«Молодинская битва»

Молодинская битва (fb2) - Молодинская битва 3899K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Анатольевич Дудин

Александр Дудин Молодинская битва

Обращение к вдумчивому читателю

Вся история нашего Отечества, будь то Древняя Русь или Советский Союз, проходила в борьбе, в борьбе с внешними агрессорами, в борьбе за собственное выживание или, выражаясь умным политологическим языком, за суверенитет. Современным жителям нашей страны необходимо знать и помнить каждое из этих событий в военной и политической истории России, как общеизвестные, так и малоисследованные.

Обращение к вдумчивому читателю не случайно, ибо только по настоящему вдумчивый и грамотный человек готов открывать для себя все новые и новые факты отечественной истории.

Моей задачей в настоящем издании является освещение одного из малоизвестных событий в истории нашей Родины; малоизвестного, но именно благодаря этому событию русскому народу удалось в очередной раз отстоять свою независимость и спасти Русь от неминуемого поражения и завоевания недружелюбным соперником.

Это событие произошло в тех местах, где я родился, вырос и продолжаю жить. Это – моя малая родина, это Чеховский район Московской области. А событие, о котором я хочу поведать – битва у села Молоди 1572 года.

Это событие стояло в одном ряду многолетнего противостояния Московской Руси и наследницы Золотой Орды – Крымского ханства, в ряду становления государственности в эпоху Ивана Грозного. Событие у села Молоди оказало на это противостояние решающее влияние, надолго умерив амбиции крымских ханов и создав на двадцать лет спокойную обстановку на наших южных границах.

В настоящем издании я постараюсь рассказать о Молодинской битве 1572 года во всех возможных ракурсах и аспектах в связи с целым комплексом внешних и внутренних событий в Московском государстве эпохи Ивана Грозного. Надеюсь, это позволит читателю понять эпоху Ивана Грозного со всеми ее плюсами и минусами и по достоинству оценить значение Молодинской битвы.

С искренним уважением к вдумчивому читателю, решившему освоить настоящее изданиеАлександр Дудин

Глава 1 «Крым снова будет там». Подготовка к новому вторжению

Накануне рассматриваемых событий в 1571 году крымский хан Девлет-Гирей вторгся в наши южные пределы, дошел до Москвы и пожег ее. Намерения его в следующем 1572 году были куда более определенными.

О том, что грядущая агрессия Крымского ханства, является вопросом времени, было ясно не только в Московской Руси, но и за ее пределами. 8 августа 1571 года английский посланник А. Дженкинсон сообщал о тяжелом положении Руси после «справедливого наказания для такой дурной нации» (так он охарактеризовал события 1571 года). Сообщая в Англию это широко распространенное мнение, посланник предсказывал, что «без сомнения, Крым будет снова там на следующий год» [26].

15 июня 1572 года императору Священной Римской империи Максимилиану II сообщали о создавшейся на границах Руси напряженной обстановке следующее: «Татары… прорвались на Волынь, совершенно опустошив вдоль и поперек… Собирается очень много татар для того, чтобы, если им будет приказано, вторгнуться в Польшу или в Московию… Ожидают с напряженным вниманием нападения татар на Польшу, Молдавию и московские владения» [26].

«Много людей помроша». Русь накануне Молодинской битвы

Положение на Руси было очень сложным и тяжелым. Последствия опустошительного вторжения 1571 года, а также эпидемии чумы по-прежнему сильно ощущались. Лето 1572 года было сухим и знойным, отмечался падеж лошадей и рогатого скота. «Добри пали лошади по дорогам и деревням, и рогатой живот до дворех и по дорогам» [14.117].

Голод

Сильно давал о себе знать голод, серьезные затруднения в снабжении испытывали войска. Перебежчик Кудеяр Тишенков рассказал крымскому хану, что «на Москве и во всех московских городех по два года была меженина великая и мор великий». «На Москве был мор и по всем градом русским; а в осьмом гор и млад» [42.144.4].

Чума

В 1572 году над Русью вовсю свирепствовали отравленные ветры чумы. Смертоносное поветрие накатывалось одновременно из Персии и Германии. Альберт Шлихтинг, служащий царского лейб-медика, опытного бельгийского врача Лензея, вместе со своим господином пережил московскую эпидемию и свидетельствовал об этом [42.143.1]. Другой очевидец, служилый немец Г. Штаден, также отмечает, что в Москве была чума [42.143.1]. Опустошительная сила этой эпидемии хорошо видна из царской челобитной архимандрита Троице-Сергиевского монастыря Феодосия: «…во всей Троицкой вотчине стало божье посещение: крестьяне от глада и от поветрия вымерли…» [2.429]. Чума охватила 28 городов в Центральной и Северо-Восточной России [14.101,106; 42.143]. Из центральных и западных районов чума быстро распространилась на северные и восточные районы, захватив Вологду и Устюг [42.143]. В Устюге за время эпидемии умерло 12 тысяч посадских людей. «На Устюзе на посаде померло, скажут, 12 тысящ, опроче попов осталось на посаде шесть» [42.143.4].

Власти пытались бороться с эпидемией посредством драконовских мер. По всем дорогам были устроены воинские заставы. Всех, кто пытался выехать из мест, пораженных чумой, хватали и сжигали на больших кострах, вместе со всем имуществом, лошадьми и повозками. В городах стража наглухо заколачивала чужие дворы с мертвецами и вполне здоровыми людьми [42.144]. «Много людей помроша, а которые побегоша из града и тех беглецов имаша и жгоша» [42.144.3].

Последствия вторжений татар

В 1571 году Московская Русь подверглись жесточайшему разорению крымских татар под предводительством хана Девлет-Гирея. Результатом этих бедствий было невиданное разорение страны. [42.144]. Сохранившиеся поземельные описания этого времени зафиксировали подробные сведения о массовом разорении, бегстве и гибели крестьян в тот период. Процент пустых крестьянских угодий на поместных землях близ Новгорода возрос до 60,28 % [42.144–145]. Это значит, что на новгородских землях разорились примерно половина или несколько больше крестьянских хозяйств. Когда в 1571 г. чиновники прибыли в Шелонскую пятину «добирать пустоту», жители сообщили им: «запустели у нас де деревни от податей, и з голоду люди померли, а иные з голоду люди поразошлись» [14.144.145]. Писцы, прибывшие в Рождественский Сиверский погост, записали: «Запустил… тот… погост от лихого повитрия, а детей боярских – помещиков и крестьян в том Усть-Сиверском погосте нет с тех лет и по ся места никакого жила» [14.145.2].

Опричное окружение царя

Стихийные бедствия и татарские набеги причиняли стране неописуемые страдания. Но опричники были для населения страшнее татар. В источниках есть много указаний на то, что с течением времени в опричнине дисциплина падала, и опричник стал вырождаться в простого разбойника [42.145]. Царь Иван оправдывал введение опричнины необходимостью искоренить неправду бояр-правителей, злоупотребления судей и т. д. На деле же опричнина нередко приводила к неслыханному произволу.

Самым обширным полем злоупотреблений опричнины служили так называемые политические дела. Опричник мог схватить земца за шею и, отведя в суд, пожаловаться, будто бы тот «позорит его на всю опричнину». В таких случаях истец, как правило, получал имущество земца, а арестованного ждали верная тюрьма и плаха [42.146]. Бесчинства опричнины достигли апогея ко времени «новгородского изменного дела».

Во время описываемых событий в опричнине произошло обновление руководящего состава. После казни опричных дворян Басмановых царь велел подобрать жалобы земских дворян и расследовать наиболее вопиющие злоупотребления опричников. «По своей прихоте и воле, – повествует Штаден, – опричники так истязали всю русскую земщину, что сам великий князь объявил «довольно»! [42.147]. Телега опричного правосудия сделала настолько крутой поворот, что под ее колесами оказались очень многие видные опричники. В феврале 1571 г. царь велел судить за уголовные преступления члена опричной думы князя В. И. Темкина-Ростовского. Как выяснилось на суде, опричный боярин отказался выплатить крупный долг дьяку Н. А. Парфеньеву и убил его сына. «…Бил челом государю царю и великому князю Микита Оксеньтев о сына своего убитой голове» [42.147.4].

Специальная судная комиссия во главе с князем М. Т. Черкасским доложила дело царю, который приказал «за сына ево (Парфеньева – А.Д.) убитую голову и за долг на боярине на князе Василье Темкине-Ростовском взять 900 рублей денег» [42.147–148].

Одновременно суд удовлетворил иск сына боярского В. И. Волкова, которому В. И. Темкин-Ростовский отказался вернуть долг в размере 150 рублей. В счет этого долга у Темкина была конфискована последняя треть села Олферовского [42.148].

Необычный приговор суда можно объяснить многими обстоятельствами. Прежде всего, казнь Басмановых и Вяземского разрушила круговую поруку, связывавшую членов опричной думы. Далее в дело вмешался царь, который любил показную строгость и создал себе репутацию поборника справедливости. Помимо всего прочего, Грозный примерно наказывал опричных, чтобы примириться с земщиной.

После отставки старого руководства царь приказал судьям строго расследовать преступления своих людей. Земцы поучили право опротестовать в судебном порядке неверно составленные долговые расписки и кабалы. «Если бы Москва не выгорела со всем, что в ней было, – писал Штаден, – земские получили бы много денег и добра по неправильным распискам, которые они должны были получить обратно от опричников» [42.148].

В эти годы существования опричнины, ставшие, по мнению большинства исследователей, ее последними годами, произошло полное обновление состава опричного правительства.

При Басманове безраздельным влиянием в опричнине пользовались традиционные московские роды. После «новгородского дела» ее место постепенно занимают удельные князья (Ф. М. Трубецкой и Н. Р. Одоевский) и представители высшей титулованной знати (князья Пронские, Суздальские-Шуйские, Оболенский, Стародубский, Хованский). Подготовив почву для окончательной расправы со старой опричной гвардией, Иван Грозный стремился обеспечить себе поддержку тех сил, которые более всего пострадали от опричных порядков.

В то же время он выставлял прежних руководителей опричнины единственными виновниками насилий и злоупотреблений опричнины. Наказание их должно было послужить прологом к «примирению» царя с земщиной и полной ликвидации опричных порядков. Тем же целям служило зачисление в опричнину лиц, семьи которых пострадали от опричного террора. В этом плане следует рассматривать зачисление в опричнину некоторых видных представителей рода князей Суздальских, Стародубских и Оболенских.

Последнее опричное правительство отличалось одной характерной особенностью. Вошедшие в нее представители титулованной знати были в большинстве людьми сравнительно молодыми. К примеру, будущие опричные бояре князья Ф. М. Трубецкой, Н. Р. Одоевский, С. Д. Пронский служили есаулами в полоцком походе, всего лишь за два года до введения опричнины [42.153]. Они все время опричнины были в тени и ничем не скомпрометировали себя. В политическом отношении большинство из них было людьми совершенно бесцветными. Опричники Таубе и Крузе весьма метко характеризовали последнее опричное правительство, заметив, что при особе царя не осталось никого, кроме отъявленных палачей или молодых ротозеев [42.153]. Титулованная молодежь принадлежала ко второй категории. Ее роль в известной мере сводилась к внешнему представительству.

Из всех опричных думных дворян наивысшего могущества в эти годы достиг М. Л. Скуратов-Бельский. Сосватав Марфу Собакину, он, по-видимому, породнился с царской семьей [42.153]. Такое предположение объясняет нам, почему после свадьбы Малюта был назначен на пост второго дворового воеводы, один из высших воеводских постов, на который он пока еще никак не мог претендовать. Еще в сентябре 1570 г. Скуратов числился четвертым по списку дворян в царском стане, в январе 1572 г. он назван первым среди дворян, «которые живут у государя в думе» [17.100]. Интересно, что родня Скуратова получила первые почетные назначения в свите царя только осенью 1570 г. Назначение дворовым воеводой весной 1572 г. было венцом служебной карьеры Скуратова. Как дворянин «ближние думы царя» Малюта с начала 1572 г. участвовал в ответственных дипломатических переговорах с Крымом и Литвой [42.154]. Скуратов стал играть выдающуюся роль в опричнине благодаря чрезмерному усилению политических дел, расследованием которых он руководил. Царь слепо доверял Малюте и видел в нем своего всегдашнего спасителя. Руками Скуратова царь расправился со старой опричной гвардией. Подручные Малюты казнили Басманова и подавили все признаки недовольства внутри опричнины. К описываемому времени Скуратов не только не утратил своего влияния, но, напротив, достиг наивысшего могущества.

В период всевластия Скуратова при опричном дворе с успехом подвизались всевозможные проходимцы и авантюристы, к разряду которых принадлежал и сам Малюта. Большое влияние на Ивана Грозного приобрел в то время вестфальский астролог и медик Бомелей. Будучи в Англии, Бомелей был заключен лондонским архиепископом в тюрьму за колдовство. Из тюрьмы он писал канцлеру о бедствиях, будто бы угрожавших Англии, и утверждал, что он один знает средство предотвратить их. По просьбе русского посла Бомелей был освобожден из темницы с условием, что немедленно покинет страну. Вместе с послом он приехал в Москву летом 1570 г. [41.157.5]. В 1571 г. он стал лейб-медиком и придворным астрологом. Курбский не раз упрекал за это царя. «Яко нам зде поведают (не веем, есть ли правда), – писал беглый боярин, – чаровников и волхвов от далечайших стран собираешь, пытающее их о счастливых днях» [41.157.5]. Бомелей умело использовал подозрительность царя, предсказывал различные беды и советовал, как избавиться от них. Как писал английский посол, царь видел, что «каждый новый день угрожает более прежнего дня его безопасности, и, не зная, как ему избегнуть и уйти от беды, совещался с Елисеем Бомалием… хитрым обманщиком, английским врачом, известным математиком и «магиком» [41.158.1]. По своим нравственным качествам новый царский медик стоял на одном уровне с Вельскими. Он приготовлял яды для отравления впавших в немилость придворных и собственноручно их умертвлял [41.158]. Бомелей снискал мрачную славу на Руси. Отзвуком ее может быть рассказ псковского летописца о «лютом волхве» Елисее, который «положи на царя страхование» и «много множества роду боярского изусти убити цареви, последи же и самого (царя – А.Д.) приведе наконец, еже бежати в Аглицкую землю и тамо женился, а свои было бояре оставшие побитии» [41.158]. Справедливости ради заметим, что рассказ Псковской летописи грешит преувеличением. Во-первых, мысль о бегстве в Англию родилась в голове Грозного за много лет до знакомства с Бомелеем. Во-вторых, немецкий астролог прибыл в Россию, когда опричный террор пошел на убыль.

Личность Ивана Грозного

Характеристика опричного правительства была бы неполной без упоминания личности самого царя.

Для суждения о личности Ивана Грозного самым надежным основанием служат, пожалуй, его многочисленные литературные сочинения. В своих писаниях Грозный предстает как человек, от природы наделенный острым умом. Его достоинства весьма необычны для людей его положения. Это публицистический талант, большой политический темперамент. При чтении переписки царя с Курбским трудно отделаться от впечатления, что первый как борец и писатель был на голову выше даже самых талантливых своих противников.

Отзывы современников о Грозном весьма противоречивы, но почти все они признают за ним острый ум и бесспорную образованность.

Дьяк Иван Тимофеев, строго критиковавший царя за жестокость и мнительность, отдает дань его достоинствам: царь Иван «крепок во бранех и многоумен зело о всех, во всем роде своем изряден был премудрестию», «добре… он грамотечное о истине по Философех научение сведый, к сим же и внешнее немнение» [41.158–159]. В апологетических тонах отзывался о Грозном неизвестный автор «Повести книги сея от прежних лет» начала XVII в.: «Муж честного разсуждения, в науке книжного поучения доволен и многоречен зело, ко ополчению дерзостен и за свое отечество стоятелен» [41.159.1]. Знавшие царя иноземцы отмечают его природный ум и открытость. Австрийский посол Даниил фон Букау писал что царь «ума необыкновенного» [41.159]. Примерно также отзывались о Грозном итальянец Фоскарини, английский посол Д. Горсей и литовский А. Харитонович.

Было бы неверно игнорировать все приведенные мнения о личности Грозного и его необычных достоинствах.

Опричнина явилась любимым детищем Грозного, но она никогда не была делом исключительно его ума и энергии. В важнейших событиях опричнины рядом с царем Иваном неизменно выступают целая плеяда деятелей практического склада: Басманов и Вяземский, позже Малюта Скуратов и прочие руководители опричного правительства. На первый взгляд, все эти люди кажутся послушными исполнителями распоряжений Грозного, его произвола. Но подлинное их влияние на опричную политику было исключительно велико.

С течением времени все большее значение в политической жизни государства приобретал новый важный элемент – всеобщий страх и подозрительность. Жертвою страха стал и сам Грозный. На протяжении всей опричнины он жил затворником в Слободе под надежной охраной и никуда не выезжал иначе, как в сопровождении многих сотен вооруженных до зубов преторианцев. Постоянно опасаясь заговоров и покушений, царь перестал доверять даже ближайшей родне и друзьям. Новые сподвижники Ивана старательно поддерживали в нем его подозрения.

Иван Грозный. Гравюра из немецкого «Летучего листка», XVI в.

Чрезмерная подозрительность Грозного отчасти объясняется патологией его личности. В дни отречения от престола царь пережил сильное нервное потрясение, вызвавшее тяжелую болезнь. В ближайшие годы царь, до того обладавший несокрушимым здоровьем, начинает настойчиво искать опытных врачей в заморских странах. После нашествия опричнины на Новгород бог «болети неисцелно ему сотвори» [41.161.1]. Исследования М. М. Герасимова обнаружили, что в последние годы царь Иван был поражен тяжелым недугом. Вследствие значительного отложения остеофитов на костях позвоночник Ивана лишился подвижности, весь его торс оказался как бы в жестком корсете. Остеофиты вызывали приступы чрезмерной, длительной боли. По мнению М. М. Герасимова, болезнь развилась в последние пять-шесть лет жизни Ивана.

Очевидцы передают, что царь был подвержен припадкам, во время которых он приходил «как бы в безумие», на губах его выступала пена, он «бесился на встречных» и т. д. [41.161.2]. Австрийский посол, описывая внешность царя, вскользь упоминает о том, что Иван, как и все московитяне, имел лицо «багровое и красное как кровь» будто бы от того, что ударял челом в землю на молитвах. Внезапные вспышки ярости и невероятная подозрительность царя связаны были, по-видимому, с какой-то нервной болезнью. Дьяк Тимофеев пишет, что царь «в ярости удобь подвижен бе, купно по естеству и за гнев» [41.161.3].

«Сам. Московит принимает меры». Внешнеполитические усилия Ивана Грозного накануне Молодинской битвы

Молодинская битва, безусловно, считается одним из самых значительных для Руси XVI века, важным моментом в борьбе Русского государства против крымско-татарского нашествия, серьезным шагом вперед в развитии русского военного искусства, а также важным этапом в развитии международного положения Руси. Накануне 1572 года Иван Грозный предпринял по возможности значительные усилия на международной арене по всем направлениям своей внешней политики.

Западное направление (Речь Посполита)

В свое время, начиная Ливонскую войну с Речь Посполитой (Польшей) Иван Грозный сразу же столкнулся с очень серьезной проблемой – у него не удавалось сосредоточить все свои силы в этой войне, так как очень значительную часть войск приходилось держать на южном направлении. Наиболее энергичными были действия русских войск в Ливонии в течение 1558–1560 гг. Князь А. Курбский, рассказывая о действиях русских войск в Ливонии, отмечает, что еще в 1560 г. русских войск в Ливонии было мало, потому что они были отвлечены борьбой с татарскими набегами [38.23–24]. Нельзя сказать, чтобы до 1572 г. русские войска не предпринимали тут совсем никаких значительных действий, но действия эти не были планомерными и не доводились до конца. Это привело к крушению проекта, целью которого было создание в Ливонии вассального королевства под эгидой царя. Авторы проекта опричные дипломаты И. Таубе и Э. Крузе после сожжения Москвы татарами в 1571 году вступили в секретные переговоры с литовским правительством. Через своего тайного комиссара Д. Каля они обещали литовцам, что захватят Юрьев и предадут его королю, если за это «будут пользоваться такими же почестями и имениями (в Польше – А.Д.), какими пользовались у великого князя». Король ответил согласием. Польские войска в Ливонии получили приказ оказать мятежникам военную помощь. Мятеж в Юрьеве произошел 21 октября 1571 г. И уже 24 октября И. Таубе и Э. Крузе обратились с письмом к шведскому военачальнику в Ливонии, извещая его о своем разрыве с царем [42.445]. Русский гарнизон подавил выступление за два часа. Но инициаторам мятежа И. Таубе и Э. Крузе удалось бежать в Литву. Король Сигизмунд пожаловал И. Таубе земли и замки, а также баронский титул. Измена любимцев поразила царя Ивана. Сначала он обратился к беглецам с пространными увещеваниями, прося их вернуться в Россию [42.445], затем стал требовать их выдачи, а получив отказ, велел казнить многих ливонских пленников.

Эти события происходили на фоне формально существовавшего с 1570 года перемирия между Россией и Речь Посполитой, которое постоянно нарушалось [42.445]. Вассал Ивана Грозного герцог Магнус опустошил окрестности литовского города Пернов. Русские выстроили недалеко от Вильны замок Таурус и поставили в нем гарнизон. Военные действия на западной границе могли возобновиться в любой момент. Однако угроза татарского вторжения вынудила русское правительство искать более надежного мирного урегулирования с поляками.

На этом фоне царь активизировал дипломатические переговоры. 10 января 1571 г. в Польшу было направлено посольство в составе князя И. М. Канбарова, князя Г. Ф. Мещерского, князя Г. В. Путятина и дьяка П. Протасьева. В царском наказе посольству, помимо прочего, было указано «береч накрепко, чтобы Король на обеих грамотах крест целовал в самой крест прямо губами, а не в подножие и не мимо креста, да и не носом» [24.135]. Послы (кроме И. М. Кансарова, умершего в пути) 22 апреля прибыли в Варшаву. 2 мая состоялась аудиенция, а 8 мая состоялась присяга при подтверждении «перемирных» грамот. 29 июня послы вернулись в Москву. Они объявили, что поляки и литовцы желали выдать за Государя королевскую сестру Софью, а царевича Ивана хотели просить в польские короли по причине старости дряхлости и бездетности короля.

Иван Грозный повелел для продолжения переговоров прислать польских послов в Псков, куда намеревался приехать сам к Петрову дню (29 июня). Король же Сигизмунд II Август хотел их прислать только в октябре [24.137]. Спор о сроке присылки послов, очевидно, не случаен. Не тогда ли хотел прислать их король Сигизмунд, когда определился бы результат татарского нападения на Москву?! В любом случае Сигизмунд об этом уже не узнал, так как 29 июля 1572 года он скончался [24.137].

Северное направление (Швеция)

Находясь перед перспективой борьбы на два фронта, Русь стремилась как-то урегулировать свои отношения со Швецией, чтобы обеспечить себя с этой стороны и сконцентрировать силы на юге государства. Замирившись с Польшей, Иван Грозный решает заключить временное перемирие и со Швецией.

Но прежде всего, осенью 1571 г. Грозный ультимативно потребовал от короля присылки в Москву новых послов, взамен задержанных накануне в Муроме. Если они не прибудут, писал царь, мы, взяв твоих первых послов, хотим «своего царского величества двором в свейских островах витати, о том и тебя от своих уст хотим вспросити, которым обычаем такие непотребства в твоей земле учинились». В конце 1571 г. царь с боярами приговорил идти войной на «непослушника» Юхана III «за его неисправление» [17.207]. Царь с войсками прибыл в Новгород, отряды татарской конницы перешли русскую границу и стали разорять Финляндию [17.221,224]. Поскольку шведы новых послов не присылали, Иван Грозный решил отпустить на родину старого посла епископа Павла Абоского.

Второе послание Ивана Грозного шведскому королю Юхану III

Царское послание Юхану III, переданное послу, было составлено в самых заносчивых и высокомерных выражениях. «Будучи еще в терпении, – писал Иван IV королю, – на время тебя есми Ягана короля пожаловали, свой подвиг отвратили, сами есмя в твою землю не пошли и рати свои уняли…» [17.222]. Полагая, что «узурпатор» Юхан III по-прежнему готов идти на любые уступки, чтобы избежать войны, Иван IV требовал от него полного повиновения: «… всем быть Ягану королю у царьского величества в его воле… не отступну». Король должен был послать на царскую службу отряд в 1500 человек. «А без Ливонские земли, – писал царь шведу, – тебе ничем нашего государьского величества не умолити… и что тебе не писати, и тем тебе твоей земле не защитити» [17.212–213, 222]. Нисколько не сообразуясь с реальным положением дел, Иван Грозный надеялся превратить Юхана III в такого же «головника»-вассала, как и ливонский король Магнус. Царь требовал, чтобы шведский королевский титул был включен в царский титул, а город Ревель немедленно передан России. Шведский посол отверг абсурдные требования царя и письменно обязался в следующем:

– Швеция немедленно направит в Новгород послов, которые подпишут мир с новгородским наместником;

– король будет беспрепятственно пропускать через свои владения купцов и мастеров на Русь и с Руси;

– шведское правительство выплатит контрибуцию в десять тысяч талеров, снарядит на царскую службу вспомогательный отряд в 200 конных стрелков и пришлет мастеров для разработки серебряных руд [17.210–216, 219–221]. Безусловно, шведский посол не рассчитывал на то, что его правительство выполнит подписанные им обязательства, он всего лишь пытался отвести угрозу войны от шведских границ и выбраться из России.

24 декабря 1571 года царь приехал в Новгород. После переговоров «по челобитью» шведов было решено заключить перемирие до Троицына дня (1 сентября) 1572 года. Из Новгорода Иван IV выехал 18 января 1572 г. [27.12–14].

Северо-западное направление (Англия)

Заботой об укреплении внешнеполитических позиций России следует, по-видимому, объяснить и улучшение отношений с Англией. Тут речь шла о восстановлении торговли с Россией через созданную англичанами Московскую компанию. По этому поводу шли переговоры Ивана Грозного с посланников А. Дженкинсоном 23 марта 1572 года в Александровской слободе и 13 мая этого же года в Старице. Это, безусловно, не решало вопроса о союзе с Англией, но не могло не способствовать в определенной мере некоторому улучшению внешнеполитического положения России. Иван Грозный в переговорах с А. Дженкинсоном отказался от своих прежних политических расчетов на Англию, оставив за собой право снова поднять вопрос о военном союзе.

Крымское направление внешней политики

После разорительного нападения Девлет-Гирея в 1571 году и сожжения Москвы Османская империя и Крымское ханство предъявили новые, совершенно неприемлемые требования, выраженные в ультимативной форме. Принятие их означало бы фактически превращение России в турецкого вассала – передача Астрахани Османской империи, Казани – Крымскому ханству, переход Ивана Грозного «под начало да в береженье» к султану [26]. На эти требования султан Селим II дал ответ лишь после нападения крымского хана на Москву в 1571 году. Причем султанская грамота была отправлена Ивану Грозному уже в следующем 1572 году как раз во время нового похода крымского хана Девлет-Гирея.

Эта непростая внешнеполитическая ситуация использовалась и правителями Крымского ханства. В середине лета 1572 года Крымский хан через своего посланника Девлет-Килдея, а затем через другого посланника Яна Магмета требовал уступки Казани и Астрахани. В случае отклонения крымских притязаний он намеревался в союзе с «королем» Речи Посполитой беспрерывно «и зиму и лето» воевать Русь [26]. При этом как выясняется, под «королем» имел в виду государство вообще, поскольку после смерти 7 (18) июля 1572 года короля Сигизмунда II Августа, о чем Иван Грозный узнал в Новгороде в конце июля – начале августа, наступил период «бескоролевья».

Девлет-Гирей угрожал новым походом. В связи с этим он сообщал Ивану Грозному через Девлет-Килдея, что «государства твоего дороги видел и опознал» [26], а в другом случае передавал с Яном Магметом, что «пришед к Москве, стану против Москву» [26]. Также Девлет-Гирей планировал захватить Казань и Астрахань, куда посадить «царем» царевича Адыл-Гирея.

Оценка рядом историков внешнеполитического курса Ивана Грозного не всегда объективна, поскольку не учитываются многочисленные факторы и обстоятельства, влияющие на принятие того или иного решения. Применительно к описываемым событиям позиция, занятая русским правительством, была вынужденной и определялась конкретными историческими условиями. В Москве, конечно, понимали, что удовлетворение ханских требований в отношении Казани и Астрахани не приведет к установлению нормальных отношений между Русским государством и Крымским ханством, так как Девлет-Гирей этим не ограничится. По тайным сведениям Яна Магмета: «а хоти ныне князь великий и отдаст Казань и Астрохань, а и тем царя не утешит же. А ведь государь бусурманской хотя и правду даст, а князь великий ему Казань и Асторохань даст, царю и тогда воевати ж» [26].

И если Иван Грозный все же пошел на обсуждение всех этих вопросов, то это объясняется тем, что он рассчитывало посредством отдельных уступок и длительных переговоров предотвратить новое выступление Крыма или выиграть время с тем, чтобы накопить силы, подготовиться и с успехом противостоять натиску врага. При этом прослеживается прямая связь между русско-крымскими отношениями и театром военных действий в Прибалтике (Ливонская война).

21 января 1572 года Иван Грозный возвратился из Новгорода и приказал доставить в село Братовщину крымского посла Яна Болдуя из Владимира, и гонца Яна Магмета, «и с ним татар до трехъсот мужей, просящи обыкновенныя казны и мир утвекрждающи» [10.138]. Своеобразно описывает поведение царя по отношению к крымским посланцам исследователь Андрей Лызлов: «…повеле послов оных татар всех посещи, а началным их повеле обрезати губы, носы, уши, и тако отпусти их к хану. Вместо же даров посла к нему секиру, глаголющи, яко тою секирою глава его отсечена будет» [10.138]. Однако же, нигде в других источниках не упоминается о таком «результате» переговоров. Тем не менее, именно от этих переговоров Андрей Лызлов выводит обычай присутствия во время переговоров вооруженных секирами царских телохранителей – рынд [10.138].

Весьма отчетливо объясняется взаимосвязь событий на южном и западном фронтах в царской грамоте Ивана русским послам в Крыму А. Нагому и Ф. Писемскому: «По вашему есмя письму крымских гонцов позадержали, а сами есмя в то время ходили в свою отчину в Великий Новгород для Свейского дела, что б нам поуправитца в то время Свейскими рати к лету прибавити. И рать свою всю и прибыльные люди поопростали к берегу и мы крымских гонцов ко царю отпустили» [26]. Эту связь двух направлений русской внешней политики отмечали и западные дипломаты.

Кароль Рим, доносивший 17 июля 1572 г. императору Максимилиану II о новой татарской опасности, сообщал также, что «сам Московит принимает меры против этого и, говорят, не только продлил мир с поляками, но и заключил мир со шведами, чтобы не быть связанным и напасть на татар и турок» [26].

Крымское ханство накануне Молодинской битвы

В главе 19-й сочинения «О государстве русском» Джильс Флетчер описывает внутреннее положение Крымского ханства как очевидец этих событий [47.75–85]. Начинает описание Крымского ханства Флетчер с событий 1571 года, когда Девлет-Гирей пошел походом на наше государство и сжег Москву [47.75–76].

Главной причиной беспрерывных конфликтов между русскими и крымцами Флетчер считает «некоторые пограничные земли, на которые имеют притязание Татары, между тем как ими владеют Русские» [47.76]. Это территории Казани и Астрахани, накануне взятые Иваном Грозным. Более того, Флетчер как человек посторонний и не знающий всей истории русско-татарских отношений, делает очень интересный вывод. Говоря, что крымчане помимо Казани и Астрахани претендовали и на саму русскую столицу Москву, Флетчер считает это требование справедливым. В качестве доказательства такой, казалось бы, невообразимой мысли Флетчер описывает обряд, который «Русский Царь должен был повторять каждый год в знак своего подданства Великому Хану Крымскому» [47.76]. Также доказательством справедливости притязаний являются «выкуп», регулярно направляемый русским царем в Крым [47.76].

Помимо выкупа, основным доходом крымских татар были постоянные набеги [47.76–79]. Этим довольно часто пользовались соперники Руси, направляя и подталкивая татар к более частым нападениям на Русь. В частности, накануне 1572 года это часто делал польский король.

Благодаря его неустанным усилиям в 1570 г. 50–60 тысяч татар во главе с царевичами Магмед Гиреем и Али Гиреем приходили на рязанские и каширские места [38.430].

Татарский воин

В 1571 г. польский король вновь призывал Девлет Гирея к решительным действиям, упрекая его в том, что в течение трех последних лет он не причинил великому князю московскому «никакой шкоты», «в земле московской замку ни одного не взял и ему (королю – А.Д.) не отдал», а требует уплаты поминок [38.430]. В этом году Девлет Гирей осуществил, наконец, большое вторжение, проник через засечную черту, р. Оку, дошел до Москвы и сжег ее [38.430; 47.75–85]. Одновременно с крымцами в качестве их союзников Большие ногаи совершили нападение на Татюши и Алатырь. Московские гонцы в Крым Севрюк Клавшов и Ив. Мясной (1572 г.) должны были изображать этот набег ногаев как действие казыевцев, отколовшихся от Большой ногайской орды. Гонцы должны были говорить, что «ногайская орда великая, а люди в ней большие, где хотят тут и служат». Царь Иван Грозный послал ногайскому князю Тинехмату «свое гневное слово», и князь Тинехмет и мурза Урус будто бы хотели отыскать нарушителей мира, казнить их и все захваченное вернуть [38.430].

Таким образом, годы 1568–1572 гг. образуют наиболее опасный для Московского государства период татарских нападений. Если в предшествующие годы татары действовали только в качестве союзников польского короля, то теперь они ставят перед собой самостоятельные цели. Можно говорить о новой войне, войне с татарами и турками, которую московскому государству пришлось вести одновременно с войной Ливонской.

Глава 2 «Русские рассчитывали оказать сопротивление». Подготовка к сражению

«В Москву на царство». Планы Дивлет-Гирея

Нет оснований сомневаться в целях Крыма в предстоящей военной компании. Это – не только завоевание Казани и Астрахани, но и последующий захват, расчленение и разграбление Руси.

Девлет-Гирей публично объявлял, что едет «в Москву на царство» [14]. Андрей Курбский писал, что хан «хотяще уже до конца спустошите землю оную и самого того князя великого выгнати из царства его, и поиде яко лев кровоядец, рыкая, розиня лютую пащеку на пожорение християны» [9.286]. «Царь Крымской пришед с похвалою, хотя грады разоряти и христианство погубляти» [23.92]. Крымчане настолько были уверены в своем успехе, что уже считали себя властителями Москвы и «улицы на Москве росписали, коемуждо мурзе коя улица» [33.393].

Генрих Штаден в своих записках дает обобщающую характеристику планов Девлет-Гирея: завоевание с помощью турецкого султана русской земли, пленение Ивана IV и его сыновей и увод их в Крым, захват «великой казны», из которой султану будет выдана «чудовищно большая сумма». Девлет-Гиреем «города и уезды Русской земли все уже были расписаны и разделены между мурзами, бывшими при крымском царе, какую кто должен держать. При крымском царе было несколько знатных турок, которые должны были наблюдать за этим: они были посланы турецким султаном по желанию крымского царя. Крымский царь похвалялся перед турецким султаном, что он возьмет всю Русскую землю в течение года, великого князя пленником уведет в Крым и со всеми мурзами займет Русскую землю» [22.58, 60, 61].

Уверенность хана в успехе дошла до того, что он уже считал себя государем всей Руси и собирался в своей будущей державе, которая бы включала Казань и Астрахань, организовать новую торговую систему. «На другой год (1572 год – А.Д.) хан опять пришел из Крыма, чтобы захватить Русскую землю. Он дал своим купцам и многим другим грамоту, чтобы ездили они со своими товарами в Рязань и Астрахань и торговали там беспошлинно, ибо он царь и государь всея Руси» [22.11-112, 115].

Девлет-Гирей

Эти широко идущие планы косвенно подтверждаются тем фактом, что в составе войска Девлет-Гирея в 1572 году будет значиться некий «астраханский царевич».

Основным объектом нового крымско-татарского удара вновь была Москва. Это вполне очевидно из русско-крымской дипломатической переписки. Нападение 1572 года в ряде русских источников оценивается как поход на Москву, хотя военные действия развернулись лишь на подступах к ней.

«А приехал царь Крымской к Москве» [14.119].

Для нового нападения на Россию Турция и Крымское ханство мобилизовали значительные силы.

– «с ханом, его сыном, внуком, дядей, воеводой Дивей-мурзой» [14.119];

– «со всеми силами своими бусурманскими» [9.287];

– «со многим воинством» [23.92];

– «и с иными прибылными людьми» [16.510];

– «со многими людми» [16.730];

– «собрався с царевичи со многими крымскими татары. С ними же и ногайских татар с мурзою их Керембердеем двадесять тысящ, к тому имяше седмь тысящ турских янчаров, присланных в помощь себе от Махомеда везиря турскаго» [10.139].

Все это придавало событиям 1572 года особенно угрожающий характер. Современникам казалось, что наступают страшные времена Батыя: «изыде, яко лев рыкая, на Московское государство, и разверзши лютыя челюсти своя безстудно течаше, хотящи до конца потребит его» [10.139].

«На берегу». Подготовка к битве

В такой сложной обстановке в 1572 году шла подготовка к отражению нового вторжения Девлет-Гирея.

Оборонительные укрепления

Подготовка к отражению нового нашествия началась сразу же после нашествия крымчан в 1571 году. Еще в ходе своего пребывания в Новгороде, Иван Грозный, по сообщению Дж. Горсея, «…имея среди сопровождавших митрополитов, епископов, священников, главных князей и старинную знать, послал за ними и созвал их на царский совет…» [39.191]. Вероятнее всего, на этом совете был принят план первоочередных мероприятий по укреплению обороноспособности страны и подготовке к новой военной компании.

Продолжалась разработка и осуществление системы оборонительных мероприятий. Начало этому было положено еще в январе-феврале 1571 года, а в октябре по указу Ивана Грозного князь Михаил Воротынский, стоявший еще с 1 января 1571 года во главе пограничной службы, «с товарищами» «приговорили», из каких украинных городов, когда, куда и какими силами «на поле ездити и поле жечи». Пожог степи должен был охватить огромную территорию от верховьев реки Вороны до Днепра и Десны [1.15–17; 25.20–21].

С 1 апреля 1572 года стала действовать новая система пограничной (сторожевой и станичной) службы, при этом учитывался опыт борьбы с прошлогодним нападением Девлет-Гирея. Благодаря хорошо организованной разведке русское командование было своевременно поставлено в известность о движении Девлет-Гирея и его дальнейших действиях, что способствовало успешному проведению операций по разгрому вторгшихся вражеских полчищ.

Быстро шло строительство и совершенствование военно-оборонительных сооружений, в первую очередь расположенных на большом протяжении вдоль Оки «на берегу». За Окой татары встретились еще с одним важным элементом русской обороны – Гуляй-городом, передвижным деревянным укреплением. Сведения об организации полевых оборонительных сооружений подтверждаются и грамотой Девлет-Гирея к Ивану Грозному, датированной 23 августа 1572 года. В ней хан писал, что «наш приход проведав, на Оке на берегу хворостом зделали двор, да около того ров копали, и на перевозе наряды и пушки ecu оставив, да и рать свою оставил». По мнению Девлет-Гирея, эта подготовка проводилась в течение ряда месяцев (русские «маялись месяцы три и четыре приходу нашему») [26].

Укреплялись города, например Волхов и незадолго до того основанный Орел [33.115]. 22 декабря 1571 года П. Волконский и Е. Ржевский были направлены в Перемышль «делати засеку» [26]. Вероятно, к этому времени относится начало укрепления пологих берегов Оки около города Серпухов. Это были тройные ряды свай, заостренных кверху. Их остатки были заметны еще в начале XIX века [41.100].

Особое внимание уделялось Москве. «Он отправил изо всех городов своего Государства лучших купцов, ремесленников и промышленников селиться в Москву, строиться там и привлечь туда торговлю; освободил их от всяких налогов и пошлин» [4.11]. Она восстанавливалась, застраивалась, готовилась к осаде, начался ремонт укреплений, шедших по линии современного Бульварного кольца. Это была третья внешняя линия укреплений Москвы, помимо стен Китай-города и Кремля. Был возведен вал шириной в три сажени с бревенчатыми воротами, обложенными землей и дерном, перед валом снаружи рва не было. Царь «послал семь тысяч каменщиков и работников обнести Москву крепкою и красивою каменной стеною» [4.11].

Своеобразно проводилось заселение Москвы. Известно о выводе из Новгорода в Москву в октябре 1571 года купцов («гости веденыя») – из «земщины» сорок семейств, а «из опришной стороны» шестьдесят семейств [14.110–111]. Перевод новгородских купцов следует рассматривать, очевидно, не только в плане проводимых Иваном Грозным внутриполитических карательных мер. Он проводился также с целью усиления обороны Москвы.

Оборона Москвы была поручена князьям Ю. И. Токмакову и Т. Долгорукову [26]. Из отдельных источников видно, что в Москве продолжалась обычная деятельность многих государственных учреждений – «у холопья суда» («из холопья суда») служили князь А. Ромодановский и В. А. Белов; «на Земском дворе» – И. Мятлев и С. Нагой, М. Горской, казначей князь В. Масальский, печатник Б. Сукин, дьяки, конюшенный С. Третьяков [21.306].

Военные приготовления проходили и по линии увеличения численности расположенных там войск. С 1569 года размещение полков «на берегу» становится обязательным. С 1572 года практически ежегодно выделялось пять полков численностью 60 тысяч человек [38.22–23, 29, 44].

В феврале 1572 года по новгородским монастырям был разослан приказ «слуги монастырьские ставший, с лошедми и с пансыри, со всем запасом к Москве, на службу», с тем, чтобы, вероятно, усилить расположенное «на берегу» войско [14.110].

Наряду с обычными приемами комплектования армии, в широких размерах к обороне привлекается казачество, используются иностранцы-наемники.

Личность М. И. Воротынского

Сложным вопросом был выбор главнокомандующего, поскольку было мало людей, подходящих на эту ответственную должность, а также в связи с напряженной политической обстановке в стране. «Настоящие воеводы великого князя все перебиты» [28.512]. В конце концов, выбор пал на земского воеводу князя Михаила Ивановича Воротынского – выдающегося военачальника, «муж крепкий и мужественной и в полкоустроениях зело искусный» [9.287].

Андрей Курбский, говоря о Михаиле Воротынском как о крупном русском полководце, писал, что он был известен далеко за пределами Руси. При чем не только в христианских государствах, но и «у главных бусурманов, сиречь у Турков, понеже не мало от турецкого войска на той то предреченной битве тогда быша (битва у Молодей – А.Д.), наипаче же от Багмета баши великого двора мнози быта на помощь послами Перекопскому цареви» [9.289]. Сходной оценке предшествовавшей деятельности Михаила Воротынского придерживается один из самых ранних исследователей полководца И. Беляев [25.7].

Михаил Воротынский являлся Рюриковичем в XXI колене и вторым сыном удельного князя и московского боярина Ивана Михайловича Воротынского. В 1534 году Иван Воротынский вместе со своими тремя сыновьями был арестован, лишён своего удела (Воротынского княжества) и отправлен в ссылку на Белоозеро. После смерти отца Михаил был выпущен на свободу и получил треть его удела.

Знатность рода давала князю в местнической системе значительные преимущества и способствовала его военной карьере. В 1542 году с отрядом из Одоева преследовал отступающих крымцев, догнав и разбив их на Куликовом поле. В 1543 году Воротынский первый воевода в Белёве, а в 1544 – второй воевода большого полка на береговой службе и наместник в Калуге. Осенью того же года из-за местнического спора трёх князей, оборонявших южный рубеж – Петра Щенятева, Константина Курлятева и Михаила Воротынского – войску крымского «царевича» Имин-Гирея удалось разорить окрестности Белёва и Одоева, пленив многих жителей. Из-за этого Воротынского направили на воеводство в отдалённый Васильсурск.

В Казанских походах 1545–1552 годов он был одним из руководителей: в 1547 году – воевода полка правой руки, в 1549 – воевода левой руки в Ярославле, в 1552 – второй воевода большого полка. Именно взятие Казани принесло Воротынскому всеобщую известность и славу.

26 августа 1552 года он руководил частью большого полка, которая под интенсивным огнём казанцев подкатывала к городской стене туры – осадные укрепления в виде башенок. Людям Воротынского удалось в том числе отразить вылазку из города, предпринятую оборонявшимися. Подкатив туры на необходимое расстояние, Воротынский приказал рыть вокруг них окопы и оборонял захваченные позиции всю последующую ночь, в течение которой казанцы не раз совершали вылазки. Впоследствии, на позициях Воротынского русские войска установили артиллерию, которая наносила городу серьёзный урон, а военный инженер дьяк Иван Выродков соорудил 13-метровую передвижную башню. Когда казанцы совершили ещё одну крупную вылазку, завязался тяжёлый бой, в ходе которого Воротынский был легко ранен. Однако и эту атаку удалось отбить. 30 сентября, когда русские подорвали мины и разрушили большой участок городской стены, Воротынский участвовал в приступе Арских ворот и захватил участок стены, на котором со своими людьми удерживался два дня. Генерального приступа не последовало, основное русское войско лишь готовилось к нему, пока казанцы вновь укреплялись в городе. За это время Воротынский с помощью немецкого «розмысла» вывел подкоп под позицию неприятеля и взорвал её с помощью 48 бочек пороха. Когда же начался генеральный приступ, Воротынский со своим полком был в самой гуще событий. После взятия города Воротынский получил почётное задание возглавлять ту часть русской армии, которой возвращалась в Москву «полем», а за воинские заслуги при осаде и боях на улицах города был включён в состав ближней думы царя.

После непродолжительного пребывания на крымской украине, в 1553–1555 годах Воротынский находится на воеводстве в Свияжске, который тогда рассматривался ключевой стратегической крепостью для контроля над Казанью.

В последующие годы Воротынский принимал участие в обороне Русского государства на южных рубежах от крымско-ногайских набегов. В 1559 году после крупного крымско-ногайского набега на украинные земли преследовал неприятеля до Северского Донца, однако отбить полон по большому счёту не смог.

В 1562 году Воротынский со своим младшем братом навлекли на себя царскую опалу. Их имущество было конфисковано, а Михаил Воротынский с семьёй был сослан в тюрьму в Белоозеро. Причиной стала нерасторопность Воротынского при отражении набега Девлет-гирея на Мценск. Воротынского заподозрили в сговоре с ханом, тем более, что на его собственные владения набегов уже давно не наблюдалось. По другой версии, Воротынского наказали за близость к опальным князьям Вишневецкому, Вельскому и Адашеву.

Кольчуга дьяка Ивана Григорьевича Выродкова. ГИМ

В 1565 году воевода был прощён. Ему были возвращены его земельные владения, за исключением Новосиля, который был включён в опричнину. Воротынский был поставлен во главе большого полка в Туле, а в знак примирения царь пожаловал ему боярский титул [28.512].

Поручную запись, которую дал при этом М. Воротынский, производит несколько странное впечатление. В записи сказано, что царь отдал ему вину, т. е. помиловал, за печалованием – ходатайством митрополита и освященного собора иерархов церкви. Между тем первым условием, которое царь поставил, учреждая опричнину, был отказ от «печалования» и всяких ходатайств за опальных. Очевидно, на этот раз царь нашел нужным инсценировать авторитетное в глазах народа ходатайство духовенства и одновременно показать свое милосердие [28.512].

Это противоречие в словах и поступках царя объясняется тем, что ввиду возможного возобновления военных действий против Речи Посполитой Воротынский был нужен ему в тылу как выдающийся военачальник.

Учитывая, что ранее Михаил Воротынский подвергался опале, становится достаточно очевидным, что в выборе этого полководца Иван Грозный не питал к нему доверия. Царь был вынужден согласиться с неким общественным мнением и рекомендациями, по выражению историка С. Б. Веселовского, «военной среды» [28.512]. Также учеными установлено, что в описываемое время характерны факты назначения на совместную службу земского человека и опричника. Как бы опричник, как человек, пользующийся доверием царя, следил за земским человеком и предупреждал возможное предательство со стороны земского человека, чего очень сильно опасался Иван Грозный. Это очень сильно напоминает события Гражданской войны, когда Советское правительство при каждом военном начальнике ставило своих представителей – комиссаров.

Из новгородского местнического дела 1–7 января 1572 года между опричным думным дворянином и печатником Р. Б. Алферьевым-Нащекиным и казначеем князем Б. В. Литвиновым-Мосальским исследователь Б. Б. Кобрин сделал важное предположение. В период сосредоточения всех войск под общим командованием одного Воротынского были и иные мнения в частности опричников о сохранении раздельного командования и стремление в связи с этим как-нибудь очернить Воротынского [34.214–219].

Источники косвенно говорят о том, что некое «секретное досье» на Воротынского с обвинениями его в связях с врагом имелось в наличии у руководства опричников. Так в частности, Новгородская летопись по Архивскому списку упоминает о том, что у Михаила Воротынского «было дело» с ханом, с его воеводами, «с царьми с Кошинскими… царя Крымского». Первый издатель летописи Я. И. Бередников заметил: «Слова эти непонятны; может быть, испорчены переписчиком. Под царями Кошинскими нельзя ли разуметь Каффинского пашу Магомета, или, по крайней мере, Турок, которые, по свидетельству Курбского, участвовали в битве Татар с Русскими при Лопасне» [14.119].

Состав войск

Взятые в целом документы Разрядного приказа подробно и обстоятельно рисуют картину подготовки Руси к отражению крымско-татарского нападения. Подробно и тщательно были спланированы действия войск, определена их дислокация [21.307–309].

Собранные на юге войска были сведены в пять полков. Им предписывалось собраться в Коломне, затем сосредоточиться в районе между Коломной и Каширой, а после сбора расположиться «на берегу» [3.169; 21.307–308], следующим образом:

– большой полк (бояре и воеводы князь М. И. Воротынский и И. В. Меньшой-Шереметев), сначала в Коломне [21.308], а потом в Серпухове [3.169];

– полк правой руки (боярин и воевода князь Никита Романович Одоевский, воевода Федор Васильевич Шереметьев) – в Тарусе [3.169; 21.308]. Источники отмечают местнические претензии Н. Р. Одоевского к М. И. Воротынскому [21.308];

– передовой (воевода Андрей Петрович Хованский, окольничий и воевода князь Дмитрий Иванович Хворостинин) – в Калуге [3.169; 21.308], в его составе значился особый речной отряд специального назначения;

– сторожевой (воевода князь Иван Петрович Шуйский, окольничий Василий Иванович Умный-Колычев) – в Кашире [21.308]. Источники говорят о местнических претензиях Ивана Шуйского к Никите Одоевскому, причем «государь велел челобитье его записать» [3.169; 21.308];

– левой руки (воеводы князья Андрей Васильевич Репнин и Петр Иванович Хворостинин) – на реке Лопасне[3.169; 21.308].

Из росписи «берегового войска» виден довольно сложный состав полков.

В большом полку были:

– дети боярские «выборные» – всего 65 человек;

– дворяне «городские» (провинциальные) из Коломны (170 ч.), Каширы (430 ч.), Мещоры (320 ч.), Вязьмы (180 ч.), Суздаля (210 ч), Ржева (200 ч.), Зубцова (60 ч.), Чернигова (100 ч.), Шелонской пятины (300 ч.), Мурома (150 ч.), Торопца (150 ч.), Серпейска (70 ч.), Вотской пятины (500 ч.) – всего 2840 человек;

– воинские формирования «с митрополита и со владык»: дети боярские (430 ч.), дворян из Галича, Костромы и Балахны (100 ч.), стрельцы Осипа Юсупова (500 ч.) и Михаила Ржевского (500 ч.) – всего 1530 человек;

– одна тысяча «оникеевских» казаков с пищалями, присланная из-за Урала Строгановыми с головами Игнатием Кобяковым и Юрием Тутолминым;

– «наемные казаки» Юрия Булгакова и Ивана Фустова – 1000 человек;

– казаки под руководством известного казачьего атамана Михаила Черкашенина;

– отряды воевод из украинных городов Дедилова (князь Андрей Дмитриевич Палецкий – 350 ч.) и Данкова (князь Юрий Курлятев -200 ч.) – всего 550 человек [3.174; 21.309].

Особенно следует отметить наличие в составе большого полка так называемых «полков нового строя», то есть иностранных наемников. 200 служилых немцев прибыло из городов Юрьева (современный Тарту) и Ругодива (Нарва). Отдельный отряд из ста конных наемников (гофлейтов) прибыл под руководством Юргена Францбека с головой Аталыком Квашниным [3.175; 21.309]. Францбек перешел на русскую службу еще в 1570 г. После нападения татар в 1571 году он был отправлен в Ливонию с поручением набирать «немецких гофлейтов и приводить их в Москву для действия не только против татар, но и против других врагов», как гласил указ. По этому указу Францбек доставил московиту целый отряд как ливонских, так и иностранных наемников.

В оперативном подчинении воеводам большого полка должна была находиться артиллерия – «наряд… походной полковой» из городов Коломны и Серпухова [3.169] под управлением князей Семена Ивановича Коркодинова и Захара Сугорского [21.308]. Они же стояли и во главе Гуляй-города, также находившегося при большом полке [3.178; 21.308]. Определялось соответствующим образом комплектование личного состава «наряда» и его материальное обеспечение. Надо было «выбрать к наряду из дворян добрых в головы» двух человек и дать им детей боярских человек 50 «и сколько пригоже. А пушкарей московских взяти по прежнему наряду. А подводы собрать под наряд и под пушкарей с тех городов, которые к берегу подошли, а с тех городов другие посохи к Москве и куды никуды не имать» [3.169].

Всего в большом полку было 8255 человек, не считая казаков Михаила Черкашенина [3.175].

В полку правой руки было 3 590 человек:

– дети боярские;

– «выборные» дворяне;

– наемники-немцы;

– стрельцы;

– казаки, в том числе и «казаки конные с пищалями»;

– отряды из «украинных мест» – Орла (Василий Колычев) [21.309], Чернигова, Стародуба, Рославля, Новгорода Северского, Почепа, Венева, Шацка, Ряжска, Данкова, Дедилова.

Передовой полк насчитывал 4457 человек:

– дети боярские;

– дворяне «выборные»;

– казаки;

– отряды «из украинных мест» – Новосиля (князь Михаил Юрьевич Лыков) [21.309], Смоленска, Рязани, Епифани;

– вятчане «в струзех» входили в особый отряд. В сторожевом полку было 2063 человека:

– дети боярские;

– дворяне «выборные»;

– казаки.

В полку левой руки – 1651 человек:

– дети боярские;

– дворяне «выборные»;

– казаки [3.177].

Общая численность полков достигала 20 034 человека [3.177].

Из этой росписи видно, что в них не было людей московских чинов – стольников, стряпчих, московских дворян, жильцов. Считается, что они находились с Иваном Грозным в Новгороде. Отсутствовал царский полк (по разряду 1563 года в нем было 4763, в 1577 году – почти 1444 человека) и служилые татары (в 1563 году их было более пяти тысяч, в 1577 году – почти 4 440 человек). Последнее понятно: служилые татары обычно использовались на западе. В документах Разрядного приказа не указывается число казаков Михаила Черкашенина.

Таким образом, под командованием Михаила Воротынского должно быть около 60–65 тысяч воинов, тем не менее, это было намного меньше, чем армия Девлет-Гирея. Данный подсчет численности русских войск составлен Г. Д. Бурдеем [26.59], и с этим подсчетом не согласен Р. Г. Скрынников. По его мнению, русскому командованию удалось собрать около 12 тыс. детей боярских, 2035 стрельцов, 3800 казаков. Вместе с ополчениями северных городов армия насчитывала немногим более 20 тыс. человек. Если предположить, что дворяне вывели в поход до 10–20 тыс. боевых холопов, то численность русского войска может быть увеличена до 30–40 тыс. человек [43.447].

Нам же представляется более правильной оценка Г. Д. Бурдея.

Из наказа Михаилу Воротынскому видно, что уже накануне издания наказа были разосланы «роспись и списки», «которым князем и детем боярским и немцам и стрельцам и казакам и всяким людем в котором полку быти». Михаил Воротынский должен был их собрать и раздать списки воеводам. Затем надлежало распределить личный состав внутри полков («разметить ирозписать»), составить в полках «памяти», «сколько с кем будет людей полковых в доспесех и в тегиллех, и без тигиллев и сколько кошевых»; выбрать «голов добрых», заранее расписать за ними детей боярских и их людей, и отдельно «люди с пищалями», которые выставлялись боярами, князьями и детьми боярскими по одному человеку с пятисот четей земли. Воротынскому предписывалось потребовать от воевод украинных городов, которым быть «по розписи на сходе», провести такую же работу и доложить ему, оставив у себя копии, причем сделать это заранее, чтобы он знал о составе этих войск.

После сбора воинских людей Михаилу Воротынскому «с товарищи» надо было, определив день и выбрав подходящее место, провести смотр «людей на конех в доспесех» полков и отрядов украинных городов. После смотра полкам предписывалось занять отведенные для них районы обороны; «по вестям» отрядам «изо всех украин» сходиться с полками на берегу до прихода туда хана. Пограничные города (Коломна, Серпухов, Калуга, Рязань, Тула, Козельск и др.) следовало «заранее в осады собрать», послать осадчиков с 25 марта, чтобы везде осады были устроены и собраны заранее, до прихода хана [3.169].

Особое внимание уделялось организации разведки. Для того, чтобы заранее было известно о походе хана, станицы высылались в район города Оскол и в «дальние проезды» по старой росписи и «в иные места… где пригоже». Воеводам полков предписывалось проводить поочередно рекогносцировку, «ездить Окою» вниз до Рязани и вверх до Жиздры до засеки и по Жиздре, «до коих мест надобе». Они должны были одновременно организовать военно-оборонительные работы на Оке и на Угре в местах, где «перелазы гладки и мелки» и, смотря по обстановке, «зделать крепости, заплести плетень и честокол побитии». «Крепости для перелазов» следовало делать «тутошними людьми сохами, которые сохи с обе стороны реки пришли, а в иных местах и полковыми людми делать всеми» [3.170].

Наказ содержит также распоряжения о материальном обеспечении и снабжении войска. Предлагалось создать запасы продовольствия в Коломне, Серпухове и Калуге для отряда вятчан на три месяца. Необходимо было дать «жалованье» детям боярским и боярам «по росписи». Тем, которые «пригодятца и вперед на службу», следовало поместья дать из «порожних земель». Это поручение возлагалось на дьяка Ивана Михайлова, который с этой целью должен был отправиться «на берег». Наемники с пищалями, в том числе дети боярские из дальних городов, получали боеприпасы («зелье», свинец) из казны. Для отряда вятчан струги следовало привести из Нижнего Новгорода в Коломну «большою водою». «Суды большие поотписать» по Оке «сколько будет надобно в земской и опришнине, сколько, где мочно взять», оценить их и «вперед заплатити». Предписывалось и устройство «перевозов» на Оке. Особо определялось снабжение немцев-наемников также на три месяца. Руководство этим делом также поручалось дьяку Ивану Михайлову [3.170].

В целом видно, как тщательно планировалась оборона. Русское командование придерживалось гибкой тактики. Оно стремилось задержать хана на Оке, но намечало действия и против переправившегося противника. Перед южной группой русских войск была поставлена задача громить крымцев и защищать Москву и другие русские города. Наказ определял четкое построение обороны, подчеркивал необходимость подготовки и занятия ее до прихода Девлет-Гирея, ориентировал на широкое применение военно-инженерных сооружений, на использование особенностей местности. Он намечал взаимодействие разных частей русской армии, концентрацию сил на наиболее опасных направлениях, организацию тщательной разведки, материальное обеспечение войск и т. д.

12 апреля 1572 года [21.308–309] в Коломне состоялся смотр боярам, дворянам и детям боярским, «дворовым и городовым конской и их даточным людям, хто, что дал государю в полк людей» [21.308–309]. Смотр показал необходимость некоторых изменений в первоначальных планах обороны. Так, Михаил Воротынский получил приказание увеличить число «голов» в наряде – «к наряду велено голов прибрати» [21.309].

В дальнейшем по-прежнему уделялось большое внимание организации борьбы с приближающимся нападением Девлет-Гирея и, в частности, разведке за движением татар и планами хана. От воевод с «берега» Ивану Грозному в Новгороде стало известно о передвижениях войск Девлет-Гирея. В связи с этим было дано дополнительное распоряжение об усилении разведки. Так 17 июля 1572 г. Иван Грозный из Новгорода писал в город Старицу О. М. Пушкину и Д. А. Замыцкому: «Велели есми вам для своего дела быти в Старицы; и ныне писали к нам с берегу бояре наши и воеводы, что недруг наш Крымской царь на наши украины идет; и вы б посылали от себя станицы, проведывали про царев приход на наши украины по прежнему нашему Указу; а как ево чаяти к берегу, и где ему реку перелесть, и на которое место чаяти; а вы б велели разведывати подлинно, а о том бы есте нас без вести не держали, посылали б есте к нам с тою вестию по честу о двунонь, что б нам про то не безызвестным быть. Да и во Твери бесте поставили сына боярского или дву добрых; в какова весть у них по царя будет, и оне б вас про царев приход потому ж не держали без вести; а сами бы есте без вести не держали ж, а делом нашим. Промышляли по прежнему нашему указу». Эта грамота из местнического дела В. Н. Пушкина с А. О. Плещеевым и была представлена В. Н. Пушкиным 15 ноября 1628 г. [26].

Принимались различные меры для повышения стойкости армии. Из Новгорода «на берег» «ко всей рати московской и новгородской» накануне татарского нападения были направлены с «государевым жалованным словом и з денежным жалованьем» князь О. М. Щербатый-Оболенский и думный дьяк А. Щелкалов. Обращаясь к боярам, воеводами «всей рати» по поручению Ивана Грозного, О. Щербатый призывал, чтобы ратники «государю служили», за что обещал, что им будет «государьская милость… и жалованье» [21.310].

Проработка возможных сценариев нападения

Царем и боярской думой были подробно разработаны возможные сценарии нападения, и варианты отражения противника.

Первый сценарий предусматривал ситуацию, если Девлет-Гирей «пойдет на прямое дело», «а не для войны», перейдет Оку в ее верховьях и пойдет на Волхов «старою дорогою». В этом случае первым должен был действовать особый передовой отряд в составе 900 вятчан и одной тысячи казаков, который находился в Калуге «в струзех» в составе передового полка. Он должен немедленно плыть к реке Жиздре, к месту переправы татар и до подхода главных русских сил мешать татарам переправляться. На Жиздре «по тем воротом, по засекам, по лесом по обеим сторонам в крепких местах стать с пищальми и с луки, где как пригоже, и на перелазех в крепких местех на лесех на крымских людей приходити и лести мешати» [3.170]. В это время воеводам со всеми людьми и нарядом следовало идти к Калуге, затем поспешить на Жиздру и там не допустить противнику перейти реку. Если хан все же переправится через Жиздру и пойдет к Угре, войскам надлежало стать на Угре и пытаться остановить его при переправе через реку. Воеводам несколько раз категорически предписывалось (и на других направлениях тоже) ни в коем случае не сходиться с ханом «на походе… на полех без крепостей», а стать на Угре и пеших воинов с пищалями расставить «по крепким местом». Если придется встретиться с ханом не у реки, то также, выбрав место «крепкое», расставить полки и стрельцов и «поиззакопатися». Воеводы обязаны были предусмотреть и определить заранее, произведя накануне разведку местности, в каких местах будут находиться полки, на каком расстоянии друг от друга, где поделать «крепости» и какие для стрельцов, казаков, «пеших людей», для «наряда», и затем занять эти «крепости» при нападении татар. Места для «крепостей» и сами «крепости» должны быть такими, «чтобы наряд и стрельцы полковых людей уберегали, а на наряд бы и на стрельц полки напущати было нельзя». Для охраны обоза надо было выделить стрельцов и казаков с пищалями, «чтоб полк кошевой был особно, только бы стояли в крепком месте» [3.170].

Согласно второму сценарию, Девлет-Гирей будет стремиться перейти Оку в четырех возможных участках. Это участки – Калуга-Алексин, Алексин-Серпухов, Серпухов-Кашира, Кашира-Коломна. В этом случае воеводы должны стать с войсками на берегу Оки и мешать переправе. Также на первые роли в этой операции уделяется уже упомянутому в первом варианте особому передовому отряду на стругах. Воеводам же предписывается заранее определить, какие воинские люди, пешие с пищалями и конные, будут действовать против тех татар, которые будут находиться за рекой и против тех, кто уже ее успел перейти [3.171].

Система «засечных черт»

В третьем случае хан пойдет на Рязань, перейдя Оку по направлению к Коломне. Воеводам надо идти «убережною дорогою», выбрать «крепкое место да тут стать от реки до лесу и на лесу крепости поделати», чтобы хана «из крепких мест на поле не выпущая, его встретить», и действовать против него «смотря по тамошнему делу, как будет пригоже» [3.171].

Предусматривался и четвертый сценарий, что Девлет-Гирей пойдет на Владимир.

Русские воины рубят лес для устройства засеки. Миниатюра из Никоновской летописи

В таком случае воеводы должны спешить к Владимиру и там вступить в борьбу «где пригоже». В этом варианте военное руководство могло подозревать отвлекающий маневр, совершенный не основными силами, а ногайцами. Поэтому воеводам в обязательном порядке предписывалось, перед тем как идти на Владимир доподлинно выяснить эти обстоятельства «дальними станицами». Только тогда, когда будут «вести полные», воеводы выступают к Владимиру, «а по вестям смотря» из него и дальше. Отряд на стругах и «казаков польских с ручницами и з головами» следовало направить Окой «в судах» с приказом на перевозах через Оку и «в крепких местех в лесех» нападать на татар.

Помимо этих вариантов предусматривались различные действия армии в зависимости от намерений Девлет-Гирея после переправы через «реку».

Если хан, перейдя «реку», пойдет прямо к Москве, «а войны не роспустит», то воеводам следует высылать против него «голов» с детьми боярскими. Задача этих отрядов состоит в нападении на врага, добыче языков, разведка планов Девлет-Гирея, «и Москве помогати и на крымские люди приходити».

Иное было поведение русских сил в случае, если же хан перейдет «реку» и «войну розпустит» или станет воевать «заречные места» (Тульские, Рязанские, Алексинские и Козельские). В такой ситуации воеводам надо было выслать «голов» с людьми, стрельцов, казаков-наемников, а «смотря по делу» и самим «промышляти, приходить на крымцев и помогать тем местам».

Наконец, воеводам приказывалось устроить засады (силами казацких отрядов по 500 человек каждый) на обратном пути движения хана с полоном. Воеводы обязаны были сообщать в Москву, Ивану Грозному и «по всем городом» о положении на юге [3.171–174].

Рассмотренные военные и дипломатические мероприятия свидетельствуют о всесторонней подготовке Русского государства к новому столкновению с Крымом и Турцией. Они позволяют говорить о наличии определенного плана действий по обороне от вторжения Девлет-Гирея.

В такой обстановке у русского правительства появилась уверенность в успешном окончании предстоящего столкновения с татарами. Не пустой фразой было заявление Ивана Грозного крымским дипломатам в начале февраля 1572 г. о том, что еще неизвестно, в чью пользу закончится новый поход крымцев.

Стрельцы в походе. Миниатюра из Царственной книги

Таким образом, в результате подготовки, проводившейся в сжатые сроки, позиции России накануне нового нападения серьезно усилились.

«Пытал и казнил». Иван Грозный накануне и во время Молодинской битвы

Накануне татарского нашествия царь Иван покинул столицу и под предлогом войны со шведами укрылся в Новгороде. По-видимому, во время пребывания в Новгороде Грозный вспомнил о своем незаконченном духовном завещании и подверг его самой основательной переделке. Одним из обстоятельств, побудивших царя к этому, была его свадьба с Анной Алексеевной Колтовской.

Иван Васильевич недолго горевал по царице Марфе Собакиной и вскоре выбрал себе новую невесту. Анна Колтовская происходила из небогатого, измельчавшего дворянского рода. Колтовские числились дворянами Коломенского уезда и в служебном отношении стояли очень невысоко, изредко дослуживаясь до низшего воеводского чина [42.174]. По своему худородству Анна была незавидной партией. Боярство осудило царя, впрочем, не столько за выбор, сколько за решение о четвертом браке. С точки зрения церковных правил такой брак был безусловно воспрещен. После смерти митрополита Кирилла (8 февраля 1572 г.) царь, пользуясь безначалием церкви, добился разрешения на брак с Колтовской.

29 апреля 1572 г. собор разрешил царю четвертый брак, «ради его теплого умиления и покаяния», обнаружив тем самым полную зависимость от царской власти. Во искупление «греха» духовенство наложило на царя различные «воспрещения». Чтобы не было «соблазна» простым людям, собор строго указал всем «человецем», от бояр до простых, «да не дерзнет таковая сотвори, четвертому браку сочетатися»; «аще кто гордостию дмяся или от неразумия дерзнет такова сотворити… да будет токовый за дерзость по священным правилом проклят» [42.175.1].

В мае царь сыграл свадьбу, а в июне был уже в Новгороде. Вскоре он внес в черновик завещания разделы, касавшиеся имущественного положения и уделов его новой жены и возможных детей, а также включил в духовную короткое, но чрезвычайно многозначительное распоряжение об опричнине. «А что есьми учинил опришнину, – писал он, – и то на воле детей моих, Ивана и Федора, как им прибыльное, и чинят, а образец им учинен готов» [42.175.2]. Выражение о «прибыльности» опричнины ничего общего не имело с современным понятием прибыли и не связано было с финансовыми соображениями. 22 марта 1572 г. при участии Грозного Разрядный Приказ составил наказ воеводам об обороне Москвы от татар. Заключительные слова этого важного наказа были, возможно, продиктованы самим Иваном. Здесь мы находим ту же терминологию, что и в приписке к завещанию. «А о всем своем деле и о земском, – значилось в наказе, – царь и великий князь положил на бозе и на вас, боярех и воеводах, как лудче и государеву делу прибыльнее так, прося у бога милости, и промышляти» [42.175.2].

Опричники в Новгороде. Художник М. И. Авилов

Распоряжение обнаружило полное равнодушие Грозного к судьбе опричнины. По существу вопрос о дальнейшем существовании или отмене опричных порядков царь целиком передавал на усмотрение своих наследников.

Накануне собственно набега Девлет-Гирея Иван Грозный покинул Москву. Он выехал с очередной своей супругой Анной Колтовской, царевичами и небольшим числом верных людей в начале мая 1572 года, 13 мая он принимал в городе Старица посланника Дженкинсона, а 1 июня прибыл в Новгород. Предварительно, в начале февраля, туда была отправлена царская казна на 450 санях общим весом около десяти тысяч пудов [14.108–110].

В Новгороде царем принимались различные меры по укреплению обороны, как на южном, так и на западном фронте. 31 июля там была получена из Москвы весть о наступлении крымцев. В тот же день «наряд государьской» свозили на берег, с тем, чтобы по Волхову отправить его в Псков. Позже от этого отказались. У старост всех новгородских улиц брали телеги с лошадьми «на государя» [14.118, 120].

Из Новгорода оказывали помощь Москве, «береговому войску», осуществляли руководство разведкой за действиями крымцев и т. д.

«Подлинного государева хотения не проведал». Дипломатические попытки уладить конфликт

Еще после событий 1571 года русское правительство настойчиво стремилось выяснить через своих дипломатов и донских казаков содержание османско-крымской переписки, взаимоотношения между султаном и ханом и их дальнейшие планы в отношении России [26].

Источники свидетельствуют об активизации дипломатической работы с целью умиротворить крымского хана и по возможности оттянуть (или совсем предотвратить) агрессию. В переговорах с Крымом русское правительство заняло новую позицию в вопросе о передаче Крымскому ханству Астрахани и Казани, а также пошло на некоторые уступки в дипломатическом этикете. Оно соглашалось отдать Астрахань и обсуждать вопрос о возвращении Казани, настаивая при этом на том, что такое «великое дело» требует серьезных переговоров, обмена большими послами и заключения договора. Следует отметить, что соглашаясь на уступку Астрахани, русская дипломатия в то же время изыскивала возможности для ее удержания в случае отказа хана от этих его требований, русские соглашались на выплату ему больших «поминков». Согласие на уступку Астрахани русские дипломаты связывали и с обязательством Девлет-Гирея выступить на стороне России в борьбе с Речь Посполитой за Киевские земли [26].

Выезд Ивана Грозного на борьбу с Ливонией. Художник Г.-Э. Лисснер

Рассматривая русскую политику в сношениях с Крымом, Н. М. Карамзин писал, что Иван Грозный действовал, «изменяя нашей государственности и пользе». Вслед за ним, и большинство историков и публицистов, включая современных, также недооценивают внешнеполитического курса Ивана Грозного. Выше мы попытались доказать необоснованность таких негативных оценок. Н. М. Карамзин в качестве примера подобной изменнической политики рассматривал тесные отношения русского правительства с крымским посланником купцом Яном Магмедом, а также его сыном, бывшим в Москве в качестве «почетного гостя» и позже принявшего православие. В источниках сын Магмеда упоминается как «князь Федор» [33.109.363]. Для объяснения этого факта следует иметь в виду, что Ян Магмет скорее наоборот, был проводником русских интересов в Крыму. Так известно, что он снабжал русских представителей в Крыму (в частности, С. Клавшова) ценными сведениями. Он отговаривал хана от притязаний на Казань. Иван Грозный удовлетворил просьбу хана. В феврале 1572 г. отпустил сына Яна Магмета и, по-видимому, сумел расположить к себе Яна Магмета и добиться от него некоторой доброжелательности.

Не было ли это одной из причин недовольства Девлет-Гирея результатами миссии Яна Магмета? Когда тот вернулся в Крым, хан был недоволен им и сказал, что он ходил на Русь не для ханского дела, а в своих торговых интересах, «а подлинного государева и вел. кн. хотенья не проведал» [26].

Между тем Девлет-Гирей отверг предложения русского правительства. А миссию Ивана Мясного, приехавшего вместе с Яной Магметом в Крым (направлен в феврале, выехал из Путивля 27 марта), Девлет-Гирей выслушал, но ответа не дал, а самого гонца задержал [26].

Впоследствии, уже после самой битвы в грамоте Ивану Грозному 23 августа 1572 года Девлет-Гирей объяснял причины своих неудач отказом Руси государства поступиться Астраханью и Казанью. Непосредственной целью нападения Девлет-Гирей объявлял стремление лично встретиться с Иваном IV с тем, чтобы «переговорити» и получить «прямой ответ».

Стрелец. Зарисовка из альбома Пальмквиста

Глава 3 «Сеча была великая». Молодинская битва 1572 года

«На наши украины идет». Войска Девлет-Гирея на подступах к Москве

В конце июля – начале августа 1572 г. развернулись крупные сражения русских войск с полчищами Девлет-Гирея, напавшими на русские земли. Ход этих боев восстанавливается на основании разрядных книг, летописных заметок, известий современников, дипломатических и других материалов.

Современная реконструкция одежды и оружия воинов XVI в. Фото 2002 г.

23 июня [21.310] 1572 года Девлет-Гирей вышел из Крыма с большим войском и вероломно вторгся в пределы Русского государства. В составе крымско-татарского войска «дети ево, а с ними крымские и ногайские многие люди» [21.310]. 17 июля Иван Грозный писал из Новгорода в Старицу о том, что воеводы «с берега» сообщили ему о том, что хан «на наши украины идет». Следовательно, о продвижении татар к русским землям сами воеводы узнали самое позднее в конце июня – начале июля. Ворвавшись на русские «украины» [3.179], татары обрушились на Тулу, сожгли ее посады и 26–27 июля вышли по Серпуховской (Крымской) дороге – кратчайшему пути из Крыма в Москву – к Оке [21.310]. Здесь крымцы встретили заранее подготовленные и занятые русскими войсками сильные оборонительные сооружения. Противник вел наступление на одном из тех направлений, которые предвидело русское командование. Однако большая протяженность обороны «берегового войска» чрезвычайно затрудняла организацию взаимодействия полков.

«Реку перешед не в одном, месте». Бои у Серпухова

На разных участках развернулись бои за переправы через Оку. Крымцы утверждали, что расчеты русских на оборонительные сооружения «на берегу» не оправдались:

– «и мы тот двор (укрепления – А.Д.) ни во что покинув, да перелезли» (Девлет-Гирей);

– «что на Оке оставлено рати твоей и стрельцов ни во что поставив, Оку перелезли» (Магмет-Гирей) [26].

Однако в действительности борьба на Оке проходила очень напряженно. Татары не смогли с ходу преодолеть укрепления. Они прилагали немалые силы для их разрушения:

– «плетени изподкопали»;

– «плетени ис подкопов выняли» [21.311].

В конечном итоге татары были вынуждены обойти эти укрепления. Подошедшего к Оке хана воеводы через реку «не перепустили», и татары пошли в обход.

Все это свидетельствует о мощи русских укреплений. К тому же оборонительные сооружения не были самоцелью и не рассматривались как препятствия, которые полностью гарантировали от проникновения татар вглубь русской обороны.

Современная реконструкция одежды и оружия воинов XVI в. Фото 2002 г.

В нескольких местах «Керембердей мурза с ногайскими татары» [10.139] форсировали Оку:

– «в трех местах перелез со многим воинством» [23.92];

– «реку перешед не в одном месте» [26];

– «согнав христиан з брега преиде на сию страну Оки» [10.139].

В источниках указаны и места переправы: Сенкин брод, села Дракино, Тишилово (Тешилово). На Сенкином перевозе (Сенкином броде) иногда располагались русские войска [27.417]. С XII века известен город Спас-Тешилов. Первые бои начались на участке сторожевого полка, у Сенкиного брода. Сведения о первых боях сторожевого полка 26 июля («первое дело») содержатся в разрядных записях [3.179; 21.310].

«Отнял все дороги». Обходной маневр Девлет-Гирея

Передовой отряд Девлет-Гирея во главе с ногайским большим воеводой Теребердей-мурзой с 20 тысячами ногаев только в результате своего численного превосходства сумел потеснить отряд в «двести мужей нарочитых» [10.139; 21.311] и переправиться на Сенкином перевозе в ночь под воскресенье 27 июля.

На следующий день Теребердей-мурза двинулся к Москве и занял все дороги к ней:

– «пришол под Москву и круг Москвы отнял все дороги, а не воевал ничево» [21.311];

– «а не воевал ничего» [26].

Другой большой отряд под командованием ногайского мурзы Дивея, встретив сопротивление под Серпуховом, форсировал реку напротив села Дракино и направился в обход города, выйдя в тыл полка правой руки и передового. «…Дивей-мурза с большим отрядом… подошел к нам с тыла от Серпухова. Был разбит крымцами небольшой русский разведывательный отряд в 300 человек во главе с Г. Штаденом, не получивший вовремя помощи от воеводы передового полка Д. Хворостинина. По словам Г. Штадена, в живых остался он один. В связи с этим С. Б. Веселовский заметил, что, вероятно, Г. Штаден просто спасся бегством, за что затем был уволен со службы в опричнине. Скрынников Р. Г. считает, что на самом же деле старицкий помещик Штаден командовал старичанами, а отнюдь не «боярами» [42.448.27].

В воскресенье 27 июля Девлет-Гирей приказал стрелять «из полкового снаряду» по русским войскам, расположенным в трех верстах от Серпухова и оборонявшимся в Гуляй-городе [10.139]. Михаил Воротынский «велел стреляти из-за Гуляй города за Оку по татарским полкам из пушек». После артиллерийского обстрела Девлет-Гирей решил здесь переправляться. Оставив двухтысячный отряд «травиться» с русскими («а велел им противитца, покаместа он Оку реку перелезет») [21.311], он «со всем войском» ночью переправился через Сенкин брод и затем продолжал наступление [26]. Завязались бои с полком правой руки «на Оке-реке верх Нары» [3.179]. Из разрядной книги видно, что началось замешательство среди воевод, некоторые из них дрогнули: «и было дело… правой руке – князь Миките Романовичи) Адуевскому да Федору Васильевичи) Шереметеву на Оке верх Нары» [21.310]. Обстановка чрезвычайно осложнилась. Необходимо было задержать ханское войско и не пропустить его дальше, ибо Девлет-Гирей, очевидно, стремился соединиться с Теребердеем-мурзой, уже находившимся под Москвой.

Стрельцы стреляют из окопов. Миниатюра из Царственной книги

Стрельцы стреляют из-за ограды. Миниатюра из Никоновской летописи

Начались многодневные бои на подступах к столице – воеводы «на людей его (хана – А.Д.) приходили во многих местех» [23.92].

Когда в понедельник рано утром 28 июля воеводам стало известно о переправе основных татарских сил «на сю сторону на московскую», Михаил Воротынский «со всеми людьми… пошел за царем» [21.312].

Скрынников Р. Г. считает невероятным, чтобы после переправы ногайцев Сенькин брод находился в течение суток невесть в чьих руках и чтобы русские воеводы, бывшие в нескольких местах пути, не попытались вновь запереть их. Мнение Г. Д. Бурдея противоречит показанию источников [26.68–69; 43.448.24]. Согласно Разрядам, крымский царь пришел «к реке к берегу июля в 27 день», «в неделю»; «а как крымский царь приходил… и Теребердей-мурза… пришел на Сенькин перевоз в ночи»; «в неделю царь Оку реку перелез», «и тое ночи крымский царь на том же Сенькине перевозе перелез Оку со всеми полками» [3.179].

Встреча произошла у Молодей. Передовой полк нанес удар крымскому арьергарду и «мчал» его до «цареву полку» [21.312]. Удар был настолько сильным, что возглавлявшие арьергард два царевича заявили хану о том, что необходимо прекратить наступление, поскольку они понесли потери, а Москва укреплена:

– «Ты, государь, идешь к Москве, а нас московские люди ззади побили, а на Москве, государь, не без людей ж будет»;

– «к Москве итти не пошто: московские люди побили нас здесь, а на Москве у них не без людей ж» [21.312].

Девлет-Гирей послал «на помоч» арьергарду 12 тысяч ногаев и крымцев [10.140]. Получив подкрепление, царевичи потеснили («мчали») передовой полк к большому полку, до Гуляй-города [21.312]. Однако отступая, воеводы передового полка Д. Хворостинин и А. Хованский заманивали противника вглубь русской обороны. В результате согласованных, смелых действий и умелого маневра передового полка и главных русских сил неприятельский отряд был наведен отступившими воеводами на тщательно замаскированные засады и артиллерию и понес большие потери от губительного огня пушек и пищалей стрельцов: «И княз Дмитрей поусторонился с полком города Гуляй направо. И в те поры княз Михайло Воротынской из-за Гуляя велел стрельцом стрелять из пищалей по татарским полком, а пушкарем из большого снаряду из пушек бити» [21.312].

Современная реконструкция одежды и оружия воинов XVI в. Фото 2002 г.

Первое серьезное столкновение с татарами произошло в тот же день в верхнем течении р. Нары («верх Нары»), когда воеводы князь Н. Р. Одоевский и Ф. В. Шереметьев с полком правой руки попытались приостановить продвижение хана к Москве [21.310]. Русские разряды ничего не сообщают об исходе боя на Наре помимо того, что воевода Федор Шереметьев «побежал и саадак с себя скинул, а дело было князю Никите (Одоевскому – Р.С.) одному, а было большое» [42.448–449]. О сражении на Наре упоминает также Устюжский летописец. По его словам, Воротынский с «московской силой» встретил татар у Оки и «дело делали у Оки день», но «крымский царь от воеводы отошел ночью и пошел был к Москве» [42.449.30].

Попытка остановить татар на Наре не удалась. Выйдя на серпуховскую дорогу, хан стал быстро двигаться к Москве. В арьергарде татарской армии находились сыновья Девлет-Гирея с многочисленной отборной конницей. По пятам за арьергардами двигался передовой полк князя Д. И. Хворостинина, за которым следовала вся армия Воротынского. По Пискаревскому летописцу, с Сенькина брода хан и воеводы будто бы «пошли к Москве розными дорогами» [42.449.31].

Царевичи снова заявили хану, что вот он идет к Москве, «а московские люди нас побили, ногайских и крымских людей, из снаряду» [26]. Девлет-Гирей, учитывая большие потери и опасаясь ударов русских войск в тыл, резко изменил свои планы, отказался от немедленного дальнейшего продвижения к Москве и перешел к обороне:

– «И от тех речей царь убоялсе к Москве не пошел»;

– «от того убоялся к Москве не пошел, что государевы бояря и воеводы идут за ним» [26];

– «хан лее видя христианское воинство мужественно ополчившееся и брань с ним творяшь, убояся зело» [10.140].

Татарское войско остановилось в семи верстах севернее реки Пахры – «перешот Пехру крымский царь семь верст, стал в Болоте со всеми людьми» [10.140; 21.312]. По-видимому, под «болотом» имелась в виду болотистая местность, а также специфический способ ведения военных действий. Для понимания этого момента битвы (переход татар к обороне в «болоте») небезынтересно известие о действиях русских в подобных условиях, хотя и трудно представить себе полную аналогию, учитывая прежде всего то, что основой ханского войска была конница. «Между югом и Москвою, милях в трехстах от последней, пролегают многие болота и топи: страна эта называется Мценск…, и когда нападет сильный неприятель, здешний народ тотчас спасается в означенных болотах…» [20.13–14].

«И бысть бой у Воскресенья, в Молодях»

30 июля

Русские войска между тем продолжали преследование татар, 29 июля, во вторник, произошло столкновение передовых отрядов обеих сторон – полки с крымцами «травились, а съемново бою не было» [21.312]. Затем Девлет-Гирей «воротился из-за Пехры назад» [21.312] и в среду 30 июля, возвратился к Молодям. Считается, что дата Молодинской битвы является первым упоминанием этого населенного пункта, как бы «днем рождения» современного подмосковного села Молоди. Между тем, источники говорят скорее о местности, в крайнем случае о погосте, но никак не о населенном пункте:

– «на Молодех у Воскресенья, от Москвы за пол пятадесять верст» [26];

– «на Рожай на речькы, под Воскресеньем в Молодех, на Лопаете, в Хотинском уезде… от Москвы за пятдесят верст» [145.119];

– «на Молодех у Воскресенья» [3.180];

– «на Молодех у Воскресенья, от Москвы за полпята десять верст» [21.313].

Воскресенский храм, село Молоди. Фото автора

На юг из Москвы вели четыре дороги. Главной из них была Серпуховская (иногда она называлась Крымской дорогой, так как была кратчайшим путем в Крым). Недалеко от селения Подол (современный Подольск) Серпуховская дорога пересекала реку Пахру и шла на Молоди, а первый ям от Москвы был на Лопасне [29.29].

Место битвы. Современное состояние. Фото автора

Здесь между Молодями и Лопасней, на позициях, заранее выбранных, укрепленных и занятых русскими войсками, развернулись решающие, бои. Источники сообщают, что после сражения на Оке, а потом и за Окой, воеводы «пошли к Москве разными дорогами и обозом и пришли за три часы до царева приходу и с обозом со всех дорог, смотрением Божиим, вдруг на Молоди и обоз поставили и ров выкопали и травитися стали». 30 июля «было дело было великое» [21.313]. Вначале произошла стычка авангардов – «учали передовые люди травитися» [21.313]. В это время воеводы поставили Гуляй-город, под прикрытием которого стал большой полк. Другие полки расположились за Гуляй-городом, «не далече от города» [21.313].

Вслед за этим началось сражение с участием основных сил. Русские войска, опираясь на Гуляй-город, сдержали натиск татар и перешли в контратаку, в результате которой крымцы и ногаи понесли большие потери. Среди убитых был ногайский «болшой воевода» Теребердей, трое ширинских князей.

– «и многих мурз поймали, да ширинских князей трех братов убили, да царевича астрахансково взяли жива» [21.313];

– «ногайского мурзу Керембердея и трех братов ширинских князей убиша» [10.140].

Схема сражения. Рисунок автора

Суздалец, сын боярский Темир Алалыков (Алалыкин), пленил известного ногайского Дивей-мурзу.

– «крымсково большово мурзу Дивея» [21.313];

– «гетман его (хана – А.Д.) славный, кровопийца Дивий-мурза» [9.290];

– «лучший ханский воевода Дивий-мурза» [23.92];

– «славного богатыря, великаго кровопийцу Дивея мурзу, и многих прочих взяша в плен тогда» [10.140].

Современная реконструкция одежды и оружия воинов XVI в. Фото 2002 г.

По Дж. Флетчеру, был пленен «какой-то Дивей-мурза, один из начальников, бывших в этом походе с 300 других татар» [47.105]. После отказа креститься, всех татар якобы утопили в Москве-реке. В другом месте Флетчер пишет, что у крымских татар, первые после хана «суть некоторые князья, называемые ими мурзами или дивей-мурзами», каждый из которых стоит во главе отряда в 10, 20 или 40 тысяч человек [47.80].

Кроме Дивей-мурзы были захвачены многие мурзы [21.313], «жива» взяли астраханского царевича.

Русская конница середины XVI в. Из книги упсальского архиепископа Олая

Русские всадники в тегиляях. Из книги С. Герберштейна

31 июля и 1 августа

В четверг 31 июля и в пятницу 1 августа воеводы с татарами – «травилися, а съемново бою не было» [21.313].

«В лето 7080, августа в 1 приходил Крымский Девлет-Гирей и бысть бой у Воскресенья в Молодех» [33.394].

2 августа

В субботу 2 августа сражение развернулось с наибольшей силой. Девлет-Гирей бросил крупные силы татар и ногаев («многие полки») с целью сломить сопротивление русских войск в Гуляй-городе и освободить («к гуляю городу выбивати») Дивей-мурзу [21.313]. Татары действовали в конном строю, а также, против обыкновения, спешившись [10.140]. Стрельцы стойко отбивали натиск врагов, которые уже «изымалися у города за стену руками», побили многих татар «и руки пообсекли безчисленно много» [21.313].

Московское командование пыталось прибегнуть к хитрости, чтобы вынудить хана к отходу в степи. Участник сражения Г. Штаден упомянул о том, что царь Иван направил Воротынскому ложную грамоту с обещанием прислать в помощь 40-тысячную армию во главе с Магнусом. Грамоты была перехвачена татарами и передана хану [42.450]. Русские источники поясняют, что «ложная» грамота была подброшена татарам не самим царем, а московским воеводой князем Ю. Токмаковым, который, «умысли, послал гонца к воеводам з грамотами в обоз, чтобы сидели безстрашно: а идет рать наугородская многая, и царь (хан – Р.С.) того гонца взял и пытал и казнил, а сам пошел тотчас назад» [42.450].

В действительности, ложные известия о подходе царской рати побудили хана не к отступлению, а к более энергичным действиям. После двухнедельного затишья Девлет-Гирей 2 августа возобновил штурм гуляй-города, направив к нему все свои конные и пешие полки [3.180]. Атакой руководили ханские сыновья, получившие приказ во что бы то ни стало «выбить» у русских Дивея-мурзу. Невзирая на потери, противник упорно пытался опрокинуть неустойчивые стены гуляй-города, «изымалися у города за стену руками, и тут многих татар побили и руки пообсекли бесчисленно много» [42.450].

А в то время, когда защитники Гуляй-города приковывали к себе силы Девлет-Гирея и изматывали их, в тыл к неприятелю долиной вышел большой полк Михаила Воротынского [10.140; 21.313]. Наступил кульминационный момент сражения. По приказу Михаила Воротынского на противника обрушился огонь всех пушек Гуляй-города, одновременно стреляли «изо всево наряду» (из «большого наряда» [21.313–314], «из пушек и изо всех, пищалей»). Эта стрельба была и условным сигналом, по которому на войско Девлет-Гирея обрушились защитники Гуляй-города, стрельцы и немцы-наемники во главе с Д. Хворостининым и большой полк Михаила Воротынского с тыла [21.313–314]. Враг был разбит наголову, его потери убитыми и пленными были очень велики. По Повести, был убит сын Девлет-Гирея и его внук («Колбин сын», «Колгин сын») – сын калги Магмет-Гирея, наследника Девлет-Гирея.

– «и под Гуляем городом сеча была великая. И… на том деле убили царевича крымского да внука царевича Колбина» («Соловецкий летописец»);

– «и самого Царя сынове два, глаголят, убиенны» (А. Курбский);

– «поймал Дивии-мурзу да царевичя убил, и многих людей крымского царя побил» («Устюжский летописный свод»);

– «государевы воеводы многих татар и мурз и князей побили и царева сына да внука убили, и Дивея-мурзу и иных мурз поймали многия» [11].

Какие-то неясные намеки на судьбу ханских сыновей содержатся в грамоте Девлет-Гирея к Ивану Грозному 23 августа 1572 года. Царевичи, находившиеся в арьергарде, подверглись нападению русских войск – «немногие наши годные люди билися и двух добрых взяли де, что дети мои без нашего ведома билися; на детей своих покручинивься назад пришел твоих людей около есми облег» [3.182]. Среди убитых был зять Девлет-Гирея Ила-мурза («Елал-мурза») [16.731]. По А. Лызлову [10.141], был убит ханский сын «да колгин» и «многое множество» татарских «знаменитых мурз», среди пленных – сын хана и многие знаменитые мурзы.

Девлет-Гирей обратился в паническое бегство. Он выделил к вечеру 2 августа трехтысячный арьергард (хан оставил «для отводу в Болоте крымских татар три тысячи резвых людей, а велел им травитца»), а сам «побежал» и в ночь на воскресенье 3 августа ушел за Оку [21.314].

3 августа

Утром 3 августа воеводы узнали об отходе Девлет-Гирея и развернули преследование «всеми полки», в ходе которого уже до Оки нанесли новое сильное поражение крымцам, смяли трехтысячный арьергард – «тех татар пробили до Оки реки» [21.314].

Сторож дает весть воеводам о движении татар. Миниатюра из Никоновской летописи

Следом уже на Оке был разбит другой арьергард – двухтысячный, из которого убили до одной тысячи человек, «а иные многие татаровя перетонули, а иныя ушли за Оку» [21.314].

М. М. Щербатов считал, что воеводы сторожевого полка, уклонившиеся в начале нападения Девлет-Гирея от сражения и не участвовавшие в битве у Молодей, в дальнейшем напали со свежими силами на отступавших татар и нанесли им сильное поражение.

Бегство Девлет-Гирея и итоги сражения

Девлет-Гирей «ушел с соромом», он «пошол в Крым скоро наспех» [21.315]. Хан бежал «не вирно, не путми, не дорогами, в мале дружине» [14.119].

Так русские воеводы с меньшими силами разбили большое войско Девлет-Гирея – «многих людей его побили и самого царя прогнаша» [23.92].

Девлет-Гирей, пытаясь скрыть свое тяжелое положение, писал, что «со всеми мусульманскими ратьми и с лошадьми со всеми здорово потише поворотилися». Доныне стоят, писал Карамзин [33.120], высокие курганы между Лопасней и Рожаем как памятники русской победы. Сохранившиеся до нашего времени памятники эти пока еще не стали объектами научного изучения.

Велики были потери турок. Курбский даже утверждал, что «турки все изчезоша и не возвратился, глаголют, ни един в Констянтинополь» [9.290]. Было захвачено много пленных и большие трофеи, среди которых оказались шатры, знамена и личное оружие хана, обоз и артиллерия [9.290], ханские знамена и шатры воеводы отправили Ивану Грозному в Новгород. Девлет-Гирей покинул «шатры и знамена великия и вся воинская тяжкая оружия» [10.141].

В ходе наступления и особенно отступления разбитой татарской армии ее грабительские действия не получили широкого размаха. Калга Магмет-Гирей писал Ивану Грозному, правда, что «по всей твоей земле загонщиков посылав, полонили и хоромы сожгли. Да и хлебы и животину перевели…» [26]. Однако сам Девлет-Гирей в грамоте к Ивану Грозному 23 августа 1572 года писал, что прежде чем добиться главного – найти царя и вступить с ним в переговоры – он хотел «стати, где б сел и животины много» [26]. Из источников видно, что прорвавшийся к Москве Теребердей «не воевал и не жег». Отступавший «с великим срамом» Девлет-Гирей «ни к единому граду приближающися» [10.141], «…а земле Государя нашего убытка не учинил никакого» [16.510]. Это объясняется отчасти тактикой татар, стремившихся сосредоточенными силами, не распыляясь, как можно быстрее и скрытно прорваться к Москве и решить исход кампании в свою пользу. Необходимо также учитывать, что татары шли по разоренной территории, на которой к тому же продолжался голод. Однако решающее значение имела активная оборона, а затем наступление и стремительное преследование, предпринятое русским войском, которое свело на нет численное превосходство крымцев и сковало их действия.

Исследователь Р. Г. Скрынников рисует нерадужную картину состояния русской армии. Он считает, что победа в любой момент грозила обернуться поражением [42.449–450]. Сильно поредевшие полки вынуждены были укрыться за стенами гуляй-города. Хранившиеся в городе запасы продовольствия быстро кончились, и в «полкех учал бытии голод людем и лошадем великой» [42.449]. Находившийся внутри гуляй-города пленник Дивей-мурза заявил Воротынскому: будь он на воле, он выморил бы гарнизон гуляй-города за 5–6 дней [42.450]. Причиной голода было то, что крымцы, пользуясь огромным численным превосходством, отбили у Воротынского обоз и окружили его армию со всех сторон. Гуляй-город стоял на вершине холма. Ратники оказались отрезаны от реки Рожай. Поблизости не было никаких источников воды. В разгар лета люди страдали от жажды еще больше, чем от голода. Некоторые пытались на свой страх и риск – «своими головами» рыть колодцы. Дворяне принуждены были забивать лошадей [42.450].

После разгрома вражеских полчищ русские войска возвратились на свои участки обороны – «и пошли назад по старым местом в Серпухов, в Торусу, в Колугу, на Коломну» [3.180; 21.314]. Шестого августа Иван Грозный получил долгожданную весть о победе над Девлет-Гиреем и бегстве татар [14.118–119]. С этим известием и с ханскими трофеями (два лука, две сабли, саадаки со стрелами) приехали участники боев А. Г. Давыдов и князь Д. А. Ногтев-Суздальский, который был головой «письменным» при большом полку [3.181; 14.119; 21.315]. 9 августа в Новгород привезли Дивей-мурзу, которого поместили «на бреженье» к князю Б. Тулупову на улицу Рогатипу[14.120]. Победа торжественно отмечалась в Новгороде. «В Новигороди звонили по всим церквам весь день в колоколы, и до полуночи звонили, и молебны пели по церквам и по монастырем всю ночь» [14.119].

Среди забав и пиров царь не забывал других своих дел. Местный летописец поместил между записями о празднествах 8 и 9 августа 1572 г. следующее лаконичное сообщение: «Того же лета царь православный многих своих детей боярских метал в Волхову реку, с камением топил» [14.120; 42.176]. В Новгород царя сопровождали особо доверенные дворяне, главным образом из числа опричнины. Они-то и стали жертвами царского гнева.

Как было обещано на смотре в Коломне в апреле 1572 года, щедро раздавались награды. Иван Грозный «воевод жаловал добре», «з золотыми» в «береговое» войско был направлен А. А. Нагой [14.119; 21.315].

«И таковым тогда мужественным подвигом оного знаменитого военачальника князя Михаила, главголю, Ивановича, и прочих воевод, и всего воинства свободы господь Бог величайшаго пленения и тщеты Российского царства» – завершает свое повествования о набеге крымского хана Андрей Лызлов [10.141].

Юшман русской работы. XVI в. ГИМ

Глава 4 Итоги Молодинской битвы

Дипломатические переговоры по итогам битвы

Победа в Молодинской битве оказала сильное влияние и на внешнеполитическое положение Руси, особенно на южном направлении. Вызывающая грамота Селима II, в которой султан требовал Астрахань, Казань и вассального подчинения Ивана IV, была оставлена без ответа. Девлет-Гирей после поражения прислал с дороги гонца Шигая. Шигай был поставлен «до указу» в Боровске, а 4 сентября был принят Иваном Грозным в селе Лучинском «на крестьянском дворе». Царь не спросил его, как это обычно делалось, о здоровье хана, а грамоты велел передать дьяку А. Щелкалову. Были получены грамоты от Девлет-Гирея, Магмет-Гирея и Алды.

Хан в своей грамоте стремился утаить действительные цели похода; всячески преуменьшить размеры своего поражения, скрыть потери и представить действия татар как успешные. Бои русских войск против крымцев при преследовании Девлет-Гирей выдавал за небольшие столкновения, в которые вступали без его ведома – некоторые «богатыри, сердца своего не уняв, на сельцо свое надеяся. Не многие наши годные люди были».

Девлет-Гирей снова требовал уступки Казани и Астрахани и угрожал за них «до смерти своей тягатис». При этом он писал, что «в книгах у нас так написано», что «для веры однолично голову свою положим». Согласие Москвы на отказ от Астрахани и Казани и воцарение там крымского царевича Адыл-Гирея должно быть соответствующим образом оформлено: «Казань и Асторохань дашь и с ротною своею грамотою и ключи астороханъские и казанъские одному своему олпауту на руки дашь и с любовною своею грамотой, своих детей и князей и веремянниковротные грамоты взяв…». Взамен этого хан обещал, что от Адыл-Гирея «никоторого убытка и насильства не дойдет по нашему приказу; быв которые наши холопы по нашему приказу тебе и пособники будут другу твоему друг буду, тебе много добра было б».

Гонец XVI века. Художник В. Г. Шварц

Что касается сукон и казны как основы мирных отношений между Россией и Крымом, то они хану не нужны. Если бы он хотел «дружить на казне», то ему выгоднее иметь дело с польским королем, который после девятилетнего перерыва снова обещает давать казну и прислал послов.

Но хан им прямого ответа не дал, так как, якобы, хочет быть в мире с Иваном IV. Однако «добрую дружбу» хан обещал только в том случае, если будут приняты крымские условия [26].

Впрочем, Крым понимал, что в результате Молодинской битвы обстановка резко изменилась. Вот почему Девлет-Гирей вскоре попытался предложить русскому правительству в качестве основы возможной договоренности иные условия: только Астрахань и «поминки».

Переговоры на этой основе были поручены старому опытному политику Шигаю. На приеме у Ивана Грозного Шигай передал слова хана – он послал гонцом «старого человека, который помнит, что при отцех и дедех меж нас деялось». Целью похода на Русь объявлялось желание хана вступить в непосредственные переговоры с Иваном Грозным и «большими людми меж нами делать». Шигай заявил, что в Крыму были удовлетворены согласием отдать Казань и Астрахань и весной хотел идти на польского короля. Но возвратился Ян Магмет и с ним Иван Грозный о Казани и Астрахани «ничего не учинил».

В Посольском приказе заинтересовались, нет ли другого «приказа» у Шигая. В беседе, которую вел с гонцом 8 сентября Юрий Темиров, выяснилось, что у него есть и другие «речи». Шигай заявил, что он прислан для «доброго дела». Девлет-Гирей передавал, что «то де и мне ведомо, что у царя и вел. кн. земля велика и людей много. В длину земле его ход девять месяцев, а попереч шесть месяцев, а мне не даст Казани и Асторохани. И хотя мне те городы и даст и у него оприч того городов много… А прежде де Магмет Кирей царь Оку перелезчи, ночевал три ночи, а на четвертой день назад поворотил. И туто слава его велика. А яз де деда своего и прадеда ныне делал лутчи. И царь бы и вел. кн. дал мне Казани и Асторохани. А не даст Казани и Асторохани, и он бы дал одну Астороханъ для того, что ему соромно от брата своего от Турского, что он со царем и вел. кн. воюетца а ни Казани, ни Астрахани не возьмет ничего с ним не учинит». Если хан получит Астрахань, он перестанет нападать на Русь, голоден не будет – слева у него Литва, в другую сторону – черкесы, и он будет их воевать и удовлетворится любыми поминками с Руси [26]. Таким образом, Крымское ханство вынуждено было отказаться от некоторых своих прежних домогательств. Но укрепившееся положение Руси создавало прочную основу для решительной позиции русской дипломатии в сношениях с Османской империей и Крымом. Крымские требования, даже уменьшившиеся, были категорически отвергнуты. Русская дипломатия не могла пойти на уступку Астрахани еще и потому, что она не снимала вопроса о дальнейшей агрессии, как об этом свидетельствовала султанская грамота, полученная в декабре 1572 г. с русским послом А. Кузьминским[26]. Грамоты Селима II и Девлет-Гирея были оставлены без ответа. Шигай и другие крымские гонцы были отправлены в Дорогобуж, где содержался крымский посол Ян Болдуй, до специального «указу» [26]. Шигай был отпущен в Крым лишь в конце 1576 г.

В дальнейшем крымские феодалы продолжали настаивать на своих требованиях, но по-прежнему встречали решительный отказ. Таким образом, Молодинская битва сняла вопрос об уступке Астрахани и тем более Казани, и вообще пресекла ряд посягательств Крыма на русские земли.

Внешнеполитическая ситуация

Дипломатический этикет

Наряду с этим следует отметить, что на другом северокавказском направлении Русь вынуждена была пойти на уступку Селиму II и покинуть в 1571/72 г. город, который был построен в 1567 г. по просьбе «большева» кабардинского князя Темрюка Идаро-Бича [35.266–290]. Новая обстановка в русско-крымских отношениях отразилась также в ряде изменений дипломатического этикета, в частности при приеме гонца Шигая, а также в посылке «легких», а не «добрых поминков». При этом Иван Грозный ссылался на самого хана, который накануне заявлял, что добивается Казани и Астрахани и не нуждается в деньгах.

Ногайская Орда

Поражение Девлет-Гирея под Москвой отразилось также на крымско-ногайских отношениях. Ногайская Орда принимала участие в нападении крымцев на Русь в 1571 г., но их союз с Крымским ханством был непрочным. В 1572 г. он дал сильную трещину, так как энергичными ударами русских войск были сорваны широко разрекламированные Девлет-Гиреем захватнические планы в отношении России. Позже, разорвав с Крымским ханством, Ногайская Орда ставила в вину Девлет-Гирею, что он их «стравил с московским государем»: «Тем нас подбаел на Московское царство, что ты сказывал: Москву взял, а едешь в Москву на царство. И мы деи за то с тобою и ходил». Но хан, по их мнению, не оценил этого и не оказал им помощи, когда они оказались под ударами русских войск.

Сигизмунд III Ваза. Художник Р. Совтман, XVII в.

Недовольство ногаев не могло не вызвать и то, что они использовались крымцами в качестве передовых отрядов, которым поручались самые тяжелые задания то в авангарде, то в арьергарде ханского войска.

Кроме того, в Молодинской битве русскими войсками был пленен знатный ногайский Дивей-мурза из рода Мансуровых. О большой роли Дивея среди ногаев и в Крыму видно из того, что Девлет-Гирей прилагал много сил для освобождения его из плена, пытаясь этим отчасти восстановить распадавшиеся союзные связи Крыма с Ногайской Ордой. Освобождение Дивея составляло основную цель посольства гонца Девлет-Килдея в 1576 году. На просьбы хана и царевича Адыл-Гирея обменять Дивея на любого из заключенных русских посланников (например на Василия Грязного), Иван Грозный ответил, что он умер «тому другой год»; если бы он был жив, то его бы возвратили в Крым [26].

В Москве придавали большое значение этому пленнику. В 1574 году Иван Грозный писал Василию Грязному, почему нельзя отпустить из плена Дивея и обменять его на Грязного. Дивей – это опасный враг, он влиятелен в Ногайской Орде, не случайно хан с ним породнился. Если отпустить Дивея, он снова будет воевать и пленит многих русских людей [26].

Иностранные свидетельства в дальнейшем упоминают Даниила-мурза. Ряд исследователей считают, что это именно Дивей-мурза. Но при этом в источниках упоминается и собственно Дивей. Из письма В. Загоровского, находившегося на службе у польского короля, Андрею Курбскому из-под Пскова в 1577 г. мы узнаем, что Загоровский попал в плен в руки «людей царевича Крамского, а именно в руки князя Девия мырзы» [6.286]. В чине постельника или стольника Дивей-мурза был с Иваном Грозный в Старице в 1581 г., во время осады Пскова. Затем, в набег на царскую ставку Хр. Радзивилла, он перебежал в его отряд и, очевидно, был принят на службу польским королем Стефаном Баторием.

Распад крымско-ногайского союза объясняется не только военным поражением. Ногайская Орда была сильно заинтересована в экономических связях с Русским государством.

Отношения с Польшей

Перемирие с Польшей продолжалось, и русское правительство, пользуясь этим, активно включилось во внутриполитические события в этой стране, связанные со смертью короля. Прибывший к Ивану Грозному 2 марта 1573 г. посол Гарабурда помимо прочего сделал царю предложение поучаствовать царевичу Федору Иоанновичу в выборах нового короля в качестве кандидата [24.139–140]. К сожалению, условия Ивана Грозного не были приемлемы для «русского лобби» [24.140]. Дальнейшая внутриполитическая история Польши, к сожалению, не входит в тему настоящей работы.

Ливонская война

Успешное окончание борьбы с Девлет-Гиреем на юге способствовало активизации действий русских войск на западном фронте. Только в самом конце 1572 г. Иван IV мог предпринять активные действия в Лифляндии и 1 января 1573 г. взял г. Вейсенштейн, после чего царь ушел с частью войск в Новгород. Далее в течение 1573 г. внимание московского правительства было сосредоточено на борьбе с татарами.

Русские стали сосредоточиваться для похода против шведов в Прибалтике. Связь этих событий и намек на возможную для шведского короля судьбу Девлет-Гирея выразил Иван Грозный в своей грамоте шведскому королю Юхану III, написанной 11 августа в Новгороде – «а что Крымскому без нас от наших воевод учинилось, о том спрося, уведаешь» [26]. Крупным успехом русских на западном направлении было взятие Пайды (Вейссенштейна). На главный оплот шведского владычества в Прибалтике – Ревель (Таллин) на этот раз царь не решился идти, «понеже весна стала рано» [31.477]. В битве под Пайдой погиб последний видный опричник Малюта Скуратов, имя которого на века осталось в народной памяти, как имя палача и душегуба [31.477].

Однако оборона южных окраин по-прежнему приковывала к себе крупные силы, и военные действия на западном фронте в описываемое время не получили большого размаха.

Общие внешнеполитические итоги

Молодинская битва завершила трехлетнюю напряженную борьбу России с турецко-крымским нашествием. Несмотря на тяжелое положение, в котором находилось Русское государство, военная и дипломатическая экспансия Турции и Крымского ханства были отбиты. Девлет-Гирею было нанесено решительное поражение, его расчет на внезапность был сорван, грабительские орды разбиты. Враг не был допущен к Москве, его остановили и разгромили на подступах к ней. Внушительная победа русских войск спасла Москву, а также закрепила за Русью Поволжье. Долгое время после 1572 г. Русь не знала крупных нападений с юга, хотя обстановка оставалась тревожной.

О Молодинской битве стало известно далеко за пределами Русского государства, например в Риме, в Империи, в Речи Посполитой [19].

Внутриполитические итоги

Влияние Молодинской битвы на царя

С. Б. Веселовский, определяя датировку духовного завещания Ивана Грозного, довольно четко отобразил внутренние переживания по поводу этого события [28.508]. Завещание было написано в промежутке между началом июня и 6 августа, когда царь, под надежной охраной нескольких тысяч стрельцов, вместе с царицей и царевичами жил в Новгороде в тревожном ожидании исхода неминуемой кровавой схватки его воевод с татарами.

Не случайно, в этот период царь начал писать завещание. В жизни людей того времени написание духовной было очень важным актом. Опасения Ивана Грозного за свою жизнь, конечно, же оказались преувеличенными. Чрезмерно живое воображение, внезапно посетившие его некие эсхатологические настроения и на тот раз помешали царю здраво рассуждать и оценивать события.

Лишь 6 августа, когда в Новгород прибыли гонцы с радостной вестью, Иван Грозный понял, что тревога миновала. Он щедро одаривал гонцов, а 12 августа по приказанию царя начали готовиться к возвращению в Москву [28.507]. Ряд отечественных ученых считают, что именно тот факт, что представитель «земства» М. И. Воротынский оказался более успешен в битвах с татарами, чем опричники, потерпевшие поражение с тем же Девлет-Гиреем в предыдущем 1571 году, дал основание царю отменить опричнину. Этот спорный вопрос в исторической науке не разрешен до сегодняшнего дня, поэтому автор не вправе давать какую-либо оценку этому явлению, но, тем не менее, нельзя не заметить разительное изменение в настроении царя.

Внутриполитические мероприятия

Борьба с агрессией Крымского ханства оказала серьезное влияние на внутриполитическую жизнь Русского государства. Молодинская битва повысила престиж русской армии и еще более укрепила власть Ивана Грозного. В значительной мере с борьбой против крымской экспансии связаны крупные преобразования в обороне государства и модификация опричнины.

В плане перемен в опричной политике следует рассматривать указ о возврате отобранных вотчин, а также указ царя с боярским приговором 1572/73 г. о продаже подмосковных пустошей в вотчины служилым людям и «мочным» гостям.

Великий князь Иоанн IV Васильевич (миниатюра из Царского титулярника 1672 года)

Главной целью этого указа было восстановление хозяйства Московского уезда, разоренного нападениями Девлет-Гирея. Продажу земель проводил особый приказ в составе князя Д. А. Друцкого, князя И. Гагарина и дьяка Кирея Горина.

Своеобразным послесловием к опричнине послужило земельное законодательство конца 1572 г. Отмена опричнины и возврат земцам конфискованных у них вотчин породили надежду на полную и окончательную отмену всевозможных ограничений крупнейшего княжеского и монастырского вотчинного землевладения, определенных Уложением 1562 г.

По мнению Л. М. Сухотина, издание Уложения 1572 г. было вызвано «обстановкой момента»: отменой опричнины и возвращением вотчин прежним владельцам [42.183]. С. Б. Веселовский систематизировал данные о росте землевладения 30 крупнейших монастырей 1552–1590 гг. и пришел к выводу, что к 1571 г. в связи с опалами, казнями и выселениями опричнины отчуждение земель служилых людей в пользу монастырей приобрело катастрофический характер и что в 1572–1578 гг. катастрофа продолжалась, не смотря на отмену опричнины. Монастыри использовали благоприятную для них ситуацию, а «царь Иван вовсе не думал принимать какие-либо меры против катастрофического обезземеливания «воинского чина» и по-прежнему равнодушно относился к этому» [42.183].

Но надежды земского боярства и духовенства не оправдались. Правительство добилось от Боярской думы и священного собора принятия специального приговора 9 октября 1572 года, подтвердившего действенность царского Уложения о княжеских вотчинах 15 января 1562 г.

Новый приговор воспрещал удельным князьям Воротынским, Одоевским, Трубецким, а также князьям Ростовским, Ярославским, Стародубским и другим свободно распоряжаться своими старинными родовыми вотчинами: «и тем вотчинам, – значилось в приговоре 1572 г., – бытии по старому государеву Уложению…. И про все вотчины княжие такия ж один приговор» [42.183]. Право передачи родовых вотчин ограничено было третьим коленом. Правнуки и вся родня в четвертом колене не могли наследовать выморочных родовых вотчин.

Приговор 1572 г. ограничивал права членов Боярской думы на земельные владения, как родовые, так и пожалованные из казны. Наследники боярина могли получить вотчину «государьского данья» только при наличии специальной оговорки в жалованной грамоте. В противном случае жалованные вотчины переходили в казну сразу после смерти боярина. «А у которого в грамоте будет ему одному вотчина написан и после него та вотчина на государя» [42.183].

Таким образом, после отмены опричнины правительство твердо заявило о своем намерении по-прежнему придерживаться политики ограничения крупного княжеско-боярского землевладения в пользу казны.

Низложение митрополита Филиппа, разгром опричниками Новгородско-Псковского архиепископства серьезно ослабили могущество церкви, что позволило правительству возобновить наступление против крупного церковного землевладения на другой день после отмены опричнины.

Согласно приговору 1572 г. любые земельные пожертвования крупным монастырям полностью запрещались. Если какой-нибудь вотчинник завещал монастырю, «ино, – значилось в указе, – ее в Поместной избе не записывати, а отдавати ее роду и племяни, служилым людем, чтоб в службе убытка не было, и земля бы из службы не выходила» [42.184]. Исключение делалось для «малоземельных» монастырей, но и они могли принять земельные пожертвования лишь «доложа государя», с боярского приговора. Только одну серьезную уступку правительство сделало всему черному духовенству в целом. По приговору 1572 г., наследники вотчин, некогда пожертвованных монстырям, лишались права выкупа родовых земель: «а монастырских вотчин вотчичем вперед не выкупати».

Антимонастырский земельный закон 1572 г. имел ту особенность, что в нем декларировались уступки «служилым людям». Послеопричное правительство царя Ивана явно искало популярности среди земских служилых людей.

Среди духовенства попытки ограничить земельные богатства монастырей вызвали сильный ропот. На протяжении всей опричнины царь высказывал неизменную дружбу и расположение монахам Кириллова, Симонова, Чудова монастырей. Накануне опричнины чудовский архимандрит Левкий был одним из духовных советников Ивана, за что заслужил яростные проклятия от Курбского. Его преемники также пользовались уважением царя, а один из них, архимандрит Леонид, был возведен в сан новгородского архиепископа в декабре 1571 г. Еще большим доверием Ивана пользовался Кирилло-Белозерский монастырь, в стенах которого царю и его сыновьям были отведены в 1567–1570 гг. особые кельи. Симоновский монастырь удостоился чести быть принятым в опричнину. Двое архимандритов, чудовский и симоновский, сопровождали царя в Новгород зимой 1571–1572 гг.

Картина заметно меняется после издания закона 1572 года. В сентябре 1573 г. царь пишет обширные послания в Кирилло-Белозерский монастырь, в котором дает волю своему раздражению против бывших любимцев старцев опричного Симоновского монастыря, чудовских монахов и т. д.

Монастырские власти, писал царь, стали вводить послабления в строгий устав монастырской жизни, «да помалу, помалу и до сего, точию одеянием иноцы, а мирская вся совершаются, яко же и у Чуда быша среди царствующего града пред нашима очима – нам и вам видимо» [42.184.2].

Наибольшее негодование Грозного вызывает то, что монастыри пускаются во все тяжкие, чтобы прибрать к рукам богатые боярские вотчины. Монахи оправдывают свою дружбу с боярами тем, что без покровительства бояр, без их «даяний» монастыри вконец оскудеют. Царь спешит опровергнуть эти оправдания и указывает на то, что «святии мнози не гонялися за бояры, да бояре за иным гонялися, и обители их распространилися» [42.185]. «Не глаголи никто же студные сия глагоы: яко только нам з бояры не знатся – ино монастырь без даяния оскудеет» [42.185].

Согласно версии Грозного, монастыри скудеют из-за упадка благочестия. «Ныне далее у Троицы в Сергиеве благочестие иссякло и монастырь оскудел: ни пострижется нихто и не даст нихто ничего» [42.185].

В письме к кирилловским старцам Грозный с похвалой отзывается лишь о двух небольших монастырьках – Александровском на Свири и Глушицком близ Вологды. Там «только, – пишет он, – бояре не стрыгутся и они божиею благодатию процветают…» [42.185.3]. Из всех монастырей только самым мелким разрешено было по закону 1572 г. принимать земельные пожертвования. Боярская знать издавна поддерживала дружбу с крупнейшими монастырями и реже жертвовала земли мелким монастырям.

Вся его аргументация сводится к оправданию антимонастырских мер, проведенных на другой день после отмены опричнины.

Судьба М. И. Воротынского

По одному, однако, не подтверждающемуся другими источниками известию поход Девлет-Гирея был связан с политической борьбой на Руси. В 1573/74 г. в Москве возникла полуофициальная версия о походах хана на Русь. Утверждалось, что отдельные бояре вступили в тайную переписку с Девлет-Гиреем, призывали его в Москву и всячески ему помогали. Появились даже слухи, что «по присылке» И. Мстиславского, М. Воротынского, братьев Ивана и Федора Шереметевых хан повторил нападение в 1572 году [5.29–30]. Эти сведения не согласуются с той большой ролью, которая принадлежала этим крупным политическим деятелям и военачальникам в обороне Москвы от набегов Девлет-Гирея.

После событий 1572 года М. И. Воротынский подвергся опале.

Историю опалы с резкой отповедью по отношению к царю передает князь Курбский, который перечисляя ряд жестоких и несправедливых поступков Грозного, говорит: «А что же сему за вина была княжати Воротынскому? Негли тоя точию: егда, по сожжению великого славного места Московскаго, многонароднаго от Перекопского царя и по спутошению… аки един год спустя, той же царь Перекопский, хотяше уже до конца опустошити землю оную и самого того князя великого выгнати из царства его, и поиде, яко лев кровоядец, рыкая» [48.91].

«Услышав же сие, наше чудо (т. е. царь Иван – А.Д.) забежал перед ним сто и двадесят миль с Москвы, аж в Новгород великий, а того Михаила Воротынского поставил с войском…. Он же, яко муж; крепкий и мужественный, в полкоустроениях зело искусный, с тем как сильным зверем бусурманским битву великую сведе: не дал ему распростертися, а ни на мнее воевати убогих христиан: но бьющееся крепце зело с ним и, глаголют, колько дней брань она пребывала. И поможе Бог христианом, благоумного мужа полкоустроением и падоша от воинства христианского бусурманские полки, и самого царя сынове два, глаголют, убиении, а един жив изымай на той битве, царь же сам едва в орду утече, а хоругвей великих бусурманских и шатров своих отбежал в нощи. На той же битве и гетмана его славнаго, кровопийцу христианского, дивия мурзу изымано жива; и всех тех, яко гетмана и сына царева, так и хоругвь царскую и шатры его послал до нашего хороняки и бегуна, храброго же и прелютаго на своих одноплеменных и единоязычных, непротивящихся ему» [48.91].

Чем же наградил царь Воротынского, по мнению А. Курбского:

«Что же воздал за сию ему службу? Послушай, молю, прилежно пригорчайшия тоя и жалостные ко слышанию трагедии! Оки лето едино потом спустя, оного победоносца и обронителя своего и всея русския земли изымати и связанна привести и перед собою поставити неволе» [48.92].

Вины за Воротынским не было, разве только, что он был еще удельный князь, и ему Грозный завидовал. Был подкуплен раб, который оговорил своего господина в том, что он хотел самого царя «счаровати». Ты, говорил царь, «добывал ecu на меня баб шепчущих?» «Не научился, о царю!» – говорил Воротынский, – и не навыкох от прародителей своих чаровать и в бесовство верити; но Бога единого хвалити, и Троицы славимого, в тебе цареви, государю своему, служити вернее».

Царь, однако, повелел своего полководца «связанна положа на древо между двемя огни, жещи мужа в роду паче же в разуме и в делах наисветлейшаго; и притекша, глаголют, самого, яко начального ката к катом, мучившим победоносца и подгребающа углие горящие жезлом своим проклятых под тело его святое» [48.92].

Скрынников Р. Г. не считает М. И. Воротынского подлинным героем Молодинской битвы [42.450].

Согласно укоренившейся традиции, славу победы над татарами приписывают обычно главному воеводе князю М. И. Воротынскому. «… Царь назначил Воротынского главным воеводой, по-видимому, не по своим симпатиям и доверию к нему, а под давлением общественного мнения военной среды…. Его военные таланты были хорошо известны и полякам и татарам» [42.450]. Подобное мнение Скрынников Р. Г. считает ошибочным.

В качестве аргумента исследователь приводит описание русских порядков, данное английским послом Д. Флетчером. Главными воеводами, писал он, русское правительство назначало лиц из нескольких наиболее знатных фамилий. Они обычно не обладали никакими особыми дарованиями, однако к ним в помощники всегда назначали воеводу далеко не столь знатного, как они, но выдающегося по храбрости и опытности в ратном деле, так что фактически он распоряжается всем с одобрением первого воеводы. «Теперь главный у них муж, наиболее употребляемый в военное время, некто князь Дмитрий Иванович Хворостинин, старый и опытный воин, оказавший, как говорят, большие услуги в войнах с татарами и поляками» [42.450]. Назначение Воротынского главнокомандующим в 1572 г., по мнению Р. Г. Скрынникова объяснялось не его дарованиями, а его «породой». Из двух главных бояр земщины И. Д. Вельский погиб в 1571 г., а И. Ф. Мстиславский был «обличен» как изменник и отослан в Новгород в 1572 г. Заняв пост главного воеводы, Воротынский возглавлял армию в полном соответствии с местническими порядками.

Место захоронения М. И. Воротынского. Фото автора

Подлинным героем сражения на Молодях Р. Г. Скрынников считает не Воротынского, а молодого опричного воеводы князя Д. И. Хворостинина, формально занимающего пост второго воеводы передового полка. За два года до битвы на Молодях Хворостинин нанес серьезное поражение крымцам под Рязанью. Но в полной мере его военный талант раскрылся в войне с татарами в 1572 г. Именно Хворостинин разгромил татарские арьергарды 28 июля, а затем во время решающего сражения 2 августа принял на себя командование гуляй-городом [42.451].

Не умаляя полководческого таланта Хворостинина, следует отметить, что Хворостинин был вторым воеводой не при Воротынском, а при воеводе передового полка Хованском. Исходя из логики Скрынникова Р. Г., за «породистого» Воротынского армией должен был управлять его второй воевода И. В. Шереметьев.

Отметим, в частности, что подобным взгляд Р. Г. Скрынникова, не был поддержан другими исследователями. Большинство ученых считают обоих полководцев в равной степени героями битвы [30.283].

Глава 5 Молодинская битва в русской литературе

Поражение Девлет-Гирея и победа русских войск у Молодей, наряду с другими крупными военными событиями XVI века (взятие Казани, поход Ермака), нашли яркое отражение в литературе и устном народном творчестве [7.464–468, 665–667].

Исследователи отмечают, что все песенные материалы, относящиеся к XVI веку, дают картину качественного подъема в области исторической песни [7.29]. Начиная с середины века, создание новых произведений идет беспрерывно, и произведения эти в совокупности образуют единый и последовательный ряд. Ощутимо расширяется проблематика жанра, выявляется большее разнообразие художественных форм, что непосредственно связано с обращением исторических песен к новым сторонам и желанием действительности, с отражением новых политических конфликтов, обострения классовой борьбы и роста исторического сознания народа. Переломный для истории жанра была середина XVI века с центральным для этого периода историческим событием – ликвидацией Казанского ханства, которая воспринималась народом как важнейший рубеж в борьбе с татарами, как окончательное утверждение могущества Московской Руси. В связи с этим новую трактовку получает героико-патриотическая тема в историко-песенном фольклоре. Развитие и характер исторических песен второй половины XVI века определяет, в первую очередь социальная проблематика. Главная коллизия в песнях – народ и царь, народ и бояре.

В XVI веке особенно отчетливо выявляется такая особенность исторической песни, как развитие песенных циклов. Циклы дают возможность более полно и масштабно разработать большую историческую тему, раскрыть различные ее аспекты. Через циклы осуществляется и другая важная задача – изображение и осмысление истории в ее движении. Частным проявлением циклизации следует считать создание версий и редакций одного сюжета. Но движение истории раскрывается и через создание ряда не связанных между собой циклами самостоятельных сюжетов, которые связаны, однако, преемственностью исторического содержания и художественной формы. В результате историческая действительность, как она изображается в песнях XVI века, предстает не в виде застывших, статичных картин, выхваченных из быстро несущейся жизни – она полна движения, и эта способность жанра должна рассматриваться как одно из самых значительных достижений русского историко-песенного фольклора XVI века.

В военно-исторических песнях последней четверти XVI века, связанных с событиями 1572 года – «Иван Грозный под Серпуховым» и «Набег крымского хана» – проявляются сложность и разнообразие тех конкретных путей, какими шло развитие жанра исторической песни. Различный характер проблематики этих произведений во многом обусловил и различные сюжетно-композиционные особенности, а самое главное – принципы отбора и художественного отражения характерных явлений действительности. Случаи нарушения соответствия формы и содержания, подмечаемые в указанных песнях, свидетельствуют, на взгляд ряда исследователей, о том, что основные художественные принципы жанра сами по себе еще не создали в это время достаточно прочной традиции [7.33]. Это касается, в частности, такой существенной сферы жанра, как изображение военных событий, сражений, изображение людей на поле битвы и т. п. В этом плане очень характерна песня «Набег крымского хана» (особый интерес ее заключается в том, что текст записан в начале XVII века). Военно-историческая тема развернута здесь в формах лиро-эпических и не получает сюжетно-повествовательного завершения. В пределах и средствами данной формы основная коллизия выявлена вполне четко: захватническим планам самонадеянных врагов противопоставлена моральная сила Москвы, на стороне которой победа. Связь содержания песни с событиями 1572 года раскрывается не прямо, но путем иносказания, смысл которого должен был быть ясен для современников. Не претендуя на описание самого хода борьбы с набегом крымского хана, песня извлекает из всей этой истории обобщенный смысл.

В песне «Иван Грозный под Серпуховом» начало как будто предвещает развитие военно-героического сюжета о разгроме врага, вступившего на русскую землю. Но никаких батальных картин опять нет. В песне неожиданно главное место занимает острая для того времени тема борьбы с «изменой». Подозрение в измене, падающее на героя, оказывается необоснованным: герой возвращается с победой. Но вся история его подвига, которая могла бы дать сюжет для самостоятельной песни, излагается им самим в нескольких словах. Она составляет второй план песни, который раскрывается лишь в специальном анализе. Первый же, основной план песни, не содержащий увлекательной фабулы, устремлен к тому, чтобы выразить политическую коллизию: вопреки наветам бояр народный герой, совершивший героический подвиг, снимает с себя обвинение в измене и получает награду от царя. Можно думать, что данная коллизия в песне не связана с каким-либо определенным лицом и событием, она развивается в рамках вымышленного сюжета, которому придан характер полной достоверности.

Иван Грозный под Серпуховом [48.93–97]

Песня содержит отклики на события 1571–1572 годов, со временем совмещенные и переиначенные безымянным автором. Весной 1571 г. крымский хан Девлет-Гирей пришел на Русь. Московские воеводы вывели войска навстречу ему к Оке, а царь с опричниной пошел в Серпухов. Татары сожгли Москву и ушли в Крым. Летом следующего года Девлет-Гирей снова привел татар, но был разбит и бежал. Имеются свидетельства о том, что большую роль в победе над татарами в 1572 г. сыграл князь Михаил Иванович Воротынский.

Первый вариант песни, в первой публикации озаглавленный «Сорочинычки», был записан священником Е. Фаворским в 1840-е гг. в селе Павлово Нижегородской губернии [7.666].

Второй вариант песни («Грозен царь был Иван Васильевич») записан В. Кикотем в станице Умахан-Юртовской Грозненского округа Терской обл. Этот вариант интересен не связанными с событиями 1572 года географическими названиями и именами действующих лиц. В названии Кадарга-река (Кадаргун-река) Миллер видит «отложения кавказские», а в имени Гагарина сибирского губернатора, казненного в 1721 году за злоупотребления [7.666].

Третий вариант песни «При давным-то было» записан С. А. Чернышевым в станице Дурновской и П. И. Кикетевым в станице Пичуженской Астраханской губернии в 1902–1903 годах. Напев записан на фонограф и йотирован А. В. Догадиным. Запись напева схематична, как и большинство в сборнике Догадина, что особенно заметно в партии второго голоса, не говоря о нижних, которые видимо приписаны собирателем.

Все варианты песни носят следы поновления и ярко окрашены пребыванием в казацкой среде. Впрочем, эти казацкие наслоения снимаются без труда, а вольнолюбивая среда способствовала сохранению в песне именно тех намеков на современность, которые изгоняло московское правительство [48.93].

В. Ф. Миллер эту песню связывал с разгромом войска крымского хана Девлет-Гирея в 1572 г. под Лопасней. Основанием для такого приурочения послужили упоминания в двух вариантах Серпухова и рек Оки и Москвы и имя героя – Михайлушка, Мишенька (Михаилом звали князя Воротынского, предводительствовавшего в битве под Лопасней русскими войсками).

Все варианты песни начинаются с указания на подготовление к походу:

Царь Иван Васильевич Копил силушки ровно тридцать лет. Накопил силы сорок тысячей. Накопил силушку, сам в поход пошел.

У города Серпухова происходит смотр войска (по обычаю повествовательного шаблона):

Через Москву-реку переправился, Не дошедши города Серпуха Становился он в зеленых лугах и стал «переглядывать силу».

Все князья-бояре оказались на месте, не случилось только одного:

Што ни лучшево, слуги верного, Максима сына казачьево, По прозванью-ту Краснощекова.

Здесь – результат казацкого влияния и явной забывчивости. Популярное постоянно встречающееся имя Краснощекова случайно попало в песню.

В песне можно усмотреть и отголоски событий предшествовавшего 1571 г., когда предупрежденный изменниками – боярскими детьми, Девлет-Гирей обошел стоявшее под Серпуховым русское войско и сжег Москву. Тогда Иван IV «говорил об измене, говорил, что бояре послали к хану детей боярских привести его беспрепятственно через Оку: князь Мстиславский признался после… что он навел хана», – пишет СМ. Соловьев.

В песне Иван Грозный также подозревает измену:

Не дошедши города Серпухова… Стал он силушку переглядыватъ: Князьям-боярам перебор пришел, Енералам всем, фельдмаршалам, Одново из них тут не лучалося… Сказали царю про Мишеньку: Изменил тебе, царю белому, Придался он к хану турецкому… [44.33]

Подозрение оказывается ложным, герой возвращается с победой и поздравляет царя.

Однако и «подозрения измены», как и в «переборе» князей-бояр и фельдмаршалов, едва ли можно видеть непосредственное изображение событий 1571 г. Для XVI века это типические ситуации, развиваемые в ряде песен о Грозном. Грозный подозревает измену или ему говорят о ней; подозрения оказываются ложными, и Грозный чествует героя, которого хотел казнить. Таков эпизод с пушкарями в песне о Казани. На этой же коллизии построен сюжет песни о гневе Грозного на сына. Такова развязка в разбираемой песне – герой поздравляет Грозного со славным городом Серпуховым, а Грозный:

Брал за правую его рученку, его рученку. Целовал его промеж очей ясных. Сажал правей свово места царского [44.33].

Поздравление с новым городом заимствовано из песен начала XVIII в.: оно не может относиться к Серпухову – старому, исконному русскому городу; характер же и взаимоотношения персонажей ведут к XVI в.

Образ героя демократизирован. Он назван не князем Воротынским, а сыном казачьим по прозванию Краснощековым, т. е. получил имя одного из популярнейших героев казацких песен и наделен теми же чертами, что и удалые атаманы и добрые молодцы; для характеристики его использовано часто употребляемое казаками сравнение с ясным соколом. В терском варианте герой назван Михайлушкой Гагариным. В этом варианте сохранен сюжет, но исторические черты совсем утрачены: дело происходит на р. Кадагре.

В песне использованы и другие общие формулы, например, мотивировка измены – прельстился на злато-серебро, на слова ласковые, на красных девушек, причем формулировка в варианте из с. Павлова почти буквально совпадает со словами крымского хана из песни о князе Пожарском. Общей является также формула «перебора» князей-бояр. Начало песни сходно с другими военно-историческими песнями XVI в., в частности с песней о Казани: Грозный копил «силушку» тридцать лет, а, накопивши, воевать пошел.

Тип сюжета, облик героя, превращенного в казака, и приемы его характеристики, некоторые характерные формулы казацких песен дают основание рассматривать эту песню как казацкую. Это подтверждает и сохранение ее только у казаков.

Данная песня представляет другой, отличный от «Казани», тип исторической песни: историческая действительность изображена в ней обобщенно, посредством общих сюжетных ситуаций и формул; на связь с конкретным событием указывают только имена и географические названия. Именно такой тип песни развивается у казаков.

Набег крымского хана [37.242–248; 48.86–90].

Содержание песни связано с событиями второй половины XVI века, изобиловавшей набегами и нападениями крымских татар. Этими нападениями неоднократно руководили Дивеевы мурзы. В 1572 году Дивей мурза был взят в плен русскими и отправлен в Новгород. Таким образом, просьбу в песне, которую высказывает Диви-мурза сын Уланович, – пожаловать его Новым-городом, – можно истолковать и как скрытую иронию. Из исторических источников известно, что татары во время похода 1572 года заранее расписали и разделили между собой города и уезды Русской земли. В связи с этим становится понятным идейный замысел песни, заключающийся в развенчании захватнических намерений татар и в изображении полного краха их планов.

Заключительный мотив песни – об участии сил небесных в разгроме татар – необычен для фольклора. Можно предположить, что последние три стиха не являются повествовательным финалом, а также входят в «господен глас» и означают, скорее всего, требование «небес» к крымскому хану, чтобы он немедленно уходил с русской землю. Песня была записана для Ричарда Джемса в 1619–1620 годах. Первые исследователи ее – Ф. И. Буслаев и Л. Н. Майков – полагали, что в ней отражено нашествие и разгром Девлет-Гирея в 1572 г. Основанием для этого служило имя хана – Дивий Мурза. В. В. Данилов отверг эту точку зрения. Основываясь на содержании песни, он высказал предположение, что в ней говорится о набеге ногайцев в 1591 г.

В песне действует не сам Девлет-Гирей, уже умерший, а его сын; в ней говорится не о сражении, а о бегстве татар. Так было в 1591 г., когда Казы-Гирей, испугавшись слухов о подошедшем новом русском войске, бежал ночью от Москвы, не дождавшись решительного сражения. Выступая в поход, ногайцы рассчитывали, что Московское государство после смерти Грозного ослабло; на их неоправданные надежды как будто намекают слова песни: «Еще есть на Москве православный царь». Неожиданное бегство врагов было осмыслено как чудо, как божья помощь Борису Годунову. Так же осмысляется событие и в песне. К. Стиф соглашается с В. В. Даниловым в отношении приурочения песни и, основываясь на польских источниках, приводит в пользу этого дополнительные соображения. Он полагает, что песня создана после смерти Девлет-Гирея и говорят о желании его сына Ораслая взять реванш за поражение отца. Возможно, что Ораслай участвовал в походе 1591 г. В понимании же идейного смысла песни В. В. Данилов и К. Стиф расходятся. Данилов считает его политической агиткой, созданной сторонниками Годунова, а Стиф справедливо видит в ней выражение народного патриотизма.

Соображение Данилова и Стифа относительно исторической основы песни достаточно убедительны и подтверждаются ее содержанием. Но нельзя не отметить, что характер песни позволял по-разному ее истолковывать. Для изображения татарских набегов имелась готовая форма; ею и воспользовался певец, создавший песню о крымском хане. В ней, как и в других песнях XVI в., говорится о сильном московском царстве и московском царе, но построена она аналогично песне о Шелкане, самой ранней из известных исторических песен; крымский хан уже заранее делит между своими родственниками и приближенными русские города. Мотив дележа городов можно было наполнить разным содержанием, по-разному конкретизировать; так поступили и в данном случае. Концовка песни – описание бегства врагов – связывает ее с былинами; аналогичные концовки есть и в древних исторических повестях (например, «Задонщине» и др.). С письменной литературой сближает песню и введение чуда. Религиозная фантастика русским историческим песням почти не свойственна, но в некоторых ранних исторических песнях она встречается: в песне о Щелкане, смерть которого изображается как наказание свыше (исключение составляет песня из сборника Кирши Данилова, отличающаяся историческими подробностями), в песне об осаде Пскова Стефаном Баторием.

Тексты песен о Молодинской битве

Тексты песен о Молодинской битве

По содержанию песня о крымском хане напоминала произведения периода борьбы с татарским игом, и это сделало возможным использование их мотивов и образов. Но в XVI в., особенно после ликвидации Казанского и Астраханского царств, сюжет о татарских набегах в его старой форме был уже анахронизмом.

История обретения в России этого интересного литературного источника достаточно интересна.

Академик И. Х. Гамель, собирая старинные сведения о России и пересматривая для того рукописи в Ашмолевом музее в Оксфорде, открыл среди них собственноручные записки естествоведа Джона Традесканта, который приезжал в Россию с целью изучения растений и животных в 1618 году вместе с посольством сэра Додлея Диггса, отправленным Английским королем Иаковым I к Царю Михаилу Федоровичу. Последнее было ответным на посольство к королю Царя, посылавшего ряжского воеводу Степана Ивановича Волынского с дьяком марком Поздеевым для устройства займа денег в Англии. Найденная Гамелем рукопись признана была им за автограф Традесканта [40.1].

С содержанием и значением открытой рукописи Традесканта акад. Гамель подробно познакомил ученую публику в особом мемуаре, напечатанном им в 1845 году. Русский перевод означенного труда акад. Гаме ля вышел значительно позднее под заглавием «Англичане в России в XVI и XVII столетиях» [40.11].

Посольство, о котором было упомянуто выше, отплыло 3 июня 1618 г. из Гревзенда. Диггс и Традескант плыли на корабле Диана; вместе с ними, но на другом корабле, возвращался из Англии в Россию и СИ. Волынский. 16 июля корабль Диана прибыл в Архангельск.

Как только царь Михаил Федорович узнал о прибытии туда Диггса, он отправил для его встречи из Москвы, через Вологду и Устюг, дворянина Федора В ладим. Уварова, которому и было поручено сопровождать посла до Москвы. В наказе, данном Уварову, значилось: «Лето 7126 (1618) августа 20. По Государеву и В. Князя Михаила Федоровича веа Руи Указу память Федору Володимеровичу Уварову. Идет ко Государю Царю и Великому Князю Михаилу Федоровичу всеа Руси от аглинскаго Якуба Короли Посол его Дудли Дике, а ним королевских дворян шесть человек, да людей посолских и дворянских тратцатъ пять человек, а по Государеву Указу велено Послу постоять на Устюге великой и Федору ехати от Москвы до Вологды и до Устюга великого и где встретит аглинсково Посла, а приехав на Устюг, обослатися англинсково Посла с приставом, которой с ним пристав идет от Архангельсково города, чтоб про него сказал Послу, что он прислан к нему от Царского Величества…» [40.III].

Есть известие, что Диггс, наслушавшись рассказов о нахождениях поляков, которые бродили в разных направлениях, так был запутан, – что, еще не дожидаясь встречи с Уваровым, самовольно возвратился из Холмогор в Архангельск и уехал в Англию; выполнение же своей миссии в Москве он перепоручил Томасу Финчу и тогдашнему агенту Фабиану Смиту (Фабину Ульянову). Таким образом, Ф. В. Уваров встретил и потом сопровождал заместителя посла, Финча, секретаря посольства Томаса Лика, священника Ричарда Джемса и четырнадцать человек других лиц, от Вологды до Москвы, где все посольство было встречено с почетом 19 января 1619 года и размещено в Китай-городе на Большом Посольском дворе. 16 марта посольство было принято Царем Михаилом Федоровичем. После прощальной аудиенции 15 июля оно в сопровождении пристава Ивана Фомича Сытина 20 августа того же года выехало из Москвы в Архангельск. По виду позднего времени года, когда английский корабль, на котором следовало посольство ехать в Англию, уже отплыл, а последний купеческий корабль потерпел крушение недалеко от устья Северной Двины, – Финч и Лик с двумя спутниками уехали в Англию сухим путем, а Г. Джемс с остальными принужден был всю зиму провести в Холмогорах, и только весною следующего 1620 года эти последние возвратились на родину [40.III–IV].

Ричард Джемс, ученый и весьма трудолюбивый оксфордец, находившийся при только что упомянутом посольстве в качестве священника, а может быть и переводчика, оставил после себя множество рукописей, большей частью текстов, проповедей, стихотворений и проч. И богословского и вообще духовного характера. Академик Гамель сообщал, что он разыскивал в Бодлевской библиотеке в Оксфрорде, где хранятся все бумаги и труды Р. Джемса, составленное им описание всему, что он видел в России в 1618–1619 годах. Вероятнее всего, что рукопись эта была вскоре затеряна, так как уже в каталоге 1697 года у № 43 Джемсовых бумаг отмечено, что его недостает, а судя по Таннерову каталогу – описание русского путешествия как раз должно находиться в этой связке. Нельзя не пожалеть б этой важной утрате, потому что, без сомнения, Джемс описал торжественный въезд митрополита Филарета в Москву и воспоследовавшее вскоре посвящение его в патриархи, – события, очевидцем которых ему привелось быть.

Но зато Гамелю посчастливилось найти среди бумаг Джемса принадлежавшую ему записную книжку. «К сборнику этому в Холмогорах сделан был кожаный переплет с узеньким ремешком, которым книжечка, будучи свернута, обматывалась» [40.IV–V]. Содержимое означенной книжечки представляет собою драгоценные памятники русской народной поэзии и языка XVI–XVII столетий. Дело в том, что тут нашлись шесть великорусских исторических и лирико-эпических песен, записанных русским хорошо грамотным, а может быть даже и книжным человеком и переданных в полной их свежести и непосредственности, а также собрание русских слов с обозначением значения их на английском языке» [40.IV–V].

Ричард Джемс родился в Ньюпорте около 1592 г., по окончании курса в оксфордском университете, около 1615 года он сделался священником. Умер он в декабре 1638 года около 46 лет от роду и был похоронен в церкви св. Маргариты в Вестминстерском аббатстве. После смерти его рукописи достались его приятелю Фоме Гривсу и были им подарены Бодлевской библиотеке. Большую часть их составляют проповеди, но кроме них были… русский словарь и заметки о стране, правах и обычаях, сделанные в России в 1619 году. Эта последняя рукопись бесследно исчезла и вероятно давно, не позднее 1697 г. От него также осталось несколько английских стихотворений и около 31 тома различных заметок [40.Х].

Песня не дает иллюстрации к исторической действительности, а сосредотачивает внимание на неудаче похода крымцев, вводя элемент нравоучительный в духе бого– и царепочитания.

Песня начинается с описания похода:

А не силная туча затучилася, А не сиянии громы грянули; Куде едет собака Крымской царь? А ко силнему царству Московскому.

Крымский царь, как и подобает татарскому хану в исторических военных повестях вполне убежден в победоносном походе Он говорит:

А нынечи мы поедем к каменной Москве, А назад мы пойдем, Резань возмем.

Уверенность в победе настолько велика, что остановясь у реки Оки, т. е. в том месте, где им было нанесено поражение, крымцы заранее подробно делят между собою всю русскую землю:

А как будут они (у) Оки-реки, А тут они станут белы шатры роста́вливатъ. «А думайте вы думу с цела ума: Кому у нас сидеть в каменной Москве, А кому у нас в Володимере, А кому у нас сидеть в Суздале, А кому у нас держать Резань Старая, А кому у нас в Звенигороде, А кому у нас сидеть в Новегороде?»

С таким предложением обращается крымский хан к приближенным. Ответ ему дает «диви-мурза сын уланович»:

Выходит Диви-Мурзы сын Уланович: «A ecu государь наш, Крымской царь! А тобе, государь, у нас сидеть в каменной Москве, А сыну твоему в Володимере, А племнику твоему в Суздале, А сроднику в Звенигороде, А боярину конюшему держать Резань Старая, Диви-мурза сын уланович не забывает и себя. А меня, государь, пожалуй Новым-городом: У меня лежат там свет-добры-дни батюшка, Диви-Мурза сын Уланович.

В этом месте находится какой-то пропуск или путаница, отмеченная в свое время академиком Ф. Е. Коршем [48.88]. Можно думать, тем не менее, что здесь намекается на судьбу того самого дивия-мурзы, который попался в плен. В. Ф. Миллер указывает на то, что «Диви-мурза сын Уланович» просит крымского царя пожаловать его Новгородом потому, что он действительно попал туда, но не в качестве владетеля, а в роли пленника [48.88], о чем уже было сказано выше.

Песня не сохранила собственным имен ханских приближенных. Она совершенно обошла молчанием не только перипетии боя, но даже и самый факт столкновение. Рассказ непосредственно после слов дивия-мурзы переходит к описанию поражения, которое с провиденциально-поучительной точки зрения рассматривается как небесная кара за хвастовство и самоуверенный дележ русской земли:

Прокличет с небес господень глас: «Иное си собака Крымской царь! То ли тобе царство не сведомо? А еще есть на Москве семьдесят апостолом. Опришенно трех святителей; Еще есть на Москве православный царь!

Отрывочными стихами выражена здесь уверенность, как могут крымцы даже думать о завоевании, когда Московское царство находится под покровительством сонма угодников, заступников перед престолом Всевышнего, и кроме того есть в Москве православный царь, богобоязненный и любимый Богом (о нем, ведь, говорит глас господен). Посягать на такое хранимое Богом царство – задача безрассудная, и «дума» крымцев о разделении земли уже этим самым обречена на неудачу. Более, того именно об этом говорят и официальный источник событий, Новгородская летопись – «и пособи Бог».

Действительно, крымцы бегут от этого божия гласа.

Побежал ecu, собака Крымской царь, Не путем ecu – не дорогою, не по знамени не по черному!

Песня ни слова не упоминает о князе Михаиле Ивановиче Воротынском. Обаяние православного царя, который может величаться заступничеством Божиим, здесь выдвинуто на первый план. Поспешный уход крымцев песня тенденциозно приписывает судьбе, благоволящей царю и Московскому государству, а не личному мужеству и военным дарованиям определенного лица, как было на самом деле.

Иван Грозный любил слушать песни о событиях своего царствования. Олеарий передавал о специальных песнях по поводу успехов русского оружия. Приводя то же свидетельство Олеария, академик В. Ф. Миллер прибавляет: «эти придворные песни, слушавшиеся Иваном Грозным за веселой пирушкой, действительно развлекали его, щекотали его самолюбие и тщеславие» [48.90]. Песни, певшиеся в присутствии самого царя, естественно, должны быть хвалебными, торжественными. В этих придворных песнях личность «прозрителя»-царя выступала с чертами панегирика: он «вывел порфиру из Царьграда», храбро предводительствовал ратью под Казанью, он – грозный, но справедливый владыка. Поэты и певцы должны были изощряться в одах XVI века, отклоняя все неприятное и выдвигая положительные стороны характера и образа правления властелина.

Стрельцы и дворянская конница в бою под Казанью. Миниатюра из Царственной книги

С. Шамбинаго считает, что часть исторических песен времен Ивана Грозного, включая и «Набег крымского хана», отражают эти взгляды придворной среды [48.90]. Придворным значением этих песен и объясняется, почему в них не фигурирует имени настоящего виновника победы над Девлет-Гиреем. Князь Михаил Иванович Воротынский находился в опале, постигшей его вскоре после победы.

При таких взаимоотношениях царя и воеводы нечего было думать о сохранении имени полководца в песни.

С. Шамбинаго в своем исследовании задает риторический вопрос. Попала ли основная песня в царский дворец без имени Воротынского уже в самом основании, или же это имя было выкинуто благодаря, так сказать, цензурным соображениям? С. Шамбинаго считает, что изначально имя Воротынского в песне было [48.92–93].

Стрельцы стреляют из туров. Миниатюра из Царственной книги

Глава 6 Международный военно-исторический фестиваль «Молодинская битва»

Уже который год на территории Чеховского района Московской области проходит Международный военно-исторический фестиваль «Молодинская битва». Главной идеей организации военно-исторического фестиваля в Молодях стало привлечение внимания людей к этому значимому историческому событию, к популяризации русской истории в целом.

Можно уже говорить о новой традиции. Администрация сельского поселения Любучанское Чеховского муниципального района пошла навстречу общественно-историческому интересу людей, преподнося им каждое лето самый настоящий подарок в виде огромной территории с остриженной травой, с успехом изобразившей поле знаковой битвы.

По программе, «татарское» войско должно было «напасть» на русские войска. Что оно и сделало. «Татарская» конница, несколько малочисленная, но при этом очень шустрая и активная, раз за разом налетала на русские укрепления. С гиканьем проносясь мимо стрельцов, «татары» исчезали так же неожиданно, как и появлялись. «Их функция, – пояснял зрителям ведущий, – запугать неприятеля». После набегов конницы в наступление шли пешие воины, получая от русских серьезный отпор, подкрепляемый пушечными выстрелами.

Фестиваль – это не только реконструкция сражения. Сразу несколько турниров проходит в течение двух дней мероприятия: конный турнир по стрельбе из лука, турнир по историческому фехтованию. Сразиться в умении на скаку разрубить маленькое яблоко или поднять легкий платок с пола, наверное, желал бы любой мужчина.

А чтобы зрители имели полное представление о том времени, к их услугам, помимо прочих аттракционов, была еще и средневековая ярмарка. И здесь на выбор честной публики был представлен самый широкий ассортимент.

Представьте себе, что бы вы ощутили, если бы стали свидетелем того, как в руках мастера прямо на отшлифованном боку деревянной заготовки рождается новый шедевр, единственный и неповторимый в своем роде? Так вот, к такому таинству допущены все зрители, пришедшие в эти дни на мероприятие.

В общем, фестиваль в Молодях следует считать знаковым событием. Разумеется, историческое значение сражения безмерно. В этой великой и в то же время незнаменитой битве Крымскому ханству был нанесен сильнейший удар, после которого оно уже никогда не оправилось, И, возможно, в будущем Молодинский фестиваль приобретет и еще одно значение – наполнится столь редкими сегодня смыслами патриотического становления русского самосознания и духовного возрождения русской культуры. По крайней мере, этого наверняка хотелось был каждому истинному россиянину, неравнодушному к истории своей страны.

В память о Молодинской битве

Заключение

Молодинская битва 1572 г. – важный этап в истории борьбы России с Крымским ханством в XVI в. Московская Русь, занятая в это время Ливонской войной, т. е. борьбой с блоком европейских государств (Швеция, Дания, Речь Посполита), вынуждена была одновременно отражать натиск совместных османско-крымских нападений. Из 24 лет Ливонской войны 21 год был отмечен нападениями крымских татар. В конце 1560-х – начале 1570-х гг. набеги крымцев на Русь резко усилились. В 1569 г. по инициативе Османской империи была предпринята попытка захватить Астрахань, окончившаяся полной неудачей. В 1571 г. большое крымское войско во главе с ханом Девлет-Гиреем вторглось на Русь и сожгло Москву. В следующем 1572 г. Девлет-Гирей с огромным войском снова появился в наших пределах. В ряде сражений, из которых наиболее решающей и ожесточенной была битва при Молодях, крымчане были наголову разгромлены и обращены в бегство.

Приложения

Исторические песни

Иван Грозный под Серпуховом

Версия 1

Царь Иван Васильевич Копил силушку ровно тридцать лет, Накопил силы сорок тысячей, Накопил силушку, сам в поход пошел. Через Москву-реку переправился, Не дошедши города Серпуха, Становился он в зеленых лугах При алых светах, при лазоревых. Стал он силушку переглядывать, Князьям-боярам перебор пришел Енералам всем, фельдмаршалам, Одного из них тут не лучилося, Что ни лучшего слуги верного, Максима, сына казачьего, По прозванью-ту Красношшокова; Сказали царю про Мишеньку: «Изменил тее, царю белому, Придался он к хану турецкому, Ко шишиморе деревенскому, Он прельстился на его золоту казну, Но то ли на платье на светное, На тех ли на сорочинычок, По нашему – на красных девушек». По утру-ту было, на зореньке, На восходе красного солнышка, Не ясен сокол по горам летал, Не белой кречат препрархивал — Наш-ат Мишенька с полону едет На турецком черном шахмате[1], Везет с собой две сумы переметные, В сумах-ту сидят сорочиночки, Турецкого хана две дочери. Не доехавши до шатра, сам с коня слезал, Не дошедши до царя, стал низко кланяться: «Здравствуй, батюшка православный царь! Не вели меня скоро ка́знити, Прикажи мне слово молвити. Здравствуй, батюшка православный царь, Грозный царь Иван Васильевич, Со славным городом со Серповым! Возьми ты у меня двух полонянычек, Турецкого хана двух дочерей!»

Версия 2

Грозен царь был Иван Васильевич, Он сидел сидьма ровно тридцать лет, Накопил он силы сорок тысячей, Накопивши силушку, во поход пошел. Он вел силу свою не дорогою, Все темным лесом, братцы, черной грязью, Подводил он силу к Кадарге-реке. Через Кадаргун-реченьку он переправлялся, Переправившись, он останавливался Да на том месте на прекрасном, И на той он травке на муравушке, Да на тех он цветиках на лазоревых. Стал по силушке король расхаживать, Свою армию он пересматривать, Всем князьям-боярам перебор пошел. Одного-то князя не случилося, Все Михайлушки, братцы, Михайловича, По прозванью его Гагарина: «Передался он, братцы, князю Рымскому, Князю Рымскому, царю нерусскому, Не за ту ли он казну – за золото, За те камушки он драгоценные». Не ясен ли сокол в перелет летит — Как Михайлушка на коне скачет. Подъезжал он, братцы, ко белу шатру, Всем князьям-боярам почтенье отдал, Самому царю на колени упал: «Поздравляю тебя с новым городом!»

Версия 3

При давным-то было, При давным-то было, давнехонько, При старым-то было, старехонько, При царе-то было При Иване Грозном Васильевиче, Он копил тридцать лет. Накопил он силушки – ей сметы нет. Накопивши силу, стал полки полчить, Стал полки он полчить. Ополчивши полки, сам в поход пошел. Не дошедши до Оки, становиться стал, Становиться он стал. Не в своих местах, во иных он местах, Во иных местах заповеданных, Заповеданныих. Он на травушке стал на муравушке И на тех цветочках лазоревых, На лазоревыих. Начинал да он смету делати Генералушкам да фельдмаршалам, Он фельдмаршалам Одного-то тут не случилося Что не лучшего его воина. Нет его воина. Того воина Краснощекова; Изменил-то он царю-батюшке, Как царю-батюшке. Изменил-то он службу царскую, Передался султану турецкому, Султану турецкому. Как прельстился на злато, на серебро, На его ли слова все ласковые, Слова ласковые, На ясырочков[2] на молоденьких, На молоденьких, на хорошеньких, На хорошеньких. Не ясен сокол в перелет летит — Краснощеков-сын в перебег бежит, В перебег он бежит, Он на добром своем коне-конике, Он на славном коне своем боцмане, Славном боцмане[3]. Подъезжает он ко белу шатру, И слезает-то он со добра коня, Со добра он коня. Никому его не приказывает, Ни к чему его не привязывает, Не привязывает. А сам-то входит во белой шатер, Богу молится, низко кланяется, Низко кланяется. Самому царю на особицу: «Уж ты здравствуй, здравствуй, православный царь, — Православный царь! Здравствуй, батюшка, Иван Васильевич! Поздравляю тебя со победушкой, — Со победушкою. Со победушкой – славным городом, — Славным городом – со Серпуховым, Да со Серпуховым». Уж как встал-то, встал православный царь, Со своего сходил он места царского, Места царского. Уж как брал-то он Краснощекова, Брал за правую его рученьку, Его рученьку. Целовал его промеж очей ясныих, Сажал правей своего места царского.

Ноты к Историческим песням «Иван Грозный под Серпуховом»

Набег крымского хана

А не си́лная туча зату́чилася, А не си́лнии громы грянули; Куде́[4] едет собака Крымской царь[5]? А ко си́лнему царству Московскому: «А ны́нечи[6] мы поедем к каменно́й Москве, А назад мы пойдем, Резань возмем». А как будут они (у) Оки-реки, А тут они станут белы́ шатры роста́вливать. «А думайте вы думу с цела́ ума́: Кому у нас сидеть в каменно́й Москве, А кому у нас в Володимере, А кому у нас сидеть в Суздале, А кому у нас держать Резань Старая, А кому у нас в Звенигороде, А кому у нас сидеть в Нове́городе?» Выхо́дит Диви́-Мурзы сын Уланович[7]: «А еси государь наш, Крымской царь! А тобе, государь, у нас сидеть в каменно́й Москве, А сыну твоему в Володи́мере, А пле́мнику[8] твоему в Суздале, А сро́днику в Звенигороде, А боярину коню́шему держать Резань Старая, А меня, государь, пожалуй Новы́м-городом: У меня лежат там свет-добры-дни батюшка, Диви-Мурза сын Уланович[9]». Прокли́чет с небес господень глас: «Иное си собака Крымской царь! То ли тобе́ царство не све́домо? А еще есть на Москве семьдесят апостолом. Опришенно[10] трех святителей; Еще есть на Москве православный царь! Побежал еси, собака Крымской царь, Не путем еси – не дорогою, не по знамени не по черному!

Список литературы

Источники

1. Акты Московского государства, изданные Императорской Академией Наук / под редакцией Н. А. Попова, чл. – корр. Академии. Том I. Разрядный приказ. Московский стол. 1571–1634. СПб., Типография Императорской Академии Наук, 1890.

2. Альшиц Д. Н. Неизвестные послания Ивана Грозного / «Труды Отдела древнерусской литературы. Выпуск XII. М-Л., Издательство АН СССР, 1956.

3. Буганов В. И. Документы о сражении при Молодях в 1572 г. // «Исторический архив». № 4 (июль-август). М., Издательства Академии наук СССР, 1959.

4. Горсей Еремей. Путешествия в Московию. Перевод с английского Ю. Толстого. М., Тип. Штаба Московского военного Округа, 1907.

5. Допрос царем Иоанном Грозным русских пленников, вышедших из Крыма. Сообщил Действительный Член С. К. Богоявленский/ Чтения в Императорском обществе Истории и Древностей Российских при Московском университете («Чтения МОИДР»). 1912. Кн. 2 (241). Изд. по завед. М. К. Любавского. М., Синод, тип., 1912.

6. Жизнь князя Андрея Михайловича Курбского в Литве и на Волыни. Акты, изданные Временной Комиссией, Высочайше учрежденной при Киевском Военном, Подольском и Волынском Генерал-губернаторе Т. П. Киев, Лито-Типографическое заведение Вальнера, 1849.

7. Исторические песни XIII–XVI веков. Издание подготовили Б. Н. Путилов, Б. М. Добровольский. Москва-Ленинград, Издательство Академии Наук СССР, 1960.

8. Исторические песни на Тереке. Подг. Текстов, статья и примеч. Б. Н. Путилова. Грозный, Грозненское областное издательство, 1948 – (Фольклор терского казачества. Сб. 2 / под ред. канд. фил. наук Б. Н. Двинянинова).

9. Курбский А. История о великом князе Московском / Сочинения князя Курбского. Том.1. Сочинения оригинальные. СПб., 1914 (Русская историческая библиотека, издаваемая Императорской Археографической комиссией. Т. 31).

10. Лызлов А. Скифская история. М., Эксмо: Алгоритм, 2012 – (Подлинная история Руси).

11. Мазуринский летописец / Полное собрание русских летописей. Т.34. Летописцы последней четверти XVII в. М., Издательство «Наука», 1968 – (Академия наук СССР. Институт истории).

12. Набег крымского хана / Царь Иван Грозный. СПб., Издательская Группа «Азбука-классика», 2010.

13. Новгородская вторая (архивская) летопись / Полное собрание русских летописей. Т.30. М., Издательство «Наука», 1965 – (Академия наук СССР. Институт истории).

14. Новгородская летопись по сборнику Архивскому или Малиновского / Новгородские летописи. (Так называемые Новгородская вторая и Новгородская третья Летописи). СПб., Издание Археографической Комиссией, 1879.

15. Памятники великорусского наречия. Особые оттиски из Прибавлений к Известиям II-го Отделения Императорской Академии Наук 1852, 1853 и 1854 гг. Спб., Тип. Императорской Академии Наук, 1855.

16. Памятники дипломатических сношений Древней России с державами иностранными. По Высочайшему повелению, изданные II-м Отделением Собственной ЕИВ Канцелярии. Часть 1. Сношения с государствами европейскими. Памятники дипломатических сношений с Империей Римской. Т.1. с 1488 по 1594 год. СПб., 1851.

17. Памятники дипломатических отношений Московского государства с Шведским государством. T.I. 1556–1586 гг. / Памятники дипломатических отношений Древней России с державами иностранными, по Высочайшему повелению изданные Императорским Русским Историческим Обществом. Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 129. СПб., 1910.

18. Песни, собранные П. В. Киреевским. Изданы Обществом любителей российской словесности. 4.2.В.6. Песни бытовые, исторические: Москва. Грозный царь Иван Васильевич. М., Тип. Лазаревского Института восточных языков, 1864.

19. Письмо Папского Легата в Польше к Кардиналу Епископу Комскому, об одержанной Московским войском победе над Татарами / Акты исторические; относящиеся к России, извлеченные из иностранных архивов и библиотек действительным статским советником А. И. Тургеневым. T.I. Выписки из Ватиканского тайного архива и из других римских библиотек и архивов. С 1075 по 1584 гг. СПб., Тип. Эдуарда Праца, 1841.

20. Путешествие в Московию Рафаэля Барберини в 1565 г. С итальянского / Сказания иностранцев о России в XVI и XVII веках. Перевел с итальянского В. Любич-Романович. СПб., Типография штаба военно-учебных заведений, 1843.

21. Разрядная книга 1475–1605 гг. Том II. Часть П. М., 1982 – (Академия наук СССР. Институт истории СССР).

22. Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. Перевод и вступительная статья И. И. Полосина. М., 1925.

23. Тихомиров М. Н. Малоизвестные летописные памятники XVI в. / Исторические записки. Т. 10. М., 1941.

Исследования

24. Бантыш-Каменский Н. Н. Переписка между Россией и Польшей по 1700 год, составленная по дипломатическим бумагам, управляющим московским архивом Коллегии иностранных дел Н. Н. Бантыш-Каменским. Ч. 1. 1487–1584. М., Университетская типография, 1862.

25. Беляев И. О сторожевой, станичной и полевой службе на польской украине Московского государства до царя Алексея Михайловича. Сочиние И. Беляева. М., Ун. тип., 1846.

26. Бурдей Г. Д. Молодинская битва 1572 года / Из истории межславянских культурных связей. Ученые записки Института славяноведения АН СССР. Том 26. М., 1963.

27. Вельяминов-Зернов В. В. Исследование о касимовских царях и царевичах, Ч. 2. СПб., 1864.

28. Веселовский С. Б. Духовное завещание Ивана Грозного как исторический источник / Известия Академии наук СССР, серия истории и философии. Т.IV. № 6. Ноябрь-декабрь. М., Издательство Академии наук СССР, 1947.

29. Веселовский С. Б. Московское государства: XV–XVII вв. Из научного наследия. М., «АИРО-XXI», 2008 – (Российский научно-исследовательский институт культурного и природного наследства имени Д. С. Лихачева).

30. Зимин А. А. Опричнина. М., Издательство «Территория», 2001. -(Памятники русской исторической мысли).

31. Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., Издательство социально-экономической литературы «Мысль», 1964.

32. История русской литературы. Т.П. Литература 1220-x-1580-х гг. Ч.1. М.-Л, Издательство Академии наук СССР, 1945.

33. Карамзин Н. М. История государства Российского, т. IX. СПб., Изд. Эйнелинга, 1843.

34. Кобрин В. Б. Из истории местничества XVI века // Исторический архив. № 1. М., Издательство Академии наук СССР, 1960.

35. Кушева Е. Н. Политика русского государства на Северном Кавказе в 1552–1572 гг. / Исторические записки. От. ред. Акад. Б. Д. Греков. Т. 34, М., изд-во АН СССР, 1950 – (Академия наук СССР. Институт истории).

36. Миллер В. Ф. Исторические песни русского народа XVI–XVII вв. Пг., Тип. Имп. Академии Наук, 1915. – (Сборник отделения русского языка и словесности Императорской академии наук. Т. ХСIII).

37. Миллер Вс. Ф. акад. Очерки русской народной словесности. Т.III. Былины и исторические песни. М.-Л., Государственное издательство, 1924.

38. Новосельский А. А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.-Л., Издательство Академии наук СССР, 1948 (Академия наук СССР. Институт истории).

39. Пенской В. В. Иван Грозный и Девлет-Гирей. М., Вече, 2012. -(От Руси к империи).

40. Симони П. Памятники старинного русского языка и словесности XV–XVII столетий. Подготовил к печати и снабдил объяснительными замечаниями П. Симони. Вып. П. 1. Песни записанные для Р. Джемса в 1619–1620 гг. С 15-тью таблицами снимков с рукописи XVII ст. СПб., Тип. Имп. Академии Наук, 1907.

41. Симсон П. История Серпухова в связи с Серпуховским княжеством и вообще с отечественною историею. Ч. 1. М., 1880.

42. Скрынников Р. Г. Опричный террор. Л., Издательство Ленинградского университета, 1969 (Ученые записки Ленинградского ордена Трудового Красного Знамени Государственного педагогического института им. А. И. Герцена. Т. 374).

43. Скрынников Р. Г. Царство террора. СПб., «Наука», С.-Петербургское отделение, 1992.

44. Соколова В. К. Русские исторические песни XVI–XVIII вв. М., Издательство АН СССР, 1960.

45. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 2. Т. VI–X. СПб., Издание Высочайше утвержденного Товарищества «Общественная Польза», 1852.

46. Сперанский М. Русская устная словесность. Т.П. Былины. Исторические песни. Под редакцией с вводными статьями и примечаниями М. Сперанского. М., Издание М. и С. Сабашниковых, 1919.

47. Флетчер Дж. О государстве Русском. Изд. 2-е, СПб., 1905.

48. Шамбинаго С. Песни времени царя Ивана Грозного. Исследование. Сергиев Посад, Типография И. И. Иванова, 1914.

Примечания

1

Ошибка вместо «бахмате».

(обратно)

2

Пленниц.

(обратно)

3

Искажено вместо бахмата.

(обратно)

4

Старинная форма слова «Куда».

(обратно)

5

Девлет-Гирей.

(обратно)

6

По другому списку: н'нъчн.

(обратно)

7

Академик Ф. Е. Корш обратил внимание на то, как автор песни называет Дивея-мурзу – «Диви-мурза сын Уланович». Ф. Е. Корш считает, что поскольку «Уланович» не имя, а отчество, то у Диви-мурзы оказывается два имени: Диви-мурза Улан. А это невероятно, как потому, что Татары в наших песнях носят по одному имени (помимо отчества), так и по отсутствию этого имени не только в русских преданиях, но и у самих Татар (улан = сын, парень, ханский телохранитель, откуда наше песенное «мирзы-улановья», упоминаемые при татарских и вообще нехристианских царях). За то вполне возможно «уланович», как царевич, королевич и т. п., почему есть и фамилия Уланов (с 1593 г.) и Уланчиков (1681 г.), и этому не противоречит то, что отец этого Татарина оказывается также Улановичем: ведь уланом мог быть дед этого безыменного сына Диви-мурзы. Однако сам певец принимал «Уланович» несомненно за собственное имя, едва-ли впрочем сознавая, что таким образом дает отцу этого мурзы два имени. Да и самая безименность сына наводит на сомнение в верности передачи подлинника, и это сомнение еще усиливается тем обстоятельством, что слово «сын» по своему положению после цензуры должно быть связываемо не с «Диви-мурзы», а с «Уланович», как обыкновенно – в былевых стихах.

(обратно)

8

Племяннику.

(обратно)

9

В 3 лице мн. ч. Говорят об одном из родителей Малороссы и Словенцы, но не Великороссы, особенно в старинной Малороссии такая почтительность проявляется больше у дочери по отношению к их матери. И так здесь или «лежит» или пропуск, примерно такой: «У меня лежит там (милы сродники), свет добры-дни родный батюшко» (Стар) Диви-мурза, сын Уланович, (да родимая моя матушка)… Параллелизм требует также имени матери, и слагатель, конечно не затруднился бы таким пустяком, благо он мог назвать ее не татарскими именами, а по тому образу, как напр. у Кирши в былинах «Волхв Сеславьевич» и «Царь Саул Леванидович» «царица Азваковка» (т. е. Узбековна) называется Еленой Александровной. Но бесполезно гадать, где не знаешь, в чем состоит порча.

(обратно)

10

Кроме.

(обратно)

Оглавление

Обращение к вдумчивому читателю

Глава 1 «Крым снова будет там». Подготовка к новому вторжению

  «Много людей помроша». Русь накануне Молодинской битвы

    Голод

    Чума

    Последствия вторжений татар

    Опричное окружение царя

    Личность Ивана Грозного

  «Сам. Московит принимает меры». Внешнеполитические усилия Ивана Грозного накануне Молодинской битвы

    Западное направление (Речь Посполита)

    Северное направление (Швеция)

    Северо-западное направление (Англия)

    Крымское направление внешней политики

    Крымское ханство накануне Молодинской битвы

Глава 2 «Русские рассчитывали оказать сопротивление». Подготовка к сражению

  «В Москву на царство». Планы Дивлет-Гирея

  «На берегу». Подготовка к битве

    Оборонительные укрепления

    Личность М. И. Воротынского

    Состав войск

    Проработка возможных сценариев нападения

  «Пытал и казнил». Иван Грозный накануне и во время Молодинской битвы

  «Подлинного государева хотения не проведал». Дипломатические попытки уладить конфликт

Глава 3 «Сеча была великая». Молодинская битва 1572 года

  «На наши украины идет». Войска Девлет-Гирея на подступах к Москве

  «Реку перешед не в одном, месте». Бои у Серпухова

  «Отнял все дороги». Обходной маневр Девлет-Гирея

  «И бысть бой у Воскресенья, в Молодях»

    30 июля

    31 июля и 1 августа

    2 августа

    3 августа

    Бегство Девлет-Гирея и итоги сражения

Глава 4 Итоги Молодинской битвы

  Дипломатические переговоры по итогам битвы

  Внешнеполитическая ситуация

  Внутриполитические итоги

  Судьба М. И. Воротынского

Глава 5 Молодинская битва в русской литературе

Глава 6 Международный военно-исторический фестиваль «Молодинская битва»

Заключение

Приложения

  Исторические песни

    Иван Грозный под Серпуховом

    Набег крымского хана

Список литературы Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg