867

Герхард Рольфе пересекает Африку от Триполи до Лагоса.

1867

Открытие алмазных месторождении Кимберли. Ливингстон на озере Мверу.

1867–1868

Египет поддерживает британский военный поход в Эфиопию.

1868

Ливингстон открывает озеро Бангвеулу. Великобритания аннексирует Басутоленд (Лесото).

1869

Густав Нахтигаль в Борну. Итальянские фактории закладываются в бухте Асэб (Эфиопия).

1870

Георг Швейнфурт открывает реку Уэле и водораздел между водными системами Нила и Конго.

1871

Ливингстон на Луалабе. Встреча с Генри Мортоном Стэнли. Карл Маух в Большом Зимбабве.

1874

Верни Ловетт Камерон открывает реку Лукуга. Британские войска уничтожают главный город ашанти — Кумаси (Гана).

1875

Стэнли у кабака Мутесы I. Камерон достигает побережья Анголы — первое пересечение Африки европейцем с востока на запад. К этому времени 10,8 процента территории Африки находится в колониальной зависимости (в 1900 году — 90,4 процента).

1875–1876

Пауль Погге (1838–1884) в резиденции мвата-ямво, правителя Лунды.

1875–1877

Граф Пьер Саворньян де Бразза исследует бассейн реки Огове.

1877

Стэнли прибывает в Бому.

1878–1879

Алешандри Алберту да Роша Серпа-Пинту (1846–1900) пересекает Африку от Луанды до Дурбана.

1879

Британские войска вторгаются на территорию, управляемую вождем зулу Кетчвайо. Первый опыт возделывания какао в Гане и вывоза каучука из Анголы. Основание Объединенной африканской компании — общества, получившего охранную королевскую грамоту и объединившего торговые компании Англии на нижнем Нигере.

1879–1880

Оскар Ленц (1848–1925) посещает Томбукту и первым из европейцев пересекает еще не исследованные районы Африки, продвигаясь в западном направлении к Сенегалу.

1879–1886

Вильгельм (Василий) Юнкер исследует области верхнего Нила, Узле, часть района больших нильских озер и достигает восточноафриканского побережья у Багамойо.

1880

Де Бразза принуждает правителя народа теке (район сегодняшней Народной Республики Конго) заключить договор о протекторате.

1881–1882

Герман фон Виссманн пересекает Африку из Луанды в Садани (севернее Багамойо).

1882

Итальянские войска захватывают Асэб.

1883–1884

Французские войска продвигаются до Бамако. Джозеф Томсон (1858–1895) исследует будущую Британскую Восточную Африку. Заключены первые договоры о германском протекторате в Камеруне.

1883–1887

Эмиль Голуб (1847–1902) предпринимает попытку пересечь Африку от мыса Доброй Надежды до Каира и исследует «белое пятно» между Замбези и Луалабой.

1884

Открытие золотоносного бассейна в Витватерсранде (Южная Африка). Камерун, Юго-Западная Африка (Намибия) и Того объявлены германским протекторатом. Карл Петерс заключает в Восточной Африке договоры о протекторате. Испания объявляет свой протекторат над районами между мысом Бохадор и мысом Кап-Блан. Основание Свободного государства Конго.

1884–1886

Великобритания, Франция и Италия совершают раздел приокеанской полосы Сомали.

1885

Завершение Берлинской конференции. Махди занимает Хартум. Итальянские войска оккупируют Массауа (Эфиопия). Франция провозглашает своим протекторатом Мадагаскар. Британский протекторат в Бечуаналенде (сегодняшняя Ботсвана).

Послесловие

Вот и перевернута последняя страница книги, кратко познакомившей нас с народами и культурами «континента коротких теней», с историей путешествий, завоеваний и открытий в Африке. С давних пор таинственные земли к югу от Средиземноморья — «Ливия», «Эфиопия», «Африка», скрытые за раскаленными песками и топкими болотами, защищенные от непрошеных гостей непреодолимыми лесами и коварными реками, притягивали взоры владык, купцов, авантюристов. Их аппетиты подогревались рассказами о чудесах и богатствах африканских стран, рассказами, в которых быль переплеталась с вымыслом и обрастала фантастическими подробностями. Отрывочные сведения об этих землях накапливались в разных частях Ойкумены, переходили от египтян и финикийцев к грекам и римлянам, от арабов к европейцам. Время от времени при дворах могущественных правителей оказывались и сами жители дальних стран, а центры мировых религий — святые города Иерусалим и Мекка — становились свидетелями будоражащих умы визитов темнокожих паломников. Легенды обретали черты реальности…

Много веков прошло с тех пор, как жители долины Нила начали познавать окружающий мир, отодвигая его границы глубоко в Ливийскую пустыню на западе, вверх по течению великой реки до ее порогов на юге, вдоль побережья Красного моря и Аденского залива на востоке. Много имен и событий безвозвратно кануло в Лету, и трудно сегодня найти страны Офир и Пунт, доказать или опровергнуть реальность плаваний Ганнона и мореплавателей, состоявших на службе у фараона Нехо II. Хочется думать, что они были, хочется верить в удачу смелых путешественников, но, к сожалению, нужно признать, что их открытия не оставили заметного следа в развитии представлений о нашей планете. Сведения об очертаниях материка, которые, возможно, были известны древним, вновь вошли в научный оборот уже в эпоху Великих географических открытий. Сложнее с изучением внутренних районов Африки. Многие представления античных авторов — о широтном направлении течения Нила, о питающих его истоки Эфиопских, или Лунных, горах, о протянувшейся через весь континент с востока на запад горной цепи казались незыблемыми много столетий и вели в ложном направлении многие поколения исследователей.

Вообще немало страниц географических открытий в Африке носят драматический характер из-за того, что результаты отчаянных экспедиций остались неизвестными потомкам или пришли к ним слишком поздно, когда уже не имели первоначальной ценности. Гибли путешественники и их рукописи, горели древние библиотеки, ценнейшие свидетельства надолго исчезали или безвозвратно утрачивались в катаклизмах мировой истории… Так случилось со многими работами античных авторов, некоторые из которых, как, например, трактат Аристотеля «Разливы Нила» или труд Птолемея «Великое строение», сохранились лишь благодаря тому, что были переведены на арабский язык и вновь стали известными в Европе уже в средние века как перевод с арабского. Так неоднократно бывало и в средние века, и в Новое время. Такая же участь постигла и огромный пласт арабских географических открытий в Африке. Именно арабы проводили основные географические исследования на континенте в VII–XIV веках. Уже в XI веке ими было освоено практически все восточноафриканское побережье, они обследовали Эфиопское нагорье с озером Тана, установили контакты со средневековыми государствами Гана и Мали, обнаружили озеро Чад, описали нижнее течение реки Замбези, Драконовы горы, остров Мадагаскар. Около 1420 года арабские мореплаватели обогнули южную оконечность Африки и дошли приблизительно до широты устья реки Оранжевой. Однако лишь небольшая часть собранной ими информации в то время вышла за пределы арабского мира, многие рукописи стали достоянием европейцев только в XVIII–XIX веках, когда маршруты арабов повторили европейские путешественники (что, впрочем, нисколько не умаляет заслуг арабских исследователей и географов: имена Ал-йдриси, Ал-Бируни, Ибн Баттуты навсегда вошли в историю мировой науки).

Тут мы подходим к вопросу о том, кто же открывал Африку. Каждая культура и цивилизация накапливали свои представления об окружающем мире, о людях и природе близких и далеких стран. Без сомнения, африканцы не были лишь пассивным объектом исследования, они тоже открывали и осваивали свой континент. Достаточно вспомнить Древний Египет, гарамантов, движение банту, историю государств Западного и Центрального Судана, бассейна реки Конго, обратить свой взор к государствам Восточной Африки, Приписывать европейцам исключительный приоритет в географическом изучении континента было бы неверно. Свою историю взаимодействия с Африкой имеют и арабская цивилизация, и народы Южной и Юго-Восточной Азии. Разные цели влекли путешественников в дорогу — жажда наживы, стремление расширить владения, желание донести «неверным» слово Господне, любопытство; с разным опытом приходили они на новые земли и разный опыт уносили с собой. Это процесс закономерный и естественный. Взаимодействие и взаимовлияние культур — объективное явление, которое способствует развитию участвующих в общении народов, обогащению культурного фонда всего человечества. Именно таким путем идет формирование общепланетарной цивилизации. Сама культура — это постоянный диалог, обмен мнениями и опытом, постижение ценностей и традиций других; в изоляции она увядает и погибает.

Не всегда встречи различных цивилизаций оборачиваются благом для народов. Ведь в ходе культурных контактов передаются не только лучшие достижения человеческой мысли и духа. Зачастую они сопровождаются политическими завоеваниями, ведут к распространению социальных пороков, неведомых болезней и т. д. Наиболее ярким примером в этом плане могут служить черные страницы истории, связанные с работорговлей.

В Африке работорговля была известна со времен Древнего Египта. Она получила широкое распространение и в средневековых африканских государствах, но носила там, как правило, патриархальный характер. Невольники использовались в качестве слуг, вместе со свободными общинниками участвовали в хозяйственных работах, занимались ремеслом и торговлей. У одних народов статус рабов со временем менялся, уменьшалась их личная зависимость, у других они образовывали своеобразные касты, сохранившиеся до наших дней. Определенное количество рабов из суданских стран поступало на рынки Северной Африки и Ближнего Востока. В Восточной Африке еще до прихода туда европейцев активную работорговлю вели арабы, использовавшие невольников для работы на своих африканских плантациях или вывозившие их для продажи в Аравию, Турцию, Ирак, Иран, в страны Дальнего Востока, Со второй половины XV века в торговлю рабами включились и европейцы: в Португалии и Испании невольники-африканцы использовались на сельскохозяйственных работах и в домашнем хозяйстве. Значительное развитие работорговля получила начиная с XVI века, когда большое число африканских рабов стали вывозить в Америку. Первоначально этим занималась Португалия, а затем и другие европейские страны — Великобритания, Нидерланды, Франция. Для захвата рабов устраивались специальные экспедиции, совершались вооруженные налеты на африканские селения; за оружие, ткани, спиртные напитки и украшения рабов покупали у африканских правителей. В ходе работорговли гибло огромное количество людей. Американский историк У. Дюбуа считал, что за весь период работорговли (около 350 лет) Африка потеряла 100 миллионов человек, как вывезенных с континента, так и погибших во время захвата и транспортировки к пунктам вывоза. При этом 60 % потерь пришлось на атлантическую и 40 % на арабскую работорговлю. Африканские ученые полагают, что число жертв достигло 200 миллионов человек.

Движение за запрещение работорговли началось во второй половине XVIII века. Его возглавили в Великобритании Т. Кларксон, У. Уинберфорс, Г. Шарп и Ч. Фокс, во Франции — аббат Грегуар, в США — Э. Бенезет, Б. Франклин, Б. Раш. В результате в 1807 году торговля рабами была официально запрещена в Великобритании, в 1808 году — в США. Под нажимом Великобритании Португалия, Испания, Бразилия и другие страны подписали договоры о прекращении работорговли, однако сохранение рабства в Новом Свете привело к развитию контрабандной торговли невольниками. Для борьбы с нею была организована антиневольничья блокада побережий Западной и Восточной Африки; патрулирование прибрежных вод велось военными судами, главным образом английскими. В 1833–1838 годах рабство было отменено в английской Вест-Индии, в 1848 году — во французских колониях; Гражданская война в США (1861–1865) положила конец ввозу рабов в Северную Америку, в 1886 году отменили рабство на Кубе, а в 1888-м — в Бразилии. Конец торговле людьми положила Брюссельская конференция 1889–1890 годов, решения которой были изложены в принятом ею Генеральном акте. В нем предусматривались совместные действия семнадцати стран, направленные против работорговли, декларировалось ограничение ввоза огнестрельного оружия и боеприпасов на территории, где велась охота за людьми, предусматривались и другие меры, направленные на ее искоренение. (Подробнее см.: С. Ю. Абрамова. Африка: четыре столетия работорговли. М., 1978.)

Как уже говорилось, культурные контакты сыграли заметную роль в африканской истории. Миграции африканских народов в древности, первые встречи с цивилизациями Средиземноморья и Ближнего Востока, завоевание Северной Африки арабами и проникновение арабов в восточные районы континента, интенсивное и неоднозначное воздействие европейских колониальных держав — все это наложило свой отпечаток на ход исторического процесса в Африке. Взаимодействие между собой культур, контактировавших с африканским миром, по-разному открывало эту часть Земли для остальной Ойкумены.

Таким образом, можно утверждать, что «Африку открывали сообща», что в исследование Африканского континента внесли свой вклад многие народы. Однако сосредоточение в Европе начиная с позднего средневековья ведущих центров географической науки и проводившаяся в них большая работа по обобщению основных достижений мировой географической мысли определили на фоне ускоренного экономического, научно-технического и культурного развития европейских стран повышенное значение работ европейских исследователей в истории географических открытий в Африке. Поскольку автор сосредоточил свое внимание главным образом на экспедициях британских и немецких путешественников, нелишним, очевидно, будет кратко напомнить об истории знакомства с Африкой наших соотечественников.

Первые известия, поступавшие к народам нашей страны, касались в основном северо-восточных районов континента. Самые древние контакты с Африкой были, пожалуй, у народов, связанных с арабо-исламской цивилизацией. Достаточно вспомнить о работах таких арабских географов — уроженцев Хорезма, как Ал-Хорезми (первая половина IX века) и Ал-Бируни (начало XI века). В глубокое средневековье уходят и основанные на религиозной близости армяно-эфиопские связи. Достоверные известия о довольно частых путешествиях в Эфиопию армянских миссионеров и купцов, о службе армян при дворе эфиопских императоров датируются XV–XVI веками. Приблизительно в это же время отрывочные сведения об Африке из европейских научных центров поступают на территорию Украины, а чуть позже — и России. На сомалийском побережье побывал возвращавшийся из Индии Афанасий Никитин, какие-то рассказы о Египте и Эфиопии, скорее всего легендарного характера, приносили из Иерусалима православные паломники. А первым русским, лично посетившим Египет, считается Василий Поздняков, побывавший там в 1559 году. Сохранились в истории свидетельства о плавании вверх по Нилу вплоть до Нубии купца из Казани Василия Гагары в 1635–1637 годах, о путешествии в 1723–1747 годах по Египту и по другим святым местам Востока украинца Василия Григоровича-Барского (его записки увидели свет в 1778 году). Первые в России работы по Африке научного характера были связаны с Магрибом: «Описание Архипелага и Варварийско-го берега, изъявляющее положение островов, городов, крепостей, пристаней, подводных камней и мелей; число жителей, веру, обряды и нравы их с присовокуплением древней истории, и с тремя чертежами» и «Достоверные известия об Алжире. О нравах и обычаях тамошнего народа; о состоянии правительства и областных доходах, о положении Варварий-ских берегов, о произрастаниях и о прочем», подготовленные морским офицером Матвеем Коковцевым. Они были напечатаны в Санкт-Петербурге соответственно в 1786 и в 1787 годах.

С начала XIX века интерес к изучению Африки в России нарастает, множится число переводов с английского и французского, появляются подробные обзоры о путешествиях зарубежных исследователей, и, наконец, на Африканский континент отправляются первые российские экспедиции.

Середина 30-х годов XIX века… Писатель и востоковед Авраам Сергеевич Норов посетил Египет и Нубию, собрал богатый материал по географии Нильского бассейна, описал Александрию, Каир и другие города этого района…

Конец 40-х годов… Бурный расцвет естественных наук… Врач Артемий Алексеевич Рафолович в 1846–1848 годах путешествует по Египту, Тунису и Алжиру. В 1847 году действительный член Русского географического общества естествоиспытатель Эдуард Иванович Эйхвальд изучает растительный и животный мир Алжира, выдвигает идею об орографическом единстве Атласской горной страны. В том же году Егор Петрович Ковалевский, горный инженер, путешественник и дипломат, возглавляет экспедицию, приглашенную в Египет для оказания помощи в поисках золота и организации его добычи. Русским географическим обществом к экспедиции прикомандирован молодой ботаник Лев Семенович Ценковский. Первоначально они следуют вместе вверх по Нилу до Асуана. Оттуда добираются до Хартума и далее до селения Эр-Росей-рес в области Фазоглу. Там их пути расходятся: Е. П. Ковалевский занимается изучением Тумата — левого притока Голубого Нила, а Л. С. Ценковский — естественнонаучными исследованиями в бассейне Голубого Нила, в Нубии и на юге Кордофана…

Ощутимый вклад в изучение Тропической Африки внес сын обрусевшего немца Василий Васильевич Юнкер. Свое знакомство с континентом он начал с участия в археологической экспедиции в Тунис в 1873–1874 годах. Освоив в совершенстве арабский язык и технику топографической съемки, он в 1876–1878 и в 1879–1886 годах занялся изучением Центральной Африки. В ходе первого путешествия В. В. Юнкер исследовал и нанес на карту нижнее течение реки Барка (Барака) в Судане и впервые выполнил точную съемку правого притока Нила — реки Собат; продолжил начатое его близким другом Швейнфуртом изучение сложной системы левого притока Нила — реки Эль-Газаль; обследовал, продвигаясь далее на юг, восточную часть водораздела Конго — Нил и достиг верховьев реки Уэле. Целью его второго путешествия вновь был водораздел Конго и Нила и бассейн реки Уэле. В 1886 году Юнкер отправился через район больших нильских озер к восточному побережью Африки, составив ряд крупномасштабных карт этого района и собрав большой географический и этнографический материал. Привезенные Юнкером в Россию этнографические коллекции до сегодняшнего дня служат украшением Музея антропологии и этнографии АН СССР в Ленинграде.

В конце 1880-х — 1890-х годах Россия направляет несколько экспедиций в Северо-Восточную и Восточную Африку, В, Ф. Машков, А. В. Елисеев, Н. С. Леонтьев, К, С. Звягин, А. К. Булатович, Л. К. Артамонов и другие исследователи значительно расширили представления о природе и народах Эфиопии и Сомали, решили ряд географических задач того времени, нанесли на карту речные системы, горные хребты и межгорные долины, собрали и обобщили большой материал об особенностях климата, почв, животного мира и растительности этого региона. Об интересе российской общественности к изучению «континента коротких теней» свидетельствует и тот факт, что до 1917 года в России увидело свет более пятисот книг об Африке, не считая множества статей в периодических изданиях и отдельных выпусков Известий Русского географического общества.

Вслед за автором мы прервем свой рассказ на рубеже веков, а наиболее любознательным посоветуем обратиться к книгам.

А. Ю. Грушевский

Литература

В немецком оригинале этой книги автор предлагает список литературы на немецком языке. Для настоящего издания представляется целесообразным дать краткий перечень научно-популярных работ по истории географических исследований в Африке на русском языке.

Античная география. М., 1953.

Арабские источники VII–X веков. Подготовка текстов и переводы Л. Е. Куббеля и В. В. Матвеева. М. — Л, 1960. Арабские источники X–XII веков. Подготовка текстов и переводы В, В. Матвеева и Л. Е. Куббеля. М. — Л., 1965. Атлас истории географических исследований и открытий. М„1959.

Африка: встречи цивилизаций. Под ред. В. Е. Мириманова, М., 1970.

Африка глазами наших соотечественников. М., 1974.

Африка еще не открыта. М., 1967.

Бейкер Дж. История географических открытий и исследований. Пер. с англ. М., 1950.

Бизли Ч.Р. Генрих Мореплаватель, 1394–1460. Пер. с англ. М., 1979,

Вальская Б. А, Путешествия Егора Петровича Ковалевского. M.t 1956.

Вотте Г. Давид Ливингстон. Жизнь исследователя Африки. Сокр. пер. с нем. М., 1977.

Вязов Е. И. Васко да Гама. М., 1956.

Вязов Е. И. Мунго Парк. Путешествие к берегам Нигера. М., 1958.

Геродот. История. В 9 кн. Л., 1972.

Голуб Э. По Южной и Центральной Африке. Пер. с англ. М., 1962.

Горпунг М. Б.Липец Ю. Г., Олейников И. Н. История открытия и исследования Африки. М., 1973.

Дави А. По Нилу на каяках. Сокр. пер. с фр. М., 1962. Давидсон А. Б., Макрушан В. А. Зов дальних морей. М., 1979. Давидсон А. Б., Макрушин В. А. Облик далекой страны. М., 1975.

Дитмар А. Б. География в античное время. М., 1980. Ельницкий Л. А. Древнейшие океанические плавания. М., 1962. Забродская М. П. Русские путешественники по Африке, М., 1955.

Зотова Ю. Куббель Л. В поисках Нигера. М., 1972. Изучение Африки в России. М., 1977.

История Африки. Хрестоматия. М., 1979.

Камерон В. Л. Пересекая Африку. Пер. с англ. М., 1981. Кацнельсоп И. С. Напата и Мероэ — древние царства Судана. М. 1970.

Кобищанов Ю. М. На заре цивилизации. Африка в древнейшем мире. М., 1981.

Кобищанов Ю. М. Северо-Восточная Африка в раннесредневековом мире (VI — середина VII в.). М., 1980.

Куббель Л.Е, Путь в Томбукту. М., 1971.

Куббель Л. Е. Сонгайская держава. М., 1974.

Куббель Л. Е. Страна золота. М., 1966.

Ливингстон Д. Последнее путешествие в Центральную Африку. Пер. с англ. М., 1968.

Ливингстон Д. Путешествия и исследования в Южной Африке с 1840 по 1855 г. Пер. с англ. М., 1955.

Ливингстон Д., Ливингстон Ч. Путешествие по Замбези с 1858 по 1864 г. Пер. с англ. М., 1956,

Линде Г., Бретшнейдер Э. До прихода белого человека. Африка открывает свое прошлое. Пер. с нем. М., 1965.

Магидович В. //., Магидович И. П. Очерки по истории географических открытий. В 5 т. М., 1982–1986.

Непомнящий И. Н. Колесницы в пустыне. М., 1981.

Ольдерогге Д. А. Западный Судан в XV–XIX вв. М. — Л., I960. Страбон. География. Пер. с греч. М., 1964.

Стэнли Г. М. В дебрях Африки. Пер. с англ. М., 1958.

Томсон Дж. История древней географии. Пер. с англ, М., 1953.

Харт Г. Морской путь в Индию. Пер. с англ. М., 1954. Хенниг Р. Неведомые земли. Пер. с нем. В 4 т. М., 1961–1963,

Шумовский Т. А. Арабы и море. М., 1964.

Юнкер В. В. Путешествия по Африке (1877–1878 и 1879–1886). Пер. с нем. М., 1949.

