«Белые, но не пушистые»

Сергей Нехамкин БЕЛЫЕ, НО НЕ ПУШИСТЫЕ Письмо белогвардейцев Сталину. Документы

Ответить на вопрос корреспондента «Известий» Сергея НЕХАМКИНА «Что было бы, если бы в Гражданской войне победили белые?» доктор исторических наук Виталий ЕРШОВ согласился охотно. Может быть, потому, что знает, как было бы. Ершов занимается послереволюционной военной эмиграцией, куда входят «Русский общевоинский союз» (РОВС), «Братство русской правды», «Национальный центр» и другие активные организации, объединявшие за границей разгромленных генералов, штабс-капитанов, поручиков. Вплоть до 1945 года в парижах и белградах они мечтали о победном возвращении в Россию. Но для того чтобы вернуться, надо было разобраться в причинах проигрыша. Об этом писали внутренние аналитические записки, вели дискуссии на страницах газет, размышляли в частной переписке…

Повесив Ленина и Троцкого

В истории Гражданской войны действительно есть несколько моментов, когда белые совершенно реально могли одержать военную (подчеркну — военную) победу. Деникинские части подходили к Туле, Юденич стоял под Петроградом, Ленин и Дзержинский готовили партию к уходу в подполье. О чем это свидетельствует? О том, что белые были отличными военными профессионалами, ведь дрались часто в численном меньшинстве и в несравнимо худших условиях.

Но политиками они были абсолютно никудышными. И ошибка номер один неопределенность цели, за которую боролись.

Белые мечтали под колокольный звон въехать в поверженную Москву. Мечтали отомстить. Мечтали повесить Ленина и Троцкого. Но никогда они не говорили о том, что собираются делать дальше. Провозглашался лозунг «непредрешенчества»: наше дело избавить страну от большевиков, а там пусть Учредительное собрание решит судьбу России. Здесь изначально скрывалась определенная абсурдность. Представим: а если Учредительное собрание выбирает лидером страны человека вроде Керенского или Милюкова — этих погубителей (с точки зрения большинства белогвардейцев) великой державы? Слабо верится, что офицеры, проливавшие кровь на фронтах Гражданской войны, согласились бы, одержав победу, безропотно уйти в тень. Маршал Пилсудский после победы в советско-польской войне тоже поначалу ушел на почетный покой. Но вокруг него начали группироваться отодвинутые новой властью соратники — и через пару лет «пан комендант» произвел в Польше переворот.

Расчленение

Трагедия белого движения еще и в том, что своего Пилсудского там не было. В самом начале войны погиб харизматичный лидер — генерал Корнилов. Остались фигуры равновеликие, потому, естественно, возникала борьба амбиций, честолюбий. Белый лагерь объединяла ненависть к общему врагу, однако изнутри его раздирали противоречия.

Сами по себе белые вожди — люди определенного склада: сильные, авторитарные. И не надо разговоров про личное добродушие Деникина или интеллигентность Колчака. Логика борьбы определяла логику поведения. Колчак приехал в Сибирь по приглашению тамошней эсеровской Директории, потом Директорию разогнал (между прочим — с кровью) и стал единовластным диктатором. Все закономерно: идет война, власть должна быть сконцентрирована в одних руках. Аналогичные процессы в 1918–1920 гг. происходили и в других районах России — на севере, на западе… Говорят, что лично Колчак и лично Деникин этой властью тяготились. Но у каждого за плечами стояли молодые честолюбивые генералы, они тоже рвались к власти.

А кроме честолюбивых генералов были и честолюбивые поручики (или есаулы). Вспомните «Тихий Дон» и ныне забытый казачий сепаратизм — один из важнейших факторов Гражданской войны! Вспомните, что в тылу у Колчака сидел атаман Семенов, который лишь номинально признавал адмирала, а на деле ненавидел его, мечтал о собственном Забайкальском государстве и не послал на фронт ни одного солдата (при этом контролировал важнейшую транспортную магистраль!).

