Великая разруха Московскаго государства (1598–1612 гг.)
со времени прекращенія царей рода Рюрика до избранія царя изъ дома Романовыхъ.
Составилъ И. Н. БОЖЕРЯНОВЪ.
От издателей 2006 г.
Авторъ-составитель уже въ названіи указываетъ, что на Руси было безначаліе сразу, когда на Престолѣ оказался не Первородный, а самозванецъ, Царскій шуринъ и убійца Годуновъ. Отвѣть, читатель, на одинъ вопросъ: убитъ Царевичъ. Невиданное дѣло. И все спущено на тормазахъ. Кто фактически правилъ и замялъ дѣло? Годуновъ. Такъ и его сынъ будетъ полоснутъ по горлу… веревкой.
Историки, люди не вѣрующіе, объясняютъ причину смуты только фактами: польскимъ вопросомъ, враждой боярства, нравственностью народа. Эти факты можетъ и стали слѣдствиемъ для того, чтобы убрать съ Престола Помазанниковъ Божіихъ убійцъ Царевича и прочихъ. Но причина смуты — это отсутствіе Первороднаго на Престолѣ. (Если Первородный на Престолѣ, то смута называется бунтомъ).
Такъ же просимъ читателя уразумѣть, что въ случаѣ если будетъ помазанъ на Престолъ Русскихъ Царей не избранный Богомъ, первородный Романовъ, а избранный народомъ, политбюро, масаадомъ и проч. — Господь отдастъ нашу Землю и Царство другому народу. Смотри предупрежденіе св. праведнаго Іоанна Кронштадтскаго. Воля Господа, станетъ тѣми фактами, которые впоследствіи увидятъ историки, политологи, соціологи, демографы…
Въ этой книгѣ, въ отношеніи Царей, а не самозванцевъ, слово Царь было исправлено нами на большую букву.
Православное братство во имя св. Царя-искупителя Николая, 2006 г. http:// monar.ruI
Въ русской исторіи 14 лѣтъ, прошедшихъ съ 1598 по 1612 годъ, называютъ «разрухою» или «Смутнымъ временемъ». «Смятенія» русской земли или «московская трагедія», какъ писали о ней иностранцы, началась съ прекращеніемъ династіи Рюриковичей, т.-е. послѣ кончины Царя Ѳеодора Ивановича, и кончилась, когда земскіе чины, собравшіеся въ Москвѣ въ началѣ 1613 г., избрали на престолъ въ Цари Михаила Ѳеодоровича, родоначальника новой династіи Дома Романовыхъ.
Относительно причинъ, вызвавшихъ «великую разруху Московскаго государства» существуетъ много мнѣній. Историкъ С. М. Соловьевъ первой причиной смуты считаетъ плохую нравственность народа, явившуюся результатомъ столкновенія новыхъ государственныхъ началъ со старыми дружинными; а вторую причину видитъ въ развитіи казачества съ его противогосударственными стремленіями. И. Е. Забѣлинъ усматриваетъ причины смуты не въ народѣ, а въ «правительствѣ». Сирота-народъ игралъ въ дѣлѣ смуты пассивную роль и спасъ государство въ критическую минуту. Стало-быть, народъ въ смутѣ неповиненъ, а виновато было «боярство и служилый классъ». По мнѣнію же Н. И. Костомарова, высказанному въ его изслѣдованіи «Смутное время», виноваты въ смутѣ всѣ классы русскаго общества, но причины переворота надо искать не внутри, а внѣ Россіи. Указывая на постоянныя стремленія папства къ подчиненію себѣ восточной Церкви и на ловкія дѣйствія іезуитовъ въ Польшѣ и Литвѣ въ концѣ XVI вѣка, историкъ находитъ, что они и польское правительство ухватились за самозванца въ цѣляхъ политическаго ослабленія Россіи и ея подчиненія папству, и іхъ вмѣшательство придало смутѣ такой тяжелый и затяжной характеръ.
«Въ московскомъ законодательствѣ до ХѴII вѣка, — по замѣчанію В. О. Ключевскаго, — не встрѣчаемъ постановленій, которыя можно было бы признать основными законами, опредѣляющими строй и права верховной власти, основныя права и обязанности гражданъ. Формы государственнаго строя, складывавшіяся исторически, силой стихійной закономѣрности народной жизни, не успѣли наполниться надлежащимъ содержаніемъ, оказались выше наличнаго политическаго сознанія людей, въ нихъ дѣйствовавшихъ. Въ томъ и состоитъ наибольшій интересъ изучаемаго періода, чтобы слѣдить, какъ вырабатываются въ общественномъ сознаніи и вливаются въ эти формы недостававшія имъ понятія, составляющія душу политическаго порядка, какъ остовъ государства, ими оживляемый и питаемый, постепенно превращается въ государственный организмъ».
Но исторіографія наша еще не разобралась въ обстоятельствахъ Смутнаго времени настолько, чтобы точно показать, въ какой мѣрѣ неизбѣжность смуты опредѣлялась условіями внутренней жизни народа и насколько она была вызвана и поддержана случайностями и постороннимъ вліяніемъ.
Изучая европейскую смуту — французскую революцію, ясно виденъ сложный фактъ смуты, какъ неизбѣжное слѣдствіе государственнаго кризиса, къ которому Францію привелъ ея феодальный строй; смута же въ Россіи, хотя зависѣла и отъ случайныхъ обстоятельствъ, тѣмъ не менѣе «она совсѣмъ не была неожиданнымъ явленіемъ для современниковъ», говоритъ С. Ѳ. Платоновъ. Флетчеръ въ 1591 г. издалъ въ Лондонѣ книгу о Россіи, въ которой предсказывалъ вещи, казалось бы, совсѣмъ случайныя. Въ пятой главѣ онъ говоритъ: «Младшій братъ Царя (Ѳеодора Ивановича), дитя лѣтъ шести или семи, содержится въ отдаленномъ мѣстѣ отъ Москвы (т.-е. въ Угличѣ) подъ надзоромъ матери и родственниковъ изъ дома Нагихъ. Но, какъ слышно, жизнь его находится въ опасности отъ покушенія тѣхъ, которые простираютъ свои виды на престолъ въ случаѣ бездѣтной смерти Царя». Въ той же главѣ Флетчеръ замѣчаетъ, что «Царскій родъ въ Россіи, повидимому, скоро пресѣчется со смертью особъ, нынѣ живущихъ, и произойдетъ переворотъ въ русскомъ Царствѣ». Такъ образованный и наблюдательный англичанинъ до смерти царевича Дмитрія и за семь лѣтъ до прекращенія династіи видѣлъ ненормальность общественнаго быта въ Россіи; точно такъ же въ IX главѣ своей книги онъ указывалъ, что все это окончится не иначе, какъ всеобщимь возстаніемъ.
Рис.: Ѳеодоръ Іоановичъ.
Царевичъ Ѳеодоръ выросъ въ Александровской слободѣ, среди опричнины. Рано по утрамъ его отецъ, игуменъ слободского монастыря, посылалъ сына на колокольню звонить къ заутренѣ. Ѳеодоръ былъ отъ рожденія слабымъ, такъ какъ мать его Анастасія Романовна въ то время уже прихварывала и умерла въ 1560 г. Смерть Анастасіи Грозный приписывалъ огорченіямъ, какія терпѣла покойная отъ дворцовыхъ дрязгъ, и, спустя 18 лѣтъ послѣ ея смерти, спрашивалъ въ письмѣ Курбскаго: «Зачѣмъ вы разлучили меня съ моей женой? Если бы у меня не отняли юницы моей, кроновыхъ жертвъ не было бы». Умирая, Грозный призналъ Ѳеодора «смиреніемъ обложеннаго», неспособнымъ къ управленію государствомъ, и назначилъ ему въ помощь правительственную комиссію. Ѳеодора называли «освятованнымъ Царемъ», но онъ, по выраженію Н. М. Карамзина, въ келліи или пещерѣ былъ бы больше на мѣстѣ, чѣмъ на престолѣ. Вскорѣ по воцареніи Ѳеодора произошли, неизвѣстные точно, безпорядки, которые кончились ссылкой боярина Бѣльскаго и удаленіемъ младшаго сына Грознаго — Дмитрія, которому отецъ назначилъ маленькій удѣлъ, городъ Угличъ съ его уѣздомъ, туда съ матерью Маріею Нагой, который, по словамъ Буссова, однажды сдѣлалъ изъ снѣга чучела, называлъ ихъ именами знаменитыхъ бояръ и саблей сшибалъ имъ головы, почему въ Москвѣ говорили, что онъ выйдетъ въ батюшку временъ опричнины и что ему грозитъ опасность со стороны тѣхъ близкихъ людей къ ступенямъ престола, которые сами мѣтятъ сѣсть на него. По смерти Грознаго наибольшей силой пользовался родной дядя Царя Ѳеодора по матери, Никита Романовичъ Захарьинъ-Юрьевъ, который, въ 1585 г., умеръ отъ паралича, и власть перешла къ другому опекуну, шурину Царя — Борису Годунову, боровшемуся съ сильными противниками — князьями Мстиславскими и Шуйскими. Годуновъ, поддерживаемый сестрою-царицею, оттѣснилъ отъ дѣлъ своихъ соперниковъ (сославъ Шуйскихъ, а Мстиславскій былъ постриженъ) и захватилъ, по словамъ кн. Катырева-Ростовскаго, такую власть, «яко же и самому Царю во всемъ послушну ему бысть», а самъ Ѳеодоръ, какъ говоритъ Котошихинъ, предался «смиренію и молитвѣ».
По описанію пословъ Флетчера и Сапѣги, Царь Ѳеодоръ былъ низокъ ростомъ, съ опухшимъ лицомъ и нетвердой походкой и постоянно улыбался; даже сидя на престолѣ во время пріема пословъ, онъ, то любуясь своимъ скипетромъ, то смотря на державу, не переставалъ улыбаться. Шведъ Петрей тоже говоритъ, что Царь Ѳеодоръ отъ природы былъ лишенъ разсудка, часто бѣгалъ по церквамъ трезвонить въ колокола и слушать обѣдню. Близкій ко двору, вышеупомянутый кн. И. М. Катыревъ-Ростовскій такъ характеризуетъ Царя: «Благоюродивъ бысть отъ чрева матери своей и ни о чемъ попеченія имѣя, токмо о душевномъ спасеніи», а по выраженію другого современника, въ Царѣ Ѳеодорѣ мнишество было съ царствіемъ соплетено безъ раздвоенія и одно служило украшеніемъ другому.
Рис.: Борисъ Годуновъ.