Указатель имён

А

Абреу Жуан Гомиш 256

Абу Бакари II, правитель Мали 84, 85

Анейру Жуан Афонсу д* 107, 108, 114

Адан Гильом 08

Адансон Мишель 156

Азанбужи Диогу 112, 256

Азурара 102

Александр Македонский 54–56, 125

Александр III, папа 96

Али Мухаммед 215

Алмейда Франсишку 256

Аманишакет, царица Мероо 61

Амасис, фараон 45 Аменемхет III, фараон 8

Анвиль Жан Батист д’ 156

Аристотель 54, 71

Арриан Флавий 51, 55

Архимед 71

Аудни Уолтер 169, 170, 258

Афонсу 1, король Португалии 92

Афонсу V, король Португалии 113

Б

Бакри (Абу Убайд ал-Бакри) 72— 74

Балдан Афонсу Гонсалвиш 102, 114

Балуджани Луиджи 152, 154

Банкс Джозеф 147, 157, 162

Баптиста Педру Жуан 258

Барбоза Дуарти 127

Баретту Франсишку 257

Барроу Джон 258

Барруш Жуан де 118, 120, 126— 129

Барт Генрих 155, 157, 173, 175–182, 204, 209, 252, 258, 259

Батерст 169, 171 Баха-ад-Дин 71

Бейкер Сэмюэл Уайт 172, 222, 225–229, 236, 241, 243, 244

Бем Эрнст 241

Беннет Джеймс Гордон 201, 238

Бера Али, правитель Сон гаи 104

Бера Фаран, вождь сонгаи 104

Бетанкур Жан де 99

Бёртон Ричард Фрэнсис 198, 211–216, 223–225, 236, 241,

259

Бик Чарлз 223

Бомбей Сиди 213

Бразза Пьер Саворньян де 250, 259, 260

Брюс Джеймс 125, 152–156, 159, 209

Буркхардт Иоганн Людвиг 258

В

Ваддит — Лука 112, 115

Вайбель Лео 34

Вивальди Сорлеоне 98

Вивальди Уголино 97, 98, 105

Виссманн Герман фон 198, 236,

260

Г

Гален 71

Гама Васко да 122, 125, 126, 256

Ганнон 15, 47, 49–53, 56, 57, 106, 224

Генрих Мореплаватель, см. Энрики

Геродот 5, 7, 9, 26, 30, 47 49, 52, 53, 64, 67, 87

Гимилькон 49, 56

Голуб Эмиль 260

Гомиш Диогу 105

Гомиш Фернан 106, 107, 117

Гонсалвиш Антан 114

Гонсалвиш Лопу 106, 114, 256

Гордон Чарлз Джордж 244

Грант Джеймс Огастес 198, 217–220, 222, 225

Гумбольдт Александр 87, 163, 181, 210, 229

Д

Даппер Олферт 156

Дарий I, царь Персии 53

Деи Бенедетто 174, 256

Деккен Карл Клаус фон дер 174, 252, 259

Денем Диксон 169–171, 258

Диаш Бартоломеу 118–123, 125, 256

Диаш Диниш 102, 114, 118

Диаш Диогу 256

Диниш I, король Португалии 93

Диоген 15, 62, 66

Диодор 19

Диоскур 66

Дориа Тедизио 97, 98

Дрейк Фрэнсис 138, 143

Е

Евдокс 58–60, 62, 87, 97

Евтимен 45–47, 49, 76

Ж

Жуан И, король Португалии 112, ИЗ, 115, 120, 122, 123

Жузе Анастасиу 258

З

Закута 115 Зарку 114

И

Ианиш Жил 102, 114, 256

Ибн Баттута (Абу Абдаллах Мухаммед Ибн Баттута) 78, 81, 83–85, 104

Ибн Хаукал ан-Насиби 72, 73

Идрисн (Абу Абдаллах Мухаммед ибн Мухаммед аш-Шериф ал-Идриси) 75–78, 80, 97

Изальгие Ансельм д’ 99, 100

Измаил, вице-король Египта 228, 229

Имела Баттиста 122, 123, 256

Индикоплов Косма 69

Иоанн, царь-священник 95, 96, 99, 104, 105, 107, 108, 122

Ишкулар Перу ди 106, 114

К

Кабрал Гонсалу Белью 102, 114

Кабрал Педру Алвариш 122, 126, 256

Кадамосто Альвиэе да 103, 104, 114, 120

Кайду Антониу 257

Кайе Рене 155, 174, 175, 180, 258

Калулу, слуга Стэнли 245, 248

Камбис, царь Персии 47, 48, 53, 60, 125

Камерон Верин Ловетт 198, 213, 224, 236, 241, 259

Камерон Чарлз Дункан 238

Камраси, правитель Уньоро 222, 226

Кан Диору 112–115, 119, 121, 256

Керстен Отто 259

Кетчвайо, вождь зулу 259

Кир 125

Клаппертон Хью 155, 168–172, 177, 258

Клеопатра, царица Египта 54, 59, 61

Ковалевский Егор Петрович 258

Ковильян Педру ди 122, 123, 125

Колумб Христофор 21, 25, 114, 120, 133

Кольб Петер 148, 150

Константин, император Византии 62

Кошта Суэйру да 106, 114

Крапф Иоганн Людвиг 174, 183, 209, 210, 258

Краузе Готлиб Адольф 252

Крешкиш Жафуду 100

Крозик Фридрих фон 148

Ксеркс, царь Персии 48, 49

Куин Джеймс 223

Кук Джеймс 147, 150

Кули Уильям Десборо 209, 211

Л

Лайон Дж. 169

Лас Касас Бартоломе 134, 142

Лев Африканец (ибн Мухаммед ал-Ваязан) 131, 132, 170, 175

Лев X, папа 131

Лендер Джон 155, 171, 172, 179

Лендер Ричард 171, 172, 179, 258

Ленц Оскар 259

Леопольд II, король Бельгии 245, 249, 250, 253

Леасиус Карл Рихард 48

Ливингстон Давид 166, 183–203, 215, 223, 237, 240, 241, 245, 252, 258, 259

Ливингстон Мери 187, 188

Ливингстон Чарлз 196

Лихтенштейн Мартин Генрих 122, 163—165

Лобу Жироме 125, 154

Локк Джои 142

Луллий Раймунд 97

Лонг Александр Гордон 174

М

Мабруки Мвиньи 213

Магеллан Фернан 25, 127

Мадьяр Ласло 258

Макомо, вождь коса 258

Манн Густав 224

Масуди (Абу Хасан Али ибн ал-Хусейн ал-Масуди) 76, 79, 87, 126

Магерн Юлий 15, 64, 65

Маух Карл Готлиб 198, 203–208, 236, 259

Махди Суданский 244, 260

Мвата Ямво, правитель Лунды 189

Мейер Ганс 174

Ментухотеп I, фараон 10

Ментухотеп II, фараон 10, 11

Мёррей 186

Мёрчисон Родерик Импи 194, 199

Мист Якоб Абрахам де 164

Моффет 184, 185, 187

Мунза, вождь мангбету 233–235

Мунцингер Вернер 236

Муса I, правитель Мали 81, 82, 100

Мутеса I, правитель Буганды 218–220, 243, 259

Мухаммед 69–71, 78, 87, 88. 93

Мухаммед I, султан Сонгаи 84

Н

Нахтигаль Густав 155, 173, 236, 259

Нгола Анна Нзинга Мбанди, правительница Анголы 257

Нейра Альваро Менданья де 21

Нерон, римский император 15, 62, 63

Неттельбек Иоахим 139

Нехо II, фараон 5, 6, 9, 15, 23–25, 53, 60

О

Окун Охен 108

Осуэлл 186, 187

Офервег Адольф 177—181

П

Паиш Педру 124, 125, 154, 257

Пайва Афонсу ди 122, 123

Парк Мунго 155, 157–162, 166, 167, 171–174, 180, 258

Парк Том 168

Перейра Дуарту Пашеку 120, 121

Пертес Юстус 204

Петерманн Август 204–206

Петерс Карл 172, 260 Пешель Оскар 117

Пирейра Руй 256

Пирит Томе 256

Плиний Старший 56, 57, 63, 66

По Фернан да 106, 114

Порре Пауль 259

Покок Фрэнсис 246, 248

Полибий 56, 57

Поло Марко 97

Понсе Шарль 152

Посидоний 59

Псевдо-Скилак 52

Птолемей Клавдий 7, 62, 65–67, 69,71, 76, 85,87, 105, 113, 121

Птолемей I, царь Египта 54, 55

Птолемей II, царь Египта 66

Р

Равашку Руй Лоренсу 256

Ралей Уолтер 143

Рамсес II, фараон 18, 19

Рамсес III, фараон 10

Ранавалуна I, королева Мадагаскара 258

Ребманн Иоганн 209–211, 258

Рибек Ян ван 148, 257

Риттер Карл 177

Ритчи Дж. 169

Ричардсон Джеймс 177

Рожер II, король Сицилии 75, 79

Рольфе Герхард 155, 173, 179, 204, 259

Руманика, правитель Карагве 217, 221

Рюйтер Дирик 108

Рюппель Эдуард 258

С

Савская, царица 21, 206

Сантарен Жуан ди 106, 114

Сантуш Жуан душ 21

Сатасп 48, 49, 60

Сахур, фараон 8–10

Секелету, вождь макололо 190

Сенека 45, 62, 63

Серпа-Пинту Алеишндри Алберту да Роша 3 98, 259

Сикейра Руй ди 114

Сильвейру Гонсалу ди 257

Синахериб, царь Ассирии 6

Синтра Гонсалу ди 102

Синтра Перу ди 106, 114 С

Снофру, фараон 8

Соломон, царь Израильско-Иудейского царства 20–22, 126, 206, 208

Сомервилл Уильям 164

Спаррман Андреас 150, 151

Спик Джон Хэннинг 198, 199, 211–220, 222–225, 236, 241, 243, 259

Стейрс У. Дж. 245

Страбон 59, 61

Стэнли Генри Мортон (Роуленде Джон) 145, 172, 198, 201, 215, 218, 237–252, 259

Сундиата (Мари Дьята), правитель Мали 81

Суси, слуга Ливингстона 200— 202

Сципион Эмилиан 56

Сюре-Каналь Жан 16

Т

Таура Кэарта 161

Тейшейра 114

Тинне Александрина 259

Типпо-Тиш (Хамед бен Мухаммед) 245–247

Томсон Джозеф 260 Тратер Джон 164

Триштан Нуну 102, 114, 256

Type I Мухаммед, правитель Сонгаи 104

Тутмос III, фараон 11, 15, 18

У

Узодимаре Антонио 98, 103, 105, 106

Уинтерботтом Том 156, 157

Ф

Фёдор II (Теодрос), император Эфиопии 238, 239

Фернандкш Жуан 114, 256

Феррер Жакме 99

Филипп II, царь Македонии 54

Фогель Эдуард 181, 204

Форстер Георг Адам 150, 163

Форстер Иоганн Рейнольд 150

Фра-Мауро 85, 87, 113

Фуггер 89, 117

Фэгг Бернард 57

Х

Хамаин Гюнтер 106

Хатшепсут, царица Египта II — 16

Хаутон 158

Хви 10

Хенниг Рихард 51, 64, 86

Хену 10

Хеопс, фараон 8

Хёйглин Теодор фон 204, 259

Хирам I, фараон 20–22

Хирхуф 15, 16, 18, 64

Хнемхотеп 10, 14

Хобарт 166

Хокинс Джон 138–140, 143

Хорнеманн Фридрих Конрад 155, 162, 163, 169, 258

Хуме, правитель Борну 78

Ч

Чжен Хо 80

Чума, слуга Ливингстона 200, 202

Ш

Швейнфурт Георг 46, 63, 155, 229–236, 259

Э

Эвергет (Птолемей VIII 59

Эмин-Паша (Шнитцер Эдуард) 250

Энрики (Генрих Мореплаватель) 95, 96, 100–103, 106, ИЗ, 131, 156

Энсиско Фернандес 257

Эрхардт Якоб 210, 211, 213

Эссекс 143

Ю

Юлий Цезарь 125

Юнкер Вильгельм (Василий) 231, 234, 236, 259

Я

Якут ибн Абдаллах ар-Ру ми 74

Яхмос, фараон 11

Указатель географических названий

А

Абу-Симбел 19

Абу-Скр 8

Авгила, оазис 52

Авка 111

Агисимба 65

Агульяш (Игольный), мыс 5, 15, 24, 119, 120

Адамауа, гос-во 142, 155, 170, 179, 181, 258

Аддис-Абеба 97

Аденский залив 12, 62, 87

Адулис 61, 66

Азанде, плоскогорье 231

Азания 66, 77

Азорские о-ва 20,) 14

Аир, оазис 15, 65

Аир, плато 177

Акаба, залив 21

Акита 18

Аккра 257

Аксим 140

Аксум (Аксумское царство) 15, 61–63, 97, 123

Александер-Бей 119

Александрия 55

Алжир 152, 174, 176

Алжубарроте 92

Альберт (Мобуту-Сесе-Секо), озеро 15, 38, 39, 63, 198, 199, 217, 221, 225, 226, 241, 244, 245

Аму 11

Ангола 40, 42, 43, ИЗ, 115, 116, 118, 188–190, 215, 257–259

Ангра де лос Руйвос 102

Анкобра, река 140

Аравийский залив 6, 120

Аравийский п-ов 19, 58, 61

Арамбис 15, 50, 51

Арген, бухта 102

Арген, о-в 52, 57, 104, 114

Арувими, река 198

Асби 62

Асуан 10, 18, 155

Асэб, бухта 259, 260

Атбара, река 39, 48, 155

Атласские (Атлас) горы 46, 52, 56

Аудагоста 72

Ауджила 155

Афудд 222

Б

Багамойо 198, 203, 213, 215, 217, 242, 260

Багирми 76, 155, 180, 181

Бамако 155, 161, 167, 258. 260

Бангвеулу, озеро 198, 199, 201, 203, 259

Баки, река 81

Барбария 77

Барка (Барха), горы 104

Барракунда, пороги 105, 114

Басутоленд, см, Лесото

Баучи, плато 23

Бахр-эль-Газаль, провинция 15, 23, 155

Бахр-эль-Газаль, река 63, 230, 231

Бейра 76

Белый Нил, река 27, 29, 48, 67, 76, 155, 199, 225, 230, 259

Бенгела 198, 213

Бенгельская бухта 119

Бенин (Бенин-Сити) 57, 107–110, 114, 132, 136

Бенин, гос-во 84, 109, 224, 258

Бенин, залив 51

Бенин, река 107

Бенуэ, река 29, 114, 119, 155, 179, 181, 258

Берберия 104

Берег Слоновой Кости, см. Кот-д'Ивуар

Береника 15, 66

Бечуаналенд 260

Биафра, залив 51, 87

Библ 8, 20

Бижагош, о-ва 114

Бильма 15, 155

Бисау, бухта 50

Боавишта, о-в 114

Бокани 155, 163, 258

Большой Сирт, залив 24, 52

Бома 198, 248, 259

Бонни 109

Борну, гос-во 53, 76–78, 100, 155, 162, 169–171, 173, 179, 181, 259

Ботсвана 40, 43, 260

Бохадор, мыс 99, 101, 102, 114, 256, 260

Браззавиль 198

Брандберг 42

Брасс 172

Буганда, королевство 217–220, 222, 225, 243, 244

Бужумбура 221 Буркина-Фасо 32 Бурунди 36, 39, 241

Буса 155, 167, 171

Буса, пороги 104

В

Вааль, река 42, 186, 198, 205

Вавилон 24, 25, 54, 79

Вадаи, султанат 155, 181

Вадан (Ходен) 104

Вади-Аллаки 18

Вади-Хаммамат, ущелье 10

Вак-Вак, империя 77, 79

Валата 81–83

Веби-Шебели, река 39

Верга, мыс 114

Видах 109

Виктория, водопад 191, 192, 198, 259

Виктория, озеро 15, 38–40, 63, 86, 198, 199, 211, 213, 216, 217, 219–222, 227, 241, 243, 259

Винья-Ньяра 247

Вирунга, вулкан 217, 221

Витватерсранд 260

Вольта, река 114, 119, 155

Г

Габон 34, 36, 106, 116, 145, 258

Гадамес, оазис 155, 174

Гадес (Кадис) 59, 60

Галикарнас 5

Гамбия 156, 157, 257

Гамбия, река 26, 27, 50, 81, 98, 102, 103, 105, 114, 122, 155–158, 162, 166

Гана 32, 76, 100, 106, 138, 174, 175, 178, 188, 219, 240, 251, 257, 259

Гана, империя 72–74, 81, 99

Гао 24, 84, 97, 99, 104, 167

Гарама, оазис 15, 52

Гвардафуй (Благовоний), мыс 12, 14, 15, 23, 55, 62, 76

Гвинейская возвышенность 81

Гвинейский запив 29, 32, 49, 106, 119, 155, 163, 170, 173

Гвинея 32, 52. 72, 138, 142, 156, 157, 224, 256, 259

Гераклеополь 10

Геракловы Столпы (Геркулесовы столбы) 6, 24, 48, 50, 51

Гибралтарский пролив 49, 50

Годжам, местность 125

Голубой Нил 38, 39, 48, 67, 76, 124, 125, 153–155, 209, 225, 257

Гондокоро 198, 222, 225

Гондэр 152, 155

Грейт-Кай, река 148

Грейт-Фиш, река 119, 120

Гросс-Фридрихсбург 140

Гундам 24

Д

Дарфур, оазис 77, 155

Дар-эс-Салам 66

Дахлак, архипелаг 61

Дейр-эль — Бахри 11–14

Делгаду, мыс 14, 15, 66, 121

Джагга, горы 209

Дженне 81, 83, 84, 104, 105, 155. 161

Джибути 36

Джордж, озеро 221

Джуба, река 39

Дилоло, озеро 189

Доброй Надежды (Бурь), мыс 103, 119–122, 249, 256, 257, 260

Дра (Лике), река 15, 46, 50, 99, 101

Дурбан 198, 204, 259

Е

Египет 5, 6, 8—11, 16–19, 21, 23, 24, 25, 45, 47, 48, 54, 56, 58–61, 65, 68, 79, 81, 87, 100, 120, 122–124, 154, 174, 215, 216, 222, 225, 229, 238, 259

Еллала, пороги 115, 119, 248, 258

Ж

Жеба, река 114

З

Заила 256

Заир 15, 33, 34, 36, 37, 47, 70, 76, 106, 116, 122, 139, 142, 246, 250

Заир, озеро 158

Замбези, река 13–15, 36, 39, 40, 42, 77, 78, 80, 128, 130, 187–196, 198, 199, 258–260

Замбия 36, 40, 78, 127, 189

Замфара 104

Занзибар, о-в 15, 39, 80, 127, 197, 198, 212, 213, 216, 217, 256

Зариа 104

Зеленого Мыса, о-ва 105, 114, 117, 122

Зеленый, мыс 15, 50, 99, 102, 114,

118, 141

Зимбабве 15, 21–23, 40, 44, 79, 127, 128

Зиндж 77, 78

Золотой Берег 106, 112, 1(4, 140, 141, 174, 198, 240. 258

И

Иам 18

Иберийский (Пиренейский) П-ов 70, 92, 97, 136, 137

Игбо Укву III

Илорин 108

Инд, река 7, 54, 62, 70

Индийский океан 6, 7, 12, 15, 16, 36, 39, 40, 65, 67, 76, 85, 87, 113, 119, 128, 192, 212

Индия 14, 21, 39, 54, 59–61, 69, 76, 79 81, 86, 95–97, 103, 113, 114, 120, 121, 123, 126, 162, 211, 217

Испания 8, 49, 60, 74, 92, 93, 97, 136, 137, 152, 258, 260

Итури, река 36, 198, 221

Ифе 57, 58, 108, НО, 114

Й

Йола 155, 178

К

Кабарега (Мерчисона), водопад 38, 63, 226

Кабу-Фриу, мыс 119

Кагера, река 38, 217, 221, 243

Каир 82, 122, 152, 154, 155, 162, 204, 249, 260

Кайенгва 80

Какулима, гора 52

Калахари, пустыня 40–42, 128, 185–187, 198

Каликут 125

Камерун 20, 27, 28, 32, 34–36, 52. 73, 142, 157, 170, 212, 219, 260

Камерун, бухта 50

Камерун, вулкан 15, 50, 52, 106, 114, 224

Кампала 218

Канарские о-ва 15, 99, 114, 138

Канем, гос-во 77, 78, 155, 179

Кано 84, 104, 155, 170, 171, 177, 178, 180

Кантор 105, 114

Кап-Блан (Бланко), мыс 15, 52, 57, 102, 104, 114, 256, 260

Капская колония 148, 150, 152, 163–165, 185, 250, 257, 258

Капская область (провинция) 26, 41, 43, 118, 121, 148, 150, 171, 256, 258

Капстад (Кейптаун) 148, 198

Карагве, гос-во 217

Каркемиш 24

Карнак 8

Карру, область 41, 163

Карума, водопады 222, 225

Карфаген 15, 47, 49–52, 56

Касаи, река 189, 198

Катанга (Шаба), провинция 133

Катонга, река 221

Кафуэ, река 78

Кацина 84, 104, 155, 162, 177, 258

Кванго, река 116, 198

Квандо, река 188

Кванза, река 42

Кебрабаса, пороги 191, 194, 198

Келимане 192, 198, 207, 212, 256, 259

Кения 36–40, 116

Кения, гора 37, 209

Керн 52

Кибо, гора 174, 209, 210

Кибомбо 245

Киву, озеро 199, 217, 221, 241

Кигали 221

Килва (Килва-Кисивани) 76, 80, 81, 95, 212, 256–258

Килиманджаро, вулкан 37, 172, 174, 209, 255, 257–259

Кимберли 198, 259

Киокиа 105

Киренаика, ист. обл, 104

Колобенг 187, 188

Коморские о-ва 256

Конго, гос-во 34, 115, 116, 118, 119, 127, 133, 141, 219, 249, 252, 260

Конго (Заир), река 15, 26, 29, 34–36, 112, ИЗ, 115, 117, 119, 136, 156, 158, 188, 189, 197–199, 241, 245, 247–250, 256, 258, 259

Константинополь 96, 104

Коптос 10

Кордофан, провинция 155, 156, 215

Кот-д’Ивуар (Берег Слоновой Кости) 32, 49, 114, 141, 257, 258

Красное море 6, 7, 9, 10, 24, 53, 55, 59, 61, 65, 66, 123, 155, 238

Кровавая, река 258

Кросс, мыс 115, 119

Кукава 155, 169, 170, 177, 178, 180, 181, 258

Кумаси 259

Кумби-Сале 73, 74

Кунене, река 42

Куруман 185

Кусейр 10, 14, 15, 155

Куфра, оазис 23, 155

Куш, гос-во 47

Кьога, озеро 63, 227

Кзрэн 22

Л

Лате 155, 171, 258, 259

Ламу 80

Леопольдвиль (Киншаса) 250

Лесото 40, 259

Либерия 106

Ливийская пустыня 47

Ливингстона, водопады 248, 250

Ливия 174

Лике 51, 52, 59

Лике, см. Дра, река

Лимпопо, река 42, 79, 125, 198, 204, 205

Линьянти, река 190,

Лиссабон 92, 93, 108, 112–114, 117, 123, 125, 197, 199, 256, 257

Логоне, река 29

Ломами, река 198

Лопес, мыс 106, 114, 256

Луалаба, река 35, 197–200, 203, 241, 242, 245, 259, 260

Луама, река 245

Луангва, рифт 36, 40

Луанда 119, 183, 189, 190, 198, 257, 259, 260

Луапула, река 35, 198, 199

Луба, гос-во 189

Лувиронза, река 221

Луксор 11

Лукуга, река 198, 241, 259

Лулуа, река 198

Лунда, империя 189, 259

Лунда, плато 40

Лунные горы 15, 67, 76, 84, 121, 201, 209, 217, 244

Людериц (Ангра-Пекена), бухта 118, 119

М

Мавритания 27, 46, 52, 72, 110

Магдала 239, 240

Мадагаскар, о-в 15, 77, 79, 87, 256–258. 260

Мадейра, о-в 114

Маконде, плато 196

Малави 36, 40

Малая Азия, п-ов 13, 19, 54, 70, 75

Мали 32, 58, 72. 106, 161, 167. 174

Мали, империя 81–85, 99, 100, 104, 105, 114, 158

Малинди 78, 80, 125, 212, 256

Мальдивские о-ва 141

Мальорка, о-в 97

Малый Аббай, река 125, 154

Мао 155

Мапунгубве 127

Марали, район 177

Маргерита, пик 221

Марокко 20, 24, 50, 60, 72, 99, 175

Масенья 155, 180

Маскат, султанат 126

Массауа 152, 155, 260

Мафия, о-в 39

Мбанза-Конго 116, 117

Мнанза 198, 215

Мверу, озеро 198, 199, 259

Мезурадо, мыс 114

Мекка 69, 70, 82, 84, 212

Мероэ (Мероитское царство) 15, 48, 49, 61–63, 78

Мешра-зр-Рек, область 231

Мёрчисона (Кабарега), водопад 194, 196

Мобуту-Сесе-Секо, см. Альберт, Озеро

Могадишо 66, 77, 80, 98, 212

Мозамбик 36, 40, 41, 66, 76, 125, 126, 128, 190, 193, 256–258

Мозамбикский пролив 5, 87

Момбаса 77–80, 125, 126, 212, 213, 256—258

Мономотапа (Мвене Мутапа), гос-во 79, 126. 127, 257

Муза (Моха) 66

Мурзук 15, 52, 155, 162, 163, 169, 173

Мусавварат-зс-Суфре 48

Н

Намиб, пустыня 41. 119

Намибия 40, 43, 115, 118, 260

Нан, мыс 101, 102, 114

Напата 15, 47, 6!

Нассау 141

Наталь, республика 258

Нгами, озеро 187, 188. 198. 258

Ндонго, гос-во 257

Невольничий Берег 114

Heгpo (Албина), мыс 119

Нигер 32, 65, 84, 174, 177

Нигер, река 15, 24, 26–29, 52, 83–85, 97, 99, 100, 104, 114. 119, 142, 156, 157. 161–163, 166, 167, 169–172, 175, 179, 209, 258, 259

Нигерия 23, 32, 57, 84, 106, 107, 110, 111, 132, 136, 141, 162, 167, 171

Нил, река 6–9, 15, 18. 21, 24, 28, 29, 31, 35, 36, 38, 39, 45, 47, 48, 53, 54, 62–64, 77, 84, 96, 99, 103, 105, 113, 121, 152, 154–156, 158, 188, 197–199, 201, 209, 213, 215–217, 220–223, 225, 227–231, 241, 244, 259

Нимуде 39, 222

Нок 57, 58, 78, 110

Нубия 15, 18, 21, 47, 58, 61, 96, 155, 215, 258

Нумидия 52

Ньяварунгу, река 217. 221

Ньянгве 198. 245, 246

Ньянза (Укереве), озеро 215, 216, 222

Ньяса (Малави), озеро 39, 194–199, 211, 259

О

Огиве, река 114, 119, 198, 259

Ойо (Олд-Ойо) 108

Оман, султанат 126, 212, 257

Оранжевая, река 41, 42. 119, 186, 198, 258

Отец, водопад 248

Оурике 92

Оуэн, водопад 38

Офир, мифич. страна 20, 21, 23, 126, 206

П

Падроке, мыс 119, 120

Пальмас, мыс 15, 51, 114

Пангани, река 39, 213

Пастухов, бухта 119 Пате 80

Пемба, о-в 39, 80

Персия 13, 54, 61, 79, 81

Перцовый Берег 114

Пиэания 158, 161

Порту-Алешандри 119

Португалия 92–95, 104, 105, 112–115, 122, 123, 126, 131, 136, 140, 256, 257

Порту-Сайту, о-в 114

Прас, мыс 66, 121

Претория 198

Принсипи, о-в 87

Пунт, мифич. страна 8—15, 17, 18, 23, 61

Р

Рапта 15, 66, 67

Рио де Лагуш, лагуна 106

Рио-де-Оро, берег 114

Рио-Муни, колония 258

Рипон, водопад 220, 222, 223, 259

Риу-Гранди 138

Руанда 36, 39, 241

Рубага, холм 218

Рувензори, массив 37, 63, 198, 217, 221, 244, 245, 250

Рувуву, река 217, 221

Рувума, река 39, 196, 198, 199, 213

Рудольф (Туркана), озеро 34, 198

Рузиэи, река 221, 241

Рукарара, река 217, 221

Руфиджи, река 39, 66

Ручуру, река 217, 221

С

Саба (Сабейское царство) 21, 61

Сави, река 42

Садани 260

Санга, река 198

Санкуру, река 198

Сан-Мигел, о-в 114

Сан-Сальвадор 116, 117, 119

Санта-Катарина, мыс 114, 119

Санта-Мария, мыс 113, 119

Санта-Мария, о-в 114

Сан-Томе, о-в 87

Сантьягу, о-в 114

Сао 58

Саутпансберг 206

Сафа 99

Сахара, пустыня 9, 15, 16, 24, 26, 30. 36, 46, 52, 57, 64, 72, 83, 84, 99, 155, 162, 163, 174, 181, 207, 256

Свазиленд 40

Сегу 155, 160, 161, 167, 258

Сей 155

Семлики, река 217, 221

Сена 80, 130

Сенегал 24, 32, 72, 99, 156, 174, 256, 259

Сенегал, река 26, 27. 29, 46, 99, 114, 155, 156, 158, 162

Серра-Желей 105

Сеута 95–97, 114

Сешеке 198

Снва, оазис 47, 155, 162

Сидон 20, 49

Сиена 61

Синайский п-ов 8, 69

Сирия 8, 59, 79, 100, 162

Сирт, см. Большой Сирт, залив

Сицилия, о-в 19, 75, 104

Собат, река 63

Сокото 84, 155, 162, 170, 171, 258

Солоент, мыс 48, 50, 51

Сомали 9, 36, 38, 39, 55, 211, 212, 260

Сомали, п-ов 5, 12, 24, 39, 86

Сонгаи, гос-во 81, 84, 104, 114, 175

Софала 66, 76, 77, 79, 80, 122, 126, 127, 130, 206, 256

Средиземное море 8, 16, 19, 20, 24, 25, 45, 53, 114, 131, 173

Старый (Большой) Зимбабве 127–130, 198, 205, 206, 256, 259

Столовая бухта 119, 148

Стянли-Пул, озеро 248

Суакин 155

Судан, гос-во 16, 27, 33, 34. 39, 52, 84, 156, 238, 244, 250

Судан 15, 26, 28–31, 35, 55, 58, 89, 112, 114, 148, 155, 173, 177, 181 Восточный 27, 181, 229, 258 Западный 36, 65, 81, 83, 104, 116, 131, 170, 172, 174, 177, 258 Центральный 27, 29, 81, 173

Суэц 240

Суэцкий канал 229, 238

Сьерра-Леоне 106, 138. 157, 171, 174, 258

Сэдд, область 15, 29, 63, 225

Т

Табора 198, 201, 213, 215

Таджелет 155, 177

Таматаве 258

Тана, озеро 15, 34, 38, 67, 124, 125, 155

Тана, река 39

Танганьика, озеро 38, 189, 198–201, 211, 213–215, 221, 241, 245, 259

Танжер 155, 175

Танзания 36, 37, 39, 40, 66, 81, 195, 201

Тассилин, оазис 46

Тауденни, оазис 155, 174

Тенерифе, о-в 114

Тете 130, 191–193, 196, 198

Тиббу, пустыня 169

Тибести, нагорье 155 Тимиатерион (Мехдия) 15, 50. 51 Тир 20, 25, 49

Тис-Иснт (Тис-Аббай), водопад 125, 153

Того 252, 260

Томбукту 15, 52, 72, 82–84, 89, 104, 105, 114, 122, 141, 155, 156, 161, 167, 168, 171, 174, 175, 180, 209, 256, 258, 259

Трансвааль, республика 127

Три-Пойнтс, мыс 112

Триполи 155, 162, 169, 170, 174, 181, 259

Триполитация 75

Туат, оазис 155, 174

Тунис 75, 78, 99, 104

У

Убанги, река 155, 198

Уганда 36, 38–40, 220

Угарит 8

Уджиджи 198, 200, 245

Узарамо, область 213

Умфули, река 205

Унгуйя Уку (Старый Занзибар) 39

Уньоро, гос-во 218, 220, 222, 225, 228. 244

Уньямвези, озеро 210

Уньяньемба 201

Уйоб, река 39

Уолфиш-Бей, бухта 119

Усамбара, горы 213

Узле, река 155, 259, 260

Ф

Фалеме, река 72

Фернандо-По (Биоко), о-в 114, 119, 171, 172, 224

Фес 155

Феццан, область 77, 155, 162

Фивы 9—12, 15, 19, 47

Филы 61

Фиш-Бей, бухта 118, 119

Фута-Джаллон, гос-во 155

Фута-Джаллон, плато 81, 158, 175

Х

Хадрамаут 9, 12

Хараре 129

Хартум 38, 155, 225, 228, 234, 260

Харэр, провинция 212

Ц

Центральноафриканская Республика 27, 33, 34

Ч

Чад 27, 58

Чад, озеро 15, 27, 29, 33, 58, 65, 77, 78, 141, 155, 162, 169, 170, 178, 179, 181, 199

Чамбеши, река 198, 199

Чалва, озеро 194, 198

Чимборасо, гора 210

Чоба, река 189

Ш

Шаба (Заир) 79, 189

Шари, река 29, 155

Шире, река 39, 194–198

Шоа, местность 97

Э

Эдуард, озеро 198, 199, 217, 221, 244, 245

Эйлат 15

Экваториальная Гвинея 34

Экваториальная колония 234

Экваториальная провинция 228, 244, 250

Элефантина 10, 47, 61

Эльмина (Сан-Жоржи-да-Мнна) 112, 114, 119, 120, 256

Эпулу, река 221

Эфиопия 16, 21, 22, 36, 38, 39, 58, 59, 61, 62, 66, 96, 97, 99, 120, 122–124, 154, 238, 239, 256—260

Эфиопское нагорье 26, 38, 61

Эфиопское царство 47

Ю

ЮАР 40, 43, 44, 127, 258

1

Авторская датировка несколько отличается от той, что принята в советской исторической науке. Здесь и далее приведены даты из немецкого оригинала. (прим. ред.)

(обратно)

2

Муссон — устойчивый сезонный ветер, меняющий направление примерно рсы в полгода. Дует в Индийском океане и на водных просторах Дальнего Востока (летом — юго-западный муссон, зимой — северо-восточный).

(обратно)

3

Геродот. История в девяти книгах. Л., 1972, кн. IV, 42–43.

(обратно)

4

Тропик Рака — параллель 23°27′ северной широты, где в день летнего солнцестояния Солнце в полдень находится в зените.

(обратно)

5

Heyerdahl Т. Vorwort zu N. Hollander u. H, Mertes: Solange sic noeh segeln. Hamburg, 1983.

(обратно)

6

Шумеры — жители государств и городов-государств, существовавших примерно в IV–V тысячелетиях до нашей эры в южной и центральной Месопотамии.