То есть сценарий после победы белых вырисовывается такой. Под стволами винтовок избирается некий орган, который провозглашает окончание великой смуты. Возможно, появляется какой-то номинальный лидер и номинальное правительство, для того, чтобы, например, вести международные переговоры. Но фактически страна оказывается поделенной на территории, контролируемые различными военными диктаторами. Так было, например, в Китае 1920-х годов Поднебесную разделили между собой маршалы. Как долго это бы длилось? Да, наверное, до начала 30-х. К этому времени, глядишь, выдвинулся бы какой-нибудь особо волевой и амбициозный лидер (Врангель? Кутепов? Миллер?), который кнутом и пряником начал бы объединять страну. Что дальше? Видимо, на много лет — авторитарный режим, похожий, например, на режим Франко в Испании.

Песни о красных комиссарах

При этом победа белых сама по себе не решала ни одной из тогдашних российских проблем. Мы сегодня много знаем о жестокости комиссаров, о чекистах, продотрядах… Все правда. Однако надо понимать простую вещь. Красный террор шел от попыток идеологизированной, жестокой, еще только формирующейся власти удержать идущую вразнос страну. Но ведь и у белых специалистов по социальному управлению что-то не заметно. И проблемы они решали тем же решительным военно-административным методом.

Там продразверстки, здесь реквизиции. Тухачевский топил в крови антоновское восстание. А в колчаковском тылу — целые партизанские республики. Как расправлялся с повстанцами, например, атаман Анненков, лучше не рассказывать — волосы дыбом встанут. Интеллектуал Колчак был вынужден закрывать глаза на анненковские зверства.

Деревня после победы белых вообще стала бы первой проблемой. Она не любила красных, но и «их благородий» боялась. Там уже прошел передел собственности — дворянские гнезда разграбили, сожгли, бар (если не успели уехать) постреляли. Возвращение белых означало для мужиков возмездие и, главное, утрату ощущения воли, которую они почуяли в 1918 году. Потому, приди генералы к власти, вспышка крестьянских восстаний прогнозируется очень легко. Это новая пугачевщина, которую любая власть вынуждена давить беспощадно.

Идем дальше. Национальный вопрос. Белые провозглашали великодержавный принцип «единой и неделимой России». Единая и неделимая? Украина уже откололась, Польша, Финляндия, Грузия, Прибалтика тоже, на Кавказе бунтуют горцы, в Средней Азии развернули зеленое знамя басмачи… Красные выдвинули идею пролетарского интернационализма — она позволяла сохранить империю по сути, но как бы на новых принципах. А приходят белые со своей великодержавностью — и что? Начинают вновь присоединять отколовшиеся окраины? Да русское население этих самых окраин тут же оказалось бы первой жертвой!

Отношения с Западом (точнее, с Антантой). Запад бы, конечно, белую власть признал. Как, между прочим, вскоре после Гражданской признал красную. У Европы в России было не сочувствие к той или другой стороне, а собственные геополитические интересы — оттого и высылались к нашим берегам чужие эскадры, высаживались иностранные десанты. Помощь Антанты белому движению не надо преувеличивать. После Первой мировой войны тамошние склады все равно ломились от ненужного уже военного обмундирования и оружия — вот и нашелся рынок сбыта. Кроме того, Россия белая тоже создала бы проблемы для стран-победительниц. Как правопреемница царской России, она могла бы, например, заявить претензии на долю в германских репарациях, потребовать себе места в послевоенной Версальской системе.

Про то, с какой озлобленностью белые расправлялись бы со всеми, кто в Гражданскую поддержал большевиков, можно, наверное, не упоминать. Я готов согласиться с тем, что белый террор, наверное, не был бы столь масштабным и организованным, как красный. Но то, что крови (в том числе и напрасной) пролилось бы много, — очевидно.

Наконец, главное. Сегодня коммунистическая идея скомпрометирована навсегда. Будущие поколения не простят победившим красным ни ГУЛАГа, ни насильственной коллективизации… Однако, представьте, что большевики проиграли: осталась бы романтическая легенда, как идеалисты-бессребреники пытались построить светлое царство справедливости, но злые дяди в золотых погонах им не дали. Марксистская идея жила бы в мире до сих пор. И песни пелись бы не о печальных поручиках и корнетах, а о трагических комиссарах и коммунарах.

Рейд террориста Бубнова

Я не за белых и не за красных. Я за то, чтобы одна мифология не подменялась другой. Потому что изучение архивов белой эмиграции тоже избавляет от иллюзий. Действительность всегда грубее, жестче и страшнее.