Борисъ Годуновъ, окруженный царственнымъ почетомъ и роскошью, правилъ осторожно, и 14 лѣтъ царствованія Ѳеодора были истиннымъ отдыхомъ для государства. Война со Швеціею, веденная удачно, не нарушила общаго безмятежнаго настроенія. Но вдругъ, въ 1591 году, разнеслась по Москвѣ вѣсть, что 15 мая, среди бѣла дня, царевичъ Дмитрій найденъ на дворѣ своихъ углицкихъ хоромъ съ перерѣзаннымъ горломъ. Народъ, созванный набатомъ, засталъ надъ тѣломъ Царицу Марью и ея братьевъ Нагихъ. Царица била мамку царевича Василису Волохову и кричала, что убійство — дѣло дьяка Битяговскаго. Его въ это время не было во дворѣ; но онъ прибѣжалъ, услыша набатъ, и его тутъ же убили, равно его сына Данилу и племянника Никиту Качалова. Съ ними вмѣстѣ побили какихъ-то посадскихъ людей и сына мамки Волоховой Осипа. Въ Угличъ была наряжена и послана слѣдственная комиссія во главѣ съ княземъ В. И. Шуйскимъ (тайнымъ врагомъ Годунова), окольничаго Андрея Клешнина, дьяка Вылузгина и Крутицкаго митрополита Геласія. Они выяснили: 1) что царевичъ самъ себя зарѣзалъ въ припадкѣ падучей болѣзни, играя въ «тычку» (родъ свайки) вмѣстѣ со своимъ сверстникомъ, и 2) что Нагіе безъ всякаго основанія побудили народъ къ убійству невинныхъ лицъ. Это донесеніе слѣдственной комиссіи было отдано на судъ патріарха Іова, пріятеля Годунова, который за два года передъ тѣмъ содѣйствовалъ его возведенію въ патріаршій санъ. Іовъ объявилъ соборнѣ, что смерть царевича Дмитрія приключилась судомъ Божіимъ, а окончательный судъ надъ Нагими былъ переданъ въ руки свѣтской власти. Царицу Марію сослали въ монастырь на Выксу (близъ Череповца) и тамъ постригли, а братьевъ ея разослали по разнымъ городамъ; виновныхъ же угличанъ въ безпорядкѣ казнили и сослали въ Пелымъ, гдѣ изъ нихъ образовалось цѣлое поселеніе.
Протекло цѣлыхъ семь лѣтъ, и время уже стало стирать изъ памяти народа углицкое дѣло, но смерть Царя Ѳеодора заставила снова народную молву заговорить, что убійство царевича Дмитрія было совершено по порученію Бориса Годунова. Слухъ этотъ, записанный иностранцами, передавался затѣмъ, какъ неопровержимый фактъ, лѣтописцами, и въ ихъ разсказахъ нѣтъ противорѣчій, каковыми полно слѣдственное дѣло углицкой комиссіи. Дѣйствительно, нельзя предположить, чтобы это убійство было совершено чьей-либо услужливой рукой, которая желала совершить угодное Борису, предугадывая его помыслы, для обезпеченія положенія своей партіи, бывшей въ клевретахъ Годунова.
Въ сказаніи, вошедшемъ въ общій лѣтописный сводъ, разсказывается, что Борисъ сначала пробовалъ отравить Дмитрія, но Богъ не допустилъ яду подѣйствовать; тогда онъ сталъ искать чрезъ пріятеля своего Клешнина, всѣмъ обязаннаго Борису, людей, которые согласились бы убить царевича. Это сдѣлать предложили Чепчугову и Загряжскому, но они отказались; согласился одинъ Битяговскій. Самое убійство произошло такъ: когда сообщница Битяговскаго, мамка Волохова, вывела царевича гулять на крыльцо, убійца Волоховъ подошелъ къ нему и спросилъ: «Это у тебя, государь, новое ожерельице?» — «Нѣтъ, старое», отвѣтилъ ребенокъ и, чтобы показать ожерелье, поднялъ голову. Въ этотъ моментъ Волоховъ полоснулъ ножомъ по горлу царевича, но «не захватилъ ему гортани». Кормилица Жданова, находившаяся тутъ, бросилась защитить ребенка, но Битяговскій и Качаловъ ее избили, а затѣмъ зарѣзали ребенка.
Рис.: Василій Шуйскій.
Историки Щербатовъ и Карамзинъ стоятъ на сторонѣ сказаниій, но послѣ смерти Царя Ѳеодора подозрительная народная молва обвиняла еще Бориса въ отравленіи Царя Ѳеодора и его дочери Ѳеодосіи. Но для виновности Бориса 1) необходимо доказать въ дѣлѣ убійства Дмитрія невозможность самоубійства, стало-быть, подложность слѣдственнаго дѣла; 2) если бы даже была доказана невозможность самоубійства, то надо доказать, что убійство было своевременно, т.-е. въ 1591 г. было возможно предвидѣть бездѣтную смерть Ѳеодора и связывать съ нею расчеты, и 3) если такіе расчеты и были возможны, то одинъ ли Годуновъ могъ ихъ тогда имѣть? «До тѣхъ поръ, пока эти вопросы не будутъ разрѣшены справедливо, — замѣчаетъ С. Ѳ. Платоновъ, — Борисъ является не обвиняемымъ, а лишь подозрѣваемымъ: противъ него мало уликъ и вмѣстѣ съ тѣмъ есть обстоятельства, говорящія въ пользу этой умной и симпатичной личности».
Послѣ смерти Царя Ѳеодора, не указавшаго себѣ преемника, Москва присягнула его женѣ Иринѣ Ѳеодоровнѣ, но она отказалась отъ царства и уѣхала въ Новодѣвичій монастырь, гдѣ постриглась подъ именемъ Александры. Борисъ Годуновъ послѣдовалъ за сестрой и поселился въ монастырѣ, а царствомъ отъ имени царицы остались править патріархъ и бояре; послѣдніе задумали, какъ говоритъ преданіе, сдѣлать боярскую думу временнымъ правительствомъ и дьяка Щелкалова выслали на площадь къ народу, который предлагалъ присягнуть боярамъ. Но изъ народа раздались крики: «Да здравствуетъ Борисъ Ѳеодоровичъ!» Послѣ этого патріархъ съ народомъ отправился въ Новодѣвичій монастырь и предложилъ Борису престолъ. Годуновъ отказался, говоря, что надо прежде успокоить душу Ѳеодора. Тогда рѣшено было подождать 40 дней, пока соберутся въ Москву земскіе люди для царскаго избранія. По всѣмъ частямъ Москвы и провинціальнымъ городамъ разосланы были люди и даже монахи, научавшіе народъ звать Бориса «всѣмъ міромъ» на царство. Подъ страхомъ штрафа, полиція въ Москвѣ сгоняла народъ къ монастырю бить челомъ у царицы-монахини ея брата на царство. Когда царица подходила къ окну кельи, народъ, по данному знаку, падалъ ницъ, при чемъ не успѣвшихъ этого сдѣлать пристава кнутами и пинками заставляли кланяться. Отъ неистоваго крика багровѣли лица. Царица, умиленная такимъ зрѣлищемъ, наконецъ, согласилась благословить своего брата на царство.
Бояре при выборномъ царѣ не хотѣли удовольствоваться однимъ обычаемъ, на основаніи котораго держалось ихъ политическое значеніе при прежней династіи. Они ожидали ограниченія власти Бориса, «чтобы онъ государству по предписанной грамотѣ крестъ цѣловалъ», какъ гласило современное свидѣтельство, сохранившееся въ бумагахъ историка XVIII вѣка — Татищева. Борисъ отлично понималъ молчаливое ожиданіе бояръ и тоже молчалъ, отказываясь отъ власти, будучи увѣренъ, что его земскій соборъ изберетъ безъ всякихъ условій. Тогда онъ сдѣлалъ огромную ошибку, за которую со всей своей семьей поплатился, такъ какъ ему слѣдовало именно держаться за свое значеніе земскаго избранника, а онъ старался прилѣпиться къ старой династіи, вымышляя съ патріархомъ Іовомъ различныя завѣщательныя распоряженія, о которыхъ соборное опредѣленіе увѣряетъ даже, что Грозный, поручая Борису сына Ѳеодора, сказалъ: «по его преставленіи тебѣ приказываю и царствіе сіе».
Въ февралѣ 1598 г. съѣхались земскіе изъ городовъ, всего не болѣе 50 человѣкъ, а москвичей было болѣе 400 лицъ, и открылся соборъ, въ которомъ духовныхъ лицъ было до 100, бояръ до 15, придворныхъ и тяглыхъ людей (но не крестьянъ) до 50 человѣкъ. 17 февраля соборъ избралъ царемъ Бориса, котораго предложилъ самъ патріархъ. Три дня служили молебны, чтобы Богъ помогъ смягчить сердце Годунова, а 20 февраля опять пошли просить Бориса на царство, но онъ снова отказался. Тогда 21 числа патріархъ, взявъ чудотворную икону Божіей Матери и при несмѣтномъ стеченіи народа, отправился съ крестнымъ ходомъ въ Новодѣвичій монастырь, гдѣ, совершивъ литургію, патріархъ съ боярствомъ вошелъ въ келлію Ирины и началъ находившагося тамъ Бориса уговаривать, при чемъ сказалъ, что если онъ откажется, то его отлучитъ отъ Церкви, а стоявшій народъ въ монастырской оградѣ и за стѣнами монастыря крикомъ просилъ Бориса сѣсть на престолъ, и «пронырь лукавый» далъ свое согласіе, перехитривъ самого себя, такъ какъ ему «слѣдовало земскій соборъ изъ случайнаго должностного собранія, говоритъ В. Ключевскій, превратить въ постоянное народное представительство, идея котораго уже бродила въ московскихъ умахъ при Грозномъ и созыва котораго требовалъ самъ Борисъ».
Бояре, увидавшіе, что Годуновъ желаетъ править такъ же самовластно, какъ правилъ Иванъ Грозный, рѣшились дѣйствовать противъ него тайно, и современники объясняютъ несчастіе Бориса негодованіемъ чиноначальниковъ всей земли Русской, отъ которыхъ много напастныхъ золъ на него возстало. Борисъ, для огражденія себя отъ козней бояръ, поощрялъ боярскихъ холоповъ къ доносамъ и клеветѣ. «Ни при одномъ государѣ такихъ бѣдъ не бывало», говорили современники, такъ какъ доносы сопровождались опалами и казнями. Такъ, Борисъ по доносу подвергъ тѣлесному наказанію Богдана Бѣльскаго и заключилъ его въ темницу. Съ особымъ озлобленіемъ отнесся Борисъ къ дому Романовыхъ, предокъ которыхъ, по преданію, выѣхалъ въ XIV вѣкѣ изъ «Пруссъ». Его потомки были впослѣдствіи извѣстны подъ фамиліями Кошкиныхъ, Захарьиныхъ и, съ половины XVI вѣка, Романовыхъ (отъ имени Романа Юрьевича Захарьина). Дочь этого Романа Юрьевича, въ 1547 году вышла замужъ за Ивана Грознаго, и такимъ образомъ Романовы стали въ родствѣ съ царемъ. Братъ царицы оставилъ по себѣ добрую память въ народѣ, его имя сохранила даже былина, представивъ въ пѣсняхъ о Грозномъ добрымъ посредникомъ между народомъ и Царемъ. Въ моментъ кончины Царя Ѳеодора было нѣсколько Романовыхъ, сыновей Никиты Юрьевича Романова, и всѣ братья эти были тогда извѣстны подъ именемъ Никитичей. Изъ нихъ самымъ выдающимся слылъ Ѳеодоръ Никитичъ Романовъ, которому передъ смертью будто бы Царь Ѳеодоръ готовъ былъ передать свой престолъ. Вотъ въ этихъ-то двоюродныхъ братьяхъ Царя Ѳеодора видѣлъ Борисъ своихъ соперниковъ.