(обратно)

7

Электрум — серебристое золото, встречающееся как в месторождениях (например, в южном Египте), так и получаемое искусственно.

(обратно)

8

Амон — древнеегипетский бог, почитаемый, помимо прочего, как покровитель искусств и плодородия. В Среднем царстве — бог-повелитель Фив; с воскрешением и упадком государства менялось и его место в египетском пантеоне.

(обратно)

9

Время Гераклеополитов — первое межвременье (ок. 2263–2040 гг. до н. э.), время раскола Древнего Египта, когда знать из окрестностей города Гераклеополя добилась главенствующего положения.

(обратно)

10

Вади — сухие русла рек в Северной Африке и на Ближнем Востоке.

(обратно)

11

Гиксосы (др. — егип, правители чужеземных стран) — группа азиатских племен, вторгшихся из Малой Азии в Египет около 1700 г. до н. э. и завоевавших его. Обосновались в Нижнем Египте, избрав своей столицей г. Аварис, Основали XV династию фараонов. (прим. ред.)

(обратно)

12

Дейр-элъ-Бахри — каменистая долина у Луксора, часть древних Фив. Там находятся гробницы Ментухотепа II и Хатшепсут.

(обратно)

13

Kramer W. Geheimnis der Feme. Leipzig — Jena — Berlin, 1977.

(обратно)

14

Zayed A. H. Egypt’s Relations with the Rest of Africa. In: General History of Africa. Ed. 2, Paris, 1981

(обратно)

15

Ассирийцы — жители государства, существовавшего в VI–I тысячелетиях до нашей эры и располагавшегося на территории современного Ирака

(обратно)

16

Рулевое весло — укрепленная на корме широкая пластина, определявшая направление движения судна.

(обратно)

17

Handbuch der Ost- und Sudkiiste Afrikas. Von Ras Hafun bis Kapstadt.. Hamburg, 1956.

(обратно)

18

Дхау — парусное судна с одной, двумя или тремя мачтами арабской или индийской постройки. Мачты наклонены вперед и снабжены реями с укрепленными на них треугольными латинскими или трапециевидными парусами.

(обратно)

19

Неолит (новый каменный век) — последний период каменного века перед переходом к обработке металлов и зачаточным формам земледелия. Нередко встречается гончарное производство и периодическая оседлость.

(обратно)

20

Suret-Canale J. Schwarzafrika Bd 1. Berlin. 1966.

(обратно)

21

Brentjes В. Uraltes jungcs Afrika. Berlin. 1963.

(обратно)

22

Нубия — территория в долине Нила между 1-м и 4-м порогами.

(обратно)

23

Хенниг P. Неведомые земли, т. 1–4. М-, 1961–1463, т. 1, с. 32.

(обратно)

24

Хетты — народ, поселившийся в начале II тысячелетия до нашей эры в восточной части Малой Азии; около 1600 года до нашей эры основал Хеттское царство.

(обратно)

25

Этруски — народ, переселившийся, по-видимому, из Малой Азии и к началу I тысячелетия до нашей эры обосновавшийся в северных областях центральной Италии. Этруски создали развитую цивилизацию и, помимо прочего, способствовали распространению в Италии железоплавильного и железообрабатывающего производства.

(обратно)

26

Ахейцы — племена, перекочевавшие в Грецию около 2000 года до нашей эры. У Гомера те самые древнегреческие племена, которые принимали участие в захвате Трои.

(обратно)

27

Арамейцы — обобщенное название западносемитских племен, имевших общий язык.

(обратно)

28

Саба — древнее южноаравийское царство. Существовало примерно с X века до нашей эры по IV век нашей эры на территории современного Йемена.

(обратно)

29

Зимбабве — археологическая культура железного века, существовавшая в средние века и новое время на территории современных Зимбабве, Мозамбика и ЮАР. Культура Зимбабве была создана местным населением, занимавшимся мотыжным земледелием и скотоводством, имевшим развитое ремесло и поддерживавшим торговые связи с городами побережья Индийского океана. Названа по наименованию комплекса Большой Зимбабве, обнаруженного в междуречье Замбези и Лимпопо. Позднее было найдено еще около 400 памятников этой культуры: остатки каменных сооружений, жилищ, лепная керамика и терракота, орудия и украшения из железа, бронзы, золота, а также многочисленные рудники, в которых добывали железо, золото и другие цветные металлы. Характерно монументальное каменное строительство (из больших, тщательно подогнанных каменных блоков), часто с использованием декоративной кладки. Постройки в плане имеют форму окружностей и эллипсов, прямые углы отсутствуют. Интересно присутствие множества изделий из китайского фарфора, арабские, индийские и португальские посуда, украшения и оружие. (прим. ред.)

(обратно)

30

Пассат — устойчивый на протяжении года ветер, дующий в тропических широтах океанов; направление его в северном полушарии преимущественно северо-восточное, я южном — юго-восточное.

(обратно)

31

Триера — древнегреческое и древнеримское (трирема) судно с тремя рядами весел, рас положенных друг над другом в шахматном порядке; достигало 40–50 м в длину и около 5 м в ширину, команда состояла из /70 гребцов, 20 матросов и 10 солдат.

(обратно)

32

Вавилон — столица древнего Вавилонского царства. В XVII и XVI веках до нашей эры неоднократно разрушался ассирийцами, в 539 году до нашей эры был завоеван персами.

(обратно)

33

Геродот. История в девяти книгах. Л., 1972, кн. IV, 42–43.

(обратно)

34

Саванна — тип тропической растительности; характеризуется сочетанием травяного покрова с одиночными деревьями и кустарниками. В зависимости от продолжительности дождливого сезона саванны подразделяются на влажные, сухие и опустыненные.

(обратно)

35

Влажный тропический лес — тип вечнозеленой растительности, характерный для влажных тропиков.

(обратно)

36

Галерейные леса — узкие полосы лесов вдоль рек, протекающих в саваннах.

(обратно)

37

Латеритные почвы — почвы, формирующиеся под влажными тропическими лесами: их красный цвет объясняется высоким содержанием железа.

(обратно)

38

Waibel I, Urwald, Veld, Breslau, 1921.

(обратно)

39

Муха цеце — род кровососущих двукрылых насекомых. Распространена в Африке на территории до десяти миллионов квадратных километров. Ряд видов — переносчики возбудителей сонной болезни человека и «наганы» (болезнь лошадей и крупного рогатого скота). До сих пор наносит большой ущерб производству молока и мяса.

(обратно)

40

Suret-Canale J. Schwarzafrika. Bd. 1.

(обратно)

41

Геродот. История в девяти книгах, кн. III, 114

(обратно)

42

Ввиду недостаточной изученности многих африканских языков и этнических групп, их происхождения и связей между ними не существует общепринятой системы классификации языков и народов Африканского континента, однако в настоящее время наиболее широко используется классификация, разработанная в 1948–1963 гг. американским языковедом-африканистом Джозефом Гринбергом. (прим. ред.)

(обратно)

43

В современной Африке представлены различные антропологические типы, относящиеся к нескольким расам. К югу от Сахары живут народы, принадлежащие к большой негро-австралоидной расе, представленной тремя малыми расами: негрской, негрильской и бушменской. По численности и по ареалу расселения преобладают представители негрской расы — жители Западного и Центрального Судана, побережья Гвинейского залива, народы нилотской группы в верхнем течении Нила, а также народы банту в Центральной, Восточной и Южной Африке. Представители негрилльской расы — негрилли, или африканские пигмеи, — проживают в тропических лесах в бассейне рек Конго, Узле и др. Обитающие в Южной Африке бушмены и готтентоты относятся к бушменской расе. На северо-востоке Африки (в Эфиопии и на полуострове Сомали) живут представители переходной эфиопской расы, в которой сочетаются негроидные и европеоидные признаки. (прим. ред.)

(обратно)

44

Сахель — узкая переходная полоса к югу от Сахары; преобладают полупустыни; где лишь летом выпадают редкие дожди.

(обратно)

45

Waibel I, Urwald, Veld, Wuste

(обратно)

46

Система великих африканских разломов. (прим. ред.)

(обратно)

47

Blixen Т. Afrika. Dunkel Jockende Welt. Berlin, 1939.

(обратно)

48

Licfuenstein И Reisen im sudlichen Afrika… Bd. 1–2, Berlin, 1811.

(обратно)

49

Фокейцы жители Фокеи, древнегреческого торгового города, располагавшегося когда-то неподалеку от нынешнего Измира (Турция)

(обратно)

50

Хенниг Р. Неведомые земли, т. I, с. 103.

(обратно)

51

Эфиопское, или Мероитское, царство (называвшееся также в соответствии с древнеегипетской традицией «Куш») — древнее государство, существовавшее с IX–VIII вв. до н. э. по VIII–IX вв. н. э. на территории современного Судана и имевшее тесные связи с Египтом, Столицей царства был г. Мероэ, располагавшийся в долине Нила к югу от 5-го порога.

Правители Мероэ играли важную роль в Северо-Восточной Африке: царь Кашта (ок. 760–747 гг. до н. э.) подчинил Фиваиду; Шибака в 715–712 гг. до н. э. стал царем Египетско-Мероитского государства и полновластным правителем Египта. Мероитское владычество над Египтом завершилось в 656 г. до н. э. в результате ассирийской экспансии, но мероитские цари продолжали именовать себя египетскими фараонами и неоднократно пытались вернуть себе Египет. (прим. ред.)

(обратно)

52

Геродот. История в девяти книгах, кн. III, 25

(обратно)

53

«Эфиопы» (греч. — жители южных стран с загорелыми лицами) — изначально гак называли людей, принадлежащих к эфиопской и нилотской группам, а затем перенесли это название на других жителей Тропической Африки.

(обратно)

54

Куш — древнее государство, располагавшееся на территории современного Судана и Египта между 1-м и 4-м порогами Нила. Впервые княжество Куш упоминается в XIX в. до н. э.; в IX–VIII вв. до н. э. оно вошло в состав Мероитского царства, которое в египтоязычных и семитских письменных источниках называлось Куш вплоть до раннего средневековья. (прим. ред.)

(обратно)

55

Напата — древний город у 4-го порога Нила. Впервые упоминается в XV в до н. э. (в надписи фараона Аменхотепа II). Наивысшего расцвета Напата достигла в период Мероитского царства, когда она стала (начиная с VIII в. до н. э.) основным религиозным центром. Разрушена римлянами в 23 г. до н. э. (прим. ред.)

(обратно)

56

Лепсиус Карл Рихард (1810–1884) — немецкий египтолог, профессор Берлинского университета. В 1842–1846 гг. возглавлял экспедицию в Египет, Судан и на Синай. После смерти Ж. Ф. Шампольона продолжил работу по дешифровке древнеегипетских надписей и изучению египетского языка; положил начало периодизации истории Древнего Египта. (прим. ред.)

(обратно)

57

Геродот. История в девяти книгах, кн. IV, 43.

(обратно)

58

Хенниг P. Неведомые земли, т. 1, с. 109–110.

(обратно)

59

Там же, с. 111

(обратно)

60

Насамоны — берберские племена, жившие в то время восточнее Большого Сирта (Ливия).

Берберы — группа народов, обитавших до арабского нашествия в Северной Африке, а также в Центральной и Западной Сахаре. Первые государственные образования берберов известны со времен их конфликтов с Карфагеном (Нумидия и Мавритания).

(обратно)

61

Гараманты — посредники в ранней транссахарской торговле; славились искусством разведения лошадей (верблюды в Северной Африке распространились лишь на рубеже эр).(прим. авт.)

Гараманты — древний народ, живший на юге современной Ливии. Упоминается с середины I тысячелетия до н. э. до середины I тысячелетия н, э. Гараманты занимались земледелием, оазисным садоводством, скотоводством; имели сильное, мобильное войско, оснащенное колесницами; создали собственную письменность. Поддерживали экономические и культурные связи с североафриканскими городами и Римом вплоть до прихода в VII в. арабов. (прим. ред.)

(обратно)

62

Тетреры и пентеры — корабли с четырьмя и пятью рядами весел, расположенными друг над другом; с каждым веслом управлялись четыре или пять гребцов.

(обратно)

63

Эллинизм — исторический период в развитии стран Восточного Средиземноморья между завоеванием Александром Македонским Персидского царства и включением Египта в состав Римской империи; характеризовался распространением античных форм рабства (произошло частичное слияние этих форм с восточными способами производства) и значительным влиянием Востока на античную культуру.

(обратно)

64

Птолемеи — царская династия в Египте македонско-греческого происхождения (323 -30 гг. до н. э.), основанная полководцем Александра Македонского Птолемеем I и окончившаяся со смертью Клеопатры VII.

(обратно)

65

Хенниг Р. Неведомые земли, т. 1, с. 160.

(обратно)

66

Пунические войны — три следовавшие друг за другом войны между Римом и Карфагеном за господство в Средиземноморье (264–241, 218–201 и 149–146 гг. до н. э.), в ходе которых Рим постепенно ограничивал власть Карфагена и наконец его завоевал.

(обратно)

67

Нок — археологическая культура, обнаруженная в северной Нигерии, в междуречье Нигера и Бенуэ. Датируется V в. до н. э. — III в. н. э. Судя по раскопкам, основным занятием населения было земледелие. Кроме того, открыты остатки железоплавильного производства (печи, глиняные сопла, шлаки), железные топоры (повторяющие форму каменных орудий), толстостенная керамика, украшения (бусины из кварца и олова). Там же найдено несколько тысяч сделанных из терракоты фигурок людей и животных.

(обратно)

68

Ифе — один из городов-государств йоруба на юго-западе современной Нигерии, расцвет которого пришелся на XII–XV вв. Широко известна бронзовая и терракотовая скульптура, отличающаяся совершенством и красотой пластических форм. В Ифе создавались также многофигурные композиции, ритуальные сосуды, предметы декоративно-прикладного искусства.

(обратно)

69

Радиоуглеродный метод — способ установления возраста органических веществ по накоплению в них продуктов распада радиоактивного углерода (С-14). Например, в упавшем дереве распад С-14 начинается с момента его отмирания.

(обратно)

70

Бенин — имеется в виду государство, существовавшее с начала II тысячелетия н. э. на территории современной Нигерии к западу от нижнего течения Нигера. Основное население составлял народ бини (эдо); кроме них, в западной части «империи» жили юго-восточные йоруба, а в восточной — западные игбо. Всемирную известность получило бенинское бронзовое литье, исполненное в технике «утраченного воска», — головы правителей, фигурки вельмож, воинов, животных и птиц. По преданию, искусству литья местных мастеров обучил в конце XIII в. мастер из Ифе. Расцвет искусства Бенина приходится на XV–XVI вв.