Читать документы РОВСа — наиболее крупного и активного объединения белого офицерства за рубежом — занятие горькое. Умных, смелых, достойных людей жизнь загнала в угол, и они превратились в фанатиков идеи «Хоть с дьяволом, но против большевиков!». Дальше уже не различали, что хорошо и что плохо.

При этом, растерянные, озлобленные, находящиеся в плену собственных концепций, они, как голодная щука блесну, хватали любую чекистскую наживку. Потому и купились на знаменитую операцию «Трест». Когда «Трест» был разоблачен, стали практиковать «слепые» теракты — засылку на территорию СССР боевиков с задачей действовать «по ситуации». Пара таких терактов удалась, что было немедленно использовано советской пропагандой. Остальные сорвались: во-первых — мощнейшая система ОГПУ, во-вторых, советских реалий эмигранты не представляли совершенно.

В Стенфорде (США) в знаменитом архиве Бориса Николаевского хранится уникальный документ — отчет о рейде на советскую территорию белого боевика Бубнова, написанный им в июле 1928 года в Гельсингфорсе. Бубнов и еще один боевик, Могилевич, успешно перешли советско-финскую границу, у них была задача уничтожить кого-нибудь из красных вождей. Наиболее доступным казался Бухарин. Бубнов решил застрелить его в здании ЦК. Но выяснилось, что туда не пускают без партбилета. Маячить перед зданием Бубнов не рискнул: охрана. В Москве как раз проходил «шахтинский процесс», в газетах писали, что он открытый, Бубнов решил пройти в зал суда и застрелить генерального прокурора Крыленко (вот был бы подарок Сталину!). Но оказалось, что на открытый суд тоже пускают лишь по специальным пропускам! Тогда Бубнов отправился на Белорусский вокзал — приезжал Максим Горький, он показался достойной мишенью. Но Бубнова не пустили даже на перрон — опять нужен был пропуск. Единственным достижимым советским лидером оказался Луначарский, который читал в Экспериментальном театре «лекцию о новом человеке». Бубнов купил билет, прошел в зал — и отказался от замысла: зал был полон, стрелять — не дадут прицелиться, а брошенная бомба убила бы посторонних, это обратный эффект. Да и сам Луначарский показался террористу «шутом гороховым» — Бубнов не хотел тратиться по мелочам, все еще надеялся добраться до какой-то из ключевых фигур… Кончилось все тем, что Бубнов с Могилевичем пошли к общежитию МОПРа, где жили иностранные коммунисты, и швырнули шесть бомб в раскрытые окна. Но бомбы хранились закопанными в лесу, прошел дождь, запалы отсырели, ни одна не взорвалась.

Выглядит анекдотом? Однако террористическая группа Ларионова чуть не провалилась из-за того, что не знала, как купить трамвайный билет — сколько он стоит (совали кондуктору невероятно крупные деньги), как сейчас называется улица, до которой ехать… А отчет Бубнова при всем том — вполне здравый документ с подробным описанием, где в Советской России можно добыть легальные документы, автомобиль, — так сказать, инструкция на будущее.

Дальше можно много рассказывать, как советская разведка взяла РОВС под плотное наблюдение, как одного за другим похитили двух его лидеров, генералов Кутепова и Миллера, — но тут, в общем, все известно. Менее известно другое: политический конец РОВСа.

Вскоре после войны некоторые лидеры военной эмиграции слали письма Сталину. Они писали, что Сталин осуществил многое, о чем мечтали белые: уничтожил старых революционеров и красных комиссаров Гражданской войны; в политике, искусстве, архитектуре торжествует державный дух; у России самая сильная армия в мире, она носит погоны — и так далее. Посему РОВС (а от некогда грозной сорокатысячной организации остались сотни четыре немолодых, усталых людей) отказывается от активной антисоветской деятельности, готов служить России, ибо она уже фактически не советская. Авторы писем считали, что будут полезны Советской Армии, просили об одном — по возвращении присвоить членам РОВСа воинские звания, которые соответствовали их званиям в Белой армии. Примечателен ответ Сталина. Он передал, что приветствует решение отказаться от борьбы, но званий не даст: этот шаг не поймут его генералы. Но РОВС мог бы продемонстрировать свою преданность России иначе: в условиях «холодной войны» помогать советской пропаганде за рубежом.

Круг замкнулся.

Оглавление