Всѣ сыновья Никиты Романовича, по ложному доносу холопа, были обвинены въ намѣреніи извести царя волшебствомъ и отправлены Годуновымъ въ заточеніе. Его не пережили Александръ, Василій и Михаилъ Никитичи. По сказанію лѣтописей, Александръ былъ удавленъ у Бѣлаго моря; Василій и Иванъ были сосланы въ Пелымъ, гдѣ первый умеръ отъ дурного обращенія съ нимъ приставовъ. Михаилъ Никитичъ, богатырь тѣломъ, закованный въ цѣпи въ 3 пуда 10 фунтовъ, содержался въ подземной тюрьмѣ, въ Ныробской волости, близъ Чердыни, гдѣ мѣстные крестьяне сохраняютъ часть его оковъ въ выстроенномъ храмѣ и чтутъ его за святого. Ѳеодора же насильно постригли въ монахи, подъ именемъ Филарета, въ Сійскомъ монастырѣ, а жену его Ксенію разлучили съ дѣтьми, мужемъ и сослали въ Новгородскій уѣздъ, Обонежской пятины, на Онежское озеро. Сына ихъ Михаила, которому шелъ шестой годъ, отправили на Бѣлоозеро съ опальными тетками: княгинею Марѳою Никитичною Черкасскою, Анастасіей Никитичной (тогда еще дѣвицею) и женой Александра Никитича Ульяной Семеновной (рожденной Погожевой). Среди этого родственнаго кружка маленькій Михаилъ, будущій государь Россіи, и его сестрица Татьяна Ѳеодоровна (8-ми лѣтъ) терпѣли на Бѣлоозерѣ тяжкую нужду и росли при очень суровыхъ условіяхъ. Достовѣрно извѣстно, что пристава, смотрѣвшіе за содержаніемъ опальныхъ, часто отказывали имъ даже въ молокѣ и яйцахъ для ихъ стола, а заботливыя тетки Михаила Ѳеодоровича иногда не могли допроситься и куска холста, необходимаго для бѣлья дѣтямъ, ввѣреннымъ ихъ попеченію.
Рис.: Патріархъ Филаретъ, отецъ Міхаила Ѳеодоровича.
Такимъ образомъ боярская знать скрылась по подворьямъ и дальнимъ тюрьмамъ, а обезумѣвшій Борисъ разослалъ всюду особую молитву, которую во всѣхъ домахъ должны были читать за трапезой при заздравной чашѣ за царя и его семейство. Самъ же Годуновъ укрылся во дворцѣ, не выходилъ принимать челобитныхъ, какъ то дѣлали прежде цари, — словомъ, показалъ, что всѣхъ боится. Въ 1604 г. разнеслась по Москвѣ вѣсть, что агенты Годунова въ Угличѣ зарѣзали подставного ребенка, а настоящій царевичъ живъ и идетъ изъ Литвы добывать свой престолъ.
Борисъ, услыша о появленіи Лжедмитрія, прямо сказалъ боярамъ, что это ихъ рукъ дѣло. Личность самозванца до сихъ поръ остается загадочной. По мнѣнію, идущему отъ самого Бориса, это былъ сынъ галицкаго мелкаго дворянина Юрій Отрепьевъ, въ иночествѣ Григорій, который служилъ въ Москвѣ холопомъ у бояръ Романовыхъ и у князя Черкасскаго, затѣмъ сдѣлался монахомъ и за книжность и составленіе похвалы московскимъ чудотворцамъ взятъ былъ къ патріарху въ книгописцы и тутъ съ чего-то сталъ говорить, что онъ будетъ царемъ въ Москвѣ. Ему предстояло заточеніе, но какіе-то сильные люди укрыли его, и онъ бѣжалъ въ Литву въ то самое время, когда гнѣвъ Бориса обрушился на романовскій кружокъ. Большинство историковъ въ Лжедмитріи признаютъ Отрепьева. Н. И. Костомаровъ говоритъ, что ничего не знаетъ объ его личности, а В. С. Иконниковъ и графъ С. Д. Шереметевъ видятъ въ немъ настоящаго царевича. Несомнѣнно одно, что Отрепьевъ участвовалъ въ замыслѣ бояръ, такъ какъ есть извѣстіе, что онъ пріѣхалъ въ Москву вмѣстѣ съ Лжедмитріемъ, а потомъ былъ сосланъ имъ за пьянство. Въ Литвѣ Лжедмитрій во время болѣзни, находясь слугою у русскаго ополячившагося князя Адама Вишневецкаго, открылъ свое царское происхожденіе. Первые, пустившіе въ ходъ самозванца, въ польскомъ обществѣ, были Вишневецкіе и Мнишекъ. Какъ только онъ основался у Мнишковъ въ ихъ Самборѣ, въ Галиціи, около него явились францисканцы, которые овладѣли его умомъ и склонили въ латинство; іезуиты продолжали ихъ дѣло, а ловкая панна Марина Мнишекъ завладѣла сердцемъ юнаго царевича. Король польскій Сигизмундъ III, фанатическій ученикъ іезуитовъ, подавлявшихъ тогда православіе въ западной Россіи, поддержалъ Лжедмитрія деньгами и разрѣшилъ ему набрать войско.
Такимъ образомъ Лжедмитрій явился въ Московское государство сильнымъ искателемъ престола; ему предались не только казаки, но цѣлые города. Вотъ почему давались легко побѣды самозванцу надъ царскими войсками. Борисъ Годуновъ, потрясенный волненіемъ, внезапно умеръ 13 апрѣля 1605, года; войско и народъ Москвы присягнули 16-лѣтнему сыну его Ѳеодору, который, видя, что князья Шуйскій и Мстиславскій не предпринимали рѣшительныхъ дѣйствій противъ сидѣвшаго въ Путивлѣ самозванца, послалъ Басманова, но онъ со всѣмъ войскомъ перешелъ на его сторону, и всѣ высшіе бояре признали Лжедмитрія настоящимъ царемъ.
1 іюня 1605 г. явились въ Москву отъ Самозванца Плещеевъ и Пушкинъ и читали въ одной изъ слободокъ грамоту, адресованную москвичамъ, въ которой описывались спасеніе царевича и его военные успѣхи. Въ концѣ грамоты обѣщались народу всевозможныя льготы. Плещеева и Пушкина народъ повелъ на Красную площадь, гдѣ снова читали грамоту. Народъ, не зная чему вѣрить, рѣшилъ спросить Василія Шуйскаго, который совершенно отрекся отъ своихъ прежнихъ показаній и увѣрилъ, что царевичъ былъ спасенъ, а убитъ поповскій сынъ. Послѣ этого чернь бросилась въ Кремль, схватила царя Ѳеодора съ матерью и сестрой и перевела ихъ въ прежній Борисовъ боярскій домъ, а затѣмъ стала грабить иноземцевъ, «пріятелей Борисовыхъ». Вскорѣ пріѣхали въ Москву отъ самозванца князья Василій Голицынъ и Масальскій; они сослали патріарха Іова въ Старицу, убили царя Ѳеодора и его мать, а родню подвергли ссылкѣ и заточенію.
20 іюня 1605 г. Дмитрій торжественно въѣхалъ въ Москву, при чемъ народъ въ своемъ увлеченіи не замѣчалъ, что мнимаго государя окружали поляки, а позади шли русскіе бояре; что на Красной площади церковное пѣніе заглушали трубы и литавры, когда Дмитрій прикладывался къ иконамъ на Лобномъ мѣстѣ, а въ Успенскомъ соборѣ его привѣтствовалъ рѣчью католическій монахъ-іезуитъ. Черезъ четыре дня былъ поставленъ новый патріархъ, грекъ Игнатій, одинъ изъ первыхъ признавшій самозванца. Затѣмъ возвращены были изъ ссылки Нагіе и Романовы, а старшій изъ нихъ, Филаретъ, сдѣланъ митрополитомъ ростовскимъ. За матерью Дмитрія — инокиней Марѳой Нагой, ѣздилъ князь М. В. Скопинъ-Шуйскій; въ іюлѣ ее привезли въ Москву, и она трогательно признала самозванца за сына. Новый государь каждый день бывалъ въ боярской думѣ и легко разрѣшалъ самые трудные вопросы, самъ обучалъ ратныхъ людей. Не спалъ послѣ обѣда, а запросто вмѣсто того бродилъ по Москвѣ, заходя въ лавки торговыхъ людей; одѣвался по-польски самъ, а равно также одѣлъ свою стражу. Словомъ, не признавалъ этикета, «чина», подобающаго царскому сану. Преданный его слуга П. Ѳ. Басмановъ признавался иностранцамъ, что царь — не сынъ Ивана Грознаго, но его признаютъ царемъ потому, что ему присягали, и лучшаго царя теперь и не найти. Дѣло князей Шуйскихъ, распространявшихъ слухи объ его самозванствѣ, онъ отдалъ на судъ всей земли и созвалъ земскій соборъ, приблизившійся къ типу народно-представительнаго, съ выборными отъ всѣхъ сословій. Приговоренныхъ къ смертной казни Шуйскихъ онъ послалъ въ ссылку и вскорѣ им возвратилъ боярство и простилъ. Это обстоятельство свидѣтельствуетъ, насколько Лжедмитрій считалъ себя «прирожденнымъ» царевичемъ.
Рис.: Подпісь Дмитрія самозванца.
Знакомясь съ личностью новаго царя, москвичи находили его образованнымъ, а поляки считали невѣжественнымъ, такъ какъ онъ плохо владѣлъ польскимъ языкомъ, еще хуже латинскимъ, писалъ «in perator» вмѣсто «imperator». Собою самозванецъ былъ некрасивъ: разной длины руки, большая бородавка на лицѣ, волосы рыжеватые, торчкомъ, лишенная таліи фигура, при небольшомъ ростѣ совсѣмъ не отражала его богато одаренной духовной природы. Онъ развивалъ широкіе политическіе планы, хлопоталъ поднять противъ турокъ и татаръ всѣ католическія державы во главѣ съ Россіей. Онъ ставилъ на видъ своимъ совѣтникамъ въ думѣ, что они ничего не видали, ничему не учились и что имъ нужно съездить за границу. Своими привычками, особенно небрежнымъ отношеніемъ ко всякимъ обрядамъ, Лжедмитрій возбуждалъ у москвичей массу нареканій. Такъ, Марина Мнишекъ, оставаясь католичкой, была вѣнчана въ Успенскомъ соборѣ подъ праздникъ святителя Николая (8 мая), что возмутило недопущенный въ Кремль народъ, равно и свадебный пиръ подъ этотъ праздникъ былъ предметомъ пересудовъ москвичей. Противъ самозванца стали дѣйствовать двое — князь В. И. Шуйскій и казанскій митрополитъ Гермогенъ, которому Лжедмитрій оказалъ свое благоволепіе, вызвавъ его въ Москву и назначивъ членомъ учрежденнаго, по польскому образцу, сената. Гермогенъ началъ съ того, что открыто заявилъ о необходімости невѣстѣ Дмитрія прінять православіе, иначе бракъ его съ нею будетъ незаконнымъ. Требованіе Гермогена не было исполнено, и онъ самозванцемъ былъ высланъ изъ Москвы въ Казань. Весною 1606 г. В. П. Шуйскій съ кн. Голицынымъ стали дѣйствовать, при чемъ на собраніи заговорщиковъ кн. Шуйскій, наканунѣ возстанія, заявилъ, что призналъ Лжедмитрія для того, чтобы избавиться отъ Годунова. Привлеченныя на сторону бунтовщиковъ войска, въ ночь съ 10 на 17 мая, были введены въ Москву, и бунтъ былъ поднятъ рано утромъ, якобы за царя противъ поляковъ. Народъ шелъ въ Кремль съ криками: «поляки бъютъ бояръ и государя». Цѣль заговорщиковъ была окружить будто бы для защиты самозванца и убить его. Во время этого бунта былъ свергнутъ патріархъ Игнатій и убито отъ 2000 до 3000 русскихъ и поляковъ. Такимъ образомъ, по словамъ Костомарова, «Дмитрий уничтожилъ Годуновыхъ и самъ исчезъ, какъ призракъ», сдѣлавшись «разстригой», «еретиком» и «польскимъ свистуномъ». На престолъ вступилъ царь-заговорщикъ В. И. Шуйскій.
II
Есть извѣстіе, что бояре, свергнувшіе Дмитрія, уговорились, что тотъ, кому дастъ Богъ быть царемъ, не станетъ мстить за прежнія «досады», а будетъ управлять Русскимъ государствомъ «по общему совѣту». Утромъ 19 мая народъ на Красной площади, духовенство и бояре предложили избрать патріарха, который бы разослалъ грамоты для созванія совѣтныхъ людей для избранія царя, но въ толпѣ закричали, что нужнѣе царь и царемъ долженъ быть В. И. Шуйскій, который, какъ говорятъ современники, былъ «выкрикнутъ» своими «доброхотами». Свое царствованіе Шуйскій началъ рядомъ грамотъ, посланныхъ по всему государству, и въ каждой изъ нихъ заключалась ложь. Такъ, въ записи, на которой крестъ цѣловалъ, онъ писалъ: «повелѣлъ онъ крестъ цѣловать на томъ, что ему никого смерти не предавать, не осудя истиннымъ судомъ съ боярами своими», т.-е. съ думой, при чемъ отказывался отъ права конфисковать имущество у братьевъ и семьи преступника, не участвовавшихъ въ преступленіи. Затѣмъ царь говорилъ: «да и доводовъ (т.-е. доносовъ) ложныхъ мнѣ не слушать, а сыскивать всякими сысками накрепко и ставить съ очей на очи, а за ложный доносъ по сыску наказывать смотря по винѣ, взведенной на оболганнаго». Происхожденіе подкрестной записи, пишетъ В. О. Ключевскій, было сложнѣе ея содержанія; лѣтописецъ разсказываетъ, что царь Василій по своемъ провозглашеніи пошелъ въ Успенскій соборъ и сталъ тамъ говорить, чего искони вѣковъ не важивалось: «цѣлую крестъ всей землѣ на томъ, что мнѣ ни надъ кѣмъ ничего не дѣлати безъ собору, никакого дурна». Бояре и всякіе люди говорили царю, чтобы онъ на томъ креста не цѣловалъ, потому что въ Московскомъ государствѣ того не повелось; но онъ никого не послушалъ. Въ этой выходкѣ увидѣли небывалую новизну, попытку поставить соборъ на мѣсто думы; но царь Василій, обязавшись наканунѣ возстанія предъ товарищами править по «общему совѣту» съ ними, являлся, такимъ образомъ, царемъ партіи бояръ, естественно искалъ земской опоры, т.-е. стать земскимъ царемъ, ограничивъ свою власть учрежденіемъ новымъ, освободивъ ее отъ всякаго дѣйствительнаго ограниченія. Обнародованная же подкрестная запись явилась плодомъ сдѣлки царя съ боярами, которые отстояли свою думу противъ земскаго собора. Во всякомъ случаѣ, подкрестная запись царя Василія есть первый опытъ построенія государственнаго порядка на основѣ формально ограниченной власти. Въ другой грамотѣ, писанной отъ имени бояръ и разныхъ чиновъ людей, говорилось, что по низложеніи Гришки Отрепьева освященный соборъ, бояре и всякіе люди избирали государя «всѣмъ Московскимъ государствомъ» и избрали князя Василія Ивановича, всея Руси самодержца; но такого въ дѣйствительности избранія не было. Что Дмитрій былъ самозванецъ, это въ особой грамотѣ удостовѣряла и Марѳа Нагая, которая сознавалась, что Отрепьевъ устрашилъ ее угрозами, и она признала его страха ради и въ то же время говорила, что тайно она говорила боярамъ объ его самозванствѣ, о чемъ свидѣтельствуетъ всенародно.
Русскіе люди знали, что Шуйскій переметывался со стороны въ сторону въ этомъ дѣлѣ, и не вѣрили царю-заговорщику, прошедшему огонь и воду, видѣвшему и плаху, но помилованному самозванцемъ. Это отлично зналъ Шуйскій, который 1 іюня 1606 г. поспѣшилъ короноваться, а 3 іюня перенесъ изъ Углича въ Москву въ Архангельскій соборъ мощи Царевича Дмитрія, обратя это религіозное торжество въ средство политическаго убѣжденія, оправдывавшее низверженіе самозванца.
Но едва успѣли сжечь подъ Москвой трупъ самозванца, какъ въ столицѣ, такъ и въ другихъ городахъ была пущена молва, что Дмитрій спасся отъ смерти и былъ подмѣненъ убитымъ иноземцемъ, для чего на его лицо и была надѣта маска.
При Шуйскомъ, по отзывамъ современниковъ, бояре имѣли больше власти, чѣмъ самъ царь, ссорились съ нимъ, — словомъ, дѣлали, что хотѣли. Другая часть боярства, не имѣвшая вліянія на дѣла, стала во имя своихъ выгодъ за самозванца, равно казачество, которому удалось проводить Дмитрія до Москвы, и «русскій материкъ», по выраженію И. Е. Забѣлина, т.-е. среднія сословія народа, были смущены всѣмъ случившимся и кое-гдѣ не признали Шуйскаго.
Первымъ приверженцемъ Лжедмитрія I оказался воевода князь Гр. Шаховской, сосланный за это на воеводство въ Путивль; тамъ онъ объявилъ жителямъ, что Дмитрій живъ, и поднялъ противъ Шуйскаго весь городъ. Ему повѣрили и подняли возстаніе, къ которому присоединились и другіе сѣверскіе города, между прочимъ Елецъ и Черниговъ, Стародубъ и Бѣлгородъ. Когда царскія войска, посланныя усмирять мятежные города, были разбиты бунтовщиками, то противъ Шуйскаго возстали на югѣ города: Тула и Рязань. Далѣе возникли безпорядки въ поволжскихъ городахъ. Въ Перми произошла междоусобица среди войскъ, набранныхъ для царя, которыя стали бить другъ друга и разбѣжались.
Волненія происходили въ разныхъ мѣстностяхъ, но серьезнѣе всѣхъ было движеніе на югѣ, въ Сѣверской землѣ. Шаховской поднялъ движеніе во имя Дмитрія, но не находилъ человѣка, который бы принялъ на себя его роль. Наконецъ случай помогъ Шаховскому; бывшій холопъ князя Телятевскаго, взятый въ плѣнъ татарами и проданный ими въ Турцію, гдѣ онъ успѣлъ побывать на галерахъ и бѣжать въ Венецію, откуда пробирался на Русь черезъ Польшу, встрѣтился съ Молчановымъ, который нашелъ его пригоднымъ для своихъ дѣлъ, сблизился съ нимъ и послалъ Болотникова къ Шаховскому, поручившему ему цѣлый отрядъ. Въ Украйнѣ Болотниковъ увеличилъ свой отрядъ, призвавъ гулящихъ людей, разбойниковъ, бѣглыхъ крестьянъ и холопей, обѣщая имъ именемъ Дмитрія прощеніе и льготы.
Встрѣтясь съ царскими войсками, Болотниковъ ихъ разбилъ у Ельца и Кромъ, вслѣдствіе чего поднялись: Тула, Веневъ, Кашира, Орелъ, Калуга, Вязьма, и нѣкоторые тверскіе города, хотя сама Тверь оставалась вѣрна Шуйскому. Особенно сильно движеніе проявилось въ Рязани, во главѣ котораго стали: Григорій Сунбуловъ и два брата дворянина Ляпуновы — Прокопій и Захаръ, а въ Тулѣ сталъ боярскій сынъ Истоминъ-Пашковъ. Идя къ Москвѣ, ополченія дворянъ соединились съ шайками Болотникова и остановились въ подмосковномъ селѣ Коломенскомъ. У Шуйскаго для подавленія возстанія и защиты Москвы не было войска, кромѣ того, въ Москвѣ не хватало хлѣба, такъ какъ подвозъ его былъ остановленъ мятежниками. Но вскорѣ открылась рознь: дворянское ополченіе узнало, что Болотниковъ посылалъ въ Москву грамоты и въ нихъ открыто поднималъ чернь на высшіе классы, о чемъ гласитъ также грамота патріарха Гермогена, избраннаго при Шуйскомъ.
Это обстоятельство заставило ополченія рязанскихъ и тульскихъ дворянъ отказаться отъ единенія съ Болотниковымъ. Сунбуловъ и Ляпуновъ первыми явились съ повинной къ Шуйскому, а за ними перешли и другіе дворяне рязанскіе и тульскіе. Къ этому времени подошли на помощь Шуйскому дворянскія ополченія изъ Твери и Смоленска, и Шуйскій уцѣлѣлъ.
Болотниковъ побѣжалъ на югъ, подошелъ къ Серпухову, но, узнавъ, что тамъ мало запасовъ на случай осады, перешелъ въ Калугу, а оттуда ушелъ въ Тулу и засѣлъ въ ней вмѣстѣ съ казачьимъ самозванцемъ Петромъ. Этотъ Лже-петръ явился при жизни Лжедмитрія среди терскихъ казаковъ, выдавая себя за сына Царя Ѳеодора, родившагося будто бы въ 1592 году, котораго въ дѣйствительности не было. Весною 1607 г. Шуйскій осадилъ Тулу; стоялъ подъ ней все лѣто, устроилъ плотину на рѣкѣ Ужѣ, затопилъ весь городъ и голодомъ выморилъ мятежниковъ. Въ октябрѣ Тула сдалась. Болотниковъ былъ сосланъ въ Каргополь и утопленъ, Шаховской сосланъ на Кубенское озеро, а Лже-петръ повѣшенъ.
Торжественно Шуйскій вернулся въ Москву, но пока Шуйскій стоялъ подъ Тулою явился второй Дмитрій-самозванецъ, по прозвищу Воръ. Онъ явился въ порубежномъ городкѣ Литвы — Пропойскѣ, гдѣ сидѣлъ въ тюрьмѣ; чтобы его отпустили въ Стародубъ, онъ назвался роднею Нагихъ. Добравшись до Стародуба, онъ послалъ оттуда своего пріятеля по сѣверской сторонѣ, который говорилъ, что Дмитрій живъ и находится въ Стародубѣ, гдѣ мѣстные жители, дѣйствительно, увѣровавъ въ него, стали ему помогать деньгами и разсылать о немъ грамоты въ другіе города. Дружина собралась вокругъ Вора изъ поляковъ и казаковъ и всякихъ проходимцевъ. Выступивъ съ нею, Воръ при Болховѣ разбилъ царское войско и подошелъ къ Москвѣ, основавъ въ подмосковномъ селѣ Тушинѣ свой укрѣпленный станъ, куда къ нему пришли польскія дружины князя Рожинскаго, Лисовскаго и Яна Петра Сапѣги. Послѣдній разбилъ войска брата Шуйскаго — Ивана и открылъ дорогу въ сѣверныя области государства, которыя сравнительно съ южными были въ цвѣтущемъ состояніи.
Тушинцамъ надобно было взять Троицкій монастырь (Троице-Сергіевскую лавру), чтобы овладѣть другими городами на сѣверѣ. Осада лавры продолжалось почти полтора года (съ сентября 1608 до начала 1610 гг.) и кончилась ничѣмъ. Но это не помѣшало шайкамъ тушинцевъ заставить болѣе двадцати сѣверныхъ городовъ признать власть Вора; въ числѣ ихъ были: Суздаль, Владимиръ, Ярославль, Вологда.
Шуйскій, сознавая свою слабость, сталъ искать для борьбы съ Воромъ внѣшней помощи. Такъ какъ въ то время Швеція враждовала съ Польшей, за то, что у польскаго короля Сигизмунда III его дядя Карлъ IX отнялъ наслѣдственный шведскій престолъ, а второго самозванца отчасти поддерживало польское правительство, то Василій Шуйскій и обратился за помощью противъ Вора къ Карлу IX. Въ 1608 г. онъ послалъ для переговоровъ своего племянника князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйскаго; въ февралѣ 1609 года съ Карломъ IX заключилъ Шуйскій союзъ, въ силу котораго король послалъ къ русскимъ войско изъ 3 тысячъ конницы и 3 тысячъ пѣхоты, взамѣнъ чего Шуйскій отказывался отъ всякихъ притязаній на Ливонію, уступилъ шведамъ городъ Корелу съ уѣздомъ и обязался вѣчнымъ союзомъ противъ Польши. На такой вызовъ Сигизмундъ отвѣтилъ открытымъ разрывомъ съ Москвой и осенью 1609 г. осадилъ Смоленскъ. Скопинъ съ отрядомъ шведовъ, подъ начальствомъ Делагарди, въ 1609 г. двинулся отъ Новгорода къ Москвѣ и подъ Тверью разбилъ шайки Вора, что заставило тушинцевъ снять осаду Троицкой лавры. Вызванный изъ Астрахани О. И. Шереметевъ, гдѣ онъ подавлялъ бунтъ, успѣлъ приблизиться къ Москвѣ и соединиться со Скопинымъ въ знаменитой Александровской слободѣ (нынѣ городъ Александровъ, Владимирской губ.) осенью 1609 г. Силы шведовъ и русскихъ были бы вполнѣ достаточны, чтобы уничтожить Тушино, но оно уже было сожжено до прихода Скопина къ Москвѣ. Воръ, презираемый своими и польскими союзниками, въ платьѣ мужика, на навозныхъ саняхъ, едва успѣлъ ускользнуть въ Калугу, послѣ чего гетманъ Рожинскій вступилъ въ соглашеніе съ Сигизмундомъ, который звалъ его поляковъ подъ стѣны Смоленска. Послѣ бѣгства Вора казаки переходили къ нему; земскіе русскіе люди, бывшіе при Ворѣ, шли въ Калугу или отдавались съ повинною къ Шуйскому. Многіе же изъ этихъ «перелетовъ» русскихъ обратились къ королю Сигизмунду, чтобы онъ далъ имъ въ цари своего сына Владислава, пославъ посольство, состоявшее изъ людей средняго состоянія и разныхъ классовъ. Посольство состояло изъ Михаила Салтыкова, кн. Масальскаго, Хворостинина, Плещеева, Вельяминова — все «добрыхъ дворянъ», а также дьяковъ: Грамотина и другихъ людей низкаго происхожденія: Ѳеодора Андронова, Молчанова и т. д. Они заключили 4 февраля 1610 г. договоръ подъ Смоленскомъ, въ которомъ изложены условія тушинскихъ уполномоченныхъ о признаніи московскимъ царемъ королевича Владислава. «Ни въ одномъ актѣ Смутнаго времени, — говоритъ В. О. Ключевскій, — русская политическая мысль не достигаетъ такого напряженія, какъ въ договорѣ М. Салтыкова и его товарищей. Прежде всего обезпечивается неприкосновенность русской православной вѣры, а потомъ опредѣляются права, ограждавшія личную свободу каждаго подданнаго отъ произвола власти. Всѣ судятся по закону, никто не наказывается безъ суда. По договору, какъ и по записи царя Василія, отвѣтственность за вину политическаго преступника не падаетъ на его невинныхъ братьевъ, жену и дѣтей, не ведетъ къ конфискаціи ихъ имущества. Условія личныхъ правъ поражаютъ новизной: большихъ чиновъ людей безъ вины не понижать, а малочиновныхъ возвышать за заслуги; каждому изъ народа московскаго для науки вольно ѣздить въ другія государства христіанскія, и государь имущества за то отнимать не будетъ. Но «мужикамъ христіанамъ» король не дозволяетъ перехода ни изъ Руси въ Литву, ни изъ Литвы на Русь. Холопы остаются въ прежней зависимости отъ господъ, а вольности имъ государь давать не будетъ. Государь дѣлитъ свою власть съ двумя учрежденіями — земскимъ соборомъ и боярской думой, а такъ какъ послѣдняя вся входила въ составъ земскаго собора, то онъ въ договорѣ 4 февраля назывался думою бояръ и всей земли».
Рис.: Встрѣча кн. М. Скопина-Шуйскаго съ Делагарди близъ Новгорода.
Этотъ договоръ былъ дѣломъ среднихъ классовъ, главнымъ образомъ дворянства и дьячества, но ходъ событій даетъ ему болѣе широкое значеніе.
Племяннікъ Шуйскаго Мих. Вас. Скопинъ-Шуйскій, которому было всего 24 года, очистилъ со шведами сѣверные города и въ мартѣ 1610 г. вступилъ въ Москву. Но Прокопій Ляпуновъ, когда Скопинъ Шуйскій еще двигался къ Москвѣ, послалъ уже поздравить его царемъ и этимъ испортилъ положеніе племянника при дворѣ дяди.
Прошло немного болѣе мѣсяца послѣ того, какъ надежда народа М. В. Скопинъ въѣхалъ въ Москву и народъ торжественно встрѣчалъ его, такъ теперь народъ въ отчаяніи провожалъ его тѣло. На крестинахъ у князя Воротынскаго Скопину-Шуйскому сдѣлалось дурно и черезъ нѣсколько дней онъ умеръ. Вѣсть эта какъ громомъ поразила народъ, приписавшій смерть Скопина отравѣ его кумой, женой Дмитрія Ивановича Шуйскаго. Безчисленныя толпы тѣснились около гроба. Громко рыдалъ и царь Василій Ивановичъ — онъ хоронилъ своего знаменитаго воеводу и послѣднюю свою опору. Характерны слова Делагарди: «Московскіе люди, — говорилъ онъ со слезами на глазахъ, — смотря на трупъ Скопина, не только на Руси вашей, но и въ землѣ моего государя не видать мнѣ такого человѣка». Архангельскій соборъ въ Кремлѣ хранитъ останки Скопина среди гробницъ русскихъ царей.
Послѣ смерти Скопина воеводою надъ войскомъ былъ назначенъ неспособный щеголь Дмитрій Шуйскій, который пошелъ къ Смоленску, но, встрѣтясь у д. Клушина съ польскимъ гетманомъ Жолкѣвскимъ, былъ имъ разбитъ въ іюнѣ 1610 г. Жолкѣвскій быстро двинулся къ Москвѣ, но Воръ со своими шайками опередилъ гетмана, сталъ въ селѣ Коломенскомъ. Шуйскій хотѣлъ вступить въ переговоры съ Жолкѣвскимъ, но не прошло и мѣсяца, какъ его свели съ царства.
Захаръ Ляпуновъ, 7 іюля 1610 г., съ толпою пришелъ во дворецъ Шуйскаго и предложилъ ему оставить царство, отъ чего Шуйскій отказался. Тогда Ляпуновъ отправился на Красную площадь, куда стеклось столько народа, что онъ принужденъ былъ перейти съ толпою за Арбатскія ворота къ Дѣвичьему монастырю. Сюда пріѣхалъ патріархъ Гермогенъ и многіе бояре и рѣшили «ссадить царя»; несмотря на протесты бояръ и Гермогена, князь Воротынскій отправился объявить рѣшеніе Шуйскому, котораго 19 іюля «насильствомъ» постригли въ монахи.
III
Послѣ удаленія Шуйскаго Москва присягнула боярской думѣ, которая не имѣла силы, и москвичамъ пришлось выбирать Владислава или Вора, но, боясь послѣдняго, бояре московскіе вошли съ соглашеніе съ Жолкѣвскимъ на условіяхъ, принятыхъ подъ Смоленскомъ 4 февраля 1610 г. Хотя Гермогенъ тогда уже указывалъ на юнаго Михаила Ѳеодоровича Романова, но другіе духовные желали князя Вас. Вас. Голицына.
По заключеніи договора гетманъ Жолкѣвскій прогналъ Вора, который убѣжалъ снова къ Калугѣ. Затѣмъ было составлено «великое посольство», во главѣ котораго стояли: митрополитъ Филаретъ (Романовъ) и князь В. В. Голицынъ; оно повезло на утвержденіе Сигизмунда договоръ объ избраніи Владислава въ цари московскіе. Уму и ловкости Жолкѣвскаго приписываютъ удаленіе этихъ лицъ, бывшихъ представителями знатныхъ родовъ, которые могли быть опасными соперниками Владислава.
Договоръ, въ силу котораго Москва присягнула Владиславу, не былъ въ точности повтореніемъ прежняго. Бояре выкинули статью о возвышеніи незнатныхъ людей по заслугамъ, поставивъ другую, условіемъ которой было, чтобы «московскихъ княжескихъ и боярскихъ родовъ пріѣзжими иноземцами въ отечествѣ и въ чести не тѣснить и не понижать». Опущена была и другая статья — о выѣздѣ московскихъ людей въ чужія христіанскія государства для науки, и, наконецъ, москвичи настаивали на томъ, чтобы Владиславъ принялъ православіе. Когда отрядъ Жолкѣвскаго былъ впущенъ въ Москву, онъ сталъ большой силой, почему гетманъ могъ сдать начальство надъ нимъ Гонсѣвскому, а самъ уѣхалъ изъ Москвы, увезя съ собою Василія Шуйскаго съ братьями. Отъѣздъ Жолкѣвскаго объясняется тѣмъ, что онъ получилъ приказанія короля замѣнить Владислава имъ самимъ, т.-е. чтобы Москва присягнула Сигизмунду, что стало скоро извѣстно въ Москвѣ, такъ какъ посольство сообщало съ дороги, что многіе русскіе люди подъ Смоленскомъ цѣлуютъ крестъ Сигизмунду.
По прибытіи къ Смоленску посольства въ совѣтѣ короля было постановлено не отпускать королевича Владислава въ Москву вслѣдствіе его малолѣтства, но послы — стояли на своемъ. Тогда король старался произвести въ посольствѣ расколъ и разными способами склонить нѣкоторыхъ членовъ его признать притязанія Сигизмунда, для чего дѣлались подарки и согласившихся лицъ отпускали въ Москву, гдѣ они должны были подготовить москвичей для принятія условій короля. Келарь Троицкой лавры Авраамій Палицынъ оказался въ числѣ людей, уѣхавшихъ въ Москву, получа подачку отъ Сигизмунда. Въ Москвѣ Салтыковы и другіе бояре, получившіе награды отъ Сигизмунда, хотѣли присягнуть прямо ему, но патріархъ Гермогенъ возсталъ противъ вліянія поляковъ, явясь охранителемъ православія и націонализма. Въ грамотахъ своихъ патріархъ призывалъ «всѣхъ, не мѣшкая, по зимнему пути, собраться со всѣми городы, итти вооруженными ополченіями къ Москвѣ на польскихъ и литовскихъ людей».