(обратно)

71

Cao — археологическая культура, названная по имени народа сао, ведшего оседлый образ жизни в районе озера Чад. Возникла в IX–X веках и была известна искусным гончарным производством и терракотовыми изделиями, а также высоким уровнем обработки металла, например бронзовым литьем в технике «утраченного воска».

(обратно)

72

Хенниг Р. Неведомые земли, т. 1, с. 280–281.

(обратно)

73

Аксум, Аксумское царство — древнее государство, существовавшее на севере современной Эфиопии во II–XI вв. Столицей его был г. Аксум. Возвышение Аксума началось во второй половине III в., когда он постепенно объединил всю северную Эфиопию и подчинил себе Мероитское царство. Влияние аксумских царей распространялось на Химьяритское царство в Южной Аравии, северную Нубию и на значительную часть Эфиопского нагорья. Были развиты орошаемое земледелие, скотоводство, различные ремесла. Торговые и культурные отношения связывали Аксум с долиной Нила, странами Азии и Средиземноморья. Период постепенного упадка начался в VIII в., а в XI в. произошел окончательный распад Аксума.

(обратно)

74

Саба — древнее государство, существовавшее с X в. до н. э. на территории Южной Аравии. Его столицей был г. Мариб. Сабейское царство играло важную роль в торговых связях Индии, восточного побережья Африки и государств греко-римского и эллинистического мира.

(обратно)

75

Химьяриты — обитатели крайнего юго-запада Аравии, захватившие около 115 г. власть над всей Южной Аравией. Правители химьяритов называли себя «царями Сабы и Раидана». Полагают, что с химьяритскими завоеваниями связана начавшаяся примерно во II–I вв. до н. э. массовая эмиграция населения Южной Аравии в Африку.

(обратно)

76

Адулис — поселение вблизи архипелага Дахлак, основанное в III веке до нашей эры грекоегипетскими купцами; поддерживало торговые отношения с Аравией, Персией и Индией и с VIII по XVI век имело важное стратегическое значение.

(обратно)

77

Хенниг Р. Неведомые земли, т. 1, с. 358.

(обратно)

78

С 1973 г. оз. Альберт называется Мобуту-Сесе-Секо.

(обратно)

79

Schweinfurth G, lm Herzen von Afrika. Leipzig, 1922.

(обратно)

80

Береники — гавань, основанная На берегу Красного моря Птолемеем II 283–247 гг. до н, э.).

(обратно)

81

Хенниг Р. Неведомые земли, т. 1, с. 384

(обратно)

82

Кааба (араб, куб) — священный храм мусульман в Мекке, место паломничества с очень давних времен. В наружную стену храма вделана главная святыня Каабы — «черный камень», принесенный, по преданию, Адаму ангелом из рая. С середины III в. Кааба стала пантеоном арабских племен, там было установлено около 360 идолов. Мухаммед, овладев Меккой в 630 г., выбросил из Каабы идолов, но почтительно приложился посохом к «черному камню». С того времени Кааба стала святыней для всего мусульманского мира.

(обратно)

83

Meissner М. Die Welt der sicben Meere. Leipzig u. Weimar, 1980.

(обратно)

84

Гана — государство, существовавшее в Западном Судане с конца III по XIII в. В период наибольшего могущества (IX–XI вв.) его границы, судя по всему, простирались от верховьев Сенегала до среднего течения Нигера. Основными занятиями населения были земледелие и скотоводство; определенное развитие получили ремесла, в первую очередь ткацкое, производилась обработка металла. Важную роль в жизни государства играла торговля с народами Северной Африки золотом, слоновой костью и невольниками, захватываемыми в более южных районах. Гана прекратила независимое существование во второй четверти XIII в., попав в данническую зависимость от Мали.

(обратно)

85

Сонинке — самая большая этническая групппа в империи Гана.

(обратно)

86

Аудагоста — западноафриканский город на пересечении тогдашних караванных путей между южным Марокко и империей Гана. Вокруг него располагались обширные плантации финиковых пальм и поля орошаемых культур для обеспечения провизией следовавших мимо караванов. Разгромлен в 1054 году Альморавидами.

(обратно)

87

Brerttjes В. Uraltes junges Afrika

(обратно)

88

Альморавиды — берберская феодальная династия, правившая в Северной Африке в 1050–1146 гг. Феодальное государство Альморавидов возникло в ходе религиозно-политического движения берберских племен Западной Сахары. Альморавиды (первоначально так назывались все участники движения) должны были вести подвижнический образ жизни и обучаться военному искусству для борьбы с «врагами веры». Альморавиды захватили столицу Западной Сахары Аудагосту (1054) и столицу государства Гана (1076), подчинили (к 1082 г.) Марокко и западную часть Алжира, завладели мусульманской Испанией (к 1090 г.), но потерпели поражение в борьбе с Альмохадами в 1146 г.

(обратно)

89

Софала — город-порт на месте сегодняшней Бейры в Мозамбике, впервые упомянутый ад-Масуди. Торговый центр, имевший связь с островом Килва: вывозились золото и железо, ввозились драгоценные товары, хлопчатобумажные и шелковые ткани, главным образом из Индии.

(обратно)

90

Зиндж — наименование побережья между Могадишо и Софалой, впервые упомянутое в персидской надписи 293 года; соответствует средневековому арабскому названию этого же побережья — Азания».

(обратно)

91

Канем — раннегосударственное образование, предшественник Борну, существовавшее со второй половины I тысячелетия н. э. к северо-востоку от озера Чад. Расцвет Канема пришелся на XIII в. В это время под его влиянием находились территории от Нигера на западе до Нила на востоке и от области Феццан на севере до г. Диква на юге.

(обратно)

92

Борну — средневековое государство, возникшее в XIV в. к западу от оз. Чад и связанное исторической традицией с государством Канем. Расцвет Борну пришелся на XVI–XVII вв., когда оно было крупнейшей державой Центрального Судана, поддерживавшей экономические и культурные связи с Северной Африкой. С середины XVIII в. начался период упадка, завершившийся включением в британскую колониальную систему.

(обратно)

93

Тубу (теда) — кочевники, чей этногенез установлен еще не окончательно. К предкам тубу относятся не только народы, перекочевавшие из Северной Африки, но и негроиды. Язык родствен языку конуры, которые живут в окрестностях озера Чад.

(обратно)

94

Artdrejew /. Die alteste Schwarzmetallurgie der Welt? In: Aus Afrikas Vergangenheit, Leipzig, 1974.

(обратно)

95

Шона — многочисленная этническая группа а Юго-Восточной Африке. Входящие в нее каланга основали империю Мономотапа.

(обратно)

96

Ритуальное цареубийство практиковалось во многих раннеклассовых общественных структурах, например в Вавилоне и, видимо, и Египте. Преследовало цель устранить недееспособных правителей и осуществлялось тайно или обставлялось пышной церемонией; исполнителями были представители духовенства.

(обратно)

97

Империя Мономотапа — древнеафриканское государство, возникшее, видимо, в XI–XII веках на территории сегодняшнего Зимбабве. (прим. авт.)

Мономотапа (Мвене Мутапа) — государственное образование, существовавшее с начала II тысячелетия н. э. до конца XVII в. на территории современных Зимбабве и Мозамбика. Первые упоминания о нем относятся к XV в. Основу хозяйства составляло земледелие. Велась добыча меди, железа и золота, были развиты различные ремесла, особое развитие получило монументальное каменное строительство. Археологические находки свидетельствуют об активной торговле с побережьем Восточной Африки и со странами бассейна Индийского океана. Наибольшего расцвета Мономотапа достигла в XIV–XV вв., когда под ее контролем находились территории от Замбези до Трансвааля и от пустыни Калахари до Индийского океана. Столица — Большой Зимбабве. Правитель и верховный жрец — мвене мутапа — строго контролировал деятельность португальцев, которые стали проникать в страну в начале XVI в. Попытка военного вторжения и деятельность христианских миссионеров закончились неудачей. (прим. ред.)

(обратно)

98

Китайские путешествия в Восточную Африку. В первой четверти XV столетия огромные флотилии под командованием адмирала Чжан Ха неоднократно посещали Могадишо, Малинди и другие восточноафриканские города. О размахе этих предприятий можно судить, например, по дошедшему до нас свидетельству, что в первом плавании Чжэн Хэ (1405–1407), закончившемся в Индии, принимало участие 60 кораблей и 27 000 человек.

(обратно)

99

Buttner Т. Gcschichte Afrikas. Tl. 1. Berlin, 19/6.

(обратно)

100

Килва — остров у побережья Танзании с некогда имевшим большое значение торговым центром Килва-Кисивани. В период своего расцвета (после образования в начале XII века города-государства) центр насчитывал около 10 000 жителей и в течение длительного времени играл ведущую роль в торговле среди других прибрежных городов Восточной Африки, поддерживая сношения с Аравией, Персией, Индией, Малаккой и Китаем.

(обратно)

101

Мали — крупное средневековое государство, существовавшее в VIII–XVII вв. в Западном Судане на территории современных Мали и Гвинеи. Этническую основу Мали составляли мандинго. Столица, первоначально находившаяся в Кангабе, была позднее перенесена в г. Ниани. Расцвет пришелся на первую половину XIV в., когда влияние Мали распространялось на территории от побережья Атлантического океана до г. Гао. Получили развитие земледелие и ремесла, в первую очередь ткацкое производство. Поддерживались торговые и культурные отношения со странами Северной Африки, а через них и со всем Средиземноморьем; основу торговли составляли золото и рабы, обменивавшиеся на ремесленные изделия.

(обратно)

102

Дженне — важный центр транссахарской торговли золотом и солью во времена империй Мали и Сонгаи. Основан, видимо, о VIII веке, по местным источникам — в 1106 году.

(обратно)

103

Каталонская карта — по существу атлас из двенадцати листов. На восьми из них изображен весь известный в то время мир от атлантического побережья Европы до Восточной Азии. Это была самая подробная карта мира, составленная европейцами в XIV веке.

(обратно)

104

Томбукту — город на территории современного Мали, на левом берегу Нигера, один из важнейших центров транссахарской торговли. Основан в XI в. на торговом пути из Марокко в Западный Судан и впервые встречается на географической карте 1375 г. Наибольшего расцвета город достиг на рубеже XV–XVI вв., когда он стал крупным центром мусульманской культуры. Город не имел правильной планировки, центр был перерезан множеством кривых и узких улочек, по окраинам размещались многочисленные могильные склепы и могилы святых. До наших дней сохранилось несколько мечетей XIII–XV вв., гробницы святых и жилые дома в суданском стиле.

(обратно)

105

Гао — торговый центр в среднем течении Нигера, существовавший с IX века и позже ставший столицей империи Сонгаи.

(обратно)

106

Сонгаи (Империя Гао) — средневековое государство в Западном Судане, существовавшее в VII–XVII вв. в восточной части излучины Нигера на территории современного Мали. Этническую основу составлял народ сонгаи.

(обратно)

107

Города-государства хауса — государственные образования, возникшие примерно в X веке на территории современных Нигерии и Нигера (в том числе Кано и Кацина). Для них были характерны формы эксплуатации, похожие на феодальные, с одновременным широким использованием труда рабов. В XV веке последовал дальнейший экономический расцвет благодаря успешной торговле медью и солью и за счет ремесленного производства, например производства знаменитых хлопчатобумажных тканей, крашенных индиго. Наконец, в начале XIX века эти города пали под натиском фульбе, и большинство из них вошли в халифат Сокото.

(обратно)

108

Хенниг Р. Неведомые земли, т. 3, с. 157.

(обратно)

109

Васко Нуньес де Бальбоа (ок. 1475–1517) в 1513 году в поисках золоти пересек Панамский перешеек и оказался первым европейцем, ступившим на восточное побережье Тихого океана.

(обратно)

110

Фра-Мауро — монах из монастыря Мурано близ Венеции. Составил карту на основе знаний итальянских купцов о Северной и Восточной Африке и Дальнем Востоке, а также на основе иберийских и арабских источников; руководствовался картиной мира Птолемея.

(обратно)

111

Хенниг Р. Неведомые земли, т. 4. с. 54.

(обратно)

112

Халифат — мусульманская феодальная теократия, во главе которой стоял халиф, светско-религиозный правитель, считавшийся законным преемником Мухаммеда. Арабский халифат с центром в Медине просуществовал только до 661 года. Затем власть перешла к Омейядам (они перенесли столицу халифата в Дамаск), а с 750 года — к Аббасидам (столица переместилась в Багдад). В 1258 году после взятия Багдада монголами Багдадский халифат прекратил свое существование. Но в Северной Африке и Египте продолжал существовать халифат Фатимидов, который постепенно подпадал под власть Османской империи.

В Турции халифат был ликвидирован в 1924 году.

(обратно)

113

Фуггеры — в XV–XVII веках крупнейший немецкий (из Аугсбурга) торгово-ростовщический дом. (ссужали деньгами Габсбургов и высшее духовенство, финансировали выборы Карла V германским императором (1519).

(обратно)

114

Freeman-Grenvillc G.S. Р. (Hrsg.). The East African Coast. Select documents… Oxford, 1962.

(обратно)

115

Сеута — город-порт в Марокко на берегу Средиземного моря в восточной части Гибралтарского пролива. Был основан финикийцами в VII в, как торговая фактория. Наибольшего расцвета достиг в XI–XII вв. В 1415 г. был захвачен португальцами, позже (в 1580 г.) перешел под управление Испании.

(обратно)

116

Османы — династия турецких султанов, получившая название по имени её основателя, Османа I (1288–1326)

(обратно)

117

Фомисты. — Согласно легенде, апостол Фома обратил в христианство индусов. Первые посланцы христианской веры достигли Индии, видимо, в III или IV веке. Одновременно этот термин употребляется и для несториан (приверженцев патриарха Нестория, проклятого на Эфесском соборе в 431 г.), которые осуществляли миссионерскую деятельность в Аравии Индии и Китае.

(обратно)

118

Марко Поло (1254–1324) — венецианский купец, один из самых выдающихся европейских путешественников до эпохи Великих географических открытий. Достиг вместе со своим отцом Никколо, ранее уже путешествовавшим в Китай, и его братом Маттео Китая, Юго — Восточной Азии и Индии

(обратно)

119

Хенниг Р. Неведомые земли, т. 3, с. 113–114

(обратно)

120

Там же. с. 123.

(обратно)

121

Мамлюки (араб. — невольники) — воины-рабы турецкого или кавказского происхождения, составлявшие гвардию при персидском и египетском дворах династии Айюбидов. В 1250 году командная верхушка мамлюков свергла египетскую ветвь Айюбидов и основала династию мамлюкских султанов, правившую до 1517 года в государстве, включавшем Египет и Сирию — Свергнута турками-османами.

(обратно)

122

Розы Святой Марии, сахарские розы — находимые в Сахаре подвергшиеся выветриванию минералы в виде окаменевшего цветка розы.

(обратно)

123

Peschel О. Geschichle ties Zeitalters der Eritdeckurtgen, Meersburg Leipzig, 1930.

(обратно)

124

Сонгаи — западноафриканская «империя». Вначале она располагалась в среднем течении Нигера выше порогов Буса. Затем под предводительством легендарного вождя Фарам Бера сонгаи захватили долину реки, по-видимому, до Томбукту. В 890 году резиденцией правителей сонгаи стал город Гао. Наибольшего расцвета государство достигло в XV–XVI веках при правлении Али Вера (1464–1492) и Мухаммеда Туре 1 (1493–1528) В это время были завоеваны Томбукту и Дженне, открыты золотоносные месторождения Западного Судана и начата их разработка, заложены соляные и медные рудники; были покорены города-государства хауса Замфара, Кацина, Зариа и Кано.

(обратно)

125

Crone О, R (Hrsg.). The Voyages of CadamosJo and other documents on western Africa in the second half of the sixteenth century. London, 1937.

(обратно)

126

Хенниг Р. Неведомые земли, т. 4, с. 177–178.

(обратно)

127

Rein A. Die europaisohe Ausbreitung fiber die Erde. Potsdam, 1931.

(обратно)

128

Эдо — название этнической группы, основавшей город Бенин и ее языка.

(обратно)

129

Bry (Hrsg. F. Berger). India orientalis. II. Leipzig u. Weimar, 1981.

(обратно)

130

Города-государства йоруба — система государственных образований, существовавшая в прибрежных районах залива Бенин (восток современною Бенина и запад Нигерии) с первых веков II тысячелетия н. э. до конца XIX в. Были населены различными подгруппами народа йоруба.

(обратно)

131

Британская карательная экспедиция. — Для подавления вооруженного сопротивления народа эдо британской колониальной экспансии в Бенин в феврале 1897 г. была направлена карательная экспедиция, насчитывавшая полторы тысячи человек. 19 февраля г. Бенин был захвачен и сожжен; правитель Бенина был сослан в Калабар, где умер в 1914 г. На месте сгоревшей царской резиденции было найдено около двух тысяч художественных изделий из бронзы и слоновой кости (круглая скульптура, рельефы, ритуальные и декоративно-прикладные предметы). (прим. ред.)

(обратно)

132

Бенинская бронза. — Строго говоря, это была в основном латунь, которая в разных долях сплавлялась со свинцом, медью, цинком и оловом.

(обратно)

133

Игбо-Укву — местечко в Нигерии, к югу От Авки, где были найдены древнейшие (IX в.) меде-бронзоплавильни. (прим. авт.)

Игбо-Укву — археологическая культура на территории современной Нигерии (штат Анамбра), которую относят к IX в. В 1964 г. экспедиция под руководством британского археолога Т. Шоу обнаружила захоронение правителя, многочисленные предметы из меди, бронзы и глины. Происхождение культуры окончательно не выяснено, но предполагают, что ее создателями были предки народа игбо. (прим. ред.)

(обратно)

134

Алкасовашский мир (1479). — По нему Португалии отказалась от притязаний на Канарские острова и получили взамен от Испании гарантии на распространение сферы своего влияния на территории южнее Марокко.

(обратно)

135

«Счастливая Аравия» (Arabiu Eudaiman, Arabia Felix) понятие, употреблявшееся в античные и долее поздние времена для обозначения плодороднейших местностей нынешнего Йемена.

(обратно)

136

Хенниг Р. — Неведомые земли, т. 4, с. 341

(обратно)

137

Портулан — морская карта эпохи Возрождения от конца XIII до XVI века, на которой показана акватория Средиземного и Чёрного морей, а также побережье Атлантического океана за Гибралтаром: на север — от Пиренейского полуострова до Фландрии, включая южные берега Ирландии и Британии, на юг — марокканский берег. Очертания морей, показанные на портуланах, достаточно близки к очертаниям этих же морей на современных картах.

(обратно)

138

Хенниг Р. Неведомые земли, т. 4, с. 357

(обратно)

139

Конго — государство, существовавшее в XIII–XVIII вв. в нижнем течении Конго на территории современных Заира и Анголы. Столицей государства был г. Мбанза-Конго. Этническую основу составлял народ конго. Наибольшего расцвета государство достигло в XV–XVI вв., когда под его властью находилась территория от р. Конго на севере до р. Данде на юге и от побережья Атлантического океана на западе до восточного берега р. Вамбо. В XV–XVI вв. оно явилось ареной активного проникновения португальцев.

(обратно)

140

Хенниг Р. Неведомые земли, т. 4, с. 342

(обратно)

141

Buttner T. Geschictile Afrikas. T 1.1.

(обратно)

142

Kimble G.T.H. (Hrsg.). Esmeraldo de situ orbes, by Duarte Pacheco Pereira. London, 1937.

(обратно)

143

Hamunn G. Der Eintrilt der sudlichen Hemisphere in die europaisehe Geschichte, Wien, 1968.

(обратно)

144

Цедру Алварши Кабрал (1467/68 — ок. 1520) — португальский мореплаватель. 1 мая 1500 года вступил от имени Португалии во владение «Землей Святого Креста». Позже страна была названа Бразилией в честь обширных лесов красного дерева (бразил).

(обратно)

145

Хенниг Р. Неведомые земли, т. 4, с. 331

(обратно)

146

Изоляция (запрет на въезд а страну). — Некоторые историки, озабоченные лишь возвышением Европы, часто утверждали, чти изоляция различных государств, например Японии, была обусловлена периодами общего застоя в них. В этой связи следует отметить, что Эфиопия в период изоляции тем не менее имела внешние контакты, особенно с Египтом и Йеменом, и переживала значительный культурный и экономический подъем.

(обратно)

147

Freeman Grenville C.S.P- (Hrsg.). The East African Coast. Select documents.

(обратно)

148

Пальма — мера длины, соответствующая ширине ладони без большого пальца.

(обратно)

149

Клафтер — мера длины равная примерно 1,8 метра

(обратно)

150

Лига — мера длины, равная примершу 6 километрам.

(обратно)

151

Кафры (араб, кафир — неверный) — название немусульманского населения Африки, заимствованное европейцами для обозначения южноафриканских племен, говорящих на языках банту.

(обратно)

152

J. Herrmann A. Anhang zu С. Rohr: Neue Quellen zur zweiten Indi-enfahrt Vasco da Gamas. Leipzig, 1939.

(обратно)

153

Руины Старого Зимбабве — Большой Зимбабве, археологический комплекс, обнаруженный в 1868 г. близ г. Масвинго. Комплекс состоит из так называемых «храма», «акрополя» и «долины руин». Сооружение, получившее название «храм», представляет собой каменную стену высотой 9 м и толщиной 3–6 м, имеющую в плане форму эллипса (с продольной осью около 90 м). Внутри в северной части внутреннего пространства параллельной стеной отгорожен узкий коридор с массивной конической башней; оставшаяся часть делится радиальными стенами на небольшие «дворы», в которых обнаружены следы жилищ. В расположенном на горе «акрополе», также окруженном стеной, но меньшей высоты и сложенной из необработанного камня, найдены остатки многочисленных сооружений и столбов с изображениями птиц. В «долине руин» находятся остатки круглых хижин и разрушенные каменные стены. Удивляет мастерство, с которым была сооружена большая стена «храма»: крупные каменные блоки тщательно обтесаны и держатся без скрепляющего раствора.

(обратно)

154

Мапунгубве — комплекс археологических памятников железного века на территории современной ЮАР. Обнаружен в 1929 г. на берегу р. Лимпопо неподалеку от впадения в нее р. Шаши. Присутствуют памятники двух периодов: раннего железного века, датируемые VIII–XII вв. (грубая лепная керамика, наконечники стрел, железные орудия труда), и развитого железного века, датируемые XIV–XVIII вв, (монументальные каменные сооружения, полированная керамика, орудия труда и оружие из железа и бронзы, разнообразные украшения из золота, меди, стекла). Предполагают, что Мапунгубве был одним из южных центров государства Мономотапа.

(обратно)

155

Buttner Т. Geschichte Afrikas. T l.1.

(обратно)

156

Rachurd Р. Stanley. Berlin, 1897.

(обратно)

157

Loth И. Das Sklavenschiff. Die Geschichte des Sklavenhandels. Berlin,

(обратно)

158

«Непобедимая армада» — военный флот из 130 больших и 30 малых судов, имевших на борту 2630 пушек, который Филипп II послал для завоевания Англии. Но продуманные военные действия англичан и голландцев, а также шторм привели к потере 75 больших судов и гибели более десяти тысяч моряков и солдат. Испанского господства на морях больше не существовало.

(обратно)

159

Dantzig A. (Hrsg,). The Dutch and the CJuinea Coast, 1674–1742: a collection of ducuments… Accra. 1978.

(обратно)

160

Schilder М. Die Kaurischnecke. Leipzig, 1952.

(обратно)

161

Квакеры (Society of Friends) — протестантская религиозная община, основанная в Англии около 1650 года и с 1682 года распространившаяся в Северной Америке. Квакеры — непримиримые противники любого притеснения свободы вероисповедания, отвергают расизм и проповедуют пацифизм.

(обратно)

162

Стэнли Г.М… В дебрях Африки. М., 1958. с. 109.

(обратно)

163

Bitterli U. Die “Wilder»" und die “Zivilisierten”. Grundzuge einer Geisfes — ind Kulturgeschichte… Munchen, 1976.

(обратно)

164

Джеймс Кук (1728–1779) — английский мореплаватель, руководивший тремя кругосветными экспедициями. Первым нанес на карту Новую Зеландию и восточное побережье Австралии, а также недостаточно изученные западные берега Северной Америки. Первым пересек Южный полярный круг и открыл некоторые острова в Антарктике и в Тихом океане, в том числе Новую Каледонию и Гавайи.

(обратно)

165

Готтентоты (самоназвание «койкоин» — настоящие люди) — народ в Намибии и ЮАР, состоящий из нескольких, различных по происхождению групп: часть из них представляют собой коренное население Южной Африки, другие переселились сюда из района Центральноафриканских озер несколько веков тому назад. До появления европейцев готтентоты жили по всему южному побережью континента, позднее были частично истреблены, частично оттеснены в глубинные районы. В настоящее время выделяют две группы готтентотов — нама и рехобот-метисов. Отдельную группу составляют горные да-мара, образовавшиеся в результате смешения готтентотов с гереро. Традиционным занятием готтентотов является полуоседлое скотоводство. В настоящее время многие из них работают по найму в сельской местности и в городах.

(обратно)

166

Olderogge D. A. u. Potechin I. I. (Hrsg.). Die Volker Afrikas, Bd. 2. Berlin, 1961.

(обратно)

167

Иоганн Рейнгольд Форстер (1729–1798) — учёный, специализировавшийся во многих областях: теолог, юрист, историк, естествоиспытатель. По заданию русского правительства изучал неизвестные области Поволжья. Отец Георга Адама Форстера (1754–1794), выдающегося писателя и естествоиспытателя, одного из основателей Республики Майнц, активного пропагандиста идей Французской революции.

(обратно)

168

Бушмены (англ. и голл. лесные люди) — народ, представляющий древнейшее население Южной Африки. Прежде бушмены были широко расселены в регионе, сейчас оттеснены в глубинные полупустынные районы на территории Намибии, ЮАР, Ботсваны, Анголы и Танзании, где кочуют небольшими группами, занимаясь охотой и собирательством. Общего самоназвания не имеют и делятся на группы — кунг, конг, нусан и др.

(обратно)

169

Sparrmann A. Reise nach dem Vorgebirge der guten Hoffnung… Beilin, 1784.

(обратно)

170

Ост-Индская компания была основана в 1600 году. Располагала широкими привилегиями в торговле с Индией и способствовала экономическому и военному проникновению туда английских колониальных властей. В 1858 году прекратила свое существование.

(обратно)

171

Bruce J. Travels to discover the Source of the Nile… Vol. 1–5. Edinburgh, 1790.

(обратно)

172

«Интересы и профессия Тома Уинтерботтома побуждали его к постоянному контакту с местными жителями. Он подолгу жил в их селениях, изучая образ жизни и племенные обычаи, завоевал их дружбу. Тщательностью своих наблюдении и скрупулезностью научных описаний Том Уинтерботтом превзошел многих путешественников своего времени, явив образец этнографических исследований, уровень которых, по крайней мере относительно Африки, включая и работы Генриха Барта, никто не смог превзойти» (Bitterli U. Die “Wiiden" und die “Zivilisierten". Grundzuge einer Geistes- und К ulturgesch ichte… Munchen, 1976).

(обратно)

173

Фута-Джаллон — государство фульбе, существовавшее в XVIII–XIX вв. на плато Фута-Джаллон. Возникло в результате войны принявших ислам фульбе против «неверных» — коренного населения дьялонке и фульбе-язычников. Государство носило теократический характер, его правитель (альма-ми) обладал светской и духовной властью. Господствующим классом была фульбская знать, под контролем которой оказались значительные земельные владения и иноэтническое население.

(обратно)

174

Малинке — народ группы мандинго, проживающий в Гвинее, Гвинее-Бисау, Сенегале, Мали, Кот-д’Ивуаре, Гамбии и Сьерра-Леоне. Традиционное занятие — подсечно-огневое земледелие.

(обратно)

175

«Мавританский царь»- здесь племенной вождь туарегов. Маврами изначально называлось лишь население халифата Кордова, исповедовавшее ислам, и их последователи в мусульманских государствах на испанской земле. Позже это название распространилось на всех североафриканских мусульман.

(обратно)

176

Oberlander К. (Hrsg.). Wcstafrika vom Senegal bis Benguela. Reisen und Schilderimgen aus Senegambien, Ober- und Niederguinea. Leipzig, 1878.

(обратно)

177

Сегу — раннегосударственное образование, существовавшее на берегу Нигера на территории современного Мали со второй половины XVII до второй половины XIX в. Консолидировалось вокруг одного из старейших центров транссахарской торговли — г. Сегу. Этническую основу составляли футты мандеязычного населения, предки нынешних бамана. Наибольшего расцвета Сегу достигло в середине XVIII в., когда под его контролем находились соседнее государство Масина, а также районы городов Дженне и Томбукту. (прим. ред.)

(обратно)

178

Ibidem.

(обратно)

179

«Египетские приключения» — попытка Наполеона добиться господства Франции на Ближнем Востоке и в дальнейшем — в Индии. Несмотря на победу в битве при Пирамидах (21 июля 1798) французы вынуждены были отступить после разгрома англичанами их средиземноморского флота при Абукире (август 1798), после поражений в Сирии и в связи с распространен нем эпидемии чумы.

Египетский поход, ошибочный с военной точки зрения, принес тем не менее выдающиеся научные открытия.

(обратно)

180

Кацина — государство, существовавшее в Центральном Судане на территории современных Нигера и Нигерии с первых веков II тысячелетия до конца XIX в. Один из важнейших центров формирования народа хауса. В конце XV — начале XVI в. находилось под контролем государства Сонгаи. Вернув независимость, к середине XVI в. стало одним из крупнейших государственных образований суданской зоны. Наибольший расцвет пришелся на XVIII в., когда Кацина была основным экономическим и культурным центром государства хауса.

(обратно)

181

Сокото — объединение (халифат) исламизированных государств, расположенных в бассейне среднего течения Нигера, с центром в г. Сокото, существовавшее с начала XIX в. Было создано знатью фульбе в ходе «священной войны» против местных правителей, придерживавшихся традиционных верований.

(обратно)

182

Lichtenstein И. Reisen im siidliclien Africa… Bd. I —2.

(обратно)

183

Там же.

(обратно)

184

Кано — государство, существовавшее в Центральном Судане на территории современной Нигерии с первых веков II тысячелетия до начала XX в. Столица находилась в г. Кано, расположенном на пересечении торговых путей. Большое значение для становления государственности имели контакты с более развитым государством Борну. К XVII в. Кано стал одним из важнейших центров суданской зоны, крупным перевалочным пунктом транссахарской торговли невольниками. В начале XIX в. в Кано и соседних государствах развернулось восстание фульбе и присоединившихся к ним крестьян-хауса против хаусанских правителей и знати, закончившееся победой восставших и утверждением власти фульбе в рамках султаната (халифата) Сокото.

(обратно)

185

Адамауа — одно из государств, входивших в халифат Сокото. Существовало в верховьях р. Бенуэ на территории современных Нигерии и Камеруна с начала XIX до начала XX в.

(обратно)

186

Карл Петерс (1856–1918) — первопроходец германской колониальной империи в Восточной Африке. В 1884 году основал «Общество германской колонизации», в 1891–1898 годах — имперский комиссар района Килиманджаро в Германской Восточной Африке. Вскрытые в 1897 году творимые им зверства вынудили власти освободить его от государственной службы.

(обратно)

187

Герхард Рольфс (1831–1896) наряду с Баргом и Нахтигалем один из самых удачливых немецких исследователей Судана. Первым пересек Африку От Средиземного моря до Гвинейского залива.

(обратно)

188

Густав Нахтигаль (1834–1885) — исследователь Африки. Завершил своими изысканиями в Центральном Судане «классическую» эпоху изучения Судана.

(обратно)

189

Карл Клаус фон дер Деккен (1833–1865) — первым детально исследовал массив Килиманджаро, предпринял две попытки подняться на вершину и достиг высоты 4280 метров.

(обратно)

190

Ганс Мейер (1858–1929) — исследователь-путешественник и колониальный политик, поднялся в 1889 году на Кибо (массив Килиманджаро), самую высокую вершину Африки.

(обратно)

191

Туареги — берберский народ, в прошлом преимущественно скотоводы-кочевники. Ныне проживают на юге Алжира и в пограничных районах Ливии, Нигера и Мали. Их прекрасно вооруженные всадники на верблюдах постоянно совершали набеги на государства Западного Судана.

(обратно)

192

Карл Риттер (1779–1859) — с 1820 года профессор географии Берлинского университета, с 1825 года почетный член Петербургской Академии наук. Автор 19-томного труда «Землеведение», посвященного Азии и Африке.

(обратно)

193

Barth Н. Reisen und Entdeckungen in Nord- und Centralafrica… Bd. 1–5, Gotha, 1857.

(обратно)

194

Багирми — раннегосударственное образование, существовавшее к юго-востоку от озера Чад (на территории современного Чада) с конца XVI до конца XIX в. Этнической основой государства был народ багирми. Столица находилась в г. Масенья. Через Борну и миссионеров-фульбе Багирми испытало значительное влияние ислама. Население занималось в основном земледелием и скотоводством; значительную статью доходов государства составляла торговля невольниками (поставляемыми в Османскую империю).

(обратно)

195

Буры — голландские колонисты, позднее стали называть себя африканерами. В середине XVII в. основали на мысе Доброй Надежды укрепленный населенный пункт, на базе которого, в результате захвата земель коренного населения, была создана Капская колония. В начале XIX в. английское правительство аннексировало Капскую колонию. В 1843 г. Великобритания захватила Наталь — одну из бурских республик, созданных в конце 1830-х годов в глубинных районах Южной Африки, признав остальные — Оранжевое свободное государство и Трансвааль. Однако позднее, в ходе англо-бурской войны 1899–1902 гг., они также были захвачены Великобританией, объединившей в 1910 г. все свои владения в регионе в доминион Южно-Африканский Союз.

(обратно)

196

Ливингстон Д. Путешествия и исследования в Южной Африке с 1840 по 1855 г. М., 1955, с. 55.

(обратно)

197

Ливингстон Д. Путешествия и исследования в Южной Африке с 1840 по 1855 г., с. 150.

(обратно)

198

«Империя» Лунда. — Народ лунда, как и родственные им луба, образовавшие на территории к западу От озера Танганьика до Шабы государство Луба, тоже создал раннегосударственное образование. Оно располагалось на севере Анголы и Замбии, в верховьях реки Касаи. При правлении Мвата Ямво (1660–1675) — его имя последующие владыки приняли в качестве титула — «империя» добилась больших преимуществ в торговле рабами, слоновой костью и оружием, которые сохранялись в течение трех столетий. Кроме того, власть и богатство правителей Лунды множила дань, взимавшаяся с покоренных племен. (прим. ред.)

«Империя» Лунда (известна также под названием Мвата-Ямво) — раннегосударственное образование, существовавшее с конца XVI до второй половины XIX в. в бассейне р. Конго. Основу экономики составляло земледелие, важную роль играли также охота, ремесла, посредническая торговля. (прим. авт.)

(обратно)

199

Помбейруш — мелкие работорговцы, отправлявшиеся за «живым товаром» в глубинные районы континента. Они выменивали у местных правителей невольников на дешевые товары из метрополии (украшения, ткани, спиртные напитки, табак).

(обратно)

200

Ливингстон Д. Путешествия и исследования в Южной Африке с 1840 по 1855 г., с. 317.

(обратно)

201

Сэр Родерик Импи Мёрчисон (1792–1871) — геолог и географ, в 1843–1858 годах президент основанного в 1830 году Королевского Географического общества в Лондоне.

(обратно)

202

Ливингстон Д. Последнее путешествие» Центральную Африку, М., 1968, с. 372.

(обратно)

203

Джеймс Гордон Беннет (1841–1918) — нью-йоркский издатель, финансировавший в целях рекламы сетей газет две экспедиции Стэнли, экспедицию Джорджа Вашингтона Де Лонга к Северному полюсу (1879–1882), а также многочисленные авторалли, полеты на воздушных шарах и тому подобные предприятия.

(обратно)

204

Mager Е. Kart Mauch. Stultgarl, 1845.

(обратно)

205

Август Петерманн (1822–1878) — выдающийся немецкий географ и картограф, инициатор многих африканских и полярных экспедиций, покровитель таких исследователей, как Барт, Фогель, Хёйглин, Маух, Рольфе. В 1855 году основал печатный орган картоиздательской фирмы Юстуса Пертеса, который первоначально печатался под названием «Сообщения из географического заведения Юстуса Пертеса о важнейших новых исследованиях во всех областях географии» (впоследствии получил название «Географические сообщения Петерманна»).

(обратно)

206

Petermann A. Carl Mauchs Entdeckung der Rumen von Zimbaoe… in: Mitlheilungen aus Justus Perthes Georg. Anst. 18. Bd. Gotha, 1872.

(обратно)

207

Krapf L. Travels, researches and missionary labours… in eastern Africa. London, 1860.

(обратно)

208

Кибо — название главного (3-его) вулканического кратера, который составляет основу стратовулкана Килиманджаро. Это самый высокий заснеженный пик в Африке, высотой 5895 метров (19340 футов). Это также самый высокий вулкан в мире.

(обратно)

209

Speke J,H. Die Enldeckung der Nilquetlen. Leipzig, 1864.

(обратно)

210

Мухаммед Али — правитель Египта с 1805 по 1849 год. В 1807 году изгнал британцев и способствовал развитию капитализма в стране. Предпринятые им три экспедиции на юг (1839–1842) ставили целью расширение его завоеваний, после того как в 1820–1822 годах к Египту были присоединены Нубия и Кордофан.

(обратно)

211

Speke J,H. Die Enldeckung der Nilquetlen. Leipzig, 1864.

(обратно)

212

Карагве — раннегосударственное образование, существовавшее с начала XVII до конца XIX в. в среднем течении Кагеры. Население составляли скотоводы хима и земледельцы кру. Через Карагве проходили важные караванные пути, по которым транспортировались соль, скот, изделия из железа. В конце XIX в. Карагве попало в зависимость от государства Буганда.

(обратно)

213

Буганда — государство, существовавшее с XIII–XIV вв. до конца XIX в. в Межозерье в Восточной Африке. Этническую основу составлял народ ганда. Наибольшего расцвета государство достигло к середине XIX в., когда оно было самым сильным в регионе.

(обратно)

214

Speke J.H. Journal of the Discovery' of the Source of the Nile. London.

(обратно)

215

Уньоро (Буньоро) — государство, существовавшее на западе современной Уганды с XVI до конца XIX в. Постепенно уступило первенство в регионе Буганде. Основу хозяйства составляли подсечно-огневое земледелие и разведение крупного рогатого скота. Существенную роль играли охота, рыболовство, добыча соли. Были известны производство и обработка железа, изготовление тканей из луба, плетение.

(обратно)

216

Bakeг S. И. Der Albert N'yanza, das grohe Becken des Nil und die Erfors-dhung der Nilquetlen, Jena, 1868.

(обратно)

217

Экваториальная провинция — самый южный район современного Судана, населённый народами, говорящими на нилотских языках.

(обратно)

218

Schweinfurth G. im Herzen von Afrika.

(обратно)

219

Там же.

(обратно)

220

Ньям-ньям — устаревшее наименование народа азанде. Это название пришло из языка динка и означает «пожиратель». Оно служило суданским арабам не только для обозначения азанде, но и для не связанных с ними мангбету.

(обратно)

221

Schweinfurth С lm Herzen von Afrika.

(обратно)

222

Юнкер В. В. Путешествия по Африке. М., 1949, с. 261.

(обратно)

223

Stanley Н. М. (Hrsg. D. Stanley). Mein Leben. Bd. 1–2, Mundhen, 1911.

(обратно)

224

Подорожная пошлина. — Безграничное возмущение путешественников того времени необходимостью нести эти расходы должно было бы распространяться и на их родные места, где таможенные налоги взимались при въездах на мосты, дороги, городских ворот. Непонятно, почему явление, столь широко распространенное, становилось достойным презрения, как только оно касалось Африки.

(обратно)

225

Stanley Н.М. (Hrsg. D. Stanley). Mein Leben. Bd. 1–2.

(обратно)

226

Чарлз Джордж Гордон (1833–1885) — английский колониальный деятель. В 1863–1864 годах принимал участие в подавлении восстания китайских крестьян. С 1874 года продолжил начатое Бейкером завоевание народов, населяющих район верхнего Нила. В 1877–1879 годах генерал-губернатор Судана. В 1884 году был послан британским правительством в Судан для подавления восстания махдистов.

(обратно)

227

Восстание махдистов (1881–1885) — названо по имени его предводителя Махди Суданского (1843–1885). Было направлено против египетского колониального владычества и британских захватнических интересов.

(обратно)

228

Стэнли Г. М. В дебрях Африки. М., 1858, с. 356.

(обратно)

229

Типпо-Тип (ок. 1845 — ок. 1905) и позже извлекал выгоду из колониализма. В 1887 году бельгийский король Леопольд II назначил его губернатором одной из провинций в так называемом «Свободном государстве Конго». Типпо-Тип поставлял колониальным властям рабов, которых затем «выкупали» и использовали для прокладки улиц, дорог и на других работах.

(обратно)

230

Stanley H. М. (Hrsg, D. Stanley). Mein Leben. Bd. 1, 2

(обратно)

231

Там же.

(обратно)

232

Пьер Саворньян де Бразза (1852–1905) — французский исследователь Африки и колониальный чиновник, итальянец по происхождению, В 1875–1884 гг. исследовал бассейны рек Огове, Ньянга и Квилу и доказал, что они не связаны с р. Конго. Основал ряд фортов, впоследствии ставших городами, в том числе и столицу современного Конго г. Браззавиль. Подчинил французскому влиянию правобережные районы в нижнем течении Конго, содействовал расширению французских колоний в Экваториальной Африке. В 1886–1897 гг. занимал пост генерального комиссара Французского Коню,

(обратно)

233

Эмин-Паша (настоящее имя Эдуард Шнитцер, 1840–1892) — немецкий врач, путешественник и колониальный деятель. Автор большого числа научных публикаций. В 1865–1874 гг. жил в Османской империи, где принял ислам, взяв при этом имя Мухаммед аль-Эмин. С 1876 г. был на службе у египетского правительства, сначала чиновником в Экваториальной провинции Судана, а затем (с 1878 г.) ее губернатором. В 1877–1889 гг. совершил несколько экспедиций в верховья Белого Нила и к Великим африканским озерам. В 1890 г., поступив на службу к германскому правительству, возглавил экспедицию в район, расположенный между озерами Виктория и Альберт. Но поскольку эта территория по договору 1890 г. оказалась исключенной из германской сферы влияния, экспедиция направилась в Танганьику, а затем в Камерун. Убит арабскими работорговцами на территории современного Конго.

(обратно)

Оглавление

Пауль Вернер Ланге Континент коротких теней

Под крыльями Гора

Страна за пустыней

Колесница богов и Лунные горы

«Кто покидает родной очаг…»

Бог и деньги

Конго, Мыс и царства

Кровопускание

Загадка Нила и Нигера

К «королеве пустыни»

Дым тысяч деревень

«The Nile is settled!»

Конец и начало на Конго

Хронологическая таблица

Послесловие

Литература

Указатель имён

Указатель географических названий Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg