«Гелиогабал»

Гелиогабал (fb2) - Гелиогабал (пер. Наталия Притузова) 579K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Антонен Арто

Антонен Арто ГЕЛИОГАБАЛ Перевод Наталии Притузовой

ПРЕДИСЛОВИЕ

Многочисленные авторы на протяжении многих веков описывали бесчинства, зверства и безумства римских императоров. В двадцатом столетии это навязчивое увлечение (ныне разделяемое и кинорежиссерами) обострялось в периоды глубоких потрясений и социального распада: в 1910-х в Германии, в 1930-х во Франции, в 1960-х в Японии. Грандиозное злоупотребление колоссальной властью, всепоглощающее желание достичь сексуального экстаза и забвения, насилие, пытки и деспотическое истребление целых народов остаются не менее живыми и насущными проблемами и в наши дни. Фигура одного из императоров, бога-подростка Гелиогабала (а также безумца Калигулы и матереубийцы Нерона), с его недолговечным и раздираемым противоречиями царством золота, крови, спермы и экскрементов глубже всего связана с современными маниями, тревогами и желаниями. Четырехлетнее правление Гелиогабала, убитого в восемнадцать лет, сопровождалось инцестом, содомией, дебошами и анархическим осмеянием государственной власти. Яркая биография Гелиогабала, написанная Антоненом Арто, самым точным образом соотносит бесчинства Гелиогабала, опирающиеся на его верования, с потрясениями, сокрушающими современные империи, современные народы и современные взгляды.

Антонен Арто более всего известен как легендарный основатель Театра жестокости, выдающегося проекта, полностью изменившего природу театра и перформанса, а также как диссидентский поэт-сюрреалист и кинорежиссер, который без труда перевоображал и перебредил Андре Бретона, за что и был изгнан из сюрреалистической группы. В 1933-м году издатель Робер Деноэль (впоследствии убитый) предложил Арто написать биографию Гелиогабала. Фигура этого императора была в высшей степени значимой для Франции 30-х годов, когда моральные системы страны распадались в преддверии войны и нацистской оккупации (во время оккупации Жан Жене напишет пьесу о Гелиогабале, а затем уничтожит ее). Арто несколько месяцев собирал материалы для книги в Национальной библиотеке в Париже, изучал древние эзотерические и астрологические тексты и работы по римской истории. Книга, которую Арто диктовал по своим заметкам, преимущественно импровизируя, отражает его собственные интересы наравне с теми, которые были свойственны Гелиогабалу. Подчеркивая свое желание повлиять на чувства читателей, Арто демонстрировал неприязнь к исторической достоверности: «Я написал эту «Жизнь Гелиогабала» так, как я проговорил бы ее, словно пересказывая. Я также написал ее, чтобы помочь читателям слегка разучиться истории, но в то же время уловить ее нить. Арто говорил о своей глубокой завороженности Гелиогабалом, подчеркивая, что «в центральной фигуре изобразил себя». Писательница Анаис Нин, его подруга в тот период, описывала бешеный темперамент Арто, без устали воспроизводившего жизнь Гелиогабала: «Арто сидел в кафе «Куполь», бормотал стихи, говорил о магии: «Я — Гелиогабал, безумный римский император», потому что он становился всем, о чем писал. В такси он откинул волосы с разъяренного лица. Прелесть лета не занимала его. Он встал, вытянул руки, указывая на людные улицы: «Вскоре наступит революция. Все это будет уничтожено. Мир должен быть уничтожен…» Благодаря новому переводу революционного шедевра Арто, точная сила его апокалиптической ярости становится еще более действенной и пророческой.

Стивен Барбер

ГЕЛИОГАБАЛ, или КОРОНОВАННЫЙ АНАРХИСТ

Я посвящаю эту книгу манам[1]Аполлония Тианского[2], современника Христа, а также всем оставшимся в этом уходящем мире истинно Посвященным;

И чтобы лучше засвидетельствовать глубокую несвоевременность, спиритуализм и бесполезность этой книги, я посвящаю ее анархии и войне за этот мир, за эту вселенную;

Наконец, я посвящаю ее Предкам, Героям в том смысле, в каком понималось это слово в античные времена[3], и душам Великих Умерших.

Автор

I КОЛЫБЕЛЬ СПЕРМЫ

Если вокруг тела Гелиогабала, покойника без могилы, зарезанного охраной в отхожем месте собственного дворца, кружился мощный поток крови и экскрементов, то вокруг его колыбели кружился мощный поток спермы. Гелиогабал родился в то время, когда все спали со всеми, и не суждено узнать, где и кем на самом деле была оплодотворена его мать. Для него, как для любого сирийского принца, наследование определялось матерями[4], — а что касается самих матерей, то вокруг этого новорожденного сына кучера собралась целая плеяда Юлий, и, независимо от того, удалось ли им подняться на трон или нет, все эти Юлии были высокородными шлюхами.

Их родитель, положивший начало женскому источнику целой реки грязного разврата и гнусностей, был, по всей видимости, простым возницей, прежде чем стал жрецом; без этого невозможно понять неистовство, с которым Гелиогабал стал отдаваться кучерам, как только оказался на троне.

Как бы то ни было, поднимаясь по женской линии к корням Гелиогабала, История неминуемо разбивается о слабоумный голый череп, о повозку и бороду, которые ассоциируются у нас с образом старого Бассиана.

То, что эта мумия служила культу, еще не послужило причиной для приговора самому культу — его свели на нет глупые и разнузданные обряды современников Юлий и Бассиана, а также Сирия, породившая Гелиогабала.

Но надо было видеть, как этот сведенный к остову жестов уже мертвый культ, которому служил Бассиан, оживает при появлении Гелиогабала — ребенка на ступенях храма в Эмесе[5], как обновляется он под влиянием верований, вновь обретает энергию насыщенного золота, яркого и мягкого света, и вновь становится удивительно действенным.

Короче говоря, этот предок Бассиан, опираясь на кровать, как на костыли, производит с какой-то случайной женщиной двух дочерей, которых назвали Юлия Домна и Юлия Мэса. Он их производит, и они ему удаются. Они красивы. Красивы и готовы исполнить свои двойные роли — императриц и шлюх.

С кем сотворил он этих девиц? История об этом умалчивает. И мы допускаем, что это абсолютно неважно, хотя нас неотступно преследуют четыре профиля на медальонах: Юлия Домна, Юлия Мэса, Юлия Соэмия и Юлия Маммея. Ибо и Бассиан произвел двух дочерей, Юлию Домну и Юлию Мэсу, и Юлия Мэса родила двух дочерей: Юлию Соэмию и Юлию Маммею. И Юлия Мэса, со своим мужем Секстом Барием Марцеллом[6], — но, без сомнения, оплодотворенная Каракаллой[7] или Гетой[8](сыном Юлии Домны, своей сестры), или Гессием Марцианом, своим зятем, супругом Юлии Маммеи, или, возможно, Септимием Севером[9], своим двоюродным зятем, — производит на свет Бария Авита Бассиана[10], которого позднее будут называть Элагабалом, или сыном высочайших, двуличным Антонином, Сарданапалом и, наконец, Гелиогабалом — именем, которое, вероятно, является счастливым грамматическим искажением одного из самых высоких наименований солнца.

Из нашего далека можно увидеть слабоумного бонзу Бассиана в Эмесе, на берегах Оронта с обеими дочерьми, Юлией Домной и Юлией Мэсой. Это уже известная парочка, две девки, порожденные костылем с мужским членом на конце. Хотя их единственное предназначение — продлить сперму Бассиана, чтобы она достигла эякуляции отцеубийства; я говорю «отцеубийства», и сейчас будет понятно, почему они обе хорошо сложены и крепки; крепки — т. е. полны крови, плоти, костей и некоей жидкости, которая придает различные цветовые оттенки, струясь под верхним слоем кожи. Одна — крупная, припудренная свинцом, со знаком Сатурна на лбу — Юлия Домна — похожа на статую Несправедливости (Несправедливости, побеждающей судьбу); и другая — маленькая, худая, пылкая, вспыльчивая и неистовая, желтая, словно у нее больная печень. Первая, Юлия Домна — воплощение секса, которому не помешал бы разум; вторая — воплощение разума, не испытывающего недостатка в сексе.

Время, когда начинается эта история, (примерно 960-ый год от падения Лация[11]) — представляет собой период особого расцвета этой нации рабов, торговцев, пиратов, впившейся, словно лобковая вошь, в землю этрусков. С точки зрения духовности, эта нация была способна только высасывать чужую кровь, она всегда была одержима одной идеей — защитить свои сокровища и сундуки, прикрываясь моральными правилами. В это время, в 960-м году, который соответствует 179 году нашей эры, Юлии Домне, прабабке, могло быть восемнадцать лет, а ее сестре — тринадцать, и, надо заметить, что в этом возрасте уже думают о замужестве. Но Юлия Домна была похожа на лунный камень, а Юлия Мэса — на серу, растрескавшуюся на солнце.

Я бы не отдал руку на отсечение, утверждая, что они были девственницами; об этом следует спросить их мужчин, т. е. про Лунный Камень — Септимия Севера, а про Серу — Юлия Барбакия Меркурия[12].

Что касается географии — вокруг того, что именовалось Римской Империей, всегда существовал пояс варварства. В эту же Римскую Империю следует поместить и Грецию — историческую родину идеи варварства. С этой точки зрения мы, жители Запада, — достойные сыновья своей тупой матери, поскольку для нас цивилизация — лишь мы сами, а все остальное, — такова мера нашего всеобщего невежества, — ассоциируется с варварством.

Однако следует отметить, что все идеи или понятия, которые позволили римскому и греческому мирам не погибнуть сразу же и не погрязнуть в слепом скотстве, пришли именно из этого варварского окружения, а Восток, вместо того, чтобы привнести свои болезни и свои трудности, позволил сохранить связи с Традицией. Принципы, или основы,[13] не изобретаются — они сохраняются, они передаются, и немного в мире более трудных процессов, чем сохранение понятия всеобщего принципа, настолько обособленного и в то же время растворенного в едином целом.

При этом надо заметить, что с метафизической точки зрения Восток всегда находился в состоянии монотонного бурления и там никогда ничего не приходит в упадок; и в тот день, когда волшебная шагреневая кожа принципов там значительно уменьшится, лицо мира уменьшится тоже, и все окажется на грани исчезновения. Теперь мне уже не кажется, что этот день далек.

И вот среди этого метафизического варварства, этого сексуального половодья, которое в самой крови упорствует в поисках имени Бога, и родились Юлия Домна и Юлия Мэса. Они родились из ритуальной спермы отцеубийцы Бассиана, которого я могу представить себе только в виде мумии.

Этот отцеубийца воткнул свой член в побежденное царство Эмесы, которое к тому же было не царством, а жреческим государством, и все это — царство, жречество, жрецы и царь-жрец во главе, — поклялось, что в них влита жидкая материя, что все они созданы из золота и ведут свой род прямо от солнца.

Но однажды это самое жречество, которое ловко манипулировало предписаниями и пережевывало основы так, как пользуются наудачу, без всякого знания, булавками или кузнечными мехами; это самое жречество, в котором было, возможно, нечто божественное, но которое уже не знало, где это божественное находится; жречество, в котором божественное было раздавлено, сведено до нуля, как маленькое царство Эмеса между Ливаном, Палестиной, Каппадокией, Кипром, Аравией и Вавилоном, или как стиснуто солнечное сплетение в наших Западных организмах; это жречество, эта священная корова Эмесы, корова, т. е. женщина, — существо трусливое, податливое и порабощенное; это жречество, которое не смогло бы завоевать свое собственное государство грубой силой, ибо оно наслаждалось довольством в атмосфере легкости и анархии, — но чтобы объявить себя независимым, это жречество смогло воспользоваться распадом царства Селевкидов[14], которое с интервалом в 160 лет следует за более значительным распадом империи Александра Великого[15].

Жрецы Эмесы, которые уже более 1000 лет считали себя потомками Самсигерамидов[16], от матери к сыну передавали друг другу царство и кровь солнца. От матери к сыну, потому что в Сирии преемственность определяется матерью: это мать служит «отцом», имеет все социальные атрибуты отца; и с точки зрения поколения, сама рассматривается как прародительница. Я говорю: прародительница.

Это означает, что для них мать — это отец, что именно мать играет социальную роль отца и является женским началом, которое порождает мужское. Следует сопоставить это с мужским полом луны, который не позволяет стать рогоносцами тем, кто его почитает.

Как бы то ни было, в Сирии, и, в частности, у Самсигерамидов, именно дочь передает жречество, тогда как сын не передает ничего. Но вернемся к династии Бассианов, самым известным представителем которой стал Гелиогабал, а основателем был Бассиан: здесь таится ужасный пробел — зияние между линиями Бассианов и Самсигерамидов, и этот пробел отмечен узурпацией и преступлением, которые отклоняют, но не прерывают их происхождение от солнца.

Итак, поскольку у Самсигерамидов родителем является мать, то для того, чтобы римский историк[17] смог назвать Бассиана «отцеубийцей», необходимо, чтобы тот убил свою мать. Но поскольку наследуют не женщине, а мужчине, даже если женщина передает свое священное происхождение, то все-таки на мужчину возлагается обязанность его сохранить; и я думаю, что Бассиан должен был убить того, кто его хранил, и что он убил своего настоящего отца, отца природного и отца социального. В нем все-таки была мужская кровь. Бассиан находился с мужской стороны солнечной крови; и тот факт, что еще раз было утверждено превосходство самца над самкой, мужского начала над женским, практически ничего не спасает, потому что именно с него начинается падение; и трудно найти в Истории более совершенное собрание преступлений, гнусностей, мерзостей, жестокостей, чем в этой семье, где мужчины вобрали в себя злобу и слабость, а женщины — мужественность. Кроме того, можно сказать, что Гелиогабал был создан женщинами; что он мыслил, сообразуясь с волей двух женщин, и что когда он захотел думать сам, когда гордость солнца, подстегиваемая энергией этих женщин, обеих его матерей, спавших с ним, захотела проявить себя — результат не заставил себя ждать.

Я сужу о том, что произошло, не так, как может об этом судить История; эта анархия, этот разврат, это распутство мне нравятся. Мне все это нравится с точки зрения Истории и с точки зрения Гелиогабала; но в тот момент, когда я начинаю свой рассказ, Гелиогабал еще не родился.

Цари Эмесы, эти маленькие правители-женщины, которые считали себя одновременно и мужчиной, и женщиной — как Мегабиз[18] в храме Эфеса, который перетянул себе член, чтобы принести себя в жертву в качестве женщины, но превратился в камень, перед которым посвящают в сан, — эти царствующие женщины давно передали свою свободу в руки Рима. От старого Эмафийского царства[19] остался только храм, темный и объемистый. Контроль над торговлей, война, защита имущества — все принадлежит солдафонам Рима. В остальном — каждый сириец может думать, что хочет, и культ Солнца живет, осажденный поклонением Луне, с мешаниной из лунных камней, рыбы, баранов и кабанов. Кое-где уже пропали быки, орлы, ястребы-перепелятники, но не петухи[20]! Хотя, кажется, петух уже не занимает значительного места среди всех этих ритуалов.

Храм Элагабала в Эмесе уже несколько веков был центром конвульсивных попыток измерить чревоугодие бога. Этот Бог, Элагабал, или Иссу[21], Сошедший с Горы, Сияющая вершина, появился очень давно. И, возможно, он зовется Желанием в древней финикийской космогонии; и это желание, как и сам Элагабал, совсем не примитивно, поскольку оно стало результатом медленного и множественного смешения основ, расходящихся лучами из глубины Дуновения Хаоса. Из всех этих основ Солнце — всего лишь уменьшенный образ, годный лишь для уставших и вымирающих обожателей.

Надо сказать, что Дуновение, рожденное в Хаосе, влюбляется в эти основы, и что от этого движения вперед, от этой идеи, которая устраняет тьму, и родилось осознанное желание. И в самом Солнце есть живые источники, идея уменьшения и полного исключения хаоса.

Итак, то, что в человеческом теле представляет собой дух — это не легочное дыхание, которое было бы для духа тем, чем солнце в своем физическом аспекте является для принципа размножения; но тот вид витального голода, изменчивый, неясный, который проносит по нервам свои разряды и вступает в борьбу с рациональными принципами рассудка. А эти принципы, в свою очередь, снова нагружают легочное дыхание и передают ему свои полномочия. Никто не решится утверждать, что легкие, которые возвращают жизнь, не находятся под влиянием духа, идущего из головы[22]. И голова Элагабала, бога Эмесы, во все времена активно трудилась.

В 179 году, когда Септимий Север принял в Сирии командование 4-м Скифским Легионом, от высокой финикийской космогонии, рассказанной Санхониатоном[23], остался только черный камень, упавший с неба: это был монолит, остроконечная глыба, хранителем которой провозгласил себя Бассиан; на самом же деле он находился под защитой его дочерей, двух сладострастных сириек: Юлии Домны и Юлии Мэсы.

Септимий Север — уже старый и уставший человек; пески пустыни сожгли его подметки и сточили его каблуки.

Он дважды или трижды был вдовцом; но, едва высадившись, снова решает взять себе жену и консультируется об этом с гражданскими регистрами.

В этих книгах он находит Луну, она же — Лунный Камень, она же — Юлия Домна. Следовательно, Домна — это Диана, Артемида, Иштар, а также Прозерпина[24], сила черного женского начала. Низвергнутая в преисподнюю женщина, которая никогда не восстанет из преисподней.

Но гороскоп Юлии Домны говорит, что однажды она станет женой Императора; и Септимий Север решает жениться на Юлии Домне из-за ее гороскопа. Итак, Лунный Камень, Юлия Домна, гороскоп и гидроманты, перед которыми составляются гороскопы императоров, — все это происходит в одно и то же время. Я хочу сказать, что в Сирии земля живет, она живая, и есть камни, которые тоже живут, и частью всего этого стала Юлия Домна.

Бывают черные камни, имеющие вид фаллоса или женских гениталий, рассеченные снизу. Эти камни — позвонки драгоценных уголков земли. И черный камень Эмесы — самый большой из этих позвонков, самый чистый, а также самый совершенный.

Но есть камни, которые живут, словно растения и животные, и когда речь идет о Солнце с его пятнами, которые перемещаются, увеличиваются, уменьшаются, растекаются, наползают друг на друга, разъединяются и снова перемещаются, — и когда они увеличиваются или уменьшаются, они делают это ритмично и изнутри — можно сказать, что солнце живет. Пятна рождаются в нем, точно раковая опухоль, как воспаленные, нарывающие бубоны чумы. Там, внутри, таится бурлящая материя, она собирается с силами — будто раздробленные куски солнца, но черные. Превращенные в порошок, они занимают меньше места; однако это то же самое солнце и тот же самый объем, то же качество солнца, местами однако притушенного и напоминающего и алмаз, и уголь. И все это живет; и можно сказать, что многие камни живут; и камни Сирии — живые, это чудеса природы, потому что это те же камни — упавшие с неба.

На вулканической почве Сирии встречается много чудесных и необъяснимых явлений. Эта почва, кажется, целиком устлана, усеяна кусочками пемзы, но камни, упавшие с неба, живут собственной жизнью, не смешиваясь с обломками пемзы. И о камнях Сирии рассказывают дивные легенды.

Об этом свидетельствует текст Фотия, византийского историка времен Септимия Севера[25]: «Север был римлянином, и, в соответствии с законом, отцом римлян. Он сам рассказал, что видел камень, через который рассматривал странные фигуры на луне, принимающие самые разнообразные формы — увеличивающиеся или уменьшающиеся в зависимости от движения солнца и отражающие само солнце».

Следует сказать, что этот текст Фотия не является оригинальным, он взят из одной утраченной книги, которая, если судить по числу авторов, упоминающих ее, была для древних настоящей Библией Чудес: «Жизнь Исидора», написанная Дамаскием[26].

Но среди всех сирийских камней самое большое впечатление производят Бетилы[27], священные камни, черные Бетилы или Камни Красоты[28]. Черный конус Эмесы — это Бетил, который хранит свой огонь и готовится его вернуть, т, к. Бетилы вышли из огня. Они — словно обуглившиеся искры небесного огня. И погрузиться в их историю — значит вернуться к истокам происхождения сотворенного мира:

«Я видел Бетил на улице, — говорил далее Север[29], — то скрываемый одеждой, то просто лежащий на руках служителя, который о нем заботился. Этого служителя звали Эйсебий, и он рассказал мне, что посреди ночи, неожиданно и безо всяких видимых причин, у него вдруг появилось сильнейшее желание выйти за пределы города Эмесы и прямиком направиться к той горе, где стоял старый восхитительный храм Афины. Путь был неблизкий, но Эйсебий очень быстро добрался до подножия горы, сел отдохнуть после долгого пути и тут увидел огненный шар, очень быстро падающий с неба, а рядом с шаром — огромного льва, который тотчас же исчез. Служитель подбежал к уже остывшему шару и поднял его — это был тот самый Бетил. Эйсебий спросил у Бетила, какому богу он принадлежит, и Бетил ответил, что он принадлежит Геносу[30] (этому Геносу поклонялись жители Иераполиса[31], которые воздвигли ему памятник в виде льва в храме Зевса); той же ночью служитель унес камень в свой дом, пройдя не менее двухсот десяти стадий. Эйсебий не мог распоряжаться передвижениями Бетила, он вынужден был просить у камня позволения его унести, и тот позволил — таков был рассказ служителя.

Это был совершенно круглый, матовый, даже скорее беловатый шар; его диаметр был равен длине пальмового листа. Периодически он то увеличивался, то уменьшался и время от времени становился пурпурным. Служитель показал нам буквы, нанесенные на камень, окрашенные в цвет, который называют суриком или киноварью. Затем закрепил Бетил в стене. С помощью этих букв Бетил дает ответ тем, кто его спрашивает. Он издает звуки, подобные легкому свисту, которые Эйсебий истолковывает».

В другом отрывке своей книги тот же Фотий, которого неотступно преследовали мысли о сверхъестественной природе этих камней, испытывает необходимость вернуться к их описанию и еще раз укрывается за свидетельством Севера:

«Помимо всего прочего, Север рассказывал, что во время своего пребывания в Александрии он видел один из камней-гелиаков[32], не из тех, что нам уже знакомы, а испускавший из самой своей глубины золотые лучи, образующие диск, похожий на солнце, помещенное в центр камня; вначале он представлялся взгляду огненным шаром. Из этого шара шли лучи, доходившие до внешней границы, т. к. весь шар имел сферическую форму. Север видел также камень селенит[33], но не из тех, в которых появляется маленькая луна при погружении в воду, за что их называют гидроселенитами, а камень, который движением, присущим его природе, поворачивался вслед за луной, и то, каким образом он поворачивался, было действительно необычайным явлением».

Городок Апамей под Эмесой стоит у подножья Антиливанских гор[34], посреди плато, образованного мертвой лавой и костным прахом. В его маленьком храме, посвященном солнцу-луне, находится гидромант, который никогда не ошибается.

Однажды, в глубокой древности, освещенное лучами заходящего солнца, к нему направилось все семейство Гелиогабала: его прадед Бассиан, двоюродная бабка Юлия Домна и Юлия Мэса, его бабка, — они шагали вместе, словно паломники. Бассиан, с лицом кричаще желтого цвета, медленно брел за ослом, его дочери шли впереди.

К полудню, часу, когда начинает говорить оракул, они достигли второй ограды храма и приблизились к священному сосуду.

В книге Дамаския «Жизнь Исидора» приводится описание этого оракула, который, как говорят, и предсказал царствование Юлии Домне. Похоже, оракул в тот день был особенно точным и добросовестным, поскольку именно тогда был составлен гороскоп, объявивший Юлии Домне, что однажды она станет царицей. И известно, что тридцать лет спустя Варий Марцелл, признанный законный отец Гелиогабала, в знак выполнения своего обета велел воздвигнуть в честь оракула стелу, на которой выгравирован гороскоп Юлии Домны, к тому времени осуществившийся.

«Те, что приходили почтить богиню (Афродиту, вышедшую из вод), — рассказывает Ювенал в утраченной книге[35], — приносили в подарок золотые и серебряные изделия, ткани изо льна, морского шелка и других ценных материй, и если эти подарки принимались, то ткани, равно как и тяжелые предметы, опускались на дно. Если подарки отвергались, они оставались на поверхности вод, и видно было, как плавают не только ткани, но и изделия из золота, серебра и других материалов, слишком тяжелых для того, чтобы плавать естественным образом.

Там были также продолговатые бронзовые пластинки с отверстиями, позволявшими нанизывать их на манер этрусских гаданий. На них — банальные ответы на старолатинском языке в стихах, напоминающих гекзаметр. Мы сохранили образец такого талисмана или гадания, обеспечивавшего существование италийских оракулов.

Среди других чудес и таинств Сирии, о которых свидетельствуют историки, были и события, вошедшие в легенды. Например, явление Аполлония Тианского Антиоху[36] или явление таинственного божества, которое появилось перед Эмесой через некоторое время после смерти Гелиогабала, как об этом рассказывает Вописк[37] в сочинении «Жизнь Императора Аврелиана»:

«Перед Эмесой кавалерия Аврелиана уже повернула назад, когда божество, опознанное лишь значительно позднее, явилось, чтобы воодушевить наших воинов. Императрица Зенобия[38] обратилась в бегство, Аврелиан вошел в Эмесу победителем и тут же отправился в Храм Гелиогабала, желая поблагодарить богов. Там он снова увидел божество, которое на поле битвы помогло победе его армий.

Вернувшись в Рим, он велел выстроить в честь Солнца храм, посвящение которого было произведено с невиданным великолепием.

Именно в это время в Риме появились платья, расшитые самоцветами, которые мы видели в Храме Солнца, а также драконы из Персии и золотые митры».

Но над всеми этими земными легендами и сказаниями, которые, независимо от того, являются они символическими или нет, и как все символы, скрывают, и в то же время ясно подтверждают, но прямо противоположным образом, самые точные и самые неоспоримые истины, — над всем этим существуют еще слухи и легенды неба. Существуют различные Мифологии, Космогонии, Бытие — но не библейское, а феакское[39]. И это феакское Бытие — возможно, ошибочное в своем примитивном изображении, — передает нам с помощью стелы Санхониатона[40] глубокий ум и грязные интересы (те, что связаны с античной грязью) первых торгашей, вышедших из красного цвета, красно-желтого, как менструации. Эти красно-желтые менструации, являющиеся цветом и знаменем феаков, возрождают самые жуткие воспоминания о войнах. Красно-желтые цвета штандарта женщины противостоят белому цвету спермы — штандарту мужчины. Кстати об основах: я вернусь к этой войне, которая без малейшего перемирия противопоставляет женское начало мужскому. В данный момент я хочу остановиться только на битве чудес, естественных аномалий, пленительных зрелищах-ритуалах, где мужчины и женщины перемешиваются с помощью золота и луны на облачении священника, совершающего богослужение.

В Сирии храмы являются резонаторами чудесных реальностей, проявленной магии. И многие храмы, которые, кажется, воздвигнуты здесь только для того, чтобы прославлять эту войну, эти ритуалы и эти аномалии, соперничают в великолепии на всем пространстве Сирии. Одни храмы посвящены солнцу, другие — луне, при этом никто точно не знает, который является мужским, который — женским, и мужское ли начало породило женское, или наоборот. В Эмесе есть храм Солнца, который, по-видимому, главенствует над всеми другими храмами солнца — мужского начала, как если бы существовало много солнц, из которых каждое, взятое в отдельности, является двойником остальных, и как если бы луна была женским двойником единственного бога-мужчины. Такие храмы солнца-луны существуют в Апамее, они полностью вымощены лунным камнем. Существует храм луны в Иераполисе, около Эмесы, внешне посвященный женщине, но в нем находится изогнутый и уменьшенный трон для мужчины, который выставляют не более одного раза в год и всегда — под изображением Аполлона. Для них Аполлон — это солнце в движении, солнце, которое перемещается, солнце, освобожденное от части самого себя, самой высокой и значимой в своей движущей силе. Это солнце, спустившееся со своего трона, готовое приняться за работу, больше не являющееся царем, поскольку не восседает и не остается неподвижным, а трудится; солнце, ставшее сыном царя, как Христос[41] — сыном Бога.

Лукиан[42], греческий писатель II века после Рождества Христова, рассказывает о своем посещении храма Астарты[43] в Иераполисе.

Но бесполезно было бы искать в его повествовании точное описание происходящих там ритуалов. Кажется, его удивило лишь красочное убранство храма:

«Внутри храма находятся ценные предметы, древние дары, множество чудотворных предметов, почитаемых статуй и все еще действующих богов. Действительно, статуи там потеют, двигаются и предсказывают, как оракулы».

Поскольку, если камни издают звуки, если они летают, если им присуще дыхание, собственное дыхание, то статуи тоже дышат, и это дыхание является духом божьим.

«Часто, — говорит Лукиан, — когда храм закрыт, из алтаря доносится голос. Его слышали многие».

Надо полагать, что когда храм открыт, обман становится невозможным. Рядом с посвященными всегда довольно обманщиков.

«Я видел, — продолжает Лукиан, — тайную сокровищницу храма, где хранятся реликвии и многочисленные сокровища: ткани, изделия из золота и серебра, размещенные отдельно.

Кроме того, в храме имеются слоновая кость, гончарные изделия, эфиопские ткани; в передней его части расположены два огромных фаллоса[44]. Внутри храма хранится бронзовая фигурка сидящего человека с огромным членом.

Храм Иераполиса воздвигнут на холме в центре города. Он окружен двумя стенами. Одна из них — древняя, вторая построена относительно недавно. Протяженность пропилеев примерно 100 саженей (160 м). Под этими пропилеями размещены фаллосы высотой до 30 саженей (48 м). На один из этих фаллосов дважды в год поднимается человек и остается на его вершине 7 дней. Причина восхождения такова: народ уверен, что человек с такой высоты беседует с богами, просит их о процветании Сирии, и оттуда лучше слышна его молитва. Другие считают, что это делается в честь Девкалиона и в память о том времени, когда люди бежали в горы, боясь наводнения. (В храме Иераполиса есть дыра, через которую, по преданию, вытекла после потопа вода.) Чтобы взобраться на вершину, человек обводит большую цепь вокруг фаллоса и своего тела, затем поднимается, опираясь на деревянные бруски, выступающие из корпуса фаллоса и достаточно широкие, чтобы поставить ногу. Постепенно он поднимает вместе с собой цепь, точно так же, как возница на колеснице — вожжи. Если вы никогда не видели этого, то наверняка знаете, как поднимаются на пальмы в Аравии, Египте или других местах, и вам понятно, что я хочу сказать. Добравшись, наконец, до вершины, этот человек спускает вниз конец другой, очень длинной цепи, которую он нес на себе, и с ее помощью поднимает все, что ему нужно: дерево, одежду, посуду. Он устраивает себе нечто вроде гнезда, в котором и проводит все то время, о котором я уже сказал. Постоянно прибывающие люди приносят золото, серебро или медь; они складывают свои подношения у подножья фаллоса и уходят, назвав свое имя.

Другой священник стоит внизу и повторяет находящемуся наверху их имена; услышав их, тот возносит молитву за каждого. Во время молитвы он стучит в бронзовый инструмент, издающий громкие звонкие звуки.

Этот человек не спит. Если бы он позволил себе уснуть, то, говорят, к нему поднялся бы скорпион и разбудил болезненным укусом. Таково наказание за сон. Говорят также, что этот скорпион святой и божественный.

Храм ориентирован на восток. По форме и устройству он похож на храмы, построенные в Ионии[45]».

Именно здесь и чувствуется женщина. Если бы вместо того, чтобы дать нам внешнее описание храма Иераполиса, а такое описание неизбежно выходит поверхностным, тем более, когда претендуют на вторжение в его нутро, проникновение в его секреты, — если бы вместо этого Лукиан проявил хоть чуточку интереса к его основам, он обнаружил бы на колоннадах храма орнамент из окаменевших женских гениталий явно нерукотворного происхождения. Это и является одной из основ архитектуры Ионии.

Но вернемся к документальному описанию.

Его главное достоинство в том, что оно фиксирует несколько конкретных деталей, хотя и поверхностных, и уточняет природный стиль этого декорума, эту любовь к настоящей или фальшивой пышности у народа, для которого театр существует не на сцене, а в жизни.

«Фундамент приподнят над землей на две сажени. На нем и стоит храм. При входе вас охватывает восхищение: двери из золота, внутри — золото сияет со всех сторон, пылает на всем своде. Ощущается приятный запах, подобный тому, что подразумевают, говоря, что Аравия благоухает. Этот восхитительный аромат начинаешь вдыхать уже на некотором расстоянии от храма, когда подходишь к нему, а когда уходишь — он не покидает вас, ибо пропитывает одежды, и вы навсегда сохраняете воспоминания о нем. Внутри, там, где стена отступает, установлены статуи Юпитера и Юноны, которым жители города дают имена в созвучиях, свойственных их языку. Это золотые статуи: Юнона сидит на львах, а Юпитер — на быках. В одной руке Юнона держит скипетр, в другой — прялку, ее голова, увенчанная лучами, украшена башенкой и диадемой, которой украшают обычно только лоб Урании[46]. Ее одежды покрыты золотом и несметным количеством драгоценных камней — белых, цвета морской волны или пламени. Это — сардоникс-оникс, египетские гиацинты и изумруды, которые ей привозят из Индии, Мидии, Армении и Вавилона.

На голове у статуи бриллиант, который называется «Светильник». В ночное время он испускает столь сильный свет, что храм освещается им, как факелами. Днем этот свет гораздо слабее, однако камень хранит его частицу. У этой статуи есть еще одно необыкновенное свойство: если вы смотрите на нее, стоя прямо перед ней, — она смотрит на вас; если отходите в сторону — ее взгляд следует за вами. Если другой человек делает то же самое с другой стороны, — статуя ведет себя точно так же.

Между этими статуями видна третья, также золотая, но не имеющая ничего общего с двумя первыми — это Семейон. На голове этой статуи — золотая голубка.

Когда входишь в храм слева, обнаруживаешь трон, предназначенный для Солнца, но изображения этого бога там нет. Солнце и Луна — единственные божества, лики которых не открывают: говорят, что бесполезно делать статуи богов, которые каждый день появляются на небе».