Неудовольствіе на поляковъ усилилось и въ Москвѣ, гдѣ польскій гарнизонъ, послѣ отъѣзда Жолкѣвскаго, велъ себя, какъ въ завоеванной странѣ. Движеніе народное противъ поляковъ обратилось въ пользу Вора, но онъ былъ убитъ въ декабрѣ 1610 г. однимъ изъ своихъ приверженцевъ. Эта смерть развязала всѣмъ руки, и съ этого момента смута вступила на путь національной борьбы отъ польскаго гнета.
Первымъ возсталъ Прокопій Ляпуновъ со своей Рязанью; въ январѣ 1611 г., собравъ дружины, онъ двинулся къ Москвѣ. На присоединеніе къ Ляпунову шли дружины изъ земли Сѣверской, Муромской, Суздальской и Поволжскихъ низовыхъ областей. Движеніе это захватило и Тушинское казачество, которое шло также къ Москвѣ, подъ предводительствомъ своихъ бояръ, князя Дм. Тим. Трубецкого и Заруцкаго. Шайки казаковъ съ Просовецкимъ шли съ сѣвера и даже Сапѣга было хотѣлъ сражаться за Русь, но раздумалъ.
Прежде чѣмъ собравшееся ополченіе подошло къ Москвѣ, поляки 19 марта перерѣзались съ москвичами. Подоспѣвшіе передовые отряды ополченія съ княземъ Дм. Мих. Пожарскимъ, который въ этомъ бою былъ раненъ, дали возможность отбросить поляковъ, которые заперлись въ Кремлѣ и Китай-городѣ, при чемъ для удобства обороны сожгли всю Москву и Замоскворѣчье. На второй день св. недѣли, 25 марта, въ Благовѣщенье, подошла къ Москвѣ стотысячная рать и къ апрѣлю обложила Кремль. Ополченіе, простоявъ болѣе двухъ мѣсяцевъ и ничего не сдѣлавъ для выручки столицы, выступило властнымъ распорядителемъ Москвы.
Ополченіе для прекращенія безпорядковъ и злоупотребленій въ войскѣ обратилось къ своимъ вождямъ «троеначальникамъ» кн. Трубецкому, Заруцкому и Ляпунову съ просьбою собрать соборъ всей рати, чтобы общимъ совѣтомъ подумать о прекращеніи безпорядковъ. Вслѣдствіе этого явился приговоръ 30 іюня 1611 года, въ которомъ выступаютъ сословныя притязанія. Троеначальники, обязанные «строить землю и промышлять всякимъ земскимъ и ратнымъ дѣломъ» ничего не могли дѣлать безъ лагернаго всеземскаго совѣта, являвшагося высшею распорядительною властью. Въ приговорѣ болѣе всего говорится объ огражденіи интересовъ служилыхъ людей, а о помѣстьяхъ, вотчинахъ, крестьянахъ и дворовыхъ людяхъ вспоминается лишь для того, чтобы указать, что бѣглые или вывезенные въ Смутное время люди должны быть возвращаемы прежнимъ владѣльцамъ. Но этотъ приговоръ не спасъ Ляпунова; когда онъ сталъ запрещать грабить сосѣднія области, то Гонсѣвскій велѣлъ написать грамоту отъ имени Ляпунова, въ которой будто бы онъ приказываетъ по всѣмъ городамъ, гдѣ будутъ пойманы казаки-грабители, убивать и топить ихъ. Подпись была поддѣлана подъ руку Ляпунова. Грамота эта взбунтовала казаковъ, которые позвали на раду (сходку) Ляпунова и убили, а дворянскій лагерь былъ разсѣянъ шашками казаковъ, которые послѣ убійства Ляпунова продолжали стоять подъ Москвой и въ 1611 и въ 1612 годахъ, дворянство же разъѣхалось по домамъ. Въ то же время произошли событія, которыя отнимали у русскихъ людей надежду на лучшее будущее ихъ родины. Сигизмундъ 3 іюня 1611 г. взялъ приступомъ Смоленскъ, а московскіе послы, въ апрѣлѣ мѣсяцѣ, были ограблены и отправлены плѣнниками въ Польшу. По взятіи Смоленска славный воевода Шеинъ былъ подвергнутъ пыткѣ, такъ какъ поляки хотѣли узнать, для чего онъ не сдавалъ Смоленска и какими средствами могъ такъ долго въ немъ держаться. Затѣмъ шведы, 16 іюля, взяли обманомъ Новгородъ, который выбралъ себѣ въ цари одного изъ сыновей шведскаго короля.
Рис.: Семья Шеина умоляетъ его сдаться въ плѣнъ.
Въ Псковѣ тогда же явился самозванецъ Сидорка, котораго называютъ иногда третьимъ Лжедмитріемъ.
Со взятіемъ Смоленска и Новгорода Московское государство было близко къ паденію. Страна осталась безъ правительства, такъ какъ боярская дума упразднилась въ Москвѣ, когда поляки захватили Кремль, гдѣ сѣли съ ними многіе бояре во главѣ съ княземъ Мстиславскимъ.
Сигизмундъ, взявъ Смоленскъ, поѣхалъ въ Польшу на сеймъ праздновать свои побѣды, а къ Москвѣ послалъ небольшой отрядъ конницы съ гетманомъ Ходкевичемъ.
Рис.: Патріархъ Гермогенъ.
Но когда ослабѣвали политическія силы, встали люди, которые помогли объединенію народныхъ массъ, пошедшихъ на выручку гибнувшей земли. Во главѣ такихъ людей былъ патріархъ Гермогенъ, который, по словамъ одной лѣтописи, «яко столбъ неколебимо стоялъ среди Русской великой земли, стоялъ одинъ противу ихъ всѣхъ, аки исполинъ мужъ безъ оружія и безъ ополченія воинскаго». Изъ Кремля громко раздавался голосъ святителя, который въ своихъ грамотахъ разнымъ городамъ разрѣшалъ отъ присяги Владиславу и призывалъ къ сверженію иноземцевъ. Такъ какъ въ это время Кремль получилъ отъ своихъ пословъ грамоту, въ которой говорилось: «у нихъ въ Литвѣ на сеймѣ положено, чтобы вывести лучшихъ людей и опустошить всю землю и завладѣть всей землей Московской. Ради Бога, положите крѣпкій совѣтъ, напишите, чтобы всѣмъ вѣдомо было то, чтобы всею землею сообща стать за православную вѣру». Къ этой грамотѣ, разосланной по городамъ, приложена была грамота патріарха Гермогена, въ которой святитель говорилъ: «Образъ Божіей Матери, Богородицы, заступницы христіанской, которую евангелистъ Лука написалъ, здѣсь великіе свѣтильники и хранители, Петръ, Алексѣй и Іона чудотворцы». И Русь ополчилась за вѣру и свои святыни и мощи, находившіяся въ престольномъ Кремлѣ. Поляки принуждали Гермогена подписать указъ къ московскимъ посламъ, чтобы они уступили волѣ Сигизмунда, но патріархъ отказался. Бояринъ Мих. Салтыковъ бросился съ ножомъ на патріарха, но крестное знаменіе святителя заставило измѣнника опустить руку. «Крестъ — мое единственное орудіе противъ твоего ножа. Ты же будь проклятъ вовѣки отъ нашего смиренія!» -- сказалъ Гермогенъ.
Рис.: Подпись патріарха Гермогена.
На другой день патріархъ говорилъ въ соборной церкви проповѣдь. Поляки окружили церковь, чтобы не допустить сборища народа, но нѣкоторые все-таки успѣли пройти въ храмъ. Гермогенъ увѣщавалъ ихъ твердо стоять за вѣру, молиться съ другими городами и указывалъ имъ на предателей. Послѣ этого патріарха заключили подъ стражу въ подземелье Чудова монастыря, куда спускали ему черезъ окно хлѣбъ и воду. Когда, 5 августа 1611 г., Сапѣга провезъ мимо ополченій Трубецкого и казачьихъ таборовъ провіантъ полякамъ въ Кремль, вошелъ туда свіяженикъ Родіонъ Мосѣевъ. Онъ пробрался въ заключеніе къ патріарху Гермогену, который, услыша, что подмосковное ополченіе думаетъ присягнуть Воренку (сыну Тушинскаго Вора и Марины Мнишекъ), наспѣхъ составилъ послѣднюю грамоту свою, чтобы отправить въ Нижній-Новгородъ, которая начиналась словами: «Благословеніе архимандритамъ, и игуменамъ, и протопопамъ, и воеводамъ, и дьякамъ, и дворянамъ, и дѣтямъ боярскимъ, и всему міру; отъ патріарха Гермогена московскаго и всея Руссіи — миръ вамъ и прощеніе и разрѣшеніе. Да писати бы вамъ изъ Нижняго въ Казань къ митрополиту Ефрему, чтобы митрополитъ писалъ въ полки къ боярамъ учительную грамоту, да и казацкому войску, чтобы они стояли крѣпко въ вѣрѣ, и боярамъ бы и атаманьѣ говорили безстрашно, чтобы отнюдь на царство проклятаго Маринкина сына… (не брали)… Я не благословляю. И на Вологду ко властямъ пишите жъ; такъ же бы писали въ полки; да и къ рязанскому (владыкѣ) пишите то жъ, чтобъ въ полки также писалъ къ боярамъ учительную грамоту, чтобъ уняли грабежъ, кормчу и развратъ, и имѣли бы чистоту душевную и братство, и промышляли бы, какъ реклись души свои положити за Пречистыя домъ, и за чудотворцевъ, и за вѣру, такъ бы и совершили; да и во всѣ города пишите, чтобъ изъ городовъ писали въ полки къ боярамъ и атаманьѣ, что отнюдь Маринкинъ (сынъ) ненадобенъ: проклятъ отъ святого собора и отъ насъ» и т. д.
Рис.: Подземелье, въ которомъ томился и умеръ патріархъ Гермогенъ.
Историкъ И. Е. Забѣлинъ первый указалъ, что Нижній былъ ближе другихъ городовъ къ патріарху, и если объяснять движеніе Нижняго и другихъ городовъ на освобожденіе Москвы вліяніемъ центра государства, то необходимо это движеніе приписать вліянію посланія Гермогена именно въ Нижній, а совсѣмъ не грамотамъ Троицкаго монастыря, о чем говорили со слов «Сказанія» Авраамія Палицына, будто бы второе освободительное движеніе городовъ началось въ Нижнемъ, благодаря этимъ грамотамъ. Забѣлинъ, напротивъ, склоненъ даже отрицать значеніе монастыря, который былъ въ сношеніяхъ съ подмосковными казаками.
Но безъ этихъ сношеній лавра не могла обходиться, такъ какъ другого правительства не было, кромѣ казачьяго, а у Троицкаго монастыря во владѣніи было до 1000 селъ. Во главѣ лавры стоялъ архимандритъ Діонисій, любимецъ Гермогена, человѣкъ умный и высоко религіозный, и его дѣятелность должна быть поставлена въ ряду лучшихъ людей этой эпохи. Между прочимъ Діонисій еще при жизни Ляпунова посылалъ по городамъ грамоты, въ которыхъ говорилъ: «Сами знаете, что всякому дѣлу одно время надлежитъ, безвременное же всякому дѣлу начинаніе суетно и бездѣльно бываетъ, хотя бы и были въ вашихъ предѣлахъ какія неудовольствія, для Бога отложите все это на время, чтобы всѣмъ вамъ сообща потрудиться для избавленія православной христіанской вѣры, пока къ врагамъ помощь не пришла. Смилуйтесь, сдѣлайте это дѣло поскорѣе, ратными людьми и казною помогите, чтобы собранное теперь здѣсь, подъ Москвою, войско отъ скудости не разошлось».
Рис.: Спасо-Преображенскій монастырь въ Нижнемъ-Новгородѣ.
Шайки поляковъ и казаковъ рыскали по городамъ и селамъ, грабя все, что осталось еще неразграбленнымъ. Къ довершенію всего насталъ такой голодъ, что «люди людей ѣли», по выраженію лѣтописца. «Очистить землю» было общею мыслью, передъ которой блѣднѣли всѣ другіе сословные или личные интересы. Города переписывались, стараясь вмѣстѣ, «сообща» поднять народъ и двинуть войска на освобожденіе земли русской на освобожденіе своихъ святынь, находившихся въ Кремлѣ. Насколько Кремль съ его святынями затрагивалъ чувства русскихъ людей, видно изъ того, что народъ плакалъ, когда въ Нижнемъ-Новгородѣ (гдѣ воеводою былъ князь Звенигородскій) протопопъ Савва, собравши жителей въ мѣстный соборъ, обратился къ нимъ съ рѣчью, чтобы «утвердиться на единеніи и чтобы постоять за чистую, непорочную Христову вѣру и за святую соборную церковъ Богородицы и за многоцѣлебныя мощи московскихъ чудотворцевъ».
Простой мужикъ, Кузьма Мининъ Сухорукъ, торговецъ мясомъ, избранный въ число земскихъ старостъ, подъ вліяніемъ только что слышаннаго, сказалъ глубоко-прочувствованную рѣчь: «Православные люди! коли хотимъ помочь Московскому государству, не пожалѣемъ достоянія нашего, дворы свои продадимъ, женъ и дѣтей заложимъ, станемъ челомъ бить, искать, кто бы вступился за истинную православную вѣру и сталъ бы у насъ начальникомъ».
Рис.: Знамя кн. Пожарскаго, хранящееся въ Оружейной палатѣ.
Стали собирать приношенія; давали «третью деньгу», т.-е. третью часть имущества, какъ порѣшилъ міръ. Когда денегъ набрали достаточно, постановили сыскать воеводу. По указанію Минина, выбрали князя Дм. Мих. Пожарскаго, который жилъ въ 100 верстахъ отъ Нижняго въ своей вотчинѣ, лѣчась отъ ранъ, полученныхъ полгода тому назадъ подъ Москвою. Когда посланные изъ Нижняго явились къ Пожарскому, то онъ сперва отказывался, но, въ концѣ-концовъ, согласился, съ тѣмъ условіемъ, чтобы кто-нибудь изъ посадскихъ людей вѣдалъ въ ополченіи хозяйственную часть — «у того великаго дѣла былъ и казну собиралъ»; при чемъ указалъ на Минина. Недостатокъ военной силы и денегъ заставилъ нижегородцевъ написать окружную грамоту къ другимъ городамъ, въ которой были изложены основныя правила гермогеновской грамоты, т.-е. дѣйствовать отдѣльно отъ казаковъ и противъ казаковъ. На призывъ нижегородцевъ откликнулось много городовъ, и первою была Коломна.
Вѣсть о новомъ ополченіи дошла до Кремля, откуда московскіе бояре, сидя взаперти, увѣщавали народъ, грамотами въ Кострому и Ярославль, быть вѣрнымъ Владиславу и грозили вмѣстѣ съ поляками патріарху, чтобы онъ убѣдилъ нижегородцевъ тоже остаться вѣрными Владиславу. Но Гермогенъ былъ непреклоненъ и сказалъ: «Да будетъ надъ ними милость отъ Господа Бога и отъ нашего смиренія благословеніе». Таковы были послѣднія слова патріарха, которому поляки перестали спускать въ подземелье пищу, и онъ 17 февраля 1612 г. скончался мученически, голодною смертью.
Ополченіе изъ Нижняго двинулось въ мартѣ 1612 г. по дорогѣ въ Ярославль, куда оно пришло въ началѣ апрѣля и оставалось здѣсь до августа мѣсяца. Во время похода князь Д. М. Пожарскій заѣхалъ въ Суздаль, чтобы здѣсь поклониться въ Спасо-Евѳиміевскомъ монастырѣ гробамъ своихъ прародителей, среди которыхъ впослѣдствіи онъ былъ погребенъ и самъ.
Пожарскій медленно подвигался къ Москвѣ, въ долгой стоянкѣ въ Ярославлѣ послѣдовало обвиненіе его со стороны Палицына, но оправданіе Пожарскаго заключалось въ томъ, что онъ не одинъ управлялъ войскомъ.
Рис.: Гермогенъ отказывается запретить ополченіямъ итти на освобожденіе Москвы.
Въ войскѣ былъ земскій соборъ, что ясно видно изъ грамоты отъ 7 апрѣля въ города, въ которой князь проситъ прислать ему выборныхъ «для Царскаго сбиранія». Что Пожарскій хотѣлъ еще въ Ярославлѣ, чтобы былъ выбранъ государь, объ этомъ сказано въ одной изъ его грамотъ городамъ: «Сами, господа, вѣдаете, какъ намъ стоять безъ государя противъ общихъ враговъ, польскихъ и литовскихъ и нѣмецкихъ людей и русскихъ воровъ». Бывшій земскій соборъ при Пожарскомъ не оставилъ ясныхъ послѣ себя слѣдовъ, но можно предположить, что онъ состоялъ изъ трехъ сословій: духовнаго, служилаго и тяглаго.
Рис. Подпись кн. Пожарскаго и его печать.
14 августа 1612 г. ополченіе народное подъ предводительствомъ князя Пожарскаго прибыло къ Троицкому монастырю, гдѣ было встрѣчено архимандритомъ Діонисіемъ со всею братіей и расположилось тутъ послѣднимъ до Москвы станомъ. 20 августа вечеромъ ополченіе подошло къ Москвѣ и, не доходя 5 верстъ, расположилось на р. Яузѣ на ночлегъ. Князь Трубецкой присылалъ звать Пожарскаго въ свой станъ, а на слѣдующій день пріѣхалъ къ нему и самъ съ тѣмъ же зовомъ, но получилъ въ отвѣтъ: «Намъ вмѣстѣ съ казаками отнюдь не стаивать». На это казаки озлобились и, какъ говоритъ лѣтопись: «нелюбы стали держать, что къ нимъ въ таборъ не пошли», на Пожарскаго, Козьму Минина и на ратныхъ людей.
Кромѣ того, казаки смотрѣли съ завистью на ополченіе Пожарскаго и Минина, которое было снабжено всѣмъ въ изобиліи. Наконецъ насталъ рѣшительный моментъ борьбы. Поляки, сидѣвшіе въ Кремлѣ и въ Бѣломъ-городѣ, стали жестоко страдать отъ голода и недостатка боевыхъ запасовъ; на выручку ихъ шелъ къ Москвѣ гетманъ Хоткевичъ. Нужно было помѣшать его сношенію съ осажденными и не допустить провезти провіанта, что продлило бы осаду и могло погубить дѣло ополченія.
21 августа поляки подъ начальствомъ Хоткевича показались уже на Поклонной горѣ. На другой день русскіе заняли оба берега Москвы-рѣки, чтобы преградить полякамъ дорогу къ Кремлю. Хоткевичъ перешелъ рѣку Москву у Дѣвичьяго монастыря и сразился съ войсками Пожарскаго, который въ продолженіе восьми часовъ подъ рядъ выдержалъ ожесточенный бой на лѣвомъ берегу Москвы-рѣки, между тѣмъ какъ на правомъ князь Трубецкой стоялъ неподвижно, а казаки, бывшіе въ его станѣ, смотря на битву, смѣялись надъ ополченіемъ Пожарскаго, говоря: «Господа, небось, богаты пришли отъ Ярославля, отстоитесь и одни отъ гетмана!»
Но подъ конецъ и сами не выдержали и пошли въ битву… Поляки были отброшены и даже ночью не могли провезти запасовъ въ Кремль: ополченцы отбили весь обозъ, съ большимъ урономъ для поляковъ.
Ожесточенныя стычки продолжались весь слѣдующій день, и русскимъ приходилось биться между двухъ огней: съ одной стороны нападалъ Хоткевичъ, съ другой — рвались изъ Кремля поляки, дѣлая отчаянныя попытки для соединенія съ гетманомъ.
Самый страшный бой произошелъ 24 августа, когда бились съ разсвѣта до сумерекъ. Окопы и остроги по шести разъ переходили изъ рукъ въ руки. Казаки хотѣли отстать отъ сражающихся, но Авраамій Палицынъ одушевилъ ихъ рѣчью и двинулъ въ бой. Начало темнѣть, а обѣ стороны никакъ не могли одолѣть другъ друга. Тогда Мининъ, зорко наблюдая битву, усмотрѣлъ слабое мѣсто у непріятеля и обратился къ Пожарскому, прося у него людей и дозволенія ударить на поляковъ со стороны Крымскаго брода. Пожарскій разрѣшилъ Минину взять три конныхъ сотни, съ которыми онъ и ударилъ во флангъ двумъ ротамъ поляковъ, которые дрогнули и побѣжали къ стану гетмана. Мининъ бросился за ними слѣдомъ и, невзирая на то что его племянникъ былъ убитъ у него на глазахъ, мужественно рубился съ непріятелями, находясь въ переднихъ рядахъ. Видя успѣхъ Минина, ополченцы поддержали его натискъ, а за ними пошла и конница на отступавшихъ поляковъ. Съ страшнымъ урономъ гетманъ Хоткевичъ принужденъ былъ отступить немедленно къ Воробьевымъ горамъ и уже не дерзнулъ болѣе подступать снова къ Москвѣ.
Засѣвшіе въ Кремлѣ поляки терпѣли страшный голодъ. Вмѣстѣ съ ними ту же участь несли и захваченные ими русскіе вельможи и бояре, въ числѣ которыхъ находился и бояринъ Иванъ Никитичъ Романовъ со своимъ племянникомъ Михаиломъ Ѳеодоровичемъ и его матерью инокинею Марѳою.
Рис.: Сабли князя Пожарскаго и Минина въ Оружейной палатѣ.
Русскіе воеводы предвидѣли, что для поляковъ дни сочтены, что не сегодня, такъ завтра голодъ принудитъ ихъ къ сдачѣ, а потому и не спѣшили приступомъ. Въ половинѣ сентября князь Пожарскій послалъ даже въ Кремль грамоту «полковникамъ и всему рыцарству, нѣмцамъ, черкасамъ и гайдукамъ, которые сидятъ въ Кремлѣ», и въ этой грамотѣ убѣждалъ ихъ прекратить напрасную распрю, указывая на безполезность ихъ дальнѣйшихъ усилій и на безнадежность ихъ положенія. «Сберегите ваши головы и животы въ цѣлости — заканчиваетъ Пожарскій свое посланіе, — присылайте къ намъ не мѣшкая, а я возьму на свою душу и у всѣхъ ратныхъ людей за васъ упрошу: которые изъ васъ захотятъ въ свою землю, тѣхъ отпустимъ безъ всякой зацѣпки, а которые захотятъ служить московскому государю, тѣхъ пожалуемъ по достоинству». На эту грамоту поляки отвѣчали грубо и гордо, а между тѣмъ нужда у нихъ дошла до того, что они должны были питаться падалью и даже человѣческимъ мясомъ; по свидѣтельству современниковъ, одинъ гайдукъ съѣлъ своего сына, а другой — товарища. Ротмистръ, которому поручено было судить и наказывать виновныхъ, бѣжалъ изъ суда, опасаясь, что подсудимые и его растерзаютъ.
Видя, что переговоры не приводятъ ни къ чему, ополченіе двинулось, на приступъ, и казаки взяли, 22 октября 1612 г., Китай-городъ. Но поляки рѣшились еще держаться, выжидая подмоги, но, чтобы избавить себя отъ лишнихъ людей, требовавшихъ пропитанія, поляки рѣшили выгнать изъ Кремля всѣхъ женщинъ, а потому потребовали отъ бояръ высылки ихъ женъ и дочерей изъ Кремля. Зная разношерстный составъ московскаго ополченія и особенно опасаясь казаковъ, бояре, сидѣвшіе въ Кремлѣ, взмолились къ князю Пожарскому, Минину и другимъ воеводамъ, дабы «приняли ихъ женъ безъ позора». Пожарскій успокоилъ ихъ, а когда, на другой день, несчастныя, беззащитныя женщины были безжалостно выгнаны изъ Кремля, князю Пожарскому стоило большого труда оберечь ихъ отъ корысти и озлобленія казаковъ, собиравшхся ограбить боярынь.
Вскорѣ послѣ этого событія поляки сдались, вышли изъ Кремля съ условіемъ, чтобы имъ была сохранена жизнь. Король Сигизмундъ, шедшій было на выручку своихъ поляковъ, узнавъ объ освобожденіи Москвы, вернулся обратно. Русскіе вступили въ Кремль, всѣ ворота котораго были открыты. Впереди шло духовенство съ Діонисіемъ во главѣ, съ крестами, иконами, съ хоругвями. Въ Успенскомъ соборѣ отслуженъ былъ благодарственный молебенъ.
Ополченіе, очистивъ Москву, должно было заключить свою побѣду избраніемъ Царя. Что дѣлалось въ столицѣ въ концѣ ноября 1612 г., видно изъ сообщенія Философова, что въ Москвѣ были арестованы «за приставы» русскіе люди, которые сидѣли в осадѣ. То же самое подтверждаетъ и архіепископъ Арсеній елассонскій, говоря, что «враговъ государства и друзей великаго короля Ѳ. Андронова и Ивана Безобразова подвергли многимъ пыткамъ, чтобы разузнать о царской казнѣ, о сосудахъ и сокровищахъ». При наказаніи друзей короля умерли на пыткахъ трое: великій дьякъ царскаго судилища Тимоѳей Савиновъ, Степанъ Соловецкій и Баженъ Замочниковъ, присланные королемъ «довѣреннѣйшіе казначеи его къ царской казнѣ».
Торговыхъ мужиковъ, худыхъ людей и дѣтишекъ боярскихъ, служившихъ королю, держали за приставами и пытали до смерти, а великихъ бояръ, виновныхъ въ службѣ польскому королю, держали подъ домашнимъ арестомъ и «въ думу не припускали», пока земскій совѣтъ въ городахъ не рѣшитъ этого вопроса. Въ концѣ-концовъ, земскіе совѣты отвѣтили отрицательно и Мстиславскаго «съ товарищи» выслали изъ Москвы, и государево избраніе произвели безъ него.
Для избранія Царя всею землею князь Пожарскій призывалъ по 10 выборныхъ отъ каждаго города, но были города, которые прислали и большее число своихъ представителей; такъ, Нижній-Новгородъ послалъ 19 человѣкъ. Всѣхъ подписей подъ грамотой избранія Царя Михаила Ѳеодоровича 277, изъ нихъ 57 принадлежатъ духовенству, 136 боярамъ и высшимъ служилымъ чинамъ, а остальныя 84 — городскимъ выборнымъ. Вначалѣ соборъ распался на партіи, между искателями престола, въ числѣ которыхъ называютъ князей Голицына, Мстиславскаго, Воротынскаго, Трубецкого и Михаила Романова. Даже князь Пожарскій, выставляя свою кандидатуру, потратилъ на происки немало денегъ. Въ самый разгаръ выборовъ, когда, по выраженію лѣтописца: «на многіе дни бысть собранія людямъ дѣла же утвердити не могутъ и всуе мятутся сѣмо и овамо», какой-то дворянинъ изъ Галича подалъ письменное мнѣніе, гдѣ заявлялъ, что ближе всѣхъ по родству къ прежнимъ Царямъ стоитъ Мих. Ѳед. Романовъ, а потому его и надо выбрать въ Цари. Раздались голоса противниковъ, спрашивавшихъ: кто принесъ такое писаніе, откуда? Тогда изъ рядовъ выборныхъ подошелъ къ столу донской атаманъ и положилъ на него писаніе. «Какое это писаніе ты подалъ, атаманъ?» спросилъ его князь Пожарскій. «О природномъ Царѣ Михаилѣ Ѳеодоровичѣ», отвѣтилъ атаманъ, который будто бы и рѣшилъ дѣло. Это было 7 февраля на предварительномъ избраніи, а окончательный выборъ былъ отложенъ до 21-го, и въ города были отправлены люди, узнать мнѣніе народа. Посланные вернулись съ извѣстіемъ, что у всѣхъ одна мысль: быть государемъ М. Ѳ. Романову, а опричь его никакъ никого на государство не хотѣть. Въ недѣлю Православія, первое воскресенье Великаго поста, 21 февраля 1613 года были назначены окончательные выборы. Каждый чинъ подалъ особое письменное мнѣніе, и во всѣхъ ихъ значилось одно имя — Михаила Ѳеодоровича. Тогда нѣсколько духовныхъ лицъ съ бояриномъ въ главѣ посланы были на Красную площадь, и не успѣли они съ Лобнаго мѣста спросить собравшійся народъ, кого хотятъ въ Цари, какъ всѣ закричали: «Михаила Ѳеодоровича».
Рис.: Видъ Ипатьевскаго монастыря въ Костромѣ.
Рис.: Палаты Романовыхъ въ Ипатьевскомъ монастырѣ
Въ Царѣ Михаилѣ видѣли не соборнаго избранника, а племянника Царя Ѳеодора, природнаго, наслѣдственнаго Царя. Лѣтописецъ говоритъ, что Михаила просили на Царство «сродственнаго его ради соуза Царскихъ искръ». Не даромъ Авраамій Палицынъ называетъ Михаила «избраннымъ отъ Бога прежде его рожденія», а дьякъ И. Тимоѳеевъ въ непрерывной цѣпи наслѣдственныхъ Царей ставитъ Михаила Ѳеодоровича прямо послѣ Ѳедора Ивановича, опуская и Годунова, Шуйскаго и всѣхъ самозванцевъ. Да и самъ Царь Михаилъ въ своихъ грамотахъ обыкновенно именовалъ Грознаго своимъ дѣдомъ.
Избравъ въ Цари Михаила Ѳеодоровича, въ Москвѣ не знали, гдѣ онъ находится; вотъ почему посольство, отправленное къ нему 2 марта, было послано въ «Ярославль или гдѣ государь будетъ».
Посольство нашло Михаила Ѳеодоровича въ Костромѣ, въ Ипатьевскомъ монастырѣ, гдѣ, послѣ долгихъ уговоровъ, получило отъ сына и матери согласіе подчиниться волѣ народа и стать Царемъ.
Но чуть было новое злодѣйство не разрушило дорогія мечты русскаго народа. Михаилъ Ѳеодоровичъ съ матерью своей, послѣ московской осады, уѣхалъ въ свою Костромскую вотчину, село Домнино, гдѣ едва не подвергся нападенію шайки поляковъ, которая въ 1613 году пробралась въ Галицкій и Костромской уѣзды. Фактъ пребыванія поляковъ въ Желѣзно-Боровскомъ монастырѣ, всего въ 15–20 верстахъ отъ Домнина, установленъ исторіею. Отсюда они искали дороги въ Домнино, чтобы убить новоизбраннаго Царя и тѣмъ вызвать смуту, выгодную для нихъ. Они не дошли до села Домнина какихъ-нибудь 2-хъ верстъ, но встрѣтившійся имъ домнинскій крестьянинъ Иванъ Сусанинъ, бывшій довѣреннымъ лицомъ Романовыхъ, чуя опасность, повелъ ихъ въ противоположную сторону — къ селу Исупову; въ Домнино же послалъ своего зятя Богдана Сабинина къ Царю Михаилу съ извѣстіемъ о грозящей опасности и совѣтомъ укрыться въ Ипатьевскомъ монастырѣ, близъ самой Костромы, построенномъ въ XIV столѣтіи мурзой Четомъ, предкомъ Годунова. Этотъ монастырь поддерживался вкладами Бориса, а при Лжедмитріи былъ подаренъ послѣднимъ Романовымъ, какъ полагаютъ, за все, претерпѣнное ими отъ Бориса. Къ изслѣдованію Самарянова «Памяти Ивана Сусанина» приложена карта пути, по которому Сусанинъ велъ поляковъ. Бродя нарочно по Исуповскому болоту и сосѣднимъ лѣсамъ цѣлую ночь и утро слѣдующаго дня, несмотря на пытки, Сусанинъ не открылъ злодѣямъ мѣстопребыванія Михаила Ѳеодоровича и былъ ими изрубленъ въ селѣ Исуповѣ.
Рис.: Памятникъ Ивану Сусанину въ Костромѣ.
Впослѣдствіи, въ сентябрѣ 1620 г., Михаилъ Ѳеодоровичъ со свитою посѣтилъ тѣ мѣста, гдѣ провелъ дни своего малолѣтства. Въ Домнинѣ ему представили зятя Сусанина; такъ какъ Домнинская вотчина принадлежала его матери, инокинѣ Марѳѣ Ивановнѣ, то, возвратясь въ Москву, Царь Михаилъ по совѣту и прошенію родительницы, въ ноябрѣ того же года далъ зятю Ивана Сусанина жалованную грамоту въ потомственное владѣніе; въ этой грамотѣ государь село Домнино съ деревнями называетъ «нашими». По кончинѣ своей матушки Михаилъ Ѳеодоровичъ въ 1631 г. Домнинскую волость приписалъ къ Новоспасскому монастырю, потому что тамъ были погребены дѣти Марѳы Ивановны, скончавшіяся въ 1611 году. Въ это время Домнинскую вотчину составляли, кромѣ села Домнина, 34 деревни, 14 починковъ, 1 сельцо и 8 пустошей. Въ 1764 году, въ царствованіе Екатеріны II, когда отъ монастырей были отобраны вотчины, Домнинская вотчина поступила въ казну.
Рис.: Памятникъ Минину и кн. Пожарскому въ Москвѣ.
© Оцифровано православнымъ братствомъ во имя св. Царя-искупителя Николая для переизданія въ царской орѳографіи.
http:// monar.ru
Комментарии к книге «Великая разруха Московского государства (1598-1612 гг.)», Иван Николаевич Божерянов
Всего 0 комментариев