Представленный в Эмесе мощным членом Элагабала, культ Ваала[47], со своими чрезвычайно сложными ритуалами, составлял пару культу Танит-Астарты[48], луны, которая в нескольких километрах оттуда свирепствовала в мрачных, холодных глубинах храма Иераполиса. Именно там, в храме, посвященном обожествленной вагине, выходил в главные праздники Аполлон, потный и бородатый, и передавал свои грозные предсказания великому жрецу, двигаясь вперед или отступая на плечах носильщиков. Этот Аполлон, весь в золоте, с большой черной гривой, подвязанной под подбородком, обычно является на спинах людей, поддерживаемый доброй дюжиной пошатывающихся носильщиков, которым едва удается удерживать эту тяжесть. Толпа кланяется. Курится фимиам: кажется, он просачивается изо всех отверстий, В глубине храма великий жрец, потея золотом, ждет бога, — увешанный регалиями, перегруженный драгоценными каменьями, мишурой и перьями, стройный, хрупкий, легкий как язык колокола. Внезапно устанавливается тишина, слышны только голоса и звуки шагов — это люди ходят туда и обратно в подземных помещениях храма. Голоса и шумы чередуются, перекликаются, как бы наложенные друг на друга. Под землей храм опускается в глубину словно по спирали: помещения для обрядов плотно жмутся друг к другу, спускаясь все ниже, словно храм — огромный театр, где все — подлинное.

В момент явления пьяного бога[49], который раскачивает своих стражей, храм вибрирует, ибо под ним — слоистая, стратифицированная структура подземелий, — эта его особенность была известна с глубочайшей древности. Под землей, на глубине до нескольких сотен метров бодрствующие стражи перекидываются словами, перекликаются, бьют в гонги, дуют в трубы, — и все это рождает эхо под сводами храма.

Среди всех этих криков, шумов и клубящихся облаков фимиама, подобных движущимся массам дыма, великий жрец начинает вопрошать оракула, взывая к нему громкими выкриками в четком ритме. Толпа видит бога-безумца, борода которого образует огромную черную дыру среди золота, в которое он полностью погружен; видно, как бог начинает волноваться, беситься, словно охваченный яростью или одержимый вдохновением.

Если предсказания благоприятные, если ответ оракула —

«да»,

бог подталкивает своих носильщиков вперед.

Если предсказания не благоприятные, если ответ оракула —

«нет»,

бог оттягивает носильщиков назад.

Лукиан утверждает, что однажды видел, как этот бог, уставший от бесконечных вопросов, высвободился из кольца своих стражей и одним движением взмыл в небо. Понятно, что толпа, охваченная религиозным ужасом, бросилась вон из храма, сгрудилась на паперти, толпилась и кружилась вокруг двух огромных фаллосов, высотой в несколько сотен локтей.

Таково описание одного частного аспекта религии Астарты-луны, странным образом смешанной с обрядами Аполлона, бородатого солнца. Но следует подчеркнуть присутствие двух пилонов, которые возвышались во внутренней ограде храма. Эти два фаллических пилона стояли друг за другом прямо по оси движения солнца так, чтобы вместе с точкой восхода в определенное время оказаться на идеально прямой линии с храмом, и чтобы тень первой колонны, стоящей ближе к храму, точно слилась с тенью второй.

И это был сигнал к неистовой сексуальной оргии, к которой следовало присоединиться даже тем, кто не отличался особой религиозностью. Но то, что является для галлов[50] завуалированным приглашением к ритуальному оскоплению, для большей части народа является приглашением к религиозному блуду. В то время как новые девственницы возлагают на алтарь луны свою свежую, едва распустившуюся чистоту, свою невинность, их святые матери, вышедшие на один день из семейного гинекея, отдаются канализационным рабочим храма, стражам священных шлюзов, вынырнувшим на один день из своего мрака, чтобы предложить свою мужественность лучам дневного светила.

И этими галлами, что спешат отшвырнуть свои члены, этими галлами, кровь которых в изобилии проливается на алтари пифийского бога, внезапно увлекаются женщины. И мужья, любовники этих женщин, уважают их священную любовь.

Подобные любовные вспышки длятся недолго. Женщины быстро покидают трупы облаченных в женские платья мужчин, встреченных на их смертном пути.

И все же следует признать, что Сирия, перемешавшая храмы, забывшая войну, которую во времена хаоса вели самец и самка, а также войны, что феаки или финикийцы-несемиты вели в прежние времена с семитами не из-за идеи самца и самки, а из-за мужского и женского начала; Сирия, примирившая в своих храмах оба принципа и их многочисленные воплощения, — эта Сирия все-таки обладает чувством некоторой естественной магии, верит в чудеса и обретает их; но превыше всего она хранит идею магии, не имеющей естественного происхождения: она верит в зоны разума, в мистические линии влияний, в нечто, вроде блуждающего магнетизма, принимающего определенную форму, которую затем выражает фигурами на картах варварского неба, и которую невозможно увидеть на астрономических картах.

В обозримом фрагменте Истории единственной в своем роде женщиной, ставшей воплощением этой магии и этих войн, была Юлия Домна.

В слиянии реального и ирреального она возносит свои грандиозные видения, которые подпитываются снизу дыханием говорящих камней, и все чудесное для нее становится и украшением, и зеркалом.

Именно Юлия Домна затеяла, разожгла и породила войны, чтобы они служили ее женским амбициям и идеям превосходства, она же ответственна за то нагромождение чудес, которыми заполнена книга «Жизнь Аполлония Тианского», написанная Филостратом[51]; Аполлоний Тианский — тот белый, который обозначает духовность земли знаками, оставленными в гробницах.

Я прощаю Юлию Домну за то, что она вышла замуж за римского безумца по имени Септимий Север; я прощаю ей также ее сыновей, еще более безумных и преступных, чем их отец. Я прощаю ее только из-за написанной по ее приказу книги «Жизнь Аполлония Тианского», которую я цитирую.

Впрочем, без Юлии Домны не было бы Гелиогабала, но я полагаю, что без этого педерастического сплава монархии и жречества, где женщина стремится к тому, чтобы стать самцом, а самец готов полностью перенять повадки и манеры женщин, царственная женственность Юлии Домны, настоянная на вере в чудеса и рассудке, никогда бы не помышляла сверкать на троне Римской Империи. Свою роль сыграли и внешние обстоятельства, и ее решительность. Все это вместе взятое превратило ее в чудовище, подталкивающее императора к войне. Но как только война заканчивается, она окружает себя поэтами, как могла бы окружить знахарями и колдунами. Все ее любовники — люди, которые служат чему-либо и служат ей. Она смешивает секс и разум, но никогда не использует разум без секса, и тем более не было одного лишь секса, без разума. Еще в Сирии, совсем юная, она отдается направо и налево, но неизменно врачам, политикам, поэтам. Она отдается людям, которые необходимы для осуществления ее собственных планов, не заботясь о том, что интересует их самих. Царить и царствовать — прежде всего. Любовные связи приводят ее к власти. Нетрудно вообразить, как она заставляла Септимия Севера плясать под ее дудку в 179 году, когда он принял в Сирии командование 4-ым Скифским легионом, — и продолжала в том же духе до своего замужества. И даже позднее.

Она тратит, не считая; и не умеет, подобно Юлии Мэсе, плести хитроумную интригу, но она вынашивает великие планы. Превыше всего — амбиция и сила. Амбиция в крови, и порой даже выше крови. Пусть два сына убивают друг друга на ее глазах — она прощает смерть живому, потому что этого живого зовут Каракалла, и он царствует. И еще потому, что она превосходит Каракаллу умом и сохраняет трон, отправив его вести войны в дальних краях.

Латинский историк Дион Кассий[52] утверждал, что Юлия Домна спит с Каракаллой в крови своего сына Геты, убитого Каракаллой. Но Юлия Домна спала только с представителями царского рода, прежде всего представителями рода, ведущего начало от солнца, откуда вышла она сама; затем — с представителями римской императорской семьи, которую она покрывает, как конь кобылу.

Однако эта сила не обходится без снисходительности, без попустительства. При дворе Юлии Домны царит всеобщее веселье с тех пор, как ей удается насадить в Риме привычки и обычаи Сирии, воспользовавшись покровительством своей сестры Юлии Мэсы и ее дочерей.

Возможно, сперма течет потоком, но это — умная река, и этот поток спермы знает, что он не пропадет.

Ибо податливость здесь — всего-навсего пена на волне этой силы, гребень, трепещущий на ветру.

Ничто не может сломить эту необыкновенную женщину. Когда уходит война — возвращается поэзия. И все это время у нее под каблуком ее сестра со своими дочерьми, которые увековечат род Солнца.

Гелиогабал рождается в Антиохии[53] в 204 году, во времена правления Каракаллы.

И Каракалла, Мэса, Домна, Соэмия — мать Гелиогабала, в ту пору вдова Вария Антонина Макрина[54], и Маммея — мать Александра Севера и вдова Гессия Марциана, куратора зерна и воды, — вся эта компания вместе спит, беснуется, пирует и окружает себя сирийскими факирами, требуя, чтобы они постоянно пребывали в состоянии транса.

Затем, неподалеку от храма луны, мужского культа бога Луна (Lunus), убивают Каракаллу[55], — это происходит в тот момент, когда он сходит с лошади, чтобы облегчиться.

И Макрин, новый император, усаживается на римский трон, никогда больше не возвращаясь в Рим, и воображая, что можно управлять из сирийской глубинки, где он организовал убийство Каракаллы.

Из-за этого, возможно, и происходит воцарение Юлии Домны. Макрин оставляет ее там, где она находится[56]: он ее почитает, не трогает, — а Юлия Домна не возвращается. Однако она больше не настоящая царица. Она еще сохраняет титул, почести, эскорт (включая вооруженную охрану) и, самое главное — сокровищницу царицы (сокровищница — важнее всего); но она больше не принимает участия в управлении империей и втихомолку организует заговор, чтобы вернуться к власти.

Макрин узнаёт об этом и поспешно возвращает в Сирию Юлию Домну, Юлию Мэсу, Юлию Соэмию и Юлию Маммею, а также маленького Вария Антонина из семьи эмесских Бассианов, которого мы назовем Гелиогабалом, хотя он еще не получил этого имени.

Мать Гелиогабала в момент его зачатия находилась в Риме и, следовательно, Каракалла мог быть его отцом, хотя в ту пору ему было только 14 лет. Но почему бы четырнадцатилетнему римлянину, сыну сирийки, не сотворить ребенка восемнадцатилетней сирийке? Это случайность, что Гелиогабал родился не в Риме, а в Антиохии, во время одного из таинственных переездов, которые семья Бассианов совершала регулярно: от римского двора — к храму Эмесы, проезжая через военную столицу Сирии.

По возвращении из Сирии Юлия Домна, которая превыше всего ценила верховную власть и для которой любовь была не в счет (а поэзия Аполлония Тианского и некоторых других была для нее высочайшей формой власти), Юлия Домна, которая не могла вынести потерю короны, решает умереть от голода — и она это делает.

Таким образом, в Сирии водворяется Юлия Мэса и ее потомство.

Итак, 211 год после Рождества Христова.

Гелиогабалу почти 7 лет, и уже два года как он посвящен в жрецы солнца. Но вокруг маленького Эмафийского государства, Эмата[57], которым он правит, раскинулась Сирия, пустынная и пустая, и было бы важно узнать, что она собой представляет.

С военной точки зрения она спокойна. С физической и географической точек зрения она представляет собой примерно то же самое, что и сейчас. В настоящее время река Оронто, омывавшая стены храма Эмесы, как бы обнимая его своим изгибом, перестала их омывать. Антиохия называется Антакией, а Эмесу теперь называют Хомс. От храма солнца не осталось абсолютно ничего, так что веришь, что он исчез под землей. Он действительно исчез под землей, а там, в полустадии[58] правее, построили мечеть, обращенную к западу; простая мощеная площадь скрывает великолепный фундамент храма, и никому не приходило в голову вести там раскопки.

В городе Хомсе воняет так же, как в Эмесе, поскольку любовь, мясо и дерьмо, — всё здесь под открытым небом. Кондитерские рядом с отхожими местами, а ритуальные скотобойни возле мясных лавок. Все это кричит, вырывается наружу, занимается любовью, выплескивает желчь и сперму, как мы сейчас — наши плевки. В узких улочках, на одинаковом расстоянии, словно отмеренном большими шагами — так могли бы ступать огромные статуи Ашшура[59], — в Хомсе торговцы так же поют псалмы, как они пели в Эмесе, сидя перед своими лавочками, больше напоминающими распродажу с молотка.

На них та же длинная одежда, что описана в Евангелиях, они суетятся среди ужасных запахов, точно бродячие комедианты или восточные скоморохи. И перед ними проходит толпа, где смешались рабы и аристократы, а над ними, в верхней части города, светятся, испуская лучи, сияющие стены тысячелетнего храма Солнца.

Выбравшись из торговых улочек, где среди пищевых отбросов гниют огромные крысы из сточных канав, приблизимся к самому храму, таинственное великолепие которого заставляло грезить половину античного мира. На расстоянии примерно в половину стадия запахи исчезают, становится тихо. Пустота, насыщенная солнцем, отделяет храм от нижнего города, ибо храм Солнца в Эмесе, как почти все сирийские храмы, возвышается на насыпном холме. Этот холм состоит из обломков других храмов, развалин дворца и остатков древних землетрясений, которые, если бы мы хотели добраться до их истоков, привели бы нас к Потопу, значительно более раннему, чем потоп Девкалиона[60]. Низкая ограда из розового самана закрывает храм по гребню холма и проходит на расстоянии, равном примерно ширине площади Согласия[61], параллельно второй ограде из редких камней, покрытых сверкающей слюдяной глазурью. Когда открываются ворота второй ограды, изнутри доносятся священные звуки и шумы, а глазам открывается зрелище, которое приводит в замешательство.

Вот он — храм, со своим орлом, расправившим крылья и охраняющим священный Фаллос. Огромные волны серебристых отблесков дрожат на мраморных стенах, вызывая в памяти многочисленные крики, которые во время великих праздников, посвященных солнцу, испускает Аполлон Пифийский. А вокруг храма, выходя из огромных черных ртов сточных канав, снуют служители культа, словно рожденные потом земли. Ибо в храме Эмесы служебный вход находится под землей, и ничто не должно беспокоить пустоту, которая окружает храм по ту сторону самой дальней ограды. Поток людей, животных, утвари, тканей и съестных припасов рождается в многочисленных уголках торгового города и стекается к подземельям храма, словно создавая вокруг его хранилищ занавес огромной паутины.

Это таинственное месиво людей, живых и освежеванных животных, металлов, продуктов и различных изделий, которые затаскивают вглубь холма существа, напоминающие рачков-циклопов, в определенные часы достигает пароксизма, когда сливаются воедино все крики, топот, шум, — и поток этот бесконечен.

Все эти мясники, конвоиры, возницы и распределители, которые выходят из храма через подземные ходы и целый день рыщут в городе, чтобы предложить хищному богу его четырехразовую ежедневную норму еды, встречаются под землей с теми, кто совершает жертвоприношения, пьяными от крови, ладана и расплавленного золота; с мастерами литейного дела, с герольдами, оглашающими время, с молотобойцами, что круглый год куют в своих глубоких норах, — словом, со всеми, кто появляется из подземелья только в день предсказания Пифийских Игр[62], называемых также Гелия Пифия.

И вокруг четырех больших ритуальных трапез солнечного бога вращается толпа жрецов, рабов, глашатаев, храмовых служек. И сами эти трапезы не просты: каждому жесту и ритуалу, каждому кровавому действу и ножу, погруженному в кислоту, а затем протертому, каждой новой детали одежды, которую Бассиан снимает или надевает, каждому отголоску удара, каждой неожиданной смеси золота, серебра, асбеста или электрума[63], каждому вертлюгу, пересекающему сверкающие подземелья с грохотом Космического Колеса, — всему соответствует взлет идей, мрачных и вымученных, влюбленных в формы и горящих желанием возродиться вновь.

Масса золота летит в наполняемую циклопами пропасть в тот самый миг, когда Великий Жрец, приносящий жертву, неистово раздирает горло огромного грифа и пьет его свежую кровь. В алхимии это соответствует идее превращения чувств или ощущений в формы, а форм — в чувства или ощущения, что соответствует древним ритуалам египетских жрецов.

Этой идее пролитой крови и материального превращения форм соответствует идея очищения. Речь идет о том, чтобы отделить полученный результат от любого ощущения, от непосредственного и личного наслаждения для жреца, чтобы эта вспышка, этот взрыв быстрого исступления смогли вернуться, не отягощенные плотью, к принципу, из которого они вышли.

Отсюда эти бесчисленные помещения, посвященные одному единственному действию или даже простому жесту, крохотные каморки, которыми словно нафаршированы подземелья храма, его бурлящее нутро. Ритуал омовения, ритуал ухода, возвращения, лишения; ритуал полной обнаженности — во всех смыслах; ритуал разрушающей силы и неожиданного скачка солнца, ритуал появления дикого вепря; ритуал ярости альпийского волка и ритуал упертости барана; ритуал эманации мягкого тепла и ритуал великой солнечной вспышки в период, когда принцип мужского начала отмечает свою победу над змеем, — все эти ритуалы, на протяжении десяти тысяч комнат, следуют один за другим ежедневно, из месяца в месяц, от одной пары лет к следующей паре лет; и они повторяются от одеяния до жеста, от шага до струйки крови.

То, что при отправлении ритуалов религии Солнца, как это происходит в Эмесе, находилось снаружи и было видно толпе — лишь часть, смягченная и сокращенная. Только жрецы Пифийского Бога смогли бы раскрыть все мучительное, болезненное и отвратительное, что содержится в их религии.

Если вращающийся фаллос, на который надевалось множество платьев, обозначает все черное, что таится в культе солнца, то шумные этажи, которые уводят идею солнца под землю, через свои ловушки и колдовские обряды, как бы разрубленные на частицы отдельными краткими ритуалами, физически представляют мир бесконечно мрачных идей, для которых обычные истории полов — не более чем оболочка.

Эти идеи, определившие солнечный культ в том виде, в котором он существовал в Эмесе, приближаются к космическому злу принципа, для которого любой ошибки, периодически совершаемой людьми, было достаточно, чтобы предоставлять отвратительные отверстия для плотских наслаждений, боготворя его за то черное, что в нем имеется.

Перевернутый треугольник, который образуют бедра, когда живот углом уходит между ними, воспроизводит темный конус Эреба, в пагубное пространство которого внедряются в экстазе почитатели солнечного фаллоса, согласные в этом с пожирателями лунных менструаций.

Но это отнюдь не коитус — это смерть, и смерть в свете безнадежности и отчаяния, в утрате частицы Бога, беспомощное лицо которого эти изначальные религии обнажают, беспомощное и в то же время злое, точно золотая монета, которая, чтобы продемонстрировать свое верховенство над сферой низших деноминаций, взирает, как от нее отпадает частица, обремененная весом свинца.

И все это, открывая зловещий характер такой монотеистической по сути религии, доказывает, что сам Бог представляет собой лишь то, что из него творят.

Если каменные треугольники пирамид Египта являются обращением к белому свету, то надо полагать, что подземный центр храма Эмеса является чем-то вроде треугольного фильтра, фильтра для человеческой крови.

Кровь жертв, текущая сверху, не может затеряться в обычных сточных канавах, она не должна, смешавшись с обычными человеческими выделениями — уриной, потом, спермой, плевками или экскрементами, — снова вернуться в изначальные морские воды. И под храмом Эмесы имеется система специальных труб, где человеческая кровь соединяется с плазмой животных.

Через эти трубы, по огненному змеевику, витки которого сужаются, уходя в глубину, кровь жертвенных существ после обязательных ритуалов достигает священных уголков земли, соприкасается с первичными геологическими пластами, с застывшим содроганием хаоса. Эта чистая кровь, эта кровь, облегченная и разжиженная с помощью ритуалов и возвращенная повелителю преисподней, окропляет грозных богов Эреба, дыхание которых окончательно ее очищает.

Следовательно, весь храм — от вершины фаллоса до последнего витка своих солнечных труб, с протуберанцами ниш, фонтанов, барельефов и вибрирующих камней, воткнутых в стены, словно гвозди, — представляет собой единое целое, заключенное в огромный круг, который соответствует конвульсирующему кругу неба.

Именно здесь, в центре этого иллюзорного круга, словно в ожившей точке паутины в тот момент, когда ее тянет паук, находится комната с фильтром, похожим на опрокинутый треугольник. И вогнутая вершина фильтра соответствует головке фаллоса, стоящего наверху.

В эту закрытую со всех сторон камеру опускают только одного великого жреца, опускают на веревке, словно ведро в глубину колодца.

Его спускают туда один раз в год, в полночь, сопровождая это действие странными ритуалами, в которых важную роль играет мужской член.

По краям этого треугольника имелось что-то вроде круговой дорожки, огороженной толстыми перилами.

И на эту дорожку выходили другие камеры, лишенные дневного света, где в течение семи дней, в период, соответствующий Греческим или Римским Сатурналиям, совершалась жесточайшая бойня.

Теперь я снова возвращаюсь к Гелиогабалу, который в настоящий момент еще юн и забавляется. Время от времени его обряжают. Его ставят на ступени храма, ему велят совершать ритуалы, которые его рассудок не понимает.

Он совершает богослужение с шестьюстами амулетами, которые образуют несколько зон на его теле. Он кружится вокруг алтарей, посвященных богам и богиням; он проникается ритмами, пением и многочисленными представлениями, и наступает день, когда все это собирается вместе, когда кровь солнца, точно роса, поднимается в его голову, и каждая капля солнечной росы становится энергией и идеей.

Легко сказать, что именно Юлия Мэса, мышка или сера, провела всю интригу, чтобы посадить Гелиогабала на трон Римских цезарей. Все те, что преуспели в жизни и заставили говорить о себе, добились своего потому, что сами представляли собой что-то; а те, которые, подобно Гелиогабалу, были вознесены, чтобы помешать Истории, обладали качествами, которые могли бы изменить ее ход, если бы обстоятельства им благоприятствовали.

Юлия Мэса имеет то преимущество перед Юлией Домной, своей сестрой, что она никогда ничего не искала для себя самой, никогда не смешивала ни Римскую империю, ни солнечное царство Бассианов со своей маленькой личностью, что она сумела обезличиться[64].

Отосланная Макрином в Эмесу, она перевозит туда и имперскую казну, собранную Юлией Домной, и сокровищницу сирийского жречества, которая покрывалась плесенью где-то в Антиохе; все это она закрывает в ограде храма, считающегося неприкосновенным и священным.

Мышка, она выполняет свою мышиную работу, без остановки вертится в кругу разнообразных забот: она увеличивает, она подпитывает снизу славу Гелиогабала; она ее подпитывает со всех сторон, не гнушаясь никакими средствами.

На пьедестале, который она подставляет под священную статую юного принца, красота Гелиогабала играет свою роль, равно как его изумительный ум и раннее развитие.

Гелиогабал рано обрел ощущение единства, целостности, которое является основанием всех мифов и всех имен; и его решение назваться Элагабалом, и неистовое упорство, с которым он заставил себя забыть свою семью и свое имя и идентифицироваться с богом, который их защищает, — вот первое доказательство его магического, необычайного монотеизма, который становится не только словом, но и действием.

Этот монотеизм он вводил затем во все свои дела. И именно этот монотеизм, это единение со всем и вся, препятствующее капризам и множественности вещей, я и называю анархией.

Если чувствуешь глубинное единство всего, ты ощущаешь и анархию, а также силу, необходимую для того, чтобы сократить различия между вещами и привести их к единству. Тот, кто чувствует единство, ощущает и множественность вещей, эту пыль внешних аспектов, через которую следует пройти, чтобы сократить их и разрушить.

И Гелиогабал, придя к власти, оказался на самом лучшем месте, чтобы сократить человеческую множественность и привести ее через кровь, жестокость и войну к чувству единения.

II ВОЙНА МИРОВОЗЗРЕНИЙ

Если взглянуть на сегодняшнюю Сирию с ее горами, морем, рекой, городами и звуками, создается впечатление, что здесь недостает чего-то главного; как недостает кишащего и полного жизнью гноя в нарыве, который вскрыт и очищен. Что-то ужасное, избыточное, грубое и, если угодно, мерзкое, покинуло вдруг, резко, как воздух из лопнувшего воздушного шара, как грохочущий «Фиат»[65] Бога, выбрасывающий свои вихри, как спираль пара, что рассеивается в лучах предательского солнца, — так это нечто покинуло небесную сферу и гнилые стены городов.

Там, где в момент смерти, религия Ichtus[66], коварной Рыбы, обозначает крестами свой путь по виновным частям тела, религия Элагабала превозносит опасную активность мрачного репродуктивного органа.

Между криком галла, который оскопляет себя и бежит в город, потрясая своим твердо и решительно отрезанным членом, и подвыванием оракула, голосящего на берегу священных живорыбных садков, рождается гармония, околдовывающая и торжественная, основанная на мистике. Это не согласованность звуков, но ошеломляющее согласие вещей, которое демонстрирует, что в Сирии, незадолго до появления Гелиогабала и в течение нескольких веков после него, еще до того, как труп римского императора Валериана[67], окрашенный в красный цвет, распяли на фронтоне храма Пальмиры[68], черный культ не боялся открывать свои чары мужскому солнцу, обратив его, таким образом, в соучастника своего печального действа.

В чем же, в конце концов, заключается эта религия солнца в Эмесе, ради распространения которой Гелиогабал, в конечном счете, отдал жизнь?

Важно не только то, что руины в пустыне еще хранят зловоние человека, что менструальное эхо движется там, в мужских водоворотах неба, и что вечная борьба мужчины и женщины проходит через каналы, засыпанные камнями, через колонны, раскаленные горячим воздухом.

Поразительная магическая дискуссия, противопоставляющая небо — земле, а луну — солнцу, которую разрушила религия Рыбы, больше не разыгрывается в ритуальном действии праздников и все же лежит в основе нашей сегодняшней инертности.

Издалека можно презирать кровавое окропление тавроболов[69], которому предавались адепты культа Митры[70]на так называемой мистической линии, которую они никогда не пересекали, и которая идет с Верхних Плато Ирана к закрытой крепостной стене Рима. Можно зажать нос от ужаса перед этими смешанными испарениями крови, спермы, пота и менструаций, слившимися с интимным запахом разделанной плоти и отвратительного члена, который собирает человеческие жертвы. Можно кричать от отвращения перед страшным сексуальным зудом у женщин, которых вид только что вырванного члена кидает к любви. Можно питать отвращение к безумию народа, когда он, в состоянии транса, с крыш тех домов, в которых жили только что оскопленные галлы, набрасывает им на плечи женские платья, призывая своих богов; но не будем утверждать, что все эти ритуалы не содержат мощной духовности, которая выше их кровавых излишеств.

Если в христианской религии небо — это Миф, то в религии Элагабала в Эмесе небо — это реальность, и реальность очень активная, опасно воздействующая на любую другую. Все эти ритуалы заставляют мужчин и женщин сливаться с небом, с самим небом, или с тем, от чего они отказываются на ритуальном камне, под ножом жреца, приносящего жертву.

Что касается богов на небе, то эти боги, то есть силы, хотят только одного — устремиться вниз.

Сила, поднимающая волны прилива, повелевающая луне пить море и заставляющая лаву вздыматься в чреве вулканов; сила, сотрясающая города и высушивающая землю, превращая ее в пустыню; сила непредсказуемая и красная, которая заставляет копошиться в наших головах как мысли, так и преступления, как преступления, так и вшей; сила, которая поддерживает жизнь, и сама же губит ее до срока; все эти силы как раз и являются конкретными проявлениями единой энергии, самой весомой частью которой является солнце.

Тот, кто перетряхивает античных богов и смешивает их имена на дне своей корзины, подобно тряпичнику с его крючком; тот, кто мечется перед множественностью имен; тот, кто, перебираясь из одной страны в другую, ищет сходство между богами и этимологические корни в именах, из которых созданы боги; и кто, пересмотрев все эти имена, признаки их сил и смысл их атрибутов, кричит о политеизме древних народов и называет их за это варварами — тот сам варвар, то есть европеец.

Если с течением времени народы заменили богов в своем воображении; если они погасили идею фосфоресценции богов, и если, покинув орбиты имен, в которые были заключены, боги не смогли вознестись вновь с помощью концентрации своих сил и реального, ощутимого намагничивания энергий до проявления основного принципа, который они хотели продемонстрировать, то исторически виновны в этом сами народы, а не принципы и, тем более, не та высшая всемирная идея, которую намеревается вернуть нам язычество. И поскольку идеи следует оценивать только по их форме, можно сказать, что ограниченное небольшим отрезком времени бесконечное развертывание мифов, которому соответствует последовательное нагромождение богов в засыпанных подземельях солнечных храмов, сообщает нам о грандиозной, потрясающей космической традиции, лежащей в основе языческого мира, не больше, чем танцы бродячих восточных комедиантов. А фокусы факиров, которые приводят, чтобы привлечь всеобщее внимание на европейских сценах, не способны вернуть нам дух освобождения, не представляя таинственной череды сменяющих друг друга образов, являющихся по одному, действительно священному, жесту.

Священный дух — это то, что накрепко связала с принципами мрачная сила слияния, похожая на сексуальность, сексуальность в плане наиболее близком нашему органическому сознанию, нашим душам, закупоренным полнотой их падения. Не это ли падение, спрашиваю я себя, представляет собой грех? Так как в плане, где понятия возвышаются, подобное отождествление называется Любовью, одна из форм которой — всеобщее милосердие, а другая, самая ужасная, становится жертвой души, то есть смертью индивидуальности.

Все эти битвы бога с богом и силы с силой, когда боги чувствовали, как трещат под их пальцами силы, которыми они должны управлять; это отделение от силы и от бога, когда бог уже был сведен до одного-единственного, неожиданно явившегося слова, до изображения, предназначенного для самого отвратительного идолопоклонства; этот сейсмический шум и эти конвульсии в небесах; этот способ скреплять небо с небом и землю с землей; эти небесные усадьбы и просторы, которые переходят из рук в руки и от головы к голове, когда каждый из нас в своем сознании воспроизводит этих богов; этот временный захват неба здесь — вполне определенным богом и его яростью, а там — тем же самым богом, но уже преображенным; этот захват власти, за которым следуют, словно беспрерывное пульсирование спазма, снизу вверх и сверху вниз, другие захваты, это дыхание космических возможностей, подобных, в высшем плане, неглубоким и погребенным возможностям, что дремлют в наших разделенных личностях, — и каждой способности соответствует один бог и одна сила, и мы являемся небом на земле, а они становятся землей, землей в отстраненном абсолюте; это грозная неустойчивость небес, которую мы называем язычеством, и которая порой бьет нас вслепую, хлещет нас своими истинами, — это наша христианская Европа, это мы, это наша История, создавшая ее.

Следует развернуть во времени все это неисчислимое наслаивание богов, которое народы по мере своего развития последовательно расселяли на небесах, так, что часто один и тот же участок видимого неба оказывается занятым образами прямо противоположными по своей природе (эти боги — мужчина и женщина, при этом бог-женщина перекрывает мужской образ бога, который является тем же, что и она; так Иштар, имя изначально мужское, в конечном итоге обозначает луну, а луна в той же самой точке пространства и времени, освободившаяся от фаллоса и ктец[71], занимается любовью сама с собой и расточает росу из своих детей) — следует развернуть все это во времени, ибо бесконечное кружение вокруг основ, вокруг принципов связано с их первоначальной действенностью не больше, чем мастурбации какого-нибудь идиота-онаниста с принципом воспроизводства.

Если народы остановились на том, что стали ощущать богов существами, действительно разделившимися, если они ошиблись по поводу значения этих богов, то мы должны заметить, что каждый народ, взятый в отдельности, в одной и той же точке пространства и времени, всегда пытался иерархически организовать возможности и власть богов, и что там, где женское начало перекрывало мужское и наоборот, в головах и сердцах людей, возносивших на пьедесталы этих противоречивых по существу богов, мужское было мужским, а женское — женским, без возможности терминологической перестановки; я хочу сказать, что в один период времени одно и то же имя никогда не обозначало обе формы, следовало бы рассматривать эти формы как действительно раздельные сущности, но одно и то же имя часто являлось искажением обеих форм, созданных, по-видимому, чтобы одно было поглощено другим; и Сирия в эпоху Гелиогабала пришла к самому точному представлению об этой таинственной плавкости.

Что отличает язычников от нас, так это то, что в основе всех их верований существует ужасное усилие мыслить иначе, чем мыслит человек, чтобы сохранить контакт с единым творением, то есть с божеством.

Я прекрасно знаю, что самый маленький порыв истинной любви приближает нас к Богу гораздо больше, чем все знание, которое мы можем получить о творении и его этапах.

Но Любовь, которая является проявлением силы, не действует без Воли. Не любят без воли, которая проходит через сознание; это сознание дозволенного разделения приводит нас к отрыву от вещей, от всего, приводит нас к единению с Богом. К Любви приходят прежде всего сознанием, а затем — силой любви.

Однако, «в доме Отца Моего обителей много»[72]. И тот, кто брошен на землю с сознанием идиота (Бог весть, после каких трудов и каких ошибок в других состояниях или других мирах, которые стоили ему его идиотизма, но с уверенностью, что ему нужно сознание, чтобы любить, и любить отстраненно, без болтовни, в чудесном стихийном порыве; от него ускользает все то, что является миром; от любви он знает только пламя — но не пламя домашнего очага), этот несчастный будет иметь меньше, чем его ближний, мозг которого охватывает полностью все творение и для которого любовь — тщательное и мучительное отделение.

Но, — и это вечная история о наперстке, — он всегда будет иметь то, что сможет поглотить. Он будет наслаждаться полным счастьем, которое, наполнив всю его меру, даст ему еще и ощущение необъятности.

Но придет день, когда этот, обделенный умом, будет выметен, подобно другим. У него заберут его необъятность. Нас всех будут судить, великих и ничтожных, после нашего рая наслаждений, после счастья, которое не является абсолютно всем; я хочу сказать, которое не является Великим Всем, Вселенной, т. е. Ничем. Нас перемешают и переплавят, чтобы мы стали Одним, Единственным, великим космическим Единством, которое подготовит место бесконечному Ничто Бога.

Впрочем, я возвращаюсь к противоречивым именам богов. И я называю этих богов именами; я не называю их богами. Я говорю, что этими именами называли силы, способы существования, разновидности огромной мощности бытия, которое различается в принципах, в основах, в субстанциях, в элементах. Античные религии хотели с самого начала охватить взглядом всю Вселенную. С момента возникновения элементов они не отделяли небо от человека и человека от всего творения. И можно утверждать, что они с самого начала ясно понимали творения.

Католицизм закрыл перед нами дверь точно так же, как буддизм закрыл ее перед католицизмом. Они умышленно и сознательно закрыли двери, говоря, что мы не нуждаемся в знании.

Однако я считаю, что мы нуждаемся в знании, мы нуждаемся именно, только и исключительно в знании. Если бы мы могли полюбить, полюбить вдруг, внезапно, сразу же, наука была бы бесполезна; но мы разучились любить под действием какого-то смертельного закона, который проистекает из самой силы тяготения и богатства творения. Мы погружены в творение по самую шею, мы находимся внутри его со всеми своими органами: толстыми и тонкими, сильными и слабыми. И трудно вновь подняться к Богу по дороге, забитой этими органами, когда они удерживают нас в мире, где мы находимся, и стараются нас убедить в его исключительной реальности. Абсолют — это абстракция, а абстракция требует силы, которая противоположна нашему вырождению.

Пусть удивляются после этого, что язычники стали идолопоклонниками, что они смешали образы с принципами, с основами, и что притягательная власть принципов, в конце концов, ускользнула от них.

А мы, христиане, разве не делаем то же самое? Разве у нас нет образов, тотемов, святых реликвий, которые в головах и сердцах обожающих их также рискуют застыть в определенных формах и множеством форм отделиться от богов?

Названная вещь — это вещь мертвая, и она мертва, потому что отделена. Слишком много благоговения перед терновым венцом, перед деревом, из которого был сделан крест, перед сердцами Иисуса, почитаемыми в разных местах, перед Кровью и Елеем; наконец, перед многочисленными Мадоннами — черными, белыми, желтыми или красными, которые соответствуют множеству поклоняющихся им и представляют ту же самую опасность для духа преданных им людей, ту же самую угрозу падения в безвозвратное идолопоклонство, как преображение творческой энергии в мистерии языческих богов.

Бог задуман в сознании, но не в космическом сознании, а в сознании индивидуумов, и для сознания, мыслящего образами и формами; кто же ответит когда-нибудь, что представляет собой человек, который не остановился на том, чтобы принять свои образы за мысли?

Христианская догма содержится в Кредо (Я верую), это безусловно, но между Кредо и моим индивидуальным сознанием лежит целый мир интерпретаций, жизнеописания святых, ереси и церковные соборы. И только ад никогда не менялся.

Впрочем, католицизм, который закрывает двери для сознания, открывает их для мистицизма. Он вернул тайну тому, что должно было быть тайным. Он называет более жестким, грубым именем то, что лежит в основе античных посвящений. Но конечный результат — тот же, несмотря на различие слов и концепций.

Тем не менее, в любви есть сознание; и я сомневаюсь, что христианские святые, сгоревшие живьем, вознесенные до вершины своего существа, до головокружения от того, чего больше нет, когда-либо смогут перейти эту пугающую грань, где все, что существует, сжимается и завершается в том, чего нет.

И вновь я возвращаюсь к богам, к этим богам-опустошителям, которые поедают друг друга, точно крабы в корзине.

Это завораживает — осознать, что чем древнее культ, тем ужаснее становятся образы его богов, и только ужасное в образах богов заставляет нас их понимать.

Так что эти боги годятся только для Бытия и битвы в хаосе.

В материальном мире не существует богов. В равновесии природы не существует богов. Боги родились из-за разделения сил и умрут от их воссоединения.

Чем ближе они к творению, тем страшнее их образы, соответствующие основам, которые в них заложены.

Платон говорит о природе богов, он идентифицирует их с принципами, с основами, не позволяя нам увидеть их более ясно в тех основах и устоях, которые представляют собой силы, и в тех силах, которые являются богами.

Ямвлиху задали вопрос, желая узнать, почему солнце и луна, которые являются богами, — видимы, хотя боги не имеют тел.

И вот что ответил Ямвлих в «Книге Мистерий»[73]:

«Боги не объемлются телами, они сами включают в себя тела божественными жизнями и божественными действиями. Они также не обращены к телу, но обладают телом, обращенным к божественной причине».

Богов, которых вложили нам в головы, создали грубые поколения людей, и если теперь (я говорю только об авторах, которых фальсифицируют в школах), мы еще способны понять Платона так, как его надо понимать, мы смогли бы, следуя путями древней эзотерики, вновь подняться до понятия «богов-принципов», «богов-основ», которых не следует смешивать с антропоморфными изображениями богов.

Впрочем, вот в чем вопрос:

Существуют ли действительно принципы? Я хочу сказать, отдельные, обособленные принципы, основы или начала, существующие за спиной всего видимого? Или, иными словами: разве у богов языческого пантеона было менее устойчивое и менее значимое существование, чем у тех принципов, которые определяют наши взгляды? И этот вопрос порождает следующий: существуют ли в разуме человека действительно обособленные способности?

Впрочем, можно спросить себя, не является ли убеждение чем-то иным, нежели просто вербальной способностью; а это приводит к желанию узнать, есть ли что-нибудь вне мыслящего разума и существуют ли в абсолюте принципы в виде реальности или в виде существ, которые обособляют свои энергии.

В какой мере и насколько высоко можно подняться к истокам творения, когда принципы, живущие как обособленные реалии, ускользают от игры разума вокруг них?

И имеется ли в самом человеке что-либо подобное способностям-принципам, которые имели бы отличное существование и могли бы жить обособленно?

Существуют ли моменты вечности, которые могли бы фиксироваться так, как фиксируются музыкальные знаки, узнаваемые всеми? И являются ли эти знаки обособленными, раздельными?

Для алхимиков эти зафиксированные моменты вечности соответствуют появлению звезды в тигле.

Этот вопрос мне кажется глупым. Потому что абсолют не нуждается ни в чем. Ни в боге, ни в ангеле, ни в человеке, ни в разуме, ни в принципе, ни в материи, ни в непрерывности.

Но если в непрерывности, в длительности, в пространстве, в небе сверху и в преисподней внизу принципы живут обособленно, то они уже существуют не как принципы, а как вполне определенные организмы. Созидательная энергия — это слово, но слово, которое делает возможными некоторые вещи, воодушевляя их своим внутренним огнем. И так же, как в созданном мире имеются все свойства материи, все аспекты возможности, элементы, которые исчисляются большими числами и измеряются своей плотностью, так и творческий поток, который воспламеняется при контакте с вещами, — а каждая вспышка жизненного огня у вещей тождественна мысли, — этот поток в закрытых организмах, которые движутся от нашей материальной грубости к невероятной тонкости, и составляет то, что называют Сущностями, и является ничем иным, как дуновением во времени.

Принципы имеют значение только для мыслящего разума, и только тогда, когда он мыслит; но вне мыслящего разума принцип превращается в ничто.

Не размышляют об огне, воде, земле, небе, их узнают и называют, поскольку они существуют; но за водой, огнем, землей или небом, за ртутью, серой и солью существуют материи еще более тонкие, которые разум не может назвать, поскольку не научился их узнавать, но нечто более тонкое, чем разум, гораздо более глубокое, чем все, что находится в наших головах, уже пытается и сможет их узнать, как только разум даст им имена. Если принципы имеют значение для разума, то вещи имеют значение для вещей; и не существует предела тонкости вещей, так же, как не существует препятствий для проницательности разума.

На вершине уже установленных, определенных сущностей, согласно бессчетным разновидностям материи, есть то, что в тонкости сущностей, в необузданной силе вулканического огня соответствует генерирующим, формообразующим принципам всего видимого: мыслящий разум может назвать это принципами, которые, по отношению к бурлящей совокупности существ, соответствуют сознательным уровням Воли внутри Энергии.

Не существует принципа тонкой материи, или принципа серы или соли, но за солью, ртутью или серой[74]кроются материи еще более тонкие, которые до самой вершины органической вибрации осознают, учитывают разнообразие разума, проявленного в вещах; и для того, кто хочет быть представленным этими вещами, лишь числа[75] позволяют осознать их отдельное существование.

Конечно, я не придерживаюсь дуализма Дух-Материя; но между тезисом, который отдает все предпочтение духу, и тезисом, который отдает предпочтение материи, по-моему, невозможно какое-либо согласие или примирение до тех пор, пока мы будем жить в мире, где разум сможет стать чем-нибудь, только если он согласился материализоваться.

Материя существует только с помощью сознания, а сознание — только в материи. Но, в конечном счете, именно сознание всегда сохраняет первенство.

И возвращаясь к вопросу о том, существуют ли принципы, которые могли бы принимать в расчет существование материи, вещей, мне кажется, на него теперь легко ответить так: принципов нет, но существует материя и даже твердые тела, и в их твердости есть разреженность; и есть совокупность единой материи, дающая идею совершенства, — и даже есть сущности, способные осознать Бытие, которое вытекает из Единого Целого.

Все это имеет значение только для данного мира, который расширяется и приобретает резкость, а также для мысленного взгляда, устремленного в суть вещей, — причем только тогда, когда он пытается увидеть эту суть. Но совершенно очевидно, что если в сознании ничего нет, то все, что существует, является производной сознания. И вещи тоже являются производными сознания. Они имеют преходящую и функциональную пользу; но имеют значение только для созданного.

Все существует только как производное, и все производные сводятся к одной — и печень, окрашивающая кожу в желтый цвет, и мозг, сам себя заражающий сифилисом, и кишечник, выводящий отбросы, и пылающий взгляд, что сродни огню, — сводятся для меня, если я умираю, к сожалению, что я жил, и к желанию с этим покончить.

Впрочем, можно произвести то же самое деструктивное, или, точнее, сжимающее, действие, которое устранит случайные аспекты вещей, чтобы привести их к единому целому, неважно какому Что касается меня, то я делаю это с Числами; так как для того, кто мыслит Числами, это также сводится к отдельному свойству, которое живет, только если оно отдельно, и в тот момент, когда его отделяют; но нет необходимости складывать что-либо, чтобы осознать его продолжительность.

Мне придется сделать большое умственное усилие, чтобы рассмотреть то, что существует под видом количества, или, скорее, то, что отделяют и исчисляют, заканчивая подведением зловещего итога. И пусть не говорят, что Числа, в том смысле, как их рассматривал Пифагор, не приводят к количеству, к множеству, и что смысл, напротив, сводится к отсутствию этого множества. И что цифра, начертанная в своем самом высоком значении, является символом того, что невозможно достичь, рассчитывая или измеряя.

Я полагаю, что уже смог внушить своему разуму достаточно жуткий взгляд на отсутствие множества, так что-бы получить хотя бы слабое представление об этом. Но, рассчитывается или нет состояние, которое приводит к разделению принципов, — я имею в виду образы, — оно подчиняется законам, следуя которым Числа могут дать откровение.

Числа, то есть степени, или уровни вибрации.

И если Число 12 обозначает интегральную, полную зрелость идеи Природы на уровне ее совершенной экспансии, законченного расширения, то потому, что оно состоит из трех полных циклов вещей, которые представлены цифрой 4; где 4 является цифрой осуществления в абстракции или цифрой креста, заключенного в круг, или четырьмя точками, или узлами магнетической вибрации, через которые все сущее должно пройти; а 3 — это треугольник, который трижды касается круга, круга, внутри которого содержится 4, и управляет им через Триаду представляющую собой первый модуль, первый оттиск изображения, или первый образ отделения от единого целого[76].

Все эти состояния или узлы, все эти точки, эти уровни великой космической вибрации связаны между собой и влияют друг на друга.

Но если 3, чистое или абстрактное, остается зафиксированным в принципе, в основе, то 4, совсем самостоятельно, впадает в чувствительность, где вращается душа, а 12 — в реальность, которую попирают ногами и где надо драться, чтобы есть без поедания.

Если 12 делает возможной войну, при этом оно ее еще не рождает, 12 — только возможность войны, тантализация, муки войны без войны, поэтому есть что-то от 12 в случае Тантала, в этом изображении стабильных, но враждебных сил, поскольку они противопоставлены, но еще не могут поглотить друг друга.

Война изображений, представлений или принципов, с мифами на внешней стороне и с действующей магией внутри — это единственное объяснение, которое помогает устоять античному миру. Короче говоря, оно демонстрирует природу его беспокойства, предубеждений и интересов.

И символом этой войны, если смотреть на нее сверху, является мясо. По меньшей мере, один раз она воплотилась в мясо; всего лишь раз, но всерьез и надолго, ее непримиримые битвы нарушили управление человеческими делами, когда люди, сражавшиеся друг с другом, знали, почему они дерутся.

Она поставила лицом к лицу не две нации, не два народа, не две цивилизации, но две главные расы, два образа сознания, воплощенного во плоти, которые во плоти сражались.

И эта война сознания, враждовавшего с самим собой, которая продолжалась до тех пор, пока несколько цивилизаций не соединились, смешавшись вместе, как это можно видеть в Пуранах[77], была не легендарной, а реальной. Она произошла. И все принципы, каждый со своей энергией и своими силами, приняли в ней участие. И над всем этим — два принципа, две основы, на которых держится жизнь вселенной, — мужское и женское начало.

Я не стану говорить о расколе Иршу (Приложение 1), но именно он стал причиной этой войны, которая поставила мужчину с одной стороны, а женщину — с другой, вернула существам из плоти знание об их высшей наследственности, отделила солнце от луны, огонь от воды, воздух от земли, серебро от меди, и небо от ада[78]. Поскольку идея метафизической конституции человека, идеальной и возвышенной иерархии состояний, в которые кидает нас смерть, чтобы привести к отсутствию состояний, к чему-то вроде непостижимого Отсутствия Бытия, He-Бытию, которое не следует рассматривать как ничто, — эта идея основывается на разделении разума на два вида — мужской и женский; следовательно, речь идет о том, чтобы узнать, который из них является основой для другого, кто кого породил, который из них — мужской, а который — женский, какой — активен, а какой — пассивен.

Возможно, оба принципа хотели сначала свести счеты между собой сами, без участия неразумных людей, сражавшихся друг с другом.

Но яростной, действительно непримиримой и беспощадной война стала только, когда превратилась в религиозную, и когда люди осознали нарушение порядка принципов, руководившего их анархией.

И для того, чтобы с этим покончить с помощью разделения самих принципов, чтобы уменьшить их главное противоречие, их антагонизм, люди схватились за оружие и набросились друг на друга, убежденные, что только уменьшение плотской, чувственной материи способно уравновесить и вызвать слияние существ на небесах и их расстановку по местам, и что этого можно достичь только кровью.

Эта война целиком и полностью вписывается в религию солнца, и на определенном уровне, кровавом, но магическом, ее можно найти в религии солнца, практикующейся в Эмесе (Приложение 2); и хотя она закончилась после того, как в течение нескольких веков сталкивала воюющие стороны, Гелиогабал шел по ее следам по линии окропления тавроболов, магической линии, которую, вернувшись в Рим, он отметит одновременно насилием, театром, поэзией и подлинной кровью.

Если бы историки, вместо того, чтобы задерживаться на мерзостях, анекдотическое описание которых потакает их собственной склонности к распутству и пристрастию к легковесности, действительно попытались понять Гелиогабала, поднявшись над его личной психологией, то именно в религии солнца они отыскали бы источники его бесчинств, безумных поступков и его высокого мистического распутства, у которого боги служат помощниками и свидетелями. Они заметили бы над всем этим одну деталь солнечной тиары, с рогами Скандра[79], то есть Овна, которая делает Гелиогабала земным последователем и служителем Рама и его чудесной Мифологической Одиссеи[80]. И тогда, возможно, они поняли бы причину существования и источник этой невероятной, немыслимой смеси культов луны, солнца, мужчины, женщины — смеси, живой образ которой и удивительную географию представляет собой Сирия.

Даже если не верить в расу Сверхлюдей-Наставников, пришедших с полюса в момент первого поворота земли, и, казалось, скользнувших по ней и зашагавших по Индии, следует допустить, что в довольно отдаленный период Истории произошло вторжение народа белой расы, которая превыше всего ставит знаки, ритуалы и странные священные предметы, выдавая их за сверхъестественное оружие.

В конечном итоге, кажется, что это были сторонники Белого, т. е. Мужского начала, которые могли сохранить завоеванную территорию, но, охраняя ее, утратили представление о неприкосновенном и уникальном принципе, который собирались открыть коренным жителям Паллистана[81].

«Веды», похоже, содержат свидетельство об этом искажении принципа в одном из таинственных текстов:

«ОСТАНУТСЯ ТОЛЬКО НЕСКОЛЬКО ЧЕРНЫХ, НЕСКОЛЬКО КРАСНЫХ И НЕСКОЛЬКО ЖЕЛТЫХ, НО СЫНОВЬЯ БЕЛОГО СВЕТА УШЛИ НАВСЕГДА».

И в то время, пока ярые приверженцы Белого, то есть индусы, остаются хозяевами Индии, которую они обустраивают, следуя закону неба; и под знаком Овна, переданного Рамом, «Пинкшас» или «Красные», которые поедают женские менструации и поднимают их цвет на своих штандартах, отыскивают там, вдалеке, землю, похожую на них, и под именем финикийцев ткут на морском берегу прочнейшую пурпурную ткань, которая свидетельствует о длительности их верований сильнее, чем сила их мастерства[82].

Если бы не было хотя бы одной войны из-за принципов, религия солнца, первоначально враждебная религии луны, никогда не рискнула бы соединиться с ней так, чтобы все запуталось и перемешалось. Непохоже, что История объяснит нам, каким чудом народ, произошедший от финикийцев, ревностных почитателей женщины, смог воздвигнуть на своих землях храм, превосходящий по высоте все остальные, и посвятить его культу солнца, т. е. мужскому началу.

Как бы то ни было, Гелиогабал, правитель-педераст, который хотел стать женщиной, является жрецом Мужского начала. Он реализует в себе тождество противоположностей, но реализует его не безболезненно, и его религиозная педерастия имеет только один источник — упорную и абстрактную борьбу между Мужским и Женским началами.

Во всех странах, где стараются войти в непосредственное общение с отдельными силами Бога, существуют храмы солнца и враждебные им храмы луны, а также смешанные храмы луны и солнца, но никогда, ни в один момент Истории, на маленьком пространстве земли, которое эти битвы буквально перевернули, не находят такого скопления храмов, как в Сирии, где мужское и женское одновременно пожирает друг друга, смешивается и разделяет свои качества. Жизнь Гелиогабала, как мне кажется, является типичным примером подобного распада принципов; именно этот образ, поднятый на древке, вознесенный к самой высокой точке религиозной мании, искажения и пылающего безумия, образ всех человеческих противоречий в принципе, я и хотел показать в нем, и это будет видно из следующей главы.

III АНАРХИЯ

В 217 году в Эмесе Гелиогабалу еще не было четырнадцати лет, но он уже приобрел ту совершенную красоту, которую нам демонстрируют все статуи. У него округлые женские формы, гладкое, словно восковое, лицо, золотой огонь в глазах. Чувствуется, что он никогда не будет очень высоким, но сложен превосходно: египетские — широкие, но покатые — плечи, узкие бедра и зад, в котором нет ничего выдающегося. У него вьющиеся светлые волосы с рыжеватым оттенком; на его слишком белом теле выделяются голубые вены, которые кое-где, в складках и тени, отливают странной синевой.

Если смотреть в профиль — его губы слегка выдаются, как срезанное горлышко бутылки. Он еще не такой, каким мы видим его в Лувре, — с легким пушком на подбородке, который завивается, подобно волоскам на лобке блондина; но главное — этот гнусный рот, эти ненасытные губы сосуна.

Он находится в апогее расцвета красоты эфеба, который собирается воспользоваться своей красотой.

Но этой перехлестывающей через край женственности, этому отпечатку венероподобия, который просвечивает даже под яркими огнями его солнечной тиары, которую он надевает каждое утро, — всем этим он обязан своей матери, шлюхе, проститутке, курице, которая никогда ничего не умела, но всегда была готова к грубому насилию Мужчины. И когда речь идет о Юлии Соэмии и я говорю о грубом насилии Мужчины, я подразумеваю, что пора спаривания Юлии Соэмии не ограничивалась простым сближением эпидермиса[83], но что именно в русле ритуального представления и, исходя из принципов своей религии, она отдавалась не самцам, которые желали ее, а тем, которых выбирала сама.

«Она жила как куртизанка, — говорит Лампридий[84], — и была не в состоянии сопротивляться своему капризу. И все, до самых последних рабов, краснели от ее распущенности».

Она идентифицируется с Венерой, водной луной[85], влажной женственностью, которая не нисходит во тьму. Впрочем, я не утверждаю, что эта ритуальная идентификация помешала бы ей пару раз отдаться вопреки религиозным принципам.

С точки зрения сексуальности Юлия Соэмия всегда была тем, что называют «лакомый кусочек». Что касается внешности, то из всех четырех Юлий она — самая совершенная. Она отвечает тому канону женской красоты, слегка полноватому, который придумал Альбрехт Дюрер. Иначе говоря, в ее внешнем облике было нечто алхимическое, за тысячу лет до того, как возникла сама алхимия.

Круглая и плотная, как мы можем судить по статуям и медальонам, с кожей янтарного цвета, да еще и припудренной золотом, всегда с сероватым налетом, создающим тень на ее коже.

Ее знак отличия — фиалка «Ионех», цветок любви и пола, потому что она опадает, как гениталии. А на ее плече — голубка «Ионах»[86].

Как Домна, она отдается тем, кто ей служит, и способна интуитивно предугадывать, кто может оказаться ей полезным в будущем.

Или, точнее, — и это самое замечательное в ее случае — ее любовные похождения служат Гелиогабалу, и, кажется, что они созданы, что они организованы для славы Гелиогабала, эфеба, за которым она последует до конца, до самой смерти.

И эту любовь Гелиогабал возвращает ей с лихвой, как признает античный историк Лампридий, который доходит в своем описании до констатации того, что Гелиогабал — хороший сын, но дает понять, что в любви Гелиогабала к своей матери есть кровосмесительный оттенок и причиной обращения Гелиогабала к гомосексуализму послужила его мать, Юлия Соэмия.

«Он был настолько предан Соэмиамире, своей матери, — говорит Лампридий, — что не предпринимал никаких государственных дел без ее совета, в то время как она, словно куртизанка, предавалась во дворце всевозможным бесчинствам. Были известны ее отношения с Антонином Каракаллой, которые и дали впоследствии основания сомневаться в происхождении Вария, или Гелиогабала. И отсюда даже исходит слух, что имя Варий (разнообразный, различный) было дано ему его однокашниками, поскольку он родился у куртизанки, и, следовательно, от смешения разных кровей».

В любовных приключениях, в легкости и, можно сказать, в сексуальной слабости Юлии Соэмии, в этом разнообразном смешении семени, присутствуют, тем не менее, воля и порядок. Имеется даже определенное единство, нечто вроде таинственной, мистической логики, которая не обходится без жестокости.

Жестокости, направленной, прежде всего, против нее самой:

«Меса, женщина чрезмерно амбициозная и решившая скорее рискнуть всем, нежели остаться в тени частной жизни, с того момента, как ей сообщили о расположении солдат к Гелиогабалу, поставила себе целью воспользоваться этим. Она начала распространять слухи, что юный Гелиогабал не просто родственник, но сын Каракаллы; и, не страшась, что этим она опозорит свою дочь, утверждала, что Каракалла любил Соэмию, и та снисходила ко всем его любезностям. И это произвело сильное впечатление на солдат»[87].

Далекая от того, чтобы протестовать, Соэмия делается соучастницей своей матери, она становится ее союзницей в разоблачении собственного адюльтера. Она гордится тем, что для любой другой женщины стало бы доказательством ее бесчестия. Она отстаивает это бесчестие, этот позор: да, она любила Каракаллу, да, она отдалась Каракалле. Она кричит об этом повсюду и уточняет дату. И она готова предоставить любые подтверждения. Это произошло в 203 году, в Риме, когда она еще не овдовела, во дворце Каракаллы, в личных покоях Каракаллы. Да, этот воин овладел ею: он действительно отец Гелиогабала.

И для солдат, что стояли лагерем в Эмесе и боготворили Каракаллу, Гелиогабал — как раз тот император, который им нужен, он — наследник бога-всадника. Он действительно сын воина.

Этого воина показывают солдатам. В то время, как Соэмия подтверждает его происхождение, доказывает его высокое рождение, Юлия Мэса преподносит его солдатам как мумию, как реликвию, подобно тому, как в Сен-Мари-де-ля-Мер[88] в Провансе предлагают собравшимся цыганам сохранившуюся руку Марии Египетской или головы двух других Марий.

***

Вокруг храма Эмесы происходят какие-то таинственные перемещения. Юлия Мэса разгорячила умы. Подвалы храма набиты настоящим золотом, римским золотом, привезенным Домной в Антиохию и перевезенным Мэсой из крошечного Антиохийского храма, — золотом, которое угасло затем, в конце своего долгого пути, в изолированном на своем холме храме Эмесы, который с утра до вечера переполнен криками и музыкой и порой озаряется, словно светом горящих угольков.

Подземный круговорот, который день и ночь насыщал жадность великого солнечного бога, кажется, направился к свету и теперь вышел наружу.

Маневры отрядов, находящихся под командованием Макрина, отвлекают внимание от этой необычной суеты, чтобы не пробудить беспокойство временщика.

Обозы с золотом, не переставая, продолжают стекаться в храм в сопровождении странной публики.

В этой толпе выделяется мужчина большого роста, хмурый, с мускулистыми бедрами, в сияющих нагрудных украшениях, который ниже пояса отмечен свежим, совсем недавним знаком жестокости, совершенной Юлией Соэмией.

Это Ганнис, любовник Юлии Соэмии и воспитатель Гелиогабала, только что подвергнутый ритуальной кастрации. Под бронзовой кожей его лица проступает мраморная бледность, вызванная большой потерей крови.

Ганнис — набожный человек, один из посвященных солнечного жречества; быть любовником матери солнечного бога для такого посвященного — большая честь. Но для Соэмии это просчитанная жестокость — заставить его отсечь себе член. В этом поступке видна не только ревность, но желание оставить в сознании Ганниса неизгладимый след.

Кроме того, Ганнис — воспитатель Гелиогабала. Соэмия почуяла в нем тонкую, хитроумную натуру, практичный и проницательный ум, который проявится, когда это будет необходимо, и послужит им — ей и ее сыну — в обстоятельствах, которые уже готовятся и для которых понадобится настоящий мужчина, настоящий в смысле головы, мужского разума, даже если у него больше нет мужских признаков. Он понадобится, чтобы защитить интересы Элагабала, эректильного Конуса, которого символизировал этот подросток.

У Ганниса, серьезного и умного, есть двойник, второй евнух, который тоже пользовался милостями Юлии Соэмии и также заплатил за это потерей члена. Этот второй евнух, Евтихий — слабосильный паяц, натура аморфная, податливая, с обликом самой гнусной, отталкивающей женственности. Он необходим Ганнису, как Санчо Панса необходим Дон Кихоту, или как Сганарель необходим Дон Жуану. И можно сказать, что Юлия Соэмия отдалась ему из соображений равновесия; и еще потому, что она почувствовала непостоянство и изменчивость спазматической, скользкой и ненадежной природы разума Гелиогабала, которому необходимо было иметь при себе, в качестве противовеса серьезному Ганнису, нечто вроде официального шута.

В любовной логике Юлии Соэмии, в ее всепоглощающем и внимательном материнстве ясно обнаруживаются все эти черты, этот свет предусмотрительности, который продумал все, до самых малейших действий.

И дальше мы увидим, что логика ее не обманула.

У любовных приключений Юлии Соэмии всегда была некая подоплека, и этой подоплекой в данный момент было успешное осуществление заговора.

В этом заговоре принимают участие два противоположных полюса ее сексуальной многосторонности:

ПРОНИЦАТЕЛЬНЫЙ ГАННИС, ГРОТЕСКНЫЙ ЕВТИХИЙ

— участники тайного перемещения золота Юлии Мэсы и ежедневных появлений Гелиогабала на ступенях храма, перед которыми, внизу, сталкиваются в непрекращающемся галопе отряды скифских всадников и македонских наемников.

Каждый день Элагабал поднимается в храм. Надевает солнечную тиару, украшенную рогом овна. Появляется, буквально задавленный амулетами, яркими каменьями, драгоценными эмалями. Все это горит и сверкает, как пылающие угли костра. Это красиво, красиво той красотой, что сбивает с толку сердца варваров, никогда не видевших сверкающего царя, статую в человеческом обличье, которая разбрасывает вокруг себя огни и при этом не разрушается, не гаснет.

Мэса, которая знала, каким образом следует подогревать эти восторги, велит, не считая, раздавать солнечное золото, но с приходом ночи она спускается в подвалы, расположенные этажами под храмом, чтобы присматривать за распределением слитков: она их помечает и складывает, словно какой-нибудь кладовщик или таможенник.

Всю свою жизнь Юлия Мэса демонстрировала кропотливую педантичную предусмотрительность, свой ум, который все предвидит и умеет подготовить события издалека.

Например, в одном из опубликованных писем, дошедших до нас, она бранит Гелиогабала за то, что тот неумеренно тратит деньги, и объясняет ему, что необходимо беречь семейное богатство, поскольку эти деньги собраны для славы Бассианов, а не лично для него.

В данный момент самое неотложное дело — снова завоевать трон, потеря которого стала причиной самоубийства Юлии Домны[89], и изгнать с него этого паразита, этого грязного мужлана Макрина, который стал властителем Рима с помощью убийства. Он обосновался там, пролив кровь, и его прогонят оттуда тоже ценой крови и, если потребуется, ценой войны; мелкие тайные убийства не, годятся для Юлии Мэсы. Она отважно интригует, знает толк в тайной и медленной подрывной работе, в подведении мин, в кознях и заговорах исподтишка. Но надо, что-бы эти действия служили ей, приводили к чему-нибудь значительному. Так как тот, кто ставит мину, знает, что все закончится огнем, большим солнечным взрывом! средь бела дня, и огромные внутренние разрушения уничтожат все следы подземных работ.

Итак, существует заговор; и этот заговор задуман Юлией Мэсой очень давно.

В противоположность грандиозному интеллекту своей сестры Домны — грандиозному, но способному только на абстрактные размышления, — интеллект Юлии Мэсы оперирует фактами.

Первый из этих фактов — абсурдное разделение трона после смерти Септимия Севера между двумя сверхамбициозными и ожесточившимися людьми: его сыновьями, Каракаллой и Гетой.

Держу пари, что посвящение Гелиогабала в жрецы солнца в возрасте пяти лет состоялось вскоре после смерти Септимия Севера: Юлия Мэса прекрасно чует, куда дует ветер.

Другой факт — назначение Макрина префектом претории, к которому, безусловно, приложила руку Юлия Мэса. Мышка, она давно почувствовала его враждебный запах; но что за важность, она сумеет заставить обернуть в свою пользу враждебность слабака Макрина, пусть даже ценой преступления. Потому что есть другой факт, более жестокий, менее благовидный: убийство Каракаллы, совершенное Макрином, но, без сомнения, желаемое и внушенное Юлией Мэсой, если уметь читать факты.

Должно быть, в Юлии Мэсе был этот дух расчетливой интриги, который создал всю канву основы, словно вырывая с помощью магии нити даже из готовой ткани.

Есть еще и последний факт: если Домна, дочь Бассианов, правила, и через нее правил Бассиан в лице Каракаллы, то для Мэсы — это побочная кровь, которая не берет начала в ней; и потом, это — не кровь Солнца, то есть не настоящая кровь Солнца, хотя и вышла из того же семени. Это не узаконенная кровь, не намагниченная, не проявленная с помощью ритуалов, не та, которая плавится и течет под эпидермисом[90], собираясь там в безупречности, процеженная и чистая, такая, как кровь Гелиогабала.

Гелиогабал, ведущий свое происхождение от солнца, вновь был связан с солнцем. В пять лет, вскоре после смерти Септимия Севера, Мэса посвятила его солнцу. Она восстановила чистый ритм наследования, реальность его происхождения, выставив Гелиогабала, как следовало, на пересекающиеся огни Небесного Луча, так, чтобы его тело стало зеркалом.

Итак, в пять лет Гелиогабал был посвящен в жрецы Солнца, и именно здесь начинается заговор.

Но перед тем как продолжить, я должен сказать несколько слов об этой эпохе крови, жестокости и обыденных преступлений, которые благоприятствовали восшествию на престол Макрина.

***

Когда Септимий Север умирает в своей постели, на престоле оказывается его сын, Каракалла. Сначала он правит не один, поскольку ему приходится делиться властью с братом Гетой, более умным, но менее проворным, чем он.

Их тесное сосуществование мешает обоим; речь идет о том, кто кого устранит, пусть даже ценой преступления.

Хитроумный Гета плетет свою сеть, но Каракалла обнаруживает нити, и, без всякого заговора, перерезает горло своему брату прямо на глазах у Юлии Домны.

Дион Кассий, следуя политическим предубеждениям, обвиняет Юлию Домну в том, что она отдалась Каракалле прямо в крови Геты, своего сына. Это великолепно. Но правда ли это?

Не исключено, что это правда.

Как бы то ни было, но, начиная с этого момента, Юлия Домна, уже было отстраненная от участия в совете Империи, снова берет бразды правления в свои руки.

И влияние, которое она оказывает на Каракаллу, не ослабевает ни на минуту. Она его сохраняет до смерти Каракаллы.

Каракалла заканчивает жизнь в крови. Он попадает в западню, подготовленную военными, неподалеку от Евфрата, рядом с храмом бога Луна (Lunus)[91], которому он приносил жертву.

Организатором этой западни был Макрин, который некоторое время возглавлял преторианскую гвардию Каракаллы и затем воспользовался его смертью.

Нужно, чтобы в управлении Римской Империи дела шли из рук вон плохо, если какой-то человек, ничем не отличившийся, примечательный только своим сумасбродством, зловредностью и смелостью, которая на самом деле является лишь страхом, смог стать хозяином Рима. Доподлинно известно, что Макрин велел убить Каракаллу, провел интригу так, чтобы она привела к убийству Каракаллы, только потому, что его подталкивал страх: возглавляя преторианскую гвардию, Макрин каждую минуту вынужден был дрожать за свою шкуру. А затем, чтобы обезопасить себя, Макрин велел убить офицера гвардии, который прикончил Каракаллу ударом меча в спину.

Удачный удар меча, породивший идею крови, начинает серию преступлений и открывает Гелиогабалу дорогу к власти. Ибо преступление Каракаллы, убивающего своего брата Гету, — просто семейное сведение счетов; это преступление не начинает ничего.

От этого удара меча умирает и Домна, но ничего не потеряно для ее сестры Месы, которая учитывает все это как настоящий воин.

Она отомстит Макрину, она заставит купаться в крови руку, нанесшую удар чести Бассианов. Она восстановит Бассианидов на троне Антонинов.

И помимо всего, она принимает решение, что ее внук, Гелиогабал, станет императором.

Прежде всего, ему дана красота царя, фигура и облик царя, но важнее, что он обладает духовным влиянием повелителя. Он — прямой потомок целой череды властителей-жрецов Эмеса. Настолько долгой, что, когда прослеживают генеалогию солнечных царей, находят многочисленные переходы титула Элагабала от матери к сыну; его родство неопровержимо: прямая линия преемственности следует без малейшего перерыва. Гелиогабал имеет право царствовать.

Можно сказать, что трон свободен, поскольку узурпатор Макрин обосновался в Антиохии и ведет там беззаботную и легкую жизнь восточного сатрапа.

Историки того времени говорят о нем, как о мрачном, угрюмом шуте, идиоте, вырядившемся царем.

Они утверждают, что по происхождению он был плебеем, и, чтобы скрыть свое низкое происхождение, изо всех сил старался придать себе царственный облик и выправку. Он проходил по дворцу размашистым шагом, одетый в просторные, очень длинные одежды из переливающихся тканей, каждую минуту меняя тон своего голоса. Если у него и не было ума и проницательности Марка Аврелия, то он разговаривал как Марк Аврелий, всегда очень глухо, его хриплый голос был почти не слышен.

Такова марионетка, которую видит перед собой Мэса, когда решается действовать; и она действует, уверенная, что смелый удар, который нанесла эта марионетка империи, никогда не повторится вновь, что Макрин, захвативший трон по прихоти, из каприза, не сумеет найти силы, чтобы его защитить. Впрочем, все управление Макрина представляет собой чудо непредусмотрительности, беспомощности, самодовольства. Мэса прямо у него под носом может заниматься сбором сокровищ, поступающих из Рима или остающихся в Антиохии, и накапливать их в подземельях храма Эмесы, который никто не осмелился бы осквернить. Как только сокровища, предназначенные для войны, оказываются в надежном месте, наступает время заняться подготовкой умов и почвы. И вот здесь появляется Ганнис.

Если в подготовке заговора Юлия Мэса — это мозг, который задумывает; Юлия Соэмия — это настроение, пространство, дух, генетическая основа, сладострастная оболочка; то Ганнис — отважный исполнитель.

Ганнис управлял транспортировкой съестных припасов, животных, людей, слитков золота, сверкающих в грубо сплетенных мешках; тайную перевозку сокровищ прикрывали вооруженные люди.

Однажды увидели, что его белье между ляжками окровавлено. Спустя некоторое время Евтихия также увидели с окровавленным бельем. Это тот Евтихий, который смешно и причудливо изменяет свой голос и изображает паяца, чтобы отвлечь внимание солдат, занять их своими грубоватыми проделками и шутками.

Ганнис разговаривает с солдатами, в то время как Евтихий их развлекает; и, используя золото Мэсы, которого у него много, он буквально вливает в их уши необыкновенные, хорошо подготовленные речи.

Это очень хитроумные и точные речи. Обволакивающие и складные. Они призывают солдат заглянуть в свою душу, и обнаружить в самой ее сердцевине видение ослепительного царя. Они приглашают этих варваров, которым до сих пор никто не смог польстить, сделать серьезные выводы из видения, которое их взволновало. И любое волнение, которое уравновешивается золотом — это волнение, которое невозможно забыть.

Когда почва вспахана, а умы хорошо обработаны и подготовлены так, как готовят полотно для картины — с фоном, где просматривается уже законченная работа, Юлия Мэса приходит к заключению, что пришло время действовать. И она действует.

Однажды ночью 217 года — 217-го, если верить лаконичным надписям на плитках стелы, или 216-го, — если верить сомнительным текстам историков того времени, — Гелиогабал, одетый в пурпурные одежды, был приведен Ганнисом в военный лагерь.

Если верить современным ему историкам, Гелиогабал — это только марионетка, пустая голова мумии, омерзительная статуя царя. И он полностью в руках Юлии Мэсы, которую не волнуют и не смущают принципы, которая посвятила свою жизнь политике, а Элагабал — это только член, которым размахивают над головами солдат.

В надлежащих случаях историки раскрывают личность Гелиогабала через его поступки, через действия царя. Но для них эта личность показала себя лишь единожды. Она показала себя под стенами Эмеса, во время сражения, которое принесло ему царствование. Там юный Гелиогабал, которому не было еще и четырнадцати лет, возглавив тысячу скифских всадников, собрал разбежавшиеся сирийские отряды и на маленьком белом коне погнался, не осознавая опасности, за когортами Макрина!

«Преторианцы Макрина, — рассказывает один из историков того времени[92], — специально отобранные люди, ставшие более подвижными и быстрыми, потому что их освободили от всего тяжелого вооружения, сражались с такой храбростью, что пробили вражеские ряды и начали приводить их в беспорядок, наводить панику. В этот опасный момент амбиция и отвага сделали из Юлии Мэсы и Юлии Соэмии настоящих героинь. Юный Гелиогабал также, единственный раз в своей жизни, демонстрирует признаки силы и стойкости. Вскочив на боевого коня, с обнаженным мечом в руке, он воодушевляет своих сторонников, призывает их вернуться на поле брани по его примеру. Его призывы оказывают свое действие. Стыд пробуждает в побежденных смелость и отвагу.

Они останавливаются. Они смыкают ряды. Они тверды и намерены выполнить свой долг и отвоевать позиции, которые потеряли. Эта черта поразила историков, и они с удовольствием без конца ее повторяют. Понятно, почему она их так поразила: это качество настоящего воина, и Гелиогабал, который впоследствии никогда не колебался, если следовало пролить кровь, здесь проливает кровь воинов, и проливает ее на войне — кровь, превращающую бойцов и воинов в прекрасные трупы.

Итак, я принимаю во внимание, что героизм (причем героизм во всех его проявлениях) — это то, чего в наименьшей степени не доставало юному Гелиогабалу, который взошел на трон в четырнадцать лет, и в восемнадцать лет упал с него окровавленный.

Без сомнения, именно из героизма Гелиогабал совершает акт исключительной жестокости, который все расценили как безбожный и отвратительный, потому что он был немотивированным и безосновательным — убивает Ганниса, своего любимого воспитателя, который препятствовал его бесчинствам.

Историки настаивают, что когда Гелиогабал приговорил Ганниса к смерти, никто не захотел совершить это нечестивое и бессмысленное злодеяние; и что после многих колебаний, душевных мук и раздумий, он, наконец, решился убить его сам.

Итак, Ганнис, его горячо любимый воспитатель. Воспитатель и первый наставник Гелиогабала в ритуалах его отца-солнца, для которого он и научил его проливать кровь.

Что Гелиогабал был посвященным в том смысле, как мы это понимаем сегодня, — маловероятно; и, кажется, его поведение доказывает, что он никогда не был посвящен в какой-либо высокий жреческий ранг. Его посвящение ограничивалось выполнением определенных действий, ритуалов, внешними знаками, иероглифическими пассами, которые выводят на тайный путь. И понятна настойчивость, с которой Гелиогабал заставлял посвящать себя во всевозможные действия и ритуалы, слишком удаленные Друг от друга, а иногда и прямо противоположные.

«Он велел также посвятить себя, — пишет Лампридий, — в мистерии Матери богов[93]; и провозгласил себя Тавроболом для того, чтобы унести статую богини и захватить все, что служило ее культу и что держали неприкосновенным, скрытым от невежд. Его видели в храме, среди фанатичных евнухов, мечущимся повсюду в экстазе, перевязывающим свой детородный орган, дабы походить на галла; затем, после того, как статуя была снята, он перенес ее в алтарь своего бога.

Он изображал Венеру, оплакивающую Адониса, со всеми причитаниями, стонами и содроганиями, которые в Сирии относятся к культу Саламбо[94]; так он сам давал предзнаменование своего будущего конца. Он во всеуслышанье заявлял, что все ихние боги — не более чем советники его бога, давая одним — должности офицеров в его покоях, другим — слуг, а прочим — различные должности около своей персоны. Он потребовал унести из храма Дианы в Лаодикее[95] золотые камни, называющиеся Божественными, которые положил туда Орест[96], и даже саму богиню, которую он поместил в свой алтарь».

Итак, его использовали в качестве марионетки, пустой марионетки-царя, манипулировали им, как членом, а ежедневные смотры в храме составляли часть этих манипуляций, — когда все трудились для него, все — то есть его бабка Юлия Мэса, его мать Юлия Соэмия и два ее евнуха — проницательный Ганнис и гротескный Евтихий; а рядом с Юлией Соэмией всегда была ее сестра, Юлия Маммея, которая делала вид, что помогает Гелиогабалу, а на самом деле старалась для своего сына, маленького Александра Севера (желая посадить вместо Гелиогабала юного императора с девственным членом и кудрявой головой барана), — итак, пока все трудились для него, Гелиогабал тоже трудился для себя самого, но таким образом, что сильно удивил бы историков своего времени, если бы те рискнули взглянуть на него поближе. Каждый день его приводили в храм и, надев на него солнечную тиару с рогом овна, заставляли передвигаться в соответствии с ритуалом, словно немую статую. Однако Гелиогабал с помощью Ганниса узнал тайны этой интриги и решил воспользоваться ею.

Но воспользоваться ею в качестве царя. С пышностью и великолепием, с истинно царским пониманием сил и могущества, которые принадлежат повелителю и которые он черпает из ритуалов.

***

И в этих ритуалах есть его имя:

EL-GABAL

И вся бесконечная череда различных написаний его имени, которая соответствует последовательному изменению его произношения, с текущими струями, в форме веера, с черными, белыми, желтыми или красными лицами Высшей Личности Бога.

И все эти лица, в свою очередь, соответствуют цветам и расам звезд, расставленных группами в Зодиаке Рама[97].

И четыре великие человеческие расы соответствуют, словно органическое отражение, делениям Зодиака Рама, внушенного богом (Приложение 3).

И все эти расходящиеся состояния, все эти скрытые формы, все эти имена отражаются, в свою очередь, водопадом сжатого, стянутого имени:

HELIOGABALUS ELAGABALUS EL-GABAL.

Тридцать народов кружились, мечтали о роскоши этого имени, произнесение которого порождает во всех направлениях, словно розу ветров, образы тридцати сил. Ганнис, его наставник, который движется в тени драгоценных камней и эмалей, научил его понимать смысл и значение ритуалов, необузданную силу имен.

Имена — это не фантазии, возникающие в голове, они формируются в легких и поднимаются в голову. Но команда, пришедшая из головы, — это лишь имя в легких[98]. И образуется от GABAL вещи пластичной и формообразующей. Слова, которое принимает и придает форму.

И в EL-GABAL скрыт GABAL который образует имя. Но в этом корне GABAL присутствует GIBIL (древний аккадский диалект). Гибил, огонь, который разрушает и искажает, но подготавливает возрождение красного Феникса, возникшего из огня, который является эмблемой женщины, из-за пламенно-красных менструаций.

И в имени EL-GABALUS присутствует EL что означает Бог[99] и пишется с буквой Н или без нее; но, слившись с Gabal, дает HELAH-GABAL.

И земля Элама, близкая к Бактрии[100], это земля Бога. Но в корне GABAL присутствует еще BAAL[101] или BEL[102] или BEL-GI бог халдеев[103], бог огня, чье имя, произнесенное или написанное в обратном порядке, дает GIBIL (Kibil), огонь, на древнеарамейском. И еще это имя GABAL означает «гора», на халдейско-арамейским диалекте.

Но, превыше всего, присутствует BEL: Высшее божество, бог восстанавливающий, тот, что все сводит к единому принципу, единый бог, истребитель.

Гелиогабал вбирает в себя мощь всех этих имен, и очевидно, что только одно, то, что приходит в голову в первую очередь, сюда не входит — это солнце.

Это греки ввели корень Гелиос в имя Гелиогабала и смешали его с Элом: EL высшим богом, богом вершин. Так как, если Солнце входит в его имя, то только по аналогии с неким очень высоким местом, которое идентифицируется с конусом, предметом, заостренным сверху, потому что, в принципе, любая гора может изображаться в виде конуса или заостренного предмета, а солнце со своим светом находится на вершине созданного мира.

Верхний и нижний миры объединяются в форме шестиконечной звезды, магической печати Соломона[104], и, оба заканчиваются в точке, как видимой, так и невидимой, созданной или не созданной.

Этот бог, творец и разрушитель, включает в себя все имена богов, все формы, которые они приняли.

Начиная с SATURNE ISWARA[105]солнца, огненного начала, мужского начала, до RHEA, PRACRITI[106], луны, влажного, женского начала, которые находятся между двумя противоположными полюсами формального проявления: мужского и женского.

Окажись солнцем Сатурн, так же как солнцем является Аполлон, нас будет больше нечем удивить, ибо теперь мы знаем, что бог, спускающийся с небес, изменяет свои формы и свои силы вместе с формами своего действия.

И известно, что RA солнце для египтян является ястребом-перепелятником, но также и теленком или человеком, или теленком, помещенным перед человеком, — в соответствии с образом, который он принимал[107]. Но этот RA называется еще и BEL-SCHAMASCH[108]в Халдее.

И он является судьей, который определяет обычаи халдеев. И APOLLON действующая сила солнца, которая, не теряя своего имени, удваивается чем-то вроде прозвища, которое остается навсегда соединенным c ним.

Так, его могли называть:

APOLLON LOXIAS

APOLLON LIBYSTINOS

APOLLON DELIOS

APOLLON PHEBUS

APOLLON PHANES[109]двойник, двойной образ, отражение, или двойное семя.

APOLLON LYCIAS

APOLLON LYCOPHAS[110]это Аполлон-волк, который поглощает все, даже сумерки.

И Аполлон, образованный сущностью, движется в орбите этой сущности, и называется также: APOLLON ARGYROTONUS.[111]

Иногда Аполлона называют APOLLON SMYNTHEUS[112]и он обозначает избыток, крайность, точку разрыва, созревший нарыв.

И, наконец, есть еще APOLLON PYTHIEN который, являясь мужским началом, не знает Пифии, женского начала; и не имеет ничего общего с оракулами. Именно здесь задыхающийся Аполлон побеждает Змея-Пифона[113].

Влага Хаоса рассеивает туманы, которые обвиваются вокруг земли, образуя фигуру дракона.

И Аполлон, огненное начало, вскакивает одним прыжком и достигает сфер, откуда он осыпает стрелами кольца Змея-Пифона.

Гелиогабал черпает царственное сознание и царственную гордость из своих высоких идей и имен, которые ему принадлежат, но его детский организм черпает там же и смущение, тревогу и тоску, которые его не отпускают.

Гелиогабал появился в анархический период высокой солнечной религии; исторически он появился в период анархии.

Это не помешало его ритуальному отождествлению, его стремлению полностью слиться с богом. Это помешало только той войне, которую он вел, по сути, против анархии римского политеизма, иначе он не поступал бы как истинный жрец культа единобожия, как олицетворение единого бога, которым является солнце.

Если Элагабал для Юлии Мэсы — только член, нечто вроде раскрашенной статуи, которая призвана удивлять солдат, то Элагабал для Гелиогабала — это эрегированный член, одновременно человеческий и божественный. Член эрегированный, и член сильный. Член-сила, которая разделяется и которую разделяют, которой пользуются только тогда, когда она разделена. Эрегированный член — это солнце, вершина воспроизведения на земле, а Элагабал, земное солнце, является вершиной воспроизведения на небе. Следовательно, надо стать солнцем, войти в Элагабала самому, изменить способ существования. Что касается слияния Гелиогабала со своим богом, то археологи говорят нам, что либо он принимал себя за своего бога, либо прятался за своего бога, но не идентифицировал себя с ним. Но человек — не бог, и если Христос[114] — это бог, ставший человеком, то умер-то он, что бы ни говорили, как человек, а не как бог. И почему бы Гелиогабалу не поверить, что он бог, ставший человеком, и что помешало бы императору Гелиогабалу поставить бога впереди человека и раздавить, уничтожить человека под богом? Всю свою жизнь Гелиогабал терзается, раздираемый противоположными полюсами магнита, этим мучительным выбором между двумя противоположными понятиями. C одной стороны — БОГ с другой — ЧЕЛОВЕК.

И в человеке — царь человеческий и царь солнечный. И в царе человеческом — коронованный и низвергнутый человек. Если Гелиогабал приносит анархию в Рим, если он появляется, как фермент, который ускоряет скрытое состояние анархии, то главная анархия находится в нем самом, она опустошает его организм, она кидает его дух в то состояние, подобное начинающемуся безумию, которое определено в терминологии современной медицины.

Гелиогабал — это мужчина и женщина.

И религия солнца — это религия мужчины, который не может ничего без женщины, своего двойника, в котором он отражается.

Религия ОДНОГО, который разрывается НАДВОЕ, чтобы действовать.

Чтобы БЫТЬ.

Религия первоначального отделения от ОДНОГО.

ОДИН и ДВА объединились в первого гермафродита.

Который является ИМ, мужчиной.

И ЕЮ, женщиной[115].

В одно и то же время.

Объединившиеся в ОДНО.

В Гелиогабале происходит двойная битва:

ОДНОГО, который разделяется, оставаясь ОДНИМ. Мужчины, который становится женщиной и навсегда, пожизненно, остается мужчиной.

Солнечного Царя, мужчины, который плохо воспринимает свое человеческое я. Он плюет на человека, и, в конце концов, его бросают в сточную канаву

Потому что человек — не царь, и для него, царя, солнечного царя, воплотившегося бога, жизнь в этом мире — это падение и странное отстранение.

Гелиогабал впитывает своего бога; он поглощает своего бога, как христианин — своего; и в своем организме он отделяется от основ; он выставляет напоказ эту битву мировоззрений в двойных впадинах своей плоти.

И вот чего не понял Лампридий, историк того времени[116].

«Он женился на женщине, скромной Корнелии Павле, и вступил с ней в супружеские отношения, — утверждает он». Историк удивляется, что Гелиогабал мог спать с женщиной, смог нормально проникнуть в женщину — то, что было бы странной непоследовательностью для педераста от рождения и определенным предательством по отношению к педерастии, в случае Гелиогабала доказывает честность этого убежденного педераста.

Но в этом зыбком образе проявлен не только Гермафродит; гораздо важнее, что эта впечатляющая и двойственная природа происходит от воплотившейся Венеры, — и в ее удивительной сексуальной непоследовательности отражена строжайшая логика духа — и это идея АНАРХИИ.

Гелиогабал — прирожденный анархист, для которого слишком тяжела корона, и все его действия в период правления — это действия прирожденного анархиста, врага общественного порядка. Но свою анархию он реализует, прежде всего, в себе самом и направляет против себя, и можно сказать, что он подает пример своей анархией, которую привнес в управление Римом, и заплатил за это должную цену.

Когда галл отрубает себе член, и на него набрасывают женское платье — я вижу в этом ритуале желание покончить с противоречием, объединить одним ударом мужчину и женщину, сочетать их, слить в одно, в мужское начало, с помощью мужского. Поскольку мужское начало является Инициатором.

Если верить высказываниям историков, Гелиогабал едва не велел отрезать член и себе.

Если дело действительно обстояло так, это было бы большой ошибкой с его стороны; а я думаю, что историки той эпохи ничего не понимали в поэзии и еще меньше — в метафизике, они приняли ложь за правду, а подражание действию во время ритуала — за осуществленное действие.

Пусть сбитые с толку мужчины — жрецы, какие-то галлы — делают то, что их приканчивает; конечно, в этом поступке есть нечто, что усиливает значение ритуала, но Элагабал, Солнце на земле, не может потерять солнечный знак, он должен действовать только абстрактно.

В солнце есть война — Марс, солнце — это бог воина; и ритуал галла — это ритуал войны: мужчина и женщина, слившиеся в крови, ценой крови.

В абстрактной войне Гелиогабала, в битве мировоззрений, в сражении виртуальностей, как и во всякой другой, льется человеческая кровь, кровь не абстрактная, не ирреальная, не воображаемая, а кровь настоящая, способная течь; и если Гелиогабал не пролил ее, защищая свою землю, именно кровью заплатил он за поэзию и свои идеи.

Вся жизнь Гелиогабала — это анархия в действии, так как Элагабал — единый бог, который объединяет мужчину и женщину, враждебные полюса, ЕДИНИЦУ и ДВОЙКУ, — это конец противоречий, исключение войны и анархии, но с помощью войны и анархии на земле, где царят противоречия и беспорядок. А анархия, на уровне, на который возносит ее Гелиогабал — это реализованная поэзия.

В любой поэзии присутствует главное противоречие. Поэзия — это раздробленная, распыленная множественность, извергающая пламя. А поэзия, которая восстанавливает порядок, — воскрешает, оживляет, прежде всего, беспорядок, беспорядок с разными аспектами воспламенения; она сама сталкивает разные аспекты, приводя их к единой точке: огонь, жест, кровь, крик.

Вернуть поэзию и порядок в мир, само существование которого является вызовом порядку, — это вернуть войну и непрерывность войны, привнести в мир жестокость[117], породить безымянную анархию, анархию всего сущего и взглядов, которые пробуждаются перед тем, как снова погибнуть и слиться воедино. Но тот, кто будит эту опасную анархию, всегда становится ее первой жертвой. И Гелиогабал — прилежный анархист, который начал с того, что поглотил сам себя, и закончил тем, что захлебнулся в своих экскрементах.

Историки предлагают нам жизнеописание, где отсутствует хронология, описывают жестокости, не указывая дат, и говорят, что Гелиогабал — чудовище; я же нахожу натуру удивительно пластичную, которая ощущает анархию фактов и восстает против них.

Я вижу трепетный ум Гелиогабала, который извлекает идею из каждого вещи, из каждого знакомства с новой вещью.

Человек, который, швыряя ритуальные предметы в огонь, разожженный по его повелению на ступенях храма Геркулеса в Риме, кричит:

«Только это, да, только это достойно Императора»,

который проматывает часть сокровищ, не только царских, но и жреческих; человек, который вступает в Рим, сжимая в руках конический камень, великий воспроизводящий фаллос; человек, который стремится поставить надо всем, выше всего этот камень в качестве основы; человек, который верит в единство и тащит в Рим не камень, но знак, символ единства всего; человек, который пытается объединить богов, который перед своим богом заставляет разбивать молотком статуи других, ложных богов Рима, — этот человек для меня не идолопоклонник, но маг, и, рожденный в ритуалах, он разделяет их силу и власть.

***

В ночь с 15 на 16 мая 217 года Гелиогабал был представлен солдатам. Его мать, полуобнаженная, великолепная Юлия Соэмия, подталкивая перед собой юного Бассиана Авита, одетого как Каракалла, проходит через ряды расположившихся у подножья храма солдат в таком виде, словно желает отдаться каждому. Внутри ограды, окружающей храм, играет римская музыка, резкая и грубоватая, в которой; однако, можно уловить подражание некоторым сирийским оркестрам. Музыка эзотерическая и таинственная, хотя и римская, заимствованная из храма матери богов. Эта музыка словно задает такт во время прохождения Соэмии и Гелиогабала по воинскому лагерю. Воины, подготовленные Ганнисом, знают все, что должно за этим последовать.

После одного или двух кругов, Элагабал, задрапированный в римский пурпур, в тяжелой императорской мантии, слишком длинной для его юного тела, поднимается на стены.

Лагерь освещен двумя тысячами факелов, отражающихся в высоких зеркалах, доставленных сюда под покровом ночи. И вдруг всем присутствующим открывается неожиданное зрелище:

На высоте стены разворачивается полотно высотой в тридцать и шириной в двадцать локтей; мощный поток света от факелов, отраженных высокими зеркалами, обрушивается на огромную картину. На ней появляется бог воинов: Гелиогабал или Каракалла; это одежда Каракаллы с головой Гелиогабала. Но голова Гелиогабала, кажется, проступает сквозь черты Каракаллы.

Лагерь аплодирует, музыка прекращается. Ганнис, как задумано, начинает говорить:

ГАННИС — Вот сын Каракаллы.

Тишина! Оцепенение. Солдаты переглядываются.

С другой стороны лагеря — растрепанная, с обнаженной грудью, гордо выпрямившись, белея в свете факелов, стоит Юлия Соэмия.

ЮЛИЯ СОЭМИЯ. — Да, вот сын Каракаллы. Вот бог, которого я зачала в его объятиях.

Никто не смеется, никто не протестует: это спектакль, хорошо поставленный, великолепно отрепетированный.

ГАННИС. — В Антиохии сидит фальшивый император, этот Макрин, сын ничтожества, который захватил пурпур Каракаллы и поднялся на трон Рима, пролив кровь Каракаллы. Я призываю вас восстановить сына Каракаллы в его правах. Юный Бассиан Авит должен вновь обрести наследство Бассианидов на римском троне. Вы прошли через тридцать войн вместе с Каракаллой, наследником Септимия Севера, вы пройдете через новые войны с Элагабалом Авитом, наследником Каракаллы.

Здесь раздаются аплодисменты, взрывы ликования, долгий гул голосов, который расходится до самых дальних уголков лагеря.

Факелы гаснут. Рождается заря. Поднимается свежий ветерок. Отряды собираются вместе и начинают движение. Ганнис, на гнедом жеребце, становится во главе воинов.

***

Сражение за Эмесу можно разделить на три фазы.

В первой — Гелиогабал был признан солдатами. Военные, понимая, что их действия являются открытым бунтом, решают забаррикадироваться в своем лагере и приготовиться к атаке правительственных сил под командованием одного из руководителей претории, Ульпия Юлиана.

Ульпий Юлиан, который не верит в силу этого бунта, ведет атаку неуверенно и вяло. Он медлит, отказываясь верить в возможность возведения на трон четырнадцатилетнего монарха.

Он смог бы все вернуть на свои места за один день, если бы развил атаку полностью, но, рассчитывая на стихийное отступление отрядов Гелиогабала, отступил после некоей видимости сражения.

Во второй фазе Ульпий Юлиан возобновляет попытку решив на сей раз довести дело до конца. Но слишком поздно. Осажденные почувствовали свою силу и неуверенность нападающих. Тем не менее, сражение оказывается жестоким. Оно растягивается на целый день, от восхода до заката. Поздним вечером появляется луна. Но не как декорация, а как сила. Луна Домны и Соэмии, с которой Ульпий Юлиан ничего не может поделать. Солдаты Гелиогабала со стен укреплений уговаривают преторианцев Юлиана сменить убеждения. Эмиссары Ганниса, смешавшись с отрядами Юлиана, соблазняют их щедрыми посулами и раздают золото.

В отрядах Юлиана намечаются колебания, поскольку, если преторианцы и держатся хорошо, то наемники разбегаются; доходит до того, что Ульпия Юлиана начинают покидать преторианцы, которым Гелиогабал обещал сохранить жизнь, если они перейдут на его сторону.

Один правитель стоит другого, и Гелиогабал стоит Диадумена. Ибо Макрин, со своей стороны, велел провести плебисцит и заставил преторианцев Апамеи избрать царем своего сына, юного Диадумена[118], названного так из-за естественной короны, которую образовывала его сильно выступающая надбровная дуга. Юному Диадумену десять лет, и он только что взял себе титул Августа. Однако, едва став царем, он прославился своей жестокостью.

Он велел медленно отпиливать гениталии охранникам, которые, как ему показалось, недостаточно громко кричали в день его вступления на трон. Эта позабытая часть истории изобилует такими импровизированными коронациями.

Узнав о почти поголовном дезертирстве в своих отрядах, Ульпий Юлиан убегает. Он мог бы во главе двух или трех верных сотен броситься в гущу этих торгов, этой скупки верности, этой распродажи преданности и со вести, которая ведется с высоты укреплений. Но он предпочитает трусливо покинуть поле боя, и, переодевшись жрецом, укрыться в одном из маленьких храмов, затерянном среди полей. Но его узнают. Его хватают. И два дня спустя эмиссары Гелиогабала, явившиеся объявить Макрину об итогах сражения, вместо вызова бросают ему окровавленную голову Ульпия Юлиана, завернутую в грязные тряпки.

Макрин, покинув Апамею во главе пяти сотен верных преторианцев, огибает Эмесу и возвращается в Антиохию, крича о своей победе. Потом, под предлогом, что надо преследовать убегающих сторонников Гелиогабала, он собирает все, что осталось от больших отрядов и возвращается к Эмесе, считая, что нужно сделать лишь маленькое движение, буквально один шажок, чтобы эта разношерстная масса мужчин под командой трех женщин, двух евнухов и ребенка, разбежалась. Но он не принял в расчет Ганниса и здесь начинается третья фаза битвы.

Ганнис, хорошо знающий местность, не дает отрядам Макрина приблизиться к Эмесе; он навязывает им сражение в то время и в том месте, которые выбирает сам. Битва происходит почти под стенами Антиохии, в небольшой извилистой долине, окруженной холмами, где уже размещены приверженцы Гелиогабала.

Два часа пополудни. Солнце, стоящее прямо над долиной, бьет в глаза, ослепляет легионы Макрина, в которых собраны лучшие отряды Рима. Солдаты Ганниса атакуют с трех сторон одновременно. Но ослепленные солнцем и растерявшиеся вначале от этой круговой атаки, легионеры Макрина все же держатся хорошо и нападают. Оглушительно звучит музыка римских легионов, вызывая волнение среди преторианцев, перешедших на сторону Гелиогабала, которые уже не знают, что им делать и в чем их долг. Они видят перед собой таких же преторианцев, как они сами, и не понимают, по какому капризу судьбы им приходится теперь сражаться друг с другом. Они опускают оружие и готовятся сменить лагерь.

Почувствовав это, видя перед собой, словно стену, сплошной фронт преторианской гвардии, македонские наемники, скифские всадники, сирийские добровольцы, которые размахивают красными штандартами Финикии, бросают на землю оружие и свои штандарты и намереваются сбежать. Ганнис, на своем гнедом коне, бросается прямо в гущу этих воинов и пытается объединить их с помощью странных пассов локтей и рук, то скрещивая, то разводя их над своими сверкающими латами. Все потеряно. И тогда обе Юлии: бабка, Юлия Мэса и мать, Юлия Соэмия, сходят со своей колесницы и бросаются в схватку.

Вокруг них в пыли валяются трупы, изрешеченные стрелами; и выпущенные стрелы продолжают свистеть в воздухе. Они вырывают мечи из рук погибших, укрываются щитами, подобранными среди мертвых тел, садятся на скаковых лошадей, поднимают красный штандарт и, не говоря ни слова, пускаются галопом прямо в гущу сражающихся. Два или три раза они пропахивают насквозь огромные отряды, которые разбегаются перед ними. Гелиогабал тоже бросается вперед. Его пурпурная мантия развевается на ветру, хлопая, как штандарты его матерей. Преторианцы узнают своего предводителя. Наемники, пришедшие в восторг от героического порыва двух женщин, поднимают с земли свои штандарты. Офицеры, которые снова чувствуют их повиновение, спешно перестраивают отряды. Единый удар, точно клин разбивает легионеров Макрина, опрокидывает их, настигает неодолимый треугольник преторианцев; происходит ужасное столкновение, где старая Юлия Мэса колет и рубит, где Юлия Соэмия, как пьяная, отклоняет стрелы и отбрасывает их, укрываясь за щитом.

Обе женщины сражаются в центре, а Гелиогабал, охваченный азартом, верхом, вместе с Ганнисом, во главе тысячи скифских всадников, направляет на фланг Макрина передовой отряд, словно опасное острие, и совершает большой обходной маневр. Крепость преторианцев, кажется, качается на своем основании, дрожит, крутится во все стороны, как голова фыркающей лошади. Солнце уже опускается. Внезапно Гелиогабалу, который на дальнем краю поля битвы во весь опор гонится за последними сторонниками Макрина, прямо в лицо бьют последние лучи заходящего солнца. Это еще больше воодушевляет его. Теперь он видит, как далеко впереди развеваются штандарты его матерей. Глухой, неослабный, непрекращающийся рев вместе с запахом пыли, крови, мертвых животных, обожженной кожи, и оглушительным лязганьем железа, поднимается над полем битвы, каждый миг доносятся пронзительные вопли раненых. По земле скользят огромные, вытянутые тени, смешиваясь вдали с красными лучами солнца. Макрин, слабак Макрин, слышит крещендо битвы. Он чувствует, как возобновляется и снова разворачивается, но уже в неблагоприятном для него направлении, партия, казавшаяся выигранной. Однако еще ничего не потеряно, и надо держаться, но Макрин не в силах. Он не из тех, которые держатся. Он мечется. Гелиогабал стремительно приближается. Юлия Мэса и Юлия Соэмия, которые не смогли пробить крепкую линию преторианцев — сомкнутых, словно спаянных между собой, — кружатся с воем на одном месте, пробивая головы, которые высовываются из линии, ни на миг не прерывающейся. Макрин замечает справа от себя, прямо посреди отрядов, которые бьются, сойдясь вплотную, словно приклеенные друг к другу всеми членами, небольшой зазор, неровность. Он срывает свою пурпурную накидку, набрасывает на плечи первого попавшегося офицера, цепляет свою корону на голову одного из генералов, пришпоривает лошадь и бросается назад. Увидев это, верные ему преторианцы бросают оружие, разворачиваются к приближающему Гелиогабалу и, ликуя, приветствуют его троекратным ура.

Так заканчивается битва, которая открывает Гелиогабалу дорогу к власти.

***

Битва закончилась, трон завоеван, теперь надо возвращаться в Рим и войти туда с блеском. Не как Септимий Север с солдатами в боевом вооружении, а как подобает настоящему солнечному королю, монарху, который высоко несет свое эфемерное превосходство, завоеванное войной, но который должен заставить забыть войну.

Историки той эпохи не скупились на эпитеты и описания торжеств, посвященных его коронации, они отмечали богатый декор, мирный характер этих торжеств и их чрезмерную пышность. Следует заметить, что коронование Гелиогабала начинается в Антиохии в конце лета 217 года и заканчивается в Риме весной следующего года, после зимы, проведенной в Никомедии[119], в Азии.

Никомедия — это Ривьера, Довиль[120] той эпохи, и когда историки начинают говорить о пребывании Гелиогабала в Никомедии, они приходят в ярость.

Вот что об этом говорит Лампридий, который, кажется, стал Жуанвилем этого святого Людовика[121] в Крестовом походе во имя секса, где царит мужской член вместо креста, пики или шпаги:

«В течение зимы, которую Император провел в Никомедии, так как он вел себя самым отвратительным образом, позволяя мужчинам взаимную торговлю гнусностями, солдаты быстро раскаялись в том, что они сделали, и с горечью вспомнили, что составили заговор против Макрина, чтобы возвести этого нового принца; теперь они надумали перенести свои надежды на Александра, двоюродного брата Гелиогабала, которому Сенат после смерти Макрина передал титул Цезаря. Ибо кто же мог выносить принца, который предоставлял для сладострастия все впадины своего тела, как не делают даже животные. Но он не останавливается и рассылает в Риме своих эмиссаров на поиски наиболее подходящих для его отвратительных вкусов мужчин, которых следовало привести во дворец, где он мог бы ими наслаждаться.

Кроме того, он находил удовольствие в том, чтобы представлять миф о Парисе, где сам играл роль Венеры и, позволив всей одежде в один миг соскользнуть на пол, оставался полностью обнаженным, держа одну руку на груди, а вторую на гениталиях; затем он вставал на колени и, поднимая заднюю часть, предоставлял ее в распоряжение своих компаньонов по распутству. Он разукрашивал свое лицо так, как разрисовывают лицо Венеры, и заботился о том, чтобы все его тело было совершенно гладким, считая, что главное преимущество, которое можно извлечь из жизни, — это прослыть способным удовлетворить чувственность как можно большего числа людей».

К Риму приближались небольшими переходами, и по мере продвижения императорского эскорта, огромного эскорта, который, кажется, увлекал за собой те страны, которые пересекал, появлялись фальшивые императоры.

Разносчики, рабочие, рабы, увидевшие, как воцаряется анархия и переворачиваются все правила царской наследственности, решили, что они тоже могут быть царями.

«Кажется именно это, — говорит Лампридий, — и является анархией!»

Не довольствуясь тем, что трон принимается за балаган, тем, что он подает странам, которые пересекает, пример мягкости, беспорядка, развращенности, он принимает и саму землю империи за балаган и порождает там фальшивых царей. Более ярко выраженного примера анархии никогда прежде миру явлено не было. Потому что для Лампридия это натуралистическое представление мифа о Венере и Парисе перед сотней тысяч зрителей, вместе с состоянием возбуждения, которое оно создает, с видениями, которые оно вызывает, — пример опасной анархии, ибо это поэзия и театр, вознесенные до уровня самой правдивой реальности.

Но при более внимательном рассмотрении упреки Лампридия безосновательны. Что, в сущности, сделал Гелиогабал? Возможно, он и превратил римский трон в балаган, но, одновременно, он ввел во дворец римского императора театр, а через театр — возвел на римский трон поэзию, а поэзия, когда она подлинная, стоит крови и стоит того, чтобы ради нее проливали кровь.

Надо думать, что рядом с античными мистериями и на линии окропления тавроболов персонажи, выведенные на сцену, не должны были вести себя как холодные аллегории, но, обозначая силы природы (то есть второй природы, что соответствует внутреннему кругу солнца, второму солнцу по Юлиану[122] — тому, что находится между периферией и центром, — ведь только третье солнце является видимым), они должны были сохранить силу чистого элемента.

Кроме того, Гелиогабал может позволить себе всевозможные нарушения римских обычаев и нравов: швырнуть в крапиву римскую тогу и надеть финикийский пурпур, показать такой пример анархии, когда римский император одевается в костюм другой страны, а мужчина носит женский наряд, навешивая на себя драгоценные камни, жемчуга, султаны, кораллы и талисманы. Подобное поведение является анархией с римской точки зрения, а для Гелиогабала — это верность порядку, и означает, что внешние формы, пришедшие с неба, он снова поднимает обратно любыми способами. Нет ничего немотивированного ни в великолепии и пышности Гелиогабала, ни в его чудном стремлении к беспорядку, который представляет собой всего-навсего проведение в жизнь метафизической идеи, идеи высшего порядка, то есть единства. Своей религиозной идеей порядка он словно хлещет латинский мир по лицу, бьет с крайней строгостью, с чувством чрезвычайно суровым, в котором присутствует тайная и загадочная идея совершенства и унификации. И нет парадокса в том, и это надо принять во внимание, что и сама идея, ко всему прочему, является поэтической.

Гелиогабал положил начало систематическому и веселому разложению латинского духа и сознания; и он смог бы довести до конца это разрушение латинского мира, если бы прожил достаточно долго, чтобы привести его к должному концу.

Во всяком случае, Гелиогабалу нельзя отказать в том, что он следовал своим идеям. И нельзя усомниться в том упорстве, с которым он начал проводить их в жизнь. Этот император, которому было четырнадцать лет, когда он надел на себя корону — настоящий мифоман, в буквальном и конкретном смысле этого слова. То есть он видит мифы, которые существуют, и претворяет их в жизнь. В первый раз и, может быть, один-единственный раз в Истории, он претворяет в жизнь настоящие мифы. Он кидает метафизическую идею в круговорот бедных земных и, в частности, латинских образов, в которые никто больше не верит, и латинский мир — еще менее, чем какой-нибудь другой.

Он наказывает латинский мир за то, что тот не верит больше ни в свои мифы, ни в какие-либо вообще, и не отказывает себе в удовольствии продемонстрировать презрение, которое испытывает к этой расе прирожденных земледельцев, навсегда уткнувшихся носами в землю, к этим людям, которые никогда не умели делать ничего, кроме как высматривать, что из нее произрастает.

***

Анархист заявляет:

Ни Бога, ни хозяина, я — сам по себе.

Гелиогабал, оказавшись на троне, не признает никакого закона, он — хозяин. Его собственный, личный закон станет, следовательно, законом для всех. Он устанавливает тиранию. Любой тиран по существу — только анархист, который захватил корону и поверг мир к своим ногам.

Однако в анархии Гелиогабала есть и другая идея. Считая себя богом, идентифицируя себя со своим богом, он никогда не совершает ошибки, придумывая человеческий закон, абсурдный и нелепый человеческий закон, с помощью которого с ним, богом, могли бы говорить.

Он сообразуется с божественным законом, в который он был посвящен, и надо признать, что за исключением нескольких крайностей и нескольких незначительных шуток, Гелиогабал никогда не отступал от мистической точки зрения воплощенного бога, которая соответствует тысячелетнему божественному обряду.

По прибытии в Рим Гелиогабал изгоняет из сената мужчин и сажает на их места женщин. Для римлян это — анархия, но для религии менструаций, которая изобрела тиренский пурпур, и для Гелиогабала, который проводит ее в жизнь, это просто-напросто восстановление равновесия, вполне обоснованное возвращение к закону, поскольку именно женщина была рождена первой, именно она шла первой в космическом порядке, к которому он возвращается, создавая свои законы.

***

Гелиогабал добрался до Рима только весной 218 года, после странного сексуального перехода через все Балканы и ослепительного разгула праздников на всем протяжении его странствий.

Время от времени Гелиогабал пролетал во весь опор на своей колеснице, покрытой чехлом, а следом за ним в обозе следовал огромный десятитонный Фаллос, помещенный в монументальное сооружение, некое подобие клетки, сделанной, казалось, из костей кита или мамонта. Иногда Гелиогабал останавливался, показывая свои богатства, демонстрируя свою пышность и щедрость, а также устраивая странные парады перед тупым и перепуганным народом. Увлекаемый вперед тремя сотнями быков, которых приводят в ярость, изводя сворами воющих цепных гиен, Фаллос на огромной низкой телеге, с колесами, шириной равными бедрам слона, пересекает европейскую часть Турции, Македонию, Грецию, Балканы и нынешнюю территорию Австрии со скоростью бегущей зебры.

Затем, время от времени, начинает играть музыка. Все останавливаются. Снимают покровы. Фаллос, с помощью веревок, поднимается на своем цоколе, устремляясь вверх. Появляется группа педерастов, затем актеры, танцовщицы и галлы, оскопленные и превращенные в мумии.

Ибо существуют еще и обряд покойников, и обряд сортировки, отбора членов — предметов, сделанных из мужских членов, растянутых и продубленных, с зачерненными концами, словно палки, обожженные на огне. Насаженные на концы палок, словно свечи на гвозди, словно острия на конец пики; подвешенные, как колокольчики, на загнутые золотые дужки; наколотые на огромные доски, словно гвозди на щит, — эти члены кружатся среди огня в танце галлов, и люди, поднявшиеся на ходули, заставляют их танцевать, словно они живые существа.

И всегда в момент пароксизма, исступления, когда хриплые голоса доходят до женского контральто, выступает Гелиогабал, на лобке которого красуется нечто вроде металлического паука с лапками, вонзающимися ему в кожу, из-за чего при каждом резком движении на его бедрах, напудренных шафраном, выступает кровь. Его член, смоченный золотом, покрытый золотом, незыблемый, твердый, бесполезный, безопасный. Гелиогабал появляется в своей золотой тиаре и мантии, перегруженной драгоценными каменьями и сверкающей огнем.

Его выход — танец, он проходит великолепно поставленным танцевальным шагом, хотя в Гелиогабале нет ничего от танцора. Тишина, а затем вновь вспыхивают страсти, и пронзительная оргия возобновляется. Гелиогабал вбирает крики, направляет этот природный обжигающий жар, смертельный жар, бесполезный обряд.

Между тем, все это: каменья, обувь, одежда и ткани, все участники действа, потерявшие голову от музыки струнных или ударных инструментов — кроталий, цимбал, египетских тамбурахов, греческих лир, систр, флейт, а также все эти оркестры из флейт, азоров, арф и небелей[123], также как все эти стяги, животные, звериные шкуры, птичьи перья, которые переполняют истории того времени, — словом, вся эта чудовищная пышность, охраняемая по периметру пятьюдесятью тысячами человек из специальных отрядов, которые были убеждены, что везут солнце, эта религиозная пышность имеет смысл. Мощный ритуальный смысл, потому что все действия Гелиогабала-императора имеют смысл, в противоположность тому, что об этом говорит История.

Гелиогабал входит в Рим ранним утром в марте 218 года, в один из дней, которые примерно соответствуют мартовским идам[124]. Он входит в город, пятясь, задом наперед. Перед ним — Фаллос, увлекаемый тремя сотнями девушек (каждая — с обнаженной грудью), которые идут впереди трех сотен быков, теперь оцепеневших и спокойных, потому что перед рассветом им дали точно отмеренную порцию снотворного.

Он входит, украшенный перьями, переливающимися всеми цветами радуги, которые хлопают на ветру, как знамена. Позади него — золотистый город, слегка призрачный. Перед ним — толпа надушенных женщин, дремлющие быки. Фаллос, на своей коляске, обитой золотом, которое сверкает под огромным зонтом. А по краям — двойная анфилада из трещоточников, флейтистов, дудочников, лютнистов и тех, что колотят в ассирийские цимбалы. И еще дальше — все три матери: Юлия Мэса, Юлия Соэмия и Юлия Маммея, христианка, которая делает вид, что дремлет и ничего не воспринимает.

В том, что Гелиогабал входит в Рим на заре, в первый день мартовских ид, имеется, не с римской точки зрения, но с точки зрения сирийского жречества, обратное применение принципа, ставшего мощным обрядом. Но, главным образом, здесь присутствует обряд, который с религиозной точки зрения означает то, что означает, а с точки зрения римских обычаев означает, что Гелиогабал входит в Рим господином, но задом, и что он, прежде всего, заставляет римскую империю содомизировать себя.

Празднования по случаю коронации завершились, и — отмеченный этим обетом педерастической веры — Гелиогабал устраивается вместе с бабкой, матерью и ее сестрой, коварной Юлией Маммеей, во дворце Каракаллы.

***

Гелиогабал не стал дожидаться прибытия в Рим, чтобы открыто объявить анархию, чтобы протянуть руку анархии, встречая ее в тот момент, когда она приходит в виде театра и приводит с собой поэзию.

Конечно, он велит отрубить головы пяти безвестным бунтовщикам, которые под лозунгом своей маленькой личной демократии и совершеннейшего ничтожества осмеливаются отстаивать право на царскую корону. Но он покровительствует подвигу актера, этому гениальному инсургенту, который выдает себя то за Аполлония Тианского, то за Александра Великого и в белых одеждах появляется перед народами, живущими вдоль берегов Дуная, нацепив на лоб корону Скандра[125], которую он стащил, возможно, из императорского багажа. Далекий от намерения заняться его преследованием, Гелиогабал предоставляет ему часть своих отрядов и военную флотилию для того, чтобы тот покорил маркоманов[126].

Но все корабли этой флотилии имеют пробоины, а пожар, вспыхнувший его заботами прямо посреди Тирренского моря, избавляет его, с помощью театрального кораблекрушения, от притязаний узурпатора.

***

Гелиогабал-император ведет себя как повеса, хулиган и дерзкий анархист. На первом же полуофициальном собрании он грубо спрашивает у старейшин государства, аристократов, бывших сенаторов и законодателей всех уровней, познали ли они в юности педерастию, практиковали ли они содомию, вампиризм, ведьмовство, скотоложство и, как свидетельствует Лампридий, он задает им эти вопросы в самых грубых выражениях.

Легко представить себе разодетого и накрашенного Гелиогабала, окруженного своими миньонами и женщинами, который обходит ряды седых бородачей, хлопает их по животам и спрашивает, занимались ли они тоже содомией в молодости; и стариков, бледных от стыда, склоняющих головы перед оскорблением, пережевывающих свое унижение.

Более того, прямо на публике, жестами, он изображает акт скотоложства.

«Он дошел до того, — говорит Лампридий, — что стал изображать непристойности пальцами, и привык к выражению недовольства со стороны стыдливых людей в собраниях и в присутствии народа».

Конечно, здесь было большее, чем инфантильность — скорее, желание с помощью резкости и силы продемонстрировать свою индивидуальность, а также свой вкус к первичным вещам: природе, такой, какая она есть.

Впрочем, очень легко отнести на счет безумия и юности все то, что для Гелиогабала — только систематическое унижение порядка, и отвечает единственному желанию — согласованной деморализации общества.

Я вижу в Гелиогабале не безумца, но повстанца:

1. Против анархии римского политеизма[127];

2. Против римской монархии, которую он принудил к содомии с ним.

Но в нем перемешались два бунта, два восстания, и они управляют всем его поведением, руководят всеми его поступками, вплоть до самых ничтожных, в течение всего его четырехлетнего царствования.

Его восстание — систематическое и проницательное, и он направляет его, прежде всего, против себя самого.

Когда Гелиогабал наряжается проституткой и продает себя за сорок грошей у дверей христианских церквей или у храмов римских богов, он стремится не только к удовлетворению порока, но унижает таким образом римскую монархию.

Когда он велит поставить танцора во главе преторианской гвардии, он проводит в жизнь неоспоримую и опасную анархию. Он высмеивает малодушие и трусость монархов, своих предшественников, всех Антониев и Марков Аврелиев, и считает, что вполне достаточно, чтобы отрядом полицейских командовал танцор. Он называет слабость — силой, а театр — реальностью. Он опрокидывает, переворачивает вверх дном полученный в наследство порядок, идеи, обычные понятия. Он тщательно создает опасную анархию, поскольку открывается для всеобщего обозрения. Словом, он рискует своей шкурой. А это — отважная анархия.

Наконец, он продолжает свою деятельность по унижению ценностей и чудовищной моральной дезорганизации, выбирая министров по размеру их членов.

«Во главе ночной стражи, — сообщает Лампридий, — он поставил кучера Гордия, и назначил префектом по вопросам продовольствия некоего Клавдия, который прежде был надзирателем нравов; все другие должности были отданы мужчинам, величина членов которых делала их достойными его доверия. Например, он назначал на должности по сбору двадцатой части податей погонщиков мулов, посыльных, поваров, кузнецов».

Это не мешало ему самому пользоваться беспорядком, бесстыдным ослаблением нравов, превращать непристойность в привычку и упрямо демонстрировать, словно под воздействием навязчивой маниакальной идеи, то, что обычно скрывают.

«Во время пиров, — рассказывает далее Лампридий, — он предпочитал усаживаться рядом с мужчинами-проститутками, потому что получал удовольствие от их прикосновений, и охотнее, чем от кого-либо другого, принимал кубки, из которых они пили».

Любые политические образования, все формы правления стараются, прежде всего, обратить внимание на молодежь. Гелиогабал тоже старается опереться на латинскую молодежь, но, в противоположность всем, систематически ее развращая.

«У него был план, — говорит Лампридий, — посадить в каждом городе людей в ранге префекта, обязанностью которых было бы развращение молодежи. В Риме таких людей должно было быть четырнадцать; и он сделал бы это, будь он жив, поскольку решил, что ему следует возвести в достоинство все то, что является наиболее отвратительным, гнусным, и возвысить людей самых низких профессий».

Впрочем, не приходится сомневаться в глубоком презрении Гелиогабала ко всему римскому обществу того времени.

«Он не однажды, — замечает Лампридий, — признавался в своем презрении к сенаторам, которых называл рабами в тогах; римский народ для него был только землекопом, и он ни во что не ставил сословие всадников».

Его склонность к театру и к поэзии в полную меру проявилась в день его первой женитьбы:

Он размещает рядом с собой, на все время длительного римского обряда, дюжину опьяненных или одержимых крикунов, которые, не переставая, кричат: «Пробивай, впихивай», к великому смущению газетчиков той эпохи, которые не донесли до нас описание реакции невесты.

Гелиогабал женится три раза. В первый раз — на Корнелии Павле, второй раз — на первой весталке, третий — на женщине, у которой голова Корнелии Павлы; затем он разводится и снова берет свою весталку, чтобы вернуться, наконец, к Корнелии Павле. Здесь следует заметить, что Гелиогабал берет свою первую весталку не так, как довоенный махараджа в парижской опере берет первую танцовщицу и женится на ней, но явно с намерением богохульства и кощунства, которое вызывает чрезмерную ярость другого историка, Диона Кассия.

«Этот человек, — говорит он, — которого следовало бы высечь розгами, бросить в тюрьму и предать поруганию, уводит в свою постель хранительницу священного огня и лишает ее невинности посреди всеобщего молчания». Я уверен в том, что Гелиогабал — первый император, который осмелился низвергнуть этот военный обряд, охрану священного огня, и который осквернил, как он и должен был это сделать, времена Палладия[128].

Гелиогабал воздвигает храм своему богу прямо в центре римской набожности, на месте маленького невыразительного храма, посвященного Юпитеру Палатину. После того, как старый храм снесли, он велел возвести более богатую, но меньшую по размеру, копию храма Эмесы.

Но усердие Гелиогабала по отношению к своему богу и его склонность к обрядам и театру, никогда не были выражены лучше, чем во время свадьбы Черного Камня с супругой, достойной его. Он велел разыскивать эту супругу по всей империи. Таким образом, даже в том, что касалось камня, он должен был исполнить полностью священный обряд, доказать силу действия символа. И это — что вся история расценит как еще одно безумство или бессмысленное ребячество — мне представляется материальным и строгим доказательством его поэтичной религиозности.

Ибо Гелиогабал, который ненавидит войну и чье царствование не было замарано ни одной войной, даст Элагабалу в качестве супруги не Палладий, который ему предлагают, этот кровожадный Палладий, находящийся в руках Палласа[129], Палладий, которого следовало бы, скорее, называть Гекатой, так как ночь, из которой она вышла, приманивает рождение будущих воинов, а Танит-Астарту Карфагенскую[130], с ее теплым струящимся молоком, что не идет ни в какое сравнение с жертвами, принесенными Молоху.

Неважно, что у Фаллоса, Черного Камня, на внутренней грани есть нечто, внешне похожее на женские гениталии, которые высекли сами боги: этим двойным осуществленным спариванием Гелиогабал желает показать, что член — активен, и что он действует, и не важно, что это лишь образ и абстракция.

***

Странный ритм вмешивается в жестокость Гелиогабала; этот посвященный делает все с искусством, и все в двойном варианте. Я хочу сказать, что он делает все сразу на двух уровнях. Каждый его жест — обоюдоострый.

Порядок, Беспорядок,

Единство, Анархия,

Поэзия, Диссонанс,

Ритм, Разлад,

Величие, Ребячество,

Великодушие, Жестокость.

С высоты башен своего только что воздвигнутого храма пифийского бога он разбрасывает зерно и мужские члены.

Он кормит оскопленный народ.

Конечно, нет теорб, нет туб[131], нет оркестров азоров во время кастраций, которые он предписывает, но предписывает каждый раз так, как если бы это были персональные кастрации, как если бы кастрировали его самого, Элагабала. Мешки с гениталиями с жестоким изобилием разбрасываются с высоты башен в день чествования Пифийского бога.

Я не уверен, что оркестр из азоров или небелей со скрипучими струнами и жесткими утробами не был спрятан где-нибудь в подвалах спиральных башен, чтобы заглушить крики приживальщиков, которых кастрируют; но этим крикам терзаемых людей вторят приветственные вопли ликующей толпы, которой Гелиогабал раздает стоимость нескольких хлебных нив.

Добро, зло, кровь, сперма, розовое вино, благоухающие масла, самые дорогие духи — щедрость Гелиогабала создает бесчисленные потоки.

И музыка, рождающаяся там же, минует ухо, чтобы достичь души без инструментов и без оркестра. Я хочу сказать, что шумная музыка, избитые напевы, эволюции хилых оркестров — ничто по сравнению с этим приливом и отливом, этим потоком, который приходит и уходит со странными диссонансами, с его великодушием и жестокостью, его склонностью к беспорядку в поисках порядка, неприемлемого в латинском мире.

Я повторю, впрочем, что кроме убийства Ганниса, единственного преступления, которое ему можно приписать, Гелиогабал отправил на смерть только ставленников Макрина, который сам был предателем и убийцей, но с неизменной бережливостью относился к человеческой крови. За весь период его царствования наблюдается очевидная диспропорция между пролитой кровью и действительно убитыми людьми.

Точная дата его коронации неизвестна, но известна цена, в которую обошлась его щедрость в этот день имперской казне. Она была так велика, что могла бы подорвать его собственную материальную независимость и обременить долгами его казну на все оставшееся время его правления.

Он постоянно следит, чтобы щедрость его милостей соответствовала его представлению о королевской власти.

Он помещает слона на место осла, лошадь — на место собаки, льва туда, где сгодилась бы и обычная кошка, всю коллегию ритуальных танцовщиц — туда, где предусмотрено место только для кортежа детей-сирот.

Повсюду размах, крайность, изобилие, чрезмерность. Великодушие и самая чистая жалость уравновешивают спазматическую жестокость.

Проходя по рынкам, он плачет, наблюдая нищету черни.

Но в то же время он заставляет по всей империи разыскивать матросов с изрядными членами, которых он называет Нобелями, арестантов, острожников, убийц, которые стараются угодить его сексуальным аппетитам и ужасными грубостями сдабривают его разгульные пиры.

Он торжественно открывает, начиная с Зотика, кумовство полового члена!

«Некий Зотик был настолько влиятельным при нем, что все другие старшие офицеры обращались с ним, как если бы он был мужем своего хозяина. Кроме того, этот самый Зотик, злоупотребляя своим близким положением, придавал дополнительную значимость всем речам и действиям Гелиогабала. Рвущийся к огромному богатству, на одних он воздействовал угрозами, на других — обещаниями, обманывая всех, и, выходя рядом с принцем, старался отыскать каждого, чтобы сказать: «Я сказал вот это о вас, вот что я услышал на ваш счет; вот что должно с вами произойти», как делают люди такого сорта, которые, будучи допущенными к принцам достаточно близко, торгуют репутацией своего хозяина, неважно, плохая она или хорошая; и благодаря глупости или неопытности императоров, которые ничего не замечают, кормятся удовольствием разглашать позор…»[132].

Он дает народу все, что от него требуют:

ХЛЕБА И ЗРЕЛИЩ.

Даже когда он кормит народ, он кормит его с видимым лиризмом, он преподносит ему тот зародыш экзальтации, который присутствует в глубине любого подлинного великолепия. И народ совсем не затронут, не задет его кровавой тиранией, которая никогда не ошибается в цели. Всех, кого Гелиогабал посылает на галеры, кого кастрирует, кого велит бичевать, он выбирает среди аристократов, знати, педерастов своей личной свиты и дворцовых тунеядцев.

Он методично преследует одну цель, и я об этом уже говорил: извратить и разрушить значение и ценность любого порядка, но что восхитительно и что доказывает необратимый упадок латинского мира это то, что он может на протяжении целых четырех лет, открыто, на глазах у всех, проводить свою работу по систематическому разрушению этого порядка, и никто не смеет протестовать, а его собственное падение по своей значимости не превышает уровня обычного дворцового переворота.

***

Но если Гелиогабал переходит от женщины к женщине, от возницы к вознице, он переходит также от камня к камню, от одежды к одежде, от праздника к празднику и от украшения к украшению.

Через цвет и значение камней, форму одежды, распорядок праздников, драгоценности, которые непосредственно соприкасаются с его кожей, его дух совершает странные путешествия. Именно в такие моменты можно было видеть, как он бледнеет или дрожит в ожидании вспышки молнии или раската грома, в поисках взрыва, сверкания, резкости, за которые он цепляется перед тем, как в ужасе бежать прочь.

Именно здесь проявляется высшая анархия, когда вспыхивает его глубокое беспокойство и он бежит от камня к камню, от вспышки к вспышке, от формы к форме и от огня к огню, в мистической внутренней одиссее, которую никто после него не смог повторить.

Я вижу опасную навязчивую идею и для других, и для того, кто ей предается, когда каждый день меняются одежды и поверх каждого наряда надевается один камень, никогда не повторяющийся, соответствующий небесным знакам. Здесь присутствует нечто большее, чем стремление к безмерной роскоши или естественная склонность к безумному мотовству, — имеются свидетельства огромной, ненасытной лихорадки духа, души, жаждущей эмоций, движений, перемещений, склонной к метаморфозам. Какова бы ни была цена, которую придется за это платить, и риск, который с этим связан.

В том, что он приглашает к своему столу калек, и каждый день меняется форма недуга приглашенных, я узнаю тревожащую склонность к болезни, к недомоганию, склонность, которая будет возрастать вплоть до поиска болезни в самом широком смысле, то есть нечто вроде непрерывающегося заражения, имеющего размах эпидемии. И это — тоже анархия, но духовная и благовидная, и тем более жестокая, тем более опасная, что она неуловима и скрыта.

Если он выделяет день, чтобы заняться едой, это означает, что он впускает пространство в свою систему пищеварения, и что трапеза, начатая на заре, закончится на закате, пройдя все четыре стороны света.

Потому что от часа к часу, от блюда к блюду, от дома к дому, от направления к направлению Гелиогабал меняет место, пересаживается. И окончание еды означает, что он завершил дело, что он замкнул круг в пространстве и внутри этого круга он сумел удержать оба полюса своего пищеварения.

Гелиогабал довел до пароксизма погоню за искусством, погоню за ритуалами и поэзией среди самого абсурдного великолепия.

«Рыба, которую он велел себе подавать, всегда была приготовлена под соусом, имеющим цвет морской воды, и сохраняла свой естественный цвет. Какое-то время он принимал ванны из розового вина с розами. Он пил из них со всей своей свитой и использовал нард для ароматизации парильни. Вместо масла он наливал в лампы бальзам. Никогда женщина, за исключением его супруги, не удостаивалась его объятий дважды. Он устроил в своем жилище дом терпимости для своих друзей, ставленников и слуг. На ужин он никогда не тратил менее ста систерций. Он превзошел в этом плане Вителлия и Апиция[133]. Он использовал быков, чтобы вытягивать рыбу из живорыбных садков. Однажды, проходя по рынку, он заплакал, увидев нищету народа. Он развлекался тем, что привязывал к мельничному колесу своих тунеядцев и, вращая колесо, то погружал их под воду, то поднимал над водой: тогда он называл их своими дорогими Иксионами[134]».

Не только римское общество, но сама земля Рима и римский пейзаж были им разворошены, перевернуты.

«Еще рассказывают, — говорит тот же Лампридий, — что он устраивал навмахии, морские сражения, на озерах, выкопанных вручную, которые он велел наполнить вином, и что плащи воинов были пропитаны соком дикого винограда; что он привел в Ватикан колесницы, в которые были запряжены четыре слона, велев сначала разрушить гробницы, которые мешали их продвижению; что в Цирке, для своего личного спектакля, он велел запрячь в колесницы по четыре верблюда в ряд».

Его смерть — венец его жизни; как с римской точки зрения, так и с точки зрения самого Гелиогабала. Его постигла позорная, подлая смерть бунтовщика, который погиб за свои идеи.

Перед всеобщим раздражением, вызванным этим разливом поэтической анархии, да еще и подпитываемым исподтишка коварной Юлией Маммеей, Гелиогабал позволил себя обойти. Он согласился с ней и взял в качестве помощника дурное отражение самого себя, что-то вроде второго императора, юного Александра Севера, сына Юлии Маммеи.

Но если Элагабал — мужчина и женщина, он не может быть одновременно двумя мужчинами. Здесь присутствует материалистический дуализм, который означает для Гелиогабала оскорбление принципа, а этого он не может принять.

Он в первый раз восстает, но вместо того, чтобы поднять против юного императора-девственника народ, который любит его, Гелиогабала, народ, который пользовался его щедростью и видел, как Гелиогабал плакал, увидев его нищету, — Гелиогабал пытается поручить убийство Александра своей преторианской гвардии, открытого мятежа которой он не чувствует, и во главе которой все еще стоит танцовщик. И тогда его собственная охрана поворачивает оружие против него, а Юлия Маммея ее подталкивает; но вмешивается Юлия Мэса. Гелиогабал вовремя скрывается.

Все успокаивается. Гелиогабал мог бы принять свершившийся факт, терпеть рядом с собой этого бледного императора, к которому он ревнует, и которого, хотя он и не пользуется любовью народа, любят военные, охрана и знать.

Но напротив, именно в этот момент Гелиогабал демонстрирует свою суть — необузданный и фанатичный дух, истинный правитель, бунтовщик, неудержимый, неистовый индивидуалист.

Принять, покориться — означает выиграть время, означает закрепить потерю своих прав без гарантии сохранения собственной жизни, так как Юлия Маммея продолжает действовать, и он чувствует, что она не отречется от своей цели. Между абсолютной монархией и ее сыном стоит только одна грудь, одно великое сердце, к которому эта так называемая христианка испытывает ненависть и презрение.

Жизнь за жизнь — это жизнь за жизнь! Жизнь Александра Севера или его собственная. Вот, во всяком случае, то, что прекрасно почувствовал Гелиогабал. И для себя он решает, что это будет жизнь Александра Севера.

После этого первого сигнала тревоги преторианцы успокоились; все вернулось к обычному порядку, но Гелиогабал занимается разжиганием нового пожара и беспорядка и доказывает таким образом, что он верен самому себе!

Поднятое его эмиссарами простонародье — кучера, художники, нищие, комедианты — пытаются ворваться в ту часть дворца, где в одну из ночей в феврале 222 года расположился на отдых Александр Север, рядом с комнатой, где отдыхает Юлия Маммея. Но дворец полон вооруженной охраны. Звон обнаженных мечей, звуки мощных ударов о щиты, военные цимбалы, которые собирают отряды, спрятанные во всех комнатах дворца, — всего этого достаточно, чтобы обратить в бегство практически безоружный народ.

Именно в этот момент гвардия поворачивает оружие против Гелиогабала, она ищет его по всему дворцу. Юлия Соэмия видит это и бежит к сыну. Она находит его в одном из отдаленных коридоров и кричит, чтобы он бежал. Она бежит вместе с ним. Со всех сторон раздаются крики преследователей, их тяжелый топот заставляет дрожать стены; Гелиогабала и его мать охватывает паника. Они чувствуют смерть со всех сторон. Они выходят в сады, которые в тени огромных сосен спускаются по склону к Тибру. В отдаленном углу, позади широких рядов душистого самшита и каменных дубов, прямо под открытым небом протянулись рвы, похожие на большие борозды, оставленные плугом, — отхожее место для вооруженной охраны. Тибр слишком далеко. Солдаты — слишком близко. Гелиогабал, обезумев от страха, сходу бросается в ров, барахтается среди экскрементов. Это конец.

Отряд, который его заметил, настигает его; и уже собственные его преторианцы хватают его за волосы. Открывается сцена из мясной лавки, отвратительная резня, античная картина скотобойни.

Экскременты смешиваются с кровью, вместе с кровью брызжут на мечи, которые крошат тела Гелиогабала и его матери.

Затем тела вытаскивают, грузят на телеги и при свете факелов провозят по городу перед ужасающейся чернью и перед домами патрициев, которые раскрывают окна и аплодируют. Огромная толпа направляется к набережным, к Тибру, следуя за этими жалкими останками, уже обескровленными, но перепачканными.

«В сточную канаву», — теперь вопит та же чернь, которая пользовалась щедротами Гелиогабала, но которая их слишком хорошо переварила.

«В сточную канаву, — оба трупа, труп Гелиогабала, — в сточную канаву!»

Вдоволь насытившись кровью и непристойным видом двух обнаженных искромсанных тел, демонстрирующих все свои органы, вплоть до самых тайных, отряд пытается запихнуть тело Гелиогабала в первое же встреченное сливное отверстие для сточных вод. Но как бы тонок он ни был, он еще достаточно широк для него. Надо принять меры.

К имени Элагабала Бассиана Авита, называемого также Гелиогабалом, уже добавили насмешливое прозвище Варий (изменчивый), потому что он родился от смещения различного семени у проститутки; затем ему дали прозвища Тиберийца и Тасканного, потому что его тащили и сбросили в Тибр после неудавшейся попытки засунуть в сливное отверстие; но до этого, оказавшись перед отверстием, попытались его подрезать, так как у него оказались слишком широкие плечи. Таким образом, удалось спустить в канаву кожу, обнажив скелет, который оставили нетронутым; так что ему вполне можно было бы добавить еще два прозвища — Разделанный и Освежеванный. Но и освежеванный, он остается еще слишком широким, и его тело покачивается в Тибре, который уносит его к самому морю, и за ним, на некотором расстоянии, покачивается на волнах труп Юлии Соэмии.

Так закончил Гелиогабал, без эпитафии и гробницы, но с ужасающими похоронами. Он умер трусливо, но открыто взбунтовавшись; и такая жизнь, увенчанная такой смертью, мне кажется, не нуждается в заключении.

НОВЫЕ ПРОЯВЛЕНИЯ БЫТИЯ

Я говорю о том, что видел, и о том, во что верю, а тому, кто скажет, что я не видел того, что я видел, я готов размозжить голову,

Потому что я — непростительная Скотина, и так будет, пока Время не перестанет быть Временем.

Ни Небо, ни Ад, если они существуют, ничего не могут противопоставить этому скотству, которое они мне навязали, — возможно, для того, чтобы я им служил… Кто знает?

Во всяком случае, чтобы с его помощью мучить меня.

То, что существует, я вижу совершенно отчетливо. То, чего не существует, создам я, если в этом мой долг.

Я ощутил Пустоту уже достаточно давно, но я отказался броситься в Пустоту[135].

Я был малодушным, как всё, что я вижу.

Теперь я знаю, что когда я думал, что отвергаю этот мир — я отвергал Пустоту.

Потому что я знаю, что этот мир не существует, и я знаю, как именно он не существует.

То, от чего я страдал до сих пор, было отказом от Пустоты.

От Пустоты, которая уже была во мне.

Я знаю, что меня хотели просветить с помощью Пустоты, но я не позволил увлечь себя этим светом.

Если бы из меня сделали костер, то для того, чтобы излечить меня от существования в этом мире[136].

Но этот мир меня полностью захватил.

Я боролся, пытаясь существовать, пытаясь примириться с формами (всякими формами), безумный призрак существования которых в мире воплотила реальность.

Я не хочу больше быть среди Одураченных.

Умерший для мира, для всего того, что составляет для других мир, павший, наконец, павший и вознесенный в ту пустоту, которую отвергал, я обладаю телом, которое терпит все испытания этого мира и отвергает реальность.

Достаточно одного движения луны, чтобы заставить меня призывать то, что я отвергаю, и отвергать то, что я призывал.

Пора кончать. Надо наконец порвать с этим миром, как с Сущностью во мне, этой Сущностью, к которой я не могу больше обращаться, потому что если она придет, я рухну в Пустоту… Эта Сущность отказала мне навсегда.

Свершилось. Я действительно рухнул в Пустоту, рухнул в тот момент, когда все то, что составляет этот мир, явилось, чтобы окончательно привести меня в отчаяние.

Потому что только тогда начинают понимать, что кого-то больше нет в мире, когда видят, что он вас действительно покинул.

Умершие не отделяются — они все еще кружатся вокруг своих тел[137].

И я знаю, как умершие кружатся вокруг своих тел: уже тридцать три Века мой двойник не перестает кружиться.

Однако, не существуя больше, я вижу то, что существует.

Я в самом деле слился с этой Сущностью, той Сущностью, которая перестала существовать.

И эта Сущность меня полностью изобличила.

Я это знал, но не мог этого сказать. И если я в состоянии начать об этом говорить, то только потому, что я простился с реальностью.

С вами говорит действительно Отчаявшийся, который узнал счастье быть в этом мире только тогда, когда покинул этот мир и полностью от него отделился.

Умершие не отделяются — они все еще кружатся вокруг своих тел.

Я не умер. Но я — отделился.

Итак, я расскажу сейчас о том, что я видел и что это такое.

И чтобы это рассказать — поскольку Астрологи больше не умеют читать — я буду опираться на карты Таро.

Новые проявления бытия Les Nouvelles Revelations de Petre

Текст написан в конце 1936 года. Опубликован отдельной брошюрой в 1937 г. (28 июля) без указания имени автора.

Понятие «etre» в философской литературе обычно означает «бытие» (например, книга Ж.П.Сартра «L'Etre et le neant», 1943). Однако значение, вкладываемое Арто, несколько шире. Это вынуждает в самом тексте употреблять понятие «сущность».

Текст «Новых проявлениях бытия» включается в 7-ой том всех изданий Полного собрания сочинений Арто (QEuvres completes. T. 7. Gallimard).

В 1943 году Арто внес несколько исправлений в свой экземпляр брошюры и добавил посвящение:

«Адольфу ГИТЛЕРУ на память о Romanisches cafe в Берлине в один майский день 1932 года и потому что я молю БОГА, чтобы дал вам смелость вспомнить все чудеса, которыми ОН в тот день ВОЗНАГРАДИЛ (ВОСКРЕСИЛ) ВАШЕ СЕРДЦЕ kudar dayro Tarish Ankhara Thabi

Антонен Арто 3 декабря 1943»

ГОРОСКОП СУББОТЫ 19 ИЮНЯ 1937 ГОДА

НЕБО

ТРОЙКА[138]

В Небе карты Таро сказали:

«АБСОЛЮТНОЕ МУЖСКОЕ НАЧАЛО ПРИРОДЫ СТАЛО ДВИГАТЬСЯ В НЕБЕ. ОНО ВОСКРЕСЛО ДЛЯ МУЖСКОГО ПРАВОСУДИЯ. И ЭТО — ПРАВОСУДИЕ НЕБА, КОТОРОЕ ВОСКРЕСИЛО В ЭТОТ ДЕНЬ МУЖСКОЕ НАЧАЛО».

Что это означает?

Это означает, что Человек вскоре вновь обретет свой рост. И что он обретет его, противопоставляя себя Людям. Это означает также, что Человек вновь обратится к Сверхъестественному, потому что Сверхъестественное — причина человеческого существования. А человек предал Сверхъестественное.

Это может означать также, что в мире, который отдался во власть сексуальности женщины, разум мужчины вновь обретет свои права. Это может означать, наконец, что все, что составляет суть мужчины, нас покинуло, потому что мы предали мужское. И Человек в нас освободился от мужчины. Он вознесся, чтобы осудить в нас человеческую сущность. И именно поэтому он не может больше творить. Чтобы в этом убедиться, нам достаточно лишь посмотреть на себя.

ЧЕТВЕРКА

НЕБО ПРИЗВАЛО ЖЕНСКОЕ НАЧАЛО, ЗАБЫТОЕ ЖЕНЩИНОЙ, ОНО ВОСПОЛЬЗОВАЛОСЬ СИЛОЙ, КОТОРОЙ ЖЕНЩИНА ПРЕНЕБРЕГЛА. ОНО ЗАСТАВИЛО ПРИРОДУ МЕЧТАТЬ О ДЕЙСТВИЯХ, О КОТОРЫХ ЖЕНЩИНА НЕ МОЖЕТ БОЛЬШЕ МЕЧТАТЬ.

ОНО ЗАСТАВИЛО ПРИРОДУ ПОСТАВИТЬ СЕБЯ НА МЕСТО ЖЕНЩИНЫ, ЧТОБЫ ОСУЩЕСТВИТЬ ДЕЙСТВИЕ, КОТОРОЕ ПОДГОТОВЛЕНО МУЖСКИМ НАЧАЛОМ.

Что это означает?

Это означает, что Природа собирается взбунтоваться. Земля. Вода. Огонь. Небо.

Только с помощью этих четырех Элементов, объединенных вместе, произойдет превращение.

ЗЕМЛЯ

Переоценка всех ценностей будет фундаментальной, абсолютной, ужасной.

Но каким образом эта ужасающая переоценка будет происходить?

С помощью четырех Элементов, с Огнем в центре, разумеется! Но где, когда, каким образом, кем, через что?

ТРОЙКА

«ЖЕНЩИНОЙ. ЧЕРЕЗ ЖЕНЩИНУ. ЖЕНЩИНОЙ, ИСПОДВОЛЬ ПРОСВЕЩЕННОЙ И РЕАЛИЗУЮЩЕЙ СВОЮ ДВОЙСТВЕННОСТЬ. ПОТОМУ ЧТО ИМЕННО ЖЕНЩИНОЙ КОРОЛЬ-ДЕЛЯЩИЙ БЫЛ РАЗДЕЛЕН В СЕБЕ САМОМ И СМОГ ВНОВЬ ОБРЕСТИ В СЕБЕ САМОМ СПОСОБ СОВЕРШЕННО ОТДЕЛИТЬ ТО, ЧТО ДОЛЖНО БЫТЬ ОТДЕЛЕНО».

Что это означает?

Это означает:

ЧЕТВЕРКА

Естественная сила, которую женщина исказила, вскоре освободится от женщины и с помощью женщины. Эта сила — сила смерти.

ЭТА СИЛА ОБЛАДАЕТ МРАЧНОЙ ХИЩНОСТЬЮ ПОЛА. ОНА ВЫЗЫВАЕТСЯ ИМЕННО ЖЕНЩИНОЙ, НО УПРАВЛЯЕТСЯ ТОЛЬКО МУЖЧИНОЙ. ИСКАЛЕЧЕННОЕ МУЖЧИНОЙ ЖЕНСКОЕ НАЧАЛО, ЗАКОВАННАЯ В ЦЕПИ НЕЖНОСТЬ МУЖЧИН, КОТОРУЮ ТОПТАЛА НОГАМИ ЖЕНЩИНА, В ТОТ ДЕНЬ ВОСКРЕСИЛИ ДЕВСТВЕННИЦУ. НО ЭТО БЫЛА ДЕВСТВЕННИЦА, НЕ ИМЕЮЩАЯ НИ ТЕЛА, НИ ПОЛА, И ОНА МОГЛА ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ТОЛЬКО СОЗНАНИЕМ.

Что это означает?

Это означает, что сексуальность будет поставлена на свое место. На место, границы которого она никогда не должна будет переходить. Что два пола будут на время разделены. Что человеческая любовь станет невозможной. И что это уже началось.

Это означает, что в сумерках вот-вот начнется Посвящение.

Это означает, что в сегодняшней Судьбе присутствует предательство женщины. Не женщины по отношению к какому-то одному мужчине, но женщины по отношению ко всем мужчинам вообще.

И что Женщина скоро вернется к Мужчине.

Что это означает?

Это означает, что мир будет уравновешен Правым. И что Левое снова подпадет под Верховенство Правого. Это будет не здесь или там, но ПОВСЮДУ.

Потому что закончился тот Цикл Мира, что был под верховенством Женщины: Левое, Республика и Демократия.

Это означает, что в эпоху Рака[139] Смерть скосит все, что находится под знаком Рака: Левое, Республику и Демократию.

Потому что знак Рака — , а Левого — 69.

Что еще это может означать?

Это означает, что Высшее посвящение будет результатом этой Смерти, и все сексуальное будет сожжено в этом Высшем Посвящении, превратив его огонь в Посвящение.

Для того чтобы повсеместно восстановить абсолютное Верховенство Мужчины.

И что Мужчина со своим Представлением о Женщине снова станет управлять Жизнью.

Это означает, что Массы повсеместно снова попадут под ярмо, и то, что они окажутся под ярмом, будет справедливо.

Потому что Массы по природе своей — Женщины, и именно Мужчина руководит Женщиной, но не наоборот.

И это то Мужское доминирующее начало, которое поэты до сих пор называют: Дух.

Что означает теперь это дерзкое пророчество, язык которого не понимает никто, кроме ясновидящих и безумных.

Это означает, что над нами — угроза рабства, потому что Природа готова обрушиться на нас. Тот, кто создал нас людьми, и кто отделил женщину от мужчины, сейчас отстраняется от людей, чтобы присматривать за нами и судить нас. Все то, что позволяет нам существовать, и видит, как плохо наше существование и как плохо мы храним человеческое начало в себе, покидает нас, но чтобы обрушиться на нас. И Девственница, которую он создаст — это Естественный Бунт вещей, которыми мы плохо распорядились. И Революцию, которую мы не сумели совершить, Мир направит против нас. Потому что Революция, как известно, тоже женщина. И прежде чем снова рассадить повсюду королей, которые станут рабами для всех и оттого с еще большей жестокостью поработят мир.

Она снова будет поучать нас со своей невыносимой одержимостью, которая сделает каждого одержимым или безумным, ВОТ КАКИМ ОБРАЗОМ ЖИЗНЬ УХОДИТ ОТ НАС.

АД

Каким путем, какими средствами, с помощью Кого произойдет это высшее превращение?

ТРОЙКА

С ПОМОЩЬЮ ДУРАКА, КОТОРЫЙ ОДНОВРЕМЕННО ЯВЛЯЕТСЯ МУДРЕЦОМ И КОТОРЫЙ САМ СЕБЯ ВИДИТ И МУДРЕЦОМ, И ДУРАКОМ[140].

Что это означает?

Это означает, что он балансирует между Жизнью и Одиночеством.

И что одним он является в виде Отчаявшегося Отшельника и Мудреца, а другим — в виде Сумасбродного Дурака.

ЧЕТВЕРКА

ИМЕННО ОН РАЗДЕЛИЛ ПЛАМЕНЕМ ДВА ПОЛА, ИБО ЧЕРЕЗ ПРИРОДУ УЗНАЛ ПЛАМЯ ОБРЕТЕННОЙ И УТРАЧЕННОЙ ЛЮБВИ.

И ЧТОБЫ ЗАСТАВИТЬ ПРИНЯТЬ ЭТО РАЗДЕЛЕНИЕ ОГНЕМ, ОН СНАЧАЛА ИГРАЛ СО СВОИМ СОБСТВЕННЫМ ПЛАМЕНЕМ.

СНАЧАЛА ОН ВЫДАЛ СЕБЯ ЗА СУМАСБРОДНОГО ДУРАКА.

И СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА И МИРА ОКАЗАЛАСЬ В РУКАХ ЭТОГО МАГА — ДУРАКА.

И как долго будет происходить это мятежное превращение, которое больше не может быть Революцией? В течение пяти месяцев. Считая от?

Считая от 3 июня 1937 года. Почему?

ПОТОМУ ЧТО 3 ИЮНЯ 1937 ГОДА ПОЯВИЛИСЬ ПЯТЬ ЗМЕЙ, КОТОРЫЕ УЖЕ БЫЛИ В МЕЧЕ, А ЕГО СИЛА РЕШИТЕЛЬНОСТИ ПРЕДСТАВЛЕНА ПОСОХОМ.

Что это означает?

Это означает, что это Я, тот, который говорит, владею Мечом и Посохом[141].

Посохом с 13 узлами, и что этот посох на 9-м узле несет магический знак молнии, и что 9 — это цифра разрушения огнем и

ЧТО Я ПРЕДВИЖУ РАЗРУШЕНИЕ ОГНЕМ.

То есть адское разрушение. И 9 — цифра адского разрушения[142], потому что именно ад представляет огонь.

Я вижу этот Посох посреди Огня и того, кто вызывает разрушение Огнем.

И это разрушение будет полным.

Я держу Меч Африканского Негра и Посох, который я получил от Бога. Мне сказали, что этот посох уже был моим в других веках.

НА МОЕМ МЕЧЕ ТРИ КРЮКА И СЕМЬ УЗЛОВ.

Между тем, из 5-ти змей, которые мне явились способами совершенно заурядными, 3 имели форму крюков, в которых я увидел крюки на Мече. Одна была вытянута, как Меч. Последняя — в виде узла.

Первая, которая выдавалась вперед, поднималась волной и имела форму крюка. Две других были похожи на извивающиеся языки пламени и также заканчивались крюками.

Та, что снизу, подняла кончик так, как если бы поднималась земля.

Та, что сверху, устремилась вперед по воздуху, словно комета, которая вот-вот упадет.

Что это означает?

Это означает, что 3 июня силы Неба собираются двинуться вперед.

Это означает, что 3 июня этого года начала собираться сила тайного разрушения и взрыв должен разразиться 3 ноября[143].

Почему?

Потому что 5 — это число Человека, но не людей, а Абстрактного Человека, и из этого я сделал вывод, что разрушение совершится человеком и в человеке, и что оно будет происходить в течение 5 месяцев.

Потому что, если я прибавлю тройку от 3 июня к шестерке — порядковому номеру месяца в году, — я получу 9: Адское Разрушение начнется именно в этот день.

Если я складываю 5 — число Абстрактного Человека, и 6 — порядковый номер месяца в году, я получаю 11, число, которое приводит меня к Ноябрю, а Ноябрь в античном календаре стоит под номером 9[144].

Но Ноябрь — это одиннадцатый месяц года. И если Каббалистическим способом приведения Чисел я отделю две единицы числа 11, а затем сложу их, то получу цифру 2, которая, по учению Каббалы, является числом Разделения-Разрушения.

Однако цифры числа 1937, сложенные тем же способом, тоже дают 2[145].

И 5 — число Змей и число Абстрактного Человека, прибавленное к 6, порядковому номеру месяца, также дает 11, которое приводит нас к ноябрю, а число 11 — приводится к 2.

Таким образом, с любой стороны повсюду оказывается Разрушение, бессознательно желаемое всеми, и я утверждаю, что оно — сокровенное желание всех, как единственное средство спастись от мира, где больше не может протекать жизнь.

Это разрушение начато повсюду.

Итак, 5 Змей двигались от Правого к Левому. Из этого я заключаю, как бы наивно это ни было, что Правое угрожало Левому, и что в течение 5 месяцев оно его убьет.

Итак, 5, Змеи, плюс 6 дают 11.

11 — это Ноябрь.

Который дает 2. Шестерка месяца и тройка даты в этом месяце дают 9. А 9 — по античному календарю, это Ноябрь.

Тройка даты, плюс шестерка месяца, плюс двойка года — тоже дают 2 — Разрушение, Разделение.

Если я покрываю тройку пятеркой, я получаю 8 — Врата Бесконечности на земле, которые, брошенные на двойку Ноября, дают 1 — Абсолютное Исполнение, которое означает Возвращение к Абсолюту, которое означает Исчезновение в Абсолюте, которое означает Уничтожение в Абсолюте и для Абсолюта.

И если я прибавляю единицу Абсолюта Ноября к двойке Года Исчезновения-Разрушения, я получаю 12: Зрелость во всех своих формах, которая означает, что в этот день Абсолют созреет в своих формах и что он нашел все свои формы.

И это означает, что все формы вернутся в Абсолют.

Потому что то, что зреет в Абсолюте сегодня — это гниль, и совершенно справедливо, что год гниения обыграл бы Месяцы именно в этот день.

Словно 12 Месяцев — вокруг одного-единственного Месяца.

Другие годы, другие месяцы, другие дни уже играли с Числами.

Но не все дни можно определить с помощью 5 Элементов вместо четырех (элементов).

Потому что сдвоенные языки Пламени, которые переплетаются между собой, как Пламя вокруг Очага, показывают, что Огонь вскоре выйдет из Очага.

Словно Молния из Эфирного Огня.

О чем уже сказал Гераклит[146].

Куда ни повернись, повсюду начинается Разрушение.

Но что означают 5 Змей?

Они обозначают 4 Элемента, среди которых будет играть Судьба и которыми она будет Изменена.

Их подготовил один единственный Человек, потому что люди их заслужили. Управлять ими будет один единственный человек. И этот человек — Повешенный[147].

И вот что о Повешенном сказали карты Таро 15 июня:

НЕБО

ТРОЙКА

ЖЕНЩИНА ВИДИТ В МУЖЧИНЕ АБСТРАКТНОЕ СУЩЕСТВО, ПРИЗРАЧНУЮ ЛИЧИНУ, КОТОРАЯ НЕ МОЖЕТ БОЛЬШЕ ИГРАТЬ.

ЧЕТВЕРКА

ПЕРЕВЕРНУТОЕ ОТОБРАЖЕНИЕ МИРА ВЫЗВАЛО ПОЯВЛЕНИЕ АНГЕЛОПОДОБИЯ, СЕРАФИЗМА, ЧЕГО-ТО НЕВЫРАЗИМОГО, ЧТО ПРОЯВЛЯЕТСЯ ТОЛЬКО В ПУСТЫНЯХ.

Мечта о Воздержании обрушилась на Человечество. И именно на этой Абстрактной Мечте Мир начал играть со своей судьбой.

ЗЕМЛЯ ТРОЙКА

ПОВЕШЕННЫЙ БЫЛ ПРИЗНАН ВСЕМИ ДУРАКОМ.

ОН ПОЯВИЛСЯ ПЕРЕД ВСЕМИ В ВИДЕ ДУРАКА.

И ОБРАЗ БЕЗУМИЯ МИРА ВОПЛОТИЛСЯ В ПОВЕШЕННОМ.

ЧЕТВЕРКА

ДРУГОЙ СТОРОНОЙ ДУРАКА БЫЛ КОРОЛЬ[148], КОРОЛЬ-ДЕЛЯЩИЙ, ПОМЕЩЕННЫЙ ВЫШЕ ВСЕХ, КОТОРЫЙ ПОЛУЧИЛ ПРАВО ИХ ДЕЛИТЬ, ГОВОРЯ: ЭТО СУЩЕСТВУЕТ, А ЭТО — НЕ СУЩЕСТВУЕТ.

И ТО, ЧТО СУЩЕСТВОВАЛО, И ТО, ЧЕГО НЕ СУЩЕСТВОВАЛО — БЫЛИ МЕЖДУ ТЕМ ДВУМЯ СТОРОНАМИ ОДНОЙ РЕАЛЬНОСТИ, ВИДИМОЙ И НЕВИДИМОЙ,

ОН ПОВСЮДУ НАСАЖДАЛ ПРАВОСУДИЕ, ВО ВСЕХ ОДНОВРЕМЕННО ВОЛНУЮЩИХСЯ ПЛАНАХ,

И ЭТО БЫЛО АДСКОЕ ПРАВОСУДИЕ, ПОТОМУ ЧТО РЕЧЬ ШЛА УЖЕ НЕ О ТОМ, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬ, НО ЧТОБЫ ЗАХВАТИТЬ.

АД

ТРОЙКА

ТЕПЕРЬ МАГ, КОТОРЫЙ СУДИТ И ПРИЗЫВАЕТ ТЕХ, КТО ДОЛЖЕН БЫТЬ ПРИЗВАН.

ОН ПРИЗЫВАЕТ ИХ К АДСКОМУ ПРОТИВОСТОЯНИЮ, ГДЕ ВСЕ, ЧТО ИСХОДИТ ОТ ЖЕНЩИНЫ, БУДЕТ СТРЕМИТЬСЯ ВСЕ РАЗДЕЛИТЬ.

ЧЕТВЕРКА

ОДИНОКИЙ ОТШЕЛЬНИК ОТОМСТИЛ ЗЛУ, ПРИШЕДШЕМУ ИЗ СУМЕРЕК ЖЕНЩИНЫ, С ПОМОЩЬЮ СИЛЫ, КОТОРУЮ ТОЛЬКО ЧТО ОБРЕЛ ВНОВЬ.

СИЛА, ОТ КОТОРОЙ ОН НАЧАЛ ОСВОБОЖДАТЬСЯ, ПРИДАЛА ЕМУ ОБРАТНУЮ СИЛУ. И ЭТО БЫЛА СИЛА СМЕРТИ.

СУДЬБА ВСЕХ НАС — ЭТО СУДЬБА СМЕРТИ. ЦИКЛ МИРА ЗАВЕРШЕН.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Поскольку я предвижу всеобщее Разрушение Водой, Землей, Огнем и той Звездой, которая полностью заполнит все пространство эфира, где купался Разум Человека, я также поддерживаю всеобщее Разрушение, но Осознанное и Возмущенное.

Что это означает?

Это означает, что сжигание — это магическое действие, и что надо согласиться сжигать, сжигать заранее и тотчас же, но не какую-то одну вещь, но все, что для нас представляет всю совокупность вещей, чтобы не подвергнуться сжиганию всего целиком.

Все то, что не будет сожжено Нами Всеми, и что не сделает из Всех Нас Отчаявшихся и Скитальцев, сожжет сама ЗЕМЛЯ.

НЕКОТОРЫЕ ЧИСЛА ОСНОВНЫХ ДАТ

3-6-1937 = 11 = 2

15-6-1937= =5

19-6-1937= =9[149]

Между этими тремя датами, которые образуют треугольник, высветился Макрокосм (Космос). Он повернут в обратную от земли сторону.

Они подводят к Конструкции Абстрактного Человека.

25-7-1937 = 7

7-9-1937 = 9

3-11-1937 = 11 = 2

7-11-1937 = 2[150]

25 июля 1937 года Макрокосм встретился с Землей.

Седьмое, врата Бесконечности открылись для человека. Повешенный, наконец, подготовлен. Он может войти. Он на одном уровне со своим творением. Можно начинать.

Третье ноября, разразилось Разрушение.

Седьмое — оно вспыхнуло молнией.

И уже для всех в мире Повешенный — Признанный, Явленный[151].

ПРИЛОЖЕНИЕ 1 РАСКОЛ ИРШУ

Фабр д'Оливе в своей «Философской истории рода человеческого» долго рассуждает о примитивном разделении существ, которое следует понимать одновременно и в божественном плане, и в человеческом. Вторая часть — только лишь отражение и, если можно так выразиться, исторический контрудар другого, небесного действия, которое лежит в основе всего и использует в игре только чистые силы.

Как бы то ни было, после того, как индусы обосновались на землях Паллистана, народы, увлеченные метафизикой, затеяли междоусобицу из-за принципов, и крови пролилось больше, чем во всех современных войнах, и лилась она гораздо дольше.

В варварские века, подобные нашему, самые высокие духовные вопросы не превосходят способа распределения излишков пищи между изнуренными народами, которые буквально умирают от голода, но древняя история знавала славные для человека времена, когда он мог еще сражаться за идеи.

Тот, кого интересует этот вопрос, и тот, для кого метафизика является чем-то более захватывающим, чем поиск самой благоприятной позиции в физической любви, то есть тот, чей дух следует только собственному органическому закону, — тот еще способен, когда ему необходимо, подняться по ступеням чистой абстракции до самых основ, принципов, и можно сказать (в этом я следую за Фабром д'Оливе), что люди в течение долгого времени верили в существование одного-единственного принципа — одухотворенности природы, от которой зависит всё.

Но однажды те же самые люди, приняв за основу изучение музыки, сделали ошеломляющее открытие[152]. Они обнаружили, что происхождение всех вещей имеет двойственную природу, в то время как они считали его простым, и что мир далек от того, чтобы сводиться к одному-единственному принципу, и является результатом сложного переплетения. Сомневаться не приходится: таковы факты; факты, то есть трансцендентальный анализ музыки или, скорее, происхождения звуков. Если углубиться в поисках образования звуков, обнаружишь два принципа, которые действуют параллельно и соединяются вместе, чтобы создать вибрацию. За пределами этого есть лишь чистая суть, абстракция, недоступная для анализа, недетерминированный абсолют, «Сверхчувственное», как называет его Фабр д'Оливе.

И между «Сверхчувственным» и миром, природой, созданием, как раз и существует гармония, вибрация, акустика, которая является первым переходом, самым тонким и самым гибким, объединяющая абстрактное с конкретным.

Больше, чем вкус, больше, чем свет, больше, чем осязание, больше, чем страстное волнение, больше, чем экзальтация возвышенной души с ее чистейшими помыслами и намерениями, — звук, акустическая вибрация, которая охватывает вкус, свет и подъем самых возвышенных страстей. Если происхождение звука двойственно, то и все двойственно. И здесь начинается смятение. И анархия, которая порождает войну, и избиение сторонников. И если существуют два принципа, два начала, то это неизменно мужское начало и женское.

Но, — и вот причина войны, — сторонники Мужского начала не верят в сосуществование принципов, и для них Мужское-сверхчувственное всегда остается тем единственным, что лежит в основе всего.

И в такой стране, как Индия, где верят в превосходство единственного принципа, мужского по природе, раскол Иршу в доисторическую эпоху представляет собой восстание сторонников женщины под предводительством Иршу против сторонников мужчины, руководимое Таракианом, братом Иршу.

Война закончилась разгромом женщины, чьи сторонники в беспорядке рассеялись по огромной территории и обосновались на берегах Средиземного моря.

Со временем их название было искажено, и из Палли, которыми они были (бледнолицые или Пастухи), они становятся Иони (вагина), и, наконец, Пинкшас (Красноголовые), от названия менструаций, которыми они делятся во время непристойных оргий[153].

Красное, отделенное от желтизны менструальной жидкости, — вот происхождение пурпурной ткани, тирренского пурпура, славящегося по всему античному миру.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2 РЕЛИГИЯ СОЛНЦА В СИРИИ

В качестве заключения хочу пояснить, каким образом я интерпретирую нагромождение храмов, их антагонистические культы, дыхание камней, кровавые иссечения, передвижение галлов, вяканье оракулов, грохочущие раскаты неба — весь этот священный шум, который происходит уже в 200-е годы после Рождества Христова, и происходит в государстве Гелиогабала, в Сирии, чья чуть ли не сатанинская течка бурлит среди кровавых обрядов.

Религия Эмесы — магическая, потому что она вполне точно сохранила понятия великих принципов. И язычество, в своем основополагающем и высшем смысле, — это озабоченность великими принципами, которые еще продолжают кружиться и жить в крови некоторых людей. И понятие принципов — это понятие войны, которая должна происходить при возникновении, зарождении принципов, дабы стабилизировать мироздание.

Язычество в своих ритуалах и праздниках воспроизводит миф о первом и полном сотворении мира, из которого христианство, прославляющее и превозносящее Искупление, отмечает только одну часть, и только в историческом плане, тогда как язычество отмечает его полностью, в его основе, самом принципе.

И педерастическая религия Гелиогабала, которая является религией разделения принципа, основы, представляется отталкивающей только потому, что она утратила это возвышенное, трансцендентальное понятие, погрязла в эротизме действующего создания и приобрела сексуальный характер.

ПРИЛОЖЕНИЕ 3 ЗОДИАК РАМА

Двенадцать разделов Зодиака Рама соответствуют числу 12, которое является числом природы в пифагорейской традиции[154]. Интересно отметить, что 12 — это число противопоставления двух принципов: Бог, Природа; Дух, Материя; Мужчина, Женщина, — но взятых в инертном состоянии, в момент, когда они еще не действовали и представляли собой 1 и 2[155].

Но 12, в свою очередь, получено умножением 3 на 4: где 3 — в принципе, в основе, а 4 — в ощущении. И можно также сказать, что 4 великие человеческие расы соответствуют, словно органическое отражение, разделам Зодиака Рама, созданным по велению Бога.

ПРИЛОЖЕНИЕ 4 Юлиан II Отступник

Юлиан II Отступник - император с 355 г., сын Юлия Констанция, сводного брата Константина I Великого, двоюродный брат Констанция II Родился в Константинополе в 331 г. Детство провел в Каппадокии, потом в Никомедии. Воспитывался в христианском духе. Изучал философию в Афинах. В 355 г. Констанций II делит свой императорский трон с Юлианом. В 360 г., когда Констанций находился в Сирии, Юлиан был провозглашен единственным императором. Констанций двинул против него войска, но заболел и умер. Став единоличным императором, Юлиан направил свои действия на разрушение христианства и восстановление язычества. Погиб в 363 г. во время похода на персов.

В философии Юлиан был учеником Эдесия, основателя пергамской школы и непосредственного ученика Ямвлиха. Комментарий франц. Издания: В одной из заметок в досье, собранном г-ном Офре, мы узнаем, что для работы с «Сочинениями» императора Юлиана был взят перевод Ж. Биде, из которых были опубликованы в 1932 г. только «Речи Юлия Цезаря». Но вполне вероятно, что Арто мог прочитать «Жизнь императора Юлиана», написанную Ж. Биде и вышедшую в 1930 г.

 Ямвлих, которого не полностью удовлетворяла гипотеза Платона (существование двух параллельных миров, мира видимого, преходящего, и сверхчувственного мира бессмертных существ), предположил, что существует третий мир, мир Ума. Таким образом, он думал восстановить продолжительность существования, с которой, по его мнению, дуализм Платона находится в противоречии. Именно эту идею Юлиан, обладающий очень живым воображением, развивает применительно к солнцу в своей речи «К царю Солнцу»:

 «Оный божий и всепрекрасный миропорядок, от вершин небесного свода до земли пределов нерушимым хранимый божьим промыслом, а он от века рожден нерожденно и на все он времена вечен. Не под чьею он иной стражей, как плотно примыкающего пятого тела (эфира), чье возглавие есть лучистость солнца, а затем - как бы (под стражей) второй ступени, умного мира, и еще главней - ради царя вселенной, вкруг которого все существует.

Ну а оный, - подобает ли ему имя запредельного уму или же идеи бытия, под каковою разумею совокупность постижимого умом, или единого, ибо в каком-то смысле из всего важнейшим представляется единое, или блага, как обычно называл его Платон, - так вот, оная единовидная целокупности причина, для всего сущего будучи началом красоты и совершенства, единения и мощи неодолимой, из пребывающей в ней первозданной сущности, посреди срединных мыслящих и созидательных причин, она Солнце, бога величайшего, вывела въяве из себя самой во всем ей самой подобного. Но ведь и третий, видимый нашими глазами круг (солнца) является очевидной причиной спасения для всего чувственного. Чем является для мыслящих богов то великое Солнце, тем для видимых - это видимое». (Прим. франц. издания)

ПРИЛОЖЕНИЕ 5 Идея Пустоты

 Я ощутил пустоту уже достаточно давно, но я отказался броситься в Пустоту. - Идея Пустоты занимает основополагающее место в системе Арто. Исследователь творчества Арто В. В. Малявин пишет: «Эта всеобъятная пустота являет сосредоточие духовной жизни, нераздельное единство Знания, Искусства, Власти, которое обосновывает все формы культуры, но отчетливо отграничено от них. Арто был знаком с идеей пустоты в китайской традиции и положил ее в основу своего миропонимания». (Малявин В.В. Театр Востока Антонена Арто // Восток-Запад. Исследования. Переводы. Публикации. М.: Наука, 1985. С. 217.)

Идея Пустоты (санскр. «шунья», кит. «кун») заключает в себе пустоту абсолюта, способность вмещать противоположные смыслы и непрерывность любой формы.

Для Арто первостепенно преодоление формы ради сущности, отказ от игры, отказ от условности. Обретение Пустоты - это обретение сущностной реальности, это отказ от реалий, это преодоление личности.

Поэтому Арто говорит в «Новых проявлениях» о том, что отвергать мир - это отвергать Пустоту, ибо обрести Пустоту можно только через бытие, проходя через него, а не отвергая. (См. также рассказ повара-даоса о бесконечно тонком ноже, находящем пустоту в плоти, из трактата «Чжуан-цзы», который приводит В. В.Малявин в упомянутой статье.)

КОММЕНТАРИИ

Гелиогабал, или Коронованный анархист Heliogabale ou l'Anarchiste couronne

«Гелиогабал, или коронованный анархист» вышел в издательстве Деноэля и Стиля (Denoel, Steele) в 1934 году.

Тираж еще не был распродан полностью, когда Антонен Арто был выпущен из психиатрической лечебницы.

Оставшуюся часть тиража забрал Пьер Лёб и 13 июня 1946 года выставил на распродажу, организованную в пользу А. Арто.

То, что «Гелиогабал», прежде всего, произведение поэта, не должно мешать видеть в нем произведение эрудита. А Арто вынужден был проводить обширные поиски, требующие большого терпения, и проштудировать множество источников, как древних, так и современных. 15 апреля 1933 года он писал Анаис Нин: «Я работаю целыми днями и провожу их в поисках материалов в библиотеках». Робер Деноэль передал в распоряжение Арто молодого человека, г-на Оффре, который помогал ему собирать необходимые материалы. Среди документов, доверенных мадам Ани Фор, вместе с отрывками рукописей «Гелиогабала», имеется некоторое количество страниц, отпечатанных на машинке, вероятно, г-ном Оффре. Эти странички дают нам перечень изученных источников.

Древние источники (кроме тех, которые процитированы в тексте «Гелиогабала»):

Артемидор Эфесский, греческий ученый-натуралист, родившийся в Эфесе во II веке, автор трактата «Толкование сновидений», переведенный в 1664 г. Дюмуленом.

Гелиодор, греческий романист III века, автор романа «Эфиопика, или Теаген и Хариклея».

Цензорин, латинский летописец и грамматик III века.

Секст Эмпирик, греческий философ-скептик, астроном и ученый-врач, описавший в своих работах принципы халдейской астрологии.

Эвсебий, греческий историк III-IV вв., жил в Антиохии, был епископом. Благодаря его работам до нас дошли фрагменты «Финикийской истории» финикийского писателя Санхониатона, работы Филона из Библоса, финикийского писателя I–II вв., и «Апология», которую Мелитон, который был епископом в лидийском городе Сарды, посвятил Марку Аврелию. (Также были просмотрены работы «Мe-moire sur l'origine et le caractere veritable de l'histoire phe-nicienne qui porte le nom de Sanchoniation», переведенная Эрнестом Ренаном (1853) и переведенная Рене Дюссо в 1909 г. «Observation sur la stele phenicienne de Byblos»).

Латинские историки IV века: Аммиан Марцеллин, Аврелий Виктор, Юлий Капитолии, Эвтропий.

Макробий, философ и филолог V века, автор «Сатурналий».

Зосима, византийский историк второй половины V века.

Константин Багрянородный, византийский император (905–959), автор труда «Об управлении империей».

Ксифилин, византийский историк XI века, известный своими Извлечениями XLV, последней книги Диона Кассия.

Иоанн Зонара, византийский летописец XII века, автор учебника по Всемирной истории от начала мира до 1118 г., работы, ценной тем, что в ней упоминаются многие тексты, ныне утраченные.

Наконец, Антонен Арто изучал в Лувре бюсты Гелиогабала и бюсты людей из его окружения, а также медальоны, медали и монеты того времени.

Современные источники:

Ernest Babelon: Le Cabinet des Antiques a la Biblio-theque nationale (1887–1889); Traite des monnaies grecques et romaines (1901).

Auguste Bouche-Leclerq: Histoire de la divination dans IAntiquite (1879–1881); LAstrologie grecque (1899).

Pierre Daniel Chantepie de la Saussaye: Manuel d'His-toire des Religions (перевод с немецкого Hubert et Levy, 1904).

Pierre-Jean-Baptiste Chaussard (Publicola): Heliogabale ou Esquisse morale de la dissolution romaine sous les em-pereurs (1802).

Henry Cohen: Description hisiorique des monnaies frap-pees sous l'Empire romain, communement appelees me-dailies imperiales (1859–1862).

Georges Contenau: La Civilisation phenicienne (1926).

Franz Cumont: Les Cultes d Asie Mineure dans le paganisme romain. — Les Religions orientales dans le paganisme remain (1906).

Charles Daremberg: Traduction du «Traite sur la gymna-stique» de Philostrate (1858); Etat de la medecine entre Ho-mere et Hippocrate (1869).

Charles Daremberg et Edmond Saglio: Dictionnaire des antiquites grecques et modemes d'apres les textes et les monuments (1877–1906).

Louis Delaporte: La Mesopotamie (1923).

Georges Duviquet: Heliogabale, raconte par les historiens grecs et latins, предисловие Remy de Gourmont (1903).

Ignaz Johann Joseph von Dollinger: Paganisme et juda'isme (1858).

Victor Duruy: Histoire des Remains depuis les temps les plus recules jusqu'a Finvasion des barbares (издание 1879).

Rene Dussaud: L'Ere d Alexandre le Grand en Phenicie (1908); Mission dans les regions desertiques de la Syrie mo-yenne (1903); Notes de mythologie syrienne (1903–1905); Le Royaume de Hamat et de Lou'ouch au VIII-e siecle avant J.-C. (1908); Voyage en Syrie — octobre-novembre 1895 (1899); Voyage en Syrie — octobre-novembre 1896 (1899); Le Sacrifice en Israel et chez les Pheniciens (1914); Topographic de la Syrie antique et medievale (1927).

Joseph Hilar Eckel: Descriptio numorum Antiochoe Syri-ce, sive specimen artis criticce numarioe (1786). — Doctrina numorum veterum (1792–1798), и в особенности — Emesa — в III томе — continens reliquam Asiam Minorem et regiones deinceps in ortum sitas.

Butler Orma Ficht: Studies in the life of Elagabalus (1908).

Charles Fossey: La Magic assyrienne (1902).

Edward Gibbon: Histoire de la decadence et de la chute de l'Empire romain (перевод с английского M. F. Guizot, 1812).

Antonio de Guevera: Libro aureo de Marco Aurelio (1529), в переложении на французский язык Антуаном Аллегром (Antoine Allegre) под названием Decade conte-nant les vies des empereurs (1556).

Victor Henry: La Magic dans llnde antique (1904).

Henri Hubert et Marcel Mauss: Esquisse d'une theorie generate de la magie (1904).

Marie-Joseph Lagrange: Etude sur les religions semitiques (1903).

Sebastien Lenain de Tillemont: Histoire des empereurs (1690).

Francois Lenormant: Monnaies et medailles (1883); Sol Elagabalus (1881); Histoire ancienne de TOrient jusqu'aux guerres mediques (continuee par Ernest Babelon) (1881–1885); Manuel d'Histoire ancienne de Г Orient jusqu'aux guerres mediques (1869); Les Betyles (1881).

Jean Lombard: LAgonie (1888).

Gaston Marmier: Recherches geographiques sur la Syrie antique (1895).

G. R. S. Mead: Apollonius de Tyane, Ie philosophe refor-mateur du I-er siecle de notre ere (1901, перевод с английского-1906).

Theodore-Edme Mionnet: Description des medailles antiques grecques et romaines (1806–1837).

Theodor Mommsen: Histoire romaine (1882); Manuel des antiquites romaines (перевод с немецкого Gustave Humbert, 1887–1907); Histoire de la monnaie romaine (перевод Ie due de Blacas 1865–1875).

Georges Perrot et Charles Chipiez: Histoire de Fart dans FAntiquite (1882–1914).

Edward Pococke: India in Greece, or Truth in mythology, containing the sources of the Hellenic races (1851).

Ernest Renan: Mission de Phenicie (1864); Des religions de IAntiquite et de leurs derniers historiens (1853).

Albert Reville: Apollonius de Tyane. — la Revue des deux mondes, 1 octobre 1865.

Jean Reville: La Religion a Rome sous les Severes (1885).

Francois Thureau-Dangin: Rituels accadiens (1921).

Cornelis Petrus Tielle: Histoire comparee des anciennes religions de FEgypte et des peuples semitiques (перевод с голландского G. Collins, предисловие Reville, 1882).

А также многочисленные периодические, научные и справочные издания.

Среди перепечатанных материалов, собранных для «Гелиогабала», фигурируют заметки, представленные ниже. Вполне возможно, что этот план составлен самим Арто для своего помощника, т. к. здесь хорошо видно, какое направление он выбрал для поиска материалов, и что его интересовало в личности и жизни Гелиогабала.

Гелиогабал

Положение персонажа — Эпоха — Состояние мира и Европы год за годом.

Основные нравы эпохи — Моды — Обычаи — Личная и общественная мораль.

Происхождение персонажа — Семья — Влияния — Юность.

Внешность Гелиогабала (медали, статуэтки, скульптуры) — Рост — Ширина в плечах — Голова, ее параметры — Объем талии — Округлость бедер — Стопы — Руки — Цвет волос, глаз — Оттенок кожи — Размеры шеи — Объем его гениталий — Размеры его конечностей — Уши, их размеры и цвет.

Одежда, которую он предпочитал — Ткани — Цвета — Прически — Оружие — Короны, их количество, описание.

Его жены, их имена, характер, тип красоты, нравы.

Его министры, их имена, характеры, длина их членов — Каким образом он их отбирал?

Член Гелиогабала. Длина?

Его эротические припадки, крики, шум и ярость.

Количество празднеств, которые он провел.

Описание празднований по поводу коронования, расходы, цветы, угощения, отдельные пиры, оргии, пышность всякого рода.

Число присутствующих.

Его дворец — Место дворца на плане Рима — Размеры помещений — Сады.

Жизнь Гелиогабала — Времяпрепровождение — Время подъема и отхождения ко сну.

Особый ритуал праздников и ритуал религии солнца.

Подробности ритуалов — Атрибуты для ритуалов — Предметы — Жрецы, их количество, их атрибутика.

Детальное описание театрального действия, где он играл Венеру — его костюм для этого спектакля.

Год за годом, хронология его внешних действий, общественных, или частных.

Имя преторианца, который проломил ему череп.

Имена тех, которых он велел казнить — Количество — Количество смертей в период его правления — в т. ч. из его окружения.

К счастью, до нас дошло достаточное количество рукописей. Речь идет действительно о рукописях, т. к. некоторые отрывки существуют в нескольких вариантах, и эти варианты иногда сильно отличаются друг от друга. 7-ой том Полного собрания сочинений Антонена Арто содержит досье, где воспроизведены все эти первоначальные версии.

У Арто была привычка диктовать свои тексты, вероятнее всего потому, что, будучи актером и прекрасно владея голосом, он мог таким образом проверять их звучание и лучше оценить производимый эффект. «Гелиогабал» также не избежал диктовки. Как это подтверждают типичные ошибки при восприятии на слух, которые мы смогли отметить в издании Деноэля, последняя версия работы была продиктована, вероятно, с различных первоначальных рукописей. Одни длинные отрывки не были сохранены вовсе, из других Арто извлек только краткие выводы, а некоторые были переделаны серьезнейшим образом. В 1947 г. он поступит так же при написании книги о Ван Гоге.

Наталия Притузова

Вадим Максимов

Примечания

1

Маны (manes) - души умерших, пребывающие в надземном мире. В честь manes совершались возлияния, устраивались празднества. Manes считались добрыми душами в противоположность immanes, злым душам.

 Арто использует понятие manes в статье «Театр и культура» - в предисловии к сб. «Театр и его Двойник»:

«Сакральное слово „манас" означает „разум". Оно включает в себя как мыслительные, так и эмоциональные процессы и, стало быть, может означать, с одной сторо­ны, понимание, интеллект, раздумье, мышление и т. д., а, с другой - душу, сердце, совесть, желание, волю и т. п. „Манас" - это орган внутренней „души" или „атмана"» (MacDonnel A. A. Sanskrit-English Dictionary. L., 1893.)

(обратно)

2

Аполлоний Тианский - философ-неопифагореец. Родился в Тиане (Каппадокия, рим. провинция в Малой Азии) в начале I в. н. э. Раздав свое имущество бедным, путешествовал по Малой Азии, дошел до Индии, где познакомился с учением брахманов. Проповедовал, предсказывал будущее, творил чудеса. В середине I в. пришел в Рим, но был изгнан Нероном. Путешествовал по Испании, Греции, Египту, Эфиопии. При Веспасиане и Тите пользовался влиянием в Риме. В конце жизни поселился в Эфесе, основал Пифагорейскую школу. Умер в правление Нервы (96-98 гг.). В III в. Филострат создал жизнеописание Аполлония в 8-ми книгах. В не дошедшем до нас сочинении Гиерокла Аполлоний противопоставлялся Христу, против чего выступали позже христианские авторы. Сочинения Аполлония, кроме 77 писем, не сохранились. Однако алхимики считают его автором трактатов, подписанных именем Белинус (Бонеллус) и описывающих, в частности, способы воскрешения умерших.

(обратно)

3

Героям в том смысле, в каком понималось это слово во времена античности. Герои составляли самостоятельный пантеон, в отличие от богов. Реальность существования героев не подвергалась сомнению. В то же время современник мог быть причислен после смерти к числу героев. Можно провести некоторую аналогию со святыми в христианстве, но связь людей и героев в античности очевиднее.

(обратно)

4

Наследование определялось матерями... В традиции многих стран Ближнего Востока наследование (и национальность) определяются по матери, поэтому было очень важно, чтобы мать принадлежала к тому же роду, что и отец (например, была его сестрой). См Быт. XVII, 17-19; XVIII, 12; XXI, 6: оспоренное первородство Израиля, сына служанки. Законным наследником был признан Исаак, сын Авраама и Сары, его двоюродной сестры, хотя он был моложе на 13 лет.

(обратно)

5

Эмеса - город в Сирии, в настоящее время - Гемес. Главный город Ливанесии, при Каракалле - римская колония. Здесь родился будущий император Александр Север. В настоящее время - г. Хомс (Сирия).

(обратно)

6

Юлия Мэса со своим мужем Секстом Барием Марцеллом - У Арто очевидная ошибка: речь идет о Юлии Соэмии, жене Секста Вария Марцелла.

(обратно)

7

Каракалла - сын Луция Септимия Севера и Юлии Домны, первоначально: Септимий Бассиан, позднее: Марк Аврелий Антонин. Прозвище «Каракалла» обозначает длинное до пят одеяние. Император в 211-217 гг. В 212-ом убил своего брата Гету, чтобы получить единоличную власть. Убит в 217-ом префектом претория Макрином.

(обратно)

8

Гета, Луций Септимий - сын Луция Септимия Севера и Юлии Домны, брат Каракаллы. Император - под именем Цезарь Публий Септимий Север Гета Август - с 211 г. Убит Каракаллой в 212 г.

(обратно)

9

Септимий Север, Луций - родился в Ливии, стал командующим римскими легионами на Дунае и Рейне, наместником Паннонии (Венгрии). Обладая смелостью, умом, твердостью характера предпринял поход на Рим в период кризиса власти и быстрой смены императоров, наступивший после убийства Коммода в 192 г. Провозглашен императором 1 июня 193 г. под именем Цезарь Луций Септимий Север Пертинакс Август. Вел успешные войны на укрепление центральной власти против императоров, провозглашенных в отдельных римских провинциях: Песценния Нигера, Клодия Альбина. Способствовал продвижению в Риме выходцев из Сирии и стран Востока. Покорил Парфию и Британию. В Британии умер в феврале 211 г., оставил престол сыновьям - Каракалле и Гете.

(обратно)

10

Генеалогическое дерево Гелиогабала: Бассиан Луций Септимий Север + Юлия Домна / Юлия Мэса + Юлий Авит Каракалла / Гета Секст Варий Марцелл + Юлия Соэмия / Юлия Маммея + Гессий Марциан, / Варий Авит Бассиан (Гелиогабал (Элагабал)) / Александр Север.

(обратно)

11

Лаций или Латий (Latium) - область на Апеннинском полуострове между Тирренским морем, Этрурией и Кампанией. В конце II тыс. до н.э. была заселена предками латинов. К этому же времени относятся находившиеся здесь поселения культуры Вилланова. Обе культуры развиваются параллельно. Позднее - в 753 г. до н.э. - здесь, на семи холмах в нижнем течении Тибра, возник Рим.

(обратно)

12

Юлий Барбакий Меркурий - муж Юлии Мэсы Юлий Авит, консул, губернатор Месопотамии и Кипра при Каракалле. Комментаторы французского издания указывают, что не обнаружен источник, называющий Юлия Авита Барбарием Меркурием.

(обратно)

13

Слово principe, которое очень часто встречается у Арто, многозначно: 1) начало, первопричина, основа; 2) принцип, основное положение, закон (научный); 3) убеждение, точка зрения; 4) во мн. числе: нравственные правила, моральные устои; 5) компонент, простое тело элемента; 6) состав растительного, животного экстракта, - поэтому при переводе во многих случаях даны два варианта: само слово «принцип», и то его значение, которое по логике повествования более всего подходило в каждом отрывке.

(обратно)

14

Царство Селевкидов - крупнейшее государство на Ближнем Востоке (Сирия, Месопотамия), образовавшееся в 323 г. до н.э., после распада империи Александра III Македонского. Сформировалось в 312 г. во главе с полководцем Александра Селевком I Никатором. Распад царства Селевкидов начался в 188 г. В 167-142 гг. Иудея борется с Селевкидами за независимость. В 129 г. после гибели Антиоха VII Сидета во время похода на Парфию Сирия, Келесирия, Финикия, Киликия распадаются на отдельные государства. Прекратило свое существование в 63 г. до н,э., когда Сирия стала римской провинцией.

(обратно)

15

Македонское царство достигло расцвета при Филиппе II, завоевавшем Грецию, и его сыне Александре III, правившим с 336 г. до н.э. и расширившим государство на Востоке до реки Инд. После смерти Александра в 323 г. империя распалась на отдельные эллинистические государства.

(обратно)

16

Династия Самсигерамидов, к которой принадлежал Бассиан, не только поставляла жрецов для храма Эмесы, но и фактически контролировала город.

(обратно)

17

Римский историк - по свидетельству французских комментаторов речь идет о Лампридии. Лампридий, Элис (Aelius Lampridius) - римский историк IV в., один из шести «сочинителей истории Августов» (Scriptores Historiae Augustae). «Жизнеописания Августов» созданы, вероятно, по заказу императоров Диоклетиана (284-305) и Константа (306-337). Лампридию принадлежат жизнеописания Коммода, Диадумена, Гелиогабала и Александра Севера. Если у Арто речь идет действительно о Лампридии, очевидна путаница - Лампридий везде именует Бассианом Каракаллу. В главе о Гелиогабале он называет Бассиана убийцей, но имеется ввиду убийство Каракаллой брата, а не отца. О Бассиане, отце Юлий, Лампридий не упоминает.

(обратно)

18

Мегабиз (Megabyzus) - персидское название главного жреца Артемиды в Эфесе.

(обратно)

19

Эмафия или Эмафийское царство - древнее название Македонии (у Гомера), а также города в Македонии (у Тита Ливия).

(обратно)

20

...Кое-где уже пропали быки, орлы, ястребы-перепелятники, но не петухи! - Арто перечисляет жертвенных животных, посвященных Солнцу.

(обратно)

21

Элагабал (Elagabal) - «Бог горный» в западно-семитской мифологии. Issu (фр.) - «сошедший», «спустившийся с...» (имеется в виду «сошедший с горы»).

(обратно)

22

...под влиянием духа, идущего из головы. - Дыхание как основа жизни, творчества, театра описано Арто в работе «Театр Серафена» (1936). Он разделяет дыхание на мужское, женское и среднее. Дыхание управляется из различных энергетических центров в теле человека и складывается в комбинации типов дыхания.

(обратно)

23

Санхониатон (Sanchoniaton) или Санхуниафон (San- chuniathon), правильнее: Санхунйатон - финикийский писатель XIV-XIII вв. до н.э.. Его «История Финикии» известна благодаря сочинениям Филона из Библа (I-II вв. н.э.), дошедшим в небольших отрывках. Санхунйатон, ссылаясь на тексты легендарного создателя финикийской письменности Таавта, создал финикийское «священное писание». Философ-неоплатоник Порфирий (ок. 233 - ок. 300) перевел фрагменты из Санхунйатона на греческий язык и использовал для критики христианства, доказывая, что Моисей получил свои знания не в результате божественного откровения, а из древних финикийских текстов.

(обратно)

24

Диана - в римской мифологии богиня плодородия, олицетворялась луною. Артемида - аналог Дианы в древнегреческой мифологии, богиня охоты. Иштар - центральное женское божество в аккадской мифологии, богиня плодородия и плотской любви. Прозерпина - римский аналог древнегреческой богини царства мертвых Персефоны, дочь Цереры (Деметры), супруги Аида.

(обратно)

25

Фотий (820-891) - константинопольский патриарх в 858-867 и 878-886 гг., писатель и ученый. Автор многочисленных богословских сочинений и писем. Среди светских сочинений выделяется «Библиотека» («Мириобиблон»), в которой собраны рефераты из сотен книг по истории, грамматике, медицине, науке, теологии. Многие исторические сочинения известны только по этому изложению. Фотий не был современником Септимия Севера, императора в 193-211 гг., родившегося в Африке в Лептисе и умершего во время похода в Британию в Эбуракуме (Йорке).

(обратно)

26

Дамаский (Damascius) - греческий философ-неоплатоник. Родился в Дамаске ок. 480 г., учился в Александрии и Афинах. После закрытия Юстинианом афинской академии как нехристианского учреждения, в 529 г. отправился в Персию. Среди его сочинений - «Комментарии к диалогам Платона», «Вопросы изначальных принципов». Исидор - философ-гностик второй половины II в., сын и последователь Василида, жил в Александрии. Дамаский развивал некоторые его принципы. Во французском издании комментаторы приводят следующую цитату из «Библиотеки» Фотия: «Прочитал четыре книги Дамаския, первая из которых называется «Триста пятьдесят две главы невероятных выдумок»; вторая - «Пятьдесят две главы необыкновенных историй о богах»; третья - «Шестьдесят три главы необыкновенных историй о душах, появившихся после смерти» и четвертая - «Сто пять глав о необыкновенных явлениях». Во всех - только фантастические сказки, невозможные, невероятные, безумные и написанные без достаточного воображения, вполне достойные, впрочем, безбожия и неверия Дамаския, который, в то время как свет истинной веры разливается над миром, остается дремать в глубоких сумерках идолопоклонства. Его стиль в этих рассказах лаконичен, не лишен элегантности и не пренебрегает ясностью, как это обычно бывает в рассказах такого рода».

(обратно)

27

Бетил (Betyle), правильнее: Бетель, Бетилу (др.-евр., арабск., угаритск. Bet'hel - «дом бога». В древнесемитской и арабской мифологии обозначение бога и культового воплощения бога. Чаще всего, камень, обработанный или необработанный, конический или пирамидальный. Бетели XIX в. до н.э. обнаружены в Библе и Ханаане.

(обратно)

28

Камни Красоты - в оригинале: Pierres de Bel. Возможно и другое значение: Камни Бога. Бел (Bel) - в аккадской мифологии эпитет главного вавилонского бога Мардука (в греческой передаче - Белое). Арто явно играет на созвучии французского и аккадского понятий.

(обратно)

29

Все три цитаты - эта, предыдущая и последующая - из «Библиотеки» Фотия. Антонен Арто использовал записи переписчиков, подобранные г. Офре. Начало «Я видел, говорит он...» заставляет полагать, что это были слова самого Севера, тогда как они принадлежат Дамаскию, на что ясно указывает перевод Рене Анри: «Я видел, говорит автор...». С другой стороны, Север, который несколько раз упоминается в этой рукописи, не имеет ничего общего с Септимием Севером. (Прим. франц. издания)

(обратно)

30

Генос - Gennaioz (греч. «благородный»). В западносемитской мифологии Генос вместе со своей сестрой Генеей - «порождающие существа» - дети Айон, «вечности» и Протогона, «перворожденного», - почитались как боги - покровители рождения всего живого.

(обратно)

31

Иераполис (Hieropolis или Hierapolis - греч. «Священный город») - город в Сирии, недалеко от реки Евфрат. Здесь было запрещено делать изображение Солнца и Луны, так как они предстают сами в подлинном виде на небе. Лев мог стать изображением Солнца, так как он обозначает «подземное», т.е. ночное солнце. К. Г. Юнг цитирует алхимический трактат «Consilium coniugii»: «Лев, нижнее Солнце, разлагается своей плотью. Лев разлагается в силу самой своей природы своею плотью, которая следует за фазами Луны и пребывает в затмении» (Юнг К. Г. Mysterium Coniunctionis). У древних египтян разливы Нила связывались с вхождением Солнца в созвездие Льва. Символом различных солнечных богов был лев (например, Митры). О тождественности Солнца и Льва см.: Davy M. M. Essai sur la Symbolique Romane. P., 1955.

(обратно)

32

Гелиак (фр. «heliaque») - солнечный.

(обратно)

33

Селенит - минерал класса сульфатов, белые волокнистые кристаллы с шелковистым блеском.

(обратно)

34

Антиливанские горы - горная цепь, тянущаяся от Ливанских гор на северо-восток через Сирию.

(обратно)

35

Ювенал, Децим Юний (Iuvenalis, ок. 60 - 140) - римский поэт. После убийства императора Домициана (96 г.) начал писать обличительные сатиры. Сохранились 16 сатир в 5 книгах.

(обратно)

36

Антиох - имя ряда сирийских царей из рода Селевкидов, а также четырех царей Коммагенской династии, правивших в Коммагенском царстве, отделившемся от Сирии в 163 г. до н. э. После смерти Антиоха III в 17 г. н. э. Каммагена потеряла независимость, став римской провинцией. В 38 г. Калигула сделал Антиоха IV независимым царем, которым он оставался (с перерывами) до 72 г., когда Веспасиан окончательно присоединил Каммаген к римской провинции Сирия. Однако Арто упоминает эпизод явления образа Аполлония Тианского императору Аврелиану в 271 г., когда тот воевал в Сирии. Возможно, поэтому Арто называет его Антиохом. Эпизод описан Флавием Вописком из Сиракуз в «Истории Августов».

(обратно)

37

Флавий Вописк (Flavianus Vopiscus) из Сиракуз - римский историк, написал главы для «Истории Августов», считающиеся лучшими в сборнике: «Божественный Аврелиан», «Тацит», «Проб», «Фирм, Сатурин, Прокул и Боноз», «Кар, Карин и Нумериан». Умер при Константине I. Комментарий франц. Издания: Для цитирования Антонен Арто пользовался изданием Панкука (1847): «Авторы, написавшие Историю Августа» в переводах Е. Теллеферта и Жюля Шеню.

(обратно)

38

Зенобия Септимия - жена царя Пальмиры, после его убийства в 268 г. стала царицей. Приняла титул Августы и начала борьбу с Римом, желая стать там императрицей. Подчинила Египет, одержала победу над римской армией. В 270 г. императором стал Аврелиан, в 273 г. он отправился с армией в Пальмирское царство. Он захватил все крупные города и осадил Пальмиру. Зенобия пыталась бежать, но была схвачена и участвовала в триумфе Аврелиана в Риме. Умерла в подаренном ей поместье в Тибуре. Пальмира была разрушена. После возвращения с Востока в 273 г. Аврелиан выстроил в Риме Храм Солнца.

(обратно)

39

Феаки (греч. Phaiakes) - в греческой мифологии счастливый народ, живущий на острове Схерия и занимающийся мореплаванием. Правил феаками Алкиной. На одном из их быстроходных судов Одиссей был доставлен на родину.

(обратно)

40

См. примечание 23.

(обратно)

41

Слово «christ» в книге дважды написано с маленькой буквы. (Прим. франц. издания.)

(обратно)

42

Лукиан (Lucian, ок. 125- ок. 190) - греческий писатель-сатирик, философ. Родился в Самосате (Сирия), учился риторике в Ионии, путешествовал по Империи. Автор сатирических диалогов, написал около 80 произведений. Комментарий франц. Издания: Работа, из которой взята длинная цитата, называется «О сирийских богинях», где его авторство, впрочем, оспаривается несколькими авторами. По мнению одного из переводчиков этого сочинения, Белина де Баллю, оно должно было бы принадлежать писателю более раннего периода, стиль которого похож на стиль Геродота. Но Морис Круазе, Рене Дюссо, Франц Кюмон и Марио Менье согласились оставить авторство этой работы Лукиану. Антонен Арто использовал в своей работе «Полное собрание сочинений Лукиана» в переводе Эжена Тальбо (1857).

(обратно)

43

Астарта - в западносемитской мифологии - олицетворение планеты Венера, богиня любви и плодородия, богиня-воительница. В древнесемитской мифологии - божество, соответствующее богине Иштар из ассиро-вавилонской мифологии.

(обратно)

44

По одной из древних мифологий, восходящих к шумерской и перенесенных через аккадскую, вавилонскую и ассирийскую традиции, - сначала созданные богами люди были бесплодны, они были сотворены как рабочая сила, которая должна была выполнять тяжелую работу для богов. Затем, когда человек стал способен производить себе подобных, он стал считать себя равным богам. Отсюда - поклонению Фаллосу - органу воспроизводства. Позднее этот культ переродился в поклонение богу плодородия, размножения.

(обратно)

45

Иония - область Греции, на побережье Малой Азии и островах Хиос и Самос. Основные города - Эфес, Милет, Эритрея, Смирна и др. Ионию населяли ионийцы, одна из трех главных греческих племенных групп. После вторжения дорян на Пелопоннес ионийцы были вытеснены оттуда в Аттику и Беотию, а в XI в. до н.э. на острова и в Малую Азию. В классический период Иония - один из главных центров философии, поэзии, изобразительного искусства. Главное святилище - Панионий на азиатском мысе Микале близ г. Приена, в котором происходили празднества Панионий. На о. Самосе в г. Герайон в VIII в. до н.э. построен 30-метровый храм. В VI в. до н. э. рядом возник новый ионический храм, 40-метровый, фрагменты которого сохранились.

(обратно)

46

Урания - в греческой мифологии - муза, покровительница астрологии.

(обратно)

47

Ваал (греч.; древнеевр. Балу - хозяин, владыка) - в западносемитской мифологии бог грома и молнии, дождя и плодородия. Изображался в облике быка или воина с молнией-копьем. Умирающий и воскресающий бог.

(обратно)

48

Танит (Тиннит) - в западносемитской мифологии богиня-дева, одно из главных божеств карфагенского пантеона. Богиня луны и плодородия. Символы Танит - голубь и полумесяц. Изображалась в виде крылатой женщины с лунным диском. Почиталась в паре с Ваалом. Астарта- см. прим. 43.

(обратно)

49

...момент появления пьяного бога. - Аполлон отождествлялся с солнцем в его живительном и губительном значении. По некоторым мифам он искупает вину за убийство Пифона, сына Геи-земли, спустившись в Аид. В Аполлоне сочетаются противоположные начала. Ему присущи буйство и экстаз, перенесенные на него с образа Диониса.

(обратно)

50

Галлы (galli, gallus) - здесь: жрецы в культе Кибелы, греческой богини фригийского происхождения, Великой матери богов (отождествлялась с Реей, матерью Зевса). Жрецы Кибелы в экстазе наносят друг другу раны, неофиты оскопляют себя в процессе ритуального экстаза. В русской традиции именуются корибантами. Празднества в честь Кибелы особенно распространились в эпоху Империи. Культ Кибелы введен в Риме в 204 г. до н.э. и слился с культом богини Опс. Жрецы Кибелы исполняли песни-галлиамбы.

(обратно)

51

Филострат (II Флавий), прозванный Афинянином, греческий софист, родился ок. 175 на о. Лемносе, умер ок. 249. Он изучал софистику и риторику в Афинах, вместе с Проклом и Антипатром (Proclus, Antipatros), затем в Антиохии с будущим императором Гордианом. Преподавал в Афинах. К концу правления Септимия Севера он обосновался в Риме, где пользовался покровительством Юлии Домны, которой он посвятил «Жизнь Аполлония Тианского». Он написал также «Жизнеописания софистов» и трактат «О гимнастике» (Прим. фр. издания).

(обратно)

52

Если Дион Кассий рассказывает, что Каракалла убил (своего брата) Гету прямо в объятиях их матери, то Геродиан (см. прим. 77), описывая Юлию Домну, напоминает оскорбление, брошенное в ее адрес Плавтием: Иокаста (мать Эдипа, ставшая его женой). Этот факт упомянут в связи с деталями, приведенными Антуаном Аллегром в его книге «Декада, содержащая жизнеописания императоров» (1556 г.). «Жизнеописание Антонина Бассиана (Каракаллы)» автор уточняет, что после того, как Каракалла убил Гету прямо на глазах у Юлии Домны, он стал спать с мачехой, так как, чтобы смягчить ужас инцеста, он на всякий случай говорит, что Каракалла и Гета были братьями по отцу, но не по матери, в то время как они оба были сыновьями Юлии Домны. В книге «Религия в Риме при Северах» (1885) Жан Ревиль ссылается на Спартанца, который очень эмоционально заявил, что Юлия Домна, дабы обеспечить себе покровительство Каракаллы, сама спровоцировала его на инцест. Дион Кассий, греческий историк, родился ок. 155 г. Дважды был консулом. При Макрине, в 218 году, был куратором в Смирне и Бергаме; при Александре Севере - проконсулом Африки. По окончании срока второго консулата вернулся в Никею, где и умер, будучи уже очень старым (ок. 240 г.). Он написал книгу о чудесных знамениях, которые предсказали восшествие на престол Септимия Севера. Позже он составил «Римскую историю». (Примечание франц, издания)

(обратно)

53

Антиохия (Antiochia) - одна из столиц царства селевкидов, на реке Оронт (в Сирии). Современная Антакия. Основана примерно в 300 г. до н.э. Селевком I Никатором и названа в честь отца Антиоха. В римскую эпоху - резиденция сирийских наместников, позднее - римских императоров.

(обратно)

54

вдова Вария Антонина Макрина - очевидная техническая ошибка, речь идет о Варии Марцелле, муже Соэмии. Марк Опеллий Север Макриан Август, о котором Арто начинает говорить через две фразы, - римский император в 217-218 гг. Был простым воином, потом префектом претория у Каракаллы, убил его и стал императором. Через год был свергнут и убит вместе со своим сыном Диадуменом.

(обратно)

55

...Убийство Каракаллы - произошло на юго-западе Месопотамии, недалеко от г. Эдесса (или Осроя - столицы Осроенского царства) 6 апреля 217 г. Храм бога Луна находился в Каррах. Арто использует свидетельство, приведенное Элием Спартианом в главе о Каракалле в «Истории Августов»: «Он был убит в середине пути между Каррами и Эдессой, когда он сошел с коня, чтобы облегчиться, окруженный своими телохранителями, которые были участниками интриги, имевшей целью лишить его жизни. Его конюший, подсаживая его на коня, поразил его ударом кинжала в бок, и все единогласно заговорили о том, что это сделал Марциал. Так как мы упомянули о боге Луне, то следует знать, что передано о нем мудрейшими людьми и что еще сейчас думают преимущественно жители Карр, а именно: кто считает, что Луну нужно называть женским именем и причисляет ее к женскому полу, тот всегда покоряется женщинам и является их рабом; тот же, кто верит, что это бог мужского пола, будет властвовать над женой и не поддастся никаким женским козням. Вследствие этого греки и египтяне, хотя они и говорят о богине Луне, относя ее к тому роду, к какому, говоря о людях, они относят женщину, - все же в своих таинственных учениях называют ее Луном». («Властелины Рима: Биографии римских императоров от Адриана до Диолектиана». М.: Наука, 1992. С. 115.)

(обратно)

56

...там, где она находится - т.е. в Эмесе.

(обратно)

57

Эмафийское царство - см. прим. 19. Арто говорит об Эмесе, как об осколке Македонской империи, который тонет в обширных царствах Древнего Востока.

(обратно)

58

Стадий = 176,6 метра.

(обратно)

59

Ашшур (Assur, у Арто эллинизированный вариант написания - Assuerus) - верховное божество ассирийской мифологии, бог-творец, судья, воин, змееборец. На гигантских скульптурных изображениях XIV-VII вв. до н.э. (чаще всего - барельефах) Ашшур парит над землей в лучах крылатого солнечного диска или просто олицетворен солнечным диском.

(обратно)

60

Девкалион - в греческой мифологии прародитель людей, сын Прометея. Когда Зевс наслал на землю девятидневный потоп и уничтожил человечество, Девкалион и его жена Пирра спаслись, построив, по совету Прометея «ковчег». На десятый день потопа они высадились на горе Парнас (или Этна). «Более ранним» потопом, на который намекает Арто, мог быть потоп, описанный в шумерском мифе об Ут-напишти.

(обратно)

61

Площадь Согласия (PL de la Concorde) - гигантская площадь в Париже, площадью 8 га. Открыта в 1763 г. (арх. Ж.А. Габриель).

(обратно)

62

Пифийские игры - наиболее значительные, после Олимпийских, общеэллинские состязания. Проходили с 582 г. до н.э. на третий год олимпиады близ Дельф и посвящались Аполлону. Пифия - прорицательница в храме Аполлона в Дельфах - Дельфийский оракул. Изначально проходили музыкальные соревнования, позднее добавились атлетические и конные.

(обратно)

63

Электрум - минерал, разновидность самородного золота с содержанием серебра свыше 25-50%.

(обратно)

64

...она сумела обезличиться. - Для Арто высшей оценкой исторического персонажа или художника становится преодоление индивидуализма, отказ от личностных интересов и от личности как таковой. Благодаря этой способности и перед исторической фигурой, и перед актером возникает возможность выхода на уровень коллективного бессознательного и единение с человечеством.

(обратно)

65

«Фиат» (FIAT) - итальянская фирма по производству автомобилей, сохраняющая монополию в стране. Основана в 1899 г.

(обратно)

66

Ichtus - слово составлено из первых букв греческих слов «Iesous Christos, Theou Uios, Soter» - «Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель». Слово близко по звучанию слову «ichthys» (греч. - «рыба»). Со II в. рыба стала символом христианской религии.

(обратно)

67

Валериан, Цезарь Публий Лициний (190-260) - римский император с 253 г., знатный сенатор, получивший престол после нескольких лет молниеносной смены императоров. Правил вместе со своим сыном Галлиеном (253-268). В 259 г. возглавил поход на персов. Римляне были разбиты армией Шапура (Сапора) I (241-271), сына основателя державы Сасанидов. В сентябре 260 г. Валериан попал в плен и был казнен. Комментаторы французского издания отмечают: Сапор (Sapor), царь Персии и победитель Валериана, заставил содрать с пленника кожу, когда насытился оскорблениями в его адрес. Затем он велел окрасить его кожу в красный цвет и в качестве трофея повесить на фронтоне храма.

(обратно)

68

Пальмира - богатейший город северо-восточной Сирии, торговый центр. При Каракалле стал центром римской Колонии. Шапур I, царь Сасанидов, отвоевал у римлян Месопотамию и часть Сирии. Римский наместник Оденат Септимий изгнал персов из Сирии в 260-е годы. В Пальмире сохранились развалины храмов Бела (I в.) и Ваала Шамима (II в.).

(обратно)

69

Тавроболы - участники тавроболия (taurobolium) - жертвоприношения быка, религиозного обряда, проводимого в Мал. Азии со II в. до н.э. Суть обряда - в «крещении» кровью быка: тавроболы стояли в яме, а над их головами убивали быка. Кровь быка смывала грехи и перерождала человека. Обряд получил распространение в Римской империи наряду с мистериями Кибелы, Аттиса и Митры.

(обратно)

70

Митра - древнеиранский мифологический герой, бог солнца. Древнейшие сведения содержатся в «Авесте». Воплощает идею договора, разграничения, согласия. Культ получил распространение в Римской империи. Иногда Митра отождествлялся с Юпитером.

(обратно)

71

Ктец - означает расческу, грабли и, по аналогии, любой предмет, имеющий зубчатый край: ряд ресниц, например. У греков этот термин используется также для обозначения вагины. (Прим. франц. издания)

(обратно)

72

Евангелие от Иоанна (XIV, 2). (Прим. франц. издания)

(обратно)

73

Ямвлих (фр. -Jamblique, до 280 - ок. 330). Халкидский - греческий философ-неоплатоник, родился в Сирии. Ученик Порфирия. После смерти Порфирия - критик его учения. Автор «Свода пифагорейских учений» (сохранилось 5 кн. из 10), комментатор Платона и Аристотеля, автор оригинальных сочинений «О богах», «О символах», «Халдейская теология», «Платонова теология». Книга, о которой идет речь у Арто, переведена на русский язык: Ямвлих. О египетских мистериях. М., 1995. «О египетских мистериях» подписана именем египетского пророка Абаммона и написана в форме ответа на письмо Порфирия ученику Абаммона. Ямвлих преподавал в Александрии, создал сирийскую школу неоплатонизма. Среди его учеников Феодор Асинский и Эдесий. Эдесий основал пергамскую школу неоплатонизма и был учителем Юлиана Отступника и Евнапия, автора «Жизнеописания философов и софистов», биографа Ямвлиха. Религиозно-философская система Ямвлиха соединяет восточные доктрины с идеями неоплатонизма ради противодействия христианству.

(обратно)

74

Соль, ртуть, сера - различные стадии очищения материи в алхимии. Главные элементы, выражающие свойства человека и космоса. Растворение тела в духе, его вознесение, испарение соответствует изгнанию из него ингредиентов - ртути, серы и т. д. Ртуть - первая очистка: от чувств, воображения - женское начало. Сера - более тонкая очистка: от разума, осознания - мужское начало. Природа соли - стихия огня, таинственная субстанция, порождаемая Меркурием. Ртуть и сера имеют двойственную природу. Существует сера белая (активная субстанция луны) и красная (солнца).

(обратно)

75

Речь идет о главном принципе нумерологической Каббалы - о числовом соотношении слов. Буквы соответствуют определенным числам. Путем сложения цифр можно получить числовое значение любого слова. Если сложить цифры в числе, соответствующем слову, получается его коренное число. Через коренные числа выявляется единство слов.

(обратно)

76

...управляет им через Триаду, которая представляет собой первый модуль, первый оттиск изображения, или первый образ отделения от единого целого. - Речь идет о Каббале, оказавшей большое влияние на Арто. Божественное начало Энсоф проявляет себя в десяти сефирот - нисходящих эманациях. Десять сефирот находятся в строгой взаимозависимости и объединены в три триады плюс низшая десятая сефира - «царство» (мальхут). Первая триада - наиболее адекватная эманация божественного состоит из сефирот «венец» (кетер), «мудрость» (хохма), «знание» (бина). Первая триада имеет аналоги во всех религиях: Брама - Вишну - Шива; Отец -Сын - Дух Святой; Озирис - Амон - Птах.

(обратно)

77

Пураны (от санскр. «древний») - священные индуистские тексты. Сохранились пураны второй половины I тыс. н.э., хотя создавались они значительно раньше. Записаны двустишьями (шлоками). Сюжеты Пуран повторяют содержание «Махабхараты» и «Рамаяны», но более просты. В пуранах описывается, в частности, происхождение мира, периодическое разрушение Вселенной и ее очередное возрождение.

(обратно)

78

Вопрос о расколе Иршу рассматривается в работе Фабра д'Оливе «О социальном положении человека, или Философские воззрения на историю рода человеческого» (F. d'Olivet. De Fetat social de l'Homme, ou Vues philosophiques sur l'histoire du genre humain. Paris: J. L.J. Briere, 1822), в IV главе третьей части под названием «Восьмая революция: разделение принципов. Влияние музыки как универсальной науки. Вопрос о первопричине. Было ли это мужским или женским началом? Раскол в Империи по этому поводу». Антуан Фабр д'Оливе (Antoine Fabre d'Olivet) - писатель, музыкант, филолог, философ. Родился в Гандже в 1768 г., умер в Париже в 1825 г. Как он сам объясняет в своей «Диссертации о социальном состоянии Человека», хотя он и держался всегда в стороне от разных партий, его политические позиции привлекли к нему внимание сторонников Бонапарта в первые дни Консулата. Он чудом избежал высылки и целиком погрузился в исследования. О неприятностях, которые ему пришлось испытать при Бонапарте, он рассказал в небольшом сочинении «Заметки о природе слухов». Кроме многочисленных драматических работ: «Четырнадцатое июля» (1790), «Взятие Тулона» (1794), он написал большое количество оригинальных философских трудов: «Золотые черви Пифагора» (1813), «Возвращенный древнееврейский язык» (1816), и огромное полотно «О социальном состоянии Человека или Философский взгляд на историю рода человеческого» (1822). Эта работа и явилась побудительной причиной появления многих рассуждений в «Гелиогабале». (Прим. франц. издания)

(обратно)

79

Fabre d'Olivet. Op. Cit. T. L P. 244: «...они (кельты) давали даже последователям Рама названия, которые отражали больше жалость, чем ненависть. Именно для них заблудший народ - Eskwander. Это имя, прославившееся успехами, с течением времени перешло с названия народа на его предводителя, и стало генетическим именем всех героев, которые совершили яркие подвиги. Немногие нации могли бы похвастаться хоть одним Скандером (Scander). Первый из всех, Рам, изображался как Скандер с двумя рогами, из-за Овна, которого он избрал своим символом. Эти два рога особенно прославились впоследствии. Их водружали на головы всех теократических персонажей. Они обусловили формы тиары и митры. И, наконец, замечательно, что последний из Скандеров, Александр Великий, носил имя, которое взял себе этот античный герой». «Имя Александр образовалось из древнего имени «Скандер», к которому присоединили арабский артикль al». Сирийские цари носили на голове нечто вроде эмблемы с двумя рогами. (Прим. франц. Издания) Сканда (Skanda, др.-инд. - «излитый») - в индуистской мифологии предводитель войска богов. Бог войны. Рожден для уничтожения асуров, имеет шесть голов, двенадцать рук и ног. Атрибуты Сканды - копье, лук, петух и павлин, на котором он ездит.

(обратно)

80

Историю Рама, основателя Всемирной Империи, тоже изложил Фабр д'Оливе. (Прим. франц. издания)

(обратно)

81

Слово Паллистан, преобразовавшееся в Палестину, по мнению этимологов, происходит от РаШ (древнеинд. «пастух»). См. Приложение 1.

(обратно)

82

Е d'Olivet. Op. Cit. Т. I. P. 273: «Поскольку по каким-то своим тайным причинам они приняли в качестве знака красный цвет, разлитый по желтому, их назвали «Пинкшас» (Pinkshas), или - финикийцы, что означает — Красные...» «Именно из-за финикийского цвета, который называют еще пунцовым или темно-красным, пурпурный цвет стал эмблемой суверенитета». (Прим. франц. издания)

(обратно)

83

Эпидермис - поверхностный слой кожи - понятие, имеющее для Арто символическое значение физической и энергетической близости. В книге «Театр и его Двойник» Арто дает определение театра через эпидермис: «я уверен, что театр в высшем и самом труднопостижимом смысле этого слова, способен повлиять на облик и структуру вещей, и сближение на сцене двух проявлений страсти, двух живых огней, двух нервных магнетизмов является чем-то столь цельным, столь настоящим, даже столь же определяющим, как в жизни, - сближение двух эпидермисов в акте Насилия, не имеющее дальнейшего развития.» (Арто А. «Театр и его Двойник». Спб.; М.: Симпозиум, 2000, с.170.)

(обратно)

84

Для цитат из Лампридия Антонен Арто использовал очень точный перевод Лааса Д'Агана, вышедший в издательстве Панкука в 1847 г. (Прим. франц. издания)

(обратно)

85

Венерой, водной луной, - Венера, римская богиня весны и плодородия, позднее - любви и красоты, воплощается в образе планеты солнечной системы. При этом Венера связана с водой, с морем. Греческий аналог - Афродита - рождается из морской пены. В этом качестве планета Венера может восприниматься двойником Луны. По свидетельству алхимика Джованни Пико делла Мирандола: Луна «родственна Венере, что особенно ясно из того факта, что она находится в экзальтации в знаке Тельца, Доме Венеры, и нигде больше она не выглядит такой возвышенной и благоприятной». (Pico della Mirandola G. Heptaplus. Venice, 1557. Lib. II, cap. 2. P. 20. Цит. по кн.: Юнг К. Г. Mysterium Coniunctionis. M., 1997, с. 266).

(обратно)

86

Именно из-за названия Иони (Yoni), аналогичное названию Ионех (Ioneh), что означает - голубка, эта птичка и была посвящена Богине Любви - Милиде (Milydha), Афродите, Венере и т.д.. И далее: «Иони принимает также форму цветка, фиалки, - вот почему этот цветок, посвященный Юноне, так дорог ионийцам (Примечания на стр. 273 и 274, т.1). (Прим. франц. Издания) Милида - Милитта (Militta), ассирийское наименование греческой богини любви. Отождествлялась с Афродитой и Венерой. Упоминается Геродотом в «Истории» (I, 199).

(обратно)

87

Цитата из «Римской истории» Геродиана (Herodianus «Tes metra Markon basileies historia»), греческого историка из Александрии (ок. 170 - ок. 240). Он написал историю римских императоров своего времени, начиная со смерти Марка Аврелия в 180 г. и до восшествия на престол Гордиана III в 238 году. Данная цитата совершенно не соответствует переводу Леона Алеви, вышедшему в 1860 г. (Прим. франц. издания)

(обратно)

88

Сен-Мари-де-ля-Мер - курортный городок на Средиземноморском побережье, назван в честь трех Марий.

(обратно)

89

По Геродиану, после убийства Каракаллы Макрин велел сжечь его тело и отправил прах Юлии Домне, которая в отчаянии, или повинуясь какому-то тайному приказу, предала себя смерти. (Прим. франц. издания)

(обратно)

90

...кровь... течет под эпидермисом... - т.е. близко к поверхности кожи («голубая кровь»).

(обратно)

91

См. примечание 55.

(обратно)

92

Дион Кассий, «Римская история». Цитата Антонена Арто несколько отличается от рассказа Диона, правда, в дошедшем до нас тексте имеются лакуны. {Прим. франц. издания)

(обратно)

93

Мать богов (Великая Мать богов - Magna Mater Deum) - Кибела, фригийская богиня, почиталась в Малой Азии, где в честь ее устраивались мистерии. С 204 г. до н. э. культ Кибелы получил распространение в Риме.

(обратно)

94

Саламбо - финикийская богиня, отождествлялась с карфагенской богиней плодородия Тиннит. По одной из версий - возлюбленная общеазиатского бога плодородия Таммуза.

(обратно)

95

Лаодикея (Laudicea) - крупный торговый город в Сирии, на полуострове к юго-западу от Антиохии. Назван сирийским царем Селевком I в честь своей матери Лаодикии.

(обратно)

96

Орест - сын Агамемнона и Клитемнестры. Согласно одной из версии мифа Орест по поручению Аполлона отправляется в Тавриду и приносит оттуда в Грецию статую Артемиды (римской Дианы). Сюжет разработан Еврипидом в трагедии «Ифигения в Тавриде».

(обратно)

97

У Фабра д'Оливе (II-ая глава третьей книги - «Происхождение Зодиака») изобретение знаков зодиака приписывается Раме. (Прим. франц. издания)

(обратно)

98

Этимология имени Гелиогабала подробно разбирается в работе Франсуа Ленормана «Солнце Элагабал» (Lenormant Francois. Sol Elagabalus. 1881). С другой стороны, в работе Жоржа Дювике «Гелиогабал в рассказах греческих и латинских историков» (Duviquet Georges. Helagabale raconte par les historients grecs et latins. 1903), приводится список имен всех, кого называли Гелиогабал. (Прим. франц. издания)

(обратно)

99

...означает бог. - el (иврит.), il (угарит.), 1 (финик.) - первоначально: «сильный», «могучий», в западносемитской мифологии - верховный бог, творец мироздания, богов и людей. В начале I тыс. до н. э. культ Эла вытесняется местными богами, а в иудейском пантеоне сливается с образом Иахве

(обратно)

100

Элам (Elam) - государство в долине рек Керхе и Карун на юго-западе Ирана, в продолжении южной долины Месопотамии. Развивается параллельно с Месопотамией и ведет с ней войны. В конце XX в. до н. э. в результате агрессии Элама свергнута III династия Ура, в конце XIII в. до н. э. эламиты захватили Вавилон. В VI в. до н. э. Элам поглощен державой Ахеменидов. Главный город - Сузы (Susa), ставший столицей Ахеменидской империи, при греках назывался Селевкия. Бактрия (Bactria) - государство на территории Туркестана в верхнем течении р. Оке (Амударья), часть империи Ахеменидов. Завоевана Александром Македонским в 329 г. до н. э. В III-II вв. до н. э. возникло Греко-Бактрийское царство во главе с греческой династией.

(обратно)

101

Baal - Баал (общесемит. «хозяин», «владыка»), Ваал (греч.), первоначально - Балу. В западно-семитской мифологии общее название отдельных богов. Чаще всего - бог бури и грома.

(обратно)

102

Бел - См. примечание 28.

(обратно)

103

Халдеи - греческая форма названия арамейского племени, которая в 612 г. до н.э. (при Навуходоносоре II) свергла ассирийское господство и основало Новое Вавилонское царство. В Античности Халдеи считались жрецами тайных религий, астрологами и магами.

(обратно)

104

Печать Соломона - магический перстень с шестиконечной звездой, которым царь Соломон (правил в 965-928 гг. до н. э.) укрощал демонов.

(обратно)

105

SATURNE ISWARA (Сатурн Ишвара). Сатурн (Saturnus) - римский бог, с III в. до н. э. отождествлялся с Кроносом, пожирающим своих детей. В астрологии Сатурн - злотворная планета, в алхимии Сатурн обладает андрогинными свойствами и связан с землей. Ишвара (древне-инд. Icvara - «господин») - одно из имен Шивы. В некоторых индуистских сектах все боги рассматриваются как ипостаси Ишвары.

(обратно)

106

RHEA, PRACRITL, Рея - в греческой мифологии титанида, дочь Урана и Геи, жена Кроноса, мать Зевса. Пракрити (Prakrti, Pracriti) - в древнеиндийской мифологии первоначальная инстанция, первопричина объектов. Обладает божественной женской энергией.

(обратно)

107

Ра - в египетской мифологии бог солнца. Изображался в образе сокола или в виде человека с головой сокола, увенчанной солнечным диском. Другой образ, в котором воплощался Ра, - кот. Ра может восседать на священной корове. Бог дневного солнца. Ночью спускается в преисподнюю и дает свет мертвым.

(обратно)

108

BEL-SCHAMASCH. Бел - см. прим. 28. Шамаш, в аккадской мифологии бог солнца и правосудия.

(обратно)

109

Аполлон в греческой мифологии сочетает как губительные, так и благоприятствующие качества, мрачные и светлые стороны, отсюда разнообразие его имен. Apollon Loxias - «Неясный», «Темный», т.к. предсказания Аполлона обычно темны. Apollon Libystionos - от греч. Libuh (Ливия) - греческое название Африки (позднее Ливией называли северную часть Африки к западу от Египта). Apollon Delios - от греч. deloo - «являю». Остров Делос -место рождения Аполлона. Apollon Phoebus - римское название Аполлона, от греч. «Phpoibos» - «Лучезарный». Apollon Phanes - от греч. janoz - светлый, ясный.

(обратно)

110

Apollon Lycias - Аполлон Ликийский (греч. Lukioz). Ликия - полуостров на южном берегу М. Азии в городе Ксанфос на одноименной реке (совр. - Эчен) - храм Аполлона. Apollon Lycophas- «Волчий» (хранитель от волков)

(обратно)

111

Apollon Argyrotonus - от. греч. argurtoxoz (аргиротоксос) - серебролукий. Стрелами, посылаемыми из серебряного лука, Аполлон поражает ослушников законов Зевса.

(обратно)

112

Apollon Smyntheus - Сминфей («Мышиный», спаситель от мышей.) Сминфей - первоначально бог-прорицатель, принимавший облик мыши, бог врачевания и разрушения. Позднее отождествлен с Аполлоном.

(обратно)

113

Apollon Pythien - Аполлон делает предсказания в Дельфах (или в Пифо, по имени дракона Пифона, которого Аполлон поразил вскоре после своего рождения).

(обратно)

114

См. примечание 41.

(обратно)

115

Подразумевается значение чисел в Каббале. Один означает здесь Верховное могущество (первая сефира - «венец»), два - Совершенную мудрость (вторая сефира - «мудрость»). Но кроме этого у Арто единица означает мужское начало, двойка - женское.

(обратно)

116

Детальное описание различных женитьб Гелиогабала принадлежит скорее Диону Кассию. (Прим. франц. издания)

(обратно)

117

...привнесши в мир жестокость - понятие «жестокость» (cruaute) - основное понятие философско-театральной концепции Арто, изложенной им в сб. «Театр и его Двойник» (1938). Основополагающие статьи сборника - «Театр Жестокости», «Письма о Жестокости» - написаны в 1932 г.

(обратно)

118

Диадумен погиб в этой битве вместе со своим отцом.

(обратно)

119

Никомедия - город в Вифинии на северо-востоке Астакенского залива. Основан в 264 г. до н. э. царем Вифинии Никомедом I (280-255 до н э.) недалеко от разрушенного города Астака как столица царства. Один из крупнейших центров М. Азии. С 74 г. до н. э. - римская провинция. Резиденция поздних римских императоров. Позднее называлась Исникмид или Исмид.

(обратно)

120

Довиль - престижный курорт в Нормандии, на Кот- Флёри (Цветочном Берегу) Атлантики, открыт в 1860 г. Ривьера - общее название курортов Прованса и Ланге-док-Руссильона - Лазурного Берега Средиземного моря.

(обратно)

121

Жуанвилъ Святого Людовика - Жан Жуанвиль (Joinville, 1225-1317), французский историк, сопровождал Людовика IX в крестовом походе 1248-1254 гг., написал «Книгу святых слов и добрых деяний Св. Людовика».

(обратно)

122

См. приложение 4

(обратно)

123

Кроталии - вид кастаньет, которыми пользуются служительницы Кибелы. Тамбурах - струнный инструмент, распространенный в Древнем Египте, которым в настоящее время еще пользуются берберы в Каире, корпус-резонатор тамбураха делается из толстого калебаса. Систр - египетский музыкальный инструмент, состоящий из изогнутой металлической пластинки с рукояткой, которую пересекают движущиеся палочки, которые звучат, как только их тронут. Азор - двухструнная кифара (цитра), была в ходу у древних евреев. Небель — вид арфы, был распространен среди евреев, египтян и ассирийцев. Антонен Арто нашел это перечисление на исторической фреске Жана Ломбарда «Агония» (1888).(Прим. франц. издания)

(обратно)

124

Иды (Idus) - день полнолуния в древнеримском календаре. Мартовские Иды - 15 марта (в этот день в 44 г. до н. э. был убит Юлий Цезарь). 10 марта 222 г. был убит Гелиогабал. Арто умер 4 марта 1948 г.

(обратно)

125

См. прим 79.

(обратно)

126

Маркоманы («пограничные жители») - германское племя. Объединились с другими германскими племенами под началом Марбодиса, воевали с херусками, возглавляемыми Арминием. В 166 г. (при Марке Аврелии) началась война с римлянами. В 181 г. император Коммод заключил с маркоманами мир.

(обратно)

127

Против анархии римского политеизма. - т.е. античного язычества, обогащенного влиянием различных восточных религий.

(обратно)

128

Палладий (Palladium) - изображение Афины Паллады со щитом и поднятым копьем, покровительницы города. Божественного происхождения - упал на Трою с неба. Троя пала, когда Одиссей и Диомед похитили Палладий. В Афинах хранился в сокровищнице Акрополя. По римскому мифу - привезен в Италию Энеем и хранился в храме Весты.

(обратно)

129

Паллас или Паллант (Pallantis, Pallas) - здесь: гигант, убитый Афиной в гигантомахии, с которого она содрала кожу и прикрылась ею, как щитом.

(обратно)

130

Танит (Тиннит), Астарта - см. прим. 43. В Карфагене происходит отождествление Танит с Астартой, андрогинной богиней-воительницей, богиней любви и плодородия. А также с Дидоной, основательницей Карфагена.

(обратно)

131

Теорба - вид лютни с двумя рукоятками, звук которой был ниже, чем звук обычной лютни. Туба - разновидность охотничьей трубы, рога, но с более резким звуком. (Прим. франц. издания)

(обратно)

132

Отрывок из «Жизнеописания Гелиогабала» Лампридия. (Прим. франц. издания)

(обратно)

133

Вителлий Авл - император 69-70 гг. Апиций Марк Гавий - римский гурман времен Августа и Тиберия. Растратил огромное состояние на гастрономические оргии, составил книгу кулинарных рецептов.

(обратно)

134

Иксион (Ixion) - мифический царь лапидов в Фессалии. Совершил вероломное убийство своего тестя Деионея, столкнув его в яму с горящими углями. Зевс, соблазнивший жену Иксиона, простил его и допустил на Олимп к трапезе богов. Там Иксион соблазнил Геру (впрочем, подмененную облаком в образе Геры) и публично похвалялся этим. По воле Зевса его привязали змеями к огненному колесу, которое вечно вращается в Тартаре.

(обратно)

135

См. приложение 5.

(обратно)

136

Если бы из меня сделали костер, то для того, чтобы излечить меня от существования в этом мире - образ актера, сгорающего на костре, Арто использует в книге «Театр и его Двойник» для иллюстрации сгорания формы в творческом процессе. Преодоление личности способствует высвобождению общечеловеческой сущности. «И если есть еще в наше время что-то сатанинское и воистину окаянное, так это пристрастие задержаться - по праву художника - на форме, вместо того, чтобы, как осужденные на костер, благословить свое пожарище», - пишет Арто в предисловии к «Театру и его Двойнику» (Арто А. «Театр и его Двойник». СПб, 2000. С. 104.)

(обратно)

137

Умершие (...) все еще кружатся вокруг своих тел. -Для Арто важное значение имеет традиция древнеегипетской мифологии. В человеке сосуществуют от пяти до девяти сущностей («душ»). Жизнеформа Ка («двойник») - «личность», «Я» и все свойства, видимые извне, а также человек в представлении окружающих. Ка начинает существовать до рождения человека (т.к. родители знают о его рождении заранее) и продолжает после его смерти (пока о нём помнят). Ба -жизненная сила, душа воплощения, дающая также сознание и «Я»-для-себя. Ах («сияние») - душа-дух, фундирующий бытие «Я», тело света, душа, существующая вне времени/пространства. При воскресении души входят в контакт с телом (Сах). В статье «Чувственный атлетизм» Арто писал: «Чтобы пользоваться своей чувственностью, как борец своей мускулатурой, надо увидеть в человеческом существе своего рода Двойника, Ка египетских мумий, вечный призрак, излучающий силы чувственности». («Театр и его Двойник». С. 221).

(обратно)

138

Фактически во всем тексте Арто чередует образы, относящиеся к «тройке» и к «четверке». Первоначально для Арто «тройка» воплощает мужское начало, «четверка» - женское. Но затем эти два начала перемещаются или соединяются. Это отражает важнейшую для Арто идею синтеза, рождающего принципиально иное качество явлений и состояний. Эта идея прослеживается и в «Театре и его Двойнике», и в «Гелиогабале». При этом 3 и 4 - те комбинации, на которые могут делиться все мировые явления. «Тройка» в эзотерической традиции обозначает три сферы Вселенной, троицу (наличие трех основных божественных ипостасей во всех мировых религиях). Кроме того, в каббале сефирот группируются в триады. «Четверка» - это четыре первоэлемента: вода, земля, воздух, огонь. Все пространственные и временные явления имеют четыре стадии, четыре направления, четыре состояния.

(обратно)

139

Рак - астрологический дом Луны, является посредником между внутренним и внешним мирами. В Раке происходит летнее солнцестояние - солнце сходит по зодиакальной дуге. «Эпоха Рака» - «Эпоха или «век», период в 2160 лет, определяемый днем весеннего равноденствия, который переходит из одного знака в другой. Великий солнечный год, складывающийся из 12 «веков», равен 25920 земным годам. «Христианская эпоха совпадает с «веком Рыб». До этого был «век Овна». В «век Быка» расцвет Египта и отождествление Быка с Осирисом. По этой теории наступает «век Водолея». Возможно, Арто мог говорить об «Эпохе Рака», исходя из точки отсчета летнего солнцестояния, а не весеннего равноденствия.

(обратно)

140

Дурак (Шут) - особая карта в колоде Таро. Она обозначается либо нулем, либо 22, либо находится вне колоды. Изображается человеком с котомкой за плечами, которого оттаскивает от пропасти собака. Дурак находится вне времени и вне социальной структуры.

(обратно)

141

...владею Мечом и Посохом. - Арто считал себя обладателем посоха св. Патрика. С этим посохом он совершил путешествие в Ирландию в августе-сентябре 1937 г. «Новые проявления» вышли в свет в июле 37 г. Там же в Ирландии он потерял посох во время уличной драки. Святой Патрик (Палладий) был послан в Ирландию Папой Римским в 432 г. для поддержания и распространения христианства и успешно выполнил свою миссию.

(обратно)

142

...9 - цифра адского разрушения. - 9 обозначает девятый месяц, сентябрь. В сентябре 1939 г. началась Вторая мировая война. 30 сентября 1937 г. по возвращению во Францию из Ирландии Арто был задержан и помещен в сумасшедший дом.

(обратно)

143

3 июня и 3 ноября 1937 г. не отмечены какими-либо переломными историческими событиями. Идет кровавая гражданская война в Испании. В июле происходит вторжение японских войск в Китай и захват Пекина. 3 ноября 1937 г. в Брюсселе открывается международная конференция по японско-китайской войне. В июне во Франции формируется новое правительство социалистов и радикалистов, а в ноябре заканчивается провалом фашистский переворот в Париже. В июне Германия и Италия выходят из Комитета по невмешательству - следствие войны в Испании. Кроме того, именно в июне происходят аресты военачальников в СССР, обвиненных в сотрудничестве с Германией, суды и расстрелы.

(обратно)

144

Ноябрь в античном календаре стоит под номером 9. - November (лат.) - «девятый».

(обратно)

145

... цифры числа 1937 (...) тоже дают 2. - В Каббале 2 -«коренное число» от 1937. Сложение цифр в числе 20=2+0=2.

(обратно)

146

Гераклит из Эфеса (ок. 554-483 до н.э.) полагал, что огонь - изначальный элемент, из которого возникла Вселенная, а, в конце концов, она будет испепелена и вновь превратится в огонь. Остальные 4 элемента возникли из огня: из огня - воздух, из воздуха - вода, из воды — земля. Арто подразумевает свидетельство Сенеки: «Гераклит полагает, что молния подобна раздуванию огней на земле и первому, неуверенному пламени, то гаснущему, то вспыхивающему». (Цит. по кн.: Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1. М.: Наука, 1989, с. 228.)

(обратно)

147

Повешенный - 12 аркан карт Таро. Изображается в виде человека, повешенного за одну ногу. Он находится в сознании, но не может действовать. «Повешенный» одна из важнейших карт Таро - означает измену, изменчивость, но и равновесие. Повешенный видит перевернутый мир. Руки повешенного связаны за спиной - он хранит свою тайну. Арто считал этот аркан своей картой. «Повешенный» ассоциируется с больницами и тюрьмами, с поэтическими и артистическими натурами.

(обратно)

148

Дурак - первая карта старших арканов Таро с номером 0. Король - Возможно, имеется в виду 4 аркан Таро Император.

(обратно)

149

«Коренные числа» выводятся здесь следующим образом:

 3-6-1937=3+6+20=3+6+2+0=11=1+1=2

15-6-1937=1+5+6+20=12+20=1+2+2+0=5

19-6-1937=1+9+6+20=10+6+20=1+0+6+2+0=9

(обратно)

150

«Коренные числа» выводятся следующим образом:

25-7-1937=2+5+7+20+=7+7+2+0=16=1+6=7

7-9-1937=7+9+20=7+9+2+0=18=1+8=9

3-11-1937 - если применить здесь принцип «коренного числа» получается «7»: 3+1+1+20=3+1+1+2+0=7 7-11-1937=7+1+1+20=7+1+1+2+0=11=1+1=2

(обратно)

151

«Явленный» написано у Арто как подпись (брошюра была опубликована без его имени). Арто олицетворял себя в образе «Повешенного» (12-го аркана). Повешенный принимает на себя всю вину мира, искупает своим страданием грядущие катаклизмы. Тем самым скрытый, изменчивый Повешенный приобретает свой сущностный вид, т.е. становится Явленным - открытым, понятным. Общая задача всего творчества Арто - открыть сущность, преодолеть условность формы.

(обратно)

152

F d'Olivet. Op. Cit. Т. L P. 264: «Он вернулся по истечении некоторого времени, когда один из независимых понтификов, изучая музыкальную систему Бхараты, которую он считал основанной на единственном принципе, как и все остальное, заметил, что это не так, и что необходимо допустить в образовании звука наличие двух принципов». (Прим. франц. Издания) Бхарата - автор теоретических сочинений о древнеиндийском искусстве и музыке. Предположительно написаны в 1 в. до н. э. Основное сочинение о музыке - «Гиталанкара», в котором дается определение музыкального искусства, пения, классификация темпов, ритмов, варн. Наиболее известное сочинение Бхараты - «Натьяшастра» («Учение о театральном искусстве») - также содержит теорию музыки, как одной из частей синкретического искусства.

(обратно)

153

См. прим. 82.

(обратно)

154

В пифагорейской традиции 12 является исходным числом, из которого выводят устойчивые гармонические интервалы. В частности, музыкальные пропорции: октава выражена соотношением 12:6, кварта- 12:9, квинта- 12:8.

(обратно)

155

Число 12 воспринятое как цифры 1 и 2, соответствует законам нумерологической Каббалы. См. прим. 75.

(обратно)

Оглавление

Антонен Арто ГЕЛИОГАБАЛ Перевод Наталии Притузовой

  ПРЕДИСЛОВИЕ

  ГЕЛИОГАБАЛ, или КОРОНОВАННЫЙ АНАРХИСТ

  I КОЛЫБЕЛЬ СПЕРМЫ

  II ВОЙНА МИРОВОЗЗРЕНИЙ

  III АНАРХИЯ

  НОВЫЕ ПРОЯВЛЕНИЯ БЫТИЯ

  ГОРОСКОП СУББОТЫ 19 ИЮНЯ 1937 ГОДА

  ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  НЕКОТОРЫЕ ЧИСЛА ОСНОВНЫХ ДАТ

  ПРИЛОЖЕНИЕ 1 РАСКОЛ ИРШУ

  ПРИЛОЖЕНИЕ 2 РЕЛИГИЯ СОЛНЦА В СИРИИ

  ПРИЛОЖЕНИЕ 3 ЗОДИАК РАМА

  ПРИЛОЖЕНИЕ 4 Юлиан II Отступник

  ПРИЛОЖЕНИЕ 5 Идея Пустоты

  КОММЕНТАРИИ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg